Читать онлайн Маша бесплатно

От автора

Все персонажи выдуманные, а события случайны, и ничего общего с реальностью не имеют.

Хочу еще от себя добавить, что я противник любого насилия против личности, морального и физического, независимо от сословия. Все это пресекается и строго преследуется по закону. Очень важно в наше время оставаться людьми, жить по совести и чести! Любить и уважать окружающий мир, и живущих в нем живых существ. Родных и близких людей и просто каждого человека.

Посвящается любимой подруге!

Спасибо, Лесенька! Ты мое солнышко в окошке! Моя поддержка и опора!

Пролог

Моя мистическая и необычная история, началась в августе 1992 года.

Я медленно шла по аллее нашего городского парка. Мягкий свет старых уличных фонарей создавал приятную атмосферу таинственного полумрака. Как же я любила этот парк! Все здесь было для меня родным и близким сердцу. Каждый кустик, цветок и деревце. Запах зеленых веток и цветов, напоминающий нежный аромат кустарников из детского сада, который я так любила вдыхать. Как же часто приходила я сюда по вечерам. Почти каждый день. Просто сидеть и мечтать, либо слушать неповторимые звуки природы: шелест растений от легкого ветерка, и щебет птиц. Пусть мой парк был совсем небольшим и не таким ухоженным, как в больших городах, но он был родным моему сердцу. С самого детства я сбегала сюда, чтобы спрятаться от ада, который царил в моей жизни. Постоянно! Изо дня в день.

Я – Мария Соколова. Обычная девчонка, которой исполнилось шестнадцать лет. Не могу о себе сказать, что я была некой красавицей. У меня была самая обычная внешность: овальное личико, тонкая талия, слегка припухшие губы и большие зеленые глаза. Рост совсем маленький – 1,62. Моя гордость, пожалуй, – это длинные густые шелковистые каштановые волосы, слегка отдающие рыжиной.

Все, кто знал меня, ценили мои душевные человеческие качества: терпение к превратностям судьбы, безмерную любовь к животным и детям, и, конечно же, уважение к старшим. Я не терпела несправедливости, лжи и лицемерия. И была готова протянуть руку помощи всем, кому могла помочь, в силу своих возможностей. И очень часто страдала из-за своей доброты. Как говорится, не делай добра, не получишь в ответ зла. Подставлять вторую щеку у меня получалось лучше всех. Да, бесспорно, все мои друзья и знакомые ценили меня за отзывчивость и понимание. Все, кроме самых родных и близких.

В который раз я сидела на скамье, положив голову на дрожащие от холода руки и пыталась сдержать слезы. Последние августовские дни сопровождались дождями и холодным ветром. Они вторили моему внутреннему настроению. Ведь в моей душе бушевала гроза, не хуже природной.

Как в тот момент мне не хватало отца! Его заботы, внимания и любви. Я чувствовала себя совершенно одной в этом жестоком мире. Да, счастливой я себя не считала, хоть у меня остались и мать, и старшая сестра. Но нежности и ласки от них я никогда не получала. Мать уходила в продолжительные запои. Папа, пока был жив, всеми силами пытался ее остановить. Ира, моя мама, не внимала словам отца. А вскоре с алкоголем пришел черёд вещам похуже. Наркотики.

Старшая сестра моя – Катя, не была чем-то лучше моей матери. Клубы, парни, ночные задержки.

Наверное, единственный человек, которому я доверяла и любила, был мой отец – Алексей Андреевич Соколов. Папа был лучшим инженером в городе. Его знали, как доброго и честного человека. Многие, как и я, долго не могли поверить, что его больше нет. Все наши знакомые твердили, что я его точная копия. Не только во внешности, но и по характеру. Мой отец тоже готов был протянуть руку любому нуждающемуся. Не остаться в стороне, когда нужна была помощь. Эти качества, с раннего моего детства, он вложил и в меня.

Да! Я пыталась сдержать слезы, но так и не смогла этого сделать. Воспоминания об отце всегда глубоко задевали мою душу. И эта боль утраты была невыносима. Его не было со мной с моих двенадцати лет. И даже целых четыре года, прошедших со дня его гибели, не стерли из моей памяти тепло его объятий, нежную улыбку, блеск таких родных глаз и тихий шепот: “Дочка, я с тобой. Все будет хорошо. Ты сильная, и ты справишься”.

Почему в мире все так несправедливо? Почему должны уходить из жизни прекрасные люди, которых любят и в которых нуждаются? Почему все чаще побеждает зло, а не добро? Почему страдают только те, кто последнее отдаст ради других?

Папу нашли с ножевым ранением в сердце на нашей же улице. Милиция быстро закрыла дело за отсутствием прямых улик. Версия была такова, что это один из подростков или бомжи решили убить его ради наживы, так как денег при папе не обнаружили. Как и некоторых ценностей. Первые недели они искали убийцу. Опрашивали соседей, вызывали экспертную группу. И на этом все. Никаких зацепок, отпечатков и улик. Еще одно забытое дело на пыльной полке в их конторе.

А мне же никогда не забыть его глаз, таких же зеленых, как и у меня; его улыбки, его заботливых рук. Именно папа внес большой вклад в мое правильное воспитание. Только папа целовал мои царапинки и ушибы, читал книги и рассказывал самые интересные истории. Он мог ответить на любой мой вопрос и найти время на свою семью, как бы сильно он не был занят. Мы оба слишком верили в чудеса. Оба во всем черном находили что-то светлое. И я жила надеждой, что он теперь там, где ему хорошо и спокойно. Там, где нет озлобленного, от времени, мира.

На небе стали появляться первые звезды. В воздухе витал запах цветов, растущих на клумбах парка. Дождь закончился, и холод пробирался уже под одежду.

Нужно было идти домой, хотя ужасно не хотелось. Там меня ждал очередной скандал.

Вытирая слезы замерзшей рукой, я медленно поднялась с любимой скамьи, поправила куртку и, взяв старую, потёртую от времени, сумку, нехотя побрела домой. К дому, где меня никто не ждал. Теперь не ждал.

"Ах, папа, папа! Почему ты оставил меня одну?"

Мы жили только на деньги, которые получала мать по потере кормильца. А их никогда не хватало. Мама почти все тратила на алкоголь. Не жили мы, а выживали!

Мимо меня прошли парень с девушкой. Парень наклонился к красивой брюнетке и шепнул ей что-то на ухо. Она же в ответ рассмеялась и еще крепче прижалась к нему, а он обнял ее за плечи, защищая от холодного ветра.

Как мне тогда хотелось такого же защитника! Судьба хотя бы сжалилась надо мной и подарила бы Его, единственного и неповторимого, который любил бы меня, несмотря на мою бедность и неблагополучную семью. Пусть он был бы не красавцем и даже не бизнесменом. Обычным парнем, для которого семья на первом месте. В силу своей романтичности, я свято верила, что дождусь свою половинку, буду принадлежать только ему одному единственному и душой и телом. У нас будет двое детишек. Мальчик и девочка. Мы будем любить друг друга. И целоваться в тишине комнаты, пока наши детки спят. Я бы отдала всю себя и всю свою жизнь на благо своей семьи.

Да уж, какие наивные мечты были у меня. Такое только в сказках про бедных золушек. А о чем же еще мечтать шестнадцатилетней девушке?

Хоть и одевалась я не изысканно, иногда это были вещи, которые отдавали жалостливые соседки, в школе, а после нее и в техникуме, я не была лишена общения с одноклассниками и одногруппниками. Ко мне тянулись люди, потому что моя отзывчивость и доброта не знали границ. Но в таком возрасте в то время иметь парня было неприлично, хотя очень многие девочки-сверстницы ничего зазорного в этом не видели. Мне же моя излишняя скромность не позволяла так поступать.

Вспоминая то далекое время, я не чувствую себя жалкой, а ведь это не самое страшное, что случилось в моей жизни.

ЧАСТЬ 1. Глава 1

После очередной прогулки в парке, который находился в пяти минутах ходьбы от моего дома, я шагала к своей Железнодорожной улице и молилась лишь о том, чтобы сестры не было дома, а мать спала после очередной пьянки. Все мое детство проходило в постоянном давлении со стороны матери и сестры. Не было ни дня, чтобы меня не унижали. Их тирания с каждым днем проявлялась все чаще и жестче. А почему? Просто я была неугодна. Просто они меня ненавидели. И один Бог ведает почему.

Я выполняла всю работу по дому. И можно сказать, что к своим шестнадцати годам я была мастер на все руки. Я уже умела готовить, стирать, шить, вязать и многое другое, связанное с ведением домашнего хозяйства. И все это приносило мне удовольствие. Я не боялась работы. Чего не скажешь о матери и Кате.

И чем больше хвалил меня отец, тем сильнее это бесило мою сестру и мать. Катя не переставала мне тыкать, какая я уродина, и не забывала ущипнуть или ударить побольнее, там, где синяка не будет видно. Я никогда никому на нее не жаловалась. Даже папе. Этим я делала хуже только себе. А после его смерти все стало еще ужасней. Каждый раз выходя из техникума, и прощаясь с друзьями, я не хотела идти домой, и с радостью уходила утром на учёбу.

Многие скажут, лучше такая семья, чем никакой. Поверьте, в моем случае детский дом был бы сказкой! И это с учетом каждодневного угнетения и побоев со стороны родной сестрицы и матери.

Открыв дверь ключом и включив в прихожей свет, я прошла к вешалке, и аккуратно повесила свою затертую куртку. В доме стоял привычный омерзительный запах алкоголя. Послышался скрип двери, и из своей комнаты, в коротком халатике цвета мёда, походкой модели выплыла моя старшая сестра Катя. Да, мои надежды не оправдались, думала я, снимая обувь.

Сестра была похожа во всем на маму. Белокурые волосы по плечи, осиная талия, голубые холодные глаза и жёсткий характер. Похожи мы с ней были лишь губами, унаследованными от мамы. И если Катя лед, то я точно пламя. Мама в своей старшей дочери души не чаяла. У меня все чаще возникали подозрения, что Катя мне родная только по маме. С маминым-то образом жизни никто бы не удивился, что папа родной Катерине лишь по документам.

Закусив указательный пальчик и прогнувшись спиной чуть назад, сестра с нескрываемой ненавистью, медленно проговорила:

– Явилась, блядь! И где, спрашивается, тебя каждый вечер носит? Ясно, конечно, что не с парнем. Кто ж на тебя, такую красивую, посмотрит? Или ты познакомилась с прекрасным слепым принцем? – ее смех едко врезался в мой мозг.

– Шлялась, наверное, в парке! – в дверях кухни появилась мама. Волосы неухоженные, халат помят и порван на правом плече, в глазах туман после очередной порции наркотиков. – Училась бы жизни у сестры, негодяйка! Вот она далеко пойдет!

Подойдя к столу, мать плеснула в стакан очередную порцию водки и выпила залпом, занюхав соленным огурцом, неизвестно откуда взявшимся, и с таким же сомнительным сроком. Банки у нас в жизни никто на зиму не катал.

Я молча прошла к двери своей комнаты. Конечно, это был один из лучших вариантов просто молча уйти и не мотать себе нервы, вступая в очередной спор, но злость и обида были сильней.

Мать не любила меня из-за моего поразительного сходства с папой. Ни для кого не было секретом, что она вышла замуж за него не по любви большой. Просто папа был отличным работником в своей специальности, и мог добиться высоких перспектив в будущем. Ему пророчили хорошую карьеру и такой же заработок. И моя бабушка, по линии матери, которая была такая же гнилая, как и ее дочь, посоветовала влюбить в себя моего отца. Или, на крайний случай, от него забеременеть. Так и вышло. Вы спросите откуда мне это известно? Что ж, город маленький и в нем всем обо всех всё известно. Мамины надежды не оправдались. Руку к этому она приложила лично своими "пьяными загулами". Частенько бывало, что отец всю ночь не спал, пытаясь отыскать ее по собутыльникам. Постоянные скандалы в нашем доме были "семейной традицией".

Какая уж тут может быть карьера? Мама вечно была недовольна отцом. Она хотела роскоши, как и моя сестра, и не была готова заниматься домом, мужем и дочерьми.

Именно злоба в тот момент переполняла мое сердце. Но я была слаба перед их с сестрой волей. Я привыкла быть жертвой. Что я могла сказать в ответ? Все обернется против меня. Но и молча уйти я не смогла.

Подняв глаза на мать, я тихо, но твердо проговорила:

– Мне еще рано, как вы, мама, выражаетесь, "шляться". А вообще, чему я должна учиться? – я так устала и очень хотела спать, что с огромной радостью закончила бы этот разговор, а лучше бы и вовсе не начинала. Но я должна была это сказать: – Гулять до утра с чужими мужьями? Прыгать в постель к первому встречному? Переспать с половиной техникума, или даже города? А может мне проводить вечера на дискотеках, напиваясь до беспамятства? Вы, несомненно, правы: Катенька пойдет далеко! Очень далеко. Только я с ней идти ко дну не хочу!

Катя резко метнулась в мою сторону, и схватив меня за волосы своими длинными накрашенными, в броский красный цвет, ногтями, с силой дернула к себе, прошипев:

– Заткнись, мразь!

Ненависть сестры была тоже вполне понятна. Отец любил больше добрую младшую дочь Машу, чем свою старшую гулящую дочь. Если он и пытался воспитывать Катю, как правильно нужно жить, чтоб тебя уважали, то у него это не получалось. Мама всегда защищала сестру от отца.

– Пусти ее, Катюша, – сказала мать, смеясь. Еще один стакан был выпит до дна. – Не марай об нее руки.

Сестра отвела взгляд от матери, отпустила мои волосы и сказала мне:

– Считай, тебе сегодня повезло, сестренка!

– Правда в глаза колет? – так же шепотом парировала я.

– Сдохни!

Сколько ненависти было вложено в одно короткое слово.

Я храбро встретила ее злобный взгляд и с гордо поднятой головой прошла в свою комнату, напоследок бросив:

– Дом проветрите. Дышать нечем.

С закрывшейся дверью улетучилась и моя уверенность в себе. Раздевшись, я повесила одежду на спинку стула и переодевшись в старый махровый халат, взяла полотенце, вышла из комнаты и направилась в ванную. Горячую воду нам отключили. Поэтому я с собой прихватила кипятильник, купленный отцом при его жизни.

После того, как я приняла ванну, я вернулась в свою спальню, облачилась в длинную ночную рубашку и оглядела свою убогую комнату: один стул, письменный стол, старый шкаф, да и железная кровать, – вот все, что имелось в моем распоряжении. Обои местами стали сползать и желтеть, краска на полу тоже облазила. В этой комнате, как и во всем доме, отчетливо были видны следы бедности. Отец, пока был жив, получал маленькую зарплату, и ту практически всю пропивала мама.

В моей спальне даже ковра не было. Катя после смерти папы его себе присвоила. Видимо того, что уже лежал в ее комнате, недостаточно. Мне зимой было жутко холодно из-за ледяного пола и старых продуваемых окон. Спасали только носки, которые я себе вязала из ниток распущенных старых свитеров. И несколько слоев одежды на тело.

Сев на скрипучую кровать по-турецки, я приподняла подушку и вытащила из-под нее мою сокровенность, старую потертую тетрадь, служащую мне дневником моих мыслей. Я открыла его и стала писать строчки о душевных муках. Описывать очередной день боли и разочарования в жизни. Если бы кто-то однажды его открыл и прочитал хотя бы одну страницу, он бы пришел в ужас от таких эмоций, и предшествующих им событий. Еще я любила писать стихи, мечтала стать певицей и самой их спеть. Воплотить в жизнь и дать голос всем переживаниям через песни. Только в них бы никто не услышал радости. Хроническая боль, печаль и грусть.

Я мечтала о крепкой семье, о любящем и заботливом муже, но я прекрасно понимала, какая судьба ждет меня в дальнейшем. Я была не того слоя общества, чтобы думать о приличном муже и тихом семейном счастье в будущем. В нашем городке мою семью знали все. И вряд ли кто-нибудь загорелся бы желанием с нами породниться. В моем случае мне оставалось надеяться только на себя. К счастью, я была далеко не глупа, прилежно училась. Единственное, чего мне не хватало, это храбрости и смелости.

Возможно, потому что меня всю мою недолгую жизнь угнетали и подавляли. У меня было два пути. Добиться всего самой, вырваться из этого ада, что вряд ли в моем случае. Нет у меня волевого характера и целеустремленности. Выбили. Если был бы жив отец, то шанс еще был бы. И второй вариант. Просто сойти с ума. Жить в своем "одиноком мирке". Глубоко внутри себя. Что вполне вероятно. Уже тогда я выбрала роль жертвы.

Закончив описывать тяжелые впечатления дня и набросав еще один слишком грустный стих о нелёгкой судьбе девочки-подростка, я снова спрятала дневник под подушку, и села заучивать конспекты.

К одиннадцати ночи я справилась, и легла в постель. В доме стало тихо. Видимо мать уснула, а старшая сестра, как обычно, отправилась в ночной разгул.

Мне снова снился жуткий сон, который периодически повторялся.

Полночь. Особняк. Высокий черный забор. Женщина в черном. Она медленно шла по длинным коридорам своего огромного, холодного и пустого дома, и черный шлейф ее длинного платья мягко шуршал по полу. Ярко-красные обои и лунный свет в больших окнах создавали кровавую декорацию. Мне было очень страшно, но я шла за ней, оглядываясь по сторонам, как будто боясь увидеть в окнах призраков прошлого. Меня пробивала дрожь. Она поворачивала ко мне голову с бледным лицом, и пальцем манила за собой. Ее длинные густые черные волосы развивались на ветру, который врывался в открытые, настежь, окна. Ее дикий смех гулко разносился по пустым коридорам. И каждый раз я не могла разглядеть ее лицо. Оно, будто бы, расплывалось и было таким нечетким. Только бледность, черные пустые глаза и алые губы. Она звала меня:

– Идем, идем со мной… Я покажу их тебе… Всех… Они все там… Они ждут меня… Тебя… Нас! Идем…

– Кто вы? – спрашивала я ее вновь и вновь. А в ответ она лишь смеялась. Безумно. От ее смеха моя кожа покрывалась мурашками. Так сильно хотелось зажать уши, чтобы никогда этот смех не слышать.

И тут же чей-то настойчивый злой шепот мне отвечал вместо нее:

– Проклята! Жди! Моя месть идет. ОН придет за тобой! Всегда нужно платить по счетам. Ты проклята!

От страха я закрывала руками глаза. И тогда меня оглушала тишина. Я опускала руки и смотрела по сторонам, но уже никого, кроме меня, в этом жутком черном доме не было. Только дыхание. Тяжелое. Злое. И мурашки по спине. Как будто сотни невидимых глаз смотрят мне в спину. Ненавидят меня. Тянут ко мне руки. Хотят убить. Я кричу.

И тогда я просыпаюсь в холодном поту. В который раз.

За окном мягко светит луна. А мне хочется выть. Меня трясет, как в лихорадке. "К чему этот сон? Что он за собой несет? Что хочет сказать? Что я живу в вечном страхе? Это я и так прекрасно понимала. А так же и то, что это ещё не все. Интуиция вопила, что это скрытая угроза. Что-то страшное должно случиться. Это перевернет всю мою жизнь. И либо я погибну, либо выживу, но кем после этого я стану?".

Я закрываю глаза, шепчу про себя молитву и снова проваливаюсь в сон. К счастью, уже без сновидений.

Глава 2

Март, 1993 год

В техникум я пришла, как обычно, за полчаса до первой пары. Идти до него от моего дома пять минут, но я приходила раньше, чтобы у меня было время пообщаться с друзьями. В центральном зале здания стояли все мои одногруппники и улыбались. Они ждали меня, заранее подготовившись. Как же я их обожала! Всех до одного.

– С Днем варенья, Машуня! – прокричали они хором.

Посыпались поздравления. Семнадцать лет – прекрасная дата! Взрослая жизнь только начинается и все у тебя впереди. Я улыбалась со слезами на глазах. Каждый год мои друзья дарили мне подарки. И каждый год мои подарки уничтожались сестрой. В этот раз я твердо решила, что бы мне не подарили, я это сохраню на долгую память.

Исключительно для друзей в этот день я решила одеться по-особенному. Яркое легкое платье по колено, туфли сестры на низком квадратном каблучке, пропажу которых она даже не заметит, так как ее ухажёры постоянно заваливают ее подарками и деньгами.

Длинная коса была перекинута через плечо. Да простят меня преподаватели! Я не знала, то ли плакать, то ли смеяться от радости. Все одногруппники были для меня родными людьми. Моим плечом в трудную минуту. Вперед вышел Димка с большой игрушкой.

Наша группа была самой веселой и дружной. Но Димка был прародителем веселья и развлечений. Высокий блондин, с темно-синими глазами, он мог в минуту вскружить голову любой девчонке.

И я была не исключение. Я влюбилась в него, как только уведела его в первый раз. Сходила по нему с ума. Писала о нем стихи. Засыпала с мечтой, что однажды я стану его девушкой. Мы будем долго гулять по городу, держась за руки, сидеть в кафе или зажигать на дискотеках. А в будущем я стану ему заботливой и верной женой и рожу двух синеглазых детишек. В моих мечтах я четко видела, как сестрица рвет на себе волосы от зависти, а мать меня проклинает.

Первая влюблённость никогда не забывается, она просто уходит глубоко в сердце, и ты помнишь лишь только о том, что был такой парень или девушка, от которого сердце замирало и на лице появлялась глупая улыбка. Но не буду забегать вперед.

Я смотрела влюбленными глазами, как Дима приближается ко мне. Куда мне до его девушки! Он сменил уже не одну подружку, а я даже, элементарно, целоваться не умела. Да и стыдно было признаться, что меня еще никто не целовал.

Димка подошел ко мне и с торжественной улыбкой вручил от всей группы большого розового плюшевого мишку.

– С днем Рождения, Машка, – с улыбкой сказал он, обнял меня за плечи, наклонился и поцеловал в щечку.

Я подняла на Диму затуманенные от слез глаза, в которых не смогла скрыть обожание. Он не торопился убрать руки с моих плеч, а я не торопилась отвести от него взгляд.

Возможно, он и был ко мне неравнодушен, но скрывал это. Поэтому я не была твердо уверена, что он испытывает те же чувства ко мне, что и я к нему. А верить в мечту – это жить самообманом.

– Спасибо, Дим, – прошептала я.

Он снова мне тепло улыбнулся, и я засмотрелась на его губы.

– Давай сегодня после пар немного прогуляемся? – предложил Дима.

Я очень уж поспешно кивнула:

– Давай.

– Я хочу, чтобы этот день тебе запомнился навсегда, – его рука мягко скользнула по моей щеке, и я покраснела.

Не успел Дима отойти в сторонку, как все одногруппники по очереди принялись меня обнимать и поздравлять. Таких теплых и искренних пожеланий я ни от кого прежде не слышала. Слезы удержать было трудно, да я и не смогла бы их сдержать. Они текли сами. Не находя слов, я крепко обняла каждого дорогого мне человечка из нашей группы и повторяла, как молитву: спасибо, спасибо, спасибо. Ребята прекрасно знали мою семью и относились к этому с пониманием. Хотя для многих подростков ситуация, которая была у меня в семье, могла бы послужить поводом для глумления. Я же обожала нашу дружную компанию, а ребята отвечали мне взаимностью.

Когда шквал поздравлений закончился, Димка снова подошел ко мне, обнял еще раз, покрепче, и успокаивающе прошептал на ухо, будто прочитав мои мысли:

– Неважно, что происходит у тебя дома с твоей семьей, важно лишь то, что ты учишься в нашей группе, и мы все тебя очень любим. Запомни!

Я кивнула и уткнулась в его рубашку, чувствуя себя окруженной защитой его рук и укутанная теплом его тела. В тот момент я мечтала, чтобы это мгновение никогда не закончилось. Как же повезет той девушке, которую он искренне полюбит! Дима был красив, богат, умен и обаятелен. Да, тогда он был молодым парнем, только-только порешагнувшим порог взросления. Но все парни становятся мужчинами, мужьями и отцами. И если Дима не изменится – от невест отбоя не будет.

"Господи, – думала я, – ну почему он не может выбрать меня? Почему я его недостойна? Это несправедливо!"

Я подняла на него глаза, и наши взгляды снова встретились. Он улыбнулся, я тоже.

Отстранившись, я взяла Диму за руку:

– Да, Дим, ты прав. Главное, что мы вместе.

Прозвенел звонок, и мы веселой компанией отправились на пару по экономике, подшучивая друг над другом. День прошел чудесно! После занятий мы все еще немного посидели во дворе техникума, общаясь и рассказывая разные истории, лопая пирожные, которые купили нам наши мальчики и запивая их газировкой, разлитой каждому по пластмассовым стаканчикам. Те годы мне не забыть никогда. Именно они были чередой счастливых воспоминаний.

Распрощавшись с ребятами до завтра, и взявшись с Димой за руки, мы пошли в сторону центра города. Мы не обсуждали с ним, куда пойдем, но как-то сами, не сговариваясь, одновременно выбрали одно направление. И пусть я не верила в то, что он станет моей судьбой, моей второй половинкой – я наслаждалась этими мгновениями, чтобы каждую минуту сохранить в своей памяти и вспоминать одинокими вечерами.

Погода стояла такая теплая. Пахло цветами. А щебетание птиц поднимало настроение. Восторг от того, что Дима идет рядом и держит мою руку в своей ладони, переполнял мое сердце до краев. Я шла и улыбалась. Он и раньше провожал меня с поздних пар домой, держа в руках мою сумку. И часто мы по дороге разговаривали ни о чем и обо всем сразу. Но такой прогулки, как эта, у нас еще не было.

– Не тяжело? Давай понесу, – обратился ко мне Дима и показал на сумку и игрушку.

Я отрицательно покачала головой:

– Сумка не тяжелая, а с подарком я не хочу расставаться, – и еще крепче рукой прижала к себе мягкую игрушку.

Дима кивнул:

– Маш, я так рад, что отец переехал в этот город, и в этом городе я встретил тебя.

От неожиданности я потеряла дар речи. Таких слов я даже не мечтала услышать.

– Правда? – чуть слышно проговорила я, дрогнувшим от волнения голосом.

– Правда. Ты необычная. Ты не такая, как все. Ты, как ясное солнышко. И ты мне очень нравишься.

Моя голова от радости закружилась. Мне так хотелось ему ответить, что он мне тоже по душе. Что я его давно люблю. Но я застеснялась и промолчала. И Дима больше не произнес ни слова, и в молчании мы дошли до центра. Он купил мое любимое ванильное мороженое, и мы сели рядышком на бортик небольшого городского фонтана, который тихо журчал и переливался на солнце всеми цветами радуги.

Мы с ним смеялись, пока он рассказывал истории из своего детства. Я не могла оторвать от него глаз и не хотела, чтобы этот день закончился.

Димка внезапно замолчал. Его задумчивый взгляд остановился на мне. Он стал серьезным.

– Маш, – проговорил он, – мы заканчиваем технарь через год. И я очень не хочу тебя терять. Я знаю, ты возможно удивишься, – Дима взял мою руку в свою теплую ладонь и слегка сжал, – но я хочу, чтобы ты стала моей девушкой.

Удивиться, это мягко сказано. Я верила и не верила тому, что он говорил. Здравый смысл кричал, что это несерьезно, и я могу обжечься, а юное сердце твердило согласиться прямо здесь и сейчас. Я прикусила губу и опустила глаза на игрушку.

– Можешь не отвечать сразу. Можешь подумать, – проговорил Дима, наклонившись ко мне.

Я подняла на него взгляд. Моя главная мечта сбывалась здесь и сейчас. Почему же так тяжело произнести: “Да! Я согласна!” Как будто кто-то или что-то сдавило мое горло.

Самый красивый парень предлагает мне стать его девушкой. Любая бы даже не раздумывала! Так почему же я молчу? Дима ждал моего ответа. Я видела это ожидание в его глазах. И я не хотела его обманывать. Глубоко вдохнув, я в ответ сжала его руку и ответила:

– Димка, ты сейчас даже не можешь себе представить, как я счастлива. Ты – моя мечта! Мне кажется, что я люблю тебя целую вечность. И быть твоей девушкой.... Ты никогда не поймешь, что это значит для меня, – моя откровенность напугала даже меня саму.

Но я чувствовала, что ему можно доверять и открыто говорить о своих чувствах. Он и так знал обо всех моих проблемах. В Диме я нашла преданного друга, с которым можно поделиться о наболевшем. Он успокоит и поймет.

Дима просиял и поцеловал меня в нос.

– Но давай не будем спешить. Давай оставим все, как есть, – Господи, как я не хотела произносить этих слов, но здравый смысл победил, и я нехотя продолжила, буквально выдавливая из себя каждое слово. – Понимаешь, я не так воспитана. Для меня еще слишком рано принимать все близко к сердцу. А отношения – это чувства! Я пока не готова к ним.

Я могла бы еще добавить, что мы с ним слишком разные. Он из обеспеченной семьи, а моя – это проклятие. Нищета и бедность с богатством и роскошью в ногу идти не могут. Этот мир устроен не так. Но даже если закрыть на это глаза, махнуть на все рукой и в омут с головой, никто не даст мне гарантии, что Димины чувства ко мне не остынут. А я свято верила в “раз и навсегда”. Дима слишком хорош собой во всем, чтобы оставаться только со мной и создать семью в будущем. Он небо и рай, а я земля и ад. Грешная, как и моя семья. Мне нечего ему предложить взамен, кроме меня самой. Но нужно ли ему это в блестящем будущем? И не останусь ли я с разбитым сердцем?

Я снова подняла печальный взгляд на Диму. Он был искренне расстроен. Это читалось в его глазах, как в открытой книге.

Он тоже печально улыбнулся, провел рукой сначала по своим волосам, потом по лицу. Я не хотела делать ему больно. Он этого не заслужил. Подняв руку, я ласково провела ею по его такому милому лику.

– Давай не будем спешить, – обратилась я к Диме, предложив единственную на тот момент альтернативу. – Давай подождем еще год. Это не так много. Я очень не хочу терять твою дружбу. Ты теперь знаешь о моих чувствах. И они такие же искренние, как и мое отношение к тебе. Сегодня ты меня осчастливил. Одним только предложением. Но я хочу, чтобы ты был уверен в том, что говоришь. Ты сам прекрасно понимаешь, что у тебя слишком много поклонниц. Отсутствием внимания ты никогда страдать не будешь. Мне кажется, это будет прекрасной проверкой и твоих и моих чувств. Я девушка, которая слишком романтична. Которая ждет того одного единственного. Я боюсь обмануться и боюсь не оправдать твоих ожиданий.

Дима грустно улыбнулся и кивнул, ответив:

– Ты права. Как всегда. Ты действительно необычная. Неземная. И я буду ждать год, Маша. Я не хочу тебя отпускать. Ты мне дорога, как никто. Ты даже не знаешь, какая ты. Очень красивая и притягательная. Что ж, друг, так друг, – со вздохом заключил он после минутного молчания. – Но друг же может обнять друга? – Дима игриво подмигнул.

Я засмеялась, обвила его шею руками и уткнулась в нее. Мы сидели, крепко обнявшись. Возможно, я допустила ошибку, думала я. Но что-то держало меня от шага, в котором был бы маленький шанс на наше с ним совместное будущее. Что-то невидимое обычным глазом, но имеющее право быть в этой вселенной.

Дима перевел тему, и завел разговор о планах по окончанию техникума. Я с радостью эту тему поддержала. Я просто хотела в тот момент быть рядом с ним. Запомнить навсегда его лицо, голос и смех. Сохранить в сердце воспоминания о первой влюбленности.

Уже поздним вечером, держась крепко за руки, мы подошли к моему дому.

Я встала на цыпочки, и поцеловала Диму в щеку:

– Спасибо! Это лучший день в моей жизни, – смущенно проговорила я. – Спокойной ночи…

– Спокойной ночи, Маш.

Я развернулась, чтобы зайти во двор, но Дима внезапно схватил мою руку, заставив остановиться и обернуться. Я знала, что произойдет. Я видела, как медленно его губы тянутся к моим губам. Я желала этого мгновения. Это такое логичное завершение нашего внезапного свидания и этого чудесного дня. Что стоит поднять руку, и запутаться пальцами в его волосах, отдавшись новым ощущениям? Почувствовать его губы на моих дрожащих от волнения губах. Мое сердце отбивало четкий ритм. Медленный и точный… Оно не замерло и не загрохотало в груди. В последний миг я отвела голову, и его губы скользнули по моей щеке. Улыбнувшись Диме на прощание, я освободила свою ладонь из его руки и заспешила во двор, жалея и не желая размышлять о том, почему я это сделала.

И вот в девять вечера, с моим плюшевым мишкой, я зашла в дом, больше ни разу не оглянувшись на Диму. На диване в зале сидела моя сестра и листала модный журнал. Она уже была одета для выхода на очередное свидание. Короткий топик и еще более коротенькая юбочка, которая при подходящем случае практически ничего не скрывала. Оторвав взгляд от журнала, она посмотрела на меня, а потом плавно перевела взгляд на игрушку в моих руках.

– Подарок от любимых друзей, – с фальшивым восторгом заключила она.

Медленно встав и кинув журнал на пол, сестра стала приближаться ко мне, напоминая самую настоящую гадюку.

Сама не замечая того, я медленно стала отступать от нее, крепко вцепившись пальцами в любимого уже мной плюшевого мишку. Спиной я наткнулась на входную дверь.

– Ты не тронешь его, Катя. Я не позволю. – Голос мой срывался, хоть я и пыталась говорить уверенно.

– Дай сюда! – Катя одним движением руки вырвала у меня мишку, и, взяв со стола ножницы, глядя мне прямо в глаза, стала резать его на куски.

Этот прекрасный день не мог закончиться также, как и начался. Только не у меня. Я стояла и в первый раз в жизни громко рыдала. Видеть, как падает пушистая ткань с моего подарка, было невыносимо. Но что может сделать жертва в тех обстоятельствах? Я боялась сестру и мать. Я одна, а их две. Это слишком неравная битва. И, даже несмотря на этот день и его окончание, я чувствовала внутри такую эмоциональную опустошенность, хоть и не понимала, с чем это могло быть связано, что сил бороться у меня не было.

Бросив мне в лицо остатки подарка, сестра злобно выкрикнула:

– Подавись! Это тебе от меня на долгую память! С днем рождения, сестричка! Добро пожаловать во взрослую жизнь!

Огонь ненависти в груди вспыхнул внезапно. С диким криком я кинулась на сестру и стала бить ее кулаками. Я даже не смотрела, куда бью. Катя завизжала так, что любая свинья позавидовала бы. Ножницы выпали из ее пальцев и больно ударили меня по ноге. Хоть я и понимала, где-то в глубине души, что делаю ей больно, я не могла остановиться. Вся моя злость вышла наружу, как почувствовавший свободу зверь.

Из кухни выбежала мать и с криком бросилась к нам:

– Отпусти мою дочь, дрянь, – что-то тяжелое больно ударило меня по спине.

Наверное, это был стул. Я отпустила Катю и упала на колени, закрывшись руками и громко рыдая. Не было сил даже подняться. Боль накрывала тело волнами агонии. И я просто поползла, как раненный зверь, в свою комнату. Закрыв за собой дверь, я прислонилась к ней, и тихо всхлипывая, мысленно жалела себя и успокаивала, повторяя, что Бог все видит. Он накажет. Из зала доносился смех сестры.

Не знаю, сколько я просидела на холодном полу. Видимо, пока не иссякли все слезы, и остались только тихие стоны безнадежности. Судя по разговорам, доносившимся из зала, сестра уже собиралась выходить из дома.

Дождавшись, пока за ней закроется входная дверь, я с трудом поднялась на ноги, так как все тело затекло, вышла из своей комнаты, и направилась собирать остатки своего подарка.

Мать сидела на диване. Я прошла мимо нее, присела на корточки и стала поднимать пушистые лоскуты. Она молча наблюдала за мной. Я чувствовала ее взгляд спиной.

– За что вы так со мной? – тихо спросила я. – Почему так не любите меня?

Я встала и посмотрела прямо в её холодные глаза.

Мать пожала плечами:

– А за что тебя любить? – был сухой вопрос.

– Я ваша дочь.

Она снова пожала плечами:

– Я хотела сделать аборт. Но твой папаша мне денег на него не дал. Я говорила, что одной Кати нам будет предостаточно.

– Это потому что я похожа на папу?

Мать резко посмотрела на меня и сжала в раздрожении губы:

– А с чего ты, дорогая, вдруг решила, что он твой отец?

– Я на него похожа. Я его копия!

– И что? Людей похожих очень много.

– Нет! Я его дочь!

Мать тяжко вздохнула:

– Да, его, к глубокому моему сожалению. Спать уже иди. Не раздражай. Завтра нужно будет приготовить поесть.

– Вы вините его в Вашей печальной судьбе? Знаете, Вам никто не виноват, что Вы губите себя и свою жизнь. Он пытался Вас спасти! Пытался быть хорошим отцом и мужем! Если он был так ненавистен Вам, не нужно было выходить за него замуж и рожать ему детей. Спокойной ночи, мама!

Она молча от меня отвернулась.

Я вернулась в свою комнату, в сердцах грохнув дверью, и попыталась с помощью иголки и нитки вернуть в прежний вид моего мишку. Но ничего не получалось. Пальцы дрожали и слезы снова застилали глаза.

Я переоделась, легла в постель, укрывшись с головой, и закрыла покрасневшие от слез глаза. Наутро головная боль обеспечена, как обычно и бывает после таких рыданий. Странно, но даже засыпая, я не думала о самом ярком дне в моей жизни. О Диме, о его признании. Только о потери дорого подарка и кровоточащей ране в душе.

Мне снова снился холодный чёрный дом. Снова я бежала за черной женщиной, догоняла ее, но так и не могла разглядеть ее лицо. Оно расплывалось бледным пятном, в ореоле длинных, черных, как сама тьма, густых волос, с черными пустыми глазами и кроваво-красными губами.

– Идем же, скорее! – звала она все громче.

Меня схватила чья-то холодная, как лед рука. Я посмотрела на свою руку. Жуткий холод от ледяных пальцев морозил кожу, но рядом никого не было.

Снова шепот в мгновенно наступившей темноте:

– Жди! Уже рядом. Месть! Кровь! Проклята!

Я никого не видела. Кругом тьма и пустота.

Я закрывала уши, но шепот упрямо твердил:

– Жди! Он уже близко! Он идет! Он ждет тебя! Месть! Месть…

Эхо прокатилось по пустому особняку, проникая в мозг тысячами мстительных и кошмарных голосов.

Страх холодными щупальцами проникал в мое сердце.

Я проснулась от собственного крика. Этот сон был ужаснее всех предыдущих.

Подскочив, я села на кровати, качаясь из стороны в сторону, стиснув виски руками. Я никак не могла успокоиться и забыть этот кошмарный жуткий шепот. Ближе к рассвету я провалилась в тревожный сон, где была только тьма и не одного лучика света.

Глава 3

Май, 1994 год

“Весна тоже может убивать…

Весна, мне осталось мало ждать....”

(Пропаганда – Весна)

В тот день, который перевернул всю мою жизнь, все шло как обычно. Очередной скандал дома, защита диплома в техникуме, посиделки у лучшей подруги, дружеское свидание с Димой с теплыми объятиями и обещаниями. Два месяца назад мне исполнилось восемнадцать лет, а я все еще продолжала держать его на расстоянии, сама не понимая почему. Он дарил мне подарки и эмоции, которых так не хватало. Он знал, как вызвать мою улыбку и поднять настроение. Дорогих подарков я от него не принимала. А милые букеты цветов или шоколадки принять можно. Дима был моим солнышком, которое согревало, когда тьма могла поглотить всю душу. Он ждал моего ответа, не торопя меня и не настаивая. И я была уже почти готова дать положительный ответ, переступая грань между дружбой и отношениями. Почти! Сама себя не понимала, чего я жду и зачем тяну.

Я не замечала, чтобы Дима кому-то оказывал знаки внимания. Он всегда был при мне. Не уверена, конечно, что он не шел проводить время с другой девушкой, когда мы не виделись. Но и за это винить я его не смела. Я сама всеми силами, если уж признаться честно, пыталась его от себя отгородить невидимой стеной. И даже иногда находила причины, чтобы не видеться. Ревность, которую я должна была к нему испытывать, размышляя о его внеплановых подружках, тоже была мне чужда. Я оправдывала это тем, что сама не разрешала ему привязываться к себе и строить на меня планы на будущее, постоянно уклоняясь от его поцелуев, когда он делал очередную попытку нашего сближения.

В дом я зашла в пол десятого. Наша соседка, бабушка Тоня, задержала меня, когда я возвращалась домой и уже собиралась зайти к себе во двор. Она засаживала огород капустой, свеклой, луком и редисом, и ей очень нужна была помощь, чтобы носить тяжелые ведра с водой для полива. Бабушка Тоня жила одна, и я просто не могла ей отказать в помощи. Тем более, что очень часто эта маленькая, седая, но очень добрая и отзывчивая старушка, отдавала мне вещи и продукты по доброте душевной, видя мое бедственное положение. В этот раз она меня отблагодарила целой бутылкой растительного масла. Поверьте, для меня тогда это был дар небес. Так что отказывалась я недолго.

Открыв дверь в дом, я услышала мужской смех. Я не удивилась – приводить в дом собутыльников для моей матери обычное дело. Закрыв за собой тихо дверь, я направилась прямо в зал. На полу, полулёжа находилась мама, а рядом один из ее приятелей, обнимая мою мать за шею рукой, пил водку прямо из горла бутылки. Наверное, моя нелюбовь к спиртному началась с самого детства. Невыносим мне уже один запах воздуха, наполненный "ароматами" алкогольных напитков.

Только благодаря одному Богу, от собутыльников матери в мою сторону не было никаких угроз. Они будто меня не замечали. И это безумно радовало.

Я постаралась пробраться на кухню незамеченной. Так хотелось есть, что, наверное, съела бы кота, живи тот у нас. Это, конечно же, очень черный юмор, который выражает всю глубину моего голода. Тем более после тяжелой работы.

Животных я любила. Иногда даже больше, чем людей. Причинить вред маленькому пушистику я бы никогда не смогла. И ненавидела всем сердцем людей, которые могут сделать больно существу, что не в силах за себя постоять.

На кухне ничего съедобного не нашлось. На столе стояла лишь пустая хлебница и мелочь, непонятно откуда взявшаяся. В этом проклятом доме постоянно либо что-то появлялось, либо исчезало бесследно. Поток людей почти такой, как на остановке в любом посёлке.

Сейчас бы мне показалась эта ситуация смешной, но не тогда. Схватив деньги, я пулей вылетела с кухни.

Дружок матери заметил меня, и бросил мне вслед, когда я пробегала мимо:

– Ух ты, какая симпатичная! Не хочешь с нами выпить за здоровье?

Мать хмыкнула и снова присосалась к бутылке.

Я же грубо ответила на ходу:

– Отвали, – и, выскочив на улицу, бросилась к магазину.

Самый ближайший и круглосуточный находился как раз за моим любимым парком.

Выйдя из магазина и прижимая к себе мою мечту – килограмм пшеничной крупы, я быстрым шагом пошла к дому, представляя как мой желудок получит такую необходимую порцию счастья, заправленную растительным маслом, чтобы жить дальше.

Не могу сказать, что я боялась темноты. Просто в тот день у меня было предчувствие чего-то страшного, чего избежать мне никак не удастся. Это началось, когда я проснулась ранним утром, и продолжалось в течении всего дня.

Необъяснимая тревога. И пусть это прозвучит уж слишком бредово, но я ловила себя на мысли, что я этого с нетерпением жду. Что мне это необходимо, как воздух. Смесь таких противоречивых ощущений выбивала из колеи.

Было не так уж темно, но почему-то в будний день в парке ни души, хоть это место и считалось самым людным, так как парк соединял центр города с многонаселенной за парком улицей. Это было очень странно. Будто темные сверхъестественные силы заставили всех прохожих разом спрятаться в своих домах, чтобы оставить меня одну.

Размышляя об этом, я уже почти выходила из территории парка, почти повернула на свою улицу, когда ОН, слегка неровной походкой, вышел из-за угла высокого каменного забора.

С виду это был обычный высокий пьяный молодой человек, тем не менее богато одетый в дорогие джинсы, рубашку и черную кожаную куртку. Я привыкла уже к тому, что к вечеру мой парк становится пристанищем для гуляк и пьяниц. Это был единственный прохожий, кроме меня, на таинственно опустевшей территории. Но в тот момент сердце сжалось от страха. Страха от предчувствия боли. Я сразу вспомнила страшный черный особняк из моих кошмарных снов.

Закутавшись плотнее в кофту и низко опустив голову, я хотела пройти незамеченной. Мы поравнялись. Он так резко схватил меня руками за плечи и толкнул к ближайшему дереву, что я даже не успела отреагировать. Сердце пропустило удар. Он прижал меня своим мощным телом к твердой коре дерева так сильно, что она впилась в мою кожу через ткань одежды. Крупа рассыпалась по земле. Мои руки инстинктивно уперлись в его мускулистый, твердый, как камень торс, ощущая через пальцы исходившее от тела тепло. Его лицо медленно приближалось к моему. Меня парализовал дикий страх, сердце учащенно забилось и кровь побежала по венам, вызывая дрожь во всем теле, но из горла я бы не смогла выдавить даже слабого писка, лишь слёзы хлынули из глаз. Внезапно его губы накрыли мои. Они были холодными и причиняли боль моим юным губам, присваивая их, кусая, пробуя на вкус. Его язык пытался жадно прорваться через оборону моих стиснутых зубов. Запах алкоголя ударил в нос. Дикий крик ужаса застыл где-то глубоко внутри моего горла, когда я слабо попыталась хоть как-то побороть оцепенение и оттолкнуть его от себя. Но будто окаменела. Добившись того, что я разжала зубы, чтобы вдохнуть глоток воздуха и громко закричать, он ворвался своим горячим языком в мой рот, жадно его терзая и исследуя. Я услышала его хриплый стон. Меня бросило сначала в жар, потом в холод. Ответный стон отчаяния сорвался с моих губ. Мой первый поцелуй запомнился мне на всю жизнь! В тот момент я не чувствовала ничего, кроме холода в сердце и страха.

Его голос был страшным, хриплым:

– Попалась, красотка. Сейчас повеселимся на славу.

Я дико замотала головой из стороны в сторону:

– Нет, пожалуйста, – взмолилась я срывающимся голосом, со слезами на глазах, пытаясь его оттолкнуть, и тут же понимая тщетность своих попыток. С таким же успехом я могла упираться в стену. – Прошу Вас. Не надо! Пожалуйста! – мой голос от паники превратился в тихий писк.

В силу своей неопытности, я не представляла, что может со мной случиться, но точно знала, что это будет мучительно и страшно. Я чувствовала, что его не остановить, и он закончит так или иначе то, что начал.

Он уже не слышал меня. Его губы снова грубо впились в мои, и я стала задыхаться, чувствуя вкус спиртного и чего-то еще, что разобрать не могла. С каждой секундой его атака на мой рот становилась все яростней. Он жадно терзал мои уста, словно не мог остановиться. Будто вымещая на мне свою злость и агрессию. Меня же захлестнула целая буря эмоций, и начало трясти, как в лихорадке. Его ладони накрыли мою маленькую грудь. Пальцы сжимали мягкую плоть, посылая волны дрожи по всему моему телу. Другую руку он просунул между моих ног, и его пальцы начали яростную грубую ласку. Никто и никогда меня там не касался. От стыда и ужаса происходящего мое лицо залила краска. Я горела внутри и снаружи.

Понимая, что нужно действовать и делать хоть что-нибудь, я собрала всю силу и энергию, что были во мне, чтобы противостоять его рукам, которые жадно шарили по моему телу, но оно будто онемело, а руки не слушались. Наконец-то, мне удалось поднять одну руку и ударить его кулаком по лицу. Мои действия не к чему хорошему не привели. Он даже не дернулся. Только еще сильней разозлился.

– Ах ты, сука тупая! Сейчас ты горько об этом пожалеешь!

В темноте его черные глаза выглядели ужасающе. В них пылал древний дикий огонь похоти и ярости. Кровь застыла в моих венах. Одним ответным ударом он заставил меня упасть на колени перед ним на холодную землю и, схватив за волосы, потащил меня за деревья. Господи, ну почему же в тот вечер не было не одного прохожего?

– Любишь плохие игры, сучка? Ну так давай поиграем! – его хриплый голос прозвучал страшным приговором в безлюдном парке.

Вырываться уже не было сил, да и боль была нестерпимой. Даже плакать уже не хотелось. Его пальцы оставляли синяки по всему моему хрупкому и нежному, в силу возраста, телу. Мои губы горели огнем от его жадных поцелуев и удара.

Все случилось очень быстро. Моя легкая одежда была им порвана. На каждую попытку убрать его руки, я получала новый удар. На мои просьбы и молитвы он никак не реагировал. Упав передо мной на колени, и грубо раздвинув своими коленями мои ноги, он встал надо мной, возвышаясь, и расстегивая ширинку на джинсах. Я больше не сопротивлялась. Тихо стонала от боли, пытаясь закрыть лицо руками.

Первый сильный толчок в мое маленькое и слабое тело, заставил меня громко закричать от ужасной боли. Что-то очень большое, горячее и твердое разрывало меня изнутри. Снова и снова. Каждое его грубое движение во мне отзывалось ударом моего сердца, которое вырывалось из груди. Я чувствовала силу этого горячего "нечто" каждой своей живой клеточкой. Он входил так глубоко, как мог. Даже ощущения, что тебя режут не сравнится с этим. До этого мужчины я не имела ни малейшего представления, что может так меня калечить изнутри, заставляя корчиться от невыносимой боли. Что это за огромная, горячая и твердая часть мужского тела, которая входит в меня.

Похотливо улыбаясь, с адским черным блеском в глазах, он продолжал все сильнее двигаться во мне, продвигаясь все глубже, вжимая мое тело в землю и вызывая волны жара, смешанные с дикими муками. Он был доволен собой, как никогда. Выражение его лица ясно говорило об этом. Я начала молиться про себя, чтобы это все скорее закончилось и прося у Бога смерти, которая прекратит мои страдания.

Я думала, что эта пытка будет продолжаться вечность, но последний сильный толчок, с его хриплым стоном, и раскаленная, как лава, жидкость, разлилась глубоко в моём истерзанном теле, заставляя кровь бурлить в венах. Что-то сжалось внутри моего естества, взрываясь тысячами искр неизвестных до этого мгновения ощущений, и как только горячий поток хлынул в меня, я почувствовала краткосрочное, но такое необычное при данных обстоятельствах облегчение. Он тяжело дышал, застегивая ширинку и поправляя свою одежду. В моих глазах все расплывалось. Я не могла понять, где я нахожусь и что, только что случилось. Мой разум был затуманен. Глубоко внутри моего тела, разрастался огненный ком, сравнимый с муками ада.

Нестерпимую боль и унижение – вот, что я чувствовала в тот момент. Мечтам, что я стану девушкой Димы, а тем более выйду за него замуж, никогда уже не сбыться. Теперь я была его недостойна. Грязно использованный товар. Если бы кто-то узнал о случившемся, я бы стала считаться обычной шлюхой. Никто не посмотрел бы на обстоятельства. Никому бы дела не было до того, что меня изнасиловали.

Что еще я запомнила в тот вечер, кроме ужасной боли и стыда, так это его черные глаза, наполненные злобой, и хищную улыбку четко очерченных красивых губ. Улыбку хищника, получившего свое.

Позднее, эта улыбка снилась мне в кошмарных снах. А его слова не выходили из головы и преследовали по ночам:

– Все вы одинаковые! Ты всего лишь получила свое, шлюха!

Не помню, как я попала домой. В душе кромешная тьма и пустота. В голове крутились два слова: за что? Как легко и просто об меня вытерли ноги, перечеркивая разом все унижения от сестры и матери.

Хуже того, что случилось со мной в ту роковую ночь, быть уже не могло.

Долго не хотелось вылазить с ванны. Я оттирала свое тело, оставляя красные пятна на коже и не замечая боли во всем теле. Вам не понять этого, если вы через это не прошли. Не понять страданий, не понять, как что-то в тебе ломается. Даже сидя в ледяной воде, я чувствовала его холодные губы на моих губах, его грубые толчки глубоко внутри меня. В ушах до сих пор стояли его хриплые стоны, когда он двигался во мне, и еще более ужасный стон наслаждения, когда он излился в меня. Между ног все пульсировало резкими болевыми спазмами.

Медленно поднимаясь из холодной воды, я уже знала, что сделаю. Жить не хотелось, да и был ли смысл? Подойдя к зеркалу, я увидела в нем свое отражение, мало чем напоминающее прежнюю меня. Достав из бритвы лезвие, я в последний раз взглянула на себя. В зеркале стояла уже не девочка. В нем отражалась женщина. Она не была похожа на Машу Соколову. Женщина в зеркале была ведьма с зелеными глазами, в которых горел огонь ненависти. Я сжала лезвие в руке, не замечая, что оно глубоко вошло в ладонь, и на пол капала моя кровь. Рука расслабилась и лезвие упало на пол.

– Нет, – произнесла я решительным и стальным тоном, – Я буду жить и мстить всем, кто стал источником страха в моей жизни. Мамочка, начнем с тебя!

По инерции, одевшись в старый махровый халат, я вышла из ванной комнаты и походкой робота направилась прямо к матери.

Она лежала на полу в бессознательном состоянии. Рядом никого уже не было.

По пути я зашла на кухню и взяла длинный острый нож. Я так устала жить в вечном страхе. Я хотела закончить эту пытку раз и навсегда, и плевать, что моя душа будет гореть в аду.

Это из-за матери не стало моего любимого папы, это из-за нее мы жили впроголодь. Она виной тому, что сегодня со мной случилось. Она обязана была защищать и любить детей, которым дала жизнь. Если бы она уделяла свое время дочерям, а не собутыльникам, меня бы не изнасиловали. Я бы не испытала самого жуткого в мире унижения и страха.

Подойдя к матери, я тихо села рядом с ней на корточки и подняла высоко нож, целясь прямо в ее черное сердце. Рука дрогнула, и слезы закрыли глаза.

"Что же ты со мной сделал, сукин сын? Ты хочешь, чтобы я стала чудовищем? Таким же, как и ты! Я же готова убить родную мать! Маму, которая подарила мне жизнь. А ты ее растоптал. Нет, убью я ТЕБЯ, ублюдок! Обещаю, клянусь!"

Отложив нож в сторону, я легла возле матери, и обняв ее рукой, плакала в ее волосы. Я не заметила, как наступило утро. Слезы высохли, и я забылась недолгим, но таким спасительным сном.

Глава 4

Прошла мучительная неделя, наполненная кошмарными воспоминаниями и снами.

На следующий день, после ужасного события, я проснулась на том же месте, где и уснула накануне. Мамы рядом уже не было. Ножа тоже. Встать для меня в то утро было целой проблемой. Тело ужасно болело и не слушалось. Кое-где отчетливо виднелись синяки. Каждый шаг и движение отдавались болью.

На то, чтобы я пришла в себя после случившегося, мне требовалось время. Много времени. Меня буквально подменили. Я все делала на автомате. Я не замечала никого и ничего вокруг. Я даже не слышала, о чем пытались поговорить со мной мать и сестра. Я была в своем мире, переживая вновь и вновь. Боль. Унижение. Стыд.

И только через неделю прошло мое оцепенение и я смогла, сидя на диване и поджав под себя ноги, набрать номер Маришки по домашнему телефону, за который платила моя сестра, чтобы созваниваться со своими приятелями. Все это время из дома я не выходила. Сидела в своей комнате. А если и выходила, то редко, чтобы что-нибудь перекусить и хоть немного привести себя в порядок, смывая холодной водой его прикосновения и поцелуи, снова и снова. Пытаясь хоть немного убрать с души ту грязь, в которую он меня окунул с головой. На меня было жутко смотреть. Поэтому к зеркалу я не подходила, чтобы не видеть последствия ужасного события, которое изменило меня раз и навсегда.

Мариша была моей лучшей подругой с самого детства. Блондинка, с тонкой талией, длинными шикарными ногами и в меру большим бюстом, с изумрудным отливом глаз и аристократичными чертами лица. Она была первой красавицей в школе, когда в ней еще училась.

У нее всегда был во всём отличный вкус – одежда, макияж, прическа. Настоящая прирожденная модель. Увы, училась она не в моей школе, а в школе моей сестры. По нашим современным меркам это был элитный лицей для детей более удачливых и состоятельных родителей. Но это не мешало нам с ней видеться пусть не каждый день, но часто. Да и возраст был нам не помехой. Моя любимая подруга была старше меня на три года.

Наше знакомство началось с совместной заботе о бездомном котенке. У него была рана на лапке. Маришка подобрала его с улицы и спрятала в заброшенном доме, который находился близко к моему. Я обнаружила пушистика по громкому мяуканью, когда шла домой со школы. И, однажды, мы встретились с ней в одно и тоже время, в этом заброшенном доме. Познакомившись, решили общими усилиями превратить его в здорового красивого кота, поочереди лечили его рану и подкармливали домашними остатками еды. Ни ей, ни мне не разрешали заводить домашних питомцев. Вскоре кот вырос красавцем и был передан в заботливые руки знакомых Марины, а наша дружба осталась, и с каждым годом становилась только крепче.

Протяжные гудки в телефоне раздражали.

Наконец-то раздался долгожданный голос подруги:

– Да? Я слушаю.

Сжав крепко трубку в руке и кусая губы до крови, я пыталась собраться с мыслями.

– Алло? – нетерпеливым тоном повторила подружка.

– Марин, это я, Маша, – смогла я выдавить из себя и не узнала своего хриплого осевшего голоса.

– Привет, Машка! Давно не звонила и не заходила в гости. Неужели совсем забыла про подругу? Как дела твои? Какой прогресс в отношениях с Димкой?

В горле встал комок. Дима последний, кто занимал мои мысли. Не его лицо, глаза и губы преследовали меня в течении этой ужасной недели.

– Марин, меня изнасиловали, – произнесла я не своим голосом на одном дыхании, и страшные воспоминания снова накатили, вызывая по телу дрожь.

Долгое молчание в трубке. Я уже начала думать, что Марина посчитала мои слова обманом и ждет, что я рассмеюсь и отшучусь в ответ. Я же молчала.

Послышался тяжелый вздох и разбитый голос подруги:

– Я сейчас приеду. Никуда не уходи.

Конечно не уйду, думала я. Хоть мне почти до боли не хватало свежего воздуха и теплых лучей солнца.

Повесив трубку, я уставилась в окно невидящим ничего вокруг взглядом, прижимая палец к губам, которые не так давно терзали холодные чужие губы, и которые после этого еще долго покалывали.

Даже не знаю, сколько времени я провела в таком положении. Картины того события чередой проносились в голове. Но слез уже не было. Сожаления тоже. Чему быть, того не миновать. Вот и меня беда миновать не пожелала. Нужно было решать, как жить с этим дальше. Как научиться встречать новый день и не вспоминать о том, что уже никогда я не смогу изменить и вычеркнуть из своей жизни, как темное пятно, которое расползается с каждым днем по твоей душе все дальше и дальше, меняя представление о себе, людях и окружающем мире.

В дверь громко постучали. Я вздрогнула от неожиданного и резкого звука, медленно встала и пошла открывать.

Мариша, влетев в дом, сразу выпалила:

– Пошли в милицию! Напишешь заявление! Они найдут его!

Я устало опустила руки, покачала головой и вернулась к креслу, сев в той же позе, что сидела до прихода Марины:

– Нет, Марин. Никуда я не собираюсь идти. Это нужно было делать сразу. Неделя прошла. Никому и ничего ты сейчас не докажешь.

Мариша, выпучив на меня глаза, закричала:

– Как ты могла молчать целую неделю? Почему сразу не пошла и не рассказала об изнасиловании? Почему сразу не позвонила мне? Я б уж точно не сидела бы сложа руки, когда какой-то урод надругался над моей подругой.

Хороший вопрос. А правда, почему? Может, потому что я была не в себе от страданий и горя? Может, потому что не верила, что до этого будет кому-то дело?

Просто богатенький мажор таким способом развлекся. Или может потому что меня останавливала от этого шага необъяснимая сила, которая твердила "не хочу и не буду". Скорее всего, ответ будет, если это сложить все в одно целое. Я больше себе не принадлежала, я принадлежала ему одному. Тому, кому поклялась однажды отомстить любой ценой. Он взял себе часть моей души и тела. Но он не спросил, хочу ли я этого, смогу ли я после этого жить. Он был и останется первым во всем. Первый горький опыт. Первый грубый поцелуй. Первый унизительный половой акт. Меня затошнило от четкого понимания, что уже никто не сможет его стереть. Никогда! Я буду помнить о нем всю жизнь. Пока не отомщу. Пока не получу сладкое ощущение возмездия.

– Ну? – требовательно обратилась ко мне подруга, вырвав меня из водоворота мыслей. – Мне очень интересно услышать ответ, какого хрена ты тянула столько времени и позвонила мне только сейчас? Это слишком ужасно, чтобы спустить все с рук.

Я в ответ горько усмехнулась, и ничего не выражающим тоном проговорила:

– Пусть это будет на его совести, если он вообще об этом вспомнит.

– Что? Маша, что ты говоришь? Услышь себя, дорогая! Вставай и пошли в милицию.

Я упрямо покачала головой:

– Я не пойду никуда, Марин. Все уже прошло. Нужно жить дальше. Смириться и жить.

Недоумение и жалость на лице подруги сменились злостью, пока она внимательным взглядом разглядывала мои лицо, руки и ноги, на которых еще виднелись следы кровоподтеков и синяков.

– Ты себя видела в зеркале? – снова закричала она на меня после осмотра. – Ты не можешь это оставить просто так! Посмотри сюда, – она подняла мою безжизненную руку, где еще отчетливо виднелись отпечатки пальцев моего насильника. – Ты это видишь? Это, по-твоему, должно сойти ему с рук? Кто он? Как он выглядит? Где это случилось? Даже если и прошла неделя, это не год и не месяц. Они найдут этого мерзавца и вину его докажут. Поверь мне!

Я снова замолчала, пропуская ее вопросы и слова мимо ушей. Я и сама знала, как выгляжу. Растрепанные волосы, не успевшие сойти синяки на лице и теле, покрасневшие глаза. Я выглядела, мягко говоря, жалко. Жалко я себя и чувствовала. Как побитая собака.

Не выдержав пристального взгляда подруги на мою макушку, я осторожно подняла глаза на Марину и тихо произнесла:

– Ты не понимаешь. Этой бумагой я причиню вред только себе. Он был одет отнюдь не бедно. А это значит, подруга, что родители его откупят, а я себя только опозорю. Он мужчина, для него это еще один повод похвастаться. А для меня повод стать посмешищем для всего города. А о суде я вообще боюсь думать. Я не смогу стоять там и смотреть в глаза всем присутствующим. Какой позор! – сокрушенно закончила я и закрыла глаза, покачав головой.

– Он не мужчина, Маша! – выпалила Мариша вне себя от злости, – Он козел! Так, стоп. В смысле родители? У твоей матери появился молодой богатый любовник?

Я с удивлением посмотрела на подругу. И только через минуту до меня дошло, что она ошибочно предположила о том, что мамины "забутыльные вечера" до хорошего не довели, и один из ее дружков решил под дозой перейти грани дозволенности.

– Нет, Марин! Это не то, – я отрицательно покачала головой, запустив дрожащие пальцы себе в волосы, – это случилось не здесь. Мамины знакомые тут не при чем.

Как не удивительно, с ними оказалось безопасней, чем на улице.

Марина села на диван напротив и тихо, с заботой спросила:

– А где? Можешь уже об этом говорить?

Тогда бы не смогла. После недельного гробового молчания могу. Я все ей рассказала. Наивно полагая, что после этого мне полегчает. Что хотя бы часть этого страшного груза я переложу на плечи дорогой и близкой подруги. Но нет, увы, не полегчало. Стало хуже. Потому что я снова увидела его лицо, почувствовала страх и боль.

Закончив описывать события того дня, я замолчала, опустив глаза в пол. Я только упустила описание внешности моего мучителя. Я не хочу вспоминать. Не хочу ночных кошмаров.

Марина наклонилась ко мне, взяла мои холодные, как лед, ладони в свои, и, глядя прямо в глаза, спросила:

– И что же ты собираешься делать, родная?

Отвернувшись к окну, я покачала головой и еще больше закуталась в одеяло, которое накинула на плечи во время рассказа, потому что меня била сильная дрожь:

– Ничего. Жить дальше.

– Маша, а если ты беременна от него? Что тогда?

Такая мысль мне в голову даже не приходила, хотя вполне могла стать страшной реальностью. Дитя греха и позора. Несчастное существо, в котором воплотились бы все воспоминания и страхи. Я мысленно попросила у Бога освободить меня хотя бы от этого испытания. Я не хочу иметь от него ребенка. Я хочу лишь отмщения.

– Ничего, – еле слышно прошептала я и вытерла слезы, внезапно скатившиеся по щекам.

Мариша вскочила:

– Так, хватит! Собираешься здесь сидеть и помирать? Вставай! Вставай сейчас же! – подруга дергала меня за руку, заставляя подняться. – Ладно, не хочешь идти и писать на него заяву, как хочешь. Силой я тебя все равно не потащу. Но и хоронить себя в четырех стенах я тебе не позволю, уж извини. Ты бледная, как смерть. Тебе нужен свежий воздух и немедленно! Ты когда с дома выходила в последний раз, а?

Я с испугом посмотрела на Марину.

Удивляться, конечно, было нечему. Темперамент Маришки знали домашние, друзья и просто знакомые.

– Марин, извини, не хочется что-то, – начала было я.

Уперев руки в бока, Марина стальным тоном произнесла:

– Или ты встаешь, или я найду этого ублюдка и выпущу ему кишки самолично!

Самолично не надо, думала я, неохотно поднимаясь, так как тело до сих пор еще немного побаливало. Этот гаденыш сдохнет от моей руки. Всему свое время.

– И все равно я не согласна с твоим решением по поводу этого морального урода, – продолжила Марина, помогая дойти мне до комнаты, хотя, в принципе, особой нужды в этом не было. Я же не калека. – Если ты боишься, что его откупит родня, то ты не забывай, моя ласточка, что у меня тоже родня есть. Они помогут. И сядет он, Маша! – голос подруги с каждым словом плавно переходил на бас. – И сидеть будет долго! И всю жизнь ему потом тащить на себе этот крест! Я его прославлю на весь наш город. Я тоже не пальцем деланная. У моей семьи тоже блат есть! Сядет он, вот увидишь! Скажи мне только, как выглядит этот ублюдок.

– Хватит, Марина, – закричала я на подругу, и уже более спокойно продолжила, – Послушай, я не хочу, чтобы он сидел. Эта не та месть. Это не тот способ расплатиться по счетам. Бог все видит, он накажет. Не он, так я.

Марина тяжело вздохнула:

– Чудная ты, Машка… Как с пулей в голове. Ну как хочешь. Если передумаешь, только скажи. Сразу же за его поиски с милицией возьмемся. Главное, чтобы не поздно было. А теперь я ничего не хочу слышать. Ты собираешься, и мы идем на свежий воздух.

Я искренне усмехнулась:

– Ты с ума сошла, Марина? Посмотри на меня, да на мне живого места нет! Что люди подумают?

Мы вошли в мою убогую комнатку, и Марина встала в позу:

– Какая тебе разница, что там подумают какие-то люди? Я не позволю тебе тут сидеть и саморазрушением психики заниматься.

Ровно через пятнадцать минут мы выходили из моего дома. Одета я была в черную длинную юбку и синюю майку.

Мариша решила вытащить меня посидеть в парке. Я не хотела туда идти. Но это была единственная, на тот момент, возможность, говорила подруга, побороть свои внутренние страхи и разобраться в себе самой. Раз и навсегда пережить эту трагедию и забыть.

Подруга знала, что мой любимый парк – лекарство от всех моих душевных ран. Сев на свою любимую скамью, которая, к счастью была свободной, я старалась не смотреть в ту сторону, где жизнь моя так круто развернулась и покатилась вниз. Как обычно, в это время года, парк был заполнен до отказа молодежью, парами, семьями и детьми, и просто одиноко гуляющими людьми. Жизнь не стояла на месте, и у каждого были свои заботы, радостные моменты, или же драмы и печали в жизни. Я перестала замечать людей, а они не замечали во мне личных переживаний и самой страшной трагедии. В этом мире никому нет до тебя дела. Никому ты не нужен, кроме близких друзей и родных. И верно, что единицы протянут руку помощи, когда ты будешь тонуть. Вот теперь я перестала верить в сказки. Я наконец широко открыла глаза, встретив удар жестокой и беспощадной, как и время, реальности.

С собой на прогулку я взяла свой дневник, и предложила подруге помочь сочинить мне какие-нибудь короткие стишки, чтобы как-то отвлечься от ужасных воспоминаний и мыслей. Мы так увлеклись, что даже не заметили подошедшую к нам группу ребят.

– Привет, девчонки. Чем занимаетесь?

Мариша оторвала взгляд от моих строчек и голосом командира спросила:

– Что надо, придурок?

Парней было трое. Все хорошо одеты и с юношеской привычной надменностью, которая выражалась в высоко поднятых головах, засунутых в карманы джинс руках и нахальных взглядах, обращенных на нас с Мариной, и с такой же улыбкой и тоном речи.

Говорил один: сбитый блондин, высокого роста и с серыми глазами.

– Да ничего. Познакомиться.

– С придурками не знакомимся, – фыркнула подруга.

Блондин улыбнулся, не отрывая взгляда от Марины. Я бы тоже не отвела, будь я на его месте. Подруга была просто ослепительной красавицей. А ее короткая джинсовая юбка, открывающая красивые длинные ноги, которую она надела вместе с синей вязанной кофточкой, просто превосходно на ней смотрелись.

– Меня Вова зовут. А это мои друзья – Сашка и Влад.

Мариша посмотрела на него, а потом на его друзей и уткнулась снова в мой дневник, который лежал на моих коленях:

– А мне параллельно, – был ее холодный ответ.

Блондин сел на корточки рядом с Маришей, пытаясь заглянуть ей в лицо и поймать ее взгляд. Не пройди я ад, меня бы эта ситуация позабавила. Даже слепой бы заметил, что подруга ему приглянулась. Слепой, но только не Марина.

– По-моему, я тебя где-то видел, солнышко, – сказал блондин, продолжая улыбаться.

Мариша быстро встала со скамьи. Ее взгляд не сулил ничего хорошего. Но молодого человека это не особо тронуло. Он также неспеша поднялся следом за Мариной. Друзья блондина улыбались. Но никто слова не произнес. Я сразу поняла, что так называемый Вова имеет авторитет в их небольшой компании.

Мариша ехидно улыбнулась:

– Во-первых, я тебе не солнышко. Во-вторых, я тебя знаю. Ты учился в нашей седьмой школе. И в-третьих, я с тобой не желаю иметь ничего общего. Твоя компания мне не нравится, ясно? Особенно твой друг "Максик", которого, слава Богу, нет сейчас с вами. У него, кстати, с головой все в порядке? Корона не жмет?

Я не имела понятия о ком говорила Мариша. Я не знала школу номер семь. Но при имени Максима мне стало внезапно дурно, и кожа покрылась мурашками. Сердце забилось часто и меня бросило в жар.

Блондин, также продолжая улыбаться, ответил надменно:

– Так спроси у него сама и узнаешь.

Внезапно повернувшись ко мне, блондин резким движением выхватил из моих рук дневник со стихами. Улыбаясь уже мне, он сказал:

– Я почитаю. Надеюсь, ты не против?

Мариша, было, полезла за мой дневник в защиту, но быстро потерпела неудачу. Вова отбросил ее руку, тем самым дав ей понять, что он любым способом прочитает в этом дневнике все, что захочет.

Я сидела не живая, не мертвая. Пытаясь выдавить из себя хотя бы слово или в ответ покачать отрицательно головой. Именно в тот момент, я поняла, что конкретно мой мучитель изменил во мне. Я боюсь их всех! Весь мужской пол! Каждого его представителя. И если бы рядом не было подруги, я бы бросилась бежать от них со всех ног.

Блондин долго читал, переворачивая страницы и отражая слабые атаки Маришки в попытках вырвать мой дневник из его рук. В глубине души я вздохнула с облегчением, что так и не нашла сил и времени, чтобы записать в дневник самый страшный день в моей жизни. И никогда не найду. Это слишком невыносимо. Вова молча вернул мне мой дневник, а я еле заставила поднять дрожащую от страха руку, чтобы его взять.

Я ожидала от него чего угодно: насмешек, критики, глумления над моей жизнью и стихами, но только не этого.

Его слова меня как ударили:

– У тебя талант. Можешь и тексты песен писать, – он подмигнул мне, тепло улыбнувшись.

Повернувшись к Марине, и улыбаясь, он сказал ей:

– Увидимся, крошка.

Мариша, остолбенела от его наглости, ответив сквозь зубы:

– Обязательно.

Глава 5

1997 год

Время – действительно самый важный лекарь, дарованный нам при рождении. Пусть медленно, но очень эффективно оно врачует наши раны горьких драм, трагедий, потерь и жестоких разочарований. Моя изломанная жизнь вроде бы стала потихоньку налаживаться.

Соседка помогла мне устроиться на работу в магазин к ее очень хорошей знакомой. Я была помощницей продавца. В мои обязанности входило поправлять и расставлять товар, вытирать пыль и выполнять другую мелкую работу, которая помогала заработать на жизнь и приносила мне удовольствие. Я даже принесла на работу из дома комнатный цветок, и совестно за ним ухаживала, поливая его и заботливо протирая листочки от пыли.

Счастлив тот человек, для которого работа – его второй дом. Дом, в который он приходит с удовольствием, и уходит, чтобы снова поскорее вернуться на следующий день. Я обожала ароматы продуктов, запах деревянных полок и нескончаемую череду посетителей со своими историями, шутками и задушевными разговорами на любые темы, пока они стояли в очереди. Я не могла больше подолгу находиться в отчем доме, в котором становилось невыносимо жить из-за матери и сестры. Я устала с ними ругаться по любому поводу, и добивать при этом и без них расшатанную, до предела, психику. Каждый день был подобен пытке.

Ужасно было осознавать, что родные стены настолько пропитались ссорами, драками, развратом и алкоголизмом. Я без особого энтузиазма ждала каждый раз выходных.

Маришка стала встречаться с Вовой, чему я была безумно рада. Он был мне хорошим другом и просто отличной второй половиной для моей подруги. Романтичный парень. Цветы и шоколадки чуть ли не каждый день. Они прекрасно подходили друг другу во всех отношениях.

Для меня самым важным было то, что глаза Марины сияют от счастья, как и у каждой влюбленной девушки. Я действительно всем сердцем радовалась за подругу. Она мой ангел-хранитель. Моя поддержка и опора. Человек, которому я могу доверить все, и даже больше. Если она будет счастлива, то счастлива буду и я.

Что касается меня – у меня свиданий не было и быть не могло. На моей личной жизни был поставлен “жирный крест”.

Всеми фибрами души я ощущала страх перед представителями мужского пола, как будто это все со мной случилось только вчера. Тогда мне казалось, что я не смогу подпустить к себе ни одного высокого и накаченного мужчину, каким бы хорошим, добрым и замечательным он не был. Именно такой типаж был у моего мучителя.

Конечно, я работала в таком месте, где людей всегда много и в их числе полно покупателей-мужчин самого разного роста и телосложения. Но нас всегда разделял прилавок, близко они ко мне не подходили, дотронуться до меня не пытались и, постепенно я свыклась с мыслью, что так можно дальше жить, чувствуя себя в относительной от них безопасности, при этом не проявляя себя, как законченная истеричка, и вступая с привычной для всех легкостью в обычный для людей диалог.

Естественно, был риск после такого остаться навсегда запуганной жертвой, избегающей любого контакта с мужчиной. Сидеть в четырех стенах, не выходя на улицу и существовать, как овощ. К моему облегчению, моя решимость позволила мне пережить весь этот кошмар, и побороть отчужденность от мира, чтобы я смогла вести себя также, как и все нормальные люди. Но я больше не была нормальной. Да, я стала другой. Главное – я выжила, и морально и физически.

Чаще всего человек пытается забыть о горе, находя себе какое-либо хобби или новое увлечение. Кто-то превращается в “кухонное торнадо” и постоянно готовит, кто-то увлекается спортом, театром или уходит с головой в книги или телесериалы. Конечно, может быть и другая сторона медали. Самая темная и нехорошая: алкоголизм, азартные игры, адреналин… Я выбрала первый вариант и полностью ушла в музыку.

Для меня музыка стала после целебного времени "дополнительным приятным бадом". Не знаю, как у других, но у меня звуки хорошей, яркой и насыщенной всеми оттенками гамм мелодии влияло на мое настроение. Уходя в нее с головой, я постепенно стирала из памяти, изо дня в день, по минуте те события, что я пережила в таком недалеком прошлом. Я научилась снова общаться, заново училась улыбаться и смотреть на мир уже другими, но широко открытыми глазами. Пусть не все я смогла преодолеть, но и этого было достаточно, чтобы начать жизнь с нуля, не оборачиваясь.

Музыка – это бальзам для моей израненной и разорванной на части души. Я чаще обычного подпевала исполнителям, чтобы вернуть свой голос в тот тон, каким он был до трагического события. Я думала, что сорвала его навсегда своими дикими криками. Но, к счастью, ошибалась.

Я не ходила в музыкальную школу, не занималась с профессионалами, но Марина и Вова всегда твердо сходились во мнении, что у меня самый прекрасный вокал. Этим своим качеством я и сама гордилась, когда вечерами сидела с ними у Маришки дома, и под гитару Вовы пела всем полюбившиеся хиты. Они всегда слезно просили что-нибудь исполнить, и я охотно соглашалась. Я любила петь. Это была моя страсть. Моя давняя мечта стать известной на весь мир певицей с кучей фанатов. Однажды, мы даже нашли моим стихам применение, когда Вова предложил подобрать к ним музыку на гитаре. Родилась наша совместная первая песня, за ней пошли и другие, и я была самой счастливой на свете. И с нетерпением ждала, когда же мы все снова соберемся, чтобы я смогла под гитару исполнять их снова и снова.

В один из выходных дней, я готовила на кухне плов и включила радио на максимальную громкость. Я всегда так делала. Услышав песню одной из зарубежных групп, как я думала на тот момент, так как слова были на английском языке, я села на стул и стала вслушиваться в голос солиста. Он был таким красивым, таким необычным, и мелодичным, что я даже замерла, впитывая, как губка в себя его бархатный тембр. Я не понимала ни слова, но этот голос вливался в мой слух мягкими волнами, принося душевное наслаждение от ласкового голоса и насыщенной музыки. Я даже прикрыла от удовольствия глаза и не хотела, чтобы эта песня заканчивалась. Я влюбилась в эту композицию.

Почти через месяц после того страшного дня у меня появилась привычка забирать из кухни на ночь в мою комнату радиоприемник. Я обнаружила, что засыпая под звуки радио, меня больше не тревожат беспокойные сны, и сплю я крепко, как младенец. Я ставила на самый минимум громкость и закрывала глаза, засыпая под любимые песни радиоволн. У меня не было какого-то определенного вкуса в музыке, я слушала все подряд, и можно сказать, что была в этом плане неприхотливой. Любимых песен было очень много. Самого разного жанра.

И тут я, которая спала, как убитая, резко подрываюсь в два часа ночи. Душа замерла от восторга. Снова эта песня и этот голос. Эта волшебная музыка. Мое сердце чаще забилось и на лице расплылась улыбка от счастья, что я снова его слышу. Не знаю, кем был тот мужчина, которому принадлежал такой вокал, но, клянусь, я в него влюбилась. Я влюбилась в его тембр и звучание. К сожалению, проснулась я уже на окончании песни и долго не могла уснуть, ворочаясь от восторга, что мой разум и сердце каждый раз откликаются на этот музыкальный шедевр. Слава Богу, это повторялось снова и снова. Я просыпалась, каждый раз, когда по радио включали их песни и каждый раз мое сердце замирало. Всё пыталась услышать по радио, кто они, чтобы пойти и скупить все их касеты. Я настолько увлеклась этой группой, что меня можно было назвать одержимой ими.

Однажды, мое упорство было вознаграждено. Один из приятелей Вовы знал эту группу и сказал мне их название. Но мой восторг длился недолго. Не успев записать альбом, они распались, оставив мне всего лишь несколько песен. Кто они и откуда, мне было неизвестно, как и Вове и его приятелям. Просто я любила их творчество. Любила чарующий голос солиста. Меня даже накрыла необъяснимая волна жгучего разочарования, что этой группы больше нет. Я чуть не расплакалась, когда об этом услышала. Но оставались их четыре волшебные песни, которые я слушала с огромным удовольствием и однажды выучила наизусть, абсолютно не понимая, о чем эти произведения.

Что же касается Димы, он после защиты диплома сразу уехал до матери и даже не был в курсе случившегося. Когда через год он вернулся обратно, и узнал, где я работаю, то пришел и принес мне огромный букет красных роз. Говорил какие-то ласковые слова, что любит меня, что хочет видеть рядом, что сделает для меня все. А я, онемев, смотрела на него не видящими ничего вокруг глазами и почти ничего не слышала. Я и его боялась! Моего доброго друга и одногруппника Димку, мою первую наивную любовь. С диким криком "не подходи ко мне", когда он протянул руку к моему лицу, я бросилась бежать из магазина, повергнув в шок и Диму и продавщицу. После этого случая я его больше не видела. Слышала, правда, от Мариши, что он улетел обратно к матери за границу (родители Димы были в разводе), что для меня было другой планетой.

За свой побег я получила выговор и предупреждение. Хозяйка посоветовала мне обратиться к хорошему психологу. Я прекрасно знала и без психолога, кто был причиной такого моего поведения. Но моего мучителя я больше не встречала. Только в своих снах. И то очень редко, чему была несказанно рада.

Странно было то, что после рокового дня женщина в черном, с ее огромным пустым особняком тоже больше не приходила ко мне во снах. Не звала меня. Я больше не слышала зловещего шепота. Весь мир оставил меня в покое.

В один прекрасный солнечный день мы с Маришей и Вовой договорились сходить в город. Погулять. Поговорить. Подруга рассказала, с моего разрешения, своему парню о моем горе, и он стал относиться ко мне, как к младшей сестренке. Я не была против, чтобы он знал всю эту грязную историю. Я доверяла ему также, как и Марине. Тем более, мне не очень-то улыбалось, если бы он расценивал мое странное поведение, как психическое расстройство. А так, он защищал и опекал меня наравне с подругой. Я была ему очень благодарна. Рядом с ним я не испытывала страха. Наверное, потому что я не видела в нем мужчину, который может причинить мне вред. Я видела в нем просто братишку. Я даже однажды осмелилась его обнять, в благодарность за отремонтированный радиоприемник, и не почувствовать при этом панического ужаса. Вова был единственным мужским исключением, и очень этим гордился.

Марина прекрасно знала, что я стала замкнутой и не любила шумные компании или когда многолюдно. Поэтому приглашала меня выйти прогуляться, либо вдвоём, либо втроём с Вовой.

Мы шли прогулочным шагом, рассуждая о будущем, делясь надеждами, пока Вова не допустил промашку, и не заговорил о своем друге Максиме, ставя его, как обычно, в пример. И каждый раз, когда заходила речь о Вовином друге, меня пронизывал ток и мурашки волнами шли по коже. Я не могла это объяснить и принимала за чистое совпадение.

Хоть я никогда его загадочного друга не видела, у меня сложилось впечатление по рассказам Вовы, что для своих юных лет, это был очень образованный молодой человек, за которым бегала вся женская половина школы, но, к сожалению, догнать так и не смогла. Его сердце на тот момент было занято, а после университета он так и остался в статусе “холост”.

Вова всегда отзывался о своем друге, как о человеке пусть и молодом, но очень ответственном. Максим никогда не бросал друзей в беде. Максим никогда не боялся влезть в драку, заступаясь за слабого, даже если это была озлобленная толпа безбашенных мерзавцев. Максим всегда протягивал руку помощи, не пожалев отдать последнее, что имеет. К нему постоянно обращались за помощью и советом, и он никогда не отказывал. Он был, как мой любимый папа. Открытым, добрым, отзывчивым и храбрым. Поэтому я вообще не понимала Марину. Ее упорство в негативном отношении к лучшему другу своего любимого. Тем более, что мне было известно со слов Вовы, что проживал он, и работал не в этом городе, и последнее очень печалило парня Маришки. Вова сильно скучал по лучшему другу, и даже не старался это скрыть.

Вот и в тот день они снова зацепились не на шутку. Я думала придется разнимать. Знала бы я о ком речь, наверное, встала бы на сторону Марины. Но я еще находилась в счастливой неведении.

– Вова, ты задрал уже с этим Максимом, – глаза подруги горели от бушевавшего внутри гнева, – Максим сделал бы так, сделал бы то! Я понимаю влюбленных девок, этих куриц, что кумира находят и "кудахчут" о нем. Ты-то куда?

Вова оправдывался, как мог:

– Зая, просто он очень хороший человек и друг. Ты знаешь, что он для меня сделал? Вообще для нашей компании? Он никогда не отказывал нам. С таких передряг вытаскивал нас с Саньком. Я ему по гроб обязан.

– Вова, да мне пофигу, чем ты там ему обязан.

– Мариш, Вова прав, – попыталась я поддержать друга, – я не возьму в толк, почему ты так настроена против этого Максима. Что он сделал тебе? Я не слышала о нем ни одного плохого слова, но у тебя прям неприязнь!

Вова кивнул:

– Да, Марина. Что за херня? Он уже давно уехал, а ты все никак не успокоишься.

– Да потому что ты задолбал им тыкать! Бесит он меня прям! Аж типает от него! Постоянно надменный такой ходил. Я не я! Ты что, если Вовочка ему "не подлижет"! Ты что, если кто-то его не послушает! Самоуверенный напыщенный урод! Богатенький маменькин сынок! Тьфу!

– Он далеко не урод, Марина, – сердито возразил Вова, – и ты об этом прекрасно знаешь. Сама видела, что прохода ему не давали и всегда вешались на шею. Внешностью Бог его не обделил.

– И что? – продолжала распаляться подруга, – Внешность не показатель, дорогой мой. Это всего лишь оболочка. Главное то, что внутри. А внутри твоего друга сидит самовлюбленный, избалованный и высокомерный маленький мальчик, который должен получать все и сразу. Вот из-за таких обожателей, как ты, он привык, что перед ним стелятся ниц. И стоит ему только пальчиком поманить, тут как тут, бегут и спотыкаются, пуская при этом слюни, все местные "тёлки". Хоть бы одна догадалась его нахер послать и поставить на место, чтоб раз и навсегда стереть с его надменного смазливого личика наглую улыбочку.

– Максим не такой! – твердо возразил Вова, сердито сжав губы, и наклонив голову к Марине, принимая боевую позу, – Да всем бы нам, мужикам, быть такими, как он! Может мир стал бы чуть правильнее и мудрее. Он образован не по годам, очень воспитанный и культурный, и пожертвует собой и всем, что имеет ради другого человека, если будет на то нужда. И в этом плане до него никто не дотягивает. Понятно тебе?

– Да что ты говоришь? Посмотрите на этот идеальный портрет сильного мира сего, – открытый сарказм лился с уст подруги гневным потоком, – Ну так передай ему, что меня в числе его обожательниц нет и не будет! Он фальшивый, как и все твое представление о нем. Ты видишь только то, что он захотел показать о себе, и даже не представляешь, что он мог бы скрывать. У каждого свои скелеты в шкафу. И я даю голову на отсечение, что у такого богатенького мажора их предостаточно, так как он привык, что все покупается и продается. Все запретные грязные удовольствия.

– Ты несешь полный бред, Марина, – устало возразил Вова, с укором качая головой, – ты даже с ним не разговаривала, но судишь по своим, тебе одной понятно откуда взявшимся, критериям. Ты не знаешь, чем он дышит, о чем думает и к каким целям идет. И уж мажором я бы его никогда не назвал. Он всего всегда добивался сам, в отличии от богатеньких сынков! Сам, своим умом и руками! Он вполне самообеспеченный человек, который имеет хорошую работу, собственный дом, стабильный высокий заработок и красные дипломы, которые, заметь, он не купил. Он учился. Своими мозгами и трудом все заработал. И не его вина, что на него бабы липнут, как мухи на мед. Эти претензии скорее к бабам. Если бы ко мне в руки само бежало, я бы тоже брал. Только дурак не возьмет. А Макс далеко не дурак.

На нас стали обращать внимание прохожие, так как парочка перешла на крик. Я низко опустила голову, потирая пальцами виски. Голова разболелась от их криков. И почему-то, внезапно, к горлу подкатила тошнота.

– Так уж и сам? – с иронией в голосе задала вопрос Марина.

– Спроси у его брата. Он тебе скажет. Ему смысла врать нет. Макс с девятнадцати лет уехал от родных в чужой край, не взяв ни копейки. Добирался автостопом. И все что он сейчас имеет – он гордо может назвать своим. Все заработано его потом и кровью. Попробуй на такое испытание отправить любого другого богатенького сынка, как ты выразилась. Посмотришь, сколько он протянет.

– Конечно, не протянет, – съязвила в ответ Марина, – он же не Макс! Еще б ему гордыню поубавить – вообще идеал был бы. А то корона плешь однажды протрет. Слишком уж он себя важным типом мнит. Да и численность "тёлочек" сократить, а то от сифилиса сдохнет! Или от любой другой болячки, передающейся половым путем. Передай ему это, если он тебе так дорог!

– Не переживай, он всегда предохраняется.

– Вова, – протянула язвительно Марина, – ты ему свечку каждый раз держишь? – Ее душил смех.

– Фонарик держу, – не остался в долгу ее парень.

– Но ты не можешь не согласиться, зайчик мой, что твой Макс уж больно высокомерен. Тут хотя бы не спорь со мной.

– Вообще – то, зая, о тебе можно сказать то же самое. Это деньги ваши делают вам корону. Ты себя со стороны не видишь. Как ты на людей смотришь, как ты ходишь. Как будто по подиуму. Вспомни, дорогая, наше первое знакомство. Ты, прям, лучилась высокомерием, и хамство твое не имело границ.

Марина оторопела от сказанного, Вова же смотрел на нее с твердой решимостью в своей правоте. Я села на лавочку и скрестила руки на груди, уповая на то, что эти разборки ненадолго. Бедный Максим, думала я, ему там наверное икается, где бы он не был.

– Ну, во-первых, Вовочка, я может и высокомерна, но не настолько, что делю людей на бедных и богатых, – Марина уперла руки в бока. Вова повторил ее действия. – Видишь ее? – Марина ткнула пальцем в мою сторону. – Без обид сейчас, Маша, – как бы между прочим обратилась она ко мне, хотя глазами продолжала сверлить своего парня. – Она моя лучшая подруга, понял, да, Вова? Лучшая! А твой дружок напыщенный, на нее один бы взгляд бросил, скривился и посчитал, что бактерии рядом с ним не место!

Вова сделал к Марине шаг и они стояли, убивая друг друга глазами почти нос к носу:

– Марина, я повторяю, Макс не такой.

– Такой!

– Нет! Не перебивай меня. Если ты по себе судишь, так и я лучший друг Макса. И далеко не отношу себя к миллионерам. Я такой же обычный, как и Маша, и тем не менее наша дружба с ним такая же крепкая, как и твоя с Машей. Он никогда людей не делил. Да, Маша не в его вкусе, как девушка. (Я усмехнулась. Последнее дело, чтобы я была в чьем-то вкусе). Но он никогда ее бы не оскорбил и не обидел. Ты его не знаешь. Ты с ним не общалась в одной компании. Он будет обходителен с любой девушкой, независимо от того, есть у нее деньги или нет. Потому что воспитан так. А вот ложиться с ней в постель, или нет, уже его сугубо личное дело.

– И почему ж тогда Маша не в его вкусе, а, Вова? Одета не так? Денег мало? Или мамаша-алкоголичка и наркоманка, как будущая тёща не комильфо?

– Это здесь при чем? – спросил Вова удивленно. Он точно верил в то, что говорил, – Это последнее, в чем его можно обвинить. У него тоже не все в семье гладко да сладко.

– Очень интересно. Ну-ка, расскажи.

– Это не моя тайна, и не мне ее тебе открывать.

– Тогда ответь на вопрос, Вова. Что ж Машенька-то наша ему не подходит? Где вкус-то не сошелся?

– Она маленькая, а он очень высокий. И да, он предпочитает опытных красавиц. Что есть, то есть. А Машка наша на модель не тянет. Да и с опытом беда. И в клуб ее не вытащить, а Макс далеко не домосед. Он всегда в движении. У них разные вкусы и взгляды на жизнь.

– Понятно, – задумчиво протянула Марина, усмехнувшись, – То есть, как я понимаю, если бы Маша тусила по клубам, была опытной и при этом красивой куртизанкой, у нее были бы все шансы стать женой и матерью его детей, не зависимо от сестры-проституки и матери-алкоголички? Она бы его покорила! И всю его семью тоже! Я правильно все понимаю? Ничего не упустила?

Зашибись, подумала я, приехали. Теперь и я о себе узнала много интересного.

Вова задумчиво потер подбородок:

– Семью точно нет, а вот его может и да, – после минутного раздумья ответил неуверенно Вова.

Он лукавил, и я прекрасно это понимала. Это был пустой разговор и спор, не имеющий под собой почвы. Но все же, если даже на секунду предположить, что меня эта ситуация в какой-то мере касается, ни один здравомыслящий мужчина не взял бы меня в качестве жены и матери его детей с такими генами. И тем более этот Вовин друг Макс. Чтобы сделать такой серьезный шаг в мою пользу, он должен быть либо безумцем, либо абсолютным пофигистом. Или просто дураком, каким он точно не был.

– Знаешь, что, Вовочка, – видимо, словарный запас Марины иссяк и доводы закончились, – пошёл ты нахер вместе с ним. Адвокат нашёлся! Если он у тебя такой весь из себя классный, то пусть он тебе и дает! Забудь про секс со мной. Передергивайте друг дружке поочереди. Ты от него без ума, и уверена, он от тебя тоже. Совет вам да любовь!

Я покраснела. Марина подошла ко мне, выдернула меня со скамьи и потащила прочь:

– Пошли, Маша.

Я обернулась назад и посмотрела на Вову.

Тот качал головой, глядя нам вслед.

– Марина, зря вы поругались. Было бы из-за чего. Он его лучший друг. Это нормально, что он его боготворит. Поверь, я на его месте думаю тоже самое в отношении тебя. Сколько раз ты меня спасала, сколько раз поддерживала? Ты мой ангел-хранитель, подруга. Для Вовы лучший друг этот Максим. Я не понимаю, что вы делите.

– Машка, я чувствую, понимаешь? Вот чувствую, что не такой он белый и пушистый. Мне бежать от его друга хочется, понимаешь? Это мое внутреннее ощущение. Я очень рада, что он уехал.

– Марин, давай на чистоту? Не в этом же только причина. Ну не бывает так, чтобы человек настолько не нравился другому человеку просто так. Мне ты хотя бы можешь сказать, в чем истинное основание такой открытой и глубокой неприязни к нему?

Марина долго молча шла прогулочным шагом, взяв меня под руку. Она размышляла сказать правду или нет, догадалась я. Давить на нее я не собиралась. Тоже шла молча, наслаждаясь звуками, наполнявшими город. Теплый легкий ветерок ласкал кожу. Я подставила ему лицо, и вдыхала сладкий аромат цветов и листвы, который доносил ветер, чувствуя, как постепенно проходит плохое самочувствие и стихает головная боль.

Наконец она приняла решение и нехотя ответила:

– Он на него имеет очень сильное влияние, Мань. Просто огромное! Мне это не нравится! Если я скажу Вове сядь, а этот гад встань, то Вова встанет. Теперь ты понимаешь? Мне, как его девушке не нравится, что мой парень не меня слушает, а своего дружка. А если мы с Вовой поженимся? Он что, и тогда будет со своими советами соваться в нашу семью? А ведь будет, Мань, поверь. Вот скажи мне, это нормально, когда в твои отношения постоянно влезает третий лишний? Мой Вова, как заводная кукла под руководством опытного кукловода будет делать все, что он ему скажет. У меня не такой характер, чтобы это все терпеть. Я готова к тому, что у Вовы есть мама, с мнением которой я обязана считаться. Но я не готова делить Вову еще и с его другом. Что это за семейная жизнь будет и как долго она продлится, если этот его слишком мудрый и правильный дружок вдруг посчитает, что я все делаю не так? Что, если он вдруг решит, что я не такая идеальная жена и шепнет ему на ушко, чтобы он порвал со мной все отношения раз и навсегда?

– Получается, все дело в том, что ты его боишься.

– Маша, ты дура? Я не боюсь его.

– Нет, боишься! – твердо повторила я, – Боишься того, что не ты авторитет в ваших отношениях и можешь никогда им не стать. И я тебя понимаю. Любой не понравится, что не будет так, как сказала она, та самая, с которой мужчина делит постель, а будет так, как сказал какой-то там друг детства. Но Марин, из покон веков главный в семье всегда был и есть мужчина! Не стоит узурпировать его власть. Так нельзя. Иначе твой Вова превратится в подкаблучника. Хотя, – задумчиво продолжила я излагать свои мысли, – может именно такой тебе и нужен. С твоим-то характером!

– Угу, – с иронией ответила мне Маришка, – с таким-то авторитетным во всех отношениях дружком Вова вряд ли им станет!

Я усмехнулась:

– Мариш, – я с нежностью посмотрела на подружку, – перестань ревновать его к Максиму. Ну серьезно, солнышко мое, это глупо. Любовь и дружба идут разными дорогами, как не крути. Либо тебе придется найти общий язык с этим молодым человеком, и поровну поделить вашу власть над бедным Вовой, либо смириться. В противном случае вражда неизбежна.

– Знаешь, Маша, не смешно! – подруга снова стала закипать, и я виновато опустила голову, но улыбку не смогла сдержать. – Что значит смириться? Пусть и дальше моим парнем помыкает? Так что ли? А я тихо должна стоять в сторонке и за этим наблюдать? Потому что не хочу и не буду искать с ним общий язык. Почему я должна делать первый шаг и падать перед ним ниц?

Я сжала от раздражения губы и посмотрела на подругу в упор. Как до нее донести всю суть проблемы?

– Смириться придётся, Марин. Если хочешь быть с Вовой. И не забывай, что на месте этого Максима могла быть я. Представь, что Вова просто не любит меня. Бешу его. Или он тоже считал бы, что я имею на тебя больше влияния, чем он. Только вот он бы молчал ради тебя. Потому что боится тебя потерять. Так сделай ради него тоже самое. Тем более его друга рядом нет. Сейчас все в твоих руках. Покажи своему любимому, что ты принимаешь его таким, какой он есть со всеми его друзьями, чтобы там они для него не значили и на каком бы месте не стояли.

Марина горько вздохнула, но кивнула. В ответ я ей тепло улыбнулась и похлопала по руке в знак поддержки, как бы тяжело ей это не далось.

Через полчаса мы с подругой распрощались. Я взяла с нее обещание, что она сегодня же помирится с Вовой.

Обуревавшие меня мысли не давали покоя, пока я не спеша в одиночестве возвращалась домой. Разговоры о Максиме почему-то напомнили о другом мужчине. И теперь он не выходил у меня из головы весь обратный пусть домой.

"Где ты, часть души моей? Да, именно души, без каких-либо романтических уклонов. Я теперь не наивная девчушка, а женщина. Ты поставил на мне свой штамп. Ты присвоил меня себе, когда излил в мое тело свое семя, свое ДНК, которое, Господи, благодарю тебя, не проросло в моем чреве.

Где ты, – кричала моя душа. – Чем занимаешься? Как носишь в себе этот груз? Как живешь, понимая, что сделал и во что превратил мою жизнь или мог превратить. Вспоминаешь ли вообще о девушке, которой разбил жизнь? Жалеешь ее или вовсе не помнишь? Не ищи меня! Никогда не ищи. А если встретишь, просто отвернись и пройди мимо так, чтобы я не увидела твоего лица, которое помню очень четко до сих пор.

Почему я снова думаю о тебе? Почему взываю к тебе через расстояние? Может ты уже нашел свою вторую половину, может уже стал отцом. Тогда моли Бога, чтобы твою дочь не постигла такая же участь. Жизнь – бумеранг. Она может вернуть удар тогда, когда этого не ждешь. Ты будешь наказан. Ты будешь тоже гореть в агонии, как и я когда-то. Да будь ты проклят, ублюдок! Будь же ты проклят!"

Как-то ко мне вечером домой пришли Вова с Маришей, успевшие помириться очень быстро и снова выглядеть счастливее всех на свете. Эта пара была создана и благословлена на небесах. Они так друг друга дополняли, что создавалось ощущение не только сплетения их судеб, но и душ. Я с нетерпение ждала, когда же они дойдут до серьезного шага и станут единой семейной ячейкой. Мужем и женой. По моим личным убеждениям они давно уже были готовы к этому. Осталась лишь маленькая формальность. Дойти до загса и скрепить клятвами такой необычный, яркий и чистый союз двух сердец.

Я была после рабочей смены, и мы немного поболтали ни о чем. Я рассказывала все городские сплетни за этот день, что мне поведали в свою очередь клиенты, а Вова с Маришей слушали и загадочно улыбались.

Внезапно Вова обратился прямо ко мне, не выпуская ладонь Мариши из своих рук:

– На самом деле мы сегодня к тебе пришли не просто так.

Марина многозначительно мне улыбнулась и подмигнула. Я переводила взгляд с одного на другого, но они молчали и таинственно переглядывались.

– Ну? – с нетерпением спросила я, вскидывая руки, – Не томите! Вы же знаете, какая я любопытная!

Они оба рассмеялись от моего пыла. У меня промелькнула мысль, что Вова, наконец-то, сделал официальное предложение Марине и именно эта новость привела их в тот день ко мне.

Я с надеждой посмотрела на Вову, кивком головы подбадривая его скорее выложить мне все, как на духу:

– Ну говорите, пожалуйста. Что же вы молчите? Я вас сейчас бить буду.

Вова рассмеялся:

– Для начала долей мне чайку, пожалуйста, – лукавая улыбка не сходила с его лица.

У меня руки чесались придушить его. Я скривила "моську" в притворном гневе, но встала и долила Вове чай.

– Мариш, бери печенье, – пододвинула я к подруге тарелочку, – я сама пекла. Вкусно очень.

– Ты же знаешь, я на диете, – отказалась подруга, – но, клянусь, пахнет восхитительно. Ты прирожденный кулинар, моя хорошая.

Я вопросительно посмотрела на Вову, взглядом предлагая тоже самое. Вова отрицательно покачал головой, и обратился ко мне:

– Мы знаем твою мечту. Я имею пусть и небольшие, но неплохие связи в нашем городе, и могу кое-что сделать для тебя. Вернее, для всех нас. Но прежде ты должна ответить на один маленький вопросик. И хорошо подумай. Ты все еще хочешь стать певицей? Иметь собственную группу? – спросил Вова, обнимая мою улыбающуюся подругу за плечо.

Ноги не держали, и я упала на стул.

– О чем ты? – мне показалось, что я ослышалась.

Вместо Вовы ответила Марина:

– Он о том, что у него сейчас есть возможность воплотить твое самое большое желание в жизнь. Ты же знаешь, что у Вовы высшее музыкальное образование, и он с ребятами, уже как год тайно обустраивает студию звукозаписи. Вова планирует создать группу и хочет взять тебя в нее единственной солисткой.

Вова гордо кивнул, подтверждая слова Мариши. На мои глаза навернулись слезы и я прикусила губу.

– Это правда? – мой голос дрожал и был таким тихим, что я не была уверена, произнесла я это вслух или подумала про себя.

– Конечно, правда, – Вова так искренне улыбался, как и его взгляд обращенный на меня, – Я не могу обещать тебе мировую эстраду. Я договорился только с нашим местным радио. И то с условием, что им это должно понравится и зайти с первой минуты.

– Как договорился? Это просто невозможно.

– Все возможно в этом мире, поверь, сестренка. Если очень сильно захотеть! – Ответил мне Вова и игриво коснулся моего кончика носа своим указательным пальцем. Через год после нашего знакомства, он стал обращался ко мне не иначе, как “сестренка”, да и вел себя, как заботливый старший брат. – Моего двоюродного брата, который работает на радио, повысили, и он согласился поговорить со своим руководством и помочь нам, – продолжал Вова, попивая чай, – Конечно, это не мировая популярность, а всего лишь местная городская радиостанция. Зато это будут полноценные музыкальные композиции, которые периодически они будут включать в эфир. Весь город узнает о нашем талантливом трио. Ты у нас – стихи и вокал, я – продюсер, Влад – композитор и аранжировщик. Ну как?

С радостным воплем я вскочила со стула, опрокинув его и стала покрывать поцелуями во все щеки сначала Марину, потом и Вову, отчего оба моих друга сконфуженно покраснели.

– Спасибо, мои дорогие, – Я крепко обняла каждого, – спасибо огромное. Господи, конечно, я согласна! Вы вдохнули в меня вторую жизнь!

Когда шквал первых эмоций прошел, я снова вернулась на свой стул, и положив голову на скрещенные пальцы, уже с серьезным подходом к делу, спросила:

– А как группа будет называться, и когда мы приступим?

Марина, все-таки, схватила печенье с тарелки и неспеша жуя, проговорила:

– Вова думает еще. Блин, не смогла я удержаться от твоей вкусняшки! Это ты будешь виновата, если я наберу лишний вес.

– От одного печенька вреда не будет, – отмахнулась я и перевела взгляд на Вову. – Когда начинать планировать свое время на мое новое и любимое увлечение?

– На самом деле, хоть завтра, сестрёнка. Стихи у тебя есть, заготовленная шаблонная музыка у нас тоже есть. Неоднократно вечерами играли все эти композиции. Проблема в твоем свободном времени и в названии группы. Сможешь ли ты совмещать и работу и творчество? Просто нам денег радио не заплатит. Это скорее, как хобби, а не заработок. Поэтому я бы не советовал тебе работу терять, – Вова вслед за Мариной нырнул рукой в тарелку с печеньем.

– Конечно, смогу! Если нужно, от сна откажусь. Вы же знаете, что значит для меня музыка, – с энтузиазмом и блеском в глазах ответила я, быстро кивая головой.

Обсуждая вопросы, связанные с будущей группой, мои любимые друзья так и съели всю тарелку с печеньем. А у меня в душе пели птички и за спиной вырастали новые крылья. Я ликовала от безграничного счастья, благодаря судьбу за таких друзей, за их поддержку и за то, что они у меня есть. Вот такие добрые, такие заботливые и замечательные.

Ровно через месяц, уладив все насущные вопросы, связанные с нашим будущим творчеством, с помощью Вовы, я состояла в начинающей группе, в состав которой входили я, Вова и его друг Влад. Как оказалось, Вова очень сильно осведомлен в начинающей музыкальной сфере. И спасибо за это его, до сих пор отсутствующему, другу Максиму. Его наставления и советы, данные им когда-то давным-давно, теперь как никогда пригодились. Как признался Вова, его другу равных в этом не было. С музыкой Макс с детства на ты. И многому научил интересующегося этим же Вову. Марина хмурилась, но молчала, осознавая, что это было во благо.

Вова вскользь упомянул, что будь Макс рядом, с его влиятельными связями, мы бы не ограничились только нашим маленьким городком. Но его не было, и Вова не хотел его тревожить, сказав, что Максиму сейчас не до этого и особо не вдаваясь в подробности, почему. Да мне и этой малости было достаточно. Я была благодарна другу Вовы, что имею хотя бы то, что есть. Тех знаний, которыми он успел с ним поделиться, вполне хватило для старта. Я солистка в собственной группе! Это наша маленькая и в то же время огромная победа.

Долго же мы выбирали название группы, сидя в маленькой кафешке в центре города и попивая кофе со сливками. Все не так, и споры не прекращались. И вот Вова с победным криком "придумал" назвал наше так называемое начинающееся совместное творчество. Нам всем понравилось. Звучит необычно и очень броско. Запоминается легко.

Мечта мечтой, но излишнее внимание мне было не нужно. Я еще не настолько отошла, чтобы меня преследовали толпы потенциальных поклонников, среди которых будут и мужчины. Представляя, как меня одолевает мужской пол, я мысленно содрогнулась. А то, что это неизбежно, я твердо была убеждена. Наши песни просто не могли не понравиться. Поэтому, набравшись смелости, я попросила друга, чтобы мы были скрыты от глаз. Так сказать, "в тени". Пусть нас слышат, но не видят. Странно, но долго Вова не думал. Пообещал, что в глаза меня никто знать не будет, а наши будущие хиты будут звучать лишь на радио и на дискотеках города, где у него, естественно, тоже были свои связи.

Мы, как воры по ночам, после окончания моей трудовой смены, шли к Вове домой, где он обустроил свою маленькую музыкальную студию. До полуночи записывали песни, поглощая в огромном количестве кофе, и по окончанию меня провожали домой. А с утра снова помощница продавца отправлялась на работу, храня в сердце огромную тайну.

Дома я делала вид, что взяла пример с сестрицы и пропадаю до позднего времени в каких-то, мне одной известных, компаниях и местах. Поэтому лишних вопросов мне не задавали. И вообще практически меня не трогали. Вот так лучик света проник в мою душу. Я не ожидала, что наши песни станут настолько популярными, что их будет слушать вся молодежь нашего городка. Да, девяностые годы были отмечены насыщенными тежелыми временами и шикарными музыкальными композициями. И мы не были исключением.

Никто не догадывался, что мои песни идут от души. И посвящены они одному человеку. Тому, кто сделал меня сильнее и тверже. И только в этом я была ему немного благодарна. Никто не догадывался, что солистка – это девушка, двадцати одного года от роду, работающая какой-то там помощницей продавца. Да, я и не хотела, чтобы кто-то знал об этом. Внимание к моей скромной персоне было бы для меня невыносимо.

Никто себе представить не может, как я была счастлива, когда на работе говорили о моем творчестве. Пусть музыку и писали Вова с Владом, но стихи-то были мои! На радиостанциях нашего маленького городка звучали мои песни. Я стала идеалом девушек от четырнадцати до двадцати пяти лет. Обо мне говорили и мои строчки пели. Это непередаваемые эмоции, когда ты гордишься собой и тем, во что ты вкладываешь всю себя. Все свои силы, душу и талант.

Но все не могло быть хорошо вечно. Только не для меня.

Глава 6

Март, 1998 год

"Безответно, одиночество мое, безответно…”

(Валерий Меладзе и Анастасия Приходько – Безответно)

Чугунные железные ворота, ведущие в мрачный особняк с глухим скрипом открылись передо мной, и я сделала шаг вперед. Какое же все здесь мрачное и холодное… Ни звуков, ни шорохов. Заброшенное, загубленное. В ночной темноте голые высохшие деревья силуэтами напоминали чудовищ, тянущих ко мне свои скрюченные в агонии щупальцы. Здесь царили, пронизывающие всю твою сущность, холод и пустота. Как будто я забрела в ту часть своей души, которая давно была мертва.

Я медленно шла и постоянно оглядывалась, ожидая нападения неведомых озлобленных существ, голодных и мстительных. Я чувствовала их колючие взгляды мне в спину. Они готовы были напасть, но почему-то терпеливо ждали. Чего? Или кого? Да и у меня ноги быстрее не двигались, хотя хотелось бежать и бежать, пока я не найду безопасное место, чтобы спрятаться от них. Забьюсь в любой тёмный угол и сожмусь в маленький дрожащий комочек.

Вот и вход в дом. Дверь широко распахнута, будто гостеприимный хозяин ждет меня с нетерпением. Я уже знаю, что увижу там. Длинный коридор, красные кровавые обои и безумную женщину в черном. Но я шла вперед по красным толстым коврам, пока не дошла до дубовой закрытой двери, в конце, казалось бы, бесконечного коридора.

Я смертельно боялась протянуть руку и открыть ее. Как будто, что-то или кто-то находился там с целью причинить мне такую боль, которую я еще не испытала в своей жизни. Мои пальцы дрожали, пока я протягивала ладонь к чугунной тяжелой ручке, по своей форме напоминающей змею. И снова отдергивала, боясь, что она может вдруг ожить и ужалить. С пятой попытки у меня получилось ее повернуть, и она отворилась, медленно и бесшумно, открывая моему взору просторную комнату, с огромными окнами, выходящими на сумрачный сад, с очертанием погибших деревьев, напоминающих застывших в вечности неземных чудовищ.

В комнате стояла она, женщина в черном платье. Ее длинные, шикарные, черные, как грозовая ночь, волосы струились по спине до самых бедер. Она неподвижно стояла перед огромным, во весь рост человека, зеркалом, в котором помимо нее, что-то мутно отражалось. Она почти полностью закрыла его собой, и что-либо разглядеть было сложно. Больше в комнате ничего не было. Никакой мебели, никаких предметов.

Я сделала шаг вперед и съежилась. В этом месте еще холоднее, чем на улице. И с каждым моим шагом в ее сторону от холода нарастала тонкая корка льда на моих руках, волосах и лице. Я боялась задохнуться, но сделала последний шаг и замерла за ее спиной.

– Кто вы? – снова спросила я ее. Мои губы еле двигались, задавая вопрос, потому что онемели от холода.

Не поворачиваясь ко мне, она ответила холодным безжизненным голосом:

– Не важно, кто я. Важно, кто ТЫ, – эхо разнесло ее хриплый голос по просторам мрачного дома, вибрируя и превращая в гамму неземного адского пения демонов.

Такого голоса я еще не слышала.

– Я знаю, кто я – ответила я ей.

– Нет, не знаешь! Подойди ближе ко мне.

Я стряхнула с себя тонкий слой льда, шагнув вперед и становясь рядом с ней, пытаясь вглядеться в черты ее лица через зеркало. Но оно оставалось таким же размытым, хоть я и стояла настолько близко, что могла протянуть озябшую руку и коснуться ее отражения.

– Посмотри, – обратилась она ко мне, и протянула палец с длинным ногтем в сторону зеркальной глади.

Сначала я ничего не видела, кроме ее размытого образа, но потом стала замечать их. Мужчины и женщины. Много расплывчатых мужских и женских фигур, напоминающих приведения.

Настолько они были прозрачны и бледны. Их лица ничего не выражали. Они просто все стояли неподвижно за нашими спинами.

– ОН там! Среди них, – услышала я снова ее хриплый, испуганный и нечеловеческий голос, – Он пришел за нашей душой, чтобы погубить, убить, стереть. Беги! Спаси нас! Ты можешь! Я уже нет, – обреченно, но с чувством закончила она.

Я не понимала о ком и о чем она говорит, но обернулась, чтобы посмотреть на них своими глазами, а не в мутном отражении зеркала.

Кровь застыла в моих жилах и кожу покрыли мурашки от леденящего ужаса. Сзади никого не было. В этой комнате мы были с ней одни. Только в окне сияла тусклым белым светом полная луна, рисуя на стенах неразборчивые силуэты.

Я резко обернулась к зеркалу. В его отражении они все еще продолжали стоять за нашими спинами. Боже, как они нас ненавидят! Это их взгляды я всегда чувствовала. Это они пропитаны дикой враждой и злобой. Они готовы нас с моей таинственно – мрачной знакомой разорвать на части. Я чувствовала их еле сдерживаемую ярость, как если бы это были мои собственные чувства.

– Кто эти люди? И кого нам нужно бояться? К-кто этот он, что п-придет за нами? – я стала заикаться от угнетающих чувств, холода и страха.

– Посмотри на меня, – снова женщина в черном обратилась ко мне, не отвечая на мои вопросы. Она даже не сделала попытки повернуть в мою сторону голову после своей просьбы. Я видела только ореол ее волос, закрывающий лицо и ниспадающий волнами по ее руке вниз. Я знала, что если коснусь этих локонов, они меня ужалят.

– Нет! – закричала я, – Нет, не хочу!

Я действительно не желала увидеть ее лицо. Я знала, что это будет болезненное осознание неизбежности. Случайно мой взгляд остановился и застыл на ее бледной руке. Она была вся в крови и эта красная жидкость беззвучно капала на пол. Мои глаза широко открылись от ужаса, пока я наблюдала, как одна за другой капли, падая, превращались в кровавое пятно, увеличивающееся и растекающееся прямо к моим ногам.

Я сделала шаг назад. Но она резко схватила меня за руку, оставляя пальцами кровавые следы на моей бледной замерзшей коже.

– Посмотри на меня! – закричала она диким голосом обитателей ада, – Посмотри же! Иначе ты ничем нам помочь не сможешь, когда он придет, чтобы уничтожить нас! Ты должна меня увидеть! Ты должна забрать себе всю силу!

Она так резко повернула ко мне лицо, что я вскрикнула от ужаса. Оно было всего лишь белым пятном. И как я не пыталась разглядеть на нем хоть что-то, я не смогла. Да и всей душой не хотела. Это убьет меня! Мою сущность! Мое Я! И крепко зажмурившись, я проснулась в холодном поту.

В тот день я пришла на работу, как обычно. За двадцать минут до рабочей смены. Выпила чашечку любимого чая без сахара, которым нас снабжала хозяйка магазина, по своей доброте душевной, приходя в себя окончательно после ночного кошмара. Что за странный сценарий преследует меня в этом сне снова и снова? Чего от меня хочет эта женщина? Или это мой разум играет со мной злую шутку? Ну так вот, это уже не смешно. Я так надеялась, что избавилась от этого кошмара раз и навсегда, и он больше беспокоить меня не будет. Да как бы не так! Снова началось.

Переодевшись наспех в рабочую форму, я стала поспешно раскладывать новый завоз товара по полкам, заодно вытирая пыль.

Хозяйке магазина – Лидии Петровне, я понравилась, еще когда она принимала меня на работу помощницей продавца. Точнее понравилось, как я работаю. Ее иногда только смущали мои выходки (побег из ее магазина от Димы с дикими криками). Для меня было огромной радостью, когда она мне предложила повышение в должности до продавца. Одна из работниц уходила в декрет, и место освободилось. Из-за прироста клиентов и увеличения работы, магазин перешел на график 2/2. Деньги были нужны, а повышение по карьерной лестнице – повышение зарплаты. Наша группа ничего, кроме популярности не приносила.

Моя смена выпала на субботу, когда покупателей днем очень много. К вечеру их стало меньше, и я, наконец-то, присела немного передохнуть и выпить чашечку крепкого ароматного кофе. Ноги гудели. Такой тяжелый и интенсивный рабочий день всегда выпадал на выходные. Касса в субботу и в воскресенье превышала все ожидаемые результаты и поднимала настроение нашей хозяйке, а она нам, в свою очередь, выплачивала дополнительные премии. В жадности нашу Лидию Петровну никто не смог бы упрекнуть. Она понимала человеческий труд и поощряла, если считала это нужным. За это мы со сменщицей ее и любили. И на каждый ее день рождения или, просто, на какой-либо праздник, складывались и дарили, пусть не очень дорогой, но полезный подарок. В ответ она тоже преподносила нам подарки на все праздники и дни рождения. Уверена, что такое практиковалось только в нашем магазине. У нас не было недостач, и в общении коллектива преобладали полная и взаимная гармония и доверие.

Надо снова после работы топать к Вове. У него была какая-то гениальная идея по поводу моих новых стихов. Меня ждал такой сюрприз, которого я точно не ожидала. Именно так выразился Вова, забежав по пути в магазин, и заодно купив на вечер бутылку дорогого вина. Срочность была очевидна, судя по тому, что названный “братишка” десять раз повторил:

– Манька, не забудь, сестричка.

И каждый раз я с улыбкой повторяла:

– Вова, не забуду, братик.

Не прошло и десяти минут, как в магазин вошел покупатель. Это был симпатичный молодой человек, лет двадцати пяти, с черными волосами до плеч и серыми глазами. Он был высокого роста и худощавого телосложения, хотя и одет очень дорого и со вкусом. Это был пусть наш и не постоянный, но частый покупатель. Три раза в месяц точно. А может и больше, просто не попадал на мои смены. Я даже подумать не могла, что этот молодой человек сыграет немалую роль в моей жизни позже.

Посмотрев на витрину, где стоял алкоголь, а потом на меня, парень улыбнулся, обращаясь ко мне:

– Привет, красавица.

– Здравствуйте, – вежливо, как и всем покупателям ответила я.

– А дай мне, пожалуйста, бутылку шампанского. Самую дорогую, которая у вас тут имеется в продаже. У меня праздник. Ко мне брат приехал!

Спрашивать, есть ли ему восемнадцать лет, я не стала. Знала, что есть. У нас он из продуктов никогда ничего не покупал. Брал, в основном, либо сигареты, либо спиртное, и документы его уже проверялись.

Я встала, и только собралась достать ему шампанское с витрины, как он остановил меня одним взмахом руки:

– Подожди. Я поспешил. Мне нужно с братом посоветоваться.

Я пожала плечами и застыла в ожидании.

Молодой человек открыл дверь на улицу и громко крикнул, к кому-то обращаясь:

– Макс, зайди, пожалуйста. Посоветоваться надо, брат.

После чего закрыл дверь и одарил меня еще одной улыбкой. Я снова пожала плечами. Торопиться мне было некуда. Еще два часа работать. Пусть думают хоть до закрытия магазина, что им нужно.

– Конечно, можете не спешить и выбирать, – сказала я вежливо, кивнув на прилавок со спиртным.

Но через минуту я пожалела о своих словах.

В магазин вошел Он! Тот, кто раньше мучил и терзал мой разум по ночам в кошмарных снах. Тот, кому я поклялась отомстить. Чьи внешность и голос я пыталась забыть, но за четыре года так и не смогла.

Меня сначала бросило в жар, тут же в холод, и в самом центре моей женской сущности что-то вместе с сердцем сжалось, инстинктивно реагируя на своего полноправного и единственного хозяина.

Мои плоть и разум сошлись в едином танце, заставляя сердце замирать и снова громко биться. Мои ладони вспотели, а ноги вдруг подкосились, и я крепко ухватилась за прилавок руками, чтобы не упасть, отчего мои пальцы побелели. Я была уверена, что сейчас лишусь чувств. Не передать никакими словами все ощущения, что нахлынули на меня разом.

Даже если бы я очень захотела, все равно бы не смогла побороть страх в глазах. Одного взгляда было достаточно, чтобы узнать эти необычные глаза, мягкие губы, атлетическое строение тела. Я помнила его тяжесть на себе. Я помнила его силу, которая вдавливала меня в землю. Я касалась его, чтобы оттолкнуть. И сквозь пальцы чувствовала исходившее от него тепло, когда моя кровь замерзала в жилах от того, что это тело со мной вытворяло.

Я помнила эти сильные руки с длинными пальцами, которые крепко держали меня, оставляя синяки на коже, пока я умоляла его пощадить меня.

Помнила эти мягкие на ощупь, но такие холодные губы, что обрушивались на мои неопытные и чистые, чтобы подчинить себе раз и навсегда, отчего моя кровь закипала, а губы еще долго покалывали после этого.

Сердце снова пропустило удар, а соски вдруг налились и больно стали давить на бюстгальтер, раздражая кожу и посылая по моему телу волну жара одна за другой. Из моих уст готов был сорваться стон. Боли, отчаяния или того, чего я сама не понимала. Это рефлекс "сучки на своего кабеля во время течки". Такой реакции тела я не ожидала и не была к этому готова. Я подняла руку и зажала ладонью рот, чтобы не издать ни звука. Я просто стояла и смотрела на моего мучителя, запоминая его образ навсегда, высекая его искрами адского пламени на сердце.

Теперь я смогла разглядеть его при свете дня. Высокий, очень высокий. Метр девяносто точно. Казалось, он заполнил собой все пространство, лишь зайдя в магазин. Блондин. Густые, слегка вьющиеся светлые волосы, мягко ложились на его плечи. Карие, с золотыми искорками глаза, обрамленные длинными, пушистыми и черными ресницами. Видно не один день он провел в спортивном зале. Его тело было мускулистым, грудь широкой, а живот плоским. Ткань рубашки облегала его, как вторая кожа, ничего не скрывая, а лишь подчеркивая великолепие мужского тела. И… красивый. Пугающе красивый!

Бог мой, красивей этого мужчины я никогда никого не встречала. Даже Дима рядом с ним просто мерк, хоть я и считала его самым привлекательным из представителей мужского рода. За что Бог одарил эту мразь такой внешностью? Где справедливость? Глядя на него, хочется упасть на колени и просить: “прикоснись ко мне, хотя бы раз, чтобы я смогла сохранить это воспоминание на всю жизнь, потому что меня коснулось совершенство!”. Этого человека окружала аура исключительности, исходящая мощным потоком магнетической энергии повсюду, где бы он не появлялся. Он очаровывал и притягивал к себе взгляды окружающих одним своим видом, абсолютно для этого ничего не предпринимая и даже не понимая этого.

Мне же хотелось, чтобы он сейчас исчез. Просто растворился в воздухе, будто бы его и не существовало вовсе.

"Уходи, прошу тебя, умоляю! Пожалуйста, оставь мне хотя бы часть моей души. Не оглядываясь, молча уйди, не поднимая на меня своих глаз. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста! Ты мучаешь меня, мне больно, мне так больно!… Умоляю тебя, прошу…"

Я твердила про себя эти слова, как молитву. Еще немного и сердце выскочит из груди, с громким стуком падая на пол у моих дрожащих ног. А если он посмотрит на меня, я, наверное, умру.

Он подошел к брату, и без энтузиазма в голосе сказал:

– Выбирай, что хочешь. Мне все равно. Я не пью. Теперь.

Даже его голос вызывал во мне желание все бросить и бежать от него настолько далеко, насколько вообще возможно. Только теперь его тон и звучание даже отдаленно не напоминали хриплый и ужасный голос того зверя, что поймал меня четыре года назад в парке. Зверя, который разрушил мою психику и причинил немыслимые страдания. Наоборот, он был нежным, мягким, чарующим, успокаивающим. Словно теплый весенний ветерок ласкает листву, так и он ласкал слух. Это несправедливо, что такой голос может принадлежать демону в человеческом обличии. Исходить, завораживающей кровь, музыкой с жестоких и бесчувственных уст.

С того момента, как он вошел, он ни разу не взглянул в мою сторону, а я же смотрела на него, не отрываясь, застыв на месте и почти не дыша. Следила за ним, как мышка за кошкой, готовая в любую секунду броситься прочь. И плевать мне на материальную ответственность. Лишь бы находиться подальше от него.

Тело пробивала сильная дрожь, дыхание вырывалось с тихим хрипом. Накатила тошнота и голова вдруг стала тяжелой, разум охватил дурман, блокирующий все мысли и чувства. Я была абсолютно и полностью уверена, что один его взгляд в мою сторону сможет пригвоздить меня к стенке. Этот мужчина обладал необъяснимой властью над людьми. Огромной властью! Не знаю, откуда я это знала, но уверена я была на все сто процентов. Это внутреннее чутье. Глубоко скрытая во мне интуиция. Я не могла себе представить, что эти двое мужчин, стоявшие в тот момент передо мной – братья. Они абсолютно отличались. Внешностью, характером. Да всем! Если его брата я знала, как веселого позитивного человека, то Максим был просто замкнутым в себе монстром.

Он внезапно сделал шаг к прилавку и облокотился на него кулаками, при этом не обращая на меня никакого внимания. Я тут же отскочила на один шаг назад, увеличивая между нами безопасное расстояние. Запах его дорогого мужского парфюма коснулся моего обоняния. Я вздрогнула, снова услышав его раздраженный тихий голос, и все никак не могла отвести от него взгляд, как будто боялась, что он перепрыгнет через прилавок ко мне и сделает мне больно. Снова. Глупо, я знаю. Но страх довел меня до такого эмоционального состояния.

– Коля, быстрее, я начинаю раздражаться, – его голос электрическим разрядом дошел до моего сердца.

Он наклонил голову сначала вправо, потом влево, снимая напряжение, и постучал длинными пальцами по деревянному прилавку. Невинный, казалось бы, жест. А желудок мой скрутило. Я молила Бога и всех святых, чтоб этот Коля наконец-то уже выбрал хоть что-нибудь, забрал бы своего проклятого брата и свалил с ним куда подальше. Желательно, в преисподнюю. В самое ее пекло.

– Ну, я не знаю, – медленно проговорил Коля, пожимая плечами, трогая рукой свою шевелюру в раздумье и обводя алкоголь неторопливым взглядом, – Я что, один пить буду?

– Да я вообще понять не могу, какого дьявола ты меня сюда притащил? Я после перелета и дороги. Я не спал восемнадцать часов. Мне вообще по-барабану будешь ты пить или нет. Я спать хочу! А мне еще в другой конец города тащиться сегодня. Короче, я пошёл, – Максим повернулся в сторону выхода.

"Да! – кричало мое сердце, – Уходи!"

– Да стой, – остановил его Коля. – Я возьму бутылочку пива. Я быстро. Твой приезд, по-любому, отметить нужно.

Макс скрестил руки на своей мощной груди, играя мускулами и повернулся ко мне спиной, глядя в окно на прохожих.

– Девушка, красавица, какое пиво ты посоветуешь вашему постоянному и самому привлекательному покупателю? – спросил у меня брат Макса, с широкой улыбкой на губах.

А я стояла и смотрела на Максима и мысленно просила его выйти вон. Вновь и вновь направляя мысленный посыл в его сторону.

– Алло, малыш, прием, – Коля помахал у меня рукой перед глазами, повернулся в сторону брата и проговорил, – Слышь, по-моему, продавца похитили инопланетяне. Проекция только осталась.

Я этого боялась, и это случилось. После слов брата, Максим резко повернулся и посмотрел мне прямо в глаза с высоты своего роста. Новая волна прошла по мне, начиная свой пусть от сердца, и теряясь где-то в сердцевине моей слабой плоти. Меня затрясло сильнее, без надежды унять эту дрожь. Тело начало покалывать от невидимых электрических разрядов.

"Господи, я сейчас упаду без чувств. Будь проклят этот Коля!"

Минута молчания. Глаза его прищурились, как у хищника, готового прыгнуть на свою добычу. Внимательный, изучающий взгляд прошелся по моему лицу и телу. Взгляд, от которого хотелось провалиться сквозь землю. Самоуничтожиться.

– Девушка, я вас раньше нигде не встречал? – спокойным тоном обратился Макс ко мне, продолжая внимательно вглядываться в черты моего лица.

Громкий крик рвался на свободу из моего горла, а по сути, я не могла выдавить из себя даже слабого писка. Я ничего не могла сказать в ответ. У меня пропал дар речи. Я глубоко дышала и не отрывала от его красивого лица своего испуганного взгляда.

"Уходи, пожалуйста! Родной мой, уходи, оставь меня в покое. Освободи меня уже от себя или убей. Я же сейчас умру! Неужели ты не видишь?"

Его брат заключил вместо меня:

– Встречал, наверное…

Максим… Это имя мне стало ненавистно.

Максим вдруг расхохотался, глядя на меня.

– Ты прав, – обратился Макс к брату, хлопая его по плечу, – Она действительно тормозит. Может грибов объелась испорченных и ее глючит?

Издевайся, думала я, ты за это заплатишь. Его брат смотрел на меня так, как будто видел в первый раз, и снова настойчиво задал вопрос:

– Девушка, честно, ты его знаешь?

Слава Богу от гнева и отвращения к Максиму, ко мне вовремя вернулся дар речи. Железным тоном я смогла выдавить из себя слова, которые были тверже гранита:

– Нет! В первый раз вижу. И очень надеюсь, что последний.

Мой ответ привел к еще одной вспышке громкого смеха. Но даже этот смех был красив, по-своему.

"Сдохни, сдохни, сдохни, – твердил мой разум. – Другого ты не заслужил, мразь!"

– Может ты ей напоминаешь бывшего? – предположил Коля, кивая головой в мою сторону.

– Видимо ее бывший частенько к ней рукой прикладывался, – последовал от Максима спокойный ответ на реплику брата.

– С чего ты взял? – удивился его брат. – А, ну да, забыл. Тебе виднее.

– Посмотри на нее, – показал в мою сторону рукой Максим, не понимая почему его брат не видит очевидного. – Она сейчас чувств лишится от страха.

– Я не боюсь Вас, – мое сердце снова билось в обычном темпе, а голос перестал дрожать. Гнев оказался куда более действенным средством унять страх, чем я предполагала. – Не нужно строить никаких иллюзий на этот счет. Нет больше того, чего бы я боялась в этой жизни. Я разом все прошла. Все круги ада.

– Вот как? Интересно, – подняв одну бровь, медленно и задумчиво проговорил мой мучитель, улыбаясь, – Может, поделишься?

– Не имею такового желания. Прошу Вас, выбирайте и уходите. Мне скоро смену сдавать и нужно успеть убраться в магазине и посчитать кассу.

Резко наклонившись ко мне через прилавок, что я от неожиданности снова дернулась в сторону, Максим тихим, но спокойным бархатным тоном сказал так, чтобы услышала только я одна:

– Я тебя где-то видел. И не просто видел, а между нами что-то было. Осталось только вспомнить что и где. А я вспомню, поверь мне! И, возможно, после этого, мы еще раз встретимся. Это будет зависеть от того, с чем именно будут связаны эти воспоминания.

Я же смотрела прямо в его, до боли, красивые, карие глаза, пытаясь не показать страха, нарастающего во мне вновь, и не закричать только от того, что он наклонился ко мне и разговаривает со мной, глядя на меня прямо и неотрывно. В то же время его теплое дыхание коснулось моего лица. Кровь отхлынула с моих щек и унеслась куда-то вниз.

Мои страдания закончились, когда взяв пиво, они наконец-то ушли, с веселыми смешками обсуждая мое поведение.

Меня так сильно колотило, что руки дрожали и ноги не держали, а сердце снова выскакивало из груди. Я нащупала рукой стул и села. Я стала задыхаться и одновременно плакать. Наверное, любой психоаналитик сказал бы, что это обычная нормальная реакция на человека, который взял тебя силой, и только что с тобой, по прошествии нескольких лет, заговорил, как ни в чем не бывало.

Слава Богу, клиентов больше не было. Я быстро умылась трясущимися руками в туалетной комнате, закрыла магазин и бросилась к ближайшей аптеке. Вернувшись обратно, выпила сразу пять таблеток успокоительного.

Господи, ведь правда же говорят "земля круглая"! В голову пришла внезапная мысль, а если бы я действительно после той роковой ночи забеременела бы от него, стала бы я похожа на свою мать? Так же бы обращалась с ребенком, видя в нем его отца? Ненавидя его всем сердцем! В чем же я осуждала маму? Я просто себя не представляла в такой ситуации. Но ведь она могла бы быть! Я бы мстила ребенку за его жестокого папашу, зная о том, что он не ведает о своем продолжении, и не сможет заступиться за свое чадо. Я бы также словами, а может и действиями причиняла боль сыну или дочери этого животного. И от этого получала бы удовлетворение. Око за око. А может быть и нет. А может я своего малыша любила бы больше жизни. В нем же была бы и моя половина. Моя кровь. Спасибо судьбе, что она не заставила пройти меня и через это испытание. Я не хотела от Максима ребенка. Я хотела, чтобы он сдох!

Интересно, как он проводил эти четыре года своей жизни, пока моя душа медленно ломалась на части? Чем был занят? Кого ласково обнимал и целовал, пока я помнила только боль и хронический страх от встречи с ним? Пока я избегала всех мужчин. Пока мучилась кошмарами. Готовилась к вечному одиночеству до самой своей смерти. Да, он не был женат. По крайней мере, обручального кольца я не увидела. Да и кто сможет жить с таким чудовищем изо дня в день, деля с ним долгими темными ночами постель? Меня передернуло от воспоминания его твердой и горячей восставшей плоти, входящей грубыми толчками в мою беспомощную и слабую плоть. Он был слишком большим и мощным, а я слишком маленькой и узкой, и это никак не могло быть безболезненно. Даже если бы он очень постарался смягчить свое грубое вторжение.

От моих мрачных мыслей, одолевавших голову, меня спасла Мариша, которая зашла в магазин, потревожив колокольчик над дверью. Я подняла на нее испуганный и затравленный взгляд. Мой ангел-хранитель подоспел в минуты полного отчаяния, когда она мне действительно была нужна, словно воздух.

– Господи, Маша, ты вся белая, – голос подруги звучал тревожно, – Что случилось?

– Он… он, – я сделала глоток воды из стакана, который дрожал в моих руках, расплескивая жидкость на пол, и еле смогла поставить его обратно на прилавок.

– Кто он, Маша? И что он сделал? Тебя опять кто-то обидел? Говори! Не пугай меня!

– Тот парень, который.... который.... – я закрыла лицо руками, пытаясь унять дрожь, – Он вернулся. Марина, он вернулся! – я стала кричать и бить ладошкой по прилавку. У меня началась запоздалая истерика. От ударов по прилавку, стакан упал на пол и разбился в дребезги, как и вся моя жизнь.

– Он вернулся, Марина, вернулся! – я продолжала бить руками по деревянному покрытию, не замечая боли в ладонях, пока подруга не вывела меня к себе из-за прилавка, крепко обняв.

– Тшш, все хорошо, – Она гладила мои волосы и спину, пока я ее крепко обнимала и рыдала на ее плече, – Тише, родная. Клянусь, именно сейчас, будь он здесь, я бы выпустила ему пулю в голову, видя, что он с тобой сделал.

Немного успокоившись, видимо, наконец-то, таблетки подействовали, я отошла от подруги, нервно потирая руки, и села на стул для клиентов, которые могли им воспользоваться, пока стояли в очереди.

Мои щеки были мокрыми от слез, губы еле заметно дрожали.

Марина осторожно спросила у меня:

– Он был здесь? Что он сказал, когда увидел тебя?

Я кивнула и тут же отрицательно покачала головой:

– Да, здесь. Со своим братом, да будут они оба прокляты! Ничего он не сказал, Марина. Он, видимо, меня даже не помнит. И вообще может не помнить ту ночь. Он тогда был сильно пьян.

– А ты уверена, что это он? Может похож просто.

Я снова отрицательно покачала головой:

– Нет, это именно он, – сказала вслух я, а про себя добавила: его запах, его голос, его губы и глаза.

– Да уж. Я надеюсь, он все-таки вспомнит, чтоб его совесть съела. Изнутри.

Я резко вскинула на Марину затравленный и испуганный взгляд:

– Нет, Марина. Лучше молись, чтобы не вспомнил. Если вспомнит, я пропала. Я чувствую это.

– Все закончилось, Машунь, – успокаивающим голосом обратилась ко мне подруга. – Хватит дрожать, как осиновый лист. Видишь, – Марина обвела рукой магазин, разговаривая со мной, как с маленьким ребенком, – нет его. Не сделает он тебе больно. А если вспомнит и сделает, то я ему яйца оторву. Он пожалеет, что вообще в тот вечер вышел из дома. Он должен тебе ноги целовать. За то что на свободе, а не сидит за решеткой. Насильственные действия – страшная статья. Он бы в тюрьме не выжил. Знать бы где он живет, я бы заявилась туда. Чтобы посмотреть ему в глаза и вырвать их вместе с руками и "мужским причиндалом", что болтается без дела и приносит лишь вред. Таким ублюдком нужно отрезать его еще при рождении.

Маришка села рядом со мной, и снова меня обняла, укутывая своим теплом и передовая мне свое спокойствие и силу.

Я кивнула:

– Да, нет его. Его здесь нет. Все закончилось, – бормотала я ей в плечо, крепко к ней прижимаясь, – Мариш, прости, я не смогу сегодня попасть к Вове. Извинись за меня. Я знаю, как это было для него важно, но клянусь, я не в состоянии.

Подруга понимающе кивнула.

– И еще, – продолжила я задыхающимся шепотом, впиваясь ногтями в ее руку, – если тебе не трудно, проводи меня сегодня домой, пожалуйста, – я подняла на нее умоляющий взгляд. С моих ресниц капали слезы прямо на ее дорогую одежду.

Подруга снова кивнула и крепче прижала меня к себе, плача вместе со мной.

Ошибочно я считала, что все закончилось. Все только начиналось!

Глава 7

Несколько дней я приходила в себя. И, вроде бы, успокоилась. Ну вернулся, и что с этого? Может он ненадолго. Может он уже и уехал. Может, эта встреча лишь случайность. Насмешка судьбы.

Буквально, через неделю с небольшим, я как раз была на выходном после нашей встречи с Максимом, у меня состоялся телефонный разговор с Вовой. Я узнала, что это за сюрприз, которой так и не дождался меня. Я была потрясена и разбита эмоционально в тот день, когда мне хотели его преподнести. В эти сложные для меня дни, Марина бывала у меня практически каждый вечер, и благодаря ей, нервозность и стресс ушли, не оставив и следа.

Мною, а вернее моим творчеством и нашей группой, заинтересовался какой-то опытный продюсер, хороший знакомый Вовы. Он с Москвы приехал в наш город посмотреть на меня и ближе познакомиться для дальнейшего делового сотрудничества.

– Мы переедим в Москву? – спросила я у Вовы, стараясь скрыть в голосе проявляющуюся нервозность и волнение.

Глубокий вздох, и Вова ответил:

– Не мы, а ты одна. Он за тобой приехал.

– А как же наша группа?

– Ты будешь теперь работать сольно.

– Бросить всё? Всех вас? Тебя, Марину? Вов, это несправедливо! Я не смогу без вас, пойми! Вы все, что у меня есть в этой жизни!

Вова старался говорить твердо и уверенно, надеясь меня убедить:

– Сестричка, послушай меня сейчас очень внимательно. Такая возможность выпадает раз на миллион. Я не могу бросить сейчас свою маму, она болеет сильно. Да и дом тоже бросить никак не могу. У матери никого, кроме меня нет. Она без меня не сможет. А Марина не уедет без меня, даже чтобы тебя поддержать. Мы с ней уже почти семья, и когда поженимся – вопрос времени. С этим тоже затягивать не будем. Но ты получила редкий шанс, который выпадает в нашей непростой жизни не каждому. Наша группа была лишь маленьким стартом. Пришла, наконец, очередь, сделать уверенный шаг вперед. Ты знаешь, какой у тебя шикарный вокал и как ты талантлива, – я молча его слушала, стараясь сдержать слезы, – Не отказывайся от него. Подумай хорошенько, прежде чем сказать твердое “нет”.

Я всхлипнула, и честно сказала:

– Мне страшно.

– Я понимаю, – Вова продолжал меня убеждать, с каждым словом вливая уверенность, – всегда страшно отрываться от родных, покидать место, где твои близкие и друзья. Но эта повседневная рутина не для тебя. Ты что, всю жизнь хочешь работать продавцом? И наши старания с Владом пройдут зря, и мы не услышим нашу милую и красивую солистку на популярных радиостанциях. Мы к этому два года шли, Маш. Новый город – это новая жизнь. И я уверен, что она будет ярче и насыщенней, чем прежняя здесь. Тем более, ничто нам не помешает приезжать друг к другу в гости.

– А что он просит взамен? – тревога сжала мое сердце.

– Не совсем тебя понял. Кто просит?

– Этот твой продюсер. Что он хочет взамен? От меня. Надеюсь ты не забыл, что я могу вести себя неадекватно. Ведь он – не ты. Я же боюсь их всех, – тихо закончила я.

– Если ты о том, о чем подумал и я, то не переживай. У нас с ним личный расчет. От тебя он ничего такого требовать не будет, и тем более не будет склонять к близости. Он знает, что с тобой случилось. Я вкратце ему рассказал, не вдаваясь в подробности. Прости, но мне пришлось. Он должен был узнать, чтобы случайно не сделать что-то такое, что может еще больше навредить твоей психике. И он понял и принял. Тебе с ним будет так же спокойно и легко, как и со мной. Он найдет подход к любому, даже к такому испуганному воробушку, как ты. Он очень хороший человек, поверь мне на слово. За ним ты будешь, как за каменной стеной, и даже больше. А уж его талант с моим в сравнение не идет. С ним ты покоришь не только один наш маленький городок, но и все остальные города России, в том числе и большие. Москва ждет тебя, Маша.

– А Марина знает, что если я соглашусь, то уеду?

– Знает.

– И? Что она думает по этому поводу?

– Она расстроена, Мань, – честно ответил Вова, – Но тоже хочет, чтобы ты продолжила развивать свой талант далеко от этого глухого городишка.

В дом зашла Катя и бросила ключ на тумбочку у входной двери.

– Хорош трепаться, – крикнула она мне, снимая туфли, – мне телефон сейчас будет нужен.

Я кивнула ей, и быстро проговорила в телефонную трубку:

– Я подумаю, Вов. Обещаю взвесить все за и против. Мне нужно класть трубку.

Катя подошла и встала рядом со мной, уперев руки в бока, торопя взглядом побыстрее закончить разговор.

– Хорошо, – ответил мне друг, – сегодня вечером мы с ним договорились, что он придет ко мне на ужин. И ты приходи, сестренка. Как раз познакомишься с ним и сама убедишься в том, что он абсолютно для тебя безопасен, но как воздух необходим. Он – твое будущее! – Это прозвучало скорее, как приговор, а не как обещание, подумала я.

Катя, в нетерпении, сильно толкнула меня рукой в плечо. Я бросила на нее быстрый взгляд, и торопливо спросила:

– Во сколько точно мне нужно быть у тебя?

– Он приедет к восьми, а ты приходи пораньше. Успеешь подготовиться морально. Да и мне так будет спокойнее.

– Договорились, братик. До вечера.

Я поспешно положила трубку, и пошла на кухню готовить к обеду макароны и куриные котлеты, потирая ушибленное плечо. Мне есть над чем подумать. Пока буду готовить, буду размышлять. Это моя привычка. Готовить и думать. Катя уже села в кресло возле столика с телефоном, набирая номер. Этот разговор будет долгим, заключила я, зная ее даже лучше, чем себя. Раз села, значит часа на два. Видимо на горизонте засиял новый богатый ухажер, а это значит его надо умело "окучивать", чтобы быстро не слился. Чем Катя капитально и занялась, поджав под себя длинные ноги и переходя на невинный, льстивый тон. При этом откровенно флиртуя. Ну прям ангел во плоти!

Я должна буду переехать в Москву и работать там под руководством Вовиного хорошего друга, думала я, заканчивая перемешивать куриный фарш со всеми необходимыми ингредиентами и ставя сковороду с маслом на плиту. Это был шанс на новую жизнь, подальше от моего города, подальше от моей семьи и от всего того, что случилось со мной в прошлом. Выход в свет. Шаг в большую и новую жизнь.

Масло зашипело, и я отправила на сковороду первую партию котлет. Я доверяла Вове. Если он сказал, что продюсер талантлив и так же будет ко мне относиться, как и Вова, значит так оно и будет.

Теперь уж мне точно придется показать всем свое лицо и придумать интересную историю моей жизни. Именно! Звезды не ходят со своими настоящими именами, и их жизнь часто отличается в журналах от настоящей. Вова не однократно говорил мне об этом, строя планы, вместо меня, на мое радужное будущее. Если бы это еще могло поменять некоторые чудовищные моменты из моей жизни, я бы с ума сошла от радости.

Котлеты были готовы, источая ароматный запах по всей кухне. Как раз закипала вода для макарон.

Я, конечно же, соглашусь. Такой шанс может только дура упустить. А я себя таковой не считала. Ясно, что меня страшил большой город. Неизвестность дальнейшего будущего страшила еще больше. Но…

Возможно, я буду дальше от Максима. Стану знаменитой. Богатой. И, может быть, тогда у меня появится шанс ему отомстить.

Ближе к часу дня, когда мы втроем в гробовой тишине пообедали, новый скандал сотряс наш дом. Матери с сестрой я сказала, что просто решила поехать поработать в Москву. Конечно, продавцом. Хотела бы я посмотреть на их лица, когда меня покажут по телевидению.

От услышанной информации Катя сразу обезумела. Вцепившись в мои волосы, сестра кричала, что я – "дворняжка", и никакая Москва мне не светит.

– Размечталась, посмотрите на нее, – говорила мать, вторя сестре, – В той Москве тебе только на трассе работать. И то, не вариант. Ни рожи, ни кожи!

Я тяжело вздохнула, и вырвавшись из рук разбушевавшейся от гнева сестры, отбежала на безопасное расстояние, спрятавшись за небольшой преградой, в виде спинки старого, огромных размеров, кресла, на котором любил сидеть папа после тяжелого рабочего дня, до того, как трагически ушел из жизни:

– Здесь оставаться я смысла тоже не вижу. В этом городишке много не заработать. Хотя, у Кати это прекрасно получается. К сожалению, таким способом, как зарабатывает моя сестра, я зарабатывать не умею и не хочу.

Катя бросила на меня злой взгляд:

– Я смотрю, ты храбрости набралась. Сейчас, как всеку, такая красивая будешь, что даже дворником работать не возьму. В Москву она поедет.... А за домом присматривать кто будет?

– Ты будешь! Давно пора уже учиться таким простым, но обязательным вещам для любой женщины. Ноги раздвигать легко, конечно, но и работа по дому тебя не убьет.

Щёки Кати покрылись красными пятнами. Она сделала шаг в мою сторону. Мать ее удержала за руку, и задала мне логичный, в данной ситуации, вопрос:

– А деньги где возьмешь? Поездка в Москву, и уж тем более проживание там, не из дешевых удовольствий.

Скорее всего все расходы на мою поездку и проживание возьмут на себя либо Вова, либо его друг, пока я твердо не стану на ноги и сама буду в состоянии обеспечить свою скромную, но безбедную жизнь. В этом я была абсолютно уверена. За это даже и переживать не стоило.

Я не любила врать, но и правды всей не могла сказать. Им проще будет меня убить, чем позволить жить хорошо и комфортно, пока они бесполезно прожигают свои жизни тут, в полном хаусе в головах и в доме.

– Я не одна поеду.

– А с кем? – спросила мать с издевкой в голосе, гримасничая.

– С мужчиной.

Две пары удивленных глаз в упор уставились на меня, а широко открытые рты превратились в букву “О”. Я в ответ смотрела на них глазами невинной овечки.

– Катя, что она сказала? – не отрывая от меня внимательного взгляда, обратилась мать к сестре, нервно дергая ее за рукав.

– Она сказала, – медленно ответила сестра, – что у нее появился "ёбарь", который повезёт ее в Москву.

Я утвердительно кивнула. Я понимала, что сестра пребывает в состоянии шока. За всю ее бурную, и заполненную разными богатыми ухажерами жизнь, ей не предлагали поехать в столицу. Я ликовала, глядя на их обескураженные лица. Эту картину стоило запечатлеть на полотне маслом. Настолько они обе смешно и бестолково выглядели.

– Кто он? – спросила меня сестра.

– Ты его не знаешь, наверное, – уклончиво ответила я. А может и знает, если он тут когда-то жил или часто останавливался проездом. Продюсер – значит богат. Богат – значит Катя рядом. Катя рядом, ноги у Кати врозь. Меня пробирал смех.

– Точно?

– Наверное, я же сказала!

– А может ты у меня его увела?

– Да как я могла? Ты что? Я ж не такая красавица, как ты!

– Ага! Только в Москву ты едешь, а не я!

– Не обессудь. Ноги теперь и я умею раздвигать. Если тебе можно, почему мне нельзя?

– Что? – лицо Кати исказилось в злобной гримасе, превращая красивые черты лица в уродливую маску. Она бросилась ко мне, и снова схватила меня за волосы, когда я попыталась от нее увернуться, но не успела вовремя это сделать. – Да ты хоть знаешь, что ждет тебя в той Москве? Тебе еще повезет, если он наиграется с твоим телом в пошлые игры, и отпустит ни с чем. А если это сутенёр? Ты пойдешь по рукам, продавая себя за жалкие гроши. И такую грязь ты вовеки не смоешь.

Ох, как Катя не хотела, чтобы я поехала в Москву, что аж заботливую "наседку" включила!

– А тебе не все равно? – спросила я, вцепившись в ее руку, чтобы попытаться ослабить ее хватку и уменьшить боль, когда она сильно дергала мои волосы.

– Да абсолютно ровно. Езжай куда и с кем хочешь. Просто даже не надейся, что там ты будешь счастлива и в полной безопасности. Приползешь, как побитая собака обратно к нам, и умолять будешь, чтобы мы тебя приняли. А я еще подумаю, стоит ли пускать домой такую грязную шлюху после Москвы, как ты. Мы с матерью единственное, что у тебя есть в твоей жалкой и никчёмной жизни! Так что подумай хорошенько, и не спеши паковать вещички. И это еще при хорошем раскладе. А при плохом, тебя найдут где-нибудь в полях за Москвой, с перерезанной глоткой, потому что там ты никто и зовут тебя никак. Никто и никогда не узнает, кто мог с тобой такое сотворить. Да и не будут узнавать, потому что никому ты там, деревенская простушка, не нужна!

Прервал ее разглагольствования неожиданный звонок в дверь. Мы втроем вздрогнули.

– Кого чёрт принес так рано? – испуганно спросила мать, повернув голову к двери.

Мое сердце тоже ушло в пятки.

Отцепившись от меня, Катя пошла открывать незваному гостю. Обычно, собутыльники и любовники мамы с сестрой, приходили ближе к ночи. Марина тоже сегодня не собиралась ко мне, а с Вовой мы вечером увидимся у него дома.

Катя открыла дверь и замерла. Я подошла к сестре, чтобы посмотреть, кто так ее удивил и увидела Его. Максима! ГОСПОДИ, ОН ВСЕ ВСПОМНИЛ!

Он стоял, одетый в черную рубашку и джинсы. Светлые волосы свободно спадали на плечи. На пальце золотая печатка, а на запястье массивный золотой браслет. Не глядя на Катю, он сразу заметил меня. Не отрывая взгляда от моей тонкой талии ни на секунду, он сказал:

– Привет, Катя. Как дела?

– Макс! – голос сестры выдавал такое жгучее восхищение, – Вот это неожиданность! Какими судьбами? Давно не видела тебя.

Щеки сестры покрылись румянцем, и она стояла, вся выгибаясь в призывную эротическую позу. Они были близки, пронеслось в моей голове.

– Я войду? – Максим даже не обратил на нее внимание. Его взгляд медленно скользнул вниз от моей макушки и встретился с моим взглядом. Я стояла, чуть дыша. В моем теле начинал свой дикий танец бешенный прилив адреналина, заставляя сердце сжиматься, и пуская по венам, вместо крови, раскаленную лаву.

– Конечно, проходи, – Катя шире распахнула дверь. Она вся сияла от того, кого видела перед собой.

"Нет! Стой там! А лучше развернись и уйди. Я не могу смотреть на эту холодную красоту без боли". Все эти мысли пронеслись и куда-то разом исчезли, оставив после себя лишь сильный привкус горечи и обреченности.

Сестра отошла в сторону, приглашая жестом войти его в дом.

Максим переступил порог, продолжая смотреть только лишь на меня. Первое, что мне тогда пришло на ум: она его знает. Он изнасиловал меня по ее просьбе. Знал, что ему за это ничего не будет. Знал, что моя семья палец об палец не ударит, чтобы постоять за мою честь. Знал, что я запуганный и затравленный зверек в этом доме среди гремучих змей. Но мои подозрения рассеялись, как дым на ветру.

Его голос звучал убийственно твердо:

– Я пришел не к тебе, родная, а к твоей младшей сестренке. Да, Маша? Нам ведь есть о чем поговорить? Вспомнить старое…

Переведя медленно взгляд с меня на сестру, а затем на мою маму, он строго добавил:

– Наедине.

Странно, но не слишком сговорчивая мама и буйная сестрица молча ушли, перешептываясь. Я осталась с ним один на один. В доме будто стало не чем дышать. Я стояла на том же самом месте, только повернулась вслед за его статной и высокой фигурой. Он прошел в середину зала, увеличивая между нами расстояние.

"Почему сейчас мое сердце обливается кровью, когда я на него смотрю? И почему никак не могу оторвать от него глаз? Зачем он здесь? Чего хочет?" Я серьезно верила, что он не станет насиловать меня в моем же собственном доме. Да даже если бы и стал, на мои крики никто бы не прибежал. И все равно я стояла на месте, пока он не сделал шаг вперед ко мне. Я в испуге отпрянула, часто задышав. Максим тут же остановился. Он снова изучал меня медленно и очень внимательно.

А я не могла отвести взгляда от его чувственных губ, вспоминая их вкус и сладость. И холод. И боль. Вот он, здесь, предо мной. И хотя он не сделал ни одной попытки дотронуться до меня, мне было очень страшно. Он понял, по моей реакции, что я его до жути боюсь, и больше не сделал ни шагу. Оглянувшись вокруг, он взял стул, поставил перед собой, и ударом ноги отправил его в мою сторону.

– Сядь, – последовал твердый приказ.

Продолжая неотрывно смотреть на него, я нащупала рукой стул и села. Максим взял еще один стул, развернул его передом к себе, и сел напротив меня, положив руки на спинку, и расставив длинные ноги по бокам.

Мы молча смотрели друг на друга минут пять. Он изучал меня, а я изучала его. Он был собран и спокоен, я же нервно сжимала и разжимала пальцы рук на коленях, стараясь в корне подавить нарастающее желание встать и броситься с криками прочь из дома. Куда глаза глядят. Лишь бы подальше от этого властного мужчины, который вызывал, и клянусь, будет вызывать бурю самых противоречивых и самых сильных ощущений и эмоций, каждый раз, когда я буду на него смотреть.

Его голос внезапно нарушил гробовую тишину, и я вздрогнула, часто заморгав:

– Почему не сказала? Там, в магазине?

Зачем он задает мне этот странный вопрос?

– Откуда Вам известно мое имя?

– Почему? – проигнорировал он мой вопрос.

– А что мне нужно было сказать? – Мой голос задрожал от волнения, и я проглотила застрявший ком в горле, – Здравствуйте, мой первый мужчина? Рада вас видеть. Спасибо, что подарили мне первый незабываемый опыт. Именно таким я его себе и представляла до встречи с Вами!

Максим тяжело вздохнул в ответ на мой чёрный юмор:

– Правду, что мы знакомы.

Я затрясла отрицательно головой:

– Мы не знакомились. Вам было не до знакомства. Ваш рот другим был занят, как в принципе и руки, и все остальные части Вашего тела.

"Маша, твою маму, остановись, – вопил мой внутренний голос, взывая к разуму, – Куда тебя словарный хер понес?"

Это было так необычно, но светло-карие глаза Максима стали менять свой цвет на жгучий черный. Глаза-хамелеоны. Я о таком слышала, но никогда еще не встречала людей с такой необычной способностью. Я поежилась.

– Не советую использовать в мой адрес такой тон. Это тебе на будущее, – это самая спокойная и безболезненная угроза с его стороны.

– А что будет? Вы меня накажите?

– Приятного будет мало. Я могу быть очень изобретательным, когда мне это нужно.

От его мягкого бархатного, с нотками хрипотцы, голоса, моя кожа покрылась мурашками. Максим это заметил, но ничего не сказал, лишь сжал пальцы в кулаки. Он видел, как реагирует от страха на него мое тело, как маленькая грудь ходит ходуном под тканью облегающего платья. Он понимал свое превосходство, но не злорадствовал. И даже не усмехался, смакуя победу сильного над слабым. Просто констатировал факт.

Горькая усмешка коснулась моих губ:

– У вас совсем нет совести? Как Вы, после всего, можете сейчас смотреть мне прямо в глаза?

– Если ты ждешь от меня извинений, то ты их не услышишь, – его голос доходил до моего слуха мягкими чарующими волнами, вливаясь в сознание и обволакивая его. Такой знакомый, как будто я его уже где-то слышала. Нет, не четыре года назад, в ту роковую ночь, а позже. Но вытягивать из памяти где и когда, у меня в тот момент времени не было.

В доме царила полнейшая тишина. Было слышно только мое и его дыхание. Его – спокойное, и мое – прерывающееся.

– Я и не жду от Вас извинений. Они не вернут мне то главное, что у меня было, и что Вы силой отняли. Это всего лишь пустые слова, ничего не выражающие. Такое чудовище не может ни о чем сожалеть, а вот упиваться этим способно. Вы настоящий мужчина! С настоящими мужскими поступками! Я аплодирую Вам стоя!

Его лицо не выражало никаких эмоций на мою гневную саркастическую тираду.

– Ты закончила? – спокойно спросил он.

– А вы кончили от распирающего Вас удовольствия, когда терзали невинную девушку? Меня!

– А ты как думаешь? – с вызовом спросил он.

– Я не думаю, я знаю. А если бы в этом доме сейчас находился плод Ваших трудов и стараний? Если бы я от Вас родила?

– А ты родила?

– Нет, – тихо ответила я, качая головой, – Бог уберег от Вашего ублюдка.

– Тогда и нет смысла задавать мне этот вопрос.

Почему он такой спокойный и не пробиваемый? Мне бы хоть каплю такого открытого равнодушия. Интересно, хоть что-то на свете может задеть этого человека? Хоть что-то тронет его сердце? Я была уверена, что если приложу руку к его твердой груди, то услышу ровный четкий ритм, когда мое выскакивает с того самого момента, как только я подошла к двери и увидела его. Такого холодного, безразличного и до безумия красивого.

– Почему ты так боишься? – его взгляд был глубоким. Создавалось впечатление, что он смотрит глубоко внутрь меня, выискивая ответы на те вопросы, на которые он хочет знать ответ, но не хочет об этом спрашивать, – Это всего лишь акт. Не я, так другой был бы. Может быть это было бы в более ласковой форме, но суть от этого не меняется. Через такое проходят все женщины.

Он ещё спрашивает! Господи, что это за хладнокровный монстр?

От воспоминаний меня начало тихонько трясти. Сердце забило быстрый ритм, а тело покрыл холодный пот.

– Вы издеваетесь? Всего лишь акт? Для Вас может быть и так.

"Он тебя распаляет, специально", – зашептал мне разум.

– А для тебя?

– Вы действительно хотите это услышать?

– Если бы я не хотел, я бы не спрашивал. Тебе нужно об этом поговорить со мной. И ты перестанешь дрожать.

– Поговорить о чем? О том, что я была восемнадцатилетней девушкой, которая в таком юном возрасте испытала на себе всю силу изувера? Ему никогда не понять того, что он натворил. Мой первый поцелуй должен был быть не таким, когда мои губы используют, оставляя кровоподтеки. Большой и сильный мужчина делал со мной то, что он хотел, не слушая меня, не слыша моей мольбы. Превращая мое тело в грязь, – я стала плакать, но продолжала говорить, словно меня прорвало. Как-будто передо мной сидел не мой насильник, а просто молчаливый слушатель. – Я была невинной! До него у меня никого не было. Я вообще об этом даже не имела ни малейшего представления. Я не знала, как выглядит обнаженный мужчина, и уж тем более каким будет это вторжение. Это унизительно и больно! Настолько больно, что каждый его толчок был подобен лезвию ножа.

Он мягко меня перебил:

– Успокойся. Не нужно сейчас плакать. Задержи дыхание, и снова медленно начни дышать. Не говори о действии. Говори об эмоциях. Ты боишься не самого акта, ты боишься конкретно меня!

Я сделала, как он сказал, понимая, что больше слез нет, и ком в горле исчез и не мешает говорить. Но виду я не подала, что действительно он мне помог успокоится и собраться с мыслями. Я просто задала следующий вопрос:

– С чего Вы взяли, что я не боюсь акта?

Он в нетерпении наклонил голову, сжав пухлые и четко очерченные губы, и посмотрел прямо на мою грудь. Она часто и сильно вздымалась от нахлынувших воспоминаний. Соски под взглядом его карих глаз отвердели, и касаясь ткани платья, начали разливать по телу теплую волну жара. Сердце на мгновение сжалось и тут же учащенно забилось, посылая волны вниз, заканчивающиеся покалыванием где-то в самой сердцевине средоточия моей женственности. Я крепко сжала колени, действуя по инерции. Губы пересохли, и я их облизала, приоткрыв рот, из которого вырывалось прерывающееся дыхание. Его взгляд медленно вернулся к моим глазам. Максим улыбался.

– Вы сейчас получаете от этого удовольствие? Вам лечиться надо. Вы извращенец! – мне с трудом давалось каждое слово от новых накативших ощущений.

– Я хочу тебе помочь, – был тихий и спокойный ответ.

– Неужели? Мне уже никто не поможет. И уж тем более Вы! Чтоб понять всю глубину, представьте, что на моем месте могла быть Ваша дочь! Что бы она чувствовала, и как бы Вы ей потом "помогли"?

– Какие эмоции ты испытывала в ту ночь? – настойчиво повторил он, снова игнорируя мой вопрос.

Я столько всего чувствовала в ту роковую встречу с ним, но почему-то именно сейчас все слова вылетели из головы, и я не могла дать полное описание всего кошмара, который пережила. Будто бы и не чувствовала ничего вовсе. Будто бы это все мне приснилось.

Я посмотрела прямо в его глаза:

– Беспомощность, боль, унижение, стыд. Мне хотелось сдохнуть!

– Нет! Ко мне! Что ты чувствовала ко мне?

Этот вопрос поставил меня в тупик. Я старательно пыталась воскресить в памяти хоть что-то, чтобы понять, что я к нему испытывала. Я снова вернулась на аллею парка, снова вспомнила его горящие дьявольским светом глаза, вспомнила, как грубо он меня целовал, а потом ударил и потащил за деревья. Я чувствовала, что он будет делать со мной ужасные вещи, но не понимала еще какие. Я уже не могла кричать и брыкаться, потому что меня с головой парализовал страх. Этот мужчина был сильнее меня физически, и если бы я продолжила дальше сопротивляться, применил бы еще более грубую силу, и не рассчитав удара, мог бы меня убить. От его движений глубоко в моем теле, я чувствовала только боль от толчков, но не страх перед ними. Я боялась не самого акта, меня страшил человек, который проникал в мое тело все глубже и глубже. Я боялась того, что он может сделать со мной после, а не того, что он был во мне.

Я вернулась в реальность, и тихо проговорила:

– Я чувствовала, что боюсь Вас. Вашего тела, губ и рук. Ваших дальнейших действий. Больше ничего.

– А сейчас что ты чувствуешь?

Я выпалила, не раздумывая:

– Ненависть!

Он удовлетворительно кивнул. Я же сконфужено опустила глаза, осознавая, что страха больше нет. Руки перестали дрожать и сердце стучало ровно, отбивая тихий ритм.

– Дотронься до меня, – он протянул ко мне свою сильную руку, с длинными, красивой формы пальцами. Такие руки у музыкантов.

Он находился на недостаточно близком расстоянии, и чтобы его коснуться, мне нужно было встать и сделать два шага в его сторону. Но ноги были будто не мои и не могли сдвинуться с места. Нет, не от страха, а от других ощущений, которые мне было сложно описать и уж тем более, объяснить.

Я покачала головой, издав два коротких звука, означающих отрицание. Он положил ладонь обратно на спинку стула и улыбка появилась на его губах, сразу меняя черты лица. Красивый мужчина на моих глазах стал великолепным и притягательным.

"Господи, какая улыбка, как она ему идет! Выкалите мне глаза, иначе они заплачут кровью. Сердце уже плачет. Я представляю, сколько уже женщин было у его ног, как они его боготворили и как им не хотелось жить, осознавая, что они его не зацепили, и он ушел. Они ненавидели ту, что когда-то покорит его и заставит смотреть только на нее одну".

Появись он в моей жизни в первый раз только сейчас, и не храни я глубоко в сердце любовь к Димке, меня бы насиловать не пришлось. Я была бы согласна всего лишь на одну ночь. Просто чтобы прикоснуться к совершенству. И вспоминать с замиранием сердца каждую минуту. Гордиться тем, что он выбрал меня! Подарил часть своих эмоций, кусочек любви и ласки.

Я знаю, это всего лишь внешность. Чарующая, притягивающая… Внутри этого человека не все так прекрасно. Его душа – омерзительное существо, с уродливым ликом. "Я ненавижу его! Он не имеет право на жизнь. Он должен корчиться в муках, в агонии адского пламени. Я хочу его крови! Я хочу вырвать его сердце и сжимать в руках, пока вся кровь, капля за каплей, не зальет пол, стекая по моим ладоням. И, клянусь, я отомщу. Однажды!"

– Не все так ужасно, как выглядит вначале, правда, Маша? – обратился Максим ко мне, тепло улыбаясь. – Ты уже можешь на меня смотреть без слез и ужаса. Даже прикоснуться можешь, просто не хочешь. Ты открыто мне дерзишь, глядя прямо в глаза. И спокойно говоришь о ненависти. Это о чем говорит? Ты примерила на себя роль жертвы, и она тебе понравилась. Настолько, что ты вошла во вкус и расставаться с ней не хочешь. Все твои страхи у тебя в голове, созданные твоим воображением. На самом деле ты уже никого и ничего не боишься. И достаточно давно.

Он не мог прочитать мои мысли. Это невозможно.

– Ты можешь и дальше заниматься психологическим самообманом, делая вид, что тебе страшно, больно и горько, – продолжал Максим. – Но знаешь что я вижу в твоих глазах, а ведь они зеркало души… Я вижу вызов! Ты даже рада, что это с тобой случилось. Потому что все будут тебя вечно жалеть и лелеять. Только проблема в том, что ты можешь так и не выйти из своей роли. Поверишь сама тому, что придумала, посеяла и с каждым годом растила в себе уверенность, что ты слабое, забитое жизнью существо. Но это лицемерие чистой воды. Сама не замечая, временами, ты показываешь свое истинное лицо. Ты далека от запуганной овечки. Прими это сейчас и смирись, или потом будет совсем туго, когда все те, кто тебя оберегал, защищал и заботился о тебе, вдруг поймут, что в этом не было необходимости. Кто тогда будет чувствовать себя униженным и использованным?

– Зачем Вы пришли? – мне вдруг захотелось плакать.

Минута молчания, и угнетающую тишину прорезал такой спокойный, но твердый ответ:

– Мы должны пожениться.

Я вскочила от неожиданности, ожидая каких угодно слов, но только не этих. Меня одолело сильное желание сопротивляться власти этого человека.

– Нет! Нет! Никогда! – закричала я, как сумасшедшая. Меня за секунду накрыла реальная истерика. И сразу же почувствовала на губах соленый привкус слез. Я дико мотала головой из стороны в сторону, что моментально почувствовала пульсирующую боль в висках.

Не отрывая от меня взгляда, он также спокойно сказал:

– Сядь! – но уже более властно. Его глаза загорелись внутренним огнем, направляя мне властный посыл подчиниться и не спорить.

Как я хотела под этим взглядом провалиться сквозь землю. Но молча сделала, что он велел.

– Зачем вам это? Я же никому ничего не рассказала. Никто не знает. Только вы и я. И я клянусь, что никто и не узнает об этом.

Да, я соврала. Марина знала, Вова знал. Но Максиму об этом лучше не знать. Иначе, он свернет мне шею.

Опустив голову, он ответил:

– Мне это не к чему. Этого требуют мои принципы.

– Я не понимаю. Какие принципы?

Резко подняв голову, он ответил слегка раздраженным тоном, но при этом не повышая голоса:

– Жизненные. И здесь нечего понимать. Свадьба через два месяца!

На улице громко засигналила машина, отдаваясь в ушах эхом сирены, настолько гнетущей была тишина. Он встал, тем самым закончив наш разговор. Поднялась и я.

Когда он сделал шаг в сторону двери, чтобы уйти, я упала перед ним на колени, и словно в молитве сложила руки. Мне было плевать на свое унижение перед этим человеком. Я должна была предпринять отчаянную попытку остановить это безумие.

– Прошу Вас, не делайте этого. Я сделаю Все, что хотите. Все, что Вы скажите, но только не принуждайте меня становиться Вашей женой. Хотите, я уеду далеко и никогда не вернусь? Если нужно, я снова стану Вашей на одну ночь. Вы получите то наслаждение, что испытали тогда. Я все переживу, только не берите меня в жены. Я прошу Вас, ради всего святого! – стоя на коленях, я смотрела снизу вверх на человека, который издевался надо мной несколько лет назад и была согласна на все, только не на роль его супруги. Пережила ад однажды, переживу и дважды.

Его глаза заволокло дымкой, и в них промелькнули удивление и жалость. Или мне это показалось? Максим шагнул в мою сторону, и я вся инстинктивно сжалась, но не от страха, а скорее по привычке. Он тут же остановился.

– Это неизбежно и больше не подлежит спорам и обсуждениям, Маша! – его голос вынес свой вердикт спокойным и твердым тоном.

И весь груз вселенной опустился на мои плечи, неся с собой желание исчезнуть или стать пылинкой, оседающей на пол, где ее в скором времени смоют, не оставив ни одного воспоминания, потому что она того не стоила. Ее участь – небытие в огромных просторах вселенской пустоты.

Я медленно поднялась с колен, сжав пальцы в кулачки от бессильной ярости. С нескрываемой ненавистью, я проговорила сквозь зубы:

– Я никогда не выйду за вас замуж!

Уже выходя на улицу, он остановился, медленно повернул голову в мою сторону и ответил ледяным тоном:

– Если ты откажешься стать моей женой, весь город будет знать твою печальную историю, правда немного приукрашенную мной, где я буду жертва, которую чем-то опоили, а ты пошлая шалава, что навязала себя мне после этого нагло и открыто, – широко улыбнувшись, он добавил еще более ядовитым тоном, – Я распишу во всех подробностях, чем мы с тобой занимались. И добавлю от себя детали, которые твое наивное тело даже не представляет. Поверь, после такого ты никому не сможешь посмотреть в глаза, не сгорев от стыда.

Господи, как же я его ненавидела всем сердцем!

– Вы ублюдком родились, им и помрете. Это я вам гарантирую, – крикнула я, вытирая злые слезы бессильной ярости.

Максим изогнул свои красивые чувственные губы в ехидной улыбке, от которой по коже снова побежали холодные мурашки.

– Ты абсолютно права! Я родился ублюдком. Но как мне умирать, не тебе решать. Готовься к свадьбе, и к скорейшему отъезду. И советую не испытывать моего терпения. Все равно будет так, как я сказал!

Он ни разу не повысил тон за весь наш разговор, ни разу не дотронулся до меня. Просто стоял у двери и смотрел мне прямо в глаза, взявшись за ручку, готовый в любой момент выйти и оставить меня переживать весь этот кошмар в одиночестве. Как он может быть таким спокойным? Неужели не понимает, что он наделал? И что делает сейчас? Как он себе представляет нашу с ним совместную жизнь?

Я отрицательно качала головой, пока слезы текли из моих глаз, изо всех сил хватаясь за последнюю спасительную соломинку. Я вспомнила слова Марины, и использовала их в надежде, что смогу наконец достучаться до этого непробиваемого человека:

– Я Вам не ровня! Посмотрите на меня, посмотрите вокруг, – я умоляюще вглядывалась в него, пока он холодным взглядом, вернувших свой обычный цвет, карих глаз прошелся по мне, по обстановке в доме, – Ваша семья – богатые люди. А наша… Моя мать алкоголичка и наркоманка, а сестра еще хуже. В нашем городе нет мужчины, который не побывал еще в ее постели. Зачем Вам это? Все эти сплетни и слухи. На Вас будут показывать пальцем и смеяться в спину, что нашелся идиот, взявший в жены одну из Соколовых дочерей. Просто уезжайте. Просто оставьте меня в покое!

– Мне всегда было плевать на различие сословий, – тот же спокойный магический тон. – Плевать и теперь, как бы ты не жила, и кем бы не были твои родственники. И уж точно наплевать на то, кто и что за моей спиной скажет. Пусть попробуют сказать, глядя мне прямо в глаза! Я не люблю повторяться. У тебя два месяца, чтобы подготовиться к такому важному событию в твоей жизни. Очень скоро мы увидимся вновь.

Когда он ушел, я почувствовала вовсе не облегчение, а то, как что-то сковало мне руки и сердце на всю оставшуюся жизнь. Он снова все решил сам. У меня в памяти была только одна наша ночь. Теперь их будет сотни, а может и тысячи, если я раньше не наложу на себя руки.

Естественно ни о какой встрече с продюсером не могло быть и речи. На душе было тяжело. Хотелось снова плакать, или выть, или кричать. А может и все сразу.

"Хорошо, я выйду за него замуж. Мне так будет проще прибить его и отомстить за все мучения! За всю боль! А впрочем, я уже и сама запуталась в своих мыслях".

Катя с мамой вышли из комнаты. Сестра посмотрела на закрытую им дверь, потом обратилась ко мне:

– И что ему было нужно от тебя? И почему ты ноешь?

Я вытерла рукой слезы, и направилась к себе в спальню.

– Мне из тебя выбить ответ? – настойчиво спросила сестра, повышая тон.

– Смерти он моей хочет, Катя! Довольна?

Сестра подошла к окну и выглянула на улицу, чуть отодвинув в сторону штору.

Потом произнесла:

– Он уехал с каким-то чуваком на крутой тачке, – и задумчиво добавила, – Я думала, он решил повторить наш бурный роман.

Я усмехнулась сквозь слезы:

– У вас не было никакого романа. Он просто тебя использовал.

Катя скривила губы и сложила руки на груди:

– Тебя, видимо, он использовал тоже, – ее уста источали яд.

Мать все время молчала, слушая нас, а потом махнула рукой, взяла недопитую бутылку с кухни, и направилась к себе в спальню.

Катя изящно села на диван, положила ногу на ногу, и раскинула руки по спинке дивана, надменно улыбаясь:

– Знаешь, Маша, ты не переживай, что он тебя бросил. Это мужики. У них это в крови. Тем более такие богатые красавчики, как Максим, на тебе свой выбор не остановят. Я вообще удивлена, что у вас что-то там было. Святоша, блин! Надо же, – сестра удивленно покачала головой, глядя на меня, но продолжила, – Ну, переспали разок. Ну, бывает. Выбрось его из головы и живи дальше. Хотя я нашу с ним ночь до сих пор забыть не могу, хоть и давно это было, – сестра мечтательно улыбалась, как довольная жизнью кошка, смакуя воспоминания, – Это была самая сладкая и самая жаркая ночь в моей жизни. Согласись, такого огромного члена не ты, не я еще не видели. И думаю, не увидим и впредь. Бог его создал, чтобы мы, грешные женщины, прочувствовали рай на земле, когда он входит сильными толчками, разом заполняя тебя всю, и даря такое наслаждение, такие высоты упоительного восторга, что ты теряешь сознание, а после еще долго чувствуешь дрожь в ногах, – сестра раскраснелась, приоткрыла рот и закрыла глаза, погружаясь в воспоминания испытанного блаженстве.

"Что за ересь она несет, – подумала я и скривилась.– Боюсь, меня сейчас стошнит. Максим и Катя. На огромной кровати. Вместе".

– Тебе нужно не таких искать, – продолжила свои словесные излияния "сестричка", снова открыв томные голубые глаза. – Такие долго встречаются с девушками модельной внешности. Как я, – она грациозно показала на себя рукой. – А тебе, Машунь, подойдет какой-нибудь очкастый ботаник, типа моего бывшего "шизопоклонника" Пети. Ему никогда ничего не перепадало, но он долго не терял надежды, нарезая сюда круги, пока я ему в выражениях не объяснила, куда он может пойти и на что сесть. Правда тащить из таких, как он, нечего. Мамаша училка обычная, папаша грузчик… Я бы тебе его подарила, но он уехал из города. Чего ты молчишь?

– Я слушаю советы своей старшей сестры.

На самом деле я бы засмеялась ей в лицо от ее далеких от истины изречений. Она все неправильно поняла. Но это ее проблемы. Моя одна большая проблема уехала на "крутой тачке с каким-то чуваком".

– А Максика я беру на себя, – продолжала сестра, – я просто с ним когда-то немного не доработала. Мне нужна неделька – и он будет у моих ног.

Я закрыла глаза. Я была бы обеими руками за, если бы Катя перевела внимание этого ублюдка на себя. Тем более учитывая, что у них что-то когда-то было. А судя по количеству ухажеров сестры, опыт у нее был богатый. Может она и добьется своей цели, а я спокойно уеду в Москву и начну новую жизнь. Мне нужно бежать в течении этих двух месяцев. Больше никаких раздумий. Я уезжаю и точка. Но сегодня я не в состоянии общаться ни с продюсером, ни с Вовой. Я – "моральный труп".

Я кивнула сестре:

– Грандиозные планы, Катя. Удачи!

Я подняла большой палец вверх, показывая "класс", развернулась и направилась к себе в комнату. В ней было так же пусто, как и в моей душе. Я легла на постель и закрыла глаза, поджав колени. Голова просто раскалывалась от мыслей и напряжения. Но тут с зала раздался телефонный звонок.

– Алло, да это Катя, Катя. А, Ваня, ты? Ты меня уже достал! Засунь себе свой букет и билеты знаешь куда? Мне не нужны бедные имбецилы. Ты сранный бич общества! Ты лучше оплати себе институт. У меня другой есть, понял? Дру-гой! Я хочу кататься на машине, а не на велосипеде, идиот, блин!

Я поднялась с постели и закрыла с грохотом дверь в свою комнату. Меня тошнило от сестры, от ее слов, от ее образа жизни и от своей жизни тоже. Я проклинала день, когда родилась. И день, когда мы с Максимом встретились в первый раз.

Зачем он снова ворвался ураганом в мою наладившуюся жизнь? Чего хочет?

Я снова легла в постель, укрывшись одеялом с головой. Меня бил озноб. Я боялась думать о будущем. Боялась каждого дня, который был бы у меня, стань я его женой. Он сказал, чтобы я готовилась к отъезду. Что он хотел этим сказать? Разве он не вернулся домой? Бежать, нужно срочно бежать в Москву! Стать богатой. Нанять охрану и никуда не ходить без нее. Я попрошу у этого продюсера защиты. Я душу дьяволу продам, но никогда не сдамся в добровольный плен к этому сильному и властному человеку.

Боже, кого я обманываю? Выйду за него замуж, как миленькая. Как послушная рабыня на привязи железного обруча, к которому прикреплен тонкий металлический цепок. Его конец держит в сильных руках с тонкими пальцами ее господин. Такой красивый и такой холодный. И куда он дернет, туда и поползет его безмолвная рабыня.

"Ты не сможешь от него убежать, – кричала мне интуиция, – Забудь об этом. Прими все, как есть. Борьба бессмысленна. Только не с ним. Он всегда выходит победителем, а себя ты только ранишь."

Когда часы в зале пробили шесть вечера, я тяжело встала на ватные ноги, вышла из своей комнаты, и подойдя к телефону в зале, набрала машинально номер Вовы. Извинившись, что не смогу сегодня придти и быстро повесив трубку, чтобы не вдаваться в подробности причин моего отказа от условленной встречи, побрела в ванную комнату. Холодные струи смывали горькие слезы, смешанные с водой. Но я не чувствовала холода. Я больше ничего не чувствовала. Я желала только смерти. Мне или ему. Неважно. Просто это выход из сложившейся ситуации.

Вернувшись к себе, я закуталась в махровый халат, накинутый на тонкую ночную рубашку до пола и легла в постель, впервые за долгое время не включив на ночь радио. С тревожными мыслями о мрачном будущем, я уснула.

Высокий забор, пустой особняк, и женщина в черном. Ее тело сотрясали истошные рыдания. Она сидела на полу в своем траурном пышном платье перед огромным зеркалом, в отражении которого больше никого и ничего не было. Даже меня и моей мрачной знакомой.

Ее черные волосы закрывали лицо. А я смотрела на нее, и думала, что плачет она обо мне. Я не оправдала ее и своих надежд. Я всего лишь дрожащая тварь. Смирись и склонись. Или умри.

– Почему я не вижу твоего лица? И почему мне жаль тебя даже больше, чем себя? – спросила я ее презрительным тоном.

В ответ доносились громкие всхлипы, разрывающие душу и холодящие кровь.

– Молчишь? – продолжила я, сползая спиной вниз по стене рядом с ней, и обхватывая колени руками. – Прости, я не смогла нас спасти.

Я открыла глаза. За окном была гроза, освещая, через раз, яркими вспышками молний мою убогую комнату. Дождь барабанил по стеклу.

– Господи, помоги мне, – взмолилась я.

Глава 8

"Вышел из тени вновь, мой враг, моя любовь…

Неизбежна моя доля, сколько сердце не готовь…"

(Анастасия Приходько – Мама)

Следующие три дня были похожи на ад. Максим больше не приходил к нам домой, но я его чувствовала повсюду. У меня было такое ощущение, что я им дышу. Ожидание чего-то неизбежного убивало меня. Я сильно похудела. Не о какой группе не могло быть и речи. Меня не хватало на то, чтобы написать слова очередной песни. Я задавалась вопросами, откуда он узнал мое имя и как узнал адрес, когда в тот день пришел, чтобы сообщить мне "радостную весть о нашей свадьбе". Но ответа я не находила.

Я так и не перезвонила Вове, и он тоже мне не звонил, чему я была рада. В первые дни я находилась в таком шоковом состоянии, что ни хотела никого не видеть, не слышать. Даже Марину.

Из головы не выходили слова Максима. Я мысленно прокручивала их снова и снова. Он сказал, что "я изображаю из себя жертву", потому что мне так удобно. Но это неправда! Или, все-таки, правда?

Меня всю мою недолгую жизнь, после смерти отца, били и унижали. Стала бы я в здравом уме все это терпеть? Ответ пришел на ум внезапно. Нет! Не стала бы, если бы у меня не было поддержки в виде одноклассников, Димы, Марины, а потом и Вовы. Ведь я от них ничего никогда не скрывала. И хотела, чтобы меня пожалели! Эти люди готовы были прийти на помощь в любую минуту, потому что видели во мне бедную угнетенную жертву. И мне было удобно, что меня таковой считали. Я взваливала на них часть своих переживаний и эмоций, упрощая свою жизнь. Но никогда не интересовалась об их переживаниях и заботах. У Вовы серьезно болела мама, у Марины тоже хватало своих тревог, потому что их хватает у каждого человека. Но я ничего об этом не знала, потому что не хотела знать, потому что всегда заботилась и думала только о себе.

"Так, стоп, Маша, остановись! Кого ты слушаешь? Иначе ты сейчас скажешь, что и изнасилование устроила себе сама".

А ведь в действительности, его могло и не быть, вдруг осознала я. Максим был слишком пьян, и мне достаточно было посильней его толкнуть и со всех ног броситься бежать. В его-то состоянии, он точно не смог бы меня догнать. Да и не стал бы.

Я стала вспоминать, что происходило четыре года назад, когда он заканчивал последними сильными толчками дикий танец наших тел, входя в меня все глубже и глубже. Я чувствовала еще больше его набухшую плоть, готовую вот вот пустить в недра моего чрева свою влагу, ставя этим на мне свой штамп. И разом воспоминания накрыли лавиной.

Его последний сильный толчок, и раскаленная, как лава жидкость, разлилась глубоко в моём истерзанном теле, заставляя кровь в венах бурлить. Что-то сжалось внутри моего естества, взрываясь тысячами искр секундного восторга, и как только этот горячий поток хлынул в меня, я почувствовала краткосрочное, но такое необычное при данных обстоятельствах облегчение. Он тяжело дышал, я тоже. Я не могла понять, где я нахожусь и что, только что случилось.

Суровая правда обрушилась на меня со всей силы. Я все это время принимала желаемое за действительное. А истина была такова, что я получила свой первый, пусть и незаметный из-за боли, но все же оргазм, приняв его в той ситуации за облегчение, что это все закончилось. Это не Максим извращенец, а я! Это мне лечиться надо!

Хватит, остановила я себя, перестань!

Я была всего лишь ребенком, глупым и наивным, и не понимала до конца своих чувств и ощущений. Я не могла получить от этого удовольствие! Потому что если это все правда, то я еще большее моральное чудовище, чем он.

Я утвердительно кивнула сама себе. Мысленно пожав крепко руку своему здравому смыслу, мы сошлись в твердом мнении, что я не при делах, и во всем виноват Максим, потому что он конченный человек, а я невинная жертва обстоятельств. Таким образом, приведя себя в полную гармонию с душой и телом, я собралась и пошла прогуляться.

Я все больше сомневалась в том, что у меня получится сбежать от Максима, поэтому я не торопилась набирать Вову и назначать новую встречу. Как только продюсер увидит этого накаченного, и физически и морально, хищника, у этого музыкального гения пропадет всякое желание меня защищать. И я больше чем уверена, что даже если к нему подключится Вова, то им и вдвоем его не одолеть.

Я все еще питала слабую надежду на то, что все-таки Максим забыл про свое предложение, или передумал и больше не появится у меня на жизненном пути. А может быть, моя сестра сумеет перевести его внимание на себя, и они снова будут любовниками. Катя никогда не делилась со мной своими тайнами. Конечно, она могла только съязвить, что я не удержала его, а она своего добилась. Но я была сильно разочарована.

Он появился ровно через неделю. Пришел, когда дома никого, кроме меня, не было. В этот день у меня был выходной. Катя укатила за город с друзьями на шашлыки, а мать была неизвестно где. Я как раз занималась приготовлением поджарки для моего фирменного блюда – борща. Что не говори, а борщи были моим коронным блюдом, просто пальчики оближешь. Не важно, зелёный или красный.

В дверь громко постучали, и я пошла открывать, на ходу вытирая мокрые руки полотенцем. Я ожидала увидеть Марину, так как она обещала ко мне заглянуть на днях. Судя по расстроенному голосу в трубке, у Марины что-то случилось, но она не стала рассказывать по телефону, сказав, что все объяснит при личной встрече. А я не стала на нее давить. Я больше не буду законченной эгоисткой, которая думает в первую очередь о себе. Скорее всего, они снова поссорились с Вовой. Я выслушаю Маришку и утешу ее, как смогу. Мы вместе примем решение, как помирить их с Вовой. И я ни словом не обмолвлюсь, что мой насильник сделал мне предложение, а я такая думаю, что скорее согласна, чем нет, стать его женой. Вот какие мысли может вызвать получасовой разговор тет-на-тет с мужчиной, который изнасиловал не только твое тело, но и мозг! Да и как можно назвать насилием акт, при котором жертва не особо пытается бороться с маньяком, вообще не пытается сбежать, и при этом получает удовольствие от его большого… Мда, лучше не стоит травмировать лучшую подругу такими откровениями.

На пороге стоял Максим, облокотившись рукой на дверную коробку. Выглядел он очень плохо. Наверное, бессонные ночи наложили на его лицо печать усталости. Не спрашивая у меня разрешение войти в дом, он ударил по двери ногой так, что от испуга я вздрогнула, раскрыл ее настежь и медленно вошел. Хорошо, что я успела вовремя отскочить, а то получила бы дверью по лбу.

Закрыв дверь, я повернулась к нему. Что бы он там не говорил, но я никогда не смогу побороть чувство полного раболепства перед этим человеком. Стоило ему только оказаться рядом со мной, заполняя собой все пространство, воздух начинал вибрировать от его мощной энергетики, а моя кожа нежно покалывала, посылая волны тепла от сердца, разливаясь вместе с кровью по венам, отчего ноги подкашивались и спирало дух.

Не дожидаясь приглашения, он сел на стул, скрестил руки на груди, и стал молча смотреть на меня. На мне в тот день было надето легкое желтое, в цветочек, платье, подвязанное фартуком. Волосы я заплела в длинную косу, которую перекинула через плечо. Я чувствовала неловкость, оттого, что не знала, как поступить дальше, что сказать. Почему он все время молча на меня смотрит? Ничего не шло на ум под его пристальным взглядом. Чувствуя мою растерянность, он решил сжалиться надо мной, и произнес, слегка наклонив голову:

– Собирайся, – он бросил быстрый взгляд на массивные золотые часы на своем запястье. – У тебя ровно десять минут и не секундой дольше.

– И куда же мы пойдем?

– К моим родителям, знакомиться.

– Я надеялась, что у вас хватит мозгов отказаться от этой затеи.

– А я надеялся, что тебе хватит мозгов мне не дерзить. Это может плачевно закончиться, и, заметь, не для меня. А теперь не буди во мне зверя и иди собирайся. Я, обычно, два раза не повторяю. Но для тебя сделаю исключение. Я сегодня добрый. Мой брат полетел с лестницы и подвернул себе ногу. Жаль, что не шею. Но так тоже сойдет!

– А с моей матерью вы не хотите познакомиться? – дерзко вскинув голову, спросила я.

– Если меня не подводит память, то в первый день нашей с ней встречи, она была в таком пьяном угаре, что даже приведи ты к ней чёрта лысого, она бы и его одобрила. А если б он еще поставил ей бутылку, то вообще был бы "свой в доску". Так что необходимость знакомства отпала сама собой. Если я в чем-то не прав, то поправь меня.

Какая удивительная проницательность, раздраженно подумала я, сжав плотно губы в твердую линию.

– А с сестрой?

Максим раскинул руки, игриво улыбаясь одним уголком своих красивых, чувственных губ:

– Машенька, – медленно и с иронией проговорил он, – с твоей сестрой я углубленно познакомился давно, года так три тому назад. Настолько углубленно я ни с кем еще не знакомился, даже с тобой. Так сильно расшатали ее “знакомилку” бывшие знакомые и не очень знакомые мужчины. Собирайся уже!

Свинья! Я молча повернулась и пошла сначала на кухню, чтобы убрать продукты, и снять с плиты сгоревшую, до черного пепла, зажарку, а затем направилась в свою комнату переодеваться. Открыв шкаф, я призадумалась. Что надеть? Уже было понятно на тот момент, что выхода у меня нет. Я стану его женой. Не хотелось выглядеть в глазах его родителей замарашкой. Но и производить впечатление я тоже не собиралась. Много чести! И вообще у меня начал созревать план, как избежать этой проклятой свадьбы. Шанс обрести свободу еще не потерян.

Я надела джинсы и черный теплый свитер. Волосы расплела и убрала в длинный высокий хвост. И никакой косметики. Пусть думают, что хотят, но косметику я просто на дух не переносила. Взглянув на часы, что висели на стене в моей спальне, я отметила, что справилась за семь минут.

Когда я вышла, он сидел на том же самом месте. Его внимание было обращено на фотографию, которая стояла на столе. На ней были отец и я. Мне было, примерно, шесть лет. Я сидела у папы на коленях, прижимая к себе тигра – мою любимую игрушку детства. Какая я тогда была беззаботная!

Как папа мог так рано уйти из жизни, бросив меня на произвол судьбы? Это он учил меня верить в сказки. Это он лечил мои царапины и раны. Это он внушал мне уверенность в себе. Если бы он до сих пор был жив, то Максим бы тут не сидел. И вообще всего этого кошмара со мной не случилось бы. Он обязан был жить и защищать свою семью!

Я настолько ушла в воспоминания, что даже не заметила, как Максим плавно перевел взгляд на меня. Чтобы не выглядеть глупой, я сказала первое, что пришло на ум:

– Вы очень плохо выглядите. Продолжаете по ночам углубленные знакомства?

Максим ухмыльнулся и вопросительно приподнял одну бровь, а я покраснела до кончиков волос. Он решит, что я его ревную. Я не могу ему позволить так думать. Не хватает еще, чтобы он думал, что имеет для меня какое-то значение. Мне плевать на его похождения. Надо было срочно выходить из этой глупой ситуации. Но когда этот мужчина на тебя смотрит, трудно подобрать нужные слова. Трудно, потому что я чувствовала его внутри себя, такого большого, твердого, горячего и сильного, чувствовала его самый вкусный в мире запах, сладкий вкус его губ. Мой единственный! Я ничего не забыла. Боль тоже. И вот, через четыре года он снова рядом. Четыре года! И никого, кроме него, у меня не было. Уж он для этого постарался, вселив в меня ужас и отвращение к мужскому полу. Даже через расстояние он охранял своё, сам того не ведая.

– Это не ревность! Не обольщайтесь, – уверенно сказала я. – У вас просто усталый вид, будто вы вообще не спите по ночам.

Его улыбка сошла с лица мгновенно. Кивнув головой на фотографию, он спросил:

– Отец?

– Да.

– Как зовут?

Я опустила голову, чтобы он не заметил слез, вызванных воспоминаниями об отце.

– Алексей.

Максим молчал, и я подняла голову. Наши глаза встретились. Он слегка прищурил свои, глубоко вглядываясь в меня. Не знаю почему, но у меня создалось ощущение, что он снова читает мои мысли.

Максим очень осторожно спросил:

– Он умер?

Я молча кивнула, и закрыла лицо руками, пытаясь спрятать набежавшие слезы. Эта боль утраты никогда не отпустит меня. Не было ближе человека, чем мой отец. Я обожала его всей душой. За мягкий характер, за его заботу, за то, что он в меня верил и знал, я все смогу в этой жизни. Через все пройду и выстою. Потому что я его дочь! Его гордость!

Я услышала, как Максим поднялся, и его тихий ласковый голос, обратившийся ко мне:

– Умойся, я подожду на улице.

Его рука нежно погладила меня по волосам. А может мне это всего лишь показалось. Я ведь даже не вздрогнула от его прикосновения.

Путь до дома его родителей мы прошли в полном молчании. Я углубилась в свои мысли, размышляя о том, как сорвать эту свадьбу. И без родителей Максима мне никак не обойтись. Они моя последняя надежда. Мой план был готов к исполнению. А добившись полной свободы, я уже сегодня вечером вернусь домой, наберу Вову, и назначу новую встречу. Я готова уехать в Москву, и начать новую жизнь. Готова посвятить всю себя музыке, уйдя в нее с головой. Я больше не боюсь!

Дом родителей Максима находился на улице Красной. Надо же, так близко! От моей улицы пятнадцать минут ходьбы. Странно, что раньше мы с Максимом нигде не пересекались. И да, я была права – Максим из очень состоятельной семьи.

Со двора к нам навстречу вышел брат Максима. И вроде, он не хромал.

Максим посмотрел на него, и, улыбаясь, сказал:

– Мыкола, какие люди! Сколько лет, сколько зим?

В голосе Максима прозвучала издевка. Наверное его брат тоже это заметил.

– Лёш, не начинай, а? Кто старое помянет…

Я широко раскрытыми глазами от удивления посмотрела на его брата, как на сумасшедшего. Лёша? Что это значит?

Но Максима такое обращение нисколько не удивило.

Я сразу почувствовала, что между братьями было напряжение. Особенно сильно оно чувствовалось со стороны Максима.

Также улыбаясь, он ответил:

– Конечно, Коля! – выделив при этом его имя.

– Рома, – поправил его сухо брат.

– Ах, ну да. Забыл. Извини, Коля, – продолжая улыбаться ответил Максим. Он и не скрывал того, что говорил это нарочно.

А я стояла и смотрела то на Рому, то на Максима, и ничего не понимала. Позже я узнала, что оба брата поменяли имена. И у каждого были свои причины на это. Видимо, у богатых свои тараканы в голове. Смысл менять имя, данное тебе при рождении? Так думала я на тот момент.

Я и сама поменяю. И не только имя, но и город, где родилась, и возраст и даже страну. Правда, не в паспорте, а для публики. Но об этом позже.

Повернувшись ко мне, Максим обнял меня руками за плечи, и представил Роме:

– Братик, это моя будущая жена – Машенька, – его ладонь грубовато погладила меня по голове, – Машенька, это мой старший братик. Моя кровинушка! Я по нему так же тащусь, как и ты по своей сестре. Видишь, сколько у нас с тобой общего!

Рома посмотрел на меня очень внимательно.

– Мы знакомы с ней, Лёш, или ты забыл?

– Ну да, конечно, – ответы моего будущего мужа были наполнены ярко-выраженным сарказмом. – Тоже углубленно знакомились?

– Чего? – не понял Рома.

– Как ваша нога? – спросила я Рому.

Он посмотрел сначала на свои ноги, потом перевел удивленный взгляд на меня:

– Какая нога?

Максим устало вздохнул, провел рукой по своему лицу с легкой щетиной и ответил брату:

– Никакая. Пока ждал Машу, сидел мечтал, чтобы ты сломал себе ногу, или обе, а еще лучше сам весь по частям рассыпался.

Рома с горьким вздохом покачал головой, подошел ко мне и обнимая меня в знак приветствия, шепнул на ухо:

– Ну и попала ты, подруга. Беги от него, пока не поздно, – после чего громко и с улыбкой сказал: – Добро пожаловать к нам в семью!

– Руки убери от нее. По-братски, – это была открытая угроза в голосе со стороны Максима. Его глаза стали чернее ночи и метали молнии. Цвет его глаз, оказывается, менялся, в зависимости от его настроения. Если он злился, они темнели. Мы с его братом переглянулись, и Рома от меня отступил на шаг.

Мы зашли во двор, и я застыла от восхищения. Как же здесь было красиво! По сравнению с этим домом, мой был жалкой разваливающейся халупой. Широкий двор был выложен из природного декоративного камня светло-желтоватого цвета, под широким навесом из металлопрофиля стояли две дорогие машины. Вдали находилась беседка, вся увитая зеленой листвой и по кругу засаженная цветами разных сортов. Представляя, какая там царит красота, когда летом цветы распускаются, и источают насыщенную композицию смешанных ароматов. Будь у меня такая беседка, я бы с нее не вылезала, засев, пока солнце не сядет, с интересной книгой в руках. К входной двери дома вели широкие ступени, обрамленные с двух сторон аркой. По бокам от нее стояли две большие клумбы, в каждой были посажены кусты плетистой розы, которые вились по арке вверх. Сама же арка тоже была покрыта прозрачным поликарбонатом.

Их дом был большим и двухэтажным, сложенным из белого кирпича, и создающим впечатление сказочного замка, увитого розами. Мои глаза впитывали всю эту красоту. Я любила все прекрасное и старалась всегда отобразить это в своих стихах.

Из дома вышел отец Ромы и Максима, и тоже с искренней теплотой в голосе поздоровался со мной. И даже сделал комплимент, от которого я зарделась.

Но в семью так радушно меня приняли только Рома и отец братьев – Андрей Михайлович. Мама Максима, то есть Лёши – Светлана Евгеньевна, отнеслась ко мне с таким презрением, что хотелось провалиться сквозь землю от ее взгляда.

В отличии от большинства женщин, мама братьев была достаточно высокой, но не выше мужчин ее семьи. У нее были короткие черные, как смоль, волосы, зачесанные назад, и при этом открывающие правильные черты лица. Тонкая талия, полные губы и синие холодные глаза.

Рома очень сильно был похож на мать чертами лица, разрезом глаз и темной шевелюрой. У Андрея Михайловича тоже были темные волосы. От отца Рома унаследовал только губы, которые были большими и тонкими, что немного портило его внешность, из красавца превращая просто в симпатичного парня.

Максим же на родителей совсем не походил. Он был выше отца и брата на полголовы, имел карий цвет глаз и такие красиво и четко очерченные губы, которых в семье не было ни у кого. И при этом был блондином, что вообще создавало впечатление, что он не принадлежит этому роду, где все остальные друг на друга так похожи. И именно он был любимчиком у матери, если судить по тому обожанию, с которым Светлана Евгеньевна смотрела на своего младшего сынка.

Внутри дом вызывал еще больший восторг. В нем было много дорогих ковров, кожаной мебели и других предметов роскоши. Огромный зал украшала люстра огромного размера, приковывая к себе взгляд, когда лучи солнца из больших окон попадали на стеклянные ромбики, создавая на них немыслимую, по красоте, игру цветовых гамм.

– Прошу вас, проходите, – ледяным тоном проговорила Светлана Евгеньевна и жестом руки показала направление, куда нам всем нужно идти. При этом бросив критичный взгляд на меня и мою одежду, презрительно скривив губы. Сама же она выглядела элегантно в белом платье до колен без рукавов, опоясанным красным кожаным тонким ремешком. На ногах были лакированные туфли, такого же цвета, что и ремешок. Весь ее вид выдавал в ней представителя элиты: осанка, плавные движения рук, речь. Этому невозможно научиться. Это врожденное. Переданное с молоком матери.

Ее окружала аура сильных мира сего, рожденных управлять и повелевать людьми одним лишь высокомерным взглядом и легким движением руки. Такой же аурой обладал и Максим. Только в его выделялось еще древнее мужское начало, призванное завоевывать и покорять. Пожалуй, только это их с матерью и объединяло.

Хозяйка привела нас на кухню. И было понятно, что это ее любимое местечко в доме. Все было оформлено дорого и со вкусом.

– Садитесь, прошу вас, – тем же холодным тоном сказала она, но смотрела при этом только на меня и обращалась только ко мне, – Чай, кофе?

Я пожала плечами:

– Мне все равно. Я все употребляю.

– Как интересно, – протянула мать моего будущего мужа. А может и не мужа. Я уже начала приводить свой план в исполнение. Его задача – сделать все от меня зависящее, чтоб родители Максима не только заставили его отказаться от свадьбы, но и запретили ко мне приближаться на киллометр. И если все пройдет гладко, а я не сомневалась в успехе, поглядывая на Светлану Евгеньевну и ковыряя ногтем ее дорогую скатерть на столе, то уже сегодня я полностью освобожусь от Максима.

Сделав всем чаю, и только лишь мне одной кофе, тем самым выделив меня, и указав мне где в этой семье мое место, Светлана Евгеньевна, с нескрываемым раздражением, в гробовом молчании грохнула перед моим носом кружку с кофе, при этом умудрившись не пролить ни капли на дорогую скатерть.

Сев, как королева, на стул напротив меня, она буравила меня взглядом, прежде чем произнести, обращаясь ко мне:

– Италия.

– Что? – не поняла я.

– Скатерть, говорю, из Италии.

– А, – протянула я, и спрятала руки под стол, – Я в этом не разбираюсь. Я дальше села, где жила моя бабушка по маме, никуда не ездила. И то, была там еще совсем маленькой. Помню, потому что бабушка заставляла кидать ягоды рябины в самогон, когда его варила, а я стояла рядом. Да и вообще она советовала мне кидать больше фруктов. Я до сих пор помню, – гордо закончила я.

Аристократичное лицо Светланы Евгеньевны изменилось в презрительной гримасе:

– Какая прелесть, – протянула она, – что именно это твое самое яркое воспоминание из детства.

– Нет, есть и другие, но они не очень подходят к беседе за столом. Я думаю, вам не интересно будет слушать про моего дедушку, который когда выпивал бабушкиной бражки, всегда начинал такие "коники вычебучивать", хоть стой, хоть падай, – я широко открыла рот и так наигранно громко захохотала, что сама удивилась, как у меня так вышло. Таким звукам даже лошадь позавидовала бы.

Все лица этой благородной элитной семьи повернулись в мою сторону, выражая серьезность и шоковое удивление. Я перестала смеяться, громко икнув, и уткнулась в чашку с кофе, всасывая его так, что этот звук самой мне показался слишком громким в тишине кухни.

– Горячий, сука, – скривилась я.

Рома уронил ложку, которой размешивал сахар в чашке, на стол, лицо Светланы Евгеньевны пошло красными пятнами, а Максим, напротив, старался сдержать смех, хотя его губы постоянно хотели растянуться в улыбке, наблюдая за мной.

Я никогда в жизни за столом себя так не вела, но мне нужно было, чтобы Светлана Евгеньевна от знакомства с такой "будущей невестой" пришла в полный ужас и потеряла дар речи. Эти сливки общества такого еще не видели, а я ведь только начала.

Посмотрим, как чопорные аристократы протерпят меня хотя бы час.

Проблема состояла только в том, что Максим посадил меня рядом с собой, что, практически, лишало меня воздуха. Я боялась взять в руки чашку с кофе, чтобы случайно не пролить его на себя. Кисти рук дрожали, и я все никак не могла побороть эту дрожь.

Видимо, до Светланы Евгеньевны наконец дошло, какую катастрофу в моем лице для их семьи привел в дом ее младший сын, и она начала задавать мне вопросы.

Вот тут такое началось! На все, что бы она не спросила, я отвечала честно, что-то приукрашивая или вообще несла полную ересь, уповая на то, что мать отговорит любимого сыночка от этой проклятой свадьбы.

– Кто твоя семья?

– По вашим меркам – никто. Папа мой инженером был, – я полезла пальцем в кружку с кофе, – ворсинка, сука, попала, – глупо улыбнулась я и вытерла палец об свитер.

Света побелела.

– А мать?

– Мамаша у меня, конечно, не подарок, но уже радует, что не буянит, когда выпьет или ширнется. А сестрица та еще проказница, – наклонившись к Свете, я подставила ладонь к своему рту, делая вид, что хочу поделиться с ней большим секретом, – если вам нужен будет совет, как ублажить Андрея Михайловича – смело обращайтесь к ней. Она родственнице не откажет. Поверьте, в ее опытности не сомневается весь город. Она профи в плане секса. Изучила камасутру вдоль и поперек. Однажды мы с ней поспорили, у кого самый маленький член в городе, прикиньте! – я хихикнула, – Она знает почти все размеры нашего мужского населения. Конечно, сестрица выиграла спор. Но я ж не дебилка ей верить на слово. Мне нужны были доказательства. Она привела эту обделенную особь к нам домой. Там действительно что-то болталось, но я не уверена, что это не был просто большой прыщ. Мне его так жалко стало, что я его обняла, и мы расплакались. До сих пор без слез не могу вспоминать, – и я наигранно шмыгнула носом.

Света посерела. Рома и Андрей Михайлович сидели, застыв и не отрывая от меня взгляда.

Я почесала в ухе, поковырялась пальцем в носу, погрызла ноготь и еще раз глуповато улыбнулась.

– На что вы живете? – был следующий вопрос моей, надеюсь, не будущей свекрови.

– Если погода хорошая, я бутылки собираю и иду сдавать. Там же и "бэчики" можно найти. Самокрутку скрутил, и вуаля, товар готов. Ходовой, между прочим товар, – я помахала пальчиком перед носом Светланы Евгеньевны.

– А если плохая погода?

– Голодовка, – печально проговорила я, и сильно выпятила нижнюю губу, – Слушайте, у вас не найдется жвачки, а то у меня со рта несет, как из сортира.

Света посинела. Я испугалась, что к концу наших "веселых посиделок" на ее лице отразится весь "цветастик".

– Сука, и пучит чего-то страшно, – я сделала невинное лицо и положила руки на живот, – говорила мне мать – закусывай. Надо было ее послушать. То-то мне запах не понравился. Где она только это просроченное пойло взяла? Где у вас тут туалет?

Снова бледная, как мел, Светлана Евгеньевна показала рукой в неопределенную сторону. Ее рука тоже была бледной и еле двигалась. Максим бросил на нее печальный и сочувствующий взгляд карих глаз, но при этом его глаза весело сверкали.

– Извините, – сказала я, вставая из-за стола и держа руку на животе, – дай бог не обосраться. Но я все помою, не переживайте. Все будет в лучших традициях.

Я выскочила из кухни, закрыв ладошкой рот. Меня душил смех. Бедная Светлана Евгеньевна! Сейчас она мысленно представляет, что меня придется знакомить со своими такими же состоятельными и чопорными друзьями как она, и я больше, чем уверена, что она теперь сделает все, что в ее силах, чтобы этого не делать. Пока что они прибывали в полном шоке, отходя от услышанного. Из кухни не было ни одного звука. Потому что я стояла за дверью и подслушивала.

Ладно, пяти минут достаточно, решила я, и зашла обратно. Светлана Евгеньевна, все такая же бледная, сидела, склонив голову набок, и смотрела заставшим взглядом на то место, где сидела я, пока не вышла.

Андрей Михайлович и Рома тоже сидели неподвижно, но их лица ничего не выражали, Максим же откровенно развлекался, встретив меня с улыбкой и держа в руках чашку с чаем. Он разгадал мою игру, и дал мне это понять своим взглядом. Ну и пусть, главное, чтобы его родители и брат этого не поняли.

– Пронесло, – с улыбкой проговорила я, как только села обратно на стул и мои глаза поравнялись с глазами хозяйки дома, – может в картишки резанемся? Все ж лучше, чем в тишине сидеть. Только чур, не на раздевание. После последней такой игры, я так и не нашла свой бюстгальтер, а Катька, сеструха моя, потеряла трусы. А у нас не так уж много вещей, чтобы ими разбрасываться. Все давно штопанное, перештопанное. Зато свое, родное!

Светлана Евгеньевна, оторвала от меня стеклянный взгляд и медленно перевела его на Рому, не поднимая головы:

– Сынок, – очень спокойным убитым голосом она обратилась к старшему сыну, – принеси мне, пожалуйста, корвалол. Он стоит в моей спальне, на прикроватном столике. Только поспеши, прошу тебя.

Рома кивнул и вышел, а я проводила его фальшивым печальным взглядом, и снова посмотрела на Светлану Евгеньевну. Теперь она неотрывно взирала на стул, где только что восседал ее старший сын, и мы продолжали сидеть в полной тишине, пока не вернулся Рома.

Подняв на сына убитый взгляд, Светлана Евгеньевна еле слышно попросила:

– Накапай мне пятьдесят капель, сынок. И отцу сорок.

– Мне не нужно, – отмахнулся Андрей Михайлович.

Рома взял стакан, налил с крана воды и стал откручивать крышечку на бутылке с лекарством. Его младший брат, скрестив руки на груди, неотрывно следил за движениями пальцев брата. Его лицо теперь тоже ничего не выражало. Он просто улыбался одной стороною губ.

Максим прекрасно понял всю суть моей затеи, но почему-то хранил молчание.

Может он тоже ищет уважительной причины избежать нашей нелепой свадьбы. Видимо, предложение он сделал, чтобы успокоить свою совесть. Мое отвратительное поведение перед его родителями было ему на руку.

Я бросила быстрый взгляд из-под опущенных ресниц на его красивый профиль, наполовину закрытый густыми волосами. Мне до безумия хотелось протянуть руку и пальцами попробовать их на ощупь, наклониться и глубоко вдохнуть их запах.

"Маша, угомонись, – отдернула я себя мысленно, – ты тут с другой целью".

– Роман, давайте я вам помогу? – предложила я, – Мне мать советовала "лезть в жопу без мыла". И тем более я спец по лекарствам. От некоторых так круто штырит!

– Не надо! – громко и испуганно сказала Светлана Евгеньевна, – Сиди, пожалуйста! Ничего не трогай, – уже спокойно проговорила она.

Темноволосый Роман терпеливо отсчитал капли, размешал ложкой, поставил перед матерью стакан и вернулся на свое место.

Закинув ногу на ногу, со скучающим видом, я болтала под столом ногой и смотрела на Светлану Евгеньевну, прикидывая, чего бы еще такого "отчебучить".

– Как я вам сочувствую, мама. Можно я буду вас так называть?

Светлана Евгеньевна, держа дрожащими пальцами стакан с лекарством, после слова “мама” поперхнулась водой и стала громко кашлять. Рома тут же подскочил к матери и стал ее бить ладошкой по спине. От кашля на глазах женщины выступили слёзы.

Максим вздохнул и опустил взгляд на скрещенные на груди сильные руки, пытаясь сдержать смех, а Андрей Михайлович устало тер ладонью лицо.

Я же невинным взглядом обвела по очереди эту "бомондную семейку" и с чувством воскликнула, разведя руки в стороны:

– А ШО я такого сказала? Я же переживаю за свою будущую свекровь. С сердцем шутки плохи. Херак – и остановилось!

От последних моих слов глаза хозяйки дома мгновенно стали ясными и в них застыла тревога. Она направила их на своего младшего сына. Я была готова поклясться, что в них помимо тревоги застыл и страх.

Максим поднял голову, прямо встретил испуганный взгляд матери, и медленно покачал головой, говоря этим движением молчаливое “не стоит”. Да и все члены семьи тоже застыли, и они с нескрываемым переживанием посмотрели на Максима.

"Что происходит?" – подумала я про себя. Мать и сын вели немой диалог, в котором я не могла участвовать, но от которого мне стало не по себе. Где-то в груди глухо забилось сердце, замедляя свой ритм, будто еще мгновение и оно совсем остановится.

Без тени улыбки, глядя на мать, Максим спокойно, но твердо произнес, нарушив угнетающую атмосферу на кухне:

– Хватит, мама!

Прозвучал его такой мягкий баритон, и снова все пришли в движение. Рома заерзал на стуле, Андрей Михайлович поднялся, и скрестив руки на груди, встал за спинкой стула своей жены, глядя на меня сверху вниз, а мое же сердце забило привычный ритм.

Положив ладони с ухоженными ногтями на стол, Светлана Евгеньевна три раза глубоко вздохнула и медленно выдохнула. Затем меня пронзил блеск ее холодных, как лёд, синих глаз. К ней вернулся привычный румянец.

– Чем ты увлекаешься по жизни, Мария? Чем инте…

– Называйте меня "дочка", – перебила я ее.

Светлана Евгеньевна откашлялась:

– Давай оставим просто “Мария”

– Ладно, – пожала плечами я, – Особо ничем не увлекаюсь. Читаю я плохо, пишу тоже. С кулинарией у меня беда, с шитьем совсем дремучий лес. Зато я варю отличный самогон с ягодами рябины. Хотите на свадьбу принесу? Все будут в восхищении и пяными в "дракатан"!

На лице матери Максима заходили желваки.

– Знаете, – продолжала я, как ни в чем не бывало, – если уж совсем честно, наша семья еле сводила концы с концами. Я думала, ближе к зиме будем "сосать лапы", как медведи. Сестра моя может и пережила бы зиму. Она сосет не только их. К счастью, я встретила вашего сына и теперь буду жить обеспеченно и на широкую ногу. Да, любимый? – обратилась я к Максиму. – Ты – мой герой! Пришел и принес с собой надежду на день грядущий. С тобой я с голоду не помру.

Максим посмотрел на меня, улыбнулся и кивнул.

“Подыграй мне, думала я, сделай же что-нибудь. Ты же тоже не хочешь видеть меня своей женой, как и я тебя мужем. Так давай решим эту проблему вместе, здесь и сейчас”. Но он продолжал молчать, глядя прямо перед собой.

– Кстати, – повернулась я к Светлане Евгеньевне, – у вас нет чего-нибудь пожрать? А то у меня сейчас живот к хребту прилипнет.

– А что ты предпочитаешь? – брезгливо скривив пухлые губки, холодно спросила хозяйка дома. Она уже совсем пришла в себя и смотрела на мою макушку убийственным взглядом. Я затаила дыхание, собираясь кинуть последнюю “бомбу”, которая должна была сработать и навсегда отдалить меня от Максима.

Я тогда еще плохо знала своего будущего мужа. Слова матери, брата, друзей и знакомых на него никак не действовали. Иначе меня в этом шикарном доме, в этой роскошной кухни, и за этим столом с итальянской скатертью давно уже не было бы. Меня и во двор не впустили бы. Я находилась в счастливом неведении, не зная о том, что все мои старания довести до белого каления Светлану Евгеньевну сводятся к нулю. И даже если бы я вдруг сняла майку и, подпрыгнув, громко закричала “сиськи”, широко улыбаясь, я ничего этим не добилась бы.

Всё решал только Максим! Всё, что касалось лично его. Оттого он был таким спокойным, и откровенно развлекался с моего “шоу”.

Управлять моим будущим мужем, и то с огромным трудом, мог лишь его отец.

Но как я сказала ранее, я об этом даже не догадывалась, следовательно, верила, что сейчас вылечу из этого дома, как пробка из бутылки шампанского, бросая свою последнюю “бомбу”:

– Да мне пофигу! – ответила я с чувством, распальцовывая пальцы, – Что в рот попадет, то и смокчу. Мои бывшие любовнички… Ой, пардон! Мы ж тут все культурные люди… Короче, они водили меня в разные места. Я всеядна. А что вы на меня так смотрите, мама? Когда жрать охота, "рогатку" и за кусок хлеба приходится раздвигать! Это у меня не постоянная практика, разумеется, но бывало несколько раз, скрывать не буду. За ребеночка не переживайте. Я просила их кончать в тряпочку. С вашим сыном завяжу с этим делом навсегда. Я ж, нынче, буду жить, как "кот за пазухой." Тем более у вашего младшего сына такая "балабеська", что остальные кажутся природным недоразумением.

Рома изменился в лице, а Максим ухмыльнулся, качая головой.

Светлану Евгеньевну передернуло от омерзения, и она скрипучим голосом обратилась к сыну:

– Максик, любовь моя, где ты ее подобрал? С какой помойки?

Ага, подумала я, вот и полезла вся "аристократия" с этой женщины. Таблетки подействовали и теперь она стала похожа на змею, жаля не только словами, но и взглядом.

Максим, надменно улыбаясь одной стороною губ, ответил:

– На улице. Это была любовь с первого раза, мама. То есть взгляда.

Я покраснела. Понимаю, что я весь вечер несла полный бред, от которого не то что покраснеть, а вообще сгореть от стыда можно, но когда о таких вещах говорил этот мужчина своим бархатным обворожительным голосом, я сразу превращалась в стеснительную маленькую девочку. Из всех людей на земле, один лишь он имел надо мной такую сильную власть.

Его мать опешила:

– На какой еще улице? Что ты там делал?

Братья посмотрели на мать, как на больную, ошарашенные идиотизмом её вопроса.

– Мама, а что можно делать на улице? Гулял я, свежим воздухом дышал.

– А она там чем занималась?

– Спроси у нее. Я откуда знаю? – с раздражением ответил ей Максим, и запустил длинные пальцы в густую челку, поднимая ее вверх. В итоге волосы ложились волнами, обрамляя его красивое лицо.

Светлана Евгеньевна развернулась обратно ко мне:

– Что ты делала на улице, прости меня, Господи? Уверена, что не захочу узнать ответ.

Она дура, или просто прикалывается, задавая мне глупые вопросы, словно я имбицилка какая-то? Я возненавидела эту женщину всем сердцем.

Я не пыталась влезть в эту семью. Упаси меня Господи! Я сделала все, чтобы они вспоминали обо мне, как о самом страшном кошмаре. Только дело в том, что даже если бы я была скромницей и умницей, в принципе каковой и являлась, эта синеглазая гадюка однозначно никогда бы меня не приняла в свою знатную семью по доброй воли.

Я могла быть хорошей хозяйкой, великолепным поваром и до безумия любить ее младшего сына, сдувая с него пылинки, окружив заботой. Но… В этой великосветской семье такой, как я, места нет. И никогда не будет.

Слишком разные слои общества. У нас разная жизнь и разные пути.

Эти люди привыкли жить в роскоши, а меня с рождения окружала бедность.

Эти люди имели влиятельных друзей и такие же связи, устраивая шикарные праздники, а я в свой дом стеснялась приводить друзей, потому что он пропитался смрадными запахами спиртных напитков и сигаретного дыма, что оставляли после себя собутыльники моей матери. А единственным праздником для меня был мой день рождения, и про тот мать и сестра благополучно забывали, в отличии от одноклассников, одногруппников и близких друзей.

Эти люди вкушали дорогие яства и носили модную одежду последних брендов, для меня же деликатесом был хлеб с маслом, и донашивала я перешитые, после кого-то, вещи.

Мне вовек так не жить.

Я просто не имела право на такую жизнь, и на такого мужчину, что сидит рядом со мной. Между мной и ими огромная пропасть.

Мне вдруг захотелось встать и уйти. Молча. Не оглядываясь. Я не должна здесь находиться. Будто, прикоснувшись к прекрасному цветку своими руками, покрою его грязью.

Таким брезгливым взглядом смотрела на меня мать Максима с момента, когда увидела меня впервые. Ее сильные властные глаза отправляли один и тот же посыл: “Ты – ничтожество!”. И я ей поверила! Да – я пустое место! Мне никогда не стать такой, как она. Вот за это я возненавидела ее всем сердцем. Даже больше, чем Максима.

Она вправе меня унижать, только потому, что родилась в нужном месте в нужный час. Моей же вины не было, что мне такой удачи не выпало. Права была Маришка! Для таких людей я грязь под ногами. Меня душили рыдания. Но я не заплачу. Эта женщина с голубой кровью никогда не увидит моих слёз.

– Долго еще ждать, пока ты из себя выдавишь еще одну гадость? Или ты язык свой грязный проглотила? Чем ты занималась на улице, спрашиваю? – требовательным голосом, повышая тон и сверля меня синими глазами, повторила вопрос Светлана Евгеньевна.

– Мама, не надо с ней так раз… – начал было Рома, но мать закрыла ему рот одним взмахом руки в его сторону. Затем скрестила руки на груди и откинулась на спинку стула.

– Бражки обпилась и не успела дойти до дома, – тем же тоном и взглядом ответила я ей, повторяя ее жест, – пришлось срать под кустом.

По кухне прокатился громкий, чистый и высокий смех Максима. Он смеялся и не мог остановиться. Больше он не сдерживал себя, как пытался делать во время моего спектакля перед его родными. Вытирая пальцами слёзы, выступившие из глаз, он снова и снова заходился смехом.

– Маша, твою ж мать… Это уже перебор был… – сказал он, и снова согнулся пополам от новой вспышки. Я смотрела на него и улыбалась, как идиотка. У него такой же красивый смех, как и все остальное в нем.

Его мать выпучила на меня синие глазища, а Рома с отцом застыли в немом ужасе от услышанного, и смотрели на меня, как врачи смотрят на пациента психбольницы.

– Что, прости? – голос Светланы Евгеньевны дрожал от отвращения. Она перевела холодный вопросительный взгляд на младшего сына, пытаясь связать воедино наше с ним знакомство в таких условиях.

Максим перестал смеяться и закрыл ладонью свои губы. Он с вызовом и весельем в глазах смотрел на мать, не замечая ее состояния. Прочитав в ее глазах немой вопрос, что он там со мной мог делать, Максим добавил к моей фразе вполне серьезно:

– Я ей помогал. Не лезло.

Теперь сдержаться не смогла и я, и мы вместе с Максимом стали смеяться, как сумасшедшие, хватаясь друг за друга руками и, показывая друг на друга пальцами. Я хохотала в унисон с человеком, который мог сломать мне жизнь. Но в тот момент мне было на это наплевать. Мы действовали заодно. Смеялись с ситуации, которая по своей реальной сути была чудовищной. Но этот искренний и грудной смех смывал все ужасные воспоминания. Не было насилия, не было боли, не было слез.

– Максим! – прогремел громкий голос Светланы Евгеньевны. – Она на тебя плохо влияет. Так приличные люди себя не ведут.

Смех прекратился в тот же миг, и за секунду лицо Максима с веселого и мягкого превратилось в серьезное и хищное. Такого его выражения я боялась, как огня. Моя кожа покрылась мурашками. Он глядел на мать в упор, плотно сжав губы.

– Свадьбы не будет! – твердо сказала ему мать.

"Да! Наконец-то!" – обрадовалась я. Но мне в тот момент только предстояло познакомиться с НАСТОЯЩИМ характером своего будущего супруга.

Он всем телом напрягся, и резко поддавшись в сторону матери, дерзко спросил:

– Это кто сказал?

– Я сказала!

– А тебе кто сказал?

Рома засмеялся. Мать зыркнула на него, и он тотчас притих.

– А ты сам не понимаешь, кого ведешь в дом?

– Свадьба будет! Потому что я так хочу, понятно?

– Ты сейчас в своем уме, сынок?

– Я так решил! Всем советую принять моё решение. Потому что никто из вас на него повлиять не сможет.

Он действительно сошел с ума, решила я. Он серьезно хочет взять меня в жены? Господи, зачем? Я надеялась, что его предложение было сделано из-за громкого голоса совести. Но сидя здесь и неся весь этот бред в течении всего вечера, я хотела снять с него это бремя. Так какого же чёрта он тащит на себя его обратно?

– Андрей, – Света перевела свои синие холодные глаза на мужа, – ты ничего не хочешь сказать нашему младшему сыну?

– А что мне ему сказать?

Света отодвинула стул, встала и смотря на мужа, ткнула в меня пальцем:

– Ты хочешь, чтобы ЭТО жило с нашим сыном? Ты слушал, вообще, что она говорила? И это в их семье в порядке вещей, ты понимаешь? Ты хочешь, чтобы Максим угробил свою жизнь?

– Вы правы, это будет глупостью с его стороны, – кивнула я.

Максим медленно повернул ко мне голову, хищно улыбнулся, положил свою ладонь на мою, и так сильно сжал мои пальцы своими, что они хрустнули.

– Ну что ты, дорогая, – улыбаясь, тихо, но со скрытой угрозой возразил он мне, – мы просто обязаны быть счастливы вместе!

Андрей Михайлович пожал плечами и ответил жене, которая до сих пор стояла и смотрела на него, ожидая его реакции.

– Наш сын все решил. Зачем лезть туда? Ему виднее.

– Ты с ума сошел? Посмотри на нее! Что я людям скажу, знакомым, всем нашим родственникам? В какой помойке он ее откопал? Да она на чучело похожа!

Карие глаза Максима стали чернее ночи. Он был в такой ярости, что все было понятно по выражению его лица. Мурашки поползли по коже, и думаю, не только по моей. Он тоже медленно поднялся и посмотрел на мать, которая отступила на шаг назад, хоть их и разделял стол:

– Послушай сюда, мама! И внимательно послушай. Решать, что я буду делать, ты имела возможность, когда я ходил в школу! Теперь такой возможности у тебя нет! И впредь не будет! – он говорил с матерью тихо и с улыбкой, но легкие нотки раздражения выдавали бурю внутри него, – Я сам решу, подходит мне девушка или нет. Это мои проблемы, с какой она там помойки, и что с ней теперь делать. За своих чванливых друзей не переживай. Мы после свадьбы сразу же уезжаем, и тебе не придется краснеть. А ты продолжай дальше создавать иллюзии идеальной семьи. Я, надеюсь, тебя все ясно, мамочка? Повторять не надо? Я этого делать не люблю.

– Не надо так со мной разговаривать, Максим!

– А то что? – он продолжал улыбаться, уперев кулаки в стол.

– Максим, хватит, – строгий голос отца заставил моего будущего мужа сесть обратно на стул и вытянуть длинные ноги, принимая расслабленную позу. – Света, ты тоже перестань. Сядь, и давайте спокойно обсудим предстоящую свадьбу.

– Ты как хочешь, а я в этом участвовать не собираюсь. Эта свадьба – полный фарс! Сами занимайтесь подготовкой. И приглашать я тоже никого не буду! Потом позора не оберешься. Это не свадьба, Андрей! Это похороны твоего сына. Посмотри на нее! Она же дно общества! Полное ничтожество! Грязь! И наш сын собирается с ней связать свою жизнь. Это в голове не укладывается. С его-то прекрасным будущим. Он всё загубит! Боже, да мой Максим уже превращается в быдло!

Максим в долгу не остался. После ее объемного монолога, он вежливо предложил матери заткнуться и не причитать. Он хотел спокойно допить свой чай. Света надула губки, но рот закрыла и не произнесла больше не слова. Потом Рома спросил у отца насчет покупки новой машины, и разговор перешел в непринужденную беседу между отцом и сыновьями. Света молча сверлила меня взглядом и презрительно кривила губы. А я старалась не пролить на себя остатки кофе, потому что кое-кто сидел очень близко.

Через пятнадцать минут я собралась домой. А именно, колкий взгляд матери Максима дал понять, что мне тут не рады и пора уходить.

К тому моменту уже было ясно, как день, что мне своей доли не избежать, и я стану женой этого властного, но такого красивого мужчины. А там будь, что будет. Больше ломать комедию я не собиралась. Все мои старания пошли коту под хвост.

– До свидания, Светлана Евгеньевна. Простите за всё. Я специально это всё говорила и делала. Мне жаль, что я доставила вашей семье столько неудобств. Просто так было необходимо.

Ее брови поползли вверх, и она бросила на меня удивленный взгляд, но промолчала, крепко сжав губы.

– До встречи, Роман, Андрей Михайлович. Спасибо за тёплый прием, – попрощалась я и с ними, вставая из-за стола, и задвигая за собой стул.

Повернувшись в сторону будущего мужа, я тихо обратилась к нему:

– Максим, можете не провожать меня. Здесь недалеко. Сама дойду.

Если он вообще собирался это делать.

Светлана Евгеньевна повторно бросила в мою сторону удивленный взгляд. Забывшись, что мы не одни, я обратилась к ее младшему сыну на “Вы”, как делала всегда. Он не дал разрешения перейти с ним на “ты”. Да и не нужно мне было такого сближения. Он мне чужой человек, я ему тоже. Обращение “Вы” – как защитная стена между нами.

Перед этими людьми я вела себя аморально. Между тем правда такова, что я другая. Тихая, скромная и воспитанная девушка, которая выросла в семье, где ей тоже не место. Я везде не в масть.

– Я провожу тебя до калитки, – сказал Максим.

Я ждала, что он положит мне руку на спину, открывая дверь на улицу, и пропуская меня вперед. Но он до сих пор не предпринимал никаких попыток сделать это. Щадил мои чувства или такового желания не имел?

“Зачем тебе эта свадьба? – думала я, спускаясь вниз по ступеням, – Ты же ничего просто так не делаешь. Все ходы заранее обдуманы и действия направлены лишь на достижение цели. Так какова твоя цель, мой дикий зверь?”

К тому времени на город опускалась темнота, накрывая деревья, дома, кустарники. И даже редкие прохожие под ее мрачной властью становились безликими. Погода пока еще не баловала теплом, не собираясь сдаваться весне.

До калитки мы дошли в полной тишине. Он остановил меня за руку, когда я уже была готова выйти за двор. Ток прошел по коже и замер где-то в сердце. Я испугалась его резкого движения и дернулась в сторону. Рука Максима крепко сжала мою ладонь. Ну что ещё?

– Подожди. На нас из окна смотрит моя мать. – О, мой Бог, какой нежный голос! Сколько в нем теплоты и спокойствия. Он ласкает слух, проникая бархатными нотками в мозг, подчиняет или успокаивает. Таким голосом может обладать лишь ангел. Или змей-искуситель. Этот ласковый тембр был до боли знакомым! Я, определенно, его где-то уже слышала. И куда только делся тот хриплый бас, который я запомнила после самой первой нашей встречи? – Поцелуй меня, Маша.

Максим обратился ко мне по имени. Так ласково, так нежно, и все же это был приказ. Сердце ушло куда-то вниз.

– Ч-что?

– Что слышала. Просто сделай, что я говорю.

Я потеряла дар речи. Дыхание спёрло. Я перевела свой взгляд на его притягательные, по своей форме, губы. Проглотив комок в горле, я отрицательно покачала головой.

– Вы не понимаете… – начала я и замолчала.

– Чего не понимаю?

Того, что впервые я сама коснусь их. Без применения грубой силы с его стороны. Я так этого боялась, что ноги дрожали. Не самого поцелуя, нет! Тех чувств, что меня накроют. Что там Максим говорил у меня дома? Не само действие пугает, а он. Его тело.

"И он хочет, чтобы я по доброй воли и в здравом уме целовала человека, который сломал меня? Жестоко и беспощадно. А с другой стороны, почему бы и нет? Ведь это бывает по-другому. Без насилия. А мне интересно увидеть другую сторону медали. Я любопытная от природы".

Я облизнула пересохшие губы, и еле слышно прошептала срывающимся голосом:

– Наклонитесь.

Оставаясь в прежнем положении, он ответил с улыбкой, которая привела меня в замешательство. Он со мной заигрывал!

– Наклони.

Я покраснела до кончиков волос. Вот как ему объяснить, что после той ночи касаться его губ своими губами и его тела своими руками сознательно – это совершить подвиг?

– Не могу.

– Почему? Я не дерево. Сгибаюсь.

"Лучше бы ты был деревом, а не живым теплым человеком".

В окне виднелся силуэт его матери. “Ладно, смотри, овца. Грязь и ничтожество прикасается к твоему ненаглядному сыночку”.

Мои руки дрожали, когда я подняла их вверх и коснулась шеи Максима. Его густые и мягкие, как шелк, волосы ласкали кожу. Я осторожно надавила и наклонила его голову к себе, пристав на цыпочки. Господи, какой же он высокий, а я такая маленькая!

Утопая в его глазах, загипнотизированная их мягким блеском, я легонько накрыла его губы своими. И закрыла глаза. Я считала, что при поцелуе одна ножка обязательно должна подняться кверху, как в старых добрых фильмах про любовь. Ножка не поднялась, а вот голова закружилась. Его губы были теплыми и мягкими. Не такими я их помнила. Сердце замерло в сладкой неге, прокатившейся по всему телу. Я не умела целоваться, но мной в тот момент управлял первобытный инстинкт. Слегка провела своей верхней губой по его полной нижней. Слегка сжала губы, чтобы захватить ее в плен. Волны неизвестного доселе чувства накрывали с головой, вторя каждому моему движению. Я чуть ли не со стоном выдохнула ему в рот. Ноги подкашивались. Сердце готово было выпрыгнуть из груди. Я целовала эти уста со всей своей наивностью, лаская их своими губами. Неторопливо и нежно.

Повинуясь тихому шепоту женского инстинкта, я подняла другую руку и положила на его твердую, как камень, грудь, сжав пальцы, и царапая ногтями через ткань рубашки его кожу, чувствуя пальцами теплоту его тела, и ощущая тихие, четкие и спокойные удары сердца. Оно билось ровно, когда мое было готово выскочить из груди. Я снова была им унижена.

Открыв затуманенные глаза, я встретила в ответ ясный взгляд карих глаз Максима. Он не собирался отвечать на мой поцелуй. Он просто стоял с каменным выражением лица. Руки были глубоко в карманах его джинс. Даже не обнял. Краска стыда залила мое лицо. Хотелось провалиться сквозь землю.

Я отступила на шаг и хрипло проговорила:

– До встречи.

Он кивнул и зашел обратно во двор, тихо прикрыв за собой калитку.

Сердце не могло успокоиться в груди всю обратную дорогу. Я целовала мужчину. Сама! В первый раз. И что греха таить? Это был самый эротичный момент в моей жизни за все мои двадцать два года. Мой будущий муж разбил ни одно женское сердечко. В него влюблялись с первого взгляда, и я знаю, что будут влюбляться впредь. А он, как Кай, с замершей душой, и таким же сердцем, использовал их, чтобы на следующий день забыть.

Моя ладонь поднялась к губам, которые еще хранили тепло его дыхания. Я улыбалась, как дурочка. Да что со мной? Что за неизвестные мне чувства?

Внезапно меня будто окатило ледяной водой. Все внутренности похолодели. Такое впечатление, что чёрная женщина из проклятого замка вырвалась из моих снов и шепчет своим жутким голосом: “ Очнись, ничего хорошего от этого человека не жди. Он послан к тебе уничтожить, погубить, растоптать. Опасный и жестокий монстр с ликом ангела. После свадьбы у тебя будут доказательства этому. Борись с чувствами, что он вызывает. Они не настоящие. Это его мужские чары. Он унижает тебя и будет делать это впредь. Он никогда тебя не захочет. Он никогда тебя не полюбит. Ты никогда не станешь ему родной. Ты – всего лишь цель. Его добыча. Его жертва. Но я тебе помогу. Теперь я буду рядом. Не дай ему себя обмануть”.

Я содрогнулась. "Это моя интуиция вопит. Это она взывает к разуму. Не впервые она предупреждала меня о беде. Глупо будет ее не послушать".

Я знала, что Максим дышал скрытой яростью и гневом. Он ненавидел весь мир и был настроен весьма агрессивно ко всему. Я же чувствовала исходящую от него опасность. Чувствовала его злые эмоции. Он показал мне, что представляет из себя еще четыре года тому назад. За милым личиком прятался кровожадный зверь, готовый рвать мою душу. Трепать ее до тех пор, пока не останутся одни ошметки.

"Так скажите мне, хоть кто-нибудь, – думала я, – какого чёрта мое тело так на него реагирует, и почему я продолжаю слушать и выполнять все его приказы, сказанные тихим и спокойным голосом? Что это за власть такая?

Как это животное в прекрасном человеческом обличии управляет моими чувствами и желаниями?

Бояться, его нужно бояться! И держаться на расстоянии.

Я же адекватная девушка. У меня все в порядке с головой. А нормальная девушка никогда не будет испытывать никаких чувств, кроме ненависти и жажды возмездия к человеку, который бил и использовал ее тело.

Я ненавижу его! И цель у меня одна – отомстить! Ты влюбишься в меня, сукин сын, и пройдешь все муки ада. Я сломаю тебя также, как ты когда-то сломал меня. И теперь я млею, вместо того, чтобы вздрагивать от омерзения каждый раз, когда тебя вижу. Ну ничего! И эту дурь можно выбить из головы".

Чёрная женщина в моем подсознании вторила моим мыслям:

"Да, ты полюбишь меня, одну единственную. Так сильно, что не сможешь без меня дышать. Ты забудешь каждую, кто согревал тебе постель. Лишь одну меня ты будешь боготворить. И тогда я тебя уничтожу. ТЕПЕРЬ УЖЕ НАВСЕГДА! Мы еще посмотрим, кто кого. Строй планы, верь в свою мощь и власть. Я сильней тебя, и всегда была сильнее, потому что не испытывала никаких чувств. Однажды ты был на коленях, станешь снова! Смерть – единственное, что может ждать такое жалкое существо, как ты!"

Она злорадно улыбалась, скаля белые зубы, и моя улыбка повторяла ее, когда я открывала дверь в дом, где мне предстоял разговор с мамашей и сестрицей.

Глава 9

Разговор состоялся в тот же вечер, как только я вошла в дом. Я, как всегда, хотела пройти мимо них незамеченной, и, как всегда, у меня это не получилось. Я уже собиралась зайти в свою комнату, как мама окликнула меня сзади:

– Что, даже не расскажешь, где шлялась, тварь? Пришла ты довольная! Вся цветешь прям!

Я резко развернулась в её сторону. Глаза мои угрожающе заблестели. Меня переполняли гнев и злоба. Эти чувства просили выхода. Я поняла это по выражению лица матери, которая удивленно уставилась на меня. Я ничего не говорила ни ей, ни сестре о предстоящей свадьбе, так как надеялась, что Максим передумает. Но теперь все точно решено, и нет сомнений, что я стану его женой. Просто так с родителями не знакомят, прикола ради.

Я удивилась своей резкости, с которой обратилась к матери:

– В твоем пьяном мозгу, боюсь, не удержится ни одно слово, которое я тебе скажу по поводу твоего вопроса! – сказала я это спокойно, но с выделенным сарказмом. Как будто это был мой постоянный тон, – Я же не спрашиваю у тебя, где шлялась ты сама весь день.

Мама остолбенела, но быстро пришла в себя:

– Что ты сказала, дрянь? Кто ты такая, чтобы мне указывать на что-то?

– Твоя совесть. Да, кстати, я выхожу замуж, так что у меня много дел! – при этом я почему-то улыбнулась на последней фразе. "Ну да ладно. Улыбнулась, так улыбнулась. Пусть думает, что я счастлива".

– Не смеши. За кого? За нищего оборванца? – мама засмеялась так искренне, будто сама верила в то, что сказала.

– Моим мужем будет Максим. Тот, что недавно ко мне в гости приходил. Помнишь такого? Младший сын богатых родителей. Красивый. Умный. Катя должна знать. Я слышала, что она училась с ним в одной школе. А практику сдавала, скорее всего, в его постели. Она ж всю школу опробовала.

– Наивная дура, даже не ожидай. Я очень хорошо знаю эту семью. Его мамаша лучше сдохнет, чем породнится с нами, а за Макса я уж вообще промолчу! – и она снова засмеялась еще громче.

"Ну да. В какой-то степени мама права, но здесь другая ситуация". Я вспомнила эту ситуацию и вздрогнула. На мамин смех в зал из своей комнаты прибежала Катя. Любопытно стало, что так развеселило мать:

– Что такое? Я что-то пропустила?

– О, еще одна шаболда с гулек вернулась! – ядовито сказала я, – Что, Катюха, плюс один к длинному списку?

– Маша выходит замуж за твоего знакомого. Как его? Максима, вот, – продолжая веселиться, ответила ей мать.

– Это что, прикол? – Кате похоже было невесело.

Я стояла и улыбалась. Что я не лгу, было видно даже невооруженным глазом. В моей позе застыла уверенность, так же, как и во взгляде.

– Да нет, кажется, так и есть, – мать перестала смеяться.

Я не осталась без участия и решила съязвить:

– Мы любим друг друга, и очень счастливы! Да и Максик красиво ухаживал за мной! – бросив эти слова, я сама чуть не рассмеялась. Такого ведь быть не может, но Катя мне поверила, судя по ее лицу. Казалось, она вот-вот взорвется, – Помнится, ты говорила мне, сестренка, что такому мужчине я не по каким меркам не подхожу. Ты тогда наивно полагала, что он использовал меня и бросил. Я не стала тебя разубеждать. Я же тебя люблю самозабвенно, как и ты меня! Мы просто повздорили. Вот я и была расстроена. Но сегодня все стало на свои места и влюбленные сердца соединились вновь! Я познакомилась с его родителями, – я повернулась к матери, – Да, мамочка, ты права. Его мамашу чуть инфаркт не хватил. А вот Рома, брат моего жениха и их отец, выглядели вполне довольными мною. Короче, свадьба через месяц! Не хотим тянуть долго. Боимся, что какое-нибудь говно нам помешает.

– Что? Ах ты стерва! – с воплем сестра кинулась на меня. "Зависть погубит фраера", говорил всегда мой папа, меняя поговорку.

Не знаю, что руководило мной в тот момент, но я схватила со стола стакан с какой-то жидкостью и плеснула ею прямо в лицо Кате. Та резко остановилась. Но через секунду уже налетела на меня и вцепилась в мою одежду. Мама подлетела к Кате и стала ее оттаскивать, приговаривая:

– Она врет, милая. Просто, чтоб тебя позлить. Ты у меня самая красивая, девочка. У тебя больше шансов выйти замуж за этого Максима, будь он неладен!

Сестра успокоилась и возбужденно выпалила:

– Ты еще получишь, мразь! Я знаю, ты мне лжешь!

– Получу, дорогая сестрица, но точно не от тебя! Я получу, все что только захочу. А “хотелок” у меня скопилось предостаточно. Да, и не вру я. Нет смысла. В принципе, можешь сама спросить у него при встречи. Только не лапай его там! Это теперь частная собственность. А в принципе, у тебя ничего не выйдет. Он о тебе весьма нелестного мнения, – я злобно улыбнулась, празднуя маленькую победу.

Катя внезапно стала кричать и схватилась за лицо. В стакане, как оказалось, была водка. Сестра, спотыкаясь, убежала в ванную, а мама подняла руку, чтобы ударить меня, но я перехватила ее на лету, и сказала довольно угрожающе:

– Не смей меня больше трогать, кобыла! Вы уже давно у меня в печенках стоите, и только лишь десять процентов моей доброты защищают вас от медленной и мучительной смерти. Не провоцируйте вытащить из меня то, что вам вряд ли понравится. Я обрушу вам на голову крышу этого дома, – я с силой откинула ее руку, – и не вздумайте явиться на мою свадьбу. Мне и Максиму это не понравится. Его характер оставляет желать лучшего, но мой еще хуже. Увижу вас на нашем празднике – прибью! Я не шучу. Мне давно терять нечего, – я грубо оттолкнула мать от себя.

Катя, с мокрыми покрасневшими глазами, снова вернулась в зал. И сразу направилась в мою сторону.

В ее намерениях сомневаться не приходилось. Я стояла в центре зала, и надменно улыбалась:

– Советую тебе притормозить, сестренка. Я не я сейчас, – подмигнула я ей.

Кто бы послушал! Уже на ходу она замахнулась на меня. Я дико засмеялась, и сделала то, чего она никак не ожидала. Схватила ее руку своей рукой, и с такой силой вывернула ее за спину, что Катя громко вскрикнула от боли, и упала на колени.

Я была маленького роста и достаточно худой. Такой силы эти две женщины от меня явно не ожидали. Наклонившись к уху сестры, с горящими адским пламенем глазами, я хрипло прошептала, не узнавая своего голоса:

– Сказала мамаше, повторю и тебе. Я сыта по горло вашей тиранией. Но тут моему терпению пришел конец. Еще одно движение в мою сторону – и тебе срочно понадобится травматолог. Одному дьяволу известно, каким чудом я родилась в этом занюханном городишке, и в вашей загнившей, на корню, семье. К мужику моему не суйся. И на свадьбу не приходи. У меня одно желание – чтобы вы все сдохли. Так я вас всех ненавижу! Каждого из вас! – моя рука сместилась на ее хрупкую шею, где от страха билась жилка, – Задушу, сука! Своими руками. На месте стой! – крикнула я матери, не оборачиваясь и не отрывая глаз от испуганного взгляда сестры, но чувствуя спиной, что мать направляется ко мне тихо, как змея, с целью нанести очередной удар в спину. – Иначе, клянусь, ты об этом горько пожалеешь, – я улыбнулась сестре, сверкнув глазами, и залепила ей такую пощечину, что чуть не свернула ей шею. На глазах Кати показались слезы. Я увидела их в первый раз за все время проживания в этом осточертевшем мне доме.

Я неестественно повернулась в сторону матери, застывшей на полпути ко мне с бутылкой водки в руках, и мой жуткий смех разнесся по залу:

– Вы такие две жалкие курицы, что и смотреть на вас противно, не то, чтобы разговаривать. Одна всю жизнь таскается по мужикам, надеясь удачно выйти замуж за миллионера, вторая пьет напропалую, потому что, видите ли, у нее жизнь не удалась! Какое счастье, что меня здесь скоро не будет! Хочется вены вскрыть от вашей хронической "безнадёги".

Я развернулась и направилась в свою комнату. Вопрос матери нагнал меня, заставив снова обернуться к ним:

– Так ты не уезжаешь в Москву?

– Ну почему же, уезжаю. С будущим мужем!

Я подмигнула сестре, которая продолжала сидеть на полу, положив ладонь на шею, с застывшими на глазах слезами.

Закрыв дверь в свою спальню, я попыталась прийти в себя. Что только что произошло? Это на меня не похоже. Я была слаба и телом и духом.

“Я теперь с тобой! Я помогу! Наша цель – ОН!”

Зажмурив глаза, я с чувством приказала заткнуть пасть и исчезнуть этой злой женщине, что сидела в моей голове. Я сама разберусь со своим будущим мужем. От этой черной дамы толку как от дурака махорки. Мне не нужна ее помощь. Я не хочу быть такой, как она. Я хочу быть собой.

И в миг вся тяжесть, что давила на меня, бесследно исчезла. Мои плечи опустились, и я смогла глубоко вздохнуть. В ту же секунду на меня накатило такое опустошение и печаль, словно все яркие цвета в мире пропали, оставив только мрак. Я сползла по двери вниз, положила ладони на колени и горько заплакала.

Утром я проснулась от настойчивого трезвона будильника. Я опаздывала на работу. Резко подскочив, я стала на ходу собираться и одеваться. Я справилась настолько быстро, что еще оставалось время зайти на кухню и выпить чашечку чая. Что я и сделала. Мой недоваренный борщ так и остался стоять на плите. Я покачала головой. Интересно чем питаются в этом доме две другие женщины?

По забору громко постучали, и я уже собиралась вставать и идти открывать калитку, но увидела в окно, как моя сестра, в одном халатике, пошла открывать дверь. Ну, значит это к ней. Я пожала плечами, вылила недоваренный пропавший борщ, помыла посуду, зашла к себе в комнату, забрала сумку, обулась и вышла на улицу.

Катя возвращалась обратно в дом. "Странно, так быстро". Толкнув меня плечом, она сквозь зубы произнесла:

– Это к тебе.

– Кто?

– Выйдешь и увидишь. Я не дворецкий отчитываться.

Она на меня опасливо покосилась. На ее шее виднелись отпечатки моих пальцев. Да уж, дала я вчера жару.

Я поспешила на улицу. Может это Вова? Наконец-то, вспомнил обо мне. "Братишка", называется. Как Максим появился, он куда-то пропал. Или Марина решила в гости заскочить. Больше некому. Максим с утра не приходит. Да и зачем ему? Вышла и увидела Рому.

– Привет, – сказал он непринужденно. Рома тоже был симпатичным парнем. Не таким, как его брат, но тем не менее. Была бы я свободной от любви к Диме, не обременена прошлым и не зная на своем пути горя и Максима, обязательно бы ответила на ухаживания такого приятного с виду молодого человека.

– Привет. Ты не вовремя. Я на работу иду и страшно опаздываю.

– В таком случае, я провожу.

Я вопросительно на него посмотрела:

– Откуда адрес мой узнал?

– У брата спросил. Я пришел с тобой поговорить.

Я пошла в сторону магазина быстрым шагом. Роман пошел за мной. Мы поравнялись.

– Ну? – я посмотрела на него.

– Нам вчера так и не удалось с тобой пообщаться.

– Вам, это кому?

– Мне и тебе.

– А нам есть о чем разговаривать?

Роман откашлялся:

– Я вчера слушал тебя и верил каждому твоему слову. Потом брат сказал, что ты это все делала, чтобы шокировать наших родителей.

– И что?

– Как ты познакомилась с моим братом? Ту лапшу про любовь, что ты вешала вчера моей маме, на мои уши повесить ты не сможешь. В твоих глазах был страх, а не любовь. В его же пустота. При чем, хроническая.

– А кто вчера говорил про любовь? Я говорила лишь о материальной стороне брака.

– Мама сказала, что вы целовались, и ты делала это не наигранно. Так в чем причина вашего с ним поспешного брака?

Я усмехнулась:

– Спроси у своего брата сам. Не нужно ко мне бежать рано утром, чтобы услышать ответ на этот вопрос. Брат с тобой живет под одной крышей.

Рома тяжко вздохнул:

– Я не общаюсь с ним близко. И никогда не общался. Раньше мы просто терпели друг друга, а сейчас между нами пропасть. Четыре года назад нас связывало одно общее дело. Теперь и его нет. Он меня ненавидит.

– Почему? – мне действительно было интересно узнать, что они не поделили.

– Я не хочу об этом говорить. Это сложно объяснить. У нас с ним холодная война, и все об этом знают. Может тебе помочь? Давай сумку.

Я горько улыбнулась. Забота и внимание, это то что доктор прописал. По крайней мере для меня. Но я покачала головой:

– Нет, спасибо, она не тяжелая.

Рома кивнул.

– Ты мне так и не ответила. Он только недавно вернулся, и сколько себя помню, тебя рядом с ним я никогда не видел. И эта поспешная свадьба… Все это очень странно.

Я посмотрела на Рому, размышляя сказать всё как есть или нет. Подумав и взвесив все за и против, я пришла к выводу, что нет смысла скрывать от брата моего будущего мужа правду.

– Твой брат четыре года назад причинил мне ужасную боль. Я думаю, что ему нужна эта свадьба только, чтобы совесть очистить.

Рома удивленно приподнял бровь:

– Какую боль?

Я задрожала. Рома это заметил и коснулся моей руки:

– С тобой все хорошо?

Я отдернула руку.

– Прости. Да, все хорошо. Он… он..

– Воспользовался тобой и бросил? – подсказал мне Рома, – Так ты не первая и точно не последняя, с кем он так поступил. Но их он в загс не тащит.

– Да. То есть нет. Вообщем… – слова давались мне с трудом, – он меня изнасиловал несколько лет назад, – сказала я на одном дыхании.

Рома замер на месте. Не услышав его шагов позади, я тоже остановилась и обернулась. На лице Ромы читались удивление, замешательство и ужас одновременно.

– Этого не может быть, – произнес Рома глухо, – мой брат никогда бы так не поступил. Да, он жесток, но только со мной. Он мухи не обидит. Он правильный до мозга костей. И безнадежный романтик.

Я улыбнулась. У Ромы, наверное, третий брат есть. Потому что такое описание к его младшему братишке не клеилось:

– Кто-то вчера советовал мне бежать от него куда глаза глядят. А сегодня ты опровергаешь свои же собственные слова, – укоризненно обратилась я к Роме.

Рома подошел ко мне, наклонил голову и посмотрел прямо в мои глаза:

– Да, говорил. Потому что видел его отношение к тебе. Его сарказм в твой адрес. Да и не может он любить тебя, потому что.... – он замолчал, опустив голову.

"Потому что я не красавица и не являюсь частью его великосветской жизни. Потому что я нищая оборванка, у которой мать никак не оторвется от бутылки, а сестра – от мужиков. Понятненько!" Я развернулась и пошла дальше.

– Стой, Маш!

Я остановилась и закрыла глаза, чтобы успокоиться. Он снова приблизился ко мне, взял за плечи и встряхнул:

– Скажи, что ты просто пошутила.

Я покачала головой.

– Ты про что? – сухо спросила я.

– Про изнасилование.

– Я бы тоже хотела просто пошутить, Ром. Но это жестокая шутка. Ты не находишь?

Рома выпустил мои плечи из рук и глядя мне в глаза, серьезно начал:

– Маша, ты очень красивая девушка, очень добрая и наивная. Он сломает тебя до конца, потому что ему не нужна эта свадьба. Он делает это, как ты и сказала, из-за своей совести. Сейчас это ему кажется единственным правильным решением. Но позже он поймет, что вы вдвоем кроме мучения, ничего не получите. Переубеди его. Отговори. Скажи, что ничего не хочешь от него. Скажи, что простила. Что у тебя другой есть, в конце концов! Не совершай эту ошибку, не губи свою жизнь и его жизнь тоже. Вы друг другу будете в тягость. И все ваши чувства перейдут в лютую ненависть.

Я подумала "вот и отлично, пусть мучается со мной, подонок" и отрицательно покачала головой:

– Ты думаешь, я этого не понимаю? Но изменить я ничего не смогу. Уже слишком поздно!

– Никогда не бывает слишком поздно.

Я горько усмехнулась:

– Я так не подхожу вашей семье, да, Ром? Что ты на измене прибежал с утра разубеждать меня с отчаянной решимостью. Рожей не вышла? Семья не такая? Или твой младший братик слишком хорош для такой нищебродки, как я?

– При чем здесь это? – удивленно спросил он. – То, что ты говорила вчера – это полный бред и твои фантазии. Да и нищебродкой ты не выглядишь.

– Нет, Роман. В каждой шутке есть доля правды. Не все ложью было. Мать моя действительно пьет, и сестра далеко не образец для подражания.

– И ты реально зарабатывала на жизнь тем, что… – он не смог скрыть упрека, хоть и пытался голосом этого не показать. Лицо же выдавало его мысли.

– Твой брат у меня единственный мужчина, – перебила я его. – И если станет моим мужем, таковым и останется. Можешь быть в этом уверен. Это мои личные жизненные принципы.

– Маша, я рад, что у тебя такие убеждения, но, прошу тебя, отмени свадьбу.

– Мать попросила?

– Чья?

– Твоя, Рома! Не моя же! Твоя мать попросила тебя явиться ко мне с утра пораньше, чтобы попытаться отговорить от свадьбы?

– Нет, – удивленно ответил Рома. И я ему поверила, – Это моя личная инициатива. Я просто хочу спасти брата от чудовищной ошибки.

– Это я-то ошибка? – вот теперь я на него действительно обиделась. Еще один человек с их семьи, но в мягкой форме меня унизил.

– Нет, конечно! Что ты! Я имею в виду, что этот брак не принесет добра ни ему, ни тебе. Он любит свободу, а ты ее отбираешь.

– Не я, – упрямо поправила я его, – а он! Вот иди и разговаривай с ним! Я не против свадьбы. Он посоветовал принять его решение, и я сделала, как велели. Слушаться мужа – божья заповедь.

– Ты сама вчера весь вечер пыталась сделать все, чтобы свадьбы не было. Что изменилось сегодня, не пойму?

– Я передумала!

Рома оттолкнул меня от себя, и я опешила, а он закричал на меня, не обращая внимание на прохожих, спешащих на работу и по своим делам, обернувшихся в нашу сторону:

– Ты бесхребетная, Маша! Красивая, бесхребетная кукла! Я это понял, как только вошел в магазин и увидел тебя в первый раз. Ты не можешь управлять своими поступками и действиями. А что уж говорить за жизнь твою? Ты никакая, Маша. Ты ноль! Он об тебя будет ноги вытирать, и виновата в этом будешь ты сама. Так что остановись, пока не поздно!

– Какая у меня будет фамилия? – спросила я задумчиво.

У Ромы челюсть отвисла:

– Что?

– Какая фамилия у вас, спрашиваю?

Рома запустил пальцы в свои черные волосы и укоризненно покачал головой:

– Я пытаюсь втереть в твой мозг, что тебя ждет, а ты..

– Какая? – настойчиво перебила я его.

– Черницына.

Я кивнула и пошла дальше, ускоряя шаг, так как опаздывала на работу уже как двадцать минут. Он за мной не пошел, чему я была рада. Спиной же я чувствовала его взгляд.

"Выносить мне мозг, какая я тряпка мне не нужно. Я не тряпка. Я трусиха. Я не бесхребетная. Я просто до смерти боюсь его брата. До сих пор. И буду это делать впредь, как бы я там не храбрилась. И если Рома так против этой свадьбы, пусть идет до своего младшего братишки и вбивает это ему, а не мне!".

Когда я подошла к магазину, там уже стояла очередь.

– Маша, чего так долго? – вопрошал дядя Ваня, который с утра имел привычку бежать за сигаретами. С тем, как он курит, я бы посоветовала ему скупать сигареты блоками.

– Я на работу из-за вас опоздаю.

– Я на вас жалобу напишу.

– Понабирают работничков…

Я не проронила ни слова. Молча зашла в магазин, быстро переоделась и принялась за работу.

К концу смены я сообщила Лидии Петровне, что ухожу с работы по собственному желанию, когда она приехала забирать выручку.

– Что-то случилось? – расстроенно спросила она, – Хочешь я тебе зарплату подниму?

Я действительно была хорошим и ответственным работником, которого ей не хотелось терять.

– Нет, Лидия Петровна. Я скоро выйду замуж и перееду с мужем в другой город. И больше нет смысла держаться за эту работу. Я отработаю две недели, чтобы вы успели найти на мое место нового продавца. Я не брошу вас сейчас.

– Спасибо, солнышко. Это будет очень справедливо с твоей стороны. Я тебя поздравляю!

– Спасибо, – тихо ответила я.

– И кто же этот счастливчик?

– Максим Черницын.

Хозяйка бросила на меня удивленный взгляд, но тут же постаралась его скрыть. Я понимала ее удивление. Самая зажиточная семья в городе, и Маша в невестках. Чудны дела твои, Господи!

– Я желаю тебе удачи! – искренне сказала она, – На Светку не обращай внимание. Она такой была, сколько я себя помню. А Максим умничка. Людей не по одежде судит. Да и ты очень хорошая девушка. Ты сделаешь его счастливым!

– Его мать не собирается устраивать праздник, поэтому мы тихо распишемся и уедем.

Лидия Петровна отсчитала деньги и протянула мне:

– Это мой подарок тебе на свадьбу.

– Что вы! Не стоит.

– Бери! – твердо махнула она рукой, – Пригодятся. Будь любима и счастлива, девочка! Ты это заслужила.

"Это вряд ли", – уныло подумала я.

Глава 10

" Вера, ты одна осталась у меня…"

(Анастасия Приходько – Вера)

– Что ты сейчас сказала? – удивленно и одновременно с яростью, спросила меня Марина, когда я ей сообщила новость о моём скором замужестве. В принципе, я не удивилась. Я ей сразу сказала, кто такой Максим и что он "хорошего" мне сделал. Не было смысла скрывать такие вещи от любимой подруги. – Ты просто ненормальная! – кричала она, размахивая руками. – Как ты можешь выходить замуж за человека, который сделал тебе так больно?!

У меня был выходной. Я позвонила подруге и предложила вместе прогуляться. Мне нужно было рассказать ей о предстоящей свадьбе. И так слишком долго я пыталась эту новость скрыть. Мы были в городском парке. Я сидела на моей любимой скамье, закинув ногу на ногу и потирая висок. Голова моя разболелась от невыносимого крика Марины. Проходящие мимо люди косо смотрели на нас. Сама же виновница ходила взад и вперед, не замечая ни меня, не их, и продолжала философствовать о моём ненормальном поведении.

– Как он тебя вообще нашёл?

– Я не знаю, Марин. Да и дело-то не в этом. Он сразу по приходу поставил мне этот ультиматум. Он не разговаривал со мной о том, как я тут поживала без него и как себя чувствовала. Он просто сказал, что мы должны пожениться. Моего согласия он тоже не спрашивал.

– А где его черти в течении четырех лет носили, он не сказал? – продолжала кричать Марина, – Что ж он раньше-то не заявился?

Я пожала плечами. Я и сама на знала ответ на этот вопрос.

– Его родители о тебе знают? Если они у него вообще есть! Такое животное воспитать!

– Знают. Он познакомил меня с ними, – ответила я.

– И что они сказали? – продолжала выпытывать подруга.

– Не все члены его семьи этой новости были рады. Это состоятельные люди. Ни мой круг!

– Обалдеть! После того, что сделал их сыночек, они должны тебе в ноги кланяться, что ты его не засадила. Сколько ему лет?

– Я не знаю.

– Старый?

– Нет, Марин. Примерно твоего возраста.

– Как он выглядит?

"Как бог красоты, сошедший с небес на грешную землю". Но я этого не сказала.

– Зачем этот допрос?

Марина уперла руки в бока:

– Может, я его знаю. Раз он с родителями тебя познакомил, и ты познакомишь свою лучшую подругу с ним.

– Высокий. Очень. Светлые, густые, чуть ниже плеч, волосы. Глаза карие. Что еще…? Мускулистый. Да и все, вроде бы.

– Да уж, Машка. Тут, в городе, половина таких. Мода такая, нынче. А родителей его как зовут?

– Я не помню, – солгала я, хоть и не любила этого делать. Не было желания, чтобы Марина сейчас вмешивалась в "заварившуюся кашу".

– Дом их где, помнишь?

– Нет.

Маришка тяжко и громко вздохнула:

– Да, подруга, тебя только в разведку брать…

Я криво улыбнулась, а она продолжила:

– Ладно, что-нибудь придумаем. Когда он придет в следующий раз, позвони мне. Я найду слова, чтобы он передумал идти с тобой в загс.

Я отвернулась от Марины, и уставилась на голубей, что низко летали в небе, пытаясь догнать друг друга.

– Я выйду за него замуж, – тихо, но твердо проговорила я.

Маришку прорвало, и она стала в подробностях описывать, что было бы, если бы она была на моем месте. За десять минут я успела выслушать много вариантов, что бы сделала Марина с моим будущим мужем. Устав слушать подругу, я закричала, перебив ее:

– Марина, это Максим! Это не твой Вова, не моя первая любовь Дима. Да что уж там! Я до сих пор в него влюблена. Это Максим! Ты должна уже была догадаться и понять, что он от своего никогда не отступится. У него было время передумать и не тащить меня до своих родителей. Ты представить себе не можешь, что я там им наговорила с три короба. Даже у тебя бы волосы дыбом встали. Я при нем сказала, что пью и гуляю с мужиками. Лгу я или говорю правду, он не знает наверняка. Тем не менее, все равно настаивает на свадьбе. Да он вообще мог бы сделать вид, что все забыл, а не приходить ко мне домой. Не имею понятия, что у этого человека в голове. Но пусть будет так, как он хочет. С учетом того, что все-таки он должен загладить передо мной свой грех. И если он решил, что сделает это, женившись на мне, пусть доводит до конца, что начал. Я все равно не смогу ему отказать.

Марина села возле меня и сложила руки на коленях, заглядывая мне в глаза.

– Маш, ты же сильная. Ты столько всего пережила! Ты была лучшей в своем классе. Ты же могла сказать "нет" кому угодно. Так скажи это "нет" ему! Можешь еще плюнуть ему в лицо, – подмигнула она.

Я печально посмотрела на подругу:

– Я боюсь, Мариш.

– Чего?

– Кого! Я боюсь Максима.

Марина тяжело вздохнула:

– Маша, он человек. Животное, конечно, он еще. Но он не убийца. Он тебе ничего не сделает. Он просто не имеет на это право.

Ничего не ответив подруге, я встала со скамьи и побрела к дому. Маришка пошла следом за мной. Не поворачиваясь к ней, я тихо проговорила:

– Ты не понимаешь. Ты не разговаривала с ним.

– Это ты не понимаешь, что говоришь сейчас. Создается впечатление, что ты сама хочешь за него замуж! Потому что я бы, лично, нашла до фига способов расторгнуть эту свадьбу.

Я и сама себя не понимала. Подруга права. Я же могла сказать ему, чтобы он делал все, что хочет, что мне глубоко наплевать на его мнение и на мнения окружающих людей. Или давно бы укатила в Москву с Вовиным знакомым, чтобы строить карьеру певицы. НО Я НЕ МОГЛА! Утешала себя навязчивой мыслью, что это судьба. А от нее, как известно, далеко не убежишь. В принципе, я и не пыталась.

– Чему быть, того не миновать, – обреченно ответила я подруге.

– Тогда ходи налево с другим мужчиной. Нечего верность хранить этому ублюдку. Узнаешь хотя бы, что такое ласка и нежность, – пробурчала Марина.

– А ты ходишь налево?

– Нет! Не хожу. У меня причин для этого нет.

– Рома сказал, что Максим не такой. Он не мог этого сделать. Он не поверил мне.

– Кто такой Рома?

Я улыбнулась, вспомнив симпатичного молодого человека:

– Это старший брат Максима.

Марина закрыла лицо ладонью, и проговорила:

– Маша, вот ты овца! Ясен пень, что он будет защищать своего родного брата. Если нужно будет, он его и в евнухи запишет. Зачем? Ну зачем ты рассказала этому Роме всю правду?

– Марин, а смысл ее скрывать? Пусть знает, какой его брат "белый и пушистый". Хотя… он искренне в это верит. Даже не знаю, почему, – проговорила я.

Мариша, задумавшись, покачала головой:

– Я вообще такую семью не знаю, где два брата, одного из которых зовут Рома, а другого Максим. Есть одна, но там нет никакого Ромы. Там Коля.

Был Коля, подумала я. Теперь он Рома.

Возле нас резко остановилась машина. Так как она чуть не наехала на мою подругу, та кулаком долбанула по стеклу, покрутила у виска и закричала:

– Ты чё, идиот? Не видишь, куда едешь? Права купил или подарили?

Окно опустилось, и из него высунулся симпатичный парень с голубыми глазами и темными волосами. Улыбаясь, он обратился к Маришке:

– Эй, красотка, как насчет прокатиться? – парень подмигнул ей.

– Че? – Марина сощурила глаза.

– Проехали, – печально ответил парень.

Марина наклонилась к нему, опираясь об крышу машины рукой, и вставая в воинственную позу:

– Я сейчас по твоей морде проедусь. Вон тем мусорным баком, – и она показала пальцем в сторону мусорной свалки.

Парень посмотрел куда она указывала, сказал водителю, что у девчонки пмс и предложил поехать дальше.

– Смотри, как бы у тебя пмс не начался, – обиженно ответила Марина и отошла от автомобиля.

– Ну а ты, красавица? Может ты с нами покатаешься? – обратился он ко мне.

Я отрицательно покачала головой и грубо ответила:

– Нет!

Парень засунул голову обратно и обратился к своему другу:

– Чего-то не везет сегодня на цып. Поехали, что ли, до Катьки Соколовой? Та точно даст!

Марина открыла рот, а я рассмеялась от ее выражения лица.

– Я смотрю твоя сестрица популярная в городе, – отойдя от шока, промолвила подруга.

Я кивнула:

– А то!

Марина задумчиво проговорила:

– Ты сказала, что этот Рома искренне верит в то, что его брат не мог совершить такого зла....

– Да. Создается впечатление, что мой будущий муж разделен на две разные персоны. Для родных он один, для остальных он другой. Рома дал ему такое описание, будто говорил вообще о другом человеке.

– Значит этот Максим просто двуличная сволочь!

– Не думаю, – задумчиво ответила я, – Во-первых, он дерзко ведет себя с матерью и братом, во-вторых, я считаю, что он просто сильно изменился, когда уехал от родных.

– То есть, когда изнасиловал тебя?

Поднявшийся, внезапно, ветер подул в лицо, и я отвернула голову в сторону, чтобы не наглотаться пыли. Посмотрев на вдруг набежавшие огромные грозовые тучи, мы с подругой не сговариваясь, ускорили шаг.

– Может быть и так, – ответила я, хватая подругу под руку. Приходилось говорить громко, так как сильный ветер каждый раз создавал привычный шум от листвы деревьев и летающей по улицам пыли, грохоча старыми воротами и ставнями окон, не говоря уже про раскаты грома. Мы уже ускоренным шагом, чуть ли не бежали по моей улице, спеша под защиту, пусть и не прочной, но крыши, – Он был пьян. Сильно. У него что-то случилось. Я просто не вовремя подвернулась ему под руку.

– Нашла оправдание!

– Я его не оправдываю, – еще более сильный порыв ветра растрепал мои длинные волосы, и я закрыла глаза рукой, пока не прошла новая волна воздуха, смешанного с пылью, – Я просто рассуждаю.

За секунду до того, как я открыла калитку и мы бегом забежали в мой дом, огромные капли дождя накрыли город, закрывая все вокруг серой пеленой. Природа бушевала. Ветер раскачивал и клонил деревья к земле. Вода сбегала потоками на асфальт. Все моментально промокло. Мы смотрели с подругой в окно, и ликовали, что успели попасть в дом вовремя. Прокатился еще один шквал, и в зале замерцал и потух свет. Вот вам и весна!

– Здорово-то как! – сказала я, взяла Маришку за руку, и повела ее в сторону кухни. Найдя свечку и спички в кухонном ящике, я зажгла свечу и газ, ставя на него чайник с водой.

– Садись, милая, – показала я на стул, и сама села напротив подруги, ставя на стол между нами свечку.

– Погадаем? – спросила, улыбаясь подружка.

– Ты же знаешь, я в это не верю, – с улыбкой ответила я, – Да и Бог не велел. Неужели мы остались еще и без света? Наш провод оборвался, видимо.

– Не думаю, Машунь. На всей улице света нет, – и она указала пальцем в окно.

– Дай Боже, чтобы ты оказалась права.

Дождь еще пуще забарабанил по стеклу. Мы с подругой на время притихли, глядя, как по окну стекают водопады, навивая тоску.

Чайник закипел, и я встала сделать нам с подругой горячего чая, и ставя на стол тарелку с блинами, испеченными мной еще утром.

– Марин, есть одна вещь, которая меня страшит больше Максима, – призналась я, усаживаясь обратно на стул.

– Какая? – подруга была встревожена не на шутку. Мои проблемы она всегда принимала, как свои. Она смогла заменить мне сестру. У меня не должно быть от нее секретов, хотя бы в этом.

Поэтому, долго не раздумывая, я поделилась с ней:

– Мне периодически снится сон, от которого меня бросает в дрожь. Мне становится жутко холодно, когда я просыпаюсь. Он настолько кошмарен, что мне и вспоминать его лишний раз не хочется.

– Расскажи.

Я без утайки поведала подруге про женщину в черном платье, с ее мрачным пустым домом, с ее бессмысленными словами, про огромное зеркало и кровь, что стекала с ее рук рядом со мной на пол. В общем все, вплоть до разговоров. Марина внимательно выслушала, не перебивая, после чего тихо проговорила:

– Машка, это психологическая травма дает о себе знать. Твой мозг выдает тебе твои страхи. На это не стоит обращать внимание.

Я отрицательно покачала головой и пальцем:

– Нет. Этот сон мне снился до Максима!

– До?

– Угу. А после того дня, я не видела снов вообще долгое время.

Подруга тяжело вздохнула и задумчиво проговорила:

– Значит это было предупреждение свыше. Вот и все. Не накручивай себя.

Я поверила ей. Мне тоже так хотелось! И вдруг до меня дошло, что сообщая о свадьбе и обсуждая все мои заботы, подруга так и не сказала, почему была расстроена, и что собиралась такого сообщить при личной встрече. Я нахмурилась. Вспомнились слова Максима. Опять я все за себя рассказала, а про подругу забыла.

– Что такое? – спросила Маришка, заметив изменения на моем лице.

– Я тут вспомнила, что ты мне что-то хотела рассказать. Почему ты была подавлена при последнем нашем разговоре по телефону? Ты обещала рассказать.

– Да какое это сейчас имеет значение? С твоими-то проблемами.

Я взяла ее ладонь в свою и крепко сжала.

– Для меня все имеет значение, что связано с тобой, Маришка. И не важно, хорошо мне или плохо, есть у меня проблемы или нет. Для того дружба и существует, чтобы делиться о наболевшем. Рассказывай! Вова?

Подруга угрюмо кивнула и ответила:

– Он попросил меня пока ему не звонить и не приходить. Сказал, что наши встречи невозможны. Но это временно.

– Почему? – удивленно спросила я.

– А я не знаю, Маш! Может потому что он решил меня бросить? – одинокая слезинка скатилась по ее щеке. – Почему таким способом? Почему прямо в глаза не сказать, “прости, ты мне надоела и я нашел другую, прощай”.

– А он объяснил причину своего поведения?

Подруга всхлипнула:

– Нет! Сказал, что мне не понравится ответ, и я просто должна принять все, как есть.

– Ты его так сильно любишь, что боишься потерять? – с улыбкой спросила я.

Мариша кивнула:

– Очень люблю, Мань.

– Успокой свое воображение. Он же не сказал больше никогда ему не звонить?

Подруга отрицательно покачала головой, и отвернулась к окну. Гроза закончилась, лишь мелкие капли дождя завершали буйство стихии.

– Тем более, он может быть просто занят чем-то. Мне он тоже не звонил ни разу, – предположила я.

– Или кем-то, – печально сказала подруга.

– Не думаю, – проговорила я, и взяла кружку с чаем в обе ладони, – он тебя тоже очень любит.

Маришка повернулась ко мне с надеждой в глазах.

– Ты думаешь?

– Я уверена! – твердо ответила я, и сделала глоток, – Не все так уж ужасно, как выглядит вначале, – повторила я слова будущего мужа. – Вот увидишь, будет праздник и на вашей улице.

Подтверждая мои слова, во всем доме зажегся свет. Я сделала движение рукой, говорящее “вот видишь” и тепло улыбнулась подруге.

Она сквозь слезы улыбнулась мне в ответ, а потом мы обе рассмеялись.

– А где твоя мать с сестрой? Не видать их, что-то, – спросила подруга, поглядывая в сторону зала.

– Не знаю, Мариш, – я снова сделала глоток, – век бы их еще не видеть.

Я не стала рассказывать Маришке, какой разнос им тут устроила. Она бы мне все равно не поверила, зная какая я забитая и запуганная. Задув пламя свечи, я встала и убрала ее обратно в ящик.

– Бери блинчик, – предложила я подруге, сделав тоже самое. Откусила кусочек и протянула ей тарелку, – ммм, вкусно!

После знакомства с родителями Максима, своего будущего мужа я видела всего один раз, когда он приехал за мной на такси, и мы поехали подавать заявление в ЗАГС. Я уже успела отработать свои обещанные две недели, и каждый день была дома, исключая редкие выходы в магазин, прогулки и беготню по делам.

Погода была ужасной. С самого утра небо затянуло серыми тучами, и, к обеду, пошел мелкий холодный дождь. Все это сильно угнетало.

Когда мы подавали заявление, Максим вел себя так, как будто ничего особенного не происходит. Он был в прекрасном расположении духа, постоянно шутил и делился планами о предстоящей свадьбе с работницей ЗАГСа. С датой он попросил не затягивать. Конечно, за определенную плату. И дату нам назвали сразу. Шестнадцатое число мая месяца. Странно, но этот день совпал с тем ужасным днем, когда я стала женщиной. Мы вышли из ЗАГСа, и Максим снял с себя маску счастливого жениха. Он мог бы стать неплохим актером, размышляла я. К этому времени дождь успел закончиться, оставив после себя свойственный ему запах мокрого города и грязь.

– У тебя все документы с собой? – спросил он холодно, глядя на меня вниз с высоты своего почти двухметрового роста. Мы стояли рядышком, друг напротив друга.

Я подняла на него взгляд:

– Да.

– Они мне нужны.

Дорогой мужской парфюм и только свойственный Максиму запах, ласкали мое обоняние. Я глубоко его вдыхала. Он безумно мне нравился.

– Зачем?

– Привет, Максим, – услышала я женский нежный голосочек и обернулась.

Проходящая мимо меня сзади девушка не могла оторвать взгляд от моего мужчины. Я подняла кверху бровь, и с неприязнью на нее зыркнула.

– Прости, ты кто? – услышала я ровный голос жениха. Он не выражал никаких эмоций.

Девушка остановилась, посмотрела на меня, я вопросительно на нее в ответ, слегка наклонив голову и сжав плотно губы. Надув губки, эта красавица обиженным голоском "девочки-припевочки" ответила Максиму.

– Валя. Ты что, не помнишь?

"Оперный театр, она ж сейчас заплачет", подумала я, и покачала в раздражении головой, продолжая на нее смотреть.

– Валя, Валя, Валя… Не-а, не помню, – быстро проговорил мой жених.

– День Рождения Влада, на базе… Помнишь?

– А, на базе! Да, помню. Базу помню. Тебя нет.

Я мысленно от души засмеялась, и показала ей рукой “Вали отсюда, Валя”, да так, чтобы Максим этого не увидел.

– А ты жениться собрался? – проигнорировала мой намек девушка, обратившись снова к Максиму.

– Валюш, солнышко, иди, зайчик. Сейчас вообще не до тебя. Вспомню, позвоню, – голос Макса выдавал раздражение, тем не менее звучал мягко и нежно.

– Ладно, – печально сказала Валя, – Обязательно позвони.

– Да-да. До новых встреч.

“Сука, я убью тебя, Валя, если вдруг увижу рядом с ним”, – подумала я в сердцах, и вернув прежнее выражение невинности на лицо, повернулась обратно к жениху, когда Валя скрылась из виду.

– Кто она?

– Валя?

– Валя!

– Не знаю. Не помню. Давай документы.

– Зачем?

Мимо проехала дорогая машина и засигналила, Макс поднял руку в приветствии. У него весь город, что ли, в знакомых?

– Затем, – недовольно ответил мне жених, – что нужно делать тебе срочно загранпаспорт.

– Зачем мне загранпаспорт в другой город?

– Я не живу в России.

– Как? – я удивленно посмотрела на Максима.

– Вот так. Я живу за границей.

– А где именно? – спросила я, даже не пытаясь скрыть испуг. Сердце гулко забилось в груди. Даже не в России! Далеко от родных и близких мне людей. На краю света. Я протянула ему свои документы.

– В Германии.

Я попыталась взять свой страх в руки и уже спокойно задала вопрос:

– А мое личное присутствие там не нужно? – удивленно спросила я.

– Нет. Я сам разберусь, – достав с карманов джинс внушительную пачку денег, он отсчитал половину и протянул мне.

– Зачем это?

– На покупки, – как неразумному ребенку ответил мне Максим. Он начинал злиться. – Ты же будешь покупать свадебное платье и остальную вашу женскую мелочь?

Я взяла протянутые купюры и засунула поспешно в сумочку. Не хватало еще, чтобы меня за эту сумму убили. Я не обладала габаритами Максима. И уж тем более его мускулатурой. Меня скоро ветер сможет сдуть.

– Спасибо, – проговорила я.

– Не подавись, – был грубый ответ.

Остановив проезжающую машину с шапочкой "Такси" рукой, и бесцеремонно затолкав меня в автомобиль, Максим назвал адрес моего дома. Дождь снова бил в стекла, и мне безумно хотелось плакать. Я отвернулась к окну, чтобы он не видел моих слез, так как он сел рядом со мной на заднее сиденье. Когда такси притормозило возле моего дома, я молча вышла из машины и поспешила скрыться за спасительным забором, даже не взглянув на будущего мужа. Хорошо, что мамы с сестрой в тот день опять не было дома. Иначе Максим бы много чего интересного узнал об отношении моей семьи ко мне, так как такси не заводилось, и ему пришлось помогать водителю с машиной.

До свадьбы оставались последние три недели. Так как мой жених больше не появлялся, за мои свадебные проблемы взялась Мариша.

Подруга была родом из богатой семьи. Ее родители занимались торговлей недвижимости. Мне было очень стыдно, что Марина за свои деньги покупает некоторые вещи, которые необходимо приобрести к свадьбе любой невесте. Я сказала ей, что Максим мне дал денег, но она лишь отмахнулась рукой. Казалось, она смирилась с тем, что я скоро стану его женой. И лишь иногда в ее взгляде появлялась укоризна. Я не могла в такие минуты долго выдержать ее взгляда, и постоянно отводила глаза.

Не только моя подруга помогала заниматься подготовкой к моей свадьбе. Рома, брат Максима, тоже принимал немалое участие. Он договорился о свадебной машине, разослал приглашения и заказал цветы и выбрал самый дорогой ресторан в городе.

В связи с предстоящим торжеством младшего брата, Рома и я стали видеться чаще. Он предложил помощь с машиной (отвезти куда-то или привезти что-то), и Марина приказала мне не отказываться от нее. В тот день я попросила Рому свозить меня в свадебный салон для выбора платья. И тогда же я узнала у Ромы информацию, которую еле удалось из него вытащить. Он не очень-то любил поболтать, судя по тону, и тому, как неохотно брат Макса отвечал на мои вопросы. Еще я не хотела, чтобы Марина пересекалась с Ромой. Вдруг она все поймет и побежит к Максиму выяснять отношения. Этого только не хватало! Поэтому Рома приезжал, когда Марины не было, а с Мариной мы ходили по делам, когда не было Ромы. Ей лучше пока не знать, кто же мой жених. На ее вопрос, почему он до сих пор где-то пропадает и ни разу не пришел ко мне, я ответила, что Максим очень занят, да и видеть его особого желания у меня нет. Подруга на этом успокоилась.

В тот день Марины со мной тоже не было. Она уехала с родителями к бабушке, у которой был юбилей. Она, конечно, просила меня подождать ее, чтобы выбрать свадебное платье вместе, но я отказалась от ее помощи, пообещав, что точно выберу самое красивое и дорогое. Денег Максима с лихвой хватит на такую необходимую, для каждой невесты, покупку.

Я вышла из примерочной кабинки, повторно одев платье, которое мне понравилось больше остальных.

Белоснежное, обшитое на груди и на поясе мелким белым бисером и серебряными нитями, пышное и с широкими многослойными оборками внизу, оно оставляло открытыми мою шею и руки, при этом подчеркивая тонкую талию и выделяя маленькую грудь. Платье отлично на мне сидело, и я вертелась перед зеркалом в полный рост, осматривая его еще раз со всех сторон.

– Ну как? – спросила я с улыбкой у Ромы, который стоял у окна в ожидании, когда же это все закончится. Нет у мужчин терпения ждать женщин, когда они отправлялись за покупками.

– Красивое, – одобрил Роман.

– Брать?

Рома кивнул:

– Бери, конечно. Я заплачу.

Какая я счастливая девушка! Все хотят за меня заплатить.

– Нет. Заплатит Максим. Он дал мне достаточно денег, чтобы на все хватило.

– Не называй его больше Максимом. Лёша не любит, когда его называют прежним именем.

– Почему?

– Не любит и всё. Максима больше нет, есть Алексей.

Не любительница нарываться на неприятности, я постаралась запомнить последнее.

Вернувшись из примерочной, я отдала продавцу платье, попросив аккуратно его упаковать. Фату брать я не стала. С моими длинными волосами она будет только мешать, а не украшать.

Расплатившись за платье, и при этом потратив на него маленькое состояние, мы с Ромой вышли из свадебного салона. В руках я несла самую красивую и дорогую вещь в своей жизни. Рома поспешил для меня открыть дверь автомобиля. Сев за руль, он обернулся и спросил:

– Еще нужно куда-нибудь?

– У тебя какие-то дела?

– Нет. Просто, чтобы знать.

– Нужно еще купить белые туфли.

– Понял, – проговорил Рома и завел машину, выезжая с парковки на дорогу.

Я смотрела через стекло автомобиля на проносящиеся в нем дома и торопливых прохожих, размышляя о том, когда после свадьбы я снова смогу увидеть родной город. Германия – это же так далеко!

– Почему вы с братом так не похожи? Он вообще ни на кого из вас не похож. Неужели так бывает? – спросила я Рому.

Наши глаза встретились в зеркале заднего вида. Оно позволяло видеть водителю и пассажиру друг друга. Рома размышлял, сказать мне правду или нет. Это было видно по его плотно сжатым губам и слегка наморщенному лбу.

– Он родной мне только по матери, – наконец произнес Рома.

– Вот как? Но вроде ты старший и похож на Андрея Михайловича, значит версия, что он принял Светлану Евгеньевну с ребенком отпадает.

– Не совсем, – скованно ответил мне Роман, – Как раз-таки он принял ее с ребенком.

– Не поняла.

Брат Максима бросил на меня быстрый взгляд через зеркало:

– Когда мне было четыре года, наша мать поехала одна отдыхать за границу. Вернувшись, сразу сказала моему отцу, о том, что изменила ему с каким-то молодым студентом научного университета, с которым там познакомилась. Папа простил ее и семья сохранилась. Через время стало известно, что мать беременна от любовника.

– А может, все-таки, он родной тебе и по отцу? Может она забеременела после возвращения? Светлана Евгеньевна так говорила, будто Максим родной Андрею Михайловичу. Помнится, она обратилась к нему с фразой “твой младший сын”, а ты просто всего можешь не знать.

Рома ехал какое-то время молча, и только остановившись на красном свете светофора, ответил:

– Максим не родной моему отцу! Мать отдыхала там целый месяц, пока романчик крутила, а по ее возвращению отец отказался с ней даже спать в одной постели. У них точно не было близости. Слишком глубока была рана, и должно было пройти время.

– А что он сказал, когда узнал, что Светлана Евгеньевна беременна?

На зеленом свете Роман снова дал по газам, и повернул на нужную нам улицу.

– Эту новость он принял спокойно. Даже аборт не предлагал сделать. Лёху он тоже считает своим сыном. Никогда не обижал и баловал на ровне со мной, если не больше.

– Ты ревновал, наверное, раз знал обо всем.

Рома пожал плечами.

– Сначала я ничего не знал. В десять лет случайно подслушал разговор родителей о Максиме. Врачам нужно было что-то от биологического отца Максима. И они это обсуждали. Поэтому, в детстве я ненавидел своего младшего брата. В частности из-за непонимания, почему неродного ублюдка отец балует больше, чем родного сына. Естественно, я его обижал, делал небольшие, но пакости. А когда повзрослел, осознал – ближе брата у меня никого нет. Мы даже подружились с ним, и имели кое-какой общий интерес. Точнее, совместное дело по интересам. Скорее всего, благодаря ему мы и нашли с ним общий язык и установили мирные отношения. А теперь мы снова враги. Но Бог мне свидетель – я этого не хотел. Мне не хватает брата.

– А кто настоящий отец Максима, ты знаешь?

– Нет. Мать не любит говорить на эту тему, предпочитая делать вид, что Лёша сын моего папы. Я только знаю, что биологического отца брата зовут Александр.

– А Мак… Лёша знает о своем происхождении?

– Знает. Но своим отцом считал только лишь моего отца. Приехали, – Рома остановил машину, и вышел, чтобы открыть мне дверь, галантно протягивая руку для помощи.

Я аккуратно положила платье на сиденье. Не хочу, чтобы такая красота помялась.

– Из-за чего вы с ним поругались?

– Я бы не хотел об этом говорить, Маша. Это личное, и касается только его и меня, – слегка грубовато ответил брат Максима-Лёши. Да я и не настаивала. Это не мое дело.

Мне нужно было привыкать к тому, что Максим теперь Лёша. Не дай Боже его назвать старым именем. Тем более имя Алексей мне ближе. Так звали моего отца. А имя Максим я просто ненавидела.

Рома выбрал дорогой магазин обуви, и я медленно прохаживалась по прилавкам, примеряя понравившиеся туфли. Роман остался ждать меня в машине.

Я вспомнила слова будущего супруга о том, что он родился ублюдком. И теперь я поняла, почему он так сказал. Его нагуляла мамаша, Светлана Евгеньевна. И эта женщина еще строит из себя царицу и ко мне презрительно относится! В своем-то глазу бревна не видно!

Я купила туфли и Роман повез меня домой уже в гробовой тишине. Он был хмурым, да и я была вся в своих мыслях о предстоящей свадьбе, начиная постепенно испытывать волнение.

Когда я вышла из машины, поблагодарив Рому за помощь, он вдруг обратился ко мне:

– Ты знаешь, Маш, после того ужасного случая брат сдал билеты, которые купил заранее и отложил поездку, назначенную на семнадцатое мая. Тогда я не понимал почему, а сейчас уверен, что он ждал милицию. Не дождавшись, через полгода он уехал. Мой брат не знал, кто ты и где живешь. Поэтому не искал. Он знал, что его сами найдут. Он был уверен, что ты напишешь заявление. Он и не думал сбегать. Просто хочу, чтобы ты это знала.

Я повернулась к Роме, чтобы посмотреть ему в глаза и убедиться в искренности его слов, но он уже завел машину и поехал в сторону своей улицы.

"Лёша считал, что я напишу заявление в милицию? Тогда зачем он сдавал билет? Почему не сбежал? На что это Рома намекал? Что если бы за ним пришли, он бы сел за свое преступление?"

После того вечера, когда я дала уверенный отпор сестре и матери, они делали вид, что не замечают меня в те редкие минуты, когда я была дома. Мама либо молчала, либо повторяла одну и ту же фразу:

– Не ожидай, что будешь счастлива!

В итоге, Марина забрала меня жить к себе, со всеми моими вещами, на все оставшееся время до свадьбы. Мои нервы мне еще пригодятся в дальнейшем, считала она. А дома, они восстановиться не смогут рядом с матерью и сестрой. Ее родители были очень дружелюбными людьми, несмотря на их роскошную жизнь. В том числе и ко мне. И мне было спокойно и приятно находиться в такой теплой и мирной компании.

Однажды в доме Марины раздался телефонный звонок. Её родители были в ресторане, куда их пригласили на день рождения знакомой, и дома были только мы с подругой. Маришка нежилась в ванне и что-то громко напевала, поэтому взять трубку пришлось мне.

– Алло?

– Маша, ты что ли? – услышала я удивленный голос Вовы.

– Я, Вова, я. Пропал куда-то. Ни ответа ни привета. Мы уже переживать с Мариной начали. У тебя случилось что-то? Я устала утешать подругу, и убеждать ее, что ты не порвал таким образом с ней отношения.

– Она с ума сошла? Позови ее к телефону.

– Не могу. Она мокрая и голая в ванне.

Вова хрипло рассмеялся, и продолжил:

– Когда моя мокрая кошка вернется, собирайтесь и едьте ко мне. Мне нужно с вами поговорить. С обеими. Я звонил к тебе домой тоже, но там никто не брал трубку. В общем, я жду вас. Это срочно, – закончил Вова, после чего раздались протяжные гудки.

Я пересказала весь разговор подружке, как только она вернулась с ванной комнаты, и мы в спешке стали собираться к Вове. Роме я звонить, опять-таки, не стала, держа подругу и брата своего жениха на расстоянии. Сказала, что Рома вечером занят и приехать, чтобы отвезти нас к Вове, не сможет. Мариша позвонила знакомому своих родителей, и он отвез нас прямо к дому Вовы.

Когда "братишка" открыл нам дверь, мы с Мариной его не узнали. Он осунулся, и выглядел так, будто не спал и пил два месяца подряд. И вообще, он очень сильно нервничал.

Он проводил нас в просторный зал, сжимая и разжимая пальцы на руках. Мы с Маришей сели на диван, а он напротив нас в кресло. Переглянувшись с подругой, мы ждали, заинтригованные, что же такого хочет поведать нам Вова.

– Маша, Марина. Я должен вам кое-что сказать. Прошу сразу не кричать, а выслушать меня.

Марина тоже занервничала:

– Вова, говори уже! Ты пропадал где-то два месяца, при этом запретил мне тебе звонить. Я себя накрутила на Бог весть что. А теперь ты боишься из себя слово вытянуть. Где ты был? И это должна быть веская причина, чтобы оправдать твое исчезновение.

– Мой друг вернулся в наш город почти два месяца назад, – проговорил Вова, глядя в пол.

– Максим? Тот, в котором ты души не чаешь?

– Да.

– Я очень за него рада. И?

"Нет, я не хочу этого знать. Господи, только не это", – пронеслось в моей голове.

– Это Максим изнасиловал Машу. Это был он. Мой лучший друг.

Я закрыла глаза, опустила голову вниз, и прикусила нижнюю губу, чтобы не расплакаться.

– Что? – вскрикнула Марина. – Я тебя сейчас не поняла, Вовочка. Ты сказал, что твой такой весь из себя распрекрасный дружок, который заступится за слабого, не делит людей на бедных и богатых, и вообще "рыцарь дня", готовый помочь всем и отдать все до последнего, четыре года назад взял силой, как последнее похотливое животное, мою лучшую подругу? Я все правильно поняла?

– Да, это он, – тихо повторил Вова, и опустил взгляд на свои сплетенные на коленях пальцы рук.

– И ты, гадина, зная, что он сотворил, сначала втерся ко мне в доверие, а потом и к Маше? С одной ты спишь, другой песни строчишь. Добродетель херов!

Вова быстро поднял голову, и с болью в глазах посмотрел на Марину:

– Я, надеюсь, ты это не серьезно? Ты правда считаешь, что я был на такое способен? Я сам обо все этом узнал только два месяца назад. От тебя такого я не ожидал, Марина! За кого ты меня принимаешь?

– За человека, который пропал на два месяца, а теперь заявляет, что его дружок взял силой мою подругу. Замечательно! Мне вот интересно, а как это он тебе об этом сказал? И с чего вдруг? “Здравствуй, Вова, я четыре года назад девку в парке трахнул и сбежал, прикинь?”. И ты такой: “Да это ж наша Машка, прикинь?”. Так все было?

– Он никуда не сбегал, Марина, – смогла выдавить я из себя, – Он уехал только через полгода.

– Это кто тебе сказал? – спросила меня подруга.

– Да, он уехал не сразу, – подтвердил Вова. – Я тогда спросил, почему он билет обратно сдал. Он сказал, что так было нужно. В подробности он не вдавался, и в душу я к нему не лез.

– Да кто бы сомневался, Вова! – с сарказмом сказала Маришка. – На вопрос мой ответь! Как он сказал тебе о Маше?

– Он ничего мне не говорил. Я ему сам сказал. Случайно.

– В смысле? – подруга злилась все больше.

– Он тот самый продюсер, которого я попросил приехать. Я считал, что Макс с прекрасными музыкальными способностями сможет стать для Маши хорошим продюсером. С ним она бы стала известной. Я уговорил Максима приехать обратно в родной город, чтобы он посмотрел на нее в деле. Я не хотел, чтобы Машин талант пропал. У Макса опыт большой в музыке, и связи посерьезнее моих. Я желал ей только добра. А вышло все наоборот.

– Что? – раздался удивленный крик, и он принадлежал мне.

– Да, прости меня, Маша. Я не знал, что между вами тогда случилось. Максим никогда об этом не говорил…

– Хорошие же у вас доверительные с ним отношения. Ничего не скажешь, – пробурчала Марина.

– … он просто сменил имя с Максима на Алексей, и переехал в Германию.

– Но ты же сказал, что продюсер этот из Москвы! – упрекнула я Вову.

– Он попросил всем так говорить, потому что добирался до Германии автостопом. Он не хотел, чтобы родные волновались.

– А ты, разумеется, как и всегда, его послушал, да, Вова? – обвинительным тоном спросила Марина.

– Да, Марина. Он попросил, я сделал!

– Да кто бы сомневался....

– Да хватит вам! – перебила я их грубо, – Вова, теперь я все поняла. Он приехал не к брату в гости или к семье. Он приехал за мной.

Вова кивнул.

– Потому что ты попросил его взять под опеку солистку вашей группы, так как она талантливая девочка, так ты ему сказал? – продолжала я.

Вова снова утвердительно мне кивнул.

– Естественно, что ты поведал ему о моем горе, чтобы он случайно не травмировал мою психику неосторожным словом или шуткой. А Максим, будучи не глупым человеком, сложил два и два. Тогда он тебе и рассказал обо всем?

– Нет, Маш, рассказал он мне все, когда я уже дал ему твой адрес. Он попросил, и я не видя злого умысла в этой просьбе, назвал его. И только на следующий день он сказал, что произошло той ночью. Мне очень жаль, сестричка. Прости меня, пожалуйста, – в глазах Вовы стояла мольба, – это я его сюда вернул, и я же, получается, виноват в том, что ты снова с ним встретилась.

– Вова, ты же понимал, что он меня не в Москву увезет. Ты-то это знал! Ты понимал, что он заберёт меня в Германию. Это не Россия. Там у меня никого нет.

– Ты права, я знал. Но мой друг никогда бы тебя не обидел. Он всегда был…

– Да? – мои глаза вылезли из орбит, – Никогда бы? Ты так уверен?

– Когда я просил его приехать, я был в этом уверен! Он не был таким, каким он стал сейчас.

Марина громко выдохнула, опустив голову на согнутую руку, и сильно терла пальцами лоб. А я сидела, смотрела на Вову, и думала, чем бы его придушить: веревкой или собственными руками.

– Вы издеваетесь надо мной? – закричала я. – Его брат говорит "он таким не был", ты говоришь то же самое. Так когда же он был таким, каким вы его оба помните????

– До тебя… – тихо ответил Вова. – Прости, Маша, я не могу тебе рассказать, что у него произошло. Это не моя тайна.

– Да чтоб вас всех, – в сердцах крикнула я, и вскочив, со слезами на глазах, бросилась из дома на улицу. Мне необходим был свежий воздух. Сердце сжималось, и лёгким давался с трудом каждый вдох и выдох. Меня душили слезы.

В доме Вовы стоял невообразимый шум. Марина на него кричала, а он кричал на нее в ответ. Слов разобрать я не могла. Потом все резко стихло. Крепкие мужские руки меня развернули, и я уткнулась в теплую грудь Вовы, касаясь головой его подбородка. Слезы текли рекой и капали на его рубашку. Я рыдала, и думала, какая ирония судьбы. Марина не знала, что лучший друг ее любимого человека – мой насильник, а я не знала, что продюсер, что едет за мной, тоже мой насильник. Один Вова все знал. Знал и молчал.