Читать онлайн Лагарп. Швейцарец, воспитавший царя бесплатно
© Андреев А. Ю., 2024
© Издательство АО «Молодая гвардия», 2024
Предисловие
История, о которой речь пойдет в этой книге, закончилась так.
Представим себе рабочий кабинет в духе эпохи Просвещения. Вдоль стен стоят полки с книгами и шкафы с выдвижными ящиками для разнообразных коллекций, на них сверху расставлены античные бюсты. Но несмотря на строгий и даже аскетичный стиль, в кабинете уютно: горит камин, на его мраморной полке расставлены фарфоровые вазы, кубки и прочие безделушки, а возле высокого зеркала над камином развешаны небольшие портреты. С них смотрят совершенно обычные, домашние лица, на которые приятно взглянуть хозяину кабинета, это его близкие друзья или родственники.
И только два портрета в комнате – совершенно иные, парадные, написаны в полный рост. Они висят друг подле друга, в простенках между высокими окнами. Приглядевшись повнимательнее, становится понятно, что на обоих портретах изображен один и тот же человек, только на правом он в зрелых годах, а на левом – гораздо моложе, практически юноша. И если на первом из них мы видим его в дорожной фуражке и простом сюртуке с эполетами, что лишь смутно позволяет догадываться о роде его занятий (если, конечно, не обращать внимание на лицо, известное всей Европе), то нарисованные на втором портрете Андреевская лента, мундир лейб-гвардии Семеновского полка и особенно парчовая коронационная мантия с двуглавыми орлами, обитая горностаевым мехом, искрящаяся золотым шитьем, а потому столь сильно контрастирующая со скромной окружающей комнатной обстановкой, не оставляет никаких сомнений: перед нами русский царь, самодержец, изображение которого какими-то причудливыми капризами судьбы оказалось в этом кабинете, в самом сердце республиканской Швейцарии.
Окна кабинета до самого потолка и дверь, выходящая на террасу, открывают вид в сад. Стоит ранняя весна, голые ветви деревьев раскачивает ветер, дующий с гор вниз к озеру. Сад раскинулся на краю высокого холма, по другую сторону оврага от него, внутри городской стены, возвышается огромный готический собор – памятник темных времен, когда город находился в руках церковных властей, в нем пылали костры, на которых сжигали ведьм, а свободолюбцев бросали в сырые камеры местного замка. Но тьма рассеялась перед светом Разума, теперь свободолюбцы правят в городе, и наш хозяин – один из них.
Отведем взгляд от собора, и взору с вышины холма открывается бесконечная водная гладь. Край озера, вдоль которого мы смотрим, теряется в дымке: где-то там вдали, в полусотне километров – Женева, через которую воды озера стремятся к океану, изливаясь мощным потоком, прозрачной до синевы и быстрой рекой Роной. Озеро похоже на полумесяц или серп. Женева расположилась в самом его острие, а ровно посредине серпа, возвышаясь над озером, лежит Лозанна, откуда мы сейчас, вглядываясь в окна рабочего кабинета, и любуемся окрестностями. Если же посмотреть на противоположный берег озера, то он – в отличие от просторного вида в сторону Женевы – покажется довольно близким, хотя именно здесь озеро имеет наибольшую ширину, почти пятнадцать километров. Расстояние это скрадывается от того, что на другом берегу полнеба закрывает огромный массив Савойских Альп. Это – горный край Шабле с вершинами вплоть до трех тысяч метров над уровнем моря. Их отроги круто спускаются к водам озера, а в мартовскую прохладную и ветреную погоду большая часть этих гор еще покрыта снегом. Хозяин кабинета любит и ценит горы, немало времени он там провел в прогулках по каменистым тропинкам, наслаждаясь красотами природы. Вот и сейчас, стоит ему лишь перевести взгляд, и из окружающей его городской суеты он тут же уносится мыслями к любимым вершинам (как тут не вспомнить, что его «женевский сосед», Вольтер, в конце жизни приказал вырубить целую группу деревьев в своем имении, чтобы они не загораживали ему вид на Монблан). Не случайно наш хозяин приобрел дом на столь возвышенном месте, и к тому же не в самом городе, а в лозаннском предместье Мартерей, где можно себе позволить содержать сад, выращивать цветы и фрукты, к чему он всю жизнь питал склонность. Счастливый образ жизни, и кажется, он это заслужил!
Но пока до расцвета природы еще далеко. В холодную погоду хозяина мучает жестокий ревматизм, от которого он страдает уже двадцать лет. Сейчас ведь ему давно перевалило за восемьдесят. В такие дни, как сегодня, его солидную деревянную кровать ставят прямо у горящего камина, чтобы старик мог согреться. Сюда, к самой кровати, напротив камина, перенесли и кофейный столик, пару стульев и уютное кресло, в котором можно дремать, глядя как трещат поленья в очаге. Но тут же, слева от камина, в углу кабинета под окном стоит и рабочий стол, до которого от кровати всего несколько шагов. Старик преодолевает их, несмотря на боль и общую слабость. Возраст и болезни не только не освобождают его от работы, но лишь заставляют трудиться еще больше, сколько хватает сил, чтобы успеть завершить замысел.
Старик хранит сокровище. Оно спрятано совсем неподалеку, в этой же комнате, но хозяин кабинета боится, что после смерти будет потерян ключ к обладанию этим сокровищем, ключ, которым владеет только он и который он пока еще никому не смог передать. Именно поэтому он вновь берется за перо. На настольном пюпитре лежит рукопись (очередная, в ряду других, подготовленных ранее), которая должна послужить указанием для тех, кто захочет узнать о сокровище. Старик работает над своим замыслом уже много лет, и это поддерживает в нем жизнь, потому что позволяет вновь и вновь обращаться к тому, кто за все долгие прожитые годы был источником самых сильных из когда-либо испытанных им чувств – и радостей, и страданий, и поражений, и побед.
Вот и сейчас, когда старик поднимает голову, он смотрит на бюст, стоящий на шкафу, рядом с античными мудрецами, Периклом и Марком Аврелием. Бюст закрыт траурной вуалью, но сквозь нее легко различить знакомые черты того же человека, который изображен на портретах между окнами. В прежние годы старик часто разговаривал с мраморным изваянием, и даже казалось, что слова долетают и до живого Государя. Сейчас же между ними пролегла пропасть, перешагнуть которую можно лишь с прощальным вздохом. Старик давно готов к этому воссоединению: он знает, что только так вновь обретет человека, которого искренне и сильно любил. Но теперь еще рано, он еще не все сделал, чтобы передать свое сокровище. Кому? Для кого? Чем больше старик об этом думает, тем лучше понимает, что готовит это не для себя, и даже не только и не столько для своей родины, Швейцарии, но совсем для другой, огромной далекой северной страны. Для России. Именно для нее он продолжает работать вплоть до последнего дня своей жизни. И вот этот день наступил…
Фредерик-Сезар Лагарп умер в своем доме в Лозанне 30 марта 1838 года[1]. Ровно недели ему не хватило, чтобы дожить до 84 лет. За эти годы он неоднократно исполнял множество различных общественных и государственных функций: например, был любителем-натуралистом, основал местный музей, сочинял политические памфлеты и школьные учебники, выступал адвокатом в суде, участвовал в дипломатических переговорах, заседал в парламенте и даже одно время (по его собственному выражению) «был наделен верховной властью» над всей Швейцарией. И все же, заботясь об интересах собственной родины, занимаясь развитием науки, образования и прочими общеполезными делами, он считал главным во всей своей жизни только одно – его личную связь с российским императором Александром I, их дружеские отношения, взаимное доверие, общность мировоззрения, ибо взгляды последнего во многом были сформированы самим Лагарпом. Эту связь создали многие недели и годы, проведенные ими вместе – сперва, когда Лагарп находился в роли учителя и воспитателя Александра I, а затем, когда стал его искренним и близким другом. Памятником этой связи явилась огромная по своему объему переписка – сотни и даже тысячи страниц, которые состоят большей частью из писем самого Лагарпа, но содержат также и эмоциональные, задушевные и притом важные по своему политическому содержанию письма Александра. Это и было настоящее сокровище, которое Лагарп хотел передать будущим поколениям.
После скоропостижной смерти российского императора в 1825 году Лагарп начал кропотливую работу по упорядочиванию, копированию и комментированию всей переписки, мечтая, что когда-нибудь она будет опубликована в полном объеме. В последние месяцы жизни эта работа приобрела форму мемуаров, которые Лагарп выстраивал, отталкиваясь от текста своих писем к Александру I и разъясняя стоявшие за ними обстоятельства и суждения. По свидетельству друзей, навещавших старика, Лагарп трудился по пятнадцать часов в сутки, а на последней из сохранившихся страниц рукописи стоит дата – март 1838 года. Швейцарец надеялся, что оставляемые им материалы будут особенно важны именно для русского читателя, поскольку «смогут пролить свет на некоторые события современной истории» и «покажут, что именно задумано и предпринято было для скорейшего просвещения пятидесяти миллионов, населяющих обширную территорию Российской империи». Отмечал он значение этой переписки и для характеристики личности Александра I. О ней свидетельствовали не только собственные письма императора, среди которых по мнению Лагарпа были такие, «какие достойны отлиты быть в золоте», но и письма самого Лагарпа к Александру. «Бесспорно, он был сделан не из того теста, что все прочие государи, раз в течение трех десятков лет дозволял простому гражданину адресовать себе письма, кои предлагаются ныне вниманию читателя и в каждой строке коих видна откровенность, даже между равными редкая», – писал Лагарп в одном из вариантов рукописного предисловия к собранию писем.
Однако после смерти Лагарпа это сокровище так и осталось лежать под спудом. Его публикация была отложена на многие десятилетия вперед, а вместе с этим исчез и интерес к фигуре Лагарпа и исторической роли, сыгранной им для России и Швейцарии. Точнее, этот интерес периодически возрождался, заставляя помнить это имя и даже включать его в учебники истории, но затем по целому ряду причин угасал.
Одной из главных причин была недоступность материалов Лагарпа для исследователей. Как уже говорилось, старику не удалось передать ключ от своего сокровища в надежные руки. Хотя его душеприказчик, профессор Шарль Моннар уже в 1838 году пообещал публике скорый выход в свет его «Мемуаров» вместе с перепиской с Александром I и «другими частями рукописей г-на Лагарпа, более или менее близкими к мемуарам», но эта публикация не состоялась. Причиной стала размолвка Моннара и вдовы Лагарпа. После же ее смерти в 1857 году бумаги перешли в руки близких родственников Лагарпа, семейства Моно и в течение ста лет хранились недалеко от Лозанны, в городке Морже на берегу Женевского озера, без каких-либо попыток их публикации.
Правда, в 1867 году глава семьи, Анри Моно-Форель, сделал важный публичный шаг. Он предложил безвозмездно вернуть все автографы членов Императорского дома, хранившиеся в собрании Лагарпа, обратно в Россию. Тогдашний наследник российского престола и почетный председатель Императорского Русского исторического общества, великий князь Александр Александрович (будущий Александр III) с благодарностью принял эту коллекцию. Так в российских архивах оказались написанные Лагарпу письма Александра I, Николая I, великих князей Константина Павловича и Михаила Павловича, императриц Елизаветы Алексеевны, Марии Федоровны и др. Письма Александра I к Лагарпу вскоре впервые были опубликованы в «Сборнике Русского исторического общества» за 1870 год (но не все – наиболее острое в политическом смысле письмо, сообщавшее учителю, что его ученик намерен отказаться от самодержавных прав и даровать России конституцию, было опущено).
В очевидной взаимосвязи с этой публикацией в Швейцарию отправился профессор Санкт-Петербургского университета Михаил Иванович Сухомлинов. Ему (единственному из профессиональных историков вплоть до середины XX века!) тогда разрешили прочитать бумаги Лагарпа в семейном архиве Моно – в виде исключения, в знак особого уважения к России (и лишь по предъявлении Сухомлиновым особой бумаги из русского посольства). Итогом работы ученого стала вышедшая в свет в 1871 году небольшая, объемом примерно в сто страниц биография «Фридрих-Цезарь Лагарп, воспитатель императора Александра I», которая почти на полтора века вперед оставалась единственным фундаментальным научным произведением, специально посвященным жизни царского наставника.
Почему же в самой Швейцарии ученые не приступили к изучению такого богатого архива? Как только что было сказано, этому, безусловно, мешала закрытость собрания для внешних исследователей, а также огромный объем новых исторических источников, которые предстояло вводить в научный оборот. Такое количество материалов, отмечал Сухомлинов, несмотря на то, что они были «сохранены Лагарпом в величайшем порядке», пугало «даже охотников до архивных работ».
Но была и более веская причина, которую угадал еще Сухомлинов и которая долгое время не утрачивала своей актуальности, поскольку была тесно связана с политической жизнью Швейцарии. В ее контексте фигура Лагарпа слишком многими действующими политиками воспринималась негативно. Сама по себе его связь с самодержавной Россией еще не являлась достаточной заслугой в глазах местных властей (пусть даже – как мы еще не раз обсудим – именно российское самодержавие помогло сохранить Швейцарию и придать ей нынешние границы по окончании Наполеоновских войн). Напротив же, упорная вражда, которую Лагарп, как уроженец франкоязычной земли Во на берегу Женевского озера, питал к немецкоязычному кантону Берн – крупнейшему в Швейцарии и некогда владевшему землей Во, воспринималась в условиях швейцарского федерализма второй половины XIX века не столько анахронизмом, сколько угрозой вновь разбудить противоречия, которые были сглажены за последние десятилетия.
Самое же главное, что в своей политической деятельности Лагарп выступал сторонником сильной единой власти, которая одна только и может обеспечить надлежащее развитие законодательства, народного просвещения и прочих государственных институтов в своей стране. Собственно, обсуждению этих принципов посвящена значительная часть его переписки с Александром I. Оставаясь с ранней молодости и до последнего вздоха горячим сторонником либеральных ценностей, гражданских свобод, образования людей через науки и искусства, Лагарп видел путь к достижению этого через унитаризм, то есть единое для всех швейцарских кантонов государственное устройство во главе с центральными органами власти и (возможно) даже с президентом, наделенным широкими полномочиями. Именно в этом направлении он пытался переустроить Гельветическую республику (1798–1803) в то время, когда сам находился у ее руля. Однако после поражения республики история Швейцарии свернула в иную сторону: здесь победил федерализм, с главенством местных органов власти над центральными, которым они делегируют лишь небольшую часть своих полномочий. В последующей истории Швейцарии (вплоть до сегодняшнего дня) федерализм был объявлен священным принципом, залогом благополучного развития этой страны. Гельветическая же республика рассматривалась как подлежащий забвению эксперимент – неудачный и небезопасный для будущего, к тому же осуществленный под чужеродным влиянием революционной Франции. А в том, что Франция вмешалась во внутренние швейцарские дела, обвиняли опять-таки деятелей Гельветической республики, и не в последнюю очередь – Лагарпа.
Поэтому в конце XIX – начале XX века о Лагарпе больше вспоминали и писали в России, чем в Швейцарии. В 1888 году вышел научно-популярный очерк Б.Б. Глинского «Республиканец при русском дворе» (основанный на источниках, опубликованных Сухомлиновым). В 1897 году был издан первый том фундаментальной биографии императора Александра I, в котором его автор, начальник Николаевской инженерной академии генерал-лейтенант Н.К. Шильдер много места уделил личности Лагарпа как воспитателя царя, а также впервые опубликовал то самое письмо Александра I к Лагарпу о конституции для России, которое до этого считалось семейной тайной Дома Романовых. В Швейцарии же в 1902 году неким Луи Шнейдером была опубликована (на французском языке, без указания автора) многостраничная монография о Лагарпе под заголовком «Воспитатель принца». Ее главным достоинством явилось то, что благодаря ей швейцарцы впервые подробно узнали о ранее неизвестных им подробностях взаимоотношений Лагарпа и Александра I, однако издатель не имел возможности работать с первоисточниками и приводил цитаты из писем Лагарпа в обратном переводе с русского языка (!), пользуясь материалами из книг Сухомлинова и Шильдера.
Между тем в это же время было сделано поразительное открытие – оказывается, подлинные письма[2], написанные Лагарпом российскому императору, нашлись в России! Император Николай I распорядился передать эти письма на секретное хранение: при всем том уважении, которое он действительно питал к старому республиканцу, царь посчитал, что содержание писем Лагарпа может представлять опасность для самодержавного государственного строя. Честь сломать печати с засекреченных портфелей с оригинальными рукописями Лагарпа выпала Н.К. Шильдеру (с разрешения императора Николая II) в апреле 1899 года – уже после того, как он выпустил в свет биографию Александра I, где мог бы эти письма использовать. Поэтому единственным из дореволюционных русских историков, которому удалось поработать с подлинными письмами Лагарпа, стал внук Николая I – великий князь Николай Михайлович, издавший в 1912 году новые материалы к биографии Александра I, куда было включено и некоторое количество текстов Лагарпа.
После падения монархии хранившиеся в архивах личные бумаги российских императоров надолго выпали из поля зрения отечественных историков, таким образом в России Лагарпа ждал новый период забвения. Что касается Швейцарии, то в 1920-х годах внучатый племянник жены Лагарпа, Артур Бётлингк, получил доступ к семейному архиву Моно в Морже и на его основе выпустил жизнеописание царского наставника, до настоящего времени остающееся во многих отношениях наиболее полным в зарубежной историографии. Правда, письма и записки Лагарпа Бётлингк цитировал в собственном переводе на немецкий язык, причем для автора важно было лишь передать их общее содержание, без указания точных дат писем и их общего контекста[3].
В 1938 году в Лозанне отмечалось столетие со дня смерти Лагарпа, к которому в «Водуазском историческом вестнике» вышла подборка статей местных историков, среди прочего затрагивавших и отношения Лагарпа с Россией (без обращения к оригинальным документам). И только в 1947 году наследники семейства Моно передали, наконец, бумаги Лагарпа в Кантональную и университетскую библиотеку Лозанны, где они хранятся и сегодня. На следующий год Большой совет кантона Во распорядился начать их разбор, «имея в виду публикацию», но дело вновь пошло очень медленно. Только с 1973 года благодаря финансированию со стороны Федерального научного фонда началось систематическое изучение наследия Лагарпа, результатом которого стала публикация его корреспонденции с Александром I и другими членами Императорской фамилии на французском языке в трех томах, выполненная лозаннским профессором Жаном Шарлем Бьоде и его ассистенткой Франсуазой Нико и вышедшая из печати в 1978–1980 годах. Этот колоссальный труд осуществил качественный прорыв в исследовании данного комплекса источников, резко повысив к ним интерес историков. Профессор Бьоде стоял у истоков и следующего крупного научного проекта – четырехтомного издания переписки Лагарпа за период Гельветической республики, которое выходило с 1982 по 2004 год.
Тем самым к началу XXI века была освоена основная база исторических источников, позволяющая изучать жизнь, деятельность, политические и общественные взгляды Фредерика-Сезара Лагарпа. Он, наконец, вошел в пантеон славных имен «отцов Отечества» у себя на родине, в кантоне Во, ярким свидетельством чего стала посвященная Лагарпу широкомасштабная международная научная конференция, прошедшая в конце октября 2009 года и получившая поддержку со стороны как местных кантональных властей, так и российских дипломатов в Швейцарии[4]. Эта конференция дала импульс и совместному российско-швейцарскому научному проекту, который осуществлялся в 2011–2017 годах и главным результатом которого явилось полное издание переписки Лагарпа и Александра I на русском языке в трех томах, с привлечением дополнительных материалов из российских и швейцарских архивов, подробными комментариями, указателями и т. д. Руководителями проекта были автор настоящей книги и профессор Лозаннского университета Даниэль Тозато-Риго. Под началом последней в конце 2010-х годов также было предпринято важное издание источников в электронном виде (на сайте lumieres.unil.ch) – там опубликованы письма Лагарпа к его ближайшим друзьям А. Полье и А. Моно, а также воспроизведена рукопись тех самых мемуаров, над которыми Лагарп работал в конце своей жизни.
Итак, можно сказать, что к сегодняшнему дню «завещание Лагарпа» в отношении судьбы его бумаг, наконец, исполнилось. Подготовленная им к обнародованию переписка, а также другие сопровождающие ее документы и материалы полностью доступны для историков и находят своих исследователей. При этом Лагарп по-прежнему остается уникальной в истории фигурой, неразрывно и самым тесным образом соединяющей русскую и швейцарскую историю. Поэтому впервые написать современную научную биографию Лагарпа – это не только весьма благодарный труд, но и почетная обязанность историка.
Для автора данной книги это еще и очень личная история. Вряд ли здесь уместно вдаваться во все перипетии, связывающие автора с его героем. Нужно лишь сказать, что на этом пути автору помогали десятки людей, каждому из которых он чрезвычайно признателен. Но с особой теплотой слова благодарности хочется высказать моему многолетнему соавтору и соработнику, профессору Даниэль Тозато-Риго, благодаря которой я смог погрузиться в тематику швейцарской истории и ее связей с Россией; Оливье Мёвли, организатору нескольких международных конференций в Лозанне, на которых неизменно звучала тема Лагарпа; почетному консулу Российской Федерации в Лозанне г-ну Фредерику Паулсену, который великодушно предоставил финансирование для выполнения исследовательских работ в Швейцарии, а также руководителю его аппарата, советнику Сергею Косенко за неоценимую дружескую помощь и содействие. Часто воспоминания уносят автора в далекое лето 2009 года, когда у него оформилась дерзкая мысль о полной публикации переписки Лагарпа и Александра I на русском языке, и перед глазами неизменно встает первый разговор в Лозанне, в маленьком университетском «шато Дориньи», с мадам Франсуазой Нико, которая тогда горячо поддержала эту идею и ободрила автора, за что он ей навсегда благодарен. И конечно, самые теплые слова, как всегда – в адрес человека, который на протяжении многих лет разделял вместе с автором его «страсть» к текстам Лагарпа: это замечательный историк, филолог и переводчик, ведущий научный сотрудник ИВГИ РГГУ, Вера Аркадьевна Мильчина. Благодаря ей Лагарп теперь может изъясняться с современным читателем на русском языке, в надежде на понимание и сочувствие.
Глава 1
Страна альпийской свободы
Биография Лагарпа теснейшим образом связана с историей его родины. При этом не устаешь поражаться – каким же образом он смог проложить мост между своей страной и Россией, если маленькая горная республиканская Швейцария, как кажется, во всем противоположна огромной равнинной самодержавной империи?
Для ответа на этот вопрос нужно познакомиться с уникальными особенностями истории Швейцарии и ее общественной жизни – особенностями, сделавшими ее важным феноменом в масштабах истории Европы в целом, а также сформировавшими знаменитый «швейцарский миф», в котором в конечном итоге и коренится объяснение того, как Лагарп оказался на берегах Невы[5].
Швейцария и ее миф
Швейцария – не просто горная страна, но самим своим возникновением она обязана горам, а именно Альпам. Огромной дугой длиной свыше тысячи километров эта каменная стена отделяет Западную и Центральную Европу (земли Франции, Германии, низменной Австрии) от Италии, одной стороной упираясь в Лигурийское, а другой – в Адриатическое море. Высота отдельных горных массивов превышает четыре тысячи метров над уровнем моря. Такие вершины покрыты вечными снегами, откуда вниз спускаются ледники – в разное время то отступавшие, то наращивавшие потоки льда, который заполнял целые долины, как это было и в период жизни Лагарпа, то есть во второй половине XVIII – первой трети XIX века (окончание так называемого «малого ледникового периода» в климатической истории Европы).
Преодолеть эту стену было трудно, особенно с запада, где даже вдоль берега Лигурийского моря горы обрывались вниз такими крутыми склонами, что по ним можно было проложить только узкие тропинки (так называемые «карнизы»), постоянно подверженные обвалам[6]. Неудивительно, что об Альпы разбивались потоки племен, двигавшихся по Европейскому материку в III–I тысячелетиях до н. э. Некоторым племенам все же удавалось найти горные проходы и достичь плодородных земель Апеннинского полуострова: следы различных волн таких переселений археологи находят в культуре загадочных этрусков, а затем собственно у италиков (то есть будущих римлян), которые, несомненно, пришли на полуостров из-за Альп. Но многих останавливали каменные преграды, и тогда они расселялись у западных и северных предгорий Альп или в некоторых речных долинах и по берегам озер, где можно было заниматься сельским хозяйством, охотой и рыбной ловлей. Такую участь для себя избрали кельты (у римлян известные под именем галлов). Впрочем, в IV–II веках до н. э. отдельные нашествия галлов не раз угрожали Риму, а их племена даже временно сумели закрепиться на севере Италии, но затем римляне перешли в планомерное наступление и к рубежу II–I веков до н. э. достигли южных границ Альп с дальнейшей целью взять под контроль основные проходы через них для обеспечения безопасности своего государства.
В этот период и начинает формироваться ядро швейцарской истории, для которой очень хорошо подходит известное русское выражение «история с географией» – только в самом буквальном смысле. Ведь и зарождение, и дальнейшие импульсы развития истории Швейцарии диктуются самой природой, ибо непосредственно связаны с торговыми и военными путями через Альпы.
Чтобы лучше себе их представить, опишем точнее географическое положение Швейцарии в самом центре альпийской горной системы. Если взглянуть на карту, то заметно, что хребты идут здесь практически параллельно друг другу, с юго-запада на северо-восток, а между ними выделяются две гигантские «трубы» – протянувшиеся на десятки километров долины, некогда выкопанные ледниками так, что обрамляющие их горы на тысячу и более метров превосходят дно. Это – долины Роны и альпийского Рейна. На карте кажется, что одна из них продолжает другую, но это лишь иллюзия, которая происходит оттого, что истоки Роны и так называемого Переднего Рейна находятся всего лишь примерно в 25 км друг от друга, причем большая часть этого расстояния преодолевается вдоль верховий Ройса – еще одной важной альпийской реки.
Несмотря на близость истоков, дальнейшая судьба у каждой из трех рек разная. Долина Передного Рейна продолжает идти по направлению на северо-восток, причем ее северный склон образует хребет Гларнских Альп, а с юга к ней выходят несколько массивов, принадлежащих сейчас кантону Граубюнден. У города Кур альпийский Рейн плавно поворачивает на север и практически по прямой линии направляется к Боденскому озеру. Далее Рейн покидает это озеро у города Констанца, течет на запад, образуя северную границу Швейцарии, возле Базеля встречается с Юрскими горами и оттуда, уже на север, продолжает путь к Северному морю.
Нетерпеливый же Ройс в 10 км от истока Рейна решает направиться по кратчайшему пути на север, через знаменитое ущелье Шёлленен, после которого устремляется в Фирвальдштетское озеро, о котором речь впереди, вытекает оттуда в Люцерне и продолжает, почти не отклоняясь, придерживаться северного направления, чтобы затем слиться с водами реки Ааре, недалеко от места, где эта последняя впадает в Рейн (в 50 км к востоку от Базеля)[7].
А вот долина Роны, напротив, от общего района истоков всех рек полого спускается в противоположную сторону, к юго-западу, причем ее «труба» имеет наибольшую длину, разделяя Бернские и Валлисские (они же – Пенинские) Альпы, ограничивающие эту долину с севера и с юга соответственно. В районе города Мартиньи Рона вдруг делает поворот под прямым углом, в северо-западном направлении, и Бернские Альпы с удивлением ее пропускают, чтобы, обогнув их, она смогла бы влиться в Женевское озеро, откуда дальше Рона течет уже по территории Франции и впадает в Средиземное море к западу от Марселя. Так, из небольшого географического пятачка расходятся реки, принадлежащие бассейнам разных морей, устья которых находятся в тысячах километров друг от друга!
Именно с путями вдоль Рейна, Ройса и Роны связаны исторические события, постепенно создававшие предпосылки для возникновения швейцарского государства. Точнее, Ройсу в этом ряду придется подождать – слишком крутым и отвесным сперва казалось пробитое им ущелье Шёлленен, чтобы наладить по нему дорогу. Однако и этот путь сыграет в истории Швейцарии свою роль, и притом ключевую!
Пока же в античную эпоху существуют две дороги, имеющие большое экономическое и стратегическое значение для Римской республики, а затем империи. Первая из них соединяла итальянскую долину Аоста (получившей свое название по основанной здесь римлянами колонии Augusta Praetoria) с долиной Роны через перевал, который на латинском языке назывался Mons Jovis («гора Юпитера»), но в Средние века приобрел другое, более привычное для нас наименование – Большой Сен-Бернар. Эта дорога пересекала Пенинские Альпы и, достигнув Роны, попадала в область кельтского племени седунов, которых римляне покорили, а на месте их поселения Октодурум (будущий Мартиньи) уже при императоре Клавдии основали колонию Forum Claudii Vallensium[8]. Далее, выйдя к Женевскому озеру, основная дорога шла по его северному берегу, где находились кельтские города Лузонна (будущая Лозанна) и Генава (будущая Женева). В этих поселениях, как и дальше к северу от озера проживали гельветы – многочисленное кельтское племя, периодически угрожавшее римлянам. Самое известное столкновение, безусловно, произошло в 58 году до н. э., ибо в нем участвовал Юлий Цезарь, описавший его в своих «Записках о Галльской войне»: огромная масса гельветов, сотни тысяч человек решили вторгнуться в римские владения через Генаву, но Цезарь сумел этому воспрепятствовать и в том числе разрушил единственный мост, проложенный под стенами Генавы над глубокой и быстрой Роной[9].
Географически область обитания гельветов совпадала с так называемым «Швейцарским плато», наиболее плодородной и благоприятной в климатическом отношении холмистой равниной шириной около 50 км и общей протяженностью в 300 км, расположенной между отрогами северных хребтов Альп и идущим параллельно им (то есть также с юго-запада на северо-восток, от нынешних Женевы до Базеля) массивом Юры. Многие кельтские поселения на плато в будущем станут городами родины Лагарпа – земли Во, о чем свидетельствуют их названия: например, Ивердон – от латинизированного кельтского Эбуродунума. В центре плато расположится и столица гельветов той поры, когда после 15 года до н. э. они полностью признают над собой власть Рима – город Авентикум (от кельтской богини Авентии), который впоследствии также будет принадлежать кантону Во. Быстрое развитие этого города в I–III веках н. э. показывает успешный процесс романизации гельветов, то есть принятия ими латинской культуры и образа жизни. За их территорией в это время уже закрепилось устойчивое название – Civitas Helvetiorum, с последней четверти I в. н. э. она стала частью новой римской провинции Верхняя Германия.
Неудивительно, что в эпоху Просвещения название «Гельвеция» вновь оказалось востребованным тогда, когда нужно было описывать успехи Швейцарии в области культуры: при этом данное понятие включало в себя всех швейцарцев независимо от языка или вероисповедания. От него проистекает и современное официальное наименование страны – Confederatio Helvetica (CH). Применительно же к биографии Лагарпа стоит отметить, что тот, несомненно, чувствовал свою связь с «землей гельветов», на которой родился, а также с античным миром, который впервые принес сюда очаги цивилизации – например, всего в 12 км от места рождения Лагарпа располагалась основанная Юлием Цезарем на берегу Женевского озера колония Julia Equestris (кельтский Новиодунум, современный Ньон), где сохранились руины форума, амфитеатра и римской базилики.
Итак, дорога из Италии через Сен-Бернар в долину Роны и далее к Женевскому озеру привела нас в конечном итоге в землю, населенную латинизированными гельветами, с несколькими крупными и множеством мелких городов, в одном из которых столетия спустя родится герой этой книги, Фредерик-Сезар Лагарп. Взглянем теперь на другую римскую дорогу, пролегающую через восточные области Швейцарии, ибо данный регион также сыграет определенную роль в жизни героя.
Основная римская дорога через перевал Юлир (а также ее более короткие, но трудные варианты через соседние перевалы Септимер и др.) связывает северный берег озера Комо и долину альпийского Рейна, куда она выходит непосредственно к крупнейшему местному центру – городу Кур (латинское название Curia). Поселение на его месте существовало еще около 4500 года до н. э., из-за чего Кур сегодня носит гордое имя «старейшего города Швейцарии». Здесь на пологом берегу речки Плессур, примерно в 2 км от ее нынешнего впадения в Рейн, возник рынок, а на противоположном берегу, на гребне скалы, римляне выстроили укрепленный замок после того как в 15 году до н. э., вследствие знаменитого альпийского похода Тиберия и Друза, пасынков императора Августа, эта область была присоединена к Римской империи.
Местное население называло себя ретами. Их происхождение вызывает споры, чаще всего родственными узами их связывают с этрусками[10]. От наименования племен возникло название римской провинции Raetia (Реция), северные границы которой через несколько десятилетий отодвинулись вплоть до Дуная, а потому в начале IV века альпийская часть провинции была отделена от остальной и стала называться Реция Прима, ее наместник разместился в замке Кура. Реты так же, как и гельветы, подверглись успешной романизации, но при этом частично сохранили и местные диалекты благодаря наличию в регионе слабо связанных между собой горных долин. Впоследствии эти диалекты составили основу ретороманского (иначе – романшского) языка, одного из четырех государственных языков Швейцарии.
Одним из важных следствий романизации альпийского населения явилось распространение здесь христианства. В конце IV века епископские кафедры уже были основаны в Женеве, Октодуруме (Валленсиуме) и Куре. В V веке появляется «епископ гельветов», местом пребывания которого сперва был Авентикум, а с конца VI века – Лозанна; тогда же епископ Октодурума переехал в лежащий несколько выше по течению Роны замок над городом Седунум (современный Сьон, его латинское название напоминало о некогда жившем здесь кельтском племени). В долине Роны появляется и первый святой покровитель Альп: им стал Маврикий, предводитель Фиваидского легиона, который вместе с другими солдатами из Фив, принявшими христианство, был послан сюда для подавления местного населения, но отказался наказывать единоверцев-христиан – и тогда по приказу императора Максимиана был казнен вместе с 6600 солдатами[11]. В предании сообщается, что произошло это около 290 года н. э., там же говорится об обретении реликвий Св. Маврикия первым епископом Октодурума и начале его почитания в конце IV века. В 515 году на месте мученической казни и захоронения святого было основано аббатство Сен-Морис – у подножия отвесной горы, на Роне, примерно в 25 км от ее впадения в Женевское озеро[12].
Характерно, что упомянутые епископства возникали в центрах власти римских наместников и тесно были с ними связаны: например, епископская базилика в Куре была построена не внизу в городе, а на скале возле римского замка. В случае же ослабления римской власти епископства зачастую перенимали ее функции и стремились сохранить единство подвластной территории.
Кризис и последующее падение Римской империи наступили в эпоху Великого переселения народов (IV–VI века), которая для альпийского региона одновременно означала и полную смену населения, а точнее, растворение прежних латинизированных племен в массе пришлых народов – германцев. Уже в 401 году римские легионы были выведены из альпийских областей обратно в Италию. В 443 году полководец и дипломат Флавий Аэций в отчаянных попытках обеспечить безопасность северных границ Римской империи дал разрешение проживавшему на Среднем Рейне воинственному германскому народу бургундов, значительно пострадавшему от армии гуннов (эти события нашли отражение в «Песни о Нибелунгах»), переселиться ближе к Италии, чтобы защищать ее. Бургунды основали свое королевство на территории современной Юго-Восточной Франции, сделав одной из его столиц Женеву. При этом вся земля гельветов и долина Роны также были включены в это королевство и заселены бургундами. Одновременно другой германский народ – аламанны – путем ряда вторжений покорил Рецию (то есть долину альпийского Рейна), стремясь вытеснить бургундов из северо-восточной части Швейцарского плато.
В VI–VIII веках и те и другие объединились под властью империи франков. По Верденскому разделу этой империи в 843 году владения аламаннов были отнесены к Восточному Франкскому королевству (будущая Германия), а бургундов – к Лотарингии. Последняя вскоре распалась на части, и в 888 году образовалось независимое королевство Верхняя Бургундия, объединившее земли по обе стороны Юрских гор, а также на обоих берегах Женевского озера, долину Роны и западные альпийские предгорья. Со стороны Германии ему противостояло Швабское герцогство, населенное аламаннами. Граница между ними формируется постепенно: на Швейцарском плато аламанны смогли занять бассейны рек Ройса и Ааре, а также их горные долины (область будущей центральной Швейцарии).
Так примерно к началу XI века возникла одна из самых основополагающих, хотя и не обозначенных на политической карте, границ внутри Швейцарии. Дело в том, что аламанны говорили на диалектах верхненемецкого языка, тогда как бургундская знать перенимала латинизированную культуру местного населения, где сохранялись романские диалекты (на место которых в итоге придет французский язык). Раздел между областями употребления немецких диалектов и французского языка в сегодняшней Швейцарии называется Рёштиграбен («картофельный ров»)[13]. Уже в Средние века принадлежность к той или другой стороне этого «рва» начала осознаваться как важный идентификатор в системе культурного опознавания «свой» – «чужой»: например, в немецких названиях Швейцарии появляются приставки «вален-» или «вельш-», чтобы подчеркнуть, что в этих местах живет романское население. Насколько глубоким окажется этот воображаемый «ров», мы очень скоро увидим и по биографии Лагарпа: в конце XVIII века для него отстаивание прав родной земли близко соединялось с защитой франкоязычной Швейцарии вообще – по его представлениям, униженной и угнетенной со стороны немецкоязычных кантонов.
Аламанны, многие столетия подряд сохранявшие у себя языческие традиции, потребовали и новых усилий по христианизации региона. Для этих задач специально в VI веке было основано епископство в Констанце на Боденском озере. К рубежу VI–VII веков относят символическое событие: южных берегов Боденского озера достиг бродячий ирландский монах-миссионер и при добрых предзнаменованиях соорудил в небольшом ущелье келью, в которой поселился уединенно; дрова для костра ему приносил медведь, которого тот кормил. Святой Галл (так звали монаха) почитался местными жителями и после кончины, а в 719 году приехавший из Кура священник основал на месте его кельи монастырь. Первыми его насельниками также стали выходцы из бывших земель ретов, подчеркивая тем самым, что именно оттуда в данную эпоху черпались христианские традиции для передачи германцам. Уже через несколько десятилетий монастырь Санкт-Галлен стал крупнейшим и богатейшим в альпийском регионе, получил права аббатства, которое, благодаря щедрым пожертвованиям аламаннской знати, владело большим количеством земли, изготавливало книги, содержало школу и больницу. В конце VIII в. была основана монастырская библиотека, превратившаяся в одну из самых представительных в Европе. На печати аббатства красовался тот самый медведь, который оттуда перешел и на герб всего церковного княжества Санкт-Галлен[14].
Вместе с германскими народами на территорию Швейцарии пришла феодальная система, то есть иерархическая условная собственность на землю и общину, что ее обрабатывает, каковыми «ленным» правами верховный сеньор наделял своего вассала (а тот мог передать их собственному вассалу) в обмен на службу. Приобрести лен могли только представители элиты, которые сформировали особое «благородное сословие» – дворянство. Род Лагарпов, владевший землей у Женевского озера с незапамятных времен, вполне мог быть дальним потомком бургундского дворянства (подробнее о фамилии Лагарпа будет рассказано ниже).
В 1033 году титул короля Бургундии перешел к императору Священной Римской империи (и сохранялся за ним вплоть до роспуска империи в 1806 году). Это означало, что бывшим бургундским владениям, как и территории некогда большого Швабского герцогства уготована общая для имперских земель судьба: они достаточно скоро раздробились на множество ленов, которыми владели имперские графы, а также признававшие верховную власть императора епископы, аббаты, вольные города и прочие сеньоры. В XII–XIII веках среди них выделились несколько феодальных династий (домов), которые были заняты «собиранием» и укрупнением подвластных земель. На юго-западе это был Савойский дом, непрерывно расширявший свои владения и к середине XIII века собравший в одних руках нижнюю долину Роны, оба берега Женевского озера и южную часть Швейцарского плато (будущую землю Во[15]). На севере Дому Цэрингенов, которым некоторое время принадлежали титулы герцогов Швабских и наместников Бургундии, удалось овладеть почти половиной Швейцарского плато, где они занялись как успешным основанием новых средневековых городов (Фрейбург в 1157 году, Берн в 1191-м), так и расширением и укреплением уже существующих (Цюрих, Золотурн). После смерти в 1218 году бездетного герцога Бертольда V Богатого из Дома Цэрингенов Берн, Цюрих и Золотурн получили права вольных имперских городов (и теперь уже сами могли выступать в роли сеньоров, приобретая земли); основные же владения Цэрингенов в Швейцарии перешли к графам Кибургам, которым до этого принадлежала территория между Боденским и Цюрихским озерами вплоть до нижнего течения реки Ааре.
Но едва Кибурги стали претендовать на роль крупнейших в регионе феодалов, как и их династия в 1263 году пресеклась, причем все их владения достались по наследству Дому Габсбургов. Этот графский род, возникший в Эльзасе, закрепился на рубеже X–XI веков на самом севере Швейцарии; их владения лежали между реками Ааре и Ройс, где был выстроен родовой замок Габсбург, собственно и давший название династии. В том месте, где Ройс вытекал из Фирвальдштетского озера, Габсбургами с конца XII века контролировался важный в экономическом отношении город Люцерн. После же присоединения больших территорий, принадлежавших Кибургам, Габсбурги смогли успешно выступить на европейской арене: в 1273 году глава Дома – граф Рудольф IV Габсбург – был избран королем Германии (под именем Рудольфа I) и в этом качестве занял престол Священной Римской империи германской нации (хотя и не венчался императорской короной). Следствием этого стал перенос основных интересов династии на восток: в 1276 году Рудольф I добился установления наследственных прав Габсбургов на Австрию, Штирию, Каринтию и Крайну. Своей постоянной резиденцией он сделал Вену.
Подчеркнем здесь, что в крупных феодальных объединениях земель в XIII веке еще нельзя видеть прототипы будущих национальных государств (даже если некоторые из их границ совпадают). Так, господство графов Савойских к северу от Женевского озера вовсе не говорит о том, что Савойя (воспринимаемая как будущая часть Франции) «завоевала» эти земли у швейцарцев, также как и владения Габсбургов отнюдь означают «австрийскую оккупацию» части Швейцарии (как только что было отмечено: напротив, австрийской эта династия стала благодаря тому, что сперва укрепилась в швейцарских землях). И хотя подобные грубые трактовки возникали лишь на самой ранней стадии распространения национального мифа, иногда они встречаются и до сих пор.
Таким образом, к концу XIII века значительная часть территории будущей Швейцарии была разделена между Савойским домом и Габсбургами, кроме них выделялись крупные земельные владения епископов Кура и Сьона, которым император предоставил права контроля за все теми же основными альпийскими перевалами, дороги через которые были проложены еще римлянами. Однако в первой половине XIII века появилась и новая дорога.
Еще римлянам под именем Adula Mons был известен перевал, который ведет из Левентинской долины в Италии, к северу от озера Лаго-Маджоре, в заключенную между альпийскими хребтами верхнюю часть долины реки Ройс (ее немецкое название Urserental, Урсерн, от латинского Ursaria, что можно перевести как «медвежья долина»). Однако путь оттуда дальше на север по пробитому Ройсом ущелью Шёлленен был невозможен, слишком отвесными оказались его склоны, а потому приходилось выходить через соседние перевалы (Фурка или Оберальп) в долины Роны и Рейна соответственно. Но около 1220 года местный кузнец (так гласит предание) изобрел новый способ передвижения по ущелью – через прилегающие к отвесной горной стене мосты. В скалах пробивались отверстия, куда вставляли поперечные балки, на которые были положены доски, а с внешней стороны балки удерживались на цепях, закрепленных наверху. В 1230 году в узком месте ущелья, за непроходимым водопадом был построен первый деревянный арочный мост через Ройс[16]. Технологии эти, скорее всего, были перенесены сюда из прилегающей верхней части долины Роны (Oberwallis), заселившая которую в Средние века народность аламаннского происхождения (Walser) занималась потом активным освоением соседних высокогорных альпийских долин, применяя для этого специальные строительные приемы (например, впервые прокладывая прямо на скалах водопроводы)[17].
С развитием возможностей пересечь ущелье Шёлленен, путь вдоль Ройса становится самым коротким и выигрышным как экономически, так и политически при движении из Германии в Италию, или наоборот. Для торговли весьма выгодным было то, что Ройс после ущелья образовывал расширяющуюся долину, которая примыкала к южной оконечности Фирвальдштетского озера, а оттуда вплоть до города Люцерн на северной оконечности озера почти пятьдесят километров пути товары можно было перевозить по воде. Военные же преимущества оценил уже император Фридрих II из династии Гогенштауфенов, который много сил посвятил объединению под одним скипетром Италии и Германии. Его войска не раз преодолевали альпийские проходы. В 1231 году он даровал охранявшим дорогу вдоль Ройса жителям общины Ури вольную имперскую грамоту, освобождавшую их от подчинения другим феодалам. Ури получил право иметь собственную печать, а его старейшины (ландамманы) стали выполнять функции правительственных чиновников и представлять общину на переговорах. В 1240 году такой же статус получила и община Швиц (она лежала на восточном берегу озера, где при желании также можно было высадиться на берег и продолжить посуху путь на север в сторону Цюриха). В то же самое время на высшей точке дороги, перед спуском в долину Урсерн, архиепископ Миланский повелел выстроить часовню в честь святого Годехарда, епископа Хильдесхаймского, от которой перевал получил свое новое имя – Сен-Готард.
Именно «Сен-Готардский транзит» и создал главные предпосылки для возникновения швейцарского государства. Так получилось, что альпийские земли Швейцарии, в отличие от многих других горных стран, не могли похвастаться богатствами недр: здесь не было серебряных или золотых рудников, и даже самые известные в этом регионе соляные шахты в низовьях долины Роны (Sel des Alpes) были открыты только в XVI веке. То есть для того, чтобы разбогатеть, жителям Швейцарии невозможно было, подобно гномам, вгрызаться внутрь гор[18]. Их бедные общины выживали за счет того немногого, что можно было вырастить на скудной горной почве, а также за счет домашнего животноводства, охоты и рыболовства. Однако вдоль торговых путей ситуация менялась: здесь горное население переходило к массовому разведению коз и коров, а их продукты – в первую очередь сыр – продавало на местных рынках как другим общинам, так и тысячам проходивших здесь в течение года купцов и других путешественников. Но если другие дороги, через Сен-Бернар или через перевалы Реции, уже сотни лет как контролировались церковной властью или феодалами, налагавшими на жителей крепостное право, то общинам вдоль Сен-Готардской дороги выпал счастливый жребий: императорская власть даровала им свободу (а в экономическом смысле это означало еще и возможность сохранения и преумножения доходов от торговли), и ее теперь стоило защищать.
Здесь, наконец, мы подходим к ядру национального мифа Швейцарии. Согласно ему швейцарское государство было основано решением «трех первоначальных кантонов» – Ури, Швица и Унтервальдена, и произошло это ради защиты от порабощения, олицетворением которого в альпийском регионе была власть Габсбургов. Представители этих «лесных земель» собрались на берегу озера[19], на небольшом лугу Рютли, до которого легко было добраться из каждой из земель, и там принесли клятву в вечном братстве и взаимной помощи в борьбе против тиранов, которые хотели бы управлять ими по произволу и отнять их свободу.
Швейцарский хронист XVI века Эгидий Чуди отнес это событие к 1307 году, но с конца XIX века историки начали связывать его с конкретным старейшим документом, подтверждающим союз общин Ури, Швица и Унтервальдена – так называемой «Союзной грамотой», датированной началом августа 1291 года[20]. В современной Швейцарии 1 августа ежегодно празднуется как день рождения Конфедерации.
Первый же развернутый письменный рассказ с упоминанием «клятвы на Рютли» (нем. Rütlischwur) находится в так называемой Белой книге Зарнена – рукописной хронике, составленной около 1470 года и являющейся основополагающим источником, из которого черпались истории, образующие швейцарский национальный миф. Именно здесь клятва на Рютли помещена в контекст угнетения местного населения назначенными Габсбургами чиновниками – фогтами. Жители трех «лесных земель» решили объединиться, готовя восстание против угнетателей, а проводником их воли выступил стрелок из Ури по имени Вильгельм Телль, который выстрелом из засады убил ненавистного фогта Германа Гесслера.
Так, благодаря Белой книге Зарнена с преданием об основании Швейцарии оказалась неразрывно связана ставшая еще более знаменитой на весь мир легенда о метком стрелке, Вильгельме Телле, и его чудесном выстреле в яблоко на голове у сына – такое наказание ему назначил за неподчинение требованиям властей жестокий Гесслер, который потом и поплатился за это жизнью. Легенда эта перешагнула рамки национального мифа и стала достоянием мировой литературы, когда в 1804 году легла в основу великого произведения – драмы Фридриха Шиллера «Вильгельм Телль»[21]. Чеканные стихотворные строчки клятвы на Рютли, написанные Шиллером (см. эпиграф к книге), сами по себе станут мифом в эпоху романтизма; сегодня их знает наизусть каждый швейцарский (да и немецкий) школьник.
Однако действительность, как это всегда бывает, вовсе не соответствовала мифу. Современная историческая наука отстаивает тезис о том, что швейцарское государство не было основано, но возникло постепенно, в ходе длительного процесса складывания союзов отдельных общин, областей и городов, который начался в XIII веке, но отнюдь не завершился. «Союзная грамота» 1291 года могла быть лишь одним из документов такого складывавшегося объединения. Более того, сама ее дата подвергается сомнению. Ведь подобные союзы на собраниях представителей крестьянских общин первоначально должны были заключаться в устной форме, а подтверждающая их, к тому же составленная по-латыни письменная грамота потребовалась позднее – а потому получала датировку задним числом, и не обязательно точную (или вообще могла быть сфальсифицированной в исторических реалиях другого века)[22].
Август 1291 года, конечно же, выбран не случайно: в середине июля в Шпейере скончался Рудольф I, что повлекло за собой неизбежное ослабление на местах власти Габсбургов, занятых борьбой за германскую корону. В Центральной Швейцарии, которая в конце XIII века явно находилась на периферии основных габсбургских владений, эта власть чаще всего проявлялась в виде функций «имперских судей», а потому были силы, заинтересованные в скорейшем возвращении влияния Габсбургов в регионе, но были и те, кто питал антигабсбургские настроения, рассчитывая упрочить собственные права и свободы. Тем не менее конкретные исторические источники не подтверждают наличия таких настроений у «лесных земель», которые первоначально держались в стороне от борьбы других коалиций[23].
Кое-что изменилось в начале XIV века, когда произошло возвращение Габсбургов на трон Священной Римской империи. Король Германии Альбрехт I (1298–1308), пользуясь тем, что для Центральной Швейцарии он одновременно являлся и феодальным властителем, и верховным сеньором, безусловно, рассчитывал продолжить экспансию, но выбрал для этого бассейн реки Ааре. Возможно, именно эти его побуждения вызвали ответный заговор в среде местного дворянства, в результате которого Альбрехт I был убит при пересечении Ройса в его нижнем течении, неподалеку от родового замка. Для «лесных земель» же очередное ослабление власти Габсбургов пошло на пользу: новый король Германии из Люксембургского дома Генрих VII в 1309 году даровал права «имперской вольности» теперь еще и общине Унтервальдена и охотно подтвердил прежние права Ури и Швица (именно с этим событием некоторые историки связывают возможное изготовление «Союзной грамоты»[24]).
Как видим, ни о каком открытом выступлении против габсбургской тирании в «лесных землях» на рубеже XIII–XIV веков речи не шло. Соответственно, приходится признать, что и никакого Вильгельма Телля, увы, не было!
На самом деле впервые об этом написали еще в середине XVIII века (в том числе, Вольтер), когда обнаружилось, что в составленной около 1200 года «Истории Дании» содержится сюжет об искусном стрелке, в точности, вплоть до деталей, повторяющий рассказ о выстреле в яблоко и последующей мести Вильгельма Телля[25]. Выяснилась и характерная ошибка переписчика, который переносил этот сюжет на швейцарскую почву: в исходном рассказе стрелок использовал лук, тогда как Телль стрелял из арбалета, поскольку последний уже вытеснил лук в качестве оружия в Швейцарии XIII века (именно с арбалетом в руках Телль и показан на всех традиционных изображениях). Но тогда терял смысл один из ключевых эпизодов легенды: после того, как Телль попал в яблоко на голове сына, Гесслер заметил у него спрятанную вторую стрелу и на вопрос о ее предназначении получил честный ответ – если бы сын пострадал, Телль намеревался второй стрелой тут же застрелить самого Гесслера. В датском сказании все это было возможно, поскольку на повторный выстрел из лука требовались секунды, но перезарядка арбалета являлась сложной процедурой и требовала времени, которого у Телля в описываемой ситуации, естественно, не было бы.
Мифологизация (в том числе заимствованная извне) ранней истории Конфедерации потребовалась швейцарцам для того, чтобы обеспечить идеологический фундамент, обосновывавший их последующую борьбу с Габсбургами. Ее началом послужил очередной кризис в Священной Римской империи. В 1314 году на ее трон было избрано сразу два короля: Людвиг Баварский из Дома Виттельсбахов и Филипп Красивый из Дома Габсбургов. Именно в этот момент общины Центральной Швейцарии однозначно признали королем лишь Людвига Баварского и тем самым выступили против Габсбургов. В роли застрельщиков здесь выступили жители Швица (не случайно, что именно от них произойдет название всей конфедерации – Schwyzerland, Schweiz). Уже в 1314 году они в ответ на несправедливое, по их мнению, решение церковного суда разграбили богатый монастырь Айнзидельн, находившийся под патронажем Габсбургов. Ответные действия развернулись в следующем году, когда брат Филиппа Красивого, герцог Леопольд I Австрийский отправился в поход для наказания «лесных земель» с войском из нескольких сотен рыцарей и пехотинцев. 15 ноября 1315 года произошла хорошо документированная австрийскими хронистами битва при Моргартене. При ее описании постоянно подчеркивается, что сражавшиеся против рыцарей швейцарские крестьяне нарушали правила боя: они заманили войско в узкий горный проход, устроив там засаду, а также сбивали рыцарей с коней, метая камни, используя алебарды и топоры. Но именно таким способом крестьянская армия, которая в разы уступала габсбургскому войску, добилась полной победы: по сообщениям хронистов, герцог Леопольд потерял до двух тысяч человек и сам едва спасся.
Битва при Моргартене доказала неэффективность использования рыцарского войска в горных условиях – и, следовательно, невозможность его использовать для подчинения внутренних областей Швейцарии. Прямым следствием общей победы явилось подписание в Бруннене (местечке на берегу Фирвальдштетского озера, принадлежащем общине Швиц) в декабре 1315 года, в День св. Николая, союзного договора между Ури, Швицем и Унтервальденом (соответствующие ему оригиналы на немецком языке сохранились, и их историческая достоверность уже не оспаривается). Статьи договора подтверждали «вечную дружбу» и взаимопомощь общин, отмечая и конкретные ее формы, например сотрудничество в борьбе с убийствами, поджогами и грабежами. 2-я и 3-я статьи договора, явно направленные против Габсбургов, в особо четкой форме излагали идею «альпийской свободы»: никто из населения «лесных земель» не будет принимать над собой чье-либо господство без всеобщего на то согласия и не должен признавать такую власть, которая пытается установить это господство военной силой или «другими неправедными методами»[26].
Таким образом, разделяя мифологические предания и исторические источники, нельзя не отметить лежащие в основе и тех и других понятия о ценности свободы для каждого человека, о совместном отстаивании своих прав и необходимости сопротивления властям, покушающимся на эту свободу – это были принципы, на которых швейцарцы воспитывались многие столетия вперед и без которых невозможно себе представить складывание личности Лагарпа.
В течение XIV века исходный договор Ури, Швица и Унтервальдена перерастает в «союз восьми земель», так называемую Старую Конфедерацию (нем. Alte Eidgenossenschaft). К ее изначальным участникам добавились города Люцерн, Цюрих, Цуг, Берн, а также примыкавшая с востока к «лесным землям» община Гларус. Экономически их объединяли интересы, связанные с «Сен-Готардским транзитом»: это прекрасно видно из того, как находившийся в феодальной зависимости от Габсбургов город Люцерн, который еще во время битвы при Моргартене был сборным пунктом австрийского войска, осознал прямую выгоду сотрудничества с конфедератами и в 1332 году первым присоединился к союзу трех «лесных земель». Когда же к этому союзу примкнул еще и богатый имперский город Цюрих (1351), то лежавшее между ним и Швицем владение Габсбургов – город Цуг с окрестностями – уже на следующий год в присутствии посланной конфедератами армии сделало само собой разумеющийся выбор в их пользу, а Габсбурги не смогли, да и не захотели тогда вмешаться. Из всех восьми участников Старой Конфедерации только вольный город Берн лежал, казалось бы, в стороне от Сен-Готардского пути, но и он в 1334 году сделал важный шаг в сторону сближения с «лесными землями», когда приобрел в свое владение верхнюю долины реки Ааре (от Майрингена и выше), которая непосредственно сообщалась через перевалы с соседними Ури и Унтервальденом; уже в 1353 году Берн становится членом Конфедерации.
Совместная защита своих экономических и политических интересов повсеместно приводила к обогащению союзников: так, все города конфедератов во второй половине XIV века продолжают наращивать свои владения, скупая или получая в дар права на них у соседних феодалов. Особенно в этим отличился Люцерн – но при этом он по-прежнему считался феодальным владением Габсбургов, которые, следовательно, претендовали на верховенство во всех его землях. В итоге нараставшие противоречия вылились в войну, кульминацией которой стала битва при Земпахе, в 13 км от Люцерна, которая состоялась 9 июля 1386 года. Швейцарские пехотинцы (по разным оценкам, 1,5–2 тыс. человек) во время разведывательного марша неожиданно натолкнулись на рыцарское войско во главе с герцогом Леопольдом III Австрийским, которое по-видимому не ожидало в тот момент сражения. Однако, предполагая за собой преимущество в количестве и силе, рыцари сперва вступили в бой беспорядочно и поспешно, становясь легкими жертвами хорошо организованной боевой фаланги швейцарцев. Лишь в конце сражения рыцари во главе с самим Леопольдом попытались мощным ударом одержать верх, что в итоге стоило герцогу жизни. Швейцарское героическое предание сравнивает этот бой со знаменитыми античными подвигами: в решающий момент уроженец Унтервальдена Арнольд Вилькенрид с криком «Верные конфедераты, позаботьтесь о моей жене и детях!» бросился на сомкнутые копья врагов и создал таким образом брешь, пользуясь которой его товарищи смогли одержать победу (прообразом этого стал подвиг римского консула Публия Деция в 3-й Самнитской войне против галлов в 295 году до н. э.).
Подвиг Винкельрида наряду с выстрелом Телля стал еще одной неотъемлемой частью швейцарского национального мифа (надо ли говорить, что современная наука ставит историчность его личности, прежде бесспорную, под сомнение[27]). Так или иначе, но победа при Земпахе имела действительно судьбоносные последствия для Конфедерации: после нее земли городов-конфедератов стали быстро прирастать за счет бывших ленов Габсбургов, и процесс этот непрерывно продолжался до середины XV века, пока тех полностью не вытеснили с территорий к югу от Рейна. Повысился и статус конфедератов: так, в 1415 году во время церковного собора в Констанце, где обозначилась вражда императора Сигизмунда Люксембурга и австрийского герцога Фридриха IV Габсбурга, император передал Люцерну и Цугу права вольных имперских городов, а также фактически призвал конфедератов к военным действиям против австрийцев, в результате чего те потеряли свои владения вдоль Ааре (земля Ааргау), включая и родовой замок Габсбург.
Не забудем упомянуть, что параллельно с объединением городов и сельских общин в Старую Конфедерацию похожие процессы успешно развивались в других частях альпийского пространства, которые в будущем войдут в Швейцарию. В 1367 году в Куре местные общины основали Лигу Дома Божьего (нем. Gotteshausbund) – на ее первом собрании присутствовали по нескольку представителей от епископальной администрации, местных сельских общин и горожан Кура, но не было самого епископа. Дело в том, что назначенный в Кур епископ (выходец из Богемии, то есть чужой для подвластного населения) завел в соседнем Тироле тесные связи с Габсбургами и был готов полностью уступить им свою территорию в обмен на пожизненную пенсию. Но воля местных жителей была иная, и создание Лиги поспособствовало сохранению их независимости, экономическое же процветание обеспечивалось контролем над перевалами Юлир и Септимер. В 1395 году в смежных долинах, выходящих к перевалу Лукманир, также ведущему в Италию, началось складывание Серой лиги, а в 1436 году, после вымирания рода графов фон Тоггенбург – Лиги десяти сообществ в северной части долины альпийского Рейна и его притоков; все они являлись союзами общин, свободных от феодалов (и даже мелкие дворяне вступали туда наравне «со всеми своими подданными»). В 1471 году эти три лиги объединились для проведения общей политики в военной области и дипломатии, притом что приоритет решения местных вопросов всегда оставался за каждой общиной («принцип коммунальной свободы»). Подробное устройство этого объединения было прописано в Союзной грамоте 1524 года: его высшие органы власти, Большой и Малый советы, имели весьма ограниченные компетенции, а все важные государственные вопросы решались путем «референдума»[28]. По наименованию одной из составных частей государство Трех лиг в Новое время стало именоваться Серыми лигами (нем. Graue Bünden), дав название будущему кантону Граубюнден.
В XIV–XV веках важные изменения происходят и в долине Роны. К началу этого периода она была разделена примерно пополам, на нижнюю и верхнюю, между владениями Савойского дома и епископа Сьона, который также контролировал Мартиньи, но в 1301 году уступил эту территорию Савойе. Однако к середине XIV века из крупных приходов и епископальных административных округов здесь возникают так называемые «десятины» (название, очевидно, происходит от церковного налога), которые начинают отстаивать свои интересы и выступают значительной силой в очередных конфликтах с савойцами. В конце же XIV века Савойский дом попытался воспользоваться «Великой папской схизмой», чтобы утвердить своего представителя в качестве епископа Сьона, но встретил активное сопротивление не в Риме, а со стороны местных жителей, которые в 1383 году восстали и изгнали ставленника династии из епископского замка в Сьоне, а в 1388 году разбили савойские войска. В 1392 году те заключили мир с представителями «семи десятин» из верхней части долины Роны. Тем самым и в этом регионе утвердился конфедеративный республиканский строй, который в ходе XV века только укреплялся. К 1477 году «семь десятин» смогли присоединить к себе и нижнюю часть долины Роны вплоть до аббатства Сен-Морис. Князь-епископ Сьона вынужденно признал автономную власть десятин, а в 1613 году и сам подпал под нее – с этого момента данное государственное объединение не только по факту, но и формально становится республикой во главе с выборным епископом, которого утверждают в должности представители «семи десятин»[29].
Тем временем во второй половине XVI века среди членов Швейцарской конфедерации по своему территориальному росту и экономическому могуществу на первое место вырвался Берн. Его войска сыграли решающую роль в победе конфедератов в Бургундских войнах в 1474–1477 годов, завершившихся гибелью герцога Карла Смелого. Трофеи главных сражений, выигранных швейцарцами у герцога, при Грандсоне и Муртене (1476) долгое время сохранялись в различных кантонах как национальные символы, а в 1481 году на поле битвы при Муртене был возведен оссуарий, выставлявший на всеобщее обозрение кости врагов Швейцарии в качестве памятника-предостережения (в 1798 году он будет разрушен войсками Французской республики). Усиление присутствия Берна на Швейцарском плато привело к тому, что его ближайший союзник, город Фрейбург/Фрибур, принадлежавший Габсбургам, а потом переданный ими Савойскому дому, освободился из-под внешней власти и в 1478 году получил права вольного имперского города.
Наряду с Фрибуром одержать победу в Бургундских войнах Старой Конфедерации помогли также города Золотурн, Базель и Шаффхаузен. Поэтому речь зашла о возможном расширении конфедерации. Ее дальнейшая судьба обсуждалась в 1481 году на сходе представителей всех земель в Штансе. Понятно, что после столь удачного исхода войны не могло обойтись без противоречий между союзниками, но здесь они оказались особенно явными, поставив будущее конфедерации под вопрос. Ведь к этому моменту Швейцария уже давно перешагнула рамки первоначального объединения бедных крестьянских общин из альпийских долин; теперь в дело вступали большие интересы, в том числе финансовые, и большая политика[30].
Предметом конкретного спора стал дележ огромной добычи, захваченной у герцога Бургундского, при котором «лесные земли» сочли себя обделенными, а также заключение Цюрихом, Берном, Люцерном, Фрибуром и Золотурном особого союза с признанием единого городского права, что ставило сельские населения других членов конфедерации в невыгодное положение. Тем самым обозначился глубокий раскол между городами и сельскими землями. Но, по сути, речь шла о чем-то большем – о том, переживет ли молодое государство испытание богатством и силой, сможет ли оно найти свое собственное место в сложном, постоянно меняющемся мире, который вот-вот перешагнет рубеж Нового времени?
Тем интереснее для понимания этой ситуации и выхода из нее обратиться к очередному ключевому эпизоду швейцарского национального мифа. На собор в Штансе было доставлено послание. О его конкретном содержании хроника умалчивает, зато его автор был тогда известен не только во всей Швейцарии, но и за ее границами. Им являлся святой отшельник, брат Клаус (Николай из Флюэ). Крестьянин из Унтервальдена, он успел за свою жизнь принять участие в войне, быть судьей, вырастить многочисленных детей, но затем в зрелом возрасте, с согласия семьи поселился уединенно в ущелье Ранфт (не далее километра от родной деревни), где прожил еще двадцать лет, проводя время в молитвах и благочестивых размышлениях о муках Спасителя на кресте. Его регулярно навещал священник, приносивший ему Святое Причастие – и, видимо, от него впервые стало известно о часто посещавших отшельника мистических откровениях и видениях. Так или иначе, но за советом к отшельнику стали приходить не только местные крестьяне, но даже посланники европейских политиков (так, о визите к старцу сообщал советник Сфорца, герцога Миланского). Именно поэтому во время кризиса на соборе в Штансе к Николаю из Флюэ обратились за советом: по преданию, один из священников отлучился с заседаний, добрался до кельи отшельника (от Штанса до Ранфта лишь около 15 км) и вернулся с его посланием. Сразу после этого собор пришел к компромиссному решению: принять Фрибур и Золотурн в члены конфедерации и одновременно отменить все особые союзы и права городов, которые вызывали конфликты с жителями деревень.
Логика национального мифа здесь не столько призвана объяснить, каким образом в Швейцарскую конфедерацию в 1481 году вошли два новых города (на то был целый ряд причин), сколько, что для дальнейшего развития государства самым важным было – поиск и достижение взаимного согласия, а такое стало возможным с помощью общепризнанного духовного авторитета. Причем характерно, что брат Клаус не был связан с официальными церковными структурами, то есть он не принадлежал ни к какому монашескому ордену, и даже не был священником, однако прославился среди людей именно своей чистой верой в Бога. Важная роль подобных духовных лидеров в швейцарском обществе в полной мере проявится уже в ближайшие годы, в эпоху Реформации[31].
На рубеже XV–XVI веков произошли новые важные события, после которых Швейцария превратилась в «Конфедерацию 13 кантонов» (каковой она и оставалась до начала 1798 года). Дело в том, что в это время на троне Священной Римской империи находился энергичный правитель Максимилиан I Габсбург, который не только провел реформу в империи, упорядочив ее структуры и введя единый для всех ее жителей налог, но и – в отличие от большинства своих предшественников – в стремлении вновь объединить Германию и Италию поставил в центр своей территориальной политики альпийский регион (и даже основной своей резиденцией сделал город Инсбрук в Тироле). При этом его интересы обратились на соседнее с Тиролем государство Трех лиг (Граубюнден), которое именно поэтому в 1498 году заключило оборонительный союз с Швейцарской конфедерацией. Своим инструментом в борьбе за альпийские земли Максимилиан I хотел сделать Швабский союз, объединявший города и князей Южной Германии. Однако в 1499 году швейцарцы нанесли им решительное поражение, после чего фактически завоевали независимость от Священной Римской империи. На волне этого успеха в Конфедерацию влились новые члены – города Базель и Шаффхаузен (1501) и сельские общины Аппенцелля (1513), после чего швейцарских земель (кантонов) стало тринадцать.
Военные успехи швейцарских армий были неслучайными. Чем больше росли местные города как экономические центры, где процветала торговля, тем больше в сельской местности переходили к крупному животноводству и производству мяса и молочных продуктов на продажу. А для того, чтобы пасти большие альпийские стада, не требовалось так много рабочих рук, как для занятий мелким сельским хозяйством, и соответственно, освободившиеся людские ресурсы направлялись в другие отрасли. Многие становились альпийскими проводниками, переносчиками грузов и товаров по горным тропам и т. д., но многие посвящали себя и военному ремеслу – изначально для защиты родной земли, но с течением времени были готовы продавать свои навыки на службу другим странам. Так появилось швейцарское наемничество. Его распространенность проявилась уже во время Швабской войны, одной из причин которой было то, что Максимилиан I хотел воспрепятствовать своим швейцарским подданным поставлять солдат для враждующей с ним Франции. Участвовали швейцарские наемники и в Итальянских войнах, где на рубеже XV–XVI веков шел острый конфликт за обладание Миланским герцогством. Конфедерация увидела в этом шанс и самой закрепиться в Ломбардии, а именно в тех самых итальянских долинах, откуда начинался путь к альпийским перевалам.