Читать онлайн Тринадцатая жертва бесплатно

«Культура, это лишь тонкая яблочная кожура, над раскаленным хаосом».

Ф. Ницше.

ПРОЛОГ.

Ключ повернулся, щелкнул замок. Дверь распахнулась, запахло жареным мясом с ароматными специями.

– Алиса, свет! – негромко приказал мужчина.

Пауза. Затем полумрак прихожей озарил сиреневый свет энергосберегающей лампы. Пауза длилось дольше обычного. Мужчина отметил этот факт с неприятным чувством легкой досады, какая обычно возникает у взрослых людей как реакция на шалости избалованного ребенка. Он посмотрел в зеркало, машинально провел ладонью по редеющим волосам. Отражение не вдохновляло. Сорок лет – не приговор, а комбинация чисел. Бледный цвет лица, хилая мускулатура, набор хронических недомоганий, – закономерный результат неправильного образа жизни.

– Выключи! – раздраженно сказал мужчина.

Опять пауза, свет погас.

– Черт тебя раздери, Алиса! – проворчал он. – Долго думаешь!

– С девушками так не разговаривают!

– Никак не привыкну, что у этой твари есть чувство юмора! – вместо приветствия выкрикнула жена. Она вышла в коридор, держа в руке лопатку с каплями янтарного жира.

– Ты относишься к машине как живому существу! – рассмеялся мужчина. – Привет! – Он приобнял жену за талию.

– Мясо сгорит! Мой руки, через пять минут все будет готово.

Через распахнутое окно вливались золотые потоки солнечного света. Май в этом году выдался жарким, – за неделю не одного дождливого дня, а они ни выезжали за город. С тоской подумал мужчина. Он посмотрел жену. Ей никак нельзя было дать тридцати восьми лет. Собранные в пучок на затылке белокурые волосы обнажали шею, под тонким халатом угадывалось спортивное телосложение. В отличие от него, девушка проводила в спортзале по полтора часа ежедневно.

– Запах великолепный! – сказал мужчина.

– На вкус тоже неплохо… – глядя на страницу в пухлом блокноте, невнимательно ответила женщина.

Кто сейчас пользуется записями рецептов в бумажных книжках! Хотел пошутить мужчина, но сдержался. Супруга оберегала свои кулинарные ритуалы как ревнивый язычник деревянные статуи идолов.

– Дмитрий Алексеевич! – пропела Алиса. – У вас сегодня встреча выпускников! Могу ввести адрес ресторана в навигатор на вашем смартфоне.

– Заткни ей пасть! – нервно сказала жена. Взмах лопаткой, брызжущей жиром кусок мяса перевернулся на сковороде.

– Ваша супруга обладает отменным чувством юмора! – в голосе секретаря отчетливо угадывалась ледяная ирония. Поверить в это было сложно, однако искусственный интеллект «умнел» на глазах. Дмитрий знал, что за время его отсутствия жена отключает «умную» колонку, о чем однажды Алиса сообщила ему. В тоне машины сквозило ангельское терпение с поистине женской мстительностью.

– Не надо ссориться, девочки! – улыбнулся мужчина, и тотчас черная тень закрыла льющийся в окно солнечный свет. Это произошло так внезапно, что мужчина отпрянул, а Юля вскрикнула. Спустя секунды на улице раздался громкий хлопок. Словно огромный пакет с молоком разбился об асфальт. Взвыла сигнализация, закричала женщина.

Зрение у крыс слабое, угол обзора меньше, чем у человека. Окружающий мир грызуны воспринимают в серых тонах, а спектр красного цвета – мрак. Прекрасный слух, – в два раза тоньше человеческого, – компенсирует этот недостаток. Специальные усы – вибриссы, помогают различать предметы, оценить размер норы и угадать, с какой стороны дует ветер. Но главное качество серых грызунов, позволяющее им выживать в агрессивном мире людей, это,– интуиция. Физиологи считают, что ею наделены обезьяны, дельфины, осьминоги и собаки.

Вынырнуть из канализационного люка, прошмыгнуть в густых зарослях газона, – не составило для ловкой крысы большого труда. Оставалось пересечь асфальтированный участок дороги, примыкающий к высотному дому. Грызун медлил. Необъяснимая опасность гнездилась где-то наверху, вне поля его зрения. Ворона? Нет, что другое…

С грохотом прокатилась машина. Грызун не боялся машин. Способность к адаптации у крыс поистине уникальна. Шевельнулись седые проволочки усов. Медлительность – не типичное свойство обитателей подземных лабиринтов. Говорят, что в крупных городах поголовье крыс примерно равно числу жителей мегаполиса. Впереди чернела ниша подвала. Грызун замешкался. Обоняние принесло едкий запах. Это сзади и справа. Крыса пискнула. Припав к земле, в десяти метрах затаился кот. Сомнения отпали; то, что вызывало смутное ощущение опасности, уступало по значимости встречи с кровожадным хищником. Грызун бежал вперед по залитому солнечными лучами асфальту, прошмыгнул под днищем припаркованной машины. Чернильная мгла подвальной ниши приближалась. Опаляющий жар неба померк, жить крысе оставалось около секунды…

Мужчина перешел дорогу, поднял руку с зажатым в ней пультом от сигнализации. Дружелюбно моргнули фары, новенький «ХАВАЛ F 8» сверкал изумрудной окраской кузова. Что бы не говорила жена, китайцы научились делать автомобили не хуже корейских и даже японских конкурентов; его метр восемьдесят семь рост и сто пятнадцать кило нетренированного веса прекрасно размещаются на водительском сиденье, и пассажиры сзади не чувствуют себя как сельди в бочке, эргономика места продумана идеально!

Екнуло, и заныло в груди сердце, онемели пальцы левой руки. Его бледное, покрытое сетью морщин лицо, отразилось в тонировке ветрового стекла. Жена упрямо напоминала о ежегодной диспансеризации.

– Пятьдесят лет, – опасный возраст, Федя! – говорила она, мягким грудным голосом, поправляя мужу воротник куртки. – Тем более, для тех мужчин у кого исходно низкий уровень тестостерона!

В ее карих глазах светилась жесткая насмешка, небрежно прикрытая супружеской заботой, розовым язычком женщина облизывала губы, то ли проверяя следы помады на них, то ли вспоминая о чем-то личном и приятном. Отсутствие сексуальных контактов между супругами жена объясняла его высоким давлением крови и стенокардией, но Федор не без оснований считал, что причина крылась в двух вещах. Разница в возрасте, и ее модная профессия психолога. Собственного мужа она рассматривала как объект исследования с заведомо неблагополучным исходом. Вдвойне обидно, что обучение на психолога он оплачивал из собственного кармана.

За широкими окнами супермаркета возле кассы столпилась небольшая очередь, был виден коротко стриженый затылок толстого мужчины. Затылок энергично двигался, взлетала и опускалась пухлая белая кисть человека; он что-то горячо втолковывал стоящей рядом блондинке, незначительно уступающей мужу в весовой категории. Если лицо толстяка было недосягаемо для обзора, то женщина обернулась к окну. Она складывала покупки в большую сумку, губы, обведенные алой помадой, энергично шевелились, а черты лица при этом оставались неподвижными как на восковой маске.

Федор шагнул к автомобилю. Ему показалось, что прямо на него летит нечто белое и бесформенное, летит быстро, увеличиваясь в размерах. Удар по крыше новенького «ХАВАЛА» напомнил многократно усиленный звон разбиваемой об асфальт авоськи с бутылками. Вспыхнули яркие фары, в предсмертном стоне охнули стойки. Брызнули выбитые стекла как жалящие осколки льда, ударили в лицо. По скуле побежала горячая струйка, мужчина машинально ее слизнул, ощутив соленый привкус метала. Блондинка выбежала из магазина, алый рот округлился, словно у оперной певицы, выдающей сложную ноту. За ней следом показался охранник; пожилой коренастый мужчина с аккуратно постриженными седыми висками. Он почему-то улыбался.

Вначале Федор ничего не понял. Он неподвижно стоял на месте, с его лица стекали тонкие ручейки крови, собираясь на подбородке, а оттуда тяжелыми каплями орошая воротник куртки, тот самый который с лживой заботой поправляла жена перед его выходом из дома. На проспекте образовался затор, – неподалеку находился перекресток, водители останавливались, привлеченные необычным событием. Подросток в длинной кричаще-зеленой футболке направил камеру смартфона.

Мужчина вышел из состояния ступора. Помогла боль от множественных порезов на лице. Он вскрикнул, прижал ладони к окровавленному лицу. Приблизилась блондинка, текущая из ее круглого рта нота трансформировалась в поток слов. Слов громких, визжащих на истеричной ноте.

– Что же вы так стоите, а?! Это что такое здесь твориться?! Кто-нибудь, вызовите полицию!

Сзади ее тянул за руку муж. Он тяжело дышал через нос, отчего воздух выходил шумными струйками, словно закипала вода в чайнике.

– Сделайте, наконец, что-нибудь! – кричала блондинка, почему-то глядя на подростка.

На смятой крыше внедорожника лежал голый человек. Женщина. Молодая. Ее кожа была ненормально белого цвета, словно при жизни никогда не контактировала с солнечным светом. Руки были неестественным образом вывернуты назад, будто стремились расстаться с плечевыми суставами, а голова откинута навзничь таким образом, что затылок касался бокового зеркала машины. Длинные каштановые волосы растекались волной, касаясь прядями асфальта. Промеж небольших холмиков грудей ярким алым цветом выделялись буквы. Но не этот, сам по себе сверхъестественный факт, заставил владельца китайского внедорожника пошатнуться на месте. На месте глазниц женщины зияли черные провалы, откуда лениво вытекала клейкая масса, отдаленно напоминающая испорченный крем на торте. Там что-то зеркально блеснуло. Звонко застучало сердце в висках, все вокруг завертелось в вихре разноцветных красок. Федор протянул руку, надеясь сохранить ускользающую реальность, посредством контакта с корпусом автомобиля, но пальцы угодили в лицо трупа, ощутив ненормально холодную и тугую кожу, словно та была резиновой. Он тупо посмотрел на синь татуировки, украшающей плечо девушки. Какие-то цветы и латинские буквы. Он перевел взгляд вниз, несмотря на жуткую картину, представшую перед ним, он ощутил возбуждение. В позе, лежащей на капоте его автомобиля женщины, было что-то извращенно сексуальное.

– Вызовите полицию! – кричала блондинка. Ее лицо захлестнуло снежной белизной, женщина начала оседать, ее подхватить все также глупо улыбающийся охранник.

– Это моя машина… – чужим голосом произнес Федор. В ушах нарастал звон, к горлу подступил ледяной ком. Он увидел тушку крысы, лежащую в полутора метрах от переднего колеса кроссовера. Осколок бокового стекла разрезал животное ровно напополам, из брюшка вытекало что-то розовое и густое.

«Похоже не малиновое желе!»

Подумал мужчина, и потерял сознание, падая, ударившись локтем о бордюр асфальта.

ЧАСТЬ 1.

Похмелье приходит с рассветом. Евгений открыл глаза в семь часов сорок шесть минут; так свидетельствовал моргающий таймер на лежащем рядом с кроватью смартфоне. Через неплотно задернутые шторы с улицы вливался молочно-белый свет. Тотчас голову опоясал огненный жгут боли, мужчина привычно опустил руку под кровать, и нащупал твердое горлышко бутылки. Тихонько заворчал Ральф, – пользуясь состоянием хозяина, пятидесятикилограммовый кобель немецкой овчарки расположился в ногах, что обычно было ему строжайше запрещено. Евгений приподнялся на локте, поднес к губам горлышко бутылки. Он старательно вливал в себя теплую водку, подавляя приступ тошноты. Во рту собралась слюна; в стоящей неподалеку банке плескалась вода с добавлением чего-то бледно-розового. Варенье. Догадался Васильев. Он откинулся на подушку, бездумно глядя в белый потолок. Ральф негромко тявкнул, смышленые глаза пса сочувственно смотрели на человека.

– Все нормально, Ральфи… – прошептал Евгений. – Нормально, мальчик…

Пес недоверчиво фыркнул, спрятав лобастую голову в лапы. Васильев не надеялся, что получиться заснуть, но неожиданно быстро проваливался в забытье.

Сон напомнил рекламную нарезку фильмов ужасов. Все было окрашено яркими и насыщенными цветами, – симптом, характеризующий высокий уровень тревожности человека. Место было знакомым, но как часто случается во сне, он не мог вспомнить, когда там бывал прежде. Окутанные малиновым заревом верхушки сосен, словно неподалеку бушует пожар. Земля серая с проплешинами зеленоватой травы. И крысы… Огромное множество крыс, кишащих среди раскиданных в хаотичном беспорядке предметов одежды когда-то служивших людям, – изношенная обувь, потертые джинсы, футболки, куртки, головные уборы, перчатки, майки, носки, свитера и кофты разнообразных фасонов. На фоне изобилия разбросанной одежды ярким пятном выделялось оранжевое женское платье, практически новое. Внезапно крысы остановили свой неумолимый бег, замерли, словно прислушиваясь к чему-то, исходящему из недр земли. Далее сон стал похож на фильм в жанре артхаус. Камера приблизилась, укрупнив яму в земле. На ее окраине лежали комья черной глины, словно неведомый землекоп приступил к раскопкам, но бросил это занятие на полпути. Крысы заползали на спины другу друга, нетерпеливо попискивая, змеились лысые хвосты грызунов. Земля шевельнулась, посыпалась сухая глина. Изнутри появилась рука с узловатыми, длинными пальцами и черными ногтями. Пальцы тянулись к платью, вот мизинец зацепил кружевной кант, крысы откликнулись многоголосым писком. Нечто живое силилось выбраться на свет, на запястье вздулись тонкие мышцы, напряглись сухожилия.

Евгений вздрогнул, и проснулся.

Морда овчарки зависла в двадцати сантиметрах от его лица, увидев, что хозяин проснулся, Ральф немедленно приступил к исполнению традиционного собачьего ритуала; облизывания лица человека своим шершавым языком.

– Фу, Ральф! Прекрати! – Васильев оттолкнул пса, который соскочил с дивана, и подбежал к входным дверям, и нетерпеливо поскуливал.

Притихшая после выпитой водки головная боль вернулась в прежнем качестве. На экране смартфона светились цифры. Восемь двадцать. Сон длился не более тридцати минут. Достаточно времени, чтобы убедиться в том, что ничего особенного за этот период времени не свершилось. Он не совершил. Мысленно уточнил Васильев. На экране смарта светилось уведомление. Пропущенный вызов от неизвестного абонента. Оставленная со вчерашнего дня заначка опустела; на дне бутылки плескалось грамм пятьдесят бесцветной жидкости.

– Пять минут, Ральф! – обратился мужчина к нетерпеливо пританцовывающей овчарке. – Наши интересы совпадают, мальчик! – невесело усмехнулся он.

Пес умилительно скосил глаза, глядя, как хозяин, морщась, допивает водку, натягивает джинсы, бредет в туалет. Острые уши напрягались, улавливая бесчисленную гамму звуков, недоступных человеческому слуху. Ральф не мог знать, что именно приснилось хозяину, но уловил облако темной энергии, сгустившееся над его головой. Человеку плохо. Человек нуждается в помощи. Пес угадывал изменение состояния хозяина до того, как это начинал понимать сам человек. История тесного проживание древнего предка волка и кроманьонца, выработали феномен уникального единения между двумя несхожими между собой биологическими видами. Вероятно, так случилось с той давней поры, когда отбившиеся от стаи волки-переярки бродили неподалеку от становища древних людей, привлеченные запахом пищи. Лежа возле входной двери, и улавливая приносящиеся с лестничной площадки запахи, Ральф чутко навострил большие уши. Тот, новый запах, был ему не знаком. В нем крылась какая-то опасность, нечто непостижимое и чужое. Приподнялась черная губа, белели острые клыки. Пес приглушенно зарычал.

Зашумела спускаемая вода в туалете, вышел Евгений, на ходу застегивая джинсы. Он провел ладонью по колючей скуле. Бриться было приятно, но в таком случае придется смотреть в зеркало, а с некоторых пор это делать было небезопасно. Да и внешность кряжистого мужчины за сорок не внушала оптимизма. Жена считала его вполне себе ничего, широкое скуластое лицо, – последствия смешения славянских и татарских кровей, серые глаза.

– У тебя взгляд иногда безумный, – говорила она со странным смешком, скрывающим страх. – Словно дикий зверь из леса смотрит.

В бытность сотрудничества с уголовным розыском, в качестве внештатного экстрасенса, миловидные свидетельницы кокетничали с харизматичным мужчиной. Все это было в прошлом. Жена, работа, компании. Васильев снял с вешалки спортивную куртку, Ральф немедленно вскочил, жарко дыша, высунув розовый язык.

– Уже иду… – проворчал мужчина. Он громыхнул связкой ключей.

Пес вытанцовывал перед дверью. Многие заблуждаются, считая, что собаки заучивают несколько десятков стереотипных слов. Гамма понимания немецкой овчарки человека существенно шире словесных команд. Собака считывает информацию по жестам рук, телодвижениям хозяина, а благодаря непостижимому чутью, способна угадывать изменения эмоционального фона и даже намерения людей. Известны случаи, когда домашние любимцы «отговаривали» хозяев от поездки, которая в результате завершалась трагически.

Ральф бежал вниз по ступеням, останавливаясь на площадке, оборачиваясь, и нетерпеливо ожидая идущего следом Васильева. Дверь парадной распахнулась, впуская потоки свежего воздуха и запахи весенней мороси; навстречу шел коренастый седой мужчина. Ральф бесцеремонно боднул носом мужчину в ноги.

– Ральф, нельзя! – прокричал Евгений.

– Все нормально! – сказал мужчина, потрепал овчарку по загривку. – Я люблю собак.

Ральф радостно оскалился. Такое поведение пса удивило Васильева; обычно его питомец относился к посторонним людям сдержанно и отстраненно. Вы меня не трогаете, я – вас. Если люди начинали ему докучать, что случалось редко, – кобель немецкой овчарки не то животное, с которым охота сюсюкаться, – Ральф мог предостерегающе поднять верхнюю губу. Обычно предупреждения оказывалось достаточно, протянутая к холке рука любителя животных торопливо убиралась прочь. Васильев искоса посмотрел на мужчину. Такое впечатление, что того пропустили через мясорубку. Лицо избороздили глубокие и кривые шрамы.

– Хороший пес! – сказал он, придерживая дверь, давая возможность Ральфу выскочить на улицу, что тот немедленно и проделал.

Васильев промолчал; настроения вступать в беседу у него не было.

– Уберите одомашнивание собак из истории человека, и на планете людей будет значительно меньше, чем их существует в современной популяции. Если вообще люди будут… – сообщил мужчина. Он держал в руках букет вербы, с пушистыми как снег бутонами.

– С чего бы вдруг? – спросил Евгений.

Ральф, водя носом по земле, крутился волчком, ища подходящее место для отправления собачьей нужды. Васильеву показалось, будто они с этим коренастым инвалидом встречались прежде. Возможно, он видел его в той пивнушке, куда сам ходил ежедневно на протяжении последних недель.

– Одомашнивание собак повлияло на Землю историю людей, – охотно объяснил человек. – На протяжении веков мы ничем не отличаемся от других диких приматов. Мы манипулировали окружающей средой, но не в таких масштабах как стадо африканских слонов. А потом мы вступили в партнёрство с группой волков. Этот союз изменил наши отношения с миром природы.

Ральф завершил свои дела, энергичными ударами задних лап, взрыхлил землю. Васильев знал в лицо многих соседей, живущих в многоквартирном доме, стоящем на углу Ленинского проспекта и улицы маршала Жукова, этого хромого мужика видел впервые, но ощущение повторяющегося момента не оставляло его.

– Возьмите! – мужчина протягивал ему веточку вербы. – Освятил в прошлые выходные. Сегодня решил с кем-нибудь поделиться.

– Я не верующий, – буркнул Евгений, но вербу взял.

– Возможно, вы ошибаетесь… – возразил мужчина.

– Спасибо, – Васильев направился в ту сторону, где радостно гарцевал справивший нужду Ральф. Он шел, чувствуя спиной взгляд инвалида, ощущение было физически осязаемым и неприятным. Словно между лопаток приложили горчичник.

– Ральф! – крикнул он, хлопнул ладонью по бедру, подзывая пса, который в настоящий момент был занят чрезвычайно важным делом; охотился на прогуливающихся по асфальту голубей.

Пес подбежал, коснулся влажным носом. Евгений достал поводок, щелкнул замком карабина. Его подмывало обернуться назад, он бы не удивился, увидев инвалида, стоящим в подъезде дома, и провожающего их с овчаркой внимательным взглядом. Придерживая пса на коротком поводке, он перешел улицу; впереди радушно распахнула двери рюмочная. По его расчетам сегодня должна быть смена Кости по кличке «Могила». Костя Могила лояльно относился к присутствию огромной собаки в баре в отличие от сменщицы Людмилы; худой и нервной женщины пятидесяти лет. Спускаясь по ступеням, Евгений все-таки не выдержал, оглянулся, но увидел плотно закрытую дверь. Мужчина ушел. Неизвестно почему, Васильев ощутил досаду, будто он упустил что-то очень ценное, к чему уже не получиться вернуться. Пальцы ощущали древесную мякоть ветки.

– Пошел ты… – пробурчал он чуть слышно.

В кафе царил полумрак. Окна были наглухо закрыты плотными жалюзи, отчего ощущение времени исчезало. Тускло горели лампы дневного света, стилизованные под кирпичную кладку стены украшали плакаты с изображением рок-музыкантов. За стойкой сидел Костя Могила, и читал книгу. Костя был человеком удивительной судьбы. Он отсидел в общей сложности около двадцати лет в лагерях, его худые руки и плечи покрывали художественные наколки. Кинжал, обвитый колючей розой, какое-то мрачное существо с лицом, скрытым капюшоном, и сжимающее в костлявой руке косу, суровое лицо демона с лаконичной надписью на латыни, и многое другое, на чем поневоле останавливался взгляд посетителя.

Костя отложил книгу, улыбнулся, сверкнули золотые коронки во рту.

– Будь здоров, Черный маг из Безвременья! – пошутил он.

В местах лишения свободы Костя Могила окрестился, и, как это часто случается с взрослыми людьми трудной судьбы, стал искренне верующим человеком. Он беззлобно подтрунивал над экстрасенсорными способностями Васильева.

Евгений скосил глаза на обложку бумажной книги. Костя много читал, причем исключительно книги в бумажном издании.

– Не чувствую текста на экране компа! – так он объяснял свое предпочтение. – Да и зрение сдает.

На черном фоне обложки белыми буквами выделялась надпись.

«Сумерки идолов. Фридрих Ницше».

– И тебе не хворать! – Кивнул Васильев, оглядев пустынное помещение рюмочной. Ральф негромко тявкнул, радостно скалясь бармену.

– Это мне чудится, или ты ходил в храм? – Костя кивнул на вербу в руке Васильева.

– Подарили. Тебе не надо?

– Подарки не передаривают. К тому же у меня своя верба есть. Уже освященная.

Евгений положил ветку на стол.

– Что нового в мире астральных хищников? Продолжаются ли бесовские игрища в келье черноризца Исаакия Печерского? – ухмыльнулся Костя.

– Я слов то таких не знаю.

– Значит не все потеряно.

Он достал из холодильного шкафа сардельку, положил на тарелку.

– За счет заведения!

Обошел стойку, и поставил лакомство перед овчаркой.

Евгений осторожно оглянулся в сторону зеркальной витрины, на фоне которой громоздились разноцветные бутылки со спиртными напитками. Сел за стойку, придерживая поводок Ральфа, – пес поглощал угощение. Костя вернулся за стойку, налил в высокий стакан сто грамм водки и выставил на стойку банку пива «Невское».

– Я так понимаю, закуска градус крадет? – он склонил на бок коротко голову. У него были прозрачно-синие глаза, цепкие и внимательные.

– Вроде того… – ответил Васильев, и осушил содержимое стакана.

Костя откупорил жестяное колечко, янтарная жидкость наполнила высокий бокал на две трети.

– Который день пошел? – деловито осведомился он.

Евгений жадно отпил пива из бокала.

– Черт его знает! – признался он. – Когда начинал бухать, ходил в куртке.

– В этом году апрель был холодным, – деликатно сообщил бармен.

Ральф доел сардельку, и со скучающим видом озирался по сторонам. Костя подмигнул овчарке.

– Когда ты загнешься от пьянства, Васильев, я позабочусь о твоей собаке, – пообещал он.

– Бог наградит тебя за доброту! – невесело усмехнулся Евгений. Он протянул пустой стакан, который Костя незамедлительно наполнил водкой. Вторая доза прошла легче, тепло растеклось в животе. – Что читал до этого? – Васильев кивнул на лежащую в стороне книгу.

– Макиавелли. Государь.

– Круто! – равнодушно сказал Евгений, отхлебнул пива. Ему хотелось в уборную, но проблема заключалась в том, что в тесном умывальнике большая часть стены была закрыта большим зеркалом, с черными пятнами по краям. Едва-ли он достаточно набрался, чтобы не увидеть того, что скрывает блестящая поверхность зеркала. Он посмотрел на висящие в углу часы. Девять часов двадцать пять минут. Васильев скрестил ноги, надеясь таким образом ослабить давящую потребность опорожнить мочевой пузырь.

– Ты многих знаешь в этом в районе, Костя… – медленно проговорил он.

Бармен молча смотрел на посетителя, на обтянутом желтой кожей лице невозможно было прочесть, о чем он думает на самом деле. Крепкие, узловатые кисти рук синели под татуированными перстнями, на месте мизинца и безымянного пальца бугрились два коротких обрубка. Среди местной шпаны ходили слухи, –якобы Костя Могила отморозил их в карцере, и отгрыз собственными зубами, чтобы избежать развития гангрены. А еще говорили, что этими руками он свернул шею бугру во время массовой драки заключенных, когда актив попер на воров. Несмотря на худобу, бармен был невероятно силен, – Васильев видел, с какой легкостью тот поднимал двадцатилитровые бочонки с пивом, и насаживал их торцом на торчащий штекер.

– Не встречал мужика? – продолжал Евгений. – Под шестьдесят, седой, крепкий. Живого места на лице нет, весь в шрамах. Левое ухо почти оторвано. Хромает.

Костя неопределенно пожал плечами. Евгений допил пиво. В зале по-прежнему было пустынно; посетители рюмочной начнут собираться во второй половине дня. Ральф улегся на полу, уложив голову на вытянутые лапы. Чутко напрягались уши пса.

– Спасибо за выпивку! – Васильев поднялся, кинул на стол купюру. Бармен отсчитал сдачу, которую Евгений сунул в карман.

– Зачем тебе этот мужик? – неожиданно спросил Костя.

– Не договорили…

– А-а-а… – протянул бармен. Он обернулся к холодильному шкафу, достал упаковку с сосисками. – Угости Ральфа.

Евгений сунул упаковку в карман куртки.

– Трудно сказать?! – неожиданно вспылил он. Мочевой пузырь взвывал об опорожнении, а после выпитой водки в лицо ударил жар.

Костя вторично пожал плечами.

– Обратись к своим корешам ментам, – сказал он с легким оттенком иронии. – Или гордыня мешает?

– Будь здоров! – Евгений направился к выходу, Ральф послушно шел рядом. Бармен окликнул его, когда Васильев стоял на пороге.

– Если ты говоришь о том, о ком я думаю, то живет в том же подъезде, что и ты. Третий этаж, квартира двадцать девять. Откуда взялся, как зовут, не знаю. Появился на прошлой неделе. Мой совет, – не связывайся.

– Почему?

– Неверие в дьявола, не уберегает от его происков!

Васильев удивленно посмотрел на бармена. Бармен скрестил на груди татуированные руки.

– Я тебя лет на восемь старше, Васильев, – продолжал он. – Одно поколение. Но жизнь прожили каждый по-своему, хотя и говорим на одном языке, выросли в общей стране. Точек пересечения у нас с тобой мало. Это все равно, что плыть по реке в разных лодках. Но мы можем найти общие темы для общения. Понимаешь, о чем я?

Евгений кивнул.

– Так вот, если мы плыли по реке, этот мужик, похоже, греб где-то в океане.

Костя замолчал.

– Почему ты так решил? – спросил Васильев, хотя интуитивно был согласен с тем, что сказал бармен.

– Начинка другая. Масть. Не забудь свою вербу.

Худое лицо бармена было непроницаемым. Похоже, он пожалел о сказанном, и теперь с безразличным видом протирал салфеткой безупречно чистый стол.

– Пока, Костя! – Евгений забрал ветку, и вышел на улицу.

Он шел из супермаркета, Ральф вышагивал рядом, держа в зубах ручки пакета, в котором лежала бутылка водки, и две банки пива «Очаково». На площадке играли две девочки. Одна была толстой и смуглой, блестящие черные волосы зачесаны на прямой пробор, и увязаны в две тонкие косички. Лет четырнадцать. Она оживленно разговаривала с подругой; белокурой и худой с красными прыщиками на лбу и бледных щеках. Звонкие голоса разносились в воздухе.

Васильев справил нужду за гаражами, примыкающими к задней стене супермаркета, и выпил банку пива, сидя на скамейке. Спешить было некуда. Свободное время, – это тот неоценимый ресурс, которым обладает запойный алкоголик. Ральф прильнул теплой спиной к коленям хозяина. Он слопал две их шести колбасок, презентованных Костей Могилой, пакет с покупками лежал перед ним. Как это часто происходит, Васильев помнил сон в усеченном варианте. Словно обрывки из фильма, кое-как собранные в единый сюжет. Крысы, пламенный закат над соснами, разбросанные предметы одежды. Говорят, на фоне развивающейся белой горячки многие алкоголики видят чертей, вне зависимости от конфессиональной принадлежности. С ним все было иначе. Лунатизм. Чертов, долбанный лунатизм, и этот гребанный дар провидения, которым он с удовольствием бы с кем-нибудь поделился. Евгений допил пиво, подмигнул Ральфу.

– Пошли домой, братишка!

Пес осторожно прикусил человека за руку; в умных глазах светилась самозабвенная преданность, на которую не способны люди, за исключением умалишенных сектантов.

Проходя мимо детской площадки, Васильев остановился. Металлический вкус во рту, – характерный симптом длительного употребления алкоголя, – усилился. Часто забилось сердце. Черноволосая девочка заливалась счастливым смехом, раскачиваясь на подвесных качелях. Летняя куртка на ее груди распахнулась, оранжевое платье сверкало ярким пятном на фоне смуглой кожи ребенка. К девочке спешила мама; такая-же как дочь полная женщина лет сорока. Армянка или грузинка. Длинная серая юбка закрывала ее ноги ниже колена и мясистые икры. Евгений смотрел на смеющуюся девочку, видел ее белые зубы, и превратившиеся в щелки карие глаза. Картина была абсолютно будничной; девочка раскачивается на подвесных качелях, наслаждаясь весенним теплом и прекрасным здоровьем. Юность не верит в смерть. На девочке было одето платье, того же цвета, какое он видел во сне, среди прочего хаотично раскиданного тряпья.

– Совпадение! – отрывисто сказал вслух Евгений. Мало ли желтых платьев! У его бывшей жены было короткое, обтягивающее как чулок платье мандаринового оттенка. Врешь! С каким-то болезненным наслаждением ответил Васильев самому себе. Понятия совпадений придумали люди, ради того, чтобы оправдать собственное бессилие перед судьбой.

Мать дождалась, пока качели остановятся, потянула рукой цепь, на которой крепились сиденье. Подруга девочки оживленно что-то говорила женщине. Слов было не разобрать, до стоящего в тридцати метрах от площадки Васильева долетали интонации, девочка нервно трогала пальцами прыщики на своем лбу. Женщина отрицательно покачала головой.

Евгений выругался. Звук собственного голоса показался ему чужим, звучащим через заложенное ухо.

– Вы что-то сказали?

Рядом остановилась женщина. Стройная, лет тридцати. Ее фигуру облегал спортивный костюм синего цвета, с запятой фирмы «Nike» на груди. Она безбоязненно смотрела на похмельного мужчину, заросшего трехдневной щетиной.

– Показалось… – хмуро ответил Евгений, машинально взяв Ральфа за поводок.

– Ничего подобного! – возразила женщина. – Вы смотрели на детскую площадку с таким видом… – она нахмурила брови, подбирая слово. – Подавленным и испуганным! – воскликнула, она явно довольная точным определением.

– Это не ваше дело! – грубо сказал Васильев. Он собрался уйти, и тут совершенно непредсказуемо повел себя Ральф. Недоверчивый к посторонним людям пес, радостно скалился незнакомке. Ральф к Косте Могиле привыкал достаточно долго, а бывший уголовник вел себя с овчаркой уважительно, постепенно завоевывая симпатию собаки. Женщина фамильярно потрепала пса по загривку. У нее были голубые глаза и черные брови.

– Та девочка, – женщина кивнула в сторону игровой площадки. – Такое впечатление, что она вызвала у вас паническую атаку.

– Вы психолог? – грубо спросил Васильев.

– Н-н-е-е… – рассмеялась она, протянув гласную. – Я живу в соседнем подъезде. Переехала три дня назад, и еще ни с кем не познакомилась.

Евгений удивленно на нее посмотрел. Люди живут в мегаполисах десятилетиями, и не зная имени соседа по лестничной площадке!

– Меня зовут Анджела, – сообщила женщина. – Я приехала из Сибири. Маленький город Абакан. Это в Красноярском крае. Не слыхали? – не дождавшись ответа, продолжила. – У нас в порядке вещей, здороваться с незнакомым человеком на улице. Знаете, как там говорят? Сибирские девчонки не сдаются! – она обезоруживающе улыбнулась. – А вас вижу каждое утро в одно и то же время, с вашим симпатичным псом.

Поняв, что речь зашла о нем, Ральф тихонько гавкнул.

– Евгений… – Он неожиданно смутился. – Возьмите вербу! Говорят, на прошлой неделе освятили.

– А у вас еще есть?

– Нет. Мне ее дал случайный знакомый.

– Значит, теперь это ваша веточка! – сказала Анджела. – Поставьте в воду. Освященные кустики вербы стоят до следующего года. Заходите в гости, Женя! Квартира тридцать семь. Легко запомнить, в таком возрасте умер Пушкин.

Она помахала Ральфу, и побежала по дорожке в сторону темнеющих деревьев парка. Спину при беге женщина держала ровно, подошвы кроссовок звонко отбивали дробь. На фоне ее свежести, Васильев показался себе больным, дурно пахнущим стариком. Он почесал Ральфа за ухом.

– Ведешь себя как дворняга, – пробурчал Евгений. – Лезешь ко всем подряд. А вообще, я тебя понимаю, мальчик… – он с тоской посмотрел вслед удаляющейся фигурке в синем костюме. – Классная девка!

Солнечный луч прорвался через завесу облаков, радостно урчали снующие в поисках пропитания по газону голуби.

То, что проделал в дальнейшем Евгений Васильев, удивило его самого. Повинуясь безотчетному импульсу, он достал из пакета бутылку водки, аккуратно поставил ее под скамейку. Туда же последовали пивные банки.

– Считаешь, мне будет плохо? – задумчиво спросил он у Ральфа. Евгений потрогал подушечкой указательного пальца пушистый бутон кустика вербы. – Прорвемся, мальчик!

***

Евгений наполнил пустую банку из пива водой, поставил туда вербу. Получился так себе натюрморт! Из жестяной дырки торчит красно-бурая ветка с нежно-белыми головками. Он покормил Ральфа фаршем, который обнаружил в холодильнике, сжевал половину сырой сосиски из великодушных даров Кости Могилы. Распахнул портьеры, зажмурился от потока света, хлынувшего в комнату. Про девочку в оранжевом платье следовало забыть. Мозг по собственной прихоти награждает своего хозяина разнообразными воспоминаниями, чаще неприятными. Сон – есть сон! Объяснял он себе, а пророческие сновидения известны с древних времен, и логическому анализу не подлежат! Все так, если бы не эти долбанные отражения в зеркалах, возникающие по неизвестному алгоритму, и исчезающие на долгие дни. У него всегда было чрезмерно богатое воображение. Свобода и талант, – дорогостоящие вещи, – за них приходиться платить страхом. Немного помогал массаж точки промеж бровей в совокупности с циклическим диафрагмальным дыханием. На пять счетов – вздох носом, на семь – выдох ртом. Смириться с видениями было трудно, но еще больше настораживали ночные провалы в памяти. Лунатизм. Он где-то прочел интересный исторический факт. В девятнадцатом веке людей, страдавших лунатизмом, считали одержимыми дьяволом. А еще жил какой-то господин то ли в Англии, то ли в Америке. Он ухитрился убить другого господина, пребывая сомнамбулическим трансе. Приехал к тому домой, тюкнул молотком по окаянной макушке. Присяжные того господина оправдали. У нас такой номер не пройдет, – логично считал Васильев. Оставалось надеяться на Ральфа; дважды пес будил хозяина яростным лаем. Однажды это произошло в двух кварталах от его дома. Евгений ввязался в драку с двумя молодыми парнями. Худыми и подвижными как молодые волки. По всему – наркоманы в поисках «закладки». Драка была краткой и жестокой, – он выбил зуб у одного из них, после чего почти два месяца гноилась рана на костяшке кулака. Значительная часть «солевых» наркоманов заражены СПИД и вирусом гепатита С. Спустя три месяца он сдал кровь на анализ в районной поликлинике. Обошлось. Ральф вцепился в руку парня, пока Евгений Васильев, не помня себя, крушил челюсть его товарищу. Был еще эпизод, о котором он дал себе слово не вспоминать. А всего таких историй насчитывалось не менее десяти. Были прямо героические случаи, – вытолкнул женщину из-под колес несущегося по трассе грузовика. В другой раз очнулся на пороге подпольной лаборатории. Группа неопрятных выходцев из Средней Азии фасовали в пакетики белый порошок. Тогда началось его частное расследование. Для «человека с прошлым» – как иногда называл себя Женя Васильев, – занятие, мягко говоря, непривычное! На том этапе Васильев был уверен, что его персональный роман с наркотиками завершен раз и навсегда. В правоохранительных органах работали и честные пацаны, – выражаясь босяцкой терминологией, один из таких – Андрей Федченко. Виски седые, а все еще капитан! Для Васильева это было косвенным признаком порядочности мента. Не лизоблюд, живет не зарплату. Опять таки, хоть и не хотелось признавать, но пару раз он делился с Федченко своими озаренями. И об этом Васильеву также не хотелось лишний раз вспоминать. В жизни и так хватает дерьма.

Он остановился в коридоре, коснулся края простыни, закрывающего зеркало, после чего направился в ванную. Шел туда, как на боксерский ринг, где предстояла схватка с заведомо более сильным противником. Сжав кулаки, и набычившись. Привычно нащупал точку между бровями. Старательно помассировал, продышался. После чего открыв дверь, зажмурился. Через сомкнутые веки искрились мерцающие желтые пятна. Такого же цвета, каким было платье девочки на качелях. Физиологи говорят, что в период время глубоко сна глаза разъезжаются в разные стороны. Если об этом думать, никогда не заснешь! Через распахнутую форточку с улицы донесся чей-то жалобный стон, словно плачь ветра, гуляющего по пустырю за домом. С зимы в двух кварталах от его дома шло строительство высотного здания, – ухал отбойный молот, вбивающий сваи в землю. Земли было много. Сырыми, ноздреватыми горками она возвышалась на краю котлована, а между рыхлых холмов, наружу простиралась длинная человеческая рука со снятой кожей; выступали тугие сухожилия, как в анатомическом музее, багровели мышцы.

Васильев нажал выключатель, и шагнул вовнутрь.

Ральф чутко навострил уши. Он видел, как человек скрылся в ванной комнате. Спустя минуту, зашумела пущенная из крана вода. Пес потоптался на месте, и улегся на полу в прихожей.

ЧАСТЬ 2.

– Мы живем на восьмом этаже. Слышите? А в доме всего двенадцать этажей. Она… – женщина запнулась, но жадного взгляда от распростертого на капоте автомобиля тела мертвой девушки, не отвела. – Она пролетела мимо нашего окна, будто какая-то огромная птица!

Федченко глубокомысленно нахмурился. Симпатичная блондинка. Небесного цвета голубые глаза, и того же оттенка короткий халатик. Розовые кроссовки, одетые на голые ноги. Длинные ноги. Ее тянул за локоть мужчина, высокий с выпирающим животом и глубокими залысинами.

– Юля, ты мешаешь следствию… – он смущенно улыбался.

– Огромная птица! – с нажимом повторила женщина. Изуродованное обнаженное тело магнитило ее взор.

– Разберемся! – повторил Федченко. Дежурная фраза, которая ничего не значит.

Он посмотрел на разрезанную напополам тушку большой крысы, лежащую в полутора метрах от правого переднего колеса автомобиля. Все вокруг было усеяно разбитым стеклом, крысе не повезло, – осколок расчленил ее ровно напополам

В тридцати метрах от ограждения свирепо рычал на холостом ходу старый автомобиль, из выхлопной трубы вырвались сизые хлопья газа. Шестая модель «Жигулей», – определил капитан Федченко. Тачке больше тридцати лет, собаки столько не живут. «Шестерка» утратила первоначальный цвет «баклажан», пороги проела темно-коричневая ржавчина. Владелец машины, – хмурого вида мужик. Уныло свисали рыжие усы, руки он держал в карманах летней куртки, в уголке рта тлела сигарета. В каждом городе страны наверняка есть вот такой побитый жизнью человек, владелец древнего автомобиля.

– А нам то что теперь делать? – наседала на офицера грудью блондинка. Ворот ее халатика чуть распахнулся.

– Идите домой! – приказал капитан, глядя на мужчину, но обращаясь к его жене. В таких семьях мужья мало что решают. – Я пришлю нашего сотрудника.

– Точно пришлете? – недоверчиво спросила женщина. – Квартира сто сорок семь!

Федченко молча кивнул, приподнял желтую ленточку, опоясывающую место происшествия. В настоящий момент над трупом склонился грузный мужчина. Солнце скрылось за тучами, на улице похолодало, но блестящую лысину толстяка украшали бисеринки пота. Он приблизил мясистое лицо к пергаментно-белым губам лежащей на капоте кроссовера женщины, словно намереваясь ее поцеловать.

– Где хозяин машины? – спросил Федченко, протягивая руку для приветствия молоденькому лейтенанту.

– Увезли, товарищ капитан! – почему-то обрадованно сообщил лейтенант. У него были рубиновые оттопыренные уши и младенческий румянец на щеках.

– Куда?

– Федор Андреевич Смирнов, – сверившись с записью в смартфоне, доложил лейтенант. – Отвезли в Мариинскую больницу. Сердечный приступ.

– Номер дежурного врача взял?

– Так точно! – улыбался лейтенант. Он достал из планшета блокнот, открыл страничку. – Вот!

Федченко бегло глянул на цифры. Уникальная особенность; запоминать цифровую комбинацию с первого прочтения, не принесла ему ни славы, ни денег.

Усатый мужик докурил сигарету, метнул окурок на асфальт, забрался в салон своей «шестерки». Рычание стихло.

– Молодец, – сказал Федченко, лишь по той причине, молчать было глупо. Он поднял глаза на окна, мысленно прочертил траекторию полета. Андрей Федченко был симпатичным мужчиной, с густыми черными иссеченными сединой, и внимательным взглядом карих глаз. Сломанный нос мужскую внешность не портил, – результат многолетнего увлечения боксом. Вплоть до сорокалетнего юбилея он выступал на турнирах МВД по боксу. Пару лет назад бросил это увлекательное и небезопасное занятие.

– Хочу дожить до пенсии с целыми костями и ходить в унитаз, а не под себя! – сообщил он тренеру Якову Фролычу и друзьям по спортивному клубу, однако тренировки продолжал посещать, пару раз в неделю стучал по мешку, бил по «лапам».

Он подавил мимолетный приступ тошноты, подошел к эксперту.

– Гамарджоба, кацо! – Федченко хлопнул по мясистому плечу эксперта.

– И тебе не хворать, служивый! – толстяк обернул потное лицо. Он был черноглазым, с густыми, сросшимися у переносицы бровями, а лишний вес являлся следствием двух несовместимых причин; прекрасному пищеварению и диабету второго типа. Капитан Вахтанг Гучава носил с собой шприц в футляре, стилизованный под массивную авторучку, два раза в день делал укол инсулина. Болезнь не испортила характер добродушного грузина, он знал уйму анекдотов. Гучава воздел руки, облаченные в синие латексные перчатки, словно намереваясь помолиться.

– Хорошая история, что скажешь, Андрей? – он кивнул на распростертое тело.

– Случалось и повеселее…

Левая глазница трупа зияла пурпурно-черной пустотой, вытекшая на скулу сукровица засохла, и багровела как пятно на палитре художника. В правом глазу торчал осколок зеркала, и отражался краешек синего неба. Бледные губы перекрывали стежки черной нитки, краешек свисал на подбородок. Зрелище не для слабонервных!

– Ничего не вижу, ничего, никому не скажу! – задумчиво проговорил эксперт.

Федченко обернулся к стоящему поодаль лейтенанту.

– Задание тебе, Лева! Обойди все квартиры дома, – он протянул руку в сторону ближайшей высотки, – от пятого этажа, до последнего. – Палец капитана обвел квадрат, включающий три десятка окон. – Поговори с жильцами, запиши данные. Если, что покажется странным, звони. Зайди на чердак, обычно ключи держат жители последних этажей. Персонально побеседуй с жильцами сто сорок седьмой квартиры. – Он проводил взглядом удаляющуюся семейную пару. Женщина придерживала на груди халатик, нервно и зло выговаривала что-то мужу. Тот шел, сильно горбясь, отвечал.

– Так точно! – молоденький полицейский нахмурился, став похожим на подростка, играющего в шпионы, и поспешил к подъезду, на ходу важно придерживая пальцами кобуру.

– Глупо, Андрон! – прокомментировал действия Федченко эксперт. – Вряд ли ее из окна выкинули.

Капитан с тоской посмотрел на суровую нитку, торчащую из нижней губы покойника.

– Девочку штопали при жизни, – сказал эксперт, словно угадав мысли Федченко. Он бесцеремонно поднял безымянным пальцем нижнюю губу. – И судя по прокушенному языку, она оставалась в сознании. Думаю, с выдавленными глазными яблоками и художествам на груди та же история.

Федченко оглянулся на полицейский УАЗ. Неподалеку скучающе стояли трое «омоновнцев», массивные бронежилеты закрывали грудь бойцов. Заходящее солнце отражалось в окнах домов. Вахтанг прав. Опрашивать жителей дома нет резона, тем более, жертва, скорее всего, «вылетела» по меткому определению эксперта не из окна одной из квартир, а с крыши.

– Тот, кто скинул девушку, должен был обладать силой атлета, – вслух размышлял Федченко. – Если он не пользовался подручными средствами…

Эксперт вопросительно поднял густые брови.

– Что-то типа метательной машины, – пояснил Федченко, а сказав, понял, что сморозил глупость. На кой черт кто-то будет тащить метательную машину на крышу дома! Шестнадцать лет работы в органах привели Федченко к убеждению, – в мотивах преступных деяний лежат простые схемы. Злоумышленники, как правило, идут по пути наименьшего сопротивления. Собственно, на этом стоит мир. Чем меньше усилий,– тем лучше. Хотя есть исключения. В десять процентов входят шизофреники, – им диктуют волю голоса, звучащие в их головах, и психопатические личности, – они составляют группу так называемых пограничных расстройств. Федченко хорошо запомнил одного такого человека, обеспеченного бизнесмена и чиновника, отца трех дочерей. Бизнесмен изощренно истязал своих дочерей, – капитан Федченко обнаружил восьмилетнюю девочку со следами угольно-черных ожогов на теле, покрытых гниющей коростой. Девочка часто дышала широко открытым ртом, в глазах застыл смертельный ужас раненого животного. Бизнесмен увозил детей в загородный дом,– одна из комнат с хорошей звукоизоляцией была оборудована под пыточную. Это был обаятельный пятидесятилетний мужчина с грустными глазами спаниеля, и здоровым румянцем на полных щеках. В тот раз Федченко утратил самообладание. Он сломал бизнесмену челюсть, и бил точными ударами в пах, пока его не оттащил прибежавший на шум напарник. Было возбуждено два уголовных дела, капитана полиции отстранили от дел. Вмешался случай. Чиновник скончался от обширного инфаркта. Не пережил принудительной кастрации! Мрачно пошутил все тот же Вахтанг. После сокрушительных ударов капитана чиновник лишился способности к простым мужским радостям. Федченко носил на груди старенький серебряный крестик, но в Бога не верил. Мир слишком жесток, чтобы в нем оставалось место для человеколюбивой концепции христианства. Эта история поставила крест на его служебной карьере, – звание вечного капитана, по всей видимости, придется влачить до пенсии. У бизнесмена садиста были влиятельные друзья в высшем эшелоне властных структур. Штатный психолог задавал Андрею Федченко вопрос, – повторил бы он самосуд в случае возникновения аналогичной ситуации. Федченко, не задумываясь, ответил – да.

– Для офицера полиции вы слишком эмоциональны, товарищ капитан, – поджав губы, сообщил психолог. На его запястье сверкнул золотой браслет дорогих часов. Он подписал заключение.

«Склонен к импульсивным поступкам, немотивированным приступам агрессии. Рекомендована работа с психологом. Для работы в органах МВД ограниченно годен».

Теперь Федченко в шутку называл себя ограниченно годным ментом. Могли из органов попереть, на его защиту активно встал начальник отделения. Бывший участник боевых действий в Афганистане.

– Ее где-то держали, – сообщил Гучава, деликатно проигнорировав бездарную фразу коллеги насчет метательной машины. Он указал на руки. На запястьях отпечатались правильной формы розовые круги.

– След от наручников выглядит иначе… – заметил Федченко.

– Верно мыслишь, Андрон! – одобрительно кивнул эксперт. – Думаю, в ранах обнаружатся примести оксида железа.

– Кандалы?

– Или что-то в таком роде, – согласился Вахтанг.

– А надпись на груди?

– Я уже сказал. Скорее всего, надпись нанесена при жизни пострадавшей. Видишь, в краях раны следы запекшейся крови.

– Кто-то реально невзлюбил эту девушку… – пробормотал Федченко. – Как она такое выдержала?

– Возможно она отключалась, – невозмутимо ответил эксперт. – Свежая точка на локтевом сгибе указывает на катетер. Ее сердце подпитывали. Обычно, в таких случаях вводят адреналин, калия хлорид, есть и прочие фармацевтические хитрости.

– Убийца обладает врачебными навыками?

Вахтанг достал из кармана куртки большой платок, прижал к потной лысине.

– Совсем непросто вырезать на груди человека разные художества, и при этом сохранять твердость руки. Обычно, люди не очень-то любят лежать смирно, то есть, лезвие скальпеля, или ножа, – не могу пока знать, чем это было проделано, – хотя бы раз вильнет в сторону. А здесь линии четкие и ровные.

– Жертва была крепко привязана?

Эксперт пожал плечами.

– В таком случае, следы ремней сохранились бы на груди и ногах. А мы видим их только на запястьях.

– И что это значит? – нетерпеливо спросил Федченко.

– Пора бросать бокс, капитан! – с лукавой улыбкой покачал головой Вахтанг. – Ты глупеешь с феноменальной скоростью.

– Уже бросил! – нетерпеливо ответил капитан. – Объясни!

– Женщина могла знать своего мучителя. Или она стала жертвой какого-то культового обряда. Есть всякие секты…

Федченко попытался разбрать вырезанные на груди буквы.

– Не было забот… – пробурчал он вполголоса, но Вахтанг услышал.

– Трудное дело, товарищ капитан! – без улыбки сказал он. – Я еще поколдую немного. Думаю, послание на груди расшифруем к завтрашнему дню.

– Мадлопт! – сказал Федченко, пожимая пухлую кисть товарища. Гучава учил своего друга отдельным грузинским словам и фразам, к их общему удовольствию. Отойдя в сторону, Андрей набрал номер по памяти на смартфоне, позвонил в больницу, куда был доставлен владелец внедорожника. Ответила дежурная врач. Говорила быстро, явно куда-то спеша. Состояние больного стабильно тяжелое. Он пока в реанимации. Опрос, вероятно, придется отложить до утра. Федченко прищурился на солнце. Свидетелей падения изувеченного тела на крышу автомобиля, было немного. Полная женщина, охранник из супермаркета «Пятерочка», двое случайных прохожих. Семейная пара из квартиры сто сорок семь. Был еще подросток в зеленой футболке, который, якобы, со слов полной женщины ухитрился снять все на смартфон, но он, к моменту приезда дежурного наряда, исчез.

– Унесся на своем самокате! – раздраженно сказала она. – Гоняют как чокнутые, на людей не смотрят!

Негусто. Да и показания мало чего давали. Люди охотно рассказывали о факте падения тела на автомобиль, а вот предшествующую фазу полета никто не заметил. Кроме, опять же свидетелей из сто сорок седьмой квартиры. Федченко собрался уезжать в место происшествия, когда его окликнул усатый мужчина.

– Слышь, командир! Ты здесь главный? – он щурился от едкого дыма сигареты, которая прилепилась к нижней губе, и каким-то удивительным образом не мешала ему разговаривать.

– Слушаю вас! – обернулся Федченко к мужчине.

– Глянь, сколько их там…– сообщил свидетель.

Вдоль дорожного «кармана» плотно припарковались автомобили. Вначале Федченко ничего особенного не обнаружил. Но заметив тихо выругался.

– Верно говоришь! – кивнул мужчина – Их там уйма!

В траве копошилось множество серых зверьков. Крысы. Обычно, скрытные обитатели канализационных стоков суетливо сновали вдоль парапета, не пересекая его, но и не пытаясь покинуть людное место.

– Небось, поминки по корешу празднуют! – ухмыльнулся мужик, указывая на обезглавленную крысиную тушку, к которой неспешно слетались мухи. Руки у него были мосластые, с желтыми, прокуренными ногтями. – Я как раз улицу переходил, – продолжал он, словно прерванную тему. – А потом, хлоп! И полетело вниз!

Крикнула женщина, проходящая по проспекту, инстинктивно отшатнулся ее спутник; грузный мужчина с мясистым в красных прожилках носом. Несколько человек остановились в десяти метрах от ленточки ограждения, с любопытством, смешанным со страхом и отвращением, наблюдали за грызунами. Федченко равнодушно относился к паукам, змеям, тараканам и крысам, – существам, вызывающих фобии, однако при виде множества крыс на газоне ощутил неприятный холодок в груди. Историки считают страх крыс, – наследием эпидемии чумы. Смертельную болезнь разносили блохи, живущие в шерсти грызунов.

– Вы видели, откуда упала девушка?

Мужичок оказался бывалый. Старая наколка в виде перстня на безымянном пальце указывала на уголовное прошлое.

– Не-а-а! – протянул он все с той же хитрой ухмылкой. – Я, гражданин начальник, на небо не гляжу, ворон не считаю. Как раз к своей «шахе» топал, – он подмигнул в сторону стареньких «жигулей», – Слышь, грохот! Бац! И стекла вдрызг! Ясен пень, – китайские дрова! – он презрительно хмыкнул. – Лепят свои тачки как куличи. Сейчас их на каждом углу продают, Пасха скоро… Я про куличи, – пояснил он. – Так вот моя «шаха», знаешь какого года? – и, не дожидаясь ответа, сказал. – Старожил как грузин в горах! А летает что твоя ласточка, во как!

Федченко прервал монолог разговорчивого свидетеля, торопливо записал его данные в блокнот.

– Максим Петрович. Ершов. Кличка Ерш. Ништяк, точно?

– Точно. – согласился капитан.

– Во дворе меня Петровичем зовут. – сообщил мужчина. – Пол сотни лет землю топчу, а свидетелем быть не приходилось!

– С почином!

– Ага…

– Вы здесь наверняка всех знаете, Максим Петрович…

– Как дом заселили, так и живем. Раньше на Лиговке обитал, – центровой я! Ерш в стоячей воде не живет! – он хрипло рассмеялся, довольный собственной остротой.

– Никакой посторонней машины во дворе или рядом не замечали?

– Да их тут шныряет, хрен запомнишь! – мужчина снял кепку, почесал затылок. – А ведь точняк, начальник! Крутился фургон. Небольшой автобус. Приметный такой.

– Модель, цвет…

– Белый. Грязный шибко. Грязь не городская, глина да чернозем на порогах. Стало быть, из загорода прикатил. Модель, кажись, «фольксваген». Древний совсем, как моя «шаха», а может еще старше. На заднем стекле маска.

– Маска?

– Ну да! Знаешь, такая белая, с прорезями для глаз и рта, будто ухмыляется. Видел в старом кино про Спартака такую.

– Маска античной трагедии? – догадался Федченко.

– Может трагедии, а может и комедии, – ухмыльнулся Петрович. – Там еще написано было… – он нахмурился, вспоминая.

Показания глазастого мужичка были полезными.

– Так помните, что написано было? – спросил Федченко.

– Леший его знает… А! – лицо Петровича просветлело. – Сила не ведает жалости!

– Так и написано?

– Башка еще варит! – обиделся мужчина.

– Номеров, конечно, не заметили.

– Мне то оно зачем!

Федченко записал.

– Не вспомните чего-нибудь необычного, связанного с этим фургоном?

– Необычного… – Петрович покрутил указательным пальцем в воздухе, словно рассеянный учитель указкой. – Музыка там играла.

– В фургоне, – уточнил Федченко.

– Ага.

– Почти в каждой машине работает радиостанция.

– Всякая хреновина в этих тачках играет, а не музыка! – рассердился Петрович. – Я вот люблю «Битлов», из нашего Высоцкого слушаю. А там скрипки да дудки какие-то…

– Классическая музыка?

– Как в консерватории, – согласился Петрович. – Пиликают, хрен поймешь, что за дребедень, тоска берет. Кота за одно место тянут.

Федченко поблагодарил свидетеля. Мужичок вразвалку направился к своей «шестерке». При ходьбе он прихрамывал, выворачивая влево ступню. Капитан отметил эту особенность с профессиональным автоматизмом. Он неприязненно посмотрел на столпившихся возле газона зевак. Какой-то высокий и худой парень в синей футболке с логотипом футбольной команды на груди, поднял с земли камень, прицелился и кинул. Кто-то засмеялся. Словно в пятидесяти шагах не было изувеченного трупа молодой женщины на капоте внедорожника. Далее крысы повели себя странно. Словно повинуясь неслышной команде, они устремились к высоким тополям, возвышающимся в полусотне метров вдоль по проспекту.

Подошел Вахтанг.

– Видел? – Федченко указывал на удаляющуюся крысиную стаю.

Гучава близоруко сощурился.

– Согласно Ветхому Завету, крысы – нечистые животные, – сказал он. – Во Второзаконии крысы упоминаются как одно из проклятий, которое нашлет Господь на народ Израиля, если те не послушаются Его. Иуда Искариот предает Иисуса за тридцать серебряников, что сравнимо с ценой крысы.

– Откуда ты все знаешь? – вздохнул Федченко.

– Давно живу! – рассмеялся Вахтанг. – Я закончил. Результаты будут через пару дней.

– Живешь на расслабоне, кацо! – улыбнулся капитан.

– Пасха в эти выходные. Жена куличи будет печь, яйца красить. Хочешь, приезжай в гости.

– С твоим диабетом куличи не самая полезная пища.

– Один раз живем! – отмахнулся Гучава. – Лишний раз инсулином уколюсь, зато наемся до пуза! Так приедешь?

– Спасибо, Вахтанг. Я лучше поработаю немного.

– От работы кони дохнут. Слышал такую прекрасную русскую пословицу?

– Хуже нет, чем ждать и догонять!

– Для всех нас жизнь, – это череда ожиданий. Все время что-то ждем; выходных дней, зарплаты, отпуска, зимой, – весны, весной – лета. Зеленого сигнала светофора, стоя в пробке, окончания нудного сериала. Ждем врача, сидя в очереди в поликлинике, затем торопимся исцелиться, а когда выздоравливаем, то чувствуем досаду и растерянность, оттого, что нечего больше желать…

Когда Вахтанг начинал философствовать в его, обычно чистой русской речи, проступал характерный акцент.

– Если ты такой умный, кацо, может быть, подскажешь, что означает фраза, – Федченко мельком взглянул в блокнот. – Сила не ведает жалости.

– Известная фраза немецкого философа Фридриха Ницше.

– Скучно с тобой, Вахтанг! – вздохнул Федченко. – Знаешь обо всем на свете.

– Увы, Андрон! Вот если бы я знал, как одолеть этот диабет проклятый, тогда – другое дело! Получил бы Нобелевскую премию, и закатил пир горой! А фамилию Ницше наверняка слышал даже такой ящер первобытный как вы, товарищ капитан!

– Конечно, слышал, – проворчал Федченко. – Христианство – религия рабов, и все такое…

– Чушь! – возмущенно сказал Вахтанг. – А крестоносцы? Или наши запорожские казаки? Гоголя читал? Тарас Бульба. Бились насмерть под христианскими знаменами!

Труп молодой женщины упаковали в непрозрачный мешок. Подъехал фургон спецтехники, трое сотрудников через заднюю дверь загружали через заднюю дверь тело. По собственному почину им помогал молоденький паренек водитель.

– Не заводись, генецвале, – вдохнул Федченко. – Я так, для примера сказал.

– Если мы не знаем жизни, как мы можем знать смерть… – задумчиво проговорил Вахтанг, провожая взглядом отъезжающий фургон.

Газон опустел, крысы разбежались. Фургон с трупом молодой женщины уехал, моргал желтый проблесковый маяк на крыше автомобиля. Люди расходились, оживленно обсуждая события сегодняшнего дня.

– Схожу не тренировку! – решил Федченко, пожимая руку эксперту.

– До связи!

Вахтанг шел к своему старому «Ниссану», припаркованному в пятидесяти метрах. Несмотря на лишний вес, двигался он легко, что свидетельствовало о немалой физической силе мужчины.

Солнце заслонило облако, по земле скользила черная полоса тени. Близился вечер.

Побриться удалось с третьей попытки. Выпитый с утра алкоголь понемногу выветривался, где-то внутри зарождалась дрожь, грозящая перейти ближе к ночи в яростную трясучку. В запотевшем зеркале отразилось помятое лицо, мешки под глазами, густые волосы с проседью. И никаких навязчивых образов.

– Вот так! – мстительно прошептал Васильев, включил горячую воду, встал в ванную. Он убавил напор воды, простоял так около десяти минут. Обтекающая тело вода ласкала кожу. Повернул кран до отказа влево, стиснул зубы. Сосчитал до ста, прибавил немного теплой воды. Такая исцеляющая процедура контрастного душа длилась около двадцати минут. Едкие пары спиртного неохотно выходили через поры кожи. Завершив процедуру, Евгений насухо растерся полотенцем. Кожа горела, изо рта вырывалось прерывистое дыхание, сердце, заходясь, сотрясало грудную клетку.

– Как огурчик… – пробормотал он.

Зеркало запотело. Васильев замешкался. Желание протереть зеркальную поверхность соседствовало со страхом. Образ зарождался в недрах зеркальных отражений, сохраняясь в памяти на различные сроки времени. От получаса до нескольких дней. Но всякий раз, оставляя после себя гнетущее ощущение предсмертной тоски.

За дверью нетерпеливо поскуливал Ральф.

– Сейчас иду, мальчик! – негромко крикнул Васильев.

Близость друга придала решимости, Евгений провел полотенцем по зеркалу.

Отразились широкие скулы, упрямый взгляд серых глаз исподлобья. Тридцатиминутная водная экзекуция пошла на пользу. Оттенки похмелья из жирных импрессионистских мазков превращались в сглаженные пастельные тона. Продолжая держать в поле бокового зрения зеркало, Евгений натянул джинсы. Отражение равнодушно демонстрировало его голову, часть плеча, и участок кафельной плитки за спиной.

– Обошлось… – вслух сказал Васильев.

В шкафу нашлась свежая футболка и пара чистых носков, хотя и с дыркой на пятке, но на такие мелочи можно не обращать внимания. Солнечный свет продолжал неудержимо вливаться в окна, растекаясь по полу и стенам лучезарными потоками.

– Гулять! – сообщил Васильев Ральфу. Пес встретил это сообщение радостным повизгиванием.

Проходя мимо большого зеркала в прихожей, Евгений хотел сдернуть с рамы простыню, но передумал.

По лестнице шли пешком. Дверь распахнулась, сладкий аромат черемухи витал в воздухе. В сквере на скамейке сидел седой инвалид. Он улыбнулся Васильеву как старому знакомому.

– Присаживайтесь!

Ральф радостно устремился к растущим вдоль сквера деревьям. Евгений сел на край скамейки. Помолчали. Первым прервал паузу инвалид. Он протянул руку.

– Сергей…

Рукопожатие было твердым.

– Евгений!

Васильев посмотрел на скачущего в двух метрах от скамейки воробья, и неожиданно для самого себя, заговорил.

Федченко повесил рубашку на плечики, сложил джинсы. Бывшая жена посмеивалась над его чрезмерной опрятностью.

– Обычно, у мужиков носки по всей комнате раскиданы, а тебя сложены в стопку, как на прилавке в магазине! – говорила она.

В раздевалке спортзала было малолюдно. Обычное явление для погожего вечера буднего дня; люди предпочитали отдыхать на природе. В сумке лежали боксерские бинты, видавшие виды перчатки. Шестнадцать унций. Часик постучишь, – семь потов сойдет! Федченко размышлял, куда пойти тренироваться, – в зал бокса, или прокачать мышцы. Позвонили из дежурной части. Офицер коротко доложил оперативную информацию. Подростка, снимавшего видео, нашли. Живет в соседнем доме. Говорит, что видео делал по заказу, заплатили десять тысяч рублей.

– Заказчика назвал? – спросил Федченко.

– Нет, товарищ капитан. Отправил снятый материал по указанному адресу, после чего зачем-то переустановил систему. Все стерто. Толком ничего не помнит.

– Врет?

– Психолог считает, что мальчик говорит правду.

– Спасибо.

Сразу после разговора, вторично зазвонил смартфон, на экране отразилось улыбающееся лицо Вахтанга Гучавы. На аватарке мужчина, давно отметивший пятидесятилетний юбилей, выглядел лет на пятнадцать моложе своего подлинного возраста.

– Успел соскучиться, кацо?

– Тут такое дело, капитан, – серьезно заговорил Вахтанг. – Я все-таки не удержался, и занялся этим делом в свободное от работы время.

– Получишь орден!

– Это вряд ли, но от поощрения не откажусь.

– И что успел накопать? – Федченко сел на скамейку. Он терпеть не мог людей, разговаривающих по телефону в раздевалке спортзала так, что тема их беседы становилась достоянием общественности. Но не выходить же в одних трусах в холл!

– Надпись, вырезанная на груди у женщины. Это латынь. Хитрый древний шрифт, Андрон, не сразу разгадаешь. Я сделал фото, покумекал, и нашел. Пиамон.

– Как?

– Пи-а-мон! – по слогам повторил Гучава. – Меня плохо слышано? Ты где?

– В спортзале. Вернее, в раздевалке… – прижимая смартфон плечом к уху, Федченко принялся натягивать джинсы. Тренировку придется отложить. – И что это означает?

– Не что, а – кто! Так называли демона из Средневековья. Ревет как лев, призывает людей подчиняться магу.

– А кто маг?

– Спроси, что полегче. Так как все средневековые страсти порождались людским невежеством, и охотно поддерживались местным менеджментом, могу предположить, что роль мага исполнял альфа самец той тусовки, где все эти мракобесия совершались. Стихия этого демона – воздух. Для установления контакта с Пиамоном, требовалось его зеркальное отражение.

– Осколки зеркал в глазу… – пробормотал Федченко. – А на кой черт все это нужно сейчас?

– Кто его знает? – вздохнул Гучава. – Зачем в старину люди заключали сделки с нечистой силой? Обмен, бартер. Ты – мне, я – тебе! Гете читал? Доктор Фауст.

– Вот запишусь в библиотеку, и обязательно прочту, – пообещал Федченко.

Он застегнул джинсы, достал из шкафчика рубашку. У него за спиной промелькнула тень, он переложил смартфон в другую руку, обернулся. Из туалета вышел уборщик в черной футболке и джинсах. Взял тряпку из ведра, и начал протирать умывальные раковины.

– Там еще есть какие-то знаки, – продолжал Вахтанг, – пока не разобрался.

– Не было печали… – проворчал капитан.

– Оболом с тренировкой?

– Так точно, товарищ майор!

– Здоровее будешь!

Федченко застегнул сумку, зашнуровал кроссовки.

– И что нам дает этот демон воздуха?

– А это ваша очередь, господин капитан, загадки отгадывать! – усмехнулся Гучава. – Труп девочки-то с воздуха прилетел. Может быть, и есть в этом какая-то связь.

– Ваши аналитические способности бьют наповал, господин майор! – парировал Федченко. – Только не с неба, а с крыши дома.

– Если еще что найду, сообщу! – пообещал Вахтанг на прощание.

Капитан отключил смартфон, накинул куртку. Неважно начавшийся день закономерно перешел в паршивый вечер. Гучава прав. Лейтенант обшарил крышу десятиэтажного дома, откуда, по всей вероятности, был сброшен труп девушки, однако ничего подозрительного не обнаружил, кроме множества птичьих белых клякс, пустых бутылок, и прочего лежалого мусора. Семейная пара подтверждала факт падения некого тела с крыши. Таким образом, рабочая версия преступления сводилась к следующему; некто, или же группа лиц, зачем-то принесли девушку на крышу дома, откуда впоследствии сбросили ее вниз. А то, что тело упало на крышу китайского внедорожника; всего лишь одно из вероятных совпадений. Как там Вахтанг про демона говорил? Пиа… Пика… Черт его разберет! Надо было сразу же записать! Трудно иметь веру в человеческий гуманизм, ежедневно сталкиваясь с проявлениями бессмысленной жестокости. Самый опасный психопат, чье дело он вел, был тихим и набожным человеком. Еженедельно посещал церковь. При обыске у него обнаружили закатанные в консервные банки вырезки из человеческой плоти. Жертвы – подростки, которых находила на улице мать преступника, и приводила домой, прося помочь донести сумки до квартиры. Это была милая, улыбчивая старушка, посещала ту же церковь, что ее сын. Если Бог и существует, то на людей ему наплевать! Любил повторять Федченко.

Он поднес брелок к электронному устройству, прошел через турникет.

– Что так быстро? – кокетливо улыбнулась девушка на рецепции.

– Здоровее буду! – улыбнулся в ответ капитан, вспомнив слова Вахтанга.

У девушки были карие, слегка раскосые глаза, букву «р» она грассировала.

На улице стемнело. Небо накрыла туча, косматая, сине-черная, с огненно-рыжей каймой. Ветер стих. В Питере майские грозы, – редкость, отчего в них есть свое очарование. Но сейчас Андрею Федченко было не буйств северной природы. Он поспешил в сторону припаркованной на противоположной стороне улицы машины, однако его внимание привлекло какое-то движение в соседнем дворе. Там царил полумрак, характерный для двора колодца, мгла от наползающей тучи сгущалась как-то слишком быстро. Капитан увидел нечто серое непрерывно движущееся по асфальту. Крысы. Десятки или сотни. Они деловито копошились возле помойных баков. Ничего сверхъестественного в этой картине не было, если не учесть давешнего крысиного нашествия на месте происшествия.

– Ратус норвегикус! – услышал капитан за спиной голос.

Выход из двора заслонили двое мужчин. Высокий, поджарый и сутулый, в коричневом «кенгурятнике» с опущенным на голову капюшоном. И приземистый крепыш в кепке с рисунком улыбающегося медвежонка, и спортивных штанах. Его лицо и руки покрывали сеть мелких шрамов, различной давности появления, – от свежих, с розовой подсыхающей коркой, до белых и старых, нанесенных полгода назад и раньше.

– Так называют крыс на латыни, – улыбаясь, пояснил высокий. Он говорил с легким присвистом, словно у него отсутствовали передние зубы.

– Благодарю за информацию. – сухо ответил Федченко, шагнул вперед.

Крепыш тотчас сместился, заслоняя ему путь.

Капитан поставил спортивную сумку на асфальт. Издалека прилетел раскат грома.

– Какие-то проблемы? – спросил он.

Крепыш молчал. Его взгляд блуждал по сторонам, не останавливаясь на чем-то конкретном. Словно он только что проснулся, или отходил от похмелья. Сутулый одним прыжком сократил дистанцию до Федченко, на его лице застыла безжизненная улыбка. Крысы остановились, словно по волшебству, повернули острые рыльца к людям. Время замедлилось привычный ход, и потекло вязко, клейко, будто стекающая с ложки медовая патока. Где-то во дворе включили музыку. Guns N Roses. Набившая оскомину композиция Don’t cry. Скрипящий вокалист надрывался от безутешной любви, металлически звенело гитарное соло. Узкие стены двора колодца множили звук, словно работали колонки. Прямой и острый как шпага солнечный луч разорвал толщу облаков. Взгляд крепыша приобрел осмысленность, будто звуки рока вернули его к жизни.

– Жить хочешь, д-дядя? – чуть заикаясь, спросил он.

– Ну, а если хочу?

– Т-тогда не д-дергайся. И поедешь с н-нами.

– Куда?

– Куда скажут! – грубо ответил долговязый.

И хотя всем своим существом Федченко ощущал ирреальность происходящих с ним событий, он сделал то, на что толкали его властный инстинкт самосохранения и жизненный опыт. Быстро сместился влево, перенес вес тяжести на заднюю ногу, и нанес размашистый боковой удар в челюсть сутулого…

Наверное, впервые за много лет Евгений говорил так долго. Наступил вечер, потемнело. Янтарная кайма грозовой тучи озарялась золотом, будто заходящее солнце стремилось вырваться наружу из плена надвигающейся стихии. Ральф лежал в ногах у хозяина, сонно моргал глазами. За все время монолога, больше похожего на исповедь похмельного алкоголика, этот странный пожилой мужчина с упрямым ежиком седых волос и сетью глубоких шрамов на лице, не проронил ни слова. И, вместе с тем, Евгений понимал, что тот внимательно слушает. Наконец, он замолчал. Воцарилась пауза. Громко заплакал мальчик; мама уводила ребенка с игровой площадки. Молодая женщина оборачивалась на громоздящиеся облака, нервно говоря что-то сыну. У мальчика пламенели щеки, ладони были черными от земли и песка.

– Иногда судьба превосходит человеческое воображение, – заговорил Сергей. – Мой старый товарищ трижды переживал видения. Первый раз, – с пулевым ранением в груди, второй – с разорванным бедром от осколочной гранаты. При этом, каждое новое видение являлось продолжением предыдущего. Сериал! Мой друг так это и называл, – новая серия!

– У меня было что-то подобное, – вздохнул Евгений.

– Белая горячка? – понимающе улыбнулся Сергей.

– Черт его разберет! Навряд ли. Когда пью – тишина. Глюков нет, и провалов этих…

– То есть, ты обнаруживаешь себя в самых неожиданных местах?

– В неподходящих местах, – уточнил Васильев. – Наркотские притоны, хаты с урками. Короче, все то, что в прошлой жизни мне было знакомо.

Сергей потрепал Ральфа по холке. Пес высунул язык, и радостно задышал.

– Удивительно, чтобы Ральфа так кому-то был расположен, – усмехнулся Евгений. Он зябко поежился. Близилась ночь, похмелье готовилось взымать жестокий кредит.

– Трясет?

– Есть немного…

Сергей посмотрел вслед уходящей женщине с сыном.

– Когда давно мы были такими же, как этот пацан. Маленькие, шкодливые ребятишки. Мое детство пришлось на эпоху Советского Союза, не так уж было все тогда и плохо. Если бы мне, семилетнему мальчику, тогда задали вопрос, насчет будущей жизни, вряд ли бы я угадал то, что случится со мной в дальнейшем. Хитросплетения из сотен тысяч поступков и встреч, создали то, что называется биографией. Судьбой. Я достаточно давно стал задавать себе вопрос. Кто был автором этих поступков? Я? Или же мной управляла чужая воля?

– К чему ты это? – Евгений вытер тыльной стороной ладони выступившую на лбу испарину.

– После дождя полегчает. Твои сны… Они как то связаны с реальными событиями?

– Иногда, да, – осторожно ответил Васильев. Он пытался нащупать тонкую нить правды, чтобы не скатиться в бездну иллюзорных фантазий, которыми так была насыщена его жизнь в последние годы. – Я даже сотрудничал с ментами. Бывало, что мне удавалось увидеть предполагаемое место преступлений.

– Почему прекратил?

– Одна из причин, – низкая эффективность. Мне самому бывает трудно отличить обычный сон от вероятного будущего. Но позже появилась одна особенность, о которой я не стал рассказывать ментам.

– Зеркала. – Утвердительно спросил Сергей.

– Я уже говорил. Это никак не связано со снами. На фоне собственного отражения стоит какой-то человек… – он потер лоб. – Там никого нет, это факт! Но я это вижу!

Мать с сыном скрылись в подъезде дома. Выражение лиц молодой женщины с мальчика были удивительно похожи. Евгений потер ладонями виски. Головная боль нарастала с приближением грозы.

– А какой была вторая причина? – спросил Сергей.

– Моего разрыва сотрудничества с ментами? – уточнил Васильев.

Авдеев кивнул.

– Я сорвался. Вернулся к наркотикам. Сейчас трудно сказать, что послужило причиной срыва. Наверное, это тоска и злоба, которые душат как огромный питон, мешают думать, действовать, да просто жить! Повезло. Меня быстро накрыли на точке у дилера, не успел по-настоящему втянуться. В тот раз сдернул от ментов, вмазался в парке. Подсознательно искал смерти, наверное. Собственно и умер в то раз…

– Передозировка?

Васильев сжал и разжал кулаки.

– Люди презирают наркоманов, и правильно делают, – продолжал он. – Я сам эту шваль на дух не переношу, правильно говорят, – алкаши пропивают разум, – наркоманы – совесть. Меня спас мужик, мимо проходил. Когда я отошел, то сам пришел в ментовку, все рассказал. Помог местный опер, благодаря его участию, срока я не получил. Я вообще то – дерьмо неблагодарное! До сих пор ищу виноватых в своих бедах.

Сергей легонько постучал костяшками пальцев на скамейке.

– Иногда бывает полезно вспомнить детали сновидения. Например, место, где это происходило.

Евгений поднял глаза наверх.

– Какое-то время все было очень натурально, будто яркий фильм смотришь, а потом впечатление становиться смазанным, как свежая краска под дождем. Природа вроде наша, местная, но не Питер. В области что-то похожее видел. Там было очень много крысы…

– Крысы?

– Много крыс, – повторил Васильев. – И это существо, выползающее из ямы.

– Ты говорил, это был человек…

– Как человек. Похоже не человека, руки, плечи. Во сне все…– Евгений замешкался.

– Иначе,– подсказал Сергей. – Не так, как в жизни.

– Типа того…

Они помолчали. В недрах тучи полыхнуло. Воздух посвежел. Пожилой мужчина ускорил шаг, обернулся на небо, на бледном лице читалась тревога. Ничего не изменилось за тысячелетия цивилизации. Люди все также пугаются грозы, и им хорошо, когда кому-то рядом плохо.

– После грозы полегчает, – повторил Сергей.

– Ты то откуда знаешь? – угрюмо буркнул Евгений. Костя Могила отзывался о странном мужике с каменным рукопожатием крайне осторожно. А бармен был мужиком бывалым, людей угадывал тем непостижимым чутьем, какое приходит в результате пережитой боли.

– Русское национальное заболевание, – нет тормозов, – ответил Сергей. – Пить запоем, – наш традиционный вид спорта. Я тебе благодарен за откровенный разговор, Женя, – продолжал он. – И я верю всему, что ты рассказал.

– Почему? – удивился Евгений. – Мало ли что можно наплести с похмелья?

Сергей достал смартфон, пролистал текущие новости, выделил одну.

– Читай!

Васильев пробежал глазами по тексту. Последние годы он стал нуждаться в очках, – возрастная дальнозоркость, – обычное явление после сорока лет. Раздел криминальной хроники. Труп молодой девушки упал на капот автомобиля. Тело имело множественные повреждения, очевидно женщину пытали перед смертью. По необъяснимой причине на месте происшествия было замечено большое количество крыс, животные почти не боялись людей…

– Крысы… – повторил Евгений.

– Так точно! – На изборожденном глубокими шрамами лице Сергей было трудно прочесть какие-либо эмоции, кроме увлеченности разговором. – Я как-то не особо верю совпадениям. Убийство девушки совершилось сегодня утром, или накануне ночью. И тут ты рассказываешь свой фантастический сон, в котором фигурируют крысы. Два раза снаряд в одну воронку не падает, – он поднялся со скамейки, мужчины неторопливо направились к подъезду, Васильев придерживал Ральфа за ошейник. – В старину крысы считались демоническими существами, – продолжал Сергей. – Конечно, тут и эпидемия чумы, выкосившая половину населения Средневековой Европы сыграла роль, но сакральную связь серых грызунов с темными силами, усматривали и до пандемии.

– Ты в это веришь? – недоверчиво покачал головой Васильев. Порыв ветра принес сырое дыхание приближающегося дождя.

– Как тебе сказать… – задумчиво проговорил Сергей. – Мир сложно устроен, чтобы считать видимую реальность единственно возможной.

Прокатился раскат грома, Ральф прижал уши, Евгений потрепал пса по голове.

– Где я так круто задолжал, что получил все в одном флаконе! – воскликнул он. – И зависимость, лунатизм долбанный и глюки эти, а теперь еще отражения в зеркалах!

– Может быть это подарок, а не проклятье.

– Ну да! – желчно усмехнулся Евгений. – Духовный опыт, и все такое…

Сергей пожал плечами. Жест мог означать все, что угодно, – от безразличия до сочувствия.

– Где ты оказывался во время приступов? – спросил он.

– Притоны. Криминальные тусовки. Однажды, накрыл стайку наркоманов в поисках «закладки».

– И что ты делал?

– По разному, – ответил Васильев. – Пару раз пришлось кулаками помахать. В этом гребанном лунатизме все не совсем так, как в обычной жизни.

– Вот тебе и ответ, братишка! – почему-то обрадовался Сергей. – Ты искоренял зло в своих ночных путешествиях. И некая чужая воля направляла тебя туда, где тебе все было хорошо известно. Не думаю, что ты такой уникальный в своем роде, с кем-то другим что-то подобное наверняка происходило. И представь себе компьютерщика или офисного работника угодившего в криминальную компанию.

– С трудом представляю! – улыбнулся Евгений.

– Один парень влип в историю с кредитами. Плохая история, – уточнил Сергей. – Его подруга нуждалась в дорогостоящей операции, по квоте ждать не меньше полугода, а у такой болезни как рак имеются свои временные рамки. Кредит он получил, под зверские проценты, разумеется. Шансы на успешный исход операции, – пятьдесят на пятьдесят. Говорят, для счастья нужен еще и случай. Не повезло. Женщина умерла. На того парня насели коллекторы. Мерзкая публика! Он еще от похорон не отошел, короче – сорвался… – он замолчал.

Евгений подождал минуту, и спросил.

– И что было дальше?

– Что? – Сергей словно очнулся от воспоминаний. – Мелкий банк, шарашкина контора. Кто еще ссудит приличные деньги без залога, в день обращения! Первых коллекторов он попросту вышвырнул из дома. За него взялись всерьез. Короче, больше этой фирмы не существует. Особенно не подфартило хозяину компании, – он больше никогда не будет ходить.

Вновь зависла пауза.

– Честно скажу, не ожидал… – промолвил Васильев.

– От старого калеки? – усмехнулся Сергей.

– Извини, я не это имел в виду… – смутился Евгений.

– Все нормально. Не обращай внимания. По-стариковски мелю, что на ум придет. Последние пару лет у меня было много свободного времени. Читал все без разбору, наверстывал упущенное. Видать, кое-что отложилось.

Он протянул руку, и Васильев во второй раз удивился силе этой каменной ладони. В чем-то Костя Могила был прав, – мужик совсем не прост! Молния озарила мрачную завесу облаков каким-то сверхъестественным золотым свечением. Мимо пробежали две молоденькие девушки, смех рассыпался в воздухе как колокольчики. Раскат грома оглушил, с яростным шуршанием забили капли дождя по листве деревьев. Ральф требовательно гавкнул.

– До завтра! – улыбнулся Сергей, и Евгений отметил, как простая улыбка меняет изуродованное шрамами лицо. Словно какой-то внутренний свет озаряет грубые черты.

Евгений улыбнулся в ответ, что удивительно, – выпить ему совсем не хотелось.

… Все было нечеткое, будто окружающий мир искажала гигантская линза. Звуки вибрировали, накатывали волной, то отдаляясь, то становясь ближе, с преобладанием басовых нот, отчего звучание сливалось в единый рокочущий гул. А затем пелена спала. Он стоял на улице, ноги обуты в потертые кроссовки. «Нью баланс». Две белые полоски на замшевом ранте. Кроссовкам более пяти лет, а выглядят прилично. Он провел рукой по бедрам. Джинсы, сверху футболка и спортивная куртка.

– Ральф! – хрипло позвал. Огляделся по сторонам. Асфальт было влажным, ночное небо украшали бледные звезды. В свете ночного фонаря роились мотыльки. В двухстах метрах темной громадой возвышался многоэтажный дом, большая часть окон чернела мертвыми провалами, некоторые мерцали оранжевым или красным светом.

Звуки обрели четкость, картинка мира прояснилась. И тотчас нахлынули волной воспоминания. Ему все-таки удалось заснуть, несмотря на похмельную дрожь. Никаких снов он не видел, а обнаружил себя, стоящим на пустынной улице в спальном районе города. В приступах лунатизма всегда имелся таинственный период небытия, когда он не мог вспомнить, где был, что делал, и каким образом оказался в том или ином месте.

Подъехала машина, загорелись красные стоп сигналы. В салоне угадывалось какое-то движение, послышался крик. Хлопнула дверца, наружу выскочила молодая женщина.

– Стой! – за ней следом из салона вылез коренастый мужчина. – Стоять, сука!

Низкий голос с характерным кавказским акцентом. С водительского места выскочил второй, и устремился следом за пытающейся женщиной. Бежал молча, уверенно нагоняя.

Евгений шагнул вперед, привычный зуд в ладонях соседствовал с легкой дрожью в теле; так действует адреналин. В нынешнем приступе удалось освоиться быстрее обычного, – при памятной драке с наркоманами, помог Ральф, – прежде чем спасительная порция адреналина заполнила кровяное русло. А еще был случай, о котором он старался забыть. Трое отморозков избивали глухонемого парня. Неизвестно, что было предысторией драки, глухой выл как то по собачьи, кровь струилась из разбитого носа. Васильев не вмешался, – парни были молодыми и здоровыми, а глухонемой, – как он впоследствии убеждал себя, – скорее всего у них что-то украл. Никто не станет без причины бить инвалида. Облегчения это объяснения не приносило, сколько не тверди, – халва, – слаще во рту не становится. Вот и теперь вспомнился тот эпизод. Евгений бросился наперерез водителю, ударил влет. Противник был выше ростом, пришлось сместиться вправо, и бить снизу вверх, – нечто среднее между апперкотом из бокса, и того, что в бытовой драке именуется по «рабоче-крестьянский» удар. Так как сила удара умножилась на встречную инерцию бегущего человека, удар получился страшным. Ночной воздух наполнился хрустом челюсти, и шумом падающего на асфальт тела.

– Ты откуда взялся, твою мать… – матом выругался коренастый.

– Из ночного кошмара! – выдохнул Евгений, и ударил вторично.

Здесь его ждало разочарование. Коренастый уклонился от удара, пружинисто двигаясь на ногах. Женя Васильев нигде долго и всерьез не занимался боевыми искусствами. Полгода дзюдо в пятом классе, чуть меньше года – боксом, а потом, за компанию занялся каратэ. Но драться ему приходилось много и часто. Вместе с тем он хорошо понимал разницу между уличной дракой, и схваткой с профессиональным бойцом, каким являлся кавказец. От выпада тот ушел мастерски, и сейчас, припав к земле как большая, хищная кошка, приставными шажками двигался вокруг Васильева, выбирая угол для атаки.

– Очаг ар, мехер! – процедил сквозь зубы коренастый.

Его прыжок был неуловим. Трудно представить, что массивный мужчина девяносто кило весом может двигаться так легко. Евгений успел только войти в глухой клинч, закрыв лицо и корпус руками локтями. Все-таки вспомнилась основа бокса! Два удара кулаками нацеленные ему в голову не принесли существенного вреда, скользнув по локтю и предплечью, а вот третий угодил в область печени.

– Твою мать… – выругался Васильев. Правый бок обожгло болью, словно туда плеснули кислотой, дыхание сперло в груди. Все, на что его хватило, это отскочить в сторону.

– Роц гоги! – в куполе света от ночного фонаря, губы кавказца исказила злобная ухмылка.

Васильев был на пять сантиметров выше соперника, и весил примерно также, но сказывалось последствия запоя, и недостаток мастерства. Удар в печень был очень силен. Тем временем водитель приподнялся на локтях, покрутил головой.

– Что за хренотень! – слабым голосом произнес он.

Двое меня точно прикончат! Пронеслась короткая мысль. Дыхание восстановилось, однако правый бок пронизывала тупая боль при движении.

– Этот чувак тебя уделал, Вася, а? – зло засмеялся кавказец. У него была накаченная шея и мощная трапеция. Он мог расправиться с Васильевым пока тот приходил в себя после пропущенного удара в печенку, но не спешил. Растягивал удовольствие.

– А где телка? – водитель осторожно поднялся на ноги, кроваво сплюнул на асфальт. Его еще слегка штормило.

– Здесь! – раздался женский голос за спиной у кавказца. Тот резко обернулся, но опоздал на мгновение. Ему на голову обрушилась пустая бутылка; звучный удар разбитого стекла и россыпь осколков.

– Кхаба! – трескуче прорычал тот, пошатнулся.

Превозмогая спазм боли в правом подреберье, Евгений подскочил, и что было сил ударил ногой в пах кавказцу.

– А-а-а!!! – боец согнулся, инстинктивно вцепившись ладонями в причинное место.

Он был очень крепок. Разбитая бутылка пошатнула, но не вырубила. Воспользовавшись замешательством кавказца, Евгений прицелился и ударил в подбородок. Попал точно, голову мотнуло, крик захлебнулся где-то в гортани, мужчина упал лицом вниз.

– Гоча! – воскликнул водитель.

– Тоже хочешь? – метнулся к нему Васильев, но парень пятился назад, явно не е испытывая желания разделить участь товарища.

– Все нормально, чувак! Все нормально, слышишь?

Из его нижней губы вытекала узкой полоской кровь, – черная в слабом свете уличного фонаря, глаза были замутненными после нокаута.

– Все нормально… – повторял он, мелкими шажками пятясь назад.

Евгений оглянулся, ища глазами девушку, но она уже тянула его за руку.

– Бежим!

Мир тесен! Перед ним стояла Анджела, соседка по дому, общительная девушка из Красноярского края. А у девчонки характер боевой! Она, похоже, его не узнала, или не подала виду.

– Что стоишь? – Анджела топнула ногой. – Ждешь, пока эти козлы очухаются?!

На ночном небе блистала полная луна, и в ее свете, рассыпающиеся по плечам волосы Анджелы были похожи на платиновые нити. И если бы не вгрызающаяся при каждом шаге боль в печенке, он бы решил, что смотрит один из своих кошмарных снов. Или ему пришлось столкнуться с изощренным симптомом белой горячки. К простым алкоголикам приходит «белочка», а к особо продвинутым личностями – горностай. Увы! Мир реален. И мир этот хрупок как яичная скорлупа, а вот иллюзия, – тверже алмаза, никто не в силах переписать ее зловещий сценарий.

ЧАСТЬ 3.

Вода была холодной, пахла сероводородом, контуры стен таяли в полумраке. Она сидела на чем-то твердом, щиколотки были крепко привязаны, руки сведены назад, в запястья впивался обод наручников.

– Помогите-е-е!!! – закричала девушка, и крик застыл где-то в гортани, ее сотряс приступ кашля.

Вода сочилась со стен, капала с потолка на голые плечи и волосы. Сверху проникала полоска тусклого света, в полутора метрах сбоку мерцал красный огонек камеры видео наблюдения.

– О, Господи… – всхлипнула девушка. Ее стошнило. Комочки рвоты, – черные в густом сумраке помещения, –забрызгали голые колени.

Что-то коснулось ее лодыжки, бережно, деловито, изучающе. Кожу покрыли мурашки. Она была близка к обмороку, но почему-то оставалась в сознании. Вероятно, причина крылась в том веществе, которое вводилось через иглу капельницы, металлический стояк которой был расположен слева от пленницы Поодаль находился столик, с какими-то предметами, закрытыми марлей или же обычным куском материи. Ей приходилось наблюдать подобные сцены в сериалах. В фильме жертву всегда спасает герой.

– Эй!!! – хрипло закричала она. Несмотря на ужас своего положения, ей больше всего досаждал отвратительный смрад вероятно исходящий из канализационной трубы. И еще эти касания ног, в том месте, где босые пятки опирались на бетон. К звуку капающей воды присовокупился писк.

– Мама! – взвизгнула девушка, инстинктивно попытавшись подтянуть ноги к животу. На сухом пятачке, – там, куда не достигала вода, копошилась серая масса.

Крысы! Она впервые в жизни увидела грызунов воочию, а не по каналу «Дискавери». Считается, что за первые шесть месяцев жизни, новорожденный усваивает восемьдесят процентов всей информации, что получает в последующей жизни. Крестьянин девятнадцатого века за жизнь узнавал столько же нового, сколько современный пользователь социальных сетей потребляет за день. Крысы для жителя деревни являются такой же частью окружающего мира, как собаки, кошки, мухи или пауки. В прошлом месяце девушке исполнилось восемнадцать лет. Она не знала, что крыс следует бояться, но страх был, леденящим, парализующим волю.

– Помогите-е-е!!!

Вопль устремлялся наверх, – к уходящим ввысь стенам подземелья, и меркнущий, по мере соприкосновения с молекулами воздуха, утекающими сквозь вентиляционные отверстия в крышке люка. Там были выдавлена аббревиатура, находящаяся на линии, соединяющие «ушки» массивной крышки. Буквы К и Д. Ничего не значащие для пешеходов буквы, означающие соответственно – «канализация» и «дренаж», – дождевая канализация. Люди редко смотрят под ноги, и, уже тем более, мало кому придет в голову слушать звуки, исходящие из-под земли.

– Кто-нибудь! Господи-и-и! Прошу вас!

Дверной проем закрыл силуэт человека.

– Кто вы… – онемевшими губами прошептала девушка. – Почему я здесь?

Человек приблизился. Вода плескалась под его ногами.

– Кто вы такой? – билась, схваченная путами девушка.

Молчание. Плеск воды и крысиный писк.

– Что вам от меня нужно?!

Рука незнакомца легла на ее обнаженное плечо, тело пронзило как от удара тока, катетер капельницы натянулся.

– Т-ш-ш-ш… – прошипел человек, прижимая палец к губам. Звук был похож на змеиное шипение.

– Скажите что-нибудь! – взмолилась девушка.

Человек молча откинул материю со столика, сверкнули разложенные инструменты. Что-то блеснуло в его руке, ужасающая догадка пронзила сознание пленницы.

– Не-е-т!!! – она билась в тисках оков, запястья сдавило тупой болью.

На его лицо упала полоска света, сверкнул обод белков глаз.

– Люди запоминают места, где им приходилось бывать, – Черные как агаты глаза любовно осматривали лезвие скальпеля, или какого-то другого отточенного инструмента. – Помнят вкус или запах съеденной однажды пищи, – говорил он медленно, словно продумывая каждое слово, голос был лишен интонационных свойств, отчего казалось, будто звуки речи генерированы нейросетью, – В памяти остаются лица, запахи, тактильные контакты с кожей человека или шерстью животного. Но никто не в состоянии запомнить физическую боль. Факт боли память сохраняет, а вот буквальный спектр ощущений описать невозможно.

– Пожалуйста! – рыдала девушка. – Я все для вас сделаю! Все, что скажете!

Темные губы тронула улыбка. Бездушная и скупая. Словно ножевая рана в нижней части лица. Набор мускульных усилий лицевых мышц, не отражающий эмоций. Вероятно, так улыбались нацистские врачи, проводя бесчеловечные эксперименты над узниками концлагерей.

– Мне ничего не нужно от тебя, дитя мое! Только смирение и готовность принять уготованную тебе участь.

Он взмахнул скальпелем, откуда-то сбоку заиграла музыка. Скрипки и унылая виолончель.

– Франц Шуберт, – сообщил человек. – Печальный и скучный австриец, основоположник романтизма. Умер в тридцать лет, но успел сотворить гениальную музыку.

Он бесцеремонно оттолкнул босой ступней льнущую к его ногам огромную крысу.

– Тебе тоже предстоит внести вклад в вечность, дитя…

Острие коснулось обнаженной груди, готовый исторгнуться из горла крик умолк. Человек вонзил взор своих бездонно-черных глаз в лицо пленницы. Воля ослабла. Так выходит воздух из проколотого мячика. Девушка молчала, часто трепетала жилка на ее горле.

– Ну, вот и все! – все тем же бесцветным голосом произнес человек. Он полюбовался плодами своего труда. Кровь сочилась из порезов на юной девичьей груди, голова безвольно упала на грудь, спутавшиеся волосы, бывшие когда-то белокурыми, свисали как неопрятная пакля.

Человек нагнулся, протянул руку, большая крыса как ручная собачка доверчиво уткнулась скошенным рыльцем в пальцы. Девушка застонала, дрогнули ресницы. Она постепенно приходила в чувство.

– Тебе уготована великая миссия! – человек придал голосу оттенки нежности. Получилось фальшиво, словно неумелый актер репетирует сцену в любительском спектакле. – Дар вечности достижим путем страданий. Видишь? – он повел головой в сторону красного огонька камеры, – Жизнь не заканчивается с последним вздохом, это лишь этап на пути преображения.

Он взмахнул рукой, где-то далеко зашумело. Человек неторопливо двинулся к выходу, загребая босыми ступнями воду.

Боль, до сего момента, приглушенная действием наркотика, вводимого ей в вену, и гипнотического воздействия взгляда незнакомца, пробудилась как медведица посреди зимней спячки, и впилась в тело тысячами острых зубов. Словно копошащиеся возле ног крысы начали поедать ее заживо. Она закричала. Дверь захлопнулась. Где-то далеко послышался нарастающий гул, – так шумит прибывающая вода. Озабоченно пища, крысы покидали сухой пятачок, на котором находился стул с пленницей, и прыгали воду. Плыли грызуны проворно. Сознание мутило от ужасной боли. Этот шум неспроста! Скрипнул металл, словно неподалеку открылся шлюз, потоки воды хлынули в помещение. Огонек камеры погас.

Невозможно понять биологию человека, не учитывая культуру и историю развития людей. Высокая конкуренция вида привела к такому загадочному явлению как бессмысленная агрессия. Древний человек развивался в условиях недоброжелательной окружающей среды. Первый в истории геноцид принадлежит предкам современных людей, – кроманьонцам, которые планомерно истребляли свои ближайших родственников, – неандертальцев. Минули тысячелетия. Люди изобретали все более изощренные способы уничтожения себе подобных. Идеология объединилась с базовыми концепциями основных мировых религий. Постулат – не убий, приобрел противоречивое значение, – священники, раввины и муллы возносили молитву к небесам, взывая к милосердному Богу с просьбой покарать тех Его чад, кого в настоящий момент времени принято было считать врагами. По мере развития цивилизации, такая форма соперничества как схватка, уступила место механизмам юридического уничтожения врага. Культура, как благо цивилизации, превратилась в незаживающую рану на теле человечества; решение конфликтов путем прямого противостояния в большинстве стран исчезло почти полностью. Кулачная драка остается социально запрещенным, но соблазнительным способом реализации агрессии. Вероятность быть избитым и ограбленным в Рио-де Жанейро выше в четыреста раз, чем в Сингапуре или в Хельсинки. Статистику по России никто и никогда не проводил…

Ни о чем таком Федченко не думал, когда костяшки его кулака врезались в челюсть сутулого парня. Для мозга нет разницы между яростью и страхом, рассудок не отличает вымышленную опасность от реальной угрозы жизни. И тогда на помощь приходят инстинкты. Те самые ощущения, лишенные логического обоснования, пришедшие из глубины веков, когда далекий предок оборонял жилище от вторжения врагов. Так надо сделать, и точка! Бей, беги или притворись мертвым. Федченко предпочел бить. Как известно, – это самая опасная из трех вероятных моделей реагирования.

Сутулый пошатнулся, но не упал, – боковой удар капитана пришелся на пять сантиметров выше «стеклянной» зоны подбородка и скулы. Надрывался вокалист рок-группы, озабоченно пищали крысы, предгрозовой воздух был неподвижным, влажным и накаленным.

– Ты, дядя, с-смелый! – удивился крепыш. Он проворно нырнул влево, и прежде чем Федченко успел отреагировать, ему в бедро прилетел хлесткий удар ногой. Мышца отяжелела. Плохо дело. По опыту капитан знал, к чему приводит пропущенный удар в бедро. Спустя короткое время нога онемеет, передвигаться станет затруднительно.

Он отступал к выходу из двора, держа в поле зрения крепыша. Из двух противников он представляет наибольшую опасность. Смущала дурацкая шапочка на его голове, с изображением ухмыляющейся рожицы медвежонка, и манера говорить какая-то придурковатая.

– Смелый, но г-глупый дядя! – повторил крепыш. – Точно говорю, Люпен?

Сутулый потряс головой. Он уже пришел в себя после пропущенного удара. У него были раскосые глаза, и длинная рыжая челка, спадающая на бок.

– Хватит с ним болтать, Грум! – проговорил он.

Крепыш выхватил из кармана спортивных штанов что-то острое, удлиненное. Шило или заточка, догадался Федченко. Дело приобретало скверный оборот. Он подхватил за ручки стоящую возле ног спортивную сумку, и действуя ею как пращой обрушил на голову Грума. Попал. Из сумки белой птицей вылетела футболка, и кроссовок. Крепыш схватился за голову левой рукой, продолжая держать в правой заточку.

– Ох! – скорее от удивления, чем от боли закричал он.

Пользуясь замешательством противника, Федченко провел боксерскую «двойку» в голову, и оба раза попал.

– Ох! – повторил Грум, теперь уже растерянно, – правый прямой угодил ему нижнюю часть скулы.

Блистающей синевой искрилась молния, серый асфальт оросили капли дождя.

Сутулый выхватил кармана охотничий нож.

– Сейчас… – пообещал он.

Иногда отступление является самым разумным решением. Очевидно, кросс в челюсть не нанес крепышу заметного урона. Поигрывая заточкой, он приближался к Федченко, сопровождая свои действия глумливыми прибаутками.

– Андрей – воробей! Сделал шапку из гвоздей! Идет, хвалится, гвозди валятся!

Раскат грома заглушил окончание фразы, а может быть, ее и не было. Размышлять на тему, – случайно ли в частушке фигурирует его имя, или нападающим оно было известно, Федченко не стал. Также как и собирать вывалившиеся из сумки вещи. Это только в боевиках герой расправляется голыми руками с двумя вооруженными противниками. Табельное оружие он сдал, а боксерский опыт вряд ли позволит ему долго продержаться. Любое ранение, нанесенное холодным оружием, превращает человека в беззащитную жертву. Федченко развернулся, и выбежал на пустынную улицу. Расстояние до припаркованной КИА он преодолел меньше чем за четверть минуты. Чернота заволокла небо. Андрей нырнул в машину, повернул ключ в замке зажигания, заурчал двигатель. Дождь усилился, выбивая барабанную дробь по крыше автомобиля. Его никто не преследовал. Федченко закурил сигарету, и набрал номер дежурного отделения полиции.

Конечно! Во всем была виновата цыганка! Старая цыганка, с коричневым морщинистым лицом, и удивительными зелеными глазами. Ни для кого не секрет, что среди народа ром, – как называют себя цыгане, – все сплошь смуглые и черноглазые. А у этой были изумрудные глаза цвета морской волны накануне шторма. Она сидела на асфальте справа от входа в центральный универмаг. Тусовочное место молодежи сибирского города Абакана.

Анджела остановилась. Глаза цыганки излучали какой-то неземной свет.

– Что стоишь, девочка? – улыбнулась женщина. Зубы у нее были ровные и белые, словно протезы.

– Н-нет… Ничего! – Анджела смутилась.

– Подойди сюда, – приказала цыганка. Она расправила свои цветастые юбки, продолжая ободряюще улыбаться. – Да ты не бойся, девочка!

Старый как мир способ цыганского мошенничества! Анджела прекрасно понимала, что последует дальше. Гадание по руке, заговоренные денежки, какие-то бессмысленные манипуляции, и, прощай все, что лежит в кошельке! Впоследствии Анджела затруднялась объяснить, почему она все-таки послушалась и подошла к цыганке. Проходящие мимо люди старательно обходили женщину, держась на расстоянии. Дальше все пошло вопреки стандартному плану обмана простаков.

– В Ленинград собралась, девочка? – прищурила удивительные глаза женщина.

– В Петербург. Д-да… Как вы догадались?

– Да ты не заикайся! – ухмыльнулась цыганка. – Это для тебя, молодой девочки, – Петербург, а я помню – Ленинград. Знаешь, какое у ромов правило? Если семерых обманула, – восьмому сделай доброе дело! Молодые цыгане нарушают закон, оттого у них и жизнь поганая. Днями в телефонах своих сидят, а что там полезного? Ничего! Сплошное вранье! – она сплюнула.

– Получается, я у вас восьмая? – осмелела Анджела.

– Может быть и так…– уклонилась от прямого ответа гадалка. – Руку давай!

– Левую или правую?

– Без разницы!

Чуть помешкав, Анджела протянула левую руку. Цыганка сжала ее кисть морщинистыми пальцами. Сильными и удивительно горячими. Ожидания насчет туманных речей на тему казенных домов, червовых валетов и дальней дороги, не сбылись. Цыганка говорила четко, конкретно как бизнес тренер на семинаре.

– Встретишь человека. Он, вроде как, заблудший, но сердце чистое, – она посмотрела куда-то поверх головы Анджелы. – У него кроме пса никого и не осталось. Ты не избегай его, ваши судьбы связаны, – на смуглое лицо набежала тень. Цыганка отбросила руку Анджелы, размашисто перекрестилась, прошептала что-то невнятное.

– Тень, дом… Мрак и горе! Белый свет!

– Что-то не так? – спросила Анджела.

Некоторое время цыганка хранила молчание, все еще глядя куда-то вдаль. Губы шевелились, она читала заговоры или молитву, достала их глубины юбок что-то вроде жмени соли, и швырнула ее через левое плечо.

– Тень, дом… Мрак и свет! – повторяла она невнятно.

Анджела уже собралась уходить, достала из бумажника тысячную купюру, но цыганка промолвила.

– Беда там, куда ты едешь… Зло. Большое зло. Многого не вижу. Зло это с тобой связано, и с тем человеком, которого ты встретишь. Будешь в опасности. Многие в опасности будут. Что от людей зависит, что от Бога, того не ведаю! А теперь, иди! – она отвернулась.

Анджела протянула купюру, но гадалка брезгливо оттолкнула ее руку.

Продолжить чтение