Читать онлайн Страж осени бесплатно

Осень, собранная по листочку

Коротенькая новелла о лете вот-вот должна была смениться затяжным осенним либретто. Оставалось несколько страниц. Темнота стала раннею гостьей, и вечера сделались уютными и домашними. Тёплое велюровое пальто ждало на вешалке у двери.

– Утром пойду в сквер, – сказала она перед сном. – Надо набрать в корзинку осени.

Она любила дышать осенью: у неё был особый аромат. Чуть горьковатый и дымный, свежий и всегда влажный от дождевых капель.

Она бродила по скверу, дышала и собирала сухие листья: золотистые и огненно-красные, бордовые, а ещё зелёные с жёлтыми прожилками.

Дома она забиралась под одеяло и ставила корзинку на колени. Вот она, осень, собранная по листочку. Теперь её можно прочитать от начала до конца, всю целиком.

Листья плыли по одеялу, как лодки по реке, и в ладони каждого таился целый мир.

Она засыпала под тихое шуршание, и ей снились сны. Невесомые, как вздохи, они оставляли после себя лишь лёгкую дымку да грусть по несбыточному.

В кружевах теней пляшут светлячки

Сентябрь всегда приходит с коробочкой акварельных красок за пазухой. Его потёртый портфель до отказа забит сказками о море. В одном кармане у него горсть звёзд, в другом притаилось вдохновение.

По вечерам сентябрь отпускает его прогуляться по крышам города, а сам садится на скамейку в парке и достает старую флейту. Он играет вечную мелодию, которую когда-то услышал от одинокого маяка.

Вокруг в кружевах теней пляшут светлячки, и пёрышки-сны опускаются на город.

Фонарик

Когда я была маленькой, папа подарил мне фонарик. Это был старинный фонарик. Внутри был фитилёк, но мне не разрешали его зажигать.

Папа помог мне подвесить фонарик за окном. Перед сном я хотела слушать, как он покачивается на ветру. Фонарик позвякивал, задевая стекло, и в его гранях отражались звёзды.

Однажды вечером я погасила ночник, но не легла в кровать. Неожиданно для себя я подошла к окну.

В глубине фонарика светился огонёк. Я протёрла сонные глаза, но огонёк никуда не исчез. А ведь фитилёк зажечь было некому!

Я приоткрыла створку окна, встала на цыпочки и вгляделась в огонёк. Представляете, что я увидела?

В фонарике дремал светлячок!

На нём был ночной колпачок и флисовая пижамка. Светлячок покачивался в цветастом гамачке и мирно посапывал. Я тихонько закрыла окно, чтобы не мешать малышу спать.

Когда я проснулась, в фонарике никого не было!

– Неужели светлячок мне приснился? – расстроилась я, а потом решила подождать до вечера.

День тянулся и тянулся, как старая безвкусная жвачка. Наконец город спрятался под одеяло темноты. Мама пожелала мне спокойной ночи и погасила свет. Выждав минутку, я встала и подкралась к окну.

Светлячок варил что-то на миниатюрной плитке. На нём был уютный домашний халатик и тапочки. Из крохотной кастрюльки шёл пар.

Я открыла окно и легонько постучала кулачком в стеклянную стенку фонарика. Светлячок удивлённо обернулся. Он выключил плитку и затем только приоткрыл маленькую дверцу.

– Вы что-то хотели? – вежливо спросил он.

Я была польщена. Никто никогда не обращался ко мне на «вы».

– Что ты делаешь в моём фонарике?

Он взглянул на меня так, будто я сморозила глупость.

– Освещаю ночь, что же ещё.

– А зачем? – спросила я.

Светлячок посмотрел на меня очень серьёзно.

– Есть правило. На свете не должно быть ни одной звезды, ни одного маяка и ни одного фонарика, которые не горели бы. Вот зачем.

– Этого я не знала, – сказала я.

И обиженно добавила:

– Мне не разрешают зажигать фонарик.

Светлячок смерил меня оценивающим взглядом.

– Говорят, слишком мала?

– Угу.

Он понимающе кивнул.

– Тогда я буду здесь, пока ты не подрастёшь.

– Вот здорово! – обрадовалась я. – А что у тебя в кастрюльке?

– Какао. Хочешь?

– На молоке?

– Да.

– Тогда хочу!

Я никогда не пила ничего вкуснее. Я сидела на подоконнике с крохотной чашечкой в руках, а подо мной мирно спал целый город.

С тех пор мы болтали каждый вечер. Обо всём на свете.

О звёздах и маяках, о море и чайках, о керосиновых лампах и белых цветах жасмина, которые он так любил.

Как-то мы смотрели на звездопад, и светлячок сказал:

– Скоро осень. Может так случиться, что однажды я не смогу прилететь сюда.

У меня похолодело на сердце.

– Почему?

Он взглянул на меня грустно.

– Осенняя мгла становится всё гуще, а мой свет слишком слаб. Боюсь, я не найду дороги.

Какао остыл, я так и не смогла его допить.

И вот случилось то, чего я боялась. Мой светлячок не прилетел. Ночная темнота была густая, как краска в баночке с гуашью. Ветер шумел листьями невидимых во мгле деревьев.

А фонарик не горел. Я вспомнила слова светлячка.

Ни один маяк, ни одна звезда, ни один…

– Я должна зажечь фонарик! – прошептала я и побежала на кухню.

Я знала, где лежат спички.

– Ты не сможешь!

– Ты обожжёшь пальцы!

– Ты устроишь пожар! – звучали во мне знакомые голоса: бабушки, папы, мамы.

Но самый тоненький твердил:

– Ты должна! Ты должна!

Это был мой внутренний голос. И я решила послушать его. Взобравшись на табуретку, я дотянулась до самой верхней полочки.

Вот они, спички!

У меня закружилась голова, когда я взяла коробок в руку. Но времени сомневаться не было.

Ночь теперь была непроглядно-чёрной, а фонарик до сих пор не горел. Я кубарем скатилась с табуретки и бросилась обратно в свою комнату, прижимая спички к груди. Там я распахнула окно и открыла коробок. В нём было всего три спички!

Первую я выронила, и она исчезла в ночи. Вторую я сломала, так сильно я надавила ею на коробок.

Осталась последняя спичка. Сейчас или никогда!

Стиснув зубы, я дрожащей рукой поднесла спичку к коробку.

Чиркнула раз.

Нет.

Другой.

Нет.

Третий!

Я затаила дыхание. И вот посреди осенней мглы на кончике моей спички зародился огонёк. Такой слабый, такой беззащитный.

Я держала это чудо дрожащими пальцами и боялась дышать.

Но огонёк и не думал гаснуть. Он рос и креп, как росток, который с каждым днём становится всё ближе к солнышку.

И я почувствовала: пора!

Пора зажечь фонарик, который так долго этого ждал. Я поднесла огонёк к фитильку, и тот зашипел. Фонарик ярко-ярко засветился во тьме.

– Ура! Удалось! – закричала я, забыв, что все спят, и чуть не вывалилась из окошка.

С тех пор я каждый вечер зажигаю фонарик. Соседский мальчишка раздобыл для меня коробок спичек. Их мне хватит на оставшуюся осень и зиму.

Светлячок так и не вернулся. Но я жду его и надеюсь, что однажды весной свет фонарика приведёт его назад. Мы снова будем пить какао на подоконнике и смотреть на звёзды. И я расскажу ему, какая стала большая.

Впереди и позади тысячи лестниц

Я брожу по растрёпанному ветром городу.

Ветер запутался в моих волосах, бежит мурашками по коже, ворошит мысли-воспоминания. Ветер давно поселился в моих снах.

Я брожу по городу, над которым с самого рождения властвовал ветер. Они неразлучны.

Впереди и позади меня тысячи лестниц. Их древняя пыль осела на белых кедах, и теперь они тоже часть города.

Подол пышной цветастой юбки вздувается, как парус.

Я долго стою на смотровой площадке и смотрю на море. Глажу ладонью чуть озябшие цветы.

Останавливаюсь у магазина старинных часов и заглядываю внутрь. Склонившись над работой, за столом сидит юноша в очках. Меня он не замечает. Я шепчу «тик-так» и иду дальше…

Дверь в часовую мастерскую

Ей нравилось быть дверью, ведущей в часовую мастерскую. Это означало тишину, прерываемую лишь незримым тиканьем часов. Дверь любила смотреть, как в безлюдном переулке опадают листья. Как тени кружевными узорами ложатся на стены домов напротив. Как на солнышке лениво потягивается рыжий кот. А ещё ей нравился звук колокольчиков, когда её открывали посетители.

К счастью, их было немного. Дверь знала всех наперечёт. Она узнавала их по одному лишь касанию: бесцеремонному, напористому, мягкому, нежному. То, как он открывал дверь, как нажимал на её ручку, выдавало входящего с головой.

Её прикосновение было робким, почти невесомым, ладонь – маленькой и тёплой. Она приходила в одно и то же время. Девушка в соломенной шляпке и розовом платье в цветочек. Она долго стояла, держась за ручку двери, вглядываясь в глубину за дымчатым стеклом, и сердце её громко билось.

Она никогда не входила внутрь.

Дверь не понимала.

Отчего она робеет? Это же так просто: повернуть ручку и войти.

Сама не замечая, дверь стала ждать её прихода.

Всякий раз, завидев в конце переулка розовое платье, дверь надеялась, что сегодня она приоткроет незнакомке мир, спрятанный за её стеклянной сущностью. Но всё повторялось снова: мучительные минуты нерешительности, пока она теребит кружева на рукаве, затем разворачивается и уходит. Тихие шаги, и её фигура теряется в кудрявом облаке листвы.

«Когда-нибудь, – решила дверь, – я откроюсь ей сама…»

Пусть думает, что это сквозняк. Она замрёт от неожиданности, это уж точно. Услышав перезвон колокольчиков, молодой темноволосый мастер поднимет голову от работы, и тогда уж ей некуда будет деваться.

Им придётся встретиться друг с другом взглядом.

А что будет потом?

– Не маленькие, сами разберутся, – сказала дверь вслух.

А рыжий кот лениво потянулся, чтобы снова заснуть.

Тропинка в лето

С каждым днём клубочек солнечной пряжи понемногу таял. Пальцы всё чаще зябли, и ей приходилось откладывать работу в сторону, чтобы их согреть.

Осень ждала разрешения войти. Самое ужасное, что ноги снова придётся заточить в эти тяжёлые зимние башмаки! А по вечерам уговаривать их забраться в колючие шерстяные носки.

Она отбросила грустные мысли и вновь сосредоточилась на работе.

Главное успеть.

Из череды солнечных дней она вязала тропинку в лето. Так она поступала из года в год. Когда за окном воцарится мглистая осень, она сможет пробежаться по тропинке летних воспоминаний.

Оживить в памяти вкус первой земляники. Сходить в лес по грибы. Окунуть ноги в прохладный фонтан на залитой солнцем площади. Отпустить в небо огромный розовый шарик. Поесть сахарной ваты в парке. Искупаться в речке. Посидеть на тёплом крылечке перед сном. Покормить уток на заросшем кувшинками пруду.

«Каждый из нас – творец собственного лета», – записала она в дневнике перед сном.

Торговец свечами

Я проснулась в мрачном лабиринте. Там было очень темно. Мне казалось, свет никогда не бывал в этих стенах. С низких потолков срывались капли и с гулким звуком приземлялись на холодный пол. Откуда-то слышались шорохи и вздохи.

Я нащупала стену и стала медленно продвигаться вперёд. Сама не зная куда, лишь бы не оставаться на месте. Мне почудилось, что темнота проникнет в меня, если я не буду двигаться.

Сколько времени прошло, я не знала. Я ощущала себя крошечной улиткой, ползущей вдоль городской стены. Лабиринт петлял и извивался, водя меня по кругу.

И вдруг впереди стало чуточку светлее. Не веря своим глазам, я повернула за угол и чуть не ослепла.

Передо мной возникло облако из тысячи горящих свечей. Смотреть было больно, и я зажмурилась.

– Здравствуйте, юная леди, – услышала я звонкий мальчишеский голосок.

Я осторожно открыла глаза. Передо мной стоял невысокий и довольно пухленький паренёк. У него были чёрные волосы и открытое веснушчатое лицо.

– Ты кто такой? – спросила я.

– Меня зовут Рей, – представился паренёк.

– А что ты тут делаешь?

– Торгую свечами, – серьёзно ответил мальчишка и пояснил: – Это наше семейное дело. Мой дед был торговцем свечами, и отец тоже продавал тут свечи. Теперь вот…

– Послушай, – перебила его я. – Так твои свечи все зажжены. Они сгорят, и тебе больше нечего будет предлагать покупателям!

Рей хитро улыбнулся.

– Ничего-то ты не знаешь! Пока эти свечи ничьи, они горят, но не сгорают. Но едва ты купишь одну из них, она тут же начнёт убывать.

– А, вон оно что! – протянула я, рассматривая свечи.

Одни были длинные и тонкие, другие коротенькие и толстые. Некоторые были в подсвечниках, другие нет. Были свечи с узорами и разноцветные свечи, а ещё свечи в форме животных и фруктов.

– Всё-таки здорово, что я на тебя набрела, – призналась я. – Мне как раз нужна свечка.

Мальчишка улыбнулся.

– Сейчас я подберу что-нибудь для тебя, – засуетился он.

Обойдя столик несколько раз, он протянул руку к самой крошечной свечке в обычной жестяной гильзе.

– Ты же обожжёшься, – в страхе крикнула я, закрывая глаза руками.

И услышала звонкий смех.

– Пока они ничьи, их пламя не греет, – пояснил Рей. – Попробуй сама.

Я недоверчиво потрогала огонёк своей свечи. Он был холодным.

– Когда ты её купишь, она станет как все обыкновенные свечки.

Я вдруг погрустнела, вспомнив, что у меня нет денег.

– Ты чего? – удивился паренёк.

– Платить мне нечем, – вздохнула я.

– Совершенно?

Я порылась в карманах, не особо надеясь что-либо найти. В левом была дырка, в правом – сливовая косточка. Я показала её мальчишке на раскрытой ладони.

– Вот всё, что есть, – смущённо сказала я.

– Сливовая косточка! – не поверил он. – Ты с ума сошла?! Эта свеча стоит намного дешевле!

– Это ты свихнулся! – покрутила я пальцем у виска. – Сливовая косточка вообще ничего не стоит.

– Ошибаешься! – возразил Рей и принялся мечтать: – Я посажу её в нашем саду, и у меня будет целое дерево. Дерево взамен на маленькую свечку!

– По рукам, – согласилась я и протянула ему косточку. Он отдал мне свечу.

Едва она оказалась на моей ладони, я тут же почувствовала тепло.

«Хорошо, что они становятся обычными. Огонь, который не греет, мне не нравится», – подумала я.

– Только никому её не показывай, – предупредил Рей.

– Почему?

– Я не знаю, – пожал плечами мальчик, – папа сказал, что нельзя.

– Хорошо, не буду, – пообещала я.

Капелька воска обожгла мне ладонь. Я поняла, что должна спешить.

– Спасибо тебе, Рей, – сказала я, бережно придерживая свечку.

– И я тебя благодарю, – ответил мальчишка.

Я кивнула и двинулась дальше.

– Эй, – крикнул он, когда я добралась до очередной развилки.

Я обернулась.

– Каждое лето я буду лопать спелые сливы! Ты точно не передумала?

– Нет, – засмеялась я. – Приятного аппетита!

И повернула за угол. Я очень боялась, что свеча потухнет, а я так и не найду выход.

Однако я шла и шла, а свеча всё горела и горела. Потом впереди забрезжил дневной свет, и лабиринт закончился.

А свечка ещё не потухла. Значит, Рей всё-таки ошибся. Она стоила целого сливового дерева.

По вечерам я выключаю свет и долго смотрю на пламя. И вижу картины.

Лес и реку, а по берегам растёт земляника.

Поле, всё в цветах и бабочках.

Морозное утро, и над трубами деревянных домиков вьётся дымок.

Картины такие красивые, что мне хочется их нарисовать.

Особенно одну, мою самую любимую.

Там маленький сад, залитый солнцем. В нём растёт сливовое дерево. На дереве сидит черноволосый мальчишка. Он рвёт спелые сливы и с наслаждением отправляет их в рот.

Разукрасить город яркими зонтами

Дорогой дождь,

ты так давно не заходил, что я успела по тебе соскучиться.

Я знаю, всему виной эти дурацкие прогнозы погоды. Всё должно быть по расписанию, скрипучими голосами говорят они. Но мы же с тобой знаем, как хороши сюрпризы! И как здорово явиться вдруг, нежданно-негаданно.

Отчего-то я была уверена, что ты придёшь сегодня.

В разгар дня небо укрылось тучами, и мне уже чудился твой запах. Я думала, ещё миг, и ты взмахнёшь кисточкой и начнёшь рисовать на асфальте свой любимый узор. Пригласишь прохожих поиграть с тобой в «догоняшки». Разукрасишь город яркими зонтами. А потом я заварю тебе ромашковый чай, и мы тихонько помолчим у окна.

Но… Ты так и не пришёл.

Передо мною лист бумаги с одним лишь словом.

Завтра?

Я запечатываю конверт, рисую на нём капельку и отдаю письмо ветру. Он-то знает, где тебя искать.

Поэт и бабочка

Осень выдалась ненастной и капризной. За окном целыми днями плакал унылый дождик. О том, чтобы выйти на улицу, не могло быть и речи.

А Алексу так хотелось прогуляться по лесу! Он любил эти одинокие вылазки в Витую Рощу. Там можно было затеряться среди вековечных деревьев и позволить петляющим тропинкам закружить тебя до беспамятства. В такие мгновения он ощущал себя вне времени и мог мечтать. А возможность помечтать – самое дорогое в жизни поэта.

Алекс был настоящим поэтом. Его дом стал пристанищем сотен пыльных книг, где на каждой странице порхало чьё-то вдохновение. Алекс любил перебирать пальцами пожелтевшие листы бумаги и вдыхать давно забытые чувства.

Горьковатый запах несбывшейся любви.

Неувядающий аромат стремлений.

Еле ощутимое дуновение разочарований.

Старые поэты давно умерли, но их чувства продолжали жить в душе Алекса.

Однако сейчас, под однообразный шум дождя, его охватило отчаянье. Он встал из-за стола, заваленного исчирканными листами, и подошёл к окну. Если бы не дождь…

Алекс обернулся. Обстановка комнаты удушала его. Ему казалось, что стены придвигаются всё ближе.

На подоконнике увядшие розы.

Пустая чашка на столе.

И всюду бездыханные стихи, словно опавшие крылья бабочек.

Алекс подошёл к книжным полкам. Сейчас книги показались ему немыми усыпальницами, запрятавшими вглубь себя целые жизни.

Он взял одну из книг, раскрыл наугад. Прочёл несколько строк, но смысла не понял. Буквы больше не были проводниками к душам поэтов. Утратив волшебную силу, они беспомощно чернели поверх страниц.

Алекс опустился на пол. Книга глухо ударилась о деревянные доски. Юноша закрыл глаза и растворился в дожде.

Алекс проснулся, услышав лёгкий стук в дверь. Он всё ещё сидел на полу, рядом в темноте чернела книга. Сколько времени прошло? Он не знал. Кажется, была глубокая ночь.

Юноша заставил себя подняться и подойти к двери. Кто мог придти к нему так поздно? Друзья? Нет, маловероятно. Все давно привыкли к тому, что он любит уединение. Тогда кто же?

Дождь стучал в окно с новой силой, комнату освещали вспышки молний. А может, его разбудил не стук, а гром?

Алекс постоял у двери. Вдруг стук повторится?

В конце концов юноша решил выглянуть наружу. Приоткрыв дверь, он тут же отпрянул назад: свет уличного фонаря ударил ему в глаза. В комнату впорхнуло что-то яркое, лёгкое, быстрое. Алекс не успел даже понять, что это была девушка. Она остановилась посреди комнаты и отбросила назад длинные золотистые волосы, окатив всё вокруг фонтаном брызг. Алекс наблюдал за девушкой, чувствуя, что не может пошевелиться.

– Закройте же дверь, – сказала она, одарив его быстрым взглядом тёмных глаз: – Холодно.

Алекс повиновался. Дверь захлопнулась, и они остались в полной темноте.

– Я зажгу свечу, – засуетился юноша.

Девушка ничего не ответила.

Пока Алекс шарил руками по столу в поисках свечи и спичек, незнакомка не издала ни звука. Невозможно было различить даже её дыхания. Юноше стало страшно: а вдруг он просто выдумал её? Он давно привык к игре своего воображения.

Огонёк свечи осветил комнату, и Алекс вздохнул с облегчением. Поджав под себя босые ноги, девушка сидела в кресле и перебирала пальцами бахрому на накидке. Только сейчас Алекс заметил, что её лёгкое красное платье промокло насквозь. Он смутился и поспешно сдёрнул с кушетки шерстяной плед.

– Вот, возьмите, он тёплый, – пролепетал юноша, стараясь не глядеть на незнакомку.

– Укройте меня, – услышал он её мягкий голос.

Алекс неловко накинул плед девушке на плечи, и она тут же закуталась в него вся.

– Хорошо, – довольно заметила она.

– Хотите горячего какао? – спросил Алекс.

Она покачала головой.

– Лучше почитайте мне ваши стихи. Вы ведь поэт?

Алекс замялся. Он отошёл к столу и переложил несколько листов бумаги.

– Да, поэт… – задумчиво молвил он и с горькой усмешкой добавил: – Но стихи мои до того плохи, что лучше назвать меня бездельником, возомнившим себя поэтом.

Он чуть обернулся, чтобы краешком глаза проследить её реакцию, боясь, что она начнёт убеждать его в обратном, и в то же время надеясь на это. Однако девушка молча рассматривала узоры на пледе. Пауза затянулась, и Алексу стало совсем неловко.

– Тогда просто расскажите мне что-нибудь, – нарушила молчание незнакомка, – я хочу слышать ваш голос.

Просьба показалась ему странной, но Алекс не мог отказать. Он присел на кушетку и на миг задумался.

– Скорее, – поторопила его девушка. – У меня совсем мало времени.

Алекс бросил на неё быстрый взгляд. На её волосах, похожих на невесомый золотистый водопад, дрожали блики от свечи.

– Что-нибудь, – прошептала девушка. В её глазах сквозили кротость и капелька печали.

Алекс не мог противиться. Он глубоко вдохнул и начал. Он не помнил, что говорил, но слова шли к нему охотно, словно давно ждали этого. Каждое из них знало свой черёд, и они плавно текли по воздуху, словно воды невидимой реки.

Никогда ещё мысли Алекса не были в таком порядке, как в тот вечер. Он всё говорил и говорил, а незнакомка внимала ему, опустив глаза. Иногда длинные золотистые ресницы девушки вздрагивали. Алекс погружался в тёмное тепло её глаз, и это придавало ему сил. Он летел по небу, а вместо облаков мимо проплывали слова.

Когда свеча догорела, слова отпустили Алекса, и сон увлёк его за собой.

Ему чудилось невесомое прикосновение светлых волос. Кто-то заботливо накрыл его пледом. Он услышал лёгкий вздох и проснулся.

Комната была залита лазоревым светом. По полу блуждали солнечные лучи. Они так давно не были здесь и теперь знакомились с обстановкой заново.

Алекс вдруг почувствовал, что он счастлив. Он лежал на кушетке, укрытый узорчатым пледом, а над ним роились слова.

Вдруг в памяти возник образ длинноволосой девушки. Как же он мог забыть! Алекс вскочил с дивана и чуть не упал, споткнувшись о книгу. Он оглядел комнату, но девушки нигде не было.

На спинке кресла шевельнулось что-то ярко-красное. Алекс подошёл ближе.

Всего лишь бабочка. Она вспорхнула с кресла и доверчиво села ему на ладонь. Алекс подошёл к окну и распахнул его. Бабочка слетела с его руки и исчезла в саду.

Алекс ещё немного постоял у раскрытого окна, а потом сел за стол. Достав из ящика чистый лист бумаги, он заточил карандаш и принялся писать.

Тайна с шуршащей корочкой

Вот мы и остались с ней наедине. Дни тянулись и бежали вприпрыжку, и пока опадали листья, мы стали привыкать друг к другу.

Мы садились рядышком и давали волю откровениям за чашкой чая. Мы разбросали по дому тёплые клетчатые пледы и напекли гору тыквенных оладушек.

Мы сблизились. И тогда я решилась задать ей вопросы, которые томились в бумажной клетке блокнота.

Где ты берёшь эти безупречные краски? Как тебе удалось подобрать ключи к моему сердцу? Кто нашептал тебе рецепт хрупкого счастья, которое вот-вот вспорхнёт с ладошек, оставив лишь тонкую корочку льда?

Она надолго задумалась. И не ответила ни на один.

Потом зашуршала ворохом листьев под метлой дворника и выдохнула единственное слово.

Тайна.

На следующий день она послала мне листопад.

– Твори свою душу, пока я стою на страже, – шепнул он.

Я села за стол и открыла чистую тетрадь.

Осень, написала я.

Между мной и тобой всего одно слово – тайна.

Беззвучная звёздная. Морозная по утрам. Греющая в полдень. Манящая тёплыми лавочками в парках. Зовущая нетронутой голубизной неба. С шуршащей корочкой.

А утром под дверью я нашла записку:

«Давай встретимся под фонарями и будем весь вечер бродить по городу. Твоя осень».

Мотылёк

Однажды ночью ко мне залетел мотылёк. Он долго порхал вокруг оранжевого торшера, под которым я читала.

Наконец я не выдержала и закрыла книгу.

– Чего ты хочешь? Выкладывай, я жду.

– Потанцуй со мной, – ответил он, глядя на меня своим яснооким взором.

– Ты же знаешь, что я не умею, – вздохнула я.

– Ты научишься, – заверил меня мотылёк. – Нужно лишь немного усилий и капельку терпения.

– Тебе просто говорить, – проворчала я. – Ты такой лёгкий. А у меня ноги словно в тюремных оковах, и мне никак не освободиться.

– Всё дело в воображении, – сказал мотылёк. – Если представишь, что ты невесомая, как пёрышко, то сама собой окажешься в воздухе.

– И тогда мы сможем хоть недолго побыть вместе? – спросила я с надеждой.

– Да, – кивнул мотылёк. – И нам будет весело.

Я отложила книгу. А что, если и правда попробовать?

Я крепко зажмурилась и…

– А что будет потом? – спросила я, открывая глаза.

– Когда потом? – не понял мотылёк.

– Когда моё воображение устанет, – пояснила я.

Мотылёк задумчиво колыхнул рыжую бахрому абажура краешком крыла.

– Я упаду? – представила я самое страшное.

– Ты слишком много сомневаешься.

– Я должна знать, – настаивала я.

– А зачем? – удивился мотылёк. – Зачем знать, что будет потом?

– Чтобы не было больно, – прошептала я.

Мотылёк ничего не ответил. Он сел на верхний краешек абажура и осторожно заглянул внутрь.

– Мгновение прекрасно, – молвил он наконец. – А ты его не замечаешь, размышляя о том, что будет потом.

В моём сознании мелькнул ночной город. Я скольжу по ветру, раскинув руки. Миллионы огней проплывают подо мной, словно по течению невидимой реки.

Вздохнув, я снова взяла в руки книгу.

– Кажется, нам с тобой не по пути, – сказала я, пытаясь напустить на себя равнодушный вид.

Мотылёк нетерпеливо сел на страницу.

– Раньше ты не была такой скучной, – сказал он. – Помнишь, как мы порхали над сонными крышами и ловили зазевавшиеся звёздочки в ладошки?

– Ты меня с кем-то спутал, – пробурчала я, уткнувшись в книжку.

– Ты держишь её вверх ногами, – подсказал мотылёк.

– Слушай, – возмутилась я, – ты чего ко мне пристал? Мне и без твоих полуночных танцев неплохо живётся.

Мотылёк только хмыкнул, вспорхнув со странички.

– Может быть, тебе и воображение больше не нужно?

– Я давно им не пользуюсь.

– А книжку читаешь…

– Это задачник по математике, – буркнула я, захлопывая книгу.

Тонкие крылышки мотылька дрогнули.

– Может, ты и меня не хочешь видеть? – спросил он.

– Может быть, – буркнула я, отвернувшись к стене.

Стало очень тихо, лишь старые часы с трудом передвигали тяжёлые стрелки. Когда я повернулась, мотылька в комнате уже не было. Я бросилась к распахнутому окну, уронив книгу на пол. Темнота равнодушно смотрела мне в глаза.

Я почти не спала всю эту долгую ночь. Одеяло накрыло меня свинцовой тяжестью, и я всё металась под ним, не в силах освободиться из его пут.

Утром на меня напала апатия. Я сидела в кресле, держа в руках книгу, но читать не могла. Лишь губы продолжали беззвучно твердить одну и ту же фразу: «Он больше не вернётся».

Так продолжалось несколько дней.

То утро было похоже на предыдущие. Туманная мгла за окном. Плотный аромат сирени в стакане. Неподвижность времени на часах. Сидя в кресле, я невидящим взором смотрела прямо перед собой.

И вдруг что-то неуловимо изменилось. Два пятна, ослепительно-белое и угольно-чёрное, проникли в моё сознание. Контраст цветов так настойчиво звал меня на поверхность, что оцепенение спало.

Я открыла глаза. Передо мной лежали чистый лист бумаги и карандаш.

Тогда я решила попробовать ещё раз.

Я решила разыскать своё воображение. Оно не могло уйти далеко, покинуть меня насовсем.

И я не ошиблась. Я нашла его, совсем слабое, где-то в потаённом уголке души. С тех пор забота о нём стала смыслом моего существования.

Сначала у меня получалось представлять только самые простые вещи.