Читать онлайн Мой сосед – девчонка бесплатно

1

Такеда Ицки1 впервые был в Эдогаве2. С тех пор, как в старшей школе приехал в Токио с Хоккайдо3, он редко выбирался за пределы района Мегуро4, и то почти всегда это были поездки на бейсбольные турниры без возможности прогуляться и осмотреть достопримечательности. В колледже Такеда пару раз съездил с друзьями в Сибую и Синдзюку5, а после, уже будучи профессиональным игроком, видел столицу только из окна клубного автобуса. Даже теперь, когда он стал тренером, поиском новых игроков для команды всегда занимались школьные скауты, пока Такеда убеждал директора и спонсоров, что в следующем году есть шанс стать чемпионами.

Но сегодня пришлось нарушить привычный порядок вещей. Оставить команду на Нагасэ, придумать нелепую отмазку и сбежать, пока никто не задаёт лишних вопросов. На метро Такеда доехал до станции Ниси-Касай, почти не замечая проплывающих за окном зимних пейзажей, вышел на пустой перрон и вдохнул морозный влажный воздух. Оглядевшись, потянулся вслед за жидким потоком вечерних пассажиров и замер, не зная, куда идти дальше.

– Простите, в какой стороне находится стадион?

Тщедушный мужичок в помятых брюках и нелепой куртке окинул Такеду подозрительным взглядом, но всё же махнул рукой в южном направлении.

Идти пришлось два с половиной квартала. С неба повалил снег, и Такеда спрятал руки в карманы, перчаток он с собой не взял. Как и шапку – слишком привык ездить от дома до школы на машине. Но сегодня его очень просили воспользоваться общественным транспортом, поэтому от автомобиля пришлось отказаться. Холодные хлопья оседали на редеющих тёмных волосах и таяли, заставляя вздрагивать от стекающих по затылку и вискам капель. Несколько даже скатилось за воротник пальто, и по спине пробежали противные мурашки.

Такеда отгонял от себя дурные предчувствия, но всё равно нервничал. В последний раз такой мандраж он чувствовал пять лет назад, когда его команда сумела дойти до полуфинала Кошиена6 – и проиграла фавориту летнего турнира. Тогда предчувствия не обманули. А сейчас?

Такеда остановился возле входа на стадион и огляделся. Вокруг ни души – зимой в это время людям здесь делать было нечего. Лишь он, дурак, попёрся на другой конец Токио, чтобы встретиться с школьным другом, которого семнадцать лет не видел. Кстати, где он? Ещё не пришёл? И придёт ли вообще?

От стены в нескольких метрах дальше отделилась тень и направилась к Такеде. Приближающийся мужчина вертел головой, словно ожидал, что сейчас на него набросится толпа преследователей, но улица вдоль стадиона оставалась пустой. Её конец, упирающийся в забор начальной школы, почти растворился в усиливающейся метели.

– Не думал, что ты действительно придёшь, – хрипло откашлялся мужчина, останавливаясь рядом с Такедой.

– Ты же сказал, что это важно, Кота.

Мужчина, в котором с трудом угадывался давний товарищ Такеды, вдруг тепло улыбнулся и хлопнул того по плечу.

– Как же я рад тебя видеть, Ицки! Спасибо, что пришёл.

Такеда тоже улыбнулся – давно его никто не называл Ицки7. Последние годы так и вовсе вежливое обращение «тренер» он слышал чаще своего имени.

За эти годы Ганзаки Котаро сильно изменился: отросшие волосы укладывал гелем в аккуратную зализанную причёску, отпустил седоватые усы и раздался в ширину. От гибкого подтянутого питчера8, каким он был в школьные годы, не осталось и следа. Впрочем, Такеда не питал иллюзий – он и сам не остался прежним. Тоже отращивал волосы и зачёсывал их назад, пряча намечающуюся лысину, тщательно ухаживал за бородкой и усами, что придавали ему положенной по статусу суровости и – что скрывать – нравились его жене. Зрение в колледже у него стремительно упало, и пришлось приобрести очки, в которых Кота его точно ещё не видел. Тело тоже изменилось – плечи стали ещё шире, по рукам теперь бежали выступившие из-за постоянных тренировок вены, а над поясом намечался пока ещё небольшой, но однозначный животик. И хотя работа бейсбольным тренером обязывала держать себя в форме, бороться с возрастными изменениями оказалось непросто. Да ещё и жена так вкусно готовила…

– О чём ты хотел поговорить? – спросил Такеда, когда они обменялись приветственными рукопожатиями.

Однако Кота нахмурился и качнул головой:

– Не здесь. Идём.

Он поманил Такеду за собой, и вскоре они прошли мимо станции Ниси-Касай и углубились в лабиринты жилых кварталов.

– Нельзя было сразу дать правильный адрес? – возмущённо пробормотал Такеда, понимая, что потратил зря время на бессмысленную дорогу туда-обратно.

– Я должен был убедиться, что за тобой нет слежки, – тихо ответил Кота, продолжая на ходу обшаривать глазами окрестности.

– И к чему такая секретность?

– Потом поймёшь.

Игры в шпионов Такеде не нравились. Они с Котой не виделись с того самого момента, как тот решил поступать в Полицейскую академию, отказавшись от карьеры профессионального бейсболиста и навсегда разрушив их баттери9. И теперь, став полицейским, он назначает внезапную встречу, боится слежки и старательно избегает разговоров о том, зачем ему понадобился бывший лучший друг. От этого дела дурно пахло, и Такеда мысленно принял решение отказаться, даже если на кону будет стоять жизнь Коты. В конце концов, ему ещё готовить команду к весенним отборочным и турниру Канто10, натаскивать новичков, а дома его ждёт жена, и они как раз начали задумываться над тем, что пора бы завести детей…

Кота остановился у видавшего виды общежития и, грозно зыркнув на старушку, испуганно заспешившую к соседнему подъезду, нырнул в здание. Такеда следом за ним поднялся на четвёртый этаж и вошёл в квартиру под номером 39.

Внутри было тепло и пахло пылью. Если здесь кто-то и жил, убираться он явно не любил – воздух был спёртым, а на полу отчётливо виднелись отпечатки грязных ботинок.

– Не разувайся, – подсказал Кота, запирая дверь на все замки.

Он подтолкнул Такеду вперёд, и вместе они оказались в небольшой комнатушке, где стояло лишь несколько стульев и старый пузатый телевизор на тумбе. На одном из стульев сидел мальчишка – бледный, тощий, с огромными влажно блестящими глазами и коротко остриженными волосами. Одет он был в мешковатую спортивную форму явно с чужого плеча.

Увидев вошедших, мальчишка вскинулся, жадно впился в Такеду глазами, и тому показалось, что взгляд у него затравленный, как у пойманного в силки зверёныша.

– Всё в порядке, это мы, – успокаивающе вскинул руки Кота, и мальчишка обмяк, опустил взгляд, словно потерял к ним интерес.

Такеда неловко замер на пороге, не решаясь войти в комнату в обуви. Кота, не обращая на это внимания, кинул промокший от снега плащ на свободный стул и зачем-то заглянул за дверь, ведущую, по всей видимости, в санузел.

– Где Савада? – спросил он и тряхнул головой, отчего зализанные волосы разметались и прилипли к влажным вискам.

Мальчишка махнул рукой в сторону другой двери. Кухня, догадался Такеда и всё-таки вошёл. Поглядывая на пацана, который притворялся незаинтересованным, но то и дело стрелял в его сторону глазами, он тоже снял плащ и потряс его, чтобы сбить тающий снег.

Кота вернулся из кухни и сел на стул. Жестом он указал Такеде на последний свободный напротив себя.

– А Савада?.. – начал было тот, но Кота раздражённо перебил:

– Забудь про него. Давай лучше перейдём к делу.

Такеда сел, прижимая к себе мокрое пальто, и приготовился слушать. Мальчишка перестал бросать на него взгляды и, закрыв глаза, запрокинул голову. Тощая шея с почти отсутствующим кадыком казалась хрупкой и беззащитной. Кота криво усмехнулся, но не стал его одёргивать. Вместо этого обратился к Такеде:

– Итак, знакомьтесь. Это мой школьный друг Такеда Ицки, тренер по бейсболу в старшей школе. А это… – Тут он запнулся, и вместо него ответил мальчишка:

– Сато Нобу. Меня зовут Сато Нобу.

Его голос был тихим, будто треснувшим, как если бы он не так давно сорвал его и тот не восстановился до конца. Глаз мальчишка при этом не открыл, голову не опустил, словно не желал видеть, что творится в комнате.

– Да, верно, Сато, – повторил Кота, бросая на него виноватый взгляд.

Такеда ждал продолжения. Зачем ему знать имя этого мальчишки, он не понимал, да и откровенное неуважение, которое тот демонстрировал, ему не нравилось. От своих игроков он подобного бы не потерпел – сразу же выгнал бы с поля, а то и вовсе запретил ходить на тренировки.

– В общем, Ицки… то есть Такеда. – Кота устало потёр переносицу. – Департаменту полиции необходимо, чтобы… Сато, – он опять запнулся перед фамилией мальчишки, – поступил в твой бейсбольный клуб в следующем учебном году.

Если Кота думал, что Такеда легко согласится по старой памяти, не задавая никаких вопросов, то он сильно ошибся. За прошедшие годы от их школьной дружбы не осталось и следа, как и былого доверия.

– Зачем? – спросил Такеда, складывая руки на груди и щуря глаза. Дурацкая привычка, оставшаяся с тех времён, когда он не носил очки и с трудом различал лица собеседников вблизи.

Кота поморщился. Судя по всему, он действительно надеялся, что его друг согласится без лишних вопросов. Или дело было не в этом?

Молчание затянулось. С кухни донёсся тоскливый звон посуды, и Сато вздрогнул, подобрался, затравленно глянув в ту сторону. Кота вздохнул и неодобрительно покосился на дверь, явно мысленно распиная Саваду.

– Может, хватит? – с раздражением рявкнул Такеда, и две пары глаз – одна испуганная, другая уставшая – посмотрели на него. – Или ты рассказываешь, что здесь происходит и почему тебе нужен именно я, или я пошёл. У меня дел невпроворот, некогда сидеть тут и тратить время на ваши секретные тайны. К тому же, – он многозначительно поиграл бровями, – решение о зачислении в школу принимаю не я11.

– Но именно по твоим рекомендациям управляющий совет приглашает игроков, – не удержался Кота. – Так что не скромничай, будто ты ничего не решаешь.

– Мои рекомендации зависят от потребностей команды. А команде точно не нужен неизвестно кто, скорее всего, даже биту в руках не державший.

К удивлению Такеды, лицо Сато исказила кривая усмешка.

– Я же говорил, что это не сработает, – просипел он. – Просто оставьте меня на тренировочной базе, я справлюсь.

– Мы уже обсуждали этот вопрос, – жёстко ответил Кота. – Тебе надо учиться, ты и так полгода пропустил. Хочешь опять остаться на второй год?

Глаза вскинувшегося мальчишки распахнулись и зло сверкнули, а ладони сжались в кулаки.

– Я бы сказал, чего хочу на самом деле, но кому есть до этого дело? Просто дайте мне дожить до суда, а дальше это будет не вашей заботой.

– До какого суда? – вмешался в их перепалку Такеда. Он уже понял, что этот спор между ними происходил не в первый раз и сейчас может затянуться до бесконечности.

Кота выругался сквозь зубы и встал. Отошёл к окну, выглянул на улицу, постоял, разминая затёкшие плечи. Наконец встряхнулся, будто приняв решение, и повернулся к Такеде.

– Хорошо, я расскажу. Но ты должен запомнить: о том, что ты сейчас услышишь, не должен знать никто за пределами этой комнаты. От этого зависит жизнь… Сато.

– Как будто это хоть раз сработало, – пробормотал тот.

Кота его проигнорировал.

– На Сато охотится банда, отколовшаяся от синдиката Мацуба-кай, так как он является ключевым свидетелем в деле против их босса.

– Якудза? – напрягся Такеда.

Он всегда старался держаться в стороне от преступных группировок и криминальных разборок, хотя знал игроков, так или иначе замешанных в делах мафии. Не всегда эти дела были незаконными, но хорошего в них было мало. Эскорт, дорогие тачки, отмывание денег, тотализаторы, подставные матчи, наркотики и проституция – за то время, что он играл за профессиональный клуб, услышать и увидеть пришлось многое.

– Если всё пройдёт так, как задумано, то тебе с ними пересекаться не придётся, – хмыкнул Кота, верно истолковав реакцию друга. – Наш план состоит в том, чтобы спрятать Сато там, где якудза его искать не будет.

– Почему ты обратился именно ко мне? Обычно такие вопросы решают с руководством школы, а не с тренером.

– Мы пробовали работать с руководством. Чёрт возьми, мы перепробовали почти всё! – Кота устало запустил пятерню в волосы и попытался их пригладить, но сделал только хуже. – Была и обычная школа под вымышленным именем, и частная академия, и манипуляции с внешностью, и даже загородная школа-интернат для девочек…

– Для девочек? – удивился Такеда, но Кота его словно не услышал. Он нервно мерил шагами комнату и продолжал говорить, выплёскивая всё, что накипело.

– Всё бессмысленно! А почему? Да потому что в рядах полиции хватает крыс, жаждущих выслужиться перед якудзой в надежде на плодотворное сотрудничество! И вычислить, кто конкретно сливает информацию, не удалось, потому что каждый второй так или иначе в чём-то замешан и никогда в этом не признается. Я обратился за помощью к Огино, ведь это его пёс сорвался с поводка, но он отмалчивается, и никакого содействия от руководства я не получаю, потому что никто из верхушки не желает в открытую связываться с якудзой. Как будто того, что натворил Ота, недостаточно…

– Ганзаки-сан! – воскликнул Сато, и его голос прозвучал неожиданно звонко и высоко.

Кота вздрогнул и будто очнулся.

– Чёрт, прости, я увлёкся, – виновато пробормотал он и сел обратно на стул. – В общем, Ицки, ситуация у нас сложная. Пока следователи собирают улики, чтобы раз и навсегда упечь ошалевшего от власти и безнаказанности ублюдка за решётку, я пытаюсь найти способ избавиться от его банды и спасти жизнь главного свидетеля обвинения.

– И всё-таки ты не ответил на вопрос, почему обратился именно ко мне, – заметил Такеда.

– Потому что я уже никому не доверяю, – тяжело вздохнул Кота и снова потёр переносицу. – Один раз местонахождение свидетеля сдал заместитель директора школы, который, как потом выяснилось, женат на подруге детства одного из людей Оты. Поэтому даже руководству школы доверять нельзя.

– Но ведь вы можете просто проверить…

– Можем. Но это требует времени и ресурсов. И чтобы справиться с этим, мне придётся привлечь людей, в которых я не могу быть уверен. И пока я буду искать одну крысу, другая воспользуется моментом и донесёт якудзе, в какую именно школу мы планируем отправить свидетеля.

– И тогда меня опять найдут и попытаются убить, – подал голос Сато.

Такеда посмотрел на него и впервые вместо дерзкого, невоспитанного пацана увидел перепуганного, уставшего от постоянной угрозы мальчишку.

– И сколько раз уже пытались?

Сато посмотрел почему-то на Коту и ответил:

– Четыре раза. И ещё раз – в тот день, когда я… стал свидетелем.

Пять раз. Якудза покушалась на жизнь бедного парня уже пять раз. Неудивительно, что он дёргается от каждого шороха.

– Сочувствую, – искренне сказал Такеда, и Сато посмотрел на него. Без раздражения, насмешки, просто пристально и внимательно, как будто пытался уличить во лжи.

– Тогда помоги нам! – воспользовался шансом Кота. – Через три месяца в вашу школу12, – он словно специально избегал называть, о какой именно школе идёт речь, – приедет по меньше мере два десятка новых игроков, и ещё один мальчишка, приехавший в столицу, чтобы попытать счастья в сильной команде, не вызовет подозрений. Сато будет жить в общежитии с другими ребятами, почти не выходя в город и проводя свободное время на тренировках, и никто даже не догадается, что он прячется от кого-то. Его поведение не привлечёт к себе внимания, не вызовет ненужных вопросов, а потому ни у кого не возникнет желания копнуть глубже. Теперь понимаешь, почему бейсбольный клуб – идеальная возможность спрятать Сато?

Теперь пришла очередь Такеды молчать. Он обдумывал слова Коты и пытался понять, готов ли рискнуть репутацией и взять в команду бездарного мальчишку, чтобы спасти ему жизнь.

– Думаешь, то, что я принял в команду парня без таланта, не вызовет подозрений? – наконец выдавил он.

– Если возникнут вопросы, можешь придумать байку о том, что это твой троюродный внучатый племянник, за которого очень просила находящаяся при смерти бабушка, – отмахнулся Кота. – Поверь, никто ни о чём не догадается, если ты будешь держать язык за зубами.

Такеда с сомнением посмотрел на Сато. Тот, насупившись, шмыгнул носом и закашлялся. То ли болеет, то ли надышался пыли в этой грязной квартире.

– А если проболтаюсь не я?

– О том, в какую конкретно школу и под каким именем поступает Сато, будут знать всего четверо: мы с тобой, частично мой напарник Савада и наш начальник. Остальные будут посвящены в отдельные детали, которые если и выведут куда надо, то очень и очень нескоро. И если на этот раз какая-то информация попадёт к якудзе, я буду знать, где искать крысу.

Такеда понимал, что внутренне уже согласился на эту авантюру, но признаться в этом пока был не готов. Влезать в дела якудзы не хотелось, как и вмешивать в это свою команду, однако бросить в беде мальчишку, который вряд ли по своей воле стал свидетелем преступления, он не мог. Если Сато всё-таки погибнет, Такеда никогда себе этого не простит. Просто потому, что в его силах было помочь, но он испугался, бросил несчастного ребёнка – и друга, который этого ребёнка пытается защитить изо всех сил, – в беде. И какой же он мужчина после этого?

Кота видел, что его школьный товарищ колеблется, поэтому предпринял ещё одну попытку убедить его:

– Ицки, пожалуйста. Я не хочу обращаться к Датэ с этой просьбой, потому что его уговорить будет даже сложнее, чем тебя. Он, может, парень и не из болтливых, но душу из меня вытрясет просьбами всё перепроверить и будет чуть что звонить с претензиями. А ты всегда мог сам принимать решения, не оглядываясь на других, поэтому не станешь попусту привлекать внимание, выходя на связь. И в тебе я уверен, как в себе, потому что это ты – мой лучший напарник, идеальный партнёр в баттери…

Такеда не удержался и закатил глаза.

– Хватит лести, Кота. Мы были баттери больше пятнадцати лет назад. С тех пор многое изменилось.

– Ты не изменился.

Это была ложь, и они оба знали это. Тот Такеда Ицки, которого знал Кота, никогда не отказался бы от карьеры профессионального игрока ради того, чтобы тренировать старшеклассников. У него были амбиции, была цель стать лучшим кэтчером13 в Японии, был лучший друг с похожей целью стать лучшим питчером… Сначала Такеду покинул друг, потом ушли амбиции, стоило столкнуться с закулисными интригами профессиональной команды, и цель, что вела вперёд, в один миг оказалась бессмысленной и ненужной. И тогда предложение занять место ушедшего на пенсию тренера в старшей школе Мегуро14 показалось настоящим спасением.

Сейчас Такеда так не думал. Но и проклятьем свою нынешнюю работу не считал, хотя порой, после очередной неудачи команды на поле, жалел, что сам больше никогда не выйдет на базу15 под рёв трибун.

Но Кота мог только догадываться о чувствах, сжигавших Такеду изнутри последние полтора с лишним десятка лет. После того, как он принял решение променять бейсбол на полицию, их дружбе пришёл конец. Такеда посчитал это предательством – не только по отношению к себе, но и по отношению к бейсболу, которому они оба на тот момент посвятили всю сознательную жизнь.

– Я сделаю это. Но не потому, что ты попросил, и не потому, что ты в меня веришь. Я просто хочу подарить этому пацану, – Такеда кивнул на притихшего Сато, – возможность почувствовать себя в безопасности и найти товарищей, на которых можно положиться. Подросток должен жить полной жизнью, а не бояться всего на свете. Будет тренироваться вместе со всеми, сможет ходить в школу, глядишь, и подружку себе найдёт…

Сато закашлялся, а Кота неожиданно широко улыбнулся.

– Насчёт подружки… Не думаю, что это возможно.

– Почему? – насторожился Такеда. Тон друга ему совершенно не понравился – как будто сейчас его ждёт очень плохая новость.

– Видишь ли, Сато – девушка.

2

Шин зябко поёжился и постарался как можно незаметнее зевнуть. В начале апреля в шесть утра было не просто свежо – морозно настолько, что кончики пальцев покалывало, а с губ срывались облачка пара. Но если обычно они сразу начинали тренировку с пробежки, не успевая толком замёрзнуть, то сегодня приходилось стоять в строю за спиной тренера, глазеть на новичков, вступающих в клуб в этом учебном году, и делать вид, что выслушивать их однообразные выкрики с незапоминающимися именами и позициями очень интересно.

– Вакана Юске, средняя школа Киёсе, шорт-стоп16, второй отбивающий! – выкрикнул тощий мальчишка с высветленными, похожими на солому волосами. Его голос, высокий, звонкий, больше походил на девчачий, словно ещё не ломался.

Шин поморщился. Прошлый год для бейсбольного клуба Мегуро выдался неудачным: сначала капитан травмировался накануне весенних отборочных, и выбитая из колеи команда не смогла дойти даже до четвертьфинала и попасть на турнир Канто, потом на летнем турнире в полуфинале они столкнулись с фаворитом их дивизиона, старшей школой Сейрё, которой проиграли с разрывом в пять очков, и даже на осенних отборочных им не удалось реабилитироваться, так как команда не успела сыграться после ухода третьегодок17. Как результат, в этом году новичков в полтора раза меньше обычного, и половина из них совершенно безнадёжна. Как будто те немногие, кому отказали школы покруче, решили попытать счастья в Мегуро.

– Сато Нобу, средняя школа Изуми, Кюсю, – сосед Ваканы, такой же худощавый и невысокий, с задорным ёжиком густо-чёрных волос, упорно смотрел в землю, а его голос напомнил Шину об охрипшем после ночного загула соседском коте – такой же сиплый, срывающийся на нездоровый скрип. – Играл на позиции кэтчера, но хочу попробовать себя в качестве защитника третьей базы18.

Со всех сторон послышались скептические смешки. Шин и сам не сдержал кривую ухмылку – поверить, что такому малявке могли доверить позицию кэтчера, было сложно. Чтобы поймать любой мяч, нужно обладать не только силой и ловкостью, но и мощным телосложением, иначе подача просто снесёт игрока. Конечно, бывали исключения, когда питчер брал точностью, а не силой броска, и тогда в баттери к нему ставили кэтчера с быстрой реакцией, чтобы успевал подставлять перчатку. Но даже в этом случае требовалась приличная мышечная масса, которой у Сато из Изуми просто не было. Кожа да кости, а между ними – цыплячья душонка.

Да уж, с такими новичками Мегуро ближайшие пару лет Кошиен не светит. Из толпы бездарей можно выделить разве что Цуруту, питчера с необычной боковой подачей, да попавшего в полуфинал национального турнира средних школ бэттера19 Хараду. Остальные – мусор, который будет мешаться под ногами.

– Какой отстой, – раздался сбоку свистящий шёпот Сатоши с третьего года. – Кто понабрал этих придурков? Они же не знают, с какой стороны биту держать.

– Ты себя на их месте вспомни, – фыркнул стоявший за ним Тиба. – На нас тогдашние третьегодки тоже смотрели так, словно мы впервые на поле вышли.

– Тиба, Сатоши! – рявкнул тренер, и Шин вздрогнул, хоть его имя и не прозвучало. – Двадцать кругов вокруг поля. Остальные – десять. Первогодки! – Шеренга напротив тут же замерла. – Вы идёте с ассистентом Нагасэ, он распределит вас по комнатам. Оставляете вещи, переодеваетесь в форму и отправляетесь на второе поле сдавать нормативы. Вперёд!

Новички, испуганно поглядывая на старших игроков, потянулись за Нагасэ. Никто из них не решался произнести ни звука, и в морозном воздухе были слышны лишь шорох песка под кроссовками, поторапливающие окрики ассистента и хриплое дыхание бегущих.

Шин почти сразу отключился от реальности. Пробежка в некотором смысле была его любимым занятием – тело двигалось само, приученное за годы тренировок обходиться без постоянного контроля разума. Переставляя на автомате ноги и почти не замечая пыхтящих рядом товарищей по команде, Шин пытался угадать, кто же станет его соседом на ближайшие полтора года. Конечно, идеальным вариантом был Харада: они оба специализировались на бэттинге и наверняка смогли бы подружиться. Ну или хотя бы найти общий язык и темы для разговора. С остальными делить комнату не хотелось – все они казались ненадёжными, слабыми и телом, и духом, готовыми сбежать из команды при первых же трудностях. Совсем как сэмпай20 Вада, уехавший из общежития сразу после осеннего проигрыша.

Принятую в Мегуро традицию определять в одну комнату учеников разных лет Шин не понимал. Какой смысл каждый год подселять новенького и надеяться, что сэмпаи станут тратить на него время? Третьегодкам обычно не до первогодок – у них на носу последний летний турнир, после которого бейсбольная жизнь в старшей школе заканчивается. А второгодки предпочитают проводить время друг с другом, чтобы налаживать взаимодействие и держать в поле зрения конкурентов. Новички же первые полгода болтаются сами по себе, не интересные ни тренеру, ни сэмпаям, ни друг другу – от них требуется только бегать, бегать, бегать и отрабатывать основы до изнеможения.

Шин помнил, каково это – повторять одно и то же изо дня в день, пока забитые мышцы не начнут отказывать, а голову не охватит приятное отупение. Это нужно, чтобы на поле игроки не тратили время на раздумья и просто действовали, перехватывая мяч или делая пас. Тренированное тело реагирует быстрее разума, когда речь идёт о мгновениях, отделяющих победу от поражения. И пока новички учатся не думать, а действовать, им нет дела до тех, кто страдает рядом.

К девятому кругу дыхание начало сбиваться. Пришлось отвлечься от вялотекущих размышлений и сосредоточиться на том, чтобы не сдохнуть раньше времени. Остальные тоже испытывали трудности: холодный воздух сушил горло, поэтому то тут, то там слышался кашель. Шин и сам мечтал как следует прокашляться и выпить воды, но знал, что если остановится сейчас, закончить последний круг будет гораздо сложнее.

Краем глаза он заметил вереницу фигурок на втором поле. Значит, первогодок уже расселили. Кто же, кто из них станет его проклятьем? С кем придётся ругаться из-за воняющих носков и немытых кружек? Чей храп будет будить его по ночам и чей голос станет неотъемлемой частью реальности?

Добежав до конца, Шин выхватил у Мацуи, миленькой второгодки-менеджера, бутылку с водой и с жадностью напился. Рядом согнулся пополам Хару и закашлялся так громко, точно пытался выкашлять лёгкие.

– Омори-кун, вот, держи, – озабоченно прощебетала Мацуи, протягивая ему влажное полотенце, и Шин невольно усмехнулся.

Сколько бы Хару ни отнекивался, между ним и менеджером точно что-то происходит. Все эти переглядывания, кокетливые улыбки, смешки, разговорчики, пока никто не видит… Вот, даже на весенних каникулах она здесь, строит глазки «Омори-куну», хотя остальные менеджеры наслаждаются заслуженным отдыхом.

Точно прочитав мысли друга, Хару покраснел и, вырвав у Мацуи полотенце, поспешил отойти.

«Ну и дурак, нашёл чего стесняться», – подумал Шин.

Но подколоть друга из-за излишней застенчивости он не успел. Началась утренняя тренировка, и всё лишнее будто отрезало – остались только поле, алюминиевая бита в руках и бесконечные крики товарищей по команде, пасующих мяч, перебегающих с базы на базу или отбивающих подачи.

До завтрака Шин проторчал в буллпене21 с Хару и кэтчером Сасаки: друг тренировал новый кручёный22, и приходилось изображать из себя бэттера, чтобы баттери отработали подачу под давлением противника. Мяч часто улетал в бол23 или проходил по самому краю страйковой зоны24, но из-за отлично подобранной траектории до последнего нельзя было понять, стоит ли замахиваться или лучше пропустить. Шин пару раз попытался отбить подачу, но безуспешно.

– Работает, – довольно выдохнул Сасаки, вставая с корточек и разминая затёкшие ноги. – Чёрт, Омори, эта подача действительно нечто!

– Согласен, – кивнул Шин. – Мяч так резко уходит в сторону перед битой, что приспособиться трудно. Тренер будет доволен.

Хару сиял – в прошлом году его не взяли даже запасным питчером, поэтому теперь он изо всех сил старался попасть в первый состав. И Шин считал, что у него есть все шансы. О том, что сегодня был первый раз, когда мяч за всю тренировку ни разу не прилетел в бэттера, он решил не говорить – не хотел портить другу настроение. Хотя синяки, набитые в прошлые разы, ещё не сошли и по ночам недвусмысленно ныли.

– Как думаете, среди новичков есть кто-то толковый? – резко перевёл тему Сасаки. Тренер отвлёкся на работу аутфилдеров25, поэтому появилась возможность обсудить то, что волновало всех.

– Я слышал про Цуруту и его боковую подачу, – сказал Хару. – Если честно, я думал, что он пойдёт в Камимуру, его туда точно приглашали.

– В Камимуре он был бы на вторых ролях после Ёсими, а в Мегуро есть шанс стать асом26 уже в следующем году, – хмыкнул Шин.

Он не хотел принижать Хару и его способности, но и врать, что тот лучше Цуруты, не мог. За эту привычку говорить в лоб, не смягчая углы, Шина недолюбливали в команде, считая, что он намеренно провоцирует товарищей. Это, конечно, было неправдой – по провокациям среди игроков были другие спецы. А Шин просто был слишком прямолинейным.

– Эй, Араки, следи за языком! – привычно уже прикрикнул Сасаки, с тревогой косясь на Хару, но тот лишь виновато улыбнулся:

– Всё в порядке. Если Цурута станет асом, я поддержу его. И сделаю всё, чтобы быть полезным команде.

Ещё одна причина, почему он не подходил на роль аса. Ему не хватало жёсткости и хорошей, здоровой жадности, чтобы властвовать на горке27 и вести команду за собой. Хару и сам это понимал, поэтому сосредоточился на том, чтобы стать идеальным ситуативным питчером, выручающим команду в сложные моменты. И если Сасаки притворялся, что желает товарищу получить первый номер, то Шин не питал иллюзий.

– Тогда тебе надо поменьше болтать и побольше тренироваться, – заметил он со смехом.

– Кто бы говорил, – не остался в долгу Хару.

В этот момент над полем разнёсся сигнал, созывающий на завтрак. Шин снял защиту и закинул биту в стойку.

– Надо будет у Нагасэ попросить результаты первогодок. Вдруг к нам всё же попал кто-то толковый? – вернулся он к прерванному обсуждению новичков по дороге в столовую.

Присоединившийся к ним на выходе из буллпена Тиба вздохнул:

– Зря надеешься. Мы пока бегали, краем глаза глянули на новичков. Слёзы одни, а не игроки. Серьёзно, по сравнению с этими даже Кона-чан производит впечатление профи.

Мибу Кона был своего рода легендой Мегуро. У него напрочь отсутствовал талант к бейсболу: он умудрялся промахиваться даже по простым, летящим в центр фастболам28, путал пасы, не мог добросить мяч из аутфилда до второй базы и до сих пор совершал банальнейшие ошибки в защите. Но тренер и вся команда относились к нему с юмором и теплом, уважали за усердие и порой даже давали поиграть в товарищеских матчах. Третьегодки, которые пришли в Мегуро в один год с Мибу, звали его Кона-чан за добрый, отзывчивый характер и готовность помочь в любом деле. А кохаи29, пусть и не сразу, но признали его упорство и трудолюбие. Столько лет продолжать заниматься любимым делом, не имея к нему никакого таланта, – это определённо заслуживало уважения.

Поэтому удручённый вздох Тибы поддержали все.

– А что насчёт Харады? – всё-таки рискнул спросить Шин. – Он же вроде в составе средней школы Кансая дошёл до полуфинала национального турнира.

Спросил и напрягся: а вдруг ошибся насчёт новенького бэттера? Он, может, и числился в команде полуфиналистов, но мог сидеть на скамейке запасных, а то и вовсе поддерживать товарищей с трибун. Тогда дела точно плохи – кроме Цуруты, надеяться не на кого.

– Ну, он не так плох, как остальные, но и выдающихся результатов не показал, – нехотя признал Тиба, словно уже успел заглянуть в записи Нагасэ. – Боюсь, в этом году в первый состав никто из первогодок не попадёт.

Однако Шин не удержался от едкого:

– В том году ты говорил то же самое. И ошибся дважды.

В столовой было шумно и пахло влажной землёй – на каникулах все приходили есть прямо в форме, так как после завтрака тренировка продолжится. На раздаче образовалась небольшая очередь, но большая часть столов ещё пустовала.

Шин пропустил вперёд Тибу и огляделся, высматривая первогодок. Как и ожидалось, они пришли раньше всех и забились в дальний угол, из стадного инстинкта держась рядом. Некоторые неохотно ковырялись в тарелке, наверняка изумлённые размером порции, другие даже не брали в руки палочки и озирались по сторонам, точно не веря, что всё происходит с ними по-настоящему. Поначалу так реагировали все: общежитие, столовая, два бейсбольных поля, крытые помещения для тренировок, тренажёрный зал, повсюду биты, мячи, оборудование и товарищи по команде, которых ты видишь с утра до вечера и даже по ночам. А через неделю просто перестаёшь обращать на это внимание, словно так было всегда.

Один из первогодок – кажется, тот малый, что передумал быть кэтчером, – поднялся из-за стола, не съев и четверти от своей порции.

– Эй, новичок, – развязно окликнул его Исори, один из бэттеров второго состава. – Если не доешь, свалишься на тренировке без сил.

Мальчишка не удостоил его вниманием. Отнёс поднос к раздаче, тихо поблагодарил поваров и вышел.

– Ну всё, хана ему, – со злорадством констатировал Исори, и Шин поморщился: ему не нравилось такое отношение к товарищам по команде. Да и сам Исори не нравился, если честно, и это было взаимно.

На обеде стало понятно, что злорадное предсказание не сбылось. Первогодка выглядел сносно – для того, кто полдня бегал вокруг поля, бросал мячи и отбивал машинные подачи, – и снова встал со своего места с недоеденной порцией. Правда, на этот раз его тарелки были пусты на треть.

И снова Исори не удержался от совета съесть всё. И снова первогодка его проигнорировал.

К ужину за их противостоянием наблюдали все. Первогодка – Хару подсказал, что его зовут Сато, – съел четверть чашки риса, половину овощного салата и пару кусочков курицы караагэ30, выпил стакан сока и уже поднялся, чтобы убрать поднос, как на его пути вырос Исори.

– Сядь и ешь, – приказал он, опуская огромную ладонь на плечо Сато.

– Я наелся, – тихо отозвался тот.

Первогодка стоял, не поднимая глаз от стола, и нервно жевал нижнюю губу. Его соседи поспешили отсесть, чтобы не попасть под горячую руку сэмпая, и вскоре вокруг этих двоих образовалась зона отчуждения.

– Я сказал: сядь и ешь, – повысил голос Исори.

Хару наклонился к уху Шина:

– Может, вмешаемся? Не дело это – кошмарить новичков в первый же день.

– Давай не торопиться. Не хочу связываться с этим придурком, да и пока ничего опасного не происходит.

Не успел он договорить, как Сато вывернулся из-под руки Исори и, пока тот пытался восстановить равновесие (Шин невольно задался вопросом, с какой же силой он давил на плечо первогодки, раз едва не упал), обошёл стол с другого конца.

– Спасибо за еду, – проскрипел первогодка, оставляя поднос на специальном столе.

Его голос разнёсся по погрузившейся в тишину столовой, а затем раздался рёв Исори:

– А ну стой, малявка! Как ты смеешь проявлять неуважение к сэмпаю? Ты должен доесть свою порцию, иначе…

– Иначе что? – опередил рвущийся у Шина вопрос Китадзава.

От тона капитана команды воздух словно стал холоднее. Исори мигом сдулся, попятился, но наткнулся на стол и замер.

– Я… ничего такого… просто беспокоился о первогодке… простите… – залебезил он, бегая глазами по лицам товарищей и избегая смотреть на Китадзаву.

Никто не верил этим оправданиям, но и встревать в конфликт не желал. Капитан продолжал сверлить Исори взглядом, и Шин даже посочувствовал бедняге – пристальное внимание сэмпая не сулило ничего хорошего. Особенно когда ты всего лишь игрок второго состава и отчаянно жаждешь попасть в первый.

– Тогда сядь на место и не приставай к новичкам, – наконец произнёс Китадзава, и Исори поспешно кинулся к своему стулу. – А ты, – капитан повернулся к Сато, – не игнорируй старших. Исори прав – ты должен съедать всю порцию, чтобы выдержать нагрузки.

Первогодка впервые на памяти Шина поднял глаза и посмотрел в лицо собеседника.

– Я не могу есть больше. Если попытаюсь доесть, меня вырвет.

Через это проходили многие новички, особенно когда до этого играли в любительских командах ради удовольствия, а не на результат. Непривычный к большому объёму пищи организм поначалу сопротивлялся, а высокие нагрузки усугубляли это состояние, что приводило к тошноте и даже рвоте. Требовалось время, чтобы перестроиться, но мало кто осознавал, что иногда лучше съесть меньше, чем потом блевать полночи и мучиться от несварения.

– Если ты знаешь свой предел, проси поваров накладывать тебе порцию поменьше, – посоветовал Китадзава, и Шину показалось, что его тон смягчился. – Ни к чему переводить еду.

– Хорошо, я понял. Спасибо за заботу.

Сато опять опустил глаза и, поклонившись, вышел.

– Спорим, Исори так просто не отстанет от новичка? – ухмыльнулся Сасаки, когда висевшая в столовой тишина наконец-то начала наполняться стуком палочек о тарелки, разговорами и шуточками.

Все обсуждали разыгравшуюся на их глазах сцену, посмеивались над опозорившимся Исори и гадали, чем обернётся для Сато его дерзость. Стол, за которым сидел Шин, не стал исключением.

– Он его теперь со свету сживёт, – озабоченно сказал Хару.

– Главное, чтобы их не поселили в одну комнату. Вот тогда первогодке точно конец, – заметил Шин, отставляя пустую тарелку.

Не то чтобы его беспокоила судьба первогодки – он не особо переживал о тех, с кем его ничего не связывало и кто был бесполезен на поле. Если этот сопляк сбежит, команда ничего не потеряет. Но поведение Исори могло стать проблемой: одни по его примеру будут отыгрываться на первогодке за собственные неудачи и поднимать самооценку за его счёт, а другие проникнутся жалостью к несчастной жертве и встанут на защиту. И в худшем случае всё закончится расколом среди игроков. В средней школе Шин уже был свидетелем подобной ситуации и не хотел повторения.

Хару, нахмурившись, выскользнул из-за стола и отошёл к Коне-чану. Пару минут они шушукались, озабоченно поглядывая на Исори, а затем друг вернулся и с облегчением сообщил:

– Всё в порядке, Сато в другой комнате, можно не переживать.

Шин и не переживал по этому поводу, но делиться мыслями на этот счёт не стал, как и спрашивать, кому же так не повезло с соседом.

А стоило. Потому что тогда у него хотя бы было время подготовиться к тому, что в комнате он нос к носу столкнётся с Сато.

– Ты?! – выдохнул Шин, разрываясь между изумлением и раздражением.

Первогодка, зыркнув исподлобья, отступил, пропуская сэмпая внутрь. За это время Сато успел разложить вещи и заправить кровать – он выбрал место на втором ярусе, прямо над Шином, что вызвало у того новый приступ раздражения, ведь рядом была свободная одноярусная койка. В комнате витал едва уловимый сладковатый запах, не то ваниль, не то карамель. Пожалуй, лучше так, чем вонь грязных носков, напомнил себе Шин, но всё равно поморщился.

Первогодка обогнул застывшего на пороге сэмпая и выскользнул из комнаты. Через несколько минут вернулся – Шин всё так же стоял у входа и пытался свыкнуться с появлением соседа – и, прикрыв за собой дверь, забрался на свою кровать.

– Слезай, – отчеканил Шин, отмирая.

Первогодка вопросительно изогнул бровь. Дерзкий, наглый, невоспитанный, бесцеремонный бездарь! Лучше бы его поселили к Исори и заперли на ночь без возможности сбежать!

Шин понял, что ему достался худший сосед из возможных, но постарался сдержать рвущееся наружу раздражение:

– Слезай, будем знакомиться.

Прозвучало резко, но первогодка словно не заметил этого. Кивнув, он отложил телефон и спрыгнул на пол, гибко и бесшумно, будто кошка. Вскинул тёмные, почти чёрные глазищи и тут же опустил, то ли пытаясь скрыть отношение к сэмпаю (естественно, далёкое от уважения), то ли смутившись при виде его перекошенного лица.

– Сато Нобу, средняя школа…

– Можешь не продолжать, я это утром слышал, – перебил Шин, опускаясь на стул. – Я Араки Шинтаро, второй год, второй бэттер31 основного состава, вторая база.

Губы Сато дрогнули, словно он пытался сдержать улыбку.

– Что тебя так рассмешило? – напрягся Шин.

Первогодка поджал губы и осторожно покосился на него:

– Одни двойки. Номер тоже второй?

– Нет, четвёртый.

– Дважды два…

Как бы сильно его ни раздражал Сато, Шин всё же улыбнулся – действительно, забавное совпадение, как он сам раньше не заметил? Два, два, два и ещё двойка в квадрате. Или два плюс два. Всегда второй. Ирония, которую мало кто оценит.

– Ладно, считай, что твоя дерзость прощена, – смилостивился Шин. – Я не Исори, кошмарить тебя не буду, но и неуважения не прощу. Понял?

– Да, – прошелестел едва слышный ответ.

Повисла тишина. Будь с ними Вада, наверное, он бы придумал, чем заполнить эту паузу, о чём спросить, как разрядить обстановку. Но третьегодки не было – и Шин до сих пор не простил ему побег.

– Твой любимый клуб? – наконец он вспомнил, что спрашивали у него самого год назад.

Сато удивлённо вскинулся. Чёрт, какие же огромные у него глазищи, в пол-лица, как у девчонки. А под ними – мешки, тёмные, почти фиолетовые, из-за чего кажется, что Исори успел заглянуть к ним в комнату и набить первогодке морду.

– Клуб твой любимый какой? – терпеливо повторил Шин, уже осознавая бессмысленность вопроса. – Из бейсбольной лиги.

Первогодка нахмурился, точно силился вспомнить название. Но кто же забудет, как называется любимая команда? И как можно серьёзно заниматься бейсболом, не зная, какие клубы существуют?

– Забей. Похоже, ты из тех деревенских простачков, кому играть интереснее, чем смотреть, как играют другие, я прав?

– Д-да, – неуверенно выдавил Сато и тоскливо покосился на кровать. – Прости, Араки-сэмпай, я всю ночь ехал в поезде и толком не выспался, а тут ещё тренировка целый день… Ты не против, если я лягу спать?

Шин встал со стула и махнул рукой:

– Делай что хочешь. А я пойду ещё битой помашу.

И вышел, даже не сказав, что перед сном стоило бы принять душ. Чёрт с ним, с этим первогодкой, Шин ему в няньки не нанимался.

– Приятно познакомиться, Араки-сэмпай, пожалуйста, позаботьтесь обо мне, – донеслось из-за закрывающейся двери, но оборачиваться он уже не стал.

3

Если поначалу идея Ганзаки казалась Нобу (это имя до сих пор казалось чужим и чуждым, хотя уже не резало слух, как первые месяцы) глупой, то сейчас, спустя три недели, она вынуждена была признать его правоту. Среди первогодок, приехавших в Мегуро ради бейсбольного клуба, она совершенно не выделялась, и никому не было дела до диковатого мальчишки с далёкого острова Кюсю. И даже то, что её навыки игры оказались аховыми, не привлекало внимания – оказалось, что в этом году таких неумех предостаточно. А в некоторых моментах Нобу даже ощущала мимолётное, но превосходство: Ганзаки за три месяца успел неплохо втолковать ей тонкости бейсбольного быта, о которых ребята из обычных средних школ пока не знали. Например, что лучше не переедать, чтобы не блевать всю ночь. Или что до лета можно даже не надеяться на участие в тренировочных матчах.

И пока другие первогодки ныли, что им не разрешают выходить на поле, а только заставляют бегать вокруг до изнеможения, Нобу молчала. Отчасти потому, что не видела смысла жаловаться, отчасти – чтобы лишний раз не привлекать к себе внимания и не бояться, что опять забудется и позволит голосу сорваться на девчачьи нотки.

Притворяться парнем ей было не впервой. Однако в прошлый раз ей снимали небольшую квартирку в бараке неподалёку от школы, и не приходилось делить комнату с другим парнем. Теперь же каждый день Нобу вынуждена была мириться с присутствием Араки.

Сосед ей не нравился. Нет, он не был полным придурком, как изводивший её с первого дня Исори, особо не приставал с разговорами и почти всё время пропадал где-то по своим бейсбольным делам, но Нобу не могла отделаться от ощущения, что Араки видит её насквозь. Высокий, весь как будто вытянутый, с длинной шеей, длинными руками, длинными ногами, длинными пальцами и даже длинными (для парня-спортсмена) волосами, он возвышался над ней, подавляя и пронизывая взглядом раскосых прозрачно-серых глаз. Его слова были резкими и хлёсткими, хотя и не злыми, поэтому каждый раз, когда приходилось с ним разговаривать, Нобу чувствовала себя так, словно он надавал ей оплеух. И понять, что у него на уме, было невозможно: то ли он просто не замечал соседа и его странностей, то ли решал, кому настучать.

Другой сложностью жизни в общежитии стала гигиена. Если раньше Нобу достаточно было дотерпеть до дома, чтобы сходить в туалет, то теперь приходилось пересиливать себя и идти в мужской, молясь, чтобы там никого не оказалось. И если не везло, она всегда пряталась в кабинке и дожидалась, пока не останется одна, из-за чего на неё уже начали странно коситься.

Но самой большой проблемой стал душ. Казалось, парни из общежития мылись круглосуточно: многие любили встать пораньше, чтобы успеть ополоснуться до утренней тренировки, а некоторые тренировались до поздней ночи и могли заявиться в душ и в час ночи, и в два. Однажды Нобу и в три часа наткнулась на выходящего из раздевалки сэмпая. Подгадать момент, чтобы помыться без посторонних, было сложно, а делать это пореже – невозможно, потому что иначе запах пота с тренировок намертво въедался в кожу и волосы и не перебивался ни дезодорантом, ни туалетной водой. Нобу и не знала, что может пахнуть настолько отвратительно – но Ганзаки предупреждал, что достаточно не постирать форму вовремя, и уже на следующий день все вокруг будут задыхаться. Иногда, отчаявшись, Нобу пробиралась в душ девочек-менеджеров, но там на ночь отключали горячую воду, и приходилось мёрзнуть.

Из-за этого режим сна окончательно расшатался, и теперь Нобу вырубалась сразу после ужина, чтобы проснуться ближе к трём часам ночи и, стараясь не шуметь, заняться своими делами. К счастью, Араки спал крепко, к тому же имел привычку надевать маску для сна, так что конфликтов по поводу горящей всю ночь лампы у них не было.

В остальном существование в мужском коллективе было сносным. В некотором смысле Нобу даже чувствовала себя в большей безопасности, чем до этого на тренировочной базе полиции: там все знали, кто она, поэтому то и дело приходилось ловить то сочувствующие, то заинтересованные, то откровенно похотливые взгляды. Быть единственной девушкой среди мужчин разных возрастов оказалось довольно некомфортно, и, хотя открыто к ней никто не приставал, это внимание, липкое, навязчивое, преследовало её и заставляло запираться на ночь изнутри. Нобу, конечно, врала себе и окружающим, что боялась очередного киллера Отаро-кай. Но на самом деле подсознательно чувствовала, что уже не ребёнок и что даже в её ситуации остаётся привлекательной для противоположного пола.

Впрочем, привлекательность давно ушла для неё на второй, а то и третий план. Изменений в собственном теле, произошедших за эти три года, что Нобу пыталась выжить, она почти не замечала, да и на фоне постоянного стресса выглядела младше своих шестнадцати лет. Так что притворяться мальчишкой оказалось проще, чем она думала. Утягивающий корсет, короткая стрижка, мужское местоимение32 – и разглядеть в Нобу девчонку мог только тот, кто знал об этом. А чтобы усилить непохожесть на себя прежнюю, она мыла волосы оттеночным бальзамом, из-за чего они становились на несколько тонов темнее, вместо очков носила цветные контактные линзы и постоянно поджимала губы. И больше не узнавала себя в зеркале: от той, кем Нобу была до этого, не осталось ничего. Ни имени, ни внешности, ни личности. Словно её никогда и не существовало.

Зато Нобу наконец-то захотела есть. Не через силу, запихивая в себя пару ложек, чтобы не грохнуться в обморок в неподходящий момент, а по-настоящему, с удовольствием от самого процесса. Организм внезапно вспомнил, что он молодой, растущий, нуждающийся в топливе, и теперь Нобу шла в столовую с предвкушением, а не как на каторгу. И пусть еда, рекомендованная мальчишкам-спортсменам, не совсем ей подходила, она не крутила носом, а старалась есть всё, что давали. Правда, на полноценную порцию из трёх чашек риса её желудок всё ещё был не согласен. Но повара с пониманием отнеслись к тощему первогодке и накладывали поменьше, чем остальным, поэтому к Нобу больше никто не цеплялся из-за полупустых тарелок.

А вот к чему она оказалась не готова, так это к вниманию других девочек. Бейсболисты были в школе настоящими звёздами, поэтому почти у каждого игрока вскоре собрался свой маленький (или не очень) фан-клуб. Нобу была уверена, что на неё, первогодку-неумеху, никто и не взглянет, но нет. На прошлой неделе на перемене подошли две её одноклассницы и, отчаянно краснея, угостили её сладкой булочкой. И не будь Нобу сама девчонкой, ни за что бы не разглядела в этом жесте молчаливое признание. А так она, конечно, сдержанно улыбнулась и поблагодарила фанаток, которые, радостно пискнув, протараторили что-то вроде «Мы за тебя болеем, Сато-кун!», но никак не могла отделаться от мерзкого привкуса лжи. Они ведь думали, что поддерживают робкого, замкнутого мальчишку из глубинки, подталкивают его к спортивным успехам и, возможно, в перспективе даже могут рассчитывать на вполне конкретную благодарность. А Нобу лгала, притворяясь тем, кем не была и никогда не станет.

И если («когда», – устало поправляла себя она) дело передадут в суд, Сато Нобу исчезнет. Растворится, словно никогда не было такого мальчика. А вот вернётся ли та, кем Нобу была раньше, до сих пор оставалось неясным. Надежда снова стать собой с каждым днём угасала, и казалось, что после суда исчезнет не Сато Нобу, выдуманный полицейскими бейсболист, а она. Потому что у неё больше не будет причин продолжать существование. Её прежняя жизнь разрушена, её настоящее имя вызывает у людей дрожь ужаса, а сама она живёт только ради одной цели: посадить того, кто лишил её всего. А что будет потом, она не знала. Точнее, не могла отделаться от навязчивой мысли, что ничего. Дальше ничего не будет. И её самой не будет.

Автобус мягко качнулся и остановился, вырывая Нобу из тревожной полудрёмы. Вокруг тут же поднялся гвалт: товарищи по команде, радостно переговариваясь, вставали из кресел, разминали затёкшие ноги и, толкаясь и перешучиваясь, выходили из салона. Сидевший рядом с Нобу Мибу (хотя она всё чаще, по примеру старших, называла его про себя Кона-чан) осторожно коснулся её плеча, переживая, что новичка укачало.

– Всё в порядке, я сейчас встану, – пробормотала она, зябко ёжась. К концу апреля внезапно зарядили дожди, и теперь всё вокруг дышало промозглой слякотью.

– Не забудь куртку, – подсказал Кона-чан и вышел из опустевшего автобуса.

Нобу поднялась и потянулась. Позвонки едва слышно хрустнули, и сразу стало легче. Сегодня был полуфинал весенних отборочных игр, и все в команде были на подъёме: в прошлом году до этого этапа Мегуро так и не добралась. В этом же году до прохода в основной турнир Канто остался один шаг, и, хотя Ганзаки говорил, что сам по себе весенний турнир не особо значим, его результаты влияли на то, как команда покажет себя летом в отборочных Кошиена. Мегуро жаждала реванша за прошлогодние неудачи, поэтому сейчас всех волновала лишь победа.

Нобу всеобщего энтузиазма не разделяла. Ей казалось, что куда логичнее не распыляться и поберечь силы, чтобы летом показать себя в лучшей форме. Но вряд ли к её мнению кто-то станет прислушиваться, да и не спрашивал никто, что об этом думает какой-то первогодка.

Из автобуса она вышла последней. Остальные как раз помогали менеджерам разгружать вещи: защиту, полотенца, воду и контейнеры со льдом. Часть команды откололась и потянулась ко входу для игроков, за ними несколько человек понесли снаряжение, а остальные игроки, не попавшие в основной состав, нестройной толпой прошли через главный вход. Нобу пристроилась в конце и на трибунах специально села на последний ряд. Поначалу её желание дистанцироваться вызывало у других ребят раздражение, но на открытый конфликт никто не шёл, поэтому вскоре на причуды дикого первогодки все забили. И Нобу это устраивало.

– Отсюда же ничего не видно.

На соседнее место плюхнулся второгодка Омори, помогавший менеджерам с вещами и потому пришедший позже основной массы игроков. Нобу вздрогнула и едва сдержала желание отпрянуть. Любой человек, застававший её врасплох, воспринимался как угроза, и первым порывом всегда было либо бежать, либо ударить так, чтобы не ударили в ответ.

– Тогда тебе стоит сесть поближе, сэмпай, – просипела Нобу, старательно занижая голос.

– Но тогда мне придётся постоянно оглядываться на твою одинокую фигуру, – нарочито серьёзно ответил Омори, но в его глазах искрилось веселье.

В отличие от Араки, его лучший друг Нобу нравился. Не как парень – как человек. Он был лёгким, светлым, внимательным, как будто пытался обнять всех и сразу. Рядом с ним всегда становилось тепло и спокойно, и Нобу порой жалела, что её соседом стал не Омори.

– Во время матча надо смотреть на то, что происходит на поле, а не оглядываться на сидящих сзади, – сказала она, заразившись весельем сэмпая.

Тот уже собирался что-то ответить, но в этот момент мимо прошли менеджеры, и внимание Омори переключилось на Мацуи. Эти двое явно были влюблены друг в друга, хотя отчаянно пытались это скрывать, и Нобу ловила себя на мысли, что ей хочется настучать им по упрямым лбам, чтобы перестали вести себя как дети. Они были бы красивой парой: оба мягкие, уютные, с ясными глазами и ярким внутренним светом, притягивающим взгляды. И искрилось между ними что-то ещё, чему Нобу не могла подобрать названия. Какое-то необъяснимое совпадение граней, образующее из двух людей одно целое. У отца с мамой было такое же, отчего казалось, что они родились для того, чтобы быть вместе.

Был ли где-то человек, чьи грани подойдут к острым, обломанным краям самой Нобу, она старалась не думать. Хотя смотрела на Мацуи, свою ровесницу, и где-то внутри царапалась маленькая, но вполне осознанная зависть к чужому спокойному, ровному счастью. Нобу не пыталась врать самой себе, будто ей наплевать, что её лучшие школьные годы проходят не так, как у её сверстниц. Дело было не в Мацуи и не в том, что их с Омори чувства были взаимны. Дело было в самой Нобу – в её привычном, но таком надоевшем одиночестве, в невозможности открыться хоть кому-то, в пустоте, оставшейся там, где раньше теплились симпатии и привязанности.

И поэтому Нобу отвернулась, чтобы не смотреть на очередные нелепые переглядывания и улыбки влюблённых. Как раз в это время на поле показались игроки и судьи, и по трибунам прокатился приветственный рокот: у обеих команд хватало болельщиков, чтобы заполнить большую часть мест. Среди небольших, с палец величиной, фигурок Нобу безошибочно нашла Араки. Он был выше большей части команды и на поле всегда общался с товарищами, хотя на тренировках держался довольно холодно. Вот и сейчас рядом с ним собрались инфилдеры33 стартового состава, и, хотя до трибун звуки не долетали, Нобу не сомневалась: они смеются.

– У них хороший настрой, – подтвердил её догадки Омори. – Противник силён, но не настолько, чтобы наши парни с ним не справились. Так что, считай, мы уже в финале.

Нобу неопределённо повела плечами. Ни спорить, ни соглашаться, ни развивать тему желания не было. Хотелось домой, точнее в общежитие, и выспаться как следует, хотя бы на несколько часов выпав из реальности. Но приходилось сидеть на холодных, открытых всем ветрам трибунах, кутаться в куртку и делать вид, что ей интересно, кто же сегодня победит.

Следующую четверть часа игроки на поле разминались, получали от тренера последние наставления, потом капитаны провели жеребьёвку, чтобы определить, кто атакует первым, и пока организаторы фиксировали результаты на табло, команды выстроились друг напротив друга возле судий и склонились в приветствии.

Первым нападал противник, старшая школа Таканава, поэтому игроки Мегуро рассыпались по полю, занимая позиции. Араки встал сразу за спиной питчера, капитана Китадзавы, и теперь разминал плечи и ноги. По другую сторону от базы тем же самым занимался третьегодка Фукуда, стоявший на позиции шорт-стопа.

«На второй базе стоят самые быстрые игроки в команде, – вспомнились Нобу объяснения Ганзаки. – Им приходится покрывать всё расстояние от первой до третьей базы и страховать питчера. Конечно, большая часть нагрузки ложится на шорт-стопа, но во многих командах его задачи и задачи второго бейсмена почти совпадают».

Фукуда в глазах Нобу идеально подходил под описание самого быстрого в команде: невысокий, поджарый, юркий и резкий. А вот поверить, что долговязый Араки ему почти не уступает, было сложно. Казалось, он в своих длинных ногах запутается раньше, чем добежит до базы. Но это впечатление было обманчивым: Нобу несколько раз видела, как основной состав отрабатывал кражу34, и убедилась, что тренер принял верное решение. Длинные ноги Араки двигались на удивление быстро и чётко, в мгновение ока покрывая расстояние от одной базы до другой. А если нужно было скользить, в прыжке его длинные руки вытягивались вперёд на целую бесконечность и касались заветного прямоугольника раньше, чем защитник успевал среагировать. Наверняка и при игре в поле его рост и вытянутость становились преимуществом, хоть поначалу и вводили противника в заблуждение.

Прозвучал свисток, и первый бэттер Таканавы встал в зону отбивания35. Китадзава кивнул, соглашаясь с инструкциями кэтчера, и в следующий миг мяч звучно впечатался в перчатку.

– Страйк36! – крикнул судья.

В теории Нобу понимала, что делают игроки, но сопоставить свои знания с реальностью было сложно. Баттери, состоящее из питчера и кэтчера, должно было оценить обстановку на поле, счёт, настроение команды и особенности бэттера, на основе этого определиться со стратегией подач и знаками договориться о том, какой мяч и в какую зону должен кинуть питчер. Простая подача или кручёная, в бол или в страйк, во внутренний угол, под локти отбивающему, или во внешний37, куда придётся тянуться, ведь если замах был, но бита не коснулась мяча, то неважно, куда летел мяч, – судья засчитает страйк. Три страйка – и бэттер выбывает в аут38. Три аута – команды меняются местами. И тогда уже игроки Мегуро будут отбивать чужие подачи и пытаться заработать очки, пробежав через три базы и вернувшись в «дом»39.

Нобу знала основы наизусть, но по-прежнему чувствовала, что бейсбол больше напоминает ей волшебное представление, где нет никакой логики, одна лишь магия. На поле всё происходило на немыслимых скоростях: мяч за пару минут ещё трижды прилетел к кэтчеру, и каждый раз судья мгновенно решал, был ли это страйк или питчер промахнулся, попав в бол. Как бэттер успевал определить, куда летит подача и стоит ли её отбивать, Нобу не представляла. А ведь нужно ещё замахнуться – и не просто махнуть битой, а под правильным углом, чтобы мяч полетел в нужную сторону, а не за фол-линию40, и не попал в руки защитника, что сразу выведет отбивающего в аут.

Пятую подачу бэттер всё же отбил, но Фукуда среагировал быстрее Нобу – сорвался с места и накрыл мяч телом, прижимая к себе41.

– Бэттер аут! – провозгласил судья, и игрок Таканавы со злостью сплюнул под ноги первому бейсмену.

Дальше Нобу за игрой почти не следила. Питчеры кидали мяч кэтчерам, бэттеры отбивали или промахивались, судьи кричали, игроки бежали к базам, защитники пытались их осалить42, очки набирались, команды менялись местами, и порой казалось, что на самом деле каждое движение, каждый бросок, каждый удар и каждый вздох на поле давно отрепетирован и известен заранее. Иногда кто-то допускал ошибку, и тогда мяч летел не туда, но его быстро возвращали в правильную последовательность действий, и игра продолжалась по всем известному сценарию.

Из охватившей Нобу созерцательной дрёмы её выдернул испуганный крик Омори:

– Шин, нет!

Встрепенувшись, она заметалась взглядом по полю, выискивая Араки. И тут же ахнула, прижимая ладонь к губам: парень лежал на земле, скорчившись от боли, а возле него сидел на корточках тренер и раздавал указания.

– Что случилось? – спросила Нобу.

– Поскользнулся на мокрой траве и столкнулся с защитником второй базы во время пробежки, – ответил Омори, словно не заметив невнимательности первогодки. – Ох, только бы ничего серьёзного! Если это перелом, то до осени он в команду уже не вернётся.

А это значит, что сэмпай пропустит летний турнир и, скорее всего, потеряет место в основе. Нобу закусила губу: вдруг Араки положат в больницу, и на пару месяцев она останется в комнате одна? И тут же устыдилась своих мыслей.

– Пойду узнаю, что с ним, – пробормотала она и бросилась прочь, не столько к Араки, сколько подальше от собственного малодушия.

Тёмные холодные коридоры петляли перед глазами, путая и уводя всё дальше от людей. На очередной развилке кто-то схватил Нобу за руку, перепугав до одури, но прежде, чем закричать и броситься на нападавшего, она услышала знакомый голос:

– Сюда!

Преследуемая чувством вины, она даже не заметила, что всё это время за ней бежал Омори. Ну конечно, они с Араки лучшие друзья, как он мог остаться в стороне? Какая же Нобу дура, раз возомнила, что лишь ей одной есть дело до того, как чувствует себя пострадавший.

Она заставила расслабиться напрягшиеся для атаки мышцы и позволила Омори потянуть её за собой в боковой коридор. Теперь уже он вёл её по лабиринту бесконечных переходов и лестниц, пока наконец не остановился возле очередной двери, из-за которой доносились приглушённые раздражённые голоса.

Омори постучался и вошёл внутрь первым. Нобу проскользнула за ним, на миг задохнувшись от ударившего в лицо больничного запаха. Сколько раз она приходила в себя в окружении этих ароматов…

– Омори-кун, что ты тут делаешь? – громко и недовольно спросил ассистент Нагасэ. – Ещё и Сато с собой притащил.

Нобу невольно сжалась. Она ведь на самом-то деле не собиралась идти к Араки, думала поплутать по коридорам, убегая от мерзких мыслей, и вернуться, сделав вид, что заблудилась. Теперь же придётся притворяться, что она так обеспокоена состоянием сэмпая, что попёрлась в медпункт, наплевав на матч.

– Что с Шином? – проигнорировал возмущения ассистента Омори.

– Жив я, – донеслось из соседней комнаты, куда вела полуприкрытая дверь из матового стекла. – Просто растяжение.

Нобу передёрнулась от накативших на неё облегчения и разочарования. Какое из чувств было сильнее, она предпочла не разбираться, вместо этого шагнула вперёд и первой заглянула за стеклянную дверь.

Араки сидел на кушетке и морщился, пока женщина лет пятидесяти так и сяк щупала его правую ногу.

– Для уверенности в диагнозе нужно сделать рентген. Чтобы избежать нагрузки, я сейчас наложу фиксирующую повязку. Возможно, придётся несколько недель походить на костылях.

– И сколько времени займёт восстановление? – едва сдерживая раздражение, спросил Араки. Он даже не заметил Нобу. Или сделал вид.

Женщина оставила его ногу в покое и задумчиво пожевала губу.

– Если до полного разрыва дело не дошло, то около трёх месяцев. Но я бы советовала воздержаться от участия в матчах до осени… Впрочем, вас, спортсменов, на скамейке не удержишь, поэтому не удивлюсь, если летом ты уже будешь на поле.

Она неодобрительно вздохнула и встала, чтобы достать эластичный бинт. Араки наконец посмотрел на Нобу и нахмурился.

– А где Хару?

– Я здесь, – тут же отозвался Омори, высунувшись из-за плеча Нобу. – Да, друг, выглядишь ты паршиво. Но я боялся, что тебе тут ногу отпиливают, поэтому пришёл, чтобы поддержать…

– Меня или пилу? – хмыкнул Араки.

Омори засмеялся, где-то позади раздался короткий смешок ассистента Нагасэ, и даже женщина, как раз вернувшаяся с бинтом, улыбнулась. Лишь Нобу по привычке поджимала губы и не понимала, зачем она сюда пришла и почему её до сих пор не выгнали. Она здесь чужая, лишняя, ненужная…

– Эй, первогодка, – обратился к ней Араки. – Только не вздумай лить слёзы, рано меня ещё оплакивать.

– Я и не собирался, – буркнула Нобу, отводя глаза.

И всё же почему он не прогоняет её, не спрашивает, что она здесь забыла, ведь их сложно назвать не то что друзьями – приятелями? Почему он улыбается, изредка морщась, когда доктор приподнимает его ногу, перематывая бинтом, и сам подозрительно шмыгает носом, точно вот-вот разревётся?

И ведь Омори прав: выглядит Араки паршиво. Форма перепачкана в земле и траве, на щеке жирный отпечаток грязи, мокрые от мороси и пота волосы липнут к влажной коже… А уж запах – пять иннингов43 сэмпай носился по полю, и это не прошло незаметно. От снятых бутс несёт так, что слёзы на глаза наворачиваются, а нижняя водолазка, судя по цвету, пропиталась потом насквозь. Где-то в раздевалке наверняка осталась запасная, но кто ж дал Араки переодеться? И теперь он сидит воняет сыростью, землёй и потом, перебивая даже густой больничный дух, въевшийся в стены.

Нобу затошнило, и она уже собиралась выскользнуть из комнаты, но не успела – Омори обхватил её за плечи и, развернув к ассистенту Нагасэ, спросил:

– Вы не против, если мы с вами в больницу съездим? В машине хватит места для нас с Сато.

Внутри вскипела паника: больница? какая больница? Никуда Нобу не поедет! Ей вообще нежелательно лишний раз мозолить глаза за пределами школы, а её собираются тащить туда, где десятки, нет, сотни лишних глаз!

– Эх, ну что с вами будешь делать? – прокряхтел Нагасэ и махнул рукой. – Поехали.

4

Шин терпеть не мог больницы, но по сравнению с Сато чувствовал себя здесь как дома. Наблюдая за тем, как первогодка дёргается от прикосновений и случайных взглядов, он невольно задумался: что же случилось в жизни парня, что он настолько ненавидит это место?

Поначалу их с Хару появление вывело Шина из себя. Ну вот зачем они припёрлись? Хотели полюбоваться, как он мучается от боли и узнаёт неутешительные новости? Но теперь, опираясь на плечо друга и поглядывая на перепуганного больше него самого Сато, Шин испытывал чувство благодарности. Всё-таки приятно, когда рядом с тобой товарищи, готовые поддержать и отвлечь дурацкой шуткой.

В кабинет ребят, конечно, не пустили. Пришлось остаться с врачом один на один (присутствие Нагасэ почему-то почти не ощущалось) и выслушать диагноз. Частичный разрыв связок голеностопного сустава, и повезло, что обошлось без осложнений.

– Три недели никаких нагрузок на ногу, будешь ходить с тростью, – неторопливо объяснял врач, то и дело поправляя съезжающие с носа очки. – Каждый день проверять фиксирующую повязку, чтобы не ослабла. Лишний раз из дома не выходить.

Шин даже порадовался, что комната у него на первом этаже общежития, да и кровать на первом ярусе. Как бы он забирался на второй с такой ногой?

– Через три недели повторный рентген, и если никаких отклонений, то начнём реабилитационные процедуры: массаж и физиотерапию.

– Когда я смогу вернуться к полноценным тренировкам? – перебил его Шин.

Врач насупился и глянул на него поверх очков.

– Араки-кун, в твоём положении…

– У меня летний турнир на носу, я в первом составе, поэтому мне надо знать, когда я смогу присоединиться к команде, – упрямо гнул своё Шин.

– Не раньше начала июля, – сдался врач.

Шин с облегчением откинулся на спинку стула. Успеет. Отборочные начнутся в конце июля, у него будет примерно три недели, чтобы вернуться в форму и убедить тренера, что он полезен на поле.

Врач с осуждением покачал головой и добавил:

– Араки-кун, ты должен понимать, что скорость твоего восстановления напрямую зависит от того, насколько точно ты будешь исполнять мои указания. Если попытаешься приступить к тренировкам раньше, чем я дам разрешение, велика вероятность повторной травмы, и тогда ты в старшей школе на поле точно больше не выйдешь. Надеюсь, мне не придётся напоминать тебе об ответственности за своё здоровье?

– Обещаю, что не буду нарушать ваши предписания, – послушно отозвался Шин.

Врач недоверчиво прищурился, но продолжать увещевания не стал. Вместо этого он выписал болеутоляющие на первое время и вместе с подробными инструкциями передал бумажку Нагасэ. Поклонившись на прощание, Шин вышел из кабинета вслед за ассистентом и поискал глазами товарищей.

– Ну что? – тут же подскочил со стула Хару.

Сато, видимо, успевший пригреться и заклевать носом, сонно поёжился и без особого интереса повернулся к остальным.

– К турниру успею вернуться, – сообщил Шин главное, и Хару заулыбался.

– Это действительно растяжение? – хрипло спросил Сато, впервые за всё это время подав голос.

– Да, врач на стадионе всё верно определила. Так что никаких проблем. Правда, – тут Шин позволил себе хищную усмешку, – тебе, первогодка, придётся побегать по моим поручениям, так как мне теперь лишний раз не выйти из комнаты.

Он надеялся, что Сато начнёт возмущаться, злиться и протестовать, чтобы за этими препирательствами отвлечься от незавидности своего положения, но мальчишка его удивил.

– Хорошо, – кивнул он. – Если Араки-сэмпай не будет злоупотреблять моей помощью, я всё сделаю.

И откуда в нём такая покладистость? Шину казалось, что Сато из тех, кто вечно идёт наперекор, никому не подчиняется и пытается отстоять независимость, но, похоже, он ошибся. Может, причина в том, что это он, Шин, игнорировал первогодку и даже не пытался подружиться, при каждом разговоре не сдерживая раздражения? Сато никогда не давал себя в обиду, но первым в конфликты не лез, предпочитая отмалчиваться. А теперь, когда обстоятельства вынуждают его взаимодействовать с сэмпаем, он принял эту необходимость куда быстрее, чем сам Шин.

Нагасэ отошёл позвонить тренеру и рассказать о результатах обследования, и Хару помог Шину доковылять до стульев. Они сели рядом с Сато, который всё ещё походил на нахохлившегося воробья, и замерли, не зная, о чём теперь говорить.

– Интересно, наши не растерялись и дожали Таканаву? – как бы между прочим бросил Хару в тишине.

Шин поморщился от мысли, что его травма могла помешать команде выиграть, но всё же ответил:

– У нас был довольно большой отрыв в очках, уверен, ребята справились.

Вернулся Нагасэ и подтвердил его предположения:

– Всё в порядке, мы выиграли со счётом восемь – пять, автобусы уехали со стадиона десять минут назад. Если поторопимся, вернёмся одновременно с командой и сможем поучаствовать в обсуждении игры.

Однако Шин с ужасом ощутил, что не хочет возвращаться. Не хочет представать перед командой и тренером в таком беспомощном виде. Больше всего хотелось уехать куда-нибудь на все эти три недели и отсидеться в одиночестве, пока не придёт время отказаться от трости.

Но он поднялся следом за Хару, позволил себе опереться на руку друга и похромал следом за ассистентом Нагасэ к выходу.

Дорога до школы прошла в полной тишине. Шин пытался справиться с накатившей на него паникой, Хару с кем-то – конечно же, с Мацуи – активно переписывался, и с его губ не сходила мечтательная улыбка. Сато, заметив её, демонстративно закатил глаза и отвернулся к окну. Шин разделял его чувства – нежелание Хару признать очевидное раздражало. Уже предложил бы Мацуи встречаться и не бесил всех вокруг своим загадочно-счастливым лицом.

И всё же они опоздали. Попали в пробку из-за аварии и проторчали лишних полчаса на повороте к школе. Там и идти-то всего ничего оставалось, но Нагасэ запретил Шину даже думать об этом – дорога здесь шла в гору, и это была бы та самая нагрузка, которую нужно избегать. Хару и Сато остались в машине из солидарности, хотя им-то как раз спешить некуда: в матче они не участвовали и нагоняй от тренера не получат.

– Да не нервничай ты так, никто не станет тебя отчитывать. Это всего лишь случайность! – в который уже раз повторял Хару, пытаясь успокоить друга.

Но Шин лишь отмахивался и всё больше переживал. Воображение рисовало картины одна страшнее другой: вот тренер разочарованно качает головой и забывает его имя, вот заместитель тренера Андо сообщает, что позицию Шина теперь занимает Исори, а вот он узнаёт, что место в первом составе навсегда потеряно. Как раз в тот момент, когда воображаемый тренер выгонял Шина из команды, Нагасэ наконец припарковался и разблокировал двери.

– Идите на собрание, а я пока найду трость для Араки.

Путь до административного корпуса клуба, где проходили общие собрания, показался Шину бесконечным. Казалось, что они едва ползут, и каждый следующий шаг давался сложнее предыдущего. Ещё и нога начала недвусмысленно ныть, напоминая Шину о том, как сильно он подвёл команду.

– Простите за опоздание! – громко крикнул Хару, первым заходя в зал, и все обернулись в их сторону.

– Заходите, – разрешил тренер и словно забыл об их существовании.

Шин следом за Хару проковылял к свободному месту на предпоследнем ряду и с трудом сдержал стон – наконец-то он сидит! Видимо, облегчение, исказившее его лицо, не ускользнуло от Сато, потому что он наклонился к Шину и негромко сказал:

– Я принесу лёд.

А ведь Шин его даже ни о чём не просил. Первогодка сам догадался, насколько хреново сэмпаю, и проявил сочувствие, пусть собственная беспомощность и вызывала у того раздражение и злость.

Сато вернулся через десять минут и, на этот раз молча, положил пакет со льдом на ноющую лодыжку Шина. Убедился, что компресс не упадёт, и присел на соседнее кресло. Закрыл глаза и отключился от реальности, словно ничего интересного не происходило. Шин уже собирался пихнуть его в бок и сделать строгое внушение, чтобы слушал внимательно, но тут о его существовании вспомнил тренер.

– Араки! – повысил он голос, и сердце Шина упало куда-то в район желудка. Сейчас его выгонят… – Хорошая защита во втором иннинге. Прикрыл Китадзаву после его ошибки. В нападении тоже показал себя отлично: два хита44, один проход на базу за болы, проводил Фукуду на третью базу жертвенным бантом45.

Тренер замолчал, и Шин догадался: сейчас речь пойдёт о его травме. Поэтому, не дожидаясь выволочки, поднялся с места – пакет со льдом с неприятным плюхом упал на пол – и покаянно склонил голову:

– Простите, что подвёл команду и покинул поле!

Несколько секунд царила полная тишина. Шин чувствовал, что взгляды товарищей снова прилипли к нему, и ему казалось, что все смотрят с осуждением. Слабак, бросивший команду в самый ответственный момент, – вот что они думают, вот кем его считают…

– Это не твоя вина, – прогремел голос тренера, и Шину почудилось, что тот зол. Но на него ли? – Погодные условия нас подвели. На твоём месте мог оказаться каждый. Мне жаль, что ты пострадал.

Каждая короткая фраза тренера била Шина наотмашь, словно пыталась выбить из него чувство вины. Но говорил ли он искренне или просто пытался сохранить лицо перед остальными ребятами? Травма одного из основных игроков не могла не повлиять на настрой команды, и, возможно, тренер просто не хочет подрывать боевой дух накануне финального матча.

– Я… я вернусь к летнему турниру! Обязательно! – крикнул Шин, не поднимая головы.

Он боялся увидеть на лице тренера разочарование. Боялся прочитать в его глазах презрение. Но больше всего Шин боялся безразличия: что, если он команде просто не нужен, и никто не станет дожидаться, пока он восстановится?

– У тебя нет выбора. Мы не можем позволить себе так сильно ослабить команду. Но никаких нагрузок, пока не разрешит врач, и тайных тренировок, пока никто не видит. Ты понял?

Шин наконец-то решился поднять глаза на тренера. Тот улыбался, едва заметно, но ободряюще, и страх отступил. Его не выгонят. Его дождутся. Он нужен команде. Нужен…

– Да, тренер! – воскликнул Шин и, повинуясь взмаху руки, сел на место.

– Я же говорил, – тут же горячо зашептал ему на ухо Хару. – Никто тебя ни в чём не обвиняет…

Дальше Шин ничего не слышал. Сидел, погружённый в свалившееся на него ощущение собственной нужности, и наслаждался им. Он даже не заметил, как Сато, наклонившись, вернул на его лодыжку пакет со льдом, да и саму боль почти перестал чувствовать, как будто всё отошло на второй план. Всё это неважно, травма – это временно. Главное, что тренер в него верит.

В себя Шин пришёл только после того, как собрание закончилось и к нему подошёл Нагасэ. Понадобилось не меньше минуты, чтобы сообразить, что нужно забрать у ассистента трость и встать, опираясь на неё.

– Будь осторожен, – напутствовал его Нагасэ напоследок и отошёл к тренеру. Видимо, чтобы подробно отчитаться о результатах поездки в больницу.

– Идём, – потянул его к выходу Хару, а Сато молча поднял с пола пакет – лёд растаял и превратился в воду – и отступил в сторону, пропуская Шина.

Однако далеко они не ушли. Первым к Шину подошёл Фукуда и, выразительно посмотрев на трость, хмыкнул:

– Надо же, у тебя теперь третья нога. Решил, что с ней сможешь за мной угнаться?

– Несмешная шутка, – поморщился Шин, но внутри растеклось тепло. Сэмпай не злился.

– А я и не шутил, – пожал плечами Фукуда и замялся. – Рад, что травма несерьёзная. Тиба, конечно, неплох, но до тебя не дотягивает. Так что возвращайся побыстрее, а то с кем мне соревноваться в скорости?

– Я всё слышал! – крикнул проходивший мимо Тиба. – Не возвращайся, Араки, дай мне хоть немного почувствовать себя незаменимым.

И засмеялся, разряжая обстановку. Следом к Шину подошли и остальные игроки основного состава: капитан Китадзава, его зам Кудо с третьей базы, кэтчер Асано, первый бейсмен Кагава. Аутфилдеры тоже не остались в стороне, хоть с ними Шин общался меньше. Все желали ему выздоровления, подначивали насчёт трости, обещали занять его место и хлопали по плечам, словно таким образом могли передать немного своей силы. Страх оказаться ненужным окончательно истаял.

Вернувшись в комнату, Шин чувствовал себя окрылённым. Как будто из-за травмы его впервые оценили по-настоящему, осознали, как он важен для команды. Это кружило голову и даже заглушало боль в ноге.

– Араки-сэмпай… – голос Сато вклинился в опьянённое эмоциями сознание, и Шин в очередной раз ощутил всколыхнувшееся внутри раздражение. – Тебе надо переодеться и сходить в душ. От тебя… воняет.

Купол эйфории пошёл трещинами и лопнул, рассыпавшись на сотни осколков. Шин очнулся: он до сих пор был в форме с игры, весь измазанный в грязи, пропитавшаяся потом и дождём водолазка мерзко липла к телу, при каждом движении заставляя передёргиваться от холода и отвращения. От носков несло так, что слезились глаза, а во что превратились бутсы, Шин предпочитал не думать.

Он тут же принялся стягивать форму, а затем на миг замер: а сможет ли он сам принять ванну?

– Эй, первогодка, – позвал Шин, кидая футболку и водолазку под ноги. – Пойдём, поможешь мне помыться.

Наверное, стоило быть повежливее, но сил любезничать не нашлось. Все мысли Шина были о горячем душе, поэтому ему и в голову не могло прийти, что Сато может обидеться. Он же сам согласился помогать и должен понимать, что сэмпай устал и весь на нервах.

– Я… не могу.

Ответ первогодки застал Шина врасплох. Он как раз пытался стянуть штаны и едва не упал, запутавшись в штанинах.

– Почему это? – возмутился Шин, всё-таки справившись и оставшись в одних трусах. Они единственные не промокли во время матча и потому не воняли, хотя, может, он просто не принюхивался.

Сато демонстративно повернулся к сэмпаю спиной:

– Сейчас в душевых не протолкнуться, все после матча хотят помыться. Не охота торчать в толпе потных сэмпаев. Уверен, там и без меня найдутся желающие помочь.

Вот же гадёныш! А ведь Шин почти поверил, что Сато нормальный парень, отзывчивый и внимательный. Но рано радовался: доброта его оказалась очень выборочной.

Хотя, если задуматься, Шин ни разу не видел Сато в душе со всеми. Да и в общей раздевалке пацан появлялся редко, предпочитая приходить на поле уже в форме. Может, он с этими, с комплексами по поводу своего хилого телосложения? И поэтому избегает места, где придётся продемонстрировать всем отсутствие хоть каких-то мышц? Да блин, какая к чёрту стеснительность, если ты решил стать бейсболистом? Это командный вид спорта, и прятаться от товарищей по команде глупо. Может, затащить его в душ силой, чтобы перестал париться? Но не сейчас, когда ногу всё отчётливее подёргивает от боли, а потом, ближе к лету. Можно даже подговорить Хару и сделать это вдвоём.

Приняв решение, Шин успокоился.

– Ну и сиди в одиночестве, – буркнул он, натягивая шорты и хватая пакет с банными принадлежностями.

Сато промолчал. Он даже не повернулся, продолжая таращиться в стену. Шин назло ему оставил грязную форму посреди комнаты и вышел, оставляя нахального кохая один на один с вонью. Может, это заставит его передумать?

Конечно, это не сработало. Но Шин особо и не надеялся, скорее просто избавлялся таким образом от раздражения. Приняв душ – Сато оказался прав насчёт толпы, – он вернулся в комнату, а первогодка уже спал, не замечая запаха. Формы, правда, нигде не было видно, но искать её Шин не стал. Завтра спросит, где она.

Промаявшись до вечера от безделья, Шин выпил обезболивающее и лёг спать пораньше. Даже непривычно было вместо махания битой валяться в кровати и вслушиваться в тихое сопение соседа. А ведь Сато даже не храпит, как большинство парней. Так, иногда стонет и как будто подвывает тихонько, но это почти не мешало. Даже во сне первогодка оставался странным, не таким как все. И это сбивало с толку.

За размышлениями о странностях соседа Шин сам не заметил, как уснул. Врач предупреждал, что обезболивающие усилят сонливость, но кто бы мог подумать, что настолько. Правда, как только их эффект прошёл, Шин выплыл в удушливую полудрёму, сквозь которую отчётливо ощущал, как болит и дёргается нога. Сколько было времени, он не знал, и никак не мог вырваться из охватившей сознание и тело вялости, чтобы сходить за льдом на компресс или выпить вторую таблетку. Так и крутился в кровати, отмечая, что постельное бельё становится влажным от пота.

А потом сопение сверху исчезло. Послышался зевок, а затем почти бесшумно Сато спрыгнул на пол и щёлкнул выключателем настольной лампы. Шин вслушивался в тихую возню первогодки и пытался понять: неужели уже утро? Ночь пролетела так быстро, что он и не заметил? Или это из-за боли, сводящей с ума?

Сато зашуршал пакетами и вскоре выскользнул из комнаты. Шин, не удержавшись, схватился за телефон: половина четвёртого утра. Что первогодка собирается делать в это время? Или он всегда встаёт посреди ночи, когда Шин крепко спит, и занимается своими делами? Мозг взрывался от непонимания. Что вообще происходит?

Когда дверь начала открываться, Шин натянул повязку на глаза и притворился спящим. Зачем, он и сам не до конца понимал, но почему-то ему не хотелось, чтобы первогодка догадался, что сосед проснулся. Это было глупо и нелогично, тем более что нога ныла всё сильнее, а Шин так и не сходил за льдом или таблеткой. Боль, похоже, совсем разжижила ему мозги и превратила в круглого дурака.

Когда Сато вернулся, по комнате поплыл знакомый сладковатый аромат. Нежный, успокаивающий, почти привычный. Значит, первогодка ходил в душ. Он всегда так делает, чтобы ни с кем случайно не пересечься? Это уже ни в какие ворота!..

Вскоре зашелестели страницы, заскрипел карандаш, скользящий по бумаге. И Шин всё больше убеждался в том, что всё это время Сато вёл полуночный образ жизни, скрываясь от соседа – и, возможно, не только от него. Что это: нежелание лишний раз пересекаться с другими людьми или особенности организма? Неудивительно, что пацан вечно бледный ходит, а тени под его глазами напоминают разлитые чернила. С таким-то режимом…

– Нога болит? – вдруг спросил Сато, и Шин от неожиданности чуть не вскрикнул.

Как он догадался? Как понял, что сэмпай не спит? Неужели обычно Шин во сне храпит, но сейчас лежал так тихо, что сам себя сдал?

Скрипнул отодвигаемый стул, и Шин не столько услышал, сколько почувствовал, что Сато подошёл к кровати и присел рядом на корточки.

– Принести лёд? Или воды запить таблетку?

Шин понял, что притворяться дальше нет смысла, и стянул повязку. Откуда-то так некстати появился стыд, словно его застукали за чем-то неприличным.

Сато действительно сидел рядом на корточках, поэтому их лица были на одном уровне. Свет бил из-за его спины, поэтому черты смазывались в неразличимое пятно, и лишь ярко подсвеченный ореол коротких волос искрился от влаги. Сладкий запах стал гораздо сильнее, однако к нему добавился другой: острый, пикантный, перебивающий сладость и не дающий ей стать приторной.

Не сразу Шин обратил внимание на очки на носу Сато. Это была неожиданная деталь – днём парень, видимо, ходил в линзах. Что ещё Шин не знает о своём соседе? Может, у него по шесть пальцев на ногах? Или татуировка в полспины, и поэтому он так стесняется раздеваться при посторонних? Шин уже ничему не удивится.

– Ты чего не спишь? – хрипло спросил он и закашлялся, пытаясь прочистить горло.

Сато чуть отодвинулся, но даже не поморщился.

– А ты?

Его глаза в тени казались почти чёрными, однако, чуть привыкнув к освещению, Шин заметил тонкую светлую полоску, отделяющую зрачок от белка. Или это ему только кажется?

– Нога болит, – наконец признался Шин. Смысл отрицать очевидное? – Принеси, пожалуйста, лёд.

Сато кивнул, встал на ноги и вышел из комнаты. Без него даже дышать как будто стало свободнее, и Шин сам себе удивился: с чего вдруг присутствие первогодки начало его напрягать? Неужели из-за того, что тот в два счёта раскусил, что сэмпай не спит? Или причина в другом?

Додумать Шин не успел, так как вернулся Сато. Он осторожно откинул нижний край одеяла и положил на правую ногу ледяной пакет. Шин едва не застонал от удовольствия: холод мигом проник в воспалённые мышцы и унял ноющую боль. И чего, спрашивается, он так долго терпел? Давно надо было сходить самому и избавиться от страданий.

– А теперь спи, – не терпящим возражений тоном приказал Сато, укрывая ноги Шина обратно. – Я потом поменяю пакет.

– Похоже, у тебя большой опыт в уходе за пострадавшими, – уже ощущая накатывающую сонливость, пробормотал Шин.

Первогодка замер, не дойдя до письменного стола, и медленно обернулся.

– Можно и так сказать, – наконец прошелестел он, но Шин его уже не слышал.

5

Ганзаки ещё раз пробежал глазами по распечатке звонков, сверил записи с данными компьютера и, пару мгновений посомневавшись, всё же вычеркнул имя секретаря Одзи.

Это был последний человек в списке подозреваемых. И последний, кого удалось из него исключить. В самом начале, четыре месяца назад, когда Ганзаки разрешили самостоятельно провести внутреннее расследование, в списке было почти три сотни имён, к сегодняшнему дню их удалось сократить до двадцати семи. И всё равно этого недостаточно, чтобы поймать за руку того, кто пошёл на сделку с худшей бандой отморозков Токио.

Ганзаки не питал иллюзий: в полиции хватает тех, кто так или иначе сотрудничает с якудзой. Кто-то по мелочи – вовремя закрывает глаза на неудобные факты и не проявляет излишней ретивости при исполнении; некоторые позволяют себе больше – предупреждают об облавах, берут лишь тех, кого готовы сдать сами мафиози. Меньше всего Ганзаки нравились те, кто увяз в этом по горло – не просто помогал в обмен на ответные услуги, а крышевал бизнес, устранял конкурентов для партнёров и имел неплохой пассивный доход. Таких было мало, и обычно это были не последние люди в иерархии департамента, так как с рядовыми полицейскими властью и деньгами никто делиться не спешил.

К Ганзаки тоже несколько раз приходили вежливые люди в строгих костюмах, из-под рукавов которых выглядывали цветные татуировки, но он всегда отказывал. Не потому, что был таким уж правильным и непогрешимым. Просто знал, что одной просьбой такие визиты не ограничиваются, и, согласившись раз, отказать в следующий он уже не сможет. И в какой-то момент этих просьб станет так много, что придётся либо уволиться, либо продаться окончательно и бесповоротно. Ни один из этих вариантов Ганзаки не устраивал, поэтому он аккуратно, но твёрдо отклонял любые предложения о сотрудничестве.

Но даже если когда-нибудь он и решился бы помочь кому-то из якудзы, с отморозками из Отаро-кай Ганзаки не стал бы даже разговаривать. То, что творили люди Оты Рюдзи, переходило все мыслимые и немыслимые границы. Даже среди многочисленных кланов якудзы никто не хотел связываться с Отаро-кай, так как для этих ублюдков кодекс и честь не имели никакого значения. Они легко нарушали обещания, жестоко избавлялись от неугодных, подставляли конкурентов и все свои дела вели так грязно, что Ганзаки порой задавался вопросом, почему от них до сих пор не избавились свои же.

И кто-то из главного управления согласился работать с этими отбросами. Не просто работать – сливать информацию о местоположении девочки-подростка, которую Отаро-кай отчаянно жаждут убить. Ганзаки не хотелось верить, что среди его коллег нашёлся настолько алчный и беспринципный ублюдок, но все факты говорили об одном: в главном управлении завелась крыса. Возможно, не одна, но вероятность, что Отаро-кай сумели подкупить нескольких полицейских, была невелика – слишком уж они себя зарекомендовали ненадёжными партнёрами.

Главная проблема сложившейся ситуации заключалась в том, что хоть эта девочка, Кихира Юми, и была ключевым свидетелем обвинения, даже без её показаний у прокурора было достаточно улик, чтобы добиться обвинительного приговора. Список преступлений Отаро-кай был столь велик, что смерть Кихиры не только не помешала бы следствию, но и лишила бы Оту шанса отделаться простым сроком. Пока девочка была жива, он ещё мог выкрутиться и избежать смертной казни – не зря его адвокаты стоили целое состояние. Поэтому в покушениях на Кихиру не было особого смысла. И всё равно её снова и снова пытались убить с маниакальным упрямством – словно это было делом чести, если это слово вообще применимо к людям вроде Оты.

Мысль о том, что предатель на самом деле не помогал Отаро-кай, а решил пожертвовать жизнью Кихиры ради того, чтобы отправить всю верхушку банды на смертную казнь, пугала Ганзаки даже сильнее, чем малодушие и продажность коллеги. Жажду наживы он ещё мог понять и даже в некотором смысле оправдать, а вот фанатичную готовность во имя правосудия убить ребёнка, пусть и чужими руками, – нет.

Ганзаки привычным уже движением потёр переносицу, словно это могло избавить его от тупой головной боли. Двадцать семь человек – не первоначальные триста, но всё равно слишком много, чтобы найти крысу и прижать к стенке. Хуже всего, что в списке по-прежнему значились имена напарника, сэмпаев по управлению и даже начальника их отдела. Те, кому Ганзаки столько лет доверял как себе, могли оказаться предателями. Это осознание медленно выжигало его изнутри, уничтожало последние крохи веры в людей. Дело бедняжки Кихиры превратило Ганзаки в параноика, и теперь в каждом вопросе, в каждой улыбке, в каждом жесте окружающих он видел ложь и угрозу.

Как же он устал от всего этого…

Но вот список лежит перед ним, и надо думать, что делать дальше. Как определить, кто из этих двадцати семи человек – тот, кого следует упечь за решётку за компанию с Отой? Те, кто занимались внутренним расследованием до Ганзаки, так и не сумели вычислить крысу. А он в одиночку должен справиться. Иначе Кихира… точнее Сато, да, точно, теперь её зовут Сато… Иначе Сато снова окажется в опасности.

Правда, как это сделать, Ганзаки не представлял. Все доступные способы отсеять лишних он уже испробовал. Звонки, встречи, связи, ниточки, узелки, наличие алиби и доступ к информации – Ганзаки четыре месяца шерстил подноготную коллег и всё равно не нашёл предателя. Неужели придётся использовать способ с намеренным сливом обрывков информации разным подозреваемым? Но двадцать семь человек – это слишком много. Всё равно будут пересечения, кто-то с кем-то случайно поделится, и предатель снова ускользнёт. Сократить бы список втрое или хотя бы вдвое, но как?

Из тяжких раздумий Ганзаки вырвал внезапный звонок. Номер был незнакомым, в трубке раздался мягкий, вкрадчивый голос:

– Инспектор Ганзаки Котаро?

Сдержав порыв ответить искренне и грубо, Ганзаки выдохнул и резко, но холодно бросил:

– Да. Слушаю.

Собеседника его резкость не смутила.

– Господин Огино-сама готов встретиться с вами.

Этого звонка Ганзаки ждал последние два года – с того момента, как дело Кихиры перешло к нему. Несмотря на нежелание сотрудничать с якудзой, он прекрасно понимал, что наиболее заинтересованный в правосудии человек, как ни странно, был не просто мафиози, а боссом одного из главных токийских синдикатов. Огино Ёсиро возглавлял Мацуба-кай более десяти лет, поэтому вряд ли упустил тот факт, что одна из входящих в группировку банд вышла из-под контроля и творила бесчинства, нарушая кодекс мафии направо и налево. И Ганзаки не сомневался, что его подручные не раз и не два пытались устранить Оту. Но по какой-то причине у них ничего не вышло. Возможно, Мацуба-кай вынуждена была действовать скрытно, чтобы не спровоцировать очередную войну между бандами, а может, дело в хитросплетениях внутренней политики синдиката. Но в том, что существование Отаро-кай отбрасывает тень на весь клан в целом и на его босса в частности, сомнений не было. Об этом говорило хотя бы то, что за время расследования никто из Мацуба-кай не пытался помешать полиции или договориться о послаблениях.

Из этих соображений Ганзаки несколько раз отправлял запросы на встречу с Огино. Надеялся, что босс Мацуба-кай согласится помочь дочери бывшего партнёра – отец девочки, Кихира Тору, был одним из тех бизнесменов, кто отмывал деньги для якудзы через свою компанию. Но до этого момента все запросы оставались без ответа: Огино не был заинтересован в сотрудничестве. Скорее всего, считал, что это вопрос чести, и хотел разобраться с предателем без вмешательства посторонних.

А теперь, спустя два года, передумал. В чём причина такой благосклонности, Ганзаки мог только догадываться, но упускать шанс сдвинуться с мёртвой точки не собирался.

– Когда я могу подъехать? – спросил он, невольно смягчая тон.

Собеседник понимающе усмехнулся, но ответил без намёка на издёвку:

– Прямо сейчас.

– В штаб-квартиру в Асакусе46?

– Нет. Господин Огино-сама готов принять вас у себя дома. Наш человек ждёт вас возле входа главного управления департамента полиции.

Этого Ганзаки не ожидал. Выругавшись, он воровато огляделся: обратил ли кто-нибудь внимание на его подозрительное поведение? Впрочем, волновался он зря. Никому не было до него дела, да и звонки, после которых ругательства сами срываются с языка, в полиции не редкость. Не все собеседники были вежливыми и приятными, а новости, полученные от них, – радостными.

– Хорошо, я сейчас спущусь. Мне нужно что-нибудь взять с собой?

Ганзаки и сам не понимал, зачем задал этот вопрос. Вряд ли босса мафиозного синдиката могли заинтересовать скучные отчёты, показания свидетелей и заключения криминалистов. Но если у Огино есть желание убедиться в том, что расследование находится в приоритете, Ганзаки готов предоставить доказательства. В рамках закона, конечно.

– В этом нет нужды. Господин Огино-сама просто хочет поговорить.

Мягкий, преувеличенно вежливый голос неизвестного собеседника начинал нервировать. Как будто кобра мягко покачивалась из стороны в сторону, усыпляя бдительность, чтобы в следующий момент впиться в неосторожно протянутую руку. Ганзаки уже ощущал бегущий по кровотоку яд, приближающийся к сердцу. Ещё мгновение, и…

Он положил трубку и поднялся на ноги. Савада оторвался от экрана компьютера и вопросительно нахмурился – никаких выездов сегодня не предвиделось, они оба планировали заниматься бумажной работой.

– Нужно встретиться кое с кем, – размыто пояснил Ганзаки, прикидывая, насколько откровенным можно быть с напарником, ведь он по-прежнему оставался в списке подозреваемых. Кстати, список как раз можно взять с собой – вдруг кого-то удастся вычеркнуть по наводке Огино?

– С кем встречаемся? – тут же подобрался Савада и даже потянулся к пиджаку, но Ганзаки остановил его:

– Я сам. Это по поводу… Кихиры.

Как и ожидалось, Савада недовольно поджал губы, но не стал задавать вопросов. Последний раз Ганзаки допустил его к этому делу в тот день, когда они встречались с Ицки, и то заставил ждать в другой комнате. Напарник до сих пор дулся и припоминал это недоверие, хоть и пытался спрятать обиду за натянутыми шутками. Ганзаки и самому было стыдно, что он вынужден скрывать от Савады подробности и подозревать в предательстве, но, выбирая между чувствами товарища и жизнью Кихиры, он решил, что девочка важнее. А если окажется, что Савада невиновен, Ганзаки искренне извинится и угостит его выпивкой.

Нужную машину Ганзаки увидел сразу же. Дорогая чёрная «тойота» с тонированными стёклами стояла на другой стороне дороги, а возле неё курил плечистый парень в таком же дорогом строгом костюме. Ганзаки не удивился бы, узнав, что и машина, и костюм стоят одинаково. Хотя, может, это разыгралась его фантазия – в конце концов, откуда ему знать, сколько якудза тратит на одежду?

Заметив Ганзаки, парень тут же потушил сигарету и отправил наполовину целый окурок в урну. Кивнул, подтверждая, что ждёт именно его, и скрылся в машине.

«Вот это конспирация, никто не догадается, что я собираюсь встретиться с якудзой», – с сарказмом подумал Ганзаки и со вздохом направился к пешеходному переходу.

В салоне играла тихая классическая музыка и едва уловимо пахло мятой. Как будто владелец всеми силами пытался создать непринуждённую атмосферу и доказать, что никакой угрозы для пассажира нет. Ганзаки, не рискнувший сесть впереди, встретился с внимательным взглядом водителя в зеркале заднего вида и всё-таки решил проявить осторожность, замаскированную под вежливость:

– Привет. Ты отвезёшь меня к Огино-сану?

Парень несколько секунд молча пялился на Ганзаки, затем кивнул. Так и не произнеся ни звука, он завёл мотор и тронулся, то и дело поглядывая на пассажира. То ли боялся, что тот нападёт со спины, то ли пытался удовлетворить любопытство. Парень был молод – в лучшем случае пару лет как закончил старшую школу. И всё же было в его взгляде что-то слишком взрослое, словно он успел повидать многое и знал эту жизнь куда лучше, чем большинство его сверстников. К тому же он явно был не рядовым членом группировки: слишком дорогой костюм, слишком хорошая машина, слишком важное поручение для мелкой сошки.

– Как тебя зовут? – предпринял новую попытку разговорить водителя Ганзаки.

– Ито.

Что ж, по крайней мере Ганзаки убедился, что по телефону с ним говорил не водитель. У Ито оказался низкий, хрипловатый голос, похожий на собачий рык, – в аниме так обычно звучат уставшие от жизни брутальные мужики с тоскливыми глазами и сигаретой в зубах. Девчонки, наверное, тащатся – и вместо двадцатилетнего мальчишки на побегушках у якудзы видят крутого гангстера, с малых лет прокладывающего путь к вершине банды. Вот только Ганзаки в такие сказки не верил: куда вероятнее, что отец Ито был значимой шишкой и пристроил сынка на тёплое место, при первой же возможности продвинув по карьерной лестнице. Честь честью и кодекс кодексом, а парню с улицы в двадцать лет не добиться высокого ранга в якудзе, не искупавшись в чужой крови с головой.

– Похоже, Огино-сан тебе доверяет. Давно ты в банде?

Ито снова бросил пронизывающий взгляд на Ганзаки и, как тому показалось, усмехнулся краем рта:

– Я здесь не для того, чтобы вести светские беседы. Вы хотели поговорить с боссом – вот и приберегите вопросы для него.

Это было произнесено без злости и раздражения, но Ганзаки не стал испытывать терпение водителя и замолчал. Действительно, какое ему дело до этого пацана? Даже если Огино согласится сотрудничать, вряд ли они с Ито ещё пересекутся – куда вероятнее, что связным от Мацуба-кай будет выступать загадочный телефонный собеседник. Жаль, что Ганзаки не догадался спросить его имя.

Машина пересекла реку Канда и по дороге 462 нырнула в недра Асакусы. За окнами пролетали торговые кварталы, начальная школа Куромаэ, слева за домами мелькнул храм Хондзан. Затем Ито свернул направо, к Сэнсо-дзи47 – Ганзаки поморщился, глядя на толпы туристов, – и сразу за дорогой 319 остановился у огромных ворот. Что за ними, из машины видно не было, но Ганзаки не сомневался, что высокий забор скрывает огромный старинный особняк, чудом уцелевший после бомбёжек во время войны. Такое место идеально подходило боссу якудзы. И то, что чуть дальше по улице находится отделение полиции, никого не смущало – свои преступные дела Огино наверняка проворачивал вдали от дома.

Ворота открылись, и Ганзаки убедился в своей правоте: особняк не просто был довоенной постройкой – он наверняка застал ещё эпоху Мэйдзи48. Каменное здание в стиле тэйкан-дзукури49, отделанное побуревшим от времени кирпичом, сочетало в себе европейскую практичность и классическую японскую монументальность того времени. В стороны от крыльца расходились крылья-галереи, а по центру возвышалась трёхэтажная башня с черепичной острой крышей. Когда-то Ганзаки грезил, что у него будет такой же дом – мощный, торжественный, напоминающий о великих полководцах прошлого. Но реальность оказалась сурова: на зарплату инспектора полиции он смог позволить себе лишь небольшую квартирку в одном из жилых комплексов недалеко от работы, в то время как в доме его мечты жил босс преступной группировки.

Машина остановилась точно напротив выступающего вперёд крыльца с колоннами. Возле ступенек ждал мужчина в таком же дорогом костюме, как у Ито. Ему было лет сорок на вид – возможно, это и был тот самый отец мальчишки-водителя.

– Спасибо, что подвёз, – сказал Ганзаки, не торопясь выходить из салона.

Ито бросил на него очередной пристальный взгляд и кивнул.

– Постарайтесь не разозлить босса, иначе обратно вам придётся ехать на другой машине. Не такой комфортабельной.

– Каков шутник, – пробормотал Ганзаки, прекрасно поняв его намёк, и выбрался наружу.

Раскидистые ветки старого красного дуба создавали приятную тень. Май в этом году выдался жарким, но здесь, вдали от дорожных магистралей и стеклянных офисных зданий, словно умножающих солнечный свет, было свежо и тихо. Как будто они не в центре старого Токио, а где-то за городом, в одной из тех небольших деревенек, откуда так старательно бежит молодёжь.

– Инспектор Ганзаки? – вежливо осведомился ожидавший у крыльца мужчина, и сразу стало ясно, что именно с ним Ганзаки разговаривал по телефону.

– Да. А вы?..

Мужчина улыбнулся.

– Ито Ёсимацу, старший советник господина Огино-сама. Это я вам звонил.

Ганзаки, не удержавшись, вопросительно поднял бровь и оглянулся на машину. Старший Ито кашлянул:

– Значит, он вам всё-таки представился… Да, вы верно поняли – это мой сын. – А когда Ганзаки повернулся к нему, добавил с извиняющейся улыбкой: – Приёмный. Мальчик – сирота, попал в банду совсем юным и хорошо проявил себя, поэтому с разрешения Огино-сама я его усыновил.

Ганзаки невольно отметил про себя, что угадал и ошибся одновременно. А ещё удивился, с чего вдруг старший советник Ито перед ним отчитывается, почему за рулём машины был его сын. Жест доброй воли? Попытка установить доверительные отношения? Или таков характер Ито Ёсимацу, правой руки Огино? Не всем же в якудзе быть беспринципными ублюдками.

– Хороший парень, – зачем-то сказал Ганзаки, за что удостоился благодарной улыбки.

– Благодарю. Пройдёмте, Огино-сама вас уже ожидает.

Внутри особняк соответствовал тому, как выглядел снаружи. Аляповатая лепнина на потолке и простота выбеленных стен грамотно уравновешивалась деталями из традиционных материалов: шёлковыми ширмами, лакированными деревянными панелями и свитками-какэмоно50. Ганзаки с трудом подавил раздражение, вызванное банальной завистью, – этот дом был слишком хорош, почти идеален. За исключением того, что принадлежал преступнику.

Вслед за Ито Ганзаки поднялся по вычурной мраморной лестнице на второй этаж центральной башни и оказался, к своему удивлению, не в рабочем кабинете, а в богато обставленной гостиной. Обитые тёмной тканью стены, дорогие кресла, камин и мини-бар у дальней стены настраивали совсем не на деловой лад.

Ито без слов указал рукой на одно из кресел и, пропустив Ганзаки вперёд, отступил. Но не ушёл – шороха двери не последовало.

Огино Ёсиро сидел в кресле около камина, положив руки на подлокотники. Ганзаки впервые видел его вживую, и, хотя он тщательно изучил фотоархив департамента, посвящённый Мацуба-кай, ни одна фотография не передавала в полной мере ауру власти и уверенности, исходящую от босса клана. Это был крупный широкоплечий мужчина, которому можно было дать и тридцать пять лет, и все пятьдесят: его волосы были черны без намёка на седину, но на лице отпечаталась вся его непростая бандитская жизнь. Вдоль левой скулы тянулся бугристый шрам, другой, больше напоминающий родимое пятно, был на правом виске. Мощный подбородок казался посыпанным перцем из-за едва-едва пробившейся щетины. И лишь глаза, глубоко посаженные, похожие на тёмные омуты, больше подходили древнему старику, чем мужчине на тринадцать лет старше Ганзаки.

Как и все встреченные сегодня мафиози, Огино был в баснословно дорогом деловом костюме. Из-под расстёгнутого пиджака выглядывала натянутая на мышцах груди жилетка и выглаженная рубашка, на аккуратно поддёрнутых штанинах красовались настолько идеальные стрелки, что казались выстроченными. На фоне собеседника Ганзаки в своём мятом сером костюме и рубашке не первой свежести казался нищим, ночевавшим сегодня на улице. Впрочем, это было не так далеко от правды: ночевать ему действительно пришлось вне дома, в машине, но не будешь же это объяснять боссу якудзы?

– Добрый день, инспектор Ганзаки. Говорят, вы крайне настойчиво искали возможности встретиться со мной, – первым нарушил тишину Огино, и его глубокий хрипловатый голос завершил образ стереотипного мафиози.

Ганзаки приветственно склонил голову и ответил:

– Здравствуйте, Огино-сан. Да, я действительно долго пытался с вами увидеться. Рад, что моя настойчивость дала плоды.

Начался самый нелюбимый Ганзаки этап переговоров: собеседники должны были вежливо улыбаться, говорить на отвлечённые темы, окольными путями и полунамёками медленно и неторопливо подбираясь к сути дела. И чем лучше ты скрываешь свою заинтересованность и истинные намерения, тем больше шансов добиться успеха. Но для Ганзаки эти словесные игры всегда были мучением – он считал это тратой времени и предпочитал действовать в лоб. В школьные годы Ицки постоянно закатывал глаза и говорил, что для питчера смерти подобно быть настолько прямолинейным.

«Питчинг – это игра умов, – говорил он. – А если у тебя на роже написано, что ты собираешься обыграть бэттера подачей в центр, то каким бы быстрым ни был твой фастбол, он будет отбит».

С годами Ганзаки научился сдерживаться и не лезть на рожон, но по-прежнему считал, что мир стал бы гораздо проще и понятнее, если бы люди говорили что думают, а не прятали правду за красивыми метафорами и поэтичными сравнениями.

– Я слышал, что дело Отаро-кай планируют передать в суд уже осенью, – заметил Огино, неожиданно для Ганзаки перескочив через словесные реверансы о долгожданности их встречи.

– Да, следователь Ватасе почти закончил собирать доказательства.

Огино кивнул и потёр пальцами шрам на виске.

– Это хорошо. Наконец-то в Токио станет спокойнее.

Язык чесался спросить, почему Мацуба-кай позволила Оте и его людям так долго действовать безнаказанно, но тогда переговоры точно провалятся. Поэтому приходилось держать себя в руках.

– Но ведь вы позвали меня не для того, чтобы уточнить эту информацию, верно? – заметил Ганзаки.

За спиной раздался тихий смешок. Взгляд Огино на секунду метнулся к Ито, а затем опять вернулся к Ганзаки. О да, от этого взгляда определённо становилось не по себе. Когда на тебя так смотрит один из боссов якудзы, хочется либо забиться в какую-нибудь щель и молиться, чтобы о тебе забыли, либо выстрелить ему в лицо, навсегда избавившись от ощущения, что тебя свежуют заживо.

Ганзаки выдержал этот взгляд, не дрогнув. Не потому, что был уверен в собственной неприкосновенности, нет. Просто почувствовал, что, если даст слабину, не видать ему помощи, в которой он сейчас так нуждался. А благодаря бейсболу и бесконечным придиркам Ицки держать лицо, даже если всё внутри сковал ужас перед сильным противником, он научился.

– В своих запросах вы упоминали, что под вашим присмотром находится девочка, – медленно, словно пытаясь продавить его не только взглядом, но и голосом, произнёс Огино.

– Кихира Юми, – кивнул Ганзаки, внутренне ликуя. Пока что всё складывалось даже лучше, чем он рассчитывал.

Огино наконец-то прикрыл глаза и задумчиво пожевал губу, как будто пытался нащупать ускользающее воспоминание.

– Кихира… Кихира…

– Её отец, Кихира Тору, был нашим партнёром, – подсказал Ито, опережая Ганзаки, хотя тот не сомневался: Огино притворяется, что не помнит это имя.

– Точно! Малыш Тору, высокий такой, с наивными глазёнками… Эх, хороший парень был. И жена всем на зависть.

Ганзаки промолчал. Рано он радовался, что разговор свернул в нужное русло, миновав омуты пустых рассуждений. Похоже, все словесные кружева Огино приберёг для той темы, что действительно интересна им обоим.

– Получается, вы его дочку опекаете? Помню, видел её совсем крохой. Вся в красавицу-мать: уже тогда была как прехорошенькая фарфоровая куколка, зато характер такой, что чуть не по её – сразу в драку, и плевать, что противник больше и сильнее…

Огино мечтательно улыбнулся. Ганзаки вынужден был признать – его слова идеально описывали Кихиру Юми. Красивая, как кукла, и драчливая, как дикая кошка. И даже выпавшие на её долю испытания не сломили дух девочки, а лишь закалили подобно стали меча.

– Её семья стала жертвами Отаро-кай, – сказал Ганзаки. – Ота лично убил их на глазах Юми, сама девочка чудом осталась жива. Хотя, уверен, вы и так это знаете.

Улыбка Огино из мечтательной превратилась в хищную. Он знал. И даже больше: в том, что случилось с семьёй Кихира, отчасти была его вина. Ведь глава семейства отказался предавать Мацуба-кай и отмывать деньги для Оты. А Огино ничего не сделал, чтобы защитить своего партнёра. И Ганзаки очень рассчитывал, что у этого человека найдётся хоть капля раскаяния, чтобы попытаться загладить вину перед девочкой, лишившейся семьи по его вине.

– Ах, бедняжка Юми, никому не пожелаешь такой горькой участи. Вот только… —протянул Огино, – я знаю и о том, что после смерти своей семьи она больше года жила в доме Оты и что Ота собирался её удочерить.

– Тогда вы должны знать и о том, что именно её заявление на суде об удочерении стало причиной инициации расследования в отношении Оты, – парировал Ганзаки. – Мне напомнить, что сказала Юми в тот день?

Вместо ответа Огино посмотрел на Ито, и тот процитировал:

– Я не хочу быть дочерью убийцы моей семьи.

Несколько томительных секунд в комнате было тихо. Ганзаки, сохраняя внешнюю невозмутимость, судорожно пытался продумать следующий шаг. Что говорить? Какой аргумент использовать следующим? Что приберечь до решающего момента? И стоит ли раскрывать все карты?

Наконец Огино шумно выдохнул и, откинувшись в кресле, побарабанил пальцами по подлокотнику.

– Да, следует признать смелость и дерзость юной Кихиры. Решиться сказать такое в лицо человеку вроде Оты… Неудивительно, что теперь Отаро-кай пытается её убить. – Но не успел Ганзаки воспрянуть и подхватить рассуждение, как Огино подался вперёд и вкрадчиво понизил голос: – Вот только слабо верится, что целый год она спокойно прожила с убийцей под одной крышей и лишь на суде вспомнила, кто он такой… Подозрительно, не находите, инспектор Ганзаки?

– Он мог её запугать, – вполне резонно заметил тот, хотя прекрасно знал, что дело не в этом.

– Он должен был её убить. В тот день, когда убил остальных Кихира. Такие люди, как Ота, не оставляют свидетелей. Но он оставил её в живых и более того – захотел сделать своей дочерью. Зачем? Зачем ему эта девочка, которую якобы так хочет устранить Отаро-кай, но уже третий год не может это сделать? И почему полиция использует эту девочку как предлог для встречи со мной?

Воздух в комнате сгустился от напряжения. На виске Огино вздулась, забилась жилка, подчёркивая и без того довольно заметный шрам. Ганзаки не понимал, что именно так взбесило босса якудзы, поэтому не мог придумать достойный ответ. Пока он молчал, в разговор вмешался Ито:

– Инспектор Ганзаки, поймите нас правильно: мы не утверждаем, что полиция находится в сговоре с Отаро-кай и использует Кихиру Юми для того, чтобы навредить Огино-сама и Мацуба-кай. Я лично изучил ваше дело и уверен, что вы действительно хотите защитить девочку. Однако… вы должны признать: это выглядит подозрительным стечением обстоятельств, что Ота оставляет живой дочь одного из близких друзей Огино-сама, год заботится о ней, как образцовый опекун, готов принять её в свою семью, а потом позволяет ей сделать настолько вопиющее заявление и раз за разом инициирует неудачные попытки покушения. А потом мы получаем запрос от департамента полиции о встрече и возможности взять Кихиру Юми под свою защиту.

– Я не просил о защите Кихиры… – вскинулся Ганзаки, обернувшись к Ито.

– Вы не единственный, кто подавал запросы по этому делу, – мягко ответил тот. – Поэтому Мацуба-кай всё это время отказывалась от любого сотрудничества с полицией по делу Оты. Вы далеки от внутренней политики якудзы, но, думаю, поймёте наши опасения: девочка слишком много времени провела с человеком, настолько жадным до власти, что он решился бросить вызов не только Мацуба-кай, но и всем кланам в Токио. Да, Кихира всего лишь ребёнок, но Ота достаточно ненормален, чтобы использовать её для убийства Огино-сама.

Ганзаки едва не рассмеялся, получив исчерпывающее объяснение от Ито. Так вот в чём дело… Босс якудзы боится, что всё это спланировано ради того, чтобы Кихира могла подобраться к нему и убить. И хотя это звучит как полный бред, в одном Ито был прав – Ота ненормальный. Даже не так: Ота был диагностированным социопатом, поэтому всё, что обычному человеку казалось нормой, для него было пустым звуком. Так что да, он вполне мог использовать ребёнка для убийства конкурента. И даже подставить себя под удар правосудия, лишь бы добиться желаемого. Никто не знает, что на уме у этого психа, поэтому от него можно ожидать чего угодно – особенно того, что больше похоже на бред сумасшедшего.

– Да, вы правы, – выдохнул Ганзаки, когда почувствовал, что истерический смех отступил. – Во многом правы. И я понимаю ваши опасения. Ота – псих, и лучше бояться его выходок, чем недооценивать. Но есть один нюанс, который, возможно, поможет вам взглянуть на эту ситуацию с другой стороны.

– Какой же? – спросил Огино, вынуждая Ганзаки повернуться к нему лицом.