Читать онлайн Септимий Север. Африканец на Палатине бесплатно

Новая античная библиотека. Исследования

Рецензенты:

доктор исторических наук, профессор В.П. Буданова

кандидат исторических наук, доцент Ю. В. Куликова

@biblioclub: Издание зарегистрировано ИД «Директ-Медиа» в российских и международных сервисах книгоиздательской продукции: РИНЦ, DataCite (DOI), Книжной палате РФ

© И. О. Князький, 2024

© Издательство «Алетейя» (СПб.), 2024

Глава I

В эпоху лучших Антонинов

Римская провинция Проконсульская Африка. Город Лептис Магна. 11 апреля 146 года. В этот, казалось бы, совсем непримечательный день у местных жителей Публия Септимия Геты и Фульвии Пии родился сын, получивший имя Луций Септимий Север. Ему было суждено стать первым африканцем на Палатине и основать новую династию правителей Римской империи.

Отец Луция – потомок карфагенян, каковых римляне традиционно именовали пунами. Судьба самого великого города, могущественного соперника Рима, как известно, оказалась крайне печальной. Но, поскольку Лептис находился на западной окраине пунических владений и безропотно римлянам покорился, то сохранил те же права свободного городского самоуправления, которые имел и под протекторатом Карфагена. В 46 г. до н. э. Гай Юлий Цезарь включил Лептис в состав провинции Африка, а при императоре Траяне (98 – 117 гг.) город обрёл статус римской колонии и население получило римское гражданство. Септимии, очевидно, были в значительной мере романизованы, так как вошли в состав всаднического сословия. В то же время они сохраняли свои африканские корни, и основным языком в семье оставался пунический – карфагенский вариант финикийского языка. Мать Луция имела италийские корни. Дело в том, что в годы гражданских войн в Риме после гибели Гая Юлия Цезаря (44–31 гг. до н. э.) из Италии в Северную Африку хлынуло множество переселенцев, вынужденных покинуть родную землю из-за кровавых междоусобиц и жестоких проскрипций вождей Второго Триумвирата. Большая часть их поселилась в бывших собственно карфагенских владениях (нынешний Тунис), отличавшихся замечательным плодородием земель и высоким уровнем развития сельского хозяйства. Но часть италиков добралась и до Лептиса, где они в основном вошли в торговое сословие, иные из них стали менялами (банкирами)¹. К лептиским италикам принадлежала и семья матери Луция Септимия Севера Фульвии Пии. Право на вхождение во всадническое сословие было даровано ещё деду Публия Септимия Геты. Мать Луция вышла из очевидно не бедной среды, но, тем не менее, историк Аврелий Виктор писал о происхождении нашего героя, что «он родился в скромной семье»². В то же время двоюродные братья его отца – Публий Септимий Апр и Гай Септимий Север – сумели достичь консульских должностей³.

Должность консула в те времена, конечно же, не шла ни в какое сравнение с магистратурой республиканских времён. Основатель Принципата Август лишил консулат каких-либо действительных властных полномочий, но оставил консулам почёт и умножил их число. Доступность достижения этой должности, расположение императора, уважение в обществе консулы эпохи Империи сочли достойной компенсацией за утрату властного статуса. Главное – консульство, безусловно, по-прежнему означало принадлежность к верхушке римской элиты. Потому столичные успехи двоюродных дядюшек для будущего Луция имели немаловажное значение. Без родственной протекции такого уровня сделать карьеру в Риме было мудрено.

Впрочем, мы не знаем, имели ли родители Луция изначально намерения отправить сына не просто на родину предков матери, но в столицу Империи. Ведь провинция Африка была далеко не худшим местом в Римской державе. Великолепно развитое сельское хозяйство сделало былые владения самого лютого врага Рима главной житницей Вечного Города и всей Италии. Провинция Африка справедливо считалась самой преуспевающей частью Империи. Об уровне её процветания говорит тот факт, что по объёму годового дохода она в три раза превосходила Египет, также бывший одной из плодороднейших житниц Римского государства⁴. Неудивительно, что владыки Империи уделяли этой провинции, получившей со временем название Проконсульская Африка, ибо управлять ею стали назначаемые из Рима проконсулы, особое внимание. Исключительную значимость её пахотных земель отметил великий географ Страбон⁵. Здесь было проложено и прокладывалось множество дорог, велось большое строительство в городах.

Лептис также не избежал счастливого для него внимания римских императоров. Ещё Гай Юлий Цезарь, сокрушитель Республики, в самом начале 46 г. до н. э. «достиг свободного и независимого города Лептиса», где его встретили городские послы с обещанием исполнять, причём охотно, все его пожелания⁶. Цезарь оценил это благорасположение. Но, когда в дальнейшем выяснилось, что правители Лептиса на всякий случай втайне от него заключили союз с его врагом нумидийским царём Юбой, которого при этом ещё и снабжали оружием, солдатами и деньгами, то доблестный Юлий наказал город. Он потребовал ежегодной поставки в Рим трёх миллионов фунтов оливкового масла⁷. Этот факт – важное историческое свидетельство, что Лептис и его округа славились производством в изобилии столь ценного продукта. А значит, в этой местности было множество оливковых рощ. Не обделил вниманием Лептис и император Август. При нём началась перепланировка города, и пошло большое строительство. Лептис стал принимать черты подлинно римского города, что, однако, не помешало ему сохранить свою пуническую сущность.

Покровительство имперских властей способствовало обогащению местной аграрной элиты. И в середине I века всего шесть богатейших землевладельцев обладали половиной всех пахотных угодий провинции! Правда, столь непомерное богатство счастья им не принесло. Нерон, испытывавший после знаменитого пожара Рима и его восстановления и строительства своего знаменитого Золотого дворца сильнейшие финансовые трудности, расправился с чрезмерно богатыми латифундистами, присвоив себе их собственность. Это поспособствовало расширению в Проконсульской Африке земель, принадлежавших императору и государству. В то же время власти далеко не всегда удавалось добиваться их полноценного использования. Многие и многие плодородные угодья оставались не возделанными, иные, конфискованные у землевладельцев, оказавшихся в немилости, приходили в упадок. На Палатине всё это не могло оставаться незамеченным в силу растущей угрозы для продовольственного благополучия Рима и Италии. Династия Флавиев (70–96 гг.), сменившая ушедших в небытие после гибели Нерона Юлиев-Клавдиев, приняла закон, вошедший в историю как lex Manciana (закон Манция), направленный на улучшение дел в сельском хозяйстве Африки. Он касался как раз не возделываемых земель, находившихся в императорской и государственной собственности. Согласно ему всякий желающий мог использовать эти угодья, чтобы вести на них своё хозяйство. Пока они возделывались, земледелец считался их собственником. А если он прекращал обработку земли, и в течение определённого времени она оставалась заброшенной, то такие угодья возвращались в собственность императора или государства⁸.

Третий император династии Антонинов (96 – 192 гг.) Адриан (117–138 гг.) пошёл ещё дальше в заботе о процветании столь важной экономически провинции Империи. Он не только сохранил действие принятого еще при Веспасиане (70–79 гг.) закона Манция, но и дал право долгосрочным собственникам, решившимся обрабатывать не возделываемые земли, завещать их своим наследникам. При условии, само собой, что те продолжат труды на этих угодьях и будут добросовестно выполнять все положенные обязательства перед цезарем и государством. Такая политика императора увенчалась заметным успехом. Прежде всего, в Африке стал складываться широкий слой крепких и умелых земледельцев, ощущавших себя подлинными собственниками (possessores) своих угодий. И здесь должно вспомнить знаменитого римского ученого I века Плиния Старшего, автора «Естественной истории». Он пришёл к выводу, что земля будет давать изобильный урожай лишь тогда, когда её возделывают свободные люди, собственники небольших имений. Мы не знаем, основывал ли Адриан свои экономические преобразования в Африке и иных провинциях Империи на суждениях Плиния Старшего, но успех их только подтвердил правоту славного учёного.

Особое внимание император уделил выращиванию на пустовавших землях масличных культур и фруктов⁹. В результате ещё шире распространились оливковые рощи и увеличилось производство инжира, чем Африка славилась со времён Карфагенской державы¹⁰. Поскольку Лептис и ранее был крупным центром производства оливкового масла, то едва ли стоит сомневаться, что аграрная политика Адриана хорошо поспособствовала всё большему экономическому процветанию и самого города, и его округи. Лептис удостоился внимания этого неутомимого, «беспокойного императора»¹¹. По повелению Адриана здесь был сооружён великолепный комплекс терм. Если учитывать наличие в Лептисе форума, римских храмов, среди которых следует выделить храмы богини Ромы и божественного Августа, прямую планировку улиц, театра, то этот город по праву заслужил прозвание «Рим в Африке».

Такой вот богатый, успешно развивающийся край, процветающий город, не раз облагодетельствованный властелинами Рима, и был родиной Луция Септимия Севера. Он не мог не проникнуться здесь римским духом, чему совсем не мешало его пуническое происхождение. Да, говорил он с детства на языке Гамилькара и Ганнибала, как и большинство разноплеменного населения Лептиса. Проживали здесь и потомки пунов, и ливийцы, и нумидийцы, и греки, и италики… И всё свободное население города являлось римскими гражданами. Таковы были реалии римских провинций эпохи расцвета Империи.

К сожалению, у нас крайне мало сведений о том, как протекали детские годы Луция. Его биограф Элий Спартиан сообщает очень скудные данные. Известно, что в раннем детстве Луций не приступал к изучению греческой и латинской литературы, но языки эти, возможно, уже начинал учить, ибо впоследствии стал «особенно сведущ» в обеих великих литературах¹². Мы знаем также, что на восемнадцатом году жизни он впервые выступил с речью¹³. Надо полагать, спич сей был произнесён на родном языке, поскольку Аврелий Виктор сообщает, что более всего Луций Септимий Север преуспел именно в пуническом красноречии¹⁴. Родители едва ли могли особо заботиться о его образовании, хотя необходимый минимум такового он, разумеется, получил. Отец будущего императора не был интеллектуалом, родной край никогда не покидал и являл собою пример недалёкого провинциала, вполне скромным своим положением удовлетворённого и ни на что большее не притязающего¹⁵.

Об интеллектуальных увлечениях самого Луция, в детские и юные годы в Лептисе проведённые, ничего не известно. Биограф сообщает лишь, что «он играл с мальчиками только в одну игру – в судьи: тут перед ним носили связки с топорами, он восседал, окружённый отрядом мальчиков, и творил суд»¹⁶.

Такие игровые пристрастия дают достаточно красноречивые представления о складывавшемся характере юного Севера. Совершенно очевидны рано проявившееся честолюбие, стремление первенствовать в своей среде и чувство превосходства над окружающими – ему нравится судить чужие проступки и деяния. Безусловные лидерские качества у честолюбивого юнца – сверстники принимают его условия игры и вполне охотно ему подчиняются. И это невзирая на то, что происходил он из скромной семьи и едва ли своим статусом друзей детства превосходил.

Очевидно, что Луций Септимий Север с младых ногтей не походил на своего отца. Честолюбие, стремление к лидерству, уверенность в своей правоте, умение подчинять себе людей и организовывать их – залог вполне возможного незаурядного будущего.

Не исключено, что его авторитету среди сверстников способствовало следующее: «хотя ростом он был невысок, но обладал немалой силой». Это свидетельство Диона Кассия¹⁷. А вот Элий Спартиан писал иначе: «Он был красив, огромного роста».¹⁸ Поскольку Дион Кассий не просто современник Септимия Севера, но и многократно встречался с ним, а Элий Спартиан жил много позже, то первая характеристика представляется более точной.

Ещё один поздний автор (VI века) Иоанн Малала утверждал, что Север имел тёмную кожу, то есть, был, возможно, негроидного происхождения¹⁹. Однако на единственно дошедшем до нас цветном портрете Север выглядит совершенно очевидно принадлежащим к белой расе, типичным уроженцем Средиземноморья²⁰. Да и то, что известно о его родителях, никак не похоже на свидетельство происхождения Луция и его предков из глубин Африки. Пуны, к каковым принадлежал его отец, – потомки семитов-финикийцев. Если с кем и смешивались они в Лептисе, так это с ливийцами. А те как раз выделялись белой кожей, светлыми и рыжими волосами, чаще всего голубыми глазами. У матери же Луция Фульвии Пии были италийские корни, но никак не глубинно африканские.

Честолюбивые мечтания ощущавшего свою незаурядность подростка естественным образом переросли в карьерные устремления. И они никак не были связаны с родным городом. Да, Лептис исторически обладал самоуправлением, что неизбежно предполагало гражданскую активность населения. Расположение к городу императорской власти, статус колонии, римское гражданство только укрепляли эти настроения. Но перед юным Луцием были примеры и иного уровня. Главным здесь стоит счесть жизнь его деда, носившего имя Луций Септимий Север, каковое и внук получил при рождении. Тот проживал в Италии с юных лет, и пуническое происхождение не помешало ему стать истинным римлянином. О степени его романизации говорит то, что писал он стихи на латинском языке и был участником модных литературных кружков в Риме²¹. Известности как поэт Луций Септимий Север-дедушка не получил, но, главное, в культурной среде столицы стал своим человеком. Не забудем, что и двое дядюшек юного Луция в эти же годы делали весьма успешную сенатскую карьеру²². Примеры и вдохновляющие, и имеющие практическое значение! Но и весомая протекция могла не помочь, ибо до сих пор образование Луция оставляло желать много лучшего. По латыни он до приезда в Рим говорил плохо. Возможно, к примеру, подобно многим другим потомкам пунов Луций произносил звук «с» как «ш», то есть, он мог сам себя именовать Шептимий Шевер²³. Известно, что, даже овладев со временем и латынью, и «божественной эллинской речью», Север всё же сохранил лёгкий пунический акцент.

Итак, молодой Луций прибыл в Вечный Город примерно в середине шестидесятых годов II века. Первейшей его задачей было получение подлинно римского образования. Без этого и помышлять о вхождении в политическую элиту Империи в те времена было невозможно. Стандарты образования в столице были очень высоки²⁴. Но Луция отличало сильнейшее стремление стать вровень с высокообразованными людьми Рима, и он в постижении обоих языков, римской и греческой литератур вполне преуспел. Изучал он, конечно же, и философию, и риторику – непременные предметы тогдашнего римского высшего образования.

Уровень образованности, достигнутый Севером, римские историки оценивали по-разному. Аврелий Виктор утверждал, что «он был предан философии, красноречию и вообще всем изящным искусствам, и сам описал деяния столь же красиво, как и правдиво»²⁵. Евтропий писал, что Север «имел известность в делах гражданских и литературных, а также хорошо разбирался в философии»²⁶. На любовь Севера к наукам указывал Элий Спартиан: «Достаточно много времени он отдавал занятиям философией и ораторским искусством и отличался необыкновенным рвением к наукам».²⁷ Но вот Дион Кассий – современник Септимия Севера – был более критичен: «Что касается образованности, то к ней он скорее стремился, нежели имел, и поэтому был богаче мыслями, нежели словами».²⁸

К сожалению, написанная самим Луцием Септимием Севером его подробная автобиография до потомков не дошла. Потому у историков нет возможности оценить её красоту и правдивость, произведшие столь благоприятное впечатление на Секста Аврелия Виктора.

Теперь обратимся к эпохе, когда прошли детство и юность нашего героя, и в которой ему предстояло бороться за место под солнцем в столице римской Империи.

Родился Луций в правление императора Антонина Пия (138–161 гг.). Его именем принято называть императоров, правивших с 96 по 192 год: династия Антонинов. Династия здесь понятие условное, ибо за исключением двух последних её представителей – Марка Аврелия (161 – 18о гг.) и сына его Коммода (18о – 192 гг.) – все остальные императоры в прямом родстве не состояли. Надо сказать, что в Римской империи за всю её многовековую историю так и не утвердилось чёткая, определённая законом форма наследования высшей власти. Об этом обстоятельно писал в XIX веке великий французский историк Эрнест Ренан. Он упрекал основателя Принципата Августа, что тот «не исполнил долга истинного политика, оставив будущее на произвол судьбы. Без твердо установленного права престолонаследия, без точных законов об усыновлении, без закона об избрании императора, без всяких конституционных ограничений цезаризм оказался слишком тяжёлым грузом на этом корабле без балласта. Самые ужасные взрывы были неизбежны».²⁹

Будем справедливы к Августу. Он был совсем не прочь сохранить высшую власть в Риме для своего потомства. Но оба его внука – Гай и Луций – скончались в молодом возрасте, и первому принцепсу пришлось передать бразды правления в державе своему пасынку Тиберию Клавдию Нерону. Императорская власть, однако, вплоть до 68 года оставалась в руках представителей одной семьи – Юлиев-Клавдиев. Последним из таковых стал Нерон (54–68 гг.). После его гибели в Риме утвердился новый император Гальба, к Юлиям-Клавдиям прямого отношения не имевший. Осознавая непривычность для римлян такого положения и будучи весьма преклонного возраста, разменявшим восьмой десяток, он решил установить новую систему передачи императорской власти в Римской империи. Гальба открыто объявил Луция Кальпурния Пизона, ни в каком родстве с ним не состоящего, своим преемником. Вот его слова: «Если Август искал преемника в пределах своей семьи, то я ищу их в пределах всего государства».³⁰ Далее он пояснил: «При Тиберии, при Гае и при Клавдии мы представляли собой как бы наследственное достояние одной семьи. Теперь, когда правление Юлиев и Клавдиев кончилось, глава государства будет усыновлять наиболее достойного».³¹

Жизнь как самого Гальбы, так и избранного им наследника вскоре трагически оборвалась. В гражданской войне победил Веспасиан. Новый император – выходец из весьма не знатного рода Флавиев – тем не менее, возжелал установить в Империи прямую наследственную форму правления, заявив в сенате, что наследовать ему будут или его сыновья Тит и Домициан, или никто³². Последний из Флавиев Домициан пал жертвой заговора. К власти пришёл любезный сенату Нерва, который, по сути, и претворил в жизнь завет злосчастного Гальбы. Можно уверенно сказать, что принцип выбора правителем своего преемника из числа наиболее достойных привёл к славной череде «пяти хороших императоров» – так у многих историков принято именовать годы правления цезарей, начиная с Нервы и заканчивая Марком Аврелием (98 – 18о гг.).

Честь наиболее удачного выбора преемника, безусловно, принадлежит Адриану. 15 февраля 138 года им был усыновлён 51-летний Антонин. Более того, дабы подстраховать свой выбор надёжнее, Адриан повелел Антонину усыновить 16-летнего Марка Антония Вера, вошедшего в историю под именем Марка Аврелия. Оба избранника Адриана будут стоять во главе Империи 42 года! В правление этих двух достойных императоров и прошли 34 года жизни нашего героя Луция Септимия Севера – его детство, юность, возмужание и вхождение в зрелый возраст.

Жизнь молодого римлянина с давних времён делилась на три семилетия, именуемые infans, puer, iuvenis. Первое из них он проводил «in gremio ас sinu matris educari» – будучи «воспитанным на груди и лоне матери»³³. Второе семилетие знаменовалось началом учёбы, третье – её завершением и подготовкой к вступлению во взрослую жизнь. Римские три возрастных этапа, можно сказать, вполне соответствуют привычным для нас понятиям – детства, отрочества, юности. Было у римлян ещё и четвёртое семилетие, именуемое «adulescens». Это возраст молодого мужчины (21–28 лет), который уже получил право участвовать в государственной и общественной деятельности, находиться на военной службе.

Первые два семилетия Луция Септимия Севера прошли в правление Антонина Пия. При нём наш герой, как и все римляне, на пятнадцатом году поменял детскую тогу на взрослую. Что же это было за время для Римской империи? Как уже упоминалось, Антонин Пий возглавил державу в 51 год. Возраст достаточно немолодой, но иные цезари оказывались на Палатине и в более почтенные годы. Тиберий сменил Августа, будучи на середине шестого десятка, Гальбе было хорошо за семьдесят, Нерве – первому из «хороших императоров» – 66 лет.

Сразу же отметим, что титульный правитель, давший имя условной династии Антонинов, снискал просто замечательное расположение римских историков. «На нём не было почти ни одного пятна порока. Он принадлежал к весьма древнему роду из муниципия Ланувия, был сенатором столицы. Он был настолько справедлив и обладал таким добрым нравом, что ясно этим доказал, что ни мир, ни продолжительный досуг не портят некоторых характеров и что города могут благоденствовать, если только управление их будет разумно. Итак, в продолжение всех двадцати лет своего управления, в течение которого он с большой пышностью отпраздновал девятисотый юбилейный год города Рима, он оставался все таким же».³⁴

«Лишённый честолюбия и всего показного, он был до того кроток, что, когда сенаторы настаивали на преследовании лиц, составивших против него заговор, он прекратил следствие, сказав при этом, что нет надобности преследовать упорно людей, замысливших совершить над ним преступление, чтобы не обнаружилось, скольким людям он ненавистен, если их окажется еще больше, чем предполагалось».³⁵

Это суждения Секста Аврелия Виктора. А вот мнение Евтропия: «Муж известного рода, но не очень древнего, достойный управлять государством. Его часто сравнивали с Нумой Помпилием, как в свое время Траяна – с Ромулом. Будучи частным лицом, он пользовался большим уважением; когда стал императором – еще большим. Ни к кому не был жесток, ко всем милостив. В делах военных стяжал посредственную славу, стремясь больше оборонять провинции, чем расширять их. При управлении своём старался выдвигать мужей справедливых, добрым воздавал почести, неспособных же удалял без всякой жестокости».³⁶

Биограф Антонина Юлий Капитолин отмечал: «Он выделялся своей наружностью, славился своими добрыми нравами, отличался благородным милосердием, имел спокойное выражение лица, обладал необыкновенными дарованиями, блестящим красноречием, превосходно знал литературу, был трезв, прилежно занимался возделыванием полей, был мягким, щедрым, не посягал на чужое, – при всем этом у него было большое чувство меры и отсутствие всякого тщеславия. Наконец, он во всех отношениях был достоин похвалы, и его вполне заслуженно сравнивают – на основании суждения хороших людей – с Нумой Помпилием. Он получил от сената прозвание «Пий» либо за то, что на глазах сената протянул руку, чтобы поддержать своего тестя, удручённого возрастом (что, впрочем, не может служить доказательством великого благочестия, так как скорее был бы нечестивым тот, кто этого не сделал бы, чем проявил благочестие тот, кто этим выполнил свой долг); либо за то, что сохранил жизнь тем, кого во время своей болезни велел казнить Адриан; либо за то, что после смерти Адриана он – наперекор общему настроению – постановил оказать ему бесконечные и безмерные почести; либо за то, что когда Адриан хотел наложить на себя руки, он не допустил этого, установив необыкновенно тщательное наблюдение за ним; либо, наконец, за то, что он был от природы действительно очень милосердным и во время своего правления не совершил ни одного жестокого поступка».³⁷

К сожалению, не сохранились страницы «Римской истории» Диона Кассия, посвящённые Антонину Пию. Это засвидетельствовал византийский писатель Иоанн Ксифилин (втор, пол. XI – нач. XII в.), перу которого принадлежит переложение книг знаменитого римского автора³⁸.

Самые лестные суждения о личности Антонина Пия и его правлении высказывали многие историки-антиковеды. Так Эдуард Гиббон писал, что этот достойный император умело поддерживал порядок и спокойствие в Империи, и что отличительной чертой его была любовь к религии, справедливости и миру³⁹. Британский же историк Эдуард Брайант отмечал лёгкую доступность Антонина для подданных, готовность принимать делегации из самых разных провинций и городов Империи⁴⁰. Немецкий исследователь Карл Крист писал, что, если население Империи в эту эпоху жаждало уже не новых завоеваний, как во времена Августа и Траяна, но желало мира, благосостояния и счастья, то Антонин Пий идеально стремления народа оправдал. «Его большой успех как правителя, всеобщая любовь к нему основаны на том, что требования и желания его времени совпадали с его собственными намерениями».⁴¹

Выдающейся признаётся роль Антонина Пия в развитии в его правление римской юриспруденции. Есть мнение, что он подготовил почву для расцвета римского права в начале III в.⁴² А случится расцвет сей как раз в правление нашего героя.

В то же время английский историк Д.Б. Бьюри достаточно критичен в оценке правления Антонина Пия в целом, указывая, что достижения его коренятся, прежде всего, в успешном царствовании Адриана. Мол, сам он мог только ими пользоваться, но не развивать. Д.Б. Бьюри отказывает Антонину в какой-либо оригинальности как правителю. Более того, этот исследователь полагает, что стремление любой ценой сохранить мир и привело при преемнике Антонина Пия Марке Аврелии к череде тяжелейших для Империи войн⁴³.

Из новейших исследований, где дана оценка значения для римской истории 23-летнего правления Антонина Пия, должно выделить фундаментальный труд Юлия Берковича Циркина «Политическая история Римской империи»⁴⁴. Он отмечал, что Антонин уделял большое внимание развитию провинций и провинциальных городов. При нём было упорядочено управление в городах, укреплены те из них, которые были подвержены внешней опасности⁴⁵. Сам выходец из провинциальной знати, император стремился ускорить давно уже идущий процесс полного её включения в правящую имперскую элиту⁴⁶. Всё шире и шире распространялось римское гражданство, итогом чего становилось расширение самого понятия «римский народ». Теперь оно переставало означать господствующую силу над другими народами Империи, а всё более и более становилось обозначением всего населения Римской державы⁴⁷.

Законодательство Антонина коснулось непосредственно и самих римских граждан. Таковые и ранее делились на две категории: низкие (humiliores) и почётные (honestiores). Теперь же они стали официально юридическими наименованиями двух резко разделённых групп граждан, что было чётко определено правовым образом. Отныне в первую категорию входили представители сенатского сословия, римские всадники, декурионы – представители городской муниципальной верхушки, выборные магистраты городов, обладавших римским и латинским правом. Ветераны вооружённых сил также относились к honestiores. Вторую категорию составляли все прочие римские граждане⁴⁸. Применение закона к honestiores и humiliores стало жёстко различным. За одни и те же преступления и проступки теперь назначались разные наказания. Это означало окончательный разрыв с наследием республиканских времён, с важнейшим его принципом юридического равенства римских граждан. Здесь нововведения Антонина никак нельзя признать милосердными.

В то же время при этом императоре продолжилась начатая Адрианом политика гуманизации отношения к рабам. Была упрощена процедура их освобождения⁴⁹. Убийство хозяином раба приравняли к обычному убийству, то есть, оно однозначно стало преступлением. Рабы, бежавшие из господского дома в страхе перед гневом хозяина и обретшие убежище в храмах и у статуй императора, получали законное право не возвращаться к прежнему ненавистному господину.

Совершенно мирными 23 года правления Антонина Пия, конечно же, не были. Случались мятежи в Британии, Дакии, Мавретании, Египте, Иудее. Но они достаточно быстро и без чрезвычайных усилий подавлялись. Потому время Антонина несопоставимо с теми трудностями, с которыми пришлось столкнуться его преемнику Марку Аврелию. Именно он оставил лучший литературный памятник своему предшественнику⁵⁰. Вот строки из его сочинения «К самому себе»: «Во всем будь учеником Антонина. Подражай его настойчивости в деятельности, согласной с разумом, никогда не изменявшей ему уравновешенности и благочестию, ясности его чела, вежливости в обращении, презрению к суетной славе и рвению в познании вещей. Он никогда не проходил мимо чего-нибудь, не рассмотрев его внимательно и не отдав себе в нём ясного отчёта. Как терпеливо переносил он несправедливые упрёки, не отвечая на них тем же! Как ни в чём не обнаруживал он опрометчивости и как невосприимчив он был к клевете! Как тщательно исследовал он характеры и поступки! Как далёк он был от желания всё хулить, от пугливости, подозрительности и софистики! Как скромны были его требования, когда подымался вопрос о помещении, ложе, одежде, еде, услугах, и как он был трудолюбив и сдержан! Благодаря своему простому образу жизни он мог оставаться в одном месте до вечера, а естественные нужды удовлетворять лишь в определённые часы. Как он был верен и ровен в своих дружеских отношениях! Как терпеливо выслушивал он тех, которые откровенно высказывались против его мнения, и как радовался, если кто-нибудь предлагал лучшее! Как он был благочестив и в то же время чужд суеверия! Пусть свой последний час ты встретишь с такой же спокойной совестью, как он!»⁵¹

Антонин скончался 7 марта 161 года. Чувствуя приближение смерти, он распорядился перенести в комнату своего зятя и приёмного сына Марка Аврелия золотую статую Фортуны, которая всегда должна была находиться в покоях императора. Тем самым он исполнил свой долг, передавая власть в руки преемника, каковой был определён ему Адрианом ещё в 138 году. Новым властелином Рима стал Император Цезарь Марк Аврелий Антонин Август.

«В славе наилучшего из государей Антонин не имел бы себе соперника, если бы не назначил своим преемником человека, равного ему по доброте и скромности, но сверх того одарённого блеском, талантом, прелестью, которые дают образу жизнь в памяти человечества» – писал об этом событии Эрнест Ренан⁵².

Начальные годы правления пятого, последнего из «хороших императоров» и предпоследнего из Антонинов стали временем, когда Луций Септимий Север вступил в свою самостоятельную жизнь в столице Империи. Если полагаться на точность сообщения Элия Спартиана, то Луцию посчастливилось предстать перед самим Марком Аврелием с дерзкой для его юного возраста просьбой о латиклаве – широкой пурпурной полосе на тоге⁵³. Она означала принадлежность к сенатскому сословию и давала молодому человеку возможность не просто начать политическую карьеру, но со временем претендовать на самые высокие магистратуры в Риме. Разумеется, юноша мог удостоиться такой аудиенции только благодаря высокой и авторитетной в глазах цезаря протекции. Биограф называет имя человека, такое покровительство оказавшего⁵⁴. Это двоюродный дядя Луция Гай Септимий Север, побывавший на высоких должностях в Вечном Городе вплоть до консульской магистратуры в правление Антонина Пия. Очевидно, Марк Аврелий был расположен к почтенному консуляру, поскольку латиклаву молодой человек, из скромной всаднической семьи происходивший и из неблизкой Африки явившийся, получил. Возможно, Луций сумел произвести на цезаря-интеллектуала нужное впечатление. Мы помним, как горячо он рвался к знаниям, что мог заметить и оценить философ на троне.

Должно напомнить, что покровительство провинциалам, рвущимся к политической жизни в Риме, было характерной чертой эпохи Антонинов. Все они, начиная с Марка Ульпия Траяна, «наилучшего принцепса», либо сами были выходцами из провинций, либо имели, как Адриан, провинциальные корни. Отсюда сознательное с их стороны покровительство продвижению во властные структуры уроженцев мест, от столицы Италии весьма отдалённых⁵⁵. Со временем эта политика принесла хорошие плоды. Ведь, когда у Империи стали возникать серьёзные внешние угрозы, то как раз провинциальная аристократия, независимо от своего разноэтничного происхождения, взвалила на себя тяжкое бремя организации обороны рубежей Римской державы⁵⁶.

В случае со столь успешным ранним вступлением в политическую жизнь Империи Луция Септимия Севера надо помнить, что помимо родственников он мог опираться и на доброе расположение, а, когда возникала необходимость, то и на помощь своих многочисленных земляков, давно уже в Италии и самой столице пребывавших. Таковых было немало даже в верхах Империи⁵⁷. Более того, среди них были люди, близкие к самим властелинам Вечного Города. К примеру, нумидиец по происхождению Марк Петроний Мамертин достиг высокой должности префекта претория (правой руки императора!) при Адриане и сохранил её при Антонине Пие. Его родственник Марк Корнелий Фронтон, знаменитый оратор и, что особенно важно, один из наставников Марка Аврелия, оставался другом своего ставшего цезарем ученика и в дальнейшем. Также из Нумидии, из города Цитры, происходил выдающийся военачальник Квинт Лолий Урбан. Публий Сальвий Юлиан, уроженец африканского города Гадрумета, не только стал сенатором и удостоился консульской магистратуры, но заслуженно признаётся величайшим юристом эпохи Антонинов⁵⁸.

Не одними видными политиками, полководцами, юристами прославили себя африканские выходцы во II веке. Из города Мадавра провинции Проконсульская Африка вышел один из знаменитейших представителей римской литературы Апулей (125–170 гг.), чей роман «Метаморфозы», обычно именуемый «Золотой осёл», издаваем и читаем во всём мире и по сей день. Как тут не вспомнить строку Пушкина, лицейским годам посвящённую: «Читал охотно Апулея, а Цицерона не читал».

Существует версия, которой придерживается Энтони Бёрли, что и славный автор «Жизни двенадцати цезарей» Гай Светоний Транквилл родился в африканском городе Гиппоне⁵⁹. Но более убедительным представляется мнение сэра Рональда Сайма, что родиной этого историка был город Пизавр (совр. Пезаро в Италии)⁶⁰.

Памятуя о таких достижениях выходцев из Африки в политической и культурной жизни Римской империи во втором веке, не должно удивляться, что карьера Луция Септимия Севера постоянно шла в гору. Начал таковую будущий император с того, что, завершив в столице образование, «обратился к практике форума»⁶¹. Конечно, в эпоху Империи он уже не был местом, где решались судьбы государства и с ростральной трибуны звучали речи великих ораторов, вошедших в историю. Но народу там было предостаточно. Здесь по-прежнему выступали по животрепещущим вопросам текущих дней, велись споры, обсуждались важные новости. Начинающему политику было, что послушать, да и поучаствовать в каких-либо дискуссиях не мешало. В славные времена «пяти хороших императоров» участие в спорах на политические темы не было опасно, как при Юлиях-Клавдиях, да и при Флавиях, особенно последнем.

Практика форума Луция не удовлетворила⁶². Он обратился к юридической работе, став адвокатом фиска⁶³. Профессия эта появилась недавно. Со времён Адриана так назывался чиновник, отстаивающий интересы государства в суде. Очевидно, интересы финансовые, поскольку фиск – императорская казна. Она была создана ещё Августом в 6 году и называлась изначально Aerrarium militare – Военная казна. Главным её предназначением было содержание армии и регулярные выплаты денежного довольствия воинам. Насколько успешен был молодой Север в своей адвокатской деятельности, как уверенно он защищал интересы фиска в тех или иных судебных спорах, нам неизвестно. Сведения о его дальнейших трудах во благо Рима противоречивы. Если Евтропий уверенно сообщает, что, оставив работу в судах, Север стал военным трибуном⁶⁴, то Элий Спартиан уверяет в обратном: «Должность военного трибуна он миновал».⁶⁵

Последнему утверждению как-то не очень хочется верить. Ведь известно, что для успешного продвижения римлянина, избравшего политическую карьеру, военная служба была делом обязательным⁶⁶. Важно и следующее: Луций Септимий Север уже был удостоен латиклавы, что прямо обеспечивало ему по приходу в легион должность так называемого трибунала-тиклавия. Всего в легионе было шесть военных трибунов. Пятеро из них (всадники по происхождению) носили на одежде узкую пурпурную полосу – ангустиклаву. Трибун же латиклавий стоял выше своих сослуживцев, будучи вторым по статусу старшим офицером легиона. Впервые эта должность появилась при императоре Клавдии (41–54 гг.)⁶⁷. Латиклавии выделялись богато украшенными шлемами, литыми доспехами и белыми плащами. Их оружием был меч, носимый на левом бедре⁶⁸. В отсутствии легата трибун-латиклавий руководил легионом и на месте службы в лагере, и на марше, а когда и в сражении⁶⁹. Обычно достигнуть столь значимой военной должности можно было, имея опыт командования пехотной когортой или кавалерийской алой⁷⁰. Но порой она доставалась молодому человеку, пришедшему на военную службу, уже обладая широкой пурпурной полосой. Как правило, таких новоявленных трибунов-латиклавиев соратники не очень-то почитали, да и сами вновь пришедшие имели частенько дурную славу за халатное отношение к служебным обязанностям, в армии крайне нежелательное⁷¹.

И вновь нам неведомо, как проходила служба Севера в должности военного трибуналатиклавия. Был ли он исправен, находясь в легионе, или же уподобился тем, кто обрёл высокое звание исключительно благодаря происхождению? Кто знает?! Учитывая, что со временем он сделал выдающуюся карьеру в армии, вполне уверенно можно предположить его самое серьёзное отношение к военному делу. Впрочем, на службе в легионе он надолго не задержался…

Говоря о молодых годах Луция, проведённых в столице, нельзя не обратить внимания на очень резкие слова биографа Севера: «Молодость его была полна безумств, а подчас и преступлений. Он был обвинён в прелюбодеянии и оправдан проконсулом Юлианом, преемником которого он был в проконсульстве, сотоварищем по консульству и опять-таки преемником по императорской власти».⁷²

К «писателям истории августов» (Scriptores Historiae Augustae), к каковым и относится Элий Спартиан, у историков традиционно очень критическое отношение. Поэтому, насколько правдив биограф Севера в столь беспощадной характеристике молодости своего персонажа – вопрос, по крайней мере, спорный. Безумства, преступления… Без конкретных фактов это всего лишь слова. А вот, что касается обвинения в прелюбодеянии, то здесь Элий Спартиан мог упомянуть и о реальном событии в жизни Севера. Молодой человек, оказавшийся в городе, полном самых разных соблазнов, вполне мог стать любовником какой-нибудь не слишком блюдущей супружескую верность матроны… Сохранить однако в тайне свои отношения прелюбодеям не удалось. А наказание за это в Риме со времён Августа, когда в 18 г. до н. э. был принят закон Lex lulia de adulteris, являлось самым суровым. Дела о нарушении супружеской верности разбирались в судах как тяжкие преступления, и последствия могли быть для виновников весьма печальными. Допускались самые крайние меры: отец неверной жены имел право убить и преступную дочь, и её злосчастного возлюбленного. Муж-рогоносец мог убить только любовника. Правда, при условии, если тот принадлежал не к верхам общества или имел малопочтенную профессию. Мести обманутого супруга Луций в силу своей латиклавы мог не опасаться. Но, что, если у его любовницы был ненавидящий распутство отец, да ещё и обладающий свирепым нравом? Возможен, однако, был здесь и относительно мягкий приговор: женщина лишалась половины приданого и трети имущества, мужчина терял половину состояния. Помимо этого любовников могли сослать на мелкие и очень неуютные для проживания острова Тирренского моря. Должно быть разные и не рядом находящиеся, дабы блуд не вспыхнул с новой силой.

Нельзя не признать, что над будущим молодого Севера нависла серьёзная угроза. Даже мягкий приговор не сулил ему ничего хорошего, поскольку решительно ломал только-только начатую карьеру. Поди после такого ущерба, да и позора её возобнови! Вариант же с лютым папашей – полная погибель! Так что Марк Дидий Юлиан оказался подлинным спасителем и великим благодетелем Луция. Чем-то молодой человек сумел его к себе расположить… А может, тот и сам в былые годы пережил подобные страхи и потому с пониманием воспринял происшедшее. Кто мог тогда предполагать, что пройдут годы и облагодетельствованный и благодетель сойдутся в смертельной схватке…

Оставив трибунские обязанности, Север вступил в должность квестора. Это был высокий пост в финансовой структуре Империи. Квесторы делились на четыре категории. Одни вели дела в главном казначействе столицы. Другие направлялись в войска, где при командующих отвечали за денежное состояние в подчинённых им легионах. Третьих назначали в провинции, где они при пропреторах и проконсулах распоряжались финансами на вверенных территориях. Четвёртые квесторы курировали таможенные сборы в приморских и пограничных городах. Римлянину по обычаю ранее 27 лет квестура не должна была быть доступной. Ни дата, ни возраст Севера при обретении им оной не известны. По версии Энтони Бёрли, Луций получил квестуру в 169 году, много раньше положенного срока⁷³. Причиной столь ускоренной карьеры молодого человека могли стать не только его немалые способности и усердие, не одно лишь покровительство влиятельных родственников и земляков. Дело в том, что в 165 году огромные территории Азии поразила чудовищная эпидемия чумы. Вскоре она пришла и в Европу, а в 167 году охватила столицу Империи. Чума не щадила никого, в Риме от неё скончались многие высокопоставленные лица. Как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло. Уход из жизни одних открывал дорогу к должностям другим, эпидемией не задетым.

То ли Луций быстро оставил безумства молодости, то ли Элий Спартивн таковые сильно преувеличил, но карьеру Септимий Север начал замечательно добросовестно. Известна его старательность в исполнении квесторских обязанностей в Риме. Год спустя по жребию Луций стал квестором в провинции Бетика на юге Испании. Пребывание там Северу пришлось прервать по семейным обстоятельствам. Он должен был выехать в Африку, в родной Лептис, получив известие о смерти отца. Возникла необходимость срочно решить проблемы наследства. Ведь Луций не был единственным сыном. У него были старший брат Публий Септимий Гета и младшая сестра Октавилла. Уладив семейные дела, вернуться в Испанию Север не смог. Бетика в 172 году подверглась жестокому нашествию мавров. Исполнять квесторские обязанности в опустошаемой ими провинции было мудрено. И потому Север получил новое назначение – на Сардинию. Здесь он также себя неплохо проявил. Перевод этот объяснялся еще и тем, что Бетика, где шла война, из ранга сенатской провинции перешла под прямой контроль императора, в связи с чем тамошние должностные лица были переназначены на новые места в других сенатских наместничествах. В итоге Луций Септимий Север завершил своё квесторство на Сардинии.

Когда срок его пребывания на острове подходил к концу, то в силу вновь вступили родственные связи. Гай Септимий Север получил очередное высокое назначение. Теперь двоюродный дядя Луция стал проконсулом своей исторической родины – провинции Проконсульская Африка. Молодого родственника он, очевидно, сумел оценить по достоинству. Тот ведь на всех должностях проявил себя старательным и исполнительным, потому повышения в статусе заслуживал. Гаю не приходилось краснеть за своего протеже, для которого он не так уж и давно выпросил у Марка Аврелия латиклаву. Теперь Северу, едва достигшему 27 лет, предстояло стать легатом при наместнике провинции, главным помощником своего благодетеля.

В новой должности Луций немедленно возгордился, ибо легат в его возрасте – это выдающееся достижение. О степени обретённого им высокомерия рассказывает Элий Спартиан, приводя такой случай: «Закончив своё квесторство в Сардинии, он получил назначение быть легатом при проконсуле Африки. Когда он был там легатом, один лептинец, простой человек из одного с ним муниципия, обнял его, как старого товарища, в то время, как перед ним несли связки. Север наказал его розгами, причём глашатай объявил решение: «Не смей, простой человек, дерзко обнимать легата римского народа». Этот случай привёл к тому, что легаты, ходившие пешком, стали ездить в повозках. Тогда же, беспокоясь о своём будущем, он обратился к астрологу и под данным часом увидел великие дела; астролог сказал ему: «Дай мне сведения о своём, а не о чужом рождении», – и после того, как Север поклялся, что это его собственные данные, тот предсказал ему всё, что впоследствии сбылось».⁷⁴

Должно быть в новой должности Луций отличился не только высокомерием и суровостью решений, но и оказался толковым помощником правителя провинции, что было оценено в столице Империи. В 174 году Север был удостоен должности плебейского (народного) трибуна. Такое назначение – прерогатива высшей власти. Так что Марк Аврелий высоко оценил способности молодого выходца из африканского Лептиса. Север цезаря не подвёл, обнаружив, исполняя новую должность, «исключительную строгость и энергию»⁷⁵.

Очередное пребывание в Риме изменило и семейное положение Луция. Он женился на некоей Пакции Марцине, своей землячке, также уроженке Лептиса. Брак, скорее всего, был по любви, хотя позднее в своей автобиографии, как утверждает Элий Спартиан, Север ничего о первой супруге не сказал. Однако, став уже владыкой Рима, он распорядился увековечить её память. Марцине были установлены статуи.

Брак оказался счастливым, родились две дочери, которых Луций очень любил. Забегая вперёд, сообщим о том, как он впоследствии обеспечил их будущее. «Своих дочерей он выдал замуж с хорошим приданым за Проба и Аэция. Когда он предложил своему зятю Пробу должность префекта Рима, тот отказался, сказав, что, по его мнению, быть префектом Рима значит меньше, нежели быть зятем императора. Своих обоих зятьёв он сразу же сделал консулами и обоих обогатил».⁷⁶