Читать онлайн Бубен Нижнего мира бесплатно

Глава 1

1

Похожая на коршуна тёмная туча проглотила небо. Внезапно налетел холодный, хлесткий ветер, разметал по двору заготовленное на зиму сено. Взбудораженные собаки протяжно завыли. Буря взялась ниоткуда.

Из балагана вышел сухонький старичок и подняв помутневшие глаза к небу, сощурился. Раскаты грома с диким хохотом громили землю. Словно желая показать свою силу, ветер резко схватил с петель калитку и швырнул ее под ноги старику.

– Кёр бу¹, Кёр бу! Какая наглость! – Старик погрозил туче кулаком, поднял калитку и прислонил ее к забору палисадника, – Уй, Девка адьарайская²! Пропадешь в своей злобе!

Небо загремело ещё яростнее, словно кто-то неистово бил тяжелой колотушкой в кожаный бубен. Ветер закружился по земле, поднимал пыль и мелкие камни в воздух, сплетаясь в черный, тугой как девичья коса вихрь. На улице потемнело, казалось весь свет в мире погас. Воздух заполнился невыносимо тлетворным запахом паленой шерсти.

Вихрь ходил кругами по двору, ломал всё на своем пути. И лишь какая-то неведомая сила не подпускала его к балагану³.

Старик, которому на вид было лет сто, стоял неподвижно. Только полинявшая рубаха надувалась пузырем как парусина.

– Духи выбирают кому дар шаманский достанется. – Старик говорил тихо, но слова его разносились по всему двору. – Если кто сам себя шаманом назовет, у духов клянчить начнет, проклятье получит, вместо дара.

Старик сплюнул.

– Остановись, тебе говорю, себе худо причинишь!

В ответ буря взревела по-волчьи: громко, отчаянно, призывая одноногую смерть из ледяной долины в помощники. Вихрь взметнулся и начал расти. В миг стал выше столетней лиственницы и обрёл очертания черного великана с кулаками наковальнями, ногами-бочками. Вихрь-великан прыгнул и земля дрогнула.

Старик закрыл глаза, будто не замечая нависшей смерти. И что-то беззвучно шептал. Только тонкие губы, прятавшиеся под густой поседевшей бородой, быстро шевелились. Черный-великан замахнулся, готовясь прихлопнуть старика как муху одним ударом. Всю злобную силу вложив в один погибельный рывок, бросился вперед как бешенный пёс.

– Киэр бар⁴! – рявкнул старик. Голос его сталью разрезал воздух. Вихрь с размаху налетевший на невидимую скалу, отскочил и рассыпался. Буря завизжала от боли. Но ветра, перестав подчиняться, в испуге разлетались в стороны.

Руки старика задрожали, ноги подкосились, тело обмякнув, повалилось на траву. Луч солнца, точно огненный батас⁵ озарил небосвод. Буря подхватив свои юбки, гремя ругательствами, убиралась прочь.

– Кырыыстаах⁶ удаган⁷, проклятье на весь род накликавшая, – послышался слабый, прерывистый шепот старика, – Когда копье белого света пронзит сердце твоего потомка, лишь тогда наступит освобождение роду вашему проклятому.

Глаза старика обратились к небу, дорожка из солнечных лучей спустилась на землю. И могучий орёл, сорвавшись с крыши балагана, взмыл вверх.

1. Кёр бу (пер. с якутского)– Погляди-ка! Смотри-ка!

2. Адьарай – устаревшее название абаасы – демоны нижнего мира.

3. Балаган – традиционноное зимне-летнее жилье якутов

4. Киэр бар (пер. с якутского) – Убирайся прочь.

5. Батас -старинное холодное оружие в виде большого ножа, насаженного на длинную рукоятку

6. Кырыыстах (пер.с якутского) – проклятый

7. Удаганка – шаманка.

2

В маленькую комнату, сплошь обклеенную рисунками, сквозь щелку штор прокрался лучик осеннего солнца и ласково поцеловал в макушку. Мира лежала на кровати. В её голове крутилось незнакомое странное слово.

– Кыталык? Кутуях? Кытылах?

Этот сон Мира видела много раз. Сначала обрывками, точно забытое, частично потерянное воспоминание. Потом картинки стали выстраиваться в цепочку. И вот наконец все фрагменты сложились, обретая смысл.

– Ну и зачем мне это снится? – Мира перевернулась на бок, на часах было всего-то 7 утра. В субботу можно поспать и подольше, если б не дурацкий кошмар. Мира закрыла глаза. «Спать. Спать. Спать.», – мысленно приказала она себе.

– Кырыыстах! – Тихий шепот старика из сна дуновением внезапного ветра ворвался в комнату.

Девочка вздрогнула. Прислушалась. За окном по подоконнику важно мурлыкая, выхаживали на каблуках голуби. Шелестели тополя. И где-то вдалеке завывал ветер. Дома все ещё спали.

– Показалось, – попыталась успокоить себя Мира, – спросонья какой только бред не привидится.

Но закрыть глаза не решилась.

– Алиса, включи музыку.

– Есть музыка, которая вам понравится, – радостно отозвалась Алиса и умолкла.

Необычная тишина окутала комнату. Затихли голуби, ветер, тополя. Как-будто кто-то нажал на кнопку «Mute» и все звуки исчезли.

Вдруг что-то треснуло словно молния ударила в сухое дерево и сразу же звонко заиграл хомус: громко заржал невидимый жеребец и умчался прочь, отбивая копытами такт.

Хрипло запела женщина на якутском. Слова были тяжелые и непонятные.

Раздался звук, похожий на клекот большой птицы и женщина взвизгнув, заголосила ещё неистовей :«Кырыыстах удаган, Кырыыстах удьуортан⁸! А-а-а-а-а-а-а-й!». Птица и хомус вторили ей в такт в бешенном ритме.

«Аарт-татай⁹– Алдьархай¹⁰! Алдьархай – Аарт-татай!» – Женщина судорожно хватала воздух и выдыхала горячим шепотом слова, которые будто змеи тут же расползались по комнате.

– Алиса, выключи! Выключи! – заорала Мира изо всех сил, выйдя наконец из одолевшего её оцепенения. Сердце убежало и спряталось под кровать. Всё внутри похолодело и сжалось от ужаса.

– Есть музыка, которая вам понравится, – невозмутимым голосом проговорила Алиса, – включаю Green Apelsin «Северный ветер».

– Алиса, что за жуть сейчас играла? – Мира дышала тяжело и часто. Внутри ещё звучал голос ужасной женщины.

– Green Apelsin «Северный ветер», вам не понравилось?

– Нет, что ты включала про Кырыстах? До того?

– Вы имели в виду Кыргызстан?

– Не-ет! – зарычала Мира, вскипая от злости, – Кырыстах удаган, что это?

– Я не знаю, – Алиса невинно моргала синим глазом,

– Глупая головешка! Проще загуглить!

– Это было грубо, – обиделась Алиса

– Включать такую жуть с утра – вот что грубо, – буркнула Мира и потянулась за телефоном.

«Кырыстаах с якутского – злоязычный, способный проклясть, причинить кому-либо беду, проклятый», – прочитала Мира в поисковике. Внутри всё похолодело. Якутского она не знала. Мире было пять лет, когда семья переехала в Москву. Все воспоминания о том месте размытые, оборванные. Холод, туман, санки – они с папой едут в садик. Дедушкин дом в деревне, огромное старинное дерево, коровник. И вроде всё.

– Окей гугл, кто такие удаганы? – Мира ввела новый запрос. Слово было не знакомо, хотя где-то она его уже как будто слышала. – Народ что ли такой типа тунгусов?

На экране телефона появились картинки танцующих с бубнами женщин.

«На якутском и тунгусском языках шаманку называют "удаган", в русском произношении привычнее звучит "удаганка". Удаганка – колдунья». – тут же выдал ответ гугл.

– Проклятая шаманка? – от этой мысли стало не по себе. Мире захотелось как в детстве, прям с одеялом побежать в спальню родителей и прижаться к маме. Но ей же уже двенадцать.

Мира залезла с головой под одеяло, поджав ноги. Будто если укрыться полностью, страшные кырыстах удаганы не смогут до нее добраться.

– Алиса включи, Radiohead.

– Включаю Radiohead, песня «Creep», – ответила Алиса и на этот раз честно поставила музыку.

«I wish I was special», – пел с тоской мужской голос из колонки, а где-то вдали слышался шум, похожий чей-то тихий шепот.

8. Удьуортан (пер.с якутского) – потомство, род.

9. Аарт-татай – возглас пренебрежения, чаще встречается в речи абаасы

10. Алдьархай (пер.с якутского) – беда несчастье бедствие

3

– Подъём! – Ослепительный свет ударил в лицо. Мама настежь открыла шторы. – Время – половина первого, сколько можно спать?

Мира вяло пошевелилась. И почему утро наступает так беспощадно?

– Вставай уже, соня. Забыла? Выступление сегодня!

– Какое еще выступление? – голос немного хрипел от долгого сна. Голова Миры растрепанная и недовольная показалась из-под одеяла.

– Смотр талантов! Ну, просыпайся скорее, надо бы костюм померить. – Мама была такой же беспощадной как это утро.

– О, ноу. – пробормотала Мира, уползая обратно под одеяло. День обещал стать худшим в её жизни. Смотр талантов в школе – мероприятие для выскочек и общественных любимцев. Какой дурак её туда записал? А точно – она сама: под давлением классной, когда выбор стоял между двойкой по литературе за четверть и участием в каком-то там конкурсе.

– У меня ангина. – заявила Мира. Понятное дело, не сработает.

– Ага, а у меня Аргентина-Ямайка 5:0. – Мама собрала вещи, висящие на стуле горой Эверест, и нахмурилась. Она постоянно твердила, что вещи должны лежать на полочках аккуратно сложенные, потому что Мира – девочка. А Мирины штаны, футболки, толстовки всё время уползали из шкафа на стул. Особенно прыткие были носки, которым на месте вообще не сиделось и они разбредались по комнате в поисках укромного уголка. Маме, конечно, этого не объяснить.

– Вставай, умывайся. Завтрак на столе. Через два часа ты должна быть в школе.

Дверь захлопнулась.

Шумно выдохнув, выказывая всё своё негодование этому миру, Мира встала и пошлепала босыми ногами к ванной.

В ванне было холодно. Из зеркала глядело её заспанное отражение. Черные волосы лошадиной гривой торчали в разные стороны. С левой стороны красовалась уродская отметина – полностью белые ресницы и бровь. Врачи говорили, что это болезнь, разрушающая пигмент, то есть природную краску. Брови и ресницы у Миры побелели внезапно, когда они еще жили в Якутске. Мама тогда говорила, что Мира стала как Холодное сердце. И даже купила костюм Эльзы. Они играли, будто Мира особенная, волшебница и может творить снежную магию.

«Коровая пегая», – зло проговорила Мира своему отражению, набрала в ладони воды и бросила в зеркало. Отражение разбилось. И вдруг Мире показалось, что из зеркала на нее смотрит женщина из тех самых картинок про удаганов. Черные волосы, черные глаза и обезумевший взгляд. Точь-в-точь утренний кошмар. Мира вздрогнула, быстро вытерла лицо и поскорее вышла из ванны.

На кухне папа пил кофе.

– Доброе утро, Мир! Выспалась хоть? – папа пребывал в хорошем настроении. В кои-то веки он остался в субботу дома. Раньше Мире нравились такие выходные. Но сейчас всё чаще её посещало ощущение, что она уже выросла, а папа – нет.

– Нет, – Мира наложила себе яичницу, салат, сыр и пару сосисок. «Иногда лучше жевать, чем говорить» – Мамино любимое выражение.

– Много лет назад в Якутске осенью время переводили на час назад. Можно было поспать на часок подольше. Здорово, да? Ты бы тогда могла спать а аж до обеда. – Папа засмеялся над только ему одному понятной шуткой.

Мира закатила глаза. Ну? Точно не вырос.

– Па, мы давно не в Якутске. – Мира уткнулась в телефон. Куча сообщений от классной: «Начало в три», «Присутствие обязательно», «Без опозданий». Разбить бы телефон об стену. Притвориться носком и спрятаться в шкаф.

– Чего кислая такая? Может в зоопарк махнем? – папа явно пытался наладить контакт. Москва -монстр пожиратель родителей. Рано утром, чтоб не встать в пробку, папы уезжают на работу, а поздно вечером возвращаются собравшие все пробки МКАДа их тени. Молчаливые, уставшие, раздраженные. Мамы ещё как-то держатся: успевают поворчать до и после работы про носки с уроками, иногда выбираться на шопинг, ещё реже в кино. Но в целом тоже часто и безвылазно заняты бесконечными делами.

– Я итак в зоопарк иду, – хмыкнула Мира. Самое подходящее название для сегодняшнего школьного коллективного безумия.

– С кем? С девочками? – папа не оставлял попытки «поговорить». Наверное у него в ежедневнике на сегодня стоял пункт – пообщаться с дочерью.

«Девочки» у были у Миры в садике и в начальной школе. Да и те, давно забыли кто она такая. В прошлом году Мира перешла в другую школу, поближе к дому, и там как-то мягко говоря не складывалось. В классе все уже давно были разбиты на парочки или компашки. Чтоб влиться куда-то нужно было быть либо очень милой и общительной, ну или крутой настолько, чтоб люди сами захотели зафрендиться. Мира худая, колючая как шерстяной свитер, и еще эти уродские белые ресницы – все шансы на успех, ну.

– Да, пап, с девочками.

– Давай хоть телевизор вместе посмотрим, – Папа хлопнул ладонью по дивану.

– Ну, ок, – с напускным недовольством ответила Мира и юркнула к папе под «крылышко».

По телевизору шел Гарри Поттер. Пахло кофе и кремом для бриться. Теплое, уютное субботнее утро совсем как в детстве. И пофиг, что ей уже двенадцать.

–Ты волшебник, Мирра, – прошептал папа и щелкнул Миру по носу.

Мира сморщилась.

– Вот вообще не смешно было.

4

– Ты еще не собралась? Опоздаешь же! – Мама влетела на кухню как ужаленная, разбив редкую утреннюю идиллию

–Может да ну его этот зоопарк, закажем пиццу? – предложил папа. И Мира отчаянно закивала. Пицца – это решение всех проблем. Да-да. То, что надо.

– Какая пицца? Я пол ночи костюм зачем перешивала? – Мама явно была по другую сторону субботней семейной идиллии.

– Мамы они такие. Без мам все про всё забудут, будут ходить в грязной одежде и есть одну лапшу быстрого приготовления. Слушайся маму, дочь. Зоопарк, так зоопарк. – отступил папа.

Глаза мамы сверкнули гневом.

– Шутишь? Какой зоопарк? У Миры конкурс в школе уже через полтора часа. Выступление. А вы тут в пижамах валяетесь, – Мама поджала губы, – И Гарри Поттера без меня смотрите.

– Виноваты. – согласился папа. И похлопав Миру по спине, выключил телевизор. – Давай, Мир, собирайся. Мир нуждается в твоем таланте. А вечером будет пицца и Гарри Поттер, обещаю.

Никакая пицца не стоит предстоящего позора, даже в качестве утешения.

– Пеперони. И молочный коктейль. С зефирками. – Мира неохотно встала с дивана и пошла одеваться.

Спрятавшись, как улитка в домик, в любимую безразмерную черную толстовку Мира вышла из квартиры.

Вскоре они уже мчали с мамой по шумному проспекту в школу.

– Говорила же, надо было раньше выходить, все светофоры собрали. – сказала мама, останавливаясь на красный. – В пробку бы не попасть.

– Хоть бы пробка, хоть бы пробка, – взмолилась Мира, – Ну, пожалуйста.

Мама обернулась, изучая внимательным взглядом Миру.

– Так не хочешь выступать?

– Вообще, – Мира замотала головой и скрестила руки для убедительности.

Светофор моргнул, машины тронулись.

– Почему? У тебя чудесный голос. Вспомни, как ты пела в первом классе.

– П-ф-ф-ф, – Мира закатила глаза. – Просто не хочу. Это глупо.

– Есть такое выражение: проглотить жабу, – Мама нажала на педаль газа, – Это значит сделать что-то неприятное и поскорее отвязаться. Я знаю, ты не хочешь, но назад уже никак, понимаешь? Так что просто проглоти жабу и всё.

Мира послушно кивнула.

– А если меня вырвет?

– Ну, главное, чтоб не на директора.

Мира прыснула, представив себе эту картину. После такого место главного фрика школы точно будет её.

– И потом, это ведь наша любимая песня. – Мама улыбнулась. Посмотрела на Миру: нежно и ласково. И запела.

– Ала-ахыгым ба-арахсан, ала-аласчаным барахсан, – Голос у нее был красивый и сильный.

Раньше мама пела эту песню Мире перед сном. Поэтому Мира знала ее наизусть, хоть и не понимала слов.

–Подпевай же, – Мама отбивала ладонями ритм на руле. Лицо ее было расслабленным и счастливым. – Харахтары са-ататар, Хатынг чаранг а-алаастах.

Мама засмеялась.

– Ну, же! Давай! – Она легонько толкнула Миру в плечо.

Мира накинула капюшон на голову. Петь ей совсем не хотелось. Но мамина песня пробиралась под тяжелую ткань, струилась по телу, согревала сердце и разгоняла страхи.

– Эту песню пела Кюнней Кардашевская¹¹, удивительная была девочка. – сказала мама неожиданно грустно.

– Почему удивительная?

– Ну особенная, такие люди редко рождаются.

Мама припарковалась у ворот школы. В субботу после обеда здесь было тихо. Дополнительные занятия для старшеклассников проводились по утрам, а «началка» училась в пятидневку.

– Это как? – Мире хотелось узнать, что значит была особенная. Однако мама снова надела напряженное лицо, и поцеловав в лоб, всучила Мире пакеты с костюмом.

– Давай, беги! Опоздаешь!

Мира вздохнула и вышла из машины. Это была не жаба, а целый крокодил. Нильский аллигатор.

– Удачи! – крикнула мама в окошко, отъезжая с парковки.

11. Кюнней Кардашевская – девушка из Якутии, обладавшая уникальным даром шаманизма, унаследованным от предков.

5

Возле актового зала столпилась стайка девчонок. Все в одинаковых зеленых бомберах, в руках плакаты в поддержку главной звезды шестых классов – Крис. На Миру стайка посмотрела с явным презрением. Можно подумать она счастлива тут быть.

Мира проскользнула в двери. Проглотить жабу и заесть Пеперони.

– О, человек-толстовка, и ты здесь?

Антипин Кир – идиот и точка. Его только не хватало.

– Покажешь танец толстовок? – Кир натянул футболку на голову и начал прыгать как обезьяна размахивая руками.

– Дебил, – прошипела Мира, направляясь к сцене в поисках заведующей зоопарком – их классной.

Больше всего сейчас ей хотелось провалится. Исчезнуть. Пожар, наводнение, землетрясение – да что угодно, лишь бы не участвовать в этом спектакле.

– Ладно-ладно, я за тебя болеть буду! Бу-рун-дук! Луч-ше всех!

– Дурахова, ну ты чего! Не убегай! – хохотал в след придурок Кир.

Пожар, наводнение, землетрясение – повторяла Мира как мантру, как будто это могло её спасти.

– Мира! Турахова! Ты где ходишь? Девочки все уже переоделись! – Бронислава Павловна или просто «Броня», их классный руководитель, высунулась из-за шторы и махнула Мире рукой

Мира прошла за сцену в тесную, освещенную тусклым светом ламп подсобку, служившую костюмерной. Участницы – ученицы шестых, седьмых, восьмых классов активно готовились, весело болтая и хихикая. Кто-то распевался, кто-то наносил грим, кто-то готовил инструменты. В воздухе царила суета в вперемешку с радостным волнением.

– Съесть жабу. – напомнила себе Мира и стала доставать вещи из пакетов, которые дала ей мама. В одном лежало белое платье из ткани навроде замши, расшитое синим и голубым бисером, с длинными отороченными мехом рукавами. Платье было короткое. Ужасно короткое! В другом пакете Мира обнаружила сапоги из того же материала, а в третьем… Что? Мира не поверила своим глазам. Рога? Да вы издеваетесь?

– И почему я дома не померила костюм, – мысленно выругала себя Мира. Она так не хотела идти на этот дурацкий конкурс, что даже смотреть на костюм не стала. Кто ж знал, что мама подложит ей такую свинью с рогами!

Мира шумно втянула ноздрями воздух. Они говорили про белое платье! Мира имела в виду то, которое мама как-то надевала летом на якутский праздник – длинное до пят, широкое как палатка и без всяких висюлек.

– Нет, это не стоит никакой пиццы. И это уже точно не жаба, а целый слон! – решила Мира и стала напряжено искать глазами выход. Но единственный выход охраняла Броня. Отступление было заблокировано. Живым отсюда не выйти. Если б Мире было семь, она бы точно разрыдалась прямо тут.

–Турахова, ты еще не переоделась? Или ты костюм дома оставила? – Броня подошла к Мире и бесцеремонно залезла в пакет.

– О, шикарно! – изумилась классная к ужасу Миры извлекая на всеобщее обозрения рога. – Ты кто у нас? Царевна-олень?

Девчонки прыснули. Мире в который раз за день захотелось провалится. Пожар, наводнение, землетрясение – повторяла она.

Пока Мира надевала платье, Броня начала жеребьевку, достав из кармана необъятных штанов стопку бумажек.

– Девочки, подходим, берем по одному номерку. По одному! Это очередность вашего выступления. Запомните, кто за кем идёт! – голосила Броня.

Мире достался восьмой номер. Ну, прекрасно. Сразу после Крис.

Крис была той самой девочкой в школе, у которой всё всегда идеально: лицо, волосы, наряд, никаких прыщей и катышков на кофте.

Сегодня Крис была в потрясающем черном платье с пышной юбкой и, на зависть всем девчонкам, в лакированных лоферах на высоком каблуке. Её белокурые волосы струились безупречными по плечам, а на ресницах играла серебристая тушь.

Была лишь одна надежда, что после Крис, Миру просто не заметят. Отвлекутся на телефоны или вообще уйдут.

Зал наполнялся предвкушающими шоу зрителями. На сцене играла громкая музыка, включился яркий свет. Сердце Миры заколотилось как бешенное. Кажется до этого момента она не осознавала полностью какой ужас ей предстоит пережить. Или не пережить.Это уж как получится.

– Колокольцева, идешь первая, – скомандовала Броня, – за ней Гагарина и дальше по очереди.

– Удачи, Колокольчик! – зашептали девчонки.

Маленькая как первоклашка, с тоненьким птичьим голоском, Лена Колокольцева в розовой балетной пачке и пуантах уже стояла у выхода на сцену. Лена занималась балетом с трех лет, часто ездила на сборы и выступления, а потом отрабатывала пропуски участием во всех мероприятиях Брониславы Павловны – их классной и по совместительству руководителя куль-массового сектора. Когда объявили её номер, Колокольчик легко впорхнула на сцену, профессионально исполнила свою партию и вернулась как ни в чем не бывало.

Ноги у Миры обмякли, ладошки вспотели. В костюме она чувствовала себя еще ужасней. От белых капронок чесались ноги. Торбаса, вроде так их называла мама, были непривычно тонкими, в них как босиком стоишь, чувствуя каждую бугорок на полу. А платье и вовсе хотелось одернуть, подтянуть вниз, прикрыть торчащие острые коленки. Непослушные густые волосы Мира кое-как заплела в косы, перехватив хвостики резинкой с тем же синим бисером. Белую бровь Мира попыталась закрасить простым карандашом, но вышло еще хуже – она стала серой, как будто грязной.

Мира щелкнула селфи и отправила маме со злым смайлом.

«Чукучук¹¹, барахсанушка¹²!» – Мама разразилась градом сердечек.

Мира возмущенно цокнула и кинула гифку с бьющимся об стену котом.

Тем временем на сцене девочка в малиновой кофте играла на электро-пианино музыку из «Гравити Фолз». До нее девчонки из седьмого танцевали хип-хоп, отличница-везде-олимпиадница из шестого «А» читала стихи, а какая-то высокая коренастая самбистка показывала приемы самообороны. Зал аплодировал, музыка гремела, коленки у Миры подкашивались.

Зазвучала мелодия «Shine bright like a diamond». Крис с широкой улыбкой, под бурные аплодисменты зала, как настоящая певица вышла на сцену и запела. Голос у нее оказался слабоват для этой песни.

– Хоть где-то не идеальная. – отметила Мира и осеклась, представив как сама будет сейчас петь. Мира любила петь для себя, без зрителей. Голос ей достался от мамы, стройный, с переливами. Мария Лукинична -учитель пения начальной школы, души не чаяла в Мире. Говорила ей надо в хор или на вокал. Но Мира так никуда и не пошла. Мама работала. Водить Миру было некому.

– Ты следующая. – прервала поток мыслей Миры Бронислава Павловна, – А корона твоя где?

Классная цепким взглядом обвела костюмерную и ловким движением выудила спрятанные Мирой под скамейку оленьи рога.

Теперь Мира стояла перед сценой бледная и напуганная, зато с огромными белыми рогами на голове. Ну точно полный позор.

–А-п-л-о-д-и-и-и-и-с-м-е-н-т-ы Кристине Воронцовой! – провозгласил ведущий, —Следующая конкурсантка исполнит песню на родном якутском языке, встречайте Мира Турахова!

Мире хотелось сбежать. К черту четверку по литературе. К черту всё! Она повернулась назад, но там стояла Броня.

– С Богом! – шепнула классная и вытолкнула Миру как парашютиста из самолета на сцену

Свет ослеплял. На ватных ногах Мира подошла к микрофону. Кровь стучала в ушах: «Тэн-дэн-дэн». «Пожар. Наводнение. Землетрясение.» – умоляла Мира неизвестно кого и зачем. Несколько секунд вступления песни казалось длились вечность. «Тэн-дэн-дэн» – в груди неистово гремел бубен: «Пожар. Наводнение. Землетрясение.» – вторили ему мысли.

Мира закрыла глаза. Голос словно птица вырвался из её груди и полетел над залом. Бархатистый и чарующий, то разбиваясь на несколько голосов, то сливаясь в один.

«Тэн-дэн-дэн» – бубен звенел уже где-то над головой. «Пожар. Наводнение. Землетрясение.» – мысли ожили и взмыли вверх, призывая огонь, воду и силу земли пробудиться.

Мира не видела зал, ей чудилось, что она бежит на перегонки с ветром по бескрайнему зеленому полю. Ярко светит солнце, ветвистые оленьи рога задевают голубое небо. И Звенит-звенит бубен.

И вдруг солнце погасло. Земля пошатнулась. Кто-то кричал.

«В здании пожар! Всем немедленно покинуть помещение!» – загудела сирена.

Актовый зал школы заполнился едким дымом. Мира слышала вдалеке шум, топот, выкрики. Пол снова зашатался, что-то с грохотом обвалилось. Ноги ослабели. Мира хватала ртом воздух, пытаясь проснуться. Но вокруг нее оживала темнота.

–Тэн-дэн-дэн – кружились звуки, вырастая в огромные серые тени.

– Пожар! – ликовал невидимый маленький мальчик.

– Наводнение! – хохотала женщина.

– Землетрясение! – шептал старик.

Глава 2

6

Темнота кружилась, множество голосов что-то шептали, выкрикивали, причитали. Невыносимая боль клевала виски. Мира открыла глаза и сразу зажмурилась от приступа дурноты.

– Ой, очнулась, очнулась! – Бронислава Павловна положила горячую руку Мире на лоб. – Водички хочешь?

Мира слабо мотнула головой. Алая вспышка боли тут жеударила по затылку.

– Потерпи, деточка, сейчас скорая приедет. – Бронислава Павловна сидела рядом, не выпуская тонкое запястье Миры из своей руки. В воздухе парил запах прелой осенней листвы, спину обдавало идущим от земли холодком – значит они где-то на улице, скорее всего во дворе школы.

Мира сделала еще одно усилие открыть глаза: земля качнулась, закрутилась как карусель, пятнами поплыла перед глазами. Миру затошнило и вырвало.

– Давай, давай, – приговаривала классная, помогая Мире лечь обратно. Она обтерла ей лицо мокрым платком и снова спросила – Легчает?

Мира утвердительно промычала. Боль чуть-чуть уменьшалась и земля наконец перестала вращаться.

– Сюда! Сюда! – Завопила Бронислава Павловна, резко подскочив. – Доктор идёт. Слава тебе Господи!

Мира попыталась сесть, но тело не слушалось. Руки и ноги будто весили тонну. Ну хоть голова не кружится.

–Лежи! – приказала Броня, махая изо всех сил скорой.

Парень в синей спецовке, с оранжевым чемоданчиком быстрым шагом направлялся в их сторону.

Мира на него: доктор был молодой, улыбчивый, в круглых очках, с длинным кудрявым хвостом и как будто светится весь. Точно за спиной у него гирлянда новогодняя горит. Мира моргнула и сияние исчезло.

Доктор присел рядом на корточки, взял Мирину руку, нащупывая пульс.

– Долго пробыла без сознания?

– Минут пять или десять. Школу тряхануло, свет вырубило, а потом дым пошел. Мы давай учеников эвакуировать быстро, – сбивчиво рассказывала Бронислава Павловна, что произошло, – Все выбежали уже, а я смотрю – кто-то лежит. Видно, упала и головой стукнулась. Подхватили с мальчишками её и на воздух. Вот только в себя пришла.

Доктор измерил давление, покачал головой.

– Голова не кружится?

– Вырвало ее только что, – поспешила сообщить Броня.

– Со мной всё в порядке. – твердо сказала Мира и опираясь на еще слабые руки кое-как села, прислонившись к дереву. На ней было всё то же белое короткое платье, только кто-то снял с нее сапоги. Рогов, слава богу, тоже не было. Боль разливалась горячей лавой по затылку, но была уже скорее ноющей, чем режущей.

Доктор внимательно осмотрел Миру и принялся, что-то строчить на бумажке.

– Родителей вызвали?

– Я здесь! – услышала Мира мамин взволнованный, запыхавшийся голос.

Мама подбежала, ледяные тонкие пальцы коснулись плеча Миры.

– Я здесь, доча, – повторила мама, с тревогой глядя на Миру.

– Сотрясение есть, но ничего критичного. – успокоил доктор, протягивая маме листочек. – Соблюдайте постельный режим пару дней и проконсультируйтесь у невролога.

– Господи, никогда ж такого не было, чтоб в Москве да землетрясение! – Бронислава Павловна схватилась за сердце. – Ой и мне давление смерьте пожалуйста, доктор, голову аж повело.

Броня захватила внимание молодого доктора. А Миру словно холодной водой окатило от её слов.

–Землетрясение? А папа где?

– Машину паркует, сейчас подойдет., – сказала мама, махнув рукой в сторону паркинга, – Мы дома были, когда толчки начались. Люстра ходуном ходила. Жутко, конечно. Но сейчас уже всё успокоилось.

Мама гладила Мирину руку. Ее пальцы уже не были такими ледяными.

– Ты как?

– Нормально, только затылок болит, – ответила Мира, возвращаясь к своим мыслям: землетрясение, пожар… – А наводнения не было?

– Этого еще не хватало, – охнула Бронислава Павловна, рассасывая Валидол, который дал ей доктор, – Трубу в туалете только прорвало. Проклятье какое-то.

Проклятье… Миру снова замутило. Она глубоко вдохнула холодный воздух и прикрыла глаза.

– Мам, поехали уже домой.

7

Папа отнес Миру в машину и они направились к дому. Москва была похожа на банку с муравьями, которую только что хорошенько потрясли. Все суетились, сигналили, спешили.

По радио сообщили, что землетрясение магнитудой шесть баллов в Москве – это отголоски подземных колебаний в море Лаптевых. Пострадавших и раненых нет.

– Шесть баллов, – покачал головой папа.

Мира смотрела в окно. В груди металось тяжелое чувство, которому сложно было придумать название: смесь страха, вины и тревоги. Разве можно вызвать землетрясение по желанию? Одной мыслью?

Да ладно! Совпадение. Так не бывает.

– А море Лаптевых – это где-то рядом с Якутией? – спросила Мира с надеждой, что папа сейчас начнет смеяться над ее познаниями в географии. И ни Якутия, ни Мира не имеют никакого отношения к этому землетрясению.

– Да, в Заполярье. Там же твои родичи живут? – Папа повернулся к маме. Он был за рулем, а мама перебирала содержимое сумочки.

– Да, Усть-Янские по отцу.

– А по матери? – Эти названия ни о чем Мире не говорили, но что-то внутри кольнуло – спроси.

– Из Вилюйска. – ответила мама коротко.

– Это где знаменитая Удаганка жила?

От папиных слов у Миры по спине полезли мурашки.

– Удаганка? – переспросила она, вдруг послышалось.

– Это так женщин-шаманок называли. Раньше они лечили людей, могли вызвать дождь, засуху. – Папа любил всякие истории, особенно связанные с мистикой и загадками. – Говорят, и сейчас встречаются такие люди. Ань, твоя же тетка рассказывала про какого-то шамана в вашем роду?

Мама нахмурилась.

– Не забивай ребенку голову. Мало ли кто, что говорил.

Маленькая морщинка, похожая на птичку села ей на лоб. Мира знала, что птичка-морщинка – это знак, что дальше разговаривать с мамой бесполезно.

– Интересно просто, это же как-то наследуется, – папа птичку-морщинку похоже не заметил.

Мира на заднем сиденье ловила каждое слово. Однако мама молча смотрела куда-то в сторону.

– У нас вот точно ничего подобного не было в роду, – продолжал папа.

Он родился в Заречье. А его мать из Ростовской области по распределению в Якутск приехала, там и встретила деда. Наверное, это от нее у Миры кожа белая как фарфор.

– Ну и Слава Богу, – отозвалась мрачно мама и вдруг добавила сердито, – Быть шаманом – это не дар, а ноша, нести которую приходится в одиночестве. Никому такого не пожелаешь.

Папа наконец увидел птичку-морщинку на мамином лице и, озабоченно крякнув, переключил свое внимание на дорогу.

В машине повисла тишина. Только где-то в далеке позвякивали маленькие колокольчики. «Тень-Дзень, Тень-Дзень». Настойчиво с каждым разом всё громче и ближе. Мира взглянула в окно, между машин прямо по дороге шла женщина в старинном якутском длинном платье в цветочек. В черных заплетенных в длинную косу волосах звенели колокольчики и бубенцы. «Тень-Дзень», —пропели они. Женщина обернулась, и протянула Мире руку, будто звала к себе.

В ужасе Мира отпрянула от окна. Руки дрожали, будто тонкие пальцы женщины все таки коснулись её.

– Ты чего дёргаешься? – спросил папа в недоумении.

– Там женщина какая-то странная, – быстро проговорила Мира показывая на ряд машин где-только что её видела.

Папа повернулся. На обочине и правда была женщина, но выглядела она иначе: в грязной футболке, рваных штанах, с короткими всклокоченными волосами. Женщина что-то бормотала и показывала кулаки водителям.

– Сумасшедшая, наверно. – кивнул на женщину папа. . – Тут таких полно.

Мира вжалась в кресло, ей еще слышался звон колокольчиков где-то далеко.

«Видимо, я сильно головой ударилась», – сказала себе Мира, но дрожь внутри не поддалась уговорам.

8

Папа сдержал обещание, на ужин заказали пиццу. Аппетита у Миры не было. Голова болела и от запаха еды тошнило. Поэтому она закрыла шторы и легла. Сон не шел. В голову лезли разные мысли. Мира взяла телефон, чтоб отвлечься. Чат класса бурлил сообщениями про пожар и землетрясение, а до него фотками и видео с конкурса. К счастью, выступления Миры никто не успел заснять. Интересно сильно ужасно она пела?

– Кюнней Кардашевская, – написала в поисковике Мира. Гугл выдал несколько видео с выступлениями. «Талантливая певица, Маленькая Мисс мира» – гласили заголовки статей. И в самом низу Мира обнаружила уже знакомое слово: Кюнней Кардашевская была удаганкой.

Пройдя по ссылке, Мира увидела фото: красивая девушка с выразительными карими глазами, широко улыбалась. Прочитав статью несколько раз, Мира задумалась. Девушка, которая выглядела как самый обычный подросток, лечила людей и творила невероятные вещи типа левитации. В это сложно поверить.

А что тогда сегодня случилось в школе? Если не считать прорыв канализации наводнением, а небольшое замыкание пожаром, то все это можно списать на совпадение.

Или это песня Кюнней? Сама Мира точно не могла сделать подобное.

«Это не дар, а тяжелая ноша», – вспомнила Мира слова мамы. С экрана телефона на нее смотрела озорная девчушка, ушедшая из жизни совсем юной.

–Просто совпадение. Так бывает. – Мира сделала глубокий вдох, а потом медленно выдохнула, как советовали психологи в интернете, и выключила телефон. – Меньше знаешь, крепче спишь.

Но уснуть так и не удлось. Поворочавшись, Мира встала и пошла попить воды.

На кухне горел свет, мама сидела за столом и вышивала двух белых танцующих птиц. Птицы получались совсем как живые, стежки ложились ровно и аккуратно.

– Красиво, – сказала Мира, поглядев на мамину вышивку.

– Это стерхи. Говорят, увидеть танец стерхов – к счастью.

Когда мама вышивала, все морщинки на ее лице разглаживались. Пальцы ловко управлялись с иголкой и рисунок вышивки проявлялся как по волшебству.

– Кыталык. – слово само сорвалось с губ Миры, будто это не она произнесла, а кто-то другой.

– Что? – Мама подняла растерянный взгляд, – А, да, Кыталык – стерхи по-якутски.

Мира отхлебнула воды, с каких пор она говорит по-якутски? Что это вообще было?

– Мам, а это правда, что в твоем роду были шаманы? —неожиданно спросила Мира вопрос, который так волновал.

Иголка в маминых руках замерла на мгновение, а затем сделала три быстрых стежка. И у танцующей птицы на крыльях стало появляться черное оперение.

– Я не знаю, бабушка не любила рассказывать о своих родственниках. Её маленькой на воспитание в другую семью отдали.

– Зачем?

– Да, кто же знает. Семья у них была не бедная, может от болезни прятали или еще по каким своим причинам. Потом, конечно, забрали, когда ей уже четырнадцать было. А она школу как закончила, замуж вышла и уехала в другое село. С семьей общалась мало. И меня однажды сильно выругала, когда я фотографию пра-прадеда взяла.

Мама говорила не отвлекаясь от рукоделья. Она вышивала гладью, словно рисовала кисточкой масляными красками по холсту. И при этом светилась, совсем как тот доктор сегодня. И почему раньше Мира этого не замечала?

–Я совсем маленькая была, помню спала и вдруг проснулась резко, словно окликнул кто-то. Я давай маму, бабушку звать, а в доме никого. Дом старый, половицы скрипят, точно ходит кто-то и вздыхает тяжело. Мне страшно стало. Смотрю, на комоде фотография стоит: сухонький старичок, седой весь, а глаза добрые-добрые. Я фотографию схватила и разговаривать с ней начала, как будто не одна я в доме, а с дедом. И что интересно, он мне отвечал. Приснилось, наверное. Бабушка меня спящую с этой фотографией нашла и как давай ругать, даже мама испугалась.

– А деда как звали? Что он тебе говорил? – Мире старик из сна сразу вспомнился.

– Миттерей деда звали – Дмитрий по-русски. Что говорил – не помню. Только потом, когда уже в университете училась, к бабушке приезжала в старый дом и там мне дед приснился. Во сне сказал скоро дочка у меня родится и мир принесет. Мне так слово «мир» запомнилось, так тебя и назвали. На твое рождение действительно все родственники собрались, бабушка даже сестер позвала, а потом мы к ним в Вилюйск ездили. Помнишь?

– Нет, когда это было? —Мира нахмурилась. Она правда мало что помнила про Якутск, а про эту поездку вообще впервые слышала.

– Тебе четыре года было, – Мама замолчала, будто раздумывая рассказывать ли дальше. Она разгладила вышивку рукой и продолжила:

– Бабушка тогда отказалась ехать и нас всё отговаривала. А я давно в Вилюйск хотела, с родственниками познакомиться, да и вообще тянуло что ли. А надо было бабку послушаться.

– Почему? Там что-то случилось?

Мама зажмурилась. Уголка уколола палец. Красным бисером на коже выступила кровь.

– Там старый бревенчатый дом, да? А рядом с ним огромная лиственница? – Спросила Мира, перед глазами у нее стоял дом, что столько раз видела во сне про старика.

– Ты помнишь что ли? – Мама посмотрела на Миру настороженно, как будто увидела в Мире что-то иное, непривычное.

– Да, нет, кажется на фотографии в альбоме видела, – поспешила ответить Мира как можно более равнодушно, боясь, что мама как раковина, снова резко захлопнется.

– Да, наверное, у нас где-то лежат старые фотографии, – Мама склонилась над вышивкой. Яркая нитка цвета спелой рябины легла на белую канву, превращаясь в красивый изгиб птичьих лап.

– Мам, ты не дорассказала про поездку в Вилюйск.

Мама вздохнула, завязала нитку в узелок и свернула вышивку. – Поздно уже, спать пора. Как-нибудь в другой раз.

Этот другой раз может и не случится никогда. Раковина захлопнулась. Мама редко рассказывала что-то про своих родственников, как будто вспоминать Якутск ей сложно или больно.

Свет на кухне погас. Мама ушла в спальню. Мира зажгла фонарик на телефоне и развернула вышивку. Две изящные птицы замерли в танце. У одной было черное оперенье на крыльях, а другая полностью белоснежная.

Глава 3

9

Неделю Мира провела не снимая пижамы. Смотрела телевизор, играла в Роблокс. объедалась маминой выпечкой.

Оленьи рога, костюм и все воспоминания о недавних школьных событиях Мира убрала подальше в шкаф. «Ничего такого не случилось. Просто совпадения», – сказала Мира, заправив поглубже торчащие в разные стороны мысли про удаганок.

В пятницу невролог не нашел никаких отклонений и выписал её со справкой «Здорова». В школу совсем не хотелось. И даже не из-за учебы, с которой у Миры тоже были натянутые отношения, особенно по литературе. Дело было в другом. Дома ей удалось спрятать позор своего выступления, а в школе Антипин, и Крис, и Броня – они-то вряд ли так легко забудут. Поныв немного и изобразив головную боль, Мира выиграла-таки несколько дней свободы. Но что дадут три дня? Нужно как минимум недели две, чтоб память Антипина заполнилась чем-то другим.

Вот бы заболеть. Простыть – слишком очевидно Да и не получался такой номер у Миры никогда. Сколько бы она ни стояла под открытой форточкой перед контрольной, иммунитет побеждал все возможные болячки.

Нужно что-то такое, чтобы никто не заподозрил, что Мира это нарочно. Какой-нибудь внезапный приступ. Астма например или отек Квинке. У мамы такое было однажды: во время уборки в бабушкиной квартире: у нее заслезились глаза, начался удушающий кашель, а потом ее лицо раздулось как шарик. Потом мама неделю пила лекарства от аллергии и спала как сурок. Идеально. Одна проблема, где найти пыль в их квартире?

Дома никого не было. Родители ушли на работу. Мира прошлась по комнатам в поисках пыльного угла, но в выходные мама как на зло «прогенералила» всё. Единственное место куда она редко заглядывала – это кладовка.

Мира порылась в ключнице и, найдя нужную связку, отперла кладовку в надежде найти там свое пыльное спасение. Внутри было тесно. По середине стоял стеллаж с верху донизу набитый вещами. Мира обвела глазами кладовку, стащила с полки первую попавшуюся коробку и принялась изучать содержимое.

В коробке лежали старые папины книги по программированию, конспекты и прочие пылесборники. Мира вдохнула поглубже, приступ аллергии сам себя не заработает. В следующей коробке она обнаружила оленьи рога и поспешила убрать их обратно. Рога теперь стойко ассоциировались со школьным позором. Рядом с рогами в толстой черной папке Мира увидела свои старые рисунки. В детстве она очень любила лошадей и изрисовывала ими все альбомы. Сейчас на ее рисунках больше герои и сюжеты из любимых аниме-сериалов. Она погладила ладонью нарисованную лошадку.

«Джесегей» – пронеслось в голове непонятное слово. Мира аж поперхнулась и закашлялась. Может у нее аллергия начинается? Но нет, кашель прекратился а всплывающие в памяти якутские слова уже начинали порядком пугать. Ведь Мира не учила якутский.

– Наверное, когда-то услышала от мамы. – Такое объяснение Мире показалось логичным.

Надо будет потом спросить, что значит это «Джесегей». А сейчас найти бы что-то очень старое, где пыль еще с прошлых времен затаилась. На верхней полке хранились вещи из бабушкиной квартиры – пойдет.

Мира принесла табуретку и из самого дальнего угла достала пакет. Там оказались альбомы с фотографиями.

«Пять лет» прочитала Мира на обороте фото, где сидела счастливая девочка с пухлыми щечками, аккуратно заплетенными косичками, озорные черные глаза сияли, а брови и ресницы были как у всех нормальных людей одного цвета. Мира отложила карточку. Вот была же она когда-то как все! А теперь как корова пегая!

В другом альбоме были старые открытки с изображением Якутска и куча черно-белых фото. Люди сурово смотрели с фотографий, почти не улыбаясь. Наверное, это были каки-то родственники, но Мира никого из них не знала.

Она пролистала фотографии и собиралась уже убрать их обратно в пакет, как вдруг из какого-то альбома выпал старый почтовый конверт. Странно, как Мира его пропустила, ведь она внимательно всё просмотрела.

Конверт был запечатан, но не подписан. Внутри что-то лежало. Немного поколебавшись, Мира осторожно оторвала край конверта. Две пожелтевших фотографии легли ей ладони.

Огромная лиственница возвышалась над бревенчатым трапециевидной формы домом, крыша которого как париком поросла травой. Это был тот самый дом из ее сна.

У Миры перехватило дыхание. На другой расплывчатой фотографии сидел сухонький старик, которого она столько раз видела во сне. Лицо его покрывали морщины, глубоко засевшие на лбу и вокруг глаз. Тонкие губы спрятались под густыми закрученными кверху усами, переходившими в узкую короткую бородку. Волосы непослушным ежиком топорщились по сторонам. И цепкий взгляд внимательных глаз изучал Миру. Словно не она смотрит на фото, а старик с фотографии ее разглядывает. «Дед Митрий» – подписал кто-то красивым ровным подчерком.

– Мит-те-рей, – шепотом произнесла Мира. Старик кивнул.

Мира выронила от неожиданности фотографии. В кладовке горела всего одна лампочка, тусклый свет едва пробивался сквозь царивший там полумрак.

– Показалось. – успокаивала себя Мира.

– В который раз. – проскользнули по задворкам в голове мысли.

Мира подняла фотографии. Старик сидел на скамейке возле дома. На нем была светлая рубаха, темные штаны, заправленные в высокие сапоги. Старик больше не кивал, но смотрел так, будто готов был ответить на все её вопросы.

Мира собрала альбомы в пакет и закинула на полку. А конверт оставила себе. Идея с аллергией явно провалилась, но Мире уже было не до того. Мысленно она возвращалась к большой лиственнице, мохнатому домику и пронзительному взгляду старика Миттерея.

Мира зашла в свою комнату. На стенах застыли в разных позах нарисованные ею мультяшными глазами герои. И вдруг ей неистово захотелось их сорвать. Один за другим она отрывала листочки со стен. Черно-белые, карандашные наброски, разукрашенные маркерами – Мира не успокоилась пока не остались недоумевающие голые стены. Затем она села за стол, взяла лист бумаги и, не задумываясь, начала рисовать.

Лошади с буйными гривами, высокой холкой, мощным крупом били копытами по белым альбомным листам.

– Дьесегей. – услышала уже знакомое слово Мира.

Мира обернулась, рядом с письменным столом стоял Миттерей. Точно такой же как на фотографии: в рубахе, штанах и сапогах.

Воздух отчего-то стал плотный, будто комната наполнилась водой, а звуки существовали только в Мириной голове. Не было ни страха, ни беспокойства, ни каких других чувств.

– Дьесегей – покровитель лошадей, – Миттерей провел ладонью по рисунку в альбоме и Мира услышала звонское конское ржание.

– Пойдем, – Миттерей протянул Мире руку, – Здесь у тебя есть дверь.

Теплая, невесомая ладонь деда коснулась плеча Миры. Мысли словно рыбы проплывали рядом, будто сами по себе, существующие отдельно от Миры.

«Это всего лишь сон, – шептались они. —А может быть и не сон. Определенно не сон.»

Обитая черным дерматином неизвестно откуда взявшаяся дверь в межкомнатной стене, скрипнула. Повеяло сыростью. Мира встала из-за стола и в след за дедом вошла в открывшийся проход. Если это сон, то можно всё. А если не сон, значит такого просто не может быть. Это галлюцинация.

Сначала было темно. Темнота необычно, живая, шевелилась, издавала звуки и украдкой касалась колючим холодком Мириных ног. Затем они летели, как на карусели, по кругу вверх. И наконец темнота осталась позади, зеленый луг распростерся перед глазами Миры. По лугу гуляли лошади: белые, черные, пегие. Свободные, не оседланные, дикий табун.

Если б Мира встретила табун лошадей в городе, её непременно б одолел страх. Сильное животное, с диким непредсказуемым нравом пугало. Здесь всё было иначе.

Мира казалось будто она маленькая. Ей пять лет, а трава в поле выше головы и хочется бежать по этому зеленому морю, захлебываясь радостью. Небо огромное голубое, глаза деда добрые, ласковые.

– Хочешь погладить лошадку?

Лошадь была теплая, с гладкая и пахла свежим сеном. Мира прижалась щекой к мощной шее, обняла руками. Грубый конский волос защекотал нос, Мира громко чихнула и засмеялась. Смех вместе с трепетным чувством счастья разливался теплом внутри.

А потом они шли по дороге: Мира, дед, лошади. А сверху на них глядело, улыбаясь солнце.

–Дальше – сама. – Миттерей остановился

Дорога обогнула широкое поле и поднималась в верх, на пригорке виднелась знакомая красная крыша родного дома.

Мира кивнула, путь был ей хорошо известен.

– Мимо старого балагана не ходи! – крикнул старик вслед.

Мира взбежала на пригорок, вприпрыжку обогнала соседский коровник и пролезла под забором во двор.

Во дворе никого не было. День клонился к концу, вся семья наверняка уже собралась на веранде за большим дубовым столом ужинать.

Мира спешила к ужину, к маме, домой, совсем не ожидая подлой подножки от непонятно откуда взявшегося камня. Она споткнулась и полетела вперед головой, больно ободрав коленки.

Старый балаган тревожно глядел на Миру темными заколоченными окошками. На крыше что-то шевелилось. Черная тень взметнулась в воздух, закружилась и обернувшись вороной полетела прямо на маленькую Миру.

– Мама! – заорала Мира и кое-как встав, опрометью бросилась прочь от балагана.

– Кёр! Кёр! – вопила ворона, хлопая тяжелыми крыльями у Миры над головой. Железные когти царапнули спину.

– Мама! – кричала Мира, задыхаясь от боли и ужаса, – Мама!

Ворона, сделав небольшой круг, снова набросилась. Мира упала. И гадкая птица, улучив момент, больно клюнула в левую бровь.

Глава 4

10

Перед глазами расплывалась комната, в ушах звенело. Мира лежала на полу у себя дома. Вокруг были разбросаны листочки изрисованные лошадьми. Как будто Мира рисовала их несколько часов подряд, а потом устала и заснула.

Дед. Лошади. Ворона. Мира коснулась пальцами левой брови: ей что, всё приснилось?

Она резко вскочила и подошла к зеркалу висевшему на двери. Лицо было бледным, слегка отекшим как после сна, но больше ничего необычного. Никаких царапин или других отметин, хотя бровь отчего-то саднила.

– Окей, гугл, как понять, что у меня галлюцинации? – Мира вернулась в комнату и взяла телефон со стола.

Поисковик услужливо выдал список ссылок, кликнув по первой попавшейся Мира прочла: «Галлюцинации – это когда человек видит то, чего нет на самом деле, часто появляются на фоне психического расстройства». Последние слова камнем упали и внутри Миры словно дыра образовалась, из которой потянуло холодом.

Она опустилась на пол и стала собирать рисунки: не хотелось, чтоб мама увидела это внезапное стадо лошадей. Если у Миры и помутился рассудок, то она попробует разобраться с этим пока сама. Может надо выспаться хорошо или меньше играть в телефон, не смотреть телевизор. «И тогда все пройдет» – уверяла себя Мира, а из дыры внутри холод растекался по спине, щекотал шею и плечи. Мира поежилась.

На одном из рисунков она увидела маленькую девочку, напуганную рядом с темным пятном старого балагана. Левая бровь и ресницы у девочки были наполовину белые. Мира смотрела на рисунок и картинка оживала в голове потерянными воспоминаниями: они с мамой поехали в Вилюйск. Там по всюду гуляли лошади и сердце Миры радостно билось при каждой встрече с табуном. Мира помнит, как бегала босыми ножками по мягкой влажной траве и как мама весело смеялась, болтая с тетушками.

А потом, эта птица. Огромная и черная. Она свила гнездо на старом балагане. Мама просила туда не ходить. Но Мире было любопытно. Балаган весь порос травой и издалека напоминал мохнатого крупного зверя, что прилег отдохнуть. Так хотелось его погладить.

Ворона напала внезапно. Она как будто только и ждала момента, когда Мира подойдет ближе. Глаза у нее были злобные и она всё время кричала «Кёр! Кёр! Кёр!».

Что было дальше, Мира помнила смутно. Кто-то выбежал, размахивая палкой и отчаянно ругаясь на птицу. Миру подхватили на руки. Причитая и охая, занесли в дом, и тогда кто-то наконец заметил, что бровь у Миры стала совсем белая.

– Она ее пометила.

– Кто? Ворона? – раздраженно спросила мама, прижимая к груди маленькую Миру.

Тетка в ответ отрицательно покачала головой.

Мира убрала рисунки в стол. Когда она расспрашивала маму как появились эти ужасные белые пятна на её лице, мама отвечала, что от испуга. И никогда не упоминала дурацкую птицу со старого балагана и тем более, что Миру кто-то таким образом зачем-то пометил. Мира злилась. Она взяла рисунок с балаганом и разорвала его в клочья. Легче не стало.

Через час вернулись родители.

– Голова не болит? – первым делом спросила мама.

– Нет, — Мира даже не взглянула.

—Чего злая такая?

– Ничего.

–Уроки сделала? – Мама смотрела на Миру пытаясь понять, что стряслось.

– Сделаю, – огрызнулась Мира.

Если представить душу как комнату, то Мира закрыла ее на семь замков, а на окно повесила решетку.

– Завтра в школу. – сказала мама скорее растерянно, чем строго.

Глава 5

11

На следующий день Мира не стала притворяться больной. Она молча собрала рюкзак и вышла из дома в привычное время. На остановке как всегда стоял автобус идущий до школы. Завидев его, Мира замедлила шаг, словно спешить ей было некуда. Она сделала большой крюк, огибая неглубокую лужу, затем шла как канатоходец по бордюру, а потом только по красным кирпичикам тротуара, потому, что пол – это лава. Автобус зашипел, плюнул газовым облачком и обиженно уехал.

Мира перешла дорогу и, будто совершая что-то противозаконное, быстро юркнула в подземку.

В метро ее подхватил равнодушный утренний поток людей и точно мелкую рыбешку вынес к ближайшей платформе. Как только двери подошедшего вагона открылись, толпа хлынула вперед, проталкивая впередистоящих глубже в тощее, обшарпанное нутро старого поезда. Поезд вздрогнул, взвыл как дикая собака и помчался в туннель.

Мира прислонилась к двери вагона. В окошках мелькали проносящиеся мимо огоньки. Поезд завывал, мигал лампочками, делал остановки, вдыхая и выдыхая людей на станциях. Мире подумала, что так можно кататься целый день, по кругу. И никто и не заметит, что она не пошла в школу.

По среди темного тоннеля вагон заскрежетал зубами и резко затормозил. Свет погас. Так иногда случается. Мира знала. Техническая остановка. Но почему-то ей вдруг нестерпимо захотелось выбраться остюда, распороть кожаное брюхо вагона, разомкнуть плотно сомкнутые челюсти дверей, вынырнуть на свежий воздух и не сидеть запертой в вагоне, ожидая пока поезд не тронется вновь.

Вагон шумно вздохнул. Люди застыли словно статуэтки на полках: уткнувшись в телефон, прикрыв глаза или опершись на поручень. В тусклом свечении аварийного освещения шевелились только тени.

Грузная черная тень давила на плечи немолодой худенькой женщины в пушистой шапке с кошачьими ушками. Рядом со сгорбленной бабусей сидела такая же горбатая серая тень. А над спящим на руках матери малышом парило еле-заметное похожее на гусеничку полупрозрачное облачко.

Мира зажмурилась. Это обман зрения. Игра света. Или еще какая-то другая ерунда, которую точно можно объяснить с точки зрения физики, если ее знать, конечно.

Сосчитала до десяти. Потом еще до двадцати пяти. Открыла глаза. Тени, не обращая внимания на Миру, прижимались к своим людям. У каждого человека была своя тень: черная, серая или белая.

Поезд охнул и впустил свет. Тени померкли, но никуда не делись. Вагон битком был набит людьми и их тенями.

Всё внутри Миры сжалось от страха. Она уставилась на свой рюкзак. Сосредоточенно разглядывая черно-белый смайлик на переднем кармане, стараясь не поднимать глаз и не двигаться. Черно-белый рюкзак и черно-белый смайлик как Мирино отражение в зеркале. Интересно а ее тень тоже черно-белая?

Мира проехала несколько остановок, когда яркий солнечный свет ворвался в вагон и металлический женский голос объявил: «станция Воробьевы горы». Мира резко встала и направилась к выходу. Желание кататься кругами в метро отпало окончательно.

Глава 6

С набережной Воробьевых гор дул холодный ветер. Людей было мало. Только редкие бегуны, да курьеры проносились по усыпанной желтыми листьями дорожке.

Отойдя подальше от метро, Мира нашла идеальное место для прогульщиков – скрытую от ветра и чужих глаз скамейку под раскидистым дубом.

Делать было нечего. В телефоне зависнуть нельзя – мама поймет, что Мира не на уроке. Блокнот для скетчей остался дома. Мира подняла с земли желто-зеленый дубовый лист. Лето отчаянно сопротивлялось, не уступая без боя ни миллиметра осени. А осень как бы между прочим срывала пожелтевшие листья с деревьев и страницы календаря, спокойно ожидая своего часа.

– Можно сопротивляться сколько угодно, но против природы не попрешь, да? – звонкий голосок раздался прямо над ухом у Миры.

На скамейку бесцеремонно плюхнулась незнакомая девчонка с ярко рыжими крашенными волосами, в зеленой парке и невообразимых вырви-глаз салатовых колготках. На руках она держала рыжую белку с ошейником.

Мира посмотрела девчонку недоуменно, она бы никогда вот так не подсела к незнакомцу. И тем более не стала бы завязывать разговор.

– Осень опаздывает, – продолжала девчонка, – Середина сентября уже, а лето никак уходить не хочет. Прячется на сопках. Солнце не отпускает. Но куда оно денется, да?

Мира пожала плечами, не найдя, что ответить. Сентябрь и правда выдался необычно теплым. Но причем тут лето? Девчонка говорила так, будто это два человека поспорили, а не времена года подвластные законам природы.

Тем временем белка, спрыгнув с колен хозяйки, принялась обнюхивать Мирин рюкзак. Добравшись до переднего кармана она пискнула и заскребла лапками по ткани.

– У тебя там еда что ли? – Девчонка сгребла в охапку белку, но та, возмущенно вереща, рвалась к рюкзаку, – Эрэки-Джереки, как некультурно!

– Эрэки-Джереки?

Мира расстегнула молнию, из рюкзака показалось большое красное яблоко, которое мама положила утром на перекус. При виде яблока Эрэки-Джереки извернувшись, выскользнул из рук девчонки и прыгнул в рюкзак.

Мира засмеялась. Это было забавно.

–Дурачок такой, – Девчонка развела руками в стороны, будто это не её белка только что стащила чужое яблоко, – Природа. Любят они сладкое.

– Белки?

– Эрэки-Джереки.

Девчонка таинственно подмигнула зеленым под стать колготкам глазом. На вид ей можно было дать столько же лет сколько Мире. Но вот взгляде было что-то странное, совершенно не детское

– Школу прогуливаешь? – она кивнула на рюкзак.

– Ну, да. – Мира потупила взгляд. Хотя что ей мнение какой-то девчонки, сама то тоже не на уроках, – А ты?

– Я в школу не хожу, – бросила небрежно девчонка, вытягивая длинные худые ноги вперед. Луч солнца пробрался через плотные ветки деревьев и она, закрыв глаза, подставила ему щедро усыпанное веснушками лицо.

– На домашнем обучении что ли?

– Типа того

Мира украдкой разглядывала соседку по скамейке. Она не была красивой, но что-то особенное в ней определенно было. Чего стоили одни веснушки. Мира, будь у нее такие, выводила бы и замазывала их всеми подручными средствами, а она вон – на солнце выставляет.

– Зря, – Девчонка посмотрела на Миру так, будто она ей в матери годится.

– Что зря? – переспросила Мира, она думала о веснушках, своих белых бровях и прочих проблемных внешних несовершенствах.

– Сбегаешь зря.

Мира аж поперхнулась. Будет ей еще указывать какая-то непонятная девчонка в зеленых колготках.

– Я не сбегаю!

– Ага, а тут тогда чего делаешь?

– Не твоё дело!

– Не моё, – согласилась девчонка, не сводя глаз с Миры, – Только это не поможет. От ЭТОГО не убежишь.

Слово «Этого» она сказала отчетливо громко и Мире стало не по себе. Но кто она вообще такая, чтоб умничать! Мира разозлилась.

– От чего?

Девчонка вытащила из рюкзака белку, всё ещё возившуюся с яблоком и прижала к груди.

– От природы своей, – Она улыбнулась, встала и пошла в сторону леса.

– Ты кто вообще? – эмоции внутри Миры закипали как вода в чайнике.

Девчонка обернулась. Глаза ее стали черными. И сама девчонка изменилась, если такое вообще возможно. Теперь она выглядела намного старшею

– Меня зовут Аан Алахчын, – Мира отчетливо услышала звон колокольчиков. Она смотрела на свою собеседницу и видела взрослую женщину с черными длинными волосами, в зеленом длинном платье, расшитом якутскими узорами. Наваждение какое-то.

Вдруг девчонка снова стала двенадцатилетней и, подмигнув Мире, сказала:

– Но ты можешь звать меня Аней!

Не успела Мира ничего ответить, как девчонка скрылась за деревьями. Только колокольчики всё еще звенели.

– Еще увидимся, Мира! – Пропел вместе с колокольчиками голос незнакомки.

Глава 7

«Бред какой-то!» – в который раз повторила про себя Мира, помешивая давно остывший кофе.

Она по привычке устроилась за самый дальний столик на веранде – там где всегда безлюдно. Хотя с утра кафешка итак была пустой. Официантка скучала за свободной кассой: из посетителей только Мира да стая голубей, подбиравших упавшие крошки

«Что за имя Аан Алахчин? Татарка что ли?» – зелёная девчонка не выходила из головы. Откуда она Миру знает? Что за фокусы с превращением? Опять показалось? Вопросы топтались на месте без малейшего намека на простой и понятный ответ. Хотя…

– Я схожу с ума? – произнесла вслух Мира. Это было единственным логичным объяснением происходящего.

Голубь, сидевший на краешке стола, отрицательно замотал головой. Мира уставилась на птицу.

– Мне сейчас голубь ответил? Серьезно?

Голубь посмотрел внимательно на девочку черными ягодками глаз и утвердительно кивнул. «О нет, – Мира нервно сглотнула, – Насколько это ненормально говорить с голубями по шкале от одного до десяти?». Она взяла жареную палочку картошки фри и бросила птице – голубь сразу жадно накинулся на еду.

«Да ладно! Голуби просто так картошку выпрашивают!» – предположила Мира. Она ведь не принцесса диснеевская, чтоб с птичками шептаться. Но на всякий случай повторила шепотом:

– Кивни дважды, если я не спятила.

Голубь оторвался от картошки, заурчал как-то недовольно. Типа ответили же ей уже один раз, чего еще надо? И все-таки кивнул. А потом еще раз.

Мира ошарашенно хлопала глазами. Может этот голубь ей ещё и письмо из школы чародейства и волшебства принёс?

– Дурахова, ты с ума сошла? – резкий выкрик спугнул голубя и вернул Миру в реальность.

Конопатая физиономия Антипина довольно улыбалась. Поиздеваться над кем-нибудь – всё что нужно было этому придурку для счастья.

– Чего? Нет! – Мира сжала губы, скрывая испуг от внезапного появления Антипина. В школе покоя от него нет, даже здесь достал.

– Голуби – разносчики заразы. – Кир нагло расселся напротив Миры и придвинул к себе ее пачку картошки, – Ты на фига их подкармливаешь?

– Не твое дело! – Мира бросила раздраженный взгляд.

– Обгадят же, вон их тут сколько собралось.

Мира огляделась и правда голуби окружили со всех сторон: сидели на крыше и перилах веранды, расхаживали туда-сюда по полу, будто чего-то ждали. Было в этом что-то странное. Но Антипин раздражал больше. Может приказать голубям его обгадить? Мира улыбнулась.

– Чего ржешь, прогульщица?

– Что? Я не прогульщица! – выпалила Мира. Устные перепалки – точно не были её коньком. Остроумные ответы приходили на ум с опозданием, заставляя Миру беспомощно беситься. Поэтому она, схватив свой рюкзак, встала из-за стола и решила попросту сбежать.

– Про-гуль-щи-ца! – проскандировал Антипин, сложив руки рупором, так чтоб вся кафешка услышала.

– Да пошел ты! – буркнула себе под нос Мира, лавируя между столиками к выходу.

– Будешь у Брони прогулы отрабатывать, ты только не пой! Пощади школу! Лучше танцуй! – гоготал Антипин, заливаясь противным смехом.

Миру затрясло от гнева и бессилия. Выбежав на улицу, она шла вперед быстрым шагом, не разбирая дороги. Неважно куда, главное подальше от мерзких шуточек Антипина. А ведь он всё Броне расскажет завтра же и головомойка со всеми вытекающими обеспечена. Мира мысленно простонала: «Достало всё!». Как бы ей хотелось кому-то пожаловаться, рассказать о голубях, страшных тенях в метро, зеленой девчонке и о дебиле – Антипине. Но друзей у Миры не было. А родители, да чего они вообще понимают? Мира зло пнула по камню и тот отлетел в сторону едва не задев припаркованную возле тротуара машину. «Злость разрушительна» – говорил папа. Везёт ему – всегда спокоен как удав. Мире порой хотелось всё крушить, пусть даже это не помогало.

– Алло, – На экране высветилась надпись «Входящий вызов Папа»

– Чего звонила?

– Я не звонила.

– У меня четыре пропущенных вызова.

Мира посмотрела на экран. Телефон четыре раза набирал папу. Чего?

– Телефон в кармане был, само нажалось, наверное.

– Ясно. В школе?

Мира замялась. Надо соврать.

– Нет, – промямлила она. Папа не мама, может не станет пилить?– Можешь меня забрать?

Через двадцать минут папа подъехал к остановке. Он смотрел озабоченно. Мира молча села в машину и уставилась на свои пальцы – длинные и тонкие, как лапки паучка.

– Что-то случилось? – ожидаемо неудобный вопрос.

М-м-м. Такое дело, пап, у меня галлюцинации. Со мной голуби разговаривают. Не подвезешь к психиатру? Мира подняла глаза на папу. Прикусила губу.

– Нет. Ничего не случилось. Просто в школу не хотелось идти.

– Мальчики? – Папа широко улыбнулся. Ну конечно, о чем он ещё мог подумать.

– Типа того…– соврала Мира. Нет, он точно не поймет. – Только маме не рассказывай. Пожалуйста.

Папа заговорщицки подмигнул. Как в детстве, когда ловил Миру с конфетами за пол часа до обеда.

Глава 8

– Ох, уж эти мальчики, – приговаривал папа.

Их синяя хонда пристроилась в конце бесчисленного стада машин скопившихся на светофоре. Время двигалось в сторону обеденных пробок и каждый неудобный разговор становился до тошноты неотвратим.

– Если тебя кто обижает в школе, скажи, – Папа посмотрел на Миру, ища в её глазах подтверждение, – Я им наваляю за воротник.

– Ты? – усомнилась Мира. Папа ботаник со стажем. Кому он наваляет?

– Ну или мама.

Мама может. И Мире в том числе. В их семье за плохого полицейского чаще играла мама. Не из вредности, а скорее от того, что в итоге ей приходилось разгребать все последствия: не спать ночью, когда у Миры разболелся живот от сладкого или краснеть под напором нотаций Брони по поводу двоек и вот теперь прогулов. Нет. Мира твердо решила ни маму, ни папу в это не впутывать.

– Ничего такого, честно, – Мира замотала головой для убедительности и снова соврала, – Там просто контрольная по истории, а я не готова.

Папа нахмурился. Мира виновато опустила голову. Пусть лучше думает, что дочь его глупая лентяйка. Всяко лучше, чем чокнутая.

– Обещай мне больше так не делать, – Сейчас папа поругается, но только для виду. А потом благополучно забудет с чего всё началось.

– Хорошо, – согласилась Мира, – Только маме не рассказывай.

Папа кивнул. Он постоянно пропадал на работе, и сейчас похоже отыгрывал не только доброго полицейского, но и хорошего папу. Грех было этим не воспользоваться.

– Может в зоопарк? – Мира состроила рожицу кота из Шрэка: ладошки лапками у подбородка, жалобно округлившиеся глаза и маленький грустный ротик.

– Ты посмотри какие пробки!

Машины еле плелись. Водители нервно сигналили. Папа ударил рукой по рулю и выругался.

– Мы в зоопарк только ехать два часа будем. Давай в другой раз, а?

– Ок, – Мира отвернулась. Не прокатило.

– Обиделась? – Папа шумно выдохнул, бросил короткий взгляд на Миру, потом на часы и снова сосредоточился на дороге,– Тут в Дарвиновский музей ближе. Он до скольки работает?

Мира достала телефон из рюкзака и быстро нашла на сайте режим работы музея.

– До шести, без обеда. И сейчас там идёт какая-то якутская выставка.

– Ну, поехали тогда, пробелы по истории ликвидировать. Все равно моя встреча сорвалась.

– Е-е! – просияла Мира. Сбежать в рабочее время в музей – это как устроить праздник без повода. Если повезет, после можно попытаться еще и в пиццерию папу затащить.

На перекрестке они свернули направо, оставив позади уныло застывшую в пробке магистраль. Кажется, их побег одобряли даже светофоры. Пролетев почти без остановок весь путь, вскоре они подъехали к музею.

Выставка называлась «Свет холодной звезды Чолбон» и, как гласила афиша, посвящалась культуре и верованиям народов Севера.

Папа купил билеты и они поднялись на второй этаж, где расположился кусочек неведомой Мире Родины. Сердце отчего-то заколотилось. Мира вошла в зал, в мягком приглушенном свете стояли экспонаты. У самого входа – портрет женщины в высокой черной меховой шапке, шубе с массивным крестом на груди. Взглядом женщина прожигала насквозь. Казалось вот-вот и она сойдет с фотографии. По рукам ледяными иголками выступили мурашки.

– Знаменитая удаганка, – кивнул на портрет папа.

От упоминания удаганок захотелось убежать из музея. Черт дернул сказать папе про эту выставку. Лучше б на динозавров пошли. Мира перевела взгляд на макет деревянного дома-балагана, где на широкой скамье сидела восковая фигура старушки в цветастом широком платье с платком на голове. В руках у нее была небольшая берестяная миска. По среди дома горел искусственной очаг в глиняной печи с табличкой-подписью – «камелек». Старик чем-то похожий на Миттерея, склонился над очагом с тарелкой оладий.

– Старик кормит духа огня, чтоб тот оберегал дом и домочадцев, – объяснил папа, – По якутским поверьям у всего есть душа. Даже у вещей. Духи-хозяева предметов, явлений природы называются – Иччи. Их обычно задабривали подарками и угощениями. Вон, смотри.

Папа перешел к другому экспонату. На лесной опушке Мира увидела статного старца с седыми до плеч волосами, густыми усами в богатой шубе. На плече у старца взгромоздился огромный черный ворон.

– Бай Байанай – хозяин леса, покровитель охотников, – продолжил папа свой экскурс в якутскую культуру, – Оладушкой с маслом или конфетой надо угостить дедушку Байаная, тогда охота удачная будет.

Мира внимательно слушала, страх от портрета удаганки отошел и каждое папино слово теперь вызывало живой интерес.

– А это кто? – она показала на фигуру высокой темноволосой женщины одетой в длинное зеленое платье, украшенное якутскими узорами. Что-то в её облике показалось смутно знакомым. На земле, у ног женщины играли дети в смешных зеленых костюмчиках и шапочках с беличьими ушками.

– Это? – Папа поправил очки и подошел ближе, – Аан Алахчин Хотун – хозяйка земли.

– Кто? – Мира вздрогнула. Повернулась к папе. Ей верно послышалось.

– Аан Алахчын Хотун – повторил папа громко. —Дух природы, всего живого. Гляди, рядом ее детки – Эрэки-Джэрэки.

– Эрэки-джэрэки? – полушепотом переспросила Мира. Она ошарашенно смотрела на улыбающиеся мордочки малышей. Какого черта тут происходит? Что за глупые шутки? Хотелось закричать, найти того, кто затеял с Мирой эту игру и навалять, как выразился папа, за воротник. Это было, ну, совсем не смешно.

– Ага, маленькие духи цветов и трав. Как феи или эльфы, – Папа взглянул на Миру и нахмурился, – Ты чего побледнела? Плохо?

Мира слабо кивнула. Ноги стали ватными, в ушах звенело.

– Садись, – сказал папа и усадил Миру на стоящий рядом стул.

Голова кружилась, во рту пересохло, звон в ушах усилился. Папа растерянно вглядывался в лицо Миры.

– Что с тобой? Воды принести? – донесся из далека его взволнованный голос. Она снова кивнула. Прикрыла глаза. Комната перестала вращаться. Только перезвон, будто металлические побрякушки звякают, становился всё сильнее.

– Кёр бу***, – услышала Мира тоненький старушечий голосок.

– Тугуй, да***? – хрипло точно спросонья ответил другой пожилой мужской.

– Удаҕан келле***.

– Ханнык удаҕан? Хана?***

Веки Миры потяжелели. Тело онемело. Невозможно было пошевелиться, ответить или открыть глаза. Оставалось только слушать странные голоса, которые перешептывались по-якутски. А Мира к своему удивлению, как во сне, где привычные законы жизни работают иначе, без труда понимала якутскую речь.

– Манна баар. Устуулга олорор,*** – пропищала старуха.

– Оксе! Наha мощнай!*** – старик цокнул языком и Мира почувствовала кожей его горячее дыхание.

– Ди! Кини өссө эдэр,*** . – запричитала старая.

– Буолар-буолар, улаатыа өссө,*** – прохрипел в ответ старик.

Вдруг громкий надменный женский возглас ворвался в тихую беседу: «Дверь откроется, они войдут. Они возьмут своё, когда дверь откроется. Они выбрали, они всё знают.»

Миру словно холодной водой окатили, вырвав из полуобморока Она, схватила ртом воздух, открыла глаза. В зале никого не было: ни старухи, ни старика, ни женщины с ледяным голосом.

Только папа с пластиковым стаканчиком быстрым шагом шел из коридора в зал. Он протянул Мире воду и присел на корточки рядом.

– На первый этаж пришлось бежать за водой. Ты как?

Мира сделала глоток и сморщилась. Вода отдавала ржавчиной.

– Норм. Голова закружилась, – Она обернулась назад, – Я слышала голоса, тут кто-то был?

– Да вроде никого. – Папа встал, оглянулся и случайно задел рукой манекен, на котором висел шаманский кафтан, сплошь увешанный металлическими подвесками. Подвески зазвенели недовольно и Мире снова послышался старушечий голос: «Кёр бу, кёр бу».

– Вот сейчас, слышал?

Папа прислушался.

– Не-ет. Может радио?

«Радио у меня в голове. Шизофрения FM называется» – хмыкнула Мира, потом заставила себя вяло улыбнутся и вслух произнесла:

– Ага, видимо радио. Может в пиццерию зайдем?

– Суп надо есть и мамины котлеты, чтоб голова не кружилась, – включил режим «Мистера » папа, но как всегда не надолго, – Какую? Которая возле дома?

– Ага, – Мира кивнула. Вся надежда теперь была на Пепперони. Или этот дурацкий день уже ничего не спасёт.

***Перевод

– Кёр бу – Смотри ка.

– Тугуй, да? – Что такое?

– Удаҕан келле. – Удаганка пришла.

– Ханнык удаҕан? Хана? – Какая удаганка? Где?

– Манна баар. Устуулга олорор, – Тут. На стуле сидит.

– Оксе! Наha мощнай! – Ого, какая сильная!

– Ди! Кини өссө эдэр, . – Да, только зелёная еще совсем.

– Буолар-буолар, улаатыа өссө, – Ничего, бывает, созреет еще.

Глава 9

14

Мама естественно всё узнала. Сначала ненавязчивыми вопросами о количестве уроков, домашнем задании и «чего новенького в школе» она по неуверенному выражению лица Миры быстро нащупала ложь. А потом прицельно запустив в папу пару контрольных, расколола их заговор под орех. Папа честно пытался сдержать обещание. Как и пепперони пыталась спасти вечер. Но всё бесполезно, когда у вашей мамы особый нюх на враньё.

Узнав о прогуле, мама закатила глаза, вздохнула, будто на ее плечи опустилась тяжесть всего мира, нахмурилась, так что брови чуть друг с другом не столкнулись и наконец выдала свою классическую тираду о безответственности и безалаберности. Безалаберность была особо подчеркнута дважды. Потому как, видимо, относилась не только к Мире, но и к папе.

Мира зло огрызалась, хоть и была не права. Разве только маме позволено злиться? У Миры тоже не мало поводов для ядерного взрыва накопилось. Легко ли быть подростком? Который к тому же, похоже, окончательно свихнулся. Вложив всю злость, Мира захлопнула дверь в свою комнату так сильно, что дверной косяк застонал, едва выдерживая выброс подростковой агрессии. Бывают же, наверное, на свете родители, которые понимают своих детей? Или это утопия?

И как в таком случае рассказывать о всем том кошмаре, что происходит в сейчас в жизни Миры? Если из какого-то несчастного прогула, мама устроила трагедию. Не то, чтоб она всегда такая была. Но чем старше становилась Мира, тем режем им удавалось находить общий язык. Мама будто не слышала Миру. Словно они говорили через стену и слова долетали искаженными, меняя смысл. Мама нервничала, Мира злилась. Вот и весь разговор.

Свернувшись на кровати в колючий клубок, Мира копала ногтем дырку в стене. Кусочек известки отвалился недавно, но с каждой ссорой дырка в стене росла и становилась похожей на тоннель, по которому можно было сбежать.

– Ужинать будешь? – крикнула мама через дверь. В ее голосе уже не было грома и молний, скорее усталость. Но это ничего не меняет.

Мира не ответила. Она представляла себе, как становится маленькой. Меньше собаки. Меньше жука. Меньше крохотной мушки. Залазит в дырку в стене и бежит по тоннелю вперед. По началу ноги вязнут в липкой, густой темноте. Идти тяжело. Но если остановиться, темнота засасывает. Поэтому Мира бежит. Задыхаясь. Напрягая все мышцы и связки, до рези в боку и боли в гортани. А потом яркий свет прорывается сквозь тьму и окатывает как холодная вода из шланга, освежая, очищая и остужая.

Когда свет рассеялся, Мира увидела огромную лиственницу. Ветвями дерево уходило высоко в небо, корни змеились по земле словно мощные сосуды на жилистом живом теле. Пахло хвоей, мхом и грибами. Мира стояла посреди поляны, оберегаемой ощетинившимися кустами шиповника и могучими вековыми соснами. Лес глядел темнотой, на поляне светило солнце.

– Привет! Я ж говорила, ещё увидимся.

Мира обернулась. Аня, та что в зеленых колготках, выглядывала из-за лиственницы. Огненно-рыжие волосы были собраны в косички и повязаны лентами с кучей мелких колокольчиков. На этот раз на ней был надет широкий салатовый комбинезон, а запястья опутаны фенечками, цветочками, ягодными браслетами.

–Аня? – Мира запнулась, – Ты – Аан Алахчын Хотун?

Девчонка хихикнула и скрылась за деревом. И тут же с другой стороны лиственницы появилась женщина – высокая, в длинном зелёном платье из легкой невесомой ткани, черные густые волосы струились по плечам, а голову украшал переливающийся на солнце красивый серебряный обод. Это была Аня, с которой Мира говорила в парке, но другая. Они были схожи, будто одна из них осень, а другая – зима.

– Поможешь мне? – голос женщины звучал мягко, нежно, словно шелест деревьев.

Мира кивнула. Ей почему-то даже в голову не пришло возразить, спросить или отказаться. Женщина излучала спокойную уверенность – точно всё, что она делает или говорит -правильно. Женщина шла вперед, Мира следовала за ней. Деревья на их пути расступались, шиповник убирал свои острые когти, а солнце освещало путь. Вскоре показался склон невысокой горы. Внизу лежала удивительной красоты долина с голубеющим чистой водой озером и просторным зеленым лугом, где паслись лошади и коровы. Ветер гулял по склону горы, спутывая волосы и раздувая как парус Мирину футболку.

Женщина достала из кармана платья холщовую сумку и принялась собирать мусор, которым как сорняком заросла гора: крышки, фантики, окурки и прочие прелести цивилизации валялись повсюду. Мира нашла под одной из сосен пакет и тоже начала убираться.

– И почему люди такие свиньи? – возмущалась она, сгребая пластиковые бутылки в пакет. Неужели сложно забрать свой мусор с собой?

– Это их природа, – ответила женщина без тени упрёка.

– Свинячить?

– Не ценить того, что имеешь.

Мира фыркнула. Природа, природа. Человеческая натура это. Хотя тоже природа получается.

– Нет, ну я никогда мусор не бросаю в лесу.

– Молодец, – похвалила Аан Алахчин и улыбнулась, – Но ты уверена, что ценишь, всё то, что имеешь?

Мира пожала плечами. Конечно, она ценит. Это ж как мама выражается – «прописные истины».

Под горами мусора лежала голая, безжизненная, отравленная земля. Аан Алахчин Хотун касалась ладонью больных мест, земля благодарно вздыхала и покрывалась нежной молодой порослью.

– Всё ли ты ценишь, что имеешь? – повторила Аан Алахчин Хотун глядя Мире в глаза, – Свою природу? Лес, что внутри тебя? Нет ли там мусора, что ты сама бросила?

«Что?» – хотела возразить Мира. Какой еще внутренний лес?

Она встретилась взглядом с Аан Алахчин Хотун, глаза её были черны. Мира увидела в них лес. Темный, дикий, густой. Огромный бурый медведь несся прямо на Миру: мощное тело, когтистые пятипалые лапы, массивная голова и быстрая, страшная смерть.

– Я схожу с ума, – выдохнула Мира.

–Даже если и так. Стало быть это в твоей природе.

Медведь зарычал, встал на задние лапы и прыгнул. Нестерпимая боль обожгла макушку.

Откуда-то издалека доносилась песня:

Рыщет, не зная жалости страшный зверь.*

Простирается ночная мгла

Закрывай дверь, закрывай дверь, закрывай дверь.

*Green apelsin «Зверь»

Глава 10

15

Голову пронзила нестерпимая боль и застряла ноющим осколком в затылке. Мира тяжело дыша, тряслась от ужаса. Она лежала в своей кровати, как пришла из музея: в джинсах и футболке. Значит ей всё приснилось? Только сон был уж очень реальный: яркий, цветной, осязаемый.

На улице светало. Из телефона продолжала настойчиво петь Грин апельсин. И когда только Мира поставила эту песню на будильник? Нащупав рукой на тумбочке телефон, она отключила будильник и взглянула на время. Часы показывали «жесть» утра, пора вставать и собираться в школу. Мира недовольно поморщилась. Закрыла глаза. Еще пять минут.

Внезапный страх накатил волной. Руки и ноги окаменели. Огромный медведь, разинув клыкастую пасть, проявился в темноте. Полностью черный и только левое ухо белое. Мира открыла глаза, вскочила и села на кровати. Шумно выдохнула, обняла себя за плечи. «Это всего лишь сон,» – повторяла она без конца, раскачиваясь из стороны в сторону. Но зверь не уходил. Полные ярости глаза сверлили затылок, хриплое прерывистое дыхание мерещилось за спиной.

«Шесть утра!» – мамин голос прорвался сквозь закрытую дверь, разбил оцепенение и отогнал медведя. В детстве Мире часто снились кошмары. И тогда она бежала к маме, пролазила под большое верблюжье одеяло словно в нору и утыкалась носом в мамин бок. Что бы там ни напугало, оно всегда отступало, если мама была рядом.

«Встаю», – отозвалась Мира. Ей не пять лет. Она сможет сама справиться со своими кошмарами.

Наскоро умывшись, Мира расчесала спутавшиеся за ночь волосы, заплела в косу и придирчиво оглядела себя в зеркало. Худая, угловатая, бледная, а левую сторону лица вообще как будто ластиком стерли, посчитав неудачной. Мира вздохнула. Жаль, что она не может сменить внешность так же как грязную футболку.

На завтрак была каша «Геркулес». Мира её терпеть не могла. И мама это прекрасно знала. В упрямом желании доказать свою правоту, родители порой используют все средства и даже похожую на серого жирного слизня геркулесовую кашу в качестве аргумента. Мира демонстративно отодвинула тарелку с кашей и сделала себе бутерброд. Мама взглянула неодобрительно, но вслух сказала:

– Ешь быстрее, я тебя отвезу.

– Быстрее на метро сама доберусь, – запротестовала Мира, чуть не подавившись бутербродом.

– Значит выйдем пораньше, – Протест отклонен. Мама и бровью не повела. – Теперь я буду отвозить и забирать тебя после школы.

– Я под конвоем? – Мира с вызовом перевела взгляд на маму.

Брови на её лице все-таки вздернулись и поползли наверх. Не дожидаясь ответа, Мира вышла из кухни. 1:1. Ничья. Победила дружба? Ага, почти.

До школы доехали молча. Мира и сама не могла понять, почему так взъелась на маму. Потому, что она уже не ребенок и не надо её отчитывать, контролировать, наказывать кашей или молчанием? Или от того, что мама не хотела понять, как Мира отвратительно чувствует себя с этими белесыми бровями и ресницами? А может потому, что она была тем единственным человеком, который мог бы объяснить, что черт возьми происходит с Мирой, ведь всё это было её – мамино: якутская родня, дед Митрий, удаганская болезнь или скорее шизофрения, всё то, о чем мама ни в какую не желала говорить.

Как только они подъехали к школьной парковке, Мира выскочила из машины. И не попрощавшись, направилась к школе, чувствуя затылком как мама смотрит ей вслед.

«Всё ли ты ценишь, что имеешь?» – всплыл в памяти вопрос из сна. Мира надела наушники и включила музыку погромче. Еще голоса в голове её не поучали.

Глава 11

You, what do you own the world?***

How do you own disorder, disorder

Now, somewhere between the sacred silence

Sacred silence and sleep

Somewhere between the sacred silence and sleep

Disorder, disorder, disorder

Злые гитарные рифы загрохотали в наушниках. Чем паршивее Мира себя чувствовала, тем громче и свирепее звучала её аудиодорожка. Тяжелая музыка была как символ уязвимости, словно это сама Мира яростно выбивала ритм из ударной установки, рвала до костей струны на басу и орала в микрофон о всём том, что так кипело внутри.

Музыка помогала пережить, перекричать эмоциональные бури. Маленькие дети просто падают на пол в истерике и ревут сколько им хочется. У взрослых на тот случай есть психологи или иные средства, покрепче. А таким как Мира – «полувзросликам» остается лишь врубать в наушники что-нибудь типа «System of a down» на полную мощь. Сохраняя напускное спокойствие, впускать бурю по слуховым нервам в себя и тонуть в ней пока не отыграет до последнего аккорда.

Когда Мира вошла в класс, все уже собрались. Компашка «Популярити» во главе с Крис бурно обсуждали новый клип из Тик тока. Парни на «Камчатке» как обычно гоготали над мемами. Остальные тихо втыкались в свои смартфоны. Надеясь, что ее присутствие, как и отсутствие, пройдет для всех незамеченным, Мира по стеночке пробралась на своё место для лузеров – последнюю парту в третьем ряду. Но боги школьного мира явно были не на ее стороне. Придурок Антипин заметив Миру, уже улыбался во весь рот. Веснушки на его лице так и подпрыгивали, предвкушая возможность поглумиться.

«О! Прогульщица явилась!» – громким возгласом оповестил Кир весь класс о появлении Миры. Вот бы зарядить в него чем-то тяжелым.

Многоголовая гидра шестого «Вэ» неохотно повернулась на звук . Популярити удостоили Миру коротким надменным взглядом. Лена Колокольчик помахала рукой и приторно улыбнулась. Она всем улыбалась. По сравнению с ней Мира казалась себе бесцветным уродливым пятном на теле их класса.

ЛП-шки с соседней парты, Софа и Соня, одновременно и однинаково крикнули: «Привет!». И даже красавчик Слава Черепанов задержался холодным серым взором. Мира сгорбилась, не зная как реагировать. Обычно на нее обращали внимание не больше, чем на пыльный фикус, стоявший в углу кабинета.

Прозвенел звонок и к облегчению Миры внимание учеников захватила Бронислава Павловна. Как крейсер Аврора она вошла в кабинет и сразу принялась палить из всех пушек о дисциплине, успеваемости и правилах хорошего тона. Класс под напором Брони тут же притих. Сейчас она повоюет немного, как и положено классной, а затем заведет свою песнь о вечном Олеге или что-там они сейчас проходят. И можно будет дальше притворяться фикусом, если повезет, то до конца уроков.

После короткой лекции Бронислава Павловна водрузила свою корму на стул и привычно пробежалась по журналу, отмечая присутствующих. На букве «Т» красный бант, украшавший её блузку, неожиданно дернулся.

– Турахова?

– Здесь, – отозвалась Мира и весь класс снова обернулся.

Ярко накрашенные губы Брони устремились к ушам. В поисках Миры она обвела глазами класс, а ручкой с силой ткнула в журнал. Мира замерла. Вот гад Антипин, когда успел настучать?

– Очень хорошо, – Тумбочка жалобно скрипнула, Броня нырнула в ящик и зашуршала бумагами, что-то усердно выискивая.

Что именно «хорошо» было решительно непонятно. И Мира на всякий случай напряглась, рисуя в своем воображении картины, как классная выуживает змею из своего шкафчика и вручает ее Мире на передержку в качестве отработки за вчерашний прогул. Класс загудел.

– Ти-хо! – Бронислава Павловна стукнула рукой по столу так сильно, что барабанщик «Linkin park» нервно отдохнул в сторонке, а 6 «В» дружно вздрогнул. Она поправила очки на носу и, кашлянув, громко зачитала с листа – Награждается ученица 6 «В» Турахова Мира занявшая 1 место в осеннем конкурсе талантов среди пятых, шестых и седьмых классов!

Броня неистово захлопала в ладоши и Колокольчик с группой поддержки с первых парт поспешили к ней присоединиться. От оглушающих аплодисментов в ушах зазвенело, мелкими иголочками в руки и ноги впилось волнение.

Под косые взгляды популярити Мира растерянно вышла к доске. Бронислава Павловна с сияющим лицом торжественно приколола к её толстовке значок в форме звезды и вручила грамоту в золотой рамке. И вот вроде бы живи и радуйся. Чем не повод? А Мире снова захотелось провалиться.

– Талант! Надеюсь, теперь ты как и Леночка будешь во всех наших школьных мероприятиях участвовать!

Сердце Миры упало. Из огня да в полымя. Или точнее из лузеров в позорное рабство культ-массового сектора. Боже, за что?

– Бронислава Пална, вы там поаккуратнее. Если Дурахова ещё раз споет, школа точно рухнет! – выкрикнул Кир. Задние ряды дружно загоготали, популярити ядовито прыснули, а Колокольчик противно захихикала.

– Антипин, рот закрой! – Броня сурово сверкнула глазами, – Открываем учебники, страница восемьдесят пять, – Михаил Юрьевич Лермонтов.

Мира ссутулившись, поспешила ретироваться на своё место. Спрятавшись за спинами Софы и Сони, она взглянула на грамоту. «Я – звезда!» – вопила взрываясь от гордости золотым фейерверком, надпись. И если б награду вручили Крис, она пришлась бы по адресу. Какая же из Миры звезда? Разве что та, холодная, нелюдимая звезда Чолбон, обитающая на окраине северного неба. В музее, куда они ходили с папой, висела картина якутского художника. Чолбон на ней была изображена в виде девушки с обледеневшими белыми, совсем как у Миры, ресницами. Взгляд миндалевидных бесцветных глаз горел холодным огнем. Папа говорил, что Чолбон, по якутскому поверью насылает на землю холод. Так что да, если Мира и звезда, то вот из таких, что всех вымораживают.

Броня читала вслух Лермонтова, безжалостно чеканя слова, метала их в стену:

«На севере диком стоит одиноко

На голой вершине сосна

И дремлет, качаясь, и снегом сыпучим

Одета, как ризой, она.

И снится ей всё, что в пустыне далёкой —

В том крае, где солнца восход,

Одна и грустна на утёсе горючем

Прекрасная пальма растёт.»

– О чем это стихотворение? – спросила Бронислава Павловна после театральной паузы.

Класс молчал.

– О сосне! – Антипин снова выступал в образе клоуна. Такие Антипины, наверное, в каждом классе есть как обязательная часть микрофлоры.

– Сам ты – сосна, – вздохнула огорченно Броня и зажужжала монотонно о своем, скучном, взрослом понимании Лермонтова.

На обороте тетради Мира машинально рисовала фикус. Лопоухий, покрытый пылью, торчащий в углу комнаты отдельно от других растений. Может ему тоже снится, что он – одинокая пальма? Или сосна. Или вообще человек.

**

«Ты, тот что владеешь миром,

Как ты справляешься со своим раздраем?

Где-то между священной тишиной и сном,

Расстройство, разлад, хаос!»

System of a down “Toxicity”

Глава 12

После литературы целую вечность шла математика. Доска обрастала причудливым узором примеров и формул, пол покрывался меловой крошкой, ученики – испариной. У Миры от дробей пухла голова. Они складывались, вычитались, но все равно никак не умещались в уме. Последнее время учеба давалась ей плохо. Временами Мира словно отключалась. Она слышала, видела, записывала, всё что требовалось, но как-то машинально. Будто расщепляясь. Тело послушно сидело за партой, корпело над задачами, а душа уходила гулять по другим измерениям, возвращаясь лишь к звонку.

Когда большая перемена освободила наконец из плена математики шестой «В», народ рассосался кто куда. Самые голодные помчались в столовку, кто при деньгах – срулили в магазин, будут потом до конца уроков хрустеть чипсами и шуршать обертками от шоколадок. Мира обычно на переменах отсиживалась в библиотеке. Книжный ассортимент не богатый, но зато тихо, спокойно и риск быть растоптанной стадом очумевших первоклашек сводился к минимуму.

Она вышла из кабинета, просочилась сквозь толпу одинаково черно-белых учеников и поднялась по лестнице на самый верхний этаж. Там было значительно тише. Четвертый этаж был скорее пристройкой школы, где располагалась библиотека, малый спортивный зал и туалетные комнаты для девочек. После математики лоб немилосердно гудел. Будто на уроке каждый пример вбивали молотком. Лицо горело как при простуде и Мира свернула в туалет, охладиться.

Подставив ладонь под струю ледяной воды, она зажмурилась. Прохлада по руками медленно поднималась по телу. Холодными пальцами Мира коснулась лба и пожар внутри шипя, начал гаснуть. Раскаленные гвозди боли остывали, превращались в лед, а затем подтаяв, выступали капельками пота на коже. Мира чудилось, будто она лежит на мягком, чистом, искрящемся снегу. Острые снежинки щиплют щеки. И мучавшая ее боль отступает.

– Одна что ли? – от грубого толчка в бок, Миру отлетела в сторону.

Она и не заметила как популярити зашли в туалет и выстроились в ряд у рукомойников. Все, хоть убей, одинаковые. Брови нарисованы на один манер, волосы локонами по бокам, и одежда в стиле корейских школьниц. Мира даже имена их никак запомнить не могла. Все как одна плохая копия Крис.

– Эй! Звезду поймала? Отойди говорю! – завопила толкнувшая Миру девчонка. Корейская юбочка растянулась на весь свой предел на её крутых широких бедрах. С такими спорить себе дороже.

«Чувствуй габариты!» – говорил папа, когда мама вскипала за рулем на очередного «водятла». Вот и сейчас Мира понимала, что надо чувствовать габариты, но какого черта? Они что королевы Вселенной? Вслух она, конечно, этого не сказала. Только языком цокнула, сощурила злобно глаза и пошла к выходу. Вроде как ответила, а вроде и нет. Но популярити словно того и ждали. Они моментально вспыхнули, вздернули носы, обступили Миру как стая бродячих собак и залаяли.

– Ты на кого цокаешь? А?

– Офигела, чучундра?

– Самая талантливая что ли? Зазвездила?

Видимо, первое место предназначалось Крис. А нечаянная победа Миры прилично так резанула по самолюбию. И хоть самой Крис здесь сейчас не было, свора явно отстаивала её интересы. Вот к чему были эти косые взгляды с утра.

Мира дернулась к двери. Сделала попытку прорваться через плотное кольцо популярити. Но куда там. Эфемерные тяночки уже перевоплотились в банду из Южного Бутово. Мира нервно засмеялась. Серьезно? И что теперь? Побьют? Стычки, конечно, бывали в школе. Но так, чтоб кого-то толпой в туалете…Это абсурд. Не девяностые же.

Сзади кто-то резко дернул. Черно-белый рюкзак полетел смайликом вниз к ногам самой борзой. Кажется ее звали Милена. Или Милана. Подходящее имечко. Ничего не скажешь.

– Отдайте! – рванулась к рюкзаку Мира. Понятно, что зря. В фильмах про лузеров, рюкзак сначала под безуспешные метания объекта насмешек с улюлюканьем летает по кругу, а потом закидывается куда подальше.

– А то что, заплачешь? – хихикнула борзая Милена-тян и схватила рюкзак.

Рюкзак беспомощно раскрыл пасть, словно хотел укусить потянувшуюся к нему вражескую ладонь. Но его нутро тут же грубо вывернули, выпотрошили на грязный кафельный пол уборной. Карандаши, ручки, тетрадки, учебники разлетелись по сторонам как стая испуганных птиц. Кстати, Мелена – это черный понос. Есть такой медицинский термин. Подходящее имечко. Да. Грамота в золотой рамке разбилась на мелкие кусочки и Мелена-тян глядя на Миру с удовольствием наступила на нее ногой сорокового размера.

– Мамочке нажалуешься? Или к Броне плакаться побежишь? – она изогнула бровь дугой.

Мира задохнулась от злости. Ей не было жалко грамоту, да провались она пропадом. Скорее рюкзак. Черно-белый смайлик. И себя.

Их было шестеро. Кто-то из девчонок крепко держал Миру за руки. Разве что ей удастся изловчиться и пнуть ту, что ближе всех. А там уж будь что будет.

Значки на толстовке у Миры зазвенели. Злая сила кипевшая внутри Миры будто на дыбы встала. Ощетинилась. Оскалилась. Выросла черным голодным зверем за спиной, готовая сорваться с цепи. Пол покачнулся. Перезвон в ушах, сменился знакомым старушечьим голосом:

– Кёр бу… Кёр бу..

– Выпусти! Вы-пу-сти! – нетерпеливо взревел по-звериному женский.

В груди клокотало, рвалось наружу. По делом им. Сами напросились. Мира смотрела в упор на Милену ледяными черными глазами. Та дрогнула. Отступила на шаг. И свет погас.

Сначала ничего. А потом темнота ожила. Зашептала. Зарычала. Завыла. Заскребла острыми как ножи когтями по стенам.

– Кто тут?

– Что происходит?

– Это не смешно!

Орали как резанные популярити. Уже не такие крутые, да? Они рванулись к двери. А двери-то нет. Ха-ха. Только темнота. Черная, живая, полная кошмаров.

Темнота хватала ледяными пальцами за шиворот. Царапала острыми когтями спины, визжавших от ужаса популярити.

Вот она какая эта сила? Мира засмеялась. Как дикая. Как одержимая. Как сумасшедшая. Сквозь темноту она увидела популярити. Жалкие, сбились в кучу, точно щенки, и рыдают. Мира облизнула с губ металлический привкус чужого страха. Мерзкий, липкий.

Темнота качнулась. Накренилась. Еще мгновение и рухнет. Заберет с собой. Проглотит Миру и этих несчастных дур. Вот она какая эта сила? Да?

От вкуса крови во рту мутило. Мира, не задумываясь, подалась вперед и с силой толкнула трусливую Милену тян и остальных, туда, где, она чуяла каким-то десятым чувством, выход.

Темнота недовольно зашипела. Входная дверь хлопнула. Кто-то выбежал. Мира уже не видела. За руки и за ноги её тащили вниз. Рыча и улюлюкая. Впиваясь железными когтями в тонкую кожу на запястьях.

«Дверь откроется, они войдут. Они возьмут своё, когда дверь откроется. Они выбрали, они всё знают.» – повторял холодный женский голос.

Глава 13

– Лапку или крылышко?

– Клылыско! Хочу клылыско!

– Э-э! Мне оставьте, обжоры!

– Самим мало!

– Пшла отсюда, карга ненасытная!

—Клылыско! Дай клылыско! Дай! Дай! Дай!

Невидимые скрипучие голоса спорили. Громко чавкая, обгладывая кости, мужчина переругивался со злобной жадной старухой. А мальчик лет пяти-шести цокал языком и всё скулил, выпрашивая добавку

Мира ощущала под собой холодный гладкий камень. Слышала голоса. Но не могла пошевелиться. Тело онемело и стало ей большим. Перед глазами расплывались красный круги. Будто Мира проснулась во время операции. И чьи-то огромные руки грубо вытаскивают ее органы.

– Почки мне! – Первой кидается старуха и сразу начинает жевать.

– Печень и селезенка – мои! – Хрипло требует мужчина.

– Селдечко! Моё селдечко!

Как французская булка тело с хрустом разламывается на две части и маленькая когтистая лапка вырывает из груди сердце. Мира кричит. Не от боли. Боли нет. Тело молчит. Без голоса, без звука, без голосовых связок и без языка. Мира кричит. Со страхом, с ужасом, с распирающей изнутри пустотой.

—Так надо.

Закутанная в медвежью шкуру женщина сидит напротив Миры. У изголовья. Капюшон надвинут так, что лица не видно. Черная морда медведя и ледяной, проникающий глубоко внутрь, голос.

— Обряд эттэтии* проходят все шаманы и удаган.

Удаган. Уда-ган. У-да-га-н. Слова падают на каменный пол. Разбиваются на звуки. Подпрыгивают горошинами, укатываются прочь.

– Духи берут своё. Взамен дадут больше.

Мира хочет сделать вдох. Не чем. Жадная старуха уже добралась до легких.

— Я не хочу! Не хочу! — Скорее писк, чем крик.

Мысли, похожие на серых трусливых мышей, разбегаются в стороны. Медвежья шапка трясется от смеха. Хватает за хвосты мышей и проглатывает. Всех до одной.

—Духи сделали свой выбор. Тебя не спрашивают.

– Это сон. Это кошмар. Я не хочу. Я не буду.

Мыши снова бегут. Хоть одна да сбежит. Прорвётся. Надо просто суметь проснутся.

– Я не хочу. Я не буду. Я не хочу. Я не буду. Я не хочу, – повторяет Мира, ища в темноте выход.

—С духами не спорят. Это не мать с отцом.

Медвежья шапка покачивается. Ледяные пальцы ложатся на лоб. И мыши коченея, падают замертво.

Мира вспоминает, чтоб проснуться, надо открыть глаза. Но глаз нет. Вместо них кто-то вложил черные тяжелые камни в глазницы. Вместо сердца – бьющаяся о железные прутья птица.

– Я не хочу! — Снова без звука.

В горле кипит смола. Горячая, обжигающая, бурая как злость. Мирина злость, которую никто не посмел тронуть. Злость вцепляется острыми зубами в темноту. И рвет её на части. Мыши оживают, почуяв свободу, и бегут остервенело на свет.

– Дура! – Летит вслед голос, кидая вдогонку ледышки слов.

Дура!

Дурахова!

Турахова!

Мира!

Белый колючий свет опалил глаза. Рыжее конопатое лицо Антипина нависло над Мирой щербатым солнцем.

– Турахова, ты тут чего коней решила кинуть?