Читать онлайн Рубикон бесплатно

Рубикон

«Мёртвых бояться не стоит – стоит бояться живых».

Альберт Георгиевич Лисицкий всегда произносил эту фразу, когда его спрашивали, не страшно ли находиться рядом с трупами. Любой судмедэксперт мог подтвердить эти слова. И когда вечером двадцать восьмого декабря его жена вернулась домой, в голове Альберта, словно заевшая пластинка, завертелось: «Мёртвых бояться не стоит», «Мёртвых бояться не стоит», «Мёртвых бояться не стоит» …

28 декабря

Альберт сделал шаг назад.

Холод сковал его руки и ноги, не давая возможности бежать, крик острым осколком застрял в гортани.

Перед ним, в дверном проёме их небольшого домика на окраине Октябрьска, стояла его жена Катя. Распахнутая настежь шуба с проплешинами грязного, слипшегося меха походила на дохлого пса, подобранного с дороги; белая блузка и чёрная плиссированная юбка превратились в мокрые тряпки неопределённого цвета; рваные колготки и сапоги покрывало жидкое месиво из снега и грязи.

Его мозги, привыкшие постоянно подмечать мелочи, усиленно заработали, выкладывая наблюдения протяжным голосом его преподавателя по патанатомии Вениамина Исааковича: «Прошу обратить внимание, уважаемые слушатели, на бледный, слегка синюшный окрас кожи лица. Здесь мы наблюдаем лёгкий цианоз, один из признаков асфиксии. На шее – ссадины, кровоподтёки овальной формы, что явно указывает на удавление руками».

Катя неуклюже шагнула вперёд, подавшись всем телом вслед за негнущейся ногой. Голос в голове Альберта тут же сообщил: «А это, уважаемые слушатели, так называемый “rigor mortis” – трупное окоченение».

Альберт заглянул в холодную пустоту раскрытых глаз своей жены.

«Отметьте также подсохшие склеры и роговицы, пятна Роше, кровоизлияния в конъюнктиву», – самодовольно закончил Вениамин Исаакович.

В том, что Катя, с которой он прожил бок о бок пятнадцать лет, безвозвратно мертва, Альберта убедили её кисти. Доли секунды он трусливо пытался себя обмануть, что на Катиных руках – её любимые длинные, по локоть, перчатки, но судмедэксперт взял в нём верх. Это были трупные пятна. Кровь, которую не перекачивало мёртвое сердце, и лимфа постепенно опустились вниз, образовав “livores mortis”. Альберт несколько раз видел самоубийц, найденных в петле через сутки или двое, – у них точно так же под силой гравитации жидкости опускались в руки и ноги из-за вертикального положения тела.

В иссиня-чёрной правой руке Катя держала мёртвую заячью тушку.

Она открыла рот, но оттуда не вырвалось ни звука – мёртвые лёгкие не могли качать воздух. Она разжала руку, и заяц с глухим стуком упал на пол.

Ещё шаг назад, и спина Альберта коснулась стены. Он вздрогнул, словно его обдало холодом. Он понимал, что если его мёртвая жена сделает ещё хоть шаг в его сторону, он закричит. Завизжит, как свинья на бойне. Она, казалось, чувствовала это и стояла, не двигаясь. Затем повернулась влево и заковыляла в направлении спальни. Проходя мимо детской комнаты, где спал их сын, четырёхлетний Генка, Катя остановилась. Повернувшись лицом к двери, она некоторое время стояла, медленно покачиваясь, будто находилась по шею в воде. Потянулась чёрной рукой к ручке, замерла.

Альберт заставил себя сделать несколько шагов в её направлении. В голове до ломоты пульсировала артерия, готовая лопнуть в любой момент. Внутри него страх перед ожившим мертвецом боролся с ужасом от того, что собирался сделать этот мертвец.

Катя опустила руку. Неуклюже повернулась и двинулась дальше к спальне. Надавила на приоткрытую дверь. Альберт почти слышал, как скрипнули, разгибаясь, мышцы её руки. Дверь распахнулась, и тело погрузилось в сумрак комнаты.

Альберт медленно, шаг за шагом, приблизился к темнеющему проёму. Ему казалось, что вот-вот из темноты выскочит мёртвая жена и вцепится ему в горло, как в каком-нибудь пошлом фильме про оживших мертвецов. Его никогда не впечатляли подобные ленты – мертвецов он видел сотнями по долгу службы, – но теперь весь его скепсис растворился. Он каждой клеткой своего организма ощущал присутствие чего-то необъяснимого и противоестественного.

Свет из коридора растёкся беспомощной кляксой по полу спальни – остальное тонуло в сумраке. Прижавшись к стене, Альберт протянул руку, чтобы нащупать выключатель с той стороны, каждую секунду ожидая, что его кисть схватят холодные, жёсткие пальцы. От бешеного стука сердца становилось тяжело дышать, в глазах расплывались тёмные пятна. Наконец он наткнулся на выключатель. Зажёгся свет.

Она лежала одетая в кровати, на своей половине супружеского ложа поверх покрывала. Под сапогами по розовой ткани растекались грязевые разводы. Невидящие глаза уставились в потолок. Набухшие кровью руки лежали – правая поверх левой, – на солнечном сплетении. Грудь, прикрытая грязной блузкой, не вздымалась.

Альберт приблизился к телу. Его сердце усилено качало кровь, и, казалось, в любой момент, тахикардия перейдёт в фибрилляцию желудочков, и он рухнет тут же, рядом со своей женой. События были настолько нереальными, что попытки хоть на секунду задуматься о происходящем тут же утопали под накрывающей его волной неверия. Насколько велик шанс, что учёный вдруг осознает, что законов физики не существует? Насколько велик шанс, что какой-нибудь сектант выяснит, что придуманный им же божок существует? Ноль целых ноль десятых. Так почему же он, человек каждый день видевший, что смерть – это навсегда, насовсем, вдруг сталкивается с обратным?

Стоя возле кровати, он делал плавные, глубокие вдохи, задерживал дыхание и медленно выдыхал. Сердце постепенно успокаивалось. Почувствовав, что не умрёт здесь и сейчас, он, наконец, осознал то, что в этом коротком адском маскараде не успел осознать. Он рухнул на колени возле кровати, схватился за мёртвую кисть и, уткнувшись в простыню, разрыдался. Через несколько секунд он почувствовал лёгкое пожатие и отпрянул, выдернув руку из холодных пальцев, будто из корзины со змеями.

Чёрные пальцы сжимались и разжимались, словно их хозяйка решила немного размять кисти. Альберт отполз на четвереньках к двери. Встал. Открыл рот, чувствуя, как нехотя размыкаются пересохшие губы. Провёл по ним языком. Хотел позвать Катю, но закашлялся. Попробовал ещё раз.

– К…Катя.

Тело не пошевелилось.

– Катя.

Дёрнулись пальцы.

– Родная, что… что с тобой случилось?

Рука сдвинулась в сторону.

Он попытался представить себе, что находится в секционной своего родного БСМЭ1, нарисовал в голове картину. Вот он – успешный судмедэксперт, мнение которого за годы работы для многих было определяющим. Немного располневший к своим сорока восьми, с густой, но почти седой, шевелюрой – Катя, которая была моложе его на восемь лет, говорила, что это только придаёт внушительности. На носу квадратные очки, которые он надевает только на работе. Халат, перчатки. Всё готово к секции. На столе тело. Не первое и не последнее – очередное.

Стало немного легче. Он медленно приблизился, глубоко дыша.

Тело лежало неподвижно, как и положено трупу.

Альберт склонился над телом и забормотал, словно надиктовывая лаборанту:

– Механическая асфиксия от сдавления органов шеи руками – дугообразные и полосовидные ссадины, овальные кровоподтёки на коже боковых поверхностей шеи… – Он чувствовал, как его собственное горло сжимают холодные руки ужаса. – …четыре слева, пять справа, с очаговыми кровоизлияниями в подкожно-жировую клетчатку и мышцы шеи, кровоизлияния в кожу лица, в соединительно-тканную оболочку глаз, под плевру и эпикард…

Он не мог продолжать. Какой-то ублюдок удушил его жену, а она… она вернулась домой…

Чтобы отвлечься от последней мысли он попытался определить время смерти. Тело находилось на улице, поэтому выяснить точное время в домашних условиях было невозможно. Замер температуры был бессмыслен, определение степени трупного окоченения при том, что труп передвигался, – тоже.

Он нажал пальцем на трупное пятно на предплечье. Место нажатия побледнело. Альберт засёк время на часах, наблюдая, как светлое пятнышко вновь наполняется фибринолизной кровью.

На восстановление цвета ушла около пятидесяти секунд. Это означало, что Катя была мертва уже как минимум часов восемь.

Часы над комодом показывали пол-одиннадцатого вечера. Из дома она ушла около одиннадцати утра – к подруге Оксане попить чаю. Вот только в восемь вечера Оксана сообщила Альберту, что Катю она сегодня не видела и никаких совместных планов они не строили.

Он взглянул на лежащее тело. Медно-рыжие волосы, которые Катя никогда не любила заделывать, грязь и вода окрасили в чёрный. Невидимый скульптор истончил и заострил и без того тонкий, чуть вздёрнутый, носик, и грубо выделил скулы, стесав милую припухлость Катиных щёк. Смерть уколом ботокса спрятала морщинки.

– Куда же ты ходила? – пробормотал Альберт.

Тело тут же дёрнулось, словно через него пропустили слабый ток, и снова замерло.

Альберт отшатнулся. В голове мелькнула мысль, от которой завибрировали внутренности и затряслись руки. Мысль безумная, но…

«Не безумнее пришедшего домой трупа».

– Ка… – Он замолчал. Горло сдавил спазм.

Голова чуть повернулась в его сторону.

– Катя, ты меня понимаешь?

Голова чуть дёрнулась.

Вздрогнув от пробежавшего между лопаток холода, Альберт добавил:

– Если ты понимаешь меня, подними руку.

Несколько секунд ничего не происходило, а потом левая рука рывком приподнялась с кровати и застыла в этом положении.

Альберт шумно выдохнул. Ноги, будто лишённые суставов, предательски дрожали, готовые в любую секунду уронить держащееся на них тело. Слёзы бесшумно текли из глаз, а в горле клокотал крик.

– Ма-а-ам, – раздался капризный голос из соседней комнаты.

Альберт вскинул голову.

Генка. Наверное, приснилось что-нибудь неприятное, он проснулся и позвал маму. Вполне естественный рефлекс. После того, как он стал спать отдельно, Генка время от времени ночным криком требовал, чтобы мама пришла и приласкала его.

Мама.

Труп двигался, сбивая в ком грязное покрывало и простыню. Вот тяжёлым бревном поднялась вверх рука, вот почти с ощутимым скрипом согнулось колено, вот конвульсивно дёрнулась голова.

Мама реагировала. Казалось, тело было готово подняться и побежать в соседнюю комнату, чтобы успокоить ребёнка.

– Нет, пожалуйста, не ходи, – в отчаянии простонал он. – Я успокою его. Пожалуйста, не ходи.

Движения замедлились, а затем прекратились вовсе.

Альберт выскочил из спальни и открыл дверь в детскую.

– Иду, Ген, всё в порядке.

Он осторожно, на ощупь, прошёл по комнате и приблизился к кровати. Присел на матрас.

– А где мама?

– Мама ещё не пришла, – машинально пробормотал он.

Ложь.

– Почему? – плаксиво проговорил сын.

Чуть привыкнув к темноте, Альберт рассмотрел заплаканные щёки Генки.

– Потому что она всё ещё у тёти Оксаны.

Опять ложь.

– А когда она вернётся?

– Тебе плохой сон приснился? – неуклюже сменил он тему.

– Да… – малыш всхлипнул, вспомнив кошмар. – Мама мёрзнет и никак не может согреться.

Альберт почувствовал, как внутри могильным червём закопошился страх.

– Тебе приснилось, что мама мёрзнет?

– Угу, – буркнул мальчик.

– Не волнуйся, согреется, – проговорил Альберт.

Гена улёгся и, нащупав папину руку, вцепился в неё. Через несколько минут он уже сопел.