Читать онлайн Без определённого места жительства бесплатно

В Советском Союзе, считалось, бомжей не было. Но они были. Не в таком  количестве,  правда,  как  сейчас.  Тогда  о них не говорили вообще, а сейчас почти не говорят. И такой статистики нет. Да и о чём сейчас говорят, что показывают и пишут? О политических партиях и их демократиях. О профессиональном коммерческом спорте, где идёт нешуточная  борьба за миллионы. Об изрядно поднадоевшей народу жизни деятелей шоу бизнеса, где неучтённых денег крутится ещё больше, чем в спорте. О нескончаемом воровстве чиновников всевозможных рангов, которые, шутя, отделываются  мизерными  сроками. О культе денег везде и всюду. И это всё составляющие демократии? Но почему же тогда народ смеётся над такой демократией  и  презирает её?  А кто-то, устав, от такой вакханалии уже перестал над всем этим задумываться – всё равно лучше не будет. Грубость, невоспитанность, разгильдяйство, необязательность, ложь и обман, нищета трети населения страны, высокая смертность, воровство во властных исполнительных и  законодательных структурах,  подростковая  преступность и беспричинная жестокость, граничащая с варварством  –  это показатели здоровья общества. А примеров, откуда это брать более, чем достаточно.

Посмотрите, сколько книг о бандитах, ворах  и  убийцах  на  полках  наших  магазинов? 

А сколько фильмов льётся с экранов, где грабят, убивают,  воруют, насилуют, обманывают, лицемерят, предают близких и друзей.  И когда  и  как  всё это запретить читать и смотреть детям и подросткам? Складывается впечатление, что воры всех мастей, бандиты и убийцы стали основными героями нашего общества. Пословица верна – рыба гниёт с головы. Да не гниёт, давно уже сгнила. А гниль тяжело и долго выводится.

Летом около дома, где нет ни детской, ни спортивной площадки (а когда-то была), зато есть стоянка автомобилей и зал игровых автоматов бегали как-то дети, шумели и спорили. Я прислушался. Господи, они все хотели быть… бандитами, чтобы угонять стоящие автомобили. Пока, как они сказали, не по настоящему. Я, наивный, сказал им, что игра их будет интереснее, если часть из них будет милиционерами, чтобы ловить «преступников». И тут вдруг наступила тишина. Ни один (!) из детей не захотел стать «милиционером».  А их было около десятка. Тут стоит задуматься. А когда я кивнул на зал «одноруких бандитов» и предложил его «ограбить» – с энтузиазмом согласились… все. Без разговоров. И азартно принялись обсуждать, как это лучше сделать. И тут тоже стоит задуматься. Что ж, имеем то, что имеем. Во многом государство косвенно, а где-то и прямо (например, слишком либеральными и непродуманными законами, боязнью зажима т.н. демократических завоеваний, лоббированию и протекционизму и пр.) способствует развитию преступности, а потом само же с ней и борется. Кстати, на наши же налоги. А будет ли кому с ней бороться через 15-20 лет?

 Есть и ещё один порок общества. Это пьянство. И оно, пожалуй, наряду с наркоманией один из самых опасных и коварных пороков, ибо приводит к моральной и умственной деградации и не щадит ни рабочих, ни учёных, ни лётчиков, ни артистов, ни академиков, ни, простите, президентов. Оно никого не щадит, кто вступает на этот путь и не в состоянии вовремя остановиться. И это страшно. Очень страшно. Ибо приводит к деградации личности, а в итоге и общества. И не дай вам бог, чтобы так сложилась ваша жизнь. 

В. Гудошников

-–

Уже четвёртую неделю он лежал на куче старого грязного тряпья у края лесополосы, в десяти метрах от дороги в аэропорт. От холода не страдал, лето 1999 года было на редкость жаркое. Если же шёл дождь, накрывался с головой куском старого полиэтилена, кем-то из садоводов выброшенного за ненадобностью. Когда-то им закрывали грядки в весенние заморозки. Прямо за дорогой располагалось садовое товарищество, откуда сердобольные женщины приносили ему хлеб и огурцы. Мужчины иногда оставляли недопитые бутылки с водкой, самогоном или пивом и сигареты. Порой перепадал и какой-то деликатес в виде куска сыра или колбасы.

Сегодня у него был удачный день. Ему натащили много хлеба, кто-то дал кусок сала, кто-то полбаллона недопитого вчера, выдохшегося тёплого пива. Но ничего, сойдёт. Пиво он с жадностью выпил сразу же. Было заметно, как в его грязных давно не мытых руках дрожал сосуд. Хлеб и сало завернул в старую грязную газету и затолкал в рукав грязной рваной фуфайки, чтобы уберечь от обнаглевших мышей и бездомных собак, донимавших его по ночам.

Пиво слегка ударило в голову и ему до умопомрачения захотелось выпить водки. На худой конец, самогона, тройного одеколона или денатурата. Слюна во рту вдруг стала жидкой. Он сплюнул в траву, чиркнул спичкой, прикурил остаток сигареты «Прима» и жадно несколько раз затянулся, ощущая, как никотиновая отрава ещё сильнее вскружила голову. Когда чинарик начал жечь пальцы и губы, затушил его и завернул в обрывок газеты. Потом, распотрошив несколько таких окурков, он слепит из них самокрутку.

Желание выпить не пропадало, а наоборот разгорелось до такой степени, что он почувствовал тошноту. А ведь магазин вот он, всего триста метров. Там много всякой водки и пива. Холодного, прямо из холодильника. Есть и самогон. Всего на расстоянии ста пятидесяти метров от него у сторожа садового товарищества. О-о, какой самогон! Пожалуйста, приходи и бери в любое время дня и ночи. Если есть деньги.

Но не добраться ему ни до магазина, ни до сторожа. Ходить он не в состоянии. Даже ползать не может. С трудом, превозмогая боль, он может перекатываться с бока на бок на несколько метров от своей лежанки лишь затем, чтобы лёжа справить нужду. Со временем всё окружающее пространство вокруг него провоняло. Да и сам он грязный, небритый, не стриженый, с безобразно свисающими космами свалявшихся волос, с гнилыми прокуренными зубами и воспалёнными глазами, вонял не меньше. Он давно забыл, когда мылся последний раз.

Слава Мыльников был бомж со стажем. Последние несколько лет он обитал в окрестностях аэропорта или в самом аэропорту, а поскольку когда-то тут и работал не один год, его многие знали.

Как-то о нём написали статью в местной газете и даже поместили фотографию, после чего единственный бомж на весь аэропорт и его окрестности стал знаменитым. Иногда проезжающие мимо машины останавливались, из них выходили любопытные пассажиры, и кто с интересом, а кто с отвращением разглядывали его, правда, опасаясь подходить близко. Ещё бы: в советские времена о бомжах они и не знали. А уж увидеть…

– Чего надо? – встречал он их грубым голосом похожим на рычание зверя.

– Просто так, – отвечали ему, – посмотреть.

– Посмотреть? Деньги платите за смотрины, – приподнимался бомж, опираясь на локоть, – или сигарет давайте, если водки нет… вашу мать!

И ему оставляли деньги и сигареты и отходили с брезгливой миной на лице, кто, качая головой и вздыхая, а кто смеясь.

Иногда его навещали местные поселковые алкаши. До грани падения Мыльникова им было ещё далеко хотя бы потому, что они имели своё жильё и не ночевали, где попало, как бездомные собаки. Эти люди, перебивающиеся случайными заработками, редко имели деньги на выпивку. Бомж же в иной день имел и выпивку и деньги, благодаря сердобольному населению окрестных садов. Конечно же, алкаши наносили визиты не из-за любви к этому вконец опустившемуся человеку. Они знали: Славу всегда можно раскрутить на бутылку водки или самогона. Главное его завести.

Сегодня с утра поселковый алкаш Сеня, треть жизни проведший в тюрьмах и лагерях за банальное воровство, гонимый похмельным синдромом, встал рано и отправился в рейд по окрестным садам, выглядывая, где у кого и что плохо лежит. Плохо лежали добротные вилы, которые Сеня не преминул умыкнуть. Продав их на соседней линии за 50 рублей, он прямиком направился к магазину. У дверей его стояли две неряшливо выглядевшие личности, с помятыми физиономиями и ярко выраженным желанием опохмелиться. Сеня дружелюбно поздоровался с ними. Это были свои люди.

– Сеня, ничего нет? – с надеждой во взоре спросил один из них.

– Шланги дымятся, колдыри?– улыбнулся Сеня.

– Дымятся, Сеня, а денег нет, чтобы пожар загасить. Выручай. Хотя бы пивка.

– Работать надо, – покровительственно посоветовал Сеня, – тогда и деньги будут.

– Оно так, конечно, но от работы-то и лошади дохнут. Ха-ха!

– Ну-ну! – помотал головой Сеня, о чём-то размышляя. – Говорите, лошади дохнут? Это плохо. Это очень плохо. Жалко лошадок. А впрочем, – он поскрёб себя под рубахой, – ждите меня здесь и я вернусь.

Через пару минут он вышел из магазина с заветной бутылкой в руках.

– Ну, Сеня, ты волшебник, – просияли колдыри и тут же забеспокоились: – А чем же закусить?

– Водки им дай, закусь им дай, – скривился в гримасе улыбки Сеня. – Может быть, вам ещё и бабу?

– Не-а, – улыбнулся один из колдырей. – Кто с водкой дружен – тому это самое, – похлопал себя по ширинке, – он не нужен.

– Тьфу на тебя! – осклабился Сеня и приказал: – Следуйте за мной в кильватер. Больного навестим. У него и закуска есть.

Бомж лежал на куче тряпья и яростно чесался. На нём были донельзя засаленные когда-то имевшие синий цвет аэрофлотовские брюки и ещё более грязная, тоже когда-то имевшая синий, а теперь уже чёрный цвет, аэрофлотовская рубашка. Одеяние это он подобрал ещё в начале лета в мусорном ящике.

– Тук-тук-тук,– постучал по дереву Сеня. – К вам можно войти, сер? Фу-у, какой у вас беспорядок! Да и запашок ещё тот. Сам не можешь прибираться – найми служанку. Заминировал тут всё кругом – не пройти. Как ваше здоровье?

– Какое здоровье! – скривился в гримасе боли Слава, приподнимаясь.

– Ничего, сейчас поправим. Выпить хочешь?

Вопрос был явно настолько излишен, что Сеня смутился. Выпить Слава хотел в любое время суток.

Водку разлили в грязные одноразовые пластиковые стаканы, валявшиеся рядом, предварительно вытряхнув из них муравьёв.

– Ну, поправляйся. Да, зажевать-то у тебя есть что-нибудь?

Бутылку выпили в один приём. Немного завеселело. Завязался разговор, кто, где, когда с кем и сколько пил последние дни. Но скоро эта тема была исчерпана, ибо пустая бутылка не способствовала продолжению беседы.

– Ну что, мужики, скинемся ещё на одну? – предложил Сеня, и все стали шарить по карманам, звеня мелочью. Набрали 15 рублей.

– Слава, добавляй. Или больше не будешь?

Мыльникову выпитой водки было достаточно, чтобы повело крышу. Он достал из нагрудного кармана несколько смятых десяток.

– Ого, кучеряво живешь! – воскликнул Сеня. – Мне что ли лечь на другой стороне дороги, – заржал он. – Сейчас конкуренция приветствуется.

Один из собутыльников сбегал к дому сторожа.

– Вот! – радостно объявил он. – Две взял. Пять рэ не хватило, но хозяин простил.

Вторую бутылку осушили также в один приём. Самогон оказался отвратительным с мерзким сивушным запахом, но привыкшие пить всё, что горит, они выпили его легко. Скоро пошла в ход и третья бутылка, но уже без закуски, ибо все запасы бомжа были съедены.

Из всех четверых Сеня был самый молодой и крепкий, а потому оказался и самым трезвым. Один из колдырей прилёг рядом с бомжом и скоро захрапел. Другой встал и, расстегнув ширинку, направился в заросли лесополосы, спотыкаясь на всюду расставленных Славой «минах».

– Так, похоже, спектакль окончен, – глядя ему вслед, задумчиво произнёс Сеня. – Поправляйся, Слава, всех тебе благ. Я убываю в неизвестность. Родина-мать зовёт. А этот, – ткнул пальцем в храпящего собутыльника, – пускай полежит. Всё тебе веселее будет. Ну, пока!

Бомж посмотрел на Сеню мутным взглядом, попытался приподняться, но тут же рухнул и закрыл глаза. Он уже не чувствовал боли в неправильно срастающемся тазобедренном суставе. Безобразно грязная фуфайка, на которой он лежал, вдруг стала мокрой, и резко запахло то ли ацетоном, то ли аммиаком.

Был жаркий июльский полдень 1999 года. Термометр у дома сторожа показывал плюс 33 по Цельсию.

––

Ещё в начале девяностых годов Мыльников жил так же, как жило большинство советских людей: однокомнатная квартира, жена и двое детей, которых почти не видел, так как дома бывал редко, а всё больше в командировках. Он работал техником вертолёта, неплохо разбирался в двигателях, не нарушал трудовой дисциплины, не «высовывался» и потому был на хорошем счету у начальства. Жена тоже работала, как-то умудряясь при этом справляться с двумя сыновьями – учениками начальных классов. Не шиковали особо, но денег на всё необходимое хватало. Имелся свой угол, хлеб с маслом тоже был. А что ещё надо? Иного ведь никогда и не знали.

Вертолёты круглый год работали на оперативных точках в отрыве от базы. Но раз в месяц они прилетали на несколько дней домой для проведения регламентных и профилактических работ, для замены отработавших свой срок агрегатов. Тогда в семье был праздник. Из районных центров он привозил мясо, масло, яйца и другие продукты, которых нельзя было найти в магазинах миллионного города последних советских годов. Через несколько дней он снова улетал и праздник кончался. Возможно, так бы и просуществовала эта семья до наших дней, не начнись в стране ельцинская экономическая вакханалия. Цены взлетели в десятки, затем в сотни раз. Зарплата за ними не поспевала. Для большинства людей, едва дотягивающих до очередной получки, это был шок.

Получки стали подачками, нет, скорее циничным издевательством, а если у кого и были сбережения – накрылись медным тазом.

В феврале Мыльников прилетел с экипажем на базу. Получили зарплату за январь и…

– Как же с такими деньгами домой ехать? – обескуражено посмотрел Слава на командира. – При нынешних ценах этих денег и на неделю не хватит.

– Не знаю, – вздохнул командир и кивнул на моториста. – А вот он ещё меньше нас получил. К тому же алименты с него удержали.

– Тридцать семь рэ и сорок коп, – хмуро улыбнулся тот. – Жена выгонит.

Вечером приехали в город, зашли в ближайший магазин и были шокированы. По прежнему пустые полки, но кое-что уже было. И не было никаких талонов. На ранее пустых полках появилась водка, некоторые продукты, сигареты. Люди заходили, хмуро смотрели на ценники, кивали головами и уходили. Никто ничего не покупал.

– Будь он проклят этот козёл Ельцин! – воскликнул, глядя на ценники, Мыльников. – Что же дальше будет?

Что будет дальше, не знал никто, в том числе и «этот козёл», ударившийся в беспробудное пьянство то ли оттого, что добрался, наконец, до высшей власти, то ли понимая, что натворил. Но для него пути назад уже не было. Впрочем, не было пути назад уже и для страны.

По старой авиационной традиции, уходящей корнями в истоки авиации, сбросились, купили водки, зашли в ближайшую столовую. Там было пусто. Из-за дороговизны с Нового года эти заведения лишились клиентов и стали закрываться.

Домой идти не хотелось. Первый раз пили не с радостью по случаю долгожданного прилёта. Всех, кроме холостого механика, волновал вопрос: что сказать домашним о своей зарплате. Как на неё жить?

Слава молча встал и сбегал за второй бутылкой. Так же молча все сбросились и вернули ему деньги. Молча выпили. Говорить ни о чём не хотелось.

Приехав домой, Слава застал заплаканную жену. В заводскую столовую, где она работала, рабочие ходить перестали, и весь персонал отправили в бессрочный неоплачиваемый отпуск. Это были первые гримасы так называемых капиталистических рыночных отношений. Холодильник был пуст. Угрюмые дети с надеждой смотрели на его походную сумку, но на этот раз и она была пуста. Праздника не получилось.

Утром он пошёл в магазин и купил продукты и бутылку водки. Никакие талоны уже никто не спрашивал, как в советское время, как будто их никогда и не существовало. Но цены, цены! Оставшиеся деньги отдал жене. Она молча взяла их, пересчитала, и на глазах навернулись слёзы. На них нельзя было прожить и неделю. Тогда он вытащил из кармана ещё 15 рублей – заначку – и протянул ей.

– Как-нибудь обойдусь, – ответил хмуро. – Через три дня улетаем, нам выпишут командировочные. Без денег не полетим.

Потом он на кухне пил водку, курил, пытаясь понять, что же случилось с этой страной. И не находил ответа. На четвёртый день они снова улетели на оперативную точку за двести километров от базы.

––

В командировках техническим обслуживанием, заправкой вертолёта и всем имуществом, включая авиабензин, командует авиатехник. Помогают ему в этом моторист и механик. Пока вертолёт находится в воздухе, он на аэродроме является старшим начальником. Пользуясь этим, Слава потихоньку стал приторговывать авиабензином, который прекрасно работал и в автомобилях, по ценам меньшим так называемых государственных, которые росли почти ежедневно.

Набирал обороты дикий капитализм. Люди бросились продавать всё и вся, чтобы хоть как-то пережить это смутное время. С разваливающихся на глазах предприятий, потерявших хозяйственные связи, растаскивалось и продавалось всё, что можно было утащить или вывезти.

Люди словно с ума сошли. Продавались боевые корабли, самолёты и подводные лодки. На этом государственные чиновники несказанно обогащались. Народ России катастрофически нищал. Впрочем, он никогда и не был богатым. На нём богатели другие. С наступлением ельцинского капитализма это приняло беспрецедентные размеры. Честь, стыд, совесть и патриотизм были начисто забыты. Нажива – вот что стало главным.

Известно, что рыба гниёт с головы. Народу было с кого брать пример. И брали. А чего ж, им можно, а нам нельзя? Сейчас демократия. А потом наступило то, что народ справедливо назвал прихватизацией. Заработную плату начали получать десятками тысяч, потом сотнями. А вскоре в России почти все стали миллионерами. На всё это взирал президент и его команда, не зная, что делать.

Пропорционально росту цен началась и деградация авиационного техника Вячеслава Мыльникова, поскольку за бензин в основном расплачивались водкой, спиртом или обычным российским, вонючим пойлом – самогоном.

Нередко в жизни бывает так: то, что одним забава, другим – отрава. Мыльников проработал в авиации много лет, знал много авиационного люда, но не знал ни одного человека, который здесь в той или иной степени не пил. Это была традиция. Ведь в былые времена вся авиация держалась на спирте. Без него не уходил в полёт ни один самолёт. Спирта всем хватало. Одни пили ежедневно, но понемногу. Пили много лет и не спивались. Другие пили помногу и… пока не спивались. Но, осознав, куда скатываются, резко сбавляли темп.

Есть категория людей, которые пьют много и ежедневно, но выглядят, как свежие огурчики. Их выручает хорошее здоровье. Жить бы таким до ста лет, но они иногда не дотягивают и до шестидесяти. Но не деградируют, не опускаются до дна. Этим водка – забава. Есть деньги, водка и время выпить – выпьют, нет – ну и не надо. Как говорят, у них нет алкогольной зависимости, или она очень слабая. Хотят – пьют, не хотят – не пьют. Но есть категория людей, которые, вкусив алкоголя однажды, сами остановиться уже не могут. Эти хотят – пьют и не хотят – тоже пьют. Для таких людей водка – отрава. Это болезнь, это страшная болезнь. К такой вот категории и принадлежал Слава Мыльников.

А первые звоночки для него начались несколько лет назад, когда он ещё не был грязным, оборванным бомжом, а всего лишь временно безработным. Это была первая ступень деградации.

Тогда они работали в небольшом районном городке, где почти каждый знал каждого, а уж прилетающих в командировки лётчиков знали все. Как-то вечером после полётов выпили, как всегда, традиционные две бутылки на четверых и сидели, покуривая, в гостинице у телевизора. Но смотреть было нечего. На всех каналах (всего-то три) маячил президент СССР Горбачёв со своей надоевшей всем перестройкой и бесконечными словопрениями и обещаниями. На фоне абсолютно пустых прилавков магазинов это раздражало. Телевизор выключили и завалились спать. Что же ещё можно делать в пыльном и грязном городишке, который вдоль и поперёк можно было обойти за сорок минут?

– А мне спать не хочется, – сказал Слава. – Я, командир, пройдусь, подышу воздухом, по местному Бродвею прошвырнусь. Вернусь через часик.

Он надел форменный пиджак, поправил галстук, взял фуражку и вышел на улицу. Покрасоваться в форме Мыльников любил. Ещё бы! Лётчики здесь, на периферии, не частые гости и редкая женщина не оборачивалась им вслед. Именно так и происходило, когда он шёл по центральной улице городка. А то, что он не лётчик, а всего лишь техник – ерунда, на лбу же это не написано. Форма-то одинаковая.

Слава шёл, представляя себя со стороны, и нравился сам себе. Стройная фигура, лёгкая походка, в полусогнутой руке между пальцами зажата дымящаяся сигарета. Выпитый стакан водки приятно кружил голову. Он решил заговорить с какой-нибудь встречной молодухой, но как назло попадались одни старухи. От досады Слава сплюнул и выбросил недокуренную сигарету. А проходил он как раз мимо одного из трёх имевшихся в этом городишке продовольственных магазинов. Прекрасно зная, что его полки абсолютно пусты, всё-таки решил зайти, так как сквозь стекло окна заметил несколько стоящих там женщин. Все взгляды устремились на него.

– Никак лётчик?– услышал он. – Зинка, наклеивай.

Не глядя на женщин, обратился к грудастой продавщице:

– У вас сигареты «Честерфильд» есть?

– Что-о? – опешила та. – Какой ещё фильд? У нас забыли, когда махорка была.

– Плохо, – сделал лёгкую гримасу Слава. – Ну а «Слынчев бряг», «Белый аист» или «Наполеон» есть?

Женщины у прилавка при слове Наполеон засмеялись. Откуда им знать, что есть в мире такой коньяк. Слава смутился. Решил, было шокировать их этим вопросом, а они смеются. Чего смешного-то?

– Наполеонов у нас тут нет, – сказала одна, – а вот Чапаев есть. Да вот он, лёгок на помине. И дружки его при нём.

В магазин вошли три местных авторитета. У двоих из карманов торчало по бутылке самогона, заткнутых скрученной газетой.

– Чапай, – обратилась к одному женщина, – вот лётчик Наполеона ищет, а мы говорим, что такого, мол, тут нет, а есть только Чапаев.

– Чего плетёшь, шалава, – покосился вошедший авторитет на женщину, отодвигая её рукой в сторону. – Дай вон эту, – повернулся к продавщице, ткнув пальцем на полку, где стояли кильки в томате.

А больше в магазине ничего и не было, не считая трёхлитровых банок с чем-то мерзко-зелёным. Нет, была ещё морская капуста, но в пол литровых банках. Мужчина, которого назвали Чапаем, взял банку с килькой, сунул её в карман и посмотрел на Мыльникова.

– И чего это в магазине нашем лётчики делают? Тут же покупать нечего. Как, впрочем, и во всей нашей любимой Родине. Если хочешь выпить – пошли с нами. Наполеонов нет, но вот самогон имеется. Да здесь и он дефицит.

Долго уговаривать Славу не пришлось. Из магазина они вышли вместе.

Очнулся он утром на местном кладбище. Нос разбит, один глаз заплыл и не открывается, верхняя губа, казалось, занимает половину лица. Вся форма в грязи, в карманах пусто: ни денег, ни документов. Голова словно залита свинцом. Вспомнил, что на кладбище пил самогон с местными колдырями. Помнил, что доставал деньги, чтобы угостить «хороших ребят». Кто-то ещё дважды бегал за самогоном. Дальше – провал в памяти.

«А на кладбище всё спокойненько», – вспомнилась песня Высоцкого. «Ни хрена себе – спокойненько, – подумал, трясясь от утренней свежести, Слава, – Мне же вертолёт к вылету готовить пора». Он поднял руку, чтобы посмотреть на часы и не обнаружил их. Ясно. Зато обнаружил, что стоит у могильного холмика в одних носках. Тоже ясно. Хорошо хоть, что догола не раздели, сволочи. Сориентировавшись, зашагал на аэродром. Среди всякого барахла, которое в изобилии возили с собой все авиатехники, нашёл старые кирзовые сапоги, выдаваемые им, как специальную рабочую обувь, которую никто никогда не носил.

Командир с механиком и мотористом приехали на аэродром, заслышав звуки прогреваемых двигателей. Слава сидел в кабине и пытался вспомнить события прошедшей ночи.

– Предупреждать нужно, когда на всю ночь уходишь, – накинулся на него командир. – Мог бы и позвонить в гостиницу. Ого! Да ты никак в переделке побывал? Нечего одному шляться. Не сомневаюсь, что виновата здешняя дама.

– Она самая, – закивал Слава. – Понимаешь, познакомился, в кино на вечерний сеанс пригласил. Ну и всё такое прочее. А от неё возвращаюсь – три амбала навстречу. Ну и… одного я тоже хорошо подцепил, да и второму досталось. Но потом меня вырубили. Вот, – дотронулся Мыльников до распухшего носа. – В себя пришёл – ни денег, ни документов. Как с такой рожей идти в гостиницу? Пошёл сразу на аэродром.

– Постой-ка, а какие документы у тебя были?

– Паспорт, свидетельство авиатехника, пропуск.

– Твою мать! – ахнул командир. – Ну, хрен с ним с паспортом да пропуском. А вот свидетельство! Ты же без него не имеешь права технику обслуживать. Ты это знаешь?

– Знаю, – вздохнул Слава. – Давай, командир, сделаем так: ты про это не знаешь. А прилетим на базу – сам доложу об утере.

Так и решили. Вертолёт улетел, а Мыльников стал бесцельно бродить по аэродрому, пытаясь что-нибудь вспомнить из прошедшей ночи. Бесполезно. Голова гудела, и разгоралось желание опохмелиться. Но на что?

– Слушай, может бензином торганём? – обратился к механику.

– Можно, – поднялся тот с раскладушки.

За сто литров бензина им дали трёхлитровую банку самогона. Налили по полстакана, выпили.

– Я – пас, – сказал механик, когда Слава во второй раз потянулся к банке, – во время работы не пью.

– Ты тоже не будешь? – повернулся к мотористу. Тот отрицательно помотал головой. – А я выпью, может, легче будет, – дотронулся до заплывшего глаза. – Болит зараза.

После обеда вертолёт снова улетел. Мыльников заставил моториста с механиком прибираться на стоянке, а сам заспешил в технический домик, где стояла банка с самогоном. В голове по прежнему гудело, на душе было муторно. Угнетала утрата свидетельства. За это могли снять с работы.

Ребята, прибравшись на стоянке, через полчаса зашли в домик и увидели спящего за столом Славу. Наполовину пустая банка позволяла судить о его состоянии.

– Слава! – затряс его механик. – Уже готов? Зря ты так пьёшь.

Тот тяжело поднял голову, пьяно посмотрел единственным глазом на своего помощника, явно его не узнавая.

– Отвали, не твоё дело! Кто ты такой, чтобы меня учить?

Последнее время, когда Слава перебирал, он становился агрессивным и злым и мог ударить человека. Механик это знал и чтобы не накалять обстановку повернулся и молча вышел. А Мыльников снова потянулся к банке.

Через три часа приземлился вертолёт. Механик с мотористом начали заправку.

– А где Слава? – спросил командир.

– Там, – хмуро кивнул механик на технический домик.

– Ясно. Не выдержала душа поэта.

Мыльников лежал в засаленном комбинезоне и в сапогах на раскладушке. Грязный пиджак, белая рубашка и галстук висели на вбитом в стену гвозде. Брюки валялись на полу.

– Пускай тут и валяется до утра. Не тащить же это чучело в гостиницу, – вспылил командир. – Совсем пить не умеет. Завтра я с ним поговорю…

Но поговорить утром со Славой было невозможно. Авиатехник находился в невменяемом состоянии. На столе лежали остатки закуски, любезно предоставленные сторожем аэродрома, который тоже был пьян, хотя на ногах ещё держался.

– Готовьте вертолёт к вылету, – приказал командир ребятам. – Сегодня доработаем день, а завтра вылетаем на базу.

– Как на базу? – удивился механик.

– Я ещё вчера получил радиограмму в полёте. У нас по двигателям планируются регламентные работы.

– Дела! А этого куда? Как его в таком виде на базе показывать?

– Это его проблемы. Я от него откажусь. Может другой командир согласится с ним работать. А с меня довольно. Да у него и свидетельства нет теперь. Вечером, пришедший в себя, Мыльников просил у командира прощенья. В синей форме и кирзовых сапогах он выглядел нелепо. На носу его красовались тёмные очки с треснутым стеклом. Их ему принёс сторож.

– Не надо у меня прощения просить, – бушевал командир, – ты мне лично ничего плохого пока не сделал. А вот с работой у тебя не первый прокол. Завязывай с пьянками, Слава. Не умеешь пить – не пей. Не бросишь – плохо кончишь. Сам-то что об этом думаешь?

– Завязал, командир. Железно завязал, – бубнил Мыльников. – Только на базе начальству не говори.

– Не скажу, – пообещал отходчивый командир. – Прилетим домой – сдашь вертолёт как положено. А после доложишь об утере свидетельства.

– Всё сделаю. А свидетельство не потерял, а украли.

– Говори, что хочешь. Но учти: пока не сдашь зачёты на подтверждение классности и не получишь дубликат до работы тебя не допустят. А резину тянуть не в твоих интересах. Потеряешь в заплате и не мало.

––

На базу прилетели к обеду. Командир сдал в эскадрилье полётную документацию, и уехал домой. Слава с механиком за час сдали оборудование и вертолёт в участок трудоёмких регламентов, где будут дефектировать двигатели и пошли к начальству просить отгулы.

– Чего это ты, Мыльников, в такую жару в сапогах ходишь? – удивился начальник участка. – А что с физиономией у тебя?

Пришлось рассказать, что пострадал из-за женщины. Лишился часов, туфель и денег.

– Я вам миллион раз говорил, чтобы не шлялись по одному на оперативных точках. Герои, чёрт вас бы побрал!

– А ещё у меня документы украли. В том числе и свидетельство.

– Оп твою мать! – вскочил начальник вертолётного участка. – С этого и надо было начинать. Какие тебе теперь отгулы? Пиши объяснительную записку на имя начальника базы. Пойдёшь к нему на ковёр.

– С такой физиономией, – заныл Мыльников. – Дай хоть пару дней отдохнуть.

– В авиации и не такое видели. Ну ладно. Придешь через два дня. Ты – тоже, – кивнул механику. – Свободны. Ну и рожа у тебя, Мыльников!

Домой Слава не поехал. Сначала надо было раздобыть где-то хоть немного денег, чтобы оставить жене. Он вспомнил, что в тот злополучный день у него во внутреннем кармане пиджака лежала приличная сумма денег за проданный бензин. С такими деньгами и с набитой мордой не стыдно бы было домой явиться. Наврал бы что-нибудь. Да ещё и героем бы выглядел. А как же, один против троих.

Денег он не нашёл. Их попросту ни у кого не было, а у кого и были – на бутылку, не больше.

–У меня тоже нет денег, – сказал ему знакомый аккумуляторщик, работавший когда-то у него мотористом. – А вот выпить – есть. Спиртяга. Хочешь? Кто это тебя так разрисовал?

Слава в подробностях рассказал, как дрался с троими, вырубил одного, второго тоже хорошо приложил, а третий трусливо бежал с поля боя.

– Как видишь, и мне досталось, – закончил он. – Так говоришь денег у тебя нет?

– Нет, – подтвердил аккумуляторщик.

– А что за спирт у тебя? Вонючка?

– Спирт известный – ЭАФ. Не медицинский, но…

Это эфироальдегидная фракция или спирт технический. Он применяется для промывки точных приборов. А чтобы его не пили, а использовали по назначению, в него с некоторых пор стали добавлять какую-то очень вонючую присадку. В радиусе нескольких метров от такого человека, если он осмеливался это выпить, несло, как из преисподней. Увы, не помогло. И не такое пьют.

– ЭАФ говоришь? Вонючий уж больно.

– Зато голова не болит. Сам знаешь. Проверено не раз.

– Ну, тогда налей немного.

Аккумуляторщик извлёк из-под верстака большую стеклянную банку и плеснул в литровую мерную кружку немного спирта.

– Меньше тары нет? – удивился Слава. – Фу, ну и вонь! Самогон лучше.

– Эге, что твой самогон? В нём градусов-то сколько? А сколько в этом? То-то! Ну, давай!

Слава выдохнул воздух и приложился. Но сделал только несколько глотков и со всхлипом оторвался от сосуда, мотая головой.

– Вот, запей, водичка дистиллированная, – подал ему ещё одну посудину аккумуляторщик. – Не хочешь чистый пить – можешь развести.

– И сколько же у тебя этого ЭАФа? – отдышавшись, спросил Слава.

– Хватает, – улыбнулся хозяин. – Мне ведь весь аэропорт приносит аккумуляторы заряжать. Со своих машин. А что я им бесплатно это делать должен? Ха-ха! Спирт-то, сам знаешь, выписать не проблема. Конечно для производственных целей. Да его бочками льют.

– Кучеряво живёшь, – позавидовал Мыльников.

– Не жалуюсь. Но я не ворую, как там, – аккумуляторщик неопределённо задрал голову в потолок. – Ну, давай понемногу! Хорошая штука, я тебе скажу! И голова не болит, как с водки. В ней же один ацетон. Ты наливай себе ещё, если хочешь. Я ведь на работе.

В любой авиационно-технической базе есть укромные уголки, где перебравший техник или механик может спокойно отлежаться, не замеченный начальством. Был такой закуток и в аккумуляторном цехе. В его углу стояла маленькая размерами два на два метра металлическая будочка с небольшой дверцей, на которой всегда висел замок. На двери надпись: «Инструменты». А ниже: «Осторожно, кислота». Дверь эта была с секретом, ибо легко открывалась вместе с замком простым нажатием руки в нужном месте. А внутри была небольшая лежанка. Туда-то и уложил аккумуляторщик вырубившегося Мыльникова.

В восемь вечера Славу разбудили.

– Пора домой, мой друг, смена закончилась. Как самочувствие?

Слава сполз с лежанки, шатаясь, вышел из железной конуры и огляделся единственным глазом. Второй затёк полностью. Он прищурил глаз от яркого света, бьющего в окно.

– Да, ну и вид у тебя! – ахнул аккумуляторщик. – Не рожа – а весенняя радуга. Как же ты домой поедешь?

Аккумуляторщик порылся в углу и достал грязные стоптанные ботинки без шнурков, валявшиеся там много времени и брошенные неизвестно кем.

– Вот, одень, до дома доедешь. А сапоги свои сними. Да, и очки нацепи, не так заметно будет твой фингал. Ну и рожа! – снова воскликнул он и успокоил: – Ничего, бывает и хуже. Ну, давай на дорожку, – плеснул он в кружку. – За конец рабочего дня.

Выпили, закусили дистиллированной водой и зашагали на остановку.

Дома никого не было. Шатаясь, Слава прошёл на кухню. От вонючего спирта его мутило. Открыл холодильник. Он был абсолютно пуст. Оказалось, что был выключен. На кухонном столе лежала записка: «Уехали в деревню к родителям до сентября. Там легче жить. Заплати за квартиру».

С минуту он тупо смотрел на тетрадный листок, что-то соображая. Ах, да! Ну, конечно, в деревне жить проще. Особенно летом. Там у родителей жены свой дом, огород. Есть какая-то живность. С голода не загнёшься. А тут, в городе, если и деньги есть – ничего не купишь. Полки магазинов совсем пусты.

Ему захотелось есть, и он открыл ящик стола. Там кроме многочисленных талонов на продукты ничего не было. Выругавшись, швырнул их обратно и открыл нижний ящик стола. Там стояла вазочка с несколькими кусочками сахара, пустая банка от чая, продававшегося по талонам, и кусок заскорузлого хлеба, завёрнутого в полиэтиленовый мешочек. Встряхнув банку, он обнаружил на дне немного чая. Это было всё.

Вздохнув, поставил кипятить чайник. Выпив два стакана крепкого чая, сел у окна и закурил. Надо было думать о завтрашнем дне.

Утром проснулся рано. Принял душ, припудрил заплывший глаз, надел свежую рубашку. В шкафу прихожей отыскал старые туфли, привёл их в порядок. Ничего, ещё послужат. Хорошо, что когда-то не выбросил. Затем постучался в соседнюю квартиру. Дома была одна хозяйка, которой он и живописал о своём бытие в последние дни. Смысл был таков: беда случилась, ни денег, ни документов. И как назло семья в деревню уехала. И испросил денег до получки.

Соседка денег дала и напомнила, что их дом закреплён теперь только за одним магазином и что в другом ему ничего не дадут. Даже по талонам. Слава поблагодарил и зашагал в магазин с рулоном талонов в кармане.

– Талоны за прошлый месяц не действительны, – сказала ему толстая, неряшливо одетая продавщица. Надо вовремя отоваривать. А то, что в командировке был – меня не касается.

– А где получить талоны за этот месяц? – спросил он.

– Там, – кивнула она в дальний угол магазина, где за столом сидела не менее толстая женщина в грязном, когда-то белом, халате. На столе лежали многочисленные списки.

– Паспорт давай, – протянула она руку.

– А зачем? – растерялся Слава.

– Не придуривайся, молодой человек. Ты что первый день замужем? Откуда я знаю, что ты Мыльников. Или у тебя на лбу написано?

Слава поведал ей о своей трагедии.

– Пить меньше надо, алкаш,– ответила она, покосившись на него. Из под очков вероятно виден был опухший глаз. – А у жены тоже паспорт украли? Пускай она приходит.

–Да нет её, она в деревне с детьми.

– А я не могу без паспорта талоны давать, кому попало. Иди в милицию, получай новый паспорт, тогда и приходи сюда.

–Да я же подохну, пока новый паспорт получу! – ахнул Слава. – Есть каждый день хочется.

– Ничего не могу поделать.

– Чтоб ты подавилась своими талонами! – рявкнул Слава и пошёл к выходу.

У дверей встретил знакомого грузчика, который когда-то доставал ему водку и без талонов. Но это было год назад. Тогда отовариваться можно было в любом магазине. Грузчик, как всегда, был с похмелья. Слава поведал ему свою историю.

– Так вот и с голоду подохнуть можно, даже деньги имея, – закончил он.

– Не подохнешь, – успокоил грузчик. – Пузырь берёшь?

–Где же ты его без талонов возьмёшь?

– Пузырь берёшь, говорю? Пьём вместе.

– Беру!

– Деньги давай. И талоны давай на всякий случай. Жди меня здесь. – И грузчик исчез в недрах магазина.

Через пять минут он вернулся с пакетом. Там лежали две булки хлеба, пакет молока, палка колбасы, похожей на хозяйственное мыло и две бутылки водки.

– Вот, всё что смог. А талоны все отдал. Они там смухлюют, проведут их прошлым месяцем, а продукты или знакомым, или себе заберут. Уж это я точно знаю. Шагай за мной.

По ступенькам спустились в подвал, зашли в какой-то захламлённый старыми коробками закуток. Грузчик вытащил грязный стакан.

– Наливай!

Он выпил и отхватил ножом изрядный кусок колбасы. Слава с грустью подумал, что домой придёт уже без неё. Через пять минут бутылка была выпита. Закурили. Мыльников посетовал, что без талонов не купишь даже курева.

– Не купишь, – согласился грузчик. – Да и с талонами не купишь. Дефицит. Подожди, я сейчас. Он принёс Славе пачку «Беломора».

– Вот, держи. И давай разбегаться. Директриса – кобра. Засечёт нас тут – выгонит с работы. А место-то хлебное, сам видишь. Ты заходи, когда прижмёт, помогу.

К вечеру вторая бутылка была благополучно выпита. Этого Мыльникову хватило, чтобы отрубиться, и он, не раздеваясь, повалился на диван. Проснулся ночью от жажды. Сначала и не сообразил, где находится. Пустым экраном подмигивал не выключенный с вечера телевизор.

Слава прошёл на кухню, с жадностью выпил два бокала воды. В желудке похолодело и тягуче заныло. Состояние было такое, словно его пропустили через мясорубку. Он открыл холодильник. Кроме оставшегося куска колбасы и пакета молока ничего нет. Да и быть не могло. Хлеб почему-то тоже лежал в холодильнике. Его вчера включить он забыл, и молоко было тёплое, уже с кислинкой. Он с сожалением посмотрел на пустую бутылку, стоящую на столе, жадно сглотнул слюну и налил бокал тёплого молока. С отвращением выпил, посмотрел на часы. Всего четыре утра. Выкурил папиросу, разделся и лёг в кровать. Снились то голые безобразные женщины, то авиационные катастрофы, то неведомые страны. Потом приснились недавние его обидчики.

«Надо у них хотя бы документы взять. Хрен с ними, с деньгами, часами и туфлями». Он дёрнулся и проснулся, огляделся, узнавая родные стены.

– Тьфу, зараза! – выругался неизвестно на кого.

Заснуть он уже больше не смог.

Утром, выпив чаю с колбасой, направился в паспортный стол.

–Так ты потерял паспорт или его украли? – спросил начальник паспортного стола.

– Ограбили меня. Всё взяли: документы, деньги. Да ещё вот, – Слава снял очки, – и синяков наставили. Иду никому не мешаю, а они навстречу. Четверо…

– Ясно, – кивнул майор. – С этой перестройкой столько всякого дерьма развелось! Приходи через неделю, лётчик. Сделаем тебе другой паспорт. Только фото – хихикнул – не кривоглазое приноси. А то и мать родная не узнает. Свидетельство о рождении, надеюсь, с собой не носишь?

– Нет, не ношу, – скривился Слава.

На третий день Слава поехал в аэропорт, написал объяснительную записку об утрате свидетельства и предстал пред начальником базы. Подробно объяснил, как всё было.

– Хорош, красавец! – прорычал начальник базы, вставая из-за стола. – Говоришь, трое их было?

– Трое, – подтвердил Слава. – Но двоих я уделал.

– …твою мать! – лениво ругнулся начальник базы. – Пить-то с умом надо. А зачем с собой документы и деньги в чужом городе таскать? Да ещё одному.

– Я трезвый был, – неуверенно возразил Мыльников.

– Ты кому мозги пудришь? – прорычал горилоподобный начальник базы. – Я тут почти сорок лет работаю и прекрасно знаю всю вашу братию. Трезвый он был. К чужим бабам трезвыми не ходят. Хе-хе-хе! А может быть, ты и не у бабы вовсе был? – сделал он серьёзное лицо.

– У неё, у бабы.

– Вот за неё и пострадаешь. Бери зачётный лист и сдавай зачёты. Начинай с главного инженера. Ему сдашь – считай, будешь работать. У тебя ведь первый класс?

– Первый.

– Сдавать надо на пятёрки. С первого раза не сдашь – поедешь в управление сдавать. Поставят четвёрки – лишишься класса и потеряешь в зарплате. Дорогие нынче бабы-то? Хе-хе! А ко мне на заключение придёшь. Иди, учи, сдавай. И меньше этим, – щёлкнул себя по кадыку, – увлекайся. А не умеешь пить – лучше не пей. Свободен.

Все знали, что начальник базы, бывший спортсмен, здоровяк, пил много. Но пить умел.

– Главный инженер – зверь, – сказал ему встретившийся знакомый техник. – С первого раза ему никто не сдаёт. А уж за утерю свидетельства…

– Не терял я его, меня ограбили.

– Э-е, – махнул рукой коллега, – ему всё равно. Но ты иди к нему сегодня же, пока фингал не зажил. Может, сжалится над тобой.

Слава так и сделал. Главный инженер на базе слыл интеллигентом. Он никогда не ругался матом и не повышал ни на кого голоса. Лучше бы ругался.

– Садитесь, пожалуйста, – пригласил он Мыльникова. – Что это у вас, позвольте полюбопытствовать, с глазом?

Слава объяснил, что на него напали.

– Вы, вероятно, были пьяны?

– Да вы что! – возмущённо воскликнул Слава. – Я на точке не употребляю. Запрещено.

– Ну, хорошо, хорошо, – едва заметно улыбнулся главный инженер. – А вы в состоянии сейчас отвечать? Может быть, вам нужно к врачу. Вы у него были?

Слава заверил, что к врачу ему не надо.

– Ну что же, берите, – инженер извлёк из ящика стола кучу билетов. – Здесь вот по двигателю, а эти – по планеру. А вы готовились?

– Да, конечно. Вчера весь день конспекты читал. До поздней ночи.

Внешний вид ему не помог, разжалобить инженера не удалось. Он ответил только на половину вопросов, что явно было недостаточно на отличную оценку. Даже на четыре не тянуло. На наводящие вопросы он тоже не ответил. И ушёл на второй круг.

– Да что я ему, мальчик? – возмущался он у знакомого аккумуляторщика. – Задаёт идиотские вопросы, а я – всё помни. При какой температуре нарастания загорается табло «Пожар на двигателе». Ну не помню. Нам ведь по хрену, при какой оно температуре загорается. Главное – действия при этом. Ну, сказал я ему – при десяти градусах. Оказалось – при двенадцати. Вот гад! Как будто у нас каждый день двигатели горят. Или вот вопрос: когда делается холодная прокрутка двигателя? Я ему всё перечислил, один пункт только забыл. «Вы не готовы, вы не готовы!» Козёл! У тебя есть что-нибудь?

– Есть, Слава. Что-нибудь у нас всегда есть. Выпей, успокойся и плюнь на этого козла.

– И плюну,– поднял Мыльников стакан. – Будем!

– Будем! А-ах, хорошо пошла. И главное, утром голова не болит. А водички выпил и как будто опохмелился.

На этот раз на закуску у них кроме воды был кусок домашнего пирога.

– Вот я тебе и говорю, плюнь ты на этого козла и иди к нам работать, – сказал аккумуляторщик, разливая по второй. – У нас вакансия есть.

–У вас зарплаты маленькие.

– Зато жить дома будешь, а не в клоповниках.

– У нас приличное жильё, ведомственное.

– Знаю я ваши гостиницы, – махнул рукой Славин друг. – А тут, говорю, жить дома будешь, при жене и детях. И никаких тебе зачётов. Да и шадым, – кивнул на банку, – всегда имеется.

– Он и на точках имеется, – возразил Слава. – Бензин, он всем нужен.

– Фи! Бензин! А если залетишь? Небо в клетку не видел? Или в прокуратуре есть знакомые?

– Это при нынешнем-то бардаке? Да вон там, – кивнул в потолок, – миллиарды воруют и ничего.

– Потому и ничего, что воруют миллиарды. Они делятся. Там у них своя шайка. Но ты-то к ним не относишься. Кто миллионы ворует – тот уважаемый человек. А кто сотни – тот вор. Ты на миллион можешь свой бензин продать? Нет. Вот за это и сядешь. Ну, вздрогнули! А вообще-то, – крякнул он, – сейчас только ленивый не ворует.

Домой Слава шёл, покачиваясь. У магазина, рядом с которым он жил, продавали пиво. Прямо с машины. По три бутылки на человека. Выстроилась громадная очередь. Последним вряд ли достанется, но они стояли. Надежда умирает последней. Пиво едва ли не единственное, что продавалось без талонов, но оно бывало в продаже очень редко.

Стоять в конце ему не хотелось и он, шатаясь, подошёл к голове очереди.

– Мужик, встань в очередь, – закричали ему.

– А я больной, – огрызнулся Слава. – Псих я. Порезать могу, и ничего мне не будет. – И для убедительности сунул руку в карман, где кроме ключей ничего не было. – Дай-ка, девушка, три бутылки.

– Какая я тебе девушка, рожа бандитская? Я уже бабушка, – двинула ему бутылки продавщица. – Отваливай! Следующий.

Никто с «бандитской рожей» связываться не пожелал. Слава сгрёб свои бутылки и отвалил.

Вечером к нему зашла сестра, жившая неподалёку.

– Всё пьёшь? – глянула на пустые бутылки. – Допьёшься когда-нибудь. Где семья-то?

– В деревне. Вот, записку оставили. Любань, сделай пожрать что-нибудь.

– Продукты-то хоть у тебя есть?

Она открыла настенный шкаф, потрясла старые коробки. В одной нашлось пару горстей заскорузлых макарон.

– У тебя что же, больше нет ничего?

– Нет, – помотал головой Слава. – Тут и холодильник-то был отключён.

Люба достала из своей сумки банку кильки.

– Открой её. Суп тебе сварю. Да быстрее двигайся, у меня ребёнок один дома.

Мужа у Любаши никогда не было. Когда-то она работала проводницей на поездах дальнего следования и использовала последний шанс, родив на четвёртом десятке ребёнка от кого-то из своих пассажиров. С рождением ребёнка эту работу пришлось бросить. Дочь её уже ходила в первый класс.

Любаша сварила суп и ушла. Слава допил оставшееся пиво и с жадностью выхлебал жидкий суп. В желудке спирт смешался с пивом, и это дало новое опьянение. Он прилёг на диван, закурил и с удовольствием затянулся.

Проснулся от дикого кашля. Всё его тело сотрясалось, дышалось с трудом. Нестерпимо жгло бок и правую руку. Открыл глаза и ничего не увидел. Видимость в квартире была не больше метра. И какой-то едкий запах. Весь хмель тут же испарился. «Пожар!» – мелькнуло в голове. Но огня нигде не было видно. Что за чертовщина? Но раз нет огня – можно открыть окна. Почти вслепую добежал до балкона и распахнул дверь. Затем раскрыл окна. Через несколько минут дым вытянуло, и он определил источник возгорания. Тлела синтетическая обивка дивана. Она плавилась и испускала массу едкого белого дыма. В середине обивка полностью прогорела, и из чрева дивана тоже валил густой дым. Слава бросился на кухню за водой. «Вот так покурил, – мелькнуло в мозгу. – Что теперь жене говорить?»

Очаг возгорания он ликвидировал, но в квартире нечем было дышать. Потом сел и подвёл итог. Не считая удушливо-едкого запаха, который и за месяц не выветрится, прогорел диван. Он подлежал ремонту. Прогорело и покрывало, лежавшее на диване. Истлели брюки и рубашка. На руке и боку кожа покрылась волдырями, и только сейчас он стал ощущать усиливающуюся боль.

А то, что запах долго не выветрится, он знал точно. Однажды на одной из оперативных точек у них от небрежно брошенного окурка загорелся синтетический половик в техническом домике. Вонь в помещении стояла месяца три.

«И что это мне не везёт последнее время, – подумал он, снимая обгоревшую рубашку и брюки. – Это теперь в мусорную корзину. А если бы я не проснулся? Сгорел бы к чёртовой матери. Похоже, начальник базы прав, нужно завязывать с пьянками. Да ещё Любаня пришла каркала: допьёшься!»

На ночь он улёгся на полу, расстелив матрас у дверей балкона. Тут меньше воняло. Засыпая, окончательно уверился в мысли: пить надо бросать. Ведь не пил же он как-то одно время целых полгода. Даже пиво не пил.

Проснулся Слава от боли. Болело с правой стороны в том месте, которым садятся. Но не так сильно. Гораздо сильнее болела рука в районе локтя. А при попытке её согнуть боль становилась нестерпимой. До утра он просидел в кресле, укачивая правую руку, как укачивают младенца. Вспучившаяся кожа почернела. Дождался утра, оделся и пошёл в поликлинику.

– Что у вас, молодой человек? – спросил престарелый врач. – С глазом – это не ко мне, – увидел он Славино заплывшее око.

– Я не с глазом. Вот, – поднял он руку, – кипятком ошпарился. И ещё там…

– Так, так, так, – закудахтал старый доктор, осматривая рану. У вас очень сильный ожог. А ещё где? Где это там?

Пришлось Славе снимать брюки.

– О, молодой человек, вы что же, в таз с кипятком садились? Ну-ка, ну-ка, повернитесь.

Врач с минуту рассматривал его задницу, что-то бормотал по латыни, кивал головой, надавливал на вздувшуюся кожу. Потом взял пинцет и начал отдирать кусочки пригоревшей ткани.

– Больно! – задёргался Слава.

– Терпите. Не знаю, что с вами было, но это термический ожог другого характера. Не паровой. Такое впечатление, что вы на костре сидели. Или лежали.

Минут десять доктор выдёргивал из него кусочки обуглившейся синтетики, затем чем-то промыл раны и смазал мазью. Руку забинтовал. Потом что-то долго писал.

– Где вы работаете? – спросил он.

– В аэропорту, – буркнул Слава. – Летаю.

– Летаете? А позвольте поинтересоваться, что у вас с глазом?

– На меня недавно бандиты напали.

– Ай-ай-ай! – замотал головой доктор, отложив ручку. – Надеюсь, ничего серьёзного? У нас ведь так, в нужный момент милиции не найдёшь.

– Какая на кладбище милиция? – возразил Слава и понял, что выдаёт себя.

–На кладбище?

– К другу на могилу поклониться ходил, – нашёлся он, – там бандюги и встретили… Документы забрали, деньги.

– Ничего святого у людей не осталось, – кивал врач. – Даже на кладбищах покоя нет.

– Да, неспокойно сейчас на кладбищах, – в тон доктору кивал Слава.

– Ну что же, идите в регистратуру, вам выпишут больничный лист. А теперь скажите, что же всё-таки с вами произошло?

– Я же говорю, бандиты напали.

– Нет, вот с этим, – кивнул врач на руку. – Вы же меня обманули. Это ожог не от кипятка.

– А-а,– махнул здоровой рукой Мыльников, – вчера на рыбалке по пьянке в костёр упал. Нечаянно конечно. С кем не бывает.

–Я что-то подобное и подумал, – закивал врач. – Ну, идите, идите. Придёте ко мне через три дня на перевязку.

Потом Слава позвонил на работу.

– Больничный лист? Какой к чёрту лист? – спросил начальник вертолётного участка. – Из-за глаза что ли?

– Да нет, с глазом всё нормально. Я кипятком вчера ошпарился. Жена попросила снять таз с плиты, ну и…

– Какой таз? С какой плиты?

– С газовой. У нас горячую воду отключили. Её часто отключают. А ей стирать приспичило. Ну, вот я и уронил тазик с кипятком. Прямо на себя. Сейчас от врача пришёл.

– Ну и что врач сказал?

– А чего он скажет? Говорит, пару недель поболею. Может и больше, – на всякий случай добавил Слава.

– Пару недель? – вскричал начальник участка. – Всё у тебя, Слава, через задницу делается. А кто работать будет? Тьфу! – и бросил трубку.

«Откуда же он про задницу узнал, – удивился Мыльников. – Вроде бы никто и не знает про это. Ну, народ!»

После обеда действие обезболивающего препарата закончилось, и с новой силой подступила боль. К вечеру зазвонил звонок двери. «Наверное, Любаня пришла, – решил он. Не открою. Увидит обгорелый диван – такой хай поднимется». Но звонок звонил долго и настойчиво. Так сестра не звонит. Слава подошёл к двери и заглянул в смотровой глазок. И увидел знакомые физиономии. Пришлось открыть.

– Уснул что ли? – приветствовал его первым аккумуляторщик Лёша, входя в комнату. За ним следовал его механик и ещё один техник.

– Пришли больного навестить, – улыбнулся механик. – Как тебя угораздило свариться? А чем это так противно воняет?

– Вчера ещё и проводка замкнула, – нашёлся Слава. – Проводка задымилась. Стиральная машина закоротила.

– Да ты и сам вчера дымился! – захохотал аккумуляторщик Лёша. – Потому и таз с кипятком уронил. Давай стаканы. Закусить-то есть что-нибудь? Ах, ты один? Семья в деревню укатила? Правильно сделала. Летом в деревне комфортнее. – Он вытряхнул из сумки груду огурцов. – Вот, подножный корм с дачи. Помой их. Фу, ну и запах у тебя!

Расселись вокруг кухонного стола. Лёха извлёк из сумки бутылку водки и две бутылки вафы. Так между собой техники называли ЭАФ.

– Я мужики не пью, доктор запретил, – поморщился Слава. – Нельзя мне.

– Чего-о? – привстал аккумуляторщик Лёша. – Не пьёшь?! Из-за этого? – ткнул пальцем в забинтованную руку. – Да что это за доктор тебе такое сказал? Враг какой-то, а не доктор. У нас в Одессе за такое бы…

Он не договорил, поскольку все дружно рассмеялись.

– А мне, когда я ногу сломал, врач гипс наложил и тут же посоветовал двести грамм принять, – сказал механик. – Ты скажи, Слава, болит рука?

– Болит.

– Сильно?

– Ощутимо.

–А это, – поднял бутылку, – есть не что иное, как обезболивающее. Вот почему мне и советовал костолом двести грамм принять. Умный человек.

Слава вспомнил, что вчера, засыпая, дал себе клятву не пить. Но, чёрт возьми, его механик прав, действительно будет легче.

Уже через полчаса они пели песни.

– А ты чего это боком на стуле сидишь? – спросил, закуривая, Лёша.

– Так… рука же болит.

– Э, рука не задница, сидеть-то нормально можно.

– Я так привык, – попрыгал Мыльников на одной половине, – мне так удобнее.

Расходились, когда на дворе начало темнеть. Проводив шатающихся и весёлых друзей до лифта, Слава вернулся на кухню. Рука и всё, что ниже пояса, не болело. Оставшиеся огурцы и почти полную бутылку вафы положил в холодильник. Помня вчерашний день, курить сел на кухне у открытого окна. Потом, шатаясь, прошёл в зал, покосился на прикрытый простынёй, словно там лежал покойник, диван, упал на лежащий, на полу матрас и сразу же провалился в глубокий сон.

На одиннадцатый день ему закрыли больничный лист.

– В следующий раз будьте осторожней на рыбалке, молодой человек, – сказал старичок-врач, осматривая последний раз руку. – Там,– он опустил глаза вниз, – у вас всё нормально. А вот на руке небольшие шрамы останутся на всю жизнь.

– Не страшно, доктор, – отмахнулся Мыльников, – шрамы мужчину украшают. Спасибо вам за всё.

В полдень он был уже в аэропорту. Сдал больничный лист.

– С завтрашнего дня приступай к работе, – сказал ему начальник вертолётного участка.

– К какой работе? У меня же нет свидетельства.

– А, чёрт! – ругнулся начальник, – Я забыл уже про это. Как назло работы много. Тогда зачёты сдавай. На всё про всё даю тебе три дня. Сдашь – закреплю в экипаж. Как раз машина с регламентных работ должна выйти.

– А мой вертолёт где?

– Летает давно. Или думаешь, тебя ждать будет? Примешь другой. Сделаете контрольный облёт, если всё будет нормально – на следующий день улетите в командировку. Всё понял?

– Понял, – кивнул Слава.

– Зарплату за прошлый месяц получил?

– Нет ещё.

– Получай. Но смотри, – шеф щёлкнул себя ногтем по кадыку, – не нажрись. Не создавай проблем. У тебя их и так последнее время много. Чтобы с утра приступил к зачётам.

Из кассовой комнаты Слава вышел в приподнятом настроении. Всё же приятно, когда в кармане что-то хрустит. За истекший месяц выдали и зарплату и командировочные.

Сегодня он, наконец, рассчитается со всеми долгами. Надо бы к семье на денёк съездить отвезти деньги, но пока не получится. Только на дорогу уйдёт два дня. Всё-таки триста километров в один конец. Ну да ничего в деревне они и без денег проживут до сентября. Он знал, где обычно дома жена хранила деньги. В шкафу среди чистых наволочек и простыней. «Туда и положу, – решил он. – Пусть лежат до их приезда. Целее будут».

Но известно, что благими намерениями выложена дорога в ад.

На автобусной остановке аэропорта он встретил несколько техников, пребывающих в весёлом настроении. От них за версту пёрло эфиро-альдегидной фракцией.

– В отпуск уходим, – сказал один из них. – Отпускные вот получили, чего не повеселиться.

– По случаю отпуска можно бы выпить чего-нибудь получше, – урезонил его Слава.

– Это мы так, для начала. А ты чего делаешь?

– Да вот, – тряхнул он рукой, – приболел немного, был на больничном. Но сейчас всё позади, зарплата и командировочные получены.

–Глядите, ребята! Он зарплату получил, а трезвый.

– Позор! – хором пропели ребята. – Позор!

– Присоединяйся к нам. Мы едем в город повеселиться в какой-нибудь летней забегаловке.

За последние десять дней Слава приложился к горячительному только однажды. Отчасти из-за отсутствия денег, но в основном потому, что сам понимал: пить каждый день нельзя. И всячески избегал компаний.

– Так что, Слава, ты едешь с нами? Посидим, о женщинах поговорим, о жизни, грамм по двести водочки выжрем. Погода-то, смотри-ка, шепчет. Ну? Решайся. Что тебе внутренний голос говорит?

Погода действительно была отменная. «А почему бы и не отвлечься немного, – решил он. – Правда, завтра зачёты сдавать и надо бы полистать конспекты. Да ладно, три дня впереди, успею». Успокоив себя этой мыслью, он согласно кивнул головой.

– Молодец! – хлопнул его по плечу техник Володя.

В магазине с переплатой выпросили у продавца три бутылки водки, и зашли в летнее кафе. Распивать спиртное в нём запрещалось, но никто на это не обращал внимания. Все чего-то пили. На закуску заказали сомнительного вида мороженое и баллон минеральной воды, пахнущей серой. А больше в кафе ничего и не было.

Хорошо сидели. Курили, пили, говорили о работе, о жизни тоскливой, о том, что в магазинах ничего нет, о женщинах. О многом говорили. А ЭАФ, смешавшись с водкой и минеральной водой, делал своё чёрное дело. Скоро один из них вырубился и улёгся головой на стол. Тогда решили, что пора расходиться. Растолкав спящего, один из друзей меньше всего захмелевший, подцепил его под руку и поволок домой. Благо они оба жили совсем недалеко. А Слава с Володей, шатаясь, поддерживая друг друга, громко разговаривая и оживлённо жестикулируя, направились к остановке автобуса.

Коляска подкатила сзади, и их сначала почти вежливо пригласили прокатиться за казённый счёт до ближайшего вытрезвителя.

– А за что нас в воронок? – возразил сержанту Вова. – Мы и сами до дома доедем. Спасибо вам за заботу.

– Да, мы сами доедем, – подтвердил, икнув, Слава, – на автобусе доедем.

Но менты не вняли их гласу и бесцеремонно затолкали упирающихся друзей в передвижную кутузку, которая была пуста. Но довольно скоро её наполнили, и машина прикатила к вытрезвителю.

– Полный комлект, – сказал сержант дежурному, – принимай.

В шесть часов утра их подняли, вернули вещи и по нескольку помятых дензнаков.

– А остальные где? – растерянно спросил Слава.

– Что – где? – поднял дежурный глаза, источающие ангельскую честность и неподкупность.

– Остальные деньги где?

– А это не мои деньги,– вступил в разговор Вова. – У меня отпускные другими купюрами были.

Дежурный встал и медленно вышел из-за стола. Глаза его по прежнему источали честность и неподкупность.

– Может быть вас, ребята, холодной водичкой из шланга окатить? – вежливо спросил он, улыбаясь. – С похмелья это полезно. Может тогда и вернётся к вам память. – И резко смахнув с лица улыбку, закончил: – Сколько денег у вас было при себе – столько и возвращаем. Так что не бузите. Советская милиция воровством не занимается.

– Это не воровство, это грабёж, – проворчал Володя.

– Сержант, проводите, – кивнул дежурный дремлющему у дверей на диване менту. Тот с готовностью вскочил и отворил дверь.

– Скоты! – проворчал сквозь зубы Вова и шагнул за порог. Слава последовал за ним.

В сквере у автовокзала посчитали оставшиеся деньги.

– От отпускных одна треть осталась, – сказал Вова. – Вот сволочи!

– У меня тоже, – затянулся Мыльников последней сигаретой и швырнул в сторону пустую пачку. – Сигареты и те забрали, гады. Две пачки же было.

– А мою вообще не вернули. А может, у меня и не было. Не помню, – помотал головой Вова. – Что делать-то будем, Слава? Надо бы головы поправить.

– Мне на работу надо,– неуверенно произнёс Мыльников. – Зачёты нужно сдавать.

– Плюнь, – сказал Вова. – Куда ты с такой помятой физиономией поедешь? В автовокзале буфет есть. Там из-под полы всегда можно водку взять с переплатой.

Намётанный глаз буфетчицы сразу определил: болеют ребята, им нужно опохмелиться. Воровато повертев головой – нет ли ментов – она вытащила откуда-то снизу бутылку водки и две пачки сигарет.

– Здесь не пить, – сказала, – идите на улицу. – Пирожок вот возьмите.

Вернулись обратно в сквер и только тут поняли, что пить не из чего.

– Давай из горлышка, – предложил Вова, – не привыкать.

Через полчаса бутылка была выпита, пирожок съеден. Завязался душевный разговор. Как-то сгладилась горечь утраты денег.

– Пусть подавятся они ими! – сказал Вова.

– Они не подавятся, – возразил Слава, – там система отработана. Меня недавно в командировке местная шпана ограбила. Всё взяли, гады, даже документы. Но и то не так обидно, на то она и шпана. Обидно, когда родная советская милиция грабит.

– Моя милиция меня бережёт, – засмеялся Володя. – Сейчас вряд ли Маяковский это сказал бы.

– Ну да, она убережёт, – поддакнул Слава, – только от денег. – Но вообще-то менты всякие бывают.

– Что-то я хороших не встречал.

– Мало с ними сталкивался.

– Да уж миловал бог. А вытрезвители, они во всех городах одинаковы.

– Это точно. Да за такие-то деньги могли бы и по домам развести.

– Могли бы. Но зачем ты дома пьяненький нужен? Они же о семейной нравственности пекутся. А в вытрезвителе очухаешься, и придёшь домой трезвеньким.

– И обобранным, – хихикнул Слава. – Ну, давай прощаться, а то снова в воронок попадём. Одного моего знакомого три раза подряд забирали. Правда, у него денег не было.

Они ударили по рукам и разошлись в разные стороны.

По пути домой Мыльников зашёл в свой закреплённый магазин и, предъявив новый паспорт, получил на всю семью талоны. О работе уже не думалось. Ничего не случится, если он сегодня не поедет. Он не виноват, что менты испортили всё настроение.

Ему повезло, в магазин только что завезли продукты. Отстояв в очереди, купил яиц, колбасы, хлеба. На него и жену полагалось четыре бутылки в месяц. На несовершеннолетних детей талонов не давали. Сначала он хотел взять две бутылки, но искушённый сосед по очереди предложил брать всё сразу, пока есть. Месяц кончится, и талоны пропадут.

Дома пересчитал оставшиеся деньги. Не густо, едва ли хватит до следующей зарплаты. Вопрос о возврате долга соседке отпал сам собой. Ничего, подождёт. А если будет настаивать – перезайму у кого-нибудь. Успокоив себя этой мыслью, он приготовил яичницу с колбасой. Есть хотелось зверски. Ну, как не выпить сто грамм под такую закуску. Слава откупорил бутылку, налил половину стакана и поднял. И в это время зазвонил телефон. Отставив водку в сторону, пошёл к телефону. Глянул на часы: одиннадцать. Кто бы мог звонить в такое время? Может с работы? Конечно. Он же должен быть в аэропорту. Сейчас снимет трубку и что скажет? Чем объяснит своё отсутствие? Тем, что был в вытрезвителе? Слава стоял и слушал звонки. Телефон не умолкал. Конечно, это звонят с работы. Не стоит снимать трубку. И он вернулся на кухню.

Через десять минут больше половины бутылки было выпито. Утолив голод, закурил. Забылась ночь, проведённая в вытрезвителе, голова приятно кружилась. Затушив сигарету, хотел лечь и выспаться, но на глаза попалась недопитая бутылка. Ну что на неё смотреть, – подумалось,– нужно допить. Осталось в ней ни туда, ни сюда. И он вылил остаток в стакан.

Проснулся Мыльников вечером. Встал, сел на кровати, тупо озираясь по сторонам. Кажется дома. Какой сегодня день? Он посмотрел на часы. Стрелка замерла на цифре семь. Пора ехать на работу. Нетвёрдой походкой прошёл на кухню, включил чайник. Пока он нагревался, успел побриться. Сухой и шершавый язык с трудом двигался во рту. Слегка мутило. Налив чай, обнаружил, что нет сахара. Открыл холодильник, чтобы взять банку с вареньем и обнаружил три бутылки водки. Про них он совсем забыл. А не похмелиться ли? Но ему ведь сдавать зачёты. А, да что будет со ста грамм? Только лучше станет. Быстрее придёт в себя. Налив полстакана, выдохнул воздух и резким движением выплеснул водку в рот. Фу, ну и мерзость! Запил сырым яйцом, вяло пожевал колбасы с хлебом. Потом выпил остывший чай. В голове, наконец, прояснилось, и Слава ощутил какое-то непонятное беспокойство, причину которого не мог определить.

Подойдя к окну, закурил. Беспокойство усилилось. Что это, чёрт возьми? Солнце, которое обычно по утрам светило из-за соседнего дома, висело за противоположным домом на другой стороне. Слава мысленно ахнул. Да какой сегодня день? Ничего не понятно. Он напряг память и стал вспоминать. Вчера утром их с техником Володей выпустили из вытрезвителя. Потом они пили в сквере. Потом… Что было потом? Ах, да он же отоварился в магазине и пришёл домой. Потом выпил, пообедал. А потом? Потом – провал в памяти. Ясно, что спал. Всё верно, сейчас утро. Но что случилось с солнцем? Он ещё раз выглянул в окно и убедился, что светило находилось на западной стороне. Не может быть! Он проспал целые сутки! За два дня прогула могут и с работы попереть.

А в этот момент диктор радио на кухне произнёс: московское время семнадцать часов тридцать минут. «Всё точно, – похолодел Слава, – я проспал всю ночь и весь день и прогулял два дня. Хорошо ещё на работу сейчас не попёрся. Придётся завтра на коленях перед шефом ползать».

И тогда он решил устроить себе праздник живота. Начистил и нажарил картошки, открыл прошлогоднюю банку солёных огурцов, нарезал хлеба и уселся на кухне. Перед собой раскрыл конспект по двигателю вертолёта. Завтра нужно всё-таки сдать эти зачёты.

Но всухую ужин не лез в глотку. Минут десять он мужественно боролся сам с собой. Даже вспотел от этого. Но три бутылки в холодильнике не давали покоя. Смысл читаемого текста не воспринимался, он машинально перелистывал страницу за страницей, не переставая думать, что, пожалуй, стаканчик водки под такой ужин не повредит. Скоро Слава окончательно утвердился в этой мысли, и рука сама потянулась к горлышку.

Уже через десять минут половина бутылки была пуста, ужин съеден, конспект отодвинут в сторону. Спокойствие и уверенность снизошли на него, как благодать божья сходит с небес на избранного своего. Да что он, чёрт возьми, салажонок какой-то что ли? У него же первый класс – эталон высшей квалификации. Неужели он не сдаст эти поганые зачёты? Конечно, сдаст. И рука снова потянулась к бутылке.

Утром с опухшей физиономией и красными глазами он предстал пред своим непосредственным начальством.

– Почему вчера не прибыл на зачёты? – спросило начальство.

– Замок на входной двери сломался, – почесался Слава, – пришлось менять. До обеда провозился. А потом надо было конспекты почитать. Главный инженер-то у нас зверь.

– Зверь, – подтвердил начальник. – По тебе видно, какие ты конспекты читал. От тебя кроме перегара ещё какой-то гадостью воняет.

Слава и сам иногда ощущал тлетворный запах перегоревшей синтетики, которым пропиталась вся квартира, все вещи и одежда.

– Я ещё раз предупреждаю тебя, Мыльников, завязывай со спиртными делами. Не умеешь ты пить. Затянет в болото – не вылезешь. Мне кажется, что у тебя работа мешает пьянке. А если так – бросай работу.

– Но у меня действительно сломался замок на двери. Не оставлять же было квартиру открытой.

– Ну ладно, ладно. Чтобы сегодня и завтра сдал все зачёты. Не сдашь – будем говорить иначе.

– Завтра? А…

– А тебе неделю надо? У меня техников не хватает, самая напряжённая пора, а ты уже почти месяц прохлаждаешься.

– Нет, но завтра же выходной.

– Завтра пятница, – устало возразил начальник участка. – Иди, сдавай зачёты. И чтобы завтра вечером получил заключение у начальника авиабазы.

Только сейчас Слава понял, что сутки выпали из его памяти. Он повернулся и молча вышел из кабинета.

К главному инженеру он не пошёл. Сначала завернул в комнату инженера по технике безопасности. Тот сидел за столом и с сонным видом перебирал какие-то бумаги.

– Что тебе? – спросил он Мыльникова. Слава молча протянул ему зачётку.

– Но зачёты по технике безопасности сдают весной и осенью. Ты же сдавал. Чего летом пришёл?

– У меня свидетельство в командировке украли, – пояснил Слава. – Вот теперь класс подтверждать нужно.

– Да кому оно нужно твоё свидетельство? – удивился инженер. – Наверно сам потерял по пьяной лавочке. Не ты первый.

Слава живописал всё, происшедшее с ним две недели назад, но в другой интерпретации.

– И даже ботинки сняли?

– И даже ботинки.

– Сволочи, – сказал инженер и расписался в зачётке. – Документы могли бы и оставить. А как ты без пропуска проходишь?

– А кто его спрашивает, если в форме, – махнул рукой Слава.

Эту историю пришлось рассказывать инженерам по радио и электронному оборудованию вертолёта. Они тоже расписывались в зачётке без лишних вопросов, ибо Славу хорошо знали. Не новичок какой-то, ветеран.

К главному инженеру он пошёл после обеда.

– Ну что подготовились? – вежливо спросил тот, доставая билеты. – Как ваше здоровье?

– Нормально, – улыбнулся Слава. – Вчера вот до полночи с конспектами сидел. А потом долго заснуть не мог.

– У вас бессонница?

– Вообще-то нет. Наверно это из-за боязни снова уйти от вас ни с чем.

– Но я не требую ничего не положенного, – удивился главный инженер, – чего же меня бояться? Берите билеты.

На этот раз ему повезло. О помпаже двигателя и действиях при этом он знал всё. Вопрос практический. Без труда ответил и на другие вопросы. Хозяин кабинета даже не стал задавать дополнительных вопросов.

– Чувствуется, что готовились, – сказал он, выводя в зачётке отличную оценку. – Давайте поговорим о планере. Что там у вас первым вопросом? Автомат перекоса? Вообще-то это больше к двигателю относится, но в управлении составили почему-то такие билеты.

Об автомате перекоса несущих лопастей и принципе его работы мало у кого из техников было полное представление. Чтобы хорошо знать принцип его работы, необходимо было иметь представление об аэродинамических силах, влияющих на лопасти. А в этих силах запутались, наверное, и учёные-аэродинамики. По крайней мере, никто из техников и инженеров не мог доходчиво объяснить, почему вертолёт может летать боком или хвостом вперёд. И Слава «поплыл». На другие вопросы ответы были тоже не совсем точны.

– По этой дисциплине я не могу вам поставить отличную оценку, – сказал главный инженер. – Вы согласны на оценку четыре?

– Но меня лишат первого класса.

– Возможно, и не лишат. Это будет зависеть от начальника базы.

– Я согласен, – махнул рукой Слава.

К вечеру он сидел в кабинете начальника базы.

– Не могу я тебе выписать свидетельство первого класса, – посмотрев зачётку, сказал он. – По основным предметам у тебя должны быть отличные оценки. Поработаешь со вторым классом, через полгода пойдёшь на МКК и подтвердишь первый класс.

Мыльникову ничего не оставалось, как согласиться.

– Неужели всё сдал? – удивился начальник участка, когда он доложил ему об этом. – Молоток! Завтра подпишу приказ о твоём допуске. Получишь свидетельство и готовься в командировку. Будешь работать на другом вертолёте и с другим командиром.

– Сдал все зачёты за один день? – не менее удивился его друг аккумуляторщик Лёша. – А почему трезвый? Почему не обмываешь?

– Наливай, обмоем, – осклабился Слава. – Вафа-то есть?

– У нас всегда есть, – гордо ответил Лёша, – не то, что у некоторых, привыкших к халяве.

– Кто эти некоторые? – дёрнулся Слава. – На кого намекаешь?

– Не будем пальцем показывать. Пей! – плеснул Лёша всё в ту же мерную кружку.

Слава поднёс кружку ко рту, содрогнулся, отвернулся, выдохнул воздух и, закрыв глаза, стал выливать в рот вонючую жидкость. Допив до конца, оторвался от сосуда и, выпучив глаза, заработал ртом, как выброшенная на берег рыба. По щекам потекли слёзы.

– Запей! – подвинул банку с водой Лёша.

Слава схватил банку двумя руками, сделал несколько глотков и со свистом втянул в себя воздух.

– Ну, как?

– Ох, и гадость! – часто дыша, ответил Мыльников.

– Зачем пьёшь, если гадость? – меланхолично спросил друг, наливая себе в ту же кружку.– Зато халява, да и голова не болит. Ну, да сгинут все наши враги! – произнёс он тост.

Продолжение на этот раз места не имело. Лёша пить больше в рабочее время отказался, и Слава уехал домой.

– Плевать я хотел на эту гадость, – сказал он Лёше на прощание. – У меня дома полный холодильник водки.

Прибыв домой, сделал яичницу, открыл бутылку, с намерением выпить ровно половину. Но уже через полчаса бутылка опустела.

«В холодильнике ещё есть», – подсказал ему внутренний голос. Но на этот раз Слава его не послушал. «Что-то я быстро косеть стал», – подумал он. Это была его последняя осознанная мысль в этот день.

––

– Вот что, Мыльников, – сказал ему в первый день командировки новый командир. – Я тоже люблю выпить, но норму знаю. А в рабочее время не пью и тебе не позволю. И потому предупреждаю: засеку на аэродроме поддатым – поедешь домой в этот же день. Надерёшься вечером до поросячьего визга и не вовремя утром подготовишь вертолёт – поедешь домой. Будешь сливать налево бензин за самогон, водку, спирт, одеколон, туалетную воду и прочее – поедешь домой. А по радио передам, что ты отстранён за пьяные дела. Это автоматически повлечёт твоё увольнение по статье. Усёк ли смысл произнесённого мной?

– Да усёк, усёк, – обиженно надул губы Слава. – А за деньги можно?

– Что?

– Бензин налево сливать за деньги можно?

– За деньги всё можно. – И добавил в качестве оправдательного аргумента: – Вон страну направо и налево распродают и разворовывают – и ничего. Значит им можно? – ткнул палец вверх. – А раз им можно, то и нам можно.

– Да что же мы, кривые что ли? – поддакнул механик.

– Но уговор такой, – продолжал командир. – Все деньги отдаёшь мне. По прилёту на базу я делю их на всех поровну.

– А чем им у меня будет хуже? – возразил Слава.

– А тем, что они тебе покоя давать не будут, – улыбнулся командир. – И не пытайся меня обманывать. Я не хуже тебя знаю, сколько у нас бензина.

И для славы наступила ураза.

– Чего-то и пить-то не тянет, – сказал он за ужином после почти двухнедельного воздержания.

– Через день вздрогнем, – пообещал командир.

– Почему именно послезавтра?

– Потому что будет день авиации. Я уже с заказчиками договорился. Столик в местном ресторане за их счёт.

– Халява? – улыбнулся Слава.

– Халява. Потом несколько полётов им сделаем бесплатно.

Дни трезвой жизни пошли ему на пользу. Он посвежел, разгладились на лице морщины, изменилась даже походка, вернулась прежняя энергичность. Выпить, конечно, иногда хотелось, и он даже дважды едва удержался от соблазна взять вместо денег спирт за сливаемый налево бензин. А спирта в этом городе было море, так как тут имелось целых два спиртовых завода. Сколько спирта растаскивалось – никто не знал, но каждый уважающий себя мужчина этого города считал несерьёзным делом покупать водку в магазине, даже если бы её продавали и без талонов.

На день авиации они хорошо посидели в ресторане. Для них нашли ужасный в то время дефицит – армянский коньяк и шампанское, а ресторанный ансамбль исполнил для них несколько песен на авиационные темы. Когда уходили домой, Слава заканючил:

– Командир, а на завтра-то что-нибудь попроси. Похмелиться ведь надо будет.

– Никаких похмелий, – заявил тот. – Завтра рабочий день.

– Голова же не чугунная, болеть будет. Намешали водку с шампанским и коньяком.

– Чаем похмелишься.

Командир был непреклонен.

В конце месяца они вылетали санитарную норму, и их сменил другой экипаж. Они же уехали рейсовым автобусом на базу.

– Едем в аэропорт, сдаём все документы, получаем указания и командировочные, а уж потом всё остальное, – сказал командир.

Им повезло. Они получили не только командировочные, но и зарплату за прошлый месяц. К тому же командир извлёк из кармана приличную сумму денег и разделил на три части. Моториста на этот раз в экипаже не было.

– Вот теперь можешь пить, сколько хочешь, – улыбнулся он Славе.

– Отметить надо, – расплылся в ответной улыбке Слава.

– Что отметить?

– Приезд домой. Такова традиция.

– Я эту традицию не поддерживаю.

Слава только вздохнул. Какой-то нестандартный ему командир попался. Почти не пьёт, традиций не соблюдает.

Им дали неделю отгулов. Открыв дверь, Слава почувствовал не выветрившийся запах сгоревшей синтетики. Холодильник, как всегда, был пуст. Но это его не беспокоило. Деньги есть, сейчас сходит в магазин, отоварит талоны за текущий месяц и устроит себе ужин в честь прибытия. «К семье надо трезвым приезжать», – мысленно передразнил он командира. А если дома, как говорят в Одессе, нет никто?

Он отсчитал сумму, которую был должен соседке и постучал в соседнюю дверь.

– Спасибо, тётя Катя, возвращаю с процентами, – весело сказал ей.

В магазине отоварил талоны на продукты, а вот водки не было. Пришлось прибегнуть к услугам знакомого грузчика.

– С водкой напряги, – сказал он. – Сколько у тебя талонов?

– Четыре.

– А сколько водки надо?

– Четыре и надо.

– Не выйдет. Только две могу. Так директриса распорядилась. А талоны придётся все отдать.

– Чёрт с ними, неси две.

Грузчик обернулся быстро.

– Вот, бери. Оно, если с переплатой – можно и четыре.

– Пока двух хватит.

Возвратившись в квартиру, первым делом открыл бутылку и налил пол стакана. Чуть подумав, добавил ещё. Залпом выпил и почувствовал, как по телу разошлось приятное тепло. В голове зашумело. И начал готовить ужин. «Как всё-таки хорошо, когда редко пьёшь, – подумал он. – Вкус водки ощущается совсем иначе. И кайф такой приятный». Покурив, он тонкими ломтиками нарезал мяса, которое им дали заказчики, и разложил на сковороде, плеснув туда масла. Когда мясо подрумянилось, кольцами порезал две головки лука, покрошил укроп, нарезал хлеба. Ужин был готов. И рука снова потянулась к бутылке.

«Ты же выпил двести грамм, – вдруг проснулся внутренний голос. – Мог бы больше и не пить». Слава даже на минуту замер. Не пить? А почему? Да под такой-то закусь и не выпить! «Утром ведь болеть будешь», – сказал внутренний голос. «А может и правда не пить? – подумал он. – Нет, приезд всё же надо отметить. Такова традиция. А голова? Да чего ей болеть, высплюсь завтра, как следует – и всё. Торопиться мне некуда».

Второй стакан он пил не спеша, смакуя, растягивая удовольствие. Водка казалась нисколько не горькой. И он снова поймал себя на мысли, что всё же хорошо, когда редко пьёшь.

Утолив голод, сел у окна и закурил. Мысли порхали в голове легко и свободно, словно чайки над морской зыбью. Он подумал, что скоро должна приехать семья, ведь не за горами первое сентября и детям нужно идти в школу. Но почему-то он по ним не соскучился. Вероятно оттого, что отвык от них. Это виноваты вечные его командировки. На глаза попался тетрадный листок с наказом жены. Он так и лежал на столе. Слава перечитал его. Ого, что-то буковки двоятся. «Ещё бы, ты выпил почти бутылку, – сказал внутренний голос. – Допивай уж всё, там не больше ста грамм осталось».

«То говорил – не пей, теперь пить заставляет», – усмехнулся Слава. А что там пить? Две столовых ложки осталось. Чего пачкаться, закуски ещё вон сколько! И рука потянулась за второй бутылкой. «Ого! – удивился внутренний голос. – Болеть ведь будешь».

Болеть будешь… болеть будешь. Голос звучал всё тише и тише. Больше в этот вечер он на связь не выходил. А может, и выходил, но Слава его уже не слышал.

Уснул Мыльников прямо за столом. Уже во сне он задвигался, пытаясь устроиться удобнее, и соскользнул со стола, смахнув на пол сковородку с остатками ужина. Падая, ударился головой об угол газовой плиты, но так и не проснулся. Подёргав конечностями, вытянулся на полу кухни и захрапел.

Когда стемнело, из-под мойки выполз таракан. Это был разведчик. Он остановился, пошевелил усами и несколько мгновений смотрел на спящего Славу. Не усмотрев для себя угрозы, таракан прямиком двинулся к валявшимся на полу кусочкам мяса. За ним, уже не останавливаясь, побежали другие. Почти целый месяц они были единственными жителями квартиры, их никто не беспокоил, и жилось им вольготно, хотя и голодно. Некоторые совсем осмелели и, взобравшись на Мыльникова, бегали по рукам и лицу. Особо отчаянные пытались заглядывать в приоткрытый рот, но что-то их останавливало. Вероятно, запах перегара и храп.

Проснулся Слава после полуночи в полной темноте от ощущения, что кто-то бегает по лицу. Он резко тряхнул головой и чуть не застонал от боли. Где это он? Пошарил вокруг себя руками. Всюду было скользко и мокро. Резко пахнет мочой, как в общественном туалете. Вспомнил, что вчера приехал домой. Но где он сейчас? Приподнялся и сел на полу, ощупал себя. Брюки и рубашка были мокрыми. «Кажется, не выдержал мой мочевой пузырь, – с трудом провернулась мысль. – Но где это я? Неужели опять в вытрезвителе?». Ага, вот же свет. Он встал сначала на четвереньки, потом медленно разогнулся и, шатаясь, направился к окну, по пути больно ударившись бедром об угол стола. Нащупал стоящий в углу холодильник и сообразил, что находится на кухне. На ощупь пробрался к выключателю.

Едва включил свет, как пирующие тараканы бросились в разные стороны, и глазам предстала неприглядная картина. На полу – размазанные остатки ужина, плавающие в какой-то жидкости. Это была моча. Линолеум не дал ей никуда просочиться, и она растеклась по половине кухни. Там же валялась сковорода, разбитая тарелка и несколько кусков хлеба. А вот бутылка – о, счастье – стояла на столе, но в ней почти ничего не было.

Чёрт, как болит голова! Он приложил руку ко лбу и почувствовал, что рельеф его не такой, как всегда. Шагнув в ванную комнату, посмотрел в зеркало и не узнал сам себя. Чья-то лохматая оплывшая физиономия с громадной шишкой на лбу тупо смотрела на него. «Ты кто?» – хотелось спросить её, но Слава догадался, что это и есть он сам. Ну и вид!

Под мокрой рубашкой вдруг что-то защекотало и он, приподняв края, резко тряхнул её. Несколько тараканов упали на пол и быстро скрылись под ванной. Мыльников содрогнулся и снова тряхнул рубашку. Мерзкие твари! Он стащил с себя брюки, рубашку майку и выбросил в ванну. Подумав, снял трусы и отправил туда же. Потом забрался под душ. Вода немного освежила. Мокрыми ногами, шатаясь и скользя по линолеуму, прошёл к шкафу и долго рылся в поисках чистых трусов. Кое-как одев их, снова прошёл на кухню. Надо было прибираться. Наведя относительный порядок, закурил.

Часы показывали четвёртый час ночи. Ах, чёрт возьми, как трещит голова. А ведь сначала водка показалась такой хорошей. Взгляд остановился на недопитой бутылке. Подобное лечится подобным, вспомнил он. Придётся допить. И прислушался к себе. Внутренний голос молчал. Поморщившись, он медленно выцедил сквозь зубы содержимое стакана. Водка казалась горькой и противной, и его едва не вырвало.

––

Следующие три дня Слава пил, как говорят, по чёрному. Пил с какой-то жадностью, как путник в пустыне долго не имевший воды и добравшийся, наконец, до оазиса.

Водкой его исправно снабжал знакомый грузчик. С переплатой никаких талонов не спрашивали. Он перепутал дни и числа, путал утро с вечером. На кухне стояла батарея пустых бутылок. На четвёртый день утром при попытке очередного похмелья переходящего в загул, организм не выдержал и его начало рвать. Он стоял на коленях над унитазом, содрогаясь всем телом от рвотных позывов. Рвотных масс уже не было, и из него текла какая-то зелёная слизь, а из глаз лились слёзы. Так продолжалось минут пять. Потом наступило облегчение. Он умылся и вскоре пришёл в состояние, при котором стал способен критически мыслить. «Отравился, – решил он. Надо завязывать с водкой».

Весь день он ничего не ел, только пил чай и холодную воду из холодильника. На водку глядеть не хотелось. А внутренний голос, как назло, соблазнял, утверждал, что будет лучше.

А к вечеру приехала из деревни жена с детьми. Оглядев пропылившуюся и провонявшую квартиру, она только вздохнула, а, увидев прогоревший диван, заплакала. И тогда у них в первый раз зашёл разговор о разводе. Слава утверждал, что пил от одиночества и теперь, с их приездом, завяжет. Все оставшиеся деньги отдал жене. А поскольку это была приличная сумма – жена успокоилась довольно быстро. Скоро дети пошли в школу, а Славу вместо очередной командировки отправили вместе с экипажем в отпуск.

Все талоны на продукты теперь получала жена, а водочные, несмотря на Славины бурные протесты, она просто уничтожала.

По нескольку дней он не выходил из дома, занимаясь с детьми после школы. А по воскресеньям ездил с женой на рынок, исполняя роль носильщика. В магазинах и на рынке цены росли почти ежедневно, денег не хватало, и жена снова устроилась работать в заводскую столовую, откуда увольнялась на летний период.

Отпуск прошёл быстро, и он снова отправился в командировку. Работал он в экипаже того же командира, который когда-то установил ему сухой закон. И нарушил Слава его только несколько раз, да и то по причине, считавшейся уважительной. Ну, как не выпить в день 7-го ноября или в день рождения старшего сына? Или в день рождения собственной супруги? Уж не говоря о своём собственном. Конечно, поводов выпить, как и раньше, было предостаточно, но он, сжимая всю свою волю в кулак, пить отказывался. И в аэропорту среди друзей и знакомых даже прокатилась молва, что Мыльников закодировался. А Слава сам иногда поражался своей силе воли, а иногда стал гордиться этим. В семье воцарились тишь и спокойствие. Кажется, даже дети стали учиться лучше.

Так продолжалось до Нового года. В самом начале января он улетел в командировку уже с другим экипажем. Как раз началась ельцинская экономическая вакханалия. Цены взлетели, как реактивный истребитель на форсаже. Начали закрываться предприятия, повсюду сокращали рабочих и служащих. Жену отправили без содержания в бессрочный неоплачиваемый отпуск. В столовые люди ходить перестали – дорого. И Слава остался один кормилец в семье.

Как и во всей стране у них тоже стало меньше работы, а значит и меньше зарплата. Цены на услуги вертолёта тоже выросли, и заказчики стали отказываться от многих видов работ, оставляя самые необходимые. Вахты, например, стали перевозить автобусами. Экипажи, которых раньше не хватало, сразу стали лишними. Многие не летали неделями и больше.

В феврале они вернулись на базу, получили деньги за январь и…

– Как же с такой зарплатой домой ехать, командир? При таких ценах её и на неделю не хватит.

– Не знаю, Слава, – ответил командир.

По традиции они тогда посидели в пустой столовой, которая ещё не закрылась, и с мрачным видом разошлись по домам. Настоящее было мрачным, но будущее казалось ещё страшнее.

Две недели они просидели на базе и не летали. Ранее запланированные работы отменялись, заказчики расторгали заключённые ещё в прошлом году договоры из-за отсутствия денег. Все планы и графики трещали по швам. Никто не знал, что будет делать завтра, через неделю, месяц.

От безделья многие начали ежедневно закладывать за воротник.

Как и раньше Слава по утрам уезжал на работу. Потолкавшись до обеда, уходил домой, как и другие, кто не планировался на полёты. Да полётов почти и не было. Казалось, жизнь в авиации замерла. Через месяц почти прекратили полёты самолёты местных линий, осуществляющие связь с соседними областными центрами, а вскоре их совсем отменили. Часть самолётов продали, часть списали. Та же участь постигла и большинство вертолётов. За несколько месяцев авиация была отброшена в начало пятидесятых годов. Начали поговаривать о сокращениях лётного и технического состава, которого в былые времена никогда не хватало.

От безделья, вернувшись из аэропорта в город, заходили в какую-нибудь полуподпольную забегаловку, которые также стали плодиться, как в сырую тёплую погоду поганки. Но горячительное стало дорогим, особо не разгуляешься. Ограничивались двумястами граммами мерзкой «палёной» водки и расходились по домам. Иногда некоторые оставались раскручиваться на всю катушку. В стране разваливалось всё, но вытрезвители работали исправно. Правда, побывавшие там клиенты, утверждали, что в них стало холоднее, и ещё меньше комфорта. Удивительная страна!

Деньги на такие мероприятия у Славы пока были. В январе, когда бурно попёрли вверх цены, они хорошо подработали на бензине. Их зарплата за январь по сравнению с этим наваром оказалась мизерной. Ему почему-то казалось, что теперь так будет всегда. Поэтому он тратил деньги, не задумываясь, ведь в марте-то уж точно они снова улетят в командировку. А там, известно, жить легче, так как питание идёт за счёт заказчика.

Но и весь март они провели на базе, работы на точках – так называли полёты в отрыве от базы – почти не было. Заначка незаметно закончилась, даже «палёнки» хлебнуть стало не на что. И тогда техники перешли на старый испытанный метод – вафу. Её выписывали всеми правдами и неправдами, якобы для всяких работ на вертолёте, утверждая, что когда машина не летает, то расход этой жидкости для поддержки консервации увеличивается. Доказывали это виртуозно и первое время им верили.

– Ко мне не зарастёт народная тропа! – восклицал аккумуляторщик Лёша, наливая другу по блату. – Хотя, труднее стало, – чесал он затылок. – Это Ельцин во всём виноват. Зря я за него голосовать ходил. Сейчас бы не пошёл.

– Кто бы за него сейчас пошёл! – соглашался Слава и с отвращением глотал огненную жидкость. – Ох, гадость!

Всю февральскую зарплату Слава отдал жене, но её едва хватило на питание и квартплату. А весной цены взлетели ещё.

Жена пыталась искать хоть какую-нибудь работу, но безуспешно. Новыми хозяевами вдруг стали востребованы только молодые кадры, до тридцати лет, не больше. А если тебе около сорока – гуляй, старуха! Тебе пора кладбище искать, а не работу.

В те дни Слава случайно попал на соседнюю частную автостоянку, где отрегулировал одному знакомому систему зажигания его «Жигулей».

– Слушай, а у меня клапана стучат, – сказал сосед по стоянке. – Не сможешь сделать?

– Смогу.

– Сколько возьмёшь?

– Меньше, чем в сервисе.

В тот день Слава проработал там до вечера, обслужив четыре машины. Двигатели внутреннего сгорания он знал превосходно и понял, что эта стоянка для него – Клондайк. Скоро о специалисте по двигателям знала вся автостоянка. Его искали, звонили домой. Но расплачивались в основном водкой. А когда давали деньги, он, возвращаясь домой, заходил в соседнюю забегаловку принять на грудь. Но перепадало и семье. Лишние деньги Слава всегда отдавал жене. Бывало, что некоторые водители угощали просто так, когда не было надобности в его услугах. Но машины, особенно отечественные, имеют свойство ломаться в самый неподходящий момент и его услуги так же могут понадобиться.

– Говоришь, нет денег, а ежедневно приходишь на подсосе, – возмущалась жена. – Дважды привозили тебя со стоянки, словно мешок.

– Угощают, – гордо отвечал Слава. – Таких специалистов, как я, раз-два – и обчёлся. Когда деньги дают, то я же тебе приношу. Но не у всех есть деньги.

– А водка есть у всех?

– Говорю же тебе, угощают. Не за работу наливают, а просто из уважения.

– В чём-то ещё, а уж в этом мужики проявляют невиданную солидарность, – вздыхала жена, но особо не ворчала. Она была рада любым деньгам.– Как только дети закончат учиться – уеду с ними на всё лето в деревню. Там жить проще и денег почти не надо. Только на одежду.

– Конечно, – соглашался Слава. – Что тут летом делать? Я всё лето буду в командировках. Работа у нас будет.

– Может, что-то к осени накопим, – мечтала она. – Растут парни-то, им новая одежда нужна к школе.

– Накопишь! Вон цены-то как растут.

– С тобой не накопишь. Если бы ты не пил.

– Я свои не пропиваю, – гневно возражал Слава, – пью только на левые деньги.

– И на них не пил бы. Какие же это левые, если их тебе за работу дают? Ты же не обязан бесплатно машины ремонтировать.

В середине апреля он улетел в командировку.

– Предупреждаю, Слава, – сказал в день вылета начальник участка, – о пагубности чрезмерных возлияний на оперативной точке. Если что-то случится с вертолётом по твоей вине – можешь забыть про работу. Теперь дефицита кадров нет. Хоть сейчас могу уволить. Тем более что уже имеешь выговор за утерю свидетельства.

– Не терял я его, – огрызнулся Мыльников, – меня ограбили. С любым может случиться.

– Почему-то случается это больше с пьяными. А ты пить не умеешь.

На этот раз он попал в экипаж командира из числа тех, которые могут пить ежедневно и много и не пьянеть. И не болеть. Он был ещё молод, здоров, и вопрос пить или не пить перед ним пока не стоял. Слава был старше командира на двенадцать лет, но вопрос пития его тоже не волновал. Пить, конечно. Тем более что на точке своё не пропивали.

И халява пошла. Командир договорился с заказчиками, что кормить их будут бесплатно. За это он выполнит им несколько рейсов по перевозке вахты, не включая их в полётный лист. Правда будет перерасход бензина, но в авиации есть не один способ его экономить. Ещё и останется. А то, что останется, они продадут. Спрос есть всегда.

Ах, халява, халява! Сколько душ ты погубила. Ежедневно они брали две бутылки на троих. Но молодой механик пил мало, и львиная доля выпивалась на двоих.

– Нам ведь в командировках на оперативных точках пить приказом запрещено, – напомнил как-то механик.

– Чего-о? – вытаращил глаза командир, а Слава громко расхохотался. – На халяву даже язвенники пьют. А приказ этот идиот выдумал. Неужели он всерьёз думает, что в авиации одни трезвенники. Да в ней даже язвенников не держат. Сходи-ка лучше ещё за одной.

Утром вставали с «гудящими» головами и ехали на аэродром. Вертолёт улетал, а техник с механиком оставались на аэродроме. И естественно появлялась потребность в опохмелке. Проблемы с водкой ушли в прошлое, теперь её можно было купить в любое время дня и ночи. Гуляй, Россия! Деньги есть. И такой ритм вошёл в привычку.

– Жаль, что нет теперь в экипажах мотористов, – страдал Слава, – за водкой некому бегать. – И посылал за ней водителя оперативной машины, всегда дежурящей на аэродроме во время полётов.

К концу апреля они вылетали санитарную норму и запросили базу, что делать дальше. Получили ответ: командиру организовать выходные – целых три дня – а с 1-го мая начать работу.

– Два дня праздничных, – потирал руки командир, – оплата двойная. Ох, и заработаем денег!

– Не два, а три, – поправлял Мыльников. – Девятое мая – тоже праздник. Куда деньги девать будем?

– Хороший человек всегда найдёт им применение. Ты, Слава, сделай запас горючего на первое мая, чтобы потом не суетится.

– Бензина у нас достаточно.

– Я не про бензин говорю.

– А, понял! – расцвёл в улыбке техник. – Конечно, сделаю. Десять штук хватит?

В первый день мая они закончили работу в четыре часа вечера. Сдали вертолёт под охрану и поехали в столовую заказчика, где обычно питались. Как всегда выпили две бутылки.

– Нужно что-то в гостиницу взять на закуску, – напомнил командир.

– Уже распорядился, – сказал Слава. – Сейчас кастрюлю пельменей повара сварят.

В гостинице под пельмени осилили ещё две бутылки, пытались играть в карты, но они двоились, а поэтому попадали на кровати и тут же заснули.

Утром как всегда за ними приехал водитель оперативной машины.

– Может, не поедем? – проскрипел осипшим с перепоя голосом Слава. – Голова-то не в порядке.

– Ты что же забыл, что сегодня двойная оплата? На аэродроме голову в порядок приведёшь. Собирайся.

– Ты, командир, как будто вчера и не пил. – Слава глянул на себя в зеркало и замотал головой. – Ну и рожа! Не буду сегодня бриться.

– Побрейся, а то собак у сторожа перепугаешь. Да вон бутылку забери оставшуюся. Я улечу, а вы головы поправите.

– Я не болею, – сказал механик.

– Чего же тебе болеть, если ты выпил всего меньше двух стаканов. Под такую закуску – это слону дробинка.

Погода выдалась ясной и тёплой. Совместно они быстро приготовили вертолёт к вылету.

– Я прилечу через три часа, – сказал командир. – Обедать в посёлок не поедем. Ты, Слава, закажи обед сюда. Так быстрее будет. Пораньше закончим.

Едва вертолёт взлетел, Мыльников бросился к бутылке.

– Будешь? – спросил механика.

– Говорю же, что не болею, – отмахнулся тот.

Слава налил полный стакан и медленно высосал. Рука его заметно дрожала.

– Вчера лучше шла, – сказал он, закусывая холодными слипшимися пельменями. – Ты пройдись по аэродрому проверь всё, а я посплю часок. Может, полегчает.

Ему стало легче, но сон не приходил. Пролежав минут десять, он встал и прошёлся по аэродромному домику, выглянул в окно. Механик возился около ёмкости с бензином, видимо готовил всё для заправки. Ему помогал водитель оперативной машины. Больше ничего заслуживающего его внимания на аэродроме не было. Зевнув, он отвернулся, и взгляд его упёрся в недопитую бутылку. «А не принять ли ещё в честь праздника?» – подумал он, а рука сама уже тянулась к горлышку.

Он вспомнил, что ему наказал командир. Вот! Он сейчас и поедет за обедом. Не важно, что рано. Разогреет потом. Электроплитка есть. Зато закуска будет. Слава вышел на улицу и заорал:

– Ей, водила! Иди сюда, сейчас в посёлок поедем.

Через два часа после взлёта вертолёта он уже выгружал из машины судки и кастрюли. Голова его пришла в норму, он мурлыкал незатейливый придуманный самим мотивчик.

– Так, что тут у нас на второе? – открыл кастрюлю. – О-о! картошечка с котлеточками. Прелестно. Обожаю. Что-то и жрать захотелось. Ну, как не выпить под такой прекрасный закусь? – повернулся к механику.

– И куда в тебя только лезет столько водки? – покачал тот головой.

– Да что тут пить-то, – возмутился Слава, поднимая бутылку с остатками водки. – Мы же, её не сразу пьём голубушку, мы её по частям. Ну, с праздником!

Он выгреб из кастрюли ложку пюре и затолкал в рот. Потом подцепил котлету и отправил туда же. И в это время раздался гул вертолёта.

– Чего-то быстро вернулся, – сказал механик. – Обещал через три часа.

Слава судорожно проглотил всё, что напихал в рот, подбежал к окну и задрал голову. Вертолёт приземлялся, а лицо его стало вытягиваться. Оторвавшись от окна, заметался по домику, заглядывая под стол и стулья.

– Чего ищешь – то? – изумился механик.

– Бензин! Мне бензин нужен! Это не наш вертолёт.

– Зачем? – ещё больше изумился его неискушённый помощник.

– Чтобы запах водки перебить. Испытанный метод. Где бензин?

– Да нет тут никакого бензина.

А из вертолёта уже выходили какие-то люди.

– И спрятаться тут негде, – опустив плечи, произнёс Слава. – Это комиссия прилетела. Они всегда в праздники летают. Но ведь раньше об этом радисты с базы предупреждали. Приплыли мы с тобой, Олежка. Хотя ты-то сегодня не пил.

––

Приказом начальника базы его отстранили от самостоятельного обслуживания вертолётов на год.

– Ну и что мне с тобой теперь делать? – орал на него начальник участка. – Не раз тебя предупреждал: прекращай водить дружбу с Бахусом. Пьют все, но знают время и место. Ты же пока до свинского состояния не напьёшься – не успокоишься.

Слава попытался что-то сказать, но шеф замахал руками и заорал ещё сильнее:

– Молчи лучше! Молчи, пока я тебя совсем не выгнал с аэропорта. Скажи сам, что мне с тобой теперь делать?

– Не знаю, – пожал плечами Слава.

– Он не знает. А я знаю? Знаю, что мне техники нужны. Других специальностей у меня нет. Так что можешь писать рапорт об увольнении по собственному желанию.

– Выгоняете? – уныло спросил Слава.

– Ты сам себя выгнал. Радуйся, что начальник базы по статье тебя не уволил. Ищи работу в других службах. Вон я слышал, дворники нужны аэропорту.

– Меня, специалиста и в дворники? – подскочил Мыльников.

– Бывшего специалиста. Пропил ты свою специальность, в водяре утопил. И помочь я тебе ничем не могу. У тебя есть две недели, чтобы найти другую работу. Не найдёшь – будешь уволен. Всё! Иди от меня!

– Не расстраивайся, – сказал аккумуляторщик Лёша. – Пошли к главному механику.

– Есть у меня одна свободная должность, – сказал главный механик. – Вот у него, – кивнул на Лёшу.

– У него? – вытаращил глаза Слава.

– Да, у него. Он числится, как начальник участка обслуживания аккумуляторов и ему по штату рабочий положен. Но, предупреждаю, зарплата небольшая. Потому и вакантно место. Ты будешь получать в два раза меньше, чем раньше. Согласен – пиши рапорт.

– Я подумаю, – уныло почесался Слава.

– Подумай, – согласился начальник. – До тебя многие думали.

– Походи по службам, может быть, что-то лучше найдёшь, – согласился Лёша. – А ко мне всегда успеешь. Ты с этим делом завязал? – щёлкнул себя по кадыку.

– Пока не пью, – хмуро ответил Слава.

Два дня он ходил по разным службам аэропорта, пытаясь найти какую-то приемлемую работу.

– Ты же в авиационных моторах разбираешься, а у нас их нет,– сказал ему начальник автобазы. – Ну, куда я тебя возьму? А потом, – он поскрёб пальцем у горла, – у меня своих, извините, любителей выпить хватает.

– Я и в автомобильных двигателях разбираюсь, – возразил Слава.

– Не спорю. Но диплома-то у тебя нет.

В аэродромной службе ему сказали, что будут набирать рабочих осенью и только на зимний период для борьбы со снегом. В отделе материально-технического снабжения ему обрадовались и предложили должность грузчика. Но зарплата ещё меньше, чем в отделе главного механика. Обойдя безрезультатно ещё несколько служб, Слава махнул рукой и на третий день пришёл в ОГМ.

– Надумал? – спросил начальник.

– Согласен, – кивнул он.

– Бери бумагу, пиши рапорт. Но предупреждаю тебя, Мыльников. Я не ханжа и водку пью. И спирт пью. Даже на работе. Если я замечу, что ты слегка на взводе – промолчу. Но если нажрёшься – выгоню. Понял?

– Понял, – хмуро кивнул Слава.

Дома он ничего жене не сказал. Всю апрельскую зарплату отдал ей, не оставив себе даже заначки. В семье привыкли к тому, что иногда его месяцами не было дома, а иногда он месяц и больше мог работать на базе. И поэтому ни о чём никто не догадывался. Пока. Расходы пришлось урезать. На обед он брал то, что давала жена. В столовую кушать не ходил. Да туда мало кто ходил. Там всё было дорого и невкусно.

В июне Слава проводил семью в деревню и остался на всё лето один. К новой работе он привык быстро, тем более что ничего сложного в ней не было. Надо всего-то доливать воду в аккумуляторы, следить за зарядкой и держать в исправности всю аппаратуру.

В конце месяца Лёша объявил, что уходит в отпуск.

– Останешься тут один, Слава. Работу ты знаешь, справишься. Учти, с вафой напряги, сам видишь. Не угощай тут всех подряд. Да и сам не увлекайся.

Весь май Слава почти не пил, свободных денег не было, с ЭАФом стало плохо. Но отпуск они обмыли.

Через десять дней, деньги, оставленные перед отъездом женой, кончились, и он вспомнил про автостоянку. Там его встретили с радостью. За вечер он одному клиенту поменял цепь газораспределения, другому отрегулировал клапана. Оба расплатились деньгами, да ещё налили стакан водки. Домой пришёл уже темно.

На автостоянку он стал ходить каждый вечер. За свои услуги он брал меньше, чем в автосервисе, и поэтому был всегда востребован. Да вот только деньги ему давали не так уж часто, всё больше наливали. Так для клиентов выходило ещё дешевле. А некоторые угощали просто так, ведь такой безотказный специалист всегда пригодится. И Слава начал пить каждый вечер. Вернулась былая тяга к спиртному. Иногда он приходил домой на автопилоте. Но на работу ездил исправно, в каком бы состоянии не был. Главное, прибыть на работу. А опохмелиться тут всегда можно.

В июле получил зарплату и загрустил. Вышло даже не в два, а почти в три раза меньше, чем на старой работе. Если заплатить за квартиру и прочие услуги, то и одному-то тяжело дотянуть до следующей получки. Он вспомнил, как жена мечтала накопить за лето денег, и чуть не заплакал от обиды. Но обижаться было не на кого.

В этот день он, налив бутылку вафы, уехал домой на час раньше. Впереди были два выходных дня. На стоянку он не пошёл, хотя вчера обещал одному владельцу посмотреть двигатель. Настроение было подавленное. Он развёл спирт кипячёной водой и налил полный стакан. Выпив, ещё раз пересчитал деньги. Нет, до зарплаты не дотянуть. И решил пока не платить за квартиру. Ничего, не он один такой. Сейчас многие не платят.