Читать онлайн История взросления бесплатно

Часть 1. Егор

Егор рассматривал спущенные колёса старой машины. Это была прогнившая, проржавевшая «Лада». Круглый год она стояла на одном месте, глазами-фарами сверлила проходящих мимо людей. Зимой её покрывало одеялом из снега – получался высокий снежный бугор. Весной сугроб таял. «Лада» погружалась в грязь. Летом она сохла под палящим солнцем и омывалась проливными дождями. Осенью покрывалась новым слоем пыли и мёртвой листвой.

– Харэ втыкать! Погнали лучше на пустырь – говорил Данил.

– А чё там? – отвлёкся от машины Егор.

– А тут чё? Не, базара ноль, тебе весело, а мы-то почему аутировать должны? Вон эти двое мяч уже до смерти запинали, – Данил ткнул в сторону пинающих волейбольный мяч, покрытый грыжей и полуспущенный. Рядом, на скамейке Катя и Настя что-то увлечённо высматривали в телефонах.

На том и порешили. Компания из пяти парней и двух девчонок двинулась в сторону выезда из города. Разбитые тротуары, строящиеся пешеходные и велодорожки, шумные автомобили и разношёрстные прохожие – вереница образов мелькала мимо.

Егор заметил этого типа давно. Тот смолил сигарету за сигаретой, держался на расстоянии.

Выглядел он как обычный дед. Сидел на лавке и читал книгу.

Впоследствии, Егор понимал, что следовало бы уже тогда насторожиться. От мужиков, строящих свой досуговый маршрут поближе к детям, ничего хорошего не жди. От них следует держаться подальше. Свалить от него на пустырь было приемлемо.

Ребята вышли на заброшенные железнодорожные пути. Проржавевшие рельсы, поросшие травой. Кустарник в два-три человеческих роста и рощи деревьев по бокам. Изредка попадались ручьи, облюбованные бобрами.

– Хотите шутку? – спросил Максим. И хотя никто не ответил согласием продолжил – Пациент спрашивает у врача: «А больные у вас в больнице часто умирают?» Врач задумался и говорит: «Нет, что вы! Всего один раз!» С самой шутки никто не посмеялся. А вот смех Максима мог действовать как специализированное отупляющее оружие. Этакая помесь утки, чайки, скрипа велосипедных дисковых тормозов и свистка физрука.

Катя и Настя говорили о своём, хихикали. Парни удивлялись, как Никита умудрился затащить в их компанию двух весьма привлекательных девушек, причём, у него получалось удержать их, когда трио пускающих слюни лоботрясов, раз за разом, косячили. Против никто не был. И Максим, Егор и Данил часто пускали слюни, слушая звонкий девичий смех.

Местами надоедала мелкая серая мошкара. Огромные, живучие слепни норовили оставить деревянный укус. Солнце было ещё высоко. Летние лучи теплом ласкали кожу. Прохладный лёгкий ветерок дополнял их работу. Уроки, школа, зима – далеко-далеко. Сейчас можно с головой окунуться в моменты беззаботного детства.

Железная дорога закончилась. Упёрлась в насыпи гальки, песка, щебня и прочего строительного материала, давно заброшенного, заросшего травой , заваленного мусором.

Пустырь представлял собой останки неизвестного производства, там находились не действующий, полуразрушенный элеватор, котельная, складские помещения с дырявой крышей, двухэтажные здания контрольно-пропускных пунктов, бетонные плиты, битумные пруды, тающие на солнце, заготовки под фундамент… – и прочие постиндустриальные артефакты.

Если знать, куда свернуть, можно найти множество цилиндрических ходов в земле: ржавые скобы, образующие лестницу уходят во тьму подземных, страшных помещений.

Брошенные водонапорные башни царапают небосвод. Угрожающе нависают над пожелтевшей, иссохшей травой.

Вскоре компания подустала и остановилась на привал. Просто так стоять и трепаться было скучно и Данил предложил развести костёр.

Тут же нашли ржавую бочку, деревянный хлам – ошмётки ящиков, сухой травы и бумажной ветоши. Четверть часа промучились с розжигом. Занялось пламя. Удушливый мусорный дым устремился к небу. Вся компания заворожено смотрела на языки пламени.

Максим отошёл от огня раньше всех. Прошёлся вдоль кучи кирпича, бетона и щебня. Его внимание привлекла рыжая купюра. Она была грязная, мятая, рваная и очень дорогая. Пять тысяч рублей. Неслыханное богатство для подростка его круга.

– Ничегошеньки-себе! – кричал Никита.

Сразу решено было поделить всё поровну: по восемьсот рублей каждому. Сдачу потратить на вкусняшки.

Егор и Данил позавидовали находке друга. Принялись копаться в счастливой куче строительного мусора. Нашли ещё пару купюр. И лучше бы им было этим ограничиться. Но так всегда бывает: лёгкие деньги опьяняют. Максим присоединялся к товарищам, и в какой-то момент наткнулся на что-то твёрдое, необычное. Сначала он решил, что это очередной булыжник, непримечательный камень. Но что-то с этим булыжником было не так.

Когда он покрутил находку в руках, посмотрел на неё повнимательнее, его коленки зажили своей жизнью. Он издал сдавленный выдох, выронил «булыжник».

– Это вообще что за дичь?! – прокричал Никита.

На компанию пустыми глазницами глядел обожённый, чёрный череп.

***

Деньги забрали в качестве вещественного доказательства. Зевак и остальных подростков разогнали. Окрестности промзоны оцепили. Там проводились шумные розыскные мероприятия. Ситуация приобретала всё более зловещие оттенки. Всё новые и новые останки, разной степени разложения попадались то тут, то там. Точное число тел широкой общественности не сообщили, поэтому люди домысливали сами. Количество, характеры повреждения, будоражащие воображение подробности – всё изменялось по мере приложения к народной молве фантазии.

– Я больше из города ни ногой, – говорила Катя. Она нервно поправляла причёску – волнистые, тёмные локоны выглядели прекрасно, переливались приятными глазу оттенками.

– Если на то пошло, то тебя и в городе могут убить, – Вмешалась Настя, – я вот думаю, лучше вообще из дома не выходить. Она скрывала беспокойство раскачиваясь на скрипучих качелях.

– Да хватит гнать! Чё вы в самом деле! Вообще, это нечестно! Что значит: «Случайные свидетели обнаружили страшную находку». Почему вся слава достаётся не нам. А ты, дурачина, зачем вообще родакам рассказал? – спросил Максим у Егора.

– Если бы зарыли тебя, или кого-то из твоих родных, думаю, ты бы хотел, чтобы вас нашли. А заодно и того, кто это сделал. Если бы я промолчал… Многие так и жили бы в неведении. А насчёт «славы»… – Егор задумался, – Если тот, кто убил и прикопал столько народу, так успешно скрывался, пряча СТОЛЬКО людей, увидел бы твоё лицо в новостях, узнал бы, кто конкретно привёл к нему полицию… Думаю, ты бы не обрадовался, – ответил Егор. Вся компания удивлённо на него уставилась – это была самая длинная его речь за всю историю их дружбы. Все знали, что Егор странный, читает огромное количество книжек про маньяков, и смотрит множество тру-крайм фильмов, да и, чего греха таить, и сам, чем-то смахивает на будущего серийного убийцу, но эта его речь заставила всех друзей призадуматься.

Молчание разорвал Никита. Он то ли крякнул, то ли кашлянул – общее внимание перешло к нему. Парень не выдержал испытующего, долгого взгляда и полез в смартфон. Побледнел. Нервно сглотнул. Всех пронзило иглой нехорошего предчувствия.

Егору в голову пришла одна жутковатая мысль. Он, кажется, понял, что именно напугало Никиту. Полез в свой телефон. Вся компания сделала то же самое. Он зашёл на страницу Никиты, поглядел самую популярную, последнюю запись, ругнулся и выдал самое матерное, длинное и звучное слово. Семь с половиной тысяч просмотров. Полторы тысячи лайков. Двести комментариев. Для города с населением в пятьдесят тысяч человек, считай, что все увидели фотографию «с места событий». Егор тут же удалил Никиту из друзей. Вытер вспотевшие ладони о джинсовую рубашку. Удалил свою страницу. Вскоре на аватарках всей компании, вместо пёстрых фотографий и картинок, красовалось серое изображение удалённых страниц. На Никиту было больно смотреть: он чесался, не мог найти место рукам. Всё твердил: «Ребят… Простите, я-ж не думал… Просто фотки выложил, да пару слов написал». В этот момент никто из компании ничего не понял. Ситуация как-то замялась. Перешла в разряд «неприятных», «некомфортных» воспоминаний, которые как правило периодически поднимают адреналин, но подавляющее количество времени не беспокоят. Все напряглись, когда Никита, одним осенним октябрьским днём, не появился в школе. Ещё сильнее напряглись, когда он перестал выходить на связь. Но настоящая паника началась, когда в новостных пабликах появились сообщения о пропаже подростка. Голубоглазый, светловолосый, улыбчивый парень на фотографии, так и просил взглядом, найти его. И ни у кого не нашлось слов, чтобы это прокомментировать. Началась паника.

***

ПГТ «Тёмный» встал на уши. Тихая провинциальная жизнь плавилась фотоплёнкой.

Началась охота на ведьм. Все подозревали всех и каждый подозревал каждого. Поисковые, волонтёрские отряды прочёсывали бескрайние поля, бесчисленные лесополосы, заброшенные промзоны. Дети появлялись на улице строго в сопровождении взрослых. И только Егор продолжал ходить в школу в одиночестве. Его мама рано умерла – ему не исполнилось и трёх лет. Отец тяжело работал вахтовым методом – осваивал дальний холодный Север. Поэтому Егор привык заботиться о себе сам. Но сказать, что он не боялся – нагло соврать.

Его страх не обретал осязаемую форму. По ночам ему снились странные кошмары, то про маньяков, то про преступный синдикат, похищающий и убивающий людей, без причины и разбора, то неведомая хтоническая кошмарная сущность, что питалась живыми душами… Почти каждую ночь Егор просыпался, менял сторону одеяла и подушки – те, на которых он засыпал были отвратительно холодными и мерзко-лягушачьими. Но каждая кошмарная ночь заканчивалась. Всегда наступало утро, пускай, зачастую и пасмурное.

Днём Егора успокаивал складной нож, перцовый баллончик и огромный чёрный пёс – помесь немецкой овчарки и добермана, обитавший во дворе частного дома.

До Павла Васильевича – отца Егора – дошли тревожные, зловещие вести, но приехать он не смог.

– Прости, сына. Даже если я сейчас отправлюсь, а возможности у меня нет – к нам из-за погоды не прилететь, не проехать, чудо, что связь вообще есть, я буду через месяц, а то и через два. Так что будь аккуратней, прошу тебя. И ещё раз… Прости – говорил отец, близоруко щурясь в экран ноутбука.

– Ничего, па. Ты там сам, главное не отчаивайся. Чего мне будет-то? – храбрился Егор.

Однако, без внимания сына Павел Васильевич не оставил – стабильно высылал деньги и попросил своего двоюродного брата – дядю Серёжу, приглядывать за парнем.

***

Егор слышал о поисковых экспедициях. Слышал, что найденные в лесах и полях останки меняют обнаруживших их людей.

Тут также: ему хотелось присутствовать на погребении, но когда оно будет?

Время шло. Безвкусной жвачкой тянулись школьные деньки.

Пропажа Никиты разобщила друзей: выходить на улицу запрещали родители. И Егор, наспех закончив выполнение домашнего задания, брал на цепь Бутча и шёл слоняться по округе.

В такие моменты он испытывал огромную благодарность к отцу, который лез из кожи вон, чтобы у него был флагманский смартфон с хорошей камерой, лишняя сотня, а то и две сотни рублей на карманные расходы и профицит разнообразной пищи, книг и канцелярских принадлежностей.

Прогулки Егор посвящал коллекционированию фотографий родных мест – отец, в приливе тоски по дому, часто просил снимки, видео и голосовые сообщения, не скупился на тёплые, подбадривающие комментарии с нотками грусти.

Ситуацию с Никитой никто отпустить не мог. Она словно всегда висела в фоновых задачах. То и дело, усталые учителя напоминали посреди урока о необходимости заботиться о своей безопасности. Прогулки за городом и брождения по городу без сопровождения взрослых предлагалось пересечь. А кроме того, угрозу составляли переводные экзамены, мрачными тучами собиравшиеся на горизонте. Егор, хоть и готовился к ним исправно: что в школе, что дома, на самом деле заботился только об одном: девчонки. Множество красивых, прекрасных девчонок. Среди них выделялась одна – Виктория. Он, сам того не желая, часто засматривался на неё на общеклассной фотографиии. Красивые тёмные волосы, с оттенком рыжины, прекрасные ноги, таких Егор ещё не видел, и блестящие глаза, на всё смотревшие с вызовом. Подойти к ней Егор не решался: наблюдал издалека…

И случай был не единственным. Павел Васильевич неоднократно рассказывал своему сыну про особенности возраста, но в силу того, что рассказчик был не из лучших, предостеречь сына от неоднократного разбивания подросткового, влюбчивого сердца не смог. И Егор неоднократно сбегал от своих чаяний и наваждений в чудный, чарующий, волшебный мир массовой культуры.

До чего только не доходили руки и ум молодого парня с кучей свободного времени: научная фантастика? – Да! Комиксы? – Конечно! Музыка? – Как же иначе? Мистика? – Точно! Мультипликация? – Естественно! Видеоигры? – заверните все!

***

– Как думаешь, Некита скоро найдут, – спрашивал Максим, ковыряя вилкой тушеную капусту.

– Чем дольше ищут, тем меньше вероятность, что он в порядке – ответил Егор. Он вылавливал чайной ложкой сухофрукты.

– Стрёмно. Меня батя в дзюдо записал. Говорит, так смогу за себя постоять – без энтузиазма добавил Максим. Он, судя по виду, и сам в это не верил. Драки со сверстниками их компания потянуть могла, а вот гоп-представителей старших классов – увы. Что уж говорить о взрослых…

– Всяко лучше, чем ничего, – отвечал Егор. В младших классах он занимался армейским рукопашным боем, пока секцию не закрыли. А в новую идти было лень.

В этот день шёл дождь. После школы ребята разбрелись по домам. Егор решил не испытывать судьбу и тоже поспешил под крышу. Да и мокнуть жуть как не хотелось. Лавируя между грязными лужами, он добрался до остановки. Минут сорок торчал на ней в ожидании автобуса, ладно хоть у него были «Ивы» Элджернона Блэквуда в мягкой обложке.

Когда пятьдесят четвёртый соизволил приехать, Егор быстро убрал книгу в портфель, и настырно втолкался внутрь автобуса. Народу было много, и если не проявить инициативу и прыть, можно было до глубокого вечера торчать на остановке, поджидая полупустой.

Остановка Егора – конечная. Народу поубавилось. А к моменту, когда подошло время выходить в салоне оставались единицы. Егор, пара старушек, да несколько мужиков. По грязной дороге к дому Егор встретил странного толстого мужика. Тот ехал на горном велосипеде. На спине с помощью камуфляжного рюкзака он закрепил зонт, а к раме была прикреплена здоровенная портативная колонка. Из неё по ушам било странное нечто: туц-тыц-туц-тыц-туц-тыц. Пухляш медленно ехал по лужам, мурлыкал и сопел что-то в такт музыке. Он повеселил Егора, но контактировать с ним не хотелось.

Дома Егор полакомился жареной картошкой, заварил растворимый кофе и уселся за книги.

Большая часть программных произведений шла тяжело. А вот «Айвенго» Вальтера Скотта Егору понравился. Именно это произведение задело какие-то никому неведомые струны его души.

Хотя душная, гнилая часть сознания Егора пыталась поснобствовать, уничижительно отогнать удовольствие от чтения толкового, беллетристического произведения, он не без удовольствия осилил добрую половину романа, прежде, чем погрузился в беспокойный подростковый сон.

Проснулся Егор заполночь. Его разбудил рёв мотора и яркий жёлтый дальний свет фар. Обычно в их степи по ночам машины не заезжали – Егор жил в глубоком частном секторе на отшибе. И сейчас нежданная машина рушила гармонию и тишину спального района частного сектора.

Дискомфорт причиняла и острая боль в спине и шее – спать, сидя в кресле – затея не из лучших.

Егор поборол страх ночной улицы, взял наваристую кашу из всего, что оставалось от домашней еды, разве что топора не хватало, и, миновав скрипучую лестницу пристройки, вышел во двор – кормить Бутча.

Пёс был чертовски умным и воспитанным – сказался талант Павла Васильевича к дрессировке, хозяйская любовь, сдобренная затратами времени на занятия и прогулки с самых ранних лет.

Пока Бутч ел, Егор тревожно глядел на лестницу из монтажных скоб, уходящую в темноту чердака. За забором продолжал гудеть автомобиль. Егора не покидало ощущение, что всюду: из чердачной темноты, из-за забора, из неосвещенного дровника за ним кто-то наблюдает. Следит за каждым его действием. Слышит, как стучит сердце, гоняя кровь. Сказались увлечения Егора. Когда-то давно он прочитал «Жребий Салема» Стивена Кинга. И хотя ничего толком оттуда не запомнил, страх перед кровососущими ночными тварями остался.

Но сейчас Егор гнал от себя эти мысли.

Чавканье Бутча, с жадностью пожирающего поздний ужин, успокаивало. Егор ждал, пока тот закончит.

Воображение не отступало. Хотелось бежать в дом, спрятаться, укрыться одеялом иникуда не выходить. «Если не научишься бороться со своими страхами, смотреть на них с вызовом, с холодным расчетом победить, так и останешься трусливым молокососом» – вспоминались ему рассуждения дяди Сергея. И он храбрился: «Страшно должно быть. Страшно должно быть. Должно быть страшно».

Внезапно с улицы раздался крик: «Старина, съеби куда-нибудь, а! Херли ты тут на своём ведре с гайками встал! Мне на работу завтра». Очевидно, Егор не один проснулся от внезапного гостя, вставшего на асфальтовом полотне посреди улицы с включённым двигателем и фарами. Скорее-всего это кричал кто-то из соседей. Внезапно к нему присоединился ещё один голос: «Да хули ты ему объясняешь! Дай-ка я разобью этому мудозвону еблище!» За руганью последовали удары – это вечно пьяный Женька, штыковой лопатой стучал по капоту. Послышался скрип колёс, машина, взревев двигателем, унеслась прочь. Соседи ещё что-то обсудили. А Егор подумал, что ему повезло родиться в месте, где все друг друга знают, а по ночам, кому бы то ни было извне трудно нарушить общественный уклад.

Но оставалась ещё одна жуткая вещь: во тьме чердака и дровника Егор увидел странный блеск. Первая ассоциация – посветить ночью на Бутча фонариком. Глаза сверкнут так же.

– Ну, нет, бля!.. – выругался Егор и сфотографировал со вспышкой чердак, потом дровник. Полистал получившиеся фотографии, сфотографировал ещё раз. Пять-шесть ярких вспышек осветили двор. Звук фотографии – хрустко ломающаяся ветка, резал ночную тишь. И на наборе пикселей на экране смартфона – ничего, кроме обычной, провинциальной действительности. Егор усмехнулся, погладил закончившего есть Бутча, забрал огромную металлическую тарелку и ушёл в дом.

Вечерняя рутина, как всегда перекочевавшая на ночь и сон. Как всегда странный, беспокойный, тревожный.

Утро встретило Егора ещё более мерзкой погодой. Ночная морось не высохла. Ударил заморозок. Грязь и слякоть покрылись тонкой коркой льда. Тело ещё помнило летнее тепло и осенние минус два по цельсию против вчерашних шестнадцати-семнадцати показались слишком резкими.

Егор торопился на автобус. Опаздывать не хотелось. Елена Ивановна – классный руководитель (с подросткового определения: «Можете называть меня просто – Язва») будет не в восторге от опозданий. Её итак беспокоило спорное положение подопечного – где это видано: ребёнок живёт, предоставленный сам себе. Будь у неё побольше времени, побольше зарплаты и поменьше паршивой работы, она, наверняка, испортила бы это положение дел. Причинила всеобъемлющее добро. Но пока, ограничивалась бесконечными разговорами, нотациями и замечаниями. Поэтому давать повод проявить внимание не хотелось совсем. И Егор, не завтракав, одевшись как придётся, бежал на автобус, разгоняя кровь.

Десять минут ожидания. Трамбовка. Дыхание общими лёгкими. Давка и балансирование. Полчаса прекрасной поездки. И Егор выпорхнул из-за скрипучей двери автобуса, с другими счастливчиками.

Ещё двадцать минут пешком и можно приветствовать свой второй дом. Железные, вечно хлопающие двери. Недовольный охранник, недовольные учителя, недовольные ученики. Классный час. Химия. Физика. Литература. Русский язык. Две математики к ряду. И Егор свободен.

– Серов! Останься, надо поговорить – закончила урок Лидия Николаевна – учительница математики, моложавая старушка, с тяжким чувством юмора, и сводом строгих правил на доске. Узкие очки, напальчники для шитья – чтобы не портить руки мелом, испорченные краской волосы «под блонд». Глаза цепляются от одной детали к другой.

У Егора внутри что-то рухнуло. Он только подумал о «Лесе мёртвых» Блэквуда, ожидающем прочтения, как нужно было погрузиться в дивный мир алгебры и геометрии.

– Меня очень беспокоит твоя успеваемость. Тебе стоит остаться на урок-другой и переписать позавчерашнюю работу. Я настоятельно рекомендую тебе это сделать, – в высоком, писклявом голосе читалась явственно: сделай, или сдохни.

– Хорошо, – сказал Егор. Взял лист А4 со старой работой и сел за свободную третью парту.

На белой бумаге было три цвета: чёрный – текст самостоятельной работы, синий – корявый почерк Егора и истеричный красный – замечания и отметки Лидии Николаевны.

Второй лист с вопросами и разлиновкой для ответов:

1) Какие бывают многоугольники? Чем они отличаются?

2) Перечислите свойства выпуклых многоугольников.

3) Чему равна сумма углов выпуклого n-угольника? Подумайте, верно ли это для невыпуклого многоугольника.

4) Какой многоугольник называется правильным?

5) Как построить правильный многоугольник?

6) С какими правильными многоугольниками вы уже знакомы?

7) Какими свойствами обладают правильные многоугольники?

8) Любой ли правильный многоугольник строится циркулем и линейкой?

9) Что называется многоугольной фигурой?

10) Является ли многоугольник многоугольной фигурой? Любая ли многоугольная фигура является многоугольником?

11) Что значит, что многоугольная фигура разбита на многоугольные фигуры?

А-А-А-А-А-А! – подумал Егор. Подсознание добавило: «А-А-А-А-А-А… Блять!»

Через два урока вымученного чтения учебника и оформления изысканий в виде написания новой самостоятельной работы Егор был свободен. Сколько всего творилось внутри. Он корил себя за тупость. Планировал. Мысленно исправлялся. «Приду домой, приготовлю еды, поставлю стирку, и сразу за учебники! Больше я не останусь после уроков. Хрена с два!» – думал Егор начисто переписывая ответы на лист А4.

На выходе из школы, у стальных ворот забора стояла гоп-компания. Хриплый, Дух и Гвоздь. Троицу сопровождала компания девчушек. Старших, симпатичных пацанок.

Егор надеялся прошмыгнуть мимо. Но компашка явно рассчитывала на его деньги.

– Слыш, мелюзга! Стой, кому говорю! – Остановил его Дух. Егор вышел за закрытые ворота, встал спиной к стали, чтобы никто не зашёл за спину. Строго говоря, затея так себе – ворота и забор были из стальных прутьев, при желании можно было через них его придушить. Но Егору было спокойнее от мыслей о какой-никакой защите.

– Деньги есть? Вопрос риторический, видел, что у тебя ещё сотка от обедов осталась.

«Конечно, видел он» – подумал Егор, – «Ты вообще знаешь, что такое «риторический», мудила?».

– Займи, ну чисто до завтра, – скалился Дух. На самом деле, его звали Дима Ухов из одиннадцатого «В». Ему в этом учебном году сдавать экзамены, а он только и делает, что слоняется по подворотням, щемит мелких, бухает, да деньги стреляет. Но он был на две головы выше Егора, играл в баскетбол, и руки у него были длинные. Егор подумал, как было бы здорово, оттоптать кисть этого самодовольного, тупого барана. Двое других – Саша Хрипов – одноклассник Димы Ухова, и Гвоздь – Андрей Гвоздёв, первокурсник местного техникума, стояли и сверлили взглядом жертву. Девчонки смеялись чему-то и делали вид, что они не здесь.

– Херли завис! Займёшь не? – Продолжал Дима.

Егор мысленно подумывал, кого бить первым, и куда бежать. Руки вспотели. Правая сжимала складной нож в кармане ветровки. Левая – перцовый баллончик. Он продолжал молчать, выигрывая время.

– Алё, лунатик! – Дух помахал ладонью перед глазами Егора, это был удачный момент. Егор схватил его за большой палец, с силой вывернул кисть, правой рукой достал нож. Лезвие блеснуло в свете солнца. Эффект неожиданности сработал как нужно. Дима взвыл, когда Егор полоснул его по лицу. Думать о том, что за такое ему светит не два-три урока после обязательных, а колония, он не хотел. Вообще думать было некогда. «Как только видишь врага, не думай, о его мотивах, не думай о последствиях. Бей. Грызи. Пинай. Калечь. Пускай пожалеет, что вообще к тебе сунулся» – говорил в голове дядя Серёжа. И Егор не думал. Он пнул Диму в живот. Наставил нож на метнувшихся к нему других парней. И резанул Духа по предплечью. Силы у него было маловато, поэтому парень больше испугался, чем пострадал. Порез на лбу заливал глаза. Голое предплечье сочилось кровью. Её вид, вид лезвия, немного отрезвили двух нападавших. Те, мысленно прикидывали, как бы подобраться к слишком настырному восьмикласснику.

Егор понимал, что время уходит. Он корил себя за то, что спалил нож. Теперь с ним придётся распрощаться, а на новый нет ни денег, ни возможности его купить – так случилось, что ножи с определённого момента в местных магазинах перестали продавать без паспорта. С каждой минутой промедления он рисковал лишиться не только ценностей, но и товарного вида. За забором столпились школьники. Кто-то орал, кто-то взывал к скорейшей расправе. Компашке публика была ни к чему. Все итак знали, что они отморозки. А вот от тихого Егора подобных закидонов никто не ожидал. Максим шутил, что он когда-нибудь притащит в школу чехол от гитары и споёт им «лебединую песнь». Но это были только дерьмовые шутки.

Сейчас, Дима, оправившись, преодолев шок, зло скалился, зажимал рану и орал бессвязные, тупые ругательства. Кровь продолжала заливать ему глаза. Приходилось смахивать её здоровым предплечьем.

Его товарищи не спешили мстить за друга. А народу на школьном дворе прибывало.

– Что у вас здесь происходит! – раздался властный, мужской голос. То был охранник, отвлёкшийся от кроссвордов. Как-никак, а школьная территория – его зона ответственности, – рассосались! Бегом!

Компания сразу встала на лыжи.

– Ходи, оглядывайся! – кричал разворачиваясь на сто восемьдесят градусов Дима. Егор подумал, что с этого дня, наверняка, стоило бы.

Он на ходу вытер нож о бумажный носовой платок. Сложил его и убрал в карман. Оборачиваться было нельзя. Того и гляди, будешь в кабинете директора слушать лекции о своём будущем. Он припустил на остановку. Быстрая ходьба, то и дело переходящая в бег, помогала бороться с адреналином. Егора лихорадило. Руки тряслись. Он потел. Со стороны, наверное, казалось, что ему поплохело после урока физкультуры.

Это была не первая его драка. И не последняя. Но привыкнуть к ним нельзя. «Если ты привык к дракам – считай, что до колонии или до дурки осталось совсем чуть-чуть. Не лезь в дерьмо» – говорил дядя Серёжа. Наверняка, он что-то знал о жизни. По крайней мере, Егор так думал.

В голове лихорадочно мелькали мысли, одна хуже другой. Он думал, как можно было обойтись без крови. Может быть стоило отдать деньги. Или попытаться убежать. Теперь же действительно придётся оглядываться. А что если охранник или кто-то из мелюзги настучит Елене Ивановне или кому-нибудь из завучей? Ой-йой, добра не жди. От конечной остановки до дома Егор пробежал с максимальной скоростью. Прохожие недовольно смотрели на нарушающего покой школьника с тяжеленным портфелем.

Физическая нагрузка помогала создать штиль в голове. Домашние занятия помогали штиль сохранить. Егор наколол дров. Натаскал воды в бак печи. Можно было и набрать из чёрного резинового шланга, но Егор решил набрать усталости. Затопил баню. Вымыл посуду. Нажарил картошки. Делал всё, только бы не думать. Бутч смотрел на хозяина, носился по двору, ругаясь на прохожих. Когда Егор переделал всё, что попалось ему на глаза, в голове остались ещё пара сотен дел на завтра, он, вымывшись и наевшись до отвала, пил чёрный чай и смотрел на вечернюю улицу.

До отца дозвониться не удалось – тот был не в сети, видимо, сигнал пропал окончательно. Такое уже бывало, когда на Севере была плохая погода. Егор представлял метель и буран, смешанные с дождём и ветром. Этакая жуткая буря, сметающая всё и вся. Он чувствовал себя одиноким, запертым в тесной халупе, где-то далеко на отшибе. И никто не придёт за ним. И никто не услышит его криков, если он вдруг решит помирать.

Чтобы отогнать мысли Егор включил телевизор. Музыкальная программа орала попсу. Ботоксный ведущий в чёрных брюках и красном пиджаке пытался шутить. Лощеные приглашённые гости тоже. Егор засел за уроки. Голова быстро загудела от формул. От того, что надо было сделать. И на многие задания Егор быстро забил. Особо сложно ему давалась химия. Новый предмет. Новый учитель. Новый учебник. Ничего не понятно. Ноль наглядности. Сто процентов ненависти к детям. Но делать было нечего. Либо так, либо снова оказаться на ковре в завуческой, выслушивать длиннющую речь про его место в жизни. Терпеть замечания к отцу. Пытаться не заорать на взрослых ещё не сломавшимся, писклявым голосом.

Егор где-то вычитал такую фразу: «Его тошнило от жалости к себе». Он продумывал её к месту и не к месту. И не до конца понимал, понимает ли её.

Когда уроки были наспех сделаны, Егор отвлёкся на фильм. Это был то ли ужастик, то ли социальная драма про неудачливого вора, переквалифицировавшегося в репортёра, нечурающегося создавать опасные ситуации, дабы заснять их на видео и продавать телеканалам. Непонятный фильм. Наверное, подростку не стоило бы такое смотреть, но в программах больше ничего не было. Да и эту духоту Егор выдержал еле-еле. Джилленхол в главной роли, ему в принципе понравился. Его цинизм, холодный взгляд, двуличность, пустота в глазах, маниакальность пугали.

Егор пожарил яиц. Быстро умял их под следующий фильм. В нём Джесси Айзенберг рассказывал закадровым голосом о выживании в постапокалиптическом мире, пожираемом зомби-вирусом. Особенно Егора впечатлили титры, где в слоумо мертвецы пожирали людей, а на фоне Хетфилд из «Металлики» исполнял «For Whom the Bell Tolls» под один из самых запоминающихся гитарных рифов. Это было настоящее откровение. Егору всегда нравились подобные фильмы, не смотря на внутреннего сноба, твердящего о их тупости, бессодержательности, жестокости и деструктивности.

Следующий фильм он не запомнил. Заснул под рекламу.

Утро было пакостней предыдущего. Нож оставил дома. Кто знает, что ждёт его в школе? А вот от баллончика он не отказался. Хрена с два он с ним расстанется.

Всё по-новой. Путь до остановки. Толкотня. Автобус. Школьная раздевалка. Химия. История. Две математика. Русский язык. Физика. После последнего урока Егор встретился с Максимом.

– Слышал, что ты вчера порезал, какого-то мудилу! Вот это круто! – говорил он.

– Я бы не сказал… – Как же быстро в маленьких посёлках городского типа разносятся вести!

– Да ну! В следующий раз меня подожди. Мы этих залупочёсов великовозрастных по асфальту размажем! – Максим бил кулаком в ладонь.

Егор подумал, что было бы здорово, вообще больше никогда с ними не сталкиваться. Было бы классно, если бы Дима Ухов просто переехал куда-нибудь в тёплые края и забрал с собой своих приятелей. Или если бы вместо Никиты, кто-то или что-то похитило трио гопников. Определённо жить стало бы спокойнее.

Он воровато оглядываясь покинул территорию школы. Подумал насколько же он везучий свин – никто, кроме Максима, да других школяров о вчерашнем и слыхать не слыхивал. Исключительность ситуации сыграла свою роль – даже среди учёников нашлись те, кто не поверил. Чего и говорить про взрослых?

Двойка по геометрии превратилась в четвёрку с минусом. Правда, если за это платили, было бы лучше. Но мысль об исправленных оценках немого грела душу. Отец бы обрадовался. А это было важно.

И снова всё по-старому. Даже ночной визит шумной калымаги повторился. Не хотелось бы, чтобы это стало частью каждодневной рутины. Пятном на картине повседневности. Но ржавая «Лада», года четырнадцатого продолжала освещать дальним светом близлежащие дома. Рёв мотора рвал ночную тишину. В этот раз интерес к незванным гостям соседи Егора проявили быстрее. Женька, не успевший налакаться до своего обыденного невменяемого состояния, матеря всё на свете трехэтажными ругательствами запрыгнул на капот авто и пинал его в лобовое стекло. Те, кто был внутри явно не ожидали такого поворота событий, и вскоре Женька отряхивался, больно приложившись об асфальт. Падать ему было не впервой. Он довольно скалился на уезжающий механизм дисгармонии.

Егора это насторожило. Столько мест в округе. Столько домов. Есть бараки, где вообще никто не живёт, там можно стоять сколько влезет и делать всё, что захочешь, а машины уже второй день к ряду приезжают конкретно на его улицу. И встают не вверху и не внизу. А конкретно у его дома. Поделиться опасениями было не с кем. И Егор снова топил отчаянное одиночество в чёрном чае, мысленно разговаривал с телевизором.

После ужастиков снились занятные кошмары. Егор пока что решил повременить с переключением их на что-нибудь дружелюбное.

В особенности ему нравились комедийный хоррор. Благо некрупные телеканалы, специализирующиеся на кино, на подобные фильмы не скупились. Этой ночью транслировали фильм с дебильным названием: «Адский ад». В особенности ему понравилась первая сцена с погоней в лесу. Ну, по крайней мере, до момента появления глав-гадов с их странными масками и моралью. Главный герой выглядел неплохо. Сцена ограбления настроила на нужный лад. Вообщем, вечер обещал быть томным.

Егор, как обычно, не заметил, когда уснул. Будильники один за другим терроризировали слух. В конце концов, он окунул голову в таз с холодной водой. Подобная процедура ставила мозги на место. Хотя и не полностью.

В школе всё было как обычно. Разве что пюре и две котлеты на обед порадовали. Да и салат из свежей капусты и наваристый гороховый суп были весьме, весьма неплохими. Была ещё наивкуснейшая сосиска в тесте и чай.

Максим не затыкался. Они с Данилом обсуждали поисковые операции.

– Короче, надо отвлечься, хочешь анекдот? – и хотя никто не ответил согласием, Максим продолжил, – Врываются, значит в бар вооружённые до зубов немец, еврей и русский…

– И?

– А бармен им говорит: «пошли нахуй отсюдова!»

Никто не засмеялся. Но Макс был доволен. Он хохотал за всех.

По дороге домой Егор снова увидел ржавую «Ладу». Она была тонирована вкруг, поэтому разглядеть, кто внутри он не смог. Машина, или подозрительно похожее на неё транспортное средство преследовало его до самой конечной остановки пятьдесят четвёртого маршрута. Домой Егор припустил быстрее, чем выкладывался на марафоне во время физры.

Машина ещё несколько раз проезжала мимо дома Егора. Он увидел, что Женькина ночная вылазка не прошла для транспорта бесследно: капот был изрядно помят, а лобовое стекло покрылось паутиной из трещин.

Егору хотелось, чтобы Женя выбил стекло. Так бы можно было рассмотреть водителя и пассажиров (если они есть).

Сейчас же, наверное, нужно было бы кому-нибудь сообщить. Но кому? Отец снова не в сети. Дядя Сергей уже неделю-другую не появлялся. Тётя Оксана придёт только на следующей неделе. Можно позвонить в полицию, но что он там скажет? Что его преследует стайка гопников-кровопийц-серийных-маньяков-похитителей-детей или кто там воообще? А если это просто совпадение? В конце концов, Егор решил отвлечься, заняться делами, а телефон держать наготове.

Правда ссыкливая подростковая часть всё-таки бушевала, когда какая-нибудь рухлядь проезжала мимо дома. Егор матерился каждый раз, а вскоре страх сменила ненависть.

– До первого столба, мудилы!.. – ругался Егор, глядя как очередной автомобиль без глушителя бил в барабанные перепонки.

Учёба и бытовуха затмили тревожность. Он наскоро сварганил макароны по-флотски, заварил зелёного чаю. Геометрия давалась легче, чем алгебра. История в целом была легче. Но хотелось читать. Чем закончился «Айвенго»? Что скрывается в «Лесу мёртвых»? Чем раньше Егор закончит с учёбой и ведением хозяйства, тем раньше он узнает ответ на эти вопросы. Поэтому сделать всё, как можно быстрее, было в его интересах.

Глубоким вечером, когда запланированные на сегодня дела были закончены, Егор погрузился в рыцарский роман. Некоторые места его утомляли. Зарубежную природу прошлых лет он и вовсе себе представить не мог, но книга ему нравилась.

Он подумал, что неплохо было бы схлестнуться с Димкой Ухиным по правилам рыцарского турнира. Не до смерти, а так, чтобы решить их обострённый конфликт. Потом подумал, что лучше бы Димка просто исчез. Пропал. Переехал куда-нибудь с семьёй или ещё что-то в этом духе. Часть Егора хотела бы, чтобы проблема, как и все рассосалась сама собой. Увы, но жизнь очень редко подкидывает такие случаи.

И снова время пошло своим чередом. Вскоре, правда, Егор удивился, что удача, не смотря на редкие её проявления всё-таки бывает. Хотя и не приходит одна.

Шёл октябрь. Вернее начало октября. Общественность Тёмного поразила новость о ночной аварии. Три местные колымаги, на бешенной скорости столкнулись на перекрёстке в районе выезда из посёлка. Водители не выжили. Пассажиры в тяжёлом состоянии в реанимации. Судя по всему, молодёжь угнала пару бесхозных машин и устроила гонки. Егор сначала не придал новости особого значения, а потом он узнал, что в одной из машин, а именно в «Ладе» четырнадцатого года сидела вся гоп-компания: Дима, Андрей и Саша, в компании двух девчонок, Алины и Вали. Дима и Саша умерли почти сразу – врачи пытались помочь, но ничего сделать не успели. За жизнь Андрея, Алины и Вали борются хирурги. Странно, но у Егора не возникло никакой радости, наоборот, ему показалось, что погибающие сверстники – знак не из лучших. Хотя какую-то долю облегчения он и испытал – по крайней мере, думать о ещё одной компашке, с которой нужно свести счёты нет необходимости.

Ближайшие две недели на повестке дня была только эта новость – в посёлке мало чего происходит. Пропажа Никиты отошла на второй план. Но поиски продолжались. Зацепок никаких не было. Парень просто не пришёл домой. Последнее место, где его видели – школьные ворота. А потом пустота. Мобильник вне зоны действия сети. Ни свидетелей, ни очевидцев, ни деталей исчезновения – вообще ничего.

***

Данил, впрочем, имел свою теорию на этот счёт.

– Кароч, нашли я думаю его. Просто, чтобы панику не наводить об этом не сообщают. Думаю, его замочили. За то, что трупы нашёл. Мы, кароч, следующие. Поэтому надо быть на стрёме. Зырьте чё есть, – он поднял портфель в развёрнутом виде. Там лежал пневматический пистолет Макарова. У Макса челюсть отпала.

– Настоящий?!

– А ты, как думаешь, мудила? Где я те настоящий-то возьму? Это травмат, – серьёзно отвечал Данила.

– Пневмат, – поправил Егор, – травмат, тебе, как и боевой – не светит.

– Ну, пневмат, какая разница? – Данил закрыл портфель.

– Пошмаляем? – спросил Максим. Глаза у него горели, как будто под новогодней ёлкой нашёл ключи от безоблачного будущего, финансовый достаток и смысл жизни. И всё в одной коробочке.

– Ну, если на патроны и баллончики с газом скинемся, можно, – отвечал Данил.

Сказано – сделано. Парни разбрелись по домам, переоделись, потрясли копилки и одёжку на предмет мелочи и через полтора-два часа собрались у «Волны» – заброшенного магазина на отшибе. Сходили в местный рыболовный магазин, купили на все деньги четыре баллончика для пневматики и банку шестимиллиметровых пулек. По общему карману это ударило изрядно – сдачи осталось два рубля. Их приватизировал Данил, в пользу будущих покупок. Следующие два-три часа прошли достаточно весело: парни насобирали алюминиевых банок из-под разных напитков: пива, кока-колы, энергетиков и ещё какой-то срани. А после, практиковались в стрельбе. Данил делал всех всухую – судя по всему, в стрельбе он уже поднаторел, может, дома тренировался, а может просто имел предрасположенность.

– Вреда такой штукой не сделаешь. От маньяка не отобьешься точно, – говорил Максим.

Данил немного помрачнел. Оскорбился, судя по всему.

– Ну да, ну да. Посмотрел бы я на тебя, если тебе из такого с десяти шагов глаз вышибут. Я думаю, приятного мало в этом будет.

– О чём вы вообще? Лучше просто по банкам стрелять. Какие маньяки? – вмешался в спор Егор.

– А кто кости за городом прячет?

– И чё, это обязательно маньяки? Может это ОПГ, или ещё какая хрень.

– НЛО!

– Вот именно!

– Хуем по лбу не дало? Какое НЛО, блять!..

За разговорами наступил вечер. Компания разошлась по домам. Егор вымотался. Делать ничего не хотелось. Пришлось приложить огромное количество волевых усилий, чтобы засесть за уроки. В качестве ужина он решил ограничиться яичницей.

Было тоскливо. Одиноко.

Тёмные места в доме пугали. Источали тревогу.

Егор закончил читать «Айвенго». Хотелось чего-нибудь страшненького и атмосферного. Сборник произведений Блэквуда Егор очень быстро пробежал. Особенно ему понравились «Ивы» и «Вендиго», а вот «Лес мёртвых» разочаровал. На книги денег не осталось. Егор пожалел, что поддался импульсу и внёс большую часть оплаты за боеприпасы для пострелушек. Теперь придётся идти в библиотеку. Хотя ничего особо страшного в этом нет. Разве что лень. Да, лень и прокрастинация – два демона современности. Приходиться прилагать усилия, чтобы вломить им по первое число.

Шло время. Егор продолжал в свободное время бродить по округе. Разве что, когда шли проливные дожди, он носа на улицу без особой необходимости не показывал. В пристройке, ко всему прочему он решил стряхнуть пыль с мастерской. Начал инвентаризацию. Стал пересчитывать инструмент. Пять молотков, два топора, три покрытых ржавчиной кувалды, два лома, четыре пары граблей, вилы, две метлы, три гвоздодёра, два уровня, три ведра ржавых, мятых гвоздей, болтов, шурупов и гаек…

На дне гнилого деревянного ящика он нашёл ручную дрель. Правда, сообразил что это такое не сразу.

Также он починил старые тиски, заменил ручки у древних плоскогубцев.

Он и сам не знал, зачем это делает, но ему хотелось привести дела в порядок.

Кроме того он нашёл просто огромную гору металлолома, ветоши, хлама. Что делать со всеми этими «сокровищами» он пока не знал. Решил, что всё должно быть под рукой – не знаешь, что и когда пригодится.

Через пару-тройку недель, аккурат под конец октября в пристройке поселился порядок. Кучи металлического хлама, бардак и прочее, перестали пугать столбняком и воображаемыми змеями. Егор даже запотел и с помощью уголков, дрели и болтов починил древние стеллажи. Получилось нескладно, но функцию свою они выполняли: весь более-менее полезный инструмент и расходники расположились на фанерных досках. Егор мечтал о новых материалах. Ему не помешала бы краска, доски и брус, но он решился обходиться тем, что есть.

До двух мест он так и не решился дотянуться: полуподвал пристройки по левую сторону от лестницы и чердак под скатом крыши. В оба места он соваться не хотел, даже при свете дня.

А вот куда он ещё мог добраться, так это терраска в сенях – крытая комнатка, где годами складировался хлам. Там был старый, чёрный шифоньер, комод с плохо открывающимися выдвижными ящиками, деревянная и стальная рухлядь. Помимо прочего он нашёл чучело – голова кабана на деревянной подставке. Жуткая хрень с пожелтевшими клыками и пыльной шерстью. Жуткая, но стильная. Егор решил во что бы то ни стало почистить её, привести в порядок и повесить где-нибудь. «Будет жутко стильно» – подумал он.

***

– Предложение: спалим эту халупу до основания! А когда дым рассеется сравняем её с землёй! – глядя на дощатый барак, а точнее то, что от него осталось, кричал Максим. Так случилось, что его кошку, убили какие-то живодёры и показательно прибили труп на стену.

Никто, кроме трио друзей не знал каких трудов стоило снять её с гвоздей, положить останки в обувную коробку и похоронить в поле за городом. Они постарались. Сделали памятник из насыпи булыжников. Данил на трудах выжег на листе фанеры слова: «Все котики попадают в рай. Спи спокойно, Валькирия».

Максим больше не шутил. Почти. На нём лица не было.

Он стянул из гаража маленькую, пластиковую канистру с бензином, украл из родительских запасов пару початых бутылок водки.

Друзья не знали, как делается «Коктейль молотова», поэтому пришлось импровизировать: они добавили в бутылки опилок, хорошенько перемешали водку с бензином, вставили в горлышко тряпку – смоченную в бензине старую футболку, служившую когда-то постелью для Валькирии.

Начать было предложено Максиму. Миролюбивого парня разрывало от обиды и ненависти. Всю злобу он вложил в бросок горящей бутылки. Бутылка не разбилась. Глухо отскочила от оконной рамы. Посыпались остатки стекла. Максим не растерялся, быстро подобрал бутылку и кинул более прицельно в окно. Огонёк пролетел во тьму здания. Бутылка разбилась. Растеклась лужа пламени. Парни ожидали взрыва. Но ничего подобного не произошло.

– Облом! – сказал Данил, глядя на пламя. Максим бесшумно плакал, хотя парни бы его не осудили. Он любил кошку. Настолько любил, что, когда увидел то, что с ней сделали начал курить. И сейчас, утирая слёзы, он трясущимися руками поджигал вторую бутылку. Метнул её в другое окно. Разбилось стекло. Ещё одна лужа пламени расплескалась по грязному полу. Троица смотрела, как потихоньку, медленно, но верно, обветшалое здание занимается. Повалил дым. Максим закурил. Единственное, что он мог достать это полпачки сигарет, его тёзок. Курево было мерзкое. Воняло отваром из носков, баней и жённым навозом.

– Ну и? Чё дальше? – спросил Данил.

– А дальше найдём этих мудозвонов, и выбьем из них всё дерьмо. Вы со мной? – спросил Максим. Кажется, он курил не в затяг. Покашливал и плевался. И хорошо, скорее всего не подсядет.

– А ты как думаешь? – ответил вопросом на вопрос Данил.

Егор молчал.

Перед уходом Макс затушил сигарету.

– Хотите анекдот? – спросил он.

– Давай, – почти синхронно ответили друзья.

– После драки, кулаками не машут. Кто за ножом бежит, кто за обрезом.

В этот раз парни рассмеялись. Не смеялся только Макс.

Могилка Валькирии стала негласным местом сбора. Парни притащили на небольшой холм, поросший травой, пару брёвен. Из осколков кирпичей и дырявого, прогнившего жестяного листа сложили кострище. Принесли кольев и полиэтиленовой плёнки для теплиц – делать настил. Когда компания собиралась ненадолго или уходила, всё прятали в схрон – небольшую землянку.

Макса словно подменили – любой намёк на жестокое обращение с животными он стал воспринимать как личное оскорбление и лез в равные и неравные драки. Как он сам шутил про очередной фингал и свои занятия дзюдо: «Дай человеку по еблищу один раз – и его лицо будет разбито один день. Научи его самого бить по еблищу – и его лицо будет разбито всю жизнь».

Его отец и старший брат оценили перемену. Они с интересом выслушивали очередной рассказ про нерадивого собачника, плохо обращающегося с братом своим меньшим и его историю знакомства с новыми умениями Макса.

Найти живодёров было трудно. Парни, шляясь по городу выискивали зацепки, но ничего кроме новых жертв не находили. Были полуразложившиеся собаки и кошки, кости и части тел, но ничего, указывающего на тех, кто это сделал.

***

Егор все-таки повесил кабанью голову в пристройке. Правда забыл про неё достаточно быстро. Вспомнил слишком поздно, когда поймал многозначительный взгляд Макса на чучело.

Макс сам прервал молчание.

– Расслабься, друже, будем драться.

Егор напрягся.

– Да расслабься! Не поверю, что ты кабана заволил! Всё нормально. Я читал про диких кабанов. Ты знал, что если свинью выпустить в лес, она быстро дичает? И лучше тебе не встречаться с подобной животиной раз на раз. Жаль Валькирия была не такой свирепой… Знаешь чё такое ассиметричный ответ?

– Ну и чё?

– Это когда получаешь по морде, а бьёшь по яйцам.

Парни опять засмеялись.

Наспех перекусили гороховым супом на костях. Бахнули чая и уместились на диване смотреть «Крик 1» и «Крик 4». Вторую и третью часть слешера решили проигнорировать.

Под конец четвёртой части, Данил выдал: «Ну и дерьмо».

– А чё-ж ты раньше не сказал, глянули бы чё-другое, – ответил Егор.

– Чё например?

– Да хоть «Зловещих мертвецов»… Или «Хижину в лесу».

– Мы смотрим слишком много ужастиков, как я теперь домой пойду? – спросил Данил, – особенно из этой перди.

– Не волнуйся, Макс тебя за ручку проводит, – улыбнулся Егор.

– Хрена с два я буду рушить вашу крепкую мужскую дружбу, – парировал Максим.

Когда на улицу только-только стал заявлять свои права вечерний мрак, парни разошлись. Егор снова почувствовал одиночество.

Чтобы от него избавиться он погрузился в ленту соцсетей. Мемасы, тревожные новости и красивые картинки не очень-то помогали. А вот «Робинзон Крузо» Дефо вырвал его из реальности. Отогнал одиночество. Он в красках представлял как сам выживает в мире дикой природы, с поправкой на свои родные широты. Он, как никто понимал героя Крузо, а описание племени дикарей-каннибалов навевали странные ассоциации из жизни. Он понял, насколько сильно отпечатались их страшные находки на его сознании. «Будь у меня проблемы с психикой, моя биография, наверняка, смахивала бы на предысторию становления какого-нибудь социопата убийцы» – тоскливо улыбался он про себя.

«Дай мне знать, если когда-нибудь начнёшь жалеть себя» – говорил дядя Серёжа – «Я быстро избавлю тебя волшебным пиздюлём от подобных пиздостраданий. Пускай другие жалеют. Усёк?» И хотя Егор и не понимал, в чём тут дело, фраза: «Никакой жалости к себе» выжглась на обратной стороне век.

***

На Николая Николаевича было больно смотреть. И дело тут скорее всего не в сигаретном перегаре.

Николай Николаевич был лириком от мира физики.

Каждый урок он вёл с мелодраматичным надрывом. Он украл манеру читать лекционный материал из драмкружка. И эта манера шла вразрез со школьным курсом физики.

Видимо, по ночам он сливал остатки учительской зарплаты в интернет-казино. Были, впрочем, моменты, когда его «беспроигрышная статистически-выверенная система выигрыша» давала сбой – и он выигрывал. В такие моменты физик заполнял пустоту внутри себя отрыжкой консьюмерной современности – щеголял новой одеждой, смартфоном или цацками. Это было дерьмовой альтернативой моральным ценностям, простым человеческим чувствам и приземлённым радостям. Это не помогало бороться с дефицитом смысла. В такие моменты грусть, пожирающую его изнутри, можно было разглядеть без увеличительных стекол. Она переходила в материальный мир и выглядела как истеричные линии, нанесенные припадочным человеком поверх действительности.

Все эти редкие моменты заканчивались одинаково: символы потреблядства оседали в единственном ломбарде Тёмного, а отчаяние оставляло свой след на лице физика. Глаза краснели. Под ними расползались мешки трупного цвета. А нижнюю часть лица покрывала трёх-четырёх-пяти-дневная небритость, которая постепенно растягивалась во времени. И без того жёлтые пальцы желтели ещё сильнее…

Егор, глядя на медленное самоубийство преподавателя, испытывал странную смесь жалости, грусти и мотивации к саморазвитию. Хотелось роста.

Николай Николаевич, впрочем, был неплохим учителем. Егор вообще ничего не понимал в физике, но на тройку объяснения «Николаича» вытянуться помогали. А большего, ни Егору, ни его отцу и дяде не надо было, хотя и хотелось.

Но от школьной духоты качества физика спасали не полностью. К царице естественных наук седьмым-восьмым уроком (как, по сути, и к любому другому предмету, которому не посчастливилось оказаться последним в моменте одного учебного дня…) Егора захватывали перманентное опустошение, вселенская скука и стокилограммовая усталость. От формул на доске и объяснений Егора отвлекали вороны за окном и юбка Насти Глуховой. Ох уж эта юбка в складку!

Звонок. Как сигнал к побегу. Или как сигнал к заточению в интеллектуальной тюрьме. Знаете, словно проржавевшая дверь захлопывается перед носом. Один и тот же звук, обозначающий такие разные вещи.

Егор в этот день решил сэкономить деньги – чтобы у того, кто придумал ограничение поездок по школьному проездному хер во лбу вырос! Поездки закончились. Тратить деньги на проезд и пополнение не хотелось – их было мало. И Егор пёрся домой, распинывая камни и мусор. Вокруг разворачивался бытовой полдень четверга. Впереди – сраная пятница. Позади – большая часть очередной учебной недели.

Октябрь выдался промозглым. Люди – кто во что горазд – боролись с холодом, адаптируясь к новым климатическим условиям. Мимо Егора, то и дело, проносились женщины в тёплых демисезонных куртках кремовых оттенков. Или храбрящиеся, понтующиеся хладнокровностью подростки в рубашках с закатанными рукавами. Впрочем, их выдавала дрожь, и оглушительный (в первую очередь для них самих) стук зубов.

Егор не заметил как дошёл до своего района. О нагрузке напоминала лишь тяжесть знаний (портфеля), да кровь, согревающая организм.

Он прошёл мимо барачного остова. «Сжечь дотла» проклятую постройку не получилось: и без того тёмное здание, стало по-настоящему чёрным. Эта вселенская тьма бездной взирала на Российскую глубинку, желая пожрать всё: и едва-едва зелёную траву, чистый воздух и деревья. Егору привиделось, как разруха расползается от сгоревшего здания, захватывает дома, превращает их в себе подобных. Из недр здания расползается мусор от чьих-то попоек. Бездомные собаки рычат из-под полы. Из мрака тени обожённые бездомные сверлят тебя голодными глазами…

– Вот ещё, бля!..

Егор гнал из сознания подобные образы. Он решил, что когда-нибудь они соберутся и добьют эту неодушевлёную нежить – не дадут разрухе расползтись на жилые здания. Когда не останется ничего брошенного, на месте бесконечных заброшек будет построено что-то новое. Полезное. Нужное. И красивое.

Дома Егор пялился на расползающиеся буквы, цифры, формулы. Вся эта солянка из потенциально полезных знаний не желала перевариваться в голове.

– Учись, учись, учись, мудила!..

Егор постоянно отвлекался на бытовые дела. Частный дом – кладезь деятельности. Всегда есть что-то, что нужно сделать. Подровнять забор, компостную яму. Смазать дверные петли. Наготовить еды (в том числе и для Бутча). Убрать за собакой кучи с дерьмом – чёрт, жаль, что их нельзя продать! Это была бы золотая жила, бесконечный генератор ресурса. Егор, вооружившись совковой лопатой, мысленно поторапливал энергетиков, занимающихся топливом естественного происхождения.

В библиотеке в разделе «Современная литература. Хоррор» Егор разжился «Руководством по истреблению вампиров от книжного клуба Южного округа». С таких позиций на ведение домашних дел он ещё не смотрел. Но в целом, он ожидал большего. Больше экшена, больше саспенса. Хотя, если подумать, то какой экшен? Всё правдоподобно. Всё более-менее реалистично.

***

– Кароч пацаны, вести тревожные, – говорил Максим. Егор и Данил напряглись, глядя на остатки барака с сомнением.

Макс распинал пыль, ткнул в странные символы на земле.

– Это я разметку сделал. Зацените! – он прошагал в сторону барака. Насчитал пятнадцать шагов. Парни смотрели на него с волнением. Каждый бы тут волновался: друг тронулся.

– Кароч, я считаю, что от каждого заброшенного здания исходит… какая-то аура! Сечёте? Я, конечно, во всякую паранормальщину не верю, но тут что-то не так. Каждый раз, каждый, сука, раз, я прохожу мимо очередной заброшенной халупы и чувствую давление. Реальность как будто искажается. А на меня давит что-то, чего я даже не вижу. У вас такого не было?

Данил и Егор переглянулись. Дело дрянь. Нет, Макс и раньше любил попиздеть, постращать, нагнать жути или несмешных анекдотов. Но сейчас это было необычно.

– Я слышал, что с поехавшими нужно во всём соглашаться. Поэтому… Ну… Да. Допустим, – начал Данил.

Егор предпочёл не вмешиваться. Выжидал.

– Зацените. Я тут отметок оставил. Видите, прямо от здания, земля какая-то тёмная. Явно с ней что-то не так.

– Ага, это называется влажность. Солнце-то не всегда припекает, разве нет? А тут ещё и дожди прошли.

– Ты, мудила, не слушаешь ёптыть! Смотри внимательно, – Макс тыкал в землю.

Друзья решили, что у него действительно свистит фляга. Решили пока что согласиться.

– Допустим, – сказал Егор, – дальше-то что?

– Кароч! Теория, не, как там? Гипотеза! Во! Гипотеза! Каждое заброшенное здание – центр разрухи. Если его не убрать, разруха перекинется на соседние дома.

– Типо как пожар? – вмешался Данил.

– Да! Типо как пожар, ёптыть.

– И чё мы с этим сделаем?

– Вот это я и хотел у вас спросить. Может идеи есть? Пока что я ограничился заметками радиуса разрухи. Или как это ещё назвать? Разложение не подходит, сечёте?

– Ну да, не подходит…

За рассуждениями и размышлениями парни не разглядели метода борьбы с расширяющейся «разрухой». Решили разве что пометить «порченную землю» палками и камнями – наспех сварганенными символами. Через неделю, дескать, можно будет точно убедиться в работоспособности подростковой шизотеории: увеличивается ли степень разрухи или нет.

На рассуждениях о том, что вообще происходит и разошлись. Каждый, правда, отвлекался с вопросов вселенской важности на свои проблемы. Егор тревожился – отец уже вторую неделю не выходил на связь. В принципе, причин для беспокойств, пока что нет: самое большее, сколько по времени не было связи – полтора месяца, а тут две недели, подумаешь?..

Парни напряглись, когда на территории каждого заброшенного здания, будь то стройка, частные дома, или недействующие предприятия, стали находить странные символы и убитых животных. Это было страшно. Тревожно. «Стрёмно» – с определения Макса.

Настолько тревожно, что парни не побоялись сообщить о находках сторожам. По крайней мере, там, где они были.

– Парни, скажите честно, это вы сами сделали?

– Ну да, а сообщили зачем?

– Чтобы отвести подозрения. Вы меня тоже поймите, – говорил Афанасий Васильевич – сторож заброшенного стекольного завода, – я старый, мне уже шестой десяток идёт, я разное повидал. Так что давайте без обиняков. Не знаю, чего вы там в интернете своём понасмотрелись, а завязывайте с этим, пока слишком поздно не стало.

– Да-а-а-а, блять! – сказал Максим. Он с ненавистью пинал каждый камень, попадавшийся на пути.

– Ясен-красен, они нам не верят.

– А ты бы сам поверил? – спросил Данил.

– Да хуй знает! Но разобраться бы хотя бы попытался.

Парни посмотрели на белую газельку, покрытую пылью, с шумом полуисправного двигателя пересекающую линию пешеходного перехода.

– Вот в такой рухляди и ездят полные психи, – выдал Егор.

– Да брось ты! Ещё скажи, что каждый фургон принадлежит какому-нибудь маньяку, похищающему людей.

– Как бы те сказать… Не каждый владелец стрёмного карцера на колёсах – маньяк, но так сложилось, что большинство маньяков водят какой-нибудь гроб на колёсах, сечёшь?

Выпал первый снег. Слишком тонкий для снежков слой покрыл перемороженную грязь.

– Скоро по заброшкам не походишь. Да и из-за снега хрен разглядишь почву, – говорил Макс.

– Может, оно и к лучшему… Мне вообще поднадоело. Нихера не нашли, только время потратили, – говорил Егор.

– Да, мать мне запретила шлятся по малолюдным местам. Некита так и не нашли… – сказал Данил. Он что-то вырисовывал в блокноте.

– И чё, мы просто спустим этим обсосам? А что если они с животных на людей перейдут? Это же просто психи ебанные. Вот, Серый (полуобщественно принятая кличка Егора), ты сколько всего про разных маньячил прочитал? Сколько их историй начинаются с живодёрства?

– Многие. Им в детстве внимания не хватало, вот они и привлекали его как могли – говорил Егор.

– Вот! А я о чём! Вот оно, блять! Наш клиент или клиенты – недолюбленные квартирные тихони, сечёте?

– Так и я, получается, подхожу, – сказал Егор.

Повисла пауза.

– Не, кабанья голова, это, конечно, стрём, но я не думаю, что ты психопат-живодёр. По крайней мере, гоню такие мысли к хуям собачьим, – сказал Макс, – но присматриваться к тебе буду. Смотри у меня! Увижу маньячество – наваляю. Усёк?

Парни посмеялись. Егор взгрустнул. Его как-то не привлекало насилие, не смотря на то, что он к своим, четырнадцати с небольшим, годам пересмотрел и перечитал устрашающие количество жутковато-фриковатых историй. Насилие всегда казалось ему не настоящим. Этакая приправа для «остроты». Но события последних месяцев заставили его по другому взглянуть на все эти ужасы из масскультуры и реального мира. Теперь он считал, что насилие – дрянь.

– Дерьмо! – сказал Егор.

***

Понеслась охота на ведьм. Все «тихони» и потенциальные массовые убийцы рассматривались с особой тщательностью. Марк Городилов из шестого «Г» решил коллекционировать кости животных? Сюда! Наш клиент. И вскоре странноватый шестиклассник под прессингом и надзором старшиков устраивается волонтёром в загородный приют для животных. Кормит собачек и кошечек. Латает гнилые доски вольеров. И всем своим видом, всем естеством источает любовь к братьям нашим меньшим. И никаких костей, чёрт его дери!

Дальше трио друзей решили действовать на опережение – захватить умы потенциальных юных живодёров. Начали писать свой журнал и копить деньги на первое издание. Самый грамотный из компашки – Егор, назначался редактором. Максим писал рассказы и повести с продолжениями, а Данил занимался освещением новостей. Нужное количество денег никак не хотело набираться в «общаке» – трёхлитровой банке. К концу второй четверти накопили 665 рублей 60 копеек.

– Где вы вообще достали копейки? Их же даже в «Елене» не берут. Хотя там мелочь всегда в ходу. Бизнес-план по агитпропаганде рушился на глазах. Идею по решению предложил Данил, когда наткнулся на местное интернет-СМИ.

– Регистрация и ведение паблоса – бесплатные, сечёте?

– Сечём, – сказал Никита, – точняк! Зачем отпечатывать номер, один хрен у нас денег не хватит. Лучше заебошить стикеров с qr-кодами и забомбить всю округу. Вот тебе, считай, пиар даром!

Вскоре Егору пришлось осваивать редактирование PDF-документов с мобильника. Компьютер бы облегчил задачу. В который раз его спасла школьная библиотека – там были компьютеры со всем необходимым софтом. Вот только библиотекарша…

– Мальчик мой, ласточка! Не забывай делать перерывы! Ты что, не знаешь, что компьютер излучает радиацию? Видал Павла Васильевича? Конечно видал! ОБЖ и ОБЗР ведёт! Вот он от компьютера не отходит и в свои тридцать с небольшим (на самом деле, она имела в виду сорок шесть) уже лысеет! Ты же не хочешь лишиться своих прекрасный волос! Они у тебя прямо есенинские! – говорила Клавдия Ивановна.

Она так и норовила настроить сенсорные датчики – глаза под тяжеленными громоздкими линзами на Егорово дело. А ему не хотелось, чтобы она видела последние непечатные слова, неумелым ковровым узором вышитые на теле текста повествования Макса, который на нецензурную лексику не скупился. Его батя общался исключительно на татарском, матерясь, при этом, по-русски. Макс плохо знал татарский, а вот с русским у него сложились приятельские отношения. И понятно, какой объём заковыристых ругательств он получил в наследство.

Данил, помимо сбора новостей, договорился с Настей Глуховой об иллюстрациях. Она была из очень обеспеченной семьи, регулярно посещала художку, и обладала неслыханной роскошью – графическим планшетом.

– Рисунки на компе! Представляете? Я тут пытаюсь красиво сфотать свои каракули, ну чтоб их можно было в первый выпуск вставить, а она за пятнадцать минут вот такое набросала, – говорил Максим, показывая красивый чёрно-белый рисунок, по одному из его рассказов. В «Полночном ублюдке» сюжет крутился вокруг черта, наводящего ужас на округу небольшой деревеньки. Рогатая нечисть, по ночам ходит жрать из немытой посуды. Ночная трапеза сопровождается характерным козлиным «Брэ-брэ-брэ-трп-трп» и топотом копыт. Днём Егор смеялся над спорами Данила и Макса, дескать козлы только блеют, а на ночь, с момента прочтения и работы над рукописью, мыл посуду. Всегда. Ну его нахрен. Чёрта этого.

***

Зимние каникулы несмотря на радость нового года, морозную атмосферу праздника и волшебства были омрачены тем, что библиотека не работала. А значит над первым выпуском журнала не работал и Егор. Компания друзей бродила по замороженному Тёмному и пыталась придумать название для журнала.

– Кароч, Предвестник Живодёрского Пиздеца! А? А? А? Как вам? – говорил Макс. Он прямо сверкал из-под батиной зимней униформы – огромной шапки-ушанки, явно ему не по размеру, и белого камуфляжного бушлата, в котором поместилась бы вся троица.

– И о чём это? – спрашивал Данил – Вот возьми другие журналы и СМИ. Там говорящие названия, понимаешь?

– Ну да, ну да, «РИА новости», «Медуза» и «ТАСС» – говорящие, что пиздец!

– Да я не про эту хуйню, вот «Правда», например. Всё ж сразу понятно, не?

– Не, парни, нам нужно что-то другое. Помните на литре мы чё-то такое проходили. Типа «Современник» там или «Полярная звезда». Вот такое надо. Чтоб Грымза с Николаичем не задушнили, – вклинился Егор.

– Может Дух или что-то такое. Типа-а-а-а, мистическое?

– Мистика?

– Ну, типо да!

– А чё, «ты читал новый выпуск «Мистики»? Нет? Ну ты и овощ. Там вообще чума» – сказал Максим.

Впрочем, выбор названия было решено перенести на попозже.

Ограничились «Тёмным вестником».

Настя Глухова взялась за дело с завидной дотошностью. Максим давал ей сюжеты, а она быстро и весьма недурно переносила их из текста или из спонтанной речи в цифру. Под конец декабря у компании накопилось изрядное количество неумелых рассказов и неплохих иллюстраций к ним. С новостями дела обстояли похуже: как бы не старался Данил писать новостные заметки они теряли актуальность. Редакторская коллегия быстро решила эту проблему: не стали дожидаться первого выпуска журнала, публиковали новости постами.

"Рыжий кот застрял на дереве по улице Мира. Пройдоху спасли работники МЧС. Теперь он довольный, почётный служащий местного пожарного отделения. Ему даже присвоили звание: «рядовой». Поздравьте же эксперта по мурчальным делам с новым домом!"

Под текстом сообщения фотография рыжего кота с хитрыми-хитрыми глазами.

"По улице Машиностроителей горит дом. Пожарные делают всё возможное, чтобы огонь не перекинулся на соседние постройки. Как вы можете помочь семье погорельцев? Узнайте по ссылке".

Далее ссылка на страницу матери.

Ещё там были посты в стиле: "Свиньи, которые снова пили в лесопарке «Озёрный», сложно было за собой мусор убрать? Бойтесь, уроды, у нашего издания глаза и уши повсюду. А ещё у нас есть камеры. Сечёте о чём я? Прибирайте за собой".

Странно, но «Тёмный вестник» (название всё ещё рабочее) даже приобрёл какую-никакую популярность. У парней появились подписчики. Некоторые даже кидали деньги. Было подозрение, что это кто-то из родителей. Но не важно. Деньги парни закинули на счёт молодёжной карты в банке. Как-никак, а доход. Копеечки каждый месяц капали. Сумма росла. Но страшные находки продолжали появляется на улицах Тёмного.

– Я не понимаю, где мы прокололись! Смотри, – Андрей показал закреплённую запись: "Дорогие жители нашего любимого города! У нас беда. Кто-то калечит и убивает братьев наших меньших. Будьте внимательны. При обнаружении фактов живодёрства или чего-то похожего сообщите по телефону: 112 (Будьте готовы писать заявление)".

Под постом располагались шокирующие фото подобных находок. Запись была самой популярной в сообществе. Мнения, правда разделились. Начался цирк с конями и психопатами воюющими в комментариях. Но резонанс создать получилось. Многие заметили, что о проблеме говорят не взрослые собачники, от которых сам Бог велел слушать о подобных проблемах, а местные желторотики без царя в голове, известные своим дурным нравом и шумными драками. В курилках можно было встретить пассажи типа: молоко на губах не обсохло, а уже что-то понимают, может напраслину гонят на современное поколение?

Но суть не в резонансах и в общественном расколе. А в том, что трупы животных стали появляться чаще.

***

Егор продолжал ходить в школу. Продолжал жить обычную жизнь. Вот только ночи стали ещё страшнее. Ему хотелось, чтобы безопасный, понятный и рациональный день не заканчивался.

Бутч то и дело срывался с цепи. Начинал орать. Ему отвечали соседские собаки. Егор не хотел смотреть в окно. Было ощущение, что пока он не видит причины угрозы, её и не существует.

После прочтения тонн макулатуры ужасов, просмотра месяцев триллеров и хорроров всё должно было стать немного привычней. С таким комедийным флёром. Вместо этого тут и там виделись странные вещи.

Одной из таких вещей стал сугроб. Движущийся. Как будто что-то пряталось под снегом.

Днём, когда Егор огребал подход к дому, он готов был поклясться, что под снегом ничего нет. Ещё бы, он ведь сам сделал снежные насыпи, а вот ночью… Ночью всё приобретало страшные оттенки.

«Нужно смотреть страхам в лицо» – говорил дядя Серёжа. И Егор, отринув все предупреждения подсознания вышел во двор с ломом. Соседи, наверное, решат что он окончательно спятил. Ах да, уже решили. Парень живёт один. Часто отчебучивает странные вещи. И вообще: а не он ли по заброшкам животинку калечит?

Егор протыкал сугроб ломом. Он ожидал воплей, криков, или подснежной суеты. Ничего из этого не было. Металл входил в снег. Выходил, оставляя лунку. И Егор злился на свою ссыкливую натуру. Бутч наблюдал за сумасшествием хозяина с недоумением и, кажется, жалостью. Он чихал. Бубнил. Поскуливал.

В момент очередного удара у Егора чуть челюсть не отпала. По улице шёл толстяк с колонкой. Слушал свой: «ТЫЦТАЦТЫЦТАЦТУТУТУТУЦТАЦТЫЦТАЦ». Что смутило парня, так это то, что пухляш оделся явно не по погоде. Стоял январь. Минус двадцать три по цельсию. А толстяк был в серой фланелевой рубашке. Колонку держала рука в кожаной перчатке. А вторая была без перчатки! «Да что за нахрен?!» – подумал Егор. Голову пухляша покрывала кожаная кепка. Крайне странный видок. Нездоровый и непонятный. Егор решил убраться с улицы. Захлопнул ворота. Закрыл всё, что можно было закрыть. Погладил Бутча. И нырнул в тепло.

И хотя дома должно было быть безопасно, бубнящее в ночи: «ТЫЦТАЦТЫЦТАЦТУТУТУТУЦТАЦТЫЦТАЦ» не давало покоя.

Шум прекратился, когда сосед – вечно пьяный Женька – вышел наподдал ночному меломану тумаков.

***

Смотреть на природу было здорово. В особенности Егору нравился снегопад. Красота момента спасала от осознания, что вскоре придётся снова раскидывать снег со двора и у ворот. А вот Женьку это не очень нравилось. Он матерился, борясь со снегом. Иногда снег побеждал и Женёк падал. После он долго пытался найти в себе силы встать. Снова матерился. Отдувался. Но в конце концов, брал себя в руки, сжимал пальцы ног в кулак и поднимался.

После очередного январского дня учёбы на связь вышел отец. Егора смутили перемены в нём. Он подобрел. Говорить стал как-то приторно. Глаза источали вселенскую пустоту, а лицо очень близко познакомилось с бритвой. Егор не помнил, когда отец брился. Волосы на лице, стали неотъемлемой частью самого лица. И Егору пришлось туго, когда он пытался привыкнуть к новому виду Павла Васильевича.

– Мы тут кое-что нашли. Рассказать поподробнее не могу. Тебе надо это увидеть! – говорил Павел Васильевич.

– Но, пап, как? Ты меня в следующий раз с собой повезёшь? А как же учёба?

– Что-нибудь придумаем. Тебе определённо надо это увидеть!

Егор не оценил подобных перемен. Когда он учился в классе третьем-четвертом, он мечтал о том, чтобы батя взял его на работу. Это спасло бы Егора от одиночества, а до кучи и от остопиздевшей, по определению Макса, учёбы. Но сейчас… Было в этом что-то тревожное. Отчего это отец, вдруг передумал? Сколько Егор себя помнил, Павел Васильевич старался отвадить его от своей работы.

– Сына, понимаешь, ничего в этом хорошего нет. Разве что зарплата. Но она заканчивается быстрее, чем я дышу. Поэтому действительно: ничего хорошего, – говорил в бороду Павел Васильевич.

А сейчас, ни с того ни с сего, отец, вдруг, передумал.

– Бать, а ты чего побрился-то?

– А, ты заметил? Да не знаю… Влюбился!

– Чего?!

– Понимаешь, тут у нас учёные обосновались. Почву изучают. И лёд. Так вот среди них такая профессорша есть! На маму похожа… В молодости.

Егора как под зад пнули. Он, конечно, уже подрос. Кое-чего должен был понимать. Но с новой пассией отца так просто смириться не мог. Павел Васильевич всегда носил на себе отпечаток трагизма. А вот новая влюбленность этот отпечаток смывала. Теперь понятно, что поменялось. Не то, чтобы Егор был против… Как-никак, батяня ещё совсем не старик, но что-то внутри ломалось, мешало воспринимать его по-старому.

– Как зовут?

– Мила Александровна.

– Попросишь называть её мамой?

Павел Васильевич чаем поперхнулся.

– Егор!

– Да всё нормально, бать. Я всё понимаю.

По крайней мере, Егор хотел думать, что всё понимает.

– Фотку покажешь?

– Какую фотку?

– Бать, не тупи, моей будущей мамы.

– ЕГОР! ХВАТИТ! Покажу. В телеге будет.

Когда Егор увидел Милану Александровну, его картина мира заиграла новыми красками. Он, кажется, стал понимать что-то о взрослых.

– Красивая.

– А то-ж.

– Вы вместе приедете?

– Нет, скорее всего нет… Понимаешь, всё сложно.

– Ты ещё даже не заговорил с ней. В смысле, не по работе, так?

– Егор!

– Я не знаю, кто сидит перед камерой, но вы явно не мой отец. Что вы сделали с папой?

– ЕГОР!!!

– Да ладно, бать, я прикалываюсь. Всё в порядке. Поговори с ней. Пока это не сделал кто-нибудь другой.

– В смысле?

– Я, например!

– Доскёшься, сына! Может я уже и «не твой отец», как ты говоришь, но его ремень-то у меня! И рука всё ещё тяжелая!

После веселья настали разговоры о грустном. Приезд Павла Васильевича домой откладывался.

***

Опять эта улица с шумом трёпа прохожих. С лязгом проезжающих машин. Этот шум кого угодно сможет довести до психоза. Кто-то стучит. Какой-то мужик обсуждает несправедливое устройство общества, материт жадность банкиров и капиталистических ублюдков. На фоне из динамиков орёт реклама. «Двери и окна-а-а-а для всей семьи». Что за семья такая? В самом деле всем нужно по двери и по окну?

Скелеты деревьев царапают небо. Снег валит практически бесперебойно. Если бы только научиться извлекать из него энергию… Мир бы уже не был прежним.

Вылазки по заброшенным зданиям перенесли до потеплений. Слоняться по сугробам не хотелось. При случае даже убежать будет трудно. В особенности, если улепётывать придётся по рыхлой субстанции, то и дело желающей, тебя сожрать.

Зато посты в «Тёмном вестнике» (название рабочее) стали выходить регулярно. Егор подтянул знания родного языка. Начал замечать ошибки и у себя в речи, и в речи одноклассников. Не сказать, что редактировать очередной талмуд от Максима, страниц этак на пятьдесят-шестьдесят, было особенно весело, но некоторые ляпы доставляли. В особенности словосочетания типа «пир духа».

***

Школа номер семнадцать ПГТ Тёмный жила обычной жизнью. Егор от нечего делать составлял словесные портреты ровесников и учителей.

Жижек был забавный малый. Что-то в его психике сформировалось не так. И он периодически выдавал необычные звукосочетания, кривлялся, вскрикивал. По-началу всех это забавляло. В особенности, когда грустный материал математики восьмого класса разбавлялся рандомным: «дэздзайн!», или «буэбуэстолачь!»

Вскоре, правда, закидоны Жижека забавлять перестали. По большей части вызывали только раздражение. Но травить его за это никто не стал. В школе номер семнадцать были объекты более достойные травли, чем сумасбродный юный псих.

Например, был толстый Витя. Он, в отличие от Жижека, пропевал «Sunshine like a Diamond» специально. К месту и не к месту. Как же это бесило! Егор, конечно, не стремился участвовать в травле, но иногда не сдерживался, и тоже чего-нибудь отчебучивал. Обидное для Вити прозвище – Камушка – Егорово порождение.

Был ещё вечно-грязный Ванька. Ситуацию осложняло то, что родители пеклись о гигиене сына. Анастасия Валерьевна – мама Ваньки, была прямо-таки помешана на стирке и глажке. Ваньке, чтобы соблюдать чистоту, достаточно было не вести себя, как свинья. Но он умудрялся каждый раз упасть в лужу (где вы вообще видели лужи зимой?!), изваляться в придорожном снегу или сыграть роль половой тряпки, перекатываясь по полу школьного коридора.

Вдобавок ко всему Ванька отличался наигранным слабоумием. Включал дурачка. За что не единожды получал по лицу.

Егору, как впрочем и всей его компании школьные тёрки быстро наскучили. И трио, всеми правдами и неправдами, старалось избегать любых ссор, конфликтов, и иже с ними. Разве что, когда очередной старшак или просто задиристый малолетний дебил путал берега, ему устраивали тёмную. Но этим всё и ограничивалось.

Трудовик был дядька странный. Если физик пил нещадно и дымил как паровоз, то Макар Сигизмундович, был всегда чист как пустая чашка петри. Смотрел на всё через призму рационализма и постоянно, неотступно взывал к здравому смыслу. «Работать надо учиться! Сызмальства. Вот, ваш однокашник, Егор Серов – хвалю! Живёт, значит один. В частном доме, а не в ваших человейниках. И загляденье – после уроков работает. Двор всегда убран. Забор ладный. Да ещё и с псиной гулять успевает. Ещё бы приналег на учёбу, и действительно – образцовый ученик!» Егору польстило бы внимание трудовика, если бы это было не так странно. Он после этой длинной оды во славу егорова трудолюбия думал: «Эт чё, он ж даже не мой сосед! Где-то на другой стороне посёлка живёт. Какого хрена? Он типа наблюдает за мной? Жу-у-у-уть, какая!» Так трудовик тоже оказался в списке «Подозрительных типов», куда входил жиртрест с колонкой, один из охранников с блестящими глазами и, конечно, Виктория Алексеевна – соцпедагог детской полиции , а по совместительству, тупая, надутая стерва.

***

В тени косматой ели,

Над шумною рекой

Качает черт качели

Мохнатою рукой.

Чертовы качели. Фёдор Кузьмич Сологуб

Евгений Павлович не приехал и когда снег сошёл. Снова не получилось. Командировка затянулась. Они что-то нашли на Севере. Что-то, что сулило огромный гешефт.

Зато дядя Сергей зачастил. Притащил жирных-жирных карпов. Они с Егором жарили их в «ста травах для рыбы». Это была самая вкусная рыба из всех, что Егор пробовал за свою недолгую жизнь.

– Стало быть Палыч так и не приедет?

– Да.

– Денег-то высылает?

– Высылает.

– На всё хватает? Или добавить надо?

– Да не, на всё хватает. Дядя Сергей, а вы это… Пострелять меня возьмёте?

– Возьму. Чего не взять-то. Только не сейчас. У нас в лесу мразь какая-то решила без лицензии лосей поубивать. Вот ты скажи, Егор, на кой хрен убивать животное, если даже не ешь его?

– В каком смысле?

– В прямом! Мудачины просто убивают лося, глумятся над трупом и даже трофеев не берут. Мы бы с Антошкой уже в два счёта уродов нашли. А так и остается… Ищи, да ищи. И вишь, дело-то какое, у нас все, кто к охоте какое отношение имеют под учётом. Но не в ходу такое.

– А на сколько такое тянет?

– В смысле?

– Ну, если вы с дядь Антоном их поймаете, их в тюрягу упекут?

– Какое там! От одного до двух лет, максимум, штраф ещё, да общественные работы. Херня, кароч, но у нас свои способы наказания есть… Кхе-кхе.

– Расскажете?

– Когда-нибудь, когда-нибудь. Маловат ты ещё, Егорка. Хавай давай, а не трепись попусту. А пострелять летом пойдём. Кстати об этом… Мне тут со школы звонили.

Егор помрачнел. «Вот Грымза, сучье отродье, уже застучала».

– Эт, как её, Елена Ивановна стало быть беспокоится о твоей успеваемости. Дескать математика у тебя плоховато идёт. Не поделишься соображениями?

– Она преувеличивает. Я итак пашу как проклятый над алгеброй. Не математикой. У нас алгебра. Но никак в толк не возьму. Математичке уже сто лет в обед. Ей давно на пенсию пора. А страдать мне приходиться.

– Стало быть виноватых нашёл?! Я тебе про это что говорил?

– Не, дядь Сергей! Не виноватых! Мне бы просто времени надо. Огэ-ж ещё не скоро, а ВПР-ки я напишу, честно-пречестно!

– Угу… – Сергей задумался, – Вот тебе, значит уговор, вытягиваешься на три-четыре, и я тебе страйкбольный привод на день рождения подгоню. А, если без троек закончишь, то с обвесами.

– Да ну?! – не поверил Егор.

– Ну да! Варежку-то захлопни! Сначала дело, потом всё остальное. Добазарились?

– А если не получится?

– Ну, тогда, всё лето на меня батрачить будешь. Не за бесплатно, естественно. А деньги на репетиторов пустим. Договорились?

Егор бы так и так подрабатывал у дяди Сергея, как, впрочем, и каждое лето. Картошка сама себя не вырастит, как говорится.

– Идёт!

***

– Оп-па! Наша остановочка! – говорил Макс.

Шёл ливень со снегом. На улице боролся за своё место под солнцем дубак.

– На кой хер мы вообще сюда выбрались? – спрашивал Данил. Он занимался самым бессмысленным делом на земле – чистил берцы о талый снег.

– А на кой хер мы вообще живём? То-то же! Не вякай. Надо, значит надо, сечёшь?

Егор молчал. Он пока что сам не понял, что они тут забыли. Но Макс был хорош на выдумки, а следовательно, хотя бы изредка ему можно было доверять.

Озёрный располагался вблизи Тёмного. Пятнадцать километров, если быть точнее. Можно было дойти пешком, чтобы сэкономить деньги, но погода не располагала к длительным пешим прогулкам.

Дома были настроены хаотично. На остановке ощерился магазинчик «Всё для дома по пути».

– Ты мобильник взял? – Спросил Макс Егора.

– Ага.

– Заряжен?

– Как всегда.

– Шик. Блеск.

Трио подошло к новому кирпичному зданию. Оно прямо выделялось своим ярко-оранжевым цветом от остальных построек.

– И чё, ты нас на новенькую халупу посмотреть притащил?

– Сам ты халупа! Это новый культурный центр. Библиотека, музей и концертный зал, всё в одном, понял? Понял?

Стоило заметить, тематическая выставка была атмосферной. Всюду красные знамёна. Сабли. Оружие времён революции. Агитплакаты и книги. Егор в этот день наснимал огромное количество материала.

Валентина Евстафьевна провела ребятам ликбез по истории социалистического движения в России.

Данил, правда, проявил себя как малолетний дебил. Он то и дело норовил спросить какую-то срань, почерпнутую из интернета. Он перестал, когда Макс вывел его в туалет и провёл воспитательную беседу.

– Мне вообще по боку чё ты там про экономику думаешь! Сечёшь? Думалка не выросла. У Естафьевны докторская степень по истории! А ты ей эту чушь малограмотную в уши льёшь. На её месте я бы тебя высек, полудурка. На нас итак время тратят. Бесплатно, сука, понимаешь ты или нет!

Егор молча смотрел на беседу друзей. Хмурился. Смеялся, когда Макс дал Дане хрустких затрещин.

Далее экскурсия пошла тихо. Спокойно. Без шума и пыли. В частности, Данил больше не пылил свою чушью из интернета. А после экскурсии парни договорились, не сорить не своими мыслями. Это, правда, породило новый философский спор. По типу, а что можно считать своими мыслями? А? Ну, пока что решили так далеко не заглядывать. Достаточно было ограничить пересказы видео и лонгридов из интернета и всё тут.

Обратно возвращались той же междугородней маршруткой. Поправка на то, что она была совсем пустой. Странно. Из Тёмного ехала толпа народу – места свободного не было, а вот обратно, компашка, да две старушки, обсуждающие перепады атмосферного давления.

На полпути Егор задремал. И разговор бабушек принял какие-то зловещие черты.

– А я на выходных голов нарубила. Меленько-меленько. Наварила из этого супу. А впрочем ещё бы парочку мальчишек, вот как эти… Свеженькие такие. Кровь с молоком!

– Чего?! Чё это вообще было?! – подумал Егор.

– Подъём, молокососы! Наша остановочка, – растолкал всех Макс.

Рядом с остановкой и в снег и в дождь, и в грязь, и в слякоть торговали такие же старушки, как и те, что ехали с парнями в маршрутке.

– Мальчишки! Может возьмете головушек рыбьих? Сама солила! – скрипела вслед старушка.

Надо завязывать с ужастиками на ночь. Приснится же такое, – подумал Егор.

***

Весна выдалась мерзкой. Хотелось выть от грязищи, в которой ты оказывался по колено, когда нужно было куда-нибудь идти. Егор пал духом. Сидел дома. Мучил себя алгеброй и геометрией. Всё время хотелось спать и есть мясо. А из мяса была только птица. Куриный фарш. Зимний улов дяди Сергея Егор решил приберечь до момента возвращения отца. На случай, если он всё-таки не выдержит, он решил заготовить шашлыка из скумбрии. У него в морозильнике морозились двадцать-тридцать рыбин. На двадцати из тридцати он решил попрактиковаться. Замариновал их, как полагается. Нажарил на углях. Получилось бомбово. Вкуснейше. Он решил, что бате понравится.

В качестве фокус-группы выбрал друзей и дядю Сергея. Все оценили кулинарный талант юного дарования от мира гастрономических изысков.

Дядя Сергей не оценил разве что хандру Егора. Решил её вылечить выходными на рыбалку. Егор дышал свежим воздухом. Кутался в серо-болотный дождевик.

Дядя Серёжа нещадно курил чёрный уральский табак. Залихватски закидывал блесну. Матерился на щуку, которая постоянно срывалась.

– Ну, паскудина полосатая! Я думал, поймаю – отпущу, теперь хрен тебе! Ни какими тремя желаниями не отделаешься.

Егор сам не зная от чего прыснул. Смеялся долго, пока не почувствовал боль в животе. Он упал с рыбачьего складного стула и продолжал смеяться.

Дядя Сергей улыбался. И сам прыснул, когда Егор завизжал, опершись правой рукой на муравейник.

По руке поползли красные отряды. Егор стал подозревать, что огненными их прозвали отнюдь не за цвет. Рука горела. Муравьи поднимались под рукав дождевика.

Чтобы погасить пожар укусов Егор закинул руку в реку. Чтобы отвлечься стал разглядывать илистое дно.

Поплавок из пробки от вина мерно раскачивался на волнах. Когда руку попустило, Егор сменил наживку. Утром они ходили в поля отлавливать разное. В основном наловили жаб. Егору было жалко этих бесхвостых, склизких товарищей. Но дяде жалость было лучше не показывать.

– Если тебе жалко, тогда и мяса не ешь. И рыбы тоже. Вообще ничего не ешь. Морковке тоже больно, когда её чистишь. А вот этот твой «запах скошенной травы» – это запах геноцида. Запах массового убийства. Усёк?

Как тут не усечь.

Впрочем, дядя Сергей, как будто увидел сочувственный взгляд Егора, которым он смерил банку с амфибиями.

– А знаешь чё, ну их нахер, жаб этих. И вырвав банку из рук племянника перевернул её в траву. Пленники разбежались. А вернее, распрыгались в разные стороны.

– А на чё ловить будем?

– На жопу твою. Вопросов тупых не задавай, – сказал дядя Серёжа. Вместо ответа и объяснений достал блесну в виде оранжевой лягушки. Выглядела натуралистично. Если бы Егору такая попалась в школьном портфеле, он испугался. Или как назвать отвращение в крайней степени? Егору вспомнилось, как он проветривал дом летом. В окно залетел стриж. Птица испугалась больше парня. А Егор, завидев чёрный глаз, сверлящий его, выбежал в сени и отдышавшись, засмеялся. Но холодок по спине и дрожь в животе подавить удалось далеко не сразу.

А ещё у дяди Сергея были блёсны в виде рыб. Всех цветов и оттенков.

В целом, рыбалка прошла успешно. Как же матерился дядя Сергей, когда вытащил-таки «полосатую паскудину»!

Домой засобирались заполночь.

Егор смотрел на воду. Водомерки устраивали кросс. Шли круги. На дне что-то мелькало.

– Дядя Сергей! А, дядя Сергей!

– Чего?

– А водяные существуют?

– Может и существуют. Но знать я не хочу.

– Эт почему?

– Потому что, если узнаешь наверняка: ты труп. Попробуй заговорить с паранормальной хренью. И если она тебе ответит – ты не жилец.

– Эт, чё, мне не пытаться с ней разговаривать?

– Сначала бей. Потом беги. Не получится – умрёшь.

– Стало быть, вы всякой чертовщины не встречали.

– Отчего-ж? Встречал. Правда вся эта чертовщина в людях. Люди такое иногда отчебучивают, что любой чёрт в сторонке закурит.

– Жутковато это.

– Да брось! Волков боятся – в лес не ходить.

Воображение рисовало Егору седого старика под водой. Он ухмылялся. Рассматривал его, как диковинку. Приценивался: стоит ли топить.

– Дядя Сергей!

– Ну чего?

– Может домой пойдём? Или костерок сварганим на худой конец.

– Жрать охота?

– Ага.

– Сделаем.

И вскоре, натаскав валежника, сложив кострище из булыжников, дядя и племянник сидели на берегу, слушали ночной шум поля, леса и реки, разогревали тушёнку и пили чай со зверобоем из термоса.

Улов получился богатый: пара карпов, правда не таких жирных, как из рыбхозяйства, две щуки: одна старая, огромная и злющая, вторая поменьше, но тоже злющая, два линя, и с десяток чебаков чуть больше ладони. Мелочь сразу выпустили. Костёр вскоре догорел. Оставались угли. Расправились с ужином. Потушили из ведра остатки пламени. Собрали мусор и двинулись домой.

Дядя Сергей на ночь не остался. Ушёл «работу дорабатывать». Егор заготавливал улов, пока не стал клевать носом. Дал лишнюю пайку Бутчу и улегся спать.

Под утро его разбудил шум на чердаке. Как будто кто-то ходит и мешки таскает. Егор испугался, и чтобы отогнать страх принялся материться. Это ещё его мама говорила: «Обычно, если встречаешь чертовщину, или нечисть какую, надо материть её на чём свет стоит». Егор внял совету матери.

– Вот ты, замудоблядская поебень! Смотри, у меня тут два охотничьих ножа и перец, я сейчас поднимусь к тебе, сраная поебота, залью чердак, а когда будешь спускаться, разделаю тебя на стейки и Бутчу скормлю! Слышишь, ты, нет?! Мразь паскудная!

Шум прекратился. Егор, на всякий случай проорал ещё. Связностью и складностью подростковая ругань не отличалась, но эффект, больше, впрочем, самовнушение, возымела.

Наступила тишина, которую Егор решил разбавить телевизором. Он ещё раз проверил все окна. Потрогал засов и щеколду на входной двери. Заварил чёрного чаю и улёгся на диван. Телеканал «Триллер» транслировал «Семь» Финчера. На Егора этот фильм действовал как снотворное, и вскоре под ужимки Пита и ухмылки Моргана он задремал.

– Я ЖДУ! – сказал кто-то на чердаке.

Егор вскочил. Сон как рукой сняло. Он пытался дозвониться до дяди Сергея. Мокрые пальцы не слушались. Отбивали тарабарщину на сенсорном экране. С чердака доносился то ли хохот, то ли кашель. Бутч заливался лаем. Ему вторили все собаки частного сектора. Вскоре у его дома собралась целая свора. Все выли и лаяли на дом Егора. А кто-то или что-то хохотало и хохотало. Егор включил все лампы. О том, чтобы выйти в прихожую или пристройку речи вообще не было. На худой конец, он решил, что выпрыгнет в окно и понесётся куда угодно. Прочь от того, что засело на чердаке.

– Я ЖДУ! – доносился приглушённый голос с чердака. Твари этого показалось мало. Там снова что-то затопало. Раздался глухой стук падающих вещей. Егор взял первое что попалось под руку – черенок для лопаты. «Кретин сраный, почему ты всё время ебланишь, давно надо было её починить!»

– СЮДА! СЮДА! СЮДА! – доносилось сверху, – ЧЕГО ЖЕ ТЫ МОЛЧИШЬ? ЗАГОВОРИ СО МНОЙ! ЗАГОВОРИ! ЗАГОВОРИ!

Егор цепенел от ужаса. Волны пробегали от поясницы до корней волос. Было то ли холодно, то ли жарко. Было до усрачки страшно.

В истерике, дойдя до крайней степени паники, глотая слёзы, Егор начал стучать черенком в потолок. Люстра шаталась. Он снова начал кричать ругательства. Сначала тихо. Беззубо. Потом всё громче и громче. Тварь на чердаке замолчала. Поймала тишину. Егор тоже замолчал. Стал прислушиваться. УДАР. УДАР. ЕЩЁ УДАР. С потолка посыпалась побелка. Собаки обезумели: две дворняги перемахнули через забор и вместе с Бутчем порывались подняться на чердак. Егор первый раз увидел такую животную злобу. Бутч обычно в припадках злости таких корчей не строил. Слюна текла рекой. Желтые клыки клацали в сторону чердака. Наверное, на собачьем это было самое, что ни на есть приглашение к смертельному бою.

Так Егор и просидел до прихода соседей. Дядя Сергей свистком разогнал свору собак. Стало немного спокойней. На улице столпились жители близлежащих домов. Ещё бы. Собаки такую бучу устроили, их перформанс слышно было поди даже в центре. Дядя Сергей открыл пристройку своими ключами, вбежал в дом.

Егор не сразу справился с щеколдой и засовом – руки не слушались. Судя по всему, лицо у него было белей чем печь. Потому что даже дядя Сергей испугался за племянника.

– Чё стало?! Меня чуть кондратий не схватил! Давай кратко и по делу!

– Т-т-т-та-т-ам, – Егор показал черенком на чердак.

– Чё там? Воры?

– Н-н-н-не-не-не-знаю!.. Та-та-там кто-то есть.

Дядя Сергей решил вызвать полицию, но сначала глянуть, что напугало племянника. Во дворе был поддатый Женька. Ему явно было скучно жить и он цеплялся за любое развлечение. Он светил на чердак фонарём, пытаясь разглядеть что-то. В другой руке у него был топорик.

Впрочем, дядя на чердак не полез. Решил, что если там и шкериться кто-то, то лучше подкараулить его внизу, по крайней мере, пока полиция не приедет.

Вскоре приехал наряд полиции. Один патрульный в летах и с жирком, второй помоложе, тощий и поджарый. Жеребьёвка не понадобилась и вскоре тот, что помоложе уже выкрикивал призывы слазить с чердака, медленно, без резких движений. Никто не отозвался и молодому пришлось лезть, в свете дальних фар и нескольких фонарей.

– Перчатки у вас есть?! Тут пиздец какой-то! – раздался голос через несколько мгновений.

– Лёх, ты там не геройствуй, оставь всё как есть! Как есть тебе говорю! Не хватало, чтоб ты улики нам запорол. Чё там у тебя? – говорил Степан Алексеевич – тот, что постарше.

– Пиздец тут, Степан Алексеевич! Полный пиздец!

Утром прибыли эксперты.

Степан Алексеевич и дядя Сергей о чём-то бубнили в сторонке. Алексей Викторович – полицейский помоложе, задумчиво крутил ус и смолил сигарету.

Егор смотрел на свой двор и не узнавал его: столько народу здесь отродясь не бывало. Приехали эксперты – мужчина и женщина в очках. Копошились на чердаке. Раздавался щелчок затвора фотокамеры и вспышки. Бутч злобно смотрел в сторону чердака. Ему явно не нравилось в узенькой стайке, за решёткой. Он рвался во тьму. Убить. Сожрать. Растерзать.

К Егору подошёл дядя Сергей.

– Слухай, племяш, а ты сам на чердак не лазил?

– Нет. Сказать честно?

– Естественно.

– Я всегда боялся. Батя пытался заставить, но не. Страшно. Ни чердак, ни подполье, ни подвал пристройки. Ни за что. Я хотел и там порядок навести, пока бати нет, да всё никак не решался.

– Слухай, помню, помню, ты, когда мелкий был, даже в штаны ссался, когда тебя за альбомом посылали. Батя лез, а тебя ссыкухой называл. Не вяжется версия.

– Что за версия?

– Егорка, ты только не нервничай, хорошо?

– Что за версия?!

– Степан Алексеевич, вон тот дядька с пузом, мой коллега, так сказать, он думает, что тебе внимания не хватает.

– Да вы что?! Правда? А менее очевидные вещи?

– Не, племяш, ты не нервничай. Попытайся лучше вспомнить, когда ты последний раз на чердак лазил?

– Дядя Сергей! Я же говорю я ссу! Ни разу такого не было! Мне этот сраный чердак в кошмарах снится! Всё там бродит что-то, вещи переставляет, пол скребёт. Я вообще никому об этом не говорил. Вон, Женька спросите, лазил я когда туда или нет. Без его взгляда на этой улице вообще нихера не делается!

– А чо я-то? А, ну да, ёпты, я вообще думал он заколочен. Туда даж Васильич только по особым случаям лазит. Всё собраться не мог хлам оттуда постащить. Да даже прежний жилец, этот, как его, ёпты! Бля, забыл ваще. Старикан тут жил. Он тоже не лазил. Отродясь не видовал. А ща бы сам заглянул. Чё там? – сказал Женёк.

– Да уж… Задачка… – сказал дядя Сергей. Он поскрёб щетину. Сплюнул. Подозвал Степана Алексеевича. Тот важно подошёл, закурил.

– Ну, малец, шороху ты навёл знатно!

– А чё я сделал-то?

– Да не, всё правильно сделал, ток в следующий раз сразу 112 набирай. Без вот этих танцев с бубнами. Усёк?

– Алексеич, ты лучше вот чё скажи, племяшу говорить, чё вы там нашли или повременить лучше?

– А чё кота за яйца тянуть? У тебя на чердаке алтарь из костей. А в центре… Кароч, соседская кошка к доске прибита. И кто-то нацарапал херню какую-то. Ща судмедэксперты пошерстят всё подробнее скажут. Ты точно на чердак не лазил?

– Точно, – ответил за Егора Дядя, – дословно с подросткового-пубертатного на человечий: он ссыт. И даже не фигурально.

– Стало быть, у вас на чердаке маньячило завёлся, вот только ума не приложу, как эта паскуда свалить умудрилась? Там ещё ход есть, кроме этого? – Степан Алексеевич ткнул в сторону чердака.

– Нет. Я бы знал. Хотя… Да нет! Я бы точно знал, а то мне эта срань итак в кошмарах снится. Не могу даже смотреть в его сторону. Я одно время даже заколотить его хотел.

– А чё-ж не стал?

– Во-первых, батя приедет, пизды даст, а во-вторых… Ссу. С досками один раз хотел лезть, но побоялся. Даже на первую лестницу встать. Даже днём. Даже с Бутчем под жопой.

– Ну арти-и-ист. У вас в семье все так выражаются?

– А то ты не знаешь? Мы это по наследству передаём!

Взрослые засмеялись. Егору было не смешно, но он нервно нездорово захохотал.

***

Я считал слонов и в нечет и в чет,

И все-таки я не уснул,

И тут явился ко мне мой черт,

И уселся верхом на стул.

И сказал мой черт: – Ну, как, старина,

Ну, как же мы порешим?

Подпишем союз, и айда в стремена,

И еще чуток погрешим!

И ты можешь лгать, и можешь блудить,

И друзей предавать гуртом!

А то, что придется потом платить,

Так ведь это ж, пойми, потом!

Аллилуйя, аллилуйя,

Аллилуйя, – потом!

Но зато ты узнаешь, как сладок грех

Этой горькой порой седин.

И что счастье не в том, что один за всех,

А в том, что все – как один!

И ты поймешь, что нет над тобой суда,

Нет проклятия прошлых лет,

Когда вместе со всеми ты скажешь – да!

И вместе со всеми – нет!

И ты будешь волков на земле плодить,

И учить их вилять хвостом!

А то, что придется потом платить,

Так ведь это ж, пойми, – потом!

Аллилуйя, аллилуйя,

Аллилуйя, – потом!

И что душа? – Прошлогодний снег!

А глядишь – пронесет и так!

В наш атомный век, в наш каменный век,

На совесть цена пятак!

И кому оно нужно, это добро,

Если всем дорога – в золу…

Так давай же, бери, старина, перо

И вот здесь распишись, в углу!

Тут черт потрогал мизинцем бровь…

И придвинул ко мне флакон…

И я спросил его: – Это кровь?

– Чернила, – ответил он…

Аллилуя, аллилуя

– Чернила, – ответил он.

Александр Галич

Для Егора новости были хорошие. Ему пришлось привыкать к тете Оксане и дяде Сергею. Родственники категорически отказывались оставлять ребёнка одного. Егор себя ребёнком не считал, но когда дома были ещё люди ему становилось спокойнее.

То, что нашли на чердаке и судмедэксперты, и полиция, и Пётр Петрович – сотрудник уголовного розыска, посчитали за угрозу. Надпись – непонятная неразбериха, смесь старославянского, латыни, и последних ругательств, – в общих чертах можно было перевести как «Ты следующий, выродок».

Павел Васильевич, как узнал о ситуации дома, сразу же, взяв бессрочный отпуск направился домой. Путь, правда, ему предстоял не близкий. Ему пришлось напрягать все свои связи и сорить деньгами, чтобы сначала выбраться с объекта.

– Буду через три недели, максимум через месяц. В мае, почитай, уже увидимся.

– Хорошо, па. Всё в порядке. Ты сам, главное, осторожней.

Вскоре, правда, шумиха вокруг Егора стихла. Появился повод посерьёзней.

В три часа ночи, Егору позвонил Макс.

– Вставай, залупа ушастая, у меня новости! Собирайся и дуй в тринадцатиэтажку!

– Нахера? Ты время видел?

– Пощёлкай мне еблищем ещё! Некит нашёлся!

Егор в который раз моментально проснулся. Его как водой обдало. Дяде Серёже долго объяснять ничего не пришлось: он храпел как бульдозер. Тётя Оксана посапывала в соседней комнате. Егор прошмыгнул во двор, погладил Бутча. На чердак он даже не взглянул. По спине пробежал холодок. Подсознание рисовало два стальных глаза, сверлящих его спину.

Двадцать пять минут бега трусцой и Егор жал руку Дане и Максу. Те, отходили ото сна в приёмной скорой помощи.

– Чё с ним?

– Чё, чё, хер в очё, ёпты! Молчат, как партизаны. Даже родичей не пускают. Полисмены дежурят. Чё-то выспрашивают! – говорил Максим. Голос его дрожал, то ли от нервов, то ли от ночного заморозка. Шёл мелкий снег. Холодные пылинки таяли на одежде.

В приёмной стоял гул ламп.

Кроме парней были ещё родители Никиты, и дед в каталке. Медсёстры сновали туда-сюда. Где-то вдалеке раздавался телефонный звонок и бубнеж. Даня мучил кофе-машину. Макс занимался нейрогимнастикой – не мог найти рукам нужного применения.

С Некитом увидеться так и не удалось. До друзей дошли лишь отрывочные крупицы непонятной информации: не спит, пневмония, нашли вымазанного какой-то чёрной дрянью, в одних трусах шёл практически без сознания вдоль междугородней трассы, ничего не ест, сделали МРТ, повреждён мениск, в голове опухоль с небольшой мандарин, не разговаривает ни с кем, часть языка то ли откушена, то ли отрезана… Таких подробностей парни не ожидали. Мельком им удалось увидеть друга. Тот был нездорового цвета. Некогда голубые глаза сейчас были разного цвета: один красный, зрачка не видно, второй серый в потрескавшихся капиллярах. Оба глаза жили своей жизнью, расползались в стороны. Взгляд не осознанный. Ничего и никого не узнающий. Мёртвый взгляд. Тут даже почти вечно весёлый Макс не нашёл ни одной шутки, чтобы разрядить обстановку. Мать Никиты рыдала. Отец курил сигарету за сигаретой.

Передачи к Никите не допускали. Все попытки заговорить с ним пресекали на корню.

Вскоре стало ясно, что радостная весть пришла об руку с несчастьем. Воспаление легких у Никиты не поддавалось лечению. В крови нашли целый коктейль синтетической дряни, а психическое здоровье парня можно было считать разрушенным.

– Он вообще ничего не видит. Сильнейший шок в совокупности с подорванным здоровьем убили остатки самосознания парня. Он ничего и никого не помнит. Скорее всего, даже не знает кто он. Прогноз не утешительный, – говорил в усы Никитин лечащий врач. Егор так и не запомнил его имени. В голове всё крутился список болезней.

В местных СМИ пронюхали про наркотики в крови подростка. Начался новый этап суда линча.

Если до этого, ко всем, кто имел отношение к наркотрафику относились с презрением, опаской и боязнью, то теперь жителей Тёмного захлестнул гнев. Началось всё более-менее безобидно – пару курьеров побили. Сожгли подозрительную чёрную машину, возле которой ошивались люмпены, маргиналы и опустившиеся на социальное дно. После дела стали приобретать больший размах.

В многоквартирном доме, по улице Энтузиастов вспыхнула квартира «с очень плохой репутацией» на первом этаже. Рядом нашли мёртвого парня, руки были связаны пластиковыми хомутами, голову вбили в люк мусоропровода на этом же этаже. Все трактовали это как послание местным наркобизнесменам – дескать, уёбывайте, а то, велика вероятность, что и вас найдут в таком же состоянии.

Примерно в это же время дядя Сергей похмурел. Перестал бриться. И пропадал ночами, когда все засыпали. Егор делал вид, что не замечает, как дядя глубоким вечером берёт хозяйственные перчатки, и встречаясь со Степаном Алексеевичем и ещё парой хмурых мужиков за сорок куда-то уходят.

Дядя возвращался под утро. Всегда с новыми синяками и ссадинами. От него чаще стало пахнуть спиртным. Один раз он пришёл домой с загипсованной рукой. И после этого ночные прогулки на время прекратились. Родственникам дядя врал, что у него на работе завал. А руку он повредил, когда пытался починить колесо служебной машины. Егор был готов поспорить, что дядя никогда не водил, хотя… Шут его знает.

Примерно в это же время нашли ещё одно тело при жизни крайне подозрительного типа, кто-то подвесил его на фонарном столбе за вывернутые за спину руки. Когда его нашли, он был уже мёртв. Болтался как тряпка.

Власти города просили перестать сеять панику. Ввели комендантский час.

Никиту перевели в региональный оздоровительный центр. Парни больше не получили никаких сведений о друге.

Егор продолжал усиленно налегать на учёбу. Перестал бегать за Настей Глуховой. У него появился новый объект для обожания: Алина Мармеладова. Сладкая фамилия. Сладкий запах духов – что-то цитрусово-шоколадное. Странное чувство юмора, которому даже Макс позавидует. Шикарная фигура и прекрасные волосы. Вдобавок ко всему громкий, звонкий, раскатистый смех, и прекрасные глаза, в которых можно утонуть. Егор и Алина быстро поладили. У них оказалось много общего. Да и чёрт возьми, весь творящийся в посёлке кошмар, им было легче переживать вместе.

В эти тёмные времена вспыхнула и другая искорка любви. Дядя Сергей и тётя Оксана стали как-то особенно друг к другу относиться. Егор заметил это практически сразу. Тётя Оксана давно овдовела – у дяди Сергея и отца Егора был старший брат – дядя Володя. Умер от почечной недостаточности. Или от рака. Егору толком не разжёвывали. А дядя Сергей и вовсе всю жизнь прожил бирюком. Поэтому ни Егора, ни вообще никого вокруг не заинтересовали их отношения – родственники? Ага. Седьмая вода на киселе.

***

– Я вообще ничего не понимаю! Какого хрена!? Некит, блин, зачем так-то? – говорил Данил. Это вообще было на него не похоже. Обычно он говорил мало. Тут его прямо пробрало. До парней дошли слухи, что Никита больше не приходит в сознание. В коме получается.

– Надо найти этих подонков. Найти и посадить далеко и надолго. А лучше вообще кончить, без суда и следствия, – сказал Макс.

Егор применил рациональный подход. Как никак ночное происшествие посбивало спесь.

– Ну да, ну да. Три желторотых пиздюка убивают основной костяк провинциальной мафии. Ты себя-то слышишь? Мы в лучшем случае, так же как Некит закончим.

– А в худшем?

– Нас не отпустят. У меня такое ощущение, что это нам в назидание. Типо акт устрашения.

– Да не, я думаю Некит сам сбежал. Он всегда был хитрый глист. Помните, как он в общагу к лысым квашеную сельдь в слив засунул? Вонищи было!..

Парни начали вспоминать каждый о своём. Как будто никто так и не заметил, что о Никите стали говорить в прошедшем времени.

– Егор, ты знаешь, что ты дурак? – говорила Алина, глядя на его домашнюю работу.

– Чего это?

– А ты будто не знаешь?

– Не знаю.

– Сердечки с буквой А. надо рисовать в альбоме, а никак не в тетрадке по алгебре.

– Думаешь Николаевна не оценит?

– А, это не мне ты рисовал? А… Значит – алгебра?

– Ну, а ты как думала?

– Баран!

Алина швырнула тетрадь в Егора. Он смеялся.

Клавдия Ивановна смотрела на них то ли с завистью, то ли с осуждением, то ли с умилением, а то и со всем сразу.

Алина была на год младше Егора. Ходила в музыкалку. Всё время говорила о музыке. Для Егора все эти терции, октавы, симфонии, капризы звучали как белый шум. Но когда Алина начинала играть – отбивать своими тоненькими пальцами мелодии на клавишах, что-то внутри обрывалось, топило Егора в странных, дотоле неизвестных чувствах.

Ещё Алина любила стихи. Читала их не так, как Егоровы одноклассницы, не было в них неуместного надрыва. Интонации были правильными. Да и сам набор впечатлял. Особенно Егору нравился «Дом, который построил Джек» в Алинином исполнении.

В кинотеатре пахло волшебством. Этакая смесь попкорна, газировки, сахара и хот догов.

Егор минуте к десятой понял, что выбрал неудачный фильм для просмотра с девушкой. Это был фильм «Злое». Алина храбрилась. Ситуацию спасал лёгкий комедийный флёр картины. Этакий контраст между мерзким, ужасным и забавным, а подчистую даже смешным.

Домой ребята шли в обнимку. Лёгкий испуг у Алины всё-таки оставался.

Батя действительно приехал. Егор никак не мог привыкнуть к его новому виду. Бороды не было, он брился каждый день, завидев только намёк на щетину. На старом-престаром коричневом ремне появился пять-шесть новых дырок. В целом Павел Васильевич высох. Лицо стало серым. Глаза нездорово блестели.

Егор всё пытался понять: чем вызваны такие перемены. Ответа не было. Отец просто чудил. Раньше за ним сын такого не замечал. В особенности Егору не понравилась новая страсть отца к сырому фаршу. Он, конечно, слышал рассказы, про то, что были времена, когда люди снимали пробу с мяса, делая своеобразный бутер из белого хлеба, лука и свеже-перекрученного фарша. Но отец явно перебарщивал с ностальгическими закидонами: жадно ел мясо ложками, практически не пережёвывая.

Также Павел Васильевич увлёкся охотой на ведьм: спрашивал мельчайшие детали, постоянно что-то вынюхивал, пропадал на охоте с дядей Сергеем.

На День Рождения Егора собрались все немногочисленные родственники: тётя Оксана, дядя Сергей, Павел Васильевич. Из региональной столицы на дорогущей машине приехал двоюродный дядя Василий с сыновьями. Других родственников Егор либо не помнил, либо даже не знал.

Батя подарил Егору ноутбук. У того отвисла челюсть. Павел Васильевич и до этого баловал сына, но чтобы так. Да ещё какой! Дорогущий, с игровой видеокартой, тонной памяти, в том числе и оперативной и годнейшим дисплеем. Егор не мог нарадоваться. Воспитание, правда, не позволило ему удрать из-за стола к подарку и погрузиться в виртуальность с головой. Но мысленно он грел эту надежду.

Остальные родственники ограничились деньгами. Егор разделил их и половину решил отдать отцу: скорее всего его подарок сжёг огромную часть зарплаты папы. Егор это понимал. Он вспоминал, как сильно отец ругал банки, когда их семья вынуждена была брать кредиты. Он надеялся, что для покупки ноутбука батя не влёз в их «сучью кабалу».

В целом праздник прошёл хорошо. Пил разве что дядя Василий. Он привёз с собой несколько бутылок водки и долго возмущался отказами от спиртного дяди Серёжи и Павла Васильевича. В итоге они налегали на привезённую водку втроём: дядя Василий пил за всех, Гришка и Витя – его сыновья, пили с пропуском каждой второй стопки.

Когда троица изрядно подзахмелела, а остальные родственники обсудили произошедшее, дядя Вася начал трудный профориентационный разговор.

– Егорку, стало быть, к нам надо. В Академию.

– Чего это сразу в академию? – спросил отец.

– А куда ещё? В комерсы? Купи, продай? Или на кассе будет целыми днями торчать?

Дядя Сергей вступил в назревающий спор. Он хлопнул пустой кружкой по столу. Тяжело выдохнул.

– Давайте-ка, не портить племяшу праздник, хорошо? Вырастет, школу окончит, дальше сам решит, чего и куда ему.

– Ну да, ну да, ты-то всё решил, я смотрю. Пять лет до пенсии. Награды. Звание. Куда всё проебал? В лесу лучше? – глянул в сторону Сергея дядя Вася.

Егор кожей прочувствовал повисшее в воздухе напряжение. Похожее чувство бывало перед драками. Он, конечно, знал, что между родственниками отношения не особо тёплые, да что там: подобный сбор это уже явление небывалое, но драки под своей крышей он как-то не хотел. Тем более, что у взрослых они заканчиваются обычно плохо. Ему почему-то вспомнилась громкая новость про поножовщину между двумя владельцами местной лесопилки. Бизнес у них шёл в гору, пока они, как и практически всегда, под недельный запой что-то не поделили. Дальше история обыденная: рейдерский захват территории, продажа оборудования без согласования сторон, увольнение персонала… И череда жестоких, бессмысленных убийств. Теперь лесопилка пополнила коллекцию заброшенных памятников великого прошлого. Егору не хотелось повторения истории. Не хотелось попадать в хронику. Не хотелось, чтобы родственники собачились на ровном месте.

– Дядь Вась! Вы бы лучше подсказали что делать! У нас тут какая-то жуткая срань происходит! Как? Вам не рассказывали? – и Егор пересказал в двух словах детали ночного путешествия. Отвлекающий манёвр сработал на ура. Через четверть часа, конфликты были ненадолго забыты – спектр агрессии пал на другую цель.

– Я вам вот что скажу. Таких психов везде в достатке. Вот у нас в пригороде, есть «синие», ну, мудачьё в наколках, часто в бегах. Они обычно творят мрачняк, но носу на улицу не кажут, стараются по-тихому действовать, а это у нас тут какой-то шиз. Я у себя пошуршу, посмотрю, что можно с вашим отделом сделать, может они кого пришлют. Но, дело в чём, когда мы его возьмём, нельзя этой падле съехать по дурке. Он, естественно будет строить невменоз, но у меня пара парней и на таких найдётся. Разберёмся. Вы, главное, не отсвечивайте. Рано или поздно, это полупокера примут, а уж там я ему устрою место под солнышком.

– А пацан?

– Чё за пацан?

– Пострадавший, как там его?

– Никита, – вставил своё слово Егор.

– Я уже и по нему пробежался, это либо совпадение, либо наш Пичушкин-Чикатило имеет какое-то отношение к наркотрафику. Тогда всё сложнее. Им скорее всего другое ведомство займётся, но я его и там достану, не переживайте. А пацана жаль, Егорка, ты чё своего другана от опрометчивых поступков не отговорил? Умный же парень!

Егор молчал. Его, конечно, грызло чувство вины за тугодумность, медлительность в принятии решений. После произошедшего с Никитой он решил, что медлить не будет. Делай, что должен. И без всяких продолжений. Вот что-то такое он про себя сформулировал.

Павел Васильевич прочитал боль в отрешённом взгляде сына. Перевёл тему на экспедиции. Ему многое говорить было нельзя, но за годы работы он научился рассказывать о ней интересно и без лишних подробностей.

Когда все разошлись по спальным местам, Егор получил возможность пересчитать подарочные деньги и познакомиться со своим новым другом. Друзьям про ноут лучше не говорить – зависть – гнилое чувство, это по себе знал. В их широтах встретить дорогую технику, сродни чуду. Парни, даже зажиточные, вряд ли смогут получить что-то такое на свои Дни Рождения или Новый Год. Старенький компьютер Макса Егор не раз чинил своими силами и за общие, немногочисленные средства. Он хорошо помнил, как вся компания собирала лом на то, чтобы купить блок питания. Особенно обидно и горько было, когда через две недели полетела материнская плата, утянув за собой всё остальное. Блок питания, как назло, остался жив. Он занял место на стеллаже с трофеями.

Егор поставил пару игр, залогинился в свои соцсети, пытался привыкнуть к тачпаду – решил, что мышь просить у отца не будет, совесть не позволит. Тем более играми он больше не увлекался. От запойных походов в компьютерный клуб до его закрытия его передёрнуло. Больше он на эту иглу не сядет. Дядя Сергей не поймёт, батя не примет, а Егор перестанет себя уважать.

Зато он открыл для себя дивный мир кино. Он, конечно, пробовал смотреть фильмы и сериалы с телефона, но это была дичь редкостная – попробуй разглядеть в маленьком экранчике красоту лесов в заставке «Сияния» или футуристические картины будущего в «Блейд-раннере» и поймёшь о чём речь.

Он долго не мог решить, что посмотреть, потом наткнулся на серию фильмов «Джон Уик» и пролежал с горящими глазами до сцены после финальных титров последней части. В этот момент он испытал щенячий восторг. Его метало по смелым проектам благодарности отцу. Но он, к своему стыду, понял, что даже не знает чего бы батя хотел.

На днях, после школы, Егор, вконец измучившись, спросил отца напрямую: «Бать, я так не могу. Может вернём ноут?»

Павел Васильевич чуть ложку не проглотил.

– Сломался?

– Нет.

– Не понравился?

– Нет!

– А что такое?!

– Да я не могу так. Ты там на Севере солнца белого не видел, а у меня теперь игрушка появилась… Бать, ты мне честно скажи, как мне тебя отблагодарить, чего бы ты хотел?

Павел Васильевич задумался. Он просидел глядя куда-то вглубь черепа довольно долго.

– Сына, ты знаешь, как ты на мать похож? У меня ничего не осталось. Понимаешь? Я когда на тебя смотрю, её вижу. Что мне ещё надо будет? Ты мне вот что пообещай…

– Что угодно, бать.

– Будь аккуратней, я тебя прошу… Я там на Севере, было смерть встретил. О тебе думал. Когда меня откачали, я новости узнал, ну, про то, что у вас тут произошло. Я после этого сам не свой. Не могу спать нормально. Всё кошмары снятся. Вот и обещай мне, что мне не придётся тебя потерять. Понял? Обещай!

Егор не нашёл чего сказать. Он понял, что о взрослых, об отце, знает непростительно мало, горло схватило, он с трудом сдерживал слёзы. Ничего не мог придумать. В конце концов, бросился на шею отцу, и почувствовал себя мелким, безмозглым лоботрясом, бесполезным и бездарным.

– Ну, ну, сына, ты чего? Всё нормально будет. Прости. Я просто по мамке скучаю. Не могу без неё, понимаешь? А без тебя мне вообще смысла жить не будет.

***

– Глянь, какая красота! – говорил Максим. Он явно не хотел выпускать из рук страйкбольный АКМ Егора. Егор так счастлив не был давно. Приехал отец. У него появился ноутбук. С оценками он разобрался. Подтянулся. Дядя Сергей подарил ему привод.

Нафотографировавшись, парни принялись за упражнения. Если в стрельбе из пневматического пистолета всухую всех делал Данил, то в обращении с страйкбольной винтовкой не было равных уже Егору.

Дома он оборудовал себе что-то вроде тира на входе в огород. В качестве мишени использовал распечатанные фотографии маньяков. Он хотел присовокупить к ним ещё и парочку учителей и соцпедагогов, но отец строго-настрого запретил.

Парни стреляли с расстояния тридцати шагов по тем же многострадальным бутылкам.

– Надо мишени будет купить. Или сделать. А то, по бутылкам не понятно, чё да как, – говорил Макс, когда Егор и Данил собирали спортинвентарь и бутылки.

– Ага, только где деньги брать? Из фонда «Вестника Тёмного» хера с два возьмём средства на игрища. Нам ещё в развитие вкладывать. Не будем же мы всю жизнь паблосом ограничиваться. Издаваться в печатном варианте, всё-таки тоже надо, – говорил Егор.

– А ты о деревьях подумал?

– А ты читал про коров?

– А причём тут коровы?

– А при том! Процветание сейчас определяет полезность человеку. Чем выше спрос на древесину, тем больше мудачьё в пиджаках будет сажать деревьев, сечёшь?

– А чё с банкирами так не работает? Тоже же самым важным ресурсом занимаются?

– Не знаю, как насчёт поголовья банкирского племени, но от массовых посадок и трудового перевоспитания среди работников финансовой сферы я бы не отказался.

Данил в разговор не вмешивался. Его мало интересовали политика, экономика, да вообще, всё что угодно. Он последнее время ушёл в себя. Постоянно строил воздушные замки и, судя по лицу, то и дело падал с их высоких крепостных стен.

Дома Егор обнаружил заказное анонимное письмо.

Егор вскрыл его, пытался вчитаться. Печатный текст не укладывался в голове.

"Главреду «Тёмного Вестника». Мы с тобой уже успели повидаться, но познакомиться нам так и не удалось. Что ж, представлюсь: я твой главный фанат. Я надеюсь вы с друганами оценили мой вам подарок. С Никитой нехорошо получилось – обычно после моих игр мои друзьяшки не уходят – больно уж им они нравятся! Я бы даже сказал до смерти! Как тебе каламбур? Я знаю, что твой второй дружок по этой части, но оценивать прекрасное может любой…"

Часть 2. Паша

Паша

***

Бриться было запарно. Начинать новый день с елозения бритвой по лицу – не самая лучшая идея. Но превращаться в усатое нечто не хотелось. ВЫслушивать бесконечные шутки, замечания о внешнем виде, и остроумные сравнения не хотелось.

Я вышел из дома заранее. Мороз пощипывал щёчки. Пар валил от дыхания. Каждый прохожий отмечался тем же самым.

У подъезда дрались два мужика, из тех, кто ещё не ложился. Не сложись всё иначе, я бы с радостью присоединился и ни о чём бы не жалел. Мир цветных рубашек, галстуков и корпоративной этики мне не нравился. Комфорт, достаток и внешнее благополучие внутреннюю пустоту заполнить не могли. Хотелось жить. Впечатляться. Смотреть на всё детским взглядом. Вместо этого: клавиатура, монитор, гипсокартонный загон и вредное начальство.

– Ты опоздал.

– 9:01 же.

– Рабочий день начинается в девять. Считай на пятнадцать-двадцать минут раньше. Объяснительную пиши. – сказал Кирилл Сергеевич.

Мне сказать было нечего. Поэтому в своём загоне у меня появился первый за сегодня стикер: «Объяснительную».

Дальше всё пошло чуточку поприятнее. Если обыденность и рутину можно назвать приятным времяпрепровождением. Скорее бессмысленным. Абсурдным. Или всратым.

Я возился с бумагами. Их была целая гора. Глядя на заготовки для ненужных документов и уже отработанные документы перед глазами проплывали бескрайние дикие леса, пущенные на всё это благолепие. Сколько таких офисов по всему миру сейчас занимаются тем же самым? Об этом думать не хотелось.

В обеденный перерыв приходилось трепаться с коллегами. Беспредметные, пустые разговоры. Жалобы от людей, чьи имена, я, подчас, даже запомнить не в состоянии. Я давал себе слово не жаловаться – никому твои сопли, слюни и курс дел не интересны. Но иногда проскальзывало. Приходилось оттягивать канцелярскую резинку на запястье и отпускать. Боль дисциплинирует. Возвращает к жизни. Вырывает из лености. Но это ненадолго.

Время тянулось скандинавской этнической музыкой. Медленно. Тягуче.

Этот наваристый кисель из нечистот приходилось смаковать до самого вечера. Когда часы показали нужные цифры, я выдохнул, начал собираться домой. Снова непринужденные пустопорожние беседы. Потом, долгая дорога домой. И так каждый день. Каждый. Почему я слишком труслив, для того, чтобы покончить с собой?

***

Вчера я снова накидался. «Ограничусь парой пива и всё». Закончилось это всем крепким, что имелось в хозяйстве. Я даже бутыль «Moonshine. Good Buzz» опорожнил. Хотя не знал вещи мерзопакостнее, чем она.

Утро было прекрасным. Во рту стоял аромат синтетического можжевельника и сивухи. Способность воспринимать запахи я утратил, судя по всему, на день. В глубине души, надеюсь, что не навсегда. Жизнь без запахов – скучна.

Закончив утреннюю рутину, позавтракав, чем придется, я отправился на работу.

Мужики у подъезда что-то отмечали. По-моему, это были те же два товарища, что дрались вчерашним утром.

Автобусная давка душила. На такси денег не было. Пешком я бы не успел, хотя мысли о необходимости посещали. В особенности, когда от вечного сидения за столом спина умирала, а булки я переставал чувствовать.

– Ты опоздал. Снова.

– Так времени без десяти девять.

– Я же сказал – пятнадцать-двадцать минут раньше. Что непонятного? Как думаешь, что я жду у себя на столе, со вчерашнего, кстати, дня?

– Объяснительную?

– За сообразительность пять, за дисциплину кол. С минусом из зарплаты.

Я не буду вдаваться в подробности, сколько матерных слов я произнёс, и сколько раз пришлось оттягивать канцелярскую резинку.

Система накрылась – компьютеры не работали. Я развлекался тем, что степлерил стикер. Бесконечно. Раз за разом. Щёлк. Щёлк. Щёлк. Зачем? Не знаю. Меня это, вроде как, успокаивало.

Компьютеры не оживили вплоть до обеда. И весь наш офисный народ собирался на водопое – у кулеров и кофемашин.

Обсуждалось всё: акции, последние новости, желания. Смысл жизни обсуждать пока никому не хотелось. Да и к чему? Что там обсуждать-то? Всё итак примерно понятно.

Однообразие затянулось петлёй на шее. Курить хотелось невыносимо. Я достал НЗ из дальнего ящика. Вышел в курилку. Там тоже обсуждалось разное. Курилось разное. От дешёвых «WT» до премиум «Chappa». Пилось разное. В основном всякая хипстерская муть с тапиокой, реже – чай. Я своей красной пачкой Георгия был, как ворона на снегу.

– Ты-ж не куришь, – говорил какой-то тип из охраны. Я не помню, когда мы успели перейти на ты.

– Да, такая фигня, – ответил я давясь смрадным дымом.

Ма поболтали о погоде. О разном. Возле курилки – четыре скамейки квадратом, в центре мусорка, – проезжая часть. Странная чёрная «Нива» тонированная вкруг медленно проехала мимо нас несколько раз.

– Коллекторы, чтоль? Признавайтесь, кто кредиты просрочил? – засмеялся тот же тип.

Когда боковое тонированное стекло опустилось, улыбка у него померкла. Два хмурых бородатых типа уставились на нас. Присматривались так, что оставалось только ещё принюхаться. Мне как-то не по себе стало, от вида этих мужиков. Судя по всему, на заднем сидении размещались похожие хмыри. Они о чём-то переговаривались не сводя с нас взгляда.

– Ну, мужики, покурили и хватит. Кто куда, а я по тапкам! – Сказал тип из охраны и улизнул из курилки. Нас осталось трое. Я и два хмыря из отдела пиара. Остальные успели растаять сигаретным дымом. Я твёрдо решил докурить сигарету. Раз уж начал, бросать дело на полпути не вариант. И всё равно на дискомфорт от взгляда четырёх бородачей во внедорожнике.

Они что-то ещё обсудили и пошли на пятый, или шестой круг. Я не считал, сколько раз эта машина проехала мимо курилки. Но раз запомнил – значит много.

Погода выдалась прекрасная. Прохладно. Сухо. Мне такое нравится. Есть что-то свежее в подмороженном асфальте. Насладиться ей в полной мере мешал сигаретные перегар и мельтешащая «Нива».

Впрочем, я докурил свою сигарету, попрощался с пиарщиками и зарулил обратно в офис. Компы оживили, а вот сеть нет. Приходилось ждать.

Меня грызли пустые мысли.

Разбираться с финансами не хотелось. Пыльные квитки валялись повсюду. Телефон был перегружен звонками и сообщениями. Я быстро забыл, что мне надо сделать, за что заплатить.

Деньги могли оказаться неплохим инструментом развития. Вместо этого они заменили цепи и ошейники.

Кредиты могли оказаться прекрасным инструментом для развития, вместо этого, они стали невидимым клеймом, непосильной ношей, наркотиком и причиной разрушения жизни.

Работа могла оказаться делом всей жизни. Мечтой о созидательном полезном труде во плоти. Оказалась, впрочем, каторгой. Бессмысленным трудом, истощающим все физические и моральные силы, разрушающим внутреннюю империю, рушащим замки надежд и ожиданий.

Я мог оказаться полезным членом общества. Врачом, учителем, полицейским, военным, космонавтом или учёным. Вместо этого, я стал офисным червём, питающимся бумажной пылью и суррогатами.

В целом, в таком положении дел ничего плохого и нет. Всё так, как есть. Но и ничего хорошего увидеть в этом наполовину пустом стакане я не могу.

В конце концов, начальник решил, что крестьянам целый день болтаться без дела нельзя и мы стали наводить порядок в офисе. Под этим процессом подразумевалось переставление канцелярских принадлежностей с места на место. Протирание пыли. Вычитка накопившихся документов.

До конца смены компьютера так и не ожили. Мы все изображали бурную деятельность. Начальство негодовало. Угадайте, кто лишиться премии?

Домой я шёл в расстроенных чувствах. Было ощущение, как будто я забыл дверь закрыть, или не выключил воду. Такое чувство, что что-то не сделано. Что-то важное. И вот за это не сделанное придётся ещё нести ответ.

Мужики у подъезда снова что-то не поделили. Один явно одерживал верх в противостоянии. Причём и в прямом и в переносном смыслах. Он стоял на противнике коленном и неумело лупил его по лицу. Тот оказывал хлипенькое сопротивление. Я решил не вмешиваться – милые бранятся, только тешатся.

Домофон проиграл свою мелодию. Не проветренный подъезд угощал прелестными ароматами перегара, сигаретного дыма и домашней еды. Дома я крепко решил не пить сегодняшним вечером. Через пол часа трезвости я потянулся к баночке пива, а опорожнив последние запасы алкоголя плёлся в магазин на рогах.

Вот тут-то я и встретил Эрика. Это был скользкий, хитрый, хмурый и переменчивый тип за тридцать лет. Мы смерили наши выборы на кассовой ленте и всё стало понятно без слов. Он взял бутылку рома, два литра апельсинового сока, лимон, несколько шоколадок – молочную белую, молочную чёрную и горькую. Нарезанную колбасу и банку тушёнки. У меня были два палета пива, бутылка водки, пара готовых ужинов.

Мы как-то сами того не замечая нашли общий язык. Разговор завязался сам собой. Ко мне домой мы пришли закадычными приятелями. Мужики у подъезда снова поладили, и сейчас, мешая адский коктейль их всего и вся, с жаром обсуждали последние выборы.

Пропустив по стаканчику, мы разговорились. Из телевизора жужжали новости. Эрик рассказывал про свою жизнь. Ему было за тридцать. За всю жизнь он нигде не работал – необходимости не было. Как он сказал: «Это, знаешь, прелести рождения в богатой семье. Когда твой отец изготавливает каждую вторую купленную палку колбасы, надобность в работе отпадает сама собой». Мне это было слышать дико. Я всегда думал: «Чья это чёрная тачка паркуется на местах для инвалидов? Сколько нужно зарабатывать, чтобы ездить на такой», или «Чей это домина? Кем нужно работать, чтобы в таком жить?» Теперь я получил ответы на свои вопросы.

Когда пришла моя очередь рассказывать о себе, я слегка затушевался. В самом деле, что тут расскажешь? Череда счастливых случайностей, и путь по рельсам, выстроенным с холодным родительским расчётом.

Но Эрик понял большую часть из моего сумбурного рассказа. Одобрил мою историю взросления. Выслушал чаяния и сетования на жизнь.

– Я знаю, как те помочь! – сказал он, после момента затишья, информационного переваривания.

– Наркоту, игры и прочее не предлагай. Такое мне не интересно.

– Да не! Тебе надо нормальное хобби найти. На синьке далеко не уедешь. Это посредственное топливо.

– У меня есть хобби!

– Какое? Шахматы?

Я покраснев задумался, говорить ему о коллекционировании статуэток и сувенирной масс культурной продукции стало стыдно.

– Я… Я… Да блин. Походу мне нужно найти хобби.

– Вот а я о чём? Есть, конечно, ещё один вариант, но, думаю, мы его пока что отложим.

– Чё за вариант?

– Жену себе найди. Вот тогда у тебя точно праздно шататься не получится!

Я думал об этом. Но все отношения заканчивались примерно одинаково – разгром в квартире, слякоть на душе, и длительный скотский запой.

Вслух я сказал: «А первый вариант?»

Эрик выпил, заел долькой лимона и растянулся в довольной улыбке.

***

– Зырь. Да не туда, на баб дома посмотришь. Вон на это смотри! – говорил Эрик поворачивая мою голову в сторону входа в подвал. Обычное непримечательное место. Таких тысячи. Миллионы. Многие превратили в курилки-общественные туалеты-мусорки.

– И чё? – спросил я, пытаясь разглядеть то, что видел Эрик.

– Да ничё, смотри внимательно!

Я напрягал зрение. Скользил взглядом по трещинам, по сыплющейся штукатурке и вязи чикарьских надписей, реклам и непотребства. Всё говорило о том, что я в очередной раз потеряю свой выходной. Жаль.

Не происходило ничего. Пока я не увидел странную вспышку чёрного света. Она была быстрая. Стремительная. Занимала какую-то долю секунды. Описать такое у меня не получилось бы. Это что-то вроде густой черноты светящейся изнутри здания. Чем выше она поднималась к солнцу, тем прозрачней становилась.

– Видел?! Видел?! Да по лицу вижу, что видел – кричал Эрик.

– Да мне, по-моему показалось. Что я должен увидеть то?

– МОРОК.

– Что за «Морок»?

– А вот это нам и предстоит узнать, – сказал Эрик и вытащил из рюкзака гвоздодёр.

– И чё, мы будем в подвал ломиться? Ты знаешь сколько там дохлых кошек обычно валяется? Мне кажется там даже у тубика есть тубик.

Не смотря на мои возражения Эрик с ловкостью вора вскрыл дверь. Я ожидал услышать сирены, матерные восклицания, да что угодно, но ничего не этого не было. Проржавевшая жестянка со скрипом отворилась. На нас взглянула бездна подвальной тьмы. Эрик, повесил гвоздодёр в петлю на рюкзаке. Отпил из флягообразной бутылки и достал фонарик.

На первый взгляд это был самый заурядный, самый обычный подвал. Трубы разного назначения. Мусор. Пыль. Затхлый запах. Откуда-то издали тянуло канализацией. Длинный коридор. По обе стороны бесчисленные двери. Я надеялся, что мы не будем ломиться в каждую.

– От ща внимательно! На, – Эрик протянул мне какую-то странную цилиндрическую хреновину.

– Чё это?

– Телескоп! Ты как думаешь? – он щёлкнул цилиндром и взмахом раскрыл дубинку.

– Они запрещены же?

– Да брось! Не втыкай лучше. Если что-то чёрное, бесформенное и дурно пахнущее на тебя наброситься, ты знаешь что делать. Зови маму и бей, пока оно не упадёт, – Эрик говорил и всё отпивал из бутылки. Да, всё-таки рассказы про пушных зверьков правда. Вот и я с этим столкнулся. Мать рассказывала мне, про деда, который во время очередного запоя вспомнил войну в Афгане и сражался с духами. К моменту, когда его всё-таки удалось утихомирить, он уже еле стоял на ногах и разнёс всё, что было в гараже по болтику. Что делать в таких ситуациях я не знал. Поэтому решил продолжить пить. Может, и меня пустят в алкогольную вальгаллу.

Эрик с вниманием сыщика оглядел все подробности. Рассматривал каждую травинку. Распинывал каждый камушек. Я ходил с видом человека, попавшего на выставку современного искусства. Ничего не понятно. Да и не интересно особо.

– Есть! – крикнул Эрик. Эхо ударило по ушам.

– Чё там?

– Смотри сюда – он ткнул гвоздодером в стену. Другой рукой он подсвечивал то, что там было.

Я, поначалу подумал, что это кто-то налепил на стену гудрона. Липкая чёрная субстанция образовывала на стене непонятное пятно.

– Чё, мы за гудроном полезли? Жвачка тебя теперь не устраивает?

– Да смотри ты внимательнее, мудила!

Я снова начал пучить закрывающиеся глаза на чёрное месиво на стене. То, что я по первости принял за гудрон шевелилось. Мне стало мерзко. Словно кусок угля ожил. По краям от пятна отходили странные ножки-шипики. Хрень пыталась ползти.

– И чё это за нахер? – спросил я.

– Споры, – Ответил Эрик. Мне это вообще ни о чём не говорило. Морок, теперь споры. Он как-будто сам эти названия придумал.

– Типо плесень? – спросил я.

– Ну, не совсем… – ответил Эрик и почесал гвоздодёром затылок, – Надо сжечь эту хрень, пока она ещё до кого-нибудь не добралась.

Мне стало жутковато. Что это вообще значит? До кого уже успела добраться эта хрень?

– Я там на входе сумку бросил, принеси оттуда аппарат.

Делать нечего я потащился за чёрной спортивной сумкой. В ней нашлась охренительно здоровая газовая горелка. Эрик, по всей видимости, увлекался кустарным производством, потому что из заурядной срани для розжига, а точнее из трёх одинаковых штук, сварганил что-то вроде мини-огнемёта. Вернулся к нему и той чёрной срани. Но не дошёл пару шагов. Споткнулся обо что-то и полетел головой прямо в чёрную субстанцию.

Если бы было время, я наверняка бы сблевал, но его не было. Вместо этого я потерял возможность дышать. Как будто нырнул в воду, но всё было сухо. Сухая вода? Чёрт, а вот это больше походило на правду. Последнее, что помню, это как что-то схватило меня за правую ногу и пыталось вытянуть. Ничего не получилось. Я почувствовал как слетел ботинок и я оказался в сплошной темноте. Чёрная мука забила нос и рот. И вскоре, брыкаясь, пытаясь орать и верещать я потерял сознание.

***

Я проснулся. Чувство было мерзкое. Похмелье. Тошнота. Запах спирта. Ещё, кажется, пахло землёй. Я напрягал память. Пытался вспомнить, где вообще нахожусь. Я чихнул и закашлялся одновременно. Ощущение не из приятных, знаете-ли. С трудом мне удалось побороть рвотные позывы. Я попытался встать. Ударился головой об потолок. Помещение, где я оказался было низким. С толи дощтым, толи земляным полом.

Наверху, чуть дальше от меня началась возня. Открылись двери. Петли я бы смазал. Я услышал топот ног. Потом кто-то остановился, как бы прислушиваясь. Мне стало страшновато. Где я вообще? Что это всё значит? События воскресенья казались сном. А это всё походило на его продолжение. Рядом валялась горелка Эрика. Я не нашёл ничего лучше, кроме как вооружиться ей. Не знаю, сколько времени прошло, пока я стоял и пытался прислушиваться. Всё закончилось тем, что дверь – в сущности несколько прибитых друг к другу досок открылась и меня залило тёплым светом. Кто-то, какой-то пацан, завопил. И я почувствовал как в лицо меня ужалили пчёлы. Много злых, агрессивных пчёл. Я пытался закрыться рукой, но жалить продолжили и её. Когда укусы прекратились в комнату что-то распылили, дверь захлопнулась. А я снова потерял возможность нормально дышать. Только в этот раз ещё и смотреть. Глаза зажгло. Горло перехватило. Я рухнул на пол, выронил своё оружие. Сблевал. Плевался. Пытался материться, но кашлял. Харкался. Лицо горело. Лёгкие горели.

После всех мук ада я услышал расскатистое: «Всё на землю! Руки в гору! Без резких движений, выходите на свет!»

А я ни ответить, ни что-либо предпринять был не в силах. Я просто сдался.

***

После, два мужика вывели меня из бревенчатого дома на глазах у перепуганного, коротко стриженного пацана. За стальной кроватной сеткой сходил с ума огромный, злющий, чёрный пёс.

Меня погрузили в кутузку. Пытались спрашивать о чём-то. Голова гудела. Мысли путались. Ничего внятного я ни седому полицейскому, ни его коллеге сообщить не смог.

Горелку Эрика упаковали в прозрачный мешок.

– Это что? Вы дом хотели поджечь? – спрашивал седой полицейский. Имя, отчество, я не запомнил.

– Не, это Эрика. Надо было сжечь плесень, – выдал я. На самом деле, там было что-то невнятное, больше похожее на сонное бормотание.

– Да он упоротый. Причём внулину. Ещё и пьяный, похоже, – последнее, что я услышал. Покачивание машины меня быстро укачало. И я провалился в беспокойный, странный, и непонятный аналог сна.

***

До этого момента я никогда не бывал в отделениях полиции. Очнулся в одиночной камере. Решёнки. Тяжёлая сталь. Шконка – «Разломай спину». Стальной унитаз и раковина.

Пол цвета серой грязи. Такие же стены. Ни одного окна.

Вскоре ко мне пришли два полицейских, вытащивших меня из ада бревенчатого дома.

– Как вас зовут? – спросил тот, что помладше.

– Исков Павел.

– А отчество?

– Гамлетович.

– А если серьёзно?

– Я серьёзно. Исков Павел Гамлетович.

– Документы есть при себе?

– Паспорт дома оставил. В телефоне есть фотка. Кстати, где он?

– Изъят. Он у вас всё равно не работает. Судя по всему, сдохла батарейка. Что-то употребляли накануне вечером?

– Виски. Пиво. Пару сигарет.

– Где работаете? Я вас до сегодняшнего дня не встречал.

– Менеджер отдела продаж, по совместительству кадровик.

– Фирма?

– ВладивостокТОрг1328.

– Как в Тёмном оказались?

– Где?

– Поселок городского типа Тёмный, Уральского района.

Мне стало страшновато. Я вообще не припомнил, чтобы знал о таком. Урал? Это вообще где? Помню, что-то про Уральские горы. Но… Мысли путались.

– Ну так? – Разорвал тишину тот же полицейский.

– Не помню.

– Какой сейчас день-то хоть помните?

– Да, вчера было воскресенье, сентябрь, пятнадцатое.

Тут уже полицейские были в недоумении, переглянулись, пожали плечами.

– Павел Гамлетович, сегодня двадцать пятое сентября. Среда, стало быть, – ответил мне тот, что постарше.

Тут меня захлестнула волна паники.

– Меня-ж уволят! В смысле?!

Я стал метаться по камере. Мысли снова лихорадочно бились друг о друга. Если это был сон, то момент отличный. Я должен вот-вот проснуться. Я обязан вот-вот проснуться.

Момент пробуждения всё не наступал. А вот отчаяние, непонимание, и лихорадка подступали.

Мне выдали пару сланцев. Ходить с одним ботинком было бы не удобно. Вредно для осанки.

В замешательстве находились все: я, полицейские, потерпевшие. Я услышал, что кто-то из столицы приедет ломать мне ноги. От этого его отговаривал рассудительный седой участковый. Или опер. Я так и не разобрался.

Из подслушанных разговоров я узнавал новости и подробности своего дела. У меня в крови нашли что-то неизвестное. Какое-то толи синтетическое вещество, толи непонятный вирус. Остановились на версии про наркотики. А вот я и не помнил, что чем-то таким баловался… В памяти всплывали коллеги, потерявшие возможность получать удовольствие от простых радостей жизни – кофе, или пьяного мордобоя. Думающие только о дозе. Настоящий зомби апокалипсис, только без купюр и киношного лоска.

Я не хотел думать и о том, как в беспамятстве все эти две недели брёл в одном ботинке из Владивостока к горам Урала. Верилось в то, что в таком состоянии я бы вообще дошёл, с трудом. Объяснить эти мои перемещения у меня вообще не получалось.

Я выклянчил сорока восьми страничную тетрадь в клетку и дешёвую авторучку. Писал о моих злоключениях и пытался собрать все события в единый видеоролик. Но получалось фрагментарное, бессмысленное нечто. Когда я спал, мне снились непонятные кошмары, словно я оказался не на земле, а где-то далеко-далеко. И меня местная фауна использует в качестве десерта. Или что-то похожее. Иногда чёрное нечто пожирало меня целиком. Иногда я бродил по заброшенным земным городам. Природа словно изменилась – не было зелени, не было зверей. Всеобъемлющая пыльная пустота. Всюду снуют непонятные тени, которые с очень большой натяжкой можно назвать человекоподобными. Они бурчат. Шепчут что-то. Жадно смотрят тем, что у них вместо глаз, в мою сторону. А я стараюсь не шуметь и не привлекать внимания. Понимаю, что и я, почти такая же тень. Иногда мне сняться или видятся разные помещения, с творящимися там абсурдными событиями. Люди, растворяющиеся в воздухе. Сгустки тьмы, обсуждающие между собой план по убийству всего и вся. Необычные существа, таких я ещё не встречал. Потом непонятное месиво из образов, непонятных языков и локаций.

По началу, я пытался записать всё это на бумаге. Вышла околесица. Я бросил. Решил, что лучше разобраться с тем, что есть. А вот это у меня не получалось.

Меня приняли за какого-то местного маньяка. Похищение людей, убийство животных, поджоги заброшенных зданий – вот такой персонаж. Я пытался соотнести всё это с собой, как то не выходило. Да, с детства я страдаю аллергией на шерсть, но, чтобы резать за это животинку. Я ж не псих. Вроде как.

Хотелось выпить. Особенно по ночам. Меня прямо ломало. Я мечтал о пиве. О холодненькой водке. Да даже бутыль «Moonshine-а» казался мне вожделенным эфиром. Интересно, есть-ли у них тут «ЛЕВ». В «Магнитах» и «Пятёрочках» я его не видел.

Мысли о своих хотелках я отгонял по мере сил. Ситуацию бы мои запои не исправил, а скорее, наоборот.

Мне дали созвониться с руководством. Лучше бы я этого не делал.

– Пашь, ты совсем дурак?! Я бы понял неделю. Я бы понял полторы. Но уже третья идёт. За шмотьём своим можешь не возвращаться. Она у мусорки в коробке стоит. Я тебя предупреждал? Предупреждал. А ты чего? Не звони сюда больше, – говорил Александр Евгеньевич – мой бывший начальник.

Я не говорил. Мне и сказать-то было нечего. Только слушал. Обтекал.

Разговор закончился. Кнопочный мобильник у меня снова забрали.

– Личность вашу мы подтвердили. Теперь придётся немного посидеть, пока мы все документы оформим. Ну, и пока не разберёмся кто вы и зачем проникли в дом Серовых. – говорил тот, что постарше.

– Мне начинать беспокоиться? Адвоката там искать?

– На это я вам ответить не могу. Дело странное. Вы лучше попытайтесь вспомнить события последних двух недель. Далековато вы, всё-таки, забрались…

Я, собственно говоря, этим и занимался. Получалось плохо. Техника листа и ручки не помагала. Я тут даже метод локусов вспомнил. Но и он особой пользы не принёс. Пыльная комната, заваленная всяким хламом.

***

Даже думать было больно. Я не пил уже несколько недель к ряду. Про сигареты я вообще молчу.

Ко мне пришёл какой-то местный душегуб-сыщик со своими коллегами. Три этих мордоворота начали непринуждённо со мной болтать. А потом один из них достал бутылку минералки и понеслось. Так меня никогда ещё не били. А про «трамвай» я вообще молчу. Ощущение такое, как будто все мышцы в тебе лопаются как воздушные шары. Причём разом. Я рыдал, визжал, просил пощады. Выложил всё, как на духу. И меня оставили. Мне хотелось расслышать, что они между собой обсуждают, но кровь долбила в висках, уши закладывало, а сознание терялось. Поэтому, когда я окончательно пришёл в себя, лёжа на шконке, мне стало совсем не по себе.

Зато через три дня меня отпустили под подписку о невыезде. Погодка прохладная. Неизвестный посёлок мелкий, непонятный. Куча частных секторов, пара гостиниц, и ни одной возможности нормально пожить. Сколько мне придётся тут торчать? Что мне вообще делать? Карты у меня с собой нет. Телефон и вправду сдох, причём окончательно и бесповоротно – об этом меня заверил местный Данила-мастер. Пришлось разжиться б/у-шным, вставить свою симку и попробовать решить дела.

Я арендовал небольшую однушку в центре. Купил пару неплохих дешёвых ботинков из кожзама, то есть кожи замечательной. Прогуливался в поисках работы. Куда бы я не шёл, за мной таскались какие-то подростки. Один бритый, почти под ноль, с битой рожей и бандитскими замашками вызывающе сверлит меня взглядом. Ему ещё не хватает пальцем по горло провести. Вот тогда образ точно сложится.

Цены низкие. Ем отпуза. Местный хлеб – это просто нечто. Мягкий, солоновато-кисловатый. Такого я ещё не ел. Люди своеобразные. С придурью. Созвонился с Эриком.

– Где?! – Я аж чуть трубку не выронил, – Урал? Чего? Я тут тебе уже похороны хотел организовывать. Ничё, жди, через неделю-две буду.

Осознание, что я не останусь в этом чужом краю один немного помогло. Правда ждать своего новоиспеченного друга долго, но, хотя бы есть чего ждать.

По накоплениям вынужденный переезд ударил не сильно. По крайней мере, пока.

Попытки свести знакомство с местными пока что успехов не встретили. Молва в посёлке распространяется быстро. И через буквально сутки обо мне уже знает и шепчется весь город. Произойди подобное в столице, всем было бы всё равно. Но не тут. Тут все переживают. Странный тип, пробирается с огнемётом в дом к семье, которая итак уже натерпелась. Их там какой-то местный людоед кошмарит. Не хотел бы я оказаться на месте пацана. Того и гляди, сам в какого-нибудь серийного маньяка вырастет.

Местная тушёнка – отвал башки. В сочетании с хлебом, макаронами, банкой светлого и овощной зажаркой – лучшее, что я вообще когда-либо ел. Может ну его, этот блеск и нищету большого города? Переехать сюда и забыть про суету и растворимый суп?

Активно сотрудничаю с полицией. Направляют на бесконечные медосвидетельствования. Кровь сдаю, чаще чем почётный донор. И не только кровь…

Концентрация какой-то хрени в моей крови растёт. Меня просят объяснить. А что мне сказать? Я что-то не припомню, чтобы употреблял чего-то этакого. Ем, сплю, пью. И всё тут. Так сказать, образ жизни кишки на ножках. Любуюсь местной природой. За посёлком прекрасно, но всё портят бесконечные брошенные промзоны, обветшалые, нежилые дома, и недострои.

В целом, мне начало казаться, что это какой-то неудачный отпуск, в который на меня свалилась непонятная работа. Я про эту историю с проникновением. Это будет первый мой случай какого-либо нарушения.

Улыбаться неприветливым жителям напостоянке было трудно. Но я и с этим справлялся отлично. Вежливость и приветливость никому ещё зла не причиняли, насколько я знаю. И хотя растопить лёд холодного отношения пока что не получалось, я продолжал двигаться в этом направлении.

По телевизору в моём новом временном пристанище был плоский телик. Не такой плоский, как современные и не с такой чёткой картинкой, но вполне себе не плохой. Я включал его, чтобы не слышать мысли и не страдать от одиночества. Новости разжигающие классовую ненависть. Очередной дядя в пиджаке увеличивает прибыль своей мегакорпорации путём сокращения штата. Война на границе необъятной. Рабство. Ужасы современного мира. Такое себе, на самом деле отвлечение, но на безрыбье и рак рыба.

Климат для меня тут был необычный. То и дело шла какая-то непонятная морось: дождь вперемешку со снегом. Ветер особо не напрягал, я к нему привык, влажность то же. Но вот эта морось…

По ночам я потерял сон. Когда засыпал мне снились три вурдалака, истязающих мою плоть. У главного были рыбьи глаза. Мутные. Глубокие. Смотрящие сквозь тебя. В книжной лавке купил толкователь снов. Ничего похожего в нём не нашёл. Потерял его где-то. И особо не жалею.

Эрик слал дорожные фотографии и короткие ролики. Вот он на воказле. Вот падает в автобус. Или такси. А тут пьёт с бомжом и кормит его хинкалями. Особенно он любил отсылать дорогие или уродливые, а чаще два в одном тачки. Я особо в марках не разбираюсь, но смотрю не без интереса.

– Найди магазин инстурментов, – говорит он мне во время одного из созвонов.

– Нашёл, только зачем?

– Устройся туда продавцом, ну, или на худой конец, закорешись с хозяином или кассиром.

– Пытаюсь, а зачем?

– Я с собой вещей по минимуму взял. Как приеду, нам понадобиться целый арсенал. Чё там по жилью? Сколько стоит, и где есть неприметная тихая квартирка. Я планирую инвестировать, так сказать.

– Жилья навалом. Цены кусаются, как и везде. Я сам снял однушку в центре за двадцатку в месяц с счётчиками.

– Ну, ты поищи что-нибудь. Желательно двухкомнатное. Можно без мебели, всё-равно придётся её переделывать.

Я внёс поиск недвижимости в своё расписание. Хотя в просьбах Эрика видел этакую браваду. Что значит купить квартиру? Он в самом деле собирается сюда перебраться на постоянной основе? А мне, что делать? Вопросов было больше чем ответов.

Наступил день икс и мы встретились на автовокзале. Эрик с чёрным рюкзаком за спиной и двумя здоровенными спортивными сумками.В дороге он явно коротал время за выпивкой. Я понял это по запаху. Этакое амбре за километр. Смесь всего и вся. Эрик, бросив сумки пожал мне руку и полез обниматься.

– Я думал я потерял тебя, Немо, – сказал он. Я подумал, что ему бы стать актёром, а не прожигать свою жизнь за выпивкой и сомнительными занятиями.

– Да я и сам думал, что потерялся.

– Ну, раз мы снова вместе, это, я считаю надо отметить. Где тут у них бар?..

***

Заведение с глупым названием «Пенка» пользовалось спросом. Лучшие отзывы. Псевдонеоновая вывеска. Мордоворот на входе. Мордоворот внутри. Ещё пара мордоворотов ощущается в воздухе. Не плохой по провинциальным меркам сервис. Неплохой интерьер. Барная стойка под тёмное дерево с тяжёлой столешницей. Тяжеленные барные стулья – как я понял – чтобы снизить количество ущерба при драках. Еда вкусная. Выпивка свежая (узнаем завтра, но сегодня без нареканий). Народу много. Завсегдатаи вперемешку с залеталами типа нас.

Эрик сразу пошёл вразнос.

– А что за «Крапивница»? Суп с крапивой? Серьёзно? Я такое хочу! Дайте два!

Я конечно не особо хотел пробовать местные изыски, но меня никто не спрашивал. А суп оказался пушечный. Этакая смесь грибовницы и смолянки, только со средними кусочками крапивы. Хлеб я уже хвалил А вот Эрик был в восторге.

– Да чтоб я так жил! Никуда больше не поеду. Какие там мидии-хламидии! Вот это тема!

После горячего Эрик заказал второе и выпивки. И настала моя очередь придумывать развлечения. Шутить я не умел. Истории рассказывать тем более. Анекдотов тоже не знал. Поэтому Эрик ел, пил и внимательно слушал о моих злоключениях.

Он кивал, записывал что-то в блокнот. Толи почерк у него был устрашающий, толи писал он не по-русски. Я вообще ни слова разобрать не мог.

– Понятно. Тебе ещё повезло с полицией. Судя по тому, что ты мне рассказываешь, трио, которое тебя обрабатывало те ещё садюги. Но такие тоже нужны. Я как-то закорешился с одним типом из отдела по убийствам. Он такие вещи рассказывал. Я даже рад, что у нас есть типы, которые многим из садюг по другую сторону своими методами желание могут поотбивать. Но вишь, тоже палка о двух концах… Не будем кароч, это только к спору, ссоре, да мордобою может привести. Ну её, политики-хуитику…

Впрочем, я быстро терял нить рассуждений Эрика, поэтому был и не против.

– Вон с тем лучше не связываться, – сказал Эрик, кивая в сторону низкого коренастого охранника, – Если того громилу на входе держат за грозный вид и хмурое лицо, то причины держать этого другого характера. У меня кореш такой же. Такие ничем, кроме драк не интересуются. Мордобой у них, это образ жизни. Но внешне тихие, спокойные, могут даже очки носить. Но в моменты обычной жизни они и не живут. Это типо сон такой. Спячка, как у медведя. А медведя лучше не будить.

– А чё это ты местных вышибал разглядывать стал?

Да вон компашка, совершает одну из самых страшных ошибок своих последних дней, – Эрик кивнул в сторону углового столика. Где сидел молодняк, посасывающий бутылку водки одну на всех из горла. Причём им даже стопки выдали, но, видимо, о брезгливости шумные молодые люди не знают.

Когда цепь рюмок полетела на пол, часть осыпалась осколками, часть покатилась по залу, Эрик сказал: «Фатальная ошибка два».

И, действительно, мелкий, коренастый под одну насадку бритый вышибала и двое его коллег быстро утихомирили компанию. Сначала, по протоколу попросили их быть потише, успокоится, но рыжий, патлатый хрен во главе шайки молодых обсосов включил бычку. Впрочем, выключил он её тоже очень быстро. Челюсть у него из ровной и правильной превратилась в осевшее раздробленное нечто. Вскоре, один за другим, молодые люди покидали заведение. Коренастый вышибала не забывал брать плату с каждого, бесцеремонно роясь по карманам. Впрочем брал он ровно столько, сколько нужно – сдачу бросал обратно на лежавших мешками пацанов едва-едва за восемнадцать.

– Первый раз в тёмном?

Мы с Эриком подпрыгнули на месте и повернулись на голос. Мне он показался знакомым. Навевал какие-то неприятные воспоминания. Я узнал его не сразу. Это был главный «Вурдалак» из трёх бесседующих со мной в отделении. Я и не заметил, что он был в том же баре, я не заметил и как он подошёл. Эрик тоже не заметил. Это ему не понравилось. Он сначала нахмурился. Я потом растянулся в широченной улыбке.

– Григорьич! У тебя самая не говорящая фамилия из всех. Хренли ты Громов, если ты Страхов? Или Ужасов?

У меня челюсть отпала, когда они по-приятельски обменялись рукопожатиями и обнялись.

Эрик ткнул в меня пальцем: «Ты чё сразу мне его не описал как полагается? Тебя бы хоть пораньше отпустили. И пытать скорее-всего не стали бы».

Громов кашлянул: «Проводить беседу. Мы не пытаем. Мыж не душегубы какие».

У меня заболели плечи, я вспомнил «трамвай».

– Можно? – спросил Громов указывая на свободное место за нашим столиком.

– Нужно ответил Эрик и заказал повторить.

– Мне вот, Вартанович, интересно, какого хрена, когда где-то, даже в таких ебенях происходит какой-то блудняк, ты тут как тут? Это как понимать?

– Я арестован? Это и есть твои знаменитый «допрос»?

– Не ёрничай. А-то и до этого дойдёт.

Мы обсудили всё ещё раз. Я изложил свою версию событий, как на духу. Громов и Эрик обсудили что-то.

– А где Алексеич? – Спросил Эрик, – его тоже к вам сюда сослали?

– А ты не в курсе? – Начал Громов, нахмурившись.

– Убили его. Жестоко убили. Кто-то из братков откинулся, и счёты свёл.

Эрик потерял лицо. Я его таким хмурым ещё не видел, хотя мы и знакомы-то всего ничего. Может это обычное его состояние.

– Похоронили где?

– Соджа.

– Вот блять!

Эрику понадобилось минут пятнадцать-двадцать это переварить. Потом он сделал запись на своей тарабарщине и попытался вернуть беседе первоначальный настрой. Но видно было, что новость грызёт его изнутри.

Закончили мы под вечер.

Выпивка и вкусная еда, непринужденная беседа и обмен новостями, немного нас сблизили. Вечер закончился нормально. Мы попрощались и Громов испарился по своим делам. Мы же отправились в мою квартиру.

***

Эрик переговорил с хозяином квартиры, которую я снимал.

– Теперь она наша. Доки только оформят. Надо обзавестись новой мебелью. Закупить фуража и всё по списку. Но это завтра. Я чёт подзаебался сюда ехать. Сегодня будем дрыхнуть, – сказал Эрик. Я и не возражал. Мы насколько хватило запала продолжали пить. Потом Эрик уполз спать. А я снова остался в одиночестве. Смолить и думать.

***

Странно, но сколько бы я не пытался заговорить с Эриком о том, что это вообще было, он всегда соскакивал с темы.

– Тебе пока в этот пиздец лезть рано. Скоро, может быть, если всё пойдет хорошо, сам всё узнаешь.

Про свои загадочные записи он тоже ничего конкретного не сказал. Я отложил это до лучших времён. Придёт время – узнаю.

Думать, правда, про это перестать у меня не получилось.

Эрик быстро освоился на новом месте.

Купил неплохую машину у местных – бордовый «Логан» 2009 года выпуска. Спортивные сумки с «Инвентарём» поселились в багажнике. Дома Эрик разместил верстак – купил его в местном инструменте. Он служил ему и рабочим столом и по назначению, и барной стойкой. Спрашивать про деньги было не удобно. Я решил и не спрашивать. Раз он их с такой лёгкостью тратит, значит есть возможность. Хотя это и смущало. Мои сбережения по кусочку подтаивали, но пока ничего критически заметного не было. А вот ситуация с работой, делом и дальнейшими перспективами смущала сильно. Я часто просыпался среди ночи от вопроса: «А дальше что?» Перед сном мучился похожими мыслями. Перебирал цепочки событий, варианты действий. От этих мытарств не помогали ни выпивка, ни ночные моционы, ни физкультура.

***

– Объясни-ка мне ещё раз, зачем мы прёмся к ним домой? Ты думаешь они будут нам рады? – спрашивал я Эрика. В руках у меня был торт в прозрачном пластике, в пакете несколько палок сырокопченой колбасы, хлеб, балык, пара сыров, дорогущие конфеты.

– Не, развлекать и радовать их мы не будем. Просто извинимся. Скажем, что нам очень жаль. А ещё, мне нужно осмотреть место, где ты оказался. Если я найду там то, о чём я думаю, то надо будет подумать, как мы уговорим их сжечь дом.

– Что?!

– Ну или придумать что-то менее радикальное.

Дверь открыл отец семейства – хмурый-прехмурый, тощий мужик за сорок пять. Средние волосы с проседью, зачёсаны назад. Бритое лицо с правильными чертами. Его сын – копия отца, стоял поодаль и пасмурно глядел на меня. Мне стало как-то не по себе.

Говорить я не мастак. Поэтому переговорную миссию взял на себя Эрик.

Я узнал что отца зовут Павел Васильевич Серов, тёзка стало быть, сына звать Егором, живут без матери. Мне даже их как-то жалко стало.

Павел Васильевич проявил верх радушия, пригласил войти, познакомится. Видимо чары Эрика сработали. Если бы я припёрся один или с менее обаятельным товарищем, мне бы ещё и по роже настучали, я по глазам Егора это понял.

Эрик объяснил всю странность ситуации.

– Час от часу не легче. У нас тут и так чёрт-те-чё твориться. Даже не знаю, как на вахту ехать. Пацан самостоятельный, но больно уж лихо тут. Стрёмно. Вам не рассказывали?.. – сказал Павел Васильевич.

Эрик налегал на угощения. Сыпал комплименты. Я тоже был в восторге от местной гречки и простенького салата, но старался есть сдержанно, хотя хотелось наброситься на угощение диким кабаном.

За трапезой мой тёзка рассказал жуткую историю, про каких-то оборотней, маньяка, похищающего детей, преследующего Егора, про стрёмное проникновение на чердак частного дома и непонятное исчезновение. Деталей я особо не запомнил, но почувствовал терпкую вину. Она начала жечь меня изнутри. Какая-то часть моего сознания говорила, что я не совсем в этой ситуации виноват, но погасить разгорающееся пламя я уже не мог.

Мы, как могли рассказали свою версию происходящего. Рассказ получался странный. Чертовщина, мистика, словно чей-то бэд трип вырвался в реальность, и немного её пошатнул.

Расстались мы, впрочем на тёплой ноте. Эрик обещал помочь со всем, чтобы только не понадобилось семье. На последок попросил заглянуть в подполье или куда я там свалился по своей тупости. Павел Васильевич разрешил. Меня это удивило. Подпол пристройки для нас приоткрыли, в воздухе всё ещё пахло чем-то остреньким. Доски пола присыпаны чёрно-серой землёй. Ничего интересного. Эрик подсветил на потолок. И когда в свете фонаря появилось знакомое чёрное пятно, нахмурил брови.

– Что-то не так? – спросил Серов старший.

– У вас тут плесень. Настоятельно рекомендую заменить доски потолка. А вот эти – он указал на чёрное «битумное» пятно, – вот эти я вам трогать не рекомендую, разве что в перчатках… Хотя в перчатках тоже, по возможности лучше не трогать. Просто замените эти доски, а старые сожгите. И не подпускайте к этой штуке никого. Могу помочь.

– Странно, я как-то и не замечал. Как, говорите, она называется?

– Научного названия не помню, но эта штука крайне въедливая. Скорее-всего в крови моего друга нашли её споры, а они, между прочим, способствуют появлению рака. Организм от них самостоятельно очиститься не может.

Павел Васильевич призадумался.

– Предложение помощи ещё в силе?..

***

Мы жгли кучу серых досок в огороде у Серовых. Младший притащил старую ржавую доску, где, очевидно, постоянно сжигался огородный мусор.

Мы смотрели на дико пляшущие оранжево-красное пламя и серьёзно делали вид, что не слышим тонкий, пронзительный писк. Словно жгли мы что-то пластиковое, или что-то вроде того, а не кучу подгнивших, тронутых какой-то странной мутью, досок.

– Эрик Вартанович? Всё правильно? – начал Серов Старший.

– Для друзей – просто Шутов, или Эрик, как вам удобнее будет.

– А на чердаке такая хрень завестись может?

Серов младший куда-то шмыгнул.

– Вполне, – ответил Эрик, – она не переносит сухости и огонька. А в остальном… Где угодно.

– Мне неудобно просить, но, кажется снова нужна ваша помощь, не поможете? Я заплачу…

– Не стоит. Помогу. Бесплатно. Итак мой друже наделал у вас тут шороху. Парню, я гляжу, и без нас досталось. Так что рад буду помочь.

Появился Егор с трёхлитровой банкой, внутри бумажные купюры и мелочь. Он протянул её в открытом виде отцу. Тот достал из нагрудного кармана рубашки лопатник, отщипнул три пятидесяти рублёвые купюры и бросил в банку.

– Это на будущее, – сказал он и подмигнул Егору.

Мы полезли на чердак. Здоровенная чёрная псина лаять перестала. Вместо этого она пускала слюни и недовольно бормотала. Почти как моя школьная учительница, когда я снова не выучил историю.

Пришлось гвоздодером вскрыть доски и оказались в тесном неуютном помещении. Хлам был распихан по углам. Местами валялись прозрачные пакеты, какая-то пудра покрывала картонные коробки и занозчатые деревянные ящики. Чуть поодаль от центра расплывалась странная лужа. На поверку оказалось, что это не лужа, а сырое выцарапанное пространство. Эрик занервничал.

– Стоп. Ближе не подходите, – зказал он, оттесняя нас назад.

Павел Васильевич напрягся. Серов младший на чердак не полез. Я его понимал. Мне тоже не хотелось.

– Это что-то серьёзное? – Спросил Павел Васильевич.

Эрик достал мобильник: «Пока я не уверен… Разрешите мне сделать пару снимков?»

Мой тёзка кивком выразил согласие. Эрик начал снимать странную хрень. Что-то бубнил про себя.

– Тут нашли тот алтарь, про который вы рассказывали?

– Что?

– Ну, убитых животных.

– Да, да. Тут этот ублюдок прятался. И отсюда же улизнул.

– Интересно… – Задумался Эрик.

Пол на чердаке оказывается был двойной. От дряни как раз пострадал первый, поверхностный слой. Под ним был утеплитель, чё-то типа опила, щебня и песка. Какая-то каша, вообщем. Ну, мы и вырезали этот овал. Застелили новыми досками, получившуюся пробоину, а сверху ещё и тонкий лист фанеры прихерачили. Так сказать, в прямом смысле залатали потолок.

Расстались мы с семейством Серовых тепло. Старший сказал, что всерьез подумает, над тем, чтобы поговорить с местным участковым о прекращении дела. Очков мне прибавил ещё и Громов, который заверил пострадавших в моей невиновности. Я уверен, что они продолжают за мной приглядывать. Иногда прямо чувствую их взгляд, но никого не вижу.

Мы пожали друг другу руки. Попрощались и разошлись. Я услышал, как за забором злющий пёс довольно перешёл в свои владения. Мне подумалось: «Какому вообще психу придёт в голову лезть в дом с такой собакой?» Судя по всему, я не заметил, как произнёс это вслух. Потому что Эрик ответил: «Тому, кто такими питается».

***

Ночка выдалась особенно тёмной. Мне снилась молодость. Я раньше и не замечал, насколько много дичи творилось вокруг меня в те годы. Бывало, я находился в двух местах одновременно: шёл домой привычной асфальтовой дорожкой, и наблюдал за эфемерной чёрной сранью в кустах, которая сверлила меня глазами – двумя тлеющими угольками. Было, блин, жутко.

Ещё лучше, когда мне вспомнилось, как мой дед, узнав, что я слопал все конфеты в одну каску, приложил меня головой к столу, зажал одно уха левой рукой, а правой стучал по нему, что есть силы. Ощущения неприятные. Не то ,чтобы критично, но неприятные. С каждым ударом вселенная слоилась. Цвета психоделически переливались. Перед глазами вспыхивали радуга и фейерверки.

Потом мы катались на угнанной «Четырке», разбились, въехав в дерево. Пока приходили в себя, стрёмный старый тип в потёртой кепочке, резал себе загривок ножом. Надеюсь, он отдавал себе отчёт насколько это жутко и нездорово выглядит. Меня, уже взрослого мужика за тридцатник напугало. Хорошо, что ребёнком я его не видел. А то судьба моя могла бы сложиться немного иначе.

Ещё мне снился цирк, где всю программу составляли мертвецы, а здание снаружи было огорожено рвом-скотомогильником.

Чего только не снилось. Это всё на фоне того, как мужской голос сатира-трикстера рассказывал мне доброжелательным тоном, что конкретно теперь со мной будет. Рассказывал он на непонятном языке, но, что он говорит, я почему-то понял.

Меня разбудил Эрик.

– Ты бушуешь во сне.

Я не сразу понял кто я, где я, и кто этот тип в мешковатой толстовке передо мной.

– А? Не замечал за собой такого, – ответил я. Голос не слушался. Трещал, хрипел. Эрик изучал напильник. Зачем ему вообще напильник?

– А, я думал это у тебя нормальная практика, тогда всё в порядке. Спи. Завтра у нас трудный день.

Я не придал этому никакого значения. Сходил на кухню, открыл холодильник и отпил местного молока из пакета. Было вкусно. Из раковины капало. Я отложил задачу починить его куда-то в глубины подсознания. Пускай там вариться что-то ещё, кроме жуткой хтони и психопатов.

Остальная ночь прошла в том же духе. Живьём залитые в фундамент рабочие, шахтёры, самозабвенно разрушающие лифт, чтобы никто не выбрался, головы в новогодних коробках.

Вскоре, я сам устал смотреть и участвовать в этом всём. Первоначальный эффект – смесь ужаса, отвращения и паники куда-то подевался. Я стал независимым, хладнокровным наблюдателем. В таком состоянии и проснулся. Пожалел, что дел куда-то толкователь снов, интересно было бы прочитать, что значат королевские битвы, где каждый герой – наряженный клоуном психопат. Это было где на 333 странице. Или мне это тоже приснилось…

Мы позавтракали яичницей с беконом, запили это дело двумя банками светлого. Пить с утра не хотелось, но Эрик настоял. Я пытался завести разговор о зависимостях, но меня грубо оборвали: «Я не спал всю ночь. Поэтому не считается. Это у тебя утро сегодняшнего дня. А у меня ещё вчера. Вот ты и не пей. Пошли кофе бахнем. Где-то тут у них я видел кофейню».

Кофейня действительно была у нас во дворе. Работала с восьми. В основном там продавалась выпечка. Вывески и меню говорили о наличии разных напитков. Наповерку оказалось, что кроме чёрного, зелёного чая и «свежесваренного» кофе из горяченького ничего больше нет.

– Сейчас варю, – сказала кассирша – крупная дородная женщина с злющими глазами и широким носом. Мы явно её чем-то помешали. Она приняла оплату, повернулась к нам спиной и зашуршала баночками. Поставила чайник. Всыпала по ложке «Жокея» в картонные стаканчики и по паре сахара и стала слушать, как чайник начинает бурлить и клокотать, шипя, как три змеи.

– О, это хреново. Не люблю картонные стаканы. Меня потом тошнит, – сказал Эрик. У меня появилось сомнение – в стаканах ли дело?

На улице мы, давясь этой «амброзией» со вкусом кипяченых ношеных-переношенных носков обсуждали всякое.

– Кароч, есть вещи, о которых тебе пока что лучше не знать. Мир немного не такой, каким ты его себе представляешь, или каким нам изображают разные сумасшедшие. Есть такие вещи… Которые лучше не трогать тридцати трёх метровой палкой в перчатке и ОЗК, – говорил Эрик. Лицо его околдовал отвратительный кофе.

– А нафига мы тогда к ним лезем?

– А кто если не мы? Кто? Смотри, кроме тебя в червоточину или плесень эту с функциями червоточины провалилось семнадцать человек. И ни один не выжил. Ни один.

– О как… То есть и я мог?.. – мне стало как-то не по себе. До этого я по краю жизни и смерти не ходил. Сейчас меня захлестнула эйфория, как если бы мне в лицо выстрелили из заклинившего двуствольного охотничьего ружья.

– Вполне. Но выжил же. А это уже больше половины дела. Вход я сжёг. Выход мы сожгли. А вот то, что мы нашли на чердаке… Как бы тебе сказать?

– Напрямую?

– Это в десять раз хуже. Если из твоего первого пятна ничего не вылезет, то вот это… Эрик посмотрел вдаль, в сторону дома Серовых, эта срань полностью непредсказуема. Я вообще не уверен, что если её сжечь – дело сделано.

– Ты может мне объяснишь, что это всё вообще значит? Что за плесень? Что за пятна? Что за червоточины? Кто такой Моргл? – вот последний вопрос даже я сам не ожидал. Моргл? Что ещё за нахрен? Персонаж из видеоигры? Что за название? Кто это спросил?

Эрик посмотрел на меня.

– Хм, последний вопрос, ты, как я понимаю, задавать не хотел?

– Нет. Я не понял как это вышло. Просто с языка слетело.

– Угу. Плохо дело. Давай-ка заглянем в местный инструмент.

Эрик залпом осушил остатки кофе. Выкинул стаканчик в мусорку. Закурил. И мы двинулись в сторону магазина с инструментом.

«Арсенал» пополнился четырьмя штыковыми лопатами, двумя кувалдами, парой молотков, гвоздодёром, плоскогубцами, набором стамесок, двумя металлическими бейсбольными битами, топором с длинной рукоятью, топором с короткой рукоятью и десятью пачками жвачки с разными вкусами.

Всё это добро поселилось с остальным в багажнике «Логана». Дальше мы решили проехаться по округе и «подсмотреть за подозрительным» – как выразился Эрик. Подозрительного было немного. Я ничего не увидел, кроме крыш крытых где черепицей, где шифером, где металокровлей. В основном, конечно, последней. Заборы на все виды достатка и гул собачьего лая. Сонные жители никуда не торопятся. Хмурые мужики в телогрейках занимаются облицовкой кирпичного здания – судя по всему, коммерческого назначения. На столбах, стенах многоэтажек объявления о купле рогов и чаги, чтобы это не значило. Где-то в посёлке находилась нифиговая такая ярмарка, если верить бесконечным объявлениям о распродажах шуб, дублёнок и прочего. Мы, впрочем, её так и не увидели.

Эрик вдарил по тормозам: «Вот, падла!»

Я вышел из спячки. Встрепенулся. В багажнике забренчал инструмент.

– Что там? – я проследил взгляд Эрика.

– И до сюда эта мразь добралась… – Он кивнул в сторону вывески магазина с вэйпами.

Я выдохнул. Стало спокойнее.

– Тыж смолишь, как паровоз. Никогда не думал, выбрать альтернативу? – Спросил я.

Эрик так посмотрел на меня, что я решил никогда больше про это не спрашивать.

Местное и региональное радио Эрика не устроило. Он решил снабдить машину новенькой аудиосистемой. Заехав в местный сервис «По-братски» Эрик заказал замену электроники и доплатил за срочность. Попросил не трогать инструмент в багажнике. Дальше мы снова перемещались на своих двоих.

– Так мы нихера не найдём. У тебя есть ощущение, что на нас постоянно глазеют? – спросил он.

– Ну, здесь все друг друга знают. А мы явно лишние. Вот и глазеют. Но ты похоже скоро тут своим станешь. Когда там документы оформят?

– Не, это так… Когда живёшь в лесу, стоит завести побольше стоянок, никогда не знаешь, где окажешься и что может понадобится.

– А не дороговато стоянки обходятся?

– Жизнь дороже.

Я как-то не замечал до этого подобных выражений своего компаньона.

Закупив продовольствия и выпивки мы завалились обратно домой. Эрик засел за записи на тарабарщине. А я страдал бездельем. Думскроллил. Искал работу. Думал, что делать дальше.

День закончитлся очередной попойкой. Мы пили и ели, как в последний раз. Словно завтра больше не наступит. Эрик всё зубрил записи. Говорил нетипично мало. Я порывался узнать, что с ним, но не решался. Уж больно озадаченный был у него вид. По всей видимости, дело и вправду плохо пахло.

***

Утром пришёл Громов. Сначала затрещал дверной звонок. Потом по двери прошлась дробь. Я встал рано и уже не спал. Так и получилось, что я его встретил.

– Хорошие новости, Павел. Серовы от заведения дела отказались. Пара формальностей и всё будет хорошо. Но факт остаётся фактом: вы проникли на частную территорию. Нам придётся за вами приглядывать.

Смотрел он на меня – натурально удав на кролика. Я уже побывал на месте его клиентов. Второй раз мне не хотелось.

– Чай, кофе? – спросил я.

– Кофе, – согласился он и вошёл.

Эрик дрых без задних лап. У его койки стояло две бутылки – одна с минералкой, другая с спортпитом. Какой-то коктейль из апельсинового сока, растворимых солей, минералки и ещё чего-то там. Когда он вчера его намешивал, я не запомнил ни ингредиенты, ни последовательность.

Громов разулся, повесил кожанку и кепку на один крючок вешалки.

Я предложил ему перекусить, но он отказался.

– Только кофе. И разговор. Если разрешите.

– Насчёт кофе – сколько угодно, а насчёт разговора: у меня есть выбор?

– Выбор есть всегда.

Когда кофе был готов я достал всю сладкую снедь, что у нас была. Громов накинулся на шоколадные конфеты «Картошка» и запивал их добротными глотками.

– Как вы с Вартанычем познакомились?

Вопрос загнал меня в тупик. Я и сам толком не понял.

– Просто в магазине встретились. Выпивку покупали и разговорились.

– А в это всё он тебя как втянул?

– Сказал, что мне нужно хобби. Или что-то вроде этого.

– Хобби, это марки коллекционировать, собирать пазлы или стихи писать. А это не хобби. Это один сплошной кошмар, убийства и непонятная для нашего понимания муть. Я только это хотел тебе сказать. Одумайся, пока не поздно. Если вольешься в это всё, считай назад дороги нет. Ты меня понимаешь?

Месседж я уловил. Совета послушаться тоже хотелось. Я и сам не горел желания копаться и разбираться во всём этом, но когда тебя, против воли, бросает за тысячу с лишним километров от дома, ты теряешь работу, связи (в моём случае нет, но обычно так и бывает) и всю старую жизнь. Как-то вернуться к тому, с чем начинал, чем занимался до всего этого, сложновато.

– А у меня выбора теперь нет. Я всё потерял. Работу, скоро дом потеряю. Думал и со свободой распрощаюсь… А мне в тюрьму нельзя! Всё, стало быть. Абсолютно всё.

Громов опять по-своему на меня посмотрел. Странный у него взгляд. Такой не опишешь.

– Ещё кофе?

Громов посмотрел на часы.

– Да. Не откажусь.

Мы выпили ещё по одной. Я запил свою водой из-под крана. Не знаю чем они тут её обрабатывают, но она была очень хорошей. Ни запаха, ни привкуса, вообще ничего. Я когда-то в детстве, помниться, пил такую же из родника. А тут это сокровище течёт из крана.

Мы обсудили последние новости. Череда кризисов и потрясений сказалась на нас примерно одинаково – мы почти ничего не почувствовали, видимо, больно далеко находились от всего этого. Жить, парвада, становилось дороже и труднее. Это происходило постепенно, поэтому так не ощущалось. Хотя я бы и не удивился, если бы в один момент, придя в магазин за хлебом обнаружил пару лишних нулей в стоимости.

Громов показал мне фотографию бородатого мужика с собакой и спросил, не видал ли я такого. Я долго напрягал память, пытаясь вспомнить лицо или образ, но ничего похожего не нашёл.

– Если и видел, Владимир Анатольевич, так вспомнить, хоть убейте, не могу.

– Убийство не по нашей части. Я понял. Если увидите, дайте знать.

– Он что-то натворил?

– Детали дела разглашать не могу. Вам остаётся знать только одно: мы его ищем. И найдём. Рано или поздно, а найдём. О чём, мы, тобишь, там?

И мы продолжили обсуждать повестку.

За разговором мы и не заметили, как проснулся Эрик. Он опорожнил половину своего чудо-коктейля и был готов к свершениям нового дня.

– Даров, Анатольич, чем порадуешь? – сказал он, делая свою порцию кофе.

– Паша всё расскажет. Ты мне лучше скажи, что за Моргл?

– Моргл? Персонаж из игры, чтоль? Странная херня. Не знаю даже.

– Из азартной?

– Не, из компьютерной. По крайней мере звучит так, как будто оттуда. А чё такое? Ты в игроманы на пенсии податься решил?

– Да нет. Есть тут пара зацепок. И всё к этой хрени сводится.

Громов достал мобильник и показал странный символ. Какая-то чёрная сфера с странными каракулями, брызгающаяся во все стороны.

Эрик посмотрел с минуту.

– Скинешь? – попросил он.

– Да пожалуйста. Хоть десять. Ты меня просвети только, а то я уже все мозги об эту сектантскую придурь сломал. Мне кажеться это по вашей части.

Последняя фраза Громова меня зацепила. Что значит: «по вашей»? Это типо я и Эрик или кто-то из его знакомых? Или единомышленников по «хобби».

– Я пробью у своих. Они там растолкуют что к чему. Только ты сразу скажи, дело официальное? Нас не нахлобучат, если я к силовикам с этим сунусь.

– Да я и сам пока не понял. Лучше пока так. Из-под полы, без шума и пыли.

– Хорошо. Ещё что-нибудь из услуг нашего инфо-агентства? Серый импорт? Оружие? Может, что-нибудь запрещённое?

– Ты мне свои шуточки брось. Ладно я, но как только меня на пенсию спишут, придёт кто-нибудь другой. А новенькие в юмор не умеют. Не понимают. И шутить не любят.

– Есть, капитан. Так точно, капитан. Оставить юмор, капитан! А если серьёзно, у вас тут люди, часом, при странных обстоятельствах не пропадали? Подростки, скажем, или ещё кто?

– Друг у Серова младшего пропадал. Нашёлся. Почти труп. Похитили, обкололи какой-то синтетикой. Мучили несколько месяцев и то ли отпустили, то ли сам сбежал – теперь не разберёшь. В сознание не приходит. И людей шугается.

Эрик сложил два плюс два. Видимо анализировал и сравнивал версию Серовых с тем, что сейчас услышал. Снова брови свёл вместе. Я себя чувствовал лишним, странным типом на вечеринке, куда он попал по случайности. Что-то вроде, сел на хвост, и не отваливается. Как туалетная бумага к ботинку. Все обсуждали какие-то внутренние движения, а я не при делах. И не понимаю о чём тут разговоры.

***

Если вы когда-нибудь наткнётесь на странного типа, который предложит вам вернуть вкус к жизни с помощью нового увлечения – бегите. НЕ соглашайтесь. Не слушайте. Даже если он покажется вам славным малым. Даже если вы могли бы подружиться. Даже если новое увлечение – безобидное диггерство или сталкерство. Просто бегите.

Я думал об этом, когда пытался отмахиваться битой от двоих суровых мужиков. Больше всего пугали их глаза – две пары чёрных зенок. Ни зрачков, ничего, только всепоглощающая тьма. Оба что-то бубнили, пытаясь добраться до меня. Я даже хватил их пару раз битой. Одного по голове, тот, впрочем быстро оклемался, второму сломал предплечье. Оно безжизненно, неестественно болталось. Не смотря на ущерб, оба самозабвенно пытались подойти ко мне критически близко. Я плевался, задыхался, но продолжал отмахиваться. Спину холодила кирпичная стена. Меня это успокаивало – не надо думать о тылах. Где-то впереди, матерился Эрик.Он пытался оттолкнуть ещё одного – самого крупного из них, гвоздодёром. Выходило, судя по хрипам, паршиво.

– Всё в порядке! – говорил тот, что с повреждённой рукой.

– Спокойно, спокойно! – говорил второй. По лицу у него из рассеченного виска текла кровь.

А вот успокоится у меня не получалось. Я видел, как они забили какого-то доходягу шуруповертом и пытались сделать из него что-то. Узнавать, что именно, мне не хотелось. Мужик и сейчас остывал возле бордюра, на окраине свары.

Я пожалел, что не играл в бейсбол. Бита была тяжёлой. Размахивать ей было не удобно. Руки потели, и холодный металл, то и дело норовил выскользнуть. Мне не хотелось думать, что будет со мной, если я потеряю этот барьер между нашими отношениями.

Я начинал выдыхаться. Мужика с поврежденным виском, в кожанке и чёрных джинсах мне удалось хватить торцом в область носа. Рукоятка соскользнула и тот отплёвывался кровью и зубами. Его «Спокойно, спокойно!» превратилось в «фпакойна, фпакойна!», но повреждений он, словно и не замечал. Если бы мне так расквасили физиономию я бы уже визжал и пищал на всю округу, звал маму и валялся по полу. А этим хоть бы что.

Тип с повреждённой рукой в дутой чёрной куртке не по размеру вообще пытался использовать свою кисть в качестве кистеня. Месяц-два назад, если бы я такое увидел, меня бы, скорее всего стошнило. Я бы блевал дальше, чем видел. Сейчас, от вида болтающейся на коже кисти меня только немного мутило.

Когда сил отмахиваться уже не было, тип в чёрной куртке инстинктивно схватился за шею и завалился на спину – это Эрик повалил его, перекинув через шею цепь. Со вторым я разобрался достаточно быстро – пару десятков ударов свалили его на землю. Эрик к тому времени уже связал второго из нападавших пластиковыми хомутами и скотчем, верхняя часть которого была покрыта странными надписями. Второго мы тоже утихомирили этим же скотчем и пластиковыми стяжками. Когда Эрик наматывал скотч они поначалу брыкались, а потом успокаивались, оседали.

– Что это вообще было?! – спрашивал я, пытаясь отдышаться. Лёгкие горели, к горлу подступало что-то из желудка, а в виски била кровь.

– Проблемы. Теперь их нет. По крайней мере пока. – Говорил Эрик складывая троицу в один ряд, – Укусил меня! – сказал он, оглядывая прищуром правую кисть.

– Её теперь придётся отрезать? Ты станешь таким же?

– Фильмов насмотрелся?! Шутник херов! Я стану таким же, если буду ширяться, бить жену и вести аморальный образ жизни.

– Ты не говорил, что собираешься жениться, остальные два вроде уже есть…

– У тебя теперь юмор прорезался? Вот видишь! Я же говорил: тебе нужно новое увлечение!

На самом деле попытки в юмор – способ не сойти с ума. У нас всё ещё было целых три вяло ёрзающих проблемы.

– Что с этими делать будем?

– А ты как думаешь? Зачем нам лопаты? Прикопанем и всё. Можно пару раз огреть, чтоб не мучились.

Я напрягся. Расставаться с вновь обретенной перспективой свободной жизни не хотелось. Я не знал на сколько тянуло тройное убийство и сокрытие тел, но, думаю, на очень много. Больше, чем я смогу пережить в тюрьме.

– Расслабься, я стебусь. За ними скоро приедут, – сказал Эрик. Его ободряющий хлопок по плечу – чистая гомеопатическая припарка для ампутированной ноги.

Действительно, через два с половиной часа к нам вырулила машина скорой помощи. Единственная поправка – вместо санитаров были три бородатых мужика, хмурого, но знакомого до боли вида.

Они обкололи каждого из нападавших чем-то, упаковали убиенного бедолагу в чёрный плотный мешок и уехали, пожав нам руки.

– И что с теми тремя теперь?

– Реабилитация. Восстановление психики. Лечение. Да шут его знает, скорее-всего в дурке оставшуюся часть своей жизни проведут. Выпускать их всё равно никто не решиться.

– А с бедолагой, которого они убили?

– Он из них же. Не думаю, что его будут искать.

Эрик наспех обработал и перебинтовал руку. Закурил.

– С почином, получается. Но ты особо не обольщайся. Это так. Пыль. Вот если мы встретим ЕГО, или одного из НИХ, тогда да. Вот там мы так просто не отделаемся.

Мне как-то не хотелось встречаться с этим местоимениями. И уж тем более не хотелось знать, кто за ними скрывается.

– А имён у этих твоих НИХ нет?

– Есть, но они тебе ничего не скажут. Пойдём лучше выпьем.

И мы пошли. Снова в «Пенку». К коренастому вышибале прибавилась его мини-версия. Я не сразу узнал его. Это был тот же парень, которого я встретил одним из первых, когда попал в Тёмный. Он довольно скалился, того и гляди: на новый год приставку получил, или что там современные дети хотят в подарок?

Всё оказалось проще: ему просто выдался шанс подраться. Я подумал: вот кого надо на моё место. Ему только в радость будет…

Сам я не то чтобы любил драться. В жизни были моменты, когда по-другому решить проблемы не удавалось, но в целом, детство, юношество, молодость прошли спокойно. Беззаботно. Безоблачно. Эрик от драки отошёл быстрее меня. Лишь иногда шипел на руку. А меня до сих пор немного потряхивало.

– Тебе перед выпивкой надо пробежаться. Или отжаться. Кароч, физическая активность нужна, – сказал Эрик. Он залпом осушил 0,5 светлого и громка бахнул кружкой по столу.

– Да мне как-то хватило, знаешь, – и я действительно так думал. Думал, что хватило. Двигаться не хотелось. Меня просто потряхивало.

– Если бы хватило, тебя бы не трясло. Значит не хватило. Это на будущее. Если я внезапно пропаду, не тупи: бегай, приседай. Как вспотеешь, почувствуешь, что больше не можешь, настанет тишь. В голове штиль. А тело в порядке. Усёк?

– Усёк. Получается. Так что это всё-таки было?

– Я же уже говорил – Проблемы.

– Выглядели, как необычная, обсаженная чем-то гопота. Ты их проблемами называешь?

– Название рабочее. Да и не моё. Я бы ограничился просто: хуилы. Или чем-то вроде. Это тот, кто был до нас их так назвал.

– Так мы не первые? Это у вас типо орден?

– Хуёрден! Называй, как хочешь. Но когда твориться дичь, которой больше никто не хочет заниматься, ты кому позвонишь? Гадалке? Экстрассенсу? Или какой-нибудь потомственной ведьме? А если с ними проблемы возникнут? Не с теми, которые придуриваются и народ обманывают, а с реальными чертями…

– А такие есть?

– А хрен его знает, может и есть. Я уже ничему не удивляюсь. Ты вот, когда за тысячу километров через пятно плесени летел, не думал, что мир немного сложнее, чем нам рассказывают?

– Я не думал. Вообще. Просто сознание потерял. А когда пришёл – в подполе у Серовых оказался. Ну, дальше ты знаешь.

Эрик засмеялся.

– И какого тебе в роли бабайки?

Я перестал реагировать на подколы давно. Осадочек оставлася. Но я никому не показывал.

– Супер. На пенсии превращу это в работу. Буду пугать народ за символическую плату.

– Смотри, чтоб те, кто после нас за тобой не пришли. Это мы ещё аккуратненько действует. А вот во времена гражданской на сопутствующий ущерб вообще внимания не обращали. Такую троицу бы сразу в морг, а не в дурку заслали. И это было бы ещё хорошо. Зачастаю, просто прикапывали, где придётся. А у нас теперь работы в три раза больше.

Я, кажется начинал разбираться во всём этом. Помогал приём «Не думай». Правда с ним, казалось, что я в какую-то секту вступил. Надеюсь, что это не так.

– А как смерть и похороны кого-то в прошлом веке, на наш сегодняшний влияют?

– А ты не думай. И не узнаешь правды.

Вот тут и я удивился. Эрик мысли читает? Ну, ничего удивительного. Не думай.

Мы плотно ужинали. Я ел, даже несмотря на полное отсутствие аппетита. Братья вышибалы отличн следили за порядком. Всегда оставалось ощущение, что если начнёшь барагозить, то свет может внезапно погаснуть. Громова в этот раз не было. Мы доели. Эрик оставил Лене – официантке, – щедрые чаевые с просьбой передать комплимент повару. Мы вернулись в квартиру. Я почувствовал умиротворение, когда железная дверь за моей спиной хлопнула. Позже, глубокой ночью, уснуть мне всё равно не удалось. Я видел, как десятки, даже сотни людей с чёрными, блестящими глазами тянут ко мне руки. Они бормотали что-то невнятное. Делали страшные вещи. Теперь подобные картины я видел часто. Но в реальности они воплощались в меньшем масштабе. И хорошо. Я еле справился с двумя Проблемами. А что будет, если их наберётся сотня?

***

Наше пребывание в тёмном затянулось. Эрик хотел вернуться домой, но по какой-то причине медлил. Записи он мне так и не расшифровал. Что-то в них не сходилось и мы день за днём оставались на месте. Квартира натурально превратилась в штаб. Стопки бумаг. Блокноты. Фотографии. Целый арсенал хозинструмента, адаптированного под нужды самообороны.

Дровишек в огонь подбросили наши находки на брошенных зданиях: пятна «плесени», алтари из животных и странная символика.

Эрик, рассматривая очередную находку, сказал: «Это всё чушь собачья!»

– Что именно?

– То, с чем мы возимся. Человечество сейчас ходит по краю. Провода, электричество, бесконтрольное потребление… У меня ощущение, словно на нас что-то надвигается. Или это что-то затаилось за каждым электрическим щитом, в каждом высоком кабинете банка, в вышках, которые царапают небо. Я себя Серовым младшим чувствую.

– В смысле?

– Ты прикинь, за пацаном по пятам ходит непонятная срань, ещё и маньячило этот… Вот так и я. Отличие только в том, что у Серова есть референс, он примерно представляет с чем имеет дело, а вот мы… Мы в жопе. И из неё что-то следит за нами и ждёт.

– И чего оно ждёт?

– Температуры кипения.

– А потом?

– А потом мы все трупы. Наш мир – евро полуторка. Обжитая. Обставленная сранью из «Икеи». И на пороге у этого уютного нечта для обсуждения гнилых тем и складирования бессмысленных тел стоит что-то. Стоит, дышит и ждёт, подходящей температуры.

Теперь была моя очередь стыдить Эрика за псевдо философствования.

– Фильмов насмотрелся? Дерден хренов.

– Да иди ты! Я просто поделился. Чтобы ты лучше понимал, чего я сегодня хмурый такой. Сам же поутру спрашивал: «как дела?» А теперь что, отказываешься от интереса?

После тридцати секундной паузы он крякнул и засмеялся. Не могу привыкнуть к его этим разгонам и шуткам. Не понятно: когда он серьёзно, а когда нет.

Мы сфотографировали всё что можно было. «Подшили к делу» как выразился Эрик. Потом сожгли всё, что можно было сжечь. Вернулись домой.

Пока Эрик возился с записями я считал свои доходы/расходы. Так получилось, что всю вечеринку оплачивал Эрик, поэтому, кроме незначительных трат у меня расходов и не было. Но что делать дальше? Мне нужна работа. Я не помню времени, когда бы я не работал. Без работы нельзя. Без работы страшно. А заговорить об этом с Эриком я как-то не решался.

Вот и получалось, размышления на тему «что делать дальше?» сменялись построением цепи гипотетических событий: «А надо было так!» Это всё могло довести до полного опустошающего опизденения.

***

Стояла непогожая осенняя ночь. Лил дождь. Шёл мелкий, мокрый снег. Пятна «плесени» привели нас к заброшенному элеватору, далеко за городом. В нём было четыре этажа. Потолок третьего рухнул, утянув за собой два последующих. Всё это благолепие уже начали растаскивать на арматуру и бетонную крошку. Как результат – в центре элеватора кучи строительного мусора и три огромные, разлагающиеся плиты.

Эрик, согреваясь белым вином искал то, что нам нужно уничтожить. Я сегодня ограничился минералкой, но выпить всё равно тянуло.

Мы обошли всё здание, не нашли ничего. Осталась лишь ржавая, исписанная каракулями дверь в подсобку. Когда-то на ней красовалась табличка с надписью «Посторонним вход запрещён», теперь же от таблички осталось только пятно и уголки прибитые на мебельные гвозди.

Эрик встал напротив двери, пнул по ней. Она не открылась. Раздался глухой звук удара.

– Вскрывать будем? – спросил я.

– А-тож. Я либо найду эту падлу, либо сдохну. Зря чтоль мы столько по такой погодке шлялись?

Он достал гвоздодёр. С минуту покарячился поддевая дверь на уровне замка. Ещё с минуту напрягался. Дверь поддалась и мы зрительно шагнули в темноту. Подсветили помещение фонариком. Ржавые, пыльные стеллажи, картон, колбы, пустые бутылки, камни, битый кирпич. У стены с осыпающейся штукатуркой сидел человек. Ничего примечательного. Десять километров от ближайшего населённого пункта. Заброшенная халупа. Непогода. Впрочем, почему бы и нет? Хотя мы тут тоже ползаем не пойми зачем. Поэтому и нас можно тоже в чём-то нехорошем заподозрить.

Эрик подсветил на человека на корточках. Тот вообще ни на что не реагировал.

– Вам помощь не нужна? Мы тут сигнал SOS получили.

Человеческая фигура не шелохнулась, не повернула головы в нашу сторону. Я разглядел джинсовый костюм и серую толстовку с капюшоном. На ногах высокие кеды со звёздами. Одёжка явно не по погоде.

Руки скрыты за хозяйственными перчатками, некогда белыми, сейчас грязно-масляного цвета. А в руках… В руках я особо не разглядел. Что-то цвета мяса в левой, и красный канцелярский нож в правой. И то, и то прямо таки сочится красной жидкостью. Меня начинает мутить.

– Может вы отложите нож в сторону, и мы спокойно… – Начал было Эрик, но человек повернул к нам голову, – … Антон? Какого хрена?

Человек воткнул нож в предмет в левой руке. Дальше произошла самая странная хрень, какую я вообще видел. Мне подумалось, что кто-то наполнил воздушный шар кровью и воздухом, а потом лопнул. Охренительно большой воздушный шар. С охренительно огромным количеством литров крови. Или красной краски. Но краска бы пахла по-другому. Я же почувствовал металлический, едва уловимый тошнотворный запах. Ещё пахло чем-то кислым.

На месте фигуры было месиво, словно кто-то свинью разделывал. Или корову. И никого. И ничего.

У Эрика пошатнулась челюсть. Он непонимающими глазами искал что-нибудь, за что можно было бы зацепиться.

Я решил действовать на опережение. Зашёл в подсобку и стал искать другой выход. Не нашёл ничего. Захламленное помещение с одним входом – с тем, через который мы вошли.

– Чё это было? – пытался я оживить Эрика.

Тот опорожнил бутылку. Бросил её в пол.

– Ты, когда-нибудь живых мертвецов видел?

– Если ты про сериал, то да. А если в прямом смысле, то не особо. Я читал, что у трупов сокращаются мышцы, тогда они могут двигаться. Но, не уверен, что под понятие «двигаться», можно подогнать фокусы с исчезновением.

Эрик вышел из оцепенения. Мы сожгли ещё пару «пятен» горелкой. Сфотографировали всё, что можно было и решили мчать домой. В тепло, к еде и выпивке.

***

Дома мы первым делом переоделись. Одёжка безнадёжно вымокла. Я был в грязище по пояс.

Эрик снова возился с записями.

– Слухай, а что это всё-таки такое?

– Аналог стенографии. Чтобы лишние люди не смогли прочитать, что тут.

– Я тоже лишний?

– Нет, но тебе это пока не надо. У тебя голова от количества новой информации лопнет. Появятся сомнения. А сомнения – злейший враг. От сомнения до проблемы – два шага. Оно нам не надо. Пока что.

Меня разрывало любопытство. Но грузить товарища вопросами я не стал. Решил, что мне пора бы и о своей жизни подумать. Я залез на сайт биржи труда, и закинул в закладки пару сайтов с объявлениями. Искал что-нибудь подходящее. Гигабайты пустых объявлении. В основном хлам, скам и массовый набор. Всюду текучка. Непонятные требования, непонятные условия, непонятные фирмы и непонятные работодатели. Я даже позвонил паре-тройке, наткнулся на автоответчика и двух запуганных девушек HR-ов. Ничего конкретного. Собеседования через скайп, странные анкеты, прочие прелести поиска работы. Решил, что лучше схожу ножками. Только вот когда? В Тёмном оставаться мне как-то не хотелось. Остаток вечера провёл в пустых мечтаниях и планах на будущее.

***

С утра на меня навалилась усталость. Вставать не хотелось. По всему телу ползла разбитость, как будто я всю ночь кутил, или перед тем, как лечь спать, разгрузил пару фур.

Когда я набрался сил для марш-броска к чайнику, понял, что Эрика в квартире нет. Записок тоже не было. Я решил, что он ненадолго отлучился по своим делам, и что, пока его нет, я могу отдохнуть в своё удовольствие.

Удовольствие, на деле, вышло такое себе. Мысли о будущем душили. Не давали покая. И даже чаем насладиться, в полной мере, не вышло.

За окном продолжалась вчерашняя вакханалия. Лило нещадно. Размывало тротуары, пыль и земля превращались в сплошное месиво. Текли реки ручьёв. Повсюду появлялись лужи. Впору было обзаводится резиновыми сапогами.

Нужно было найти способ заработать денег. Да, у меня на счету всё ещё валялись кое-какие сбережения, но их не хватило бы ни на жильё, ни на безбедную пенсию. Если я сейчас слезу с соцобеспечения за счёт Эрика, то мой счёт быстро превратиться в огромную дохлую рыбину, и так же быстро сгниёт. Возможно я протяну годик-другой на картошке, но дальше меня ждёт только пустота.

Вдобавок к финансовой дестабилизации прибавились неприятные воспоминания о неравной драке, вчерашний инцидент и то, что скрывается за словом «Моргл». Почему-то, когда я продумываю это слово в сознании всплывает чёрная пузырящаяся сфера. Она разбрызгивает тьму в разные стороны и источает лепет. Или шёпот. Описывать подобные вещи трудно. Вот чёрного кота описать просто. А неведомую чёрную хрень, непонятного назначения, происхождения и вообще непонятную в целом, нелегко.

***

Я лежал, глядя в серое небо. Правый глаз видел тьму. Вся правая сторона головы горела. Морось покрывала лицо, как будто кто-то стрелял в меня из пульверизатора. Еслиб только узнать кто… Каждая капля причиняла боль. Я думал о жизни. Попытался повернуть голову, шея отозвалась болью. Заметил, что лужа, в которой я отмокаю окрашивается в тёмно-бордовый. Вернул голову на место. Вперился единственным взглядом в небо. Всё то же одеяло из дыма и облаков заволокло всю небесную ширь.

События последних дней то отходили на второй план, то всплывали перед глазами. Их сменяли стыдные воспоминания молодости.

Анализировать ничего не хотелось. Я слишком устал для всего этого. Зато хотелось расслабиться. Вдохнуть влажный осенний холод, сбросить напряжение с мышц, и выдохнуть сознание из тела.

Кончики пальцев на руках покалывало. Ног я вообще не чувствовал. В носу щекотало, как будто мне срочно нужно было чихнуть. Не так я представлял себе смерть. Я слышал ропот вокруг. Кто-то говорил: «Что делать?»

– Скорую вызывайте, – отвечал женский строгий голос.

Другой голос, моложе, снова спрашивал: «А что случилось?»

– Ему, кажется в лицо выстрелили. Или что-то вроде. Я только громкий хлопок слышала. Смотрю, а тут человек лежит.

– А кто стрелял?

– Не знаю.

Третий голос спросил: «И что теперь делать?»

Чем дольше я лежал, тем большая толпа собиралась у моей умирающей туши. Скорую я так и не дождался. В какой-то момент мне захотелось спать. И я отключился.

***

Видеть мир однил левым глазом было очень не привычно. Правый глаз (А был ли он у меня вообще) замотали бинтом. Руки чесались потрогать, пощупать, проверить, что там у меня, но до меня и под обезболивающими доходило, что это плохая идея. Правый висок стучал. С правой стороны затылка копилась боль. Она росла. Странное, жутковатое чувство. Что будет, когда я больше не смогу терпеть?

– Как вы себя чувствуете? – спрашивала молодая девушка в из-под маски. Мне запомнился белый халат и пастельно-розовые штаны. И прикольные тапочки, с диназаврами.

– Как будто мне в голову выстрелили. По касательной. И у меня теперь глаза нет. И половины лица, – мне показалось, что у меня даже голос изменился. Интересно, а правое ухо на месте?

– В целом, всё не так плохо. Вы поправитесь. Глаз спасти не удалось, но жить будете. Почти даже без последствий. Если бы хоть одна дробинка прошла левее, было бы не так хорошо. Так что не переживайте, – голос у неё был интересный. Так, наверное, говорит оперная певица в обычной жизни. Прямо музыка для ушей.

Мне дали ЦУ. Побольше пить, поменьше двигаться, больше отдыхать, меньше думать… Слишком много всего, я не запомнил. Там что-то про анализы было. Но я сказал:

– Знаете, я неважно усваиваю информацию. Особенно сейчас.

– Ничего страшного. Всё продублировано на бумажках. Пока что от вас ничего не требуется, мы уже со всем разобрались.

Мне поставили капельницу, наложили новую повязку. Вид чёрной крови в йодистых разводах немного смущал. Я старался не смотреть ни на бинты, ни на сосредоточенных медсестёр. Судя по возрасту, они тут практику проходили. Не повезло. Или повезло. Не знаю.

Телефона у меня не было. К больничным шмоткам привыкнуть было просто – мягкая синяя пижама. Даже тапочки дали. Еда неважная, зато полезная. Да и к ней я привык очень быстро.

Ко мне заходили Степан Алексеевич с Алексеем Степановичем, прояснили ситуацию и скрылись по своим рабочим делам. Потом заходила женщина дознаватель, её имени я не запомнил. Больно быстро и без чувства, толка и расстановки она его произнесла. В сущности, ей я повтрил то же, что и её коллегам.

Я не думал, что в таком маленьком посёлке будет такая приличная больница. Радушие персонала меня местами даже пугало. Из окон открывался вид на лесопарк и бескрайние поля. Кажется даже он мог тебя подлечить. Становилось спокойно. Голову переставали атаковать мысли о неудачном преследовании, жизни, пущенной под откос, и бесконечные вопросы.

Верхушки деревьев раскачивались как метроном, люди – чёрные, едва различимые точки сновали в тени, зелени и хвое. Паша смотрел на это долго. Часто сам не замечал, как идёт время.

Возможно из-за этого доступа к природе, он поправился быстрее. По крайней мере, быстрее, чем сам ожидал.

– Распишитесь, – говорила немолодая женщина, указывая обратной стороной ручки на поле в бланке.

Я поставил подпись, получил вещи. Выйдя из больницы с пакетом вещей, я вдохнул морозный предзимний воздух. После больничной теплоты он пьянил. Мне показалось, что а мной кто-то наблюдает. Я оглянулся. Никого не было. Но в сознании чётко всплыл образ мужчины средних лет с сатирской бородкой. Вместо ног – копыта. Но образ был не ясный. Менялся. Обретал черты женщин, мужчин, вся эта тысяча глаз была устремлена на меня. И более того, мне казалось, что оно (как нему обращаться я так и не понял) может читать мысли.

Я смахнул наваждение и отправился в квартиру. Пришлось поблуждать, прежде чем я вышел на знакомые улицы. Дверь в квартиру Эрика кто-то помял. Снизу виднелись царапины, то-ли от ключей, то-ли от стальных когтей, словно кто-то граблями пытался проскрести себе путь внутрь. Дома пахло пустотой, пылью, и закрытыми наглухо окнами. Эрика не было. И следов его пребывания тоже. В голову лезли нехорошие мысли. Я провалялся на больничной койке три недели. За три недели дома он, судя по всему ,так и не появился. Что делать дальше? Звонить Громову? Пытаться прижучить тварь в одиночку? Последняя моя попытка погеройствовать сыграла со мной злую шутку. Я вряд ли смогу привыкнуть смотреть на мир только одним глазом.

На верстаке лежала записка на располовиненном листе А4. Корявый, испорченный спешкой почерк Эрика. «Я вернусь. Восстанавливайся и не лезь на рожон. У нас пиздец. Не дай им по…». Последнее предложение было не разобрать – почерк был совсем не читаемый. Пролитый на записку чай, кофе или коньяк ситуацию не улучшили.

Тревога стала привычной. С тех пор, как я провалился в плесневелую червоточину (?), я взглянул на вещи немного по другому. Хотя, как посмотреть… Может это вещи, которые я раньше не замечал смотрят теперь на меня, как на помеху, как на то, что может вытащить их из уютного мира, где можно делать свои мрачные вещи и расценивать людей как еду, или как муравьёв. Как нечто несущественное…

Я полуглянул во окно. Падал снег. Он старался укрепиться на земле, но температура была что-то около нуля, поэтому он таял. И падал. И снова таял. И снова падал. Что за Уроборос? Надо будет погуглить.

Эти странные слова неоновыми вывесками вспыхивающие в сознании немного раздражали. Вроде мух, лезущих не в своё дело.

По другую сторону улицы стояла знакомая фигура. Мужик с бородой в чёрном джинсовом костюме. Он передразнивал меня. Изображал муху. Тёр руки и мазал по лицу. Во мне закипала злость. Мне вспомнилось…

Флэшбэк о том, как Паша, не рассчитав силы, попытался поднять камень, который был ему не по силам, аки Сизиф, и, в следствие чего, потерял лицо. Или только глаз

Эрик с самого утра убежал «по одному срочному делу». Паше ничего не оставалось, кроме как влачить своё обычное существование – прокрастинировать и думать о будущем, вспоминать прошлое, и проклинать настоящее.

Сидеть дома Паше быстро надоело, в памяти ещё был свеж образ 19-ого года, когда всем приходилось сидеть дома. Он с детства боялся замкнутых пространств, чувствовал в них себя не уютно, пил, чтобы забыть о существовании четырёх стен. Сейчас для алкоголя время было неподходящее – десять утра не повод пить. Поэтому Паша сбежал из квартиры на улицу. Решил пройтись. Размять кости. Подышать воздухом, а заодно поизучать свое временное или постоянное новое место пребывания.

Тёмный жил своей жизнью. Коты всех цветов и оттенков лениво передвигали лапами – сказалась отвратительная погода. Местами пробегали стаи бездомных собак. Люди, кутались в дождевики и прятались под зонты, даже если с неба не лило. Как знать, когда снова пойдёт дождь?

Паша внимание на это не обращал. Думал: «Вроде как не сахарный, чего там». Прошёлся вдоль центральной площади – асфальтовое полотно 200 на 200. Местами треснувшее, местами поросшее теперь уже жухлой травой. В центре – ели средних лет, на грядках, огороженных бордюром. Дома чернотой взирающие на непогоду. Всё это Паше даже начинало нравится. Когда он свернул из центра на окраину, взял кофе в пекарне, чего делать зарекался ещё с прошлого раза, его взгляд привлёк странный бородатый мужик в чёрном джинсовом костюме. Одежда явно не по погоде. Странно, но грязь и влага словно отталкивались от него не желая с ним соприкасаться. Что было странного? Он дёргался, хохотал, читал мантры на непонятном языке. Люди его словно и не замечали. Паше вспомнил, как его рассматривали, когда он только-только оказался здесь. Вспомнил взгляды исподтишка, перешёптывания. А тут тип, ну чисто на прослушивании в театральное училище, эпатирует, орёт, изображает что-то, а никто даже ухом не ведёт.

Паша решил поиграть в детектива. Установил слежку с безопасного расстояния. Следить за случайным прохожим, хоть и странным в крайней степени, было далеко не лучшим развлечением, но что поделать? На безрыбье и рыба – рак. Так, забавного бородача Паша и обазначил, потому что тот, действительно решил изображать краба. Согнулся пополам, передвигался боком, и руками изображал клешни. Не хватало только музыкального сопровождения из какого-нибудь мультика.

Рак привёл Пашу на окраину. К заброшенному кирпичному зданию, частично оштукатуренному, а ныне гниющему под гнётом времени. Бородач сначала передвигался медленно, а потом занырнул в дверной проём. Паше следом лезть не хотелось. Он решил понаблюдать издалека. Остановился у ветвистого тополя, закурил, стал наблюдать за зданием издалека. Время шло. Паша выкурил вторую сигарету. Не происходило ничего интересного. Он начинал терять интерес к своей спонтанной затее, но из здания раздался женский отчаянный вопль. Паша вздрогнул. Вопили так, словно кого-то убивают. Он не хотел геройствовать, хотел позвонить в полицию, но ноги сами понесли его к заброшенному зданию. На подходе вопль повторился. Внутри он увидел спину бородача. Тот сидел на корточках и что-то делал руками.

– Всё в порядке? – спросил Паша. Голос не слушался. А инстинкты говорили ему бежать в противоположном направлении.

Бородач обернулся. Блеснули чёрные глаза. Паше показалось, что на него смотрит холод, тьма и пустота космоса. Бородач растянулся в усмешке. Потёр руки и размазал по лицу кровь. Паша щелчком выкинул телескопическую дубинку, хотя пускать её в дело не хотел. Он подумывал бежать, но коленки слишком сильно тряслись.

И действительно, побежал не Паша, а бородач. Паша рванул следом. Спотыкался о камни, дробил битый кирпич, еле-еле перевалился через пустую оконную раму. Кажется порвал куртец. Но продолжал бежать. Перелесок и кусты заканчивались дорогой окраины. Машин не было. Через дорогу сновали люди. Бородач резко остановился и развернулся. Паша по инерции налетел на него. Сбил с ног. Занёс дубинку для удара. Перед глазами всплыл образ того, что он увидел в недрах здания. Последствия разделки туши, или человека, он не рассмотрел. Это рождало желание ударить сильнее. Но последнее, что Паша рассмотрел – двойное дуло, направленное прямо в лицо. Раздался взрыв. Перед глазами полетели звёзды, а лицо обожгло напалмом. Паша рухнул навзничь, выронил дубинку. Кто-то мерзко хихикал десятком голосов. Лицо на ощупь было мокрым, тёплым, словно тёплую сырую курицу трогаешь. Была боль. Паша полз куда-то. Его оглушал протяжный звонкий писк. В конце концов он выбился из сил. Поймал себя ны мысли, что лежит. И смотрит в серое небо…

***

А сейчас это бородатое нечто передразнивает его.

– Я тебя закопаю, уёбище! – заорал Паша на окно. Он схватил штыковую лопату и выбежал под снег с дождём в том, в чём был – считай в халате и тапочках. На тротуаре напротив окна никого не было. Паша лихорадочно смотрел по сторонам. Матерился и отплёвывался, сжимая черенок.

– Всё в порядке? – спросил взявшийся из ниоткуда Громов, – видок у тебя хреновый, словно тебе пол башки снесло.

– Очень смешно! Ты бородача тут не видел? – Паша не помнил, когда они с Громовым успели перейти на ты, но сейчас его это не заботило. Его заботила тьма на половину мира. Его заботила потеря зрения и чернобородый утырок, выстреливший в него из обреза охотничьего ружья.

– Пойдём-ка лучше в дом. А то простудишься ещё, – сказал Громов, оглядываясь и хлопая Пашу по спине.

– Ты сейчас не суетись. И не высовывайся особенно. Не знаю, как там в вашей тусовке это зовётся, я бы назвал то, чему ты сел на хвост Огромной Жопой. Или Тотальный Локальный Пиздец. Вот что-то такое.

– А я думал это просто псих, убивающий и разделывающий людей. Такое название не подойдёт? И разве это не по вашей части? А что за тусовка? Мне чёт не говорили, что я теперь часть какой-то компашки, или тусовочки.

– В этом-то всё и дело. Не знаю, что тебе там показалось, но мы этот недостроенный магазин вдоль и поперёк излазили. Я имею в виду Мы. После Алексееча со Степанычем. И если мы ничего не нашли, то там, скорее-всего ничего и не было. А вот ситуация с твоим ранением вообще не ясна. Можешь подробнее описать этого твоего «бородача», а ещё лучше ствол из которого он стрелял, так мы его быстрее найти сможем. Хотя я думал, честно говоря, он сам объявится. Чтобы заявление на тебя писать, но, видимо, дело не чистое.

Я впал в замешательство. Что? На меня заявление писать? Это я чтоль кого-то на на кебаб и вырезку пустил?

– Ружьё. Вертикальное. Двуствольное. Обрезанное. Борода чёрная. Чёрный костюм джинсовый. Кеды непонятные, что-то американское. Или закос под американское, не разглядел. Ещё у него кровь была. Не его кровь. Больше особо ничего не запомнил. А хотя… Взгляд ещё. Глаза тёмные и стрёмные.

– Н-да, прямо скажем, не густо. Образ фактурный. Поищем. Найдём. Не переживай. Ну, или сам явится.

– А чего искать-то? Он напротив окна стоял, как раз перед тем, как мы встретились.

– А где стоял, не подскажешь?

Я показал. Подвёл Громова к окну и ткнул рукой в стекло: «Вон там, у фонаря. Он меня, как собаку дразнил».

Громов смотрел на ситуацию снисходительно. Слегка улыбался, словно выслушивал долгий пересказ сна, или наивный бред не опасного сумасшедшего.

Мы вдарили по кофе. Перекинулись парой новостей. Ну как перекинулись. У меня новостей не было, я почитай на три недели из жизни выпал. А вот у Громова новости были. В частности, Эрик уехал в региональную столицу. Там у него, «срочные дела». Странно, что он меня с собой не взял. Хотя, если подумать, в таком состоянии я бы вряд-ли много пользы принёс. Я вообще не уверен, что смог бы сейчас этой лопатой проломить хребет раковому бородачу. Я не уверен, что с крабовой палочкой сейчас смогу расправиться, не говоря уж, о Проблемах или этой Непонятной Мути, которая рвётся в мой мир (или уже ворвалась, смотря под каким углом смотреть).

Громов оставил очередной совет: «Будь осторожен. Следи за собой» и ушёл. С тем же успехом мог сказать просто: «Будь».

Я принялся за свои привычные занятия, попутно выглядывая в окно бородача или что-то, на чём можно сорвать злость.

***

– Что это с вами? – спрашивал мальчуган, в чей дом я не по своей воле вломился.

– Порезался, когда брился.

– Тогда я не буду бриться.

– А вот это лишнее. Девчонки не любят бородатых.

– Да ну, моей нравится Крис Эванс. А он вроде бородатый, периодически, по крайней мере.

– Ну, она же не трётся об него лицом, я надеюсь.

– Да ну вас. Вы стали агрессивнее.

– Прости, малой, потеря дома, работы, лица, глаза… Перечислять долго. В общем, есть у меня право побыть смурным мудилой?

– Мой дядя учит меня не быть мудилой вне зависимости от обстоятельств.

– Твой дядя учит тебя правильным вещам. На практике, поступать правильно получается не всегда.

Я сказал это. И у меня холодок по спине пробежал от воспоминаний, как Эрик при мне пробил голову битой мужику, который кинулся на нас с ножом. Он тогда сказал что-то вроде: «Это ты видишь мужика с ножом. Для меня… Как бы тебе это сформулировать, это отвратительно-уродская вурдалачья падаль». Совсем не описательное название. Я решил, что самооборона – достаточный повод. Сомнения оставались всё равно. Их рассеяли санитары «Скорой Помощи». Мне начинало казаться, что это действительно не Скорая Помощь. В особенности, когда они обмотали тело мужика скотчем с чёрными символами на неклеющейся стороне. Вот тогда-то я и начал подозревать, что Эрик мне точно врёт. Потому что на носилки положили тело мужика, замотанного в скотч с надписями. А в машине, на этих же самых носилках я увидел женщину, бритую под ноль и с ломанным-переломанным носом.

Из воспоминаний меня вырвал пацан: «С вами всё в порядке?»

– Да, а что, плохо выгляжу?

– Мы на этом светофоре уже третий зелёный сигнал пропускаем. Это странно.

– Чёрт, и вправду странно. А тебе разве не надо в школу? Или ещё куда? Твой дядя не учил тебя, что разговаривать с незнакомыми людьми опасно?

Пацан картинно достал руки из карманов, в правой был перцовый баллончик, в левой нож. Я вспомнил как горело лицо, когда в прошлый раз меня угостили этой специей. Повторения не хотелось.

– Учили, но, мы, вроде как, уже познакомились. Да и отец и один мой друг сказали, что вы вроде как нормальный тип. Со странностями, но в пределах нормы. Вот у нас физик есть, это тот ещё фрукт…

Мы начали переходить через дорогу. Пацан рассказал про своих учителей в таких подробностях, что впору в личное дело вносить. На месте Громова, я бы парочкой из них точно заинтересовался, они если и никого не убили, то скорее всего сделают это на днях. Завтра, например.

Мы дошли до магазина. Пацан пошёл в сторону центра, а я за продуктовыми запасами. Вчерашний день выдался продуктивным. Я жрал, спал и ничего не делал. Никаких странностей больше не было. Никаких бородачей, стреляющих тебе в лицо и разделывающих людей. Никаких меняющихся, когда ты моргнёшь, тварей. Только отдых, криминальные комедии и кофе. Чтоб я так жил…

За всё надо платить. И я платил. Пришлось выйти из уютной квартиры в морось. Приложить телефон к терминалу. Переться обратно в тепло и уют квартиры. У подъезда я встретил толстого типа на велосипеде, с леопардовым зонтом и колонкой. Он слушал габбер и что-то мурчал себе под нос. Странный тип. Я бы присмотрелся к нему, но никакого желания повторять инцидент с бородачом не было. Да и повязку на глазу надо было поменять.

Первая мысль: «А, блять!» Мысль вторая: «А-а, Блять!!! Что с моим лицом?!» Конечно же, я знал ответ.

***

– У меня сердце, секунду, – сказал черноглазый старик. Он полез во внутренний карман куртки, достал цилиндр с таблетками. Закинул две в рот. Мне подумалось, и что, это так и работает? А когда он влез в это дело, типо продался тёмным силам, он тоже таблетки пил? Или проблемы с сердцем начались вследствие мрачнухи, которую пришлось творить в угоду ИМ.

Эрик, чисто ребёнок на новогодней ёлке. Современный ребёнок, я имею в виду. Скучал. Выждал, пока старик придёт в себя.

– Где ты был вчера? – спросил он, после небольшой паузы, – между восемью и девятью вечера.

– Дома. Да, был дома. А у вас ордер, ориентировка или повод вообще есть такое спрашивать?

Эрик не выдержал первый раз, ударил старика по задней части шеи ребром разделочной доски. Я ожидал чего угодно, просьб так больше не делать. Криков. Мольбы. Да чего угодно. Но старик только крякнул и улыбнулся. Эрика такое положение дел устраивало. Он открыл холодильник. В нём у деда натурально повесилась мышь. Хотя, вернее будет, утопилась в водке. Початые бутылки, целые бутылки, буылки! Одни бутылки объёмом в семь десятых литра.

– О как! – Сказал Эрик, – Ты посмотри, какова красота! На моих слабостях решил поиграть, уёбище?

Старик продолжал улыбаться. Из глаз ползла тьма. Или мне так казалось.

– Вы даже не представляете во что лезите. Когда Он придёт, вами он займется в последнюю очередь. Вы увидите всё, прежде чем из вас сделают цирковых уродцев. А может просто убьют, – от старого трескучего голоса ничего не осталось. Дед словно через мегафон начал говорить. Мне это не понравилось.

Эрик разозлился. Перевернул холодильник. Бутылки и стеклянные полки посыпались на пол. Я почувствовал пары спирта. Можно напиться через нос?

– Хорошо, мудила! Я пытался по хорошему, теперь будет так, как надо.

– И что ты сделаешь? Будешь бить меня? Что мне твои попытки мне навредить? Это всё равно, что пытаться убить слона чайной ложкой.

Меня проняло. Старик явно потешался над нами. Но Эрик явно что-то задумал. Он знал об этой хрени больше, чем показывал.

– Кстати о ложках! – Сказал Эрик и порылся на кухне. Те приборы, что ему не подходили, он отбрасывал в сторону. Остановился на большой столовой. С ловкостью фокусника-иллюзиониста выудил из кармана пакетик с какой-то чёрной дрянью. Зажег комфорку. Начал громить кухню в поисках чего-то. Нашёл пачку шприцев.

– Смотри как удобно! Я думаю, ты со временем поймёшь, что беспомощный старик-сердечник, не лучшая маскировка, – Сказал Эрик плавя чёрный кубик на ложке. Старик никаких эмоций не выказывал. Улыбка сползла с лица. А к черноте глаз прибавилась озадаченность, удивление, заинтересованность. Вот, что-то такое.

– Пашь, подержи-ка нашего пациента. Мы его сейчас от всех бед излечим.

По кухне, пополз запах тухлых яиц. Я достал наше новое приобретение – ролер скотча с символами, значение которых мне так и не разъяснили. Дед не особо сопротивлялся, пока я его заматывал. Лишь когда я оборвал достаточное количество он взвыл.

– А-а-а, вот оно что! Не ожидал, мудила? Передавай Гогсурву, что я и за ним приду, если он не перестанет слать ко мне своим выблядков. Передай, что я нашёл тысячу и один способ украсить его вечную жизнь прекрасными муками. Он же любит пытки? Вот, я ему парочку новых подкину, будет, чем, вас уебанов, развлекать.

Эрик набрал жидкости в шприц. Я думал, он будет выбивать пузырьки воздуха, но он не стал. Пахло скверно. Словно кто-то смачно пустил газы.

Эрик не стал обрабатывать место укола спиртом. Вознал шприц в шею извивающегося старика и ввёл жидкость.

Я до этого не видел, как человек горит изнутри. Это был мой первый раз. Место укола запузырилось. По телу старика кожа начала плавится. Половина лица сползла. К спирту, тухлым яйцам и пыли прибавился запах горелого мяса и палёной шерсти.

Когда старик перестал дергаться и активно поджариваться, перешел к тлению, Эрик уже разносил полуторку в поисках чего-то.

Я стоял увальнем, не знал куда себя деть.

– Что мы ищем?

– Сферу. Чёрную. Шар размером с кулак, выглядит так, словно сделан из стекла, – говорил Эрик, раздалбливая кухонный гарнитур.

– Вон ту? – спросил я показывая за стекло шифоньера. На подставке из шлифованного камня находилась чёрная шарообразная стеклянная хрень. Внутри кипело что-то оранжевое.

– Оно самое! – сказал Эрик, не переставя громить мебель.

Мы вышли из квартиры. Эрик бросил ключи в мусоропровод. Сферу он сунул в карман.

– Думаю, спрашивать бессмысленно?

– Да, долго рассказывать. Пойдём лучше выпьем.

И мы пошли в Пенку. День подходил к концу. Я начал привыкать к взглядам со стороны. Замотанная белым бинтом голова – тот ещё манок к нежелательному вниманию. Может кепку купить?

– Ага, будешь уродец с замотанной башкой в кепке, – сказал Эрик.

Я уже перестал удивляться тому, что он буквально слышит, что я думаю.

– Не парься. Заживёт, замутим тебе протез. Будет лучше прежнего.

– Но видеть-то им я всё равно не смогу.

– Да херня это твоё видеть. Вот ты сейчас видел кого? Голого мужика? Пацанёнка лет четырнадцати, которого я с помощью смертельной инъекции довёл до полного разложения?

– Вообще-то старика, с чёрными глазами, и, по моему, он поджарился изнутри…

– Вот видишь! Зрение – крайне не надёжная штука. Вспомни, как вчера я попросил тебя найти спицу, а ты перерыл всё, а она на столе лежала. Прямо. Перед. Глазами. Ну, то есть глазом. Можно ли на такое полагаться? Это всё равно, что в медведя зубочисткой тыкать в надежде найти ту самую болевую точку, чтоб он расслабился, а ещё лучше сдох и перестал хотеть тебя сожрать.

– Я бы предпочёл остаться со зрением, чем совсем без него, если ты об этом…

Эрик осушил поллитровую кружку тёмного и смачно рыгнул.

– Да забей нахрен. Хочешь, когда мы найдём, этого твоего бородача, устроим ему «Око за око»?

– Я бы предпочёл просто его прикопать где-нибудь. А на месте захоронения посадить дерево. Ёлку там, или пихту.

– Ты где у нас пихты-то видел?

– Ну вот, одной больше будет.

Мы хлопнули по бургеру. Заправились салатом, взяли ещё по паре пива и, с чувством выполненного долга отправились отдыхать.

– Я тут пацанёнка встретил, – сказал я под руку Эрику, тот крепил на биту колючую проволоку, матерился.

– И что? Твоя ориентация пошатнулась? Мне стоит поискать отдельную хату?

– Да иди ты! Хотя, хату поищи. Я бы не отказался. Мне много не надо: отдельный домик с коммуникациями, инетом и в шаговой доступности до местного алкомаркета меня устроит. Я вообще-то про того говорил, к которому я в дом рухнул.

– И чё он?

– Я ему, если честно завидую. Точнее, его выдержке. Держится молодцом, не смотря на всю ту муть, которая к нему липнет.

– Да я о тебе тоже самое хочу сказать. Был у меня до тебя такой ученик. Лишился мизинца на левой руке и съехал с темы. Я ему: ты-ж им даже не пользуешься, нахрена тебе эта палка из плоти? А он: я урод, буэ-буэ-буэ! На меня теперь никто не посмотрит, буэ-буэ-буэ.

– И что с ним стало?

– Да чё с ним будет-то? В блогеры-хуёгеры подался. Ведёт канал про «паранормальщину», как будто она существует.

– То есть, ты хочешь сказать, что вся та дичь, что тут твориться, это не паранормальщина?

– Это и хочу сказать. Тут всё обычно. Закономерно. Просто мы, как суетливые приматы нихера одуплить не можем. Понимаешь?

На самом деле, кажется, нет.

– Ну да. Но нам и не надо, как мне кажется.

– Естественно. Это только в ужастиках герои стремятся всё объяснить, хер его знает, чем там эти писаки/режиссёры/игроделы думают, когда создают какую-нибудь ультра-мега-страшную ебень, наделяют её мотивацией в наших, человеческих мерках. На деле же, мы вообще не ебём что хочет та или иная падаль. Всё сводится к тому, чтобы либо убить нас, либо сожрать, либить убить, а потом сожрать.

– А то, от чего мы только что избавились, что хотело?

– Ты вообще не всёк, о чём я говорю!

– Ну, ладно. Буду думать, что пончиков. Или имбирный пряник с зелёным чаем. А мы садюги-аскеты навязали ей свои образ смерти.

– Сдаётся мне, ты начинаешь ,что-то смекать, – улыбался Эрик.

***

– Валим, – сказал Эрик и двинулся в противоположную сторону.

Я же сверлил взглядом патлатого пацана только-только за двадцать. Тот довольно пересчитывал наличку. ТОлько что на наших глазах он продал странную хрень толпе типов призывного возраста. И сейчас, наверняка, чувствовал себя королём.

Я пошёл прямо к нему, намереваясь сделать ему больно.

Избиения в одностороннем порядке не вышло. Он быстро пришёл в себя, после поставленного удара в челюсть. На деле он пришелся в ухо. Какой-то сустав в моей кисти противно хрустнул. В ответ он ударил меня пару раз. Было больно, но в конце концов, против моей тактики неистовой ярости он не устоял. Я правда, пару-тройку раз промахнулся и вдарил по стене, потом по присыпанному снежком асфальту. Из тридцати-сорока ударов руками и ногами цели достигли около двадцати. Парню хватило. Он отключился. Пришёл в себя. Пускал кровавые слюни. Видимо ловил бабочек или ещё что-то в этом же духе.

Я встал, оттоптал ему кисть. Отряхнулся.

– Я бы его ещё и обоссал. Но сейчас не хочу. Доволен собой? Пойдём, – сказал Эрик потирая руки.

На обратном пути я подумал, что стоило бы его сдать Степанычу с Алексеичем.

– Возможно и стоило бы. Да только максим, что ему светит – это батин пиздюль. Он школотронам зелёный чай, мёд и грязь из-под ногтей под видом гашиша продаёт. Громов за ним уже давно наблюдает. Ничего нового. Ничего интересного.

Я тёр кисть ,и не мог поверить своим ушам. Что, теперь и слух в ненадёжные источники информации записывать?

– Можешь и записать. Но кисть ты зря повредил. Он теперь подумает, что ты просто недовольные клиент. Или ещё что-то в этом роде. А давно ты у нас в мордовороты заделался? Драться понравилось?

– Не, совсем нет. Я бы предпочёл не драться вообще. Просто…

Тут должна была быть слезливая история про младшего брата, пострадавшего от излишек наркотрафика. Эрик прослушал. Покивал головой. Сочувственно похлопал меня по плечу. Мы больше к этой теме не возвращались.

***

– Рыбалка? Серьёзно? А дальше что? Самогонный аппарат в подсобке соберём? – спрашивал я у Эрика, когда тот притащил набор коротких зимних удочек и наживку.

– Идея хорошая, запиши куда-нибудь. На потом. А так да, что плохого? Знаешь какая это медитация? Сидишь, смотришь как качается кивок, делаешь руками вверх-вниз, вверх-вниз. Выпить можно. Опять же.

У меня явно не было шмоток для рыбной ловли. Нужен был какой-нибудь тёплый зимний костюм. А я выперся в новеньких зимних ботинках, тяжёлых, высоких, в которых, несмотря на утеплитель, всё равно мёрзли ноги.

Надел старый шерстяной свитер и тёплые штаны. В балонь ни я, и Эрик лезть не стали. Фить, фить, фить при ходьбе было нам никчему. А если придется улепетывать? Фить-фить-фить-фить-фить… Ну уж нет!

Мы проехали через лес. Выбрались на лёд. Я набрал рогоза и валежника. На стоянке вытоптал место под лагерь. Не то, чтобы я любил отдых на природе, но руки, отчего-то сами знали что делать, а ноги, знали куда идти. Костёр развели на сырной ржавой жестянке. Хотя можно было и без неё. Мне просто так захотелось.

К удочкам мы так и не притронулись. Даже коловорот из чехла не достали. Пили, дождались углей и стали жарить мясо.

Наевшись я совсем заскучал. Эрик что-то высматривал в стене деревьев, в кустах камыша и заснеженных далях.

Я бы удивился, глядя на то, как из воздуха появляется мусор, словно открылась невидимая дверь, откуда в наш мир закинули одноразовый стакан с кофе и мусорный мешок с пустыми пивными банками, но такие вещи перестали меня удивлять. Вот мир без уёбков… Я бы на такое посмотрел. Эрик достал чёрную сферу и зашвырнул в сторону, откуда появился мусор. Раздался оглушительный гул.

Откуда-то вопили люди, один из них, одетый явно не по погоде – белая рубашка, чёрный галстук, туфли начищенные до блеска собирают снег, чёрные брюки со стрелками – появился из воздуха и побежал к нам, но щупальца оранжевого пламени схватили его и утащили обратно в ничто. Со стороны выглядело дико. Появляющиеся из ничего вещи, и пропадающие в ничто люди.

Эрик облегченно выдохнул.

– Мы не на рыбалку пришли, да?

– Рыбалка? Ты чё, издеваешься? А дальше что? Будем в шахматы во дворе на деньги играть и мучить разговорами о прошлом незнакомых пиздюков? Мне только-только сорок. Приходи через двадцать лет.

***

Я не удивился, когда нашёл точно такую же сферу, от которой мы, казалось бы избавились, дома. На той же самой подставке, на той же самой полке старого компьютерного стола. Туда следовало, по крайней мере по задумке того, кто этот стол проектировал, поставить колонки, но компьютера у нас не было. Да и мне, вроде как, не шестнадцать.

– Блять, – сказал Эрик, глядя на сферу.

– Что будем с этим делать?

– Да, то же что и всегда: потом разберёмся.

***

В это же время на чердаках и в подвалах Тёмного пылью летали споры. Если поймать одну такую, рассмотреть её под микроскопом, можно увидеть всю кратковременность человеческой истории.

Часть 3. Алина

Алина билась над сочинением по русскому языку. Пока что сочинение побеждало. Сайты требовали денег за проверку. Денег на неё тратить не хотелос