Читать онлайн Взлёт и падение. Книга вторая. Падение бесплатно

КНИГА ВТОРАЯ

П А Д Е Н И Е

Роман о буднях гражданской авиации времён

перестройки и рыночных отношений

глава 1. Дефолт

Только начали жить, а тут снова удар

И за рубль бьют сегодня по роже,

Вроде те же рубли и всё тот же товар, -

Только всё несравненно дороже.

Жестоко, безжалостно, беспощадно по объёму работ авиация была отброшена в далёкие пятидесятые годы прошлого века, когда в стране ещё кое-где тлели угли самой кровавой войны в истории человечества. Туда была отброшена вся экономика России. Встали почти все заводы, шахты, фабрики, когда-то неустанно работавшие в три смены. Тысячами разорялись индивидуальные предприниматели и мелкие частные предприятия. Трагедии, боль, слёзы, инфаркты и даже самоубийства. Разорялись банки, но на их обломках возникали новые. Тысячи разъяренных обманутых вкладчиков штурмовали офисы «МММ» известного афериста Сергея Мавроди, «СЕЛЕНГА», «ЧАРЫ», «ХОПЁР-ИНВЕСТА» и других банков, некоторые руководители которых просто сбежали за границу.

С новой силой разгорелась гражданская война в Чечне.

С экранов телевизоров политики о сложившейся обстановке мямлили что-то маловразумительное в стиле известного газового магната премьера Черномырдина, который прославился тем, что умел сказать так, что и сам потом не мог понять, что же он сказал. Но, по крайней мере, люди смеялись, слушая его, от души, а не горько, как, например, глядя на дирижирующего в Германии оркестром пьяного Ельцина.

Абсолютно недееспособный от постоянных загулов и не вылезающий из ЦКБ президент, вообще молчал. Рейтинг его упал до минимального уровня. Тем не менее, его подлечили и полуживого начали возить по стране и проталкивать на выборы на второй срок. Первый тур он проиграл. Народ его больше не хотел. Возникла угроза возврата к власти коммунистов. Новая, разжиревшая на экономическом беспределе, продажная и беспринципная элита этого допустить не могла. Ведь коммунисты весьма известные мастера по экспроприации экспроприаторов. Награбленного имущества можно было лишиться в одночасье. Да хорошо, если только имущества.

Не могли этого допустить и западные «демократии». Им, особенно «другу Биллу» Ельцин был выгоден тем, что при нём можно было беззастенчиво, прикрываясь высокими идеалами демократии, грабить Россию с её неисчерпаемыми природными ресурсами. Достаточно вспомнить только одну сделку Гор-Черномырдин по оружейному урану. И поэтому денег для выборов не жалели ни те, ни другие. Второй тур Ельцин выиграл. Вернее, ему его выиграли. По некоторым данным за него фактически проголосовало не более 4 процентов. Да по логике вещей так оно и должно было быть. Это не 99,9%, как в добрые советские времена.

Ах, крайности, крайности! Куда вы ведёте Россию?

На инагурации, положив безвольную руку на конституцию, повторно «испечённый» президент невразумительно промямлил несколько минут, а затем снова исчез в недрах элитной клиники. Дикий капитализм в России был спасён, и угроза реставрации коммунизма миновала. А потом грянул дефолт.

––

– Все знают, что локоть языком не достать, но 75% всё же пытаются это сделать, – медленно говорил на очередном разборе командир отряда ПАНХ Токарев. – Видит бог, мы испробовали всё, чтобы выжить, но обстоятельства оказались сильнее нас. Пытаться доставать локоть языком мы не будем. Дефолт припёр нас к стенке, и я с болью в сердце должен сказать вам, что больше не вижу перспектив нашего движения вперёд.

Токарев с трудом произнёс эти слова и замолчал. Он извлёк из кармана платок, вытер вспотевший лоб и оглядел зал, хранящий гробовое молчание. С затаённым испугом на него глядели совсем ещё молодые лётчики, вчерашние выпускники училищ. Они только успели пройти наземную подготовку и ещё не начали летать. С не меньшим испугом смотрели и уже опытные вторые пилоты, которых ещё несколько месяцев назад планировали на ввод в строй в качестве командиров самолётов. Менее заметно отражалась речь командира отряда на лицах привыкших ко всему опытных командиров самолётов и командиров звеньев.

– Россия умеет находить выход из самых трудных положений, – продолжал Токарев, – но она славна ещё большим умением находить туда вход. Этот вход нашли наши бездарные политики, и я не уверен, что на этот раз найдётся быстрый выход. Обстановка в стране и отряде вам известна. Мы практически встали. Если раньше нам не хватало 50 самолётов Ан-2 для работы, то сейчас летают максимум 4-5 бортов. Заказчикам не по карману оплата наших работ, пассажирам не по карману стоимость наших билетов. Цены растут, и впереди я вижу только ухудшение нашего положения. Работы нам больше нет, коллеги. А нет работы – нет и зарплаты. Поэтому я с болью в сердце должен вам сказать: всех, кто найдёт где-то работу и… напишет рапорт на увольнение, я не буду удерживать. Просто не имею права.

– Ни фига себе! – не выдержал кто-то из молодых лётчиков. – Зачем же мы тогда учились? – растерянно произнёс он и беспомощно огляделся вокруг.

– Надо было на торгашей учиться, – зло произнёс командир самолёта Митрошкин. – Вон вся страна в торговлю ударилась.

– На банкира переучивайся, – невесело хихикнул кто-то, – будешь нас обирать.

– Если что будет у тебя брать безработного, – возразили ему.

– Это что же нам теперь зубы на полку?

– Безработный лётчик, да к тому же если ещё и бездомный! Звучит.

– Братцы, как же так? У меня же семья!

– Не у тебя одного.

Дождавшись, пока схлынут первые эмоции, Токарев продолжал:

– В виду сложившихся обстоятельств, принято решение о ликвидации одной эскадрильи Ан-2. Самолёты, отработавшие ресурс будут списаны, остальные законсервируют на длительное хранение. Возможно, часть самолётов будет продана. И последнее. Все пилоты, у кого есть соответствующий налёт на право переучивания на другие типы самолётов и вертолётов (хотя и там дела не блестящи) будут переучены по их желанию в нашем учебном центре.

– А у кого нет? – выкрикнул кто-то из зала.

На этот вопрос Токарев молча развёл руками.

– В грузчики без налёта берут, – мрачно подсказал какой-то юморист. – Или мойщиком самолётов. С лётным образованием сразу возьмут.

– Не возьмут, он же может самолёт угнать.

– Грузчик тоже может.

– Ну, тогда один путь: на рынок капустой торговать.

Уже сразу после разбора к Долголетову подошли несколько человек с рапортами на переучивание на самолёты Ан-24 и Ту-134. Другие принесли рапорты на увольнение. Некоторые не приняли никакого решения и ходили в раздумье. Трудно было решиться бросить то, к чему привык, что стало смыслом частью твоей жизни.

Григорий ставил на все рапорта одну визу: «Ходатайствую по существу». Взяв очередную бумагу, он поднял голову. Перед ним стоял прекрасный пилот, командир самолёта Лёва Муромцев.

– На какой тип, Лёва? – спросил он, разворачивая рапорт.

– Командир, я увольняюсь.

– Что? – привстал Григорий. – Ты хорошо подумал? У тебя налёт хватает на Ту-134.

– Знаю. Но я увольняюсь.

– Лёва, не пожалеешь? У тебя есть все предпосылки стать классным пилотом в тяжёлой авиации.

Григорию жаль было расставаться с этим грамотным, рассудительным и спокойным лётчиком. На него можно было положиться в любой обстановке. Чем-то отдалённо он напоминал ему Клёнова Жорку. Имел отличную технику пилотирования, быстро сдал на второй класс и готовился получить первый. Григорий планировал его на должность командира звена. Он отодвинул рапорт.

– Лёва, время пока терпит, я даю тебе срок подумать пару дней. Кстати, ты же ещё пенсию не заработал. Подумай об этом.

– Я всё обдумал, командир. Нужно рвать цепи пока сравнительно молодой, и ещё не поздно начать другое дело более надёжное, чем авиация. Впереди-то ей ничего не светит. Новых самолётов нет, старые самолёты тоже уже не делают.

– Вот так, значит? И каким же делом хочешь заняться?

– Займёмся бизнесом, пока много пустующих ниш. А пенсия? Я её всегда заработаю. Ведь лётчика к уборщице приравняли. Ельцин нас с ней, спасибо ему, уравнял. Правда, непонятно, как на эту подачку прожить? Его бы на неё посадить.

– Да уж! – вздохнул Григорий. – Ну что же, может, ты и прав. Не забывай нас. – И он размашисто расписался на рапорте.

– Разве авиацию забудешь? – невесело сказал Муромцев, забирая рапорт.

К вечеру Долголетов подвёл итог. Два опытных командира и два вторых пилота написали рапорт на вертолёт Ми-8. Четыре командира – на Ту-134. Один – на Ту-154. Ещё два вторых пилота пожелали летать на Ка-26. «Ну, это они зря, – подумал Григорий, – ведь эти маленькие вертолёты скоро тоже останутся без работы». Но разубеждать ребят не стал. Ещё один командир и три молодых вторых пилота даже не успевших посидеть в кабине просто уволились.

Подписывая рапорта молодёжи, он старался не смотреть им в глаза, в которых стояли слёзы. В одночасье рушилась их мечта, к которой они упорно и целеустремлённо шли больше трёх лет. Сколько же денег затратило на них государство, подумалось ему. Не один миллион. Подготовка пилота стоит очень и очень дорого. И всё ради того, чтобы потом безжалостно вышвырнуть их из системы. Да научатся ли когда считать деньги в этой стране? Или в ней их умеют только воровать?

– Брат открыл салон по ремонту автомобилей, – говорил в курилке один из молодых лётчиков, – пойду к нему в подмастерья.

– А я, наверное, поеду на Север, выучусь на бурильщика, – говорил второй. – Говорят, сейчас они там хорошие деньги зашибают.

– Да сейчас только нефтяники и живут, – согласился с ним третий. – Вам хорошо, вы местные. А мне ничего не остаётся, как ехать на свою родину к родителям. Радовались мои старики, лётчиком буду. А теперь и не знаю, кем стану. Опять всё с нуля начинать.

– Ну и давай вместе на Севера рванём. Чего ты там в своём маленьком городишке найдёшь? Там же сейчас стопроцентная безработица. Не будешь же на самом деле, на рынке у прилавка стоять.

– А где там жить-то?

– Как будто у тебя здесь жильё было. Квартиру снимем.

– Да там, говорят, дают жильё служебное. Не то, что в авиации.

– Ага, балок на четверых.

– А там, может быть, времена изменятся, так и обратно вернёмся. Диплом пять лет действителен.

– Нет уж, хватит с меня авиации.

– Не зарекайся, ещё вернёшься. Не вечно же такой бардак будет продолжаться в стране.

– Закончится этот, так наши правители новый придумают. Слышал же, что Токарев сказал: умеют они входы туда находить.

– А что же ты хочешь с таким президентом?

– Его бы зятька Окулова вот так кинуть.

– Кто это такой?

– Да бывший штурман из Екатеринбурга. Удачно в своё время женился на дочке Ельцина. А теперь в Москве авиакомпанией заправляет.

– Круто! А у него ещё дочери нет? Ха-ха-ха! Чем я хуже Окулова?

– Всем не хватит. Знакома такая фраза? Так вот считай – тебе не хватило.

– Жалко. А у Черномырдина как обстоят дела? На худой конец и он бы сгодился.

– Этот только мужиков клепал.

– Гнать таких людей из правительства надо.

– Правильно. Ему бы в юмористы. Как его послушаю, так потом весь день голову ломаю, что же он сказать хотел? Этот и народу и себе мозги запудрит.

– И правильно делает. Хоть какая-то польза народу. Человек послушает юмор и настроение улучшится. А чего тебе ещё от него надо?

– Эх, юмористы! – подвёл черту и вернул всех к действительности Митрошкин. – Вот посмотрю я, как вы будете через месяц-другой веселиться.

– Ничего! – ответил кто-то.– Пережили голод, переживём и изобилие.

– А ты-то что будешь делать? – спросили его.

– Переучиваться мне уже поздно, – ответил Митрошкин. – В хорошие времена не пускали по производственной необходимости, а теперь, когда сорок лет – сам не вижу смысла. Так что будем стоять до победного конца. Пенсия есть, налёт мне не нужен. Да и здесь ведь кто-то должен остаться. Совсем-то, думаю, не остановимся.

До конца рабочего дня в отряде была суета, беготня по коридорам в поисках различных командиров, чтобы завизировать рапорта, заручиться согласием на переучивание. Счастливчики, которым удалось собрать все подписи, сдали рапорты в отдел кадров. Теперь оставалось ждать, когда вызовут на переучивание.

На следующий день командир отряда Токарев подсчитал: он лишился за один день более двадцати пилотов. Раньше бы такое и в дурном сне не приснилось. Да скажи кому – ни за что не поверили бы. Что ж, нужно писать проект приказа о ликвидации одной эскадрильи. А потом и себе работу подыскивать где-то. Он был человек дальновидный и прекрасно понимал, что дефолт нанёс авиации специального применения в народном хозяйстве смертельный удар, из которого ей не выбраться на прежний уровень и за десятки лет. Если авиация транспортная была отброшена в пятидесятые годы, то эта едва ли не к истокам авиационных работ тридцатых годов. Тысячи лётчиков в стране оказались не нужными и безработными.

Ну, те, что моложе, переквалифицируются, найдут другую работу. Лётчиков везде берут. А вот что делать тем, кому подкатывает к пятидесяти? Только в сторожа автостоянок и прочих шарашек. Если тебе за сорок – ты уже старик и никому не нужен. Так теперь обстоят дела. И никому нет дела, что возраст этот – расцвет мужчины, его опыта и мудрости. Да не нужен нам теперь опыт и мудрость. Лучше мы наделаем своих ошибок, набьём себе кучу синяков и шишек. Зато не так обидно, винить-то некого.

Страна переживала именно такое состояние.

– Что ж, нынешнее состояние наше вполне закономерное, – говорил Долголетов. – Это цена многолетних приписок в нашей бывшей социалистической системе. И за неё вынуждено расплачиваться следующее поколение. Прошлое иногда чревато будущим. Теперь это очевидно.

– Причём тут мы? – возражали ему. – Да если бы не этот Горбачёв, затеявший свою непонятную перестройку, работали бы мы, как и раньше. И Ельцина не было бы с его капитализмом.

– И Ельцин и Горбачёв, господа, это только следствие перемен, которые раньше или позже должны были произойти в СССР. Будь Горбачёв умнее, он пошёл бы по китайскому пути и сохранил бы СССР, который погубили по большому счёту не политики, а пустые полки магазинов. И если бы он так сделал раньше, а не жевал, простите, сопли, то не было бы ещё одного следствия – Ельцина.

– И за это Горбачёву дали Нобелевскую премию? За пустые полки?

– Ему дали её не за достижения экономики, а за политическую деятельность во имя мира. А тут, – Григорий улыбнулся, – и то, и другое сошлось. Армию он развалил, экономику тоже, нас перестали бояться. Представляешь, как наши десятки тысяч танков прошлись бы по зажиревшей Европе? Ведь наша страна всегда была отмобилизована на войну. Да ничто их не смогло бы остановить. Горбачёв снял такую угрозу и это единственное правильное решение, какое он сделал. На какой хрен нам война, если мы и без неё талонами обрастали. Ну а в экономике ему явно вредили. Вспомните, куда вдруг неожиданно девался сахар, запасов которого было ещё вчера на несколько лет? То же происходило и с другими продуктами.

– Да, уж эта перестройка, как серпом по яйцам была многим чиновникам.

– Всё новое сначала пугает, – сказал начальник штаба. – Они же думали, что им будет хуже. Оказалось, что при этой долбанной демократии чиновникам можно жить не просто в коммунизме, а в суперкоммунизме.

– А чего же не жить, если воровать можно безнаказанно. У них соревнование: кто больше хапнет – тот и уважаемее.

– Эх, ребята! – вздохнул командир эскадрильи Ан-28, – как жалко, что всё опять разваливается. Откуда взялся этот дефолт?

– Ну, ты со своими самолётами не пропадёшь, – возразили ему.

– Пока нет, – печально усмехнулся тот. – Но вот ресурс двигателей закончится – где взять новые? Самолёт этот наши бывшие правители Польше продали когда-то. А теперь-то всё за валюту придётся покупать. А где её возьмёшь после дефолта?

– Заработаешь. Ты вон по заказным рейсам более 150 городов облетал. Это Ан-2 стали никому не нужны.

– Облетал. Да заказчики не валютой за это платят, а нашими деревянными рублями, которые тоже стали никому не нужны.

В СССР все местные авиационные линии между соседними областными центрами держались на старых отнюдь не экономичных самолётах Ан-24, Як-40 (этот называли истребитель керосина), чешских Л-410 и польских Ан-2 и Ан-28, по дури или глупости отданных когда-то полякам. Последние ещё связывали областные центры с районными, и просто с большими населёнными пунктами. Но тогда была единая экономическая система социалистических стран – СЭВ, самолёты закупались централизованно, и был отлажен механизм их поставок. А с развалом СССР развалился и печально известный СЭВ и теперь поляки за каждую пустяковую запасную часть для АН-2 и особенно АН-28 драли три шкуры. Не уступали им и чехи. А самолёты эти в условиях российского бездорожья и громадной территории в некоторых регионах Урала, Сибири и Дальнего востока были просто незаменимы, ибо никакого другого транспорта, кроме воздушного, там просто не существовало. И вот теперь все эти тысячи единиц (а, сколько ещё вертолётов?) летательной техники стали не нужными, лётчики невостребованными.

Сотни аэродромов местных линий с их оборудованием и штатами обслуживающего персонала тоже стали никому не нужны. Самолёты к ним больше не летали.

– Нет, что ни говорите, а в СССР жить было лучше, – вздохнул начальник штаба. – Я на свою лётную пенсию мог спокойно летать в Москву и обратно. Я, простой советский пенсионер. Многие ли могут похвастаться этим в той же Америке? А что сейчас?

– Можешь доехать на такси на работу до аэропорта и обратно, – захохотал Долголетов, подсчитывая. – Три раза.

– Да и свободы было больше, – продолжал начальник штаба. – Исключая времена Сталина. Там был явный перебор. А при Никите и Брежневе жить было можно.

– Свободы больше? – удивился слушавший их Токарев. – А как же с инакомыслящими и политическими тюрьмами?

– Э-э. – отмахнулся тот, – этих недовольных, за народ радетелей, в любой стране хватает. Кстати, все они жили лучше, чем большинство народа. Ещё жирнее жить хотелось. По заграницам шастать хотелось. И там дивиденды зарабатывать, поливая дерьмом родную страну. Дескать, не страна там, а тюрьма сплошная, нет никакой свободы. А я вам скажу, что у нас сейчас нет свободы. И никто об этом горло не дерёт. Где эти ваши долбанные диссиденты? Чего они замолчали?

– Да они давно все за границей.

– Правильно, вот там свобода. А почему? Да потому что у них денег там больше. А какая к чёрту у нас тут демократия и свобода, если я в соседний город к брату поехать не могу? К сестре в Ак-Чубей за 250 километров раньше за 6 советских рублей летал каждый выходной туда и обратно. А бутылка водки стоила три рубля. Что, это было плохо? Где теперь твои диссиденты, товарищ командир? И вот твоя демократия! – поднял он со стола груду бумаг с заявлениями, рапортами, приказами. – За неделю половина отряда уволилась.

– Зачем мне все красоты мира, когда ботинок ногу жмёт? – процитировал Токарев и поднял руки вверх. – Молчу, молчу. Мне тоже такая демократия не нравится. Но что поделаешь, придётся привыкать.

– А не нравится, чего ж в диссиденты не идёшь?

– Их время кончилось.

– Да не время их кончилось. Эти евреи всегда искали, где лучше. Вон, как границы открыли – только их тут и видели, правозащитников долбанных. Не понимаю, чего их раньше держали, деньги на них тратили? Теперь оттуда верещат, как было плохо в СССР и как хорошо стало в нищей России. Они же демократии добивались, свободы. Вот она! А чего ж сбежали, если тут стало так хорошо? Там на пособие по безработице можно лучше жить, чем у нас на зарплату. Потому и сбежали радетели народные.

– Правильно. А мы теперь тут расхлёбываем их долбанную демократию. Они за двухпартийную систему радели, так у нас теперь партий этих несколько десятков, а толку нет. Может, нам лучше сброситься, да пригласить Маргрет Тетчер страной порулить? А чего? Пророков нет в отечестве своём…

– Пророков хватает, настоящих мало. А таких, как Жириновские да Явлинские в каждом квартале найдёшь. Ельцина тоже когда-то за пророка приняли, а что вышло?

– Да, этот пророк всю Россию разбазарит вместе со своей семейкой. Добрался до верховной власти, а как ей грамотно распорядиться не знает.

– Распорядится… в свою пользу.

– Наверняка уже распорядился, с этого все правители начинают. Тут ума много не надо. Но для этого ли президент в стране нужен?

– Чтобы водку пить и дефолты устраивать. Ха-ха-ха! Лучшего мы не заслуживаем. Не надо было в 17-м году бучу устраивать. Царь им, видите ли, не нравился. А сейчас нравится?

– Ну, тот тоже, утверждают, мастер был за воротник закладывать.

– Того я не видел. А этого через день на экранах помятым вижу, словно его корова всю ночь вместо жвачки жевала.

Такие разговоры в первый год дефолта ходили по всей стране. А уж, сколько проклятий было от задёрганного борьбой за выживание народа. Про Ельцина не было в стране популярных анекдотов, о нём никто не хотел слышать. Только пародисты иногда его вспоминали. Для людей он, кинувший страну в пропасть невиданной нищеты и бедности и в то же время наплодивший во всех властных и экономических структурах невиданное количество воров, стал таким же изгоем, как и они сами. Народ от него отвернулся. В минуты просветления он не мог этого не понимать. И не это ли стало поводом для его досрочного ухода со своего поста? Что ж, это было грамотным и мужественным решением. Дальше-то уж было некуда.

Хорошо хоть, что он не ошибся в преемнике. По крайней мере, народу за него краснеть не приходилось.

Путину пришлось вытаскивать страну из невиданной по масштабам клоаки.

Господи, дай ему здоровья и мужества.

                         –

А тяжёлая транспортная авиация, удивительное дело, летала. Способность выживать у российского человека безгранична. И не такое видели. Поднялись цены на топливо, пограничники и таможенники подняли цены за свои услуги, диспетчерская служба обслуживания полётов, которая ещё несколько лет назад вышла из состава авиакомпании и стала называться Росаэронавигацией, резко подняла свои тарифы. В разы увеличились аэропортовые услуги. В некоторые зарубежные аэропорты стало летать выгоднее, чем в ту же Москву. На самолёт стали смотреть, как на дойную корову, которую можно доить всем, кому не лень. Было бы, что доить.

После жарких дебатов в авиакомпании вынуждены были весьма ощутимо поднять стоимость билетов и тарифы на перевозки вахт в северные города.

– Да кто же полетит на наших самолётах за такие цены? – возражали некоторые, но, не находя другого выхода, смирились.

– Вот мы и дожили до мировых цен, о которых кричали некоторые экономисты в России. Дескать, выправятся цены, и тогда заживём. Кто-то, возможно, и заживёт, только не народ.

– Ха, народ! Да его просто в очередной раз обули!

– Объём перевозок, конечно, ощутимо снизится, – сказал на очередной оперативке Дунаев, – особенно в первое время после повышения. Но другого выхода у нас, к сожалению, нет. В Иране у нас сейчас стабильно работают уже три самолёта. Там нет экономических потрясений, и расплачиваются они регулярно. Как вы понимаете валютой. Но всю компанию они не вытянут. Здесь нам хотя бы некоторое время нужно продержаться на нулевой рентабельности, под которую наши экономисты и рассчитали стоимость билетов. Но долго так работать нельзя. Кстати, как загрузка на московских рейсах?

– Не превышает 50% от максимума, – сказала директор по экономике. – А теперь упадёт ещё больше.

– Быть может, сократить один рейс?

– Пока не стоит, – возразил Литвинов. – Мы разработаем такой вариант. Если загрузка будет меньше 80 человек – будем посылать Ту-134 из резерва. Мы уже иногда так делаем. А вот с другими рейсами нужно подумать.

– Конкретно?

– Это Киев, Одесса, Харьков, Алма-Ата, Ашхабад. Уже сейчас там загрузка упала до минимума. По новым тарифам вряд ли кто купит билет, если он сейчас на поезде в несколько раз дешевле. Неплохая загрузка на Ташкент, Баку и Ереван.

– Такие города теряем, – вздохнул Дунаев. – Прикусов, понимаешь, о чём говорю?

– Да понимаю, – пробормотал начальник пассажирских перевозок. – Со следующей недели будем закрывать. Алма-Ату мы уже несколько раз отменяли. Жалко, но что поделаешь? Я книгу жалоб принёс, почитайте, что пишут люди. Это наши, русские, что теперь иностранцами стали. Вот, только за один день.

«Вы просто не хотите летать в ненужную теперь вам страну. Бросили нас на произвол судьбы, а теперь и связи с Родиной лишаете».

«Я бывший лётчик, дайте нам самолёт, улетим сами».

«Вам лучше в Египет или Стамбул слетать, чем каких-то нищих русских везти. А ещё считаетесь одной из лучших компаний».

– И какова в тот день была загрузка?

– Восемь – туда, один – обратно. Мы им всё объяснили, но разве они поймут?

– Поймут, – вздохнул Дунаев. – А это, – кивнул на книгу жалоб, – они от обиды написали. Их действительно бросили. А ведь они наши, русские. Ах, беда, беда! Что ещё у тебя, Литвинов?

– Думаю, что нам нужен рейс во Владивосток.

– Что? Это в преддверии повышения цен? Да кто же полетит?

– Туда полетят. Потому что ехать на сегодняшних поездах и долго, как в гражданскую войну, отнюдь некомфортно, да и небезопасно. Восемь дней в холодном вагоне не очень-то кому понравится сидеть. Лучше восемь часов в самолёте.

– Что ж, прозондируйте этот вопрос.

Авиакомпания летала, но полётов стало намного меньше. Впервые за многолетнюю историю её существования вдруг оказались лишние лётчики, которых вечно не хватало. Два раза в неделю полетать сейчас считалось удачей. Если раньше лётчики упрашивали командиров и начальников штабов выкроить им хотя бы один полноценный выходной в неделю, то сейчас многие, заглянув в график планирования полётов и не находя там себя, ныли:

– Один рейс в неделю? Ну, бардак! Это же в месяц так 20 часов не налетаешь! А что в зарплату получать?

– Пишите рапорты на отпуска, пока средний заработок не упал, – советовали начальники. – Летом-то, когда последний раз отдыхали?

– Не помним, – вздыхали лётчики и с неохотой отходили от графика. – Да мы уже отвыкли летом отдыхать. Работу давай!

– Привыкайте. Президент Ельцин вам такой подарок сделал, а вы недовольны.

– Пусть сам такие подарки глотает, с…

– Ничего, он проглотит. Он каждый день глотает. Стаканами.

Особенно недовольны были пилоты самолётов Ту-154. Всё чаще, придя на вылет, они узнавали, что их рейс из-за малой загрузки передан на менее вместительный Ту-134 и поэтому на этом типе налёт упал очень незначительно.

– Нет в жизни счастья! – сокрушался в курилке Устюжанин. – Да если бы я знал, что такое произойдёт, не стал бы переучиваться. Ведь вся наша зарплата на налёт ориентирована. Не налетаешь – фигу получишь. Пора пересматривать систему оплаты. Куда наш профсоюз смотрит? Так ведь и жена из дома выгонит. А я не хочу уходить.

– А что, разве она тебя ещё не выгнала, баламута? – кривился в ехидной усмешке командир Ту-134 Палда. – Давно пора. Не надо было переучиваться. А я уже сорок часов налетал за две недели.

– Сорок четыре, – поправлял его второй пилот. – И до конца месяца ещё восемь рейсов запланировано.

– Вот! – поднимал вверх толстый указательный палец Палда. – Санитарная норма, как в добрые советские времена. Возвращайся обратно, Пашка, так и быть в свой экипаж возьму, только сначала язык подрежу.

– Свой подрежь, – огрызнулся Пашка, – а то говорят, когда спишь, он у тебя вываливается.

– Кто такое говорит? – угрожающе вопрошал Палда. – Удавлю!

– Так из твоего экипажа и говорят ребята. Говорят ещё, что с тобой в гостинице спать невозможно. Говорят, как командир наш заснёт – у него язык вываливается изо рта. Да и храпит, как слон. Да ещё и зубами скрипит. А скрип такой, как гвоздём по стеклу. Да и разговариваешь во сне, говорят. К психологу бы вам надо, товарищ командир.

Палда несколько мгновений переваривал сказанное, вздохнул, почесался и ласково спросил:

– Так ты говоришь, жена тебя из дома ещё не выгнала?

– Ещё нет, – подтвердил Пашка. – А за что? Я хороший! Да таких мужчин, как я во всём Бронске…

– А жаль. Сейчас я её сделаю вдовой. – И Палда, воздев кулак, которым очень просто можно было убить быка, угрожающе направился в сторону Пашки.

– За что? – вскричал тот, укрывшись за спиной вошедшего начальника штаба.

– За твой язык, кочегар! Иди сюда!

Но юркому механику удалось выскользнуть из комнаты в коридор. С досады Палда трахнул кулаком по стене. От стены отлетела и упала на пол, со звоном разбившись, плитка.

– Он ещё и государственное имущество портит, – уже из дверей не унимался Пашка.

Смеялись курившие тут лётчики. Они давно знали, что Устюжанин любил «заводить» великана Палду и ждали продолжения. И оно последовало, едва тот успокоился.

– Ну, стена – ладно! – продолжал из дверей Пашка. – Но вот зачем ты, Владимир Анатольевич, на ноль сороковой машине штурвальную колонку погнул? Зачем?

– Чего-о? – под общий смех возмущённо спросил Палда. Колонку эту не согнул бы и слон.

– Так твой же штурман рассказывал. Говорит, как только самолёт на посадке нужно выравнивать взятием штурвала на себя – а тебе живот мешает, колонка в него упирается. Ну, ты, якобы, колонку и погнул, коромыслом её сделал, чтобы живот облегала. Теперь в бортовом журнале замечание написано. Сам я, правда, не читал…

Новый взрыв хохота сотряс курилку.

– Ты что ли трёп пустил? – повернулся Палда к своему штурману. Тот на всякий случай подвинулся.

– Нет, конечно. Устюжанина не знаешь? Он и не такое наболтает!

– Знаю этого баламута, – на этот раз добродушно ответил Палда и двумя руками потрогал свой живот, опустив глаза вниз. – Вообще-то всё, что выше этих самых приборов у мужчины грудью называется. Ха-ха! Или трудовая мозоль.

– Ха-ха! – передразнил командира Пашка. – О колонку штурвала и не такие мозоли натирали после пяти литров пива.

– Убью, заморыш! – вскричал Палда. – Лучше держите меня, пока я из него бифштекс не сделал! Разорву на части! – Он сделал угрожающую стойку и выставил перед собой толстые, как сосиски, растопыренные и кривые, словно поражённые артритом пальцы, похожие на зубья экскаватора.

А Устюжанин, хохоча, уже спускался со второго этажа штаба отряда. «И как он только своими щупальцами удерживает трёхлитровую банку с пивом?» – думал он, перепрыгивая через две ступеньки.

Такую банку Палда поднимал просто. Однажды на спор ему налили пятилитровую банку из-под болгарских помидоров. Он приклеился к ней своей правой клешнёй, приподнял её, но до рта не донёс. Признав своё поражение, к изумлению спорщиков, взял банку двумя руками, и, не отрываясь, в течение минуты осушил её до дна. Было слышно, как в его глотке что-то бурлило, как будто вода сливалась в аварийную канализацию.

– Ну? – выдохнул он, оторвавшись от пустой банки и оглядев изумлённых спорщиков. – Кто пойдёт за пивом? Да не забудьте там воблы купить. Люблю! Ха-ха-ха!

Устюжанин озвучил мысль, которая давно зрела в умах многих пилотов. Действительно, в те годы, когда только самый ленивый лётчик не налётывал минимум 70 часов в месяц, заработная плата у них была не то, чтобы сравнима с лётчиками Афганистана, которые одно время по оплате лётного труда стояли на последнем месте в мире, но уж уровню развитых африканских стран соответствовала. По крайней мере, примерно соответствовала зарплате советского профессора, а в летние месяцы и больше. Пенсия пилота, вылетавшего свой ценз, была 180 рублей в месяц. Ого! Это, конечно, не 80% от его заработка, а 35-40%, но ведь и эта сумма была больше средней зарплаты по стране в 80-е годы прошлого века. Не жаловались, хватало. Не ныли, что с пенсией уборщицы…

А лётчиков всё равно не хватало.

Но вот грянул ельцинский бардак и дефолт, налёт упал в несколько раз, и соответственно упала заработная плата. Перепуталось всё: академик стал получать меньше, чем вчерашняя школьница-секретарша новоиспечённого коммерсанта. Пенсии лётчиков стали равны пенсии тёти Мани – уборщицы штабных коридоров, а пенсии т. н. государственных служащих с 01. 01. 95 года, указ о которых подписал пьяный президент то ли в какой-то элитной бане, то ли просто в похмельном бреду стали равны… 80% их и без того не хилого заработка. Причём стаж работы и выслуга для выхода на такую «заслуженную» пенсию поразительно точно соответствовали стажу работы и выслуге… лётного состава. Для женщин (читай – стюардесс) – десять лет, для мужчин (лётного состава) – 12, 5 лет. Вот так! Год – за два!!!

Читатель, моя пенсия лётчика в 1998 году была в… 2 раза меньше пенсии жены, проработавшей в т.н. государственной службе минимальное количество лет (около 11), и потому её пенсия была всего 50% , а не 80%.

17.01.98 года бывший замполит самарского авиаотряда – знаток лётной работы и врачеватель пилотских душ советских времён, неизвестно как ставший к этой дате вице-премьером России Олег Сысуев, изрёк истину. Лётчики обратились к нему, как к своему коллеге, разобраться с их пенсионным вопросом. Но ведь это же замполит, что с него взять? И вот его изречение: «…Я знаю, что в лётчики идут по блату и это значит, что у них не такие уж вредные, напряжённые, опасные и тяжёлые условия труда».

Что ж, мы на сенсации не падки,

Это ясно даже и козе:

Нам не напряжённо на посадке

И не тяжело, когда в грозе.

Трудностей тут нету и в помине.

Ну, чего ты, лётчик, говоришь,

Что так нелегко порой в кабине?

Ты не в кабинете – не сгоришь.

И ещё вот – знают все прекрасно,

Стоит ли об этом говорить:

Двигатель откажет – не опасно,

Дел-то – к тротуару подрулить.

Но зато известно, где опасно,

Напряжённо, очень тяжело,

Это на госслужбе. Что не ясно?

Что, от удивленья рот свело?

Риск там есть, конечно, и не малый,

Нынче вырос он во много раз,

Оттого им президент удалый

Подписал о пенсиях указ.*

*Выдержки из авторской поэмы «Судьба пилотская». Книга «Пыль небес» изд. в 2002 г. Полностью см. СТИХИ.РУ – национальный сервер русской поэзии.

А вот что пишет 22.03.96г. журнал «Профиль» о рейтинге профессиональной опасности:

1 – е место – пилоты ГА

2 – е место – водители

3 – е место – банкиры

4 – е место – коммерсанты

5 – е место – сотрудники милиции

6 – е место – журналисты

7 – е место – шахтёры

8 – е место – военные

9 – е место – охранники

10 – е место – космонавты

Как попали вне очереди в призовые места банкиры и коммерсанты, пожалуй, понятно. Но достаточно статистики. Продолжаем.

Водители машин и охранники вчерашних руководителей предприятий, а ныне генеральных директоров коммерческих, неизвестно как приватизированных (читай – прихватизированных) предприятий, стали получать несоизмеримо абсурдно больше, чем командиры подводных лодок и тяжёлых транспортных самолётов, способных нести ядерное оружие или перевозить несколько сотен человек. Ну не бардак ли?

Закрывая эту тему, хотелось бы спросить Сысуева: а куда он по блату устроил своих детей? То, что не в авиацию – это уж точно.

Устюжанин затронул животрепещущую тему. Когда-то ориентированная на налёт теперь заработная плата лётчиков катастрофически падала. На самолётах АН-28 и Ту-154 налёт упал более, чем в два раза. Некоторые лётчики не садились в кабину неделями и даже больше.

– По пенсиям нас с уборщицей уравняли, – ворчали недовольные пилоты, – так теперь и с зарплатой то же сделать решили? Что об этом Дунаев думает? И куда профсоюзы смотрят? Вон водители междугородних автобусов уже больше получают.

– Они «зайцев» возят, им легче.

– Я бы тоже возил, да где ж взять? Не на дорогу же садиться их собирать?

– Профсоюз уже поднимал этот вопрос, – поясняли более информированные, – но администрация компании против этого.

Такой ответ только подогревал недовольных ворчунов.

– Ах, против? Да им бы ещё лучше было, если бы мы бесплатно работали.

– Коллективный договор выполнять надо!

– Пора прибегнуть к испытанному методу пролетариата.

– Это что за метод?

– Забастовка, чудило. Историю КПСС уже забыл? Мало тебя замполиты учили.

– Чихал я теперь на них. Много лет они нам мозги пудрили.

– А забастовки пилотов, кстати, запрещены.

– Ни хрена себе, вот это демократия!

– Если б её не было, на замполитов не чихал бы.

– Да где же деньги-то взять на повышение зарплаты, если налёт упал?

– Найдут. В Иране десять экипажей день и ночь работают. И пять в Пакистане. Да и отсюда за границу рейсы выполняются, и даже растёт их число.

Действительно количество рейсов в Китай, Турцию и Египет росло. Так называемые челноки с ростом цен не снижали, а увеличивали активность. В странах, куда они летали за товаром, дефолтов не знали и товары там продавались по тем же ценам. В России они уже продавались в несколько раз дороже. И, тем не менее, товары раскупались. Уже почти всё население страны носило турецкие куртки.

Информаторы были правы. Вопрос о заработной плате на совещании у Дунаева уже обсуждался, но к единому мнению так и не пришли. Экономисты были обеспокоены падением объёма работ и, не в состоянии спрогнозировать, что же будет дальше, были против повышения зарплат. Но профсоюз лётчиков настаивал на своём варианте. Страсти накалялись, и, кажется, впервые здесь услышали слово забастовка. В конце концов, дипломатичный Дунаев дал указание бухгалтерии разработать возможность повышения заработной платы исходя из текущего экономического состояния предприятия.

– Я не возражаю, чтобы все получали больше, – говорил он, – потому что и сам хочу этого. Но нужно учитывать наше финансовое состояние. Как только мне экономисты положат на стол свои расчёты, мы вернёмся к этой теме.

– Да они все прижимистые, – возражали ему. – Где вы встречали экономиста, который с радостью согласился бы на повышение оплаты труда? Вот если понизить – это они всегда готовы!

Через неделю экономисты положили на стол Дунаеву расчёты: заработную плату можно повысить на… 25 процентов.

– Но вы же, чёрт, возьми, говорили, что этого нельзя делать! – вспылил он. – Когда вы говорили правду?

– Мы не говорили, что её нельзя повышать, – вздохнула женщина, начальник отдела, – мы говорили – нежелательно повышать. Цены растут, а ведь у нас постоянные расчёты с аэропортами за обслуживание. Стоит где-то образоваться долгу, как они тут же угрожают прекратить обслуживание наших самолётов. Сейчас везде так в России. И потом у нас большие расходы на содержание нашего посёлка, профилактория с сауной, пионерского, теперь он называется оздоровительным, лагеря. У нас лучший в городе детский сад с бассейном. Мы его оплачиваем почти полностью. У нас семейная база отдыха на реке Бронке. У нас пятиэтажная гостиница. Мы ещё не полностью внесли паевой взнос за строящийся девятиэтажный дом в городе. И, наконец, мы оплачиваем электропитание двух наших дачных посёлков. И это не считая всяких налогов в казну.

– Я вас понял, – кивнул Дунаев. – Вы предлагаете сократить расходы?

– Да, я предлагаю сократить расходы, – снова вздохнула женщина.

– Сэкономить на детях, на наших же рабочих? – в раздумье постучал пальцами по столу Дунаев. – Это нежелательный выход.

– Другого выхода я не вижу, – пожала плечами женщина. – Эти цифры, – кивнула на листок, – на грани фола. Резерва нет. Лётчики говорят, что мы жадные, – улыбнулась она, – но ведь нам тоже хочется больше получать. Но нам хочется и спокойней работать.

– Понятно! – Дунаев помолчал, раздумывая. – Сейчас вся страна живёт одним днём. Что ж, давайте и мы попробуем. Никаких льгот работникам трогать пока не будем. Готовьте приказ на повышение зарплаты пока на 20 %. Жизнь всё равно заставит это сделать.

– Хорошо, – встала женщина.

– А на будущее, – остановил её Дунаев, – подумайте, где можно сэкономить наименее болезненно для нас.

– Я и сейчас могу сказать. Это база отдыха выходного дня. Хотя там некоторые и отпуска проводят, место-то живописное, привозят друзей, которые не работают в компании. Почему мы их должны содержать бесплатно? Теперь с электричеством садовых участков. Землю они получили бесплатно, но почему мы должны оплачивать им электропитание? Этого нет даже в коллективном договоре.

– Жест доброй воли, – улыбнулся Дунаев.

– Да, – согласилась женщина, – но сейчас не та обстановка. Мы движемся к зиме, когда налёт может упасть ещё больше и тогда… Кстати другие предприятия давно отменили абсолютно все льготы для своих рабочих и вынуждены продать всю вспомогательную инфраструктуру: гостиницы, лагеря отдыха, садики, турбазы, столовые, прачечные, подсобные хозяйства. Авиакомпания должна содержать только самолёты. А аэропорт и вся его инфраструктура должна быть отдельной.

– Так, как за границей? Но у них так сложилось исторически. У нас сложилось иначе. Что плохого в том, что мы вместе? Вот отсоединилась от нас служба управления воздушным движением. И теперь они платят нам за аренду помещений. Но ведь строили-то мы всё это вместе. Разъединившись с аэропортом, мы будем платить ему за аренду помещений, за стоянки, за взлёты и посадки, за обслуживание наших же самолётов. Зачем ломать то, что хорошо работает? После этого решит отделиться служба бортпроводников или ещё кто-то. Зачем? Для создания ненужной бумажной суеты и раздувания административного аппарата?

– Ну, я не знаю, – пожала плечами женщина. – Во многих городах уже аэропорты и авиакомпании разделились.

– Им стало лучше?

– Этого я не знаю.

– А я знаю. Вот в Алма-Ате разделились все. Дошло до абсурда. Чтобы отбуксировать самолёт к месту запуска нужно платить отдельно. Увезут прибывших пассажиров в автобусе – тут же плати. Трап подогнали – тут же плати. Топливозаправщик не заправит, пока не заплатишь. И всё это наличными разумеется. Подключил наземный источник питания – плати. Машину АПА на запуск – сначала заплати, потом тебя запустят. Ну, куда это годиться? Зачем такие разделения?

– Да, я знаю, лётчики из этого рейса привозят ужасное количество квитанций, – улыбнулась женщина. – Только наличные. О взаиморасчётах там и слышать не хотят. У меня же муж летает, говорит, не пилоты стали, а бухгалтеры. Чемодан денег с собой возят. Каменный век какой-то. Уже почти все аэропорты от этого отказались.

– Рейсы в этот город мы вынуждены будем закрыть из-за малой загрузки. А пока сделаем так. Просчитайте, во что нам обходится всё то, о чём вы сказали. А потом будем принимать решение. Пока же готовьте с первого числа следующего месяца документы на повышение зарплаты. Тут лётчики правы. Да и систему оплаты в корне менять надо. Ведь она у нас не менялась ещё со времён социализма.

– Хорошо, Валерий Николаевич.

Женщина вышла. А Дунаев сел в кресло и задумался. Подумать было о чём. Женщина права, они идут в зиму и налёт конечно упадёт. Значит, снова поднимать стоимость билетов? Ну, допустим на заграничных рейсах это пока ещё можно делать, там летает народ не бедный, а вот внутри страны резервы исчерпаны. Цены растут, народ в основной своей массе нищает и ему не до самолётов. Вон поезда и те наполовину пустые ходят. Недавно он возвращался из командировки из того города, где когда-то работал в бывшем теперь управлении, так в купейном вагоне ехало всего… четыре человека. А когда-то было билета не достать.

Но не это было главным, что волновало генерального директора. В последнее время у него стали портиться отношения с местными властями и это немедленно начало сказываться на деятельности предприятия. То вдруг неожиданно стала наезжать налоговая инспекция, то комиссии из управления муниципальной собственностью.

Ельцин когда-то, рвавшись к власти, пообещал отдать регионам столько прав, сколько они могут проглотить. В регионе сумели провести и подписать с Москвой закон о разграничении полномочий. Президент сначала упирался, не желая делиться властными полномочиями, но ему напомнили его предвыборные обещания. Пришлось соглашаться. По этому закону местные правители и в первую голову губернатор становились своего рода удельными князьями, не желавшими даже платить налоги в федеральную казну. Процент налогов согласовали, земля по закону стала муниципальной собственностью. Нефтедобыча и её переработка – тоже. После этого кинулись спешно приватизировать эти лакомые куски. Через пару лет от старых названий заводов не осталось и следа, образовался один большой топливно-энергетический холдинг, который возглавил, кто бы вы думали? Конечно же, сын губернатора.

Покончив с этим хлопотливым, но весьма прибыльным делом, сделавшим новых хозяев в одночасье миллиардерами, а от народа получивших звания воров, обратили, наконец, внимание на более мелкие предприятия. Ну, эти «приватизировали» начальники районного масштаба и другие чины, лояльные губернатору. И, наконец, обратили взоры на аэропорты. А вот тут вышла неувязка. И самолёты, и аэропорты, и все строения в них оказались в федеральной собственности, хотя оттуда не субсидировались. А вот из местных бюджетов им иногда что-то перепадало. Сунулись, было, в Москву с дополнениями к договору, но больной Ельцин никого не принимал. Сменился состав почти всего совета министров, и идея эта в столице поддержки не нашла.

– Вы и без того на привилегированном положении, – сказали в президентской администрации. – У нас с другими регионами таких договоров нет, почему он должен быть с вами? Но уж, коль он есть, что ж, пользуйтесь. И… хватит его корректировать.

– Но мы же финансируем деятельность аэропортов, – не сдавались ходоки.

– Это правильно, – ответили им, – ведь авиация в регионе вам нужна, а не нам.

– То есть мы ваши аэропорты должны финансировать? Почему?

– Не хотите финансировать – закрывайте. Такое право у вас есть согласно вот этого же договора.

– Но как мы можем закрыть федеральные аэропорты, принадлежащие государству?

– А кто вам сказал, что они в ведении федеральной собственности? Таковым числится только ваш центральный бронский аэропорт первого класса. И никто его закрывать не позволит. У вас там стратегически важная более, чем четырёхкилометровая полоса. Все остальные же аэродромы других ведомств, и аэродромы местных воздушных линий всегда находились на балансе регионов.

– Значит, земля наша, и аэропорты тоже наши?

– Выходит, что так.

– Кроме центрального?

– Кроме центрального.

– Так зачем же мы их, чёрт возьми, поддерживаем в рабочем состоянии, если на многие из них уже давно не летают?

И вскоре Дунаев получил указание закрыть более 20-ти аэропортов местных воздушных линий в регионе, штаты сотрудников распустить, оборудование вывезти или продать, а землю предоставить в ведение глав местных администраций.

– Но это оборудование специальное и его никто не купит, – возражал он, на что получил ответ:

– Тогда спишите.

– Но оно дорогое и вполне работоспособное. Не легче ли всё законсервировать до лучших времён?

– А вы уверены, что они наступят?

– Не вечно же будет длиться этот бардак! У нас же только 7 классифицированных аэропортов с бетонными взлётными полосами, способные принимать самолёты днём и ночью. И всё это развалить?

– Выбирайте выражения, господин Дунаев!

Классифицированные аэропорты ему отстоять удалось, все остальные, куда когда-то, словно пчёлы, летали пассажирские самолёты Ан-2, пришлось ликвидировать. Гремевший когда-то Ак-Чубей, откуда в день вывозили 14-местные Ан-2 до 300 человек, опустел. От случая к случаю туда стали летать только санитарные самолёты. Аппаратуру вывезли, часть распродали, что-то растащили на местах. Здания передали местным властям, взлётные полосы оставили, как пастбища для скота и для посадок налетающих изредка заказных и санитарных рейсов. Аэропорты превратились просто в обычные посадочные площадки без технического и диспетчерского обслуживания, метеорологического обеспечения и радиосвязи.

Советник Дунаева, а когда-то командир ОАО Фёдор Васильевич Бобров, приложивший немало сил, чтобы открыть эти аэропорты и теперь видя, как варварски всё это растаскивается и распродаётся, ходил мрачный и неразговорчивый. Он седел буквально на глазах, хотя по прежнему выглядел стройным и импозантным. А вскоре заболел и уволился из авиакомпании.

– Не могу смотреть и не хочу слышать, что сейчас творится в авиации, – сказал, уходя. – Понимаю, нет вины нашей, это там, – кивнул в потолок, – беспардонно всё старое крушили. И вот результат. Но от этого только обидней. Труды всей нашей жизни полетели козе под хвост. Но так должно и быть, если к власти пришли прохвосты, не имеющие за душой ничего святого, кроме чувства неограниченной наживы. Всё-таки китайцы оказались мудрее. Молодцы. Местные линии в обозримом будущем уже не возродятся. Ну а самолёты? Если не делаем больше своих машин – жизнь заставит покупать Боинги и Эрбасы. Дай бог, если останется на плаву военная авиация.

Бобров проболел несколько месяцев и умер. Хоронили его за счёт компании с почётом и со всеми авиационными традициями. Гроб привезли и установили на несколько часов в аэропорту. С ним приехали проститься все пенсионеры, кто когда-то начинал поднимать и развивал вместе с ним авиацию региона. Из бывшего управления, где раньше так хвалили бронский объединённый авиационный отряд, не приехал никто. Не приехал никто и из местных властей: ни бывшие, когда-то у руля громадного региона руководители, ни сегодняшние. Этим авиация была не нужна. В Москву самолёты летали пока исправно, а по районам они стали передвигаться, пугая народ, воем сирен милицейских машин сопровождения, на импортных чёрных, с наглухо тонированными стёклами вездеходах. Словно вихрь проносились по деревням и посёлкам, не признавая никаких правил дорожного движения, распугивая кур и гусей, и селяне, никогда раньше не видевшие ничего подобного, ошарашено смотрели им вслед по наивности своей, считая, что за рулём этих невиданных заграничных машин сидят не иначе, как в доску пьяные водители.

– Да кто ж это наших гусей чуть не передавил? – удивлённо спрашивали бывшие колхозницы. – Помнится, 20 лет назад первый секретарь обкома на своей чёрной «Волге» приезжал, но он тихонько ехал. Даже остановился и разговаривал с нами.

– А это новые русские, – поясняли непонятливым старушкам бывшие колхозники. – Демохраты их прозывают. Телевизор смотреть надо. Там про них всё говорят. Они теперь страной правят. Только хреново правят. При Брежневе-то лучше было. Воровали, конечно, но понемногу, не как сейчас.

– Оно и видно. Вон от колхозного стада-то рожки да ножки остались. А половина полей бурьяном заросла. Ох, беда, беда!

За последний год в авиакомпанию наведывалось столько комиссий, сколько не было за пять предыдущих лет.

– Под нашего генерала копают не иначе, – говорили работники, делясь впечатлениями.

– Да ну! – не соглашались иные. – Чего же под него копать? Человек не ворует и другим воровать не даёт, компания развивается, несмотря ни на что. Радоваться надо. Вон другие многие совсем развалились. Зарплату по полгода не платят.

– Потому и стал неугоден кому-то, что воровать не даёт, – уверенно говорили некоторые знатоки.

– Взяток в верхи не приносит, – утверждали другие. – Сейчас всё на взятках держится. Не подмажешь – не поедешь.

– Да за что давать-то?

– Ха, за что? Где живёшь? Да ты уже должен чиновникам за то, что родился в этой стране.

– Да что им нефти с газом мало? Они же после дефолта ещё богаче стали. А народ в полной клоаке.

– Им всегда мало.

– С ума сойти! Куда катимся?

– Да ерунда всё это! – утверждали третьи. – Дело в том, что у нас последнее время три происшествия произошло. Один самолёт заправщиком повредили, другой выкатился за пределы полосы. А ещё один приземлился с такой перегрузкой, что Дрыгало был вынужден остановить его на полную проверку.

– Дрыгало уже месяц, как на пенсии.

– А это и было ещё в прошлом месяце.

– Все эти происшествия – мелочи. Да и расследовать их должна комиссия ведомственная, а не из администрации области. Чего они смыслят в авиации?

Разговоров, домыслов и просто откровенных сплетен ходило очень много. Но итогом всех их была всё-таки озабоченность: а что будет, если снимут Дунаева? Кто придёт на его место и как поведёт себя? Понимали, что, как говорится, дыма без огня не бывает. Но истинную причину знали очень немногие.

А причина была в форме собственности. Покончив с распределением лакомых кусков в регионе, обратили внимание и на аэропорт, входящий в десятку крупнейших в России. Но тут произошёл облом. Все аэропорты подобного класса были в федеральной собственности и считались государственными. В то же время несколько самолётов было куплено за деньги местного бюджета и оформлены они были, как собственность региона. Таковыми считались все самолёты Ан-28, несколько самолётов Ту-154 и самолёты Ан-74.

В администрации губернатора рассудили: если аэропорт находится в ведении федералов, то пускай они о нём и заботятся. Но центр заботиться о чужом для него предприятии не желал. Оттуда уже давно ничего не финансировали, кроме себя.

Коса, как говорится, нашла на камень. А Дунаев оказался между молотом и наковальней. Ранее имевший льготные налоги за пользование землёй, находившейся в региональной собственности, аэропорт без объяснения причин вдруг лишился этого. Вернее, причину объяснили тем, что налог брали неправильно и предоставили счёт за все предшествующие годы. Дунаев слетал в Москву в министерство имущества, но там ничего не получил, кроме туманных и неопределённых обещаний. А министерство авиации? Увы, старых руководителей давно не было, как не существовало больше и министерства гражданской авиации. А в министерстве транспорта, где организовали департамент авиации, вообще были все новые люди, и им был до «феньки» этот вопрос.

Образовался замкнутый круг.

В регионе к аэропорту и его делам стали относиться с прохладцей, как относится мачеха к пасынку. Уж неизвестно с чьей подачи в администрации губернатора созрело решение разъединить лётный комплекс и аэропорт, против чего выступал Дунаев. Доподлинно известно, что за такое решение был профсоюз лётного состава и его руководители.

– На одного пилота по расчётам приходится более 10 человек обслуживающего персонала, – говорили они. – Зачем, скажите, нам кормить их? Конечно, Дунаев не лётчик, чего ему прислушиваться к нам?

– Мы его выбирали для того, чтобы он выполнял нашу волю, – вторили другие. – А раз не желает этого делать – пускай уходит. Мы выберем себе руководителя из числа лётного состава, которому близки и понятны чаяния лётчиков, а не бухгалтеров и экономистов. Тогда и зарплата в два раза вырастет.

– Есть такой человек, – говорили третьи. – Виталия Гаппа помните? Тот, что ушёл несколько лет назад работать в банк. Его недавно по местному телевидению показывали. Он на Ту-154 летал.

– Так он тебе и пойдёт из банка обратно. Дурачок он что ли, этот немец?

– Уговорим. А то, что немец… так у нас пол страны евреев и немцев. Ну и что?

– Если отсоединимся от всех этих нахлебников – тогда заживём!

Нашлись люди, которые за спиной Дунаева и лётного профсоюза ничего так и не решившего, начали переговоры с Гаппом.

– Но ведь у вас есть генеральный директор, – возражал тот. – Я в курсе его дел. Обстановка у вас нормальная, зарплату вовремя получаете и даже, несмотря ни на что, развиваетесь. Сами же его выбирали.

– Тогда другое время было. Сколько лет прошло.

– Когда вам хорошо было, вы были за него, – улыбнулся Гапп, – теперь вам плохо, и он стал неугоден. Между прочим, сейчас всем плохо. После дефолта.

– Не всем, – поправили его, – банкирам хорошо.

– Как сказать, – неопределённо ответил Гапп и от дальнейших переговоров отказался. – А вообще-то идея отсоединения аэропорта от авиакомпании мне нравится.

Постепенно идея разделения компании на аэропорт и лётный комплекс обретала всё больше сторонников среди лётного состава и всё чаще об этом велись разговоры на разборах. Безграмотные экономически лётчики почему-то почти все уверовали, что стоит им отсоединиться, как с небес проливным дождём посыплется денежная манна, как в рублёвом, так и в долларовом эквиваленте.

– Вы посмотрите, сколько людей в аэропорту шляются без дела? – вопрошали они. – А штаб? Его трёхэтажное здание буквально забито женщинами. Зачем они нам нужны? Мы оставим себе несколько нам необходимых людей, остальным скажем до свидания.

– Глядите, чтобы вам до свидания не сказали, – возражали противники перемен. – Лётчики в наше время тоже лишними стали. Знаете, что в отряде у Токарева делается?

– Там совсем другая авиация. А у нас налёт упал незначительно. Кстати, от них надо тоже отделяться. Зачем нам Ан-2 нужны сейчас, если они не летают?

Часть кулуарных и подзаборных разговоров, глухое недовольство лётного состава транспортной авиации Дунаевым, не желающим выполнять их решения, не могла не доходить до генерального директора, и он решил положить этому конец, неожиданно явившись на один из разборов лётного отряда. Литвинов представил ему слово. Дунаев вышел на трибуну.

– Я ничего говорить не буду, – начал он. – Наши дела говорят сами за себя. И пришёл я не говорить, а выслушать вас. Пожалуйста, задавайте вопросы, говорите, что вас волнует, чем недовольны. Говорите здесь и сейчас, а не в туалетах и в курилках.

В зале повисла тишина. Прошла минута, другая.

– В чём дело? – обратился к лётчикам Литвинов. – Задавайте вопросы.

Головы лётчиков повернулись к штурману Плаксину, который всегда и больше всех был чем-нибудь недоволен. Вернее, он был всегда недоволен всем, что бы ни делала администрация, и критиковал её деяния везде и всюду. Он был недоволен, Ельциным, Клинтоном, погодой, Организацией Объединённых Наций, собственной женой, которая ушла от него, ценами в магазинах, российскими самолётами, плохими дорогами и нашими машинами. Он был недоволен тем, что солнце всходит на востоке, а заходит на западе. Его всегда можно было видеть ворчащим и недовольным по любому поводу. Даже в полётах в кабине он выражал массу недовольств и ворчал на проводников, приносящих питание в кабину, что такую пищу не будут жрать даже собаки. Надо сказать, что бортовое питание бронских пилотов было в отличие от других компаний прекрасное. Подавались даже икра и заморские фрукты. Лётчики это всё не съедали, и кое-что складывали в гигиенические пакеты и уносили домой.

Во многих коллективах есть категория недовольных и вечно брюзжащих людей, но штурман Плаксин был просто уникален по своей способности критиковать всех, всё и вся сам, будучи при этом уж если не образцом разгильдяйства, то и не образцом примерной работы и дисциплины. Он был пофигистом. А ещё он когда-то заочно окончил юридический институт, поэтому в отряде считался знатоком законов стран всего мира и почему-то всегда убеждал коллег, что их везде и всюду все обманывают. За это лётчики выбрали его профсоюзным боссом первой эскадрильи.

Плаксин молчал.

– Плаксин! – крикнул кто-то. – Чего сидишь? Давай!

Тот, наконец, встал и почесал затылок. В зале раздался лёгкий смешок.

– Смеётесь? – осадил их Плаксин. – Над собой что ли? – Он снова почесал затылок. – Вот французские лётчики бастуют, им зарплаты в 10 тысяч долларов мало. А что же у нас? Мы и тысячи не получаем. А семью кормить надо.

– Ты же холостой, – не выдержал кто-то.

В зале снова засмеялись. Все знали, что он, женившись, снова оказался холостяком через… две недели.

– Да тихо вы! – осадил лётчиков Устюжанин. – Человек за народ болеет.

– Я понял вопрос, – кивнул Дунаев. – В этом году мы повышали зарплату дважды. С первого числа следующего месяца повысим ещё на 20 процентов.

– У-у! – недовольно пронеслось по залу. – А цены-то прут! Минимум на 40 нужно.

– Можно и на 50, но сначала эти деньги нужно заработать, – ответил Дунаев. – Мы пересмотрим общие тарифы, которые, по сути, не менялись с советских времён. Делалась просто поправка на инфляцию. Теперь основной оклад пилота не будет полностью зависеть от налёта часов. С этим я согласен с вашим профсоюзом.

– А за налёт платить не будут?

– Будут. И тоже больше. Но не так много, как всем хотелось бы. Исходя из новых тарифов, мы поднимем фактически зарплаты не на 20, а на 30 процентов относительно старых. Вам понятна моя мысль?

– Не верьте, вас обманут! – голосом Плаксина прокричал кто-то из зала. Голос был так похож, что многие повернулись к штурману. Но тот молчал.

– Не обманут, – не сдержал улыбки Дунаев.– Я сам хочу больше получать. Вы прекрасно знаете, что мой оклад на 20% выше оклада командира самолёта Ту-154 и зависит от него. Таков мой договор с коллективом.

– Конечно! – не выдержал Плаксин. – Такую ораву кормим! Один с сошкой – семеро с ложкой, – привёл он народную пословицу. – Зачем нам, например, кормить отдел перевозок? Или тех же охранников аэропорта?

– Даже если отделимся, то всё равно будем их кормить.

– Это как же? – захлопал глазами Плаксин. – Пусть их аэропорт кормит.

– Деньги имеют свойство перетекать из кармана в карман по принципу сообщающихся сосудов. Сейчас мы платим деньги своим людям, а тогда будем платить аэропорту за аренду помещений, за стоянки, за керосин, за пользование оборудованием и взлётными полосами и многое другое. И кормить тех же людей, но уже нам чужих. И неизвестно, где будет больше расходов. Думаю, что во втором случае их будет больше.

– А вот мы не уверены.

– Кто это мы?

– Мы – это профсоюз, – сказал Плаксин.

– Вы летаете во многие аэропорты страны, в некоторых видите примеры тотального разделения. Кому-нибудь стало от этого лучше? А я знаю, что нам завидуют многие из других предприятий и говорят, чтобы работали, как прежде. Так и текущие вопросы легче решать, без всякой бумажной волокиты.

– Вам так легче работать, поэтому вы и не хотите разделяться.

– Мне чуждо безрассудное стремление ко всему новому только ради того, чтобы что-то перестроить, не видя в этом положительного результата. Достаточно нам перестроек.

– Вы просто не хотите его видеть! – раздался осмелевший голос из зала. – Наша авиакомпания региональная, но зачем мы содержим федеральный аэропорт? Пускай его Москва содержит, она всю страну обобрала уже.

– Вот именно! – поддержали его

«Удивительно, как совпадают мысли некоторых лётчиков с мыслями областных чиновников, – подумал Дунаев. – Не зная сути, они невольно им подыгрывают. Но ведь наша компания тоже по сути государственная. И то, что регион помог купить несколько самолётов Ан-28 и Ту-154, ещё ничего не значит».

Дунаев не мог сейчас говорить, с кем и как он договаривался когда-то о покупке этих последних самолётов. Да и не нужно это знать лётчикам. Их дело – летать. И они летали и не задавались вопросом, куда идёт часть прибыли от эксплуатации новой техники. У всех ещё свежи в памяти советские времена, когда самолёты поставлялись в предприятия по разнарядке, но им они не принадлежали. В любое время у них могли по команде управления или министерства забрать любой самолёт и отдать кому-то другому. Примерно так думали все лётчики. Так раньше было. Стереотипы живучи. Но вот эти последние самолёты, приобретённые уже после подписания договора о разграничении полномочий, считались собственностью региона. Хотя, из-за несовершенства законов и с этим можно было поспорить.

Формально, пока в начале всероссийского бардака при переходе от социализма в «загнивающую» стадию капитализма не возникал вопрос о формах собственности, всей авиацией региона распоряжались местные власти. Потому и пошли навстречу и выделили деньги на приобретение самолётов, по праву считая их своими. Но только те, что были приобретены после подписания договора. Всё остальное же принадлежало обезличенному государству, то есть находилось, как и прежде, в федеральной собственности. Никто, конечно, самолёты уже отбирать не пытался, но и продать их можно было только с разрешения министерства имущества России.

Но ростки «капитализма» прорастали всё выше, лакомые куски приватизировались правдами, а в основном неправдами и вот теперь разгорелась борьба региональных и федеральных чиновников за право владения авиакомпанией, входящей в десятку крупнейших в России. Наковальня велика, но молот ещё больше. Пока борьба эта была как бы закулисной и шла с переменным успехом в высоких заинтересованных эшелонах и работники компании о ней ничего не знали. Вопрос стоял один: о смене собственника. Но подступиться открыто к этому вопросу никто не решался. Уж очень непредсказуемая это отрасль. Да и компания велика, страшновато, можно и подавиться. Всё-таки в регионе нет таких проходимцев, как в Москве Березовский.

А, потом, самолёты, как и любые машины, стареют. И чем они старее, тем больше нужно в них вкладывать, чтобы они безопасно летали. А что если…

Не мытьём, так катаньем. Так родился проект разделения. Разделяй и властвуй! Если авиакомпания с правами территориального управления не по зубам положившим на неё глаз, то почему бы её не раздробить? Тогда и с несговорчивым Дунаевым легче справиться. Правда, зацепиться особенно не за что. Компания, не в пример некоторым, работает, несмотря на тяжёлые условия в стране, безопасность полётов соблюдается, она не растеряла лучшие лётные кадры с годами выпестовавшие свой лётный почерк, который успешно передаёт молодым пилотам. Об этом говорит и то, что за всю историю своего существования – более 50-ти лет – начиная ещё с самолётов По-2, по вине её лётчиков не погиб ни один пассажир, законно купивший билет. Сказывалась школа Огнева, Мустафина, Боброва, долгие годы возглавлявших предприятие и выработавших здоровую преемственность традиций. При последнем командире когда-то заштатный аэропорт преобразился неузнаваемо, получил реактивную технику последнего поколения и вышел в десятку крупнейших портов в стране. Самолёты с эмблемой «БАЛ» знают на четырёх континентах. Да что там, о ней писали во всём мире, когда они решились первыми на отделение и образование тогда единственной в стране авиакомпании.

Всё это мгновенно промелькнуло в голове Дунаева, стоящего перед лётчиками на трибуне. Но как сказать им об этом? И без того по предприятию ходит множество слухов и сплетен о скором крахе компании. Кто-то же распускает такие слухи. Зачем? Ну, зачем, ясно. Чтобы посеять разброд, шатания и сомнения. Разделяй и властвуй! Разделить, обанкротить и скупить потом всё за бесценок. Это мы проходили ещё в школе, учителя говорили, что именно так действуют акулы капиталистического мира. Вот теперь дождались и в России, только акулы наши при попустительстве и без того никудышного руководства страны оказались жаднее, нахальнее, циничнее и бессовестнее. Иначе бы дефолта и не могло быть. Его делали искусственно. Делали свои люди и своему собственному народу. Люди? Мог ли этому противостоять больной и к тому же часто нетрезвый президент, которому они и «выиграли» выборы, потому что при нём можно делать всё, что угодно? А уж премьер, и говорить не стоит. Этому бы только в юмористическом словесном жанре выступать с его удивительно серьёзной физиономией. Такое загнёт, объясняя, почему по полгода зарплаты в стране не платят, что и умирающий человек рассмеётся, и умирать передумает.

Лётчиков, кажется, он не убедил. И подумал, что зря всё-таки – всё руки не доходили – не объяснял людям проводимую администрацией политику через собственную газету «Крылья» и собственный радиоузел, как ему советовали его некоторые командиры-психологи. Еженедельный отчёт в прессе сбивал бы напряжение коллектива, теперь он с этим полностью согласен.

Недостаток достоверной информации порождает сплетни. И им верят, когда не слышат опровержения. Имеющий уши, да слышит! Но время, время! Жалко его было на это тратить. А не окажется ли теперь, что время упущено?

И уже сходя с трибуны, он впервые подумал, что если маховик сплетен и раздора генерального директора с коллективом начнёт раскручиваться и дальше, он непременно дойдёт до первых лиц области. А этого там не любят. И в условиях «демократии» и недалёких уже выборов депутатов, а затем и губернатора ясно, кого они там поддержат. Им нужны голоса народа. Или, как его прозвали дебильным иностранным словом – электората. И тут все средства хороши. А послушная «независимая» пресса это раздует.

И тогда он будет вынужден покинуть свой пост.

––

Г Л А В А 2. НА КРУГИ СВОЯ

Куда рвались, чего кричали –

Всё изменить в стране пора!

Ведь если хуже жить мы стали,

То стоила ли свеч игра?

Саранча. Одно это слово способно привести в ужас сельских жителей. Вы знаете, что это такое? В знойном и абсолютно безоблачном небе вдруг появляется довольно быстро движущееся облако, на которое сначала никто не обращает внимание. И только опытный глаз может издали отличить, что состоит оно не из паров воды, а из миллиардов живых существ, невероятно прожорливых, безжалостных и беспощадных. Вот это «облако» подлетает ближе, закрывает солнце и вдруг разворачивается вопреки законам природы, снижается и опускается на большое колхозное поле. Десятки зелёных тварей на одном квадратном метре, и шагу не сделать, чтобы не наступить на них. Хорошо, что они безвредны для человека и животных. Трудно представить, чем это грозило бы для них, обладай эти насекомые жалом пчёл.

Агроном, если у тебя были хорошие виды на урожай – забудь о них. Через два-три дня твои поля будут выглядеть так, словно по ним несколько раз пробежался огромный колхозный табун. Лесник, если твари эти облюбовали твои лесные делянки, то через пять-шесть дней, а в сухую жаркую погоду и раньше от листвы деревьев ничего не останется, и выглядеть они будут, как саксаулы.

И тогда руководители бьют тревогу, названивая в райцентр: самолёт, ради бога, скорее пришлите самолёт! Один, два, три…

И самолёты обычно вылетали в этот же день.

Саранчи в регионе не было со времён горбачёвской перестройки, словно и она знала, что поля колхозные пусты, как пусты тогда были магазины в российских городах и весях.

Рано утром ещё до начала оперативки Долголетову и Токареву позвонила секретарша Дунаева и срочно приказала явиться в кабинет генерального директора.

– Зачем, не знаешь? – спросил Григорий командира, когда они шли по коридору второго этажа штаба.

– Что-то случилось, – пожал плечами Токарев. – Не часто он нас к себе с утра вызывает.

В кабинете Дунаева сидел председатель колхоза одной из южных областей региона. Долголетов знал его ещё со времён перестройки. В его большом хозяйстве они работали не один год на борьбе с сорняками и на подкормке озимых культур. Правда, последние три года самолёт он не вызывал, как не вызывали и некоторые другие хозяйства, многие из которых просто развалились на отдельные фермерские угодья, которым самолёт был не по карману. А после дефолта тем более.

– Раз вы знакомы, приступим сразу к делу, – сказал Дунаев. – Пожалуйста, – кивнул он председателю.

– Товарищи командиры! – начал тот. – Или господа пилоты? И не знаю, как вас теперь называть.

– Без разницы, – отмахнулся Токарев. – Да и не похожи мы на господ.

– Дело в том, что на нас буквально с неба свалилось несчастье.

– Кажется, мы догадываемся, – кивнул Токарев. – Когда?

– Вчера после обеда. Время есть. И я вечером выехал к вам, не дожидаясь утра. Ребята, выручайте, надежда только на вас. Сегодня нужно уже начать работу.

– Что скажете? – вопросительно посмотрел на них Дунаев.

– Раз надо – начнём, – сказал Токарев. – В этом году мы готовили для АХР восемь самолётов, но и они не понадобились. Работают только три. Остальные стоят.

– А когда-то в это время работали более 50-ти самолётов только по борьбе с сорняками, – вздохнул председатель. – Представляете, куда нас задвинули все эти Горбачёвы и Ельцины? Я уже шестой месяц не могу выплатить своим рабочим зарплату. Да, сразу скажу, что за работу платить буду продуктами. Денег нет.

– Не понял? – Токарев взглянул на Дунаева.

– Не можем же мы оставлять своих людей без урожая, – развёл ладонями тот. – Продукты они нам будут привозить по мере реализации. А у себя в столовой откроем магазин. Сегодня составим договор.

– Дожили до капитализма! – осуждающе помотал головой Долголетов. – Зарплату тоже продуктами получать будем?

– Какой это к чёрту капитализм, ребята? – не оценив юмора Григория, воскликнул мужчина. – Капитализм там, – кивнул за окно, – на Западе. А у нас всё это сильно пахнет анархией и экономическим беспределом. Но ведь надо же как-то выходить из положения, иначе погибнем.

Нужно отдать должное региональным чиновникам от сельского хозяйства. Они, не в пример некоторым областям, хоть и не в полной мере, но сельское хозяйство поддерживали. Особенно такие бывшие в советское время богатыми колхозы. Поэтому они ещё и были жизнеспособны и как-то умудрялись выживать при полной потере финансирования федеральным центром. Правда, техники с каждым годом становилось всё меньше, а новые тракторы и комбайны были им не по карману. Интересно, кто только их покупает за такие цены?

– Что ж, после обеда будем у вас, – заверил Долголетов. – Я сам полечу с экипажем Митрошкина, – повернулся он к Токареву. – Ему нужна тренировка после перерыва в таких полётах. А организовать вы там всё быстро сможете? – повернулся снова к председателю.

– Сейчас позвоню агроному, к обеду всё будет готово, – заверил тот. – Он вас и встретит.

– Экипаж-то я найду, вот где взять техника? – сказал Григорий, когда они возвращались обратно. – Молодые все уволились, кто-то на переучивание на другую технику ушёл. Остались одни пенсионеры, которых уже никуда не берут.

– С перронного обслуживания кого-нибудь сними, – посоветовал Токарев.

– Так и там одни пенсионеры. Утром санитарный самолёт подготовят, а потом сидят в тени до вечера. Заставишь их на химию лететь!

Неожиданно свои услуги предложил Кутузов, позвонив по телефону Григорию в эскадрилью.

– Командир, услышал я, что химия намечается, так я со всем удовольствием полёчу, – тараторил он, – соскучился я по химии. Возьми меня? Я и домой не поеду, позвоню только старухе. Через два часа самолёт будет готов. Возьми?

– Лёша, взял бы я тебя, но…

– Ни вот столечко, ни пол столечко! – поклялся Кутузов в трубку. – В рот не возьму! Чтоб я одну саранчу жрал! Возьми, Григорий? Гадом буду, не подведу.

– Смотри, будешь жрать одну саранчу, сам клялся, – пообещал Григорий. – Готовь машину. Через три часа вылетаем. Я сейчас приказ подготовлю.

– Есть готовить! – рявкнул Кутузов и отключился.

«Не на месяц летим, – подумал Григорий, – всего на 4-5 дней, чай выдержит».

После обеда они взлетели и взяли курс на юг. За бортом было плюс 29 по Цельсию, в самолёте плюс 33. Да ещё невыносимый запах химикатов. Эта зараза – аминная соль или гербицид 2-4Д, которой поливают поля для уничтожения вредных растений, не выветривается месяцами.

Лететь по времени было около трёх часов. В грузовой кабине Кутузов и второй пилот сидели, обливаясь потом. Кондиционера на этой машине не было, да если бы он и был, то едва охлаждал бы только пилотскую кабину. Лётчики называли его не иначе, как балластом.

– Запроси эшелон 1800 метров, – приказал Долголетов – А то эти, – кивнул назад, – сварятся за три часа.

Митрошкин нажал кнопку передатчика и чего-то забубнил в микрофон, связываясь с диспетчером. Через минуту кивнул головой и схватился за рычаги управления.

– Набираем 1800 метров.

На этой высоте за бортом было плюс 19 градусов, и в салоне почувствовалась приятная прохлада. Кутузов разложил вдоль борта раскладушку, которую всегда брал с собой и завалился спать, благо не было обычной для лета термической болтанки, и самолёт летел абсолютно спокойно. Опытный пилот Митрошкин почти не касался штурвала, удерживая самолёт на заданной высоте и курсе едва заметным нажатием тумблеров триммеров руля высоты и направления. Григорий, не снимая наушников, углубился в изучение газеты «АиФ».

Некоторые думают, что лётчики ведут самолёт, не отрываясь ни на минуту от карты и радиоприборов, чтобы не заблудиться. Бывает и такое, если летишь впервые по незнакомой трассе да ещё в плохую погоду. Но погода была прекрасная, трасса лётчикам известная, по ней летали сотни раз, и в полётной карте не было необходимости. Расстояния и курсовые углы до поворотных пунктов давно знали наизусть, как знают все повороты дороги опытные водители. А путевую, самую нужную им скорость прекрасно вычисляли в уме не хуже любого компьютера. Все пролетаемые города, городишки, посёлки и крупные деревни, расположение рек, автострад, озёр, лесных массивов вдоль трассы давно знакомо и поэтому заблудиться было практически невозможно.

Это сначала ориентировка сверху кажется очень сложным делом, да ещё когда летишь низко, и весь ландшафт внизу движется, как гигантская лента транспортёра. Первый раз, кажется, что этому и научиться невозможно. Кто из начинающих лётчиков не терял ориентировку в визуальных полётах? Пожалуй, таких и нет. Но не зря ведь рядом сидит опытный лётчик или штурман, который поможет и подскажет. Так приходит опыт. На этом держится вся авиация. Да и не только она одна. Ни один корабль, ни одна подводная лодка не выйдет в море с полностью молодым экипажем.

Самолёты, как и автомобили, тоже летают по дорогам, только по дорогам воздушным, а не как попало и где попало. Бывают, правда, и вне трассовые полёты, но они не так уж и часты. И вот пролетев по одной и той же трассе раз 50, в какой-то момент осознаёшь, что карта тебе больше не нужна, ибо она вся «отпечаталась» у тебя в памяти, как проспект родного города, знакомый с детства.

Минут через сорок Григорий пролистал всю газету и протянул Митрошкину. Тот молча взял её, слегка тряхнул штурвал, что означало: передал управление и углубился в изучение. А Долголетов закурил, на пару миллиметров открыл форточку, создав мощный отсос дыма из кабины, и стал, изредка бросая взгляд на приборы, лениво созерцать проплывающие внизу окрестности. Слева и справа от трассы проплывали знакомые деревни, где он в тот или иной период своей лётной деятельности когда-то здесь химичил. Он даже различал посадочные площадки, казавшиеся с такой высоты не больше листа ватмана. И почти о каждом населённом пункте остались свои воспоминания приятные и не очень. А некоторые почему-то в памяти не сохранились.

Вот на этом аэродроме, помнится, когда он ещё летал командиром самолёта, у него на гоне на пяти метрах неожиданно резко затрясло двигатель, и он инстинктивно дёрнул штурвал на себя, уходя от, вдруг ставшей такой опасной, земли. Метров 30-ть они тогда сумели набрать и самолёт, оставляя за собой чёрные клубы дыма из выхлопной трубы и шлейф масла из двигателя, словно его подбила зенитка, сходу плюхнулся на полосу, едва до неё дотянув. Каким-то образом сорвало клапанную крышку одного из девяти цилиндров. Тогда он заработал первую свою благодарность. Сколько их потом было! Но не меньше и выговоров. Такова уж жизнь в авиации.

А вон та горушка слева с отметкой 640 метров, где упал самолёт Игоря Бессонова. Это было первого мая. Игорь закончил работу и получил приказ перелетать на базу. А он, Григорий, тогда работал всего в 15 километрах от него в соседнем хозяйстве. Погода после обеда портилась на глазах. Последний полёт на поле они сделали не на 50 метрах, как положено, а на 30. Облака буквально висели над головой. И он зарулил на стоянку. Работать было невозможно.

А Игорь в это время пошёл на взлёт. Ему-то только взлететь надо было, а на базе погода была хорошей. Конечно, сразу исчез в облаках и горушка эта чёртова оказалась для него роковой. Они не перевели давление на высотомерах на приведённое давление к уровню моря. Летая на химии, его же не переводят. Сработал стереотип. В наборе высоты, думая, что летят уже выше отметки 640, фактически летели ниже. И примостились – судьба! – на самой верхушке горы на отметке 634 метра. Ну, могли же пройти правей или левее 100, 50, даже 5 метров! Или столько же выше. Могли! Судьба.

Вечером, когда они уже поужинали, приехал дежурный из поселкового совета. Звонили из Бронска, пропал самолёт и им приказано взлететь на поиски. Они тогда просидели в кабине до темноты, но взлететь так и не смогли. В условиях тумана поиски были бессмысленны и опасны. Нашли их только на третий день. А самолёт, или вернее, что от него осталось, до сих пор лежит там. Если присмотреться, в хорошую погоду его видно до сих пор, хотя прошло немало лет. И лётчики, пролетая над этим местом, покачивают самолёт с крыла на крыло.

А вот в этой деревне, что появилась справа по курсу, у него когда-то возникла романтичная и страстная любовь с приезжей из Москвы студенткой Ириной и длилась целых две недели, пока не пришёл срок перелетать на другую точку. Он тогда всё тянул резину и… оформлял документы целых три дня, чтобы задержаться. Экипаж терпеливо молчал, а на третий день второй пилот намекнул, что мол, ты хотя и командир нам, но… если так влюбляться в каждом хозяйстве, то они рискуют остаться без налёта. Рано утром они взлетели и, сделав прощальный круг над ещё спящей деревней, взяли курс на другую точку.

Ах, годы, годы! Несётесь вы со скоростью реактивного лайнера. Вот уже и сам давно опытный лётчик и командир оставшейся единственной эскадрильи самолётов ПАНХ, из которой все молодые лётчики, которым летать и летать, уволились, не видя для себя перспективы роста. Остались вот такие матёрые зубры, как Митрошкин. Да и куда ему идти, старику? В охрану? Нет, туда всегда успеет, пока медицина пропускает, нужно летать. А молодёжь все устроились кто в коммерческих организациях, а кто открыл и своё дело. Назад они уже не придут. А ведь когда-то о них вспомнят. Не вечно же будет длиться этот чудовищный бардак. Придёт ведь время, и пилотов не будет хватать, как их всегда не хватало в советские времена. Это не водителя на автомобиль подготовить.

Митрошкин сложил газету и огляделся.

– Начнём потихоньку снижаться? – спросил он. – Удаление – сорок.

– Угу! – кивнул Григорий, ещё полностью не оторвавшись от воспоминаний.

– Взял управление. Выполняем карту контроля перед снижением!

– Уже приехали? – в кабину всунулась заспанная и лохматая голова Кутузова.

– Эвон, впереди наша точка, – ткнул Митрошкин пальцем вдоль капота. – Видишь?

– Ничего не вижу, – поморщился техник.

– А тебе и не надо видеть. Через 10 минут будем на земле.

– Хорошо! – промычал Кутузов, страшно зевая. – На высоте лучше спится, чем на земле.

– Сказывается малое давление. Поставь дома барокамеру, будешь спать с комфортом.

– А-а-ах! – снова сладостно зевнул техник. – Кто же мне её продаст?

Вышли на точку, прошлись над полосой, определяя ветер. Было видно, что их тут ждали. На аэродроме стояло несколько машин, уже притащили будку для сторожа, стояла машина-заправщик.

– Когда их припрёт, то могут организовать всё за пару часов, – сказал Митрошкин. – Хоть сейчас работу начинай.

– Сейчас и начнём. Разгрузимся только. Пройди на всякий случай над полосой, посмотрим, нет ли там каких-нибудь железок. Помнишь, Зубарев едва на бороны не наскочил? Любят они их тут бросать.

Прошли над стартом на пяти метрах, набрали высоту для захода на посадку.

– Закрылки – сорок! – скомандовал Григорий. – Винт – на малый шаг! Садимся!

Короткий пробег, интенсивное торможение.

– Прибыли! – оповестил Кутузов. – Какие-то твари вокруг порхают. Никак саранча?

– Она самая, – присмотрелся Долголетов.

Агроном тоже был знакомый. Поздоровались.

– Давненько вы у нас не были, – сказал он. – Эта саранча, как снег на голову свалилась. Вон её сколько летает. Когда начнём? У нас всё готово, вода, яды. Сигнальщики уже на поле. Сторож, – кивнул на будку, – спит там.

– Наверно, старик времён Куликовской битвы? – спросил Кутузов. – Ружьё у него есть?

– Немного моложе, – усмехнулся агроном. – Зато не пьёт. А ружьё? Да какое ему ружьё!

– Больной что ли, если не пьёт? – недоверчиво покосился на агронома техник.

– Старый. От старости не пьёт. Отпил своё. А кто моложе, те все пьют. Спивается народ.

– Какой президент – такой и народ.

– Вот, вот! Забыли, когда живые деньги в хозяйстве видели, а всё равно пьют.

– Берут же где-то деньги на водку.

– Какая водка? Какие деньги? Самогон пьют. А гонят из всего, что под руку попадётся. Из картошки, из пшеницы, из свеклы, из гороха, из овса…

– Из опилок ещё не научились?

– Из них ещё нет. Мы уже больше пол года зарплату выдаём хлебом, вот из него и гонят.

– Ха! – почесался Кутузов. – Интересно, чем на водочных заводах с рабочими расплачиваются? Водкой что ли? А не пойти туда работать?

– А вот на машиностроительном заводе ломы делают, – сказал Митрошкин. – Там ломами расплачиваются с рабочими. В день по три лома зарабатывают.

– Да ну! – удивился Кутузов.

– Почему водкой можно, а ломами нельзя?

– Ну, водка – это же водка! – привёл аргумент Кутузов. – Её выпить можно. А ломы куда девать?

– А ломами закусывать.

– Оно, с такими правителями доживём и до этого.

– Алексей Иваныч, давай-ка разгружаться, – позвал от самолёта второй пилот.

– Иду, иду, иду, иду! – затараторил техник. – Тридцать три секунды и всё будет разгружено.

Со страшным грохотом брякнулась на землю 200 литровая бочка с маслом, за ней полетели из самолёта какие-то ящички и коробочки, какие-то мешки и мешочки, чехлы и просто тряпки. Затем выбросили стартовые полотнища.

– Мне старт раскладывать или он нужен нам, как козе баян? – обратился второй пилот к Долголетову.

– Как козе баян, – отмахнулся Григорий, – не до него. Мы что новички? Полосу не найдём?

– И я тоже так же подумал, командир.

И стартовые полотнища полётели в общую кучу с барахлом, которого в изобилии набрал Кутузов на базе.

Ужасным треском огласила окрестности запущенная техником помпа, закачивающая в полуторатонный бак самолёта ядовитую жидкость. Три минуты грохота и бак полон.

– Ну что с богом? – отбросил Григорий сигарету. – Откуда начнём, агроном?

– Вот с этого поля, – протянул тот карту, – сигнальщики уже там стоят.

– Понятно. Ты пока отдыхай, – кивнул второму пилоту, – мы с Евгением полетаем. А ты, Лёша, осмотрись тут. Проверь ночную стоянку, заправку и прочее. Да что тебя учить. Чёрт, ну и жара! От винта!

Они взлетели и на бреющем полёте взяли курс на поле. Самолёт довольно ощутимо раскачивала болтающаяся в баке жидкость.

– Не разучился? – спросил Долголетов.

– Нормально! – сдержанно ответил Митрошкин. – Больше года с жидкостью не летал.

Вышли на поле, на высоте 50 метров осмотрелись. Сигнальщики, завидев самолёт, высоко подняли красно-белые сигнальные знаки на длинных шестах.

– Там сразу в конце поля высоковольтная линия, видишь?

– Угу! – промычал по СПУ Митрошкин. – Придётся раньше в набор уходить.

– Ничего, потом пару заходов вдоль линии сделаем. Пошли на заход.

Самолёт резко накренился и со снижением пошёл к земле. На высоте 5 метров, когда, казалось, катастрофа неизбежна, он выправился и понёсся на поле вдоль створа сигнальщиков. Те, поняв, что их увидели, опустили свои знаки и на всякий случай попадали на землю. Когда прямо на тебя со страшным рёвом несётся двадцатиметровая в размахе железяка, становится жутко.

– Сброс!

Григорий повернул рычаг. Словно клубок разъяренных змей зашипел сжатый до десятков атмосфер воздух, открывая клапаны подачи жидкости в распылительные штанги под крыльями и за самолётом, искрясь на солнце, словно вспыхнувшая радуга расцвёл сорокаметровый шлейф распылённых на мелкие капли химикатов. С земли это было красивое, эффектное зрелище. Словно огромное одеяло шлейф стал медленно оседать на землю.

По фонарю кабины то и дело стали ударять какие-то твари. От удара они погибали мгновенно и размазывались по стеклу, ухудшая обзор.

– Чёрт, что это? – спросил Митрошкин, не отрываясь от управления и не на       секунду не выпуская из видимости землю. Отвлечение от земли тут смерти подобно.

– Ты никогда не работал с саранчой? – спросил Григорий.

– Не приходилось. Это кузнечики что ли?

– Они самые. Мы их тысячами убьём и без яда.

– Они же нам весь самолёт испоганят.

– Ничего, отмоют потом. В набор!

Самолёт перед проводами ЛЭП резко взмыл вверх и начал разворот на повторный заход. Сигнальщики быстро отмерили саженями сорок метров и снова подняли свои знаки, попадав на землю перед приближением самолёта.

За 15 минут они сделали шесть заходов на поле и вылили полторы тонны ядовитой гадости. Самолёт сажали с открытыми форточками, так как лобовые стёкла все были заляпаны красно-зелёными останками кузнечиков.

– Мать твою! – ахнули рабочие, потрогав кромки крыльев и посмотрев на фонарь кабины. – Да сколько же их там?

– Так, так! – засуетился Кутузов и завертел головой, выбирая из рабочих мужика покрепче. Ткнув в него пальцем, спросил: – У тебя голова не кружится?

– Если когда переберу – кружится, – осклабился тот.

–С перебора у всех кружится, – отмахнулся техник. – Вот тебе бачок с водой, вот тряпки. Будешь после каждого полёта забираться на самолёт и мыть стёкла фонаря.

– Какого фонаря? – вытаращил глаза мужик.

– Это кабина пилотов так называется.

Только тут до Митрошкина и второго пилота дошло, зачем Кутузов прихватил с собой массу различного тряпичного хлама.

– Хоть у нас в воздухозаборнике и решётка, – сказал Митрошкин, – но… не забьют ли нам его эти твари? Шлёпнемся на поле вместе с кузнечиками.

– Я периодически буду проверять его, – успокоил Кутузов. – Так положено на таких работах. В кабине, небось, жареными кузнечиками пахнет?

– Ещё как!

Рабочие удивлённо посмотрели на техника и засмеялись. В кабине жутко воняло химикатами.

– Кузнечики попадают на рёбра охлаждения цилиндров и тут же поджариваются, так как температура двигателя 200 градусов, – пояснил Кутузов. – Дошло? В некоторых странах жареные кузнечики – ужасный деликатес и стоит столько, сколько вы за месяц не получаете, – пояснил он.

– Да мы тут давно вообще ничего не получаем, – ответили ему. – А про деликатес этот не заливай. Кто ж эту мразь жрать-то будет?

– Ещё как жрут. И не жрут, а вкушают. Это дефицит.

– Эко, дефицит! Вон его сколько летает!

– Там где его вкушают, он не летает табунами.

– Степан, собирай в мешки их, – посоветовал другой рабочий. – Этот, как его, бизнес сделаешь. Пару мешков продашь и разбогатеешь. Один коньяк пить будешь. Ха-ха-ха!

– Тьфу! – сплюнул Степан. – Сам собирай!

Сделали ещё полёт, мужик, кряхтя, полез на спину самолёта мыть стёкла, а Кутузов, подтащив к двигателю стремянку, полез проверять воздушный тракт.

После пятого полёта Долголетов покинул кабину.

– Летай! – сказал он Митрошкину. – Талант от времени не ржавеет. Чего я сидеть тут буду? Даже ни разу в управление не вмешался.

К вечеру они обработали два поля. Теперь любая гадость, туда севшая и попытавшаяся заняться пожиранием урожая, там и останется. Уже в качестве удобрения.

– Завтра чуть свет начнём, – сказал Григорий, – до восхода солнца, пока эта гадость ещё летать не начинает.

– Сторож! – заорал Кутузов. – Принимай дела! – И он вытащил журнал передачи и приёма аэродромного имущества.

Из будки, пятясь задом, кряхтя и охая, выполз старикан лет восьмидесяти.

– Мать твою! – ахнул Кутузов. – Он наверно ещё нашествие Мамая помнит. – Концы не отдаст тут?

– Он ещё нас переживёт, – неуверенно сказал агроном. – Ну, где я молодого сторожа вам возьму? Они и за деньги-то ночью не хотят работать, а за так тем более.

– Ох, дела, дела! – вздохнул Кутузов. – Везде бардак. Он ручку-то держать может? Ему ж расписываться надо.

– Крестик поставит, – засмеялся кто-то из рабочих.

– Как твоё фамилиё, дед? – спросил техник, открывая журнал.

– А? – приложил ладонь к уху старик.

– Фамилия, говорю, как твоя?

– Чего, чего? – дед стянул с головы военную шапку времён финской кампании 39 года и наклонил голову.

– Он ещё и глух, как пень. Точно, Мамая помнит. Как фамилия, говорю? – наклонился к самому уху деда.

– Чья?

– Да твоя, твоя!

– А, моя-то? Шевелёвы мы.

Дрожащей костлявой, как саксаул рукой, дед поставил закорючку в том месте, где указал Кутузов. Инструктировать его было бесполезно. Расписавшись, дед снова полез в будку к лежанке.

– Террористам тут ни за что не пройти! – сказал Митрошкин, садясь в машину. – Будем надеяться, что их отпугнёт смердящий запах химикатов.

– Да уж, – вздохнул второй пилот, – вряд ли найдутся желающие угонять этот летающий клозет.

Агроном привёз их в гостиницу, где они оставили вещи и сразу же поехали в столовую. Туда же подкатил и председатель только что приехавший из Бронска.

– Принеси и нам с агрономом, – приказал он поварихе, – поужинаем вместе с лётчиками.

За столом Кутузов нахмурился и заёрзал, словно ему под задницу насыпали горчицы. Борщ он выхлебал, а когда принесли второе, не выдержал:

– Нет, один бардак всюду! – отодвинув вилку, возмутился он. – Мы, сломя голову, бросив семьи на судьбу произвола, как говорил наш незабвенный инженер Рафик Календарьевич да будет всегда светел лик его, рванули сюда, чтобы задавить прилетевшую сюда мерзость, а как нас встречают? Как? – воздел он кверху руки.

Все прекратили приём пищи и удивлённо уставились на Кутузова.

– Сторожа привезли, как сказал кто-то из писателей, времён очаковских и покоренья Крыма…

– Это сказал не писатель, а поэт, – перебил его Григорий, сообразивший, почему возмущается техник. – Лёша, мы же договорились. Или хочешь кушать саранчу?

– А чего, едят же её инородцы. Под водочку ещё как пойдёт. Но я же говорю, бардак! – Теперь он развёл руки в стороны и удивлённо осмотрел стол, будто увидел на нём нечто необычное.

– Пе-ре-бёшь-ся! – по слогам произнёс Долголетов.

Понятливый председатель встал и направился к своему вездеходу. Обратно он вернулся с бутылкой водки и поставил её на стол.

– Вот, в Бронске купил. А ты чего ж не позаботился? – поглядел на агронома.

– Всё так быстро получилось, не успели, – оправдывался тот. – Да и денег в кассе нет.

– Традиций нельзя нарушать, – уже не возмущённо, а наставительно произнёс Кутузов. – Денег нет, но самогон-то есть. Сам говоришь, все гонят.

– Гонят, – улыбнулся председатель. – В тихую погоду вонь стоит по деревне. Ну, давайте с устатку. По сто грамм не помешает.

– Конечно, не помешает! – у Кутузова дёрнулся кадык, и рука потянулась к стакану.

Утром встали темно. Собственно была ещё ночь.

– Чёрт, где же нам врача искать в такую рань? – зачесался второй пилот.

– Сам распиши это дело, – подумав, разрешил Долголетов. – Действительно, три ночи.

– Рабочий день с нарушений начинаем, – проскрипел, зевая, Митрошкин. – Ай-ай-ай! Жалоб нет. Где расписаться?

Все расписались в тетради. За врача, исковеркав собственный почерк, расписался второй пилот. Поехали на аэродром. Кутузов запустил двигатель, а сторож так и не проснулся.

– Да не отдал ли он концы? – забеспокоился Митрошкин. – Пошевелите его.

Старика растормошили, и он открыл глаза явно не понимая, где находится.

– Дед, террористы не приходили? – спросили его.

– Чего? А, дождь? Нет, дождя не было. Не было дождя, говорю.

– Всё ясно. Отвезите его домой, пусть там спит.

Агроном приехал, когда они сделали уже около десяти вылетов.

– Сейчас ездил на поле, – объявил он, – эффект потрясающий. Почти сто процентов. Прошу вас, ребята, работать до упора, сколько можете, пока эти твари не сожрали наш урожай.

– Конечно, – кивнул Долголетов, – нас трое и потому можем летать двенадцать часов. Послезавтра и закончим.

Погода стояла жаркая и тихая, ближе к полудню насекомые поднялись в воздух, стали на крыло, как сказал агроном и снова после каждого полёта рабочий лез на самолёт отмывать стёкла. Митрошкин сидел в кабине в одних трусах, и было странно его видеть в таком виде в кабине самолёта. После двух-трёх полётов он выходил и обливался холодной водой из ведра, отфыркиваясь, словно лошадь.

– Что мне нравится на химии, так это полная свобода, – говорил при этом. – Тут я сам себе хозяин. На базе вот так не полетаешь.

– Это точно! – вторил ему Кутузов. – На химии – милое дело, если работа хорошо поставлена. Ну и досуг, конечно. Жаль, химии почти нет сейчас. Эх, какие времена были!

– Какой досуг ты имеешь в виду? Химия – это тяжёлая работа и тут не база отдыха.

– Какой досуг? – ощерился техник. – Известно какой. Чтоб всё, как у людей было, чтобы традиций не нарушали.

– Понятно. Надо полагать, ты имеешь в виду, чтобы в холодильнике всегда стояла холодная водка? Уф, хорошо!

– Это первым делом! – снова расцвёл в улыбке Кутузов. – После трудов тяжких очень полезно.

Работу закончили поздно вечером. Приехал агроном и вместе с ним из машины вышел, покачиваясь, мужчина средних лет.

– Вот, – сказал, – молодого сторожа вам привёз.

Мужик стоял, озираясь вокруг. Его повело в сторону, и он схватился за дверцу машины. Кутузов почесал репу.

– Он же пьяный в стельку!

– А где же вечером трезвого взять? Они с утра пить начинают. Да это ещё не пьяный.

– Расписаться-то сможешь? – обратился к мужику техник.

– Не, – замычал тот, – расписываться я нигде не буду. Не…

– Чёрт с тобой! – махнул Кутузов рукой, пряча тетрадь. – Иди вон, – кивнул на будку, – спи. Смотри, чтобы тебя не украли.

– Вы это, утром похмелиться привезите, – пробормотал «сторож» и, качаясь, направился к будке.

Через день с саранчой было покончено. Отдельные особи ещё летали, но они уже не представляли опасности.

– Что бы мы делали без авиации? – сказал председатель, подписывая документы. – Спасибо вам, ребята.

– Спасибо в карман не положишь и в рот не нальёшь, – ответил Кутузов.

– А шашлыки уже готовы, – улыбнулся агроном. – Сейчас поедем на природу, к берегу реки. Такое дело не грех отметить, – подмигнул он.

– Нет, мы, наверное, откажемся? – сказал Григорий и посмотрел на Митрошкина, а затем на часы. – Время есть, ещё домой улететь успеем.

Кутузов испуганно взглянул на командира.

– Домой? – воскликнул он. – Никак нельзя! Нельзя!

– Это почему?

– Материальную часть нужно перед перелётом осмотреть, самолёт помыть, вещи загрузить. Нет, домой никак нельзя.

– А что? – принял игру Митрошкин. – Сейчас всё быстро загрузим, заправимся – и на взлёт. До захода солнца ещё четыре часа.

– Да вы что? – взвыл Кутузов. Лицо его выражало крайнюю степень возмущения. – Не могу я на базу грязный самолёт пригнать.

– А вон, – кивнул на горизонт Митрошкин, – видишь тучи? Как раз на маршруте. Войдём в дождь и помоем твой самолёт.

– Вам в грозу нельзя летать, – не сдавался техник. Лицо его выражало неподдельное расстройство. – Да вы что, на самом деле? Дома семеро по лавкам? Завтра полетим.

– Не расстраивайся, Лёша! – успокоил его Григорий. – Завтра после обеда полетим. Уж и пошутить нельзя.

– Шуточки у вас! Так и инфаркт недолго получить, – просветлел техник и заорал: – Сторож, твою мать, ты опять пьяный? Иди сюда!

Шашлыки из баранины были великолепны. До темноты купались в реке. Выпивали по рюмке, закусывали и снова бросались в воду. Последнюю бутылку допивали уже при мерцающем свете костра. Курили, шутили, смеялись, рассказывали анекдоты.

– Всё-таки бывают и в нашей бродячей жизни хорошие моменты, – мечтательно произнёс Митрошкин, вытягиваясь на траве. – Даже не верится: тихая летняя ночь, нежный плеск воды, запах костра, звёзды над головой, пение соловья. Как мы отвыкли от всего этого в своих городах! Ах, ребята! И жить хочется, и летать хочется! И ни о чём плохом не хочется думать.

– Отлетаемся скоро, – бросил окурок в костёр Долголетов. – С каждым годом дела всё хуже.

– Если бы не дефолт – ничего, – сказал председатель. – Только начинали чуть-чуть из дерьма выбираться, как опять туда же. Просто удивительно, как люди выживают?

– Наверно только наш народ на такое способен, – ответил Григорий. – И выживает, не благодаря, а вопреки нашим правителям. Уж этим славна Россия.

– Да, какой ещё народ позволит над собой так издеваться?

– Не оттого ли и сбегаются всякие авантюристы устраивать над ним свои эксперименты, что он терпелив? Представь такое во Франции или Германии?

– Хватит вам о политике, – агроном разлил остаток водки, – давайте просто за жизнь выпьем! И по домам! Время – три часа.

– Хороший тост! – оживился Кутузов, не принимавший участия в разговоре. – Грех не выпить. За жизнь!

В гостиницу они вернулись, когда начало светать.

– Ну, отсыпайтесь, – пожал всем руки председатель. – Завтра я сам вас на аэродром отвезу. Во сколько подъехать?

– К двенадцати будет нормально.

Утром встали поздно, позавтракали холодным шашлыком, оставшимся от вчерашней трапезы.

– Как самочувствие, Алексей Иваныч? – спросил Долголетов. – Голова не болит?

– Кость же! – постучал тот себя по лбу. – Чего ей болеть? Да с такой-то закуской.

– Ну, тогда вперёд. Вон и машина подкатила.

– Сколько мы налетали? – уже в воздухе спросил Григорий второго пилота.

– Двадцать шесть часов, – ответил тот. – Мало?

– Это ничто, если сравнить с тем, что раньше в эти месяцы эскадрилья налётывала тысячи часов. Месяцами дома не жили.

– Так, то было раньше.

Через час Митрошкин повёл самолёт на посадку.

– Вот и вся химия в этом году! – вздохнул он, выключив двигатель.

––

Эдуард второй месяц летал с левого пилотского сидения в качестве командира-стажёра. Как ни странно, но на Ту-154М не хватало лётчиков даже сейчас, когда многие компании (а их в России развелось более 400) совсем не летали, а только числились на бумаге. Ну что это, скажите, за компания, если она имеет всего 2-3 или даже один старый самолёт Ан-24, который сжигает на перевозку одного пассажира столько топлива, что этого пассажира можно в этом топливе выкупать, как в бассейне? Конечно, такие компании обречены. И пока такие самолёты, как правило, частные способны были с горем пополам подниматься в воздух, их эксплуатировали, не вкладывая в них ни копейки. И они стали падать. Где-то в районе Краснодара у одного отвалилось хвостовое оперение, и он загремел с пяти тысяч, убив более 40 человек. Через некоторое время упал ещё один…

С каждой такой катастрофой пресса раздувала неимоверный шум, что все самолёты наши самые старые в мире и летать на них нельзя. Да, на некоторых и нельзя. Но что не сделаешь ради денег. И делали, подставляя экипажи и пассажиров. Дикий капитализм, что ж тут взять. Но от такого резонанса страдали и честные перевозчики.

Что взять с корреспондента, написавшего, например, что все Ту-154 у нас тоже старые. Старый конь борозды не портит. Летают же в некоторых отнюдь не бедных странах ещё военные СИ-47. И ничего. А падают даже новейшие самолёты. Да в той же Америке, сколько Боингов попадало? Новых. Техника отказывает гораздо реже, а вот человеческий фактор подводит гораздо чаще. Последний пример: в Кении после взлёта упал новейший Б-737, налетавший всего… 200 часов, унеся жизни более 100 человек. Не в этом конечно дело. Но мы отвлеклись.

Обстановка в России с авиацией складывалась таким образом, что в некоторых компаниях образовалась хроническая нехватка лётчиков, а в иных они месяцами сидели без дела. В крупных компаниях, которые, несмотря ни на что, ещё летали, лётчиков постепенно стало не хватать. Старые пилоты уходили на пенсию, других списывали по состоянию здоровья, третьи увольнялись сами, найдя хорошо оплачиваемое место в коммерческих структурах. Особенно много пилотов начали увольняться после того, как их пенсии уравняли с пенсией уборщицы. А лётные училища почти перестали выпускать лётчиков.

Примерно так же обстояли дела и в Бронске. Молодёжь с самолётов Ан-2, Ан-28 и Ан-24 уходила сама из-за отсутствия перспективы ввода в строй и переучивания – не хватало налёта. На переучивание брали только с определённым стажем и налётом на ранее освоенном типе. Но где взять налёт, если почти перестали летать? В итоге, вроде и есть лётчики, но на Ту-154 их переучивать нельзя. И поэтому Литвинов был рад каждому пилоту Ту-154, которые всё чаще просились к нему из других обанкротившихся компаний. А Ту-154 в Бронске – ещё довольно новые машины – летали. И даже увеличивали налёт.

– Знаешь, Эдик, – сказала как-то вечером Ольга, – мне пришла в голову одна мысль.

– Поделись? Облегчи душу.

– Не смейся. Через два года дочери в школу и хотелось бы, чтобы она начала учиться в Москве.

– Не понял.

– Ну, ведь квартира у нас там есть, я работой обеспечена. А тебя, я думаю, могли бы взять в Шереметьево.

– Но это твоя квартира.

– Ты боишься, что я тебя выгоню? – улыбнулась Ольга.

– Только попробуй!

– Продали бы твою квартиру здесь, я продала бы свою, и купили бы что-нибудь более вместительное. Например, двухкомнатную. У тебя ведь здесь нет родственников, как и у меня, так что нас ничего не держит.

Эдуард задумался. Ему и в голову не приходило покидать эту компанию, где его научили летать, где ему, когда были семейные неурядицы с Элеонорой, и он сорвался от отчаянья и запил, как говорят, по чёрному, поверили, не оттолкнули. Здесь ему всё знакомо. А в Москве придётся начинать с нуля. Впрочем, почему с нуля? Он слышал, там берут командиров из других предприятий, но только вторыми пилотами. Так что же, ему снова садиться на правое кресло?

– Я слышала, – продолжала Ольга, – что у вашего Дунаева испортились отношения с руководством региона и под него, как у нас говорят, начали копать. Он хороший руководитель, но он вынужден будет уйти. И неизвестно, кто придёт и что будет с компанией. В Москве – там всё надёжнее.

– Да откуда ты всё это заешь? Пользуешься слухами? У нас таких слухов нет.

– Не забывай, я работаю в прессе. А у нас узнают все новости первыми. Даже слухи на стадии их зарождения. И ты понимаешь, есть какая-то дикая и непонятная закономерность. Хорошие слухи сбываются редко, а вот плохие – почти всегда. И если это применить к вашему Дунаеву…

– Просто не понимаю, за что его можно снять? Он столько сделал для компании! Работаем безаварийно, развиваемся стабильно. Даже зарплату повышаем.

– Снимают с должности не только за плохую работу.

– Что ты хочешь сказать?

– Если такого человека, как Дунаев, начнут травить, то он долго не выдержит и уйдёт сам. Я не раз видела его на совещаниях в городе, слышала его выступления. Человек умный, но как мне кажется, излишне гордый. А такие люди не могут в полной мере пользоваться дипломатией в отношениях с властью.

– Что-то я тебя не понял.

– Чего ж непонятного? Иной бы и терпел, а этот долго не сможет и пошлёт их чисто по русскому обычаю. А после этого будет вынужден уйти. Вот и всё.

– Да, пожалуй ты права. Зад лизать парень не рождён. Он и из управления из-за этого когда-то ушёл. Хотел тамошнее болото расшевелить, где там. Ну что ж, выберем другого кандидата, если уйдёт. Но лично мне будет жаль.

– Боюсь, что эпоха выборности заканчивается, – вздохнула Ольга. – Газеты буквально захлёбываются, что горбачёвская выборность при демократии себя не оправдала.

– Знаю эту песню. В авиации то же самое. Люди выбирают таких же недисциплинированных и неисполнительных, как они сами. Отсюда и бардак в авиакомпаниях и повышенная аварийность. Да ещё вот многие из состава управлений вышли, контроля лишились. Чушь всё это. Известная песня бюрократов, лишившихся власти. Уж если на то пошло, у нас в правительстве и властных кругах ещё больший бардак. Рыба-то, не зря говорят, с головы начинает гнить.

– Я должна понять, что ты против моего предложения?

Эдуард пристально посмотрел на Ольгу:

– Скажи, тебе надоел Бронск?

– Москва есть Москва, – ответила она.

– Дипломатично. – Он обнял её, прижал к себе. – Давай вернёмся к этому разговору в начале следующего года. Мне нужно до конца долетать здесь программу ввода и набраться опыта. Пойми, лётчик – это не водитель «Икаруса». А на новом месте, особенно при недостатке опыта, будет очень трудно. А я не хочу показать себя плохим лётчиком.

Ольга притихла, с минуту о чём-то думала. Потом потёрлась щекой о его щёку и сказала:

– Я тебя поняла. Давай подождём до следующего года.

––

Ольга оказалась права. Отношения Дунаева с местными властями портились. Впервые конфликт возник год назад, когда он отказался дробить созданную им компанию на несколько мелких компаний. Повторный разговор об этом тоже ни к чему не привёл. Ему прямо ни разу не говорили, зачем это нужно, хотя он с присущей ему прямотой задавал этот вопрос. Отделывались общими фразами, дескать, весь мир так работает.

– Там так сложилось исторически, – возражал Дунаев, – у нас сложилось иначе. Но ведь в этом нет ничего плохого, наша тоже исторически сложившаяся система организации работает, и работает хорошо, если всё нормально делать. Зачем же её ломать?

– Время требует иного, – туманно объясняли ему.

– Так объясните, кто стоит за этим вашим временем? Какие структуры? Чего они добиваются? Развала компании? Но их и так достаточно в России, разваленных.

Конечно, он понимал, что такая большая компания, как его «БАЛ», не по зубам местным акулам, уже нагулявшим на приватизации других предприятий неплохой жирок и чтобы подобраться к такому лакомому куску, её нужно раздробить. Сначала раздробить и скупить за бесценок. А уж там видно будет. Жизнь, конечно, заставит снова объединиться. Но это потом, когда будет другой собственник, а не обезличенное государство. И ради этого всё ломать, коверкать человеческие судьбы? Ведь наверняка будут массовые сокращения. На такое он пойти не мог. Он родился в этом городе, учился в авиационном институте, пришёл работать сюда рядовым инженером и почти каждый из четырёх тысяч человек, работавших в компании, был ему знаком. Эти люди выбрали его своим руководителем в непростое для страны время и не просчитались. И вот теперь ему предлагают предательство. Наверное, если бы дела в компании были плохи, он и сам бы не стал особенно возражать против отсоединения от аэропорта. Мировой опыт тоже нужно учитывать.

Но ломать прекрасно работающую структуру было не в его характере, ведь он сам вложил в неё столько сил. Сколько бессонных ночей провёл он в раздумьях? Сколько раз, скрепя сердце, он унижался перед ещё вчерашними советскими ничтожествами, нынче ставшими банкирами, от которых теперь зависело жить авиакомпании или умереть. Ему шли навстречу, когда с охотой, а когда и под нажимом властей, которых он всё-таки убеждал в необходимости сохранения своей мощной авиакомпании в таком, как их, регионе.

Теперь всё обстоит иначе. Конечно, во многом виноват этот дефолт. Но только ли он один? Почему все местные власти, от которых зависело, жить компании или нет, вдруг заговорили совершенно в противоположной плоскости? Нет, Дунаев был далёк от мысли, что купили всех, но всё началось с администрации губернатора в какой-то момент вдруг изменившей политику в отношении авиакомпании.

А политику, как известно, просто так не меняют. Её меняют за обещания будущего. Если этого недостаточно, в дело вмешиваются деньги с обещанием ещё больших денег. О, где крутятся десятки, сотни миллионов долларов трудно устоять. А в такой продажной власти, как власть российская, невозможно. А если ты всё-таки будешь сопротивляться – сотрут. Каким способом? Да найдётся способ, вот проблема-то!

– Валерий Николаевич, – сказал как-то глава администрации в перерыве одного из совещаний, куда Дунаева стали приглашать всё реже, – вы проявляете неуважение к первым лицам нашего региона.

– Соизвольте разъяснить, в чём это выражается? – сухо произнёс Дунаев.

– Вы не считаете нужным ни встречать их, ни провожать, когда они летают по служебным делам в Москву или ещё куда-то. Согласитесь, если первое лицо региона приезжает на какой-то завод, то просто немыслимо, если его не встретит директор этого завода.

– Завод и аэропорт – совершенно разные вещи, – не менее сухо отвечал Дунаев. – На завод он приезжает по каким-то делам, в аэропорт же приезжает, чтобы лететь дальше по своим делам. Когда же работать, если постоянно это делать? Ведь улетают и прилетают ежедневно несколько каких-нибудь руководителей региона. Не считая тех, что прилетают к нам из центра. А что, есть какие-нибудь жалобы на обслуживание?

– Нет, нет, – вынужден согласиться глава администрации, – у вас хороший VIP зал.

– Тогда не вижу, какие претензии к моей скромной персоне, – с улыбкой отвечал Дунаев. – Если я им понадоблюсь, они всегда могут меня предупредить об этом. С такой-то связью! А просто так ходить – согласитесь, я половину рабочего дня на это потрачу. Да и в моей должностной инструкции нет такого.

– Вот как? – удивлённо воскликнул чиновник, не ожидавший такого отпора. – Придётся вашу должностную инструкцию подправить, – произнёс с холодной усмешкой.

– Думаю, это не в вашей компетенции. Инструкцию мне утверждали в Москве.

Дунаев не сомневался, что разговор этот будет непременно доложен губернатору. В этом он убедился, спустя несколько дней. Секретарша доложила, что обеденным рейсом в Москву летит первое лицо. За час до его прибытия милиция начала разгонять с площади все машины, чего в советское время никогда не было.

Дождавшись, когда мимо окон штаба промчалась кавалькада из чёрных машин с мигалками и сиренами, он направился в зал, так называемых официальных делегаций.

– А, Дунаев? – улыбнулся ему азиатской улыбкой губернатор, не протянув руки. – Чего пришёл? Ко мне есть что-нибудь?

– К вам всегда есть что-нибудь, – ответно также сухо улыбнулся Дунаев. – Но, боюсь, сейчас не время.

– Да, пожалуй. Тогда иди, работай, чего же пришёл? Ты у нас ведь человек занятый, – и первое лицо направилось к выходу на перрон. За ним поспешили два охранника, секретарь и ещё какие-то чины.

Когда они вошли по трапу в самолёт, машины сопровождения, пугая народ, с таким же воем сирен умчались обратно. И так почти каждый день, народу этот визг и вой изрядно поднадоел. Нет, раньше всё было намного скромнее и тише.

Последние полгода ему не удалось решить с руководством ни одного вопроса. Если раньше его радушно встречали почти во всех кабинетах, то сейчас секретарша, договариваясь о встрече, всё чаще докладывала ему: нужного чиновника на месте нет и неизвестно, когда он будет.

Конечно, по его раздражительности некоторые штабные работники догадывались, что не всё у него благополучно в отношениях с руководством региона. И по авиакомпании стал распространяться слушок о скором уходе генерального директора. Но слух этот ещё не дошёл до ушей лётчиков и техников, распространялся в основном среди штабных работников.

А комиссии почти не вылезали из аэропорта.

– Не понимаю, – говорил председатель очередной комиссии, – зачем вам собственное управление? Штат хотя и небольшой – 50 человек, но… чем они занимаются? Ведь аэропортов местных линий почти не осталось, да и базовая работа сворачивается.

– Своё управление нужно, чтобы оперативно решать возникающие проблемы, – отвечал Дунаев. – Давно известно, что двухзвенная система самая мобильная и надёжная. Зачем нам нужно управление, расположенное за тысячу километров? Только для того, чтобы ретранслировать указания центра? А эти 50 человек ведут все дела. Не будь их, наши люди вынуждены были бы ездить и решать возникающие вопросы за тысячу километров, что обошлось бы гораздо дороже. Да тут только на командировочных расходах экономия. Поэтому нам выгодней содержать свою территориальную авиационную администрацию.

– У вас – экономия, у государства – перерасход. Ведь эти люди получают зарплату от государства, а не от вашей компании.

– Да, от государства. Но зарплата эта мизерна, и мы им доплачиваем.

– Вы им доплачиваете, – задумчиво произнёс председатель комиссии. – Что ж, это ваше право. Я видел договор. Но я вынужден буду доложить: в регионе многократно упал объём работ и содержание аппарата, так называемого управления, нецелесообразно.

– Вы бы позволили нам судить, что целесообразно, что нет? – нахмурился Дунаев. – Всё-таки мы специалисты.

– Вы специалисты в своём деле, а я – в своём. Я летать вас не учу. Моя обязанность заниматься расходованием государственных средств. А ваше предприятие пока государственное, Валерий Николаевич. Или вы с этим не согласны?

– Согласен. Но ведь у нас будет больше расходов, если мы ликвидируем своё управление. И расходоваться будут те же государственные деньги. Вы же сами говорите, что мы предприятие государственное. Где же логика?

Чиновник понял, что попал в ловушку. Но тут же и вывернулся из неё.

– Всё это только ваши слова. У меня нет никаких документов на этот счёт. А слова я, сами понимаете, не могу внести в официальный акт проверки вашего предприятия, – развёл он руками.

Что ж, понятно. Чиновник отрабатывает поставленную перед ним задачу. И в один прекрасный день он, Дунаев, получит предписание: в связи с падением объёма работ разработать предложения о ликвидации территориального управления региона. Они останутся просто авиакомпанией. С потерей этого статуса будет легче её делить, дробить, крушить, разваливать, чтобы потом скупить за бесценок. О, тут уж капитализм отработал систему давно. Да другой, собственно, и нет. Но, какой к чёрту капитализм? Это же просто государственный разбой! Как устоять перед этой коррумпированной государственной машиной?

Он прекрасно понимал механику искусственного развала доходных предприятий, примеров было предостаточно. Но ему не думалось, что могут добраться и до авиации, всё же это связано с безопасностью полётов. А, впрочем, кто это сказал, что безопасность полётов может обеспечивать только государство? Государство – это чиновники. В авиации – масса чиновников. А они никогда и ничего не обеспечивали, как никогда и ни за что не отвечали. Они только порождали бумаги. Бумаги умные и глупые, выполнимые и невыполнимые, нужные и ненужные. Иногда даже вредные. А ещё спрашивали. А ответственность всегда несли исполнители.

О, сверху спущенная бумага! Она может многое. И Дунаев понимал: рано или поздно, но такая бумага появится. Обидно, столько вложено сил в создание компании! Но что же это за государство, чёрт возьми, которое делает себе хуже? Или деньги затмили всё, и государственных интересов уже не осталось? Одумаются ли?

Часто бывая в Москве, Дунаев почти всегда навещал своего друга Вадима Шелковникова, с которым когда-то вместе учился в академии. При Горбачёве он возглавлял диспетчерскую службу гражданской авиации Советского союза, а с распадом страны и началом ельцинского бардака плюнул на всё и ушёл в коммерческие структуры. От него у Дунаева не было секретов.

– Говоришь, подбираются и к твоей компании? – спрашивал он вечером за бутылкой вина. – И ты по этому поводу расстраиваешься?

– Расстраиваюсь, – вздыхал Дунаев. – Столько сил и времени ей отдано. Отличный коллектив, способный осваивать любую технику, прекрасная лётная, теоретическая и практическая база, свой учебный центр, две полосы, способные принимать любые типы самолётов, которые есть в мире. Один ангар чего стоит. Да в нормальной стране, такая компания процветала бы!

– Так то же в нормальной стране, – соглашался собеседник. – А мы, в какой стране живём? – И сам себе отвечал: – Мы живём в коррумпировано-криминальном государстве. Ельцин, – кивнул на стену, за которой в нескольких километрах был Кремль,– всё сделал для этого.

– Да, для этого он сделал всё, – соглашался Дунаев и грустно улыбался. – И продолжает делать. Уже раздал и раздарил лучшие предприятия страны. Чёрт, какие-то Дерипаски, Вексельберги, Чубайсы, Абрамовичи, Потанины, Ходорковские, Гусинские, Березовские и прочие проходимцы. Слетаются, как мотыльки на свет.

– Нация известная, – кивал Шелковников. – Как только где-то халявой запахнет – они тут, как тут, как черти из табакерки являются. Что в 17-м году, что сейчас. Ещё десять лет назад я и предположить не мог, что столько у нас в стране проходимцев. Тут, знаешь ли, поневоле, Сталина вспомнишь. У тебя-то как, не воруют?

– Что ты имеешь в виду?

– Воровство и имею в виду.

– Где ты встретишь предприятие, чтобы работник что-то не утащил с работы? Тащат по мелочам, но кто на это обращает внимание.

– Да я не про такое воровство спрашиваю.

– Ах, вон ты о чём! Я ведь себе команду подбирал не воровать, – с обидой в голосе отвечал Дунаев, – а работать.

– И долго так рассчитываешь продержаться?

– Не понял?

– Я к тому, что в стае волков баран долго не проблеет. Тут, в Москве, это очень хорошо заметно.

– Да уж Москва обобрала матушку-старушку Россию. Похоже, сюда почти все проходимцы с бывшего Союза сбежались. И процентов семьдесят всех денег страны тут крутится. А на периферии нечем зарплаты платить, уж не говоря о пенсиях. И не платят.

– Ну, проходимцев и на периферии хватает. Иногда стыдно перед иностранцами. Никак они не могут понять, почему богатейшая в мире ресурсами страна с таким нищим и забитым народом? А ещё, почему у этого нищего народа цены перемахнули американские?

– А потому, что страна богатая, – смеялся Дунаев.

На кухне они просиживали далеко за полночь, и дело одной бутылкой вина иногда не кончалось. Но привычка рано вставать действовала безотказно.

– Так что не расстраивайся, Валера, – говорил утром за чаем Шелковников, – дольше проживёшь. Мы тут, в Москве, тоже первое время расстраивались. Да, знаешь, надоело. Плюнуть бы на всё, но ведь как-то надо жить. У тебя в Бронске квартира есть?

– У меня квартира в том городе, где я работал в управлении, осталась. А в Бронске я живу на квартире брата.

– Хорошая квартира?

– Где?

– Не у брата же.

– Нормальная, четырёхкомнатная.

– Вот и плюнь ты на своих местных уездных царьков и меняй квартиру на Москву. А работу мы тебе тут найдём. Кстати, ты, сколько там у себя получаешь?

– Средний заработок командира самолёта высшего класса плюс 20%. Таков договор.

– Не знаю, какие там у вас заработки, но здесь будешь получать много больше.

– Я бы, может быть, и ушёл, но меня ведь люди выбрали, а не назначали, как когда-то в управление. Пойми, Вадим, стыдно уходить. Перед людьми стыдно.

– А нервы себе трепать не стыдно? И ты пойми, что рано или поздно, если на твою компанию положили глаз, её приберут к рукам. Как – это другой вопрос. Скорее всего, обычным методом – всё развалят искусственно. Антимонопольного комитета у вас нет, а если и есть, то лишь на бумаге и выполняет волю тех, кто им платит. У тебя нет шансов отстоять компанию. Как это говорят: против лома нет приёма.

– Кроме другого лома.

– А другого лома, мой друг, у тебя нет. Так что подумай и принимай решение.

В самолёте Дунаев мучительно размышлял. Как он радовался, когда вернулся в Бронск. Ах, какое это непередаваемое чувство возвращения на родину! Здесь он родился, учился в школе, затем в авиационном институте. Здесь начинал работу рядовым инженером, затем стал начальником цеха, заместителем командира ОАО. Отсюда уехал в Академию ГА, после чего ему предложили работу в управлении.

В Бронск он вернулся с женой, две дочери ехать обратно отказались. Да и некуда, ведь квартиры тут давно не было. Сейчас дочери вышли замуж, завели свои семьи, квартира же там осталась бесхозной и старшая дочь сдаёт её квартирантам. Что ж, каждый делает свой бизнес, печально улыбнулся он. И вот эту квартиру и предлагает продать Шелковников и купить что-нибудь в Москве. Ну, теперь его устроит и двухкомнатная квартира. Но… снова уезжать далеко от родных с детства знакомых мест в пятьдесят лет непросто. Да и прикипел он всем сердцем к своему предприятию, к его людям. Он благодарен им за то, что когда-то из всех кандидатов они выбрали его.

Кстати о выборах. В руках у него ведомственная газета, в которой напечатана статья о резко отрицательном отношении к выборной системе вообще, и в частности в авиации. И не первая по счёту. Революционные преобразования Горбачёва в этом деле себя не оправдали, утверждал автор. Коллективы выбирают своими руководителями людей не требовательных, без достаточного опыта и умения руководства, без знаний финансового делопроизводства. Не оттого ли возросла аварийность, некоторые предприятия развалились, а другие на грани краха? Пора навести порядок в этом деле, утверждает автор, тоскуя по бывшим временам, когда руководителей назначали сверху.

Что ж, думал Дунаев, советская система назначений руководящих кадров в основном была совсем не плоха, тут нечего сказать. Тогда спрашивали строго, но ведь и давали всё необходимое. Нужно было только этим разумно распорядиться, что делали не все. Уж он-то знал об этом, работая в управлении. Сломалось, ну и чёрт с ней, ещё дадут. И давали. В каждом аэропорту он видел не один варварски раскуроченный какой-нибудь аппарат, проработавший всего три, два или даже один год.

А сейчас назначат человека, сколько с него не спрашивай – что он сделает, если ничего никто не даёт и всё буквально, любую мелочь, нужно покупать? Но ведь и денег никто уже не даёт. Даже на самое необходимое – безопасность полётов, которая стоит немало и на которую в нормальных странах тратится государство, поддерживая на нужном уровне. Так было и в Советском Союзе. Но не так теперь в России. Не оттого ли, уважаемый автор, и растёт аварийность? – мысленно спорил с ним Дунаев. Это первое.

А выбранные командиры, как правило, почти все работают честно и добросовестно, насколько можно работать в этой экономической клоаке и в этом финансовом беспределе. Многие бьются, как рыба об лёд, и не находя поддержки властей ни из центра, ни на местах в отчаянии уходят. А потом на них тычут пальцем: вот они развалили предприятие. И невдомёк им, что развалило и «забыло» эти предприятия само государство в лице его политических деятелей, которые не забывают только себя любимых. Всё остальное только следствие.

И о назначениях. В условиях дикого рынка и не менее дикой демократии вряд ли будут объективно назначаться (а, главное, отбираться) такие же компетентные люди, каковые были в советское время. Скорее всего, будут назначаться нужные люди. Это второе. И ради этого затеяна газетная шумиха части продажной прессы, которая, как панельная девка, готова лечь под первого встречного, но лишь под того, у кого больше денег.

Так думал Дунаев на высоте 11000 метров, возвращаясь из очередной поездки в Москву в министерство транспорта, где его поддерживали на словах, но почти ничего не делали практически. Да почему – почти? Вообще ничего не делали. Купайся ты там в своих делах в своём долбанном Бронске, как хочешь! Кстати, дела у тебя идут неплохо и нечего прибедняться. Вон компания с экранов телевидения не сходит. Заелись вы там, господа, заелись. На других посмотрите.

Шло самое золотое время ельцинского экономического бардака и беспредела.

––

Седьмого мая выдался тёплый, да нет, пожалуй, даже жаркий день. Праздник ветеранов, посвящённый дню Победы, был в самом разгаре. Столовая профилактория, переоборудованная под кафе была забита до отказа. За столами сидело более сотни ветеранов войны – бывших работников авиакомпании.

С приходом в предприятие Дунаева такие вечера организовывались ежегодно, и ветеранам это очень нравилось. Где ещё могут вот так собраться уже довольно старые люди? Тем более получить приличную денежную сумму, выдаваемую прямо здесь же в малом зале, где за биллиардным столом сидела девушка кассир. Стоило только подойти, назвать фамилию, расписаться и получишь деньги. Никаких документов она, кроме фамилии, ни у кого не спрашивала.

Ансамбль авиакомпании играл фронтовые песни. Недостатка спиртного, как и закусок, на столах не было, многие уже успели приложиться к рюмке не раз и с удовольствием стали подпевать. Некоторые завели оживлённые беседы, вспоминали воздушные и наземные бои, погибших друзей, взятие Берлина и другие военные операции. Но всё-таки общий настрой вечера оставался каким-то сдержанным, многие то и дело бросали взгляды на входную дверь, как будто кого-то с нетерпением ждали. И действительно они ждали. Ждали генерального директора Валерия Николаевича Дунаева, который всегда приезжал поздравлять ветеранов с праздником и никогда не опаздывал. Произнеся речь, он обычно подсаживался к кому-нибудь из знакомых фронтовиков и с удовольствием выпивал с ними несколько рюмок. А потом, когда веселье разгоралось, незаметно выходил из зала и уезжал на работу. Дальнейшее его присутствие уже было не обязательным. Ведущий программу праздника доводил её до конца обычно часа через четыре. К тому времени ветераны, изрядно наговорившись, наслушавшись поздравительных речей и загрузившись спиртным, уставали. Некоторые, несмотря на преклонный возраст, звеня орденами и медалями, лихо отплясывали, вспомнив фронтовую молодость. Но возраст брал своё. Скоро их рассаживали по автобусам и развозили по домам.

Сегодня Дунаев впервые не смог приехать на открытие праздника. Вчера пришёл приказ о ликвидации их территориального управления. Официальная мотивация – падение объёма работ и закрытие всех оставшихся приписных аэропортов.

Этим же приказом им вменялось перейти в подчинение бывшему территориальному управлению, а все нерентабельные аэропорты региона передать под юрисдикцию местных властей. Таковых насчитывалось более десяти. Это классифицированных, с искусственными взлётными полосами и ещё полтора десятка неклассифицированных, типа Ак-Чубея, рейсовых полётов в которые уже давно не было. А уж что с ними будут делать местные власти – никого не волнует. Аэропорты мелкие они без особого труда передали местным властям ещё год назад, а большие оставили, предварительно законсервировав оборудование.

Но содержать их авиации, терпя ежемесячные убытки, нет возможности. И вообще-то это решение правильное. Да вот беда, местные власти категорически отказывались брать их на свой баланс. Там ведь только с бетонными полосами сколько хлопот. Теперь приказ был подкреплён решением местных властей и тут уж хочешь – не хочешь, исполнять его придётся.

С самого утра он совещался с начальником приписных аэропортов, как лучше и быстрее это сделать, куда девать оборудование и технику. Решили: всё, что можно продать на месте – нужно продать, радиооборудование – вывезти, ну а сами здания и сооружения передать местным властям и закрыть этот вопрос в течение месяца.

– Сколько сил, средств и труда стоило, чтобы открыть эти аэропорты! – вздохнул начальник приписных аэропортов. Сам бывший лётчик, он прекрасно знал, что значит аэропорт для горной и малодоступной местности, особенно зимой. – Эх, встал бы сейчас Бобров да посмотрел, что делают с плодами его трудов! Ведь это он всё пробивал и строил.

– К сожалению обстоятельства выше нас, – печально улыбнулся Дунаев. – За символическую плату, как было в СССР, сейчас пассажира не повезёшь. – А за нормальные деньги – увы, не получится, у народа их просто нет. Да и откуда им взяться, если по три-четыре месяца не платят ни зарплат, ни пенсий. Просто поразительно, как люди выживают в такой обстановке? Да и летают ещё. Вот посмотри, – подвинул он сводку, – заграничные полёты увеличиваются ежемесячно. Ну, это конечно, челноки. Крутятся как-то.

– Почти у каждого городского жителя есть родственники в деревнях. Оттуда и везут продукты питания. А что ещё нашим людям надо?

– Ну, если так – тут никакой дефолт не страшен.

– А в деревнях его многие и не заметили, особенно там, где живут почти, что натуральным хозяйством. У меня у самого старики в деревне, так они месяцами в магазин не ходят.

– Да, страна! – встал из-за стола Дунаев. – Куда её Ельцин с Черномырдиным приведут? Как ты думаешь?

– Чего тут думать? Гнать обеих нужно в шею. Один – пьяница горький, второй – шут гороховый, такое скажет, хоть стой, хоть падай! Ну, где это видано, чтобы пенсии и зарплаты не платить? Да такого и в войну-то не было.

А вскоре вошла секретарша и сказала, что уже звонили с территориального управления и интересовались, где находится генеральный директор.

– Кто конкретно?

– Был женский голос,– доложила она, – вероятно из приёмной начальника управления. И ещё, – потупилась девушка, – просили вас не покидать кабинета, будут звонить.

«Ну, вот всё и возвращается на круги своя, – подумал Дунаев. – Недолго-то мы вкушали свободы. Теперь сиди весь день в кабинете и жди звонка начальника управления. С сегодняшнего дня он мой непосредственный начальник. Вероятно, скоро нужно будет ждать комиссию оттуда. Всё-таки больше пяти лет не были. Но как мы с ним сработаемся, если между нами стоят старые разногласия? Или сделаем вид, что ничего не было? Чёрт, а ведь он в бытность моей работы в управлении тоже был одним из замов начальника управления и всегда на собраниях, помнится, выступал на стороне шефа. Кстати, бывший начальник управления, старый друг покойного Боброва, уже довольно старый человек числится там в советниках. Да, ситуация».

Он посмотрел на лежащий на столе документ. Приказ этот, хотя и давно ожидаемый, сильно расстроил Дунаева. Тем более он знал и неофициальную версию такого решения. Катализатором ускорения и формальным поводом послужило то, что у него произошло несколько происшествий на безопасность полётов абсолютно не повлиявших. Автозаправщиком повредили самолёт Ту-154 и во время буксировки краснодарского самолёта Як-42 умудрились сломать носовую стойку. Ещё один Як-42 загорелся на рулении и его с трудом потушили, успев эвакуировать пассажиров. Кто-то умудрился в салоне пролить подсолнечное масло (пассажиры, скорее всего) и оно протекло в подпольное пространство в районе кислородного отсека. Прогремел взрыв, вспыхнул огонь. Самолёт надолго вышел из строя. Ну и пошло поехало. В целях укрепления дисциплины и безопасности полётов и т.д. и т.п.

В итоге пришёл этот приказ. Он, конечно же, был согласован и с местными властями. А возможно они, власти, и были инициаторами этого приказа. Ведь за его излишнюю самостоятельность и нежелание стелиться перед ними многие его не любят в администрации региона, в том числе и главный прокурор, никак не желающий понять, что всё ЧП, происходящие в аэропорту – это всего лишь человеческий фактор, и никто от этого не застрахован. Конечно, были такие случаи, есть и будут. Да и сам глава региона не балует его вниманием, как например нефтяников и газовиков. Впрочем, там уже давно сидят в руководителях угодные ему люди, готовые по первому требованию выполнять всё, что им скажут. А тех, выбранных народом на волне горбачёвской эйфории давно уже нет.

Как-то, проанализировав события последних шести месяцев, Дунаев сделал вывод, что работать ему осталось недолго. Месяц назад, выходя из здания Белого Дома (так модно стало называть здания губернских и республиканских администраций) он, как говорится, нос к носу столкнулся с председателем лётного профсоюза и пилотом-инструктором Галимовым, который когда-то, ещё до Заболотного, работал заместителем Боброва по лётной службе. Уже мало кто и помнил, за что его тогда сняли, кажется, за какую-то катастрофу то ли Ка-26, то ли Ан-2. Пассажиров там не было, пострадал только экипаж. Галимов ушёл на пенсию, но при горбачёвской перестройке снова вернулся и стал работать инструктором на Ту-154. На вопрос, чего они тут, в этом здании, потеряли, лётчики внятно так и не ответили, проворчали что-то про земельные участки под коттеджи. Какие к чёрту коттеджи! Кажется, это будет мой преемник, подумалось тогда Дунаеву.

Конечно, он знал, что часть лётного состава им недовольна, и они нашли понимание у профсоюза. Мотивы были таковы: он, Дунаев, не лётчик и потому не может понимать в полной мере желания и чаяния лётного состава. Особенно они недовольны были заработной платой, сравнивая её с зарплатой лётчиков иностранных. В кулуарах об этом говорили всё чаще. Другие им возражали. Иногда доходило до ругани и даже мелких стычек. А ему было обидно. Чёрт возьми, в таких непростых условиях повсеместного экономического бардака, он, не жалея своего времени и сил, работал по 18 часов в сутки. Он сделал первую отдельную авиакомпанию и смог удержать её на высоте, несмотря на чудовищные события в стране, теперь получал отрыжку, как он считал, части зажравшегося лётного, да и части наземного состава. И это в то время, когда многие предприятия лежат полностью на боку и прекратили полёты, а лётный состав разбегается, кто куда.

Конечно, всем хочется получать больше. Но разве можно сравнивать экономику той же Франции, где чаще всего бастуют лётчики недовольные зарплатой, и России?

Обиженный, он перестал ходить на лётные разборы, чем подлил ещё больше масла в огонь недовольства.

– Ему на нас наплевать! – кричали некоторые. – Когда он у нас был последний раз?

– Таксист с вокзальной площади за смену больше получает, чем мы за рейс! – громоподобным голосом вещал в курилке Владимир Палда. – Дурдом!

– А чего же в таксисты не идёшь? – ехидно осведомлялся вездесущий Устюжанин.

– Уйди, изуродую! – отмахивался тот. – Бастовать пора. Куда, чёрт возьми, смотрит наш профсоюз?

– Отделяться нужно от всех наземных служб! – поддерживали его. – Вон в штабе целый день табунами ходят люди. Чего они делают? Бумажки ворошат?

– Ага! Один с сошкой, а семеро с ложкой.

– Смотри, а то и сошки тебя лишат. Ты же в экономике – ни уха, ни рыла, а туда же! Крути свой штурвал и сопи в две дырочки, пока их не заткнули.

– Ты что ли заткнёшь? Вон диспетчерская служба отсоединилась, и получать там стали намного больше.

– Да потому, что с тебя, дурачка, они дерут три шкуры. Не успел твой самолёт из зоны ответственности выйти, как вслед уже радиограмма – плати за пролёт территории. А за что такие деньги? За то, что диспетчер здравствуй – до свиданья нам сказал?

– У них ответственность большая.

– А у нас – её нет?

– Дело в том, что самолёт превратили в дойную корову, – авторитетно говорил Самохин. – Ведь за всё нужно платить. Летишь в воздухе – плати за пролёт зоны, на земле – плати за заправку маслом, топливом и водой, платить нужно за обслуживание каждого пассажира, которого тебе посадят, за радионавигационное обслуживание, за метеорологическую консультацию, которая мне не нужна – сам синоптик, буксировку и прочее и прочее. Даже за стоянку на перроне в чужом аэропорту нужно платить. А сколько нефтяники за тонну керосина дерут? Ну и чего ж тут лётчику останется? Все хотят в рай на чужом горбу въехать.

– Так ведь всё это в стоимость билета заложено, – возражали ему.

– А на ремонт самолётов и двигателей деньги нужны? – продолжал Самохин. – А на покупку запасных частей деньги нужны? А на агрегаты и машины обслуживания? А вам бы всё только в заработную плату вбухать, и через год остановились бы.

Самохин знал, что говорил, его жена работала экономистом.

И такие разговоры возникали всё чаще.

В тот день из управления так и не позвонили. Просидев в кабинете до четырёх часов, он не выдержал, вызвал из гаража машину и поехал в профилакторий. Появление его было встречено аплодисментами. Он решил, что отсюда поедет домой, так как время работы уже кончилось. И тут к нему подошла администратор профилактория.

– Валерий Николаевич, извините, вас к телефону.

Он прошёл в комнату администратора, взял трубку. Сменный начальник ПДСП сообщил, что звонили из управления, просили разыскать генерального директора с приказанием немедленно туда позвонить. И назвал номер телефона. Дунаев помнил его, это и был номер телефона начальника управления.

– Немедленно? Скажите, что у нас уже закончился рабочий день, – немного подумав, ответил он. – Об этом звонке вы мне доложите завтра, а сегодня вы меня не нашли.

– Понял вас! – радостно ответила трубка. Работники ПДСП больше всего не любили аппаратчиков управления, с которыми оперативно вынуждены были контактировать ежедневно. Столько лет от них отдыхали и вот теперь опять…

– Им ещё два часа работать, – взглянул он на часы. – Разница во времени. А у нас рабочее время уже закончилось.

– Да, уже седьмой час.

– Поэтому мы имеем полное право расслабиться. Не правда ли? – улыбнулся он администратору.

– Конечно! – ответно улыбнулась женщина.

А он подумал, что возможно, уже завтра ему предложат лично явиться в управление. Или как оно там теперь называется? Не УГА как раньше, а какой-то УГАН. Вывески-то они поменяли и не раз. Но по старинке его, как и прежде называли управлением. И ещё подумалось, а какие функции оно теперь выполняет? Неужели осталось всё от советских времён, несмотря на прошедшие в стране перемены?

––

В середине мая над регионом установился холодный северный антициклон. Передняя его часть словно гигантский насос закачивала холодный полярный воздух с Баренцева и Карского морей, понижая температуру до такой степени, что в мелких водоёмах по ночам застывала вода, а на почве образовывались заморозки. И как следствие по утрам образовывались плотные туманы. Антициклон был малоподвижный, и давление то начинало падать, то вдруг снова поднималось, приводя в смущение синоптиков.

– Так и должно быть, – пожимала плечами Окклюзия, отмахиваясь от наседавших на неё лётчиков. – Откуда я знаю, сколько это продлится и что будет завтра? Сегодня же раньше обеда туман не рассеется, – говорила она, поколдовав над своими бумагами. – Вот глядите, температура воздуха равна точке росы. Это стопроцентная вероятность образования плотных туманов. К тому же сказывается и радиационное выхолаживание.

– Так значит, до обеда наши не пляшут? – спрашивали её. – Ну, хотя бы двести метров для взлёта наскребёте?

– Не знаю, запляшут ли ваши, а я вам ничего не наскребу, – отвечала Окклюзия, – сейчас видимость на старте 50 метров. Ждите.

Ближе к обеду весеннее солнце всё-таки делало своё дело, туман приподнимался, превращаясь в низкую нависшую над полосой облачность. Но это уже лётчиков не волновало, самолёты начинали взлетать один – за одним, и едва оторвавшись от полосы, исчезали в плотных клубах водяного пара, из которого ещё несколько минут был слышен рёв двигателей. Аэропорт начинал работать в одностороннем порядке, то есть на вылет погода была, а вот для посадки видимости ещё не хватало. Но скоро водяной пар под действием солнечного прогрева поднимался выше и тогда аэропорт входил в обычный свой рабочий режим. И так повторялось каждое утро уже несколько дней.

А по аэропорту ходили всевозможные слухи. Некоторые были правдой.

– Слышали?

– Чего?

– Говорят, что Дунаев от нас уходит, и на его место назначат Заболотного.

– Что ты болтаешь? Кто его выберет.

– Про выборы забудь, поиграли в демократию и хватит. Назначат и тебя не спросят.

– А куда же Дунаев уходит?

– Говорят в Москву на повышение.

– Да не Заболотный будет генеральным, а Галимов. Его профсоюз лётчиков выдвигает.

– А ещё говорят, сокращение будет. Около тысячи человек сократят.

– Слышал звон, да не знаешь, где он. Не сократят, а отделят от авиакомпании. А аэропорт будет сам по себе.

– Не надо ля-ля, Дунаев против этого.

– Говорят же тебе, что он уходит. А ещё будут транспортную авиацию от авиации ПАНХ отсоединять.

– А я слышал, что хотят ещё три самолёта купить.

– На какие шиши?

– А мне говорили, что все самолёты Ан-2 продавать будут. И вертолёты – тоже.

– Кто же их возьмёт? Они же по всей стране стоят.

Самолёты Ан-2 действительно стояли. Зимой полётов практически не было, выполнялись только редкие санитарные задания. У медиков не было денег оплачивать свои заказы. Лётчики сидели на голых окладах и не мудрено, что за зиму из эскадрильи Долголетова уволились почти все молодые вторые пилоты, которые не ушли раньше.

– Когда это было видано, чтобы лётчики десятками увольнялись? – вздыхал начальник штаба. – Ах, беда, беда! Всю жизнь, сколько себя помню, их не хватало всегда. Да что же это делается? Ведь столько денег вбухано на учёбу! И переучиваться их не берут – налёта не хватает. Неужели и, правда, торговать на наших барахолках импортным тряпьём стало важнее?

Командир отряда Токарев надеялся, что с наступлением весны и лета появятся заказы на авиационные химические работы, но ни одно хозяйство не заключило с ними договора. У колхозов не было денег. Бардак в стране продолжался, шёл делёж самых крупных в стране лакомых кусков, таких, как газовая и нефтяные отрасли, чёрная и цветная металлургия, алмазная и шахтёрская отрасли и до каких-то колхозов никому не было дела. С экранов телевизоров не сходили непонятно откуда взявшиеся, как черти из табакерки, Березовские, Гусинские, Ходорковские, Абрамовичи, Потанины, Дерипаски Вексельберги и другие в одночасье ставшие миллионерами и миллиардерами. За всеми просматривалась известная всюду вороватая национальность. А Березовский даже пробился во властные структуры. Пьяный, ничего не соображающий президент назначил его то ли председателем совета безопасности, то ли ещё кем-то.

Колхозы были предоставлены сами себе. А основные продукты питания предпочитали ввозить из-за границы. То, что своё было бы дешевле и качественнее никого не волновало. Ведь из-за рубежа в основном везли залежалый товар, не пользующийся спросом. А в России всё купят. Свои шоколадные фабрики стояли, а полки магазинов были завалены «Марсами», «Сникерсами» и другой сомнительной продукцией. Американские окорочка, привезённые из-за океана, заполонили страну. Мясо сомнительного происхождения также привозили из Бразилии, Польши, Канады и даже с Австралии. Господи, да найдётся ли хоть один пророк в Отечестве? А впрочем, какая разница, чего есть? В России всё съедят. И запьют самогоном. А уж с ним-то переварится любая пища.

Пророков не было. А президент Ельцин продолжал пить горькую и на экранах почти всегда выглядел помятым и с явно заторможенной речью. Но ведь именно такой он и был нужен кому-то. А народ смеялся и плевал на экраны с его изображением.

– И это бывший коммунист? – удивлялись. – Неужели они все были такие? Не мудрено, что СССР развалился. Да он и Россию скоро развалит. С ума сойти, стыдно перед всем миром! О. боже, боже, за что это нам? И как он смог выиграть выборы?

А многие колхозы между тем прекратили своё существование. Некоторые распались на фермерские хозяйства, некоторые существовали только на бумаге. А те немногие, что каким-то чудом сохранились и как-то сводили концы с концами благодаря предприимчивости их руководителей и были способны купить удобрения, предпочитали самолёту наземную технику. И намного дешевле и качественнее. Ну а самолёт оставляли на крайний случай, как например, нашествие саранчи или каких-то других вредителей. Тут уж, хочешь – не хочешь, а деньги находили, ведь промедление – смерти подобно. Или рассчитывались своей продукцией, которую потом продавали своим работникам в магазине на территории аэропорта. Как правило, это были мясо, мёд, яйца и другие сельскохозяйственные продукты.

И Токарев стал задумываться. Еврейская составляющая его отца подсказывала ему: пора заняться своим делом. Сейчас без проблем можно, используя, некоторым образом, ещё считавшееся государственным добро, нажить на нём неплохой капитал. Но конечно не на этой должности командира отряда. Тут – давно ясно – через год, а может раньше, всё развалится окончательно. Ну что тут взять? Похоже, скоро можно будет распоряжаться аэропортом, как своей вотчиной. А вот тут совсем было бы другое дело. Но как?

А примеров было множество. Разворовывались (считай – приватизировались) уже не только крупные, но и мелкие предприятия. В городе Токарев пытался наводить справки и, наконец, на кое-какие каналы вышел, благодаря своей родословной. О-о, тут, как говорится, рыбак рыбака – видит издалека. Виктор Токарев теперь и не скрывал своей настоящей фамилии – Трутман. Когда-то ещё в 50-х годах отец сменил фамилию, так надо было, когда родился сын, а сейчас – ого! – демократия и такая фамилия становилась нужной. Не Ивановым же называться. Да их и без того пол России и все пьяницы. Ну, конечно не все – так многие. Чего с них можно взять? И это с ними Горбачёв хотел осуществить свою перестройку? Нет, не на тех он опирался, не на тех. Вот Ельцин – свой человек. Ну и Наина – чего говорить – тоже своя баба. Эта семейка с известной составляющей даст развернуться в стране нужным людям. А потом… да мало ли, что будет потом. Или, как говорится, мулла умрёт или ишак подохнет. А то чего доброго этот пьяница, которого он за это презирал, долго не проживёт, хотя и здоров, как боров, и тогда времена могут поменяться.

А потом, зачем ему приватизация? О, это такие хлопоты. Лучше использовать государственное предприятие в личных целях. Короче, половить рыбку в мутной водичке. Самое время.

И Трутман только ждал случая. А тут вот, пожалуйста – скоро уходит довольно надоевший своей прямолинейностью Дунаев. Уж это-то он, как командир отряда, знал точно, как и то, что на смену ему придёт бывший заместитель Боброва по лётной подготовке Галимов. Но кто такой Галимов? Лётчик, воспитанный на советских законах. А это значило, что долго он не продержится, советские законы сейчас никому не были нужны. Хотя, чего скрывать, некоторые законы очень даже были хороши.

К тому же Галимов был не так уж и умён по сравнению с Бобровым или Дунаевым. Так что, этот пока ещё не новоиспечённый генеральный директор долго на своей должности не продержится. Ну, год от силы, полтора. А что нужно делать нам? Как там говорили в древнем Риме? Разделяй и властвуй? Разделяй – ого! – и властвуй! Да козыри сами в руки летят! Теперь нужно сделать всё, чтобы отделить лётный комплекс от аэропорта. А затем стать во главе нового объединения – международного аэропорта. Ну, если и не генеральным директором, так его заместителем. А там – будет видно.

И Трутман поставил перед собой стратегическую задачу: всеми возможными способами не очень навязчиво, но аргументировано убеждать нового генерального директора об отделении от аэропорта и его служб и создании только чисто лётной авиакомпании «БАЛ». И в этом ему помогут лётчики.

                         –

Уже второй час Дунаев сидел в кабинете и сочинял пространную статью в собственную газету авиакомпании «Крылья». Он всегда с удовольствием читал её, но никогда за время своей работы ничего туда не писал. Считал это делом малозначительным, даже не нужным. Да и время было жалко на это тратить. Как оказалось, зря. Хотя бы раз в квартал нужно было находить для этого время. Ну, не писать статьи самому, а хотя бы давать народу информацию в виде интервью.

Недостаток правдивой информации – этот своего рода информационный вакуум всегда заполняется сплетнями. Вот и сейчас сплетни одна чудовищней другой гуляли по аэропорту об уходе Дунаева с должности. Кто-то «достоверно» знал, что его переводят в Москву на большую должность, кто-то утверждал, что он снова уходит в бывшее территориальное управление на должность первого заместителя.

То, что он уходит, знали все. Ну, разве это скроешь? А вот куда уходит и, главное, почему никто толком, кроме нескольких человек не знали. Никто не верил, что человека, поднявшего авиакомпанию на такую высоту известную всей России и за рубежом, открывшую свои представительства во многих странах могли вот так просто взять и снять с должности. Потому-то и преобладала версия его перевода в вышестоящие инстанции.

На самом деле никто его никуда не приглашал. И никто его не снимал с должности. Решение о своём уходе он принял сам, проанализировав ситуацию и взвесив всё за и против. Человек умный и неординарный он понимал, что его глухая конфронтация с местными властями долго длиться не может. Им там нужны безмолвные исполнители их приказов, зачастую некомпетентных и вредящих производству и по этому поводу он мог спорить и отстаивать свои интересы, невзирая на ранги. Не рабски невнятно возражать, как это всегда делал Глотов и потом согласиться, а чётко и твёрдо отстаивать свою позицию, потому что был уверен в ней. Уверенность подкреплялась знанием дела и опытом работы. Правда, не всегда хватало выдержки грамотно и мотивированно аргументировать то или иное решение. Да и как можно это объяснить не специалисту? Это его раздражало, и споры иногда заканчивались на повышенных тонах.

Ну и теперь вот управление, возврат к старому. Не совсем конечно. Теперь оно уже не будет отбирать заработанные ими деньги. Зря, что ли вступили в рыночную экономику? Теперь за всё нужно платить. За продление ресурса самолётов – платите. За лицензию – тоже. За сертификат – пожалуйста, платите. И так за любую бумажку, за любую подпись на ней. И суммы, надо сказать, не хилые. Наши инспекторы прилетят к вам с проверкой – заплатите им. Но ведь все бумажки нужно ещё дублировать в Москве (зачем?) и там тоже платить. Опять начнутся бесконечные поездки специалистов в управление, отстоящее от них почти на тысячу километров, бесконечные командировки специалистов по различным, иногда просто мелочным, поводам. Ну, это ладно, как говорится, деньги на командировки казённые. А вот дадут ли ему теперь спокойно работать? Вставить палки в колёса бывшему строптивому заместителю начальника управления желающие найдутся. Схема известная: выговор, строгий выговор, а дальше несоответствие занимаемой должности. Ещё проще, чем в советские времена, когда в карманах таскали партбилеты. Ну а уж затем назначение своего человека.

Над аргументацией причин ухода со своего поста и корпел уже второй час генеральный директор и основатель авиакомпании «БАЛ» Дунаев. Он как-то только недавно остро ощутил, в каком вакууме информации жил последние годы коллектив. Отчасти оттого, что постепенно в новых условиях хозяйствования СТК – совет трудового коллектива почти прекратил свою деятельность и практически существовал пока ещё только на бумаге. Коллегиально решения уже не принимались, как когда-то раньше на парткомах, а потом в пору намечавшегося уже заката горбачёвской перестройки на тех же СТК. Обо всём этом он вдруг и ощутил мучительную потребность высказаться. Он, единственный избранный народом генеральный директор, не мог уйти просто так вот, молча, не объяснив коллективу мотивы своего ухода. Решение это далось ему очень и очень нелегко.

Сегодня он должен отдать своё сочинение редактору и уже завтра начать передачу дел новому генеральному директору, пока, правда, официально ещё не утверждённому. Но вопрос уже практически решён и утверждение Галимова – дело нескольких дней.

Три дня назад, когда он был в столице в департаменте авиации с рапортом об отставке, новый молодой директор департамента только и спросил его:

– Чего вы там, Валерий Николаевич, не поделили с местными властями и со своими лётчиками? – И сам себе ответил на вторую половину вопроса: – Ну, с лётчиками ясно – народ строптивый, а вот с губернским руководством…

И он вопросительно посмотрел на Дунаева.

– Не сложилось, – пожал Дунаев плечами. – Да вас наверняка информировали.

– Хотелось от вас услышать. А то, что информировали – да, и не очень уж с лестной стороны. И мне это показалось странным. Ваша авиакомпания входит в десятку лучших компаний России, а по некоторым показателям прочно стоит в первой пятёрке. Про авиацию ПАНХ не говорю, она по всей стране в упадке. Кстати, у вас там ещё летают и Ан-2 и вертолёты, а вот в других предприятиях полностью стали. Казалось бы, нет причин для ухода.

– С производственной точки зрения, может, и нет. Ну а остальное…

И он тоже в свою очередь вопросительно посмотрел на директора департамента. Чего, мол, воду в ступе толочь. Ведь были гонцы у вас губернские, были и представители профсоюза, всё обговорили и вопрос решён. Наверняка уже и с управлением согласовано.

Именно так и понял директор его молчаливый взгляд. И не стал юлить.

– Что ж, Валерий Николаевич, – вздохнул он. – Сдавайте дела, – он посмотрел в какие-то бумаги на столе, – как его…

– Галимову.

– Да, Галимову, – директор бросил быстрый взгляд на Дунаева. – Я не сомневался, что вы в курсе. Его рекомендует ваше губернское начальство и руководство управления. Вы же теперь снова в его составе. Так сказать, на круги своя. А я ведь Галимова совершенно не знаю. Кто он?

«Всё ясно, – подумал Дунаев. – Теперь тут утвердят кого угодно, если рекомендуют местные власти. Утвердят, даже если порекомендуют бомжа. Что ж, демократия. Вот тебе и выборная система! Хотя, за Галимова ведь и управление просит. Не ошиблись бы только».

– Хороший лётчик, – ответил он. – Работал когда-то у Боброва замом по лётной подготовке. Больше я вам ничего сказать о нём не могу. – И чуть помедлив, добавил: – А всё остальное покажет жизнь.

Из кабинета директора департамента он уже, можно сказать, вышел пенсионером, но пока не придёт приказ, будет выполнять обязанности руководителя предприятия.

Вечерним рейсом он возвращался в Бронск. Когда экипаж вышел на связь с диспетчером подхода, тот спросил:

– 849, генерал на борту?

– Так точно, – ответил командир корабля.

– Попросите его после посадки зайти в ПДСП.

– Вас понял.

В ПДСП он заходил всегда, когда откуда-то возвращался вечером или поздно ночью. Поднявшись на лифте на восьмой этаж диспетчерской вышки, он обнаружил там начальника перевозок Прикусова и начальника инспекции теперь уже не существующего управления Шахова.

– Это мы вас просили зайти, – встали они, здороваясь.

– Что-то случилось?

– Ничего не случилось, – потупился Прикусов, – сегодня же пятница.

– Ну и что?

– Да вот, – протянул он два листа бумаги, – чего же тянуть. Мы тут решили…

Дунаев бегло прочёл документы. Рапорты. Оба просят освободить их от занимаемых должностей в связи с уходом на пенсию.

– Это демарш? Вы же и так пенсионеры, – улыбнулся он. – Что же, второй раз будете оформляться?

– В отделе кадров поймут, – отмахнулся Шахов. – И вот ещё рапорт Романова, он тоже…

– И Романов? Но УТЦ у нас сохранится. Это всё, что могли отстоять.

– Да знает он, – снова махнул рукой Шахов. – Но возраст уже, на покой пора. Прикусов вот рыбак страстный, а всё некогда…

Дунаев сел за стол, положил перед собой бумаги и на мгновение задумался. Достал ручку придвинул к себе документы и… снова отодвинул. Поднял голову. Шахов с Прикусовым непонимающе смотрели на него.

– Вот так и уйдёте? – спросил их. – Сговорились? А кто работать будет?

– Свято место не будет пусто, – пробормотал начальник перевозок. – Отпускай, Николаевич. Всё решено.

– Так! – почесался Дунаев, придвинул свой дипломат и положил туда бумаги. – Пока ещё я начальник. В понедельник я их подпишу. Но будет соответствующий приказ. Ветеранов мы всегда провожали торжественно. И я не хочу под конец нарушать традицию.

– Ну, как скажешь, – закряхтел Прикусов. – В понедельник, так в понедельник. Тогда… тут вот, – он извлёк из стола бутылку коньяка. – Сегодня пятница.

– Даёте! – покосился Дунаев на сменного диспетчера, который сидел за пультами к ним спиной и о чём-то говорил с инженерной службой порта.

– Свой человек, – улыбнулся Прикусов. – Поймёт.

– А, наливай! – залихватски махнул рукой Дунаев. – Давайте сегодня побудем сами собой. Машина-то нас домой отвезёт, или уже на нас рукой махнули?

– Вон, – кивнул Шахов вниз через стекло. – Саша ждёт вас.

Там, внизу, стояла служебная машина Дунаева. Водитель Саша ждал его в любое время суток, когда он откуда-то прилетал. Или по договоренности с ним оставлял ключи и документы, и Дунаев садился за руль сам.

Коньяк они выпили быстро, не ресторан всё-таки. Диспетчер, умница, повернулся к ним, но сделал вид, что ничего не заметил и отвернулся. Когда садились в машину, водитель поздоровался.

– Здравствуйте. С ветерком, Валерий Николаевич?

– Не торопись, Саша, тихонько езжай. Мы поговорим, покурим.

– Вы ж не курите.

– Сегодня можно. Кстати, сигарет-то у нас нет. Все некурящие. Вот досада!

Водитель молча протянул пачку и зажигалку и включил стартёр. Тронувшись с места, произнёс:

– Я вас развезу и машину около своего дома оставлю. Можно, Валерий Николаевич? А утром как всегда заеду за вами.

– Конечно, Саша, конечно. Завтра можешь не торопиться, суббота всё-таки.

И он подумал, что, наверное, будет на работе последние свои выходные. Сколько же он провёл их на работе за последние годы? Ну да ничего, скоро у него будет много свободного времени и жена наконец-то перестанет из-за этого ворчать.

Только вот чем заняться в это свободное время? А бездельничать он не привык.

                   –

ГЛАВА 3 ИНЕРЦИЯ

За ошибки расплатимся!

Нам беда – не беда!

По инерции катимся

И не знаем куда.

Эй, довольно с нас нытиков!

Нужно будет мы – вброд!

За просчёты политиков

Вечно платит народ.

Радик Шамсиевич Галимов считался хорошим лётчиком, каковым и был на самом деле. Но не более. Когда-то он был заместителем Боброва по лётной подготовке и у лётчиков, не в пример Заболотному, пользовался авторитетом. Лётное дело он знал хорошо, и работать ему было легко. И не потому, что знал своё дело, а потому, что его не хуже знали и все остальные командиры в лётной службе и чётко всё выполняли. И Галимову оставался только формальный контроль и визирование многочисленных бумаг. Собственно эта должность была и не нужна при хорошей организации работы в лётных подразделениях. Но её ввели для того, чтобы разгрузить командиров объединённых отрядов, обременённых массой хозяйственных забот. Они же служили своего рода громоотводами, если случалось в службе что-то серьёзное. Так когда-то и получилось с Галимовым, когда нет, не по недоученности, а по элементарному разгильдяйству командира вертолёта произошла катастрофа, в которой погибли люди. Тогда его сняли с должности, и он ушёл на пенсию, благо в те времена на пенсию лётчика жить было можно вполне прилично. Но затем времена изменились, и ему снова пришлось вернуться к полётам, но уже в качестве командира самолёта, а потом пилота-инструктора. В отряде он пользовался авторитетом и когда стал развиваться конфликт лётчиков с Дунаевым, недовольных заработной платой, о нём вспомнили в профсоюзе лётного состава. Так он стал вторым генеральным директором первой независимой отдельной авиакомпании России, поскольку выборность уже не приветствовалась и была предана анафеме, как, якобы, себя не оправдавшая.

Но одно дело – работать в условиях советского времени и совсем другое в бардаке зарождающихся рыночных отношений. Никто и ни на что денег уже не давал, всё от обычной проволоки и шурупов до самолётных запасных частей и вспомогательных механизмов нужно было где-то покупать. А, значит, нужны деньги. Деньги есть в банках. Но не всем дают кредиты. Если под Дунаева они деньги давали, то к ни кому не известному новому руководителю авиакомпании относились с осторожностью. Нужно было себя показать. Если Дунаев обладал даром дипломатии, что не маловажно при работе с банками, то Галимов такого дара был лишён, и его политика была прямолинейна, как прямолинеен и инертен полёт самолёта на эшелоне.

К тому же он после вступления в должность стал разгонять старую команду уже имевшую опыт работы в рыночных условиях и набирать новую по принципу старых знакомых и так называемых нужных людей, имеющих опыт работы советских времён. Таковым был новый главный бухгалтер и главный экономист компании, имеющий, кстати, высшее техническое образование и работавший раньше инженером. Никто не знал, какой из него экономист и для многих было загадкой, почему он оказался на этой должности. Появился новый начальник перевозок и начальник инспекции. Начальником коммерческого отдела авиакомпании стал сын Галимова.

А начальник спецавтобазы вообще появился неизвестно откуда. Поговаривали, что это какой-то родственник Галимова, работавший где-то в городе и уволенный за растрату. Скоро он стал его первым заместителем по наземным службам. Урвать для себя мужик, кажется, был не дурак. Почему-то в его кабинет без особой надобности зачастил Виктор Токарев, которого теперь называли просто Трутман. Всевидящее око народа это сразу заметило. Не произошло изменений только в лётной службе, но скоро начались и они. По непонятной причине командир первого отряда Литвинов вдруг снова ушёл руководить своей бывшей эскадрильей. А на его место был назначен закончивший заочно академию ГА относительно молодой, нерешительный и безынициативный лётчик, боявшийся кажется собственной тени, хотя и неплохо летавший. Человек он был вежливый и тихий, в беседах с лётчиками никогда не повышавший голоса и со всеми всегда с полупоклоном здоровающийся за руку. Когда-то учившиеся с ним ещё в училище лётчики говорили, что в Москве в определённых кругах его отец не последний человек.

– Ясно, что блатной, – гудел в курилке басом командир Палда. – Кто же такого просто так поставит на эту должность? Уж очень он слишком интеллигентный. Ему бы с женщинами работать, а не с мужиками. А начальником штаба кого себе взял? Заболотного, машины охранявшего. Ха-ха-ха! Буквоеда. Пришёл конец нашей спокойной жизни. Опять будем по пять часов на разборах сидеть и слушать нудные нотации.

– Ну, то, что он Заболотного взял – понятно, – соглашались с ним. – У буквоеда всегда бумаги будут в порядке. А что ещё командиру отряда нужно?

– Да, два академика на руководящих должностях в отряде – это много. Да они кажется два сапога пара. Разве такие люди, когда лётчика защитят?

– Сами хотели перемен и грызли Дунаева, – отвечали им сторонники старого генерального директора. – Вот и получайте! Что, новый директор повысил вам зарплату, как французским лётчикам? Ха-ха! Держите карман шире. Хоть бы эту не урезали.

А зарплату повышать было не откуда. Несмотря уже на заканчивающийся летний сезон, когда полётов было много, прибыли компании таяли из-за постоянного роста цен на всё и вся. Два раза за лето Галимов приказывал поднять тарифы – не помогло. И расходы росли. Кстати, зарплату-то повысили, но только административным работникам. Тарифы, разработанные ещё СТК при Дунаеве, где никто не мог получать больше командира корабля высшего класса, кроме генерального директора похерили, посчитав их устаревшими. И сделали это без излишней огласки. Но что скроешь от народа? Ох, уж этот народ! Сейчас Галимов получал несоизмеримо больше, чем получал Дунаев. Разница была просто неприлично большой. Даже его сын – руководитель коммерческого отдела получал больше, чем лётчики. И это их особенно возмущало. Тем более, что при Дунаеве коммерческий отдел работал лучше, и рейсов было больше.

– Ничего себе, выбрали защитника наших интересов! – ворчали в курилках или в штурманской комнате после полёта. – Может лучше обратно Дунаева?

– Выбрали? А кто его выбирал? Это мы с Дунаева могли требовать, поскольку он был выборный, а с этого ничего не возьмёшь. Он назначенный. Раньше надо было думать.

– А куда деятели профсоюзные смотрят? Они же его хотели.

– Пролетел твой профсоюз. Они сейчас новый коллективный договор готовят, но вряд ли его подпишет администрация.

– Тогда бастовать будем.

– Какой храбрец! Профсоюз на это не пойдёт. Да и забастовки у нас на воздушном транспорте запрещены.

– Это почему? Французам, итальянцам можно, а нам нельзя. А как же свои права защищать?

– А вот так! – показывали ему сосательное движение губами. – Усёк?

– Я серьёзно спрашиваю.

– Потому и нельзя, что у нас демократия теперь, – объясняли неразумному. – А право своё можешь защитить.

– Как же?

– Не нравится – пиши рапорт на увольнение.

– Ничего себе!

Справедливости ради нужно отметить, что когда слухи о повышении административных зарплат дошли до членов профсоюзного комитета они пошли к командиру отряда. Тот их принял и вежливо объяснил, что лично сам он к этому никакого отношения не имеет и распоряжение финансами – не его компетенция. Тогда его спросили про зарплату. Он честно ответил:

– Я не знаю, какова она была у моего предшественника. – И назвал сумму.

Оказалось, что Литвинов получал меньше. Председатель профсоюза зачесал репу.

– М-да! – после некоторого раздумья сказал он. – Нам всё понятно. Кажется, лётчики, как всегда, оказались крайние. Кстати, командирам эскадрилий оклады не подняли.

– Зато им увеличили оплату за лётный час, – неосторожно проговорился молодой и ещё не научившийся юлить командир отряда.

– Пошли отсюда, – встал заместитель председателя профсоюза.

– Куда?

– К Галимову. Пусть объяснит.

Галимов их не принял, ссылаясь на занятость, и попали они к нему только на третий день. Такого никогда не было при Дунаеве. Лётчиков он принимал в любое время, и они заходили к нему, что называется, открывая дверь ногой. Правда, без великой нужды они не любили ходить по начальству.

Первые пять минут он разговаривал с ними вежливо и даже почти панибратски и объяснил, что возможности повысить заработную плату, пока нет. Пока.

– Но почему стала получать намного больше вся администрация? – задали ему вопрос.

– У руководителей большая ответственность, – ответил Галимов, – и она должна соответственно оплачиваться.

– Это ваше убеждение? А у лётчиков нет ответственности? – довольно жёстко спросил председатель профсоюза. Он сам был лётчиком. – Если уж повышать, так повышать нужно было всем, и начинать с лётного состава.

– Я же сказал, нет пока такой возможности, – повысил голос Галимов.

– Кстати, Радик Шамсиевич, вы могли бы согласовать это дело с профсоюзами.

– А я не обязан теперь это делать. Сейчас не советские времена и профкомы-парткомы давно ликвидированы.

Что ж, он был прав. Парткомов давно не было, но профсоюзные комитеты почти всюду остались, и их никто не приказывал упразднять. Но если с ними и в советское-то время никогда особенно не считались, то сейчас тем более. А если в те времена и возникал конфликт, то его всеми средствами давили в зародыше, не давая развития и не допуская огласки. Всё-таки завоевание социализма. Ну а сейчас же все эти профкомы только мешают работать, что и происходит.

– Тогда, извините, мы вынуждены будем подготовить с администрацией новый коллективный договор. Срок старого истекает осенью. И отразим там наши требования.

– Хорошо, готовьте, – нетерпеливо схватился за трубку телефона Галимов. Всё-таки по натуре он был вспыльчив, и завестись мог с пол оборота. – У вас всё?

От него члены профкома вышли обескураженные. Да тот ли это человек, которого они упрашивали всего полгода назад возглавить авиакомпанию, и который обещал прислушиваться к их мнению и выражать их чаяния?

– Да, – вздохнул кто-то. – В кабине он был хорош, но вот в кабинете я этого не почувствовал. Как плохо мы, оказывается, знаем своих людей.

– Говорили же лётчики, что Гаппа нужно сватать было. Этот-то свой человек. Прошёл путь от второго пилота Ан-2 до Ту-154. С понятием мужик.

– Так и пойдёт тебе банкир на эту должность, – возразил председатель профсоюза. – Ну ладно, что ж теперь! Лопухнулись мы с Галимовым. Теперь надежда только на коллективный договор. А Гапп? – потёр он переносицу. – Я уже никому не верю. Дикая демократия и дикий капитализм кардинально меняют людей. Это у нас в кабине ничего не меняется, а на земле…

                         –

Прошло лето, и объёмы работ начали падать, как и обычно в это время года. В конце сентября Галимов собрал расширенную оперативку. По докладам экономиста, бухгалтера и коммерческого директора дела были не блестящи, хотя и не вызывали особых опасений. Вероятно благодаря летнему сезону отпусков, когда люди, у которых были деньги, всё-таки ещё куда-то летали. Заграничные полёты хоть и медленно, но продолжали расширяться. В Сочи, как раньше в советское время уже никто летать не хотел. Обслуживание там было хуже, а цены больше. Пророков нет в отечестве своём. Да и откуда же им взяться?

А вот полёты внутри страны стабилизировались. Какие-то рейсы закрывались, как нерентабельные, а взамен открывались новые, в основном вахтовые.

По очереди докладывали обстановку все руководители. Когда дошла очередь докладывать главному экономисту, все оживились, ибо речи его всегда внушали какую-то непонятную тревогу.

– У нас очень большие расходы, – начал Зимин, – и от них никуда не деться, если не применить жёсткие меры экономии. – И он начал сыпать цифрами тысяч рублей, параграфами статей расходов.

Галимов, не любивший эту бухгалтерско-экономическую галиматью, не выдержал:

– Владимир Семёнович, цифры нам известны. Хотелось бы выслушать ваши предложения.

– А предложения таковы – надо сокращаться.

Раздался смех. Это Зимин говорил на каждой оперативке.

– Не вижу ничего смешного, – отмахнулся он и продолжал. – Взять самолёты Ан-2. Они практически не летают. А расходы на их содержание идут. Спрашивается зачем? То же самое и по вертолётам. Из всего парка летает одна треть. То же самое по самолётам Ан-28.

– Но Ан-28 летают по заказным рейсам и приносят прибыль, – возразил командир 3-го отряда.

– Да, летают, – согласился Зимин, – но летают не регулярно. В иной месяц они приносят какую-то прибыль, а в иной только расходы. Вот у меня заявка на двигатели и запасные части для них. Это мне дал начальник АТБ. В скором времени на этих самолётах заканчивается ресурс двигателей. Некоторые нужно продлять, а большинство просто менять и отправлять на ремонт. И всё это требует не рублей, подчёркиваю, а валюты, так как и ремонт и продление производят в Польше. Своего, как известно, у нас ничего нет. А СЭВ, как и СССР, давно как вы знаете, прекратил существование, и централизованных поставок тоже давно нет.

– Но ведь все эти расходы окупятся, – не сдавался Токарев-Трутман.

– А это ещё вилами на воде писано, когда они окупятся. Но жить-то нам нужно сегодня. Теперь по самолётам Ан-2 и Ту-134. На них выполняется много нерентабельных рейсов и тут тоже нужно разбираться.

– Так ты мне всю компанию остановишь, – округлил глаза Галимов. – А куда я лётчиков девать буду? И остальной персонал?

– Рыночные отношения, – развёл руками Зимин. – Обычно сокращают.

– С тебя и начнём, – не выдержал кто-то из заместителей Галимова. Снова раздался смех.

– На сокращение персонала я не пойду, – сказал Галимов. – Это не дело.

– Тогда обанкротимся.

– Чтоб я не слышал этого слова, – постучал по столу генеральный директор. – А, в общем-то, тут нужно подумать. Что мы можем сделать с самолётами Ан-2? – повернулся к начальнику АТБ. – Действительно, у нас больше пятидесяти самолётов на балансе, – повернулся к Трутману.

– Можно продать, если кто купит, а часть можно списать, чтобы не платить налоги и не нести расходы по консервации. С приличным ресурсом, возможно, самолёты кто-то и купит. Сейчас всякие коммерческие структуры заводят свою авиацию. Газовики, например, нефтяники, – ответил начальник АТБ.

– А по другим типам?

– Надо посмотреть по их налёту. Возможно, списать один или два Ан-24, если не пожелаете продлять ресурс. Самолёты, кстати, ещё работоспособны. И деньги там требуются не такие уж большие. То же с Ту-134 и вертолётами. А вот Ан-28 самолёты новые и списать их никто не разрешит.

– Понятно. – Галимов потянулся за сигаретами. Единственная присутствующая здесь женщина синоптик поморщилась. Как хорошо было при некурящем Дунаеве. – Соберитесь вместе, – кивнул на начальника АТБ, – и определите, сколько каких типов воздушных судов нам нужно. Если необходимо подключите лётную службу. Лишние нужно продать. Балласт нам не нужен. Советский накал полётов, я думаю, уже никогда не вернётся. А вот с АН-28 нужно подумать. Возможно, тоже придётся продавать.

– Нам давно предлагают работу в Мозамбике, – сказал Трутман. – Базировка в городе Бейре, на берегу океана. Там нужны именно такие самолёты, способные взлетать и садиться на небольшие аэродромы в условиях горной местности и высоких температур. Все расходы они берут на себя. Четыре экипажа мы готовили ещё при Дунаеве. Они и курсы английского языка закончили в Питере.

– Мне это известно, – кивнул Галимов, – я читал проект договора. Но наших экспертов не устраивает цена.

– Не понимаю, почему она устраивает чехов и американцев? Они там работают на каком-то старье, которое в условиях тропической жары едва от земли отрывается. Потому и хотят аборигены заполучить наши новые самолёты.

– Может их и устраивает, если они на старье, как говорите, летают. А у нас техника новая, – возразил Зимин, – она дороже стоит.

– Чтобы туда лететь работать, нужны специальные бортовые аптечки с запасными частями, а у нас – их нет, – поддержал экономиста начальник АТБ.

– Говорят же вам, что они все расходы берут на себя. По списку закупят в Польше всё необходимое, и через Париж отправят в Бейру. Они же будут платить экипажам и обслуживающему персоналу зарплату. Жильё и питание в дни полётов тоже за их счёт. Что вам ещё нужно?

– Ну, это долгая история с закупкой и доставкой, – отмахнулся начальник АТБ.

Он не хотел говорить, что на этом типе самолёта не было инженеров с английским языком, а тех, которые им владели, он давно уже переучил на другие типы. Об этом не знал даже бывший генеральный директор Дунаев. Да, впрочем, это было в пределах его – начальника АТБ – компетенции. Ну и потом на какой, извините, хрен нам лететь куда-то на траверз Мадагаскара и работать там годами? И зарабатывать там непредвиденные проблемы. А вдруг или что – как говорят в Одессе – вот тебе и пожалуйста! Когда на Ту-154 можно просто без особого труда выполнять теперь уже накатанные ежедневные международные чартерные рейсы, с которыми намного меньше проблем?

А чего ж, утром улетел – вечером уже дома. И привезут тебе лётчики всё, что закажешь. Ту же микроволновую печь. У нас за неё три шкуры сдерут, а в Эмиратах она в двадцать! раз дешевле стоит.

А в Иране вон унитазы копейки стоят. У нас же хороший унитаз тянет на целую зарплату. Тьфу, чёрт, да что это за страна! Что же в ней есть, кроме нефти, о которой теперь весь мир верещит? А что от неё толку? Вот и приходиться заниматься коммерцией. А куда же деваться? Кстати таможенники и пограничники об этом знают и сами заказывают. Так что тут проблем с доставкой нет. Начальникам всегда привезут.

Так думал новый, как и командир первого лётного отряда со странной и непонятной фамилией Путихин, начальник авиационно-технической службы. Они уже несколько раз встречались за рабочим столом, и нашли общие точки соприкосновения.

– То есть вы хотите сказать, что работа в Мозамбике наших самолётов будет невыгодна? – прямо спросил Галимов. – Обоснуйте? Вот же говорит командир отряда, что другие компании там летают и не обижаются.

– И не первый год летают, – кивнул Трутман.

– Ну, тут ещё всё надо просчитать, – почесался начальник АТБ.

– Так, ясно, – вздохнул Галимов. – А вы мне, помнится, докладывали, что всё просчитано. Ну – и?

– А ничего не просчитано, – не выдержал Трутман. – Мне никто не может дать точных данных по работе в Мозамбике. Никто! Хотя вот он – договор и в нём всё прописано. Неужели, трудно рассчитать, хотя бы теоретически затраты и прибыли? Да я это сам за вечер рассчитаю. А у нас целый отдел, извините, сопли жуёт. Да и АТБ, – он взглянул на начальника авиационно-технической службы, – никаких определённых расчётов мне не дала и отделывается общими фразами, вот как сейчас.

– Давайте, командир, будем отвечать каждый за свой участок! – не выдержал новый начальник АТБ.

– Давайте! – импульсивно ответил Трутман. – При Дунаеве так и было. Вот будьте добры и дайте мне завтра конкретные расчёты. А не вашу «долгую историю». Тогда вот тут, в этом кабинете, и решим, как и где выгодно работать. Кстати, вместе с вами, Владимир Семёнович, – повернулся он к главному экономисту что-то сосредоточенно царапающему карандашом в своём рабочем блокноте. – А то всё – старьё, старьё! Весь мир работает и всем выгодно, кроме нас. У нас что же, особая какая-то экономика?

В кабинете генерального директора воцарилось молчание. По последнему вопросу его, заданному начальнику АТБ все поняли – сейчас будет взрыв. Так уже не раз бывало. И тогда достанется всем. А посему лучше помолчать. Но никто не знал, что молчание-то как раз ещё больше распаляло Галимова. И лишало его чувства реальности. Он мог завестись и сорвать зло на ком-то последнем, кого считал виновным из докладов своих главных специалистов. А тут как раз ещё и Трутман удачно ввернул нужную фразу, что вот, мол, при Дунаеве лучше было. Скрытый намёк ему, Галимову. Да, помнится, в бытность его работы заместителем Боброва он тоже иногда схватывался с тогда ещё знаменитым начальником АТБ Сергеем Максимовичем Дрыгало. И не раз. У того тоже вечно были проблемы. Но он их умел решать.

– Та-ак! – почти прорычал он и потянулся за сигаретой, приняв, наконец, решение. – Давайте начнём с вертолётов, – взглянул на командира вертолётного отряда. – Через неделю представьте мне обоснование, где и сколько вам нужно вертолётов и лётчиков. Вон лётчики с Ту-154 смеются, у вас, говорят, пилоты вертолётов по полгода и больше в кабине не сидят, а оклады свои за счёт нас получают.

Галимов ничуть не покривил душой. Действительно, вертолёты летали очень мало и это видели все. Но по инерции самые оплачиваемые люди в авиации – вертолётчики – не увольнялись. Многие из них были пенсионерами, и торопиться куда-то им не было никакого смысла. Тем более, что недавно разрешили получать пенсию, у кого она была и летать. Или не летать, а только числиться на этой должности и получать оклад пилота. Кстати, не такой он уж и большой, если нет налёта. Но, как говорили вертолётчики, для поддержки штанов хватало. И они, понимая обстановку, ходили тихонько на работу и помалкивали, что не летают. А некоторые не ходили неделями – а что теперь там делать – и приходили только в день зарплаты да на разборы. А какие там к чёрту разборы, если почти не летают?

                        –

В октябре списали восемь самолётов Ан-2. Начальник АТБ пришёл к Галимову.

– У нас на ремонтном заводе уже скоро год, как ремонтируются 5 самолётов Ан-2.

– Почему так долго? Раньше ремонт длился не больше месяца.

– Так то – раньше. Ремонтные заводы дышат на ладан, зарплату рабочим там давно не платят, специалисты разбежались. К тому же с распадом Союза наш завод оказался за границей. Предлагаю расплатиться за ремонт… самолётами.

– Не понял? – поднял голову Галимов.

– Три самолёта мы заберём, а два оставим им в качестве платы за ремонт.

– Ну и времена! – помотал головой генеральный директор. – Зачем им самолёты? Да и согласятся ли они на это?

– Согласятся. Они их отремонтируют и продадут, получат хоть какие-то деньги. В Казахстане это легче сделать. И мы получим свои три самолёта обратно. Это лучше, чем платить деньги за пять не нужных нам машин. Кстати, вы просили сделать раскладку на потребное их количество. Вот, – протянул он бумагу, – мы с Зиминым просчитали тут.

Галимов с минуту читал документ, прочитав, нахмурился.

– Это что же, вы предлагаете оставить всего 10 самолётов? А куда я дену ещё 37, числящихся на нашем балансе?

– Всего 29, восемь ведь уже списаны.

– Пусть 29. Но куда их девать?

– Продавать. Их берут аэроклубы, лётные училища. Кстати, один самолёт у нас просит какая-то московская туристическая фирма. Мечтает катать иностранцев вдоль кольцевой дороги.

– Чёрт знает, что в стране творится, – вздохнул Галимов. – Ну, хорошо, продадим с десяток, а остальные?

– Придётся хранить до лучших времён, – пожал плечами начальник АТБ.

– Вы уверены, что они придут?

– Абсолютно не уверен.

– Вот и я тоже. Что же, готовьте документы, я подпишу. Только не продешевите.

– Тут как раз и нужно бы продешевить, – непонятно выразился собеседник.

– Смысл? – удивился Галимов. – Не понял.

– А смысл в откате. И покупателю хорошо и продавцу.

– Это ты на что же меня толкаешь? – заёрзал в своём кресле генеральный директор. – Ты знаешь, как это называется?

– Не знаю и не хочу знать. Только сейчас так вся наша прогнившая и насквозь проворовавшаяся страна живёт. Почему им там всё можно, – кивнул он на портрет президента Ельцина, висящий на стене, – а нам нельзя? Да при его попустительстве сотни миллиардов разворовываются – и ничего.

– Твою мать! Ну, ты даёшь!

– Радик Шамсиевич, вы возили когда-нибудь зайцев?

– Ты имеешь в виду безбилетных пассажиров? Конечно, кто их не возил в советские времена, когда было билета не достать, – чуть потупившись, ответил тот.

– А деньги за это брали?

– Ну, брали… не я же один, чёрт возьми, это делал, все брали. Тогда время другое было.

– Вот-вот. Брали, даже будучи заместителем Боброва. Вы, конечно, не сами брали у пассажиров. После полёта вам вручал деньги командир самолёта. Только не говорите, что такого не было, я не первый год в авиации. Или я не прав?

Галимов молчал. В советское время на огромном дефиците билетов не делал деньги только абсолютно ленивый человек. А были и таковые. Тем более, что деньги им приносили в самолёт, а экипаж не обязан был проверять билеты у каждого пассажира. Система была отработана и сбои давала очень редко. Подобная работа вошла в привычку, лётчики к этому привыкли. Нет, конечно, не каждый рейс бывал таковым, но не бывал и редкостью, особенно при полётах в аэропорты Средней Азии и Кавказа. Это вошло в такую привычку, что считалось в порядке вещей. И он, Галимов, уже, будучи руководителем, не думал от неё отказываться и когда давали деньги, всегда брал. Да что там говорить, в некоторых отрядах лётчиков, не делавших подобным образом себе доплаты к не такой уж большой зарплате порой даже притесняли. Это сейчас забыли, кто такой заяц. Самолёты давно летали полупустыми, а тогда…

– Ну, так что будем делать, Радик Шамсиевич? От вас ведь требуется всего только подпись.

– Ты толкаешь меня на воровство, – хмуро ответил Галимов.

– Нет. Воруют у человека. А мы берём у государства то, что оно само для себя взять не в состоянии. Почему им можно? – снова кивнул на портрет, – а нам нет? Вон, цены прут и прут, а мне хочется и дачу достроить и машину обновить. Не вечно же на старой шестёрке ездить?

При этих словах Галимов вспомнил о своём брате. Моложе его, отнюдь не лётчик, а скромный руководитель районной торговли. А ездит на «Вольво» последней модели и дачка у него очень даже не хилая. Да и вообще, мужик не бедствует, и плевать ему на рост цен. Ну, этот, ясно, за счёт покупателей живёт, в конце концов, всё их воровство он, покупатель и оплачивает. Всё ему в цены вгонят. Но здесь-то кто прогадает? Государство? Да, судя по событиям в стране, наплевать этому государству на них. Так же, как и им на него, кстати. Да и какое это государство, если само у народа ворует? И ворует по крупному, как говорят, безбожно. А, ведь у него уже тоже машина старая. Сейчас, правда, он ездит на служебной иномарке, но не вечно же ему быть генеральным директором.

Успокоив себя, таким образом, он выразительно взглянул на начальника АТБ и произнёс:

– Готовьте документы, я подпишу. Но чтобы комар носа… – постучал он по столу.

Тот молча встал и направился к двери.

– Кстати, – остановил его Галимов, – а как обстоят дела с вертолётами Ми-8 и Ка-26? Вы же обещали мне и по ним подготовить соответствующую раскладку.

– Она у меня есть, – остановился технический директор, – но, пожалуй, теперь нам есть смысл заняться этим несколько позже. – И он также не менее выразительно посмотрел на генерального директора. – Мы обязательно займёмся вертолётами. А там, вероятно, дойдёт очередь и до самолётов Ан-28 и Ан-24. Уж больно нестабильная и непредсказуемая обстановка сейчас в стране и лишние машины нам ни к чему.

– Я вас понял, – перейдя на «вы», кивнул Галимов. – Там видно будет.

– Да, там видно будет, – согласился собеседник. – Мы пока займёмся поисками подходящих вариантов. Это может занять не один месяц.

И вышел из кабинета, бесшумно закрыв за собой дверь.

А Галимов надолго задумался. То, что сейчас предложил ему начальник АТБ – или, как теперь его называли технический директор авиакомпании, идеей было не такой уж и новой. О лёгкости этого варианта мысль приходила и ему самому. Кстати, о таких сделках открыто писали в газетах и говорили по телевидению. Но нигде не говорили, что за это кого-нибудь привлекли к ответственности. Уголовной разумеется.

Скупить по дешёвке, а затем вздуть цену. Или дёшево продать, но с так называемым откатом. Кажется, таким вот примерно образом и появились в стране Березовские, Абрамовичи, Ходорковские, Гусинские, Потанины, Дерипаски и сколько их ещё там? Чёрт, ну, до чего же похожие фамилии!

Но ведь нигде не писали и не говорили, что это уголовно наказуемое деяние. Или это нормально при так называемой рыночной экономике? Как понять этот непонятный рынок? Да и какой рынок? В советское время это бы и спекуляцией не назвали. А как бы назвали? Воровством у государства? У народа? Пожалуй, так. И быстро бы к стенке 252поставили. Вон в Конституции-то записано, что всё принадлежит народу. Ха-ха-ха! При этой мысли он внутренне рассмеялся. Да у коммунистов так же было записано. А, кому что принадлежало? Народу? Да хрен там! Принадлежало всё партии. И не рядовым её членам, а партийным чиновникам. Они и распоряжались так называемой собственностью народа. Якобы, от имени народа. Что имел народ от этой (его!) собственности было известно. Оттого и рухнула система. От жадности, что и другим было бы можно, что можно было им.

Но что сейчас-то изменилось, при так называемой демократии? Да и что это такое – демократия? Власть народа? Ха-ха-ха! В России? Господа, не вешайте нам лапшу на уши! Если вы реанимировали так называемую когда-то ещё в царское время Думу, которую царь, судя по всему, очень справедливо разогнал, то… это ещё отнюдь не означает, что в страну пришла демократия. То есть, власть народа. Да и сейчас над нашей думой не смеётся только тот, кому уже и смеяться-то над ней надоело. Что она для народа сделала? Ну, что? Выросло многократно мздоимство и негласно, правда, стало почти нормой закона. Выросло лоббирование отнюдь не для интересов народа. Выросло до неприличного уровня благосостояние этих самых думцев. Нет, на самом деле, покажите хотя бы один хороший закон для народа. Ну? Так, ясно! Тьфу!

И последнее. Почему народ с каждым годом живёт всё хреновее, то есть хуже, а демократы-чиновники всё лучше? При одном взгляде, простите, на зажиревшую рожу Черномырдина хочется обратно в недостроенный социализм. А уж слушать, что он говорит – не один юморист с ним не сравнится. Тут даже Петросян пусть не суетится. Ах, беда, беда! Да чего ж удивляться, если подобная «демократия» была и при Екатерине и при Петре и при других царях в России. Чего же это Меньшиков в Берёзове жизнь закончил? За что его? А этих, нынешних куда? Надо бы тоже туда, но… демократия. А при Петре её не было. Вот ведь, какая штука!

Нет, господа. Россия всегда тяготела к монархии. Не потому ли и откопали кости последнего монарха и с помпой закопали на новом месте? А что значит для нас так и называемый в народе новый царь Борис, разваливший прекрасную многонациональную страну и введший в России так называемую демократию? О, как плюёт на него и его демократию народ! Ему самому, Галимову, приходилось видеть в магазине, как при слове «Ельцин» несколько женщин (!) плевали в сторону и крыли нецензурно какого-то вновь испечённого демократа, имевшего неосторожность его – Ельцина – похвалить. Возможно такого же демократа, как его брат. Да, времена в России наступили затхлые. Затхлые? Но это смотря для кого. А когда они в этой стране были хорошими для народа?

Вроде бы стали появляться в стране зажиточные люди из простого народа. Но какой ценой? Сами вон челноков возим и видим, как их обдирают. И государство и от имени государства. А иногда просто нагло обворовывают бандиты, которых развелось по городам и весям страны несть числа. Кто-то бросает это дело, но есть люди и упорные. Но сколько нервов, труда и пота требуется на это. А некоторым и жизни. И это-то и называется первоначальным накоплением капитала. А не какие-то там никому ранее неизвестные Абрамовичи и прочие вместе с любимой президентской дочкой Татьяной, с помощью которой многие и стали в одночасье миллионерами.

Кстати, эта дама, пользующаяся безграничной папенькиной любовью, навредила стране едва ли не меньше, чем и сам вечно пьяный папенька. Да и сейчас ещё вредит.

И как иначе это всё назвать? Ну, как господа? Государственный разбой только так. Кто ближе к заведующему кормушкой и его чаду – тому и вершки. И будьте уверены, всё сделают по закону, вернее, по указу, да просто подпишут нужную бумагу – и всё! А по законам-то кто живёт там? Да они даже по нормальным воровским понятиям не живут, а по каким-то извращённым, ранее невиданным. И это они считают демократией? Корешки – тем, кто мельче и дальше от кормушки. А уж народу-то вечно не хватает.

Вот тебе и фабрики-заводы, принадлежащие народу! Три ха-ха! Как был ты раб на этих фабриках – так им и остался. Ах, купил акцию и стал совладельцем? Да не вешайте лапшу-то на уши. Какой ты там к чёрту совладелец с десятком акций? Радуйся, что дали тебе возможность челноком стать. И восхваляй демократию и вечно её пьяного патриарха. Ах, ты его не любишь, и против него голосовал? Зря, зря. Впрочем, какая разница…

Нет, не хотел бы он, Галимов, быть богатым такой ценой. То есть начинать с челночника. А богатым быть хочется.

В подобных раздумьях он выкурил уже третью сигарету. В дверь шагнула секретарша, но он только резко махнул рукой и та, словно тень, исчезла.

Он встал, походил по кабинету тем же маршрутом, что когда-то ходил и Бобров, остановился у открытой форточки. Как и всегда в неё был слышен гул двигателей взлетающих или рулящих самолётов и они, эти шумы, действовали успокаивающе. Он бы заволновался, если бы вдруг не услышал этого, так привычного для аэропорта шума.

Потушив в пепельнице очередную сигарету, он уже всё решил окончательно. А почему бы действительно нет? Почему? По какому такому праву им там всё можно, что тут нам нельзя? Закон, если он есть должен быть одинаков для всех. Или он, как говорится, есть, или его нет. Вот это было бы, пожалуй, похоже на демократию. А иначе, на какой простите хрен выдумывать все эти законы? Для верящих в справедливость дураков? А есть ли они сейчас? Наверное, есть. Но, чёрт возьми, есть и другая истина на свете: со времён римской империи (не будем лезть глубже) рыба гнила с головы. С головы! Так что ж оставалось бренному телу?

Он подошёл к телефону, снял трубку и набрал номер телефона технического директора. Тот отозвался сразу.

– Дело нельзя затягивать, – сказал в трубку. – Это первое. И второе…

– Мы поговорим об этом завтра после оперативки, – перебил его невидимый собеседник. – Оставьте меня после неё под каким-нибудь благовидным предлогом.

И в трубке раздались гудки отбоя.

Галимов понял: опасается прослушивания. Это здесь-то в аэропорту, где он полновластный хозяин? А впрочем, прослушать их разговор – как два пальца облизать. Вон только в селекторе можно столько жучков наставить, или в том же компьютере. Его, кстати, он даже не включает и не знает, как им пользоваться. Осторожный чёрт. Пожалуй, он прав даже и в кабинете на эту тему больше не стоит говорить. Завтра они пойдут вместе с техническим директором пройдутся по территории. Он уже давно не бывал нигде, кроме аэровокзала и перрона перед ним.

Он вспомнил, что обещал позвонить жене и снова поднял трубку. Вот эти разговоры можно послушать и посторонним. Диалог с женой предстоял на бытовые темы. Интересно, подумал он, набирая номер телефона, а как работал Дунаев? Неужели не воспользовался бы такой вот возможностью? Судя по всему – нет.

Поговорив с женой, положил трубку и снова задумался. Из головы не выходили слова Зимина – надо сокращаться. Легко сказать. Но как это сделать? Тут такое начнётся! Вон даже Дунаев на это не решался. Только издал приказ, чтобы не принимали на работу новых людей.

Снова заглянула в дверь секретарша.

– Что там у тебя? – раздражённо спросил он. Увидев в её руках большую пачку всевозможных бумаг, кивнул на стол. – Оставь здесь.

Девушка молча положила документы и вышла, неслышно прикрыв за собой дверь.

Дунаеву, конечно, было легче. Он не продавал технику, а покупал её. Нет, не Ан-2 и вертолёты, этих было достаточно, и при нём ещё там началась безработица, а вот тяжёлые самолёты все летали. Да и для Ан-28 он как-то умудрялся покупать двигатели и запасные части за валюту, и самолёты приносили хорошую прибыль, особенно на заказных рейсах. Здесь, помнится, неделями жили у них польские представители завода. Но вот последние полгода с приходом новых руководителя АТБ и директора по экономике на эти самолёты, как и на Ан-24 и грузовые Ан-74 перестали обращать внимание. Для последнего просто не было груза, его перестали возить из-за дороговизны, предпочитая поездам, и самолёты стояли, а экипажи болтались без дела. Хотя за границей такие самолёты были востребованы и при Дунаеве они успешно летали в Африке, Индонезии и других странах. Но после одного происшествия, когда экипаж без всяких документов и разрешений чудом взлетел с аэродрома в одной из воюющих стран Африки, полёты в горячие точки мира решили прекратить. А под это дело не заключали и с другими странами новых контрактов. Так легче было всем: АТБ, администрации, коммерческому отделу. Сняли с базировки и Ту-154, летавшие в Пакистане, посчитав эту страну тоже зоной риска, хотя отношение к российским лётчикам там было хорошее и было много работы. А вскоре отозвали экипажи и из Ирана. Приток валюты в компанию стал ощутимо падать, и это сказалось на самолётах Ан-28. Их давно уже просили деловые представители Мозамбика. При Дунаеве были переучены четыре экипажа для международных полётов, и началась подготовка самолётов. Но после происшествия с Ан-74 решили тоже не рисковать, Африка всё же, хотя в стране этой всё было спокойно, и там давно работали самолёты Ан-24 и Ан-32 из кировского предприятия. Но не везде могли садиться эти самолёты, а вот Ан-28, обладая мощной механизацией крыла, практически мог садиться на любой аэродром. В этом и заключалась его ценность.

Последний раз директор лётной фирмы в Бейре господин Марк приезжал четыре месяца назад и с ним пролонгировали заключённое ещё при Дунаеве предварительное соглашение, но на этом дело и кончилось. Договор посчитали мало рентабельным, а авиационно-техническая база в лице нового руководителя всячески тормозила это дело. Налицо было нежелание приобретать лишние хлопоты. И всё покатилось по инерции. С базового аэродрома выполнялись за рубеж только чартерные рейсы.

Позже господин Марк, так и не дождавшись вразумительного ответа, то ли в Туле, то ли ещё где-то нашёл самолёты чешского производства Л-410, экипажи которых в России изнывали без работы и те, одуревшие от безделья, быстро оказались в Бейре. По энерговооружённости и взлётно-посадочным характеристикам они уступали Ан-28, но что же делать?

– Да разве Дунаев такое безобразие допустил бы? – вздыхали лётчики. – Зачем же тогда, чёрт возьми, отвалили немалые деньги за нашу учёбу? Да ещё и за английский язык. Пять месяцев в общей сложности учились. Вот бардак!

– Английский – это хорошо, – хихикал Митрошкин. – Вот остановят ваши самолёты – придёте снова к нам на Ан-2. И на химии будете с колхозными доярками на закордонном языке болтать.

– Где она, твоя химия? – горько вопрошали его. – Сами сидите без работы, а самолёты вон на запасных стоянках гниют.

– Сдаётся мне, что скоро и ваши там будут. Да и не только.

– Да, – соглашались с ним, – похоже, что так и будет. – Галимов был хорош, как лётчик, а руководителем предприятия оказался никудышным.

– Зато вон его депутатом выдвинули в краевую думу.

– Да нам-то что от этого?

– Не раз ещё вспомним Боброва с Дунаевым.

– Ну, Бобров-то в другое время командовал, тогда легче было.

– Он и сейчас бы справился, умный был мужик, многое умел предвидеть. И обладал редким сочетанием дара дипломата, прекрасного лётчика и такого же хозяйственника.

– Эх, сейчас бы его сюда!

Ухудшались дела и на самолётах Ан-24. На местных линиях с закрытием приписных аэродромов они тоже уже не летали, как и Ан-28. Выполнялись несколько рейсов в крупные города и иногда заказные рейсы. Под такой объём хватало три-четыре самолёта, остальные простаивали и лётчики с этого типа тоже роптали.

– Если сейчас такая обстановка, что же будет зимой?

– В отпуск пойдёшь.

– А если их нет? Я ещё летом всё отгулял.

– Ну вот, а раньше бы и не заикнулся летом об отпуске.

– Без содержания пойдёшь на всю зиму.

– А мою семью ты будешь кормить, умник?

– Свою бы прокормить.

– Эх, куда бы сбежать из этой страны! Никто не знает?

– И когда, чёрт возьми, кончится этот бардак?

– Пока Ельцин у руля он не кончится.

– Разве этой страной ещё кто-то рулит? Похоже, её только разворовывают.

                         –

Инерция не принесла ничего хорошего. Авиакомпания практически перестала развиваться. Объёмы работ падали. Всё было пущено на самотёк.

В конце ноября администрация издала обширный приказ о реорганизации лётных подразделений. Прекращала существование эскадрилья самолётов Ан-28 из 3-го лётного отряда.

– А что я говорил? – с печальной улыбкой вопрошал Митрошкин. – Если так дело дальше пойдёт – то ли ещё будет?

– Да не хочет администрация нашими самолётами заниматься, – возражали ему. – Ей легче их продать, чем поддерживать в рабочем состоянии.

– Всё это с подачи нового директора по экономике делается. Якобы с целью сокращения расходов.

– А не получится так, что и летать не на чем будет?

– Галимов говорит, что взят курс на сокращение разнотипности, которая обременительна для авиакомпании.

– Вот и остались мы без работы, – вздыхали лётчики. – Эх, Дунаева бы обратно.

Экипажам с Ан-28 предлагалось переучиться на Ту-134, Ту-154 и Ан-24. Естественно у кого позволял общий и командирский налёт на освоенном типе. А налёт позволял это сделать не всем и нескольким пилотам предложили вернуться на Ан-2.

– Да они же сами там без работы сидят, – удивились лётчики. – Нет, уж лучше уволимся. Налетались…

И они дружно написали заявления об увольнении, которых уже не боялись, как раньше, особенно молодые лётчики, которым и до пенсии уборщицы надо было трудиться при современном налёте до 60 лет. Смысла летать они не видели. Жалко только было бросать любимую работу. Ну да что ж теперь! Бардак он и есть бардак! Автоматически прекратил существование и третий лётный отряд, в составе которого осталась одна из бывших ранее двух эскадрилий Ан-2. Да и это подразделение порядком сократилось, так как молодые лётчики, не видя перед собой никакой перспективы, увольнялись.

В итоге Трутман и его заместитель остались без работы. Всеми Ан-2 стал руководить Долголетов. Заместитель Трутмана тоже уволился, не желая переучиваться. Не захотел переучиваться и сам Трутман, привыкший работать на командных должностях и после переучивания сразу бы ставший вторым пилотом или помазком, как их в шутку называл Пашка Устюжанин. Он пошёл к Галимову на аудиенцию и тот пообещал ему подыскать соответствующую его должности работу.

Ликвидировали и второй лётный отряд, состоящий из двух эскадрилий Ан-24, объединив их в одну и переподчинив её первому лётному отряду.

– Да чего же это твориться? – чесали затылки лётчики. – Сами без работы сидим, а нам ещё с Ан-28 и Ан-24 людей переводят. Куда же их девать?

Куда их девать никто не знал. В итоге на каждого командира самолёта стало по два вторых пилота и даже кое у кого по три.