Читать онлайн Не стоит село без Лёли. Истории из глубинки бесплатно

Введение

Моя прабабка, Егорова Ольга Петровна, не ассоциируется у меня с именем Ольга. Никто не называл её по имени-отчеству или «тётя Оля». Для дочери и зятя она была «мама», «мамаша», для всех других – ЛЁЛЯ. Всегда. И никак иначе.

Лёля родилась ещё при царе, а умерла в канун XXI века. «Человек-век». Долго прожила, много видела. Таких много, скажете вы. Она отличалась от всех, скажу я. А точнее напишу.

Язык без костей

Все поколения нашей семьи помнят Лёлю. Редкий день проходит, чтобы её «не вспомянули». Лёлины словечки «не сходит с языка». Она напоминает о себе цитатами, которые живут в нашей речи.

Даже моя дочь, видевшая Лёлю только на фото, спустя четверть века после Лёлиной смерти, говорит о ней так:

– Моя любимая родственница.

Лёля была упёрта, бодлива, болтлива. Последнее – особенно.

– Язык без костей, – иногда говорим мы друг другу, намекая на яркое качество, которое перешло от прабабки, любительницы поболтать, – о, баба Лёля!

Это любя и шутя. Да и в полмеры: повторить Лёлю невозможно. С годами пришло понимание, какой это был уникум. Наш.

Росту Лёля была ниже среднего, а вот размер ноги был больше сорокового и широкая стопа. На эту тему вопросом подкалывали деревенские мужики:

– Лёля, а почему у тебя нога такая большая?

– А это чтобы не упасть! – молниеносный ответ.

На абсолютно любые вопросы она всегда отвечала не задумываясь.

– А когда я родилась? – будучи маленькой, я пробовала поставить прабабку в тупик неожиданным вопросом.

– А я тебя не рожала!

Язык у Лёли, казалось, никогда не уставал. Она любила «вказать» – дать совет. Просят или нет, для неё значения не имело.

– Бабуль, я не люблю, когда вказывают, – часто говорила моя мама.

– А я люблю вказать!

В деревенской бане, которая топилась по-чёрному, было нестерпимо жарко и нечем дышать. Тот случай, когда у меня уже нос побелел, и максимум того, что я могла произнести:

– Угу.

Язык пожилой Лёли в это время молотил без устали. Она «балаболила» всегда и везде. Да ещё и юморила. Удивляла и скоростью речи, и быстрой мыслительной реакции.

Вспоминается к теме Лёлина загадка и отгадка.

– Что быстрее всего на свете?

– Мысль.

Крепкая личность

Лёля родилась в 1912 году, в праздник, в Иванов день, в деревне Маньково Островского района Псковской области. Пешком до ближайшего города Острова десять километров.

Дом в Маньково стоял на берегу реки Великой. Земля там была хорошая. Отсюда, наверное, ещё одна Лёлина загадка:

– Что жирнее всего на свете?

– Земля.

Скотины держали много. Курицу резали на один день, утка уходила на два. Мать Лёли, Наталья, каждый день готовила на семью.

– Была не грамотна, но деньги посчитает, не ошибётся, – говорила Лёля о матери, а про детство в родительском доме, – работно, но сытно.

Отца Лёли, Петра, раскулачивали не раз, хотя он был середняком. В деревне его называли «крепкая личность». Говорили, что умел многое лечить заговорами.

Лёля тоже умела «пошептать», но только от некоторых болезней. Например, остановить кровь. «Шептала» она и на волос. И выходил!

Кроме Лёли, в семье было ещё четверо детей. Про двух братьев, которые погибли в войну, Лёля не рассказывала. А вот брат Иван (1909 года рождения) и сестра Татьяна (1910 года рождения) – важные персонажи её жизни.

– Танюшка и Ванюшка, – оба имени Лёля произносила с ударением на первый слог. Она и внучек позже будет называть в этой же манере: Иннушка, Ленушка, невестку – Нинушка.

Пять строчек

Лёля – кладезь народной мудрости, но образованной её точно не назовёшь. Она долго была неграмотна. Лишь в возрасте шестнадцати лет немного походила в первый класс. Получилось это так.

В Маньково появилась учительница, и отец Лëли предоставил под школу часть своего большого дома. К ним в избу на уроки собирались дети со всей деревни. Вот тогда в своём доме, в свободные от работы по хозяйству минутки, Лёля научилась читать и писать.

Читала она медленно, по слогам. Писала крупными буквами, без соединений, без единого знака препинания. С ошибками, конечно.

«Пять строчек, ни запятых, ни точек», но понять было реально.

Брат Иван тоже периодически захаживал на уроки. Однажды учительница попросила его:

– Ванюша, посмотри, сколько времени.

Часы-ходики висели в коридоре. Ванюша вышел, потом вернулся и говорит:

– Я постоял, посчитал. Натикало пятнадцать. Я пошёл, а они всё тикали и тикали.

Пошла в семью

С сестрой Танюшкой у Лёли всегда было соперничество и абсолютное несходство характеров. Они были две противоположности. Лёля – правдоруб, а Татьяна с хитрецой с желанием приукрасить, прихвастнуть, выделить себя.

– Я, я, я, – с неимоверной скоростью, быстрее Лёлиной «балаболила» сестра.

Зимой, когда работы по хозяйству убавлялось, ставили став и начинали ткать половики. Работа приятная. Проснулся пораньше и с первыми лучами зари за став. Кто первый встал, тот и ткёт. Лёля урывала это дело чаще. Татьяна не очень-то благоволила к деревенскому труду.

Когда ставов в деревнях не стало, Лёля полюбила из лоскутов плести коврики. Пестрые, круглые. У моей тёти Инны на даче до сих парочка таких: в наследство от Лёли достались.

Четыре года Татьяна встречалась с Николаем, который неожиданно посватался… К Лёле.

Дело было так. Как-то Николай встретился с Лёлей и вдруг заявил, чтобы она немедленно пошла к нему домой, в соседнюю деревню Трасово. В семью, в жёны! Времени на раздумья не дал:

– Сейчас или никогда!

И ведь пошла!

Позже сильно порицала гражданские браки.

– Бабуль, а как же ты сама? Без свадьбы, без венчания?

– А я пошла в семью!

Переубедить Лёлю в чём-либо было не то что трудно, невозможно.

Николай привёл в семью, а венчание было потом. Первенец умер через несколько месяцев. Лёля считала, что «по заслугам»: венчалась-то уже в положении.

Смертность детей было в те времена высокой. У Лёлиной свекрови было четырнадцать детей (тринадцать родов), а выжили только семь.

Некоторое время спустя после замужества поехала Лёля навестить родных с ночёвкой. Стала раздеваться перед сном. «Нянюшка» увидела её нижнюю длинную рубаху без рукавов и спрашивает:

– Лёлюшка, а ты что, в этой рубахе и с мужиком спишь?

– Да.

К мужику Лёля ложилась всегда с одного боку. Она с рождения была глуха на одно ухо, но от своего мужа сумела скрыть. Знала, с какой стороны прилечь к нему, чтобы слышать. Он как-то сказал ей:

– Говорят, что ты глухая? Нет, наговаривают на тебя. Неправда. Ты всё слышишь.

В старости на сериалы Лёля плевалась:

– Ишь, как лижутся. Мы с Колей только губки с губкам.

Но детей двоих родили: дочь Тамару и сына Витюшу.

Такой такого найдя

Лёля с мужем жили в Трасове. Шла эпоха коллективизации. Николай стал председателем колхоза, чем она, как жена, очень гордилась. Настоящий мужчина – глава семьи. Жили хорошо, но беднее, чем в родительском доме.

Сестра Танюшка деревенскую работу сменила на «Ляньград», где устроилась работать няней в семью немцев. Затем «дослужилась» до экономки. Осела в Ленинграде, вышла замуж за Петра. Муж по дому всё сам делал. Голос никогда ни на кого не повышал. Танюшка «я-я-якала» по-прежнему и считала себя главной в семье, на что Пётр реагировал спокойнейше.

И сёстры были не похожи, и мужья у сестёр тоже были не похожи.

– Такой, такого найдя, – оценивала Лёля семейные пары и добавляла, – купец – купца, слепец – слепца. Пара сходится: бес «с весам».

Ни рубли не привёз

Татьяне понравилось жить в Ленинграде. Она сманивала туда брата Ванюшку. Он поехал. Проработал в семье у немцев целый год. Языка не освоил, но почему-то решил, что хозяин хочет женить его на своей дочери. Вернулся домой, в деревню, мотивируя словами:

– Они своё «чур-чур-чур», а я не понимаю. Может, убить меня хотят?

Отец донимал его присказками, намекая на невыгодный год в Ленинграде.

– Кот ходит по крыше: «Бурлак, Бурлак!».

Воробышек сел на плетень: «Чей-чей, чей?».

Теленок во хлеву: «На-а-аш!».

А петух взлетел, закукарекал: «Ни рубли не привёз!»

Редко, когда Иван высиживал, выслушивая это до конца. Чаще вставал и уходил. А потом женился на Маньке, да так и прожил с ней всю жизнь. Маньке можно было посочувствовать, Ванюшка, как в деревне говорят, «дурной» был. Напьётся и как за язык подвешенный:

– Маньк, а Маньк!

Пережил её всего на один год.

Война

Однажды, когда чем-то занимались в огороде, услышали от соседа страшную весть. Он говорил, что началась война с немцами. Однако никто в это не поверил, потому что совсем недавно был заключён договор с Германией. В этом договоре было сказано, чтобы немцы и русские не нарушали мир десять лет. Но скоро в деревню пришла повестка и полностью подтвердила слова соседа. Мужчинам пришлось бросить свои семьи и идти на войну.

Лёлин муж ушёл на фронт, как и многие. Она осталась в деревне с двумя детьми: старшей дочери Тамаре было шесть лет, сыну Вите – три года. Во всех деревнях остались бабы да ребята.

В первые дни войны вражеские самолёты летали так низко, что казалось, крыши свернут. С самолётов не бомбили, а рассматривали местность.

Немцы приближались к деревне. Жителям нужно было покидать родные места. Взрослые уложили кое-какие вещи, посадили детей на телегу и вышли в поле. В это самое время над полем с диким рёвом пролетел самолёт. Люди испугались бомбардировки и бросились кто куда. Тамара и Витя продолжали сидеть на телеге. Самолёт оглушил и улетел. Когда взрослые очнулись от шока, спохватились, что дети так и просидели на телеге.

Уйти не успели. В деревню пришли немцы, и три года жителям предстояло жить под оккупацией.

Оккупация

Когда немцы пришли в Трасово, заняли, в том числе и наш дом. Лёля ушла жить в дом к свекрови, где была ещё одна старенькая бабушка (мама свекрови или свёкра, уж и не помню).

На тот момент у Лёли была корова. Точнее сказать, осталась одна корова. Скота раньше держали много, да почти весь немцам достался. Сохранённых животных решили передать партизанам. Договорились, что ночью каждый возьмёт свою корову и поведёт в лес. Все так и поступили, и Лёля тоже. Вышли ночью, а другой вернулись назад. Без хлеба и воды шли больше суток. Всех деревенских коров оставили. Пусть пригодятся партизанам, а не достанутся немцам.

На обратном пути остановились путники у мельницы. Мельник велел всем пересыпаться мукой. Когда они пришли в деревню, немцы решили, что люди на мельнице были.

Однажды вечером в Лёлин дом постучали. За дверью оказались две молоденькие девушки. Они сказали, что отстали от родителей и попросились переночевать. Старенькая бабушка догадалась, что две девушки – партизанки. Во время гражданской войны она и сама была "красной" партизанкой. Подсела к гостьям на печку и стала расспрашивать. Отвечали ей очень хитро.

Вдруг прибежала соседка, жена местного старосты, и со слезами сказала, что её мужа уводят немцы. Сообщив эту новость, она тут же, босиком по снегу, поспешила сообщить эту новость и другим соседям. Те благоразумно заставили переждать у них. У немцев тем временем начался переполох. Посчитали, что жена старосты пошла за помощью к партизанам, и уехали из деревни. Могли вернуться с облавой!

Лёля предложила партизанкам укрыться в сене. Те согласились. Она закрыла партизанок и пришла домой. Целую ночь переживали, но всё обошлось благополучно. Партизанки рано утром ушли, обещав: "Живы будем – век не забудем". Но кончилась война, а от них ни слуху, ни духу. Забыли они, видно, а скорее всего, погибли.

Иногда в дом по ночам приходили и «псевдопартизаны», пытались вынести и отобрать всё, что могли. Самая старенькая бабушка не давала «партизану в кавычках» снять себя валенки.

– Не отдам, сынок! Последние валенцы!

Кто их там грабил по ночам? Партизаны или, скорее всего, прикидывающиеся таковыми.

Можно сказать, что моей семье повезло. Другие деревни испытали на себе ужасные зверства. Далеко ли деревня Красуха?

– Хоть и фашисты были, а всё ж люди.

Моя бабушка Тамара рассказывала, что как-то во время обеда немцы угощали детей печеньем. В то время печенье!

Она отказалась, не взяла. Какой же стержень был, чтоб, будучи недоедавшим ребёнком, отказаться от лакомства.

– Понимала, что от врагов брать не надо. Младший брат брал печенье. Немцев забавляло, как он подбегал за угощением.

Немец, который жил в Лёлином доме, готовился в отпуск и оттуда собирался привезти маленькой Тамаре платье. Он делал замеры с помощью ниточек. В те времена так, бывало, делали и портнихи. В итоге платье не привёз, но намерение-то было.

Однажды другой немец напугал Лёлю: поймал момент и приставил к горлу какое-то оружие. Мол, что хочет убить. Попугал, посмеялся и отпустил.

Прабабка в долгу не осталась. Некоторое время спустя подобралась тихонько сзади к этому же немцу, приставила серп к горлу. Это с её небольшим ростом!

– «Киндер»! – заскулил немец и показал рукой на уровне колена и пояса рост детей.

– У меня у самой «киндер»! – Лёля опустила серп.

Немец больше не подходил. Понял: были в расчёте.

Мы и сами больные

Долго жила моя семья под оккупацией, но в своей деревне. Когда боевые действия стали приближаться к Трасово, немцы заставили жителей покинуть деревню. Некоторое время семье пришлось жить в Латвии. Шли они туда и обратно пешком. Назад возвращались меньшим составом: самая старенькая бабушка умерла ещё по пути в Латвию.

По словам деревенского деда, конец войны будет тогда, когда немцы без шлемов пойдут.

Слова деда оправдались. Немцы бежали со всех сторон. Бежали в Германию. Многие останавливались, просили попить воды. Напившись, бежали дальше. Бежали… Бежали… Ни у одного немца шлема не было.

Город Остров освободили 21 июля 1944 года. С огромным уважением относились к этому дню, но ссылались не на дату, а говорили так:

– В Казанскую нас освободили!

Самое ужасное было позади, а впереди – тяжёлые послевоенные годы.

В конце июля мои родные с волнением подходили к горке, на которой стояла деревня Трасово. Мысли у всех были одинаковые:

– Остались ли в деревне дома? Уцелел ли наш дом?

Поднявшись на горку, с ужасом увидели, что от большой деревни остались только два дома. Наш был сожжён. Это было большое горе.

На огороде, рядом с родным пепелищем четыре огромные ямы. В саду остатки печки. Одну яму накрыли ветками, внутри сложили печку. Так и жили.

После четырёхлетнего проживания в землянке колхоз поставил нашей семье большой деревянный дом с настоящими стеклянными окнами.

Напишу про один факт, который очень сложно понять. На родине Лёли, в Маньково, дом уцелел. Родители отказывались брать её:

– Куда ты нам, больная с детьми? Мы и сами больны.

Больной Лёлю называли не из-за глухоты. Она была вередивши, то есть переработала, переносила тяжестей, надорвала спину. Периодически лечила грыжи.

Дом-то у родителей был не маленький. Как так можно? Лёля жила в землянке со свекровью. Кстати, свекровь тоже оказалась никому, кроме невестки Лёли, не нужна, хоть у неё были дети. Баба Настя понадобилась, только когда стала получать пенсию.

Сын и дочь

В сорок четвёртом году, как только немцев прогнали, жизнь начала восстанавливаться. Дети пошли в школу: и те, кому пора было идти, и те, кто не могли этого сделать раньше. Тамаре было десять, а её брату – семь. Учится ходили вместе. Километра два было идти до школы, а по прямой и чуть меньше.

Тамара училась очень хорошо. Может быть, потому что очень этого ждала. А может, потому что пошла в школу как следует старше возраста. Брат Витя, который учился плохо, даже второгодником был, хныкал:

– Меня дразнят, что сестра у меня – кобыла.

Учебников было мало. По одной книжке дети одной деревни собирались вместе, чтобы выучить материал, а потом относили учебник в другую деревню следующим ученикам. Те учили материал и тоже относили следующим.

Без электричества, да даже без домов, дети хотели учиться. А сейчас, имея отдельную комнату или уголок для учёбы, красивейшие школьные принадлежности, да много чего, учиться хотят не многие.

Тамара закончила начальную школу. В пятый класс надо было ходить в другую школу, за четыре километра. Значит ещё больше времени на дорогу тратить, а на хозяйство меньше. Тут ещё учитель молодой стал ездил домой в Трасово на велосипеде и подвозил Тамару. Он-то понимал, что она вернётся из школы и начнёт дома по хозяйству работать. То есть экономил ей время, жалел. А Лёля заблажила:

– Выйдешь замуж за учителя.

Она была против того, чтобы Тамара училась. Боялась, что выучиться и отправят куда-нибудь работать. Лишиться помощницы Лёля не могла. Тамара, которая хотела учиться, вынуждена была бросить школу в тринадцать лет и пойти работать в колхоз на тяжёлую физическую работу.

Говорила бабушка Тамара и про то, как было плохо в семьях, куда с войны не вернулся отец.

– У всех, у кого пришли отцы, им потом льготы всякие давать стали. А мы и без отца, без мужика в хозяйстве, нам и так-то хуже было, и льгот никаких не было.

(Дополнение от моей мамы)

Помню анекдотически: когда был дефицит на всё, ветеранам войны можно было даже книги купить. Спасибо свёкру-ветерану, купил книги Н.С. Лескова. Да что-то из мебели.

Про швейные машинки. Не Зингер, а покруче, со всеми операциями в 80-х годах могли купить только участники войны. Зачем они им были? Понятно, брали для внучек или потому что:

– Как же не взять, если есть возможность?

А таким, как Тамара, у кого отец без вести погиб – ничего.

Ладно, было бы желание. Шила и на Зингере. Правда, вручную очень много делать приходилось. Гораздо важнее, конечно, что наши дети тринадцати лет могут не работать.

Продналог

После войны очень тяжело было. Не то, что корову, курицу, хозяйство восстановить было трудно. Из чего?

Однако партия установила продналог. Не важно, есть ли у тебя скотина или нет. Раз живешь в деревне, обязан сдать государству ежегодно столько-то яиц. А кого волнует, что кур у тебя нет? Столько-то картошки и прочего.

Как же обделяли себя во всем эти женщины с детьми и стариками, чтобы заиметь денежку и на неё приобрести яйца, мясо и прочее, что необходимо было сдать государству. И все это шло от правившей коммунистической партии. Никогда не слышала, чтобы кто-нибудь ненавидел коммунистов так, как Лёля.

– Одно дело, когда в хозяйстве был мужик, другое – где бабы и дети.

Мой прадед Николай пропал без вести. Лёля ждала своего мужа с войны всю жизнь. Очень верила, что вернётся. Обводила имена родных в красной «Книге Памяти». Про мужа говорила:

– Пропал – не умер. Может быть, в плену, а может, идёт издалека.

Лёля гадала перед сном «на Самсона».

На Самсоновых горах

Стоят три Ангела в головах.

Один пишет, другой читает,

Третий правду говорит.

А ты, Самсон, разгадай мой сон.

Коли вернётся мой Коля,

Дай мне во сне что-нибудь,

А не вернётся – отними.

– Бабуль, а что снилось? – спрашивала я.

– Стою у магазина в очереди за отрезом. Женщины выходят с магазина довольные, с материалом в руках. Мне так ничего и не дают, но и не отнимают.

Лёля ждала мужа с войны полвека. В её сердце он был жив. На предложения о повторном браке отвечала отказом. Уже старше восьмидесяти лет сказала:

– Он был старше меня на пять лет. Имея больной желудок, не дожил бы.

Лёля прожила долгую жизнь по двум причинам. Первая – в детстве, в юности, когда закладывается основа для здоровья, в доме родителей было хорошее здоровое питание. Вторая – она подлечивалась. Как колхозница, имела возможность лечиться в клиниках Ленинграда.

В это время в колхозе за Лёлю работала дочь Тамара. В том числе и на должности конюха. Тамара таскала три ведра разом: два на коромысле, на одном плече и ещё одно в руке. Нужно было наносить много воды, чтобы напоить лошадей.

Когда Петя Петун (отца звали Пётр, отсюда деревенское прозвище Петун) увидел это, он взял вожжи и отхлестал Тамару.

– Не смей поднимать такие тяжести.

Но не нашлось ни одного взрослого в колхозе, который сказал бы, что не обязана работать за свою мать, ведь она несовершеннолетняя. Некому было подсказать.

Тамара проживет только 61 год. Умрёт раньше Лёли. Помню, в Острове на похоронах бабушки у гроба я услышу:

– Старше Лёли выглядит.

Это не удивительно. Проживание в землянке, тяжести, плохое питание в военные и послевоенные годы. Походы в школу во время распутицы, когда в ноябре берегли сапожки и переходили лужи босиком. Ноги краснели, разбухали так, что в сапоги их было не вбить и не отогреть часами.

Как только выбрались из землянки в дом, поставили кровать, в которой Лёля спала с сыном. Тамара ложилась на лежанку. С вечера было жарко, но к утру лежанка выстывала. Ну и какое тут будет здоровье?

Зато продналог выполнялся. В Ленинграде, а в Москве тем более, всегда были продукты и отопление в квартирах.

Хоть за цыгана

– Хоть за цыгана замуж, но в город, – такая мысль зародилась у Тамары давно. Но из деревни было не выбраться просто так. На работу в город не уедешь: паспорта колхозникам не отдавали.

Первый из деревни вырвался брат Тамары.

Виктор начал работать после восьми классов. Вышел на покос со взрослыми мужиками, да захныкал:

– Не успеть. Не могу.

Пожалели. Он уехал в Ленинград, закончил ремесленное училище. Так в Ленинграде и остался. Женился, родилась дочь Светлана.

Из кого состоит Ленинград? Псковская, Вологодская, Новгородская и прочие области. Многие тогда не от хорошей жизни стремились в город.

Тамара из Трасово чуть позже Вити сбежала: вышла замуж. Слава Богу, не за цыгана. Светловолосый, кучерявый Николай служил с сорок четвёртого года в военно-морском флоте. В отпуск приезжал домой, в соседнюю с Трасово деревню Алексеево. На карте Островского района Псковской области такой деревни нет. И не было. Отмечали на конверте Смехино, но называли, да и сейчас называем Алексеево. Сколько же таких несуществующих деревень на карте нашей Родины?

Мой дед Николай был старше бабушки Тамары на 8 лет. Это официально, по документам. Сам он не помнил 1925 или 1927 года рождения. Число точно знал – шестого апреля. Угораздило же его родится весом всего один килограмм. Тогда такие дети не выживали. Вынесли к колодцу. С утра за водой пошли. Дышит. Значит, крепкий. Выживет. Окрестили Николаем.

Невесте Тамаре Николай со службы он присылал карточки, так тогда называли фотографии, с посланиями.

Поженились на Покров. Наутро играли в снежки. Тамаре было семнадцать.

Не знали другой жизни

После службы Николай мог оставаться в городе Острове, что и сделал. Им с Тамарой дали жильё – комнату в доме на первом этаже в районе старого военкомата. Одиннадцать с половиной квадратных метров, в которые входила и печка. За стеной туалет, общий для двухэтажного дома.

В эту комнату в 1955 году принесли из роддома их старшую дочь Инну, а в 1963 – младшую Лену. Через несколько месяцев им дали однокомнатную квартиру без удобств в центре. Двадцать пять квадратных метров и туалет по коридору на втором этаже. Тогда в провинциальном городе Острове все так жили.

Николай из деревни, мужик работящий, так что со слов моей бабушки Тамары, у Лёли, которой тогда было 39 лет, для хозяйства был мужик. Теперь было кому подчинить, подправить забор и так далее. Все выходные Тамара и Николай проводили в деревне. Помогали с большими огородами в Трасово и в Алексееве.

– Мы не знали другой жизни. Надо же помогать было, и помогали. И дочерей так воспитали: как выходной, так в деревню. Там помощь всегда нужна.

Так что сбежать с деревни не особо-то у Тамары получилось.

(Дополнение от моей мамы)