Читать онлайн Страшные стихотворения бесплатно

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024
Иннокентий Анненский
(1855–1909)
Notturno
(Другу моему С. К. Буличу)
- Тёмную выбери ночь и в поле, безлюдном и голом,
- В сумрак седой окунись… пусть ветер, провеяв,
- утихнет,
- Пусть в небе холодном звёзды, мигая, задремлют…
- Сердцу скажи, чтоб ударов оно не считало…
- Шаг задержи и прислушайся! Ты не один…
- Точно крылья
- Птицы, намокшие тяжко, плывут средь тумана.
- Слушай… это летит хищная, властная птица,
- Время ту птицу зовут, и на крыльях у ней
- твоя сила,
- Радости сон мимолётный, надежд золотые
- лохмотья…
Кошмары
- «Вы ждёте? Вы в волненьи? Это бред.
- Вы отворять ему идёте? Нет!
- Поймите: к вам стучится сумасшедший,
- Бог знает где и с кем всю ночь проведший,
- Оборванный, и речь его дика,
- И камешков полна его рука;
- Того гляди – другую опростает,
- Вас листьями сухими закидает,
- Иль целовать задумает, и слёз
- Останутся следы в смятеньи кос,
- Коли от губ удастся скрыть лицо вам,
- Смущённым и мучительно пунцовым.
- Послушайте!.. Я только вас пугал:
- Тот далеко, он умер… Я солгал.
- И жалобы, и шёпоты, и стуки, —
- Всё это «шелест крови», голос муки…
- Которую мы терпим, я ли, вы ли…
- Иль вихри в плен попались и завыли?
- Да нет же! Вы спокойны… Лишь у губ
- Змеится что-то бледное… Я глуп…
- Свиданье здесь назначено другому…
- Всё понял я теперь: испуг, истому
- И влажный блеск таимых вами глаз».
- Стучат? Идут? Она приподнялась.
- Гляжу – фитиль у фонаря спустила,
- Он розовый… Вот косы отпустила.
- Взвились и пали косы… Вот ко мне
- Идёт… И мы в огне, в одном огне…
- Вот руки обвились и увлекают,
- А волосы и колют, и ласкают…
- Так вот он ум мужчины, тот гордец,
- Не стоящий ни трепетных сердец,
- Ни влажного и розового зноя!
- И вдруг я весь стал существо иное…
- Постель… Свеча горит. На грустный тон
- Лепечет дождь… Я спал и видел сон.
Перед панихидой
Сонет
- Два дня здесь шепчут: прям и нем,
- Всё тот же гость в дому,
- И вянут космы хризантем
- В удушливом дыму.
- Гляжу и мыслю: мир ему,
- Но нам-то, нам-то всем,
- Иль люк в ту смрадную тюрьму
- Захлопнулся совсем?
- «Ах! Что мертвец! Но дочь, вдова…»
- Слова, слова, слова.
- Лишь Ужас в белых зеркалах
- Здесь молит и поёт
- И с поясным поклоном Страх
- Нам свечи раздаёт.
Утро
- Эта ночь бесконечна была,
- Я не смел, я боялся уснуть:
- Два мучительно-чёрных крыла
- Тяжело мне ложились на грудь.
- На призывы ж тех крыльев в ответ
- Трепетал, замирая, птенец,
- И не знал я, придёт ли рассвет
- Или это уж полный конец…
- О, смелее… Кошмар позади,
- Его страшное царство прошло;
- Вещих птиц на груди и в груди
- Отшумело до завтра крыло…
- Облака ещё плачут, гудя,
- Но светлеет и нехотя тень,
- И банальный, за сетью дождя,
- Улыбнуться попробовал День.
Я на дне
- Я на дне, я печальный обломок,
- Надо мной зеленеет вода.
- Из тяжёлых стеклянных потёмок
- Нет путей никому, никуда…
- Помню небо, зигзаги полёта,
- Белый мрамор, под ним водоём,
- Помню дым от струи водомёта
- Весь изнизанный синим огнём…
- Если ж верить тем шёпотам бреда,
- Что томят мой постылый покой,
- Там тоскует по мне Андромеда
- С искалеченной белой рукой.
Старая усадьба
- Сердце дома. Сердце радо. А чему?
- Тени дома? Тени сада? Не пойму.
- Сад старинный – все осины – тощи, страх!
- Дом – руины… Тины, тины, что в прудах…
- Что утрат-то!.. Брат на брата… Что обид!..
- Прах и гнилость… Накренилось… А стоит…
- Чье жилище? Пепелище?.. Угол чей?
- Мёртвой нищей логовище без печей…
- Ну как встанет, ну как глянет из окна:
- «Взять не можешь, а тревожишь, старина!
- Ишь затейник! Ишь забавник! Что за прыть!
- Любит древних, любит давних ворошить…
- Не сфальшивишь, так иди уж: у меня
- Не в окошке, так из кошки два огня.
- Дам и брашна – волчьих ягод, белены…
- Только страшно – месяц за год у луны…
- Столько вышек, столько лестниц – двери нет…
- Встанет месяц, глянет месяц – где твой след?..»
- Тсс… ни слова… даль былого – но сквозь дым
- Мутно зрима… Мимо… мимо… И к живым!
- Иль истомы сердцу надо моему?
- Тени дома? Шума сада?.. Не пойму…
Чёрная весна
(Тает)
- Под гулы меди – гробовой
- Творился перенос,
- И, жутко задран, восковой
- Глядел из гроба нос.
- Дыханья, что ли, он хотел
- Туда, в пустую грудь?..
- Последний снег был тёмно-бел,
- И тяжек рыхлый путь,
- И только изморозь, мутна,
- На тление лилась,
- Да тупо чёрная весна
- Глядела в студень глаз —
- С облезлых крыш, из бурых ям,
- С позеленевших лиц.
- А там, по мертвенным полям,
- С разбухших крыльев птиц…
- О люди! Тяжек жизни след
- По рытвинам путей,
- Но ничего печальней нет,
- Как встреча двух смертей.
Бессонницы
Бессонница ребёнка
- От душной копоти земли
- Погасла точка огневая,
- И плавно тени потекли,
- Конту ры странные сливая.
- И знал, что спать я не могу:
- Пока уста мои молились,
- Те, неотвязные, в мозгу
- Опять слова зашевелились.
- И я лежал, а тени шли,
- Наверно зная и скрывая,
- Как гриб выходит из земли
- И ходит стрелка часовая.
Парки – бабье лепетанье
Сонет
- Я ночи знал. Мечта и труд
- Их наполняли трепетаньем, —
- Туда, к надлунным очертаньям,
- Бывало, мысль они зовут.
- Томя и нежа ожиданьем,
- Они, бывало, промелькнут,
- Как цепи розовых минут
- Между запиской и свиданьем.
- Но мая белого ночей
- Давно страницы пожелтели…
- Теперь я слышу у постели
- Веретено, – и, как ручей,
- Задавлен камнями обвала,
- Оно уж лепет обрывало…
Далеко… далёко…
- Когда умирает для уха
- Железа мучительный гром,
- Мне тихо по коже старуха
- Водить начинает пером.
- Перо её так бородато,
- Так плотно засело в руке.
- Не им ли я кляксу когда-то
- На розовом сделал листке?
- Я помню – слеза в ней блистала,
- Другая ползла по лицу:
- Давно под часами усталый
- Стихи выводил я отцу…
- Но жаркая стынет подушка,
- Окно начинает белеть…
- Пора и в дорогу, старушка,
- Под утро душна эта клеть.
- Мы тронулись… Тройка плетётся,
- Никак не найдёт колеи,
- А сердце… бубенчиком бьётся
- Так тихо у потной шлеи…
У гроба
- В квартире прибрано. Белеют зеркала.
- Как конь попоною, одет рояль забытый:
- На консультации вчера здесь Смерть была
- И дверь после себя оставила открытой.
- Давно с календаря не обрывались дни,
- Но тикают ещё часы его с комода,
- А из угла глядит, свидетель агоний,
- С рожком для синих губ, подушка кислорода.
- В недоумении открыл я мертвеца…
- Сказать, что это я… весь этот ужас тела…
- Иль Тайна бытия уж населить успела
- Приют покинутый всем чуждого лица?
Там
- Ровно в полночь гонг унылый
- Свёл их тени в чёрной зале,
- Где белел Эрот бескрылый
- Меж искусственных азалий.
- Там, качаяся, лампады
- Пламя трепетное лили,
- Душным ладаном услады
- Там кадили чаши лилий.
- Тварь единая живая
- Там тянула к брашну жало,
- Там отрава огневая
- В кубки медные бежала.
- На оскала смех застылый
- Тени ночи наползали,
- Бесконечный и унылый
- Длился ужин в чёрной зале.
Эдуард Багрицкий
(1895–1934)
Папиросный коробок
- Раскуренный дочиста коробок,
- Окурки под лампою шаткой…
- Он гость – я хозяин. Плывёт в уголок
- Студёная лодка-кроватка.
- – Довольно! Пред нами другие пути,
- Другая повадка и хватка!.. —
- Но гость не встаёт. Он не хочет уйти;
- Он пальцами, чище слоновой кости,
- Терзает и вертит перчатку…
- Столетняя палка застыла в углу,
- Столетний цилиндр вверх дном на полу,
- Вихры над веснушками взреяли…
- Из гроба, с обложки ли от папирос —
- Он в кресла влетел и к пружинам прирос,
- Перчатку терзая, – Рылеев…
- – Ты наш навсегда! Мы повсюду с тобой,
- Взгляни!.. —
- И рукой на окно:
- Голубой
- Сад ёрзал костями пустыми.
- Сад в ночь подымал допотопный костяк,
- Вдыхая луну, от бронхита свистя,
- Шепча непонятное имя…
- – Содружество наше навек заодно! —
- Из пруда, прижатого к иве,
- Из круглой смородины лезет в окно
- Промокший Каховского кивер…
- Поручик! Он рвёт каблуками траву,
- Он бредит убийством и родиной;
- Приклеилась к рыжему рукаву
- Лягушечья лапка смородины…
- Вы – тени от лампы!
- Вы – мокрая дрожь
- Деревьев под звёздами робкими…
- Меня разговорами не проведёшь,
- Портрет с папиросной коробки!..
- Я выключил свет – и видения прочь!
- На стёкла с предательской ленью
- В гербах и султанах надвинулась ночь —
- Ночь Третьего отделенья…
- Пять сосен тогда выступают вперёд,
- Пять виселиц, скрытых вначале,
- И сизая плесень блестит и течёт
- По мокрой и мыльной мочале…
- В калитку врывается ветер шальной,
- Отчаянный и бесприютный, —
- И ветви над крышей и надо мной
- Заносятся, как шпицрутены…
- Крылатые ставни колотятся в дом,
- Скрежещут зубами шарниров.
- Как выкрик:
- – Четвёртая рота, кругом! —
- Упрятанных в ночь командиров…
- И я пробегаю сквозь строй без конца —
- В поляны, в леса, в бездорожья…
- …И каждая палка хочет мясца,
- И каждая палка пляшет по коже…
- В ослиную шкуру стучит кантонист
- (Иль ставни хрипят в отдаленьи?)…
- А ночь за окном, как шпицрутенов свист,
- Как Третье отделенье,
- Как сосен качанье, как флюгера вой…
- И вдруг поворачивается ключ световой.
- Безвредною синькой покрылось окно,
- Окурки под лампою шаткой.
- В пустой уголок, где от печки темно,
- Как лодка, вплывает кроватка…
- И я подхожу к ней под гомон и лай
- Собак, заражённых бессонницей:
- – Вставай же, Всеволод, и всем володай,
- Вставай под осеннее солнце!
- Я знаю: ты с чистою кровью рождён,
- Ты встал на пороге веселых времён!
- Прими ж завещанье:
- Когда я уйду
- От песен, от ветра, от родины, —
- Ты начисто выруби сосны в саду,
- Ты выкорчуй куст смородины!..
Зинаида Гиппиус
(1869–1945)
Заклинанье
- Расточитесь, духи непослушные,
- Разомкнитесь, узы непокорные,
- Распадитесь, подземелья душные,
- Лягте, вихри, жадные и чёрные.
- Тайна есть великая, запретная.
- Есть обеты – их нельзя развязывать.
- Человеческая кровь – заветная:
- Солнцу кровь не ведено показывать.
- Разломись оно, проклятьем цельное!
- Разлетайся, туча исступлённая!
- Бейся, сердце, каждое – отдельное,
- Воскресай, душа освобождённая!
Серое платьице
- Девочка в сером платьице…
- Косы как будто из ваты…
- Девочка, девочка, чья ты?
- Мамина… Или ничья.
- Хочешь – буду твоя.
- Девочка в сером платьице…
- Веришь ли, девочка, ласке?
- Милая, где твои глазки?
- Вот они, глазки. Пустые.
- У мамочки точно такие.
- Девочка в сером платьице,
- А чем это ты играешь?
- Что от меня закрываешь?
- Время ль играть мне, что ты?
- Много спешной работы.
- То у бусинок нить раскушу,
- То первый росток подсушу,
- Вырезаю из книг странички,
- Ломаю крылья у птички…
- Девочка в сером платьице,
- Девочка с глазами пустыми,
- Скажи мне, как твоё имя?
- А по-своему зовёт меня всяк:
- Хочешь эдак, а хочешь так.
- Один зовёт разделеньем,
- А то враждою,
- Зовут и сомненьем,
- Или тоскою.
- Иной зовёт скукою,
- Иной мукою…
- А мама-Смерть – Разлукою,
- Девочку в сером платьице…
Гризельда
- Над озером, высоко,
- Где узкое окно,
- Гризельды светлоокой
- Стучит веретено.
- В покое отдалённом
- И в замке – тишина.
- Лишь в озере зелёном
- Колышется волна.
- Гризельда не устанет,
- Свивая бледный лён,
- Не выдаст, не обманет
- Вернейшая из жен.
- Неслыханные беды
- Она перенесла:
- Искал над ней победы
- Сам Повелитель Зла.
- Любовною отравой
- И дерзостной игрой,
- Манил её он славой,
- Весельем, красотой…
- Ей были искушенья
- Таинственных утех,
- Все радости забвенья
- И всё, чем сладок грех.
- Но Сатана смирился,
- Гризельдой побеждён.
- И враг людской склонился
- Пред лучшею из жён.
- Чьё ныне злое око
- Нарушит тишину,
- Хоть рыцарь и далёко
- Уехал на войну?
- Ряд мирных утешений
- Гризельде предстоит;
- Обняв её колени,
- Кудрявый мальчик спит.
- И в сводчатом покое
- Святая тишина.
- Их двое, только двое:
- Ребёнок и она.
- У ней льняные косы
- И бархатный убор.
- За озером – утёсы
- И цепи вольных гор.
- Гризельда смотрит в воду,
- Нежданно смущена,
- И мнится, про свободу
- Лепечет ей волна,
- Про волю, дерзновенье,
- И поцелуй, и смех…
- Лепечет, что смиренье
- Есть величайший грех.
- Прошли былые беды,
- О, верная жена!
- Но радостью ль победы
- Душа твоя полна?
- Всё тише ропот прялки,
- Не вьётся бледный лён…
- О, мир обмана жалкий!
- О, добродетель жён!
- Гризельда победила,
- Душа её светла…
- А всё ж какая сила
- У духа лжи и зла!
- Увы! Твой муж далёко,
- И помнит ли жену?
- Окно твоё высоко,
- Душа твоя в плену.
- И сердце снова жаждет
- Таинственных утех…
- Зачем оно так страждет,
- Зачем так любит грех?
- О, мудрый Соблазнитель,
- Злой Дух, ужели ты —
- Непонятый Учитель
- Великой красоты?
Александр Блок
(1880–1921)
Шаги командора
- Тяжкий, плотный занавес у входа,
- За ночным окном – туман.
- Что теперь твоя постылая свобода,
- Страх познавший Дон-Жуан?
- Холодно и пусто в пышной спальне,
- Слуги спят, и ночь глуха.
- Из страны блаженной, незнакомой, дальней
- Слышно пенье петуха.
- Что изменнику блаженства звуки?
- Миги жизни сочтены.
- Донна Анна спит, скрестив на сердце руки,
- Донна Анна видит сны…
- Чьи черты жестокие застыли,
- В зеркалах отражены?
- Анна, Анна, сладко ль спать в могиле?
- Сладко ль видеть неземные сны?
- Жизнь пуста, безумна и бездонна!
- Выходи на битву, старый рок!
- И в ответ – победно и влюблённо —
- В снежной мгле поёт рожок…
- Пролетает, брызнув в ночь огнями,
- Чёрный, тихий, как сова, мотор,
- Тихими, тяжёлыми шагами
- В дом вступает Командор…
- Настежь дверь. Из непомерной стужи,
- Словно хриплый бой ночных часов —
- Бой часов: «Ты звал меня на ужин.
- Я пришёл. А ты готов?..»
- На вопрос жестокий нет ответа,
- Нет ответа – тишина.
- В пышной спальне страшно в час рассвета,
- Слуги спят, и ночь бледна.
- В час рассвета холодно и странно,
- В час рассвета – ночь мутна.
- Дева Света! Где ты, донна Анна?
- Анна! Анна! – Тишина.
- Только в грозном утреннем тумане
- Бьют часы в последний раз:
- Донна Анна в смертный час твой встанет.
- Анна встанет в смертный час.
Венеция
- С ней уходил я в море,
- С ней покидал я берег,
- С нею я был далёко,
- С нею забыл я близких…
- О, красный парус
- В зелёной дали!
- Чёрный стеклярус
- На тёмной шали!
- Идёт от сумрачной обедни,
- Нет в сердце крови…
- Христос, уставший крест нести…
- Адриатической любови —
- Моей последней —
- Прости, прости!
«Холодный ветер от лагуны…»
Евг. Иванову
- Холодный ветер от лагуны.
- Гондол безмолвные гроба.
- Я в эту ночь – больной и юный —
- Простёрт у львиного столба.
- На башне, с песнию чугунной,
- Гиганты бьют полночный час.
- Марк утопил в лагуне лунной
- Узорный свой иконостас.
- В тени дворцовой галереи,
- Чуть озарённая луной,
- Таясь, проходит Саломея
- С моей кровавой головой.
- Всё спит – дворцы, каналы, люди,
- Лишь призрака скользящий шаг,
- Лишь голова на чёрном блюде
- Глядит с тоской в окрестный мрак.
«Слабеет жизни гул упорный…»
- Слабеет жизни гул упорный.
- Уходит вспять прилив забот.
- И некий ветр сквозь бархат чёрный
- О жизни будущей поёт.
- Очнусь ли я в другой отчизне,
- Не в этой сумрачной стране?
- И памятью об этой жизни
- Вздохну ль когда-нибудь во сне?
- Кто даст мне жизнь? Потомок дожа,
- Купец, рыбак иль иерей
- В грядущем мраке делит ложе
- С грядущей матерью моей?
- Быть может, венецейской девы,
- Канцоной нежной слух пленя,
- Отец грядущий сквозь напевы
- Уже предчувствует меня?
- И неужель в грядущем веке
- Младенцу мне – велит судьба
- Впервые дрогнувшие веки
- Открыть у львиного столба?
- Мать, что поют глухие струны?
- Уж ты мечтаешь, может быть,
- Меня от ветра, от лагуны
- Священной шалью оградить?
- Нет! Всё, что есть, что было, – живо!
- Мечты, виденья, думы – прочь!
- Волна возвратного прилива
- Бросает в бархатную ночь!
Пляски смерти
1
- Как тяжко мертвецу среди людей
- Живым и страстным притворяться!
- Но надо, надо в общество втираться,
- Скрывая для карьеры лязг костей…
- Живые спят. Мертвец встает из гроба,
- И в банк идёт, и в суд идёт, в сенат…
- Чем ночь белее, тем чернее злоба,
- И перья торжествующе скрипят.
- Мертвец весь день трудится над докладом.
- Присутствие кончается. И вот —
- Нашёптывает он, виляя задом,
- Сенатору скабрёзный анекдот…
- Уж вечер. Мелкий дождь зашлёпал грязью
- Прохожих, и дома, и прочий вздор…
- А мертвеца – к другому безобразью
- Скрежещущий несёт таксомотор.
- В зал многолюдный и многоколонный
- Спешит мертвец. На нём – изящный фрак.
- Его дарят улыбкой благосклонной
- Хозяйка – дура и супруг – дурак.
- Он изнемог от дня чиновной скуки,
- Но лязг костей музыкой заглушён…
- Он крепко жмёт приятельские руки —
- Живым, живым казаться должен он!
- Лишь у колонны встретится очами
- С подругою – она, как он, мертва.
- За их условно-светскими речами
- Ты слышишь настоящие слова:
- «Усталый друг, мне странно в этом зале». —
- «Усталый друг, могила холодна». —
- «Уж полночь». – «Да, но вы не приглашали
- На вальс NN. Она в вас влюблена…»
- А там – NN уж ищет взором страстным
- Его, его – с волнением в крови…
- В её лице, девически прекрасном,
- Бессмысленный восторг живой любви…
- Он шепчет ей незначащие речи,
- Пленительные для живых слова,
- И смотрит он, как розовеют плечи,
- Как на плечо склонилась голова…
- И острый яд привычно-светской злости
- С нездешней злостью расточает он…
- «Как он умён! Как он в меня влюблён!»
- В её ушах – нездешний, странный звон:
- То кости лязгают о кости.
2
- Ночь, улица, фонарь, аптека,
- Бессмысленный и тусклый свет.
- Живи ещё хоть четверть века —
- Всё будет так. Исхода нет.
- Умрёшь – начнёшь опять сначала
- И повторится всё, как встарь:
- Ночь, ледяная рябь канала,
- Аптека, улица, фонарь.
3
- Пустая улица. Один огонь в окне.
- Еврей-аптекарь охает во сне.
- А перед шкапом с надписью Venena,
- Хозяйственно согнув скрипучие колена,
- Скелет, до глаз закутанный плащом,
- Чего-то ищет, скалясь чёрным ртом…
- Нашёл… Но ненароком чем-то звякнул,
- И череп повернул… Аптекарь крякнул,
- Привстал – и на другой свалился бок…
- А гость меж тем – заветный пузырёк
- Суёт из-под плаща двум женщинам безносым.
- На улице, под фонарем белёсым.
4
- Старый, старый сон. Из мрака
- Фонари бегут – куда?
- Там – лишь чёрная вода,
- Там – забвенье навсегда.
- Тень скользит из-за угла,
- К ней другая подползла.
- Плащ распахнут, грудь бела,
- Алый цвет в петлице фрака.
- Тень вторая – стройный латник,
- Иль невеста от венца?
- Шлем и перья. Нет лица.
- Неподвижность мертвеца.
- В воротах гремит звонок,
- Глухо щёлкает замок.
- Переходят за порог
- Проститутка и развратник…
- Воет ветер леденящий,
- Пусто, тихо и темно.
- Наверху горит окно.
- Всё равно.
- Как свинец, черна вода.
- В ней забвенье навсегда.
- Третий призрак. Ты куда,
- Ты, из тени в тень скользящий?
5
- Вновь богатый зол и рад,
- Вновь унижен бедный.
- С кровель каменных громад
- Смотрит месяц бледный,
- Насылает тишину,
- Оттеняет крутизну
- Каменных отвесов,
- Черноту навесов…
- Всё бы это было зря,
- Если б не было царя,
- Чтоб блюсти законы.
- Только не ищи дворца,
- Добродушного лица,
- Золотой короны.
- Он – с далёких пустырей
- В свете редких фонарей
- Появляется.
- Шея скручена платком,
- Под дырявым козырьком
- Улыбается.
«Милый друг, и в этом тихом доме…»
- Милый друг, и в этом тихом доме
- Лихорадка бьёт меня.
- Не найти мне места в тихом доме
- Возле мирного огня!
- Голоса поют, взывает вьюга,
- Страшен мне уют…
- Даже за плечом твоим, подруга,
- Чьи-то очи стерегут!
- За твоими тихими плечами
- Слышу трепет крыл…
- Бьёт в меня светящими очами
- Ангел бури – Азраил!
Демон
- Иди, иди за мной – покорной
- И верною моей рабой.
- Я на сверкнувший гребень горный
- Взлечу уверенно с тобой.
- Я пронесу тебя над бездной,
- Её бездонностью дразня.
- Твой будет ужас бесполезный —
- Лишь вдохновеньем для меня.
- Я от дождя эфирной пыли
- И от круженья охраню
- Всей силой мышц и сенью крылий
- И, вознося, не уроню.
- И на горах, в сверканьи белом,
- На незапятнанном лугу,
- Божественно-прекрасным телом
- Тебя я странно обожгу.
- Ты знаешь ли, какая малость
- Та человеческая ложь,
- Та грустная земная жалость,
- Что дикой страстью ты зовёшь?
- Когда же вечер станет тише,
- И, околдованная мной,
- Ты полететь захочешь выше
- Пустыней неба огневой, —
- Да, я возьму тебя с собою
- И вознесу тебя туда,
- Где кажется земля звездою,
- Землёю кажется звезда.
- И, онемев от удивленья,
- Ты у зришь новые миры —
- Невероятные виденья,
- Создания моей игры…
- Дрожа от страха и бессилья,
- Тогда шепнёшь ты: отпусти…
- И, распустив тихонько крылья,
- Я улыбнусь тебе: лети.
- И под божественной улыбкой,
- Уничтожаясь на лету,
- Ты полетишь, как камень зыбкий,
- В сияющую пустоту…
«Разгораются тайные знаки…»
- Разгораются тайные знаки
- На глухой, непробудной стене
- Золотые и красные маки
- Надо мной тяготеют во сне.
- Укрываюсь в ночные пещеры
- И не помню суровых чудес.
- На заре – голубые химеры
- Смотрят в зеркале ярких небес.
- Убегаю в прошедшие миги,
- Закрываю от страха глаза,
- На листах холодеющей книги —
- Золотая девичья коса.
- Надо мной небосвод уже низок,
- Чёрный сон тяготеет в груди.
- Мой конец предначертанный близок,
- И война, и пожар – впереди.
Октябрь 1902
Песнь ада
- День догорел на сфере той земли,
- Где я искал путей и дней короче.
- Там сумерки лиловые легли.
- Меня там нет. Тропой подземной ночи
- Схожу, скользя, уступом скользких скал.
- Знакомый Ад глядит в пустые очи.
- Я на земле был брошен в яркий бал
- И в диком танце масок и обличий
- Забыл любовь и дружбу потерял.
- Где спутник мой? – О, где ты, Беатриче? —
- Иду один, утратив правый путь,
- В кругах подземных, как велит обычай,
- Средь ужасов и мраков потонуть.
- Поток несёт друзей и женщин трупы,
- Кой-где мелькнёт молящий взор, иль грудь;
- Пощады вопль, иль возглас нежный – скупо
- Сорвётся с уст; здесь умерли слова;
- Здесь стянута бессмысленно и тупо
- Кольцом железной боли голова;
- И я, который пел когда-то нежно, —
- Отверженец, утративший права!
- Все к пропасти стремятся безнадежной,
- И я вослед. Но вот, в прорыве скал,
- Над пеною потока белоснежной
- Передо мною бесконечный зал.
- Сеть кактусов и роз благоуханье,
- Обрывки мрака в глубине зеркал;
- Далёких утр неясное мерцанье
- Чуть золотит поверженный кумир;
- И душное спирается дыханье.
- Мне этот зал напомнил страшный мир,
- Где я бродил слепой, как в дикой сказке,
- И где застиг меня последний пир.
- Там – брошены зияющие маски;
- Там – старцем соблазнённая жена,
- И наглый свет застал их в мерзкой ласке…
- Но заалелся переплёт окна
- Под утренним холодным поцелуем,
- И странно розовеет тишина.
- В сей час в стране блаженной мы ночуем,
- Лишь здесь бессилен наш земной обман,
- И я смотрю, предчувствием волнуем,
- В глубь зеркала сквозь утренний туман.
- Навстречу мне, из паутины мрака,
- Выходит юноша. Затянут стан;
- Увядшей розы цвет в петлице фрака
- Бледнее уст на лике мертвеца;
- На пальце – знак таинственного брака —
- Сияет острый аметист кольца;
- И я смотрю с волненьем непонятным
- В черты его отцветшего лица
- И вопрошаю голосом чуть внятным:
- «Скажи, за что томиться должен ты
- И по кругам скитаться невозвратным?»
- Пришли в смятенье тонкие черты,
- Сожжённый рот глотает воздух жадно,
- И голос говорит из пустоты:
- «Узнай: я предан муке беспощадной
- За то, что был на горестной земле
- Под тяжким игом страсти безотрадной.
- Едва наш город скроется во мгле, —
- Томим волной безумного напева,
- С печатью преступленья на челе,
- Как падшая униженная дева,
- Ищу забвенья в радостях вина…
- И пробил час карающего гнева:
- Из глубины невиданного сна
- Всплеснулась, ослепила, засияла
- Передо мной – чудесная жена!
- В вечернем звоне хрупкого бокала,
- В тумане хме льном встретившись на миг
- С единственной, кто ласки презирала,
- Я ликованье первое постиг!
- Я утопил в её зеницах взоры!
- Я испустил впервые страстный крик!
- Так этот миг настал, нежданно скорый.
- И мрак был глух. И долгий вечер мглист.
- И странно встали в небе метеоры.
- И был в крови вот этот аметист.
- И пил я кровь из плеч благоуханных,
- И был напиток душен и смолист…
- Но не кляни повествований странных
- О том, как длился непонятный сон…
- Из бездн ночных и пропастей туманных
- К нам доносился погребальный звон;
- Язык огня взлетел, свистя, над нами,
- Чтоб сжечь ненужность прерванных времён!
- И – сомкнутых безмерными цепями —
- Нас некий вихрь увлёк в подземный мир!
- Окованный навек глухими снами,
- Дано ей чуять боль и помнить пир,
- Когда, что ночь, к плечам её атласным
- Тоскующий склоняется вампир!
- Но мой удел – могу ль не звать ужасным?
- Едва холодный и больной рассвет
- Исполнит Ад сияньем безучастным,
- Из зала в зал иду свершать завет,
- Гоним тоскою страсти безначальной, —
- Так сострадай и помни, мой поэт:
- Я обречен в далёком мраке спальной,
- Где спит она и дышит горячо,
- Склонясь над ней влюблённо и печально,
- Вонзить свой перстень в белое плечо!»
Елизавета Дмитриева
(Черубина де Габриак)
(1887–1928)
Зеркало
- Давно ты дал в порыве суеверном
- Мне зеркало в оправе из свинца,
- И призрак твоего лица
- Я удержала в зеркале неверном.
- И с этих пор, когда мне сердце жжёт
- Тоска, как капли тёплой алой крови,
- Я вижу в зеркале изогнутые брови
- И бледный ненавистный рот.
- Мне сладко видеть наши лица вместе
- И знать, что в этот мёртвый час
- Моя тоска твоих коснётся глаз
- И вздрогнешь ты под острой лаской мести.
- Всё летают чёрные птицы,
- Всё летают чёрные птицы
- И днём, и поутру,
- А по ночам мне снится,
- Что я скоро умру.
- Даже прислали недавно —
- Сны под пятницу – верные сны, —
- Гонца из блаженной страны —
- Темноглазого лёгкого фавна.
- Он подошёл к постели
- И улыбнулся: «Ну, что ж,
- У нас зацвели асфодели,
- А ты всё ещё здесь живёшь?
- Когда ж соберёшься в гости
- Надолго к нам?..»
- И флейту свою из кости
- К моим приложил губам.
- Губы мои побледнели
- С этого самого дня.
- Только бы там асфодели
- Не отцвели без меня!
Retrato de una nina
- В овальном зеркале твой вижу бледный лик.
- С висков опущены каштановые кудри,
- Они как будто в золотистой пудре.
- И на плече чернеет кровь гвоздик.
- Искривлены уста усмешкой тонкой,
- Как гибкий лук, изогнут алый рот;
- Глаза опущены. К твоей красе идёт
- И голос медленный, таинственно-незвонкий,
- И набожность кощунственных речей,
- И едкость дерзкая колючего упрёка,
- И все возможности соблазна и порока,
- И все сияния мистических свечей.
- Нет для других путей в твоём примере,
- Нет для других ключа к твоей тоске, —
- Я семь шипов сочла в твоём венке,
- Моя сестра в Христе и в Люцифере.
«О, если бы аккорды урагана…»
- О, если бы аккорды урагана,
- Как старого органа,
- Звучали бы не так безумно-дико;
- О, если бы закрылась в сердце рана
- От ужаса обмана, —
- Моя душа бы не рвалась от крика.
- Уйти в страну к шатрам чужого стана,
- Где не было тумана,
- Где от луны ни тени нет, ни блика;
- В страну, где всё – создание титана,
- Как он – светло и пьяно,
- Как он один – громадно и безлико.
- У нас в стране тревожные отливы
- Кладёт в саду последний свет вечерний,
- Как золото на черни,
- И купы лип печально-боязливы…
- Здесь все венки сплетают лишь из терний,
- Здесь дни, как сон, тяжёлый сон, тоскливы,
- Но будем мы счастливы, —
- Чем больше мук, тем я люблю безмерней.
Г. фон Гюнтеру
- Дымом в сердце расстелился ладан,
- И вручили обруча мне два.
- Ах, пока жива,
- Будет ли запрет их мной разгадан?
- Обручем одним из двух старинным
- Я сковала левой кисть руки.
- Тёмные венки
- Суждены избранным, но безвинным.
- Кто несёт осенние опалы
- На руке, как золотистый луч, —
- Тот отдаст мне ключ.
- Тот введет под гулкие порталы.
- Обруч мой серебряный, зловещий, —
- Мой второй, запретный, – дам ему…
- Скоро ли пойму,
- Был ли ему слышен голос вещий?
- Близок ли тот день, когда мы снова
- Наши обручи звено в звено замкнём
- И когда огнём
- Напишу я радостное слово?
Николай Бурлюк
(1890–1920)
«С лёгким вздохом тихим шагом…»
- С лёгким вздохом тихим шагом
- Через сумрак смутных дней
- По равнинам и оврагам
- Древней родины моей,
- По её цветным лесам,
- По невспаханным полям,
- По шуршащим очеретам,
- По ручьям и болотам,
- Каждый вечер ходит кто-то
- Утомлённый и больной,
- В голубых глазах дремота
- Греет вещей теплотой.
- И в плаще ночей широком
- Плещет, плещет на реке,
- Оставляя ненароком
- След копытом на песке.
Максимилиан Волошин
(1877–1932)
Армагеддон
Л. С. Баксту
Откровение, XVI, 12–16
- «Три духа, имеющие вид жаб… соберут
- царей вселенной для великой битвы…
- в место, называемое Армагеддон…»
- Положив мне руки на заплечье
- (Кто? – не знаю, но пронзил испуг
- И упало сердце человечье…)
- Взвёл на холм и указал вокруг.
- Никогда такого запустенья
- И таких невыявленных мук
- Я не грезил даже в сновиденьи!
- Предо мной, тускла и широка,
- Цепенела в мёртвом исступленьи
- Каменная зыбь материка.
- И куда б ни кинул смутный взор я —
- Расстилались саваны пустынь,
- Русла рек иссякших, плоскогорья;
- По краям, где индевела синь,
- Громоздились снежные нагорья
- И клубились свитками простынь
- Облака. Сквозь огненные жёрла
- Тесных туч багровые мечи
- Солнце заходящее простёрло…
- Так прощально гасли их лучи,
- Что тоскою мне сдавило горло
- И просил я:
- «Вещий, научи:
- От каких планетных ураганов
- Этих волн гранитная гряда
- Взмыта вверх?»
- И был ответ:
- «Сюда
- По иссохшим ложам океанов
- Приведут в день Страшного Суда
- Трое жаб царей и царства мира
- Для последней брани всех времён.
- Камни эти жаждут испокон
- Хмельной желчи Божьего потира.
- Имя этих мест – Армагеддон».
Красная Пасха
- Зимою вдоль дорог валялись трупы
- Людей и лошадей. И стаи псов
- Въедались им в живот и рвали мясо.
- Восточный ветер выл в разбитых окнах.
- А по ночам стучали пулемёты,
- Свистя, как бич, по мясу обнажённых
- Мужских и женских тел.
- Весна пришла
- Зловещая, голодная, больная.
- Глядело солнце в мир незрячим оком.
- Из сжатых чресл рождались недоноски
- Безрукие, безглазые… Не грязь,
- А сукровица поползла по скатам.
- Под талым снегом обнажались кости.
- Подснежники мерцали точно свечи.
- Фиалки пахли гнилью. Ландыш – тленьем.
- Стволы дерев, обглоданных конями
- Голодными, торчали непристойно,
- Как ноги трупов. Листья и трава
- Казались красными. А зелень злаков
- Была опалена огнём и гноем.
- Лицо природы искажалось гневом
- И ужасом.
- А души вырванных
- Насильственно из жизни вились в ветре,
- Носились по дорогам в пыльных вихрях,
- Безумили живых могильным хмелем
- Неизжитых страстей, неутолённой жизни,
- Плодили мщенье, панику, заразу…
- Зима в тот год была Страстной неделей,
- И красный май сплелся с кровавой Пасхой,
- Но в ту весну Христос не воскресал.
In mezza di cammin…
- Блуждая в юности извилистой дорогой,
- Я в тёмный Дантов лес вступил в пути своём,
- И дух мой радостный охвачен был тревогой.
- С безумной девушкой, глядевшей в водоём,
- Я встретился в лесу. «Не может быть случайна, —
- Сказал я, – встреча здесь. Пойдём теперь вдвоём».
- Но, вещим трепетом объят необычайно,
- К лесному зеркалу я вместе с ней приник,
- И некая меж нас в тот миг возникла тайна.
- И вдруг увидел я со дна встающий лик —
- Горящий пламенем лик Солнечного Зверя.
- «Уйдём отсюда прочь!» Она же птичий крик
- Вдруг издала и, правде снов поверя,
- Спустилась в зеркало чернеющих пучин…
- Смертельной горечью была мне та потеря.
- И в зрящем сумраке остался я один.
Голова madame de Lamballe
(4 сент. 1792 г.)
- Это гибкое, страстное тело
- Растоптала ногами толпа мне,
- И над ним надругалась, раздела…
- И на тело
- Не смела
- Взглянуть я…
- Но меня отрубили от тела,
- Бросив лоскутья
- Воспалённого мяса на камне…
- И парижская голь
- Унесла меня в уличной давке,
- Кто-то пил в кабаке алкоголь,
- Меня бросив на мокром прилавке…
- Куафёр меня поднял с земли,
- Расчесал мои светлые кудри,
- Нарумянил он щёки мои,
- И напудрил…
- И тогда, вся избита, изранена
- Грязной рукой,
- Как на бал завита, нарумянена,
- Я на пике взвилась над толпой
- Хмельным тирсом…
- Неслась вакханалия.
- Пел в священном безумьи народ…
- И, казалось, на бале в Версале я —
- Плавный танец кружит и несёт…
- Точно пламя гудели напевы.
- И тюремною узкою лестницей
- В башню Тампля к окну Королевы
- Поднялась я народною вестницей.
«Я шёл сквозь ночь. И бледной смерти пламя…»
Одилону Рэдону
- Я шёл сквозь ночь. И бледной смерти пламя
- Лизнуло мне лицо и скрылось без следа…
- Лишь вечность зыблется ритмичными волнами.
- И с грустью, как во сне, я помню иногда
- Угасший метеор в пустынях мирозданья,
- Седой кристалл в сверкающей пыли,
- Где Ангел, проклятый проклятием всезнанья,
- Живёт меж складками морщинистой земли.
«Безумья и огня венец…»
- Безумья и огня венец
- Над ней горел.
- И пламень муки,
- И ясновидящие руки,
- И глаз невидящих свинец,
- Лицо готической сивиллы,
- И строгость щёк, и тяжесть век,
- Шагов её неровный бег —
- Всё было полно вещей силы.
- Её несвязные слова,
- Ночным мерцающие светом,
- Звучали зовом и ответом.
- Таинственная синева
- Её отметила средь живших…
- …И к ней бежал с надеждой я
- От снов дремучих бытия,
- Меня отвсюду обступивших.
Николай Гумилёв
(1886–1921)
Волшебная скрипка
- Милый мальчик, ты так весел, так светла твоя
- улыбка,
- Не проси об этом счастье, отравляющем миры,
- Ты не знаешь, ты не знаешь, что такое эта
- скрипка,
- Что такое тёмный ужас начинателя игры!
- Тот, кто взял её однажды в повелительные руки,
- У того исчез навеки безмятежный свет очей,
- Духи ада любят слушать эти царственные звуки,
- Бродят бешеные волки по дороге скрипачей.
- Надо вечно петь и плакать этим струнам,
- звонким струнам,
- Вечно должен биться, виться обезумевший
- смычок,
- И под солнцем, и под вьюгой, под белеющим
- буруном,
- И когда пылает запад и когда горит восток.
- Ты устанешь и замедлишь, и на миг прервется
- пенье,
- И уж ты не сможешь крикнуть, шевельнуться
- и вздохнуть, —
- Тотчас бешеные волки в кровожадном
- исступленьи
- В горло вцепятся зубами, встанут лапами на грудь.
- Ты поймёшь тогда, как злобно насмеялось всё,
- что пело,
- В очи глянет запоздалый, но властительный испуг.
- И тоскливый смертный холод обовьёт,
- как тканью, тело,
- И невеста зарыдает, и задумается друг.
- Мальчик, дальше! Здесь не встретишь ни веселья,
- ни сокровищ!
- Но я вижу – ты смеёшься, эти взоры – два луча.
- На, владей волшебной скрипкой, посмотри
- в глаза чудовищ
- И погибни славной смертью, страшной смертью
- скрипача!
Баллада
- Пять коней подарил мне мой друг Люцифер
- И одно золотое с рубином кольцо,
- Чтобы мог я спускаться в глубины пещер
- И увидел небес молодое лицо.
- Кони фыркали, били копытом, маня
- Понестись на широком пространстве земном,
- И я верил, что солнце зажглось для меня,
- Просияв, как рубин на кольце золотом.
- Много звёздных ночей, много огненных дней
- Я скитался, не зная скитанью конца,
- Я смеялся порывам могучих коней
- И игре моего золотого кольца.
- Там, на высях сознанья – безумье и снег,
- Но коней я ударил свистящим бичом,
- Я на выси сознанья направил их бег
- И увидел там деву с печальным лицом.
- В тихом голосе слышались звоны струны,
- В странном взоре сливался с ответом вопрос,
- И я отдал кольцо этой деве луны
- За неверный оттенок разбросанных кос.
- И, смеясь надо мной, презирая меня,
- Люцифер распахнул мне ворота во тьму,
- Люцифер подарил мне шестого коня —
- И Отчаянье было названье ему.
Выбор
- Созидающий башню сорвётся,
- Будет страшен стремительный лёт,
- И на дне мирового колодца
- Он безумье своё проклянёт.
- Разрушающий будет раздавлен,
- Опрокинут обломками плит,
- И, Всевидящим Богом оставлен,
- Он о муке своей возопит.
- А ушедший в ночные пещеры
- Или к заводям тихой реки
- Повстречает свирепой пантеры
- Наводящие ужас зрачки.
- Не спасёшься от доли кровавой,
- Что земным предназначила твердь.
- Но молчи: несравненное право —
- Самому выбирать свою смерть.
Портрет
- Лишь чёрный бархат, на котором
- Забыт сияющий алмаз,
- Сумею я сравнить со взором
- Её почти поющих глаз.
- Её фарфоровое тело
- Томит неясной белизной,
- Как лепесток сирени белой
- Под умирающей луной.
- Пусть руки нежно-восковые,
- Но кровь в них так же горяча,
- Как перед образом Марии
- Неугасимая свеча.
- И вся она легка, как птица
- Осенней ясною порой,
- Уже готовая проститься
- С печальной северной страной.
Змей
- Ах, иначе в былые года
- Колдовала земля с небесами,
- Дива дивные зрелись тогда,
- Чуда чудные деялись сами…
- Позабыв Золотую Орду,
- Пёстрый грохот равнины китайской,
- Змей крылатый в пустынном саду
- Часто прятался полночью майской.
- Только девушки видеть луну
- Выходили походкою статной, —
- Он подхватывал быстро одну,
- И взмывал, и стремился обратно.
- Как сверкал, как слепил и горел
- Медный панцирь под хищной луною,
- Как серебряным звоном летел
- Мерный клёкот над Русью лесною:
- «Я красавиц таких, лебедей
- С белизною такою молочной,
- Не встречал никогда и нигде,
- Ни в заморской стране, ни в восточной.
- Но ещё ни одна не была
- Во дворце моем пышном, в Лагоре:
- Умирают в пути, и тела
- Я бросаю в Каспийское море.
- Спать на дне, средь чудовищ морских,
- Почему им, безумным, дороже,
- Чем в могучих объятьях моих
- На торжественном княжеском ложе?
- И порой мне завидна судьба
- Парня с белой пастушеской дудкой
- На лугу, где девичья гурьба
- Так довольна его прибауткой».
- Эти крики заслышав, Вольга
- Выходил и поглядывал хмуро,
- Надевал тетиву на рога
- Беловежского старого тура.
Ужас
- Я долго шёл по коридорам,
- Кругом, как враг, таилась тишь.
- На пришлеца враждебным взором
- Смотрели статуи из ниш.
- В угрюмом сне застыли вещи,
- Был странен серый полумрак,
- И точно маятник зловещий,
- Звучал мой одинокий шаг.
- И там, где глубже сумрак хмурый,
- Мой взор горящий был смущён
- Едва заметною фигурой
- В тени столпившихся колонн.
- Я подошёл, и вот мгновенный,
- Как зверь, в меня вцепился страх:
- Я встретил голову гиены
- На стройных девичьих плечах.
- На острой морде кровь налипла,
- Глаза зияли пустотой,
- И мерзко крался шёпот хриплый:
- «Ты сам пришёл сюда, ты мой!»
- Мгновенья страшные бежали,
- И наплывала полумгла,
- И бледный ужас повторяли
- Бесчисленные зеркала.
Заблудившийся трамвай
- Шёл я по улице незнакомой
- И вдруг услышал вороний грай,
- И звоны лютни, и дальние громы,
- Передо мною летел трамвай.
- Как я вскочил на его подножку,
- Было загадкою для меня,
- В воздухе огненную дорожку
- Он оставлял и при свете дня.
- Мчался он бурей тёмной, крылатой,
- Он заблудился в бездне времён…
- Остановите, вагоновожатый,
- Остановите сейчас вагон!
- Поздно. Уж мы обогнули стену,
- Мы проскочили сквозь рощу пальм,
- Через Неву, через Нил и Сену
- Мы прогремели по трём мостам.
- И, промелькнув у оконной рамы,
- Бросил нам вслед пытливый взгляд
- Нищий старик, – конечно, тот самый,
- Что умер в Бейруте год назад.
- Где я? Так томно и так тревожно
- Сердце моё стучит в ответ:
- «Видишь вокзал, на котором можно
- В Индию Духа купить билет?»
- Вывеска… кровью налитые буквы
- Гласят – зеленная, – знаю, тут
- Вместо капусты и вместо брюквы
- Мёртвые головы продают.
- В красной рубашке с лицом, как вымя,
- Голову срезал палач и мне,
- Она лежала вместе с другими
- Здесь в ящике скользком, на самом дне.
- А в переулке забор дощатый,
- Дом в три окна и серый газон…
- Остановите, вагоновожатый,
- Остановите сейчас вагон!
- Машенька, ты здесь жила и пела,
- Мне, жениху, ковёр ткала,
- Где же теперь твой голос и тело,
- Может ли быть, что ты умерла?
- Как ты стонала в своей светлице,
- Я же с напудренною косой
- Шёл представляться Императрице
- И не увиделся вновь с тобой.
- Понял теперь я: наша свобода
- Только оттуда бьющий свет,
- Люди и тени стоят у входа
- В зоологический сад планет.
- И сразу ветер знакомый и сладкий
- И за мостом летит на меня,
- Всадника длань в железной перчатке
- И два копыта его коня.
- Верной твердынею православья
- Врезан Исакий в вышине,
- Там отслужу молебен о здравьи
- Машеньки и панихиду по мне.
- И всё ж навеки сердце угрюмо,
- И трудно дышать, и больно жить…
- Машенька, я никогда не думал,
- Что можно так любить и грустить!
За гробом
- Под землёй есть тайная пещера,
- Там стоят высокие гробницы,
- Огненные грёзы Люцифера, —
- Там блуждают стройные блудницы.
- Ты умрёшь бесславно иль со славой,
- Но придёт и властно глянет в очи
- Смерть, старик угрюмый и костлявый,
- Нудный и медлительный рабочий.
- Понесёт тебя по коридорам,
- Понесёт от башни и до башни.
- Со стеклянным, выпученным взором
- Ты поймёшь, что это сон всегдашний.
- И когда, упав в твою гробницу,
- Ты загрезишь о небесном храме,
- Ты увидишь пред собой блудницу
- С острыми жемчужными зубами.
- Сладко будет ей к тебе приникнуть,
- Целовать со злобой бесконечной.
- Ты не сможешь двинуться и крикнуть…
- Это всё. И это будет вечно.
Колдунья
- Она колдует тихой ночью
- У потемневшего окна
- И страстно хочет, чтоб воочью
- Ей тайна сделалась видна.
- Как бред, мольба её бессвязна,
- Но мысль упорна и горда,
- Она не ведает соблазна
- И не отступит никогда.
- Внизу… там дремлет город пёстрый
- И кто-то слушает и ждёт,
- Но меч, уверенный и острый,
- Он тоже знает свой черёд.
- На мёртвой площади, где серо
- И сонно падает роса,
- Живёт неслыханная вера
- В её ночные чудеса.
- Но тщетен зов её кручины,
- Земля всё та же, что была,
- Вот солнце выйдет из пучины
- И позолотит купола.
- Ночные тени станут реже,
- Прольётся гул, как ропот вод,
- И в сонный город ветер свежий
- Прохладу моря донесёт.
- И меч сверкнёт, и кто-то вскрикнет,
- Кого-то примет тишина,
- Когда усталая поникнет
- У заалевшего окна.
Лес
- В том лесу белесоватые стволы
- Выступали неожиданно из мглы.
- Из земли за корнем корень выходил,
- Точно руки обитателей могил.
- Под покровом ярко-огненной листвы
- Великаны жили, карлики и львы,
- И следы в песке видали рыбаки
- Шестипалой человеческой руки.
- Никогда сюда тропа не завела
- Пэра Франции иль Круглого Стола,
- И разбойник не гнездился здесь в кустах,
- И пещерки не выкапывал монах —
- Только раз отсюда в вечер грозовой
- Вышла женщина с кошачьей головой,
- Но в короне из литого серебра,
- И вздыхала и стонала до утра,
- И скончалась тихой смертью на заре,
- Перед тем как дал причастье ей кюре.
- Это было, это было в те года,
- От которых не осталось и следа.
- Это было, это было в той стране,
- О которой не загрезишь и во сне.
- Я придумал это, глядя на твои
- Косы – кольца огневеющей змеи,
- На твои зеленоватые глаза,
- Как персидская больная бирюза.
- Может быть, тот лес – душа твоя,
- Может быть, тот лес – любовь моя,
- Или, может быть, когда умрем,
- Мы в тот лес направимся вдвоем.
Андрей Белый
(1880–1934)
Вакханалия
- И огненный хитон принёс,
- И маску чёрную в кардонке.
- За столиками гроздья роз
- Свой стебель изогнули тонкий.
- Бокалы осушал, молчал,
- Камелию в петлицу фрака
- Воткнул, и в окна хохотал
- Из душного, ночного мрака —
- Туда, – где каменный карниз
- Светился предрассветной лаской,
- И в рдяность шелковистых риз
- Обвился и закрылся маской,
- Прикидываясь мертвецом…
- И пенились – шипели вина.
- Возясь, перетащили в дом
- Кровавый гроб два арлекина.
- Над восковым его челом
- Крестились, наклонились оба —
- И полумаску молотком
- Приколотили к крышке гроба,
- Один – заголосил, завыл
- Над мёртвым на своей свирели;
- Другой – цветами перевил
- Его мечтательных камелий.
- В подставленный сосуд вином
- Струились огненные росы,
- Как прободал ему жезлом
- Грудь жезлоносец длинноносый.
Пир
С. А. Полякову
- Проходят толпы с фабрик прочь.
- Отхлынули в пустые дали.
- Над толпами знамёна в ночь
- Кровавою волной взлетали.
- Мы ехали. Юна, свежа,
- Плеснула перьями красотка.
- А пуля плакала, визжа,
- Над одинокою пролёткой.
- Нас обжигал златистый хмель
- Отравленной своей усладой.
- И сыпалась – вон там – шрапнель
- Над рухнувшею баррикадой.
- В «Aquarium’е» с ней шутил
- Я легкомысленно и метко.
- Свой профиль теневой склонил
- Над сумасшедшею рулеткой,
- Меж пальцев задрожавших взяв
- Благоуханную сигару,
- Взволнованно к груди прижав
- Вдруг зарыдавшую гитару.
- Вокруг широкого стола,
- Где бражничали в тесной куче,
- Венгерка юная плыла,
- Отдавшись огненной качуче.
- Из-под атласных, тёмных вежд
- Очей метался пламень жгучий;
- Плыла – и лёгкий шёлк одежд
- За ней летел багряной тучей.
- Не дрогнул юный офицер,
- Сердито в пол палаш ударив,
- Как из раздёрнутых портьер
- Лизнул нас сноп кровавых зарев.
- К столу припав, заплакал я,
- Провидя перст судьбы железной:
- «Ликуйте, пьяные друзья,
- Над распахнувшеюся бездной.
- Луч солнечный ужо взойдёт;
- Со знаменем пройдёт рабочий:
- Безумие нас заметёт —
- В тяжёлой, в безысходной ночи.
- Заутра брызнет пулемёт
- Там в сотни возмущённых грудей;
- Чугунный грохот изольёт,
- Рыдая, злая пасть орудий.
- Метелицы же рёв глухой
- Нас мертвенною пляской свяжет, —
- Заутра саван ледяной,
- Виясь, над мертвецами ляжет,
- Друзья мои…»
- И банк метал
- В разгаре пьяного азарта;
- И сторублёвики бросал;
- И сыпалась за картой карта.
- И, проигравшийся игрок,
- Я встал: неуязвимо строгий,
- Плясал безумный кэк-уок,
- Под потолок кидая ноги.
- Суровым отблеском покрыв,
- Печалью мертвенной и блёклой
- На лицах гаснущих застыв,
- Влилось сквозь матовые стёкла —
- Рассвета мёртвое пятно.
- День мертвенно глядел и робко.
- И гуще пенилось вино,
- И щёлкало взлетевшей пробкой.
Маг
- Упорный маг, постигший числа
- И звёзд магический узор.
- Ты – вот: над взором тьма нависла…
- Тяжёлый, обожжённый взор.
- Бегут года. Летят: планеты,
- Гонимые пустой волной, —
- Пространства, времена… Во сне ты
- Повис над бездной ледяной.
- Безводны дали. Воздух пылен.
- Но в звёзд размётанный алмаз
- С тобой вперил твой верный филин
- Огонь жестоких, жёлтых глаз.
- Ты помнишь: над метою звёздной
- Из хаоса клонился ты
- И над стенающею бездной
- Стоял в вуалях темноты.
- Читал за жизненным порогом
- Ты судьбы мира наизусть…
- В изгибе уст безумно строгом
- Запечатлелась злая грусть.
- Виси, повешенный извечно,
- Над тёмной пляской мировой, —
- Одетый в мира хаос млечный,
- Как в некий саван гробовой.
- Ты шёл путём не примиренья —
- Люциферическим путём.
- Рассейся, бледное виденье,
- В круговороте бредовом!
- Ты знаешь: мир, судеб развязка.
- Теченье быстрое годин —
- Лишь снов твоих пустая пляска;
- Но в мире – ты, и ты – один,
- Всё озаривший, не согретый,
- Возникнувший в своём же сне…
- Текут года, летят планеты
- В твоей несчастной глубине.
Демон
- Из снежных тающих смерчей,
- Средь серых каменных строений,
- В туманный сумрак, в блеск свечей
- Мой безымянный брат, мой гений
- Сходил во сне и наяву,
- Колеблемый ночными мглами;
- Он грустно осенял главу
- Мне тихоструйными крылами.
- Возникнувши над бегом дней,
- Извечные будил сомненья
- Он зыбкою игрой теней,
- Улыбкою разуверенья.
- Бывало: подневольный злу
- Незримые будил рыданья. —
- Гонимые в глухую мглу
- Невыразимые страданья.
- Бродя, бываю, в полусне,
- В тумане городском, меж зданий, —
- Я видел с мукою ко мне
- Его протянутые длани.
- Мрачнеющие тени вежд,
- Безвластные души порывы,
- Атласные клоки одежд,
- Их веющие в ночь извивы…
- С годами в сумрак отошло,
- Как вдохновенье, как безумье, —
- Безрогое его чело
- И строгое его раздумье.
Поджог
- Заснувший дом. Один, во мгле
- Прошёл с зажжённою лучиною.
- На бледном, мертвенном челе
- Глухая скорбь легла морщиною.
- Поджёг бумаги. Огонёк
- Заползал синей, жгучей пчёлкою.
- Он запер двери на замок,
- Объятый тьмой студёной, колкою.
- Команда в полночь пролетит
- Над мостовой сырой и тряскою;
- И факел странно зачадит
- Над золотой, сверкнувшей каскою.
- Вот затянуло серп луны.
- Хрустальные стрекочут градины.
- Из белоструйной седины
- Глядят чернеющие впадины.
- Седины бьются на челе.
- Проходит улицей пустынною…
- На каланче в туманной мгле
- Взвивается звезда рубинная.
«Пока над мёртвыми людьми…»
- Пока над мёртвыми людьми
- Один ты не уснул, дотоле
- Цепями ржавыми греми
- Из башни каменной о воле.
- Да покрывается чело, —
- Твоё чело, кровавым потом.
- Глаза сквозь мутное стекло —
- Глаза – воздетые к высотам.
- Нальётся в окна бирюза,
- Воздушное нальётся злато.
- День – жемчуг матовый – слеза —
- Течёт с восхода до заката.
- То серый сеется там дождь,
- То – небо голубеет степью.
- Но здесь ты, заключённый вождь,
- Греми заржавленною цепью.
- Пусть утро, вечер, день и ночь —
- Сойдут – лучи в окно протянут:
- Сойдут – глядят: несутся прочь.
- Прильнут к окну – и в вечность канут.
Сергей Есенин
(1895–1925)
Чёрный человек
- Друг мой, друг мой,
- Я очень и очень болен.
- Сам не знаю, откуда взялась эта боль.
- То ли ветер свистит
- Над пустым и безлюдным полем,
- То ль, как рощу в сентябрь,
- Осыпает мозги алкоголь.
- Голова моя машет ушами,
- Как крыльями птица.
- Ей на шее ноги
- Маячить больше невмочь.
- Чёрный человек,
- Чёрный, чёрный,
- Чёрный человек
- На кровать ко мне садится,
- Чёрный человек
- Спать не дает мне всю ночь.
- Чёрный человек
- Водит пальцем по мерзкой книге
- И, гнусавя надо мной,
- Как над усопшим монах,
- Читает мне жизнь
- Какого-то прохвоста и забулдыги,
- Нагоняя на душу тоску и страх.
- Чёрный человек
- Чёрный, чёрный…
- «Слушай, слушай, —
- Бормочет он мне, —
- В книге много прекраснейших
- Мыслей и планов.
- Этот человек
- Проживал в стране
- Самых отвратительных
- Громил и шарлатанов.
- В декабре в той стране
- Снег до дьявола чист,
- И метели заводят
- Весёлые прялки.
- Был человек тот авантюрист,
- Но самой высокой
- И лучшей марки.
- Был он изящен,
- К тому ж поэт,
- Хоть с небольшой,
- Но ухватистой силою,
- И какую-то женщину,
- Сорока с лишним лет,
- Называл скверной девочкой
- И своею милою».
- «Счастье, – говорил он, —
- Есть ловкость ума и рук.
- Все неловкие души
- За несчастных всегда известны.
- Это ничего,
- Что много мук
- Приносят изломанные
- И лживые жесты.
- В грозы, в бури,
- В житейскую стынь,
- При тяжёлых утратах
- И когда тебе грустно,
- Казаться улыбчивым и простым —
- Самое высшее в мире искусство».
- «Чёрный человек!
- Ты не смеешь этого!
- Ты ведь не на службе
- Живёшь водолазовой.
- Что мне до жизни
- Скандального поэта.
- Пожалуйста, другим
- Читай и рассказывай».
- Чёрный человек
- Глядит на меня в упор.
- И глаза покрываются
- Голубой блевотой.
- Словно хочет сказать мне,
- Что я жулик и вор,
- Так бесстыдно и нагло
- Обокравший кого-то.
- . . . . . . . . . . . . .
- Друг мой, друг мой,
- Я очень и очень болен.
- Сам не знаю, откуда взялась эта боль.
- То ли ветер свистит
- Над пустым и безлюдным полем,
- То ль, как рощу в сентябрь,
- Осыпает мозги алкоголь.
- Ночь морозная…
- Тих покой перекрёстка.
- Я один у окошка,
- Ни гостя, ни друга не жду.
- Вся равнина покрыта
- Сыпучей и мягкой извёсткой,
- И деревья, как всадники,
- Съехались в нашем саду.
- Где-то плачет
- Ночная зловещая птица.
- Деревянные всадники
- Сеют копытливый стук.
- Вот опять этот чёрный
- На кресло моё садится,
- Приподняв свой цилиндр
- И откинув небрежно сюртук.
- «Слушай, слушай! —
- Хрипит он, смотря мне в лицо,
- Сам всё ближе
- И ближе клонится. —
- Я не видел, чтоб кто-нибудь
- Из подлецов
- Так ненужно и глупо
- Страдал бессонницей.
- Ах, положим, ошибся!
- Ведь нынче луна.
- Что же нужно ещё
- Напоённому дрёмой мирику?
- Может, с толстыми ляжками
- Тайно придет «она»,
- И ты будешь читать
- Свою дохлую томную лирику?
- Ах, люблю я поэтов!
- Забавный народ.
- В них всегда нахожу я
- Историю, сердцу знакомую,
- Как прыщавой курсистке
- Длинноволосый урод
- Говорит о мирах,
- Половой истекая истомою.
- Не знаю, не помню,
- В одном селе,
- Может, в Калуге,
- А может, в Рязани,
- Жил мальчик
- В простой крестьянской семье,
- Желтоволосый,
- С голубыми глазами…
- И вот стал он взрослым,
- К тому ж поэт,
- Хоть с небольшой,
- Но ухватистой силою,
- И какую-то женщину,
- Сорока с лишним лет,
- Называл скверной девочкой
- И своею милою».
- «Чёрный человек!
- Ты прескверный гость!
- Эта слава давно
- Про тебя разносится».
- Я взбешён, разъярён,
- И летит моя трость
- Прямо к морде его,
- В переносицу…
- …Месяц умер,
- Синеет в окошко рассвет.
- Ах ты, ночь!
- Что ты, ночь, наковеркала?
- Я в цилиндре стою.
- Никого со мной нет.
- Я один…
- И – разбитое зеркало…
Колдунья
- Косы растрёпаны, страшная, белая,
- Бегает, бегает, резвая, смелая.
- Тёмная ночь молчаливо пугается,
- Шалями тучек луна закрывается.
- Ветер-певун с завываньем кликуш
- Мчится в лесную дремучую глушь.
- Роща грозится еловыми пиками,
- Прячутся совы с пугливыми криками.
- Машет колдунья руками костлявыми.
- Звёзды моргают из туч над дубравами.
- Серьгами змеи под космы привешены,
- Кружится с вьюгою страшно и бешено.
- Пляшет колдунья под звон сосняка.
- С чёрною дрожью плывут облака.
Вячеслав Иванов
(1866–1949)
Уход царя
- Вошёл – и царь челом поник.
- Запел – и пир умолк.
- Исчез… «Царя позвал двойник», —
- Смущённый слышен толк.
- Догнать певца
- Царь шлёт гонца…
- В долине воет волк.
- Царёвых вежд дрема бежит;
- Он бродит, сам не свой:
- Неотразимо ворожит
- Напев, ещё живой…
- Вся дебрь ясна:
- Стоит луна
- За сетью плющевой.
- Что вещий загадал напев,
- Пленительно-уныл?
- Кто растерзал, как лютый лев,
- Чем прежде счастлив был?..
- В душе без слов,
- Заветный зов, —
- А он забыл, забыл…
- И царь пошёл на смутный зов,
- Тайком покинул двор.
- Широкошумных голосов
- Взманил зыбучий хор.
- И всё родней —
- О ней, о ней! —
- Поёт дремучий бор.
- И день угас; и в плеске волн,
- Где лунною игрой
- Спит, убаюкан, лёгкий челн, —
- Чья песнь звенит порой?
- Челнок плывёт,
- Она зовёт
- За острой той горой.
- На бреге том – мечта иль явь? —
- Чертога гость, певец:
- Он знает путь! – и к брегу вплавь
- Кидается пловец…
- Где омут синь,
- Там сеть закинь —
- И выловишь венец.
Мистический триптих
Н. А. Бердяеву
I
О девах
Притча
- Пять узниц-дев под сводами томленья
- И пять лампад зовут иную Землю.
- «Я, – ропщет Воля, – мира не приемлю».
- В укор ей Мудрость: «Мир – твои ж явленья».
- Но Вера шепчет: «Жди богоявленья!»
- И с ней Надежда: «Близко, близко, – внемлю!»
- И с ней Любовь: «Я крест Земли подъемлю!» —
- И слёзы льёт, и льёт без утоленья…
- Пять нерадивых дев, – пять Чувств, – темницы
- Не озарив елеем брачным, дремлют, —
- И снятся нищим царственные брашна,
- И муск и нард, и арфы и цевницы;
- Их юноши на ложе нег объемлют…
- Им нег не стыдно… Им в тюрьме не страшно…
II
Храмина чуда
- Не говори: «Необходимость – Бог».
- Сеть Сатаны в сердцах – Необходимость.
- Свобода – Бог!.. Но кто неразделимость
- Царя, раба – в себе расторгнуть мог?
- В предвечности греховная решимость
- Нас завела в сей лес, где нет дорог,
- Но блещет Чуда праздничный чертог,
- Чей сторожит порог – Неумолимость.
- «Священных плит, насильник, не порочь!» —
- Она кричит: – «Я вижу лоб твой, Каин!
- От царственных дверей, невольник, прочь!»
- Но за окном стоит Домохозяин;
- И кто узнал Его чрез дебрь и ночь, —
- Зрит окрест – Храм, негадан и нечаян.
III
Небо – вверху, небо – внизу
- Разверзнет Ночь горящий Макрокосм, —
- И явственны небес иерархии.
- Чу, Дух поёт, и хоровод стихии
- Ведут, сплетясь змеями звёздных косм.
- И Микрокосм в ночи глухой нам внятен:
- Мы слышим гул кружащих в нас стихий,
- И лицезрим свой сонм иерархий
- От близких солнц до тусклооких пятен.
- Есть Млечный Путь в душе и в небесах;
- Есть множество в обеих сих вселенных:
- Один глагол двух книг запечатленных. —
- И вес один на двойственных весах.
- Есть некий Он в огнях глубин явленных;
- Есть некий Я в глубинных чудесах.
Сон
- Я помню сон,
- Всех воронов души черней,
- Всех вестников верней:
- Посол чистилища, он в ней —
- Как похоронный звон.
- Зачем дано
- Мне жалом ласковым губить,
- Коль рок любви – убить?
- Но всею волей полюбить —
- Как ключ пойти на дно!
- Всё спит. Крадусь
- К покинутой, в убогий дом.
- Балкон скрипит. Тайком,
- Как тать, ступаю. Огоньком
- Мерцает щель. Стучусь.
- Узнала стук…
- Таит дыхание, дрожа…
- Так отсветы ножа
- И тень убийцы сторожа,
- Мы притаимся вдруг.
- Я дверь, как вор,
- Приотворил. Ко мне, бледна,
- Метнулася она,
- Смертельным ужасом пьяна,
- Вперив в убийцу взор…
- Есть, Фауст, казнь:
- В очах возлюбленной прочесть
- Не гнев, не суд, не месть, —
- Но чуждый блеск – безумья весть
- И дикую боязнь.
- «Сгинь!» слышу крик:
- «Ещё ль тебе мой сладок плач,
- Полунощный палач?
- Ты, знаю, дьявол, – как ни прячь
- Рога в его двойник!..»
- А я крещу
- Её рукой, моля: «Прости!
- Меня перекрести!
- Я сам пришёл. Ты ж не грусти,
- Как по тебе грущу…»
- В мой взор глядит
- Чужого неба бирюза…
- Застылая слеза
- Пустые стеклянит глаза…
- Глядит. Молчит. Глядит…
Кот-ворожей
- Два суженных зрачка, – два тёмных обелиска,
- Рассекших золото пылающего диска, —
- В меня вперив, мой кот, как на заре Мемнон,
- Из недр рокочущих изводит сладкий стон.
- И сон, что семени в нём память сохранила,
- Мне снится – отмели медлительного Нила
- И в солнечном костре слепых от блеска дней
- Священная чреда идущих в шаг теней
- С повёрнутым ко мне и станом, и оплечьем, —
- И с профилем зверей на теле человечьем.
- Подобья ястребов, шакалов, львиц, коров,
- Какими в дол глядит полдневный мрак богов…
- Очнись! Не Нил плескал, не сонный кот мурлыкал:
- Размерно бормоча, ты чары сам накликал.
- Ни пальм ленивых нет, ни друга мирных нег, —
- А печи жаркий глаз, да за окошком снег.
Осип Мандельштам
(1891–1938)
Век
- Век мой, зверь мой, кто сумеет
- Заглянуть в твои зрачки
- И своею кровью склеит
- Двух столетий позвонки?
- Кровь-строительница хлещет
- Горлом из земных вещей,
- Захребетник лишь трепещет
- На пороге новых дней.
- Тварь, покуда жизнь хватает,
- Донести хребет должна,
- И невидимым играет
- Позвоночником волна.
- Словно нежный хрящ ребёнка,
- Век младенческой земли.
- Снова в жертву, как ягнёнка,
- Темя жизни принесли.
- Чтобы вырвать век из плена,
- Чтобы новый мир начать,
- Узловатых дней колена
- Нужно флейтою связать.
- Это век волну колышет
- Человеческой тоской,
- И в траве гадюка дышит
- Мерой века золотой.
- И ещё набухнут почки,
- Брызнет зелени побег,
- Но разбит твой позвоночник,
- Мой прекрасный жалкий век!
- И с бессмысленной улыбкой
- Вспять глядишь, жесток и слаб,
- Словно зверь, когда-то гибкий,
- На следы своих же лап.
- Кровь-строительница хлещет
- Горлом из земных вещей
- И горячей рыбой мещет
- В берег теплый хрящ морей.
- И с высокой сетки птичьей,
- От лазурных влажных глыб
- Льётся, льётся безразличье
- На смертельный твой ушиб.
Телефон
- На этом диком страшном свете
- Ты, друг полночных похорон,
- В высоком строгом кабинете
- Самоубийцы – телефон!
- Асфальта чёрные озёра
- Изрыты яростью копыт,
- И скоро будет солнце – скоро
- Безумный пе тел прокричит.
- А там дубовая Валга лла
- И старый пиршественный сон:
- Судьба велела, ночь решала,
- Когда проснулся телефон.
- Весь воздух выпили тяжёлые портьеры,
- На театральной площади темно.
- Звонок – и закружились сферы:
- Самоубийство решено.
- Куда бежать от жизни гулкой,
- От этой каменной уйти?
- Молчи, проклятая шкатулка!
- На дне морском цветёт: прости!
- И только голос, голос-птица
- Летит на пиршественный сон.
- Ты – избавленье и зарница
- Самоубийства – телефон!
«Сегодня ночью, не солгу…»
- Сегодня ночью, не солгу,
- По пояс в тающем снегу
- Я шёл с чужого полустанка.
- Гляжу – изба, вошёл в сенцы,
- Чай с солью пили чернецы,
- И с ними балует цыганка…
- У изголовья вновь и вновь
- Цыганка вскидывает бровь,
- И разговор её был жалок:
- Она сидела до зари
- И говорила: – Подари
- Хоть шаль, хоть что, хоть полушалок…
- Того, что было, не вернёшь.
- Дубовый стол, в солонке нож
- И вместо хлеба – ёж брюхатый;
- Хотели петь – и не смогли,
- Хотели встать – дугой пошли
- Через окно на двор горбатый.
- И вот – проходит полчаса,
- И гарнцы чёрного овса
- Жуют, похрустывая, кони;
- Скрипят ворота на заре,
- И запрягают на дворе;
- Теплеют медленно ладони.
- Холщовый сумрак поредел.
- С водою разведённый мел,
- Хоть даром, скука разливает,
- И сквозь прозрачное рядно
- Молочный день глядит в окно
- И золотушный грач мелькает.
Фаэтонщик
- На высоком перевале
- В мусульманской стороне
- Мы со смертью пировали —
- Было страшно, как во сне.
- Нам попался фаэтонщик,
- Пропечённый, как изюм,
- Словно дьявола погонщик,
- Односложен и угрюм.
- То гортанный крик араба,
- То бессмысленное «цо», —
- Словно розу или жабу,
- Он берёг своё лицо:
- Под кожевенною маской
- Скрыв ужасные черты,
- Он куда-то гнал коляску
- До последней хрипоты.
- И пошли толчки, разгоны,
- И не слезть было с горы —
- Закружились фаэтоны,
- Постоялые дворы…
- Я очнулся: стой, приятель!
- Я припомнил – чёрт возьми!
- Это чумный председатель
- Заблудился с лошадьми!
- Он безносой канителью
- Правит, душу веселя,
- Чтоб вертелась каруселью
- Кисло-сладкая земля…
- Так, в Нагорном Карабахе,
- В хищном городе Шуше
- Я изведал эти страхи,
- Соприродные душе.
- Сорок тысяч мёртвых окон
- Там видны со всех сторон
- И труда бездушный кокон
- На горах похоронён.
- И бесстыдно розовеют
- Обнажённые дома,
- А над ними неба мреет
- Тёмно-синяя чума.
Стихи о неизвестном солдате
- Этот воздух пусть будет свидетелем —
- Дальнобойное сердце его —
- И в землянках – всеядный и деятельный,
- Океан без окна, вещество…
- Миллионы убитых задёшево
- Протоптали тропу в пустоте:
- Доброй ночи! всего им хорошего
- От лица земляных крепостей…
- Шевелящимися виноградинами
- Угрожают нам эти миры,
- И висят городами украденными,
- Золотыми обмолвками, ябедами,
- Ядовитого холода ягодами
- Растяжимых созвездий шатры, —
- Золотые созвездий жиры…
- Аравийское месиво, крошево —
- Свет размолотых в луч скоростей —
- И своими косыми подошвами
- Свет стоит на сетчатке моей, —
- Сквозь эфир, десятично означенный
- Свет размолотых в луч скоростей
- Начинает число, опрозрачненный
- Светлой болью и молью нолей:
- И за полем полей – поле новое
- Трёхугольным летит журавлём —
- Весть летит светопыльной обновою
- И от битвы давнишней светло…
- Весть летит светопыльной обновою:
- – Я не Лейпциг, я не Ватерлоо,
- Я не битва народов – я новое —
- От меня будет свету светло…
- Для того ль должен череп развиться
- Во весь лоб – от виска до виска,
- Чтоб в его дорогие глазницы
- Не могли не вливаться войска?
- Развивается череп от жизни —
- Во весь лоб – от виска до виска,
- Чистотой своих швов он дразнит себя,
- Понимающим куполом яснится,
- Мыслью пенится, сам себе снится —
- Чаша чаш и отчизна отчизне —
- Звёздным рубчиком шитый чепец —
- Чепчик счастья – Шекспира отец…
- Будут люди холодные, хилые
- Убивать, холодать, голодать,
- И в своей знаменитой могиле
- Неизвестный положен солдат, —
- Неподкупное небо окопное,
- Небо крупных оптовых смертей —
- За тобой, от тебя – целокупное —
- Я губами несусь в темноте, —
- За воронки, за насыпи, осыпи,
- По которым он медлил и мглил —
- Развороченных – пасмурный, оспенный
- И приниженный гений могил…
Валкирии
- Летают Валкирии, поют смычки —
- Громоздкая опера к концу идёт.
- С тяжёлыми шубами гайдуки
- На мраморных лестницах ждут господ.
- Уж занавес наглухо упасть готов,
- Ещё рукоплещет в райке глупец,
- Извозчики пляшут вокруг костров…
- «Карету такого-то!» – Разъезд. Конец.
«В таверне воровская шайка…»
- В таверне воровская шайка
- Всю ночь играла в домино;
- Пришла с яичницей хозяйка;
- Монахи выпили вино.
- На башне спорили химеры:
- Которая из них урод?
- А утром проповедник серый
- В палатки призывал народ.
- На рынке возятся собаки,
- Менялы щёлкает замок.
- У вечности ворует всякий;
- А вечность – как морской песок:
- Он осыпается с телеги —
- Не хватит на мешки рогож —
- И недовольный, о ночлеге
- Монах рассказывает ложь!
Мирра Лохвицкая
(1869–1905)
Лилит
- Ты, веригами окованный
- Бледный странник, посмотри,
- Видишь замок заколдованный
- В тихом пламени зари?
- Позабудь земные тернии,
- Жизнь светла и широка,
- Над тобой огни вечерние
- Расцветили облака.
- Свод небесный, весь в сиянии
- Ярким пурпуром залит.
- Слышишь роз благоухание?
- Я – волшебница Лилит.
- Ты войди в сады тенистые,
- Кущи тайные мои,
- Где шумят потоки чистые,
- Плодотворные струи,
- Где горят огни зажжённые
- Догорающим лучом,
- Реют сны заворожённые,
- Веют огненным мечом,
- Где блаженное видение
- Усыпит и обольстит
- Крепким сном… без пробуждения…
- Я – волшебница Лилит…
То ветер ли всю ночь свистел в трубе…
- То ветер ли всю ночь свистел в трубе,
- Сверчок ли пел, но, плача и стеня
- Бессильной грустью, грустью о тебе
- Всё чья-то песнь баюкала меня.
- И снилось мне, что я лежу одна,
- Забытая, на дне подводных стран,
- Вокруг меня недвижна глубина,
- А надо мной бушует океан.
- Мне тяжело… Холодная вода
- Легла на грудь, как смертная печать,
- И снилось мне, что там я навсегда,
- Что мне тебя, как солнца, не видать.
Вампир
I
- О, Боже мой! Твой кроток лик,
- Твоих щедрот не перечесть,
- Твой мир прекрасен и велик,
- Но не для всех в нём место есть.
- Мне блещет хор Твоих светил,
- И трепет звёзд, и солнца свет,
- Но день докучный мне не мил,
- А ночью мне забвенья нет.
- Лишь только очи я сомкну, —
- Как чья-то тень ко мне прильнёт,
- Прервёт глухую тишину,
- Аккорды скорбные внесёт.
- И мучась, мучась без конца
- От боли властной и тупой,
- Туманно-бледного лица
- Я вижу облик над собой.
- Я жгучей сетью обвита,
- Глядит мне в очи взгляд змеи,
- И ненасытные уста
- В уста впиваются мои…
- Куда бежать, кого мне звать? —
- Мой взор дремотою повит…
- Как смертный одр – моя кровать…
- Недвижно тело… воля спит…
- И мнится мне: звучит прибой
- Под чуждым небом дальних стран,
- Лепечет, ропщет сам с собой,
- Свивая волны, океан.
- Прибой растёт, прибой гремит,
- И вот, из бездны водяной
- Всплывают сонмы нереид,
- Осеребрённые луной.
- Чело без облака тревог,
- Покой в улыбке роковой,
- И рыбьи плёсы вместо ног
- Блестят стальною чешуёй…
- Но меркнут звёзды – близок день, —
- Потух огонь в моей крови…
- Уйди, мучительная тень,
- Уста немые оторви!
- Прерви проклятый поцелуй, —
- Прибой растёт, прибой гремит
- О торжестве прохладных струй,
- О ликованье нереид!
II
- Бежала я во мрак ночной
- От чар покинутой постели.
- Ужасный дух гнался за мной;
- Чрез рвы и кручи мы летели.
- Бежала я от ложа нег,
- Где дух терзал меня влюблённый,
- То был бесстрашный, дикий бег,
- Нездешней силой окрылённый.
- В лесах встречал нас шум и гам,
- Нам глухо вторили утёсы,
- И бились, бились по ногам
- Мои распущенные косы.
- – О, духи света, духи дня,
- Ко мне! Мой ум изнемогает…
- Вампир преследует меня,
- Одежды лёгкие хватает! —
- Так умоляла я, стеня,
- И прояснел восток туманный
- И духи света, духи дня
- Взмахнули ризой златотканой.
- Скрестилось пламя надо мной
- Мечей, исторгнутых из ножен,
- Взвиваясь, гонит мрак ночной,
- И враг в бессилье уничтожен.
- И дальней тучки волокно
- Зажглось отливом перламутра.
- Очнулась я. – В моё окно
- Дышало радостное утро.
Владимир Маяковский
(1893–1930)
Вот так я сделался собакой
- Ну, это совершенно невыносимо!
- Весь как есть искусан злобой.
- Злюсь не так, как могли бы вы:
- как собака лицо луны гололобой —
- взял бы
- и всё обвыл.
- Нервы, должно быть…
- Выйду,
- погуляю.
- И на улице не успокоился ни на ком я.
- Какая-то прокричала про добрый вечер.
- Надо ответить:
- она – знакомая.
- Хочу.
- Чувствую —
- не могу по-человечьи.
- Что это за безобразие?
- Сплю я, что ли?
- Ощупал себя:
- такой же, как был,
- лицо такое же, к какому привык.
- Тронул губу,
- а у меня из-под губы —
- клык.
- Скорее закрыл лицо, как будто сморкаюсь.
- Бросился к дому, шаги удвоив.
- Бережно огибаю полицейский пост,
- вдруг оглушительное:
- «Городовой!
- Хвост!»
- Провел рукой и – остолбенел!
- Этого-то,
- всяких клыков почище,
- я и не заметил в бешеном скаче:
- у меня из-под пиджака
- развеерился хвостище
- и вьётся сзади,
- большой, собачий.
- Что теперь?
- Один заорал, толпу растя.
- Второму прибавился третий, четвертый.
- Смяли старушонку.
- Она, крестясь, что-то кричала про чёрта.
- И когда, ощетинив в лицо усища-веники,
- толпа навалилась,
- огромная,
- злая,
- я стал на четвереньки
- и залаял:
- Гав! гав! гав!
№ 17
- Кому
- в Москве
- неизвестна Никольская?
- Асфальтная улица —
- ровная,
- скользкая.
- На улице дом —
- семнадцатый номер.
- Случайно взглянул на витрины
- и обмер.
- Встал и врос
- и не двинуться мимо,
- мимо Ос —
- авиахима.
- Под стекло
- на бумажный листик
- положены
- человечие кисти.
- Чудовища рук
- оглядите поштучно —
- одна черна,
- обгорела
- и скрючена,
- как будто её
- поджигали, корёжа,
- и слезла
- перчаткой
- горелая кожа.
- Другую руку
- выел нарыв
- дырой,
- огромней
- кротовой норы.
- А с третьей руки,
- распухшей с ногу,
- за ногтем
- слезает
- синеющий ноготь…
- Бандит маникюрщик
- под каждою назван —
- стоит
- иностранное
- имя газа.
- Чтоб с этих витрин
- нарывающий ужас
- не сел
- на всех
- нарывом тройным,
- из всех
- человеческих
- сил принатужась,
- крепи
- оборону
- Советской страны.
- Кто
- в оборону
- работой не врос?
- Стой!
- ни шагу мимо,
- мимо Ос —
- авиахима.
- Шагай,
- стомиллионная масса,
- в ста миллионах масок.
Дмитрий Мережковский
(1866–1941)
Сакья-муни
- По горам, среди ущелий тёмных,
- Где ревел осенний ураган,
- Шла в лесу толпа бродяг бездомных
- К водам Ганга из далёких стран.
- Под лохмотьями худое тело
- От дождя и ветра посинело.
- Уж они не видели два дня
- Ни приютной кровли, ни огня.
- Меж дерев во мраке непогоды
- Что-то там мелькнуло на пути;
- Это храм, – они вошли под своды,
- Чтобы в нём убежище найти.
- Перед ними на высоком троне —
- Сакья-Муни, каменный гигант.
- У него в порфировой короне —
- Исполинский чудный бриллиант.
- Говорит один из нищих: «Братья,
- Ночь темна, никто не видит нас,
- Много хлеба, серебра и платья
- Нам дадут за дорогой алмаз.
- Он не нужен Будде: светят краше
- У него, царя небесных сил,
- Груды бриллиантовых светил
- В ясном небе, как в лазурной чаше…»
- Подан знак, и вот уж по земле
- Воры тихо крадутся во мгле.
- Но когда дотронуться к святыне
- Трепетной рукой они хотят —
- Вихрь, огонь и громовой раскат,
- Повторённый откликом в пустыне,
- Далеко откинул их назад.
- И от страха всё окаменело,
- Лишь один – спокойно-величав —
- Из толпы вперёд выходит смело,
- Говорит он богу: «Ты неправ!
- Или нам жрецы твои солгали,
- Что ты кроток, милостив и благ,
- Что ты любишь утолять печали
- И, как солнце, побеждаешь мрак?
- Нет, ты мстишь нам за ничтожный камень,
- Нам, в пыли простёртым пред тобой, —
- Но, как ты, с бессмертною душой!
- Что за подвиг сыпать гром и пламень
- Над бессильной, жалкою толпой,
- О, стыдись, стыдись, владыка неба,
- Ты воспрянул – грозен и могуч, —
- Чтоб отнять у нищих корку хлеба!
- Царь царей, сверкай из тёмных туч,
- Грянь в безумца огненной стрелою, —
- Я стою как равный пред тобою
- И, высоко голову подняв,
- Говорю пред небом и землёю:
- «Самодержец мира, ты неправ!»
- Он умолк, и чудо совершилось:
- Чтобы снять алмаз они могли,
- Изваянье Будды преклонилось
- Головой венчанной до земли, —
- На коленях, кроткий и смиренный,
- Пред толпою нищих царь вселенной,
- Бог, великий бог, – лежал в пыли!
«По дебрям усталый брожу я в тоске…»
- По дебрям усталый брожу я в тоске,
- Рыдает печальная осень;
- Но вот огонёк засиял вдалеке
- Меж диких, нахмуренных сосен.
- За ним я с надеждой кидаюсь во мрак,
- И сил мне последних не жалко:
- Мне грезятся комнатка, светлый очаг
- И милая Гретхен за прялкой;
- Мне грезится бабушка с книгой в руках
- И внуков румяные лица;
- Там утварь сияет в дубовых шкапах
- И суп ароматный дымится.
- Всё дальше во мрак я бегу за мечтой;
- Откуда-то сыростью веет…
- Зачем колыхнулась земля под ногой,
- И в жилах вся кровь леденеет?
- Болото!.. Так вот что готовил мне рок:
- Блуждая во мраке ненастья,
- Я принял болотный лесной огонёк
- За пламень надежды и счастья!
- И тина влечёт моё тело ко дну,
- Она задушить меня хочет.
- Я в смрадном болоте всё глубже тону,
- И громко русалка хохочет…
Дети ночи
- Устремляя наши очи
- На бледнеющий восток,
- Дети скорби, дети ночи,
- Ждём, придёт ли наш пророк.
- Мы неведомое чуем,
- И, с надеждою в сердцах,
- Умирая, мы тоскуем
- О несозданных мирах.
- Дерзновенны наши речи,
- Но на смерть осуждены
- Слишком ранние предтечи
- Слишком медленной весны.
- Погребённых воскресенье
- И среди глубокой тьмы
- Петуха ночное пенье,
- Холод утра – это мы.
- Мы – над бездною ступени,
- Дети мрака, солнце ждём:
- Свет увидим – и, как тени,
- Мы в лучах его умрём.
«Дома и призраки людей…»
- Дома и призраки людей —
- Всё в дымку ровную сливалось,
- И даже пламя фонарей
- В тумане мёртвом задыхалось.
- И мимо каменных громад
- Куда-то люди торопливо,
- Как тени бледные, скользят,
- И сам иду я молчаливо,
- Куда – не знаю, как во сне,
- Иду, иду, и мнится мне,
- Что вот сейчас я, утомлённый,
- Умру, как пламя фонарей,
- Как бледный призрак, порождённый
- Туманом северных ночей.
Кассандра
- Испепелил, Святая Дева,
- Тебя напрасный Фэбов жар;
- Был даром божеского гнева
- Тебе признанья грозный дар.
- Ты видела в нетщетном страхе,
- Как вьётся роковая нить.
- Ты знала всё, но пальцев пряхи
- Ты не смогла остановить.
- Провыла псица Аполлона:
- «Огонь и меч» – народ не внял,
- И хладный пепел Илиона
- Кассандру поздно оправдал.
- Ты знала путь к заветным срокам,
- И в блеске дня ты зрела ночь.
- Но мщение судеб пророкам:
- Всё знать – и ничего не мочь.
Константин Бальмонт
(1867–1942)
Шабаш
- В день четверга, излюбленный у нас,
- Затем что это праздник всех могучих,
- Мы собрались в предвозвещённый час.
- Луна была сокрыта в дымных тучах,
- Возросших как леса и города.
- Все ждали тайн и ласк блаженно жгучих.
- Мы донеслись по воздуху туда,
- На кладбище, к уюту усыплённых,
- Где люди днём лишь бродят иногда.
- Толпы колдуний, жадных и влюблённых,
- Ряды глядящих пристально людей,
- Мы были сонмом духов исступлённых,
- Один, мудрейший в знании страстей,
- Был ярче всех лицом своим прекрасным.
- Он был наш царь, любовник всех, и Змей.
- Там были свечи с пламенем неясным,
- Одни с зеленовато-голубым,
- Другие с бледно-жёлтым, третьи с красным.
- И все они струили тонкий дым,
- Кто подходил и им дышал мгновенье,
- Тот становился тотчас молодым.
- Там были пляски, игры, превращенья
- Людей в животных, и зверей в людей,
- Соединённых в счастии внушенья.
- Под блеском тех изменчивых огней,
- Напоминавших летнюю зарницу,
- Сплетались члены сказочных теней.
- Как будто кто вращал их вереницу,
- И женщину всегда ласкал козёл,
- Мужчина обнимал всегда волчицу.
- Таков закон, иначе – произвол,
- Особый вид волнующей приправы,
- Когда стремится к полу чуждый пол.
- Но вот в сверканьи свеч седые травы
- Качнулись, пошатнулись, возросли,
- Как души, сладкой полные отравы.
- Неясный месяц выступил вдали,
- Из дрогнувшего на небе тумана,
- И жабы в чёрных платьях приползли.
- Давнишние созданья Аримана,
- Они влекли колдуний молодых,
- Ещё не знавших сладости дурмана.
- Наш круг разъялся, принял их, затих,
- И демоны к ним жадные припали,
- Перевернув порядок членов их.
- И месяц им светил из дымной дали,
- И Змей наш устремил на них свой взгляд,
- И мы от их блаженства трепетали.
- Но вот свершён таинственный обряд,
- И все колдуньи, в снах каких-то гневных,
- «Давайте мёртвых! Мёртвых нам!» кричат.
- Протяжностью заклятий перепевных,
- Составленных из повседневных слов,
- Но лишь не в сочетаньях ежедневных, —
- Они смутили мирный сон гробов,
- И из могил расторгнутых восстали
- Гнилые трупы ветхих мертвецов.
- Они сперва как будто выжидали,
- Потом, качнувшись, быстро шли вперёд,
- И дьявольским сиянием блистали.
- Раскрыв отживший, вдруг оживший, рот,
- Как юноши, они к колдуньям льнули,
- И всю толпу схватил водоворот.
- Все хохоты в одном смешались гуле,
- И сладостно казалось нам шептать
- О тайнах смерти в чувственном разгуле.
- Отца ласкала дочь, и сына мать,
- И тело к телу жаться было радо,
- В различности искусства обнимать.
- Но вот вдали, где кончилась ограда,
- Раздался первый возглас петуха,
- И мы спешим от гнили и распада, —
- В блаженстве соучастия греха.
Города молчанья
- В одной из стран, где нет ни дня, ни ночи,
- Где ночь и день смешались навсегда,
- Где миг длинней, но век существ короче.
- Там небо – как вечерняя вода,
- Безжизненно, воздушно, безучастно,
- В стране, где спят немые города.
- Там всё в своих отдельностях согласно,
- Глухие башни дремлют в вышине,
- И тени-люди движутся безгласно.
- Там все живут и чувствуют во сне,
- Стоят, сидят с закрытыми глазами,
- Проходят в беспредельной тишине.
- Узоры крыш немыми голосами
- О чём-то позабытом говорят,
- Роса мерцает бледными слезами.
- Седые травы блеском их горят,
- И тёмные деревья, холодея,
- Раскинулись в неумолимый ряд.
- От города до города, желтея,
- Идут пути, и стройные стволы
- Стоят, как бы простором их владея.
- Всё сковано в застывшем царстве мглы,
- Печальной сказкой выстроились зданья,
- Как западни – их тёмные углы.
- В стране, где спят восторги и страданья,
- Бывает праздник жертвы раз в году,
- Без слов, как здесь вне слова все мечтанья.
- Чтоб отвратить жестокую беду,
- Чтобы отвергнуть ужас пробужденья,
- Чтоб быть, как прежде, в мертвенном чаду.
- На ровном поле, где сошлись владенья
- Различно-спящих мирных городов,
- Растут толпою люди-привиденья.
- Они встают безбрежностью голов,
- С поникшими, как травы, волосами,
- И мысленный как будто слышат зов.
- Они глядят закрытыми глазами
- Сквозь тонкую преграду бледных век.
- Ждёт избранный немыми голосами.
- И вот выходит демон-человек,
- Взмахнул над изумлённым глыбой стали
- И голову безгласную отсек.
- И тени головами закачали.
- Семь тёмных духов к трупу подошли,
- И кровь его в кадильницы собрали.
- И вдоль путей, лоснящихся в пыли,
- Забывшие о пытке яркой боли,
- Виденья сонмы дымных свеч зажгли.
- Семь тёмных духов ходят в тёмном поле,
- Кадильницами чёрными кропят,
- Во имя снов, молчанья и неволи.
- Деревья смотрят, выстроившись в ряд.
- На целый год закляты сновиденья,
- Вкруг жертвы их – светильники горят.
- Потухли. Отдалилось пробужденье.
- Свои глаза сомкнувши навсегда,
- Проходят молча люди-привиденья.
- В стране, где спят немые города.
Николай Олейников
(1898–1937)
Чревоугодие
(Баллада)
- Однажды, однажды
- Я вас увидал.
- Увидевши дважды,
- Я вас обнимал.
- А в сотую встречу
- Утратил я пыл.
- Тогда откровенно
- Я вам заявил:
- – Без хлеба и масла
- Любить я не мог.
- Чтоб страсть не погасла,
- Пеките пирог!
- Смотрите, как вяну
- Я день ото дня.
- Татьяна, Татьяна,
- Кормите меня.
- Поите, кормите
- Отборной едой,
- Пельмени варите,
- Горох с ветчиной.
- От мяса и кваса
- Исполнен огня,
- Любить буду нежно,
- Красиво, прилежно…
- Кормите меня!
- Татьяна выходит,
- На кухню идёт,
- Котлету находит
- И мне подаёт.
- …Исполнилось тело
- Желаний и сил,
- И чёрное дело
- Я вновь совершил.
- И снова котлета.
- Я снова любил.
- И так до рассвета
- Себя я губил.
- Заря занималась,
- Когда я уснул.
- Под окнами пьяный
- Кричал: караул!
- Лежал я в постели
- Три ночи, три дня,
- И кости хрустели
- Во сне у меня.
- Но вот я проснулся,
- Слегка застонал.
- И вдруг ужаснулся,
- И вдруг задрожал.
- Я ногу хватаю —
- Нога не бежит,
- Я сердце сжимаю —
- Оно не стучит.
- …Тут я помираю.
- Зарытый, забытый
- В земле я лежу,
- Попоной покрытый,
- От страха дрожу.
- Дрожу оттого я,
- Что начал я гнить,
- Но хочется вдвое
- Мне кушать и пить.
- Я пищи желаю,
- Желаю котлет.
- Красивого чаю,
- Красивых котлет.
- Любви мне не надо,
- Не надо страстей,
- Хочу лимонаду,
- Хочу овощей!
- Но нет мне ответа —
- Скрипит лишь доска,
- И в сердце поэта
- Вползает тоска.
- Но сердце застынет,
- Увы, навсегда,
- И жёлтая хлынет
- Оттуда вода,
- И мир повернётся
- Другой стороной,
- И в тело вопьётся
- Червяк гробовой.
Борис Поплавский
(1903–1935)
Чёрный заяц
Николаю Оцупу
- Гаснет пламя ёлки, тихо в зале.
- В тёмной детской спит герой, умаясь.
- А с карниза красными глазами
- Неподвижно смотрит снежный заяц.
- Снег летит с небес сплошной стеною,
- Фонари гуляют в белых шапках.
- В поле, с керосиновой луною,
- Паровоз бежит на красных лапках.
- Горы-волны ходят в океане.
- С островов гудят сирены грозно.
- И большой корабль, затёртый льдами,
- Накренясь, лежит под флагом звёздным.
- Там в каюте граммофон играет.
- И друзья танцуют в полумраке.
- Путаясь в ногах, собаки лают.
- К кораблю летит скелет во фраке.
- У него в руке луна и роза,
- А в другой письмо, где жёлтый локон,
- Сквозь узоры звёздного мороза
- Ангелы за ним следят из окон.
- Никому, войдя, мешать не станет.
- Вежливо рукой танцоров тронет,
- А когда ночное солнце встанет,
- Лёд растает и корабль утонет.
- Только звёздный флаг на белой льдине
- В южном море с палубы узнают.
- И фуражки офицеры снимут.
- Краткий выстрел в море отпылает.
- Страшный заяц с красными глазами
- За двойным стеклом, замысловатым,
- Хитро смотрит: гаснет ёлка в зале.
- Мёртвый лысый мальчик спит в кровати.
Белый пароходик
- Мальчик смотрит, белый пароходик
- Уплывает вдаль по горизонту,
- Несмотря на ясную погоду,
- Раскрывая дыма чёрный зонтик.
- Мальчик думает: а я остался,
- Снова не увижу дальних стран,
- Почему меня не догадался
- Взять с собою в море капитан?
- Мальчик плачет. Солнце смотрит с высей
- И прекрасно видимо ему:
- На корабль голубые крысы
- Принесли из Африки чуму.
- Умерли матросы в белом морге,
- Пар уснул в коробочке стальной,
- И столкнулся пароходик в море
- С ледяною синею стеной.
- А на башне размышляет ангел,
- Неподвижно бел в плетёном кресле.
- Знает он, что капитан из Англии
- Не вернётся никогда к невесте.
- Что, навек покинув наше лето,
- Корабли ушли в миры заката,
- Где грустят о севере атлеты,
- Моряки в фуфайках полосатых.
- Юнга тянет, улыбаясь, жребий,
- Тот же самый, что и твой, мой друг.
- Капитан, где Геспериды? – В небе.
- Снова север, далее на юг.
- Музыка поёт в курзале белом.
- Со звездой на шляпке в ресторан
- Ты вошла, мой друг, грустить без дела
- О последней из далёких стран,
- Где уснул последний пароходик
- И куда цветы несёт река.
- И моя душа, смеясь, уходит
- По песку в костюме моряка.
Валерий Брюсов
(1873–1924)
Ученик Орфея
- Я всюду цепи строф лелеял,
- Я ветру вслух твердил стихи,
- Чтоб он в степи их, взвив, развеял,
- Где спят, снам веря, пастухи;
- Просил у эхо рифм ответных,
- В ущельях гор, в тиши яйлы;
- Искал черёд венков сонетных
- В прибое, бьющем в мол валы;
- Ловил в немолчном шуме моря
- Метр тех своих живых баллад,
- Где ласку счастья, жгучесть горя
- Вложить в античный миф был рад;
- В столичном грозном гуле тоже,
- Когда, гремя, звеня, стуча,
- Играет Город в жизнь, – прохожий,
- Я брёл, напев стихов шепча;
- Гудки авто, звонки трамвая,
- Стук, топот, ропот, бег колёс, —
- В поэмы страсти, в песни мая
- Вливали смутный лепет грёз.
- Все звуки жизни и природы
- Я облекать в размер привык:
- Плеск речек, гром, свист непогоды,
- Треск ружей, баррикадный крик.
- Везде я шёл, незримо лиру
- Держа, и властью струн храним,
- Свой новый гимн готовя миру,
- Но сам богат и счастлив им.
- Орфей, сын бога, мой учитель,
- Меж тигров так когда-то пел…
- Я с песней в адову обитель,
- Как он, сошёл бы, горд и смел.
- Но диким криком гимн менады
- Покрыли, сбили лавр венца;
- Взвив тирсы, рвали без пощады
- Грудь в ад сходившего певца.
- Так мне ль осилить взвизг трамвайный,
- Моторов вопль, рёв толп людских?
- Жду, на какой строфе случайной
- Я, с жизнью, оборву свой стих.
Холод
- Холод, тело тайно сковывающий,
- Холод, душу очаровывающий…
- От луны лучи протягиваются,
- К сердцу иглами притрагиваются.
- В этом блеске – всё осилившая власть,
- Умирает обескрылевшая страсть.
- Всё во мне – лишь смерть и тишина,
- Целый мир – лишь твердь и в ней луна.
- Гаснут в сердце невзлелеянные сны,
- Гибнут цветики осмеянной весны.
- Снег сетями расстилающимися
- Вьёт над днями забывающимися,
- Над последними привязанностями,
- Над святыми недосказанностями!
Папоротник
- Предвечерний час объемлет
- Окружающий орешник.
- Чутко папоротник дремлет,
- Где-то крикнул пересмешник.
- В этих листьях слишком внешних,
- В их точёном очертаньи,
- Что-то есть миров нездешних…
- Стал я в странном содроганьи,
- И на миг в глубинах духа
- (Там, где ужас многоликий)
- Проскользнул безвольно, глухо
- Трепет жизни жалкой, дикой.
- Словно вдруг стволами к тучам
- Вырос папоротник мощный.
- Я бегу по мшистым кучам…
- Бор не тронут, час полнощный.
- Страшны люди, страшны звери,
- Скалят пасти, копья точат.
- Все виденья всех поверий
- По кустам кругом хохочут.
- В сердце ужас многоликий…
- Как он жив в глубинах духа?
- Облик жизни жалкой, дикой
- Закивал мне, как старуха.
- Предвечерний час объемлет
- Окружающий орешник.
- Небо древним тайнам внемлет,
- Где-то крикнул пересмешник.
Баллада о любви и смерти
- Когда торжественный Закат
- Царит на дальнем небосклоне
- И духи пламени хранят
- Воссевшего на алом троне, —
- Вещает он, воздев ладони,
- Смотря, как с неба льётся кровь,
- Что сказано в земном законе:
- Любовь и Смерть, Смерть и Любовь!
- И призраков проходит ряд
- В простых одеждах и в короне:
- Ромео, много лет назад
- Пронзивший грудь клинком в Вероне;
- Надменный триумвир Антоний,
- В час скорби меч подъявший вновь;
- Пирам и Паоло… В их стоне —
- Любовь и Смерть, Смерть и Любовь!
- И я баюкать сердце рад
- Той музыкой святых гармоний.
- Нет, от любви не охранят
- Твердыни и от смерти – брони.
- На утре жизни и на склоне
- Её к томленью дух готов.
- Что день, – безжалостней, мудрёней
- Любовь и Смерть, Смерть и Любовь!
- Ты слышишь, друг, в вечернем звоне:
- «Своей судьбе не прекословь!»
- Нам свищет соловей на клёне:
- «Любовь и Смерть, Смерть и Любовь!»
Данте в Венеции
- По улицам Венеции, в вечерний
- Неверный час, блуждал я меж толпы,
- И сердце трепетало суеверней.
- Каналы, как громадные тропы,
- Манили в вечность; в переменах тени
- Казались дивны строгие столпы,
- И ряд оживших призрачных строений
- Являл очам, чего уж больше нет,
- Что было для минувших поколений.
- И, словно унесённый в лунный свет,
- Я упивался невозможным чудом,
- Но тяжек был мне дружеский привет…
- В тот вечер улицы кишели людом,
- Во мгле свободно веселился грех,
- И был весь город дьявольским сосудом.
- Бесстыдно раздавался женский смех,
- И зверские мелькали мимо лица…
- И помыслы разгадывал я всех.
- Но вдруг среди позорной вереницы
- Угрюмый облик предо мной возник.
- Так иногда с утёса глянут птицы, —
- То был суровый, опалённый лик.
- Не мёртвый лик, но просветлённо-страстный.
- Без возраста – не мальчик, не старик.
- И жалким нашим нуждам не причастный,
- Случайный отблеск будущих веков,
- Он сквозь толпу и шум прошёл, как властный.
- Мгновенно замер говор голосов,
- Как будто в вечность приоткрылись двери,
- И я спросил, дрожа, кто он таков.
- Но тотчас понял: Данте Алигьери.
Демон самоубийства
- Своей улыбкой, странно-длительной,
- Глубокой тенью чёрных глаз
- Он часто, юноша пленительный,
- Обворожает, скорбных, нас.
- В ночном кафе, где электрический
- Свет обличает и томит,
- Он речью, дьявольски-логической,
- Вскрывает в жизни нашей стыд.
- Он в вечер одинокий – вспомните, —
- Когда глухие сны томят,
- Как врач искусный в нашей комнате,
- Нам подаёт в стакане яд.
- Он в тёмный час, когда, как оводы,
- Жужжат мечты про боль и ложь,
- Нам шепчет роковые доводы
- И в руку всовывает нож.
- Он на мосту, где воды сонные
- Бьют утомлённо о быки,
- Вздувает мысли потаённые
- Мехами злобы и тоски.
- В лесу, когда мы пьяны шорохом
- Листвы и запахом полян,
- Шесть тонких гильз с бездымным порохом
- Кладёт он, молча, в барабан.
- Он верный друг, он – принца датского
- Твердит бессмертный монолог,
- С упорностью участья братского,
- Спокойно-нежен, тих и строг.
- В его улыбке, странно-длительной,
- В глубокой тени чёрных глаз
- Есть омут тайны соблазнительной,
- Властительно влекущей нас…
Мумия
- Я – мумия, мёртвая мумия.
- Покровами плотными сдавленный,
- Столетья я сплю бестревожно,
- Не мучим ни злом, ни усладой,
- Под маской на тайне лица.
- И, в сладком томленьи раздумия,
- В покой мой, другими оставленный,
- Порой, словно тень, осторожно
- Приходит, с прозрачной лампадой,
- Любимая внучка жреца.
- В сверкании лала и золота,
- Одета святыми уборами,
- Она наклоняется гибко,
- Целует недвижную маску
- И шепчет заклятья любви:
- «Ты, спящий в гробнице расколотой!
- Проснись под упорными взорами,
- Привстань под усталой улыбкой,
- Ответь на безгрешную ласку,
- Для счастья, для мук оживи!»
- Стуча ожерельями, кольцами,
- Склоняется, вся обессилена,
- И просит, и молит чего-то,
- И плачет, и плачет, и плачет
- Над свитком покровов моих…
- Но как, окружён богомольцами,
- Безмолвен бог, с обликом филина,
- Я скован всесильной дремотой.
- Умершим что скажет, что значит
- Призыв непрозревших живых?
Ночью
- Дремлет Москва, словно самка спящего страуса,
- Грязные крылья по тёмной почве раскинуты,
- Кругло-тяжёлые веки безжизненно сдвинуты,
- Тянется шея – беззвучная, чёрная Яуза.
- Чуешь себя в африканской пустыне на роздыхе.
- Чу! что за шум? не летят ли арабские всадники?
- Нет! качая грузными крыльями в воздухе,
- То приближаются хищные птицы – стервятники.
- Падали запах знаком крылатым разбойникам,
- Грозен голос близкого к жизни возмездия.
- Встанешь, глядишь… а они всё кружат
- над покойником,
- В небе ж тропическом ярко сверкают созвездия.
«Три женщины – белая, чёрная, алая…»
- Три женщины – белая, чёрная, алая —
- Стоят в моей жизни. Зачем и когда
- Вы вторглись в мечту мою? Разве немало я
- Любовь восславлял в молодые года?
- Сгибается алая хищной пантерою
- И смотрит обманчивой чарой зрачков,
- Но в силу заклятий, знакомых мне, верую:
- За мной побежит на свирельный мой зов.
- Проходит в надменном величии чёрная
- И требует знаком – идти за собой.
- А, строгая тень! уклоняйся, упорная,
- Но мне суждено для тебя быть судьбой.
- Но клонится с тихой покорностью белая,
- Глаза её – грусть, безнадёжность – уста.
- И странно застыла душа онемелая,
- С душой онемелой безвольно слита.
- Три женщины – белая, чёрная, алая —
- Стоят в моей жизни. И кто-то поёт,
- Что нет, не довольно я плакал, что мало я
- Любовь воспевал! Дни и миги – вперёд!
Фёдор Сологуб
(1863–1927)
«В угрюмой, далёкой пещере…»
- В угрюмой, далёкой пещере,
- В заклятой молчаньем стране
- Лежит уже много столетий
- Поэт в зачарованном сне.
- Не тлеет прекрасное тело,
- Не ржавеют арфа и меч,
- И ткани расшитой одежды
- С холодных не падают плеч.
- С тех пор, как прикрыли поэта
- Тенёта волшебного сна,
- Подпала зароку молчанья
- Отвергшая песни страна.
- И доступа нет к той пещере.
- Туда и высокий орёл,
- Хоть зорки крылатые очи,
- А всё же пути не нашёл.
- Одной только деве доступно
- Из всех, кто рождён на земле,
- В святую проникнуть пещеру,
- Витать в очарованной мгле,
- Склоняться к холодному телу,
- Целуя немые уста,
- Но дева та – муза поэта,
- Зажжённая в небе мечта.
- Она и меня посещала
- Порою в ночной тишине,
- И быль о заклятом поэте
- Шептала доверчиво мне.
- Не раз прерывался слезами
- Её простодушный рассказ,
- И вещее слово расслышать
- Мешали мне слёзы не раз.
- Покинуть меня торопилась, —
- Опять бы с поэтом побыть,
- Глядеть на спокойные руки,
- Дыханием арфу будить.
- Прощаясь со мною, тревожно
- Она вопрошала меня:
- – Ты знаешь ли, скоро ли вспыхнет
- Заря незакатного дня?
- – Ах, если бы с росною розой
- Могла я сегодня принесть
- Печалью пленённому другу
- Зарей осиянную весть!
- – Он знает: сменяются годы,
- Столетия пыльно бегут,
- А люди блуждают во мраке
- И дня беззакатного ждут.
- – Дождутся ль? Светло торжествуя,
- Проснётся ли милый поэт?
- Иль к вечно-цветущему раю
- Пути вожделенного нет?
Чёртовы качели
- В тени косматой ели,
- Над шумною рекой
- Качает чёрт качели
- Мохнатою рукой.
- Качает и смеётся,
- Вперёд, назад,
- Вперёд, назад,
- Доска скрипит и гнётся,
- О сук тяжёлый трётся
- Натянутый канат.
- Снует с протяжным скрипом
- Шатучая доска,
- И чёрт хохочет с хрипом,
- Хватаясь за бока.
- Держусь, томлюсь, качаюсь,
- Вперёд, назад,
- Вперёд, назад,
- Хватаюсь и мотаюсь,
- И отвести стараюсь
- От чёрта томный взгляд.
- Над верхом тёмной ели
- Хохочет голубой:
- – Попался на качели,
- Качайся, чёрт с тобой! —
- В тени косматой ели
- Визжат, кружась гурьбой:
- – Попался на качели,
- Качайся, чёрт с тобой! —
- Я знаю, чёрт не бросит
- Стремительной доски,
- Пока меня не скосит
- Грозящий взмах руки,
- Пока не перетрётся,
- Крутяся, конопля,
- Пока не подвернётся
- Ко мне моя земля.
- Взлечу я выше ели,
- И лбом о землю трах!
- Качай же, чёрт, качели,
- Всё выше, выше… ах!
«Вереницы мечтаний порочных…»
- Вереницы мечтаний порочных
- Озарили гнилые темницы:
- В озарении свеч полуночных
- Обнажённые пляшут блудницы,
- И в гремящем смятении трубном,
- С несказанным бесстыдством во взгляде,
- Потрясает сверкающим бубном
- Скоморох в лоскуточном наряде.
- Высоко поднимая колени,
- Безобразные лешие лают,
- И не ищут скрывающей тени,
- И блудниц опьянелых ласкают.
- И, внимая нестройному вою,
- Исхудалые узники плачут,
- И колотятся в дверь головою,
- И визжат, и хохочут, и скачут.
«За старинными амбарами…»
- За старинными амбарами
- Поздно ночью не ходи, —
- Мертвяки там ходят парами,
- Самый древний впереди.
- А пойдёшь, так предсказания
- Там послушай, поучись,
- Да в разрушенное здание
- В мглистом сумраке вглядись.
- Всё дождётся срока вешнего,
- Лёд смотается с волны,
- А прорехи строя здешнего
- Им видней со стороны.
- Ведь недаром за амбарами,
- Наблюдая тленье дней,
- Мертвяки проходят парами
- Всё смелей и веселей.
Искали дочь
- Печаль в груди была остра,
- Безумна ночь, —
- И мы блуждали до утра,
- Искали дочь.
- Нам запомнилась навеки
- Жутких улиц тишина,
- Хрупкий снег, немые реки,
- Дым костров, штыки, луна.
- Чернели тени на огне
- Ночных костров.
- Звучали в мёртвой тишине
- Шаги врагов.
- Там, где били и рубили,
- У застав и у палат,
- Что-то чутко сторожили
- Цепи хмурые солдат.
- Всю ночь мерещилась нам дочь,
- Ещё жива,
- И нам нашёптывала ночь
- Её слова.
- По участкам, по больницам
- (Где пускали, где и нет)
- Мы склоняли к многим лицам
- Тусклых свеч неровный свет.
- Бросали груды страшных тел
- В подвал сырой.
- Туда пустить нас не хотел
- Городовой.
- Скорби пламенной язык ли,
- Деньги ль дверь открыли нам, —
- Рано утром мы проникли
- В тьму, к поверженным телам.
- Ступени скользкие вели
- В сырую мглу, —
- Под грудой тел мы дочь нашли
- Там, на полу.
«Злая ведьма чашу яда…»
- Злая ведьма чашу яда
- Подаёт, – и шепчет мне:
- «Есть великая отрада
- В затаённом там огне.
- Если ты боишься боли,
- Чашу дивную разлей, —
- Не боишься? так по воле
- Пей её или не пей.
- Будут боли, вопли, корчи,
- Но не бойся, не умрёшь,
- Не оставит даже порчи
- Изнурительная дрожь.
- Встанешь с пола худ и зелен
- Под конец другого дня.
- В путь пойдёшь, который велен
- Духом скрытого огня.
- Кое-что умрёт, конечно,
- У тебя внутри, – так что ж?
- Что имеешь, ты навечно
- Всё равно не сбережёшь.
- Но зато смертельным ядом
- Весь пропитан, будешь ты
- Поражать змеиным взглядом
- Неразумные цветы.
- Будешь мёртвыми устами
- Ты метать потоки стрел,
- И широкими путями
- Умертвлять ничтожность дел».
- Так, смеясь над чашей яда,
- Злая ведьма шепчет мне,
- Что бессмертная отрада
- Есть в отравленном огне.
Жуткая колыбельная
- Не болтай о том, что знаешь,
- Тёмных тайн не выдавай.
- Если в ссоре угрожаешь,
- Я пошлю тебя бай-бай.
- Милый мальчик, успокою
- Болтовню твою
- И уста тебе закрою.
- Баюшки-баю.
- Чем и как живёт воровка,
- Знает мальчик, – ну так что ж!
- У воровки есть верёвка,
- У друзей воровки – нож.
- Мы, воровки, не тиранки:
- Крови не пролью,
- В тряпки вымакаю ранки.
- Баюшки-баю.
- Между мальчиками ссора
- Жуткой кончится игрой.
- Покричи, дитя, и скоро
- Глазки зоркие закрой.
- Если хочешь быть нескромным,
- Ангелам в раю
- Расскажи о тайнах тёмных.
- Баюшки-баю.
- Освещу ковёр я свечкой.
- Посмотри, как он хорош.
- В нём завёрнутый, за печкой,
- Милый мальчик, ты уснёшь.
- Ты во сне сыграешь в прятки,
- Я ж тебе спою,
- Все твои собрав тетрадки:
- – Баюшки-баю!
- Нет игры без перепуга.
- Чтоб мне ночью не дрожать,
- Ляжет добрая подруга
- Здесь у печки на кровать,
- Невзначай ногою тронет
- Колыбель твою, —
- Милый мальчик не застонет.
- Баюшки-баю.
- Из окошка галерейки
- Виден зев пещеры той,
- Над которою еврейки
- Скоро все поднимут вой.
- Что нам, мальчик, до евреек!
- Я тебе спою
- Слаще певчих канареек:
- – Баюшки-баю!
- Убаюкан тихой песней,
- Крепко, мальчик, ты заснёшь.
- Сказка старая воскреснет,
- Вновь на правду встанет ложь,
- И поверят люди сказке,
- Примут ложь мою.
- Спи же, спи, закрывши глазки,
- Баюшки-баю.
«В тихий вечер, на распутьи двух дорог…»
- В тихий вечер, на распутьи двух дорог
- Я колдунью молодую подстерёг,
- И во имя всех проклятых вражьих сил
- У колдуньи талисмана я просил.
- Предо мной она стояла, чуть жива,
- И шептала чародейные слова,
- И искала талисмана в тихой мгле,
- И нашла багряный камень на земле,
- И сказала: «Этот камень ты возьмёшь, —
- С ним не бойся, – не захочешь, не умрёшь.
- Этот камень всё на шее ты носи,
- И другого талисмана не проси.
- Не для счастья, иль удачи, иль венца, —
- Только жить, всё жить ты будешь без конца.
- Станет скучно, – ты верёвку оборвёшь,
- Бросишь камень, станешь волен, и умрёшь».
«Я сжечь её хотел, колдунью злую…»
- Я сжечь её хотел, колдунью злую.
- Но у неё нашлись проклятые слова, —
- Я увидал её опять живую, —
- Вся в пламени и в искрах голова.
- И говорит она: «Я не сгорела, —
- Восстановил огонь мою красу.
- Огнём упитанное тело
- Я от костра к волшебству унесу.
- Перебегая, гаснет пламя в складках
- Моих магических одежд.
- Безумен ты! В моих загадках
- Ты не найдёшь своих надежд».
Велимир Хлебников
(1885–1922)
«Где волк воскликнул кровью…»
- Где волк воскликнул кровью:
- «Эй! я юноши тело ем, —
- Там скажет мать: «Дала сынов я». —
- Мы старцы, рассудим, что делаем.
- Правда, что юноши стали дешевле?
- Дешевле земли, бочки воды и телеги углей?
- Ты, женщина в белом, косящая стебли,
- Мышцами смуглая, в работе наглей.
- «Мёртвые юноши! Мёртвые юноши!» —
- По площадям плещется стон городов.
- Не так ли разносчик сорок и дроздов? —
- Их перья на шляпу свою нашей.
- Кто книжечку издал «Песни последних оленей»,
- Висит, рядом с серебряной шкуркою зайца,
- Продетый кольцом за колени
- Там, где сметана, мясо и яйца.
- Падают брянские, растут у Манташева.
- Нет уже юноши, нет уже нашего
- Черноглазого короля беседы за ужином.
- Поймите, он дорог, поймите, он нужен нам.
Владислав Ходасевич
(1886–1939)
Под землёй
- Где пахнет чёрною карболкой
- И провонявшею землёй,
- Стоит, склоняя профиль колкий
- Пред изразцовою стеной.
- Не отойдёт, не обернётся,
- Лишь весь качается слегка,
- Да как-то судорожно бьётся
- Потёртый локоть сюртука.
- Заходят школьники, солдаты,
- Рабочий в блузе голубой, —
- Он всё стоит, к стене прижатый
- Своею дикою мечтой.
- Здесь создаёт и разрушает
- Он сладострастные миры,
- А из соседней конуры
- За ним старуха наблюдает.
- Потом в открывшуюся дверь
- Видны подушки, стулья, склянки.
- Вошла – и слышатся теперь
- Обрывки злобной перебранки.
- Потом вонючая метла
- Безумца гонит из угла.
- И вот, из полутьмы глубокой
- Старик сутулый, но высокий,
- В таком почтенном сюртуке,
- В когда-то модном котелке,
- Идёт по лестнице широкой,
- Как тень Аида – в белый свет,
- В берлинский день, в блестящий бред.
- А солнце ясно, небо сине,
- А сверху синяя пустыня…
- И злость, и скорбь моя кипит,
- И трость моя в чужой гранит
- Неумолкаемо стучит.
«С берлинской улицы…»
- С берлинской улицы
- Вверху луна видна.
- В берлинских улицах
- Людская тень длинна.
- Дома – как демоны,
- Между домами – мрак;
- Шеренги демонов,
- И между них – сквозняк.
- Дневные помыслы,
- Дневные души – прочь:
- Дневные помыслы
- Перешагнули в ночь.
- Опустошённые,
- На перекрёстки тьмы,
- Как ведьмы, по трое
- Тогда выходим мы.
- Нечеловечий дух,
- Нечеловечья речь, —
- И пёсьи головы
- Поверх сутулых плеч.
- Зелёной точкою
- Глядит луна из глаз,
- Сухим неистовством
- Обуревая нас.
- В асфальтном зеркале
- Сухой и мутный блеск —
- И электрический
- Над волосами треск.
Гадание
Гадает ветреная младость…
Пушкин
- Ужели я, людьми покинутый,
- Не посмотрю в лицо твоё?
- Я ль не проверю жребий вынутый —
- Судьбы слепое остриё?
- И плавлю мертвенное олово.
- И с тайным страхом в воду лью…
- Что шлёт судьба? Шута ль весёлого,
- Собаку, гроб или змею?
- Свеча колеблет пламя красное.
- Мой Рок! Лицо приблизь ко мне!
- И тень бессмысленно-неясная,
- Кривляясь, пляшет на стене.
An Mariechen
- Зачем ты за пивною стойкой?
- Пристала ли тебе она?
- Здесь нужно быть девицей бойкой, —
- Ты нездорова и бледна.
- С какой-то розою огромной
- У нецелованных грудей, —
- А смертный венчик, самый скромный,
- Украсил бы тебя милей.
- Ведь так прекрасно, так нетленно
- Скончаться рано, до греха.
- Родители же непременно
- Тебе отыщут жениха.
- Так называемый хороший
- И вправду – честный человек
- Перегрузит тяжёлой ношей
- Твой слабый, твой короткий век
- Уж лучше бы – я еле смею
- Подумать про себя о том —
- Попасться бы тебе злодею
- В пустынной роще, вечерком.
- Уж лучше в несколько мгновений
- И стыд узнать, и смерть принять,
- И двух нетлений, двух растлений
- Не разделять, не разлучать.
- Лежать бы в платьице измятом
- Одной, в березняке густом,
- И нож под левым, лиловатым,
- Ещё девическим соском.
Горгона
- Внимая дикий рёв погони,
- И я бежал в пустыню, вдаль,
- Взглянуть в глаза моей Горгоне,
- Бежал скрестить со сталью сталь.
- И в час, когда меня с врагиней
- Сомкнуло бранное кольцо, —
- Я вдруг увидел над пустыней
- Её стеклянное лицо.
- Когда, гремя, с небес сводили
- Огонь мечи и шла гроза —
- Меня топтали в вихрях пыли
- Смерчам подобные глаза.
- Сожжённый молнией и страхом,
- Я встал, слепец полуседой,
- Но кто хоть раз был смешан с прахом,
- Не сложит песни золотой.