Читать онлайн Мальчик с девочкой дружил… Трактат первый бесплатно
Глава 1.
Денис
Ну, конечно же, после занятий они забили мне "стрелку". На пустыре, в полуквартале от здания школы.
Кто они? Гарик и компания, разумеется. Иными словами, компания трех дебилов-недорослей с угреватыми лицами, прокуренными зубами и вводящей в уныние пустотой в глазах.
Почему "стрелку" (если быть более точным – разборку)?
Опять же догадаться несложно. Я же не дал списать. Двоим даунам из этой несвятой троицы я попросту не позволил (на сей раз) присосаться к своим знаниям и, простите за пафос, своему интеллекту. Правда, справедливости ради надо заметить, не совсем по собственной воле я это сделал.
Скорее, по воле нового учителя физики. Этот, видите ли, сторонник прогресса в обучении подрастающего поколения придумал забавную штуку – способным ученикам назначал задания повышенной сложности, ну, а прочим (pardon, даунам) – обычные. Для середнячков.
Посему время, за которое я обычно справлялся и со своим вариантом, и успевал сделать другой (параллельный), на сей раз ушло у меня на решение усложненных задач.
Посему вариант Гарика и еще одного недоросля из его Ko, остался несделанным. Точнее, сделанным на твердые два балла.
За что козлом отпущения, безусловно, был назначен не физик (мы еще не настолько оборзели, чтоб поднимать руку на учителей), а я, Денис Конев, он же "ботаник", "очкарик", "жиртрест" (хоть не настолько я и жирный, должен заметить)… словом, "гнида позорная", как изящно выразился лидер троицы подонков, даунов и недорослей Игорь Кузнецов, иначе Гарик. Этакий "альфа" стаи шакалов.
Вы спросите – если знал, чем закончится разборка, зачем шел на пустырь?
Ну, во-первых, конечно, не хотелось выглядеть трусом (на сленге таких, как Гарик, ссыкуном),
а во-вторых…
Во-вторых, жизнь в очередной раз доказала древнюю мудрость, гласящую, что человек лишь предполагает…
Иными словами, ни черта я в действительности не знал, чем закончится эта "теплая встреча".
Да и никто не знал.
* * *
Анастасия (она же Стази, она же Анка, и изредка даже Настенька)
Вот этого не нужно, ребята, ладно? Всякие там розовые слюни-сопли на предмет наивных романтических грез и идеальных возлюбленных. Псевдомужественные (профессионально загримированные) физиономии, пафосные (до тошноты банальные) фразы…
и умение драться, больше похожее на исполнение балетных па.
И вообще плевать ей было в тот момент на любые мечтания. Пусть Галка мечтает о своем дражайшем Игоречке, которому, судя по всему, она успела изрядно надоесть (но сей факт, безусловно, очевиден лишь окружающим, но не ослепленной влюбленностью шестнадцатилетней девице).
Настя же думала…
Да ни о чем не думала, строго говоря. Прогуливая Лорда (черного дога), она старалась не перегружать мозг проблемами, которые либо слишком легко решаемы, либо не решаемы вообще (а следовательно, какой смысл ломать голову?). Соседки-старухи, как обычно, проводили ее неприязненными взглядами (и ни одна не ответила на приветствие), но, собственно, и к подобному отношению дочери профессора Воронцова было не привыкать.
Старушки явно не одобряли ее любви к тесным, облегающим бедра джинсам, коротким кожаным курточкам; вероятно, не слишком нравилась им и ее длинная (до талии) толстая коса, высокий (для девушки) рост и чуть-чуть излишняя худоба…
Что же касается черт лица, они больше подошли бы героине блокбастера в стиле "фэнтези", нежели простой, незамысловатой девушке (применительно к Насте эпитеты "простая" и "незамысловатая" звучали как "травоядная тигрица" или "ласковая волчица").
Итак, она направилась к пустырю вместе с Лордом, на ходу не без удовольствия подмечая приметы приближающейся весны – острые "клювики" ярко-зеленых травинок, золотистые крохотные "солнышки" мать-и-мачехи, оживление хищных котов, предвкушающих безумства весеннего брачного периода…
и не только котов.
Стаю (именно стаю) подростков, явно пришедшую на пустырь с целью выяснить отношения (разумеется, не цивилизованно), она решила проигнорировать.
Обойти. По широкой дуге.
* * *
Отступление первое (но далеко не последнее)
"Вульф"
…Он и сам не знал, почему к нему еще в училище прилепилось (или прицепилось) это прозвище. Вряд ли в его внешности проглядывало нечто волчье. Самая обычная, едва ли не заурядная (по всяком случае, по его мнению) внешность. Наверняка, роль сыграла фамилия, служившая поводом для многочисленных шуточек и ехидства едва ли не со школьной скамьи.
После были суворовское училище, служба в десанте, затем он направился по стопам деда – иначе, во внешнюю разведку.
И… хватит, господа, хватит! Никаких романтических приключений, подвигов во имя мира во всем мире и прочего, имеющего слабую связь с реальностью. Реальность всегда скучнее, жестче…
А зачастую и подлее.
…Именно эта мысль пришла Сергею на ум, когда он молча наблюдал за тем, как его друг и сослуживец трясущейся рукой наполнял очередную рюмку водкой "Столичная" (с тем же успехом, подумал "Вульф", это мог быть и денатурат. В настоящий момент девизом Игоря Горелого был: "напиться и забыться".)
До определенного момента "Вульф" Горелого поддерживал.
Но лишь до определенного момента.
…– Понимаешь, я же не мог поверить! Да я и сейчас не верю… Не могла она, не мог-ла! Моя Люська? Нет… нет-нет-нет…
Рука "Вульфа" непроизвольно приподнялась. Пара секунд – и он попросту влепил бы другу оплеуху. Если б тот немедленно не заткнулся.
…Один провал задания можно было счесть нелепостью. Случайностью. Ошибкой.
Второй провал (и снова по вине Горелого) случайностью быть не мог.
Сознательно Игорь на предательство был не способен. Но у него имелась девушка. Девушка, которую он до безумия любил, на которой намеревался жениться…
Которой безоговорочно доверял.
И поверял.
"Вульф" был убежден (и вскоре его убеждения подтвердятся) – утечка информации произошла самым что ни на есть банальным, примитивным и пошлейшим путем – через постельные утехи.
Утехи, которым Горелый самозабвенно предавался уже второй год. С особой, с которой сам "Вульф", пардон, и на одном гектаре бы не присел.
В ней изначально имелось нечто грязное. В ее приторно-тоненьком, с явными фальшивыми интонациями голосочке, лживо-нагловатом взгляде серых глаз…
В ужимках прирожденной шлюхи.
Ситуацию "Вульф" анализировал без Горелого. Вместе со Стрельцовым, которому с недавних пор начал доверять куда больше, нежели давнему другу детства. И анализ, производимый снова и снова, неизменно приводил к одному и тому же выводу - женщина. Достаточно близкая, чтобы не скрывать от нее ничего (или почти ничего). Достаточно алчная (похотливая, подлая), чтобы впоследствии сливать информацию другому постельному партнеру.
Иными словами, Люсьена Б.
"Но от этого не легче, – мрачно подумал "Вульф", с долей брезгливости наблюдая за тем, как его (недавно – лучший) друг методично накачивается спиртным, в надежде забыть (опять же, лишь на недолгое время) о собственной беспечности, граничащей с глупостью; глупости, граничащей с преступлением; преступлении, совершенном во имя той, что и плевка приличного человека, строго говоря, не сто'ит…
– Потрошение, – как обычно, в своей предельно лаконичной манере выразился Стрельцов, – Жесткое потрошение. И в идеале "стирание".
– Вот так, да? – задумчиво отозвался "Вульф", – А если все же не она? И вообще, данное дело не в нашей компетенции. На это существует "гестапо".
Нелестное прозвище "гестапо" получил отдел внутренних расследований. Оригинальностью оно не блистало – "особисты" в армии, надзор за деятельностью сотрудников милиции – в милиции (и сотрудников разведки – в контрразведке)… все они обычно обозначались емким и коротким "гестапо".
Но методы "жесткого потрошения" использовали именно разведчики. И исключительно в отношении противника (в данном случае - предполагаемого).
"Вульфу" чертовски не хотелось этого делать. Но, похоже, иного выхода не было. Сделать это следовало хотя бы ради Горелого. Их со Стрельцовым сослуживца и друга.
Данная невысказанная фраза явственно читалась в светло-голубых, холодных и невозмутимых глазах "Стрельца".
* * *
Денис
– Ну так чё, жиртрест? Чё-нить вякнешь в свое оправдание? – Гарик картинно сплюнул сквозь зубы. Мне под ноги. Частично оплевав мои ботинки.
Я молчал. Они сопели. Стая даунов, инстинктивно ненавидящая тех, кто превосходит их в плане интеллекта. И не только интеллекта.
Стая лузеров, строго говоря.
Происходи все по канонам Голливуда, сейчас просто-таки обязан явиться мой спаситель. Этакий супермен с комплекцией Ван Дамма (и столь же добрым сердцем).
На худой конец, я обнаружил бы в себе скрытые резервы и, развернув плащ подобно крыльям летучей мыши, воспарил в небеса, чтобы разить оттуда, сверху, негодяев справедливо и беспощадно…
Загвоздка заключалась в том, что на мне не было плаща. На мне была куртка. Самая обычная, матерчатая.
И я вовсе не являлся суперменом. Я и на физру-то нерегулярно ходил. И девочки – одноклассницы никогда не провожали восхищенными взглядами мой мускулистый торс.
Попросту оттого, что торс мой отнюдь не являлся мускулистым.
В следующее мгновение меня ударили по почкам (даун, стоявший сзади) и в солнечное сплетение (даун, стоящий передо мной).
Гарик покуда оставался в сторонке, лениво похлопывая по ладони деревянной бейсбольной битой.
Я вяло подумал, что этот дебил наверняка и понятия-то не имеет о том, как играть в бейсбол…
Но с битой он управляться умеет, определенно.
* * *
Анастасия (она же Анка и т.д.)
Видимо, она все-таки шла недостаточно быстро. Лорд потянул поводок в сторону и зарычал. Зарычал негромко, словно вполголоса предупреждая: "Дело неладно, хозяйка…"
…Парень упал на землю. Ей чертовски не хотелось смотреть на то, как его избивают. Но обычно, если на что-то чертовски смотреть не хочется, ты именно это и видишь.
Она видела, как его ударили. Двое, одновременно. Один – по пояснице, другой – по животу. Третий – блондин с сальными патлами и пустым, однако, азартным взглядом, поигрывая бейсбольной битой, пока оставался в стороне. Пока.
Вожаком в этой стае (как ее ни назови) определенно являлся он.
…Какого черта? Зачем шестнадцатилетней девчонке ввязываться в уличную драку? Не исключено, что тот полноватый парень в очках заслуживает учиняемой над ним экзекуции… Пройти стороной, сделать вид, что ничего не происходит… Во всяком случае, ничего особенного.
Избивают? Да кого сейчас не избивают? Может, даже убьют… а сам виноват. Нечего вступать в конфликты с подонками. С подонками надлежит существовать в мире и согласии… врезали тебе по правой щеке – подставь левую…
Возлюбите врагов своих, благословляйте проклинающих вас…
Не сопротивляйтесь злу – и тогда оно разрастется до вселенских масштабов.
– А, черт, – пробормотала Настя себе под нос и, наконец, скомандовала Лорду, – Фас!
…Нет, глубоко не правы те, кто отрицает наличие у собак развитого интеллекта. Кто игнорирует присущую нашим четвероногим друзьям уникальную эмпатию…
Лорду словно передалось отвращение юной хозяйки к подонкам вроде того, кто намеревался использовать биту в отношении беспомощного мальчишки. Лорд, спущенный с поводка (и вопреки ворчаниям старух, все-таки без намордника), подобно черной неумолимой торпеде, пущенной в бок вражеской субмарине, ринулся вперед.
Не ожидавший нападения свирепой псины (размером мало уступающей годовалому теленку), блондин-вожак в растерянности плюхнулся на задницу (напрочь забыв о зажатой в руке палке).
Лорд, рыча и скаля отличные белые клыки, подергивал рукав кожанки парня. Настя, воспользовавшись замешательством стаи, завладела битой и, не долго думая, врезала ею по руке парня, находящегося к ней ближе остальных.
Последовало, разумеется, нецензурное ругательство, в котором было больше недоумения, нежели злости.
Но, конечно, больше всего недоумения плескалось в темно-серых, близоруких глазах мальчишки, которого минуту назад сбили с ног с четким намерением забить до полусмерти.
И абсолютной уверенностью подонков, что все это сойдет им с рук.
– Назад, – спокойно сказала Настя (очень надеясь, что внутренняя дрожь организма не перейдет во внешнюю), – Назад все. Лорд, отрыщ! Ко мне!
Лорд нехотя отпустил свою двуногую добычу.
На земле, точнее – едва пробившейся весенней травке, валялись очки. Как ни странно, даже не разбившиеся. Настя протянула их парню, успевшему принять сидячее положение.
Тот взял, при этом густо покраснев.
"Стая" молчала, чуть отодвинувшись от потенциальной жертвы и ее спасительницы.
– Встать можешь?
Парень кивнул, поднялся на ноги, непроизвольно чуть скривившись от боли.
– Тогда идем, – отшвырнув биту как можно дальше от негодяев, Настя, после небольшого колебания, взяла мальчишку за руку (ладонь оказалась неприятно холодной).
"Не оборачиваясь", хотела добавить она, но, пожалуй, это уже прозвучало бы для него унизительно.
…Пустырь они пересекли молча, под аккомпанемент нецензурных ругательств и обещаний сотворить с "бешеной девкой" все мыслимые и немыслимые развратные действия.
После смелого заявления блондина о том, что "собачку" они рано или поздно пустят на шашлык, Настя не выдержала и все-таки обернулась.
Столкнулась взглядом с блондином. (Не являйся она самую чуточку близорукой, определенно заметила бы промелькнувший в его водянистых глазах страх. Иррациональный, инстинктивный испуг).
– Подавишься, – негромко сказала она, – Подавишься, шакал.
Отзыва на "шакал" не последовало. Лорд подтвердил ее последнюю фразу одобрительным рычанием.
* * *
Денис
… С ума сойти. Да нет, уж лучше б они меня избили (в первый раз, что ли?) Избили и смылись. До завтра. Пока в школу не явился бы мой отчим (по настоянию маман, конечно) и не устроил очередной скандал. Отчим у меня мужик крутой, к сведению. Не какая-то там пьянь и гопота (упаси вас Бог так думать).
Конечно, для меня данный визит был бы жутким позором, однако, думаю, все же столь жгучего стыда, как сейчас, я бы не испытывал.
Ну уж нет.
…Ладно, оказалась бы она уродиной (в идеале). Или просто неприметной "серенькой мышкой"…
Не скажу, что в этом случае мне стало бы гораздо легче. Так, процентов на десять, не больше.
…Но когда за тебя заступается совершенно незнакомая девчонка; девчонка, при одной взгляде на которую перехватывает дыхание…
Удивительно, как я вообще не разревелся, как пацан. От стыда.
Впрочем, стыд-то мне как раз и помешал разреветься.
…Едва мы с ней дошли до более или менее оживленной улицы, она остановилась и отпустила мою руку (да, меня, шестнадцатилетнего оболтуса, на полголовы выше нее самой, она вела за ручку, как несмышленого малыша из детсада. Честное слово, окажись у меня в данный момент под рукой пистолет, я б от такого позора застрелился).
– Извини, мне туда, – кивком головы указала в сторону многоквартирного дома сталинской постройки.
– Ага, – сипло выдавил я из себя. Красивой она была нереально. Как героиня какого-нибудь голливудского блокбастера, вроде Киры Найтли.
Вот только Кирой можно было любоваться лишь на экране, а девушкой, что стояла напротив меня, воочию.
И никакого киношного грима на ее лице я не заметил.
Очень естественное лицо. Одна особенность – слишком красивое. Кукольное просто. Как у… ну, об этом я уже упоминал.
Рассудок подсказывал мне – здраво- и трезвомыслящему Денису Коневу, что следует побыстрее ретироваться домой и, от всего сердца поблагодарив судьбу (Бога, счастливый случай) за удачное избавление, забыть об этой странной красавице и ее жуткой черной псине как можно скорее.
Но, вероятно, то, что было сильнее рассудка, заставило меня оставаться на месте и даже помямлить нечто вроде благодарности за спасение.
– Не за что, – она слегка усмехнулась. Внезапно я осознал, что девчонка не просто на меня смотрит (так, без особого любопытства, как на меня обычно смотрит подавляющее большинство девушек). Нет, она меня изучает. Как редкий экземпляр жука, к примеру. Или, в лучшем случае, мотылька.
Вопрос, что же такого интересного она во мне нашла?
В следующую секунду мои сомнения разрешились.
– Так за что тебя собирались убить? – в ее серо-синих глазах промелькнули озорные, хулиганистые какие-то искорки. Она что, хотела убедиться, что поступила правильно?
Или наоборот, совершила ошибку?
* * *
Настя
Он густо покраснел. Прямо-таки мучительно. На миг она даже пожалела о своем бестактном вопросе.
Проще всего было предположить, что били его за девчонку… но увы. Вряд ли данный "гадкий утенок", полноватый, застенчивый очкарик, одетый хоть и добротно, но отнюдь не стильно, мог вызывать у девушек повышенный интерес.
Поэтому его неохотный ответ:
– За контрольную. По физике, – ее ничуть не удивил.
– Списать не дал, так?
Тот кивнул. Снова покраснел. Поправил очки (одно стеклышко все-таки треснуло).
– Ну и правильно, – сказала Настя (только лишь оттого, что молчание являлось неловким), – Нельзя заставлять помыкать собой, иначе окончательно на шею сядут.
Подумала – сто'ит ли подать ему руку на прощание? Решила, не сто'ит.
– Ну, пока? – заставила себя улыбнуться. Сейчас собственный достойный поступок казался ей донельзя глупым и пафосным. Противно. Вот и все, что она испытывала. Что за идиотская привычка лезть в чужие дела?
– Постой… как хоть тебя зовут?
Она обернулась. Ей померещилось, или он действительно смотрел на нее едва ли не с мольбой? Как щенок, которого она взяла на руки, приласкала, дала кусочек сахару…
И бросила на дороге одного, недоумевать, отчего люди так непоследовательны в своих поступках?
– Анка. Из сточетырнадцатой гимназии. Десятый "А".
Парень неуверенно улыбнулся.
– А я Денис. Из девяносто пятой. Тоже десятый "А".
– Очень приятно, Денис из девяносто пятой. Желаю тебе впредь в неприяности не попадать.
Лорд глухо тявкнул, тем самым выражая полное согласие со словами хозяйки.
"Он тебя разыщет, – шепнул Насте внутренний голос, когда она уже входила во двор дома, где жила вдвоем с отцом – профессором физико-математических наук Воронцовым, – Ибо хоть настоящего имени не знает, ты ему назвала номер гимназии. И что ты тогда будешь делать?"
"Придется его отшить, – хладнокровно ответила Настя себе самой, – Тут уж ничего не поделаешь."
* * *
Отступление второе (не слишком жесткое потрошение)
… Бил Стрельцов. "Вульф" сказал, что не желает марать руки об эту мразь. В действительности некий внутренний барьер в его сознании попросту не позволял переступить грань, за которой цивилизованный человек превращается у неуправляемого подонка, для которого все равно, кого "потрошить" – зрелого мужчину, подростка, старика… или молодую привлекательную женщину.
Впрочем, слухи о привлекательности Люсьены Б., в чем "Вульф" воочию убедился, были сильно преувеличены.
…В квартиру они ворвались в масках. Банальных "лыжных" черных масках с прорезями для глаз и рта, отчего-то неизменно вызывающих ужас у обывателей.
Малолетнего брата Люсьены Б. пришлось-таки связать, вдобавок воткнуть в рот мягкий кляп, чтоб тот не визжал.
Сама Люся получила удар в челюсть и еще один, без замаха, в солнечное сплетение (от не столь щепетильного, как "Вульф", Стрельцова) и была тоже связана по рукам и ногам.
После чего "Вульф", снова преодолевая некий внутренний барьер, извлек из специального футляра пару шприцев (уже наполненных препаратами) и очень удачно, с первого раза, ввел препараты (с интервалом в десять минут) в вену близко к локтевому сгибу тощей руки девицы.
Стрельцов включил диктофон. "Сыворотка правды" (амитал натрия) – по сути наркотик. И человек, чья центральная нервная система искусственно расторможена, фактически лишается силы воли и лгать уже неспособен (ибо любая ложь – это напряжение воли и интеллекта).
…Полученная информация вряд ли ужаснула "непробиваемого" "Стрельца", но для "Вульфа" она явилась жестоким ударом. Из того, что они узнали, следовало одно – трибунал. Трибунал для Игоря Горелого, регулярно (и совершенно бездумно) сливавшего сверхсекретные сведения своей любовнице, которая, в свою очередь, за относительно небольшую плату (и относительно недорогие подарки) переправляла их некоему "мачо", к которому питала, определенно, более теплые чувства, нежели к тому, кто отчаянно не желал верить в ее измену…
…Уходя из квартиры Люсьены Б. (девица под действием введенного ей снотворного уснула, малолетнему пацану они тоже вкололи транквилизатор), "Вульф" внезапно ощутил тошноту. Любопытно, каково было бы ему самому, если б его Ли…
* * *
Его Ли
…Хрупкая, нежная, экзотически привлекательная Ли… В ее внешности смешались черты азиаты и европейки, посему раскосые, приподнятые к вискам, длинные глаза имели зеленовато-голубой оттенок, а припухшие губы можно было в равной мере счесть и азиатскими, и семитскими.
Впрочем, "Вульф" знал, что у Ли не было семитских корней.
Она являлась особенной. Таких именуют "яркая индивидуальность". Даже называть ее Ли было его идеей. В действительности она была (по паспорту) Анжеликой. Что тут же наводило на ассоциации с вульгарной крашеной блондинкой с наклеенными ресницами и силиновой грудью – героине пошлых французских романов и еще более пошлых фильмов.
Ли не была блондинкой. Она являлась темной шатенкой. И вульгарности в ней было столько же, сколько вульгарности в полевом васильке, апрельском дожде, первом снеге… или лесной белочке.
Внешне Ли напоминала актрису Самойлову в ее знаковой роли в фильме "Летят журавли". Правда, по мнению "Вульфа", Ли все-таки была на порядок красивее.
Ли часто бывала задумчива. Поэтична. Она прекрасно рисовала – но только простым карандашом. И только городские пейзажи.
"Вульфа" она называла Сержем, иногда Сергеем и никогда – Сережей.
"Ты не тот. Ты жесткий. Я не могу представить тебе ребенком. Есть женщины – и их много, – который просто обожают мужчин-мальчиков. Но ты не мальчик. Сомневаюсь, что ты вообще когда-то был мальчиком…
Ты "альфа", Серж. Ты просто создан для того, чтобы быть вожаком стаи, у тебя даже фамилия знаковая… не обижайся."
Он и не обижался. Хотя сложно было понять, серьезно она говорит или пытается над ним подшутить.
На свой утонченный, своеобразный, в чем-то азиатский манер.
Она жила с "Вульфом" (при этом не позволяя называть себя ни "гражданской женой", ни "сожительницей") уже год, но он так и не был до конца уверен, что знает ее хотя бы… на две трети.
Как выяснилось, он и наполовину ее не знал.
* * *
Глава 2.
Денис
Если кто-то подумал, что не закончившие расправу надо мной Гарик и компания решили завершить ее на следующий день, то он глубоко ошибся. На следующий день Гарик лично ко мне подвалил со словами:
– Ну колись, жиртрест, давно ты встречаешься с той куклой?
Поначалу я даже не въехал, что за "куклу" он имеет в виду. Впрочем, в следующий момент до меня дошло, о чем этот даун лопочет, и недоумение сменилось вполне естественной злостью. Хотя в действительности можно было просто посмеяться над его "проницательностью".
– Я с ней не встречаюсь, – процедил я сквозь зубы. А ехидный внутренний голос не преминул подсказать: "И вряд ли станешь. В конце концов, не от тебя это зависит, верно?"
Гарик между тем воззрился на меня так, словно я и впрямь, являясь суперменом, вот-вот готов развернуть широкий черный плащ с кровавым подбоем и преобразиться.
– Да ладно, – протянул он далеко не так уверенно, как поначалу, – На хрен она тогда вмешалась?
Я промолчал и попросту обошел его по дуге. Как назло, едва не столкнувшись с Ленкой Малининой – единственной, пожалуй, девчонкой, которая смотрела на меня не столь равнодушно, как остальные.
Впрочем, иллюзий на свой (равно, как и ее) счет я не питал. У нас с Малининой были общие интересы, вот и все. Мы являлись этакими "продвинутыми книжными червями" и "ботанами". И оба не пользовались повышенным интересом со стороны противоположного пола. Даже особенным вниманием не пользовались.
– Постой, Денис, – как обычно, Малинина напомнила мне мышь. Этакую миленькую, аккуратную, белую лабораторную мышку. При этом слегка встревоженную, – Как вчера тебе удалось разобраться, – короткий взгляд в сторону непонятно чему ухмылявшегося Гарика, – С теми подонками?
– Удалось, – лаконично ответил я. Как-то "некомильфо" (по выражению моего отчима) рассказывать одной девчонке о том, как тебя совершенно неожиданно выручила другая.
Ленка, видимо, поняла, что сейчас я не склонен вдаваться в подробности вчерашней разборки; снова окинула меня внимательным взглядом своих небольших умных глазок… и, похоже, успокоилась – синяков на моей физиономии не наличествовало, а разбитые очки я заменил на целые (у очкариков обычно на такой случай всегда имеется запасная пара окуляров).
Вместо въдливых расспросов Малинина сменила тему. Спросила, не передумал ли я идти с ней в кино.
Хорошо, что спросила. Ибо о предстоящем походе в кинотеатр с одноклассницей я забыл напрочь.
Но отказаться… опять же, под каким предлогом? То есть, предлог-то придумать несложно, другое дело – Ленка сразу поймет, что я на ходу придумываю повод, чтобы от нее отвязаться – дурнушки к таким вещам обычно очень чутки.
…Я вдруг поймал себя на том, что раньше Ленку дурнушкой не считал. Ну да, она не может похвастаться яркой внешностью – длиннющими ногами, к примеру, или смазливой мордашкой… но и особенных недостатков я в ней не находил. До недавнего времени я вообще ей симпатизировал!
До недавнего времени. Хорошо сказано. Еще точнее – до вчерашнего дня. Пока не обнаружил, что девицы, подобные Кире Найтли (далась же мне эта Кира!) существуют не только в голлувудских фильмах.
Оказывается, они и в жизни встречаются. Изредка.
…Я уже мысленно прикидывал состояние своих финансов. Состояние было неплохим. Во всяком случае, на поход с девушкой в приличный кинотеатр и соответствующие порции попкорна и ледяной колы определенно хватит.
Я говорил, что у меня есть отчим? Так вот, жить "по-человечески" (как выражается моя маман) мы начали семь лет назад, с его появлением.
…Не ждите душещипательного рассказа о том, какой гнусной личностью являлся мой отец. Честно говоря, я не знаю, какой личностью он являлся (гнусной, не очень или вообще непутевым, но в целом замечательным человеком)… не знаю. Ибо он исчез из семьи, когда мне было два года. Вот так – взял и исчез. Куда, почему – неизвестно. Ходили неясные слухи, что он, вроде, мечтал уехать в Сибирь или на Дальний Восток на заработки… однако, слухи эти ничем конкретным не подтверждались.
Просто в один прекрасный день папочка (а он числился инженером на оборонном предприятии) уехал в командировку… а назад не вернулся. Спустя какое-то время маман обратилась к юристам, а потом в суд, о признании моего папаши безвестно отсутствующим. Прошло семь лет… и мамочке, наконец, улыбнулось женское счастье – она встретила состоятельного, солидного мужчину, некурящего и почти непьющего, и снова рванула в ЗАГС на шикарной черной "волге", украшенной воздушными шариками.
Правда, ни одно счастье абсолютно безоблачным не бывает – моя сводная сестра Наташка родилась… скажем, с некоторыми отклонениями.
Посему предки сейчас обсуждали вопрос о помещении ее в интернат. Странно, но мне почему-то это их решение казалось неоправданно жестоким. Может, потому, что Натка меньше всех была виновата в том, что родилась не совсем обычной. Я даже пробовал им возражать, но маман быстро пресекла эти возражения колючим взглядом (вообще-то, женщина она очень симпатичная (кое-кто считает, даже красивая), но порой умеет так посмотреть, что мороз по коже.)
– Ты согласен осуществлять за ней уход, Денис, до конца жизни? – спросила маман замороженным голосом.
Отчим отвел глаза и промолчал. Вообще-то, мужик он крутой, но в решении семейных вопросов первенство всегда принадлежало моей матери.
…Так, похоже, меня увело-таки в сторону. О чем я говорил раньше? О том, что одноклассница ненавязчиво напомнила мне, что мы с ней собирались в кино.
Ок. В кино – так в кино. Неожиданно я подумал, что могу встретить там Анку… и от одной этой мысли меня бросило в жар.
Такие девушки, если и посещают кинотеатры, то определенно не с подружками. Не подружками, а бойфрендами. Ростом этак под два метра, с накаченными бицепсами и трицепсами, волевыми подбородками, уверенными взглядами…
Словом, с такими парнями, каким толстяку и очкарику Коневу никогда не стать. Что Ленка во мне вообще нашла? Или она симпатизирует мне лишь оттого, что мы с ней – собратья по несчастью? Сама-то Малинина тоже не блещет ни статью, ни сексуальностью… В общем, мы два сапога пара. Мышь и хомяк. Хомяк и белая мышка.
Сегодня они отправятся в кино. Хотя, пришло мне в голову, так ли им это надо?..
* * *
Настасья
– Ну что, в "компы"? – предложил Коржиков.
Настя пожала плечами. "Компами" на молодежном сленге называлось интернет-кафе. Коржиков был фанатом интернета. И компов. Что вовсе неудивительно – походивший на панка (и одновременно клоуна) Вениамин Коржиков обладал самым высоким ай-кью во всей их гимназии (школе-гимназии для особо одаренных, к слову. С углубленным изучением иностранных языков).
Собственный IQ Настя скромно оценивала как "немного выше среднего". Удачное прохождение теста было, скорее, везеньем. Посла оглашения результатов Коржиков во всеуслышанье назвал ее Василисой Премудрой.
Эпитет "премудрая" как-то не прижился, пожалуй, слишком старомодно. Но "Василиса" осталась. Настя, собственно, и не возражала – не Дунька же, в самом деле.
– Финансы поют романсы, – на всякий случай предупредила она Коржикова.
Тот издал театральный вздох. (Настя не раз советовала ему найти применение свои талантам в драмкружке).
– Воронцо-ова… – протянул деланно разочарованно, – Определенно, чего-то ты недопонимаешь… Ладно, сегодня я при деньгах, ликуй.
Ликовать совсем не хотелось. Настроение, несмотря на месяц апрель, было паршивым. И совсем непонятно – отчего? Папа идет на поправку (тьфу-тьфу, чтобы не сглазить!), с учебой тоже проблем не предвидится… Руководитель хореографической студии наконец-то ее заметил. ("Так, а это у нас что за райская птица? Воронцова, говоришь? Ну, иди сюда, красавица, посмотрим, на что ты способна… Отлично. Замечательно. Отныне станешь солировать." И этак фамильярно хлопнул по попке. Этак игриво.)
Если подобное повторится, придется хореографию бросить. О том, что кроется за сухим термином "сексуальные домогательства", Настя знала непонаслышке. Ее домогались едва ли не с пеленок. Поэтому папа пять лет назад и приобрел щенка дога (вдобавок, не пожалел потратить кругленькую сумму на профессиональную дрессуру).
Ясно, что к девушке, идущей по улице со свирепой черной мускулистой псиной, пристанет далеко не каждый желающий…
Правда, от излишне откровенных взглядов (а порой и непристойных реплик) Лорд защитить не мог. На этот случай Настя придерживалась папиных рекомендаций – не обращать внимания, не показывать вида… словом, демонстрировать абсолютно равнодушие.
Получалось так, правда, не всегда. Ох, не всегда… Три дня назад определенно не получилось.
" Не пойти ли вам, мисс, на курсы женщин-секьюрити? Сейчас как раз подобные штуки в моде…"
– Ты бываешь пошлым, Коржиков, – с неожиданной злостью сказала Настя, – Чего я, по-твоему, недопонимаю? – последнее слово было произнесено ею едва ли не по слогам, – Намекаешь, что мне пора подыскивать спонсора?
Ха-ха. Если вы думаете, что Коржиков после этих слов смутился и покраснел, то глубоко ошибаетесь. Вряд ли столь невинная (относительно) реплика могла его смутить. Настя подумала – а есть ли на белом свете такая вещь, которая вообще способна смутить Вениамина Коржикова?
– Нет, Воронцова, – с явственным сожалением в голосе возразил Коржиков, – В монастырь тебя не возмут, и не надейся. Привыкай к мысли, что тебе придется жить в этом жестоком, алчном, коварном, развратном…
– Вертепе, – не выдержала Настя.
Коржиков фыркнул. Она следом за ним. Наконец, оба расхохотались.
– Вот за это я тебя и люблю, – туманно заметил парень. Настолько просто и неромантично это прозвучало, что, подумала Настя, первый мачо и донжуан их сточетырнадцатой гимназии Игорек Сибирцев от злости стер бы в крошку свои замечательные, по-голливудски ослепительные зубы.
Сам Сибирцев никогда не позволял себе разбрасываться признаниями в любви столь бездумно и небрежно. Он признавался в любви своим многочисленным пассиям исключительно в романтической обстановке – на закате, в живописном парке (вариант – на живописной набережной), держа девушку за руку – исключительно нежно и бережно…
И только после этого укладывал ее в постель.
Как-то Коржиков (не без тайной зависти в голосе) заметил, что главным достоинством Сибирцева является не умение уламывать девчонок (при полученном им отменном воспитании и яркой внешности это совсем несложно), но бросать их впоследствии так мастерски, что каждая продолжала жить надеждой за возвращение "былой страсти" и ни одна (!) не верила в изначальную порочность натуры этого очаровательного "Дориана Грея" (последним эпитетом окрестила его Настя).
Любопытным также являлось то, что она была, пожалуй, единственной, на кого чары Сибирцева не действовали (впрочем, многие считали, что "Василиса" попросту набивает себе цену).
– Я тоже тебя люблю, гений, – ответила Настя Коржикову, и данная фраза заставила бы позеленеть от зависти авторов сентиментальных дамских романов – столько в ней было искренности и тепла. Казалось, в следующую секунду она даже почешет панка за ухом (украшенным, разумеется, множеством серебряных колец) или пригладит его панковский "гребень".
В глазах "гения" (зеленых, как у кота) на миг мелькнула совсем нахарактерная тоска. В следующую секунду взгляд его переместился в сторону и снова сделался насмешливым.
– Боюсь, Воронцова, нас обломали. Не вас ли, мадемуазель, – Коржиков, как обычно, без предупреждения перешел на безупречный французский, – Поджидает тот юноша с взором горящим и пафосным веником в руках?
…И, как обычно, не ошибся. "Гений, чтоб его", – с досадой подумала Настя.
* * *
Отступление очередное (считать – не пересчитать)
– Не считай меня дурой, Серж, – резко сказала Ли. Можно сказать, нехарактерно резко она на сей раз говорила. "Не считай меня дурой только лишь оттого, что я слишком тебя люблю", – добавила она мысленно. В последнее время Ли ощущала себя каторжанкой, ноги которой вместо цепей были прочно скованы любовью к русоволосому авантюристу, для которого (нет, Ли нисколько на сей счет не обольщалась) она была кем-то вроде домашней кошки, не более.
"Снисходительный", вот какое определение, по ее мнению, больше всего подходило "Вульфу" (впрочем, его псевдоним был ей неизвестен. В отличие от настоящих имени, отчества и фамилии). Он смотрел на нее снисходительно, снисходительно поддерживал беседу… снисходительно улыбался, ласкал и занимался любовью.
С ней.
Снисходительно.
За это Ли его ненавидела. Почти так же сильно, как и любила.
Временами ей невыносимо (ну, невыносимо!) хотелось причинить ему боль. Чтобы, наконец, из его зеленых (или серо-зеленых, или серо-голубых… они постоянно меняли цвет) глаз исчезло выражение мягкой иронии и снисхождения.
А появилась боль. Или страдание.
…Так, впрочем, бывало не всегда. Временами она просто его жалела. Любя жалела. По-бабьи (хоть для Ли не было большего оскорбления, нежели эпитет "баба" применительно к ней – хрупкой, утонченной, поэтичной, художественной натуре).
В конце концов, Серж лишился обоих родителей в четырнадцать лет (бедный мальчик). После чего жестокий (в представлении Ли) дед запихнул его в военное училище (старый солдафон!).
Ну, а потом…
Ясно, что потом. Оборонное предприятие, должность инженера в конструкторском бюро, разрабатывающем современные средства коммуникации…
Фуфло все это. Фуфло. Ли вовсе не была дурой (без ложной скромности, она обладала весьма высоким интеллектом). И соответственно понимала – все туманные (а зачастую и противоречивые) рассказы Сержа о своей работе и продолжительных командировках – не более, чем блеф.
Его дед служил в КГБ, отец занимал должность второго секретаря при посольстве России в Британии… дальнейшие пояснения требуются?
Славная династия шпионов, ребята. Или, выражаясь корректнее, разведчиков. Не настолько Ли являлась глупышкой, чтобы не понимать, что означают его загранкомандировки. И в каком "КБ" Сергей числится "инженером" (хотя в технике он разбирался неплохо, это тоже следовало признать).
Сама Ли скромно преподавала в гимназии английский язык. Серж, вероятно, ее недоооценивал (или просто не придавал месту Ли в своей жизни большого значения?), но никогда не считал нужным скрывать от нее собственного знания языков. Именно языков, а не языка. Прекрасное владение английским еще можно было объяснить (сын дипломата, как-никак), а насчет французского, немецкого, испанского… и даже отчасти шведского?
– У тебя такое хобби – изучать языки? – как-то Ли прикинулась дурочкой.
Он невозмутимо кивнул. И снисходительно улыбнулся.
– Именно. Могу ведь я позволить себе маленькую слабость?
Ли в очередной раз подумала – как же она его ненавидит! Это сознание собственного превосходства, снисхождение к женщинам… и независимость.
Именно. Если она уйдет, он испытает досаду, только и всего. Особой боли ее уход ему не причинит. Разве что слегка заденет (царапнет) самолюбие. Самолюбие самца, с детства сознававшего свое превосходство над окружающими. И потому никогда не демонстрировавшего его в открытую.
Альфа, одним словом. Вожак волчьей стаи. Лидер.
Волконский.
А она, Анжелика-Лика, отнюдь не лидер. И ее интеллектуальное превосходство (очевидное на фоне серой толпы) отнюдь не является таковым в сравнении с мужчиной, которого она любит и ненавидит… почти одинаково сильно.
Ли, наделенная от природы богатым воображением (порой даже излищне богатым) попыталась вообразить, что же будет дальше. Что ожидает ее с этим сильным, красивым и абсолютно хладнокровным волчарой? Долгая, счастливая семейная жизнь? Очаровательные детишки (русоволосые, но со слегка раскосыми глазами?)
Дружная семья?
Волк может существовать лишь рядом с волчицей. Вожак стаи выбирает себе самую сильную, выносливую… и, вероятно, по-волчьи самую красивую самку.
А она, Ли, не волчица. Насчет выносливости – может, она и присутствует (даже наверняка), а как насчет всего остального? Силы, умения пробиваться в жизни, на худой конец – бесспорной красоты?
Ничего этого нет и в помине. В действительности Ли слаба, застенчива, не слишком решительна… и, разумеется, не красавица в общепринятом значении этого слова.
Следовательно, и ее будущее с сыном погибшего дипломата весьма сомнительно. Точнее, нет никакого будущего. Если она, Ли, решит оставить его ребенка (а ей страшно было думать о том, чтобы его не оставить), от Сержа придется уйти.
Не простой уйти – уехать. И уехать как можно дальше. В идеале даже фамилию сменить. Чтоб точно не отыскал. Не поддался ложному чувству долга и чести и не связал жизнь с женщиной, которую не любит… и никогда не полюбит (если быть честной перед собой).
…Потому, что Сержу всего двадцать шесть. И Ли знала (именно знала. Даже не догадывалась, а знала точно) – он обязательно наступит, тот день, когда Волконский встретит свою "волчицу". А когда он ее встретит, все остальные попросту перестанут иметь значение. И она, Ли, в том числе. И их ребенок (если таковой родится).
Ничто не будет иметь значения. Кроме одного – завоевания волком своей единственной и неповторимой самки.
… Анжелика не знала о прозвище-псевдониме "Вульфа". Но его волчью натуру она угадала точно.
Ну, да это неудивительно. В конце концов, Ли всем сердцем любила этого мужчину.
А ненавидела только потому, что тот не отвечал ей такой же сильной любовью. (По крайней мере, она это себе внушила).
* * *
Денис
Ага, думаете, легко было решиться все-таки разыскать мою спасительницу и…
Ладно, врать не стану. Мне просто хотелось (не просто хотелось – хотелось чертовски!) ее снова увидеть.
А предлог "поблагодарить" являлся, разумеется, лишь предлогом. Тем не менее, я таки отвалил "пятихатку" на элитный букет роз (не говоря уж о купленных накануне в фирменном бутике фирменных джинсах и кроссовках и кругленькой сумме, оставленной в салоне за супермодельную стрижку).
Однако, подходя к сточетырнадцатой гимназии (для того, чтобы поспеть к окончанию занятий там, я вульгарно сбежал с последнего урока), ощущал десятиклассник Конев нешуточную дрожь в коленях и еканье под ложечкой.
Пуще всего удручало сознание воображаемой нелепости положения, в которое я себя сознательно (!) поставил.
…Дальше, полагаете, последует рассказ о том, что зря, совершенно зря я мандражировал; все получилось гораздо лучше, нежели можно было предположить…
И прочее в том же духе (иначе, в духе "дамских" романов)?
Нет, ребята. Ни фига. Оба стекла в моих модных очечках были на сей раз целы, поэтому ожидаемую девушку я увидел отчетливо. Правда, на сей раз на ней были не джинсы, а короткая (в рамках пристойности, как ее понимает школьная администрация) юбчонка, белая целомудренная блузка, поверх – замшевый (черный, как и юбка) жакетик, а длинные волосы спереди были скреплены заколкой, а сзади спадали свободными локонами.
"Слишком эффектная", – пронеслась у меня в голове дурацкая (все согласны?) мысль, после чего я, наконец, обратил внимание на какого-то придурочного панка в куртке с множеством "молний" и заклепок, с кольцом в ноздре и натуральным панковским "гребнем" на башке, вышагивавшего рядом…
Рядом с принцессой, разумеется.
Вообще-то, я бы предпочел, чтобы с ней рядом шествовал преисполненный собачьего достоинства и презрения к роду человеческому (конечно, исключая хозяйку) ее черный дог. По кличке, кажется, Лорд (или Маркиз?)
Любопытно, что первым заметил меня панк. Заметил, замедлил шаг и с ухмылкой обратился к Анке.
После чего я, конечно же, мучительно покраснел. Даже возникло мимолетное желание развернуться на сто восемьдесят градусов и… сделать вид, что вообще не интересует меня ни сточетырнадцатая гимназия (а она меня интересует?), ни учащаяся этой гимназии по имени Анка (слишком красивая, чтобы надеяться, будто она запомнила "жиртреста" и очкарика Конева. Во всяком случае, в первый момент она меня точно не узнала).
Во второй момент меня уже натурально бросило в жар, ибо в ее взгляде (какого цвета ее глаза? Серо-синие? Серо-зеленые? Или серо-сине-зеленые?) все-таки проступило узнавание… и какие-то хулиганисто-веселые искорки.
Я осознал, что стою столбом (и выгляжу, соответственно, полным идиотом), посему заставил-таки себя сделать ей навстречу несколько шагов.
Нейтральное "Добрый день" показалось мне вполне уместным, посему я и произнес… нет, нужно быть честным, выдавил из себя это банальное приветствие.
– Привет, Денис, – отозвалась она не то, чтобы игриво… но, кажется, и не совсем равнодушно.
– Привет, привет, – встрял, наконец, и панк (а я уж понадеялся, что не встрянет, а тихо, тактично ретируется), – Юноша, – издевательски добавил он, и я увидел – весьма отчетливо, – злость, да, натуральнейшую злость в его глазах.
Похоже, парень в панковском наряде лишь пытался тщательно замаскировать свою истинную сущность – слишком умный у него (для панка) был взгляд.
Умный. И злой.
И, конечно же, невооруженным глазом было видно, что к Анке этот "крендель" относится отнюдь не равнодушно.
– Это Денис, – сказала она невозмутимо, обращаясь, разумеется, к ряженому.
На физиономии панка отразилась донельзя кислая улыбочка.
– Значит, Денис… Ну, а цветочки кому предназначены, юноша? Если Настасье, самое время их вручить, верно?
Опаньки… выходит, она никакая не Анна, а Настасья? Что ж, имя красивое и ей определенно идет…
Настасья слегка поморщилась.
– Ты, Коржиков, явно сегодня не в ударе, – и улыбнулась мне, как чуток дебильному ребенку – дескать, не расстраивайся, малыш, дядя просто неудачно пошутил… – И вообще, – тут я отчетливо уловил холод в интонациях ее голоса, – Ты в "компы", кажется, собирался? Так иди, меня ждать не обязательно…
Я почувствовал, что моя ладонь, сжимающая букет из пяти роскошных, бледно-розовых цветов, похоже, взмокла от пота.
– Не обязательно? – панк изо-всех сил старался сохранить лицо и, соответственно, голос его зазвучал почти небрежно (хоть кислое выражение с физиономии окончательно стереть ему не удалось), – Ну, ладно, тогда я пошел. Если что, звони, Воронцова, – и, бросив на меня отчетливо ехидный взгляд, все-таки добавил, – Ты же знаешь, для тебя я всегда доступен…
– Знаю, Веня, знаю, – ласково проворковала Настя (определенно, в их репликах содержался скрытый намек, понятный лишь им одним), – Пока, Коржиков.
Я, в очередной раз преодолев оцепенение, протянул ей цветы. Молча.
– Спасибо, – теперь ее голос звучал определенно неуверенно. Если не растерянно, – Только, пожалуй, это лишнее…
Можно подумать, я был первым (и единственным) парнем, дарившим ей цветы. Вы в это верите? Нет, просто представьте себе длинноногую красотку, почти не уступающую признанной голливудской "пиратке" по части внешних достоинств, и ответьте на вопрос – вы верите в то, что за все ее шестнадцать лет я был единственным существом мужского пола, которому пришло в голову подарить ей цветы?
Не верите, да?
И правильно, что не верите.
Ей вообще не следовало верить. Этой девчонке нельзя было верить изначально. Ни в чем.
Только я, наивный и неопытный дурень, убедился в этом гораздо позже.
Скажем так – слишком поздно я в этом убедился.
* * *
Отступление четвертое (самое короткое)
– Ты (сошла с ума) погорячилась, Ли. По-моему, ты погорячилась. Слушай, а может, это женское… м-м… недомогание? Может, тебе следует принять таблетку и прилечь?
Бесполезно. Она сжала губы (ее прелестные пухлые губки превратились в узкие бледные полоски) и продолжала укладывать вещи в дорожный чемодан.
"Вульф" повысил голос.
– Объясни, наконец, просто вразумительно объясни, почему ты уходишь? Что тебя не устраивает? Я? Я недостаточно уделяю тебе внимания? Тебе надоели мои длительные отъезды? Ли, – он непроизвольно схватил ее за руку, – Да остановись же, в конце концов! Ли!
Она вскинула голову. И обожгла его темным взглядом своих раскосых евроазиатских глаз.
– Я Анжелика, – произнесла Ли едва ли не по слогам, – Анжелика. Я не китаянка. Не Ли. Хватит… хватит меня так называть, – ее голос дрогнул и, закрыв лицо ладонями, единственная женщина "Вульфа" опустилась на край мягкого дивана и расплакалась.
"Вульф" замер в полной растерянности.
* * *
Снова Дэн
…Итак, вручив Анке-Насте розы, я опять застыл столбом. Я, если честно, попросту приготовился к тому, что она меня отошьет. Скорее всего, мягко и тактично, однако…
Я успел тысячу раз пожалеть о том, что все-таки ее разыскал.
– Вероятно, ты… (думаешь, что вручив мне этот жалкий пятисотрублевый букетик, счел, что теперь я соглашусь с тобой встречаться?)
За исключением слов "вероятно" и "ты" последующую тираду, как вы наверняка уже поняли, я сочинил мысленно.
В действительности, что, по ее мнению, я (вероятно) собирался сделать (или сказать), я в тот момент так и не узнал, ибо услышал оклик: "Настя! Воронцова!" и, повернув голову, увидел спешащего в нашу сторону парня лет семнадцати, при одном взгляде на которого "жиртресты" и "ботаники" обычно покрываются жарким липким потом и мучительно краснеют.
В лучших традициях, опять же, голливудских блокбастеров данного молодого человека следовало обозвать "мачо"… хотя нет, пожалуй. Для истинного мачо он был слишком юн и, соответственно, недостаточно брутален.
Но успех у девчонок такому обеспечен безоговорочно.
Вот только реакция Анки на появление юного "мачо" являлась определенно нехарактерной – она поморщилась и без энтузиазма (я б даже сказал – вяло) отозвалась:
– Ну что тебе, Сибирцев?
Слегка запыхавшийся Сибирцев, с легким здоровым румянцем на гладких (по-девичьи) щеках и сиянием светло-карих, "бархатных" глаз (о его роскошной волнистой шевелюре я уж лучше промолчу) одарил Настю ослепительной (именно голливудской) улыбкой (меня удостоив коротким, незаинтересованным взглядом) и выдал длинную фразу на безупречном академическом английском, из которой я сумел разобрать слова "Шекспир", "пьеса", "драмкружок" и "участие".
– Пожалуйста, Игорь, перейди на русский. Мы не одни, – убийственно вежливо попросила Настя, и лишь в этот момент кареглазый красавчик сделал вид, что действительно меня заметил.
– I beg your pardon, a thousand apologies, – поразительно, но мне даже протянули раскрытую ладонь, для рукопожатия, – Сибирцев.
– Конев. – буркнул я, обозначив (исключительно условно) касание горячей и твердой ладони.
– Приятно познакомиться, – подчеркнутая вежливость красавца вряд ли могла кого-то обмануть – в действительности подобные "мачо" к таким, как я – неловким, толстым, потным и очкастым, – испытывают лишь брезгливость (к счастью, я не являлся слишком мнительным, и брезгливость юного "джентльмена" Сибирцева меня особенно не трогала).
В следующую секунду он опять обратился к Насте:
– Ну, так как насчет участия в драмкружке, honey? Хотя бы ради подружки?
Настя, чуть сощурившись, посмотрела на Сибирцева, как мне показалось, насмешливо.
– Исполню роль твоей Джульетты вместо Галки? Если не в жизни, так хоть на сцене?
Сибирцев неопределенно хмыкнул, бросил на меня очередной короткий взгляд (на сей раз более внимательный) и снова одарил нас обоих ослепительной белозубой улыбкой.
– Ну что ты, Настенька, где уж мне конкурировать с нашим гением… Просто, видишь ли, я надеялся, ты все же выручишь подругу…
Неожиданно Настя сделала шаг вперед, приблизившись к "мачо" едва ли не вплотную (на какой-то миг я уж решил, что сейчас она его поцелует…)
Но нет. До поцелуев дело не дошло (да и вряд ли могло дойти, как я понял позднее). Настя просто… нет, не сказала, а прошипела:
Никогда, Сибирцев. Understand me? Never!
Разочарование на смазливой физиономии прирожденного "мачо" сохранялось недолго. В следующую секунду оно сменилось очередной суперобаятельной улыбкой.
– Ну и зря, – легко отозвался несостоявшийся Ромео и даже изящно пожал широкими плечами, – В таком случае, goodbye, honey!
– Бай, бай, – вяло ответила Настя. Чуть нахмурясь, проводила взглядом стройную фигуру удалявшегося парня (вероятно, решил я, школьного донжуана намбер ван) и опять повернулась лицом ко мне.
– Так о чем мы говорили? Ты, кажется, собирался пригласить меня… в кино? Или кафе-мороженое? – в ее взгляде я явственно уловил насмешку… или усмешку? Но отнюдь не злую.
…Эх, Конев, Конев… Я едва не сел в лужу, переспросив: "Разве пригласил?"
Лишь через секунду до меня дошло, что судьба предоставляет мне такой шанс, какого ни до, ни, вероятно, после не будет – она сама намекает на приглашение! Может, ей попросту поднадоели ехидные панки вроде Коржикова и самодовольные красавчики-мачо, изъясняющиеся на безупречном английском?
В любом случае буду я последним ослом, если сейчас брякну какую-нибудь дурость насчет собственной непомерной занятости и планов, в которые поход в кино или кафе с девчонкой из числа тех, на кого я обычно смотрел с большого расстояния, не смея и надеяться на взаимность, решительно не входит.
– Вообще-то… хочешь в кино – идем, – я понадеялся, что мой голос не выдает предательской внутренней дрожи, а звучит вполне бодро, – Или в кафе…
Она слегка прикусила нижнюю губку (меня в очередной раз бросило в жар), после чего мягко, с сожалением улыбнулась.
– Боюсь, сегодня ничего не получится. Сегодня у меня еще два занятия с репетиторами. Но, – улыбка, отнюдь не менее ослепительная, чем у Сибирцева, – Мы ведь может обменяться номерами телефонов, верно? И созвониться в удобный момент…
Разумеется, я тут же извлек из футляра на поясе джинсов свой "мобильник".
* * *
Опять "Вульф"
– Хорошо, если все дело в том, что тебе перестало нравиться имя Ли, стану называть Анжеликой. Или, может, Энджи?
Она наконец улыбнулась. Невольно. Слабо улыбнулась сквозь слезы.
"Вульф" подал ей стакан с водой. Присел перед ней на корточки. Осторожно отвел от ее раскрасневшегося лица прядь темных волос.
– Но, может, все-таки расскажешь толком, что тебя расстроило?
…Бесполезно. Очередной тоскливый взгляд, пауза… и снова слезы.
"Вульф", подавив тяжкий вздох, отошел к креслу. Похоже, в "небесной канцелярии" решили, что жизнь капитана госбезопасности слишком уж напоминает мед… а посему следует добавить в нее пару ложек дегтя.
Бывший друг Горелый сидел в специзоляторе, ожидая скорого трибунала. Душу слегка согревало то, что на тюремных нарах находилась теперь и Люсьена Б. (на допросах, впрочем, успевшая начисто отказаться от собственных откровений, сделанных под воздействием "сыворотки правды").
"Вульф" со Стрельцовым получили от начальства жесткий нагоняй за проявленную самодеятельность и должны были отправиться не в Лондон (как изначально планировалось), а в Бейрут (где, как известно, стреляют на улицах гораздо чаще…)
Самым обидным являлось то, что стерва Б. успела предупредить своего подельника (из Лэнгли, "Ми-5" или даже "Аль-Каиды"… "Вульф" точно не знал, ибо не знала этого и шпионская "подстилка"), посему тот успел смыться из снимаемой квартиры и (видимо, неплохо) замести следы.
В данной ситуации "Вульфу" как никогда требовалась поддержка близкого человека (в идеале – женщины). И меньше всего он мог ожидать, что женщина, чье участие было ему сейчас столь необходимо, решит от него уйти…
Безо всякой на то видимой причины.
– Я тебе надоел? – безнадежно спросил "Вульф", – Давай честно, Ли… то есть, Анжелика. У тебя кто-то появился, кто-то другой, и я тебе больше не нужен? Я тебя не устраиваю? В самом деле…
По экзотически привлекательному (хоть и немного опухшему от слез) лицу Ли скользнула странная усмешка.
– Появился? – сейчас ее голос звучал чуть хрипловато, – Можно и так сказать… Только не тот, о ком ты думаешь, – добавила она еле слышно. Вскинула голову. Обожгла "Вульфа" мрачным взглядом своих миндалевидных темных глаз.
– Только не считай, что ты мне что-то должен, ладно? Ты мне вообще ничего не должен, – и опять, закрыв лицо руками, невнятно пробормотала, – Как я и тебе… Как и я…
Внезапно "Вульфа" осенило. Если у Ли – не обычный предменструальный синдром (к слову, раньше никаких подобных синдромов у нее не наблюдалось), то…
Тогда…
Он вспомнил. Вспомнил, как месяц (или чуть больше месяца) назад случайно увидел в мусорном ведре на две трети пустую упаковку противозачаточных пилюль. Тогда он вскользь поинтересовался у Анжелики, не по ошибке ли та выбросила таблетки? А она ответила, что ее от них тошнит по утрам…
От таблеток ли ее по утрам тошнило, вот вопрос…
И как давно она уклонялась от близости, сославшись на месячные?
Догадка заставила его буквально вскочить с кресла и опять подойти к Ли. Уже не осторожным, а волевым жестом "Вульф" отвел ее ладони от лица.
– Хватит говорить загадками, любимая. Это то, о чем я подумал? Единственное объяснение, так? Ты беременна?
Паника, отразившаяся в ее глазах, объяснила ему если не всё… то почти всё. Ее желание сбежать все еще оставалось для "Вульфа" загадкой. Если женщина беременеет от мужчины, которого любит (или хотя бы сильно к нему привязана), разве не естественным было бы рассказать ему обо всем, более того – потребовать от него каких-то определенных обязательств (к примеру, официального оформления отношений)?
Если она действительно хочет сохранить этого ребенка, зачем в спешке собирать вещи и бежать… невесть, куда?
Ну, а если не хочет… не хочет в данный момент…
– Ли, – сказал Сергей очень мягко. Максимально мягко и ласково. – Ты что же, действительно считаешь меня настолько негодяем? Подонком, способным вышвырнуть за порог свою женщинуь только лишь по причине ее беременности? Ты действительно так считаешь?
Ли густо покраснела.
– Я не собираюсь от него избавляться, – эти слова были произнесены тихо, но твердо (правда, в глаза "Вульфу" она отчего-то не смотрела), – От этого… нашего… твоего ребенка. Не собираюсь.
Он вздохнул. Отлично. Она не собирается избавляться от их – его и ее – ребенка, следовательно, месяцев через семь (плюс-минус две недели) в квартире появился маленькое краснолицее существо, требующее максимум внимания и, соответственно, влекущее за собой уйму проблем…
Хотя, видит Бог, у капитана ГБ Волконского Сергея Петровича (носящего псевдоним "Вульф") и без того проблем – выше крыши.
Но терять Ли? Без нее мир сделается еще более унылым и серым. Да и, в конце концов, каждый человек просто-таки обязан обзавестись хотя бы одним ребенком… рано или поздно. Так пусть уж это будет ребенок от по-настоящему умной, надежной, преданной и, конечно же, желанной женщины, нежели случайной профурсетки, кого-то вроде смазливой, но грязноватой Люси, по чьей вине и на нары недолго угодить…
"Вульф" широко, с облегчением улыбнулся и обнял свою Ли (правда, не слишком крепко, уже инстинктивно опасаясь чем-нибудь навредить и будущей матери, и будущему (или уже наличествующему?) малышу.
– Глупая. Глупая ты маленькая девочка. Скажи лучше, когда нам будет удобнее официально оформить наши отношения – до или после?
– После… рождения ребенка? – неуверенно уточнила Ли.
–После моей командировки, – поправил "Вульф".
Улыбка с тонкого лица его любовницы (его женщины) моментально сошла. Более того, во взгляде крупных, чуть приподнятым к вискам глаз мелькнула тревога.
– Командировка? Опять? И надолго?
– Как обычно. Месяц или чуть больше, – "Вульф", напротив, постарался сделать тон легким и небрежным.
Хотя в этот момент его посетило даже не предчувствие, а нечто вроде предвидения – на сей раз все будет отнюдь не просто…
Правда, насколько непросто, "Вульф" еще не догадывался.
* * *
Ребятки
– Двести, – Коржиков широко улыбнулся, с наслаждением потягивая из высокого стакана апельсиновый смузи (конечно, через соломинку), – С вас двести бакинских, сэр.
– За что? – кисло изобразил удивление Сибирцев, усаживаясь на соседний высокий табурет и придвигая к себе бокал с ледяной колой, – Между прочим, еще не вечер, месье.
Лишним было бы упоминать, что оба представителя "золотой молодежи" вели разговор на безупречном французском, вряд ли понятным лохам, через пень колоду изучавшим язык в школах, которые Коржиков изящно окрестил "инкубаторами для дебилов".
– Вы не видели, месье, нового поклонника Василисы Прекрасной? – ухмыльнулся Коржиков, – И не вздумайте лгать, что вам удалось уломать ее сыграть роль Джульетты… мистер Дориан Грей.
Сибирцев поморщился, но промолчал. Возразить, в сущности, было нечего. Настасья Воронцова, самая красивая из гимназисток, все еще являлась "невзнузданной" (тогда как большинство смазливых элитных "куколок" лишилось девственности уже в четырнадцать (и кое-кто при активном его, Сибирцева, участии).
Воронцова же продолжала корчить из себя недотрогу, и весьма успешно. Иногда Сибирцеву приходило в голову, что, если б не "предки", он даже мог бы на ней жениться… Впрочем, чепуха. Мужчины любят красивых, но женятся на богатых. И родовитых.
С отцом у Насти было все более или менее нормально – как-никак, профессор, доктор наук, в вузе преподает, но вот матушка… с матушкой – темная история. Вроде бросила Настиного отца с малолетней дочерью и помчалась, задрав хвост, за каким-то военным летчиком на Дальний Восток… На какое-то время в семье Воронцовых прижилась ее старшая сестра – Настюшина тетушка… но и та после куда-то сгинула.
Так что жила Настенька со стареньким батюшкой (обремененным, по слухам, множеством хворей) и свирепой псиной по кличке Лорд, к которой ближе, чем на пару метров, лучше вообще не приближаться, и то в случае, если псина на поводке.
Получается, с одной стороны Воронцова являлась "лакомым кусочком", с другой… у данной парниковой розы имелись длиннющие острые шипы.
Тем не менее, три месяца назад Сибирцев с Коржиковым поспорили, что Настеньку при должном старании уломать-таки можно…
Иными словами, вишенка давно поспела, осталось самое простое (но, увы, не самое легкое) – умело ее сорвать.
Коржиков заявил, что не будет даже и пытаться – в качестве "френд" Настасья ему куда интереснее, нежели в качестве "герлфренд".
Сибирцев же считал, что более бессмысленного занятия, чем тратить время на болтовню с девчонкой и походы с ней в "Интернет-кафе", придумать невозможно.
Если уж вести ее – то в "Суши-бар", к примеру. Чтобы впоследствии, слегка подпоив, завалить на проверенную десятками ее предшественниц дедушкину софу – на даче, конечно же. В уютном помещении с камином и прочими удобствами.
– Этот лошак ей надоест максимум через неделю, – лениво заметил Сибирцев и, повинуясь привычке, фактически инстинкту, игриво подмигнул двум подружкам за соседним столиком, одна из которых являлась весьма симпатичной, а другая даже хорошенькой. "Но далеко не столь хорошенькой, как Анастасия", – тоскливо подумал Игорь. Любопытно, а ее матушка тоже была в молодости столь "лакомым кусочком"? И где, к слову, она сейчас?
– Она назло нам будет вываживать этого карася, причем у нас на глазах, – флегматично возразил приятелю Коржиков, – Из вредности. Дескать, утритесь, мальчики, Что с того, что один из вас умный, а другой – смазливый? (Сибирцев слегка покраснел, но промолчал. Возражать ехидному Коржикову было чревато – "припечатает" так, что потом не отмоешься…) Я, мол, хочу гулять с этим толстым, малопривлекательным и… Слушай, – Коржиков задумчиво сощурил свои зеленовато-карие, смахивающие на кошачьи, глаза, – А ведь законченным дураком он мне не показался… И не такой уж этот лошачок непривлекательный…
Сибирцев на эти слова отозвался лишь презрительным фырканьем и, отойдя к стойке бара, заказал пару коктейлей (на сей раз слабоалкогольных). После чего двинулся к столику, за которым хихикали две симпатичные подружки.
– Не помешал, девочки? Мы с другом решили вас угостить. Вы не против?
Косящий под панка Коржиков кисло ухмыльнулся. "Вредная стерва Анастасия" заслуживала уважения за одно то, что упорно не желала подпадать под чары прохвоста и донжуана Сибирцева.
Остальные-то подпадали.
Причем, все. Без исключения.
* * *
Из сводки международных новостей:
"Сегодня на улицах Бейрута снова прогремел взрыв. Число погибших уточняется, по некоторым данным их больше десятка. В число пострадавших попал и гражданин Великобритании Майкл Уэлш, журналист-международник, находящийся с гуманитарной миссией…"
…Голос диктора перестал быть различимым. Уши Ли словно заткнули невидимыми ватными тампонами. Со снимка "гражданина Великобритании" на Анжелику смотрел Сергей Волконский, ее мужчина, ее будущий муж; тот, от которого она собиралась родить… родить…
…То, о чем она могла лишь догадываться, то, что могла только предполагать, теперь подтвердилось в полной мере.
Сергей действительно никаким инженером не являлся. И уехал в командировку отнюдь не в Ростов-на-Дону…
Под чужим именем. Чужой фамилией. И даже чужим гражданством.
Чтобы спустя неделю быть во всеуслышанье объяленным погибшим.
Ли завыла. Завыла, как смертельно раненный зверь. Как волчица. В следующий миг низ ее живота скрутил сильнейший болевой спазм.
…Ребенку Ли, зачатому от любимого всем сердцем человека, родиться было не суждено. Впрочем, на фоне случившейся с Сергеем трагедии, это было совсем неважно.
Если на то пошло, это вообще не имело значения.
Для Ли не имело значения больше ничего.
* * *
Глава 3.
Денис
…Я бежал. Бежал так, как никогда раньше не бегал. Я был марафонцем, приближающимся к финишу. Впрочем, тут я загнул. До финиша было ой, как далеко…
Но главное, как говорит мой отчим, начать. Вот я и начал. Начал сбрасывать лишний вес и для этого стал совершать по утрам пробежки. Думаете, это легко? Сами попробуйте. Нет, не просто рано встать, облачиться в спортивную форму и выйти из дома (когда даже дворники еще спят…)
Нет, вы попробуйте встать на следующий день. Когда скопившаяся в мышцах молочная кислота причиняет дикую боль. Когда не то, что бегать – до туалета трудно доковылять!
И на следующий день, и дальше, дальше, дальше…
Впрочем, я этот этап преодолел. Преодолел, стиснув зубы. В конце концов, у меня имелся отличный стимул: девять букв в имени и столько же в фамилии. Анастасия Воронцова из сточетырнадцатой гимназии (десятый "А").
…Поначалу, конечно, я был настолько неуверен в себе, что решился ей позвонить (после того, как она продиктовала номер своей симки) лишь спустя три дня. Заранее настроившись на то, что – не исключено, – мне ответит какой-нибудь недружелюбный мужской баритон и на просьбу позвать к телефону Настю рявкнет: "Какую такую Настю? Здесь нет Насть!" Ну, в лучшем случае на звонок ответит-таки Настя, однако, мое приглашение в кино тактично отклонит, сославшись опять же на репетиторов или еще какие-нибудь уважительные причины.
Словом, настроился я на худшее, а на лучшее и надеяться не мог.
И тем не менее, чудо произошло. На мой звонок отозвалась девушка и, после того, как я (на всякий случай) представился, издала легкий смешок.
– По-твоему, у меня нет определителя номера?
…Итак, я снова предложил ей пойти в кино (назвав, разумеется, и фильм, и кинотеатр, где он идет), и на сей раз Настя сказала, что согласна, лишь слегка подправив время сеанса (не семь, а девять часов вечера).
После этого свидания (строго говоря, нашего первого свидания) я осознал, что окончательно втюрился. Втрескался. Влюбился по уши.
Мысль о том, что я чем-то ей не угожу, и наши встречи закончатся, повергала меня (не побоюсь этого слова) в тихий ужас.
Вдобавок, я, конечно, не мог не обратить внимания, как смотрят на Настю посторонние лица мужского пола. Редко кто не сворачивал шеи ей вслед… даже те, кто шел вместе с подругой.
Ей-то к таким взглядам, без сомнения, было не привыкать… но представьте, каково было мне, едва я вспоминал о собственном лишнем весе, очках и далеко не грациозной походке…
– Это чертовски мило с твоей стороны, – заметила она небрежным и в то же время ничуть не обидным тоном (как я впоследствии убедился, такой тон вырабатывается годами обучения хорошим манерам…либо дается с рождения). Фраза относилась к букету цветов (на сей раз составленному не из одних роз), который я ей предподнес перед началом киносеанса, – Вероятно, твоя семья живет в достатке?
Тут я определенно стушевался. Не относится ли эта девчонка к категории тех, что любят разводить богатеньких лошков? Во всяком случае, парочка таких динамисток мне была известна (они учились в нашей школе).
Но представить, чтобы хоть одна из них вступилась за незнакомого парня, рискуя (не исключено) собственным здоровьем… Нет, подобное, конечно же, вообразить было невозможно.
Видя мое легкое замешательство, Настя истолковала его по-своему. Мило улыбнулась.
– Извини. Если мой вопрос бестактен, можешь не отвечать. Для меня, собственно, большого значения это не имеет…
– Мой отчим – директор малого предприятия, – я, наконец, усилием воли взял себя в руки и заставил свой голос звучать в тон голосу Насти – легко и небрежно, – Производят кондитерские изделия – всякие там суфле, мармеладки…
Она кивнула. При этом в ее взгляде (как мне померещилось) мелькнуло что-то веселое и хулиганистое.
Я уже приготовился к подколке типа: "Ты, вероятно, объедаешься сластями, поэтому такой толстый?", но, конечно же, ничего не услышал. Ни намека на неумеренное потребление сластей (к слову, не так уж сильно я и люблю конфетки-мармеладки), ни упоминания о своем лишнем весе.
Повторяю, эта девочка была отменно воспитана.
Нехорошие мысли меня посетили позднее – вечером, дома. Ладно, эта девчонка слегка развлеклась за мой счет (впрочем, поход в кино, попкорн, кола и букет тепличных цветов – не слишком высокая плата за роскошь общения с девушкой из числа тех, кем я обычно (лет с тринадцати) лишь любовался со стороны, без малейшей надежды на то, что на меня обратят внимание (о свидании я уж не говорю).
Однако, что дальше? Расставаясь, напоследок она коротко бросила мне: "Звони", вот и все.
И кто даст гарантию, что, позвонив Насте снова, дня через два-три, я не нарвусь на сухой и холодный отказ увидеться? Да кто я, в самом деле? Закомплексованный подросток, обремененный лишним весом, неловкий, неспортивный очкарик и тюфяк… Тот же Гарик со своей "теплой" компанией будущих урок и алкашей внешне смотрится куда выигрышнее меня!
…Промаявшись полночи (и так и не сумев успокоить свое излишне критично настроенное альтер-эго), я наконец решил – если сумею выбросить из головы эту девчонку, поступлю наиболее мудро.
Но увы. Как правило, наши благие намерения зачастую идут вразрез с нашими поступками… И вместо того, чтобы снова сводить одноклассницу Малинину в кино (или для разнообразия в музей), я спустя два дня опять набрал телефонный номер Насти…
* * *
ИНТЕРЛЮДИЯ
"ВУЛЬФ"
…Еще не открыв глаз, он ощутил сильнейшую боль в голове, тошноту, а также звон в ушах. "Похмелье?", мелькнула абсурдная догадка. Чушь. Он не алкоголик (во всяком случае, с похмелья страдал лишь пару раз в жизни, в юности. Первое похмелье испытал на следующий день после окончания военного училища, второе – после того, как отметил с друзьями выпуск из института военных…)
"Вульф" едва не подскочил на постели – память вернулась внезапно, и походило это на довольно сильный (хоть и не смертельный) удар током.
Бейрут. Они со Стрельцовым – в роли журналистов-международников с BBC… Точнее, он, "Вульф" (по документам – Майк Уэлш) – журналист, "Стрелец" же (Томас Бейли) – фотокорреспондент. Площадь в центре города. За минуту до взрыва "Вульф" видит субъекта, за которым второй год безуспешно охотится Интерпол вкупе с различными ведомствами европейских государств – членов ООН, занимающиеся борьбой с терроризмом… Стрельцов его даже успевает сфотографировать… или не успевает?
Где сейчас Стрельцов?
И где находится он сам – капитан госбезопасности Сергей Волконский (в настоящий момент – Майк Уэлш, британский подданный, "журналист-международник"?)
От невыносимой головной боли "Вульф" слабо застонал. Спустя несколько секунд дверь в помещение (комнату, обставленную довольно скромно, в европейском стиле) вошла женщина средних лет, с напряженным взглядом. В руках она держала поднос, на котором стояли бутылка минеральной воды, стакан… а также находилось нечто, прикрытое белой салфеткой ("Лекарство?" – мелькнуло у "Вульфа" в мозгу).
– Вы в порядке? – спросила дама по-английски с легким французским акцентом.
"Вульф" прикрыл глаза. Он все еще не понимал, где находится и что в настоящий момент ему угрожает. Но на всякий случай решил молчать.
Просто молчать. Молчание, как известно, золото…
* * *
Настя
…Урок литературы закончился, и преподавательница Маргарита Сергеевна, жестом дав понять ученикам, что они свободны, обратила свой неумолимый взор на Настю.
– А ты, Воронцова, останься…
– А вас, Штирлиц, я попрошу остаться… – талантливо спародировал ехидный голос Броневого Коржиков, но, встретившись с гневным взглядом педагога, спешно ретировался.
Настя обреченно перешла за первую парту, аккурат напротив учительского стола.
…О чем пойдет речь, она, разумеется, догадывалась – "королева Марго", помимо всего прочего, руководила школьным драмкружком.
– Настя, я все понимаю, – как обычно, разговор начался исподволь, и голос Маргариты звучал почти искренне. Искренне и сочувствующе. – Папа давно немолод, у него… м-м… проблемы со здоровьем… Ухаживать за ним, кроме тебя, некому…
"Ну почему же некому? – Настя мысленно усмехнулась, – Претенденток полно, только свистни… Другое дело, что интересует их не столько профессор Воронцов, давно перешагнувший пятидесятипятилетний рубеж, сколько его просторная квартира, неплохие десять соток в дачном поселке… и кое-какие сбережения, не говоря уж о фамильных драгоценностях мелкопоместного дворянина Вяземского, с приходом к власти большевиков предусмотрительно изменившего фамилию и назвавшегося учителем церковно-приходской школы… что, впрочем, впоследствии не спасло его от лагерей…"
– Ты меня не слушаешь, Воронцова?
Настя оборвала неуместные в данный момент мысли о своих родовых корнях, со стороны отца, разумеется.
Происхождение ее матушки было "покрыто мраком". Эта тема вообще находилась под строжайшим запретом.
"Не мне ее судить, – как-то сказал Воронцов дочери (Насте было четырнадцать), – Лучше об этом не думать… Лариса всегда была рабой своих страстей и желаний, а подобная жизненная позиция ни к чему хорошему не приводит… Надеюсь только, что ты не унаследовала этой дурной черты характера."
Настя тоже надеялась. В противном случае…
– Дело не в моей занятости, – чистым голосом если не лучшей, то одной из лучших учениц произнесла она, – Я не стану играть Джульетту, если роль Ромео станет исполнять Сибирцев.
Учительница в деланном недоумении вскинула аккуратно подщипанные (и аккуратно подрисованные) брови.
– Но почему же, девочка моя? Чем Игорь Сибирцев тебя не устраивает? Такой воспитанный, культурный юноша, симпатичный, опрятный…
"Очаровашка Дориан", снова встрял ехидный внутренний голос, и, конечно же, Настя испытала прилив сильнейшей досады – досады на духовную слепоту взрослых, не способных разглядеть за привлекательной внешностью, обаянием и хорошими манерами (а у него действительно были отменные манеры) Игоря Сибирцева личину существа похотливого и, не исключено, подловатого.
– Хорошо, – Настя в упор посмотрела на Маргариту Сергеевну, – Если вам так уж нужна Джульетта в моем лице, то Ромео пусть будет… Коржиков.
Тут она позволила себе скупо и мимолетно улыбнуться.
Лицо Марго вытянулось и покрылось красными пятнами.
– Это такая шутка, Воронцова? Весьма неудачная, должна заметить. Не скрою, Коржикову мы прощаем многие… м-м… странности за его блестящие интеллектуальные способности…
– И победы в математических, физических, химических олимпиадах, – невинно вставила Настя.
Маргарите Сергеевне удалось, наконец, взять себя в руки.
– И за это – тоже, – невозмутимо кивнула она, – И за прекрасное знание литературы. И за талант к рисованию…
"Шаржам, так точнее", мысленно усмехнулась Настя. Шаржам сколь удачным, столь и злым…
Хорошо, что Марго не видела карикатуры на себя.
– Но его внешний вид… эти вызывающие кольца в ушах, носу, бровях! Не удивлюсь, если у него на теле и татуировки имеются!
"Не имеются", едва не слетело у Насти с языка. Марго ее наверняка поняла бы превратно, а объяснение-то являлось вполне невинным – Настя с Коржиковым зачастую вместе ходили на пляж. Как хорошие приятели и только.
(Но поди докажи свою невинность тем, кто изначально настроен облить грязью и тебя, и все твое поколение!)
– Это было бы режиссерской находкой, – сдерзила Настя, прекрасно, конечно же, зная – Коржиков исполнит роль пылкого влюбленного в одной из самых известных шекспировских пьес лишь через Маргаритин труп.