Читать онлайн В отражении бытия бесплатно

Бытие

Когда смотришь в своё отражение, убедись,

что в нём именно ты, а не кто-то другой…

Я никогда не видел такого множества пирамид! Они уходили вдаль, к самому горизонту, в бесконечность, отражая солнечные лучи от своих зеркальных поверхностей.

Оба солнца светили ярко, одно ярче другого, абсолютно лишая возможности думать о том, что существует тень. Несмотря на зной, маленькие райские птицы парили в небе, весело перекрикиваясь между собой, играя и споря. Эти золотокрылые существа то кружили в раскалённом воздухе, то прыгали по мостовой, выложенной из золотых камней.

Реки золотистого песка, текущие вдоль пирамид, согревали приятным теплом потоки мирно идущих прохожих. Люди были одеты в красивые светлые одежды, переливающиеся на солнце. Изящные бриллианты в диадемах, колье и браслетах, украшающих их тела и одеяния, играли в лучах двух звёзд. Взрослые и дети, словно в праздничный день, шли, весело переговариваясь друг с другом, даря улыбки и сверкающие взгляды. Они говорили на чужом языке, но их диалоги создавали музыку, ласкающую слух. Бесконечная эйфория царила в раскалённом воздухе.

Глядя на эту панораму всепоглощающего счастья, на моём лице невольно появляется улыбка и застывает каменной маской на века.

Кинув прощальный взгляд на заведение с броским названием «Мескалин», на лицо, что провожает и встречает посетителей, я иду вдоль пирамид медленным шагом, каждый из которых всё ещё доставляет удовольствие.

Прохожие в развевающихся одеждах, со светящимися от счастья глазами, проходят мимо аллеи статуй богов из золота, тянущихся вдоль пирамид. Античные фигуры воинов, прелестных фурий с идеальными телами создают шедевральный ансамбль, достойный звания чуда света.

Одно из изваяний, шагнув в толпу, движется мне навстречу. Эта девушка, как и все вокруг, светится. Лицо, точёное рукой ваятеля, тонкие губы, изумрудного цвета глаза. На изящной шее переливаются камни, обрамлённые в «алчный» металл, цвет которого, казалось, заполонил весь окружающий мир. В нескольких шагах от меня богиня застывает, пристально глядя мне в глаза. Секунда, и она начинает говорить на незнакомом языке, подкрепляя речь жестами рук.

Странно и смешно – я поддерживаю диалог, будто понимая её и говоря с ней на том же чужом для меня языке. Наш разговор прерывает неприятный запах, и я оглядываюсь в поисках источника, осознавая, что подобный смрад несовместим со всей окружающей меня красотой.

Богиня тянет свою изящную руку в попытке привлечь моё внимание. Обернувшись, я собираюсь извиниться, но в одно мгновение всё вокруг – и она сама, и всё бриллиантово-золотистое, улыбающееся, светящееся – смывается огромной океанской волной, не оставив следа от нереального рая.

Реальное же предстаёт перед глазами с отливом волны, всё вокруг разрушающей. Грязные серые улицы с полуразрушенными, «обглоданными» домами, а вместо золотых рек по улицам «текут» потоки грязных автомобилей, то ускоряясь, то буксуя в пробках, издавая сигналы, визг тормозов, крики обезумевших водителей и их вечно спешащих пассажиров. Это всё вместо пения райских птиц и сладких, дурманящих речей прохожих. Вонь, идущая из выхлопных труб и повсеместных уличных гор неубранного мусора.

Запах исходит и от стоящей передо мной… девушки, если её можно так назвать, – существо с грязными волосами, в оборванной куртке, засаленной юбке и рванье, что обтягивает её ноги, возможно, когда-то бывшей колготками. В руке дымится дешёвая сигарета, на щеке – ссадина, явно не от поцелуя сверстника, хотя возраст «собеседницы» определить трудно.

Так и не поняв смысл её речей, я в поисках ответа заглядываю в её бесстыжие глаза, но они оказываются яркими, всё теми же изумрудными и полными…

Чего в их калейдоскопе только нет – от гнева страшного, что изрыгает зло, до созерцания рая, любви томящейся чашей полною; страдание матери, утратившей детей, смешалось с бесконечным оргазмом исчадья ада.

«Глаза не могут содержать так много…» – я с трудом вырываюсь из плена её взгляда.

– Иметь не могут, но хранят, – поёт её звонкий молодой голос. – Ослепшие разумом избавиться стремятся от души, не зная цену ей.

– Что за ахинею ты несёшь? – Я с отвращением вырываю руку из её цепких пальцев.

– Если ты имеешь в виду ночлежку для бездомных, то она находится через два квартала отсюда. Однако, мне кажется, тебя, «мисс целомудрие», туда не пустят: ты слишком хороша для их «борделя»! – Театрально, как режиссер, я оцениваю её взглядом. – Хотя… Если ты будешь вести себя соответствующе, то, возможно, получишь бронь на месяц в коридоре – тебе стоит рискнуть. Возможно, это твой шанс?

Бродяжка, не слушая меня, продолжает:

– Отдавший душу за бесценок, слугою став, в вечности не обретёт покой!

Интонируя голосом и жестикулируя, она приближается ко мне. Оттолкнуть её и уйти невозможно: нищенка, вызывая в моём теле внезапную дрожь, «сковывает» меня своим пристальным взглядом, полыхающим зелёным пламенем и наполненным целой палитрой противоречивых эмоциональных ощущений.

– Что за дрянь ты куришь? – Отводя глаза, я обретаю способность двигаться. Отмахиваюсь от дыма её ужасной сигареты. – Это продукт скрещивания низких сортов табака и крысиных фекалий?

Глаза напротив по-прежнему сверкают гневом. Пламенем ада или священным огнём…

– Мученья будут вечны, проклятья – вековыми… – не унимается этот асоциальный элемент. – И бойся идущего за тобой!

– Послушай, мне действительно пора… – Я, говоря, отступаю назад, отстраняясь от неё. – Я с удовольствием бы встретился с тобой ещё раз и даже выпил бы немного, но не сегодня, извини. – Пропускаю мимо ушей её очередной взволнованный бред, заглушая своим: – И смени парикмахера! В доме инвалидов безрукие старушки стригут прилично и на общественных началах – бесплатно.

– Кретин! Ты не успеешь к семи, идущий за тобой придёт раньше… – слышу я вслед, «продираясь» сквозь разношёрстную толпу к криво припаркованному автомобилю.

«Истеричка! К семи я не успею. Я не к президенту еду на приём, а к любимой прародительнице. Дина примет меня в любое время, в любом состоянии, даже если залечу к ней верхом на баллистической ракете с главным террористом на планете. Рифма. Каламбур… сука! А что касается идущего за мной, то пусть попробует прийти раньше меня…» – отталкиваю в сторону блюющего человека от стоящего под тусклым фонарём моего «баварца».

«Как же мир жесток к нам. Мы такие маленькие ничтожные крупицы, а он большой и всепоглощающий… О чем это я, кстати?»

«Баварец» в аналогичной комплектации пять лет подряд занимал верхушку топа в своём классе в Кубке Конструкторов. И это мне нравилось.

Автомобиль глубоко вздохнул, в ответ на мои действия слегка присел и с ровным гулом, перебирая скоростями, покатил по плохо освещённым улицам мрачной окраины, разгоняя огромных крыс, беспрецедентно расплодившихся в этом году. Мимо унылых людишек – песчинок огромного мира. Бросаю взгляд в зеркало заднего вида – полоумная там ещё? Нет её, да и «идущего за мной» тоже нет.

А впереди светят лун – одна прекрасна, другая испещрена кратерами и похожа на лицо красивой женщины, пережившей оспу. Малая из лун растягивается, превращаясь в каплю, падает к линии горизонта, мгновение – и прыгает обратно на своё законное место.

«Надо заканчивать с «Мескалином», а то когда-нибудь выйду и потеряюсь в этом жутком криминогенном районе».

«Добрый вечер, семь часов вечера, и вы на волне «Галактика». В нашем городе особых происшествий нет, кроме сгоревшей дотла библиотеки на улице Фильмов, но и там не многочисленные жертвы: пожарные своевременно погасили очаг возгорания. Может, стоит подумать в следующий раз – идти в библиотеку или в опиумную курильню? Удача может найти вас везде…»

Столько жизнерадостности в голосе ди-джея, а динамики голосят так, словно ведущий находится сзади – на пассажирских сиденьях автомобиля. На всякий случай оборачиваюсь назад – никого.

«Проклятый остаточной эффект!»

«… А теперь творение от группы «Преступные мысли», добавьте баса, может, это поможет пережить предстоящее…»

«… Революция музыки, эволюция танца – это диско космических станций…»

Звонок. Музыка прерывается.

– Уже семь, ты где? – Хриплый голос возвращает меня к нищенке.

«Кто это? – Напрягаю память. – И что им всем так дались эти семь часов?»

– При чем тут семь?

– В шесть ты обещал заехать ко мне…

«Действительно… Как я мог забыть?» – С окончательным возвращением в реальность я вспоминаю и самого звонящего. – «Договаривались, обещал же…»

– Я на кольце возле австрийского консульства. Не застряну – буду через десять минут.

Разворачиваю «баварца» в нужную сторону. Набираю скорость…

– Застрянешь – купи сигарет… все скурил… – став мягче, голос Мутанта обрывается.

Снова басит музыка. Вижу «окно» в соседнем ряду. Сигналя фарами, заскакиваю, улыбаясь очкастому ротозею, которому едва не снёс переднюю часть его «Кадиллака». Строю рожу круглолицей тетке на торможении. Застрял, как и все… – вереница непохожих друг на друга автомобилей застыла, тихо гудя отдыхающими двигателями. Вдоль машин идут, предлагая всякую мелочь, два маленьких афроамериканца:

– Лимонад, жевательная резинка, сигареты, минералка, презервативы, салфетки…

«Интересная последовательность…»

Подбегает девочка. Сзади пыхтя несет корзину недовольный своей ролью шоколадный мальчуган. Сверкая глазами и зубами, они продают мне сигареты, считая в розовых ладошках своих черных рук сдачу, пытаясь по-детски обмануть. Бегут дальше, переговариваясь между собой вдоль дымящих автомобилей, улыбаясь на вальяжные отказы и отмахи рук. В итоге их со свистом и расистскими выкриками прогоняет молодежь из черного микроавтобуса.

Ряды машин двигаются и мгновенно тормозят. Маленькие продавцы бегут вперед. Раздается вой сирен, вижу мерцание маячков машин безопасности. В «кортеже» не только обычные «жетоны», но и несколько машин, полностью тонированных, что разрешено лишь следственным органам особых отделов и спецподразделениям.

«Что-то где-то не так…» – Сделав логический вывод, усмехаюсь собственной прозорливости.

Спецмашины уносятся, приводя в движение колонну остальных застрявших в пробке автомобилей.

В «стекляшке» торгует знакомый грек – пирожные, торты, кексы…

Я всегда беру большую ромовую бабку для Дины: она без ума от них, несмотря на собственный многолетний опыт кондитера.

«Он бы еще тульский пряник испек…»

– Благодарю, – киваю ему.

– Заходи, – отвечает он.

– Хорошо, тупая скотина! – улыбаюсь я, уверенный, что он добавил что-то похожее на своём языке.

Он подкрепляет сказанное улыбкой. Мы с этим греком знакомы уже давно.

Мутант живёт в районе, построенном в конце прошлого века. Это унылые спальные кварталы, разбросанные в хаотичном порядке, без какой-либо логики с точки зрения архитектурного дизайна. Тем не менее район считается не самым бедным в городе.

В шаговой доступности находится станция метро, которая перемещает из района в район интеллигенцию, утомлённых рабочих, их детей, учащихся непонятно где и чему, и всех остальных горожан. Работают кинотеатр и пара клубов – в принципе, есть где «убить» время. Однако жители избегают позднего возвращения домой, и власти города рекомендуют это делать.

Спортивный комплекс, находящийся недалеко от интересующего меня дома, ещё светится огнями. Автомобили спортсменов темнеют на парковке.

Свет в окнах Мутанта пробивается сквозь тонированные стёкла, и тень, мелькающая за окнами, говорит о том, что хозяин мечется по комнате в нехватке никотина.

Немного о нём: его второе имя не имеет ничего общего с мутацией – он обычный человек без физических отклонений. О моральных устоях этого типа рассуждать сложно. Всё зависит от личных взглядов каждого на то, над чем этот феномен трудится.

Некоторые считают его аморальным и социально опасным. Мне так это кажется обыкновенным: каждый занимается своим делом. А посетительница, которая недавно попалась мне навстречу на его крыльце, со взъерошенными волосами, размазанной помадой на губах и безумным взглядом, так вообще заявила, выдохнув со страстью:

«У-у-у! Он такой душка…»

Душка же с не менее безумным взглядом стоял, переминаясь с ноги на ногу, за спиной эксцентричной леди в одном носке и трусах, пугая своим видом служащую подъезда, хоть уже и привыкшую к выходкам этого жильца. Он кричал вслед своей обольстительнице несусветную чушь, а та «улетала» словно на крыльях в ночь, широко расставляя при этом ноги.

Он – мужчина тридцати лет от роду, среднего телосложения со смуглой кожей, хоть никогда и не видевшей солнца. Модное женское каре и чёрные как смоль волосы, смазанные непонятно чем, придают его внешности элемент гламура. Глаза, вечно мечтательные и блуждающие за стёклами очков в круглой оправе. Из дома Мутант выходит только в крайней необходимости: не может оставить своё очередное «детище» ни на секунду.

Лаборатория, расположенная в нескольких комнатах его квартиры, недоступна даже для меня. А в часы, когда у него посетители, Мутант через каждые двадцать минут внезапно вскакивает и бежит в свой «исследовательский центр». По возвращении озабоченность и тревога на его лице обычно сменяются удовлетворением. Что происходит внутри, известно только ему.

Сигареты, продукты и прочее постоянно кто-то приносит для него. С пустыми руками к Мутанту не приходят, за что он всем и всегда благодарен.

Под окнами его собственность – шоссейно-кольцевой мотоцикл, неиспользуемый им. Знающие его с недавнего времени совсем не связывают Мутанта с механическими средствами передвижения.

Блок долгожданных сигарет «летит» на кожаный диван в гостиной, полностью белой – с белой мебелью и белыми стенами, большим плоским и белым телевизором.

– «Только за смертью посылать…», – это, видимо, сказано о тебе? – Голос хозяина жилища с интерьером «белых палат» или клиники полон претензии. – Нехватка никотина расщепляет меня на атомы… И где ты был?

Отвечать нет сил и желания. Погружаюсь в кресло, тупо уставившись в экран телевизора. Кольцевые гонки. Мотогонщики, плавно входящие в повороты.

– Всё не забыть… Ищешь самого себя и не можешь найти? – Смотрю на жадно поглощающего сигаретный дым нервного вида человека и тут же жалею о сказанном.

Мутант, бросая гневный взгляд в ответ, жадно затягивается сигаретой.

– Иронизируешь… Хотя я сам помню, как всё было!

– Да, помню.

Казалось, это было совсем недавно…

…Мы были два «сорвиголова» – угонщики автомобилей и мотоциклов. Это была работа. Это был наш первый «бизнес» и единственный заработок – неплохой, довольно устойчивый, делающий нас независимыми.

В дополнение всплески адреналина, подстегивающего нас и так необходимого в молодые годы. Наши нападения на частную собственность мирных граждан доводили нас до морального оргазма. Я любил авто, и меня не впечатляли мотоциклы, а мой друг испытывал те же чувства к средствам передвижения, с точностью до наоборот. Сама скорость и ощущение мощности машин роднили нас. Страхуя и прикрывая друг друга от вполне вероятного преследования, мы наслаждались гонками. Не раллийными – криминальными. Выброс адреналина в кровь при этом увеличивался в разы по сравнению с обычными гоночными соревнованиями.

Но была ещё и Бэт. В ней было всё, о чем можно только мечтать. От гибкого мышления до не менее гибкого спортивного тела в сочетании с красивым лицом, что закономерно ставило её в модельный ряд. Её выбор пал на Мутанта, а тогда это был совсем другой человек, как, впрочем, и его имя – Макс.

Бэт – с вечно блестящими глазами и нервными губами дополняла своего партнера – Макс, и так не вполне нормальный, в её присутствии совсем терял рассудок. Я ему завидовал, но белой, даже скорее прозрачной завистью.

Рано или поздно за хорошим следует плохое. Оно приходит в разных формах и часто приносит с собой печаль и боль. И чаще всего мы сами виноваты в этом.

Не знаю, как Бэт уговорила Макса взять её с собой на нашу «охоту». Хотя у нас был негласный договор: только вдвоём и никого больше, а тут ещё и девчонка. Она уже косвенно участвовала в наших мероприятиях – её родители когда-то «презентовали» нам Jaguar. Конечно, она не могла знать об этом, ведь тогда мы даже не были знакомы.

Когда в очередной раз мы собрались за двухколесной жертвой, Макс появился не один – с Бэт. Они шли, весело улыбаясь, взявшись за руки – счастливая влюблённая пара на полуночном променаде в лунном свете. Романтика…

– Молодожёны отправляются в свадебное путешествие? – Я был откровенно удивлён и саркастичен.

– Она поедет с нами, – ответил Макс, усаживая свою избранницу в машину. – Она испытает то же, что и мы.

– Испытает то же, что и мы? – Эхом повторил я, наблюдая, как Бэт протискивается на заднее сиденье, подмигивая мне.

– У вас не было давно чего-то, что можно было бы испытать? Дать вам ключи от моего «бунгало»? Там вы можете испытать всё, что хотите, и даже в извращённой форме! – Я повернулся к мужской части этой идиллии. – Но что касается работы… Ты же знаешь всё сам, и так было всегда…

– Да, но в правилах существуют исключения, и это всего лишь один раз…

– Да, один раз! – вторила ему Бэт.

Взгляды их были наполнены мольбой, способной уговорить даже памятник. Мне казалось, что я был мягче мраморного изваяния, да и было очевидно – всё уже решено без меня.

«Один раз…» – повторив, они произнесли это в унисон и взялись за руки.

Мы двигались к элитному кварталу, где жители вкладывали свои деньги в роскошные двух- и четырёхколесные шедевры авто- и мотоиндустрии, а затем с тоской осознавали, что передали их кому-то безвозмездно. Мы же передавали их другим людям, которые платили за это неплохие деньги. Те иногда возвращали их хозяевам за другие суммы. Схема стара как мир.

«Лишь бы это не стало новым правилом – брать на работу тех, кто должен по определению ждать дома».

– Я знал парней, которые снимали голову вместе с трусами перед хорошенькими девочками, но никогда бы не подумал, что это будешь ты. Лучше бы я родился в другое время, в другом месте, и мы никогда бы не попали с тобой в одну школу.

– Да что с тобой? Мы никогда и не учились в одной школе.

– Тем более! Ладно, смотри, вот твоя мечта, иди и наслаждайся…

Сплавы стеклопластика, углеволокна, алюминия и ещё чего-то подчёркивали изящные контуры спортивного эксклюзива. Казалось, даже не заведённый мотоцикл «дышал» всем количеством лошадей, «пасущихся» в его моторе.

«Красавец… Интересно, сможет он его завести?»

Мы не делились между собой секретами, как работаем со своими механическими жертвами, но если что-то не получалось, то потом долго не давали друг другу покоя, с сарказмом высказываясь о «способностях» неудачника.

– Полторы минуты, – заявил влюблённый похититель «механических мустангов». – Коробку пива?

– Согласен. Иди давай, а мы посмотрим, как ты терпишь фиаско.

– Она пойдёт со мной. Пойдём, малыш…

«Ну всё, это жопа!»

Потом была погоня. Они уходили вдвоём, а я мешал трём экипажам «жетонов» преследовать, маневрируя перед их машинами. Я верил на все сто, оттирая преследователей, – Макс сможет уйти, верил, зная о его способностях управления мотоциклами, о врождённом чутье и об инстинкте самосохранения. Макс также знал дороги этих районов как свои пять, да что там – все двадцать пальцев.

Позже я оттаскивал его, бьющегося в истерике, от нелепо лежащего на асфальте безжизненного тела Бэт. Его крики, уже ничего не меняющие, рвали слух. Но сначала я и сам пытался поднять её, не осознавая, что она мертва – луны отражались в её открытых больших глазах, а ветер нежно перебирал прекрасные волосы, словно живые. Рядом стоял водитель огромной цистерны. Макс и Бэт ушли от погони, но не смогли уйти от преследования судьбы…

Дальше были вопросы, бесконечные допросы, пронизывающие насквозь и полные ненависти взгляды родителей Бэт. Затяжные судебные процессы, постоянные стрессы, вопросы бестактных психологов.

Приговор – тюрьма для меня и психлечебница для моего друга. Затем реабилитация, год алкогольных запоев, год наркотической привязанности, больше года депрессии… Всё это было, и мне ли этого не знать.

– Да помню… – Я словно и не погружался в воспоминания. – А у тебя как дела?

– Как у меня дела? – Это что, шутка такая? – Очередной окурок летит в пепельницу размером с ведро. – Ты пропадаешь на два месяца, затем говоришь по телефону странные вещи, понятные, вероятно, только тебе, и, появившись, пропадаешь снова.

– Если ты сейчас говоришь о деньгах, то вот они. – Бросаю бумажный конверт перед недовольной физиономией собеседника. – Не был? Собирал деньги. А что со мной, сам не знаю: вокруг меня что-то происходит, только не пойму, что. Я испытываю страх, причем постоянный и неосознанный. Он как туман клубится вокруг меня…

– Страх… Да ты ли это? Может, обратишься к психиатру? – Он оживляется, глядя на меня с интересом. – Или лучше ко мне: есть кое-какие препараты. Новые грандиозные разработки…

– Спасибо, не надо! Я и так не вылезаю из «Мескалина».

– Мескалин? Да это же детские игры. – Он оживляясь вскочил. – Я тебе такое покажу…

…Свое прозвище «Мутант» Макс получил, пережив лечебницу, затяжную депрессию и пропав из поля зрения. Появился лишь через пару лет. Я потерял его как Макса.

Позже, случайно узнав, что существует человек с таким прозвищем, я и предположить не мог, что это мой друг, так как понаслышке знал о сфере деятельности Мутанта.

Вскоре пришлось познакомиться ближе. И я увидел Макса, но сильно изменившегося – как физически, так и морально. И уже от него самого я узнал, что он занялся наукой и селекцией: выращивает и скрещивает алкалоиды растений с химическими веществами, ставит опыты, проводит эксперименты, испытывая произведённые продукты на себе и на других добровольных подопытных.

Он даже что-то говорил о научном труде, который в будущем сделает его известным ученым. Достойным премии Нобеля. Я не воспринимал эти заявления всерьез, учитывая трагедию с Бэт и прошедшую им тюремную лечебницу. Медикаментозную терапию.

Но так случилось – один из результатов работы Мутанта заинтересовал знакомого мне человека. Таким образом, с Максом-Мутантом мы стали партнерами в очередной раз.

Только коммерческая жилка теперь просвечивалась в наших отношениях. Да и самого Макса уже не было, словно он умер тогда – перед разбитым мотоциклом возле мертвого тела Бэт, а родился Мутант со своими безумными идеями и не менее безумными творениями…

– Я всё понимаю, но ничего не надо… Мне необходимо заехать к Дине. И меня ждёт Сани, мы не виделись уже… пару недель.

– Сани звонила и справлялась о тебе, у нее то же мнение: говорит, что ты ведешь себя странно и редко бываешь у нее.

– Ну и что ты ей ответил? – Я знал, с каким «трепетом» они относятся друг к другу.

– Я сказал, что было бы более странным, если бы ты постоянно находился у нее, – на лице Мутанта появилась ехидная улыбка. – Затем она наговорила мне много лишнего о моём рассудке, о том, что курс лечения не до конца пройден, и о новой фазе шизофрении. В итоге она бросила трубку. Он вдруг вскочил и, выбросив руку вперед, словно на митинге, заявил: – А деньги я не возьму, раз уж так получилось, что мы «прилипли» вместе, то…

– Но ты же свою работу сделал, – спокойно урезонил я.

– Сделал и еще неоднократно сделаю! – Возмутился этот феномен и псевдоученый. – Но ты мне одно скажи: как ты и тот, второй, ушли оттуда, когда вас взяли на месте?

«Вот в чем дело! Переживания о моих долгих не появлениях – это вовсе не тревога за меня лично. Просто в его ученую голову закрались предательские мысли о том, как я выбрался из тупиковой ситуации. Я, кто ни разу не дал ему повода усомниться в своей стойкости и несгибаемости. А может, просто встать и разбить эту исследовательскую голову его же огромной пепельницей, выбить оттуда весь его научный, атмосферу засоряющий дурман?»

Мутант смотрел на отражение лихорадочного мышления на моем лице. Он знал меня и ожидал соответствующую реакцию на провокационный вопрос.

«А с другой стороны, я и сам не смогу логически объяснить, как там всё произошло…»

Человек, заинтересовавшийся творением Мутанта, – неофашист. В прямом смысле слова. Отто. Я познакомился с ним в том злополучном месте, куда закинула меня судьба после неудачной и трагичной попытки Макса обуздать чужую «лошадку».

Лояльный сектор строгой тюрьмы в Подгаузе. Действительно лояльный, раз Отто, со своими крайне радикальными взглядами, отбывал наказание не в достаточно строгих условиях.

Всё, как и везде: бетон, металл и никаких намеков на природу – на утопающие в зелени постройки. Хотя здесь, на открытом пространстве, можно было не только двигаться, но и стоять, правда, по два человека, в остальных случаях немедленно следовало наказание. Раз в полгода свидание с близкими и раз в полгода с адвокатом – ненужная формальность.

Заключенных в тюрьмах делили по возрастным критериям, ограждая новичков от уже закоренелых преступников, изолируя по секторам. Отто был старше меня на два года, и это был уже тот возраст, когда такая разница особо не ощущается. Нет, он не спас меня от интриг, и я не помог ему в одной из тюремных потасовок, как это обычно бывает в сюжетах книг и кинофильмов. Всё гораздо банальнее.

Он сам подошел ко мне на одной из прогулок и просто заговорил, словно мы с ним были знакомы сто лет. Отто выслушал мою историю, а я, в свою очередь, его ситуацию попадания в заключение.

Отто был признанным лидером и идейным вдохновителем неонацистской группировки, расположенной западней моего городка, и имел в распоряжении восемьсот солдат (как он выразился). Они вели «военные действия» со своими врагами. Это не совсем устраивало локальные власти: Отто и его парни старались расширить территориальные границы, тем самым удовлетворить свои геополитические аппетиты. А они у них росли вместе с ними.

Как лидер неополитики Отто боролся за чистоту расы и хотел создать хотя бы маленькое, но государство. В котором никто даже в мыслях не хотел бы грязной каплей крови испортить ту чистейшую, что текла в их жилах.

«Арии, мать их!»

– Гитлера предали, и в моих рядах появился предатель, – разглагольствовал во время беседы Отто. – Это был беспрецедентный случай в моей карьере и организации. Солдат девятнадцати лет от роду занялся сексом с мулаткой, когда вокруг столько ариек (!), а подобное в моем Рейхе крайне недопустимо. Такое сравнимо с изменой, вероломным предательством, поэтому его и должна была постигнуть самая суровая кара. Мне нет никакого дела до мулатки, так как я не замечаю тех, кто не проходит по строгим критериям. А юнец должен был быть сожжен, таков был приговор! Нашего внутреннего суда.

«Хороший наглядный пример…» Мурашки внезапно промчались по моей спине. Глаза Отто светились серой сталью на его жёстком и волевом лице.

– Считаешь, слишком жестоко? – Он, вернувшись из переживаемых воспоминаний, взглянул на меня.

– Ну, если относительно того, что «нагородил» когда-то давно твой идол, то… – Я поёжился и далеко не от холода. – Вроде, как и ничего…

– Приговор был приведён в исполнение, и вот теперь я здесь. – Отто взял меня за локоть, прерывая нашу медленную ходьбу. – Знаешь, я не только читал и анализировал «Mein Kampf», я внёс в книгу изменения, основанные на собственной точке зрения, и теперь это новая «Моя борьба»! Его лицо буквально «светилось» одержимостью.

«С ума можно сойти от общения с подобными фанатиками. – Я морщил нос, задумавшись. – Но можно сойти с ума, и общаясь с большей частью населяющих эти стены. Или еще быстрее, замкнувшись в себе, не общаясь абсолютно ни с кем…»

Так я и познакомился с Отто. А время в заключении бежало своим чередом, отсчитывая часы, недели, месяцы.

В один из морозных вечеров, гуляя с Отто по свободному периметру, на свежем воздухе, звенящем от стужи, я в диалоге «тестировал» идеологию собеседника.

– …А как тебе русские? – внутренне я размышлял о целесообразности его доктрины после краха 3-го рейха.

– Русские… Я могу только склонить голову перед этими героями: они сделали то, что до этого не мог сделать никто. Они измотали войска Вермахта и почти на голом энтузиазме уничтожили безотказную, я акцентирую (!) военную машину, наглядно демонстрирующую свое превосходство по всей Европе и не только.

– О, но не весь Вермахт…

– Я не навязываю тебе политику того времени, нет, – Отто не обращал внимания на ноты иронии в моем голосе. – Было много ошибок, поспешных решений… Я тебе всё время говорю о дисциплине, о чистоте расы, именно это и есть основные аспекты… И вообще, ты же знаешь… Сегодня последний день моего пребывания здесь. Завтра я покидаю стены, не хочу говорить громких слов, но… – он улыбнулся, глядя вдаль. – Я бы хотел видеть тебя рядом с собой. Ты сильная личность. На подобных людях, как правило, и строится опора для чего-то фундаментального… а мне нужна прочная опора!

– Ты знаешь, я сейчас узнал много нового о себе… – Я поёжился от мороза и каких-то нахлынувших на меня незнакомых до этого чувств. – Но думаю, что на такой личности, как я, ты вряд ли сможешь построить хоть какую-то империю.

– Всё шутишь… – Отто улыбнулся с пониманием. – Нет, я серьёзно. Тебе тоже осталось немного, и ты скоро выйдешь из этого учреждения. Тем, чем ты занимался ранее, ты уже не сможешь – за это время ты вырос. Надо всё кардинально менять, ведь есть более серьёзные вещи, дела… Давай после твоего освобождения увидимся и обо всём поговорим.

– Но как тебя найти?

– Я знаю, как тебя найти. А это… тебе на память. – Отто протянул мне книгу в черной кожаной обложке с красными тесненными буквами.

– Как трогательно! – Я не мог скрыть своих эмоций. – Спасибо, я обязательно прочту!

– Ты молодец, никогда не унываешь…

Следующая наша встреча с Отто произошла спустя несколько лет после того, как я покинул бетонные стены Подгауза. За это время я прошел через взлеты и падения, набирался сил и приспосабливался к новым реалиям быстро меняющегося мира.

Макс проходил реабилитацию в специальном центре, где с ним усердно работали психоаналитики. А я познакомился с Сани и наслаждался каждым мгновением, проведенным рядом с этой неординарной девушкой.

Жизнь текла своим чередом, разрушая стереотипы и иллюзии, которые я сам себе создал. Мне приходилось много работать, чтобы не только существовать, но и развиваться как личность.

Работа, которую я выполнял, не всегда была простой, а порой даже опасной, но не каждый мог бы ее предложить. И не каждый согласился бы взяться за ее выполнение. Уточнять сферу своей деятельности не имеет смысла, да это и не так важно.

Однажды теплым осенним вечером я должен был забрать Сани из гостей, где они с подругой засиделись у знакомой, которая недавно подписала брачный контракт с лондонским денди. Этот денди прибыл для распространения высококачественного нижнего белья, которым его отец уже заполонил все Соединенное Королевство. Их семейному бизнесу требовался оперативный простор.

Сани и Лика долго прощались у ворот огромного дома с молодой «бельевой четой». С первого взгляда было видно, что веселый квартет принял немало алкоголя – все были теплы, как майский день, и, судя по всему, обсудили весь окружающий мир.

Взгляд создателя прикрытия женских прелестей, брошенный в мою сторону, красноречиво говорил о том, что меня тоже обсуждали за столом и даже не раз.

Две фурии с важностью уселись в машину и принялись жевать мускатные орехи, давая понять, что трезвы, как младенцы.

– Вы, случайно, не с аудиенции папы в Ватикане? Такой презентабельный вид, – их же вид меня веселил, – и он пообещал вам теплое местечко недалеко от себя? Это можно списать только на почтенный возраст понтифика и его нетрадиционную ориентацию….

Я прибавил газа, чтобы основательно встряхнуть пассажирок.

– Твой язык, Бруно… без костей! – возмутилась Лика. – И сбавь скорость, меня… тошнит.

– Так вы еще и говорите! – Я тем не менее прибавил газа.

– Да… действительно, нельзя ли помедленней! – Сани, говоря, открыла окно.

Я и сам был бы рад «помедленней», но уже в течение десяти минут автомобиль темного цвета маячил за спиной, держась на определенном расстоянии. Мысли неслись быстрее моего авто: «Кто же это может быть? В последнее время все спокойно и «военных действий» не ведется. Возможно, «трусо́вый король» отправил за мной шпионов, увидев во мне конкурента в его нелегком бизнесе, они же так мнительны, эти богачи…»

– Ваш выход. – Резкая остановка возле дома Лики.

Она, не ответив, «вылетает» из автомобиля, махая свободной рукой нам на прощание, второй рукой Лика прикрывает рот.

Машина преследования остановилась в метрах двадцати. И теперь я уже мог классифицировать марку автомобиля. Старенький Mercedes, идеальный на вид раритет, синхронно разгоняется вместе со мной.

– Куда ты так гонишь, мне плохо! – Сани вертит головой в поисках причины неоправданной езды.

Места для отрыва от преследования нет – дом Сани находится в тупике частного сектора.

– Сейчас ты быстро выбегаешь из машины и бежишь открывать дверь – я что-то съел, мой желудок не выдержит.

– Ты хочешь в туалет?

– Да! Но мог бы подождать еще с неделю! Давай скорее! – Выходя из машины, стоя за кустом, я отогнул ветку для обзора.

Каблуки Сани звонко цокают уже за калиткой, значит, она добралась до дома. Я, подождав с минуту, двинулся навстречу светящему фарами и медленно останавливающемуся автомобилю.

Не имея при себе даже машинки для закручивания сигарет, я сунул руку во внутренний карман куртки, оттопырив так, словно был вооружен. Mercedes слепил фарами. Лобовое стекло отражало свет фонаря, не давая разглядеть находящихся в салоне.

– Мог бы и с девушкой познакомить – отлично бегает! – Человек, говоря, выбирался из-за руля. – Спортсменка?

– И не только. – Я замечаю, что остальные двери автомобиля остаются закрытыми.

– Так как все-таки ее зовут?

Теперь я узнал голос. Это был Отто.

– Точно не Ева Браун и не крошка Геля! – Я обнимал друга в теплых объятиях. – Mercedes – подарок от оккупированных территорий в Ираке?

– Нет… Мы там не участвовали! – Отто сжал меня крепче, реагируя на мой сарказм.

– Не сломай! Ждал, наверное, что сбегу вместе с ней? – Я выбрался из «клещей» его объятий.

– Да нет, даже не думал! – Смеясь и разглядывая меня, Отто все еще держал мою руку так, словно от этого зависела вся моя дальнейшая жизнь.

– Ладно, отдай руку… Это все-таки моя личная собственность. Зайдешь?

– Не сегодня, мало времени. – Отто, как и раньше в любой ситуации, добавлял значимости себе и своим словам. Как ни странно, это получалось и было ему к лицу.

– Наверно, надо подписать свое новое издание и раздать в школах Hitlerjugend?

– А ты ее прочел?! Она ведь стала другой, правда? – Отто, оживившись на короткое время, стал похож на ребенка, хвастающегося своими достижениями. От выше упомянутой значимости не осталось и следа.

– Спешу «обрадовать» – нет, не читал… У меня выпросил ее ирландец, идущий в изолятор – ему банально не во что было крутить табак. Прости – я и с оригиналом-то книги не был знаком, так что не ощутил бы особой разницы.

– Ты ненормальный, и я это всегда знал… Да ладно, об этом потом. Нам нужно поговорить, и это серьезно.

Передо мной сама серьезность – в черном плаще с красной атласной подкладкой, в кожаных перчатках, гордо поднятая голова в фуражке. Складывалось такое впечатление, что он намного выше меня и даже ближе к богам, словно только сошел с экрана исторического фильма. Так и хочется крикнуть ему: «Хайль Гит… Отто!»

– Сейчас довольно-таки поздно. – Он посмотрел на часы, огляделся по сторонам. – Приедешь ко мне, посидим, поговорим, вспомним… Давно хотел тебя увидеть.

– Приеду. Давно не болтал о старом, не перелистывал страницы истории. На денек. Дольше, извини, не смогу.

– Вот адрес, – он протянул визитную карточку с символикой рейха, – там и телефон есть на всякий случай…

Отто уселся в машину. Кожа внутренней обивки салона оказалась кроваво-красного цвета на фоне черного покрытия автомобиля.

«И это я ненормальный?». Я закрыл калитку за собой.

Сани удобно устроилась на огромном диване в гостиной, болтала ногами и разговаривала по телефону с подругами, с которыми недавно рассталась.

– Бруно, что там в туалете? – спросила она, прервав свой разговор.

– Твоих подруг там точно нет!

– Послушай, он одел в шелк и нейлон столько женщин, теперь это снова так модно. Элегантно. Грациозно!

– Было бы разумнее всех их раздеть, даже если это безнравственно, грязно и аморально…

Я на руках отнес её наверх, в спальню, где всегда царит аромат лепестков роз и её любимого сандала.

– Лика права: ты ненормальный!

«Когда тебе так часто говорят, что ты ненормальный, ты сам постепенно начинаешь верить в это…»

Под утро мне всегда снятся сны.

Движущаяся колонна из жирных мохнатых гусениц и переливающихся перламутром огромных жуков заполняет пространство. В небе кружат разномастные насекомые: яркие бабочки, назойливые мухи и стрекочущие стрекозы.

Возле этой шевелящейся массы располагаются ложа для важных персон, где пауки, тарантулы, жабы и.. крысы, эти последние – иноформы жизни, разносчики всевозможных инфекций., все здесь одетые в черно-коричневые одежды, гордо восседают на стульях с высокими спинками, обитыми красной материей.

Раздаются одиночные восхваляющие крики, подхваченные толпой. Внезапно всё меняется: вместо уродливых насекомых появляются машины с военной техникой и марширующие, одетые в нацистскую форму, молодчики. В синем небе на высокой скорости проносятся военные самолёты.

Я стою на балконе, рядом со мной Сани. Развеваются флаги с нацистской символикой, а фронтальная часть балкона выложена символами и геральдикой рейха из живых цветов. Это эстетически красиво, ведь всё вокруг живёт и цветёт. Приятные и счастливые улыбки на лицах собравшихся. Солдаты, чеканя шаг по площади, гордо смотрят на лидера, стоящего рядом со мной. Отто, диктатор, восхищённый происходящим в атмосфере триумфального торжества, поворачивается ко мне и говорит:

– Вот оно – будущее, Бруно…

Даже во сне я понимаю, что это сон. Внезапно все солдаты разбегаются, снова превращаясь в жуков, пауков, тараканов, а самолёты разлетаются бабочками и стрекозами в разные стороны.

– Это русские! – обеспокоенно произносит Отто и, мгновенно забывая обо мне, уходит вглубь здания.

Я провожаю его взглядом, замечаю проходящего мимо часового и стоящего рядом с ним человека со знакомым лицом. Да это же Макс!

– Это же Макс… – с этими словами я просыпаюсь и открываю глаза.

Слой липкого пота холодит тело.

– Это не Макс! Это твоя бабушка, и она ждёт нас сегодня на яблочную шарлотку, – сообщает Сани, наполовину вываливаясь из шёлкового халата и шаря рукой по моему телу, там, где шарить абсолютно неприлично.

– Это Макс. – Я нервно отталкиваю её от себя. – Он мне приснился, с ним что-то случилось. Когда он приходит ко мне во сне, всегда что-то случается…

Резкий подъём, контрастный душ. «С ним что-то случилось», – повторяю, намыливаясь. С этой фразой вытираюсь и одеваюсь.

– Да что случится с Максом? В психушке твой сумасшедший друг.

– Не смей так о нём! Я буду кофе….

– Он на кухне…, как заваривать ты вряд ли забыл…

– Завари тогда кому-нибудь другому.

Коридор, лестница, дверь на улицу.

– А ты можешь….

Что я могу, осталось за дверью. Возле машины слышу звон разбитого стекла о бетон дорожки.

Моя парфюмерия летит мне вслед, за ней бритва и что-то ещё. Я всегда знал: у шизофрении женское лицо. Жаль, что красивое и притягательное – заранее не отпугивающее.

Реабилитационный центр находится в нескольких кварталах от покинутого только что дома. Вестибюль, лифт – шестой этаж. Здесь я бывал не раз. Навстречу мне выбегает врач, лечащая Макса.

– Он в другом корпусе, под капельницей. Туда!

Коридор, лестница, ещё коридор, мрачные двери морга светятся вдалеке....

– Доктор!

– Вас не пустят внутрь! – Её крик останавливает меня. – Строго настрого запреще….

– В чём дело, в двух словах?!

– Мы не знаем, где он взял этот препарат, в нашей клинике ничего подобного нет, – врач с трудом переводит дыхание. – В его крови было обнаружено огромное количество токсичных веществ, словно он выпил целую цистерну химических отходов. Сейчас в больнице и в министерстве начинается переполох!

– И как он сам? – спрашиваю я, стоя у стеклянной стены палаты.

– Вопрос не совсем уместный, но, как ни странно, вопреки всем законам природы, он жив, – отвечает врач.

Макса почти не видно: над его кроватью возвышается огромный полиэтиленовый купол, а вокруг установлены приборы, поддерживающие жизнь в его организме. Мерцающая огнями аппаратура кажется более живой, чем сам пациент.

За моей спиной раздается «металлический» голос:

– Мы полностью заменили ему кровь, и сейчас идет процесс восстановления клеток, пострадавших от чудовищной интоксикации, – я с трудом отрываю взгляд от бледного лица под куполом. – Восстановление может занять длительный период времени.

Высокий, физически крепкий седой мужчина в оранжевом халате говорит четко, без каких-либо эмоций, словно вместо лица у него маска.

– Вы, наверное, Бруно? – его голос смягчается в ответ на мой утвердительный кивок. – Пройдемте в мой кабинет, нам есть что обсудить. – Он поворачивается к женщине в белом халате, моей провожатой: – Спасибо, доктор, идите к себе.

Коридоры, лестницы, стеклянная дверь – он пропускает меня вперед, открывая её.

– Заходите, присаживайтесь… – легким стуком пальца он указывает на одно из кресел. – Может быть, что-то из напитков?

– Стакан воды, – отвечаю я, удобно устраиваясь в кресле.

В кабинете царит минимализм: два кресла-близнеца, расположенные друг напротив друга через стеклянный стол, одностворчатый алюминиевый шкаф до самого потолка, который служит и сейфом, и ящиком для документации, и баром, зеркало и тусклый свет, льющийся из стен. Лаптоп, стоящий на столе, хозяин кабинета закрывает, одновременно подавая мне стакан, наполненный водой.

– Меня зовут Фердинанд, – представляется он, садясь напротив. – Я представляю службу безопасности в клинике, особой работы у меня нет, – он четко выговаривает слова, словно диктует условия. – Но сегодня произошел экстренный случай, и так как у пациента в графе «родственники» стоит прочерк, судьба нас с вами свела здесь. Мне так или иначе пришлось бы вас разыскивать, чтобы задать пару вопросов…

– Спрашивайте, если уж я лишил вас удовольствия в проведении розыска… – ставлю на гладкую поверхность стола пустой стакан. – То придется отвечать и за это, и на вопросы.

– Может быть, еще? – собеседник кивает на мой пустой стакан.

– Возможно, позже…, ведь я не знаю, о чем пойдет речь, вдруг придется даже напиться…

– Хорошо, – Фердинанд пробегает глазами по экрану вновь открытого компьютера. – Вы проходили с Максом по одному делу?

– Если эта информация необходима для поддержания его здоровья, то не скрою – проходил.

– Это риторический вопрос. – Агент службы безопасности пристально смотрит мне в глаза, и создается впечатление, что он видит меня насквозь. – Прошло около четырех лет. После освобождения вы часто с ним встречались?

– Раз в полгода – так гласят местные правила. – Я ощущаю усталость от диалога – так обычно на меня действует допрос.

– Ну и как вам ваш товарищ по несчастью?

– А как он может быть, отбыв наказание в одном сумасшедшем доме, переселившись в другой?

– Я понимаю… – уголки губ моего «собеседника» дернулись в едва заметной ухмылке. – Но здесь все-таки тишина, из клиники люди выходят адаптированными, продолжая жить нормальной жизнью.

– Вы сейчас о медицинском персонале?

– Давайте не будем горячиться и не к месту иронизировать, – призвал Фердинанд, откидываясь на спинку кресла, пристально глядя в мои глаза. – Сейчас всё очень серьезно.

– Хорошо, давайте! – Я на секунду отвернулся от его проницательных серых глаз. – Хотя не припомню, когда было всё не очень серьезно…

– Вам известно: кто посещал еще, кроме вас, Макса?

– Я думаю, что он и меня-то особо видеть не хотел – ни слова за визит… ноль реакции на мои скучные монологи.

– То есть… – подбородок Фердинанда слегка приподнялся, в глазах прищур, – полное отсутствие положительной динамики?

– Возможно, слабый оттенок в одно из посещений, – хмурю лоб, вспоминая. – Какой-то блеск в глазах, меньшая скованность в теле, но настолько всё слабое, что тешить себя какими-то иллюзиями…

Вибрация звонка на телефоне Фердинанда – он не реагирует.

– У Макса были пристрастия к наркотикам? – Взгляд на монитор, затем снова в мои глаза.

– А здесь вы, видимо, думаете, его «плацебо» пичкают?

– Извините, – имитация улыбки снова трогает уголки его губ. – Я, конечно, имею в виду период времени до трагической автокатастрофы?

– Нет. Ни он, ни я не имели тяги ни к чему подобному, а после отбытия наказаний – тем более, вы же знаете, как с этим строго!

– Да, да… – нехотя соглашается Фердинанд, барабаня пальцами по кожаному подлокотнику. – Позвольте мне вкратце рассказать о том, что произошло с вашим другом за последние несколько недель.

Внезапно у него был обнаружен «венесуэльский» вирус, который, как вы, возможно, помните, две недели назад уничтожил целый миллионный город. Тогда врачи были бессильны помочь людям. Вирус исчез так же внезапно, как и появился, оставив после себя безжизненные пораженные тела вокруг очага вспышки.

Через полгода наши ученые, проведя исследования микрочастиц, обнаруженных на месте трагедии, разработали вакцину. К счастью, больше подобных эпидемий не происходило. Это к слову.

Неделю назад вашего друга свалило с ног непонятное заболевание. Пока специалисты ставили диагноз (одни симптомы указывали на одну болезнь, другие – на совершенно иную), помешала также аллергия, которой страдает ваш друг. В итоге было определено: «Венесуэла». Пока врачи готовили аппаратуру для лечения, так как транспортировка пациента была крайне нежелательна.

Видя мою реакцию, агент спецслужбы снова наполняет стакан водой. Я выпиваю.

– Так вот, пациент находился в полной изоляции, куда не было доступа. Да и надо быть безумцем, чтобы идти в палату, где находится больной, пораженный такой болезнью.

– Но здесь большинство безумны.

– Да, но не настолько, – он пожал плечами. – Сегодня ночью сработала система сигнализации в помещении, где был расположен больной, пораженный инфекцией, в частности, Макси (кажется, так вы его называете?).

– Какая осведомленность!

– Давайте без патетики, это моя работа, в конце концов! – плотно сжав губы и выдохнув, Фердинанд продолжил. – Персонал прибыл в палату через одну-две минуты, но там было все в прежнем виде, как и должно быть.

– Если вы думаете, что это был я, то я еще в это время спал, сжимая плоть своей драгоценной…

– Дослушайте, потом будете комментировать… – Нотки раздражения послышались в голосе агента.

– …Но следы присутствия были обнаружены при более тщательном обследовании: под кроватью был найден электронный шприц Т-7, использованный, с остатком субстанции, ну и след от укола на руке пациента.

– Т-7 – это что, космические технологии?

– Нет! Обычный на данный момент шприц – даже больной с одной дееспособной рукой может его использовать по назначению: Т-7 сам находит нужный ему участок тела, удобный для инъекций, и делает укол.

– Прогресс!

– Не в этом суть, самое интересное оказалось, когда врачи взглянули на показания сверхчувствительных приборов: симптомы «Венесуэлы», которые они фиксируют, отсутствовали. Анализ остатков вещества из Т-7 выдал перечень веществ – полтаблицы Менделеева, а самое главное (!) и треть в нем – запрещенных препаратов… и их концентрация, способная свалить в одну секунду всю баскетбольную ассоциацию нашей страны. Тот же список элементов обнаружен в крови пациента. И его органы вполне логично начали давать сбои. Но уже через час аппарат, работающий с Максом, очистил его кровь, как после обычной рядовой интоксикации, полностью нормализуя его состояние. Всё!

– Что ж, неплохая тема для бульварного бестселлера! – Я поднимаюсь, Фердинанд не отрываясь смотрит мне в глаза. – Это действительно всё?

Сложенные перед собой на столе руки агент разжал и развел в разные стороны:

– Ну, если для вас в этом нет ничего нового и необычного, тогда – всё! – Он тоже поднялся из-за стола. – Да! Что интересно – камеры наблюдения ничего не показали в интересующий нас момент, лишь ненадолго потускнели.

– Действительно интересно, но мне нечего сказать, – выдохнул я. – Я не думаю, что Макс был как-то связан с перуанским наркокартелем, члены которого приехали угостить своего старого друга чем-то новёшеньким… – Я открываю дверь кабинета, стоя к ней спиной. – Думаю, нам придется расстаться. Но если у вас появятся ко мне вопросы, вы же знаете, как меня найти…, уважаемый агент службы безопасности!

– Это всего лишь моя работа. – Фердинанд медленно кивает головой, слегка искривив губы. – И я привык выполнять ее четко. Скоро увидимся?

– Окажете огромную честь! – Я вырываюсь из «комнаты для допросов».

«Что за хрень?», – шагаю по коридорам клиники. – «Макс решил посвятить себя научным исследованиям – прорывам в фармацевтике? В его-то состоянии… это чревато не только для него самого, но и для планеты в целом, и без того уже наполовину мертвой».

Вестибюль, женщина с озабоченным лицом – врач Макса.

– Мы сообщим вам об изменении состояния вашего друга.

– О любых изменениях, доктор, о любых!

– Всего хорошего.

«Что ж тут хорошего?».

Сажусь в зажатый припаркованными автомобилями «баварец», ровный гул мотора успокаивает, вливаюсь в ускоренный ритм большого города. Здание клиники остается далеко позади. Но только не освещенный больничным светом силуэт полуживого друга. Его бледное лицо до сих пор перед глазами.

Звонок по работе.

– Я не успеваю…

В ответ короткие гудки.

Параллельно центральным магистралям проходят второстепенные дороги – «двухэтажные» тоннели – для вспомогательного рабочего транспорта… но ещё существуют и заброшенные. По этим мрачным дорогам не любят передвигаться те, кто не хочет остаться без присмотра «жетонов», видеокамер, электронных статистов… А в основном кто не хочет расстаться со своими автомобилями или, того хуже, жизнями.

Здесь существуют свои правила дорожного движения, или попросту – полностью отсутствуют. Всё зависит от мастерства водителя, от скоростных параметров его автомобиля и прочности корпуса. Пешеходы отсутствуют. А если и есть единицы, то ясно: человек на обочине – преступник или самоубийца.

На дороге царит хаос, машины несутся с бешеной скоростью, и лишь некоторые водители из соображений личной безопасности притормаживают, уступая дорогу более рискованным участникам дорожного движения. Аварий, даже с трагическими последствиями, случается много, и в их причинах мало кто разбирается. Если вы попали в этот район, то можете рассчитывать только на себя.

Петляя по улицам, я мчусь в нужный мне район, не сбрасывая скорость на перекрестках и лишь слегка притормаживая на поворотах. Вот я уже на второстепенной дороге, затем пересекаю центральную проезжую часть и, наконец, паркуюсь, сдвинув бампером мусорную урну.

Фонтан, в брызгах которого играют солнечные лучи, создает атмосферу праздника, а радуга добавляет красок. Оставив источники связи в машине, я направляюсь в отдел продажи брендовых наручных часов. Там меня встречает леди в черных очках и экстравагантной шляпе, нервно постукивающая ногой. На вид ей около двадцати пяти лет. Это она!

– Обледенел что ли? – с гневом обращается она ко мне.

Передает мне конверт с тонкой пластиной внутри.

– Может быть, выпьем вечером коктейль? – предлагаю я.

Она смотрит на меня поверх очков, словно на низшее существо:

– Может быть… Но только не со мной!

– Конечно, я и не вам это предлагал.

Не спеша, я продолжаю свой путь. Лестница, зал с мониторами всемирной сети, анонимный электронный ящик, файл – читаю физический адрес доставки и уничтожаю ящик.

В соседней забегаловке я наслаждаюсь салатом из морепродуктов, размышляя о том, как долго еще буду заниматься чем-то таким сложным. Хочется чего-то более спокойного и менее нервного. Хотя на данный момент – это лучше, чем ничего.

Приятная официантка приносит вазу с мороженым.

– Клубничка! – подтверждает она заказ своим высоким голосом.

И действительно, большие куски мороженого искусно оформлены в виде ягод.

Закончив с «клубникой», я роюсь в кошельке и обнаруживаю адрес и номер телефона Отто.

«Загляну-ка к нему сегодня, а вечером успею на шарлотку к Дине…» – решаю я.

Адрес, который набросал этот амбициозный неополитикан, находится далеко от центра города.

«Забрался же он! Наверно, нашел себе что-то вроде рейхсканцелярии или того хуже – бункера…»

Удобно устроившись в спортивном сидении, я добавляю музыки в динамики и направляюсь по серым перекресткам, мимо таких же серых лиц, высматривая нужный указатель на съезд.

Переезд через речной мост, очередной поворот, заправка, набережная, театральный фасад, толпа людей – всё это проносится мимо. Съезд на второстепенную дорогу, еще один через неосвещенный тоннель на заброшенную дорогу.

Закрытый промышленный комплекс, мертвые заводские трубы, утопающие в сером небе, вымершие микрорайоны, разбитые окна – всё это напоминает глухую заброшенность. В прошлом густонаселенная местность, теперь она выглядит безжизненной.

Едва успеваю притормозить – из поворота наперерез вылетают две «Ferrari» лимонного цвета и исчезают между домами.

«Хм… здесь Гран-при проходит в этом классе?» – думаю я.

Внезапно навигатор выдаёт маршрут, хотя в этих заброшенных районах он не должен работать. Из-за перебоев со связью экран постоянно мерцает и гаснет. Придётся добираться так. Вновь светится экран, выдавая запоздалую информацию по маршруту. Осталось несколько мрачных кварталов. Мимо проносятся сгорбленное тело асоциала с набитой корзиной из универмага и пара бродячих собак. Длинный полуосвещенный тоннель, наполненный нанесенной ветром листвой и мелким мусором, – после него развязка, и там должно быть интересующее меня место.

«Дом, который построил Отто?» – размышляю я.

Почти расслабившись, я замечаю в зеркало заднего вида старенький с виду Mercedes, который быстро догоняет меня. Аэродинамические обвесы говорят о том, что это не простой автомобиль. Лобового стекла нет, только щели-бойницы, как на военном транспорте. Мои ускорения не помогают. Дистанция между машинами метров десять. На панели моей машины пищат датчики безопасности.

«Только бы не выскочил кто-нибудь из бокового ответвления» – думаю я.

Выжимаю всё до предела. «Баварец» проседает ниже. Но и его мощности явно не хватает.

«Быстро меня нашли местные головорезы. Вижу, вижу, загоняете меня…»

Ко всему прочему – впереди в сотне метров, перед очередным проемом, в который я намеревался свернуть, опустилась закрывающая проезд панель, что-то типа огромных ворот.

«Теперь точно, как сыр в мышеловке» – думаю я.

Сигнал предупреждения о предстоящем препятствии, и компьютер сам сбрасывает скорость до безопасной. Я вынужден остановиться у грубо сделанных импровизированных ворот. К ним из боковых ниш вышли вооруженные люди, сзади с легким визгом тормознул Mercedes.

«Кошки, становитесь в ряд, сыр приехал на парад…»

Мрачный тип с не менее мрачным оружием через плечо предлагает мне открыть окно, и я безропотно подчиняюсь, не видя других альтернатив. Человек в черном с жесткими чертами лица кладет руку на крышу «Баварца».

– Мне уже мыли сегодня машину, я думаю, это будет лишним, – говорю я.

В ответ он пронзительно смотрит в мои глаза и улыбается, давая понять, что оценил шутку.

– Чистота автомобиля – это лишь плюс его хозяину, но дело в том, что вы нарушили границы частной собственности, а тут разницы нет, насколько грязен… – цедит мужчина сквозь зубы, но где-то сверху проносящаяся электричка «глотает» окончание его фразы.

Под грохот электрички мы «любуемся» друг другом, взгляд «собеседника» тяжелеет настолько, что хочется уехать, скрыться, спрятаться, но нет никакой возможности. Или хотя бы забиться под кресло, зацепиться за хвост уносящейся электрички… Перебарывая страх, я нахожу выход в продолжении диалога:

– Извините, что там… частные собственности, собственные частности… – Улыбаюсь насколько могу в сложившейся ситуации. – Да и шум проходящего поезда отвратителен как переводчик… Не повторитесь?

Оттенок улыбки скользит по лицу стража заброшенных, но частных территорий. Подходят еще двое патрульных, один из которых бесцеремонно тыкает стволом автомата в открытое окно.

– Тактично… – улыбаюсь я- но ни шутки, ни неуместный сарказм абсолютно не прибавляют мне смелости.

– Я говорю: это частная собственность, – снова слышу голос первого. – А вы нарушили ее, тоже, кстати, бестактно.

– Странно, но нет предупреждающих знаков, что я могу нарушить чью-то частную собственность.

– А здесь не бывает предупреждающих знаков, – повышает голос, судя по всему, старший из них. – Я ставлю вас в известность, а вы… выходите из машины!

«Что-то уж слишком резко… дотянуться рукой под сиденье к «средствам индивидуальной защиты» незаметно мне вряд ли удастся» – думаю я.

– Но и машина – тоже частная собственность, и не хотелось бы покидать ее, чтобы нарушить чужую и тоже частную. В очередной раз! – как могу тяну с выходом из машины. – Я уже сам запутался в этой тавтологии.

Сигнал навигатора: я нахожусь именно по тому адресу, который я вбивал в систему поиска.

Старший из головорезов угрожающе берется за ручку двери машины. Лица двух других, обезображенные «интеллектом», полны решимости, а их руки сжимают рукоятки автоматического оружия.

– Стоп! Всего секунду! Имеется пригласительный билет в одну из частных собственностей, находящихся в этом районе. Может получиться так, что мы бессмысленно полемизируем об одной и той же.

Без резких движений достаю визитку Отто. Старший берет ее небрежно. Решительное выражение его лица меняется на недоуменное, он тупо переводит взгляд с меня на визитку и обратно.

Возможно, это продолжалось бы ещё неделю, но, как оказалось, даже он способен мыслить – отойдя в сторону, он достал телефон. В глазах остальных я заметил презрение, словно на мне было только нижнее женское бельё. После короткого телефонного разговора старший патруля стал похож на нашкодившего ребёнка. Опала спала.

– Извините. Нас обычно предупреждают о посетителях. Я провожу вас… – жестом он открыл ворота, сел на пассажирское кресло «Баварца» и показал мне путь.

Я следовал его указаниям.

«Всё-таки имя Отто что-то значит…»

– Чуть медленнее – ещё ворота… – мой гид – сама любезность.

Очередной шлагбаум с вооружёнными людьми, взлетел вверх по отмашке моего спутника.

Это был очень старый район с пятиэтажными постройками. Проезжая часть была впритык с тротуаром – давно я такого не видел.

Архитектура и атмосфера этого места словно из кинофильмов прошлого. Всё было так красочно, что захватывало дух. Фасады старых зданий были украшены яркими цветами, цветочные клумбы находились в самых неожиданных местах. Шедевры флористики. Цветовая гамма была посвящена символике нацизма.

«Ну разумеется!»

Улицы были заполнены юношами и девушками. По дороге мне попались всего лишь двое или трое взрослых прохожих. Мимо проплыло летнее кафе. В открытое окно вместе с дневным солнцем в салон врывались весёлые речи и музыка. Всё это казалось нереальным, неземным. Навстречу ехали два мотоциклиста в униформе, и девушки, стоящие возле витрин, махали им руками, весело смеясь. Они с улыбкой кивали в ответ.

В атмосфере царило полное отсутствие напряженности, негативного давления и суеты, как в центре города, где я живу. А ведь это максимум каких-то четверть сотни километров отсюда. Абсолютно другой мир. Небывалый контраст…

Архитектурные стили не были стерты коробками новостроек из стекла и бетона. Создавалось впечатление, что время вернуло историю на несколько страниц назад.

Навигатор погас окончательно, телефон замерцал в поисках сети.

Здесь это не работает, – заметил мой сопровождающий, заметив мои тревожные взгляды на источники связи. – Только локальная связь. Кстати, я Лукас.

Да… Я Бруно! – пожал я протянутую крепкую руку.

– Здесь направо, ещё одна остановка – и мы на месте, – сказал он.

Мы остановились у чёрного мраморного забора, отражающего солнечные лучи. Он казался бесконечным. Лукас коротко поговорил по селектору и вернулся.

– Дальше вас проводят, всего хорошего! – его улыбка была полна чувства вины и доброжелательности.

– И вам жить и процветать, – ответил я.

В каменном заборе открылась ниша, и я въехал внутрь. Секунды полной темноты сменились ярким светом и не менее ярким зрелищем: монолитный замок с готически заострёнными башнями по краям устремился в облачное небо.

«Да, Отто, ты весь именно в этом…»

Ниша за моим автомобилем закрылась. Встречающий человек, неизменно в чёрном, с дежурной улыбкой, растянутой на всё лицо, встретил меня.

– Вы Бруно? Вас ждут, – произнёс он.

– Да, я Бруно, и меня ждут, – выбираясь из авто, я разминал затекшие части тела.

– Оставьте автомобиль и не переживайте ни о чём, всё останется как есть.

– Я очень на это надеюсь, – ответил я, направляясь к огромной лестнице с колоннами из чёрного мрамора.

Возле входа стояли двое часовых, не выделяясь из готического стиля. Они поверхностно скользнули по мне взглядом.

Мы вошли внутрь через тёмные стеклянные двери. Мраморный пол отражал фонари, немного мебели было характерно для выдержанного в консерватизме помещения. Двое возле очередного дверного проема были поразительно похожи на манекены – настолько «неживыми».

«Вот это выучка!»

Над дверью висел лозунг, подтверждающий жизненное кредо хозяина замка:

«Бог с нами», – кажется, так переводится эта надпись.

Двери вели налево и направо, а мы направились прямо, к огромным дубовым «вратам». Визуально казалось, что проводник не сможет их открыть, но они легко поддались.

– Вам сюда, – указал он рукой.

– А вам… куда? – но я не задержался надолго в дверях.

И где же я оказался! Огромный кабинет с камином из серого камня и старинной мебелью из тёмного дуба (вот это вкус!), круглый стол, стулья с высокими спинками, шкафы с книгами и какими-то реликвиями… Занавески цвета бордо едва пропускали дневной свет. За столом хозяин кабинета обсуждал что-то с коротко стриженной блондинкой. Между ними завис человек в строгом деловом костюме. Дверь за мной с тихим щелчком закрылась, привлекая всеобщее внимание. Взгляды устремились ко мне.

– Бруно!

Отто вскочил как ужаленный и бросился ко мне… Полы его халата развевались, как паруса.

– Наконец-то, мой мальчик! – он раскрыл объятья, и я оказался в них, как будто там был всегда, и не было в моей жизни ничего роднее…

Я тоже был искренен, едва не пустив слезу – выражение «мой мальчик» я уже где-то слышал.

«Сука (!) – в старых фильмах о фюрере…»

Блондинка развернула ко мне не только голову, но и то, что находилось под столом. Это впечатлило, непроизвольно вызывая сухость во рту.

– Хельга, это Бруно. Я тебе много говорил о нём… – представил меня Отто.

Хельга протянула руку для знакомства, а может и для поцелуя, но я лишь слегка пожал её.

– … Бруно, это Хельга.

– Ты ничего не говорил мне о ней, но это и не нужно – её внешний облик говорит сам за себя! Это комплимент, кстати…

– Хельга – мой бизнес-партнёр, мой спутник жизни и ещё много того, о чём тебе знать необязательно!

– Надеюсь, не мама? – Я изображаю сожаление. – Не расстраивайся, я к тебе совсем не за этим приехал…

– Ну и отлично! – смеется Отто. – Хельга, может, поужинаем?

В ответ – хитрый прищур красивых глаз, взгляд на своего мужчину, на меня, легкое сжатие губ.

– Конечно. Вас позовут. – Хельга почти по-военному развернулась и, держа осанку, «поплыла». Лучше бы она этого не делала – я едва не последовал за ней, напрочь забывая об Отто.

– Ну как?

«Хорошенькая!» – едва не срывается с моих губ. Вслух же говорю иное:

– Неплохой кабинет, выдержан в стиле… Со вкусом, – киваю головой за его спину на портрет Адольфа Гитлера. – Твой предшественник?

– Перестань! – Со смехом Отто садится за рабочий стол. – Располагайся, поболтаем… Не слишком голоден?

– Ну что ты! Твои молодчики меня так напугали, что я теперь недели две есть не смогу. – Усаживаюсь в мягкое кресло возле книжного шкафа.

– Ты прекрасно знаешь, что с тобой вряд ли что-то случилось бы на этих территориях. Давай расскажи, как ты…?

Отто принимает вид активного слушателя, и я невольно рассказываю, «как я», начиная с момента, когда покинул то учреждение, в котором мы с ним находились под одной крышей, и по сей день.

– Ну, а тебе всё никак не успокоиться, – заканчиваю вопросом свое не очень яркое эмоциональное повествование. – Не дают тебе покоя лавры кучки пепла, оставшейся после самосожжения? Всё пытаешься осуществить свою хрустальную мечту, построенную на развалинах… Когда же ты повзрослеешь, Отто?

– Что за скептицизм, Бруно, я расту, взрослею и, что характерно, прогрессирую! И, в конце концов, не трогай усопших – это бестактно и против религиозных канонов! Упокой его душу…

– Знаешь, – я вторично оглядываю кабинет этого «деспота», – его упоминали столько раз, что его душа уже никогда не узнает покоя! А ты выбрал не ту дорогу, она пропитана кровью и проклятьями.

– Я не настолько туп, как, вероятно, выгляжу… – Отто нахмурил брови. – И тебе уже говорил: в то время было сделано много ошибок, но я не иду по кроваво-скользкому пути… – Он нервничал, входя в роль диктатора сам того не замечая.

«Началось!» – я вспомнил почему-то о сожжённом молодчиками Отто парне за секс с мулаткой. – «Ну да, это же не часть кровавого пути. Так, наверное, и Гитлер забывал упоминать в моменты прихода к власти о своих началах…»

– … У меня, повторюсь(!), свои взгляды на любую…

– Ладно, ладно, не заводись, я всё понимаю. – Жестами и словами прерываю потенциальную вспышку гнева Отто, вспоминая о психа-типе, кумире моего друга. – Тебе и двух слов сказать нельзя. Продолжаю так же примирительно: – А у тебя здесь есть бункер?

– У меня есть здесь много чего, это моя рейхсканцелярия! – Отто даже приподнялся в кресле, портрет Гитлера очутился как раз над его головой.

В этот момент они оба смотрели на меня невозмутимыми взглядами.

«А в этом что-то есть… – знамение?»

Отто тут же понесло:

– А то, что тогда нашли тела, – он кивнул головой назад, на портрет, и, кажется, он не раз на него кивал, – его и Евы… – это еще не факт, что это были именно они!

«Вот это да! Куда же тебя так-то?!»

– Но это же исторический факт, подтверждённый лечащими врачами, на месте суицида в комиссии присутствовал дантист… – Я пытаюсь хоть как-то урезонить собеседника.

– Тогда могли подтвердить всё что угодно! Это было нужно русским и их союзникам. Представь: если бы «Он» тогда остался жив, хотя бы на словах, это не сломило бы волю его верных сынов, не было бы капитуляции, подписанной предателями! Это лично мое мнение – он доживал свои дни где-то на островах или, как поговаривают, в Южной Америке… – Лицо Отто при этом было абсолютно серьезно.

– А как же союзники? Если бы он воскрес где-то внезапно, его бы сразу уничтожили, задушив заразу в очаге…

– Но многие до сих пор уверены, что он тогда ушел. – Провозгласил этот преданный национал-социализму сын.

– Как ты и сказал, ты тоже среди них?

– Знаю, продолжишь иронизировать, но да! – И Отто преданно взглянул на портрет своего идола.

– Ты неисправим…

Двери кабинета открылись. На пороге мальчик лет двенадцати-четырнадцати, одетый в форменные шорты и рубашку. Светлые волосы аккуратно зачесаны набок. Конечно же, голубые глаза, смотрящие на меня с интересом, на Отто – с вопросительной преданностью, в его голосе находятся даже металлические нотки:

– Вас ждут в зале для приема гостей! – Мальчик слегка склоняет голову.

– Спасибо, Вилли, – Появление подростка успокаивает эмоциональный разгул Отто, – мы уже идем, немного заболтались.

– Что это, Отто, Hitlerjugend? – Когда дверь за подростком закрывается, выражаю свое удивление.

– Мой воспитанник! – С гордостью отвечает тот.

Я лишь ухмыляюсь – о чем тут еще говорить?

Ужин проходит в дружественной обстановке, при зажженных свечах под ненавязчивую музыку. Двое слуг, готовые по любому жесту или взгляду исполнить твою прихоть, касающуюся обеда, конечно.

Девиз вечерней трапезы: «Когда я ем, я глух и нем» – это, видимо, одна из характерных черт местного этикета. И я тоже вынужден следовать традиции. Но появление незнакомого человека за столом мешает поддерживать строгие рамки.

Вилли все время стреляет в меня глазами, видимо, пытаясь понять, как едят не нацисты. Он настолько увлекся, что уронил десертные принадлежности, чем сразу вызвал беспокойный и укоризненный взгляд Хельги.

Она сама – нельзя не отметить – появилась в вечернем платье алого цвета, легкий макияж, открывший новые прекрасные оттенки на ее и без того прелестном лице.

Бросает не теплый взгляд на воспитанника и хозяин замка, суета прислуги… Я улыбаюсь этому. Вилли, глядя на меня, понимает: ничего страшного не произошло, но через несколько минут, при разломе индейки, раздается треск и кусок мяса, отлетая, попадает в бокал с вином, из которого делал небольшие глотки Отто.

Это событие вызвало бурную реакцию на лице хозяина замка: Отто был в смятении, Хельга смеялась, а я не смог сдержать ухмылку. Вилли, казалось, замер в ожидании реакции. Отто, окинув взглядом всех присутствующих, остановил его на подростке:

– Вилли! Я бы хотел, чтобы подобное больше не повторялось. На сегодня для тебя обед окончен!

– Да, Отто! – мальчик беспрекословно встал из-за стола и покинул зал, но, проходя за спиной главы семейства, он неожиданно вытворил нечто комичное, чем вызвал улыбку на лице Хельги.

– Отто! Это всего лишь ребенок. – голос Хельги, казалось, исходил изнутри и был так же приятен, как и она сама.

– Он прежде всего солдат, он способен защищать, атаковать, стрелять, в конце концов! А солдат – это прежде всего дисциплина, и дисциплинированным он должен быть всегда, и уж тем более в обществе за столом! – Отто явно не шутил, отодвигая вилку в сторону. – И я не потерплю любимчиков, Хельга, а ты делаешь из него именно это.

Хельга, взглянув на меня и усмехнувшись, молча опустила голову, соглашаясь. Остаток ужина прошел в тишине. Я не нарушал ее, ведь я тактичный гость. Под занавес Отто, решив, что на такой ноте нельзя заканчивать застолье, попытался исправить положение:

– А не поехать ли нам куда-нибудь сегодня? Хочется развеяться, да и Бруно посмотрит, как мы здесь коротаем вечера. – Он суетился, словно ребенок, пытающийся загладить вину.

«Разве это тот жесткий и принципиальный человек, которого я знал? Нет, присутствие Хельги дает о себе знать, значит, чувства меняют не только обычных людей, но и диктаторов тоже. Ну конечно – он ведь наедине ей не «Mein Kampf» цитирует.

На предложение Хельга не реагирует, спокойно поглощая усыпанный кусочками ананаса десерт. Это еще больше заставляет нервничать ее мужчину. Тот явно негодует. Понятно, что в мое отсутствие они разобрались бы быстрее. А мне было интересно, чем все завершится, поэтому я медленно доедал мороженое, запивая его кофе.

Отто стратег по определению и долго не раздумывает над следующим ходом:

– У тебя ведь сегодня не очень много дел, Бруно?

Вопрос звучит так, словно мы с ним остались вдвоем за столом.

– Да, Отто, я сегодня бездельник.

– Отлично! Значит, мы сегодня можем с тобой поболтать спокойно в каком-нибудь уютном местечке без лишних ушей, я тебе расскажу про мои планы, некоторые из них тебе должны понравиться.

– Я надеюсь на это, Отто…

Его женщина напрягается.

Прислуга отодвигает стулья, когда мы поднимаемся. Дойдя до дверей зала, я слышу мягкий грудной голос Хельги:

– Дело в том, дорогой, – она делает паузу, дожидаясь, пока мы развернемся к ней лицом: неэтично разговаривать стоя спиной к фрау. – Дело в том, что я, возможно, подберу что-то в гардеробе к змеиным глазам и постоянной ухмылке нашего гостя…

«Какая форма комплимента! Слегка разгневанная, она еще прекрасней…

– …Но на что надеешься ты, Отто, в своем костюме, в котором ты присутствовал на ужине? Ты, который говоришь о дисциплине тринадцатилетнему мальчику, – ее глаза красивы, полыхающие в гневе, – Как ты сам себя ведешь, говоря с гостем, полностью игнорируя мое присутствие?

– Да, в самом деле, Отто, ты сегодня не взглянул в зеркало перед обедом? – Я быстро принимаю сторону Хельги.

Отто держит руки в карманах шелкового халата, а на ногах его красуется пара тапок, надетых на босу ногу.

Он стойко держит удар, сравнимый с поражением Гитлера под Сталинградом:

– Ты знаешь, Бруно, – подбородок Отто гордо приподнимается, – есть масса мест, где меня пригрели бы и в подобном непотребном…

– Может, назовешь их тогда, если не страшно?! – перебиваете его «фрау Хельга», эффектно бросая салфетку на стол.

-… виде, и если подождешь меня какое-то время, то сможем отправиться туда вместе! – заявляет Отто, покачиваясь на носках и пятках, игнорируя Хельгу.

– Я подожду тебя, само собой. -. – Как двойной агент я тут же переметнулся на другую сторону.

Вслед за Отто удаляется и Хельга. На ее лице блуждает улыбка полководца перед решающим сражением.

Несомненно, Отто добился многого, идя к поставленной перед собой цели. Он оградил себя от остального мира – мира, недостойного существования в нем такого человека, как он. Создал сепаратистское «государство», со своими порядками и законами, приемлемыми для него и таких, как он сам.

За идеей неонацизма потянулись люди, видя в Отто сильного, признанного и харизматичного лидера, обладающего жесткими волевыми качествами. Он прошёл трудный и тернистый путь от мальчика, рисующего свастику на городских стенах и выкрикивающего расистские лозунги, до идеологического и духовного гида, ведущего поверивших в него к «светлому будущему». Не пряча истинные планы за ширмой либерализма и демократии (как это принято теперь), в открытую выставляя напоказ суть самого «нового» движения.

Многие обратили внимание на новые порывы уже давно стихшего ветра. Власть. Люди, имеющие капиталы, желающие стать частью правящими миром, стали искать всевозможные пути для того, чтобы сблизиться с этим человеком и с помощью него и инвестиций в его борьбу добиться того, чего стало невозможно достичь другими путями. Конечно, они должны учитывать, что у Отто есть и свои взгляды на всё и вся, ведь любой человек в такой «игре» не раскроет до конца свои карты.

Но на данный момент все выглядит неплохо, империя Отто цветет и прогрессирует.

Мои мысли прерывает служащий, приглашающий в одну из комнат. На удивление обычная современная обстановка: мягкая мебель, огромный телевизор и огромная музыкальная система. Высокая полка с винами.

– Вы будете не против, если Вилли – воспитанник Отто, побудет с вами какое-то время? Он выполнил весь объем сегодняшних заданий и не знает, чем заняться… – Провожатый слегка приглушает голос: – Он в опале.

– Конечно! Конечно, я буду очень рад. -. – отвечаю в тон не менее заговорчески.

Мальчик, появившись, не дал мне и рта раскрыть, стремительно подходя к креслу, заговорил:

– Бруно! Это правда, что вы отбывали наказание вместе с Отто?

– Какая осведомленность! Вас, юноша, готовят не в начальники служб разведки или безопасности при империи?

Интонация вопроса несколько не смущает подростка:

– Я думаю, сарказм, что брызжет из вас, – это лишь уловка, для того чтобы было время обдумать ответ.

«Какое дарование!»

– Даже если это и так, то мне нечего скрывать от тебя. Всё верно, мы с Отто находились в одно время в одном из исправительных заведений.

Вилли внимательно слушал мой ответ, не отводя глаз.

– В этом нет ничего предосудительного… Многие великие люди, изменившие ход истории, отбывали сроки. Я думаю, именно там зарождаются гениальные идеи…

Мальчик гордо поднял подбородок, несколько раз кивнув перед этим монументально эпохальным движением.

– Да, наверное, – я с интересом наблюдал за его поведением, – как и лидер национал-социалистов в начале своего пути….

Вилли поморщил лоб, словно мое упоминание о Гитлере доставляло ему давно надоевшую зудящую боль.

– Это только усиливает и укрепляет дух… – он продолжил свою мысль, избавляясь от неуместного упоминания. – Впоследствии такого человека трудно сломать, а идейную, готовую идти до конца личность сломать просто невозможно! Знаете, Отто не раз говорил, что вы сильная личность. А его словам я, несомненно, верю и, не кривя душой, скажу: я уважаю вас и хочу предложить вам свою руку! – Он подкрепляет свои слова действиями, протягивая открытую ладонь. – Если вам понадобится моя помощь, то можете на меня рассчитывать! А сейчас я должен покинуть вас: неотложные дела, простите.

– Как вам будет угодно! – слегка кивая, я жму протянутую руку.

– Я не прощаюсь. – И гордо подняв голову, Вилли удаляется.

«Вот это феномен! Таких еще поискать надо…» – я остаюсь наедине со своими мыслями. – «Что будет со мной, если я задержусь здесь хотя бы на недельку? Ну, Отто!».

Дверь резко открывается, и голова всё того же Вилли просовывается в ее проем, он заявляет, глядя на меня:

– И остерегайтесь Хельги, она ревнует вас к Отто. Это же очевидно…– Тон юноши был настолько серьезен, что я не мог не улыбнуться.

– Спасибо. Я обязательно учту это!

«Вот она, уязвимая точка Отто, хотя чему удивляться – женщины всегда были слабой стороной мужчин. И диктаторы тут не исключения. Этот преступник с претензией на звание номер один обладает пылкими чувствами к молодой женщине и в моем присутствии ведет себя как ребенок, не зная, как поступить…».

Дверь снова открывается, и теперь твердой походкой входит Отто. На нем бордовый бадлон, черные брюки и лакированные ботинки. Золотые часы известного бренда на руке. Очки в круглой оправе.

Я не видел Отто до этого в очках, и они придают ему некий деловой вид. Хотя в данный момент по внешнему облику вряд ли можно определить, к какой именно прослойке общества принадлежит этот человек. Вид респектабельный- походка и манеры поведения сами говорят за себя. В лучах света блестит перстень – всё тоже золото и символика нацизма, инкрустированная драгоценными камнями.

«Ну конечно, куда ж без этого!».

– Ее еще не было!? – В вопросе или утверждении обеспокоенность задержкой Хельги.

– Нет! Выглядишь божественно, и я думаю, она сейчас появится.

– Перестань, Бруно, ты же знаешь эти женские сборы.

– Ну кто не знает? В этот момент мужчина тратит наибольшее количество нервных клеток! Некоторые даже седеют, лысеют и стареют на глазах….

– Тоже находишь? А они в этот момент думают: «Если любит – подождет» … – хватается за мою мысль Отто.

– Это все обыденно и понятно, но скажи, Отто, как получилось так, что мы сейчас сидим в твоем замке, позже поедем в увеселительное заведение, которое, как я понял, находится на территории, прилегающей к замку, и этот район явно автономный? Поделись, как добиться такого успеха! Что это, наследство Мартина Бормана?

Отто думает с минуту.

– Когда мы с тобой бесцельно прожигали года в лояльном корпусе Подгауза, на тот момент действительно ничего не было, не было и дальнего родственника, обладающего огромным состоянием, которое он жаждал оставить мне в наследство. – Он делает паузу, поглядывая на дверь. – Но зато остались на свободе преданные друзья, которые видели, за что я пострадал. За веру в идею. В ответ на мой арест и заключение парни сделали несколько дерзких вылазок, которые принесли немалый доход. Им не только заплатили, но и предложили очень удачно вложить заработанные деньги – финансировать некоторые не совсем прозрачные проекты. Ребятам повезло. И они не забыли того, кто сплотил их. Они попытались к моему освобождению максимально приблизить организацию к той, к которой мы изначально и стремились.

Да, чем они занимались противозаконно, но, как тебе известно, в нашем мире сейчас очень мало законного и даже там, где это должно быть необходимо в первую очередь. Сейчас ты мало найдешь судей и прокуроров, которые выполняют обязанности, придерживаясь хотя бы одной буквы закона. Они, как правило, корыстны и продажны, червь коррупции уже давно откармливает свое жирное тело в этой куче прогнившей «плоти». Так что я ничего не вижу противоестественного в том, что деньги зарабатывались на строительство этой империи не легальным путем. Я воспринял это нормально и по достоинству оценил то, что в мое отсутствие ребята не сидели сложа руки. Скажу больше – я был этому рад!

Наиболее преданных идее было всего-то человек пятьдесят. Это был основной костяк, сейчас уже треть из них погибла в борьбе за наше дело, часть находится в заключении, но никто, – Отто встает, увлеченный рассказом, забывая об отсутствии Хельги, – никто из них ни на секунду не жалеет о посвящении всей своей жизни идее. А замок, – Отто снисходительно улыбается, – когда-то принадлежал одному из наших недругов, он после некоторых наших силовых манипуляций решил уступить его за смехотворную сумму. Далее было уже дело техники – вложить заработанные капиталы в прилежащие районы, ну, остальное ты уже видел или тебе еще предстоит увидеть. Финансирование сильными мира сего до сих пор имеет место, но не до такой степени, как это было необходимо Адольфу…

Мы стараемся отказываться от этого по мере возможности, стремимся стать полностью самостоятельными. Знаешь, Бруно, самостоятельность и свобода – это огромная сила.

– Согласен. Кто свободен, тот силен, если находятся силы, ограничивающие твою свободу, пытаясь унизить тебя и твою гордость, надо найти в себе дух и силу быть выше всего этого. Я буквально перед тобой разговаривал с Вилли, в его словах слышны отголоски твоих речей – достойный ученик!?

– Этот мальчик ставит иногда и меня в тупик смелостью мыслей и дерзостью поступков, но он ребенок, еще ребенок… – По лицу Отто видно, что ему приятно говорить о сильных качествах воспитанника. – Я тебе и раньше говорил о том, что мне нужен такой человек, как ты. Необходим!

Я не успел отреагировать на «заманчивое» предложение – в дверях появилась Хельга. Ее одеяние – вечернее платье для коктейлей с декольте – было несколько кричащим, но четко выделяющим ее утонченную фигуру. Макияж опять же на удивление минимален, но искусно наложен.

В дверях с сарказмом в голосе она задает вопрос:

– Я вас не задержала? – спросила Хельга и, не дождавшись ответа, продолжила: – Не хотела выглядеть недостойно в вашем обществе!

– Ну что вы, – я с театральным поклоном склонил голову.

– Напротив, Хельга, мы с Бруно так мило болтали, что просидели бы до утра, если бы ты нас не остановила!

– Ни секунды не сомневалась. – закатив глаза, ответила Хельга и, развернувшись на каблуках, направилась к выходу. – Еще бы(!) – старые фронтовые воспоминания…

«Ну и гиены! Палец им в рот не клади… отсюда безруким инвалидом уедешь…»

Лестница к вестибюлю, полуосвещенный коридор, гараж под открытым небом. Здесь красуется с десяток автомобилей, среди которых есть и коллекционные модели. Мы садимся в черный лимузин, сконструированный на базе BMW. Черный седан сопровождения заполняют люди в черных одеждах.

– Мы, как всегда, так одиноки… – с легкой грустью в голосе заметила Хельга, обращая внимание на охрану.

– Ты прекрасно знаешь, что это в целях нашей же безопасности.

– Да, но мы в Маленьком Берлине! – впервые слышу это название местности. – Или мы собираемся выбраться за пределы? – нотки надежды слышаться в голосе Хельги.

– Еще не знаю. – Хотя ясно, что сам Отто уже давно всё решил.

– Маленький Берлин – где это? – я с интересом смотрю на гордого хозяина владений.

– Это там, где мы находимся – за воротами замка, все названия улиц и заведений носят имена того времени.

– Ты ужасен, Отто!

– Вот и я… не устаю об этом повторять… Но он будет еще ужасней, если мы сегодня не выберемся за «ворота» в какое-нибудь местечко, где мы ни разу не были! – Хельга бросает многозначительный взгляд, ища во мне союзника. Я же нейтрально притупляю взор. – К примеру, я не была в «Экзотике», но столько слышала о ней.

– Ты слышала о ней от своей сумасбродной сестры, для которой не остаться в нижнем белье перед мужчинами приравнивается к «даунизму»!

Даже я почувствовал, как от слов Отто пахнуло нафталином – он слишком вжился в свою роль почти вековой актуальности.

– Если Ева – сумасбродка, то почему ты притащился к нам в дом? Насколько я помню, именно из-за нее… – весь вид Хельги подтверждает, что тема «сестры» не раз подымалась на семейном «совете».

– Я тебе неоднократно говорил: в тот момент меня заинтересовало имя, да и я тосковал после одного из разрывов! А затем увидел более серьезную материю для работы… А в процессе, – Отто поднял указательный палец вверх, – уже испытал безумные чувства!

– Материя… Хорошо хоть она женского рода! – Молодая женщина разгорячилась основательно. – Но обратил-то ты внимание на эту «материю» только через год, и то из кровати моей сестры – ты только тогда прозрел?

– Нет… Я долго присматривался, приценивался и… восхищался. К тому же меня могли придать суду за склонность к педофилии, тебе же тогда не было и шестнадцати!

– Извините, что прерываю ваши политические дебаты, но я хотел бы переодеться. – Я взялся за ручку двери автомобиля.

– Ты отлично выглядишь! – в один голос язвит высокопоставленная семейная чета.

– Хочу выглядеть скромней, дабы не создавать конкуренцию потенциальному властелину мира!

– Остро…

Но я не дослушал Хельгу. В багажнике «баварца» всегда имелось несколько комплектов одежды на разные случаи жизни. Это не раз выручало меня, учитывая импульсивные отношения с Сани. Поэтому я никогда не забывал сменить гардероб и в автомобиле.

Чтоб хоть как-то выглядеть элегантно, я достал из мобильного гардероба кремовую рубашку из шелка, свободные брюки из легкого материала мятого вида, что модно в наше время, наилегчайшие кожаные туфли. Ну и золотая цепочка дополнила мой облик.

– Бруно, возьми с собой телефон, за пределами сигнал будет, а если надо позвонить сейчас, то воспользуйся местной связью. Здесь в лимузине…

– Спасибо, но это необязательно.

Оценивающие взгляды моего внешнего вида – словно дотошное жюри с показа мод.

– Что!?

– Ты изменился в лучшую сторону, – с ухмылкой подмечает Отто.

Хельга, глядя в окно, всем видом дает понять, что пейзажи за ним гораздо интереснее меня. Но ни с того ни с сего вдруг цитирует строки русской классики:

– «Златая цепь на дубе том…».

Я натянул улыбку на лицо, что оказалось заразительным: в течение нескольких минут мои спутники молча улыбаются.

«Какая теплая компания! В ней уютно как дома. Хочется даже тапочки надеть…»

Минут десять кружим по просторам «Маленького Берлина». В салоне царит тишина. Я незаметно для себя прилипаю к окну. На улице темнеет и медленно зажигаются фонари. Такое ощущение, что они – эти не яркие источники света в витиеватой «оправе» горят еще с той эпохи военного времени. Загораются вывески и окна пивных и других заведений.

В сравнении с дневным временем на улицах «берлинцев» так же преимущественно молодежь. Молодые люди улыбаются, активно общаясь. С радостью приветствуют тех, кто попадается им навстречу. Складывается впечатление, что у этих людей не существует забот. Вновь отмечаю неестественность здешней всеобщей эйфории, какая возможна лишь в состоянии счастья или прострации, в котором я иногда пребываю, конечно не без помощи запрещенных препаратов.

А прохожие, гуляющие по узким тротуарам, смело заглядывают в окна автомобиля, пытаясь разглядеть пассажиров. Конечно – они знают, кому принадлежит машина. Они выкрикивают имя своего идола и машут руками. Я вновь начинаю молча улыбаться, что как по цепочке вызывает улыбки и у моих компаньонов.

«Власть – это в первую очередь популярность, слава!»

– Будь добр, Бруно, не надо – я знаю твои слова наперед… – просит виновник оживления масс снаружи.

– Но я не знаю, – буквально взвывает ехидно Хельга. – Будь добр, Бруно, я бы хотела услышать это....

– Прекрати, дорогая! Сегодня я обыкновенный человек и прошу не акцентировать на мне своё внимание!

– Да неужели такое возможно? – Хельга неумолима.

– Ты популярен, Отто, и более чем, – я, задумавшись и разглядывая толпу, размышляю вслух. – А популярность иногда приносит подпорченные плоды.

– Такое уже было. – Хельга, видя мой удивленно-вопросительный взгляд, продолжила, чуть снизив тон: – Настоящее покушение…

Я, не понимая, шутит она или нет, поворачиваюсь за ответом к Отто.

– Забудь об этом! – в приказном тоне говорит Отто, но, заметив мой интерес, погружается в воспоминания: – Это была внутренняя война. Представь, в нашем маленьком «государстве» появилась оппозиция, требующая строго следовать идеологии Гитлера, а в наше время – это утопия!

Крауз тогда со своими людьми слишком жестоко обошелся с выходцами из исламистской организации, более того, они не только перегнули палку, но и разрисовали все вокруг свастикой, написав соответствующие лозунги, что бросило тень на всех нас. Это произошло в тот момент, когда мы были так слабы… – Отто с видимой горечью вспоминает те безрадостные дни, и Хельга, положив ладонь на его руку, возвращает его к нам.

– И?.

– … Конфликт был улажен, но ценой больших невосполнимых потерь. Исламисты не заставили себя ждать. Когда Крауз всё понял, было уже слишком поздно. Мы с трудом выжили тогда. Как я и сказал: мы были слишком слабы….

– Ну, хватит о грустном! – прерывает скорбное уныние Хельга. – Может, для начала посидим в «Лодке»?

Её умоляющее лицо вызывает наши улыбки.

Это самая настоящая подводная лодка времен второй войны. Издалека она выглядит хищно, «уткнувшись» носом в парковку машин. Её силуэт, отверстия шахт торпедных аппаратов, рулевые кили и бортовая пушка эффектно подсвечены неоном. Вырез нижней части носа лодки ассоциируется с раскрытой пастью, делая вид субмарины более хищным. Парковка у входа. Номер «U-999» на корпусе корабля, свастика и эмблема немецких морских сил второй мировой войны.

Машин на парковке достаточно, самое близкое место к входу – не занято, нетрудно догадаться, для кого оно. Из открытой «пасти» лодки спускается лестница, обтянутая красной материей, придавая субмарине тот самый элемент кровожадности.

– Это самая настоящая боевая единица? – я не скрываю своего удивления. – И участвующая в сражениях?

В момент моего разглядывания с разинутым ртом этой морской боевой громадины раздается голос позади:

– Отто нашел ее в ремонтных доках, субмарина затоплена в мае 45-го где-то в бухте Гельтинга, «999»-я, говорят, предназначалась для особой операции и в боевых походах почти не участвовала, хотя кто знает…

Человек из машины сопровождения знакомит меня с историей лодки. Внешне он похож на итальянца. В дополнение крепкое тело, высокий рост и безжалостный взгляд. На нём идеально подобранный костюм, подчеркивающий фигуру. Отто, беря меня за руку, представляет нас друг другу:

– Бруно, знакомься, это Генрих, – он как-то странно улыбнулся, – мой помощник…

– Генрих? Вы больше похожи на итальянца, визуально…

– Я и есть итальянец, – улыбаясь Генрих переводит взгляд на Отто, – а имя это…

– Имя – это моя просьба, – широко улыбается и Отто. – Не будь занудой, Бруно.

«Прими я предложение Отто вступить под его знамена, следующим шагом будет смена имени на… Фрица и навряд ли с титульной приставкой «фон» в фамилии…».

– Адольф готовил особую миссию в конце войны, на остатки «волчьих стай» адмирала Денница возлагались большие надежды… – Отто с тоской в голосе и со мной под руку поднимается на борт корабля.

Генрих раздает приказы своим людям по охране периметра.

Внутри субмарины сохранен интерьер боевой машины. Вырезана сердцевина лодки, на двух палубах вдоль стен по всей длине – столики с посетителями. Ограждены металлическими перилами лестницы и переходы, соединительные проходы с рубки в хвост лодки. Тут и там передвигающиеся по ним официантки в морской форме.

Наша компания размешается в хвосте лодки. Десятки глаз прикованы в основном к моим спутникам. На лицах посетителей улыбки. Гул оживления, связанный с нашим появлением на борту, глушит музыку. Пол лодки дрожит, создавая эффект работы двигателей подводного корабля.

Сам столик изготовлен из алюминиевого сплава. Кресла, не имеющие ни куска мягкого материала, против логики удобны. Минимализм военного времени. В корабельной рубке светится бар, оттуда и спешат к клиентам морячки-официантки. Под баром в лучах световых пушек движение танцовщиц внутри стеклянной шарообразной сцены, которая медленно спускается и поднимается. Человек в форме капитана – хозяин заведения, подойдя по-военному отдает честь, приложив руку к фуражке:

– Добро пожаловать на борт субмарины! – Лично протягивает меню, мне кажется, только из-за меня он не добавляет возводящий в высокий ранг Отто приставок: – Может, другой столик? Жду ваших распоряжений!

– Спасибо, капитан! – Отто снисходителен. – Нет, отсюда отличный вид….

– Это верно. – Капитан, выслушав заказ, удаляется.

Тенью проявляется человек Генриха (язык не поворачивается его так называть). Кивок головы, дающий понять: всё в порядке. Помощник Отто, улыбнувшись, расслабляется.

Женская половина присутствующих не скрывает своего восторга. Непонятно, что их восторгает больше: наряд Хельги, ее положение или сам Отто? Я же, пользуясь случаем, купаюсь в лучах славы, не имея к ней никакого отношения.

– Хайль Отто! – Раздается в динамиках.

Это вызывает во мне нездоровый смех. Спасают официантки – и я заедаю эмоциональный экстаз команды корабля морепродуктами.

Остальная компания прохладна к принесенным блюдам и напиткам. Хельга, найдя знакомую среди присутствующих, перемещается за ее столик на «разговор старых подруг». За нашим столом скука: я, Отто и итальянец, манерно ковыряющийся вилкой в салате. Перехожу к мороженому с заморскими фруктами и алкогольными добавками. Отто, болтающий коньяком в бокале, цедя его как гурман, бросает взгляд на болтающую Хельгу.

– Женщины… Им лишь бы помолоть языком!

– Ты сейчас, кстати, о первой женщине в империи… Ее любой диалог, даже связанный с женским гардеробом, в будущем для кого-то страница истории его жизни и довольно яркая… – Собеседница Хельги разглядывает нас как на находку тысячелетия.

– Благодарю, твоя критика заслуживает самой высокой похвалы.

– Не стоит скромничать, это от всего сердца. Я киваю в сторону женщины Отто:

– Она не сковывает твою свободу? Я сейчас не о постельных играх…

– Иногда… – Отто тяжело вздыхает, погружаясь в мысли о своих семейных проблемах. – Когда она своим тонким женским чутьем ощущает опасность в моих делах, может стать тираном… Но это неотъемлемая часть семейной гармонии, это неизбежно. А как у вас?

– Я тоже считаю, что без них никуда… – отстраняюсь от вида принесённого осьминога. – Но иногда я просто ненавижу Сани за её длинный вездесущий нос!

– От любви до ненависти… – Отто оживляется, проявляя заботу. – Хочешь – позвони, предупреди, что задержишься.

– Не надо! Это как дипломатия – пауза и бездействие порой эффективнее любых активных действий.

– Каждому своё…

– Послушай, – я меняю тему и позу за столом, – люди, которые здесь находятся, молодёжь на улицах города… Они так слепо верят в тебя. В чём секрет?

Отто переглядывается с Генрихом.

– Многие из них только здесь обретают то, что искали: работу, дом, возможность получить образование, кто-то находит спутника жизни. Саму жизнь, а не жалкое и ничтожное существование… – Пауза, глоток коньяка. – Но первое условие – беспрекословная дисциплина и исполнение того, что от них требуется. Там, за забором, ими манипулировали, лишали зарплат, рабочих мест, вышвыривая на улицу без каких-либо объяснений. Они приходят к нам, отчаявшись, и их принимают. Для кого-то это единственное место, где к ним относятся по-человечески, и здесь никогда с этими людьми не произойдёт то, что происходило с ними в том мире. За их безбедное счастливое существование борются. Ни один – слышишь, ни один – не разочаровался в том, что попал к нам. В наш мир…

– И никого не беспокоят истинные цели их руководства? Политика? Никто не слышит отголосков истории… К чему такое количество солдат, оружия, техники? И вообще, к чему может привести их с виду мирный труд? Ведь деньги с оборота любой продукции идут на поддержание основной доктрины?

– А этого никто и не скрывает… – Отто пожимает плечами, – другое дело, насколько это их волнует? Взяв бокал, он поднятым подбородком обводит посетителей на палубах лодки. – Подумай сам: что для них ближе, нищета, болезни, голод, спрятанные за лживыми общениями либералов, или спокойствие, достаток, уверенность в завтрашнем дне в обществе крайних радикалов, меняющих… – Отто поднимает бокал выше, – на данном этапе, кардинально меняющих свои взгляды?

– Это скорее была риторика… – я наливаю себе коньяк, «тостирую»: – Давай выпьем за безоблачное будущее вашего общества!

– Давай, но ты же… не пьешь? – Отто снова переглядывается со своим помощником.

– Иногда… чтобы лучше понять собеседника, я пью тот же напиток, что и он…

Лампы освещения, включая лазерные пушки, медленно гаснут. Лодка погружается во мрак. От рубки медленно опускается площадка – тот самый стеклянный шар, внутри которого подсвеченный меняющимися цветами стеклянный пол, предназначенный для танцовщиц. Три блеклых луча бьют по шару, лучи преломляются, искривляясь. Публика затихает по мере опускания сцены. Шар зависает между двумя основными палубами. Внутри – две белокурые девушки в чёрной форменной одежде. Застывшие лица – «маски».

Пространство лодки заполняет ритмичная танцевальная музыка. Динамичный и красивый танец таит в себе подтекст.

Движение девушек возле ушей друг друга подразумевает шепот. Ошеломляющий ветер отстраняет их друг от друга. Выражение коварства одной и невинность девочки, собирающей в поле цветы, другой. Порхая среди соцветий вместе с бабочками, в реальности – в танце невинная «теряет» одежду. Под взглядом коварной подруги, которая на блаженство меняет «маску» вероломного коварства. «Невинность» словно прозревает. Выражая бурю гнева, сама срывает одежду со оппонентки. Музыка подобна грому. «Коварная» почти нага, полное отсутствие коварства в ней, стыд на лице. «Благая», видя жалкий облик подруги, опомнившись, с ликом милосердия спускается к ней в ритме танца, сама раздеваясь до конца. Прижавшись к павшей и сгоравшей от стыда,… сверху укрывая, на обнажённых девушек ложится покрывалом флаг с нацистской символикой. Замирает музыка. Финал! Погасший шар поднимается вверх.

Бурные овации присутствующих на борту.

– Неплохо, да? – Хельга незаметно для нас вернулась за наш столик.

– Эти девочки немы… – Ноты грусти слышны в голосе Отто. – Профессиональные танцовщицы. Если бы ты знал, откуда мы их вытащили… Кстати, они русские… Оказавшись на чужбине, попали в ужасное положение… Девочки благодарны нам.

– Русские? – удивляюсь я. – А как же основные направления идеологии?

– Во многих правилах есть исключения… – Отто хмурится моему непониманию. – Да и не тот случай. Мы их вырвали буквально из ада.

Вышедших из глубины отсеков танцовщиц луч света провожает в темноте. Девушки подходят к нам. Теплые приветствия: пожатие рук Отто, объятие Хельги. Лица девушек милы, униформа с короткими юбками абсолютно не портит их. На одной военно-морская фуражка, голову другой покрывает пилотка. Преданность в глазах, а в руках цветы для высокопоставленной пары. Хельга шепчет что-то «на ухо» девушкам, вызывая улыбки на их лицах.

Танцовщицы, удаляясь, просят публику поддержать очередным приветствием Отто и его спутников. Рукоплескания и восхваляющие крики не заставляют себя ждать.

Первые ноты музыки, обильно «сдобренные» электроникой, заглушают эмоциональные выражения «идолопоклонничества».

Медленно зажигается неон, подчеркивающий механические элементы субмарины. Лодка, дрожа, вибрирует, создаётся эффект работы корабля на боевом дежурстве. Темп музыки то нарастает, то замедляется. Среди звуков инструментов слышится ритм сердцебиения. Сигналы бортовой электроники, эхоло́вов…

Лодка «проваливается» в бездну морской пучины. Загорается свет в рубке, освещая перископ, взвывает сирена. Слышен гул напрягающихся дизелей машинного отсека. Посетители замирают, по инерции вжимаясь в стулья. В лазерных проекциях узнаваемы фигуры подводников, бегущих по тревоге к боевым постам. Сигнал аппаратуры, определяющей положение противника и классифицирующей боевую цель.

Тревожные ноты в музыке нарастают, проекции моряков застывают на местах… Сильный удар «встряхивает» лодку, легкая вспышка с правой стороны передней части лодки. Проекционные фигуры в месте попадания «торпеды» падают на палубу в синем дыму. В районе рубки активность, слышны отдаваемые приказы. Суета возле торпедных аппаратов, вновь короткие команды.

Музыка, достигнув пика нарастания, замирает в наивысшей точке, с ней и «команда боевого корабля» и посетители лодки. Запуск торпед из носовой части субмарины. «Команда» и присутствующая публика застывают в ожидании.

Звук тикающего секундомера, затем тишина – и… далеко вдали раздается взрыв. «Моряки» радуются, звучит мелодия триумфа.

Посетители тоже не могут сдержать эмоций.

В музыке снова появляются тревожные ноты, и раздаются приказы по кораблю. Лодку начинает трясти, публику вдавливает в стулья, в бокалах плещутся напитки. За нашими спинами раздается удар, лодка «ныряет» в глубину, затем ещё один удар, и ещё. Это «глубинные бомбы». Взрывы слышны сзади и наверху. Музыка набирает темп, через минуту грохот взрывов стихает, и субмарина «выныривает» на поверхность океана, через открытые люки наполняясь свежим океаническим воздухом.

В лодку действительно ворвался свежий, солоноватый воздух, в котором слышались крики морских чаек. Музыка, полная гармонии, затихает.

Аплодисменты на борту субмарины похожи на овации шедевру мировой киноиндустрии. Не хватает только статуэтки «Оскара». Фигуры моряков и оборудование боевого корабля исчезают, зажигается свет, и в интерьере появляются столы с посетителями.

Это зрелище впечатлило не только меня, впервые оказавшегося здесь, но и высокопоставленных гостей.

Итальянец в умиротворенной позе замер с закрытыми глазами. На его лице маска удовлетворения, но глазные яблоки нервно дергаются за веками. Я толкаю полупустой бокал по гладкой поверхности стола в сторону его неподвижного тела. Бокал перехвачен молниеносным движением руки Генриха на краю стола, но веки его по-прежнему закрыты! Вдруг он открывает глаза и, смеясь с прищуром, смотрит на меня.

Эта сцена вызывает у Хельги детское фырканье и демонстративный зевок. Она обращается к Отто:

– Здесь скучно, да и быть в центре всеобщего внимания уже приелось. Хочется побыть там, где тебя никто не знает, чтобы не ощущать этого скованного напряжения.

По интонации и выражению лица Хельги чувствуется, что это не просто каприз.

– Тебе надоела слава? – Отто нежно берёт свою спутницу за руку.

Хельга права: внимания хоть отбавляй, взгляды большей части посетителей по-прежнему направлены на нас. Это доставляет некоторый дискомфорт, но, судя по всему, Отто к этому привык. Как к основному смыслу своего существования.

Он обводит нашу компанию взглядом:

– Что там тебе Ева говорила про «Экзотику»?

– Ты просто прелесть! – Благодарный поцелуй Хельги в щеку Отто.

Ничего особенного, кстати, обыкновенный земной поцелуй. Ничего царственного, имперского…

– Ты с нами, Бруно? Ненадолго… – Мою задумчивость Отто расценивает, видимо, за юношескую смущённость.

– Да, ненадолго, – тараторит Хельга, копаясь в ридикюле, – трёх часов нам хватит вполне.

– Генрих!

Итальянец мгновенно разгибается, как пружина, бросает несколько слов в переговорное устройство, и мы покидаем борт лодки.

Провожают нас как героев, совершивших подвиг. «Герои», благодаря за приём, тепло прощаются. Я просто глупо улыбаюсь.

Прощальный взгляд на лодку, когда-то патрулирующую в море и, возможно, участвующую в сражениях. Вид её захватывает дух. Два моряка у входа по-военному отдают честь.

Если бы не Отто, то боевой корабль гнил бы сейчас в заброшенных доках или, в лучшем случае, прозябал как музейный экспонат.

– Отличное место!

– Для тебя – понятно, а нам уже приелось. – «Поддержкой» мне стала мгновенная обобщающая реакция Хельги, садящейся в авто.

Перед нами ворота, отделяющие Маленький Берлин от остального мира.

Небольшая остановка, и мы движемся дальше. Спереди и сзади – машины охраны.

Я сам люблю погонять, но управление транспортом водителями Отто вызывает у меня зависть.

– Они бывшие гонщики, из-за травм и амбиций не попавшие в сценарий коррупционного театра под названием «большой спорт». Теперь они здесь, и… им это нравится.

Сообщение с телефона Сани и текст, составленный любимой прародительницей: «Бруно, заждались тебя!» Несколько язвительных строк и от Сани, вызывающих улыбку на моём лице. Вопросительные взгляды компаньонов.

– В нашей паре договор: если я не звоню, то я занят, но можно присылать сообщение.

Отто кивает с пониманием. Хельга сарказмом подчёркивает своё мнение:

– Действительно, это очень удобно.

Несколько пересечений центральных улиц. Пара развязок. Большой, светящийся иллюминацией проспект…

Огромное строение, внешняя архитектура напоминает дворец спорта, в подобном я в детстве занимался картингами. Это – гораздо масштабнее.

На здании неоном мерцает вывеска: «Экзотика». Пальмы, ананасы и солнце, выходящее из-за горизонта.

Только на входе в заведение замечаю на усиленное количество нашей охраны.

– Мы не у себя, – объясняет итальянец, видя мои взгляды на чёткие, слаженные действия его парней.

В вестибюле проверка на наличие запрещённых предметов. Секьюрити в пятнистых шортах и коротких рубашках. Одежда, больше подходящая для африканского сафари.

Охрана Отто с недовольными лицами сдает оружие.

– Если у вас нет купальных костюмов, – фраза, явно произнесённая неоднократно, вызывает у говорящего морщины на лбу, – магазин совсем необходимым слева, дальше кабины для переодевания, – жест рукой в дополнение завершает процедуру общения с нами.

Стеклянные двери.

В магазине весь нехитрый интерьер сотворён из бамбука, с потолка свисают ветки экзотических деревьев. Гудящий кондиционер спасает от внезапной жары.

Хельга привычно направляется в примерочную с пачкой нарядов. Мужская часть компании выбирает одеяния с улюлюканьем, ассистент помогает некоторым подобрать наряды. Я выбираю шорты известной футбольной команды с номером 17 и отправляюсь перевоплощаться. Отто откопал себе что-то в чёрно-красных тонах.

Дверь с надписью «Пляж». Местные климатические условия и осенний период подсознательно вызывают дрожь только частично прикрытого тела. Но неотъемлемые звуки пляжного курорта, доносящиеся из-за колыхающейся бамбуковой двери, нанесённый на деревянный пол сквозняковыми порывами белый песок, заставляют верить в «чудо».

За дверью действительно пляж. Ощущается зной палящего солнца. Большой водоём с голубовато-зелёной водой. Вокруг полоса утопающего в зелени берега. Под ногами тёплый белый песок, по которому приятно ступать босиком.

Берег покрыт загорелыми телами людей в шезлонгах. Уставшие от жары отдыхающие прячутся в тени зонтов. В воздухе витает атмосфера купального сезона: весёлые крики, солнечные блики, небольшие искусственные волны. Есть и огромная волна, созданная специально для серфингистов. Аквапарк.

Площадки для пляжных видов спорта заполнены активными спортсменами, окружёнными группами поддерживающих болельщиков.

Особенно впечатляет «солнце», ничем не отличающееся от настоящего и беспощадно светящее в синем прозрачном небе. Неподалёку от берега находится остров – круговой бар. Утоляющие жажду держатся за плавающий бар, словно за спасательный круг.

Мои спутники раскрыли рты от удивления, а я поспешно прикрыл свой. Такой резкий контраст: только что мы были в мокром европейском городе, а через десять минут оказались в месте, где нужно спасаться от солнечного зноя.

Из общего потрясения нас выводит Хельга, в красивом белом купальнике и соломенной шляпке. Два охранника сопровождают её.

– Ух! – запыхавшись, она останавливается возле нас. – Ну что вы, как истуканы, рты разинули? Я кричу, машу рукой, а вы… Ну, Отто! – Она хватает своего мужчину за руку.

– Не тряси меня! Где ты расположилась? – Отто, окончательно приходя в себя, вырывает руку. – Эта панама, кстати, не очень…

– Значит, я угадала с выбором! – Беглый критический взгляд Хельги на мой внешний облик. – Бруно, ты с тренировки что ли?

Атмосфера призывает принять расслабленную позу, освежиться напитками и охладить тело морской водой. Хельга берёт на себя роль гида или лидера, вызывая недовольство у Отто.

– Там плавает настоящий крокодил, – доносится голос лидирующей Хельги, – огромный, но никого не кусает! Ручной…

– С ума можно сойти… – Раздражение её мужчины подчёркивается непривычностью быть на вторых ролях. – Откуда ты всё знаешь, ты же вошла всего на минуту раньше нас!

– Ну, Отто-о! Здесь была Ева, а это то же самое, что была я!

Мы располагаемся в пяти метрах от воды. Шезлонги. Прячемся в тени зонтов. Официантка в костюме амазонки принимает заказ, он однозначен – прохладительные напитки.

Нет сил ждать. Лишь в голубовато-зелёной воде ощущаю приятную прохладу. Окунаюсь с головой в глубину освежающего водоёма. Неторопливый брасс в сторону плавающего островка.

Бар утопает в зелени, листья пальм и незнакомых растений нависают над его стойкой. Стулья в форме пней вокруг стойки, на них отдыхают.

Мулат и мулатка с белоснежными улыбками возле трёх ярусов бутылок, тряся шейкерами, наполняют бокалы. Сквозь прозрачный потолок видны атрибуты сцены – микрофоны, осветительные приборы.

Вместе с оценкой барного жюри в роли милой мулатки мне достаётся фирменный освежающий коктейль заведения, на треть состоящий из льда.

Мониторинг положения дел на берегу порождает скуку: Отто с Хельгой в возне между собой на линии морской мели ведут себя как дети, доносится визг последней. Парни из охраны из-под зонтиков тяжёлыми взглядами осматривают проходящий мимо полуголый народ. Только итальянец прогрессирует в диалоге с худой, но загорелой блондинкой.

«Экзотика… Идиллия… Эйфория…»

Приятная влага коктейля восстанавливает силы моего организма. Крики попугаев, сидящих в огромных клетках, развешанных в густой зелени бара, становятся назойливыми. Птицы, видимо, недовольны присутствием людей. Впрочем, как и я лично их тактильным касаниям, когда плаваю возле стойки бара.

И всё-таки впечатляет переход из серой унылой повседневности, без утомительного перелёта, без сборов и подготовок в атмосферу курортного… романа? Кстати о романах…

Жара даёт о себе знать, иначе подобные хаотичные мысли не закрались бы в мою буйную голову. Собираюсь освежиться в нежно-зеленоватой воде, останавливает бархатистый голос мулатки:

– Ещё «прохлады», сеньор?

На её тонком красивом теле лёгкая накидка, минимально скрывающая наготу. На запястье и шее – амулеты. Притягательный блеск в её глазах.

– Пожалуй… – Встречаюсь с недовольно-ревнивым взглядом её напарника, чьи амулеты сделаны из когтей зверей и акульих клыков, а накаченные мышцы угрозой играют на его спортивном теле. – Пожалуй, меньше мелиссы, но больше лайма и льда – такая жара! – Указываю рукой любознательного туриста в сторону берега: – Здесь всегда так людно?

– Знаете, как бывает – заведенье работает первый год, и пока нет конкуренции подобного рода, пока что не приелось публике. – Барменша наполняет мой бокал. – Устроители постоянно меняют программу, кстати, сегодня первый вечер нового шоу. Оставайтесь, вам понравится.

– Да, сеньор, красивейшее шоу! Вам понравится! – Голос мулата призывает к потенциальному поединку с ним, намекая именно на это однозначное «шоу».

Я без ответа удаляюсь.

«Это не трусость, Бруно – это инстинкт самосохранения…» – Успокаиваю себя тем, что не я один оправдывал свои поступки подобными словами.

Донесся голос Хельги:

– Бруно, плыви к нам, здесь огромный крокодил, а дальше стая акул! – Она надрывается в крике; плавая с Отто всего в метрах десяти от островка.

Крокодил и акула в представлении здравомыслящего человека – две разновидности кровожадных чудовищ, подсознательно не дающие даже мысли о приближении на минимальное расстояние. Но создатель заведения учёл: людей тянет к запретному. – Детёнышей этих хищников с первого этапа развития кормят через инъекции, дающие организму всё необходимое. В процессе «эволюции» не развиваются нужные так, как в дикой природе, их огромные клыки для поедания плоти. Таким образом, хищные охотники превращаются в игривых и безобидных существ, хоть по-прежнему и ужасных с виду.

Единственное настораживает: играя с такими животными, дети, в частности, привыкнут к безопасности и в случае реального столкновения с хищниками в дикой природе неадекватно поведут себя в потенциально трагической ситуации.

Несколько гребков – и я оказываюсь рядом с Отто и Хельгой, которые катаются на огромном пресмыкающемся. Крокодил, не обращая внимания на «наездников», спокойно плывёт, виляя хвостом. Я сталкиваю семейную пару с «хищника».

Потерпевшие «катастрофу» всплывают с недовольными лицами и зовут на помощь спешащих к ним охранников. Я снова трусливо отступаю и ухожу под воду.

Выныриваю возле девушки, плывущей на матрасе. Она изредка делает кокетливые движения руками, напоминающие гребки.

– Проплывая под водой, даже через… матрас, я был потрясён великолепием вашей фигуры. Но ваше лицо затмило всё представление о женской красоте, божественные лики – ничто перед вами! – В лирической тираде я следую за ней.

– О боже, старые песни в новой интерпретации… Банально-то как!

– Может, вас удивить тогда коктейлем? – Бесцеремонно хватаю за шнурок её матраса.

– Для начала угостите моего мужа…

Мимо проплывает плавник акулы, хищница, кружа по спирали, приближается.

«То, что заложено веками, не искоренить…»

– Мужа? – Скрываюсь от акулы, раскручивая матрас незнакомки. – Он тиран и может задушить вас, этот Мавр?

– Вы литератор, театрал!

– А вы…? Это же очевидно – мы созданы любить друг друга!

– Ну что вы! Я вся сгораю от стыда…

– И всё же?

– Я – никогда!

– Я тоже!

Бросая бесполезное знакомство, параллельно отдаляюсь от акулы. К берегу, к земному раю!

Шезлонги. Скрываюсь в тени зонта рядом с Итальянцем, заказывая у появившейся амазонки:

– Мороженое и персики!

– Ну как успехи? – Итальянец всё так же не открывает глаз.

– Ревнивец-муж на горизонте, а я труслив, как жертва перед… – так и не подобрав рифму, меняю тему разговора: – Что у тебя?

– Я не достоин глаз её печальных! Она – хрупка, я – груб и оскорбил её недостойным предложением. Но извинился и в полночь смогу свою вину загладить у ног её, в постели что?!

«Столько лирики за пять минут… Поэтический вечер… сука!»

– Не так уж всё и плохо для тебя.

Я занят мороженым, Итальянец, всё же открыв глаза, работает – рассматривает проходящих мимо отдыхающих. Их потенциальную полуголую угрозу.

Отто с Хельгой, выйдя из воды, присоединяются к нам.

– Ну как вам? – поднимает запотевший стакан с коктейлем освежившийся лидер неонацистов. – По-моему, неплохо. Что на том матрасе, Бруно?

– Нам с ней не по пути…

– Я, кстати, видел её в обществе латиносов. – Итальянец стряхивает песчинки, прилипшие к пальцам рук.

– И что? – Я недоволен – песчинки с его тела попадают в ваниль моего освежающего десерта.

– Это может быть причиной, причиной для чего-либо.

– Генрих, мы не у себя и нас недостаточно, – миролюбиво успокаивает Отто так, словно Итальянец призывает к активным боевым действиям. – Не место и время для разжигания ненужного конфликта.

– Хотелось бы просто отдохнуть. – Высказывает своё мнение и женская часть нашей компании. – А что, Бруно, она так хороша?

– Обезьяна. – Я увидел все недоуменные взгляды, брошенные на меня.

– Тогда какого… – начал Итальянец.

Я указываю спутникам на орангутанга, отбирающего у толстого, обгоревшего на солнце человека банан. Тот играл с человекообразной. Но животное, устав от бесполезной забавы, наглым образом вырвав банан, ловко очищает фрукт и съедает. Швырнув шкурку в толстяка и кривя губами, издавая звуки, напоминающие смех, несется к другим отдыхающим. Умиленные этой сценой и уставшие от плавания, мы откидываемся на шезлонгах.

– Говорят, сегодня здесь грандиозное представление. – Ночное шоу, много интересного, и незабываемые впечатления пророчат знатоки.

– Останемся, да, Отто? – Интонация утверждения в голосе Хельги не оставляет шансов на раздумье.

– Я подумаю. – Отто смотрит почему-то на Итальянца. – А ты, Бруно, как?

– Я посмотрел бы шоу. – Сам, однако, вспоминаю угрожающий вид бармена-мулата.

Решение принято, а пока – напитки и наслаждение происходящим вокруг.

«Солнце» клонится к горизонту, окрашивая в алый цвет экзотическую идиллию. Закат выглядит вполне реальным: кровавый шар садится за «морем», оставляя на водной потемневшей глади своё воспалённое отражение.

В это время произошла немая сцена: мимо нас в лучах уходящего солнца проплыла (не на матрасе – элегантной походкой) моя лирическая незнакомка, и не одна – с ней группа мужчин.

Действительно латиносы. Конфронтация полу враждебных взглядов. Тело их лидера обвешано чрезмерно золотом и покрыто волосами. Он что-то выговаривает своей избраннице.

Ребята итальянца прикидывают шансы на возможное столкновение «интересов». Отто с Хельгой влюбленной парой, обнявшись, наблюдают за «солнцем», утопающим в водном пространстве и в листве сказочных деревьев. Отрешенность от происходящего вокруг.

Незнакомка, узнав меня, решила спровоцировать конфликт, посылая воздушный поцелуй. Однако её секундная задержка привела к тому, что «мавр» резко дернул её за руку, чуть не уронив. Вслед за этим раздалась ругань. Моё тело иррационально напряглось, но локоть был крепко сжат железной рукой Итальянца.

– Спокойно! Не стоит этого… – произнёс он, и в его невозмутимом взгляде отразился красивый закат. – Она тебе никто, а это, возможно, всего лишь провокация.

«Действительно, необдуманный поступок может испортить отдых друзей», – подумал я.

Я заказал мороженое в виде ананаса и, забыв о незнакомке, принялся за десерт. «Пылающее солнце» уже скрылось за горизонтом, и только в месте его захода небо и деревья сохраняли багровый оттенок, постепенно растворяясь во тьме.

С уходом светила зажглись фонари, разбросанные по пляжу: возле бамбуковых беседок, туалетов и баров. Местами загорались костры, и вся пляжная инфраструктура окунулась в таинственный и загадочный свет.

Дневные звуки пляжа стихли, и в утомлённой от зноя атмосфере раздавались ночные крики экзотических птиц и стрекотание насекомых. Вода была подсвечена снизу, и фигуры плавающих в ней были отчётливо видны. Это было красиво: тела крокодила и акул чётко выделялись на фоне океана. Видны были несколько черепах, а медузы то и дело проявлялись, вальяжно пересекая подводные просторы.

Вместе с мороженым мне принесли листья коки, которые «случайно» оказались в меню. Листья были свежесрезанные и смоченные влагой в хрустальной корзинке.

– Ну листья – понятно: жара, пляж, приятный вечер и всё такое, – услышал я голос Итальянца. – Но мороженое! Я впервые вижу человека, который съедает столько мороженого: при мне за вечер – шестая порция…

– Люблю мороженое больше, чем жизнь, – ответил я.

– Листья коки? – обернулась Хельга, её глаза блестели на уже загоревшем лице.

– Это всего лишь безобидные листочки, – пожал я плечами.

– Говорят, для тебя они не так уж и безобидны? – Отто тоже заинтересовался диалогом.

– Это непроверенная информация! – возмутился я, предательски покраснев. – А если она из ведомства твоей разведки, то плохи твои дела, Отто…

На самом деле в моём бытии есть «пунктик» – «кокаиновые лихорадки», которые происходят несколько раз в год. Это происходит, казалось бы, спонтанно, но слишком становится похожим на «систему» – нервный срыв и на неделю-две я падаю в бездну зависимости, каждый день без сна. Короткие передышки в борделях, в номерах гостиниц, курильнях. Обычно меня вытаскивает из этого коматоза один из знакомых. Он анонимно отвозит меня в клинику, где после курса терапии и восстановления, работы психологов я возвращаюсь в обычную жизнь.

И живу дальше так, словно ничего и не происходило. Или происходило, но не со мной.

– Это… это не опасно… – я, расправляясь с мороженым, отодвигаю от себя листья растения коки с видом абсолютного равнодушия. – Не так, как кричат об этом на каждом углу…

– Ну раз это действительно не опасно… – Отто, не раздумывая, отправляет в рот листья, медленно пережёвывая их с видом члена жюри «высокой кухни». Он протягивает пучок и… Хельге. – Никогда не пробовал, а ты?

– Нет, никогда. – Хельга с видом знатока колумбийской кухни, поправив шляпу на голове, прожёвывает зелёную растительную «субстанцию».

«Ну и народ!» – чувство досады подталкивает меня к коньяку.

– О-о-о! – протягивает Отто. – Вот это уже опасно.

Вся компания, за исключением меня, дружно смеётся.

Мои слова возмущения тонут в звуках тамтамов. Одновременно вспыхивают десятки костров вдоль всего «побережья».

Из зарослей деревьев выходят цепочки людей небольшого роста, напоминающие племенных туземцев в боевой раскраске из забытых уголков Африки. Эти человеческие ручейки направляются к воде, посреди их колонн по две женщины, мужчины в руках несут пиро́ги.

Бой тамтамов нарастает, пиро́ги спущены на воду и вместе с туземцами отчаливают от берега, контуры лодок подсвечены. Раздаётся дикий нечеловеческий крик, и ритм барабанов ускоряется, прибавляются новые звуки, один напоминает звук сопелки, другой – погремушки из детства.

Горящие костры, полуголые люди, воинственная музыка – всё это в совокупности захватывает дух. Пиро́ги синхронно стартуют к острову-бару. На вспыхнувшем огнями острове высаживаются женщины. Лодки выстраиваются вокруг острова подобием солнечных лучей. Одеяния танцовщиц вспыхивают в свете направленных на них электрических фонарей-пушек, огромные белоснежные перья на их головах меняются в цветовой гамме.

Танцплощадка, расположенная на крыше бара, явно их стихия. Что-то подобное происходит на карнавалах в Бразилии. Красота движений завораживает, гибкость тел танцовщиц кажется невозможной. Это одновременно напоминает волны океана и пламя огня, даже свисающие ветви пальм и ещё черт знает, что. Пиро́ги, синхронно передвигаясь, «рисуют» огнём зажжённых на них факелов орнамент. В сочетании с музыкой и танцем это создаёт отличную композицию, какой-то смысловой спектакль. Даже до конца, не осознав смысла сюжета – я далек от эстетики и понимания искусства, – понимаю одно: мне это нравится.

Отто с Хельгой также в восторге от представления.

«Ещё бы!» – В вазе «грустит» одинокий листок коки, вызывающий во мне поток слюны. Мой взгляд на него полон неразделенной любви.

Итальянец блестит в улыбке зубами. Только его ребята не обращают внимания на шоу, держа всё под контролем. Мой дополнительный заказ коньяка – мне кажется, напиток меня ещё не «беспокоит» должным образом.

Звучит современная популярная мелодия, исполняемая на тех же инструментах. Публика, оживляясь хлопками в ладоши, подхватывает ритм, туземки на танцполе не прекращают движений. Лодки курсируют по кругу вдоль побережья, создавая светящиеся круговороты. Используются дополнительные приспособления – светящиеся палки в руках пассажиров лодок.

Меня начинает потихоньку «тормошить» коньяк. Шоу продолжается.

Вновь появившиеся группы туземцев на песочном берегу устраивают ритуальные пляски вокруг костров. Появляются шаманы, размахивающие своими атрибутами и трясущие в такт бубнами.

– Смотри, – хмелея, привлекаю внимание Итальянца, – вокруг столько «не арийцев». Как ты себя чувствуешь вообще в подобной атмосфере? Успеешь отразить внезапную атаку и защитить своего… фюрера?

Итальянец, взглянув на меня с интересом, громко раскатисто смеётся.

– Конечно, я же профессионал, – сжав губы и улыбаясь, он разглядывает меня. – А на тебя интересно действует алкоголь!

Я понимаю, что выпил слишком много. Необходимо остановиться, иначе я могу устроить не менее грандиозное представление, чем то, что здесь происходит.

– Пойду… в туалет. Шоу… потрясающее, – говорю я, направляясь к сооружению из бамбука и огромных листьев.

Сделав свои дела, я иду в душ. В нескольких метрах от меня, словно тень, следует один из людей Итальянца.

Освежившись, я чувствую себя лучше. Возвращаясь обратно, я ощущаю на себе чей-то взгляд.

«Незнакомка. Где же «Мавр» и его прихлебалы?» – думаю я.

Она прикладывает указательный палец к губам, призывая к молчанию.

– Тебе лучше? – спрашивает Итальянец, в то время как остальные разглядывают меня, словно реликвию.

– Да, я в порядке.

Незнакомка увлечена представлением, но иногда многозначительно поглядывает в мою сторону.

– Ты только заметил её? – от Итальянца ничего не укроется. – Она уже минут пятнадцать здесь и, вероятнее всего, одна. Ни внутри, ни снаружи никого нет. Поверь мне.

– Верю. У меня нет выбора.

Неподалеку разогретая публика организовала небольшую танцплощадку. Пары танцуют, покачивая телами в такт музыке, нашептывая друг другу сокровенные тайны. Хельга, беря Отто за руку, увлекает его в гущу танцующих.

– Так можно и пингвином стать! – смотрит на моё очередное увлечение мороженым Итальянец. – Не все части тела будут работать!

– Не беспокойся, я разберусь, – вызываю на его лице улыбку.

«Что ни говори, вечер удался на славу. Я так увлекся, что забыл о Максе, Сани и старушке Дине», – думаю я.

На моё плечо ложится рука. Поворачиваю голову – незнакомка, одна, без «Мавра». Тихий голос:

– Я подумала о коктейле. Но, может быть, лучше танец, всего один танец?

– Это можно, но я танцую как… трактор.

– Никогда прежде не танцевала с трактором. Идём?

Предложение и влечение её тела не оставляют шансов на раздумья. Лицо Итальянца скрыто рукой. Уверен, он смеётся. Я выхватываю из корзинки последний лист коки и кладу в рот. Слышу уже откровенный хохот за спиной.

Иду за ней. Она всё в том же белом бикини, подчёркивающем загар, лишь прозрачная белая материя закрывает ей бёдра. В группе танцующих все увлечены только партнёрами. В руках моей партнёрши лёгкая дрожь. Незнакомка заглядывает в глаза, пытаясь прочесть мои мысли, и прижимается ко мне смелее. Мы покачиваемся в такт музыки.

Она кладёт ладонь на мой рот, предотвращая мои попытки начать разговор. Жмётся ближе, как беззащитное существо, стремящееся в объятья огромного всесильного зверя. Мне трудно скрыть проснувшиеся инстинкты. Забываю о происходящем вокруг: сильное влечение овладевает мной.

С каждым па и с каждым случайным прикосновением её волос, вдохом её духов я не могу совладать с собой. Моя интерпретация её очередного взгляда в глаза такова: «Если ты на самом деле трактор, то «переедь» меня безжалостно, дави меня гусеницами! И пусть это длится бесконечно…»

Это длилось всего минут пятнадцать, но зато как! Возле шалаша из бамбука и листьев пальм в зарослях джунглей смешанных африканских деревьев мы вжимались друг в друга под собственные тяжёлые вздохи, крики, переходящие то в шепот, то в хрип.

Двум телам не хватало воздуха, они, как два загнанных животных, бились в предсмертной агонии и, достигнув апогея чувств, пали в высокую траву зарослей, вдыхая всей полнотой лёгких ароматы леса.

Она реанимировала моё тело касаниями рук и горячего языка. Затем неторопливо поднялась и «пропела», одеваясь:

– Знаешь, мне пора, спасибо, всё было очень хорошо.

– И мне. А как имя твоё?

– Никак. Нет имени – и нет проступка.

Она скрывается в ветвях деревьев.

Группа туземцев о чём-то шепталась перед очередным выступлением в зарослях. Куря какой-то странный табак, они с пониманием улыбнулись – моя партнёрша прошла здесь минуту назад.

Пробравшись сквозь ветви, я вышел к своим. Здесь мало что изменилось: ночное шоу продолжалось, две девушки в компании мужчины показывали немыслимые гимнастические трюки под общие овации.

– Ты что-то долго, – замечает Отто.

– Пробивал штрафной номер семнадцать? – ехидничает Хельга.

– Это кокаин искривил так ход «вашего» времени, – заметив мороженое в виде ломтика арбуза, я не смог оставить его без внимания. – Да нет, встретил старого приятеля, треснули по коньячку!

– Мы видели его, – выдыхает со смехом Хельга. – Его долго бегали и искали ваши общие латинские друзья, а найдя, с криками уволокли. Видела бы тебя твоя Сани.

– Хельга! Остановись, это уже не твоё дело, – повышает голос Отто.

– Да. Это не твоё дело, Хельга. – Повторяю за мужской солидарностью Отто и я.

– Кобели! – Резюмирует та под общий хохот.

– Ты успел вовремя, – сжимает плотно губы Итальянец.

Шоу близится к завершению: довольная публика шумно выражает свои эмоции, заглушая его звуки, а в «звездное небо» взлетают фейерверки, лазерные лучи рисуют паутину, в центре которой – проекция паука с эмблемой заведения на спине.

Мы переодеваемся и покидаем «Экзотику», медленно направляясь в сторону Маленького Берлина. Хельга успевает задремать на плече Отто.

– Итальянец проводит тебя, ты немного перебрал, да и я не хочу отпускать тебя одного. ..– Отто серьезен, как стратег, планирующий штурмовую операцию. – Твои латинские «друзья», возможно, захотят познакомиться с тобой поближе. И не пропадай, теперь ты знаешь, как нас найти!

– Грязный извращенец. ..– Хельга лишь приоткрывает глаза на прощание.

– Передавайте привет Вилли! – выбираюсь из автомобиля арийской четы.

Итальянец за рулем «баварца», я рядом. Сзади, не теряя дистанции, следует автомобиль охраны. Подчиненный Отто словно знает мой автомобиль лучше меня. Успокоившись, я засыпаю. Просыпаюсь от прикосновения к плечу – за окном дом моей прародительницы, и я не помню, чтобы хоть словом обмолвился об адресе.

– А откуда…

– Не огорчай меня, Бруно, я же профессионал! – Итальянец садится в машину сопровождения. – Приятно было познакомиться.

– Взаимно. – Со вздохом вешаю на плечо шорты с номером семнадцать – мой подарок для Сани.

Я пробираюсь в комнату, не включая свет, сшибая все на своем пути. Кое-как раздевшись, устало падаю на кровать рядом с моей тихо сопящей женщиной.

– Уработался?

– Действительно, было много работы. Ну, а как шарлотка?

– А ты попробуй…

Влажная масса со вкусом запечённого яблока ложится мне на лицо.

– Да, действительно неплохо… – Но сил вставать и идти мыться абсолютно нет. Проваливаюсь в сон, лишь стряхнув яблочную массу в сторону.

Утро встречает яблочным пирогом и чем-то резким – духами, что ли. Трусы мокрые – на них с передней части вылит ею же подаренный мне лосьон после бритья.

Состояние отвратительное. Пройдя сквозь контрастный душ, спускаюсь к завтраку.

– Ты не бережешь нашу девочку, сводишь ее с ума…– произносит Дина вместо «доброго утра».

– Ну как ее уберечь-то? – Разглядываю через окно «баварца»: три колеса, находящиеся в поле моего зрения, спущены – однозначно беспощадно проколоты.

Провозившись с автомобилем, отправляюсь в клинику к Максу. Он удивляет – находясь в отличном состоянии, разговаривает вполне осознанно. Во взгляде искрится жизнь. Активная жестикуляция рук. Меня расстраивает лишь его вопрос, не находящийся в моей компетенции:

– А когда мы уйдем отсюда? – В глазах – детская наивность, загоняющая меня в тупик.

Я озадачиваю тем же вопросом и лечащего врача моего друга.

– С Максом однозначно произошли перемены в лучшую сторону, но слишком стремительные. После «Венесуэлы» всегда требуется длительный период на восстановление, а тут помимо неё ещё такое… – Врач пожимает в растерянности плечами. – Сами понимаете, с ним предстоит поработать специалистам, и приблизительно недели через две, если всё будет в порядке, мы выпустим его в «мир». Но опять же под наблюдение наших штатных психологов. – Она выдерживает паузу. – Вы действительно единственный, кто может его поддерживать и являться опекуном?

– Да.

– Послушайте, Бруно – это, конечно, не мое дело, но этот Фердинанд из службы безопасности постоянно крутится возле вашего друга, я думаю… – Ее многозначительная пауза заставляет задержать взгляд на ее добрых глазах. – Он не оставит Макси и в большом мире.

– Спасибо вам. – Я пожимаю руку ей и ее милосердию одновременно. – Сообщите, когда можно будет забрать нашего мальчика. Всего доброго.

Момент выхода «нашего мальчика» из клиники стал стартовой точкой его запоев. Он пил каждый день, пил с утра и до вечера, пил всегда, пил со мной (вначале) и пил все равно уже с кем. Пил, начиная с дорогих алкогольных напитков и заканчивая дешевой репликой брендового парфюма. Останавливать подобное – абсолютно бесполезно.

Время, что провел в заключении, Макс не помнил. Взгляд его удивленных расширенных глаз на мои вопросы о том времени подтверждал его частичную амнезию.

Дальше еще хуже: он перестал узнавать меня, начиная заново знакомиться со мной, рассказывая небылицы из своей мне полностью известной жизни. Я терпеливо слушал его выдуманные истории, общаясь с ним как новый знакомый. Неоднократный рассказ о Бэт (здесь он ничего не путал, только мелкие нюансы не совпадали с действительностью).

Иногда я не выдерживал, вставал и уходил, но на следующий день возвращался, и все повторялось. В итоге у меня самого начались нервные срывы – я становился похож на идиота, бродящего по квартире и бубнящего бред.

Сани и Дина с откровенной тревогой смотрели на меня.

Отто не знал о моих попытках реанимировать психическое состояние и моральный облик моего друга.

Специалистов, закрепленных за Максом, я приводил к соседу – киноактеру сериалов, который был вполне адекватен, лишь подыгрывал верившим в свою профессиональность медикам.

«Если бы тогда я не поддался на их уговоры – взять Бэт с собой, то ничего бы этого и не было! Если бы…»

Однажды зайдя в квартиру, где медленно увядал мой друг, я удивился тишине. Макс в кресле в сером полумраке. Я подумал, что он мертв: остекленевшие глаза смотрели не мигая вдаль.

– Это ты, Бруно? – Было жутковато, непривычно – он меня узнал. – Где ты так долго был?

Я стал рассказывать ему, что задержался по дороге, заехав во множество мест, отвез Сани в фитнес-зал и в прачечную по просьбе Дины.

– Ты помнишь Сани? Я несколько раз приезжал к тебе с ней.

– Нет, ты не понял. Где ты так долго был? – вопрос звучал жутко в нависшей тишине.

– Но я только вчера от тебя уехал. – Стряхиваю со стола мусор и пустые бутылки в коробку, открываю окно.

– Тебя не было очень долго. – Он впервые взглянул на меня с момента моего появления в квартире. В его глазах глубокая тоска.

– Она была сегодня здесь, и я разговаривал с ней.

– Кто, Макс? – Кто только здесь не бывал, но я понял, о ком он говорит таким тоном.

– Бэт! Она приходила сегодня, и мы поругались… Она ушла, хлопнув дверью. Никогда так не делала прежде. – Я стоял у окна, крепко стиснув зубы. Справившись с эмоциями, я все-таки повернулся к Максу. – Она больше не придет сюда никогда! Ты слышишь, Бруно, никогда. – В его глазах, «направленных в пустоту», слезы.

Здесь я не выдержал: я позвонил врачу, что лечила его, и вкратце честно обрисовал ситуацию.

В трубке разразился «гром» – я не ожидал от доброй сдержанной женщины подобных речевых оборотов. Приехав, врач с порога продолжила негативные высказывания в мой адрес. Я лишь стоял и смотрел в глаза Макса, пытаясь найти в них хоть что-то в свое оправдание… В них читалось одно:

«Она уже никогда не придет…»

Я «провалился» в кокаиново-алкогольную пропасть.

Когда я выбрался оттуда, толком не восстановившись, я отправился в клинику, где столкнулся с целым рядом отказов.

Отказывали абсолютно во всем: в посещении Макса, в получении информации о его состоянии и ходе лечения. Итого – когда Макс выйдет в большой мир, мне об этом не сообщат. Мне будет отказано в информации о его местонахождении – опекуном будет совершенно другой человек, с опытом работы с подобными пациентами в период реабилитации. При моем приближении к Максу на расстояние ближе, чем на пятьдесят метров – это будет считаться проступком, наказуемым в уголовном порядке.

Послав всё и вся, я провалился в ту же пропасть, из которой только что выбрался…

Прошло больше года, прежде чем я вновь встретился с Отто. Его только освободили после «недоразумения», приняв ошибочно за организатора политического убийства. Я нашел его возбужденным и твердившим о колоссальном количестве потраченного времени впустую.

Хельга была счастлива и обещала родить ему сына, разумеется, истинного арийца и адепта всех его политических идей.

В замке Отто присутствовала масса незнакомых мне персон. Люди улыбались, некоторые с трудом скрывая лицемерие. Но все старались держаться, соблюдая этикет.

Вилли приехал из учебного заведения в отпуск. Как он сам выразился, «кибернетическая дрянь проела весь разум…» Мальчик повзрослел, засыпал меня кучей вопросов и, выслушав с понимающим видом, пообещал научить стрелять из пулемета, которого еще нет на вооружении в действующей армии. В его понимании это должно было как-то исправить мои жизненные неурядицы.

Был и Итальянец. Ограничились коротким диалогом: он на работе и с улыбкой голливудского актера пообещал отвезти меня до дома, если я снова переберу с коньяком.

Присутствовала Ева – сестра Хельги, и я, отметив некоторые ее достоинства, уже никуда не собирался уезжать… И во всей этой кутерьме, решив, видимо, что я хочу пристраститься к спиртному и Еве, меня отзывает Отто для серьёзного разговора:

– А ты слышал, Бруно, о Мутанте и о его работах?

Минутой раньше он говорил с двумя вальяжными мужчинами, чьи постные лица лоснились от самодовольства.

– Да, я кое-что слышал. – Меня теплил коньяк и удивляла не «корпоративная» тема диалога. – Ты первый день вне «стен», а тебя волнует такой вопрос. Отдохни, расслабься, Отто.

– Спасибо за заботу. Но в мыслях находясь там, я не покидал ни город, ни то, что здесь происходит! Так ты видел его?

– Нет. Но слышал. Какой-то безумный ботаник… Скрестил синтетику с опиатами, еще фиг знает с чем, и получил несколько разных субстанций, которые вводят народ, жаждущий эйфории, в экстаз. Результат его скрещиваний и селекций пользуется спросом и не только среди, кстати, отбросов общества. – Я разглядывал перестановки в личном кабинете собеседника. – Да что с тобой, Отто, тебя ведь подобное никогда не интересовало?

– Мир – есть движение. Всё растет, развивается и прогрессирует, в том числе и я. Но сейчас не об этом. Значит, ты его никогда не видел? – Отто выглядел задумчиво. – А как там Макс, с ним-то все в порядке?

– Нет! – Меня раздражал этот неуместный «допрос». – Почему тебя это так волнует?

– Я знаю о твоих трудностях. Мы никогда не говорили об этом, но я все знаю. – продолжил Отто по-отечески, и я даже поискал глазами угол, в котором удобней было стоять, отбывая домашнее наказание. – Я все знаю про алкоголь, кокаинизм, затяжные депрессии. Но… – он сделал многозначительную паузу, – где и когда ты последний раз видел Макса?

– Около года назад… – я был крайне раздражён.

– Успокойся, Бруно! Я задал этот вопрос не просто так. Мы ведь говорим об одном и том же человеке.

Он поднялся с кресла и, словно маятник, заходил по мягкому ковру кабинета.

– Что за ерунду ты несёшь? Этого не может быть! Когда Макса забирали врачи, он был невменяем. Да и к веществам он всегда относился скептически, принимал их по-детски, неумело и всегда старался как можно скорее избавиться от их воздействия.

– Поверь, это достоверная информация! И ты сам можешь убедиться в этом лично.

– Зачем тебе это нужно? – возможно, вопрос был неуместен, но информация только добавила мне непонимания и гнева от этого непонимания.

– Это нужно мне, тебе, ещё кое-кому и, возможно, самому Максу – Мутанту. Неизвестно, кто он теперь?

– Хорошо…, но давай не сегодня. Сегодня такой день…

– Сегодня ты можешь наслаждаться, но не тяни с этим. – Он подвёл меня к двери, по-дружески положив руку на плечо. – А Ева? Как она тебе?

– Визуально – да!

Мы рассмеялись, глядя друг другу в глаза.

«Какая ещё Ева? Этот фанатик довёл меня до эмоционального срыва и спокойно вышел к гостям. Не мог Макс «мутировать» и начать заниматься тем, что он всегда сравнивал с использованным презервативом. Да чушь это всё!»

Захотелось выпить. Нет, напиться в хлам.

Балкон, нацистская символика, подсвеченная фонариками, выполненными руками детей. Свежий, слегка морозный воздух успокаивал мой пыл. Я с ухмылкой смотрел на проплывающий мимо дирижабль, на котором играла музыка, а на его корпусе светилась надпись:

«С возвращением, Отто, мы любим тебя!»

«Идолопоклонничество, нафиг!» – я был впервые так зол на своего друга.

Мои мысли прервал Итальянец.

– Что с тобой? – его цепкие пальцы сжимают моё предплечье. – А-а-а, Отто испортил тебе настроение неприятной новостью?

– Так ты в курсе?

– Да, я лично занимался этим вопросом.

– И что, это точно он? – я крепко сжал бокал в руке.

– Девяносто девять из ста, – спокойно ответил, выдыхая пари изо рта в морозный воздух, начальник охраны Отто.

– Пойду ещё…выпью…

Я не верил собственным глазам, это действительно был он. Пара внешних изменений: смешные круглые очки, длинные волосы, свисающие с головы, Макс постоянно поправлял и то, и другое.

Казалось, и внутренний мир его тоже трансформировался, глаза отражали совсем другое, скорее, его противоположность. Это уже ни наивный милый, порой влюблённый взор из детства, ни безумный взгляд из периода затяжной болезни. Этот взгляд был глубок, как морская бездна, даже бескраен, выражающий озабоченность. Словно его обладатель принимал участие в спасении мира или лечении обездоленных детей.

Его новая квартира. Накаляющийся разговор в преддверье его гостиной словно между двумя незнакомыми, но обязательными людьми.

Абсолютно не было желания броситься и обнять своего друга. Мне хотелось знать – насколько он меня помнит. И почему столько времени не пытался меня найти, если помнит хотя бы отрывки нашей дружеской близости.

Чувство обиды: ведь я столько времени возился с ним, когда он болел, страдал вместе с ним. А он со спокойной душой, покинув лечебницу, живет припеваючи и выращивает кустики на радость «прихожанам».

– Заходи, Бруно! Не стоять же здесь, в дверях…

– Заходи, Бруно? Похоже, ты узнал меня… – Входя, я стиснул зубы. – Значит, у тебя всё хорошо, ты в здравом уме и здоров физически. В моей помощи не нуждаешься, в дружбе, соответственно, тоже… Что ж, неплохо!

– Остановись! Ты же ничего не знаешь…

– Так поведай мне, введи в курс дела, поставь в известность или как там ещё!? – Я уже не справлялся с переполняющими меня эмоциями.

– Ты можешь успокоиться и дать мне несколько минут?

Сев в кресло, я смотрю на него, «ожидая чуда».

– Когда меня забрали в последний раз…, как мне рассказала врач, я был ужасен, но она увидела и плюсы в моём состоянии. Она говорила о единичных, неординарных случаях, когда на больного сильный стресс оказывает положительное влияние, хотя это и противоречит аспектам современной медицины. Это был мой случай. Я знаю, что ты появился в клинике, но тебя не пустили, знаю…– Макс сделал акцентированную паузу. – Извини, в этом моя вина – я не хотел, чтобы тебя пускали. Скажу одно: на тот момент я был абсолютно адекватен. – Видимо, в этот момент у меня открылся рот от удивления – он налил стакан воды и протянул мне. – Она не сказала тебе ничего, и это тоже моя просьба… Отдел безопасности заинтересовался мной и, соответственно, тобой. Фердинанд совал свой нос повсюду, задавал кучу вопросов, на которые обязательно хотел получить ответ. Вопросы, касающиеся тебя, были довольно таки щекотливыми. Я сказал, что отказался от твоих посещений, но он наседал. Мне во многом помогла врач, не позволяя задавать вопросы, связанные с моим прошлым. Она, заметив улучшения моего состояния, вывела меня в большой мир и назначила опекуном одну интеллигентную женщину. Сюзанна в прошлом художница, обеспеченный человек, не имеющая своих детей. Она подарила мне квартиру и посещает меня два раза в неделю, называет меня «мой дорогой» и каждый раз говорит о том, что я повзрослел. Сюзи сама, по-моему, не вполне вменяема, но это никак не отражается на моей жизни.

– Интересно… – Этот простой и приемлемый рассказ, как ответ меня успокоил. – Но почему «Мутант»?

– Я и сам не знаю, но так было названо первое мое творение. Оно создано на основе ЛСД и нескольких растительных препаратов. Под его воздействием человек словно мутирует, силой мысли управляя своими изменениями. Конечно, всё происходит на ментальном уровне…

– Вот это да… – Я молча переваривал услышанное. – А есть что-нибудь выпить?

В руках у Макса появилась бутылка коньяка и бокал.

– А ты?

– Нет, я всё.

– Понятно.

Алкоголь согревал, но почему-то вызывал желание скорее покинуть это место.

– Мне нужно ехать. Я заеду на днях, если ты не против.

– Не говори ерунды. Я помню всё, – блеск в его глазах подтверждал сказанное, – в любое время суток.

Я ушел, осознавая, что в моменты первой «реабилитации» Макс, пьющий и терзающий себя, был мне ближе, чем этот человек. Его жизнь изрядно «деформировала», но кто знает, что стало бы со мной, если бы я прошел его нелегкий путь.

Вспомнил, как ранее, во время запоев Макса, меня удивляли формулы химических соединений, решения уравнений, молекулярные решетки и какие-то символы на стенах его гостиной, на столе и окнах. Тогда я списал это на результат умственной болезни моего друга.

Мои размышления на парковке прерывает человек, заглядывающий в салон машины через стекло. Белозубая улыбка помощника Отто.

– Итальянец! Как ты здесь? Тебе доверяют ответственные задания? Бешеный прогресс…

Тот с улыбкой пропускает мои слова мимо ушей.

– Привет. Я не один.

Отто. Понять, почему они здесь, не составляло труда.

– Да, это действительно он, хотя в это и трудно поверить.

– Что ж, Бруно, в жизни такое бывает… – В голосе Отто нотки понимания и сочувствия человека, прожившего не одну жизнь.

– Ты же не за этим притащился сюда, чтобы сказать мне об этом?

– Нет, Бруно, нет. Генрих, отъедем отсюда, нам надо прогуляться с нашим другом.

Возле моста через реку – заброшенная баскетбольная площадка, словно не принадлежавшая городу.

– Я понимаю, сейчас тебе очень трудно. Возможно, всё это несвоевременно и безнравственно, но к его работам есть интерес и очень большой.

Мы с Отто шли, пиная ногами кусок льда, который легко катался по замерзшему асфальту.

– Можно зарабатывать неплохие деньги. Ты единственный, кому он доверяет. Если считаешь, что надо подождать – подождем. Тебе решать, готов он или нет, но…

– Что, но? Отто, не тяни! Пауза в этом разговоре ничего не меняет.

– …но он может совершить ошибки, если рядом не будет человека с трезвым холодным рассудком. Подобное уже случилось: с одним из препаратов Макс сунулся на рынок. VIP 43! Попытался реализовать продукт. Ему отказали, но взяли на заметку, и, самое главное, препарат заинтересовал очень влиятельных людей. Вот в чем дело. – Отто в досаде пнул ледышку очень далеко. – Сейчас по нему собирается информация, и может случиться так – его выкрадут и увезут в неизвестном направлении. Закроют в лабораторию и заставят работать бесплатно и в четком заданном направлении… Такие случаи не редкость в наше время. «Самородки», вылезшие из земли, долго незамеченными на ней не валяются…

– Сегодня день горячих и неприятных новостей. – Я сделал глубокий вдох. – Ну и что ты предлагаешь?

– Мы предлагаем, мы! Существует человек (знать тебе его совсем не обязательно, поверь мне).

– Дальше!

– Мы предлагаем ту же лабораторию, финансирование работ и полную неприкосновенность – возможность заниматься своими разработками и получать приличный процент за деятельность. Передача продукта будет осуществляться по цепочке, состоящей из Макса, тебя, меня и мистера Х.

– Хорошо. Я поговорю с ним об этом, но мое условие – со мной будешь связываться только ты и никто другой.

– Я об этом только что сказал…

– Тогда отвезите меня к машине… Я замерз и хочу тепла, человеческого тепла.

– Давай, я сам уже как пингвин, – лидер неонацистов, оказывается, тоже мерз, как обычный человек.

«Мутант» на удивление быстро согласился с предложением. Не задумываясь, объясняя провальную ошибку:

– Мне было необходимо финансирование более серьезной лаборатории, не хватало производственных мощностей. Пойми – идеи рождаются ежедневно, ежечасно, что там – каждую минуту. И это не только то, что я хотел продать. Я разработал вещество гораздо масштабней. В перспективе даже создание новейших лекарств, которые могут спасти больных, пораженных пока еще неизлечимыми болезнями. – Макс буквально рос в моих глазах, перерастая древних алхимиков и «папашу» Менделеева. Его разум (в моем представлении) тянулся к способностям, которыми обладают неизведанные цивилизации. – VIP 43 – это… вчерашний день. Я могу делать вещи гораздо серьёзней, я даже иногда сам боюсь своих потенциальных детищ…

«Этот научный червь, сам того не подозревая, стал угрозой не только для себя, но и для всего общества остального мира… Неизвестно, на что он способен, что может родиться в голове этой лабораторной крысы! Уж лучше бы оно окончательно сошел с ума…»

Макс говорил и говорил еще про новаторские идеи, а я уже обдумывал план избавления от них или… от него самого?

– …так ты не сказал, все будет хорошо? – Он затих, глядя на мою отрешенность уставшими покрасневшими глазами.

Мне стало жаль Макса, действительно жаль.

– Да… все будет хорошо. Но ты должен беспрекословно выполнять мои инструкции, так как не представляешь, куда ты ввязался, и теперь, чтобы остаться в живых, надо быть предельно осторожными. Понимаешь? – Мак по-старчески ссутулился после моих слов. – И не вздумай больше никогда никому, кроме меня, говорить о своих новациях. Это может стать роковой ошибкой. Не только для тебя…

– Я полностью доверяю тебе, как и раньше. Ты сам знаешь, как трудно быть одному в этом мире…

– Да, Макс.. – в его взгляде читалось одиночество. – Мир жесток, но мы сделаем всё, чтобы выжить в нём. Тебе придётся переехать.

– А художница Сюзи?..

– Ты будешь появляться к её приходу. Позже, возможно, даже придётся исключить и это.

Действительно, главное – начать. Мы сделали первый шаг к «победе». Через месяц производство принесло первые плоды. Как сказал кто-то: «Обильно посеянные зубы дракона принесли богатый урожай».

Деньги при реализации продукта доставались легко. Очень легко. Сука, слишком легко.

Не прилагая особых усилий, я мог зарабатывать и тратить за месяц столько, сколько при прежней работе получал в течение года или полутора лет. Люди быстро привыкают к подобному. Привык и я. Прерывать финансовый поток не очень хотелось.

Отто расширял и увеличивал «маленький Берлин». Его империя росла и крепла. Всё чаще стали слышны разговоры о появлении на политической арене «нового Фюрера». Отто словно вышел из тени. Его показывали по телевизору, о нём трубили газеты, с ним стали считаться те, кто раньше упорно не хотел его замечать. Оппозиционеры призывали вспомнить о прошлом Отто, открывая глаза общественности на некоторые факты его биографии. Призывали думать о будущем. Но тщетно: кому Отто был интересен, тот не обращал внимания ни на что, а кому он был безразличен, тот по-прежнему не замечал «марионетку в новой модной коричневой рубашке». Сам лидер неонацизма с улыбкой говорил об этих людях:

– Настанет момент, Бруно, поверь мне, – они обратят на меня внимание. Я намозолю им глаза до такой степени, что они не смогут плакать, а имя моё будут произносить с преклонением и трепетом!

В эти моменты он напоминал мне своего идола. Быстро заражаемый его одержимостью.

Новый рейх рос как на дрожжах, часть этих дрожжей производил Макс в своей современной лаборатории. VIP 43 сменил 47-ой, несущий совсем другие функции. Его дешифрованное название – «подчинитель».

Одно меня поражало – зачем набирающему вес политическому лидеру вся эта нервотрёпка с транспортировкой и доставкой?!

Свое государство, пусть небольшое, но своё, где люди трудятся и беспрекословно выполняют его приказы. Только что не молятся на него. Хотя я этого не исключал. Не раздумывая, любой из его подчиненных был готов выполнять эту работу. Зачем? Сам…лично? Я мог тоже найти кого-то вместо себя, если всё дело в нашей изначальной договорённости.

Не думаю, что золотое правило: «Если хочешь сделать хорошо, сделай сам…» – имело место для оправданий подобного – преданные Отто люди не раз доказывали ему и свою верность, да и профессионализм во всех его широких пониманиях.

Я много раз задавался этим вопросом и не мог найти ответ. Единственным для меня «логичным» объяснением было – в душе Отто всё ещё был мальчишкой, и вся «мишура» политического лидера утомляла его. Возможно, Отто и мистер Х насытились всеми прелестями жизни и им не хватало встряски. Адреналина.

Но мне-то что? Ведь это же «их тараканы» … Пусть с ними и возятся сами. Разводят их, подкармливают…

Я вкладывал заработанные деньги в коммерческие предприятия сомнительного происхождения, но приносящие немалый доход. Нашел группу удачливых бизнесменов, раскручивающих мои деньги официально. Всё как обычно: деньги делают деньги.

Я наслаждался жизнью, забыв про посткокаиновые депрессии. Каждый раз после очередной сделки улетал с Сани на острова.

«Макс-Мутант» фанатично трудился в лаборатории, что находилась недалеко от центра города и существовала полулегально. Что происходило в еще одной лаборатории в подвале его дома, может, знали единицы. А скорее всего – никто. Это было «сверх личное».

О том, что «исследовательский научный центр» затапливался всё уничтожающим раствором кислоты после нажатия кнопки на амулете, висящем на шее фанатично преданного делу Мутанта, никто тем более не догадывался. Он работал гипер-активно, пытаясь обскакать всех ученых вместе взятых. К нему в «квартиру» привозились дорогостоящие вещества, редкозёмы, о существовании которых я даже не подозревал. Параллельно официально он тоже ставил опыты в не большой лаборатории при университете молекулярной химии, делал открытия, даже имел награды за новейшие разработки. Ездил на семинары и встречался с такими же ученными головами, как и он, что создавало неплохую ширму для нашего предприятия.

Одним словом – Макс и Отто купались в лучах славы каждый в своем «океане страстей».

Макс ещё оказался и меценатом: он помогал детям, чьи родители погибли в автокатастрофах. Скупал картины безызвестных художников. Делать это убедила его бывшая опекунша, уверив, что эти картины будут скоро стоить миллионы и Макс сможет заработать на их продаже в будущем. Мне эти коллекционирования казались просто смешными – маразмом непризнанной художницы.

Я рекомендовал вкладывать в бриллианты и изделия из металлов, ценность которых уже превышала цену золота и платины. Люди сходили сума от произведений ювелирного искусства. А картины – отпечаток состояния души и художника, не всегда вменяемого и, возможно, обезумевшего. Полемика в этом вопросе с Максом никогда не давала результата, но приносила мне удовольствие и душевный покой.

Прирост капитала казался идеальным, пока не произошло то обстоятельство, что перевернуло всё с ног на голову… абсолютно всё.

Как в любых правилах есть исключения, как в любых механизмах есть сбои, так и в любых налаженных отработанных «схемах» находятся «проколы». Или ситуации «форс-мажор», как принято их называть.

Неизвестно, что это было – утечка информации? Отличная работа подразделений по борьбе с оборотами запрещенных препаратов или ещё какой-то фактор? Но вряд ли простая случайность.

Детализировать всю схему трафика вещества от Макса до мистера Х со мной и Отто в промежуточных пунктах нет смысла. Тем более, что далее описываемые события подтверждают ее мало эффективность…

…На одном из пляжей с высокой волной в «атмосфере полной секретности» я передавал Отто препарат. Мы согласно жанру – в костюмах серфингистов с досками и остальными атрибутами спортсменов, креативно так, создавали вид отдыхающих на море. Но то ли мы выделялись белыми воронами в этом месте, то ли еще что, но произошло следующее…

Мне всего-то было необходимо указать Отто на пакет из-под быстрого питания с веществом и покинуть пляж… дальше было не мое дело.

И в этот момент хлесткими ударами что-то плотное опутало мое тело, прижимая к «извивающемуся» змеей Отто.

«Сетка»!

Секунда – и мы уже плотно стянуты. Падаем на песок. Уже лежа, я вижу злополучный пакет в песке. Ощущаю несущие боль подошвы грубых ботинок на голове и спине.

– Не дергаться, вы под прицелом! – хриплый голос раздается над головой.

Но уже само сжатие сеткой из неизвестного прочного материала делает движения невозможными. Вокруг беготня и суета. На слух человек десять. Резкие команды, разговоры вполголоса.

Апатия к происходящему внезапно нахлынула на меня. Тяжелое сопение и ругань лежащего подо мной Отто, делающего безуспешные попытки выбраться. Через пару минут голоса и команды стихли. Причина – шорох шагов подошедшего человека.

– Добрый день, господа серфингисты! Агент Фишер, отдел по борьбе с наркотиками, – представился неизвестный и «невидимый». – Так, что туту нас здесь? У-у-у-у, какая сценка, они так могут и загореть в клетку. Да и не слиплись бы на жаре. Погода-то какая… Это надо обязательно показать в дневных новостях…

Я с трудом различаю силуэт человека, который с помощью пинцета извлекает из песка пакет и отряхивает его.

– … а что у нас здесь? Ого! Грамм триста прозрачного кристаллизованного порошка? Судя по характерному радужному отливу, это VIP-43, его концентрат, который заполонил рынок и улицы в нескольких регионах. За двадцать пять грамм этого вещества в нашем округе дают «клетку». Ну как вам перспективы, мальчики?

– Ты же понимаешь, что он не наш, – говорю я, сплевывая попавший в рот песок.

– Конечно, вон тех прогуливающихся по пляжу бабушек! Ваш! Теперь он надолго ваш, я обязательно найду там ваше ДНК, даже если его там никогда не было! А еще у меня есть оперативная спутниковая съемка с прошлого вашего футбольного матча. Помните ваши манипуляции с мячом?

Порыв ветра разносит его неприятный смех и команду подчиненным: «Что ж, неплохой улов. Ребята, грузите этих акул в лодку, покажем им наши водоемы».

– Иди в жопу. Кому интересен твой похмельный утренний сблёв! – слышится хрипящий голос Отто. Ему становится легче, когда нас поднимают и куда-то волокут. – И не забудь про наших адвокатов!

Я слышу звук удара и стон Отто.

– У себя в бункере будешь командовать, а здесь ты никто! Адвоката? А адвоката мы тебе найдем. Еврея. Он напомнит тебе о жертвах концентрационных лагерей из числа его далеких предков…

Нас вытаскивают из сетки и надевают на головы мешки. Лежа на металлическом полу, я слышу резкие крики: «Не дергайся и закрой пасть!» Звуки глухих ударов по телу. Я стучу ногой по металлу пола, давая понять Отто, что слышу его и я рядом… Получаю и сам успокаивающий удар в печень.

Пытаюсь проанализировать то, что говорил жетон:

«Спутниковая съемка. Что за блеф! Я даже на компьютере не последнего поколения могу создать фейк, где этот агент на переднем плане выступит в грязной сцене порнофильма и от стыда не вытащит носа из дома еще года три. Это не доказательство, и любой прокурор попросит засунуть ему эту съемку по «месту назначения». Да, мы были на стадионе, встречались и смотрели футбол. Связь? Что мы говорили при этих встречах? Белиберду. И привязать ее к пакету, которым он с таким наслаждением тряс, вряд ли удастся. Если только… Если кто-то из нас не даст показания… Но это приговор не только себе, но и всем… ДНК? Вот это сфальсифицировать несложно… Что ж, тогда и показания не нужны: если так надо государству, то от имени закона и буква этого закона перевернется. Закроет глаза и суд на всё. Отличные перспективы на ближайшее будущее, Бруно!»

Неприятный озноб от предвкушения предстоящего пробежал по спине. И еще я отметил, что голос агента показался знакомым, в нестандартности ситуации я сначала не обратил на это внимание.

Попытка сменить позу, избежать отечности конечностей привела к удару в голову и потере сознания.

Очнулся я привязанным в кресле. Голова – комок пульсирующей боли, движение – даже вдохи грудью – доставляли острую боль в конечностях и всем теле.

Я огляделся, насколько могло позволить мое состояние и положение: комната с облупившимися белыми стенами. Толчок в мое кресло добавил обзора. Напротив – человек в сером костюме. И он мне знаком! Но откуда?

– Голова болит? – в голосе сидящего напротив слышатся ноты понимания. – Доктор, можно ему что-нибудь?

Промелькнула тень в зеленом халате.

«Голос – где я его слышал? А-а-а, агент Фишер!»

Голос принадлежал ему, а лицо – кому-то еще, очень знакомому.

Инъекция – и боль отпустила.

– Это, конечно, не кокаин, но тоже помогает… – «со знатоком» заявил Фишер.

– Не знаю, не пробовал, – разминая вращением шею, я оглядел интерьер помещения по-новому.

– Знаю. Больше чем полгода «ни-ни», а раньше очень любил… – У агента был отвратительный смех. – И уважал, наверное, ведь без уважения какая в наше время любовь?

– Ты же не это хотел сказать, посетив меня в этой дыре? Давай по делу. Где я?

– Да, давай! Где ты? – Фишер неожиданно вскочил, кресло откатилось назад. – Где ты!? – Он задумался и артистично растягивая с наслаждением произнес: – Ты в жо-о-пе! В такой жопе, что из нее даже голову показать не совсем удобно.

– Туда я мог попасть лишь по случайному стечению обстоятельств, но воняет здесь приблизительно так же…

– Значит, случайность! – агент импульсивно замаячил передо мной. – То, что ты и твой друг – нацистский ублюдок – сегодня утром задержаны на одном из пляжей. Случайность в том, что с купальными костюмами и досками вы прихватили конверт с тремястами семьюдесятью граммами дряни, которая тянет на срок…– «Маятник» демонстративно на секунду замер. – Такой срок, что вы уже больше никогда не подставите ласкать свои розовые попки нежным лучам солнца…

– Послушай, – я пользуюсь возникшей паузой, – задница – этот твоя больная тема? Никак не можешь угомонить свои разгулявшиеся сексуальные фантазии?

«Маятник» остановился, и удар ноги вывел меня из состояния понимания происходящего.

– Хорошо. – Его голос и хлопки по моему лицу ладонью возвращают в сознание. – Хватит прелюдий. В этом пакете есть еще кое-что, и сейчас над этим работают наши ребята в лаборатории, а они патологические педанты своего дела.

– Ты фильмов голливудских насмотрелся. – Я с трудом поднял глаза и пытался улыбаться, он – театрально играть слушателя. – Ничего не получится в суде. Кто будет слушать твой сфальсифицированный бред? Это же реальность, детка…

– Это интересная версия, Бруно, для таких как ты, можно даже назвать: «рабочая» … Но в принципе ничего другого от тебя я и не ожидал! – Со вздохом разочарования агент уселся обратно в кресло, складывая руки в замок перед собой. – Но скоро я принесу результаты экспертизы, и ты прочтешь ее строки, которые буква за буквой «вколотят» тебя в пожизненное заключение. Да, простые сухие строчки… – Он вдруг встал, словно актер, внезапно забывший роль, защелкал пальцами. – Доктор, оставим его, с ним поработают другие люди!

Уходя, Фишер подтолкнул столик с мерцающей датчиками аппаратурой к моему креслу.

«Что это? Легендарная машина – детектор лжи?»

Банальный чемоданчик с прибором и проводами. Говорят, в комплекте с «сывороткой правды» прибор творит чудеса – молчат разве что немые.

Я с грустью почему-то вспомнил танцовщиц с борта «U-999» во владениях Отто.

«Отто! Как там он, интересно?»

Размышления прервали две сотрудницы в униформе. Я не мог их не узнать: девушки из группы сёрфингистов пытались инициировать флирт со мной и Отто на пляже…

Одна села напротив меня, вторая ходила по комнате за ее спиной и задавала ряд вопросов, касающихся меня, моих компаньонов и абсолютно неизвестных мне людей. Затем они поменялись. Они не затрудняли себя дожидаться моих ответов, продолжая задавать вопросы. Это было похоже на какое-то психологическое или психическое воздействие. Вскоре я перестал отвечать, лишь глупо улыбался. Прекратив «допрос», они направились к выходу.

– Я бы предпочел поговорить с адвокатом, – моя фраза остановила одну из них у двери, – чем выслушивать эту ерунду…

– Заключенный номер 2Х17, у вас нет адвоката! У вас больше никого и ничего нет. У вас есть только этот номер… и мы.

Это вызвало у меня приступ смеха – пафосного, со сжатием зубов до боли в его затихании.

В комнату вошла молодая пара с пляжа, по-моему, это они играли в волейбол с двумя подростками неподалёку от нас с Отто.

Проигнорировав мое нелепое приветствие, они приступили к делу: во время допроса они перескакивали с темы на тему, но вопросы касались уже личного характера. Они знали обо мне всё. Создавалось впечатление, что эта пара жила, ела, спала и сосуществовала вместе со мной.

Возникало желание разразиться отборным матом, но я держался как мог и лишь глупо улыбался. «Опрос» длился в течение трёх часов. Улыбался я, видимо, уже рефлекторно и, скорее всего, невменяемо. После «милой родной семейной пары» в комнате допроса появился ещё кто-то…

Поток вопросов продолжался бесконечно. Голова начинала «разбухать», а веки глаз наливались свинцом, я вот-вот должен был провалиться в сон, но этого не происходило. Видимо, дополнительный препарат, что ввёл доктор, заставлял меня оставаться в сознании.

Новый комплекс вопросов был о Сани Дине, детских годах с Максом, об отношениях с Отто в тюрьме и на свободе. Вопросы не имели никакой логической последовательности.

Появился «лечащий врач» и сделал очередную инъекцию с помощью электронного шприца. Моя голова буквально повисла на шее. Как перезревшая головка мака на тонком стебле. Но о сне приходилось только мечтать – звучащие вопросы не давали шансов.

Начались галлюцинации: то вопросы задаёт Отто, сидя передо мной в нацистской форме, то их изрыгает рогатое и хвостатое чудовище, бьющее копытом под столом… Диктор телевидения, знакомящий обычно с прогнозом погоды, спрашивает меня о препарате VIP 43-47… И снова те же серфенгистки, но уже в купальниках и с досками в руках…

Я мысленно пытался заставить себя успокоиться.

«Ты же понимаешь, это действие лекарства. Всё хорошо!».

Но абстрагироваться от вопросов было невозможно, они поступали в мозг, и тот, «хватаясь» за них, пытался дать ответ.

«Отличные препараты, док!», – долетело до меня эхо собственной мысли.

Положение усугублялось – я перестал осознавать, где в вопросах моя жизнь, а где чей-то вымысел. Хотелось криком или плачем, молящим стоном остановить этот разрушающий разум поток. Очень хотелось прокричать им то, что они хотят знать… Но где-то в голове, которая казалась уже и не моей вовсе, а отдельно существующей и мыслящей, где-то там внутри её бил сигнал тревоги: я должен молчать!