Читать онлайн Переменная звезда бесплатно

Глава 1. Разведенка с котом

Теперь можно было замедлиться и перевести дух – на работу она все равно уже опоздала. Выход с Таганской-кольцевой без всякого предупреждения оказался закрыт, и пока Тоня, чертыхаясь про себя, переходила через площадь по верху, ждала на бесчисленных светофорах, а потом вместо того, чтобы не спеша наслаждаться прекрасным майским утром, неслась сломя голову по Нижней Радищевской к библиотеке, маленькие часики на ее руке издевательски пикнули на времени 09:00. До заветной двери было еще не меньше пары минут быстрым шагом, и Тоня уже приготовилась к выволочке от начальства – Петрович умел оказываться в самом неподходящем месте в самый неподходящий миг, так что наверняка крутился сейчас у них в комнате.

Она птицей взлетела на каменные ступени, промчалась по лестнице и, вскинув голову, впорхнула в кабинет. Петровича не было. Методистка Марина что-то бурно рассказывала двум мастерам, которые собирали стеллаж.

– Привет! – Тоня быстро огляделась по сторонам. – Не заходил?

Оба мастера подтянулись и приосанились, сами того не замечая, – так всегда делали все мужчины, когда в поле их зрения оказывалась Тоня Лиханова.

– Нет, – отозвалась Марина. – Вот скажи, Тонька, разве это правильно? Какой же это корпоратив, когда нам одни только траты?

– А что случилось? Петрович уже сказал, где отмечаем?

Николай Петрович, руководитель отдела, каждый год придумывал новые развлечения на профессиональный праздник – день библиотек, двадцать седьмое мая.

Марина кисло улыбнулась:

– Сказал. Он нас всех ведет в Большой театр. На «Травиату».

– Ого!

– Кому «ого», а кому только лишние расходы, – обиделась методистка, не найдя поддержки. – Платье купить, туфли купить. И ночью после спектакля на Сходню я на чем буду добираться? Еще и на такси разорюсь. Корпоратив, тоже мне.

– Да ладно, «Травиата» не такая уж длинная, не до ночи. И в театр сейчас в чем только не ходят. А до Сходни я тебя потом доброшу, мне же все равно в Зеленоград. Там вроде на Петровке есть где встать не очень дорого. Ну, найду.

Марина не унималась:

– Все равно – платье, туфли надо. Буфет. А то быть в Большом и не зайти в буфет?!

– Билеты-то хоть не за свой счет?

– Билеты Петровичу из какой-то брони Минкульта достались, так что не за свой. Еще не хватало.

– Ну и прекрасно.

– А сама в чем пойдешь?

– Покупать специально точно ничего не буду. В платье голубом, наверное, – задумалась Тоня.

– Которое у тебя для мероприятий? Оно ж скорее деловое.

– Оно просто платье-футляр. Классика. Серьги бабушкины надену – и будет почти вечернее, – отмахнулась Тоня и обернулась к мастерам. – Вы второй стеллаж лучше сразу внизу собирайте, а то он в дверь не пролезет. Мариш, а коробки с книгами для скандинавских курсов готовы уже?

– Ты же сама их укладывала и надписывала.

– Точно. Так неслась сюда, что все из головы вылетело. Думала, сейчас опоздаю, и Петрович мне отпуск не подпишет. А когда мы в театр? Прямо двадцать седьмого?

– Ага.

Тоня кивнула и на миг задумалась. Да, голубое платье и бабушкины серьги. То есть прапрапра… Она каждый раз сбивалась, пытаясь выговорить это слово. Да и неважно. Серьги в семье Лихановых переходили по наследству. Сама Тоня надевала их всего два раза – на выпускной в музыкальной школе и на свадьбу. И оба раза никакой удачи они не принесли. На выпускном она поругалась с Лешкой Воронцовым – сильно, до слез. И не помирилась потом. И из армии его не стала дожидаться. А свадьба… Замужество Тоня старалась лишний раз даже не вспоминать.

Но для парадного выхода эти серьги прекрасно подходили, и через неделю она весь вечер невольно ловила на себе взгляды – восхищенные мужские и завистливые женские. Тонины привычные повседневные джинсы, яркие толстовки и кроссовки чаще всего были из «Детского мира», поэтому в праздничном платье и привезенных из Австрии туфельках (а то у нас еще поди найди модельные вечерние туфли на неполный тридцать пятый) она чувствовала себя совсем по-другому. Не мелкой и тощей, а миниатюрной и изящной. Платье и туфельки подчеркивали то, что она обычно скрывала: тонкую талию, хрупкие лодыжки и запястья, узенькие покатые плечи и необыкновенно красивые ключицы. Длинные серьги с крупными прозрачными голубыми камнями сверкали, привлекая внимание к лицу, к высоким, резко обрисованным скулам и большим черным глазам – миндалевидным, немного раскосым. Густые черные волосы, уложенные в простое каре чуть выше плеч, скорее подошли бы смуглянке, но тут природа пошутила: Тоня, несмотря на свои смоляные локоны, черные брови и черные глаза, была белокожей.

Зал заполнялся. Марина устроилась на соседнем кресле, расправила на коленях новое платье, быстро пробежала глазами программку и начала:

– Тонька! Ну почему ты на работу не ходишь в юбках? Такие ноги в джинсах прятать – преступление просто! Да к тебе женихи в очередь выстроятся!

– Спасибо, одного раза хватило. Мариш, ты сама красавица – посмотри, с тебя все глаз не сводят! – Тоня постаралась перевести разговор на другую тему, и тут театр словно подыграл ей: наконец начал медленно гаснуть свет. Строгий голос по-русски и по-английски напомнил зрителям, что надо выключить телефоны, и по притихшему залу поплыли звуки увертюры. Девушка заерзала, пытаясь поуютнее устроиться в неудобном кресле, поймала на себе чей-то укоризненный взгляд и замерла. Занавес открылся, на сцене появился салон Виолетты, а Тоне все казалось, что ее кто-то сверлит глазами.

Всю следующую неделю в выставочном центре библиотеки только и разговоров было, что о походе в театр. Марина разобрала по косточкам все увиденные наряды, но Тонины серьги даже похвалила:

– Я бы такие купила! Ты их не продаешь случайно?

– Ну что ты! Я же говорю, прапра-сколько-то там-бабушкины. Ни за что.

– Вот прямо ни за какие деньги?

– Ни за какие, – Тоня отмахнулась.

Мысленно она уже была не на работе, а в отпуске, и чуть ли не через силу заставляла себя доделать все хвосты. Надо было подобрать книги для выставок, написать посты о каждой предстоящей выставке для сайта библиотеки и для соцсетей, оформить стенды в холле, распределить сотрудников на фестиваль на Красной площади, который уже вот-вот. И решить, кто поедет на книжный салон в Питер, и сделать еще сто тысяч дел. А тут Марина с этими дурацкими расспросами!

– Побегу вниз, – спохватилась вдруг Тоня. – Там стенд должны собирать, надо выставить всех, у кого в июне хоть какая-то круглая дата.

– Много их? На стенд-то хватит?

– Хватит, – Тоня сверилась со списком на своем столе. – Корнелю аж четыреста пятнадцать, Бичер-Стоу – двести десять. Еще Ожешко, Хаггард и чех какой-то. Гремучая смесь.

– Да потом сделаешь.

– Когда потом? Сегодня пятница, а с понедельника я в отпуске, говорила же.

Она спустилась в холл, где возле входа постоянно были тематические стенды по разным случаям, и поймала на себе чей-то взгляд. Тоня осторожно покосилась в сторону, увидела незнакомого мужчину и равнодушно отвернулась – к тому, что на нее засматриваются на улицах, Лиханова привыкла еще в школе. Ни о каких назойливых взглядах ей сейчас думать не хотелось. Хотелось только поскорее доработать этот день, чтобы наконец оказаться в отпуске – не в мечтах, а в реальности. Правда, Тоня так и не придумала пока, что она будет делать. Но главное – отпускные уже перевели, и у нее есть целых три недели. Можно гулять, валяться дома, читать, можно поездить по каким-нибудь красивым подмосковным усадьбам – да мало ли что!

После работы она забрала с перехватывающей парковки у Ховрина машину, влилась в плотную пробку на Ленинградке и стала уже всерьез выбирать, куда поедет. В Коломну, например. Или в Зарайск. Или и туда, и туда, и еще куда-нибудь. Июньский вечер был светлым и теплым, и девушка опустила стекло, чтобы острее почувствовать ласкающий легкий ветерок. Хотя какой уж там ветер на забитой машинами Ленинградке.

После Химок пробка рассосалась. Вся левая полоса была заставлена красными пластиковыми блоками, которые никто так и не убрал после ремонта, и Тоня покатила в средней. Она уже мечтала, что через полчаса вытянется дома на диване с книжкой, но тут здоровенный темный внедорожник сначала пристроился за ней, чуть ли не упираясь мордой в задний бампер, а потом отчаянно заморгал дальним светом и загудел.

– И что тебе? – вслух пробормотала Тоня, бросив взгляд в зеркало.

Джип, яростно сигналя, висел у нее на хвосте. И явно хотел согнать с полосы. Это была потрепанная «Мазда», чуть ли не по самую крышу заляпанная грязью.

– Я исчезнуть должна, чтобы ты проехал?

Больше всего ей хотелось сейчас вдавить газ в пол и умчаться в туманную даль – но на «Калине» от «Мазды» не оторваться. Да и камеры тут везде, сразу прилетит штраф за превышение. Проверено. Вместо этого Тоня, наоборот, чуть тронула педаль тормоза, чтобы сзади вспыхнули стоп-сигналы. Внедорожник возмущенно загудел.

– Да пошел ты! – выругалась девушка.

Полоса справа была почти свободна, и Тоня, конечно, вполне могла бы пропустить джип, раз уж ему так неймется, – но в ней вдруг проснулись вредность и упрямство. Ехала она, как и весь поток, девяносто при разрешенных семидесяти, и не видела никаких причин нахально сигналить и моргать в спину. Так что нечего. Ему надо, пусть он и объезжает. Она еще раз быстро посмотрела во все зеркала, убедилась, что никому не помешает, и убрала ногу с газа. Стрелка медленно поползла влево. Восемьдесят. Семьдесят. Шестьдесят. Тоня уже переключилась на третью, а джип все так же держался сзади, как приклеенный. За «Маздой» начал собираться хвост.

Внедорожник наконец перестроился вправо, поравнялся с «Калиной», резко метнулся влево прямо у нее перед бампером и, похоже, притормозил ручником, но Тоня уже ожидала чего-то в этом духе и была начеку. Удара не произошло. «Мазда» тут же умчалась вперед, девушка выдохнула и вдруг краем глаза заметила в правом зеркале еще одну машину. Это тоже была большая и грязная «Мазда», правда, светлая и с разбитым передним бампером. И этот автомобиль держался в правой полосе, отставая от «Калины» примерно на полкорпуса.

Ровно в слепой зоне.

Как нарочно.

Проверять свою догадку, ускоряться или замедляться Тоня уже не стала. Светлая машина была совсем рядом, в зеркале девушка видела лицо водителя, и оно казалось ей смутно знакомым. От страха, наверное. Сердце колотилось где-то в горле, мокрые ладони едва не проскальзывали по разноцветной кожаной оплетке руля. Значит, джип не случайно хотел турнуть «Калину» с полосы – она перестроилась бы вправо, ровно под светлую машину, которая так старательно едет сбоку. И у которой уже заранее разбита морда.

– Соберись, Антонина! – вслух скомандовала девушка сама себе.

По-хорошему, сейчас стоило бы завернуть на ближайшую заправку, выпить кофе и успокоиться. Но хотелось поскорее оказаться дома. Вот дураки! Ну что можно взять с хозяйки «Калины»? Светлая «Мазда» улетела вперед следом за напарником (напарником ли? Или она сама себя накрутила на ровном месте?), Тоня перестроилась в правую полосу и поехала, глубоко дыша, медленно и аккуратно, как на экзамене. Наконец впереди показался огромный торговый центр, за которым был поворот на Зеленоград, и через пять минут девушка уже выискивала свободное место в тесно забитом дворе своей многоэтажки.

Войдя в квартиру, Тоня опустилась на старую табуретку в коридоре и замерла. Сил переодеться и разобрать сумку с продуктами у нее не было. Кот Нельсон – уличный найденыш с бельмом на правом глазу, за три года превратившийся из полуживого блохастого комочка в огромного пушистого зверя – подошел и стал бодаться.

– Так. Соберись, Антонина! – снова приказала себе Тоня.

Сколько она помнила, эти слова были ее личным боевым кличем. Она поднялась с табуретки, быстро вымыла руки и переоделась в старый спортивный костюм, который уже не первый год донашивала дома. Потом устроилась в кресле, и Нельсон тут же прыгнул ей на колени.

– Все хорошо, – медленно проговорила Тоня вслух. – Я добралась до дома, я в отпуске, все в порядке.

Лицо водителя светлой «Мазды» снова мелькнуло где-то в подсознании, и Тоня не выдержала – напряжение внутри надо было снять. Она повернулась к шкафчику в прихожей, выудила оттуда нераспечатанную бутылку «Ноя» и вдруг засмеялась:

– Прекрасно, Лиханова, просто прекрасно! Сильная независимая женщина за тридцать, разведенная библиотекарша с котом, в драном спортивном костюме, которому место на помойке, и с бутылкой коньяка. И без закуски!

На улице еще не начало темнеть – стояли июньские дни, самые длинные. Тоня потянулась за бокалом – уж если пить семилетний коньяк, то из приличного хрусталя! – но вдруг услышала негромкое пение телефона. На экране высветилось «Эдик», и девушка замерла: звонки младшего брата никогда ни к чему хорошему не приводили. Брать трубку не хотелось, но телефон настырно трезвонил, и Тоня не выдержала.

– Денег не дам, – резко сказала она вместо приветствия.

– Ну Тонечка, ну я же верну, ты же меня знаешь!

– Вот именно.

– Тонечка, миленькая…

– Эд, я библиотекарь, а не миллиардерша.

– Родного брата спасти не хочешь? – заканючил Эдик, и что-то в его голосе насторожило Тоню.

– Что у тебя там опять? – спросила девушка, думая, что надо положить трубку и внести братца в черный список. Раз и навсегда.

– Тонь, мне башку оторвать обещали…

– Горячо поддерживаю.

– Я пятьсот тысяч должен отдать. До следующего воскресенья.

У нее потемнело в глазах.

– А я их где должна взять? Ты что там натворил?!

– Соседей залил, – брат всхлипнул. – А там ремонт дорогой. Они меня всей диаспорой прирежут… всем кишлаком…

– Ничего, кредит возьмешь.

– Мне не дадут, ты же знаешь! У меня и так по другим кредитам просрочки уже давно, а тут еще… – он замолчал. – Тонечка…

– Эд, у меня нет таких денег. И никаких нет, – твердо проговорила Тоня и вдруг, ненавидя себя за это, добавила: – Но я что-нибудь попробую придумать.

Она положила трубку, уже не обращая внимания рыдания брата: знала, что он перестанет завывать, как только поймет, что его никто больше не слушает. Надо было что-то делать. Небольшой банковский вклад у Тони был, но этих ее сбережений не хватило бы и на половину долга Эдика. Продать «Калину»? Да кому она нужна? А если и купят, то за копейки. Жалко. Да и искать покупателя придется долго.

Тоня в отчаянии обводила взглядом свою простенькую квартиру. Ничего подходящего. Несколько редких книг, интересных только сумасшедшим библиофилам. Красивая театральная сумочка с речным жемчугом, довоенная, от бабушки. И бабушкины же серьги.

При мысли о серьгах она встрепенулась. Правда, ей тут же стало стыдно. Как она может всерьез думать о том, чтобы продать семейную реликвию? Мама и бабушка ее бы не поняли. Хотя нет, поняли бы – они обе любили Эдика и всегда все ему прощали. Так что и серьги бы простили. Для любимого-то сыночка и внучка. Тем более что ни мама, ни бабушка их вообще ни разу в жизни не надевали. Бабушка появилась на свет в Харбине и была совсем маленькой, когда ее родители после войны перебрались в СССР вместе с многими другими возвращавшимися. Юность в совхозе на целине под Курганом, замужество, переезд вместе с мужем-москвичом в столицу, техникум, работа на заводе «Серп и Молот», маленькая дочь – Тонина мама… Куда тут надеть длинные вечерние серьги? В цех? В школу на родительское собрание? Да и Тонина мама, родившаяся и всю жизнь прожившая в Москве, ни разу не бывала в таких местах, где сверкающие камни в ушах оказались бы уместны.

Девушка взяла строгий футляр, который с выхода в театр еще не успела убрать на обычное место, в дальний закуток шкафа. Открыла. Старый бархат вытерся на сгибах, но в целом футляр выглядел вполне прилично. Она включила настольную лампу, и бесчисленные грани камней засверкали под электрическим светом. Серьги лежали на темно-синей шелковой подушечке, рядом с ними была пустая выемка. Тоня знала, что когда-то в гарнитур входила еще и брошка, правда, совсем другого цвета. Кажется, красная. Но прапрабабушке в конце гражданской войны пришлось эту брошку продать, и теперь от семейной реликвии Лихановых остались только серьги.

Она бережно взяла одну сережку в руки. Крупный темно-голубой камень был окружен россыпью искрящихся мелких, прозрачных и бесцветных. Сверху и снизу камни обрамляло невесомое серебряное кружево. Серебряное ли? Ну не платина же это? В драгоценностях Тоня совсем не разбиралась, и сколько могут стоить эти старинные сережки, понятия не имела. В семье даже не знали, что это за камень. Точно не сапфир, но что?

Где оценить такую красоту, а главное – где ее потом продать? А вдруг это просто яркие голубые стекляшки, которые ни гроша не стоят? Тоня бросилась к ноутбуку, но тут же заметалась – что открывать? «Авито»? Там легко могут обмануть. Какие-то тематические форумы ювелиров или антикваров? Но ей нужно быстро. И честно. Хотя бы оценить, а дальше будет видно.

Память вдруг подсунула то, что Тоня хотела вычеркнуть раз и навсегда. Лешка Воронцов. Точнее, его дядя, старший брат Лешкиной мамы, Елены Николаевны. Тоня прекрасно помнила строгого, но очень добродушного дядю Гришу, Григория Николаевича, известного художника-ювелира. Помнила и то, сколько разных книг по ювелирному делу было в шкафу у Воронцовых. И то, что Григорий Николаевич со своими работами постоянно участвовал в выставках – не только в России, но и во Франции, Швейцарии, Италии, и даже, кажется, в Индии.

Как же давно все это было. В какой-то другой реальности. Жив ли сейчас Григорий Николаевич? Сколько ему лет? Под семьдесят, наверное. Или даже за. Но Лешка ее точно не обманет. Да и никого другого. Люди не меняются в главном, и если человек в двадцать лет не был мошенником, то и в… Ой, а Лешке-то сколько сейчас должно быть? Тридцать пять? Значит, и в тридцать пять – не стал.

Тоня замерла. Нет. Лешке она не будет звонить. Ни за что и никогда. Да и номера телефона у нее нет. Тогда, в дни их юности, мобильные телефоны уже перестали быть редкостью – и у нее, и у Лешки, конечно, сотовые были. Только номер Воронцова Тоня удалила, чтобы… чтобы…

Да просто удалила, и все. А потом и сама поменяла телефон. От греха подальше.

Ну нет, о звонке Воронцову и речи быть не может.

Но открытый на ноутбуке гугл подстегнул девушку – надо было думать, надо было срочно что-то делать – и Тоня все-таки ввела в строку поиска имя Лешкиного дяди. Через пять минут она уже знала, что Григорий Николаевич Воронцов по-прежнему постоянно публикуется в отраслевых журналах, участвует в выставках и много лет руководит собственной школой ювелирного мастерства «Каменный цветок». На сайте школы была фотография – пожилой мужчина со строгим и в то же время мягким взглядом. Фамильные черты Воронцовых, тонкое и правильное лицо. Лешка, наверное, в свои семьдесят будет таким же породистым. И язык не повернется сказать про него «старый».

И пусть его мобильного номера у Тони сейчас не было, но она прекрасно помнила домашний. Хотя, конечно, за прошедшие пятнадцать лет Лешка мог не раз переехать. Не надо ему звонить, ни в коем случае не надо. Пусть Эдик выкручивается сам. Как хочет.

Темно-голубые камни на бархатной подушечке сверкали. Нельсон, удивленный тем, что хозяйка не берет его на руки, устроился на краю письменного стола – он любил там сидеть, и Тоня даже постелила для кота плед. Прямо на столе.

Ни в коем случае не надо звонить.

Она взглянула на часы в углу монитора. Не было еще и восьми вечера. Вполне приличное время для звонка. Тоня набрала номер и застыла, слушая длинные гудки. Она пообещала себе, что после пятого положит трубку и больше не будет набирать эти цифры.

Хоть бы никто не взял! Нормальные люди не реагируют на звонки с незнакомых номеров.

После четвертого гудка ей ответили.

– Да?

Узнать голос по одному слову было трудно, но Тоне показалось, что у нее вдруг пересохло во рту.

– Добрый вечер, – осторожно проговорила она. – Будьте любезны, а с Алексеем Васильевичем можно поговорить?

– Антонина?

Тон был таким равнодушным, что Тоне показалось, будто ее окатили ледяной водой.

– Да.

– Что у тебя случилось?

Глава 2. Ригель и Беллатрикс

Прежде чем ответить, Тоня про себя досчитала до трех. Так медленно, как только могла. Где-то она слышала, что от этого голос будет звучать ровнее.

– Алексей, я… – она взяла себя в руки, вскинула голову, хотя Воронцов никак не мог этого видеть, и продолжила: – Прости за беспокойство. Я хотела спросить, может ли Григорий Николаевич взглянуть на одно украшение и оценить его? Хотя бы примерно? И сколько это будет стоить?

– Ты продаешь украшения? Что произошло?

Тоня опустила голову. Глупая была идея – позвонить Лешке.

– Ничего. Просто спросила. Извини. Всего тебе…

– Постой.

Она молчала, не отвечая, но и не обрывая разговор.

– Адрес тот же? – ледяным тоном спросил Воронцов.

– Да.

– Код от домофона какой? Или что там у вас внизу теперь?

– Домофон. Диез, номер квартиры, ключ.

– Понял. Телефон – тот, с которого ты звонишь? Запиши мой мобильный, – он невозмутимо продиктовал номер. – Буду через час-полтора.

В ухо понеслись короткие гудки. Тоня растерянно смотрела на телефон. Несколько мгновений она стояла с трубкой в руке, потом, словно очнувшись, заметалась. Она распахнула шкаф и застыла, глядя на полки. Не встречать же Воронцова в этом жутком спортивном костюме? Или остаться так, чтобы было видно, что она в домашнем, и чтобы он точно не возомнил, что Тоня специально переодевалась? Ну нет, костюм уже очень страшный, в таком виде можно показаться разве что Нельсону. Девушка быстро стянула треники и футболку и стала перебирать вешалки. Затрезвонил мобильный, она лихорадочно схватила трубку, но увидела на экране имя брата и сбросила вызов. Только Эдика ей сейчас и не хватало!

Что надеть? В привычных джинсах и какой-нибудь яркой толстовке сейчас слишком жарко – начало июня в этом году выдалось по-настоящему знойным. Летние платья и футболки, неглаженые, ждали своего часа в большом пакете на верхней полке в коридоре. Тоня вскочила на табуретку, с трудом дотянулась до пакета и нашарила там простенький желтый сарафанчик чуть ниже колена, который она надевала летом, чтобы сбегать в магазин или донести ведро до помойки. Пойдет. Она спрыгнула с табуретки, держа в руках сарафан, и через минуту уже торопливо размахивала утюгом, а еще через пять – разглядывала себя в зеркале. Потом наскоро протерла пыль в самых видных местах, поменяла наполнитель в кошачьем лотке, пару раз махнула веником по полу и замерла, услышав звонок домофона.

– Алексей?

– Да.

Пока лифт поднимался на восьмой этаж, Тоня успела провести щеткой по волосам. Потом она услышала, что кабина остановилась, и, не дожидаясь звонка, сама открыла дверь.

– Здравствуй, Антонина, – произнес Воронцов все тем же равнодушным голосом.

Тоня думала, что он, как и многие бывшие спортсмены, набрал вес – но за прошедшие почти пятнадцать лет он, похоже, не располнел ни на грамм. Разве что стал еще немного выше и чуть шире в плечах. Тот же силуэт, та же осанка, по которой она всегда узнавала его на любом расстоянии. Подружки, которых она иногда таскала с собой на соревнования, чтобы поболеть вместе, удивлялись – мол, как ты его отличаешь, они же все одинаковые в этих своих масках и электрокуртках со шнурами? А Тоня не понимала, как можно не узнать. Самый стройный, самый прямой.

– Здравствуй, Алексей, – она отстранилась, пропуская его в квартиру. – Зайдешь?

– С твоего позволения. Что у тебя случилось?

Воронцов стоял в коридоре, не проходя дальше, и ждал ответа, будто от Тониных слов сейчас зависело, развернется он или останется. В этот миг девушка пожалела, что среди ровного ряда ее крошечных кроссовок и балеток на полу не торчат какие-нибудь ботинки размера эдак сорок пятого. А лучше – сорок шестого. Впрочем, гость на обстановку ни малейшего внимания не обращал. На хозяйку он тоже смотрел совершенно безразличным взглядом, и Тоня даже разозлилась на себя за то, что сменила вытянувшееся домашнее трико на этот желтый сарафанчик. Сам Алексей был одет в простые синие джинсы и синюю футболку-поло, которую он, по своей обычной манере, носил с таким видом, словно это сшитый на заказ классический костюм.

– Ничего не случилось. Просто хотела попросить… если можно…

Он холодно усмехнулся:

– То есть пятнадцать лет ты обо мне не вспоминала, а тут вдруг вспомнила, хотя ничего не случилось?

– Я думала просто показать Григорию Николаевичу одно украшение. Если можно. Я заплачу за оценку.

– А потом ты что с этим украшением делать будешь?

Тоня хотела увильнуть от вопроса, но врать Воронцову всегда было бессмысленно.

– Посмотрим. От цены зависит. Может быть, продам. Почему ты спрашиваешь?

Алексей посмотрел на нее в упор – прямой открытый взгляд, спокойные серые глаза – и Тоня, не выдержав, отпустила голову.

– Потому что если ты вдруг после стольких лет позвонила – значит, случилось что-то из ряда вон.

Отпираться было бесполезно.

– Просто срочно понадобились деньги. Бывает.

Из комнаты лениво выглянул Нельсон, снисходительно посмотрел на гостя и стал потягиваться, зевая. Взгляд Воронцова чуть потеплел.

– Пушистый какой! Сибирский?

– Не знаю. На помойке подобрала, родословной при нем не было. Осторожно, он кусается.

– Ладно. Бери свое украшение, поехали.

– Сейчас? – растерялась Тоня. – Поздно же. И вообще… это удобно?

– Дядя Гриша – сова, раньше двух не ложится. И он готов посмотреть, что там у тебя, – Воронцов вынул телефон, ткнул пальцем в экран и перевел взгляд на девушку. – С вашими корпусами без улиц сам черт ногу сломит. Адрес вроде правильно определился.

– Ты такси вызываешь?

– Да, – кивнул он и зачем-то пояснил: – Выпил сегодня, так что к тебе на такси добирался. Годовщина маме.

– Елена Николаевна?! Я не знала… Сочувствую.

Он снова кивнул. Тоня несмело его остановила:

– Не надо такси, у меня машина у подъезда.

По-хорошему, надо было бы снова переодеться: ярко-желтый сарафанчик вполне подходил для дома, но не годился для визита к известному художнику-ювелиру. Но Тоня не хотела задерживать Воронцова, который и так из-за нее сорвался на другой конец Москвы. Она схватила с вешалки малиновую кожаную куртку – на улице уже начало холодать – и быстро надела такие же малиновые, старательно подобранные под куртку балетки. «Буду как попугай – желтая с малиновым, – подумала девушка. – Ничего, для жгучей брюнетки – в самый раз».

– Украшение-то свое не забудь.

– Да.

Тоня взяла бархатный футляр, открыла его и повернула к Воронцову.

– Ты в них на выпускном в музыкалке была, – прищурился он.

– Да. Я думала, мужчины таких вещей не замечают.

– Я все-таки племянник ювелира.

В лифте Тоня опустила голову, чтобы не смотреть на руки Алексея – точеные, мускулистые. Мужчинам с такой формой рук надо запретить короткие рукава. Законодательно. А то бедные женщины не знают, куда деваться. Ничего, сейчас ей придется смотреть на дорогу, а не на всяких там…

Надо было как-то прервать это дурацкое молчание.

– Угадай, какая, – она кивнула на забитый машинами парковочный карман у подъезда.

– Красная?

– Точно. Я ее так и зову – «Калина» красная. Садись.

Тоня открыла навигатор и повернулась к Воронцову:

– Зорге?

– Нет. Мы разъехались, когда мамы не стало. Дядя Гриша теперь на даче, в Жаворонках.

Она не ответила. Поддерживать разговор было тяжело, молчать казалось глупым, расспрашивать Воронцова про семью и работу – еще глупее. Тем более что ей нет никакого дела до его семьи, работы и вообще жизни. Ни малейшего.

Алексея, похоже, тишина ничуть не тревожила, и Тоня заставила себя сосредоточиться на дороге. Пятничным вечером Ленинградка в сторону города была совсем свободна, МКАД тоже – все уже разъехались по дачам. Правда, у съезда на Минское шоссе пришлось немного потолкаться в пробке, но вскоре «Калина» уже подъезжала к ухоженному подмосковному СНТ.

Дачу Тоня хорошо помнила. Двухэтажный бревенчатый дом с большой верандой, куда они с Лешкой прилетали вдвоем на его «ИЖ-Планете», если там никого не было. Или куда все вместе со всей семьей Воронцовых приезжали на солидном «Вольво» Григория Николаевича. И Тоня тоже приезжала с ними, потому что считалась уже почти вошедшей в эту семью. Ждали только, чтобы ей исполнилось восемнадцать, чтобы можно было расписаться. Тоня доучивалась в школе, Лешка заканчивал техникум и осенью собирался в армию, а пока, до призыва, крутил болты в автосервисе – копил на свадьбу.

Здесь, на этой даче, она и стала по-настоящему Лешкиной – только его и больше ничьей. Здесь же она, смеясь от предвкушения, прикладывала лоскутик ткани, купленной на выпускное платье, к рубашке Воронцова. Оттенок совпадал точь-в-точь. Удивительный был цвет, не голубой и не белый, прекрасно подходивший и для мужской рубашки, и для девичьего романтического наряда.

– А туфли и пояс у меня темно-голубые будут. И сережки. И когда ты приедешь, будет видно, что цвет тот же. Успеешь?

– Даже с запасом. Тренировка до двенадцати. Ну, в час буду дома, переоденусь, как раз к трем доеду.

– В три только свидетельства начнут выдавать. Ну и грамоты там всякие. Речи, выступления, родители, учителя. Отчетный концерт, – Тоня закатила глаза. – Потом капустник. Сценки всякие. Кафе не будет, это ж все-таки всего лишь музыкалка. Все в школе накроем, в классе. А потом дискотека до упаду.

К выдаче свидетельств Лешка не появился. Тоня, нарядная, в легком длинном платье – самая красивая из всех девочек – старалась не оборачиваться каждую минуту на дверь актового зала, но ее волнение все равно заметили.

– Своего светленького красавчика ждешь, как его там?.. – наклонилась к Тоне Леночка Курагина, сверкая слишком откровенным декольте. – Что он тут забыл?

Тоня не ответила. Она украдкой посмотрела на телефон, не вынимая его из сумочки, но пропущенных звонков или новых смс не было. Свидетельства вручили, начался школьный концерт, а Лешка все не появлялся. Что могло произойти? Внезапно заболел, застрял в лифте, что-то случилось дома? Но тогда позвонил бы. Или написал. Или Елена Николаевна бы написала. Или Григорий Николаевич. Или хотя бы Анна Степановна, Лешкина бабушка – писать смс она не умела, но позвонить вполне могла.

Задержался где-то из-за транспорта? Краем уха Тоня слышала, что сегодня почти не ходят электрички – но мало ли! Есть автобусы, есть маршрутки.

Леночка еще пару раз попыталась что-то спросить, а потом отсела в сторону и зашушукалась с подружками.

Через полчаса вся музыкальная школа знала, что Лиханову бросил парень.

Тоня помнила, что больше всего ей в тот вечер хотелось уйти с выпускного. Сбежать. Свидетельство она получила, на концерте выступила, что еще? Но тогда все шептались бы. Особенно Леночка. И Тоня решила остаться до конца. Сверкала улыбкой, флиртовала со своими тремя верными поклонниками, не простояла у стены ни одного танца. Еще и выбирала, с кем будет, а с кем нет.

Лешка пришел совсем к вечеру, и никакой бело-голубой рубашки на нем не было. Обычные старые джинсы и вытянутая футболка. Пыльные кроссовки, здоровенная спортивная сумка на плече. Тоня не сразу его заметила: она, окруженная своими тремя рыцарями, ворковала наперебой то с одним, то с другим, изо всех сил стараясь улыбаться. И это у нее получалось. Вдруг у всех троих, словно по команде, вытянулись лица. Парни, разом подобравшись, повернулись ко входу, Тоня тоже взглянула туда – и увидела в дверном проеме высокую стройную фигуру Воронцова.

Она заставила себя не броситься со всех ног, а подойти к нему плавно, не торопясь, чуть вскинув голову. Трое верных рыцарей болтались где-то за спиной, Тоня чувствовала, что они готовы слиться в любой миг.

– Добрался? – выгнув бровь, улыбнулась она.

– Ага. Пешком от спорткомплекса ЦСКА до Химок шел, только там в автобус вбиться получилось.

– Позвонить, конечно, нельзя было?

Лешка чуть нахмурился. Тоня видела, что он очень устал и явно ждал не такой встречи, но остановиться уже не могла.

– Тонь, ты вообще знаешь, что в Москве творится? – через силу улыбнулся он.

– А что?

– Авария крупная. Почти во всем городе света нет. В области, говорят, тоже. Поезда в метро стоят, народ оттуда выбраться не может. Интернет везде отрубился, связи нет. Трамваи и троллейбусы тоже стоят.

– Еще скажи, что автобусы не ходят.

– Именно. Светофоры не работают. Такси меньше чем за тысячу даже не сажают. Ты на телефон свой посмотри, сеть есть?

Она вынула из голубой сумочки мобильный. Сети и правда не было. А она и внимания не обратила.

– Ну ладно. Я даже готова тебя простить…

– Да не за что меня прощать, Тонька. Я вообще-то мехом наизнанку вывернулся, добираясь сюда. Думал, ты оценишь.

– Еще как оценила. Спасибо за испорченный вечер.

– Тонь, хватит, а?

– Вот именно, Леш. Хватит. Устал? Так отдыхай, не держу тебя больше.

Серые глаза смотрели на нее растерянно, но твердо.

– Мне правда не за что извиняться.

Тоне вдруг захотелось увести его в класс, где были накрыты сдвинутые столы и где оставалась еще куча бутербродов и пирожков. Он же голодный. А лучше всего – увести домой, от музыкалки до ее дома десять минут пешком. Переночевал бы на раскладушке. И теперь-то она могла уйти из зала спокойно и даже гордо – ни Леночка, ни ее подружки никаких слухов бы распускать не стали. Но обида за испорченный выпускной оказалась такой сильной, что девушка ничего не могла с собой поделать.

– Ну, раз не за что извиняться – значит, и говорить не о чем, – бросила Тоня и, развернувшись, направилась к троим кавалерам.

Точно зная, что Воронцов не станет ее останавливать, не окликнет.

Точно зная, что и она сама не обернется.

Голос навигатора вернул ее к реальности, оборвав воспоминания. «Через четыреста метров съезд, поверните направо».

– Осторожнее, там яма, – предупредил Алексей.

Это были первые его слова за всю поездку.

Тоня аккуратно встала у знакомого участка. Калитка была новой, забор – тоже. В доме горел свет.

– Дядя Гриша ждет, я ему написал.

– Сколько оценка будет стоить? Хотя бы примерно? – осторожно спросила она.

– Ну хватит уже. Идем.

Она вздернула подбородок, хотя на самом деле ей сейчас хотелось сжаться в комочек. Перед старшим Воронцовым Тоня всегда робела. Впрочем, как и перед Еленой Николаевной, и перед Анной Степановной. Алексей, не оборачиваясь, пошел по плиточной дорожке к дому. Тоня, обычно бойкая, неуверенно двинулась за ним и замерла у него за спиной, когда он, не постучавшись, открыл дверь.

– Антонина! – обернулся он. – Ты где?

– Тут, – она собралась с силами и вошла на террасу.

Старший Воронцов стоял у стола. Тоня в один миг узнала Григория Николаевича: он постарел и сильно сдал, но черты и фамильная воронцовская осанка были все те же.

Она растерялась, не зная, что говорить и как с ним держаться, но хозяин пришел гостье на помощь:

– Тонечка! Вы совершенно не изменились!

Он всегда, с самого знакомства, называл ее только на «вы». Даже когда Тоне было пятнадцать. Девушка осмелела:

– Григорий Николаевич, здравствуйте! Я тоже вас узнала бы, сразу узнала бы.

– Как вы могли отрезать такие косы? – ахнул он, глядя на ее модное каре. – Ох, молодежь!

Алексей, не вступая в беседу, стоял у двери. Тоня снова растерялась, но, похоже, старший Воронцов не собирался вообще никак касаться прошлого, – и она ему была за это очень благодарна.

– Антонина хотела показать тебе одно украшение, – произнес наконец Алексей.

– Да, ты же написал. Посмотрю, конечно. Но давайте сначала кофе. Тонечка любит, я помню, – улыбнулся Григорий Николаевич, и она кивнула.

– Вам помочь?

– Нет-нет, Тонечка, что вы! Леша все знает, он принесет. Садитесь, – старший Воронцов кивком указал на овальный стол, накрытый яркой клеенкой.

Стол этот Тоня тоже помнила. Она опустилась на плетеную табуретку, обернулась к Григорию Николаевичу. Ее всегда пугало и восхищало это свойство всех Воронцовых: сохранять хладнокровие, что бы ни случилось. Даже если вокруг тебя рушится мир.

Особенно если вокруг тебя рушится мир.

Алексей молча поставил на стол кофейник, сахарницу, маленький кувшинчик со сливками и две кофейные чашки с блюдцами.

– А ты – чай? – спросил Григорий Николаевич.

– Как обычно.

Он взял с полки большую чайную чашку, на которой была нарисована лошадка-качалка. Тоня сразу узнала ее и вспомнила, что он любит эту чашку чуть ли не с детского садика.

Старший Воронцов, как и положено приличному хозяину дома, начал ни к чему не обязывающую светскую беседу:

– Быстро вы. Леша, кажется, только-только мне написал – а вы уже на пороге.

– Дороги пустые, – пожал плечами Алексей.

Тоня молчала. Кофе у Григория Николаевича был идеальный – крепкий, ароматный, горячий, в правильных крошечных чашечках.

– Может быть, к делу? – спокойно спросил младший Воронцов. – Поздно, и Антонине долго обратно добираться.

– Тебя потом отвезти? – обернулась к нему Тоня, искренне надеясь, что он откажется. Находиться с ним вдвоем в машине было невыносимо.

– Нет, я тут заночую.

Григорий Николаевич неторопливо надел очки и взглянул на племянника.

– Сначала кофе. Леша, ты прекрасно знаешь, что я работаю не за обеденным столом, а только в кабинете. Хотя, – чуть смягчился он, – взглянуть можно. Что там у вас, Тонечка?

Она вынула из сумочки бархатный футляр и протянула ювелиру. Тот бережно раскрыл коробочку, взглянул на серьги и замолчал. Лицо Григория Николаевича, всегда безупречно владевшего собой, вдруг стало таким растерянным, что Тоня тут же поняла – ее семейная реликвия не стоит ни гроша, и Воронцову неловко ей объявить об этом.

– Леш, а достань коньячку, – произнес вдруг он. Потом снова замолчал, глядя на серьги, и наконец повернулся к гостье. – Тонечка, вы говорите, фамильные?

– Да, – кивнула девушка. – От прапрапра… – она сбилась и замолчала.

– Ваши предки случайно не из Забайкалья?

Тоня заморгала.

– Почему вы спрашиваете? – удивилась она, но, не дождавшись ответа, продолжила. – Я очень мало про них знаю. Они жили в Нерчинске. После гражданской войны бежали в Маньчжурию, после Великой Отечественной – вернулись в СССР, но уже не в Даурию, а на целину.

Григорий Николаевич снова перевел взгляд на сверкающие темно-голубые камни в футляре.

– Это он.

– Кто «он»? – не поняла Тоня.

– Гарнитур «Орион». Точнее, его часть. Две сережки, две голубые звезды – Ригель и Беллатрикс. И еще есть Бетельгейзе.

– Была еще брошка. Я ее никогда не видела, но слышала, что была. Правда, другого цвета.

– Красного, – кивнул Григорий Николаевич. – Ригель и Беллатрикс – голубые звезды. Бетельгейзе – красная. Красная переменная звезда.

– Да, красного. Была. Не знаю, где теперь.

– Не знаете?

– Прапрабабушка в двадцатых ее продала и на эти деньги добралась до Харбина. С грудным сыном, моим прадедом. И со своей старой прабабкой, в честь которой потом назвали меня, – она несмело улыбнулась.

– Вот как?

– Да. Только она, прапрапрапра… – Тоня запуталась, – она была Антонида.

– Как у Глинки?

– Именно.

Алексей по-прежнему молчал. Григорий Николаевич уже овладел собой, лицо его снова стало невозмутимым. Но Тоня успела заметить его растерянный взгляд, когда он только открыл футляр.

– Вы сказали, это «Орион», – начала она. – Это какие-то известные серьги? Дорогие? Это сапфиры?

– Нет, Тонечка. Обычная шпинель, правда, превосходного качества. Серебро, шпинель, мелкие бриллианты.

– Значит, не очень дорогие?

Старший Воронцов снял очки.

– Как вам сказать, Тонечка…

– Как есть. Сколько могут стоить эти серьги?

– Без третьей звезды, то есть без броши – совсем немного, – медленно проговорил ювелир. – Работа хорошая, уверенная, но не больше. Не уникальная и даже не особо тонкая. Вещица, конечно, старинная, но изделий девятнадцатого века сохранилось достаточно, так что…

Тоня опустила голову. Брошки у нее все равно нет, нечего и переживать. Но вопрос вырвался против ее воли:

– А с ней сколько стоили бы? С этой, как ее…

– Бетельгейзе, – повторил Григорий Николаевич. – Альфа Ориона, красная переменная звезда. Сложно сказать. Полный гарнитур может, по большому счету, почти ничего не стоить – как и ваши серьги по отдельности. А может оказаться бесценным.

– В каком смысле бесценным? – растерялась Тоня.

– В самом прямом.

Глава 3. Тайна забайкальского мастера

Алексей, который до этого мгновения то ли делал вид, что разговор его не интересует, то ли и в самом деле не вслушивался, вдруг поднял голову. Он хотел что-то сказать, но тут у Тони в сумке запел телефон. Она извинилась и бросила быстрый взгляд на экран. Звонил брат. Девушка заметалась: было поздно, значит, что-то опять случилось. Хотя куда еще. Взять трубку? Неловко, она в чужом доме, и Григорий Николаевич и так тратит на нее свое время. Не брать? Она уже не взяла один раз. А Эдик мертвого достанет, он умеет.

Григорий Николаевич, поняв ее сомнения, кивком показал, что не возражает, и девушка вынула телефон.

– Только быстро, Эдик, – резко произнесла она. – Я не дома, мне неудобно говорить.

Услышав имя, Алексей не сдержал кривую усмешку. Или не счел нужным сдерживать: Тониного брата он еще пятнадцать лет назад, с самого момента знакомства, считал ленивым никчемным оболтусом и не скрывал этого. И был совершенно прав.

Тон у Эдика был подозрительно веселый и расслабленный.

– Тонька, не переживай, все решилось!

– Каким образом, интересно? – спросила она, стараясь, чтобы голос казался ледяным.

Брат замялся.

– Эд?

– Короче, это не я, тут выяснилось. У меня все сухо, а это общий стояк в подъезде рванул.

– А сразу проверить нельзя было? Эдик, ты меня…

Тоня не стала дожидаться ответа, оборвала разговор и смущенно подняла взгляд.

– Простите.

Оба Воронцова вежливо промолчали. Она повернулась к ювелиру.

– Григорий Николаевич, мне очень неловко, что я вас побеспокоила… Но у меня, кажется, теперь нет никаких причин продавать серьги. Спасибо большое.

– Но кофе-то вы допьете, надеюсь?

– С удовольствием. Простите. И… могу я спросить?.. Вы, получается, что-то знаете про них? – она кивком указала на сверкающие в футляре камни.

Старший Воронцов перевел взгляд с гостьи на племянника.

– Как я понимаю, время у нас есть? Впереди выходные и на работу никому рано не вставать, ты остаешься на ночь, а Тонечка на своей машине и к расписанию транспорта не привязана?

Алексей кивнул, Тоня тоже осторожно качнула головой, соглашаясь. Григорий Николаевич снова надел очки и придвинул поближе раскрытый бархатный футляр.

– Леша, хоть и далек от этого, знает, что область моих интересов – русское ювелирное искусство девятнадцатого века. Это сейчас у нас и интернет, и поисковики, а раньше-то ничего подобного не было. Вы оба, наверное, и не представляете, как это – нет интернета.

– Очень даже представляю, – улыбнулась Тоня. – В детстве-то не было. Я помню.

– В то время любая работа, любой подбор данных – это был поход в библиотеку. И поиск книг в каталоге. Не кликом мышки, а перерыванием кучи карточек. Еще и далеко не все выдавали на руки, часто только в читальном зале можно было посмотреть. Как бы вам объяснить…

Тоня снова улыбнулась, уже чуть смелее:

– Не надо объяснять, я же в библиотеке работаю.

– Правда? Да, вы всегда были книжной барышней. Ну, тогда поймете, – Григорий Николаевич потянулся к стоявшей на столе гейзерной кофеварке и вылил в свою чашечку остатки остывшего кофе. – Я готовил материал для «Русского ювелира», он тогда только-только начал издаваться. Может, пара номеров успела выйти, не помню. Мне заказали большую статью об искусстве Восточной Сибири. В девятнадцатом веке столицей ювелирного дела за Уралом был Иркутск, там были целые семьи мастеров – работали с церковной утварью, делали оклады для икон. В поисках материала для статьи я отправился туда – порыться в библиотеках, в архивах, поработать в краеведческом и в художественном музее.

– Прямо в Иркутск? – удивилась Тоня.

– Да. Журнал оплатил эту поездку, и статья, без ложной скромности скажу, получилась превосходная. Но и сил я на нее потратил немало – информацию о многих мастерах и их работах пришлось выискивать по крупицам. В одном из архивов я наткнулся на любопытную рукопись – наброски то ли романа, то ли повести. В редком дневниковом жанре, языком явно девятнадцатого века, но уже в новой орфографии. Рукопись оказалась неполной, без начала и без конца. Кто-то ее обработал уже в наши дни: похоже, это был третий, а то и вовсе четвертый экземпляр, напечатанный на пишущей машинке через далеко не новую копирку. То ли по недосмотру сотрудников, то ли еще по каким-то причинам рукопись никак не была оформлена. Уточнять, что это за документ, было некогда – я торопился закончить статью. Но кое-что в этом дневнике меня заинтересовало: написан он был от лица ювелира тех лет, как мимо такого пройти? И я попросил разрешения снять копию.

Тоня качнула головой, показывая, что внимательно слушает, и, когда Григорий Николаевич сделал паузу, спросила:

– И вам разрешили?

– Да.

– А дальше?

– Дома, уже в Москве, про рукопись я вспомнил не сразу. Были девяностые, даже с моим именем приходилось крутиться, как белка в колесе. Потом, когда разбирал бумаги, наткнулся на нее и пробежал. Город, в котором происходит дело, назван там просто Н., но Нерчинск узнается довольно легко – достаточно одного упоминания о сереброплавильном заводе. Идея у повести оказалась хоть и не новая, но интересная: герой, талантливый мастер, делал украшения, в которые вкладывал какую-то силу.

– Волшебные? – усмехнулся младший Воронцов. – Как кольцо всевластия?

Григорий Николаевич покачал головой:

– Не такого уровня, конечно. По крайней мере, поначалу. Первые работы, про которые говорится в дневниках, были, как бы сказать, – он задумался, выбирая слово, – местного действия. Фероньерка спасла жену городничего от постоянных мигреней. Пряжка на ремень избавила местного стряпчего от резей в желудке, которые донимали его с детства. Скромное колье сняло приступы удушья у попадьи. Мастерство понемногу росло. Герой рукописи не мог поехать учиться в Москву или Петербург, но добрался до Иркутска, где смотрел работы Харинского, Фереферова и других… – ювелир вдруг взглянул на племянника. – Леш, ты хоть меня придержи, меня же в дебри и тонкости унесет.

Алексей молча улыбнулся. Тоня крутила в руке пустую кофейную чашечку и слушала, боясь пропустить хоть слово.

– И герой начал лечить людей? – спросила она.

– А красивый был бы ход, да? – вопросом на вопрос ответил Григорий Николаевич. – Но нет, Тонечка, увы. Герой рукописи не пошел по этому благородному пути. Правда, первое время после возвращения из Иркутска он делал по-настоящему полезные вещицы – например, обручальные кольца, которые работали лучше любого заговора на верность. Но потом наш персонаж влюбился. Он был женат, но это не помешало новому увлечению. И ладно бы влюбился в тихую скромную девушку, но нет. Его, человека творческого, влекло все яркое и необычное. Он влюбился в заезжую артистку, которую увидел в салоне в доме городничего – там было заведено устраивать салон по пятницам. Артистку герой в рукописи называет Р., и лишь пару раз там проскальзывает ее имя – Раечка. Драматического дара у Раечки, как я понимаю, не было, и играла она в основном в водевилях. Молодая, красивая, музыкальная – что еще надо? Но мечтала о больших ролях.

– В маленьком уездном городе Н. был театр? – удивился Алексей.

– Нет. Артистка там оказалась проездом – зарабатывала, как могла, выступая в частных концертах и редких еще тогда антрепризах. О себе она, думаю, немало привирала: герой пишет, что Раечка якобы прежде занималась в московском императорском театральном училище, а потом перебралась в Санкт-Петербург, где играла чуть ли не вместе с самой Асенковой, но из-за закулисных интриг вынуждена была искать другое место.

Младший Воронцов усмехнулся:

– Далеко ж она искала.

– Герой об этом не пишет, но, похоже, эту юную служительницу Мельпомены никуда не брали, и она, кое-как перебиваясь, добралась в поисках места аж до Сибири. Она пробовалась в Тобольске – там, как ни удивительно, был весьма приличный театр – но ее не взяли. Не взяли ее и в Иркутске. В городок Н. она приехала ненадолго, но застряла из-за непогоды, а потом все закрутилось. Герой вел себя, как влюбленный дурак: пытался писать стихи, показывал Раечке на зимнем забайкальском небе созвездие Ориона и обещал подарить ей все эти звезды…

Ювелир плеснул себе немного коньяка и продолжил:

– В деньгах наш герой особо не нуждался. Поначалу. Но Раечка оказалась дамой избалованной, как многие юные красотки. Если верить описанию в повести – хотя можно ли верить глазам влюбленного? – она была очень красивой. Черноволосой и черноглазой, с нежной белой кожей, небольшого роста, гибкая, хрупкая, похожая на китайскую фарфоровую статуэтку, – тут Григорий Николаевич перевел взгляд на Тоню, и та опустила голову.

– Она его не любила? – спросила девушка.

– Она любила подарки. Наряды, украшения, духи, безделушки. Шубки, куда ж без них в Нерчинске. И герой рукописи быстро поистратился. Он стал делать другие украшения – те, что отнимали куда меньше сил и времени, но давали больше дохода. Браслеты, которые приносили удачу в картах, если надеть их перед игрой. Изящные серебряные ключики, которым покорялся любой замок. Свои таланты герой рукописи не афишировал, но слухи о нем шли, и важные люди находили мастера и оставляли ему заказы. Однажды он даже получил заказ на вещь, которая потом должна была бы лишить своего хозяина жизни.

– И выполнил? – невозмутимо поинтересовался Алексей.

– Не знаю – рукопись обрывается. Но думаю, что нет. Ему стало не до этого: он узнал, что станет отцом, и почти сразу – что смертельно болен. Лечить сам себя своими украшениями он не мог, оставить беременную Раечку без средств к существованию – тоже. А болезнь развивалась быстро: и сил, и времени становилось все меньше. Обвенчаться с любимой ювелир не мог, потому что был уже женат.

Тоня осторожно поставила на стол пустую кофейную чашечку, которую она все это время крутила в руках.

– И что он сделал?

– Он уговорил богатого, давно овдовевшего купца жениться на Раечке и записать на себя будущего ребенка. А ей пришлось временно отложить мечту о большой сцене и серьезных ролях. Прямых наследников у купца не было, только племянники, так что Раечка получила сразу и положение в обществе, и состояние, и надежную крышу над головой – свой дом вместо съемных комнат.

– Вот племянники-то обрадовались! – не сдержалась Тоня.

Алексей недоверчиво посмотрел на дядю:

– А купцу это зачем понадобилось? Чужая беременная любовница? И не боялся он, что эта Раечка поможет ему поскорее уйти в мир иной?

– Собственных племянников он боялся куда больше. По крайней мере, герой рукописи расплатился с купцом, сделав ему амулет от насильственной смерти. Похоже, купец понимал, что от старости и смерти никуда не денется, но не хотел, чтобы племянники эту смерть приблизили.

Григорий Николаевич замолчал – то ли переводил дух, то ли смотрел, какое впечатление производит его рассказ.

– Дальше записи становятся совсем обрывочными и бессвязными. Герой повести не называет свою болезнь, но, похоже, она была мучительной. Раечка, твердо устроившись в жизни после замужества, потеряла к бывшему возлюбленному всякий интерес. Тем более он был болен и почти разорен.

– А он? – осторожно спросила Тоня.

– А он хотел успеть сделать для нее подарок. И вложить в этот подарок весь свой талант, всю силу, которой он был наделен. Амулет для легких родов он ей уже сотворил, но хотелось чего-то большего. Мастер решил сделать нарядный комплект. Трех одинаковых камней купить не удалось: он нашел три прекрасные шпинели, но две были темно-голубые, а третья – алая. Тогда он вспомнил, как в первые дни после знакомства показывал Раечке созвездие Ориона и обещал достать ей звезды с неба. И сделал из этих камней гарнитур – серьги и брошь. Темно-голубые серьги – две голубые звезды, Ригель и Беллатрикс. И алая брошь – Бетельгейзе, красная переменная звезда, альфа Ориона. Герой понимал, что делает последнюю работу, и прыгнул, как он сам считал, выше головы. Впервые он был собой доволен.

– Значит, он успел сделать? – уточнил Алексей.

– Успел. На остатки денег он поехал к иркутским врачам, видимо, цепляясь за последнюю надежду. На этом повесть обрывается.

Гости молча переглянулись. Тоня взяла в руки бархатный футляр и посмотрела на серьги так пристально, словно пыталась прочитать их историю. Черные угольки глаз вспыхнули на ее лице.

– А это точно они?

– Да. Мастер очень подробно их описал. Это они, Ригель и Беллатрикс. Или сделанная кем-то копия, что крайне маловероятно.

– Почему?

– Подделывать недорогое украшение, о котором никто и знать не знает, – занятие очень трудоемкое и невыгодное.

– И что в этом наборе необычного? У него есть какие-то… странные свойства? – спросил Алексей, явно избегая слов «магические» или «волшебные».

Григорий Николаевич пожал плечами:

– В повести об этом не сказано. Мастер отдал все силы, которые у него были, но что именно он вложил в эту работу, чем ее наделил, и наделил ли чем-то – там не упомянуто. Хотя нет, точно наделил. Там сказано, что серьги и брошь должны быть вместе, иначе это будут просто серьги и брошь. Поэтому я и сказал сразу Тонечке – ее серьги могут стоить просто как хорошая шпинель в серебре, а могут оказаться бесценными.

Он поднял опустевшую кофеварку, и Алексей, не дожидаясь просьбы, встал из-за стола и направился к раковине. Зашумела вода, зажужжала кофемолка, вспыхнул огонек конфорки – ярко-голубой, словно шпинель в Тониных серьгах.

– Сейчас сварится.

Григорий Николаевич кивнул.

– Долгое время я думал, что эта рукопись – художественное произведение. Наброски какой-то повести или романа. Повествование от первого лица, стилизация речи начала девятнадцатого века… Да еще этот финал – скомканный, оборванный… Я был уверен, что автору то ли надоело работать над текстом и уже хотелось хоть как-нибудь, да завершить, то ли просто не хватило мастерства – как будто планировался открытый финал, а получилось не пойми что. Как будто не хватает еще нескольких страниц в конце. Хотя как знать, может, и правда не хватает? Хотел еще раз перечитать, когда будет время, а то там много интересных тонкостей. Отложил в старый чемодан, где у меня были разные бумаги, до которых не доходят руки, и забыл.

Алексей прищурился:

– Это ты про рыжий чемодан? Который был в пристройке?

– Да. Ты-то понял, а Тонечка же не знает, – Григорий Николаевич повернулся к девушке. – В рыжем чемодане у меня копилось все то, чем я хотел заняться, когда будет время. Там не было каких-то серьезных финансовых бумаг, поэтому, уезжая в тот год с дачи на зиму в Москву, я его спокойно оставил в пристройке.

– И его украли? – понимающе спросила Тоня.

– Нет. Пристройка в новогодние праздники сгорела, огонь чудом не перекинулся на дом. Скорее всего, бомжи забрались, развели костер и грелись. Были девяностые, обычное дело для того времени. Я и думать забыл про эту повесть неизвестного автора. Не до нее было. Но потом, уже через много лет, мне довелось работать над описанием вещей из одной частной коллекции, – ювелир чуть замялся. – Не могу сказать, чьей, слишком известная персона. Среди предметов, которые я должен был описать, оказался девичий альбом. Тот самый «уездной барышни альбом», прямо как у Пушкина.

На плите зафырчала кофеварка.

– Подожди, не рассказывай, – остановил дядю младший Воронцов. – А то оттуда тебя не слышно.

Он снял кофеварку, осторожно поставил ее на стол и опустился на свое место.

– Вот теперь продолжай.

– А почему вы – и вдруг работали с альбомом? – удивилась Тоня.

– Это был альбом девицы из богатой семьи. Кожаная обложка. Накладки и уголки – серебряная скань, защелка – серебро с аквамарином. Тридцатые годы девятнадцатого века, самый что ни на есть мой профиль. А внутри вперемешку – записи от родных, приятелей, кавалеров, подружек… Ноты, стихи, рисунки. Соцсеть, чистой воды соцсеть. Даже рецепты. И в конце – заметки и рисунки самой обладательницы альбома. Довольно злоязычная была девица, должен сказать. Наверное, страшненькая.

Григорий Николаевич потянулся за кофе.

– Почерк я разбираю любой, даже самый затейливый. С дореформенной орфографией тоже знаком, так что прочитать стишки и заметки смог. Хотя и с трудом. Так вот, из заметок девицы. Дословно, конечно, сейчас не процитирую, но очень близко к тексту могу: не раз тогда перечитывал, – ювелир замолчал, отхлебнул кофе, медленно поставил чашечку на стол, а потом сделал жест, который, наверное, должен был обозначать начало цитаты. – В Нерчинске застряли на целую неделю, – продолжил он, явно пересказывая заметки неизвестной и подражая ее стилю. – Редкостная глушь, можно было бы сойти с ума от скуки, но я очень развлеклась, посмотрев тут на венчание. Дивная была пара: трясущийся старый хрыч, готовый рассыпаться от порыва ветра, и юная особа на сносях, которая, казалось, сейчас разрешится от бремени прямо перед алтарем. Невеста, должна признать, была очень хороша собой и держалась как ни в чем не бывало: взгляд бесстыжий, улыбка сияющая. Еще и подвенечное платье нацепила, и побрякушки блестящие надела – работы того безумного гения, про которого я тут уже не раз слышала.

Ювелир замолчал.

– Значит, дневник мастера был настоящим? – спросила Тоня.

– Скорее всего. Похоже, что кто-то нашел дневник и перепечатал уже в современной орфографии, чтобы удобнее было читать. А потом рукопись то ли затерялась в архиве, то ли ее нарочно там спрятали.

Алексей недоверчиво взглянул на дядю, словно не узнавая его.

– Неужели ты не попробовал это распутать?

– Пробовал, конечно. Впрочем, дальше в заметках в конце альбома почти ничего интересного не было. Барышня только ехидно упоминала, что новобрачная стала матерью через день после венчания: до неприличия легко родила дочь, которую назвали Антонидой.

Тоня изумленно заморгала.

– То есть это моя прапра… – она принялась загибать пальцы, считая, и наконец выговорила: – Прапрапрапрапрабабушка, вот!

– Скорее всего, – кивнул Григорий Николаевич. – Когда я наткнулся на этот альбом, уже был и интернет, и мобильные телефоны, и все что угодно. Я сразу же написал в тот архив, где в девяностых нашел рукопись ювелира.

– И что? – спросил Алексей. – Тебе не ответили?

– Ответили. Все документы у них учтены и переписаны, ничего подобного нет и никогда не было. И даже две старейшие сотрудницы, которые работают больше полувека и знают каждый листочек, не помнят ничего подобного.

– А альбом барышни?

– Там не упоминалось никаких имен и фамилий. Да и сам альбом теперь не найти.

– Ты же говорил, он в частном собрании.

– Был. Но хозяин коллекции как-то внезапно и очень странно умер, а его наследники перегрызлись друг с другом в судах и распродали собрание в разные руки.

– Понятно. То есть никаких следов не найти?

– Думаю, что нет. Повествование шло от первого лица, своего имени мастер никак не называл. Хотя я несколько раз потом слышал упоминание о безымянном гениальном забайкальском мастере – но это было скорее из разряда городских легенд.

– Вроде не так давно – девятнадцатый век. Должны же были остаться записи…

– Да иногда и через десять лет ничего не найти, не то что через двести с лишним, – покачала головой Тоня. – Спасибо вам, Григорий Николаевич. Удивительная история. Теперь точно не буду продавать эти серьги. Ни за что.

Она убрала бархатный футляр в сумочку.

– Уже совсем поздно, я поеду. Спасибо огромное.

– Как видите – не за что, я ж ничего толком так и не узнал. Вы, Тонечка, теперь не пропадайте, раз уж нашлись.

Тоня улыбнулась, потом вышла с освещенной веранды в черный ночной сад и направилась к калитке. Оба Воронцова поднялись, чтобы ее проводить. Заворчал двигатель, вспыхнули в темноте фары, и через минуту старенькая «Калина» покатила обратно. Когда машина скрылась за поворотом, старый ювелир повернулся к племяннику.

– Знаешь что, Алексей… – начал он.

Младший Воронцов насторожился: дядя крайне редко называл его полным именем.

– Что? Ты что-то ей не рассказал? Что-то еще знаешь про те документы?

– Нет. Все рассказал. Я не про рукописи.

– А про что?

Григорий Николаевич повернулся к нему.

– Какой же ты будешь дурак, если сейчас за нее не поборешься!

Глава 4. Бетельгейзе

Полина привыкла, что на тренировках случайные люди постоянно снимают ее на телефон: кто-то украдкой, смущаясь, а кто-то – в открытую. И знала, что смотрится как картинка из журнала о красивой жизни. Прекрасный загородный комплекс «Даймонд Стейблс», вылизанный и вычищенный, словно это не подмосковная конюшня, а парк английского королевского дворца. Прекрасный голштинец Парцифаль, или просто Пуся, – высокий, мощный, серый в яблоках. Ярко-бирюзовый вальтрап, точно в тон ему – бирюзовые бинты на ногах коня и бирюзовые ушки. Бирюзовая футболка и такого же оттенка перчатки у самой Полины. И бирюзовая шелковая лента, вплетенная в роскошную, ниже пояса, пшеничную косу.

Может, и перебор, но Полине нравилось.

Иногда ее чуткий актерский слух выхватывал среди конюшенной какофонии – фырканья, ржания, топота копыт, рычания мототрактора, редкого стука подков по жердям, щелканья бича, тренерских голосов – чьи-то тихие удивленные восклицания:

– Ого, смотри, на Преображенскую как похожа!

– Так это она и есть.

– Да ладно?! Сама?!

– Да, я читала где-то, что она тут занимается.

– Ничего себе!

Сейчас она тоже заметила, как кто-то за оградой плаца узнал ее и потянулся за смартфоном, но тут же переключила внимание на тренера.

– Полина, не беги вместо него! Толкай, толкай активнее! Не ответил на ногу – хлыст! И руки, руки вперед! Вот так, хорошо. Переход в шаг! Все, пять минут отшагивайтесь, и хватит на сегодня.

Темно-вишневый «Бентли» ждал на парковке у ворот клуба. Водитель, увидев девушку, быстро потушил едва начатую сигарету и спрятал руку за спину – знал, что хозяйка не выносит табачного дыма.

– Полина Александровна, теперь куда? Домой?

Она кивнула, устроилась на заднем сиденье, защелкнула ремень. Машина мягко тронулась. Актриса не слишком известного московского театра вполне могла бы ездить на автомобиле попроще или обойтись такси и каршерингом, а то и общественным транспортом. А вот жена Виктора Преображенского, совладельца крупного банковского холдинга, должна была передвигаться непременно на серьезной машине с личным водителем.

Дмитровское шоссе стояло намертво. Полина поняла, что ехать придется долго, и достала айфон. Сколько раз она говорила себе, что не надо просматривать все то, что о ней пишут в сети – на это есть пиарщица Наташа – но все равно не могла удержаться. Она открыла страничку своего фан-клуба, увидела на форуме восторженные комментарии про новый выпуск одного из сериалов, закусила губу: из восьми свежих записей три были от Наташи. Уж она-то знала, кто кроется за этими никнеймами, пусть и разными. Зато остальные пять комментариев, похоже, – от настоящих поклонников.

«Полиночка, красавица наша! Как всегда, глаз не отвести! Каждая новая серия – новый восторг!»

Контекстная реклама тут же подбросила непрошеную ссылку – группу театралов в одной из соцсетей – и Полина не смогла удержаться.

Ну сколько можно себе твердить! Не надо ничего читать, не надо! Но взгляд уже заскользил по строчкам.

«Нет, строгая постановка нашей русской классики – это всегда хорошо. Но Преображенская – Лиза? Вот Софью, может, она потянула бы, там играть-то нечего – знай себе подавай реплики Чацкому. Даже она бы справилась. А для Лизы у нее нет ни лукавства, ни озорства, ни бойкости».

Она снова закусила губу, но принялась листать дальше. Отзывы о других театрах Полина проглядывала по диагонали, но вскоре опять наткнулась на чьи-то слова о театре «Магия классики», в котором служила.

«В целом спектакль сильный: декорации, костюмы, – все на высоте. Сергей Ларионов в заглавной роли прекрасен, дуэль с Вальвером я бы пересматривала бесконечно. Жалко, что другой Роксаны у них нет, потому что Преображенская – красивое говорящее бревно. И пусть меня сейчас заклюют ее фанаты! В сериалах из нее, конечно, телезвезду сделали, но сцену-то не обманешь. Красивое бревно. Поверить, что Сирано влюблен в эту куклу, нереально. И получается, что спектаклю в целом не веришь, хотя Ларионов и делает невозможное, пытаясь на себе все вытащить».

Полина погасила экран айфона. Злобные у Сереги поклонницы, злобные и ревнивые. Пробка незаметно рассосалась, «Бентли» плавно двигался по шоссе, и Полина, не теряя времени, беззвучно, одними губами начала повторять новую роль. Руслан давно уже привык видеть в зеркале, как хозяйка вечно что-то бормочет – то разучивает текст, то оттачивает бесконечные скороговорки и упражнения.

Бесконечные скороговорки, да. Вечная диета и ненавистные тренажеры. Дыхательная гимнастика, будь она проклята. Плотный жирный грим, намертво забивающий поры. Горы выученного текста. Никогда никакого мороженого, никаких семечек – а она с самого детства их так любит! Постоянное напряжение, постоянная необходимость выглядеть, как звезда. Для чего все это? Чтобы потом злобная неизвестная девица в соцсети назвала красивым бревном?

Спасибо хоть красивым.

Она подняла голову, посмотрела вперед. Руслан перехватил ее взгляд в зеркале.

– Навигатор говорит, еще сорок две минуты, Полина Александровна.

– Хорошо, спасибо.

Значит, дома у нее еще будет целых полчаса – привести себя в порядок после тренировки и даже полежать с маской. От дома до театра «Магия классики» она прекрасно доберется и без машины, там двадцать минут неспешной прогулки по набережной. Как раз к началу репетиции.

Навигатор не обманул: через час с небольшим Полина уже вышла из душа, смыв с себя все запахи конюшни. Преображенским принадлежала часть этажа в доме недалеко от Зачатьевского монастыря. Несколько лет назад Виктор выкупил три старые коммуналки и устроил там одну роскошную квартиру, и теперь у Полины была не только просторная спальня с душевой, но и гардеробная, и большой кабинет с панорамным окном.

Пора было сбираться на репетицию. При мысли о театре Полина опять закусила губу – это была ее ненавистная привычка, от которой она не могла избавиться, как ни старалась. Вот Комиссаржевская, говорят, постоянно рукой юбку теребила, а она, Полина, губу закусывает. Эх. Где она и где Комиссаржевская.

Как была, прямо в пушистом банном халате, Полина подошла к туалетному столику, открыла одну из шкатулок и с трепетом, затаив дыхание, взяла в руки крупную старинную брошь. В оправе из серебряного кружева и крошечных бриллиантов, похожих на едва видимые росинки, горел прозрачный алый камень.

Шпинель. Прямо как в Большой императорской короне. Полина знала тайную силу этой алой шпинели. Бетельгейзе, альфа Ориона, красная переменная звезда. Пусть у нее пока еще нет сережек – но это пока. Она искала их несколько лет, с того самого дня, как наткнулась на последние страницы записок ювелира и прочитала о великой силе, заложенной мастером в это украшение. Прочитала – и поверила. Сразу, безоговорочно. И бросилась искать серьги, и уже почти отчаялась, как вдруг на прошлой неделе увидела в партере Большого девицу, в ушах которой сверкали они – Ригель и Беллатрикс.

Что ей Комиссаржевская, когда скоро весь мир будет у ее ног!

Тренькнул телефон, и Тоня повернула голову: никаких звонков с утра пораньше она не ждала. «Алексей Воронцов» – высветилось на экране. Именно так официально она забила вчера его номер.

– Да? – удивленно пробормотала она. – Что случилось?

– Здравствуй, Антонина, – ровным тоном ответил Воронцов. – Ты вчера у дяди Гриши серьги свои оставила.

– Не может быть! – всполошилась Тоня. – Я же убирала футляр в сумку!

– Футляр-то ты взяла. А серьги как лежали на салфетке, так и остались. Я заметил, когда начал чашки со стола собирать, но ты уже уехала. Звонить среди ночи не стал, ты была за рулем. Написал тебе, но ты не прочитала, – таким же ровным тоном продолжил Алексей. Обиды или недоумения, что его сообщение не прочитали, в голосе не было: он просто констатировал факт. – Так что решил сейчас позвонить. Ты же по-прежнему жаворонок?

Тоня тем временем, плечом прижимая трубку к уху, отчаянно потрошила сумку. На широкий подоконник полетели ключи, наушники, карта «Тройка», пластиковый пропуск на работу, косметичка, кожаная обложка с правами, СТС и паспортом, маленький зонт и бутылка воды. Последним, по закону подлости, вывалился бархатный футляр. Она быстро раскрыла коробочку. Сережек не было.

– Они у Григория Николаевича? – спросила девушка.

– Дяде трудно лишний раз выбираться из Жаворонков, к нему тоже ехать далеко, так что они у меня. Нам с тобой явно будет проще пересечься.

Трубка чуть не выскользнула на подоконник следом за всем барахлом из сумки. Встречаться с Алексеем Тоня совсем не хотела. Никогда, никак, ни при каких обстоятельствах. Но семейную реликвию надо было выручать. Тем более сейчас, пока она в отпуске и пока есть время. Дальше опять понесется – работа, книжные выставки, конференции, ведение читательского клуба, да еще постоянно надо писать то статьи, то посты для соцсетей библиотеки, то еще что-нибудь. Нет, лучше сейчас, сразу. Забрать сережки и забыть про Воронцова раз и навсегда.

Она перехватила телефон поудобнее.

– Я как раз сейчас в отпуске. Хотя сегодня все равно суббота. Так что могу подъехать, куда скажешь.

– Давай вечером где-нибудь в центре? Я после пяти освобожусь. Буду в районе Маяковской. Подходит?

– Конечно.

– Тогда договорились. Я тебе напишу чуть позже точно, когда и где. Только ты хоть телефон проверяй, – судя по голосу, Алексей все-таки не сдержал усмешки.

– Хорошо.

Тоня услышала короткие гудки, а потом, убирая телефон, наконец увидела и непросмотренное сообщение. Тут же пришло новое: «17.30, кафе “Восток”. Пойдет?»

Нельсон стал с мурчанием тереться ей об ноги, а потом запрыгнул на колени.

«Пойдет», – ответила Тоня, даже не поискав в сети ничего про это кафе. Какая ей разница? Она просто заберет сережки и уйдет.

Кот тарахтел, словно трактор, и упорно бодался, требуя внимания и ласки. На хозяйку он поглядывал своим единственным видящим глазом свысока, словно хотел сказать – раз уж ты у меня такая бестолковая, хоть погладь, за ушками почеши.

– Хороший, хороший, ты мой хороший котик!

Задумавшись, Тоня перестала гладить кота, и Нельсон тут же обиженно укусил ее за руку.

– Ты чего? А, хочешь сказать, что мне уже пора собираться? Да, пора, я на сегодня до этого кафе еще кучу дел наметила.

В кафе она немного опоздала. Минут на пять, не больше. Нарочно. Приехала заранее и бродила по магазинчику, расположенному ровно напротив нужной двери. Так бессмысленно бродила, что вызвала интерес консультанта.

– Вам помочь? Что-то определенное ищете?

– Нет-нет, спасибо, пока просто смотрю.

И она действительно смотрела – но не на вешалки, а на дверь кафе. Воронцов, наверное, уже давно был на месте, потому что за те несколько минут, что Тоня крутилась среди стоек с летними платьями, он в кафе не заходил. Она покосилась на большие часы прямо над кассой. Семнадцать тридцать три. В самый раз. Пока она перейдет улицу, пока войдет внутрь – будет уже вполне прилично.

Внутри Алексея тоже не оказалось. Тоня рассчитывала просто подсесть к нему на минутку, забрать серьги и уйти, но теперь ей пришлось ждать. Сидеть за пустым столом было неловко. Она заказала чашечку эспрессо, проверила сообщения на телефоне. Ничего. Странно. Раньше Воронцов, с его-то спортивной дисциплиной, никогда не опаздывал.

Кроме ее выпускного из музыкалки, конечно.

Прошло еще минут пять. Принесли кофе. Тоня, готовая в любой миг сорваться, сразу расплатилась и, не чувствуя вкуса, осторожно отхлебнула горячий эспрессо. Было уже без четверти шесть, она начала злиться, но тут телефон запел.

– Да? – она почти не скрывала обиду в голосе.

– Антонина, у тебя изменились планы?

Тоня взорвалась:

– Вообще-то я тебя жду в назначенном тобой же месте! Ровно с половины шестого! – соврала она.

Ладно, пять минут – не вранье.

Голос Алексея был по-прежнему ровным:

– Зал крошечный, я в нем тебя не вижу.

– Маленькая яркая брюнетка! – фыркнула девушка.

– Спасибо, я помню. Но тебя в зале нет.

– Я тоже тебя не могу найти. Я на диванчике у окна.

– На каком диванчике, Антонина? Тут диванчиков нет, – в спокойном голосе Воронцова вдруг снова послышалась усмешка. – Так, а ты вообще где?

– Не издевайся. Там, где ты написал. Кафе «Восход».

– «Восток», Антонина!

– Что?! Ой… я сейчас приду.

– Нет уж, оставайся на месте, я сам тебя найду. Так надежнее. Кафе-то хотя бы на Маяковке?

– Да.

– Тогда скоро буду.

Тоня растерянно перечитала полученное от Алексея сообщение. «Восток». Ну конечно. Она допила кофе, опустила чашку на блюдце и увидела в дверях Воронцова – похоже, оба кафе были совсем рядом.

– Добрый вечер, – невозмутимо поздоровался он. – Держи.

Тоня взяла небольшой тканевый мешочек, осторожно потянула за шнурок. Серьги выскользнули ей в ладонь, голубая шпинель засверкала, заискрилась переливчатыми гранями под светом ламп.

– Спасибо. Прости, пожалуйста, я… я не нарочно, – смутилась она.

– Не сомневаюсь. Нарочно так не сделаешь.

– Ты мне еще сейчас «Му-Му» припомнишь, – Тоня вздохнула.

Воронцов едва уловимо усмехнулся:

– Заметь, Антонина, я промолчал. Но да, помню. Еще бы. Я тебя тогда ждал в этом «Му-Му», а ты… что ты там искала? «Каштанку»?

Она вскинула голову:

– Ну я же в целом-то запомнила правильно!

Алексей уже с трудом сдерживал улыбку.

– А сейчас ты что перепутала? Два космических корабля?

– Ну хватит. Спасибо тебе большое, – Тоня спрятала серьги в сумочку и старательно защелкнула замок. – И Григорию Николаевичу еще раз огромное спасибо. Передашь?

– Конечно. Дядя Гриша, кстати, очень взбудоражился, когда эти серьги вчера увидел. До сих пор только о них и говорит. Точнее, о полном гарнитуре – с брошкой.

– Да? – Тоня бросила на собеседника быстрый взгляд, но тут же отвела глаза. – Я тоже всю ночь про этот гарнитур думала. Созвездие Ориона. Надо же. Странное чувство – такая история рядом.

– А у вас в семье никто не говорил про силу этого «Ориона»?

– Нет. Я даже только вчера узнала, как гарнитур называется. Брошку-то ни я, ни мама, ни бабушка и не видели никогда. Только знаем, что она была. А серьги просто передавались, как семейное украшение. Без всяких историй.

– И ты никогда не хотела найти следы брошки?

Черные брови Тони удивленно взлетели вверх:

– Нет, зачем? Я же понятия не имела, что в этой брошке якобы какая-то сила. Ну, продала прапрабабушка, и все. Знаю только, что городскому ювелиру продала.

– В Нерчинске?

– Ты ее искать собрался, что ли? – она с возрастающим удивлением смотрела на Алексея.

– Просто спрашиваю. Дядя Гриша слишком уж всполошился.

– В Чите. Жили в Нерчинске, да. Но продала она вроде читинскому ювелиру. Знаю, что очень жалела, но выхода не было.

– На месте, наверное, куда проще все разведать, – неторопливо, словно размышляя вслух, проговорил Воронцов. – Там и документы могут какие-то найтись, и родственники ювелира. Или кто-нибудь, кто что-то слышал. Местные городские легенды и все такое. Что там до этой Читы? Всего-то часов шесть лететь. Или семь.

– Ты уже смотрел, что ли?

– Нет. Но с географией знаком и скорость самолета представляю.

– Ну уж нет. Мне, спасибо, вчерашних приключений хватило. Хочу просто нормального спокойного отпуска.

– А что вчера было? – насторожился Воронцов.

– Да какие-то два дурака на «Маздах» попались, еле увернулась от них.

Алексей, не говоря ни слова, вопросительно взглянул на девушку, и та принялась рассказывать. Когда Тоня договорила, он несколько мгновений молчал, потом наконец произнес – своим обычным ровным невозмутимым голосом:

– Антонина, а ты поняла, что это была автоподстава?

– Я сначала так и подумала. Но зачем? Что взять с «Калины»?

– Например, сделать так, чтобы тебе срочно понадобилась крупная сумма. И чтобы ты продала серьги, которые вообще-то вовсе не собиралась продавать. У тебя, кстати, никто не спрашивал, продаешь ли ты их?

– Никто, – покачала головой Тоня. – Только Маришка, коллега.

Воронцов насторожился.

– Что за Маришка? Ты ее знаешь? Давно?

– Месяца три знаю. Она недавно у нас.

– Она носит такие вещи?

– Вроде нет. Я даже удивилась, что она так расспрашивала. Говорила, за любые деньги готова купить.

– То есть сначала у тебя пытаются выведать, продашь ли ты серьги, а потом, когда ты отказываешься, устраивают автоподставу? А после, когда ты не повелась на провокацию «Мазды», вдруг выясняется, что твоему брату вдруг немедленно нужны деньги?

– Я ничего про Эдика не говорила! – вскинулась Тоня.

– Не говорила. Но вчера после его звонка ты сразу успокоилась и передумала продавать украшение. Что он сочинил, интересно?

– Почему сразу сочинил? Сначала залил соседей, потом оказалось, что это не он. Вот и все.

Алексей не ответил. Он жестом подозвал официанта, попросил чайник черного чая без добавок и только потом спокойно и неторопливо произнес:

– А ты куда-то в этих фамильных серьгах недавно ходила? Кто-то их видел?

– В Большой театр. У нас корпоративный выход был, вот я про них и вспомнила. До этого сто лет их не надевала – куда я в таких?

– Смотри, Антонина, как интересно получается. У тебя много лет хранится вещь, в которой, возможно, скрыта какая-то тайная сила. Нет, мы с тобой махровые реалисты-материалисты, но просто предположить можем? Допустить?

Тоня осторожно кивнула, не понимая, к чему он клонит.

– Вещь у тебя лежит , никто о ней не знает, и все тихо и спокойно, так? – продолжал Воронцов.

Она снова кивнула.

– И вдруг ты эту вещь надеваешь и выходишь с ней в свет. Эту вещь видят другие люди. И тут же у тебя сначала выпытывают, не хочешь ли ты ее продать. Верно?

– Да, – неуверенно согласилась Тоня.

– А потом, когда ты наотрез отказываешься, жизнь вдруг изворачивается так, что тебе оказывается срочно нужна крупная сумма, которую совершенно неоткуда взять?

– Эдик же позвонил и сказал, что отбой и ничего уже не надо. Если все так, как ты думаешь, то почему он не стал просить денег дальше?

– Совесть проснулась? – хмыкнул Алексей, но тут же сам себе возразил. – Нет, это не про твоего брата. Скорее, это те, кто охотится за серьгами, побоялись перегнуть палку и решили отступить. Или пока отступить.

Она растерянно посмотрела на Воронцова. Всегда невозмутимый и рассудительный, сейчас он был сам на себя не похож. Нет, Алексей казался таким же хладнокровным, как обычно, но Тоня видела, что он просто сдерживает волнение.

– Да почему ты вдруг решил, что за ними кто-то охотится?

– Потому что я никогда не видел дядю Гришу таким, как после вчерашнего вечера. И я, пожалуй, даже правда готов был ради него махнуть хоть в Читу, хоть куда, чтобы найти какие-то следы этой брошки.

– А сейчас уже не готов? – Тоня чуть склонила голову набок.

– После того, что ты рассказала? Готов. Только вот теперь уж точно не на самолете. И не на поезде.

– Почему?

– Потому что если кто-то быстро вычислил тебя и твоих родных, то есть брата, – значит, и все твои перемещения может отследить. Покупку билетов, регистрацию в аэропорту и прочее. И с поездами так же.

Спокойный голос Воронцова подхлестнул ее – Тоня, сама того не осознавая, заинтересовалась, черные глаза заблестели ярче обычного.

– И как ты тогда собираешься добираться? Телепортацию пока еще не изобрели.

– Зато автомобили давно изобрели.

Раскосые миндалевидные глаза девушки стали почти круглыми:

– Ты серьезно?

– Вполне, почему нет? Сколько там? Ну, пять тысяч километров? Или шесть? Дней за шесть-семь доеду, если в спокойном темпе. Ну, или за восемь, – Алексей чуть повернулся к Тоне и словно бы невзначай добавил: – А вдвоем и того быстрее домчали бы.

Она не ответила, и Воронцов быстро, не давая Тоне опомниться, произнес:

– Ты же говорила, что у тебя трехнедельный отпуск, на который нет никаких планов?

Тоня замялась. Идея казалась совершенно бредовой. Она чувствовала, что словно разрывается надвое: одна ее часть, легкая на подъем девчонка, взрывная и смелая, готова была махнуть хоть куда, зато вторая половина, строгая взрослая библиотекарша, считала эту затею полной глупостью. Не надо никуда ехать. И уж тем более – с Воронцовым.

– А Нельсон? – опомнилась вдруг Тоня. Точнее, ухватилась за мысль о Нельсоне как за спасительную соломинку. За верную причину, чтобы отказаться.

– Нельсон?

– Ну, мой кот, – пояснила она. – Куда ж я его дену? Нет, Алексей, я не смогу.

Глава 5. По следам «Ориона»

Серые глаза Воронцова на миг потемнели.

– Брату, конечно, ты кота не оставишь?

– Ты что?! – удивилась Тоня. – Мне Нельсон дорог! Да Эдик и сам не возьмет, сто причин найдет, чтобы отвертеться.

– Ты-то не искала причин, чтобы отвертеться. Бросилась ему деньги из-под земли доставать.

– Хватит, – резко прервала его девушка. – Это наше семейное дело.

– Да, прости.

Тоня опустила голову. Она понимала, что Алексей прав. Мама и бабушка души не чаяли в Эдике, который был на два года младше нее, и Тоня с самого детства слышала: «уступи, он же маленький!», «уступи, ты же девочка!»

И сейчас, когда ни мамы, ни бабушки уже не было, Эдик по-прежнему считал, что ему все должны. В первую очередь – старшая сестра.

Собравшись с силами, Тоня вновь посмотрела на Воронцова и осторожно улыбнулась.

– Так что сам видишь – не получится.

Но Алексей отступать не привык.

– А передержка?

– Его не возьмут, он же не привит. А если на передержке не проверяют ветпаспорта, то я его и сама там не оставлю. Можно привить – у меня нет предубеждений, просто незачем было, он ведь только дома сидит. Но все равно сразу после прививки никто не возьмет, только через пару недель.

– Тогда попрошу дядю Гришу, он его приютит на время. Поживет твой Нельсон на даче. Выпускать на улицу не будем, раз не привит, но там и в доме полно места.

– А он согласится? – засомневалась девушка.

– Нельсон или дядя Гриша?

Тоня невольно засмеялась, но Алексей с непроницаемым лицом добавил:

– Ну, дядю Гришу я беру на себя, а кота своего ты уж как-нибудь уговори.

– Думаешь, он правда возьмет?

– Он так разволновался из-за этого «Ориона», что, думаю, готов будет медведя взять на постой, не то что кота. С котом же никаких особых хлопот?

– Вроде никаких, – пожала плечами Тоня. – Кормить, воду свежую наливать, лоток менять и смотреть, чтобы не выскочил. Мебель он не дерет, в тапки не гадит. Зато кусается.

– Значит, препятствий больше нет? – быстро уточнил Воронцов и тут же, не давая девушке опомниться, продолжил: – Тогда привози завтра своего Нельсона со всем приданым в Жаворонки, и прямо оттуда и двинемся. Машина у меня как раз для такой поездки: популярная, неприметная, каких на дорогах тысячи. Темный «Фольксваген Поло». Никому в глаза не бросается, зато вполне надежен. И что важно – зарегистрирован не на тебя, так что тебя никому и не вычислить.

– Прямо завтра?

– А что тянуть?

– Ну… тебе же машину надо привести в порядок, наверное? – заюлила Тоня.

– Машину, Антонина, надо всегда в порядке держать. Ну хорошо, я долью омывайку.

Она вдруг поняла, что уже почти согласна, и это было странно. Уж с Воронцовым точно не следовало пускаться в дорогу – что разорвано, то разорвано. Но Алексей то ли не замечал Тониных сомнений, то ли решил ее убедить.

– Вдвоем поедем быстро, – вслух размышлял он, и Тоня поняла, что он на ходу выстраивает маршрут. – У тебя сколько отпуск? Три недели, ты говорила?

– Да.

– Прекрасно. А я только что закончил один проект и пока не взялся за другой, так что недели три тоже могу выкроить. Впритык, но должно хватить. Чтобы времени не терять, лучше, наверное, в больших городах не останавливаться – их будем объезжать, а ночевать где-нибудь в мотелях на трассе, таких сейчас много. Что там у нас получается? Нижний, Казань, Уфа, дальше что там?.. – Алексей достал телефон и принялся прокладывать дорогу. – Или через Рязань и Пензу? По-разному можно. Ну, по пути и решим, как лучше.

Воронцов бросил быстрый взгляд на девушку, улыбнулся едва заметно, уголком рта.

– Ты еще сомневаешься?

Тоня уже была готова отказаться наотрез, однозначно и бесповоротно, но что-то словно остановило ее. Когда еще получится увидеть почти всю страну? И у нее действительно есть время и нет планов на отпуск. А у Алексея что, нет совсем никаких дел? А семья? Тоня только теперь поняла, что они так и не спросили друг друга о семье. Оба старательно не касались этой темы. Впрочем, ее маленькая квартирка, в которой не было ни малейших следов мужского пребывания, наверняка все рассказала о своей хозяйке.

– Если тебя напрягают расходы, то бензин я полностью беру на себя. В конце концов, это моя идея и это мне надо. Да и оплатить твой ночлег по пути тоже вполне смогу.

Она резко вскинула голову:

– Знаешь, Алексей, право за меня платить надо еще заслужить.

– Не хотел тебя задеть, – Воронцов невозмутимо пожал плечами. – Просто мне эта поездка нужна больше, чем тебе.

– Хорошо. Только не подумай, что из-за денег.

– И в голову бы не пришло.

Девушка быстро осмотрелась по сторонам, убедилась, что никто за ними не наблюдает, и снова достала серьги из мешочка.

– Если в них есть какая-то тайна, и это касается моей семьи, я же должна разобраться? – вслух пробормотала она. – Должна!

– Это ты себя убеждаешь или меня?

– Себя, – улыбнулась Тоня.

Шпинель в серебряном кружеве переливалась на ее ладошке голубыми искрами. Тоня еще раз мысленно повторила про себя все события последних дней: корпоративный поход в Большой, куда она впервые за много лет надела эти серьги, неожиданный интерес Марины к украшению, странный взгляд случайного прохожего в холле библиотеки, две «Мазды»… Она вдруг собралась, насупилась и осторожно покосилась на Воронцова.

– Что-то не так? – быстро спросил тот.

Тоня молча покачала головой.

– А ты прав, точно прав. Меня вынуждают. Я все думала, что у меня в голове крутится – знаешь, бывает, какая-то подспудная мысль, которую никак не можешь поймать?

– И что?

– Я водителя светлой «Мазды» раньше видела. Ну, второй, которая у меня в слепой зоне болталась.

Алексей насторожился:

– Где?

– В библиотеке. Внизу, в холле, где у нас выставки всякие. Он еще так на меня смотрел, но я как-то не придала значения.

– Привыкла, что на тебя мужчины шеи сворачивают? – не удержался Воронцов.

– Перестань.

Тоня потянулась было за мешочком для серег, но снова залюбовалась игрой бесчисленных граней.

– Неужели у этого «Ориона», если его собрать, правда есть какая-то сила? – тихо проговорила она.

– Не знаю, Антонина. Невозможно в такое поверить, но я же знаю своего дядю Гришу – махрового материалиста с совершенно здравыми земными взглядами. И вижу, что он сам не свой.

– Что за сила, интересно?

Голубые камни молча сверкали в электрическом свете, не давая никакого ответа.

– Не знаю. И дядя Гриша не знает – он же говорит, рукопись обрывается. Может, этот «Орион» лечит от всего – первые же украшения лечили? Или вообще бессмертие дает? Может, удачу приносит? Или как философский камень работает?

– Да что угодно может быть, – задумалась Тоня. – Исцеление, привороты-отвороты, талисман на власть, на удачу, на богатство, могущество… на все сразу? Странно так – бросаться очертя голову на другой край страны в поисках не пойми чего. И потом… у меня же нет никаких прав на эту брошку. Ее у нас не украли, не отняли, не выманили обманом – читинский ювелир ее честно купил.

– Если она найдется, мы можем попробовать ее выкупить.

– Мы? – переспросила Тоня и чуть выпрямилась, отодвигаясь.

Никаких «мы» вместе с Воронцовым у нее нет и быть не может. И нечего так пялиться на его руки – суховатые, но мускулистые, словно точеные. Соберись, Антонина.

– Ну вдруг ты захочешь собрать «Орион» полностью? Или… да мало ли что. Сначала надо хоть на какую-то ниточку напасть, а там потянем за нее – и будет видно. Или не видно.

– Ты это все только из-за Григория Николаевича затеваешь? – несмело уточнила девушка, ничуть не сомневаясь в ответе. Конечно, из-за него. Не из-за нее же.

– Да.

Тоня притихла. Григория Николаевича она зауважала с первых минут знакомства, еще в юности. Старая закалка, сейчас таких не бывает. Разве что Алексей.

Она наконец убрала серьги в мешочек, аккуратно затянула шнурок, опустила украшение в сумочку и заглянула вслед, словно убеждаясь, что сережки точно оказались в сумке, а не где-нибудь на полу.

– Хорошо. Значит, до завтра, – Тоня поднялась.

– До завтра. Давай прямо с раннего утра, часам к шести? А, и данные прав своих мне пришли, я тебя добавлю в ОСАГО. Или давай прямо сейчас сфотографирую.

Тоня едва сдержала улыбку – в этом строгом «сфотографирую» вместо быстрого «сфоткаю» был весь Воронцов.

– Держи, – она вынула из сумки кожаную обложку с правами, дождалась, когда Алексей сделает снимок, и направилась к двери, изо всех сил стараясь не оборачиваться.

Алая шпинель сверкала в обрамлении серебряных нитей и бриллиантовых искорок. Бетельгейзе, альфа Ориона, переменная звезда. Полина вынула брошку из футляра, приложила к платью, бросила взгляд в зеркало. То, что надо. Блондинка в красном. Классика. Виктор любит классику, ему должно понравиться. Пока она полностью от него зависит – приходится подстраиваться.

Ничего. Недолго осталось.

Она чуть вытянула шею, приближая лицо к зеркалу. Повернула голову в сторону, потом в другую. Всмотрелась в отражение. Видно, конечно, что уже не двадцать пять, – но пока это видно только ей. Ну и косметологу, разумеется. Она еще много лет будет молода и красива. Время есть, но медлить не нужно. Она и не собирается. Девица не захотела продавать свои сережки? Значит, надо попробовать еще раз. А если не захочет и дальше – ей же хуже.

Нет-нет, конечно, никакого криминала. Все в рамках уголовного кодекса. И Виктор ни о чем не должен узнать.

При мысли о муже Полина закаменела. А ведь сразу после знакомства она была уверена, что ей повезло! Еще бы: богатый, известный, образованный, не бабник, не старый, не страшный и не жадный, – мечта любой наивной девушки. Впрочем, наивной девушкой Полина никогда не была. Даже в пятнадцать. А тогда, в восемнадцать, уже совершеннолетняя, она – как и сейчас – стояла перед зеркалом. Только это было не роскошное зеркало огромной спальни, а мутное и потрескавшееся – городского дворца культуры. Полина то придерживала корону со стразами, которая так и норовила съехать набок с ее густых пшеничных кудрей, то поправляла широкую золотую ленту через плечо – ленту победительницы. «Мисс Рыбинск». Назвали же конкурс! Нет бы какая-нибудь «Рыбинская красавица», а то – мисс! Где Рыбинск и где мисс.

Виктор подошел к ней сам. Не стал ходить вокруг да около, сразу сказал: приметил ее еще месяц назад на отборочном туре, уже разведал, что она учится в театральном институте в Ярославле, и даже успел побывать на студенческом спектакле по стихам Симонова, Твардовского и Фатьянова.

– Понравилось? – с надеждой спросила Полина.

– Нет, – равнодушно ответил он, и девушка не стала уточнять, что именно не понравилось.

Он еще раз осмотрел ее с головы до ног – молча, отстраненно, словно картину в музее. Потом так же молча протянул визитку. Полина прочитала имя. Тщательно подкрашенные брови взлетели вверх: за финансовой жизнью студентка театрального института не следила, но имя хозяина сети ярославских банков знала.

– Очень приятно, – растерялась она.

– Предлагаю отметить вашу победу и побеседовать. Столик в «Рыбацком баркасе» уже заказан, машина ждет у выхода.

Через три месяца Полина избавилась от ненавистной девичьей фамилии и стала не Мокрых, а Преображенской. И ни один ушлый газетчик не смог бы ее упрекнуть в том, что она выбрала звучный сценический псевдоним – нет, это была честно полученная фамилия по мужу. Карьера Виктора не шла, а летела в гору, и вскоре Преображенские перебрались в столицу, а еще через пару лет Виктор купил и обустроил нынешнюю квартиру. Полина начала сниматься в сериалах: сначала ее брали только в эпизоды, даже без упоминаний в титрах, потом начали давать роли второго плана, а потом, когда банковский холдинг Виктора стал спонсором одной из телекомпаний, – и главные.

Но заветная детская мечта о сцене так и оставалась мечтой. Нет, в штате одного из столичных театров Полина числилась, и даже в спектаклях участвовала, – только никак не могла продвинуться дальше пресловутого «кушать подано». Но на пятилетие свадьбы Виктор сделал жене царский подарок. Полина до сих пор помнила его слова: «Вот теперь меня можно считать настоящим меценатом – завел целый театр». И помнила, как она стояла, хлопая ресницами, слушала мужа и не могла прийти в себя от изумления.

– Не хотел тебе раньше времени говорить, но теперь все оформлено. Ремонт почти закончен. Кое-что доделывается, но репетировать уже можно. Технический персонал почти весь останется прежним. С творческим сложнее, но все решаемо, время до начала сезона есть. Да и часть репертуара на первых порах надо сохранить.

– Это же… это же «Эксперимент»? – наконец очнулась она.

– Да. Бывший. Будем переименовывать. Никаких экспериментов, – Виктор с очень серьезным лицом повернулся к жене. – Я знаю, что тебя тянет на все блестящее, шумное и новенькое, но нет. Никакого авангарда, никакого театра не для всех, никаких выкрутасов. Только проверенная классика. Кстати, слово «классика» в названии обязательно должно быть.

У Полины вытянулось лицо.

– Только классика?

– Да. Причем исключительно пьесы. Никаких инсценировок. Только то, что изначально написано для театра. В правильных декорациях и с правильными костюмами. Без всяких переносов средневекового сюжета в современность, без голых Гамлетов, без Мефистофелей с явно сталинскими усами. И чтобы никаких актеров и режиссеров без профильного образования. Никаких гениев от бога, считающих, что прирожденный творец ничему учиться не должен.

– Диплом Ярославского театрального института тебя устроит? – съязвила Полина.

– Театрального института – да. А вот всяких новомодных трехнедельных курсов – нет.

– Могу я спросить, почему так строго?

– А что непонятного? – Виктор даже удивился. – Театр – дорогая игрушка, тебе ли не знать. Даже очень дорогая. Но вкладывать ради тебя деньги в храм искусства я готов. А вот в вертеп – нет.

Так Полина стала ведущей актрисой театра «Магия классики».

Она отмела в сторону воспоминания – не так уж давно это и было, всего-то пару лет назад – потом положила в футляр алую брошку и вернула на вешалку выбранное на вечер красное платье. До вечера далеко, впереди еще съемки за городом, и до выезда ей надо поговорить с Русланом. Беседовать в машине Полина не решалась: хоть она никогда не давала Виктору поводов для ревности, но кто знает – нет ли в «Бентли» какой-то прослушки? Скорее всего, конечно, нет, – Виктор слишком высокого о себе мнения и едва ли станет заниматься слежкой, ему такие вещи противны. Но Полина решила перестраховаться – все-таки в «Бентли» был видеорегистратор, к которому вполне можно подключиться по вай-фаю. Нет, лучше в машине никаких разговоров не заводить. От греха подальше. Она и в прошлый-то раз, прося Руслана о помощи, специально сделала это не в салоне автомобиля, а еще на улице, на парковке у въезда в «Даймонд Стейблс». И сейчас, подходя к машине, которая уже ждала у подъезда, Полина словно невзначай замешкалась. Руслан, как обычно при виде хозяйки, спрятал за спину руку с недокуренной сигаретой. Полина кивком попросила его отойти в сторону и сама встала рядом. Около подъезда, конечно, есть камеры. Но что такого? Она просто остановилась подышать летним воздухом. А звук на таком расстоянии и не разобрать.

– Удалось ее убедить? – негромко, одними губами спросила она.

– Нет ее нигде, Полина Александровна.

– Как нет?

Руслан жестом показал, что ей лучше сесть в машину, и, дождавшись, когда Полина устроится на сиденье и пристегнется, тронулся. «Бентли» нырнул в сплетение московских переулков, но через несколько минут остановился на парковке возле недавно открывшегося летнего кафе.

– Полина Александровна, смотрите, вы спрашивали, что тут будет, – четко произнес водитель. – Вот, достроили. Давайте выйдем, глянем.

Полина понимающе улыбнулась. Руслан открыл ей дверь, она выскользнула на улицу и остановилась в нескольких шагах от сверкающего автомобиля. Нет, конечно, невозможно представить, что Виктор за ней следит, это совсем не в его духе, но на всякий случай нужно быть осторожнее. Она поймала на себе взгляд водителя, улыбнулась в ответ, сверкнула озерно-синими глазами. Повернулась к нему, словно невзначай поигрывая браслетом на руке. Никакого кокетства, просто тонкий браслет на нежном запястье, скользящий по гладкой как шелк коже.

– Ее нигде нет, – начал Руслан. – Квартира пуста. У подъезда есть камера, нам удалось проверить записи.

Она бросила на водителя тревожный взгляд, но Руслан тут же успокоил хозяйку:

– Нет-нет, Полина Александровна, все без лишнего привлечения внимания, как вы сказали.

– И что?

– Вчера рано утром, в самом начале пятого, она вышла из дома и пошла к парковке. Машина у нее стояла далеко, в стороне от подъезда, на камеры с дома она не попала. Но мы расспросили дворника, он видел, как машина уезжала, – Руслан замолчал, переводя дух. – Сначала она вышла с большой спортивной сумкой и двумя набитыми пакетами. Пошла к парковке, тут же снова вернулась, уже с пустыми руками, и вошла в свой подъезд.

– В багажник положила, – кивнула Полина.

– Наверняка. Через шесть минут она вышла, держа в руках переноску для животных, снова направилась к парковке и больше в объектив не попадала. Дворник, который знает машины всех жильцов, сказал, что она рано утром выехала из двора на улицу и больше не возвращалась.

– У нее собака?

– Нет, я порасспрашивал, с собакой ее никто никогда не видел. Кошка, наверное. Или какая-нибудь морская свинка.

Полина молчала. Она все отчетливее начинала чувствовать, что что-то идет не так – не так легко, не так гладко, как ей хотелось. Все с самого начала шло не так – с той минуты, как эта неизвестная девица отказалась продавать серьги. Впрочем, почему неизвестная? Руслан все разведал в самый первый вечер: «Травиата» еще не закончилась, а Полина уже знала, как зовут молодую женщину, которая сидит ровно у нее перед глазами. И если у самой Полины было четырнадцатое место в седьмом ряду, значит, у маленькой брюнетки с заветными серьгами – такое же место, но в шестом. Билеты в «Большой» – именные, а ее водитель и охранник – в прошлом частный детектив.

– Эта ваша Лиханова же в отпуске, Полина Александровна. Вот и уехала куда-то. С вещами и с клеткой.

Она кивнула. Все казалось логичным, но внутренне беспокойство не отпускало.

– Руслан, вы можете как-то отследить ее перемещения, найти ее?

– Вы просили все делать тихо и незаметно.

– Да.

– Отследить можно, есть способы. Можно напрячь мои старые связи, но это потребует…

– Денег? – спросила Полина.

– Да. И времени.

– Хорошо. Я хочу знать, куда она направилась. И кому могла, например, оставить животное. Подруге, родным, частной передержке, коллегам? Кто там у нее?

Руслан осторожно пожал плечами:

– Я говорил с Мариной Матаевой, они вместе работают. Лиханова ни с кем из коллег тесно не дружит, хотя со всеми в хороших отношениях. Она взрывная, иногда может на кого-то сорваться, но быстро остывает и потом всегда очень стыдится, старается загладить вину. На Матаеву она пару раз наорала, потом извинялась и шоколадки ей приносила. Нет, вряд ли эта Лиханова кого-то из коллег будет просить взять животное. Похоже, не любит быть обязанной.

– Родственники, знакомые?

Руслан с готовностью, не сверяясь ни с какими записями, начал перечислять:

– Родителей уже нет. Бывший муж, Баранников Игорь Вадимович, тридцать семь лет, стоматолог в частной клинике. Друг с другом после развода не общаются, детей нет. Брат, Лиханов Эдуард Андреевич, тридцать лет, не работает, не учится. Тоже почти не общаются.

– Действуйте, ищите ее. Я заплачу, сколько надо. Главное – чтобы она никуда не исчезла. Мне нужны эти серьги.

– Полина Александровна, ну если вам эти серьги так нужны…

– Нет, Руслан. Никакого криминала, ни в коем случае.

Глава 6. Байкеры Барсука

Дорога вела на восток. Солнце, которое только-только начало подниматься из-за горизонта, било прямо в глаза, и Тоня порадовалась, что сейчас не за рулем, – она терпеть не могла такое низко висящее солнце на рассвете или на закате.

Она до сих пор не могла поверить, что согласилась на эту авантюру, и прокручивала в памяти сегодняшний день с самого раннего утра. Точнее, почти с ночи, потому что поднялась Тоня в три. Выезд из двора еще в полусумерках, недоуменный взгляд дворника Алишера вслед. Пустая дорога до Жаворонков. Взбудораженный Григорий Николаевич и невозмутимый Алексей, который укладывал вещи в машину с таким лицом, словно собрался не на другой край страны, а на соседнюю улицу. Нельсон, со всеми предосторожностями выпущенный из переноски. Тоня улыбнулась, вспомнив, как кот для приличия сначала забился под кресло, изображая растерянность, но уже через четверть часа царственно разлегся на диване и снисходительно позволил Григорию Николаевичу себя погладить.

Задумавшись, она не сразу услышала, что Воронцов что-то говорит.

– Что? – повернулась к нему Тоня. – Прости, не расслышала.

– Ни в Нижней, ни в Казань заезжать не станем? – повторил он. – Да? Проскочим по объездной, и вечером где-нибудь после Казани заночуем? Можно и до Уфы добить, но у нас все-таки отпуск, а не автопробег.

– Ага, давай после Казани. А где именно?

– Ближе к делу решим. Пока давай после Владимира в какое-нибудь кафе заедем.

– Тебя сменить потом?

– Да нет. Просто кофе выпьем, перекусим, разомнемся. Заодно, может, переоденешься во что-нибудь другое.

– В смысле?! – вспыхнула Тоня. – На мне что-то не то?! – она покосилась на Алексея, потом опустила глаза и уставилась на свои коленки, обтянутые джинсами. Вчера Тоня полвечера перетряхивала свою летнюю одежду, выбирая что-нибудь не слишком короткое, не слишком тоненькое и не слишком облегающее, и остановилась на узких белых джинсах и ярко-желтом топе – плотном и вполне закрытом, без излишеств. Конечно, в дорожной сумке у нее были и другие легкие вещи, но что не так с этими?

– На тебе все замечательно. Нет, если тебе так нормально в такую жарищу, то и славно.

Она выдохнула. Первые дни лета и в самом деле оказались непривычно знойными, а кондиционер ни Тоня, ни Алексей почему-то не любили, – и сейчас, хотя машина летела по трассе, а окна были приоткрыты, Тоне действительно было жарко. Она с удовольствием оделась бы полегче. Девушка с завистью взглянула на спутника: на нем были джинсовые шорты до колена и простая белая футболка.

– Мне нормально, – упрямо произнесла Тоня. – И вообще, я думала, что… – она вдруг смутилась и осеклась на полуслове, решив, что не надо ничего уточнять, но Воронцов, едва сдерживая улыбку, ответил:

– Я догадываюсь, что ты думала. Но уверяю тебя, Антонина, я вполне способен держать себя в руках при виде голых женских коленок.

Отвечать Тоня не стала. Они выехали из Жаворонков в половине седьмого утра, а сейчас на часах было почти десять, «Фольксваген» сворачивал на объездную дорогу вокруг Владимира, и девушка действительно была уже не против немного перевести дух. А заодно достать из сумки шорты и майку.

– Поищи какое-нибудь кафе, – попросил Воронцов.

Тоня уткнулась в экранчик телефона:

– Кафе «Мечта» через пять километров будет… ой, нет, отзывы совсем плохие. Вот, после «Мечты» будет кафе-столовая «Как дома», давай туда.

– Хорошо.

Вскоре они подкатили к большому придорожному кафе. На парковке стояло несколько фур, и приткнуться было почти некуда. Алексей повернулся к спутнице.

– Дальнобойщики тут едят, значит, нормально. Выйдешь сейчас? А я тогда правой дверью вплотную вон к той стене встану.

– Ага.

Тоня выскользнула из машины, и, пока Воронцов парковался, быстро направилась в кафе. Несмотря на обилие фур, в зале оставались свободные столики, да и очереди к кассе не было. Девушка поставила на поднос маленькую пиалу с овощным салатом, взяла тарелку с парой крошечных сырников и поскорее подвинула поднос к кассе, чтобы подошедший Алексей не вздумал заплатить за ее завтрак.

– И еще эспрессо, пожалуйста, – спохватилась она, заметив у кассы кофемашину.

Когда Воронцов показался в дверях, Тоня уже сидела за столиком с едой и чашечкой кофе. Она заметила его отражение в стеклянной витрине и усилием воли заставила себя не поворачиваться. Ну подумаешь, осанка. Плечи. Руки. Она что, красивых мужских рук не видела? Через минуту он опустился за столик рядом с ней. Тоня скосила глаза на поднос. Хороший мужской завтрак: яичница с поджаренной колбасой, крабовый салат, ватрушка с творогом и вареньем. И большая чашка черного чая.

Теперь отвести от него взгляд было куда труднее. А нарочно смотреть в сторону, когда человек сидит напротив тебя за столиком, – как-то совсем неловко. Тоня покрутила головой, оглядываясь, увидела на улице рядом с кафе какой-то павильончик и радостно подскочила:

– Пойду взгляну, что там.

В павильончике торговали дешевой китайской ерундой. Девушка прошла вдоль вешалок и витрин: футболки, юбки и шорты кислотных расцветок, грошовые солнечные очки, резиновые шлепанцы… Взгляд Тони вдруг упал на детский сарафанчик – точнее, не совсем детский, а на девочку-подростка. Или даже на тоненькую взрослую женщину полутора метров ростом.

Через минуту она уже отошла от ларька с купленным сарафанчиком в руке. Разумеется, никакой примерочной тут не было. Тоня быстро переоделась в туалете в кафе, потом кое-как рассмотрела себя в крошечном зеркальце над умывальником – и осталась вполне довольна. Черный сарафанчик в мелкий белый горошек, который на подростковой фигурке сидел бы вполне невинно, на сформировавшейся женщине выглядел почти непристойно. И хотя Тоня, как и в день своего выпускного из музыкальной школы, чувствовала, что перегибает палку, – опять уже не могла остановиться. Верх сарафана, державшийся на еле заметных бретельках, смотрелся вызывающе открытым, короткая юбка тоже выглядела чересчур дерзко. В довершение всего тонкие лямочки так и норовили соскользнуть с ее узких покатых плеч.

Тоня направилась к столику, держа в руке свернутые рулоном джинсы и топ. Молоденький парнишка за кассой, увидев девушку, залился краской и, похоже, потерял дар речи. Воронцов доедал свой завтрак, и Тоня искренне надеялась, что он, заметив ее, подавится, но Алексей молча посмотрел на нее и, не изменившись в лице, снова принялся за ватрушку.

– Готова? – невозмутимо спросил он.

– Да.

– А подносы тут куда относить?

– Вон туда, – девушка махнула рукой в сторону. – Ой, я кофе еще возьму с собой. Тебе чай взять?

Воронцов кивнул и направился с пустым подносом к большому мусорному баку у выхода. Тоня подошла к кассе за кофе, пристроилась в очереди за двумя дальнобойщиками. Когда через пару минут она вышла, держа в одной руке два картонных стаканчика, а в другой – свернутые джинсы и топ, темный «Фольксваген Поло» уже стоял точно напротив выхода. Она, изловчившись, подцепила дверную ручку, проскользнула в салон и опустилась на сиденье.

– Мог бы и дверь открыть, – не сдержалась Тоня, удивляясь, что всегда внимательный и галантный Алексей сейчас даже не догадался ей помочь. – Видишь же, что у меня руки заняты. В том числе и твоим чаем.

Она чуть повернулась, чтобы положить назад сверток с одеждой. Взгляд упал на рычаг коробки передач, и Тоня замерла, не веря своим глазам.

Коробка была автоматической.

А Воронцов ездил на механике. И пару раз, втыкая пятую передачу, чуть задевал Тонино колено.

Она, боясь вдохнуть, осторожно перевела глаза на водителя. За рулем «Фольксвагена» сидел мужчина лет пятидесяти, явно кавказской внешности, и оторопело смотрел на полуголую девицу со стаканами и каким-то свертком в руках, которая бесцеремонно плюхнулась к нему в машину.

– Ой… простите! – выпалила Тоня и пулей вылетела из салона.

Отскочив от машины в сторону, она принялась испуганно озираться. Сбоку осторожно посигналили, девушка обернулась и увидела чуть в стороне второй «Поло». Сидевший за рулем Алексей открыл дверь.

– А тот товарищ тебе чем-то не понравился, да? – спокойно поинтересовался он.

– Еще и издеваешься!

– Ничуть. Даже всерьез думал – погнаться за ним, если он тебя увезет, или пусть увозит?

Тоня промолчала. Она наконец кинула на заднее сиденье свой сверток, пристроила оба картонных стакана в подстаканники и только потом повернулась к Воронцову.

– Если что – мог бы и не гнаться. Серьги все равно в дорожной сумке, которая в багажнике.

Полина запнулась один раз, один-единственный раз, но с тех пор всегда боялась этого места в пьесе. Стихи хоть и запоминаются лучше, чем проза, но уж если на сцене стихи вылетели из головы – выкрутиться куда труднее. «Дама-невидимка» была одним из самых популярных спектаклей: легкая комедия, всегда полный зал, всегда прекрасный контакт с публикой. А уж как Полине, игравшей донью Анхелу, шли платья семнадцатого века! Но каждый раз теперь она боялась «белого листа» – вечного кошмара театральных актеров. Впрочем, сегодня все прошло хорошо. Зрители благодарно хлопали, Полину завалили цветами. Она знала: это ее пиарщица Наташа покупает перед представлением букеты и устраивает так, чтобы после спектакля ей обязательно несколько человек подарили цветы. Но все равно было приятно. И стыдно.

Вишневый «Бентли» ждал у служебного входа, Руслан, как обычно, курил возле машины, и по его лицу Полина сразу поняла – есть новости. Дверь он не открыл, значит, садиться в машину пока не стоило, водитель что-то собирался сказать на улице. Он протянул руки, забирая у Полины букеты. – Нашли ее? – тихо спросила она.

– Нет еще, Полина Александровна. Но следы есть.

Она вопросительно взглянула на шофера.

– Лиханова сегодня расплачивалась своей сбербанковской картой. Дважды. Сначала – в начале одиннадцатого утра в придорожной столовке «Как дома».

– Это где?

– На объездной дороге вокруг Владимира, точнее, уже после нее.

Полина кивнула.

– А потом?

– В два часа дня на лукойловской заправке около Нижнего Новгорода.

– Вот, значит, куда она с вещами и переноской уехала.

Руслан покачал головой:

– Только, Полина Александровна, она не на своей машине. В Нижнем на заправке на камерах ничего нет – похоже, память забилась. А вот во Владимире она на камеру попала, там машина как раз ровно перед входом стояла. «Фольксваген Поло» новенький.

– Нашли, чья?

– Конечно, – закивал водитель. – Номера владимирские, владелец – Гусейнов Горхмаз Селим-оглы, пятьдесят шесть лет. Частный бизнесмен, держит несколько овощных магазинов и палаток во Владимире. С Лихановой у него отношения, видимо, бурные: она к нему радостно прыгнула в машину, потом тут же пулей вылетела, и Гусейнов уехал.

Полина улыбнулась, зная, что на щеках у нее при этом появляются очаровательные ямочки:

– Милые бранятся – только тешатся. Наверняка потом она остыла, он вернулся и ее забрал. И вместе покатили в Нижний. А может, у них ничего и нет.

– Вы б видели, в каком она наряде. Восемнадцать плюс, шок-контент. К людям, с которыми ничего нет, в таком виде в машину не садятся. В общем, Гусейнов отъехал, Лиханова отскочила в сторону. Но мы этого Гусейнова проверим, конечно, если вы хотите. Только это недешево.

– Я заплачу, Руслан, разумеется. У нее есть кто-то в Нижнем?

– У Лихановой? – уточнил водитель.

– Да.

– Не знаю. Я вам в прошлый раз говорил – из родственников только родной брат, с которым она практически не общается. Какие-то дальние, может, и есть. Может, она просто проветриться в другой город поехала. С любовником, – Руслан хмыкнул, но тут же осекся.

– Может быть. Узнайте, что там с этим… как его… Алиевым?

– Гусейновым. Узнаем, Полина Александровна.

Он шагнул к «Бентли», услужливо распахнул дверь. Весь разговор у машины занял не более полутора-двух минут. Ничего подозрительного, обычная короткая беседа после спектакля. Полина устроилась на заднем сиденье, Руслан положил рядом цветы, и машина тронулась. В зеркале Преображенская поймала взгляд водителя и не отвела глаз – ответила едва уловимой теплой улыбкой.

Хороший парень, надежный. Пусть понимает, что его усердие будет вознаграждено. И, возможно, не только деньгами.

И серьги она найдет. Найдет, не отступится, даже если придется мир перевернуть. Не для того она столько лет пахала, худела, избавлялась от ярославского говора, ходила по кастингам, рассылала портфолио киностудиям, хваталась за любую работу – массовка, свадьбы, юбилеи, корпоративы, елки, чертовы елки с ее-то стопроцентно Снегурочкиной внешностью – нет, не для того она так билась, чтобы потом просто сдаться.

Ей нужны эти серьги, Ригель и Беллатрикс. И она их получит.

После Нижнего за руль «Фольксвагена» села Тоня, перед Казанью ее снова сменил Воронцов, и к столице Татарстана они подъехали, чувствуя себя вполне еще бодрыми.

– Останавливаемся на ночь? – спросил Алексей. – Или пока едем?

– А ты сам как?

– Вполне еще, только сел же. Едем?

– Давай!

– Тогда посмотри, где можно заночевать, чтобы с трассы далеко не уходить. Заранее посмотри. А то сдается мне, что чем дальше мы едем, тем реже будет жилье встречаться.

Тоня открыла в телефоне карту.

– Ага. Названия у сел такие милые: Первое Мая… или вот Конь есть, – она вдруг засмеялась: – О, даже Чита есть неподалеку!

– Что, не поедем в Забайкалье? – улыбнулся Воронцов.

– Через час с небольшим – мотель «Трасса». Номера с душем, парковка, заправка, вай-фай, кафе с халяльными блюдами. Онлайн-бронирования, конечно, нет.

– Московская ты барышня, Антонина. Какое онлайн-бронирование в ночлежке на трассе за Казанью?

– Ну, позвоню им.

Она набрала указанный в интернете телефон, быстро все уточнила и повернулась к Алексею:

– Как раз вот-вот должны освободиться два номера – у них гости задержались, но собираются выезжать. Пока выедут, пока там в номерах уберутся – как раз мы и доедем.

– Если там так все занято – наверное, хороший мотель.

– Или просто очень маленький. Отзывов нет. Ну, посмотрим.

Мотель «Трасса» действительно оказался крошечным – похоже, там и было-то всего два номера. Всю маленькую парковку занимал длинный трейлер, и Воронцов кое-как приткнулся сбоку от входа.

– Может, он уедет, тогда встану нормально. Пойдем? Вещи пока оставим в машине, мало ли.

– Ага, – согласилась Тоня. – Вдруг это как раз и есть те, кто собирался съехать?

В маленьком кафе внизу было всего три столика, и все пустовали. Одна большая автоматическая дверь выходила на парковку, вторая, узкая, виднелась чуть в стороне – похоже, там пристраивались курильщики. За стойкой скучала ярко раскрашенная блондинка с облезшим лаком на длинных ногтях.

– Гости уже выезжают, да, – закивала она. – Вот-вот. Ну и уберемся потом быстренько. Полчаса – и все будет готово. Может, пока поужинаете?

Алексей и Тоня переглянулись.

– Шурпа есть, очень вкусная, – продолжала блондинка. – Плов, манты.

– Давайте, – кивнул Воронцов.

Еда в маленькой скромной «Трассе» оказалась замечательной, и Тоня наконец немного расслабилась. Она уже допивала ароматный чай с чак-чаком, когда наверху раздались шаги и голоса, по лестнице спустились двое мужчин с рюкзаками и вышли на улицу. Через минуту за окном громко зафырчал двигатель трейлера, вспыхнули фаоы.

– Сейчас уедет, пойду машину переставлю, – Алексей поднялся из-за стола. – Доверяю тебе караулить мои манты, Антонина. Отвечаешь за них.

Он вышел следом за дальнобойщиками. Трейлер фырчал, пока не двигаясь с места. Тоня подлила себе еще чая и поудобнее устроилась на пластиковом стуле, вытянув длинные, до непристойности открытые ноги. С улицы донесся шум – грохот моторов, голоса, топот – и она увидела, как к «Трассе» подкатили три здоровенных мотоцикла. Блондинка за стойкой насупилась, Тоня поняла, что она знает байкеров и, похоже, не слишком-то рада их появлению.

Большая дверь разъехалась в стороны, и все трое, на ходу стягивая шлемы, прошли в зал.

– Элечка, нам как обычно, – с порога бросил один из байкеров и в следующий миг замер, увидев Тоню. – Ого! А такой куколки у меня еще не было!

– Барсук, ты чо, – попытался остановить его другой, с рыжей шевелюрой. – Не трогай, видишь, девушка культурно отдыхает. Девушка, вы на него не сердитесь, он бухой немного.

– Да мы все бухие, – хохотнул третий.

– Я уж вижу, – растерянно ответила Тоня. Она выпрямилась и теперь сидела на стуле, напряженная, испуганная, и переводила глаза с одного байкера на другого. Все как положено – немытые космы, запах пота и пива, бороды, цепи, берцы, кожаные куртки. В каждом – за центнер веса. Хорошо так за центнер. У Барсука под курткой виднелась футболка с эмблемой хоккейной команды «Ак Барс» – Тоня знала этот логотип, потому что Эдик с детства не пропускал ни одного матча по телевизору.

Барсук – похоже, главным тут был именно он – повернулся к приятелям и с усмешкой заговорил:

– Да не тушуйтесь. Камер тут нет. Трейлер вот-вот уедет, больше никого нет. Менты здесь наши. А Элечка, если что, скажет, что ничего не было – ей ведь тут еще жить и работать. Правда, Элечка?

– А если приедет кто? – возразил рыжий.

– Блин, да. Ну, постоишь на шухере, а потом тебя Виталька сменит.

Тоня осторожно обернулась через плечо. Она помнила, что за спиной у нее второй выход, и видела, что он тоже ведет на парковку, просто чуть сбоку, но не могла даже пошевелиться от страха. Блондинка Эля поймала ее испуганный взгляд и отвела глаза в сторону.

Большая раздвижная дверь открылась, на пороге появился Алексей и на миг замер у входа. Ему хватило секунды, чтобы понять, что тут происходит.

– Господа, оставьте девушку в покое.

Барсук захохотал.

– Господа! – передразнил он, давясь смехом. – Да мы тебя сейчас…

Тоня испуганно подняла голову.

– Не надо, они же тебя…

– Антонина, – тихо и четко проговорил Воронцов. – В машину!

Он кинул ей ключи от «Фольксвагена», Тоня машинально на лету их поймала.

– Я тебя не… – начала было она.

– В машину. Немедленно.

От его спокойного голоса Тоня тут же собралась. Она стрелой бросилась к маленькой двери, вылетела на парковку, дрожащими пальцами сжала брелок. «Поло» приветственно замигал габаритами, двери разблокировались. Тоня юркнула за руль, быстро придвинула сиденье как можно ближе и подняла спинку – с ростом в полтора метра и тридцать четвертым размером обуви она едва доставала до педалей. Она завела двигатель и замерла, чувствуя, что ладони мокрые, а проклятый сарафанчик прилип к спине.

Когда девушка выскользнула, Барсук в ярости повернулся к Воронцову.

– Ну хоть тебе навешаем, раз девка сбежала.

Алексей, словно не замечая его, повернулся к блондинке.

– Вызвать полицию?

– Не надо, – замотала головой та. – Только хуже будет.

– Понял.

– Понял он! – завелся вдруг рыжий, тот, что поначалу пытался утихомирить приятелей. – Барсук, давай!

Третий байкер стоял в стороне и пытался зайти Воронцову за спину, чтобы перекрыть дверь.

– Господа, а вы себя не переоцениваете? – все тем же спокойным голосом спросил Алексей, стараясь никого из них не упускать из поля зрения.

Ответа не последовало, но все трое чуть приблизились. Больше тянуть было нельзя.

– А, понятно, – он улыбнулся, глядя прямо в глаза Барсука. – Молчите? Слишком сложная была фраза?

Глава 7. Дальше на восток

На оценку обстановки у Воронцова оставались считаные секунды. Разговаривать с байкерами было бесполезно: не то что пьяны в стельку, но сильно навеселе. Не геройствовать и убежать? До машины-то он точно доберется, Тоня наверняка не дрогнет и рванет с места, трасса рядом, педаль в пол – и… И никуда они от байкеров не денутся. Алексей видел их мотоциклы: «Кавасаки» и две «Хонды». Догонят мигом, будет только хуже. Одно дело – мордобой в придорожном кафе, другое – разборки на трассе на скорости за сотню. Тем более они пьяные и, похоже, часто так катаются. Да еще, не дай бог, разобьется кто-нибудь. Нет уж, не надо такого.

Оставалось драться. Нападать первым, не спотыкаться, не падать, а то тут же забьют ногами. И начать с Барсука. Вырубить его – и остальные двое почти наверняка уймутся. Алексей отступил на полшага и прислонился к стене, чтобы видеть всех троих и не пропустить никого себе за спину. На полмига перевел взгляд к блондинке – не бросится ли та на помощь местным? Но нет, девица за стойкой застыла, раскрыв рот.

Байкеры замерли, переглядываясь. Рыжий замахнулся, Алексей неуловимо быстрым движением ускользнул от удара, схватил легкий пластиковый стул и обрушил его на голову Барсука. Пластик хрустнул, заводила байкеров рухнул на грязный линолеум, Воронцов легко перепрыгнул через упавшего и тут же развернулся. Как раз вовремя: рыжий и его оставшийся на ногах приятель бросились на него, мешая друг другу. Он снова чуть отскочил в сторону, перехватил руку рыжего и тут же ударил его в скулу, искренне надеясь, что не сломает байкеру челюсть – переводить легкую стычку в нанесение телесных повреждений Воронцову совсем не хотелось.

Рыжий осел на пол и опустился прямо на Барсука. Третий нападавший, оставшись вдруг без поддержки приятелей, один на один с противником, бросился к выходу. Он споткнулся о загнутый край отслоившегося линолеума, схватился за дверь и удержался на ногах, но этой секундной задержки Алексею хватило, чтобы перескочить через двух лежавших на полу байкеров и догнать третьего. Воронцов схватил убегавшего за воротник кожаной куртки и резко остановил.

– Мы, кажется, не договорили.

– Не надо! Я их не знаю!

Блондинка за стойкой прыснула. Алексей вытащил ремень из джинсов байкера, заломил ему руки за спину и стянул ему запястья поясом – неумело, но уж как получилось.

– Вперед, – он развернул беглеца и, придерживая его, направил обратно в кафе. – Направо.

Затолкав байкера в мужской туалет, Воронцов защелкнул дверь снаружи и подошел к оставшимся двум. Он недоверчиво посмотрел на Барсука и рыжего, опасаясь, что те лишь притворяются, потом осторожно приподнял рыжего и по тяжелому, безвольно обмякшему телу понял, что тот пока и правда не пришел в себя. По очереди он затащил обоих в ту же тесную кабинку, к их приятелю. Барсука пришлось утрамбовывать чуть ли не ногами. Наконец Алексею удалось захлопнуть дверь. Он вернулся в зал, быстро взглянул на блондинку.

– Полицию точно не надо?

– Точно не надо. Полиция тут – Виталькин отец.

– Виталька – это который?

– Который удрать хотел.

– Понятно.

Воронцов подцепил вилкой остывшие манты, запил холодным чаем, потом повернулся к девушке.

– Сколько с нас за ужин?

– Подарок от заведения, – засмеялась та.

– Ладно. Откроете их через пару минут? Только не раньше. Приведете в чувство, поможете? Я надеюсь, там ничего серьезного. Уверен.

– Хорошо, – снова заулыбалась блондинка.

Через несколько мгновений Алексей уже был на улице. Он чуть задержался у мотоциклов, потом, изо всех сил стараясь не бежать и даже никак не ускорять обычный шаг, подошел к машине, спокойно опустился на пассажирское сиденье, увидел огромные черные глаза, растерянные, перепуганные – и на миг онемел.

– Поехали, Антонина, – наконец выговорил он, защелкивая ремень, и невольно зашипел от боли в костяшках пальцев: все-таки умудрился разбить кулак о скулу рыжего.

Тоня молча тронулась, быстро выехала с парковки на пустое ночное шоссе. Воронцов заметил, что девушка постоянно с тревогой поглядывает в зеркала. Оказавшись на трассе, «Фольксваген» рванулся вперед, стрелка спидометра перевалила за сто шестьдесят.

– С тобой все хорошо? – осторожно спросила Тоня.

– Да. Руку немного разбил об физиономию одного.

Она испуганно скосила глаза:

– Вы там дрались?!

– Нет, о лирике позднего Бродского беседовали. Никогда раньше не участвовал в уличных драках.

– С почином, Алексей Васильевич, – Тоня вдруг смутилась. – И спасибо.

Она снова с опаской скользнула взглядом по зеркалам. Воронцов с трудом сдерживал смех.

– А куда мы так летим? – спросил он.

– Ты издеваешься?! Ты видел, какие у них мотоциклы? Уж не знаю, что ты там натворил, но они нас запросто догонят.

– На спущенных колесах? Сомневаюсь.

– Мог бы и сразу сказать, – выдохнула девушка, сбрасывая скорость. – Я же больше ста двадцати вообще никогда не ездила.

– У тебя прекрасно получается. С почином, Антонина Андреевна.

Полина всегда любила застольный период – самое начало работы над будущим спектаклем, когда из ничего, всего-то лишь из напечатанного текста, вдруг появляются живые персонажи, вырастают характеры и отношения, строятся целые сцены, и пьеса вдруг на глазах, от читки к читке, начинает дышать и искриться. И оживает.

Она поерзала на стуле, устраиваясь поглубже. Убрала звук на айфоне, вынула из сумки бутылку воды и свернутую трубочкой роль. Провела взглядом по лицам коллег. Подошли еще не все – Полина всегда приезжала одной из первых, никогда не позволяла себе опаздывать и за пять минут до начала любой читки или репетиции была уже полностью готова. Ну и пусть это «Коварство и любовь» – замшелая классика, на которой настояли Виктор. Пусть. Главное – будет новый спектакль и новая роль.

Но сегодня никакого настроя на работу не было. Ее грызла досада. Не поднимая голову, пряча глаза под длинными густыми ресницами, Полина в который раз переводила взгляд с одного лица на другое. Почему им всем все дано, у всех все легко и просто, и только она одна бьется, как в бетонную стену с разбега? Вот Серега Ларионов – будущий Фердинанд. Ну ладно, Ларионов не в счет, он создан героем-любовником, все совпадает, от внешности до темперамента. Палец о палец не ударил – просто сразу родился готовым актером. Вот Инга Юркевич, ни кожи ни рожи, а поступила в Щуку без блата, всего лишь со второго раза. И после окончания не мыкалась по просмотрам, как все, а еще и выбирала, куда пойдет. Полина взглянула на Ингу, изо всех сил скрывая клокочущую обиду. Вот почему у Юркевич все так легко? Текст явно видит первый раз в жизни. Ну хорошо, второй, в училище же проходили. У Полины уже вся роль пометками исчеркана, а Инга наверняка не вчитывалась, не вдумывалась. И откуда что берется? Взмах ресниц, пауза, вздох, неуловимая смена интонации – и вот уже вам не Инга Юркевич, а настоящая леди Мильфорд.

У нее, у Полины, никогда так не получается. Никогда.

Она старалась успокоиться, взять себя в руки, но внутри словно что-то сломалось – с каждой прочитанной другими фразой Полине становилось все больнее, и к концу пьесы и обсуждения она еле сдерживала слезы. Сейчас бы подставить лицо под ледяной ветер! На улице стояла жара, и Полина чувствовала, что щеки у нее просто пылают. Ей хотелось скорее оказаться в прохладном салоне «Бентли», но по лицу водителя она поняла, что есть какие-то новости, остановилась в паре метров от автомобиля и тихо спросила:

– Что-то узнали?

– Как сказать, Полина Александровна… Гусейнов, похоже, ничего знать не знает: говорит, к нему чужая девица пыталась сесть. Плюхнулась, увидела, что водитель не тот, ойкнула и выскочила обратно.

– Врет?

– Не думаю. Гусейнов сейчас во Владимире, а Лиханова опять картой расплатилась своей. Около Елабуги, в мотеле на трассе, на М7. Прямо среди ночи.

– Это где? – насторожилась Полина.

– На пути из Казани в Уфу. Сейчас покажу, – Руслан потянулся за телефоном. – Вот, Полина Александровна, смотрите.

Он раздвинул пальцами изображение на экране, и актриса невидящим взором скользнула по телефону. Перед глазами у нее сейчас была не карта, а репетиционный зал, большой прямоугольный стол, актеры с распечатанными ролями в руках. Красавчик Ларионов, у которого слишком легко все получается. Мымра Юркевич, которая не прилагает и десятой доли тех усилий, что Полина, и которую задаривают после каждого спектакля цветами так, как Полине и не снилось.

Она не выдержала. Видит бог, она не хотела никакого криминала. Но что оставалось?

– Руслан, – осторожно уточнила Преображенская, – вы… вы говорили, что можно попробовать добыть эти серьги? Пусть и не совсем… не совсем законным способом?

– Совсем незаконным. Но если очень надо…

– Надо, – твердо кивнула она.

– Полина Александровна, есть у меня старые знакомые, которые занимаются такими вещами. Люди ловкие и надежные. И… – водитель замолчал, покосился на лицо хозяйки и, дождавшись быстрого кивка, продолжил. – И я понимаю, чего вы опасаетесь. Но тут я могу твердо обещать: что бы ни случилось, никто и никогда не свяжет пропажу серег у Лихановой с вашим именем. Или с именем Виктора Владимировича.

Полина опустила голову. Молчание затягивалось, и если вдруг кто-то действительно наблюдал за ней, то долгий разговор с водителем у машины мог показаться подозрительным.

– Действуйте, Руслан, – решилась наконец она. – Сколько времени на это может уйти?

– По-разному, Полина Александровна. Лиханову-то мы найдем, она же и не прячется – вон, картой спокойно платит. Но кто знает, где у нее эти серьги? При ней они, или она их дома оставила? Или отдала кому-то на хранение? Или, например, в банковской ячейке держит?

– Хорошо. Как будет, так и будет. Действуйте.

Номер Воронцова был прямо за почти картонной стенкой, и Тоня, проснувшись ранним утром – она была чистокровным природным жаворонком – невольно прислушивалась к соседней комнате. Там было тихо. Ни шума воды в ванной, ни шагов, ни каких-либо других звуков. Алексей наверняка еще спал. В придорожный мотель они заселились глубокой ночью – сначала хотели уехать подальше от ночлежки «Трасса», потом не могли найти жилье, где были бы сразу два свободных номера, и наконец устроились в местечке с говорящим названием «Ложка и вилка». Едва зайдя в номер, Тоня тут же стянула с себя злополучный крошечный сарафанчик и с яростью запихнула его в мусорный бак. Глупая была затея. Выбросив сарафанчик, она сразу забралась в душ. Чуть теплая вода текла слабенькой струйкой, но даже это было счастьем: Тоня только теперь поняла, что устала как собака. Да и Алексей, хоть и явно хорохорился, наверняка вымотался за день – они же были в дороге с раннего утра и до ночи.

Тренькнул телефон, она с удивлением увидела сообщение от Воронцова, который сейчас устраивался за тонюсенькой стенкой. Девушка растерянно открыла его и заулыбалась: Алексей переслал ей полученный от Григория Николаевича снимок. На фотографии был Нельсон, вальяжно растянувшийся посреди дивана. Тоня выдохнула и мысленно себя обругала: за весь день она и не подумала о том, как там оставленный в незнакомом месте кот. Другая бы извелась, а она… не хозяйка, а стерва.

Теперь, утром, за окном было уже светло. Она потянулась к телефону, который лежал на прикроватной тумбочке, и посмотрела на время. Половина седьмого. Тоня знала, что больше уже не уснет, поэтому выбралась из-под одеяла и стала перерывать дорожную сумку, выискивая на дне ярко-желтый топ и белые джинсы, в которых выехала из дома. Тем более такой палящей жары, как в Москве, тут уже не было. Через четверть часа девушка спустилась на первый этаж, где ютились маленькое кафе, мойка и шиномонтаж. За стойкой кафе никого не оказалось, и Тоня вышла на улицу, чтобы дождаться сотрудника на свежем воздухе. В обе стороны тянулась трасса, шедшая через небольшие холмы с перелесками. Один из таких перелесков был как раз за мотелем, от парковки в лесок шла узкая, хорошо утоптанная тропинка. Тоня повернулась к перелеску и растерянно заморгала: по тропинке к мотелю бежал высокий, хорошо сложенный мужчина. Она еще издали, не видя лица, по осанке и движениям узнала Алексея, а когда он приблизился, разглядела легкий спортивный костюм и беговые кроссовки и поняла, что это просто обычная утренняя пробежка.

– Я думала, ты спишь еще, – улыбнулась Тоня. – Привет.

– Привет. Я даже почти готов дальше двинуться. Только вот в нормальный вид себя привести и позавтракать. Два часа в пути сегодня потеряем, так что можно выехать пораньше.

– В смысле – потеряем?

– Часовые пояса? Нет, не слышала, – поддразнил ее Воронцов. – Мы с тобой на восток едем.

Когда через полчаса «Фольксаген» уже катил по шоссе, Тоня спросила:

– А это что? Вот, вдоль всей дороги?

– Вышки нефтяные. Передвижные, – Алексей опустил правую руку, взялся за рычаг, переключаясь, и едва заметно поморщился – ушибленные вчера костяшки пальцев до сих пор сильно болели.

– Все в порядке? – осторожно спросила Тоня, заметив, как он скривился.

– Да, ерунда, пройдет. Я, кстати, с утра на всякий случай позвонил в эту «Трассу».

– Да ладно? – подпрыгнула на сиденье девушка. – И… и что?

– Не хотел, чтобы у той кассирши из-за меня сложности были, вот и уточнил, все ли у нее хорошо, – Воронцов на миг отвел взгляд от дороги, в серых глазах заплясали чертики, которых Тоня помнила с юности. – Мотель «Трасса», он же ИП Шакирова Эльмира Наилевна, всегда готов нам предоставить бесплатный обед, а если будут свободные номера – то и ночлег.

– Сильно ж они ее достали.

– Похоже на то, – кивнул Алексей. – А вот скажи мне, Антонина, ты ведь, насколько я тебя знаю, наверняка попыталась найти хоть что-то об этом нерчинском мастере?

– Конечно.

– И ничего не нашла?

– Никакого упоминания. Нигде.

– Дядя Гриша говорил, помнишь, что он что-то пару раз слышал краем уха – но так, на уровне городских легенд.

– Говорил. Но он же про девяностые говорил. Похоже, до эры интернета легенды не дотянули – я ничего не нашла.

– И я не нашел, – признался Воронцов.

– Если этот ювелир так любил свою Раечку – почему не сделал приворотный амулет? – Тоня задумалась вслух. – Кольца же обручальные приворотные другим делал.

– Может, именно потому, что любил?

– И почему мы все решили, что в этот гарнитур заложено что-то хорошее? Может, он этой Раечке так отомстить хотел? За то, что бросила, как только у него деньги кончились и трудности начались?

– Все может быть. Интересно, а те, кто на твои серьги глаз положил, знают, о чем речь и что там за тайная сила? – при словах «тайная сила» Алексей чуть усмехнулся, словно подчеркивал, что сам-то он не слишком в такое верит.

Тоня пожала плечами. Трасса вилась среди небольших холмов, кое-где попадались ямы и разбитый асфальт. Машин стало намного меньше, деревни вдоль шоссе встречались теперь не так часто, заправки и придорожные кафе уже не мелькали чуть ли не на каждом километре.

– Если ты прав и они целенаправленно хотят у меня серьги получить – наверное, знают, – вслух подумала девушка. – И я еще попробую потыркаться, вдруг все-таки хоть какое-то упоминание найду… а то я так, поверхностно поискала. Только начала, а тут работы навалилось.

– Ты же в отпуске?

– Ну да. Но все равно немножко приходится в рабочую почту залезать. Маришка в целом вполне справляется, тем более сейчас лето, никаких образовательных курсов, никаких школ и институтов, только книжные выставки. Но там я все заранее подготовила. И для соцсетей тоже. Но мы ж еще конкурс рассказов летом проводим, помнишь, я про него говорила, когда у Григория Николаевича кофе пили?

– Не очень, – признался Алексей. – Ты что-то говорила про конкурс, но что именно за рассказы…

– Рассказы по мотивам любимых иностранных книг, но не в этом дело. А в том, что они все на мою рабочую почту приходят, так что ее приходится просматривать. В общем, я отвлеклась на работу и не слишком усердно искала нашего ювелира. Но я исправлюсь.

День в дороге промелькнул быстро. Тоня по-прежнему чувствовала себя неловко в одной машине с Воронцовым, но ей уже было проще, чем вчера. Холмы вдоль трассы сменились невысокими горами, начались долгие подъемы и спуски, с продвижением к Уралу сильно похолодало. Машин на шоссе и деревушек по сторонам становилось все меньше. Под вечер небо заволокли густые тяжелые тучи, из-за которых вокруг все потемнело. Начался дождь.

– До завтрашнего утра – ливень и ветер, – сообщила Тоня, посмотрев на прогноз погоды в телефоне. – И глушь впереди беспросветная. Хорошо, только что полный бак залили.

Разошедшийся дождь хлестал уже так, что дворники еле справлялись.

– Ладно, до ближайшего места, где можно переночевать, доедем, и хватит на сегодня, – решил Алексей. – Лучше завтра с утра пораньше двинемся.

Тоня кивнула, соглашаясь. Она снова заглянула в телефон, что-то проверяя, но вдруг почувствовала, как «Фольксваген» мягко замедлился, и услышала тихое щелканье поворотника. Девушка вскинула голову, быстро перевела взгляд на дорогу и увидела впереди кривой красный светоотражающий треугольник, за которым жалобно мигала аварийкой серебристо-голубая «Приора».

– А вдруг подстава какая-нибудь? – испугалась она, вспомнив и две «Мазды», и все услышанные когда-то дорожные страшилки.

– Может быть. Поэтому ты остаешься в машине и блокируешь все двери. Хотя, похоже, они тут давно стоят: аварийка еле мигает.

Желтые фонари и правда загорались тускло, словно из последних сил. Воронцов остановился в нескольких метрах от «Приоры». Тоня, несмотря на хлещущий ливень, опустила стекло, чтобы его слышать, но из-за шума дождя едва разбирала звуки. Теперь, вблизи, она увидела, что в «Приоре» сидят двое, и испугалась еще больше.

– Что случилось? Помощь нужна? – с трудом расслышала она слова Алексея.

Ему что-то ответили, потом обе передние двери открылись, и из машины вышло двое парней.

– Загремело все под капотом, она заглохла и больше не заводится, – донесся незнакомый голос.

В темноте и сквозь дождь Тоне показалось, что парни совсем молоденькие, лет двадцати, не больше.

Один из них принялся что-то объяснять, второй, наклонившись к водительскому сиденью, открыл капот. «Заманивают, с толку сбивают», – подумала она. Как назло, дорога была почти пуста. Редкие автомобили пролетали мимо, не замедляя хода. Несколько минут мужчины возились с машиной, девушка слышала их голоса, но больше не различала слов. Потом все трое обернулись к «Фольксвагену». Один из парней – наверное, водитель «Приоры» – закрыл капот, открыл багажник, вынул большой моток и протянул Алексею. Теперь, когда они оказались ближе, можно было разобрать, что именно они говорят.

– Разве это трос, – хмыкнул Воронцов, повертев моток в руках. – Это так, щеночка привязывать.

Он увидел приоткрытое окно «Фольксвагена», успокаивающе улыбнулся.

– Антонина, все в порядке. Разблокируй двери.

Алексей распахнул водительскую дверь и наклонился, чтобы открыть багажник.

– Точно не подстава? – испуганно шепнула Тоня.

– Да брось ты. У ребят ремень ГРМ порвался.

– А-а, ты ж в автосервисе работал, – вспомнила она и вдруг решилась спросить: – Так и стал механиком?

– Так и стал, – почему-то засмеялся он. – Дотянем их до деревни.

– Далеко?

– Далеко. А что делать, не бросать же под ливнем?

Алексей достал из багажника трос, объехал заглохшую машину и остановился чуть впереди, потом повернулся к Тоне.

– Перебирайся за руль.

– А ты?!

– А я в «Приору».

Она захлопала ресницами, не понимая.

– А он? – девушка мотнула головой, указывая на водителя «Лады».

– А он, Антонина, на прошлой неделе только права получил.

Воронцов, уже насквозь промокший, быстро закрепил трос в проушинах на обеих машинах, привязал посередине пару красных лоскутков. Тоня села за руль «Фольксвагена», придвинула кресло вперед. Оба парня из «Приоры» подошли ближе и сейчас стояли за спиной Алексея.

– Вы нас правда дотянете? – несмело спросил один из них, тот, что недавно получил права. – Далеко ведь…

– Правда, правда, – подтвердил Воронцов. – Познакомьтесь хоть, со мной-то уже успели.

– Петя, – смущенно улыбнулся водитель.

– Паша, – точно так же улыбнулся второй.

– Тоня, – ответила девушка и вдруг, переведя пару раз глаза с одного лица на другое, спросила: – Вы братья, что ли?

Парнишки совсем не выглядели страшными. Пожалуй, они были напуганы куда больше, чем Тоня.

– Братья, – хором подтвердили оба.

Она вынула из кармана джинсов телефон.

– Куда едем, что забивать?

Петя и Паша переглянулись.

– Тут навигатор не покажет, он только трассу видит. Но мы скажем. Сейчас километров через пять поворот направо, будет указатель на Михайловку. А дальше там одна дорога.

– Ладно, поехали, – Алексей жестом показал братьям, чтобы те садились в свою машину, и повернулся к Тоне. – Телефон на громкую связь поставь. И я свой поставлю. Они будут дорогу подсказывать, ты все услышишь.

– Ага. Ты уверен, что… – начала Тоня и замолчала, растерявшись.

– Да не бойся. Нормальные ребята, видишь же.

Отвечать Тоня не стала. В зеркале она видела, как Воронцов сел за руль «Приоры». Ей снова некстати вспомнились все дорожные истории про нападения, ловушки, удавки на шею водителю… Девушка мотнула головой, завела машину, включила громкую связь. Голос Алексея звучал так объемно и отчетливо, словно Воронцов сидел рядом.

– Готова? – спокойно спросил он.

– Да.

– И я тоже. Поехали, Антонина Андреевна.

Тоня кивнула и мягко, очень плавно тронулась, чувствуя, как натянулся трос и как за спиной у нее сдвинулась с места «Приора».

Глава 8. В Михайловке

Стоило свернуть с трассы в сторону неведомой Михайловки, как хорошая асфальтовая дорога сменилась ухабистой грунтовкой. Тоня ехала так осторожно и плавно, как только могла, и по-прежнему каждой клеточкой чувствовала натянутый трос и «Ладу» за спиной. Тревога потихоньку улеглась. Из телефона доносился спокойный голос Алексея. Девушка пыталась прислушаться к разговору, но почти ничего не понимала: Воронцов объяснял братьям какие-то технические тонкости, в его речи мелькали помпа, ролик и другие детали, которые Тоня слабо себе представляла. «А может, ничего и не погнуло», – весело завершил он.

На нее Алексей не обращал ни малейшего внимания, и девушке вдруг стало обидно. Дурацкая получается поездка: то драка в придорожной ночлежке, то буксировка ржавой «Приоры». Хоть бы спросил, как она, все ли хорошо!

Тоня разъярилась, причем в первую очередь не на Воронцова, а на себя. Как она вообще согласилась на эту авантюру? Нет уж, дальше пусть едет один. Сегодня они собирались доехать до Челябинска и заночевать где-то на трассе после того, как оставят город позади. Но похоже, из-за этих деревенских братьев они уже не доедут, искать ночлег придется раньше. Ну и ладно. Значит, завтра она попросит Алексея не объезжать город, а закинуть ее в аэропорт. А дальше пусть катится куда хочет и разыскивает сам эту брошку с неизвестно какими свойствами.

Ливень не прекращался, разбитая дорога была вся в лужах, вокруг не светилось ни единого огонька, и Тоня опять испугалась, что их куда-то заманивают. Сколько они уже проехали в сторону от трассы? Надо было засечь, поздно сообразила. Долго едут. Но братья сразу честно предупредили, что эта Михайловка неблизко.

– Далеко еще? – осторожно спросила она.

Грунтовка впереди ныряла в непроглядный лес, и девушка почувствовала, что ей не по себе. Мало ли кто может поджидать в этой чаще…

– Через лес проедем, и сразу деревня будет, – ответил один из братьев.

Тоня щурилась, всматриваясь в черную даль. Она очень плохо видела в темноте, и езда вечером всегда была настоящим мучением. В Москве, где почти на каждой улице фонари, она справлялась, но в густом лесу ей казалось, что она вот-вот во что-нибудь воткнется бампером. Причем не своим.

Сколько, интересно, стоит ремонт бампера почти нового «Фольксвагена»?

Ну его к чертям, такой отпуск. Завтра же – в аэропорт и домой.

Наконец лес поредел, и за черными стволами засверкали далекие огоньки. Тоня почему-то думала, что увидит в темноте пару покосившихся древних избушек с перевернутыми горшками на изгороди, но Михайловка оказалась большой и явно благополучной деревней.

– Куда теперь? – спросила она, когда дома – добротные, кирпичные – были уже совсем близко.

– Пока прямо. После белого забора направо, в конце проезда слева будет гараж, там уже двери открыты и свет, – откликнулся один из братьев.

– Ага, Сергеич ждет уже, – поддакнул второй.

За поворотом Тоня и в самом деле увидела распахнутые двери гаража. Внутри горел свет, у ворот маячила крупная мужская фигура. Рядом был большой дом, кажется, тоже кирпичный, все окна у него светились. Тоня чуть проехала вперед, чтобы «Приора» оказалась напротив гаража, плавно остановилась и наконец выдохнула. Она открыла дверь и выбралась из машины, не обращая внимания на хлещущий ливень. Петя и Паша, увидев ее, как по команде выпрямились, выпятили грудь колесом и заулыбались.

– Девушка, спасибо!

– Да это не мне, это ему, – Тоня кивнула на Алексея.

Мужчины быстро затолкали «Приору» в гараж.

– Ну, мы поехали, – улыбнулся Воронцов. – Может, и обойдется, – не факт, что погнуло.

Братья переглянулись, Сергеич замахал руками:

– Куда это вы поехали? В такой ливень-то? Темень, дождина хлещет, ни черта не видно. Дом большой, места полно. Оставайтесь на ночь. Катя уже на стол собирает, Пашка же написал, что гости будут.

– Катя – это кто? – уточнил Алексей.

– Сестра наша, – хором откликнулись братья.

– Вы тройняшки, что ли?

– Не. Пашка и Катя – двойняшки, а я на год старше, – ответил водитель «Приоры». – Оставайтесь, правда. Я прогноз смотрел – до утра все равно ливень. А у нас комната гостевая, душ нормальный, с горячей водой, хоть залейся. Машину в гараж загоните, чтоб в проулке не оставлять, Сергеич свою все равно пока тестю отдал, так что место есть.

Воронцов вопросительно взглянул на Тоню, тихо спросил:

– Ты как?

Ответить девушка не успела.

– Катя пельменей домашних наварит, – пообещал Сергеич. – Или вы торопитесь куда-то?

Услышав про пельмени, Алексей воодушевился.

– Нет. Не торопимся. Правда же, Антонина?

– Правда, – неохотно кивнула Тоня.

Дом и в самом деле оказался очень большим. Он был разделен на две части с разными входами: в одной половине жили Петя, Паша и Катя с родителями, которые сейчас были в Крыму; в другой – их сосед Сергеич со своими, как он говорил, Ксюхами: женой Оксаной и дочерью Аксиньей.

За пару минут закрутилась какая-то невероятная кутерьма: Алексея и Тоню усадили за большой стол, все принялись знакомиться и что-то наперебой рассказывать, из соседней половины дома подтянулась Оксана, и в четыре руки вместе с Катей они легко, как бы между делом, накрыли ужин – как будто для долгожданных родственников.

Тоня переводила глаза с лица на лицо. Братья и сестра совсем молодые, восемнадцать-двадцать, и все похожи друг на друга. Сергеичу, наверное, под полтинник, Оксане чуть меньше. И все у них как-то просто и легко, все улыбаются, все друг другу рады. И гостям рады, хотя поломка машины – так себе повод для гостей. Она вспомнила лица мамы и бабушки, вечное их «Тонька, хватит тренькать, брось балалайку и помоги Эдику с сочинением». И это «помоги» всегда означало «возьми и напиши». Семью Воронцовых она тоже вспомнила: Лешка был поздним ребенком, и его мама, Елена Николаевна, боясь, что без отцовской руки мальчик вырастет мямлей, никогда не позволяла сыну никаких проявлений слабости. Тоня до сих пор словно слышала ее строгий голос – вопрос после очередных Лешкиных соревнований: «Второе место? А почему второе?»

Григорий Николаевич даже иногда выручал племянника, считая, что того воспитывают слишком уж жестко.

На столе появились Оксанины соленья, хлеб, пара колец домашней кровяной колбасы. Катя поставила большую плошку с пельменями, Сергеич, сбегав на свою половину дома, вернулся с бутылкой.

– Сам гнал, – гордо сказал он. – Забористая. Ты как, будешь? – он повернулся к Алексею. В ответе братьев Сергеич, видимо, не сомневался.

– Немного. Антонина, если что, сядешь за руль с утра?

– Конечно.

– А мы, девочки, наливки по чуть-чуть, – прощебетала Катя.

Оксана вскинулась на нее с преувеличенной строгостью:

– Екатерина!

– Что Екатерина? Пашке вон можно? А мы ровесники, и восемнадцать мне давно уже есть. Мы же так, по наперсточку.

Тоня вдруг поняла, что ей здесь хорошо. Все пошло не так, как запланировано, они с Алексеем где-то далеко в стороне от трассы, в совершенно незнакомом месте – но ей тут хорошо. По лицу Воронцова она видела, что и ему здесь нравится.

– Спать у нас ляжете, – распорядился Сергеич, разливая содержимое своей бутылки по стопкам. – У нас места больше. Ксюха пока в Челябинске, сессию сдает.

Оксана вскользь спросила:

– Вам постелить-то как? Вместе или отдельно? Вроде на брата с сестрой ничуть не похожи, – улыбнулась она.

– Отдельно, – тут же ответила Тоня.

– Ага. Я и смотрю, держитесь, как два ежа. Глаз друг с друга не сводите, но колючки растопырили.

Оксана сказала это так просто и искренне, что сердиться на нее было совершенно невозможно. Тоня поймала на себе быстрый взгляд Алексея, отвела глаза, попробовала густую и сладкую малиновую наливку.

Когда лучше сказать ему, что она не поедет дальше? Сегодня вечером или завтра с утра? Нет, не надо трусить и тянуть, надо честно сказать прямо сегодня.

До конца застолья Тоня собиралась с силами, и только потом, когда они с Алексеем остались в большой комнате, которую отвели им Сергеич и Оксана, решилась.

– Оставишь меня завтра в Челябинске в аэропорту? – тихо спросила она, не поднимая глаз.

Воронцов, который уже с полотенцем в руках собирался в душ, на мгновение замер, потом спокойно кивнул.

– Хорошо.

– Я…

– Не надо, Антонина. Я все понял.

Он произнес это ровно, невозмутимо, но именно эта невозмутимость взбесила Тоню.

– Скажи еще, что с самого начала был к этому готов! – выпалила она и тут же отвернулась, чтобы не видеть этих гранитно-серых глаз.

– Нет, Антонина. Совершенно не был готов и никак не ожидал, – Воронцов замолчал, сомневаясь, стоит ли говорить дальше, но все-таки продолжил: – И когда мы вчера наткнулись на этих гопников – я был в тебе уверен.

– Алексей…

– Ладно, проехали, – оборвал он ее так резко, что Тоня вздрогнула – это было совершенно не похоже на его обычную сдержанность. – Ничего, поеду дальше один. Ты уже посмотрела билеты?

Она не ответила. Воронцов сделал полшага к двери, но потом обернулся:

– Посмотри, что там у тебя с самолетами. А я дяде Грише напишу, что ты приедешь за своей машиной и котом. Или сама напишешь? Вы же обменялись номерами?

– Напиши ты, – смалодушничала Тоня.

Он жестом показал, что напишет, закинул полотенце на плечо и вышел. Когда потом она и сама вернулась из душа, в комнате было почти темно – горел только маленький ночник над ее кроватью. Алексей, устроившись на диване в углу напротив, уже спал. Или мастерски притворялся. Тоня тихо, чтобы не потревожить его, прокралась через комнату, юркнула под одеяло, погасила ночник и с наслаждением вытянулась на кровати – удобной, совсем не как в дешевом придорожном мотеле.

Через полчаса она поняла, что не может заснуть. Перед глазами стояло растерянное лицо Воронцова – он потерял самообладание лишь на миг, но Тоня успела заметить это выражение. Ей было бы куда легче, если б он сказал что-нибудь вроде «эх ты, Тонька…» Но Алексей не упрекнул ее ни единым словом – и от этого было только хуже.

Она так и не решилась – до сих пор не решилась! – спросить о семье и о работе. Хотя чего проще? Совершенно нормальный вопрос, взрослые же люди. Почему не решилась? Боялась услышать ответ, что ли?

Сон по-прежнему не шел. Тоня потянулась к телефону, с головой нырнула под одеяло, чтобы не разбудить Воронцова светом экранчика, и стала быстро проверять новые сообщения. Алексей переслал ей полученный от Григория Николаевича снимок – Нельсон в большом плюшевом кресле. В домовом чате опять ругались – на этот раз на девушку, которая на своем «Матизе» умудрилась встать сразу на два парковочных места. Тоня открыла рабочую почту, увидела несколько новых писем, начала читать и вдруг замерла, не веря своим глазам. Первой мыслью было немедленно разбудить Воронцова, но она сдержалась и стала медленно, спокойно, глубоко вдыхая и выдыхая перечитывать одно из полученных писем.

Виктор Преображенский холодно качал головой, с трудом пряча усмешку, но в конце концов не сдержался.

– И что? Она тебя соблазняла?

– Как вам сказать, Виктор Владимирович. Напрямую – нет. То есть такого, мол, Руслан, отыщи мне эти серьги, и я стану твоей, – такого не было, даже близко не было. Но вы же понимаете – красивая женщина, профессиональная актриса. Улыбки, взгляды, интонации – все было. Но открытым текстом – нет, ничего не было, разумеется.

– И что? Ты начал ей искать серьги?

– Я первым делом к вам, Виктор Владимирович. Лиханову эту мы, похоже, почти выследили, но Полине Александровне я пока не говорил. Сначала к вам.

– Молодец, молодец. А почти выследили – это как? – Преображенский снова не сдержал усмешку.

– Банковская карта – друг человека, – расплылся в улыбке Руслан. – Она опять картой на заправке расплатилась, но на этот раз машина четко в камеры попала. И мужчина, который с ней.

– Где?

– Не доезжая до Челябинска, на трассе. Машина – «Фольксваген Поло», она в такой же пыталась сесть под Владимиром. Так что тот Гусейнов, значит, не врал, он Лиханову и правда знать не знает. Но на этот раз на камерах все видно: машина подъехала к колонке, Лиханова была за рулем, рядом пассажир. Оба вышли, что-то сказали заправщику, пошли к кассе. Когда вернулись, мужчина сел за руль, а Лиханова – на переднее сиденье.

– Машина не ее, как я понимаю? – уточнил банкир.

– Не ее. Номера московские, собственник – Воронцов Алексей Васильевич, тридцать пять лет. Видимо, это он и был. Высокий, подтянутый, славянского типа, светловолосый. Лицо на камере нечетко, но наверняка он.

– Ты, конечно, уже его пробил?

– И его, и машину, – серьезно кивнул Руслан. – Хотите узнать?

Преображенский равнодушно покачал головой.

– Нет, зачем? А серьги ты постарайся добыть. Если получится, конечно. Я их тогда Полине подарю. Посмотрю на ее глаза. Сможешь добыть?

– Думаю, да. Разумеется, никаких ниточек ни к вам, ни к Полине Александровне не будет. Тут нам и сам Воронцов немного подыграл, – Руслан позволил себе коротко усмехнуться.

– Это как?

– С гопотой местной подрался.

– Где?

– В кафе на трассе М7, после Казани. Когда машина его попала на камеру на заправке под Челябинском, я по старым своим каналам поинтересовался, мало ли, вдруг на их маршруте происходило что-то интересное или необычное.

– А маршрут вырисовывается? – заинтересовался банкир.

– Вполне. Лиханову видят под Владимиром, она платит картой около Нижнего, у Елабуги и под Челябинском. Суммы мелкие, видимо, основные траты несет Воронцов. Но маршрут-то виден. Драка в кафе на М7 вполне в это укладывается.

– Рассказывай.

– Да нечего особо рассказывать. Стал интересоваться, всплыла эта драка. Местные байкеры, которым Воронцов, навешал, вообще не хотели про это вспоминать – стыдно им. Тем более что Барсук, их заводила, там считается крутым. А один из его дружков – сын сотрудника полиции.

– И что, делу дали ход? Раз там сын полицейского?

– Нет. Но узнать удалось. И администраторшу кафе, она же и продавец, и хозяйка, мой человек разговорил, хотя она поначалу и уверяла, что ничего такого не было.

Преображенский вопросительно взглянул на Руслана.

– Она говорит – приехали двое поздно вечером. Мужчина и женщина, вроде молодая пара, но держались отчужденно и номера попросили разные. Пока ждали номеров, заказали ужин. Машину она не видела, да и камер там нет, никаких записей. Но, говорит, мужчина – высокий спортивный блондин, девушка очень маленькая, как куколка. Жгучая красивая брюнетка немного восточного типа.

– И что?

– Девушка была одета в очень открытый сарафан, прямо-таки непристойный. Кстати, на записи с камеры на АЗС под Владимиром Лиханова именно в таком виде. Воронцов вышел на улицу перепарковать машину. Долго не возвращался – ждал, когда освободится место, там фура стояла. И в это время приехал Барсук с двумя своими прихвостнями, – Руслан сделал короткую паузу и, не дожидаясь вопроса, пояснил: – Барсуков Эмиль Артурович, двадцать два года, местный… простите, Виктор Владимирович, отморозок, по-другому сказать не могу. С ним не связываются – у него тормозов совсем нет, да и отец приятеля – полицейский.

Преображенский жестом показал, что слушает.

– Барсуков был выпивши, его дружки тоже. Парни они крупные, разъевшиеся, выглядят старше своих лет. Стали приставать к Лихановой. Она испугалась. Хозяйка кафе говорит, прямо очень испугалась.

– Еще бы. А потом?

– Вернулся с парковки Воронцов. Попытался успокоить их, но эти гопники уже вошли в раж. Тем более знали прекрасно: камер в кафе нет, полиция – своя, а если кто-то незнакомый с трассы случайно заедет – почти наверняка предпочтет не вмешиваться и поскорее дать деру. Поэтому вели себя нагло и развязно. Хозяйка кафе говорит, они не в первый раз к девушкам так нахально пристают. Ну и явно были уверены, что один против троих не полезет. Вот и получили как следует. Все трое.

– Он боксер, что ли? Или каратист какой-нибудь?

– Фехтовальщик в прошлом, – пояснил Руслан. – Мастер спорта, саблист. Похоже, до сих пор держит себя в форме.

Преображенский с недоверием ухмыльнулся:

– Арматурину, что ли, какую-нибудь взял?

– Зачем? – водитель спокойно пожал плечами. – Реакция, резкость, скорость у него наверняка и без всякой арматурины есть. И голова.

– У спортсмена? – Преображенский вдруг осекся, вспомнив, что водитель его жены в прошлом не только частный детектив, но и борец, но было уже поздно. Впрочем, вышколенный Руслан не моргнул глазом.

– Нас даже учили, что голова у борца – главное. У фехтовальщика, уверен, тоже. В общем, Воронцов запер Барсука с дружками в сортире, спустил им колеса и уехал.

– И ты вот прямо уверен, что это были именно Лиханова и этот ее спутник?

– Абсолютно. За некоторое время до драки хозяйке кафе звонила женщина и спрашивала, есть ли на ночь две комнаты. Звонок этот был сделан с номера Лихановой. А наутро позвонил мужчина и мягко поинтересовался, все ли в порядке с байкерами и не будет ли у хозяйки проблем. Этот звонок был с номера Воронцова.

Банкир несколько мгновений помолчал, глядя в окно и словно повторяя про себя услышанное, потом перевел взгляд на водителя.

– И поэтому ты уверен, что к нам никто никакую ниточку не протянет?

Руслан утвердительно качнул головой.

– Да, Виктор Владимирович. Лиханова и Воронцов знают, что насолили гопникам. Все знают, что у нас полно байкеров везде, что они едва ли не все друг с другом знакомы и тесно по всей стране общаются, пусть и виртуально.

– Все эти форумы, соцсети… – поморщился банкир.

– Именно. И если Лихановой и Воронцову кто-то начнет мешать в пути – что они подумают?

– Что это проделки байкеров.

– Да.

– А почему в пути? Почему вы уверены, что эти серьги, которые Полина так хочет заиметь, сейчас у Лихановой при себе? В поездке они ей не нужны. Зачем таскать с собой дорогую вещь, если можно оставить дома или где-нибудь в другом месте?

– Серьги, как я понимаю, не такие и дорогие. Полина Александровна дала мне описание. Это шпинель и серебро.

– Как будто у нее побрякушек мало! – не выдержал банкир. – Она что-то про них говорила? Почему вдруг ей их так хочется?

– Не говорила. Она вообще, похоже, про них старается не говорить. И явно прослушки опасается – в машине никаких бесед не заводит.

– А ты что?

– Поддерживаю ее в этом заблуждении. А что касается сережек, – Руслан сделал паузу, словно набирая воздуха, – Виктор Владимирович, я почти уверен, что серьги у Лихановой с собой. Не могу объяснить, почему уверен. Можете считать интуицией.

– Хорошо. Что сказать Полине – решайте сами. Если вы достанете эти серьги – немедленно ко мне. А там уж разберемся, почему ей в голову именно эти цацки втемяшились.

Глава 9. Бал в честь губернатора

Тоня сама не помнила, когда уснула. Намного позже обычного, но когда? Впрочем, недостаток сна на ней никак не сказался: настоящий природный жаворонок, она проснулась ранним утром без всякого будильника, свежая и полная сил. Алексея в комнате не было. Она покосилась на его аккуратно застеленную кровать и поняла, что он наверняка уже отправился на свою обычную пробежку.

Полученное вчера письмо не давало девушке покоя, ей не терпелось рассказать обо всем Воронцову – но, конечно, не сейчас, а когда они уже тронутся. До Челябинска она вполне успеет. А там будет видно. Наскоро приведя себя в порядок, Тоня спустилась из гостевой спальни на первый этаж. Она думала, что Сергеич с женой еще не поднялись, – но Оксана уже хлопотала на кухне.

– Доброе утро, – Тоня отчего-то вдруг смутилась. – Помочь чем-нибудь?

– Да все готово уже, – улыбнулась в ответ хозяйка. – Мы рано встаем, Сергеич сейчас придет. Твой долго спит?

Тоня хотела было объяснить, что Алексей вовсе не ее, но вдруг передумала. Тем более что вчера вроде уже говорила, что они просто знакомы, и не больше.

– Тоже сейчас будет, – уверенно ответила она. – Оксан, а Сергеича-то как зовут? А то неловко даже…

Хозяйка засмеялась:

– Сергей он. Сергей Сергеевич. Но его все просто Сергеичем зовут, так что не стесняйся.

– Катя и братья, наверное, спят еще?

– Кате уже вот-вот на автобус пора, на работу, так что она точно не спит. А Петя с Пашкой сегодня вроде дома, у них сутки через трое. Да, дома, точно, они ж сейчас нутрий ловят.

– Кого?!

– Нутрий. У соседа нашего, Кирилыча, нутрии опять клетку погрызли и в пруд сбежали. Слушай, – Оксана вдруг встрепенулась. – Что ж я раньше не сообразила! Вы же в Челябинске будете?

– Ну… вообще хотели объехать, но, может, и будем, – замялась Тоня. После полученного вчера письма она уже совсем не была уверена, что полетит домой. – А что?

– Может, Ксюхе нашей захватите передачку? Я пирожков налепила, и вам в дорогу, и ей передала бы? И сумку с летними вещами, и продуктов еще. Она сама подъедет, куда скажете.

– Да проще нам на машине заехать, куда ей удобно. Возьмем, конечно.

В коридоре раздались шаги, и в дверях кухни показался Сергеич.

– Ранние вы пташки, я смотрю, – одобрительно улыбнулся он. – Леху твоего только что встретил, сейчас придет.

Воронцов действительно был уже на пороге. Тоня отвела глаза в сторону, уткнулась взглядом в тарелку с кашей, а потом достала телефон и, изо всех сил не обращая внимания на Алексея, открыла навигатор.

– Оксан, ты адрес скажи, куда сумки-то завезти? – спросила она.

– Ксюха в институте весь день, сессия у нее. Прямо туда сможете?

– Конечно. Куда?

– Общага института культуры. Нашла?

– Ага.

– Ксюхины сумки мы сразу к гаражу поднесем, а это вам, – Оксана поставила на стол большой пакет. – Лодочки – с капустой, треугольники – с рисом и яйцом, круглые – с повидлом.

– Мы же треснем! – ахнула Тоня.

– Ничего, в самый раз. Телефон Ксюхин я тебе скину, ей тоже напишу.

– Ну уж не потеряемся.

Во время завтрака Тоня так ни разу и не подняла глаз на Алексея, и только когда они, забрав все сумки, выехали из гаража и покатили через лес к трассе, осторожно сказала:

– Слушай, не надо меня в аэропорт. Сейчас объясню.

– Рейсов удобных нет? – холодно отозвался Воронцов.

– Я даже не смотрела.

– Так посмотри, пока едем. Сеть вроде тут вполне есть.

– Я не полечу никуда.

– Ну нет, Антонина. Ты вчера все решила, – он замолчал, словно пытаясь сдержаться и ничего больше не сказать, но потом все-таки добавил. – Знаешь, в дальней поездке лучше уж одному, чем со спутником, в котором не уверен. Хотя это я сам виноват: уговорил тебя на авантюру, к которой ты с самого начала была равнодушна. Извини.

Он снова замолчал. Тоня, не отвечая, смотрела на его руки, открытые закатанными по локоть рукавами. Красивые, точеные мужские руки на руле.

– Все? – спросила наконец она, еле сдерживая слезы.

Воронцов кивнул.

– Я вчера правда собиралась улететь домой. И тебе сказала, и ты вроде уже Григорию Николаевичу написал, что я за котом и машиной приеду.

– Написал, да.

– Он расстроился? – глупо спросила Тоня.

– Да. Но вида не подал.

– Это у вас семейное, – не удержалась она и тут же прикусила язык: Воронцов бросил на нее такой взгляд, что девушку чуть не вдавило в кресло.

– Посмотри самолеты.

– Да подожди ты! Я вчера как раз и собиралась посмотреть. Но влезла в рабочую почту. А там… Так, сейчас, не сбивай меня, я по пунктам буду. Наша библиотека проводит конкурс рассказов, да? Я про это говорила. И тебе, и Григорию Николаевичу. Помнишь?

– Да.

– Рассказы приходят на мою рабочую почту, я проверяю, подходят они для конкурса или нет.

– Ты там в жюри?

– Нет, просто проверяю. Ну, объем, чтоб не больше и не меньше нужного. Тематику. Нет ли мата, политики, оскорблений кого-нибудь, ну или еще там чего-нибудь запрещенного. Откровенных постельных сцен и так далее…

– А что, нельзя?

– У нас ограничение – шестнадцать плюс. Нельзя. Так, не сбивай, – снова собралась Тоня. – И вот вчера поздно вечером свалился еще один рассказ. Я все никак заснуть не могла. Стала читать. А там…

Она замолчала. Алексей не перебивал, но после долгой паузы наконец спросил:

– Что там?

– А там у героя браслет. Заговоренный. На удачу в делах. Простенький, серебряный, привезенный еще до революции дальними предками из Иркутска.

– Ничего себе. И что?

– А ничего, там этот браслет просто упоминается. И к сюжету никакого отношения не имеет.

Воронцов заинтересованно покосился на девушку.

– А автор кто?

– А вот тут самое интересное. Автора я, конечно, сразу полезла гуглить. Конкурс не анонимный, рукописи все подписаны, контакты есть. Ну то есть мейл есть. Телефон участникам не обязательно указывать. Петр Кудряшов, автор из Омска. Местечковый писатель, публиковался редко, в основном в городских газетах и многотиражке Омского электромеханического завода. Еще пару раз печатался в альманахах городского литобъединения, и все.

– Связаться бы с ним, уточнить, откуда в рассказе появился браслет, почему браслет из Иркутска. Может, этот Кудряшов что-то слышал, читал? Мало ли…

– Связаться бы, да, – кивнула Тоня. – Только не получится.

– Почему? Мейл же есть.

– Потому что умер этот Кудряшов. Я ж не зря гуглила.

Алексей на миг отвел взгляд от дороги, быстро посмотрел на Тоню.

– Отправил рассказ на конкурс и сразу умер?

– Нет, Алексей Васильевич. Умер Петр Кудряшов еще в конце девяностых. Старенький уже был, всю войну прошел.

Разбитая проселочная дорога наконец вышла к трассе, «Фольксваген» вырвался на шоссе и полетел вперед.

– То есть кто-то нашел его старый рассказ и…

– Нет, – замотала головой Тоня. – Я же этот рассказ прочитала. Не пишут так люди его поколения. Думаю, автор совсем молодой. Младше нас, наверное. И браслет этот ни к селу ни к городу там.

– В смысле?

– Ну, он упомянут в самом начале, вскользь. Просто написано, что у героя есть такой браслет, и все. И дальше он никак в тексте не появляется. А ведь такой браслет, раз уж автор про него чуть ли не в первой же фразе пишет, должен и дальше в рассказе как-то сработать. Ну, как ружье у Чехова. Хочешь, прочитаю, сам оценишь? – Тоня потянулась за телефоном.

– Не надо, я тебе верю.

– Знаешь, как будто… бред, конечно, но…

Алексей усмехнулся:

– У нас с тобой уже ничего не бред. Как будто что?

– Как будто кто-то взял первый попавшийся рассказ малоизвестного современного автора, влепил туда этот браслет и отправил на конкурс. От имени давно умершего писателя. Я этот текст попыталась найти, но не нашла. Но все равно почти уверена, что так и есть.

– А мейл?

Тоня пожала плечами:

– А что мейл? Адрес на яндексе. Ну сколько тебе надо времени, чтобы создать мейл на яндексе?

– Минут пять.

– Вот именно. И столько же – чтобы влепить в любой рассказ фразу про браслет. Так?

– Да, – согласился Алексей. – Но информацию про умершего автора, от имени которого послан рассказ, этот отправитель должен же был найти? Нагуглить где-то?

– А может, знал откуда-то это имя. Мало ли. Или да, поискал кого-то малоизвестного и уже умершего. Только зачем? Напугать нас, что ли? Или предостеречь, чтоб не лезли?

– Если человек прислал тебе такой рассказ, – начал Воронцов, – он же наверняка понимал, что ты станешь искать автора и поймешь, что это…

– Мистификация, – подсказала Тоня. – Наверняка понимал. И даже на это рассчитывал. Но если кто-то решил нас запугать, то зря!

– Ну ты-то все равно вечером уже дома будешь. Самолет, кстати, посмотрела?

– Не посмотрела. А теперь уже и не стану.

Алексей чуть повернулся к ней, и Тоня, поймав на себе быстрый вопросительный взгляд, смущенно отвела глаза и проговорила:

– Если нас кто-то решил запугать – я тебя одного не оставлю.

Она опустила голову, не понимая, чего ждать сейчас от Воронцова – молчания или какого-нибудь жесткого ответа. Но он только улыбнулся и уточнил:

– То есть в аэропорт не едем?

– Не едем. Едем сумки отвозить в общагу. А потом… – Тоня осторожно посмотрела на спутника, – потом… Ты раньше бывал в Челябинске?

– Никогда.

– И я тоже. Если мы все равно уж в город заедем, может, хоть посмотрим его? А то третий день в пути, а кроме трассы и заправок и не видели ничего. Погода вроде хорошая, в самый раз для прогулок.

– А давай посмотрим, – согласился Алексей.

Тоня, обрадовавшись, потянулась за телефоном.

– Сейчас поищу, что в Челябинске интересного.

– Да брось. Давай просто погуляем. Без достопримечательностей? Передадим сумку, поставим где-нибудь машину и пойдем.

– Так даже лучше! Давай!

Общежитие, где ждала посылку дочь Сергеича и Оксаны, оказалось далековато от центра, но Ксюха-Аксинья подсказала гостям, где пристроить на время прогулки машину, и Тоня с Алексеем пошли любоваться челябинскими улицами. Они прогулялись по набережной Миасса, потом дошли до пешеходной Кировки и стали разглядывать затейливые скульптуры. В конце улицы, возле красивой арки, была устроена небольшая выставка – стенды с застекленными рисунками и снимками.

– Ух ты! – Тоня начала с интересом вслух читать подписи. – Смотри, начало строительства Транссиба! А вот – первый проект оперного театра, помнишь, только что мимо него проходили?

Воронцов не откликался. Он стоял напротив одного из рисунков, не обращая на Тоню внимания, и девушка даже обиделась.

– Ты меня не слушаешь? – спросила она вроде и в шутку, но с недовольством в голосе.

– Честно? Нет. Взгляни-ка, – Алексей жестом подозвал Тоню к себе, а когда она подошла, кивком указал на одну из застекленных картинок.

– Бал в честь приезда оренбургского губернатора. Рисунок неизвестного художника, акварель на картоне, девятнадцатый век.

Она задрала голову, чтобы посмотреть на Воронцова.

– И что? Копия, ясное дело. Кто ж будет оригинал на уличной выставке размещать.

– Господи, Антонина! Да ты на рисунок-то посмотри!

Тоня перевела взгляд на картинку. Неизвестный художник изобразил просторный, ярко освещенный бальный зал. Несколько нарядных дам сидели на банкетках вдоль стен, рядом были парадно одетые кавалеры, у входа маячил лакей с подносом – наверное, с шампанским. Посреди зала кружились несколько пар. Она хотела было уже спросить Алексея, что не так с этой картинкой, почему он застыл перед ней, как вдруг присмотрелась к одной из вальсирующих пар – и сразу все поняла.

Кавалером в этой паре был, видимо, именно оренбургский губернатор – статный мужчина лет сорока или чуть больше, в темно-зеленом кафтане, явно форменном, белом камзоле и белых штанах. Художник относился к этому персонажу с заметной симпатией: губернатор выглядел уверенным, полным сил и достоинства. Он вел в танце очаровательную молодую женщину в простом, но очень изящном темно-вишневом платье. Даме было на вид лет двадцать пять. Она была совсем небольшого роста, намного ниже своего кавалера, но удивительно хорошо сложена. Неведомый живописец нарисовал ее вполоборота, но даже такого ракурса было достаточно, чтобы увидеть длинные и густые черные ресницы, красиво изогнутые брови, огромные темные глаза – восточные, чуть раскосые. Черные волосы были уложены в высокую бальную прическу, которая чуть прибавляла даме роста и открывала гибкую шею.

В ушах черноволосой незнакомки сверкали, отражая гранями блеск свечей, крупные прозрачные голубые камни. Тоня замерла, не в силах отвести глаз от рисунка. Именно эти серьги лежали сейчас у нее в маленькой поясной сумочке – оставить их в машине на неохраняемой парковке девушка не решилась.

Брошку на корсаже нарисованной дамы Тоня увидела не сразу – красный камень словно потерялся на фоне вишневого платья. Но никаких сомнений не осталось: на незнакомке с рисунка был гарнитур «Орион».

Алексей по лицу спутницы понял, что та наконец все заметила.

– Как будто нас нарочно кто-то ведет, – прошептала она.

– Это если твой умерший писатель и этот рисунок как-то связаны. Но совсем не факт.

– А разве нет? – Тоня быстро подняла голову и обернулась к Воронцову. – Эта девушка, – она указала на картину, – кто? Наверное, Раечка?

– Похоже на то. Пойдем, посмотрим, кто тут устроил эту выставку. Может, и разберемся, связано это или нет. Только сначала…

Вынув телефон, Алексей сфотографировал рисунок и подпись под ним, потом направился к началу уличной экспозиции – к самому первому стенду.

– Государственный исторический музей Южного Урала, – прочитал он. – Выставка «Челябинск: от башкирской деревни до современного мегаполиса». Надо бы в этом музее узнать, что это за работа, откуда у них рисунок. У нас сегодня вторник?

– Да.

– Музеи же по вторникам открыты? – спросил Воронцов и тут же, не дожидаясь Тониного ответа, достал телефон и начал там что-то искать. – Да, открыт сегодня.

– Пойдем. Далеко?

– Минут десять пешком, мы как раз оттуда пришли – от моста. Идем. Хотя, может, они нам ничего и не скажут.

Тоня вдруг заулыбалась:

– Еще как скажут! Я в нашей библиотеке всякими выставками занимаюсь, так что общий язык точно найдем. А там уж…

Она оказалась права: с Марией Петровной, которая подбирала материал для выставки, они уже через пять минут говорили так, словно были знакомы полжизни. Но никакого интереса к рисунку с бала Тоня пока не проявляла – она нахваливала экспозицию и идею.

– Правда понравилось? – цвела Мария Петровна.

– Еще как! Вы так замечательно все подобрали! Сразу видна и работа, и что город свой вы любите, и что для простых прохожих старались. Вот если б не эта выставка – мы бы и не зашли. А так и музей посмотрели, а он удивительный!

Мария Петровна смущенно улыбнулась:

– На самом деле я только задание дала, девочка все подбирала, практикантка. А я потом утверждала подборку. Ну и идея моя, конечно!

– У вас практиканты? – словно невзначай поинтересовалась Тоня. – У нас тоже бывают. Я думала, такого уже почти не осталось. Но нам присылают иногда. Из института культуры студенток.

– И нам тоже, из нашего, – Мария Петровна кивнула, и Тоня с Алексеем быстро переглянулись – именно в институте культуры училась дочка Сергеича и Оксаны.

– И как практиканты?

– Ну вы же сами подборку фотографий хвалите!

– Да, очень хорошая. Я бы еще раз посмотрела с удовольствием. Ну сейчас от вас будем возвращаться, снова подойдем туда.

– Так я вам сейчас ее покажу, я же ее утверждала, у меня все есть, – Мария Петровна махнула рукой в сторону одной из дверей, приглашая гостей из холла пройти в кабинет.

– Можно?

– Конечно, проходите!

Клацнула мышка, на мониторе появился первый рисунок, потом следующий. Мария Петровна быстро перелистывала всю подборку материалов для выставки.

– Ну вот, – кивком указала она фотографию современной набережной и парка. – А это последний снимок. Уже наши дни. Весь путь города, что было и что стало.

Алексей и Тоня снова переглянулись – рисунка с бала в подборке Марии Петровны не было.

– Это точно все? – осторожно спросила девушка.

– Конечно, я же сама утверждала все материалы.

– А саму выставку вы видели? Я имею в виду – законченную, уже на улице?

– Нет. А вы почему спрашиваете? – встревожилась вдруг Мария Петровна.

– Просто… – Тоня перевела взгляд на Воронцова, и тот достал телефон и открыл нужный снимок.

– Посмотрите, – показал он фотографию.

Мария Петровна растерянно уставилась на экран смартфона, потом недоуменно взглянула на Алексея.

– Это… это что?

– Выставка, – невозмутимо ответил тот.

– Но такого рисунка не было! Я не знаю, откуда он взялся!

– Хотите сами взглянуть?

– Да! – неожиданно решительно кивнула Мария Петровна и рывком поднялась со стула. – Но это же невозможно!

– Ну не думаете же вы, что мы вас дурачим?

– Нет, конечно! Но… – она сбилась и замолчала, не зная, что сказать.

За всю дорогу она не проронила ни единого слова, и только у стенда с рисунком снова будто обрела дар речи.

– Этого не может быть! – повторяла Мария Петровна.

– Ну вы же сами все видите, – мягко улыбнулась Тоня, опасаясь, как бы музейная сотрудница не заподозрила их в чем-то нехорошем.

– Не было такого рисунка! Хотя…

– Что? – быстро спросил Воронцов.

– Хотя ведь именно к Оренбургской губернии Челябинск тогда и относился. Был Челябинский уезд, да.

Алексей осторожно указал на рисунок:

– А как звали вашу практикантку? Ну, ту, которая составляла подборку? Помните? Хотя наверняка все данные у вас есть, практика же оформлялась?

– Конечно, все есть. Не думаете же вы…

– Просто спросил.

– Надя, Надя Карпухина, – ответила Мария Петровна. – Очень хорошая девочка, омичка. Жалко очень, что ей институт пришлось бросить.

Тоня и Алексей незаметно переглянулись, и девушка осторожно уточнила:

– Бросить? Почему?

– Я не стала расспрашивать. Что-то семейное.

Только теперь Мария Петровна вдруг насторожилась, поняв, что гости слишком уж интересуются выставкой и рисунком – явно сильнее, чем могли бы интересоваться просто случайные прохожие. Она сразу подобралась и стала сдержанней.

– А вы почему так расспрашиваете?

Воронцов улыбнулся ей своей неотразимой улыбкой – он редко пользовался этим безотказным оружием, но когда хотел, мог очаровать любую женщину, не то что музейную сотрудницу, не избалованную мужским вниманием.

– Мы просто зашли поблагодарить вас за такую замечательную выставку, – мягко сказал он. – А лишний рисунок, непонятно откуда взявшийся, сам всплыл. Мы ведь о нем и не спрашивали, вспомните.

Мария Петровна, соглашаясь, кивнула, но вдруг снова насторожилась:

– А почему именно он у вас заранее сфотографирован в телефоне?

Тоня быстро пихнула Алексея локтем в бок и ответила:

– Так мы же все фотографировали! Каждую картинку и подпись! Я же сама такие выставки готовлю, вот и сняла для себя, – она выудила из кармана свой телефончик. – Показать? Вот, смотрите!

Тонкий палец скользнул по экрану.

– Нет-нет, что вы, – смутилась Мария Петровна. – Простите. Я просто разволновалась из-за этого рисунка. Очень странная история, и с Надей теперь не связаться – она, говорят, телефон сменила и отовсюду удалилась.

– Говорят? – словно невзначай спросила Тоня, которая уже опасалась как-то подчеркивать интерес к рисунку.

– Ну, однокурсницы ее, кто вместе с ней у меня был. Трое же у меня было: Надя, Юля и Аксинья, Ксюша.

Тоня и Алексей снова переглянулись. Друг друга они поняли без слов: Аксинья – имя редкое, и вполне может быть, что речь о дочке Оксаны и Сергеича. А если так, то можно будет у нее узнать что-нибудь про Надю Карпухину.

– Спасибо огромное, – улыбнулась Тоня. – Вы извините, что мы вас так всполошили. Мы поедем, нам пора уже. А если что-то узнаете – напишете мне?

– Конечно, конечно, – Мария Петровна быстро закивала. – Невозможная история. Мистика какая-то. Чертовщина.

Простившись с музейной сотрудницей, Тоня и Алексей направились к машине. Когда «Фольксваген» тронулся, Воронцов обернулся к девушке:

– Напишешь этой Аксинье?

– Она даже уже ответила, – улыбнулась Тоня, глядя на экранчик. – Да, практику проходили вместе, Надя укатила к себе в Омск, со всеми перестала общаться. Аксинья подозревает, что Надя забеременела.

– Мы, собственно, все равно через Омск собирались проехать, – произнес Алексей. – Контактов никаких нет, но интернет – великая сила. Погнали. Там разберемся. Да, кстати. А если бы Мария Петровна попросила тебя показать всю отснятую выставку? – усмехнулся он.

– Ну, не попросила же.

– Бедовая ты девушка, Антонина.

– Полдня потеряли, гуляя тут. Уже на полпути бы были, – Тоня вздохнула.

– Если бы мы не гуляли по городу – то и картинку не увидели бы, и ни про какую Надю знать бы не знали. А так…

Тоня выловила из пакета пирожок.

– Достать тебе? Будешь?

– Ну нет. Что там, повидло и капуста? Нет уж. Я за нормальное мясо. Остановимся где-нибудь в пути и пообедаем.

– Как знаешь. Мне и пирожки – прекрасно. Долго нам пилить?

– Сегодня не доедем, тут почти тысяча километров. Погнали. Сколько осилим – столько и осилим, а там приткнемся на ночлег.

– Погнали.

Трасса стелилась под колеса, машин было мало. Только один раз Тоня с Алексеем встретили целое скопление автомобилей: на встречной полосе стояла «Газель» со смятым задом, фура с разбитой мордой, сверкали огоньками машина ДПС и две скорых.

– Ох ты черт, – выдохнула Тоня. – Надеюсь, все там живы, вроде не очень сильно.

Навстречу все чаще стали попадаться китайские грузовики и японские праворульные автомобили, многие ехали с оклеенной поролоном мордой. Под вечер, когда уже стемнело, Воронцов вдруг попросил Тоню сменить его, и она перебралась за руль. Дорога стала заметно хуже, в темноте приходилось высматривать, нет ли впереди ям или разбитого асфальта, и, хотя Тоне и хотелось полететь стрелой, ехала она аккуратно.

Что-то было не так – но Тоня не понимала, что. Дорога как дорога. «Фольксваген», к которому она уже успела привыкнуть, прекрасно слушается. Но что-то скреблось внутри, и наконец Тоня осознала: фары в зеркале. Уже долго-долго за ними едет одна и та же машина. И не обгоняет, и не отстает.

«Следят за нами, что ли?» – испугалась девушка. Она быстро бросила взгляд на спутника, чтобы поделиться этой мыслью, но Алексей сидел в кресле, закрыв глаза и откинувшись на подголовник. Лицо его показалось Тоне неожиданно четким и почему-то неожиданно бледным. От темноты в салоне, наверное. «Спит, – подумала она. – Ладно, пусть, не буду трогать».

Тоня мягко сбросила скорость и прижалась вправо, освобождая почти всю полосу для обгона, но машина сзади тоже замедлилась.

«Если это слежка – она же должна быть такой, чтобы никто не заметил! А я, совершенно не профессионал и даже не любитель шпионских книг, замечаю! Значит, не просто следят, а хотя напугать?»

«Фольксваген» ускорился, фары в зеркале не отставали. Гнать по темной разбитой дороге Тоня не решалась. Она уже готова была разбудить Воронцова, но тот вдруг встрепенулся сам.

– Останови, – быстро, сдавленным голосом произнес он.

Тон у него был таким, что девушка тут же метнулась вправо и затормозила. Едва машина остановилась, Алексей распахнул дверь и, зажимая рот ладонью, бросился наружу.

Глава 10. Про старый театр

Тоня так испугалась за Алексея, что совсем забыла про фары сзади. Она отстегнулась, дотянулась до заднего сиденья, нашарила там свою сумку, в которой были влажные салфетки, и, когда Воронцов вернулся в машину, протянула ему упаковку.

– Что с тобой? Воды дать?

Он, не говоря ни слова, кивнул, взял салфетки и протянутую Тоней бутылку, снова вышел из машины, а вернувшись, откинулся на подголовник и еле слышно пробормотал:

– Не знаю. Поехали.

«Фольксваген» плавно вырулил с обочины на трассу. Про преследователей Тоня уже не вспоминала – она то и дело отводила взгляд от дороги, посматривая на Воронцова.

– Что ты такого мог съесть?

Алексей пожал плечами, не отвечая и даже не открывая глаз. Дорога была почти пустой: про машину сзади Тоня уже и не думала, а встречные автомобили попадались редко. Какой-то мертвый участок: ни кафе, ни заправок, ничего. Только дорога, идущая через предгорья – то в подъем, то на спуск.

– Ты сама как? – вдруг тихо спросил Воронцов.

– Нормально. Ну или пока нормально.

– И то хорошо. Останови, а?

В этот раз он пробыл на улице дольше и вернулся еще зеленее. Тоня молча тронулась, всматриваясь вперед – не покажется ли где-нибудь реклама любого мотеля, да пусть хоть самой страшной ночлежки? В зеркале снова мелькнули фары, но девушке сейчас было не до них.

– Совсем плохо? Болит что-нибудь?

Он еле слышно промычал что-то в ответ – без слов, но Тоня поняла: да, совсем плохо, нет, ничего не болит. Она, стесняясь сама себя, коснулась плеча спутника – так быстро, что никто не смог бы понять, что это: случайный неловкий жест или мимолетная ласка. В свете фар впереди справа мелькнула самодельная рекламная табличка: «800 м, 24/7. Магистраль – мотель, кафе, АЗС…» Что было после АЗС, Тоня прочитать не успела.

Она сбросила скорость, боясь в темноте пропустить нужный съезд, но тут же увидела вдалеке на правой стороне светящиеся окна: мотель был хорошо заметен с дороги. Оставалось надеяться, что свободные места там есть.

Алексей услышал тихое щелканье поворотника, разлепил глаза, медленно повернул голову.

– Мотель какой-то, – сказала Тоня. – Сейчас устроим тебя, хотя бы ляжешь нормально.

«Фольксваген» свернул с трассы, подкатил к небольшому двухэтажному зданию, на котором горела вывеска «Маг…ст…ль». Места на стоянке было много, и это внушило Тоне надежду, что и для ночлега тут места найдутся. Она припарковалась у самого входа, заглушила двигатель и взглянула на Воронцова.

– Пойдем?

– Антонина, я пока в машине побуду, ладно? – тихо отозвался он. – Спросишь сама? Извини…

– Нашел за что извиняться. Держись, я быстро. Если у них есть где заночевать – сразу и заселю нас. Только мне тогда твой паспорт нужен будет.

Воронцов вынул из кармана джинсов кожаную обложку с паспортом.

– Держи.

Тоня стремительно направилась к мотелю. Зал внизу пустовал, никого не было ни за столиками кафе, ни у стойки администратора. Она заметила блестящий металлический звоночек на стойке, нажала кнопку, и почти сразу на веселую трель вышел пожилой мужчина. Увидев красивую молодую женщину, он тут же словно проснулся.

– Доброй ночи. Вы к нам?

– Да, если у вас есть свободные номера. Доброй ночи.

– Как раз один есть. Одноместный. Вы же одна? – администратор окинул ее заинтересованным взглядом.

– Нас двое. Но ничего, пойдет.

Главное сейчас – устроить Лешку поудобнее. Если его выворачивает каждые пять минут, спать все равно не придется.

– Санузел в номере? – уточнила девушка.

– Да.

– Оформляйте.

Тоня положила на стойку оба паспорта и отвела взгляд в сторону

С того мига, как она с паспортом Воронцова в руках вышла из машины, ее неотступно преследовала мысль взглянуть на страничку с семейным положением. Быстренько, одним глазом. Он же сам ей дал паспорт. Что такого?

Но Тоня изо всех сил боролась с собой. Какое ей дело до Воронцова и до его семейного положения? Ей на него наплевать совершенно.

Вот если бы у Лешки в руках оказался ее паспорт – он бы точно не стал ничего проверять. И даже с собой бы не боролся. Ничуть. Потому что ему просто не пришло бы в голову что-то смотреть в чужом паспорте.

А ей вот пришло – и она борется.

– Тысяча триста за ночь. Терминал не работает.

– Мы сейчас устроимся, я спущусь и заплачу налом, хорошо? А то все в машине, кроме паспортов и карты.

– Давайте завтра утром, когда уезжать будете, а то я уже закрыть вход хотел.

– А написано, что круглосуточно.

– Мало ли что там написано. Вот, держите, – мужчина положил на стойку допотопный ключ, к которому был прицеплен деревянный брелок-груша. – Наверх по лестнице, первая дверь слева. Я вам еще нужен?

– Нет, спасибо.

– Если что – звоните, – администратор кивком указал на блестящую кнопку. – Завтрака нет, есть гостевая кухня в торце коридора. Микроволновка, холодильник, чайник.

– Спасибо, – повторила Тоня.

Мужчина скрылся за дверью подсобки, Тоня вернулась к «Фольксвагену». Воронцов все так же сидел с закрытыми глазами, откинувшись на подголовник, но по его лицу девушка поняла, что ему пришлось снова выскакивать на улицу.

– Пойдем? – осторожно спросила она, словно сомневаясь, хватит ли у него сил подняться. –Держи свой паспорт. Помочь?

Алексей ответил отрицательным жестом, медленно выбрался из машины. Тоня открыла багажник, забросила на плечо свою дорожную сумку.

– Что из твоих вещей взять?

Он чуть прищурился, словно говоря свое обычное «еще не хватало!», но ничего не произнес – просто взял свой рюкзак и, дождавшись, когда девушка закроет машину, вяло двинулся к мотелю. Номер оказался неожиданно чистым. Тоня быстро стянула с кровати покрывало.

– Хватит хорохориться, ложись.

Она видела, что Воронцова сильно тошнит, и открыла окно, чтобы ему было легче дышать, но он вдруг тихо пробормотал:

– Не надо, а?

– Тебя знобит, что ли?

Алексей, уже успевший кое-как стянуть с себя джинсы и футболку и забиться под одеяло, еле заметно кивнул. Тоня быстро к нему наклонилась, на миг остановилась – надо держаться подальше от мужчины, при виде которого у нее до сих пор перехватывает горло! – но все-таки пересилила себя. Она взрослая женщина, ничего с ней не сделается от одного прикосновения. Осторожно, словно стыдясь, Тоня положила ладонь на лоб Воронцова и тут же нахмурилась.

– Черт. Леш, у тебя температура. Может, скорую?

– Не надо.

– Тебе же плохо, – стала уговаривать его Тоня, но наткнулась на колючий взгляд серых глаз и замолчала.

– Не настолько. Успокойся, я вроде не помираю пока что, – он притих, пережидая приступ тошноты, потом негромко продолжил: – Не хочу загреметь в инфекционку где-нибудь в Ишиме. Или где мы там?

– Аптечка у тебя в машине хотя бы есть?

– А как же! Все как положено – жгут, бинт, ножницы. Даже маска.

Голос его звучал глухо и отрывисто. Алексей замолчал, снова борясь с тошнотой, потом медленно поднялся и двинулся в ванную.

Тоня в растерянности смотрела ему вслед. Никаких лекарств у него с собой нет – понятно, Лешка раньше никогда ничем не болел, кроме разве что легких осенних простуд. И еще перитонита в детстве – сам виноват, терпел до последнего, потому что мужчина жаловаться не должен. Видно, и сейчас такой же. Впрочем, у нее самой в дорожной сумке не было даже аспирина. Да и если бы были лекарства – она знать не знает, что можно давать, а что нельзя.

Тоня быстро вынула из кармана телефон, надеясь найти в поисковике что-нибудь про помощь при сильной рвоте, но сеть едва ловилась, и ни одна интернет-страничка не открывалась. Девушка вдруг вспомнила вопрос Воронцова, все ли с ней хорошо, и прислушалась к своим ощущениям – но нет, на отравившуюся она точно не была похожа.

– Ты в кафе на заправке обед брал, – осторожно сказала она, когда Алексей снова показался в комнате. – А я только пирожки Оксанины ела. Может, ты там что-то подхватил.

– Может, – еле слышно согласился он, снова забиваясь под одеяло. – Какая теперь разница?

– Просто думаю, чем тебе помочь.

– Помочь? Ведро из багажника принеси. Резиновое, желтое, ну, увидишь.

По голосу Воронцова Тоня поняла, что сил у него совсем не осталось. Он перехватил ее перепуганный взгляд, кисло улыбнулся в ответ:

– Да живой я пока, успокойся. Голова только болит.

– Я быстро.

Тоня бросилась вниз. Через пару минут она вернулась с ведром, большой бутылкой воды и пачкой салфеток.

– Сейчас чашку какую-нибудь найду, на кухне должны быть. Тебе пить нужно, – выдала она единственное, что смутно знала о помощи в таких случаях.

Алексей молча покачал головой.

– Ты что? – снова испугалась Тоня. – Боишься? Даже полчашки?

– Ага, – признался он.

– Ну, ведро же я принесла. Попробуй потихоньку, по полглоточка. Надо, Леш. У тебя же сил уже нет совсем, еле дышишь и зеленый весь.

Воронцов посмотрел на нее странным взглядом, словно хотел что-то ответить, но ему было слишком плохо, и он просто молча кивнул. Тоня плеснула в чашку воды, помогла ему выпить, успокаивающе улыбнулась:

– Ничего, посмотрим.

– Тонь, ты осторожней со мной. Мало ли, вирус какой. Ты лучше о себе подумай.

– Дурень ты, Лешка. Ты когда из-за меня драться полез с тремя байкерами, о себе сильно думал?

– Сама ты дурочка. Черт. Давай ведро.

Только к утру Воронцов почувствовал себя немного лучше. Вконец обессилевший, он заснул, как только его перестало рвать, а Тоня быстро привела номер в порядок и устроилась в потрепанном кресле – с ее ростом в полтора метра она уместилась там легко и даже с запасом. Вытащив из кармана джинсов телефон, Тоня взглянула на время – почти пять утра. Интернет по-прежнему не ловился, ложиться спать уже не имело смысла – она в это время обычно поднималась, так что заснуть нормально не получится. Да и не надо, наверное, – вдруг Лешке снова понадобится помощь.

Она перевела глаза на Воронцова, тот спал, иногда еле слышно всхрапывая. Лицо его, по-прежнему очень бледное, уже не казалось зеленым. Тоня заметила пробившуюся щетину, растерянно поймала себя на том, что не может отвести от этого лица глаз, и резко отвернулась. Память, как назло, подбрасывала картинки из юности: Лешкино тело, сухое, подтянутое, вечно в бесчисленных синяках от пропущенных сабельных ударов и уколов. Сейчас синяков не было, а Лешка стал чуть выше и крепче – такой же суховатый, как в юности, но пошире в плечах. Прекрасная мужская фигура. Да еще эти его руки, от которых она с юности сходила с ума, а когда Лешка с Григорием Николаевичем два раза в год меняли колеса на семейной «Вольво» – точнее, менял Лешка, а Григорий Николаевич просто стоял в стороне – Тоня не могла отвести глаз от закатанных по локоть рукавов и стояла, словно завороженная быстрыми и точными движениями.

Поди сейчас найди мужчину, который может сделать что-то толковое своими руками. Вот к ней в библиотеку приходят и журналисты, и писатели, и студенты-гуманитарии – а интересно, кто из них может дома сам смеситель поменять? Или машину переобуть?

Тоня тихо фыркнула. О чем она думает? Черт знает о чем. Человек от непонятно чего съеденного чуть богу душу не отдал, а она про фигуру и руки. Надо было все-таки улететь в Челябинске. Сойти с дистанции.

Зря она осталась.

Виктор Преображенский заинтересованно смотрел на экран ноутбука.

– Это ее поисковые запросы? – переспросил он. – Невероятно.

– Да, Виктор Владимирович, – кивнул Руслан. – На «Авито», на «Юле», на форумах и в группах всяких антикваров и ювелиров.

– Почему серебро? – вслух задумался Преображенский, не смущаясь присутствием телохранителя. – Почему шпинель? У нее полная шкатулка – белое золото, бриллианты, рубины, сапфиры…

Руслан молчал, потом, дождавшись паузы, осторожно заметил:

– Виктор Владимирович, я думаю, Полина Александровна искала какое-то совершенно конкретное украшение.

Банкир согласился:

– Да, похоже. Но зачем? И если уж ей захотелось – почему не попросить напрямую? Если надо что-то найти, ты наверняка справился бы гораздо лучше.

Телохранитель чуть качнул головой. То ли случайное движение, то ли легкий кивок в знак согласия. Преображенский молчал, и Руслан, выждав еще несколько секунд, сдержанно заметил:

– Может быть, у Полины Александровны были причины никому не говорить о том, что ей нужны эти серьги и брошка, и поэтому она искала сама? Искала, надо сказать, довольно неумело, но в итоге брошку-таки нашла и выкупила.

– А остальное смотрели? Не только ноутбук, а, может, ее блокнот? Книги? Стопки с ролями, все остальное? Какие-то записи, заметки?

– Конечно, Виктор Владимирович. Все проверил. Ничего интересного нет. В блокноте – в основном рабочие записи, какие-то заметки о ролях, о текстах. На полях распечатанных ролей – тоже только рабочее.

– В айфоне? – Преображенский взглянул на Руслана так, что было понятно: банкир совершенно не сомневается в том, что телефон его жены тоже проверен.

– Ничего интересного. Только рабочие заметки, график, список мероприятий.

Спрашивать о личной переписке Преображенский не стал.

– Должно что-то быть. Неспроста же она…

– Я все проверил, Виктор Владимирович.

– Ладно. Главное – доставь мне серьги. А там разберемся.

Распечатку старой рукописи Полина дома не держала. Почему – она и сама не могла внятно объяснить. Почему-то. Истрепавшиеся по краям листы, сшитые вручную суровой ниткой, лежали в ее личном шкафчике в раздевалке комплекса «Даймонд Стейблс». Ей не надо было часто заглядывать в рукопись. Да и вообще не надо было – Полина, с ее-то профессиональной памятью на тексты, знала наизусть все до последнего слова. Она не учила ничего специально – просто читала столько раз, что запомнила.

Сейчас, сидя на уютном кожаном диване «Бентли», она вспоминала записки безымянного забайкальского мастера.

***

Долго ждать я не смогу, я понимал это. Нет сил. Ноги подкашиваются, в глазах темно, спина мокрая, даром что колотун на дворе. Но ждать и не пришлось: едва я спрятался за калиткой, рядом загремел экипаж. Извозчик остановил прямо у крыльца. Она выскочила тут же. Полушубок нараспашку, платок сбит, смоляные кудри разбросаны по плечам, щеки пылают от мороза, глаза – индийские черные сапфиры. Прекрасней, чем была. Прекрасней всех. Кивнула извозчику, обернулась в дом, крикнула, мол, неси! Прислуга вынесла два чемодана, потом вывели девочку, всю закутанную.

Она долго устраивалась, хотя можно уже было двигаться. Наконец пролетка было тронулась, но тут появился Петр Палыч, бежал, запыхался. Я не видал его прежде, но догадался.

– Ирочка! – закричал он.

Она обернулась, выпрямилась, вскинула голову.

– Что еще?

Я понял – она ждала его, нарочно не уехала сразу. Все рассчитано, продумано, сыграно. Щеки горят, глаза сверкают.

– Вы уезжаете?

Она передернула плечами:

– Я вас предупредила. Приглашена в Петербург. Неплохо после вашего унылого Тобольска, да?

– А мы?! Мы без вас…

– Как хотите.

– Весь репертуар… – начал было Петр Палыч, но она его оборвала безжалостно, с наслаждением даже:

– Введете другую.

– Ирочка, вас тут так любят зрители!

– И там полюбят.

Она отвернулась от него, прикрикнула на извозчика:

– Что стоишь? Трогай!

Петр Палыч замер:

– Почему? Почему вы так?

Черные сапфиры глаз вмиг стали злыми, недобрыми:

– Потому что тогда, три года назад, я умоляла взять меня хоть на самые жалкие роли. Но вы не взяли.

Он растерялся:

– Когда?! Я не помню.

– Ну еще бы. Зато я помню! Боже, я три года ждала этого мига – оставить вас ни с чем, без ведущей актрисы! Прощайте!

– А наш театр?

– Да чтоб он сгорел дотла!

Загремели копыта, пролетка умчалась.

***

Полина мысленно перелистнула страницу. Ехать было еще долго, Руслан молчал, лезть в телефон не хотелось, и она снова будто погрузилась в текст дальше. Безотказная тренированная актерская память подбрасывала каждое слово.

А тобольский театр и правда сгорел дотла. Потом, через много лет.

***

Денег на билет не пожалел: что их жалеть, когда мне осталось не больше пары недель. Дорога до Петербурга меня почти добила, смысла беречься нет никакого – я свой срок знаю.

Я слышал о ней не раз, знал, что она имеет успех, что она теперь новая звезда столичной сцены, что одно только «с участием И. Арсеньевой» на афише уже означает верный аншлаг. И хотел просто увидеть напоследок. Не глаза в глаза, нет. Хотя бы из зала. И увидел. Она, конечно, создана для шекспировских страстей, она была в этой роли как рыба в воде. И каждым жестом, каждым взглядом говорила: из-за таких, как я, идут на все. Из-за таких совершают подвиги и преступления.

Красота погубит мир.

Будь она проклята.

Но как прекрасна все-таки!

А когда она мыла руки в лохани – зал не дышал. Вся эта изысканная столичная публика, все эти эстеты-театралы – все были у нее во власти, никто не смел вдохнуть. А она просто стояла на сцене, мыла руки, и эти кровавые пятна, которые будто бы виделись ей на руках, которые она все никак не могла оттереть, – эти пятна словно плыли перед глазами у каждого. А она молчала и мыла, и просто смотрела в зал своими черными индийскими сапфирами, и все понимали, что она сошла с ума.

***

За окнами машины наконец замелькали знакомые дома – «Бентли» подъехал к Звенигороду, где Полине предстояло перевоплотиться в даму восемнадцатого века. Руслан ловко припарковался в стороне от грузовиков и фургонов съемочной группы, сдержанно обратился к хозяйке:

– Приехали, Полина Александровна.

– Спасибо, – она ответила водителю своей фирменной смутно-призывной улыбкой. – Отдыхай, пообедай, это до ночи.

– Хорошо, Полина Александровна.

Она вышла из машины, теплый июньский ветер тут же принялся играть с распущенными золотистыми волосами, трепать вокруг точеных ног подол легкого платья. Когда-нибудь и у нее случится так же: она будет стоять на сцене, а зал замрет и перестанет дышать, ловя каждое ее слово и безоговорочно веря. Когда-нибудь. Обязательно. Именно в театре, как Полина всю жизнь и мечтала.

Глава 11. Часть 1

Тоня закрыла рассказ омского писателя Кудряшова, который она перечитывала уже не в первый раз, пытаясь найти хоть какие-то нити, и покосилась на Воронцова – он все так же крепко спал, иногда всхрапывая. Она вдруг поняла, что ей страшно хочется есть. Да и когда Лешка проснется, наверное, надо будет чем-то его накормить. Или пока лучше не надо? Или надо, но осторожно? А чем? Что ему сейчас вообще можно?

В холодильнике на общей кухне еще оставались Оксанины пирожки. Лешке, может, вчерашние и не стоит есть, а ей – вполне пойдет. Тоня тихо поднялась с кресла и выскользнула из комнаты. Вряд ли с Лешкой что-то случится за несколько минут, пока она будет варить себе кофе и подогревать пару пирожков. Заодно и умыться можно на кухне, чтобы не потревожить его тут плеском из ванной.

Когда она вернулась, Воронцов, полулежа устроившись на кровати, читал что-то в телефоне.

– Это я тебя разбудила? – испугалась Тоня.

– Нет.

– Ты как?

– Если не вставать – то прекрасно, – улыбнулся он.

– А если вставать?

– Голова кружится и сил совсем нет. Но ничего, сейчас полчасика полежу, и поедем. Ты только за руль сядешь, ладно?

– А вот нет, не сяду.

В серых глазах мелькнула обида, но Воронцов тут же взял себя в руки:

– Ладно, как скажешь. Значит, я сяду.

– Никуда мы не поедем, по крайней мере, сегодня. Номер я продлила до завтрашнего утра, а там посмотрим, как ты себя чувствовать будешь.

– Да я нормально.

– Ага, вижу. Пару шагов сделал, и весь мокрый, как мышь. Не надо геройствовать-то, Алексей Васильевич.

– Даже так? – удивился он. – Ночью вроде Лешей был.

Тоня растерялась:

– Ну… ночью тебе совсем плохо было. Так что мы никуда не поедем, лучше поспи еще. Тебе чай сделать?

– Давай. Спасибо, Антонина Андреевна.

– Да ну тебя! – она направилась было на общую кухню, но уже на пороге обернулась. – Леш, а я возьму потом машину на полчасика, можно?

– Куда это ты собралась?

– Еды тебе какой-нибудь купить. А то оклемаешься, аппетит прорежется, и что? Я внизу спросила, тут магазин есть дальше на трассе. Километров двадцать. Я быстро.

– Ты вообще не ложилась?

– Да потом отосплюсь, время-то есть.

Она вышла из номера и через пару минут вернулась с чашкой чая.

– Держи. Так я возьму машину?

– Тебе точно не лень?

– Дурень.

– Вот спасибо. Бери, конечно. Документы у меня в кармане.

Тоня сняла со спинки стула джинсы, протянула их Алексею, и тот вынул обложку с СТС.

– Держи.

– Ага. Попробуй пока заснуть. Я мигом.

Через минуту Тоня была уже на парковке. По трассе живо сновали машины, администратор «Магистрали» – все тот же вчерашний мужчина – читал газету, сидя за стойкой, а рядом с Лешкиным «Фольксвагеном» на парковке притулился старенький ижевский «каблучок», водитель которого дремал прямо в машине, уронив голову на руль. Когда Тоня завела двигатель, водитель «каблучка» лениво поднял голову, посмотрел на часы и вдруг засуетился, задергался, тоже завел машину и двинулся на трассу следом за «Поло». «Проспал, балбес!» – подумала девушка.

Навигатор вел ее прямо, показывая деревушку с сельпо в двадцати километрах, как и обещал работник «Магистрали». «Каблучок» болтался за спиной, но Тоню это не тревожило – а куда ему еще деваться, трасса-то пока одна, без съездов. Она вспомнила вчерашние фары сзади, на миг почувствовала, что сердце дрогнуло, но тут же успокоилась: это точно был не ижевский «каблук». А Лешке она так и не рассказала, не до того потом стало.

«Через полтора километра съезд, поверните направо», – проговорил телефон голосом Дарта Вейдера. Тоня направила «Фольксваген» к деревне, «каблучок» покатил дальше по трассе. Еще через несколько секунд девушка остановилась у маленького здания сельпо. Вывеска говорила, что магазин работает с девяти утра. До открытия оставалось несколько минут, и Тоня, не выходя пока из машины, решила попробовать все-таки поймать интернет и поискать, чем можно накормить Лешку. Работал же навигатор! Может, и какие-нибудь странички откроются?

Она словно снова увидела его лицо сегодня утром – бледное, с проступившей щетиной. Если уж он не стал сразу приводить себя в порядок и бриться, значит, и правда совсем сил нет. Еще и хорохорится, дурак. Ехать куда-то собрался.

Тоня вспомнила, как давно, еще в юности, она случайно услышала совершенно не предназначенный для ее ушей разговор – две девицы из Лешкиной секции, стоя в очереди на почте, перемывали ему кости, совершенно не замечая Тоню, которая сидела у них за спиной за столом и подписывала ворох новогодних открыток.

Лешка в такой ситуации точно бы их окликнул и поздоровался. Как ни в чем не бывало. Тоня же нерешительно спряталась в капюшон и склонилась над открытками как можно ниже, чуть ли не носом в стол. Одну из девиц она знала – это была броская высокая рапиристка Алина, которая давно и безответно сохла по Воронцову. Вторая, тихая серая мышь, была Алининой верной подругой, но как зовут эту мышь, Тоня не помнила. Кажется, тоже рапиристка.

– Да плюнь ты на него, – уговаривала Алину подруга. – Не трать время. Видишь же, он в свою колхозницу по уши влюблен.

Тоня, которая и так сидела, не дыша и спрятавшись под капюшоном, сейчас готова была провалиться. Колхозницей девицы из Лешкиной секции прозвали ее, потому что она играла на балалайке.

– Мало ли в кого он влюблен! – фыркнула Алина, но мышь ей неожиданно возразила:

– Ну колхозница красивая, что есть, то есть.

– Метр с кепкой! Они же вместе смотрятся – оборжаться: Воронцов-то высокий, его даже к нам на рапиру сначала хотели из-за роста. Ему и девушка высокая нужна, – рапиристка выпрямилась и задрала подбородок. – Вот станет великим спортсменом – как он будет на публике с этой?..

– Не станет, – снова возразила мышь.

Тоня насторожилась: Лешка в секции считался одним из лучших. Да чего уж там – лучшим.

Алина повернулась к подруге и бросила на нее недобрый взгляд:

– Это почему? Про Воронцова сам Николаич говорит, что у него голова шахматиста и реакция рыси.

– Ага, ага, – с усмешкой закивала мышь. – Только твой Лешечка ненаглядный – пижон и чистоплюй. Это тоже Николаич говорил. Поэтому ничего из него не выйдет.

– Ты просто мне завидуешь, – прошипела Алина.

– А чего тебе завидовать? Он на тебя в упор не смотрит, весь в своей колхознице. Интересно, а как они целуются? Она же Воронцову до плеча не достает.

И тут Тоню словно прорвало. Она вскинула голову, сбросив капюшон, – так резко, что от этого движения заколка, удерживавшая волосы на затылке, отщелкнулась и улетела в сторону. Длинные смоляные пряди – тогда Тоня носила косы – рассыпались по плечам.

– Спасибо, девочки, что беспокоитесь, – сахарно улыбнулась она. – У нас с этим все прекрасно, не волнуйтесь. Я Леше передам, что вы так за него переживаете. Ему будет приятно. Расскажу обязательно, мы как раз с ним в кино идем сегодня. На «Александра». Про Александра Македонского. Для вас поясню – это полководец такой был, – Тоня перевела взгляд с Алины на ее подружку-мышь и обратно. – А вам прекрасного вечера!

Она сгребла со стола ворох открыток, поднялась и направилась к двери, краем глаза посматривая на онемевших девиц.

Открытки она потом отправила с другой почты. Пришлось топать через три квартала, но это того стоило: вытянутые лица Алины и мыши Тоня помнила до сих пор.

А в кино с Лешкой они тогда ходили часто. На все новинки. Лешка особенно любил про шпионов, и как-то раз даже в шутку придумал для них – только для них двоих – кодовую фразу на случай опасности: «Помнишь, как у классика, – так случиться может с каждым?» Они еще смеялись, что фраза удобная – в любой разговор можно ввернуть так, что никто посторонний и не догадается.

Когда она уже выходила из магазина с двумя сумками продуктов – в конце концов, ей и самой надо бы что-то съесть, кроме пирожков, да и на завтра взять в дорогу, если, конечно, Лешка до завтра оклемается – в глаза бросились двое мужчин в полицейской форме. Тоня, перехватив пакеты поудобнее, направилась к машине, но полицейские вежливо перекрыли ей дорогу.

– Доброе утро! – начал один из них. – Старший лейтенант Буткеев. Вон тот «Поло» – ваш?

– Доброе, – улыбнулась она в ответ. – Не мой, но я могу позвонить хозяину. Что-то случилось?

– Вы вчера во второй половине дня проезжали по трассе Е30, машина и номера есть на камерах? – полуутвердительно-полувопросительно произнес Буткеев.

– Проезжали, – кивнула Тоня.

– Свидетелями ДТП с газелью и фурой были?

Она тут же вспомнила две смятые машины.

– Само столкновение мы не видели. Когда мы проезжали, там уже и машина ДПС была, и пара скорых. Мы потому и не остановились – понятно было, что наша помощь не нужна.

Старший лейтенант Буткеев строго кивнул.

– Описать расположение транспортных средств на проезжей части сможете? Или, может быть, регистратор в машине есть? Важны любые показания.

– Регистратора вроде нет… – растерялась Тоня. – Машина же не моя. Но я сейчас позвоню, спрошу. А описать, конечно, смогу.

– Тогда давайте присядем в нашу машину, пройдемте, – полицейский жестом указал на припаркованный чуть в стороне старенький «Патриот».

Напарник Буткеева открыл заднюю дверь и молча прошмыгнул на сиденье.

– Прошу вас, – старший лейтенант сделал приглашающий жест. – Машина высокая, заберетесь?

– Конечно, – усмехнулась Тоня.

Она легко запрыгнула внутрь, Буткеев забрался следом. Тоня оказалась на заднем сиденье между двумя полицейскими, но места в «Патриоте» было полно, и никакого неудобства девушке это не доставило.

– Фура была с разбитым носом, «газель» – вмята в зад почти до середины, – начала вспоминать девушка и вдруг осеклась, услышав щелчок замка: двери машины заблокировались.

– Газель и фура нас не интересуют, Антонина Андреевна, – жестко, совершенно изменившимся тоном проговорил Буткеев.

– Откуда вы знае… – начала было Тоня, которая точно помнила, что не представлялась полицейским.

– Мы много что знаем. В том числе и про серьги с голубой шпинелью. Вам предлагали их продать, это предложение по-прежнему в силе.

Девушка растерянно захлопала глазами:

– Я не понимаю, о чем вы…

– Прекрасно вы все понимаете, Антонина Андреевна. Мы все-таки надеемся, что вы будете благоразумны и продадите украшение. Не хотелось бы устраивать вам неприятности.

– У вас плохо с русским языком? – подняла бровь Тоня. – Я правда не понимаю, о чем вы. И меня вот-вот хватится хозяин машины.

– Обычно нам хватает получаса, чтобы полностью убедить собеседника, – вкрадчиво произнес Буткеев тоном, который совсем не понравился девушке.

– А я вот-вот должна уже быть в другом месте. И меня будут искать!

– Не станем этого дожидаться. Доставайте телефон, Антонина Андреевна. Наберите номер господина Воронцова и скажите, что вы задержитесь ненадолго, но вот-вот будете. Пусть он не беспокоится.

– И не подумаю.

– Я бы на вашем месте не спорил.

– Вы мне что, угрожаете?

– Разумеется, нет. Просто призываю к благоразумию. Подумайте о себе и о близких. О брате, например. Мало ли что с ним может случиться…

Тоня, несмотря на то, что готова была умереть от страха, рассмеялась:

– Вот уж до кого мне нет дела!

Голос Буткеева стал жестче:

– Мы теряем время. Не хотите думать о брате – подумайте о себе. Позвоните Воронцову и скажите, что задержитесь. Без глупостей. Чтобы он не вздумал сюда лезть.

– И почему же это я задерживаюсь?

– Придумайте что-нибудь.

– Колесо пробили, например, – неожиданно вступил в разговор спутник Буткеева.

Мужчины, сидевшие до этого на некотором расстоянии от нее, вдруг с обеих сторон незаметно придвинулись, не давая Тоне даже вдохнуть глубоко.

– Доставайте телефон, Антонина Андреевна.

Сердце вдруг заколотилось, во рту в один миг пересохло. Тоня вытянула из кармана телефон, стараясь скрыть дрожащие руки и мокрые ладони, и набрала номер Алексея.

– Только спокойнее, – еле слышно проговорил Буткеев. – Без глупостей.

Воронцов ответил после пары гудков.

– Антонина? Что-то случилось?

– Ты там как? – вопросом на вопрос ответила она.

– Да так же. Все нормально. Ты чего звонишь?

– Задержусь немного. Колесо пробила.

– Сама справишься, или подъехать? Могу поймать попутку.

– Тебе сейчас только ехать! Отдыхай, Алексей Васильевич. Мне ребята-дальнобойщики помогут, хотя я и так справилась бы. Бывает. Как там у классика – «так случиться может с каждым».

Тоня замерла, надеясь по голосу Алексея понять, вспомнил он или нет, и потом, не дождавшись ответа, добавила:

– Скоро буду.

Она убрала телефон.

– Хорошо, Антонина Андреевна, – кивнул Буткеев. – А теперь все-таки поговорим о ваших серьгах со шпинелью. Пока еще ваших.

Тоня не слышала его. «Так случиться может с каждым» – повторяла она про себя, представляя бледное, осунувшееся лицо Воронцова.

Он, конечно, сейчас никакой не помощник. Но больше за нее точно некому заступиться.

«Лешка, пожалуйста, вспомни! – отчаянно думала она. – Вспомни, догадайся!»