Читать онлайн Большое богатство бесплатно

Polly Horvath

VERY RICH

First published by Holiday House Publishing, Inc., New York

* * *

Для Арни, Эмили, Эндрю, Зайды, Бонни и Милдред

Ошибка

У Руперта Брауна была большая семья. Они жили в не ахти каком маленьком доме на окраине Стилвилля, что в Огайо. У Руперта было так много братьев и сестёр, что он, казалось, жил в отдельном городе-государстве. Они расползались по всей мебели. Они вбегали и выбегали в двери и из дверей. Они были большие и мелкие, мальчики и девочки. Все были русые, востроносые, с высокими скулами и тонкими губами. И все ужасно худые.

Детей в семье Браунов было так много, что миссис Браун жаловалась, что не в состоянии упомнить всех по именам. Она частенько обращалась к ним «Эй, ты». У Руперта были братья и сёстры, с которыми он почти не разговаривал и едва знал. Внутри семьи существовало множество разных союзов, множество секретов, множество различных жизней. Теснота не то же, что близость. Иногда это просто скученность.

Руперту было десять лет, и он вращался среди семьи не замечаемый почти никем, кроме его любимой сестрёнки, шестилетней Элизы. Она, как и Руперт, была застенчивой тихоней и прилагала немало усилий, чтобы не путаться ни у кого под ногами.

За день до Рождества братья Руперта, подростки Джон и Дирк, заявились домой с кошкой. Они часто приносили домой краденых кошек, и никто даже не сомневался, откуда взялась эта. Быть может, они втайне мечтали о домашнем питомце и поэтому таскали чужих, хоть и говорили своей семье, что это просто забава.

– Поймать и отпустить. Это же как спортивная рыбалка, только с кошками, – объяснял Джон, демонстрируя матери последнее приобретение. Взгляд у него был тоскливый. Руперт подумал, уж не надеется ли он, что мать будет очарована этой кошкой и разрешит её оставить.

– Я же вам говорила – больше так не делать! – завопила миссис Браун, едва вернувшись домой со сталелитейного завода, где работала уборщицей.

Она метнулась через комнату, схватила кошку и, вышвырнув её на задний двор, захлопнула дверь.

Элиза обеспокоенно выглянула в окно.

– Кошка не шевелится, – шепнула она Руперту на ухо.

– Я проверю, – шепнул в ответ Руперт. Мать ушла на кухню, чтобы начать готовить жидкую овсянку: каша да всевозможные остатки еды с кухонь других людей, которые каждый день собирал отец, составляли их ежевечерний ужин.

Все ребята Браунов с матерью держались насторожённо. Иногда она могла вспылить. А иногда сажала кого-нибудь из малявок себе на колени и сидела в обнимку перед телевизором – и тогда казалось, что на самом-то деле она мягкая, ласковая и жизнерадостная. Но, не зная, какое обличье явит мать, дети на всякий случай держали ухо востро.

На улице было холодно. Руперт с опаской подошёл к кошке. А что, если она расшиблась? Что тогда с ней делать? Он знал, что мать не позволит держать дома ещё один голодный рот. И знал, что денег на ветеринара нет. Но он же не мог оставить кошку, которой больно, лежать вот так, верно? Неужели ему придётся собственноручно убить её, чтобы она не мучилась?! Но он не знал как. А если он выходит кошку, не подпуская к ней мать? Но если кошка померла, что тогда?

Он как раз подошёл поближе и увидел, что кошка ещё дышит, когда со стороны города подъехала полицейская машина и остановилась перед домом Браунов. Руперту, склонившемуся над кошкой, было её отлично видно. Двери патрульной машины открылись, на тротуар ступили двое полицейских и прошли по дорожке к дому. О нет! Нет! Они пришли за братьями, как пить дать. Если они обнаружат кошку, они ведь арестуют всех троих: Джона, Дирка и мать-кошкометательницу.

Едва Руперт протянул к кошке руку, она испуганно глянула на него, поднялась и заковыляла через двор. Должно быть, при падении она повредила лапку. Руперт побежал за кошкой: то ли чтобы позаботиться о ней, то ли спрятать от полиции. Он подхватил её и не успел занести в пустующий сарай в углу двора, как задняя дверь дома открылась, Джон и Дирк метнулись через двор, перескочили через забор и рванули по соседскому участку прочь.

– Я вернусь за тобой позже, честное слово, – шепнул Руперт кошке. Затем он быстро и тихо вернулся в дом.

– Да как вы смеете! – услышал он, как мать выговаривает полицейским у входной двери. – День и ночь собачитесь с нами из-за кошек!

– Миссис Фрэйзер заявила, что прекрасно видела, как ваши мальчики подхватили кошку и убежали с ней, – сказал один из полицейских, выглядевший весьма утомлённым.

– Ну ладно, можете обыскать дом! – заявила миссис Браун. – Обыщите чёртов дом сверху донизу, и удачи вам в поисках!

– Вы хотите сказать, что уже отпустили кошку? – спросил другой полицейский, который выглядел не менее уставшим. У обоих были измученные и несчастные глаза. Эти глаза насмотрелись, как могут бесчинствовать и ужасно поступать друг с другом люди, и всё же полицейские знали, что как бы тяжело и грустно им ни было, они продолжат стучать в двери, пытаясь всё уладить.

Элиза подошла к Руперту и взяла его за руку. Он сжал её ладошку. И тут на крыльце возник мистер Браун с большим пакетом остатков и объедков.

– Опять полицейские? – Он протиснулся между ними и попал в лишь немного менее промозглую атмосферу дома. – Хотите недоеденных тако? – предложил он полицейским в разгуле щедрости, роясь среди морковной ботвы и почти пустых пачек чипсов. – Они где-то здесь. Там почти всё мясо осталось на лепёшках.

– Нет, спасибо, – офицер остановил его жестом. – Я только что поел.

– Кусочек «Твинки»?[1]

– Ничего не надо.

– Есть бутылка черничного сиропа. Похоже, её начали, но не распробовали, – сказал мистер Браун.

– На ней плесень, – заметил офицер.

Мистер Браун открыл бутылку и отхлебнул.

– Пикантно, – отрапортовал он.

– Относительно ваших сыновей, миссис Браун, – предпринял ещё одну попытку полицейский.

Миссис Браун испепелила его взглядом. Офицеры переглянулись. От них ничто не ускользнуло: ни сломанная мебель, ни чумазая малышня в грязных обносках, ни холод в доме, ни перепуганные лица Руперта и Элизы, ни то, как другие дети один за другим отступали вверх по лестнице – подальше от полицейских и материнского гнева.

– Мы бы хотели перемолвиться с ними парой слов, миссис Браун, – проговорил один из полицейских. – Они не должны продолжать в том же духе. Все знают, что они крадут кошек. Люди настаивают, что нужно принять меры.

– Однако ручаюсь, все эти люди получили своих кошек обратно, – отозвалась миссис Браун. – Народ выпускает своих кошаков скитаться по городу и забредать в чужие дворы, но ни кошек, ни владельцев кошек никто не арестовывает за это. Вот что я скажу: если вы позволяете кошке бродить по городу, нечего удивляться, что однажды она может потеряться! Вам бы только придираться к бедным людям. Приходите сюда и заявляете, будто мои сыновья – воры. И всякий раз без доказательств, верно? Вместо того чтобы цепляться к ни в чём не повинным людям, лучше бы позаботились, чтобы в рождественскую корзину клали настоящую индейку! Вот это было бы дело. Это была бы услуга обществу. А то каждый год одно и то же. Вы приносите корзину, которая называется «индейка на Рождество». И где индейка, хотелось бы мне знать? Курица, если повезёт. Причём не для запекания, а для жарки.

– Мэм, их называют «индейка на Рождество» – ну, потому что так уж повелось. В некоторые корзины кладут индейку. В некоторые – курицу. Зависит от того, что было пожертвовано. Итак, и где же ваши сыновья?

– Почём мне знать? – откликнулась миссис Браун.

– Вы им скажите, пусть ведут себя благоразумно, – попросил офицер, признавая поражение и явно махнув на всё рукой. – Верните кошку миссис Фрэйзер, и на этот раз мы спустим дело на тормозах. Но если они снова выкинут подобный фортель, мы их заберём.

– Угу, хорошо, так я и сделаю, – отмахнулась миссис Браун. – Если бы у вас были доказательства, вы бы тотчас их арестовали. Я не вчера родилась. – И она захлопнула дверь.

Когда машина отъехала, Элис спросила Руперта шёпотом:

– Как кошка?

– Хромает, – шепнул Руперт, не подумав.

– Хромает! – вскрикнула Элис.

– Кто хромает?! – рявкнула миссис Браун, повернув к ним совершенно жуткое лицо.

– Кошка, – пролепетал Руперт.

– Где?!

– В сарае, – прошептал Руперт, вжимаясь в стену.

– Так избавься же от неё! – завопила миссис Браун.

– Ваша мать – кремень! – брякнул мистер Браун и фыркнул, давясь смехом и радуясь собственной шутке. – Знаете, в чём её секрет? У неё нет чувств. Хо-хо-хо! – Он сложился пополам от хохота.

– Зато гнев у неё выходит на все сто, – пробормотал Джон, проскальзывая в заднюю дверь дома, а следом за ним появился и Дирк.

Миссис Браун наградила их таким страшным взглядом, что мистер Браун подавился смехом и включил телевизор. Дирк и Джон присоседились к нему на продавленном диване, потихоньку и остальные дети начали спускаться вниз.

Миссис Браун пошла на кухню разбирать кухонные отходы. Проходя мимо Элис, тихонько рыдающей из-за хромой кошки и визита полицейских, она цыкнула:

– А ну прекрати!

Элиза сунула в рот большой палец. Она была уже слишком большая, чтобы сосать палец, но иногда, если мать была поблизости, палец сам собой оказывался во рту.

Руперт пошёл в сарай. Кошка лежала на боку и вылизывала переднюю лапу. Он взял её на руки и прошёл десять кварталов до дома Фрэйзеров. Путь вышел тягостным, так как мальчик каждую минуту ожидал, что из-за угла вывернет патрульная машина, полицейские заметят его и обвинят в краже кошки. Он так переживал из-за этого, что дважды чуть не повернул к дому – но всё же полиции он боялся меньше, чем матери. К счастью, он не встретил никого, кроме одного мужчины, выходившего из автобуса, но и тот слишком спешил домой, чтобы заинтересоваться, что это мальчишка Браун делает с кошкой.

Добравшись до палисадника перед домом Фрэйзеров, Руперт осторожно опустил кошку на землю, собираясь подождать, пока она дохромает до собственного порога. Но она то ли откупилась одной из своих девяти жизней, то ли, как все кошки, упала на четыре лапы – хромота прошла, и киса быстро дала от мальчика дёру.

Руперт обрадовался её прыти, но и огорчился: вдруг она теперь будет бояться всех людей? Быть может, знакомство с его семьёй породило зверюгу, которая будет шипеть на каждого, кто к ней приблизится, и царапаться. С тяжёлым сердцем Руперт поплёлся домой.

– Кошка дома? – спросила Элиза, ждущая его на парадном крыльце.

– Да, всё в порядке, и хромота прошла. Беги, – шепнул он отчаянно, потому что мать как раз домыла посуду после ужина и вышла из кухни, поглядывая по сторонам, на кого бы накричать.

Элиза побежала спать.

– Почему так долго? – спросила мать. – Ужин закончился.

На всех еды никогда не хватало. Её без особых церемоний сметали сразу, как она была готова. Все были вечно голодны. А без ужина в желудке Руперт был больше чем голоден. Сколько нужно голодать, размышлял он, прежде чем организм начнёт пожирать собственные кости? Он отправился спать, и всю ночь ему снилось, что он, бескостный, ползёт по земле.

На следующее утро Руперт подождал Элизу возле школы, куда она всегда являлась немного позднее его, любившего приходить заранее. Когда она пришла, он предложил:

– Мы могли бы ещё раз попробовать встать в очередь за бесплатным завтраком.

– Ой, нет, я боюсь.

– Я тоже, – признался Руперт, и они так и простояли, прислонившись к стене возле входа в школу, пока не прозвенел звонок.

Элис побежала в свой класс, который находился в другом крыле.

В школе голодным детям предоставлялись бесплатные завтраки, но Руперт никогда их не брал, потому что буфетчица, которая их подавала, тоже недолюбливала Браунов. Джон и Дирк украли её кота, и тот вернулся только через три дня. Она их так и не простила. В её глазах все Брауны были одного воровского поля ягоды. Единственный раз, когда Руперт появился в очереди за бесплатным завтраком, она пригвоздила мальчика таким взглядом, что его пробрало до самых костей, он сбежал и с тех пор не смел вернуться. Ни он, ни его братья и сёстры.

Руперт был так худ, что ему полагалось бы чувствовать, как он пышет здоровьем. Доктора нынче твердят, как полезно быть худым. Здоровее нет ничего. Спроси – и они скажут, что некоторым из нас пошло бы только на благо не есть пару дней в неделю. Голодовка убивает больные клетки и укрепляет здоровые. Но хотя Руперт был худ и в организме его было полно здоровых клеток – а у больных клеток не было ни единого шанса появиться, – здоровым он себя не чувствовал. Каждый день, возвращаясь из школы пешком, он отчаянно спешил дойти до дома прежде, чем на него накатит головокружительная слабость. Каждый день он чувствовал, что вот-вот свалится в голодный обморок прямо на крыльце.

Придя домой, он поднимался в спальню. В доме было три спальни: одна для мальчиков, одна для девочек и одна для мистера и миссис Браун. В мальчишеской и девчоночьей спальнях малыши спали на кроватях, а ребята постарше – под кроватями. Руперт спал под одной кроватью с Джоном и Дирком. После школы он часто лежал под кроватью, собираясь с силами, чтобы дотащиться вниз, когда будет готова вечерняя овсянка. Овсянка придавала ему сил, чтобы вскарабкаться обратно и лечь спать. Так он и жил, надеясь, что не опозорится, свалившись в обморок.

Но однажды это случилось. Он всё же упал в обморок. В тот день навалило много снега.

Руперт встал и, как обычно, отправился в школу. Чтобы туда добраться, он выходил из дверей своего дома в очень бедном районе на окраине города возле железнодорожных путей и электростанции. Дома здесь были обветшалые и часто заброшенные, нежилые. Затем он проходил через бедный, но гордый квартал, где люди с небольшим достатком старательно ухаживали за лужайкой перед домом и подметали крыльцо. Потом он входил в квартал побогаче, где повсюду были живые изгороди, палисадники и аккуратные ставни, за которыми, как представлялось Руперту, жили исключительно счастливые и сытые люди, а дальше шли пышные дома богачей. И наконец, уже на подходе к школе, он проходил мимо домов очень богатых людей.

Выйдя из дома, Руперт удивился, что этим утром мать не приготовила небольшую, на одну ложку каждому, порцию утренней овсянки и что до него никто не протоптал тропку по тротуару. Ему пришлось высоко поднимать ноги, чтобы пробиться сквозь завалы тяжёлого мокрого снега. Это очень изматывало, тем более что он был не в ботинках, а в теннисных туфлях, однако выйти на проезжую часть он не осмелился. Дороги чистили из рук вон плохо, и машины вечно заносило на скользком льду. Мальчика здесь запросто могли сбить. Впрочем, в тот день машин было мало, что также было удивительно.

Руперт уже был готов сдаться и пропустить школу, однако он хотел вырасти кем-то особенным. Он ещё не знал кем, но понимал, что без школы ничего не добиться. Поэтому, пересилив себя, он побрёл дальше. «Разум превыше материи, – повторял он про себя, – разум превыше материи». В какой-то момент он сел отдохнуть, и на него обрушился сугроб. Шея Руперта горела от мокрого снега, ведь ни шарфа, ни шапки у него не было. И пальто тоже не было. Он кое-как перебивался, надевая одну на другую все три свои рубашки, а поверх них драный свитер. Это спасало, но только до тех пор, пока зима окончательно не вступала в свои права. Тут уж ему приходилось терпеть не только постоянный голод, но и бесконечный холод.

Когда Руперт снова поднялся, он уже почти заледенел. Настолько, что даже не был уверен, сможет ли идти дальше. Однако его согревала и подгоняла мысль, что совсем скоро он окажется внутри натопленной школы. Она была уже за углом.

Однако завернув за угол, он не увидел ни машин, ни детей, бросающих на бегу снежки, ни света в окнах, ни автобусов. Только, по всей видимости, пустое здание. Руперт обескураженно уставился на него.

Он понимал, что, должно быть, что-то напутал.

«Сегодня или выходной, – сказал он сам себе, – или день повышения квалификации[2], или какой-нибудь праздник». Для него, постоянно уставшего, вечно голодного, утро всегда проходило словно в пелене, и, отметив отсутствие овсянки, он, однако, даже не заметил, что никто из семьи не встал и не готовился встретить новый день. Что ж, делать нечего. Придётся повернуть обратно и тащиться домой. Он уж попытается не грохнуться в обморок и не замёрзнуть насмерть. «Разум превыше материи, – сказал он себе снова, – разум превыше материи». По крайней мере, теперь он будет идти по собственным следам и ему не придётся в своих теннисных туфлях вспахивать нетронутый снег. Это немного сэкономит силы. И он поплёлся домой.

Сначала он прошёл через анклав, где жили очень богатые. Здесь стояло семь особняков – все на огромных участках, окружённых высокими заборами или живыми изгородями с воротами, которые не по зубам даже лучшим в мире кошачьим ворам Джону и Дирку. Коты самых богатых, как и они сами, были в безопасности.

Мимо одних из этих ворот Руперт и проходил, как вдруг они открылись, пропуская выезжающий автомобиль. Створка распахнулась прямо перед Рупертом, и декоративный кованый завиток, попав в одну из дыр в свитере, подцепил его. В этот момент Руперт и потерял сознание. Ворота продолжили открываться, качнув его бессознательное тело и стукнув о железные прутья. Бум-бум-бум.

Придя в себя, Руперт успел подумать, что, ко всем бедам, он ещё наверняка будет весь в синяках, когда машина выехала за ворота и остановилась. Женщина вытянула шею из окна и, пригвоздив его взглядом, спросила:

– Это тело раскачивается на воротах, Биллингстон?

– Полагаю, вы правы, миссис Повар, – ответил Биллингстон, который был за рулём.

– Что ж, нажмите на кнопку электрического разряда. Для того она и предназначена – обуздывать тех, кто думает вломиться в ворота.

В следующий момент сильный электрический ток пронзил маленькое, неприглядное тело Руперта, его выгнуло и снова крепко приложило о решётку. Ворота начали закрываться, а автомобиль поехал дальше, увозя миссис Повар, гордую тем, что она положила конец наглой эскападе. Биллингстон, проезжая мимо, ещё раз нажал на кнопку электрического разряда – для надёжности. Повторный разряд так подбросил Руперта в воздух, что он перелетел через семифутовую изгородь и приземлился с неправильной стороны. То есть со стороны особняка. На заснеженный газон очень богатых людей. Именно туда, где никто не желал его видеть. Руперт ждал, что вот-вот на него капнет горячая слюна свирепых сторожевых псов, вот-вот в него вонзятся острые клыки. Опыт подсказывал ему, что самое худшее, чего ты опасаешься, самое худшее, что можешь только вообразить, обычно и происходит. И вот он терпеливо ждал, когда его сожрут. У него не было сил даже пошевелиться, не то что отбиваться. Проходила минута за минутой. Но собаки не неслись к нему прыжками. Да и кошки тоже. Очевидно, здесь не любили животных.

Руперт приподнялся, чтобы встать, когда вдруг услышал чей-то голос:

– Ты как сюда попал?

Это был Тургид Риверс. Самый богатый мальчик в школе. Он учился в шестом классе, на год старше Руперта.

– Полагаю, ты здесь живёшь, – слабым голосом проговорил Руперт. Тургид кивнул. – Красивый дом. – И он снова потерял сознание.

Приглашение на обед

На этот раз Руперт очнулся в тепле, лёжа перед большим камином. Над ним склонилось исполненное любопытства лицо Тургида, который не сводил с него глаз.

Поначалу Руперт подумал, что, должно быть, находится в гостиной Риверсов – ковёр был настолько плотным и мягким, камин настолько большим, а пламя настолько жарким, – но постепенно он собрался с мыслями, стал вертеть головой в разные стороны и понял, что находится в спальне.

– Ну и ну! – воскликнул Тургид. – Рождество всегда полно неожиданностей! Никогда не знаешь, что найдёшь. Но вот найти на лужайке перед домом мёртвого школьника я никак не ожидал. Я притащил тебя сюда. Ты не очень тяжёлый.

– Я не мёртвый, – заметил Руперт.

– Да, но и не очень живой! Как ты прошёл через ворота? – спросил Тургид.

– Мне кажется, что меня вроде перебросило через них электрическим разрядом, – ответил Руперт.

– А, охранная система. Но почему ты не дома, с семьёй? Это же рождественское утро!

– Правда? – растерялся Руперт.

– Да, конечно. Что за вопрос, ты и сам должен знать.

– Это объясняет, почему в школе никого не было, – пробормотал Руперт. Ему было дурно. Голод, холод и электрический шок не пошли ему на пользу.

– Ты и в самом деле пошёл в школу?! – изумился Тургид. – А носок, набитый подарками, не навёл тебя на мысль, что сегодня Рождество?

– У нас это не принято. Кажется, я сейчас опять потеряю сознание, – пролепетал Руперт.

– Господи! – воскликнул Тургид. – Чем я могу тебе помочь? Почему ты всё время теряешь сознание? Это явно ненормально. Ты болен?

– Думаю, это от голода, – сказал Руперт. – Но может, и от холода. Но точно не из-за электрического шока, потому что я плохо себя чувствовал ещё до него, так что вы себя не вините.

– Можешь не переживать, мы здесь никогда себя не виним. Но чёрт, что я могу для тебя сделать? Вот, возьми шоколад, – и Тургид из горы игрушек и сластей возле кровати выхватил огромного шоколадного Санта-Клауса. – Это из моего носка.

– Ты уверен? – уточнил Руперт. – Это же твой рождественский шоколад.

– Да, но я же не хочу, чтобы ты тут и там падал в обморок.

Он отломил шоколадную руку фигурки и протянул Руперту, и тот, привстав, запихал её в рот. Ему сразу же стало легче. Он почувствовал, как шоколад растекается по языку и сбегает в желудок, пробуждая в нём такой сильный голод, что можно подумать, будто шоколад – это пламя, опаляющее внутренности и разжигающее аппетит.

– Ещё, – прочавкал Руперт с полным ртом шоколада и слюны.

Тургид протянул ему всего Санту и тактично отвернулся – Руперт весь перепачкался.

Когда Руперт слопал Санту и ещё три шоколадные ёлочные игрушки, которые Тургид дал ему на закуску, он почувствовал себя намного лучше. И лишь только тогда он заметил, что промок до нитки и, несмотря на ревущее пламя, дрожит как цуцик.

– Тебе нужна сухая одежда, – заявил Тургид.

Он подбежал к шкафу и достал самые тёплые вещи, которые смог найти: флисовые спортивные штаны и кофту и флисовые же носки. Затем он сгонял в ванную за полотенцем, чтобы Руперт вытер с себя шоколад, а сам Руперт тем временем переоделся.

Руперту было тепло и сухо, и хотя он далеко не наелся, но от голода уже не падал.

– Спасибо тебе. Спасибо тебе, – только и мог повторять он.

– Не за что, – отвечал Тургид. – Это было занятно. Почти как завести питомца.

– Но мне пора домой, – вздохнул Руперт. Если сегодня и в самом деле Рождество, им принесут рождественскую корзину. А это бывает один раз в год. Упустить корзину он никак не хотел.

– Ой, нет, – возразил Тургид. – Ты обязательно должен сесть с нами за рождественский стол. Я настаиваю. Может, здесь и нет нашей вины, но всё же это из-за нашей охранной системы тебя ударило током. Небось, миссис Повар велела тебя шибануть, наша кухарка. А фамилия – это просто совпадение. Вот дворецкого, например, мы же не зовём «мистер Дворецкий». Его зовут Биллингстон, и думаю, что это он нажал на кнопку. Хотя я просто уверен – по приказу миссис Повар. Очень уж миссис Повар любит поглядеть, как людей шибает электричеством. Она уехала за рождественским гусём, потому что тётя Хазелнат сказала, что Рождество без гуся не Рождество. А миссис Повар запланировала говяжьи рёбрышки. Гуся мы прежде не ели, но тётя Хазелнат последнее время читает Диккенса, а библиотекарша приносит и приносит ей новые книги…

– У вас есть собственная библиотекарша?! – перебил ошеломлённый Руперт. Вот уж эти богачи!

– Да, но это не совсем так, как ты думаешь. Она не работает на нас. Мы даже доподлинно не знаем, кто она такая. Ну, вообще-то, дядя Моффат должен знать. Так уж получилось, что он допустил промашку, предложив одну из наших спален как приз в благотворительной лотерее. Мне кажется, он предполагал, что победитель придёт и проведёт у нас выходные. Людям вечно хочется знать, каков он изнутри, особняк Риверсов. А эта библиотекарша выиграла, да и вселилась с чемоданом – и так и не съехала. Поначалу мы из вежливости не обращали на неё внимания, потому что дядя Моффат сказал, что именно так нужно держать себя с тем, кто выиграет. Для её же блага, а не только для нашего. Ну, сам понимаешь, чтобы дать ей возможность понаблюдать за нами, не ставя её в неловкое положение. Но вместо того чтобы вернуться домой в понедельник, она осталась ещё на день и ещё, а мы по-прежнему не обращали на неё внимания, а она продолжала шпионить за нами из-за кресел, портьер, и всё такое, так что мы в конце концов свыклись с ней. Не могу сказать, что она нам прямо так уж нравится, но она услужливая. Она приносит домой разные книги, если разрешить. Ну, в общем, у Диккенса герои вечно пируют и едят гусей, вот тётя Хазелнат и отправила миссис Повар за гусём. Миссис Повар была сильно не в духе. Она терпеть не может, когда в последний момент что-то меняют в меню. Пожалуй, потому-то она и ударила тебя током. Ничего личного. Просто она вспылила. Ну и вдобавок ей нравится, «когда трещит ток», как она говорит. Ну вот видишь, ты просто должен пообедать с нами. Мне позвонить твоим родителям и предупредить их?

– У нас нет телефона, – признался Руперт.

– Чудно, – пожал плечами Тургид. – Вы чудаки?

Руперт не знал, что на это ответить. Он хотел бы сказать: нет, мы совершенно обычные. Ну или обыденные. Просто не можем позволить себе телефон. Однако сказать так, означало обнаружить свою отчаянную бедность, а это было стыдно. Так что он ничего не сказал. Хотя и подумал про себя, что для богатых бедность, наверное, вообще странна.

Когда Руперт ничего не ответил, Тургид сказал:

– Так что, я пошлю Биллингстона к тебе домой, чтобы предупредить твою семью?

– Да это не важно. Им всё равно, – ляпнул Руперт, не подумав.

– Всё равно, что ты пропустишь праздничный обед?! – удивился Тургид.

Руперт подумал, что если они и заметят его отсутствие (что вряд ли), то просто порадуются, раз в схватке за жалкую курицу будет одним меньше. За исключением Элизы. Она наверняка заметит, что его нет, но даже и она, скорее всего, будет слишком сосредоточена на том, как ухватить немного курицы, вместо того, чтобы переживать. Вот что делает с людьми сильный голод.

– Нет, мы легко относимся к таким вещам, – сказал Руперт, понимая, что не сможет объяснить сложности жизни, столь непохожей на жизнь Тургида.

– Ну, значит, договорились.

Снизу Тургида кто-то окликнул, и он потянул Руперта за собой к лестничному пролёту.

– Тургид, дорогой, – позвал голос из какого-то закоулка дома. – Миссис Повар не смогла найти гуся в единственном открытом в Рождество магазине, так что у нас всё же говяжьи рёбрышки. Всё готово. Миссис Повар хочет, чтобы мы сели за стол, и она смогла уйти. Она собирается на рождественский ужин со своей семьёй.

– Хорошо, матушка, – крикнул в ответ Тургид. – Что-то рановато, нет?

Было десять утра.

– Судя по всему, она готовила с четырёх утра, – донёсся бестелесный голос миссис Риверс. – Ладно уж, уважим её. Как-никак, Рождество. Ты разве не голоден?

– Не особо. Я всё утро ем шоколад. А ты голоден, Руперт? – спросил Тургид.

– Я всегда голоден, – честно ответил Руперт.

– Руперт умирает с голоду! – прокричал Тургид. – Он пообедает с нами. Хорошо, матушка?

– А, да, хорошо, – отозвалась миссис Риверс. – Ещё один человек для игр. Игры всегда интереснее, когда игроков больше.

Игры

Через несколько минут все собрались в столовой.

– Однако, – заметил дядя Моффат, когда все расселись, – с каждым годом время, когда мы садимся за рождественский ужин, похоже, делается всё более нелепым.

– Да, а почему обед так рано? – не поняла Сиппи, маленькая сестрёнка Тургида.

– Вопрос стоит так: у нас ранний обед или у нас жареные рёбрышки на завтрак? – провозгласил дядя Генри, худой мужчина с всклокоченными седыми волосами и крючковатым носом.

– Мне, наверное, нужно рассказать тебе, кто все эти люди? – спросил Тургид, когда Биллингстон поставил дополнительный прибор для Руперта.

– Мне ни за что их всех не запомнить, – пробормотал Руперт, думая про себя: «Давайте уже еду, давайте уже еду».

– Наверняка запомнишь. Это мой брат Роллин, это моя сестра Сиппи. Матушка возле тебя во главе стола, плотненькая со светлыми волосами и в чудных очках, из-за которых глаза у неё словно прищурены, – зашептал Тургид тихонько, чтобы она не услышала. – Напротив неё на другом конце стола мой отец. Вон мой дядя Моффат – тот толстяк с пунцовыми щеками. Он живёт здесь с моими кузенами, но они противные. Их зовут Уильям, Мелани и Тургид. Спокойно можешь с ними и не разговаривать. Обычно они весь обед препираются между собой. Их мать, тётя Анни, уехала на молочную ферму в Висконсине – даже не спрашивай! Возле камина в пурпурном смокинге сидит мой дядя Генри. Та жилистая, белая как мел дама с вьющимися рыжими волосами, которая сидит рядом с ним, – тётя Хазелнат. Её легко запомнить, потому что, не считая матушки, она здесь единственная женщина.

– Ещё один Тургид, ты сказал? Это семейное имя?

– Нет, и когда дядя Моффат и тётя Анни объявили, что назовут сына Тургидом, разразился большущий скандал. Ах да, а вон и библиотекарша, о которой я тебе уже рассказывал: шпионит за нами из-за портьер. Я и забыл, что есть ещё одна женщина, кроме матушки и тёти Хазелнат. Я вечно про неё забываю во время обеда, потому что она рта почти не раскрывает. Мы мало что знаем о её прошлом, но мы с ней не накоротке, поэтому вроде как нехорошо расспрашивать. Но ты можешь спросить что угодно. Она всё знает. Давай, попробуй. Матушка полагает, что она библиотекарь-консультант.

– Может, попозже, – сказал Руперт.

Он был смущён и оглушён. Все говорили одновременно, и в комнате царила какофония звуков. Миссис Повар вошла с супницей и, начиная с конца, где сидел отец Тургида, стала половником разливать суп по тарелкам, которые Биллингстон ставил перед членами семьи.

Как только суп достиг второго Тургида, тот схватил ложку и начал есть, однако тут дядя Генри вскричал:

– Хлопушки!

– Положи ложку, Тургид, – велела тётя Хазелнат.

– Ох, терпеть не могу хлопушки, – проворчал мистер Риверс. – Какая взрывная чепуха!

– Никакая не чепуха! Хлопушки все любят, – заявил дядя Генри, протягивая Руперту непонятный цилиндр, завёрнутый в подарочную бумагу словно большая конфета.

Прежде чем хоть что-то сделать со своим цилиндром, Руперт подглядел, как сидящие за столом по двое одновременно тянули за концы каждой хлопушки. С негромким хлопком цилиндры разрывались, выбрасывая бумажные короны, листочки с шутками и небольшие сувениры.

– Так, давайте прежде, чем приступить к еде, зачитаем все шутки вслух, – велел дядя Генри.

– «Что один снеговик сказал другому?» – выпалила Сиппи.

– Морковкой пахнет! – крикнула, заходясь от смеха, тётя Хазелнат.

– «Что один северный олень сказал другому?» – прочитал дядя Генри.

– Я не знаю, – сказал дядя Моффат.

– «Ничего. Северные олени не умеют говорить», – зачитал дядя Генри.

И так они читали по цепочке. Когда подошла очередь Руперта, и он стал судорожно разворачивать свою бумажку с шуткой, дядя Генри громыхнул:

– Погоди минутку. Ты кто?

– Р-р-р-руперт, – запинаясь, выговорил Руперт.

– Это нам ни о чём не говорит, – бросил дядя Моффат.

– Он лежал на газоне перед домом, почти заледеневший и совершенно без чувств, – сказал Тургид.

– Батюшки-светы, ещё один библиотекарь! – вскричал дядя Генри.

– Глупости! – проревел дядя Моффат. – Ему никак не больше девяти лет.

– Десять, почти одиннадцать, – шёпотом поправил его Руперт.

– Последнее время люди взяли моду просто являться и вселяться, – заметил мистер Риверс, до сведения которого все обстоятельства появления библиотекарши в доме так и не дошли. Он работал допоздна и подчас совершенно отставал от жизни и новостей семьи.

– А что у него не так с голосом? – брякнул Уильям.

– Все так, заткнись и читай свою шутку, – отозвался Тургид.

– Он вполне может оказаться библиотекарем-стажёром, – продолжил дядя Генри, никого не слушая. – Это объясняет, почему он шепчет. В библиотеках постоянно требуют, чтобы все говорили шёпотом. Спорим, я прав! Уверен, я прав. Мальчик, я прав?

– Нет, – прошептал Руперт.

– Ха! – возгласил дядя Моффат.

– Я надеюсь, ты оттаял? – ласково спросила миссис Риверс.

– Да, спасибо, – пробормотал Руперт.

– Погоди минутку! – завопила миссис Повар, подносившая оливки и сельдерей. – Ты тот мальчонка, которого я пыталась отвадить от ворот током?

– Я не виноват, – отчаянно залепетал Руперт. – Я проходил мимо, и завиток ограды зацепился за дыру в моём свитере.

– Ах, миссис Повар, неужели вы опять трещите током?! – упрекнула её миссис Риверс.

– Я вам снова повторяю, – заявила миссис Повар. – Мне нравится смотреть, как люди извиваются от электрического тока, ничуть не больше, чем прочим. Я всего лишь борюсь с домушниками. Мне следует за это приплачивать.

– Ладно вам, признайтесь, пусть немножечко, а вам нравится смотреть, как они подёргиваются, – настаивал дядя Генри.

– Немножечко! А кому не нравится смотреть, как люди немножечко подёргиваются? – извиняющимся тоном произнесла миссис Повар.

– Молодой человек, никаких дыр в твоём свитере я не вижу, – заявил мистер Риверс, вытягивая шею над своей суповой тарелкой, чтобы рассмотреть Руперта.

– На нём моя фуфайка, отец, – объяснил Тургид. – Оставьте-ка все его в покое. Руперт, читай свою шутку.

– Что один северный олень сказал другому?! – прочитал Руперт.

– Эту мы уже слышали! – возмущённо буркнул дядя Моффат.

– Они всегда немного повторяются, ты же знаешь, – сказал дядя Генри. – Достаточно. С хлопушками покончено. Все ешьте свой суп.

И все стали есть. Руперт заметил, что у каждого из Риверсов на голове была теперь бумажная корона из хлопушек, поэтому и он надел свою корону и тоже принялся есть. Суп был вкуснее всего, что Руперт когда-либо ел. В нём было много сливок, картошки и ещё чего-то незнакомого. Мальчик быстро и беззвучно черпал ложку за ложкой и закончил раньше всех. Он бы с удовольствием съел ещё, но как только он доел, Биллингстон малозаметным движением руки тут же убрал тарелку.

Ожидая, пока доедят остальные, Руперт стал разглядывать свой сувенир из хлопушки. Это была небольшая колода карт в пластиковой плёнке.

– Что мне с этим делать? – тихонько спросил он Тургида, хотя шептать не было никакой необходимости: все ели, разговаривали, пили вино (взрослые) или коктейль из апельсинового сока с гранатовым сиропом (дети)[3], и в комнате было по-праздничному шумно.

– Понятия не имею, – пожал плечами Тургид.

– А ты что со своим сувениром сделаешь? Да, а что тебе досталось?

– Хм, похоже на брелок для ключей, – сказал Тургид. – Обычно они валяются среди прочей рождественской ерунды и мусора, а затем куда-то, не знаю куда, исчезают. Наверное, их выбрасывают. Эта дребедень из рождественских хлопушек никому не нужна. Каждый год одно и то же скучное грошовое барахло. Но что поделаешь, это ведь часть Рождества, верно? А у вас что же, в семье на Рождество не бывает хлопушек?

Руперт хотел сказать, что у него в семье и еды-то нет, хотя это и не вполне верно, ведь есть же рождественская корзина. Пусть курицы на всех не хватает, но что-нибудь из корзины достаётся каждому. Прочая еда в корзине была из продуктового банка[4], а это в основном такие продукты, которые люди обнаруживают забытыми у себя в шкафу и, удивившись, зачем только их купили, в конце концов кладут в коробки продуктового банка. Там было много копчёного осьминога, нута с халапеньо и тому подобных консервов, но, Бог свидетель, Брауны против них ничего не имели. Они были только рады съесть продукты, купленные стилвилльцами по ошибке.

– Нет, у нас не бывает рождественских хлопушек, – признался Руперт.

Если уж Тургид не сообразил, что у того, кто не может позволить себе зимние ботинки, нет денег на хлопушки, Руперт не допустит бестактности, указав на его промах. Руперт даже не был уверен, что Тургид заметил, что на нём не было ни пальто, ни ботинок. Руперт начал задвигать маленькую колоду карт под свою хлебную тарелку, как вдруг заметил, что на ней лежит булочка. Съев булочку, он увидел кусочек масла, закинул его в рот целиком, и масло растаяло на языке, одарив чудесным вкусом. Он никогда не пробовал масла. Единственный жир, который бывал у Браунов на столе, – это маргарин. Маргарин Руперту нравился, но масло оказалось чем-то просто неземным. И всё это время его не отпускала мысль, что, раз Риверсы выбрасывают праздничные сувениры, возможно, ничего страшного, если он возьмёт свой. И вообще, может, ему удастся собрать все сувениры, прежде чем их выбросят, и забрать домой. У него никогда не было игрушек, да и у его братьев и сестёр тоже. Поэтому он тихонечко накрыл колоду ладонью, сдвинул руку к краю стола и уронил в другую ладонь. Он сунул карты в карман спортивных штанов Тургида, чтобы потом переложить в собственные штаны.

По завершении секретной операции Руперт поднял глаза и увидел, что дядя Генри задумчиво разглядывает его. Руперт покраснел. Лицо его побагровело, и мальчику показалось, что оно, наверное, стало цвета баклажана. Лицо заполыхало, и Руперт подумал, что, наверное, скоро сгорит со стыда в прямом смысле. Он быстро перевёл взгляд на свою тарелку, а когда наконец рискнул поднять голову, увидел, что задумчивое выражение с лица дяди Генри исчезло. Он подмигнул Руперту, повернулся к Сиппи и начал ей что-то рассказывать.

Попасться с поличным было ужасно. Руперт был убеждён, что сделал именно то, чего ждали от бедного мальчишки из дурной половины города, и его переполняли стыд и сожаление, однако в этот момент унесли последние суповые тарелки и миссис Повар начала подавать такое разнообразие блюд, что смущение Руперта смело возбуждением. Никогда в жизни он не видел и даже не нюхал подобной еды. Этот обед и для того, кто хорошо питался, был из ряда вон выходящим, а тому, кто перебивался жидкой овсянкой и кухонными отходами, он показался до невероятия поразительным. Тут была и жареная говядина, и картофельное пюре, и жареная картошка, и йоркширский пудинг, и мясная подлива, и кнедлики, и морковь, и кукуруза, и бобы, и стаффинг[5]. Тут был и клюквенный соус, и желе из морошки, и солёные огурчики, и маринованные корнишоны, как с острым перцем, так и с шоколадом. Тут было и сырное суфле, и суфле из шпината, и запеканка из кукурузной муки. Тут было такое разнообразие еды и в таком количестве, и её передавали друг другу с таким проворством, что не успел Руперт опомниться, как у него на тарелке выросла гора.

Оставшееся время он сидел молча и сосредоточенно и целеустремлённо ел, чувствуя себя медведем перед зимней спячкой. Ему нужно набрать вес на всю зиму. Это на январь, думал он, беря ещё картошки. А это на февраль, думал он, накладывая в тарелку говяжьих рёбрышек и поливая их подливой.

Под конец ему было слегка нехорошо, но только он съел последний кусочек – тарелку у него сразу забрали и внесли десерт: рождественские пирожки с сухофруктами, яблочные пироги, вишнёвые, шоколадные и банановые. Тут были и печенья, и фланы[6], и эклеры, и кексы. Тут были пудинги. Тут были фрукты. Тут был сыр.

Но Руперт с болезненным разочарованием понимал, что из всех этих яств ему не съесть ни кусочка. Он был сыт по горло. Он чувствовал, что еда буквально заполнила весь пищевод, грозя подняться обратно в рот. Больше ни для чего места не было, совсем не было.

– О, ты должен взять что-нибудь на десерт, Руперт! – воскликнула миссис Риверс через некоторое время, заметив, что он, в отличие от членов семьи, наперебой сметавших сладости, ни к чему даже не прикоснулся.

– Я не могу, – сказал Руперт.

– А нечего было объедаться за обедом, – проговорила Мелани с полным ртом пирога. – Я всё видела.

– Заткнись, – заступился за Руперта Тургид.

– На правду не обижаются, – отозвалась Мелани.

– Руперт может съесть свой десерт после игр, когда все возьмут себе добавки, – предложила миссис Риверс. – Я и сама не голодна. Биллингстон, уберите со стола.

И Биллингстон забрал все тарелки с надкусанными пирожками, печеньями и фланами. А также обёртки от хлопушек и все шутки и сувениры. Он собрал короны, и Руперту, увы, пришлось снять свою. Он надеялся сохранить её для Элизы, но корону бросили в огонь вместе с остальными. На столе не осталось ничего, кроме бокалов.

И тут Руперт в первый раз заметил свой нетронутый коктейль. Ему ужасно хотелось пить. И у него было место для крохотного глотка. Напиток был вкуснейший. Алый, пузырящийся, украшенный засахаренной вишенкой. Как и вся сегодняшняя еда, напиток был превосходный, ничего лучше ему не доводилось пробовать. Руперт едва сдерживал слёзы восторга. Но скоро ему стало не до того, потому что Биллингстон внёс целую гору празднично упакованных подарков и разложил их по всему столу.

Миссис Повар зашла в столовую, чтобы попрощаться. На ней были пальто, шляпка и перчатки, она собралась уходить домой, чтобы отметить Рождество с семьёй.

– Ой, миссис Повар, – воскликнула миссис Риверс, – ваш подарок лежит на буфете.

– Спасибо, – процедила миссис Повар. Каждый год ей казалось, что Риверсы слишком затягивают обед. Она была убеждена, что они делают это ей назло. В руках у неё была большая хозяйственная сумка и два мусорных пакета. Она открыла их и сгребла внутрь десятки подарков от семьи Риверс.

– Я надеюсь, вы найдёте там что-нибудь себе по вкусу, – улыбнулась миссис Риверс и, повернувшись к Руперту, шепнула: – Ей не очень-то нравится то, что мы для неё выбираем. Ну что поделаешь!

Руперт не знал, что и ответить. Кажется, миссис Риверс была к нему расположена, а он к такому не привык. Не то чтобы люди недолюбливали лично его – но одним не нравилась его семья, его, в общем-то, запущенный вид и, как он подозревал, запах (хоть он и старался мыться в ванне так часто, как это было возможно в переполненном доме), другие же не любили его за то, что его братья воровали котов. И те, и другие составляли практически всё население городка, вот он и не привык к тому, что о нём думают хорошо.

Миссис Повар церемонно промаршировала к двери столовой, волоча за собой сумки.

– Да, и ещё, миссис Повар, – окликнула её миссис Риверс. – Если увидите, что кто-то ещё висит на воротах, вы уж сделайте ему поблажку. Сегодня ведь Рождество.

Миссис Повар не остановилась и не обернулась, однако, прежде чем выйти, кивнула.

– Отлично, – дядя Моффат в предвкушении потёр ладони. – «Передай свёрток» для начала?

– Я не знаю, как играть, – Руперт шёпотом признался Тургиду.

– Да это просто, – сказал Тургид. – Из шляпы, которую мы пускаем по кругу, каждый вытягивает листочек бумаги с номером. Тот, у кого номер один, выбирает подарок со стола и разворачивает его. Так же поступает номер два, но номер два может теперь или оставить свой подарок, или обменять его на подарок первого номера. Номер три, в свою очередь, может выбрать свой подарок или обменять его на подарок номер один или номер два. Если твоя очередь прошла, у тебя больше нет права выбирать. Очевидно, лучше всего вытащить последний номер, потому что этот участник может обменять свой подарок на чей угодно. Некоторые призы вполне хороши, но другие ужасны.

– Цель игры – сделать как можно больше людей несчастными, – подхватил дядя Генри. – Не жалей ничьих чувств. Если кто-то получил нечто желанное, меняйся, когда придёт твоя очередь. Отбери это у него. Пусть страдает. Вот вся соль игры в двух словах.

Однако Руперт ничего подобного делать не собирался. Он решил, что будет рад всему, что бы ни выиграл. До сего дня он старался жить неприметно, не вмешиваясь в ход событий и не наживая врагов.

Биллингстон внёс шляпу со сложенными бумажками. Её пустили вдоль стола. Руперт вытащил бумажку и развернул. Ему достался номер четыре.

– Не лучший номер, – понимающе протянула Мелани.

– Но и не худший, – заметил другой Тургид.

Когда перед каждым лежала бумажка с номером, миссис Риверс, которая вытянула первый номер, выбрала и развернула первый подарок. Это был апельсин.

– Ох, похоже, я проиграла, – вздохнула она уныло. – Никто не захочет мой приз. И почему я вечно вытаскиваю маленькие номера? Ведь за все годы, что я играю в эту игру, мне ни разу не выпал хороший номер! Думаю, это подстроено.

– Ты каждый год так говоришь, – сказал мистер Риверс, который вытащил номер два. Он получил подборку книг о Нэнси Дрю[7]. – Замечательно, – воскликнул он. – Никогда их не читал. Похоже, меня ждёт весьма приятная неделя.

– Если тебе удастся их сохранить, – съехидничал Уильям.

– А тебе это не светит, – убеждённо заявила Мелани. У неё был номер три, и она энергично распаковывала свой подарок – коробку шоколадных конфет. – Так. Я, пожалуй, поменяюсь с тобой на серию книг о Нэнси Дрю, вот спасибо! – И она обежала вокруг стола, чтобы забрать их у мистера Риверса. А ему бросила свои конфеты.

– Я ведь даже не люблю шоколад, – печально произнёс мистер Риверс.

– Возможно, ты предпочтёшь апельсин? – предложила миссис Риверс.

– Размечталась! – отрезал мистер Риверс и стал хмуро смотреть в окно.

– Я люблю шоколад, – с надеждой сообщила Сиппи.

– Вы не можете меняться! – рявкнул дядя Генри. – У вас у обоих был шанс. И уж точно ты не можешь отдать шоколад Сиппи: как ей отлично известно, это против правил. Вам от своих призов не отделаться. Не мухлевать!

Подошла очередь Руперта. Он выбрал небольшой приз и развернул его. Это был казу[8].

– О, спасибо! – зашептал он. Он понятия не имел, что это такое.

– Кого это ты благодаришь? – фыркнул Уильям.

– Подарок дрянь, – заявил другой Тургид.

– Ага, точно, но мои книжки про Нэнси Дрю ты не получишь, – пригрозила Мелани. – Даже и не думай.

– Он получит всё что захочет! – вскричал дядя Генри.

– Он даже не живёт здесь, – заныла Мелани.

– Правила об этом ничего не говорят, – указал дядя Генри. – Если хочешь ввести новое правило, тебе следует обратиться в комиссию по регламенту. Вот так взять с потолка новое правило, вроде того, что только живущий в доме может получить хороший приз, ты не можешь.

– Нету никакой комиссии по регламенту, – возмутилась Мелани. – Ты всё выдумал.

– Конечно же, есть комиссия по регламенту, – возразил дядя Генри. – Откуда ещё у нас утверждённые правила? Ты что, глупее инфузории-туфельки? Ты что, совсем безголовая?

– Батюшки-светы! – охнула миссис Риверс. – Смотри, ты довёл её до слёз.

– Я всего лишь задал ей несколько важных вопросов, – ответил дядя Генри. – Вопросов, которыми она и сама должна была задаться.

– Глупее ли я инфузории-туфельки? – завопила Мелани, вскакивая. – Да я даже не знаю, что такое инфузория-туфелька!

– Мне нечего больше сказать, – и дядя Генри непреклонно скрестил руки на груди.

– И я не лью слёзы, – продолжала кричать Мелани. – Дядя Генри придумывает правила прямо на ходу, а затем придумывает ещё целые институты, чтобы замести следы!

– Я вовсе не придумываю! Ничего и никогда! – воскликнул дядя Генри и с возмущением встал и подошёл вплотную к Мелани.

– Отбери её книги, мальчик, – велел Руперту дядя Моффат. – Пусть это будет ей уроком.

– Думаю, я просто оставлю себе эту штуку, – шепнул Руперт, сжимая казу.

– Ты ведь даже не знаешь, что это! – покатился от хохота другой Тургид.

– Он играет, не считаясь с духом игры! – сказал Роллин.

– Верно, – подхватил Уильям. – Он зануда.

– Заткнитесь, – бросила им Мелани. – Конечно, ему нужен казу. А кому не нужен?

– Моя очередь, – напомнил Тургид и закрыл вопрос, развернув свой небольшой приз.

Это был новый фермерский альманах на 1996 год. Тургид поменял его на отцовские шоколадные конфеты. Вообще-то он хотел бы забрать книги про Нэнси Дрю, но побоялся Мелани.

– Слава богу, – выдохнул мистер Риверс, листая альманах на будущий год. – Вот, по крайней мере, полезная вещь. – И он начал читать прогноз погоды на январь.

– Может, тебе больше хочется апельсин, Тургид, дорогой? – проворковала миссис Риверс.

– Сама знаешь, что нет, – отказался Тургид.

– Не представляю, зачем мы держим в доме апельсины, – мрачно сказала миссис Риверс. – Их никто не любит.

– Я их люблю, но коробка шоколадных конфет мне больше по вкусу, – отозвался Тургид.

– А ведь я родила тебя, – провозгласила миссис Риверс.

– Только не начинай снова, – взмолился Тургид.

Миссис Риверс любила припоминать это всякий раз, как ей не удавалось добиться своего.

– Тринадцать мучительных часов, – пробурчала миссис Риверс себе под нос. Никто не обращал на неё внимания.

– А вы знаете, что апельсины и бананы некогда были экзотикой и считались предметом роскоши? – заметила из-за портьеры библиотекарша. На протяжении всего обеда она складывала угощение на небольшие тарелочки и снова возвращалась на своё место за портьерой, и то ковыряла пищу, то читала, то подслушивала. – Было время, когда дети прыгали бы от восторга, достанься им такой продукт питания.

– Благодарю, что поделились с нами, – заметил дядя Моффат, едва приметно закатывая глаза.

– И добро пожаловать в двадцатый век с современными холодильными установками, – кивнул мистер Риверс. – Нельзя ли просто продолжить эту игру, прошу вас?

И игра продолжилась, пока Уильям не обнаружил в свёртке дохлую мышь и не выменял на неё у Мелани серию книг про Нэнси Дрю, вызвав поток горьких слёз и вопль:

– Как же я ненавижу эту семью!

– Ха-ха, Мелани получила приз-подлянку, – распевал Уильям.

– Биллингстон отвечает за подарки, и каждый год он превосходит самого себя в выборе ужасного приза-подлянки! – торжествовал дядя Генри. – В прошлом году это был кусок заплесневевшего сыра. Что ж, Мелани, дорогая, похоже, ты останешься с дохлой мышью. До чего быстро могут перемениться жизненные обстоятельства! Вжик – и ты на вершине мира, а затем вжик – и уже нет. Уж на это никто меняться не станет. Так что игра закончена.

– Ох, Мелани, пожалуйста, не принимай это так близко к сердцу, книги ты можешь взять в библиотеке, – сказала библиотекарша из-за занавески. – Как я всегда тебе говорила, с читательским билетом ты никогда не останешься обездоленной.

– Она и так никогда не останется обездоленной, – заявил мистер Риверс. – Она – Риверс.

Но Мелани всецело отдавалась горю и ничего не слышала. Насколько можно было судить, бессвязные вопли сводились к тому, что ей просто хотелось победить.

Наконец тётя Хазелнат велела:

– Да помолчи же, Мелани, это просто игра.

Дядя Генри встал и провозгласил:

– Продолжаем!

И они продолжили. Для более активных игр они перебрались в гостиную.

Они играли в шарады. Они играли в «Статуи». Они играли в «Категории», в «Нарисуй и угадай», в «Гамруль». Биллингстон приносил всё новые и новые призы, словно из бездонного запаса. Руперт собрал гору призов. И каких! У него была железная дорога и тёплые зимние ботинки. Ботинки были ему велики на два размера, но это его не смущало. У него была снеговая лопата и членство в клубе «Печенье месяца». Радиоуправляемый самолёт. Целая стопка тёплых свитеров. А самое чудесное, он теперь мог впервые в жизни сделать подарки на Рождество членам своей семьи. Если Брауны и получали подарки, дарили их Джон и Дирк, и подарки эти в основном – точнее, исключительно – были котами.

Руперт сидел, погруженный в счастливые раздумья, кто что получит. Одному из младших братьев достанется железная дорога. Отец может взять себе радиоуправляемый самолёт. Руперт был уверен, что он ему понравится. Ему будет чем заняться в то время, как он смотрит телевизор. Свитера он поделит между всеми. Парочка больших подойдёт даже матушке. А для Джона и Дирка у него был плюшевый тигр и плюшевый лев. Они, конечно, подростки и слишком большие для мягких игрушек, но Руперт надеялся, что игрушечные звери заменят им живых кошек. А ещё у него теперь была серия книг о Нэнси Дрю, которую Уильям проиграл Мелани в игре, называвшейся «чёт-нечет», а Мелани была вынуждена отдать Руперту в игре, придуманной дядей Генри, которую он очень любил и называл «Пропади пропадом», потому что по её правилам каждый терял свой самый любимый приз.

Руперт пребывал в страхе перед Мелани с той самой минуты, как выиграл её книги, но дядя Генри заверил его, что Мелани всегда ужасающе ведёт себя во время игр, и ей только на пользу пойдёт, если она научится спортивному поведению, так что не нужно обращать на неё внимания. Если Мелани не возьмёт реванш, книги достанутся сестрёнке Элизе. Элиза любила по вечерам сидеть с Рупертом, и он придумывал для неё истории, чтобы отвлечь от холода. Истории не были особенно хороши. Кроме холода и голода, Руперту мало что довелось испытать в жизни, поэтому голод и холод, так или иначе, проникали в его истории, делая их бесполезными. Но теперь он сможет прочесть ей все книги про Нэнси Дрю. Эта мысль приносила ему бо́льше радости, чем всё, что произошло в этот день.

И наконец, в разгар дня Риверсы начали последнюю игру.

Один последний вопрос

– Итак, ребята, – воззвал дядя Генри, – верните все ваши призы на стол в столовой.

– Это действительно всё моё? – Руперт шёпотом спросил у Тургида, кивая на гору призов, которую он притащил. Призов было так много, что на столе все не поместились, и ему пришлось сложить часть позади себя на стуле.

– Твои, ещё бы, – сказал Тургид. – Ты их честно выиграл. Не так и плохо для новичка.

Руперту просто не верилось. Ничего подобного он не испытывал и не ждал от жизни. Как же ему повезло, что он зацепился за эти жуткие ворота и его перекинуло через них электрическим разрядом! «И это доказывает, – думал он, – что не надо поспешно судить то, что происходит в жизни: что хорошо и что плохо и что повернётся к добру или к худу». Он-то думал, что знает, что его ждёт, а оказалось, этого знать нельзя.

Он даже не осознавал, что в восторге вертится на стуле и улыбается до ушей.

– Что с ним такое? – спросил Уильям, тыкая пальцем.

– Я думаю, у него блохи, – ухмыльнулась Мелани. – Блохи и мои книжки про Нэнси Дрю. Хуже гостя и быть не может, если хотите знать.

– Эти книжки про Нэнси Дрю вовсе не твои, – заметил Тургид. – Их выиграл он!

– Да, но я первая их выбрала, и я здесь живу. Да кто он такой, просто пугало, которое ты подобрал на лужайке! – возмущалась Мелани, и глаза её сверкали.

– Хочешь, я отдам их тебе? – вежливо предложил Руперт и встал со стула, чтобы отнести ей книги.

– Немедленно прекратить! – рявкнул дядя Генри. – Это мухлёж! Если Мелани их хотела, нечего было проигрывать в «Пропади пропадом». Нельзя же давать всё людям за просто так. Эдак хаос наступит. Анархия! Дымясь восторгом, злобные твари слетятся к нам глумучей чащей. Вот что я вам скажу, за своим игровым столом я подобного не допущу!

– Ох, – выдохнул Руперт и снова сел.

– Что ж, я предупредила, я тебя со свету сживу, – процедила Мелани, с прищуром глядя на Руперта.

– Отлично! Вот это сила духа! – воскликнул дядя Генри.

Руперту сделалось нехорошо.

– Не обращай внимания, – успокоил его Тургид. – Скоро у тебя будет шанс выиграть вообще все призы.

«Ещё призы! – подумал Руперт. – Когда ещё был такой день!»

Миссис Риверс настояла, чтобы перед последней игрой подали десерт, так что все переложили свои призы на пол, а Биллингстон заново накрыл на стол и снова внёс всевозможные пироги, кексы, печенья, эклеры и фланы. Следующий час прошёл за сосредоточенной работой челюстей. На этот раз у Руперта нашлось место для десерта. Он принялся набивать желудок сладостями, как до этого набивал его закусками. Чудесное пресыщение. Наконец, стол был расчищен для последней игры этого дня.

Дядя Генри сел, обвёл сидящих за столом прищуренным взглядом, а затем широким жестом извлёк из кармана колоду карт.

– Это покер, – пояснил Руперту Тургид. – Мы играем, пока не останется один победитель, который выигрывает всё.

– То есть я могу потерять все мои призы? – уточнил Руперт. – Те, что я выиграл в других играх.

– Угу, и, вероятно, так и произойдёт. Дядя Генри угарный игрок в покер. Как и папа. Да и дядя Моффат неплох. Они играют уже много лет. Остальные примерно на одном уровне. Кто-то заберёт всё в конце игры. Ничего не поделаешь. С другой стороны, дело не в призах, главное – сама игра, верно?

«Нет, – подумал Руперт, – дело как раз в призах». Он повернулся и посмотрел на всё то, что выиграл. У него была тёплая зимняя шапка, плюшевый медвежонок, две коробки шоколадных конфет, «Монополия», многотомная энциклопедия (он даже не мог поднять все тома разом) – да ему придётся ехать домой на грузовике! У него была куча вещей, которые он не успел даже толком рассмотреть. Ему хотелось спросить, а нельзя ли остановиться сейчас и уйти с тем, что есть, но он чувствовал, что это предложение будет встречено всеобщим неодобрением. Он беспокойно присел за стол, от переедания и волнения у него бурчало в желудке.

Пока дядя Генри и дядя Моффат старались объяснить Руперту правила во всех подробностях, остальные окружили их и наперебой давали советы.

– Мы играем всего лишь в калифорнийский покер, – бросила Мелани.

– Так что ничего особо сложного, – добавил Уильям.

– Ты разыгрываешь не руку[9], ты разыгрываешь людей вокруг себя, – провозгласил мистер Риверс, но Руперт ничего не понял.

– В покере нужно держать лицо, – пояснил другой Тургид. – Смотри, вот так.

И он состроил такую жуткую гримасу, что Руперт с перепугу едва не свалился со стула, а Тургид рассмеялся.

– Так, довольно, достаточно, он всё понял, – сказал дядя Генри. – Давайте сдавать карты.

Руперт далеко не всё понял, по крайней мере, не сразу, и за первые две раздачи он проиграл медвежонка и более желанную из двух коробок шоколадных конфет. Затем отчаяние придало ему сил. Когда кто-то выигрывал раздачу, он не только возвращал собственный приз, поставленный на кон, но и кучу чужих призов с кона. Мозг Руперта, перебивавшийся обычно на голодном пайке и практически бесполезный, теперь горел, подзаправленный сахаром и отдохнувший за долгое время бездействия. Он включился с полоборота и выручил Руперта. Мальчик не просто разобрался, что делать со своими картами, но и как разыгрывают руки другие игроки. Он научился определять, когда их ставки соответствовали реальной силе руки. Он не смог бы объяснить, как он делал эти вещи, но, несомненно, у него всё получалось, потому что он начал выигрывать. Каждый кон.

– Он мухлюет, – пожаловался Уильям.

– Прекрати, Уильям, – одёрнула его миссис Риверс. – Мы так не говорим.

– Как он может мухлевать? – воскликнул Тургид. – Он же никогда раньше не играл.

– Все подтасовщики это говорят, – заметил Уильям. – Так они заманивают жертв.

– Хватит! – отрезал дядя Генри, вставая и гневно глядя на Уильяма. – Я отстраняю тебя от стола.

– Мне всё равно, – отозвался Уильям. – Всё равно я проиграл все свои призы. – И он ушёл смотреть телевизор и дуться.

– Не обращай на него внимания, – сказал дядя Генри. – Он никогда не умел достойно проигрывать. Но ты! Ты просто поразителен! Ты – гений! Ничего подобного нам не доводилось видеть. Однозначно, ты оживил наше Рождество в этом году. Да, да, юный Руперт! Ты совершенно особенный паренёк!

Руперт покраснел. А затем снова выиграл. Он выигрывал и выигрывал, и теперь стол перед ним был весь уставлен призами. Он снова подумал, как же ему донести всё до дома. Может, Риверсы позволят ему сделать несколько ходок. А самым чудесным призом были зимние ботинки. Руперт терпеливо сносил вечно мёрзнущие ноги, пока у него не было выбора, но теперь, когда он знал, что они будут в тепле, сама мысль, что ему может снова быть холодно, сделалась невыносима. Оказывается, переносить безропотно невзгоды можно лишь до тех пор, пока не забрезжит надежда на избавление. В ужасе он осознал, что жизнь стала даже горше, оттого что в нём проснулась надежда на нечто лучшее. Надежда – ужасная вещь, потому что она подрывает необходимость терпеть худшее. А следом за этой необходимостью исчезает и стальной стоицизм. И теперь мысль о ледяных ногах была невыносима, и это было опасно, ведь не все испытания были позади.

Он и дядя Генри разыгрывали последний кон. Победитель получает всё. На половине стола перед дядей Генри также горой лежали завидные призы. Он выиграл ледянку. Он выиграл скейтборд. Он выиграл ящик консервированной сладкой кукурузы. Руперт же думал, что с радостью оставил бы дяде Генри все его призы и в придачу отдал бы все свои, если бы только ему позволили остановиться прямо сейчас и забрать домой ботинки. Он был бы счастлив просто не проиграть ботинки.

Обычно к этому моменту Риверсы, не участвующие в последнем противостоянии, пресыщались играми и обществом друг друга и разбредались, кто смотреть телевизор, кто читать возле камина в гостиной, кто совершить ещё один набег на десерты. Но в этот день наэлектризованная энергия пульсировала между дядей Генри, экспертом, и Рупертом, новичком, – каждый нацелен на победу, каждый, сощурив глаза, всматривается в свою руку, – и Риверсы в полной тишине остались на своих местах. Теперь все призы лежали одной грудой, и стол практически прогибался под их тяжестью.

– Кто выиграет? Кто выиграет? – нервно вопросила миссис Риверс.

– Бет, прошу, заткнись, – попросил дядя Моффат.

– Я хочу, чтобы победил Руперт, – заявил Тургид.

– Ох нет, это должен быть Генри, – раздался голос библиотекарши из-за портьеры. – Это всегда Генри.

– Конечно, это должен быть дядя Генри, – заметила Мелани. – Тогда он отдаст мне книги про Нэнси Дрю.

– Да брось ты, не видать тебе этих книг, – ухмыльнулся Роллин. – Даже если победит дядя Генри. А он должен победить. На кону честь семьи.

– Нет уж, пусть победит гость, – вмешалась тётя Хазелнат. – Небольшая встряска пойдёт семье на пользу.

Руперт и дядя Генри ничего не говорили. Их дыхание замедлилось. Их глаза сощурились ещё сильнее. Комната сжалась до карт в двух руках и груды призов.

«Победителем буду не я, – подумал Руперт. – Я не могу им стать. Я должен им стать».

У дяди Генри и Руперта было по пять карт. Чтобы улучшить свою руку, они могли сбросить четыре карты и попросить четыре новые карты. У Руперта было три шестёрки. Три карты одного достоинства – это уже хорошо. Четыре – ещё лучше. В общем-то, редко кому удаётся собрать руку сильнее четвёрки. Но Руперт понятия не имел, какие карты у дяди Генри. Если дядя Генри попросит четыре новые карты, вероятно, у него ничего нет. А если он попросит только одну карту, наверняка у него очень сильная рука.

Руперт попросил две новые карты, сбросив всё, кроме шестёрок, поскольку он надеялся получить четвёртую шестёрку. Дядя Моффат сдал ему карты. Руперт поднял их по одной. Первая была девятка. Но вторая – нет, это невозможно! Это невозможно! Четвёртая шестёрка! Он победит! Он не только получит свои собственные призы, но все призы дяди Генри! Но погоди-ка, вовсе не обязательно. «Давай не будем бежать впереди паровоза», – подумал он. Всё зависит от руки дяди Генри и карт, которые ему пришли. И вот дядя Генри также попросил две карты. Возможно, у него тоже тройка. Возможно, у него три семёрки, и ему придёт четвёртая. Всего лишь это, и дядя Генри выиграет. Всего лишь четыре семёрки.

Как и Руперт, дядя Генри поднял сданные ему две карты одну за другой, чтобы постепенно узнать, что приготовила ему удача. Руперт изучал лицо дяди Генри с таким вниманием, словно на этом лице был записан смысл жизни, и всё же не мог понять, что у него на руках. Его лицо ничего не выдавало.

Дядя Генри также смотрел на Руперта.

– Всего две карты, – сказал он наконец. – Ты блефуешь, Руперт. Спорим, у тебя на руках ничего нет. Ставлю всё.

– Да, хм, эм, хорошо. Я ставлю всё, кроме ботинок, – с надеждой в голосе предложил Руперт. Всё-таки есть у дяди Генри, может быть, одна из многих комбинаций, посильнее Рупертовых четырёх шестёрок. У него может быть фул-хаус[10] или флеш-рояль[11]. Лучше перестраховаться и сохранить хотя бы один приз.

– Не глупи! – крикнул другой Тургид. – Так нельзя. Ты должен ответить на его ставку. Ты должен поставить то же, что поставил он, а он поставил всё. Так что ты должен поставить всё или сдаться. Но в первом случае у тебя есть шанс. Так что говори.

У Руперта не было выхода.

– Скажи! Скажи! Скажи! СКАЖИ! СКАЖИ! СКАЖИ! – скандировали они, и у Руперта в глазах помутилось и в ушах зазвенело, и он не мог больше этого выносить.

– Я СТАВЛЮ ВСЁ! – заорал он, потому что всё что угодно, было лучше этого.

И все стихли.

– Игроки, откройте ваши карты, – провозгласил мистер Риверс.

Дядя Генри медленно выложил свои карты на стол, рубашкой вниз. Руперт взглянул на них. А потом посмотрел ещё раз. В первую минуту ему сделалось дурно. Короли! У дяди Генри были короли. А король старше шестёрки. Но погоди-ка. Неужели? У дяди Генри их было только три.

Руперт выложил свои карты на стол рубашкой вниз.

На мгновение в комнате настала полная тишина, и Руперта посетила тревожная мысль, что вот сейчас они набросятся на него и убьют. И его вовсе не удивит такая развязка этого дня.

Затем в ушах зазвенело от крика, и дядя Генри кричал громче всех.

– ЧЕТЫРЕ ШЕСТЁРКИ! Великолепно! Великолепно! Мальчишка – гений! Как же он УДАЧЛИВ! Он самый везучий мальчишка из всех, что я знаю. Руперт, Руперт, мальчик, ты выиграл. ТЫ ПОЛУЧАЕШЬ ВСЁ!

Руперт сидел, словно оглушённый ударом молота, но дядя Генри не замечал этого и продолжал подскакивать на стуле.

– Вот так тёмная лошадка! Вот так сюрприз! Никогда в жизни я не был так рад проигрышу. Вот так игра, а, Моффат? Вот так игра!

Дядя Генри встал и пустился в пляс. Дядя Моффат взял его под руку, и они вдвоём принялись отплясывать джигу по комнате, да так, что опрокинули два стула. Они вертелись всё быстрее и быстрее, и вот тяжёлый корпулентный дядя Моффат приподнял дядю Генри над полом, и тот закружился, взбрыкивая ногами и сбивая со столов мелкие предметы, а со стен картины. Наконец оба повалились кучей-малой на пол и лежали, заходясь от хохота. Позабытый Руперт сидел тихо. Ему хотелось смеяться вместе с ними, но он едва мог дышать.

– Ты выиграл! Ты всё это выиграл! – вскричал дядя Генри, медленно поднимаясь на ноги. Руперт сидел так тихо и неподвижно, что он решил, будто мальчик не понял, что выиграл.

Все ликовали, дружески щипали Руперта за руку, пытаясь привести его в чувство и заставить поверить в собственную удачу.

Затем Мелани, которая сидела в кресле в углу комнаты, встала.

– Не совсем, – произнесла она, и её губы медленно растянулись в недоброй улыбке, сделавшей её ужасно похожей на ящерицу.

– Ой, батюшки, – выдохнул дядя Генри, садясь и потирая лоб.

– Да уж, да уж, батюшки, – повторил дядя Моффат, борясь с собственным весом и полным брюхом, чтобы сесть. Решив полежать ещё пару минут, он растерянно смотрел в потолок и повторял: – Ой, батюшки, ой, батюшки, ой, батюшки. Боюсь, это так.

Миссис Риверс отвела глаза.

Кузены вздохнули.

«Теперь они меня и убьют, – подумал Руперт, – и, возможно, съедят». Он умоляюще взглянул на миссис Риверс.

Миссис Риверс нервно заломила руки, а затем проговорила:

– Руперт, дорогой, Мелани имеет в виду, что, чтобы по-настоящему победить, ты должен ответить на один традиционный рождественский вопрос. По-настоящему победить и получить все призы.

– Что? – переспросил Руперт, наконец приходя в себя. Так нечестно!

– Это совсем пустяк, – сказала миссис Риверс.

– Плёвое дело, – вставила Мелани, и глаза её сверкнули.

– Это просто небольшая традиция, как и сказала миссис Риверс, – отметил мистер Риверс.

– Что? – повторил Руперт, бледнея.

– Да нечего выглядеть таким испуганным, – бросил Уильям, который вернулся в комнату, словно акула на запах крови.

– Мы так каждый год делаем, – объяснил другой Тургид. – Биллингстон выбирает вопрос из энциклопедии, и тот, кто победил в покер, должен дать верный ответ. Если ответ правильный, он забирает всё. Если нет, теряет всё.

– Но… я же уже выиграл, – забормотал Руперт, его так обеспокоил этот новый поворот, что он не смог вежливо смолчать.

– Не совсем, – заметил мистер Риверс.

– Ещё нет, – коварно улыбалась Мелани.

– Ну-ну, Мелани, он выиграл, – проговорил Уильям. – Но вот сумеет ли он сохранить свой выигрыш, это другое дело.

– Уверена, что сможет, – выпалила Сиппи.

– Это вряд ли, – заявил Роллин.

– Я уверена, что ты правильно ответишь на вопрос, ты производишь впечатление вполне сообразительного паренька, – но уверенной миссис Риверс вовсе не выглядела.

– И конечно, у тебя будет только один шанс, – прибавил Уильям.

– Один вопрос, – сказала Мелани.

– Один ответ, – подхватил другой Тургид.

– Будешь знать, как мухлевать, – брякнул Уильям.

– Вон! – проревел дядя Генри. И Уильям снова был изгнан из центра событий.

– Хорошо, – тихо произнёс Руперт. На его лбу выступил пот. Руки дрожали. Миссис Риверс принесла конверт, в котором лежал последний вопрос этого года, и с волнением держала его перед собой.

Все глаза нацелились на Руперта.

Миссис Риверс обвела взглядом круг лиц и глубоко вдохнула.

– Я надеюсь, – проговорила она прерывающимся голосом, вскрывая конверт, – что он будет капельку попроще, чем в прошлом году.

– Тот вопрос был просто немыслимый, – сообщил дядя Генри. – Идиотский. Абсурдный. Я потерял всё. Как и любой на моём месте. Это был смехотворный вопрос. Я сказал Биллингстону, что ему следует перестать предлагать столь трудные вопросы. Он, естественно, изыскивает такие сложные вопросы потому, что, если победитель не знает ответа, мы отдаём все призы ему. Так что, как видишь, он заинтересован в твоём провале. Но не волнуйся, мальчик, – дядя Генри наклонился и похлопал Руперта по плечу. – С тобой этого не произойдёт. Ты ещё в школе. Твой ум свеж. Твои серые клеточки не отмерли и не разлетелись, как семена одуванчика. Ты ответишь без труда.

– Да. Ну что же! – миссис Риверс собралась с духом и вытащила листок с вопросом. Сначала она прочла его про себя. – Ой, мамочки, – вздохнула она, нахмурившись.

– В чём дело? – вопросил дядя Моффат.

– Нет… ни в чём, – ответила она и нервно захихикала.

– Сложный? – уточнил мистер Риверс.

– Но не слишком сложный для этого мальчика, для Руперта, – провозгласил дядя Генри.

– Ну же, бога ради, зачитай его, – вступила тётя Хазелнат. – Я не могу сидеть здесь весь день. Я съела семь кусков пирога, и мне нужно прилечь и переварить.

– В этом году, это, м-м-м, география, – проговорила миссис Риверс, прокашлявшись. – Биллингстон выбрал географию. Он всегда выбирает такие, м-м-м, сложные вопросы.

– Силён ли ты в географии, мальчик? – поинтересовался дядя Моффат.

– Конечно же, – отрезал дядя Генри. – Он силён в любой области, наш мальчик. Разве ты не видел, как он разгромил меня в покер? В который раньше никогда не играл!

Руперт с надеждой поднял глаза. Дело в том, что он действительно был силён в географии. Ему был интересен мир, потому что в один прекрасный день, когда он станет тем, кто делает что-то особенное, бог весть, что именно, Руперт планировал отправиться в путешествие. Он уже выучил столицы всех штатов и переключился на Канаду. Он знал континенты. Всё было совсем не плохо. Слава богу, вопрос был не по математике. Он перестал трястись и выпрямился.

– Я готов, – сказал он.

– Кхм, хорошо, кхм, – вяло промолвила миссис Риверс. Как бы там ни было, она выглядела невесёлой. Она положила бумагу и скрестила руки. – Послушайте, может, Биллингстон может придумать другой вопрос, чуточку, и я имею в виду лишь чуточку, попроще?

– Это не по правилам, – заявила Мелани. – Это мухлёж.

– ВОН! – рявкнул дядя Генри, разом развернувшись, он пригвоздил Мелани взглядом и указал на дверь.

– Нет, нет, – пролепетала миссис Риверс. – Она права, м-м-м, в определённой степени, то есть, наверное, да, это мухлёж. Несправедливо изгонять её за то, что она сказала правду. Руперт, дорогой…

– Просто ЗАЧИТАЙ, НАКОНЕЦ, ВОПРОС! – взревел дядя Моффат, который взволок себя на ноги и уже начинал терять терпение, мечтая о сигаре.

– Хорошо, ладно, итак, – проговорила миссис Риверс, затем она наградила Руперта исполненной сочувствия улыбкой и прочла: – В каком государстве следует искать Уамбо?

– Что? – в растерянности переспросил Руперт. Он даже не знал, что такое «уамбо». Фрукт? Здание? Напиток? Танец? Нет, это география, значит, это должно быть место. Или география включала и привязанные к месту объекты? Глядите-ка, он теперь даже не уверен, что включает в себя география! Это кошмар!

– Какой простой вопрос, – Мелани закатила глаза.

– Все это знают, – подхватил другой Тургид, злорадно просияв. – И ты знаешь, верно, Руперт?

– Вы можете прочитать его ещё раз? – весь дрожа, попросил Руперт. Раз Мелани и другой Тургид считают, что это простой вопрос, наверное, он с перепуга что-то неверно расслышал.

– Нет, мне очень жаль, это запрещено, – сказала миссис Риверс. – В правилах говорится, что я не могу повторять вопрос, и ты должен ответить, не раздумывая, но поскольку ты новичок в этой игре, мы дадим тебе тридцать секунд.

– Это мухлёж… – начал было дядя Генри, но поскольку Руперт был ему симпатичен, он сказал: – Ай, ладно. Особым разрешением комиссии по регламенту. В этом единственном случае. Уильям, ты можешь вернуться на время обратного отсчёта.

– ТРИДЦАТЬ, ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТЬ, ДВАДЦАТЬ ВОСЕМЬ, ДВАДЦАТЬ СЕМЬ…

Все обступили Руперта. Уильям вернулся, глаза его блестели, как у дикой собаки. Если и был небольшой шанс, что Руперту удастся извлечь из закоулков памяти эти дремучие сведения, он улетучился. В голове у него не было ничего, кроме следующего числа, которое они вот-вот выкрикнут.

Считая, семейство смыкалось вокруг мальчика всё плотнее и плотнее. Казалось, все они собаки, а Руперт – кролик между ними. И в любой момент они набросятся на него. Его взгляд упал на ботинки. Удастся ли ему схватить их и сбежать? Он ощущал на коже горячее дыхание. Он поднял взгляд и увидел круглые пялящиеся глаза. В комнате неожиданно стало слишком тепло. Он переел. Ему показалось, что сейчас его стошнит.

– ДЕСЯТЬ, ДЕВЯТЬ, ВОСЕМЬ…

Руперт опустил глаза. И тут, словно искорка пробежала, и он услышал слово ещё раз. Уамбо. И что-то всколыхнулось, какая мысль сверкнула в его голове. Она нашёптывала ему о чём-то знакомом. Знакомом? О чём же? Он где-то видел это слово. У него перед глазами возникла карта. А на ней большой континент. Который? Северная Америка? Нет. Азия? Нет.

Комната плыла перед глазами, тела людей вокруг него гнулись, словно деревья на ветру.

– СЕМЬ, ШЕСТЬ…

И тут он вспомнил. Африка! Однажды ему приказали сидеть перед кабинетом директора, потому что Джон и Дирк украли кошку школьного секретаря. Два часа он провёл на твёрдой скамье, пока директор пытался разобраться, имел ли Руперт какое-то отношение к этой выходке. Заняться ему было нечем, а напротив на стене из шлакоблоков висела карта Африки.

– ПЯТЬ, ЧЕТЫРЕ…

Руперт в последний раз поднял глаза и взглянул на их лица, возбуждённые, разочарованные, ждущие, когда же всё закончится и можно будет заняться другими делами. Он посмотрел на свои призы. Свитера, членство в клубе «Печенье месяца», Элизины книги про Нэнси Дрю. БОТИНКИ! «Пожалуйста, – взмолился он к своей памяти. – Где в Африке? Пожалуйста!»

Его мозг отчаянным рывком попытался в последний раз прийти ему на помощь. Не подкачать ради тёплых ботинок и книг для Элизы. Перед его глазами стали формироваться очертания страны. Он видел на карте в самом её центре буквы, складывающиеся в слово «Уамбо». Уамбо был столицей государства на карте, которое он смутно припоминал. «Но какого государства?» – отчаянно думал он. Он видел, как на карте появились буквы. Он практически видел название этой страны. Он всё же получит книги и ботинки!

Но в его мозгу оставалось энергии лишь на что-то одно, или думать о названии государства, или мечтать о тёплых ботинках, и Руперт истратил все на мысли о ботинках. Он в последний раз представил себе утеплённую мехом внутренность, а затем водоворот закружил его слишком сильно.

– ТРИ, ДВА…

Руперт потерял сознание.

Казалось, прошла всего секунда, прежде чем он распахнул глаза и прошептал так громко, как только мог, лёжа пластом возле стула, с которого сполз на пол:

– АНГОЛА!

Но когда он взглянул вверх, половины Риверсов уже не было.

– Слишком поздно, – усмехнулась Мелани.

Семейство, окружавшее его стеной, уже разошлось. Они ходили по комнате, накладывали десерты, направлялись в залу, чтобы почитать или посмотреть телевизор.

– Ты проиграл, – Уильям нагнулся, чтобы провозгласить этот приговор прямо в ухо Руперту.

– Но я дал верный ответ, – не слушающимся языком пробормотал Руперт.

– Как обидно! – вздохнула миссис Риверс. – Ты был так близок к победе. Ты почти успел.

– Это была самая лучшая игра из всех, что у нас были, правда? – провозгласил дядя Генри. – Ажитация победы! Агония поражения! Какое напряжение, верно? Этого-то и ждёшь от дня игр. Напряжения!

– Это было захватывающе, – согласился дядя Моффат.

Он и дядя Генри перешли в залу, чтобы выкурить наконец по сигаре.

Руперт проводил их взглядом, словно бы не веря, что всё так обернулось. Библиотекарша, возникшая из-за портьеры в решающий момент, склонилась над лежащим Рупертом и приветливо объяснила:

– Ты сейчас думаешь, что от правильного ответа на волосок и что мы могли бы пойти тебе навстречу. Но, видишь ли, мы уже предоставили тебе дополнительные тридцать секунд. Мы не могли уступить тебе ещё больше.

– Ты не входишь в число тех «мы», о которых ты говоришь, – указала библиотекарше Мелани. – Мы едва тебя знаем.

– Мелани, не груби, – упрекнула её миссис Риверс.

Но библиотекарша, вразумлённая, снова исчезла за портьерой.

– Эти твои обмороки – настоящее свинство, не так ли? – заметил Тургид. – Вот ведь пренеприятная привычка, честно говорю. И в этот раз она тебе по-настоящему подкузьмила, верно?

– Это неконструктивное поведение, – изрёк мистер Риверс, приканчивая эклеры. – Тебе нужно прекратить так делать.

– Что ж, в следующий раз повезёт больше, старина, – прокричал дядя Генри из окутавшего его облака дыма в зале. – Вот так день! Великий день!

– Может, ты хочешь чашечку чая, дорогой? – предложила миссис Риверс. – И возможно, ещё кусочек пирога?

– Я думаю, мне пора идти домой, – вздохнул Руперт, который больше не мог всё это выносить.

– Мне ужасно жаль, что всё так обернулось, – сказал Тургид. – Да, и, пожалуйста, верни мне мою одежду.

План

Руперт переоделся в собственную одежду и хотел было вежливо попрощаться, но, похоже, все потеряли к нему интерес. Некоторые словно и не припоминали, кто он такой. Миссис Риверс и Тургид проводили его до двери.

– Держи, съешь шоколадку, – напутствовала миссис Риверс. – Я была медсестрой, и знаю, что людям, которые теряют сознание, нужно давать сахар. Он оказывает оживляющее действие.

Руперт проглотил шоколад, но ему было уже всё равно. Его аппетит пропал, как и чудодейственные свойства шоколада. Сладости больше не делали его счастливым. Ему казалось, что он никогда больше не будет счастлив.

– Ты была не настоящей медсестрой, – крикнул дядя Генри из залы. – Скажи ему. Ты всего лишь оделась медсестрой как-то раз на Хеллоуин. Это не считается.

– Считается, – крикнула в ответ миссис Риверс.

– Пока, – попрощалась тётя Хазелнат, проходя мимо, и вытолкнула Руперта за дверь.

Тут появился Биллингстон и нажал на кнопку возле парадной двери, чтобы сначала открыть ворота, а затем закрыть их за Рупертом, когда тот пустится в долгий и промозглый обратный путь. «Как бы мне пригодились ботинки», – подумалось ему тоскливо, едва его теннисные туфли, успевшие просохнуть в течение дня, снова намокли и мгновенно заледенели. У него заныли и заболели пальцы, пока благополучно не занемели.

Руперт прошёл через очень богатый квартал Стилвилля, где остальные шесть особняков были со вкусом украшены к празднику. Он мог только мечтать о блюдах, подарках и призах за замысловатыми воротами. Он миновал просто богатый квартал, где рождественские украшения были сдержанными. Потом проследовал мимо благообразных и ухоженных дворов стилвилльских менеджеров, учителей и предпринимателей. Двери их домов блистали рождественскими гирляндами, а окна являли сцены единения, изобилия и веселья. Затем он прошёл через квартал, где жили бедные, но гордые заводские рабочие, а тротуары были тщательно расчищены от снега. Здесь в окнах домов он видел зажжённые ели и изредка надувных белых медведей. Наконец он добрался до своей части города, где жили самые ничтожные из заводских рабочих и те, кто нигде не работал и еле сводил концы с концами. Неопрятные дома стояли на запущенных участках, заваленных грязным снегом вперемешку с солью – его самосвалами привозили сюда хозяйственные службы города. Проходя мимо домов, Руперт видел разве что голубое свечение телевизионных экранов, а слышал лишь безрадостную тишину.

«И почему я не вспомнил, что Уамбо находится в Анголе до того, как упал в обморок, – понуро думал он. – Безмозглый неуч и бестолочь! Ни на что я не гожусь». И потерял он не только ботинки, но и книги. И ему нечем отвлечь Элизу от голода и холода бесконечно долгими ночами. Но… ну конечно! Кое-что у него осталось! Сувенир из хлопушки! Пусть у него нет книг, но у него есть колода карт. Он освоит все игры, в которые другие дети играют во время большой перемены, – «Ведьму», «Сундучки», «Джин-Рамми» – и потом научит её! А сегодня, пока он ещё не знаком с этими играми, он просто придумает свою! А что? Может, он прославится, придумывая карточные игры? Изобретая игры, в которые станут играть дети во всем мире. Может, в этом и будет его особенное дело! Ведь выиграл же он, играя в покер с дядей Генри, а он был бессменным чемпионом. Дядя Генри назвал его гением! Вот поэтому, может, к исходу дня у него осталась лишь колода карт. Потому что выдумывание игр – это его призвание! Может, по этой самой причине всё и случилось так, как случилось! Ему, Руперту Брауну, суждено стать изобретателем игр!

Руперт восторженно запустил руку в карман штанов, пошарил, но ничего не нашёл.

Он запоздало вспомнил, что положил карты в карман флисовых штанов Тургида, думая позднее переложить их в свои. Но забыл. Он идиот. Он не принесёт домой ничего, кроме полного желудка. И хоть сам он был сыт, с семьёй ему поделиться нечем. Он всех их подвёл.

И он понуро поднялся по ступеням.

Когда он вошёл, всё семейство сидело перед телевизором. Он подошёл и встал рядом с Элизой, которая, съёжившись, сидела в углу комнаты, откуда телевизор было слышно, но не видно. Дело в том, что все хорошие места в маленькой комнатке были заняты, а её, как и других малышей, было так легко отпихнуть назад.

– В корзине, что мы получили, все абсолютно просрочено, – жаловалась мать, читавшая текст на банке с паштетом из креветок, из которой она ела.

Младший брат Руперта, Джош, пытался выхватить у неё банку, но она отталкивала его.

– Прекрати! – огрызнулась она. – У тебя есть просроченная копчёная цветная капуста. – Тут она взглянула на Руперта, словно пытаясь вспомнить, где же видела его раньше. – Кажется, ты прозевал доставку корзины. Так что всё уже разобрали, даже не проси. Где ты пропадал?

– Я забыл, что сегодня Рождество, – признался Руперт. – Я пошёл в школу.

– Ха! Ну и недоумок! – заржал Джон. Под мышкой он держал кота.

– Чей это кот? – с опаской поинтересовался Руперт.

– А нет, ничей, – затараторил Джон и, отвернувшись, стал смотреть в окно.

– Т-сс, – зашипел Дирк. – Мама ещё ничего не заметила.

– Заметила, – небрежно бросила мать. – Но я не вышвыриваю кошек на Рождество.

– Тихо! Я хочу услышать, что говорят про этот грузовик в рекламе, – потребовал отец. – В один прекрасный день я куплю такой.

– Нет, не купишь, – перебила мать Руперта. – У тебя даже работы нет.

– Ну да, нет, – пробурчал отец Руперта и осел в кресле.

– От рождественской корзины ничего не осталось, – зашептала Элиза, – но я оставила тебе это. – Она протянула ему куриную вилочку[12], на которой ещё оставался кусочек мяса.

– Не стоило, – сказал Руперт, вспоминая, сколько всего он съел за этот день, и чувствуя себя жалким червём. Ему нужно было попросить что-нибудь для неё. Рулет. Кусок пирога. Но он знал, что даже ради неё он не смог бы преодолеть своё смущение. Нельзя же попрошайничать. – Кушай сама. Я немного поел, пока гулял.

– Правда? – удивилась Элиза. – А что?

– Ну, давай, загадывай желание, – сказал Руперт, чтобы отвлечь её, и взялся за один конец косточки. – А потом доешь свою косточку.

Элиза взялась за другой конец, и оба потянули. Девочке достался больший обломок, а значит, и право загадывать желание.

– Я желаю, чтоб не было так холодно, – она подняла обломок вилочки с последним кусочком мяса. Кошка его заметила, вывернулась из рук Джона, разом сцапала косточку и утащила.

– Ты должна пообещать мне, – попросил Руперт, глядя как кошка выходит из комнаты с торчащей изо рта косточкой, – что в будущем, если тебе представится возможность поесть, ты съешь всё, что только сможешь, а обо мне не беспокойся. Ничего для меня не оставляй. Нужно есть, пока есть возможность, иначе смотри, что получается: еда достаётся кошке.

– Кошке, – повторила Элиза.

– И не только еда. Вещи могут забирать. Вещи могут пропасть. Это то, что я понял сегодня. Нельзя цепляться за вещи, от этого одно разочарование.

– Ладно, – тихо согласилась Элиза, хоть и выглядела озадаченной. Она снова устроилась на полу, чтобы слушать телевизор.

– Счастливого Рождества, – пожелал Руперт и встал, чтобы пойти спать.

– Счастливого чего? – переспросила мать, её раскрытый рот был полон полупережёванного креветочного паштета с истёкшим сроком годности. – Счастливого Рождества? – Она зашлась в смехе, и часть паштета выпала на пол. Кошка тут как тут и всё съела.

– Джон и Дирк, а ну отнесите этого кота туда, где вы его нашли, – приказала мать Руперта. – НЕМЕДЛЕННО.

Джон встал, молча подхватил кошку, и они с Дирком вышли через парадную дверь.

Все, кроме Руперта, повернулись к телевизору.

А он пошёл в кровать.

Когда в гостиной стало так холодно, что стало невозможно сидеть и смотреть телевизор, все тоже разошлись спать.

Царивший в доме холод медленно просочился сначала под дырявый свитер лежавшего под кроватью Руперта, затем под его три рубашки, сквозь его тощую плоть и в кости. Мальчик ещё плотнее закутался в своё единственное истрепавшееся одеяло.

Руперт слушал, как поднявшийся ветер начал свистеть в проводах электростанции в конце квартала. Звук был жутко неприятный. Зловещий. Словно электропровода обернутся длинными жилистыми руками, протянутся прямо в окно спальни и схватят его. С этой мыслью он наконец заснул.

Следующий день и следующая ночь были также холодными и ветреными, а последующие день и ночь даже ещё холоднее и ветренее. Руперт не мог дождаться, когда же закончатся каникулы и начнутся занятия. По крайней мере, в школе его ждёт шесть часов в тепле. Но дни каникул тянулись, казалось, бесконечно, пока одной ветреной ночью Дирк не растолкал его со словами:

– Ты ближе всех к окну, пойди, проверь. Звук такой, будто ветер задувает в него камни.

– А если так, – сонно пробормотал Руперт, – я-то что могу сделать? Я же не выключу ветер.

– Я не знаю, – ответил Дирк. – Но этот звук меня с ума сводит. Придумай что-нибудь или я тебя выпихну. – А затем он заснул.

Руперт встал. Возможно, ему удастся найти кусок картона и закрепить его в окне клейкой лентой, хотя по-хорошему нужно заложить чем-то окно снаружи. Он практически спал на ходу, размышляя об этом. Наверное, поэтому люди устанавливают ставни. Но что за ветер может швырять камни? Может, в окно стучал град, а не камни? Может, разразился буран? И как же ему остановить буран?

Выглянув в окно, он поначалу не смог разглядеть ничего, кроме падающего снега и позёмки, бегущей по улице. А затем он заметил кое-что ещё. Огни машины, припаркованной перед домом, и тёмную фигуру возле неё. Фигура подняла руку и, да, швырнула камень в окно спальни. Это какая-то бессмыслица. Руперт хотел было открыть окно и крикнуть, но рама была старая и рассохшаяся, что её и тронуть было страшно, вдруг потом не закроется. Чтобы спросить у фигуры, почему она швыряет камни, ему придётся выйти из дома.

Руперт прокрался вниз по лестнице, надел теннисные туфли и вышел через парадную дверь.

1 «Твинки» – мягкое бисквитное печенье с кремом.

2 Дни повышения квалификации устраиваются для учителей, уроков в эти дни нет.

3 Этот коктейль называется «Ширли Темпл».

4 Продуктовый банк, он же пищевой или продовольственный банк, – благотворительная организация. Они собирают продукты от магазинов или людей, упаковывают их и через сеть других благотворительных организаций раздают нуждающимся.

5 Запеканка из хлебных крошек с овощами, изначально использовалась как начинка индейки, а затем превратилась в самостоятельное блюдо.

6 Пирог из песочного или слоёного текста с нежным кремом, напоминающим пудинг.

7 Серия детективов, главный персонаж которых молодая американская девушка, вчерашняя школьница, издаётся с 1930-х гг.

8 Казу – американский духовой инструмент африканского происхождения, изменяющий голос поющего через него человека благодаря вставленной в цилиндр винтовой пробке с мембраной из папиросной бумаги.

9 В данном случае – карты у игрока в руках.

10 Три карты одного достоинства и две карты другого.

11 Десять, валет, дама, король и туз одной масти.

12 Вилочка – косточка птицы, представляющая собой сросшиеся ключицы, используется в гаданиях и при загадывании желания.

Продолжить чтение