Читать онлайн Возгарка I бесплатно

Глава 1. Яромира Руженова

В паутине трепыхался мотылёк.

Одиночество, отчаяние, страх… Как же я понимала его. Однако помочь выбраться так и не решилась: заметила ползущего к добыче здоровенного паучищу с мерзким брюшком. Светлые крылышки ещё дергались, когда ядовитые клыки вонзились в крохотное тельце. Затем хищник принялся пеленать жертву.

Я одёрнула себя: нечего тут пялиться, надо дальше идти, подружки ведь не могли уйти далеко. Наверняка они тоже меня ищут. Не бросят же одну?

– Девчонки! Я здесь! Отзовитесь!

Высоко над головой шелестели листья – тревожненько так, чтоб остатки надежды скукожились в урюк. Бродя между тёмными стволами, я чувствовала себя такой маленькой и беззащитной в этой огромной дубраве. Днём она казалась приветливой и светлой, но теперь… Прям противно от собственной беспомощности. В конце концов, мне ведь уже одиннадцать, даже с половиной! Нельзя быть такой трусихой!

Лес казался бесконечным.

С бородавчатых ветвей бересклета свисали спелые грозди и таращились на меня чёрными зрачками из ядовитой мякоти. Встречалась переспелая, подсохшая земляника. Дозревали орехи лещины – ещё пара-тройка неделек и можно собирать… Вот только, чтобы вернуться за ними через эти самые недельки, сперва хорошо бы отсюда выбраться.

Темновато становилось. Поджилки холодели всё сильнее. Под ногами шуршала подгнивающая листва с примесью хвоинок. Сочившийся через кроны свет иссякал, как вода в огородной лейке, мысли тоже мрачнели с каждой минутой.

А что, если меня не найдут? Что, если я так здесь и…

Не буду плакать, не буду, нет.

Блин, как обидно-то за свою судьбу-кручинушку!

Да ещё корзина руки тяготит, а бросать жалко. Красные ягодки, голубенькие. На варенье отличненько пойдут. Мне всегда нравилось ходить в лес с девчонками. Но на этот раз я так увлеклась, что не заметила, как ушла слишком далеко от остальных.

Сперва я даже не поняла, что заблудилась. Немного ягодок здесь, чуток там. Урожай в этом году не очень: дождливое лето, а брусника влагу не любит, да и не первые мы такие умные за ней отправились. Мы бродили по прогалинам и вырубкам, я часто отбегала от остальных, чтобы найти собственный бугорок, заросший низкими кустиками. Перебегала через полосы березняка, увлечённо обирала веточки с кожистыми листиками. Попадались черника с голубикой – тоже отправлялись в корзинку. Так мало-помалу я совсем не заметила, что смех и возгласы подружек куда-то пропали.

Угораздило же… Если отчим узнает, прибьёт. Хотя меня и так ждёт взбучка, ведь я опоздала к открытию трактира. Сейчас мне положено вовсю помогать бабушке на кухне, а не блуждать неизвестно где и кормить комаров: их писк донимал всё сильнее, эти мелкие кровопийцы лезли прямо в лицо, глаза, уши. Всякая мелкая мошкара тоже не гнушалась изводить меня.

– Ох ты ж! – зацепившись ботинком за корень старого клёна, я едва не рассыпала с таким трудом собранные ягодки. Сдула с глаз рыжую прядь, выбившуюся из косы, осмотрелась.

И куда дальше идти? Блин, какая знакомая валежина…

Кажется, я здесь уже была…

– Аминка! Квета! Ганка! Вы меня слышите?! Ау!!!

По щекам уже текли слёзы, я глотала их и шмыгала носом. От плача картинка размывалась, глаза жгло. Я всё меньше понимала, куда иду. Наверное, следовало остаться на месте, как только сообразила, что потерялась… Но я же думала, что вмиг девчонок разыщу! Делов-то!

Каждый шорох пугал, заставлял настороженно останавливаться и прислушиваться. Лесные звуки становились всё более жуткими. От почвы исходил тяжелый землистый дух. Холодная влага тумана наполняла лёгкие. Я зябко ёжилась, руки совсем закоченели на дужке корзинки – не только от холода, ужас морозил не хуже. Перспектива заночевать в лесу до смерти пугала. Кишочки нехорошо скручивало, начинало мутить.

Подол испачкался от влажных побегов, обувь совсем промокла.

Устав аукать и продираться через заросли, я опустила корзинку возле ствола с замшелым комлем. Уселась рядом и привалилась спиной к шершавой коре. Ножки устали и совсем некстати разболелись. Била мелкая дрожь. Я обхватила колени и горько зарыдала.

Нет, так нельзя… надо успокоиться.

Может, снять и вывернуть одежду наизнанку? Говорят, помогает от блуда. Ну, не того блуда, что по ночам случается в «Весёлой Нарциске», а который в лесу кругами водит. Дух такой, лесовичок. Хотя, наверное, не стоит. Простужусь ненароком, да и мама не велела нечистикам потакать. Как же мне её не хватает…

Я тихо сглотнула, пытаясь сосредоточиться на дыхании, потому что сердце так и рвалось из груди. Наверное, собиралось поискать дорогу домой без прочих, слишком медлительных и глупых частей меня. Холодало всё заметнее, а ведь лето ещё не кончилось. Будто сама природа решила поглумиться над несчастной потеряшкой. Хотя у нас тут горы рядом, так что всё из-за них: по ночам с вершин морозные ветра дуют.

Сложившиеся вместе ладони согрело дыхание. Потом правая нырнула за шиворот и достала кулон с туго замотанными нитью мамиными волосами: такими же рыжими, как мои. Веки сомкнулись, пальцы стиснули локон-памятку, с губ сорвалось шептание:

– Мама, мамочка, если ты слышишь, помоги мне, пожалуйста. Мне так страшно, я не специально, я больше не буду отходить от остальных. Прошу тебя, помоги.

Чуток полегчало.

Утерев слёзы, сунула в рот пару ягодок – сочные, кисло-сладкие.

В конце концов, огниво у меня при себе, трут найти не сложно. Расчищу сухую листву, наломаю сушняка и разведу костёр – как-нибудь до утра продержусь.

Рядом валялась отсохшая ветка – вот и помело. Руки двигались сами, голова ещё отказывалась верить, что придётся устраиваться на ночлег вот так… и… Что за?

Хребтину моментально продрала обжигающая волна паники, потому что кусты шиповника угрожающе зашипели. Схватив корзинку, я свалила прочь: совсем не хотелось проверять, гадюка это или уж. Мысли снова помрачнели, ведь на пути запросто может повстречаться зверь покрупнее и поопаснее.

Потому, если придётся здесь звёзды встречать, лучше не спать. Костёр – дело хорошее, но мало ли… Один старый охотник – завсегдатай трактира – говорил, что звери вовсе не так огня боятся, как люди думают. Особенно, если раньше этого огня никогда не видывали и не знают, как больно он кусается.

Перестав шмыгать, я уловила какой-то отзвук. Сперва решила, почудилось… Невольно обратилась в слух и…

Сердце пропустило удар.

Неподалёку слышался шум воды! Наверняка это Искричка!

Я радостно поспешила туда, чтобы сориентироваться по знакомым местам.

Придерживаясь за ветки, спустилась под откос. Башмаки скользили по прелой листве. Почва становилась влажнее, всё чаще встречались папоротники. Кроны расступались, пропуская неширокую речку, журчащую по гальке. Стало светлее и свободнее.

Неужели я спаслась?

* * *

Вода резво падала с невысокого уступа и разбивалась о камни.

Дорогу мне преградили заросли смородины. Пока продиралась, такую дикую тучу мошкары подняла, ужас просто. Без веток над головой стало светлее, хотя солнца уже не было, просто закатное зарево потухнуть не успело, но из лесной чащобы полоску горизонта не разглядишь.

Ой, а там кто?

Какая-то тёмная фигура присела на одном из прибрежных валунов.

Подумалось: наверняка кто-то из местных, надо спросить, как выйти к опушке.

Приблизившись, я поняла, что не знаю такого, какой-то чужак… ещё и на пирата похож или просто бандита.

Рубашка красивая, со свободными рукавами – наверняка дорогая, хоть и поношенная. Кушак вокруг поясницы – у нас такие часто носят. Сапоги с отворотами и такие же перчатки, а на голове – платок. Всё чёрное.

Волосы – тоже чёрные – свисали до ключиц и намокли, потому что чужак умывался. Он зачерпывал журчащую между пальцев студёную воду в ладони и обмывал подбородок. Меня удивило, что этот дядька даже не снял перчатки… потом я заметила, что обратно вода сбегает тёмными струйками…

Будь сейчас не так сумрачно, они наверняка оказались бы красными.

Меня пробрал ужас. Я сразу же поняла, что это вампир.

К нам в трактир они почти не заходят: нет у нас подходящей для них кормёжки. Но пару лет назад забрели, наверное, по незнанию. Отчим тогда велел моим сводным сестрам запереться и не выходить от греха подальше. Я украдкой подглядывала, как зловещим гостям наливали кровь наскоро забитой свиньи. Один попробовал и гадливо плюнул, схватил отчима за шиворот и потребовал человеческую. Мама вмешалась, она улыбалась и пыталась всех успокоить… Меня заметили и прогнали, а у неё потом рука была перебинтована.

Тогда мы легко отделались. Но одно дело встретить кровососа в городе, где он вынужден хоть как-то соблюдать правила, которые придумали его собственные паны, совсем другое – случайно наткнуться в лесу. Может, я ещё не очень взрослая, но уж разницу понимаю. Да и люди у нас иногда пропадают. Кто в трясине завязнет, кто спьяну в овраг свалится, а кого-то птички со зверюшками после такой вот встречи оприходуют.

Нет у мертвяка причин упускать перекус, если тот сам заскочил на зубок.

Блин, он ещё и с оружием. Вон, кожаная полоса грудь пересекает и к ножнам крепится, а из них рукоятка с защитной дужкой торчит. Хотя уж это совсем не важно: ему и клыков хватит, чтобы разделаться с кем угодно, не только с ребёнком.

Он заметил меня.

Надо бежать. Нет, не выходит.

Пошевелиться я уже не могла. Испуг намертво сковал меня, заставляя смотреть, как хищник медленно выпрямился и, стряхнув с рук воду, зычным, бархатистым голосом произнёс:

– Ну привет, малышка. Заблудилась?

– Не подходите ко мне! – пропищала я, судорожно прижимая корзинку с ягодками к груди, будто вампир покушался именно на них.

– Почему? Чего ты так испугалась?

– У вас лицо в крови…

Дура, молчи! Зачем ты ему это говоришь?! Беги! Беги быстрее!

– Ах, это… – он с усмешкой провёл мокрой перчаткой по лицу, будто отмечая трёхдневную щетину, которая там действительно имелась. – Всего лишь олень. Не думаешь же ты, что я загрыз человека? – он небрежно отёр остатки крови рукавом и направился ко мне.

– Не подходите! Если вы вампир, то всё равно не сможете пересечь текущую воду! Мне сестрёнка говорила!

– Ну что ж. Значит, либо я не вампир, либо твоя сестрёнка ошибается.

Его высокие кожаные сапоги неспешно ступали вдоль каменистого берега, а выбрав место помельче, он так же спокойно зашагал через речку.

В ужасе я попятилась, споткнулась и упала, рассыпав все ягодки.

– Не ушиблась? – с участием спросил кровосос, нависнув надо мной чёрной громадиной. – Дай-ка пособлю, – и протянул мне руку.

Глаза вампира даже в полумраке казались бледно-голубыми и холодными, как смерть. В панике я стала месить ботинками грязь и отползать назад. Потом перевернулась, захватив сырую землю уже руками, подскочила и бросилась наутёк.

Вдогонку мне полетел обидный хохот, слившийся с шумом водопада. Я бежала, не разбирая дороги, ветви больно хлестали по рукам и лицу, а сердце норовило вырваться из груди. И вот, когда лёгкие запылали огнём, я с размаху врезалась в выросшую из ниоткуда тёмную фигуру.

Но на сей раз грохнуться на землю мне не удалось. Стальная рука сцапала меня за шиворот. После чего лес огласил пронзительный визг. Вампир позволил мне всласть побрыкаться и повырываться, прежде чем упёрся рукой в бедро и наклонился вперёд, чтобы поравняться со мной. Спасибо хоть за шкирку не поднял, как котёнка. Я знала, что нельзя смотреть вампирам в глаза, а потому зажмурилась – хотя понимала, что от его клыков это никак не спасёт.

– Прекрати выдираться, рыжик, ты же понимаешь, что это бесполезно.

Затянутые в чёрную кожу пальцы сцапали мой подбородок, лишив возможности дальше вертеть головой и повизгивать. Челюсти сразу же протестующе взвыли, я судорожно вдохнула-всхлипнула и разлепила веки. Всё внутри куда-то провалилось, а руки похолодели так, что я перестала чувствовать кончики собственных пальцев: те вцепились в поскрипывающую перчатку вампира. Зато его пальцы на своём лице продолжила ощущать очень отчётливо.

Одну бровь мертвеца пересекал росчерк шрама, но смотреть я могла только в его зрачки: их чернота расползлась по белкам, будто чернильная капля в стакане воды. Непроглядная тьма… Меня бросило и в жар, и в холод. Я ощутила, как всё онемело, из тела ушла всякая воля. Ноги больше не держали меня, я бы могла обмякнуть и повалиться прямо на сырой мох, если бы пятерня вампира не комкала мою одежду на загривке.

Подбородок он отпустил, едва встретившись со мной взглядом. Хотя нет, не правильно, это я встретилась взглядом с ним. И понимала, что больше не имею власти над собой. Был в этом и ужас, и странное успокоение. Дескать, ну всё, теперь от меня больше ничего не зависит, делайте, что хотите.

– Так-то лучше. Как тебя зовут? – мягко поинтересовался голос. Казалось, он звучал из какого-то отдаления. Меня окатывало только его гулкими отголосками, будто я провалилась в глубокий колодезь, а хозяин этого голоса может сбросить мне верёвку, если захочет.

Обещание надежды – вот что мерещилось через пелену дурмана.

– Ярочка… – пролепетал мой омертвевший язык.

Вампир усмехнулся уголками рта.

– Смотри-ка, Ярочка, ты вся перепачкалась и щёчку оцарапала.

Он зубами стянул перчатку со свободной руки и заткнул за пояс. Только сейчас я смогла рассмотреть его клыки, и они действительно были длинными и острыми. По спине пробежали нехорошие мурашки. Мне очень-очень не хотелось, чтобы эти зубы разодрали мою кожу. Я часто задышала, а мертвяк тем временем скользнул холодным пальцем по моей щеке и захватил капельку крови из царапины, которую тут же начало щипать.

С наслаждением слизнул.

– Гораздо вкуснее, чем оленья, – он приблизился вплотную к моему лицу, заставив сжаться в комок, и выдохнул: – Тебе повезло, что я не ем детей.

Затем его губы скривились, и он полуобернулся, будто что-то заслышав. Мои уши при этом ничего, кроме обычных лесных звуков не уловили.

– Тебя уже ищут, малышка, – и он снова пристально посмотрел мне в глаза. – Слушай внимательно, Ярочка. Сейчас ты забудешь о нашей встрече. Ты никогда меня не видела и не узнаешь моего лица, если мы когда-либо встретимся. Ты потеряла корзинку и убегала, потому что испугалась волка, который пил воду у водопада.

Слова отдавались у меня в голове глухим эхом.

Несколько мгновений я не дышала, затем моргнула и судорожно сглотнула: во рту пересохло от страха – но каким-то чудом я выбралась из колодца. Вернее, меня оттуда вытащили: так же легко, как запихнули. Голова немного кружилась.

Чужак выпрямился и добавил:

– А теперь иди, скоро тебя найдут подружки.

И он подпихнул меня за плечи в нужном направлении.

Я сделала шаг, другой, третий. Ноги оставались ватными. Очень хотелось обернуться, но не осмелилась.

Это так происходит? Я теперь забуду про встречу с вампиром и буду вспоминать, что вместо него повстречала у водопада обычного волка? Но я не хочу забывать… Хотя, наверное, это лучше, чем помнить о таком кошмаре…

Я так и брела, шурша сухими листьями под ногами. Цепляясь за воспоминания и ожидая, что они вот-вот начнут меркнуть и выцветать. Против воли представляя себе волка, лакающего воду длинным собачьим языком. Он очень явственно представился мне: в серой шубе с ржавыми подпалинами, здоровенный, на худых поджарых лапах. Вот он отрывает морду от журчащей воды и поднимает на меня свои горящие, жёлто-оранжевые глаза…

Нет, стой, глаза у него бледно-голубые, как льдинки…

Или непроглядно чёрные, совсем вороньи…

И сам волк тоже чёрный, а не серый…

Но у нас ведь не водятся чёрные волки…

Может, это была собака?

Ничего не понимаю…

Тут на меня налетели девчонки. Подняли галдёж, трясли, чего-то говорили.

– Ярка, Ярка! Ну наконец-то!

– Мы тебя уже обыскались!

– Ты куда запропастилась?! Дурёха рыжая, в лесу так и сгинуть можно!

Я облизала пересохшие губы и прошептала:

– Простите, я не хотела. Я просто заблудилась. Меня волк напугал… Там, возле водопада. Или собака…

Глава 2. Рихард фон Шнайт

Девчонка сомнамбулой побрела прочь.

Я старался не жалеть, что не убил её.

Ведь это так просто, никто не узнает, нужно только догнать и…

Да, никто не узнает, как не узнал про кровавую бойню, которую ты устроил, едва вернувшись к жизни. Но ты будешь знать. Ты не сможешь забыть страх в её светло-карих глазах, не прогонишь мысли о детском трупе, зарытом в мягком лесном гумусе под периной палой листвы. Ты будешь изводить себя и проклинать за минутную слабость, какое бы наслаждение ни принесла кровь этого несчастного ребёнка.

Нахлынули воспоминания той бури, что унесла мою собственную жизнь.

Шёл 1435 год со дня Чёрного Солнца, война за наследие Сигизмунда бушевала уже тринадцать лет и перешла в самую жёсткую, решающую фазу. Наша эскадра под знамёнами ворона шла на помощь сухопутным войскам. Но удача в тот день сдала нам плохие карты.

Позже ответственность за разразившийся у берегов Гаренмарка шторм взяли на себя колдуны противника, но было ли их вмешательство реальностью или погибель нам принёс каприз природы, осталось невыясненным.

Сперва задул шквалистый зюйд-вест, а когда горизонт заволокло мрачными грудами кучево-дождевых облаков, капитан нашего фрегата связался с флагманом, чтобы скоординировать курс.

Связь осуществлялась посредством обычных семафоров, потому что к магическим кристаллам, которыми штатно укомплектовано каждое судно, на флоте не принято прибегать пока противник не появится в объективе подзорной трубы. Вложенная в холодный хрусталь сила быстро расходуется, знаете ли. Да и не очень-то доверяют просоленные морские волки колдовским агрегатам.

Последовала череда световых вспышек, и решением стало уйти от шторма, ведь ложиться в дрейф или продолжать путь с зарифленными парусами в опасной близости от скалистых берегов было слишком рискованно, а бухт подходящего размера, чтобы принять целую эскадру, поблизости не имелось.

Однако замыслы по спасению от стихии не удались. Судьба-злодейка настигла беглецов и обрушила на их фоки, гроты и бизани свирепый ураган. Корабль глубоко зарывался носом в волну, солёные брызги хлестали в лицо. Снасти гудели натянутыми струнами. В порывах крепчающего ветра скрипели и выгибались мачты.

Кубрик опустел: аврал поднял на верхнюю палубу всех матросов, гардемаринов и солдат. Находясь в лейтенантском звании, я был среди офицеров, передававших приказания нижним чинам. Пальцы костенели на тросе крепко набитого фордуна, вокруг пояса был обернут страховочный линь, мундир промок и тяготил плечи.

Помню, как орал в медный рупор капитан, подбадривая команду крепким словцом:

– Убрать все паруса! И пошевеливайтесь, сукины выкидыши, покуда морская могила не схлопнулась над вашими ленивыми костями! Не надейтесь, что бочонки грога, что у вас в брюхе, помогут вынырнуть из пучины, аки томбуи!

– Травить кливер-шкоты! Отдать кливер-фалы! Выбирать ниралы! – переводил я, указания капитана мичману, тот доводил их до сведения боцманов, а те орали и свистели на матросню. Все мы, наравне с командиром корабля, вооружились рупорами, но даже так силы звука едва хватало. – Топенант на марку! Травить фалы! Выбирать гитовы! Отдать шкоты и галсы! Гитовы и гордени до места!

Форштевень рассекал кипящие волны. Вздымались грозные валы, их пенящиеся верхушки обрушивались вниз, норовя пришибить творение рук человеческих, как назойливую букашку, которая без спросу ползает по вековечному телу исполина по имени Бескрайний океан.

Фрегат взлетал на гребни этих титанических волн и, плавно пропуская их под килем, скатывался во впадины, будто санки с ледяной горы. Даже бывалых моряков, закалённых и длительными штормами, и бесконечными штилями, и порохом пушечных залпов, проняло.

Нет-нет, да и перегибался матрос, а то и офицер через фальшборт или использовал с той же целью поломойное ведро. Оно только чудом не улетело в морскую кипень, а лишь перекатывалось от бакборта до штирборта, как бы предлагая свои услуги всем желающим.

Вперёдсмотрящий, едва держась на марсе фок-мачты, принялся беззвучно орать и показывать на нечто по правому борту. Капитан раздвинул подзорную трубу и направил её по указанному курсу.

– Ах ты ж, альбатросы недобитые! – взревел он, но в голосе сквозили ноты одобрения и даже гордости. – Взлетели! Ой, дурачьё… Снесёт же акулам на корм!

Океан вздыбил нас очередным горбом и, щурясь сквозь пелену дождя, я заметил три вознёсшиеся над флагманским кораблём точки.

Чародеи, борясь с ненастьем, поднялись над неистовыми водами. Раскат грома прозвучал в унисон с яростной вспышкой молнии, и та озарила фигуры этих отважных безумцев. Развевающиеся плащи хлопали и бились на ветру, подобно заполаскавшимся парусам.

Расстояние мешало увидеть их лица, но этого не требовалось. Каждый на флоте знал их имена. Старший из троицы, паривший в центре, двухсотлетний вампир – магистр тайных искусств, давний ученик Вальдемара, нашего великого герцога. Именно под его знамёнами мы отправились в бой.

Следует уточнить, что герцог этот по совместительству является моим злокозненным дядюшкой. Да, я благороден он макушки до подмёток, хотя сейчас по мне это не очень заметно. Собственно, тогда, трясясь от промозглого холода на палубе попавшего в передрягу корабля, я тоже не очень тянул на наследника одного из крупнейших государств на континенте. Но сейчас всё в порядке: Вальдемар уже лишил меня наследства.

На чём я остановился?

Чародеи, точно.

Наш оккультный щит и меч, смелая троица во главе с Волеславом Ланге.

Парившие рядом с вампиром-колдуном юноша и девушка – его собственные выкормыши, пока ещё не бессмертные, но уже получившие благословение на переход в ряды помазанников богини. Всё, что им оставалось – умереть и воскреснуть для вечности в ночи. Забегая вперёд отмечу, что океан не отпустил ни одного из них: живые или не очень, все пошли на корм морским обитателям, а может, не пережили рассвета следующего дня.

Эти кудесники призывали всю доступную силу, выворачивали души наизнанку и в иступляющем трансе пытались словами усмирить океан, будто дрессировщики непокорного льва. Но нет, не той породы им достался зверь. То не лев, не слон и даже не кашалот. Древний левиафан пробудился от вечного сна, голодный и злой, жаждущий пожрать всех, кого угораздило почесать килями его спину.

И реющим над его неохватной тушей альбатросам он тоже уготовил печальный исход. В тщетной попытке обуздать природный хаос, беспощадную силу, что намного могущественнее всех слов, когда-либо произнесённых под солнцем и луной, они забылись. Слишком ушли в себя, в единство творимого обряда, перестали воспринимать внешний мир с его, надо заметить, вполне очевидными угрозами.

Рёв вздымающейся водяной горы. Момент наивысшего пика, когда вселенная замирает в ужасе и кажется оглохшей. Крушение срывающихся с гребня масс, и лишь тяжеловесные буруны катятся к берегам, разбиваясь о рифы.

«Отлетали своё, птички», – мрачно подумал я и сплюнул на палубу в набежавшую через шпигаты пену. Капитан вдвинул все четыре колена подзорной трубы одно в другое и отвернулся. Лицо его омрачилось, надежда угасла, но голос звучал тат же твёрдо и резко, как прежде. В самом деле, пусть океан поглотил этих отчаянных самоубийц, но мы-то ещё были живы, для нас ещё не всё кончилось.

Я приставил медный раструб к губам и тоже продолжил рвать связки яростными командами.

Шкоты не отдавали сразу – хотя нервы у всех натянулись не слабже такелажа, – а не спеша потравливали, одновременно выбирая гордени и гитовы: сперва наветренные, затем подветренные, поскольку судно шло бейдевиндом. Убедившись, что топенанты реев закреплены, а брасы обтянуты, мы послали людей наверх.

Матросы по вантам заспешили на мачты и стеньги. Принялись в темпе подбирать отсыревшие паруса, укладывать их по-походному на реях и закреплять обносными сезнями, стараясь не сорваться в бездонные глубины.

Однако гибель колдовской троицы подкосила всех, кто имел несчастье её заметить. В костёр боевого духа плеснули хороший ушат морской водицы. Даже во мне зашкворчали угли сомнений, хотя море всегда было моей единственной страстью – кроме женщин, разумеется.

Но правильный ли выбор я сделал, когда предпочёл флот?

Ведь у меня было столько вариантов, все пути и дороги лежали передо мной. Ну или почти все. Я родился в семье потомственных колдунов-аристократов. Вальдемар, повелитель воронья и мертвечины, пользуясь своей магией сумел подняться на самую вершину, а став вампиром сделал нашу семью повелителями Варнахарского герцогства. Герберт, мой отец, не принял вампирского бессмертия, но прожил два века на омолаживающих эликсирах. Он тоже блистал колдовскими дарованиями с яркостью сверхновой звезды.

С такими родственниками и мне пророчили великие свершения на чародейском поприще, но ничего не сбылось. Рождённый от старой крови, как же! Вальдемар пытался заниматься со мной, но искромётных талантов я не проявил. Да, мелочи получались, но не более. Меня никогда не распирало от неудержимого могущества, которое необходимо обуздать или оно тебя уничтожит. Нет, напротив, из меня магия выходила по капельке, как дистиллят из перегонного аппарата – но такой же ядрёности в ней не наблюдалось.

И нельзя сказать, что я питал хоть малейший интерес ко всем этим символам, камушкам, заклятиям. Вместо пыльных гримуаров я таскал из библиотечных закромов морские приключения и бегал на реку пускать самодельные кораблики. Признав своего племянника бездарью, герцог соблаговолил отправить меня на обучение в морской кадетский корпус. Затем была военно-морская академия, предвкушение великих подвигов и открытий, а после…

Оказалось, что адмиралтейство совершенно не готово рисковать жизнью единственного живого отпрыска династии фон Шнайт. Долгие годы меня не допускали на деки военных кораблей, держали лоцманом в порту Амельгарта. Но вот я оказался здесь, на судне, гибнущем под дядюшкиными хоругвями. Я добился своего.

Так пожалел ли я о сделанном выборе? Нет, всё же нет. Не пожалел тогда, восемьдесят три года назад, и не жалею до сих пор.

Просто очень страшно умирать, когда тебе всего двадцать пять, и ты едва сумел дорваться до мечты всей жизни. Обидно до боли, до корч, что именно она станет твоей погибелью, твоим убийцей и могильщиком в одном лице.

– Приготовить якоря к отдаче! – прогремела новая команда.

Безумный шум водных масс заглушил лязг тяжёлых кованых звеньев. Вскоре вода начала захлёстывать на борт через клюзы якорных цепей. Шипящая пена стекала по палубным доскам. Волны наваливались на нас тяжёлыми горбами, но пока нам всё ещё удавалось съезжать с их крутых вершин клотиками к небу: к грозовому, полному величественного гнева небу, не жалевшему ни грохота, ни смертоносного света молний.

Мы с ужасом наблюдали, как терпят бедствие наши товарищи. У шлюпа по левому борту от нас переломилась крюйс-стеньга, ударила о борт и завалилась в бушующие волны, повиснув на паутине снастей. Судно тут же дало крен, грозясь перевернуться, а через миг новая волна швырнула его на скалы.

Нас якоря тоже не держали – фрегат начало сносить к берегу. Корабль плохо слушался руля, волны перекатывались через палубу, утаскивая всё, что плохо закреплено и выбрасывая людей в ревущее жерло погибели. Унеслось прочь и злополучное ведро, по дороге выпростав содержимое на ошалевшего мичмана, который тут же получил возможность смыть этот позор.

Затем пришёл наш черёд испытать прочность дубовых досок. Судно бросило на возвышающиеся из воды тёмные громады рифов. Сокрушающий обшивку скрежет, застонали рёбра-шпангоуты, доски не выдержали… И нас накрыло отбойным валом, который с рёвом морского чудовища обрушился на палубу, переворачивая фрегат кверху килем.

Стихия приняла нас в объятия с суровой беспощадностью. Погружаясь в пучину, корабль тянул приписанный к нему экипаж следом, в холод и мрак глубоководной могилы. Но некоторые оказались привязаны к этому катафалку надёжнее других. Выхватив нож, я отчаянно пилил им пеньковую верёвку, которой полагалось спасать мою жизнь, а не служить причиной её окончания.

Когда волокна распустились и линь лопнул, я рванул наверх, хотя толком не понимал где он. Помогли мириады пузырей, вырывавшиеся из уходящего в глубину судна. Впрочем, потоки бушующего океана мешали эти крохотные зёрна воздуха, будто горошины в закипевшем супе, бросали и вертели их с ещё большей простотой, чем меня.

Я тщетно пытался прорваться к спасительной поверхности. Меня швыряло, крутило и отправляло вниз. Я помню, как медленно опускался в пучину, уже не в силах бороться. Легкие пылали, хотелось продохнуть. Стало наплевать, что вместо воздуха в глотку ринется солёная вода. Потом мозг взорвался вспышкой катастрофической боли, необъяснимым образом перешедшей в наслаждение…

* * *

Моё мёртвое тело до следующей ночи носило по волнам. Его прибило к каменистому берегу. Повезло, что рассвет ещё не наступил.

Как становятся бессмертными? Да очень просто: нужно выпить кровь вампира и умереть. Сама она не убьёт тебя, но поселится в организме, дожидаясь срока, чтобы изменить мёртвые ткани, переродить их и вдохнуть новую жизнь.

Кровь моей матери, Ирмалинды, испитая в глубоком детстве, воскресила меня. Отхаркав воду из лёгких, я впервые увидел ночь совсем другими глазами.

И впервые испытал такой голод, какого не знал в смертной жизни. Возможно, умирающий без крошки хлеба узник в каменном мешке смог бы меня понять. Голодающим в неурожайный год крестьянам, мешающим муку с толчёным лопухом и мякиной, тоже знакомы отголоски этого сжигающего изнутри чувства. Но я провёл юность в роскоши и не привык к нужде.

Совсем, сука, не привык!

Волны накатывали на булыжники и степенно удалялись обратно. Океан удовлетворился жертвами и прекратил бушевать. Тихая зыбь светилась в лунном сиянии, но я замечал и другое свечение: его источником оказались копошившиеся подле меня каменные крабы. Эти гадёныши точно не рассчитывали, что выброшенная на их обеденный стол падаль вздумает ожить.

Видимо, мой запах не успел перемениться, ведь на вампира не покусится ни хищник, ни падальщик. С перепугу ребятки в панцирях начали разбегаться: бочком-бочком да к водице, преодолевая последний фут резким подскоком и плюхаясь в пену.

– Бегите, мелкие поганцы, – тихо прошелестел мой голос в унисон с волнами.

Нетвёрдо поднявшись на ноги, я осмотрелся и различил множественные признаки, постигшего нас несчастья: обломки досок, перепутавшиеся с морскими водорослями мотки оснастки, рулевое весло одной из шлюпок и пробитый анкерок, застрявший в расщелине между скал.

Людей – живых или мёртвых – мои новые глаза не нашли. И некая часть меня была благодарна судьбе, что не пришлось смотреть в остывшие лица товарищей и сооружать погребальные насыпи над могилами.

Другая, ранее незнакомая часть, плевать хотела на всякие-там злоключения, мертвецы её не интересовали, да и крабы совершенно не годились…

Я брёл вдоль берега на далёкий свет маяка. Дёсны нестерпимо ныли. Голод выжирал внутренности, путая мысли и заставлял почти выть от изнеможения. Ночной бриз тащил запахи с побережья в море, но порой меня захлёстывало неожиданно изменившимся порывом, и рот наполнялся слюной.

Башня маяка громоздилась на вершине утёса. К ней прилегала жилая пристройка с ветхой крышей, которая лишь чудом пережила шторм. Фонарь бросал на волны длинные полосы света, которые менялись и перемещались согласно предписанной сигнальной схеме.

Ещё век назад вместо этого чуда современной машинерии на вершинах маяковых башен разводили костры, а уголь для жаровен доставляли на вышку в корзине подъёмника. Всё изменил Северо Венченте, ныне прославленный изобретатель, получивший в награду за свой гений вечную жизнь.

Прямо сейчас там, за просторными стёклами фонаря, смотритель крутил ручку, приводившую в движение шестерёнки часового механизма, вращались на катках зеркальные отражатели, насос тянул из резервуара в подвале масло непосредственно к лампе.

Но я опять увлёкся, это самое «сейчас» случилось восемь десятилетий назад. С тех пор Венченте успел осчастливить нас и другими инновациями, в том числе осветительными приборами. Хотя поговаривают, что нынче он вернулся к старому проекту и работает над некой системой линз для маяков, дабы увеличить дальность световых лучей.

Я поднимался по крутому, задернованному склону, порой нетерпеливо помогая себе руками. Запах взбудоражил меня намного раньше, чем я приблизился к башне.

Вонь скотного двора не помешала различить человеческих дух, оставшийся на инвентаре. След его уводил к порогу, сочился из дверных щелей… но я одернул себя и залез в курятник, как наглый хорёк. Спрашивать разрешения не решился, понимая, что близость живого человека лишит меня остатков выдержки.

Все годы воспитания и муштры пошли прахом, от привитых манер и военной выправки не осталось даже следа, когда я схватил первую птицу и вонзил в неё выскочившие на свободу клыки. Да и какие манеры могут быть у дикого зверя? Птица голосила и била свободным крылом, пока не затихла. Крови в ней оказалось слишком мало, но кур было много…

Шум перепуганных квочек и лошадиное ржание привлекли внимание одного из смотрителей маяка. С фонарём и заряженным арбалетом он приблизился к курятнику. Скрипнула рассохшаяся дверь. Свет резанул меня по глазам, заставив зашипеть. Белые и пёстрые перья медленно оседали на загаженную помётом землю.

– Стой! Кто здесь? – выпалил мужик. – А ну не рыпайся! Выходи на свет, медленно выходи! И руки в гору подыми!

Смотритель прищурился и тут же отшатнулся, разглядев ночного вора с пернатой тушкой в руках. Этот перепуганный дебил нажал на спусковой рычаг. Тетива высвободилась из зацепа, болт скользнул по направляющему пазу и… вонзился в перекладину под потолком.

Я выплюнул пух и хотел объясниться, но маячник попятился и бросился бежать.

Вид удирающей добычи оказался невыносим.

Сорвавшись с места, я вмиг догнал его и повалил в уличную грязь. Он захлебнулся собственным криком, потому что я ещё не умел кусать правильно, и мои клыки разорвали артерию. Горячая, живая кровь окатила меня фонтаном. Она била прямо в глотку, я не мог толком глотать и тоже захлёбывался. Меня пробирала дрожь, ужас от содеянного и одновременное счастье – безумное во мрачной чистоте. Недоступное смертному, если у того всё хорошо с головой.

В дверях появилась супруга смотрителя: по женской простоте она выбежала на крики мужа, хотя следовало немедля запереться в глубинах каменного строения.

– Йонас, что тут у тебя творится?! – выпалила она, запахиваясь в наброшенный на плечи плащ. – О, предки, Йона-а-а-ас!!! – её голос сорвался в вопль.

Я поднял к ней окровавленное лицо и улыбнулся: праздник ещё не закончился.

Как же мне было хорошо… Я упивался багровым заревом свободы, точно всю прошлую жизнь провёл в заточении и лишь теперь, с ноги выбив дверь тесного узилища, вырвался в прохладу ночи, вдохнул полной грудью и больше не нуждался в морали, этике и всех писаных запретах.

Азарт охоты – ничего иного не существовало.

Совершенно потеряв себя в карнавале насилия, я поглощал чужие жизни одну за другой. Их кровь стала моим вином, и как же не терпелось мне откупорить все бутылки, приготовленные для дегустации радушным сомелье.

Ночь укутывала мир звёздной мантией, но её полотнище истончалось, пока вовсе не разошлось по швам. Через оконный проём на меня упали косые лучи рассвета, заставив отшатнуться в тень. Только сейчас пришло осознание сотворённого кошмара.

Растерзанный труп женщины у входа. Кровь на дощатом полу и стенах…

Багряный след уводил в проём распахнутой железной двери, что отделяла пристройку от массивного тулова башни. Маяковой прислуге, чью роль повсеместно исполняют родственники смотрителей, полагается ночевать там, за надёжными стенами, а дверь эта не должна отворяться до рассвета.

Сама башня не имеет окон, только узкие бойницы, не требующие даже решёток. Вахтенному смотрителю полагается запираться наверху, а в случае неизбежности проникновения неприятеля, дверь фонаря оборудована замками с обеих сторон: вампирам свойственно умение взбираться по отвесным поверхностям, а отогнать самострелами таких тварей, как я, не всегда удаётся.

По уставу постройки оборонного назначения должны регулярно навещаться магиками, приписанными к соответствующему округу, дабы обновлять защитные чары. На практике галочки в ведомственных документах появляются регулярно, а вот переться в такую глушь – увольте. Ну а без магии стены маяка способны защитить лишь от обычных бандитов.

Но семья, поселившаяся здесь, даже не пыталась соблюдать элементарные правила безопасности. Вряд ли гости навещали их часто: прибрежные рифы слишком негостеприимны, чтобы пытаться высадиться на этих каменистых берегах, а до ближайшего поселения слишком далеко.

Вот и расслабились, перестали таиться за каменной кладкой своего «донжона». Нет, я вовсе не пытаюсь переложить ответственность за случившееся на жертв. Вина за их смерти только на мне.

Я прошёл по кровавому следу до винтовой лестницы и, не чувствуя собственных сапог, начал восхождение, будто на эшафот. До третьего этажа не поднялся: хватило и картин, представших на втором. Бездыханные тела четверых детей. Я смутно помнил их крики. Они звали маму, визжали от ужаса и убегали, а я догонял. Всех переловил, как зайчат.

Меня замутило. Часть выпитого исторглась обратно, багровая лужа под ногами растеклась обширнее. Из глянцевитой поверхности на меня посмотрело чудовище.

Единственная мысль билась в висках: «Ты вырезал целую семью!»

Потом я заметил ещё одного убитого: мужчину, помоложе того, что остался лежать во дворе. Сменщик… скорее всего, сын. Наверное, за огнями вчера следил именно он, вниз спустился на крики, но мать успела раньше, так что его появление в моей памяти не отпечаталось.

И, похоже, он сопротивлялся: рука неестественно вывернута, волокна рубашки над плечевым суставом пропитались кровью. Про остальное и рассказывать нечего. Скажу только, что это именно он лежал на конце запёкшейся дорожки, что привела меня сюда от самого низа. Даже не представляю, зачем было тащить его наверх… Поглумиться? Пойти вместе искать детишек? Его братиков и сестричек…

День я пересидел в подвале. Мог это не делать: через бойницы проникало слишком мало света, его бы не хватило, чтоб причинить мне существенный вред, но… не знаю. Наверное, мне просто хотелось забиться поглубже в пещеру, уйти от мира, от людей – особенно от растерзанных мною. Здесь, в полной темноте и парах рапсового масла, я даже не заметил, как провалился в мёртвый сон.

Когда сумерки укрыли мир, я снова ожил.

Детский плач – вот что ударило по барабанным перепонкам, едва слух вернулся вкупе с сознанием. Содрогаясь, я поднялся на третий этаж и обнаружил люльку с младенцем в родительской спальне. Тот ревел от голода и смердел грязными пелёнками, которые больше некому было сменить.

Что мне следовало с ним сделать? Как поступить?

Бросить здесь? Сегодня свет маяка уже никто не зажжёт, скоро проходящие мимо суда доложат в ближайший порт. Из морского ведомства пришлют эмиссаров, разбираться, что произошло. На всё уйдёт не один день, а с учётом обстановки в регионе… грудничку не дожить без мамкиной сиськи. Взять его в дорогу? Мне нечем его кормить, зато сам он скоро начнёт казаться привлекательным перекусом, как бурдюк с кровью.

Забавно, но я даже не подумал о набухшем вымени коровы, хотя слышал её мычание. Благородная кровь… Мне же никогда не приходилось заниматься хозяйством, так что сама идея подоить эту скотину была чем-то из другого мира.

Я не стал вонзать клыки в ревущее дитя, просто свернул шейку.

Стало тихо, как в склепе.

Спустившись вниз, уложил бездыханное тельце к матери: в юные годы я был несколько сентиментален и почти религиозен, верил, что существование человека не заканчивается с последним вздохом.

Хотел положить малыша под руку мамочки, чтобы она обняла его и не искала в посмертии, но не вышло: мышцы покойницы отвердели, суставы потеряли подвижность, наступило трупное окоченение. В холодной безмятежности женщина напоминала изделие спятившего куклодела. Спутанные волосы напитались кровью, таким же багрянцем окрасилась её сорочка. Кожа застыла холодным фарфором.

Уронив взгляд на собственные кисти, я отчётливо понял, что не отличаюсь от этого трупа. Та же мертвенная бледность, такая же холодность. Но с заходом солнца моё сердце ожило и продолжило толкать кровь по жилам, пусть и неспешно – её замерло навечно.

Посмотреть второй раз на обескровленные тела детишек не хватило духу.

Часть меня продолжала отрицать содеянное. Я не мог поверить, что способен на подобное. Да, меня готовили к превращению в вампира, я рос среди бессмертных и нередко становился свидетелем их жестокости: спонтанной или намеренной. Но не ждал подобного от себя. Какая глупая самонадеянность!

Теперь всё казалось чудовищным сном, непробудным кошмаром.

Не помня себя, я затащил внутрь труп отца семейства.

Мелькнула шальная мысль: ведь башенные подвалы наполнены бочками с топливом, предназначенным для поддержания огня. Пропитать верёвку и запалить как фитиль, или просто аккуратную дорожку налить от подвала до двора.

Одна искра и…

И никаких следов совершённого мной преступления, только курятник зачистить.

Но я не смог. Ведь взрыв обрушит стены маяка, и другие корабли не увидят его света, а значит, кто-то может налететь на рифы даже без помощи шторма. Устроить поджёг наверху, чтобы спалить одни тела? Но огонь всё равно доберётся до сокрытого в недрах здания горючего. Вытащить тела в хлипкое жилище и спалить его? Но следы крови останутся за толстым металлом дверей, придётся всё тщательно оттереть, а обоняние у нашего брата отменное – следы обнаружат, всё поймут…

Да и не хотел я, честное слово, усугублять вину её сокрытием. Застань меня в те минуты хоть одна живая душа, я бы отправился в адмиралтейство с повинной и с лёгким сердцем дожидался бы трибунала. Но стоило представить, какое выражение проступит на лице Вальдемара… Нет, не одобрит великий герцог подобной честности от собственной родни. И ведь его мнение в те годы ещё имело для меня значение.

Потому я вышел во двор, заколол свинью и наполнил её кровью мехи из-под вина, которое безжалостно выплеснул на траву. Мычание недоеной коровы наконец-то заставило меня пошатнуться: запоздало пришло осознание, что жизнь младенцу можно было хотя бы попытаться сохранить. Всё померкло, перестало иметь значение…

Не знаю, сколько просидел у хлева в полном отуплении, но стоило вспомнить про дыхание, как в ноздри настойчиво пробился запах крови. Пальцы оттянули рубашку, покрытую запёкшимся свидетельством чужих смертей. Я с ужасом понял, что придётся вернуться на маяк и снова подняться по винтовой лестнице…

После меня ждало весёлое приключение под названием «заседлай лошадь, которая боится нежити». Мой первый опыт гипноза, как-никак. Вот таким макаром, в одежде с плеча убитого смотрителя и верхом на украденной у его семьи кобыле я отправился прочь, поддавая шенкелей в попытках ускакать от монстра, в которого превратился всего за одну ночь.

Стоит ли говорить, что эта затея не увенчалась успехом?

Однако вынужден признать, что вкус первой крови преследует меня не только из горечи сожалений. Никогда впредь я не был столь же свободен. Я стараюсь держать себя в руках, не убивать тех, кто этого не заслуживает.

Почти всегда выходит.

Рыжей девчонке повезло: она никогда не узнает, что побывала сегодня одной ногой в могиле. Она так вкусно пахла страхом, убегала затравленным зайчиком, вырывалась из последних сил, будто куропатка в силках…

Мне большого труда стоило прекратить играть с ней.

Благо, я не голоден.

Вдалеке разносился девчачий гомон, одновременно радостный и встревоженный.

Малявку нашли. Хорошо. Пора встряхнуться и убираться отсюда.

Я натянул снятую перчатку и зашагал обратно к водопаду, а оттуда вышел к прогалине, где оставил добычу.

Землями Радимии уже без малого десять веков правит король Якуб Старый, а эти горно-приморские леса принадлежат барону Юргену Ветцелю, вампиру моих лет – даже помню его при жизни. Нервный был такой паренёк, оруженосцем к нам приезжал при своём лорде. От него и благословение получил. Если я его помню, то и он вполне может узнать меня в лицо. Не порядок.

Да и не имей я резонов избегать встреч со старыми знакомцами, мне всё равно не место в этих угодьях. В господских лесах традиционно запрещено свободно охотиться не только на людей, но и на зверьё. Испрашивать дозволения у его благородия я совершенно не собираюсь, а потому лучше не задерживаться дольше нужного.

Глава 3. Яромира Руженова

– Паразитка мелкая, ты где пропадала? – взъярилась бабушка Рада, когда я украдкой, с потупившимся взглядом, переступила порог кухни.

Она упёрла руки в боки, широко растопырив локти. Раскрасневшееся от печного жара лицо с полными щеками страшно негодовало. Вообще, она всегда такая: не очень добрая. Когда дедушка Матуш живой был, то частенько получал поварёшкой, скалкой и всем, что под руку попадётся, а ведь он даже особо не пил, так только, иногда буркнет что-то ей поперёк серёдыша, и понеслось…

Маму она тоже не любила, говорила, что покупать жеребую кобылу – одно, а жениться на бабе с довеском – совсем другое.

Ещё мне кажется, она тут перегревается очень сильно. У нас же целых две печи и очаг под колпаком: вон, гуляш в котелке бурлит, пар валит. Бабушкина блуза в подмышках уже совсем пропотела, мясистые руки покрылись капельками.

И даже головной убор снять нельзя, ведь неприлично.

Волосник закрывает лоб, а сверху ещё платок, под которым кожа постоянно преет и зудится, портя и без того замечательный бабушкин характер. Самой-то мне нормально, никогда жарко не бывает ни на кухне, ни в бане – уж не знаю почему, наверное, дело в возрасте. Поди, до бабушкиных лет доживу, тоже употевать начну.

Её взгляд смерил меня с макушки до пят.

– Ах ты ж, ещё и изгваздалась, как чушка! – она всплеснула руками, благо в них ничего не нашлось, чтобы подкрепить негодование делом. – А ну отвечай! Небось, с этими дурындами опять весь день таскалась?

– Я… простите, я…

На мой лепет она разразилась гневной тирадой, от которой я совсем съёжилась, всё теснее вжимая голову в плечи и мечтая просто исчезнуть, испариться, как белёсое облачко пара. Кстати, как же вкусно пахнет… а я ведь с самого утра ничего не ела. Да, наверное, уже и не придётся – разве что украдкой кусочек проглочу.

Услыхав материнский голос, на кухню зашёл отчим.

Снежно-белая рубашка, богато расшитая по вороту и рукавам, топорщилась на свисающем ниже пояса животе. На бархатном жилете поблёскивали начищенные медные пуговицы. Рукава он закатал выше локтей, чтобы не заляпать манжеты пивными брызгами, когда отворачивает краны на бочках или подаёт кружки посетителям.

Крупноносый, лысеющий, с неприязненным взглядом… Никогда не понимала, почему мама пошла за него замуж. Наверное, просто чтобы не остаться со мной на руках и без крыши над головой. Но это плохие мысли. Не стоит так думать, а то грустно становится.

«Как будто в остальном тебя ждёт полная веселуха», – сварливо заметила маленькая, но очень злобненькая часть меня.

– Войтех, сынок, ты только взгляни на эту дуру безголовую! – бабушка развернулась вполоборота, указывая на меня пальцем, будто на некую совершенно неуместную дрянь, вроде ведра помоев на пиршественном столе.

– А, явилась-таки, – он покрутил вздёрнутый ус. – Три тысячи мучеников! По каким трясинам тебя бесы носили? – голос требовал немедленно сообщить имя каждого беса, а также название его родного болота, дабы то можно было в срочном порядке осушить. – Чего глаза опускаешь? На меня смотри! Язык проглотила, тетеря?

– Мы с девочками по ягоды ходили… – кое-как выдавила я из пересохшего горла.

– И много собрала? – он по-деловому скрестил волосатые руки на груди.

– Я корзинку потеряла, простите… – кишки совсем свело.

Выпорет ведь, как пить дать.

– Бестолочь, – заклеймил отчим. – Ладно, потом с тобой разберусь. Живо наверх переодеваться, чтобы через две минуты здесь была!

От души отлегло, но совсем робко и не уверено: а ну как передумает?

Но отчим, закончив с распоряжениями, вернулся в общий зал трактира, откуда вовсю несся обычный смех и гомон чуть подвыпившей толпы.

Я тихо, облегчённо выдохнула.

Если сразу не накажет, то потом, глядишь, и запамятует… Особенно если намахнёт кружку-другую вместе с заглянувшими на огонёк приятелями. Уж с ними-то он всегда щедрый, даже угощает.

– Вот не думай, что легко отделаешься, – пригрозила бабушка, доставая прихватками горшочек из печки.

И снова вздох – уже печальный.

Не успела я дойти до лестницы, как в заднюю вошла Либена, моя сводная сестра. Расфуфыренная, будто невеста на выданье: пышная юбка с дюжиной подъюбников, узоры из речного жемчуга на жилетике, накрахмаленный кружевной фартучек, изящная заколка в ниспадающей тёмно-русыми волнами шевелюре.

И вечное ехидство в голубеньких глазках.

– А, вот и наша замухрышка, – эта вредина смерила меня высокомерным взглядом и заливисто рассмеялась, будто сострила. – Явилась, не запылилась, а мы-то надеялись, что тебя волки съели!

Я дёрнулась, как от пощёчины и развернулась в испуге к ней, лишь через мгновение сообразив, что это просто присказка, и Либенка на самом деле не успела прознать о моих приключениях.

– Либушенька, перестань, – мягко велела бабушка. – Негоже таким красавицам злословить. А ты поторапливайся, чего встала? – поддала она вожжей мне.

Пока поднималась, шлёпая отсыревшими ботинками по ступенькам, Либена для ускорения тыкала меня в спину флейтой, которую собиралась отнести к себе, ведь народу в зале уже слишком много, гвалт перекрывает её сладкозвучные трели.

Переоделась я быстро и совершенно неосознанно.

Из глаз катились злые слёзы.

Когда спустилась вниз, бабушка уже продолжила кухарить без меня.

Готовим мы каждый вечер много, а раз живём на побережье, то почти все блюда рыбные. Угорь отварной в маринаде, камбала в сырном кляре, пирог из налима, котлеты из щуки, запечённый со сметаной окунь, а в горшочке, который бабушка недавно вытащила простывать – судак тушёный с фасолью.

Гневный половник указал на отварные батоны кнедликов. Я молча вытерла глаза и принялась нарезать да раскладывать их по тарелкам. Вскоре рядом легли куски жареной свинины – не одной же рыбой гостей потчевать, – а сверху пролился густой соус. Этих омачек мы тоже всегда много делаем: сливочный, молочно-чесночный, пряничный, томатный, луковый, ежевичный.

Ещё бабушка успела запечь треску с картошкой, помидорами, перцем, чесноком и специями. Та получилась такой сочной и ароматной, что слюна наполняла рот быстрее, чем я успевала её глотать.

Ну и куда же без селёдки под шубой? Этот салат тоже готов, хотя аппетита у меня никогда не вызывал. Правда сейчас я так проголодалась, что с удовольствием бы запустила ложку в нагромождение свёклы, картошки, моркови…

На кухню забрать заказ вошла Анна – старшая из моих сводных сестёр, и единственная в этой семье, кто никогда не вытирал об меня ноги. Её блузу с короткими рукавами-фонариками облегал дамастовый лайбл – короткий жилетик, такой же, как у Либушеньки, только попроще. Шёлковые нити разукрасили его цветочками и листиками, бисеринки добавили блеска, а букетик из тряпичных бутончиков в светлых локонах смотрелся вишенкой на торте.

– Ярочка, что случилось? – белокурая красавица обеспокоенно провела рукой по моей спине. – Ты так поздно вернулась, с подружками заигралась?

Я кивнула и постаралась больше не всхлипывать. Рассказывать о том, как заблудилась, не хотелось. Анна хорошая подруга, но говорить при бабушке уж точно не стоит, она меня выгораживать не станет, всё сыночку расскажет, а если узнает отчим, без розог гарантированно не обойдётся. При маме он никогда меня не бил, но после того как…

Дверь скрипнула, соседский мальчишка притащил взбитое масло: у нас самих на всё про всё рук не хватает, так что отчим обеспечивает занятостью и его семью. Отец у нас на конюшне работает, лошадок постояльцев обихаживает.

– Чё, Ярка-доярка, ревёшь? – ухмыльнулся пацан, будто его собственная сестрёнка – королевна и коровье вымя никогда не трогает. – Правильно! Аминка сказала, у тебя в лесу со страху чуть кукушка не улетела.

– Гостек, ты это о чём? – бабушка повернулась к порогу, перестав перчить куски рыбного филе.

– Так она ж потерялась! – с готовностью выдал меня мальчишка. – Её девчонки часа три всем табором отыскать не могли, потом визжала, как резанная, вот и разыскали. Лепетала, что её волки чуть не загрызли.

– Неправда! – возмутилась я, бросив взбивать яйца. – Всего один волк! И я просто испугалась, он даже не гнался за мной… – мой голос оборвался, будто срезанный кухонным ножом.

Или гнался? Ничего не понимаю…

Меня внезапно снова как-то нехорошо повело. Голова закружилась, руки вцепились в край столешницы, потому что ноги держать перестали: всего на какое-то мгновение, но я чуть не грохнулась, испугав Анну, которая спешно шагнула ко мне.

– Ты чего это, солнышко? – заглянула она мне в лицо с тревогой.

Ну а я неприязненно покосилась на Гостека.

Кошмар какой, не хватало ещё так подставиться перед этим придурком… он же на всю Нова-Затоку прославит…

– Несносная девчонка, ты что заблудилась? – дорогая бабуля вытерла руки о передник и схватила меня за плечо.

Я выдернулась.

– Отстаньте! Не ваше дело!

– Ах ты ж, зараза, ещё огрызается! – наступала она. – Ну, погоди, Войтех узнает – такую взбучку огребёшь!

Стиснув зубы, я продолжила браздать венчиком в миске.

– Ярочка, почему сразу не сказала? – Анна ласково посмотрела на меня.

– Потому и не сказала, что огребу, – пробурчала я. – Ань, не надо, ладно? – я остановила попытку меня утешить.

Долго посмотрев на меня лазоревыми глазами, сестрёнка кивнула и поставила тарелки с кружками на поднос.

Чуть позже, переворачивая лопаткой шкворчащие котлеты, я невольно снова задумалась о сегодняшнем приключении в лесу. Кто же меня напугал? Собака или волк? Почему так трудно сосредоточиться и вспомнить? Если волки начали подходить так близко к городу, наверное, нужно сообщить старосте. Да и собака вполне могла быть из одичавших, а это не лучше.

Но как я смогу объяснить, почему не различила даже масти? Придётся соврать, что было слишком темно. Хотя ведь, правда уже сумерки наступили, а в лесу ещё и деревья тень создают. Может, я потому никак не могу вспомнить ничего толком?

– Яра! Котлеты! – возопила бабушка.

Вздрогнув, я быстро-быстро стала переворачивать уже начавшие чадить шматки фарша. Прикусив губу, искоса посмотрела на хозяйку кухни: та гневно сдвинула брови и била скалкой по ладони. Похоже, взбучку от отчима я получу даже не двойную…

* * *

– Вот как сейчас помню, – вещал подвыпивший дед Яхим, – семьдесят шестой шёл, три года мы уже этих мурадцев били – живых и мёртвых, – а они никак не кончались. Настырные, сволочи, силов нет! Полки их эти, как их, орты, через Малое морюшко-то переправлялись прямяхонько на диоклийские бережки. Пролив они себе заграбастать хотели, чтоб единолично со всех пошлину стрясать. Странные ребята, я вам скажу, вот наши все под знамёнами идут, а эти казан тащат, будто ятаганами тебя нашинковать да сварить угрожают.

– Хорош заливать, дед, – кузнец дунул на пенную шапку и пригубил из кружки.

– Не, пущай вещает, – возразил ему шорник. – Интересно же послушать, как деды воевали. Ты, дедуль, рассказывай, я тебе ещё пенного поставлю.

– Так вот, говорю, странные ребята. Строй не держат, вопят, по следам своей конницы бегут, кто во что горазд вытворяют, а как-то ж своего добиваются. Нас с братишками тогда в полон взяли, клыкастые допрашивали, мозги выворачивали. Ну, повезло мне, да, последним я в яме остался. Вытащили, по рукам связали, и дожидаться у шатра своей очерёдности посадили…

Он промочил горло, покряхтел и продолжил:

– Потом у них там чего-то произошло, бегали, кричали на своём, не до меня караульным стало. Я по-тихому верёвочку-то перетёр, да думаю, если враг отвлёкся и не следит за тобой, надо действовать немедля, только тихо, чтоб поздно было, когда хватятся. Ну я и утёк – да сходу в нашу ставку. Братков, правда, не спасли, зато языка взяли. Вот тут уж мы сами с ним такого понаделали, вспомнишь – страх берёт. Отомстили, значит, за братишек.

Рассказ старика я слушала краем уха, гораздо больше внимания уделяя заполненным доверху кружкам и стараясь не расплескать их.

В начале вечера всегда много еду заказывают. Кто-то только с работы, в основном рыбаки, кто-то специально сюда ужинать приходит. Но через пару часов из съестного начинают одну закуску просить, зато спиртное течёт реками. Тогда Либена делает вид, что притомилась – она же тонкая натура, творческая, ей простительно. Анна не справляется, и меня отправляют ей помогать.

Вот и сейчас я протискивалась между поддатыми мужиками, чтобы донести поднос с пивом до дальнего столика. На коряге у стены живописно раскинул крылья мёртвый коршун – подарок дяди-охотника. Он как вручил отчиму это чучело, так каждый вечер по бесплатной кружке получает. Сегодня ещё не заходил, но точно своего не упустит. Раньше-то наш трактир назывался по-простецки «У Войтеха», теперь вывеска гласит «Гнездо коршуна», будто тут одни любители дичины собираются.

Заказа дожидались двое, похоже, моряки.

Один дяденька имел такие размеры, что впору останавливать быка за рога. Вот не сомневаюсь, любой баран, решивший протаранить этого великана, расшибёт лоб да сдохнет на месте. Он сидел на лавке, и подсесть из-за размаха его плеч вряд ли бы получилось даже у такой щуплой мелочи, как я.

Лицо ему тоже очень подходило: квадратное, будто вытесанное из здоровенного булыжника, да ещё с выпирающим бородатым подбородком. На затылке этой суровой головы сходились завязками края багряной повязки, рубашку притягивал к мускулистому торсу такого же цвета кушак. Верхнюю одежду бугай снял и уложил рядом: жарко у нас в трактире.

Напротив него сидел человек совсем не такой выдающейся комплекции и явно помоложе. Тёмно-синий длиннополый кафтан он расстегнул для удобства, открывая камзол. Из широких рукавов с обшлагами виднелись оборки белой рубашки – простые, без кружев.

Ну, этот явно не рядовой матрос, поди, сам капитан какого-нибудь мелкого торгового судна, ненароком заглянувшего в нашу гавань. Вон, и треуголка на столе лежит – бугаю она точно к наряду не подходит. Только неопрятный этот капитан какой-то: щетинистый и на голове неразбериха, будто недавно искупался, а волосы так и высохли, как им захотелось. Чёрные заросли не мешало бы познакомить с расчёской или ножницами.

Ещё я заметила шрам от пореза, рассёкшего бровь.

Этот тип показался мне смутно знакомым.

Да и предки с ним…

Я поставила кружку перед верзилой, тот с усмешкой кивнул своему товарищу:

– Смотри-ка, Рихард, какую тут мелюзгу в подавальщицы берут, – и повернулся ко мне с весёлым, добродушным прищуром: – Эй, рыжик, тебе годков-то сколько? Детишкам в такой час давно баинькать пора, а не мужикам пивко таскать.

Напыжившись, я поставила вторую кружку и мельком взглянула в лицо черноволосого. Тот мрачно сверлил меня бледно-голубыми глазами…

Холодными, как смерть.

Руки задрожали, окоченевшие пальцы вцепились в поднос, и я непроизвольно отступила, разом позабыв о всём и вся.

– Постой-ка, – крупный мужик обратился к мрачному товарищу. – Это что, та самая? Вот, блин. По ходу, она тебя узнала.

– Заткнись, Войко, – бросил вампир и поднялся.

Я со всех ног ринулась прочь, споткнулась, распласталась на грязных досках, присыпанных очеретовыми листьями. Поднос загремел, привлекая всеобщее внимание. Кто-то спрашивал, не ушиблась ли я. Кто-то велел быть аккуратнее. Кто-то ругался на мелкую недотёпу. Кто-то просто хмыкнул и запрокинул кружку.

– Ярочка, ты в порядке? – Анна уже помогала мне подняться, отставив собственный поднос на ближайший стол.

Это он! Это он! Просто переоделся!

У меня в черепушке билась истерики.

Развернувшись, я увидела, как грузный мужчина тоже поднялся, положил вампиру руку на плечо, и тот опустился обратно на лавку, но продолжил сверлить меня ледяным взглядом. Очень явственно вспомнился паук, вонзающий клыки в трепещущего мотылька.

Похоже, мне конец…

Разве что… здесь же полно людей…

Достаточно прямо сейчас закричать во всеуслышание «вампир!» и… и не знаю, что тогда. Наверное, меня засмеют, спишут на детские глупости. Ведь настоящий вампир не станет заказывать пивко и косить под смертного. Нет, если он решит навестить человеческую харчевню, то войдёт сюда с гордо поднятой головой, прекрасно сознавая, что может поставить на колени любого, и никто не посмеет ему перечить.

Но к чужаку по-любому начнут относиться с подозрением, а значит, он не сможет просто так мне ничего сделать.

Вампир медленно и очень доходчиво покачал головой.

Я подавилась собственным криком. Даже пискнуть не смогла, представив, что он может натворить, если захочет. Просто позволила Анне увести себя в заднюю.

По дороге нас нагнал отчим, схватил меня под локоть и прошипел в лицо:

– Три тысячи мучеников! Да что ты вытворяешь, совсем сбрендила? Всех гостей распугаешь, оголтелая! – его ноздри раздувались по-тараканьи шевеля усы, а желваки напряжённо поигрывали. Он нависал горой, я чуяла запах едрёного пота и сжималась как придавленная пружина.

– Пап, оставь, я сама, – Анна мягко провела по его плечу. – Ты иди, не хорошо оставлять всё без присмотра. Ой, смотри, там дядя Иржи уже добавку наливает, – она кивнула в сторону бочек с весёлой улыбкой, от которой её глаза расцвели незабудками.

Отчим развернулся всем корпусом, одновременно подтягивая штаны под брюхо, и взревел:

– Ах ты ж паскудник! Ну, я тебя щас! – и перетянул для хлёсткого удара полотенце, которым протирает кружки.

Когда мы оказались в укромном уголке рядом с лестницей, Анна покачала головой:

– Да что с тобой, Ярочка? Ты вся дрожишь, будто привидение увидала.

– Ань, – срывающимся голосом начала я. – Там, этот, он…

– Кто? – она выглянула в зал, шелестя подъюбниками. Её светлые локоны скользнули по плечу, часть тугих завитков перепорхнула на грудь.

– Он вампир! – выпалила я, не успев прикусить язык.

– Чего? – сестрёнка озадачено посмотрела на меня. – Вампир? Кто вампир?

– Тот капитан за задним столиком, черноволосый.

Анна снова выглянула: даже на цыпочки приподнялась, чтобы суметь рассмотреть что-то за толчеёй.

– Там никого нет.

– Значит, ушёл, – настаивала я. – Но он точно вампир, я знаю.

– Откуда? – по губам девушки скользнула нежная, очень понимающая улыбка.

– Он напугал меня в лесу, когда я заблудилась.

– Так это вампир напугал тебя, а не волк? – в ответ на моё признание светлая бровка скептически изогнулась. – Просто напугал и не тронул? Какой добрый вампир.

Я заметила нотки сарказма в её голосе и обиделась. Она мне не поверила. Блин, даже Анка мне не поверила!

– Вот что, солнце, ты пойди к себе, ладно? – велела она с заботой в голосе. – Я тут одна управлюсь. Папе скажем, что ты приболела.

– Не надо, я лучше останусь помогать, – я мотнула головой, рыжая коса хлестанула по воздуху.

– На тебе лица нет, Ярочка, – её ладонь коснулась моей щеки. – Вся бледная и холодная, как те самые вампиры. Так что давай-ка, выпей морсу и в постель. Хорошо?

Сдавшись, я кивнула и молча побрела на кухню. Но не за морсом, а за свечой и чесноком. Бабушка орала и возмущалась, но плевать – я утащила три связки. Одну головку сорвала и, стуча башмаками по ступеням, расковыряла шелуху да сунула зубчик в рот.

Ненавижу чеснок. Надеюсь, вампиры его тоже не любят.

Немного холодея спиной, я слушала, как Анна заступается за меня и успокаивает разгорячившуюся бабулю. Мама тоже за меня всегда заступалась… Так не отвлекаемся, некогда сопли распускать.

Поднимаясь наверх, я запалила свечу от масляной лампы в простенке между дверями гостевых спален. Отскрипела ступенями второго пролёта и толкнула дверь.

Мы с Анной спим в одной комнате, на чердаке.

Раньше это была наша с мамой спальня. Ещё когда она просто работала у Войтеха Седлака. Потом она перестала быть Руженовой и стала Седлаковой, а я осталась спать здесь в одиночестве. Но не боялась, ведь мама всё равно была со мной: просто ночевала теперь в спальне чуть пониже моей. Но когда её не стало, я осталась совсем одна в чужой семье. Постоянно ревела в подушку, темнота и скрип рассохшихся досок начали меня пугать.

Анна сперва только приходила ко мне, рассказывала убаюкивающие сказки, напевала песенки и гладила по волосам, как мама. Мне не хотелось её отпускать, и она оставалась на старой маминой кровати. Потом вовсе перебралась сюда, отдав прежнюю опочивальню в полное распоряжение Либены.

Войдя на чердак, я поставила свечку на латунное блюдце с ручкой. Пламя качнулось, потянуло едкой вонью топлёного жира.

Закрыла окно на щеколду и развесила чеснок по обеим его сторонам. Третью гирлянду набросила на шею. Заглянула с подсвечником в платяной шкаф и под кровати. Разумеется, никого не обнаружила.

Всё, прямо сейчас я больше ничего сделать не могу.

Ну, только доесть головку чеснока.

Это заняло меня на сколько-то минут. Я давилась, истекала слезами от жалости к себе, проклинала вампира, свою глупость и всё-всё-всё.

Бросившись лицом в подушку, вовсе начала рыдать.

Ну почему я не сдержалась, когда всё вспомнила? Нужно было только не подавать виду, что узнала этого кровопийцу и всё! Он не местный, наверняка здесь долго не задержится. Нет, нужно было выдать себя с потрохами. И теперь…

У меня кишки похолодели, потому что я услышала, как открывается оконная рама.

Глава 4. Рихард фон Шнайт

Туша оленя ещё не остыла и смотрелась довольно живописно:

Развесистые рога, способные стать достойным украшением стен охотничьего замка. Большие остекленевшие глаза. Ползущий по ресницам комар. Вывалившийся язык. Шея запрокинута, жёсткая шерсть пропиталась кровью. Раздвоенные копыта безвольно утонули в траве.

В довершение картины не хватало только пары-тройки волков, терзающих тушу, но загрызли несчастного вовсе не лесные братья. Да, отпрыскам благородных семейств негоже вгрызаться зубами в глотку добычи, если та не способна кричать человечьим голосом, но что поделать? Распрощавшись со светской жизнью, трудно отказать себе в маленьких плебейских радостях.

И всё же, как повезло этой рыжей малявке… подоспей она к водопаду хоть на минуту раньше, когда я ещё толком не отошёл от азарта охоты, когда рассудок мой не был полноправным хозяином рук и клыков… Не будем больше об этом.

Пировать на неподвижном звере собралось целое полчище пищащих кровопийц. Комарьё облепило нос, копошилось в окровавленных волосках на горле, хоботки обшаривали тонкую шерсть на щеках и веках, впивались в слизистую приоткрытого рта.

Уж не знаю, получалось ли у них глотнуть хоть капельку из мёртвой туши, но ребятки старались.

Я их очень понимал, но делиться не собирался.

Взвалив тушу на плечо, я породил недовольство крылатой орды и направился прочь от предгорий.

Августовская ночь наступала всё решительнее, и зыбкий свет над вершинами померк. С лица пропало тихое пощипывание, какое порождают преломлённые атмосферой лучи умирающего светила. Подняв глаза к небу, я поискал Орендель – сумеречную звезду, но вспомнил, что в эти дни она совсем не видна, сгорает в лучах заката и опускается за горизонт раньше солнца.

Я спустился по отлогому склону и вышел к побережью залива, в который чуть южнее впадает тот ручей, где состоялась нежданная встреча. Алавская губа прорезает половину континента, будто бы нарочно стремясь подарить выход к водным просторам стране, которая в противном случае оказалась бы в полной изоляции от морских путей. Её воды сильно опресняются за счёт речного стока, что сказывается как на прибрежной растительности, так и на улове рыбацких сетей.

Выступы берегов формируют уютные бухточки, но те большей частью мелководны или угрожают протаранить днище подводными камнями, так что без предварительной разведки приближаться к берегам слишком рискованно.

Собственно, мы и не стали.

Двухмачтовое судно со спущенными парусами отдыхало на якорях.

Гафельная шхуна «Вильда», предназначенная для каботажного плавания, с достаточно вместительным трюмом и косыми парусами, которые идеально подходят для боковых ветров, царящих на материке вдоль нашего маршрута.

Не королевская роскошь, но она моя.

Отгремевшая восемьдесят лет назад война за господство над землями распавшейся Альхарды унесла мою жизнь, но подарила новую. Нет, я не отправился в странствия по свету, а вернулся в отчий дом, как полагается чтящему память предков отпрыску благородного рода. Все перемены случились много позже, всего тридцать два года назад, когда между мной и Вальдемаром пролегла трещина, куда обширнее и глубже, чем Алавская губа.

После разрыва с прошлым пришлось начинать жизнь с нуля, а поскольку я мало на что гожусь, кроме морского дела, то занялся банальными грузоперевозками – в основном легальными. Сейчас всё уже не так печально, как в первые годы моей опалы, но необходимость конспирации порой изводит не хуже солнечных лучей.

И проблема вовсе не в фальшивых документах или риске попасться на контрабанде, а в шансе случайно столкнуться со знакомцами из оставленной жизни, ведь всякому может прийти в голову идея продать мою голову герцогу.

Морда у меня колоритная, а фокусы с исправлением памяти с сородичами не проходят. Разок-другой приходилось решать этот вопрос радикально, но не будем зацикливаться на кровавой тематике.

В затишье между тростниками меня дожидался ялик. Намочив сапоги, я сгрузил в него убитую добычу и выдернул засевший в гальке колышек, освобождая носовой фалинь. Перемахнул через борт, от чего лодочка покачнулась, смущая притаившихся в частых стеблях щук. Неспешно выбрал дректов с четырёхрогим якорем на конце. Вёсла провернулись в уключинах, и шлюпка устремилась прочь от берега.

– Эй, на борту! – гаркнул я, подгребая к корме. – Командира за ахтерштевнем не оставьте!

Дожидаться не пришлось, с гулкими шагами о палубные доски, моя команда принялась за работу. Я перебросил им снасти для подъёма лодки, вскоре та оторвалась от гребня волны и вознеслась к шлюпбалкам, которые на нашем судне представляют собой просто два нависающих позади кормы бруса. Я вывернул пробку из сливного отверстия, снова схватился за передние ноги оленя и закинул тушу на горбину.

На борту горели фонари.

Мне подал руку Бронислав Войко, мой старпом. Я взял его на службу ещё подростком, и за прошедшие двадцать пять лет этот хлипкий пацан вымахал в здоровенного бугая. Собственно, его физические возможности значительно превышают даже то, что полагается человеку его комплекции, но об этом позже. Сейчас он с добродушной улыбкой помог свалить тушу на палубные доски, развернул могучие плечи и присвистнул.

Радован Пыж и Демир Караджа – мои матросы – уже закрепили шлюпку по-походному и теперь отирали тряпками руки от дёгтя: снасти недавно просмолили.

– Да, смотрю, сегодня на ужин не рыба с галетами, – констатировал Радек и с усмешкой провёл пятернёй по слегка кудрящимся соломенным волосам.

– Можно садж с овощами приготовить, – предложил Демир, – оленина вместо баранины неплохо пойдёт. Или фарша для кёфте нарубить.

– И кто возиться будет? Ты, что ли? – Радек прервал кулинарные фантазии мурадца и стукнул пальцами по ладони, приговаривая: – Сочные куски прямо сейчас на огонь, а остальное засолить, чтоб не пропало, и готово. И вообще, нам, по ходу, скоро причаливать и разгружаться авралом, так что тушу надо разделать по-быстрому. Верно я говорю, а, кэп?

Чпокающий шорох ручного насоса подтверждал его слова.

Эмил Барштипан – ещё один матрос – усердно качал рычаг коромысловой помпы. Шток погружался в пустотелую колоду, а на обратном движении поршень вытягивал набегающую в трюм воду, и та проливалась на палубу.

– Так понимаю, течь не нашли, – шумно выдохнул я, вздёргивая тушу с помощью троса.

Именно эта неурядица послужила причиной моего сегодняшнего браконьерства. Проснувшись слишком рано и узнав, что с нами приключилась очередная беда, я психанул да свалил охотиться, наплевав на неприятные ощущения от закатного солнца.

– Нет, видать, где-то под грузом подтекает, – подошёл Войко, вытирая о закатанный рукав нож для разделки. – И, кажись, уровень-то подымается, день-другой, и уже не справимся.

Пока он рассказывал, как они с ребятами весь трюм пядь за пядью обшаривали, я подтолкнул чистое ведро под тушу, вытянул из ножен клинок, замахнулся и отсёк оленью голову, придержав ту за рог. Алый поток забарабанил по медному дну.

– В общем, нужно в порт зайти, подлататься, – резюмировал Войко.

Я поморщился:

– Ближайший приличный порт в семистах милях южнее. Или предлагаешь обратно в Ангрешт возвращаться?

– Помнится, в этих краях рыбацкий городишко есть, – Войко почесал бородатый подбородок. – Года три назад там швартовались. Как его?

– Нова-Затока, – припомнил Радек, натачивая охотничий нож оселком.

– Да, точно, – продолжил Бронислав. – Так вот, я к чему. Он отсюда совсем недалече, с грехом пополам дотянем.

– Хорошо, – кивнул я без энтузиазма.

Драгоценные соки жизни стекали в ведро всё медленней – ещё минута, и только крупные капли срывались с мясного среза культи.

Спустив всю легкодоступную кровь из вен и артерий, я забрал ведро и пошёл переливать в бурдюк – про запас. Добавил из бутылька немного вещества, предупреждающего кровь от сворачивания: никакой магии, чистая алхимия. Отнёс на ледник к таким же мехам, только со свиной кровью, купленной совершенно легально.

Рога отломал и пока убрал. Потом напилю плашек да загоню какой-нибудь колдовской лавке: на амулеты и руны хорошо берут. У меня этих заготовок уже мешок скопился, пора сбыть. Да, я периодически снимаю стресс охотой, но не на людей ведь!

Разделку туши оставил ребятам. Готовкой мне заниматься совершенно не угодно, эти глупости для живых. Меня никогда не тошнило от вида или запаха человеческой пищи, но и ностальгия по жареным отбивным не терзает. Как всё будет готово, посидеть за компанию приду, а вот в потрохах копаться – увольте, не командирское это дело.

Лучше пока займусь навигационными картами, погодными сводками, проверю груз и сам поищу эту треклятую протечку. Задержка может влететь нам в денежку. Придётся серьёзно поднажать, чтобы уложиться в сроки.

Благо у меня ещё осталось три «винджаммера» – тубуса с ветрами, так что после ремонта можно будет ускориться. С другой стороны, эти игрушки слишком дорого стоят, и пока не известно, что выгоднее: пустить их в дело или немного потерять за просрочку.

И на берегу, чтоб его, придётся действовать осмотрительно. В идеале мне стоит забраться в тайник и отсидеться, пока не уберёмся подальше от баронской вотчины, но посылать вместо себя Войко не стоит: когда дело доходит до финансовых вопросов, его язык тут же приобретает пару лишних костей. Переломить пополам берёзку ему проще, чем сбить цену на аренду портового крана.

Радек – другое дело, но этому пройдохе я не доверяю, он простился с сухопутной жизнью в надежде разделаться с карточными долгами: не выплатить, а просто смыться.

Демира посылать нельзя: после войны с Мурадой к её выходцам относятся подозрительно, а за любые остроты в свой адрес, сын отставного янычара может схватиться за доставшийся в наследство кылыч.

Эмил – существо тихое и безропотное, он не то что рта с посторонними не раскроет, но и в глаза лишний раз не посмотрит, будет стоять перед чинушей, мямлить под нос и мять шапку. Сказываются годы крепостного состояния и работы бурлаком.

Я завалился на тахту и сунул руку под голову.

Да и не могу я ударить в грязь перед своей командой. Одно дело, забираться в подпол на днёвку, прячась от солнца, как полагается нормальному вампиру. Совсем другое – показать такой же страх перед невесть кем. Никого, за исключением Бронислава, я не посвящал в свои обстоятельства, хотя ребята, безусловно догадываются, что я в бегах. Но даже убегать следует с достоинством, а не ныкаться по щелям, как трюмная крыса.

После ужина мы снялись с якорей и привелись к ветру. Над головой широким куполом раскинулись созвездия, волны мягко шелестели, за кормой оставалась пенящаяся полоса кильватера. И пока ветер изгибал полотнища наших парусов, я рассказал Войко про встреченную в лесу рыжую девчонку.

– Ты серьёзно не слышал, как она подходила? – покосился тот, вставляя очередную вымбовку в шпильгат. Радек, готовивший тем временем швартовы, тоже усмехнулся себе под нос, но глаз на «кэпа» не поднял.

Я поморщился:

– Представь, не слышал. Шум водопада забивает. Учуять соплячку мне тоже не довелось: запах оленьей крови прямо на лице немного отвлекал. Да, да, беспечно с моей стороны. Нужно чаще глазами пользоваться и реже погружаться в пучину сугубо личных ощущений, – пожалуй, это я лишку добавил. Им же не понять восторга хищника, нагнавшего добычу.

– Ты ведь её не тронул? – старпом проверил ход барабана.

Теперь я почти оскорбился.

– О, безусловно, высосал каждую капельку из тоненьких венок и под ёлочкой схоронил. Нет, Бронислав, за кого ты меня принимаешь? Зачаровал да отпустил.

– А от твоего чаровничества у неё мозги не размякнут, как у того бедолаги?

– Долго ещё упрекать собираешься? С Гостомыслом я переборщил, каюсь. Но старикашка сам напросился! Всё возьми да возьми его юнгой – у нас тут не богадельня. С девчонкой я обошёлся аки с блюдцем фарфоровым. И не надо на меня так смотреть! Я коснулся её разума с лёгкостью страусиного опахала, ничего этому рыжику не сделается.

* * *

Нова-Затока, прямо скажем, роскошью не блистала. Типичный minderstädte, в Варнахаре и Клодхарии такие называют flecken, в Альбертине – marktgemeinde, а здесь – местечко. Провинциальный городишко с торжищем, которое помогает ему совсем не загнуться. Местные живут рыбалкой и лесными промыслами, сбывая дары природы за весьма умеренную плату всем, кто не погнушается навестить их пристань, да отстёгивая причитающееся своему барону.

Впрочем, встречали похуже. Перекантоваться день-другой сойдёт.

К прибытию я переоделся. Сменил провонявшую кровью рубашку на парадную: чистую и условно белую. Вдел руки в прорези приличного камзола, набросил на плечи кафтан, нахлобучил треуголку, а вот бриться посчитал лишним: заросшим проще на смертного похожу.

Не могу сказать, что за минувшие годы роль притворщика стала частью моей личности, но я прилагаю усилия. В больших городах проще: там через порт еженощно проходит тьма вампиров, которых никто не собирается учитывать и отправлять бить челом перед местным лордом, если только они не планируют осесть в его вотчине или задержаться в ней на существенный срок.

Но в столь тихой гавани, как Нова-Затока, всегда есть вероятность, что скучающий феодал или его наместник захочет пригласить тебя на светскую беседу. Обнаруживать же себя перед Ветцелем мне совершенно не с руки. Однако будем реалистами: вряд ли барон разгуливает по ночным улицам своего податного городка, слишком тот убог. Сидит его благородие в замке да покусывает наложниц. Может, среди гарнизона и найдутся когда-то видевшие меня сородичи, но вряд ли мы пересечёмся.

Кранцы вошли в соприкосновение с причалом. Радек соскочил на дощатый настил и живо наложил паловый узел на свайный столбик. Вскоре мы выбрали швартовы и закрепили ходовые концы на кнехтах, после чего опустили сходни.

На пирсе нас с Войко встретил портовый служка и, судя по виду, колдырил он чаще, чем выполнял прямые обязанности. Во всяком случае, семафорный сигнал нам пришлось дублировать дюжину раз, пока с берега не раздались подтверждающие вспышки. И вместо короткого условного ответа, нам пришло нечто вроде «п-ч-и-р-д-а-п-с-у», что я предпочёл расшифровать как «причаливай до пирсу».

Заполнив документы, я пояснил причину нашего визита.

– Нам понадобятся ваши рабочие, чтобы выгрузить трюм, и пакгауз для временного хранения, – перешёл я к главному.

– Чего? – крякнул мужичок. Его поношенный бострог из канифаса явно свидетельствовал о матросском прошлом, но, похоже, к своим береговым обязанностям он должного пиетета не питал.

– Склад у вас есть? – перевёл я, непроизвольно вскинув губу, но клыка не выпустил. – Или нам прямо на берег товар выгружать? Имей в виду, мил-человек, что в таком случае за его сохранность головой ответишь.

– Склад, так энто, ага… – собеседник шмыгнул и утёрся пальцем. – Только он того, занятый весь.

Я скептически поднял бровь, не веря, что в такой глуши ещё кому-то могут потребоваться складские помещения.

– Он у вас один?

– Так да, вона, – мужик махнул рукой на здание больше напоминающее амбар.

– И что вы там храните? Сено?

– Да не-е, дёготь. У нас недалече смолокурня. И лес ещё, дровишки-там. Завтра всё уже заберут. В крайнем разе – послезавтра. Ждать будете?

– Уважаемый, капитана порта позови, – очень вежливо рыкнул я.

– Так нема его, – пожал щуплыми плечами этот тип, похоже, исполняющий не более чем роль ночного сторожа. – Начальник-то, почивать изволит…

Я шумно выдохнул. Но перспектива отложить разгрузку на день-другой всё же привлекательнее выгрузки на берег. При условии, конечно, что пробоина не продолжит расширяться. Но судно теперь не на ходу, так что должно обойтись.

– Ладно, только чтобы без задержек, – сдался я. – И передай своему начальнику, что с ним желают переговорить с глазу на глаз. Жду его завтра вечером у себя на борту.

– Всё будет, – заверил служка с самыми честными глазами. – Тока энто, ну, вы же понимаете, ваше благородие, – замялся он. – Того-сего… вы уж не обессудьте…

Я скривился и бросил ему монету. Пройдоха старый…

Когда мужичок ушёл, Войко хлопнул меня по плечу и сказал:

– Рихард, ну, коли дело не заладилось, тебе бы отдохнуть, что ли. Нервный ты стал в последнее время, нельзя так. Всё обойдётся, скоро дальше своим курсом пойдём. А сейчас айда, поглядим, чего у них тут есть. Развеешься, пар выпустишь.

Я сдержанно кивнул, хотя очень хотелось с досады долбануть по причальному столбу, чтобы одни щепки полетели.

Вернувшись на борт «Вильды», мы сообщили «радостные» вести команде, да отправились на разведку. Ребята остались заканчивать засолку мяса. Им сегодня полагается увольнительная, раз уж ситуация с ремонтом остаётся мутной. Но пока кто-то ведь должен присматривать за грузом и работать на помпе.

Нет, Бронислав прав. Мне действительно нужно развеяться.

Лучше отставить свалившиеся на нас беды и подумать о радимских простолюдинках, которые носят до неприличия короткие юбки, открывающие чулки аж до середины голени. Честное слово, здешние традиции меня умиляют. Полагаю, никто не удосужился рассказать этим девицам о фижмах, так что они поддевают для пышности десятки подъюбников. Совершенно необходимо проверить, не перепревает ли там чего.

Осталось только выбрать подходящее для ревизии заведение.

Городишко казался тихим, сонным. Большинство окон уже позакрывали ставнями, лишь местами через щели сочился тусклый свет. Округу оглашал далёкий собачий перелай. Хоть какая-то оживлённость наблюдалась лишь на пороге заведения под красноречивой вывеской «Veselá Narciska». Неплохой приют для усталого моряка, особенно если у того периодически чешутся дёсны. Даже здание выглядело многообещающе в сравнении с окружением.

К сожалению, мне на огонёк в злачные места заглядывать не стоит, ведь там наверняка отдыхают не только заезжие кровососы, но и ратники барона. Да и содержится этот уютный уголок либо самим Ветцелем, либо его поверенным. Обеспечивать сородичей доступной кровью, дабы те не покушались на податное население, входит в обязанности каждого вассала его величества.

– Идём дальше по улице, – сказа я, с сожалением поглядывая на окна «Весёлой Нарциски». – Поищем заведение попроще.

Глава 5. Яромира Руженова

Язычок пламени на фитиле затрепетал, источая сбивчивую струйку дыма.

Переворачиваться было слишком страшно. Пальцы одеревенели, судорожно сминая простыню. Глаза непроизвольно зажмурились, и я уткнулась в знакомую мягкость подушки, будто пытаясь спрятаться от чудовищной реальности.

Нет, этого не должно происходить! Это неправильно! Я не хочу…

Его шаги не были беззвучными, только размеренными. Затем они прекратились. Появилось отчётливое чувство, что надо мной кто-то стоит.

Я съёжилась в кучку отчаяния.

Гулкий чужой выдох, и рядом с постелью кто-то опустился.

– Прекрати дрожать, я тебя не трону.

Разлепив одно веко, я увидела затылок вампира со спутанными чёрными волосами. Он сидел на полу, сцепив пальцы и привалившись спиной к моей постели.

Пришла мысль закричать во всё горло, но внизу сейчас столько народа, что никакой шум не перекроет их веселья. Ну а коли перекроет, ночной убийца сто раз успеет сломать мне шею, пока сюда кто-нибудь добежит.

– Это моя вина, – неожиданно покаялся вампир. – Я зачаровал тебя слишком слабо, побоялся навредить. Следовало убедиться, что ты всё забыла, а не отпускать сразу. Скажи, ты успела кому-нибудь рассказать?

– Нет, – тихо пискнула я. От напряжения мышцы горла прихватило, во рту не осталось слюны, а удары сердца отдавались во всём теле.

– Врёшь.

Меня сотряс озноб – и вовсе не от сквозняка, раздувавшего занавески.

– Хорошо, когда вы ушли, я всем рассказала, ясно? – я набралась наглости и резко вскинулась в постели. – Вас уже ищут, так что лучше валите отсюда поскорее!

– Опять врёшь, – незваный гость обернулся через плечо.

От его взгляда я отползла к стенке и прижала к себе подушку.

– Лучше ответь честно, котёнок, тогда мне не придётся лезть тебе в голову. Кому ты рассказала? Своей старшей подруге? Этой миловидной блондиночке, да? Отвечай, ты проболталась ей? – вампир опёрся ладонью о застеленный тюфяк и поднялся, второй раз за этот бесконечный вечер нависая тенью смерти надо мной. От его одежды и сальных патл разило дёгтем, а изо рта – тяжёлым смрадом крови.

– А это что? – он поддел пальцем гирлянду на моей шее. – Чеснок? Серьёзно?

Резкий рывок – бечёвка резанула шею, оставив жгучий отпечаток. Чесночины улетели в темноту и глухо ударились о половицы, рассыпая шелуху.

Пальцы вампира схватили мои волосы на затылке, прямо под косой. Я ахнула, вцепилась в его руку и встретилась с холодным взглядом, наливающимся чернотой. Но вспомнив, чего он сделал с моим мозгом в прошлый раз, тут же зажмурилась, начала мотать головой, дёргаться и пинаться. Становилось больнее, но плевать, пусть хоть клок волос выдерет! Хоть косу оторвёт!

– Отвечай, мелочь, ты рассказала ей? – вампир потряс меня, как нашкодившую шавку.