Читать онлайн Они это сделали прошлым летом, и тем другим давним летом бесплатно
Глава 1
Пролог.
Медленно, призрачными плоскими полосами, наплывал туман, прикрывая всё, что попадалось на пути: грядки в огородах, плодовые деревья, деревенские избы, стога, поля, ферму, домашнюю скотину, разгуливающую на свободном выпасе в эти летние ночи, рощу и дальше.
Тонкий воздух был пропитан легкой влагой, которая висела в воздухе, словно невидимое покрытие.
Среди деревьев, лишенных чётких контуров, вырисовывались размытые силуэты, словно призрачные абрисы невидимых существ. Тишина, казалось, была еще более глубокой и мрачной, словно туман подавлял даже звуки природы и проникал в самую суть окружающего мира. Разговор листьев, трав и ветра не нарушало ни что. Крайне редкие звуки, словно злым духом поглощались туманом. Ещё несколько мгновений, и вокруг распространится белый морок. Плотная туманная завеса, словно невидимые стены, поднимется над землей, окутывая все вокруг мрачной гримасой. Станет невозможным рассмотреть, что находится за первым рядом деревьев или за горизонтом. Все превратится в густой белый покров, за которым совершенно точно скрываются тайны. Мир потеряет свои очертания, станет иным и лишенным привычной определенности.
Того он узнал сразу как только увидел в окне совхозной конторы в компании директора Захарова, участкового товарища Белова и молодого парня Журавлёва, который руководил всей местной молодёжью.
Он передумал заходить в правление и решил понаблюдать, присев на колченогую старенькую лавочку под окном. Тот самый вальяжно сидел на тонком стуле возле стола для совещаний. В руке тот самый держал тёмно-серую шляпу с провисшими полями и обмахивался ею, а директор рассматривал какую-то небольшую бумагу.
Разговор он слышал не полностью, но суть понял. Тот самый объявил себя корреспондентом областной газеты и желал что-то эдакое разузнавать. Участковый спрашивал о причине интереса газеты к некоторым частным событиям жизни местных жителей. Тот самый ссылался на какие-то жалобы, которые просто в огромном количестве поступили в газету.
Журавлёв подошёл к окну и приоткрыл его. Наблюдатель на лавочке стал слышать беседу лучше.
Тот самый стал горячиться:– Именно поэтому я, как корреспондент, счёл нужным появиться в правлении совхоза и поставить в известность должностных лиц о своём появлении и просить оказать помощь в решении поставленной перед ним задачи.
Газетчик достал из кармана брюк носовой платок и знакомым жестом промокнул лоб.
–Вы убедились в моих полномочиях. Кроме того, я предъявил командировочное удостоверение. Надеюсь на ваше содействие, – сыпал тот самый словами.
–Какое же содействие вы, товарищ, ожидаете? – Спросил участковый.
–Для выполнения задания мне просто необходимо пожить здесь некоторое время. Я выявлю лиц, которые писали к нам в газету обращения, поговорю с ними, составлю наброски к материалу в конце концов! “Чёрная вдова” – это вам не шутка, это серьёзное обвинение.
–Если обвинение, то этим делом должна заниматься милиция, – заметил участковый, и остальные присутствующие с ним согласились.
–Вам граждане могут ничего и не рассказать, а нам, газетчикам, доверяют, – возразил тот самый.
“Может, я всё-таки ошибся? Вон он какой уверенный! Может, просто похож на того самого? Надо последить за ним,” – решил наблюдатель, продолжая посиживать на лавочке.
Присутствующие в правлении порешили, что газетчик на время командировки поживёт в доме Павлюков.
“Удачно! – Подумал наблюдатель. – По соседству.”
Заранее он выкопал немецкую винтовку, найденную им очень-очень давно, на том месте, где принял последний бой местный партизанский отряд “Красный мститель”. Он помнил это место наизусть.
Воспоминания были слишком ярки. И даже годы спустя, когда все вокруг уже заросло травой и кустарником, он всё ещё чувствовал под ногами содрогание земли от взрывов мин и гранат. Ему казалось, что слышит оглушительную стрельбу автоматов и другого оружия. Он помнил лица партизан, их мужественные, но печальные глаза, запах пороха и крови, пропитанный солнцем день. Он помнил, как они – участники отряда, поклявшись отомстить врагу, вступили в отчаянный бой до последнего патрона и последнего бойца. И того самого он помнит!
Он не был самым юным партизаном в том отряде. Партизанили и совсем мальчишки. Он был связным. В отряде его не знали в лицо, а он не знал, кто закладывает в тайники сообщения и кто из других тайников их забирает. Он просто переносил некие фрагменты досочек или лыка из одного места в другое. Иногда сообщения адресовались конкретно ему. Например, в таком-то месте скопились вражеские войска или техника. Посмотреть. Посчитать. В сообщениях не было букв. Только непонятные чёрточки. И в руках случайного человека никакой информации шифр не открывал. Сам он был невысокого росточка, из-за врождённого заболевания хромал, а мелкие и не запоминающиеся черты лица делали его похожим на деревенского мальчишку-дурочка небольшого возраста. Он помнит задания командира партизанского отряда, в котором требовалось уточнить расположение и количество врага в селе Никитское. В селе он появился в ветхой одежонке, лаптях, опираясь на костыль, подволакивая ногу и сгорбившись. Здесь он не впервые. В руке – корзина с грибами. Как и в прошлые разы, молодой мордатый полицай с громким глумливым гоготом схватил его за воротник старенькой рубахи и поддал ногой сначала в спину, затем по корзине. Рубаха порвалась, а штаны приобрели дополнительные пятна. И по какому-то совершенно поразительному стечению обстоятельств каждый раз корзинка отлетала не только в сторону бывшего помещичьего двора, но и в сторону новых военных объектов, которые интересовали партизан. Туда же отлетал и юноша, и костыль, и грибы. С этого места было видно всё: и склады, и штаб, и жилые казармы. И даже замаскированная вражеская техника.
–Ой! Дядька! Не трогай меня! Я больной! – Плаксиво кричал юноша тонким голосом. И на четвереньках двигался вглубь охраняемой территории, подбирая костыль, корзину, складывая в неё грибы. По лицу он размазывал слёзы, сопли, мешая их с дворовой грязью и, становясь совсем неузнаваемым. У будки охраны появлялся старший полицай и бубнил:
–Опять с убогим связался! С ума сошёл! У него бабка колдовка! Напустит порчу – будешь знать!
–А я – атеист, – гоготал мордатый.
Солдаты охраны смотрели на эти дела кто с усмешкой, кто просто отворачивался.
И ни один из присутствующих не догадывался, что этот убогий маленький человечек имеет уникальную фотографическую память и отлично владеет немецким языком. Ему достаточно одного взгляда и – любая информация считана.
В тот последний раз пребывая в Никитском, он и увидел того самого. Последний вышел из фашистского штаба. Остановился на крыльце, вынул из кармана носовой платок, промокнул лоб. Следом вышел немец-офицер, ткнул в спину того самого стеком и на плохом русском языке потребовал какую-то старую карту.
–Господин Нейдель, я обязательно это найду. Всё будет готово вовремя. Я оправдаю ваше доверие! – заявил тот самый и направился к казарме.
А вскоре из охраняемой территории выехала бричка, в которой сидел тот самый, возчик-немец и ещё один фашист вооружённый до зубов.
Полицая провожали взглядами повозку, обсуждая куда это те поехали.
–В город, – уверенно заявил старший.
–А чё им в городе делать? На базар что ли за самогонкой?
–Тю, дурной! Это они в музей бывший. Отбирают вещички дорогие для вывоза в Германию.
–Так музей коммунистический был. Какие-такие вещички могут быть?
–Да те, что от прежних бар остались. Картины, там, редкие. Какие-то древние итальянцы рисовали. Ихнее офицерьё по своим замкам растащат, развесят в золочёных рамах и со своими фрау и киндерами любоваться будут.
–Да откуда тебе-то знать? Этот Нейдель что ли рассказал или подручные его?
–Нет. Ничего мне ни Нейдель, ни подручные не говорили. Они со мной, да и тобою, секретами не делятся.
–Какой же это секрет, если и ты знаешь, и мне рассказал? Ха!
–Тебе я по секрету говорю. А мне сказал Вьющенко.
–Не знаю такого!
–Да знаешь. Он во втором отряде. То комендатуру помогают охранять, то бывший музей. При Советах в тюрьме сидел. А сейчас, вишь, в люди выбился. Эх, и служба у них, не бей лежачего! И пайка лучше, и увольнительные. Были.
–Были?
–Вот именно, что были. Теперь их на казарменное положение перевели. День и ночь ящики пакуют. А тот, что в бричке поехал, с ними тоже.
–Пакует?
–Нет. Контролирует. И списки составляет. В какой ящик предметы положили. Говорят, он из местных. В усадьбе его отец управляющим был. И богатства не все хозяину вывез в революцию. Часть припрятал. Здесь, поговаривают. Вот и офицерик их ищет. И тот.
–Офицер-то тоже из местных?
–Не знаю.
На следующий день в лесу у партизанского тайника юноша собрался оставить своё донесение, но обнаружил сообщение для себя. Его срочно отзывали в отряд, указывая, что группа местных подпольщиков арестована, также пропал один из связников, в деревнях и селах района идут массовые облавы и ищут именно его. Он даже обрадовался тому, что теперь с автоматом и боевыми товарищами наравне он станет защищать Родину, а не притворятся убогим внуком старой колдуньи. И поспешил в отряд. Впервые за несколько месяцев он спал спокойно и глубоко. Через пару дней с большой земли прибыла группа десантников, груз боеприпасов, медикаментов и других необходимых предметов, которые потребуются для совместного наступления Красной Армии и партизанских подразделений. А ещё через несколько дней произошёл тот последний бой. Затем тяжёлое ранение. Долгое лечение. Фронт. Минск. Вильнюс. Кенигсберг. Берлин. Вена. Дорога домой Разорённые дотла города и сёла. Родные места.
Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины,
Как шли бесконечные, злые дожди,
Как кринки несли нам усталые женщины,
Прижав, как детей, от дождя их к груди,
Как слезы они вытирали украдкою,
Как вслед нам шептали: – Господь вас спаси! —
И снова себя называли солдатками,
Как встарь повелось на великой Руси.
Слезами измеренный чаще, чем верстами,
Шел тракт, на пригорках скрываясь из глаз:
Деревни, деревни, деревни с погостами,
Как будто на них вся Россия сошлась,
Как будто за каждою русской околицей,
Крестом своих рук ограждая живых,
Всем миром сойдясь, наши прадеды молятся
За в бога не верящих внуков своих.
Ты знаешь, наверное, все-таки Родина —
Не дом городской, где я празднично жил,
А эти проселки, что дедами пройдены,
С простыми крестами их русских могил.
И вот, спустя месяцы, испуганно оглядываясь по сторонам, он осторожно вытащил винтовку из-под земли, обтер грязь и с удивлением заметил на прикладе едва различимую надпись. Он никому не рассказал о своей находке, но бережно очистил её, завернул в промасленную тряпицу, сверху замотал мешковиной, затем прорезиненной тканью от немецкого офицерского плаща, завязал бечевой для сохранности. Оружие оказалось в боевой готовности, хоть сейчас к применению.
А теперь…
“Главное, не упустить”, – так он размышлял протирая ствол и заряжая патронами. – Наверно, придётся не спать всю ночь. Кто знает, что он будет делать? Здоровье не подвело бы.”
Но то, что тот самый что-то сделает нынешней ночью было абсолютно ясно.
Он собрался быстро, когда поздний вечер вступил в свои права.
И он караулил, спрятавшись в густом малиннике. И наблюдал. У него заныли суставы и позвоночник. Но он терпел. Он не видел того, за кем следил, но слышал.
Хлопнула дверь – газетчик вышел из избы. Музыкально скрипнула вторая снизу ступень крыльца. Тихий шелест шагов по бетонной дорожке приусадебного участка. Тот двигался в направлении сараюшки. Ещё одна дверь, но только приоткрылась. Шорох. Что тот делает? Шороха быть не должно! Едва слышные звуки переместились к лазу в заборе и тот, видимо, слегка застрял. Что же он делает? Переместился вместе с шорохом через забор. А дальше – лес.
Наблюдатель шёл следом. Удивительно, но навыки бесшумной ходьбы по лесу у него никуда не исчезли, несмотря на то, что прошло очень много времени с тех суровых военных лет.
… Туман. Сущность фантомная и непостижимая. Он скрывает и одновременно призывает к разгадке скрытого, как неожиданный поворот сюжета в жизни. Белоснежный покров, который раскидывает он сверху, придает окружающему миру непредсказуемость. В нем таится искушение раскрыть все его секреты, но страх потеряться и погрузиться в бесконечные дебри сковывает душу и не даёт идти дальше.
В такой атмосфере все дела блекнут и теряют смысл. Банальность и рутина уступают место необычному и загадочному. В тумане время замирает, и создаётся ощущение, что мир находится на перекрестке реальности и сновидения, где возможно все и ничто не является истиной. Отправившись в этот белый морок, любой человек ощутит, что попал в иной мир, где должен разгадать секрет, покрытый туманом, и найти выход из безбрежного лабиринта неуверенности.
Туман настойчиво напоминает о том, что не всё в этой жизни так прозрачно и понятно, как кажется.
Наверно, кто-то или что-то им управляет?
Вдруг из глубины леса раздался крик филина, нарушивший белёсую непрозрачную тишину. Этот звук эхом разнесся по окрестностям, словно призыв к тем, кто осмелится вступить в царство ночи.
Наступает ночь. Тёмное время суток. Мрачное. Колдовское. Таинственное время суток. Весь мир окружающий замирает в ожидании. Невозможно услышать даже самый тихий шелест трав или негромкий плеск волн. Вся природа словно затаила дыхание. Тишина вновь окутала озеро, но теперь в ней чувствовалось ожидание, как будто природа затаила дыхание, готовясь к чему-то страшному.
Вдали проявляется смутный силуэт.
Он едва различим. Сторонний наблюдатель, если такой имелся, не до конца поверил бы в реальности увиденного. Это одинокая лодка, плавающая вдалеке в поглощающей тьме. Лодка кажется неподвижной, словно слила свою сущность с той самой ночной тьмой и тишиной. И все же, в ней находится человек. Он сидит на краю лодки, изолированный от остального мира. Что он там делает?
Человек наклоняется, пошатываясь, с трудом приподнимает нечто большое, длинное. И бросает это в воду.
Наблюдатель догадался что это за свёрток.
Лодка начинает раскачиваться. Шум, с которым предмет входит в гладь озера, едва слышен. И только круги расходятся по воде.
Неожиданно раздаётся резкий звук. Выстрел. Человек в лодке взмахивает руками и также вываливается в воду. Всплеск. И снова тишина.
Что это было? Кто-то выстрелил.
В кого же он выстрелил? Может быть, в того, кто когда-то выстрелил в него?
Но ведь это невозможно. Тогда он не успел увидеть стрелявшего. Он только догадывался кто тот человек. Возможно, он стрелял, чтобы тот, в лодке не узнал его и ответил за свои предательства. Чтобы никто не узнал почему он стрелял. Зачем ворошить прошлое? Зачем раскапывать старые могилы? А враг есть враг. Врага надо убить. Отмщение должно свершиться!
–Я совершил правосудие над врагом! Братья мои боевые, спите спокойно!
Время тянется, и человек не отрывает глаз от воды. Его лицо непроницаемо, но в глазах можно увидеть глубокую грусть и печаль. Он словно потерял что-то очень важное, что было для него дорого. Вокруг тишина, и только лодка продолжает раскачиваться, напоминая о том, что произошло.
А там, в дали отдыхала от мирных трудов деревня. Никто ничего не слышал. Ни одного огонька не зажглось. Ни одна деревенская собачонка не залаяла.
Не проснулись ни рыбаки, разбившие свой небольшой лагерь на том берегу, ни туристы, расположившиеся на одном из островов местного озера. Не вспыхнули тлеющие костры.
Тишина.
Глава 1
Бабушка исчезла. Где она? Почему так неожиданно пропала? Надежду ситуация беспокоила. Правда, родители сказали, что бабушка отбыла в загородный дом. Первые дни Надежда не волновалась. Отбыла и отбыла. Девочка помнила, что Елена Вениаминовна упомянула, что поедет на пленэр. Бабушка так всегда говорила, когда намеревалась навестить жившую в где-то в Подмосковье свою старинную подругу. Обычно через неделю бабушка возвращалась. Посвежевшая, весёлая. Но вот пробежала неделя, а Елены Вениаминовны нет. Может, она поехала к какой-нибудь другой знакомой, так размышляла Надежда. И успокаивалась.
Но почему она ни разу не позвонила внучке? Внутри Надежды появилась горчинка, которая день ото дня росла. И даже начинающиеся летние каникулы стали не так радостны. Она вспоминала, что в прошлом году в это же время они вместе часто прогуливались по бульварам. И бабушка частенько читала вслух стихи. Например, такие:
–Город мой вечерний,
город мой, Москва,
весь ты – как кочевье
с Крымского моста,
Убегает в водах
вдаль твое лицо.
Крутится без отдыха
в парке колесо.
Крутится полсвета
по тебе толпой.
Крутится планета
прямо под тобой.
И по грудь забрызган
звездным серебром
мост летящий Крымский —
мой ракетодром.
А внучке эти и стихи, и прогулки очень нравились.
–Бабушка, а мы прогуляемся к Крымскому мосту?
–Конечно! Может, в следующее воскресенье, если погода позволит. Как ты посмотришь на то, чтобы запланировать заодно и посещение новой Третьяковки?
И они обе весело смеялись, предвкушая интересную прогулку.
Именно прошлой весной они гуляли по Арбату и бабушка читала:
–Есть город с пыльными заставами,
С большими золотыми главами,
С особняками деревянными,
С мастеровыми вечно пьяными,
И столько близкого и милого
В словах: Арбат, Дорогомилово…
На них оглядывались, а некоторые люди даже останавливались.
–Бабушка, почему на нас смотрят? – Весело удивлялась Надежда.
–Наверно, никогда этих стихов не слышали. Или думают, что это мои стихи.
–А разве это не ты сочинила?
–Нет, это написано советским публицистом и поэтом Ильёй Эренбургом. Просто его в школе не преподают, поэтому многие его стихов не знают.
И всё так хорошо начиналось в этом году. Весна подходила к завершению. Учебный год также. Надежда гордилась, что заканчивает свой четвертый класс в числе лучших учеников. Для них уже приготовили грамоты, а для родителей благодарственные письма. В последний день занятий планировалось чаепитие для школьников, их родителей, классного руководителя. Чашечки с блюдцами, десертные тарелки, ложечки начищенные и прикрытые парой больших льняных салфеток уже поставлены в учительском шкафу, там же конфеты. А пирожные прибудут сразу перед чаепитием. Небольшой праздник как обычно.
За пару недель до этого лучшая ученица класса Ева Высокогорная собрала одноклассников в кружок и по секрету поведала, что втихаря от родителей смотрела новый импортный детектив. То есть родители вечером смотрели фильм, а Ева хитроумно приспособила небольшие зеркала, и лежа в кровати в своей комнате, приоткрыв малость дверь, тоже смотрела, вернее, подглядывала. А теперь пересказывала, как могла, одноклассникам.
Фильм на этот раз был про детектива. Так она сказала. Самые драматичные сцены Ева показывала в лицах.
События происходили в старинном замке, где наследники искали сокровища.
– Наследники – это кто такие? – Пропищал чей-то голосок.
Слушатели завертели головами и обнаружили малявку-второклашку. В костюмчике с эмблемой их школы и двумя косичками, свернутыми в очень симпатичные кольца. В волосах девочки посверкивали не менее изящные заколки.
– Это, когда умирает богатый граф, то появляются такие специальные люди, значит, наследники. Ты, девочка, не мешай нам общаться! Если хочешь слушать – слушай, а не отвлекай, – важно заметила Ева.
– И вовсе не специальные люди! – Возмутился Павлов, самый умный мальчик в их классе. Даже русая челочка его взъерошилась негодуя. Он поправил тоненькие очки и добавил:
– Это просто родственники. Разберут вещи разные кому что надо и разойдутся.
– Не спорьте!
– Ева, продолжай рассказывать, что там было.
Обрадованная Ева продолжила:
– В замке было очень страшно. Все наследники боялись остаться там наедине. Но они продолжали искать сокровища, которые, как кто-то рассказал, были спрятаны где-то в замке. И тут один такой прокрался в дом, а тут слуга. А он как даст! А слуга так и завалился! И всё загорелось! – тут она понизила голос. – А одна такая старушка спрашивает, а что ты видел? А он, такой, ничего я не видел!
– А кого старушка спросила?
Ева замялась, видимо, отматывала кадрики фильма назад.
– Да одного такого, главного по дому. Забыла, как он называется. А! Называется он дворецкий. Он сказал, что ничего не видел, ничего не помнит. А сам соврал.
– А зачем старушка его спрашивала?
– Ой, она такая любопытная бабулька! Куда не приедет, там кого-нибудь и пристукнут. Или обокрадут.
– Может, это она сама такая нехорошая женщина?
– А зачем дворецкий соврал?
– А он шкатулку секретную украл. На него никто и не подумал. А родственники говорят, где наше наследство? Вот они все ка-а-ак приехали в старинный замок. А там – ничего!
– Совсем ничего?
– Да ерунда какая-то. Шкафы старые. Картины старые. Посуда тоже старая. Ничего дизайнерского, – продолжала Ева довольная собой. Что смогла без запинки выговорить такое сложное слово. – Статуи какие-то разбитые.
– Кому такое барахло нужно?
– Вы ничего не понимаете! Сейчас это модно! Называется винтаж, – это снова вякнула маленькая пискля.
– Да тихо вы! Слушайте, что дальше было. Самое интересное! Внезапно, старушка исчезла, а она-то жила в замке уже много лет. Все наследники пришли в ужас. Комната, которую выделили старушке, заперта на ключ, на стук никто не отзывался. Дверь пришлось взломать. А там полный разгром: бумаги какие-то даже на полу валялись, старухины вещи в беспорядке, как будто кот рылся, подушка, перинка, чемодан изрезаны. Пух летает по всей комнате. Так смешно! Окно распахнуто. На полу красные пятна. – Ева сделала паузу, закатила глаза. Поскольку никто не издал ни звука, она продолжила. – И никого!
– И кто это был? Никто так ничего и не понял, что происходит?
– Нет. Никто. Тайна получилась. Наследники начали расследование, чтобы выяснить, что произошло с бабулькой. И вызвали детектива. И все спрашивают, где старушка? И всё!
– Как всё? Так что же, её не нашли?
– Не нашли. Пока. Следующую серию родители пока не смотрели.
– А кто бабушку украл? Шпион? Или дворецкий?
– Почему шпион?
– А кому же ещё старушка нужна? Она старая, много секретов знает, раз у неё целый замок.
– Девочка, расскажи как были одеты тёти, которых в фильме показывали, – это вновь пискля. – Я хочу записать. Или ты не помнишь?
В малышкиных руках оказались небольшой планшет, стильный, тёмно-синий.
– Вот приставучая малявка!
– Я не малявка. Я – Алина Снежковская! Я веду собственный блог о моде для детей. Я – дизайнер. Будущий.
– Вот горазда выдумывать! Посмотрите на неё!
– Ха-ха! Парадная форма для нашей школы сделана по моим эскизам. Это тебе любой наш учитель скажет. А сшита на фабрике моих родителей. Модельный дом «Снежковские и Ко». Слышала? А очень давно мой прапрадедушка владел фабрикой «Снежковский и Сын». В Лодзи. Знаешь, где такой город?
– Ты всё выдумала! – От возмущения у Евы глазки стали совсем маленькими, а губы вытянулись в тонкую нить. – Нет такого города! И никогда не было!
Павлов не удержался. Поправил очки и сказал:
– Такой город есть. Находится на территории иностранного государства, Польши. А очень давно, когда жил её прапрадедушка, этот город входил в состав Российской Империи. Так называлась наша страна. А Польша в те времена называлась так «Царство польское в составе Российской Империи». Император – русский царь.
Одноклассники подхихикивали. Потихоньку, чтобы Ева не обиделась.
– Ева, а ты нам продолжение кино расскажешь?
Ева кивнула. Ученица Высокогорная появилась в классе год назад. В классе уже была девочка по имени Ева. По фамилии Лаубе. Надежда знала первую Еву ещё с детского сада. И жила семья Лаубе неподалёку. На Сретенке. В огромном старинном доме. В большой квартире в пять комнат. Надежда бывала у них в гостях. И ей очень понравился камин. Такой большой, красивый, блестящий! Она рассказала бабушке, о том, что её поразило в квартире Лаубе. Бабушка пояснила, что камин выглядит привлекательно, потому что сохранены старинные изразцы.
– А что такое изразцы? – Спрашивала Надежда, выкладывая из школьной сумки тетради и учебник.
– Такие специально сделанные из глины плиточки. Их использовали для облицовки стен дворцов, значимых храмов, парадных помещений, в том числе комнат и залов, каминов. Глина специально обрабатывалась, покрывалась рисунками, обжигалась в печи.
Елена Вениаминовна удалилась на кухню готовить обед. Надежда побежала за ней.
– В других домах тоже сохранились такие красивые штуки?
– Правильно будет сказать, что сохранились не везде. Если тебе интересно, мы можем сходить в музей Москвы или съездить в музей-заповедник Коломенское. Там прекрасные коллекции изразцов.
– Бабушка, а ты в этих музеях была?
– Да, давно. Школьницей. Там были такие забавные красные изразцы, которыми в давние времена богатый люд украшал печи. Для красоты плиточки покрывали мелом, смешанным с толченой слюдой. И получалась сверкающая поверхность! Представляешь?
Бабушка красиво выложила на блюдо нарезанный хлеб, пирожки, а в отдельную маленькую тарелочку кусочки сыра, колбасу.
– Сегодня у нас рыбный суп, или уха, так в России его называли.
Надежде нравилось, когда бабушка варила уху, даже если суп был приготовлен из рыбных консервов. Получалось вкусно!
– Давние времена, это когда прадедушка Евы Лаубе жил?
– Нет. Много раньше. Это примерно шестнадцатый век.
Надежда задумалась:
– На самом деле древние времена.
Бабушка продолжала:
– Ты знаешь, что прадедушка и прабабушка Евы Лаубе работали в одной такой серьёзной организации?
– Ева нам рассказывала о своих родственниках. Но Ева говорила, что они работали рядом с Кремлём.
– Может, она говорила «в Кремле»?
– А! Да. В Кремле.
– Надежда, не отвлекайся! Если тебе интересно ещё что-либо узнать, расскажу после того как поешь.
Надежда согласилась. Она послушно уплела безо всяких возражений и уху, и гречневую кашу с маленькими маринованными корнишонами. С бабушкой выпили по чашечке чая с печеньем, сыром. На колбасу уже не хватило сил, решили оставить на вечер. Споро вымыли посуду и прибрали за обеденным столом. И только после девочка заявила:
– Бабушка! Рассказывай дальше!
Бабушка присела на диван, а Надежда на него улеглась. Вместе им не было тесно или неудобно. Было хорошо.
– Ну. Продолжим. Итак. Евины родственники были большевиками. Корнями своими они из Латвии. Знаешь есть такая страна? На Балтийском побережье?
Надежда кивнула. А бабушка продолжила:
– Так вот. Раньше, пока существовала Российская Империя, а такое название было у нашей страны, нынешняя Латвия называлась по-разному. При царе Петре I, наименовали Рижской губернией. В состав её входили часть земель Смоленской губернии и земель герцогства Лифляндского. Столицей назначался город Рига. Позже Смоленскую губернию восстановили. Оставшееся назвали Лифляндской губернией.
Надежда свернулась калачиком, глаза её стали закрываться. А бабушкина речь плавно лилась и лилась:
– В начале двадцатого века произошли две, друг за другом революции, принёсшие нашему государству много трудностей. А некоторые люди, которые совершили Октябрьскую пролетарскую революцию остались жить здесь, в России. В Прибалтике, которая получила независимость от молодой Российской Федерации, им грозили смертью. Лаубе рисковать не стали. Остались в России. Работали при новом Правительстве на ответственных должностях, поэтому и получили жильё в доме на Сретенке. Так как они считались востребованными специалистами квартиру им выделили целиком. В тридцатых к ним приехал дальний родственник. До сих пор помню его фамилию. Мулярчик. А откуда же он явился? – Задумалась Елена Вениаминовна. – Из Вильно что ли? Точно помню, что из-за границы. Намеревался учиться на художника. Потом он уехал, кажется, в Смоленск.
– Бабушка, откуда ты знаешь?
– Частично мне рассказала наша соседка Пелагея. А она-то всё обо всех знает!
Бабушка помолчала.
– Когда я была школьницей нас водили в музей Ленина. Возле Красной площади. Сейчас музея не существует. Там другой музей, связанный с историей нашей страны. Так вот. В музее Ленина в одном зале нам показывали фотографии старых большевиков. И рассказывали о них. Один из сподвижников руководителя и был старый Лаубе. Узнала его. Ведь они рядом жили. С его дочерью, бабушкой Евы, я, можно сказать играла в одной песочнице.
И тут Елена Вениаминовна заметила, что сон сморил её внучку.
Пользуясь случаем, Елена Вениаминовна решила написать письмо. Она взяла чистый лист из пачки, на которой большими крупными буквами обозначалось “Бумага для писем”. Куплена эта пачка давно и никто кроме бабушки ею не пользовался. Листы были тонкие, желтоватые. По мере того как она вдыхала слабый запах старой бумаги, в её памяти всплыли воспоминания. Словно наедине с прошлым, она обдумала каждое слово, которые собиралась написать. Её письма не просто сообщения, а настоящие насущные напоминания о неких событиях, имевших место в её жизни. Она ловила себя на том, что каждую букву выводит с трепетом, стараясь, чтобы каждая фраза звучала так, как будто была написана сердцем. Однако, её не хотелось, чтобы смысл и информация, изложенные ею, стали понятны совсем посторонним людям.
Елена Вениаминовна в левом углу проставила дату, ниже строкой указала “Сретенка”. Начала как обычно “Друг мой дорогой, позвольте поприветствовать вас вновь. Как быстро летит время, но мысли о вас всегда рядом. Сегодня я провела день, погруженная в воспоминания и семейные заботы. Готовила обед по рецепту моей бабки – тот самый, что всегда возвращает меня в беззаботное детство. Внучка, моя гордость, продолжает радовать нас своими успехами в учёбе, а её подруга Лаубе всё так же часто заглядывает к нам. Они до сих пор живут в том доме, и все взрослые служат там же. А известный вам, друг мой, дом горел несколько раз, но к счастью стены и перекрытия остались практически неповреждёнными. Последних жильцов выселили после очередного пожара, и опустошённое строение заняли бомжи. Не буду пояснять кто это такие, у вас в Австрии их, наверно, хватает. Ожидали, что дом не восстановят, а снесут и выстроят очередной торговый центр. Но, о чудо, его выкупил новый русский и собирается превратить в элитное жильё. Да! Времена меняются, а купчики и любители поживиться находятся всегда! Увы! Впрочем, памятную табличку сняли ещё в начале двухтысячных, и вряд ли помнят кто жил в том доме. Но мы-то знаем и помним. Я часто задумываюсь о том, что могло бы случиться, если бы дом был полностью разобран, полностью, по кирпичику? Нашли бы то, что укрыто тем страшным человеком? Если нашли бы, то как этим наследием распорядились бы? Ответов на такие вопросы я до сих пор не нахожу. И всё-таки не потеряю своего убеждения, что справедливость должна восторжествовать!”
Растревоженная своим письмом, вздохнув, Елена Вениаминовна достала старинный бабкин альбом. Каким-то волшебным образом большая часть его сохранилась. Акварельные рисунки. Фото давних родственников, на которых невозможно было никого узнать. Даже саму бабку, потому что её запечатлели младенцем в кружевном одеяльце. Дамы и господа сидевшие на тонких венских стульях, а то и просто на травке, или стоявшие полукругом позади сидевших, кружевные зонтики, воздушные шляпки, гражданские сюртуки, военные мундиры и фуражки странноватой формы. А вот зимнее фото, тоже жёлтое, потрескавшееся. Дамы и господа в мехах. Маленький ребёнок в шубке. Лиц не распознать. Фоном – городской пейзаж. Иглообразные крыши. На одной виден крест, тоже не привычной конфигурации. Узкие оконные проёмы. Строения как будто жмутся друг к другу. Совсем нет деревьев. Вдали что-то замёрзшее. То ли озеро, то ли река. Может, морской берег? И конькобежцы на льду.
И всё выглядит совсем не по-русски. По архитектуре это европейский город.
–Хотя, – усмехнулась Елена Вениаминовна, – в те времена и существенная часть Европы входила в границы Российской Империи. Жаль, что на обратной стороне нет пометки кем и когда была сделана фотография. Что же это? Польша? Финляндия? А может Вильно или Рига? Кто же теперь скажет?
Она так глубоко задумалась, что не сразу услышала аккуратный стук в дверь. Письмо она быстро вложила в какой-то детский журнал первый попавшийся под руку, а альбом так и остался открытым.
–Лена, стучу, стучу вам, а никто не открывает. Я в окно видела, что вы домой пришли. Стучу и думаю, может, опять погулять вышли, а я и не заметила? Вы спите что ли? – Светлана Муравьева, соседка-сплетница с первого этажа.
–Нет, только внучка спит, а я взялась письмо писать, да в старые фотографии засмотрелась.
–Да? А что такое интересное? – От любопытного соседкиного взгляда ничего не могло укрыться.
Она потрясла левой рукой, в которой был зажат смартфон и мгновенно рассмотрела зимнее фото.
–Звонка важного жду! Вот что я вижу здесь как посторонний и объективный наблюдатель? Время, в которое сделано фото – зима, судя по мехам и замерзшей воде. Место, где сделано фото – европейский город, возможно, где-то в Скандинавии или Центральной Европе. Стиль данного фото – старинный, с узкими улочками, высокими домами с остроконечными крышами. Детали, которые я увидела: крест на крыше, возможно, символ католицизма, отсутствие деревьев, что характерно для северных городов. Как я чувствую настроение этого фото: холодное, но в то же время романтичное, с ощущением старины и некой таинственностью.
Муравьёва стала делать пассы руками, закатила глаза и с подвыванием начала вещать:
–Я вижу зимний день, в воздухе витает запах свежезаваренного кофе и сладких булочек, вот там за углом затерянный отель среди европейских городских теней. Холодный воздух наполняет пространство, словно будто бы застывший сам по себе. Ветер приносит шорохи тяжелых мехов, а изредка слышится смех – молодые люди обмениваются шутками, катаясь по льду. Крики радости останавливаются в воздухе, как замерзшие снежинки, приземляясь на безмолвные крыши, покрытые морозной коркой. Голоса, звуки капели, отражаясь от стен старинных зданий, смешиваясь с треском льда под коньками. Город, охваченный зимней тишиной, кажется живым лишь на поверхности. Эти узкие улочки, обрамленные высокими стенами, лишь изредка оживают звуками шагов или скрипом уличных повозок. За готическими арками проскальзывают тени, напоминая о том, что в этом городе, в любой миг, живут тысячи историй, таящихся в каждом окне. Снег медленно выпадает, поднимая облака мелких кристаллов, которые летят, словно мечты, ожидая своего часа. Вдаль уходит свет, оставляя лишь грусть наступающей ночи.
–Замечательное описание! – Похвалила Елена Вениаминовна соседку. – Атмосферно! Оно звучит очень интригующе. Многие, пожалуй, захотели увидеть эту фотографию! Твоя фамилия случайно не Чумак? Нет? Удивительно! Ой, извини, извини. Наверно, ты вспомнила свою артистическую деятельность в народном театре. Я сразу и не поняла. А ты зачем пришла, кстати?
–Хотела попросить тот шарфик шелковый. Меня старинные знакомые пригласили вечером в ресторанчик. Я уж и костюм подобрала, но надо шею замаскировать! Сама понимаешь, возраст – не радость. И вспомнила про тот шарф. Так одолжишь? Ах, народный театр! Когда мы были молодыми и розы красные цвели, – вдруг запела Светлана.
–Не продолжай, – возразила Елена и пошла за шарфом, а шустрая Муравьёва за секунду сняла на свой смартфон зимнюю фотографию. Она вознамерилась полистать альбом, но Елена Вениаминовна вернулась с шарфиком. Пришлось соседке уходить.
Глава 2