Читать онлайн Город Юности бесплатно

Письмо самой себе

Мне сорок лет.

И эта цифра как приговор и как освобождение одновременно. Сорок – это когда ты уже знаешь достаточно, чтобы не врать себе. Достаточно, чтобы принять свои шрамы. Достаточно, чтобы впустить боль и благодарность.

Я пишу эту книгу не для славы. Не для того, чтобы меня жалели или восхищались. Я пишу её, чтобы договорить то, что не успели мои подруги. Чтобы их голоса зазвучали сквозь время. Чтобы память не стала просто красивым словом, а превратилась в действие.

В моём городе – Комсомольске-на-Амуре – память особая. Липкая как смола с хвойных деревьев. Въедливая, как речной туман. Память здесь не просто воспоминание, а живой организм, который дышит, шевелится и помнит каждую трещинку на асфальте, каждый шорох в заброшенных дворах.

Мой город – это не географическая точка. Это состояние души.

Когда-то давно, в 2001 году, я решила, что навсегда оставляю этот город. «Навсегда» для меня тогда значило – никогда не возвращаться. Физически я сдержала обещание. Но душой – нет. Душой я здесь постоянно. В каждом запахе дождя, в каждом скрипе старых подъездов, в каждом лице случайных прохожих.

Я женщина, которая собирает осколки памяти. Реставратор человеческих историй.

Истории моих подруг – это не просто биографии. Это целые миры, которые могли бы состояться, но почему-то не состоялись. Альтернативная реальность, застывшая в фотографиях, дневниковых записях, обрывках разговоров.

Моя соседка Милка, с которой было так много поделено на двоих. Арюна – художница и красотка-азиаточка с потрясающим чувством юмора. Аня с солнечной улыбкой и добрым сердцем, готовая всем помочь. Алина – будущая артистка и журналистка.

Они все умерли слишком рано. До того, как успели по-настоящему начать. До того, как мир успел их по-настоящему разглядеть.

И теперь я их летописец. Их голос. Их память.

Книга, которую вы держите в руках, – это не биография. Не мемуары. Это – реквием. Реквием поколению девочек из провинциального городка, которые мечтали быть услышанными.

Которые так и не были услышаны.

До конца.

Посвящение

Милка, Арюна, Аня, Алина…

Вам, девочкам, которые остались шестнадцатилетними в городе, где время измеряется не часами, а дыханием. В городе, который был не просто точкой на карте, но целой вселенной юности, боли и несбывшихся мечтаний.

Вы частицы света, брошенные в серость провинциального мира. Метеориты, пролетевшие так ярко и так быстро, что даже небо не успело запомнить ваши имена.

Милка, я помню, как мы бегали друг к другу в тапочках с девятого этажа на седьмой и обратно. Дорогая моя соседка, каждый наш шаг был маленьким бунтом против обыденности. Наши смешки были тайным способом преодолеть серость жизни, наши перешёптывания – важнее любых официальных переговоров.

Арюна, художница с душой, распахнутой навстречу немыслимым мирам. Твои фанфики о КВНщиках были не просто текстом – они были твоим способом дышать. В своих рисунках и строках ты строила целую вселенную, где каждая деталь была частичкой твоего сердца. Ты знала цену воображению задолго до того, как мир признал его ценность.

Аня, я вспоминаю твою невероятную способность проживать чужие истории. Тот вечер для одарённых учеников – не просто событие в школьном календаре. Это был момент откровения, когда ты позволила душе раскрыться, как редкому цветку в суровом дальневосточном краю. Твоя открытость была твоим главным даром и твоей величайшей болью.

Алина, танцовщица с энергией расплавленного солнца. Твои движения были языком, который понимали только свобода и страсть. Ты могла заставить танцевать даже неподвижные стены нашего города. Каждый твой шаг был криком о том, что молодость – это не возраст, а состояние души.

Простите, что я в тот период просто не смогла найти нужные слова для ваших родных и близких. Я чувствовала вину за то, что осталась жива. Как болезненное напоминание о том, что вас нет.

Комсомольск-на-Амуре – не просто город. Это пространство вне времени, где каждая улица помнит ваши шаги, каждый двор хранит ваши смешки, каждое окно отражает ваши мечты.

А я? Я люблю вас и помню! Девчонки, я помню. Вы мои навеки шестнадцатилетние подружки. Больше таких у меня не будет.

Вы есть.

Не было, не будет. Есть.

В памяти. В словах. В свете.

Навсегда живые.

С любовью, болью и верой, я посвящаю вам эту прогулку по городу нашей юности.

Городок

«Ах, как хочется вернуться, ах, как хочется ворваться в городок.

На нашу улицу в три дома, где всё просто и знакомо на денёк.

Где без спроса входят гости, где нет зависти и злости. Милый дом.

Где рождение справляют и навеки провожают всем двором…»

Анжелика Варум «Городок»

Кто-то ещё возвращался в свой город юности? Маленький, весь исхоженный вдоль и поперёк. Такой родной и до боли, до дрожи в ногах знакомый… Каждая улица и каждое дерево, лица прохожих и соседей как часть пазла. Головоломки, которую я собирала по кусочкам всё своё детство и юность. Как городок из одноимённой песни Анжелики Варум.

Свой городок я покинула в далёком 2001 году с обожжённой душой и намерением никогда больше не возвращаться. Я не вернулась. Но мой город продолжает жить во мне. И являться мне во снах. Он – это я.

Я родилась 23 марта 1984 года в Городском роддоме № 2 в самом центре у парка Строителей.

В одном родзале с моей мамой лежала другая женщина. Крики, стоны, потуги и вместе со мной на свет появляется мальчик. Ваня. Мы лежали в соседних люльках – Иван да Марья. Дружить наши мамы не стали, не до того было. А мы с Ваней познакомились только в 2002, случайно узнали, что родились в один день и почти в одно время. Уточнили у наших мам и узнали, что в одном роддоме. Это мог быть зачин великой истории любви. Но нет, слишком банально. Ваня как-то сразу показался мне таким родным и близким по духу. Что-то нас объединило и связало в тот самый момент рождения, когда два крикливых «овнёнка» решили ворваться в этот мир. С Ваней мы познакомились с лёгкой подачи моей одноклассницы Ани. На вечеринке с её однокурсниками в тёплый летний вечер. Нас было пятеро – три девчонки – я, Аня и Оля и два парня – Ваня и Вова. Оля, а это была её «хата», готовила шарлотку. Мы болтали, танцевали, смеялись до упаду. Даже помню, в какой-то момент повалились все на пол, задыхаясь от смеха.

Я тогда отходила от болезненного для меня расставания. Моей университетской любовью стал бывший одногруппник моего одногруппника. Чтобы не запутаться: я училась на лингвиста-переводчика, а филфак не шибко богат парнями, надо сказать. В нашей группе появился мальчик Павлик, который до этого учился с группой на курс старше. Чтобы делать совместные задания, мы объединялись с его одногруппником Колей из той, старой группы. Совместные диалоги и встречи с Николаем совсем скоро переросли в свидания и нечто большее. Мы провстречались с первой моей университетской осени до весны моего совершеннолетия, а потом как-то очень глупо расстались. Уже и не могу вспомнить из-за чего. Но я так сильно страдала, что мне как воздух нужны были друзья и их поддержка.

Я год не была в Комсомольске, и когда приехала на каникулы, всё было для меня каким-то другим. Мой город, но без людей, которые были его неотъемлемой частью.

Без светлой девчонки с веснушками, моей соседки с девятого этажа. Я звала её Людочкой, а все вокруг звали её Милой.

Без талантливой художницы Арюны. Буряточки с потрясающим чувством юмора и тонким чувством стиля.

Без доброй Ани, с улыбкой, озаряющей её лицо. С ней мы были на балу для одарённых школьников.

Без самой младшей из нас – Алины. Девочки, которую ждало великое будущее в сфере журналистики. Она вещала на радио и ТВ.

И я. Скромная девчонка, которая по случайно найденной книге Дейла Карнеги, выстраивала себя. Эта книга была моим первым тренингом, и это был вдохновляющий опыт. Я училась общаться с людьми, заставляла себя выполнять некие задания. Поговорить с пятью незнакомцами на улице. Попросить продавщицу что-то показать с прилавка (супермаркетов тогда не было). Это не из книги Карнеги, о нет. Я даже не знаю, откуда я брала такие задания. Наверно, сама себе придумывала. Это было задолго до марафонов и карт желаний, до понятия «выход из зоны комфорта». Я чётко понимала, что надо преодолевать и трансформировать себя. И у меня, на удивление, получалось.

Я начала писать лет в 7, наверное. В самом начале это были стихи. Я записывала их в коричневую тетрадку и никому не показывала. Вроде даже какое-то стихотворение было опубликовано в газете «Свежий ветер». Потом лет в 10–11, наверно, я стала писать про девочку Нику, юную «расследовательницу» преступлений. Да, да, именно так, авторская стилистика и орфография 11-летней Маши сохранена. Ника, как сейчас помню, успешно расследовала убийство на пароходе. Мой папа работал в транспортной прокуратуре, видимо, это повлияло на сюжет. Тогда же я стала набирать эту историю на папиной печатной машинке. Я и папе помогала печатать на машинке, видимо, поэтому канцеляриты и обороты отчётов невольно попадали и в мой детектив.

В 13 лет мама привела меня в секцию самбо. Тогда набирали экспериментальную группу девочек. Руководила нами молодая жена тренера по самбо и спортсменка Ирина Петровна. Сама Ира пришла на спорт, стала активно заниматься с тренером и… забеременела от него в шестнадцать лет. Тогда в девяностых такие истории были не редкостью. Она родила сына, но не смогла вернуться в большой спорт, а потом ушла в тренерство.

Через год из двадцати девочек осталось всего четыре: две Маши, Лена и Альбина. Нас перевели с «повышением» в спортзал Техникума, и я занималась там до 17 лет. Мы ездили на краевые и всероссийские соревнования. Там я впервые влюбилась в мальчика по прозвищу Ангел, который ангельским характером отнюдь не обладал. Да и внешность у него была демоническая: тёмные волосы, чёрные как уголь глаза и кривоватая усмешка. И что я в нём нашла, я не знаю. Видимо, влюбляться не в тех – это моя милая природная особенность…

Итак, я начала свой рассказ о моём городе юности, городке, где я родилась и выросла. Глава за главой я буду раскрывать вам свои истории и истории девочек, которые остались там навсегда. Я постараюсь соблюдать хронологию, но иногда буду углубляться в какие-то темы и на чём-то останавливаться. Это не мемуары в их классическом понимании. Это книга атмосферы и воспоминаний тех лет, своеобразное «слово девчонки» из 90-х…

Город детства

Комсомольск-на-Амуре, здесь живут мои друзья

Комсомольск-на-Амуре, это родина моя

Я любуюсь тобой, твоей гордой красотой

Расцветай, город мой, дорогой

Наталья Штурм «Комсомольск-на-Амуре»

Так уж получилось, что родилась и выросла я в Комсомольске-на-Амуре. Себя я помню примерно лет с двух. Как вся мебель была огромной, как я лазила в тумбочку под телевизором и разбрасывала газеты. Помню, как бабушка уговаривала меня съесть котлетку и называла «кулёмой». Заботушка. После бабушки меня никто так поесть не уговаривал, да и времена настали другие.

Бабушки не стало. У меня родилась сестрёнка, которую я качала в коляске и пела ей все песни, которые знала. Пугачёву и из мультика про Леопольда. Она была маленькая и не могла отключить эту поющую «ведущую» во мне.

Папа много работал и часто ездил в командировки. Мама сидела с нами, но денег не хватало, и вскоре она вышла на работу.

Мы росли детьми, которые ничего не просили в магазинах, ели рожки и картошку, если ничего другого не было, и много времени проводили во дворе.

До моих девяти лет мы жили в спальных микрорайонах. В школу я пошла рядом с железнодорожным вокзалом, и мои воспоминания о ней идеальны. У меня были самые лучшие одноклассники, с которыми мы пели гимн СССР и бегали на переменках. Вспоминаю кучерявого одноклассника Егорку, как я дёргала его за кудри, а он невероятно громко орал. Мою первую учительницу Ольгу Сергеевну, невероятно добрую и красивую.

Один раз в неделю мы ездили в бассейн, а после него собирались на заднем дворе школы и устраивали пир. «Рубали» всё, что нам давали родители – бутерброды, варёные яйца, картошку в мундирах. В 90-е картошка была нашим всем.

Я дружила не только с одноклассниками, но и с ребятами во дворе. Мы бегали смотреть на поезда. На базар посмотреть, что там продают, и жевали одну жвачку на семерых по очереди.

Как-то на базаре (мы так рынок называли) я подобрала упавшую купюру в 25 рублей и отдала растеряшке-дяденьке. Он мне в благодарность презентовал 5 рублей. Это были ещё советские деньги с Лениным, и мы купили на них продукты. А ещё петушок на палочке.

Помню, как я шла в магазин за жвачкой и меня ограбили мальчишки постарше. Это было очень обидно. Я зашла, плача, в магазин без денег, и кто-то мне купил вожделенную вещь.

Жевательная резинка, как и картошка, была символом начала 90-х. Мы её берегли, жевали, заворачивали в фантик и потом снова жевали, собирали фантики в альбомы.

Воспоминания зажигаются во мне, как огоньки в новогодней гирлянде. К сожалению, некоторые со временем тускнеют и сгорают.

Итак, место действия Комсомольск-на-Амуре. 1993 год. Мне 9 лет. Мы переехали в новую квартиру в центре города и обзавелись дачей.

Квартира находилась рядом с Центральным парком и ДК ЗЛК – местом, где проходили все концерты местных и приезжих звёзд.

А парк, в свою очередь, был местом, где творилась всякая жесть. Слухи ходили нехорошие: что там нападают, убивают, устраивают разборки и т. д. Вечером через парк нам ходить строго-настрого запрещали.

А я пошла в новую школу. В гимназию. В класс, где уже год учили английский. И вот я такая из обычной школы нарисовалась. Спасли меня мама и Скультэ, а вернее, книга «Английский для детей». Мама занималась со мной, сама не особо зная английский, и вскоре я догнала своих одноклассников. А потом и перегнала.

Учиться в гимназии было не так уж и легко. После бывшего дружного класса, где мы делили на всех жвачку и последний бутерброд, я попала в коллектив, в котором каждый сам за себя. Но я научилась материться и стала ходить на «стрелки» (это так разборки с применением уголовных понятий назывались). И подруги у меня тоже появились. Спасибо Юле и её бабушке за гостеприимство и вкусные супчики, Наташе за долгие разговоры, а Кате за то, что вступилась за меня на «стрелке» и так «вгрузила» всех по понятиям, что мои обидчики больше ко мне не подходили.

В тот период я не обедала в школе, а откладывала деньги на «Сникерсы» и «M&m’s». Это было что-то запредельное. Мечта всех детей того времени. Как и «Тамагочи». Круче, чем сейчас IPhone.

А денег катастрофически не хватало. Даже на еду. Выручала дача. Она была обалденной. Двухэтажный белый кирпичный дом с печкой и чердаком. И участок, на котором я не очень-то любила работать. Но у меня была грядочка, где я выращивала всё, что хотела. И бочка в теплице, где я купалась. А ещё мы ловили рыбу в канаве и ходили купаться на карьер. Даче я, пожалуй, посвящу ещё отдельную главу. Она была моим загородным оазисом в мире серых панельных домов и того нелёгкого времени.

Липовая, 8

Летний дождь, летний дождь

Начался сегодня рано

Летний дождь, летний дождь

Моей души омоет рану

Мы погрустим с ним вдвоём

У слепого окна

Летний дождь, летний дождь

Шепчет мне легко и просто

Что придёшь, ты придёшь

Ты придёшь, но будет поздно

Игорь Тальков «Летний дождь»

Комсомольск-на-Амуре раскинулся среди сопок и тайги, словно остров цивилизации в море дикой природы. Город окружали места, будто сошедшие со страниц путеводителей: величественный Амур, несущий свои воды мимо Мылок и Пивани, загадочные сопки, хранящие тайны древних нанайских стойбищ со столбами-письменами, извилистая Силинка, живописный посёлок Хурба и таинственные хребты Мяо-Чан.

Помню, как мы однажды заблудились с родителями в лесу. Часами петляли между деревьев, пока не вышли к железнодорожным путям. Возвращались домой в вагоне с сеном – пахучим, колким, пропитанным запахом коров. Там, зарывшись в это душистое море, я нашла иностранную монетку – словно привет из другого мира.

На островках недалеко от города местный авторитет устроил тренировочный лагерь для своего «Гитлерюгенда». А мы, не подозревая об этом, приезжали туда загорать и купаться в прозрачной амурской воде. Природа здесь была нетронутой, первозданной – такой, какой её создал Бог.

Наша дача находилась в месте под названием Карьер, в часе езды от города. Липовая, 8 – этот адрес врезался в память, хотя липами там и не пахло. Зато воздух был напоен ароматами луговых трав и полевых цветов. Двухэтажный домик из белого кирпича стал моим маленьким королевством – я с удовольствием наводила там порядок, протирала окна, мыла полы.

Рядом с домом стояла теплица, а возле неё – ржавая бочка с водой. Солнце нагревало её, превращая в природный бассейн. У меня были свои грядки, за которыми я ухаживала с особой гордостью. Правда, приходилось вести настоящую войну с американскими вонючками – полосатыми жуками, которые так и норовили съесть наш урожай.

Еда на даче казалась особенно вкусной: сухой Доширак хрустел как чипсы, а тушёнка из натурального мяса была настоящим деликатесом. По вечерам потрескивали дрова в печке, из бани доносился аромат распаренных веников, а в пруду громко квакали лягушки.

Мы ловили мальков самодельными удочками, собирали грибы и ягоды в лесу. На затопленном карьере я научилась плавать – просто ходила по дну, перебирая руками, пока тело не привыкло держаться на воде. Здесь же освоила велосипед, падая и поднимаясь, пока наконец не поймала баланс. Дача подарила мне чувство свободы и ответственности – ведь теперь у меня были свои грядки, за которыми нужно было ухаживать.

Соседи вокруг жили хорошие. Мы ходили друг к другу в гости, парились в банях, делились урожаем. Но даже в этом райском уголке таились свои змеи. Я подружилась с девочкой Алиной, но её дедушка… Сейчас, вспоминая его взгляд и то, как он пытался… Нет, не буду вдаваться в подробности. Главное, что я смогла вырваться и дать подруге совет никогда не оставаться с ним наедине.

***

В те годы в Комсомольске происходило много страшного. История с таксистом, которую рассказала одна девочка… Рассказы других девчонок из спортивных секций… Всё это заставляло нас, подростков, взрослеть раньше времени. Мы создали свой маленький круг единомышленниц – девочек с одинаковыми моральными принципами. Везде ходили вместе, защищали друг друга, поддерживали. В мире, где творилось столько мерзости, такая дружба была спасательным кругом.

На даче я впервые прочитала про Чикатило, и я помню, как меня шокировало то, как один человек может сотворить столько зверств. Там я впервые услышала про главаря нашей дальневосточной мафии Джема. Взрослые сплетничали и делились новостями, а я подслушивала и понимала, насколько жесток этот мир.

Может быть, именно контраст между красотой природы и уродством человеческих поступков сделал нас сильнее. Мы научились видеть хорошее, ценить настоящую дружбу и доверие. И пусть на Липовой, 8 не росли липы, там росли мы – и старались вырасти хорошими людьми.

Сейчас, вспоминая те времена, я понимаю, что дача была больше, чем просто местом отдыха. Это был островок безопасности, где можно было быть собой, где простые радости – запах свежескошенной травы, вкус тёплых помидоров с грядки, плеск воды в самодельном бассейне – помогали сохранить веру в хорошее. И эта вера помогла нам выжить в то непростое время.

Родня

А где мой дом, что в доме том? Горит очаг, трещит свеча. Там у огня сидит родня, Сидит родня, и ждет меня. Незнакомая дорога От восхода на закат. Говорят, – уже немного, А чего, не говорят. Позабыв свои обиды, В прежней сутолоке дня Приглашают годы-гиды На экскурсию меня. А где тот я, где песня моя? Она о том, что где-то дом

Леонид Сергеев «Родня»

Детство пахнет свежими пирогами, звенит смехом многочисленной родни и переливается калейдоскопом воспоминаний, где каждый осколок – драгоценная частичка моей семейной истории. В нашем доме на Привокзальном районе двери не закрывались от гостей, а столы раздвигались до невозможности, чтобы вместить всех родных.

Особенно ярко помню наши семейные застолья. Взрослые, рассевшись вокруг большого стола, вели свои бесконечные разговоры, а мы с троюродной сестрой Леночкой устраивали под столом настоящие приключения. Она была ближе всех ко мне по возрасту, и наша дружба казалась чем-то особенным, секретным обществом двух заговорщиц. Наша любимая проделка – потихоньку снимать со всех обувь и перепутывать её, создавая весёлую суматоху в конце вечера. Взрослые притворно ворчали, но в их глазах всегда плясали искорки смеха.

С её старшим братом Игорем у нас были сложные отношения. Как все дети, мы то дрались, то мирились, спорили до хрипоты о какой-нибудь ерунде, а потом вместе придумывали новые игры. Их родители, тётя Таня и дядя Эдик, были удивительной парой. Дядя Эдик особенно запомнился своим неиссякаемым чувством юмора – его шутки могли развеселить даже в самый пасмурный день. Он умел превратить обычный семейный ужин в настоящее представление, где каждая история становилась поводом для смеха и радости.

Дом бабушки Зины на Мылках был особым местом в моём детстве. Старый дом хранил столько историй, что, казалось, сами стены могли рассказывать сказки. Именно там проходили наши легендарные карточные турниры. Я до сих пор помню, как горячо переживала каждый проигрыш в подкидного дурака, как будто это была не просто игра, а вопрос жизни и смерти. Бабушка Зина только посмеивалась, глядя на мои страдания, и всегда находила способ утешить – то конфетой, то интересной историей из своей молодости.

Дядя Олег, мамин брат, занимал особое место в моём сердце. Его доброта была не показной, а какой-то глубинной, настоящей. Он не просто дарил подарки – он дарил внимание, которое так ценно для ребёнка. Каждый его визит превращался в маленький праздник, даже если он приходил просто так, без повода.

Другая тётя Таня стала для меня чем-то вроде старшей сестры и наставницы. В её доме я проводила бесконечные ночёвки, и каждая из них была особенной. Она не просто играла со мной – она открывала мне мир взрослых книг, учила думать, размышлять, формировать собственное мнение. А её мама, баба Нина, добавляла к этим интеллектуальным пиршествам свои кулинарные шедевры. Её стряпня была настолько вкусной, что даже сейчас, спустя столько лет, я могу почувствовать эти ароматы и вкусы.

Моя родная бабушка Лида была женщиной особенного склада. Внешне суровая, она хранила свою любовь где-то глубоко внутри, но я всегда чувствовала её тепло. Особенно запомнились походы к ней на работу в Главное почтовое отделение. Это здание до сих пор стоит перед глазами – величественное, пропитанное запахами дерева, бумаги и пыли. Каждый визит туда был как путешествие в другой мир, где время, казалось, течёт по-другому, где каждый уголок хранит какую-то тайну.

Отношения с папиным братом дядей Сашей и двоюродными братьями складывались по-своему. Мальчишки оставались мальчишками – у них были свои игры, свои интересы. Мы не были особенно близки, но эта отстранённость тоже была частью моего детства, формировала понимание различий между людьми.

Привокзальный район, где прошли первые девять лет моей жизни, остался в памяти особой географией счастья. 66-й квартал, улица Юбилейная, посёлок Мылки, улица Володарского – каждый адрес связан с особыми воспоминаниями. Помню, как мы ездили оттуда на автобусе на дачу, и эти поездки сами по себе были маленькими приключениями.

Центральный район я исходила вдоль и поперёк. Моя родная Краснофлотская, величественная аллея Труда, уютная Пионерская, оживлённая Кирова, шумный проспект Интернациональный – каждая улица имела свой характер, свою историю, свои секреты. Теперь эти улицы часто приходят ко мне во снах, и по ним гуляют призраки моего детства – родные люди, как живые, так и те, кто уже ушёл в пограничье миров.

В этих снах всё по-прежнему: тётя Таня учит меня жизненной мудрости, дядя Эдик рассказывает свои бесконечные шутки, бабушка Лида притворяется строгой, но глаза её улыбаются, а мы с Леночкой всё так же прячемся под столом, замышляя очередную проказу. И в этих снах мой город Юности остаётся таким, каким я его помню и люблю – городом, где каждый поворот улицы может привести к дому родного человека, где каждый двор хранит истории моего детства, где время, кажется, остановилось в том счастливом моменте, когда вся семья была вместе.

Сейчас, оглядываясь назад, я понимаю, каким богатством было расти в окружении такой большой семьи. Каждый из родственников внёс свой особенный вклад в формирование моей личности, каждый научил чему-то важному. Я впитывала любовь, мудрость, радость и даже грусть, как губка, и всё это сделало меня той, кто я есть сейчас.

Моё детство было наполнено любовью – многогранной, разной, но всегда искренней. И я отвечала на эту любовь со всей широтой своей детской души, не задумываясь о том, что когда-нибудь эти драгоценные моменты станут только воспоминаниями. Но, может быть, именно в этом и заключается главное волшебство детства – в его способности оставаться с нами навсегда, согревая душу в самые трудные минуты жизни.

Новый 1993 год

Свечи зажги и заветные,

Давние праздники сердцу верни.

Свечи зажги, свечи светлые.

Ради любви свечи зажги.

На-На «Свечи»

В тот год мандарины продавались поштучно. Мама покупала их по пять штук – на каждого члена семьи по одному, и ещё один – для праздничной вазочки, чтобы дом пах Новым годом.

1993-й был странным годом. Взрослые постоянно говорили о каких-то талонах, очередях и ценах, но мы, дети, жили в своём параллельном мире, где главным было то, что до Нового года осталось всего ничего, а значит, скоро случится чудо. Это был наш первый большой праздник после переезда в трёхкомнатную квартиру в центре на Краснофлотской.

Наши ёлки (а у нас их было две) были особенными. Мои родители – противники живых ёлок и у нас всегда были искусственные. Но зато какие! Одна классическая зелёная, а другая лёгкая и серебристая. Мама говорила, что она помнит ещё своё детство – стеклянные шары с серебристой патиной внутри, птички на прищепках с настоящими перьевыми хвостами, домики, припорошённые стеклянной крошкой, которая переливалась, как настоящий снег. Каждая игрушка хранилась в отдельной коробочке, завёрнутая в вату или старые газеты, и доставать их было отдельным ритуалом.

Мама умела делать чудеса из ничего. Когда в магазинах пропали конфеты, она стала делать леденцы из сахара. Когда исчезли мандарины, она нарезала апельсиновые корочки тонкими полосками и развешивала их на нитках возле батареи – получались оранжевые гирлянды, которые пахли солнцем. Запах разносился по всей квартире, создавая иллюзию праздника.

По телевизору крутили «Снежную королеву» с Олей Машной, «Чародеев» и бесконечные «Голубые огоньки». Алла Пугачёва пела «Арлекино», а мы подпевали, не понимая половины слов. Песня «Прекрасное далёко» из фильма «Гостья из будущего» звучала как обещание, что всё будет хорошо, нужно только подождать.

Страна жила между двумя мирами – советским прошлым и неясным будущим. В октябре случился путч, по телевизору показывали танки у Белого дома, но для нас это было чем-то далёким и нереальным, как кадры из фильма. Реальным был снег за окном, запах хвои и мамины самодельные пирожные «картошка» из толчёного печенья, сгущёнки и какао.

Игрушки в тот год были особенные. На ёлочных базарах ещё продавались советские шарики – матовые, с нарисованными шишками и снежинками, но уже появились первые китайские гирлянды с разноцветными лампочками, которые не просто горели, а мигали разными режимами.

Дед Мороз приходил поздно вечером, когда мы уже спали. Утром под ёлкой или в валенках у кровати мы с сестрой находили свёртки в разноцветной бумаге – чаще всего это были книжки, карандаши, раскраски, а если особенно повезёт – кукла или машинка. Но главным подарком был сам праздник – с запахом хвои и мандаринов, с блеском дождика на ёлке, с маминой улыбкой и папиными шутками.

Сейчас, оглядываясь назад, понимаешь, как непросто было родителям создавать эту сказку. Они прятали от нас свои тревоги за улыбками, превращали дефицит в приключение, а из простых вещей создавали волшебство. Может быть, именно поэтому тот Новый год запомнился особенно ярко – потому что был создан не деньгами, а любовью.

И пусть мандарины были по счёту, а конфеты – самодельными, но счастье пахло именно так: хвоей, корицей, апельсиновыми корочками на батарее и маминой выпечкой. И это счастье не могли омрачить ни пустые полки магазинов, ни политические события, ни экономические проблемы. Потому что, когда тебе девять, а за окном падает снег, и ёлка мерцает огоньками гирлянды, весь мир кажется добрым и полным чудес.

Новый 1993 год мне запомнился тем, что я узнала: Деда Мороза не существует. Я удивилась и ужасно расстроилась. Все мы раньше были не такие, как современные дети: верили в волшебство, были наивными, и 2020-е годы казались далёким и прекрасным будущим. Как в фантастических книгах.

Мне призналась в этом мама как старшей дочери и своей помощнице, и мы пошли вместе покупать мне и сестрёнке подарки. Свой первый подарок не от Деда Мороза я запомнила на всю жизнь: это был белый медвежонок, похожий на Винни Пуха из американских мультиков. Я с ним очень долго спала, и мне снились такие прекрасные сны.

А ещё я в тот Новый год слушала песни группы «Комбинация» и танцевала одна в комнате. Не знаю, почему одна, может, все остальные уже спали. Потом я лежала и смотрела на подмигивающие мне гирлянды – большие разноцветные фонарики. Хочу сейчас найти такие и не могу.

А 1 января я села писать свою первую книгу – про девочку-детектива по имени Ника.

С тех пор я люблю первые дни Нового года даже больше, чем сам Новый год. 31 декабря все суетятся и торопятся, а 1 января наступает затишье, некий постапокалипсис. Все лежат на диване, смотрят фильмы и доедают салаты. На улице с утра никого. Красота.

А ещё я с тех пор поняла, что волшебство ты создаёшь себе и окружающим сам. И теперь мне хочется в первые дни Нового года замедляться и больше времени проводить с родными и близкими.

Привет, 2025! Тебе передаёт привет 9-летняя девочка из далёкого 1993. И я всё ещё верю в волшебство…

Я, математика и гадкий утёнок

С тех пор прошло немало долгих дней

Меняет время лица и людей.

Был серым, вдруг сменил на белый цвет

Он оперенье юности своей,

К нему летят со всех сторон,

А он не видит никого,

Кружит под стаями ворон,

Не забывая одного

Ласковый май «Гадкий утёнок»

Примерно в то время мы сильно сдружились с моей соседкой с девятого этажа Людой (но все звали её Милой). Это была очень активная и весёлая девочка, чего она только не придумывала. Мы играли, гуляли, болтали, ссорились и мирились очень часто. Всё это, потому что мы два знака – Лев и Овен – как по мне, так самое нескучное сочетание.

Мы так дружили до моего одиннадцатого класса. Она в свой одиннадцатый класс так и не пошла, потому что трагически погибла. Но наша дружба навсегда в моём сердце.

Люда научила меня танцевать на дискотеках в нашем страшном Центральном парке, мы вместе устраивали пробежки и убегали от каких-то пьяных личностей. Хотя она и бегала быстрее меня, но всегда меня ждала и спасала.

В шестом классе я из отличницы стала немножко троечницей. Дело в том, что у нас появился новый учитель алгебры и геометрии, который любил вызывать меня к доске и зло шутить надо мной. Я даже начала мучиться комплексом неполноценности. И тройбаны приносить. Что тоже самооценку не улучшало.

Всё это совпало с моим превращением из девочки в девушку: начала расти (у одной из первых в классе) грудь, началась менструация (у самой первой). Меня никто об этом не предупреждал. Я чувствовала себя больным гадким утёнком. А грудь ещё и бегать мешала.

Учителя математики я всё-таки поборола. Вышла и доказала теорему у доски и не садилась на место, пока он не поставил мне заслуженную «5». Примерно в то же время я начала работать со своей стеснительностью: спрашивала что-нибудь у людей на улицах, заходила в магазин и просила что-нибудь показать. Раньше были обычные магазины «продавец-прилавок», о магазинах самообслуживания мы только мечтать могли.

И это всё работало: я стала менее робкой и более уверенной в себе. Продолжила выступать публично и участвовала в ежегодной викторине «Я – комсомольчанин». Я очень любила свой город и очень много о нём знала. В своё время мои бабушки и дедушки переехали в город Юности из Центральной части России.

Итак, мне двенадцать лет, и я живу в центре Комсомольска-на-Амуре. Обычная девочка: неплохо учусь, но совершенно не понимаю математику, химию и физику. Люблю английский, историю и биологию и занимаюсь ими дополнительно. Всё дело в том, что мне очень повезло с учителями по этим предметам. Они классные и у них горят глаза, когда они преподают.

По английскому я иногда читаю тексты вместо учительницы, и мне хочется узнавать больше новых слов и говорить на английском, как на русском. Я начала участвовать в олимпиадах и занимаю призовые места. И это меня ещё больше стимулирует. Я даже придумываю сама себе дополнительные задания. Так вот откуда корни у моего педагогического таланта…

По биологии у нас была замечательная учительница Римма Михайловна. С её лёгкой подачи мы ходим в биологический кружок, и я знаю всё про тычинки, пестики, группы крови и анатомию. Это целый удивительный мир. Мы занимаемся в небольших помещениях – каморках, соединённых с большим классом общей дверью. Мы сидим там тихо-тихо, как мышки, в то время как у другого класса идут занятия. Это наша секретная лаборатория

Исторического кружка как такового не было, но зато я много читаю по истории – просто запоем, мне интересно всё – от австралопитеков до Сталина. А ещё мы ходим в Дом Пионеров на курсы экскурсоводов. Там работала удивительная Ирина Алексеевна. Она рассказывала нам о жизни и угощала пирожными из буфета. Сейчас я сама преподаю и стараюсь передать своим детям и ученикам то волшебное преемственное. То, что получила в детстве сама. Курсы экскурсоводов мне потом очень пригодились, когда я показывала город Благовещенск иностранцам и когда водила своих друзей в авторские «ногостирательные» туры. Ещё я люблю «показывать мир» своим детям. И я бы очень хотела вести авторские экскурсии, это моя мечта.

А ещё начались курсы УПК (учебно-производственного комбината). Там я разгулялась вволю. За несколько лет я успела отучиться на менеджера, секретаря, освоила оказание первой помощи и компьютерную грамотность. Как раз в это время у нас дома появился компьютер – такой серенький и пузатенький – и я его сразу же полюбила. После папиной пишущей машинки (механической, где ошибки надо было запечатывать крестиками или при помощи белой коррекционной ленты) я восторгалась им, как божеством. Можно было исправлять и вносить изменения в текст. Я стала писать: рассказы, стихи, какие-то ежедневные записи и делала на компьютере доклады и рефераты. Сама перепечатывала с книг – ведь интернет появился позже.

Классное было время! Без интернета мы учились думать и воспринимали информацию по-другому: как нечто ценное. Я ходила в библиотеки и очень много читала.

А ещё много гуляла, и как нам всем казалось, в городе стало безопаснее.

Конечно, ночью мало кто рисковал пройти по Комсомольску, но прогуляться вечером с подружками было само собой разумеющимся.

Мила. Веснушки цвета солнца

Ветер поднимает в воздух все наши фантики

Пока в голове только ты и концерты в стадике

Больше не хочу думать, что для тебя не стать никем

Кроме как веснушкой на лице

Девочка-солнце со смешными веснушками

Просит, не влюбиться, но её не послушали

Сердце больше не верит нежным тёплым признаниям

И сладкие поцелуи – теперь воспоминания

Тима Белорусских «Веснушки»

Я помню этот день так отчётливо, будто он был вчера. Тётя Света, наша соседка с четвёртого этажа, привела ко мне девочку – высокую, с рыжеватой косой и россыпью веснушек на носу. «Познакомьтесь, это Людмила», – сказала она, подтолкнув девочку чуть вперёд. Та слегка картавила, когда говорила, и это было настолько мило, что я сразу поняла – мы подружимся.

В те неспокойные девяностые все жители нашего подъезда держались вместе. Родители дружили семьями, помогали друг другу, и эта взаимовыручка передавалась детям. Мы с Милой, как оказалось, были одного возраста, и это стало ещё одним поводом для сближения.

Она была особенной – моя Мила, моя Людочка. В ней сочетались творческая натура и какая-то врождённая интеллигентность. Художественная школа, где она занималась, стала её вторым домом. А школьные радиопередачи, которые она вела, заставляли даже старшеклассников останавливаться в коридорах и слушать её немного картавый, но такой проникновенный голос.

Истинная Львица по гороскопу и по характеру, она обладала удивительным благородством души. Помню нашу первую серьёзную ссору – целое лето мы не разговаривали. Я упрямо держала обиду, а Мила первая пришла мириться. Просто подошла, взяла за руку и сказала: «Хватит дуться, давай жить дружно». И всё – обида растаяла, как весенний снег.

Её письма из Нижней Тамбовки и Москвы я хранила как сокровища. Каждое было маленьким произведением искусства – с рисунками на полях, смешными карикатурами и неизменными сердечками. А записки, которые она оставляла мне в подъезде! «Машка, выходи гулять!» – и обязательно какой-нибудь забавный человечек рядом.

Мила учила меня танцевать. «Расслабься», – говорила она, – «представь, что ты пёрышко на ветру». Я до сих пор помню эти уроки, хотя расслабляться мне всё ещё непросто. Наши утренние пробежки стали ритуалом. Мы бегали через центральный парк, тот самый, что пользовался дурной славой. «Побежали быстрее, чтобы нас не изнасявкали!» – говорила она своим особенным картавым говором, и мы хохотали, превращая страх в шутку. Чёрный юмор был нашим способом справляться с реальностью тех лет.

Мы были типичными подростками – смотрели «Дикого ангела», мечтая быть похожими на Милли, вздыхали по белобрысому Иво. «Он такой же, как мой Андрей,» – говорила Мила, – «у нас тоже всё непонятно». Старшая сестра Милы, Арина, и её подруга Оксана брали нас с собой на «взрослые» прогулки. Мы наблюдали, как они флиртуют с парнями, и учились быть женственными.

А потом случился тот день. Мила пошла в кафе и не вернулась. Но она словно осталась в подъезде – её стрелочки на стенах, рисунки мелом, наши тайные послания. Полгода я видела их каждый день, пока они медленно не начали исчезать. Перед отъездом в университет я пришла к нашему тайному месту, где всё ещё можно было различить её почерк – моё имя «Маша», написанное её рукой. Я добавила «Мила» и нарисовала сердечко. В нашем тайном месте – она обязательно должна это увидеть. Думаю, она получила моё сообщение в то время, когда и сообщения никто ещё не отправлял…