Читать онлайн Хроники Кайдарии. Дурная кровь бесплатно

Глава 1. «Глаза змеи»

Ужас рождает дерзание.

Байрон

Всякий раз, оказываясь наедине с бароном фон Вулом, я ощущал, как меня охватывает мучительное чувство неловкости. Этот вампир, происходивший из весьма почтенного и древнего рода, имел стойкое пристрастие к употреблению крови, смешанной с человеческими спиртными напитками, что в кайдарском обществе считалось весьма постыдным. Поскольку барон вращался в самых высоких кругах, сплетни и презрительные перешептывания раздавались исключительно у него за спиной – а вот я, находясь в просторном салоне его автомобиля, ставил на карту собственную репутацию. Ведь если тень разгульного образа жизни фон Вула падет на меня, толпа уже не станет выбирать выражения! Высокой родословной я похвастаться не мог. Мой отец, ныне покойный офицер Восьмого Королевского, происходил из ничем не примечательного рода уездных помещиков, и кто бы мог предположить, что мне, его младшему отпрыску, доведется взлететь так высоко?..

Тут я взглянул на свое полупрозрачное отражение в боковом стекле, за которым неспешно проплывали сумрачные массивы Кроненбурга. Черный мундир с позолоченными эполетами сидел на мне как влитой – о, искусством носить парадную форму я овладел в полной мере! – но нижняя челюсть, округлая и слегка женственная, а также вечно рассеянный взгляд больших голубых глаз явственно выдавали во мне вампира, еще не нюхавшего пороху. Соотношение длины и толщины клыков у меня было вполне аристократичным и соответствовало высочайшим расовым стандартам, но смочить эти клыки кровью врагов мне действительно пока не довелось. Говоря откровенно, я и не горел таким желанием. Да, свое высокое звание я заработал не победами на поле брани, а трудами в сумрачных лабораториях Инженериума, ну и что с того? Разве разделочным серпом моей конструкции не пользовались вот уже третий год дивизионы особого назначения рейхсвера? Разве шестилезвийный двухосный разрубатель модели «Заххак» не был применен в прошлом сезоне самим герцогом Глеммом, восьмикратным чемпионом «Зова крови»? Учитывая все вышесказанное, я имел полное право гордиться своими достижениями, несмотря на презрительные перешептывания недоброжелателей.

Взгляд мой опустился на грудь, где в свете проплывающих за окном фонарей поблескивал орден Львиной головы третьей степени. Вот она, причина истинной зависти всех этих недоумков вроде Ланка Гарруды! Эта награда, похвастаться которой мог не каждый закаленный в боях ветеран, означала признание моих заслуг на самом высоком уровне. Ей же я был обязан и тем, что этим вечером оказался в одном автомобиле с бароном фон Вулом. В замке Глеммсбург нынче давали роскошный банкет, куда я (впервые в жизни!) был приглашен на правах самого юного кавалера, удостоившегося столь высокой награды.

– Ваш отец гордился бы вами, Киз, – слащаво проворковал барон, видя, что я таращусь на орден.

В ответ я лишь безмолвно кивнул. Шварцберга-старшего не стало три года назад – он сложил голову в одной из последних битв на южном фронте, в пропеченных беспощадным солнцем африканских пустынях. Уж он-то о подобной награде мог только мечтать! Ну а мне, чтобы заполучить ее, не пришлось даже покидать лабораторию. Размышляя над этим, всякий раз я ощущал болезненный укол совести, но тут же успокаивал себя тем, что способы послужить на благо Империи бесконечно многообразны. Кто-то делает это со штыком в руках, кто-то – с помощью молота и пилы, ну а я использовал циркуль и линейку. Фон Вул и мой отец в былые времена служили в одном полку, поэтому барон и вызвался подбросить меня сегодня. Отказаться было бы невежливо, так что оставалось лишь уповать на то, что я буду избавлен от всяких порочных предложений с его стороны – несмотря на эту сальную ухмылку, искажающую крошечное личико сатира, несоразмерное его огромной лысой голове. Маленькие ноздри фон Вула постоянно двигались, словно вынюхивая добычу. Я видел, что он постоянно косится на встроенный бар, в котором тускло поблескивали бутылки спиртного. Меня передергивало от одной мысли о прикосновении к этому пойлу.

– Могу представить, что вы чувствуете в эти непростые времена, Киз, – продолжил барон. – Многие ваши сверстники готовятся отплыть на трех величайших судах к побережью Америки, чтобы сокрушить последний оплот человеческой сволочи. Наверняка ваше пламенное сердце негодует, сознавая, что вместо упоительного кровавого пира ему уготовано оставаться в четырех стенах тесной лабораторной комнаты. А ведь это, быть может, последнее крупное сражение в истории Кайдарии! И последний шанс показать себя героем на поле боя.

– Вы и в самом деле верите, что три корабля – пусть даже настолько огромные и тяжеловооруженные, как «Абаддон», «Каин» и «Ламия» – сумеют подчинить целый континент? – сказать по правде, мое сердце вовсе не жаждало битвы, но произносить подобные вещи вслух считалось постыдным. Кроме того, хоть мое ремесло и заключалось в изготовлении новых орудий членовредительства, сам я старался избегать насилия, кровь пил только консервированную, и предстоящее сражение, о котором день и ночь восторженно трубили все газеты, вызывало во мне какое-то тяжелое чувство – пусть даже речь и шла всего лишь об истреблении последнего свободного государства людей.

– Кроме того, – добавил я, игнорирую маслянистый блеск в глазах фон Вула, – вы забываете, что последние повстанцы нашли себе пристанище также и за полярным кругом, в Сибири, и на некоторых островах южного океана.

– Ба! Конечно же, я уверен, что совокупная мощь трех крупнейших судов Кайдарии легко сметет всякое сопротивление. Соединенные Штаты Человечества – тьфу! Громкое название – но какое государство могут построить эти мягкотелые неполноценные существа? Разве может оно устоять против наших железных легионов, уже очистивших от чумы человечества большую часть мира? Что касается выродков, которые до сих пор отсиживаются где-то в тайге, среди болот и снегов, то они наверняка скоро вымрут там и без нашего деятельного участия, ха!

Я хотел было снова возразить – скорее просто для проформы, нежели по причине особого несогласия – но водитель вдруг резко дал по тормозам. Автомобиль дернулся и замер, а барон чертыхнулся сквозь зубы, косясь на жалобно звякнувшие бутылки. Я бросил взгляд через плечо, желая выяснить причину заминки. Тут-то я и увидел ее. Наши глаза встретились – во всяком случае, мне так показалось, хотя я не был уверен, что она может рассмотреть хоть что-то в полумраке салона. Розовые и фиолетовые огни из ближайшего варьете, чередуясь, скользили по ее лицу, то подчеркивая, то смягчая жесткие, но в то же время женственные черты. Это была особь человеческого рода – но, клянусь, я нисколько не погрешил бы против истины, если б назвал ее красивой. Конечно, уродливо закругленные уши несколько портили картину, как и общая неухоженность вкупе со въевшейся в кожу грязью. Мешковатое рубище с намалеванным на груди белым крестом, каковое обязаны были носить в Кайдарии все представители низшей расы, намекало на гармонично развитые и вполне пропорциональные формы, скрывающиеся под ним. Вся сцена заняла не больше нескольких секунд, пока женщина стояла, упершись руками в капот и тяжело дыша. Очевидно, она неожиданно выскочила на дорогу, и водитель лишь в последний момент успел затормозить. Никаких травм она, судя по всему, не получила. Затем над бульваром зазвучали полицейские свистки, и незнакомка бросилась в противоположную сторону, быстро растворившись в полумраке ближайшей подворотни. Какой проступок она совершила? Украла что-нибудь? Или, быть может, отказала случайному прохожему-вампиру в предоставлении артерий для утоления его голода? Жалкие, глупые людишки – наука ведь давно доказала, что регулярные кровопускания чрезвычайно полезны для их здоровья! Но нет, большинство этих краснорожих невежд до сих пор смотрело на естественное утоление вампирского аппетита как на некое надругательство, едва ли не пытку!

Мы пропустили трех полицейских, спешащих по следу женщины – глухие шлемы с опущенными забралами, бряцанье тяжелых сбруй, лязг подбитых металлом армированных подошв – после чего водитель снова нажал на газ и лимузин продолжил свой прерванный бег. Удивительно, но миловидное личико незнакомки до сих пор стояло перед моим мысленным взором – большие темные глаза, густые брови, словно бы подведенные углем, и суровая складочка между ними… Пухлые, но при этом резко очерченные губы… Собранные в нелепый узел волосы вполне могли бы соперничать с локонами первых вампирских красавиц – получи только оные волосы должный уход. Ох, знала бы Тельма Моррас, какие мысли роятся сейчас в моей голове! Уж эта дьяволица наверняка оскопила бы меня самым жестоким способом! Особенно теперь, когда мы с ней уже несколько недель ведем серьезные разговоры о помолвке.

– Смазливая деваха, – вынес свой вердикт фон Вул, облизывая губы толстым шершавым языком. – Я бы не отказался отведать ее крови. Должно быть, недурной букет – в особенности, если разбавить чем-нибудь горячительным!

Я хмуро кивнул, без всякого смысла таращась в окно, за которым в море тьмы неспешно проплывали блещущие вывески казино, борделей и театров. Я обретался в Кроненбурге уже пятый год подряд, но до сих пор никак не мог привыкнуть к колоссальной высоте его башен из стали и камня, к изяществу его тонких шпилей, устремлённых в затянутые вечным смогом небеса, к титаническим скульптурам древних героев, подпирающим массивные купола из полированного мрамора. Величие этого города – беспрестанно разрастающегося во все стороны, в том числе вверх – словно бы символизировало величие всей Кайдарской империи, тысячелетнего рейха вампиров, коему сама судьба уготовила полную власть над миром.

Барон лениво продолжал свой милитаристский треп – похоже, нуждаясь скорее в слушателе, нежели в собеседнике – а мой разум блуждал где-то в горних высях, между стылыми вершинами небоскребов, плотно усаженных серокаменными горгульями всех видов и форм. Через какое-то время кажущаяся бесконечной Дракен-штрассе закончилась, и мы вырулили на скоростное шоссе, уводящее к району поместий. Там, вырастая из неприступного отшиба, нависал над городом замок герцога Глемма, подобный гнезду какого-то невообразимо гигантского ворона. Уже сейчас узорчатый контур замка был отчетливо различим на фоне темного неба благодаря обильной подсветке, включенной по поводу празднества. Сказать, что я волновался, значило не сказать ничего. Несмотря на то, что посещать торжественные мероприятия мне приходилось не раз и не два, столь высоко по социальной лестнице я еще не забирался, и потому страстно мечтал только об одном – не обделаться ни в прямом, ни в переносном смысле. Однако мое извечное косноязычие и не к месту ноющий живот делали оба варианта угнетающе вероятными.

***

Холодный дождь начал накрапывать как раз когда лимузин остановился во дворе замка, а лакей услужливо распахнул нам дверцу. Темно-серый полированный камень, из которого было сложено монументальное строение в стиле нордической неоготики, мерцал и искрился в мертвенном электрическом свете зажженных повсюду ламп. Гостей собралось немало, но они все продолжали и продолжали прибывать. Проследовав по красной ковровой дорожке, мягко пружинящей под подошвами сапог, мы миновали массивную входную арку. Высокие сводчатые залы, украшенные многочисленными гобеленами, скульптурами и доспехами, полнились гулом и гомоном. Знатные особы былых времен и полумифические властители древности взирали с потемневших картин на пеструю толпу своих последователей и наследников. Преобладали, конечно, черные мундиры и алые сутаны. С удивлением я наблюдал за тем, как из зала в зал чинно переходила делегация из далекой Азии – горделивый взор раскосых глаз, подведенных тушью, длинные тонкие усики, криво изогнутые невтягивающиеся клыки, шелест шелковых туалетов. Странно было видеть здесь представителей цзянши, учитывая нынешние напряженные отношения между Кроненбургом и Пекином. Спесивые повелители азиатской автономной провинции смотрели на нас, своих западных хозяев, с изрядной долей презрения, а тамошний наместник ставил себя едва ли не вровень с членами императорского семейства. По правде сказать, я был уверен, что регулярно происходящие в пограничье инциденты рано или поздно выльются в полноценное боевое столкновение. Напрасно фон Вул переживал, что грядущая схватка по ту сторону Атлантики станет последней войной в истории цивилизации. Человеческая государственность, конечно, не имеет будущего. Однако не исключено, что в следующей войне вампиры будут сражаться с вампирами…

– Ты только погляди, – фон Вул, забыв про всю свою напускную учтивость, бесцеремонно ткнул меня в бок. – Это же Юнцт, фаворит императрицы.

Взглянув в указанном направлении, я увидел рослого бледного вампира неопределенных лет, с густо напомаженными волосами, аккуратно разложенными на пробор. В его слегка выпученных водянистых глазах читалась вселенская тоска, синие губы, судя по всему, уже много лет не складывались в улыбку. Он стоял подле камина, украшенного демонической рожей, и вырывающиеся из портала языки пламени лишь подчеркивали синеву его трупьего лица.

– Жуткий тип, – едва не одними губами произнес фон Вул, заговорщицки косясь по сторонам. – Говорят, в новом сезоне «Зова крови» он задумал бросить вызов самому герцогу Глемму. Если хочешь знать мое мнение, он – дикая карта. Исходил Африку вдоль и поперек, собрав невероятную коллекцию охотничьих трофеев и засушенных человеческих голов. Слышал про легендарного зверя по имени Рау, якобы обитающего в болотах Танзании? По слухам, Юнцт добыл его рог и шкуру.

– Если он здесь, – бледнея начал я, – означает ли это…

– О нет, императрицу ты не встретишь даже на приемах столь высокого уровня. Кроме того, поговаривают, будто Кармилла вот уже несколько месяцев не показывается на глаза никому, кроме узкого круга приближенных. Некоторые считают, что дело тут нечисто.

– Может, она просто стесняется своего возраста?

– Ба! Двести сорок лет – разве для вампирши это возраст?

Когда мы достигли центрального зала, четыре угла которого подпирали титанические скульптуры древних воинов в рогатых шлемах, на балюстраде второго этажа как раз появился герцог Глемм. Гости приветствовали его почтительными аплодисментами. Он был одет в черный кожаный доспех с золотистым нетопырем на груди и алую тунику, небрежно наброшенную на плечи. Под сводами зала зазвучал его гулкий голос профессионального оратора – но я не столько слушал герцога, сколько пожирал его глазами. Глемм одновременно пугал и восхищал меня, как пугает и восхищает все истинно великое. Его волосы, коротко остриженные на военный манер, давно поседели, но во всей фигуре ощущались гибкость и сила, свойственные скорее молодому телу. Резкие, рубленые черты лица вызывали в памяти примитивных идолов, коих наши пращуры вытесывали из камня, располагая их на вершинах холмов и в укромных долинах. В самом деле, в его жилах текла кровь героев древности – в это легко верилось и без всяких экскурсов в пыльные генеалогические манускрипты. Быть может, я в какой-то мере идеализировал герцога, но сила его харизмы была столь велика, что избежать этого мог бы только черствый сухарь. Между тем, Глемм закончил официальную торжественную речь и, пожелав гостям приятного вечера, начал спускаться по массивной лестнице в зал. Двое телохранителей в черно-золотых доспехах с высокими воротниками следовали за ним по пятам, как тени.

– Хочешь, я вас познакомлю? – обронил фон Вул, с усмешкой созерцая обожание, сквозящее в моем взгляде.

– С герцогом?.. – мой желудок внезапно сжался в тугой комок. – Не стоит, право слово…

– Ерунда, нынче вечером это все равно произойдет. Я сам не раз слышал, как герцог положительно отзывался о твоих достижениях. Идем.

Фон Вул снова схватил меня под локоть и потащил сквозь толпу. Мы подождали, пока Глемм, стоя у основания лестницы, перекинется словом с парочкой министров. Заметив нас, герцог широко улыбнулся, демонстрируя превосходнейшие клыки.

– Фон Вул, друг мой! Вижу, у вас свежая добыча, старый вы хищник!

Хотя сказано это было в шутливом тоне, я тут же зарделся от того, что меня могли счесть одним из собутыльников, коими всюду окружал себя фон Вул.

– Это штабс-капитан Шварцберг, сын моего старого товарища Рори Шварцберга. Вы, должно быть, не помните Рори. Мы вместе сражались под вашим началом в годы Тунисской операции.

– Ага! Отчего же, я прекрасно помню всех своих офицеров. Рори был славным воякой, хоть и чрезмерно упрямым и предсказуемым в бою. О ваших успехах, молодой человек, я также наслышан. Очень рад познакомиться лично. Считаю вас одним из самых многообещающих оружейников во всем рейхсвере. «Заххак» чудо как хорош, а что за ранения наносит – ну просто залюбуешься. Удивительно, как вам удалось придать столь идеальный баланс такому неповоротливому на вид клинку. Кстати, сегодня вечером вас ожидает небольшой сюрприз – надеюсь, он придется вам по душе. Ну а теперь – вынужден откланяться. Мне нужно засвидетельствовать свое почтение уйме народу, включая этих мерзких пекинских змей. Будет непросто сохранять учтивость в беседе с ними, учитывая последний инцидент на границе. Что ж, развлекайтесь и чувствуйте себя как дома!

Глемм слегка поклонился и исчез в толпе вместе со своими телохранителями – оставив меня опьяненным восторгом. Герцог помнил моего отца! Герцог следил за моими достижениями! Герцог в восторге от моего клинка! И о каком таком сюрпризе он говорил? Определенно, сегодняшний вечер обещал стать самым счастливым в моей жизни – да по большому счету уже и стал таковым. Фон Вул, добродушно хохотнув, похлопал меня по плечу. Я понимал, что выгляжу сейчас как сельский простак, впервые оказавшийся на городской ярмарке, но ничего не мог поделать. Восторг переполнял меня, вскипая в душе бурным приливом.

Я почти не обратил внимания на то, что барон вскоре меня покинул – его то и дело окликали многочисленные знакомые, игнорировать которых он не мог. Оказавшись предоставлен самому себе, я бездумно дрейфовал в толпе, подобно кораблику, отдавшемуся во власть бурной стихии. Со всех сторон меня окружали лица, которые я привык созерцать на страницах газет или в кинохронике. Монументальная архитектура замка поражала и подавляла. На одной из стен я увидел огромное полотно в два вампирских роста – оно изображало герцога Глемма, закованного в доспехи, кои он надевал исключительно по случаю участия в «Зове крови». Этот черный глухой шлем, по бокам украшенный крыльями летучей мыши, был знаком мне с самого детства. Шипы на массивных округлых наплечниках обагряла кровь, как и нагрудные пластины панциря. Черный металл сиял, будто сама ночная тьма, расплавленная кузнецом-чернокнижником и обращенная в легендарный доспех, украшающий бессчетное количество плакатов и обложек. Стопа герцога попирала распластанное человеческое тело, могучая рука сжимала страшного вида моргенштерн. Сколько же раз я рисовал эту героическую фигуру в альбоме, когда был мальчишкой!

От сентиментальных воспоминаний во рту пересохло, и я направился к табльдоту, намереваясь промочить горло. Со всех сторон стол был окружен гостями, так что пробиться к нему удалось не сразу. В центре его покоилось нагое тело человеческой женщины, растянутое на металлической раме. Впрочем, несчастная все еще была жива, хоть и доживала последние минуты, умело парализованная опытными герцогскими поварами. Артерии женщины были аккуратно вскрыты, и сочащаяся из них кровь, стекая по желобкам, наполняла специально предназначенный для этого сосуд. Признаюсь, меня охватило смущение – как уже упоминалось выше, кровь я употреблял исключительно консервированную, и не слишком одобрял доведение человеческих особей до гибели или крайней стадии истощения. Было в этом что-то расточительное, да к тому же, чего греха таить, моя мягкосердечность всякий раз восставала против подобных сцен. Однако, что я мог поделать? Сама природа определила человека в качестве источника пропитания для нас – высшей расы.

Протянув дрогнувшую руку за наполненным бокалом, я замешкался и вскоре отдернул ее. Багровая жидкость искрилась в своем хрустальном вместилище, отражая электрический свет и бросая на ярко-белую простыню густые алые блики. Почему-то сегодня это зрелище не вызывало у меня никакого аппетита – наверное потому, что несчастная женщина умирала прямо передо мной, расставаясь с последними каплями животворной влаги. Ее карие глаза были широко распахнуты, веки подрагивали. Слезы извилистыми дорожками сбегали по щекам, но из приоткрытых губ не вырывалось ни стона. Я слышал, подобный эффект обездвиживания достигался протыканием определенного участка мозга с помощью стальной спицы. Я вдруг ощутил, как на дне желудка собирается липкий комок, густой и тяжелый, а потом начинает свое движение к горлу. Прижав салфетку к губам, я вынужден был спешно отойти подальше от стола, не пригубив ни капли.

Бездумно слоняясь в живом лабиринте гостей, вскоре я наткнулся на небольшую группку «мундиров», обсуждавших положение дел на Атлантическом фронте. От нечего делать я остановился поблизости и прислушался к беседе – любопытно было узнать мнение вампиров, судя по обилию орденов, авторитетных в этом вопросе. Один из них, генерал с тяжелым медальоном клана Моррас на шее (а значит, близкий родственник моей возлюбленной Тельмы), с жаром доказывал, что мощные орудия трех имперских дредноутов позволят за считанные часы с легкостью подчинить любой прибрежный город. Каждый из кораблей перевозил по двадцать тысяч морских пехотинцев – итого, соответственно, шестьдесят тысяч тяжеловооруженных вампиров, закаленных в самых горячих схватках. Сила, вполне достаточная, чтобы пересечь американский континент из конца в конец, повсюду сея смерть и разрушения. Люди вряд ли сумеют оперативно мобилизовать в одном месте достаточное количество войск, чтобы противостоять им, а кроме того, человеческая экипировка не идет ни в какое сравнение со снаряжением кайдарских воителей. Остальные участники дискуссии в целом были согласны с высказанным мнением, однако один из них заметил:

– Но что вы думаете о захарийцах, по слухам, нашедших пристанище по ту сторону Атлантики, в стане людей? Иные утверждают, что в секте не менее нескольких тысяч вампиров, причем многие из них – с военной подготовкой.

Тут я прислушался еще напряженнее, дабы не упустить ни единого слова, поскольку эта тема интересовала меня особенно сильно. Захарию – лжепророка, пятьдесят лет назад поднявшего восстание в самом сердце Кайдарской империи – обычно старались не упоминать вовсе, а если такой возможности не было – всячески подвергали порицанию и осмеянию. Имперская пропаганда живописала его как предателя, фанатика и блудодея, вечно одурманенного нечестивыми снадобьями. Но кем он был на самом деле, этот вампир-радикал, призывавший освободить людей от рабства, жить с ними в мире и отказаться от употребления человеческой крови? Я знал, что Захария отринул чин орденского капеллана, дабы сколотить секту из своих единомышленников (удивительно, что таковые вообще нашлись!) и проповедовать свои пацифистские идеи прямо на улицах Кроненбурга. Доподлинно неизвестно, во что все это вылилось. Одни говорили о неудавшемся восстании, которое попытался поднять этот мятежный клирик, другие – о том, что деятельность секты носила исключительно мирный характер, и вся вина за последующую кровавую резню лежала исключительно на имперских гвардейцах, посреди ночи ворвавшихся в логово культа. Как бы то ни было, финал у обеих историй был один – сектантов перебили, Захарию подвергли колесованию на дворцовой площади, а затем обезглавили. Фигура этого мятежника до сих пор оставалась популярной в умах немногочисленных радикалов. Мой же интерес, конечно, носил сугубо прикладной характер.

– Вы же сами признаете, что речь идет не более чем о слухах, – отвечал генерал из клана Моррас. – И если вам интересно мое мнение, то скажу – численность захарийцев серьезно преувеличена. Байки о целых батальонах вампиров-ренегатов – не более чем страшные сказки со страниц бульварных газетенок. Лично я готов выразить сомнение, что секта вообще продолжает существовать в наши дни.

Последнее утверждение вызвало несогласие сразу у нескольких участников беседы, а один из них вызвался даже продемонстрировать шрамы, полученные в стычке с захарийцами несколько лет назад. Впрочем, я так и не узнал, чем закончился этот спор, ибо на плечо мне вдруг легла чья-то тяжелая рука. Я вздрогнул и оглянулся. Позади меня высился бесцветный одутловатый Юнцт. Его выпученные водянистые глаза не моргая смотрели прямо в мои. Пористая кожа, напоминающая тесто, имела неприятный синеватый оттенок, ничем не напоминающий благородную вампирскую бледность, а родственный скорее трупной синеве.

– Господин Шварцберг, – прошелестело это привидение, едва разлепляя губы. – Чрезвычайно рад видеть вас на нынешнем приеме.

Я подумал, что вряд ли он представляет себе значение слова «рад», но вслух пробормотал нечто невнятно-вежливое.

– Мы не были представлены друг другу, – проговорил он все тем же погребальным тоном. – Знаете ли вы, кто я такой?

«Ходячий труп», – подумал я, но вслух ничего не сказал, лишь смущенно кивнул.

– Признаюсь, что в последнее время я пристально следил за вашими инженерными достижениями, – продолжал Юнцт. – Военная пресса нахваливает «Заххак» – и в самом деле прекрасный образчик оружейного искусства – но мне куда больше пришелся по душе ваш боевой крюк модели «Грим». Я прочел статью о нем в «Современном членовредителе», и сразу же загорелся желанием опробовать это орудие на своих рабах. Увы, «Грим» так и не пошел в массовое производство, но через своего приятеля в военном отделе Инженериума мне удалось добыть экземпляр. И вот что я скажу – это совершенно потрясающая вещь! После парочки неловких замахов мне удалось одним ударом вырвать рабыне печень – о, как стенала эта человеческая потаскушка! А сколько было крови!

На лице Юнцта проступило некое подобие эмоций, отдаленно напоминающих восторг. Я вновь ощутил, как отступившая было тошнота накатывает мутной волной. С чего бы это? Снова жалость по отношению к человеческой самке? Но почему это неуместное чувство взялось истязать меня именно сегодня?

– Без всякой лести заявляю, что в моих глазах вы сразу встали в один ряд с лучшими оружейниками современности, – доверительно сообщил Юнцт, наклоняя свое лицо к моему. Я приготовился ощутить волну кладбищенского зловония, но, к счастью, почувствовал лишь едва уловимый аромат дорогого парфюма.

– Мне давно хотелось проконсультироваться с вами по одному небольшому техническому вопросу, – фаворит императрицы (судя по всему, имевшей весьма странные пристрастия) запустил руку за пазуху и извлек оттуда черную записную книжку весьма потрепанного вида. – Можем мы перекинуться словечком наедине?

Охваченный любопытством, я заверил, что нахожусь в его полном распоряжении. Фон Вул назвал этого вампира «дикой картой», так что теперь мне хотелось проникнуть в тайны этой загадочной и весьма отталкивающей персоны. Юнцт протащил меня сквозь толпу и вывел на пустую террасу, с которой открывался вид на садовый лабиринт во внутреннем дворике замка. В центре лабиринта виднелось массивное изваяние летучей мыши, сжимающей в лапах обнаженный меч – то был геральдический символ клана Дэйра, к коему имел честь принадлежать герцог Глемм. Дождь к тому времени прекратился, но облака в небе напоминали бесформенные кучи грязи, вот-вот готовые разразиться какими-то помоями.

– Я решил принять участие в следующем сезоне «Зова крови», – сообщил Юнцт, шелестя листками блокнота. – За разработку доспехов и экипировки взялся сам, и хотел бы узнать ваше мнение относительно некоторых инженерных решений.

Тут хрящеватый палец Юнцта ткнул в начерченную от руки схему на одной из страничек. Чертеж был совершенно дилетантский, так что я едва сдержал улыбку, но вскоре улыбаться мне расхотелось – конструкция предполагаемого устройства выглядела оригинальной и вполне работоспособной. То была пушка, стреляющая пятнадцатидюймовыми металлическими кольями, предназначенная для крепления на плече. Юнцт пустился в пространные разъяснения, листая страницу за страницей, на которых более детально были изображены отдельные элементы конструкции.

На одной из страниц я мельком заметил сам доспех, к коему должно было крепиться орудие. Выглядел он весьма зловеще – шлем заменяло нечто, напоминающее вороний череп с длинным клювом и украшенное черными перьями, так что носитель доспеха должен был походить на какого-то восставшего из ада птицеголового демона. Юнцт задал мне несколько весьма толковых вопросов, на которые я, смею надеяться, дал не менее толковые ответы. По крайней мере, мой собеседник остался ими вполне удовлетворен.

– Непременно учту ваши замечания по поводу спускового механизма, – насколько мог радушно произнес Юнцт. – Замечу также, что никогда не забываю тех, кто оказал мне услугу. Но вы, конечно, понимаете, что должны сохранить в тайне все подробности этого разговора?

Я заверил, что прекрасно сознаю всю важность конспирации, и потому он может полностью рассчитывать на мое молчание. После чего мы раскланялись, и я остался на террасе один.

В просвете между облаков показался кинжально-острый месяц; его жидкое мутноватое сияние упало на шпили и черепицу замка, скользнуло по ним струйками бледных искр, посеребрило листву аккуратно подстриженных кустов во дворе, на миг превратив их в отлитые из металла копии самих себя. Я воспользовался этой минуткой тишины, чтобы отдохнуть от неумолчного гомона толпы – но уединение продлилось не долго. На террасе показался фон Вул.

– Наконец-то этот ходячий труп вас оставил, – сказал он, вернувшись к привычному официальному тону, и тут же поинтересовался: – О чем беседовали?

Я замялся, подбирая ответ, но барон тут же меня успокоил:

– Впрочем, понимаю – конфиденциальный разговор. Но намекните хотя бы, речь шла об обезьяне?

– Какой еще обезьяне?

– Так вы не слышали? Нынче вечером это многие обсуждают. Оказывается, Юнцт подстрелил на Суматре гориллу совершенно невероятных размеров. Местные называли ее «Большой Бобо» – не знаю, верить или нет, но свидетели отваживаются утверждать, что в ней было почти тридцати метров роста. Вскоре чудище доставят в Кроненбург и выставят на всеобщее обозрение в казино «Колизей». Думаю, через три-четыре дня эта новость будет во всех газетах.

– Гм. Нет, ни о какой обезьяне он мне не рассказывал.

– Значит, «Зов крови»?

Я промычал нечто невнятное.

– Что ж, прекратим этот допрос с пристрастием, – фон Вул рассмеялся. – Собственно, у меня для вас сообщение – я минут десять дожидался, пока Юнцт оставит вас в покое. Идемте, скоро в кровавой яме начнется представление. Мы еще успеем занять лучшие места. Герцог просил передать, что вы непременно должны увидеть это.

Кровавая яма – арена для показательных гладиаторских боев – располагалась, как обычно, в подвале замка. Это был огромный куполообразный зал, в центре которого находилось углубление с круглой площадкой, выложенной мрамором. Вниз вели узкие ступени, истертые ногами сотен обреченных, нашедших свою гибель на дне этого колодца смерти. Рабами были, конечно же, в основном люди. Я слышал, что периодически спускался туда и сам герцог, желая продемонстрировать гостям свое неподражаемое боевое искусство. У кромки ямы уже начинали собираться гости. Воздух в подвале, как водится, был холодным и сырым, а камень, слагавший стены, нес лишь поверхностные следы обработки. Все это обширное пространство являло собой каверну, выточенную в толще скалы, на которой покоился замок. Мы заняли места у кромки ямы, которые фон Вул почел наиболее выгодными. Внезапно воздух наполнился мерным грохотом барабанов – будто невидимые великаны притопывали ступнями, сотрясая стылые стены. Публика оживилась, все глаза обратились на фигуру в алой боевой накидке, украшенной рунами, которая прямо напротив нас по каменной лестнице спускалась на дно ямы. То был герцог Глемм собственной персоной. Голова гордо приподнята, серый лед глаз с алыми проблесками воинственно блестит в свете факелов, установленных по периметру арены. Достигнув ее центра, герцог резко вскинул руку над головой, выхватывая из-под накидки причудливое смертоносное орудие с несколькими отточенными до блеска лезвиями. Толпа взорвалась радостными аплодисментами. Я даже не сразу сообразил, что смотрю на «Заххак», боевой разрубатель моей собственной конструкции. Я ощутил, что сердце мое готово буквально выпрыгнуть из груди. Герцог Глемм решил в очередной раз показать класс перед гостями, а в качестве оружия выбрал мой клинок – это ли не успех, это ли не высочайшее признание моего мастерства? Так вот о каком сюрпризе он упоминал! Фон Вул покровительственно потрепал меня по плечу и прошептал на ухо:

– Ну, теперь-то ваши дела точно пойдут в гору.

Тем временем наряженные в черно-алую парадную броню стражники вывели на арену пятерых скованных по рукам и ногам узников, на головы которых были надеты холщовые мешки. На краю площадки с них сняли оковы, освободили от мешков и вручили оружие – несколько длинных кинжалов и парочку мечей. Нам всем предстояло стать свидетелями самой настоящей смертельной битвы. Герцог Глемм действительно мог быть убит или искалечен прямо у нас на глазах, так что вся надежда оставалась лишь на его воинское умение и блестящую выучку. Впрочем, многократный чемпион «Зова крови», коим он являлся, вряд спасует перед кучкой вооруженных людишек. Кроме того, как я вскоре отметил, лишь двое из них являли собой крепких рослых мужчин в расцвете сил – а за их спинами прятались болезненного вида женщина и пара подростков, мальчик и девочка, почти совсем еще дети. Я старательно подавил очередной приступ тошноты.

Стражники покинули яму, пролязгав по ступеням коваными подошвами, и герцог остался с врагами один на один. Клинок в его руке стремительно сверкнул, нарисовав в воздухе замысловатый вензель. Потом тяжело громыхнул гонг, и представление началось. Не было ни вступительной речи, ни прелюдии. Рабы прекрасно понимали, что от них требуется, понимали, что их жизни брошены на весы, и склонить чашу на свою сторону они могут лишь силой оружия. Двое мужчин, оставив женщину и детей позади, с ревом ринулись в атаку. Их грубые дегенеративные лица были перекошены ненавистью, что делало их еще более уродливыми – каменное лицо герцога Глемма, напротив, лучилось холодным достоинством, спокойствием и уверенностью в себе. Он легко ушел от первых выпадов вражеских клинков, лишь накидка колыхнулась в воздухе, как ускользающая алая тень. Затем стремительно блеснул «Заххак», со свистом рассекая плоть, и один из людей взвыл, зажимая ладонью кровавый росчерк на груди. Первые капли крови упали на арену. Рана, впрочем, оказалась неглубокой. Герцог явно играл, забавлялся со своими соперниками (или, вернее сказать, жертвами). Второй раб принялся исступленно размахивать мечом, но сталь всякий раз натыкалась на сталь, ибо герцог с легкостью отражал любые удары. И вот – резкий взмах «Заххака», фонтан крови, ударивший в воздух, и первое тело валится на мраморные плиты с рассеченным горлом. Благодаря крюку на конце лезвия герцог успел даже вырвать врагу трахею, и теперь театральным жестом отбросил эту фиолетовую трубку в сторону. Очередной взрыв аплодисментов наполнил зал гулом. Я ощутил, как ноги мои слегка подкашиваются – видимо, от волнения. Фон Вул радостно вопил у меня над ухом, хлопая мясистыми потными ладонями. Из ямы доносились металлический лязг и свист стали, но я не мог бросить взгляд за край парапета – стоял и разглядывал носки своих сапог, покачиваясь, как гальванизированная мумия. В ушах нарастал звон, поглощающий все остальные звуки, вопли толпы теперь долетали до меня как сквозь вату. Многочисленные глотки зрителей в очередной раз исторгли из себя дружный вскрик. Внизу кто-то хрипел и булькал, потом завизжала женщина. Я понял, что кровавая забава приближается к развязке. Машинально, уже с трудом соображая, бросил взгляд на арену. Все было почти кончено – мрамор покрывали густые лужи тускло мерцающей крови и куски мяса, женщина все еще корчилась, пытаясь заправить вывороченные внутренности обратно в живот. Все это я созерцал лишь считанные мгновения. Последним, что я увидел, была рука герцога, совершающая финальный взмах, и откатившаяся в сторону детская головка. Резко развернувшись, я бросился прочь сквозь толпу. Вокруг все качалось и плыло, гримасничающие рожи окружали меня, хохоча и визжа, как в калейдоскопе ужасов. Прижав ладонь ко лбу, я ощутил жар – возможно, мое дурное самочувствие было вызвано отнюдь не волнением, а какой-то неведомой болезнью наподобие лихорадки. Маловероятно – ведь вампиры, в отличие от людей, почти не подвержены болезням. Значит, яд? Но кто и когда успел мне его подсыпать? Неужели мои скромные успехи стали настолько невыносимы для кого-то из завистников? Неужели орден, украшающий лацкан моего мундира, станет причиной моей погибели? Я знал, что жизнь склонна к иронии – особенно к иронии самого едкого, злого толка.

Покинув подземелье, я сам не заметил, как оказался в банкетном зале. Окружающие с отвращением косились на меня, поспешно расступаясь в стороны, чему я мог только порадоваться, ибо с трудом контролировал собственное тело. Опершись обеими руками о ближайший стол, я попытался отдышаться и привести себя в чувство. По дубовой столешнице забарабанили тяжелые капли пота, срывающиеся с моего лица. Не знаю, как долго я простоял так, прежде чем осознал, что кто-то настойчиво треплет меня за плечо. Оглянувшись, увидел перепуганную физиономию фон Вула.

– Что с вами, приятель? – от волнения он снова перешел на «вы». – Ужасно выглядите, должен заметить.

– И чувствую себя соответствующе.

– Наверное, переутомились в своей душной мастерской. Вам нужно больше физической активности. Хоть иногда отвлекайтесь от чертежей и посещайте тренировочный зал.

– Очень сомневаюсь, что дело в этом…

– А в чем же еще? Смотрите – у вас все лицо горит, оно прямо порозовело. Вам нужно подкрепить силы. Выпейте немного крови, сразу полегчает.

Пухлая ручка барона схватила бокал, наполненный алым, и протянула мне. Возможно, промочить горло было и в самом деле недурной идеей. Дрожащей рукой я принял бокал и резко осушил его, о чем немедленно пожалел. У меня внутри все буквально перевернулось. С болезненным спокойствием я осознал, что теперь-то катастрофа точно неминуема – а мгновение спустя меня стошнило прямо на роскошный герцогский ковер. В зале повисла тишина. Казалось, глаза всех присутствующих обратились в мою сторону, но отвращение и презрение, сквозившие во взглядах, меня уже не занимали. Необоримый спазм скручивал меня пополам, я кашлял и задыхался, исторгая из себя все недавно выпитое.

Должно быть, мой вид являл собою ужасное зрелище – запачканный кровью мундир, стекающая изо рта тягучая слюна, вытаращенные глаза. Лихорадка или яд, в чем крылась причина? Утерев губы, я ощутил, что чувствую себя немного лучше, хотя перед глазами все еще плавали круги, а в ушах учащенно грохотал молот пульса. Казалось, сердце мое стало биться в два раза быстрее, и кровь по венам заструилась стремительно, как река, прорвавшая все плотины.

– Идемте, – фон Вул схватил меня под руку и деловито потащил к выходу. Я ощутил прилив благодарности по отношению к этому не слишком приятному типу, ведь он легко мог бросить меня на произвол судьбы, сделать вид, что мы даже не знакомы. Но, очевидно, в его порочном сердце все еще жили какие-то смутные представления о чести и взаимовыручке.

– Не знаю, что с вами происходит, – тем временем шептал он мне на ухо, – но вашу репутацию еще можно спасти. У меня друзья в газетах, дадим статью такого содержания: юный инженер подхватил тропическую лихорадку, но продолжал трудиться у рабочего станка и исполнять свой социальный долг, пока силы окончательно его не покинули. В этом даже есть что-то героическое. Ну а сейчас, главное – поскорей доставить вас к доктору. Я знаю парочку отличных…

– Умоляю, не надо никаких докторов. Мне уже становится лучше. Просто… Просто отвезите меня домой. А завтра, если слабость не отступит, я пошлю за нашим семейным доктором во Фьоркхавен.

– Хорошо. Вы взрослый вампир и имеете полное право распоряжаться собственной судьбой.

Как мило, подумал я. Естественно, отделаться от меня поскорее было вполне в интересах фон Вула – он лишь хотел сделать это так, чтобы не уронить своего достоинства. Думаю, я сказал ровно то, что он и надеялся услышать. Мы как раз покинули замок, и я ощутил, что прохладное дуновение ветра буквально возвращает меня к жизни. До стоянки я добрался уже почти без посторонней помощи, хоть и брел пошатываясь, как зомби. Шофер, с удивлением поглядывая на меня, распахнул дверцу, и я мешком упал в объятия мягких кожаных сидений.

– На Тау-плац, – скомандовал фон Вул, устраиваясь напротив. – Отвезем господина Шварцберга домой. Ему нездоровится.

Лимузин вырулил на подъездную дорожку и начал петлять по длинному серпантину, спускаясь к шоссе. Ряды серых каменных небоскребов вставали впереди, подобно строю титанических надгробий на кладбище гигантов. Итоги вечера оказались безрадостны: триумф, коего я почти достиг, в конце концов вылился в самую неловкую сцену позора, какую я только мог себе вообразить. Еще одна печальная запись в книгу горьких уроков! Что ж, судьба играет с нами в кости, и на сей раз мне выпали «глаза змеи». С этой печальной мыслью я погрузился в нездоровый горячечный полусон.

Глава 2. Ecce homo

Проснувшись, я распахнул глаза и обнаружил себя лежащим на постели в своей уютной мансарде на Тау-плац. Было тихо. Сквозь полузадернутые шторы пробивались розоватые лучи встающего солнца. Привычная обстановка сразу наполнила сердце покоем – после вчерашних шума, гама, кутерьмы и необъяснимого приступа лихорадки груды книг и разбросанные всюду чертежи показались мне подлинными талисманами счастья и благополучия. С прикроватного столика смотрел портрет Тельмы – в ее строгих глазах не было ни намека на какие-либо романтические чувства, и не только потому, что проявлять их в вампирском обществе считалось недостойным, но и потому, что холодный разум моей возлюбленной презирал всю эту слащавую романтическую мишуру, на которую так падки простые смертные. Милая Тельма. Сталь ее глаз ранила острее, чем стрелы амура.

В памяти моей, как призрачные отражения на дне колодца, колыхались смутные воспоминания о том, как шофер фон Вула под охи и ахи квартирной хозяйки втащил меня по лестнице на верхний этаж, как меня раздели и уложили в постель, и как старая добрая госпожа Шойхцер сделала мне холодный компресс. Не без удивления вспомнил я также – хоть и с большим трудом – как, воспользовавшись моим беспомощным положением, ее тонкие старческие руки трогали меня там, где этого не допускали никакие правила приличия. Бррр! А я-то считал ее буквально своей второй матерью! Впрочем, оставался еще небольшой шанс, что это тошнотворное видение являлось лишь частью какого-то горячечного ночного кошмара.

Усевшись на кровати, я свесил ноги и прислушался к своим ощущениям. Дурнота и слабость отступили, но состояние мое никак нельзя было назвать нормальным. Все чувства словно бы слегка притупились, пульс (тут я положил два пальца на сонную артерию) по-прежнему оставался учащенным. Поднявшись на ноги, я прошелся по комнате. Тело казалось удивительно грузным и неповоротливым – но самое ужасное открылось мне в зеркале. Увидев свое отражение, я вынужден был в ужасе отпрянуть. Ну и физиономия! Встреть я подобного типа в подворотне, непременно принял бы его за человека! О, эти розовые щеки – ни следа былой вампирской бледности! Губы словно припухли и тоже порозовели, кончики ушей потеряли свою изысканную остроту и закруглились! Оскалившись, я попытался выпустить клыки, но не преуспел. Я тужился снова и снова, напрягал все силы, однако клыки при этом не удлинились ни на полдюйма. Ужас опутал меня, как липкий холодный кокон. К счастью, выступившие слезы стремительно затуманили взор, и отвратительная человеческая рожа в зеркале растворилась, утонула в туманной пелене. Какое-то время я не мог двинуться с места, мысли путались, перескакивая друг через друга в хаотической чехарде безумия. Что со мной творилось? Какая невообразимая болезнь могла превратить породистого чистокровного вампира в… человека?!

Слегка придя в себя, я тут же заторопился на кухню, вынул из холодильника пакет с кровью, и, разорвав его, перелил содержимое в стакан. Руки мои дрожали, так что большая часть крови пролилась на столешницу, растекшись по ней уродливой алой кляксой. Никакого аппетита ее вид у меня не вызывал. Сделав глоток, я тут же с отвращением сплюнул. Кровь, эта благословенная пища богов, превратилась для меня в тошнотворный солоноватый раствор, проглотить который было выше всяких сил. Какие еще требовались доказательства? Болезнь – или неведомый яд, или проклятие небес, или ярость неких мистических сущностей – действительно превратила меня в человеческое существо, как бы невероятно это ни звучало!

Воображение, не к месту разыгравшись, представило целую череду безрадостных последствий моего ужасного превращения. С карьерой было навеки покончено – да что там карьера, покончено было с самой жизнью! Человек в вампирском социуме бесправен и слаб. Человек – это всего лишь корм, ходячий рассадник болезней и пороков. Остаток дней своих мне предстояло провести в трущобах какого-нибудь смердящего, кишащего тараканами гетто, в нищете и страданиях. Картины, встававшие перед мысленным взором, были одна ужасней другой. Мне захотелось прямо сейчас сунуть голову в петлю или пустить пулю в висок – однако, благодарение богам, на помощь пришел холодный рассудок. Именно разумом своим я гордился больше всего на свете, и именно на него следовало возлагать надежды в данной ситуации. В силу неведомых обстоятельств я превратился в человека, стремительно, в течение одной ночи. Но кто сказал, что с той же легкостью я не смогу возвратиться в истинное свое состояние? Оставалось лишь найти способ как это сделать, а для начала понять, что вообще со мною приключилось. По крайней мере, на данный момент не имелось никаких фактов в пользу необратимости произошедших перемен. Может быть, Тельма могла бы укусить меня и превратить в вампира, как это проделывают с некоторыми людьми за особые заслуги перед Империей? Конечно, процесс обращение длится несколько месяцев, да и новообращенные занимают в вампирской иерархии самую низшую ступень – а значит, если бы кто-то впоследствии узнал о произошедшем, репутация моя оказалась бы полностью уничтожена. Нет, следовало найти другой способ.

Отчаяние, как это часто бывает, сменилось во мне жаждой бурной деятельности. Было девять утра. В Инженериуме работа кипела круглые сутки напролет, но меня там никто не ждал до шести вечера. Первым делом стоило встретиться с Тельмой и все ей рассказать. Она, безусловно, с пониманием отнесется к моей беде – в конце концов, я ее будущий жених. В Кроненбурге у меня не было никого ближе нее. Итак, решено. Но не мог же я в таком виде просто взять и заявиться в поместье Моррасов! Да и вообще, человек, свободно разгуливающий по центру города без специального пропуска, нарушал как минимум с десяток законов, которые еще вчера виделись мне вполне справедливыми, но сегодня вдруг показались жестокими и абсурдными. Допустим, я назначу ей встречу в нашем любимом месте, но как туда добраться?

Я ринулся в гардеробную и принялся разбрасывать во все стороны предметы туалета, выискивая хоть что-нибудь, пригодное для маскировки. Затем с охапкой тряпья подскочил к зеркалу и занялся примеркой. Широкополая шляпа, хоть и бросала тень на лицо, но никак не могла скрыть округлившиеся уши. Пробковый шлем, какие носили наши бойцы на Африканском фронте, вроде бы неплохо маскировал уши, но совершенно не скрывал безнадежно человеческие черты лица. Да и вообще, посреди холодного бессолнечного Кроненбурга он бы только привлекал излишнее внимание к моей персоне. Тяжко вздохнув, я отбросил шлем в сторону, и он глухо бухнулся об пол, как пустой кокосовый орех. Был у меня еще один шлем – кожаный, мотоциклетный. Без особой надежды я напялил его на голову. Что ж, уши он скрывал целиком, да к тому же за очками не видно было глаз и доброй половины лица. Я задумался. Можно было добавить к туалету пилотскую кожаную куртку и сойти за вольного мотоциклиста. Проблема возникала только одна – я так и не удосужился обзавестись мотоциклом. Без него в этаком наряде я буду выглядеть довольно глупо, но, по крайней мере, не слишком подозрительно. Осознав, что иных вариантов все равно не остается, я снова вздохнул, стащил шлем с головы и направился к телефону.

Покрутив неверными пальцами телефонный диск, я сипло назвал оператору номер и принялся ждать, барабаня пальцами по столешнице. Трубку сняла служанка. Я попросил к аппарату Тельму, изо всех сил стараясь изгнать дрожание из голоса. Когда Тельма ответила, голос ее звучал так, будто ее оторвали от невероятно важного занятия – хотя день уже начался и вампирам, с их преимущественно ночным образом жизни, полагалось отходить ко сну. Впрочем, особой теплоты в ее голосе не было никогда. Но я прекрасно знал, что за этой стеной словесного льда, за этими торосами кажущегося безразличия теплится огонек истинной чувственности. И чем незаметнее он был, тем дороже мне казался.

– Нам нужно встретиться, – заявил я после подобающего обмена любезностями. – Это очень срочно.

– Насколько срочно? Ты знаешь, который час? И вообще, у меня дела.

У нее всегда дела. Тельма – занятая современная вампирша.

– Ну, скажем так, это вопрос жизни и смерти.

– Гм, буквально?

– Буквальней некуда. Не телефонный разговор.

На том конце провода воцарилось молчание. Естественно, приличной девушке следовало выдержать паузу, прежде чем принимать приглашение, особенно настолько обтекаемое и таинственное.

– Где? – наконец спросила Тельма.

– На нашем месте.

– Через час.

– Отлично. Целую.

Ответом стали короткие гудки. Насчет поцелуя я, конечно, погорячился – говорить вслух о подобных проявлениях чувств в вампирском обществе считалось непристойным, несмотря на то, что мы с Тельмой уже несколько месяцев предавались разнузданным оргиям, полным любовного насилия, жестокости и извращений. Однажды она даже подвесила на цепях под самым потолком рабыню и вспорола ей живот, чтобы мы могли заняться любовью в потоках теплой льющейся крови. Я, конечно, возражал против подобного варварства, но Тельма редко ко мне прислушивалась.

Повесив трубку, я натянул узкие кожаные штаны и тяжелые армейские ботинки, затем накинул пилотскую куртку. Парадный мундир все еще валялся бесформенной грудой возле кровати, где его бросил шофер фон Вула, раздевая меня накануне. Теперь, когда я смотрел на этот черный официальный наряд, мне казалось, будто я таращусь на собственный труп, безжизненно распростертый на полу. Неужели с прежней жизнью покончено навсегда? Теперь я, в самом деле, напоминал какого-то блуждающего духа, случайно занявшего чуждую ему человеческую оболочку. Впрочем, я продолжал упорно твердить себе, что еще не все потеряно. Следовало только обнаружить святой грааль, золотую ветвь, философский камень – то есть любую возможность возвратить все на круги своя. Пара пустяков.

Стоя у зеркала, я застегнул косоворотку под самое горло и натянул шлем. А что, выглядел я вполне недурно – в любом притоне мотоциклистов мог бы сойти за своего. Даже жаль, что передвигаться мне предстояло на своих двоих. Теперь с приготовлениями было почти покончено. Собрав все имеющиеся наличные деньги, я сунул их в карман. Подумав немного, достал из шкафа также черную бархатную коробочку, в которой хранился складной арбалет – наградное одноручное оружие, полученное за отличное окончание военной академии. Руны, вырезанные на рукояти, гласили: «Тропа смельчака пряма, как полет стрелы». Ну что за пафосная глупость… На всякий случай я сунул арбалет за пояс, искренне надеясь, что мне не придется пускать его в ход. Обойма к нему имелась всего одна, особо не повоюешь.

Собравшись с духом, я покинул свою комнатку, уютное пристанище, в котором одинаково хорошо работалось и летними вечерами, и в разгар зимней стужи. Соседи по дому – в основном добропорядочные служащие и даже один концертмейстер. Домоправительница, госпожа Шойхцер – радушная дама преклонных годов, всегда готовая помочь добрым словом и делом, с гордостью и небывалым достоинством влачащая на своих плечах ведение отнюдь не маленького хозяйства (в особняке насчитывалось целых три этажа). Тут я вспомнил, как эта старушенция лапала меня, пока я находился на грани беспамятства, и тяжко сглотнул. Вот бы выйти из дому так, чтобы с ней не встретиться. Главное, тихонько прокрасться мимо кухни. Наверняка она сейчас как раз возится с поздним ужином для жильцов, возвращающихся с работы только под утро – в нашем доме таких было несколько. Благо, лестница не отличалась особой скрипучестью, так что на первый этаж я спустился почти бесшумно. Выход маячил уже прямо передо мною, но едва я устремился к нему, старательно обходя проседающие доски, имевшие обыкновение скрипеть под ногами, как кухонная дверь внезапно распахнулась, подобно резко поднятому занавесу в дешевой трагедии, и в проеме возник костлявый силуэт госпожи Шойхцер собственной персоной.

– О, милый мой Киз, слава всем богам тьмы, с вами все в порядке! Когда вас почти бесчувственного притащили друзья, я едва в обморок не упала! Но что же с вами приключилось? Господин барон велел не вызывать доктора, но у вас был ужасный жар! Все лицо так и пылало, так и пылало.

– Ерунда. Немного перевозбудился от избытка ощущений. Вращался весь вечер в высших кругах, даже с герцогом Глеммом довелось словом перекинуться.

Тут я взглянул на нее, хотя до этого целенаправленно двигался в сторону двери, изображая крайнюю спешку – и едва успел подавить резкий приступ тошноты. Руки госпожи Шойхцер были по локоть в крови. Костлявые, оплетенные толстыми венами пальцы сжимали отрезанную человеческую голову – с выдавленными глазами, изрезанную, всклокоченную. Лицо старушки окропляли алые капли, кровь стекала и по сухим, сморщенным губам. Очевидно, госпожа Шойхцер готовила основательный ужин для кого-то из самых почтенных жильцов. Тут ее губы сложились в виноватую полуулыбку, обнажив кривые клыки.

– О, простите, что явилась вам в столь растрепанном виде. Хорошо разделать тело – это целая наука, ныне уже почти утраченная, так что я редко доверяю это дело служанке.

Я с трудом кивнул. Слова застревали в горле. И эту окровавленную ведьму, эту гарпию, я еще вчера считал своей второй матерью?! Эту престарелую похотливую вакханку, домогающуюся беспомощных юношей?! Как я мог быть настолько слеп и наивен! Сейчас-то это сморщенное чудище с копной взбитых седых волос, со скрюченными когтями и жаждой крови в плохо накрашенных глазах казалось мне живым воплощением самой смерти. Ее темные старомодные одежды напоминали какое-то ветхое траурное рубище, контрастируя с белизной накрахмаленного передника. И тут я понял, что она тоже разглядывает меня как-то уж чересчур пристально.

– Не знала, что вы обзавелись мотоциклом, – вкрадчиво проворковала она, оглядывая меня с ног до головы. Ее тонкие ноздри едва заметно шевелились, будто принюхиваясь.

– Взял на время у приятеля. Прокачусь с ветерком, проветрюсь после вчерашнего приступа.

С отрезанной головы, которую она держала в руках, накапала уже целая лужа.

– С вами точно все в порядке?

– Лучше не бывает. Что ж, приятно было поболтать. А теперь прошу прощения, очень спешу.

Я заторопился к выходу, изо всех сил стараясь не сорваться на бег. Ощущение было такое, будто мне в спину таращатся бельмища какого-то кровожадного монстра. Да так оно и было! В своем теперешнем состоянии я вполне мог угодить под разделочный нож этой миленькой старушки.

Выйдя на улицу, я с облегчением вдохнул стылый воздух, пропитанный ароматами поздней осени. Сырое утро удавками набросило петли тумана на тонкие шеи дальних городских труб. Главная прелесть Тау-плац заключалась в том, что эта улочка являла собой тихий покойный уголок с увитыми плющом особняками, с промокшими от бесконечных дождей садами и разросшимися цветниками – но при этом находилась буквально в двух шагах от суматошного, наполненного шумом и лязгом городского центра со всеми его скоростными шоссе, железнодорожными мостами и небоскребами. Эта улица – подлинная рефугия старого Кроненбурга, до времени обойденная стремительно развивающимся прогрессом. Но рано или поздно и она падет, и массивные гранитные башни придут на смену одиноким особнякам и садикам с беседками. Теперь, впрочем, Тау-плац вовсе не казалась мне идиллическим оазисом покоя и безопасности. Напротив, густые тени в садах и узкие проулки между высокими кирпичными оградами словно бы таили в себе неведомую угрозу. Вампиры, несмотря на ранний час, сновали повсюду, спешили куда-то по своим делам, обходя широкие лужи, таращились из окон сквозь стрельчатые переплеты, проносились мимо в автомобилях. Людей, конечно, на улицах всегда было больше, в основном это были слуги, спешащие за покупками, и мелкие чины клановой иерархии, имеющие право в будущем претендовать на Обращение… И все равно я чувствовал себя ягненком, окруженным стаей волков. До времени на меня никто не обращал внимания, но что будет, если мою маскировку раскроют? В соответствии с кайдарскими законами свободные люди обязаны были носить серую мешковатую одежду с крестом на груди, намалеванным белой краской. Служащие кланов – черный сюртук с нарукавной повязкой, изображающей все тот же крест. За ношение костюма, не соответствующего статусу, меня вполне могли четвертовать. Хуже того, вскоре я намеревался вторгнуться в район, где за подобное нарушение грозила смертная казнь…

Отгоняя дурные мысли, я принялся размышлять о том, насколько же наше физическое состояние влияет на личность, или душу. Отрезанная человеческая голова пять минут назад буквально повергла меня в шок, хотя, безусловно, это была отнюдь не первая голова, отделенная от тела, которую я увидел в своей жизни. Неужели же наша душа – не более чем продукт деятельности мозга, его соков и токов, химических и физических процессов, непрестанно кипящих в нем, подобно некоему зелью в закрытом котле? За одну ночь в моем физическом строении произошли кардинальные перемены, и теперь я словно бы ощущал себя абсолютно новым существом, совершающим свои первые шаги по земле, новой личностью, незнакомцем для самого себя. Я не представлял, чего от себя ждать, и в этом крылся подлинный ужас. Я не знал, что могу, а чего нет. Одни эмоции во мне истаяли без следа, а их место заняли новые – но я никак не мог разобраться в их противоречивом клубке. Знания и воспоминания, по крайней мере, остались на месте, подобно мебели в знакомой до боли квартирке, но в квартирку эту словно бы въехал новый жилец.

Стекла моих очков увлажнились. Я запрокинул голову – сизые облака тяжко перекатывались в небе, как огромные камни, шевелимые прибоем. Начинался дождь. Высоко над головой серебрился выпуклым боком огромный серый дирижабль, левиафан воздушного пространства, и я невольно вспомнил его двойника, который почти десять лет назад впервые доставил меня в Кроненбург. Я был смятенным, впечатлительным юношей из провинции, мечтающим о карьере военного инженера, и со временем успешно добился поставленной цели – но кем же я стал теперь? Выродком, низшим существом, добычей. Я больше не чувствовал никакого сродства с тем вежливым, многообещающим юнцом из хорошего, пусть и небогатого рода. Но как давно я перестал им быть? Сегодня ночью – или годы назад?

Полчаса спустя я добрался до набережной. По ту сторону кованого ограждения мерцало темно-серое озеро, угрюмая гладь, над которой низко ползли клочки тумана, подобные стаям белесых привидений. В центре озера, на небольшом искусственном островке темнела тонкая узорчатая громада храма Ваала, черное сооружение с изящными контрфорсами и обилием острых готических шпилей. Сквозь витражные окна мерцали алые огоньки – шла утренняя служба. Иногда случайный порыв ветра доносил даже эхо далеких заунывных песнопений, но уловить их было непросто. Это овеянное романтическим флером место, где лебединые шеи фонарей печально смотрели в мерцающую зеркальную гладь, как магнитом притягивало влюбленных. Вот и сейчас загулявшиеся до рассвета парочки тут и там жались к перилам, забыв про весь остальной мир. Так, бывало, делали и мы с Тельмой. Что теперь будет с нашей помолвкой? С нашими чувствами? Я не знал, но верил в то, что любовь способна преодолеть любые трудности. По крайней мере, так это обычно бывало в сентиментальных романах, которые я обожал, а моя возлюбленная ненавидела.

Я заметил ее издалека. Она стояла там, где мы и условились – на узком мысу, выдающемся в самое озеро, возле старого ресторанчика, в котором терпкий аромат сырости и гниющих свай смешивался с запахами подаваемой там крови со специями. Силуэт Тельмы я безошибочно мог узнать в любой толпе.

– Прости, что заставил ждать.

Она повернула ко мне лицо с жутковато правильными аристократическими чертами. Лишь носик имел горбинку и был чуть крупноват, из-за чего Тельма тайком расстраивалась, но лично меня ее профиль буквально с ума сводил. Красновато мерцающие глаза пристально вонзились в меня, как два острия.

– Что ты на себя напялил?

– Неужели непонятно? Я полночный всадник, который увезет тебя в неведомую даль. Вруум, врууум! – я выдавил из себя жалкий, неубедительны смешок. – Ну, ты же любишь ролевые игры.

– Прекрати дурачиться, Киз. Я же чувствую, что тебе совсем не весело.

Я глубоко вдохнул, но слабое человеческое чутье не могло ощутить ее запах с той же остротой, что и раньше.

– Тут ты права. Боюсь, у меня серьезные проблемы, Тельма.

– Убил кого-то? – ее тонкая бровь поднялась, выдавая интерес.

– Нет. Хуже, наверное. Давай немного прогуляемся.

Мы пошли вдоль набережной – благо, никто из вампиров на нас внимания не обращал.

– Даже не знаю, с чего начать.

– Давай помогу. На приеме у Глемма тебе стало плохо.

– Так ты в курсе? Впрочем, наверняка об этом слышал уже весь город.

– Ты заболел? Я чувствую, что в тебе что-то изменилось, но никак не пойму, что именно. Может, снимешь этот дурацкий шлем?

– Не могу. Дело в том, что я… Ну, некоторым образом перестал быть собой. Уфф, это прозвучит безумно, поверь, я и сам до сих пор не свыкся с этой мыслью. Но я теперь человек.

Тельма резко остановилась и уставилась на меня. Случайный порыв ветра донес до нас отголоски органного напева из храма на острове. Потом она начала хохотать. Это длилось с добрую минуту, после чего Тельма сказала:

– Киз, ну что ты несешь. Вампир не может стать человеком, так же как кошка не может стать мышью, а цветок – камнем.

Вместо ответа я взял ее за руку. Жар моего тела был красноречивее всяких слов. Тельма перестала улыбаться и вновь уставилась на меня – на этот раз с тревогой. Затем приблизила свое лицо к моему и обнюхала – осторожно, как нюхают подгнивший кусок мяса. И резко отстранилась. Строгое личико с высокими скулами исказила ярость, клыки непроизвольно показались наружу – тонкие и длинные, как у змеи.

– Боги! От тебя смердит человечиной! Но… Как это возможно?! И о чем вообще ты думал, придя сюда?! Вдруг это заразно?

В самом деле, решил я, краснея от стыда, такой вариант не приходил мне в голову. Какой же я эгоистичный болван!

– Уверен, что все уладится, – промямлил я. – Наверняка есть решение… Все вернется на круги своя. Наша любовь укрепит мой дух и поможет преодолеть любые…

– Надеюсь, что так! Но пока не сделаешься прежним – видеть тебя не хочу, понял? И даже близко ко мне не подходи!

– Но…

Тельма развернулась и заторопилась прочь, а я вдруг с горечью подумал: что, если я вижу ее в последний раз?

Шагах в десяти она остановилась и, повернувшись в пол-оборота, произнесла:

– Сам понимаешь, твоим положением может заинтересоваться Служба безопасности. Я никому не расскажу о нашем разговоре… пока что. Но тебе следует как можно скорее решить эту проблему. Или бежать. Не знаю, как бы я поступила на твоем месте – наверное, пустила бы себе пулю в висок. Уж лучше это, чем до конца дней своих прозябать в человеческом теле.

Отвернувшись, она нервно зашагала в сторону проспекта и больше уже не оглядывалась. Пробирающий до костей ветер шевелил полы ее черного плаща и ерошил коротко стриженные рыжие волосы. Вот теперь я был почти уверен, что это наша последняя встреча. Строго говоря, весь опыт наших отношений красноречиво намекал на то, что именно такой и будет ее реакция. А я… Я жил в мире иллюзий, отказываясь признавать очевидное. И озарение снизошло на меня лишь сейчас, подобно удару лошадиного копыта в челюсть. Впрочем, оставалась еще небольшая надежда, что она действительно держит все переживания глубоко в себе, и на самом деле сердце ее полно печали и сострадания по отношению ко мне. Но верилось с трудом.

– Стерва, – сказал я вслух, глотая жгучие слезы. А мысленно добавил: «Как же я люблю тебя!»

Но что, если охвативший меня недуг и в самом деле заразен? Тогда об Обращени можно навсегда забыть – ни один вампир не согласится погрузить клыки в мою плоть!

Потоптавшись на месте еще какое-то время, я двинулся в противоположную сторону, вновь раздавленный отчаянием и морально надломленный. Что делать дальше? Куда идти? Если уж Тельма отвернулась от меня, то, получается, помощи ждать вообще неоткуда. Я брел, понуро склонив голову и созерцая свою кислую физиономию в тусклом зеркале луж. Тут мое внимание привлек скрип веревки. Подняв глаза, я увидел, что на ближайшем столбе покачивается в петле труп человека с выпущенными наружу багрово-сизыми потрохами. Лицо несчастного являло собой сплошное кровавое месиво, между немногочисленными уцелевшими зубами торчал наружу распухший язык. Картонная табличка, болтавшаяся у мертвеца на шее, извещала, что бедолага был повешен за нарушение комендантского часа в назидание своим сородичам. По коже у меня подернуло морозцем – в соответствии с законом я мог оказаться в петле рядом с ним… Нет, только не падать духом, не позволять себе с макушкой погрузиться в липкую трясину отчаяния! Любую ошибку судьбы можно исправить – ну или хотя бы умереть, пытаясь сделать это.

Стоя в тени импровизированной виселицы, я вдруг понял, что мне крайне необходим чей-нибудь дельный совет. И кто может лучше подойти на роль советчика, чем старый и мудрый профессор Орлофф, глава исследовательского отдела Инженериума? Уж он-то всегда отличался способностью находить выход из самых запутанных ситуаций. Значит, решено – мне следовало прямо сейчас отправиться в альма матер и выложить все карты на стол перед своим непосредственным начальником. Даже если он просто рассмеется мне в лицо, это уже не ранит меня сильнее, чем предательство Тельмы.

Станция надземки располагалась в двух шагах от набережной. На ближайшем перекрестке мне показалось, что постовой уставился прямо на меня, словно желая прожечь взглядом насквозь, и невероятный ужас, какого я раньше и вообразить не мог, поймал меня в свои удушливые тенета. Я шел, стараясь не смотреть по сторонам, свято уверенный в том, что полицай преследует меня по пятам, и лишь свернув в тесную аллею позволил себе оглянуться и убедиться, что никакой погони на самом деле нет. Судя по всему, я превращался в параноика. Оно и неудивительно, наверняка ведь человеческая нервная система куда слабее вампирской. Очевидно, впереди меня ожидало еще немало крайне неприятных сюрпризов.

Влившись в мокнувшую на перроне толпу, я дождался надземки и вошел в предпоследний вагон, оказавшийся совершенно пустым. По закону, конечно, мне следовало ехать в последнем вагоне, предназначенном специально для людей. В нем не было ни сидений, ни окон. Люди имели право путешествовать лишь подобным образом, как скот, коим они, безусловно, и являлись в глазах высшей расы. Лишь сейчас впервые за всю свою жизнь я осознал вопиющую несправедливость этого факта. Выходит, раньше и я, подобно всем остальным вампирам, был эгоистичным подонком с непомерно раздутым самомнением? Неужели я снова жаждал возвратиться к этому состоянию?!

Покинув вагон две остановки спустя, я продолжил следовать привычным ежедневным маршрутом, и вскоре оказался на просторной площади перед Инженериумом – колоссальным зданием из двух корпусов со скошенными крышами, которое по праву можно было считать мозгом всей Кайдарской империи. В стенах Инженериума непрестанно кипела исследовательская деятельность, двенадцать научных отделов методично углублялись каждый в своем собственном направлении, подчиняясь головному Исследовательскому отделу, членом коего я как раз и являлся. В каждом из отделов приоритет имели военные разработки. В вампирском обществе оружейники обладали не меньшей популярностью, чем императорские скальды или дивы оперной сцены.

Посреди площади возвышался простой четырехгранный обелиск, возведенный в честь революции двухсотпятидесятилетней давности, когда малочисленные на тот момент вампирские кланы объединились и свергли тиранию угнетателей-людей. В истории Кайдарии не было даты более славной. С нее же начинала отсчет и история самого Кроненбурга – первого и главного вампирского мегаполиса. Ранее, во времена владычества людей, он носил иное название.

На входе я предъявил охраннику пропуск, с которым никогда не расставался, и вступил под серо-стальные своды многоэтажной запутанной структуры, в недрах которой непосвященный мог бы заблудиться и блуждать дни напролет. Тут и там сновали вампиры в серых сутанах – члены исследовательского сообщества. Теперь на меня косились с недоумением и порицанием, причиной чему, конечно же, служил мой внешний вид. В стенах Инженериума нарушение установленной формы одежды не запрещалось, но порицалось.

Забравшись в лифт, я поднялся на сороковой этаж и, едва покинув кабину, нос к носу столкнулся с теми, чьего общества страстно предпочел бы избежать. Ланк и Гуго, двое остолопов из Сектора инсенирации, а по совместительству – мои заклятые враги. О причине их негативного отношения ко мне я мог только догадываться. Оба имели право находиться здесь лишь потому, что принадлежали к семьям потомственных инженеров из клана Гарруда. Мозгов у обоих было не больше, чем у улитки – экспериментируя с горючими веществами, они регулярно устраивали пожары в своей лаборатории, но всякий раз это сходило им с рук.

При виде меня Ланк присвистнул и толкнул приятеля локтем:

– Ты погляди, кто тут у нас! Легендарный Черный рыцарь собственной персоной! Конягу снаружи припарковал?

– Коняга в вашей лаборатории – там все равно воняет, как в стойле, – я постарался, чтобы мой ответ прозвучал достаточно дерзко, но не настолько, чтобы на меня немедленно кинулись с кулаками. На самом-то деле я перепугался до чертиков – теперь любой из этих охломонов мог одним ударом снести мне голову с плеч.

– Ты посмотри, какой остряк! Впрочем, понимаю, зачем ему этакий маскарад. Надеется хоть так внимание девчонок к себе привлечь.

Игнорируя дальнейшие издевки, я протиснулся мимо них и зашагал своей дорогой.

– Да нет, у него же есть девчонка, сам видел, – ехидно заметил Гуго. – Шлюха из клана Моррас. Страшна, как смерть, а нос – натурально как у гоблина.

Внутри меня все закипело. Оскорбление возлюбленной, в соответствии с дуэльным кодексом, являлось одним из тягчайших – за такое следовало немедленно бросить перчатку. Ясно, что у них на уме, мысленно отметил я. Им нужна драка, но они хотят, чтобы именно я ее начал. Так идите ж к черту!

Разжав побелевшие кулаки, я вскинул голову и гордо продолжил путь.

– Слизняк бесхребетный, – злобно бросил Ланк мне в спину. – Труслив, как человечишка.

Этот болван, конечно, понятия не имел, насколько точно его слова попали в цель.

Шагая длинным серым коридором к лаборатории профессора Орлоффа я немного поиграл с мыслью, что именно Ланк и Гуго каким-то образом отравили или заразили меня неведомой болезнью, но принять всерьез эту гипотезу так и не смог. Слишком уж они были тупы. Если я и в самом деле пал жертвой чьего-то злого умысла, то стоял за этим явно чей-то выдающийся интеллект.

Войдя в лабораторию, я увидел в дальнем конце профессора Орлоффа, уткнувшегося носом в многоэтажные вычисления, нацарапанные на грифельной доске. Герметическая дверь в испытательный зал была приоткрыта – оттуда временами доносились короткие хлопки выстрелов нового экспериментального пулемета. Я с восторгом и облегчением бросился к профессору, обрадованный уже тем, что вижу его спину перед собой. Учитывая непроглядную полосу неудач, в которую я угодил, было бы нисколько не удивительно, если бы Орлофф незадолго до моего появления внезапно отбыл в какую-нибудь незапланированную командировку. На Северный полюс, например.

– Слава Империи! – отчеканил я положенное приветствие.

– Ум-гум, – ответствовал профессор, не отрываясь от грифельной доски. Еще несколько сложночитаемых знаков, начертанных мелом, легли на матовую поверхность. Я тактично выжидал. Закончив формулу, профессор с одобрением окинул взглядом написанное и обернулся. Это был немолодой уже вампир, с хрящеватым носом, на котором покоились старомодные очки, и высокими залысинами, делавшими массивный лоб визуально еще более тяжелым, как некий шарообразный памятник живому интеллекту. Некоторая неопрятность в одежде, свойственная почти всем гениям, обычно прощалась ему, несмотря на то, что в Инженериуме царили почти военные порядки.

– А-а, господин Шварцберг, – нервно улыбнулся он. – Наконец-то вы пожаловали. Как прошел вчерашний прием?

– Великолепно, – соврал я. Орлофф, с головой погруженный в свои изыскания, скорее всего действительно не представляет себе, как прошел прием. Но почему он нервничает? – Профессор, можем мы с вами поговорить наедине? Желательно там, где нас никто не побеспокоит. Дело очень важное, и, боюсь, только вы можете мне помочь.

– Вот как? – удивился Орлофф. Он снял очки и деловито протер их полой халата. – Конечно, мы можем поговорить. Но для начала вам следует узнать, что вас тут искала парочка уважаемых господ из Службы безопасности.

В животе у меня похолодело. Профессор пристально уставился на меня подслеповатыми глазами, затем возвратил очки на нос и добавил, бросив взгляд в сторону входа:

– А вот и они.

Я медленно оглянулся. Бесшумно пересекая лабораторию, в нашу сторону двигались двое – тоже медленно, как в кошмарном сне. Они были одеты в облегающие черные камзолы, трико и высокие сапоги. Гладкие кожаные ремни, ремешки и портупеи поблескивали в свете электрических ламп, бледные одутловатые лица и пустыне глаза делали их вид поистине монструозным. У всех эсбэшников был одинаковый взгляд – скучающий, безжалостный, как у мертвой акулы. Кажется, они даже не моргали. Тот факт, что кто-то направил этих ангелов смерти по мою душу, не сулил ничего хорошего. Неужели Тельма? Но ведь она обещала никому не рассказывать о нашей беседе!

Упыри были уже в двух шагах от меня. Я с надеждой взглянул на Орлоффа – и, хотя мотоциклетные очки мешали ему узреть щенячью мольбу в моих глазах, он наверняка прекрасно представлял себе, что я чувствую.

– Это и есть господин Шварцберг, – властным и полным достоинства голосом произнес профессор. – Но прежде всего, уважаемые, потрудитесь объяснить, зачем он вам понадобился. Полагаю, что я, как его непосредственный начальник, имею право знать причину вашего визита.

Обращаться с подобными речами к эсбэшникам означало обладать незаурядной отвагой. Другой на месте профессора попытался бы сразу откреститься от знакомства со мной, а не требовать каких-то объяснений. Очевидно, не зря я выбрал Орлоффа в качестве советчика! Помимо выдающегося интеллекта он обладал и выдающимся благородством.

Службисты переглянулись – неспешно, без тени негодования на восковых лицах. Дальнейшие события своей абсурдностью и бессмысленностью снова заставили меня подумать, уж не в кошмарный ли сон я угодил. Один из них запустил скрюченную лапу в кобуру и извлек пистолет системы «Нахтцерер», убийственное орудие с длинным тонким дулом и обширным магазином на двадцать зарядов. Быстрым отточенным движением мушка была наведена на профессора, как стрелка компаса, уверенно нашедшая север – а затем бахнул выстрел. Голова профессора разлетелась подобно тыкве, упавшей на асфальт, кровь густо забрызгала грифельную доску и тягуче поползла вниз алыми потеками, смывая нанесенные мелом закорючки. Это было немыслимо. Службисты без тени сомнения пристрелили одного из величайших ученых Империи… И ради чего? Чтобы беспрепятственно добраться до меня? Абсурд! Какую угрозу я мог представлять для национальной безопасности?!

Все эти мысли ураганом пронеслись в моем мозгу за считанные секунды. Тело отреагировало быстрее разума. Пригнувшись, я кинулся в сторону двери, ведущей в испытательный зал, и стремительно захлопнул ее за собой, щелкнув прочным запором. Раздался еще один выстрел, но пуля отрикошетила от металлической поверхности. Эта дверь вполне могла выдержать взрыв доброй динамитной шашки, так просто ее не пробить.

В испытательном зале тарахтел пулемет, ему вторило биение моего пульса, подстегнутого ужасом. Я пронесся через короткий коридор и оказался в ярко освещенной комнате… А мгновение спустя пулеметная очередь едва не прошила меня насквозь. Я сдуру выскочил на самую середину зала, оказавшись между испытываемым орудием и мишенью, испещренной многочисленными дырами. Очевидно, техник в последний момент успел рвануть дуло вверх, так что я лишь от испуга сел на пятую точку, вместо того чтобы упасть распростертым посреди лужи крови. Люди в серых комбинезонах орали на меня со всех сторон, пока я бездумно таращился на трехметровый бронированный шагоход, застывший напротив с двумя дымящимися шестиствольными пулеметами наперевес. Какая-то часть моего мозга успела восхититься конструкцией машины и отметить, что, если подобные штуковины в скором времени попадут на фронт, человеческому сопротивлению точно придет конец. Но остальной разум занимали идеи куда более насущные. Я знал, что из испытательного зала есть второй выход. Службисты вряд ли сумеют сориентироваться в хитросплетениях коридоров, чтобы быстро добраться до него с другой стороны – а значит, у меня имелся неплохой шанс на спасение.

Поднявшись, я выскочил через пожарный выход и оказался в полутемном проходе, озаренном лишь вечно мигающими слабыми лампами. На мое счастье, в нем было совершенно пусто. Я принялся петлять по бетонным переходам, перебегая из зала в зал, из отдела в отдел, и напряженно обдумывая свое положение. Даже целый отряд службистов не сумеет обнаружить меня в этом шумном муравейнике, полном дверей, коридоров, технических переходов, шахт и бесчисленных подсобных помещений. У них остается лишь один вариант, перекрыть все выходы. Но и это куда проще сказать, чем сделать. Я мог насчитать несколько десятков дверей, ведущих наружу, и это не принимая во внимание многочисленные окна первого этажа. В лучшем случае, они смогут перекрыть лишь основные выходы. Каким же мне воспользоваться? Я подумал о подземных воротах, ведущих к судоходному каналу, впадающему в Ллетру. То были массивные стальные створки, через которые шли грузы, доставляемые по реке. Я пока старался не размышлять над тем, почему все это безумие вообще происходит со мной, и решать проблемы по мере их поступления. Для начала следовало сообразить, в какой части здания я вообще нахожусь. Беззаботно проследовавшие мимо служащие в зеленых скафандрах явились ответом на сей насущный вопрос – это был отдел химического оружия. Воспользовавшись грузовым лифтом, я спустился на самый нижний уровень и шагнул в темноту. На всем обширном пространстве, потолок которого подпирали массивные колонны, не было ни души. Повсюду громоздились тяжелые металлические контейнеры и пирамиды ящиков, накрытые брезентом. Едкий запах дизельного топлива насыщал неподвижный воздух. Где-то на верхнем уровне приглушенно грохотал басовитый рой станков.

Внезапно полумрак разорвали вспыхнувшие фары, и из ближайшего туннеля вынырнул грузовик. Я решил следовать за ним, благоразумно оставаясь в тени ящиков. Посещать эти глухие подземелья мне доводилось лишь пару раз, поэтому ориентировался я в них с трудом. Вскоре грузовик вывел меня к выходу. Вслед за ним я проскользнул между распахнувшимися массивными створками и ощутил гнилостную вонь, поднимающуюся от реки. После долгого пребывания во мраке солнце больно резануло по глазам.

Узкая асфальтовая дорога убегала отсюда в гору, поднимаясь вдоль берега к массивным бетонным пакгаузам, подернутым грязно-серой пеленой тумана. Грузовик быстро ушел в отрыв и скрылся за поворотом. Я заторопился следом, тяжко глотая сырой воздух и поражаясь тому, как быстро я теперь устаю. Короткой пробежки хватило, чтобы я начал задыхаться! Определенно, люди являлись низшей, слабосильной расой, не имеющей будущего – и я теперь принадлежал к их числу. Липкая вонь, ползущая от желчных вод вместе с сырыми испарениями, забивала нос, словно бы целенаправленно вознамерившись меня задушить. На ходу я обернулся через плечо – стальные створки уже затворились, погони не было. Массивные блоки Инженериума позади меня тянулись к небесам, дерзновенно бросая вызов стихиям и времени, и я с болью задал себе вопрос: доведется ли мне еще хоть раз посетить эти стены, с которыми были связаны все лучшие воспоминания моей жизни? Что может быть прекраснее труда, к которому привязан всей душой? Строить чертежи в сумрачных проектировочных комнатах с низкими потолками, обтачивать металлические заготовки у станка…. Только здесь я и был по-настоящему счастлив, здесь обрел покой и веру в собственные силы.

Достигнув перекрестка, я замер у кованого светофорного столба, украшенного гримасничающими демоническими рожами. Разъяренным алым оком на нем горел красный свет. Короткая передышка пришлась весьма кстати. Мимо проносились массивные грузовики и до отказа набитые рабочими-людьми транспортеры. По ту сторону реки тянулся вечно кипящий деятельностью промышленный район – сплошное переплетение труб, акведуков и железнодорожных путей, мешанина из слепых кирпичных фабрик, гигантских цистерн, насосов и вышек. Промышленный район круглосуточно ревел и урчал, подобно разгневанному дракону, фабрики выбрасывали в воздух клубы угольной пыли и дыма, маслянистая жижа через многочисленные трубы сливалась прямо в реку, убивая все живое в ее глубинах.

На той стороне дороги я вдруг заметил троих вампиров в гражданском, напряженно таращившихся в мою сторону. Я попытался напомнить себе, что негоже превращаться в законченного параноика – скорее всего лишь разгулявшееся воображение заставляло меня видеть повсюду врагов. Однако те трое смотрели не моргая, и в акульих глазах у них не отражалось никаких эмоций. Мой кадык задрожал. Когда зажегся зеленый свет, троица решительно зашагала в мою сторону. Я кинулся наутек – вампиры тоже побежали. Службисты! Неужели они весь район оцепили, чтобы меня достать?! Где-то в глубине сознания вновь возникла успокаивающая мысль – весь сюрреалистический ужас, весь абсурд происходящего мог иметь лишь одно рациональное объяснение. Я спал и видел сон. Тягучий, медленно засасывающий в пучину паранойи кошмар. И, тем не менее, я бежал – так быстро, как только мог, ощущая, как пламя обжигает изнутри натруженные легкие. Но мне, представителю рода людского, было не тягаться в выносливости с вампирами. Они все больше сокращали отрыв, скаля длинные желтоватые клыки. Нужно было срочно что-то предпринять, в противном случае эта нелепая киношная погоня вот-вот закончится.

И тут впереди подобно путеводной звезде блеснули хромированными деталями мотоциклы, рядами припаркованные на стоянке перед баром весьма сомнительного вида. Это было одно из злачных мест, в которых убивали время банды мотоциклистов, прежде чем с наступлением сумерек вскочить на своих железных коней и промчаться по темным улицам, оглашая окрестности демоническими воплями и пьяным улюлюканьем. В другое время я непременно попытался бы обойти стороной подобное заведение, в котором любые законы пасовали перед грубой силой кулака, но сейчас увидел в нем свое спасение. В голове быстро созревал отчаянный план.

Приблизившись к бару, я бегло окинул взглядом обшарпанные бетонные стены, заляпанные грязью, зеленоватыми потеками мочи и бурыми пятнами застарелой крови. Над дверью неоном пульсировала вывеска, услужливо извещающая посетителей о том, что заведение называется «Бар «Драго»» (очевидно, в честь популярной модели автоматической винтовки). Изнутри долетали приглушенный рокот музыки, хохот и сиплые крики – пугающий аккомпанемент жестокости и пьяного разгула. Но за спиной у меня раздавались звуки куда более жуткие, а именно – неумолимо приближающийся топот преследователей. Не размышляя больше ни секунды, я ворвался внутрь и погрузился в самую пучину ада на земле.

Я очутился в полумраке, подсвеченном алыми и синими мерцающими огнями. Бар был набит битком. Хриплые динамики извергали потоки скрежещущей какофонии, в такт которой на подиуме в центре зала извивались человеческие самки-танцовщицы, подобные заблудшим душам, обреченным на вечные мучения в чертогах преисподней. Под потолком клубились желтые облака табачного дыма, смешанные с испарениями немытых вампирьих тел. В дальнем углу с азартом играли в бильярд, а слева и справа за столами пили, хохотали, боролись на руках и занимались черт знает чем жуткие существа, затянутые в скрипящую хромовую кожу, покрытые шипами и обмотанные цепями, в шлемах всех видов и форм, с высоко поднятыми воротниками кожаных курток. Кто-то грубо оттолкнул меня в сторону и рявкнул прямо в ухо ругательство, потонувшее в хрипе, рокоте и воплях. Прямо напротив я увидел барную стойку, подсвеченную алым, и заторопился в ту сторону. С толпой, надо сказать, я слился вполне успешно. Ох как непросто будет обнаружить меня в этой вакханалии! Оглянувшись на ходу, я увидел, что входная дверь распахнулась, и в бар ворвались трое моих преследователей. Покрутив головами, они разделились и начали методично прочесывать зал. Что ж, злорадно подумал я, удачи вам, олухи. Пресловутую иголку в стоге сена найти было бы куда проще.

Двигаясь сквозь толпу, я успевал вертеть головой по сторонам и размышлять о том, что видели мои глаза. Банды диких мотоциклистов стали появляться в Кайдарии лет пять назад. Двухколесный транспорт активно применялся рейхсвером во время не слишком удачной Южноафриканской кампании. Несмотря на то, что последний анклав человечества на черном континенте в итоге пал, некоторые просчеты вампирского командования привели к огромным жертвам среди военнослужащих, так что после окончания кампании с фронта вернулись сотни озлобленных ветеранов, привыкших с ветерком гонять по пустынным дорогам, игнорируя любые правила. Они были жестоки, грубы, и плевать хотели на субординацию. Урон, который эти неистовые дорожные мятежники причиняли в тылу, заставил командование искать способы борьбы с ними. Многие ветераны лишились государственного жилья и пенсии, но от этого лишь сильнее озлобились.

Я присел на высокий стул у края стойки, изо всех сил стараясь держаться как можно естественее. К несчастью, один из службистов явно двигался в мою сторону. И снова приходилось либо играть ва-банк, либо дожидаться неминуемой гибели. Мой мозг работал так напряженно, что я почти слышал скрип шестеренок в черепной коробке.

Слева от меня восседал по-медвежьи огромный тип с невообразимо изувеченной шрамами рожей. На нем был усеянный шипами кожаный жилет с высоко поднятым воротником и массивная каска, украшенная бычьими рогами. Субъект цедил из бокала кровь, смешанную с виски, изредка перебрасываясь словечком со своим соседом, вампиром в высоком шлеме, макушка которого была увенчана копьеобразным навершием. Жилеты обоих украшали нашивки с надписью «Волки Велиара». Я дерзко ткнул рогатого в бок, и когда тот недовольно повернулся (признаюсь, у меня сразу же душа ушла в пятки, а по спине заструился холодный пот), я хрипло процедил:

– Видишь вон того цивила в пиджачке? Ты, наверное, диву даешься, какого черта он и двое его приятелей забыли в нашем притоне. Так я тебе скажу, потому как возле парковки случайно подслушал их базар. Это переодетые копы, браток. Копают под «Волков Велиара». Не иначе облава готовится.

Рогатый взревел и, поднявшись, вместе с приятелем двинулся службисту навстречу. Скосив глаза, я увидел, как громилы встали у него на пути, рогатый положил ему руку на плечо и что-то прорычал. Службист тут же рванул из-за пазухи пистолет, но воспользоваться им не успел. Сокрушительный удар в челюсть отбросил его на стол, плотно окруженный пьянствующими мотоциклистами. Затрещало дерево, зазвенело стекло. Двое эсбэшников заторопились к коллеге на выручку с разных концов зала. Завязалась драка – полагаю, дело весьма привычное в этом заведении. Считанные мгновения спустя все это сумрачное пространство, волнующееся как бурное море, превратилось в сплошное поле битвы.

Моя коварная задумка увенчалась успехом – оставалось только выскользнуть наружу в воцарившемся хаосе и затеряться в узких переулках Гоген-штрассе. Или, как вариант, погибнуть от случайного удара чьего-нибудь кулака… Я повертел головой и заметил слева узкий темный коридор, пол которого густо усеивали битое стекло и окурки. Туда-то я и направился. В дальнем конце обнадеживающе подмигивала зеленым неоном вывеска с надписью «Выход». Позади, в главном зале, веселье стремительно набирало обороты. Ужасающие звуки пьяной бойни в притоне вампиров-мотоциклистов напоминали набег кровожадных варваров на мирную деревню.

Вырвавшись на волю, я помчался куда глаза глядят, постепенно углубляясь в хитросплетения проулков, аллей и тупиков, потом с трудом перебрался через решетчатое ограждение и замер, пытаясь отдышаться. И снова мне удалось уйти от преследования! Ну, хоть в чем-то удача оставалась на моей стороне. Впрочем, учитывая то, с какой легкостью службистам удавалось обнаруживать меня, радость спасения вряд ли продлится долго. Присев на поваленный мусорный бак, я обхватил голову руками и крепко задумался. Если в деле замешана Служба безопасности, значит, положение серьезней некуда. Ох, не вернуться мне больше ни в стены Инженериума, ни в родные пенаты на Тау-плац! И, самое печальное, причина всех этих злоключений оставалась мне совершенно неведома!

Поблизости вдруг звякнула консервная банка, и я вздрогнул. К счастью, подняв голову, я увидел перед собой лишь большую черную крысу – ее налитые кровью глазки тоже с подозрением и страхом таращились на меня. Я мысленно отметил, что мы с нею находимся в одинаковом положении. Теперь и я стал крысой, бесправным паразитом, вытесненным на окраины жизни. Как же быстро все изменилось! Еще вчера я беззаботно вращался в высших кругах, уверенный, что отныне передо мною открыты в жизни все дороги, а сегодня сижу, дрожа всем телом, в загаженной подворотне, в компании с бессловесным грызуном. От прошлой жизни почти ничего не осталось – лишь небольшая сумма денег в кармане да наградной арбалет, который я так и не решился пустить в ход. Тут я буквально заскрипел зубами, как от боли – ну почему, почему я не прихватил с собой орден, главный символ всех моих достижений? Конечно, теперь он являл собою никчемную безделушку, отлитую в форме львиной головы, но ведь ради него я в поте лица трудился на протяжении нескольких лет! Увы, отныне заветный предмет навеки потерян…

Тут я вскочил на ноги и прошелся по подворотне из конца в конец, шлепая башмаками по грязным лужам. Но почему же потерян? Что мешает мне вернуться за ним? Конечно, велик риск, что службисты установят наблюдение за квартирой… Но ведь с их точки зрения возвращаться в свое логово при таком раскладе станет только конченый идиот! Скорее всего, они ограничились обыском и давно отбыли восвояси. В крайнем случае, оставили снаружи одного-двух наблюдателей. Проникнуть в дом с черного хода может оказаться не так уж сложно. Понадобится всего пара минут, чтобы подняться наверх, сорвать орден с лацкана мундира и смыться. Вся эта затея, конечно, в самом деле немного граничила с безумием – и именно поэтому я почти сразу уверовал в ее успех. До сих пор мне удавалось вполне удачно сбивать службистов со следа, так может отмеренный мне запас удачи пока еще не растрачен полностью? Что ж, решено! Милая госпожа Шойхцер, я возвращаюсь домой!

Глава 3. Вне закона

Небо постепенно темнело над островерхими домиками, чинно выстроившимися вдоль сумеречной Тау-плац. В течение полутора часов я провалялся в кустах посреди соседского палисадника, сквозь плотное сплетение ветвей и чугунную ограду наблюдая за улицей. Массивные старомодные строения с выбеленными стенами, как всегда, тонули в тишине и покое. Слежка за домом действительно была – двое подозрительных типов в гражданском бродили по улице туда-сюда, ненавязчиво поглядывая на окна моей мансарды и пряча руки в карманах долгополых плащей, как в скверном кинодетективе. Внутрь никто из них не входил. За те полтора часа, что я отлеживал себе бока на куче прелых листьев, первую парочку успели сменить двое коллег.

Когда руки и спина у меня окончательно затекли, я решил, что ничего нового уже не узнаю, и пора бы уже браться за дело. Медленно сдав назад, я прокрался через облетевшие заросли, перелез через ограждение, и оказался в узком пустынном переулке между двумя заборами. В этот переулок выходила задняя дверь нашего дома. Минуту спустя я уже оказался напротив нее. Нашарив в кармане ключ от черного хода, сунул его в скважину и отпер замок. Я был уверен, что прекрасно смазанные петли не скрипнут – ведь именно я за ними и приглядывал. Зная о роде моих занятий, госпожа Шойхцер никогда не стеснялась просить меня починить ту или иную вещь в доме. Не всегда я находил время, но по возможности старался ей не отказывать. Интересно, где сейчас этот престарелый Цербер? Может быть, спит – за окном ведь еще довольно светло. Я миновал высокий коридор, увешанный безликими акварелями и портретами исторических деятелей, и уже почти достиг лестницы, ведущей наверх, как вдруг услышал, что кухонная дверь неспешно открывается. В груди все так и сжалось, я даже дышать перестал. Меньше всего мне сейчас хотелось вступать в беседы с этой гарпией. Когда я оглянулся, госпожа Шойхцер уже стояла у меня за спиной.

– Мой милый Киз, – проворковала она вкрадчиво. – Наконец-то вы дома. Как прошел день?

– Сплошные хлопоты, как всегда. Мечтаю поскорее нырнуть в постель.

– Могу себе представить, – она ухмыльнулась, обнажив прекрасно сохранившиеся для ее возраста клыки. – Наверняка вы с ног валитесь от усталости. Мне даже как-то неловко просить о небольшом одолжении… Мою мясорубку, кажется, заклинило – не могли бы вы взглянуть на нее глазом выдающегося инженера?

– Честное слово, я сейчас немного…

– Вы уж не откажите беспомощной пожилой даме, голубчик!

– Ох… Ну, хорошо.

– Вот и славно. Идемте на кухню.

Проклиная все на свете, я вынужден был последовать за старой каргой в ее логово, благоухающее розмарином, корицей и прочими специями, а еще – резким ароматом сырого мяса. Человеческого мяса, конечно же… На столе в центре комнаты были грудой свалены ободранные мослы, по столешнице широко расползлись густые алые лужи. Металлическое ведерко возле раковины было до краев наполнено пестрой человеческой требухой. Со всех сторон с затаенной угрозой недобро поблескивали ножи, вилки, тесаки и прочая кухонная снасть, показавшаяся мне сейчас инструментарием заплечных дел мастера. Весело трещала сковородка, на которой поджаривались сочные кусочки мяса. На разделочной доске возле плиты покоились человеческая кисть и мошонка, как забытые экземпляры анатомической выставки. Массивная старомодная мясорубка, обляпанная кровью, покоилась на низком столике в противоположном от входа углу. Приблизившись, я брезгливо осмотрел ее, с ужасом сознавая, что мне придется касаться руками перемолотого человеческого фарша.

– Ну и что с ней не так?

Я едва успел заметить, как старуха заперла дверь на ключ и, словно по волшебству, материализовалась рядом со мной. Цепкие костлявые пальцы резко впились мне в плечи, и, развернув, с неожиданной силой впечатали спиной в стену. Ужасное старушечье лицо, перекошенное невообразимой гримасой, оказалось прямо напротив моего – страшная голова Медузы-горгоны, в глазах которой читалась тошнотворная смесь ярости, похоти, презрения и голода. Из уголков ощерившейся пасти бежали тонкие ручейки слюны.

– Мой милый мальчик, в какую скверную историю ты влип! Двое крепких парней в штатском интересовались тобой сегодня утром. Причину визита они так и не назвали – но меня не проведешь, я службистов за милю чую! Мой покойный муженек – да не опустеет во веки его кубок на загробном пиру – тридцать лет отработал в Службе безопасности. А ты ведь и не догадывался, правда? Эти молодчики интересовались, не заметила ли я в тебе чего-нибудь подозрительного, но я им не призналась, хотя и заметила, ох как заметила!

Ее лицо, иссеченное глубокими каньонами морщин, придвинулось еще ближе. Я попытался вырваться из цепкой хватки, но куда там. Ее пальцы будто налились металлом. Что поделать, ныне я являлся обыкновенным никчемным человечишкой, и не в моих слабых силах было совладать с вампиршей, пусть и престарелой. Расхохотавшись, старуха высунула изо рта длинный бледный язык, похожий на жирного червя, и провела им по моей щеке, оставляя на коже след густой тягучей слюны. Меня передернуло.

– Мой сладкий мальчик, – томно просипела госпожа Шойхцер. – Думаешь, я ничего не поняла? Думаешь, совсем потеряла нюх? Дурацкий маскарад не собьет меня с толку – от тебя ведь так и разит человечиной! Но не думай, что я удивлена. Ты заснул вампиром, но проснулся человеком – о, могу представить, в какое замешательство, в какой ужас тебя это привело! Но не ты первый, с кем произошло подобное превращение. Мой муженек-службист рассказывал о таких случаях, они крайне редки, но иногда все же происходят. Видят боги, я не знаю почему, да и знать не хочу. Знаю другое – людишки никогда не выходят живыми из моей кухни!

Она вновь захохотала, щеря клыкастую пасть с белесым рыхлым зевом. Не видя иных способов вырваться, я пересилил отвращение и укусил ее за длинный старушечий нос, одновременно изо всех сил пнув коленом в живот. Вампирша взвыла и разжала хватку. Оттолкнув ее, я кинулся в сторону двери, но не успел сделать и трех шагов, как цепкая когтистая лапа впилась мне в плечо и рванула назад. Жуткая хохочущая гримаса снова оказалась напротив моего лица. Потом чудовище резко развернуло меня и впечатало лицом в стол. Звезды так и замелькали перед глазами, кружась в причудливых хороводах, как на лекции в Имперском планетариуме. Едва зрение сфокусировалось, я увидел, как столешница снова летит навстречу моей несчастной физиономии, приходя с ней в болезненное соприкосновение. Сквозь кутерьму пляшущих искр я разглядел на столе окровавленный тесак для мяса – близко, только руку протяни. Впрочем, нашарить его с первого раза не получилось, голова так и шла кругом. Схватившись за скользкую ручку, я наотмашь ударил старуху, целя прямо в сморщенную физиономию. Но поскольку кухня перед моими глазами плясала и колыхалась, тесак вонзился в тонкое старушечье плечо. Вампирша зашипела, словно бы вторя подгорающему на плите мясу. Взмахом здоровой руки она отшвырнула меня в сторону, с легкостью перебросив через стол. Пошатываясь, я поднялся, и увидел, как она с хохотом выдирает тесак из плеча и, вооружившись им, начинает обходить стол с явным желанием порубить меня на ломтики. Я вновь заозирался в поисках оружия. На глаза тут же попались трещащие, чадящие сковородки, стоявшие на плите. В одной из них, разбрызгивая обжигающие капли, шипело масло или топленый жир – когда госпожа Шойхцер была уже в паре шагов от меня, я схватил эту сковородку и выплеснул содержимое вампирше в лицо. Старуха завизжала, как бешеная кошка, зажав здоровой рукой обожженные глаза. Тесак звякнул об пол, как бы уведомляя о том, что он выходит из игры. Размахнувшись, я впечатал ногу старухе в живот. Сухое тельце отбросило далеко назад, и оно распласталось на столике, где покоилась мясорубка. Теперь кошмарную физиономию госпожи Шойхцер, забрызганную кровью и обожженную кипящим маслом, искажала гримаса муки. Подскочив к ней, я схватил ее тонкую конечность, сунул в жадный зев мясорубки и повернул ручку.

– Ах вы старая мошенница, – пыхтя, бормотал я. – Говорили, будто мясорубку заклинило, но смотрите же – она прекрасно работает!

Прикладывая все силы, я вращал ручку, и под аккомпанемент тошнотворного хруста из мясорубки поползли первые розовые черви фарша. Старуха начала было верещать, но я своевременно схватил с разделочной доски человечью мошонку и в качестве кляпа затолкал ей в рот. Жажда насилия, охватившая меня, напоминала опьянение, дурман. Я торжествовал, обливаясь потом и упиваясь жестокостью, как древний воин-берсерк в гуще кровавой бани. Напрягая последние силы, госпожа Шойхцер вырвала измочаленную культю из мясорубки и оттолкнула меня. Кажется, она плакала и задыхалась – левая ее рука плетью висела вдоль тела, а от кисти на правой почти ничего не осталось. Но я уже не мог остановиться, даже если бы захотел. Схватив вампиршу за плечи, я подтащил ее к приоткрытому окну и высунул ее взлохмаченную голову наружу. Наши взгляды встретились – лишь на короткий миг, но этого хватило, чтобы я успел прочитать в ее глазах панику и отчаянную мольбу. Уж не знаю, что она увидела в моих – наверное, одну лишь жажду убийства. Схватившись за край рамы, я с силой опустил ее на старушечью шею подобно лезвию гильотины. В горле госпожи Шойхцер что-то сухо хрустнуло, налитые кровью глаза полезли из орбит. Но и этого мне было мало. Я снова и снова воздевал раму и обрушивал ее вниз, пока не перебил в шее вампирши все кости и жилы, едва не отделив голову от тела. Потом критически осмотрел плоды своих трудов. Плоская старушечья грудь больше не вздымалась, остекленевшие глаза с алой сетью лопнувших сосудов недвижно смотрели в небо.

Пошатываясь, я приблизился к крану и умыл забрызганное кровью лицо холодной водой. Затем брезгливо обшарил карманы старой хищницы в поисках ключа от кухни. Ключ был большой и тяжелый, с затейливой бородкой. Обнаружив его, я тихо покинул место первой своей схватки с вампиром, не забыв снова запереть за собой дверь.

На верхний этаж я поднимался, ощущая в душе смесь неловкости и опьяняющего восторга победы. Конечно, дряхлая старушка – не бог весть какой противник, но все же она была вампиршей, а я – чахлым, мягкотелым существом, так что силы были заведомо неравны. И все же я справился, проявил достойную истинного воителя безжалостность и силу характера, так почему бы мне не торжествовать?

Возле входа в мансарду я остановился и прислушался, приложив ухо к двери. Внутри царила тишина. Я не особо верил в возможность засады, поэтому быстро отомкнул замок и вошел внутрь. Что ж, в комнате действительно провели весьма бесцеремонный обыск, разбросав по полу вещи и разворотив шкафы. Мундир мой, впрочем, так и валялся бесформенной грудой на полу спальни. Карманы наверняка обшарили, но их содержимое меня все равно не интересовало. С трудом отцепив одеревенелыми пальцами орден Львиной головы, я победно сжал его в кулаке и криво ухмыльнулся. До чего эта вещь была бесполезна, и до чего радостен был факт обладания ею! Я словно бы держал в руке свою прошлую успешную и безопасную жизнь. Ощущая себя сентиментальным болваном, я спрятал безделушку в карман и спустился вниз, по счастью, не встретив никого из жильцов. Вышел так же, как и вошел – через черный ход. Узкий проулок оставался столь же пустынным, снова повезло!

Между тем, тучи в темнеющем небе стремительно густели, клубясь подобно облакам дыма над страшным пожарищем, и я вдруг ощутил непомерную тяжесть, словно бы в один миг легшую мне на плечи. Схватка с домоправительницей полностью измотала меня, кроме того, я понятия не имел, что делать дальше и куда идти. Я был изгоем, убийцей с руками, обагренными кровью невинной (с точки зрения вампирского закона) старушки. Меня начинал донимать голод, и я не представлял, где могу утолить его и найти крышу над головой. Единственным вариантом оставалось податься в гетто, населенное людьми, смешаться там с толпой и выспаться в каком-нибудь укромном уголке подобно бездомному бродяге. Но до человечьих трущоб путь был не близок, а пользоваться услугами общественного транспорта я больше не хотел. Слишком уж велик риск, вампиров стоило обходить стороной. А сделать это будет ох как непросто, ибо густели сумерки, наступало время активности Ночного народа, а я даже не мог видеть в темноте так же хорошо, как они. В случае очередного столкновения со службистами у меня уже вряд ли получится оторваться.

Следуя темными закоулками и аллеями, в коих густыми клубами копился мрак, через некоторое время я вышел к каналу, в бетонном ложе которого призрачно шелестели густые смолисто-черные воды реки. Здесь, между влажными, замшелыми массивами старых складов попадались человеческие лачуги, сколоченные из какого-то хлама и гнилых досок, принесенных течением. Я хотел было попросить помощи у местных обитателей, но эти изможденные, обескровленные существа, укутанные в грязное тряпье с намалеванными на груди белыми крестами, выглядели так, будто и сами готовы были вот-вот упасть в голодный обморок. Никогда раньше я не задумывался о том, как вообще они выживают и сводят концы с концами в Кроненбурге. Человеческий быт интересовал меня не больше, чем суматошная возня муравьиной кучи. Наблюдая сейчас за новообретенными собратьями, вылавливающими из реки мусор своими тонкими, покрытыми коростой руками, созерцая впалые лица их детей, я все сильнее испытывал стыд за себя прежнего. Я был частью системы, безжалостно перемалывающей жизни дышащих, мыслящих существ, и потому снова и снова задавал себе мучительный вопрос – действительно ли я желал возвратиться к былому своему состоянию?..

Ночь окончательно вступила в свои права. Кое-где в свайных постройках над рекой затеплились окна, зажглись, заплясали огни фонарей, отбрасывая жуткие тени на стены из красного кирпича и почерневшего, изъеденного сыростью дерева. Тут и там на берегу догнивали старые лодки, подобные выброшенным на берег дельфинам. Водная гладь маслянисто блестела, лениво извиваясь в бетонном лабиринте прибрежных кварталов.

Живот у меня сводило от голода. Время от времени я присаживался на какую-нибудь старую бочку или обломок каменной плиты, давая отдых натруженным ногам. Быть человеком – тяжко и безрадостно. Может, Тельма была права, и мне стоило бы давно уже пустить себе пулю в голову? А интересно, что именно удерживало меня на этом свете – отвага, с которой я готов был преодолеть любые трудности, или же банальный страх смерти?

Дойдя до места, где канал круто забирал вправо, соединяясь с полноводной Ллетрой, я вскарабкался по крутой каменной лестнице и, миновав обшарпанные задворки какого-то склада, вновь оказался на улицах Кроненбурга. Бледное сияние фонарей мягко серебрило мраморные скульптуры на фронтонах зданий и тонкие колонны, подпирающие портики в античном стиле. По улицам стремительно проносились автомобили, город вампиров пробудился к своей ночной жизни. Укрывшись в подворотне, я переждал, пока мимо проследует парочка полицаев, ведущая на цепи огромного черного дога с налитыми кровью глазищами. Люди, с наступлением темноты вынужденные жаться по темным углам и обочинам, старались держаться как можно незаметнее. В этом районе простым смертным находиться не воспрещалось, и, как я знал, многие панельные высотки были заселены людьми, работающими на заводах в промышленном районе. Что касается меня, я по-прежнему заслуживал быть повешенным на ближайшем столбе за нарушение установленной формы одежды. Неплохо было бы где-нибудь разжиться мешковатой человеческой робой – возможно, следовало выкупить комплект у бедолаг, ютящихся вдоль канала. Но возвращаться туда ужасно не хотелось, поскольку подъем по излишне крутой лестнице в моем измотанном состоянии являл собою сущую пытку. Оставалось лишь уповать на маскировку, которая вроде бы пока меня не подводила, и старательно обходить вампиров стороной.

Я шагал по тротуару в сторону трущоб, измученный, голодный и замерзший. Мысли при этом витали далеко – я размышлял о том, что услышал от госпожи Шойхцер. Выходит, я был не первым, кто однажды утром проснулся человеком, накануне заснув вампиром. Служба безопасности знала о подобных случаях и, судя по всему, оперативно с ними разбиралась – единственным способом, каким только умела. Это проливало некоторый свет на то, почему службисты за мной охотились, но все же ничуть не проясняло причину произошедших со мною метаморфозов.

На перекрестке Гаут-штрассе и проспекта Патриотов я увидел, как целый отряд полиции зачищает ветхую многоэтажку, населенную людьми. Причина облавы так и осталась мне не ведома. Людей выволакивали на улицу и забивали дубинками на глазах у радостно улюлюкающих прохожих. Я увидел, как пожилую женщину вышвырнули из окна пятого этажа, и она рухнула на тротуар подобно кулю, туго набитому мокрыми тряпками. Пришлось обойти это место стороной, пробираясь темными подворотнями и тесными, похожими на колодцы дворами, в которых лаяли цепные псы и царила топкая, словно бы пристающая к глазам тьма.

Привалившись к холодной стене, я простоял некоторое время, пытаясь усмирить выпрыгивающее из груди сердце. А когда решил двигаться дальше, отчетливо понял, что не могу больше сделать ни шагу. Ноги налились свинцом, голова отказывалась соображать. Осмотревшись, я разглядел в углу двора, окольцованного бетоном глухих стен, кучу какого-то хлама – старых ящиков, мешковины, брезента и размокших картонных коробок. Повинуясь инстинкту, я забрался в эту кучу подобно дикому зверю и замер, скорчившись на шероховатых досках. Тьма схлопнулась вокруг меня, и я будто бы ослеп. Это новое, необоримое чувство беспомощности вызвало во мне панику. И как только люди умудряются всю жизнь мириться с нелепыми ограничениями их несовершенных организмов? Отныне мне предстояло познать все их беды на собственной шкуре, и эта мысль повергла меня в такое отчаяние, какого я не знал никогда прежде. Когти голода беспощадно раздирали живот, пока я лежал без движения, слушая эхо ночного города, его пульс, его дыхание. Незаметно для самого себя я погрузился в зыбкий сон. Перед тем, как окончательно утонуть во мраке дремоты, мысленный взор явил мне картину уютного двухэтажного домика с белеными стенами, возвышающегося на макушке зеленого крутобокого холма. Родовое гнездо Шварцбергов во Фьоркхавене… В моем теперешнем состоянии добраться туда было бы ничуть не проще, чем до луны.

Утром меня ожидал сюрприз весьма приятного свойства – я не окоченел и не умер во сне, что само по себе уже было неплохо, да к тому же натруженные конечности слегка отдохнули и дурман в голове рассеялся. Голод, разумеется, продолжал жестоко терзать мое нутро, но, по крайней мере, я снова мог двигаться. Необходимо было как можно скорее добыть еду.

С рассветом на город опустилась белесая пелена тумана, так что, выбравшись из берлоги и выйдя на Гаут-штрассе, я обнаружил, что все прохожие обратились в серые призрачные тени. Лично меня подобное обстоятельство вполне устраивало. Ноги сами понесли меня в сторону гетто. Через полтора часа я достиг высокой стены из красного кирпича, на которой висела табличка с кривым белым крестом. Там, по ту сторону стены, жили люди, обладавшие определенного рода независимостью. Конечно, многие из них вынуждены были отрабатывать долгие мучительные часы на фабриках и заводах, вставая ранним утром по сигналу сирены, но зато внутрь самого гетто вампиры почти не забредали. За исключением полицаев, конечно, которые периодически устраивали рейды и облавы по любому поводу. Насколько я знал, в гетто имелись бесплатные столовые (вампирская пропаганда ужасно кичилась тем, что власти Кайдарии снабжали рабов-людей продуктами питания на безвозмездной основе), и я поставил себе целью первым делом найти такое место и подкрепить там свои силы. Я очень смутно представлял себе, чем именно питаются люди, но был голоден настолько, что мог бы слопать даже старый башмак.

Поверху стена была обтянута колючей проволокой, а по периметру гетто постоянно курсировал вампирский патруль, хотя сейчас в поле моего зрения не было ни одного упыря. Я неспешно побрел вдоль стены, и вскоре увидел перед собой высокую арку, напоминающую зев темной пещеры. Вход в гетто. Никто его не охранял, не было ворот, замков или хотя бы шлагбаума. Сей факт вызвал у меня облегчение. Я уж приготовился было шагнуть под высокий свод тоннеля, как вдруг услышал за спиной крики и топот, доносившиеся из ближайшей подворотни. Бог весть, что там творилось, но было очевидно, что у кого-то возникли серьезные неприятности. Меня это, впрочем, совершенно не касалось. Я сделал несколько уверенных шагов по тоннелю, погрузившись в полумрак. Позади снова раздались выкрики, злорадный хохот и… визг ребенка? Пришлось остановиться. В памяти возникла недавняя картина – герцог Глемм с кровожадной, мерзкой ухмылкой на сухом лице, взмах окровавленного клинка и откатывающаяся в сторону детская головка. В ту ночь я ничего не мог сделать для узников кровавой ямы (да и не считал нужным, ведь и сам был вампиром), но сейчас… Резко развернувшись, я зашагал в сторону подворотни, откуда долетал шум. За последние сутки глупостей мною было наделано уже предостаточно – одной больше, одной меньше, какая разница?

Звуки раздавались за углом осевшего набок, как бы оплывшего здания с расползающейся кладкой, окна которого были по большей части выбиты либо заколочены. Я перешел на бег. Хохот зазвучал громче. Вжавшись спиной в кирпич, я выглянул из-за угла. Взгляду открылся узкий проулок, заканчивающийся тупиком. В конце его замерла маленькая человеческая девочка с огромными бледно-голубыми глазами. Ее грубо обрезанные светлые волосы так и топорщились во все стороны, и вся она была словно какая-то воздушная, выцветшая, почти неосязаемая. Острый подбородок был заносчиво выпячен. Девочка без всякого страха наблюдала, как на нее надвигаются трое вампиров, один из которых был полицаем, а двое других – гражданские. Их жесты и позы красноречиво свидетельствовали, что именно они собираются сотворить с загнанной беглянкой. Растерзать на части, предварительно, быть может, надругавшись над нею (и плевать, что на вид ей вряд ли можно было дать больше двенадцати лет). Меня поразило (а скорее даже испугало) то, что лицо девочки оставалось до ужаса бесстрастным, без тени страха или волнения. Кричала она, должно быть, просто чтобы привлечь чье-нибудь внимание.

– Маленькая воровка, – прохрипел полицай. – Бежать тебе больше некуда. Теперь мы осушим тебя до капли.

– Пускай сначала вернет мой брегет, – потребовал один из гражданских. – Вдруг она его где-то припрятала по дороге? А ведь часики-то были из чистого золота!

Что ж, ситуация прояснилась. Жертва ограбления в компании с приятелем и представителем правоохранительных органов настигли воровку и загнали ее в тупик. Правосудие (конечно, это слово стоило бы взять в кавычки) могло свершиться прямо на месте, а жертва ограбления имела право затребовать любую кару по своему усмотрению. С людьми обычно не церемонились. Девочка же была настолько миниатюрной, что, если бы каждый из этих монстров сделал по одному большому глотку, в ней и в самом деле не осталось бы ни капли крови. Однако она нисколько не страшилась грядущей расправы. Эти большие печальные глаза, должно быть, слишком часто видели смерть, чтобы ее бояться. Девочка заметила меня, но никак этого не показала, молчаливо дожидаясь моих действий.

Как быть? Пот сбегал с меня в три ручья, как вода с подтаявшей льдины. Я таращился в затылки вампиров, неспешно приближающихся к своей жертве, и лихорадочно соображал. Мог ли я отвлечь их? Отговорить от того, на что они уже решились? Воззвать к их совести? Бессмысленно. Неисполнимо. Глупо. Они были вампирами, высшей расой, совершенными хищниками. Ну а я? Всего лишь бессильный простой смертный с арбалетом за поясом. Дрожащей рукой я выхватил оружие и привел его в боевую готовность. Насколько же далеко я готов зайти? На моих руках уже была кровь убиенной вампирши (право на самозащиту, говорите? Люди его не имели), так что смертная казнь грозила мне в любом случае. Без оговорок и разбирательств. Но мог ли я снова, на этот раз совершенно хладнокровно, отнять жизнь у мыслящего существа, причем подло ударив его в спину? Вопросы морального характера всегда казались мне важными, но я вдруг понял, что просто не выдержу, если эту девочку разорвут на части у меня на глазах.

Убить вампира не имея серебряных орудий было ох как не просто. Для этого требовалось пробить ему сердце или мозг, либо отделить голову от тела. Разумеется, на стрельбище я неизменно оказывался в числе призеров, но тогда мои руки не ходили ходуном от волнения, а крепкие вампирские мышцы делали каждое движение математически выверенным, как у заведенного автомата.

Тетива глухо щелкнула. Короткий дротик вонзился в затылок ближайшего упыря, пружина мгновенно вернула самовзводный механизм в боевое состояние. Второй дротик пробил черепную коробку следующей жертвы, пока первая не успела еще даже осесть на землю. Однако полицай уже простер лапищи, чтобы сграбастать малышку, да к тому же прочный куполообразный шлем вполне мог оказаться непробиваем для короткого болта. Но стрелять в третий раз и не понадобилось. Рука девочки исчезла под холщовым рубищем, выхватила оттуда длинный узкий клинок, и полированный металл поймал случайный солнечный лучик, пробившийся сквозь истаивающую пелену тумана. Не думал, что люди могут двигаться с подобной скоростью! Тонкая ручка, словно живя собственной жизнью, вогнала острие в брюхо полицая, аккурат промеж сочленений доспехов. Это был филигранный удар, требующий большой практики. Застонав, вампир согнулся вдвое, и клинок с той же стремительностью вошел ему в горло, снизу вверх, достав до самого мозга. Из-под глухого шлема густо брызнула кровь. С пугающей бесстрастностью девочка наблюдала, как тело заваливается набок, нелепо содрогается, разбрасывая руки, и затихает неподвижной черной грудой. Затем перешагнула его и подошла ко мне.

– Я уж думала, ты так и будешь стоять без дела.

Я сплюнул горький ком, сгустившийся во рту. Мы с девочкой смотрели друг другу в глаза, и ее взгляд меня откровенно пугал. Тонкий клинок исчез под складками одежды, будто его и не было.

– В любом случае, спасибо. С троими я бы не сладила. Любой из них мог меня напополам разорвать – жуткое дело, я видела, как это бывает.

При последних словах мне почудилось, что в этих бездонных глазищах, напоминающих глубокие озера, подернутые тонкой ледяной коркой, мелькнула тень печали – словно зыбкий призрак, на долю мгновения возникший в окне заброшенного дома.

– А эту штуковину можешь спрятать, – веско посоветовала девочка. И только сейчас я сообразил, что так и стою со взведенным арбалетом наизготовку.

– Так-то лучше, – спокойно проговорила она, когда я убрал арбалет за пояс, и принялась внимательно разглядывать меня. – Как интересно! Ты одет по-вампирски, да еще и вооружен. В курсе, что за это полагается смертная казнь? Наверняка в курсе. Я бы хотела узнать твою историю, но, пожалуй, воздержусь от расспросов. Во-первых, нужно убираться отсюда как можно быстрее – вокруг гетто постоянно слоняются патрули, и один из них вполне может заглянуть в эту подворотню. Не дело это, беседы беседовать над тремя трупами. Во-вторых, рискну предположить, что твои проблемы куда серьезнее моих, так что я не хотела бы в них вляпаться, извини.

С этими словами девочка спешно засеменила в сторону арки.

– Погоди! – смятенно воскликнул я, разочарованный столь скупо проявленной благодарностью. – Я иду в гетто, и мне не помешал бы проводник!

– Не моя забота экскурсии устраивать.

– Но мне нужна одежда! Если патруль сцапает меня в этом наряде…

Тут она остановилась, оглянулась и задумчиво покусала ноготь указательного пальца.

– Вот что. Когда окажешься в гетто, найди старую водонапорную башню – высокое строение из красного кирпича – и поспрашивай в округе мастера Руфуса. Я с ним обо всем договорюсь. Одежонку он тебе подберет, но не забесплатно, разумеется.

– У меня есть деньги, – заносчиво заявил я. – Могу и твои услуги проводника оплатить.

– Деньги у меня и так скоро появятся, – с этими словами несносная девчонка выудила из кармана золотые часы на цепочке, и нырнула под арку, мгновенно растворившись в полумраке. Не оставалось ничего, кроме как двинуться следом. В тоннеле оказалось темнее, чем я думал, да к тому же невыносимо воняло мочой. Я понадеялся, что маленькая воровка передумает и вернется, но этого не произошло. Как же, держи карман шире. Стоило ли вообще ради такой шельмы идти на убийство, да еще рискуя собственной шеей?

Шагов через тридцать тоннель кончался, и я увидел впереди застроенную ветхими домиками тесную улочку, по которой с тоской бродили согбенные обитатели гетто. Вскоре я влился в их ряды.

В человеческом квартале повсюду царили упадок и разложение, разительно контрастирующие с роскошью и порядком, свойственным вампирским районам Кроненбурга. Воздух наполняла самая невообразимая вонь, какую мне только доводилось обонять. В летнюю пору над сточными канавами наверняка вились целые рои мух. Возле одного из подъездов я увидел тележку, в которой покоился труп старика, иссохший почти до состояния мощей. Мелькнула мысль, что я мог бы снять с бесприглядного тела холщовую робу, но меня передернуло, едва я представил себе эту картину. Люди, тут и там попадавшиеся на пути, смотрели на меня с подозрением и ненавистью. Возможно, они принимали меня за вампира – ведь кто еще станет разгуливать по улицам в таком наряде? Я стянул с головы опостылевший мотоциклетный шлем, надеясь, что раскрасневшаяся и осунувшаяся физиономия наглядно продемонстрирует мою принадлежность к человеческому роду, однако ненависти в глазах прохожих меньше не стало.

На дорогу внезапно высыпала целая стайка оборванных немытых детишек. Заметив меня, они спрятались за ближайшим забором и стали выглядывать оттуда, как маленькие обезьянки. Я улыбнулся им, но ответные взгляды были столь же жесткими, как и у взрослых. Очевидно, улыбаться незнакомцам в гетто было не принято.

Некоторое время спустя я увидел на небольшой площади столы, выстроившиеся в ряд, а поблизости – большую бочку, керосиновую плиту, и хозяйничающего подле нее детину в белом переднике. Люди за столами – человек пять-шесть – поглощали пищу из алюминиевых чашек, позвякивая ложками. Запах оттуда долетал не слишком аппетитный. Он напомнил мне аромат гниющей ряски на берегу пруда в жаркий день. Вот оно, то самое круглосуточное бесплатное питание, о котором твердили имперские пропагандисты. Впервые в жизни мне предстояло познакомиться с блюдами человеческой кухни – и, хотя к горлу моему подкатила тошнота, желудок настоятельно заурчал, требуя насыщения. Сопротивляться ему не было смысла.

Приблизившись к стопкам сложенной на краю стола посуды, я взял миску и ложку, потемневшие от времени и отполированные сотнями пальцев, и приблизился к человеку в залатанном фартуке, стоявшему на раздаче. В руках у него был гнутый половник, в глазах – все те же ненависть и презрение. Рядом с ним возвышалась огромная кастрюля, покрытая многочисленными вмятинами и наполненная мутно-зеленым варевом совершенно неаппетитного вида. Я молча поклонился и поставил миску перед ним на стол, надеясь, что больше от меня ничего не требуется. Повар никак не ответил на поклон, однако половник все же нырнул в кастрюлю и плеснул в мою миску немного тошнотворной жижи, в которой вяло дрейфовали слипшиеся комки неведомой субстанции.

– Двадцать крон, – пробасил человек, едва я схватился за миску.

На двадцатку можно было неплохо закусить в не самом последнем имперском ресторанчике.

– Гм, я думал это бесплатный обед.

– Двадцать крон.

Вздохнув, я сунул руку в карман и выудил пригоршню мятых купюр. Отсчитал четыре пятерки и презрительно бросил на стол. Лапища повара сгребла их в мгновение ока. Признаться, мне очень не понравилась та алчность, с которой он пялился на мой финансовый запас. Взяв миску, я выбрал свободное место подальше от всех и с подозрением опустил ложку в суп. Тягучая смердящая похлебка напоминала рвоту какого-то болотного чудовища. Преодолевая отвращение, я втянул содержимое ложки в себя и сморщился – вкус блюда вполне соответствовал его внешнему виду. Но делать было нечего, жгучий голод заставлял меня снова и снова отправлять ложку в рот, пока я не осушил миску до дна. Не скажу, что после этого голод оказался полностью утолен, но почувствовал я себя несколько бодрее.

Повар и прочие едоки косились на меня как на прокаженного. Задерживаться тут дольше не имело смысла. Поднявшись из-за стола, я бегло осмотрелся и над черепичной крышей одного из домов увидел верхушку башни из красного кирпича. Очевидно, к ней-то и лежал мой путь. До башни было рукой подать, что меня здорово приободрило, но сначала одна, а потом и другая улица, которые, по моим представлениям, уводили как раз-таки в нужную сторону, внезапно закончились замусоренными тупиками. Планировка гетто напоминала те лабиринтообразные, полные обманчивых теней и иллюзий трущобы, какие каждый из нас иногда видит во сне. Зыбкий мир, в котором все не так, как кажется. Башня была близко, но добраться до нее не получалось.

Спрашивать дорогу у недружелюбных местных жителей я не хотел – очевидно было, что обитатели этих мест считали врагами не только вампиров, но и друг друга. Возможно, в этом и крылась причина рабского положения людей. Еще на начальных этапах военной подготовки офицеры объясняли нам, что человеческие особи чрезвычайно подвержены порочной склонности к индивидуализму, тогда как у Ночного народа субординация и подчинение лидерам прививались от рождения. Священная вера в Империю любовно пестовалась учителями и наставниками на всех этапах социального становления личности – так же как и ненависть к человеку, немощному и развращенному существу, угнетавшему Ночной народ на протяжении тысячелетий. Лишь два с половиной века назад численность вампиров достигла величины, достаточной, чтобы противостоять врагам. Вот так на фундаменте Великой революции и вознеслась необоримая Кайдарская империя, а уж с тех пор победа следовала за победой, и организм Империи неуклонно разрастался, поглощая страны и континенты… Окончательное падение человечества было уже не за горами.

Размышляя о непредсказуемых перипетиях истории, я свернул в очередной сумрачный проулок и уперся в трехметровый забор. Снова тупик! Чертыхнувшись в сердцах, я развернулся и понял, что забор был отнюдь не главной моей проблемой. Позади, надежно перекрывая выход из подворотни, стояли пятеро – крепкие ребята в холщовых рубахах и криво повязанных платках, скрывающих нижнюю половину лица. В жилистых, покрытых въевшейся грязью руках поблескивали самодельные заточки, бутылочные розочки и дубинки, обмотанные колючей проволокой, которой в гетто имелось в избытке. Очевидно, эти люди давно уже следовали за мной по пятам, дожидаясь подходящего момента для более тесного знакомства, и вот этот момент настал. Более красноречивой сцены и вообразить было невозможно. Я ощутил, как малодушный страх поднимает дыбом волоски у меня на затылке. Наверняка эта банда действовала по наводке повара – ну и дураком же я был, размахивая пачкой купюр у него перед носом!

– Гони деньги, чудила, – прохрипел один из грабителей.

– Какие деньги? – я изобразил недоумение, а сам в это время потянулся за арбалетом. Интересно, зачем? Ведь проще было расстаться с деньгами, чем с жизнью – а эта свора явно не постеснялась бы забрать и то, и другое.

К несчастью, мой безнадежный маневр не удался – кто бы сомневался! Один из громил ловко подскочил ко мне и двинул в челюсть. В глазах вспыхнули фейерверки, спина уперлась в забор, по которому я и съехал на землю. Но, к собственному изумлению, вовсе не отключился, хотя нападающий, очевидно, именно на это и рассчитывал. Кто-то расхохотался – смех, приглушенный тканью маски, звучал как кудахтанье.

– Здорово ты его, Зак.

«Зак, – мысленно отметил я, ощущая, что боль гаснет столь же стремительно, как и вспыхнула. – Негодяя зовут Зак. Примем к сведению».

Тем временем задира склонился надо мной, чтобы обшарить карманы, и я, незаметно наблюдая за ним сквозь полуприкрытые веки, решил, что пора делать ответный ход. Едва Зак нагнулся, мой кулак свистнул в воздухе и с хрустом вмялся ему в висок. Хрюкнув, негодяй повалился набок и распластался в грязи, как тряпичная кукла. Последовала немая сцена – очевидно, произведенный эффект впечатлил не только меня самого, но и бандитов. Затем все четверо ринулись в атаку, причем чрезвычайно неорганизованно. Вскочив, я кувыркнулся вперед и сбил первого с ног подсечкой. Второй поймал мой хук снизу, оторвался от земли и пролетел метра полтора. Тут мне в бок врезалась «розочка», но добротная кожаная куртка оказалась не по зубам какой-то стекляшке. Не глядя я ткнул в лицо ее обладателю локтем, и раздавшийся всхлип услужливо сообщил мне, что очередной противник выбывает из игры. Между делом, крутнувшись, я поддал ногой в голову верзиле, ранее сбитому подсечкой, с удовлетворением услышав раздавшийся в ответ влажный хряск. Остался последний бандит – одутловатый недотепа с припухшими глазами. Схватив его за грудки, я перебросил бедолагу через себя и отправил в полет навстречу забору, преграждавшему мне путь. Грузное тело ударилось в старые доски подобно пушечному ядру, и те, не выдержав, разлетелись в щепки. В образовавшемся проломе прямо перед собой я увидел красную водонапорную башню – до чего приятный сюрприз! Преграда была устранена, оставалось лишь надеяться, что я не выбил дух из несчастного увальня.

Потом, тяжело дыша, я осмотрелся, воинственно сжимая и разжимая кулаки. Бандиты лежали вповалку, мучительно постанывая. Конечно, в годы обучения я ни разу не пропускал занятий по технике рукопашного боя, но… Ловкость, с которой я превратил этих уличных псов в беспомощных щенят, поразила даже меня самого. Лишь одно объяснение само собой приходило на ум – не все мои вампирские способности растаяли без следа. Очевидно, насколько я уступал в силе и выносливости вампирам, настолько же и превосходил в этих качествах людей, являясь своеобразным промежуточным звеном между двумя этими видами.

Ухмыльнувшись, я двинулся к башне, переступив распластанное тело толстяка, валявшегося на куче щепок. Я не знал, к добру или к худу была эта стычка – возможно, теперь в гетто меня начнут бояться и уважать, а может наоборот, возненавидят и попытаются отомстить… Но все равно я улыбался, ощущая свое превосходство над простыми смертными.

Пустырь вокруг башни являл собой нечто вроде импровизированной рыночной площади. Тут и там виднелись навесы и палатки, перед которыми были разложены или свалены в груды предметы самого разного назначения. Сама башня превратилась в подобие донжона. По узкому балкончику, опоясывающему верхнюю часть, прохаживались дозорные; на крыше тоже застыли несколько крепких ребят, вооруженных дубинками. Имелось ли у них что-нибудь дальнобойное? По закону людям запрещалось владеть оружием, но здесь, в этом лабиринте осыпающихся каменных коробок, вполне могли царить собственные порядки.

Я неспешно побрел между рядами торговых палаток. Итоги недавней драки наполнили мое сердце уверенностью. Очевидно, человеку с военной выучкой и выдающимися физическими данными ничего не грозило среди этих доходяг. С другой стороны, даже лучший боец не устоит против подлого удара в спину. Задумавшись над этим, я тревожно оглянулся, но не увидел вокруг ничего подозрительного. Потом остановился возле навеса, под которым старик лет семидесяти сонно покачивался над грудой ржавых железяк, и как можно более дружелюбно сказал:

– День добрый, уважаемый. Не подскажете, где я могу найти мастера Руфуса?

Тощая рука, дрожа, поднялась и указала в сторону башни.

– Он там, внутри… Как обычно. Но вряд ли тебя к нему пустят.

– Ну, это мы еще посмотрим.

Нашарив в кармане несколько монет, я бросил их старику, и тот с поистине юношеской прытью принялся их собирать.

Я зашагал к башне. Красная громада довлела, нависая над площадью, как булава какого-то великана. Входа я не увидел, и принялся обходить постройку под пристальными взглядами стражников на балконе. Внезапно передо мной вырос огромный детина, чей широченный щербатый рот кривился в идиотической усмешке. Тут же из-за спины у него выскочил лысый щуплый паренек с угреватой физиономией. Оба встали в одинаковую позу, сложив руки на груди, и одинаково ухмыльнулись. Кроме сходного поведения общило их лишь одно – неполный набор зубов во рту. За их спинами виднелась дверь, ведущая в башню.

– Куды прешь? – неожиданно высоким голосом поинтересовался здоровяк. Будь он танцором, ему бы явно ничего не мешало.

– Ищу мастера Руфуса, – невозмутимо сообщил я, на всякий случай незаметно разминая кулак.

В беседу вступил прыщавый:

– Многие ищут Руфуса, но не все находят.

– А я уже нашел. Он там, внутри… И он меня ожидает, – подумав немного, я веско добавил: – Не вздумайте вставать на пути.

Кривая гаденькая улыбочка на лице прыщавого сменилась звериным оскалом, сделав своего обладателя еще менее симпатичным.

– Пропусти его, Анджело, – вдруг крикнули с балкона. – Наверно, это тот самый парень, о котором толковала Аглая.

– Откуда нам знать? – огрызнулся прыщавый – видимо, его и звали Анджело. Ну а Аглаей, выходит, была та боевитая маленькая воровка из подворотни.

– Аглая расстроится, если ты станешь создавать проблемы человеку, который спас ей жизнь, – холодно заметил я, надеясь, что охранники не раскусят мой блеф. На самом-то деле я был уверен, что девчонка уже давно выкинула нашу встречу из головы, да и вообще, мои проблемы ее нисколько не волновали – об этом, помнится, она не постеснялась сообщить прямым текстом.

Повисла долгая пауза. Потом, проворчав что-то невнятное, прыщавый схватил евнуха под руку и оттащил в сторонку, освобождая проход. Кивнув с холодной почтительностью, я направился к двери, распахнул ее и шагнул в темноту. Раунд остался за мной.

На ощупь миновав короткий коридорчик, я вышел в более просторное помещение с низким бетонным потолком, с которого на цепи свисал масляный фонарь. Прямо напротив в стене имелась большая тяжелая дверь, рядом с которой на ящике сидел немолодой уже человек, не таясь сжимающий в руке старое гладкоствольное ружье. Он оценивающе посмотрел на меня из-под низко опущенных бровей.

– Я от Аглаи, – разыграл я все ту же карту. – Мастер Руфус меня ожидает.

Как ни странно, охранник понимающе кивнул и, привстав, наполовину распахнул скрипучую металлическую дверь. Я протиснулся в образовавшуюся щель и оказался в комнате куда более занятного вида. Она была круглой и, казалось, вообще не имела потолка – он терялся где-то в темноте, высоко над головой. Там, наверху, имелся еще один ярус, напоминающий внешний балкончик. Оттуда на меня глядели напряженные лица вооруженных людей. Фонари, укрепленные в стенах, освещали груды сваленного посреди комнаты добра, каковое любому обитателю здешних трущоб показалось бы подлинными сокровищами. По вампирским меркам, конечно, все это был никчемный хлам. Справа я увидел даже старую телефонную будку, и задумался – уж не рабочая ли? Посреди всего этого хранилища ценностей островком возвышался массивный стол, обитый листами меди, ножками которому служили отпиленные куски рельсов. За ним сидел человек, массивностью своей не уступающий самому столу. Плечи у него были широкие, брюхо напоминало туго набитый мешок, лоб был тяжелый и выпуклый, редкие волосы коротко острижены, а из-под густых бровей внимательно смотрели жесткие, чуть водянистые глаза цвета свинца. Тонкий широкий рот, обрамленный длинными усами, был сжат в совершенно прямую линию, ничего не говорящую о настроении хозяина. Кроме того, одно ухо у него было то ли обожжено, то ли изуродовано каким-то иным способом, и являло собой бесформенный гладкий кусок плоти, напоминающий обмылок. Очевидно, мастер Руфус действительно имел вес в гетто, причем во всех смыслах.

– Удовлетворены осмотром? – вдруг живо поинтересовался он. Выражение лица оставалось все таким же бесстрастным.

– Вполне. Именно таким я вас и представлял, – соврал я.

Брови Руфуса на миг удивленно выгнулись.

– Что ж, ну а я был избавлен от необходимости прибегать к фантазированию – Аглая, не упустив ни одной детали, четко описала ваш костюм. Другой такой в гетто вряд ли найдется.

– Аглая удивительная девочка, – согласился я, вспоминая, как ее лезвие вонзилось в горло полицая.

– Уж это верно. Знали бы вы, через что ей пришлось пройти… Впрочем, я и сам точно не знаю, поскольку она не любит делиться воспоминаниями – даже со мной, хоть она мне и как дочь. И потому я крайне признателен вам за ее спасение.

Я почтительно кивнул. Лично меня маленькая бестия немного пугала. Интересно, сколько ей было лет?

– Так значит, вы впервые в гетто? – Руфус сплел толстые пальцы и перешел к делу, впившись в меня глазами.

– Верно. Мне нужна одежда, в которой я мог бы слиться с толпой.

– Намереваетесь… задержаться надолго?

Я задумался. Никакого четкого плана у меня пока не было. Хорошо бы найти опытного доктора, а еще лучше – биохимика, чтобы обсудить с ним мое состояние, но таких найти? Витала в голове еще одна мыслишка, как-нибудь связаться с фон Вулом и выложить перед ним все начистоту. Но и тут никакой уверенности. Фон Вул, конечно, вампир со связями, да к тому же – хоть я никогда и не напоминал ему об этом – давний должник моего отца, который однажды спас ему жизнь на фронте, но… Доверять старому похабнику я не мог. С другой стороны, доверять я не мог вообще никому.

Тем временем пауза затягивалась. Бычьи глаза Руфуса пристально буравили меня, ловя каждое движение.

– Итак…

– Нет, оставаться здесь я не планирую. Максимум задержусь на пару дней. Но хотелось бы иметь какое-то убежище или хотя бы койку для сна.

Руфус облегченно выдохнул. Новичков здесь определенно не жаловали, особенно таких подозрительных как я. Его массивные руки почесали шершавый подбородок.

– Что ж, одежду и убежище мы вам обеспечим… – я сразу понял, что это не конец фразы, и после короткой паузы Руфус действительно добавил: – Но, во-первых, это будет стоить вам денег, а во-вторых, для начала нам следует узнать друг друга получше.

Понятно, куда он клонит. Руфус хотел выяснить, не тянется ли за столь подозрительной персоной след из неприятностей. Что ж, мудрый подход.

– Сколько? – спокойно спросил я.

– Скажем, для начала – четыре сотни, – взгляд Руфуса поверх сцепленных пальцев казался выжидающим.

«Хорошенькое «начало», – мысленно отметил я. – Похоже, желает прощупать, как у меня с финансами».

Стараясь не выдавать эмоций (а ими были страх и неуверенность), я выудил из кармана стопку банкнот и отсчитал четыре сотни, между делом наблюдая за хозяином башни. Больше всего я опасался увидеть в его глазах тот же маслянистый жадный блеск, что и у повара, который навел на мой след шайку головорезов. Но Руфус, казалось, не проявил никакого интереса к деньгам.

– Сколько добавить сверху, чтобы не тратить время на пустую болтовню и экскурсы в мою биографию?

Руфус сразу же напрягся, толстые брови скользнули к переносице и замерли там, косматые, как клочья свалявшегося мха. Он догадался, конечно же, что у меня имеются секреты, которые я не тороплюсь раскрывать перед посторонними и которые, потенциально, могут представлять угрозу для общины. Теперь пришла моя очередь ловить каждое его движение. Мне было любопытно, что в итоге одержит верх: осторожность или жажда наживы?

Широкий рот хозяина башни уже приоткрылся, дабы изречь свое решение, но тут нас прервали самым грубым образом. Наверху распахнулась дверь (ведущая, надо полагать, на внешний балкон) и оттуда закричали:

– Тревога! Полицаи!

Сердце мое похолодело. Я взглянул на Руфуса – он тоже впился в меня взглядом, и его желваки грозно заиграли под грубой загорелой кожей. Я мог догадаться, о чем он думает – появление подозрительного незнакомца и внезапный налет полиции могли быть связаны. Хуже всего было то, что я думал точно так же.

– Похоже, трупы, которые вы с Аглаей оставили в подворотне, найдены, – хмуро проронил он, и я облегченно выдохнул. Возможно, его умозаключение было верным. Хотелось верить, что Служба безопасности тут совершенно ни при чем.

Железная дверь со скрежетом распахнулась, и в комнату заглянул перепуганный до чертиков Анджело – прыщавый охранник.

– Скорей, шеф! – взвизгнул он. – Прятаться пора!

Словно опомнившись, Руфус кивнул, выхватил из ящика стола толстенный гроссбух и устремился к выходу. К моему удивлению, несмотря на впечатляющую ширину плеч, хозяин башни был на две головы ниже меня.

– Давай с нами, – бросил он на ходу. – Давненько здесь не устраивали облав…. Придется принять меры предосторожности.

Он словно бы извинялся за вынужденное поспешное бегство, так не вяжущееся со статусом всемогущего заправилы, роль которого он старательно изображал. Я кивнул и двинулся следом. Мы выскочили в комнату с низким потолком, но вслед за Анджело направились вовсе не к выходу, а в узкий проход справа. Охранник с винтовкой пропустил нас и пристроился в арьергарде, шумно дыша мне в спину. Стремглав промчавшись по темному изгибающемуся коридору, мы нырнули под укрепленную бревнами арку, спустились на несколько ступенек и оказались в низком тоннеле с земляными стенами, словно бы прорытом гигантским червем. Примерно через каждые пятнадцать шагов на стенах висели керосиновые фонари, под ногами жадно чавкала грязь. Подкоп, ведущий прочь от башни – умный ход! Похоже, Руфус всегда заранее просчитывал пути отступления.

В конце норы обнаружился люк, через который мы выбрались на поверхность. Водонапорная башня виднелась по ту сторону уродливых трехэтажек самого запущенного вида. С той стороны то и дело доносились выстрелы, хотя вскоре они вообще зазвучали отовсюду. По тому, как напряженно переглядывались мои спутники, я догадался, что подобной бойни вампиры не устраивали здесь очень давно. Но и убийство трех упырей – тоже не обычное преступление. Ясно, что теперь полицаи будут мстить. Не один и не два человека расстанутся с жизнью в этот день… Я с горечью подумал, что кровь их падет и на мои руки, ведь вампиры мстили за деяние, совершенное именно мной. Но не мог же я позволить тем троим растерзать ребенка! А впрочем, стоило ли оно того? Платить десятками загубленных жизней за одну спасенную? Я запретил себе размышлять на эту тему, ощущая, как чувство вины готовится наброситься на меня подобно разъяренному чудовищу. Там, в подворотне, я просто не мог поступить иначе, и точка.

Пригнувшись, мы перебежали улицу и снова нырнули во дворы. Я понятия не имел, куда мы держим путь. Впереди послышались крики. Анджело выглянул из-за угла, жестом приказав нам оставаться на месте, но я не выдержал и присоединился к нему. Лучше бы я этого не делал!

По узкой извилистой улочке маршировал отряд полицаев. Черная пластинчатая броня позвякивала в такт шагам, трепетали длинные несгораемые плащи. В прорезях высоких куполообразных шлемов, увенчанных плюмажами из вороньих перьев, не было видно глаз. Инсенераторы! Руки вампиров сжимали портативные огнеметы, время от времени выплевывающие рыжие сгустки пламени, испепеляя разбегающихся в панике людей. Я увидел, как из-за поваленной телеги выскочила растрепанная женщина, прижимающая к себе грудного младенца. Внутри у меня все похолодело, когда я увидел, как ближайший вампир нацеливает на них широкое дуло огнемета. Сейчас, сейчас мать и дитя обратятся в единый клубок трепещущего пламени! Однако, к моему удивлению, вампир внезапно опустил оружие. Пораженный, я вытаращил глаза. Неужели даже в сердцах моих бывших соплеменников еще осталось место жалости?..

Вскоре я понял, что ошибся. В череп бегущей женщины вдруг вонзился зазубренный металлический штырь, трос от которого убегал куда-то вверх. Проследив за ним взглядом, я увидел на одном из балкончиков бойца воздушного отряда «Кондор». За спиной у него, как полагается, виднелся массивный реактивный ранец, к разработке которого успел слегка приложить руку даже я сам. Примененный бойцом гарпун также сошел с конвейера совсем недавно и не без моего деятельного участия. Именно я был создателем спускового механизма. Зубы так и заскрипели у меня во рту. Куда ни глянь, я оказывался причастен к массовому убийству, творившемуся сегодня на улицах гетто.

Тем временем «кондор» начал подтягивать женщину к себе, подобно гигантскому пауку. Какое-то время ее руки продолжали сжимать младенца, а ноги отплясывали жуткий танец последней агонии. Затем пальцы разжались, и дитя упало на асфальт с высоты примерно пяти метров; жалостливый плач резко оборвался на высокой ноте. Инсенераторы, посмеиваясь, одобрительно наблюдали за трюком своего воздушного соратника. Потом один из них вскинул огнемет и поджег висящее тело, обдав его тугой струей пламени. Я не выдержал и вернулся к остальной группе.

– Там сущий ад, – констатировал я. Руфус угрюмо кивнул, напряженно обдумывая следующий шаг. Прыщавый тоже вернулся – в его выпученных глазах стояли слезы.

– Нам нужно добраться до убежища, – произнес он, всхлипывая.

– Нет, – ответ Руфуса прозвучал мгновенно. – Ни в коем случае. Не хватало еще привести туда упырей.

– Но это единственное безопасное место.

– Поступим так. Доберемся до склада контрабандистов и спрячемся в одной из тайных комнат, – сказав это, Руфус впечатал кулак в ладонь, сжимая под мышкой свой драгоценный гроссбух.

– Далековато до реки, – усомнился охранник с ружьем – я так и не успел узнать его имя.

– Выбора нет, придется рискнуть.

Руфус снова повел нас узкими проулками, в которых сновали облезлые крысы и невыносимо смердело содержимым ночных горшков. Вдруг я услышал какой-то знакомый звук – едва сообразив, откуда доносится это нарастающее басовитое гудение, я толкнул Руфуса на землю и заорал:

– Ложись!

Думаю, этот крик спас жизни всем четверым. Едва мы дружно уткнулись лицами в холодный булыжник, над головами на бреющем полете пронесся один из «кондоров» с кривой саблей наизготовку. Если бы не моя реакция (а я, конечно, не мог не узнать свист реактивного ранца), эта сабля непременно отделила бы чью-нибудь голову от тела. Я исподлобья проследил за врагом – в конце переулка он развернулся и умело опустился на крышу мансарды. Маневрировать в узком пространстве улочки наверняка было ох как непросто. Гримаса злобного разочарования исказила рот вампира, клыки обнажились. Глаз за стеклами пилотских очков было не разглядеть, но я легко мог вообразить себе эти зловеще сузившиеся, налитые кровью бельмища. Неужто и у меня они бывали такими же в минуты гнева?

– Парни, здесь четверо «крыс»! – заорал «кондор», и из ближайшего переулка послышались ответные выкрики. Нас обнаружили! Охранник с винтовкой, хрипло бросив ругательство, вскочил на ноги и вскинул свое оружие, больше напоминающее пропыленный музейный экспонат. Уже по тому, как человек сжимал его, мне стало ясно, что в цель он никогда не попадет. «Кондор» запустил движок и, неспешно набирая скорость, понесся на нас. Даже если бы стрелку повезло, и он каким-то чудом сумел бы поразить движущуюся мишень, заряды у него вряд ли были серебряными. Шанс оставался только один – найти слабое место реактивного ранца и снайперски вогнать в него пулю. Об этом самом месте, конечно, вряд ли знал кто-то, помимо самих конструкторов устройства. По счастью, я был одним из них.

Вскочив, я вырвал винтовку из рук ее хозяина. Приклад привычно уперся в плечо – ах, сколько раз я отрабатывал это движение на учениях! Летучий кровосос стремительно приближался. Память моя словно наяву развернула перед мысленным взором чертеж реактивного ранца. Сопло, топливные баки, снаружи усиленные броней, сплетение трубок теплоотведения и подачи топлива… Внешний покров брони напоминал панцирь черепахи, но внутренняя часть устройства имела уязвимые места. Целиться в бак нужно было прямо над плечом «кондора», слева или справа – без разницы. Лицо приближающегося вампира уже кривила усмешка, сабля грозно блестела, отражая солнечные лучи. Думаю, он уже представлял, как моя голова, подобно кочану капусты, катится в канаву – и, если я промахнусь или замешкаюсь, так оно и произойдет.

Но я не промахнулся. Грянул выстрел, отдача ударила в плечо – намного сильнее, нежели я ожидал. Летуна завертело в воздухе, в крутом пике он промчался над нашими головами, оставляя за собой едкие черные клубы дыма. Дальнейшее было чистой воды случайностью – как раз в это время из переулка, хищно гогоча, вывалила целая толпа инсенераторов с огнеметами наперевес, но обнаружили они не только группу перепуганных «крыс», но и пикирующую с неба живую торпеду. Мгновение спустя грохнул взрыв. Ударная волна, несущая опаляющий жар, прошла по всему переулку, едва не сбив меня с ног. Оторванные конечности и прочие куски тел так и разлетелись во все стороны. Один из дымящихся куполообразных шлемов запрыгал по булыжникам и замер у моих ног, как пустое ведро. Сожженные перья плюмажа испускали тонкий дымок.

Мы были спасены – но надолго ли? Звук взрыва наверняка привлечет сюда вампиров со всей округи. Я закинул винтовку на плечо и оглянулся. Распластанные на мостовой спутники смотрели так, будто у меня вдруг выросли рога или третья рука.

– Все… – начал было я, но закашлялся от клубящегося в воздухе дыма. – Все целы?

Люди закивали, поднимаясь на ноги. Первым опомнился, конечно же, мастер Руфус.

– Убираемся отсюда, пока вся стая падальщиков не слетелась, – он указал на большое здание из рыжего песчаника, часть фасада которого виднелась между домами справа. – Бежим туда. Это старый госпиталь. Выйдем через черный ход и окажемся на другой улице. Оттуда до канала уже рукой подать.

Без лишних разговоров мы последовали за вожаком. Отнимать у меня винтовку не спешили. Разумно. Даже ее хозяин теперь понимал, что в моих руках она принесет куда больше пользы. Нужно сказать, что до сего дня стрелять по живым мишеням мне не доводилось ни разу. Но на учениях я постоянно вгонял пули в яблочко, успешно постигая все тонкости снайперского искусства. В те годы причиной моего перфекционизма являлась, конечно, страстная жажда послужить на благо Империи – и кто мог предугадать, что однажды я обращу свои умения против нее?

До госпиталя добрались без инцидентов. Однако, к нашему разочарованию, здание не пустовало – оно было полно перепуганных людей, ищущих укрытия в переплетении темных коридоров, а также полицаев, недавно ворвавшихся внутрь и старательно обшаривающих все укромные уголки. На первой же развилке мы едва не налетели на огромного вампира в офицерских доспехах, и лишь каким-то чудом он нас не заметил, быстро исчезнув за углом. Мы переглянулись.

– План тот же, – едва не одними губами прошептал Руфус. – Надо добраться до черного хода.

Мы стали вдоль стены пробираться по широкому, но крайне захламленному коридору, в котором валялись перевернутые каталки, отсыревшие матрасы и инвалидные кресла с погнутыми колесами. Внезапно одна из дверей распахнулась, и в проеме возник рычащий упырь самого жуткого вида. Я бегло отметил, что в лапищах у него автоматический пулемет модели «Тантал» – и едва подумал об этом, как оный пулемет надсадно затрещал, выплевывая свинец. Мы кинулись врассыпную – я и Руфус в одну сторону, остальные в другую. Пулемет продолжал грохотать, выбивая фонтанчики известки из стен. Стрелок из полицая был никудышный, только это нас и спасло. Мы с Руфусом нырнули за угол. Судя по всему, полицай погнался за нашими товарищами, поскольку звуки выстрелов начали постепенно удаляться. Мы укрылись за поваленной на бок каталкой, и я вопросительно глянул на Руфаса. Тот задумчиво пожевал ус, постановив так:

– Движемся к черному ходу. Анджело знает госпиталь не хуже меня. Если им удастся выжить, там и встретимся.

Мы вскочили и побежали, миновав несколько распластанных человеческих трупов. У одной юной девицы, судя по изгрызенному горлу, полицаи не побрезговали выпить кровь. Но по разорванным в промежности мешковатым штанам было ясно, что этим они не ограничились. Я стиснул зубы и воинственно тряхнул винтовкой. Вот бы встретить сейчас еще одного упыря – уж от него-то я не стал бы убегать!

Мое желание исполнилось пугающе быстро. Стена справа от нас вдруг разлетелась фонтаном битого кирпича и пыли. Еще один полицай – здоровее первого – выскочил из пролома, внезапный, как порыв урагана. По счастью, в руках у него был лишь огромный шипастый моргенштерн, а не автомат.

– Я вас слышу, крысы! – проревело чудовище.

Могучая рука в толстой краге мелькнула в воздухе, и Руфус отлетел в сторону, забавно кувыркнувшись в воздухе. Меня вампир попытался достать своей дубиной – массивное орудие врезалось в стену, почти проломив ее насквозь, но я успел поднырнуть под удар. Опустив глаза, вампир увидел дуло винтовки, нацеленной ему в лицо.

– Жри свинец, – процедил я, и спустил курок.

Пуля вонзилась ему в челюсть, и полицай, как повалившийся шкаф, рухнул навзничь, захлебываясь кровью. Конечно, рана от обычной пули не могла быть смертельной для вампира, поэтому я вскочил на ноги и пустил еще несколько пуль ему в пасть и в глаза, прямо в упор. По кафелю заструилась кровь вперемешку с мозгом. Теперь-то он наверняка подохнет – но на всякий случай я направил ствол ему в пах и посулил:

– Больше ты никого не изнасилуешь, мразь.

Последующий выстрел начисто лишил вампира всех признаков мужественности. Потрепыхавшись немного, он окончательно затих. Жаль только, что это была последняя пуля в обойме. Впрочем, оно того стоило.

Перебросив винтовку за спину (а вдруг у ее хозяина есть запасные патроны?), я помог Руфусу подняться. Глаза у него разбегались, а челюсть стремительно распухала, как на дрожжах, но пришел в себя он довольно быстро. Первым делом кинулся искать свой гроссбух – видимо, в нем содержались чрезвычайно важные записи. Обнаружив журнал, Руфус помотал огромной головой, а затем указал на лестницу, по которой мы, не мешкая, начали спускаться на нижний уровень. Там было куда темнее, но зато пусто – по крайней мере, на первый взгляд. Потом, свернув за угол, мы наткнулись на зверски исполосованное тело, повешенное на потолочной балке. Несчастный еще раскачивался в петле, как ужасный маятник – а значит, вздернули его совсем недавно. Пришлось двигаться дальше с куда большей осторожностью. Коридор сделался совсем темным, превратившись в удобное место для засады. Снаружи долетали выстрелы и какой-то шум, напоминающий гудение мощного движка. Вскоре впереди наметился светлый прямоугольник дверного проема. Выход был близко. Радостно переглянувшись, мы кинулись туда со всех ног, мечтая поскорее покинуть эту смертельную ловушку, однако нас ожидало еще одно разочарование. В светлом проеме возникла высокая тонкая тень. По заостренным ушам сразу было ясно, что это вампир. На нем была фуражка и длинный плащ офицера с шипами на плечах. Упырь склонил голову на бок и мерзко захихикал. Мы могли либо принять бой, либо кинуться наутек – и поскольку ни один из вариантов не гарантировал спасения, я решил в очередной раз испытать удачу.

Вампир явно не ожидал особого сопротивления со стороны обитателей гетто, поэтому я, разбежавшись, бросился на него, замахиваясь винтовкой. Ничего не вышло. Он прямо на лету поймал приклад, и дерево затрещало, крошась в обманчиво тонких пальцах. Потом я ощутил мощный удар в грудь, который выбил весь дух из легких. Отлетев на пару метров, я принялся инстинктивно таращить глаза и хватать воздух ртом, подобно выброшенной на берег рыбе. Офицер, как по волшебству, оказался уже возле мастера Руфуса, но я ничем не мог тому помочь. Оставалось лишь беспомощно наблюдать, как один из главных людей в гетто отправляется к праотцам…

На мясистой красной физиономии проступил ужас, но Руфус не растерялся. Гроссбух он продолжал сжимать в руках, держа его перед собой, как икону. Внезапно он распахнул этот увесистый том, и в пухлой руке человека оказался до блеска начищенный «Нахтцерер». Гроссбух, выходит, являл собою лишь бутафорию, в страницах книги было прорезано прямоугольное отверстие, где и покоился пистолет. Что ж, умно. На костистом лице офицера тоже мелькнуло удивление, когда он понял, что смотрит прямо в оружейное дуло, как в глазницу смерти. Руфус дважды спустил курок. Конечно, руки у него дрожали, но поскольку стрелять приходилось в упор, ни одна пуля не пролетела мимо цели. Как вскоре стало ясно, заряды были серебряные. Вампира отбросило к стене, и я впервые в жизни увидел, какой кошмарный эффект производит этот белый металл на представителей Ночного народа. Бессильно сипя, офицер забился в конвульсиях. Его глаза лопнули и потекли по щекам желтоватой кашицей. Бледная кожа посерела и покрылась волдырями, из сведенного судорогой рта брызнула пена, сначала белая, потом – алая. Живот провалился, внутри него что-то забурлило и захлюпало, как кипящая слизь. На теле открылись многочисленные язвы, из которых сплошным потоком потекла смрадная сукровица, желтый гной и тягучая желчь. Распластанное на полу тело истончалось на глазах, пока вокруг него растекалась склизкая пузырящаяся лужа. Для человека смерть от пули, конечно, была страшна, но такая смерть не шла ни в какое сравнение с мучениями вампира, нашпигованного серебром.

Я с трудом поднялся, хватаясь за ушибленную грудь. Ребра вроде бы выдержали удар, но синяк после такого наверняка останется размером с тарелку. Я глянул на Руфуса. Он старательно отводил взгляд от жертвы, но, по крайней мере, его не стошнило. Быть может, ему и раньше доводилось убивать вампиров? «Нахтцерер» вновь исчез в своем тайном хранилище, и мы, ни слова не говоря друг другу, пошли дальше. Лужа мутноватой жижи широко растеклась по всему коридору, так что пришлось шлепать подошвами прямо по ней.

Коридор выходил в узкий холл, и справа от себя мы увидели выход. Очевидно, передняя часть здания была выстроена на возвышении, поскольку мы снова оказались на уровне земной поверхности, хотя спускались в подвал. Слева виднелась лестница, уводящая наверх – на ней вдруг раздался топот и мы нос к носу столкнулись со своими соратниками. Анджело прижимал руку к окровавленному плечу – в остальном они были целы и невредимы. Но радость встречи долго не продлилась.

– Ходу, ходу, за нами хвост! – закричал прыщавый, хотя я и так все понял по выражениям их лиц. Где-то на лестнице уже лязгали тяжелые подошвы полицаев, так что мы, не тратя времени на болтовню, дружно кинулись к выходу.

Солнце ударило мне в глаза, и едва я проморгался после подвального полумрака, как стало ясно, что мы угодили из огня да в полымя. Задний двор полнился вампирами – хуже того, там были не только они. Я даже не сразу поверил, что снова вижу эту штуковину перед собой – посреди двора возвышался трехметровый ходячий танк, едва не изрешетивший меня в испытательной комнате Инженериума! Неужели мне все-таки на роду написано пасть от его орудий?.. Но что он тут делает? Ответ, впрочем, напрашивался сам собой – испытания продолжаются, только и всего. Мои бывшие коллеги-инженеры, видимо, прослышали, что готовится карательная экспедиция в гетто, и решили опробовать стального колосса в стрельбе по живым мишеням. А что, очень даже практично и разумно, все ради прогресса технической науки!

Танк напоминал прямоугольный сейф на коротких суставчатых ножках. Жужжа сервомоторами, он неуклюже повернулся в нашу сторону, и шестиствольные пулеметы завращались, готовясь извергнуть потоки раскаленного свинца.

– Ложись! – завопил я, бросаясь на землю. Все мои спутники успели последовать команде, за исключением пожилого охранника, который выбегал последним.

Пулеметы затарахтели, заурчали, лязгая и свистя, подобно неумолчному бою стальных барабанов в каком-то дьявольском оркестре. Я увидел, как беднягу-охранника буквально разрывает на части. Пули снова и снова остервенело вонзались в плоть, оторванные куски мяса и тугие струи крови летели во все стороны. Отпала измочаленная рука, затем оторвало, отрезало ногу, как косой… Но прежде чем окровавленный кусок мяса, бывший еще недавно нашим товарищем, беспомощно упал на землю, заливая ее кровью из сотен пулевых отверстий, он успел развалиться на две части, перерезанный сплошным потоком раскаленного свинца. Я не знал даже имени этого человека, но вдруг ощутил почти необоримое желание мстить за его чудовищную смерть, зубами рвать глотки врагов, собственную жизнь положить ради мести… Уж не знаю, откуда это пришло – еще мгновение назад я не испытывал ничего, кроме ужаса и душащей паники, какую, должно быть, познает на собственной шкуре всякий загнанный зверь, но вот теперь багровая, мутная волна гнева застила глаза. Я понял, что непременно должен выжить, выжить, чтобы убивать. Едва пулемет затих, я вскочил и, пригибаясь, помчался прочь вдоль стены госпиталя. Никто из вампиров и не думал хватать нас, все они лишь со смешками и улюлюканьем, устроившись поудобнее где придется, наблюдали за работой бронированной машины-убийцы. Потом пулеметы снова ожили, и каким-то опять же звериным чутьем я ощутил, что направлены они именно на меня. По стене вслед за мной поползла аккуратная линия пулевых отверстий. Смерть наступала на пятки. Не знаю, что было с моими спутниками – о них я сейчас не думал. Нырнул за груду сваленного на заднем дворе хлама и пузатых железных бочек. Пулемет стих, и я вновь услышал радостные вопли зрителей – полицаи были в восторге от зрелища. Потом послышался щелчок, и в воздухе что-то едва уловимо просвистело… Грянул взрыв. Ящики и прочий мусор разлетелись дождем пылающих щепок, бесформенными обломками. Упругая горячая волна подкинула меня в воздух и завертела, оглушенного и беспомощного. Должно быть, на какой-то миг я лишился сознания, но быстро очнулся.