Читать онлайн Хлобысь. Стихи для тех бесплатно

ISBN 978-5-0064-7784-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Мелочь

Слова зажигают как мокрый снег,
собираем тепло с муравьиных куч.
Кто плюнет дальше того, что я есть,
познает мелочь бренности лет
на обломках громких побед.

Пуп

Не зная броду
пошёл ты на хуй,
ты мутишь воду,
а я на плахе
считаю молча
секунды мира
и в плане торча
я пуп эфира.

Обольщение

Сказал себе сегодня да,
вновь обольщению злому вняв,
жизнь заструилась как вода,
со дна пыль грешную подняв.

Темнеют лики образов,
и восстают из пепла дни,
под свод не правильных богов
зовут беспечности огни.

Беременный вторник

Беременный вторник
мною и хлебом
тужится, мужится,
но не родит.
Прыгают белочки,
целятся мальчики
в новые щёлочки
девочек-целочек.
Хочется пыхнуть,
да, видимо-слышимо,
уши с глазами
сменились местами.
Так-что, пожалуйста,
вот вам и праздник:
кто поперхнулся,
а кто навсегда
совсем удивился
раскрытой любви
нарывом на коже
сомнительных нот:
восьмой и девятой.
Действительно точно
сказал звездочёт,
что будет однажды
беременный день,
который родит,
потужившись вдоволь,
большую идею
в начале недели.
Брюхата среда —
вот новая тема,
а белочки прыгают,
мальчики ждут.

Наум

Мне на ум пришло.
Постояло и ушло.

Слово-птица

Слово-птица
славно мчится
словно рыцарь
или жрица.

Вечер чёрен
рядом с морем,
горы горя
грозно вторят.

Молят волю:
мало соли,
милой доли,
вялой боли.

Лень

Грустно как-то:
светит солнце,
пляшет ветер,
длится день.
Рядом что-то
для чего-то,
для другого
просто лень.

Круговерть

Крылья твердеют в рога,
мир сатанеет, а зря,
ёршик в уборной цветёт,
медленно пламя не спит.
Греется льдом сумасшедший,
мы разменялись на я,
ошибка двухтысячной смерти,
солнце напилось в зенит,
время стремительно ждёт,
многозначительно лгут телефоны,
дома нет никого,
жадный закон не даёт.
Всё это где-то там,
всё это где-то тут.

Ложь

Руки пишут.
Сердце спит.
Знает, но молчит.
А зачем слова?
Всё ложь.

На игле

Мы все на игле, игле своих снов,
мы верим себе плодя дураков,
мы знаем, что жизнь – всего лишь игра,
мы ищем спасенья в лоне козла,
как вдруг понимаем, что жизнь не игра.

Ад

Глобален веер пальцами,
не хватит через край.
Смеёшься, хоть засранцами
зовут нас те, кто вой
на блеянье хотят
сменить однажды, чтобы
забыть жестокость робы
и тихий нудный ад.

Ералаш

Сквозь призму истории
гляжу ералаш.
Прикольно, а может я
просто не Саш,
а Шура глобальный,
со скромностью кошки
в мир неформальный
втыкающий ложку.
Возможно, что Саня,
читающий прозу,
в лужу заранее
спрыгнувший с возу.
Но есть вероятность,
что в хрупком скафандре,
на дне бед и радостей,
аз есмь Александр.

Беременный синдром

Беременный синдром
ужасно неразборчив,
в пламени костров
бродяжьи лица молча
съедает время, стыд
течёт, шипя углями,
и сердце не болит,
взлетая вверх упрямо,
синюшные потуги
гремят на полуслове,
ломая тех немногих,
убогость чья не нова.

Мозг

У дверей в мой мозг
сидел чёрный кот,
мурлыкал глазами
и прыгал на руки.
За дверью шуршали
спешащие мысли,
которые хаос
ловили в кулак.
И было привычно,
ужасно уютно
в том месте, где вход
в мой суетный мозг.

Хлобысь

Хлобысь – на дне считаю камни,
хлобысь – уже метеорит.
Терзанием лет закончил праздник,
себя убил, а всё болит.
Бросаю дрожь для пущей злобы,
икотой радостен итог.
Пространный вид у мягкой сдобы
так замечательно сапог.

Честь

Падение с земли в высоту
рябит отражениями луж.
Чужую силу краду,
излив сомнения душ.
Пригрев на сердце змею,
стремления мало осесть.
Бросив жизнь на краю,
ей предпочел бы я честь.

Непонятым

Быть не понятым
очень нужно,
чтобы вынутым
с чащи дружной
наступило вдруг,
если даже я
очень верный друг
только для себя.

Жопомир

Мир полноценен в угольном отверстии,
придуманный кем-то с чистою жопой,
дышит фривольно неровной перверзией,
в чёрные двери окнами хлопая.
Грезят о высших формах парения
сложные сущности с серыми лицами,
коммуникация, словно осеннее
солнце, прельщает всех веселиться.

Сходство

Пелевин брил подмышки,
намылясь пеной весь,
лежала мышь под мышкой —
большое сходство есть.
Имели радость сани,
елозя грубо снег.
Сидели в санях Сани,
уставши от потех.
Гремело пушки дуло,
ломался чей-то дом,
внутри его продуло
насквозь всех, напролом.
Витали в небе души,
пытаясь оторваться,
но лили ржавым души,
ну как не надорваться!?
Пелевин сбрил подмышки,
мелькнули в окне сани,
кончают с писком мышки,
слезают с саней Сани.
Дымится черным дуло,
в тела вернулись души,
а те, кого не сдуло,
помылись после в душе.

Агон

Вечный агон,
агония – сон,
в жопе патрон,
а я это он.
Ствол твоих глаз
выстрел потряс —
я удивился,
но не растворился.
Удачный побег
от смерти во сне,
что двести калек
катались на мне,
где мы обкурились
вместе с тобой
и так удивились,
услышав гобой.
Продали себя,
купили друг друга
и повод найдя
вышли из круга.
Съели луну,
содрали маски
и дёрнув луну,
попали в сказку.
На перекрёстке
семи дорог
пил из напёрстка
весёлый сварог.
Он нас приютил
у себя на груди,
всему научил,
что ждёт впереди.
Вдруг руку в карман
и выпил огонь,
это был не обман —
согрелась ладонь.

«Свет погас ужасным взрывом…»

Свет погас ужасным взрывом,
вверх упали тонны зла.
Если б выпил кружку пива,
ты б не выбрала козла,
а была б со мной мила.

«Здравствуй, свет в конце туннеля!..»

Здравствуй, свет в конце туннеля!

Хлеб

Стал я чёрствым и горбатым,
плохо пахну, а когда-то
был я мягким, очень свежим
и желудки чьи-то нежил.
Верил, что меня любили,
но погрызли и забыли.
Никому теперь не надо —
слишком чёрствый и горбатый.

Люди и звери

Люди как звери кутались в норы,
звери как люди прятались в шубы.
И те и другие смотрелись как воры:
стреляли глазами, облизывали губы.
Гремели цепями извечных проблем,
въезжая на уши злыми катками.
Голос звенел, а разум был нем.
Боже, как просто быть дураками!

Ноль

Незаразная зараза —
безобразная любовь.
Не рожденная ни разу
поджигает спиртом кровь.
Без причин имеет тело,
ну а тело – это боль.
Только как-то неумело,
а в итоге – ровно ноль.

История

Она к нему с душою,
а он её беременной,
прибитый анашой

Продолжить чтение