Читать онлайн Златая цепь бесплатно

Часть первая. Иларий. Глава 1. Гость

«Только дырявый горшок может пытаться стать человеком знания по своей воле. Трезвомыслящего нужно затягивать на путь хитростью".

К. Кастанеда

Часы хрипло пробили два ночи. В гостиной послышалась отчетливая возня и Иларий Бурмистров оторвал наконец уставшие глаза от совершенно не читаемого почерка пожелтевшей и изрядно потрепанной рукописи. Если только можно было назвать рукописью пачку небольших, записных листков с выцветшими чернилами, местами размытыми, местами истертыми на сгибах, да еще и с ветвящимися в такую убористую, шуструю писанину строчками, что и язык автора угадывался с трудом.

Волнистые пряди темных, блестящих в пламени свечи, волос небрежно падали на высокий, гладкий лоб, длинные пальцы нервно, как испуганные паучки, пробегали по мелким строчкам снова и снова. Спать хотелось нестерпимо, но рукопись не отпускала Илария, медленно и скупо открывая свое фантастическое содержание. За окном ровно шумел дождь, изредка постукивая в окно и наколдовывая густую, непобедимую дрему.

Возня в гостиной повторилась. Иларий раздраженно вздохнул, отложил тяжелую, бронзовую лупу и с наслаждением потянулся. Время пролетело незаметно, тело затекло в однообразной, продолжительной позе, перед глазами поплыли зеленые круги. Зрение не могло больше справляться с таким напряжением и требовало отдыха.

Раздражающий шум в третий раз назойливо долетел до его слуха. На этот раз что-то упало и звякнуло. Решив, что это вероятно Елена и ей снова, как прошлой ночью, стало дурно, Иларий взял подсвечник и поспешил в гостиную. Однако супругу он там не обнаружил, испугавшись не на шутку шевелящейся у камина тени.

– Кто здесь? – встревоженно прошептал Бурмистров, услышав отчетливое прерывистое дыхание и поднял свечу повыше. В ту же секунду кто-то тихо выругался, а слабый свет придал неведомому источнику шума форму и очертания. Более того – Иларий разглядел лицо. Зрелых лет, чуть смуглое, худое, скуластое и в очках. – И кто вы?! – растерянно отреагировал он и незнакомец снова, словно специально, шмыгнул в тень.

– Т-с-с-с-с, – умоляюще произнес он, вытянув руку вперед. – Я прошу вас, не выдавайте мое присутствие. У меня к вам жизненно важный разговор.

– Постойте, а кто вас впустил?! – стараясь скрыть растерянность, гневно продолжил допрос Иларий. – И что вы искали у камина?! А вы определенно что-то искали.

– У камина я оказался случайно! Давайте пройдем в кабинет! – незнакомец указал на полуоткрытую дверь, из которой только что вышел хозяин. – Ведь это кабинет, не так ли? Поверьте – дело настолько серьезное, что лишние свидетели нам ни к чему! Я умоляю вас о терпении!

– Но… с кем я имею дело? – терпеливо вопрошал Иларий и гость обреченно и тяжко вздохнул. – Представьтесь хотя бы! – В ответ незнакомец приложил ладонь к губам, дав в очередной раз понять, что разговор в гостиной не безопасен. – Вдом вы как попали? Через окно, я полагаю?

Он внимательно осмотрел окна гостиной. Все до единого были закрыты и зашторены. Конец ноября, он бы почувствовал холод. Однако мужчина согласно кивнул и снова умоляюще приложил палец к губам.

– Через окно? – растерянно повторил изумленный хозяин, совершенно уже ничего не понимая в происходящем. – И оружие у вас имеется, я полагаю? – Вместо ответа гость приложил руку к груди и так посмотрел на Илария, что тот ему отчего-то поверил. Он даже заметил в его глазах тень бесконечнойгорести. Иларий ощутил это ярко, болезненно и тут же отругал себя за бестолковость и поверхностность. – Ну… что же… Так и быть, входите.

Незнакомец тенью прошмыгнул в кабинет и застыл у письменного стола. Что-то сразу же привлекло его внимание настолько живо, что хозяин, заметив это, быстро накрыл разложенные листки темно-синим алхимическим практикумом в кожаном переплете.

– Надо же, какое совпадение! – со светящимся во взоре торжеством заявил гость и беспардонноубрал старый фолиант с накрытых Иларием листков. – Я как раз по этому вопросу.

– То есть?! – Иларий нервнонакрыл обрывки рукописи ладонью, присев на мягкий, продавленный стул. – Располагайтесь.

– Дело в том, что это моя рукопись! – Мужчина весьма вальяжноопустился в широкое, цветастое кресло и снова приложил руку к груди. Видимо этот жест был частью его лексикона.

Лицо Илария помрачнело и сменило прикрытое недовольство крайним недоверием.

– Этого не может быть! – с холодной и надменной улыбкой констатировал он. – Это родовое наследство! – Иларий с вызовом убрал руку. – Авторство его принадлежит моему прапрадеду, которому пришлось повоевать с французами и который скоропостижно скончался в 1827 году!

– Разрешите представиться! – торжественно объявил гость и протянул хозяину руку. – Гавриил Павлович Загорский! Заместитель главного архивариуса Санкт-Петербургской научной библиотеки при Эрмитаже. И по невероятнейшему стечению обстоятельств – твой, Иларий, прадед!

Все только что услышанное Иларий не на секунду не воспринял всерьез, а лишь иронично склонил голову набок и задумчиво улыбнулся.

– Смешно! – Он попытался рассмеяться и одобрительно покачал головой. – Стараюсь только понять – это английский юмор или же французский? Судя по импровизации, французский, а вот по неуместности так уж русский будет.

Гость не ответил. Последовала длительная пауза, прежде чем лицо его снова просветлело. Хозяин ритмично и нервно постукивал пальцами по "Алхимии".

– Супруга ваша в положении сейчас, – неожиданно перейдя на другую тему, снова ошарашил его назвавшийся прадедом, – и… на нее, а впрочем, и на вас тоже, объявлена охота. Я явился, чтобы увести вас от этой смертельной опасности.

– А вот это уже английский…, – Иларий уперся руками в колени и внимательно посмотрел на гостя. Несколько секунд он изучал его честный, серо-зеленый взгляд и, вдоволь изучив, беспомощно и коротко хихикнул. – Потому что я ни черта не понял! Вы… любовник моей жены?

– Я не смею говорить долго, – проигнорировав столь глупый вопрос, продолжил гость, – ибо меня могут обнаружить. И у меня мало времени. Но я повторюсь: тебе, дорогой правнук, твоей супруге и вашему будущему ребенку грозит смертельная опасность! И в первую очередь ребенку. Ты, Иларий, учёный человек и можешь меня понять, если постараешься, а не жестоко и глупо игнорировать мой столь не простой сюда приход.

Гость замолчал и поднял на хозяина полный внимания взгляд. Он словно ждал какой-то нужной ему реакции на сказанное, но казалось, что потерял уже надежду, а потому был бесконечно расстроен.

– И что же я должен понять? – поморщился Иларий, устав от этого бессмысленного диалога и придя к выводу, что человек напротив – обычный сумасшедший. Он пожалел уже, что впустил его в свой кабинет и что вообще тратит на этот юродивый бред свое время и внимание. К тому же, этот тип может быть опасен.

И тут Гавриил достал из нагрудного кармана весьма странной, как заметил Иларий, одежды, сложенный листок бумаги и, развернув, положил его прямо на практикум по алхимии. Текст на бумаге был печатный, не письменный, в два абзаца.

– Перепиши это своей рукой и оставь здесь, – приблизив к Иларию напряженное лицо, тихо приказал гость. – Это прощальное письмо. Затем разбуди жену и скажи ей, что вам нужно срочно уехать. С собой возьмите только самое необходимое. А еще лучше самое дорогое вашему сердцу. Потому что вы сюда больше не вернетесь. Я буду ждать вас здесь. Постарайтесь, что бы ни одна живая душа, которая находится в этом доме, не видела и не слышала вас.

– Я не собираюсь этого делать, – словно и не слушая говорящего, раздраженно ответил Иларий и указал рукой на дверь. – И прошу вас немедленно покинуть мой дом!

Словно подготовившись к подобному ответу, из другого кармана гость вынул черный тонкий предмет, похожий на закрашенную с одной стороны стеклянную пластину и сунул её в лицо Иларию. Предмет вспыхнул ярким светом и прямо на стекле появились двигающиеся фигуры, знакомые комнаты… Но очень маленькие и плоские. Как в зеркале или на фото. Там были он и его жена. Они о чем-то говорили. Это было сегодня днем, за обедом. Иларий прекрасно помнил яблочный компот в графине и куски рыбы в посыпанной зеленью ухе. Но… почему это там – в этой штуковине?! И почему они такие маленькие?! Уж не сон ли ему видится?!

Иларий отпрянул от предмета с картинками, как от огня и испуганно посмотрел на гостя.

– Узнаешь? – только и спросил тот.

– Как это?! – громко выдохнул Иларий. – Это разве не синематограф?! Да как же вы его туда поместили?! И отчего там я и Лена?!

– Ну вот и славно! – Гавриил мягко улыбнулся и приложил палец к губам. – Но умоляю – не кричи так! Ты, как я уже говорил, человек научного склада ума. И ты правильно все понял. Это кино. Остальное объяснять долго. Потому, прости, но я краток! Там, где такое достижимо – иная эпоха. Эпоха будущего. Я переместился сюда из 2096 года. И я действительно твой прадед. И вам на самом деле грозит опасность. Да и мне теперь тоже. Я рискую жизнью, чтобы спасти вас. А посему будь благоразумен. Но если тебе нужны еще доказательства…, ты получишь их, когда вы с женой будете готовы. То, что ты увидишь – многое объяснит. Вас отправят в будущее, но в менее отдаленное. Таков план. И тогда ты сможешь решить – вернуться или нет. Тебя никто не собирается спасать помимо твоей воли.

– Но вы сказали – я не вернусь!

– Ты не вернешься! – Загорский обреченно качнул головой. – Потому что тебе все станет ясно. Я лишь введу вас в тоннель и приведу к месту назначения. Дальше пойдете по одному. И врозь! Она своей дорогой, ты своей! Я же – в свое время! Иначе вас могут обнаружить. Но куда бы вы не попали – вас обязательно отыщет наш сотрудники объяснит дальнейшие действия и состояние событий. Позже мы увидимся. Есть ли еще вопросы ко мне?

– А вы.. ты… вы как думаете – есть у меня вопросы или я безмерно счастлив?!

– Можно на "ты". Что тебя смущает? – Гость сжал худые, смуглые пальцы в кулаки и, поднявшись, нервно прошел к окну и обратно. Было видно, что он очень спешит. А может его просто раздражает непокорность хозяина? И вдруг совсем неожиданно:

– Будь по-твоему. Я расскажу о себе. – Иларий почувствовал неловкость, однако, закинув ногу на ногу, искусственно, не то надменно, улыбнулся, ожидая начала повествования. – Ты читал наверняка что-то о нашем роде. В частности обо мне, моих родителях. В воспоминаниях современников можно найти кое-что. Например, у графа Шахворостова или лорда Уивера. Об искусствоведческой моей деятельности подробно написал Глеб Зубнов. А вот о моем деде – Василии Ильиче Загорском, как о собирателе древностей и артефактов, табуированных для общества, упоминает Серафима Луко. И кто ее только просил? Табу на то и существует, чтобы обществу было лучше. Находятся же невежды, любящие хаос привнести. Но это все детали, коих много… О главном же вот что. Род наш не простой и даже не царями узаконенный. Он древнее. Предки наши в родстве с правителями старого человечества были. И первоначально имели отличительные их черты, отчего не везде их почитали. В некоторых землях нас изгоняли. В поддержку друг друга роды, подобные нашему сплотились, создав обществов родовом поместье, которое весьма известно и называть его я пока не стану. Известно оно благодаря нескольким фамилиям, приставленным блюсти это место как рай для наших сердец и умов.Некоторые из родов, в том числе и наш, несли на себе еще однупечать, расцениваемую отчего-то, как величие. – Загорский скептически усмехнулся. – Хотя я бы так не сказал. Наша кровь и наша биологическая информация были использованы в процессе создания неких человекообразных существи других млекопитающих. Например, свиньи, собаки, дельфина. – Выражение лица Илария сильно изменилось с начала повествования. Итень сомнения на нем весьма сгустилась.

– Я позволю себе вопрос, – с циничной усмешкой перебил он Загорского. – С какой целью это совершалось? И когда такое было?

– Это два вопроса, – Загорский улыбнулся. – Отвечу только на первый. – Существа эти первые, несовершенные попытки создания безупречного, послушного помощника. Это грубо, но это так. Однако создатели кое-в-чем ошиблись. – Загорский с укором покачал головой и брезгливо скривился. – Позже процесс был усовершенствован и итог оказался блестящим! Побочные же виды, случившиеся в ходе ювелирной этой работы, были просто забыты в тысячах исследовательских учреждений.

– Они есть среди людей? – глаза Илария казались стеклянными. – Вы это хотите сказать?

– Отнюдь. Они среди приматов.

– Но какие из них?

– Ты не представляешь себе – сколько видов было бесследного уничтожено, – проигнорировав последний вопрос правнука, продолжил Гаврила, – наверное больше, чем осталось. Создавались не только помощники, но и воины, а потому их были тысячи. Тьма неустанных, физически выносливых помощников с потребностью к абсолютному подчинению. Это ведь дешевле, чем строить машины и проще – живое само воспроизводится. Но вот что произошло… Передались болезни, норов, дурные привычки, передалось сострадание и способность анализировать. Совершенно ненужные рудименты в столь целесообразном деле. Исследования продолжились и открыли кое-что неожиданное. Легкая внушаемость искусственных видов при одном условии. Если внушающим был представитель донорского рода. Можешь представить, что это значит?

– Дайте сообразить… Те, чей биологический материал был задействован в создании этих особей, могли легко воздействовать на сознание только этих приматов. Я прав?

– Абсолютно! Надо ли говорить что-то еще?

– Конечно! Природа такого воздействия?!

– Она неизвестна. Но представь себе, какие возможности открывались перед обществом после столь красивого и неожиданного результата?

– О, да… Они захотели перенести это на человека? Я бы захотел.

– Захотели… И хотят по сей день!

– Так что же им мешает?

– Повторюсь: им неизвестна природа этого воздействия.

– А какая разница? С обезьянами разве они задумывались о каких-то механизмах? Все просто получилось, без погружения в теорию.

– А здесь не получается.

– Да не может быть! – Иларий усмехнулся и отодвинув "Алхимию", взял со стола рукопись. Он пробежался по страницам взглядом, пытаясь что-то отыскать.

– Я знаю, что хочешь ты мне сказать… Моя работа о частицах. Ведь ты забыл – это моя работа.

Иларий словно опомнился и виновато посмотрел на Загорского.

– Это очень интересная работа.

– Вот ты ее и закончишь! Боюсь, что у меня на это не хватает ни ума, ни дара.

– Как можно так… о себе? После всех регалий, посвящений и такого серьезного умственного труда. Грамотного труда… – Иларий бережно погладил старые страницы рукой.

– Благодарю. Но ты сделаешь это лучше. Поверь мне.

Загорский растерянно посмотрел на тот самый плоский, черный предмет. Брови его недовольно сдвинулись.

– Рискну спросить… – Выдернул его из замешательства Иларий. – Вы хотите подчинить себе все человечество?

– Они. Мы помогаем. Но теперь это вынужденная мера. Потому что в мире царит чужое влияние.

– Чужое?

– Ответа не последует, – тут же предупредил гость. – Ведь на сотрудничество ты не идешь.

– Вы не все мне рассказали.

– Нет времени. Расскажу, когда дашь согласие.

– И все же… Свиньи, собаки, дельфины… Что за мешанина? Для чего? Хотите этим подкупить мой пытливый ум?

– Ты пойми еще вот что, – Загорский недовольно нахмурился и поправил очки. – Эти животные и многие другие не для вас создавались! Вы никогда сотрудничать с ними не сможете.

– Сотрудничать?! Вот оно что… С этого и надо было начинать. Значит свинья… Но мы же ее едим. – Иларий нервно улыбнулся. – Как же это так? Человечество жрет наш родовой биологический материал! Фу!

От такого примера черного юмора гость как-то помрачнел.

– Это остатки каннибализма, – нехотя, но все же попытался объяснить он. – Рудиментарные пристрастия, если можно так сказать. В отдельных священных книгах это учтено и очень верно запрещено, без должных объяснений правда. Но они и не нужны. Я говорил уже. Обществу не стоит погружаться в детализацию происходящего вокруг.

– Откуда же у нас остатки каннибализма? Мы … тоже искусственны?

– Зачем же? Мы прямые потомки другого человечества.

– Как же? – Иларий с сарказмом рассмеялся и укоризненно покачал головой. – А где же тот блестящий результат, о котором ты упомянул? – Загорский растерянно задумался. – По созданию работника… – прадед продолжал изображать амнезию. – Ты сказал: они исправили кое-что и результат получился блестящий! Где же работники, безупречные помощники? Где блестящий результат?! – Напряжение с лица Загорского сошло, но взгляд был холоден. – Ах да, позволь угадать… Они не среди нас, они подле них? Так ведь?

– Правильно! – обрадованно согласился Загорский. – Ты все верно понимаешь.

– Да нет, я думаю, что в этом вопросе вы мне не договариваете. Ну допустим я поверю. Тогда объясните мне, как вы все же здесь очутились? Живой, здоровый и в расцвете сил?

– Путешествие во времени. Я кажется не упомянул, что наша организация обладает огромными возможностями как в области техники и политики, так и в области финансов, если тебя это интересует…

– Но как?! – напористо, с горящими от возбуждения глазами перебил Загорского Бурмистров, получив в ответ испепеляющий взгляд. – Как вы сюда попали?!

– Так же, как ты отсюда выйдешь!

– А что вы искали у камина? Или может что-то прятали?

– Нет, всего лишь не рассчитал… – Гавриил изобразил виноватую улыбку и посмотрел на часы подле книжного шкафа. – Половина третьего. Мои записки не забудь. Они тебе еще пригодятся. В них все! – Он отодвинул книгу по алхимии подальше и вместо нее положил две маленькие книжечки – серую с красными буквами «Удостоверение РСФСР» и темно-серую с надписью «паспорт» на шести языках. – Ваши новые документы. И новые имена. И… года… проживания у вас… тоже разные. Вам не предстоит жить вместе.

Иларий поморщился и испуганно открыл один из документов. Лицо его приобрело скорбное выражение. Больше доказательств не требовалось. Все это начинало его отрезвлять. Он проглотил панику и боязливо взял вторую книжицу. Слегка повел бровью и, упорноне желая верить в происходящее, болезненно посмотрел на рокового посланника.

– Это сон какой-то…

– О разлуке ей не говори. Сейчас для нее только одна версия – вы спешно переезжаете. Остальное предоставь мне. Подробности ей разъяснят уже на месте. Главное – спасти ребенка.

– Но почему?! – трясясь от шока, воскликнул Иларий и Гавриил на него тут же шикнул. – Кому помешал не родившийся еще ребенок?!

– Это долгая история. У нас нет времени! Но если тебя дорога жизнь твоей супруги и жизнь будущего сына – то поторопись! И запомни: у тебя будет одна возможность. Только одна. О которой тебя позже известят. Но при одном условии. Ты никогда даже не попытаешься разыскивать свою жену. Ни-ког-да! Иначе опасность вернется.

– Возможность? – как за спасительную соломинку ухватился Иларий за оброненное гостем слово.

– Иди! – резко оборвал его тот и взглядом указал на дверь. – Я жду вас здесь! У вас осталось пятнадцать минут.

Кажется так начинается история Илария Бурмистрова и его загадочного сына. По крайней мере, в таком виде она дошла до меня. И излагаю я её не дословно.

Кто я? Случайный свидетель со стороны. И я не лукавлю. Один незначительный, хотя и любопытный случай роковым образом изменил для меня всю дальнейшую жизнь.

Моё первое задание по эволюции психологии проходило под руководством наставника в двадцать первом веке. Мы камуфлировали проходы, а в свободное время я изучала тамошний интернет и так называемые соцсети. Живые люди той эпохи меня настораживали, но и увлекали.Они были малосодержательны, что вообще противоречит человеческой природе. Мне захотелось изучить причину таких серьезных трансформаций. Поверхностный анализ при помощи психодатчика помог выявить следующее: большую часть суточного времени психосубстанция людей находилась вне тела процентов на восемьдесят пять. Все в этом временном радиусе, от мала до велика,ежедневно и бесцельно просматривали какую-то заполняющую их ерунду, по частоте сопоставимую с ритмом отмирающих нейронов. Эти разрушающие колебания отрицательно сказались наструктуре ДНК.

Самой почувствовать деструктуризацию менталитета мне помог личный опыт. Для этого пришлось завести полноценную страничку в одной из соцсетей и понаблюдать изнутри за тем, что там происходит. Прекрасный опыт, скажу я вам. Особенно если знаешь, к чему подобная деградация привела в дальнейшем.

Так вот, однажды вечером некий незнакомец написал мне и, как оказалось, не просто так. Он извинился и сразу поведал о том, что не хочет жить. Страшно было слышать столь надрывный рассказ, но пришлось. У моего случайного собеседника произошло горе, а поговорить ему было не с кем. Он написал первому, кто оказался онлайн. Вот так мы и познакомились. Проговорили наверное часа два – хвала моему терпению! Он захотел увидеться, что и случилось через три дня. Отказать было сложно, да и бесчеловечно на мой взгляд.

Мы встретились на нейтральной территории, посидели в кафе, побродили по парку, немного подружились. Я схожусь с людьми тяжело, но ему это было слишком необходимо, а потому мое сострадание вынудило меня изображать охотное дружелюбие.

Через месяц на мой адрес пришло письмо с извещением о наследстве от нового знакомого, который якобы скоропостижно скончался по причине сердечного приступа. Да, видимо он очень не хотел жить. Но удивило меня другое. Покойный завещал мне не маленькую сумму в одном банке, особняк в какой-то российской глубинке и вот эти самые дневники. Однако все это переходило в мое распоряжение при одном условии. От меня требовалось отправиться в некую Охру и найти сына Илария Бурмистрова. Мне было дано даже описание ребенка – очень краткое, но обведенное красным карандашом.

Вот такое странное событие, закончившееся для меня сплошными вопросами. Отчего столь значительное наследство было оставлено именно мне? Неужто у этого сурового, подавленного горем человека нет никого, кому он мог бы доверить самое дорогое? Ну хорошо, допустим… Но ведь он так мало меня знал. С таким же успехом он мог выбрать любого человек с улицы. Хотя условие все же выдвинул. И вот в этом весь фокус. Его может выполнить только человек, имеющий доступ к временным перемещениям. Так значит, мой случайный собеседник не такой уж и случайный? Одного только этого было достаточно, что бы не соглашаться на эти условия и бежать от него не медля. Даи не велик был пыл вступать в это туманное наследство. Однако когда пришло время прочесть первые страницы дневников, все мое существо охватила крепкими щупальцами совершенно необъяснимая магия и Иларий Бурмистров с его ребенком стали желанной целью всей моей жизни!

Нужно сказать, что самым сложным в начале этого дела оказалось отыскать Охру. Это практически невозможно. На этот случай мне была оставлена краткая инструкция, в которой четко пояснялось, что необходимо сделать и как вести себя в последующие несколько дней, дабы люди из Охры явились сами. Все это казалось сказкой, если не комедией, но попробовать стоило. Я, конечно же, по понятным причинам, не стануописывать тот абсурдный обряд, не вяжущийся в моем сознании ни с чем разумным, но чудо произошло. Гости из Охры явились почти незамедлительно. Как пчелы и осы слетаются отовсюду на сладкое, как мухи собираются на падаль, как духи в древних гримуарах возникают на подавляющие их волю заклинания.

И вот я здесь, и медленно продвигаюсь по следам произошедших событий, внимательно вчитываясь в толстые, потертые и потемневшие местами тетради Илария. Через сколько же рук они прошли? Сколько судеб изменили? Как же так случилось, что и меня не миновало их наркотическое воздействие?

Мне незачем цитировать весь дневник, это было бы неприлично долго, я лишь приведу главные, все обрисовывающие, на мой взгляд, записи. Так как в Охре я недавно, то мне все в диво. И эта таинственная операция, которая, к слову сказать, еще не завершена, поразила мое воображение своим двойным, нет – тройным, как мне показалось, дном. Не знаю, что подтолкнуло меня на детальное копание в происходящем – мой пытливый, неспокойный ум или богатое воображение, но остановиться я уже не могу. Ну что же, передавать потомкам, так уж честно и объективно, хотя и… в границах моих скромных пока возможностей. Не могу сказать, что мечтаю жить в удаленном от цивилизации особняке, но энтузиазм охватил меня с такой силой, что все поиски было решено подробно документировать, дабы плотным, в твердой обложке томом, вверить записивсем, кому интересна реальная трактовка демонизированных испорченным телефоном времени историй.

Сами дневники Илария состоят из восьми тетрадей. Две тетради записей сугубо личных, две посвящены происходящим событиям и четыре тетради можно назвать рабочими, а в них, конечно же, не все понятно для меня. К этому дивному собранию сочинений зачем-то прилагался томик рассказов Пушкина с вложенными в него отдельными страницами дневника Илария Афанасьевича. А еще имеется серо-лиловая, старенькая папка, содержащая отпечатанную на машинке рукопись в восемьдесят семь страниц под названием "Мемуары анатомички". Вот уж веселенький довесок ко всем головоломкам! Не имени, ни пояснений.

Но самое удивительное и волнительное в дневниках – это помещенная в серый льняной чехол, грубо схваченный черной, суровой нитью, рукопись самого, упоминаемого выше, господина Загорского. Ключевая фигура, как принято говорить, во всей этой истории. Именно с его появления у камина в доме Илария все завертелось хаотично и стремительно. Ну кому, как не ему, знать, куда он и его команда подевали ребенка? Поразмять бы его биографию помельче, пощупать получше, да не дала мне Охра такой возможности. А ведь архивы ее кажутся бесконечными. Мне же досталась общая, очень скупая и пресная информация. Задача моя, соответственно, усложнилась, но сдаваться не хотелось. Что-то подсказывало, что не прост Гавриил Павлович и уровень его личностной сложности превосходит уровень охринца любой категории – от повара до императора.

Не один месяц прошел, прежде чем все мои усилия и поиски в электронных ныне, исторических архивах старого мира, завершились одной-единственной страничкой с кратенькими данными о том самом Гаврииле Павловиче Загорском, дата рождения которого полностью совпадала с данными о родственной принадлежности к Иларию Бурмистрову. Ну не может же быть у Илария два прадеда с одинаковым именем и датой рождения? Удивительно, что подобная информация вообще обнаружилась. Ну кто такой Гавриил Загорский? Стоит отдать должное воспитанию людей прошлых веков, благодаря которым упоминания о нем зафиксированы в истории чьей-то заботливой, склонной к документированию, рукой. А потому привожу цитату полностью:

"Владелец Уральского каменного рудника и трех золотых приисков, малахитовый князь, в прошлом зять английского банкира, в настоящем – блестящий знаток древнеарамейского и древнего индийского языков, личный историк императора, герой Отечественной войны 1812 года".

Вот оказывается, в чем дело! Герой войны! Личный историк императора! Не он ли сам оставил о себе упоминание? Ан нет… Единственная эта запись содержится в "Истории России и Урала"некого Щеглова. Однако, почему нет? Возможно, это псевдоним.

Хотя в данном случае любопытно другое. В семье Бурмистрова никто никогда не упоминал об этих фактах из жизни Загорского. Кажется, что они даже не знали о подобных достижениях своего, почти что гениального, предка. Знали лишь, что участник войны, а еще из рукописи можно было понять, что принадлежал Гаврила Павлович к некому совершенно неясному в своей цели и деятельности обществу. Не к тому ли самому, о котором он поведал Иларию при первой встрече? Слишком все туманно… И совсем ничего о рудниках, об английском банкире и близости к императору! Вспомните, что он сказал Иларию.

"Заместитель главного архивариуса Санкт-Петербургской научной библиотеки при Эрмитаже". Как же так? Отчего бы не блеснуть перед потомком пышным списком всех своих достижений? Да и существовала ли вообще при Эрмитаже названная им должность?

Но это еще не все казусы. Ниже текста в два абзаца имеется портрет Гаврилы. Весьма реалистичный. Указано, что это масло, но вот Загорский на нем слегка упитан и без очков, а еще аристократично-белокож, несмотря на что Иларий указал, что он худощав и смугл, а потом взял и узнал его по имеющимся в семье портретам. Вот те раз… Интересно было бы взглянуть на них и сравнить с тем, что давненько хранится в архивах и считается официальным и единственным портретным описанием личности Гавриила Павловича Загорского.

Что-то не совпадает в этой личности, но не будем торопиться с выводами. Портреты той эпохи не всегда правдивы, да и Загорский мог измениться со временем. Ни одной его охринской фотографии мне обнаружить не удалось. Так же как и его личное дело или хотя бы служебную карточку, электронный вариант удостоверения на худой конец… Все отсутствует. А ведь он пришел спасти того самого не родившегося пока ребенка, которого теперь необходимо отыскать и мне.

В связи с ребенком сразу же осмелюсь предположить, что описанные в дневниках рассказы об установке, способной изменить мир, об изобретении Илария на основании незавершенной работы самого Гавриила Павловича и о многом подобном, могут оказаться чистейшим вымыслом. Ну так, на всякий случай, чтобы понадёжнее заинтриговать тайно помешанного на науке молодого еще романтика.

Но это лишь предположения и мы отвлеклись. Почитаем-ка лучше дневник. Ибо ночной поезд уносит меня туда, где должна я быть в конце своего повествования. Таковы условия для моей награды.

Глава 2. Разлука

«Лучший способ предсказать будущее –

это изобрести его»

Теодор Хук

"Нас каким-то чудом перебросили в 1922 год", – пишет в одной из своих тетрадей Иларий Бурмистров. – "Не описывать подобную фантастику я не могу. Слишком все неправдоподобно и страшно. Ощущения при переходе были легкими, в основном касались области головы и немного сердца. Во рту появился горьковато-соленый привкус, а воздух визуально казался чище. Но это лишь в первые минуты. Во все произошедшее я поверить не мог. Мне все время хотелось, чтобы это был сон и более всего я опасался, что схожу с ума, если бы не изменившийся до безликости мир.

Невероятная смесь бедности и салонного лоска окружала меня со всех сторон. Грязь, машины, солдаты, новое правительство, новая жизнь. От отчаянья и невысказанной обиды теснило грудь. Гаврила Загорский увел нас с женой из нашей спокойной и налаженной жизни в темную подворотню. Это и оказалось воротами в другое время. Мы были по-прежнему в Москве, но нынешние пейзажи и лица меня поразили. Супруга жалась ко мне, как ребенок, трясясь от страха и не понимая, как она здесь очутилась. А как иначе? Если мне было более-менее ясно происходящее, то ей ведь ничего не объяснили. Несколько секунд назад она находилась у себя в доме, за окном была ночь и шумел ноябрьский, холодный дождь и вдруг поток света, улица, непривычно одетые люди, автомобили.

Нас привели в полупустой дом с сильно затоптанным паркетом и пыльными стопками стоящих повсюду – на полу и мебели – книг. Я знал этот дом. Это был особняк князя Щербатова. И когда-то я имел честь бывать у князя в гостях в качестве ценителя редких книг, которыми всегда был с упоением увлечен. Сергей Александрович Щербатов планировал обустроить в этих комнатах музей и прежде здесь все выглядело иначе. Неужто это и в самом деле будущее? В таком случае я отказываюсь его принимать.

В квартире пахло гарью, в одной из комнат, у окна, приложив что-то к уху, сам с собой очень громко говорил полный мужчина в очках. Он был так эмоционален, что я подумал ненароком о его помутившемся разуме. И тут же вспомнил о себе. Уж не то же самое происходит со мной? Сон ли это или сумасшествие?

– Шестого мы все там! Как всегда! Дата неизменна! – громко крикнул мужчина кому-то невидимому. Но я никак не мог понять – если в той комнате с ним кто-то есть, то почему не слышен его голос? – Нет! Ну разумеется! Тригорье! И я так думаю. Мудрите много. Пора приглашать товарища Антона! – Мужчина мягко рассмеялся. – А то он уже в таком мороке. – Дальше последовала длительная пауза, во время которой я, как завороженный, пытался понять, с кем он там все же беседует? Может с нами? – Да вырывайте вы его оттуда! – снова прокричал толстяк после нескольких секунд молчания. – И делу конец! – Я поймал на себе два взгляда – взволнованный принадлежал жене, а внимательный Гавриле. Мне захотелось спросить его, не с нами ли говорит этот человек, но последнему видно снова стало плохо и он принялся кричать, как не кричал до этого, заставив беспокоиться о его психике. – А что еще менять?! Нас так однажды прикроют! А Бурмистров, между прочим, сейчас в соседней комнате! – При упоминании своего имени я, конечно же, вздрогнул и изумленно посмотрел на Загорского. Тот жестом попросил меня сохранять полное спокойствие. – Но сколько можно менять?! – продолжил свое кликушество незнакомец. – Мы их так всех скоро потеряем. Вы недооцениваете управляющих. Приглашайте Антона в поместье! Это мое последнее слово!

Загорский видел, кажется, моё замешательство и периодически повторял, что все нормально. Особенно убедительны при этом были его глаза. Но лучше бы он успокаивал мою супругу. Ей, бедняжке, все это ни к чему. Но никому, ровным счетом никому, не было до нее дела. И это меня неприятно настораживало.

– Он говорит о тебе? – пребывая в таком же недоумении, не удержалась от вопроса Елена. – Или мне послышалось?

Я хотел было успокоить ее, но не успел, так как по дому сквозняком пронесся другой, воистину пугающий голос:

– Ну наконец-то! Мертвые раньше восстанут на борьбу, чем вы отправитесь в свой путь! – Я вздрогнул и вгляделся. Среди старинного и темного интерьера стала различима фигура женщины в черном плаще. – Смерти же нет… А вам дан шанс повидать любого из некогда живущих!

В большой зале с плотно закрытыми лиловым бархатом окнами она показалась нам вначале всего лишь тенью. Капюшон плаща скрывал верхнюю половину ее лица. Женщина внимательно рассматривала стоящий прямо на полу портрет Петра Великого в полный рост и, неожиданно произнеся свою загадочную речь, продолжала не реагировать на вошедших.

Гаврила тут же представил ее нам как мадам Магду, не вызвав, однако, в ней никакого движения. Честно признаться – она совсеммне не понравилась.

– Зачем это? – дрожащим голосом вопрошала моя жена, крепко вцепившись мне в руку. – Бога ради, Иларий, что происходит? И что значат эти ужасные слова?! – почти истерично крикнула она равнодушной черной даме. – Мы умрем?!

На этот раз ее уныние и истерика почему-то вызвали во мне раздражение. Ведь я так же не понимал ничего из происходящего и лишь старательно, ради собственного убеждения, прокручивал в голове предостережения Загорского о нашем плачевном положении и опасности для будущего ребенка. Как будто это и впрямь могло меня в чем-то убедить. Сейчас меня так же все пугало и загоняло в самый темный и безопасный угол разума, дабы избежать потрясения от нежелательных выводов и фактов. И признаюсь, что вот здесь, в Щербатовском доме, я словно протрезвел, а глупость происходящего стала для меня очевидной. Что я наделал?! На что я дал согласие?! Где мы теперь и кто все эти люди?! Быть может это результат гипноза и мы больше не хозяева своей воли?

Эмоции почти клокотали в моей груди, но я лишь успокаивающе сжал пальцы супруги. И тут Загорский закашлял. Женщина наконец-то обернулась. Ее и без того сокрытое лицо было спрятано за черной вуалью. И выглядело это угрожающе. Елена прижалась ко мне всем своим существом, в ответ же я сжал ее руку еще крепче.

– Не беспокойся, дорогая, – нарочито громко произнес я, решившись подтолкнуть наконец-то Загорского на объяснения для моей супруги. – Мы не умрем. Нам обещали даровать сказочное спасение. К тому же мы сможем побывать еще и в прошлом. И возможно узреем то, о чем читали только в книгах. Не так ли, Гаврила Павлович?

– Ну конечно же, – с улыбкой согласился Загорский, но вместо утешения Елена, кажется, получила очередной шок.

Ее реакция оказалась непредсказуемой. Она вскрикнула: «Нет!» – и, резко освободившись от моих цепких пальцев, прикрыла уши руками, словно не желая больше слышать ничего подобного.

– Да что же вы такое говорите?! – преодолевая нахлынувшую панику, истерично закричала она. – Зачем вся эта ложь?! Неужели ты поверил в это, Иларий?! Что они сделали с тобой?! Куда нас ведут?! Спроси у них, куда?! Спроси! Пусть они скажут это мне!

Ответ получить она не успела, так как из соседней комнаты, сопровождаемый шарканьем собственных шагов, вышел тот, кто так долго и ненормально говорил там сам с собой. В длинном, объемном пальто, с кустистыми, черными бровями, хмурый и нервный.

– Исчезаем! – взволнованно бросил он, не представившись и почти не глядя не на меня, не на Елену. – Они близко. Задержались, Гаврила! Почему так долго?

– Простите, но это только моя вина! – сам не понимая, зачем, ответил я вместо Гаврилы, удивившись своей фальшивой любезности.

Случайно я заметил, что Загорский взволнован не меньше, чем я и сильно взвинчен, но неплохо пытается это скрыть, что лишний раз убедило меня в реальности надвигающейся опасности и вот тогда я решился смириться. Однако, если, попав сюда, я сумел поверить в то, что это иное время, то разлуку с женой я не принимал и готов был отстаивать наше исключительно совместное спасение. Теперь же, узрев всю эту панику, я понял, что лучше им не перечить. Здесь происходило нечто несомненно серьезное и люди эти были обеспокоены не на шутку. Так мог ли я продолжать сомневаться? Не знаю… В вероятность происходящего я верил слабо. Но я вспомнил содержание рукописи и это подтолкнуло меня дальше.

Извинения мои толстяк проигнорировал, как и Магда, которой Загорский указал в сторону смежной комнаты, запертой лаковыми, двустворчатыми дверями.

– Пора, так пора! Вам туда, мадам! – нервно распорядился он и как-то отрешенно скользнул по мне взглядом. – Нам же, к сожалению, на поезд! Тоннель для нас теперь опасен.

Магда подошла к бедной, совершенно растерянной и взволнованной моей супруге и протянула ей руку в черной перчатке.

– Идемте, Елена! Нам с вами по пути! – голос женщины казался неестественным, холодным и отталкивающим, хотя и молодым.

Но Елена снова вцепилась в меня, как маленькая и в глазах ее я увидел слезы.

– Почему врозь?! Я без мужа никуда не пойду!

– Ну что вы, не бойтесь так! – попытался успокоить ее толстяк. – Врозь мы идем в целях безопасности. Через несколько дней вы обязательно воссоединитесь.

Полными ужаса глазами Елена смотрела то на меня, то на Загорского.

– Да, дорогая, все так! – бодро заверил я супругу. – Придется немного пострадать. Но это с пользой для нас. Будь терпелива и думай о хорошем. Иди же.

В дополнение моего убеждения Гаврила добавил, что все объяснения Елена обязательно получит от мадам Магды. Теперь же времени мало и нас необходимо разделить не медля. Эти его слова окончательно парализовали Елену. Она никак не хотела отпускать мою руку и я, в свою очередь, видя нарастающую нервозность наших новых друзей, дал ей слово, что мы действительно скоро встретимся и все пугающие перемены – результат небольшого политического переворота. Друзья вызвались нам помочь, спрятав на время у себя. Она, казалось, поверила наконец-то моей импровизированной лжи и утирая платком покрасневшие, полные слез глаза, послушно последовала за Магдой, даровав незначительное облегчение моей душе.

За таинственной двустворчатой дверью они скрылись по очереди. Сначала мадам, затем Елена и последним шел толстяк, имя которого так и осталось не раскрытым.

Боже мой, что я делал в тот момент, что творил, отдавая жену в руки незнакомцев?! Если бы я знал тогда, чем все это обернется, и что это все означает, я бы не пошел за ними. Потому что… Но это правда, о которой я догадываюсь лишь теперь – спустя пять с небольшим лет.

Я надеялся до последнего момента, что эти двое – Загорский и мадам в черном – объяснят нам все или хотя бы повторят при Елене то, что успел сказать мне Гаврила Павлович. Смешно называть его по имени-отчеству хотя бы потому, что выглядел он как мой ровесник. Даже несмотря на то, что являлся моим прадедом. Но я робел пред его знанием и полным тайны посвящением. Ведь каким-то образом он пересек границы времени и остался жив и молод. Такой логике я следовал, пока кто-то невидимый не шепнул в моей голове, что все это может быть блефом. И с чего я взял, что он тот, кем назвался?

Далее со мной произошло мощное отрезвляющее озарение. Мой внутренний спор с самим собой не прекращался теперь нина секунду. С одной стороны,мы в другом времени и это факт. И Гаврила очень похож на портреты прадеда Загорского. Но, с другой стороны,мало ли похожих людей? А если это все же ловушка? Возможно, но тогда кому надо устраивать подобную западню? Что мы из себя представляем? Достойного ответа на последний вопрос у меня не нашлось, хоть я и задавал его себя раз за разом, а потому именно на этом зыбком факте в пользу Загорского я незаметно успокоился.

Когда Елену увели, моему взору предстало то, что до этого изучала мадам в черном – портрет Петра Великого. Мне стало любопытно, что же в этом весьма заурядном изображении царя так привлекло внимание мрачной дамы. Быть может она поклонница данного жанра живописи или увлечена личностью самого императора? Портрет как портрет… В полный рост. Высокий, статный мужчина совершенно по-царски замер на фоне мятежного, закатного неба, повернувшись к зрителю в три четверти. Убранные назад, длинные волосы, затейливые усы, пронзительный взгляд, голубой кафтан, кружевные воланы на груди, ботфорты. Петр как Петр. Справа от фигуры золотом было приписано: "Петр Великий", а рядом, в скобках, то, что действительно удивило: "Ярослав Африка".

Внимание мое от столь притягательной надписи с трудом оторвал Загорский, крикнув в самое ухо, что нам пора на поезд, потому что он уже слышит в своем сознании их смертоносное приближение. Но я, кажется, не воспринял смысл сказанного им, так как пока мы убегали прочь из Щербатовского дома, золотые витиеватые буквы не оставляли мое сознание не на миг. Я не утерпел и задал Загорскому очередной, возможно неуместный, вопрос.

– Что это за странная надпись на портрете Петра? Кто такой Ярослав Африка? Это, быть может, псевдоним императора?

– Отнюдь, – вполне спокойно ответил мне Загорский. – Это его настоящее имя.

Я чуть было не поперхнулся воздухом, да еще при таком беге по лестнице… Ответ его привел меня в недоумение и я, конечно же, попросил объяснений. Мы вышли из дома и поймали извозчика. Слава богу, что этот вид транспорта еще не вышел окончательно из моды. Хотя в случае подобной спешки, автомобиль нам подошел бы больше.

– Итак, портрет… – неожиданно сам продолжил тему Гаврила, когда мы разместились в двуколке. – Человек на портрете – это охринец Ярослав Африка. Точнее, двойник.

Я, несомненно был удивлен такому поразительному сходству, на что Загорский стал весьма насмешлив и добавил, что откуда же я могу знать – похожи они или нет, если никогда не видел самого Петра.

– Ну как же? – удивился я. – Портреты, скульптурные изображения. Нам всем они известны.

– Ты удачно одурачен! – услышал я, отказываясь слышать то, что он сказал далее. – На всех известных изображениях Ярослав Африка.

– Это глупо и не остроумно! – выругался я. – Эта шутка – полная безвкусица и гадость!

– Ну-ну, не хмурься. Я действительно пошутил. Двойники были. Они необходимы всем правителям. Потому что большинство их являются потомками старых человеческих семей и за их биологическимкаркасом в мире давно охотаидет. Петр один из них. И скажу тебе – бывали времена, когда Ярослав заменял его по несколько месяцев. Были и такие правители, которых приходилось заменить безвозвратно. Но не думай, что это бесконечно и повсеместно. Скажем так – нередкое явление. А этот портрет не Романова Петра Алексеевича, а его двойника. Надпись легко замазать и все – перед нами царь… Но зачем? Это историческая правда. Только вот в обычных музеях и даже частных коллекциях такую правду лучше не видеть.

Дальнейшим рассказом Загорский удивил меня еще больше, отметив при этом, что присутствие потомков древних семей в отдельных случаях способно губительно влиять на геотов. Пара часов нахождения их в одной комнате способна вызвать у последних необратимую реакцию разрушения организма. Такие случаи отмечались.

– Не-об-ра-ти-му-ю! – со значением повторил Загорский и меня снова радостно озарило.

Я сказал ему, что весь наш род того же разлива и мы наверное так же воздействуем на самочувствие этих самых геотов, кто бы они ни были. Но он лишь плотно сжал губы и скупо пояснил, что наша кровь, к сожалению, сильно испорчена, так как в нынешнюю цивилизацию мы вошли не правителями.

Просить его рассказа о том, кто такие геоты, я в тот момент не решился, но и понять теперь не мог, что им надо от меня и моей супруги, когда в мире полно истинных потомков.

Загорский пояснил, что ответ на мой вопрос отчасти кроется в загвоздке с портретом, вернее с этим трюком, а я просто не вижу очевидного, да мне еще и рано что-либо видеть, но на этом тема для меня закрыта. Ну что же – нет, так нет. Больше вопросов я не задавал. Тем более, что мы приближались к вокзалу и сердце мое взволнованно колотилось.

Поезд до Петрограда был полупустым, хотя от разнообразных голосов рассаживающейся публики впечатление складывалось обратное. В богатом, почти императорском, купе, на столике, в обычном, с золотом по краю, стакане, стояли живые, свежие васильки. Я подумал, что здесь вероятно, очень обходительные и приветливые проводники, но от взгляда моего не ускользнула тень тревоги на лице Гаврилы, когда он, так же как и я, обратил внимание на этот живописный букетик. Заметив мой взгляд, он тут же переключился на происходящее за окном и задернул шторки. На стол он небрежно бросил свой синематографический предмет с экраном и тот сразу вспыхнул голубым светом.

Я рискнул взять его в руки и внимательно изучить. Мне было нестерпимо интересно, что же это за хитрое и универсальное приспособление.

– И куда же мы направляемся теперь? – решился я спросить, тут же получив ответ, что мы едем к месту моего нового проживания, где все уже давно готово.

Потом я посетовал на неприятное и неотвязное ощущение местности и окружающего. Мне все время казалось, что я в другой стране.

– Это нормально, – подбодрил меня Гаврила. – К тому же прошло всего пятнадцать лет. Я бывал в гораздо более отдаленных временных радиусах. И первые ощущения вызывали у меня шок. Чувство было сравнимо с глубоким погружением под воду. Абсолютный дискомфорт. Это оставило дурной след в дебрях моей психики. А потому путешествия во времени я не люблю. Поверь мне – предвкушение временных путешествий гораздо приятнее самого процесса. Напутешествуешься – поймешь. Но ты будешь поражен.

– А я должен буду побывать еще где-то? – попытался уточнить я.

Загорский ответил, что это суждено мне неизбежно. Тогда я нарушил свое обещание и попросил его поговорить о Елене, на что получил резкий отказ и гневный взгляд. Мне казалось, он считает меня мягкотелым, а этого мне не хотелось. И он снова предупредил, что никогда больше я не должен по своей инициативе поднимать эту тему. В ответ я, по своей глупости, решил возмутиться, на что Загорский зевнул и гневно стукнул по столу ладонью.

– Я сейчас уйду, а ты останешься! – неожиданно грозно заявил он. – И можешь говорить о супруге и не родившемся ребенке сколько угодно! С кем угодно! Можешь даже ринуться на ее поиски! А я просто умою руки и спокойно отправлюсь восвояси. Так как меня ждут действительно важные дела, которые пришлось отложить ради вашего спасения! Ты готов?

Да, я, конечно же, хотел вернуться! Я хотел найти Елену и что бы все стало как прежде. Я снова, в который раз уже, сильно пожалел, что согласился на эту непонятную мне до конца авантюру. Радуясь хоть мизерной возможности все вернуть, я пробубнил о том, что самостоятельно вернуться в свой год не могу и где теперь Елена – не знаю. Скверное выражение лица Загорского после этих размытых и малодушных реплик заставило меня устыдиться происходящего, но и тогда желание все повернуть вспять взяло верх.

Желваки на скулах Гаврилы туго задвигались.

– А то пошел бы ее искать?! – сдерживая гнев, поинтересовался он и нервно забарабанил пальцами по столу.

Я сказал, что да, пошел бы и Гаврила сурово сдвинул брови, не понимая, зачем тогда вообще я дал согласие на все происходящее теперь.

– Сам не знаю…, – пролепетал я. – Наверное ты владеешь силой внушения. Мне кажется, что вы все ей владеете.

– Я могу тебя вернуть, если хочешь, – видимо окончательно на меня разозлившись, предложил он и уставился в свой экран. Неожиданно оттуда донесся женский голос, который порекомендовал пока не выходить на связь, но Гаврила грубо перебил женщину.

– Он отказывается от дальнейших действий! – сурово отрапортовался он стеклу, не глядя мне в лицо.

– Да, я хочу вернуться! – громко и совершенно глупо крикнул я. – В мою жизнь грубо вмешались и что бы там не было, но считайте, что я иду на попятную!

В ответ последовала длительная пауза.

– Вернуть все обратно? – снова попросил разрешения Загорский.

И голос ответил. Устало и печально.

– Ну что же… Вернуть так вернуть. Но рукопись заберите. Она нам понадобится.

Я был так счастлив в эти минуты. Так, словно с меня сняли тяжкий, непомерный груз. Я благодарил, извинялся, оправдывая себя тем, что не подумал хорошо, что растерялся. Мне не терпелось поскорее оставить этот тяжелый для моего сердца поезд, все происходящее сейчас и вернуться в свой тихий, желанный 1907 год.

– Ах, Иларий, Иларий,– укоризненно качая головой, упрекнул меня Загорский. – Ты не ведаешь, что творишь… Но будь по-твоему.

И как только он это сказал, радость моя закончилась, так как с купе стало происходить что-то фантастическое. Все предметы вокруг отчего-то поднялись в воздух и медленно поплыли по кругу, в объединяющем их завихрении. Я не успел сообразить, в чем тут дело и в спешке ухватился за взлетающую чашку с чаем. Моя реакция меня порадовала, но происходящего я не понимал, а потому испуганно вскрикнул.

– Поздно! – не то торжественно, не то предупреждающе прокричал мне в лицо Загорский и взгляд его показался мне на тот момент взглядом сумасшедшего. Мне не на шутку стало страшно. Однако же ему, как мне ясно виделось, было страшно не меньше, но он был рад наверное, что летающие вокруг предметы могут помешать моему нежелательному уходу. – Они уже здесь!

Это были слова, прояснившие передо мной странность происходящего и, догадываясь, о ком он говорит, я все же решился уточнить.

– Кто?! – был мой совершенно риторический вопрос.

– Геоты! Я ведь говорил тебе, что они выследили тебя и ты в опасности!

Ну наконец-то мне назвали тех, кому так приспичило на меня охотиться – геоты! Самое время спросить, кто же они такие. Однако было очень странно, что появились геоты именно тогда, когда я намеревался уйти, а потому я снова подумал о хорошо сколоченном блефе.

– Ну нет! – крикнул я, решив, что сдаваться нельзя. – Я больше не куплюсь на эти уловки! Летающей мелочью меня не напугать!

– Акстись, Бурмистров! – грубо одернул меня Загорский, как провинившегося школьника и достал из внутреннего кармана пиджака два небольших, похожих на карандаши, предмета с тонким, стеклянным корпусом и темно-синей жидкостью внутри. Повернув верхнюю часть одного из них, он ловко выдвинул короткую, едва различимую иглу и я понял, что передо мной разновидность медицинского шприца. Качнувшись от толчка тронувшегося наконец поезда, готовый нанести неведомый укол, Загорский сделал ко мне шаг, но я быстро ухватил его за запястья и оттолкнул.

Кажется, я прокричал, что не позволю обращаться со мной подобным образом, на что Гаврила выдал обрывистую и взволнованную речь о целях безопасности. Однако воронка из вертящихся предметов быстро набирала обороты, превратившись теперь в сплошную круговерть и брошенная мной чашка взлетела-таки вверх, а выплеснувшийся из нее чай потерялся в расширившемся и завывающем вихре.

Дальше произошло нечто совершенно невероятное. Потолок купе стало засасывать в воронку так, словно он был жидкий. По мере расширения воронки нарастал и мой страх. И тогда я отбросил все сомнения и ринулся к выходу. Но за дверью спасения не было. Там была серебристая пустота, страшная, бесконечная… Я каждой клеткой кожи ощутил вдруг падение в эту бездну. И я благодарен счастливой случайности, что не шагнул туда сразу, но пока созерцал ее бескрайний, кричащий смертью в моем сознании блеск, Загорский успел рвануть меня обратно.

– Слушай, Иларий! – сбивчиво и взахлеб заговорил он и я наконец понял, как ему страшно. – Мы не успели! Сейчас начнется такое, что лучше бы тебе не видеть! А еще лучше не родиться вовсе! Ни мне, ни тебе! Это геоты! Не переодетые, не очеловеченные, не сотрудничающие с нами изо дня в день, это настоящие геоты!! Подлинные! – Загорский воткнул иглу шприца себе в плечо, прямо через пиджак и быстро ввел содержимое. Затем отбросил использованный и выкрутил иглу все еще зажатого в руке второго шприца. – Это, чтобы заблокировать и защитить разум от их воздействия! Иначе ты умрешь от того, что увидишь! Слышишь меня?! Доверься мне! Ты для меня важнее меня самого! В противном случае меня бы здесь не было!

В горле у меня пересохло, от ужаса я не чувствовал и не осознавал свое тело и, с трудом сообразив, о чем кричит мне этот человек, наконец решился и подставил руку под укол.

Ткнув меня иглой в плечо, Загорский снова упал, поднялся и схватился за ушибленную о край стола голову. Я увидел на его руке кровь и с ужасом поднял глаза на превратившуюся во вращающийся шар под самым потолком воронку. Она, как мне показалась, гудела жутким женским голосом, но в следующую же секунду гул прекратился и шар моментально распался на собранные в нем вещи. Они падали куда попало и я прикрыл руками голову. Когда же поймал на себе полный ужаса и рокового красноречия взгляд Гаврилы, страх обездвижил мое тело. Стало так тихо… Неужто все закончилось? Я попытался подняться, чтобы снова выглянуть за дверь, но не смог.

– Я не советую, – совершенно механическим голосом предупредил меня Загорский.

– Нет? – одними губами спросил я и Гаврила отрицательно покачал головой.

Я не слышал ничего. За дверью была мертвая тишина.

– Сиди смирно! – не смея пошевелиться, снова предупредил Гаврила и я прислушался к этой мертвой тишине. Она словно переливалась из одной части моего мозга в другую, она убивала всякую мысль о жизни, она звенела… Да, именно так принято называть абсолютную тишь. Она звенела моими нервами, моими фибрами. И я понимал, что это обратная сторона всего – и жизни, и смерти. Страх навалился черными, непосильными для моей души шипами и принялся стремительно разрастаться. Загорский не сводил с меня глаз и паника накрывала меня с головой. Пытку страхом переживал сейчас и он. Я понимал это по его плотно сжатым губам.

На мгновение мне показалось, что у двери кто-то стоит. Я хотел было повернуть голову, но Загорский опередил мое желание.

– Не смотри, – едва слышно предупредил он. – Они здесь. Умоляю тебя – не смотри…

Смотреть? Нет! Ни за что! Я закрыл лицо руками и отвернулся к стене, вспомнив детское желание спрятаться с головой под одеяло. Но даже закрыв глаза, я каким-то внутренним зрением ощущал, что кто-то стоит рядом и вот-вот коснется меня, схватит за руку, скажет что-то страшное… Кто-то не вмещающийся в моем сознании, способный сломать мою психику, а быть может и лишить жизни – единственного дара, данного каждому живущему. Дара тепла, любви, надежды… Я теперь вдруг понял, что значит отнять жизнь у кого бы то ни было… Это лишить его единственного света в этой ледяной, бесконечной бездне НИЧЕГО.

Переваривая рой навязчивых мыслей и ощущений, я пролежал так несколько минут к ряду и лишь когда услышал размеренный, успокаивающий стук колес поезда, и осознал вдруг, что несмотря ни на что, он все же движется, лишь тогда страх стал понемногу отпускать меня из корявых своих объятий. До слуха моего, как нечто невероятное, донесся обычный шелест газеты и мой внутренний голос стал смелее, шепнув мне изнутри: "Посмотри. Ну посмотри же". Не чувствуя больше не единого намека на прежний страх, я открыл глаза. Напротив сидел совершенно незнакомый, красивый брюнет с ярко-голубыми глазами и мирно читал газету, изредка на меня поглядывая.

– Уснули? – тут же спросил он, как только наши взгляды пересеклись. – Да вы прилегли бы. Верно устали. Дело уже все равно к вечеру. На месте будем только утром.

Ровным счетом ничего не понимая, я произнес первое, что пришло мне в голову.

– Вы кто?

На что мужчина удивленно приподнял бровь, а я подумал, что, быть может, и в самом деле уснул? Но куда же подевался Загорский? И почему я не помню этого незнакомца? А если это и есть то самое воздействие на сознание, о котором предупреждал Гаврила?

Но то, что я услышал, загнало меня в тупик собственной памяти.

– Что с вами, Иларий? Вы, я смотрю, крепко заснули.

– Наверное, – держа себя в руках, ответил я. – Не могу вспомнить ничего… Такое бывает…

– Соглашусь, бывает. – Мужчина отложил газету в сторону и мне в лицо, как от лампы, хлынул свет его белоснежного костюма с ярко-оранжевой бабочкой и оранжевым платком в кармане.

Этот щёголь вызвал во мне взрыв антипатии и заставил насторожиться. Я отказывался верить в провал памяти и крепкий сон. Я извинился и расспросил брюнета о ехавшем со мной мужчине – худощавом, в очках и темно-сером пиджаке. Но брюнет удивил меня снова, напомнив, что мы с ним вместе сели в Москве и никого другого рядом со мной он не припоминает.

– Вы сказали, что у вас жена в положении и вы везете ей подарки, – уверенно добавил он, странно поводя своими большими, красивыми глазами.

Я был потерян совершенно, а потому решил обследовать соседние купе, взяв свой саквояж и обратив на себя подозрительный взгляд брюнета.

Что только не передумал я в это время. И что это гипноз, и что обычный сон. Но если все это был сон, то каким образом я очутился в поезде?

Я заглянул в купе рядом. Там были две полные дамы. Весьма похожие. По-видимому, сестры. В следующем купе я обнаружил пару молодоженов, в третьем ехали военные. Ни на одной полке этого вагона Загорского я так и не нашел. Но у меня оставалась надежда. Ведь есть и другие вагоны. Однако стоит ли искать его, не понимая до конца, что происходит – сон или явь?

Я спешно вошел в уборную, запер дверь и открыл свой саквояж. Конверт с паспортом был на месте. Дрожащими руками я достал свой новый документ и открыл его. "Петр Алексеевич Розов"– значилось под фотографией и дыхание у меня перехватило. В таком случае я не мог понять, почему этот фанфарон на соседнем месте назвал меня Иларием? Кто он, во имя всего святого?!

Я направился обратно и, немного помявшись под дверью, решил, что самое лучшее, что можно предпринять в этой ситуации, это вернуться на свое место, закрыть глаза и, может быть, произойдет чудо… А если я в своем времени? Если мои мольбы услышали и вернули меня обратно? Но тогда я должен ехать в Москву, а не в Петроград. Сердце мое радостно забилось в надежде на подобный поворот и я смело вернулся в купе.

Брюнет увлеченно смотрел в окно и помешивал в чашечке кофе. Сложенная газета лежала на краю стола. И тут только я вспомнил про васильки. Их не было. Но это понятно… После той воронки все разбросало не пойми куда. Однако остальные принадлежности и мелочи купейного интерьера были четко на своих местах, словно здесь и не бушевал вихрь полчаса назад.

Брюнет посмотрел на меня так, будто знал очень давно и снова уставился в окно. Там, в пунцовых лучах стелющегося по самой земле солнечного света, огнем горела широкая река. Зрелище было потрясающее. И в самом деле, глаз не отвести.

Пользуясь моментом, я бросил взгляд на дату газеты. 27 ноября 1922 года. Мне оставалось надеяться на чудо. Но лишь только я присел поближе к окошку, лишь только собирался закрыть глаза, как в купе постучали. Заглянула девушка со стриженными выше плеч волосами, улыбчивая, в лиловом платье.

– Простите, – обратилась она ко мне, – можно вас на минутку.

– Конечно, – ответил я и приготовился внимательно ее слушать, но девушка поманила меня рукой. Я тут же последовал за ней, вызвав этим заметное раздражение в моем новом попутчике.

Девушка провела меня в свое купе и назвалась Дуней. Купе было большое, специальное. Ехали они всей семьей. Молодые еще супруги с дочкой лет трёх, двое подростков – девушка и юноша, а ещё упитанный, очень подвижный мальчик. Все они оказались сестрой и братьями молодожена. Девушка же, пригласившая меня, помогала паре с ребенком и кажется мне, была с ними давно, так как почиталась, как член семьи.

Стоило мне войти, как лица их просияли трудно скрываемой радостью, причина которой была мне не ясна. Но что самое поразительное – они знали меня и мое новое имя. Я был очень осторожен, а потому рушить подобную иллюзию не стал, решив, что вернее будет просто наблюдать и впитывать полученную информацию. Возможно, она еще пригодится мне.

Хотя, стоит признать – семья была очень странная. Но геотами – врагами, о которых упоминал Загорский, назвать их я не мог никак. Однако… много ли я знаю геотов? Ровным счетом ни одного… Они сразу назвали меня Петром и рассказали свою печальную историю о том, что дом их сгорел и жить им теперь негде. Отец пропал, двое младшеньких – брат и сестра, а так же мать, умерли от неизвестной болезни, а тетя Настя все еще тяжело больна. Они вели свое повествование так, словно я должен был понимать их и хорошо знать всех, кого они назвали. Перечить им я снова не стал. Они спросили, куда я еду и почему один?

Я сказал, что еду в Петроград, что очень их удивило, так как, по их мнению, поезд шел совершенно в другом направлении. Из их поверхностного, обрывистого рассказа я понял, что они считают меня своим дальним родственником. Иначе отчего им спрашивать, как умерла их мать, введя меня этим в полный ступор. Не зная, что ответить, я деликатно поинтересовался о цели их путешествия.

И вот тогда, после моего вопроса, лица их странно изменились и беспросветная печаль поразила всех, даже трехлетнего ребенка, на которого, вероятно, действовало настроение родителей.

– Нам надо переселиться, – пояснила женщина так, словно сама себе пыталась объяснить, куда направляется. – Мы не хотим, но пришло время. Ты можешь поехать с нами, – добавила она и попыталась улыбнуться. – В противном случае ты умрешь.

Я почему-то обрадовался тому, что им тоже известно о неведомой опасности, раз уж они принялись меня предупреждать и тут же спросил их о Загорском – не видели ли они его? На что получил ужасный ответ, что скорее всего он уже умер. Им казалось, что они от кого-то слышали эту весть.

Страх накатил наменя с новой силойи тогда я решил испытать их осведомленность, спросив про геотов.

На лицах семейства отразилось полное недоумение. И словно для того, чтобы уйти от неудобной темы, Дуня предложила мне пирог собственного приготовления. Ох, и вкусным же он оказался! Если бы не странная начинка, которую я сразу и не углядел. Обугленные, детские пальчики показались мне внутри пирога. Сначала я подумал, что у меня что-то со зрением, но присмотревшись, увидел картинку яснее и, поперхнувшись куском, выплюнул все на пол. Тарелку с оставшимся пирогом я швырнул об стену и гневно оглядел это милое, лиловое семейство. А я-то все гадал, что за странный копченый привкус? Боже, где твои глаза?!

– И чем это вы меня потчуете?! – беспрестанно отплевываясь, закричал я на невозмутимую, малообщительную чету.

Мальчик их, лет семи на вид, бережно собрал разбросанный пирог и пристально на него глядя, принялся плакать.

– Бедный Павлик! – прогнусавил он сквозь слезы. – И здесь тебе покоя нет!

– Не волнуйтесь так! – загородив собой совершенно индифферентную пару, затараторила Дуня. – Мертвых необходимо предавать земле, а у нас нет возможности. Мы все едем и едем. Уже год как едем. Посудите сами. С апреля двадцать шестого года.

– Как двадцать шестого?! – забыв на время о пироге, воскликнул я. – Разве же теперь не двадцать второй?!

– Типун тебе на язык, Розов! – гневно закричал на меня мужчина, голос которого я наконец-то услышал, но которого, клянусь, я совершенно не знал. – Опять все заново?! Нет! Нет! Нет! Я не хочу!

В этот моментдвери купе шумно раздвинулись и на пороге нарисовался мой сосед-брюнет в своем ослепительном костюме.

– Это что же вы тут такое творите?! – чуть ли не брызгая слюной, сходу заорал он на семейство.

Не стремясь уже разбираться в их связи, но чувствуя его авторитетность перед ними, я хотел было пожаловаться ему на то, какие пироги они гостям подают, но мне стало до того дурно, что все поплыло перед глазами. И сетовал я только на отравление младенцем, а может и самой ситуацией…

Как бы то ни было, но последнее, что я услышал, была странная фраза брюнета:

– Морозова на вас нет!

Дальше последовал провал, запах акации и нестерпимая жажда. Я хотел пить так, словно три дня прошел под палящим солнцем. Перед глазами моими возникла Елена и подала запотевший графин со студеной водой. Я жадно протянул к нему руки и… открыл глаза.

Меня окружало купе, я лежал на своем месте, поезд мирно и размеренно постукивал колесами. Напротив сидел Загорский, и с аппетитом, ложечкой, ел яйцо всмятку, закусывая бутербродом с маслом, радостно посыпанным зеленым луком. На столе стояли два больших бокала красного вина, тарелка с куском кремового, твердого сыра, помидоры и глубокая миска дымящегося, головокружительно пахнущего супа.

Однако все мое внимание сейчас завоевал стакан с ледяной водой, стоявший у самого моего лица, верно заранее приготовленный, словно Гавриле было известно о мучившей меня жажде.

Я поднялся и ошарашенно оглядел купе.

– Пить! – произнес я то, чего требовало все мое существо, совершенно не понимая причины такой нестерпимой жажды, хотя мне так и чудился во рту привкус пирога с ужасной начинкой.

Я схватил стакан и жадно его опрокинул. Загорский глазами указал на стоявший рядом, полный графин воды. Запотевший. Точь-в-точь такой, какой подавала мне Елена. Я выпил второй стакан и жажда немного отступила.

– Так это был сон? – волнуясь, обратился я к Загорскому. – Какой же ужас мне приснился. – Я совершенно не мог поверить в возможность подобного сновидения. Все было осязаемо и реально. Лица, голоса, осмысленность бесед и действий, мое волнение, страх, картинки, запахи, вкус… Ну неужто же всего лишь сон? – Ты не поверишь, если узнаешь, что я видел.

– Поверю, – кивнул Загорский, вытирая салфеткой руки. Он взял бокал с вином и сделал несколько глотков. – И советую тебе поесть. Этот суп твой.

Я с любопытством заглянул в тарелку, надеясь, что там нет никаких подозрительных останков, так как пережитое недавно чувство ужаса и отвращения скорее всего будет сопровождать меня всю оставшуюся жизнь.

Но здесь была куриная лапша, вызвавшая своим ароматом такой приступ аппетита, что перечить Загорскому я не стал. Он настоял и на вине с сыром, и на свежих яйцах и домашнем масле, обронив при этом фразу о нарушении структуры тканей.

Я посмотрел на Гаврилу с подозрением и мне снова нестерпимо захотелось задать ему несколько вопросов.

– Ты колол мне укол? – не сразу, но решился я начать свой допрос, жадно поглощая густую лапшу.

Загорский тоже ответил не сразу.

– Нет, укол я тебе не делал. С чего ты взял?

Уточнять я не стал. Мне был важен не столько ответ, сколько реакция. А ее я увидел и потому сразу перешел ко второму вопросу.

– А у нас был разговор о том, что бы вернуть меня обратно? Или это мне приснилось?

Загорский на несколько секунд опустил глаза.

– Да, у нас был такой разговор. Но твоего прошлого теперь уже не существует. – Он сделал сильный нажим на слове "теперь"и я кинулся гадать, что бы это значило. – Оно превратилось в пыль и возврата к нему нет.

– Как же такое возможно?

– Как это возможно, тебя касаться не должно. Это наша задача и наши проблемы. От тебя же требуется лишь довериться нам.

Ого! Вот это был поворот! Я отложил ложку, чувствуя, что жажда снова подступила.

– Даже если я сойду с поезда и попытаюсь вернуться домой самостоятельно? – Я неуверенно налил себе воды. – Путь закрыт?

– Отчего же… Тебя никто не неволит. Но предупредить я обязан. Если ты попытаешься вернуться, то лучшее, что случится с тобой, это нескончаемая череда снов, подобных тому, что так напугал тебя.

Я давно уже все для себя решил, но все же пытался понять, что он хочет сказать этой завуалированной, как всегда, фразой. И только теперь, случайно, в рассеянных раздумьях, я заметил, что васильки стоят в другом стакане и воды в нем нет. А ведь она была.

– Загорский, – оробев от озарившей меня догадки, тихо произнес я, – ты забыл налить в цветы воду. – Мы столкнулись, а потом обменялись красноречивыми взглядами и Гаврила осторожно, из графина, подлил василькам воды. – А мне вот все же интересно, кто оставил их здесь? – спросил я о том, что первое взволновало меня в этом купе.

– Это конечно же сделала женщина, – с хитроватой и бесконечно загадочной ухмылкой на лице ответил мне Загорский."

Был за окном закат в этот момент или же рассвет, палило ли солнце, или сияла луна, Иларий Бурмистров не упомянул. Иногда я планирую приводить цитирование его дневника без правок и цензуры, так как считаю все, описанное в нем, любопытным и заслуживающим ювелирного наблюдения.

Однако, на этом красивом, купейном эпизоде отвлекусь, смея гордо заявить, что в то прошлое отправляли и меня, так как, насколько мне известно – сейчас, когда я пишу эти строки, все подошло к своему завершению, а мне довелось повидать Илария лицом к лицу почти в самом начале всего. Сама бы я долго собиралась с духом, но в Охре лишних вопросов не задают, сюда приходят работать, как дышать.

Ну так вот представьте такое совпадение – меня приводят к главному распорядителю новыми кадрами и в общих чертах рассказывают сказку о семействе Бурмистровых, которая, собственно, и привела меня в эти края. На ловца и зверь бежит, как говорится.

Мне предложили, для начала своей деятельности, принять участие в этом деле по просьбе представителей из Охры. Великая награда для того, кто мечтает задокументировать все происходящее, вывернуть наизнанку все швы и неровности и, опираясь на официальные факты, добраться до истины. Если в этом мире официальные факты хоть чего-то стоят. В этом отношении человеческое общество не сильно изменилось. Но стремление мое было настолько велико, что пища уму находилась повсюду и даже смерть воодушевляла! Оттого, что только так – действуя осмысленно и упорно – есть вероятность отыскать хотя бы след мальчика.

Поговаривают, что слишком у многих историй в Охре была непомерно высокая цена. Мне же, как человеку новому, со свежей кровью и незамыленным впечатлением, свежесть эту хотелось сохранить, но совсем не обязательно выпячивать при этом свою позицию. Мой порыв не должен бросаться в глаза.

Конечно же, когда стало известно о корректировке событий прошлого, у меня появилось робкое желание подать прошение об участии в этом утомительном для многих действии, но руководство меня опередило, милостиво предложив первую, пусть скромную, но важную работу. В общем, Охра завербовала меня бесповоротно. И теперь я тоже в этой мясорубке и выкраденные каким-то чудовищем дневники Илария – главные свидетели его загубленной жизни – начинают не просто влиять на мою судьбу, а неотвратимо довлеют над ней!

Доверили мне маленькую роль в самом начале всей истории. Вот радости-то было! Я встречусь с самим Иларием! Это эпизод, который описан выше. Место действия – дом Щербатова. Задача – встреча "султана и женщины № 1". Так в оперативных сценариях иногда значились Иларий и Елена Бурмистровы. Почему султан – не скажу точно, но догадаться не сложно. Если уж есть женщина № 1, то будут и другие. И понятно и запомнить легко.

Волнение меня переполняло. Приходилось скрывать его за странным поведением, импровизируя вопреки строгим указаниям: "от хода событий по возможности не уклоняться". Ну ничего – все обошлось. Я внутри… Страшно и блаженно… Главное – не отступить от цели, не сбиться с пути в толпе манипуляторов и мошенников. Только факты: услышанные, прочтенные, просмотренные в многочисленных рабочих видеозаписях и вот так – если повезет, воочию. Мне необходимо сохранить свежий взгляд на происходящее, иначе я, как и многие другие, потеряюсь в этой неразберихе. Но первоочередно, несомненно – по дневниковым записям главного героя, в которых и подкупает и смущает весьма художественная форма описания. Отчего первое время мне казалось, что это очевидный аргумент в пользу их фикции, а все его старенькие, клеенчатые тетради – чистой воды вымысел. И даже участие в корректировке событий не спасает меня от сомнений.

Кстати, о корректировке. Ведь мне наконец-то повезло увидеть еще иЗагорского! Подтверждаю: смуглый, худой, в очках, белозуб и улыбчив. Да что описывать… Это совершенно не тот человек, что на представленном в труде Щеглова портрете. И кто же из них врет? Бурмистров или Загорский? Ведь Иларий подтвердил сходство Гаврилы с хранящимися в семейном архиве портретами.

Печально, что мне выделили всего несколько минут, в течении которых удалось лишь разглядеть всех участников и постараться запомнить их лица. И это все… Зато я знаю, что Елену доставили в Охру 2096 года и сразу же передали в распоряжение тех, кто и должен был объяснить ей всю суть происходящего. Из нас же двоих, сопровождавших ее до Охры, этим не уполномочили никого. Значит, ее попросту обманули, дабы не создавать панику и наконец-то их разделить. Мне пояснили, что главное в этом эпизоде – отвлечь женщину и безболезненно развести пару. Ужасное вероломство!

По инструкции, дальнейшим моим действием было возвращение в свое время, где меня ожидал сбор некоторых данных, а это на несколько лет позже, но другого шанса у меня ведь могло и не быть, а потомуэтот план я нарушила.

В столовой, после проделанной работы, всем полагался бесплатный и хороший обед. Вот где пришлось повертеться и втихаря пробраться на кухню. Лиловый поварской фартук оказал мне хорошую услугу и ноги сами понесли меня обратно – в апартаменты под номером 2765, где мы и передали Елену нашим коллегам. О, чудеса человеческого сознания! Теперь, в этом фартуке, на мне никто не концентрировал внимание! Но что с того? Елену я не нашла. А ведь прошло всего минут десять… Зачем же так скоро? К чему такая спешка? Куда подевали несчастную женщину?

Учреждение оказалось огромным и метаться по нему можно было бесконечно, а потому единственное, что мне сейчас оставалось, это выпросить здесь – в 2096 году какую-нибудь работенку для себя. Потому что очень хотелось не пропустить рождение ребенка. Это именно та идея, которая на данный момент владеламоим сознанием. Необходимо успеть к моменту появления на светсына Илария, пока его не подменили и не унесли в неизвестном направлении. Бьюсь об заклад – не обошлось здесь без подмены.

Но все мои домыслы и идеи пока эфемерны. Ответов я почти не получаю. Быть может они зашифрованы в дневнике Илария или Загорского и я просто не вижу очевидного? А что, если к этим записям нужны ключи и их следует читать повнимательней? Ну что же – вооружаюсь лупой и, затаив дыхание, листаю дальше… Я уже вижу в дали тот дом, к которому должна была придти. Его огни, освещенную дорогу и заветные ворота.

Глава 3. Кошкино.

"В какой год отправили Елену, я даже не догадываюсь. Меня же оставили здесь – в 1922-м и поселили почему-то в глухой деревне, далеко за Псковом, с пессимистичным названием «Кошкино». Время было тяжелое. Все заботы сводились к поиску нормального пропитания. Хотя, признаюсь, в отличие от остального населения деревни, участь моя была весьма радужной. Мне полагался небольшой заработок за должность библиотекаря в крошечной избе-читальне, где проводил я два раза в неделю вечерние чтения утвержденных большевиками лекций. Темы лекций были мрачными: от проблемы кормодобывания до политического воспитания. Иногда я выбирал темы чтений на свой вкус, с удовольствием пересказывая и зачитывая слушающим произведения Пушкина, Гоголя, Салтыкова-Щедрина. Но особой любовью у населения стали пользоваться романы Дюма и приключения Шерлока Холмса, за которые я частенько получал выговор от сельского комитета в лице хромого руководителя Василия Петровича Кузнеца.

Скупой и хитрый партиец виделся мне простым приспособленцем. Стриженая на французский манер черная полоска усов придавала его стареющему лицу неприятную моложавость. Занудный и вездесущий Кузнец умел достать до печенок, дурно пах и любил себя, свою жадность и неряшливость. А я был вынужден подчиняться его распорядкам и терпеть назойливые нравоучения.

Работа помогала мне отвлечься от плохих мыслей и тоске по Елене. Книги уносили в мир чудесный, но нереальный. Читали подолгу, несмотря на плохо отапливаемое помещение и дефицит света. Иногда собирались при одной лучине, но немногочисленная моя публика была так поглощена происходящими в книге событиями, что боялась шелохнуться. Лишь теперь я понимаю, что для них это было равносильно появлению кинематографа. Ничего подобного они раньше не слышали. Как все же удивительно устроен человек. У него есть насущная и врожденная потребность в работе воображения и душевных движениях.

Село едва выживало от свалившихся налогов и неурожаев. Но когда с продовольствием стало получше – появились семена и корма для животных, а затем и хорошие лекарства. Люди повеселели, а долгожданные наши беседы стали проходить при свечах и керосиновой лампе. Вскоре нас порадовали и электричеством. Из рациона ушла постоянная ботва и полусырой хлеб. Вместо вечно гнилого кваса крестьяне стали позволять себе кислое молоко и даже компот. Большевики умерили свои аппетиты, урезав бесконечное изъятие продуктов для нужд святой партии. Дышать стало легче! В мою избу потянулись дети и молодежь. Репертуар книг расширился. Но и моя работа над рукописью Гаврилы Загорского неожиданно продвинулась в удивительном направлении.

Я тосковал по прежним временам, по жене моей и нашим добрым друзьям. По интересным моему уму беседам, хорошей музыке и хорошему чаю. Не так уж много хотел я для счастья. Порой лишь самого главного – видеть супругу. Большее же удовольствие я получал даже не от избы-читальни с моей духовной потребностью созидать и обучать, а от погружения в желтые, истертые почти в прах, листки рукописи. Они потрясали разум, жестоко и безвозвратно перечеркивая все добытые собственноручно знания и сроднившиеся с восприятием себя и мира убеждения. Череп трещал от того, что прочел я в едва разборчивой старой писанине, но это меньшее, что постигло меня. Наибольший удар был нанесен стабильности миросуществования. Причем не только моего, а человеческого вообще. И тогда я понял нечто важное: все теории и мировоззрения – религиозные, философские и даже научные есть парализующий развитие нашего мышления инструмент. Потому что рамки моего восприятия действительности раздвинулись неудержимо. Я знал все и одновременно ничего. Ведь чем больше я понимал, тем больше возникало вопросов. Однако все то, что понимал я прежде, казалось теперь детским театром и возвращаться к нему нужды не было.

Осмелюсьсказать, что прадед мой состоял в организации настолько закрытой, что писать ее название я не рискну. Да и организация ли это? Мне известно лишь, что есть люди, знающие что-то важноеи буквально руками создающие бытие. Есть должности, имена, деятельность, есть понятия, не воспринятые моим интеллектом, что чертовски досадно. Но то, что я понял, дало мне богатейшую пищу для размышлений и потребовало сторонней информационной и практической поддержки. Мне нужны были книги. Однако даже выбраться в Псков, в хорошую библиотеку, было бы непросто, не говоря уже о Петрограде.

Те же, кто с какими-то, так и не понятыми мной еще до конца, намерениями, отправили меня сюда, навещали мое бедное жилище четко раз в месяц с одной целью: задать несколько вопросов и повторить уже заученные мной наизусть правила и запреты. Выезжать отсюда мне никуда не разрешалось. Имя жены и свое настоящее имя нигде и никому не называть, фразу "нерождённый сын"не произносить и учиться вести себя как пролетарий, оставив свои дворянские привычки.

И что было мне делать? Ведь список необходимой литературы пополнялся чуть ли не каждый день. Учебники по физике и высшей математике, книги по механике и инженерному делу, труды о космосе, работы Успенского и Бехтерева.

Я поверил в то, что прочел в работе Загорского, потому что это единственное, что в моем понимании имело смысл и логично вплеталось в любое явление этого мира. Расшифровать рукопись было ребячеством по сравнению с тем, что домыслил я в ее содержании и что выстроил в своем воображении. Несчетное количество раз я вчитывался в ее строки, пока не обнаружил тот самый угол зрения, тот волшебный ракурс, с которого открылись мне картины описанного.

Как Загорский и говорил, в его работе делался акцент на мозговой связи между донором биоматериала и его получателями, в данном случае подопытными. У меня, к сожалению, не было такой возможности – проверить столь потрясающее открытие на практике. Оставалось додумывать буквально в уме и пользоваться в опытах тем, что было мне доступно. А это совсем немного. И я пошел с другого конца этого эксперимента – с его результата, представив, что факт передачи команд на расстоянии давно известен и очевиден. Это давало мне возможность найти причину столь загадочного обмена информацией. Так я предполагал. На практике же все было намного сложнее. Порой я по несколько месяцев не понимал, что делаю и чего жду. А порой я просто гулял по лесу. Изучал сорта местных ягод и грибов, с наслаждением при этом забывая о своих проблемах и, как ни странно, об исследованиях тоже.

Кто бы мог подумать, что я буду любить простоту и находить красоту и умиротворение в самых скромных пейзажах и в самой бедной и убогой жизни. Временами я был откровенно счастлив и совершенно не понимал, зачем человеку куда-то рваться, пробивать себе дорогу по службе, мечтать о больших деньгах и роскошной жизни. По мне так нет ничего прекраснее и благостнее тихого заката в любое время года, природы в ее естестве и отсутствии всякой суеты.

И вот однажды наслаждение тишиной так увлекло меня, что я далеко забрел в лес, не заметив в отрешенности, как скоро стемнело. Сумерки то были не замечены мной, то как-то сразу меня напугали, заставив шарахнуться не по той дороге. Я так предполагаю, потому что ни разу не бывал здесь, отчего сильно разволновался, зная по рассказам односельчан, к чему приводят такие неожиданные изменения в лесу. Заканчивается это всегда одинаково. Вернуться из леса в такой ситуации везет не всем.

Я никак не мог вспомнить, как оказался на незнакомой мне тропе, так как ходил всегда одним и тем же, проверенным маршрутом. Теперь же я просто стоял среди темнеющих деревьев и, боясь неправильно сориентироваться, долго размышлял и прикидывал, откуда пришел и куда мне двигаться дальше.

Неожиданно меж деревьев что-то сверкнуло. Я было испугался, но, раздвинув прохладные, тяжелые ветви, обнаружил, что почудившийся мне блеск – это светящиеся окна, ибо взору моему из темноты предстал невиданный и неслыханный здесь ранее дом. Широкая, проторенная тропа вела к самому его крыльцу. И радовало это немного, так как означало, что я наверняка заблудился. Ведь прежде на моем пути никакого дома не бывало.

Деваться мне было некуда, вокруг стремительно темнело и, вопреки сомнениям, я направился к ярко манящему и пугающему одновременно жилищу. Глаза мои попривыкли к наступившим сумеркам и вместо ожидаемой избенки, а то и простой хижины, в сгустившейся вечерней темноте я обнаружил высокий, с балясинами вдоль крыльца, терем. И вот уж трусость коснулась моего сердца. Ведь как бы безнадежно я не потерялся, но долгим путь мой не был, а значит зашел я не так уж далеко. Однако ни о чем подобном в этих местах я не слыхивал. Ни намеком, ни полусловом, ни краем уха, ни в ярких, кошкинских сказках не доводилось мне узнать о предпочитающих лес деревне зажиточных хозяевах. Хотя в нынешнее время перемен дом этот вполне мог принадлежать какой-нибудь, одной из сотни, организации или комитету. Клуб, лагерь, школа… Не осталось нынче в природе зажиточных хозяев. А посему, так как блуждать я уже устал, а на волков нарваться не хотелось, я решился и направился к крыльцу.

Вишневые пятна крупных,закрывшихся к ночи цветов сочно вырисовывались под самым окном. Я не спеша поднялся по скрипучим ступеням и, с минуту помешкав, постучал-таки в дверь.

Ни приближающихся шагов, ни какого-либо движения внутри дома я не услышал. В следующий раз я постучал сильнее и прислушался. Либо хозяева крепко спали, либо в доме не было никого. Делать нечего, выходит не судьба заночевать мне в лесном тереме. Однако ночь меня страшила и я решил остаться здесь – на крыльце – до самого утра. Все же лучше, чем ничего. Ну а если и обнаружат меня, авось не прогонят.

Сам не знаю зачем, но напоследок я просто толкнул дверь и, к моему удивлению, она открылась. Заперто не было, я счел это добрым знаком и вошел. Комната внутри терема была лишь одна, но очень большая и имелся второй этаж, куда вела простая, но тяжелая лестница. Интерьер оказался не богатым. Большая печь с прислоненным ухватом, прямоугольный стол, застеленный белой скатертью с вышитым по центру орнаментом, несколько новых табуретов вокруг стола, лаковый шкаф с посудой и больше ничего. Я хотел было подняться на второй этаж, но передумал и позвал хозяев. Однако мне снова не ответили. Сделав вывод, что хозяева, скорее всего, отлучились недалеко и ненадолго, я снова вернулся к идее выйти за дверь и, ради вежливости, подождать их на крыльце. Бродить по чужому дому без приглашения было равносильно преступлению. В конце концов меня могли принять за вора.

Но как только я направился к двери – с порога донеслись голоса. И вот тут-то, сам не понимаю, почему, но я запаниковал и заметался. Я испугался быть обнаруженным вот так и нырнул в единственный темный угол этой комнаты – под лестницу, ведущую на второй этаж. Здесь оказалось довольно просторно и я прижался к самой дальней стене, очень надеясь, что меня не обнаружат.

Дверь отворилась и по голосам я понял, что вошли двое мужчин. Один немного картавил, говорил много и складно. Второй выдавал редкие фразы, но голос его был неприятен. Словно он фальшиво пел, отчего показался личностью уголовной.

– Семен, ты не понимаешь одного, – говорил словоохотливый, – что все люди до единого хотят много лишь двух вещей – хлеба и зрелищ. А некоторые готовы продать за это и родину и семью. Проходи! Сейчас мы с тобой соорудим яичницу с салом!

– Станете топить печь? – с хрипотцой спросил второй. – Один черт – холодает!

– Нет, топить не стану. Но у меня есть керосинка. Очень уж я голодный!

Далее последовали говорящие за себя звуки. По ним можно было понять, что отворили шкаф, загромыхали в нем посудой, поставили что-то звонко, отодвинули табурет, чиркнули спичкой, замурлыкали под нос песню. Какой-то знакомый, легкий мотивчик. Затем осталось только тихое булькотание песни и, через некоторое время, потянуло характерным запахом керосинки. Кто-то из двоих довольно громко потер руки и на сковороде шумно зашкворчало.

– Что же это ты разложил? – послышалась картавая речь и удивленный присвист. – Королевская игра?! Или мне изменяет память? Это странно, Семен!

– Отчего же, Алексей Петрович? Разве уставом партии запрещены игры в карты?

– Да нет, голубчик, это совершенно ни к чему! Меня удивляет то, что этим вооружен ты.

– Жаль… Что недооценили.

– Постой, ты намереваешься играть со мной?

– Да просто руки уже чешутся.

– Выходит мои пристрастия тебе известны?

После столь странного диалога я не на шутку задумался. Как-то уж слишком серьезно они говорили об обычной карточной игре. И вообще они стали говорить странно. Но, не стану отступать, просто приведу весь диалог по памяти.

– Моя колода редкая и я не каждому ее показываю.

В комнате запахло жареным и я тут же почувствовал легкий голод.

– Постой, я яйца разобью и начнем-с, раз уж ты так настроен. Хотя удивил ты меня не мало. Картежника в тебе я не видел.

– Всех моих занятий вам не сосчитать.

Послышался звук разбиваемых яиц и шкворчание стало глуше.

– Ну что же, – после нескольких секунд молчания, снова заговорил Алексей Петрович, – королевская так королевская. Я к твоим услугам.

– Ну так вот вам номер первый, Алексей Петрович! Откровение белого храма! – с азартом воскликнул Семен и мое любопытство взяло верх.

Я оторвался от темного угла и прильнул к ступеням лестницы, вернее, к прорехам между ними. Картина нарисовалась воистину лубочная. В центре стола восседал вихрастый брюнет лет тридцати пяти, сильно похожий на цыгана и неторопливо, с видом человека, совершающего таинство, выкладывал на стол большие, пестрые карты, которые показались мне не столько игральными, сколько гадальными.

Справа от него стоял мужчина удивительно колоритный. В белой косоворотке, рыжеватый, лысоватый и с маленькой аккуратной бородкой. Кого-то он мне навязчиво напоминал. За спиной у мужчины, на табурете, стояла красно-коричневая, допотопная керосинка и красным, длинным пламенем лизала большую, черную сковороду. Золотой свет от похожего на праздничную шаль с бахромой абажура делал цвет кожи чернявого неестественно терракотовым и поигрывал каким-то камнем на левой его руке, взрывая периодически сверкания такой силы, что мне даже на расстоянии резало глаз.

У рыжего не блестело ничего, кроме лысины, зато взгляд его юрких глаз с прищуром неотрывно всматривался в разложенные на столе карты. И по взгляду этому я понял, что не в карты они играют, а совершают что-то неведомое мне, отчего слова их обрели в моем сознании еще более загадочную форму. Он даже не присел за стол. Карты себе не взял. Что же это за игра получается? Однако с выводами я поспешил, так как через несколько минут Алексей Петрович выключил керосинку и уселся напротив Семена, прямо спиной ко мне, загородив в итоге все происходящее меж ними. И мне снова оставалось только слушать.

– Король мечей? – услышал я картавую речь и обомлел. Они играли картами Таро! – И что мне с того?

В голосе рыжего послышались нотки обиды.

– Берите его прямо здесь и сейчас!

– Ну как же… – печально произнес Алексей Петрович, – у меня лишь Богодельня.

– Так все плохо? Но ведь посмотрите, Алексей Петрович, на месте золотого храма император! И король мечей открывает вам к нему дорогу. Именно вам! Всмотритесь! Вслушайтесь!

– К сожалению, голубчик, эта сила не моя! Вот она, видишь? Она мне мешает.

И рыжий звонко шлепнул картой по столу.

– Но есть храм серебряный. В нем ждет вас маг. Он справится с любой силой, направив ее не против вас, а к вам. Доверьтесь ему.

– И где же вы, Семен, были раньше с вашим магом? Ведь моя карта давно бита.

– Нет, Алексей Петрович, не сдавайтесь! Я даже знаю путь к королеве мечей!

– Я повторяю – моя карта бита. Но ради любопытства, позвольте узнать, откуда вы взяли королеву мечей?

– От шута, Алексей Петрович! Вот он – в храме цвета охры.

И все же не могу не прерваться и не описать свои ощущения в тот момент. Ведь именно после этой фразы я окончательно понял, что они не в карты играют, а секретной информацией обмениваются. А еще мне показалось, что они не осторожны, ведь даже я догадался о происходящем.

– Ну и каков же расклад вокруг этого короля? – с каким-то нетерпением в голосе поинтересовался Алексей Петрович, личность которого все же всплыла в моей памяти, но настоящее его имя на страницах своего дневника я писать не стану.

– Пажей много, Алексей Петрович! Имеются и рыцари. Но все ставки делались на вашу карту.

– Я пас, Семен. И давай-ка ужинать. Яичница стынет и это интересует меня сейчас больше, чем единственная карта под моей рукой. Карта жертвы. Повешенный.

– Неужто вы готовы ей играть?

– Конечно нет. Признаюсь, что ваш король заинтриговал меня.

– Ну так давайте переиграем! Хотя… я вижу у вас две карты, а не одну.

– А, эта… Карта смерти, мой друг! Как не крути…

Заколдованный их разговор начал уже выпадать из тисков моего внимания, снабдив идеей фикс о смысле всей этой игры, как вдруг над моей головой раскатисто скрипнула ступенька и сердце мое подпрыгнуло от неожиданности. Я вздрогнул, увидев, как колышется над ступенями подол длинного черного платья. Я внутренне заметался, когда мягкие, золотистые туфли остановились и повернулись носами ко мне. Бежать теперь было поздно и я услышал над собой женский голос:

– Отчего же вы здесь?

Она говорила немного с акцентом, но мое сознание уже влюбилось в ее некрасиво произносимые слова, потому что глаза мои утонули в ее ослепляющем лице. В тот момент я даже подумал, что наверное она с другой планеты.

Бархатный лиф платья удачно оттенял ее смугло-золотистую кожу, глубоко коричневые волосы небрежными волнами расплескались по плечам, тонкие черты лица мог бы наверное лучше описать художник или поэт, а я лишь жадно вкушал взглядом. Тонкие руки царственно покоились на высоком, округлом животе. Женщина была беременна. От одного ее вида я тут же забыл про страх и потерял дар речи.

– Я… Я…, – непростительно запинаясь, пытался я ответить хоть что-то вразумительное, но оказалось, что сказать ей мне нечего.

– Мадам Ядвига, вы проснулись? – с удивлением обратился к ней Алексей Петрович. – А у нас как раз роскошный ужин поспел.

– А что этот господин оставили здесь?

– Какой господин, Ядвига? О чем вы?

И тут я понял, что мне необходимо либо бежать, что было бы смешно, либо придется объясняться.

– А… я… заблудился в лесу, – начал я улыбчивые объяснения перед красавицей, но ко мне уже приближался растерянный Алексей Петрович. – Заблудился! – утвердительно повторил я ему. – Набрел на ваш дом… Я стучал, стучал… Дверь оказалась открыта, а идти мне некуда, ночь… Я вошел, никто не отозвался, а тут вы вернулись.

И в этот момент я увидел, как мои объяснения терпят фиаско перед лобастой логикой рыжебородого, а потому замолчал.

– И… что же вы? – с подозрительным прищуром следя за выражением моего лица, решил допытаться Алексей Петрович, но подошедший Семен совершенно сбил меня с толку. Его широкие, длинные, как у египтянина брови, при виде меня удивленно поползли вверх.

– Вот это да…, – негромко произнес он и видимо тут же пожалел о сказанном.

Алексей Петрович реплику его уловил и хлестко одарил меня тяжелой порцией очередного подозрения.

– Я не понимать, – вмешалась Ядвига, – господин гость или вор?

– Господин грибник, – с извиняющейся улыбкой пояснил я и опустил глаза к стоящей у моих ног полной грибов корзине. – И я заблудился.

– Надо проводить! – резко скомандовала Ядвига Семену и тот как-то нехотя кивнул.

– Что-то не так? – видя его замешательство, спросил рыжебородый.

– Нет, нет, Алексей Петрович, все в порядке! – оживился Семен и больно ухватив меня выше локтя, спешно подтолкнул к двери. – Я провожу. Вы верно из Кошкино? – обратился он ко мне, но я успел заметить, как левый, черный как уголь его глаз подмигнул Алексею Петровичу, что лишь подкрепило мою догадку.

Мне не стоит напоминать, как и почему я очутился в Кошкино, а потому и заговорщицкий вид этих двоих и их замаскированная игра в карты поведали мне о многом. Главным образом, я понял, что один из них если не геот, то уж точно послан сюда следить за мной. Удивление Семена было слишком откровенным. Он знал меня, а вот я его нет. Но он скрыл это, значит не хочет выдавать себя. Ну, если только у меня еще не развилась паранойя.

Семен действительно вывел меня из лесу. И я, кажется, понял, что со мной случилось. Я оказался не на той тропе, а так как солнце закатилось окончательно, а небо затянули тучи, то и понять, куда идти, я не смог. Поди и развернулся в растерянности не туда. В общем, до Кошкино было около километра. И как только я понял, что нахожусь в более менее знакомом мне месте, Семена я поблагодарил, спеша расстаться с ним как можно скорее.

– Здесь уже не заблудитесь, – хмуро бросил он на прощанье. – И еще… , – он как-то замялся и паранойя снова навалилась на меня. – Товарища моего узнали ведь? Алексея Петровича?

– Товарища? – Я сделал вид, что не понимаю его. – Нет, простите. А разве мы с ним знакомы?

Семен шумно выдохнул и, кажется, улыбнулся, так как в проблескивающем сквозь поредевшие теперь облака лунном свете один из его зубов сверкнул так же драгоценно, как давеча перстень.

– Ну хорошо, идите… – уже совершенно спокойно повторил он. – Я, кстати, тоже из Кошкино. По делу. Не надолго. Быть может еще придется свидеться.

Но свидеться с ним снова мне совсем не хотелось и я чуть ли не бегом пустился к редким, светящимся окошкам моей теперь деревеньки. И подумалось мне, что не просто так привела меня туда судьба. Знак это. Надо быть с этим Семеном настороже. И что здесь делает Алексей Петрович? Кошкино-то наше ему зачем? Многое я тогда еще не понимал. А может просто боялся сделать очевидные выводы? И не находил я объяснений всей сути и таинствам этих бесед, а присутствие меж ними прекрасной иностранки Ядвиги осталось для меня как будто за гранью происходящего. И теперь еще я не ведаю, кто же она такая. Но быть может решусь спросить о ней своих запредельных друзей. Пора бы уже спросить".

Судя по тематически разбросанным записям в дневнике, Иларий, которого теперь именовали Петром, проживая в Кошкино, с каждым днем на собственном опыте убеждался в опасности своего положения. Он стал подозрителен, мнителен, его мучили по ночам кошмары и нервы стали подводить. А с тех пор, как он заблудился в лесу и побывал в том тереме, его вера в слова и предостережения Загорского возросла и страх поселился в голове неотвязный. Если подумать, то в первые месяцы пребывания в Кошкино он был невнимателен, скептически воспринимал рассказы об избранности своего далекого сына и вел простую и весьма расслабленную жизнь обывателя-мещанина, за что позднее ему было стыдно.

Теперь он с нетерпением ждал прихода кого-нибудь из Охры, чтобы рассказать о виденном и слышанном, но своими призывами не добился ничего хорошего и вкратце описал этот казус в своем дневнике:

"Некто Алиеф Мерчи открыто упоминался в рукописи Загорского многократно как тот, под чьим руководством происходило поддержание в превосходном, обновляемом состоянии некого гигантского по масштабам аппарата, входящего в целую систему для управления районами, который назывался СИН. Расшифровка наименования в рукописи не приводилась, но упоминался еще ряд имен, частое произношение которых в связи с неоднократным чтением вызвало однажды преждевременный приход тех, кто напоминал мне раз в месяц о моем странном положении. Они не удивили меня, сообщив, что не стоит так часто произносить имена личностей, стоящих у руля мира. Ведь я и сам уже догадывался о подобном. Имена эти малоизвестны, а произношение может производиться лишь в исключительном случае, когда необходимо их непосредственное присутствие. Сигнал о наборе кодов, составляющих имя, приходит к ним сразу, что вызывает массу вопросов, отвлекающих от неустанной работы. Таким образом, вместо поддержки и объяснений, вместо ожидаемого разговора по душам я получил строгий выговор от блондина. А посему расспрашивать его я ни о чем не стал, дабы не портить ситуацию окончательно.

Но вот сам Алексей Петрович, о котором мне так не терпелось поговорить именно с блондином или Загорским, явился ко мне буквально через неделю с вопиющей просьбой поделиться с ним небольшим количеством моей крови. Якобы есть один ученый по фамилии Филипченко, который помогает ему иногда с переливанием крови для хорошего самочувствия, так как у него есть проблемы с сосудами. При чем здесь моя кровь – я не понял, но на процедуру согласился.

Покамест я уверен лишь в одном – извещать моих наставников о просьбе рыжебородого не решусь. Видимо не время. Может статься, что время это так никогда и не настанет, так как тайна эта не только моя. А посему мне лишь остается слепо доверять наставлениям своего прадеда – выбора у меня нет. Ведь я таю еще в душе надежду увидеться с теми, кто дорог мне более, чем жизнь моя".

Вот так раз! Иларий начал общение с Алексеем Петровичем! Это одна из многих бессвязных записей в дневнике Илария Афанасьевича Бурмистрова, получившего для проживания в 1922 году новое имя и биографию. Большинство записей весьма обыденные, иногда очень краткие, часть их носит чисто практический, математический и инженерный характер и касается скорости времени и возможности ее изменения, а также множества частот, составляющих сложную, жизнеобеспечивающую систему вокруг Земли.

Все началось с безобидных, почти самообразовательных формул и расчетов, но далее в содержание следующей тетради врезаются взрывные, ломающие стройный ход математики утверждения.

Загорский своими краткими трудами открыл для Илария совершенно иную математику и физику. Как будто все это принадлежало какому-то другому миру, с иной системой и формой жизни, однако абсолютно объясняющее устройство окружающего и нас мира.

Ниже шел перечень используемых в работе трудов. Список был довольно обширным, наводящим на подозрение, что из Кошкинской "тюрьмы"Илария Афанасьевича все же выпускали, а может доставляли ему книги собственноручно. Но литература присутствовала однозначно, так как вслед за увесистым перечнем работ по анатомии и антропологии аккуратные, каллиграфические страницы портили отталкивающие и пугающие рисунки опытов. Сначала над мышками, потом над поросятами и наконец, над человеком. Что такое пытался соорудить Иларий – страшно предположить, но то, что это было связано с электричеством – повествовали иллюстрации.

Предупреждений своих туманных друзей Бурмистров после встречи с Алексеем Петровичем бояться перестал, так как смело написал в дневнике о визите Алиефа, который закончился провально. Зато он узнал, что родился ребенок.

Однажды Алиеф и Том пригласили Илария отправиться на один любопытный, как они ему пообещали, конгресс, в 1948 год. Иларий удержаться не смог – в программе конференции значились вопросы по интересующей его теме жизнеобеспечивающих частиц.

Плоский, треугольный летающий аппарат доставил их и еще двух мужчин в пригород Лондона, Шервудский лес, где среди гигантских дубов, на аккуратной такой, идеально круглой полянке они перешли в другое время.

Иларий чувствовал себя неудобно, когда в компании прилично одетых сопровождающих, входил в Кейвортский колледж неподалеку от Британской геологической службы. Ему-то никто не предложил переодеться. Какое неуважение. Он был разочарован своими новыми друзьями. Да и о частицах на конгрессе не упоминал никто. Зато много говорили о геологии, шахтах, подземных тоннелях и проходах, об улучшении подземных мегаполисов, что Иларий принял вначале за неверный перевод. Но с переводом все было в порядке. Речь шла о будущих войнах с целью изменения границ, так как в связи с новой политикой Агарты наземная территория должна принадлежать дружественным их политике государствам.

«На обратном пути Том спросил меня, отчего я все время молчу или мне не понравился Конгресс? Но ответить мне было нечего. Я был вне мира, над миром, вне времени. Я знал теперь, как все начинается и что происходит. Стоит ли чего-то добиваться после этого, к чему-либо стремиться? Останется ли вообще желание жить? На что Алиеф ответил утвердительно. Но пока что такого желания у меня не возникает. Сплошное уныние. А ведь с того путешествия прошло уже три месяца».

Очень много непонятного показалось мне в его записях. Например, каким образом возник Алиеф, коего, судя по дате в дневнике прадеда Загорского, уже и в живых-то давно нет? В том смысле, что к Охре, как я понимаю,он не имеет никакого отношения. И потом, кто организовал эту встречу, где она состоялась и кто позволил Бурмистрову так самовольничать? Это же не по инструкции – встречаться с теми, кто не входил в список наставников Илария. А список я помню. Алиефа в нем нет.

Следуя записи, мифический господин Мерчи заявлялся к нему не раз: "Алиеф сегодня был не весел. Но он тщательно изучил мои расчеты и это значительно подняло его настрой. Он сказал, что то, что я здесь пишу о времени – практиковалось всегда. С самого начала работы системы. И каждую эпоху находится ум, делающий это открытие заново. С ним был высокий, бритый наголо мужчина, представившийся Томом и задающий много вопросов о днях посещения блондина и Загорского. Наверное хотел с ними пересечься. Алиеф с Томом чему-то хитро посмеялись и посмотрели тело – труп, лежащий в дальней комнате, куда я не впускал никого. К трупу было присоединено множество проводов, пучком лежащих на столе".

Это был уже второй труп, который Иларию посчастливилось обнаружить за деревней. Бездомный однозначно, судя по внешнему виду.

Первый был умерший с голоду юноша без ног, которого соседи выбросили из дома умирать, прибрав чужое, убогое хозяйство к своим рукам. Иларий услышал об этом от соседки Анны Николаевны и отправился к председателю Кузнецу, дабы решить проблему по-человечески. Но реакция председателя оказалась неожиданной. Он предложил Иларию забрать мальчика себе, если он такой сердобольный. Иларий хотел было выругаться в сердцах, да передумал. Чего бисер перед свиньями понапрасну метать? Махнул он рукой на потного, раскрасневшегося от горячих щей с уткой Кузнеца и направился на поиски несчастного калеки. Нашел его ближе к вечеру, в канаве, за березовым молодняком. Парень был до слез худым, с множеством синяков и засохшей кровью на голове. И оказался мертвым. То ли убили его, то ли поранился сам. Но тело было еще теплым.

Провидение пошло Иларию навстречу, подбросив этого забытого, мертвого калеку. По темному он отнес мальчика домой. Там, в тишине своего мрачного дома, мысленно попросив у него прощения, трясущимися руками сделал на коже трупа несколько надрезов. Ему нужно было человеческое тело, пусть даже мертвое, для своих секретных процедур по перемещению частиц. И тела этого хватило дня на четыре. Дальше держать не имело смысла и Иларий так же тайно, как и принес мальчика, похоронил его на краю кладбища – ночью, весьма осторожно, поставив серый, неотёсанный крест на могиле и оставив букет из какого-то цветущего повсюду бурьяна.

Так он вошел во вкус, перешел невидимую моральную грань и дальше было уже легче. Да и интересней. Остановиться он уже не мог, частицы молчали, а ведь с мышами получалось. Значит допустил где-то ошибку. Значит не учел каких-то особенностей. Он пересмотрел все свои расчеты, готов был даже провести эксперимент на себе, греша на отсутствие реакций у трупа, но пошел с другой стороны. Увеличил силу потока и изменил точки подсоединения. Он решил поэкспериментировать с железами внутренней секреции. И труп бродяги откликнулся. Подергивания были слабыми, но пространство над точками соединений замерцало голубыми всполохами. Радости Илария не было предела. Ток сыграл роль духа, оживившего на время нечто, почти умершее уже в этом теле. И это нечто он и называл частицами. По крайней мере, он надеялся, что не ошибается и что это именно те самые, заветные податели жизни.

Но вернемся к дневнику.

"Том коснулся проводов и сразу получил небольшой удар током, совершенно не испугавшись, к великому моему изумлению, а лишь сердито выругавшись чередой неразборчивых шипящих слов. Алиеф покачал головой и произнес что-то на неведомом мне языке. По телу он все время шутил, хотя был явно недоволен, а касаемо времени сказал, что весьма недурны мои идеи о радиусах и квадратах, повторив еще раз, что система сама по себе и является гигантской машиной времени. Иначе установку, создающую каждую картину земного бытия назвать и нельзя. Затем он резко перешел на тему моей супруги, предупредив, что все остается в силе и даже мой шанс увидеть сына. Но только не жену. Однако они предлагают мне кое-что получше – отправиться с ними и работать на благо системы. Я отказался, радуясь в душе возможности увидеть наконец-то своего ребенка".

Ниже, в течение почти месяца дневник Илария заполнялся тезисами по метафизике и биологии. Новоиспеченный исследователь был убежден, что между живыми существами имеется сокрытая на физическом, но очень микроскопическом уровне, связь. И на этом уровне мы все не просто общаемся друг с другом, а сообщаемся, как сосуды, обмениваясь необходимой для создания реальности информацией. Он сетовал на то, что не имеет доступ к этому микромиру и нет у него возможности изобрести подобные частицы вне организма. Он даже не в состоянии увидеть те, которые нащупал самостоятельно и почти вслепую, полагаясь исключительно на логику и с трудом добытые знания. В противном случае он смог бы, используя одного-единственного человека, создать целый новый мир, подобный уже существующей вселенной. Он был уверен в этом.

Когда дневник Бурмистрова Илария Афанасьевича уже был изучен мной вдоль и поперек, сомнений не было – это тот самый человек – Петр Алексеевич Розов – встречу с которым подробно описал в своих мемуарах Алексей Петрович Степанов, внесший в свое время в мир величайшие перемены и назвавший Розова отцом нового мира. Странное совпадение: Петр Алексеевич, Алексей Петрович… Две незаурядные личности, сильно повлиявшие на развитие такого спонтанного и не ожидаемого во Вселенной явления, как человек.

О встрече Илария с Алексеем Петровичем и его экстравагантными спутниками в тереме Охра узнала не сразу. Позднее же эпизод этот сильно встревожил многих и даже дал ответ на некоторые вопросы. Но меня в нем заинтересовала именно Ядвига, о которой, как и о Загорском, ни в Охре, ни в Геотии нет никаких данных. Со слов самого Илария, женщина яркая, плохо говорившая по-русски и, к тому же, беременная. Хотя, чему я удивляюсь? Имя-то наверняка фальшивое. В базах по сотрудникам и рабочим объектам женщины с таким именем нет. Ну если на то пошло, то и цвет волос, и даже беременность могут оказаться не настоящими. И все же не могу отмахнуться от мысли, что дама эта пик. Слишком эпизодична и темна, слишком козырна окружающая ее компания, слишком много кто вокруг нее поставил на сына Илария, а тут ее беременность. Существует ли вероятность, что это не факт, а стратегия, имеющая отношение именно к этой истории? Разум жестко игнорирует Ядвигу, а вот интуиция толкает поворошить чужие воспоминания.

Но осторожно расспрашивать о ней мне оставалось лишь сторожил и тех, к кому за недолгое мое пребывание в Охре появилось неожиданное доверие. Самым логичным, на мой взгляд, было побеспокоить того, кому первому Иларий поведал эту историю. Да, да, это был не блондин и не Загорский, и даже не Алексей Петрович, как оказалось.

С целью соблюдения некоторых запретов, возникающих в рассказе самого Илария, имя этого человека я называть не стану. К тому же оно вам пока не скажет ни о чем. Имя как имя. Просто он его скрывает. Хотя… было бы неплохо не называть его вообще. Очень уж личность героическая. И есть одна щепетильная деталь. Сейчас он находится не в лучшем положении. Мне было позволено увидеться с ним с условием полной секретности.

– Именно теперь ты хочешь поговорить об Иларии? – с тоской в голосе спросил он и мне стало стыдно за свой эгоизм. "Но ведь я не из любопытства, я дела ради"– хотелось мне себя успокоить. Но это было неправдой.

– Я хочу разобраться. Как знать – быть может это многим идущим следом подарит шанс.

– Ядвига? – он спросил еще более сурово и с жесткостью в голосе, мужественно проглотив мою болтовню про идущих следом. – Конечно знаю. Одно из множества рабочих имен.

– Чьих имен? Кто она?

– Эта особа везде и всегда преследует исключительно личные интересы. И ей одинаково плевать как на Охру, так и на Геотию. От кого беременна и что делала в этом лесу, я могу только предполагать.

– Не поделишься… догадками?

– Да уж, я смотрю твой напор серьезен. Ну что ж… В тот момент она находилась там, где можно было разжиться немалой властью. И ее беременность возможно ей в этом помогла.

– Так а куда же она подевалась и где находится теперь?

– Да ничего хитрого. Эта власть ей и досталась.

– То есть как?

– Я больше ничего не могу сказать. Если она так важна для тебя, ищи ее на самом верху.

– Так она связана с Иларием или нет?

Он устало усмехнулся, и тут мне показалось, что он знает обо мне что-то такое, чего я сама о себе не знаю. Но его позвалии наше короткое, вымоленное свидание подошло к концу.

– У тебя с ней в дальнейшем проблемная связь! – бросил он неожиданно, решительно, низко склонил голову и вышел, оставив меня в непростительном замешательстве. – А роман у нее был с Толей Кондрашовым.

Ох, видимо не те вопросы нужно было задавать моему несчастному товарищу. Кто такой Толя Кондрашов, я спросить не успела. Шанс упущен. А узнать что-либо о Ядвиге больше не у кого, потому что и доверять здесь некому. Остается искать этого Анатолия.

Но прежде подведу итоги. Судя по именам гостей в дневниках, и охринцы и геоты навещали Илария часто. По описаниям мне показался знакомым блондин. А вот их лестная оценка сомнительных научных открытий Илария попахивает блефом. Это же представители будущего, жители государства, которое выжило благодаря невероятным изобретениям и открытиям, а их удивляет и восхищает то, что у них давно есть? Они определенно врут, а на деле просто что-то вынюхивают.

Но Иларий повествует, как они буквально подталкивают его к научной деятельности, снабжая сложной, неведомой ему доселе аппаратурой, нужными книгами и убеждая в необходимости этой странной, до конца им самим неопределенной работы.

Я старательно раздобыла информацию обо всех упоминаемых им личностях, чем очень горжусь. Ведь сделать это было не так просто. Но казалось бы – заглянуть в архив, расспросить коллег и, может быть, откомандироваться в прошлое. Последний способ я, как и многие, не люблю. Все в восторге от этих путешествий. Меня же они сильно дезориентируют, навевают необъяснимую, философскую тоску и физически после переходов я чувствую себя неважно. Это только в книгах и фильмах 20 и 21 века показана волшебная, завораживающая атмосфера прошлого. Поверьте, она иная. Я не так часто там бывала, но это как будто ты застрял в чуждых местах без цивилизации, культуры и малейшего понимания. Чаще наоборот. А еще во время подобных командировок меня не отпускает страх, что я могу не вернуться.

Подобное случилось однажды – я потеряла выход. Сотрудник, что был со мной, ушел раньше. Я осталась одна и металась в Лондоне 15 века, как запертая в страшном сне. Меня обвинили в ведьмовстве из-за наличия неизвестных, обладающих на взгляд аборигенов того времени, колдовскими возможностями, предметов. Мне грозил суд и казнь. Но появился человек из Охры по имени Владимир и показал мне другой проход. Я не была поставлена в известность о том, что в каждом радиусе живут годами наши агенты. Если бы я знала, не заработала бы таймтрафобию.

Этот казус случается часто с неопытными сотрудниками и позже они гордо вспоминают об этом, как об интересном опыте. Я же по природе чрезмерно впечатлительна. Ну да ладно, что прошлое ворошить. Охра держится на нашей работе. Мне выпала такая честь и я не могу трусить и рефлексировать. Надо уметь справляться.

Глава 4. Охра

Через месяц после знакомства в тереме в Кошкинский дом Илария явилась новая гостья – сиреневоглазая, мифически красивая женщина и тоже заглянула в его дневник. Может быть потому, что он был открыт на страницах с рисунками опытов? И он спросил ее как раз о наболевшем – о частицах. Ответа она, по видимому, не знала, сказала лишь, что он скорее всего приобщен, а потому легко ко всему приходит. И, как и все, предложила ему уйти с ней. Он же попросил лишь увидеться с сыном. Она проигнорировала его просьбу в явном замешательстве, что насторожило Илария. Кто она? Почему растеряна? Ненормальный цвет глаз. Уж не геот ли?

Он напомнил, что они обещали встречу, вызвав на ее лице тень плохо скрываемой тревоги. Она растерянно пробежала взглядом по комнате, потом опомнилась, улыбнулась и еще раз пригласила прогуляться с ней туда, где все может измениться. Иларий очень опасался подвоха, а потому долго тянул с ответом. В итоге купился, но лишь за поддержку в исследованиях. Она ответила с усмешкой, что он не сделал пока ничего ценного. И что там, откуда идет контроль, давно все изобретено. Здесь же изобретено будет не скоро. Но если он отправится с ней, то может стать первым. Кое-где произошла катастрофа и его изобретательность, и его ум могут оказаться очень кстати.

Иларий уже неплохо знал охринцев, а потому не поверил ей. На вопрос о Загорском она удивилась, напряглась, а после усмехнулась так, словно догадалась о чем-то. Красавица не казалась ему враждебной, а рассказами о своей стране так заинтриговала, что любопытство взяло верх над опасением.

И он согласился… На прогулку.

Далее в его записях возникают яркие, неординарные, но сбивчивые, будто взахлеб от восторга, описания нашей страны под названием Охра. Очень поверхностные описания и обрывочные. Складывалось впечатление, что несколько страниц были просто вероломно уничтожены. Но то, что осталось, многим покажется вымыслом.

"В ее мир мы вошли так же, как я в 22-й год – по круглому, блестящему, расстоянием в несколько шагов, тоннелю, с горечью во рту и давлением вокруг головы. В государстве этом нет никакого плана даже внешне. Много зелени: леса, парки, сады. Отдельные экземпляры деревьев имеют невероятно гигантские размеры. Просто горы, а не деревья. Это пугает и непохоже на реальность. То тут, то там стоят разнотипные дома. Их архитектурный стиль мне незнаком. Казенные отсутствуют вовсе. Все больше похожи на дачи, дворцы и открытые веранды. У местных жителей тяга к колоннам, фонтанам, скульптурам. Отовсюду видно морское побережье. А вот самих местных жителей немного. Охра напоминает по своим масштабам город и пригород. Интересно, это столица или вся Охра?

Сразу у выхода из тоннеля нас встретил открытый оранжевый автомобиль без шофера. У него имелась крыша и сиденья, но не было ни дверей, ни руля. Моя прекрасная проводница голосом приказала автомобилю ехать. Ехали мы не больше минуты, остановившись у здания в форме многогранного кристалла. Голос назвал его "Приумрей Исследований".

Встретил нас мужчина с очень незаурядной внешностью. Поражали его яркие, большие глаза, длинные темные волосы и лучезарная улыбка. Широкие, но совершенно по-женски изогнутые брови, выдающиеся скулы и ямочка на подбородке делали его лицо красивым, но веяло от него такой силой и властью, что перед всем его образом я спасовал и замешкался. Говорил он по-русски и это казалось мне странным. Представился глупым, вовсе не нашим именем Мэо и пожал мне руку. Его ладонь оказалась очень большой. Моя рука просто утонула в ней. Пальцы у него были длинными, тонкими, а сама кисть очень широкая и угловатая. Никогда не прежде, не после я не встречал таких рук и запомнил их навсегда. Одет Мэо был незамысловато. В белую рубашку, узкие брюки и черные, мягкие туфли. Он сказал, что хочет показать мне СИН, но просто так туда мы пройти не сможем, а потому экскурсия будет виртуальной. Да, кажется он сказал виртуальной.

Меня провели в большую комнату с серебристыми, похожими на металлические, стенами и удивительными приборами. Свет погас и я увидел образовавшееся словно из воздуха другое помещение. Я видел то, чему нет слов в моем языке. Но я постараюсь описать это доступно. Экраны, лучи, кнопки, провода. Много проводов. Я видел что-то, похожее на солнце. Огромное и текучее. И этот шар излучал те самые микрочастицы, о которых я так грезил в последнее время. Так сказал мне Мэо. Я спросил, откуда ему известно о моей работе, но он лишь улыбнулся и мне почудилось, что я сплю.

Я видел множество людей, опутанных проводами. И многие из них были некрасивы лицом. Но они имели власть над миром. Ибо весь мир был у них как на ладони. Каждый цветок и каждый человек, все судьбы и ход времени. И то, что у них было одним днем – для людей равнялось многим годам. Я спросил, почему так и женщина ответила, что это все искусственно. "А что же тогда реально?"– спросил я, но ответа не получил. Мэо лишь пояснил, что времени не существует. Это иллюзия. Примером служат сны и другие организмы. Муха видит одно течение времени, черепаха другое, человек третье… Все зависит от работы мозга. Но есть и внешнее воздействие.

"Стоит коснуться одного слова на панели"– сказал Мэо, – "и время остановится, и туда, где оно остановилось, не сможет проникнуть никто". И тогда я понял, что эти люди – хранители времени и творцы жизни и что им до моих детских, натужных записей?

"При стечении определенных обстоятельств и человек может оказаться вне времени", – дополнила объяснение Мэо женщина. – "Стоит лишь произнести то же самое слово". Я был в замешательстве от ее объяснения, но Мэо успокоил мой разум, назвав это "магией".

Как же я не понял сразу? Их высокую науку мы зовем в нашем мире магией, не ведая ее механизмов в силу своего невежества.

Обойти весь Приумрей за несколько часов оказалось невозможно. Мэо провел меня по самой большой части этого волшебного учреждения – лаборатории Анат. Здесь работали по-настоящему великие ученые и создавали они мир. Основная цель лаборатории заключалась в сотворении новых видов флоры и фауны, а еще в совершенствовании человека. Первое сравнение, пришедшее мне на ум при виде такого количества всевозможных тварей – Ноев Ковчег. Как жаль, что ни с кем я не имею права поделиться увиденным. Сколько знаний, сколько откровений!

Но дальше было еще интересней. Мы подошли к абсолютно пустой, со стеклянными стенами, комнате. Небольшая. Квадратов тридцать площадью. Мэо заманчиво улыбнулся и, указав на комнату рукой, шепнул мне:

– Лаборатория того света.

Я покосился на него с непониманием.

– Что значит "того света"?

– Тот свет – это чуть-чуть иной, алияфриквентный мир, куда мы уходим после смерти, переходя к другой, более совершенной форме жизни. – Так пояснил Мэо, сбив меня с толку незнакомыми словами. Хотя, стоит подумать – кажется это латынь.

Нижняя челюсть моего лица ощутимо поползла вниз. Никто и никогда не объяснял мне так просто и так доходчиво тайну жизни после смерти. И главное – сам факт ее наличия.

Я хотел было задать кучу вопросов, но он не дал мне сделать этого, запросто распахнув дверь в эти пугающие апартаменты. Он приглашал меня войти. Приглашал на тот свет. Было это абсурдно и страшно.

Я отрицательно покачал головой, дав понять, что не готов к подобному подвигу, но Мэо заверил меня, что не произойдет ничего плохого, ведь мой час еще не настал. Мы перейдем туда в своей плотной форме и никто из тамошних обитателей нас не увидит, потому что дальше микроскопа пути нам не будет. Это не так просто и день сегодня не подходящий.

– Дальше микроскопа? – не совсем понял я.

Но вместо ответа он снова пригласил меня войти.

– Не бойся же. Это только лаборатория.

Видя мою растерянность, Мэо красиво улыбнулся и уверенно вошел в комнату, тут же исчезнув. Это было похоже на фокус, если не на чудо. От произошедшего меня бросило в дрожь и я не только идти туда, я видеть это не мог. Но Мэо снова появился, выйдя из комнаты подобно призраку. Его искренне рассмешил мой страх и изумление, но он пообещал мне показать там кое-что весьма интересное и я согласился. Никогда и никто не приглашал меня прогуляться на тот свет. Привычный мир рушился в моей голове все больше и безвозвратнее.

Я шагнул в комнату, набрав полные легкие воздуха и, действительно, очутился в привычном для моего воображения помещении с микроскопами, экранами и погруженными в свои исследования работниками в количестве пяти человек, трое из которых были облачены в обычные белые халаты. Что можно было исследовать на том свете? И зачем? Я, признаюсь, попав туда, сразу же осмелел и даже пожалел немного, что нельзя увидеть этот мир вне лаборатории. Это было бы весьма любопытно, если не сказать больше.

Меня представили темноволосой женщине с тонкими чертами лица и в очках. Было в ее внешности что-то среднеазиатское, как мне показалось, но звали ее совершенно по-русски – Наталья. Мэо попросил Наталью показать мне открытые атомы. Само словосочетание прозвучало странно, заставив меня пораскинуть мозгами в эти несколько секунд – что бы это значило?

Мне предложили заглянуть в микроскоп, каких было много в лаборатории Анат. Он и на микроскоп-то походил мало. Странный аппарат, выводящий увиденное на экран крупным планом. Я заглянул и смог наблюдать незнакомые мне молекулы. Наталья предупредила, что это молекулы человеческого уха, засыпав мой интеллект еще одной порцией новых терминов. Иная терминология, иная биология, иная физика…

Картинка изменилась и мы стремительно погрузились вглубь совершенно бесцветной молекулы, узрев на экране несколько разбросанных с большим промежутком атомов. Это было удивительно. Столько пустого пространства между ними. Даже непонятно, каким образом они могут составлять что-то материальное. Мэо спросил, приходилось ли мне работать с микроскопом и наблюдать подобную картину. Я ответил, что приходилось, хотя и не с таким. И я имею представление, как выглядят мельчайшие частицы.

– Ну вот и хорошо! – обрадовался он и попросил посмотреть на экран повнимательней, ибо я невнимателен.

И действительно, я поймал себя на отстраненности от происходящего. А как иначе? Разум мой никак не мог привыкнуть к нахождению в мире мертвых. Дальнейшая картинка заставила меня содрогнуться. Я не мог понять, что вижу на самом деле. Только что это были атомы, но теперь… Теперь они напоминали узор ковра. Вернее сказать, пространство между ними было заполнено несимметричными, редкими и совершенно отличными друг от друга знаками.

Я подумал, что здесь это и есть цель работы – вытворять с атомами и молекулами нечто подобное. Я спросил, что это значит и чем это они здесь таким занимаются. Ответ Натальи был развернутым, но чуждым моей психике. Она объяснила, что в привычном мире мы видим мельчайшие частицы – молекулы, клетки, атомы, электроны закрытыми, а потому они выглядят для нас почти пустыми. Но они не являются тем, что мы привыкли о них думать. И в действительности это все искусственные частицы, диктующие носителю форму, цвет, качество. И выполняют роль пусковой кнопки программирующей информации вот эти вот символы, которые созерцать возможно лишь в этом мире. Здесь они открыты. И атомы в этом поле такие, какие есть на самом деле.

Я чувствовал, что Наталья старается объясняться со мной на максимально доступном языке, используя примитивные термины. И я благодарен ей за это, несмотря на свою относительную теперь подкованность в вопросах физики, так как все равно из сказанного и увиденного понял мало. И больше всего потому, что не мог поверить в то, что вижу.

Сложно было оторвать глаза от столь удивительного зрелища. Все знаки на атомах были мягкого желтого цвета. Они казались безупречно четкими, ровными, словно отпечатанными.

– Но что это значит? Эти знаки? И откуда цвет? Ведь его не должно быть.

– Этот рисунок составлен цифрами. Но не привычными для тебя. Он виртуален, я думаю. Вот это мы и пытаемся понять. Ну, в данном случае важен еще и цвет. Его излучают сами атомы. Этот, например, говорит о том, что это не конец и атом содержит другие частицы, к которым мы и обратимся.

Таким было объяснение Натальи, которое лишь еще больше перемешало мои скромные, самостоятельно добытые знания. Она увеличила изображение до электронов и я увидел невероятные по красоте символы. Они в корне отличались от предыдущих даже по своей стилистике. Но цвет их был нежно-зеленым, как просвеченная солнцем весенняя листва. Спросить я даже не успел. Наталья пояснила, что зеленый цвет обозначает еще меньшие частицы в составе электронов. Мы погрузились глубже и символы поменялись, став голубыми. Но и после этого погружение продолжилось. Мы добрались до синих символов, отдаленно напоминающих санскрит.

Я позволил себе угадать цвет символов клетки и молекулы, указав красный и оранжевый. Мэо довольно улыбнулся, что означало, я полагаю, мое точное попадание. А все было просто: радуга. Семиуровневый спектр. Последние частицы ожидались фиолетовыми. И так оно и случилось, но Мэо обрадовался, как ребенок и попытался меня удивить, намекнув лишь, что мы ведь не в своем мире, где информация дана дозировано, мы в мире ином. А здесь реальностьболее открыта, после чего я рискнул предположить, что радуга здесь тоже иная. Я спросил, сколько же цветов имеет спектр на самом деле и Наталья ответила, что двадцать семь.

После продемонстрированных мне чудес я поймал себя на неудержимом желании увидеть эти сказочные цвета и понять, что означают символы. Но я переоценил свою психику. Рассказа о полном спектре было бы достаточно. Я, к сожалению, почти все видел серым. Мэо сказал, что знал, но указать мне на это было важно. Я должен понимать, что есть информация доступная и запрещенная, а есть информация из потенциала и порциала.

Человеческое восприятие сильно ограничено. Я не смогу увидеть всех показанных мне цветов, у меня к ним дальтонизм, как и не смогу понять перевод на мой язык команд, которые заключают в себе эти таинственные знаки. В человеческих языках нет слов, способных перевести эти понятия. Но зато мне пояснили более доходчиво, что это не просто символы, а слова на высшем для меня языке, которые являются и информацией и командой, как фотоны с их дуализмом. Информация создает содержание, команда приводит его к жизни. Но самое любопытное из всего сказанного Мэо намекало на миллионную долю информации. Все, что мы видим – это лишь верхушка полной картины, а потому мы всегда будем в тупике. Может статься, что те частицы, с которыми мы пытаемся работать и которые всеми силами постигаем и приручаем, подобны небесному свету, долетевшему до нас от умерших уже звезд. Они могут быть лишь импульсом, лишь действием чего-то большего, невидимого, но узреймы это и врата разума распахнутся для нас полностью.

Я чувствовал себя первоклассником. Мэо успокоил меня, убедив, что для большего понимания мне неплохо бы изучить программирование и вообще принцип действия вычислительных машин. Это неведомая для меня область и он хотел бы помочь мне в этом, так как я талантливый мыслитель, которому не хватает элементарного пополнения своего словарного запаса и владения некоторыми существующими в природе научными достижениями. Эта фраза рассмешила меня и я поправил Мэо, заверив, что в природе нет научных достижений, они есть лишь у человека.

Мэо рассмеялся в свою очередь и с укором покачал головой, упрекнув меня в невнимательности к только что продемонстрированному ими научному достижению, пронизывающему своим бесчисленным множеством всю природу и создающему ее. К тому же ничто в мире людей не изобретается. Все привносится извне. Оттуда, где все это всегда было и есть.

Я был очарован виденным, но сокрушен осознанием своей никчемности. Я понял, что нет никаких гениев и избранных, святых и грешников, созидателей и разрушителей. Там, в мире, мы не делаем ничего такого, чего бы уже не было здесь. Но когда мы вернулись с того света, Мэо порекомендовал, словно прочтя мои мысли, продолжать работу над частицами. Странный Мэо… Я спросил, зачем? Ведь все равно у них это есть. На что он ответил, что я немного путаю. Есть на СИНе, есть у врага, а у них нет. А они Охра. И они на Земле. Но как же так? Он называл врагами тех, с кем плотно работал бок о бок. Фиалковоглазая женщина лишь кивала и улыбалась. В конце встречи он назвал ее Флореттой.

Перед моим отправлением домой мы прогулялись по Охре, у берега моря и мне почудилось, что я не вдыхал воздуха чище. Они словно ждали этого, а может снова прочли мои мысли и, указав рукой в небо, пояснили, что там невидимый купол. А воздух искусственный. И вся это биосфера тоже создана искусственно. И если я не помогу им с частицами, то так будет и дальше. И Земля никогда не будет восстановлена. Я долго всматривался ввысь, пытаясь разглядеть тот самый купол и снова подумал, что все это сон. Потом я невольно глотнул кристальный воздух ртом, желая им напиться на прощанье и сказал, что я конечно же продолжу работу над частицами, о которых ничего не знаю, но разве у них нет настоящих ученых? Флоретта сказала, что нет. Меня удивили ее яркие, чуть раскосые глаза. Они были прекрасны и не лгали. Еще она сказала, что их мало и им некогда. А я теперь свой. И мне можно доверять.

Когда мы сидели в парке, к нам подошел мужчина в очках и назвался Фернандо Ктахом. Плотный такой мужчина, с палочкой и маленькой бородкой. Попросил меня быть осторожным, обратившись по имени, хотя я и не представился. "Как же мала Охра…"– подумал я. Что же это за страна такая? Что за беда настигла Землю?

Ктах улыбнулся и напомнил мне, что здесь я могу быть абсолютно спокоен. Я ответил, что догадался об этом и восторженно рассмеялся. Но они кажется не заметили этого, так как были отчего-то грустны. Мне даже показалось на секунду, что кроме их троих в этой стране никого больше нет. Но, к счастью, я ошибся. Когда мы возвращались к моему тоннелю, я увидел много идущих по улицам людей. И я видел гуляющего просто так слона, но ни одного храма я не увидел в этой стране.

Я уходил на закате. И он ничем не отличался от обычного, естественного заката. И на лицах моих новых друзей я видел столько тоски и рока, что мне было жаль их оставлять. Но я хотел обратно – в свой убогий, теперешний дом, где ждал меня мой горячий чай и книги. Где мог я работать над своими частицами и новым телом, придавая ему сильную проводимость".

И это все, что есть у Илария о них – далеких, отчаянных, первых… Он счастливчик, он видел их глаза, слышал голоса. Мне никогда не повторить столь счастливый опыт. Та Охра теперь под запретом. Но я потолкую о них немного. Совсем чуть-чуть… О Мэо, например.

Был такой сотрудник в Охре, как Матиас Голландер. Появился он с первых дней основания и, как сказано в "Повествовании Ро Динаро о великих сердцах", с ним была Вероника Светлова. Так вот, ходят слухи, что Матиас Голландер и является тем, кого в дальнейшем по какой-то причине стали именовать Мэо. Но это действительно только слухи. По официальным документам Матиас погиб в первом же бою с геотами, отправившись на фронт с полным сердцем благородных порывов.

О Светловой Веронике известно не много. Честно и упорно пробовала себя в многочисленных видах деятельности на благо развивающейся Охры, но особенно нигде не задержалась. Последним видом ее занятости стала скромная должность лаборанта в генетической лаборатории. Больше информации о ней нет. И ныне она не проживает ни в Охре, ни в Геотии.

Мне же встречались такие отчаянные сплетники, которые утверждают, что Мэо по происхождению геот, однако, осмелюсь их переплюнуть, предположив его принадлежность к команде тех, кто прибыл из отдаленного будущего. А вдоволь начитавшись о его личности, рискну отправить его происхождение к предыдущим цивилизациям. Но назвать Мэо геотом… Величайший абсурд. И абсурд – его появление в нашей истории. Основатели настолько под запретом сейчас и так строго запечатаны с некоторых пор во времени, что даже я – дилетант – не могу допустить их причастность к делу Илария.

Ну положим, что информация о некой уникальности сына Илария могла дойти до них от пришедших из будущего. Мы еще столкнемся с этой командой. Валентиан, Жордан и Лука… Посланцы далекого двадцать девятого века, которым нужна была помощь в поиске все того же удивительного чада – сына Илария. Ну дали бы им такую возможность – подсказали, как и где искать… Но сами-то чего засуетились? Мне на ум приходит немного ответов. Либо по указке Фердинандо Ктаха, продавшего Охру геотам всю – до последнего гвоздя, либо цель икс, помноженная на секретность.

От себя хочу добавить немного горечи. Время моего появления в Охре совпало с буйным расцветом Охры-Геотии, а потому Мэо, к величайшему огорчению, повстречать мне не доведется. Самое большое мое сожаление, выросшее в процессе знакомства с историей этого зазеркалья, как цветок после дождя. Любопытнейшая была личность. Самая интересная, мощная и загадочная, на мой взгляд, из всей летописи Охры. Гораздо интересней Илария, да простят меня миллионы его поклонников.

Мэо за один день был способен посетить несколько эпох и везде, если не переворот совершить, то голову вскружить или войну прекратить. Нет, это не Матиас… – миллионер, владелец такого уникального бизнеса, как производство музыкальных инструментов, красивый, уставший от жизни, увлекшийся на этой почве розыском редких, археологических ценностей, работавший в свое время в Каирском историческом музее и пропавший без вести в Риме, где он и познакомился с Никой Светловой.

На самом деле в Риме им обоим просто повезло столкнуться в нетривиальной обстановке с основателями Охры и стать одними из первых, приглашенных в нее на постоянное место жительства. И случилось это за три года до катастрофы и конца старого мира.

Мэо – это вообще большой и жирный вопросительный знак. Самый вопросительный и неизвестный во всем новом мире.

Откуда появился? Куда исчез? Где его родина? Почему расстался с дамой по имени Анат? И куда подевалась эта вторая по загадочности личность? По какой причине он предпочел проверенной и надежной Анат мало ему известную, чересчур легкую в поступках Флоретту?

Я все время пытаюсь контролировать свое излишнее любопытство, отбирая лишь факты и людей, как-то связанных с сыном Илария и вот по этим фактам и выводам получается, что ни Флоретта, ни Мэо с ребенком не связаны и в нем не заинтересованы. Они вообще не в курсе актуальности этой взорвавшей новый век темы. Хотя…

Вспомните, когда Иларий спрашивает у Флоретты о разрешении на встречу с сыном, та в недоумении. Насторожила меня ее реакция. Ведь она даже не спросила, что за сын такой и самое главное – почему с этой просьбой он обращается к ней, уверяя, что ему обещали. Не придала значение?

На этот счет у меня есть кое-что интересное от самого Илария. Это еще несколько вырванных страниц из его дневника, сложенных вдвое и спрятанных все в том же томике рассказов Пушкина, который мне достался в наследство вместе со всеми тетрадями и свитками. Гадать, кто их вырвал не стану. Какой смысл?

"День вчера выдался дождливый и необычайно серый. Словно и не весна совсем, а осень. Я вышел на крыльцо и обмер. Подле колодца, за двором, вымокшая до нитки, стояла Флоретта и неотрывно смотрела на меня. Она дрожала так, что это было видно издалека. На улице никого, под ногами скользкая, покрытая лужами грязь, отражающая в себе странного оттенка небо – серо-желтое, отчего все вокруг становилось такого же цвета. Погоды отвратительней я не встречал. Что-то жуткое было в этом небе, в этом цвете и Флоретта показалась мне в эти секунды не в себе. Мне стало как-то по-детски страшно, но я пересилил себя и вышел к ней, намереваясь пригласить в дом и не капли не понимая, зачем она там стоит.

– Мне нужно увидеть Мэо, – стуча зубами и едва шевеля посиневшими от холода губами, вымолвила она и я опешил совершенно.

– Мэо здесь нет и никогда не было, – ответил я. – Войдите в дом, вы же промокли.

Но она тут же повернулась и пошла прочь. Вода ручьями стекала с ее волос и черный, брючный костюм плотно облепил все ее тело. Однако удивление мое усилилось, когда сделав лишь несколько шагов, Флоретта просто растворилась в воздухе.

В замешательстве я подумал, что видимо, здесь появился проход, но подобный факт вызвал во мне лишь раздражение и я поспешил домой. Мысли об увиденном не оставляли меня. Откуда портал? Что они опять задумали? И почему она искала здесь Мэо? Может случилось что?

Одолеваемый мрачными догадками, я снова вышел на крыльцо. И каково же было мое удивление, когда я увидел ту же картину. Ливень, серо-желтое небо и промокшая насквозь Флоретта у колодца. Я набросил брезентовый плащ и выбежал к ней с полной решимостью избавить от этого нескончаемого дождя. Но как только я приблизился, она снова ошарашила меня какой-то ерундой:

– Поймите меня, мне необходимо увидеть Мэо!

– Черт его знает, где ваш Мэо! Что же вы мокнете?! Идемте в дом!

Но видимо эта женщина стремилась добиться от меня какой-то определенной реакции, так как снова увернулась и, сделав несколько шагов, исчезла.

Проглотив гнев и решив, что с ней что-то не так, я вернулся в дом, собравшись растопить печь. Очень уж похолодало, да и обед готовить пора. Управившись с огнем и сунув в печку свекольник с пшенкой, чтоб сытнее было, я прислушался к дождю. Он не затихал. Мелкие домашние хлопоты не оттеснили мои размышления о произошедшем, а скорее генерировали их. И я подумал, что если Флоретта появится здесь ещёраз с разговорами о Мэо, то это будет означать только одно – какая-то тайна кроется в сегодняшнем дне.

Но Флоретта появилась у колодца не только в третий раз, но и в четвертый, и в десятый раз и я уже перестал выходить к ней и когда стемнело, плотно задернул шторы, так как по-прежнему лил дождь и она по-прежнему стояла у колодца. Но моя совесть чиста. Я сделал все, что смог. Я ее силой в дом затащил, отругал отборным матом, я ее и тряс, и в плащ укутывал и выталкивал силком обратно – в этот невидимый портал и сам пытался пройти следом, но у меня не вышло и никакого прохода я не ощутил. Тогда я плюнул на все происходящее и даже страх отступил, осталась только злость. Флоретту словно подменили.

А когда я ее в дом завел, она как будто разума лишилась, кинувшись бегать по всем комнатам. Я не узнавал ту самую красавицу Флоретту, которая первая познакомила меня с Охрой. Я не мешал ей и не говорил ничего. Наверное она искала Мэо. Ну что сказать? Думаю, что все же, что-то произошло, но на мои расспросы она реагировала неадекватно, продолжая заглядывать во все углы, под стол и под кровать.

– Где Мэо? Где он? – только и повторяла она и я не знал, что ей ответить. Она все равно не слышала меня и наблюдать это было страшно.

Но вот ночью, когда размышления не оставляли меня, а дождь, наконец-то стал тише, решил я прокрутить в голове весь сегодняшний день, чтобы понять, чем же он так ее заинтересовал. И как это связано с Мэо?

На другой день, после бесконечных визитов Флоретты, пришел Алиеф и принес с собой маленький, серебристый чемоданчик, в котором блеснули металлом инструменты и показались мне разноцветные флаконы. Он заявил, что пора сделать такой же укол, который пять лет назад, в поезде, по дороге сюда, мне сделал Загорский. После такой осведомленности о Загорском и тех событиях лишних вопросов задавать я не стал, а просто послушно подставил плечо. Надо, так надо».

Я пожалуй оставлю эти вырванные страницы из дневника Илария без собственных комментариев, так как в связи с написанным мне необходимо выяснить некоторые детали.

Глава 5. Валентиан

Из "Мемуаров анатомички":

"Как только тоннель Охры закрылся за Иларием, став похожим на светящуюся мандаллу, Ктах сел в серебристый автомобиль и отправился домой. Постарел и поглупел великий некогда и могущественный в легендах правитель Охры. Силы постепенно оставляли его. И продлять свое существование, прибегнув к ухищрением современных научных достижений он не считал нужным. Устал… К тому же они проиграли эту битву. Охра умирала, а с ней и то последнее, по крупицам собранное, что могло поведать о прежней, безвозвратно ушедшей человеческой цивилизации. Не удержать… Как ни старались, что только не делали, даже за союз с геотами ухватились, как за спасительную соломинку. Но союз не получался. Геоты захватили все. Время, людей, власть.

– Давай присядем, – дрожащим голосом предложила Флоретта и они с Мэо опустились на ту самую скамью, где только что так мило беседовали в обществе Ктаха и Илария. – Наши гости обещали подойти.

– Полно, Флоретта, нам уже никто не поможет. Империя Ро погибла… Жаль расцвести так и не успела. – Мэо взял свою подругу за руку и с глубокой тоской посмотрел ей в глаза. – Но ведь мы не уйдем, не так ли?

– Я уже не знаю, Мэо, что лучше для нашего будущего…

Ее фиалковые глаза были полны сомнения и такой не проходящей усталости, что ему стало жаль Флоретту. Она совсем не обязана быть с ним солидарна, она не обязана также и тонуть с этим огромным кораблем под названием "Охра". То ли дело Анат…

– Ты вправе уйти. Еще есть возможность выбрать любое, милое твоему сердцу время или махнуть в Геотию, ну или строить здесь – на руинах нашей жизни то, что планируют геоты, ты…

– Ты прав – я уйду! – резко перебив его, ответила Флоретта и вдруг улыбнулась, радостно помахав кому-то рукой.

Мрачнее осенней тучи к ним приближался весьма любопытный гость. Он был из тех, кто прибыл из далекого, двадцать девятого века, с одним единственным намерением – отыскать своего создателя. Мэо считал эту идею бредовой, отказываясь понимать столь развитую цивилизацию потомков.

Невысокий, чуть полноватый и уже лысеющий жгучий брюнет с непривычным именем Валентиан. Ничем не отличающийся от нынешних представителей человечества, за исключением, пожалуй, языка, который трансформировался настолько, что понимать гостей из далекого будущего было бы невероятно сложно, если бы не их всесторонняя подкованность. Они говорили языках на двадцати каждый. К тому же и на большинстве языков прошлого. Движения ума считывали моментально, видели несколько частот, род продолжали силой квантовой мысли. Да много еще чего необычного было в арсенале их цивилизации, но самое глобальное, о чем они поведали последним правителям Охры, так это то, что прекрасная эпоха длится у них уже несколько веков и залогом благополучия является набор информационных генов, трансформировавших агрессию в интермиль. Это новое слово не имеет аналогов ни в одном языке до катастрофы. Но имеет приблизительное объяснение. Именно приблизительное. В старом мире его можно сравнить лишь с безусловной любовью. Новый термин родился в новой эпохе оттого, что просто невозможно было далее путать это высокое чувство со страстью, зависимостью, собственной значимостью, эгоизмом.

Мэо заспорил как-то с Валентианом, как знатоком и ценителем всей мировой истории о роли религии, о достоверности пророков и их чудесном влиянии на жизнь человека. В карих, пронзительных глазах Валентиана он увидел изумление.

– У тебя есть возможность проверить это, – понуро предложил он и Мэо показалось, что Валентиан был разочарован, плохо скрывая подавленность и печаль.

– Я проверял, – с неуверенной улыбкой ответил Мэо, сильно сожалея, что они друг друга не понимают.

За кратким его ответом последовал взгляд, на корню уничтоживший желание беседовать дальше.

– Все было не совсем так, как тебе хотелось бы? – Мэо не ответил. – О тебе через сто лет тоже многое додумают. Однако это не помешало одному из легендарных пророков создать новый мир.

– И к чему это привело?

– Нельзя постоянно искать кого-то, на кого можно переложить ответственность за все беды. Даже если это бог. Ведь и ты в глазах многих божественен. Как тебе? Не тяжела ли корона?

– Это не моя корона, а потому не тяжела.

– Но они этого не знают.

– Значит, на Земле наступили все же благоденствие, рай и счастье? – резко оборвав ненужный спор, спросил Мэо.

– Значит наступили. Но и знание у нас есть. Ты даже не сомневайся. И я скажу тебе, что все совсем не так, как нам кажется. И мы совсем не такие, какими видим себя.

Мэо вспомнил теперь эту беседу, задумчиво наблюдая за приближающимся к ним Валентианом. Что же так расстроило этого чистого сердцем, совершенно беззлобного человека?

– Что случилось, Валентиан? – с тревогой задала вопрос Флоретта.

– Добрый день, друзья! Все печально, к моему сожалению. Погиб наш друг Жордан.

– Как погиб?! – Флоретта приложила руки к груди.

Мэо сразу интуитивно почувствовал, что это конец.

– Уничтожен наш проход. Это сделано нарочно. Жордана расплющило в нем моментально.

– Ты связался со своими?

– Да, Флоретта, конечно же. Те, кого вы называете управляющими, запретили переход из нашей эпохи. Путешествий во времени с начала нашего века больше не будет.

– А вы? Как же вы?

– Это наказание…

– А Лука? Лука жив?

– Он в двадцатом веке. Его оттуда не выпустят. Помогите мне перебраться поближе к ним.

– К ним? – Мэо горестно посмотрел на Валентиана. – Ты имеешь в виду…

– Да, я о нашем создателе. Мне хотелось бы быть рядом. Это счастливый подвиг для меня. Не наказание… Это честь быть подле нашего родоначальника. Но конечно, если получится.

– Мы попробуем. Но ты говоришь, что Луку они не выпускают.

– Потому что он рядом с ним. А я нет. Но если вы мне поможете, обратно они меня тоже не выпустят. Но я и сам хочу этого. Я напишу об этом. И может быть в моем времени рукопись моя попадет в руки историков и даст нашему обществу именно то, зачем мы сюда и явились. Я соберу все, что можно, я зафиксирую каждую мелочь и я буду беречь его, как смогу.

– Похвально, Валентиан. – Не веря тому, что слышит, Мэо покачал головой. – Это тот самый порыв, которого так не хватает нам. Если бы в прошлом мире люди так светились от любви и подвига, катастрофы бы не последовало. И закат сейчас перед нами был бы настоящим, а не искусственным.

– Да, но и нас бы здесь не было, – заметила Флоретта, коснувшись руки Мэо своими холодными пальцами.

Он вздрогнул и устремил к ней скорбный взгляд.

– По-прежнему хочешь уйти? – неожиданно спросил он.

Она коротко и сухо кивнула.

– Мы поможем тебе, Валентиан, – почувствовав, как противно кольнуло в самое сердце, ответил Мэо, проигнорировав сухость Флоретты и теперь, наверное, и ее присутствие тоже. Он опять вспомнил Анат. Она бы не ушла. В таком случае почему он не с ней? "Нет", – глядя в полные тревоги глаза Валентиана, размышлял Мэо, – "я не потому о ней вспомнил, что Флоретта обманула мои ожидания. Я потому вспомнил, что сердце мое так и осталось с Анат. Тогда зачем я здесь?!"

Валентиан, казалось, угадал его мысли, так как переменил взгляд с тревожного на понимающий, а Флоретта вскрикнула.

– Мэо, ты делаешь мне больно!

Он даже не заметил, как размышляя о своей бывшей, исчезнувшей подруге, с силой сжал тоненькую ладонь нынешней.

– Прости, Флоретта! – машинально извинился он, отругав себя за глупость этих воспоминаний. Ведь Анат наверное уже и в живых нет.

А он продолжает забывать об этом, говоря с ней мысленно, как будто она рядом. А может не зря забывает? Что, если она действительно жива? Ведь мертвой ее не видели. Но и живую Анат никто и нигде давно уже не встречал. В тайне от Флоретты и Ктаха, он искал ее, где мог – и в прошлом, и в будущем. Безрезультатно. И все же не чувствовал, что Анат мертва. Самообман наверное. Хотя…, зная эту несломляемую женщину, он мог бы скорее предположить, что она очень сильно шифруется. И у него на этот счет давно была своя идея. Зашифроваться подобно ей и уйти. Есть большая вероятность, что она прячется от тех, кого знала и от него в первую очередь. Потому у него больше шансов встретиться с ней в чужом обличье. И почему он раньше не сделал этого? Столько времени упущено…

Снова отрешенно задумавшись об Анат, Мэо пропустил начало рассказа Валентиана.

– Они оставили сообщение…, – совершенно потерянным голосом вещал тот. – Они не впустят нас обратно.

– Но почему?! – безнадежно вопрошала Флоретта. – Это как-то не укладывается в мое представление о вашем обществе.

– Наше общество здесь не причем. Это все управляющие. Это их распоряжение. Мы все слишком заигрались со временем. И вы, и геоты. Это величайший соблазн и величайшее преступление.

– Весь этот мир, уважаемый Валентиан, – сурово сдвинув брови, категорично вмешался в его рассуждения Мэо, – одно безнаказанное преступление против человечества!

– Мэо, поосторожней, – предупредила его Флоретта. – Ты накличешь на себя беду.

– Ты считаешь, что я боюсь?! Нет! Я не по-ни-ма-ю! Может быть, вы мне объясните, уважаемый Валентиан, что там в вашем идеальном обществе поговаривают о смысле человеческой жизни вообще? О назначении этого мира, о его устройстве?

– Мы управляем этим миром по своему усмотрению. С тех пор, как он отдал нам своего сына.

– Ничем вы не управляете! – Мэо протянул Валентиану руку. – И разрешите откланяться! Я, пожалуй, пойду! Тоскливо мне видеть, как гибнет Охра.

– О чем ты? – растерянно бросила ему вслед Флоретта. – Ты собираешься покинуть нас?

– Собираюсь. – Мэо с грустью окинул бывшую возлюбленную взглядом. – Прости. Дальше нам не по пути. Я ухожу из Охры!

Флоретта хотела схватить его за руку, отхлестать по щекам, накричать, высказать все, что накипело лишь за то, что он ускользал из-под ее контроля. И так было всегда. Он не подчинялся ей, он был как песок в руке. И это мучило ее, унижало и злило.

– И вот так вот, теперь, он меня оставляет? Теперь, когда вам нужна наша помощь, – едва слышно пробормотала она, глядя в спину уходящему Мэо.

– Ну разве Ктах не сможет дать нам разрешение на мое путешествие в прошлое? – забеспокоился Валентиан.

– Я поговорю с ним конечно же…, – Флоретта вскочила со скамьи. – Мэо! – крикнула она вслед скрывшемуся за углом терракотового дома другу, но он не обернулся. – Ты не можешь меня оставить… Это должна была сделать я… я…

– Не расстраивайтесь, – попытался успокоить Флоретту Валентиан, который, по всей видимости, имел слабое представление о любовных отношениях между мужчиной и женщиной. В его времени все чище и понятней. Без надрывов и страстей. – Он вернется. Я не верю, что он может уйти… Но вот что странно – мне запали в сердце его слова о том, что весь мир – это преступление против человечества. Он в чем-то прав…

– Фу, Валентиан! Мэо любит попозировать красивыми, впечатляющими фразами. Но за ними, как правило, не стоит ничего. Поверьте мне, я изучила его неплохо.

Валентиан как-то странно посмотрел на нее, словно не узнавал.

– А вы знаете, может и хорошо, что он ушел. Вы не любите его.

Флоретта стрельнула в гостя сердитым взглядом и крепко сжала губы.

– Идемте к Ктаху! Он обязан вам помочь!

– О, да! Я буду благодарен ему безмерно!

Ктах был уже дома, а потому гости заявились к нему, когда вечер сгустил свою свежую синеву и цветы запахли сильнее.

Он встретил ихпо старинке – в домашнем, лиловом халате, с чашечкой розового чая в руке.

– Что там опять произошло? – небрежно почесав шею, полюбопытствовал он у чрезмерно взволнованных гостей. – Ну неужели завтра дня не будет?

– А если не будет?! – капризно надув губы, грубовато ответила Флоретта. – У наших друзей проблема, а ты будешь ко сну готовиться? – Она без приглашения уселась в кресло. – Мэо ушел!

– Куда ушел? – не понял Ктах.

– Совсем ушел! Совсем, понимаешь?!

– Не понимаю… Поясни.

– Он ушел из Охры! И это тогда, когда Валентиан обратился к нам с просьбой о помощи!

– Не может этого быть. Он ничего не сказал мне… А… что у вас за проблема? Простите, что я так небрежно одет…

– О, нет, ничего страшного! – успокоил главного Валентиан. – Вы, наверное, уже отдыхать собирались. А мне вот не до отдыха. – Глаза гостя при этих словах покраснели, а маленькие ноздри по-женски затрепетали. – Страшно на самом деле. Если вы меня конечно понимаете.

Ни Флоретта, ни Ктах никогда прежде не видели Валентиана таким жестким. Он даже показался им злым и опасным. Неужто же все россказни об отсутствии у них – искусственно перерожденных арсов – гена агрессии – ложь?

– Я с самого начала говорил, что эта затея ничем хорошим не закончится! И вот вам, пожалуйста. Нас заперли здесь и пути обратно для нас закрыты. А Жордан погиб… Как они могли так поступить с ним?! И не смотрите на меня так! – Валентиан одарил своих друзей ледяным взглядом. – Нет во мне агрессии. Не сомневайтесь! Я не чувствую в ней потребности. Я просто подавлен. Я скорблю, но я по-прежнему хочу быть подле своего создателя. Потому что ничего другого мне не остается. И кстати – моя прабабушка была геотка! Вот вам результат работы установки.

– Ктах, надо помочь Валентиану отправится в прошлое, – обратилась в свою очередь к главному Флоретта, налив себе стакан воды из графина и воодушевившись репликой об установке.

– Не понимаю… Для этого нужно было меня беспокоить?

– Что ты не понимаешь? Запрет установили управляющие. Помогая ему, мы рискуем так же попасть под запрет.

– Флоретта, Охра доживает свои последние дни. И если отсюда будут закрыты пути в другие радиусы и точки, то из Геотии они открыты настежь. А в скором времени, если ты помнишь, мы окончательно с ними объединимся. Так что… Ничего страшного не случится. К тому же я не уверен, что нас накажут. Меня это беспокоит гораздо меньше, чем уход Мэо. Ты уверена, что он отчалил навсегда?

– Валентиан был свидетелем его ухода. Он подтвердит мои слова.

– Да, я подтверждаю. Но не вижу в этом ничего страшного в связи с тем, что вы сказали. Объединение с Геотией – это не просто, на мой взгляд. Не каждому это по душе. Я его понимаю.

– Но он в первую очередь должен сказать об этом мне. Иначе позже ему придется иметь дело с новым руководством и их реакция на его уход из государства может быть непредсказуемой. А ведь он вышел из государства?

– Я думаю, да, – грустно подтвердила Флоретта.

– Первый опыт в этом отвратительном процессе, – Ктах брезгливо поморщился, как будто кто-то провел камнем по стеклу, – был у Анат, если мне не изменяет память. Руководство было потрясено. Надеюсь, она просто погибла, а не предала нас. – Валентиан скорбным взглядом отреагировал на последние слова руководителя. Его в очередной раз постигло разочарование. Не те люди стояли у руля Охры, далеко не те. – Следующим после нее был Ро… И это было невероятно печально. Он бросил меня одного управлять государством именно тогда, когда Геотия взяла нас в тиски. Быть может все сложилось бы иначе, не покинь он нас. Но он официально отписался от принадлежности к Охре. Он написал прошение, которое было мной подписано. Ну не казнить же его, в самом деле? Не знаю, где он теперь… Скорее всего, в Египте остался. Сильно он сердцем прикипел к тамошней царице. Не стану называть ее имя. Правда, никто из наших там его не видел. Но я почему-то уверен, что он там… – Ктах задумчиво посмотрел в пустоту. – Итак… Мэо…

– Нет, Ктах, не Мэо! – прервала его Флоретта. – Валентиан. Если ты позволяешь помочь ему, то на свой страх и риск мы можем переправить его уже теперь. Просто я думаю, что медлить в подобной ситуации не стоит. Может быть поздно.

– Да-да, я согласен! Действуйте на свое усмотрение.

– Но я прошу тебя сохранить эту последнюю тайну Охры в полной тишине.

– Ну разумеется, уважаемая Флоретта. Этот порыв на благо будущего уйдет в прошлое безмолвно.

Ктах довольно улыбнулся, радуясь так удачно найденному речевому обороту.

– Ну, мы пошли?

– Удачи! – Главный гордо вскинул голову и рассеянно кивнул Валентиану. – Не забудьте упомянуть вашему создателю, как вы его величаете, о нас – простых смертных охринцах, внесших мизерный вклад в дело его безопасности и кто знает – может быть и становления, как величайшей личности в истории человечества!

– Безопасности? – У Флоретты в сердце ёкнуло подозрение от его случайно оброненной фразы. А может не случайно? – Но мы не говорили о безопасности…

– Зато об этом говорю вам я! – Ктах властно поднял палец вверх. Честно сказать, весь его облик сейчас был более чем смешон. Нелепый, шелковый халат, сильно разошедшийся на груди и открывший густые, темно-рыжие волосы, босые ноги, неизменная трость в руке, смешно торчащая в стороны редеющая шевелюра и пухлый, монументально направленный вверх, указательный палец. – Идите, Валентиан и не просто найдите своего бога, но и берегите его, насколько хватит сил, ибо ничего другого вам не остается.

Валентиан был конечно чист сердцем и помыслами своими, но дураком он не был, а потому после столь театральной тирады главного, с недоверием покосился на Флоретту. По ее сосредоточенному и немного растерянному лицу он понял, что она сейчас думает о том же, о чем и он.

– Всего хорошего, Ктах! – живо бросила Флоретта на прощанье и незаметно поманив Валентиана, поспешила к выходу.

– Всех благ, господин Ктах! – почти на бегу попрощался Валентиан. – Благодарю за помощь! Если повезёт – еще увидимся.

– Надо спешить! Я в нём ошибалась! – прошептала Флоретта, когда они вышли из дома Ктаха в наступившую темноту. – Я уверена, что он расскажет о нас. Он ни за что не станет подставлять себя после всего, что здесь произошло. И как я могла ему довериться? Мы всё потеряли не потому, что ушел Ро и погиб Тэт, а потому что слишком сговорчив наш великий и могущественный Ктах. Что он, вообще, возомнил о себе? А ты знаешь…, – Флоретта вдруг остановилась и даже не заметила, что обратилась к Валентиану на "ты", – мы не пойдем к нашему главному порталу, где о нас сразу доложат. Мы пойдем к заброшенному, который не работает, как все считают, но Мэо нашел способ запускать его и нырять в радиусы в тайне ото всех. Вот туда мы и пойдем. К тому же это ближе, чем станция. Новая станция огромная, пятьсот тысяч квадратов площади. Там нас могут заметить те, кому не желательно бы знать, куда мы направляемся.

– А этот портал… он исправен? Доставит ли он меня, куда надо?

– Исправен…, – Флоретта небрежно махнула рукой и они сели в черный, маленький автомобиль. – Старая станция на переправе! – громко скомандовала она и автомобиль тронулся.

Было видно, что Флоретта сильно волнуется. Ее редкой красоты глаза пугали тревогой, но при этом ни один мускул на лице не дрогнул, словно оно окаменело. Брови были сдвинуты к переносице и между ними образовалась двойная горестная складка. Дыхание женщины стало неровным, темные волосы тугими завитками растрепались по плечам. Она казалось в эти мгновения мистически красивой, но Валентиану ее красота именно теперь показалась роковой. Он обладал даром мощной интуиции за несколько минут до важного события. И сейчас интуиция просто кричала. Ну, конечно же, как может быть иначе? Ведь скоро он навсегда запрет себя в чужом времени. Это роковой перелом в его судьбе. Быть может он должен поступить иначе? Быть может не стоит этого делать?!

Но на размышления времени уже не было. Флоретта оказалась права – до переправы они добрались минут за пять. Старое здание станции было невероятно обшарпанным и разбитым. Словно оно не в Охре находилось, а в захолустных трущобах, где все заброшенное моментально разбирают на стройматериал. И почему его до сих пор не снесли?

Они остановили автомобиль за кустами коралловой розы, что росла прямо возле здания станции, потому что его освещал единственный уцелевший фонарь, а метрах в пятидесяти дальше белел пропускной пункт и их могли заметить. Станция даже не была заперта. Более того – одна створка двери болталась на единственном винтике, на полу валялась почему-то солома и яичная скорлупа, много обломков пенопласта и черные, пластмассовые втулки.

– Очень здесь подозрительно! – громко произнес Валентиан, надеясь, что Флоретта передумает отправлять его из такого сарая.

Но она его, казалось, не слышала.

– Ты помнишь, в каком он времени?

– Очень точно помню. Мы знаем о нем все. Это был одна тысяча девятьсот двадцать шестой год, но потом, – глаза Валентиана горели светом радости, когда он говорил о каком-то неизвестном, кажущимся ему богом, человеке. – Потом он побывал в Охре, после чего его отправили в другой год. Мы снабдили его дом прослушкой очень тщательно. Мы хотели уберечь его от опасности, так как не все из тех, кто вращался вокруг него, нравились нам.

– Двадцать шестой год, говоришь? А местность какая? Название точки ты помнишь?

– Ничего страшного, я доберусь, если что, – Валентиан улыбнулся, с благодарностью посмотрев на свою прекрасную спутницу.

– Я не о том, – она казалась озадаченной чем-то. – Назови мне местность.

– Это Кошкино. Деревня в Псковской губернии.

– Так он же был у нас сегодня. – Флоретта словно окаменела. – Изобретатель самоучка. Но нам почему-то было приказано завербовать его, как гениального ученого. Им …

– Кем приказано?

– Им геоты интересовались. Ктах сказал, что для строительства нового союзного государства нам нужны гениальные люди из разных времен. И чем больше – тем лучше. Такое вот интеллектуальное воровство. Постой, ты говоришь, что его переправят в другое время? Ты же не пройдешь следом.

– Вот поэтому мне и надо туда. В тот самый год. Там мы еще не наказаны.

– Рискуешь встретиться с собой!

– Мы умеем сглаживать подобный коллапс. Это нам досталось от арсов.

– Ладно… Поверю на слово. Так это его вы богом именуете?

– Нет, не его…, – только и успел ответить Валентиан, как неподалеку, возле станции послышались голоса.

– Надо спешить! – не дослушав его, побелевшими отчего-то губами пробормотала Флоретта и открыла старую, почерневшую от времени, огромную дверь.

Взору их предстал такой же старенький, как и все здесь, портал. Небольшой, с тремя тускло светящимися, голубыми лампочками по диаметру.

– Ты уверена? – в очередной раз засомневался Валентиан.

– Возьми это! – Флоретта протянула ему черную, пластиковую втулку. Такую же, как валяющиеся повсюду на полу. – Повернешь серебристую головку и вскроешь ее. Произойдет вспышка. Это нейтрализатор тела. Ты почти умрешь. Но если наденешь мой ксен, – она сняла с руки прямоугольный аквафон и нацепила на его правое запястье, – он удержит тебя в теле, во что бы то не стало. Он снабжен опознавательным чипом, гарантирующим возвращение в тело при любых обстоятельствах и спасение из любой смертельно опасной ситуации. И пока нейтрализатор тела будет делать свое дело и открывать портал как окно на тот свет, чип, удерживая тебя, усилит его работу и вместе они откроют его до конца, но туда, куда надо. Без этих ухищрений портал, к сожалению, не открывается полностью.

Он понимал, что она имеет в виду. Это фокусы из прошлого, простые для него как грабли и мотыга. А потому он сомневался, что подобный каменный век способен работать.

– А если…

– Все получится! Иди!

В помещении, за дверью послышался звук чего-то ломающегося и хриплые мужские голоса, переговаривающиеся с голосом искусственным, пугающим. Язык был не известен Валентиану, но все это ему не нравилось с самого начала.

– Ты рискуешь! – крикнул он ей и Флоретта буквально втолкнула его в портал.

– Ломай нейтрализатор! – крикнула она и дверь распахнулась. Валентиан сломал втулку и все произошло меньше, чем за секунду. Он даже не успел увидеть тех, кто явился им помешать, потому что почувствовал сильный толчок и все вокруг закружилось, потом вкус крови во рту, тяжелая боль в затылке и жужжание, как будто кто-то пытался просверлить ему череп. Ни Флоретту, ни тех других он уже не видел и не слышал. Неожиданно стало тихо-тихо, а в голове все время звучало чье-то пение, как фон… Он не осознавал его до конца. Но когда осознал, то тьма рассеялась. Он обнаружил себя внутри белёного помещения, без окон и очень похожего на лабораторию… И он кажется узнавал это место. Здесь они с Жорданом ставили прослушки. Он обернулся. То место, откуда он вышел, как ему показалось, было обычным зеркалом, искусно вделанным прямо в бетонированную стену.

– Неужели сработало?

Валентиан оглядел себя с головы до ног и прислушался. В подвале не было никого. Он медленно двинулся к выходу, очень надеясь остаться незамеченным. Красивый, женский аквафон Флоретты у него на руке мелодично пропиликал и потух…

Выход отсюда был ему знаком, как двери собственного дома. Все кнопки, мешки с известью для нейтрализации сигнала, новенькое лабораторное оборудование. Сердце колотилось как сумасшедшее. Теперь он понимал, что чувствуют религиозные фанатики. Его переполняли непередоваемые эмоции, и он, наверное, в эти секунды боялся только одного. Да, именно на этом Валентиан поймал себя. Он боится признаться самому себе в том, что именно теперь абсолютно счастлив. А может это действительно просто эмоции? Ну, в таком случае он может твердо сказать, что другой участи для себя не желает. Он просто задыхался от восторга. Он причастен к началу великой эпохи! Если бы знали об этом его родители, сестра. Если бы знала дочь! Ах, если бы они могли радоваться вместе с ним!

Валентиан убедился, что в подвале никого нет и открыл двери в следующее помещение. Здесь была лестница наверх. Он осторожно поднялся и, очутившись в пахнущем старой древесиной сарае, снова прислушался. Тишина… Странно, он попал в то время, когда деревья только начинали зацветать. Хотя сейчас они уже должны отцвести. Ну ничего. А если это другой год? Если портал ошибся? Одно лишь совпало – вечер. Валентиан прошел через сад и, оказавшись во дворе, рискнул заглянуть в окно. Маленький мальчик стоял посреди комнаты и наблюдал за хлопотавшей у печи матерью. Да, то были они. Он узнал их. Значит это тот самый год. Всего на пару месяцев раньше. Ну ничего… Это не страшно… Главное – он рядом. Жаль, Жордана больше нет. Вдвоем все же не так опасно.

– Вы кто? – услышал он и замер. На пороге, со светом в руке, стоял мужчина. Он поднял свечу и осветил незваного гостя. – Вы пришли оттуда? – Он кивнул в сторону сарая. – Вы из Охры? Почему я вас не помню? – Валентиан тут же опустил лицо и поспешил к калитке. – Эй, вы кто?! – повторил мужчина, но уже с возмущением в голосе.

– Я из Охры, – тихо бросил Валентиан, не оборачиваясь. – Но я не могу сейчас говорить. Простите… За мной следят… Я позже приду.

Мужчина ничего не ответил на его объяснения, но свет тут же убрал. Когда раздался звук закрывающейся двери, Валентиан вышел со двора и направился в неизвестность – куда глаза глядят. А какая разница – куда… Ему все равно, кем он станет в этом мире… Хоть пастухом. Главное – он будет рядом.

А в Охре в это время, на грязном полу старой портальной станции безмолвно и бездыханно лежала Флоретта. Самое ее сердце беспощадно прошило мощное, точечное оружие и, лишенная спасительного чипа, она потеряла связь с центром. А там, кажется, было все равно, что она умирает. Потому что без опознавательного чипа она обычный человек и даже не сотрудник. А кому нужен обычный человек? Опаленное сердце Флоретты затихло, с улицы доносились приглушенные теперь голоса удаляющихся палачей. И чья-то обтянутая тугой, темно-синей перчаткой рука бережно положила ей на грудь маленький букетик васильков. Таких ярких, пурпурно-фиолетовых, почти как ее потухшие глаза. Тихий шепот, похожий на молитву, опустился на прекрасное и мертвое ее чело и легкие шаги унесли в никуда того, кто поспел к моменту ее смерти.

Через несколько минут в помещение станции, привлеченный странным шумом, вошел дежурный из пропускного пункта. Он увидел звезду на внутренней стороне воротника Флоретты и набрал номер главного. В этой стране промежуточных контактов уже не существовало. Один руководитель, которому мог позвонить каждый. Потому что почти все давным-давно перебрались в Геотию.

– Я слушаю, – сонно ответили на том конце.

– Господин Ктах? – волнуясь от возможности говорить с самим императором спросил дежурный. – Прошу извинить меня за столь поздний звонок, но здесь, в помещении старой станции, как мне кажется, одна из ваших сотрудниц. И она мертва.

– А какого черта вы звоните мне?! Звоните в охрану или в больницу. Позвоните моим замам, в конце концов, секретарю! От меня-то вам что надо?!

– Простите еще раз, господин Ктах, но ведь здесь уже давно никого нет, а люди остались… Звонить мне больше некому… Охрана не приедет на старую, не работающую станцию, но в больницу я позвоню, вы правы. А вот секретарей у вас уже недели две как нет. Так нас проинструктировали.

– Ах, да…, – в трубку зевнули и промямлили что-то невнятное. – Сотрудница, говорите? Молодая? Документы при себе?

– Темная шатенка, очень красивая, в сиреневом костюме и букет васильков у нее на груди.

– Да, да, я понял… – В трубку снова зевнули. – Букет васильков?! Что за глупости?! Это же… Это же… Это мне, кажется, знакомо! Благодарю, я принял вашу информацию. Звоните в больницу. Мне сейчас не до бывших сотрудников.

Ктах тут же отключился, чем вызвал справедливый гнев у совершенно изумленного такой реакцией дежурного.

– Каким же императором он был? Ай-яй-яй… И с таким руководителем народ прожил столько лет? Теперь я понимаю, почему мы потеряли нашу страну. И теперь я уже знаю, что мне делать дальше. Я наверное останусь в Охре, даже если в ней не будет больше ни одной живой души. Хотя бы ради той руки, что положила сюда эти цветы. Нет, геоты, пока есть любовь и память, вам нас не одолеть! И Охра будет продолжать жить и бороться! Пусть даже в одном-единственном сердце".

Вот такие вот записи "анатомички". Головоломная какая-то вся эта история. Боюсь, что мне ее не осилить. Но останавливаться не стану. Столько открывается любопытных деталей и необычных личностей.

Например, само имя Флоретта… Странное для индианки. И оно конечно же не настоящее. В ее личном деле указано, что родом она из Дели и первое ее имя Леяна Синдху. Отец – потомок предыдущей цивилизации, но царских кровей в них нет. Врач в девятнадцатом колене. Нам даже и не снилась такая родословная, такая древность традиций.

Родилась Леяна непростительно белокожей для тех мест и с невероятным оттенком глаз – фиалковым. В их семье это считалось чуть ли не благословением, ведь девочке передался ген самых древних предков. Существует в Охре задокументированная информация о ее прабабке – Индире Кришнамурти, цвет глаз которой был ярко-сиреневый и в Охре, в свое время, были попытки ее клонирования с целью дальнейшего генетического изучения.

Изучали или нет Флоретту по той же причине – в записях не значится, но появилась она в Охре не с самого начала, а позже, почти сразу оттеснив от Мэо его неизменную напарницу и подругу Анат.

Официально погибла Флоретта там же – в Охре, при невыясненных обстоятельствах. Последний раз ее видели именно с Валентинианом Нарпашем. Ни ее могилы, ни урны с прахом, ни записей о заморозке или посмертном донорстве обнаружить не получается по сей день. Видимо все осталось там. Здесь – в новом мире – нет места для прежних героев.

Но мне кажется, что мой выбор пал на нее обоснованно. Ведь она одна из тех, кто, скорее всего исчез, нежели умер. Кочует из уст в уста очередная непроверенная охринско-геотская сплетня о том, что, якобы где-то не то в будущем, не то в прошлом видели сильно похожую на Флоретту женщину. Кто-то из ветеранов Охры дал мне информацию, что оначуть не стала правительницей Египта, а женщина из архива с крупным черным бантом на белых волосах уверяла меня, что Флоретта выжила после тяжелейшего ранения и бежала в геотскую уже Польшу.

Прошлое пахнет ложью. Но древний род Флоретты мне кое-о-чем напомнил. Смахнув скупую слезу, намечаю себе дальнейший маршрут: «синдром самоуничтожения геотов при близком нахождении с потомками царей первой цивилизации».

Мне показалось, что если подобное заболевание и существует, то информация о нем должна быть открыта, так как это серьезный недуг большей части населения Охры-Геотии, а посему целью моего следующего отважного визита стала "лаборатория Нинту". Это та самая лаборатория, которая в дневнике Илария именуется еще как "лаборатория Анат".

Молодой человек, сидящий на входе, предложил подождать и вызвал ко мне высокого, крупного мужчину в очках, с густой шапкой светло-русых с проседью волос. Он представился Алексеем и на мой прямой вопрос о синдроме не дернул ни одним мускулом на лице. Его стальной взгляд был словно неподвижен. Таким странным образом он сканировал меня довольно долго. Пауза затянулась настолько, что мне стало неловко и захотелось просто извиниться и уйти. Но словно желая меня рассмешить, Алексей неожиданно громко икнул и как-то внутренне, одним тугим, высоким, как он сам, животом, засмеялся.

– О, это… это не к нам. Это вам в ОГБИЧ надо. И конкретно к господину Безухову. Он об этом знает все.

– Куда мне надо? К кому? Вы не могли бы повторить. Я запишу. Что это? И как туда попасть?

– Боюсь, что вам туда не попасть. – Алексей снова от души рассмеялся животом. – Очень закрытое заведение. Но только там вам могут поведать все и обо всем. Я имею в виду заболевание.

– И что же – совсем никак?

– Ну… только через центр. Через их разрешение…

– А через вас значит никак?

Алексей задумался, оглянулся на дежурного и, тронув меня за руку, вывел на улицу.

– У меня к Безухову тоже давно одно дельце имеется. Но лишний раз туда лучше не соваться. Опасно. Если… возьметесь передать ему и мою просьбу, то я помогу вам выбить разрешение на проход в ОГБИЧ.

– Конечно! Можете даже не сомневаться!

Мое воодушевление и радость маленькой победы были следствием полной неосведомленности об ОГБИЧе. Но может оно и лучше. Будь я в курсе чрезвычайной секретности и закрытости этой базы, а также того, что многих, туда попавших, просто ликвидируют – ответ мой был бы иным, иной была бы дальнейшая моя жизнь, а дневники Илария Бурмистрова так и остались бы просто коллекцией чужих записей.

Прежде чем отправиться в ОГБИЧ, я решила встретиться еще с одним помеченным галочкой в списке человеком – тем самым Анатолием Кондрашовым, который был лично знаком с Нинту-Ядвигой. Уж и не знаю, как еще её величать.Я долго мешкала. На удивление, Маркс намекнул, что такие приемы разрешены и даже пообещал уговорить его на встречу со мной. Вот это оказывается было не просто.

Мой новоиспеченный информатор действительно согласился с трудом. Нопоставил одно странное, на мой взгляд, условие: принести ему молодой картошки с маслом. Тогда я в этом ничего не понимала. В моём времени так не питались. Наш рацион был в основном синтетическим и минеральным. Еда походила на всевозможные брикеты и муссы. Поэтому в такой неординарной прихоти я лично узрела некий хитрый трюк. Но я ошиблась. Он просто истосковался по домашней пище.

Внешний вид помещения, где нам устроили встречу, нагнетал мрачное настроение. Все было грязно, серо, облезло. Повсюду решетки, старые кафельные полы, стойкий запах затхлости, плесени и мочи.

Ёмкость с картошкой мне дали уже здесь. Не очень чистая, странного вида кастрюля с кривой, коричневой надписью «соус». Такие я часто видела в прошлом. Но пахло из неё не плохо. Я поставила кастрюлю на почерневший от времени и уже рассохшийся местами стол и стала ждать.

О будущем моём собеседнике я слышала много противоречивых фактов. Но знакомы мы не были. Я конечно же волновалась. Когда-то он нарушил запрет управляющих и был наказан временем. Есть у них такой вид наказания. Человека запирают в прошлом, в какой-нибудь тюрьме или тяжелой жизни. Чаще всего это пожизненно. Заперли его в России 80-х годов. Ради спасения своей страны он совершил восемнадцать прыжков в прошлое именно тогда, когда управляющие наложили на подобные путешествия строжайший запрет. Страну он спас. Благодаря ему не случилась страшная, возможно последняя в истории мира, война. Но наказание понес. Закон есть закон. Ему лишь разрешили выбрать время. Он выбрал то, в котором был когда-то счастлив – восьмидесятые годы двадцатого века.

У меня были сведения, что именно от него Ядвига была тогда беременна. А ведь это ключевой вопрос. Являлась ли беременность настоящей или то был маскарад с целью появления чужого, возможно похищенного, ребёнка.

Встречу с ним я выбила под предлогом сбора информации о личностях первых охринцев. И всё равно это был огромный риск, так как, по словам того же Кондрашова, скорее всего, за мной давно уже следят. Поэтому я пошла напропалую. Оттого манера нашей беседы может показаться довольно странной. Я вбрасывала некоторые ключевые слова, чтобы собеседник мой понял, зачем я здесь.

Наручников на нем не было. Взгляд больших, зелёных глаз абсолютно спокоен. Холодный, открытый, как будто скользящий поверх всего. Красивое, аристократическое лицо, черные волосы, высокий лоб, тюремная, неопределенного цвета, одежда.

Он молча взглянул на кастрюлю и удивленно повел изогнутой бровью.

– Это картошка, – пояснила я, – вы просили.

В ответ он лишь согласно кивнул и снова ни слова.

– Да, – я наигранно оглядела помещение, – тюрьмы наши требуют ремонта. Надеюсь, лет через сто это случиться. – Я улыбнулась и повторила первую ключевую фразу. – Лет через сто. – Так я хотела дать ему понять, что пришла из будущего. Но он по-прежнему был невозмутим. Анатолий был опытным сотрудником и я надеялась, что он понял меня. – Я пишу учебник по истории. Меня сейчас интересует деятельность ваших коллег. В архивах немного информации о женщинах. О некоторых совсем мало. – Он смотрел на меня не мигая. – Я лишь знаю, что были женщины из Индии, России, Италии, Египта, Польши. Из Польши, – пришлось повторить мне и Анатолий наконец-то моргнул. – Есть информация о рожденных в непростое время детях. Неужели это правда? В Пушкинской библиотеке я отыскала статью об этом. В Пушкинской библиотеке, – повторила я. – Представляете, там работает человек, очень сильно похожий на Пушкина. Удивительное совпадение! – Сказав это, я дала ему намёк на своё тесное сотрудничество с моим другом и учителем Александром Бехдетским, который на самом деле имеет большое сходство с великим русским поэтом. Он должен начать говорить, а для этого он должен доверять мне, но ничто не могло отогреть его взгляд. – Я знаю лишь, что у вас были длительные отношения с одной из сотрудниц.

– Константин, – неожиданно заговорил Анатолий, но тон его мне не понравился. Казалось, что мой приход ему совсем не по душе. – Сына звали Константин. Куда он делся, я не помню. А вообще, зачем вам писать о женщинах? Там нет интересных тем. Пишите лучше о великих изобретателях того времени и их потомках, например.

– Но я…

Анатолий придвинулся ко мне через стол и заговорщицки произнес:

– Вы слишком много сказали. Теперь я советую вам спрятаться. Немедленно. Вас будут преследовать.

– Я…

– А вы портрет её видели?

– Чей?

– Два, – он хитровато рассмеялся, – вам надо увидеть два портрета. Вы начинающая, что ли?

– Я же сказала, я пишу…

– Мне не интересна тема ваших учебников. Ложь сплошная. Вы ищете двух женщин. А портретов их не видели.

Он снова рассмеялся. Мягко, но это меня и задело. Походило на дискриминацию в отношении меня.

– Я… да… я начинающая.

– А вам вообще это надо?

Он как в воду смотрел. Я иной раз и сама не понимала, что ищу и зачем? Вернее, кого.

– Я разберусь, – как можно холоднее ответила я и брови его недовольно поползли вверх.

– Почему я должен с вами говорить? – он явно был рассержен. – Может вы врёте похлеще гороскопов и Зодиака. Нарисуйте круг зеленой краской, поставьте в него козу и возможно она расскажет вам больше, чем я. А я умываю руки. – Он взял кастрюлю и встал. – Соня, Сергей, Семен, Руслан… Эти мои коллеги возможно более разговорчивы, чем я. Поговорите с ними или с козой! Но главное – бегите! Прячьтесь! Теперь вас не оставят! Надо же быть такой дурой! Пятьдесят пять раз готов вам это повторить! Лучше бы я в Ростов попросился, а еще лучше в Красный Сулин – у меня там бабушка родилась. Или с товарищем Чичериным сотрудничать согласился! Но уже поздно! Не приходите больше!

Его тут же вывели, а я осталась не у дел. Картошка мне не помогла. Я ничего не узнала. Да еще меня унизили. Неужто я и в правду сделала глупость? О-хо-хо, меня теперь возможно дисквалифицируют. Вот тебе и прошла проверку. Главное, беды не натворить этим приходом. Но я не имею права опускать руки. И сейчас не важно – надо мне это или нет. Он, черт побери, прав – надо завершить начатое. Но прежде тщательно разобраться во всем, что я уже накопала и понять, что мне вообще делать дальше.

И что за бред он мне тут наговорил? Коллеги. Ну что же… Пойду к коллегам. Как их там? Соня, Сергей, Семён, Руслан? Не забыть бы. Соня, Сергей, Семён, Руслан, Соня, Сергей, Семён, Руслан. Я повторяла их имена раз за разом и это походило на считалку или скороговорку, которая в моей голове сократилась до начальных букв. С, С, С, Р. С, С, С, Р. СССР? Я правильно поняла? Или я снова брежу? А если это кодовое слово? А ну-ка, что он там еще говорил? Что-то про козу, про зелёную краску. Пятьдесят пять раз он мне готов повторить. Это я запомнила хорошо. Может не зря мне показалось, что он приводит неуместные сравнения? Может это и не сравнения вовсе?

Намек на СССР. Это определенно. Но на какой конкретно год? Пятьдесят пять произнес. На пятьдесят пятый, что ли? Что же там такого особого? Я достала свой тоненький, почти прозрачный ксен и встряхнула его.

– Клео слушает! – ответил ксен голосом царицы Клеопатры. Год назад это стало модным. После путешествий в прошлое были записаны голоса исторических личностей. Можно было выбрать один и сделать его голосом своего ксена. Я уже использовала несколько, они мне быстро надоели. Клео весьма приятна на слух и говорит, как живой человек.

– Клео, что ты знаешь про одна тысяча девятьсот пятьдесят пятый год нашей эры?

– Одна тысяча девятьсот пятьдесят пятый год новой эры, – тут же ответила Клео, – это двадцатый век, год зеленой козы.

– Что? Год козы?

– Продолжать? – уловив мои интонации, остановила рассказ умная Клео.

– Ты права – не стоит. Этого достаточно. – Значит, все же год. А куда именно я должна отправиться? Он вспомнил про Ростов, а потом про Чичерина. Улица имени Чичерина? Нет, раньше он назвал некий Красный Сулин. Голову сломать можно с этими названиями! – Клео, Красный Сулин, – снова обратилась я к помощнице.

– Красный Сулин – город в Ростовской области.

– Стоп! – радости моей не было предела. – А есть ли в Красном Сулине улица Чичерина?

– Улицы Чичерина в Красном Сулине нет, но неподалеку есть поселок Чичерина. Относящийся к Красносулинскому району.

Значит поселок. Поселок Чичерина. Тысяча девятьсот пятьдесят пятый год. Но когда? Я вспомнила еще раз все слова Анатолия, но на конкретную дату намеков не увидела. Значит войду в самое начало года. Какой ужас! Как же не хочется снова лезть в эту чужую эпоху. Страшно, тревожно, но есть ли у меня выбор?

После каких же моих слов он начал отправлять меня в этот год? Когда я намекнула на его отношения с Ядвигой. И что же я увижу в этом поселке? Ядвигу или ее ребенка? А может я заблуждаюсь? Может просто стоит что-то в архивах поискать об этом времени и этом поселке? Нет, он сказал «прячьтесь». Прятаться? В смысле – отправиться туда или действительно придется прятаться? А еще про два портрета. Да уж… Внешность Ядвиги мне не известна. Ну и кто же второй неизвестный?

Я в полной растерянности. Тоже мне – сотрудница Охры. Попробую еще раз поискать изображения этой беременной полячки.

Глава 6. Настя

Прошло два года с момента переселения Илария в Кошкино и в его скромной, монашеской жизни появилась статная женщина Анастасия. С серыми, озорными глазами и гладкой, блестящей косой. И не до нее-то Иларию было. Но с его вечной занятостью в доме нужна была хозяйка. Через год у пары родился мальчик. Назвали Михаилом. Вылитый Иларий, и ликом, и умом. Очень уж сообразительный.

Иларий был человек добродушный и смиренный. Бороться со штурмующей его жизнью ему стало некогда, да и лень, а потому Настины щи и каши он принял, ничтожно помаявшись, но быстро привыкнув к роскоши освободившегося времени. Оно ему было необходимо. И жизнь незаметно вошла в новое русло. Лишь глаза и лепет маленького Миши могли заставить забыть его и собственные интересы, и мир, но только не прошлое.

Опыты с мертвым телом Иларий проводить больше не смел, дабы не спугнуть живущую теперь в его доме женщину и не смутить, как ему думалось, ее религиозную по старинке душу. Да и гости стали вхожи в их посветлевший теперь дом со слоями половиков и вечно бубнящим и трещащим черным колпаком радио.

Жена спала за ширмой, рядом с люлькой ребенка, а Иларий, с радостью от возможности уединиться хоть изредка, по ночам выкраивал себе местечко в углу, у шкафа. Он сам сколотил небольшой, добротный стол и провел лампочку, сделав для нее абажур из старого, медного ковша. Стол стал его личным, неприкосновенным пространством, его настоящей жизнью и маленьким домом. Лишь у невежд созерцание подобного угла может вызвать мысли о скуке, лени, а то и скудоумии его владельца. Но на самом деле это место является хранилищем необъятной информации и средоточием вечного, невидимого огня, результатом которого становится бурлящий, выдающий шедевры идей мыслительный процесс.

Собственной, совершенно неожиданной продвинутости в вопросах физики и генетики Иларий был откровенно поражен и радовался, как ребенок, ежедневным, новым и гениальным идеям в своей теоретической теперь работе. Ах, если бы все это применить уже на практике. Ах, если бы хоть попробовать. Желание поработать было так сильно, что ему постепенно стало наплевать на присутствие занятой ребенком и новыми партийными собраниями жены, он опасался огласки и посторонних любопытствующих.

С появлением семьи таинственные гости стали приходить реже и преимущественно по ночам. Они просили делать это при свечах, но говорили совершенно спокойно. Ни жена, ни ребенок при этом никогда не просыпались. Визиты были короткие, беседы тоже и об одном и том же – о чрезмерной осторожности. Но каждый раз они по-прежнему смотрели его записи. Чаще всего лишь улыбались, читая их, но улыбались одобрительно, словно поражаясь написанному. Приходили все те же. Алиеф, Гаврила и красивый блондин. Блондин был всегда один и никогда не представлялся. Отчего у Илария возникали мысли, что он приходит откуда-то из другого места и времени. Он словно и не был связан ни с Флореттой, ни с Алиефом. И говорил он иначе, и вел себя по-другому. И одежда его отличалась простотой. Но именно ему он отчего-то доверял больше, чем остальным. И именно он показал Иларию то, о чем тот и не подозревал никогда.

Однажды он пришел, как всегда, словно к себе домой, бегло заглянул в записи Илария и присел на старый, треногий табурет.

– Скоро будет возможность увидеть сына, – заявил он, жадно смотря в глаза своего подопечного.

– А Елена?! – Тут же вырвалось из уст Илария и он не пожалел об этом ни разу.

– Нет! – сурово ответил блондин. Он пытливо обвел взглядом полутемную комнату и, словно приняв неожиданное решение, хлопнул по столу ладонью. – Идем! У нас есть для тебя небольшой подарок.

Они вышли из дома и прошли в древний, чудом уцелевший сад. Там, между ветвистыми яблонями криво доживал свой век старый, истлевший сарай. У Илария все руки не доходили разобрать его на дрова. Они с трудом открыли осевшую дверь и, нагнувшись, вошли в увешанное паутиной, пугающе темное помещение. Блондин чем-то тихо щелкнул и от руки его рассеялся мягкий, белый свет. Источником света оказался маленький, плоский предмет. Иларий от неожиданности зажмурился.

– Завтра начни уже его ремонтировать! – с видом мастера в этом деле заявил блондин. – Ни мне тебя учить, что можно здесь хранить. Обустрой его под свои хозяйственные нужды.

– Так я его разобрать хотел…, – растерянно оправдался Иларий. – Зачем он мне?

– Ну хозяин ты или как? – Блондин недовольно повел бровью и нагнулся. На полу лежала драная, вперемешку с землей и соломой, мешковина. Он откинул ее в сторону, явив взору Илария квадратный железный люк неизвестного происхождения и, причем, абсолютно новый. Петли были смазаны, а металл не тронут временем. Блондин потянул крышку за ручку и, открыв, посветил в образовавшийся лаз. – Ты первый, – спокойно приказал он, чему-то загадочно ухмыльнувшись.

– Откуда это?! – Не поверил своим глазам Иларий. – Погреба здесь я не помню…

– Ну я же говорю – это наш подарок. Будешь удивляться дальше или посмотришь?

Блондин сильно отличался от остальных манерой общения. Он всегда был прямолинеен и прост в словах. Никаких условностей и этикета. Только факты и действия. Иларий сначала сильно опешил и растерялся, но веря ему как никому другому, опустил ногу во тьму. Блондин посветил, обнаружив лучом новую, крепкую лестницу и Иларий неуверенно спустился.

Попав в серую, бетонированную блоками комнату Иларий был и удивлен, и растерян, не понимая ее назначения.

– Вы хотите, что бы я здесь работал? – не смело предположил он. – Ну так мне и там не плохо. Зачем мне для этого землянка…

– Ну, во-первых, здесь ты сможешь погрузиться в работу полностью. А во-вторых, это еще не все. – Блондин отодвинул от стены один из многочисленных мешков и осторожно пошевелил блок в самом низу.

– А что в мешках? – спросил Иларий.

– Известь, – прозвучал ответ и блок медленно пошел наружу.

Когда блондин вынул его окончательно, оказалось, что в стене была лишь его половинка.

– Зачем же мне известь? – удивленно бросил Иларий, не ожидая ответа. Да его и не последовало.

Блондин сунул руку в образовавшееся отверстие и соседняя стена быстро и бесшумно ушла в сторону. Иларий смотрел на открывшуюся картину, разинув рот.

– Куда же мы без кнопочек? – пояснив свои действия, произнес блондин и, увидев реакцию Илария, рассмеялся. – Без кнопочек мы никуда! Входите, милорд, не стесняйтесь! Отныне это ваше рабочее помещение!

– Ну наконец-то! – прозвучало навстречу входящим и с длинного металлического стола спрыгнул русоволосый, чересчур улыбчивый мужчина средних лет в серебристо-голубом, с ремнями и карманами по всей длине, облегающем костюме. На груди была эмблема. Профиль головы сокола с кругом на макушке, в центре которого была латинская буква h.

Костюм и эмблема так захватили внимание Илария, что незнакомец рассмеялся и протянул ему руку.

– Мне имя называть не приказано, но я помощник пилота, – отрапортовал он и Иларий растерянно пожал его теплую, крепкую ладонь.

– Вот здесь ты будешь работать в свое удовольствие! – разбив вдребезги неожиданное замешательство подопечного, громко произнес блондин. – Как видишь, лаборатория оснащена всем, о чем ты мечтал! Мой помощник будет с тобой в первое время, дабы объяснить назначение и принцип работы всего находящегося в этом исследовательском царстве. Так как полагаю, что ты этого не знаешь!

Иларий медленно двинулся вдоль стен просторного помещения, сияющего блеском новенького оборудования и лабораторной посуды, не веря в происходящее. И не столько подарок изумлял его, сколько странность обращения с ним. Зачем это все? Ведь они сами сказали, что ничего ценного он не делает. Это Флоретта считала его нужным Охре. Флоретта и Мэо. Но Иларий все больше убеждался в том, что блондин из другой иерархии. Тогда чего они хотя? Неужто покупают его молчание? Но не проще было бы его убить? К чему все эти сложности? Да и что он знает?

– Чем же это так опасен мой сын?! – неожиданно обернувшись, в лоб обратился он к блондину.

Тот замер на время и они с помощником красноречиво переглянулись.

– Я смогу быть здесь через три дня, в шестнадцать ноль-ноль по вашему времени! – вместо ответа прозвучали слова помощника и улыбка Илария отразила сарказм.

– По нашему? – только и спросил он. – А что же по вашему?

– У нас нет такого понятия, – пояснил вместо него блондин. – Он поучит тебя около часа и скажет, когда придет в следующий раз. Не опаздывай. Не болтай! И не забывай закрывать дверь. Здесь ты в полной безопасности. С этой стороны такая же кнопка. – Блондин указал взглядом на синюю, квадратную кнопку внизу. – В этом помещении станут возможными для тебя любые опыты. Если чего-то нет – говори. Мы достанем. Раз уж ты не хочешь работать в Охре – работай здесь.

– Работай…, – задумчиво повторил Иларий, но взгляд его неожиданно помрачнел. – А про сына ответ я значит так и не получу?

– Ты сам все скоро поймешь! – понимающе заметил помощник. – Не торопи события.

– Думай сейчас о своей работе, – добавил блондин. – И помни: скоро все очень сильно изменится! И я считаю долгом дружбы и моего доброго к тебе отношения предупредить тебя о надвигающейся трагедии. А пока займись ремонтом сарая и обучением.

– Трагедии?! – испуганно воскликнул Иларий. – Надеюсь, вы не отнимите у меня и второго сына?!

– Нет, ну что ты…, – успокоил его блондин. – Михаил как раз-таки останется с тобой. И у него прекрасная судьба.

Иларий нахмурился, пытаясь понять, о чем идет речь, но друзья его заторопились, оставив без дальнейших объяснений. Он опять забыл спросить их об Алиефе и Флоретте. Он даже подумал, что эту забывчивость они ему внушают сами. Это пугало больше, чем странность всего происходящего. И, словно настроенный кем-то на определенную волну, Бурмистров стал остро и повсюду ощущать опасность.

Весна входила в свои права, что очень благоприятствовало работе в саду. Чем и занялся на другой же день Иларий, поправляя старый сарай и маскируя под досками лаз.

Настя с утра покормила Мишеньку, прибралась в доме и, поставив в печь кашу, нарядная собралась на очередное собрание комсомольской организации, оставив ребенка с мужем.

– Чёй-то ты сегодня работать надумал? – серьезно спросила она, приведя в сарай закутанного в свой цветастый платок сынишку. – Прям не похоже на тебя.

– Отчего же не похоже, Настя? – кротко поинтересовался Иларий, добродушно улыбнувшись.

– Да потому что лодырь ты, Петя! – резко бросила она, повязывая на голову новую, красную косынку. – Два года живем, а толку с тебя по дому никакого. Земля не паханная, все ветшает, в дому починок не сосчитать, а ты все за книжками, да за бумажками.

Иларий побледнел от такого неожиданного разговора.

– Ну, ты прости, – постарался оправдаться он. – Работа моя серьезная. Времени забирает много.

– Книжки читать – не работа! – подбоченившись, заключила жена и критическим взглядом владелицы оглядела сарай. – На развод подавать буду! Мне хозяин в семью нужен, а не ребенок сорокалетний! Я тебя кормить и обстирывать больше не намерена! На днях съеду от тебя.

– Куда же ты съедешь?

– Так к сестре покамест. А там посмотрим.

– Где ж ты там, у Варвары, разместишься? Там же кроме мужа еще детей семеро, невестка, да помощница.

– В тесноте, да не в обиде! – резко бросила Настя, вытирая Мише нос краем платка.

– Да разве же я обижал тебя когда? – Иларий подошел к жене и взял ее за руку. Сердце сжалось в комок от нехорошего предчувствия. Он понимал, что ее уже не вернуть. Потому как решения она принимала лишь единожды.

– Не тронь… – Она недовольно высвободила руку и вышла на улицу. – Не мил ты мне больше… За Мишкой присматривай и покормить не забудь. Буду поздно.

Вот так новость! Неужто именно об этом предупреждали накануне его друзья? Ну, так то трагедия небольшая. Тяжело, конечно. Но Настя – не Елена… Что греха таить? Сердцем он был к ней всегда глух. Не его поля ягода. Ни душой, ни разумом, ни телом. Он просто принял ее как данность… Но вот сын…

Иларий посмотрел на ковыряющегося в железках сынишку и сердце защемило. Как ей его отдать? Ведь хоть и обвинила она его в непутевости сейчас, но сама ведь мать неважная. Мальчик сыт, ухожен, но любовью материнской обделен сильно. Нет в ней ни ласки, ни тепла. Кричит на него часто, а на кого там кричать-то? Младенец ведь несмышленый. А то и стукнет его хорошенько. И слова Илария для нее – звук пустой. Она всегда и во всем права. А чуть от груди отняла сына, так и стала его оставлять с отцом. И нет ей дела, что у него работа, за которую он получает пусть небольшие, но деньги, и что ребенку тепло материнское нужно, так как мал еще очень. Вот и приходится Иларию таскать Мишеньку с собой и на работу, и в сельпо, и с рук не спускать целый день. Так умудрялся и труды свои писать – с сыном на руках. Когда уж тут еще что делать? Словно врозь живут. Она в чистоте все держит и себе еду готовит. Будто и не на двоих, а для себя только. Он когда понял это – стал готовить сам. Она же только Мише кашу сварит иной раз и на собрание свое!

И Варвара – сестра Насти – тоже на тех собраниях пропадает. Пришла как-то к ним сильно выпивши и ну к Иларию приставать. Ляг со мной, да ляг со мной! Мол, муж у нее слабый, а ей страсть как хочется.

– Ну мы ж по-свойски, – икая, умоляла она, – по родственному. Настя не против. Я у нее спросила!

Илария поворотило от нее так, словно от нечисти какой. Выгнал он Варвару вон из дома и так противно на душе стало от грязи этой. И больно, и горько от Настиного поведения. Понадеялся, что соврала сестра и Насте ничего не рассказал. Однако крикнула Варвара перед уходом, что Настя-то другими не брезгует и любовника при себе давно держит. И пусть-де он остерегается его страсти, ибо мечтает он мужа Настиного убить. Вот только Настя пока не позволяет.

Пока… не позволяет… Мир перевернулся после этих ее слов. Он при виде Охры у него не перевернулся, а тогда… Что же это за люди такие существуют вокруг, в коих ускользает все человеческое на глазах? А может и нет в них человеческого давно… Может и людей уже давно нет на Земле? Ведь он много изучал генетику, приходилось и историю почитать, и тлела в голове идея, что сгинула в пустоту эпоха настоящих людей, а то, что осталось – гибриды нечеловеческие. И людского в них процентов десять.

– Где же вы, люди? – с тоской произнес Иларий, глядя в глаза Мишеньке. – Ни в тебе, сынок, ни во мне их, наверное, нет уже.

Ведь после того случая, на другой день Варвара заявилась снова. Трезвая, нарядная, с бутылкой армянского коньяка, что сильно удивило Илария. Раздобыть в Кошкино коньяк, все равно, что яблоки молодильные – сказочное занятие.

Однако Варвара тут же пояснила, что это все Семен – их общий с Настей друг. И достать он может все, что угодно.

– Я к тебе по Семену и пришла, – выдала она. – Ты на меня не сердись за вчерашнее. И пью я не часто, ежели тебе интересно.

– А что значит "по Семену"? – перебил ее Иларий.

– А то и значит. Мне Настя сестра конечно… Но ребенок-то при чем?

– Какой ребенок? Ты о Мише?

– Не, я о том, который у тебя в Охе.

– Где-где? – насторожился Иларий.

– В Охе. Да ты не лукавь, зятек. Настька разговор твой слыхала, за домом, с незнакомцем. Тот сказал, что сын твой в Охе. Скажешь, нет?

– Настя слышала?

– Слыхала. Поосторожней надо быть. А то она после услышанного с Рубинчиком и закрутила. Тебе в отместку.

– А ты сейчас зачем пришла, не пойму я что-то?

– Так это, – Варвара покраснела и замялась. – Правда сын, что ли? Али как?

– Что сын? В Охе? Нет, не правда. Это все? Это за этим ты пришла расфуфыренная и с коньяком?

– Ну зачем ты так, зять? Я же с добром к тебе. Береги сына.

– Мишу?

– А я уж и не знаю. Но думаю все ж того, который в Охе.

– А ему что-то угрожает?

– Значит есть таки сын. – Варвара довольно рассмеялась, показав ровный ряд на редкость красивых, белых зубов. – Я так и думала. Это ж ведь до Насти еще было, да? А она, дура, взбеленилась. – Варвара наклонилась над столом, поближе к Иларию и свет выдал ее подкрашенные брови и нарумяненные щеки. – Семен страшный человек! – Эти слова она прошептала зловеще и тут же прикрыла рот рукой. – Он может пальцами щелкнуть и ты все забудешь! Настя ему когда про Оху-то рассказала, он аж загорелся весь! Чего ему Оха эта далася, не пойму! Может вы знакомы с ним, а? Может ты забыл просто?

– Но я не знаю никакого Семена из Охи.

– Так я ж тебе не зря говорю – пальцами щелкнет и забудешь! Вот может ты и забыл.

– Ну так может он на Насте жениться хочет, вот и обрадовался. На руку ему эта Оха. Компромат против меня.

– Не, он не обрадовался. Он затаился по страшному. Словно задумал что дурное. А вообще, – Варвара снова наклонилась над столом и подведенные брови сошлись в одну черную, волнистую линию, – он с радивом разговаривает. А это я сама слыхала!

Правду сказать, от такого непрерывного потока разношерстной информации Иларий сильно растерялся и призадумался, но выдавать себя не смел. Кто ее знает, зачем она пришла.

– Варя, я повторяю в который раз – никакого другого сына у меня нет, а в Охе я никогда не был. Насте наверное послышалось что-то непонятное, она и допридумывала. А вот все же чего ты вырядилась, я так и не пойму.

– А то, что я, Петр, тебя оберечь пришла от беды, ты в толк не возьмешь? Я думала, ты после заботы моей поласковей будешь, подушевней. Правду Настя говорит – холодный ты.

Иларий насмешливо дернул бровями.

– Так это ты ухаживаешь за мной, а Варвара? Как красну девицу меня обхаживаешь? За заботу поклон тебе низкий, а вот пить я с тобой не стану. По-другому я женщину вижу. Не серчай уж. А за ласками шла бы ты к мужу.

– Ох, и выел ты мне душу, Петька! Ох и выел! Вот как на духу тебе сейчас! – Варвара страстно и театрально стукнула себя кулаком в грудь. – От как появился ты у нас в деревне, так и выпорхнула душа моя за тобой!

– Надо же, – удивился Иларий, – как красиво ты говоришь… Никак в книжке какой прочла.

– Да я грамоте только теперь и учусь… Какие книжки? Но я прочитаю, коли ты скажешь. Хочу с тобой вровень быть. Люблю я тебя, наверное… Кто ее поймет-то – душу эту?

В глазах Варвары сиял сейчас такой нездешний свет, что Иларий засомневался даже, а с ней ли он говорит. Так глубоко и проникновенно было ее признание. Ну прям хоть поэму пиши.

– Что ж ты, Варвара, говоришь? – сдержав свою мягкость, завернул он ее вопросом. – Настя ведь сестра тебе.

– Так я ж ее на тебя и науськала. На меня бы ты с моим хороводом и не глянул. А Настя она без хвоста, да и посмазливей будет. А какая разница? Зато ты теперь близко-близко… А в руки вот не даешься. А ты не смотри, что я не образованная, да с бутылкой пришла. Так воспитали меня. Но я не пьяница. Так, со всеми, чтоб не выделяться. Зато как все изменилось вокруг, как думать о тебе стала. Вот проснусь посреди ночи и молюсь о тебе, молюсь, пока все молитвы, что знаю, не перешепчу. О тебе, родимом, только и молюсь.

– Спасибо за любовь, – тихо ответил он. – И за молитвы спасибо. Только думается мне, что Терентий твой молитв этих больше, чем я достоин. Он с тобой столько лет и в радости, и в печали, и стольких детей вы на ноги поставили и уверен я, что любит он тебя сильно. И, не дай бог, случится что, он пропадет без тебя, Варя. А то, что влюбленность в твоем сердце появилась, так это потому, что женщина ты и жить всегда чувствами стремишься. Да вот только в суете, да в работе все это затерлось, зароговело. А ты обрати сердце свое к мужу, скажи ему то, что мне сейчас говоришь и получишь больше, чем можешь представить. Потому что не в том, к кому чувства обращены, дело-то, а в умении и желании любить. Ты умеешь, как я понимаю, и желаешь. А то, что внешне я тебе приглянулся – так то бывает. Новый человек в деревне… Другой, интересный. Вот ты потребность свою в любви на меня и направила. А ты на Терентия направь. Ну неужто же он не достоин?

– Не понял ты меня, Петя…, – с грустью произнесла Варвара и поднялась из-за стола. – Вовсе не понял.

– Ну, я надеюсь, что ты меня позже поймешь, – твердо стоял на своем Иларий.

– Может… Но ты это… Помни, что сказала я тебе… Про Семена. Сторонись его. Страшный он человек.

Варвара ни сказала больше ничего, не попрощалась, не взяла свой коньяк, а просто тихо и понуро ушла. Больше ему с ней встретиться не довелось. Предупреждение же ее о Семене очень насторожило Илария и заставило мысленно готовиться к чему-то плохому. И страх его был не о себе, страх его был о Мишке. А тут еще это предсказание блондина и Настин резкий уход. Ну что она удумала? Какой развод? Мишу он ей не отдаст. Тем более после того, что Варвара наговорила ему про этого ухажера. Надо же… Ухажер при живом муже. И почему он терпит?

Это было, наверное, странно, но Иларий совсем не ревновал. Он лишь боялся за Мишу. Не нравились ему не Настины неожиданные похождения по этим собраниям, ни гулящий образ жизни. Ведь молилась прежде каждый вечер, лампадку зажигала, а теперь и не смотрит на иконы. Вот так Семен! Да он мастер убеждать! Таких при новой власти много сейчас. Тем и не нравятся они Иларию, что имеют странную, загадочную волю над умами малограмотного населения.

И день и ночь вертелось у него в голове имя Семен… Да мало ли Семенов в деревне? А ведь и не много. А точнее – он единственный будет. Кроме разве… И тут Иларий вспомнил, как давненько, еще до Насти и до Миши, заплутал он в лесу, как забрел в красивый терем и совсем уж случайно столкнулся там с тремя странными людьми, одного из которых как раз-таки Семеном и звали и был он из Кошкино. Но по делу, с его слов… А было это давно и того Семена поди уже и нет в деревне. Но как такое позабыть? Их карты, их таинственный разговор, сказочной красоты даму по имени Ядвига, последующий визит Алексея Петровича к нему домой, его пылкую, предупреждающую речь и, самое главное – ведь в дальнейшем Иларий пытался тот терем отыскать… Не отыскал. Словно и не было его никогда.

Вот и я многих участников этой истории отыскать уже не могу. Словно и не было их никогда. А ведь дело Илария почти закончено. Хотя, как знать – может еще завертится все заново. А может это и есть его конец и никто так и не узнает – какие цели преследовали настоящие заказчики спектакля по сокрытию семьи Бурмистровых. Загорский исчез, Алиеф исчез, Флоретта мертва, исчез и блондин, так и оставив после себя массу вопросов.

Знаю я парочку подходящих под описание блондинов, бороздящих иногда просторы нового мира. Один из них мой брат Габриэль и я сомневаюсь, что его жизнь засекречена и полна неустанной работы. Он обычный, вполне домашний человек, обожающий хорошую литературу, отчего дом его похож на приличную библиотеку. Второй блондин с карими глазами и родинкой на лице – из будущего и имя его Лука. Но он исчез, когда для них закрыли проход. Он прибыл в нашу эпоху с Валентианом и Жорданом и возглавлял их рискованную, поисковую экспедицию. Жордан погиб, а Валентиан и Лука были вынуждены затеряться во времени. Фотографии же их можно найти в базе особо ценных сотрудников.

Мне почему-то кажется, что с Загорским блондин познакомился в ходе самой операции, так как Иларий неоднократно упоминал в своем дневнике, что он не похож на других и ему кажется, что приходит блондин откуда-то из другого времени, что он сам по себе. Что тоже может указывать на Луку.

Помощника пилота, приходившего с блондином, я смогла разыскать и расспросить, но он утверждает, что они всего лишь неоднократно получали совместные задания от Загорского, как руководителя всей операции, но кто он и откуда – знает не больше остальных. Слава богу, что хоть кто-то помнит блондина, а то у меня уже начинало появляться устойчивое мнение, что Иларий его выдумал. Настолько устойчивое, что эта версия приближалась к своему успешному финалу и объясняла многое. А потому, я не стану торопиться с выводами.

К тому же у меня еще масса работы по компиляции всех этих дневников и собственных заметок. Мне необходимо найти ребенка Илария, но так как хочется – не выходит. Все время какая-то заминка в делах. И на этот раз отлучиться от дневников пришлось почти на неделю.

Микробиолог Алексей из лаборатории Нинту выбил все же для меня пропуск в ОГБИЧ и прилагающуюся к нему служебную записку за подписью самого Марка Валерьевича Маркса и Гулема Эрдманса. Имя последнего деятеля мне пока еще мало о чем говорит, но его сакральное звучание в этом замурованном заведении на ряду с именем Маркса является, по-видимому, исключением из правил. Вот под их магической защитой мне и повезло погрузиться в самые недра Земли.

Нечто подобное даже вообразить сложно. Это просто фантастика. Многоуровневое здание. Охватить вниманием всю систему строений, как она есть, невозможно хотя бы потому, что все время находишься в лифте. Имеются правда лифты с прозрачными панелями, но это только внутри уровня. В остальном же все закрыто. Мне был нужен стерилизационный пункт. Как пояснил Алексей, там еще находится лаборатория по разработке питания геотов и почему-то институт генного модифицирования и биоинформационного сортирования. Названия, расширяющие воображение. Слава богу, хоть сам ОГБИЧ перестал пугать своей аббревиатурой. Оказывается это всего лишь Охро-Геотская база исследований человека.

Ну и улей здесь, скажу я вам! Такого мне еще не приходилось видеть. Однако все восторженные впечатления убивал запах. Не то спирта, не то каких-то лекарств. Особенно, когда проходишь мимо всевозможных кабинетов. Хотя, это совсем не то, что в обычной больнице. Больше напоминает химическую лабораторию. А вот в связи с питанием очень занятно. Запах еды не ощущается. Но, вполне вероятно, что я не совсем верно это понимаю. Зато часто угадывается запах гниения плоти и запах крови.

Искомый уровень правильно назывался "Стерилизационный модуль". Перед проходом в это жутковатое по запахам заведение меня провели в просторные, первоклассно оснащенные тестирующими сканирующим оборудованием кабинеты. Здесь меня промариновали почти час и изучили с головы до пят. Даже взяли кровь на наличие нано-жучков. На этот случай мне вспомнилось убеждение одного моего наставника из Охры. Он считает, что любой живой организм с рождения напичкан жучками и чипами, которые именуются микроорганизмами, а потому спрятаться можно только на том свете.

После всех сотрясающих нервную систему проверок меня продержали у секретаря, который передавал все полученные данные обо мне и привезенной мной документации в центр ОГБИЧа и долго и мучительно ожидал ответа. Сигналом к дальнейшим действиям оказался голосовой звук черного монитора и уставшая улыбка секретаря.

– Поздравляю! Теперь вы можете пройти в "Стерилизационный модуль". Наш сотрудник проводит вас до самой двери "генной модификации".

И вот когда судьба все же привела меня к отделению пресловутой "модификации", которым заведовал названный мне Сергей Безухов, голова моя кружилась уже так, что в глазах двоилось.

Не знаю, кто что думает, но по мне, так все лаборатории, специализирующиеся на генетике – это царство ужаса и пыток. Я человек мирный и сердце у меня доброе, а потому за те недолгие месяцы моего пребывания в Охре пришлось насмотреться такого, что захотелось поверить в рай.

Нужный мне сотрудник по имени Сергей был, скорее всего, человеком весьма деловым, так как одновременно успевал совершать несколько действий. Записывал что-то в блокнот, поглядывал на овальный экран напротив, громко переговаривался с кем-то в другом конце помещения и флиртовал с пучеглазой брюнеткой в изумрудно-серебристой униформе сотрудника. Ну конечно же здесь были еще служащие, ну конечно же воняло спиртом и серой и конечно же на меня мало кто обратил внимание.

Обратил только Сергей и, как лицо ответственное и подготовленное, поднялся мне навстречу. Такие голубые, оптимистичные глаза, такая редкая по харизматичности улыбка и обезоруживающее чувство уверенности. Он поприветствовал меня довольно тепло и с удивительной легкостью заставил забыть о не покидающей мои мысли тревоге.

Мне показалось верным сразу же отдать Сергею послание от Алексея, после чего улыбка тут же слетела с его уст. Наверное, черный, с золотой эмблемой конверт говорил сам за себя. Только что подаренная им легкость самоощущения оставила и меня, а сочувствующие взгляды сотрудников заставили пожалеть о своем визите.

– Ну что же, – произнес Безухов, бегло прочтя вложенное в конверт письмо, – жаль… – Он поднял на меня взгляд, колеблющийся между изумлением и ужасом. – Отчего же вы приняли такое решение?

– Какое, простите? Разве вам известна цель моего визита? Алексей все изложил в письме?

– Да, он все весьма подробно описал и… Вы откуда родом?

– А какое это имеет значение? Понимаете, я пишу книгу и мой визит сюда связан с недостатком информации. Такая вот банальность привела меня к вам.

– О, нет, не стоит объяснять! – Сергей жестом остановил меня и с сожалением вздохнул. – Он обо всем написал. Да дело ведь не в этом. Я здесь работаю уже немало лет и лишних вопросов привык не задавать, но все же… Случай, как мне кажется, необычный. – Он пронзил меня осуждающим взглядом. – Но вы поймите… Ведь вы наверное патриот? – Он спрашивал, но ответа у меня не нашлось. Мне был непонятен этот разговор с самого начала. Что-то было не так. – Ну что же, допустим. – Сергей прошелся из угла в угол и, словно не зная, куда деть руки, просто скрестил их на груди. – Но законы геотов – это законы чудовищ и воспитывать по ним общество неразумно. Вы просто во власти их искусного влияния. И если бы вы пришли по другому вопросу, я нашел бы способ переубедить вас. Ответьте мне лишь одно: вы хорошо подумали, прежде чем решиться на такой шаг?

– О чем пишет Алексей? – пришлось мне ответить вопросом на вопрос, ибо все обернулось чем-то туманным.

– Ну как же?! – Сергей посмотрел на меня весьма театрально, затем нарочито выразительно скользнул глазами у меня над головой. И моя сообразительность оказала мне услугу. Ведь ясно же, как божий день – он хотел дать понять, что нас видят и слышат.

– Цель моего прибытия – сбор информации. Повторюсь…

– Но здесь не собирают информацию! – Он оборвал меня резко и с раздражением. – У нас не архив, не библиотека и не справочное бюро! ОГБИЧ, да будет вам известно, существует лишь на паре географических карт и только для особой категории населения! Случайные же любопытствующие остаются здесь навсегда.

– Да, конечно, меня предупредили. – Сердце мое подпрыгнуло и больно рвануло вниз. – Но Алексей сказал, что в виде исключения, в обмен на оказанную ему услугу по доставке вам вот этого вот послания…

– Он вас обманул! Мне жаль, мне искренне жаль, потому что вы пришли на добровольную смерть. Вас ловко провели!

– Что значит – на добровольную смерть? – мои ноги перестали меня слушаться.

– То, что вы привезли мне от Алексея в этом траурном конверте, не что иное, как договор между ОГБИЧем и непосредственно вами. Тема договора – добровольное предоставление вашего тела для особых донорских процедур.

– Да он что – рехнулся?!

Сергей рассеянно пожал плечами и потер лоб.

– Я вынужден вызвать сопровождение. Но прежде вам необходимо этот договор подписать…

– Слава богу – он не стал подделывать мою подпись! Иначе…

– Такое правило. Договор подписывается здесь.

– Что за больной бред?! Я не собираюсь это подписывать!

– Тогда вас просто убьют! А тело ваше в любом случае будет пущено в расход.

Вот это поворот! Не сплю ли я?

– Расход? – Речь моя, кажется, не дружила больше с мыслями, потому что инстинкт самосохранения выталкивал наружу что-то пугающее. Я не узнавала свой голос. – Ну тогда тем более… Какой смысл что-либо подписывать?

Ноги мои подкосились. Накрывшее с головой чувство было новое, яркое, жуткое. Мне вдруг стал ясен страх животного, которого ведут на бойню, ужас человека, идущего на собственную казнь. Немыслимо! Вот тебе и вся судьба! Конец всему! И нет никакой особенности, избранности, потому что нет больше даже дуновения надежды.

По лаборатории пронесся мелодичный звук и Сергей горестно сдвинул брови.

– Гэ эм, что у вас происходит? – полетело вдогонку сигналу. Голос был знакомый. Сегодня мне уже приходилось его слышать. В кабинете сканирования кажется. – К вам добровольца направили. Почему до сих пор не вывели?

– Ой, Тед, не усложняй! – с улыбкой, но резко ответил Сергей. – Не до этого было. Уже выпускаю. Что за суета вдруг?

– Жалоба была от Тюдора, что просроченных много. Обработка не успевает. И ты еще копаешься.

– Что значит копаешься?! Не понимаю… Минутой раньше, минутой позже. Можно подумать, их ко мне сейчас вагон прибудет.

– Бизон, не передергивай! По инструкции пять минут. Ты держишь уже долго. Хочешь неприятностей от Тюдора?

– Да плевать я на него хотел! Тоже мне – незаменимый работник! Повкалывал бы здесь с мое, а я бы им еще и покомандовал! – Сергей сердито стянул с рук резиновые перчатки и весьма воинственно швырнул их на стол. – Все, Тед, отстань! Выпускаю!

Все услышанное никак не умещалось в моей и без того уставшей голове.

– Какой доброволец? – Руки мои невольно потянулись к лежащему на столе письму Алексея. – Что здесь происходит?!

Сергей маркером черкнул что-то на открытке с видом древнеиндийского храма и, поставив ее нарочито вертикально, протянул мне тонкую, хрустальную ручку.

– Надо подписать, – холодно выдал он и глазами, незаметно, указал на открытку. – Это единственное, что от вас требуется.

Кажется, он хотел мне всячески дать понять, что очень важно прочесть написанное им на открытке. Но как? Очень мелко и неразборчиво. Мне пришлось взять ручку и наклониться над договором, что бы только разглядеть его иероглифы на этом красивом, терракотовом храме.

Сначала все расплылось, сцепилось с пейзажем, но потом слова невольно угадались и почерк сам собой стал понятен. К тому же слова всего три.

"Подпиши. Я помогу". Это то, что выдало мое зрение. Но так сразу принять решение… Подпиши… А если он лжет? Мой растерянный взгляд скользнул по его лицу и застрял на голубых, обещающих жизнь глазах. И в эту самую секунду он показался мне богом. И глаза этого бога не лгали. Я не забуду этого никогда. Мне же было так безысходно страшно, что поверить ему просто хотелось.

Мое замутненное адреналином сознание отыскало в договоре нужную графу и быстро пробежалось по тексту выше.

"Горячее желание… Достойнее, чем обыденная смерть… Пожертвовать себя… Заслужить в будущем лучшую жизнь… "Ну и абсурд!

Подпись моя получилась красивой и размашистой. Что бывает редко. Наверное, они решат, что это от абсолютной уверенности, но на самом деле от отсутствия ясного осознания в эти секунды. Лишь одно слово ярким светом пульсировало теперь в моей голове: "Помогу! Помогу! Помогу!"

Все это время Сергей внимательно за мной наблюдал и во взгляде его мне чудилось: "как же это тебя так угораздило?"

– Это покажите старикам, которые за вами придут. Понятно?

Он сунул мне карточку-распоряжение, направляющую донора в место полного расхода ко Дню Объединения. Там было вписано мое имя, возраст и в графе "вид расхода"Сергей указал: "кухня".

Виски сжало тисками ужаса от сложившейся уже в моем воображении картины.

– Что же это…

Но господин Безухов не дал мне договорить. Он сжал губы и едва заметно качнул головой из стороны в сторону. Затем тут же, не дав мне ни единого шанса на реакцию, тронул у монитора розовый, пластиковый квадрат и вызвал сопровождение.

Сердце мое колотилось неистово, ноги не слушались, глаза, вопреки всему, искали моего обещанного роком спасителя. А может палача? Хотя, если кого и называть теперь палачом, так это микробиолога Алексея, что б ему пусто было!

Сопровождение оказалось весьма банальным конвоем из двух крупных мужланов в фиолетовой форме с серебряными аксельбантами, лысых и с татуировками в центре самой макушки. Этакая загадочная не то мандала, не то эмблема.

Они ввели меня в лифт, подвергая по пути десяткам надменных и отчего-то презрительных взглядов идущих навстречу мужчин, женщин и других существ. Это больно встряхнуло меня и реальность стала постепенно показывать свою гнусную морду. И гнусность ее состояла в том, что меня никто не держал, не вел под прицелом и руки мои были свободны. Но вот шансов на настоящую свободу у меня, скорее всего, уже не было. Эти двое убьют меня при малейшем сопротивлении и будут правы. Ведь теперь я смертник.

Привели меня в грязную, тесную камеру, сразу создав в моем сознании образ тюрьмы. Стены были до середины выкрашены в синий цвет, под панели. Краска местами облупилась, местами была кем-то содрана, в углах царила зловонная сырость с грязными потеками, ни одного окошка не предусматривалось.

Когда мы еще входили в последний, ведущий к моей темнице коридор, дверной проем поразил меня своей абсолютной тьмой. Над дверью светились цифры и у меня, как человека, более-менее ознакомившегося с временными путешествиями, мелькнула неожиданная догадка, которая подтвердилось впечатляюще яркой гаммой физических ощущений. Голову сдавило, во рту разлился металл и появилось легкое, но неприятное покалывание в языке.

Теперь же могу уверенно подтвердить свои догадки. Произошел временной переход. Определенно! Но какой плавный, обыденный, какой совершенный. И судя по чудовищно контрастной разнице в дизайне, переход этот случился в прошлое. В моем времени точно нет таких лампочек, которым на вид лет сто, не меньше.

Шок не отпускал меня еще долго. Реальность, не смотря на логику, не осознавалась мной. И никто в этом не виноват. Перед отправлением в ОГБИЧ мне хватило ума попытаться навести о нем справки, хотя, в общем-то, безрезультатно. Пара строк в серенькой исторической статье, автор которой описал это место коротко, но точно: "концлагерь планетарного масштаба". Говорить кому-либо о своих намерениях войти в ОГБИЧ, кроме Алексея и главного, было бы равносильно провалу моих поисков, что, скорее всего, и произошло. А потому теперь, в этой патовой ситуации, соображать, что к чему, приходится самостоятельно. И я очень надеюсь, что хотя бы мои выводы о происходящем близки к истине.

Время, в котором мне пришлось родиться и жить, породило ныне существующую Охру-Геотию, а она, в свою очередь, сильно повлияла на время, в котором я живу. К тому же пребывание в Охре успело наложить отпечаток на мое нынешнее мировоззрение. А потому, может опыта мне и не достает, но понимание сути окружающего общества пришло легко.

Здесь нельзя перечить! Здесь опасно раскрывать свои намерения! В ОГБИЧе не ждут гостей, но приветствуют жертву в любом виде. Потребление на благо Геотии, как молодого, развивающегося государства, признающего лишь пользу и наживу.

Охра же в этом союзе играет второстепенную, вспомогательную роль. Роль поставщика доноров для гигантского паразита. Доноров телесных, психологических, духовных, энергетических.

Малейшее движение против их воли повлекло бы за собой смерть всех, кто хоть как-то связан со мной. А посему мне остается лишь дрожать в этой грязной, убийственной камере и готовить себя к худшему. Обучая, меня предупреждали о ситуациях разного рода, так как геоты непредсказуемы в видах издевательств, но предсказуемы в одном – в жестокости.

Но ведь… господин Безухов пообещал мне помощь и, под противное жужжание лампочки, не ведая о времени суток, я лелею в сердце веру на спасение.

Не знаю, сколько прошло времени… По ощущению – часов пять-шесть, прежде чем до моего воспаленного от страха и головной боли сознания, добрались хоть какие-то новые звуки.

Казалось, что эту ржавую, в черных потеках дверь, пытаются наконец-то открыть. Следующим звуком, заглушившим предыдущий, стал стук моего сердца. И одолел его лишь звук голосов. Но не силой звучания, а своей мелодией. Два голоса, не молодых, мужской и женский и, о, боже – не геоты! Но как же долго открывали они эту древнюю дверь. Кажется, целую вечность. Не геоты! Не геоты! Слишком эмоциональны для геотов.

Дверь дернулась и со скрипом двинулась наружу, впустив в мое затхлое, воняющее гнилью помещение поток такого же затхлого, но прохладного и не гнилого, воздуха. А еще почему-то запахло душистым перцем и перед моей застывшей над пропастью жизнью предстали старики. Седой, угловатый мужчина, сурово шевелящий кустистыми бровями, длиннолицый, с впалыми щеками, в черном, двустороннем фартуке, который больше напоминал что-то монашеское. Ритуальности его образу добавлял железный шест в руке с большим крюком на конце.

Старушка вкатилась румяная, в черной юбке и черном переднике поверх коричневой в мелкий цветочек, сильно выцветшей блузки. Гладко зачесанные под гребешок волосы были туго скручены в узел, как будто она хотела подтянуть свои круглые, по-старчески обмякшие уже щеки. Она смотрела на меня столь красноречиво, что казалось, вот-вот ахнет. Что-то видимо со мной было не так. Старушка страдальчески покачала головой и неслышно зашептала.

– Распоряжение покажи! – хмуро произнес старик, сделав ко мне единственный шаг и, пробежав глазами выданную мне бумагу, весело шевельнул бровями. – Ага! Это хорошо! – Что он увидел там хорошего, известно только ему, но изменился старик моментально. Вроде как груз какой с себя сбросил. – Идем! Устроим все лучшим образом!

– Уголок? – озорно спросила его старушка и потянула к себе роковое распоряжение.

– Цыц! – буркнул старик и сунул бумажку в нагрудный карман фартука.

Если судьба где-то пишется, то дальше все было неразборчиво. Перед глазами понеслись кадры странных, похожих одно на другое, помещений. Затем еще несколько часов ожиданий, какой-то скотобойный цех, чужая одежда и долгожданный выход на поверхность.

Мое мнение о ситуации металось из одной крайности в другую. То мне определенно виделось тайное спасение во всем происходящем, то мой конец. А как иначе? Ведь старики не разговаривали со мной, а если и обращали что в мой адрес, то только самую низкую грубость. Но так было, пока мы не выбрались через темный, подземный тоннель, приведший в обычный погреб их маленького, уютного дома. Здесь изменилось все. И, скажу я вам, таких хлебосольных, заботливых людей мне давно не приходилось встречать.

В ОГБИЧе они работали чуть ли не всю жизнь в качестве какой-то почти неприкасаемой обслуги. Неприкасаемой в худшем смысле этого слова. Повествованием о своей козырной работе они меня так и не порадовали, но судя по местам, через которые мы пробирались во все эти мучительные часы моего спасения, занятие их каким-то образом связано с кухней.

Да, и самое главное. То, что спасло меня. Это линия маркерав углу "распоряжения", которую бегло черкнул Сергей Безухов, отметив меня таким образом для стариков, как человека, которого необходимо спасти. Так везло конечно же далеко не всем и это еще одна тема, от которой меня, поморщившись и поворчав, быстро отгородили.

Итак, центр моей вселенной катастрофично переместился в чужой дом и иное время. Середина двадцатого века… Мечта для человека, умеющего ценить историю. Но не при всяких обстоятельствах хороша такая поза ценителя. В моей ситуации она быстро утратила свое очарование. Жить в чужом времени – это для меня пытка.

«Прячьтесь! Теперь вас не оставят! Надо же быть такой дурой! Пятьдесят пять раз готов вам это повторить! Лучше бы я в Ростов попросился, а еще лучше в Красный Сулин – у меня там бабушка родилась. Или с товарищем Чичериным сотрудничать согласился!» Эти слова Анатолия Кондрашова постепенно воскресли в моем уставшем сознании. Они сбылись дословно. Я спряталась… В Ростовской области, в поселке Чичерино, в 1955 году. Откуда он знал? Знал именно про меня?

Уже через неделю мне принесли новые документы с новым именем. Совсем как когда-то Иларию Бурмистрову! Но даже романтика ситуации не спасала от тоски, а скорее напоминала о сыне Илария, которого мне необходимо найти. К тому же у меня появился азарт к этим поискам и принимать столь роковой поворот событий я не собираюсь. Я непременно стану говорить об этом со своими спасителями и искать выход отсюда. Он должен быть, должен! Неужели же я так и не вернусь в свой удобный и красивый двадцать второй век, оставшись в этой уродливой, серой и захолустной местности?

Разговор со стариками начать все не получалось, но их активная деятельность в мою сторону лишь подтверждала худшее. Они помогли мне с работой и даже с квартирой, что в те времена являлось критерием социальной зрелости и являлось обязательным. Кто оплачивал начало моей новой жизни – от меня скрывали, но это мое положение не облегчало, а только больше угнетало меня.

Так в мою, по-советски теперь налаженную, спокойную жизнь вошла тоска, за которой плавно последовала депрессия. И лишь один, дарованный кем-то случай еще раз круто повернул мою судьбу.

Произошло это почти через полгода со дня моего спасения от смерти и появления в маленьком, шахтерском поселке. Обычная встреча у знакомых, которые пригласили меня на семейный праздник. И идти-то не хотелось, но из уважения к пытавшимся стереть с моего лица печаль людям, мой визит все же состоялся. Сейчас я вспоминаю тот прекрасный, зимний вечер и понимаю, что хозяйка квартиры Ираида не просто с улыбкой на лице открыла передо мной дверь, она впустила меня в мою настоящую, неподдельную, только мне сужденную жизнь. Навеки мою жизнь!

Там ждал меня мой человек, с которым мне предстоит пройти свой путь до конца. А это не просто есть из одного котелка, это обрести попутчика по дороге в неизвестное. И свет оказывается не где-то, он в глубине наших сердец, которые вместе составляют сердце нашего дома. Ведь дом – это не стены и крыша, не местность за окном и привычная дорога от работы до порога, где тебя ждет стол и постель, дом – это человек. Куда бы судьба не забросила вас, вы будете чувствовать себя дома, если вас искренне любят и ждут.

Вот наверное и все… У меня появился такой дом. А мой красивый двадцать второй век оказался всего лишь дорогой к этому дому. Похоже, это счастье…

И единственное, что еще волновало меня, заставляло просыпаться беспокойно по ночам и не давало ощутить это счастье полной грудью – это сын Илария.

Глава 7. Пожар

Однажды вечером Настя домой не пришла. С дрожащим сердцем, взяв Мишу на руки, отправился Иларий на поиски жены. Бывший дом помещика Емельянова, в котором проходили злосчастные собрания по-комсомольски настроенной части села, был закрыт. На крыльце дома, в глубоко пьяном состоянии спал комсомолец Федька Чиж. Почему-то в одном ботинке, с текущей по подбородку слюной. Иларий попытался его разбудить, но безрезультатно. На душе стало неспокойно. Скрепя зубами, он направился к дому Варвары. Настя оказалась там. Вышла на крыльцо и сказала, что заболела младшая дочь Варвары Танюшка. А потому она останется на ночь. Спиртным от нее не пахло. Она была спокойна и ласково потрепала за щеку сонного Мишку. Жена показалась ему настолько адекватной и родной, что гордость и радость сменили тревогу и обиду в его сердце.

– Ну у тебя ведь тоже ребенок, – спокойно заметил он, – а у них семья большая. Что ж – помочь больше некому?

– Я всегда говорила, что муж у меня буржуй! – неожиданно злобно отреагировала на его слова Настя. – Для меня все дети общие! И я буду помогать там, где считаю нужным!

И вот опять эта странная тень ненормальности мелькнула по ее лицу и опять сжалось в тревоге и печали его сердце. Ну, может это ему только так кажется? Ну она другая, верно. Ну ведь в другой среде росла, других родителей имела, другой образ жизни вела. Ну инакость ее не означает ненормальность. Он не справедлив в этой своей оценке. Нужно быть терпимее. Ведь в конце концов терять их он не желает.

– Ну хорошо, пусть будет так, – смирившись с ее словами, терпеливо произнес Иларий. – Но утром-то ты придешь?

Но она его уже не слушала, а лишь злобно сверкнула узкими своими глазами и побежала в дом. Там было шумно. Доносилась музыка и мужской, хриплый смех. Не похожий на смех Терентия – мужа Варвары. И не похоже было всё происходящее на собрание. Иларий задумался и повернул домой. С прежней тяжестью и не спокойствием на сердце.

Среди ночи в окно постучали. Сосед Варвары, Андрей, с раскрасневшимся лицом и грязными руками, тяжело дышавший и перепуганный насмерть. Он сообщил, что горит Варварин дом. Кинулись поздно. Пожар начался глубокой ночью. И спасти удалось двоих младших детей и мужа Варвары. Остальные скорее всего погибли.

С сонным, плачущим Мишей на руках Иларий, в чем был, снова кинулся к горящему теперь дому. Людей собралось много, все были мокрые и грязные, но пожар уже никто не тушил. Огонь слабел, доедая остатки дома. Среди толпы, на телеге сидели перепуганные Варварины дети. Четырехлетняя Танюшка и пятилетний Вася. Рядом, весь перепачканный сажей и дрожащий, как осиновый лист, стоял их отец Терентий. Руки его были сильно обожжены по локоть и он держал их в полусогнутом положении, по лицу неудержимо текли слезы, опаленные огнем волосы походили на спутанную паклю. Увидев Илария, он бросился ему на шею, надрывно рыдая, как страдающая от любви барышня. Иларий отстранился и опасливо прижал к груди сына.

– Что случилось?! Где Настя?! – крикнул он каким-то чужим голосом и Терентий тут же перестал рыдать. – Где дети твои, жена?!

– Все погибли! Все! – как полоумный, прокричал Терентий и израненными руками схватился за голову. – Как они кричали от боли…, я видел… как Варвара горела… Я не смог помочь…

Иларий смотрел на огонь долго и отрешенно. Его маленькая, новая жизнь, которую он строил с нуля, как умел, наполовину сгорела. Его чувства, мысли, понимание смысла, все, что было движением его плоти и желанием жить дальше, сейчас безвозвратно рассыпалось пеплом.

– Как же так…, – едва слышно произнес он.

– К старшеньким в комнату огонь не пустил, – продолжал говорить Терентий, – а младших пока вынес, весь дом занялся. Я туда, а они горят… А я тушить взялся и… зря… Понимаешь, зря… Это Семен все! Он ее убить хотел, Настю-то! Кричал, что ребенок ее ему нужен!

– Ребенок? – опешил Иларий, испуганно посмотрев на Терентия. – Какой ребенок?! Миша?!

– Ну да! А какой же еще? Они все детскую коммуну построить мечтали. Это он ей голову забил! – Терентий вдруг изменился в лице. – Ты знаешь, там ведь еще бес один крутился. Подле дома-то.

– Да кто же такой этот Семен?! – снова услышав про ребенка, закричал Иларий, проигнорировав последние слова Терентия.

– Да еврей. Петроградский. Да видел ты его наверное. Кудрявый дюже, всегда в сапогах хромовых, в любую жару. Он с полгода с ней уже. За твоей спиной. Я против был, я всегда был против! Это Варька их покрывала. Такая же дура, как твоя была! Слышь, Петя! Парень, говорю, подле дома был. Прямо у нас, за крыльцом. Подозрительный очень. Я на него грешу. Он это дом поджег! Вот те крест – он!

– Зачем ему Миша?! – словно не слыша больше ничего, прокричал Иларий.

– Так я ж говорю – для коммуны. С кого-то ж надо начинать. Она с ним в Петроград собралась. А он уперся. Без ребенка, сказал, не возьмет ее. Она ему: пусть с мужем будет. Мне так спокойней. А он ни в какую! Мне, говорит и второй ребенок нужен! Ох и сильно они поругались. Я все думал – какой второй? А она видно беременная от него была. Вот так-то… Потому как плохо ей стало, ну и вырвало прямо под ноги ему. А ну как кинулся он на нее с кулаками. А мы разнимать! Вроде затихли они. Я на двор вышел. Парень этот и мелькнул от крыльца, да в сад. Ну, мало ли, думаю… Возвращаюсь, а там огонь уже во всю. И лампа разбитая на полу. И керосин разлит. Видно он опять вспылил… А може и не керосин.. Може парень этот…

– Что он говорил про Мишу, не помнишь?!

Глаза Илария были полны такого гнева, что Терентий как-то ссутулился и отошел поближе к детям, словно хотел защитить их от этого гнева. Танюшка захныкала, с ужасом озираясь вокруг, а Вася скорбно скривил рот и долго, вопрошающе посмотрел на отца. Словно хотел спросить: всё или еще чего будет?

– Говорил что-то, – невнятно пробормотал Терентий и подул на свои коричневые, скукожившиеся руки. Было видно, что он испытывает сильную боль. – Разве все упомнишь?

– Говорил ли, что нужно убить Мишу?

Терентий испуганно посмотрел на Илария, а Вася, услышав слово "убить", наконец не выдержал и громко, во весь свой тоненький, детский голосок завыл "ма-а-а-ма-а-а! Не убивайте-е-е! Ой-ой-ой-ой-ой!". Мальчонка зарыдал в рев и, глядя на брата, Танюшка залилась горючими слезами отчаявшегося и лишнего в этом мире существа. Две грудастые соседки сразу подбежали к детишкам с водой и какими-то тряпками, словно хотели поскорее зачеркнуть эту новую, невыносимую почему-то реальность, обманув своими теплыми заботливыми руками и заставив их снова поверить в счастье.

– Да что ты! Не было такого! – Терентий растерянно шарил глазами по лицу Илария, словно хотел отыскать причину такого ненормального вопроса. – Да тебе хуже, чем мне, брат…, – заключил он наконец и заплакал, как мог – одним лицом. Он плакал и смотрел на уменьшающийся, когда уже не нужно, огонь. Всего лишь огонь… Но все то, что называл он своей жизнью, теперь навеки ушло, превратившись в кучу обгоревших бревен, гору пепла и мертвые тела. Мертвые…

Иларий хотел обнять его и успокоить, но перед глазами стояли горящие дети и он не знал, кого за это ненавидеть.

– Парень, говоришь, какой-то крутился? А что за тип? – вспомнил он наконец слова Терентия, но тот зажмурился от боли и упал на колени.

– Русый, высокий, крепкий, смазливый такой, одет не по-нашему…

Больше он ничего сказать не смог, потому что начал терять сознание от боли и потрясения.

Домой Иларий не пошел. Здесь, на телеге, возле этого догорающего кладбища своей новой жизни, он и остался. Мишенька крепко спал на соломе, не реагируя больше ни на нескончаемые разговоры и причитания вокруг, ни на тяжелый, тошнотворный запах дыма. Бабы расхватали младших Варвариных отпрысков по рукам, а стонущего от нахлынувшей боли Терентия уложили на весеннюю, холодную еще землю и помогали, чем могли. Водой, постным маслом, жиром и медом. В Кошкино всех лечила пятидесятилетняя фельдшерица Фрося, у которой в наличии имелись лишь горы пожелтевшей марли и вата. И теперь, наученная только опытом, она растерянно смотрела на страдания пациента и не могла решить: накладывать повязку или везти Терентия в Тоболенец? Однако белый халат надеть она успела.

Окружной милиционер явился с первыми лучами солнца, когда от пепелища струился лишь редкий дым. Он осторожно осмотрел головешки и, с видом чопорной барышни отметил взглядом с трудом различимые среди них останки. Терентий все хватался грубо забинтованными руками за голову и причитал, что тела-то одного не хватает. И все не мог сообразить – взрослого или дитёнка. Старшие дети были уже рослые, а Настя и Варвара ростом не высоки. Понять – кого же не достает, он так и не смог. Говорил лишь, что двенадцать трупов должно быть. А их одиннадцать всего. Он бегал по пепелищу, рыдал и все хватался и хватался за голову, но одного трупа так и не досчитались. В итоге, к середине дня, на разбитом, милицейском автомобиле Терентия и его детей отвезли в Тоболенецкую больницу.

Из Тоболенца и прибыла серьезная комиссия из трех человек для расследования этого дела. Иларий был удивлен такому повороту, объясняя его личностью погибшего Семена. И подозрения его оправдались, так как он был вызван в дом помещика Емельянова для дачи показаний.

Бритый наголо, черноглазый мужчина лет пятидесяти громким, резким голосом задавал ему престранные вопросы.

– Какого вы года рождения? – с недоверием поинтересовался он и Иларий побледнел. Неужто трагедия еще не закончилась?

– Одна тысяча восемьсот восемьдесят шестого…, – растерянно произнес он паспортную дату рождения и отметил, что лицо этого милиционера кажется ему мучительно знакомым.

– А кем вам приходился Семен Рубинчик?

– Кто? – Иларий прищурился и удивленно приподнял бровь. – Простите, я, наверное, не расслышал.

– Семен Рубинчик, я сказал! – звонко повторил мужчина и словно принюхиваясь, дернул ноздрями своего маленького, аккуратного носа. Казалось, что ему не нравится запах допрашиваемого.

– Я не знаю такого, – спокойно ответил Иларий, прижавшись к спинке стула – подальше от лица своего собеседника. Теперь он был уверен совершенно, что где-то его встречал. Не так давно, в этой, новой жизни.

– Как же…, – мужчина сипло рассмеялся и покачал головой. – Как же не знаете… А Терентий Брагин утверждает, что вы были хорошо знакомы и именно вы послали к ним в дом некого приезжего гражданина, дабы свести счеты с бывшим вашим приятелем товарищем Рубинчиком, который имел непростые отношения с вашей женой, и которая пряталась там от ваших побоев.

– Моих побоев? – Иларий удивленно заморгал и снова приблизился к собеседнику. – Вы точно ничего не путаете?

– Так рассказал Брагин. – Мужчина пожал плечами и озабоченно пошарился в своих карманах. – Жорж, мне покурить надо! – крикнул он через открытое окно стоявшему на улице молодому помощнику.

Изба-читальня, Охра, сельпо… А может еще в Москве, после перехода, в доме Щербатова? Иларий никак не мог вспомнить, где сталкивался с этим жгучим, немолодым брюнетом. И даже голос, голос был знаком…

– У меня только мои, Сергей Сергеич! – Жорж криво усмехнулся и протянул в окно серебряный портсигар с живописным портретом полуобнажившей грудь девушки.

– Твои сгодятся! – шутливо ответил мужчина, вытаскивая из бархатного нутра портсигара пухлую, чуть кривую папиросу. – От Болонского?

– От него родимого! – блаженно растянулся в улыбке Жорж и вернулся к беседе с рыжей, курносой девушкой в мужском пиджаке.

– Ну вот, сейчас марафет наведу, – прикуривая, заявил Сергей Сергеевич, – и, может быть пойму причину вашего обмана.

– Почему же вы верите ему, а не мне? – Иларий настолько искренне расстроился, что Сергей Сергеевич довольно улыбнулся. Видимо Болонский пришелся ему по вкусу.

– Ну, поведайте мне свою версию…

– А в чем вы меня, собственно, обвиняете? – неожиданно догадался спросить Иларий.

– Да собственно ни в чем…, – Сергей Сергеевич стал как-то отрешен и добродушен. Глаза его покраснели, а в помещении запахло коноплей. – Выясняю обстоятельства происшествия.

– Какие же обстоятельства? – сердито полюбопытствовал Иларий. – Меня в доме не было.

– Но погиб наш сотрудник, – Сергей Сергеевич укоризненно покачал головой. – И Брагин обвиняет вас…

– Ваш сотрудник?! – Не выдержал Иларий и вспылил. – Вот так поворот! И, по-вашему, сотрудник милиции мог дать кому-то собой манипулировать? И врет ваш Брагин! Врет! Только вот не пойму – зачем?!

– Идите, допрос окончен! – неожиданно заявил Сергей Сергеевич, медленно моргнув, и пожевав что-то во рту. – Идите, идите…

– Что – уже разобрались? – испуганно отреагировал Иларий на такой неожиданный поворот.

– Разберемся. Мы вызовем вас еще, если возникнут вопросы. Только уже в Тоболенец. Ждите-с! – Громко предупредил он и протянул Иларию его паспорт.

Радуясь в душе окончанию этой тяготящей его беседы, Иларий поспешил к сыну, минуя дом матери Насти и Варвары, в котором теперь находились ее с Терентием дети. Больше с этой семьей он не хотел иметь ничего общего. У него было любимое дело и маленький Мишка. И уж как-нибудь он переживет эту трагедию. Вот только голос Сергея Сергеевича все время звучал в голове. Знакомый-знакомый голос, знакомое-знакомое лицо…

И лишь ночью, как от толчка, проснулся Иларий от озарившего его воспоминания. За день до пожара, в тот вечер, когда открыли для него новый подвал, перед ужином, словно потянуло его на крыльцо выйти, воздуха свежего вдохнуть – весеннего, чуть сыроватого. Ну и до сарая решил заодно дойти – прикрыть его, а то мало ли… Взял свечу и на улицу, а тут шорох за домом странный. Иларий затаился, распознав в вечерней тишине осторожные шаги и тяжелое дыхание. Как будто бежал кто долго и отдышаться не мог. И вот он уже перед ним черной тенью и тревожно стало на сердце.

– Вы кто?! – воскликнул Иларий, осветив темноту и увидел невысокого, лысеющего брюнета в непривычной на вид, темной одежде.

"Да!"– облегченно вздохнул Иларий. – "Это был он. Сергей Сергеевич! Как же я мог забыть? Ведь недавно было… И что же это он в моем огороде делал? И почему сказал, что из Охры? И шел он от сарая. А что, если знает о подвале? А что, если он действительно оттуда? Сколько же погани вокруг развелось! Шакала от волка не отличить!"

Слухи, воспоминания, домыслы, допросы… Дневниковых записей Илария по ходу событий все меньше и меньше. Сердце мое неспокойно в предчувствии беды. Ох, и не просто же все! Ну и подарочек мне подсунул покойный мой друг. И писать теперь приходится по памяти. Но делать нечего…

Одно лишь бесконечно радует меня – мое новое имя и новый дом! Вот уже год, как судьба увела меня в чужое время, чужие края, спасая от смерти, а быть может коварно уводя от поисков, в которых конкурентов легион и лишь один из них возможно движется по верному пути. Прерванные поиски отчего-то не дают мне покоя, но помочь выбраться в Охру теперь может только Безухов, а потому, вопреки обстоятельствам, пришлось обратиться к своим спасителям. Ведь только они в состояниис ним связаться.

Но либо мне что-то не до конца объяснили, либо с обратной связью были не лады, так как реакцией на мою просьбу стало вялое пожевывание неразборчивых фраз, нервное курение и сомнительное обещание "покумекать".

Кумекали ровно три месяца и в итоге, в доме стариков, поздно вечером, была устроена встреча с господином Безуховым – не на шутку сердитым, скупым на улыбку и в белом свитере. Мы нехотя пили чай с ватрушками и долго настраивались друг на друга. Я – не торопя, он – не торопясь, дабы не растерять силу субординации в глазах стариков. Ему была дана роскошная возможность сомневаться, мяться, капризничать, потому что от него сейчас зависело мое дальнейшее спокойствие и, кто знает – быть может судьба неведомого мальчика.

– Ну что же, – примерно через час отвлеченных разговоров ни о чем, начал Сергей, – есть конечно способ выбраться в Охру. У вас там остались близкие? Понимаю… – Он посмотрел на меня небесно-честно, но врал однозначно. Наверняка навел обо мне справки. Ну, если только ради любезности. Что ж, ради любезности я и отвечу.

– Нет у меня никого. Но есть одно незавершенное дело.

– Что же не сказали сразу? Мы бы не хлопотали так, обустраивая вам новую жизнь.

– Я вернусь. – Мой уверенный и спешный ответ заставил брови Сергея одобряюще изогнуться и суровость тут же слетела с его лица.

И тут в дверь постучали. Всех присутствующих словно выдернули из забытья. Стук был громким и неожиданным.

– Божички, кто так поздно? – нервно пролепетала хозяйка и растерянно пожав плечами, уставилась на Сергея.

– Ну глянь. Чего тень наводить? – небрежно приказал тот и его лежащие на белой скатерти руки тут же сжались в кулаки.

Старушка вышла на порог, где с минуту с кем-то переговаривалась. Очень тихо, но второй голос был женский.

– Кого принесло? – настороженно поинтересовался старик, как только она вернулась.

– Да Лилька Садовая. Нитки ей голубые надо. А у меня нету.

– Фу ты ну ты! – с облегчением выругался хозяин. – Носит ее в такое время.

Сергей же как-то напрягся после ее слов и весь превратился во внимание. Не заметить это было нельзя.

– Кто приходил? – переспросил он у хозяйки, чем очень ее удивил.

– Лиля Типунова. Соседка.

– Нет-нет, вы сказали как-то иначе!

Слишком живая реакция Сергея насторожила в этот раз не только меня.

– Садовая она сказала, – сурово ответил вместо супруги хозяин. – Что-то знакомое?

– Да. Наверное… – Сергей быстро понял свою ошибку и немедленно ушел в себя. – Наверное что-то вспомнилось.

– Да это девичья ее фамилия. Садовая-то. Мне так привычней. Голова у нее ведь и вправду садовая. – Старушка мягко рассмеялась, залилась довольным, малиновым румянцем и краем цветастого фартука открыла духовку, где шкворчал уже полчаса как царствующий по всем комнатам грибной пирог. Ватрушки ватрушками, а от такого аромата чувство голода не проходило. – За такого бирюка замуж вышла!

"Доставай уже его", – читалось во взглядах всех присутствующих и мне вдруг показалось, что и сидим мы здесь все исключительно из-за этого пирога.

От внимания моего однако, несмотря на мысли о пироге, не ускользнуло внимание господина Безухова к объяснению хозяйки о Лилькином бирюке и девичьей фамилии. Что-то поглотило его. Что-то было в этом имени не так.

К теме моего временного возвращения в Охру вернулись, когда на тарелках у нас дымились золотые ломти пирога с нагло торчащими во все стороны грибами. И было их там видимо-невидимо, с луком, рыжими кусочками морковки и почти не потерявшей свой цвет и аромат петрушкой.

Итак, все было проще, чем казалось. Существовало еще несколько порталов. На поверхности. Главное – выбрать нужное время и спокойно идти. Опасен для меня только ОГБИЧ, так как там хранятся мои данные, но это данные покойника, а потому появляться там мне не безопасно.

И никаких тайн и запретов. Ну тогда какого рожна мне морочили голову, ни разу даже не предложив вернуться домой?! Вроде не дураки… Но теперь уже все равно. И теперь я вернусь туда лишь на время, главное, чтобы обратно войти в тот же самый день, из которого выйду, несмотря на то, сколько мне придётся там пробыть.

Нагнетать теплую, домашнюю атмосферу и портить настрой нашему дорогому гостю лишними вопросами о том, почему, да как, мне не хотелось, а посему, скрепя зубами, пришлось оставить свое любопытство неудовлетворенным. Ничего, пусть пройдет время… Когда-нибудь я обязательно спрошу их, по какой причине меня удерживали в поселке под грифом "совершенно секретно". Когда-нибудь, но не теперь.

– Вот такие пироги! – словно прочтя мои мысли, выдал старик и кажется, он даже подмигнул. Не то мне, не то пирогу. – Их едят – они глядят!

Мы с Сергеем тут же внимательно посмотрели на порезанный пирог и старик рассмеялся. О, сила слова! Два образованных человека, один из которых монстр науки до мозга костей, купились на старую, русскую прибаутку. Купились всего на несколько секунд, но это много… Почему мы так всё усложняем? Ведь вот этот седой, с впалыми щеками, знаток жизни, просто говорит. Без сокрытого смысла. Смысл этот постоянно ищут другие. А ведь его там нет, как нет никаких определений. Бытие определений не признает. Что есть, то и есть. Оттого этот старик понимает истину вернее, чем мы – мастера тяжелых иллюзий, пленники собственных игр. Не глядят пироги! Не гля-дят! А может глядят?

О моем переходе условились на послезавтра и было не столько радостно и волнительно, сколько волнительно и страшно. А если снова произойдет что-то непредвиденное и я не смогу вернуться? О, боже, я снова иду на риск! Так может оставить все как есть? Может не искать больше Иларьевского ребенка, ведь об обещанном мифическом особнякея уже даже и не вспоминаю. Да и нужно ли мне когда-либо было это нежданное наследство? Отвечу "нет"даже не задумываясь. А теперь и подавно. Только данное слово и собственный интерес. Но разве они стоят того, что бы ради них потерять обретенное ныне? Никакой своей частью они не стоят такой потери. Но быть может я преувеличиваю? Ну что может произойти? Вернуться я смогу всегда. Порталов, как теперь оказалось, больше, чем думалось. Меня могут либо не выпустить, либо убить. Лучше второе. Жить с мучительными мыслями об оставленном где-то доме и человекея не смогу. Мне бы рассказать все тому, с кем так болезненно расстаться, мне бы посоветоваться, мне бы стало легче.

Но храбрости хватило только на беседу со стариком. Мне был необходим чей-то совет. И старик развеял мои сомнения сразу, предупредив, что шутить так не стоит. Мельница раскручена, некоторые рычаги уже опущены и мое отступление может обернуться новой угрозой. Раз дело начато, значит так должно быть. И не важно – какой последует итог.

При этих его словах в сердце у меня горько шевельнулось, но решение было принято. И страх пропитал своим духом все, что с этой минуты происходило в моей жизни. В связи с чем и вспоминать об этом мне неприятно. Но не стану забегать вперед. Все по порядку.

Как бы не мучили меня сомнения, но пришлось настроить себя на работу, не отступая в своих решениях. И настал день икс, и старик проводил меня к порталу глубокой ночью, когда звезды висели над самой головой, а где-то тоскливо ухал сыч. Правило для меня было исключительным. Вернуться в Охру в день моего исчезновения нельзя. Это незаслуженная привилегия. В Охре в курсе моего смертельного кульбита в ОГБИЧ, а потому воскресение из мертвых вызовет массу неприятных вопросов. И, как минимум, меня ждет строжайший выговор. Что и произошло.

Господин Маркс встретил меня в ступоре, рассеянно улыбнулся и, пригласив присесть, отключил всю внешнюю и внутреннюю связь. За что ему большое спасибо. Хотя наверняка существует еще и постоянная прослушка и от нее не спрятаться. С какой целью он демонстрирует мне доверительную, якобы, обстановку? Какой правды ждет? И что вообще знает о моем отсутствии?

– Ну, я рад! – тепло произнес Маркс и улыбнулся одними глазами. – Не волнуйтесь. Вы новичок и подобные проверки устроены именно для таких, как вы.

– Проверки?! – Вот уж что-что, но это было неожиданно. Он сбил меня с толку в одну секунду. – ОГБИЧ – это проверка?

– Все проверка. И ОГБИЧ и ваша нынешняя жизнь.

– То есть, вы хотите сказать, что в свою новую жизнь я больше не вернусь?

Кровь прилила к вискам от такого ужасного предположения. Неужели это конец? Нет, только не теперь!

– Конечно, нет. Все, что с вами произошло – это часть обучающей программы.

– И как удачно далось мне это обучение?

– На троечку. – Маркс иронично повел уголком рта и пробарабанил по столу пальцами. – Вы не серьезны. Такое чувство, что свою работу вы выполняете как нечто должное, не концентрируясь на происходящем. Вы о чем все время думаете?

Ну и стоит ли ему отвечать? Если они каким-то образом в курсе всего, вплоть до моего поведения, то им наверняка и мои истинные намерения известны.

– Но вы же знаете. Зачем спрашиваете?

Маркс снова рассеянно улыбнулся и одарил меня долгим, непонятным взглядом. Как будто хотел мне сказать о чем, но никак не решался.

– Вы будете наказаны!

Это прозвучало с достоинством, все такой же легкой улыбкой и вызовом. Насмехался он, что ли?

– Я хочу выйти из Охры! – выдал мой язык и это было ужасно, но слово не воробей, а потому мне оставалось последовать примеру главного и изобразить на лице уверенность и насмешку.

– Что? – брови Маркса сердито сдвинулись, а честь и достоинство обернулись растерянностью. – Каким образом?!

– А что – это запрещено?

– Нет, но вы же только начали и… у вас неплохо получается!

– Я хочу вернуться в обычный мир. Не мое это, простите!

– Не ваше? – Маркс приблизился ко мне так, словно хотел шепнуть что-то по секрету. – Архивы Охры будут для вас закрыты.

– А зачем мне архивы Охры?

Между нами повисла пауза. Он буравил меня глазами с минуту, наверное. Мне стало неловко, но выдержать его взгляд удалось. Наконец он оторвал от меня свои красивые, темные глаза и направился к своему столу.

– Вы из какого года?

– Какая разница?

– То есть?! – главный сердито метнул в меня молнии. – Я должен оформить вам пропуск домой.

– Так быстро?

– А вы планировали решить здесь какие-то свои дела?!

Ах ты, боже мой! Вот это поворот! Вот это он мне мстит!

– Да господь с вами! Никаких дел у меня здесь нет! Но у меня кое-что изменилось! Я хочу жить в другом времени.

– Да-а-а-а? А больше вы ничего не хотите? Вас за все ваши проколы, неуместное любопытство и длительное, не одобренное никем проживание в другом времени намеревались сурово наказать! А вы нам тут систему ломать собрались! Мало того, что это просто аховая безграмотность, это еще и грубейшее нарушение всех внешних и внутренних законов, принципов и морали, в конце концов! Вы что себе позволяете?!

– Значит лучше было погибнуть?! И почему вы вообще повышаете на меня голос?!

Маркс замер на несколько секунд, словно размышлял, говорить ли мне остальное или хватит уже.

– Вам известно о существовании пожизненного заключения?!

– Конечно, да. Но я узнала об этом недавно.

– Как же вы устав изучали?! – Он снова подошел ко мне и глаза его забегали по моему лицу, как сумасшедшие. – Я вас отправлю, куда хотите, – произнес он неожиданно тихо и мягко. Казалось, что шевелились только губы. – Я вас реабилитирую. Но при одном условии. – Он вернулся к столу и заглянул в монитор. Пару минут он что-то скачивал на карту памяти, как мне показалось, затем подошел и протянул мне крошечный, позолоченный носитель. – Здесь весь устав! – Ну это он уже произнес громко. – Идите домой и ознакомьтесь. Завтра поговорим. Я же еще выясню кое-что на ваш счет и окончательное решение мы примем завтра! Но я буду не один. Придется собрать консилиум. Ваше положение слишком серьезно.

Как консилиум? Неужели мне показалось, что он намекал на реабилитацию? Неужели передумал?

– Благодарю за то, что тратите на меня свое время!

– Идите! Завтра в девять утра я жду вас здесь!

– Но как же…

– Завтра поговорим! Устав изучите!

Мне показалось, что у Маркса дрожали руки. Возможно, показалось.

Ну что же – устав так устав. Ноги домой не несли. Тем более что этот служебный деревянный домик уже почти стерся из моей памяти, но преданно меня ждал. Здесь можно было оставить свое жилище на долгие годы и оттуда ни винтика не пропадет. В Охре ни у кого нет мыслей о наживе, а о наживе за счет кого-то, о мародерстве и воровстве речи вообще быть не может. Я знаю, что прежде в мире было иначе. Там, где мне придётся жить теперь, все это в силе, а вот в моем времени не только в Охре, но даже и в обществе людей давно отсутствуют подобные пороки.

Ах, Охра, Охра, как жаль, что мы так некрасиво с тобой расстаемся! Мир грез, снов сбывшихся, причал иных, кто болезнь миру. Ты стала для меня источником самых прекрасных душевных движений и именно ты привела меня домой. Твои искусственные прежде закаты мне созерцать не пришлось, но настоящие теперь волшебны. Твой народ – герои сказок и былин, твои совершенные технологии родом из лаборатории чудес. И пусть мне не удалось стать твоим отважным защитником, твоим истинным гражданином, но вся жизнь моя теперь навсегда под знаменем Охры.

В доме было тихо, сухо, последние солнечные лучи ласково пробирались сквозь тонкие шторы на окне и каким-то ярким счастьем ложились на пол. Пахло старыми книгами, коих у меня накопилось очень много. Но только теперь, вследствие долгого отсутствия контакта с домом, этот сладковато-древесный запах снова незаметно овладел моим сознанием, опьянив одним единственным желанием – знания. Хотелось только одного – много читать, искать ответы на свои накопившиеся вопросы и погрузиться в манящий внутренний мир иной реальности, дабы раскрыть измучившую меня, какую-то бесконечную тайну о сыне Илария.

Но – в начале дело. Тем более, что в Охре оно у меня последнее. Открываю золотую карту памяти от господина Марка Маркса и передо мной зависают в воздухе светящиеся имена файлов. Они плавают прямо перед моим лицом, меняясь местами и зазывно мерцая. Я уже вижу "Устав сотрудника секретного управления"и собираюсь его коснуться, но мне под руку подплывает и мягко подталкивает другой файл – по логике тот, который был создан последним. И особенно смущает меня его название: "Вероника". Сердце аж подпрыгнуло от такого поворота. Вот так Маркс! На кого же он работает, если учесть, что при моем появлении выключил всю обязательную прослушку? Вероника, значит? Вот это да! Неужели ему известно все о моей новой жизни? Неужели я у него на крючке?

Осторожно трогаю настырно мигающий файл и передо мной разворачивается краткий документ всего в пару абзацев. Я до сих пор не решаюсь описывать его дословное содержание. Пусть мне лучше не поверят, но если вкратце, то это взаимовыгодное предложение, которое в моей непростой ситуации вполне тянет на ультиматум. Маркс обещал отправить меня на постоянное место жительства туда, куда только я пожелаю. Но при одном условии. Необходимо кое-что сделать. Для него. В абсолютной секретности. Содержание же самой просьбы вызвало во мне теплое и ожидаемое чувство дежавю, а затем смех. О, да, Маркс! Конечно же, я пойду на это! Потому что все остальное уже просто не имеет смысла. Слишком сильно хотелось домой – в свои теперь пятидесятые годы двадцатого века. И гори все синим пламенем. Какая разница – кто заказчик? Просьба их из века в век неизменна! И это действительно смешно!

Однако у меня были еще несколько дней, великодушно выделенные завтрашним консилиумом во главе с Марксом, который ясно дал понять, что о моей новой жизни ему известно все, вплоть до имен, и мое сопротивление может сильно навредить не только мне. Весь консилиум был сплошной показухой и формальностью, потому что другого ответа от меня он видимо и не ждал. Зато даровал пропуск во все архивы, лаборатории, библиотеки, ко всем самым засекреченным базам данных Охры и Геотии. Даже и не знаю, как удалось ему последнее. Силюсь лишь предполагать. Но меня это уже не остановит. Знаний хотелось жадно, ключ к ним у меня в руках, а значит… понеслось!

Однако, приношу свои извинения за столь длинную прелюдию к совершенно краткому, но изумительному результату поиска информации о человеке, истинное лицо которого давно уже просится к разоблачению. Ну, хотя бы к попыткам.

Я уже несколько дней судорожно навожу справки о Семене Рубинчике, находя массу интересного. Он популярен под любым псевдонимом. И все его имена и легенды привели меня к удивительной информации о том, что операция вокруг семейства Илария Бурмистрова носила секретное название "Миша". Не "Иларий", не "мальчик", не какой-нибудь бред типа "святое семейство"или "император", а именно "Миша". Позвольте, а как же ребенок из Охры?

Читаю архив дальше и воровливо озираюсь по сторонам – не может быть в разделе по геотам столько откровенной информации. Уж не ошиблись ли архивисты, подсунув мне запрещенное досье? Пытаюсь поверить своим глазам и жадно запоминаю последние данные об изучаемом субъекте. И исходя из этих данных, ныне Семен Рубинчик имеет другое имя – Александр Никитич Заворотнюк. И больше он не еврей, он донской казак, введенный в новую операцию, которая на этот раз имеет совершенно тупиковое название – "Лилия садовая". А еще большую странность придает ей то, что она напрямую связана с предыдущим "Мишей".

Итак, лик Загорских-Бурмистровых меняется и становится все более туманным, если не сказать пугающим. Чем дальше в лес, тем больше дров. И как же в дремучей этой чаще мне отыскать ребенка?

Глава 8. Смерть председателя

Это могло показаться странным, но Иларий очень скоро отвлекся от потери жены, словно ничего и не произошло. Погибших детей золовки ему было куда как жальче. И не давало успокоиться то, что останки их увезли в Псков за какой-то надобностью, да так и не возвратили. Через неделю он переступил через свой характер и отправился-таки к теще с целью выяснить, почему не вернули тела. В ответ получил столько обвинений в свой адрес, что о визите пожалел. Мишу, по крайней мере, забирать у него не собирались и это уже радовало.

Косая на один глаз теща, Зинаида Матвеевна, что-то непрерывно жевала, объясняя Иларию всю соль его дурного характера и ото рта ее сильно пахло лавровым листом. Мысли об этом не давали Иларию внимательно слушать тяжкие ее обвинения и, в конце концов, махнув в душе на все рукой, тещу он оставил.

– Ну, коли привезут Настю – хоронить, Петр, сам будешь! – крикнула она ему в след. – Мне и так хлопот хватает. Терёха неизвестно сколько в больнице еще пробудет!

По пути домой Иларий зашел к председателю сельского комитета Владимиру Петровичу Кузнецу, так как обещал тому редкую уже к тому времени книгу о том, как прожить до ста пятидесяти лет. Книга французская, перевод неплохой, много иллюстраций и рецептов о сохранении здоровья и молодости. Книгу Иларию привез блондин. Где раздобыл – не объяснил. Но все равно удивил. Неужто он считал этот жест и просьбу какого-то председателя важными?

И вот именно теперь книга оказалась неплохим поводом для Илария расспросить председателя, как человека более-менее грамотного и серьезного, о покойном Семене. Кто, откуда, чем конкретно занимался в деревне?

Председатель встретил гостя у калитки и хмуро покосился на тянущиеся с запада тучи.

– Будет дождь, похоже, – недовольно пробурчал он и нехотя пригласил Илария в дом.

– Я вам книгу принес. Удалось достать.

– Да вижу я, вижу. – Кузнец наконец-то улыбнулся и с какой-то, почти детской радостью на лице, взял протянутую ему книгу в зеленой обложке. – Ну, спасибо, уважаемый! Угодил! Вот уж почитаю с удовольствием! Да ты садись, не робей! Я тебя сейчас чаем угощу. Или может покрепче чего? Выходной сегодня, как никак.

– Благодарствую, чая будет достаточно!

– Ну чаю, так чаю!

Председатель тут же налил чаю в большие, пожелтевшие от времени чашки. Видимо самовар нагрел недавно. На столе стояла тарелка с баранками и малиновое варенье.

Иларий зачерпнул ложечкой из вазочки и положил варенье в чашку с чаем.

– Сами варенье варили?

– А я все сам делаю. Я же один. Как и ты теперь. Хозяйки нет у меня. А ты бы в гости почаще заходил. Что мы – не найдем, о чем поговорить? А то ты ведь чураешься меня, Петр Алексеич. Или я не прав?

Кузнец с прищуром посмотрел на Илария и помокал в чай разломленную баранку.

– Да вы не мудрствуйте сильно, Владимир Петрович. Я по жизни такой. Я в общении сильно не нуждаюсь.

– Ну ясно, – рассмеялся председатель. – А то я уж подумал, что антипатию ко мне какую имеешь.

– Да нет, ну что вы… Поговорить я всегда рад, с любым интересным человеком. Темы для общения у меня найдутся. Сейчас же, сами понимаете, радоваться мне пока сложно, да и ни к месту. Жену недавно потерял. Мишенька без матери теперь остался. – Иларий оглядел скромный, но уютный домик председателя. – А хорошо у вас. Уютно все и по-хозяйски. Никак сами все мастерите?

– Сам, – с гордостью в голосе согласился Кузнец и обернулся на виднеющуюся из-за цветастой ширмы деревянную кровать с резной спинкой. – Вот кровать собственноручно выточил, выстругал и сколотил. Вот шкаф тоже моя работа. Да и стол этот и стул под тобой. Люблю я плотничать.

– Хорошо это. Дело хлебное. А я знаете, что спросить у вас хотел? О погибшем в пожаре Семене Рубинчике ничего не знаете?

– Это который с женой твоей любодействовал? – Владимир Петрович хрустнул кусочком сахара и внимательно посмотрел на гостя. – А что тебе о нем интересно?

– А вы много знаете? Он, например, из милиции?

– Он из милиции. Из Тоболенца. Но он тот еще жук! – Председатель погрозил вазочке с вареньем пальцем и вылез из-за стола. Сильно прихрамывая на правую ногу, он доковылял до большого, барского сундука, искусно обитого орнаментом, как показалось Иларию, серебряным. Хороший такой сундук, не простой. Удивительно, что при нынешней, жадной до чужого богатства власти, сундук этот у него сохранился. Кузнец наотмашь распахнул крышку и порылся в глубоком нутре. – Есть у меня на него компроматик, прямо как для тебя берег. Хотя… Он свое уже все получил. Ну все же… Коли уж ты спрашиваешь, вот тебе ответ. – Владимир Петрович гордо положил перед гостем квадратную жестяную банку из-под халвы.

Иларий изобразил изумление и осторожно открыл жестянку. До носа долетел слабый, еще не выветрившийся подсолнечный запах, отдающий уже старым маслом. В коробке сиротливо лежала непонятного вида карточка, как будто половина удостоверения. Он видел нечто подобное в Охре, у Мэо и кого-то из служащих. На Илария смотрело цветное изображение вихрастого, кудрявого мужчины со слегка кривым носом и очень пронзительным, почти гипнотизирующим взглядом черных глаз. Крупные, коричневые губы не портили его цыганской смазливости. Рядом на незнакомом языке были напечатаны данные. По-видимому данные.

В сердце у Илария троекратно кольнуло. Вот он Семен – собственной персоной, картежник из терема, темная лошадка подле Алексея Петровича Степанова, любовник его Насти, мечтавший похитить обоих его детей. "Что же за вражина ты такая?"– в сердцах подумал Иларий, вспоминая, как вполне дружественен был Семен, когда они прощались тогда – в лесу. Ну неужто теперь, спустя несколько лет, не знал, что муж его любовницы именно он? Забыл, поди…

– Это он? – взяв карточку в руки, спросил Иларий. – Но здесь не прочесть. Не на русском написано. В чем же компромат?

– Как в чем? В том, что иностранный агент он. Неужели не понятно?

– А как он говорил? С акцентом? – спросил для достоверности Иларий, отчетливо помня неприятный, с хрипотцой, голос Рубинчика.

– Нет! Говорил он чисто! Но это ничего не значит.

– Где же вы это взяли?

– Украл. Только не сочти меня за вора! Просто когда подобное видишь – воровство не кажется грехом. Это торчало у него из нагрудного кармана, когда он пьяный спал за двором у Брагиных.

– Иностранный агент валялся пьяный на улице? Что-то я сомневаюсь…

– У тебя есть другие соображения насчет этого предмета?

Владимир Петрович глазами указал на карточку.

– Нет, – соврал Иларий, потому что ответ давно вертелся у него в голове. Кузнецу этого знать не надо, а вот Иларию не достает информации о намерениях Рубинчика.

– А вы с ним беседовали когда-нибудь?

– Конечно! – с обидой в голосе воскликнул Кузнец. – Я общался с ним каждый день. Думаешь, мусор из Тоболенца сюда только к твоей жене шастал? Не-е-ет… Сколько в Кошкино радиоточек? Не считал?

– Да признаться нет. Но несколько, вы правы… Я как-то не задумывался.

– А я задумался, когда увидел, как Семен их устанавливает.

– Это Семен их устанавливал?

– Семен… Скажешь, что там делов-то? Радио поставил, ну настроил, ну на улицу провел, ну всякий сможет, кто более-менее в технике кумекает. Ан нет! Не каждый! Захожу как-то в сельпо, а он там в подсобке свой очередной приемник привинчивает. Я спрашиваю у Клавы, что он там бормочет, а она говорит, что ничего не слышит. А как же можно не слышать, когда он вопросы задает, а ему из приемника отвечают. Но она-то женщина темная, ей и не досуг, что там мужик вытворяет.

– А что спрашивал-то?

– А не по-русски! В том-то и дело! Но то были вопросы! Можешь мне поверить!

– Так он связист какой-то получается.

– А почему в магазине все это проделывал?! Я ему тогда ничего не сказал, но проследить за ним решил. И что бы ты думал? Он везде, где пристраивал очередной приемник, выходил с кем-то на связь. А в трех местах я вот что заметил… Значения не придал конечно… Но скажу тебе. Ты человек ученый, может знаешь что об этом… Звук был странный, когда он настраивал…

– Ну, волну наверное нужную ловил…

– Не то, Петр Алексеич! Другой звук. Мне аж виски сдавило, аж дурно стало и словно вытолкнуло из избы-читальни.

– Так это в избе-читальне было?

– Там-там… А когда по улице шел, у меня кровь носом пошла и во рту вкус крови был. Что это, а? Я, Петя, человек деревенский. Но так это теперь. А прежде я человеком образованным был. И физику, и химию изучать приходилось. И причину-следствие я докумекал… Или, думаешь, не прав я?

– Вы полагаете, что этот низкочастотный звук вызвал у вас кровь носом и дурноту?

– Вот как верно ты сказал! Именно низкочастотный звук. Вот не зря я давно с тобой поговорить об этом хотел. Да все думал, что сторонишься ты меня, недолюбливаешь… Ты, этого… Ты не смотри, что я председатель, что партийный… Мы с тобой, Петр Алексеич, одной эпохи дети и нас уже не переделать. Подстраиваться приходиться. А как иначе? Иначе никак. Ты может за это и настропалился супротив меня?

– Я совсем не настропалился, Владимир Петрович. Вам это очень даже показалось. Я по натуре такой – сам по себе. А вот за информацию и доверие большое спасибо. Не давал мне покоя этот Рубинчик. Ну теперь вы сомнения мои подтвердили.

– Неужто подтвердил? Ты, Петя, карточку эту забери. У тебя она и сохранней будет да и на мысли интересные может наведет. Вот видишь, как ты сразу: низкочастотный звук… – Кузнец изумленно покачал головой и причмокнул. – Я бы никогда не додумался. А ведь это о чем говорит?

– Ну, скорее всего здесь какое-то воздействие постороннее на умы местного населения.

– Ну так к чертям собачьим эти приемники поуничтожать надо! И дело с концом! Раз это в них вся соль!

– И сколько же, по вашим подсчетам радиоточек он установил?

– Смотри не упади, – Владимир Петрович усмехнулся и подбоченился. – Сто двадцать семь!

– Сколько?! Да здесь и домов-то столько нету.

– Скажешь тоже – нету… Есть. Сто пятьдесят дворов в деревне.

– Да что вы такое говорите? Тут две улицы всего..

– А вот ты как-нибудь пройди, да посчитай. – Кузнец насупился и посерел лицом. – Ты, товарищ Петр, однако, очень меня озадачил. Прямо спать я теперь спокойно не смогу. Это ж какое такое воздействие на нас можно производить с помощью звука? А?

Иларий неопределенно пожал плечами, понимая, насколько здесь все нечисто. И тут же все его беспокойство вернулось к оставленному у соседки Мишке, так как после такой информации страх за сына утвердился окончательно и у Илария появились подозрения, что Рубинчик этот геотом был. А геоты, он слышал, в одиночку не работают. Ну так вот вам еще два геота: Жорж и Сергей Сергеевич. Сослуживцы Рубинчика. Натуральные же геоты.

– Мне сейчас, Владимир Петрович, надо бы дома быть. Сынишка у меня уже долго с соседкой. Переживаю я. А завтра с утра давайте и пройдем по некоторым известным вам радиоточкам. И дрянь эту попробуем ликвидировать.

Владимир Петрович помрачнел еще больше, потеребил ручку чашки, поводил взглядом по белой, крахмальной, но не очень свежей скатерти и покрасневшими, унылыми глазами вяло сказал "да".

– Что же ты будешь делать. Завтра, так завтра. Ну уж лучше бы ты мне этого и не говорил вовсе. Я ж теперь спать не буду.

– А вы спите! Все, что могли эти приемники сделать, они уже, в любом случае сделали. Сильно хуже не будет, я думаю.

– Так может я и болеть стал оттого. Али как?

– Вы стали болеть? Ну, не знаю… А вы сами подумайте, кому и главное – зачем – воздействовать на людей? С какой целью, так сказать? Может хворь ваша тут и не при чем. – Иларий встал из-за стола и сунул карточку Семена во внутренний карман тонкого, сильно поношенного пиджака. – Пора мне! Спасибо вам за угощение и за помощь!

– Ну так завтра не обмани!

– В семь утра я у вас! Не рано?

– Очень хорошо. Меньше любопытствующих – оно и лучше.

– Но только Мишу мне с собой взять придется. Стерпит – нет, не знаю. Но с соседкой надолго боюсь оставлять. Дел у нее своих хватает. Может и не доглядеть за мальчиком.

– Ну что ж, надо, так надо… Я не против! Главное – сам приди. Я ж не знаю толком – что там и к чему.

– А что там знать? Так мы долго будем разбираться. Побить их и в огонь! Вот и все дела.

На том и попращались. Многое прояснилось для Илария относительно не только Семена, но и тех, кто стоит за ним. А вот тут уже версий вереница. И геоты, и новая власть, да и иностранных врагов отбрасывать не стоит. А может это просто чьи-то эксперименты? Он и сам ведь этим грешен. И сам мечтает о живом добровольце-подопытном. А если Семен – сотрудник большой научной лаборатории в каком-нибудь институте и они проводят важные для всего человечества исследования? А если это сотрудник самого Бехтерева или тайный агент Шамбалы? Иларий поймал себя на том, что в его голове полная неразбериха, просто салат какой-то из версий, домыслов и околонаучной бредятины. Хотя такая ли это все глупость, как кажется на первый взгляд? Ведь недавно и путешествия во времени казались ему вымыслом и он категорически в них не верил, потому что не понимал, как такое возможно… Теперь понимает лишь одно: рамки человеческого восприятия установлены кем-то другим. И выходить за них запрещено. Скептицизм – это ответная, защитная реакция мозга на внушенный издревле запрет.

Но расположил все кто-то совсем не так, как предполагалось накануне. На другой день, рано утром, когда Иларий бодро умывался во дворе, через забор его окликнула соседка и сообщила, что ночью, в доме помещика Емельянова убили председателя Кузнеца. И там уже целый сарафан милиции, и даже из Пскова.

Слова "кто убил?"были первой, абсолютно бессмысленной реакцией Илария на известие. Последнее, что он помнил, это растерянное лицо соседки и его автоматическая просьба присмотреть за Мишей. Иларий заскочил в дом, набросил на голый торс пиджак и побежал к пресловутому помещику Емельянову. Он до конца еще не понимал, зачем это делает, но поверить в то, что Кузнеца больше нет, не получалось. Иларий надеялся, что это какая-то ошибка. Главное дело – он убит… Слишком уж очевидное совпадение. Но что он там делал – в доме помещика?

Соседка конечно же преувеличила. Милиционеров он не увидел совсем. Только автомобиль. И двое любопытных. Один из которых, Иван Грязев – мужичок лет сорока, со всеми всегда соглашающийся и говоривший скоро и неразборчиво – тело-то и обнаружил, когда гнал мимо дома козу в конец улицы – туда, где молодая травка погуще. Привлекла внимание открытая дверь. Решив, что партийные затевают какое-то очередное мероприятие в такую рань, заглянул. А там такое.

– Что случилось? – обратился Иларий к одному из зевак и, забывшись, тот быстро перекрестился.

– Кузнеца убили! – с легким удивлением ответил он и тихо добавил: – Царствие ему небесное.

– Ну надо же… – Иларий изобразил изумление. – Кто же это его? А убили как?

Второй мужчина поправил очки и внимательно посмотрел на собеседника. Лицо его было густо-конопатым, но волосы при этом отличались темно-каштановым отливом. И что-то знакомое мелькнуло в живой мимике и этих конопушках.

– Следователь сказал, что застрелили. В голову. – Мужчина невольно перевел взгляд на голую грудь Илария под худым пиджачком. – А кто – неизвестно.

– Странный выстрел…, – вмешался в разговор видевший труп своими глазами Грязев. – Я бы сказал…

– Грязев Иван кто? – неожиданно раздался с крыльца дома зычный голос, несвоевременно прервавший созревший наконец монолог Ивана. Грязев тут же вытянулся как струна.

– Я!

– Сюда подойдите! – Толстый мужчина с выпирающим, тугим пузом сердито махнул Ивану рукой и передал подошедшего свидетеля молодому, смуглому милиционеру. Тот быстро посадил озирающегося по сторонам Грязева в старый, подлатанный "бобик"и, подняв клубы пыли, умчал в направлении города.

Странным было то, что Грязев ведь даже возразить и спросить ничего не успел. Видимо ценные его показания нужнее были в другом месте.

– Теперь не узнаем. – Конопатый с сожалением посмотрел на Илария и снова перевел взгляд на его голую грудь. – Он, к слову сказать, его и обнаружил. И мог бы много интересного нам рассказать.

– А радио здесь есть? – неожиданно спросил Иларий с совершенно пресным лицом.

На это раз конопатый оглядел его с головы до ног.

– Петр Алексеич же, – заявил вдруг он. – А я гляжу-гляжу! И не признал сразу. Борода у тебя какая-то, костюмчик странный… Не припоминаешь? Да здешний я! Макар Гончаров. Опять забыл?! – Слух Илария резануло слово "опять". – Частый посетитель избы-читальни я. В прошлом правда! Два года, как не живу в Кошкино. – Иларий присмотрелся к этому Макару, но память бродила вокруг да около, не выдавая ничего знаменательного. – Что-то не ладное с тобой. Я ведь тебе все это уже говорил. В Ростове. Мы же там с тобой в последний раз зимой виделись.

– Не признал, Макар! – Иларий протянул руку. – Богатым будешь. Возмужал ты как-то. И очки не помню. А в Ростове ты как меня видеть мог? Не ошибся ли? Я там и не был никогда.

– Да что с тобой? Ты не болен ли? Я же говорю – общались мы с тобой. В булочной. – Макар засмеялся с легкой издевкой, как показалось Иларию. – Как же ты забыл?

На несколько секунд Иларий словно выпал из реальности, пытаясь сосредоточиться на этом Макаре и понять, кем он может быть. А может ему лучше не перечить? Странный какой-то. Так убедительно врет. Или это Иларий чего-то еще не знает?

– Да пошутил я, Макар! – Иларий изобразил улыбку. – Я тоже тебя узнал. И как теперь твои дела?

– Отец мой помер месяц назад. Да ты знаешь наверное. Я вот матушке и сестре деньжат привез. Если сестра в этом году замуж не выйдет – заберу ее к себе – в Петроград. Пусть к партийной работе приобщается. Ну а ты-то здесь как?! В гостях небось? Ты же вроде в Ростове насовсем обосновался.

– А я по делу. Скоро обратно.

– Я в Ростове осенью опять буду. По профсоюзным делам. Зайду к тебе в архив. Ты там еще служишь?

Иларий ощущал, как распадается его сознание. Что за мистика? А может это новая ловушка?

– В архиве то? Служу! Заходи! – радостно ответил он первое, что сорвалось с языка.

– Понятно… Ну хорошо. – По лицу Макара Иларий понял, что тот почувствовал себя навязчивым, а потому сам решил сменить тему.

– Однако есть ли здесь радио, Макар?

– Есть. А разве ты здесь не бывал ни разу? Напрасно. Я бы тебе посоветовал вступить в партию. Ну ничего, вот приеду в Ростов – приобщу тебя к нашей организации. Вот супруга твоя, говорят, правильно понимала нынешние перемены. Кстати, прими мои соболезнования. Невосполнимое горе…

– Да, горе… И ты прими мои. Отец твой работящим человеком был. Всю жизнь спины не разгибал. – Иларий всмотрелся в приоткрытую дверь, пытаясь понять, чем заняты мелькающие там фигуры. – А ты не видел – тело председателя еще не выносили?

– Да нет… Машину ждут. Везти в морг не на чем.

В это время двери распахнулись и из дома выкатился тот самый пузатый и губастый следователь, который отправил Грязева в неизвестном направлении. Под мышкой у него была желтая папка, которая бросалась в глаза так же, как и красная, ни подо что не подходящая рубаха, поверх которой был туго натянут вязаный жилет с сине-голубыми ромбиками.

– Товарищ милиционер! – тут же поспешив ему навстречу, воскликнул Иларий.

– Следователь! – горделиво поправил его тот и переложил папку под другую руку.

– Простите… Товарищ следователь. Что же это такое происходит? Главу селькома убили, а от нас это скрывают.

– Почему скрывают? Никто не скрывает! Тело обнаружено недавно. Но существует тайна следствия. А это дело другое. Сугубо профессиональное.

– И как же нам быть? Кого винить в смерти односельчанина? Может поискать убийцу в своей среде? Вы только намекните.

– Поискать?! В своей среде?! – Следователь смешно пошлепал пухлыми губами. – Ну искать, допустим, мы будем!

– А найдете? – Иларий сам чувствовал, что заигрался, но остановиться уже не мог.

– Да что вы в самом деле?! – Следователь насмешливо посмотрел на Илария. – Какие-то вопросы задаете… странные. Дайте нам спокойно сделать свое дело. Отойдите вообще отсюда и не мешайте! Найдем убийцу – тогда и узнаете все!

– Ну а за что же убили такого душевного человека? – не унимался Иларий.

– Душевного?! – Идеально круглый живот следователя мелко затрясся, а губы насмешливо открыли неровные желтоватые зубы. – Не смешите меня! Отойдите отсюда, говорю я вам!

– Ну а увидеть-то его можно?

Печаль Илария была настолько искренней, что следователь насторожился.

– Нет! Нет! И еще раз нет! – яростно закричал он, открыл дверцу автомобиля и изо всех сил шлепнул желтой, как лимон, папкой о сиденье. – Туда вообще вход за-пре-щен! Вы меня поняли?!

– Понятно конечно… Простите. Мы ведь как лучше хотели.

Иларий мельком покосился на приоткрытую дверь. Возня оттуда доносилась весьма активная, что вкупе с явной нервозностью следователя говорило о неординарности происходящего. И он просто обязан был увидеть истинную картину хоть одним глазком. Ведь и Грязева как вовремя увезли. Хотя нет – не совсем. Сразу-то допросить не догадались. Он ведь здесь уже давно мог проговориться о виденном. Что возможно и сделал, как любой нормальный человек.

– Слушай, Макар, – Иларий заговорщицки заговорил с Гончаровым. – А Грязев-то что рассказывал? Ну что он там видел?

– А тебе зачем? – Макар так хитро усмехнулся, что Иларий тут же пожалел о заданном вопросе. Что-то неладное было с этим парнем. Не свой он, что ли?

– Так интересно! – Иларий старательно изобразил обычное любопытство. Но тут же сообразил, что вернее было бы именно рискнуть и вызвать в свой адрес подозрения. Только так можно будет понять, что из себя представляет этот Макар. – Послушай-ка, Макар, а ты не мог бы попробовать отвлечь вон того следователя и увести его подальше от дома?

– Я попробую, – тут же согласился Гончаров, даже не узнав причину такой просьбы и в итоге окончательно запутал Илария.

Он просто вразвалочку направился к закурившему в сторонке толстяку и действительно заинтересовал его какой-то неслышной никому беседой. Не прошло и минуты, как они оба ушли в сторону открывающегося сельпо. Видимо не с той стороны нужно было искать подход к этому колобку.

Долго мешкать Иларий не стал и тут же ринулся в дом помещика Емельянова. Присутствие его продлилось там лишь несколько секунд, но их вполне хватило, что бы увидеть все. Возможно первоначальная картина была нарушена, но и то, что попало в поле его зрения, было более чем красноречиво.

Посреди первой, почти пустой комнаты, весь интерьер которой обычно составляют скамейка, ведро с водой и кружка, на стуле сидел мертвый Владимир Петрович Кузнец. Он был привязан к спинке стула крест-накрест, а из ушей, рта и носа его текла кровь. Вернее, уже застывшие струйки крови. А вот с глазами председателя произошло что-то воистину ужасное. Они словно вылезли из глазниц, но не до конца. Могло показаться, что вместо глаз в глазные впадины были вставлены маленькие, окровавленные лампочки.

На полу следующей комнаты валялись мелкие детали и осколки чего-то, разлетевшегося вдребезги. Среди них сильно выделялась и одна знакомая вещица – ручка от радио.

В остальном можно было уже не сомневаться. Кузнец попытался сделать то, что и намеревался накануне – уничтожить все подозрительные приемники.

Два человека в гражданском тут же вытолкали Илария наружу. Но из другой комнаты до слуха его донеслись голоса. А значит там был еще кто-то. Он даже уловил обрывки их разговора.

– Черт знает, что такое! – возмутился густой бас.

– Да отвяжите вы его уже от этого стула! – нервно скомандовал более высокий голос.

Дверь за Иларием с грохотом захлопнулась. Но увидел он достаточно. Подозрения его насчет низкочастотных волн подтвердились. Не удержался Владимир Петрович. Совершенно безалаберно все сделал. Но Илария от беды увел.

И тут дверь снова распахнулась и из дома выбежал средних лет мужчина с правильным и каким-то плоским лицом. Его серый вельветовый костюм не давал информации насчет принадлежности к каким-либо структурам. Следом совершенно не спеша и даже вразвалочку вышел мужчина помоложе, высокий, широкий в плечах, со светлым ежиком волос и в милицейской форме. Он лениво спустился со ступенек дома, но дальше не пошел.

– Попробую позвонить! – нервно крикнул на ходу плосколицый. – Осколки собрать все до единого! – Украдкой он бросил взгляд на стоящего в сторонке Илария. – И никаких посторонних! Сейчас проснутся и поползут сюда как тараканы! Огородить дом полностью! Что бы ни один не просочился!

– Будет сделано, товарищ Рыбкин! – пробасил милиционер и кивком головы указал Иларию убираться отсюда.

Но в это время Иларий заприметил возвращающегося Макара и покатившегося за товарищем Рыбкиным толстогубого следователя.

"И где это, интересно, они намереваются отыскать телефон?"– подумал он и скорбно поморщился. Все это его изрядно утомило, к тому же оставаться здесь после такого убийства было небезопасно. Иларий нырнул за угол дома, отгородившись от обзора Макара зарослями можжевельника и изо всех ног пустился к проулку. Это был более короткий путь к его дому. Что подумает о нем Макар – было уже все равно. Ему сейчас не до него. Ну а если он из этих…, то так тому и быть. Чертовски надоело прятаться ото всех и превращать свою жизнь в безвыходный лабиринт.

"Значит, убили!"– пульсировало у него в голове. – "Ну оно и понятно! Только зачем же так? Ну застрелили бы, зарезали, в конце концов, отравили! Но что же такое они с ним сотворили?! И кто?! Кто?! Кто?! Здесь, в Кошкино, кто способен на подобное?! Неужели же наш разговор слышали? А если Кузнец сам из них? Если на чистую воду меня выводил? И убили его, что бы я туда не лез… А может все дело в новой власти? Господи, хоть бы кто-нибудь пришел". – Иларий остановился почти у самого своего дома и на лице его отразилась вся плачевность нового мироощущения. – "А ведь что бы там не было, а в смерти Кузнеца виноват я. И вообще я во многом виноват. Одно мое присутствие в этой деревне опасно для жизни ее обитателей".

– Ну что, Петя? – заприметив его, сердито крикнула с порога соседка. – Чего так долго? У меня худоба еще не вся кормленая, а я тут как на имянинах рассиживаю.

– Прости, Николавна! Задержался. Там беда такая!

Услышав слово "беда", соседка сразу как подобрела вроде и про хозяйство свое молниеносно позабыла.

– Убили таки?! – Николавна всплеснула руками и присела на порог, подметая своей вишневой, крапчатой юбкой пыльный двор. – Не наврали значит.

– Убили. Застрелили. А Миша спит еще?

– Спит. Да буди его уже, а то днем он у тебя не уснет. А кто убил-то? Не говорят?

– Ну… Расследовать пока будут.

– Аааа… А за что убили? За деньги поди?

– Да кто ж знает…

– Вот и я не пойму. Ежели бы хоть дома, то можно на воров подумать. Кузнец, он скаредный был, царство ему небесное! Накопил поди полный сундук добра.

– А ты почем знаешь, Николавна, что сундук у него имеется?

– Та, – Николавна важно махнула рукой, – знаю. Бывала.

– Ну, нас его добро не касается.

– Ну да, ну да… Ну пойду я. Я там тебе тесто поставила, пока сидела. Напечешь себе пирогов с чем-нибудь.

– Спасибо, Николаевна, – растерянно пробубнил Иларий. – Только когда ж мне печь? Да ведь и не с чем…

– Ну блинов напеки. Блины знатные выйдут. Тесто хорошо пошло.

– Так и масла у меня нет. Забери ты это тесто себе! Ну куда его мне?

– Ну ладно, уговорил. Заберу потом, попозжа. Бывай, Петруша! Недосуг мне с тобой рассиживаться. Пойду, Митьке расскажу, что Кузнеца убили.

Миша сладко сопел в крепком утреннем сне. На печи, в кадке, как живое, важно дулось тесто, а в душе у Илария тоскливо выли собаки. Тяжко было на сердце, не хорошо. Столько смертей сразу, в которых он себя винил. Ведь если пожар произошел из-за ссоры Семена и Насти, то так ведь ссора эта из-за него – Илария. Ребенка его ему надо было… Как же это так? Ну Оха, допустим, это Охра. И не знай Семен этого, пропустил бы Настину болтовню мимо ушей. А значит он геот. Ну а кто же еще?

"Стоп"– вспыхнули в голове у Илария слова Терентия. – "А что там Терентий про светловолосого типа у дома твердил? Надо бы расспросить его… Светловолосый тип, странно одетый. Странно одетый…"– Иларий налил себе холодного чая и, посолив кусочек черного хлеба, неожиданно почувствовал приступ голода. Он жадно откусил большой кусок и запил несладким чаем. Этот скудный завтрак показался ему невероятно вкусным. – "Что-то я еще хотел… Что-то меня напугало… Что же? О чем это я? Ах, да! Ростов! Что за ересь нес этот мутный Макар? Как он мог меня видеть там, где я никогда не был? А ведь там живет моя сестра. Но я и не бывал у нее ни разу. Зачем он наврал? А зачем я подыграл? Что он теперь подумает? И ведь как убедительно говорил". – Иларий пытался прокрутить в голове все события по порядку. – "Неужто на меня снова вышли те, кто охотится за моим сыном?"Ему казалось, что и тот светловолосый на пожаре, и сегодняшний Макар, и убийцы Кузнеца, и марафетчики, и, конечно же, Семен Рубинчик – все они окружили его жизнь с одной целью – похитить его сына. Или убить его. Но какого из них? Знают ли они, что тот, кто им нужен – спрятан в Охре? Семен должен был понять это из рассказа Насти. Но тогда почему подбирался к Мише? Может что проверить хотел? Вот и тела не возвращают наверное по той же причине – проверяют Настю, как его предполагаемую первую и единственную жену. Возможно заблуждаются, решив, что тот самый сын, который так чем-то опасен – это Миша. Оттого и разговоры Рубинчик подобные вел. И не Настя ему нужна была, а ребенок их".

И чем дольше не возвращали тела погибших, тем больше уверенности у Илария появлялось в том, что что-то здесь не так.

Рассказчик из меня не очень. Пишу по памяти. И думаю, что ощущения эти были у Бурмистроваоттого, что сплелись почти воедино две разные, на первый взгляд темы. Тема таинственного ребенка и тема политическая. И убийство Кузнеца – политика специфическая, грязная. Ну впрочем, как и всегда. А политические методы порой и любопытны и пугающи для неподготовленных умов.

Манипулирование сознанием – вещь древняя как мир, несмотря на неизвестность и новизну понятия. По всем делам, связанным с манипуляциями, психологией, гипнозом, с новыми разработками в области овладения сознанием и поведенческим стимулированием, во всех базах Охры, всегда проходит красным пунктиром одно успевшее намозолить мне глаза имя – Тиберий Боровский. Это тот самый человек в вельветовом костюме, по описаниям Илария Афанасьевича – товарищ Рыбкин. Главный затейник в работе с новым, массовым сознанием.

Боровский с детства увлекался физикой и механикой, а в четырнадцать лет тайком изучил искусство гипноза, успешно и безразборно применяя его на всех подряд. Страшная личность, скажу я вам. Кто когда-либо встречал его в своей жизни – ищите хорошего гипнотезера. Ибо нет гарантии, что вы по сей день не находитесь под влиянием воли Тиберия и вся ваша жизнь – результат собственной воли, а не посторонней.

Обладая подобными талантами, Тиберий конечно же питал незаурядные надежды, но на пути к своим мечтам ему не пришлось и палец о палец ударить. Личностей такого сорта тайное руководство вычисляет сразу, потому что поиски подобных талантов не прекращаются никогда и охватывают весь мир.

Но теперь по сути. Какое же отношение низкочастотные волны и полуторасотенный арсенал советских приемников имеют к Иларию Бурмистрову и его сыну? Самое прямое!

Ведь золотом по небу выводится чистая идея коммунизма. Вот читаю и мне отчего-то не по душе этот термин. На мой взгляд, он неверен, звучит воинствующе и всегда будет антипатичен в силу тяжелых и отрицательных социо-стимуляторов, сопровождавших его появление.

Хотя идея чистого общества прекрасна и дошла до нас эхом первых человеческих цивилизаций. Теперь же человечество деградирует и процесс этот давний. И как бы не горели благородством намерений отдельные религиозные и общественные деятели, собирая вокруг себя такие же пылкие сердца, эпоху ту не вернуть.

Общество не созрело? Отнюдь… Оно сгнило. И будет гнить дальше. Пока болезненна для человека идея индивидуальности, истинного счастья общество не познает. И дело не в общем имуществе и личностно-материальном равенстве. Проблема в самом факте наличия этих понятий.

У первого, подлинного человечества их не было априори. А провозглашение идеи равенства по ценности своей равно ее же отрицанию. Две стороны одной медали – признака исчезающего человека.

И будьте вы хоть тысячу раз гениальными нелюдьми – мне все равно. Моя чистота, как и ваша многократно утеряна еще до нашего рождения.

Сын Илария признан в Охре светочем будущей счастливой жизни человечества. Отряды же строителей новой эпохи полны нечестивых, полны геотов. Их версия светлого пути добывается методом, свойственным нынешнему человечеству – методом кнута и пряника. Это колыбель паразитизма и разделения на слепо осязающих чистоту и грубо ее имитирующих. Вдумайтесь только, из кого строится наше общество… Слепо осязающие и получающие смутно желаемое от грубо и фальшиво имитирующих. Общество лжи и фальши. Слепые, бредущие на тайный звук своих же уродств и обманов. Толпа, ходящая по кругу.

Старое смыто кровью, новое строится кровью и будет удерживаться манипуляцией и подменой. Но кого винить в происходящем? Ведь не будь мы такими же, как они, у них не было бы против нас ни единого метода.

Наличие способов подчинения общества – признак его глубокого гниения. Но человеку в вельветовом костюме все равно и он протягивает свои бесконечные радиощупальца к брошенному в бездну иллюзии рассказу об избранном мальчике – возможному источнику молниеносной победы той самой идеи равенства и братства.

Глава 9. Руфь

Новая моя работа с легкой руки господина Маркса совершалась как по маслу – легко и вкусно. Цель оправдывала все. Дом, дом, дом… Как туда хотелось! Поскорей бы! Но пользуясь моим горячим стремлением к новой жизни, главный решил, кажется, надо мной поиздеваться, оторвав от архивов и бросив на очередное задание. Но мне ли перечить? Пока я сотрудник Охры, работа остается работой, тем более, что задание это касалось Илария. Но Маркс – он же не простой, а потому и задание это, скорее всего, было не с бухты-барахты, в связи с чем, привожу очередную интерпретацию дневника Илария. Это то самое мое задание, но в его изложении, под его углом зрения. Трогательно, правдиво, печально. Но теперь я могу сказать с полной уверенностью – дневники Илария не лгут. Все описано им как под копирку. Все именно так и было.

После череды смертей жизнь нашего героя, вопреки тоске и дурным мыслям, вошла в привычное русло и работа в новом помещении стала приятной отдушиной. Бурмистров спускался туда в любые свободные часы и его никто не мог побеспокоить. Мишенька возился с кучей игрушек на старом матрасе, а в рабочее время он забирал его с собой в избу-читальню. Варил ему тыквенную кашу на жидковатом молоке и доедал вялую прошлогоднюю картошку. Изредка в сельпо доставалась ржавая селедка и подплесневевшее сливочное масло. Николаевна по какой-то ей одной известной причине раз в неделю приносила им три яйца и луковицу. Это стало уже ритуалом. Так они и жили. Хлеб, сахар и чай были в деревне всегда. А многого им и не надо. Лучшее Иларий всегда отдавал Мише, как строящемуся по крупицам организму. Он, как новоиспеченный генетик, знал теперь не понаслышке, из каких составляющих разрастается здоровая биологическая ткань.

Миша иногда плакал, выходил за двор, или смотрел с тоской в окно, но всегда при этом звал маму. Связь с материнским организмом наверное не прерывается никогда. А у такого малыша тем более. Она была еще очень сильна. Ребенок нуждался в тепле материнского тела, в женском голосе и психологическом ощущении защиты. Отцовское тепло и голос этого не заменяют, к сожалению. Такова природа. И как бы не был Иларий ласков с сыном, как бы тщательно не заботился о нем, чего-то Мишке все же не хватало. И он рыдал так горестно, что Иларий не выдерживал и тайно плакал вместе с ним. Словно хотел забрать себе всю его невысказанную боль.

По деревне поползли скупые слухи, что не только в доме помещика Емельянова было разбито радио, но и в медпункте, и в маленькой, новой школе. Отличная пища для навязчивых и ненужных размышлений, от которых пришлось отмахиваться, как от назойливых мух. И потому, чтобы навремя отвлечься и переключиться на что-то менее сложное, собрался Иларий субботним теплым днем посадить картошку. Да тут и навестил его блондин.

– Как работа? – осторожно спросил он, озираясь по сторонам.

– Частицы передают импульсы от тела к телу, – спешно, словно в чем оправдываясь, отчитался Иларий. – Но если бы я мог знать, какую информацию они несут…

– Завтра придут за мальчиком! – неожиданно заявил блондин и жестко стеганул Илария карими своими глазами. Не чувствуя земли под ногами, тот присел на сваленные у межи доски.

– Кто?

– Марафетчики из Тоболенца.

– Значит я прав…

– Прав, – тут же ответил блондин и присел рядом. – Не сопротивляйся. Они будут клонить к тому, чтобы бабке его отдать. Но это ложь. Они Настю проверили уже. Проверят и мальчика. Будь спокоен. Они его тебе сразу же вернут.

– Но кто они?

– Шавки геотов.

– Геотов?

– Через месяц поедешь в Калужскую волость, в Оптину Пустынь. Мишу возьмешь с собой. Там тебе нужно будет сделать кое-что важное. Готовься к потрясению.

Иларий вздрогнул и с тревогой посмотрел на блондина.

– Опять?

– Меньше слов, – оборвал его гость и ушел в отремонтированный и обшитый рубероидом сарай. Больше Иларий его не видел.

– Кого же мне там надо – в Оптиной Пустыне? – только и пробормотал ему вслед Иларий.

Жорж и Сергей Сергеевич, как и было сказано, явились к нему домой сами. Сказали, что нужно собрать вещи ребенка и отвести его к бабке. Что теперь он будет жить там. Таково решение суда.

– Какого же это интересно суда? – сурово поинтересовался Иларий и получил бумажку с гербом и печатью, на которой было написано заключение о его, Илария, неспособности к воспитанию ребенка. Было сказано, что кормилец из него никудышный по состоянию здоровья. – Но я здоров…

– Сифилисом страдали? – с каверзной улыбочкой поинтересовался Сергей Сергеевич.

– Было дело… Правда откуда – так и не понял. У меня ведь кроме супруги никого не было.

– Факт налицо! – резко выкрикнул Сергей Сергеевич и попросил поторопиться.

– А ведь вас я видел накануне пожара в своем дворе! – не выдержал Иларий, гневно обратившись к нему. – И что вы делали там, позвольте узнать?!

На лице Сергея Сергеевича отразилось полное недоумение и взялся откуда-то внимательный, совершенно другой, нежели секунду назад, взгляд.

– Я не мог здесь быть, – спокойно ответил он. – Ошиблись, гражданин!

Не ускользнула от внимания Илария искренность в словах милиционера. По крайней мере растерянность его была вполне правдоподобна. Но то был он. Без сомнений!

"Ведь видел же тогда меня"– подумал Иларий. – "Зачем врет?"

Однако продолжать этот разговор больше не хотелось, а потому Иларий сделал все, как они просили, веря в сердце обещанию своего друга, но все же сомневаясь в том, что ребенка ему вернут. Раз уж и суд приплели…

Дрожащими руками он одел мальчика и взял на руки.

– Я сам его отнесу. Незачем это чужим людям делать.

– Ну что ж…, – брезгливо промямлил Жорж, – сам так сам…

Он сплюнул на землю и недовольно открыл перед Иларием калитку.

– Старуха с маразмом, – предупредил Илария Сергей Сергеевич, когда они подходили к дому Козловых. Словно открытие для него сделал. – Но это ничего не значит. Бумагу вы видели.

– Что ж вы больной женщине ребенка отдаете-то? – с укором посмотрев на него, спросил Иларий. – И не совестно вам мальчика в который раз страдать заставлять?

– Мы таких страдальцев насмотрелись! – недовольно заметил Жорж. – Все они страдальцами прикидываются.

– Он мал еще. Прикидываться не умеет! – гневно бросил Иларий и постучал в дверь тещиного дома.

Зинаида Матвеевна, как он и ожидал, взять к себе Мишу не очень-то и хотела. Вернее сказать не хотела вовсе.

– И за что мне это наказание на старости лет?! Куда мне с ними нянчиться?! Этого из дома выгнать не могу, – она кивнула на сидящего во дворе Терентия, руки которого все еще были перевязаны. – Внуков впихнули и этого сюда же! У меня коза одна тока и осталася! И та старая! Я чем их всех кормить буду?!

– Выздоровеет ваш Терентий и поедет работать! – громко крикнул Сергей Сергеевич.

– Само собой, мамаша! – пробурчал явно подвыпивший зять, как-то с опаской покосившись на Илария. Видно помнил еще сочиненную на него при допросе клевету. А может и не было ничего? Может они сами все придумали? Чтобы Мишу у него забрать.

– Отдавайте мальчика и уходите! – цинично приказал Жорж и, взяв себя в руки, Иларий сдержанно отдал Мишу бабке, тут же повернулся и, не оглядываясь, пошел со двора. Он слышал, как ревел Мишка, как материлась теща и тихо переговаривались меж собой марафетчики.

Пил Иларий редко. По большим праздникам. Но в этот раз, придя домой, спешно опрокинул две рюмки водки, закусив присоленной долькой порезанного на столе лука. Собирались с Мишей щей сварить. Теперь-то что уже… Теперь-то не до них… Мысль о том, что у сына в чужом почти дому сердце разрывается от страха, мучила Илария больше всего. И он долго и тяжело плакал в кулак – не то от лука, не то от душевной боли.

Но опасения его оказались напрасны. Не обманул блондин. Сына вернули ему на другой же день. Чему он был очень сильно удивлен. Как быстро они его проверили. И что же у них там за методы такие? Неужто они из тех же мест, что и его покровители? А вечером явился Терентий – попрощаться. Сказал, что спасу нет ему от тещи. Поедет в Псков – искать работу. Дай бог обустроится да и детей заберет. Жалко ему их с тещей оставлять. Заботится она о них плохо. Дочки обе в нее пошли непутевостью. Сильно Терентий сдал, в глаза бросалось полное отсутствие в нем жизни. Подумалось Иларию, что последние дни он доживает. Тот же продолжал неустанно повторять, что крутился подле дома приметный тип и он его отлично запомнил и коли встретит – душу из него вытрясет! Но на все расспросы Илария описать этого незнакомца поподробнее, твердил все одно: русый, высокий, крепкий, одет не по нашему.

Иларий дал ему немного денег, кусок старого сала, да буханку черного, так как тот шел совсем пустой. Все же какая-никакая, а родня. Да и жалко его было, человек он незлобивый. Потому о клевете той Иларий расспрашивать не стал и дал себе слово забыть обиду и подозрения раз и навсегда. Потому как нет в этом никакого толку. Жить только мешают.

А через месяц явилась новая, незнакомая ему женщина и дала наказ ехать в Оптину Пустынь. Сказала, что там его ждут и встретят. Когда Иларий спросил, как ему лучше добираться, она лишь улыбнулась и попросила собрать ребенка. После всех сборов они спустились в его подпольную лабораторию, где стоял спертый запах реактивов и спирта. Гостья поправила находящийся у нее в ухе серебристый, округлый предмет и он загорелся желтой точечкой. Она произнесла что-то на неизвестном языке и свет сменился на фиолетовый.

– Ту-ту? – удивленно спросил Мишка, глядя на начавшие неожиданное движение вниз шероховатые плиты пола.

Четыре плиты неведомым образом опустились в темную глубину, которая через пару мгновений осветилась ярким белым светом.

– Прошу! – улыбнулась гостья, указав на образовавшийся в полу лаз.

Иларий осторожно заглянул в квадратное, издающее мягкий шум отверстие и отпрянул. Женщина смотрела на него вопросительно. Вниз вела матово блистающая, серебристая лестница.

– Это зачем это? – растерянно спросил он, пожав плечами.

– Так быстрее! – ответила женщина и терпеливо указала на лаз рукой.

Иларий неуверенно опустился на несколько ступеней и подозвал Мишу. Взяв его на руки, он осторожно, опасливо озираясь по сторонам, спустился в самый низ. Гостья шла следом. Когда он поднял голову, лаз уже был закрыт, а перед ним открылся большой зал с колоннами и гигантским рисунком в центре зеркально отражающего колонны черного пола.

Мишка захныкал и обернулся на женщину. Она протянула ему конфету в блестящей обертке и он тут же успокоился, занявшись ее развертыванием.

Иларий пытался разглядеть рисунок на полу, но тщетно. Было только видно что-то разноцветное.

– И куда же дальше? – машинально спросил он и гостья снова указала путь рукой.

– Лестница вниз, – добавила она и Иларий всмотрелся. В темноту серпантином поблескивала еще одна лестница. И конца у нее видно не было. – Нам недалеко.

Они двинулись вниз, пройдя пять этажей. На одном этаже играла тихая, спокойная музыка, на другом неожиданно столкнулись со странного вида мужчиной. На лбу его выпирали некрасивые, костяные наросты. Как отрезанные козьи рога. Лицо было красновато, а руки какие-то очень уж маленькие для его роста и возраста.

– Кто? – строго спросил рогатый, глядя на Илария болотного цвета глазами.

– Новый сотрудник. Вербую, – ответила женщина.

– А это? – рогатый недовольно и как-то болезненно кивнул на мальчика.

– Подопытный! – холодно пояснила она и рогатый чем-то щелкнул перед их лицами, больно ударив в глаза ослепительным светом. После чего обернулся на большой экран и оценив быстро бегающие красные колонки, тяжелым взглядом смерил женщину.

– Он в розыске! – слова его молотом ударили Илария по голове.

– Да, он в розыске! – спокойно ответила женщина. – Не нагнетайте ситуацию.

– Но почему без сопровождения? – спросил рогатый и глаза его покраснели.

– Сама справлюсь.

– Не могу пропустить. Придется вызвать кое-кого.

– Ну так вызывайте побыстрее. Мы торопимся.

Рогатый тронул предмет в своем ухе, чуть больший по размеру, чем у нее и заговорил с кем-то невидимым на английском, как показалось Иларию, языке.

– Нижние этажи заблокированы, так что присядьте пока в те кресла.

Он указал на красные мягкие сиденья у стены и, ничего не понимающий в происходящем Иларий, спустил наконец-то сына с рук. Тот дожевывал свою конфету и казался каким-то очень уж сонным.

– Эй, приятель, – обратился к нему Иларий, – ты спать, что ли хочешь?

– Процедура будет недолгой, – тихо предупредила его гостья и присела рядом. – Главное – не волнуйтесь.

– А почему не пришла Флоретта? Раньше она приходила.

– Вас чем-то не устраиваю я?

– Мне показалось – она более опытна.

– Вам показалось!

– Вы прокололись в обмане сразу. Зачем? Теперь он не поверит.

– Это искусственная геотская раса. Они туповаты.

В ее голосе он почувствовал нотки скрываемой обиды. Видимо его недоверие сильно ее задело.

Из-за угла появились двое в темно-зеленой, похожей на кожаную, обтягивающей их непропорциональные тела, одежде. Они очень суетились и махали перед лицом направившейся к ним женщины прямоугольными мигающими приборами. О чем они говорили – Иларий понять не мог, но глядя на все происходящее он вдруг словно переродился. Было же так очевидно, что все чудеса, которые он наблюдает уже несколько лет, просто небеса по сравнении с той примитивной жизнью и тем миром, в котором приходится обитать. Ему неожиданно стало понятно, чего не хватает в его медленной, непростой работе. Ему не хватает свободы сознания. Он ведь разумом словно прикован к ощущению своего времени. И это мешает деятельности ума. Это как рамки, как паралич. А ведь преград быть не должно!

– Преград быть не должно… – тихо проговорил он, подойдя к спорящим охранникам и своей проводнице. – Я могу вам чем-то помочь? – неожиданно фривольно спросил он.

– Отойдите и не мешайте! – приказала она, сердито метнув в него молнии.

– Я к вам обращаюсь, господа геоты! – не слыша ее, продолжил Иларий и желтоватые глаза охранников остановились на нем. Зрачки их были кошачьи – продолговатые. Но вместо страха Илария охватил восторг от увиденного. – Слушайте, а ведь вы прекрасны! – он протянул руку, чтобы коснуться странно отсвечивающей кожи на лице одного из них, но тот растерянно отдернулся. – И судя по грубой поверхности вашей кожи – вы не хомосапиенсы.

– Петр Алексеич! – неожиданно произнесла его имя женщина, но слушать ее он не собирался.

– Ваша порода слаба, не так ли? – продолжил Иларий и охранники переглянулись. – Вам нужна помощь. Вы мало живете, я думаю. Лет до сорока. Я слабый генетик. Не очень опытный. Но когда-нибудь я хотел бы вам помочь и увеличить срок вашей жизни. Потому что знаю как! – И Иларий ткнул указательным пальцем себе в висок. – Сознание! Вся жизнь здесь! Все, что вы видите, что чувствуете, все здесь! Я могу перенести вашу жизнь в любое тело или сразу в несколько тел! Я работаю над этим!

Иларий торжественно улыбнулся и снова протянул руку к лицу затаившегося охранника.

Над помещением, словно из динамика, прогремел голос, говорящий все на том же непонятном языке.

Женщина в ответ что-то крикнула вверх – в мигающую под потолком точку.

– Кто это был? – восторженно глядя на нее, спросил Иларий.

– Управляющий участком. Спрашивает, почему нас не пропускают.

– А ты? – Иларий смотрел на нее во все глаза, но она не ответила.

– Не слушайте ее! – крикнул Иларий светящейся точке. – Я многое могу! А вы наверное моего брата ищите! Мы с ним похожи. Только он умер давно! Еще в одиннадцатом году! Дурак был, потому и умер! Сам виноват!

Женщина смотрела на него так, словно ей было дурно.

– Но ваши энергетические слои идеально совпали! – грозно прогремел голос ниоткуда. – Так мне сейчас подсказывает помощник.

– Как генетик вам говорю – это ничего не значит.

– А почему вы с ребенком?

– Мне не на кого его оставить! Я решил остаться в Охре! Буду совершенствовать природу страждущих.

– Что-то мне имя ваше не знакомо! Фальшивое никак?

– Что за страсти-напасти! Считайте, что с сегодняшнего дня нет у меня имени вовсе!

– Пропустите их! – лениво пробурчал голос. – Сами пусть разбираются!

Пока Иларий восторженно и с любопытством прощался за руку с охранниками, спутница его схватила на руки Мишу и побежала вниз.

– Ты сошел с ума! – кричала она на бегу и он едва улавливал обрывки ее слов. – Что ты нагородил?!

– Скажи в конце концов свое имя! – почему-то потребовал он, едва за ней поспевая.

– Руфь! – бросила она через плечо и они спустились на этаж ниже.

Миша уснул и совершенно ни на что не реагировал, что сильно беспокоило Илария. Он потрогал его лоб.

– Ты что – еврейка? – спросил он, внимательно посмотрев в ее серые глаза.

– Нет! Просто имя понравилось.

– Так а настоящее?

– Нет настоящих! И у тебя его уже нет! И даже от фальшивого ты только что отказался! Спит он! – успокоила Руфь Илария. – Снотворное я ему дала с конфетой. Так надо. – Она сунула ему ребенка и оглядела этаж. – Вон ты здоровый какой! И в плечах! И ростом! Тащи сам…

– Приказано пропустить, – сонно ответил очередной, на этот раз нормального облика, охранник, видя ее замешательство. – Идите спокойно.

– Не пойму – почему они пропустили нас? – С тревогой в голосе пробормотала Руфь. – Я готовилась отбиваться!

– Поверили мне…, – спокойно ответил ей Иларий.

– Чему?! Ахинее про их спасение?! Твоя кровь у них давно во всех базах! Ты же знаешь!

– Значит подвох готовят!

– Странно… Мальчика они проверили. Сомневаться в нем не должны. Неужели догадываются, куда мы направляемся?

– А куда мы направляемся?

– На поезд! – резко ответила Руфь и они наконец-то перестали спускаться. – Там всего два вагона. И скорее всего больше никого не будет. Что и хорошо и плохо.

– Это же на какую глубину мы спустились?

– Этажей десять… Это не глубоко. – Она посмотрела в его красивые, голубые глаза, скользнула по лицу взглядом. Изогнутые брови, аккуратый профиль, слегка капризные, идеально очерченные, чуть пухлые губы, каштановые волосы, высокий лоб, круглое лицо и под короткой почти прозрачной бородой большая родинка на скуле. Да. Это он. Как она и предполагала. Его она видела в Египте. Только имя забыла… Значит все получится. Значит пройдут они. – Поезд…

Не успел он отреагировать на ее слова, как слева от них оказалось нечто фантастическое. И только сейчас Иларий заметил большой, похожий в очертаниях на подкову, тоннель, в котором стоял теперь красивый, небесно-серебристый поезд. Не было рельсов, не было ужасного шума, который издают поезда. У Илария даже закрались сомнения: а то ли он видит, о чем думает?

– Это… поезд? – неуверенно спросил он и в ответ получил насмешливый взгляд спутницы. Двери разошлись в стороны так, словно растаяли. Они ступили в салон с красными, откидными креслами, экранами, стеклянными столиками. Мест было всего шесть. Иларий уложил на свободное кресло мальчика и сначала со страхом, а потом с нахлынувшим восхищением осмотрел вагон. – Да здесь же жить можно.

Толчка он не почувствовал, за окнами было темно, но скорость ощущалась буквально физически.

– Присядь! В ногах правды нет. Нам семь минут ехать.

– Семь минут? – не понял Иларий. – Это ж куда мы приедем?

– Прямо на место, – невозмутимо ответила Руфь.

– Фантастика! – Иларий удивленно приподнял свои красивые брови и с удовольствием утонул в мягком кресле. – Я и не подозревал, что под землей идет такая жизнь!

– Ты о многом не подозреваешь!

– А вы слишком умны для женщины!

– Вы же сказали, что я не опытная!

– И вас это задело? – Иларий цинично усмехнулся.

– Мне это не понравилось, потому что это заблуждение.

– Это совершенно не важно… – Он посмотрел на нее так, словно ожидал следующего вопроса. Но она не доставила ему такое удовольствие и расслабленно откинулась на спинку. – Потому что большой ум женщине ни к чему. – Руфь снова не отреагировала на его слова. – Вот я уверен, что у вас проблемы в личной жизни. И детей наверняка нет. – Она снова даже бровью не повела. – И все из-за большого ума!

– Предлагаете его отрезать?! – не выдержала Руфь, повысив на Илария голос. – Или всю жизнь прикидываться дурой?! Не ваше это дело! Какая есть – такая есть!

– Да, вы правы… Погорячился… Простите.

– Глупость сказали!

– Но факт налицо, – мягко и как-то ласково продолжил Иларий. – Вы одна. И всю жизнь будете одна. Никакой мужик с вашим интеллектом тягаться не возьмется. А дурой прикидываться вы не станете.

– Но вы же умнее меня, – успокоилась Руфь и он отметил, что она опять обращается к нему на "вы". Это огорчало.

– Не знаю… Может и нет. Мы с вами мало знакомы. Но я бы на вас не женился.

– А я вам предложение сделала? – Руфь с издевкой рассмеялась.

– Вы даже не в моем вкусе.

– Очень галантно с вашей стороны. И это говорит аристократ. Я, во-первых, вас не спрашивала! А во-вторых – мы здесь по работе.

– А в-третьих, я знаю, что нравлюсь вам, – грустно заявил Иларий.

– Интересно, откуда?

– По глазам видно и флюиды ваши… Ну как вам сказать… Химическая составляющая испарений вашей кожи… Я просто уже сильно натаскан на биоматериал разных видов. Так что простите… От меня этого не скрыть.

– И что же мои флюиды?

– У вас происходит сильный гормональный выброс, когда вы говорите со мной и смотрите на меня.

– Может он у меня всегда происходит?

– Нет… Только из-за меня. Ну… сегодня по крайней мере из-за меня.

– И что прикажите делать?

Глаза Руфь с тревогой смотрели на Илария. Он растерялся.

– Ничего… Разойдемся и все пройдет.

– А вы прям такой холодный и надменный. Прям в преступлении меня уличили.

– Нет, не уличил. Просто вы же умная женщина… Вот как с умной я с вами и говорю. – Иларий украдкой посмотрел на ее реакцию. Руфь была непроницаема. – Но по-настоящему желанной женщиной для меня всегда была моя первая жена. Хотя ослепительной красавицей я ее не назвал бы.

– Ой, послушайте! – не выдержала Руфь. – Ну хватит уже, а?! Мне абсолютно все это не интересно. И мало ли кто кому симпатичным вдруг покажется. Или вы думаете, что я, будучи солдатом пятой категории, не умею контролировать свою физиологию?

– Вы солдат?! Ну, ничего себе! И с кем воюете?

– Скоро узнаете!

Если бы она понимала, что за этой пустой болтовней он скрывал свое непередаваемое волнение. Ведь его предупредили, что в Оптиной Пустыне его ждет потрясение. А вот о флюидах наврал. Просто так сболтнул. Пошутить хотел, а вышло вон как… Он снова украдкой посмотрел на свою спутницу. Бледная кожа, каштаново-медный отлив волос, убранных в тугой куль, тонкие губы, явная усталость вокруг глаз. Красивая? Да нет… Так себе. Еще эти их наряды непонятного назначения. Нелепое, вечно нагруженное датчиками, кнопками и приборами обмундирование. На ней правда хоть платье было и сверху плащ черный накинут. Мушкетерский с виду плащ, на завязочках. Она напомнила ему ту мадам, Магду кажется, которая раз и наверное уже навсегда увела от него и Елену и их ребенка. Солдат… Иларий усмехнулся и отвел взгляд.

И тут, прямо перед ним, из воздуха возникло нечто… Иларий чуть не подпрыгнул от неожиданности. Миловидная дама в летнем, белом платье, с распущенными по плечам русыми волосами и пугающим, лезущим в самую душу, взглядом.

– Чёрт! – воскликнул он, схватив свою спутницу за руку. – Это кто?!

– О чем вы? – отдернула руку Руфь и недовольно поморщилась.

– Как о чем?! – глаза Илария наполнились ужасом. – Женщина напротив меня! Я что – призрак вижу?!

– А…, – Руфь устало покачала головой. – Это Оксана. Сканирующая программа. Хотя… Откуда вам знать-то?

– Она на меня смотрит!

– Ну правильно… Она вас сканирует! Мы входим в зону Охры, а геотов и людей сюда пропускают только по документам.

– А я человек…

– Но вы у нас уже бывали, наверное. На вас откуда-то данные имеются. Успокойтесь!

– А вы что – не человек?! – Иларий с подозрением посмотрел на Руфь и как-то отстранился.

– Я из Охры! Это совершенно другое! Хотя в Охре я не так давно.

– И откуда эта Оксана взялась?!

– Да что вы, ей богу… Это же не женщина! Это визуализированная программа. Набор цифр и кодов. Запускается автоматически, данные передает в центр. Там их уже наши сотрудники проверяют.

– Клянусь богом, если бы она явилась в мой дом – я решил бы, что это призрак и поседел бы от ее взгляда! Это ж надо так смотреть!

– Ну, так и бывает.

– Вы хотите сказать, что призраки – это вот такие вот программы?

– Ну… не все… Некоторые. Но внешне их отличить сложно.

– Слушайте, ну там они такое вытворяют порой. Мне в детстве являлся призрак.

– Ничего они не вытворяют. Программе необходимо кое-что выяснить относительно вас или выполнить какую-то работу и что бы не было лишних вопросов, она парализует ваше сознание на время. Вот вам и мерещится ерунда всякая, пока она свое дело делает… Хотя есть и другие. Из другой частоты. У них свои намерения. Не всегда благие…

– Фух! – облегченно вздохнул Иларий. – Наконец-то.... И куда она направилась?!

– Мальчика сканировать.

– А вас значит нет?!

– Охринцев она автоматически не видит и потому как вирус не воспринимает! Я же сказала – я своя!

– Вирус? Чуму, что ли? Почему Оксана?

– Охринское коммуникативное сканирование. Да расслабьтесь вы! Мир для вас своим лицом повернулся! Что вы все за сказки цепляетесь?!

Она так посмотрела на него, что Иларию стало немного стыдно за внешнее несоответствие своим внутренним понятиям. В нем действительно непрерывно продолжал происходить конфликт стереотипов человеческого общества с явью.

Оксана отошла от спящего Мишки и испарилась. Словно лампочка выключилась.

"То есть – она его опознала?"– с удивлением подумал Иларий и хмуро посмотрел на свою спутницу. Только бы Мишку не отняли.

– Еще минута и мы на месте, – Руфь осторожно взяла Илария за руку. – Вы готовы?

Что-то екнуло у него в животе от ее прикосновения, но ее бледность скорее настораживала, нежели нравилась.

– Нет, я не готов! – честно признался он и высвободил свои длинные пальцы из-под ледяной ее ладони. – Потому что мне не сказали, что меня ждет.

– Встреча с сыном! – голос ее прозвучал низко и властно.

Иларий вздрогнул и вскочил с кресла.

– Как?! Вы шутите?!

– Не надо так бурно реагировать. Успокойтесь и возьмите ребенка на руки. Мы прибыли.

Едва владея ситуацией, Иларий осторожно поднял Мишку и вышел из открывшихся дверей поезда. Изумрудно-зеленый, словно малахитовый зал с черными колоннами. И полная, давящая тишина. Иларий обернулся – Руфи нигде не было. Он стал растерянно озираться по сторонам. Его никто не встречал. А ведь обещали… Неужто обман?! И куда подевалась эта странная женщина? Что происходит?!

Ах, Иларий, Иларий… Так уж вышло…

Глава 10. Славик.

Иларий обошел ближайшие к нему колонны, но Руфь нигде не обнаружил, а потому принял единственное возможное для него сейчас решение – двигаться к предполагаемому выходу. Залы все повторяли по своей схеме один другой. Он помнил, откуда к ним шли охранники на одном из этажей и двинулся примерно в этом направлении.

Слава богу, его старые стертые ботинки не озвучивали шагов, хотя здесь ведь наверняка установлены камеры наблюдения. И его уже, конечно же, заметили. Он еще раз обернулся. Руфь так и не появилась. "Скверная женщина! Бросила-таки!"– в сердцах выругался Иларий и Мишка зашевелился. Но сейчас его пробуждение было ни к чему.

Насчет выхода Иларий оказался прав. Интуиция привела его к металлической, почтизеркальной двери с обычной деревянной ручкой в форме цветка. От волнения стало дурно, ноон собрался ипотянул ее на себя. Ручкаотпружинила и повернулась. Дверь былане заперта и Илариюоткрылся темный, со светом вдали коридор.

А вот и источник света- плафон в форме бронзовой руки, держащей светящуюся пирамидку. Зеленоватое свечение обрисовало еще одну зеркальную дверь, которой коридор и закончился. Мишка захныкал и Иларий несмело постучал. Ответа не последовало. Он стукнул сильнее. Тишина. Он повернул ручку двери и она открылась так же легко, как и предыдущая. Апартаменты открылись изумрудные. Почти как предыдущий зал. Зеленым здесь было все. Тяжелые бархатные шторы, непонятно что закрывающие так глубоко под землей. Зеленая скатерть на квадратном столе. Зеленый ковер на полу. Даже книги на полках все были в изумрудно-зеленых переплетах. Иларий огляделся и посадил Мишу в зеленое кресло. Тот долго тер глазки, силясь понять, что происходит и где они. Послышались голоса. Появилось совершенно бредовое ощущение, что обсуждают его. Доносились голоса из-за одной из шторок и Иларий предположил, что там комната. Мишка заплакал и шторки раздвинулись.

– Гаврила? – тихо произнес опешивший Иларий. – А я думал, мне послышался знакомый голос.

– Ну здравствуй, дорогой мой! – с улыбкой поприветствовал Илария Гавриил Загорский и представил сопровождавшего его, солидного на вид мужчину. – Ждали, ждали тебя! Гадали, придёшь ли? Познакомься, пожалуйста! Профессор Бергольц! Лучший в области нейрохирургии!

Иларий растерянно протянул руку бородатому мужчине лет пятидесяти пяти, в очках и полосатой рубашке и его снова посетило дежавю. Мужчина кого-то напоминал, но назвавшись Владимиром Михайловичем, сразу же заинтересовался брошенным всеми, плачущим ребенком.

– Со мной была женщина и кажется, я ее потерял, – рассеянно признался Иларий, не решаясь начать разговор о сыне.

– С тобой не было никакой женщины, – тут же пояснил Загорский. – Тебе так казалось. Это наше новое изобретение. Проводник во времени. Здорово придумано, не правда ли?

– То есть как?! – Иларий совершенно не поверил сказанному, так как видел ее так близко, что различал морщинки у глаз и синие крапинки в зрачках.

– А вот так! – рассмеялся Гавриил Павлович.

– Но она пообещала мне встречу с сыном. Выходит это не правда?

– Нет! Это правда! Да ты присядь! – Гаврила указал на деревянный диван с мягким, зеленым сиденьем. – Его сейчас приведут.

Иларий забеспокоился и протянул руки к Мише.

– Не волнуйтесь, не волнуйтесь! – С улыбкой успокоил его Владимир Михайлович. – Я хорошо лажу с детьми.

У Илария в голове все смешалось. Сын…, Руфь… Как же так? Не может быть. Это видно подвох какой-то. Он чувствовал даже запах, который исходил от нее. Это были наверняка духи, с легкой шоколадной ноткой.

В комнату вошла женщина, чем-то похожая на Руфь. Иларий даже вздрогнул. Но ему почудилось. Женщина была в белом халате и сильно хромала. И при этом все время раздавался какой-то хруст. За руку она держала мальчика лет четырех, похожего на Елену разве что волосами. Светлый мальчик, не в Илария. Хрупкий, но в то же время с очень строгим взглядом. Он прижимал к себе темную стеклянную дощечку и одет был некрасиво. В тоненькую, серую кофту с открытым горлом и черные штанишки по колено. Невзрачная одежда неудачно оттеняла и без того бледный его лик.

– Не говори, что ты отец, – тихо предупредил Илария Загорский, вызвав в его сердце сопротивление. Оно теперь колотилось так, что казалось слышат все.

– Здравствуй! – ласково поприветствовал малыша Иларий, не веря своим глазам. Он никак не мог взять в толк, что это тот самый ребенок, из-за которого уже несколько лет длиться весь этот кошмарный сон. Ребенок как ребенок. И что в нем не так?

Мальчик испуганно посмотрел на Илария и смущенно уткнулся лицом в халат своей спутницы.

– Тина, заберите Мишу! – неожиданно приказал Загорский и женщина взяла у Владимира Михайловича ребенка.

– Как Мишу?! – воскликнул Иларий и грудь его чуть не разорвало от ужаса при одной мысли о разлуке с сыном.

"Готовься к потрясению!"– пронеслись в голове слова блондина и Иларий мертвой хваткой вцепился в ребенка.

– Но ты же хотел увидеть сына? – философски заметил Загорский. – Даже жизнь была тебе не в радость, так сильно ты страдал о прошлом. Твоя мечта сбылась.

– Ничего мне не надо! – грозно воскликнул Иларий, вытащив из пальцев хромой Тины плачущего ребенка. – Только Мишку не забирайте у меня! Все можете забрать! Дом, мою работу, лабораторию, которую дали, прошлое, только не сына!

– Твой сын перед тобой! – цинично продолжал Загорский, словно издеваясь. – А ты опять мечешься!

– Оставьте его… Если так, то оставьте его здесь. Но не Мишу!

– Ну я так и думал! – Загорский улыбнулся своей обаятельной улыбкой и поправил очки. – Глупо пошутил, извини… Нам нужно на время забрать обоих детей. Но Мишу тебе потом вернут. К этому-то ты готов?

– Я не доверяю вам!

– Просто поверь и все. Ты пока останешься здесь. Поживешь у нас, осмотришься. Нам нужно провести кое-какие анализы. Это долго. Но Миша временно видеть тебя не должен. Ну извини, я грубо и неудачно пошутил, виновато забубнил Гаврила и похлопал Илария по плечу. – Ты так напуган и скован. Как ребенок, ей богу. Здесь никто не намерен вредить тебе и твоему сынишке.

– Но он станет искать меня. Он будет страдать один.

– Мы берем это на себя, не волнуйся! – сухо заметил Загорский и вопросительно посмотрел на Илария. Пауза затянулась.

– Дети в хороших руках, – мягко добавил профессор Бергольц, поглаживая свою длинную бороду. – Вы зря так паникуете. К тому же скучать вам не придётся. Вы нужны мне в моих апартаментах. Ведь я полностью осведомлен о вашей работе и, признаюсь честно, восхищен!

– Насколько вы хотите его оставить? – словно не слыша дифирамбов в свой адрес, взволнованно продолжал Иларий.

– Дней пять, не более! – бесстрастно ответил Загорский. – У тебя будет прекрасная комната и все необходимое для отдыха и работы.

– И как знать, – улыбнулся в усы профессор, – может вам понравится у нас и вы здесь все таки останетесь.

– Здесь?! – Иларий сердито обрисовал взглядом комнату. – Да ни за что! Чего я под землей не видел?!

– Ну, мы не всегда под землей. Лишь по важным рабочим вопросам, – сухо уточнил Загорский и протянул мальчику руку. – Идем, Славик, тебя ждет мама.

– Мама? – удивился Иларий и присел возле ребенка. Он внимательно изучил его милое личико и крепко-крепко обнял. – Откуда же у него мать?

Сердце его непростительно и неустанно затрепетало.

– Ну не оставлять же его сиротой, – ответил Гавриил Павлович. – У него здесь прекрасный дом. При монастыре. Хорошая мать. Она художник. В монастыре реставрирует иконы по совместительству.

– Ах, вот как… – От сердца тут же отлегло, но тоска осталась. – Как же он в миру ходит с такими игрушками?

– В его миру таких игрушек уже полно…

– Это… другое время? Так вот почему монастырь… А я все думаю – как? Музей же должен быть… Оптина Пустынь теперь ведь музей.

– Вы правы – мы в другом времени, – с каким-то сочувствием кивнул Бергольц.

– Ты не переживай так! – обратился к Иларию Загорский. – Мальчик счастлив, сыт, здоров и под нашей бдительной ежесекундной охраной. Но отдать его тебе мы не можем. Иначе на него сразу выйдут.

– Но я смогу в эти дни видеться с ним?

– К сожалению нет! Они оба будут на карантине. Простите, но так надо, – пояснил профессор.

– Значит я больше никогда его не увижу?

– Сейчас я отведу его в игровую, – с неожиданным сочувствием в голосе пояснил Загорский. – Там еще несколько ребят. Около часа он пробудет с ними. Можешь поприсутствовать. Даже пообщаться.

– Спасибо! Большое спасибо! – В глазах Илария горел неистовый свет благодарности. Он был как-то непривычно радостен. Впервые за столько лет. Даже ему самому было неловко от этой радости. Но это ничего. Главное, что бы Мишку не забрали.

В так называемой игровой Иларий долго и терпеливо наблюдал за Славиком. Его воображение оказалось весьма скудным по сравнению с теми, кто создавал этот мир. Даже игры здешних детей приводили в ступор. Сама игровая была размером со школьное футбольное поле. И чего здесь только не было. Внимание Илария сразу же привлек светящийся мяч, в который играли дети. Он подкатился к его ногам, повернулся и улыбнулся черной чертой рта. Это было удивительно. У него было лицо, состоящее всего из трех черных штрихов – рот и брови, как показалось Иларию. Потому что шевелились и мимикрировали они именно как брови. И вот эти три черточки каким-то образом делали его ликнеобыкновенно эмоциональным, точно передавая всю гамму чувств – от изумления до тревоги. Мяч реагировал на всех игроков по-разному, выражал бурные эмоции в процессе игры и даже издавал звук, похожий на приглушенный свист. Немного раскатистый, но тонкий и высокий. Это так увлекало, что Иларий даже забыл, зачем пришел сюда. Он конечно же понимал, что эта игрушка скорее всего электронная, но ему казалось не совсем нормальным гонять по полу лицо.

Постепенно любопытство его переключилось на рисующих детей. Они рисовали прямо в воздухе и их рисунки тут же оживали, обретая объем и движение. Иларий не удержался и тоже решил попробовать. Как он понял, все дело было в краске. Потому что дети рисовали, где придется. Он макнул обычную, мягкую кисть в баночку с красной краской и нарисовал в воздухе цветок. Краска цеплялась за воздух, как за бумагу, оставляя рисунок, который оживал моментально, поворачиваясь вокруг своей оси и словно вырываясь из сдерживающего его пространства. И уже объемный, но совершенно нелепый, предмет долго еще плавал по воздуху. Комната была полна каких-то козявок, кривых цветов и уродливых человечков, воплощенных в жизнь детьми. Сколько времени они оставались в полете – сказать было сложно, но по-видимому не бесконечно, иначе в игровой не осталось бы пустого места. Иларий тронул нарисованный им цветок и тут же отдернул руку. Потрясающе— рисунок казался живым.

Конечно же он пытался объяснить себе все это, пользуясь скромным арсеналом своих знаний и отчаянно жалел о неведомых этим детям обычных, незамысловатых, но таких увлекательных играх из тех времен, когда человеческое было важнее искусственного.

Наигравшись вдоволь с живым мячом, Славик неуверенно подошел к Иларию.

– Это ваш сын? – неожиданно спросил он, впервые посмотрев на Илария искренне-распахнутыми глазами. По всей вероятности, появление нового мальчика в этом заведении до сих пор занимало его мысли. – Он останется?

– Не надолго, – оживился Иларий, борясь с желанием взять мальчика за руку.

– А у меня есть кошка! – гордо похвалился Славик и неожиданно стал очень похож на свою маму – Елену, а еще почему-то на покойную Настю. В сердце у Илария болезненно шевельнулась печаль и сокровенная любовь к этому родному и чужому одновременно ребенку.

– Ты счастлив? – непонятно зачем спросил он.

– Как это? – не понял Славик, испугавшись чуждого для него понятия.

– Тебе все нравится?

– Наверно, – мальчик пожал плечами и смущенно улыбнулся. – В лаболатории не нравится.

Славик изо всех сил поморщился и его вздернутый носик стал от этого еще более вздернутым. Как клювик у утенка.

– А что там? – тихо спросил Иларий.

– Кровь больно, в глазах больно, а в животе щекотно.

– Кровь больно? У тебя берут кровь?

– Да! – Слава уверенно кивнул и заговорщицки посмотрел на Илария. – Но крови больно!

– Это твоему пальцу больно, – ласково погладив мальчика по голове, попытался успокоить его Иларий. – Что же поделать, малыш, ты какой-то необычный.

– Да нет! – рассердился ребенок и топнул ногой. – Крови больно!

Иларий нахмурился, с тревогой изучая взгляд сына. Он пытался понять, что тот имеет в виду, но так и не смог. Видимо мальчик так понимал происходящее с ним. Иларий спорить больше не стал, жалея, что вызвал у ребенка неприятные эмоции.

– Ничего, это пройдет! – максимально радостно подбодрил он ребенка, взъерошив ему волосы.

– Очень больно, – не унималсямальчики Иларию показалось, что ему просто нравится пугать его, а потому просто рассмеялся в ответ.

Славик внимательно, почти по-взрослому, изучил его лицо и тоже засмеялся, открыв совершенно ровный и какой-то взрослый ряд белоснежных, крепких зубов. Илария неприятно обдало холодом от увиденного и он провел по лицу рукой, стараясь отвязаться от нахлынувших навязчивых идей и подумав, что лучше было бы забрать ребенка отсюда.

Не прошло и часа, как пришел Гаврила и увел Илария в обещанные аппартаменты, где тот и поселился на несколько дней.

– Как Миша? – с затаенным в сердце беспокойством спросил он у Загорского. – Не плачет?

– Ничего страшного, – как всегда спокойно ответил тот, – мы хорошо его занимаем. Сейчас он не один, а с другими детьми примерно его возраста. Ему нужно успокоиться перед процедурами. Попривыкнуть к другой обстановке. Потому, сам понимаешь, лучше не тревожить ребенка.

– Не делайте ему только больно, Христом богом вас молю! – сердито обратился к прадеду Иларий.

– Не упоминай всуе, – так же холодно продолжил беседу Гавриил Павлович. – Мы с тобой уже говорили об этом или забыл? И с чего ты взял, что Мише причинят боль?

– Ну вот Славик говорит, что больно…, – Иларий с вызовом посмотрел на Загорского, присев на широкий, пружинистый диван.

– Мальчик чрезмерно чувствителен. Это его особенность.

Иларий задумался, выражая полное недоверие.

– Что значит чрезмерно? Во всем?

– Нет-нет…, – Загорский жестом остановил его реакцию и энергично потер руки. – Не во всем! Как бы это сказать… В отношении микромира, что ли… В том, в чем остальные просто не осведомлены, он исключительно просвещен и чувствителен.

– Микромира? Он про кровь говорил. Странно как-то… Наверное все же путает что-то.

– Ну наверное! – охотно согласился Загорский. – Ты располагайся, уже поздно по твоим внутренним часам. Отдыхай. А когда проснешься, я отведу тебя к Бергольцу. Будет он тебя искушать! – Гаврила Павлович рассмеялся. – Тебе понравится.

– А имею я, в конце концов, право знать, почему забрали моего сына? Что это за великая тайна такая и на каком вообще основании?

– Можешь! – охотно согласился Загорский. – Но погоди еще немного. Ты поймешь это сам.

– Сам… А от вас услышать?

– Такая ситуация, – Загорский поджал губы и задумался. – Дело не в секретности. Только не от тебя! – Он улыбнулся. – Дело в необычности происходящего. Но… я все время прошу тебя только об одном. Верить нам.

– Я потерял сына… непонятно по какой причине! Надеюсь, второго вы у меня не заберете.

– Ты все поймешь. Дай нам пять этих дней.

– Но Миша вам зачем? Он-то здесь при чем?

– Сейчас нам необходимо сбить геотов с толку. Это все, что я могу тебе сказать.

Иларий удивленно дернул головой и сердито поднял глаза на Загорского.

– Вы подставляете Мишку?!

– Поверь мне – с ним все будет хорошо. – Загорский судорожно вздохнул и вышел за дверь. – Ты задаешь слишком много вопросов. Отдыхай!

Да, Иларий, не справедлива к тебе судьба. Нагло лишили семьи, отправили в чужое время и еще упрекают в излишнем любопытстве. Ужасные вещи происходят в твоей жизни. Куда же бог смотрит? Или он заодно? Как все просто объясняется, оказывается. Все они – одна шайка и он во главе.

А ведь весь сыр-бор из-за Славика начался. Избранный ребенок… Кем избранный? На что? Однако я подтверждаю, что охота на него имеет место быть и мне самой приходится ощущать это на собственной шкуре. Каждый второй геот, поверьте моему слову, болен идеей о ребенке Илария Бурмистрова. Как будто кто-то тайно предложил за него огромное вознаграждение. Кто найдет первым – получит приз. Странно я рассуждаю, занимаясь тем же самым – поисками сына Илария за наследство. Хотя, повторюсь – мне просто интересно. И вот я здесь и ребенок где-то рядом. На тот момент он был совсем рядом. Но хорошо, что я этого не знала.

Признаться, официальная версия Охры касаемо Славика звучит весьма интригующе и правдоподобно: на основе биоматериала мальчика в будущем будет создан новый мир, последует сильное изменение генетики геотов и их полное подчинение Охре. Так же, как сейчас они подчинили своему замыслу весь мир, включая прошлое и настоящее. Ну вот, кажется, все понятно и… так просто… Сын Илария рядом, долго искать не пришлось. И Маркс наверное об этом знал, отправляя меня сюда. Абсурд… Ловушка… Ложный путь… И вопросы отныне задавать надлежит иные. Не где мальчик, а кто враг.

Но даже если бы подлог не был так откровенен, многое в этой истории не тянет на правду. Почему, например, именно Славик – не ясно. Случайность изобретения Илария или особенность генетики ребенка? Есть в дневнике упоминание о некой странности, но другого мальчика. Посмотрим же, что они – эти тайные профессора и подземные ученые – скажут на этот счет замученному бесконечной конспирацией отцу. Ведь нельзя не заметить очевидного. Сына его скрывают весьма забавно, а точнее не скрывают вовсе. Это только Иларий продолжает ничего не замечать и ему все твердят и твердят о невероятной секретности событий. О матери же и подавно говорить запретили. И что бы не случилось, ответ один: заметаем следы, прокололись, надо бежать.

Беги, Иларий! Прячься! Снова хвост! Снова мальчик в опасности! Повсюду геоты!

Да уж, геоты неистово разыскивают ребенка, что странно хотя бы потому, что многие из них открыто сталкиваются с ним чуть ли не ежедневно, а его свидетельство о рождении это просто шедевр хитрости! Мне посчастливилось его узреть, если только мои глаза не попытались провести таким образом. В графе "мать"нет имени Елена Кольцова-Мосальская, в замужестве Бурмистрова. Указана другая женщина и это мне понятно. Но! Отцом прописан ни кто иной, как Бурмистров Иларий Афанасьевич!

В голове моей победно и многократно прозвучал туш, когда это сокрытое от всего мира имя с легкостью нарисовалось в столь многократно тайном документе. Остается выяснить, настолько ли дураки геоты.

И что же теперь делать мне? Ведь любому простачку ясно как день, что меня натравили на фальшивку. Мне не остается ничего, кроме как кротко преподнести Марксу имя и место нахождения мальчика, что ему, конечно же, давно известно. Возможно, он искренне хочет помочь мне, разыграв перед Центром весь этот договор со мной, новое задание и мое заслуженное помилование.

А что, если таким образом он говорит со мной, дав подсказку, что версия по имени "Славик"давно не работает? Господи, помоги мне не наделать глупостей и не застрять в Охре навсегда! Мне очень надо домой, где меня ждут и где жизнь без меня замрет.

Глава 11. Лаборатория

Оставшись один, Иларий изучил свои апартаменты и, обнаружив прекрасную, сверкающую ванную комнату, с удовольствием помылся и побрился. Таким комфортом он не пользовался с прошлой жизни. Приятно было соприкоснуться с мягким, теплым полотенцем и ароматным мылом, которое он, кстати, обнаружил с трудом в виде жидкости, в красивом, стеклянном флаконе.

Немного успокоившись и расслабившись, Иларий прилег на диван, как вдруг рядом, на столике, пропищал округлый прибор и мужской голос сообщил, что у входной двери его ждет ужин.

Растерявшись от этой новости, Иларий отыскал у двери выступающий из стены металлический шкафчик, в котором обнаружились тарелки с горячей едой. Пахло невероятно вкусно. Иларий жадно сглотнул и утащил еду на стол. Потчевали его в подземном царстве весьма не дурным оранжевым супом-пюре, тушеными овощами и маленькими вареничками квадратной формы с не опознаваемой, но ароматной и нежной начинкой. Полить варенечки придумали зеленовато-сливочным соусом, а украсить дольками сочных, темно-красных помидоров. Свежие булочки с маслом, виноград и хрустящий, ароматный хлеб.

Заснул Иларий на удивление быстро и крепко. Усталость его свалила. Он давно не видел во сне ничего, кроме грядущих серых будней. Хотя все эти предупреждения и символы никогда не ошибались.

Сегодня же ему пригрезился незнакомый поселок, весь утопающий в цветущей сирени, нарядные люди, белоснежные памятники и статуи пионеров. Сюда телеграммой пригласил его Мэо. Весь сон он говорил с крупным, широкобровым мужчиной в форме, похожим на красивого кавказца, улыбка которого располагала и умиротворяла. Мир определенно вращался вокруг него и был он таким теплым и надежным, что хотелось говорить с ним бесконечно. Сам разговор Иларий не помнил, потому что все время был занят изобретением большой машины, похожей на экранчик Славика, с которым тот не расставался. С обратной стороны экранчика обнаружилась микросхема, к ней он непрестанно припаивал очень мелкие серебристые частички. Их было так много, что в них утопали пальцы. И это все казалось важной и невыполнимой работой. Было красиво и одновременно страшно, потому что частицы эти были человеческими. Очень скоро машина стала подобна богу и миллиарды серебристых паутинок протянулись от нее по всему миру, а мужчина с широкими бровями пил чай и, улыбаясь, увлеченно что-то рассказывал. Повсюду цвели деревья, жена этого человека время от времени ставила на стол столовые приборы, на одном из которых ярким золотом было написано "Руфь", а напротив сидела молодая девушка, похожая на его жену. Но не дочь. Волосы ее медным блеском лились по плечам и спине, белое платье подчеркивало тоненькую, девичью талию. Рядом с Иларием стояла другая женщина и она тоже, по странному совпадению была похожа на этих двоих, но было в ней нечто иное – она была великой личностью, властной и давала Иларию указания, что и куда паять. И объединяло этих женщин одно имя, но он не помнил – какое. А потом пришла Елена и принесла варенье из ревеня и сказала, что Настя уехала и теперь вместо Насти будет она и Эмилия. Незнакомое имя прогремело пугающе, Иларий встрепенулся, подул ветер, набежали тучи и, любуясь красотой надвигающейся над поселком грозы, он проснулся.

Яркость сна делала его вещим и значительным. Казалось, что он предвещает нечто прекрасное в его судьбе. А то, что сны содержат в себе информацию, Иларий знал теперь наверняка, правда не все пока в этом механизме понимал.

Он умылся, привел одежду в порядок и расчесал свою темную, густую шевелюру, редеющую уже у лба, что делало его еще более высоким. Матушка всегда говорила, что у умных людей бывает высокий лоб. Ему же казалось, что это от интеллектуальной работы. Чем больше думаешь, тем меньше волос и лоб кажется выше.

В шкафчике что-то звякнуло уже без голосового предупреждения и Иларий обнаружил чайный сервиз. А вот стол, за которым он вчера ужинал, оказался пуст. Значит, пока он спал, здесь кто-то был. Этот факт не очень его порадовал.

– Надо же…, – задумчиво произнес Иларий. – А я и не заметил. Ну что ж – чай так чай. И бутерброды тоже не помешают. Планы у меня революционные!

Ему все время хотелось выглянуть в окно. Но окна здесь, к сожалению, не было. Это раздражало и угнетало. Ощущалась неполноценность жизни, стиралась мотивация дальнейших действий, не было стимула и проще говоря – жизнь становилась бессмысленной. Если бы Иларий здесь жил… Но, слава богу, он жил на поверхности, а потому стремился наполнить свое существование событиями и впечатлениями.

Нечаянно он поймал себя на мысли, что возможно все это создано искусственно, как и ощущение времени, что бы людям было за что уцепиться. Не у всех же такое понимание происходящего, как у него и далеко не у каждого здоровое принятие правды. У большинства все то, что узнал он за последние четыре года своей жизни, вызвало бы скорее нежелание жить дальше или протест, у некоторых возможно даже помешательство. Да уж… ему с адекватностью повезло.

Иларий бросил в карман горсть очищенных лесных орехов, лежавших в серебряной вазочке и направился по извилистым коридорам тридевятого царства, прямиком в кабинет господина Бергольца. Как и обещал.

Он очень боялся заблудиться в этом малознакомом помещении и это произошло – Иларий заблудился. А спросить, как и куда пройти, было не у кого. В который раз пройдя по одному и тому же маршруту, он снова и снова выходил не туда. И ничего, напоминающего кабинет профессора, поблизости не обнаруживал. Пустое дерганье дверей за ручки приводило к еще большему замешательству – все двери оказались заперты. Это было неприятно. Не от него ли они запирают свои секреты?

– Заблудились? – услышал Иларий чуть насмешливый женский голос и обернулся. Симпатичная сотрудница лет тридцати, однозначно восточной внешности, смотрела на него большими, каре-зелеными раскосыми глазами так, словно хотела поразить его их величиной. Иларию даже показалось, что она расширяет их намеренно. Выглядело это нелепо и очень портило ее миловидное лицо с небольшим, по-птичьи заостренным носиком и болезненно-бледным, кофейно-молочным цветом кожи.

Незнакомка натянуто улыбнулась и это тоже не понравилось Иларию. Она была либо глупа, либо хитра. Так как зачем-то некрасиво показала ему не очень ровный ряд верхних зубов. Хотя глупость и хитрость, как он теперь понимал – два соединения одного звена – очень древнего.

"Шумерка в полном расцвете своей ведьмовской натуры"– оценил он ее столбоватые, неровные и весьма короткие ноги, нагло бросающиеся в глаза под недлинным, белым халатом.

– О, вы наверное сотрудница профессора! – радостно воскликнул Иларий, уже примерно знающий, что ожидать от личности с таким генным набором. – Да, я заблудился. Думал – легко найду дорогу. Но… не тут-то было!

– Пойдемте! – продолжая искусственно улыбаться, коварно и отчасти кокетливо, взглядом поманила она его.

Деваться было некуда и он послушно двинулся за девушкой. В итоге все оказалось очень просто. Он был не на том этаже.

– Странно, – заметил Иларий, – но я не помню, что бы вчера мы поднимались на другой этаж.

– А где вы были вчера? – раскокетничалась сотрудница, открывая перед Иларием стеклянную, матовую дверь о двух створках. Такую дверь он точно не помнил.

– В очень зеленом кабинете! – Иларий с сарказмом усмехнулся.

– Да, смешно, – она глянула на него надменно и свысока, непонятно как умудрившись сделать это при ее маленьком росте. "Вот уж порода!"– подумал тот. – Это вы, наверное, в наблюдательной были!

– Что значит – в наблюдательной? – не понял Иларий, волнительно озираясь по сторонам.

Вошли они не в кабинет, вошли они в лабораторию, раз в пятьдесят превосходящую по размерам его подпольное исследовательское помещение в Кошкино. Об оснащении и говорить было нечего. Такого он не видел никогда. Глаза его загорелись, интеллект зудел от распирающих его идей, а сердце колотилось в предчувствии возможных открытий!

– Она прозрачная… За вами там наблюдали какое-то время.

– Как же это? – нахмурился Иларий, но увидев направляющегося к нему радушно сияющего профессора, быстро забыл о своем вопросе.

– Ну наконец-то! – Бергольц слабо пожал Иларию руку своей худой, с выпирающими суставами кистью и сурово покосился на женщину. – Идите в процедурную, Регина! Я уже давно вас ищу!

– Я вот тоже вас долго не мог найти! – попытался отвлечь профессора от раздражающей сотрудницы Иларий. – Этажи спутал, представляете! Вот, Регина ваша любезно мне помогла.

– Она была на другом этаже? – Профессор снова посуровел и окладистая его борода мелко задрожала. – Что за странности у этой девицы? Хоть говори ей, хоть нет!

– Я сейчас подробно интересуюсь антропологией и расовой психологией, а потому с уверенностью могу вам сказать: бороться с ней бесполезно. Это как сражаться с ветряными мельницами. Она ни в чем не видит своей вины. Это почерк поведения, свойственный ее древнему роду. Это же очевидно.

– Вы даже не представляете, насколько правы, мой друг! – улыбнулся в усы профессор и, окинув взором свое царство, остановился. – Здесь очень много представителей исчезнувших народов, есть и нун-галлене, и даже наги.

– Наги? – тут же заинтересовался Иларий и профессор внимательно на него посмотрел.

– Вам, уважаемый, просто необходимо работать со мной! – абсолютно серьезно заявил он. – У вас прекрасное логическое чутье!

– Я… подумаю, конечно, – с благодарностью в голосе ответил Иларий, – но сейчас я не готов!

– Ну что ж! Не готов, так не готов! Ну вот – моя святая святых!

Он обвел рукой пространство вокруг и тут только Иларий обратил внимание, сколько сотрудников заняты работой в этом храме науки. А человек тридцать, как минимум, оставили свои обязанности и вовсю глазели на вошедшего. И так как он внимание не жаловал, то как-то сразу съежился, оценив свое пребывание в этом месте на два балла. Он не сможет работать в столь многолюдной обстановке. Никогда.

Бергольц улыбнулся. Он словно прочел мысли своего дорогого гостя и пожалел о чем-то только что сказанном.

– Я хотел бы показать вам главное! – гордо заявил профессор. – То, над чем вы так упорно работаете! Частицы!

– Вы тоже с ними работаете?

– Постоянно! Идемте!

То, что было представлено вниманию Илария, повергло его в ипахондриальное состояние. Они превзошли его многократно. Превзошли настолько, что он теперь совершенно не понимал, к чему они пытаются пригласить его работать с ними? Какой с него толк в этом соцветии наук?

– Я… такого не достиг…, – отрешенно признался Иларий, оторвавшись от экрана, на котором демонстрировались данные мощнейшего микроскопа. Настолько мощного, что он проникал своим взором в самые мельчайшие составляющие природы. Нечто подобное ему показывал Мэо. – И вряд ли когда-либо достиг бы.

– Вам нравится? – Бергольц смотрел на Илария скорее с любопытством, нежели с высокомерием. Он видимо ждал от него смирения и долгожданного согласия. Но Иларий думал все что угодно, реагировал правильно, но нацелен был неуклонно на труд отшельника.

– Это конец? – с горящим взором спросил Иларий, имея в виду самое основание мира, самую его мельчайшую частицу.

– Да, это конец, – удивленно согласился Бергольц.

– Я так и думал. Никогда не рассматривал бесконечность как разумную сторону бытия.

– Отчего же? – Бергольц снял очки и задумчиво закусил дужку. – Отчего не рассматривали? Все рассматривают! Все религии, все научные и философские теории! А вы нет?

– Но это не имеет смысла…

– Откуда же вам знать о смысле и возможностях природы?!

– Ну это же очевидно… Все слишком закономерно, систематизировано и заданно с такой точностью, что идея о случайности не может иметь места.

– У вас антропологический взгляд на происхождение вселенной. Это одно из заблуждений. – Профессор посмотрел на Илария вопросительно и предложил присесть на металлический стул. Рыжеволосая сотрудница с массивными золотыми браслетами и рязанской внешностью поставила на стол две серебряные чашечки с кофе и вазочку с мясистыми оливками. – Благодарю, Елена! – обратился к ней Бергольц и Иларий вздрогнул от услышанного имени. Имя жены было для него чем-то святым, недосягаемой мечтой, волшебным звуком. – Вы же не хотите сказать, что все вокруг творение рук аналогичного вам существа?

– Я не уверен… Ну а… почему нет? Он и есть тот, кого называют богом. Только творил он не взмахом руки, а в подобной лаборатории.

– Но вы забываете о другом! – профессор с удовольствием сделал глоток кофе. – Это тоже бессмысленно! Ведь кто тогда, по-вашему, создал его самого?

Профессор смотрел на Илария чуть насмешливо и пронзительно, словно и сам хотел услышать от того объяснение всему.

– Я думаю, что любая теория, все то, о чем мы сейчас говорим, да и все, что видим вокруг, есть заблуждение человеческого ума.

– Ну тогда из вашего заключения следует, что животные, имея не человеческий ум, думают как-то иначе. А может они и мир видят по-другому? Что скажете на это?

– Ну нет, так думать было бы слишком… А вы сами как рассуждаете?

– Ну, вот если бы вы остались с нами, то узнали бы много интересного, – Бергольц отвлекся на подходящего к ним мужчину средних лет с черными, вьющимися локонами, невысокого ростом и напомнившего Иларию корсара из старой детской книжки про пиратов. – Хочу представить вам своего хорошего друга, правую руку, Юрия Ивановича Драппа.

Мужчина пожал Иларию руку и прищурив красивые, черные свои глаза, с нескрываемым любопытством заглянул в лицо.

– Очень приятно! Знакомству рад искренне! – произнес он. – И просил горячо работать с вами сегодня и завтра.

– Работать со мной? – рассеянно соображая, а хочет ли он этого на самом деле, переспросил Иларий. – Буду рад, конечно, но какова тема работы? Я не ученый, я самоучка. Сомневаюсь, что смогу быть полезен…

– Я наслышан, – красиво улыбнулся Драпп, – оттого и просил пообщаться с вами. – Владимир Михайлович, дайте мне помощницу! – обратился он к Бергольцу и махнул рукой Елене. – Леночка, и мне кофе, будьте добры! Сливок побольше! Подкрепимся и начнем!

Драпп присел рядом с Иларием и довольно потер руки.

– Так что же мы все-таки будем делать? – осторожно поинтересовался тот.

– Мы будем соединять органику с неорганикой! – отстраненно заявил Юрий Иванович и посмотрел на обычные наручные часы. Причем, как показалось Иларию, механические. Что было удивительно для охринцев. Все они, по его наблюдению, не очень любили следить за временем.

– Зачем вам это?

– Ну, мало ли… В медицине например очень пригодится.

Пока они пили кофе и говорили о работе, Иларий прошелся по лаборатории, стараясь рассмотреть и понять все здесь происходящее. Однако постичь это было весьма сложно. Он понял лишь, насколько темен и не образован, насколько примитивен в этом храме творения. А это воистину был храм. Казалось, что работающим в этих стенах людям подвластно не только время, но и смерть, погода, разнообразие природы.

Очевидно здесь проводилось завершающее тестирование уже созданного и изобретенного. Так как основная работа происходила в лабораториях отдельных – специализированных.

– Я дам вам Регину! – с необыкновенным энтузиазмом заявил Бергольц и полный впечатлений от экскурсии Иларий недовольно приподнял подбородок.

– А как она, как ученый? – осторожно спросил он, вызвав неожиданный смех у профессора и Юрия Ивановича.

– Лучше спросите, как она как помощница! – вдоволь насмеявшись, предложил Драпп. – А помощница она неплохая! Но непредсказуемая.

– Я думаю, да, – согласился Иларий. – Она должна быть упряма и противоречива. Это все от инстинкта самосохранения, чрезмерно развитого у определенных народностей. Но разве это хорошо?

– Возьмите-возьмите! Узнаете много интересного! – внушительно глядя на Илария, настаивал профессор.

– Ах, вот оно что… Ну, спасибо, – улыбнулся тот, – постараюсь не упустить ничего для себя важного.

Получив через Елену поручение от Бергольца, Регина прибежала взволнованная и слегка растрепанная. Поправляя на ходу волосы, она испуганно хлопала ресницами и, казалось, боялась что-либо спросить.

Бергольц начал разговор сам.

– Вы, моя дорогая, были в Амарне не так давно. Я прав?

– Была, да… – взволнованно закивала Регина.

– Ну прекрасно… Помните, зачем вас туда посылали?

– Оценить уровень человеческих жертвоприношений.

– А вот это, – Бергольц неожиданно протянул ей свой серебристый с одной стороны экранчик, – вы там случайно нигде не встречали?

Регина взяла экран и внимательно что-то рассмотрела.

– Да, похожую стелу я видела. В храме Изиды, кажется. Именно туда народа стекается больше всего.

– И что же они там делают?

– Я не знаю… Я на церемониях не присутствовала. Но жертвоприношений там нет. Потому я и запомнила.

Регина вернула профессору экран и испуганно покосилась на Илария.

– Ну, вот и хорошо, Юрий Иванович. Информация из уст неосведомленного человека! Что может быть объективней? Так что, продолжайте работу. Все идет, как надо.

– Ну, что ж! – с энтузиазмом поднялся из-за столика Драпп и с улыбкой уставился на Илария и Регину. – Идемте работать!

– Я могу побеспокоить вас вопросом? – нерешительно вклинился Иларий. – Как там мой Миша?

– Я сейчас как раз направляюсь туда, – радостно заявил Бергольц. – Да вы не переживайте так, Миша в хороших, добрых руках. Мы заинтересованы не меньше вашего в благополучии ваших детей.

– Я хотел бы покинуть это место раньше, чем через пять дней. Понимаете?

Иларий смотрел на Бергольца, как отруганный щенок. Он не лукавил, но и не был заинтересован, как хотелось бы профессору. Что очень того разочаровало.

– Идите работать, дорогой мой друг, – тихо произнес он. – Ну, или хотя бы поприсутствуйте, если не настроены сотрудничать.

Речь его на этот раз была пропитана не то тоской, не то обидой. Иларий совсем не хотел разочаровывать своих новых знакомых, но душа его нестерпимо рвалась домой. Может потому, что больше всего хотелось забрать Мишу и увезти подальше отсюда. В их маленький, неказистый домик, где шел сейчас весенний, теплый дождь и случайные птицы радостно клевали на крыльце оставленную для них кашу, запомнив щедрость здешних хозяев и щебеча о чем-то своем – так и оставшемся тайной для дотошных людей.

Драпп усадил Илария за большой, весьма странный монитор и показал, как им пользоваться. Он дал ему изучать материалы исследований и разработок по одному арктическому проекту. Перед Иларием открылись прекрасные виды голубых льдов в лучах первого солнца и дрейфующих кораблей, жилища эскимосов и пляски их шаманов.

Он хотел было отказаться от предложенного ему материала, но мистическое его начало незаметно затянуло в свое подробное и красноречивое содержание. Тема была ему интересна, она напоминала об исследованиях Барченко и всегда казалась Иларию намеренно демонизированной. Хотя, исходя из читаемых им сейчас документов, реальность пугала больше, чем слухи.

У Илария затряслись руки, когда он понял всю суть происходящего в вечной мерзлоте. Демоны, духи, жуть обрядов и сказочные чудовища, смертельный ужас колдовства… Все это сводилось к одному, еще более зловещему кошмару: циничным, сверхмасштабным, высокотехнологичным экспериментам.

Иларий так увлекся этими дневниковыми записями, что забыл на время, где находится. А в воображении с первых строк возникли яркие картины, как будто он сам там побывал. Писала женщина, англичанка, этнограф, случайно соприкоснувшаяся с увлекательной загадкой севера – меряченьем.

"Плотно укутавшись в оленью шубу, я вышла наружу – к собакам. Меня весьма беспокоило то, что они беспрерывно скулят. Мои эскимосы не проявляли такого сострадания к животным, так как жизнь их была суровой и в условиях невыносимого холода и минимума пропитания приходилось с детства выбирать: убить или умереть. У одной собаки оказалась сильно ранена задняя лапа. Но страшнее всего было то, что она почти вмерзла в образовавшуюся вокруг корку из снега и крови.

Горячая вода в юрте была всегда и, позвав Явика – десятилетнего мальчика приютившей меня на время исследований семьи, я попыталась помочь собаке. Освободив ее ногу, я на руках отнесла животное в юрту и передала мальчику. Сам он выходить не хотел. Сегодня никто не хотел выходить. И причиной тому было северное сияние.

Я попросила мальчика заняться собакой и ни в коем случае не выпускать ее сегодня, игнорируя его усмешки, сама же направилась в сторону небесного свечения. Что повлекло меня туда – я не знаю. Все время казалось, что смогу увидеть его ближе.

Из соседних юрт не выходил никто. Что было удивительно. Такое прекрасное явление. Но объяснение их страху я знала. Всему причиной был такой древний феномен, как менерик. Это болезнь здешних мест, унесшая много жизней в свое сияющее нутро. Быть может я излишне поэтична сейчас, но другими словами описать суть их рассказов я не могу. Люди просто уходили в сторону всполохов, как околдованные и многие не вернулись. Иногда, во время лета, трупы некоторых из них открывались из-под сошедшего снега, но трупы эти были редким явлением. В следствие чего исчезновение людей пугало, как пугало и предшествующее ему северное сияние.

Я прошла несколько метров и практически вышла из деревни, когда поняла, что не помню, как шла. Обернувшись, я увидела оставшиеся за спиной, мягко освещенные голубоватым светом юрты. Но как? Мне казалось, я не дошла и до соседнего жилища. Неужели я уже так далеко забрела? Что-то неведомое определенно влияло на мое сознание и с этим было необходимо бороться. Или же вернуться назад. Неожиданный провал в памяти напугал меня, но дух исследователя не дал опомниться и возвратиться. Вопреки благоразумию я двинулась дальше. Я изо всех сил пыталась контролировать каждый свой шаг и кажется, что мне удавалось это. От полного отключения мыслительного процесса отвлекали разные считалочки и куплеты песен, которые я постоянно прокручивала в голове.

Другим моим врагом был холод. Я понимала, что если забудусь и безвольно уйду далеко, то могу просто замерзнуть. Вскоре мне показалось, что свет в небе стал интенсивнее. Он переливчато вытанцовывал свой танец мертвых, как часто называли его местные жители и пугающе потрескивал, что делало честь его создателям. Даже я, со своим гуманитарным образованием, тут же объясняла это его электрической составляющей.

Когда последние, жилые точки деревни исчезли из поля моей видимости, я остановилась и отругала себя за порыв. Вероятно, все сказки о меряченье были всего лишь сказками. И уж абсолютно точно они никак не были связаны с северным сиянием.

Небо было так низко, что до всполохов, казалось, можно допрыгнуть. Руки мои замерзли сильно, но никаких влияний сияния я на себе не ощутила, а потому решила уже вернуться, когда, на несколько секунд обернувшись назад, и снова повернувшись увидела то, чего почему-то не заметила сразу. Справа от меня, метрах в трехста наверное, стояло подобное средневековому замку строение. Но откуда? Ведь только что его здесь не было".

Иларий прервал чтение и усмехнулся.

Юрий Иванович склонился над темно-красным куском биоматериала непонятного происхождения, тыкая в него тонким как ниточка лучом. Из куска что-то потекло. Что-то бурое…

– Что же вас так насмешило? – заметив реакцию Илария, спросил он.

– Вы придаете значение этим сомнительным сведениям? Кто она такая? И почему ее дневник вы дали читать мне?

– Потому что то, что она увидела – это наша станция по генерации сияния и позывных кодов, раздражающих некоторые участки мозга.

– Станция? То есть… вы хотите сказать, что северное сияние имеет искусственную природу?

– Что же здесь удивительного? – усмехнулся Драпп, капнув бурую жидкость на круглое предметное стекло. – Практически все вокруг имеет искусственное происхождение.

– И что… этот ее дневник… Увидел свет?

– О, да! Это обязательно! И уничтожить все публикации мы были вправе лишь после ее смерти.

– Но почему?

– Ну а какой смысл делать это прежде? Она может написать еще…

– Но…, – попытался воспротивится Иларий.

– Почему просто не убрали ее? Не имеем права! Мы же не геоты!

Драпп мягко, но цинично рассмеялся, а Илария передернуло от этого смеха и он сердито поморщился.

– А воздействовать на сознание людей при помощи каких-то там кодов значит имеете право? Странно же вы рассуждаете…

– Не хотите продолжить чтение?

– Не интересно! – почему-то резко ответил Иларий и смотрящая в микроскоп Регина испуганно обернулась, оторвавшись от окуляра. – Я против таких методов!

– Но не вы ли мечтаете о добровольце, который согласится принять участие в вашем эксперименте с частицами?

Иларий снова поморщился.

– Я никому об этом не говорил.

– Еще скажете. Мы ведь ваш дневник тоже читаем. Или забыли? – Его слова достигли цели и если он хотел огорчить Илария, то у него это получилось. – Не хотите все же поучаствовать в эксперименте? Или продолжите чтение?

– А что же это за вещество у вас? – Без особого интереса, раздраженный и затосковавший Иларий кивнул на красноватую, кажущуюся влажной, глыбу.

– Обычное золото, – небрежно бросил Юрий Иванович, – которое мы пытаемся оживить.

– Что же вы с ним такое сделали? – Иларий подошел ближе и наклонился над глыбой. – На золото это не похоже совершенно…

– Обогатили его человеческой ДНК.

Иларий и Драпп столкнулись взглядами. Драпп был дерзок, Иларий испуган.

Долго и упорно они продолжали смотреть друг другу в глаза, словно вели мысленный поединок. Регина застыла в ожидании ссоры, монитор ровно гудел, откуда-то доносился задорный смех Елены.

– А ничего у вас не получится! – как приговор произнес Иларий и правый глаз Драппа нервно дернулся.

– Скажите пожалуйста… Это почему?

– Разве у него присутствует кровообращение?

– Ну, как видите…

– На мой взгляд, вот эта вот жидкость – продукт гниения, а не жизни.

– Да…, – с сожалением протянул Драпп, – знаний вам явно не хватает. Вы совершенно ничего не знаете о сердечных клетках и их свойстве.

Иларий виновато опустил глаза и пожал плечами.

– Совершенно ничего…, – согласился он. – Я больше занят другой областью.

– Ваша ошибка в том, – громко заявил Юрий Иванович, – что вы поместили человека исключительно в голову!

Иларий вздрогнул. Слова Драппа неприятно резанули не только его слух, но и самолюбие, и веру, и холодом недовольства прошлись по сердцу.

– Ну тогда я…, – пробормотал он, – совершенно ничего не понимаю…

– Оставайтесь с нами! – вместо объяснений в который раз предложил Драпп.

Но Иларий был непреклонен. Когда-то, еще в юности, учитель рисования, оценивая работы всех своих учеников, остановил свой взгляд именно на его шедевре. Приятный осенний пленэр принес свои плоды. Иларий был на седьмом небе от признания таким авторитетом живописи своей исключительности.

– Вот эта работа сильно отличается от остальных, – серьезно произнес наставник. – Вы делаете все совершенно по-своему. Так, как не принято… Но при этом добиваетесь прекрасного результата.

С тех пор всегда, когда Иларий сталкивался с нестандартностью и одиночеством своего метода и мнения, он вспоминал слова учителя рисования и не отступал. Что действительно приносило довольно положительные плоды. Вот и на этот раз он решил не сдаваться, но продолжать действовать самостоятельно. Конечно он примет к сведению полученную сейчас от Драппа информацию и даже возможно одолжит у них на время некоторые научные труды, но работать он предпочитает в одиночестве.

– Ну и зачем же вам этот гибрид? – уйдя от ответа, поинтересовался он.

– А об этом мне лучше бы спросить у вас, коллега! – задорно заметил Юрий Иванович и Иларий осторожно потрогал вещество. Руку он отдернул тут же. Было ощущение, что коснулся чужого, теплого и почему-то страдающего, тела.

– У меня? – растерявшись от неприятного ощущения, не понял он вопроса.

– Регина, будьте добры, проводите господина в кинозал и дайте посмотреть фильм о любимой нами всеми Геотии. По-моему, пришло время ему узнать подробней о том, чем мы все здесь занимаемся.

Регина снова расширила глаза до предела и сурово глянула на Илария.

– Идемте! – неохотно бросила она, поманив его за собой.

Когда они вошли в полутемное помещение с большим экраном, Иларий взял Регину за локоть и повернул к себе.

Она растерянно заморгала, глядя на него снизу вверх.

– Кто такая Руфь?! – тихо пробормотал он.

– Не знаю…, – Регина попыталась высвободить руку, но безуспешно. – Здесь нет женщины с таким именем.

– Это программа-проводник?

– Программа-проводник?! – Регина была явно в замешательстве. – Я первый раз о таком слышу.

– Мне так сказали…, – шепотом пояснил Иларий, продолжая сжимать ее руку. – Со мной была женщина, назвалась Руфь. Мне сказали, что это была программа.

Иларий смотрел на Регину вопросительно и с нетерпением. Она снова попыталась высвободить руку.

– Отпустите…, – тихо попросила она. – Внимание привлекаете. Дайте мне сделать свое дело.

Он неуверенно ослабил пальцы и Регина направилась к пульту.

– Эта женщина вас обманула! – негромко продолжала она говорить. – Назвала выдуманное имя. Опишите ее.

– Серые глаза, волосы густые, каштановые, в пучок собраны. Никаких особых примет… Плащ! На ней был черный плащ. Так странно… Как из другого века.

Регина обернулась и изумленно приподняла короткую бровь. На экране замелькали кадры безжизненной Земли, сильного ветра, разрушенных зданий.

– Это на плащ Каина похоже, – очень тихо произнесла она, проходя мимо Илария. – Будьте осторожны.

Он снова схватил ее за руку.

– Она опасна?!

– Возможно…

– Что за плащ?! – нетерпеливо продолжал Иларий, глядя по сторонам.

– Скрывает от слежки. Вот и судите сами, кто она такая.

Регина высвободила-таки руку и быстрой, утиной походкой с боку на бок, поспешила к выходу.

– Но вы ее здесь видели?! – плюнув на осторожность, крикнул Иларий.

В ответ Регина лишь испуганно на него покосилась.

Когда она ушла, Иларий красноречиво замахал руками, словно высказывая что-то невидимому противнику и опустился в одно из кресел. На экране шло повествование об отвратительных монстрах, выживших после катастрофы, ставших такими вследствие приспособления к непригодной для жизни окружающей среде.

Мало кто выжил в таких условиях. Умирали в мучениях, оставшиеся ушли под землю. Изменили систему питания и, как следствие – укоротили жизнь. Едва доживали до двадцати лет. Те, кто доживал, путешествовали под землей в поисках подземных баз, больниц, фабрик. И находили. На поиски уходили годы. Тяжелейшие годы их короткой жизни. Но оно того стоило. Человечество выстроило под землей столько коммуникаций, что хватило бы на век. В итоге они получили нормальное питание, лекарства, аппаратуру для работы. Находили выживших, порой целые колонии. С не измененной генетикой, но больных и вымирающих. Таких обычно брали в плен – для генетических экспериментов, на органы и еду.

Жизнь брала свое, дети геотов рождались более крепкие, но видоизмененные. Приспосабливались к новой жизни легче своих родителей, обживали земные полости, строили жилища, водоснабжение, фермы. Из мяса была только птица, грызуны и рептилии. В заброшенной лаборатории под Москвой, Дели и Лондоном обнаружили растущие органы и множество теоретического материала. Создавали искусственную человечину и свинину и этим пополняли свой убогий рацион. Солнца явно не хватало. При искусственном свете урожай был бедный, ущербный, молочных продуктов почему-то не было вовсе. Научились скрещиваться с найденным материалом тех же свиней, ящериц и крыс. Дабы выживать под землей и хорошо усваивать плохую пищу. Генетическое сходство, как оказалось, принесло хорошие результаты.

ДНК встряхнули по полной… Диктор, озвучивающий фильм, так и сказал. Встряска ДНК привела к активации считавшихся мусором генов. Кровь изменилась полностью, мозг и сердце получили новую комбинацию микроэлементов, создающих невиданные доселе импульсы и неожиданное раскрытие зрительных каналов.

Новое племя людей получило нелегальный доступ к такой системе данных, что выжить стало не вопросом. Плоть Земли, ее недра, минералы и ее удушающий воздух стали родиной нового, посткатастрофного человечества. Первое время воздух и свет даже нарушали работу их необычного, ставшего теперь незаменимым, источника внутренней силы. На поверхности становилось дурно, уходила энергия. Только кровь с большим содержанием железа и известь возвращали их в норму.

Сами себя они называли геотами. Детьми земных недр. И многие годы ушли на то, что бы снова адаптироваться к жизни на поверхности, приспособить архитектуру под себя, воссоздать флору и фауну.

"Плащ Каина…"– не выходило из головы у Илария, несмотря на навязчивый голос диктора. – "Кто же ты такая, Руфь?"

А голос весьма механически продолжал рассказывать о встрече охринцев с геотами и страстно поглотившей последних идее временных тоннелей. Иларий не удержался и подошел к пульту. Рядом с ним ярко светился список фильмов.

"Эмилия", "Ктах", "Таракан", "Мэо", "Сутех". Иларий попытался сдвинуть список и он открылся дальше. "Ника", "Мэо", "Алена", "Бизон", "Морозов", "Вий".

– Вий?! – изумленно воскликнул Иларий, увидев название произведения одного из своих любимых писателей.

Он задумался на пару секунд и ткнул в коротенькое слово пальцем. Звук на экране оборвался и через несколько мгновений тишины зазвучала красивая, мистическая музыка. Женский голос повествовал о школе для агентов, которых Охра вербует в разных частотах и обучает.

– В академиях мы готовим сотрудников, исправляющих случайные ошибки и накладки основной работы, – продолжал голос и на экране появилось похожее на замок здание.

– Что?! – с возмущением отреагировал на картинку Иларий. – При чем здесь замок?! И в Арктике у них замки, и в Охре… Генераторы энергии, что ли?

– Аккумуляторы, – пронеслось по залу и Иларий чуть не подпрыгнул от неожиданности.

К нему не спеша направлялся Загорский.

– Простите, – растерянно пробормотал Иларий, спешно поправив воротник своей старенькой, коричневой рубашки. – Заинтересовало название фильма… Почему "Вий"?

– Да брось ты эти церемонии! – постарался улыбнуться Гаврила Павлович. – Мы все же родственники. Ты потомок мой. Ты дорог мне, а ты… так официально… Присядь. – Загорский сел в кресло рядом с Иларием и внимательно посмотрел на экран. – Ты, как всегда, мыслишь неожиданно верно. Любое высокое здание собирает энергию и отдает ее в определенном направлении.

– Кем определенном?

– Опять мыслишь верно! – Загорский с удивлением посмотрел на Илария. – Но… пока ты не можешь быть посвящён во все вопросы. И вот этот фильм я бы тебе не позволил смотреть. – Загорский поправил очки и направился к пульту.

– Кто такой вий? – повторил Иларий и главный остановился. – И… при чем здесь замки? Мне на ум почему-то сразу пришли тамплиеры, розенкрейцеры… Это что – маскировка такая? Или…

– Или? – Загорский сурово посмотрел на Илария.

– Или сумасшедший дом?

Гаврила Павлович добродушно рассмеялся, показав внуку ряд исключительно белых и ровных зубов.

– Ах, Иларий, Иларий… Ты же уже знаком с точными науками. Хоть и самоучно, но достойно. Агент этот, – Загорский повернулся и указал рукой на экран как раз, когда русоволосый мальчик лет двенадцати, держа в руках рукоятку похожего на меч оружия, с завязанными темной тканью глазами резал что-то перед собой, – способен видеть в разных частотах. Ну, о частотах говорить тебе не буду… Ты умный человек, – Гаврила Павлович как-то небрежно махнул рукой и снова направился к пульту. – Должен понимать, что все это проще некуда и никакой мистификации. Мир многополярен, пространство вокруг порой штормит и зашкаливает не от ведьм и колдунов, а от его электрических и квантовых помех.

– Слово квантовый мне не знакомо, – с недовольством в голосе перебил главного Иларий.

– Скоро познакомишься. Узнаешь много нового.

– Не выключай! – снова перебил Иларий. – Я хотел бы досмотреть… если можно.

– Нельзя!

– Но почему?! – Иларий воскликнул так громко, что голос его сорвался, а сам он продолжал жадно хватать глазами мелькающие на экране образы. Вот мальчик медленно провел лучом вертикально, потом поперек, потом обернулся вокруг себя, обводя пространство по экватору. Остановился, тяжело вздохнул несколько раз и что-то произнес. Голоса его, к сожалению, слышно не было. Он протянул руку вперед и словно раздвинул что-то невидимое. Потом сделал глубокий вдох и резко воткнул меч перед собой. После этого он весьма театрально упал на колени и выронил меч из рук. К нему подошла женщина и пощупала пульс на шее.

– Этот юный сотрудник, – снова прокомментировал происходящее диктор, – обучен реагировать исключительно на кровь избр…

Но тут экран потух.

– Насмотрелся? – с иронией в голосе спросил Загорский.

– Что это было, если … не мистификация?

– Ну-ну, зачем же так? Кого нам водить за нос?

– Я видел у него не меч, но луч!

– Ты абсолютно прав. Про геотов почему не досмотрел?

– Но почему он втыкал его как меч? – не слушая прадеда, продолжал вопросы Иларий.

– Потому что в общем-то это меч. И как им работать – разницы нет. Он поражает в любом случае.

– Кого? Кого поражает?! – Загорский хотел было пояснить, но Иларий поднял вверх указательный палец и горячо продолжил. – Ты только что твердил мне, что в устройстве пространства вокруг нет ничего сложного, то есть оно под абсолютным контролем и, как я понимаю по твоим бесконечным намекам, создано искусственно. Так кого там, – Иларий указал рукой на темный экран – поражает своим оружием этот ребенок?!

– Того, кто скрывается в невидимой нам частоте и представляет угрозу для людей.

Иларий красиво шевельнул бровью, желваки на его щеках задвигались, ноздри гневно раздулись, придав его лицу необыкновенную выразительность.

– Я видел этот ваш СИН. Оттуда можно управлять всем. Так почему бы вам самим не убрать этого скрывающегося в пустоте или частоте паразита?

– Ну не думаешь ли ты, что политика нового мироустройства так же проста, как магнитные поля? Во время катастрофы произошло кое-что странное… Частота, в которой мы живем, была просто уничтожена. Нас спас только искусственно созданный купол. Тех же, кто не попал в вип-списки, ждала страшная участь, как сам понимаешь. Смерть, муки, длительные мутации.

– Да, я увидел.

– Ну это еще не все… Они не поняли, как оказались в другой частоте. А это двойная мука. К тому же менялась структура их тканей. Их плющило и рвало медленно и болезненно!

Иларий с улыбкой на лице поднял руку вверх.

– Контроль! – произнес он. – СИН. Куда же они смотрели? Как допустили катастрофу?

– СИНа тогда еще не было.

– То есть как? – Иларий нахмурился, пытаясь связать воедино все услышанное теперь и ранее. – Ты хочешь сказать, что не было Луны?

– Не было…

– Подожди! – Иларий схватился за голову и присел в кресло. – Относительно той катастрофы я в своем двадцать шестом году нахожусь в прошлом. Так?

– Да, так!

– Но я постоянно наблюдаю в небе некий сияющий шар! Уж не Луна ли это?!

– Мне приятен твой сарказм, – улыбнулся Загорский, – но неприятна напористость. То прошлое, в котором не было Луны, но в котором ты тоже жил, оно ушло в пустоту. Его уже нет. Так как мы многое изменили!

– Нет, это определенно сумасшедший дом! Хотелось бы мне домой вернуться. – Иларий сунул руки в грубо пришитые карманы брюк и совершенно осунулся в лице. – Как там мой сынок?

– С ним все в порядке, не волнуйся. А вот Регине влетит от меня, я полагаю!

– За что же? – не поднимая взгляд, машинально спросил Иларий.

– За то, что не убрала табло с коллекцией фильмов. И сделала она это, как мне кажется, намеренно.

Иларий стрельнул в Загорского суровым взглядом.

– Зачем это ей?!

– Просто будь с ней начеку.

– Все это какой-то нераспутываемый клубок угроз и лжи! У меня мозг закипает! Как все это возможно?! И, кстати, мне… не понравилась фраза из фильма "обучен реагировать на…"избранных, что ли?

– Тебе об этом еще не время! А вообще – у нас тысячи профессионалов, обо всех рассказывать – никакого времени не хватит! – спешно ответил Загорский, сердито швырнув пульт на кресло.

– Я надеюсь, что из моего Миши вы не собираетесь делать подобное?

– Идем в лабораторию, – Загорский указал на дверь. – Ты понимаешь, Иларий, очень скоро в твоей жизни произойдут большие перемены.

– О, этому я уже не удивляюсь! Я слышу это чаще, чем "добрый день, Иларий"! Мне даже интересно, у кого еще в мире произошли такие перемены, как у меня?

– У твоей супруги, надо полагать, – спокойно ответил Загорский и Иларий остановился.

– Вы хотите о ней… поговорить? – волнуясь, спросил он.

– Пока нет. И тебе не советую. И, кстати, если тебе тоскливо здесь, ты вполне можешь выйти наверх и прогуляться по территории монастыря.

– И… какой же здесь год?

– Две тысячи семнадцатый!

– Откуда же в этих местах Охра?

– Охра она теперь везде… В любом времени, в любом пространстве, в любом месте.

– А мать Славы я увидеть могу?

– Я провожу тебя, – утвердительно кивнул Загорский. – Ее имя Тамара. И она давно хотела пообщаться с тобой.

– Надо же, – удивился Иларий, – какое совпадение… А меня никто здесь не обнаружит?

– Здесь нет! Под вопросом у нас, как ты понял, только Регина.

– Так вы бы при ней обо мне так откровенно не говорили.

– Мы снабдили ее жучком! – Загорский улыбнулся и кивнул на двери лифта. – Дальше сам. Первый этаж. Из лифта прямо на улицу. В зарослях жасмина увидишь большой деревянный дом с крыльцом. Там ты найдешь Тамару.

Глава 12. Тамара

Такого сильного цветения жасмина Иларий не видел еще никогда. Он остановился посреди большого монастырского двора, не зная, куда идти. К дому, чья красная крыша виднелась над кронами акаций или посмотреть для начала монастырь?

– Кого ищешь, любезный? – обратился к нему проходящий мимо седовласый монах.

Как-то странно все это было. Монахи и лифт в Охру. Иларий бегло обернулся, но здания с аквариумным входом, из которого только что вышел, не обнаружил. Словно его и не было.

– Тамару ищу! – растерянно пробормотал он и с тревогой посмотрел в глубоко посаженные, темные глаза старика. – Здание здесь было… со стеклянным входом… Только что…

– Вон там Тамара живет! – радостно отреагировав на услышанное имя, указал старик в сторону терема, оченьпохожего на тот, что видел когда-то в лесу, только размером побольше.

Злясь на постоянные охринские фокусыи устав не получать ответы, Иларий отстранённо побрел через двор. И как тольковетви жасмина стали расступаться, он отчетливоувидел, как с крыльца терема сбежала она… – Руфь… Иларий, не раздумывая,бросился за ней. Но вот фасад дома открылся его взору полностью и его настигло разочарование. Онаснова исчезла. Он обежал дом со всех сторон, но тщетно. Неужто же такое могло показаться?

Выругавшись про себя, Иларий поднялся на крыльцо и робко постучал в дверь. На пороге валялись обычные детские игрушки. Медведь с розовым бантом, крошечный грузовик, юла и кубики с буквами. Послышались шаги и дверь отворилась. Красивая, крепкого телосложения женщина лет сорока слегка рассеянно, но добродушно улыбнулась гостю.

– Добрый день! – поприветствовал он хозяйку. – Я Иларий – отец Славы. Меня к вам направил Гаврила Павлович.

– А, да, да, конечно. Меня предупредили! – женщина засмеялась и пригласила гостя в дом. Платье на ней было золотисто-коричневое. Почти такое же по цветовой гамме, что и на Руфь. Только у Руфь цветы были покрупнее. Что-то было в них общее. Какой-то внутренний свет.

Обстановка дома говорила скорее о достатке хозяев. Если только Иларий мог понимать что-либо в интерьере и возможностях того времени, в котором находился.

"Надо же…"– размышлял он, скользя взглядом по непонятным предметам и странной мебели. – "Я в будущем… Как чисто, светло… Совсем не хуже, чем в нашем с Еленой прежнем доме".

Тамара сразу пригласила Илария за стол, накрытый к чаю. Почти прозрачные, фарфоровые чашечки, просвеченные солнечным светом из окна, конфеты в стеклянной вазе, сухофрукты, цукаты и шоколад. В комнате носился аромат трав.

– Я сейчас, – снова улыбнулась Тамара. – А вы располагайтесь и чувствуйте себя как дома.

Иларий огляделся. Было много фотографий Славы. На стенах, на полках, даже на окне. Откуда-то доносилась тихая, приятная музыка, на подоконнике пышным огнем цвела герань, на диване, свернувшись клубочком, спала сиамской породы кошка. Маленькая, с милой, точеной мордочкой. Она внимательно посмотрела на Илария чуть косоватыми, голубыми глазами, и довольно замурчав, продолжила свой бесконечный, кошачий сон.

Тамара вернулась с квадратным блюдом, на котором коричневым золотом сдобы благоухала толстая, румяная кулебяка, нарезанная с одного края на дымящиеся еще, слоистые ломти.

– О, зачем же столько беспокойства?! – почувствовав себя неловко, заметил Иларий.

– Ну что вы? – рассмеялась Тамара, откладывая на голубую тарелочку подтекший соком кусок. – Я же говорю – меня предупредили. Да и я все равно готовила. Никаких хлопот. Просто чай на травах заварила и все. Кулебяка с капустой. Славик не любит с мясом!

– Благодарю, – придвинув к себе блюдце, смутился Иларий и задумался. – Как-то все странно… Вы простите меня…

– За что? – растерялась Тамара и испуганно посмотрела на гостя.

– Ну, что вот так вот ворвался… Наверное хлопотно вам от всего этого. Но сына мне не отдают!

Он произнес последние слова так, словно оправдывался перед этой красивой, заботливой женщиной, заменившей его мальчику мать.

– Не надо об этом! – мягко приказала она. – Я в курсе всего. Я охринка и выполняю свою работу. Вот и все.

– Ах, то есть…

– Я в курсе, – снова повторила она, заглянув ему в самую синь глаз. – У Славы ваш лоб и брови! – Тамара улыбнулась и налила Иларию горячего, золотисто-зеленоватого чая. В нос тут же пробрался запах чебурка и лета. Стало легко и радостно. – И взгляд иногда такой же – красивый и упрямый!

– А мне показалось, что он на мать похож, – тихо пробормотал Иларий, и, отломив вилкой кусочек кулебяки, жадно сунул его в рот. Очень уж заманчиво она пахла. Вкус был потрясающий. Сочная, приправленная начинка, чуть упругая капуста и хрустящая нижняя корочка. – Очень вкусно! Вы отлично ладите с тестом! У меня так не получается.

– Спасибо! – кокетливо поблагодарила Тамара и рассмеялась. – А вы любите печь?

– Теперь приходится. Мы с Мишей остались одни. Мама его погибла в пожаре…

– Простите, я этого не знала. Но мне приятно, что вы у нас дома! Мне всегда хотелось видеть его отца.

– А мать?

– Я видела ее, – как ни в чем не бывало, ответила Тамара, отпив чая.

– Как видели?! – замер Иларий и отложил нож и вилку на тарелку. – Когда?!

– Как только родился мальчик. Она рожала в Охре.

– А потом?!

– Не знаю… С ней общались другие, более посвящённые в ситуацию. Проще было сказать ей, что малыш умер, но нанести такую травму… Многие были против и я в том числе. Ей все сказали, как есть.

– А она? – Илария почему-то испугал этот факт.

– Не поверила, конечно же. Плакала все время, звала вас. Она две недели была в горячке.

– А как же ваши непревзойденные доктора? Неужто они не смогли ей помочь?

– Ну, если бы не они, супруга ваша могла умереть. У нее серьезные проблемы с сердцем. Вы знали?

– Она никогда не жаловалась.

Иларий обреченно смотрел в тарелку. Горячка, о которой рассказала Тамара, видимо передалась и ему. Его накрыл такой жар, что стало нехорошо. Он расстегнул две верхних пуговицы на рубашке и небрежно обмахнулся салфеткой.

– Где она сейчас? – дрожащим голосом спросил он.

Тамара смотрела на него внимательно и долго, словно изучала. Но в ответ лишь отрицательно покачала головой. Между ними повисла длинная, неуместная пауза.

– А вы знаете, она мне очень понравилась…, – первой нарушила тишину Тамара и в глазах ее блеснули слезы. Хотя, может ему это только показалось… – Легче вспомнить тех, кто не проникся ее болью. Но ситуация… обстоятельства… требовали иных действий. Она пробыла в Охре почти месяц.

– Бедная моя Лена… – Было видно, как с сердечной болью борется мужское эго Илария. На лбу выступили капельки пота, щеки пылали, глаза горели.

Тамара поднялась и приоткрыла окно. Теплый воздух всколыхнул цветы на подоконнике и какие-то серебристые висюльки у окна, которые тут же мелодично зазвенели.

– Вы же хотите спросить еще о чем-то…, – нарушив его разрастающееся страдание, осторожно произнесла она, глядя на шелестящую своими длинными цветастыми гроздьями молоденькую акацию.

– И не один раз, – тут же отозвался Иларий.

– Спрашивайте. Здесь никто не слышит.

– Что не так с моим сыном? Отчего все так произошло?

– Он родился очень необычным, – пожав плечами, ответила Тамара. – На него всегда будет спрос, если мы не предпримем меры.

– Опять загадки… – Иларий смотрел на Тамару грозно. – Это не ответ.

– А это не тот вопрос, которого я ждала. Поймите, я не имею права говорить с вами на ЭТУ тему. Спросите у других.

– Да ничего они мне не объясняют. Но ведь так же нельзя, правда? А если я возьму и прекращу выполнять их указания? – Иларий шумно отодвинул стул и подошел к окну. Чужие места… Теплые, красивые, монастырь, цветы, закат, но все чужое… – И что же вы ждете, что бы я спросил? – Резко бросил он, не оборачиваясь. – Вернусь ли я в свое время? Мне уже все равно. Страх прошел, я привык жить по указке. Ну вот честное слово – когда-нибудь я перестану слушать вас всех и поступлю так, как считаю нужным!

– Не поступите! Ваше изобретение сделает выбор за вас.

В ответ он усмехнулся.

– Зачем забрали Мишу?

Тамара посмотрела на Илария с тревогой и начала напряженно водить пальцем по краю чашки.

– Мы заметаем следы.

– Очень кратко… Ну хорошо… Мне показалось или у Славика что-то не так с зубами?

– Не показалось! – кивнула Тамара. – Его немного меняют. Поэтому наверное такой результат. Я точно не могу сказать.

– Что значит… меняют?! – сердито воскликнул Иларий, хлопнув ладонями по столу. Сиамская красавица спрыгнула с дивана и смешной, виляющей походкой направилась к нему.

– Я же сказала – необходимо замести следы. В противном случае он окажется в руках геотов. – Кошка вцепилась Иларию в штанину своими тоненькими, в черных перчатках лапками и умоляюще посмотрела в глаза. – Бася! – окликнула ее хозяйка. – Бася, нельзя!

Но Бася ее конечно же уже не слышала. Она упрямо карабкалась Иларию на колени. Мужчина охотно взял ее на руки и посмотрел в глаза.

– Дурочка какая, – ласково произнес он и оставил животное на руках, осторожно поглаживая ее шелковистую спинку. Бася громко и победно замурчала. – Успокоила-таки меня, – усмехнулся Иларий, растерянно взглянув на Тамару.

– Слава во многом странный сейчас, – опережая его дальнейшие вопросы, произнесла та. – Вы заметили наверное ни одну особенность в нем. Это пройдет. Но начнется кое-что другое. И с Мишей… начнется.

Иларий прекратил гладить Басю и брови его скорбно сдвинулись.

– Вы их меняете, что ли?

Тамара приложила палец к губам и выглянула в окно.

– Прошу вас, не так откровенно. Она оставила здесь свой плащ конечно и он огораживает дом на несколько метров, но я все же опасаюсь… Нам стольких усилий все это стоило…

– Плащ?! – оживился Иларий. – Я видел выбежавшую от вас женщину! Думал уже, что померещилось. Так значит не ошибся. Она была здесь… Руфь…

– Да, да… Она иногда называется этим именем. Считайте, что это ваш ангел-хранитель.

– Но кто она и откуда?!

– Из Охры конечно. Но ангел-хранитель должен быть невидим. Понимаете? И большего я сказать опять-таки не могу. Простите.

– А если я чувствую к ней симпатию? – сурово и тихо произнес Иларий и Тамара мягко рассмеялась.

– Забудьте! Сомневаюсь, что ей это нужно… Она почти не человек…

– Программа, что ли?!

– Хуже… – Тамара налила Иларию еще чая. – Вам нравится наш дом?

Она конечно же ушла от темы. Зачем так много загадок? В сердце защемило, как при расставании с Еленой.

– Конечно! – нехотя и нервно ответил Иларий. – Вы наверное очень богаты?

– Нет-нет! Это вам так кажется. Мы на самом деле весьма скромно живем. Охра помогает.

– Монахи навещают вас?

– Мы же не прихожане, – загадочно улыбнулась Тамара. – Это Охра их навещает.

Зачем Охра навещает монахов, Иларий спрашивать не стал. Он понял это сам. Интуитивно. Он чувствовал между ними какую-то неуловимую, но очень важную связь. И теперь он кажется знал ответ на вопрос, занимавший его с детства. "Куда уходят святые? Откуда они слушают наши молитвы?"– спрашивал он у отца и получал увлекательную историю о небесном царстве. Сейчас же, как озарение, пришел неожиданный, но навязчивый ответ: они уходят в Охру. Тут же, во след озарению, он подумал, что это глупость, но идея Иларию понравилась. В ней было все же зерно истины и какого-то, неотвязного от человека чуда.

Они еще долго проболтали о том о сем, но только все вокруг да около. Тамара ловко обходила скользкие вопросы и Иларий невольно настроился на требуемую волну. Постепенно разговор свелся к прошлым воспоминаниям Илария, а после к Мишке и Славику. Они делились впечатлениями о своих детях и выпили еще по две чашечки чая. Ближе к закату Тамара закрыла окно, так как в комнату потянуло свежим, вечерним воздухом и стало немного зябко. Иларий расспрашивал ее о нынешнем времени, она показала ему телефон, мультиварку и блендер. Вместе они приготовили банановый коктейль с мороженым, для Славы. И сами выпили по стакану. Тамара включила тихую, красивую музыку, назвав ее странным словом "чиллаут", в окно заструились золотисто-бордовые лучи заходящего солнца и ему опять, как наваждение, вспомнилась Руфь.

– А вы подруги? – неожиданно спросил Иларий и Тамара снова засмеялась.

– Иларий, на вас такие ужасные брюки! – словно не услышав его, заметила она. – Вам срочно нужно обновить гардероб!

– Обновить… гардероб, – почему-то повторил он и задумался. – Мы с Мишей живем бедно и время наше не позволяет пока ничего другого. А брюки эти у меня конечно единственные. – Он приблизил к Тамаре лицо и с расстановкой произнес – Вы же умная женщина. Отчего уходите от разговора?

– Потому что Руфь всего лишь выполняет свою работу. И ей на вас как на мужчину, если вы об этом хотите поговорить, абсолютно наплевать.

– Но я знаю, что это не так! – горячо воскликнул Иларий. – Я говорил с ней об этом! Я видел ее глаза!

– И когда же вы успели? – Тамара замешкалась, глядя в никуда. – Скоро приведут Славу, – неожиданно заявила она. – Вы хотите с ним увидеться?

– Да, конечно! – охотно согласился он.

– Ну вот и хорошо, – оживилась Тамара. – Тогда идемте на кухню. Поможете мне готовить ужин! А Руфь… – Она с пониманием обернулась на красивый его лик. – Она будет всегда. И когда вам будет семьдесят лет, она будет все так же молода и будет вас изредка навещать.

– Она что – бессмертна?

– Какая глупость! – хихикнула Тамара. – Вы же ученый, Иларий! Просто время перестало быть для нас проблемой. И за один день мы можем побывать в разных его точках. Поймите же вы это наконец! И не ломайте себе голову над происходящими вокруг вас загадками. Хватит удивленно ахать! – Тамара снова открыла окно. Запахло ночной фиалкой и остывшей кулебякой, по которой пробежался бодрящий вечерний сквозняк. – Идемте готовить любимое Славкино блюдо – жареную картошку!

– Странно…, – направившись за ней, озадаченно бормотал Иларий. – С Мишей мне почему-то не разрешают видеться.

– Боюсь, что Мише сейчас не до вас! – Тамара сказала это резко и тут же пожалела, оценив реакцию Илария. В глазах его воцарилась такая горечь, что она испугалась и схватила его за руку. – Спокойно! Ему не причинят вреда.

Но он, видимо, ее уже не слышал. Он заметался по кухне, как раненый зверь, который не знает, куда себя деть от боли, отвернулся к стене и Тамаре показалось, что Иларий плачет. Потом он подошел к ней и сквозь зубы произнес:

– Где у вас картошка?! Давайте сюда! Я почищу!

Она молча и виновато поставила перед ним большую миску с картошкой и дала нож. Он чистил ее безмолвно и ловко, только желваки гуляли под щетиной, да слезы то подступали, то уходили, потому что он не картошку сейчас чистил, он с Мишкой наверное говорил и все время боролся с душевной болью, от которой, казалось, воздух вокруг взорвется.

– Вы настоящий отец, – шепнула она. – Я такого еще не видела.

Глава эта, как и некоторые другие, создавалась по отдельным, весьма кратким и на удивление, сильно разбросанным записям Илария и тому, что было услышано и выведано мной. И, конечно же без Тамары здесь не обошлось. Мне пришлосьпознакомиться с ней. А это было не просто. У нас оказалось много общего в интересах и в прошлом. Родина, образование, даже знакомые. Было неожиданно, очень тепло и занятно. А потому весьма неприятно теперь предавать пусть письменной, но огласке, то, что она каким-то чудом шепнула мне. О Славике… Ну и о Мише заодно. О тех медицинских процедурах, которые, как мне думается, производились над мальчиками с целью запутывания геотов. Иларий понял это, как обмен генетикой, либо некими генетическими особенностями. И если это так, то бедного, ни в чем неповинного Мишу просто используют в качестве жертвы.

Но вот что обронила Тамара, глотнув одного волшебного напитка, которым мне захотелось ее угостить. Она сказала, что мальчики были изолированы в разных помещениях и с ними никто ничего не делал. Никаких процедур не было. Предполагаю все же, что сказала она это намеренно, надеясь на посторонние уши. А если нет?

Задание свое я выполнила точно по сценарию. На тот момент не осознавая толком, что и зачем делаю. Моя задача – найти ребенка и относиться ко всему трезво, но это не все… Есть еще кое что, что не дало мне абстрагироваться от услышанного и не понравилось. Напоследок Тамара рассмеялась и словно полушутя добавила, что о том, где мальчик, надо бы найти и расспросить того, кто видит больше остальных. На мой логичный вопрос, о ком она говорит, Тамара сразу покраснела и посерьезнела, пожалев видимо о сказанном и неохотно бросила:

– Подумай.

Она конечно же хотела закрыть тему, но меня понесло.

– А кто ищет мальчика, кроме геотов?

И тут глаза моей новой знакомой метнули молнии такой силы, что мне стало сразу понятно – о дальнейшей с ней дружбе речи быть не может.

Вот так поворот! Это была моя личная победа. Не знаю правда, насколько истинная. Но какая разница? Ведь Тамара в одной фразе проговорилась дважды. Она выдала кого-то, кто видит больше остальных, тут же дав понять, что не знает его местоположение, намекнув тем самым, что и местоположение главного мальчика ей так же неизвестно.

И снова мой вопиющий в этом мраке глас:

"А как же Славик?!"

Глава 13. Возвращение

После всех пятидневных процедур Илария и Мишу вернули домой в тот же день, из которого взяли. Но по очереди. Первым отправили Илария, через час Загорский привез ребенка. Перемены в сыне Иларий заметил сразу и с нескрываемым изумлением уставился на Гаврилу.

– Это не мой сын! – категорично заявил он, испуганно глядя на потянувшегося к деревянной лошадке мальчика. – Кто этот ребенок?!

– Да, Бергольц как в воду смотрел, – с сожалением промямлил Загорский. – Все же надо было сказать тебе правду.

– Где Миша?!

– Иларий, это Миша. – Загорский снял очки, как будто хотел продемонстрировать правдивость своих глаз. – Ты был прав в своих подозрениях. Нам пришлось немного перекроить их признаки. И Славы, и Миши. Это для их же безопасности. Только умоляю – не делай из этого катастрофу! Это совершенно незначительные изменения…

– Как же не значительные?! Нос крупнее, губы не такие, но в остальном конечно же…

– Вот так вот проявились изменения, – спокойно продолжил Загорский. – Наблюдай за его состоянием. Что бы не было сильных головных болей. Вот эти пилюли следует давать ему перед сном. – Загорский протянул пузырек с черными, блестящими шариками. – В ночное время организм перестраивается особенно интенсивно и лекарство поможет иммунитету справляться с перестройкой.

– Это не Миша, – упорно повторил Иларий и заглянул мальчику в глаза. – Даже взгляд не его. Вы… понимаете, что я могу провести собственное расследование? Что я не смогу теперь спать спокойно! Я все время буду думать о своем сыне! О том, где он и что вы с ним сделали!

– Скоро ты сам убедишься, что это твой сын.

– Но у Мишки волосы были кудрявей!

– А у Славика? У Славика какие волосы?! Ты слышишь меня или нет?! Они обменялись своей биологической информацией и теперь у Славика волосы начнут завиваться!

Иларий жестом остановил болтовню Загорского и устало махнул рукой.

– Хватит, Гаврила! Я понял. Оставь нас, пожалуйста! Мне просто необходимо побыть в тишине и подумать. От твоих въедливых фраз я собственных мыслей не слышу.

– Хорошо, хорошо, – охотно согласился Загорский и, потрепав Мишку по волосам, удалился без лишних разговоров.

Иларий отчаянно пытался сообщить дневнику свои переживания насчет сына, но что-то шло не так. Он писал и тут же зачеркивал, на другой день пытался снова что-то написать и снова неоконченные фразы. Прошло около двух недель, прежде чем появились описания Мишиных разительных перемен, которые проявились уже дома. Наверное это и стало аргументом в пользу того, что Миша все тот же – его родной, любимый сын, но с каким-то мощным вмешательством в генетику. Мальчик словно повзрослел за эти дни, стал спокойнее и внимательнее ко всему, что его окружает. И это тоже было странно для его малого возраста.

Смирившись постепенно с изменениями сына, Иларий возвратился к своей исследовательской работе и привычным повседневным делам. Научился делать кулебяку, посадил вяз и яблоню, проведал тещу. Терентий из города так и не вернулся. Сгинул в никуда. Зинаида Матвеевна только перекрестилась. Но еще большим облегчением для нее стал приезд из Пскова матери Терентия – Клавдии Дормидонтовны, женщины крупной, чисто пахнущей мылом и доброй. Она водрузила на неприбранный стол родни большой, посыпанный засахаренной клюквой кулич и сразу поставила вопрос ребром. Или ей отдают детей так, или она будет судиться, но своим внукам не позволит расти в грязи и постоянном присутствии сезонно меняющихся сватьиных сожителей. Спорить та даже не стала. Поворчала немного для приличия и быстро собрала скудные детские пожитки. И только вслед увозящей Клавдию с внуками телеги обронила ненароком:

– Чтоб тебя вековуха взяла!

Затем перекрестила Зинаида Матвеевна рот, да и пошла, тяжко вздыхая в дом – первак разливать, да гостей ждать. Пасха как никак. Грех не выпить.

С этого самого дня Мишкиным двоюродным брату и сестре жить стало радостней, теплее и вкуснее. Иларий знал Клавдию Дормидонтовну, а потому был спокоен за детишек и облегченно вздохнул, когда толстоногая почтальонша Дуся, затоптав ему облепленными грязью сапогами только что вымытые полы, поведала эту душераздирающую историю про поганую, избалованную городом Клавдию и вечную мученицу Зинаиду Матвеевну.

Где и когда похоронили погибших на пожаре, осталось для всех тайной. Иларий ездил в Тоболенец по этому вопросу, но ответ получил резкий и категоричный: никаких трупов из Кошкино к ним не привозили. Кто забирал – с тех и спрашивайте. В милицейском участке ни товарища Жоржа, ни Сергея Сергеевича не знают и никогда сотрудников с такими именами и описанной внешностью у них не было.

Горестно стало Иларию от такого исхода. Ведь не похороненной осталась Мишина мать, какой бы она не была, и ни в чем неповинные дети. И что теперь он расскажет сыну? Где могила матери? Кого благодарить за то, что на свет появился?

Миша же как-то неожиданно стал разговорчив и слишком сообразителен, что снова подтверждало подозрения Илария о постороннем вмешательстве в его организм. В конце концов он не удержался и решил проверить его сам. Ну а чего загадками голову морочить, когда они взяли и снабдили его мощным микроскопом и необходимыми препаратами.

Он нашел Мишины волосы, которые ему состригли в год и очень осторожно взял у него несколько капель крови, объяснив, что так делают все. На всякий случай. О каком случае подумал ребенок, неизвестно, но пальчик отцу протянул мужественно. Правда вот отец все мужество растерял при этом и очень долго собирался с духом, прежде чем причинить боль своему чаду.

Иларий делал все, как научил его когда-то помощник пилота, добавив к знаниям интуицию ученого и опыт. Он часто вспоминал их. Его не навещали уже несколько месяцев. И это настораживало. Именно блондина ему почему-то не хватало. Он по-дружески к нему привязался, привык к интересным беседам и легкому обращению. Было такое чувство, словно они знакомы с детства.

В дневнике Иларий отметил, что сравнить результаты полученных анализов у него долго не получалось. Этот этап процедуры был невероятно кропотлив и нуден. Он его не любил. К тому же ему многое еще не было понятно. Не хватало знаний. И это нужно было признать.

Но вот именно тогда, когда он увидел, что результаты анализов Миши прежнего и теперешнего сильно разнятся, и тут бы ему снова забеспокоиться и возмутиться, но именно тогда в его голове произошло неожиданное озарение. Кто-то может годами смотреть на привычный пейзаж и не замечать в нем ничего примечательного, а кому-то достаточно одного единственного взгляда, что бы увидеть в этом пейзаже то, что перевернет все дальнейшие представления о мире.

– Мишка, Мишка, – восклицал Иларий, – мы с тобой такое сотворим из этих твоих, похожих на древний алфавит, черточек! Мы весь мир перевернем. Мы заложим в них информацию, которая понесется по всей вселенной! И все это благодаря изобретенному мной веществу, помогающему переносить частицы. Я на правильном пути, Мишка!

Мишка смотрел на Илария так, словно тот рассказывал ему сказку и ничегошеньки не понимая, умильно и довольно улыбался. В общем совсем забыл Иларий о результатах сделанного анализа, потому что увидел в своем микроскопе из далекого будущего генетическую информацию похожей на закодированные древние тексты, а раз это тексты, то их можно переписывать, передавать по назначению и с их помощью менять все вокруг по своему желанию и вкусу. Ну, по крайней мере, так ему казалось.

Избороздив вдоль и поперек труды по математике, Иларий засел за теоретическое изложение своей работы. Поначалу ему казалось, что это глупость, и все его домыслы – только потуги возомнившего о себе невесть что шизофреника. Потом он попытался оценить себя со стороны не предвзято и успокоился. Потому что ну не станут же к заурядному, эгоцентричному шизофренику являться удивительные гости из грядущего.

И вот через полгода после возвращения из Оптиной Пустыни эти гости наконец-то явились вновь. Блондин и Загорский. Иларий был чрезвычайно рад их появлению. Мишка к этому времени сильно подрос и болтал без умолку. Помимо всего он был необычайно чувствителен ко всему живому, сам научился читать и считал до ста. Иларий из подручных средств сконструировал аппарат, поражающий своей сложностью и количеством проводов. Но приход друзей, по всей видимости, был связан не с его научными достижениями.

– Завтра будь готов к отправлению в другое время, – огорошил Илария Загорский, внимательно изучая записи его толстых клеенчатых тетрадей.

– Опять? – Иларий был растерян, а точнее сказать потерян. – Надолго?

– Навсегда! – без церемоний ответил Гаврила Павлович и привычным жестом поправил очки. – Мы немного недооценили Регину… Придётся снова заметать следы.

– Что же… Регина… – не то спросил, не то усмехнулся Иларий. – Она оказалась из геотов?

– Хуже, – усмехнулся блондин, – из прошлого.

– Она оказалась дочерью одного прегнусного существа и мы подозреваем, что ты знаешь его, – добавил Загорский. – Знаком ли тебе некто Алиеф?

– О, да! – горячо отреагировал Иларий на упоминание одного из частых своих гостей. – Он спрашивал о вас, бывал у меня не раз… Ты же сам упоминал его в своей рукописи, как уникальную личность.

– Он геот! – перебил его Загорский весьма спокойно. – Но не в этом дело. Мы с ними в союзе, ты знаешь, но он из тех, кто следит за твоей семьей и дорожку к тебе, как оказывается, он протоптал давно. Почему не говорил мне о нем?

– Я думал – вы знаете…

Увидев нешуточную тревогу в глазах Илария, Гаврила улыбнулся и похлопал его по плечу.

– Да ты не переживай, мы все уладили. Хорошо, что мы все время рядом, не правда ли?

– Даже не знаю, – Иларий усмехнулся, представив свою жизнь без Загорского, – без вас мне было бы лучше и спокойней. Все беды в моей жизни появились с вашим приходом, Гавриил Павлович! Простите уж…

– Ну как же! – снова перебил Илария Загорский. – Без моего появление в твою жизнь вошло бы горе. И возможно не одно. И жизни ты мог лишиться. Но… ты просто еще не понимаешь всей ситуации, – Гаврила неожиданно рассмеялся и на щеках его образовалось больше складок, чем обычно. Постарел он, что ли? – Но об этом после. Сейчас о насущном. Медлить нельзя. Завтра в пять утра здесь будет Ст… помощник пилота. Он займется вашим дальнейшим будущим. Имена ваши будут изменены, время, к великому нашему сожалению – прошлое… Самым безопасным для вас сейчас будет 1913 год. Прости уж… Вот такой кульбит…

Иларий скорбно покачал головой. Жизнь только вошла в свое русло… Работа спорилась как никогда… И прошлое… Он поймал на себе Мишкин серьезный не по-детски взгляд. Дрожь пробежала по спине. Ему показалось, что сын все понимает. И что самое страшное – понимает больше, чем он. Мишкины перемены вообще немного пугали Илария. Он боялся, что ребенок начнет вдруг расти не по дням, а по часам или трансформируется в нечто иное и ликом и телом. А то еще хуже – послабеет разумом. Но такой взрослый взгляд был впервые. Словно в крошечном теле ребенка находилась старая, все осознающая душа. И, наверное с детских, перепачканных поздней, осенней малиной, его уст должны были сейчас сорваться слова: "Папа, не будь дураком, нам грозит опасность!"Но он лишь молча переглянулся с Загорским, холодно посмотрел на блондина и выбежал на двор – прямо на залитую предвечерним солнышком изумрудную травку.

– Что с ним? – громко сглотнув, бросил вслед сыну Иларий, но гости на его реплику не отреагировали. Будто и не было ее, будто и нет вообще ничего. Ни этого теплого вечера, ни голосов гуляющей за воротами молодежи в сопровождении разноголосой гармоники, ни громкого уханья сыча, примостившегося за двором, на старом, раскидистом дубе.

– Мы сделаем все, от нас зависящее, – тихо завершил беседу Загорский, – что бы скачков во времени больше не было. Дальше все пойдет как по маслу. Можешь быть спокоен.

– А Флоретта?! – вспомнив про еще одну свою гостью, воскликнул Иларий. – Она, надеюсь, не геот?

– Флоретта? – Загорский поднял очки на лоб и посмотрел на него с ужасом в глазах. – Она была здесь? Кто был с ней? Как она вышла на тебя? Что ей надо?

Загорский засыпал Илария такими вопросами, на которые у него были лишь плохие ответы. И судя по его реакции, они ему не понравятся.

– Она была два раза. Одна, но… – Иларий поднял на Загорского настороженный взгляд.

– Что но?

– Я был с ней в Охре. И там было все совсем не так, как у вас, в Оптиной Пустыне. Это что – была не Охра?

– Это была Охра. Это именно она. Но в своем начале. Это время после катастрофы. Войны с геотами только прекратились. А вот Оптина Пустынь – это не Охра… Ты не совсем правильно понял. Под монастырем несколько наших районов. Они там расположены в силу разных, не совсем простых причин.

– Я понял… Я сделал что-то не так?

– Что ей было нужно?

– Они просили меня о том же, о чем и вы – остаться у них.

– Они? Кого ты видел?

– Мэо и Фернандо Ктаха, кажется. Ну и других сотрудников.

– Мэо? Да, там он жив. И Флоретта жива.

– Они погибли?

– Мы не знаем. Скорее всего, да.

– А почему бы вам…

– То время закрыто.

– А как же я туда попал?

– Не знаю… Возможно они нашли выход… Вернее, кто-то помог им. Странно… Причина ее появления у тебя?! Какая причина?

– Ктах… Вот он мне что-то сказал о людях издалека. Очень хороших людях, которые решили отыскать в прошлом своего творца.

Загорский брезгливо поморщился.

– Творца? Что за ахинея? А ты здесь при чем?

– Я не знаю. Это все, что он мне сказал. Они говорили, что новый мир очень уязвим и им нужны такие умы, как я. Предлагали остаться у них. Показывали СИН.

– СИН? Так вот где ты его видел!

– Да! – Иларий как-то сразу воодушевился. Словно только этого разговора и ждал. – Они показали мне частицы. Те, о которых я додумался сам. Понимаете?! Но только я не понял… У них в наличии такой источник энергии, а в их глазах такая тоска… Мне показалось, что там никого кроме них нет.

– Это было начало завоевания геотами нового мира. И не только нового. СИН – это детище геотов. Но мы вынуждены поддерживать работуэтой их системы. Потому что у нас договор о совместном существовании. Они превосходят нас в научном и техническом развитии и войны с ними приносили нам только боль и потери того, что осталось от старого мира. Мы не могли больше бессмысленно терять Охру. Разумнее было сотрудничать и позволить врагу делить с нами хлеб и землю. А людей ты видел мало, потому что на тот момент, вероятно, большинство уже переселились в Геотию.

– Те, на СИНе, они были добродушны.

– Это вынужденная видимость. Поверь мне – добра они Охре не желают. И Мэо, и Ктах потому и в тоске. Они понимают это и они герои. Одни из последних, кто стоял у руля Охры до конца, не подпуская ни одного геота к управлению. Но Охра уже не правила. СИН правил. И правит теперь, как ты понял.

– Так, а кто же эти люди издалека? – будто у самого себя, спросил Иларий.

– Будем разбираться. Спасибо, что сказал.

– А Славик? – словно очнувшись, поинтересовался Иларий. – Он теперь в безопасности?

– Теперь в полной, – согласно кивнул Гавриил Павлович и задумчиво крутанул лежащее на дощатом, гладком столе, вареное яйцо. – Теперь все, как надо.

О, всемогущий и многоуважаемый Гавриил Павлович! Как всегда категоричен! И мне пришлось столкнуться с его неоспоримой точкой зрения. Правда вскользь и почти на бегу. Но, слава богу, на меня он не имеет влияния, так как дело Илария закончено печально и для него тоже. Так нам говорят.

А еще говорят, что Регина Ахнаф оказалась подчиненной Алиефа Мерчи и оба они хронические геоты. А еще то, что Регина внебрачная дочь Алиефа от какой-то высокопоставленной дамы из далекого прошлого. Имя ее называть не стали. Любопытно…

А накануне скандала мне лично довелось лицезреть господина Алиефа в научном отделе библиотеки главной управы Охры. Он был не один. Компанию ему составил высокий немолодой мужчина в голубом термосвитере. Они сидели за столиком и от меня их отделяла полка с книгами по истории человечества. Обратить на эту пару внимание получилось случайно – слишком уж занимательным показался их разговор.

– Завтра здесь будет отец, – произнес один из них.

– Ну все, Охре конец! – сокрушительно ответил второй голос. – Он лично вам сообщил?

– Лично. Но Охре конец – это вы погорячились. Многим не поздоровится, но будет сюрприз. Он принял важное и непростое для него решение.

– А где же мальчик? Вы ведь знаете?

– Я и мои люди.

– А команда Загорского?

– В них все и дело. Если бы не они, он сам никогда не стал бы нас беспокоить. Да что говорить? Завтра все решится.

На том они и разошлись, задав моему уму новые загадки. Но обещанное завтра наступило для них. Меня же в происходящее никто посвящать не собирался. Информацию пришлось добывать собственноручно. И вот какой расклад случился в последующие три дня: Загорский исчез, блондин исчез, помощника пилота арестовали, но мне повезло говорить с ним о Ядвиге, если помните. Тамару переселили в ее время. Куда девался Славик – не ясно. Скорее всего, он с ней. Алиеф и Регина тоже пропали, а про Илария в личном деле все совсем трагично. Там сказано, что он покончил собой. Принял какой-то сильнодействующий яд. Мишеньку вроде бы передали на воспитание бабке. Вот и весь сказ.

А кто приезжал? Так настоящий отец мальчика. И он из далекого-далекого прошлого. Он император арсов – народа предыдущей цивилизации. Самой первой человеческой цивилизации. Той, где счастье неподдельное, потому что все чувства открыты и нет никаких определений. Это великий моральный закон… для нас. И его отголоски есть в нас. Для них же это неотъемлемо и нет ничего другого, а потому противопоставлять и сравнивать не с чем. Они имеют железную волю и трезвый ум. Они знают о нас и они опечалены нашей участью. У них отсутствуют убийства, жадность, ревность, зависть. Это родина чести, совести, любви, благородства и отваги. Это колыбель человеческой чистоты, той, к которой так стремятся в том времени, где умер Иларий. Стремятся попробовать сделать мир простым и счастливым.

Но что же такое сделал в Охре этот представитель редкой, исчезнувшей во времени цивилизации, что один ни в чем не повинный, непонятно для чего страдавший человек свел счеты с жизнью? И как после этого будет уживаться он со своей безупречной совестью?

Буду честной – в смерь Илария я не верю. Потому что тогда, когда мне довелось увидеть его во второй раз – по пути в Охру, у меня была возможность общаться с ним долго и близко и сомнений у меня нет – именно он мелькнул несколько раз на видеоотчете одного из сотрудников, работавшего в Древнем Египте. Я клянусь – это был Иларий. Его невозможно ни с кем спутать. И я таю надежду узнать подробней об этом эпизоде и о судьбе Илария Бурмистрова, а еще мне очень хочется увидеть Мишу. Повзрослевшего. Даже не знаю, почему…

В завершение беру на себя ответственность осветить часть дневника Илария Афанасьевича Бурмистрова, вырванную кем-то из тетради и помещенную в томик Пушкина, между страницами "Гробовщика". Не думаю, что совесть станет меня мучить. Она скорее зудит нестерпимо от растущего желания правды.

Итак:

"Благодарность моя нескончаема. Не хватает эмоций, чтобы выразить то, что чувствует ученый, доверяя свои опыты такому совершенному, непревзойденному оборудованию. Космос микромира наконец-то в моей власти. Драпп обучил меня более совершенному методугенетической экспертизы посредством крови по установлению родственных связей и, полный волшебного предчувствия, нестерпимо желая получить обещанный результат, я решился поэкспериментировать. У меня уже была кровь Миши, я легко получил свою и погрузился в расшифровку увиденного.

Процесс этот, несмотря на совершенство, быстрым не был и занял у меня два часа. Мне показалось, что я больше учусь, чем пытаюсь что-то увидеть. Наверное, это от отсутствия должного образования и опыта. Я наивно полагал, что все понял, но результат не получался. Каким же профаном я себя чувствовал, каким недоумком. И такому невеже доверили столь совершенную лабораторию? Да еще и нахваливают меня…, работать приглашают. Дилетант. Полный идиот! Не получить результат в такой научной мастерской! Как же так… Я не умею прочесть то, что вижу. Я попробовал еще раз, стараясь ничего не упустить, но результат повторился, показывая лишь одно – Миша не являлся моим сыном.

А вечером явился блондин. Добрый мой, долгожданный друг! Но тих, бледен, подавлен. Сказал, что кое-кто допустил грубейшую оплошность, за что будет серьезно наказан, а я должен немедленно оставить генетику и заняться непосредственно физическими исследованиями. Я по-дружески пожаловался ему на свой низкий интеллект, на провальный эксперимент по установлению родственной связи между мной и Мишей. Блондин же холодно и с нажимом повторил, что я должен оставить генетику, в противном случае у меня заберут Мишу.

Я пообещал послушать его, но рискнул поинтересоваться, отчего этотпереполох? Или Миша мне не сын? Он вскинул на меня такой злобный взгляд, что меня передернуло. Уверенность в этом человеке пропала сию секунду, а нехорошая мысль о Мише занозой засела в моем сердце.

Ну вот именно после этого разговора остановиться я и не мог. Навязчивая идея завладела моим сознанием, подталкивая перепроверить свой результат с другой стороны. Неужто Миша не мой сын? А если он сын Семена? Быть может оттого Семен и хотел его заполучить? Но ведь Мишу, со слов самого блондина, проверяли. И вернули! Значит не сын Семена. От сердца у меня отлегло, как камень откатился. Да только все это мои домыслы. Отцом ведь может быть и кто-нибудь неизвестный мне.

Словом, нашел я в Настином сундуке ее гребешок, что носила она прежде и мне очень повезло обнаружить на нем пару ее волос. По первому эксперименту с Мишиными волосами я знал, что так сложнее, но я воспринял это как знак и через свой компьютер, как обучал меня помощник пилота, отыскал "Генетические эксперименты по методу Ильи Шишки". Без всяких нововведений, проверенным методом. И как только нашел, страх навалился на меня сильнее прежнего. Я рисковал! А ведь еще не поздно остановиться. Не зря меня предупредили. Признаюсь, меня что-то толкало сделать все наперекор, так как очень не понравился разговор с блондином. Он требовал неустанно работать на благо их Охры, а прежде меня лишь берегли и предупреждали об опасности. Ну, может оно и к лучшему. Накажут, значит с радостью освобожусь от них. Узнать, кто отец Мишки для меня было важнее всего сейчас. Если бы мне сказали, что Славик не мой сын – мне было бы легче. Но только не Миша!

Конечно, я понимал, что за мной могут наблюдать из множества неведомых мне точек и все же пошел на повторный, запретный теперь эксперимент. Однако ни в первый день, ни в последующие, меня никто не посетил и, зная методы блондина, я решил, что он поверил моему обещанию.

Ну что же, пусть. Так оно и лучше. Я с огромным трепетом и болезненным волнением всматривался в микроскоп. И я увидел, что хотел. И снова был удивлен. Итог был таким же. То, что я видел, несло отрицательный результат. Настя не была матерью Миши! Но ведь это глупость! Она родила его здесь – в этом доме, я находился в соседней комнате, пока местная повитуха Фрея Степановна и Варвара принимали Мишу на свет.

Разочарование мое привело к гневу. Потому что, как я и предполагал с самого начала, проблема была во мне. Я болван, профан и недоумок! Я не умею проводить подобные эксперименты, а значит блондин прав – их пора оставить и заняться исключительно частицами!"

А вот как Иларий описал несколько насыщенных экспериментами дней.

«Я изучил подробным образом биологический материал Миши, свой и Насти. Именно Мишин вел себя престранно. Я мало кого исследовал, но такого я точно не ожидал! Сами по себе клетки были невероятно хрупкими. Я воздействовал на них только теми химическими веществами, которые предусмотрены инструкцией. Но и они могли полностью разрушить материал. Навыка мне не хватало. Но клетки Миши при воздействии веществ приобретали сию секунду удивительное свойство – они взлетали. Волнение сбивало меня с толку, зрение уставало от напряжения, руки дрожали. Но биоматериал Мишки исчезал в неизвестном направлении.

Подобные странности произошли и с моими клетками. С одной лишь разницей – частично. В каком-то им одним ведомом шахматном порядке, частички моего материала оторвались от бесцветной своей поверхности и тут же потерялись из виду.

Я подумал было, что дело в возрасте, но ДНК Насти так себя не вело. Её биоматериал преспокойно лежал под микроскопом, послушно позволяя делать с собой все, что угодно.

Для надежности мне необходим был еще один, а то и два,как минимум, человеческих образца. Желательно взрослого и ребенка. От давних экспериментов осталось у меня несколько неприятных, но нужных вещиц. Например, полотенце, которым я вытирал раны того найденного мною мёртвым калеки. Помню, как что-то подтолкнуло меня не выбрасывать его, что кровь эта еще может мне пригодиться. Так и хранил до сих пор в старом коробе кусок окровавленной, желтоватой ткани.

С детским образцом пришлось потрудиться. Через три дома от нас жила большая, в одиннадцать ртов, семья. Самая младшая девочка, Нюрка, годком постарше Миши, часто приходила к нему поиграть. Тот день, когда она снова осчастливила Мишку своим визитом, выдался на редкость теплым. Детвора вволю нарезвилась в густой траве, да на качелях, оба запалились и, как обычно, потребовали пить. В этот раз я вынес им воды не в ковше, а в разных кружках, после чего кружку Нюры, со следами слюны, тут же унес к себе вниз и подверг обработке.

Какая хорошая оказалась девочка. С добротным, целым и послушным материалом. Никаких фокусов – все крепенько, ладненько, понятно.

Паренек инвалид меня, к слову, тоже ничем необычным не удивил, но мне показалось мало и с того дня начались мои многочисленные, увлекательные, затягивающие исследования чужого генного материала. Уж где только я его не добывал и как только не изловчался. Слюна, волосы, ногти. Лучше всего была кровь, но раздобыть ее не просто.

И когда из двадцати шести результатов ни один больше не показал ту самую подвижность, мне бы все понять и остановиться, но остановиться я уже не мог. Множественные исследования дали мне незаменимый опыт, потрясающие выводы и двенадцать толстых тетрадей записей и расчетов.

Счастлив тот, кто знает лишь видимую сторону жизни. Из всего населения Земли наверное процентов пять хотя бы задумываются о том, как все устроено и что спрятано за внешней оболочкой доступного. Но если ты переступил грань между этим и тем, ощущение этого мира меняется. Когда ты всего лишь ценитель живописи, она для тебя непостижима, волшебна, до дрожи восхитительна. Но вот ты художник и твой взгляд на шедевры не то, чтобы критичен, он как рентген. Ты знаешь как это создавалось. Когда ты увлеченный читатель, ты воистину эстет. Ты потрясен слогом, описанием, стилем произведения. Но когда ты сам писатель, ты становишься невыносимым читателем, так как видишь все огрехи и тебе трудно погрузиться в сюжет. Нечто похожее было теперь и со мной. Я постигал другую жизнь. Я узрел крупицу её естества, а все остальное, всё, к чему я привык, казалось теперь лишь блеклым и беззвучным его следствием.

Сравнительный же анализ Мишкиной и моей биоинформации упорно выдавал отсутствие моего отцовства, но все время показывал близкое родство. Данные совпадали процентов на пятьдесят. С Настей же он не совпадал совершенно.

Да, совсем забыл напомнить, что мне удалось закрепить наши с Мишей образцы. Но для этого пришлось перерыть всю библиотеку в компьютере, который так любезно предоставил блондин. Напрямую там не было подсказки, но я нашел несколько интересных случаев, по сути похожих на мой. Методом проб и многочисленных ошибок я выявил вещество, способное зафиксировать наши образцы. Слава богам, мои экспериментальные мучения постепенно нивелировались. Но… появлялись новые. Воистину «кто умножает познания, умножает скорбь».

Сначала я подумал об ошибке, но результат повторился. Стёкла с материалом Миши еще без фиксатора лежали рядом с образцом одной местной девушки. По ошибке я добавил фермент не туда, но понял это позже. Отвлекся на окуляр микроскопа всего на пару минут – картинка на мониторе меня не устраивала. Но когда обратился к клеткамдевушки снова, то был крайне удивлен. Образец был закрыт. Я подумал, что недостаточно растворил его и добавил еще фермента. Клетки раскрылись и я отправил их на фильтрацию. После всех промывок и выделений чистой ДНК, удивление мое лишь увеличилось. Сегменты больше походили на Мишкины. Но эту девушку я уже смотрел раньше и ничего подобного не наблюдал. Неужели я взял не тот образец? Неужели спутал с Мишиным? Да нет же, это не его образец. Я уверен! Хотя очень дажепохож. Прежде ничего подобного не случалось.

Тогда явзял тот самый образец своего сына, который спокойно полёживал рядом, однако от него уже почти ничего не осталось. Картина на мониторе была до боли знакома. Мишкины рваные клетки после фермента без фиксатора.

Вот так раз! Версий у меня не было. Я потратил еще несколько дней на чистый анализ каждого образца и не выявлял ни какой родственной связи меж ними, и тогда я повторил все точь-в-точь, как в тот день. Результат оказался тот же. Но что же не так теперь? Я решил действовать наугад и добавил материал старика, что жил в доме напротив. И итог меня поразил! Мишкины сегменты продублировались в цепочке старика, заменив его сегменты, а местами изменили их, создав гибриды. Легкая догадка озарила мой уставший разум вперемешку с картинами преследований моего сына. Это длилось доли секунды, но картины эти я отринул от себя тут же. Ведь ищут не Мишу, ищут Славика.

Если бы не мой сынишка, я бы наверное похоронил себя в этой лаборатории, так как исследования мои приобрели увлекательнейший, феноменальный характер. Я шестьдесят четыре раза повторил этот опыт с разными людьми и сделал невероятное открытие. Гены моего сына Миши чудесным образом воздействовали на гены других людей в определённых условиях. Они меняли их, делали подобными себе. Но это только клетки… Разум же мой видел дальше. Эдак ведь и людей менять можно! Осталось подумать, как».

Какое интересное содержание… Кто вырвал эти страницы из тетради? Иларий, испугавшись гнева блондина или кто-то другой?

Мысли о собственном невежестве заглушили интуицию и Иларий Афанасьевич не увидел очевидного.

Быть может и мое внутреннее зрение не объективно, но, похоже, с мальчиком Мишей не все так просто.

Глава 14. Конец дневника Илария

Это просто бесценно, что переместившись на новое место жительства, Иларий какое-то время продолжал вести дневник. Но и этого очень мало, чтобы определить его точное местонахождение. В отличие от первого своего перехода, название населенного пункта он не упоминает. Пишет лишь, что попал в Донские края, безмерно восхищен романтикой новых мест и удручен их бедностью. Упоминает также, что теперь может часто навещать свою сестру, которая проживает в Ростове и которую он не видел много лет.

И я вот думаю – а не связано ли это со странным рассказом Макара Гончарова, который в 1926 году, у дома помещика Емельянова, уверял Илария, что встречал его в Ростове, в булочной и что он – Иларий – состоит в штате какого-то городского архива, где он и собирается навестить его в дальнейшем? Вполне возможно, что это так. Ведь это логично и неплохо объясняет тот удивительный случай. А еще это единственное упоминание места проживания нашего героя. Пойти за логикой и поверить, что Илария с Мишей переместили в Ростов? Но применима ли логика к рассказу некого Макара? Ведь вполне вероятно, что он попросту врал с целью подловить Илария на чем-то. Например, на тайне его частых перемещений во времени. Иларий растерялся и решил подыграть, чем выдал себя с легкостью.

Остается одно – обратиться за подсказкой к Марксу. Но только какой я к черту исследователь, если при каждом заторе в работе стану просить помощи у босса? Он дал мне все подсказки, которые были у него в руках. И если бы он знал, где проживает Иларий, ну разве заварил бы всю эту кашу с моей подставой и вербовкой? И почему именно я? Что ему с меня? С таким количеством опытных сотрудников поручать столь ответственную работу многократно проколовшемуся новичку? Что-то темнит господин Маркс. Впрочем, как и все вокруг. Может быть, именно поэтому мне пришлось по душе прошлое. Там, по крайней мере, все понятно.

Итак – 1913-й год. Как и обещал, Загорский отправил отца и сына Бурмистровых-Розовых именно в это время. Точно известно, что это где-то близ Ростова и что у наших героев новые имена, о которых в дневнике Илария ни слова. Но в самом ли они Ростове? Есть две строчки описания местности: "Глушь здесь тяжелая и унылая, даже хуже, чем в Кошкино. Какие-то кривые землянки, ни света, ни книг. Тупик".

И дальше, на протяжении десяти почти лет – краткие, совершенно скупые рабочие записи, в которых мне еще предстоит разбираться. Химия, математика, физика по-видимому, схемы, рисунки, результаты опытов. Голова кругом от такого количества вычислений и формул. Я ничего ведь не понимаю в этом, но старательно читаю абзац за абзацем, выискивая между цифрами, в редких текстах, хоть какие-то имена или описания быта. Ни-че-го! Иларий железен! Видимо здорово ему пригрозили. Нет даже прежних, до боли знакомых его друзей. Загорский, блондин, помощник пилота… О них он тоже больше не вспоминает.

В записях за 1918-й год удалось наконец-то наткнуться на две строчки, подталкивающие работать мое воображение хоть немного.

"Теперь жизнь стала легче. Спасибо Стасе, спасибо друзьям! Почти даром приобрели пианино и кучу книг. За окнами парк и снова стайки большевиков. Ну, хотя бы такая, но цивилизация".

Складывается впечатление, что Иларий с мальчиком переехали в город. Кто такая Стася – сказать сложно. По сохранившимся записям в архивах старой Москвы, в семье Бурмистровых рождено четверо детей. Иларий, Татьяна, Павел и Станислава. Возможно это сестра, которая и должна проживать в Ростове. Если она замужем, то могут быть записи в церковных книгах, не более того. Попробую поискать. Станислава Афанасьевна Бурмистрова. Имя достаточно редкое.

А вот с дневником Илария мы прощаемся. Он завершен и последняя запись в нем, по-видимому, оборвана. Вот она – краткая и по-своему бесценная:

"Материал мальчика работает как часы. Это переворот не только в науке, но и в природе. Меня навестили те, о ком не говорят даже в Охре. Теперь я под их неусыпной охраной. Можно ли им верить? Как самому господу богу. Они забирают у меня все мои записи и отправляют жить в новое место. Но больше никаких скачков во времени и перемены имен. Все тихо, спокойно, как и должно быть у бога. Так, чтобы никто ничего не понял…"

Жаль… Ах, как жаль… И жаль, что не попались мне эти строки раньше. Но как же так? Ведь дорогой мой автор пишет, что записи изъяты кем-то выше Охры и Геотии. Ну, тогда каким образом они оказались у моего мистера Икс, оставившего мне их и пообещавшего в награду за мальчика некоторое наследство? Хотя наследство уже не актуально! Потому что дальше – больше! Зачем искать мальчика тому, кто взял его под свое покровительство? Вывод напрашивается только один: мальчика похитили, потому его и ищут все, кто ни попадя и я в их числе. Однако… у меня есть козырь! Дневники! Ведь их нет больше ни у кого, не так ли?

Как бы там не было, но господин Маркс сотворил для меня постоянный пропуск в Охру, чтобы бывать здесь, когда в этом возникнет необходимость, а потому я наконец-то возвращаюсь домой! Пришлось набраться смелости и выклянчить у главного возвращение в день моего отбытия. Ох уж эта его хитрая улыбочка и немигающий взгляд! Понаблюдал за мной с минуту, словно в первый раз и согласился. Так что я вернусь в свой поселок, в середину двадцатого века, в тот самый день, когда в силу обстоятельств с горечью в сердце мне пришлось снова отправляться в Охру. Меня и хватиться не успеют. Слава Марксу! Никому не придётся страдать из-за моего безответственного исчезновения.

И все же, неспокойно на душе! Мысли о поисках мальчика не оставляют меня. Быть может не случайно судьба забросила меня в Ростовскую область? Но кого здесь искать в 50-е годы? Сомневаюсь, что Иларий и его таинственный сын по-прежнему живут в этих краях и все больше сомневаюсь, что его сын – тот, кто мне нужен. А может это все же Славик? И может изобретение Илария Бурмистрова – это отдельная история, не имеющая отношение к ребенку? Потому что я все время вспоминаю ту, случайно услышанную беседу Алиефа и лысого мужчины в синем свитере о чьем-то неведомом отце.

Тогда, после этого разговора, все и закончилось. В 2096 году исчезли в неизвестном направлении все участники истории. Наверное потому и оборвались записи Илария. Наверное от новых гостей он узнал какую-то правду, после которой, вполне вероятно, ни к какому новому месту жительства отправляться не стал, а действительно покончил с собой, как мне и рассказали. Но как можно покончить с собой после обещания покровительства от существ, сравнимых с богами? Нет, Иларий не из тех! И я продолжаю утверждать: на видеоотчёте из Древнего Египта был он! Так может он там?

Вот и Мишу, говорят, отдали бабке. А это значит, что мне снова необходимо путешествие во времени и именно в Кошкино. Но этот пункт мы с Марксом не обсуждали. Лишь мое периодическое перемещение в Охру. И мне снова придётся поднажать на него, что бы хоть немного разобраться в этом абсурде.

Я очень надеюсь, что разбираться там попросту не в чем, так как все это ложь или заблуждение. Скорее всего, Миши там не окажется. Думаю, что он, как минимум, там же, где его отец. А "утка"с их полным списанием запущена намеренно. На какие только ухищрения и путаницы не приходится идти защитникам мальчика, чтобы оградить его от шакалов и стервятников. Вплоть до переворотов и войн. Что же это за ребенок такой? Где искать его? И кто он? Миша? Славик? А может кто-то третий – тот, которого меж этими двумя никто не замечает, потому что его там очень искусно прячут.

Часть 2. Морозов Глава 1. Исчезновение Люды

Вечерняя синева мягко опустилась на сады и дома, не скрыв, а усилив их умиротворенную в преддверии ночи красоту. Вымытые сентябрьскими сумерками, курганные, с пирамидами терриконов, просторы местных степей счастливо и густо мерцали золотыми огнями окрестных поселков. Осень в этих местах долго бывает теплой, удивительно расплескивая по улицам и переулкам потоки то резко свежего, то приятного теплого воздуха. Из палисадников тихо струится горьковатый аромат последних цветов, а по освещенной новыми фонарями дороге стайками тянутся романтики вечерних прогулок. Сгущая фиолетовую акварель скромных пейзажей, вечер манил под свою сень тихие звуки гитарных струн, дальние переборы аккордеона и вечную музыку деревенских гулянок – обрывистое пение звонких, чуть пьяных, бабьих голосов.

Вечер… – обычный, советский, сентябрьский. В том далеком, 1955-м году можно было гулять хоть до утра, совершенно никого не боясь, не замирая от ужаса в темных закоулках парков, садов и кладбищ.

Прилипчивый запах первых осенних костров опьянял своих вечерних почитателей сладостью