Читать онлайн Двери закрываются, или Станция метро «Новогодняя» бесплатно

Глава 1

Новый год уже не такой волшебный праздник как раньше. Правда. Это сказка для наивных детей, своеобразный билет в будущее, чтобы не было слишком грустно. Как встречают Новый год взрослые? Бокал шампанского в полночь, нелепые телепередачи с песнями, серпантином и плясками, грохот фейерверков за окном, три еловых веточки в стакане, завернутые в серебристую мишуру, и большой тазик оливье, который будешь есть в одиночку всю неделю. Потому что как всегда встречать праздник не с кем.

Двадцать девятое декабря. Я сижу с мамой в гостиной, тоскливо смотрю на огромную куцую елку, собранную из трех частей (бабушкино наследство), ковыряю масляное пирожное в блюдце и хочу уехать из депрессивного Тагила. Мама предлагает остаться у нее, как всегда, давит на жалость, рассказывает про новые (выдуманные и невыдуманные) болезни и фырчит на рыжего кота Митьку, который совершает очередную попытку напасть на елку с правого фланга.

– Куплю на следующий год пушистую сосну, – говорит она. – А эту лысую развалюху выкину.

– Тогда заберу ее с собой, – вяло отвечаю я.

Мама шумно отхлебывает чай, обиженно поджимает морщинистые губы и подмечает, усмехнувшись:

– Тебя ни один таксист не повезет с ней.

– Разберусь.

– Дело твое. Сорок лет, а ума так и нет.

Да уж, знает, чем меня поддеть. Помнит, что я слишком переживаю из-за возраста. Еще бы! Сорок лет – все-таки не шутка. Из девушки превращаешься в женщину, тетеньку, а когда закутаешься в десять одежек и не накрасишься, то даже в бабушку. Назвали так всего один раз, но было же! И при чем тут ум? Просто я дорожу этой чудесной елкой, ведь она единственное, что напоминает о бабушке. Ее давно нет, а елка вот она – как в старые добрые времена…

Я крепко зажмуриваюсь и вспоминаю Новый год в девяносто четвертом, когда мы в кои-то веки собрались семьей: мама, папа, бабушка, сестра и даже дядя с тетей приехали к нам из Казани. С ними мои двоюродные братья и сестры. Ох, и разнесли мы с ними квартиру за новогодние каникулы! Но об этом после. В последний декабрьский вечер в нашем доме появилась огромная искусственная елка. Бабушка постаралась: договорилась и купила ее у своей знакомой в Екатеринбурге. Бабушка хотела сделать сюрприз, но не выдержала, рассказала мне о елке и предложила открыть новогоднюю мастерскую. Я запрыгала от счастья и бросилась ей на шею.

Всю неделю мы мастерили игрушки. Вырезали из плотного картона фигурки зайцев, белочек, мишек и поросят и разрисовывали их гуашью. Получалось красиво и ярко. Делали снежинки и цепи из тонкой цветной бумаги, клеили фонарики, игрушки из ваты. Украшений для большой елки требовалось много, чтобы она не выглядела лысой и хиленькой. Стеклянные игрушки у нас тоже были, остались в бабушкином шкафу с советских времен: колокольчики с облезлой позолотой, краснопузые снегири, шишки, припорошенные снегом, пестрые шарики, избушки, космонавты на прищепках и стеклянные бусы. Украшали елку все вместе: больше всего мне нравилось развешивать ирис «кис-кис» и мандарины, привезенные дядей и тетей из Казани. Серебристого дождика и куцей мишуры было много, а вот гирлянду раздобыть не удалось. Мы хохотали, подбрасывая дождик на вате к потолку: он электризовался так сильно, что около елки все время вспыхивали искры. Вот тебе и "раз-два-три елочка гори"!

Оставался последний штрих – новенькая красная звезда. Папа поднял меня на руки, и я торжественно водрузила звезду на верхушку елки. По телеку шел мультфильм «Дед Мороз и лето», звучала песенка, которая крепко заседала в мыслях:

«Ёлочка-ёлка – лесной аромат.

Очень ей нужен красивый наряд.

Пусть эта ёлочка в праздничный час

Каждой иголочкой радует нас»

Я оглянулась на окно, где позавчера мы с сестрой Светой нарисовали зубной пастой деда Мороза и Снегурочку, и меня потянуло на улицу, в чудесный зимний сумрак, где сбываются желания. Конечно, никто бы не отпустил. Сейчас гуляй хоть всю новогоднюю ночь, но нет в ней никакого волшебства, и уж тем более ничего не сбывается.

– Может быть, останешься? – с тихой надеждой в голосе спрашивает мама, заворачивая остывшие пирожки в салфетку. – Посидим, салаты приготовим, торт испечем. Света обещала приехать. Даша, ты меня слышишь?

– Слышу, конечно. Не смогу я, мам. Тяжело. Тридцать первого приеду, на утро опять уезжать. Я не бюджетник, десяти выходных нет.

Я смотрю на унылое перемигивание гирлянд под потолком, на елку, украшенную синими и красными шарами, на аккуратный дождик, сползающий по шторам, и осторожно спрашиваю:

– А где бабушкин ящик со стеклянными игрушками? Я заберу его с собой?

– Ну, забери, – тяжело вздыхает она. – Там, на антресолях. То елка, то игрушки, что за детский сад… Не приедешь, значит? А вот Света…

– Я понимаю, мам, – касаюсь я ее теплой руки. – Но ведь я приехала сейчас. А про Свету ты все прекрасно знаешь. Все отменится в последний момент.

Такси подъезжает к метро Чкаловская у автовокзала. Я подхватываю одной рукой ящик с новогодними игрушками, другой – пакет с конфетами и мандаринами и спешу к станции. Через две минуты уезжает последний поезд. В холле пусто, быстро прохожу контроль и спускаюсь на эскалаторе вниз. Звонит мобильник, я слышу гулкое эхо своей мелодии.

– Алло, Дарья? – мило щебечет начальник. Я тут же догадываюсь, что он о чем-то попросит.

– Слушаю, Дмитрий Валентинович, – упавшим от волнения голосом отвечаю я.

– Зоя заболела, – продолжает он. – Надо выйти на ее точку тридцать первого числа. Ты ведь сможешь? К восьми вечера освободишься, там сокращенный день.

Я молчу. В моей груди все закаменевает. Хочу крикнуть в трубку, что никуда не выйду, что Зоя болеет каждый год в майские и новогодние праздники, что я вообще-то тоже живой человек и крутиться в бешеном графике не могу, но кто-то другой, не я, мило ему отвечает:

– Ну ладно…

– Дарья, вы лучший сотрудник! – счастливым голосом выкрикивает он. – На вас должны равняться. Как обещал, отправлю вас в Москву на обучение. Пришла пора возглавить отдел.

– Хорошо, – тоскливо отвечаю я и провожаю злым взглядом только что ушедший поезд. Придется вызывать такси.

Я разворачиваюсь, чтобы вернуться к эскалатору, но в глубине подземного тоннеля вновь гремит поезд, ветер, пахнущий землей и сыростью, ударяет в лицо. Появляется состав, и я удивляюсь: давно не видела таких вагонов. Их нижняя часть – синяя, а верхняя – зеленая. На боку серебристый номер – 3605. Он проезжает мимо, не останавливаясь, я успеваю разглядеть сквозь окна коричневые кожаные сидения, которые давно уже не встречаются в современных вагонах, мягкие квадраты окон и серебристые змейки поручней. Может быть, готовятся к ретро-выставке?

Свет на мгновение гаснет и зажигается вновь. Я вспоминаю кучу вопросов, которые задавала бабушке, когда мы впервые прокатились на метро и самый главный из них, который волновал больше всего: где спят поезда, когда станция закрывается на ночь?

Глава 2

Пока я была в пути, улицы знатно засыпало снегом. Пробираюсь по свежим сугробам к дороге и, прищурившись, высматриваю номера машин. Переругиваюсь сама с собой: могла же проложить маршрут до самого дома! Но нет, на метро же дешевле. Не зря говорят, что скупой платит дважды.

Наконец, нахожу такси. Заднее стекло обклеено снежинками, белой надписью «С новым годом!» и веселыми зайцами. В салоне автомобиля пахнет хвоей.

– Садитесь вперед, – смеется водитель. Он похож на деда Мороза в отпуске. У него густая аккуратно подстриженная борода с проседью, белая толстовка с капюшоном и круглые очки в черной пластиковой оправе. – Елку везу. Не возражаете?

Я пожимаю плечами, отрицательно мотаю головой и с наслаждением опускаю ящик с игрушками на колени. Из пакета заманчиво пахнет пирожками. Опять получу втык от Сережи за то, что ем мучное.

– Куда едем? – спрашивает таксист, деловито поправляя зеркала.

– Написано же у вас в приложении, – фыркаю я.

– Телефон сел, – показывает он темный экран смартфона и отчего-то улыбается. Я повторяю адрес, откидываюсь на сидение и краем глаза наблюдаю за таксистом. Он, заметив это, подмигивает мне. «Фу, сейчас клеится начнет», – думаю я и демонстративно отворачиваюсь от него. Мой телефон подает несколько звуковых сигналов. В приложении такси несколько уведомлений. «Приносим извинения, водитель отменил ваш заказ. Средства возвращены на счет. Желаете повторить заказ?»

– Вы не таксист? – растерянно обращаюсь я к мужчине.

– Нет, – смеется он. – Я Денис. Понял, что вы ошиблись, но не подвезти вас было бы преступлением. Тем более пассажирке на заднем сидении с вами по пути. Везу елку тете. Она живет на соседней улице.

– Простите, – бормочу я.

– Да ничего страшного. Вы были так расстроены, не хотел огорчать еще больше. Какой подъезд?

– Второй. Правда, очень неловко получилось. Так неудобно. Давайте я вам переведу деньги? Вы время свое потратили.

– Знаете, моя работа связана с деньгами и разговоры о них не люблю. Вот только… – он снова смущенно улыбается, останавливает машину у моего дома и почесывает затылок, – может быть, встретимся еще?

– Нет, не могу, – отвечаю я и пытаюсь выбраться вместе с ящиком из машины. Денис накидывает куртку, выскакивает из салона и помогает мне выйти.

– Почему? – расстраивается он. В его озорных глазах промелькивает детская грусть. Мы стоим так близко друг к другу, что облака пара сплетаются между собой. Я перевожу взгляд на машину, и мне кажется, что веселые зайцы на стекле тоже загрустили. Снегопад такой сильный, что за одну минуту шарф становится белым. Денис снимает очки: линзы залепляет так, что все равно ничего не видно.

– Я сейчас не одна, – шепчу я и провожу рукой по мокрому лицу. – Спасибо еще раз. Надо домой.

– И вы счастливы? – кричит он вслед.

– Наверное, да, – тихо отвечаю я и исчезаю в подъезде.

– Солнышко, ну куда это нам? – спрашивает Сережа, разглядывая пыльные елочные игрушки из ящика. – Они все потрепанные облезлые какие-то. И почему так поздно? Ты опять собьешь режим.

– На метро не успела. Что такого-то? Сейчас спать лягу. А игрушки не тронь, завтра посмотрю и решу, что с ними делать.

– Ладно, ладно, – отмахивается он, – как знаешь. Когда заканчиваешь завтра?

– Как обычно. Кто тридцатого смену сократит?

– А отпроситься?

Он смотрит на меня загадочным взглядом, переступает ногами в растоптанных тапочках и, как всегда, держит руки за головой, демонстрируя безупречные бицепсы. Я вижу мокрые пятна на его футболке и брошенные на ковре гантели. Интересно, что его занимает кроме бесконечных изнурительных тренировок? Какой сюрприз меня ждет? Лыжный марафон на тысячу километров?

– Так сейчас весь народ в магазинах, – устало опускаюсь я на диван. – Ты ведь знаешь. Не оставлю же девчонок на растерзание!

– Я билеты вообще-то купил, – сердито поджимает он губы. – В Казань. Ты же хотела! Выезд завтра, в восемь вечера.

– На лыжах? – не могу удержаться я от насмешки.

– На автобусе! – рявкает Сережа. – И елку поставил, как просила. Вон наряжай своей рухлядью. Гирлянды развесил. Все, я спать. И так прождал тебя уйму времени. Завтра отпрашивайся. Или мне с твоим начальством говорить? Билеты денег вообще-то стоят.

– Погоди, погоди, – я ловлю его за руку, останавливаю у дверей и провожу ладонью по щетинистой щеке. – Попробую отпроситься. Просто неожиданно так. Я сказала про Казань всего один раз, не думала, что запомнишь.

– А я запомнил. Жду тебя, давай скорее.

– Хорошо, сейчас, – киваю я и возвращаюсь к ящику с игрушками. Замечаю, что пакета с пирожками нет, наверное, забыла в машине Дениса. Это даже хорошо. Сережа точно бы к ним придрался. Началось бы представление, что в зал не хожу, пирожки ем, зарядку по утрам не делаю, диету не соблюдаю, живот ращу. А что живот? Самый обычный.

Я верчусь у зеркала и ощупываю бока. Может, он прав? Может, я на самом деле толстая? А после новогодних праздников стану ужасно толстая и Сереже разонравлюсь. И никому больше не понравлюсь. Даже Денису. Под курткой ничего не видно, вот он и не разглядел. Еще и морщины, и волосы седые отросли, и второй подбородок торчит. Я прижимаю ладонь к зеркалу, кусаю губы и тихонько плачу. Ну почему так быстро? Ведь это не я! Я – это маленькая девчонка Даша, стройная, с густыми волосами до пояса, с круглым юным лицом и с уверенностью в том, что останется такой всегда. Взрослые не хотели нас расстраивать. Особенно бабушки, которые, конечно же, знали все.

Я размазываю слезы по щекам, сажусь на диван и замечаю в ящике смятый бумажный уголок. Я осторожно тяну за него, и в моих руках оказывается тонкая книга в мягкой растрепанной обложке – «Строим метро». Помнится, нашла ее под елкой после того, как засыпала бабушку вопросами о подземном туннеле и поездах. Зачитывалась ей все утро первого января и всю новогоднюю неделю. Особенно мне нравилось рассматривать картинки со станциями метро и поездами. Книга была про Новосибирск, но это было неважно. Все равно интересно. Мечтала, что когда вырасту, стану работать в метро и построю много новых станций в Екатеринбурге и обязательно – одну секретную.

– А для чего секретная? – смеялась бабушка, когда я делилась с ней мечтами.

– Это будет особенная станция, – с серьезным видом отвечала я. – И ты, и мама, и папа говорят, что дедушка Мороз приходит только к детям. На этой станции будет все наоборот. Дети будут приходить к взрослым, чтобы исполнять желания. Тогда чудеса будут у всех.

– Маленький дед Мороз? – потрепала бабушка меня по плечу и побежала на кухню, заслышав шипение на плите.

– Нет, – пошла я вслед за ней.

– Ну вот, каша убежала, – огорченно вздохнула бабушка.

– Ба, не расстраивайся. Хочешь, расскажу, кто будет исполнять желания взрослых?

– Ну что ж, делись, фантазерка.

Я забралась к ней на колени, прижалась щекой к бабушкиному фартуку и сказала:

– Это будет станция с маленькими помощниками дедушки Мороза. Взрослые ведь часто ездят в метро?

– Конечно, – подтвердила бабушка.

– Ну вот. Значит, это правильное место для новогодних чудес. На станции будет особенный поезд. Когда человек садится в него, исполняется желание. Я здорово придумала?

Глава 3

Мне часто видятся сны про бабушку. Кажется, что чем старше становлюсь, тем чаще ее вспоминаю. Теплые руки, добрый взгляд, седые бабушкины кудри и перепачканный мукой передник. Наверное, она думала, что пирожков и блинов не может быть слишком много, беспокоилась, что ее внучки вот-вот снова проголодаются. Я многому научилась в жизни у мудрых людей, но есть вещи, которых не постичь. Например, секрет бабушкиного рассыпчатого манника и геркулесовой каши на молоке. Рецепт остался, но вкус не тот. Что она добавляла? Любовь?

Но кроссворд и концерт в те времена для меня были слишком скучны. Малинин с его заунывными романсами быстро надоедал, и я просила бабушку переключить на мультики. Наступала предновогодняя неделя, и показывали советские про зиму: «Дед Мороз и Серый волк», «Снеговик-почтовик», «Когда зажигаются елки» и всякие другие. Потом в уютную комнату забирался вечер, мы дергали за ниточку торшер с висюльками, похожими на маленькие стеклянные стрелы (я иногда снимала такую стрелу с торшера и любовалась, как она здорово переливается на свету) и читали друг другу вслух сказки из толстенной книги. За окном скрипел под чьими-то шагами снег, от соседей снизу доносилась знакомая мелодия из новостей, шелестели страницы, иногда потрескивала и моргала старая вытянутая лампочка. Вечера с бабушкой – самые лучшие воспоминания о детстве.А если бы и спросила, разве бы я получила точный ответ? Бабушка бы всплеснула руками, хитро подмигнула и сказала любимой поговоркой: «Те же штучки, да не те ручки! Не сердись. У тебя все хорошо получается. Пойдем-кась лучше кроссворд порешаем. Телевизер посмотрим, концерт же сегодня, забыла что-ль? Малинин петь будет. Какой мужчина, а?»

Новогоднюю ночь с девяносто четвертого на девяносто пятый я провела у подруги Снежаны: она позвала меня и еще нескольких девочек из класса встретить праздник у нее дома. Мама у Снежаны работала в больнице, папы не было, бабушек и дедушек тоже. Нам оставили несколько бутылок газировки, оливье, шоколадный торт, кулек вафельных конфет «Мишка на Севере» и много-много настольных игр. Родители бы ни за что меня не отпустили встречать Новый год без взрослых, но бабушка схитрила: сказала маме, что мы договорились праздновать вместе. Никто и не заметил подвоха.

Когда часы пробили двенадцать, я подбежала к телефону, торопливо зажужжала диском, набирая пятизначный номер.

– Алло, бабуль! – перекрикивая орущий магнитофон, радостно выпалила я. – С Новым годом!

– И тебя с праздничком, – подхватила бабушка. – Как вы там? Чем занимаетесь?

– С девчонками играли, танцевали, кассеты новые слушали, которые Снежане мама подарила. Ася нам такое гадание показала, закачаешься! Я тоже тебе покажу потом. У меня имя выпало на букву «Д»! Сейчас во двор пойдем, на санках кататься. Бабуль, – перешла я на вкрадчивый шепот. – А можно я у Снежаны переночую? У нее и раскладушка есть. Ей страшно одной спать. Можно, а?

Я задумалась, накручивая черный телефонный кабель на палец. Ну почему, почему мы понимаем важные вещи слишком поздно? Почему я не догадалась в тот день, что она хотела хотя бы недолго побыть со мною рядом? Я виновато сопела в трубку и не знала, что ответить.– А коль мама спросит? – грустно спросила бабушка.

– Ну да ладно, – сказала бабушка. – Авось, решим. Отдыхай, Дашенька. Ты домой с утра или ко мне заскочишь? Дед Мороз подарочек тебе под елку положил.

– Бабуль, ты супер! Самая лучшая бабуля на свете! – подпрыгнула я на месте. – Я к тебе с утра. Дома спать еще будут.

Все деревья покрылись белой-белой изморозью, мороз первого января стал колючим, пробрал до самых костей. Путь до бабушки неблизок в такую холодрыгу. Я прошла всего несколько домов, а пальцы в варежках закаменели, ресницы заиндевели. Хрусть-хрусть, хрусть-хрусть. Ветер смел с тропинки жесткие крупинки снега к высокому сугробу. Любопытно, какой подарок ждет меня под елкой? Дома, наверное, снова конфеты. А бабушкин Дед Мороз будто угадывает мои мечты. То огромный пупс в коляске, то калейдоскоп, то набор яркой мозаики, то, как в прошлом году книжка про метро.

Бабушка, увидев мои красные щеки, всплеснула руками и бросилась отпаивать меня чаем. Поставила на стол угощение: теплый разборник с конфетками, кусочек творожного пирога и мед в маленькой баночке. Зимнее солнце неохотно заглядывало в окна, искрилось на подвесках торшера и маленькой белой елочке из мишуры. Бабушка отдала стеклянные игрушки на большую елку, а на свою повесила прошлогодние игрушки из нашей творческой мастерской. Около нее поставила наши со Светкой рисунки и открытки. Около елочки два подарка, завернутые в обойную бумагу. На нее наклеены снежинки. Я с подозрением покосилась на рулон, который пылился в углу.

– Дед Мороз спешил слишком, – развела руками бабушка. – Попросил меня завернуть подарки для тебя и Светочки. Одинаковые, бери любой.

Через полгода бабушки не стало. Я была недостаточно взрослой, чтобы прочувствовать всю глубину горя и уже недостаточно маленькой, чтобы до сих пор верить в новогодние сказки. Тому самому тетрису и полотенцу с лисичкой почти тридцать лет. Когда мне становится грустно, зарываюсь в теплую ткань лицом. Что бы там не говорили, бабушкина любовь не имеет срока годности. Она согревает всегда, сколько бы времени не прошло.Я нетерпеливо развернула сверток и взвизгнула от восторга. Тетрис! Дед Мороз подарил мне тетрис и зеленое полотенце с лисичкой. Бабушка загадочно и грустно улыбнулась и удалилась на кухню, готовить обед.

Так вот, бабушка приходит в мои сны и чаще всего в канун Нового года. Снится, будто я после телефонного звонка одеваюсь, бегу по знакомой улице, отряхиваю валенки у двери и подпрыгиваю до кнопки звонка. Бабушка встречает меня в прихожей, она закутана в серую шаль и старенькую зимнюю куртку. К стене прислонены детские санки.

– Кататься пойдем, – улыбается она. – К городской елке. Пойдем ведь, Дашенька?

***– Пойдем, – киваю я в ответ, и мы спускаемся по лестнице в заснеженный двор. Потом мы долго бредем по улице, и мне все кажется, что вот-вот должна появиться площадь, а ее все нет, и бабушка тоже исчезает. Почему все время снится этот путь? Почему она хотела дойти до городской елки?

Едва моя напарница Вика переступает порог магазина, я, взбудораженная новым приказом, потрясываю перед ее глазами длиннющей лентой с новыми ценниками.

– Скорее, – тяну ее за рукав. – Работы до кучи. Смотри, сколько прислали! Сейчас люди набегут, а у нас ничего не сделано. Ругаться начнут.

Вика подносит к носу ленту, внимательно перечитывает цены и с преспокойным видом удаляется в подсобку. Я нетерпеливо кручу в руках ценники и стучу в дверь.

Вика выходит, завязывает платок и выходит за кофе. Меня потряхивает от возмущения.– Я у набора шаров уже поменяла, еще гирлянды, еще мишура, еще гномы и олени, – громко перечисляю я вслух. Вроде бы все.

– Давай сначала сделаем, – окликаю я напарницу. – Ну правда, ругаться же будут на несовпадения в кассе.

Она вздыхает, замирает у входа и лениво отмахивается:

– Даш, посмотри внимательней. Не знаю никого, кто ругался бы на скидки.

Я цыкаю сквозь зубы и откидываю от себя ленту. И точно, цена же в меньшую сторону. Может быть, последовать примеру Вики и тоже за кофе? Надо же стать такой невнимательной. Вон и олени с гномами тоже улыбаются, ржут надо мной, не сводят с моего лица размалеванных глаз. Ну упали в цене и что? Все равно опять их не купят и отправятся обратно на склад. Покупатели только вертят их в руках, осматривают со всех сторон и ставят на место. Иногда подходят, спрашивают, почему так дорого. Что, почем, хоккей с мячом… Как всегда. От новогодних игрушек ломятся полки во всех магазинах. И настолько много этой придуманной лжесказки, что настоящая сказка, не выдержав конкуренции, прячется в пыльных чуланах, гаражах и на антресолях. Имитация праздника, имитация чудес.

Я присаживаюсь у шкафа с гирляндами и сталкиваюсь взглядом с маленькой синеглазой девчушкой в белой шубке. Как ей удалось пробраться сюда до открытия? Девочка радостно улыбается и откидывает русые кудри с плеч. Я приоткрываю дверь и спрашиваю:

– Ты что-то хотела купить? Заходи.

Она потирает пушистой варежкой нос и часто кивает. У нее такие серьезные глаза, что мне кажется, будто ей вовсе не семь и не восемь лет, а как минимум двадцать.

– Здравствуйте, – вежливо здоровается девочка и деловито осматривает полки, заложив руки за спину. Будто сейчас за этим приветствием последуют слова: "Я ваш новый руководитель. Давайте знакомиться". Но я ошибаюсь. Она говорит:

– У вас есть стеклянные новогодние игрушки?

Я подвожу ее к витрине и показываю наборы шаров из тонкого стекла.

– Вот, разные есть. Синие, зеленые, красные. Есть синички, есть снегири, снегурочки. Что нравится?

Ранняя покупательница растерянно пожимает плечами и слегка касается пальцем запечатанных коробок. Синева в ее глазах тускнеет.

– Нет, не то. Эти не засветятся, – почти шепотом отвечает она. – Нужны другие. Но нигде нет.

– Ну какие другие? – с раздражением в голосе бурчу я. – Вот теремки еще есть, олени, избушки, звери всякие. Ты скажи, что надо, поищу на складе.

– У меня фотография есть, – щебечет девчушка и достает из нагрудного кармана снимок. На нем елка, украшенная игрушками, похожими на те, что я привезла с Тагила. Узнаю стеклянные бусы, космонавтов и заснеженные шишки.

– Таких не делают уже, – мотаю я головой. – Да и не светились они никогда. Кто такое сказал?

Девочка снова расплывается в улыбке и с хитрецой посматривает на меня исподлобья. Вика несется к магазину с огромным стаканом кофе, проходит мимо нас и даже, не здороваясь с малышкой, снова исчезает в подсобке. Девочка отряхивает шубку, надевает варежки и, несмотря на то, что она долго находилась в тепле, меня окатывает холодной волной от ее одежды.

Я проглатываю эти странные слова и с недоумением смотрю ей вслед. Когда опускаю взгляд на стол у ресепшен, то замечаю, что ценники пропали. Обхожу зал и замечаю россыпь голубых бумажек, все на своих местах.– Светятся, – упрямо повторяет малышка у двери. – Раньше все это знали. Теперь всем некогда, вот и не замечают.

– Вот ты метеор! – удивленно восклицает всегда спокойная Вика, вернувшись в зал. – Пяти минут не прошло. Это рекорд.

– Да ладно тебе, – отмахиваюсь я, погружаясь в мысленный разговор с начальством. Но ответ, само собой, известен заранее. Никакого отпуска, никакой новогодней Казани, праздника и чудес. Я набираю номер Сережи, нервно накручиваю локон на палец и шепчу в трубку:

– Да, я на работе. Нет, не отпустили. Я работаю еще завтра. Да вот так. Работаю. Ну чего ты кричишь? Не могу ничего сделать, правда, занята. Никто не отпустит, и замены нет. Ну поезжай сам, что я сделаю… Ну одна буду или с Яной посидим. Нет, к маме не смогу уехать. Последний рейс в шесть. Так сдай билет на меня, а сам поезжай, если хочешь.

Сережа кричит еще больше, я, не сбрасывая вызов, кладу телефон на стол и гляжу в зал на задорное перемигивание игрушек. Снова вспоминаю про ценники. Неужели я окончательно выжила из ума?

Глава 4

Последний предновогодний вечер полон разочарований: Сережа уехал в Казань без меня, демонстративно оставив билет на полке в прихожей, подруга не отвечала на звонки, да еще и телевизор окончательно сломался. Остаюсь одна, в доме тихо и очень темно. Прохожу в комнату и, не снимая пуховика, падаю на диван. Свет от электронных часов падает на елку и отражается золотистыми искрами в лампочках гирлянд. Я вспоминаю девочку, которая искала елочные игрушки, ее гипнотически синие глаза и белую шубку. Кто отпустит ребенка одного в таком наряде? Откуда она вообще взялась в магазине до открытия?

Я распутываю гирлянду и снимаю ее с елки, вслед за ней отправляются на кресло синие и серебристые шары. Вместо них я развешиваю старые украшения, которые привезла с собой из Тагила. Их не хватает, елка кажется полупустой и блеклой. Тусклые бусы пахнут пылью и старьем. Выцветшая мишура напоминает ободранный кошачий хвост и пахнет, кстати, соответствующе. Измятый дождик тоже имеет отнюдь не праздничный вид.

работу. Ностальгии у меня не возникает, новогоднее настроение не появляется. Моя елка даже близко не похожа на ту, с фотографии. Я будто забрала ее с помойки. Ну и что тут засветится? Может быть, девочка говорила о какой-нибудь новой ретро коллекции? Сейчас это вроде как модно. Или же девочка просто больная на голову.Я вздыхаю, раздраженно отряхиваю ладони от пыли и отхожу назад и, прищуриваясь, оцениваю

В дверь звонят. Сережа? Я вздрагиваю, поднимаю пуховик с пола и спешу в прихожую. Но встречает меня не он, а курьер с огромным букетом роз.

– Это от кого? – изумленно таращусь я на цветы.

– Не знаю, – пожимает он плечами. – Нам не сообщают.

Я закрываю за ним дверь, зарываюсь лицом в душистые лепестки и пишу Сереже смс с одним только словом "Спасибо". Обида на него немного отступает, но на душе все равно скребут кошки. Дурацкий какой-то день. И елка теперь тоже дурацкая. Ну и фиг с ней. Переделывать лень.

Я не ухожу в спальню, ложусь прямо на диванчике в гостиной и закутываюсь в теплый плед. Перед тем, как уснуть, слышу скрип снега с улицы и какой-то тихий звон, будто кто-то рассыпал горсть монет на асфальте. Или льду?

А, нет. Это не монеты. Это сигнал поезда в метро. Я переворачиваюсь на другой бок и снова вижу перед собой сине-зеленые вагоны, которые не появлялись в подземном туннеле с двухтысячных годов. Я думаю, что поезд промчится мимо, оглушая меня пронзительным дребезжанием и лязгом старого железа, но он внезапно останавливается и распахивает двери. Я не сразу решаюсь сесть, потому что все вагоны пусты. Вдруг машинист остановился по ошибке?

Потом я все же захожу внутрь. Ощупываю холодные поручни, разглядываю кожаные сидения, привычную надпись, которую вывели краской через трафарет "не прислоняться" и карту маршрута. Карта старая, на ней нет станций Геологическая и Чкаловская. Я хочу выйти, но строгий голос из динамиков предупреждает: "Осторожно, двери закрываются" и створки захлопываются прямо у меня перед носом. Название следующей станции голос не сообщает.Поезд ревет и несется вперед, откуда-то веет сильным холодом, я кутаюсь в куртку и не решаюсь присесть, вглядываюсь в темноту подземного тоннеля, жду, когда появится станция, чтобы выйти, но только чувствую, как нарастает скорость. У меня свистит в ушах, сердце скачет то вверх, то вниз. Что за американские горки?

Наконец, поезд резко тормозит, я едва успеваю схватиться за поручень. Окна заливает бледно-голубой свет. Незнакомая станция. Такой точно нет в Екатеринбурге. Передо мной вырастают огромные хрустальные колонны, прозрачный, будто стеклянный пол и белые-белые стены, покрытые инеем и снегом, точно в морозильной камере. Здесь гуляет ветер, за ним тянется шлейф не сырости и плесени, а свежевыпавшего снега, хвои и легкого аромата цитрусов. На снежной стене светятся огромные ледяные часы, минутная стрелка медленно подкрадывается к часовой, которая показывает полночь. Я перевожу взгляд направо, пытаясь обнаружить эскалатор или лестницу, но снова натыкаюсь на стену, у которой стоит огромная елка. Она напоминает ту, которую показывала девочка. На этой елке точно такие же игрушки, как и на моей, но выглядит она, как царица всех елок.

Бом-м! Бом-м!

Я вздрагиваю. Но ничего страшного. Просто часы бьют полночь. И тут свершается настоящее чудо: на иголках ели зажигаются крохотные искорки – синие, красные, желтые, зеленые. Они переливаются точно гирлянды, кружатся возле игрушек и зажигают их. Красота! Волшебство! А что с верхушкой? Разве на ней не должно быть звезды?

– Должна быть, – слышу я знакомый голосок в ответ на свою мысль. – Просто ты о ней забыла. Это же твоя елка. Не узнаешь? Наряди до конца. А потом загадывай желание.

Я оборачиваюсь и снова вижу перед собой девочку в белой шубке. Ее голубые глаза лучатся в темноте. Она протягивает мне ладони, в которых лежит большая серебристая снежинка. Я узнаю ее. Мы смастерили ее с бабушкой в нашей новогодней мастерской. Сколько же провозились с ней! Наверное, несколько вечеров. Потом долго размышляли, в какой цвет ее покрасить. Думали, думали, потом бабушка хитро подмигнула и принесла остатки серебряной краски, которой папа красил гараж. Жаль, но родителям наша снежинка не понравилась. Я не слишком расстроилась, ведь новенькая красная звезда была в разы лучше. А самодельной верхушкой бабушка украшала свою маленькую елку.

– Разве сбудется? – пожимаю я плечами.

– А как же! – радостно сияет девочка. – Это твоя станция. Ты ж сама ее придумала. Не помнишь?

– В детстве чего только не придумаешь, – рассеянно бормочу я, разглядывая снежинку.

– Там все и начинается, – смеется малышка. – Помнишь книжки, которые ты читала тогда?

– Про метро? – недоумеваю я.

– Не только. Про Буратино помнишь? Золотой ключик от потайной двери. У каждого из нас есть такая дверь, только не каждый имеет смелость забрать ключ у Карабаса-Барабаса и войти в нее. Не каждый способен пройти путь по дороге из желтого кирпича к своей мечте и увидеть изумрудный город. Ты придумала эту станцию давно, но поверила в нее только сейчас. Так сбудется ли, Даша?

– Ну наверное, – не спускаю я глаз с елки. – Наверное…

Я просыпаюсь посреди ночи, вспоминаю удивительный сон и оглядываю темный силуэт елки на столике. Все как обычно, но мне кажется, что разноцветные искры пропали с игрушек за секунду до моего пробуждения. Снова слышу приглушенный звон. Двери закрываются. Поезд отбывает со станции.

Глава 5

Утро выдается тихим и очень морозным. Народ отсыпается, готовится к праздникам. Временное затишье перед бурей. Сегодня я работаю в центре. Доезжаю до торговой точки на метро. Меня встречает девчонка в красной шапочке с косами и мишуре. Я не работала с ней раньше и ничего о ней не знаю, кроме того, что ее зовут Ася. Но моя напарница сама выбалтывает о себе все: о том, как она перешла в нашу сеть из обувного отдела, о веселой студенческой жизни, о своем парне, который заберет ее вечером на тусовку, и о том, как она любит рисовать и делать себе красивые ногти. Ася пока еще не определилась, что она любит делать больше и показывает мне бесчисленное количество фотографий с разномастным маникюром, рисунки с монстрами, покемонами и эльфами и недоделанную алмазную вышивку. Я киваю ей, поддакиваю, но не успеваю вставить даже слова: неуемная коллега начинает новую тему.

– У тебя новогоднее настроение хоть есть? – наконец, успеваю спросить я.

– Конечно, – хихикает она, накручивая на палец мишуру. – И тут у нас все по-праздничному. Сверкает, переливается. Классно же! Всегда мечтала поработать в праздник. Каждого покупателя поздравлю с наступающим и подарю маленький сувенир. Вот, целый мешок купила. А потом мы с друзьями к елке пойдем, салют смотреть и гулять. Там шампанское нельзя, но все пьют по-тихому, и мы тоже замутим.

– А дома как же? – удивляюсь я. – Салаты, мандарины там, подарки под елкой…

– Да ну, прошлый век, – отмахивается Ася. – Может завалимся в бар компанией, приятные мелочи подарим друг другу. А дома то что? На улице и в заведениях больше вайба. Елку я тоже не ставила, от нее пыль одна. А вы как встречаете?

– Не знаю. Возможно с подругой. Посидим, поболтаем. Оливье, шампанское, тортик – все как всегда.

– А на елку пойдете? – поднимает она брови. – Приходите к нам, развеселим вас.

– Ладно уж, – грустно улыбаюсь я, глядя на себя в зеркало. – У вас своя компания у нас своя. И кому ты собралась конфеты раздавать? Гляди, нет никого.

– Еще не вечер, – рассыпается по пустому залу звонкий смех Аси.

И в самом деле – не вечер. Через пару часов в наш салон врывается целая толпа. С полок сметают хлопушки, мишуру, гирлянды, дождик, статуэтки с драконами, сувенирный шоколад и светящиеся камины. Ася мечется от одной стены к другой, я выбиваю один чек за другим, на столе – несколько подарков от клиентов: шоколадки, ручки, бутылка шампанского. Я не хотела брать, но мужчина, оставивший ее, хитро подмигнул и под шумок смылся из салона.

– Больше не могу, – тихо стону я, разминая уставшие ноги. – Ася, куда я положила телефон? Сколько времени?

– Он во втором ящике. Я убрала, чтобы не прихватили. Почти шесть вечера. Быстро время пролетело, правда? – говорит она, наводя порядок на изрядно опустевших полках.

– Спасибо. А мы еще не обедали, – сокрушаюсь я. – Выйду на минутку, позвоню подруге и в магазин схожу.

– Хорошо, – кивает Ася и залипает на стеклянный шар с дедом Морозом, в котором кружатся серебристые снежинки. Я топчусь у порога, не решаясь привлечь ее внимание к залу. Вот уйду и что? Придут, утащат что-нибудь, пока она в трансе. Я тоже ненароком прикасаюсь взглядом к шару и вспоминаю сон, в котором ожила и засветилась моя неказистая елка, ледяные стены станции метро, хрустальные колонны, старый поезд и картонная снежинка. Я не нашла ее с утра, но ничуть не огорчилась. Это же просто сон, детский наивный сон…

Ася оборачивается, вздрагивает и с удивлением таращит на меня глаза.

– Я думала вы ушли. Напугали.

– Да так, задумалась, – отмахиваюсь я, глядя в телефон. – Теперь точно ушла.

Карина отвечает на звонок не сразу, а по ее раздраженному «привет» я догадываюсь сразу, что подруга не в духе.

– Ты куда пропала-то? – спрашиваю ее, выбирая из кучи мандаринов покрупнее, посвежее и без листочков. Сильно пахнет жареной курицей и салатами. При этом полки с готовой едой пусты. Наверное, продавцы и повара отмечают Новый год, не отходя от кассы. У меня урчит живот от этих ароматов.

– На кудыкину гору! – огрызается Карина. – Дел было много, устала.

– Так давай соберемся сегодня, отдохнем. Мне шампанское подарили. Мандарины вон купила, салат сделаем.

– Нет, у меня другие планы, – возражает она. Мне кажется, что ее голос дрожит. Карина плачет?

– Что случилось? Ты расскажешь, наконец?

– Ничего не случилось. Послушай, ты можешь просто отвалить? Да, я хочу встретить Новый год одна, имею право. Просто оставь меня в покое, не звони и не пиши. Поняла?

– Более чем. Я что-то сделала не так? Обидела тебя?

– Нет. Не надо все примерять на себя. Потом объясню. Пока.

– Ну пока, – вздыхаю я, отсыпаю половину мандаринов из пакета обратно и выкладываю горошек и колбасу. Что за черная полоса в конце года? Неужели и следующий год будет таким ужасным? Известно ведь, как Новый год встретишь, так его и проведешь.

Я с тоской гляжу на вечернюю суету в магазине, на воркующие парочки, на полные корзины продуктов и счастливых детей и тоже мечтаю хоть о капельке счастья в эту ночь. Было же оно когда-то – счастье. Куда все ушло?

Я прихожу в себя от звона монеты под ногами. Нагибаюсь и шарю под прилавком. Не может быть… Это не монета, а жетон. Жетон от нашего метро! Но кто его выронил?

Вокруг нет никого, кто бы искал пропажу. Людей слишком много и очень шумно, не докричишься, не дознаешься. Я несколько раз громко задаю вопрос, показывая жетон в пальцах, но покупатели проходят мимо, не обращая на меня внимания. Я пожимаю плечами, кладу жетон в карман и забываю о нем до позднего вечера.

А вечером случается еще кое-что странное. После закрытия магазина я выхожу на улицу, дрожа от холода, залетаю в холл метро и долго пытаюсь пройти через турникет. Не срабатывает ни карта, ни телефон. Светится та же надпись «попробуйте другую карту».

– Женщина, купите в кассе жетон, – лениво отмечает охранник. – Возможно, интернет сбоит.

– Точно, у меня ж есть, – я радостно хлопаю себя по карману и в первый раз за день от всей души улыбаюсь. – Спасибо, что напомнили!

– С наступающим! – сдержанно кивает он.

– Такой праздник сегодня чудесный! – слышу я позади себя скрипучий старческий голос. – Давайте оплачу вам проезд. А вы жетончик мне отдадите. Уезжаю к внучке в Америку, привезу ей подарочек.

Я оборачиваюсь на голос и вижу перед собой худого старика в стареньком вельветовом костюме. Он опирается двумя руками на тросточку и оглядывает меня ледяными глазами. Я сжимаюсь в комок под его требовательным взглядом. Он еле стоит на ногах, весь трясется, того и гляди рассыплется, но мне становится страшно. Старик протягивает к терминалу карту, но я отвожу его руку, бросаю жетон в щель и проскальзываю к эскалатору.

– А ну стой, шельма! – слышу я скрипучий окрик за своей спиной. – Нельзя тебе туда, слышишь?

Я вытираю с шеи выступивший пот, медленно спускаюсь вниз, и замечаю, что свет становится тусклее. Смотрю по сторонам и удивляюсь, неужели никого больше нет на станции? Вдалеке грохочет поезд. Его никто не ждет, кроме меня. Слабо верится, еще и девяти нет, в это время вагоны давятся людьми. Смотрю на часы, чтобы узнать, когда был предыдущий поезд, но вместо цифр на табло горят красные прочерки. Пропала связь? Что случилось?

Железо гремит ближе. Я стою на месте, будто сраженная молнией. Это же тот самый поезд из моего сна! Тот же самый номер 3605. Да ну, неправда! Сейчас он проедет мимо, как в прошлый раз. Он просто готовится к выставке. Карина говорила, что будет такая в музее метро. Для этого снимают фильм про строительство первой станции в 1991 году.

Но поезд мимо не проезжает. Он с визгом тормозит и распахивает перед моим лицом двери. Зачем? Куда? Я отступаю назад и роняю сетку с мандаринами на пол. Они рассыпаются рыжими мячиками по полу.

– Даша, скорее! – в дверях вагона появляется моя старая знакомая – девочка с васильковыми глазами. – Она протягивает мне ладонь и испуганно озирается по сторонам. – Быстрее! Мы не можем стоять долго.

Я гляжу на эскалатор и вижу, как его заволакивает черная пустота. Эта бездна сжимает станцию в тиски, но в нескольких метрах от меня еще лучится бледный свет. Я вскрикиваю от ужаса, запрыгиваю в вагон и вцепляюсь в рукав девочки.

– Осторожно, двери закрываются, – вежливо и в то же время строго сообщает диктор.

Глава 6

Поезд, скрипя и дребезжа, трогается с места. Я успеваю схватиться за поручень и охаю от неожиданности: он ледяной как сосулька. В приоткрытые окна врывается прохладный ветер, который пахнет сыростью и креозотом для смазки путей. Что со мной? Где я? Все случилось на самом деле или я просто отхватила палкой по голове от того жуткого старикана и лежу без сознания в холле метро?

Я поднимаю испуганный взгляд на девочку, ноги у меня дрожат и подгибаются, рука намертво примерзает к поручню. Поезд не собирается останавливаться: в окнах проносятся опоры туннеля, ветер хлещет сильнее. Девочка загадочно смотрит на меня, хитро прищурив глаза. Она ничего не говорит, словно выжидает чего-то. Ее золотые кудри мечутся из стороны в сторону, щекочут лицо, лезут в глаза, но девочка, кажется, ничуть не раздражена этим.

Наконец, я на подгибающихся ногах усаживаюсь на кожаное сидение, дышу на замерзшие ладони и робко спрашиваю:

– Ты кто?

– Я фея, – хихикает девочка. Она подходит ко мне и садится рядом. – Разве ты ничего не слышала про новогодних фей?

– Нет, – честно признаюсь я и умоляющим взглядом смотрю на свою спутницу. – Я хочу выйти. Скоро приедем? Боюсь, что мне нужно к врачу.

– Да брось, – весело отвечает она. – Скоро будем на месте. У тебя готово праздничное желание?

– Ж-желание? – заикаясь, спрашиваю я. – Какое желание?

– Ну новогоднее, какое же еще, – сердится девочка, хмуря бровки. Я смотрю в пол и вижу, как она то сводит, то разводит носки белых сапожек.

– Не попасть в дурку, – бурчу я под нос.

– За что мне это наказание, – по-взрослому вздыхает малышка, встает передо мной в позу, уперев руки в бока, и заявляет: – ты сегодня третья. Я бы могла работать быстрее, но вы взрослые такие вредные! Один хочет машину и бизнес, а на самом деле домик в деревне и тишины, другой хочет всемирную славу, а на самом деле отпуск. Вы противоречите сами себе. И как можно не верить в то, что придумала сама? Ты же сама хотела в детстве, чтобы у взрослых тоже были новогодние чудеса. Забыла, да? Вот только дети принимают чудеса с восторгом, а большие дяди и тети с ужасом. Будто не желание их исполняется, а к зубному врачу ведут.

– Прости, – бормочу я и краснею от стыда. – Я попробую загадать, правда! Не буду задерживать. Просто в голове столько всего, не соображу сразу.

А в мыслях и, правда, кутерьма. Страх и в то же время ожидание чего-то приятного, надежда на то, что чудеса существуют и тревога за будущее. Желание всего-то одно, так чего я действительно хочу? Передо мной предстают соблазны, от которых сложно отвертеться: набранные корзины на маркетплейсах, золотые сережки, которые мне так понравились на днях, а, может быть, лучше безлимитные абонементы в спортзал и бассейн для меня и Сережи? Хотя, учитывая мой возраст, лучше безлимитный пожизненный абонемент во все больницы. Или просто пожелать здоровья? Уфф, сложно.

– Давай я тебе помогу, – ласково улыбается маленькая фея. – Я могу подсказать, но решение будет за тобой.

– Ты знаешь, чего я хочу? – удивляюсь я. В то же время словно гора падает с плеч. Чем старше становишься, тем сложнее разобраться, что для тебя лучше.

– Я только немножко подскажу, – снова хитро щурится она. – Только задумайся, зачем тебе, современной женщине с двумя мобильниками стационарный телефон с колесиком? Ты не отключаешь его, будто ждешь, что кто-то на него позвонит. Кто позвонит, Даша?

Я вздыхаю и прижимаю ладони к лицу. Некстати подкатывают слезы. И снова вспоминается сон, который снится в конце каждого года: бабушка, елка и тагильская площадь. Хоть бы раз мы дошли до нее! И снова чувство вины за то, что последний новогодний праздник бабушка встретила одна.

– Но ведь это невозможно! – пытаюсь оправдаться я. – Невозможно вернуться в прошлое.

– Только ты пришла сюда именно за этим, – кивает девочка. – Понимаешь, перемещения во времени очень опасны, их одобряют не всем. Но твой случай рассматривали много лет и разрешили. Разве ты не хочешь воспользоваться шансом?

– А как же я… в таком виде…– теряюсь я. – Да бабушка и на порог меня не пустит.

– Пустит, – подмигивает фея. – Вставай, пойдем.

Она подводит меня к дверям, и я хватаюсь за голову от ужаса. В отражении видны две девочки: моя новая знакомая в белой шубе и другая – худенькая, большеротая в потрепанном сером пальтишке с коричневым воротником из искусственного меха, бежевом растянутом свитере, цигейковой шапке и красной манишке. Ее короткие каштановые волосы, выбившиеся из-под шапки, завиваются в мелкие кудряшки. Я смотрю на ноги. Они обуты в черные облезлые полусапожки. Бегунок на одном из них обломан, вместо него вдета скрепка. Мятые фиолетовые штаны, купленные мамой на барахолке. Шарю по карманам. В них нет ни паспорта, ни денег, ни мобильника. Нащупываю холодную монетку и выуживаю ее на свет.

– Это на обратный путь, – объясняет фея. – Не потеряй. Обратное метро найдешь рядом с Восточным шоссе. Помнишь, там есть подземка?

– Ее же убрали, – тонким дрожащим голоском отвечаю я.

– Но раньше-то была, – улыбается она, пожимая мне руку. – Ты найдешь там старый турникет. Бросишь в него монетку, и откроется вход на станцию. Там что-то вроде железнодорожных путей. Приедет точно такой же поезд, как сейчас. Сядешь в него и выйдешь на своей станции. Время изменится на два часа вперед. К полуночи успеешь.

– А вдруг я скажу что-то лишнее? Ну там, в прошлом. Что-то о будущем. Я ведь все помню.

– Ты не сможешь, – девочка треплет меня по плечу, поезд замедляет свой ход. Ветер становится тише и теплее. – Волшебство действует так, что ты ничего не сможешь сказать. Но не беспокойся, воспоминания останутся с тобой. Ну, давай веселее, ты все-таки едешь в детство. Забыла?

– Немного страшно, – признаюсь я.

– Это нормально. Но запомни, тому старику, которого ты встретила сегодня у турникета, на глаза не попадайся. Он – главный смотритель метро. Считает, что здесь не может быть никаких чудес. Смотритель давно пытается найти станцию Новогоднюю, чтобы уничтожить ее. Я думаю, он будет следить за тобой. Не позволяй ему прикоснуться к себе, иначе старик узнает, где станция и у взрослых больше не будут исполняться новогодние желания. Все, дальше мне с тобой нельзя, – отмечает девочка, плотнее кутаясь в шубу. – Когда откроются двери, ступай направо, там поворот на Тагил. По новым часам у тебя запас времени до шести утра. Если упустишь время, то все равно вернешься в будущее, но все, что случилось в эту ночь, сотрется из памяти. Все поняла?

– Кажется, да.

Я снова смотрю в окно и вижу, что мы останавливаемся в длинном подземном коридоре. Бетонные лабиринты со входами и выходами тянутся на бесконечное расстояние впереди и позади нас.

– Никогда такого не видела, – выдыхаю я. – Ну и лабиринт!

– Это самое сердце метро, – объясняет фея. – Все станции мира связаны такими коридорами. Отсюда можно попасть куда угодно, в любой город, где есть метро или просто подземный переход. Но это большой секрет от людей. В сердце метро есть доступ только нам и смотрителю.

– Осторожно, двери открываются, – бубнит над моей головой динамик.

– Приятного путешествия! – шепчет мне на ухо девочка, когда я делаю шаг к выходу.

– Спасибо, – горячо благодарю я и осторожно спускаю ногу на бетонную платформу. Я боюсь, что все окажется сном, твердая поверхность обратится в яму и, вскрикнув от нехватки воздуха, все же проснусь. Но нет. Все взаправду. Слышу тихий стук шагов от своих сапожек. И еще какой-то шорох. Нет, это не шорох, а шарканье. Неужели сюда идет тот жуткий старик-смотритель?

Я зажимаю руками рот, чтобы не вскрикнуть и несколько раз поворачиваюсь вокруг себя. У противоположной стены вырастает огромная черная тень. Лихорадочно пытаюсь вспомнить, в какой стороне право и про какой поворот говорила фея. Здесь все стены изрыты поворотами и переходами. Тень приближается ко мне. Я, тяжело дыша, бросаюсь под круглую арку, вспомнив, что девочка вроде бы указывала на нее, и бегу что есть мочи вперед. Впереди светят бледные огни. Добежав до них, я обнаруживаю, что стою на пустой станции, по двум сторонам от меня тянутся рельсы, на потолке – лампы-шары между колоннами. Стены облицованы желтой керамической плиткой. М-да, не очень-то похоже на подземку в Тагиле.

Я оглядываюсь назад – тень больше не преследует меня. Видимо сбилась со следа. Не спеша прохожу по черно-серому гранитному полу. Из потока света выныривает серебристая надпись на черном фоне – «Сокольники».

«Сокольники, Сокольники», – повторяю я про себя, вспоминая, где я слышала такое название. Точно не в Тагиле, и не в Екатеринбурге. Табло над железными путями погашены. Теряю счет времени, не понимаю, где сейчас нахожусь. Слышу мерное движение механизма эскалатора. Наверное, Сокольники – тоже станция метро. Может быть, из книжки? Там было метро Новосибирска. Сибирская, Студенческая, Гагаринская… Сокольники не помню.

Я задумчиво спускаюсь по эскалатору вниз. Там тоже почти никого, кроме скучающего охранника, который бродит у турникетов. Мне сразу бросается в глаза отсутствие терминалов, есть только щели для монет. На стене висит пестрая карта, исписанная названиями станций. Еще не приблизившись к стенду, догадываюсь, где нахожусь. Такое многообразие веток метро есть только в одном городе. Значит, я в Москве. Не туда пришла. Надо вернуться обратно и выбрать правильный путь.

Я разворачиваюсь, бегу назад и врезаюсь в ворота турникета.

– Эй, ты идиотка что ли! – орет на меня охранник, приближаясь ко мне. – Или плати, или вали отсюда! Выход там!

У меня дрожат губы. Вспоминаю про монетку в кармане – единственный шанс вернуться. А как же тогда обратно? Стоп. Нельзя принимать решения сгоряча.

– Простите, не подумала, – часто моргая, отвечаю я охраннику. – Пропустила свою станцию, не туда приехала. Думала, можно вернуться.

– Нельзя, – рявкает он, но тут же смягчившись, объясняет: – ты же вышла уже. Надо снова купить жетон и зайти.

– У меня есть, – улыбаюсь я. – Но раз уж я здесь, схожу в гости к тете, она рядом живет. Поздравлю и вернусь. Успею же? Сколько времени?

– Половина одиннадцатого. Метро до двенадцати. Успеешь, малявка?

– Конечно, – киваю я, обмирая внутри себя от ужаса. Ну куда я собралась? Что удумала? Замерзну же на улице. Но сама не замечаю, как оказываюсь у дверей метро, а передо мной нависают темные громады высоток. И почти в каждом окне горит свет.

Глава 7

Сколько раз за жизнь я хотела бы снова оказаться в детстве? Столько, что не перечесть. Образы и воспоминания не давали уснуть, я снова и снова оказывалась на старых улочках родного города. Думала, что там все было совсем по-другому, иначе, интереснее. Деревья зеленее, небо голубее, снежинки белее и больше. Но я никогда не считала такие перемещения возможными. Никому и никогда не удавалось победить время. Теперь мечта исполнилась, все вокруг меня вполне реально, но это ничуть не радует. Подумать только: я никогда не была в Москве, но из-за своей глупости оказалась тут в самый неподходящий момент. Почему я не опомнилась, когда увидела название станции? Наверное, получилось бы вернуться.

Я дышу на руки и топчусь у дверей метро, раздумывая, что делать дальше и куда идти. Пальто продувает насквозь. В рукавах что-то давит и мешает. Я засовываю в них пальцы и нащупываю варежки. Варежки на резинке! С ума сойти. Бабушка подарила на одиннадцатилетие. Я вытираю слезинку со щеки и любуюсь на вышитых краснопузых снегирей.

Снова на автомате проверяю карман и тут же вспоминаю, что телефона в нем нет. Время – только на часах у метро. Большая стрелка неумолимо приближается к цифре восемь. Скоро одиннадцать. Все потеряно. Нет ни единого шанса вернуться в Тагил. Если только на самолете. Два часа до Екатеринбурга, два часа на поезде, если они еще ходят. Нет. Все потеряно. Я попросту не успею.

Я снова вытираю мокрое лицо варежкой и бреду, куда глаза глядят по заснеженной улице. Подхожу к многоэтажкам и, задрав голову вверх, обхожу безлюдный двор. Очень холодно, у меня застывают ноги в прохудившихся сапожках, мечтаю о теплых валенках и шубе. Причем не только о той шубе, которая одежда, а еще и о той, которая салат. И горячий чай с медом тоже не помешает. Окно на первом этаже приоткрыто, из него пахнет жареной курицей с чесноком. Я голодна настолько, что вот-вот потеряю сознание. Хочу отойти от окна подальше, но запах еды словно магнитом притягивает меня ближе.

– Эй! – окликает меня возмущенный мальчишечий голос. – Ты чего здесь делаешь?

Я оглядываюсь и замечаю у скамейки невысокую фигурку. На мальчика падает неяркий свет фонаря. Он одет в черную болоньевую куртку и меховую шапку-ушанку, на ногах – теплые валенки. В руках у него большой пакет.

Я вылезаю из сугроба и бреду к нему. Пока он первый, кто заговорил со мной. Не считая, конечно, охранника в метро. Другие люди проходили мимо, не обращая внимания на незнакомую девчонку. Хрусть-хрусть, хрусть-хрусть. Снег скрипит все сильнее, я и забыла, какие холода были в ночь с девяносто пятого на девяносто шестой. Минус двадцать, не меньше. Морозный воздух пахнет дымом. Пока иду, раздумываю, что сказать мальчишке.

– Я…случайно тут оказалась, – привираю я. – Понимаешь, я должна была к бабушке лететь, мама обещала, что билет купит… А потом оказалось, что не было никакого билета. Вот и убежала. Так обидно, понимаешь? Я и четверть закончила на одни пятерки, и по дому помогала, чтобы только к бабушке на каникулы поехать. Но вот так…

– На улице будешь Новый год встречать? – шмыгает он носом и вытирает нос перчаткой.

– Наверное, – пожимаю я плечами. – Не хочу домой.

– Тебя как зовут?

– Даша.

– А меня Денис. Пойдем, Даша, – тянет он меня за рукав к двери. – Давай, топай, не стесняйся. У меня оливье сейчас в мороженку превратится. Погреешься немного. Ты с этого района?

– Нет, – мотаю я головой и покорно иду за ним. На ум приходит песня, которая часто звучала в моем доме. Кажется, есть такая станция в Москве. – Чистые пруды. Вот там живу.

– Не так далеко, – улыбается он. – Ты пешком дошла?

– Нет, на метро. А ты здесь живешь?

– Тут папа живет, – деловито объясняет мальчик, снова шмыгает и хмурится. – Они с мамой…ну в общем не вместе. Разошлись.

– Он не заругается, что ты со мной? – я останавливаюсь на ступеньке и вцепляюсь в перила. – Наверное, мне лучше не идти.

– Папа один живет. Он всегда рад гостям. Пойдем, ничего он не скажет.

Папа у Дениса действительно рад гостям. Он добродушно улыбается, жмет мне руку и, хитро подмигнув, представляется:

–Алексей Семеныч, очень приятно видеть такую милую даму рядом с сыном. А вас как звать, величать?

Я искренне удивляюсь: разве с такими мужчинами разводятся? Высокий, красивый, с чувством юмора, галантный… Что еще нужно? Потом я цепляюсь взглядом за вешалку с синим кителем на шкафу. Летчик… Наверное, редко бывает дома. Из-за этого все беды. Вот и Денис сразу поник, когда увидел форму. Он говорит упавшим голосом:

– Па… У тебя снова рейс? Я думал…мы…вместе сегодня…

– Да вот, вызвали, понимаешь. Груз надо доставить. Некому больше лететь. Ну не расстраивайся, кто ж ревет при такой симпатичной подружке. Денис! Ну-ка соберись! Ты же мужчина в конце концов!

Лицо мальчика искажается злостью. Он со стуком ставит блюдо на стол, разворачивается к двери и говорит:

– Ну и пожалуйста! Только не приду к тебе больше. Всегда, когда прихожу, ты улетаешь. Специально да?! Ты просто не хочешь меня видеть.

– Дениска, – охает Алексей Семеныч, опустившись перед ним на колени и взъерошив ему взмокшие волосы. – Ну что ты такое говоришь! Ты очень-очень мне дорог. Но уйти со службы тоже не могу. Без неба это ж как без жизни совсем. Это важно для меня. И ты тоже важен.

Денис еще раз всхлипывает, вытирает слезы, натягивает куртку и снова тянет меня за собой:

– Пойдем. Ты домой поедешь или со мной?

– Не знаю, – испуганно отзываюсь я. – Лучше с тобой, если можно.

– Можно, – кивает он. – Мы с тобой вроде как товарищи по несчастью. Не только у тебя испорчен праздник. Чума какая-то.

– Не злись, пожалуйста, – протягивает ему руку отец. – Мир?

– Хорошо, мир, – неохотно отвечает Денис. – Завтра тебя тоже не будет?

– Буду, – радуется он и широко улыбается. – Завтра точно буду. По расписанию никаких рейсов. А что случилось у твоей дамы? Почему испорчен вечер?

– Я у бабушки хотела встретить праздник. Но билет мне не купили. Не судьба, выходит.

– Далеко живет? – спрашивает Алексей Семеныч, почесывая затылок.

– Ага. Рядом с Екатеринбургом, в Тагиле. Наверное, вы и не знаете такой город.

– Как же не знать, – смеется он. – Каждый военный знает. Я даже больше скажу, сегодня лечу как раз туда. Военный аэродром Салка, слыхала?

– Нет, – качаю я головой. – Думала, что в Тагиле нет аэродромов.

– Что ж с тобой делать, как быть, – исчезает в комнате отец Дениса. – А дома-то потеряли, небось, а?

Я снова пожимаю плечами и гляжу в пол. По щекам снова катятся слезы. Зачем он только сказал про этот чертов аэродром? Все равно ведь не повезет. А тут как ножом по сердцу. Он полетит в Тагил, а я останусь здесь до шести утра, потом проснусь, все забуду и прощай новогодние чудеса, прощай детство. Я забуду Дениса, забуду Москву, волшебный лабиринт с переходами и рельсами, забуду про то, каково снова стать подростком. Такая легкость во всем теле! И совсем ничего не болит.

– Идешь? – спрашивает меня Денис. – Чего зависла?

– Да, да, – вздыхаю я, подавляя в себе боль.

– Подожди, – Алексей Семеныч вырастает на пороге и складывает руки на груди. – Обещай, что позвонишь родителям и предупредишь их, когда прилетишь к бабушке.

– Папа! – округляет глаза Денис. – Ты, правда, возьмешь Дашу с собой?

– Правда, – тихо отвечает он и смеется. – Звонил Дед Мороз, просил его подменить. Что скажете, а?

Глава 8

Я замираю в тревожном ожидании чуда, пока папа Дениса беседует с начальством по телефону. А вдруг меня не возьмут? Вдруг детям не положено летать на военных самолетах? Или просто Алексей Семеныч передумает? Денис, заметив смятение в моих глазах, берет меня за руку и обещает:

И действительно, папа Дениса кладет трубку на рычаг, смотрит на нас веселыми глазами, потирает руки и подмигивает:– Он точно возьмет, не переживай. Только бы погода летная.

– Готова к полету? Не страшно?

Я действительно обмираю, но вовсе не от страха. Скорее от понимания того, что мое желание сбывается вопреки всему. Потому что оно непременно должно сбыться. Где-то там, в морозную темную ночь с девяносто пятого на девяносто шестой меня ждет домой бабушка. На часах половина двенадцатого. И если я сейчас здесь, если я сейчас не в гостях у Снежаны, то бабушка не услышит мой голос в полночь. Взволнуется, начнет меня искать, звонить по номеру, который я оставила ей на всякий случай. Что она подумает обо мне? Эта тревожная мысль кружит мне голову, пальцы дрожат. Впрочем… Я забыла одну важную вещь: раньше не было определителей номеров. Неважно, из какой точки я позвоню, бабушка ни о чем не догадается. Или догадается? Оператор, наверное, сообщит, что звонок с другого города.

– Алексей Семеныч, – нервно покусывая губы, говорю я, – можно я позвоню, предупрежу бабушку о приезде? Я быстро ей скажу и все. Понимаю, что звонки дорогие.

– Нет, не дорогие, – смеется он, протягивая мне телефон. – Связь служебная, не беспокойся.

Корпус телефона красного цвета, а у бабушки был бежевый, но пластиковый диск точно такой же: белый с черными цифрами. У меня перехватывает горло. Вдруг не вспомню номер? Но я замечаю, что в голове клубятся воспоминания не только о том, что я делала вчера во взрослой жизни, но и о том, что было во вчерашнем дне в детстве.

– Погоди, я код города наберу, – протягивает руку к диску Алексей Семеныч, – вот, теперь вводи цифры.

Я дрожащими пальцами набираю семизначный номер, слышу протяжные гудки. Они немного прерываются и хрипят.

– Алло! Кто это? Алло!

От знакомого голоса меня чуть не опрокидывает навзничь. Щиплет в носу. Мысли путаются, не знаю, что ответить. Но молчать нельзя! И нельзя упоминать о подругах, о том, что сейчас я в другом городе, о том, что я приеду, прилечу, и о том, что я чудесным чудом вернулась из будущего, чтобы провести Новый год с ней, тоже нельзя.

– Ну ты чего? – шепчет мне Денис. – Скажи, что приедешь скоро. Связь плохая?

– Бабушка, я скоро буду у тебя, – тут же нахожусь я, и меня оглушает собственный звонкий голос.

– А девочки как же? – удивляется она. – Ты ж с подружками сейчас.

– Ба, слышно плохо, – притворяюсь я. – Часа через два или три, хорошо?

– Хорошо, хорошо, милая, – скороговоркой говорит она, и я чувствую, как бабушка переживает, что я передумаю. – Я курочку тогда в печь поставлю. И дедушка Мороз с подарками подоспеет.

– Ладно, – выкрикиваю я в трубку. – С праздником, бабуль!

– И тебя тоже Дашенька, – хрипло смеется бабушка, – девочек тоже поздравляй от меня.

Я кладу трубку и глубоко вдыхаю, чтобы не выдать волнение. Теперь все будет хорошо. Не так хорошо, как могло бы быть, если бы я сразу нашла правильный вход, но все-таки. Два часа с бабушкой – это очень много, особенно, когда вы не виделись целую вечность.

– Все, молодежь, теперь вам спецзадание. Пока переодеваюсь, заводите машину. Денис, возьми ключи.

– Ура, – вскрикивает мой новый товарищ, хватает ключи и тащит меня в прихожую. Я почти одета, осталось только обуться.

– Так и пойдешь? – недовольно качая головой, спрашивает меня Денис. Он не спускает взгляд с моих ног в тонких колготках. – Ты бы еще босиком. Сейчас, принесу шерстяные носки. В самолете холодно, застынешь.

Я пытаюсь спорить, но Денис неумолим.

– Не повезем никуда тогда. Одевай.

Я недовольно бурчу себе под нос, что ходила так всегда, и было вполне нормально, до тех пор, пока он не вмешался, но послушно натягиваю носки.

– Догоняй, ты ляпа, – весело кричит он, хлопает меня по плечу и с шумным топотом спускается вниз. Я по старой привычке сперва разглядываю лестницу и спускаюсь вниз боком (как он только видит в такой темени?), а потом меня охватывает детское безрассудство (когда еще такое повторится) и, забыв о безопасности и других взрослых заморочках, срываюсь вслед за ним.

Во дворе Денис открывает дверцу старенькой белой "копейки", деловито шмыгает, садится за руль и заводит мотор. Потом достает из-под сидения щетку и убирает снег со стекол и зеркал. До моего лица долетает ледяная пыльца. Я стираю ее варежкой, смотрю в звездное небо и обхожу вокруг машины, ежась от мороза. Денис хмурится, недовольно морщит лоб и вообще выглядит очень грустным. Наверное, не хочет возвращаться домой.

Когда Алексей Семеныч подходит к машине и проверяет колеса, Денис подходит к нему, берет за руку и жалобно заглядывает в глаза:

– Пап…

– Даже не думай, – будто угадывая его мысли, мягко прерывает его отец. – Я подвезу тебя до дома. Нам по пути.

– Пап, – упрямо повторяет Денис и косится на меня. – Всего на минутку. Отойдем, – отрывисто выдыхает он облачко пара. – Я объясню.

– Не мерзни, – кивает на машину Алексей Семеныч, обращаясь ко мне, и поворачивается к сыну. – Пойдем, пойдем, времени мало. Скоро вылет.

Я не знаю, что просил Денис у отца, но, очевидно, они о чем-то договорились. Мальчишка забирается на заднее сидение, сияя как медный пряник.

– Что-то выпросил? – усмехаюсь я и дышу на замерзшие руки.

– Ага, – кивает он. – Мы вместе полетим. Чтоб тебе не было страшно. Это ж не простой самолет, а десантный. Ну и грузовой тоже, правда, пап?

– Сегодня грузовой, – отмахивается Алексей Семеныч, трогаясь с места. – Катапультироваться с парашютами не будем. На обратном пути Дениска будет груз охранять.

– Смотри, чего у меня есть, – шепчет Денис мне на ухо и хлопает себя по нагрудному карману. В нем что-то брякает точно погремушка.

– Что есть? – смеюсь я.

– Угадай, – хитро щурится он. Точь-в-точь, как отец. Денис смотрит на меня в упор блестящими озорными глазами. Дежавю. Такое будто уже случалось. Когда?

Денис достает из внутреннего кармана жестяную коробку и протягивает мне:– Не знаю, – растерянно бормочу я. – Покажи, не люблю загадки.

– Это тебе. Леденцы монпасье, пробовала такие?

– Давно, – уклончиво отвечаю я. – Но в такой коробочке нет, не видела раньше.

– Мама привезла из Франции. Коробка, правда, не полная, – смешно оправдывается он. – Я попробовал немного, с собой носил. Просто не знаю, что еще подарить. Кстати, а когда ты приедешь назад? Скажешь свой номер телефона? Я не навязываюсь, но если хочешь…

Я даже в темноте чувствую, как Денис краснеет. Мне становится неловко.

– Если хочешь, могли бы дружить, – наконец договаривает он. – Я живу недалеко от Чистых прудов.

Я смотрю на зеркало заднего вида и вижу, как смеются глаза Алексея Семеныча. Мне очень хочется сказать свой номер, я даже в одну секунду верю в придуманную легенду о том, что живу в Москве, но тут же понимаю, что одного желания слишком мало. Никто не позволит исказить прошлое. На ум не идет ничего, кроме номера нашего московского начальника, который помню наизусть.

– Пиши, – грустно улыбаюсь я. – Ручка есть?

Денис тянется к переднему сидению, папа протягивает ему карандаш и этот номер остается на талоне к зубному врачу.

– Дома перепишу, – обещает он. – Давай и я тебе свой оставлю.

– У меня ни одной бумажки, – пожимаю я плечами.

– А вот, на дне коробочки напишу.

– Хорошо.

Мы сворачиваем и проезжаем мимо маленького парка. Несмотря на холод, маленькие дети, закутанные по самый нос шарфами, барахтаются в сугробах, стоят в очередь на высокую горку с ледянками, картонками, подносами и по очереди возят друг друга на санках за длинную веревку. Немного скособоченная елка наряжена самодельными и стеклянными игрушками, она щедро посыпана разноцветным дождиком и обрывками мишуры. Я вспоминаю новогоднюю фею и елку на ее фотографии. Она поразительно похожа на ту, что стоит в парке. Закрываю глаза, потом оборачиваюсь и снова смотрю на елку сквозь заднее стекло. То ли зажглись гирлянды, то ли девочка была права… По еловым веткам рассыпаются разноцветные огоньки-искорки.

Полет мне помнится плохо. Алексей Семеныч встречает экипаж, провожает нас в полутемный салон и, когда самолет взлетает, сильно закладывает уши. От боли темнеет в глазах. Денис сидит рядом, он держит меня за руку и гладит по голове. Я пытаюсь сдержать тошноту и безостановочно гляжу на белую дверь – выход из салона. Время тянется безумно долго, хотя Денис говорит, что мы прилетим раньше, чем планировали. Говорит, что до самого Тагила, прям до бабушкиного адреса меня подбросит на машине папин товарищ. Я дышу мелкими глотками, сжимаю в ладонях гудящие виски и жду конца пытки. Наконец, мы приземляемся.

– Как вы тут без меня? А, товарищи десантники? – подшучивает над нами Алексей Семеныч, заходя в салон.

– Все хорошо, – дрожащим голосом отвечаю я. На самом деле меня сильно мутит, но признаваться в этом не хочу. Еще задержат, скажут, надо к врачу, надо отлежаться. – Сколько сейчас времени?

– Четыре утра с учетом часовых поясов, – чеканит он, глядя на часы.

Сердце в груди ухает часто и быстро. Я не учла часовые пояса, как же так! Когда в Москве была половина двенадцатого, в Тагиле – половина второго ночи. А бабушка все равно ждет. Вздыхаю. Когда было иначе? Для самых близких людей не существует часовых поясов. Никогда. И не только в Новый год. Я моргаю, и с ресниц срываются слезинки. Я боюсь только одного – опоздать.

– Все хорошо, не переживай, – протягивает мне широкую и шершавую ладонь Алексей Семеныч. – Сейчас тебя отвезут в Тагил. Приятно было познакомиться, Даша. Надеюсь, увидимся еще не раз. Пойдемте на улицу, попрощаетесь с Дениской.

Мы спускаемся по трапу вниз и смотрим на огоньки взлетной полосы. Мне грустно, потому что сомневаюсь в новой встрече с Денисом. А он и правда очень хороший. Такого друга очень не хватало в детстве. И брата у меня не было. Прикусываю губу, чтобы не разреветься. А он стоит и улыбается во все тридцать два зуба, не подозревает, что телефон, который я дала ему, ненастоящий. Надеется, что еще увидимся. Я подхожу ближе и крепко его обнимаю. У Дениса на темных ресницах вспыхивают золотые искры. Шепчу ему:

– Еще увидимся. До встречи! И с Новым годом тебя. За подарок тоже спасибо. А мне совершенно нечего тебе подарить.

– И ладно, – смущаясь, отмахивается он. – Если бы не ты… Папа раньше не брал меня с собой. Так что уже подарила. Это самый лучший Новый год. Правда.

У самой машины я оглядываюсь на Дениса еще раз. Он замечает это и поднимает вверх руку. В темноте ничего не разобрать, но я знаю, он до сих пор улыбается.

Глава 9

От аэродрома Салки до бабушкиного дома мы доезжаем быстро. Через двадцать минут машина останавливается у подъезда. Я не верю своим глазам: здесь все точно так же, как было почти тридцать лет назад. Мне часто снилась эта тяжелая деревянная дверь с шаткой ручкой, заснеженное крыльцо и заросли колючего кустарника, разросшегося в палисаднике у скамеек. Небо черно-синее, очень чистое и звездное, снежинки попадают в глаза и, кажется, что они действуют как волшебные капли: все чудесное невидимое внезапно проявится. Например, по небу пронесется упряжка самых прекрасных оленей, которые несут за собой ледяные сани. А в санях восседает дед Мороз в красной шубе, рядом с ним Снегурочка. Они развозят детям чудеса и подарки.

Подъездная дверь хлопает и на крыльце появляется бабушкин сосед с первого этажа – дядя Вася. Узнаю его не по лицу, а по зеленому спортивному костюму. Он с недоумением смотрит на меня, закуривает и говорит с укором:

– Не поздновато для прогулок?

– Я к бабушке, – объясняю я и торопливо прошмыгиваю мимо него в подъезд. Как колотится сердце! Голова кружится, ноги спотыкаются на ступеньках. Мне становится грустно и дальше идти не хочется. Зачем? Все пропало. Я опоздала на встречу. В моем распоряжении всего один час. Час! Что можно успеть за такой короткий срок? А могла бы все сделать правильно, прийти вовремя, встретить праздник с бабушкой. Я отшагиваю назад, стираю с лица слезы и тут замечаю в темноте лестничной площадки между первым и вторым этажом бабушку. На ней синее теплое пальто с блестящими пуговицами, которое она надевает только по особенным случаям, а на голове белый пуховой платок.

– Дашенька, – ласково зовет она. – Ты почему здесь, почему не заходишь? Еще и плачешь. Что случилось?

– Ничего, ничего, бабуль, – скороговоркой отвечаю я, подхожу ближе и касаюсь щекой рукава ее пальто. – С девчонками немножко поссорились. Ничего страшного.

– А на горку вы не пошли? – улыбается она и гладит меня по голове. – Вы же хотели на санках кататься.

Сначала я впадаю в ступор от ее вопроса, потом догадываюсь в чем дело. Я все-таки позвонила бабушке с наступлением полуночи. Когда я оказалась в Москве, то в Тагиле Новый год уже наступил. Звонок от Алексея Семеныча был по счету вторым.

– Ходили, – грустно киваю я. – Ба, а сколько времени?

Она достает из кармана затертые очки и смотрит через них на маленький циферблат наручных часов.

– Половина пятого. Сходим на площадь, Дашенька? Ты не устала? Давай поднимемся, я тебя накормлю. Там курочка подоспела, сметанный тортик и конфет твоих любимых я прикупила.

Я проглатываю слюну и переступаю с ноги на ногу. Есть очень хочется, к тому же, какой дурак откажется от бабушкиной стряпни? Но с другой стороны… Она зовет меня на площадь не просто так. Я понимаю это. Не зря же столько лет во снах мы шли именно туда. И переход, который мне нужен для возвращения, тоже с этой стороны ближе

– Нет, бабуль, я что-то переела, – отказываюсь я. – Пойдем на площадь.

Мы не спеша бредем по знакомым заснеженным улочкам, пальцы на руках и ногах покалывает от мороза, щиплет щеки, ресницы становятся тяжелыми. Сначала бабушка молчит, потом заводит со мной разговор, показывая на дом, с крупной вывеской «Продукты».

– А тридцать лет назад здесь было швейное ателье. Костюмы шили и платья для всяких важных персон. Тут и работала, – смеется бабушка, трет лоб и вспоминает дальше: – твой дед таким франтом был, не угодишь так просто. Четыре раза костюм переделывала.

– А что ему не нравилось? – поддерживаю я беседу.

– Да все ему нравилось, – отмахивается бабушка. – Повод такой, чтобы ко мне прийти еще раз. Девочки смеялись, подтрунивали. Шутник был ужасный. Я рассказывала, что твой дед был директором нашего театра?

– Нет, – вспоминаю я. – Ты мало о нем говорила. Только фотографии показывала.

– Грустно было, Дашенька. Мы же с Вадимом были не разлей вода. Всегда вместе, расставались редко. Он после свадьбы меня костюмером взял в театр. Даже на работе виделись часто, обедали вместе в буфете. А в Новый год всегда ходили на елку. Твой дед в чудеса верил, как маленький, и его желания на самом деле часто сбывались.

Я замечаю россыпь гирлянд в небе. Площадь опустела, темную громаду театра подсвечивают огоньки. Понятно, почему бабушка хотела прийти сюда со мной. Одной страшно. И в театр ей заходить было страшно. На спектакли и праздники я ходила либо одна, либо с мамой.

– Почти пришли, – напоминаю я, когда бабушка застывает напротив фонаря с надписью «в золотых руках огонек живет».

– Да, пришли, – шепотом говорит она, берет меня за руку и подводит к елке. – Сколько лет я здесь не была! Спасибо тебе, что проводила меня.

Бабушка торопливо шарит по карманам и вкладывает в мою ладонь крохотного дельфина из голубого стекла.

– Вадим рассказывал, что этот сувенир ему подарил один известный артист. Он повсюду носил его с собой. Знаешь, если верить, что какая-то вещь приносит удачу, так оно и будет. Возьми себе.

Я прячу ладошку с дельфином в варежку. Становится хорошо и уютно, как всегда, когда поступаешь правильно.

– Давай возвращаться, – берет меня за руку бабушка. – Ты замерзла, надо скорее в тепло.

Я киваю, и мы поворачиваем назад. Время иссякает, надо что-то предпринять, но так, чтобы бабушка не расстроилась. А еще так и подмывает спросить, что случилось с дедом, но превращать новогоднюю ночь в ночь грустных воспоминаний я не хочу. Наверное, мама знает, просто она никогда не рассказывала об этом. Я даже не знала, что дедушка работал в театре. Поговаривали, будто он уехал на стройку в другой город и не вернулся.

Но от одного вопроса я все-таки не могу удержаться.

– Бабуль, а что такое любовь? – спрашиваю я, опуская взгляд. Много раз я додумывала ответ за нее, но зачем додумывать, если можно спросить прямо сейчас?

– Любовь, – посмеивается бабушка, стряхивая с рукавов снежинки. – Любовь – это удивительная энергия, которая дает очень много сил. Ты на многое с ней способен.

Я встаю перед ней и заглядываю бабушке в глаза.

– А как я пойму, что встретила ту самую любовь?

– Ну и вопросы у тебя сегодня, – покачивает она головой. – Не влюбилась ли ты ненароком?

– Нет, – отрицательно мотаю я головой. – Просто ты сказала про дедушку, и я подумала… что хочу знать, на будущее.

– Ты не сразу поймешь, – поправляет на мне воротник бабушка. – Через несколько лет после встречи будет понятно. Когда любовь живет в доме, люди не перестают друг друга удивлять и радовать. А еще будет приятно, спокойно и тепло.

– Такое вообще бывает? – бурчу себе под нос. – Наверное, кому-то везет, кому-то не очень.

– Это чувство находит тех, кто в гармонии с собой. Тогда ты все замечаешь. Мы очень многое теряем в суете.

Я с благодарностью гляжу на бабушку. В домах гаснут окна. Люди ложатся спать. И звездная ночь из праздничной превращается в самую обычную – очень морозную и ветреную. Я едва шевелю губами от холода. Осматриваю улицу и понимаю, что сейчас нахожусь рядом с маминым домом.

– Ба, – осторожно спрашиваю я. – Ты не расстраивайся, я домой пойду. Завтра с утра прибегу, хорошо?

– Ох, совсем я тебя заморозила, – качает головой она. – Беги тогда скорее, моя хорошая, грейся. Ключи с собой? Родители спят, небось.

– С собой, – киваю я. От бабушкиного пальто пахнет вкусной выпечкой. Я обнимаю ее, зарываясь носом в теплую ткань. Такая короткая встреча и так много в ней смыслов. Щеки снова влажные. Я отпускаю руки, резко разворачиваюсь и бегу к дому, машу бабушке рукой с крыльца, она отвечает мне тем же. Даже не представляю, сколько у меня осталось минут. Срываюсь с места и бегу к переходу на Восточном шоссе.

Глава 10

Мне кажется, что я никогда не доберусь до конца длинной очень темной улицы. Бежать тяжелее: ноги немеют и заплетаются, ничего не вижу из-за замерзших ресниц, боль в легких становится невыносимой. Каждый вдох вонзается в грудь. Я не чувствую пальцев, все, что происходит, будто не со мной, но в висках стучит отчетливо и громко нудное напоминание: время, время, время. Если не добегу, если не успею, то совсем ничего не вспомню. Несколько раз поскальзываюсь, барахтаюсь в жестком крупинчатом снегу и снова поднимаюсь. Наконец, передо мной появляется конечная остановка трамваев – тут один из спусков в подземный переход. Ныряю в темноту. Здесь пахнет кошками, землей и затхлой водой. Пытаюсь разглядеть, где нахожусь, но ни черта не видно. Под ногами что-то неприятно хрустит (надеюсь, плитка, отпавшая со стен и мелкие камушки, а не крысиные скелеты). Крупная капля с потолка падает на плечо, и от страха я чуть не теряю сознание. Где же этот турникет? Мне кажется, что от частого вертения головой скоро отнимется шея. Я поворачиваю в один коридор, в другой, но везде пусто. Может, уже не успела? В конце самого длинного коридора горит бледный-бледный свет. Я осторожно пробираюсь к нему. К плиточной стене прислонена короткая деревянная лестница, а рядом с ней темнеет силуэт ржавого турникета. Я снимаю варежки и ощупываю его руками, чтобы отыскать щель для жетона. Есть! Можно кидать монетку. Позади меня раздается негромкий стук и старческое кряхтение. Во мне все обмирает. Вот и попалась. В самом конце пути! За что? К горлу подкатывает жгучая обида, забываю дышать. Я сжимаю челюсти, поднимаюсь на ноги и осторожно оборачиваюсь. Так и есть: передо мной тот самый старик-смотритель в коричневом старомодном пиджаке. Он стоит так близко, что я ощущаю запах нафталина и пыли от старой ткани. Из-под затертой черной фуражки торчат растрепанные седые волосы. Его лицо расчерчено глубокими морщинами, из-за нависших век глаза кажутся воспаленными и узкими. Может быть, потому что он давно не видел белого света? Старик изгибает беззубый рот в коварной ухмылке и касается моей ноги тростью. Меня парализует, я больше не могу двигаться. – Не бойся меня, – хрипит смотритель, брызжа слюной в мое лицо. – Ты спишь. Крепко спишь. Уснула в метро, с кем не бывает, правда? – его голос становится сладким и убаюкивающим, я и правда чувствую, как засыпаю. – А что это в твоей руке-е? – растягивает он слова. – Давай-ка, милая, посмотрим вместе. Он касается моего кулака тростью и кисть послушно разжимается. Я прикусываю губу и крепко зажмуриваюсь. В моей руке был не жетон, а стеклянный дельфинчик, подаренный бабушкой. Я боюсь, как бы он не разбился. Крупная слезинка согревает одну щеку. Щиплет. Я все еще здесь, меня не отправили обратно. Старик поднимает стеклянный сувенир и его взгляд меняется: он сводит мохнатые брови, сердито косится в мою сторону и выбрасывает длинный костлявый палец вперед. – Ты, ты… – он уже не просто злится, его буквально колотит от гнева. – Как ты посмела, гнусная девчонка трогать мои вещи! Да я тебя раздавлю! Старый смотритель замахивается на меня тростью, но она не долетает до цели. Вместо удара он снова касается моего плеча набалдашником и шепчет: – Отомри. Где ты взяла эту вещь? Немедленно рассказывай, если хочешь вернуться домой! – Бабушка отдала, – отвечаю я, ежась от нового приступа озноба. – Она сказала, что это дедушкин талисман. А сама я ничего не знаю. Никогда не видела дедушку. И тут случается совершенно невероятное: старик прижимает стеклянный талисман к сердцу, откидывает трость в сторону и громко плачет. Наверное, так плачут дети, когда теряют близких: взахлеб, никого не стесняясь, не сдерживая чувств, всем сердцем. Я догадываюсь, что произошло и сажусь перед стариком на корточки: – Это ведь ваша вещь? – робко спрашиваю я. – Вы мой дед? Тот самый, который работал в театре? – Беги, – всхлипывает он, подталкивая меня к терминалу. – Надо уходить. Время кончается, не успеешь. – Как же, – растерянно оглядываюсь я, и мой голос твердеет: – нет, нет. Я хочу узнать, как все было. Бабушка, выходит, хотела, чтобы я знала. – Все равно забудешь, – шепчет дед. – И никому не нужна эта правда. Они думают, что я предал семью, пусть так. В другое не поверят. – Я поверю. – Тогда пойдем, – старик поднимается с пола, подхватывает меня под локоть и тянет к турникету. – Где жетон? – Здесь, – хлопаю я по карману. – Кидай. Я выведу тебя к путям. Монетка жалобно звенит на дне турникета, стена с плиткой мелко дрожит и поднимается вверх, словно каменное жалюзи. Дед, не дожидаясь, когда она поднимется полностью, ныряет под стену и торопит меня: – Шевелись, поезд скоро. По ту сторону тоже морозно и снежно. Земля исчерчена плавными линиями железнодорожных путей. Очень тихо, гула поезда пока не слышно. – Как тебя зовут? – глухо спрашивает дед. – Даша. – Это ты придумала станцию, – то ли спрашивает, то ли утверждает он. – Придумала, – выдыхаю я. – Вся в меня, – хрипло смеется он. – Я тоже все время что-то придумывал. Когда был директором театра. Вот, допридумывался, сослали меня. Дали пятнадцать лет. Людмила молодая еще была. Ждать обещала, плакала. Я надеялся на слухи, поговаривали, что под амнистию попадем. Так и случилось, недолго я просидел, отпустили. На обратном пути со мной бригадир ехал, в Москву звал на работу. Метро, значит, строить. Станции, то бишь, новые. Сладко пел, комнату обещал. Думаю, хорошо, кто на работу еще бывшего заключенного возьмет? В Тагиле совсем бы нас затюкали. И себя и Людку под монастырь. Поехал, в общем. Три месяца пахал, деньжат подкопил, письмо написал домой, но отправить не успел. Старик поморщился и погладил себя по пиджаку. – Смену отработал, уходить собрался, слышу, ребята к бригадиру кличут. Пошел, да свернул не туда. Огромный такой тоннель появился бетонный – весь в норах. Куда идти – непонятно. Мыкался, мыкался, исхудал, чуть от голода не подох. Лежу, весь пол надо мной будто в звездочках, дышать не могу и сил идти нет. А помирать не хочется. Тогда-то он и явился. Прежний смотритель. Дряхлый, кое-как на ногах стоит. Предложил мне жизнь в обмен на пророчество. Мол спустя много лет появится станция волшебная, так вот нельзя, чтобы она существовала. Разрушу станцию и смогу вернуться тогда. Потайные переходы метро должны остаться в секрете. Вдалеке рассыпался сухим треском сигнал поезда. Блеснули два крохотных огонька. – Успели, – дед крепко сжимает мою ладонь. – Прости меня. Я постараюсь удержаться от соблазна. Но он велик. Я устал от бесконечных переходов и туннелей. Хочу вернуться домой, к Людмиле. Странник обещал, что я не постарею. – Я не стану осуждать, – опускаю я глаза в землю и дышу на ледяные руки. – Но послушайте, смотритель мог обмануть. Эта станция – она для взрослых. На ней сбываются мечты. Может быть, стоит сначала загадать желание? Просто попробовать. Сегодня – самое время. – Об этом я не думал. Обязательно проверю! Обязательно! – горячо отвечает он. Поезд с грохотом останавливается около нас. Двери с шипением раздвигаются. Слышу голос диктора, который так и не изменился за многие-многие годы: – Осторожно! Двери закрываются. Я поднимаюсь в вагон и оглядываюсь на деда. Он поднимает руку с дельфинчиком вверх. Я не хочу прощаться с ним, машу рукой и негромко говорю: – До встречи. За окном проносится темнота, я не понимаю, где проезжаю. То ли это улица, то ли мы въехали в тоннель… Вжимаюсь в сидение, нащупываю в кармане коробку монпасье – подарок Дениса. Съедаю одну конфету. Со мной столько всего произошло за несколько часов, что я сама не своя, леденцы кажутся горькими. Я прикрываю на минутку глаза, а когда их открываю, вижу название екатеринбургской станции – Чкаловская. Мне становится душно, хочу вырваться из метро на воздух. Вскакиваю и барабаню кулаком в двери. Будто по волшебству поезд останавливается и выпускает меня на волю. Я не сразу прихожу в себя. Прислоняюсь спиной к мраморной колонне, провожу рукой по ткани пуховика и перевожу взгляд на табло. Время 22.45. Дата все та же, тридцать первое число. Я шарю по карманам, нахожу в них телефон, ключи, паспорт и…жестяную коробку с монпасье. Ничего не изменилось за исключением малого – изменилась я сама. Чудеса свершились, и я смотрю в будущее с надеждой и интересом: вдруг будет что-то еще? Но руки и ноги трясутся, кое-как добираюсь до эскалатора. Попутно звоню маме, сестре, подругам, поздравляю с наступающим, сыплю поздравлениями и уже не жалею о своем одиночестве в праздник. В последнюю очередь набираю Сереже и тут же женское чутье подсказывает: что-то не так. Слышу фоном сдавленный женский смех. И голос у него испуганный, будто не ожидал, что позвоню. Подарил цветы, чтобы прикрыть свои косяки? Глаза заволакивает яростью. – Привет, Дашуль, – щебечет он. – Я доехал до Казани, вот, отмечаем с друзьями. Я надеюсь, ты помнишь про норму шампанского и салатов в праздник? В прошлый раз ты долго приводила себя в порядок. – Как же ты достал со своими нравоучениями, – как можно спокойнее говорю я. – Я сыта твоими обещаниями и гребаным протеином. Ешь его сам. И не присылай мне свои веники. – Ты че, сдурела? – кричит он. – Какие веники? Разберись в себе сначала, толстая дура! – Сам дурак! – говорю я и сбрасываю звонок. За стальными дверьми метро не холодно и очень снежно. Я снова тянусь за телефоном, чтобы вызвать такси и замечаю ту самую машину, в которую села по ошибке, когда возвращалась с Тагила. С заднего стекла на меня глядят веселые зайцы. Фары подмигивают, подзывают ближе. Я глубоко вдыхаю, гордо распрямляю спину, подхожу к машине и распахиваю дверцу. – Поехали, – командую я, пристегнувшись. У водителя от удивления приподнимаются очки. Как же его звали? Хмурю брови, чтобы вспомнить. – На тот же адрес? – хитро улыбается он. – Туда же, – киваю я. – На шампанское не приглашу, простите. У меня был слишком тяжелый день. – Снова отказываетесь, – вздыхает он. – Нет, нет, – торопливо перебиваю я и перескакиваю на другую тему. – Цветы… они же от вас, да? У него слегка румянятся щеки. Кивает. – Да. Понравились? – Понравились. Мы сворачиваем на мою улицу. С замиранием сердца ищу родные окна. Где бы мы ни были, в другой ли стране, другом городе, другом измерении – нет ничего лучше нашего дома, нашей крепости. – Извините, забыла, как вас зовут, – смущенно признаюсь я. – Бывает, – смеется водитель. – Тогда познакомимся еще раз, – он держит одной рукой руль, а другую протягивает мне, – Денис. Про вас помню. Вы Даша, верно? – Да, – соглашаюсь я и, всматриваясь в черты его лица, понимаю, на кого был похож отец мальчика, с которым я подружилась в Москве. Выходит, Денис все-таки нашел меня. Я наследила в прошлом. Или просто судьба? – Мне надо идти, – мямлю я, кое как выпутываюсь из ремня и бегу к подъезду.

– Этого не может быть, – шепчу про себя и в поиске ключей снова натыкаюсь на жестяную коробку с монпасье, где, возможно, остался номер Дениса. – Просто не может быть.

Глава 11

Я провожаю уходящий год бутербродами с красной икрой и бокалом шампанского. Телевизор не включаю – хочу остаться в полной тишине. Гашу свет, опускаюсь в кресло и чувствую странное напряжение в груди. Потом за окном взлетают фейерверки, слышатся шумные голоса и музыка, взрывы петард – вот и первая страница новой книги. Мое беспокойство сменяется радостью. Я прикрываю глаза всего на минутку и тут же погружаюсь в сон.

В эту новогоднюю ночь мне снова снится станция Новогодняя. Я не добираюсь до нее на поезде, просто стою рядом с хрустальными рельсами и чего-то жду. Юной феи тоже не видно. Но потом я слышу гул, треск льда и свист ветра, из туннеля льется желтый свет. Вагоны мелькают мимо меня с бешеной скоростью, и я думаю, что поезд вряд ли остановится, но когда он пропадает из виду, визжат тормоза, а через секунду шипят двери. Я подхожу ближе, заглядываю в туннель и вижу, как пробираются ко мне по скользким рельсам бабушка и дедушка. Чувствую себя немного неловко из-за своего возраста, не знаю, как себя вести и что говорить. Бабушка держит дедушку под руку, жмется к его плечу и виновато поглядывает на меня.

– Сбылось? – шепотом спрашиваю я, и мой голос разлетается эхом по станции.

Дед кивает и улыбается. Он светится от счастья.

– Наконец, мы нашли друг друга, – говорит бабушка. – И все это благодаря тебе и волшебной станции. Я так счастлива, Дашенька, так счастлива!

И словно в подтверждение ее слов с темного потолка валит густой снег. Он совсем не холодный, он похож на мягкий тополиный пух. Бабушка подставляет ладони и как ребенок наслаждается этим чудом.

– А я что, – смущаюсь я и слегка краснею от похвалы. – Все случайно получилось. Как-то само собой.

– Многие случайности неслучайны, – смеется дед. – Все они ведут к чему-то лучшему, а мы замечаем только дурное, пытаемся все сломать, перестроить, изменить. Это не всегда требуется. Вот, возьми, – протягивает он стеклянного дельфинчика на дрожащей ладони. – Забыл вернуть в прошлый раз.

– Нет, – мотаю я головой и отступаю назад. – Это же ваш талисман, на счастье.

– Мое счастье теперь рядом, – дедушка с нежностью глядит на бабушку, походит к платформе и оставляет талисман на краю. – Не кочевряжься, бери.

– А куда вы уезжаете? – с недоумением смотрю я в сторону поезда.

– Есть одно место, – загадочно подмигивает мне бабушка. – Пускай оно останется в секрете.

– Надо уезжать, – раздается знакомый звонкий голос, и у поезда я замечаю кудрявую девочку-фею. Она радостно машет мне рукой в знак приветствия. Я машу ей в ответ.

– Сейчас-сейчас, милая, – отвечает девочке бабушка. – Договорю только. Дашенька, солнце мое, найди в обложке книги про метро записку. Прочти, ты все поймешь.

– Жаль, что я познакомился с тобой так поздно, – с сожалением качает головой дедушка и протягивает мне руку. Я робко пожимаю ее. – Помни, мы всегда с тобой, в твоем сердце.

Я провожаю их взглядом до вагона, посылаю вслед воздушный поцелуй и поднимаю с пола стеклянного дельфина. Странно. Снежинки теплые, а стекло холодное, оно будто льдинка, жжет ладони. Я поднимаю голову и смотрю на часы. Хрустальная секундная стрелка приближается к двенадцати. Когда она щелкает в последний раз и замирает, я просыпаюсь темным январским утром.

Проснувшись, я первым делом подбегаю к коробке, где лежали украшения, и замечаю в остатках мишуры дедушкин талисман. Он немного поблек и запылился от старости. Книга о новосибирском метро лежит тут же. Я внимательно изучаю обложку с разных сторон и замечаю крохотный уголок записки.

«Милая моя, родная Дашенька! Мне непросто покидать тебя, Светочку, всю нашу семью, но верю в то, что именно ты, моя девочка, сможешь понять, почему я так поступаю. Не грусти и не переживай, со мной ничего не случилось кроме одной единственной любви. Уехать навсегда, ни с кем не попрощавшись, безумно тяжело, но отпустить его после того, как ждала больше двадцати лет – невозможно. Не сердись за мое исчезновение, если сможешь»

Я улыбаюсь этим словам и ничуть не сержусь. Хорошо, что все случилось именно так. Приятно знать, что существует еще одна неизвестная станция метро, на которой вышли бабушка с дедушкой, а за этой станцией – неизвестный город. Может быть даже в другом, параллельном мире. Пускай я его не вижу, но он кажется таким невероятно близким, когда думаешь о нем. Будто бы мои родные очень близко – на кухне или в соседней комнате. И они думают обо мне точно так же.

Когда я прихожу второго января на работу, моя напарница Лена затаскивает меня за рукав в подсобку и тихо шепчет:

– Там у дверей новый начальник, видела? Старого-то все, кирдык, сместили.

– А что он? – с интересом спрашиваю я. – Ну новый начальник.

– Приехал зама себе искать, – разводит руками Лена. – Он сам-то с Москвы, вот, говорит, приехал порядок наводить. Серьезный такой. Сейчас придет, командовать начнет.

– И что теперь, не выходить? – поддразниваю ее я и вздыхаю. – Пойдем, знакомиться будем.

– Вот сама и иди, – подталкивает меня к выходу Лена. – С кем первым заговорит, того и запомнит. Потом, вот увидишь, придираться будет.

Я снова тяжело вздыхаю и выхожу в зал. Московский начальник уже стоит у витрин и разглядывает на несчастных оленей, которых так никто и не купил. Сейчас спрашивать начнет, почему…

Мужчина оборачивается, и я узнаю водителя, который дважды подвозил меня до дому. Вот уж действительно – случайности неслучайны. Знал ли он, где я работаю? Знал ли он, кто я? Я заглядываю ему в глаза и понимаю, что ему было известно все. Но как он нашел меня?

– Денис, – тихо говорю я и отвожу взгляд.

– Наконец-то запомнили мое имя, – отшучивается он.

– Как ты узнал? – спрашиваю я шепотом, подходя ближе. – Прошло столько лет. Где Москва, а где Тагил… Невозможно!

– Но ведь ты оставила телефон, – весело подмигивает он и берет меня за руку. – Сначала я разозлился за твой маленький обман, потом увлекся поисками и понял, что дело здесь нечисто. Ты так уверенно диктовала номер.

– Да… Своего московского начальника.

– Выходит, я тебя переиграл, – смеется Денис. – Спустя годы понял, что ты была гостьей из прошлого. Но больше ничего не знал. Когда открывал свою фирму, мне было двадцать пять. При согласовании корпоративного номера я выбрал твой. Верил, что однажды я тебя найду. И как видишь, нашел.

– Значит, этот номер ты создал сам? Боже мой, как все закручено, – хватаюсь я за голову и замечаю сквозь щель между дверью и косяком подсобки любопытный глаз.

– Пойдем, попьем кофе. Нам есть о чем поговорить, – зовет меня Денис и говорит уже громче: – Елена, выйдите, пожалуйста, в зал. Мы отойдем ненадолго. Или надолго? Что думаешь? – шепотом добавляет он, наклонившись к моему уху.

О чем думала я, когда впервые оказалась в метро? Наверное, удивлялась, почему станция такая светлая, а туннель настолько темный. Мне ничуть не было страшно, но отчего-то хотелось верить, что за этой чернотой существует другой, удивительный подземный мир. Я много путешествовала по городам, видела множество самых разных станций и в каждой из них пряталась тайна. Я не знаю, существовала ли на самом деле станция Новогодняя, не знаю, действительно ли на ней исполнялись желания людей, и сколько их исполнилось, не знаю, существуют ли новогодние феи и дед Мороз. Когда чудеса измеряются знанием – это уже научный прогресс. И очень хорошо, когда существуют вещи, которые не нуждаются в доказательствах – в них или верят, или нет. Я дам вам только одну подсказку, хотите? Когда будете проездом в Екатеринбурге, между станциями Чкаловская и Геологическая зажмурьте глаза и загадайте желание. Осмотритесь вокруг себя: кто-то увидит в окне едва заметный хрустальный блеск, кто-то заметит в толпе девочку с кудрявыми волосами и белой шубке, а кто-то дряхлого старичка с тросточкой в коричневом костюме. И не забывайте о том, что в первую очередь исполняются желания, которые лежат в самой глубине вашего сердца.