Читать онлайн ПО ЛИНИИ Е бесплатно

Глава 1

Лунный замок Азиры.

– Жизнь подобна шахматам, прекрасная Азира, – сказал я.

– Вы действительно так считаете, дорогой Рад? – насупилась девушка, внимательно смотря на шахматную доску.

– Всё довольно просто, госпожа Вересова, – говорил я, держа в руке пешку. – Фигуры – это люди, а доска – их жизненный путь. Так вот, жизнь любой фигуры зависит от её хода: то ли она попадёт на чёрную клетку, то ли на белую. Совсем как черные и белые полосы в человеческих судьбах. Иногда фигуре приходится занимать черную клетку, чтобы дольше прожить и, заняв более сильную позицию, победить грозного врага. – Я поставил пешку на доску.

– Дорогой Рад! Простите мне мою дерзость, но Вы говорите так, словно каждая фигура наделена своей волей. А ведь рука и воля игрока управляют шахматами, – девушка иронично улыбнулась, глядя на меня.

Я потер подбородок, не отрывая взгляда от доски.

А задержать взгляд было где. Клетки красного дерева чередовались клетками, покрытыми черным лаком. Тени фигур мрачного войска полностью ложились на клетки и хищными когтями удлинялись к оппонентам. В середине доски четыре клетки занимала медвежья голова: герб Рода Вересовых. Обозначения линий изображены готическим шрифтом, причем они также чередовались красным и черным цветом, словно продолжая шахматные линии. Цифры с заострёнными краями хранили созданную структуру цвета.

Также заслуживали внимания фигуры – произведения гения старого шахматного мастера. Черные фигуры были покрыты лаком, таким же, как и клетки доски. А вот белые фигуры искусно сделаны из кости, возможно из бивней моржа, которая с годами пожелтела.

Я пробегал взглядом по фигурам, то и дело сравнивая противопоставленные войска.

Черные Ладьи – толстобокие башни, кирпичная кладка которых стяжалась спиралью цепи. В воображении рисовался мрачный донжон, в тени которого лежали изувеченные смельчаки, чьи амбиции погибли в обрекающем карканье воронов. Белые Ладьи повторяли контуры древних маяков. Казалось, они окутаны морским туманом и брызгами волн, но мощный луч древнего огня продолжал вселять надежду в сердца мореходов.

Кони белых представали в образах пегасов, расправивших могучие крылья. Кони черных – гарцующие единороги с разметанными гривами. Морды скакунов с вздувшимися венами, наверное, в средневековье, красовались бы на щитах знатных рыцарей. Я мысленно подмечал злобу, нашедшую выход в твердых линиях черного войска.

Офицеры – воины в остроконечных шлемах с обнаженными двуручными мечами, были у белого войска. У черных – варвары с двуручными секирами и в рогатых шлемах. Видимо, шахматный мастер противопоставил порядок хаосу.

Белая королева – молодая девушка с венком из первых весенних цветов. Королева черных – зрелая женщина с капюшоном на голове, достающая из складок плаща серп. Здесь читалось противопоставление фигур в философском плане.

И наконец я задержался на властелинах шахматных армий. Король белых представлял собою крепкого мужчину, борода которого была собрана в колосок. Длинные пряди волос сдерживал ремешок с орнаментом мелких рун. Король черных походил на злобного колдуна с растрепанной бородой и тяжёлым взглядом глубоко посаженных глаз. Поясной ремень сжимали тонкие пальцы с острыми ногтями, наверное, множество чёрных заклятий слетало с них.

А кто же стоял в первой линии армии? Пешки белых – ратоборцы с круглыми щитами, в центре которых парили соколы. Пешки черных – хищные первобытные люди, в звериных шкурах и с дубинами.

Ещё не начав партию, можно было предаваться долгим размышлениям, об истории, которая творилась в пределах шахматной доски.

– В этом и причина Ваших поражений, любезная Азира, – сделал я замечание, возвращаясь к своей собеседнице. – Играя, я живу каждой фигурой в отдельности и всем шахматным войском сразу. Я спрашиваю у фигур ход и выигрываю у Вас. Но не об этом. На чем я остановился? Ах, да! Шахматы и жизнь… Продолжу с Вашего позволения.

– Да, конечно.

Я начал свой монолог.

– Шахматы прекрасно моделируют грани жизни, особенно жизни нетленных. Здесь торжествует разум, а не сила. Ведь даже слабая фигура может поставить мат. Всё зависит от хода. Пешки, на мой взгляд, сродни мечтателям. Лишь тот из них, кто наделен упорством, трудолюбием и последовательностью, добивается своего. Достигнув последней клетки, пешка может стать любой фигурой, словно нетленный, раскрывший свой дар.

– Дар? – Азира вопросительно подняла бровь.

– Дар. Не думали ли Вы, что мы отличаемся от других лишь многожительством. Дар – это своего рода колдовство, почитайте как-нибудь на досуге трактаты по инквизиции.

– В каждом нетленном есть волшебство, то есть дар?

– Да, госпожа Вересова. Но любому нетленному, как и пешке, нужно пережить столкновение с себе подобными, выдержать шторм атак более сильных врагов, победить себя, и только тогда раскрыть свой дар. Это одна сторона шахмат из множества. Другая заключается в том, что за спинами простых игроков стоят более сильные и могущественные. Первые исполняют прихоти вторых и принимают за них удары. Такое состояние дел я видел во многих обществах: как в людских, так и во фракциях нетленных. Вам, кстати, мат! – я аккуратно положил короля к ногам его подданных и улыбнулся.

– С Вами, право, неинтересно играть. Вы ни разу мне не проиграли, дорогой Рад. Хотя меня восхищает Ваша философия, вырастающая из огромного опыта.

– Вы тоже непростой оппонент, любезная Азира. Вы очень быстро учитесь на своих ошибках. Это хорошее умение, которое сослужит добрую службу.

Девушка улыбнулась и раскраснелась. Она почти новичок в нашем мире. Сейчас только второе её перерождение.

Я, как и моя собеседница, принадлежим к нетленным душам. Нас много живёт среди простых смертных. У нас сложные взаимоотношения с себе подобными. Друг друга мы воспринимаем иногда как союзников или просто собеседников, но чаще как врагов. Вражда толкает на убийство. Но убийство нетленного отличается от убийства простого человека. Убийца как правило становится сильнее, а поверженный становится в чем-то слабее. Да и в целом смерть у нас отличается от людской. Когда погибает тело, мы не сразу возвращаемся в этот мир. Для нас наступает томительный момент ожидания, что-то вроде паузы. Пауза может продлиться один год, а может и сто лет. К тому же после нескольких убийств у поверженного пауза превращается в небытие. У каждого свое число попыток на неестественную гибель.

У некоторых из нас есть заветная, почти несбыточная мечта – родиться в новом, эволюционно высшем измерении. И чем сильнее стремление, тем сильнее противодействующая сила жизни. А мечта эта возникла из-за одного духа, имя которому Странник. О нём сложено немало легенд. Он единственный смог вырваться из этого измерения в другое. Хотя и ходят слухи, что он просто скрывается.

В комнате раздался бой часов. Стрелки обозначали границы времени в половине двенадцатого.

– Ой, – ладонь легла на губки. – Дорогой Рад, простите мне мой азарт. Я потеряла счет времени и забыла проявить своё гостеприимство.

В женской руке зазвенел колокольчик. На его зов появился дворецкий.

– Слушаю Вас, госпожа Азира, – щелкнув каблуками, вытянулся он по стойке смирно.

– Лин, будьте добры, принесите нам ужин.

– Скоро полночь. Вы это считаете ужином, госпожа? – старый дворецкий приподнял одну бровь.

– Лин… Конечно, знаю… Но…, – она не успела продолжить фразу, как слуга удалился, что-то бормоча.

Я тем временем начал складывать шахматы. Азира стала мне помогать.

– Простите мне моё любопытство, дорогой Рад. А какая ваша любимая фигура в шахматах?

Я позволил себе легко улыбнуться и ответил:

– Пешка… Это самая слабая и самая сильная фигура. Она способна к эволюции, если ей, конечно, суждено достичь последней клетки.

Девушка задумчиво вращала в руке пешку.

– Видимо, в вашем сознании благодаря пешке рождается ассоциация, устремляющая Вас к Страннику, – подметила Азира и убрала фигуру.

– Вы очень наблюдательны. Это так. Мне хочется разгадать секрет Странника и осуществить мечту всех нетленных: родиться в другом мире, – сказал я.

Шахматы были убраны.

– Рад, это желание несбыточное. Этого Странника никто и не видел. Возможно, он всего лишь вымысел, который облегчает нашу участь, – тяжело выдохнула моя собеседница.

Я посмотрел в окно и задумчиво сказал:

– Знаете, дорогая Азира, за эти годы я сам приходил к выводам и решениям. Пока не прочувствую что-то на себе, я буду сомневаться в этом. Посему, давайте не будем отвергать существование Странника. К тому же, меня прельщает сложность решения задачи, которую он оставил после себя.

– То есть, пытаясь решить эту задачу, вы хотите реализовать весь свой потенциал? Так сказать найти свой предел? – предположила девушка.

Я улыбнулся оконному отражению.

– Странник, как пешка, на последней линии стал фигурой. Но потом Странник преодолел ограничения доски, шагнул за границу восьмой линии и ступил на девятую клетку,преодолел рубеж возможностей нетленного. На его примере я пришел к выводу, что предел – это гибкая граница, которую по силам преодолеть. Мы, впрочем, как и люди, сами ставим себе пределы – превращаем границы в каменные стены. Мы загоняем себя в рамки необходимости, обыденности, невозможности и безвыходности, тем самым лишаем себя силы. Живем в рамках, а что же сокрыто за ними? – Я оторвал взгляд от окна.

На лице моей собеседницы читалось легкое замешательство.

– Дорогая Азира, не слушайте меня. Вы вправе и не принимать моей точки зрения. То, во что Вы верите, и будет законами, канонами или правилами, по которым будет строиться ваш жизненный путь, – мягко сказал я.

– Ваш ужин, господа! – прервал нашу беседу Лин.

Мы замолчали, наблюдая за действиями дворецкого. Старый слуга расставил блюда, потушил свечи в люстре специальным гасильником и зажег стоящие на столе. Откланявшись, Лин удалился.

Мы приступили к трапезе. Ну, если быть точным, то ел я один. Девушка задумчиво глядела на вилку.

Я прожевал и, улыбнувшись, спросил:

– Что гложет Вас, друг мой?

Вздрогнув, Азира вышла из оцепенения и посмотрела в мою сторону.

– Мне, право, неловко прерывать вашу трапезу и…, – она запнулась на полуслове.

– Спрашивайте, – добродушно сказал я.

– Хорошо, – моя собеседница набрала воздуха в грудь и пошла в атаку, – Вот Вы утверждаете, что предела нет, и у каждого есть силы и знания, чтобы реализовать свой потенциал. Но ведь бывают ситуации, когда человек попадает в обстоятельства, которые не зависят от него и мешают достичь желаемой цели! – Повысила голос девушка.

Я по-отечески улыбнулся и посмотрел в глаза Азиры, в которых волновался огонь.

– Ах, дорогая Азира, Вы так яростны… – я сделал паузу и спокойно продолжил, – Что ж, отвечу на этот вопрос. Жизнь на самом деле нам не враг, а наоборот – лучший друг. Она создает те обстоятельства, с которыми каждый может справиться. Бывают цели, которые жизнь не дает сразу. Иногда мы просто не готовы к ним; да и потом, любой не будет дорожить тем, что дается слишком легко. Гораздо выше человек оценивает ту цель, которую он достиг, затратив огромное количество сил. Ведь, преодолевая большое препятствие, мы чувствуем такой прилив сил и громадное удовлетворение, что все тяготы с лихвой окупаются. А есть цели, которые вовсе нам не нужны. Для того, чтобы она не заняла место более нужной, жизнь и ставит высокие стены, – закончил я.

За время моего монолога девушка успела успокоиться.

– Быть может Вы и правы, Рад. Простите мне мои эмоции.

– Пустое, – всё также спокойным тоном ответил я.

– Меня восхищает Ваше самообладание. Ещё создается впечатление, что Вы можете найти выход из любой ситуации, – девушка с неподдельным интересом смотрела на меня.

– Вы льстите мне. Есть вещи, неподвластные моему разуму, – уклонился я.

– В это с трудом верится! – Удивилась моя собеседница.

– Простите мне мою бестактность, любезная Азира. Но я слышал, что в полночь в саду Лунного замка открывается великолепный вид на звездное небо. А эта ночь безоблачна.

– Вы устали от допроса школьницы, учитель, – понимающе отреагировала девушка.

– Нет. Просто я хочу сменить обстановку. Да и к тому же разговор под звездным небосводом полон ночной магии, – поправил я Азиру.

– В таком случае не будем терять ни минуты, – улыбнулась она.

Мы встали из-за стола и направились в сад.

Ночная прохлада, шелест листвы и трели сверчков встретили нас. Чуть поодаль от замка в лунном свете струился водопад. Сам же замок мерцал призрачно-белым свечением. Каждое полнолуние он был охвачен холодным пламенем хозяйки ночного неба. Оттого и получил замок свое название.

Мы сели на скамью.

В вышине раскинулся огромный океан, в пучинах которого горели звезды.

– Вот она вечность! – Начал я, глядя в небо. – Моё воображение до сих пор трепещет перед звездным небосводом. Большинство из нас так погружены в самих себя, что не замечают этой красоты. Не замечают грандиозной космической игры, которая разворачивается с заходом солнца. Перед нами каждую ночь открывается дверь во вселенную, галактику, мироздание.

– Что же вас восхищает в звездах, дорогой Рад? – девушка не сводила с меня глаз.

– А вы знаете, что некоторых звезд на самом деле нет. Царские астрономы утверждают, что вместо них мы видим лишь их свет. Свет, который преодолевает огромные пространства, напоминает настоящему о прошлом, – ответил я.

– Вы через метафоры снова говорите о Страннике?– подняла бровь моя собеседница.

Впервые за этот вечер ей удалось переиграть меня в умозаключениях.

– Вы наблюдательны, – нахмурил я брови. Определенно, ей удалось прочитать мои глубинные мысли.

– Коль так, то, убедившись в моём остроумии, позвольте мне сопровождать Вас в поисках ответа на загадку Странника! – Пошла в атаку Азира, видя моё секундное смятение.

– Недурно, – хмыкнул я, поворачиваясь к девушке, – Приведите мне хоть пару доводов, отчего я должен взять Вас с собой.

– Что ж, извольте. Во-первых, у меня второе перерождение и я не намерена думать о переходе или красть это знание у вас. Во-вторых, Вы любите поучать, а я бы могла научиться многому у вас, – тут же нашлась она.

Ничего не ответив, я вернулся к звездам, вдыхая свежесть ночи.

– Рад… Простите мне мою настойчивость, но дайте мне ответ…

Глава 2

И осенью возможен летний дождь.

I

«Пепел падал с неба. Черные клубы дыма полностью скрыли звёзды и луну. Горячий воздух волновал контуры зданий. Я слышал, как трещала черепица, словно кто-то кидал глиняные кувшины на брусчатку, только они рассыпались шипящими осколками. Сердце бешено колотилось, заставляя задыхаться. Руки были в крови…

Я слышал диалог.

– Вы отдаете себе отчет, что путь со мной будет сопряжен с опасностью?

– Я полагаю, что путь, в конце которого столь ценный приз, будет сопряжен с опасностью, – ответил женский голос.

– У меня есть недоброжелатели, – я сопротивлялся.

– Ну это же ваши недоброжелатели, а не мои, – беспечно заметила девушка.

– Госпожа Вересова… – я сделал многозначительную паузу.

– Господин Рад… – не сдавалась девушка.»

Последние слова растаяли со сном.

Я резко поднялся с постели. Первым же делом сверился с часами: медальон на цепочке показывал шесть сорок утра. Крышка закрыла желтый циферблат и мерное тиканье скрылось во внутреннем кармане.

Сборы были быстрыми. Я застегнул два ряда серебряных пуговиц на левой стороне черного пальто. Поправил воротник, улыбаясь своему отражению: все-таки черный цвет делал меня чуть старше. Далее перевел взор на саквояж: коричневая кожа обтягивала прямоугольную, слегка закругленную форму – основное отделение, которое вверху заканчивалось, смыкающимися позолоченными металлическими полосами. В центре, по краям от полос, расположились две кожаные ручки. К бортам саквояжа были приторочены три кармана, которые я застегнул на ремешки с позолоченными пряжками. Два боковых кармашка поменьше и один побольше – центральный карман. Второй центральный борт пустовал, так как было рассчитано, что эта сторона должна была располагаться к телу. Если бы не эти кармашки, меня запросто можно было принять за уездного врача. Возле саквояжа лежал конверт, видимо выпал. Я аккуратно поднял его: первым значился я, второй адресат был выведен аккуратным почерком – Ожегов.

Убедившись в своей опрятности, я вышел из комнаты, расположенной на втором этаже.

Внизу был слышен шум.

Лин был удивлен таким спешным сбором своей хозяйки. Дворецкий ворчал и негодовал, но всё-таки помогал собирать чемоданы. Азира уже была одета в бежевое приталенное пальто с острыми плечиками, которое подчеркивало образ маленькой и властной девочки.

Даже и не знаю, почему я согласился взять её с собой. Подобные мне частенько убивают друг друга из-за знаний или ещё чего другого. Но от Азиры не исходит опасности. Скорее всего, она честная и порядочная девушка. Интуитивно, я чувствовал, что она может скрывать в себе интересную загадку.

– О нет, нет! Чемоданы мы брать не будем! Саквояж или один чемодан, – прервал я процесс сборов, спускаясь по лестнице.

– Что? Вы предлагаете мне дни или месяцы провести в двух, самое большее в трех нарядах? Как Вас понимать? – удивленно посмотрела на меня Азира.

– Вы не ослышались. Таковы мои условия, – сказал я.

– Хорошо, – она захлопнула чемодан и натянула улыбку, – Лин, будь добр, принеси мне саквояж.

– Но госпожа! Вы считаете это целесообразным?

–Лин! – Азира посмотрела сквозь него.

– Слушаюсь, – дворецкий удалился, ворча себе под нос. – Боже мой, если бы покойный граф узнал, что его единственная дочь будет неизвестно с кем.

– Я в свое время, будучи единственным сыном, тоже отправился изучать мир. Больше того скажу, мы с госпожой Вересовой поедем на поезде в общем вагоне, – сказал я громко, вдогонку Лину.

– Рад?

– Не смотрите так на меня, милая Азира. В простоте нет ничего плохого. Избыток, на мой взгляд, худшее зло, нежели недостаток. Нужно уметь отделять главное от второстепенного.

–Хорошо. Я покажу Вам, что смогу вынести все лишения и передряги,– она ехидно улыбнулась.

– Мне нравится Ваше упрямство. Но не надо делать из всего трагедию.

Вскоре вернулся Лин.

– Госпожа, Ваш саквояж. Да, и я уже сделал распоряжение кучеру, так что во дворе вас ожидает экипаж, – отрапортовал дворецкий.

– Я даже и не знаю, можно ли нам воспользоваться услугами экипажа? Не посчитает ли господин Рад экипаж неоправданной роскошью, – сказала Азира.

– Мы воспользуемся экипажем. Но только до железнодорожной станции, – я пропустил мимо ушей колкость собеседницы.

Великолепная четверка белых коней была наготове. Карета из черного дерева была укрыта позолоченными листьями: две ветви над и под окнами. На дверце красовалась золотая голова медведя – уже знакомый мне герб. Внутри виднелись красные шторы и бежевые сиденья.

– Доброе утро, госпожа Азира, – поздоровался кучер.

– Доброе, – поздоровалась графиня и тут же повернулась ко мне. – Рад, прошу Вас погрузить вещи, пока я попрощаюсь с Лином.

Я понимающе кивнул и пошёл с сумками к карете.

– Мой добрый старый Лин. Настала пора нам с тобой проститься. Я обещаю вести себя подобающе своему титулу, всегда быть прекрасно одетой, всегда держать гордую осанку и многое другое, достойное манер леди, – улыбалась и плакала Азира.

– Прощайте, маленькая госпожа. Ваш дворецкий будет вас верно ждать, – с грустью ответил он.

Девушка обхватила Лина и уткнулась в его грудь. Он же слегка обнял плечи госпожи.

– Ну, мне пора, – Азира отошла. – Береги себя, Лин.

– Да хранит Вас Бог, госпожа.

Я подал руку Азире, помогая забраться в карету. Как только мы закрыли дверцу, кучер ударил поводьями. Послышался цокот копыт по брусчатке и в окне замелькали деревья.

Через полчаса езды лесные угодья сменились на поселковые улочки.

Мы отпустили экипаж за несколько кварталов до станции, чтобы не привлекать к себе излишнего внимания.

На станции столпилось много людей. Были крепкие, пропахшие табаком рабочие. Они ждали поезд, чтобы поехать на завод в соседний город Лужичи – столицу Сокольского княжества.

Стояли бабки: кто с корзинками яблок, кто с корзинками яиц, одна и вовсе держала подмышками по гусю. Они все собирались ехать на городскую ярмарку. В этом году, как и в прежние годы, в столице должна была пройти самая большая осенняя ярмарка.

Массивные черные стрелки на белом циферблате вокзальных часов показывали восемь часов утра. Людская толпа расступалась. В синих мундирах и вооруженные шашками, в сопровождении офицера, шел патруль жандармов. Офицер прокручивал ус, подозрительно разглядывая пассажиров.

Руки рядовых, облаченные в белые перчатки, покоились на рукоятях уставных шашек, готовые пустить их вход.

Люди зло перешептывались и косо глядели на жандармский патруль.

Я обратил внимание, что в окне второго этажа вокзала стоял седоволосый офицер и внимательно следил за действиями патруля. Скорее всего, начальник жандармской команды.

Толпа забурлила, когда вдалеке раздался гудок. Стальной стрелой приближался пассажирский состав. Вскоре человеческий гомон растворился в шипении остановившегося поезда.

II

Пассажиры занимали свои места. Госпожа Вересова разгладила полы платья, сняла перчатки, аккуратно взяв их в правую руку, и добродушно улыбнулась старухе с гусями. Полный бесстрастия взгляд был как кирпичная стена. Ни один мускул не дрожал на лице. Лишь гуси, устремив свои взгляды на Азиру, выказывали больший интерес к пассажирке.

Сдержанно выдохнув, госпожа Вересова ненавязчиво повернулась к окну.

Я неспешно уложил наш багаж на полки и сел рядом со своей ученицей.

– Как долго по времени займет наша поездка? – спросила Азира, не поворачиваясь ко мне.

– Два с половиной часа, – мирно отрапортовал я.

– Прекрасно, – в ее интонации не слышался восторг.

Я положил ладони на колени и улыбнулся пассажирке напротив нас.

– Вы, видимо, едете на ярмарку? В этом году она должна быть лучше прошлогодней, – вежливо обратился я к старушке.

Но ее лицо не меняло выражение, а взгляд был сквозь меня. Гуси даже не обратили на меня внимание, а продолжали таращится на Азиру.

– Очень долгая поездка, – растягивала госпожа Вересова каждое слово.

Мы проехали большую часть пути, когда послышался скрип тормозов. Поезд остановился без видимой причины.

– Ну что ещё? – Азира устремила взор к потолку, как будто спрашивая у неба «за что?».

– Не переживайте. Сейчас мы всё узнаем, – сказал я.

Мои слова были услышаны – появился проводник.

– Уважаемые пассажиры, мы приносим свои извинения. В нашем поезде возникли технические проблемы, решение которых займёт время.

Пассажиры возмущенно загомонили.

– Азира, как Вы относитесь к прогулке? – спросил я шёпотом.

– Думаю, в сложившейся ситуации у нас нет другого выбора.

Осенняя дорога. Желтая роща на фоне черного грозового неба выглядела как последний оплот летнего света и тепла. Я нёс обе сумки и задумчивым взглядом обводил деревья. Порыв холодного ветра заставил поёжиться.

Азира надела перчатки.

– Хотите, я поделюсь своими мыслями о мире? – спросил я.

– Что мне терять, так хоть веселее будет идти.

Мой монолог сопровождало шуршание первой опавшей листвы.

– «Мир широк настолько, насколько широко твоё сознание». Чем больше граней, сторон жизни тебе известно, тем объёмнее ты воспринимаешь мир. Хорошо, если в твоём сознании нет стереотипов. Это своего рода рамки, ограничивающие как мир от тебя, так и твой внутренний мир от себя же самого. Словно ты мотылек, застрявший между двух оконных рам.

– Дорогой Рад, пожалейте меня и скажите более простым языком.

– Хорошо… Возьмём узкого специалиста, к примеру, учёного физика. На мир он будет смотреть лишь с позиций науки и, возможно, от его внимания будет что-то ускользать. Положим, на дерево во время грозы он будет смотреть, как на предмет, который прекрасно будет гореть при поражении его молнией. Понятиями искусства он не будет руководствоваться. Или возьмём выдающегося художника. Он, в свою очередь, разглядит все цвета этого же дерева, игру света и тени. Но не будет знать прочности, плотности и других свойств древесины. И тот, и другой специалисты будут видеть дерево в рамках своей науки и своего дела. В их головах будут части мозаики.

– И что же Вы предлагаете, Рад?

– Для того, чтобы мир воспринимался богаче и шире, надо знать основы разных дисциплин. На границе науки и искусства может лежать зерно нового, – улыбнулся я.

Азира промолчала, переваривая информацию.

Словно услышав мои слова о «поражении дерева во время грозы», над рощей раздался треск сверкнувшей молнии.

– Только дождя нам и не хватало, – невесело сказала Азира.

– Давайте не будем думать о плохом. Пока всё хорошо идёт, – спокойно бросил я.

– Да? А вот меня не радует перспектива слушать Ваши философствования с воспалением лёгких.

– А кто сказал, что Вы доживёте до воспаления лёгких? Вас запросто может убить молнией, – буднично отрапортовал я.

– Ну спасибо, Рад! Вы можете поддержать в трудную минуту, – чуть не плача сказала девушка.

Кажется, я перегнул с шуткой.

– Простите меня, друг мой.

Но погода начала меняться – заморосил холодный дождь. Земля и листва быстро мокли.

Нос Азиры покраснел, щеки побледнели, а блеск в глазах пропадал с каждой минутой. С такими темпами я мог потерять собеседника.

Я остановился и поставил сумки. Девушка молча замерла рядом. Покопавшись в своем саквояже, я вытащил черный вязаный свитер и складной черный зонт.

– Что Вы собираетесь делать? – поинтересовалась госпожа Вересова.

– Снимите свое пальто и поднимите руки вверх, – скомандовал я.

Она подчинилась, и я надел на неё свитер. Он был ей великоват. Особенно в плечах. Я собрал зонт, вкрутив ручку трость, и вручил его ей. Взяв сумки, снова пошёл впереди.

– Не отставайте, мой дорогой друг. Мы должны к шести вечера быть в городе, если, конечно, мои часы не отстают, – слова паром уносились вверх.

Щелкнула пружина и зонт спрятал Азиру от непогоды.

Девушка догнала меня.

– Благодарю Вас, Рад, – тихонько сказала она.

– Не преувеличивайте мой дружеский жест. – бросил я.

– Рад, простите мне мою нетерпеливость. Но как рассуждения о расширении сознания помогут нам разгадать секрет Странника?

– Ммм. Вам нужен стимул в виде обоснованности. Хорошо. Вы же не считаете, что выявить Странника среди людей достаточно? Конечно, нет! Помимо изучения его биографии, нам необходимо развиться до его уровня, а это и значит расширить своё сознание. А с таким сознанием можно и разгадать его секрет.

– Рад, вы говорите так, словно отыскали Странника.

– Хорошо спрятанная вещь обычно лежит на самом видном месте, дорогая Азира. Странник – это личность большого калибра. Он возвышается над всеми нами. Посему изучение биографий заурядных личностей будет бесплодным занятием. Нужно искать среди гениев. Я изучал великих людей последних столетий и нашёл всесторонне развитого эрудита. Писатель, художник, инженер и физик – это его основные маркеры в летописи человечества, – улыбнулся я.

– Боже мой, да кто же это?

– Некто господин Соколов. Кстати, мы направляемся в город Лужичи, где он родился и прожил шестнадцать лет.

– В нашем княжестве Соколовых просто пруд пруди, тем более в столице! – сразу же угас энтузиазм девушки.

– Не переживайте, нам нужен лишь Андрей Соколов. И Лужичи хранят память о нем.

Лес изменился. Если раньше нас сопровождали золотолиственные березки и еще не поддающиеся осени клены, то теперь нас окружали толстоствольные дубы. Ветви нависали над нами, закрывая серое грозовое небо. Вспышки молний едва могли прорваться через дубовые кроны, поэтому мы шли в сумраке. Деревья росли будто волнами: полоса на возвышенности – полоса в низменности. Рад шел, держа прямую осанку. Плыл словно призрак. Его саквояж, видимо, был хорошо подогнан, потому как совсем не болтался и был единым целым со своим хозяином. Мой же саквояж в его руках болтался.

– Не поддавайтесь хандре, друг мой, – тепло говорил он, не оборачиваясь. Это подбадривало, и я не отставала.

Среди деревьев в одном месте темнел холм. Он явно выделялся, будто это – нечто постороннее.

– Подумать только, чудовищная сила первозданной стихии породила это, – провозгласил Рад.

– Вы о чем?– не сразу я ухватила его мысль.

– Когда-то здесь шел ледник. Он всё сметал на своем пути. Под гнетом времени и сопротивлением природы он остановился. Возможно, даже его воды дали начало этой чаще, но под листвой и травами прячутся чудовищные раны. А этот грот,– Рад указал на холм, – нечто иномирное для растительного сообщества. В данном акте творения лежит разрушение.

-Рад? – я вопросительно посмотрела на собеседника.

-Несмотря на разные блага настоящего, в них живёт тень страдания и боли, а может даже тьма ошибок прошлого.

– Отчего такой пессимизм? – я удивилась такой быстрой смене его настроения.

– Полагаю, нужно уметь видеть все грани бытия. Уметь называть вещи своими именами.

Дождь начинал усиливаться.

– Спрячемся в гроте. – предложил Рад.

Пришлось обойти холм. Догадка Рада подтвердилась – это был грот. Старая крона одного дуба сцепилась с могучими корнями другого, образовывая арку, которая открывала путь в маленькую пещерку. Осколок горы оплыл грязью, на которой зеленел мох. Две стихии, камень и земля, не уступали друг другу: словно царапины от огромной лапы, неровными бороздами они сменяли друг друга.

Дождь разыгрался не на шутку. Вспышки молний отдавались гулким треском. Ветер менял направление дождя несколько раз и, помимо капель, нес листья. Земля быстро темнела, а тучи становились тяжелее. По корням, свисавшим с грота, бежали ручейки.

Мы шагнули в темноту.

– Нам повезло с вами, что эта пещерка обжитая, – сказал Рад

– Почему вы так решили?

– Я вижу в углу сложенный хворост и какое-то подобие грубо сколоченных лавок, – пояснил он.

У Рада что-то блеснуло в руках. Послышался небольшой грохот и вспыхнуло пламя.

– Как вы это сделали? – удивилась я.

– Хорошо отточенные навыки по химии, – просто ответил он.

Хворост гулко трещал, заполняя всю внутренность пещеры. Огонь переливался от лимонного цвета к апельсиновому. Лишь от кончиков языков закручивались струйки смолянистого дыма. Холод стал убегать в углы пещеры, уступая власть горячему воздуху.

– Огонь – молодая свирепая энергия, уничтожающая практически всё, но согревшая первых людей. В таких вот пещерах первобытные племена прятались во тьме, холоде, антисанитарии, а затем они увидели огонь. Эта стихия пугала и завораживала их, но стала им служить. Энергия, которая толкнула нашу цивилизацию эволюционно дальше. Противоречие.

– Какое? – не поняла я.

– Огонь – разрушение, но надежда на цивилизацию, холод – смерть, но тренажёр для развития. Выходит, огонь тебя спасает, но делает слабым, и ты можешь умереть. А холод, который изначально пытается убить, делает тебя сильнее. Такое же противоречие у эмоций и разума. Вот только интересно, какую энергию смог открыть Странник?

– И какую же? – спросила я.

– Пока у нас нет ответов, – благодушно улыбнулся Рад.

– Значит, есть возможность отдохнуть, – заметила я.

– Мне не хотелось бы терять время впустую, пока дождь заставил нас остановиться. Вы согласились быть моей ученицей, поэтому начнем урок. Эту технику мы будем с вами практиковать изо дня в день. И поверьте, она вам пригодится.

Рад взял зонт и его острием начертил на земле круг. После чего стал в центр получившейся фигуры.

– Ваша задача – вступить в круг, моя задача – уколоть вас зонтом.

– Но зонт…Стальное навершие… – начала я колебаться.

– Отбросьте сомнения, учеба началась.

Он был в середине, отделенный от меня границей, которую следовало прорвать. Я кружилась вокруг него. Он колол зонтом в мою сторону. Все удары были острые и прямолинейные. Очень отвлекали дождевые капли, слетавшие с зонта. Я ходила будто по краю бури, которая то и дело из своего черного чрева рождала короткие вспышки молний. Зонт двигался все быстрее и быстрее, намереваясь вонзиться или в лицо, или в ноги.

– Доверьтесь инстинктам и своей сущности. Помните, что я вас не пожалею. Но и не поддавайтесь страху, иначе из вас ничего толкового не выйдет.

Я по-прежнему не могла переступить начертанной границы.

– Учитесь делать расчет. Не уходите назад, вас так или иначе прижмут. Старайтесь подныривать и держать свою границу, – он остановился.

Я потерла запястья, унимая дрожь.

– Теперь вы берите зонт и пронзайте меня. Я же попробую показать вам технику.

Я начала делать уколы, как это делал Рад. Но он не делал шаг назад, а едва поворачивался. Моя рука начала немного дрожать. Если он так будет делать, я в него точно попаду.

– Не щадите меня. Вы не даете мне возможность показать полный потенциал техники, – прочел он мои мысли.

– Хорошо. Раз хотите лишиться глаза, получайте.

Он продолжил едва поворачиваться. Навершие зонта уже вскользь прошло по щеке. Но с каждым разом мне все меньше и меньше приходилось выпрямлять руку. Хватало даже полусогнутой руки. Навершие прошило прядь волос Рада, и я резко вдохнула. Его ладони сомкнулись на моих плечах, взгляд был чистым, но холодным. Я чувствовала на щеках тепло его дыхания.

– Так-то.

– Как? – опешила я.

– Вы должны быть на границе страха: не скатитесь в бездну паники, но и не уходите в чрезмерную самоуверенность. Взлетите над эмоцией, преодолейте ее сопротивление, и вам откроется состояние, которое поможет вам острее ощущать уколы зонта.

– Как это?

– Возьмите зонт. Теперь пытайтесь уколоть меня как можно быстрее.

В этот раз он едва отошел от линии. Глаза были спокойны. Так же я заметила, что ни в ногах, ни в руках не было напряжения. Он спокойно был готов принять любой исход.

– Эмоции – это инструменты. Если вы злитесь, это еще не говорит о том, что вы зло. Злость – это запечатанная энергия, которая помогает преодолевать препятствия. Все не так однобоко в этом мире, – и он пошел.

Он был движением и, кажется, у него не было никаких мыслей – он был покоем. Я даже не знаю, как Рад это сделал, но его слова понимались моим внутренним существом. Он обошел мое сознание в виде привратника и нашел глубинную меня.

Зонт был выбит из моих рук. Но ни в Раде, ни во мне не было злобы, лишь пустота.

– Вам нужно почувствовать эту грань – отделяющую будний мир от волшебного, а также грань, отделяющую ваше обыденную роль от внутренней силы. Поможет вам в этом ребро эмоций и разума – интуиция.

III

Лужичи – степная столица, славящаяся своими осенними ярмарками. Шумные торги, хмельной розлив пива и кваса, ряды, заваленные сдобой: булочки, ватрушки, пироги, караваи. Мешки муки, мешки зерна на телегах. Питейные заведения, открытые до утра, с громкой музыкой. Полногрудые красавицы и широкоплечие парни, снующие между рядами.

В городе мы быстро нашли гостиницу. Сняли номера напротив друг друга.

Разместив все свои вещи в шкафу, я отправился к Азире.

В номере обнаружил сначала саквояж, небрежно оставленный у двери, затем пальто, брошенное на спинку кровати. Госпожа Вересова, положив руки под голову, уставилась немигающим взглядом в потолок. По всему было понятно, что моя ученица грустит.

Легким оттенком розового заката окрасилась оконная рама. Я открыл ее и впустил в комнату свежий ветер. Легкий бриз взволновал тюль и потревожил цветы, стоящие в вазе на столе.

– Довольно гостеприимный город, – сказал я, улыбаясь Азире.

Девушка, ничего не ответив, продолжала лежать на кровати, изучая потолок. Она была похожа на ребенка, смотрящего на облака и мечтающего о чуде.

– Вы устали, мой дорогой друг? – мягко спросил я.

– Нет, Рад. Просто мне грустно.

– Отчего же?

– Я не люблю вечера в незнакомых местах. Они наводят на меня тоску и уныние.

– Дорогая Азира, возьмите стул и сядьте рядом со мной. Я покажу Вам волшебство этого города и вечера.

Она подчинилась и села рядом у окна. Ветер окутывал свежестью, а закатный луч согревал.

– И что я должна здесь увидеть? Дома как дома. Люди как люди, в своих заботах.

– Ха-ха. Не спешите делать выводы, имейте терпение, – я встал и подошел к чайнику.

Налил Азире и себе чай.

По небу ползли облака. На крыше сидел и умывался рыжий кот. Птицы пели свои трели. Внизу шумели люди. Мы же пили чай и продолжали смотреть на улицу.

– Сейчас произойдет чудо, – улыбнулся я.

– Какое же? – устало повернулась ко мне девушка.

– Пойдет летний слепой дождь.

– Но как? На небе же ни тучки, Рад.

– Терпение.

Вслед моим словам на одной половине неба появились тучи. Скверы и парки на их фоне заискрились золотом листвы. Раздался глухой треск молнии и пошел теплый дождь, обрамленный лучами света. Город заполнил шум дождя. Кот скрылся восвояси. Люди, закрываясь верхней одеждой, торопились по домам.

Капли неуверенно били по оконному отливу, сбивая уличную пыль. Запахло морем. Я высунул руку, ловя осенний дождь.

– Поймайте летнее чудо, милая Азира.

Девушка сначала неуверенно протянула ладонь, а затем и вовсе начала ловить дождь обеими руками. Капли нежно ложились в ладони, в кружки с чаем, забытые на подоконнике. Азира улыбалась. На фоне грозовых туч появились две радуги.

– Быть может, мы прогуляемся, пока улицы достаточно пусты? – спросил я.

– Даже и не знаю, Рад.

– Бросьте, окунитесь в чудо, – я был настойчив.

Через мгновение мы шли по мокрой брусчатке. По-летнему приветливый дождь радушно нас принял.

– Я люблю такую погоду, когда все улицы города предоставлены нам. Когда можно беззаботно гулять, зная, что тебе есть куда возвращаться. Умейте радоваться этому вечеру, ведь он особенный. Не такой как все, – говорил я, раскинув руки и полностью доверившись дождю.

Азира шла молча, серьезно изучая действительность. Она недоверчиво слушала меня.

– Бросьте. Снимите свою настороженность. В полной мере отдайтесь переживанию этого мгновения, – для большего акцента сказанного я топнул ногой по луже, обрызгав подол платья Азиры.

– Моё платье! Самое дорогое из коллекции! Рад, Вы мерзавец!

– Наконец-то Вы вышли из своей хандры!

– Что? Да как Вы… – росло возмущение молодой графини.

– О, сладкие эмоции, водовороты счастья, – издевался я, повернувшись спиной к своей собеседнице.

Это была роковая ошибка. В следующее мгновение лужа рухнула к моим коленям. Ну, если быть точным, то с Азирой на шее я рухнул коленями в лужу.

– Я Вас утоплю, чудовище, – шипела на меня моя ученица.

– Дорогой друг, если Вы оставите меня в живых, я обещаю Вам купить нов.е платье. Я как раз вииидел неда..ко салон, – последние слова уже выходили с хрипом.

– Хорошо. Я оставляю Вам вашу жизнь, – Азира отпустила меня.

Мы направились в обратный путь.

– Как Вы могли допустить такое ребячество? При Вашем-то возрасте!? – вопрошала Азира.

– Возраст ни в коей мере не может запретить радоваться жизни. – улыбнулся я.

Мы вошли в салон.

– Я хочу выбрать Вам платье самостоятельно. Не возражаете?

– Рад, надеюсь, Вы меня приятно удивите.

– Думаю, что смогу.

И вот мы уже стояли у дверей наших номеров. Азира держала бумажный сверток, перетянутый черной атласной лентой. Я рассеянно улыбался.

– Хочу сказать, что провёл замечательную прогулку в Вашем обществе. Я благодарен Вам.

– Я тоже благодарна Вам за то, что вывели меня из хандры, и за новое платье.

– Замечательно. Теперь отдохните как следует перед завтрашним днём. После завтрака нам предстоит посетить домик-музей Андрея Соколова. Также мы посетим картинную галерею, где выставлены его первые работы. Все это произойдет… – я достал часы на цепочке. – Ровно через десять часов. А сейчас разрешите откланяться и пожелать Вам доброй ночи.

Азира неожиданно вздрогнула.

– Что с вами, друг мой? – спросил озадачено я.

– Рад, у меня сейчас по всему телу пробежал жар. Боюсь, что всё-таки я заболела воспалением лёгких.

Я прислушался к себе и тоже почувствовал постороннее тепло.

– Это не совсем хороший знак, но поверьте, это не проблемы со здоровьем.

– К чему вы клоните? – насторожилась молодая графиня.

– Это просто способ чувствовать себе подобных. Я также почувствовал этот жар. По моим подсчётам, в этом городе еще двое нетленных.

Глава 3

Тени в тумане.

I

Кто же это мог быть? В этом городе не могут быть интересы больших сил. Одиночки? Скорее всего. Но, надо признать, достаточно сильные одиночки.

В агатовой ступке я измельчал белые гранулы. На мне был надет кожаный передник. На столе рядом с комнатным цветком расположились колбы. Одна из них, с синей жидкостью, бурлила на грелке.

В дверь постучали. Я насторожился.

– Кто там? – спросил я, откладывая ступку.

– Рад, это всего лишь ваша ученица, – прозвучал голос Азиры. – Я хотела бы с вами обсудить некоторые вопросы, – последнее слово она явно выделила не дружеским тоном.

– Да, конечно, – я открыл дверь.

– Рад, вы считаете это платье равноценной заменой предыдущему? – девушка держала в руке платье простого покроя. Оно бы сделало честь купчихе, но никак не графине.

– Разве нет, – беспечно бросил я.

– Нет, – прошипела Азира. – Совсем нет! То было творением искусства! А это… Это… Я не нахожу подходящих слов!

– Оно простой и честной работы умелого ремесленника. К тому же, оно более практичнее и прочнее.

– Оно грубое! Я в нем как крестьянка!

– В нем вы без лишнего. В нем видны ваши истинные достоинства.

– А.. я..– она не нашлась, что мне ответить, явно огорошенная моими словами, не понимая, в какую сторону их трактовать.

Когда ее щеки вспыхнули красным, я понял, что, кажется, меня снова подвела моя прямолинейность и простодушие. Повисло неловкое молчание. У нас одновременно пересохло в горле.

Наконец ее взор скользнул по колбам и ступке.

– А что это такое? – удивилась девушка.

– Небольшая подготовка инструментов.

– Инструментов?

– Да. Всегда необходимо иметь козырь в рукаве.

– Хорошо, – махнула она рукой, – Рад, будьте добры объяснить, почему мы не чувствуем этих двух нетленных? Неужели они покинули город? – кажется, она все-таки смирилась с приобретением платья и решила обсудить другой волнующий ее вопрос.

– Что вы! Они в городе. Просто, когда они почувствовали нас, то скрыли своё присутствие.

– Скрыли? То есть Вы хотите сказать, что у них недобрые намерения?

– Всё может быть. Они могут оказаться убийцами.

– О боже, Рад, а мы ведь не скрыли своё присутствие!

– Вы не скрыли! А я скрыл. Вы ещё не знаете, как это делать. Сокрытие отнимает силы. Им пользуются обычно нетленные, которые живут уже достаточно долго, потому как их чувствуют сильнее всего. Учитывая, что у Вас всего лишь второе перерождение, то Вас очень сложно почувствовать на расстоянии. Будьте покойны, мы с Вами в относительной безопасности.

– Относительной?!

– Да, относительной. Пока я и они скрываем своё присутствие, мы друг для друга как люди. Если я не знаком лично с этими нетленными, то мы можем пройти мимо, так ничего и осознав. В противном случае личная встреча со знакомым нетленным делает бессмысленным процесс сокрытия. Всё это сейчас напоминает игру в прятки. Словно мы идём в тумане, смутно угадывая очертания окружающей действительности. Неизвестно только, какие тени бродят в этом тумане помимо нас.

Азира побледнела от моих слов.

– Ну что же вы. Где ваш былой азарт? Это ведь мои недоброжелатели, – уколол я девушку.

– Да, но… Я не отказываюсь от своих слов, но я не думала, что такого рода встреча случится так быстро. Я не готова еще…

– В такого рода играх не всегда будет достаточно времени на подготовку.

– Я…

– Не бойтесь, друг мой, я не дам Вас в обиду. – прервал я Азиру, боясь, что диалог уйдет в ненужные эмоции, – Я уже очень давно брожу в этом тумане и знаю, как в нём выжить. К тому же для долгоживущих нетленных Вы не представляете особый интерес. Для них большую ценность будет представлять ваш покорный слуга

– И всё-таки Вы должны научить меня скрываться для моей же безопасности, – начала владеть собой Азира.

– Хорошо. Начнем прямо сейчас?

– Думаю да. Ведь нам скоро идти в Родовой дом Соколовых.

– Отложите платье. Вам необходимо сосредоточиться на области солнечного сплетения.

– Как это? – тут же начала ловить мудрость девушка.

– Почувствуйте тепло. Найдите его. Оно по характеру будет схоже с тем, которое вы ощутили вчера после прогулки.

Молодая графиня даже закрыла глаза.

– Чувствую.

– Замечательно. Теперь постарайтесь тепло от кончиков пальцев ног и от макушки головы ручейками пустить к солнечному сплетению. Так, чтобы все тепло вашей души сжалось в этой точке.

Девушка побледнела и начала шататься, ища руками опору. Я подхватил её.

– Не так быстро. Дорогая ученица, отпустите ручейки обратно, – к юной графине начало возвращаться сознание. – Всё верно. Ничего страшного, в следующий раз обязательно получится.

Мои последние слова сопровождались каким-то странным шумом, будто лопались пузыри. До сознания медленно доходила мысль, что я явно о чем-то позабыл. Затем последовал треск стекла. Боковым зрением я увидел пролетающие синие струи и резко увел Азиру в сторону.

Графиня уставилась тупо на подол надетого платья – он был прожжен на уровне колена.

– Рааад, – всю усталость как рукой сняло, – Второе платье….

– Кажется, у вас есть хорошая причина быть сегодня в моем платье. А это вас полнило, – не знал, что ответить я.

– Что?! – задохнулась девушка.

Я в очередной раз убедился, что явно плохо разбираюсь в женской моде и психологии. Надо на досуге уделить время изучению данному аспекту, а то Азира точно убьет меня.

Утренний воздух был наполнен свежестью после ночного дождя. Глаз радовали пушистые звёзды хризантем и георгинов, выглядывающих из корзинок цветочниц. Я улыбался девушкам, сидевшим и стоявшим по обеим сторонам тротуара. По дороге же двигались телеги, груженные мешками, пивными бочками, корзинами с яблоками. Люди спешили на ярмарку. А мы свернули в переулок не менее оживленный. Нам следовало добраться к музею коротким путем, и я повел нас через улицу, на которой расположились трактиры. Из одного такого рослые молодцы, вооруженные дубинками, выводили загулявшего крестьянина. Он грязно ругался и дергался, но вышибалы завели ему руки за спину и прихватили за шею, так что гуляка чуть ли не клевал брусчатку.

Я шел пружинящим шагом и подмечал для себя отсутствие явных признаков наличия нетленных. Азира же шла немного скованно, совершенно забыв о враждебности к моему платью. Я догадывался, какие чувства сотрясали её душу: тревога, которая не даёт радоваться окружающему, когда ждёшь удара откуда угодно и когда угодно. Гулять в тумане в первый раз, когда сам толком не умеешь скрываться, всегда страшно.

– Азира, прошу Вас, держите себя в руках. Чем больше Вы переживаете, тем большую беду Вы можете на себя навлечь. Просто чувствовать Вас – это одно, но совершенно другое чувствовать тревогу нетленного, – шёпотом сказал я.

– Я стараюсь.

– Возвращаюсь к нашему уроку в лесу об эмоциях. Тревога – это внутреннее напряжение шахматной фигуры. Представьте, словно фигура упала из руки гроссмейстера, шум, который она создала, волнами окатил доску и другие фигуры. К тому же, при всем при этом, фигура заработала трещины в своем материальном теле, и эти трещины начинают расширяться и, словно ледник, фигура тысячами осколков рассыпается по доске.

– Благодарю вас, Рад, вы умеете поддержать.

– Это совет, но не поддержка.

– Боже, почему Вы такой прямолинейный?

Но вопрос остался без ответа.

Вскоре мы подошли к толпившейся у ворот музея группе людей.

– Я предлагаю разделить наши обязанности в музее, – снова шёпотом сказал я.

– Это как? – насторожилась девушка.

– Вы, дорогая ученица, будете записывать всё, что скажет экскурсовод и что Вы увидите в доме. Я же затеряюсь в толпе и буду отвечать за Вашу безопасность.

– Рад, я не готова остаться одна в толпе незнакомцев! – дрожащим голосом сказала Азира.

– Верьте мне. И запомните, ни в коем случае не разглядывайте посетителей и старайтесь быть непринужденной! Да, и если всё-таки Вы столкнетесь с нетленным, то не кричите и не убегайте – это сохранит Вам жизнь.

– Рад, почему Вы полагаете, что я столкнусь с нетленным?

– Вы излучаете слишком много тревоги и страха – тем самым Вы далеко чувствуетесь. На его бы месте я разыскал Вас, – я надел черные очки, тут же поправив их указательным пальцем.

Подошла ещё одна экскурсионная группа. В основном она состояла из парочек среднего возраста. Полноватые мужчины вели строгих барышень. Как раз то, что нужно.

– Мне пора уйти в туман, – сказал я и двинулся в сторону подошедших, заведя правую руку за спину.

Ворота распахнулись и появилась экскурсовод – старушка с очень прямой осанкой и в строгом платье, когда-то модным в начале века. Взгляд ее был теплым и будто обнимал экскурсионные группы.

– Уважаемые посетители, я рада вас приветствовать в музее Андрея Соколова. Прошу всех следовать за мной.

Следуя за толпой, взору Азиры предстал большой дубовый парк, в центре которого располагался огромный двухэтажный особняк из жёлтого кирпича.

Лекция экскурсовода записывалась в блокнот, подкрепляясь эскизами вещей и мебели. Азира старалась выполнять мои инструкции. Девушка пристально смотрела лишь на старушку и предметы, изредка оглядывая людей. Они словно потеряли свои очертания, превратившись в силуэты. Страх то и дело подталкивал графиню найти меня в толпе, но она сопротивлялась этому. Сейчас были важны даты, состав семьи, количество слуг, домашние питомцы, любимые книги и игры, местоположение спальни юного Соколова.

Лекция подходила к концу. Ничего так и не произошло. Я заметно расслабилась.

Посетители стали выходить из особняка. Они окружили крыльцо с экскурсоводом и стали задавать вопросы. Я же была у ворот, ожидая Рада.

Порыв ветра вырвал блокнот из моих рук. Он упал рядом с деревом, на заливаемый солнцем газон.

Тень листвы стала расти в сторону блокнота, превращаясь в когтистую лапу. Лапа схватила блокнот и потащила его к стволу дерева. Я подняла взгляд. Увиденное вогнало меня в ступор.

Блокнот держала девушка, одетая во всё чёрное. Руки до локтя были облачены в чёрные перчатки, плечи покрывала чёрная соболиная накидка, а на голове длиннополая чёрная шляпа. Лицо окутывала дымка, из которой светились скользкие синие глаза.

– Это, должно быть, Ваше? – спросила незнакомка.

– Да, – я дрогнула, бросив взгляд в поисках защиты.

– Что же Вы? Надо быть внимательнее к своим вещам и себе. В этом городе попустительство небезопасно, – говорила незнакомка, быстро приближаясь ко мне.

Её бледная кожа очень контрастировала с одеждой. Тень от дерева удлинялась и следовала за ней. Дымка развеялась, открывая холодное выражение лица. Глаза почти неподвижны, как изломанный лед озера, на поверхности которого в трещинах едва течет вода. Губы же ее, полные жизни, сложились в улыбку. В этом было что-то противоестественное. Будто она состояла из разных осколков.

Повисло тяжелое молчание.

– Очень любезно с Вашей стороны было поднять этот замечательный блокнот, – сказал Рад, выходя из-за спины незнакомки и забирая блокнот из её рук.

– Рад? – холодность сменило удивление.

– Здравствуйте, Тамара. Вы, как всегда, прекрасно выглядите, – поздоровался Рад, становясь рядом со мной.

– Благодарю тебя, душка. Мы с тобой не виделись три перерождения с последних событий…, – она сделала паузу, а глаза ее дрожали, обводя лицо Рада, – Но, вижу, по-прежнему верны одному цвету в одежде. У тебя прекрасная компания, представь же нас друг другу! – к Тамаре вернулась холодность.

– Тамара Маскара, наследница народа северных ветров, разрешите Вам представить мою ученицу – графиню Азиру Вересову, хозяйку Лунного замка.

Мы обменялись легкими поклонами.

– Ученица? Рад, ты, кажется, много времени провел у Гроссмейстера.

– У лучшего учишься лучшему, – коротко ответил Рад.

– Почему же Вы наследница народа северных ветров? – спросила я, оценивающе осматривая Тамару.

Она на мгновение удостоила меня взгляда.

– Мое первое рождение в этот мир произошло в городе, который своего рода является воротами для северных ветров, – наша собеседница снова перевела взгляд на моего учителя, – Отчего же Вас, господин Рад, заинтересовал музей Андрея Соколова?

– Расширяю свой кругозор и кругозор моей ученицы, – улыбнулся он.

– Темнишь!

– Да нет. Просто хочу заняться живописью, вот и решил изучить творческий путь своего кумира, – весело бросил Рад.

– Я всё равно выясню, чем вы занимаетесь. И помни, Рад, я тебя убью, и это будет мучительно долго для тебя! – шипением закончила Тамара.

– К чему такие угрозы? – уже полностью овладела я собой.

– Ваш учитель, дорогая графиня, холодный и бессердечный нетленный, который не верит в любовь и не отвечает чужим чувствам.

– Мне казалось, что наш с вами вопрос давно решён, – грустно улыбнулся он.

– Пока ты дышишь, он не решён. А теперь прошу извинить, меня ждут дела.

Тамара развернулась и пошла к выходу. Едва заметное движение тени дернулось в сторону Рада – четыре пуговицы с пальто упали на землю.

Холодные порывы ветра устремились за госпожой Маскара.

– Видимо, прежде чем идти в галерею, придётся вернуться в гостиницу и починить моё пальто, – сказал мой учитель, собирая пуговицы.

Мы шли обратно в гостиницу. Только в этот раз мы миновали длинный переулок с милыми цветочницами, а пошли по верхнему переулку. На нём не было буйства цвета, лишь серые однотипные дома сжимали дорогу с двух сторон. Окна были высоки, но узки: шириною в один кирпич. Эта улица была черным ходом торговых лавок и питейных заведений, что расположили свои парадные входы на параллельных улицах. На тротуаре не могли разойтись два человека, поэтому Азира шла следом за мной.

– Рад, я полагаю, Тамара ваш заклятый враг? – начала разговор девушка.

– Скорее, я для неё заклятый враг. Я же не питаю к ней злобы.

– А что конкретно она хотела сказать, называя вас холодным и бессердечным? Или я задаю слишком личный вопрос?

– Учитывая, что Вы не овладели сокрытием и, скорее всего, Тамара станет нашим незримым спутником, я отвечу на Ваш вопрос.

Много перерождений назад, в пору нашего детства, мы дружили. Жили на одной улице. Я часто выручал её из разных неприятностей. Вместе с ней росло и взрослело чувство ко мне, которое я, как и всякий подросток, не замечал. В выходные дни я ходил в гости к её семье. У неё была сестра-близнец. Казалось бы, пару минут разницы, внешнее сходство, но это были совершенно разные, порою даже чужие друг другу девушки. В шестнадцатилетнем возрасте мы поняли с ее сестрой, что испытываем друг к другу тёплые чувства. Именно тогда, оставшись со мной наедине, она поведала о чувствах Тамары ко мне.

Я ударился плечом о стену, бессловесно выругался кляня узкую улочку. От злости, а быть может и от нехватки воздуха, почувствовал, что грудь сдавила невидимая веревка.

– Вы в порядке? – обеспокоилась Азира.

– Вполне. Продолжу. Приходилось общаться тайком от Тамары. Сестра любила её и никак не могла сказать правды. Я не раз говорил с Тамарой и убеждал её, что люблю другую. Она же спрашивала имя моей возлюбленной. Я, по просьбе сестры, не мог его назвать. Так мы и жили в этом невидимом треугольнике, пока я не уехал на учебу. Из института продолжал переписку с её семьей. Не всё я мог сказать в письме, потому как их читала и Тамара. Треугольник продолжал быть со мной, доставляя дополнительные муки. Но всё-таки трудности делают из юнца мужчину. Я вернулся и первым же делом предложил возлюбленной сбежать.

Азира вскрикнула. Я мгновенно среагировал: развернулся и поймал падающую на меня графиню.

– Здесь ужасная дорога, кажется я сломала каблук, – пожаловалась моя ученица.

Я помог ей подняться и как ни в чем не бывало продолжил.

– Наш побег с сестрой для Тамары оказался страшным ударом и предательством. Она больше ни в кого не влюблялась и ничьих ухаживаний не принимала. И с той силой, с которой она меня любила, стала ненавидеть. Месть отравила её сердце, и в него проникли черные тени. Моё же счастье было быстротечным: любимую унёс загадочный недуг. Эта вина до сих пор лежит на моих плечах, – за время рассказа я еще несколько раз ударялся плечами о стены.

Мы шли по пустой улице, я намеренно свернул в этот переулок, зная, какой предстоит разговор.

– Рад, могу я Вам задать ещё один вопрос? – спросила Азира после недолгого молчания.

– Что ж, извольте.

– Почему Тамара сказала, что Вы не верите в любовь?

– Это не совсем верное утверждение, дорогая ученица. Я верю в любовь к любимому делу, в любовь к друзьям, в любовь к хорошей еде или искусству. Но я не допускаю со своей стороны любви к девушкам, тем более нетленным. Но это уже тема для другого большого разговора. Давайте я приведу свое пальто в порядок, Вы пообедаете, и… – я достал часы – и ровно в 16.00 мы отправимся в картинную галерею.

II

Мы шли по длинному коридору картинной галереи. На полу был расстелен зелёный ковёр, на стенах расположились полотна художников, а на потолке через каждые десять шагов висели позолоченные люстры.

– Дорогая ученица, я рад, что к Вам вновь вернулось спокойствие. Надеюсь, Вы осознали, что страх ожидания проблемы наносит больше вреда, нежели встреча с самой проблемой. Да, Тамара владеет магией тени и способна творить страшные вещи, но борьба с этим соперником сделает Вас сильнее. Главное – раздобыть туза в свой рукав.

– И как же я его раздобуду? – поинтересовалась Азира.

– Как это ни парадоксально, милый друг, но лишь во встрече с трудностями и своими страхами Вы обнаружите свой талант. А до тех пор имейте при себе это, – я вручил графине пузырёк с прозрачной жидкостью.

– Что это такое?– девушка с любопытством смотрела на жидкость.

– Тамара – мастер тени, но её колдовство не выдержит мощной вспышки света. Если Вы разобьете пузырёк перед своим противником, то его озарит свет. Главное требование к безопасности заключается в том, чтобы вовремя закрыть глаза.

Я открыл двери, и мы вошли в зал абстракционистов.

Картины поражали глаза спектром цвета: серебряные шары падали вниз, изменяя цвет до голубого; три квадрата – красный, синий и черный – вонзались в фиолетовый круг.

– Боже, Рад, мне кажется, Соколов был посредственным художником! Это разве искусство?

– В картинах этих художников живут их грёзы. Порою нечеткость деталей позволяет каждому видеть что-то своё. Это направление рассчитано не на все слои населения.

– Простите, Рад, но, думается мне, это направление рассчитано на самих художников. Тут ведь без прочтения их талмудов не поймёшь, картины ли это, либо же дети просто баловались.

– Умейте отделить главное от второстепенного. Внимательно взгляните на картины Соколова.

Азира всматривалась в шары, разделённые вертикально на два цвета: серебряный и голубой. Следующее полотно заставило её нахмуриться: аллея песочных часов, состоящих из треугольников, причём все верхние были золотые, а нижние – алые. Последняя картина представляла собой два шара на размытом фоне: верхний шар – белый с бежевым оттенком, нижний же – сиреневый с угольными подпалинами.

– К каким умозаключениям Вы приходите, дорогая ученица?

– Соколов использует всегда два цвета. Одна картина с горизонтальной границей, а две другие с вертикальной. Вот, пожалуй, и всё, что я смогла разглядеть в его «произведениях».

– Вы вправе не считать это искусством, но я напоминаю: мы здесь не за этим. Умейте отделять главное от второстепенного, а также правильно расставлять приоритеты. В его картинах явно прослеживается тема перехода. Художник бессознательно пытается стать на границу света и тени. Рискну предположить, что Соколов был занят поиском этой границы, точки перехода. Прошу Вас, сделайте соответствующие пометки в блокнот.

Азира подчинилась.

– Кажется, на сегодня мы достаточно пообщались с искусством. Скажите, Азира, куда мы дальше отправимся из этого города?

– Одну минуту, – девушка начала листать блокнот, – Нашла. Если верить лектору, то Андрей Соколов перед поступлением в институт провёл лето в горах.

Вдруг со всей силы хлопнули входные двери. Мы обернулись, но никого не обнаружили.

– Рад, какая встреча! Я счастлив, что вновь судьба свела нас, – сзади прозвучал мужской голос.

У картины Соколова стоял подтянутый мужчина средних лет. Гладковыбритые щеки, подбородок и худой нос, под которым расположились маленькие усы, края которых были загнуты словно рога быка. Черные короткие волосы расчесаны в прическу с пробором, согласно штатного устава войск императора. Холодные серые глаза добавляли строгости четким линиям лица.

Кремовый сюртук плотно застегивался гербовыми пуговицами империи (дракон c короной), ниже, до колена, он расходился отглаженными полами, прикрывающими лишь со спины. Складки на полах были симметричны и соответствовали оси пуговиц. Армейская выправка хозяина сюртука усиливала эффект несгибаемой прямой, которую огибал ветер, путаясь в складках подола. Двигался мужчина размеренно, но твердо, как четко отлаженный механизм.

– Я смотрю, ты шагаешь в ногу со временем, Рад, – продолжил мужчина. – Твой серебряный кинжал сменил пистолет, должно быть, с серебряной пулей. Всегда готов ко встрече со мной? Ничуть не изменился.

– Вы тоже сохранили любовь к эффектным появлениям. И если меня не обманывает зрение, то в вашем внутреннем кармане также, как и в моём, находится капсульный пистолет, господин Строгачёв.

– Верно, – улыбнулся Строгачёв, хлопнув по сюртуку, – Но для меня лучше решать наши с тобой разногласия старыми добрыми методами. Как наш славный поединок на горящей крыше на клинках во время грозы. Ты всё так же сдержан, холоден и терпелив, Рад?

– А ты всё так же жаждешь победы надо мной? – я понизил голос.

– Ты прав, я всё тот же, как и ты. И это прекрасно. В своих стремлениях, убеждениях и поступках мы дополняем друг друга как… – Строгачев обходил меня вдоль стены, чтобы зайти за спину.

– Как дух и плоть, сознание и пространство, – завершил я фразу, преградив ему путь и закрыв Азиру.

– Помнишь наш последний разговор. Польщён, – он опустил взор на мою руку, спрятанную в карман.

Атмосфера начала накаляться. Пространство вокруг Строгачева заволновалось, словно сухой воздух, нагреваемый беспощадным солнцем, малопрозрачными обрывками собирался в шар вокруг него. Точно такой же шар начал волноваться вокруг меня.

– Интересно, кто из нас будет быстрее? – сузил глаза Строгачев.

– Мне кажется, за такое долгое противостояние Вы можете предугадать исход, – я сделал шаг назад, тесня Азиру.

– Наши противостояния обычно завершаются вашим бегством, – улыбнулся Строгачев и сложил руки на груди, – Но ты ведь понимаешь, Рад, что эта партия с цейтнотом.

– Я, право, не хочу нарушать ваш обмен любезностями, но своею невовлеченностью в разговор вы заставляете меня чувствовать себя неловко, – напомнила о себе Азира из-за моего плеча.

– Молодость, нетерпение, дерзость, – усмехнулся Строгачёв, переведя взгляд на Азиру, – У тебя прекрасная ученица, Рад. Думаешь, она обучается быстрее других нетленных?

– Вы как всегда внимательны, – я продолжал следить за его руками.

– Молодые склонны к предательству.

Азира выпрямилась как от пощечины.

– Ничуть. Мой спутник возвышен духом, – парировал я.

– Дружеские взаимоотношения между нетленными? – поднял бровь Строгачёв, – Рад, ты меня огорчаешь. Опять совершаешь ту же ошибку.

– Почему же ошибку? Дружба прекрасно способствует взаимному развитию нетленных, – сделала выпад Азира.

– Дружба между учителем и учеником? Вы так наивны, графиня, – усмехнулся Строгачёв,– Только враг будет бить в твои слабые стороны, пока ты их не усилишь, друг же никогда. Если вы опускаете руки и сдаетесь, то враг обязательно уничтожит вас. Но если же ты не будешь убегать от драки, то сможешь достичь такого уровня, которого сам от себя не ожидал. Поверьте, графиня, я нужен Раду, чтобы видеть все грани этой жизни. Именно соперничество со мной вывело его из рядов посредственных нетленных. Вы находитесь рядом с легендой. И достиг бы он этого уровня, если бы мы просто дружили? Сомневаюсь. Только вражда огранила его в алмаз.

– Между учителем и учеником можно выстроить не только дружескую поддержку, но и ввести состязательный элемент. Во всем положено быть мере, – заметил я.

– Рааад – философ середины, – протянул Строгачёв и шагнул в мою сторону. Воздух вокруг его рук сгущался.

– Нет в крайности покоя, – я отступил, также нагнетая кровь в руки.

Азира тоже сделала шаг назад.

– Вы, конечно, можете выстраивать дружеские или сопернические взаимоотношения, но только это не позволит Вам развиться до уровня Соколова, – Строгачев оценивающе пробежал по нам взглядом сверху вниз.

–А при чем здесь Андрей Соколов? – подняла бровь Азира.

– Бросьте, графиня! Вы можете водить за нос Тамару Маскара, внушая ей, что интересуетесь творчеством Соколова. Но для меня же ясно, что это Странник. И поверьте моему чутью, в его расчетах не было такого элемента как дружба.

Азиру сковал холодно-стальной взгляд Строгачёва. Я же спокойно наблюдал за его руками.

В коридоре послышался топот множество ног и веселый голос. Дверь приоткрылась, впуская гомон, и потом громко захлопнулась.

– Господин Строгачев, и вы… И вы удаарились в иих… Прошу прощения, в живопись? – нетрезвый голос Тамары прервал нашу перепалку.

– Госпожа Маскара? Ну конечно же, я ценитель прекрасного, особенно если этим прекрасным увлекается господин Рад. – улыбался презрительно Строгачев. Полупрозрачный шар вокруг него тут же исчез.

Я так же развеял свой.

– Душка, ну какое же это претра..претткр. прекра-сно-е ? Это же кошмаааар. – Тамара, пошатываясь, встала между мной и Строгачевым, пытаясь сфокусироваться на картине, бокал в ее руке дрожал.

– Как вас пропустили в музей с алкоголем? – удивился я.

– Оооо, у мииня… Меня, да. Так вот, есть выстоко, .. вы-со-ко-по-ставленный покровитель, – в глазах ее растекалось туманящее тепло.

– Где же он? – продолжил я разговор, который меня не интересовал.

– Ааа, в соседнем зале. Свист.., свитня…, свинья. Выпил больше меня… Нед…годник, – она развела руками, расплескав вино в сторону нашего оппонента.

Красное пятно растекалось на сюртуке.

– Госпожа Маскара, позвольте нам наедине побеседовать с Радом, – прошипел Строгачев, то и дело косясь на пятно.

– Душка, нет-нет – она погрозила пальчиком, – лучше бы вам уступить мне его.

– Мне он нужен как враг. Вам он нужен как любовник или тоже как враг? Кажется, он и ваша сестра…

– Замолчите, – глаза ее в мгновение из влажных синих стали бело-серыми, осанка стала прямой. – Иначе…

Обстановка снова стала напряжённой.

Маскара и Строгачев сцепились взглядами.

– Иначе что? – Строгачев вскинул бровь.

Я схватил Азиру за руку и рванул, увлекая ее в открывающуюся дверь.

– Тамамара, птищка. От читго, ты миня бросила? – интересовался покровитель госпожи Маскара.

Мы вихрем провернули мужчину и побежали по залам.

Гуляки, явно свита того самого покровителя, не успевали расходится, некоторых мы усадили на пол.

В зале началась сумятица.

– Это нам на руку, госпожа Вересова. Сборы будут быстрые. – бросил я.

– А… Я… Вы… – пролепетала девушка.

– Объяснения оставим в экспрессе. Туман показал наших соперников. Все фигуры заняли свои позиции на шахматной доске. Будет интересная игра. Как говорится, «белые начинают и выигрывают партию», дорогая ученица.

– Один наш соперник хуже другого, Рад.

– Знаю. Но мы с Вами должны спокойной рукою играть эту шахматную партию. Уметь грамотно просчитывать каждый ход. И хочу дать Вам один совет, дорогой ученик.

– Какой же? – Азира повернулась ко мне.

– Соревнуясь с коварным и бесчестным противником, не чурайтесь использовать хитрости и уловки.

Глава 4

Ледяной Утес

I

У подножия гор теснились посеревшие избы. Это была деревня, некогда населенная двумя десятками крестьян. Но вскоре, когда завалило водопад и начал свирепствовать мор, люди покинули эти места. Все, кроме хозяина Ледяного Утеса – господина Каменева. Он растерял влияние и тяжело заболел. Теперь он лишь узник своего замка, пораженный страхом и отчаянием. Но именно Каменев был ниточкой к Страннику, пускай и косвенной. Его дед принимал Андрея Соколова летом перед институтом.

Грязь, застывшая рваными неровностями, покрылась снежной крупой. Огонь облизывал дно котелка. Я мешал бульон. Азира сидела напротив и пыталась освоить сокрытие. Забор, окружавший двор, покосился и оброс шиповником. Дорога, которая вела к имению господина Каменева, была вся в выбоинах и бороздах, заполненных замерзшими лужами.

– Необходимо быть более спокойной и безмятежной. Вы слишком напрягаете свои мышцы, а в голове у вас много ненужных мыслей, – отвлекся я от изучения местности.

По виску молодой графини ползла капля пота. Закрытые глаза дергались. Она уже сокрыла большую часть души, но сейчас упиралась в преграду.

Барьер оставался непреодолимым и тепло души заструилось обратно на свои места. Азира тяжело выдохнула и открыла глаза.

– Могу Вас похвалить, дорогая ученица. Вам уже удается скрыть большую часть своей души. А теперь восстановите силы, – я протянул ей миску с горячим бульоном.

От миски шел пар, наполненный запахами курицы, картофеля, сладкого перца, моркови и букета восточных приправ. Также я подал ей корочку черного душистого хлеба.

– Это самое лучшее лекарство от усталости и холодной погоды, – улыбнулся я.

– Рад, вы так ничего и не рассказали мне о Строгачеве.

– Вы и правда хотите о нем послушать?

– Да.

Я облокотился на бревенчатую стену и отставил свою миску в сторону.

– О Строгачеве я могу сказать лишь одно – это один из самых страшных нетленных.

– Почему? – Азира задержала хлебную корку у рта.

– Мы с вами проходим полный цикл от младенчества до старости, проживаем жизнь, тратя на нее энергию, а затем наступает смерть – пауза для накопления энергии на следующую жизнь. Строгачев, в отличие от нас, живет без пауз. Он всегда владеет телом сорокалетнего и не меняется из столетия в столетие.

– Но как такое возможно?

– Дело в том, что до полномасштабной войны со мной, было трое несчастных, чьи жизненные силы он забрал. На них лежит страшное проклятье: они не могут воплотиться в этом мире, а Строгачев не уходит в паузу. Меня же он не смог победить, поэтому для него дело принципа убить вашего покорного слугу.

– Рад, ответьте мне, только искренне. Для меня это крайне важно.

– Даю свое слово.

– Почему, зная, какие грозные враги могут нам встретиться, такие как Тамара и Строгачев, Вы все равно решили взять меня с собой? Я, не владеющая сокрытием, рискую погибнуть в первом серьезном сражении.

– Грозные враги? – я улыбнулся, – Это сейчас вам стало известно, но так было всегда. Я развеял туман перед вами. Даже без знакомства со мной, вы бы рано или поздно столкнулись с грозным нетленным, возможно, перед своей гибелью. Игра всегда была такой, были сильные фигуры и слабые. В этой игре вы так или иначе оказались бы на доске, вопрос лишь в какой именно партии. Сейчас вы ведете партию, приз которой – загадка Странника, а напарник – я. Противостоят нам Тамара и Строгачев – две фигуры, но никак не шахматное войско Братства и не Фракции. К слову, ваше Сокольское княжество граничит с Царством, где обосновалась Фракция: черные фигуры.

– То есть вы хотите сказать, что я с вами не совсем по своей воли? Что вы провели со мной головоломную партию, чтобы я пошла с вами? – девушка уделяла еде все меньше и меньше внимания.

– Нет. Вы пошли со мной по своей воле.

– Тогда почему вы согласились взять меня в эту партию?

– Я вас принял интуитивно. Вы не раскрыли свой дар, а мне чертовски хочется увидеть ваши способности. Я не знаю точно, когда наступит ваш звездный час в этой партии, но абсолютно уверен, что его стоит дождаться! А пока нужно играть всеми силами, находящимися на доске; нужно играть ходами противниками.

– Хорошо. Я теперь осведомлена, что Тамара владеет магией тени, Строгачев живет без пауз и является своего рода вампиром мира нетленных, а какой же Дар присущ Вам?

Я невесело улыбнулся и посмотрел прямо в глаза Азире.

– Вы верно заметили, что Строгачев – вампир мира нетленных. Помимо того, что он забирает жизненные силы нетленных, он уничтожает дар своей жертвы. В нашем первом бою не все прошло так гладко, как хотелось бы. Да, я выжил и сохранил свой жизненный цикл, вот только мой дар остался в виде осколков и отзвуков. Если сказать прямо, то я не уверен, остался ли он у меня.

Подул сильный ветер и заскрипели сухие ветви горного шиповника. Куст давно растерял свои ягоды и листья, но продолжал пробиваться из умирающей земли.

– Настала пора обсудить нашу с вами стратегию, – я достал маленькие шахматы.

– Вы же мне все рассказали о Тамаре и Строгачеве, разве нет?

– Я лишь назвал их некоторые способности и обрывки историй, как они стали моими врагами. Но как они ведут игру и как им противостоять?

– И как? – Азира смотрела мне прямо в глаза.

Шахматные войска были расставлены.

– Строгачев – черный офицер. Мы можем его не видеть, но он способен нанести острый и болезненный удар из глубины, – я открыл пешечный строй и слон тут же вышел на охоту, угрожая дальнобойными ударами. – Стало быть, его нужно опережать или связывать. Надо занять более выгодную позицию: то есть взять в расчет все факторы местности, на которой мы можем с ним столкнуться.

Я выстроил пешечную защиту, и стена пехотинцев тут же перекрыла линию офицера.

– Тамара – это черная королева. Она не ограничена в выборе ходов. Но ее слабость заключена в неумении контролировать свои эмоции. Переиграть ее возможно, создав иллюзию выгодной ситуации, – королева стояла, угрожая нанести удар во все направления. – И чем выше будет ставка на кону, тем более безрассудно она себя поведет! – я спокойно поставил белого коня под удар.

– Я так полагаю, дорогой учитель, что вашим шахматным олицетворением является конь. Но почему?

– В какой-то степени можно так считать. Из-за отсутствия дара я несколько скован в маневрах на шахматном поле. Лишь изучение химии компенсирует мою скованность и обеспечивает неординарность ходов.

– А кто же я в этой игре? – девушка подалась вперед.

– Вы – пешка: фигура с нераскрытым потенциалом.

– Фи! Как грубо, сударь! Ваши речи как восходящая гамма: росли ровно до того момента, как Вы добрались до моей персоны! А потом они словно рухнули в пропасть.

Я хохотнул.

– Прошу меня простить. Я порою бываю излишне прямолинеен. Просто я хотел сказать, что вам следует быстрее учиться, дабы раскрыть свой дар.

– Извинения приняты, – графиня тут же подняла подбородок, явно довольная собой.

– Достаточно разговоров, нам следует расположиться на ночь. Думаю, эта изба послужит нам надежным пристанищем, – указал я на стоящую за спиной постройку.

– Почему именно эта? – Азира с недоверием смотрела на покосившую избу.

– Во-первых, она находится ближе всего к нам, а во-вторых, прошу заметить, что именно у нее осталась труба. А ночью будет холодно.

Последний довод был весомым.

– Ну а пока солнце не скрылось за горизонтом, я хотел, чтобы вы поупражнялись с зонтом.

– Сегодня еще и зонт? – умоляюще взглянула на меня Азира.

Но взгляд мой был непреклонен.

***

Я резко проснулась. В печке трещат сосновые ветки, наполняя комнату запахом смолы и хвои. Лунный свет падает на щербатый пол. Я вскочила, увидев отсутствие Рада.

Ночь. Горы. Свищет промозглый ветер. Иногда врывается вой волков. Видимо, стая рыщет в окрестностях утеса. Ночь придает смелости хищникам, и они приближаются к заброшенной деревне. А что, если это горные оборотни? В диких местах ведь может завестись нечисть.

А может быть селяне ушли из этих мест не столько из-за голода, сколько из-за пропажи людей? Я представила, как недосчитались овцы. Нашли рядом с кровавой лужей огромные следы и клоки черной шерсти. Как в сумерках видели на расстоянии от деревни звероподобный силуэт на двух ногах.

А потом в одну из ночей, особенно темную, в деревню ворвались оборотни. И…. Воображение разгулялось.

Я совсем одна в темноте. Проклятый Рад, как он мог так со мной поступить?!

А что, если в горах помимо оборотней рыщет Тамара или еще хуже – Строгачев?! Они ведь легко меня почувствуют!

Я не могу справиться с дрожью в руках. Где-то в углу начинает шуршать мышь. Слышно, как ее резцы расправляются с прогнившими досками. Боже, и откуда она только взялась? Сердце начинает биться быстрее. Я чувствую, как от ног по спине предательски бегают мурашки. По полу пролетает тень.

За дверью слышатся шаги. Скрип дверных петель и ….

… Я вижу свою ученицу, не на шутку перепуганную.

– Хорошо, что вы уже не спите. Нам необходимо собираться, иначе нас застанет солнце, – говорю я как ни в чем не бывало.

В меня летит сапожок. Я успеваю его поймать.

– Рад, вы чудовище! Вы бросили меня одну, на произвол судьбы! Объяснитесь немедленно, где Вы пропадали?!

– Я покинул вас, чтобы подтвердить свои догадки, – сбиваю поток негодования.

– Какие именно? – немного замешкалась графиня.

– Нас тихо и незримо сопровождает господин Строгачев. Он держится на расстоянии и практически не выдает свое присутствие.

– И что же нам делать?

– Я разведал дорогу к господину Каменеву. Она пролегает через пропасть. С обеих сторон вдоль каменных стен идут тропы. Между ними порядка девятиста метров. Правый рукав чуть шире, и от опасности падения путника защищают валуны, расположенные на краю тропинки. Левый же рукав уже и там всего один огромный валун.

– И по какому пути мы пойдем?

– Конечно по левому.

– Почему? – с непониманием смотрит на меня девушка.

– Потому что, дорогая ученица, я не намерен сталкиваться со Строгачевым лицом к лицу в горах.

– Но почему Вы уверены, что он будет именно на правом рукаве дороги? – не унимается она.

– Сейчас начинает подниматься ветер, посему погода превращает левый рукав дороги в опасное место. Строгачев будет уверен, что я не рискну с вами идти этим маршрутом. Да и засаду на противоположной стороне организовывать небезопасно даже для него. А он не пойдет на безрассудный риск.

– А мы, стало быть, пойдем! – иронично заметила девушка.

– Поверьте, выбирая между природной опасностью и Строгачевым, я выберу первое. Довольно разговоров! Вы одевайтесь, а я приготовлю боевые реактивы.

Предрассветный мрак. Две дороги огибают пропасть. Среди облаков появляются одинокие тучи. Мы с Азирой словно тени – двигаемся очень медленно в темноте, чтобы не выдать свое присутствие и банально не сорваться вниз.

Легкий ветер неприятно стягивает кожу на лице и старается пробиться через пальто. Кисти моих рук начинают замерзать под тяжестью дорожных сумок.

С правой стороны начинает предательски подниматься солнце. А мы не прошли и половины пути. Линия света начинает медленно опускаться по каменной стене вниз к тропе, а стало быть, и к нам. Я начинаю ускорять шаг, моя ученица едва поспевает за мной. Противоположная тропа еще во мраке и таит в себе опасность. От этого Строгачева можно ожидать чего угодно.

Лучи тем временем опускаются ниже. Согнувшись, я по-прежнему тороплюсь, Азира следует моему примеру. Впереди уже виден валун, за который я планировал спрятаться для небольшой остановки.

И вот солнце начинает нас освещать, прятаться уже бессмысленно. Строгачев должен нас увидеть и торопиться встречать в конце пути. Правый рукав дает возможность бежать.

Чуть впереди меня, в каменную стену ударяет искра, затем в барабанные перепонки врывается грохот выстрела.

Азира остолбенела.

– Нам надо к валуну. У этого мерзавца ружье! – кричу я.

Моя ученица быстро кивает, и мы устремляемся вперед.

Второй выстрел не заставил себя долго ждать. Пуля вонзилась в полуметре от моей груди, отколов каменную крошку. Гром выстрела снова обрушивается с запозданием.

Я швыряю вперед сумку Азиры. Она опасно качнулась и раскрылась. Кажется, несколько платьев улетели в пропасть. Я же зубами стягиваю перчатку с руки, которую мгновенно запускаю во внутренний карман пальто. На свет появляется закупоренная колба с черной жидкостью. Выплюнув перчатку, зубами вынимаю пробку. Из колбы струйкой начинает выходить черный дым, а стенки начинают нагреваться. Я бросаю ее в сторону правого пути.

Что-то больно толкает меня в грудь, по всему пальто пробегает фиолетовая искра, и я бьюсь о каменную стену. Гром выстрела. Колба взрывается на середине полета и во все стороны расползается смолянистый дым. Дальше для меня все темнеет.

– Раааад…..

Зрение возвращается ко мне, а вместе с ним и боль в груди. На губах чувствуется медный привкус крови. Надо мной склонилась Азира.

– Нам следует быстрее добраться до валуна, дорогая ученица. Иначе дым развеется и со второго выстрела меня убьют.

Девушка помогает мне подняться, и мы спешим к валуну.

– Теперь Вам ясно, для чего я обработал нашу одежду жидкостью? – говорю я, указывая на черное пятно от которого разбежались фиолетовые прожилки. – Данный химический состав срабатывает как разовый щит. Пуля сталкивается с обработанной поверхностью, но не пробивает ее. У меня щита больше нет, а у Вас еще остался.

Мы укрылись за валуном.

– Рад, мне сейчас не до лекций. Что нам делать?

– На данный момент мы в относительной безопасности. Нам лишь надо заставить его перезарядиться, успеть определить его местоположение и ответить.

– Как ответить?

Я открыл свой саквояж и вынул ларец. Внутри оказались пять закупоренных колб с жидкостью лимонного цвета, каждая в прямоугольной ячейке, обитой огромным количеством ваты. На верхней части крышки были закреплены в круглых ячейках маленькие шарики серебристо-белого цвета.

– Если я брошу один такой шарик в жидкость, то последует бурная реакция. Наша задача направить эту колбу в нужное направление.

Облако дыма развеялось.

– Рад, а где моя сумка? – опомнилась Азира.

– Простите меня, но кажется она стала легче, – я поставил сумку перед ней.

– Мои вещи. Платья и теплые вещи… – ее возмущение не успело набрать обороты.

Пуля вонзается в каменную породу нашего укрытия, а затем словно с неба падает тяжелый грохот выстрела.

– Проклятье, мы не сможем здесь вечно отсиживаться. У нас слишком мало времени для раздумий, Строгачев может пойти в обход. Ненавижу цейтнот!

Выстрел, и пуля откалывает крошку от валуна уже над моим плечом.

– Строгачев не сможет попасть в две цели.

– Что, вы намереваетесь делать? – дрожит голос молодой графини.

– Азира, пообещайте мне беспрекословно выполнить все мои инструкции.

Моя ученица быстро и нервно кивает.

Выстрел.

Я вручаю ей колбу и серебристо-белый шарик.

– Я рискну предположить, что у Строгачева громоздкий корпус винтовки. Пока он на старой позиции, нам следует делать маневр.

– Какой?

– Прежде я побегу назад по тропе, ведь я – его главный противник. Он отвлечется. Затем, как только последует второй выстрел, вы устремитесь в противоположную сторону и постараетесь добежать до валунов. Будучи в укрытии, постарайтесь определить местоположение Строгачева и направьте в него колбу. И помните, реактив и шарик в отдельности абсолютно безвредны, лишь вместе они взрывоопасны, – давал я наставления.

– Рад, я не уверена, что….

– Удачи, дорогая Азира, – я устремился обратно по тропе.

Выстрел. Пуля ударяется где-то позади.

Ускоряю бег, а затем резко останавливаюсь.

Выстрел. Искра с мерзким шипением бьет передо мной, а затем морозную даль прошивает треск.

Я держу колбу одной рукой, а второй держу свою сумку и начинаю быстрым шагом двигаться вперед. Сзади слышен очередной выстрел. Страх сорваться вниз тоже не дает покоя. Боже мой, лучше бы я устраивала светские рауты и прекрасные балы, чем сейчас рисковала жизнью!

Вскоре я оказываюсь рядом со спасительными каменными глыбами.

Рад тем временем рывками старается вернуться к валуну. Я, затаив дыхание, наблюдаю за ним. Ему остается совсем немного.

И вдруг он крутится волчком и падает. Он держится за плечо и ползет. Оказавшись за валуном, он внимательно смотрит на меня. Изобразив пальцами пистолет, «стреляет» в сторону противоположного пути.

Я судорожно начинаю откупоривать колбу. Только вот шарик я не бросаю в лимонную жидкость, потому как Строгачев не стреляет и не ясно где он. Я вглядываюсь в противоположную сторону, она по-прежнему темна, но теперь еще и безмолвна. Рад тем временем сел и снял с себя пальто. Он разорвал плечо свитера и заодно плечо окровавленной рубахи. Далее мой учитель достал из саквояжа пробирку и вылил содержимое на рану. Я слышу его вскрик, видимо, кровь остановлена.

Выстрел. Крошка породы сыпется на Рада. Он втягивает голову в плечи и с надеждой смотрит на меня – я оплошала. Я не смотрела на противоположную сторону и виновато пожимаю плечами. К несчастью я еще уронила шарик. Теперь приходиться возиться, чтобы его найти.

«Боже мой, эта девушка не спасет меня, а скорее убьет или убьет себя» – проносится у меня в мыслях.

«Победа – шарик найден!» – я поднимаю его над головой.

Рад тем временем достает более объемную пробирку. Выстрел. Пуля скалывает породу, и пробирка в руке учителя разбрызгивает всю жидкость на него. Он облит с головы до ног.

«Черт возьми. Я опять не смотрела.»

Рад закрывает лицо рукой, когда видит мою растерянность.

«Всё – я теперь само внимание!»

Я пристально высматриваю Строгачева.

И вдруг я вижу, как в сторону противоположной стороны летит нечто. От этого нечто отходят белесые лучи и оно, оставляя позади желтый хвост, мерзко шипит.

Выстрел. Теперь я видела вспышку. Но я завороженно смотрю за этим нечто. Оно ударяется далеко от места выстрела. Огненная вспышка. С секундной задержкой к нам возвращается звук взрыва. Огромные осколки каменного дождя, языки лимонного огня и черный дым взвивается вверх. Снег рядом с ударом покрывается черной сажей.

Я успеваю увидеть, как Рад прячется за валун. Его взгляд меня сверлит.

Я бросаю шарик в колбу. Жидкость мгновенно забурлила. Шарик начинает светиться, от него отходят белесые лучи. Я направляю колбу в сторону выстрела и падаю, когда она вырывается из рук. Отплевываясь от снега, я поднимаюсь на руках и наблюдаю за своим снарядом. Оставляя позади желтый хвост, комета устремилась за предшественницей, также мерзко шипя.

Взрыв разрушает валуны далеко от Строгачева, но с другой стороны. Теперь пожары пылают по обе стороны от стрелка.

Рад внимательно смотрит на меня. Я отрицательно киваю головой.

Он показывает руками, будто держит невидимое ружье, потом рисует указательным пальцем вопросительный знак.

Я поворачиваю кисти к нему тыльными сторонами ладоней слева и справа от себя и начинаю двигать поочередно пальцами.

Либо мой учитель не силен в разгадывании, либо из меня неуклюжий мим. Рад сразу же чертит в воздухе вопросительный знак.

Теперь моя очередь прикрывать лицо рукой.

Я двигаю пальцами и плавно поднимаю их вверх, а затем вниз. Потом я показываю руками невидимое ружье, а затем повторяю первую фигуру. Учитель утвердительно кивает головой – понял. Затем он берет колбу и превращает её в лимонную комету. Рад резко высовывается с левой стороны от валуна, мгновение на прицел и он направляет снаряд во врага.

Гром выстрела. Видимо, пуля не зацепила моего учителя, потому как он неспешно прячется за валун.

Взрыв сокрушает каменную породу, но снова пожар не на позиции стрелка.

Рад достает кинжал и начинает царапать черточки на земле, делая частокол. Точно не видно из-за расстояния. Затем повторяет процедуру с кинжалом. Возможно, у него изображено нечто вроде делений на измерительных линейках. Сбоку валуна он делает одну черту: возможно, уровень, на котором нужно производить выстрел. Кинжал он прячет в саквояж и берет очередную колбу и шарик. Указательным пальцем он проводит по своим чертежам, а затем резко высовывается с правой стороны валуна. Замирает и вновь прячется. Запоздало бьет ружье Строгачева. Рад через доли секунды высовывается и пускает лимонную комету. Комета пролетает несколько десятков метров, как тут же звучит второй выстрел.

Я вижу, как извергается пламя во все стороны. Огненные стрелы смертельным дождем обрушиваются в сторону моего учителя. Рад и валун скрываются за стеной лимонного огня, а затем за пылью обломков и черного дыма. По ушам бьет грохот взрыва.

Я падаю на колени и чувствую, как мою грудь сотрясает крик, но я его не слышу. Перед глазами начинает все плыть, а щеки обжигают слезы. Руками я царапаю замерзший камень.

– Нет, нет, нет-нет-нееет! Рад! Рад! Рад! Ааа, – голос начинает тонуть в рыдании.

Отчаяние овладевает мной.

Выстрел. Пуля бьет в валун рядом со мной.

Я отшатываюсь назад. Хотя какой теперь в этом смысл?

Второй выстрел бьет рядом с моими ногами.

И вдруг я слышу мерзкое шипение. Вижу, как быстро преодолевает расстояние знакомая комета. Я вытираю слезы. Взрыв, затем следом второй. Пламя хищно вгрызается в камень, уничтожая все и вся. Угольно-черный дым с языками лимонного и красного пламени взвивается столбом ввысь. Кажется, комета нашла свою жертву.

Я с надеждой смотрю в сторону нашей тропы. Из дыма появляется Рад.

II

Я умывался снегом. Порох вместе с кровью сходили с лица. Затем я принялся вычищать свитер. Снежинки падали вместе с пеплом. На противоположной стороне был слышен шум огня, терзающего камень.

– Рад, вас следует перебинтовать.

– Думаю, вы правы. В боковом кармане моего саквояжа вы найдете необходимое.

Азира подошла с бинтом. Я, преодолевая боль, снял свитер и рубаху. Мороз кусает кожу.

– Азира, вы когда-нибудь бинтовали?

– Вы будете моим первым перевязанным. Что ж, приступим.

– Сначала сделайте укрепляющие туры на руке, а затем оборачиваете плечо и потом спускаетесь по грудиии. Ааа. Аккуратнее.

Бинт больно стягивает рану.

– Простите, но это для вашего же блага.

– Чуть легче, где ранааа… Господи, вы что, прижигаете? – возмущаюсь я.

– Нет, у меня только бинт в руках, – тяжело выдохнула Азира.

– Мне показалось, будто меня обожгло от ваших рук.

– Рад! Вам, как мужчине, не пристало жаловаться, потерпите!

– Я стараюсь! Ааа!… Да господи, вы в моей команде или пытаетесь завершить то, что начал Строгачев? – теряю я терпение.

Графиня краснеет и резко встает.

– Все. Готово.

Я быстро одеваюсь.

– Пора уходить, пока господин Строгачев не пришел в себя.

– Рад, вы хотите сказать, что он выжил после такого? – Азира смотрела на меня широко открытыми глазами.

– Его не так просто убить, дорогая ученица. Пару-тройку дней форы у нас есть, но не более того.

Мы уходили от пропасти, оставляя на противоположной стороне разбитого врага.

Я мысленно повел обратный отсчет. На пятой секунде мои ожидания оправдались.

– То есть взрыв не убил его?!

– Да. Вы все верно поняли. Я веду с ним не одну битву, и ни один из способов его еще не смог отправить в паузу.

– Вы его еще ни разу не убили?! – очень сильно удивилась девушка.

– Да.

– А он вас убивал?

– Стыдно признавать, но он оборвал две мои жизни. К счастью, наложить проклятье ему не удалось.

– Ваш враг неубиваем, вы сами лишены дара. Господи, Рад! Как вы сохраняете свой энтузиазм в такой безвыходной ситуации?

– Вы думаете с позиции жертвы, а значит, у вас проигрышная стратегия. В противостоянии со Строгачевым мне пришлось изменить форму мышления. Я смотрю на себя не только с позиции неумения и лишения, но и с позиции возможностей.

– Предположим. Но неужели вы не испытываете страха перед врагом? Или же Вы – безрассудно смелый нетленный?

– Страх? Страшно для нетленного не раскрыть свой дар. Он останется запечатанным в его душе. Погребенный под сомнениями и сожалениями, дар может находиться рядом с более важным предметом. С внутренней сущностью. Настоящим Я.

Графиня молчала. Задумалась над сказанным, а значит, была готова ко второй мысли.

– Смелость, в моем понимании, – это способность принимать свои слабости, принимать ужасную действительность и действовать с осознанием этого.

Азира снова промолчала.

Тропинка расширилась, вливаясь в долину. Мы шли среди мертвых деревьев. Голые ветви не тянулись больше к небу. Стволы были словно закручены и почернели. В воздухе ощущался гнилостный запах. Когда-то это был сад.

– Рад, долго нам еще иди?

– Нам предстоит пройти еще два или три мертвых сада, прежде чем мы доберемся до башни господина Каменева. Нужно торопиться, а то я начинаю остро чувствовать нехватку своего пальто, – меня начинало трясти.

– Ах Рад, если бы у меня сейчас были теплые вещи, я бы непременно вам помогла. Но, увы. Я вынуждена с досадой и горечью наблюдать ваши мучения.

Тон не был похож на искренний. Кажется, моя ученица злорадствует.

Мы шли по мерзлой земле. Шли две живые души среди кладбища деревьев. Иногда встречались побеги, но и те хилые. Тропинка петляла среди голых кустов и желтой травы. Жизнь здесь, как песок в часах – неумолимо убегала. Сад не ждал весны. Холод и время заострили грани ветвей. Некоторые же деревья осыпались прахом и в когда-то длинных рядах сада зияли черные могильные тени еще живых деревьев.

– Ненавижу горы, – подала голос Азира.

– Ледяной утёс – это, по сути, небольшая горная гряда, малый осколок, отошедший в древние времена от Белого Хребта.

– Белого Хребта?

Кажется, она уже забыла о своей ненависти.

– Азира, вы довольно плохо знаете географию Вольных Княжеств. Белый Хребет – это скалы, верхушки которых всегда белы от снега. Этих снежных шапок очень много, практически все скалы имеют огромную высоту. Белый Хребет является диким, ничейным. В его сени расположились несколько княжеств, а с севера он упирается в Империю. Белый Хребет поделил всю карту Вольных Княжеств на два крыла, а промежуток между ним и Ледяным Утесом – своего рода ворота из западной части материка в восточную.

– Обязательно подтяну на досуге свои знания по географии, – все также неискренне сказала девушка.

Мороз крепчал. Я старался думать о чашке горячего чая, которая ждала нас в башне господина Каменева. Говорить не хотелось. Азира тоже начинала замерзать.

Солнце розовыми пятнами растекалось по заснеженным ветвям. Мы едва достигли окончания второго сада и надо было начинать думать об обеде.

– Кажется, нам с-с-стоит разбить с-с-стоянку… – трясущимся от холода голосом сказал я после долгого марша.

– Я продрогла и устала. Полагаю, ваше предложение более чем верное в нашей ситуации, – согласилась Азира.

– К-конечно. Я займусь с-с-созданием нас-с-стила.

– А вы не погибнете от переохлаждения?– кажется, что-то человеческое начало просыпаться в Азире, раз она обратила свое внимание на мое состояние.

– Ес-с-сли м-м-мы с-с-сделаем правильный лагерь, т-т-то у костра я выжив…ууу.

– Хорошо. Что я должна делать?

– С-собрать как можно б-б-больше веток, к-которые не укрыты с-снегом и до котор-р-рых вы дотянетесь на деревьях.

– А где сделаем лагерь?

– Видите, три ели, ч-ч-чудом выросшие з-з-здесь, под их зелёными лапами должно быть меньше с-с-снега. – указал я трясущейся рукой.

Азира без лишних вопросов пошла следом за мной под сень елей.

Я раскрыл свой саквояж и достал кинжал. Быстро срубил еловые ветви и организовал настил.

Азира принялась ходить не дальше, чем на двадцать шагов от стоянки и искать хворост. Нам повезло, что снега здесь было не так много. Я рубил ветви горных яблонь, стаскивал прогнившие и рухнувшие деревца.

Кровь от работы разогналась по телу и сначала покалывала онемевшие руки и лицо, а затем теплой рекой оживила меня. Азира поставила свой саквояж на еловый настил и села сверху.

– Я надеюсь, мы не столкнемся с волками или оборотнями, а то я слышала вой, когда ночевали в заброшенной деревне.

– Если что, у меня есть пару фокусов, которые приятно удивят волков. К тому же, думаю, огонь их отпугнёт. А насчет оборотней, то поверьте, их следы не встречались здесь.

Я опустошил пробирку и оранжевое пламя охватило ветви. Сев на настил, я наблюдал за пляской пламени. Плечо отдавало болью.

Хоть деревья нас и защищали от ветра, но было не совсем уютно. Я почувствовал, как на груди сомкнулись руки.

– Что, черт возьми, Вы делаете? – не оборачиваясь, спросил я.

– Меня не радует перспектива остаться одной в горном саду с волками, если вы вдруг замёрзнете! – прошипела молодая графиня, – Лучше расскажите мне об особенностях нетленных.

– Что именно вас интересует?

– Почему при описании действующих лиц: меня, Строгачева, Тамары и себя, вы использовали для каждого свое олицетворение? Как именно фигуры отражают нетленных?

– Шахматная иерархия довольно точно отражает нетленных. Все живут по этим правилам, хотя некоторые характеристики могут немного меняться в зависимости от опытности нетленного и от того, скольких врагов он уничтожил.

– И как? – сгорала от нетерпения Азира.

– Я не хочу забивать вашу голову горой фактов, поэтому постараюсь в сжатой и упрощенной форме описать фигуры. Только прошу освободить меня от объятий.

– Пожалуйста, – девушка отодвинулась в сторону.

Было ощущение, что она даже обиделась. Ну и ладно.

– Если мы возьмем за основу такую характеристику, как мощь удара Даром, то самой сильной является Ладья. Хотя из-за этой чудовищной мощи она быстро теряет энергию, – начал я.

– То есть Дар нельзя использовать бесконечно и нужно время для восстановления? – подняла бровь графиня.

– Верно. У Ферзя также сильный удар, но его особенность в том, что он может ударить в нескольких направлениях, в отличии от Ладьи. К тому же Ферзь менее растратно расходует запас сил. Конь и Офицер схожи в запасе энергии, но сила удара Офицера чуть выше. Кроме того Офицер отличается своей чудовищной точностью.

– Что вы имеете ввиду? – напрягла лоб Азира.

– Офицер, если ему подчиняются камни, может попасть прямиком в нетленного, либо в небольшом отклонении от цели. У Ферзя точность чуть меньше. У Коня она еще меньше. А Ладья может промахнуться и того больше, просто, в отличии от Офицера, она может поднять валун размером с карету, осколки которого могут задеть при правильной позиции.

Я подбросил крупных веток в костер. Дым на мгновение скрыл пламя, разъедая глаза, но все же уступил место оранжевым языкам на коре.

– Это все? – спросила девушка.

– Нет, – сделал я паузу, подбирая подходящие слова, – Я не так часто сталкивался с Конями, но приятного было мало. Особенность Коня заключается в радиусе его поражения. У большинства фигур Дар бьет на расстояние, а Кони по-иному заполняют пространство своим Даром. Одни могут словно косой, поражать все в пределах своего радиуса. Другие же могут заполнить пространство вокруг себя огнем. При битве на выносливость и на короткой дистанции Кони очень опасные противники. Теперь о жизнях…, – я глубоко вздохнул, собираясь с мыслями.

– Что значит о жизнях?

– Если вы как фигура не сражаетесь с другими нетленными и скрытно живете, а умираете только естественной смертью, то можете перерождаться из раза в раз. Но если вы сражаетесь и погибаете, то у вас цикл может прерваться, и вы уйдете в небытие.

– И сколько жизней у фигур, если они погибают? – девушка поддалась вперед.

– Конь и Офицер имеют по три жизни. То есть, если их убивают три перерождения подряд, они исчезают с доски. Но если они успевают убить противника до своей третьей гибели, то нетленный таким образом добавляет себе жизнь.

– То есть, если Офицер, имея три жизни, убивает фигуру он увеличивает свое количество до четырех?

– Нет. Он только может восстановить утраченную жизнь, но запас жизней у него не будет превышать трех. Единственное, если Офицер с полными жизнями убивает врага, то он может повысить силу своего удара, или запас энергии, или точность. Продолжу. Конь и Офицер имеют по три жизни, Ладья – пять и Ферзь – девять.

– А сколько жизней имеет Пешка? – твердо спросила графиня.

– У Пешки одна жизнь.

– То есть у меня, как у пешки, всего одна жизнь? – начала вскипать Азира.

– Вы можете перерождаться, – очень аккуратно начал я обороняться.

– Это понятно. Но любая фигура может меня убить. Если я погибну не естественной смертью, то мой цикл будет завершен, и я попаду в небытие.

– Ну, технически, – я нахмурился подбирая слова.

– Технически! Черт возьми, Рад. Если бы Строгачев меня убил или бы я сорвалась в пропасть на том горном рукаве, моя партия была бы окончена. – госпожа Вересова задыхалась от возмущения. – И Вы мне только сейчас говорите, что у меня всего одна попытка, чтобы раскрыть дар!?!

– На горном рукаве мне не нужны были ваши эмоции. Иногда незнание освобождает от страха и человек лучше действует в опасной ситуации.

– Боже праведный! Мне кажется, лучше вас сейчас убить вот этими самими руками, – она внимательно смотрела на свои кисти, – чтобы у меня были дополнительные силы для встречи с врагом, а не погибнуть, потому что вы мне вечно что-то не договариваете!

– Десять минут назад вы боялись остаться в саду в одиночестве и пеклись о моем здоровье.

– Я горько ошибалась, жалея вас, – она отвернулась от меня.

Выйдя из объятий последнего сада, мы увидели то, ради чего шли. Солнечный диск скользил по острым граням каменной кручи. Утес, когда-то зелёный, сейчас был бурым и держал на себе высокую башню. Башня эта была сигнальной. Рядом с ней разрослось имение господина Каменева: дом с колоннами, амбары, скотные здания. Все постройки не шли ни в какое сравнение с башней, она черной тяжестью подавляла их. Внизу утеса лежала покрытая пылью галька – дно высохшей реки. Раньше ее воды питали сады.

Серебряная львиная голова держала в зубах кольцо. Дверная ручка повторяла очертания дубового листа, но ржавчина уничтожила большую часть композиции. Кирпич стены осыпался, а местами и вовсе отсутствовал. Кажется, даже призрачная надежда покинула эти места.

Я осторожно постучал. Звон кольца пробил тишину.

Вскоре в дверном проеме появилась добродушная старушка. Ее лицо светилось улыбкой и любопытством.

– Давайте опустим любезности и пройдемте к огню. О себе вы расскажете по дороге, – сказала она.

– Благодарю вас за понимание, госпожа Каменева, – поддержал я.

Мы последовали за старушкой и вскоре оказались в светлой гостиной.

– К сожалению, наш управляющий и конюх уехали в город пополнить запасы, поэтому я поухаживаю за вами, – сказала госпожа Каменева, разливая нам чай.

– Благодарю, – я принял горячую кружку.

– Кто вы и как оказались в наших краях? И отчего вы ранены господин…?

– Можно просто Рад, а это моя ученица Азира Вересова. Дело в том, что мы исследуем жизнь Андрея Соколова, поэтому обязаны вам своим визитом. А рану свою я получил вследствие неудачного покорения одного из уступов.

– Соколов, ну это право вам нужно будет поговорить с Федором. А что сейчас происходит в мире? Кого сейчас читают? – чувствовалась ее жажда к светской жизни.

Мы с Азирой сели ближе к камину. Тепло от кружек начало покалывать замерзшие пальцы. На плечи нам положили пледы.

– Построили новую ветку железнодорожного полотна. Дам из высшего света будоражит своими романами Трелев, – продолжил я отвечать.

– Скажите, а что сейчас танцуют на балах?

– Сейчас все кружатся в вальсе Ожегова.

– А кто сейчас держит слово в живописи, молодой человек? – на лестнице с тростью показался господин Каменев.

У Федора было серое изможденное лицо, такое обычно бывает у человека тяжело больного. Глаза полуприкрыты и практически недвижимы, что свидетельствовало о серьезных проблемах.

– А, это ты, дорогой. А нам бог послал прекрасных собеседников.

– В живописи сейчас один из лучших Костров, – ответил я.

– Костров? Не ученик ли это Яхонтова? – Федор, крепко вцепившись в перила, тяжело спускался.

–Все верно, господин Каменев.

– Подумать только, этот неуч, который попирал пропорции, воспитал мастера кисти! – как бы про себя проговорил старик и лишь спустившись громко обратился ко мне, – А этот Костров тоже пренебрегает пропорциями?

– Да, но зато он внес новое понимание гармонии цвета и разнообразил сюжеты в своих картинах.

– Надеюсь, его полотна не будут ранить и уродовать души смотрящих, а его творческий путь не заведет искусство в тупик, – с желчью говорил Каменев.

– Время покажет. – пожал я плечами.

– Нет, видимо, хорошего критика на этого Кострова. Не то, что в мое время! Один известный критик даже уничтожил мою карьеру.

– Задача хорошего критика – уберегать общество от некачественного продукта, а также помогать творческим людям не забредать в тупик.

– Да, верно говорите, молодой человек. Главное, чтобы между критиком и художником не было неприязни.

– А один лишь критик уничтожает творческую карьеру? И сам художник не предает ли свое творчество, опустив руки? – поднял я бровь.

– Вы хотите сказать, что я проявил малодушие в своем творчестве?

– Мне кажется, что вы ушли из искусства, не договорив.

– Уже поздно думать о возвращении. Лучше скажите, зачем вы здесь?

– Я и моя ученица, Азира Вересова, являемся исследователями биографии Андрея Соколова. И хотим узнать, не оставлял ли он что-нибудь в этом доме?

– Боюсь, что не смогу помочь вам в этом вопросе. От господина Соколова ничего не оставалось.

– Простите мне мою настойчивость, мы проделали опасный путь с моей ученицей, чтобы найти хотя бы крупицу информации о Соколове. Постарайтесь вспомнить хоть что-нибудь.

– Я полагаю, что вы можете отдохнуть и отужинать с нами. А к ужину я постараюсь что-нибудь припомнить, – бросил Федор.

– Я отведу вас в гостевые комнаты, – учтиво предложила госпожа Каменева.

– Благодарю вас! Скажите, а есть ли у вас бинты? Мне необходимо сделать перевязку.

Вскоре мы оказались с Азирой в гостевой комнате. Нам любезно предоставили горячую воду и бинты.

– Госпожа Вересова, я попрошу вас быть аккуратнее в этот раз.

Несмотря на все старания моей ученицы, окровавленные бинты с болью отрывались от раны. Я перенес все стойко, насколько это было возможно.

– У нас с вами есть еще немного времени до ужина, для тренировки. У вас уже выходит справляться с вихрем уколов, но вихрь ограничен кругом. Теперь мы усложним тренировку: я буду двигаться на вас.

–Рад, я не могу понять, как сокрытие и танец с зонтом помогут раскрыть дар? – негодовала Азира, теряющая энтузиазм и приобретающая скептицизм. – Какие ещё есть способности у нетленных помимо чувствования?

– Так как вы новичок, я боюсь, что множество знаний погубят вас. Освойте эти два упражнения, только тогда мы приблизимся к раскрытию вашего дара, ибо в вашем случае нет координации эмоций и разума. А это серьезная слабость, которая может быть разрушена вашим даром,– спокойно ответил я.

Азира задумалась.

– Начнем? – спросил я.

– Начнем, – обреченно согласилась Азира.

Девушка заняла позицию, а я начал выстреливать уколами и двигаться на нее. Графиня опешила и начала пятиться назад.

– Подхватывайте ритм, – твердо сказал я.

Но Азира отступала.

– Эта тактика вам ничего не принесет.

В подтверждении моих слов девушка уперлась в стену и закрыла глаза.

Зонт остановился в миллиметре от ее лица.

– Скверно, весьма скверно – разочарованно бросил я.

Азира открыла глаза.

– Мне сейчас мешает сосредоточиться на тренировке то обстоятельство, что я, как пешка, ничего не смогу сделать сильному оппоненту.

Я испытывающее смотрел в ее глаза. Она, не выдержав, опустила их.

– Знайте, что несмотря на то, что у врагов сильный дар, вы все равно можете находить у них слепые зоны. А для этого надо думать головой и занимать правильную позицию – это и есть торжество разума, а не прямолинейной силы в мире нетленных, – нравоучительно сказал я. – Повторим.

Но девушка терялась в движении. Ею двигал страх, а вся ее плавность куда-то исчезла. Как итог – она снова была зажата.

– Не будьте в позиции жертвы! – злился я, – Вы, когда двигаетесь, глазами выдаёте свои дальнейшие намерения, а эмоции на вашем лице подсказывают врагу ваши слабые стороны! К слову, левая сторона более уязвима, опытный нетленный убьет вас в течении пяти минут.

– Я знаю, что не выстою против Строгачева или Тамары. Они ведь дольше живут и сражаются, – обреченно ответила графиня.

– Конечно, вам предстоит пройти огромный путь, но… Но я не ставлю перед вами задачи победить их. Ваша задача – научиться грамотно защищаться, без лишних эмоций и осуждающих мыслей. Победите порочные мысли о собственной никчёмности. Шлифуйте технику, – я говорил это холодно, потому как этой девчонке не нужна жалость.

Жалость ее сожрёт, и она будет валяться в первой придорожной канаве с остекленевшим глазами. Мне же нужно было от нее страстное желание выжить в этой жестокой игре.

– Ключом для вас будет движение словно по восьмерке. Попеременно то отдаляйтесь, то приближайтесь к оппоненту, – чеканил я, – Продолжим!

Старые часы пробили половину шестого. Все дневные краски погасли. Ветер усилился, и протяжно завывал за окном, лишний раз давая нам оценить домашний уют. Ледяная крупа громко била в оконное стекло.

Ужин был весьма скромный: запеченный картофель и виноградный сок.

Дамы вели светскую беседу. А я сидел и задумчиво смотрел на хозяина замка. Каменев ел торопливо и сильно ставил бокал с соком на стол. Федор напряженно думал о чем-то. Во мне с каждой минутой начинало расти негодование.

Когда блюда опустели, Азира и госпожа Каменева отсели к камину и что-то трепетно обсуждали. Мы же с господином Каменевым напряженно молчали.

– Я прошу у всех прощения, но я хочу иметь возможность поговорить с господином Каменевым наедине.

– Господин Рад, вы право… – опешила хозяйка Ледяного Утеса, но Федор поднял руку, прерывая ее.

– Прошу вас предоставить мне возможность говорить более открыто с нашим гостем. Библиотека будет лучшим местом для нашей гостьи и тебя.

Дамы удалились.

– Что такого вы хотели мне сказать, господин Рад?

Мое негодование вырвалось наружу.

– Мне жаль, что я пришел в дом к художнику, которым восхищался, а нашел человека, пропитанного страхом и отчаянием. Где тот творец, который нарисовал картину «Свобода черного коня»? Увидев эту картину, я задался целью встретиться с ее создателем. Это полотно покорило меня.

Острые края каменного утеса, на котором замерли ловцы и охотники. На их лицах зависть и злоба. В центре картины раненый дикий конь. Он прыгнул прочь от врагов и парит над пропастью. В его глазах блестят слезы и вера в то, что он приземлится на противоположный зеленый утес. Эта картина заставила меня переживать за черного скакуна. В ней повис вопрос: долетит или нет. Я и не знал, что в искусстве может быть такой ворох эмоций: сильных и ярких. Художник заставил меня чувствовать жизнь.

Каменев молчал, ожидая моих дальнейших слов.

– Я не пришел вас жалеть, господин Каменев. Но, видимо, пришел не только забрать то, что оставил Андрей Соколов, но и дать вам толчок к дальнейшему росту.

– К чему двигаться дальше, молодой человек? Все кончено.

– Эх, до чего же вы не цените время. Жизнь – это шахматная партия, все может решиться в любой момент. Пока фигура стоит на доске – она выполняет свои функции! Если вы еще живы, значит, на это есть причины. Поэтому вы должны действовать в искусстве. И я полагаю, надежда вернется в ваши земли.

– Действовать? В мои-то годы? С моим-то здоровьем? Вы, наверное, идеалист-утопист, молодой человек. Ничего уже не может произойти в этой умирающей глуши. Да и у меня только одна участь, как и у нас всех. Ее величество смерть.

– Боясь смерти, вы боитесь и жизни. Ибо смерть – это часть жизни.

– Вы говорите так, потому что ваше тело так подсказывает. Оно пышет жизнью, и поэтому душа убеждена в лучших исходах. А что у меня? А у меня тело растеряло былую силу. Руки не так тверды и не способны подолгу работать. Глаза не видят. Могильный холод окутывает мою душу. Каждую ночь я боюсь ее прихода, прихода смерти. Но больше меня пугает, то, что будет после.

– Я не хочу давать вам, господин Каменев, каких-либо убеждений по поводу смерти. Надеюсь дать толчок, который выведет вас из оцепенения страха. Я полагаю, что вы способны вернуться в искусство на высшую точку. А страх и искусство, как ваши союзники, помогут найти ответы на все тревожащие вас вопросы.

– Но как мне писать картины с моим здоровьем?

– Коль ваши руки не сильны, обходитесь в работе необходимым количеством движений. А насчет глаз не обманывайтесь, они ведь реагируют на движение, стало быть, малые грани вам уловимы.

Каменев замолчал.

Поленья в камине затрещали, бросая щедрый сноп искр в дымоход.

– Скажите мне, будете ли вы действовать, если подует ветер перемен? – тихо, но твердо спросил я.

Мышцы на лице моего собеседника напряглись, создавая причудливую гримасу человека, который погиб и снова родился; безумца, который все растерял и в тоже время стал обладать миром. Что-то начинало разрастаться в его душе, уверенно устремляясь к свету. Правильно подобранные слова и верная интонация с моей стороны запустили цепную реакцию в душе старого мастера. Я чувствовал, как брошенный мною вызов был принят. Его сознание упорядочилось и очистилось от яда сожаления. Я видел, как его душа оживает.

Главное теперь не потерять этот запал. Главное, чтобы он начал действовать, а не как большинство других, получив такой огромный заряд, перегорали и падали еще ниже.

– Господин Каменев?

– Да, господин Рад.

– Позвольте мне одолжить у вас пальто.

– Что, вы намереваетесь сделать?

– Создать ветер…

III

Рад отсутствовал сутки. Я ходила по поместью господина Каменева, чтобы развеять скуку. Взгляд мой блуждал по сигнальной башне.

Грубые каменные блоки сложены по кругу, поэтому она напоминала огромное дерево без ветвей. Довольно узкие окна трех этажей, расположенные на все стороны света, скорее являлись бойницами. Сразу же представились арбалетчики, целящиеся во врага. Я передернула плечами.

Старая железная дверь затворяла арочный проход. Крыша представляла собой чашеобразную площадку, только вместо стенок темнели крепостные зубцы, а прямоугольный навес для кострища держался на четырех столбах и уходил в небо острым шпилем.

– Очень крепка для сигнальной башни? – угадал мои мысли тихо подошедший господин Каменев.

– Да. Именно так мне и кажется, – я не стала отрицать его догадку.

– Эта башня была построена ни империей и ни королевством. Эта сила канула в прошлое, но она оставила после себя это.

– Она так же долго стоит на этом утесе, как и ваш замок?

– Дольше. Рискну предположить, что Вольные Княжества были чем-то другим. Кому и какие сигналы она подавала, уже не узнать.

Я на мгновенье отвлеклась и посмотрела вдаль. За башней виднелись снежные шапки. Высота скал пугала. Это, судя по всему, и был Белый Хребет, о котором говорил Рад. Чтобы немного прийти в себя, я вернулась к башне.

– Она удивительный и загадочный монумент стойкости, – продолжила я разговор.

– Стойкости…Стойкость характерна для чего-то искусственного. В прах обращается естественное. Хотя бы вот эти розы, которые давно умерли, – Каменев провел рукой по сухим кустам, которые росли вдоль дорожки. – Холод обострил их грани и выморозил душу. Хотят они или не хотят принимать вызовы судьбы, итог один – они мертвы. Ваш спутник, госпожа Вересова, со своими взглядами может быть лишь романтиком, живущем в иллюзорном мире грез. Надеюсь, он не обманет вас и не заведет в тупик.

– Почему Вы не верите Раду? – я по-прежнему смотрела на розы.

– Он хочет сделать невозможное. Мне кажется, он дает громкие обещания, которые не в силах выполнить.

– Мне кажется, господин Каменев, вы забыли, что художник тоже способен сделать невозможное: принести в этот мир новый образ, который будет будоражить и воодушевлять ни одно поколение.

– Сначала я перестал видеть цвет, затем пропала четкость линии. Сейчас я вижу смутные очертания. Словно муха, угодившая в кисель: мир закрыт от меня, а я закрыт от мира ягодной пленкой. Едва хватает сил держаться, не то что сотрясти общество смелой идеей. Эта трость, последняя ниточка, соединяющая меня с предметами, – Он поднял ее, демонстрируя чудесно обработанное красное дерево.

– Но вы же не совсем отрезаны от окружающей действительности.

– Девушка, я блуждаю в мире кривых зеркал. Однажды я попытался подойти к мольберту. Я шел к нему и видел свет надежды в сизой тьме. Я подошёл к этому прямоугольнику вечных начинаний, но это оказалось зеркалом. Там я увидел тень себя, не уверен, что смог уловить свой образ, но тут же отошёл прочь. К чему все это?! – Каменев негодовал.

– Пусть все сокрыто кривыми отражениями. Но главное в тот момент вы увидели! Просто не захотели принять это.

– Демагогия, юная госпожа, демагогия. Вы максималистка, как и ваш спутник. – последняя фраза являлась скорее утверждением, чем вопросом.

– Господина Рада я знаю не так давно, но, признаюсь честно, он убедителен и заразителен в своем оптимизме.

– Я бы на вашем месте не спешил ему безоговорочно доверять. По своему опыту скажу, что он далеко не так прост, каким хочет казаться в ваших глазах. Не дайте его словам одурачить вас.

– Благодарю вас за предупреждение. Подумаю об этом на досуге, а сейчас, если вы не возражаете, я хотела бы прогуляться по уцелевшим аллеям.

Аллея уводила от замка. Под ногами хрустел снег. Сверху он был покрыт коркой льда, а в середине рыхлые комья. Ночью снег сменялся дождем и наоборот. Поэтому ветви яблонь обледенели и тяжело поскрипывали от порывов ветра. Я отвлекалась на солнечные блики, сияющие на кончиках ветвей. Нога тем временем пробила ледяную корку сугроба, погрузилась и уперлась в лед. Равновесие тут же было потеряно.

Я встала. Плечи и волосы были в снежной крупе. Над головой растекался туман. Передо мной словно мертвец, восставший из могилы, навис высохший ствол. На верхних ветвях колыхался белый саван паутины. В стороне этой страшной картины расползался мрак. В нем светились синие глаза.

Я быстро достала из кармана пробирку, чтобы бросить во врага.

Неожиданно мне в лицо ударили комья снега. Я тут же стала отплевываться и очищать глаза. Когда я их открыла, то госпожа Маскара стояла на расстоянии вытянутой руки.

– Не глупите, госпожа Вересова. Если бы я хотела вас убить, то не дала бы вам встать, – холодно сказала она.

– Чего вы хотите, Тамара? – отступила я на полшага.

– Раскрыть вам правду.

– Какую это? – я подняла бровь.

– Хочу, чтобы вы знали, господин Рад лукавит с вами.

– В чем именно?

– Рад, как вы знаете, лишился дара и Строгачев для него страшнее смерти. Трое нетленных, погибших по вине Строгачева, были учениками Рада. Но по-настоящему они были лишь щитами в его руках. Вам же уготована куда более страшная участь. Ваш «учитель» годы потратил, чтобы научиться приему Строгачева. Поэтому в момент, когда ваш дар откроется, Рад заберет его без остатка, а вы в лучшем случае будете прокляты: останетесь без дара. В худшем, – она скривила улыбку. – В худшем, просто канете в небытие.

– Я не верю вам.

– Это ваше право, – спокойно сказала Тамара, поправляя перчатки. – Но в дальнейшем, при оценке и анализе сущности господина Рада, не руководствуйтесь лишь эмоциями. Он расчетлив и способен делать красивые жесты и поступки. И хотите вы того или нет, но ваш дар – его конечная цель, а в момент раскрытия дара вы будете беззащитны перед ним. Рад разбил мне сердце, смотрите, чтобы он не забрал вашу жизнь, как это он сделал много лет назад с моей сестрой.

– С вашей сестрой? – кажется, я удивилась сильнее, чем это положено было по этикету.

– Да. Она была молодой и полной сил девушкой, но вот только доверилась она не тому человеку. Я нашла ее истерзанной и Рада не было рядом.

Вы молоды, госпожа Вересова, ваша душа не испытывала на себе большого горя. Горечь разочарования и другая, малоприятная сторона жизни вам не знакома. Возможно, вы не знаете, каково это – быть никому ненужной. Вы не знаете, как жить, когда вы не в силах ничего изменить. Я не хочу, чтобы Рад разрушил вашу душу.

Поверьте, боль и страдания уродуют человека. Тяжело осознавать, что самые прекрасные годы твоей жизни растворились в ошибках, жажде мести и сожалениях.

– Я все равно не верю вам, – по-прежнему сопротивлялась я, но в действительности у меня не было слов.

– Вы уже не столь уверены, госпожа Азира. Будьте внимательны и осторожны, находясь рядом с этим убийцей.

Госпожа Маскара удалилась в глубины мертвого сада.

Я же вернулась обратно в замок и застала следующую картину.

Ручей тонкой нитью бежал по огромному старому руслу. Казалось, это была насмешка над прошлым.

Рад пришел в сопровождении двух семей. Они были в грубой одежде с заплатками. Мужчины бородаты и с грубыми руками, которые удерживали топоры и узелки с пожитками. Глаза женщин смотрели на Каменева глубокой серьезностью и тревожной озабоченностью. Лица двоих мальчишек были болезненно худы.

– Кто это с вами, господин Рад? Нужна ли им помощь? – спросила госпожа Каменева.

– Эти добрые люди помогли мне вернуть ручей в ваши земли. Хороший обед был бы неплохой наградой для них – ответил он.

Рядом с Каменевым стояли по всей видимости управляющий и конюх, которые что-то шептали ему на ухо.

– Да разве этого ручейка хватит, чтобы возродить сады? – негодовал старый художник.

– Помимо лечения тела, господин Каменев, надо лечить душу крепким словом и наводить порядок в мыслях твердой волей. Вы чертовски неправы, если думаете, что этот ручей вернет вам былую силу. Почему вам тяжело в вашей ситуации? Вы хотите вернуть старое. А вам надо создавать новое. – спокойно чеканил слова Рад.

– Получается все ваши слова про ветер, всего лишь пыль в глаза? – задумчиво спросил Каменев.

– Нет. Ваша шахматная фигура, господин Каменев, должна двигаться по шахматной доске дальше. Следующие клетки имеют другие координаты, они не смогут повторить предыдущие.

– К чему именно вы клоните?

– Вы должны научиться владеть болезнью. Болезнь указывает на допущенные ошибки, болезнь заставляет бороться за себя. Вы должны научиться владеть смертью: отпустите то, что умирает. Вы должны научиться владеть жизнью: умейте принимать новое, не бойтесь пойти по неизвестному пути. Вы так зациклились на прошлых успехах, что продолжаете применять старые действия. Вы не учитываете те факты, что изменились сами, изменилась ситуация в мире. – ответил Рад.

– Что мне ваши красивые слова и что мне этот жалкий ручей?

– Этого ручья не хватит, чтобы возродить сады, но его хватит на полив кустарников. Горная смородина и шиповник к примеру. Ваши сады могут принести работу и прокормить бедных лесорубов, которые пришли со мной. Лесорубы как живые души возродят небольшую деревушку. И вы не будете на отшибе жизни, господин Каменев. Вот как мои слова могут превратится не только в ветер, но и в бурю действий.

– Ваше высокородие, мы пережили лютый мор, но по-прежнему сильны. Мы видели, как ваши сады погибают. И вы, и мы любим эти края, – взял слово самый рослый из пришедших.

– Верно. Любим. И мы, и вы в беде. Народ про себя говорит, что нужно помогать друг другу, – влез второй лесоруб.

– Потому готовы пойти к Вам на работу, – закончил первый.

Управляющий с конюхом переглянулись.

– Работники бы нам не помешали, – робко заметил конюх.

– Возможно, продавая лес, мы заработали бы и на еду, и на инструменты, и на саженцы, – аккуратно подметил управляющий.

Каменев молчал, но лоб его бороздили морщины. Молчание становилось тягостным.

– Я скажу вам то, что вы хотите услышать на самом деле, – Рад сделал шаг в сторону старого мастера. – Энергия творчества не движется в вас, ибо она как река – запечатана, но не камнями, а обидами и прошлыми представлениями о себе. Отпускайте, проживайте и меняйтесь – это признаки долгой творческой жизни. Будьте достаточно смелым, чтобы начать свою партию в новых условиях.

Морщины тут же пропали со лба Каменева.

– Кажется, я вам вернул больше, чем просто реку, – торжественно закончил мой учитель.

Мы покидали Ледяной Утес. Граф Каменев отдал нам сверток, принадлежащий Соколову.

После себя он оставил пустой белый холст.

– Я понимаю, что он решил бросить искусство и посвятить себя физике, но не так буквально. Рад, мне кажется, что мы потеряли даром время. Это тупик, – огорчилась Азира.

– Имейте терпение, дорогая ученица. Выход есть всегда. Возможно мы раскроем секрет этого полотна в институте, где учился Соколов.

Глава 5

Танец Ведьм

I

– Сторог – древний город, столица Острожского княжества. К слову, одного из самых сильных княжеств в восточной части материка. Со смены городового начальника, вектор развития столицы поменялся на сто восемьдесят градусов. Если раньше чадящие трубы металлоплавильных заводов затягивали небо, то теперь город активно развивал торговлю: как морскую, так и сухопутную. Городовой начальник верно понимал, что запасы железной руды иссякли, но стратегическое положение города по-прежнему важно. С запада Белый Хребет, который является тайником множества минералов и драгоценных самоцветов, с востока Азорское море, богатое рыбой и являющееся хорошей дорогой для торговли с Вольными Княжествами. Ко всему прочему, Сторог имеет паутину железнодорожных путей, ведущих в Империю и соседние княжества. Поэтому был расширен острожский порт. Так же император выделил большую сумму на постройку новой колеи железной дороги и складских помещений. Империя заключила союзные отношения с этим Вольным городом. А каких-то три поколения назад Сторог, как и всё Острожское княжество, был независимым…

– Сторог? – уточнила Азира.

– Да. Имя, кажется, восходит к эпохе седой старины. В любое время года город, а тогда городище, продувался ветрами.

Мы шли вдоль высокого кирпичного забора. Кладка местами крошилась, местами поросла плющом. На противоположной стороне виднелась высокая труба и крыши производственных помещений.

– Но, несмотря на достижения и преображения, в городе есть старые язвы. Одной из таких является военная мануфактура. Завод Строгонова, который производил пушки. Старым, разлагающимся трупом мануфактура остается в черте города. Строгонов – хозяин военного завода, продавал свои пушки как императору, так и восточному союзу Вольных Княжеств. Империя не простила этого предательства: мануфактуру подожгли. Все деревянные элементы обратились в прах, – я почувствовал, как в горле першит от дыма, а в ушах послышался далёкий звук ломающегося шифера.

– Это же очень хорошо, что завод почти уничтожен, а город решил идти мирным путём. Буду рада послушать ещё ваши лекции об истории Сторога, когда мы будем искать следы Странника.

– Боюсь, что в этом городе вы не будете искать следы Странника.

– Как вас понимать? – в голосе молодой графини почувствовалось напряжение.

– Дорогая Азира, мы с вами разделимся. Ваша задача будет найти Гроссмейстера и вместе с ним постараться вытащить на поверхность свой дар. Я же постараюсь собрать всю информацию о Страннике. Борьба за артефакты будет крепкая, Тамара скорее всего уже в городе.

– Но зачем нам разделяться? Кто такой Гроссмейстер? Где и как я его найду?

– У него и спросите. Я отдаю вам сопроводительное письмо на его имя. Адрес указан на конверте. И помните, на всё про всё у вас ровно две недели, не более.

На желтом конверте были написаны две строчки: В.Н. Ожегову, Улица Речная 9.

Гроссмейстер дочитал письмо и внимательно взглянул на меня.

– Стало быть, Вы теперь полностью в моем распоряжении, госпожа Вересова. Для начала мы избавим вас от этой тюрьмы в виде женского платья.

– Что?! – слишком эмоционально сказала я, после чего почувствовала, как горят мои уши и краснеют щеки.

– Вы переоденетесь в более подходящую одежду, – невозмутимо уточнил Ожегов.

– Мне кажется, вам стоит договаривать фразы до конца. Сразу видно, что вы с Радом имеете что-то общее. Платья не берите, в горах платья нельзя! – последнюю фразу я говорила специально монотонным голосом, передразнивая манеру Рада.

– Вы же хотите научиться сокрытию?

– Да. Я поняла, выбора у меня нет, – сдалась я.

– Прошу вас, пройдите в соседнюю комнату и найдите в шкафу моей жены необходимую одежду.

Я последовала первым инструкциям Гроссмейстера. В шкафу висела единственная рубаха и штаны, что значительно упрощало поиски и выбор. Пришлось прощаться со своей одеждой.

– А госпожа Ожегова….– не успела я закончить вопрос как Гросмейстер ответил.

– Она на гастролях с театром в соседнем княжестве, и да, она просто человек.

Хорошо. Я почувствовала облегчение. Не очень хотелось посторонних глаз, Рад же неоднократно напоминал, что нельзя применять силу при людях.

– Рад – любитель. Он пытался раскрыть Вас через выход из привычного круга посредством стресса. Дилетант. Он поторопился с этим методом, его несколько ослепил ваш потенциал, – громко продолжил беседу Ожегов.

– Потенциал??? – я чуть не задохнулась от такой откровенности.

– Конечно, он вам не сказал о нем. Наверное, вы редко слышали от него похвалы – это его метода. Он решил сразу дать вам средний уровень сложности без начального – это говорит, что он верит в Вас.

– Как ваши слова соответствуют действительности? – не понимала я.

– Он вас обучал сокрытию – это навык второго уровня, в то время как вы не владеете первым уровнем, – спокойно ответил Ожегов.

– То есть? – я хотела дополнительных пояснений, в результате которых меня снова похвалят.

– Об этом после, – оборвал мои надежды Ожегов, – Сейчас я хочу Вам сказать, чтобы вы не питали иллюзий, госпожа Вересова. Вы способная, но не особенная. Нетленные, у которых есть потенциал, не всегда его могут раскрыть! Вы можете остаться серым невзрачным нетленным. Я попробую этого не допустить, но знайте – эти две недели будут самыми тяжелыми для вас.

– Господин Ожегов, вы действительно полагаете, что я могу в этом выйти?

– Госпожа Вересова, это всего лишь костюм для гимнастики.

Я вышла. Руки были обнажены по локоть, подол рубахи заканчивался на середине бедра, красная окантовка штанов едва прикрывала колени. Завершал образ красный атласный пояс.

– А обувь? – с мольбой спросила я.

– Вы будете тренироваться босой. Для начала я попрошу встать вас в центр комнаты.

Я снова подчинилась.

Господин Ожегов взял с книжной полки потрепанный томик и положил мне на голову.

– Упражнение на осанку? Я легко с ним справлюсь.

– Это лишь часть упражнения, госпожа Вересова. А теперь вытяните руки в сторону ладонями вверх.

Проделав этот нехитрый прием, я получила в руки два хрустальных графина. Правда, они были неодинаково наполнены.

– Сохраняйте равновесие, доверьтесь своему телу. Будем осваивать с вами навык первого уровня – защитное поле. Сокрытие – это навык второго уровня, дар – это четвертый уровень, – доброжелательно закончил Гроссмейстер.

– Четвертый?

– Да, четыре уровня по два навыка – белый навык и черный навык. Всего, стало быть, восемь навыков: четыре белых и четыре черных, прям как клетки на линии шахматной доски. Странник, в глазах Рада, нашел девятую клетку и шагнул на нее.

– А что представляют из себя эти уровни?

– Базовый, или телесный уровень, имеет белое и чёрное умение. Здесь находится защитное поле, простите за тавтологию, защитное умение и рывок – атакующее умение. Второй уровень – эмоциональный. Этот уровень содержит сокрытие – поглощающее умение, и нахождение – отдающее умение. У вас, госпожа Вересова, не обточен навык нахождения: вы чувствуете энергию нетленного, но не можете определить местоположение. Именно поэтому Рад пытался вас научить сокрытию.

– Это верно, – задумчиво протянула я, – Но как такое возможно? Я имею ввиду в моем случае.

– Уверены ли Вы, что вам нужен ответ именно на этот вопрос?

Он сделал паузу, давая мне возможность переварить сказанное.

– Вы правы. Простите, что перебила… – потупилась я.

Гроссмейстер усмехнулся.

– Третий уровень – психический или интеллектуальный. Белое и черное умения – две стороны одной техники. Четвертый уровень интуитивный или вещий. Содержит либо дар, либо проклятье. Дар – способность, данная нетленному, которая ничего не требует взамен. Проклятье же – это практически тот же самый дар, лишь с одной условностью: оно забирает перерождения у хозяина, за одну жизнь – одно перерождение. Поэтому фигура с проклятьем автоматически становится атакующей: то есть, пользуясь проклятьем, такая фигура должна убивать одного нетленного за один жизненный цикл, чтобы оставаться при своих, как минимум.

– Вот даже как. Скажите, господин Ожегов, долго ли мне так стоять?

– Стойте полчаса, потом чтение книги, которая у вас на голове – около часа. Затем снова полчаса – равновесие, и чтение книги час. Я буду периодически нарушать вашу тренировку для того, чтобы вы подкрепились. Конец тренировки и сон сегодня в 21.00. За сим, оставляю вас. Помните, от успеха вашей тренировки будет зависеть жизнь Рада.

– Жизнь Рада? – удивилась я.

– Да, если вы помните он вышел из сокрытия. А свой родной город Тамара знает хорошо. Надеюсь, она его не убьет раньше времени. Госпожа Вересова, вынужден откланяться.

Я осталась одна, в тишине, нарушаемой механическим ходом часов.

Минут через пять мои руки начали наливаться немеющей, жгучей болью. Я собрала волю в кулак и продолжила тренировку. Еще минут через пять боль в руках и мысли склоняли меня сдаться.

– Но я ведь подведу Рада, да и потом, я хочу стать сильнее, – злилась я сквозь зубы.

Размышления о Раде и моем возможном потенциале, раскрыть который я смогу через тренировки, придали мне сил.

Я с достоинством выдержала полчаса и облегченно села в мягкое кресло, взяв потрепанный томик.

«Трактат о ведьмах и колдунах», – гордо сообщала обложка.

На второй странице был изображен цветной герб: синий меч, пронзающий зеленую змею. Под гербом были написаны столбиком, судя по всему, авторы. Большими буквами выведены отцы-инквизиторы: Корнелиус Строгий и Кир Премудрый. Меньшим шрифтом напечатаны практики: Феофил, Федул, Прол.

Я открыла первую главу «Ветер ведьм».

«Ведьмы и колдуны с давних пор существуют среди нас. Их достаточно сложно обнаружить и, тем более, изловить. После массовых казней оных, они стали более скрытны. Но есть особенности их колдовской породы, которые позволяют безошибочно обнаружить их среди рода людского. Первая особенность – так называемый ветер ведьм. Ведьма или колдун способны порождать что-то навроде ветра, который окружает их и защищает от ударов кулаками и плетьми. Но если множество людей начнут нападать на ведьму, окружат ее, ветер вскоре иссякнет, и ведьма падет от бессилия. »

Видимо, под ветром ведьм подразумевается защитное поле. Желтые страницы снова зашелестели.

«Ветер оберегает своих нечистых хозяев, но есть у них и еще одна особенность – мерцание. Лужицкие мужики наперебой рассказывают одну и ту же историю. Когда убран был хлеб, и солнце повернулось на зиму, возвращались крестьяне с ярмарки. Ехать довелось им в сумеречное время и, дабы быстрее добраться к семье, путь решили проложить через заброшенную дорогу. Место то пользовалось дурной славой. В подтверждении этого, на заброшенной мельнице разгорелся бой между колдунами. Мужики видели, как один пытался убить другого, потому решили не вмешиваться. Вокруг одного из колдунов волновался воздух, словно от раскаленной печи. А второй пытался прорвать эту завесу. Линии его руки и тела растекались на мгновенье, а затем он словно молотом врезался в ведьмовской ветер первого, с нечеловеческой скоростью он двигался, а иногда лишь его рука била то в грудь, то в живот, то в лицо. И никто не мог разглядеть, как он наносит удар. Все превращалось в полосу, которая бывает, когда умелый воин быстро раскручивает саблю. В бою том одержал верх один из колдунов. И как только испустил дух поверженный, осветило убийцу призрачное свечение. Испил он душу убиенного. Но видно ранен был живой колдун и не успел восстановить силы, так крестьяне набросились на него и забили его вилами.»

Да уж, миленькие истории.

Спустя время в комнату вернулся Ожегов.

– Я нарушу вашу тренировку, чтобы измерить вашу порцию.

– Как это? – заинтересовалась я.

– Протяните вашу руку. Хорошо. Приготовьтесь, я насыплю вам овсяных хлопьев.

Гроссмейстер насыпал хлопьев по размеру ладони.

– Наше тело – великолепный инструмент: если правильно с ним общаться, то оно все подскажет. Ладонь – это порция, пальцы – количество приемов пищи.

– А мне этого будет достаточно? – засомневалась я в его мудрости.

– Поверьте мне.

– Господин Ожегов, а что это за трактат вы дали мне для изучения?

– Скажем так, это короткое описание способностей нетленных, которые любезно описала царская инквизиция. Поэтому нам приходится скрывать силы от людей.

– Царская?

– Да. На юге материка, в Царстве, в качестве одного из институтов государственности представлена Инквизиция.

Скромно пообедав, я продолжила тренировку.

Кувшины изматывали мои мышцы, а трактат будоражил душу. Особенно следующие строки.

«Опыт практиков инквизиции показывает, что с закованными за спину руками ведьма или колдун теряют способность к мерцанию и ведьмовским шарам. Ведьмовские шары еще одна неприятная способность колдунов. Восемь шаров, по четыре светлого и темного оттенков, кружат вокруг своего хозяина и способны бить его врагов. Но закованная ведьма из Сокольского княжества не смогла породить ни шары, ни мерцание, не помог ей и ветер ведьм. Посему она понесла заслуженное наказание. Смерть через очищающий костер…»

К ужину я уже была обессилена и с трудом держала столовые приборы.

– Вижу у вас нет былого задора, госпожа Вересова.

– Я очень голодна, господин Ожегов, и у меня сильно болит шея.

– Голод – это хорошее чувство. Вы очищаетесь. Что касается второй части жалобы, позвольте прощупать вашу шею.

У Ожегова были узловатые, но теплые пальцы.

– Вы должны быть единым организмом госпожа Вересова. А у вас что? Шея работает, а руки не поддерживают ее стараний, грудной и поясничный отделы и вовсе в противоположные стороны устремлены. Учитесь распределять нагрузку равномерно – в будущем это сослужит вам добрую службу.

После прощупывания боль из шеи ушла.

– Как же ее распределять, эту самую нагрузку? Графины ведь неравномерны наполнены водой, – негодовала я.

– А почему вы не выровняли их вес?

– Не выровняла их вес? А можно было?

– Ну да, – просто ответил он.

Я недоуменно смотрела на Гроссмейстера. Но ведь он не запрещал экспериментировать с графинами, а просто сказал их держать.

– Давайте я вам продемонстрирую, на что будет похож первый навык. Встаньте напротив меня и уприте свои ладони в мои, – улыбаясь сказал Ожегов.

Я подчинилась.

Сначала от рук Гроссмейстера пошло тепло, а затем меня начала двигать неведомая сила. Я убрала руки, но меня продолжило толкать это поле в плечи, грудь и живот. Вокруг Гроссмейстера воздух стал будто бы плотнее и волновался едва различимый для глаза, словно купол. Мои ноги заскользили по полу. И вдруг поле пропало.

– Это и есть защитное поле, оно может помочь защититься от удара кулаком, ножом, от осколков, если они не с чудовищной силой летят. Но используя рывок, можно свести на нет защитное поле. А теперь возвращайтесь к своей тренировке.

Последние часы были самыми тяжелыми. Все мышцы болели. В руках и ногах уже была постоянная дрожь. Трактат будоражил описаниями всевозможных пыток.

– Тренировка на сегодня окончена, – это были самые приятные слова, которые я слышала,– Вы должны правильно спать и есть, чтобы ваше тело преданно вам служило. Здоровый сон – залог роста, – Гроссмейстер забрал графины и книгу.

Я удалилась в отведенную мне комнату и уже провалилась было в сон, когда мое внимание привлекли отблески необычных вспышек за окном.

Источник света появлялся и исчезал на заброшенной мануфактуре. Яркие всполохи появлялись на мгновенье и тут же исчезали во тьме. На мануфактуре было темнее чем в остальном городе. Сил размышлять не осталось, и я провалилась в сон.

Я ещё раз обдумывал, верно ли выбрал стратегию.

«Поселиться в гостинице – это удобно, и присутствие других людей сдерживало бы Тамару. Но в гостинице был один недостаток – ночь. Когда все уснут, я могу оказаться в тесной комнате с ведьмой.

И никаких шансов, что я успею даже закричать.»

Мои размышления нарушил шум: по брусчатке мануфактуры разносился цокот когтей. Затем я начал отчетливо слышать рычание нескольких зверей. Я приложил к губам свисток и дунул. Звука не было слышно человеческому уху. А вот четвероногие заскулили, прижали уши и опустили головы к земле. Боль побеждала их, и им ничего не оставалась, как бежать обратно к сторожу. Я продолжил идти вдоль железнодорожного полотна, прячась в тени помещений, и дул в свисток. Впереди виднелся трепещущий свет ручного фонаря. Старик материл собак, не понимая причины столь странного поведения четвероногих. Я остановился, скрывая свое присутствие. К моей удаче, в сторону охранника рванули полчища крыс, видимо, им тоже оказался не по душе звук свистка.

– Пресвятая Наставница Елена, – услышал я причитания суеверного мужчины, – Защити меня грешного от нечисти, убереги душу мою.

Он явно не ходил в храм и смешал всё подряд в своем заговоре. Я достал из кармана пробирку и бросил в его сторону. Смолянисто-черный дым начал расползаться в разные стороны.

– Боже, боже, … за что? – охранник впал в суеверную истерику и побежал вслед за собаками, обронив фонарь. Стекло с неприятным звуком разбилось и свеча внутри погасла.

Я тем временем направился к «рукаву»: так рабочие называли крытую каменную лестницу, которая начиналась от брусчатки и поднималась к пятому этажу. Черепица на крыше «рукава» давно стала коричневой, окна сплошь в трещинах, но стены и сами ступени по-прежнему выглядели надёжно, лишь покрылись слоем пыли. Двор, по которому я шёл, был квадратной формы. На севере квадрата расположился упомянутый «рукав». На восточной и западной частях стояли здания-близнецы: вытянутые жёлтые одноэтажные постройки. В разбитых окнах виднелись станки. На южной части, откуда, собственно, я шёл, был круглый дом. Рядом с ним ютилась грубо сколоченная деревянная сторожка и такие же собачьи будки. Через центр двора проходило железнодорожное полотно, которое уходило к южным воротам.

Моим шагам начало вторить щелкающее эхо.

Я обернулся.

Черная шляпка, с которой спадала на глаза черная вуаль. Улыбка открыта, но холодная и жёсткая. Девушка поправила черные до локтя перчатки и зашагала ко мне. Каблуки ее туфель тяжело стучали по брусчатке. Как лёгкие женственные движения могли отзываться грубым стуком?

– Решил мне устроить свидание на заброшенном заводе?

– Предпочитаю открытые места для бесед с тобой, Тамара.

– Я не такая коварная, как ты!

Мне нечего было на это ответить, я лишь опустил руку в карман к пробирке.

– Много лет назад, в этом городе, ты уже показал свою сущность. Твои руки в крови невинной, которая тебя незаслуженно любила, – Тамара пристально смотрела на меня, – Кажется, тогда шёл снег, когда я нашла свою сестру. И там был ты. Ты стоял, а она лежала вся в крови, неестественно выгнутая. У нее было сломано множество костей, а в глазах … Взрыв…Ты сбежал… А она навсегда исчезла в том огне… – Тамара не могла продолжить, слезы текли по ее бледным щекам.

Я молчал, продолжая следить за ее руками.

– Почему ты ее убил? – она сделала шаг в мою сторону, – Почему все произошло именно так? Почему мы не можем быть вместе? Почему ты рождаешь во мне трепет и ненависть, разрывая мою душу и сердце на противоположные полюса? – она захлебывалась слезами.

– Я не заслуживаю твоей любви, Тамара. И я не люблю тебя…

– Мерзавец, – она закричала и когти тьмы ударили в мою сторону....

«Отцы-инквизиторы положили свои жизни на борьбу с нечистью в людских обличьях. Фолиант, который ты держишь, результат изучений, практиков и Отцов-инквизиторов. Великое Царство, цитадель святой Инквизиции, очистило свои земли от нелюдей. Но многие из них скрываются в землях Вольных Княжеств.» На последней странице был изображен уже знакомый цветной герб: синий меч, пронзающий зеленую змею.

– Вы быстро читаете, – сказал Гроссмейстер из-за моего плеча.

Я отложила томик в сторону.

– Вы очень тихо вошли. А если бы я не была одета? – возмутилась я.

– Я слышал, как вы встали. К тому же, после вчерашней тренировки сил раздеться у вас явно не было, – невозмутимо заметил он.

– Скажите, в этом трактате сказано, что в землях Царства нет колдунов. Как это понимать? Там полностью уничтожены нетленные? Или нетленные обходят стороной эти земли? – сменила я тему.

– Отнюдь. В землях Царства прекрасно себя чувствует Фракция – войско черных. Очень давно в своих владениях они, вместе с инквизицией, истребили оппонентов. И теперь они живут скрытно от людей. Некоторые из рода человеческого служат войску, не подозревая этого. Фракция имеет в землях Царства дома, деньги, небольшие группы соглядатаев или прислужников. Но в большую политику они лезут косвенно: подкупают баронов или графьев, стараются водить дружбу с генералами, но влиять на царя им не удается. Мы же с вами находимся в Вольных Княжествах. Обычно здесь проживают все нейтралы. Вольные Княжества – своего рода фронт, разделяющий от прямого столкновения Братство и Фракцию.

– Я не знала, – честно призналась я, – А в Империи, что сделало с нейтралами белое войско?

– Ровно тоже самое, только название и эмблемы другие. В Империи простые люди, одержимые суеверным страхом перед ведьмами, также решили создать подобный Инквизиции институт – Культ Святых Наставников. Белое Братство помогло создать и направить Культ по нужному пути, – Ожегов положил передо мной второй томик, – Вот имперский трактат Святых Наставников. Ознакомьтесь. Ну а теперь пора начинать тренировку.

Он подал мне графины. Дно грело руки.

– Горячая вода? – удивилась я.

– Да. Ваша задача почувствовать изменения в руках. К тому же вам необходимо будет поворачиваться с ними. Если вы поворачиваетесь в левую сторону, то левая рука должна оставаться неподвижной, а правая двигаться, увлекая за собой грудь, поясницу, ногу. Подход будет считаться завершенным, когда графины слегка соприкоснуться. Зеркально проделывайте это упражнение и в правую сторону. Горячую воду будете брать на кухне.

– Координация с равновесием? – предположила я.

– Именно.

Когда Гроссмейстер ушел, я попробовала проделать поворот. Но вместо плавных движений были рывки. Из равновесия выводила тяжесть графина. Полчаса такой тренировки заставили меня почувствовать себя разбитой шестеренкой, поэтому чтение я ждала как спасение.

На титульной обложке был герб другого рода: золотая молния, разрывающая красный круг.

«Святые Наставники завещали быть едиными в борьбе с колдунами и ведьмами. Колдуны эти особого рода, они носят людские личины как одежды, но под ними дремлет зверь. Звери сии обладают множеством сил. Неопытный колдун может лишь перерождаться. Опытная ведьма стяжает вокруг себя воздух, что делается подобно большому щиту. А может Опытный колдун и ускорить руки и ноги свои, а то и все тело, и выстрелить ими словно из пушки. Быстро, но недалеко пролетают их тела. Но самый страшный вид этих зверей – лютые. Лютые могут обладать разной силой, ибо нет в том системы. Силами четырех стихий могут повелевать они.

Чтобы одолеть лютого, нужен Святой Наставник или несколько Наставников, возглавляющих отряд братьев. Так же Культ наш сумел создать святые реликвии в борьбе с нечистью».

Возможно эти Святые Наставники могли оказаться фигурами Братства.

Прошло несколько дней упорных тренировок.

– Показывайте, если готовы, – буркнул Гроссмейстер.

– Да готова. Я поняла механизм защитного поля.

Наши ладони соприкоснулись. Я закрыла глаза и сосредоточилась на ощущениях. Во мне росло тепло, которое начинало прорастать сквозь меня. И я не стала его сдерживать.

– Очень хорошо, – голос донесся издали, Гроссмейстер стоял в полуметре от меня, – А теперь рывок. Принцип, обратный защитному полю: вы не излучаете энергию, а вкладываете ее внутрь необходимой части тела, и эта энергия толкает ее.

Я подчинилась инструкциям Гроссмейстера.

Тепло начало сжиматься жесткой пружиной в руке. Кровь приливала, раскачивая конечность. Мгновение, и мой кулак выстрелил вперед, ударившись о защитное поле Гроссмейстера.

– Вы хорошо научились понимать и использовать свое тело. Теперь вам необходимо уметь управлять своей энергией, а именно чувственной. Уметь ставить свои чувства себе на службу. Начнем тренировку со свечами. Ваша задача научиться чувствовать свечи, не видя их.

– Может, завершим тренировку? Сделаем выходной? – устало протестовала я.

– Время, к сожалению, не терпит, – отрезал он.

Свечи располагались на границе бокового зрения – слева и справа от меня на полу.

– Теперь делайте шаг вперед, дорогая Азира.

Едва уловимое движение и половина каждого огонька ушла в слепую зону.

Я ничего не уловила.

– Ничего не происходит. Что я должна почувствовать? – озадачилась я.

– Решите эту загадку сами. Некоторые задачи не решить, прочитав книги, не решить, спросив опытного человека, иногда надо решать их своими силами. А чтобы не скучно было это делать, я запущу машину по тренировке поля.

– Что еще за машина по тренировке поля?

– Вы думали, научились полю и все? А обточить навык? – он выразительно посмотрел на меня, – Принцип машины такой: с разными периодами она будет стрелять в вас деревянными шариками, скорость будет такой, чтобы вы могли полем отбить его. Но один выстрел она будет делать с большей скоростью, поэтому вас сможет спасти рывок. Это как рулетка. После часа тренировки – за томик, после прочтения заряжаете машину и вновь тренировка со свечами.

Пока шло долгое объяснение, мой взгляд скользил по машине, которая стояла напротив меня между свечами. Она представляла собой бочонок с трубкой в центре. Трубка колебалась как метроном: влево-вправо; но я так или иначе попаду под выстрел. Сверху Гроссмейстер вставлял рожок с деревянными шариками – их десять, скорее всего в какой-то момент под нижним шариком открывалась дверца и он отправлялся в трубку, которая должна была его направить в меня.

– Хорошо, – спокойно сказала я.

Тренировка началась. Гроссмейстер оставил меня одну.

Я делала шаг вперед, а затем назад. Старалась понять, как меняется внутреннее ощущение восприятия видимой части свечи от невидимой. Эту границу, этот переход я решила понять.

С машиной к вечеру я научилась справляться, а вот свечи еще не раскрыли свою загадку. Воодушевленная я отправилась к Гроссмейстеру.

Он сидел за шахматной доской в своей комнате.

– Господин Ожегов, ваша машина не может справится со мной!

– Это вы пока без эмоций, моя дорогая,– не отрывал взгляда от доски Гроссмейстер.

Я же скользила по комнате взглядом и остановилась на портрете.

На нем были запечатлены люди средних лет, в центре стоял мальчишка-гимназист. Взрослые положили ему руки на плечи, а он вытянулся по стойке смирно.

– Вы играете в партию с самим собой? А почему один из коней сломан? – переключилась я.

– Партию да, играю сам с собой. Повреждённый конь – это работа вашего учителя. Мы не одну партию с ним проводили, когда он обучался у меня. – отстраненно отвечал Ожегов, – Он оказался в сложное время в моем доме: раненый, с потерянным даром и погибшей возлюбленной. Он мой любимый ученик с непростой судьбой.

– Любимый ученик. У вас были ещё ученики?

– Да.

– А почему Рад сломал коня?

– Действительность упрямая штука, госпожа Вересова. Ему тяжело было принять свое положение дел: калека мира нетленных. Конь – фигура с нестандартными ходами. Этот образ я увидел в нем и поделился им. Но не я создал из него фигуру. Он сам. Он неплохой стратег. Делая ходы, он преследует сразу несколько целей.

– Это как? – заинтересовалась я.

– Лучшее поле для коня – в центре защищённая пешка. Или в лагере соперника. В позиции с пешкой – это начало его партии против Тамары и Строгачева. Вы усиливаете его игру. В этом городе – городе Тамары, он оставил вас в тылу, а сам направился в лагерь соперника. Этим ходом, госпожа Вересова, он решает несколько задач: защищает себя, защищает Вас, борется с вашими чувствами к нему, борется со своими чувствами – ведь это город, где он потерял свою возлюбленную.

– Борется… с моими… чувствами? – запнулась я.

– Милое дитя, вы наивны и неосторожно открыты. Ваши чувства заставляют вас цвести, хоть Вы это тщательно скрываете. Хочется надеяться, что Рад вернётся за вами.

– А почему он может не вернуться? – голос мой задрожал.

– Он сомневается. После гибели сестры Тамары боится любить. Любовь для него теперь непонятный предмет. Рад сейчас увлечен решением чужих загадок, может ли он тратить драгоценное время на непонятные для него вещи? Впрочем, достаточно отступлений. Возвращайтесь к своей тренировке.

Я удалилась.

Пламя свечей стало чужим и еще более непонятным. Шарики начали больно бить. Было ощущение, что стройный механизм рухнул. Я не могла тренироваться в этом ритме. Слезы текли по щекам. Я ушла в сторону и окончила тренировку. Есть ли в ней смысл?

Я просидела несколько часов в молчаливом параличе. Мысли о Раде заполнили каждую клеточку меня. Из пропасти отчаяния меня вырвали шаги Гроссмейстера.

– Господин Ожегов, простите мою слабость. Я покинула тренировку.

-Пройдемте со мной, – бросил он.

Мы вернулись в комнату с шахматной доской. Гроссмейстер заварил чай и поставил кружку за белым войском. Сам же сел за войско черных.

Я села напротив.

– Вы живая душа, моя дорогая. Нет ничего зазорного в том, что вы проигрываете своим эмоциям.

– Я… – я начала робкую попытку протестовать, но осеклась.

По- настоящему мне нечего было сказать.

– Вы не фигура без эмоций, как Рад, – продолжил Ожегов, – В признании своей слабости есть огромная сила. Фронт работы виден: из слабой фигуры вы можете стать Игроком, двигающим другие фигуры. Если обуздаете себя – обуздаете и другого, то есть станете Гроссмейстером.

– Гроссмейстером? – не верила я.

Это ли мне нужно было на самом деле?

– Почему нет? Все будет зависеть от вашего хода. Когда человек попадает в черную полосу: в проблему, часто обыватель стремиться молниеносно вернуть равновесие. Как правило, вернуться в прошлое к привычным ходам и ролям. В то время как черная клетка – это возможность внести в жизнь что-то новое, развиться и возрасти.

– Просто, когда вы обнажили мои чувства, я поняла, насколько я глупа и смехотворна,– я сдерживала слезы.

– Каждый имеет слабости и недостатки. Не каждый их может признать. А есть травмы, которые могут находиться в слепых зонах для травмированного. Знайте, если вы сдадитесь сейчас, то уже никогда не изменитесь!

Я опустила голову.

– Вы не можете контролировать весь мир и Рада в частности. И это замечательно! Каждый из Вас свободен. Жизнь может предложить Вам страх, жизнь может предложить Вам зависть. Впускаете их в свое сердце Вы сами. И там они растут и развиваются с вашего разрешения. А вы попробуйте быть в состоянии покоя, видеть мир без своих ожиданий. В состоянии не только вбирать в себя мир, но и делится собой с миром.

– Да чем делиться?! Глупыми чувствами?! – негодовала я.

– Остановите поток осуждений! Введите в свое бушующее сознание контрмысль: сколько бы вы не пробыли с Радом, это будут счастливые мгновения, и вы с безмятежностью и благодарностью примите свою судьбу. Попробуйте переспать с этой мыслью. Утром продолжим вашу тренировку.

После этих слов я вернулась в свою комнату.

Бороться с тишиной… Бороться со своими чувствами… Не просто осознавать и принимать поражение. Ночь, как тягучее зелье в ведьмином котле, кипела за окном дождем. Стекло покрывалось испариной. Меня это насторожило и отвлекло от тяжелого внутреннего монолога. Я с усилием открыла оконную раму, которая с мерзким скрипом отворила путь в ночь.

Капли были теплыми. В них, то и дело, искрами горела гроза. Но дождевая пелена вместе с сумерками не могли скрыть от меня дымки, которая поглотила мануфактуру. Возможно, вода вступила в реакцию с содержимым военного завода. Смущали меня лишь оранжевые вспышки.

Росчерком, беглыми линиями, едва коснувшимися чистого листа. Обычно его многословные письма рождали во мне ветки мыслей, в которых я мог проводить долгий анализ. Но в этот раз он превзошел мое понимание. Черной тушью было написано «на полпути» и больше ничего, даже знака препинания не было в конце. Ни запятой, ни точки, ни восклицательного, ни вопросительного знака. Это тонкая игра или уловка?

Я пробегал глазами по этой записке не один раз. В ней были туман и солнечный луч одновременно. Туман таил опасности и сомнения, а луч рождал крепкие и ясные образы.

Очень короткая записка от Гроссмейстера, но он, кажется, считал это более чем достаточным. Я спрятал лист во внутренний карман и все-таки улыбнулся. А сейчас надо быть максимально собранным.

Я в задумчивости раскручивал свисток. Да, собачек с мануфактуры он хорошо пугает, но в сегодняшнем деле он явно не поможет. Я шел проулками к институту. Институту имени Соколова. Конечно, Странник подарил обществу паровой двигатель, и теперь цивилизация стала ещё быстрее развиваться. Но я понимал, что это лишь отвлечение внимания. Для себя он нашел совершенно иную технологию.

Его частенько видели в грозу на крыше. Биографы утверждали, что так де ему лучше думается, что он был нелюдимым мистиком.

Институт охранялся одним сторожем. Кому вообще в голову придет грабить образовательное учреждение?

Я снова посмотрел на свисток.

Да, парень, против породы Фракции ты бы мне не помог.

Я вспомнил широченную черную грудь, короткие, но толстые лапы, продолговатую пасть и короткие уши на макушке. Там явно была волчья кровь и ещё неведомо какая. Эти твари не боялись ничего. В свое время такая троица чуть было не порвала меня…

Осколки прошлого никак не собирались в настоящее. Я отмахнул наваждение, замер на расстоянии от трехэтажного здания. Альма-матер Соколова.

Осмотревшись по сторонам, отметил отсутствие прохожих. Подошел к одному из деревьев, растущих вокруг института. Одно из них я приметил еще днем: оно находилось в необходимой близости от балкона.

Ладони хватались за грубую и мокрую кору. Ботинки ставил на крупные ветки. И вот я оказался в почти облетевшей кроне. Мокрые листья приставали к разгоряченному лицу. Ветви скрипели от порывов ветра. Теперь нужно, словно гусеница, ползти в сторону балкона. Так как дерево было скользким, идти как канатоходец я не рискнул. Главное, чтобы ветка не сломалась.

Опасения не оправдались, я благополучно спустился на балкон. Он естественно был заперт. Деревянную дверь со стеклами, конечно, можно было высадить, но привлекать внимание сторожа шумом не зачем.

Прозрачная жидкость с мутно-желтоватым отливом растекалась по стеклу. Шипение с едким дымок едва было слышно через шум ветра. Стекло, как воск на горящей свече, постепенно оплывало вниз каплями. В образовавшееся отверстие я просунул руку и, нащупав щеколду, открыл дверь.

Третий этаж был директорским. В коридоре были постелены красные ковры, на стенах висели картины с античными сюжетами. Более того, вдоль стен стояло пару статуй, возле которых расположились пальмы в объемных горшках. Все это я наблюдал в скудном свете осенней луны.

Двери с табличками кафедры, директора и зам. директора я обошел, а вот возле двери с надписью Соколов остановился.

Из кармана я вынул отмычки и неторопливо стал примерять каждую к замочной скважине. Спустя небольшое время замок сдался, щелкнув.

В кабинете стояла непроглядная темень. «Ставни», – догадался я. Прикрыв за собой дверь, стал освещать реактивом кабинет.

В зеленоватом свете я увидел множество тетрадей и письменных принадлежностей, старую доску с вычислениями, книги с облезлыми корешками, кресло качалку, странного рода мельничку с красными и черными линзами, стальную руку средневекового доспеха. На последнем артефакте я и задержался: оплечье, налокотник, наручь и рукавица были соединены. Внутри этой руки была прорезиненная прокладка. Кажется, это что-то…

II

Рассвет нового дня подсвечивал шторы. Часы шумно отмеряли время. Я сидела на кровати и отметила про себя, что организм восстановил силы и работал как слаженный механизм. Внутри была ясность и безмятежность.

– Ты же не хочешь, чтобы все заканчивалось в середине партии? Может, есть ходы, которые я не увидела? Поборемся. – мои слова укрепили растущую уверенность.

За дверью послышались шаги.

– Госпожа Вересова, вы в игре или …?

– Я в игре.

– Замечательно, жду вас в своей комнате после завтрака.

Окончив все утренние церемонии, я стояла перед Гроссмейстером.

– Для вашей последней тренировки необходимо научиться правильному дыханию, правильному течению мыслей, правильному движению. Техника третьего уровня, как я ее называю – «Танец Ведьм».

– Почему, господин Ожегов?

– Потому что на третьем уровне одновременно используются два умения, и если вы плохо вкладываетесь или выполняете одно из них, то рушатся оба. Танец Ведьм – Танец противоположностей. Вокруг вас должны образоваться восемь сфер. Четыре белых и четыре черных. Они могут взрываться энергией, а могут уплотниться и отразить атаку.

Пытайтесь создать эти сферы, после часа тренировки – шахматный поединок со мной.

– Будете меня обучать этой технике, учитывая, что я не освоила сокрытие?

– Мы устранили мышечные блоки в вашем теле. Эмоциональный, срединный уровень, пока не дается. Мы зайдем с интеллектуального, третьего уровня. Преодолеем психологические блоки, и в вашей личности будут открыты два канала циркуляции энергии. А там, возможно, и эмоциональный канал откроем. Ну а сокрытие мы освоим в свое время. Теперь за дело!

Создать то, что смутно представляешь – задача не из легких.

– Полусогните ноги и руки. По позвоночному столбу должно двигаться напряжение. Сконцентрируйтесь, рождайте движение тела, дыхания и внутренней энергии. То, что у вас должно получится, сродни рывку и защитному полю одновременно.

Я подчинилась инструкциям Гроссмейстера. Но первая попытка не увенчалась успехом. Поле вокруг меня лопнуло, взволновав гардины.

Настало время партии. Я села за войско черных.

– Мне бы хотелось сказать, что белое шахматное войско – это свет и добро, а чёрное – зло и гибель. Но шахматы не так однозначны, как и жизнь. Белые, атакующие – они ходят первыми. В войске белых есть офицер, который ходит лишь по черным клеткам, будто пользуется грязными приемами. Черные всегда играют от защиты. В их войске есть офицер, ходящий по белым клеткам, будто выбравший путь милосердия. Эти два войска заключены на поле из 64 клеток. Их единственная цель – выиграть сражение. Я полагаю, что цвет – это лишь условность, – он двинул пешку по линии Е.

– К чему вы клоните, господин Ожегов? – я ответила, поставив пешку навстречу.

– Если вы выходите на уровень Игрока, то вы понимаете, что ваше войско сбалансировано: сильных фигур немного и они равно и зеркально располагаются на флангах. Стратегия оказывает решающее значение. Баланс в шахматах, гармония в музыке, – Гроссмейстер вывел коня.

– Причем здесь музыка? – я шумно поставила пешку на доску.

– Правильно созданная гармония рождает шедевр. Так же и танец ведьм – это шедевр, созданный по вашей гармонии, которую вы найдете и создадите своим умом и силами. А это значит верно понимать свои белые и черные стороны, – последовало несколько быстрых ходов с обеих сторон.

Все ходы Гроссмейстера были спокойны и опасны. Все его фигуры скользили по доске. Мои же шумно стучали, наверное, выдавая мое волнение.

Я сделала рокировку.

– Рад мне как-то говорил, что олицетворением Строгачева является офицер. Что бы вы могли добавить господин Ожегов?

– Сильный слон – фигура, атакующая слабости. Строгачев считает себя санитаром мира нетленных. Этот хищник видит, что вы ступаете на черный путь, и уничтожает вас. Вы тоже можете стать страшной фигурой, если займете правильную позицию и станете проходной.

– Проходной пешкой?

– Да. Пешка – путешественник, лишь на чужбине, в стане врага или в других землях она раскрывается, превращается в сильную фигуру. Так же и человек, путешествуя, узнавая новое, за пределами старого или попадая в другую ситуацию, встречаясь с людьми других или противоположных убеждений – раскрывается и живёт. Вам снова мат. Давайте я посмотрю, как вы осваиваете технику.

Я заняла позицию. Гроссмейстер пристально смотрел.

Энергия плавно растеклась по телу и остановилась в руках и ногах. Дыхание начало задавать ритм. Мышцы начали сжиматься болью.

– Нет, черт возьми. Вы все делаете скверно. Ваше тело живет отдельно от души. Ваши чувства ввергают в смятение ваши мысли. Это не гармония, это не одно целое!

Я выровнялась и смотрела на Гроссмейстера.

– Дыхание! Дышите полной грудью, вы хозяин своей жизни, а не вор, который боится дышать. Убирайте зажимы: импульсы медленно идут, кровь плохо циркулирует. Вы как повреждённый механизм, пока вы не ощущаете проблемы, но в дальнейшем это может развиться в болезнь.

Я старалась делать неспешные глубокие вдохи. Задерживалась на выдохе.

– Правильное дыхание, верное питание – и в вашей власти идеальный инструмент, способный сворачивать горы. Не держите его в тепличных условиях – захиреет. Убирайте лишнее из головы. Помните, держа в руках много книг и инструментов одновременно, многое будет ускользать. Растворитесь в полученных знаниях, не сверяйтесь бесконечно со справочниками. Доверьтесь Себе, будьте здесь и сейчас.

Правила – железные ли это решетки, или там есть исключения и лазейки? Убирайте преукрашательство и берите функциональность.

Следующий день начался с шахматной партии.

Пока гроссмейстер обдумывал ход, я внимательно осматривала портрет на стене. На нем были изображены пара средних лет и мальчишка-гимназист. Я его видела в прошлый раз.

– Это ваши родители? – предположила я.

– Вы наблюдательны, – не отрывал он взгляда от доски. – Это моя родительская семья в этом перерождении. А Вам мат.

– Честно говоря, господин Ожегов, я не совсем понимаю, как достичь баланса и гармонии для техники Танца Ведьм, – выдохнула я, еле скрывая досаду от поражения.

– Если рассуждать в категории тела: у меня болят мышцы – и они превращаются в зажимы. Рассуждать с позиции эмоций: я боюсь не успеть, боюсь подвести себя и Рада. Рассуждать с позиции разума: мне необходимо освоить эту технику, но с какой целью? Вам необходимо рассуждать с триединства этих позиций. Мышцы должны расслабляться и пускать кровоток. Это в свою очередь убирает эмоциональное напряжение и высвобождает волну энергии. Единство первых двух позиций порождает ясный и безмятежный разум, который усиливает технику Танца Ведьм. Все это и есть гармония.

Я вернулась к тренировке. Полученные инструкции дали мне небольшую ясность в понимании техники.

Я закрыла глаза и была полностью в текущем мгновении.

Время потекло совершенно по-другому. Вокруг меня родилась вибрация. Легкий ветерок путался в волосах. Белое-черное, черное-белое. Хлопок – сфера взорвалась на уровне груди и меня швырнуло в сторону.

От падения меня спасли руки Гроссмейстера, который оказался за спиной.

– Совсем неплохо. Вернемся к шахматам. Теперь, госпожа Вересова, вы атакуете, – Ожегов улыбался.

Я села за войско белых. Мы вели молчаливую партию. Гроссмейстер создал мне фору, и я начала крушить его белой королевой. Ферзь уже несколько ходов преследовал короля, но он скользил по доске. И вдруг моя атака захлебнулась.

– Пат, – спокойно объявил Гроссмейстер, – Вы атаковали довольно посредственно, беззубо и без вдохновения. Ваши атаки и ходы преследовали одну цель. Вы не наносили удар сразу в несколько целей, и атака не выполняла оборонительных функций. Также и в Танце Ведьм. Эта атакующая и защитная техника, для нее нужен прекрасный баланс и умение контролировать сразу несколько точек пространства.

– Тяжеловато выйти за пределы своего восприятия.

– Возможно, вы правы. Кстати, Пат – это своего рода ваши пределы.

– Как это может быть? – подняла я бровь.

– Люди иногда сами загоняют себя в Пат. Живут по шаблону, по проверенной схеме. Достигнув незначительного успеха, или сомнительного, когда не критикуют другие и хорошо. Они попадают в ловушку и обездвиживают себя – перестают жить и начинают существовать. Они боятся рискнуть, познать неизведанное, ленятся создать что-то новое, они скучно догорают свою жизнь. Ужасно для человека больших знаний закостенеть мышлением. Чудовищно считать, что поражения, которые были несколько лет назад, по-прежнему живут в нем. Так же и вы впускайте в свою душу новые чувства и переключите свое сознание на новые точки.

– Господин Ожегов, я всего лишь несколько дней тренирую эту технику. О каком Пате может идти речь в моих действиях?

– Вы пытаетесь освоить эту технику с таким же сознанием и эмоциями, с какими вы освоили поле и рывок, и обточили нахождение. Ваше тело с его ритмом живет по шаблону. Вы же живая душа, внесите творческую искру в ваши попытки.

– Я иногда задаюсь вопросом, а можно ли создать новое? И могу ли я быстро освоить технику?

– Шестьдесят четыре клетки, тридцать две фигуры. Казалось бы, все ходы просчитаны, все дебюты, миттельшпили, эндшпили и стратегии разобраны, но где-то на этом поле в молчании этих фигур сокрыты ходы, которые, быть может, принесут свежий ветер в жизнь этих войск. Какой скрытый потенциал есть в вас, из-за которого вас рискнул взять Рад? Попробуйте найти в себе ответ на этот вопрос, – Гроссмейстер поднялся, давая понять, что партия завершена и время обратиться к технике.

Я начала первую попытку. Черное-белое, белое-черное. Вихрь начал рождаться вокруг меня. Две сферы набрали большую скорость и столкнулись. Меня швырнуло и снова Гроссмейстер меня поймал.

– Почти. Пытайтесь еще. Больше вращайте кистями, – сухо бросил он.

Три попытки подряд отняли у меня последние силы.

– К шахматам, – улыбнулся Ожегов. – Вы пока рождаете разрушение, необходимо найти созидание.

– Но как? – моя пешка шумно стала на клетку, выдавая мое раздражение.

– Обратите внимание, фигура всегда стоит в центре клетки. Так должно и человеку быть объективным. Находиться в центре жизни. Не метаться из стороны в сторону: в будущее или прошлое. А быть в моменте, здесь и сейчас. Быть чистым и настоящим. Очистите себя от ожиданий и переживаний.

Я задумалась.

Фигуры с обеих сторон скользили по доске.

– Это нелегко: стать чистым от мыслей и продолжать понимать мир, – говорил Ожегов. – Это трудно: быть легким от эмоций и продолжать жить миром. Это нелегко: быть свободным от мышечных зажимов и быть собранным.

Неожиданно распахнулось окно и в комнату ворвался ветер. Шахматы слетели с доски. Гроссмейстер замахал руками борясь с ветром. От неожиданности, я расхохоталась.

– Давайте вернемся к тренировке, – сдерживала я смех.

– Хорошо. Но теперь я буду давать вам словесные инструкции.

Я стала в центре комнаты.

– Ваши ноги согнуты, ваши руки согнуты, чувствуете, как по позвоночному столбу начинает двигаться напряжение. Сконцентрируйтесь на этих точках, они – основа напряжения во всей спине. Попробуйте их ослабить, обретите внутреннее равновесие, подкрепите мышечное равновесие равновесием дыхания.

Я закрыла глаза, чтобы лучше понимать Гроссмейстера. Закрыла, чтобы найти себя.

– Вы не должны жить так, будто тащите огромный воз проблем, а должны действовать легко; напряжение должно быть краткосрочным, энергичным, сконцентрированным в одной точке. Чувствуете, мышцы и дыхание становятся единым целым, ко всему прочему, обратите внимание, что и кровь начинает включаться в командную работу. Теперь эмоции: они должны быть искренними, настоящими и в этом мгновении, не доставайте застарелые обиды. Поставьте свои мысли себе на службу, они не должны блуждать в прошлом или будущем, обретите порядок и чистый поток. Уберите суматоху и обрывки чужих рассуждений, будьте настоящей.

Отлично! Теперь рождайте движение.

Вокруг меня образовались восемь сфер, они кружили по разным орбитам. Я чувствовала, что они могут защитить, будучи щитами, а могут ворваться во врага и взорваться, извергая концентрат живой, яростной энергии.

– Поздравляю, это ваши восемь ведьм и это их безумный танец. Теперь самое сложное: научиться сокрытию! Необходимо преодолеть ваши зажимы в душе. Возможно даже, что Рад вас возьмет с собой. Вот письмо от него. И прежде, чем мы продолжим тренировку, прочтите его.

Письмо было написано торопливым почерком:

«Мой дорогой друг, простите, что не даю о себе вестей. Исправляюсь. Я не сидел сложа руки, и вот, что мне удалось выяснить: Странника в его окружении считали то ли ловцом молнии, то ли свихнувшимся рыцарем.

Он жил в институте. В музее хранится его стальная рыцарская «рука». По версии экскурсовода, он выходил в грозу на крышу и ловил молнию. Так же в музее есть колесико с черными и красными линзами, сзади подставка для свечи. Пока не знаю, для чего ему было смотреть на меняющийся свет. Надеюсь, отыщу ответы.

Рад.»

По моим щекам текли слезы, я соскучилась по Раду.

– Все-таки ваши чувства так же сильны?

– Это, что-то прекрасное во мне, господин Ожегов. Рад пытается найти девятую клетку, выйдя за внешние границы. Я же выйду за границы внутренние.

– Отлично, приступим к тренировке сокрытия.

III

Я заканчивал пропитывать одежду реактивом.

Закатные лучи путались среди обрывков облаков. Двор мануфактуры выглядел потрепанным после боев с Тамарой. Крыша одного из складских помещений обрушилась и торчала прогнившими досками из оконных проемов. Высокая кирпичная труба потеряла часть кладки и смотрелась как срезанный наискось столб. От большого цеха остались ребра стальных балок и столбов, рядом с которыми лежало крошево кирпича и обугленных досок. Многие здания рушились и без нашего с Тамарой участия. Более или менее целым оставался «рукав» – длинный лестничный тоннель со стенами и крышей, лишь окна были без стекол. В воздухе витал запах гари и кирпичной пыли.

Вскоре одинокой       тенью появилась она.

Ее перчатки были обожжены. Губы разбиты в углу. В глазах царили холод и лёгкая пелена слез. Короткие светлые волосы подчинялись воле ветра. Побитая душевно и физически, она стояла напротив меня, готовая закружится со мной в последнем смертельном танце. Она внимательно смотрела на меня: с ненавистью и забытой любовью.

Черные тени ринулись от нее в мою сторону. Белая полоска света пронзила когтистые лапы тьмы. Черный дым брызнул в стороны от меня.

С пробиркой в руках я ринулся к Тамаре.

Опаленные души, соединённые вечерним мгновением. Любовь и ненависть пытались разрушить мою холодную невозмутимость.

По бокам тьма и свет рассыпались искрами и дымом, но наши глаза безотрывно держали друг друга.

Я начинал заходить сбоку, она кружилась в ответ. Ее дыхание участилось и стало глубже. Я же напротив, дышал более размеренно и поверхностно. Она закусила нижнюю губу, пот выступил на лбу. Лучи света бесстрастно уничтожали тьму.

Я бросил колбу под ноги Тамаре. Вспышка света отбросила ее. Девушка рухнула на колени, упираясь ладонями в брусчатку, взгляд ее не просил о пощаде. Прядь волос прикрыла один глаз. Я застыл с занесенной над головой пробиркой. Рука отозвалась болью. Не до конца зажила рана, полученная в горах.

Мгновение колебаний стоили дорого. Сбоку в меня ударила тьма.

Теперь Тамара атаковала. Она яростно вскидывала руки и двигалась на меня. Пришлось отступать, двигаясь из стороны в сторону. Брусчатка, где я стоял секунду назад, взрывалась каменной крошкой. Стрелы мрака начали быстрее лететь. Тамара была грациозна, каждый шаг отзывался волнением женской страстной фигуры. Платье обтягивало стройные ножки, появляющиеся и исчезающие в складках шелка. Черные туфельки мягко ступали по воронкам развороченной брусчатки.

Нужно было что-то предпринимать, иначе отступать будет некуда. Увернувшись от черной стрелы, я сделал шаг навстречу. Она стала образовывать щит тьмы, но я уже бросил пробирку. Брызги искр ударили во все стороны. Она попыталась закрыть лицо руками, но я грубо схватил ее запястья и одернул вниз. Тамара ударилась о мою грудь, а я сомкнул руки ниже ее лопаток. Она вскинула подбородок. Пронзительный взгляд, но я мгновенно сдавил ее в своих объятьях. Она дернулась и тут же обмякла.

Ночной ветер проносился по пустой площади мануфактуры. Одинокий серп луны резал тучи. Дальняя гроза пришла в город. Ветер затих. Вспышки молнии рождались в темных недрах туч, но грома не было слышно.

Тамару я спрятал под уцелевшим куском крыши, а когда выходил из цеха, металлическим звоном под ноги мне упала рапира. Я медленно поднял взор с клинка.

Строгачев стоял напротив, заведя одну руку за спину, второй направляя в мою сторону острие рапиры. Я подобрал брошенную шпагу. Хлестким движением сверкнул сталью перед лицом.

– Вы решили выяснять отношения столь изящным способом?

– Простите, Рад, я помню, что вы питаете любовь к секирам. Но в этой глуши не смог ее найти.

– Не беда. Думаю, в следующий раз я воспользуюсь ей.

– Вы чересчур самоуверенны. Это будет наш последний бой.

– В мои планы не входит умирать на полпути к моей цели, господин Строгачев.

– Мне будет приятно завершить с вами бой в том месте, где он начался много лет назад.

Его слова больно полоснули по сердцу.

– Довольно слов, приступим! – крикнул я.

Рывок – звон стали. Я наносил рубящие удары слева и справа, чередуя их уколами. Строгачев оставался бесстрастным и отражал все выпады.

Дождь острыми каплями прошивал двор мануфактуры. Рукава одежды отяжелели под напором стихии.

Строгачев перешел в нападение: движения рапиры напоминали по форме букву S.

Я грустно улыбнулся и продолжил прямолинейно и спокойно отражать удары. Звон иногда пропадал и слышался звук разрываемой ткани. Рапира Строгачева обагрилась моей кровью: он задел плечо и левое ребро. Витиеватые борозды пролегли в указанных местах.

Я отступил на шаг назад; рука, которая была за спиной, мгновенно оказалась в кармане брюк. Ещё мгновение и, распечатав пробирку, я плеснул содержимое над головой оппонента. От пробирки начал выделяться белесый след – капли дождя превращались в лёд.

Строгачев исчез в обрушившемся водопаде льда и дыме. Ошеломив врага, я сделал выпад. Лезвие вонзилось ниже ключицы вооруженной руки и продолжило свое смертоносное движение, сокращая расстояние между нами.

Строгачев схватил меня свободной рукой, сжимая ткань на груди, и швырнул. Я почувствовал, как из-под ног ушла земля, и я полетел. Мокрая мостовая больно ударила в плечо и бедро.

Из дымки вышел Строгачев. Он вырвал мою рапиру, которая окрасила темно-вишневым кремовый сюртук, и бросил ее в мою сторону.

Я едва успел прикрыть голову от летящего клинка, но колено противника больно ударило в грудь. Меня отшвырнуло назад.

– Понимаю, что действовать в цейтноте непросто, – растягивал слова Строгачев, – Но надеюсь, Рад, что это не все, на что ты способен?

– Противник с достаточным запасом времени так же может проиграть тому, кто играет с цейтнотом, – зло бросил я.

– Храбришься? Рад, твоя злость не может остановить процесс, который с каждым днем все ближе и ближе к необратимости.

Я ничего не ответил. Кровь стекала по подбородку, порезы горели болью. Все реактивы закончились.

Снова наши клинки скрестились.

Резкий и острый стиль Строгачева едва удерживался моей малоподвижной защитой. Я опустился ещё ниже в ногах, а рапиру удерживал двумя руками.

Враг не мог пробиться ко мне, я перекрывал удары по осям.

Собранность и ясный разум. Движения Строгачева потеряли резкость: рана давала о себе знать. Мое плечо, поврежденное в горах, начинало неметь и замедляло меня. Вести бой в ожидании означало обрекать себя на медленную смерть.

Клинки столкнулись и не успели разлучиться из яростной хватки, как я ушел с линии атаки и направил вражескую рапиру в мостовую.

Послышался звон – Строгачев замешкался. Мгновение, и я рванул назад, побежал по лестнице «рукава». Мой враг пустился в преследование.

В середине здание имело дыру в крыше. Я прыгнул, ухватился за поврежденные доски и подтянулся. Рапира упала вниз, а я взобрался на крышу. Мокрая черепица вырывалась из-под ног и разбивалась о мостовую.

Не было холодного расчета. Я доверился интуиции, она гнала меня вверх.

Передо мной крыша взорвалась гнилыми досками, и Строгачев выпрыгнул вверх.

– Вы проиграли, Рад, – клинок направлен в мою сторону.

Кажется, это конец. Мерзкая ухмылка на лице противника только укрепляла мое убеждение.

Что-то прорвалось сквозь дождь. Восемь сфер одна за одной ударили в грудь Строгачеву и взорвались, высвобождая закованную энергию.

Сюртук Строгачева отлетал клочками в разные стороны. Он не смог удержать равновесие и по инерции рухнул вниз.

Я посмотрел в противоположную сторону: внизу стояла Азира.

– Если вы так и будете ошарашено на меня смотреть, то небольшое время, которое у нас есть, истечет! – сверлила она меня взглядом.

– Постараюсь вам помочь, – из дождевой пелены вышел Гроссмейстер.

Я тем временем спустился с крыши.

– Азира, я не почувствовал вашего приближения.

– Мне удалось освоить все три уровня умений нетленных! – она светилась.

– Быстрее бегите, – вокруг Ожегова кружились восемь сфер.

– Спасибо, Гроссмейстер, – бросил я.

Мы с Азирой убегали со двора мануфактуры, оставляя позади шум сражения.