Читать онлайн Тонкая грань. Курьер бесплатно
Руки, ноги Этого повсюду
Со всех сторон глаза, головы, лица
Всюду слушают чуткие уши;
Мир собою покрыв, стоит Он.
(Бхагавад-Гита.)
Февраль
1
…Двадцать минут. Это всё, что у него было.
Так много, для того, кто может умереть через минуту. Он уже не раз думал о смерти: один гулкий выстрел, одна дырка в черепе, и всё – мира больше нет. Что тогда будет? Туман? Тьма? Ничто?
Впрочем, сейчас не важно.
Он пошел к морю. Там со временем происходило необъяснимое колдовство, особенно в фиолетовых сумерках: минуты растекались и длились часами. Может, потому что тот живой исполин, тот организм, чьё тело – вода и соль, был настолько древним, настолько бесконечным, что суета невольно отступала перед его величием. Туман окутал набережную, накрыл её своей неподвижностью, проглотив не только берег, пальмы и пирс, но и саму реальность. Сегодня море было вратами в сновидение.
«Если долго сидеть на холодных камнях, то можно заснуть на берегу и уйти из этого мира, навсегда раствориться в тех далях, что иногда снятся магам». Впрочем, есть еще один вариант – отморозить задницу.
– Ну, здравствуй! – сказал он морю. – Можешь не отвечать. Я знаю: таких, как я, было много… И все думали, что умеют общаться с тобой…
На самом деле он не умел общаться с морем, просто приходил на его пустой берег, чтобы помолчать вместе с застывшей водой. Вся его долгая и никчемная жизнь была для древнего сознания моря не более чем вздох, длилась не дольше, чем отблеск падающей звезды. Так… одна промелькнувшая мысль из миллионов мысленных конструкций, один порыв ветра в сердцевине смерча. Ничтожная вспышка беспокойного разума, посмевшая надеяться услышать ответ вечности…
И все же море было радо ощущать его. Особенно, сегодня, в фиолетовых сумерках. Мрачные синие пальмы склонились над головой почти с угрозой, ветер рванул пряди волос, но потом, словно застеснявшись, резко утих. Скомканная пачка сигарет – бумажное перекати-поле набережной, подхваченная порывом ветра, – полетела вдоль берега, нещадно ударяясь легким бумажным телом о холодные камни. Только что спокойная зеркальная гладь моря взбунтовалась; три волны, одна за другой, с силой ударились о пирс, плюнув человеку в лицо брызгами. Он рассмеялся:
– И я рад видеть тебя…
В прошлый раз он сидел на этом самом берегу месяц назад. Собирался умирать и прощался с миром. Потому что его ждали… Впрочем, это тоже неважно. Тогда он увидел нечто СТРАННОЕ: в грозовых тучах, нависающих над спящим морем, образовался просвет. В просвет вели ступеньки. Прямо над ним проплыло чудо из чудес: небесный остров, на котором возвышался величественный дворец. Строение не было видно целиком, но и тот небольшой фрагмент, что приоткрылся в просвете, навсегда врезался в память.
Стены дворца были сделаны не из камня или дерева, а из прозрачного материала. Лёд? Хрусталь? Алмаз? Винтовые лестницы уходили в небо, жидкая радуга стекала по ступенькам в этот бренный мир, где на берегу сидел онемевший свидетель. Он видел танец розовых лепестков, сопровождающий движение острова; он вдыхал аромат таких сладких и тонких духов, что не имел сил их выдохнуть; слышал далекие голоса и музыку, такую легкую и текучую, что она почти сливалась с шумом ветра. Он смотрел на железных колоссов, охраняющих дворец от врагов, и сочинял речь, которая бы умилостивила их неподвижные лица и заставила бы опустить оружие.
…потому что он очень хотел попасть во дворец.
Потом все внезапно закончилось: облака проплыли, растаяли, как легкая дымка на ветру; сумерки уступили место ночи, и он убедил себя, что дворец – лишь греза, которая привиделась уставшему разуму. Он украдкой посмотрел на море: оно тоже застыло, удивленно провожая проплывающий остров.
Это было (или не было?) месяц назад.
Сегодня он просто пришел к морю, и это было важно, если вообще что-то может быть важным. Важно для него самого.
Пахло водорослями, живой рыбой, дымом костра и еще чем-то весенним, вроде цветка магнолии. Он знал, что магнолии не цветут в конце февраля, и все же, ему так хотелось… Воздух, плотный и насыщенный, мог бы послужить пищей богам. Вдохнув морской запах, Гость больше не хотел есть, не хотел спать, не хотел идти на вокзал и не хотел возвращаться домой. Он желал одного: сидеть здесь вечно, спокойным и целостным, как древнее море, вечным и пустым, как космос, холодным и твердым, как эти пляжные камни.
Стоя на пирсе, долго смотрел на черную воду под ногами, видел всю её глубину. Он хотел бы нырнуть в это слитное пространство, хотел погрузиться в живую колыбель, стать ее частью, чтобы потом миллиарды лет волной исступленно биться о берег, шуметь пеной, брызгать каплями и кишеть рыбой. Море было полно эротики, даже такое спящее и холодное, с колючими снежинками над поверхностью. Эротики иного плана, чем человеческая. Море было бесполо и самодостаточно; оно не нуждалось в соединении с кем-то или чем-то другим. Его переполняла осторожная сила, свойственная столь величественному осознанию. Оно никогда и никому не доверяло, и ничего не хотело, просто проявляло запретный интерес. Интерес к мимолетному человеческому сознанию.
Вначале он отступил на шаг, обрызганный холодными каплями, потом равнодушно отметил, что вода затекла в левую туфлю, и отступил еще на шаг. Следующая волна почти накрыла с головой, подарив массу неприятных ощущений. Мокрые волосы, покалывание во всем теле, капли, стекающие за воротник куртки, мокрые джинсы. Ну, хватит… Он отпрыгнул назад и море утихомирилось. Оно стало ласковым, нежным, несмелым, оно подзывало и молило о внимании. Как истерзанный любовник, ластилось и обещало быть покорным. Он представил, как снимает одежду и погружается в ледяные темные воды. В какой-то миг показалось, что если делать все не так, как обычно делают люди, то можно дышать под водой. Он, обнаженный, зайдет к своему бестелесному любовнику и станет частью воды. Сядет на песчаном дне, и, оттуда, сквозь толщу воды, будет три тысячи лет смотреть на звезды. Созвездия будут проплывать, корабли будут тонуть, жизнь будет идти, существа рождаться и умирать, цивилизации сменять друг друга, а он никогда не умрет, потому что сольётся с морем в холодном оргазме.
Но у него было всего двадцать минут. Его ждали люди, вокзал и автобус. Ночь стала чернильно-синей, словно хотела своим мраком скрыть кокетство морских волн. Пальмы разогнулись, отпуская его, понимая, что человек уходит, значит, интересного зрелища не предвидится. Им вдруг стал интересней ветер и кричащие в небе птицы. Море сделалось совершенно равнодушным, устыдившись своих самонадеянных игр. Оно притихло и занялось обычным неделаньем: волны с холодным отчаяньем бились о пирс, пена клубилась, черная вода облизывала холодные камни, выбрасывая на берег обглоданный водой мусор.
– Мне надо возвращаться, я – Курьер. – Объяснил он морю. – Мне очень не хочется, но что поделаешь?
Он собирался бросить монетку, чтобы оставалась надежда на возвращение, но не стал. К черту приметы! Море больше не хотело ни его самого, ни монеток, ни дурацких объяснений. Море потеряло к нему интерес.
Он побрел вдоль берега, подгоняемый холодными порывами ветра. Птицы замолкли, провожая неудачника. Пальмы покрылись пылью и сделались колючими, чтобы пальцы неудачника не прикасались к ним. Грустно улыбнувшись, он с силой пнул морскую корягу:
ЧТО-ТО ОН ДЕЛАЛ НЕ ТАК…
На вокзале понял, что его время кончилось… Было слишком тихо; он переполнился подозрениями. Клочья ночи нанизали чернильную темноту на спящие дома города, и город приобрел неестественную объёмность.
Он перестал быть привычно трёхмерным.
Там, где улицы уходили во тьму, открывались выходы КУДА-ТО ЕЩЁ. Гость не осмелился даже протянуть руку в эту тьму. Очень тихо и осторожно Курьер проскользнул по освещенным улочкам, с некоторой долей мазохизма воображая себя героем компьютерной игры. Он – ненастоящий, а лишь образ на экране; мир не настоящий. Настоящая только тьма.
Ему потребовалась вся имеющаяся в запасе ясность сознания, потому что на вокзале его могли ждать…Те, кто не любил курьеров. Он уже видел этих людей: стояли возле пальмы у пригородной кассы, курили, переговаривались, пили колу и выжидательно посматривали на привокзальную площадь, – это было три года назад. Они выстрелили дважды, потом не спеша сели в серую старую «десятку» и уехали, затушив окурки о ствол пальмы. Тогда мишенью был другой человек.
Он называл этих существ «доберманами». Они лоснились собственной важностью и мнимым всесилием. Упивались ремеслом палачей, как голодные звери свежей кровью. Верные цепные псы, для них не имело значения, на кого охотиться. Их жизнь обрела смысл в преданном служении; в своих смелых снах они воображали себя самураями. Он презирал «доберманов», как величественный орел презирает охотника с ружьём. Но они могли выстрелить, докурив очередную сигарету. Пах-х-х! – и зимнее море больше не увидит своего любовника.
Вокзал представлял собой растянутую вдоль набережной букву «п», обросшую ларьками, кафешками и скамейками. Там всегда пахло едой, асфальтом, бензином и сладкой ватой. Там были люди, чемоданы, автобусы, и всё это вибрировало на волнах деловой сосредоточенности. Там жил особый вокзальный дух. Курьер не любил это место, несмотря на его уют, комфорт и красоту нового зала ожидания. Вокзал был анальным отверстием города и всегда охотней выкидывал лишних людей, чем принимал новых. Особенно зимой. Особенно ночью. Особенно под присмотром «доберманов».
Сегодня вокзал словно вымер, – нет людей, стоянка пуста, ни одного автобуса, ни одной машины такси. В воздухе ощущался легкий запах жареных пирожков, но он доносился, подхваченный ветром, из глубин соседнего железнодорожного вокзала. Здесь же ощущалась неприятная пустота, словно вокзал превратился в местный бермудский треугольник. И даже пальмы не желали быть свидетелями происходящего; заботливые городские службы укрыли их специальным материалом.
Готовился заговор?
Он глубоко вздохнул. Этот сон слишком затянулся. Завтра он проснется кем-то другим: библиотекарем, например, или автослесарем. Или, может быть, мусорной корзиной. И он не будет предметом охоты для «доберманов», просто будет радостно жить, есть свой хлеб, любить как все на земле, плакать, торговаться на рынке, копить деньги на похороны… Нет, никогда этого не будет. Потому что его ждал автобус, ночной вокзал, посты, холодный пот, жаркая сосредоточенность и мокрое стекло, сквозь которое видны несущиеся мимо города.
Он стоял посредине ровной асфальтированной площадки, и видел своё отражение в вечной лужице бензина; улетая вместе с мелким мусором, танцующим вальсы с ветром. Он словно видел один и тот же сон с погруженными в грезы сторожами и бездомными. Хотелось сделать одно единственное НЕ-ДЕЙСТВИЕ: намотать ткань и плоть вокзала на ось своего тела, стать огромным и плотным, тяжелым и застывшим. Он бы проглотил десяток автобусов, он бы забеременел залом ожидания, оброс бы ларьками с запахом снеди, вдыхал бы тьму, застрявшую в углах и укутал бы себя асфальтовым покрывалом стоянки… Но его время в этом городе кончилось.
Он понял это, когда увидел двоих, куривших у пальмы. Серые куртки, черные брюки, туфли с узкими носками. Квадратные лица, короткие стрижки, оттопыренные карманы. Типичные «доберманы».
Они старались не смотреть на него.
Вернулся на вокзал через час. Тревога и нехорошее предчувствие тугими жгутами стянули грудь. Шел, пригибаясь к земле, словно взвалив на плечи все грехи мира. Слух преследовали запредельные звуки: отдаленный шум, или даже скорее гул, стук, шорох. И шёпот. Шёпот многотысячного спящего города. Курорт-соня вливал в уши свой навязчивый гомон. Шум, как змея, вползал вереницей звуков в мозг, и хотел, чтобы Курьер УЕХАЛ. Уехал прямо сейчас, без ничего. Это означало бы смерть, оттянутую на пять часов.
Несмотря на полное царствие ночи, вокзал немного ожил. Стояло два автобуса, старый Мерседес с местными номерами и ставропольская Сетра. Два собрата-труженика, два неизменных друга и соперника. Он хорошо знал оба автобуса, помнил лица всех водителей и их сменщиков. Курьер мог бы сейчас сесть на один из автобусов и пуститься в долгий путь домой.
Ни черта он не мог бы! Узник своего обязательства, сам посадил себя на цепь. Да и вообще, был ли у него дом? Куда он мог вернуться, не опасаясь за свою жизнь?
Возле автобусов царила обычная для ночных пассажиров суета: торопливое вползание людей и сумок в черный зев, неспешный перекур счастливцев, занявших свои места. Все шло своим чередом. Ничто не могло остановить эту посадку, и никто не задержит автобус. «Забудь, – сказал он себе. – Это не твой экспресс домой. Ты не войдешь в это замкнутое пространство, зная, что два «пса-людоеда» уже протерли все глаза, ожидая жертву». Иначе автобус может не доехать до конечного пункта назначения.
Он остановился на том же месте, что и в прошлый раз. Ровно посередине вокзальной площади. Сзади стояли автобусы, – запряженные лошадки для глупых людей, так и не отрастивших крылья. Справа было здание вокзала, ведущее вялую ночную жизнь. Не сезон. Не сезон для ресторанного бизнеса, не сезон для курорта и не сезон для КУРЬЕРА. Прямо перед ним была стена ларьков и мелких магазинчиков. Там не было ничего, кроме подозрительной тьмы и тумана. А вот слева, возле пригородных касс он увидел Посыльного! Это была женщина; плотно сбитая, короткая стрижка, спортивный костюм, мужские кроссовки. Он уже как-то забирал у нее Посылку. Прошлым летом. Тогда на ней был открытый сарафан и сандалии. Он помнил ее улыбку, загар и смешной выговор, не похожий на местный акцент.
Лунный свет падал на ее макушку. Свет падал и на его кроссовки, только что купленные, чистенькие, с магазинным запахом. Он не тратил времени даром; за час преобразился, насколько смог: вывернул куртку наизнанку, натянул капюшон на голову, в бутике приобрел ярко-зеленые кроссовки и широкие рэпперские штаны. Она скользнула взглядом и не узнала его. Что ж, хорошо, значит, голодные псы тоже пускают слюну в напрасном ожидании. Хотя он не слишком на это надеялся, – они не ушли, они были здесь, на вокзале. Вокзал пропитался их черной «доберманской» аурой: её клочковатые следы витали повсюду, смешиваясь с туманом. Вдохнул воздух: воздух пах «доберманами». Курьер всегда узнал бы запах направленного на него оружия, – оно пахло СМЕРТЬЮ. То, что «псов» не было видно, ни о чем не говорило. Курьера не проведешь! Хорошо знакомый с обманом очевидностью, он не верил в то, что видел. Никогда.
Застыл, ощущая, что внутри его живота трепещет бабочка. Ее крылья прорывались сквозь тело, холодными движениями обмахивая его руки и ноги. Вокзал стал жидким, готовым растечься под его весом. Туман ожил, радостно приветствуя гостя. Вокруг него клубились воронки плотной тьмы, и сама ночь с ужасом отступила, оставив Курьера наедине со свихнувшейся реальностью. Он стоял, не шевелясь, просто наблюдал за бабочкой. Она билась и судорожно трепетала, словно пойманная силками его тела. Бабочка не причиняла ему ни боли, не удовольствия, лишь неприятно щекотала. Они были как два разных организма из разных слоев мира. Одно изображение, наложенное на другое. Насекомое умирало, задохнувшись от неестественности среды. Он выдохнул ее остатки в жадную тьму и присел на корточки, черпая из асфальта дневное тепло и устойчивость.
Курьер увидел «доберманов». Четко и ясно, словно здание вокзала стало лишь голограммой, за которой пряталась истинная реальность. Они сидели в зале ожидания, заняв удобную наблюдательную позицию, у широкого окна с игровыми аппаратами.
Ожидали…
Он развернулся и пошел прочь от вокзала. Свернув на широкую дорогу, пробежал несколько сот метров и нырнул под небольшой мостик. Пути отступления он приметил ещё в прошлый раз. Там, под мостиком, дорога, разделившись, шла в трех направлениях. Спустился вниз по пути, что вел к местному архитектурному исполину: огромному морвокзалу. Там дремали яхты, танкеры, скутеры, катера и прочие заманчивые средства передвижения. Только, вот беда: ему нужно было совсем другое направление… А он так хотел плыть по морю. Пусть даже в утлой лодчонке, и встречать рассвет, и заигрывать с волнами…
Завернул в первый же дворик, чтобы прилипнуть спиной к большому раскидистому дереву. Это была старая и мудрая ива. Показалось, что здесь, как и на пляже, пахнет цветущей магнолией, а может быть гиацинтами. Дворик спал и был счастлив своим покоем. Курьер представил себя Гарсией Маркесом, осознавшим, что у него остался всего один день жизни. Нет, он бы не рисовал под светом звезд, и не омывал бы розы слезами, и не давал бы дурацких наставлений тем, у кого впереди иллюзия вечности. Он бы пошел к морю. И гулял бы по волнам, целуясь с закатом, глубоко дышал и громко пел, не оглядываясь на то, что его услышат. Он бы взлетел, оставив этот мир потеть в сексуальном бреду и задыхаться в запахе не смытого в унитазе дерьма. Он был бы невероятно тих и самоудовлетворен, и подарил бы все, что имел морю и земле. Свое тело в первую очередь. А потом бы стал ветром, что разбрызгивает морскую пену и сыплет на влюбленных лепестки цветков, и принес бы всему миру легкий аромат цветущих в феврале магнолий. Или стал бы огромным танкером, режущем поверхность воды, как нож режет теплое масло. Или, на худой конец, чайкой, испражняющейся в зеленую поверхность моря.
Время остановилось, показалось, что он прирос к дереву, и прошло уже несколько веков. Дерево корнями впивалась в сочную землю, а кроной цеплялось за звезды на ночном небе. Казалось, стоит тряхнуть сильней, и звезды начнут падать, укрывая горящее тело. Так плохо ему еще никогда не было. Колесо мироздания совершило финальный круг и пришло время миру измениться. Что-то должно произойти, причем столь грандиозное, что человеческой фантазии не хватит вообразить и сотую часть. Курьер улыбнулся полной луне, укрывшей лик грозовыми тучами: может теперь больше не надо беспокоиться о Посылке и «доберманах»? Он ведь умирает… Пусть обосрутся от злости, прочитав его некролог.
Но он не умер.
Звезды посыпались, укрывая его горящие ноги своей прохладой. Кто сказал, что звезды – это разгоряченные плазменные шары? Это он – разгоряченный плазменный шар. Это внутри него шла термоядерная реакция. Курьер вдохнул побольше звездной пыли, готовый выродить новую Вселенную, и стал медленно падать в никуда, теряя все, что видел, что имел и что помнил…
– Эй, парень…
Он вернулся. Моментально осознал, кто, что и где. Он – чокнутый ублюдок, потерявший сознание в курортном городишке. Идиот, сидит себе под раскидистой ивой и воображает, что звезды падают с неба. Открыт для всех – для воров, убийц, «доберманов», представителей власти. Он последний лох, у которого сорвало крышу совершенно без повода.
Курьер чуть не взвыл от ужаса. Да, возможно в мире что-то происходило: больные планеты сходили с орбит; взрывались сверхновые; истомленный онанизмом, Млечный Путь выплескивал себя за границы известной Вселенной. И что с того? Какое он, обычный курьер, имеет к этому отношение? Никакого. Зато он отвечает за свою жизнь, раз уж она ему дана. И еще, он должен выполнить ДЕЛО: доставить гребаный груз, чего бы это ни стоило. Как, черт возьми, он мог забыть о таких простых, но насущных вещах?
Его трясло мелкой противной дрожью. «Романтик недоделанный, ты чуть не сдох прямо здесь, в центре февральского рая». Кровь молотила по вискам, он практически оглох, слушая только бешеный ритм своего сердца. Но всё вернулось на круги своя: звезды сияли, проглоченные голодной тьмой ночного неба, твердь находилась там, где ей положено находиться – под ногами глупого Курьера, а дерево не росло до самого неба. Какой больной сказочник нашептал ему этот кошмар? Море шумело сзади, мирный курортный дворик (три многоэтажки и гаражи) спал крепким сном. Жизнь как жизнь, никаких необычностей. И все же, в мире что-то произошло. Эта уверенность не покинула его, даже после того, как сознание окончательно очистилось. И сердечный удар тут не причем, как и дурная дедушкина наследственность.
– Эй, что случилось?
Он не сразу понял. ЧТО ИМЕННО она имеет в виду? Случилось с ним, случилось с «доберманами» или случилось с миром вокруг? Не важно. Главное, звезды перестали сыпаться с небес, как сухие осенние листья, и тьма спряталась в закоулках. Земля и асфальт не расплывались, он был жив и пока не обнаружен свирепыми ищейками.
Перед ним стоял Посыльный.
Но как эта женщина его нашла? Хороший вопрос. Если она нашла, могли найти и «доберманы». Он начал злиться на ее неосторожность, на собственную глупость и на злой ветер, который нагло сбросил капюшон куртки и сейчас бесцеремонно хлестал лицо волосами. «Все ревнуешь к морю?» – усмехнулся он ветру и перестал злиться. Все объяснялось просто: где-то между ларьками автовокзала существовал ПРОХОД, совсем узкая тропинка, которая привела эту женщину сюда. Она просто срезала путь, примерно прикинув, в какую сторону он ломанулся.
Ну что ж, не плохо, если за ней нет хвоста. Если «хвост» есть, он собственноручно убьет ее прямо здесь. Смертельно надоела эта игра в прятки и догонялки. Сколько он уже в нее играет? Пять лет. Всегда один, всегда осторожен, всегда точен, всегда безупречен до мельчайших деталей, – от этого зависела его жизнь. И пять лет Курьер успешно избегал неприятностей, пять лет вовремя привозил Посылки, не опоздав и на минуту, ни разу не привел «хвоста», и не получил пули. И если сегодня с ним случилось что-то странное, то это уж никак не из-за его расхлябанности. Либо он болен, либо болен мир вокруг. Но он не позволит глупой бабенке испортить ему дело. Во-первых, кто позволял ей идти за Курьером, пусть даже другим путем? Во-вторых, кричат ночью во весь голос только совершенные отморозки.
–Тихо!!! – он затащил её в тень дерева и хорошенько встряхнул: – Совсем спятила! Что орешь?!
И все же он был рад. Рад, что появился Посыльный, что «псов» пока не видно. И самое главное: ночное коловращение мира прекратилось. Скорее всего произошло это благодаря ее дурацкому "ЭЙ!". Ну и ладушки. И все же он впился в нее глазами:
– Ты ничего не заметила?
– Нет…
Теперь она задрожала, как осиновый лист, подозревая себя в каком-то ужасном проступке. Он мог испугать человека. Что-то ВЫХОДИЛО из его организма, что-то нематериальное, но вполне конкретное, наваливалось черной тучей на людей, заставляя их поджилки трястись от ужаса. Он втянул запах и поморщился: пахло потом, мылом и дешевыми духами. «Нет, так нельзя с Посыльным, с тобой в следующий раз не захотят работать!». Курьер ослабил хватку и нежно погладил ее короткую стрижку:
– Я хотел сказать: у тебя не кружилась голова или что-то в этом роде?
– Нет. – Она освободилась от его неудобных объятий, раз и навсегда прицепив на Курьера ярлык «опасный идиот». – У меня ничего не кружится, и, вообще, нельзя ли помягче!
Помягче?! Он бы захлебнулся от смеха, если бы курорт-соня позволил громко хохотать. Помягче… Он хотел рассказать ей, что видел как звезды упали к его ногам, что идет Апокалипсис, и что «…завтра грянет чума, и пойдет пировать, поджигая дома. Всем раздаст по кресту и на страшный суд отправит строем». Неужели она слепа и глуха, или послание было столь индивидуальным, что только Курьер мог его слышать? Ничего, завтра, когда настанет Египетская Тьма, реки потекут вспять, каменные гаргульи расправят крылья, Великий Мао встанет из могилы, и, собрав армию зомби, пройдет маршем по планете, он будет тем, кто, злорадно потирая руки, вечно ворчит: «А ведь я предупреждал!»…
Впрочем, он сам не верил в Апокалипсис. Это слишком просто. Кресты, убиенные младенцы, терзания плоти и наказание Божие, – это для мазохистов. Власть сатаны, полчища саранчи, змеи и драконы, – это точно изобрели прожженные садюги. Вряд ли что-то произойдет в реальности. Человеческая глупость воистину неистребима, а пока она есть, то мир, закрученный вокруг нее, никуда не денется. Земля не провалится в ад, ибо нет такого ада, который выдержит теток, подобных той, что сейчас стояла перед ним.
– На! – Она презрительно сунула пакет.
Посылка для Курьера. Небольшой пакет, сантиметров пятнадцать, коричневая мягкая бумага. Тяжелый, но не слишком плотный. Что там: наркота, лунный грунт или прах усопшего местного авторитета? Он никогда не открывал Посылки, это был ЗАКОН. Меньше знаешь, дольше живешь. Поначалу мучило любопытство, но, где-то через год Курьер потерял интерес к человеческим отходам, просто отвозил Посылки и получал деньги, упаковка оставалась неприкосновенной. Всегда. И каждый раз он молил, чтобы это была не бомба или ядерные отходы. «Будет тикать, – выкину!» – шутил он с Посыльными и видел вымученные улыбки на их лицах. Наверно, им было глубоко безразлично, бомба там, или что ещё… Их страх был поддельным: в конце концов, не им же тащиться с пакетом под мышкой всю ночь на автобусе, или потеть холодными водопадами на таможне в аэропорту.
Он принял пакет аккуратно, но без лишнего внимания. Хотел промолчать, но без последней нотации не получилось:
– Во-первых, за нами следили. Там, на вокзале, двое ребят в зале ожидания. Ты должна была их узнать: квадратные лица и особый блеск в глазах: ОХОТНИКИ. Ты поленилась их заметить, курица. Во-вторых, если я ушел с вокзала, за мной НЕ НАДО ИДТИ, это понятно? Надо убраться с открытого места, засесть в местных кустах и заниматься чем-нибудь полезным: носик пудрить, например. И ЖДАТЬ. Ждать, пока я сам подойду. И, в-третьих, будь бдительной, обращай внимание на то, что происходит в мире. Ты совсем не слышишь моря, города, воздуха…
…Да, и тебе не падают звезды к ногам, и потусторонние бабочки не дохнут в твоем чреве. С тобой все в порядке, слишком в порядке. «Перед кем я распинаюсь?».
Он замолчал. Она не поняла ничего, кроме того, что этот курьер конченый параноик. Может, так оно и было?
– Пакет должен быть в месте назначения завтра.
– Я знаю, детка. Но я задержусь. Передай своим ребятам, что на вокзале меня ждали «доберманы». Они поймут, о чем речь. Я сейчас возьму такси и доеду до первой станции, а там сяду на проходящий автобус. Всё, иди, и больше не дури.
Ему очень-очень хотелось доехать на такси до самого дома. И никаких пыльных, пропахших бензином и ворами автобусов. Никаких остановок на убогих станциях с вонючими сортирами, никаких перекуров и чемоданов. Но такси было мышеловкой для курьеров, – именно в такси их и брали, именно там их грабили. Именно в такси и стреляли. Если уж и взлететь к Небесам, то не от взрыва бензобака, решил он один раз, и никогда не изменял принятому решению. Это помогало ему быть ЖИВЫМ.
Он накинул капюшон и пошел к трассе, даже не попрощавшись с морем. Та тонкая нить, что привязала его к курорту-соне, оборвалась сегодня на вокзале. Та тонкая грань, которую он был готов переступить, слившись со стихией, отдалилась в неизвестность. Он бы заплакал, если б вспомнил, как это делается.
***
Нырнул в черную пасть автобуса; темно и тепло – то, что надо, как в норке. Еще бы чашку горячего шоколада и красивую эротику по видео… Он продрог, ожидая запоздалый транспорт к дому. Сначала стоял на пустой ночной трассе, вглядывался в совершенно черное пространство, потом стал пританцовывать, напевая полумолитву-полустих: «Где же ты, мой милый автобус, я твой транзитный пассажир». И вот, когда «милый» наконец появился, тихо урча мотором, Курьер был откровенно рад. Он бы даже поцеловал пыльные шины, если б проклятые приличия позволяли.
Большая часть пассажиров спала. Им снился дом и удобная кровать, деньги и секс, ад и море, дети и волки. «Это хорошо!» – сказал он, растирая пальцы, чтобы кровь в них снова ожила. Сел на пустое сидение. Соседей впереди не было, сзади дремал какой-то небритый дядька. Несколько отчаянных курильщиков выползли из брюха Икаруса, но быстро вернулись, – ветер и холодные снежинки напрочь отморозили все их желания. Он разместился на двух сидениях. Готовился заснуть, не снимая кроссовки, кутаясь в легкий куртец, ожидая, когда придет тепло, но затылок и шея упирались в холодное стекло, и тело мелко задрожало. Там, в середине живота, где билась крыльями-лезвиями мертвая вокзальная бабочка, образовалось странная пустота. Некий сосуд, готовый быть заполненным. Только вот чем?
Он пытался поесть на станции, но так и не смог ничего проглотить: пирожок пришлось отправить в мусорную корзину. Наивный, думал, что голоден, но все было куда сложней. Если образовавшийся «сосуд» и надо было заполнять, то чем-то БОЛЕЕ КАЧЕСТВЕННЫМ, чем дорожный пирожок с картошкой. Может манной небесной? Или энергией звезд? Он не знал. А бабочка умерла и спросить было не у кого. Так что, мистер Кроули… отложим магию до лучших времен.
Он через кожу впитал атмосферу автобуса: запах, энергию, тепло и грязь, – «доберманами» не пахло. Дети, шумное семейство на задних сиденьях, грустная, усталая от жизни женщина справа от него, сонные студенты с наушниками в ушах, – обычный контингент для Икаруса. «Доберманы» остались в матрице курорта-сони, тереть до боли глаза, высматривая жертву, и лакать колючие снежинки, падающие на язык. Возможно им достанется от босса; возможно они разозлятся не на шутку, но они потеряли Курьера, и это факт. Как и все псы, они не слишком хитры и проворны, лиса машет хвостом у них под носом и удирает в нору.
Автобус наконец сдвинулся с места, увозя в брюхе спящего Курьера. Прощай, Норфолк…
Ему снились португальские готы, – бормотали что-то о своих танцах под луной и вечных богах. Кожаные, черные, мрачные. Он подыграл им на свирели, а потом пустился в пляс по огненному кругу. Женщины в длинных одеждах ударяли его полами платьев и косами, смеялись и молились Одину. Он не возражал. С него сняли одежду и поставили в центр. Под пятками разгорался огонь, но пламя только слегка согревало, не причиняя боли. Все было очень хорошо, Курьер не боялся за пакет, потому что проглотил его и теперь драгоценный груз поместился в пустой сосуд в его желудке, который породила бабочка. Вот так… В его теле был потайной карман.
Готы красили лица синими тенями и приносили жертвы португальским демонам. Женщины летали на метлах, управляясь с ними покруче Гарри Поттера, а он все играл и играл на пастушьей свирели, позволяя своему телу вырастить прозрачные крылья в память о почившей бабочке.
…Есть Путь, но нет того, кто следует по нему…
…Есть Путь, но нет того, кто следует по нему…
…Есть Путь, но нет того, кто следует по нему…
…Есть Путь, но нет того, кто следует по нему…
Мертвые принцессы выброшены в Космос 1).
Так жаль. Он бы выплакал целое ожерелье из слез. Курьер, кажется, разрешил великую буддистскую загадку: что будет с кулаком, если разжать пальцы, и он готов был, повинуясь коанам, вытащить четыре района Токио из своего рукава 2), но голос сказал: «Проснись, они ждут».
Он вздрогнул, стряхивая, словно мелкую пыль, остатки сна из своей головы. Вроде все было неплохо, кроме того, что Курьер окончательно замерз. Холодные предрассветные сумерки уже завладели ночным миром. Пассажиры спали, представляя собой жалкое и беззащитное зрелище. И он уснул, хотя и знал, что это лишний риск; пакет предательски вывалился из подмышки и теперь лежал между его спиной и сиденьем. Ноги съехали вниз и попали во власть навязчивого сквозняка. Он мысленно выругался. «Красавец! Уснул, как сурок. Кто угодно, самый паршивый воришка, мог прихватить пакет, и полетела бы тогда твоя буйная головушка, Курьер».
И еще его беспокоил голос во сне. О-н-и ж-д-у-т. Что бы это могло значить? Отмахнулся, – просто странный сон, такое уже бывало. А вот есть хотелось всерьез. Он пожалел, что выкинул пирожок. Теперь у него в груди и в солнечном сплетении поселилась жгучая пустота. Кто-то высосал его изнутри, пока он спал?
«Ничего страшного, курьер, это просто ГОЛОД. Пока ты бегал от «псов», забыл, чего хочет организм. Теперь пришло время телу заявить о своих потребностях. Потерпи, до родного города осталось совсем немного». А там он купит шашлык, бутылку хорошего красного вина, салат с креветками и большое мороженое. Поедет домой, насвистывая что-то из кельтских баллад. Торопясь, откроет дверь, обнимет и поцелует Персика, включит камин и музыку, – может, португальских готов, а может, что-нибудь американское, только медленное. И долгая зимняя ночь закончится. Потом позвонит Виктору и отвезет Посылку или попросит кого-нибудь прислать за пакетом. В конце концов, у Виктора целая армия «шестерок», надо же им иногда впрыскивать адреналин в кровь.
Автобус уже минут десять колесил по городу, сонному и пустому в пять утра. Чистому и притихшему, как никогда. Снова вернулось ощущение – ЗДЕСЬ ЧТО-ТО НЕ ТАК. И что-то (или кто-то) ждет Курьера, притаившись за видимостью обыкновенной жизни. Пустота, поселившаяся в солнечном сплетении, распространилась по всему телу, словно накрыло холодной волной, причем с такой силой, которой он и не помышлял сопротивляться. Неожиданно пришла мысль о невозможности покинуть автобус. Только выйдешь и обнаружишь, что голодные лангольеры сожрали местный вокзал, и там теперь пространственная дыра.
Автобус – единственное, что осталось от привычной реальности, мир изменился, ты ведь помнишь, курьер. Нельзя выходить. Железный зверь проглотил тебя, и теперь его кишки твой единственный дом. Здесь уютно, есть общество и твой пакет будет в полной сохранности. Просто НЕ ВЫХОДИ, он ведь едет в бесконечность, ты можешь быть вечным пассажиром.
– Ну, уж нет, я выйду!
Возможно, он слишком громко высказал свои мысли, – несколько пассажиров зашевелились, а водитель обернулся, вопросительно поглядывая.
– Сон приснился.
Он, кажется, всё объяснил водителю и себе: просто паршивый сон. У Курьеров такое бывает: не спишь ночами, дрожишь, а потом, на тебе, – дурацкий кошмар. Только одна ремарка: воображаемый брат, агитирующий навечно остаться в брюхе автобуса, разговаривал с ним не во сне. Может в полудреме? А может у него температура? Обиженное море не простило своего несмелого любовника и послало БОЛЕЗНЬ. Его продуло или что-нибудь в этом роде. Пощупал лоб, – лоб, как лоб, – сухой и прохладный. Ничего не говорило о том, что это бред.
Пора было выходить. Обычно ему нравился этот момент: все самое неприятное уже позади. Ты все ещё грязный, голодный и усталый, но от дома отделяют десять минут на такси. Предвкушение приятной теплой волной разливается по телу: наконец-то мир на время оставит его в покое. Люди в автобусе просыпаются и суетятся, собирая пожитки. Глупцы, они обременяют свои путешествия чемоданами, авоськами и баулами; они не видят из-за своих свертков других городов; они не разговаривают с пальмами и не любуются морем. Но они ощущают нечто близкое к чувствам Курьера: тихая радость по поводу завершения пути. Они не умеют приветствовать город, но они удовлетворены переменами.
Он вдохнул свежий морозный воздух: норд-ост и где-то около нуля, вокзальная площадь завалена снегом. Пятеро пассажиров ждут автобус, пританцовывая на ветру. Курьер ступил на родную землю и снова ощутил болезненный укол в солнечном сплетении.
2
Вот его время и кончилось…
Он привык доверять своим предчувствиям. Это и была работа Курьера: прислушиваться к интуиции и увертываться от злокозненных ударов рока. Он привык ходить по тонкой грани, отделяющей покой от успеха, привык лавировать и уворачиваться на крутых изгибах судьбы, доверяясь чувствам. Но сейчас что-то менять было поздно: он уже выскользнул из теплого безопасного чрева автобуса и прилип к вокзальной площади, утонув в тонкой снежной вате.
– Ладно, пойдем встретим опасность с открытым забралом.
Он вовсе не был последним рыцарем на земле, просто другого выхода не существовало в этом холодном февральском утре. Что сделано, то сделано. И потом, разве он не параноик, воображающий опасность на каждом шагу?
Курьер прошел автобусную стоянку и вместе с другими пассажирами влился в здание вокзала. Новый, усовершенствованный вокзал слегка отдавал европейским лоском: высокие стены венчал потолок в стиле ферум-фешн: металлическое небо с неоновыми звездами, много цветного стекла, зеркал и кафеля. «Живой уголок» с шикарными диванами, плюс видео за определенную плату. Неудобные металлические кресла для публики победней окружали периметр залов двухэтажного здания. Все вполне прилично, даже стерильно, охрана на входе, никаких вонючих бомжей.
Горел неяркий свет, но для шести утра было слишком много народу. Стайка солдатиков-отпускников: кирзовые сапоги, расхлябанная форма, шапки набекрень; студенты-экстремалы: рюкзаки за спинами больше человеческого роста, лыжи, девчонки в обтянутых спортивных костюмах; делегация школьников с сонными родителями; несколько цыганок и две бабки с узлами возле предварительной кассы; строгий кавказец в деловом костюме. Он не разглядел всех, но рыжая девка у игровых автоматов сразу бросилась в глаза.
СТОП. Он видел ее, когда уезжал. Рыжие волосы хвостиком, темно-коричневая, почти черная помада, кожаный пиджачок не по погоде, узкие светлын джинсы, ботинки с мехом, рыжая сумка в тон с волосами.
Чёрт!!!
Она следила за ним. Следила, когда уезжал и ждала сейчас, когда вернулся. Это конечно не «доберманы» курорта-сони, но тоже не подарок. Он ее знал. Не то чтобы очень хорошо, но достаточно, чтобы немедленно доложить Виктору. «Привет, я звоню с вокзала, и здесь меня поджидает одна дамочка, она, кажется, журналист». Он представил, как бледное аристократическое лицо Виктора покрывается красными пятнами, а тонкие сухие пальцы сжимаются в кулаки, ломая длинные ногти: «Журналист, Влад? Это плохо. ОЧЕНЬ ПЛО-ХО. Она тебя выследила? Жди, милый, я сейчас подъеду». И все; ее судьба решена. Был журналист – и нет журналиста.
Виктор не любил любопытных, но еще больше он не любил огласки своим грязным делишкам. Человек этот, всегда холенный, аккуратно причесанный, брызжущий неоправданным аристократизмом, у многих вызывал отвращение, но при этом обладал смертельной хваткой. То, во что вонзились его острые ногти, никогда не ускользало. Он был Хищник по натуре, несмотря на благородное воспитание и манеры «своего парня». На белом и узком лице редко отражались страсти. Когда он коварно улыбался, лицо преображалось, и за маской немощного инфанта виделся истинный лик холодного расчетливого злодея. Чем-то необъяснимым он импонировал Курьеру.
Курьер хорошо запомнил первый урок Виктора. Пять лет назад он пришел к нему с предложением своих услуг независимого курьера. Наивный простачок, он посмотрел на худого человека с сеткой на черных волосах, в шелковом розовом халате, в пушистых тапочках на голых тонких ногах и подумал: «Чем этот чудик всех напугал?». Через день он был приглашен Виктором на закрытую вечеринку в честь возвращения из-за границы человека по имени Клим. Курьер тогда утратил контроль, пил шампанское, хохотал громче других и смело беседовал с новым нанимателем:
– А если я…ха… ну, возьму посылку и больше не вернусь? Бывает ведь такое!
– Ты вернешься, милый. – Виктор внимательно смотрел ему в глаза и гладил его подбородок свои длинным ногтем. – Ты ведь не так глуп, как Клим.
Потом с Климом случился припадок. Он упал, конвульсивно бился и захлебнулся собственной рвотой. Курьер сразу протрезвел, его предшественника отравили. Виктор был опасен. Этот чудик в розовом халате не ценил жизнь, и мстил, как граф Монте-Кристо. Кроме того, он наслаждался смертельными конвульсиями человека, которого полчаса назад называл ближайшим другом. Курьер на всю жизнь запомнил зрелище мертвого человечка, скорченного в луже собственной блевотины. «Я вернусь, Виктор, чего бы мне это не стоило!» – мысленно поклялся Курьер, и до сих пор исправно следовал клятве.
Глупая рыжая девчонка его не остановит. У него был козырь: Курьер кое-что знал: во-первых, она жила в соседнем дворе, во-вторых, она дружила с женой вице-мэра. Что там была за дружба – он не знал, но, накрайняк, раскопать грязь не составит труда. Не только журналисты в этом городе владеют информацией, Курьерам тоже полагалось ВСЁ ЗАМЕЧАТЬ.
Похоже, она здесь не просто околачивается: дуреха решила накарябать о нем статейку. «Бесстрашная Суперменша выследила наркокурьера» или что-то в этом духе. Он начал медленно закипать от злости; неужели в городе нет других сюжетов? Бездомные детишки, брошенные собачки или фестиваль рок-музыки? Нет, эта слониха влезла в чужую посудную лавку и надеется урвать себе сувенир. Так бы и оттаскал ее за рыжие патлы!
Сиди себе в своей редакции, пиши безобидные статейки и жри мороженное в кафе. Так нет же, умница-журналист решила перейти дорогу Виктору. Один звонок и ее жизнь повиснет на волоске. Он уже полез во внутренний карман за телефоном, но передумал. Нет, это была не жалость, – жалость умерла, когда взорвалась его старая «Хонда». Просто был шанс ускользнуть незаметно. Она увлеченно играла, успешно управляясь с виртуальными гонками, забыла высматривать свой супер-сюжет, а может, устала, проведя бессонную ночь. НЕ ЗНАЛА, что он уже прибыл.
Курьер пожал плечами и выскользнул обратно на автобусную стоянку. Он обойдет вокруг, через мост и там поймает такси. Не такая уж это большая проблема. И прощай сюжет. Бедняжка не напишет статью, не получит свой мизерный гонорар, а злобный редактор назовет ее никчемной дурой и отправит делать репортаж о городской канализации. Правда, это не решит проблему их дальнейших взаимоотношений. Глупышка вряд ли оставит попытки довести сюжет до конца. Вполне возможно, появившись следующий раз на вокзале, он встретит ее снова, вооруженную диктофоном и фотоаппаратом. Но это потом.
А сейчас он хотел домой – ванная, фрукты из холодильника, вино и холодный нос Персика. Он накормит себя и зверя, а потом они лягут на диван, смотреть кино. Персик заурчит на его набитом едой животе и аккуратно запустит коготки в порыве высшего наслаждения. Он расскажет Персику о море, и о странной тьме, ведущей в неизвестность, и о глупых «доберманах», неспособных поймать одного Курьера.
Он уже сделал первый шаг, ловя затылком хлопья снега и мысленно прощаясь с рыжей журналисткой, когда увидел ИХ. Те самые «доберманы», сочинские…Они о чем-то спрашивали водителя автобуса Икаруса, на котором Курьер приехал из курорта-сони… А он только что мысленно назвал их глупыми!
Итак, проход перекрыт. Остается путь через вокзал, где ждет жадная до сенсаций девчушка-корреспондент. Он однозначно оценил ситуацию: его жизнь за жизнь соседки-выскочки. «Доберманы» или девчонка из местной газетенки. Либо его убьют безжалостные квадратные дядьки, либо он встретится с прессой, а пресса чуть позже встретится с местными квадратными дядьками. Курьер даже не был с ней знаком, и никакие сожаления его не остановят.
Есть лишь миг, чтобы решить – своя жизнь или чужая. И он уже решил. Надо вернуться в здание вокзала, по возможности проскользнуть незаметным мимо сонной журналюги, и руки в ноги, если псы-киллеры не слишком расторопны, у него будет время смыться. А дальше в игру вступит тяжелая артиллерия, – если надо, Виктор взорвет весь гребаный вокзал. И все мертвые принцессы будут выброшены в Космос, как во сне. Впрочем, это уже будут не его проблемы.
Хлебнув свежих хлопьев снега, он ворвался назад в здание вокзала. Да… Вот как неприветливо его встретила родная земля! Времени подумать не было, инстинкты опережали мысли и здравые решения. К черту логику! Был лишь миг. Что будет с кулаком, если разжать пальцы: КУЛАК ПЕРЕСТАНЕТ СУЩЕСТВОВАТЬ. Потому что существование кулака – это иллюзия. Так же и его жизнь, уют и покой – всего лишь иллюзия, но сейчас он не был готов расстаться с этой иллюзией. Он даже перегрыз бы глотку всему миру, чтобы хоть на час продлить ощущение ЖИЗНИ. Пусть он будет распоследним мудаком на планете, но он хотел жить, и собирался отчаянно сражаться за право сделать еще один вдох. Да будет так!!!
Он всем своим теплом и мыслями поместился в зале ожидания. Вокруг него запели и закрутились воронки чужих разговоров, запахов, тайных желаний и страстей. Курьер нырнул направо, к ларьку с сувенирами. Там была удобная ниша, – лестница сворачивала вправо и вниз, к камерам хранения; в этой нише он и поместил свое тело, высматривая рыжую журналистку. Она уже не играла в видеоигры; села на металлическое кресло, зевая во весь рот, – объект не появлялся; кажется, бедняжка отчаялась получить желаемое. На один короткий миг он подумал, встрепенувшись от холодности мысли: а что, если он не прав и журналист не выслеживает его. Девка просто уезжает в командировку, на какой-нибудь слет супер-журналистов. Он ВООБРАЗИЛ то, чего нет…
Они встретились взглядами. Рыжая замерла, так и не дозевав, так и не додумав мыслишки. Ее тело встрепенулось, словно она увидела Христа во плоти. Все ясно: ничегошеньки он не вообразил, все было именно так, как показалось сначала: красотка дежурила на вокзале, ожидая Курьера, она запаслась терпением и острым карандашом, чтобы создать величайший в мире сюжет о гадком извращенце, работающем на местных мафиози. Он даже догадался о примерных источниках сюжета: не иначе, как дворовые сплетни.
Они жили в соседних дворах, но частенько встречались, то на стадионе, то в магазине, то на узкой народной тропе, ведущей из обоих дворов к главной улице. Возможно, они учились в одной школе и знали одних и тех же людей. Она посчитала возможным устроить за ним СЛЕЖКУ. Правильно, где еще глупышка поймает живого Курьера? Он разозлился не на шутку: вероятно, проныра уже выяснила его адрес, запомнила номера его «Крайслера» и запечатлела на своей дешевой «мыльнице» все его встречи. Это было очень некстати, особенно в свете новых событий. Появление сочинских «доберманов» на родной территории, плюс любопытный журналист, нисколько не успокоили его напряженный разум; да и Виктору это не понравится…
Кажется, их встреча была неизменной. Как айсберга и Титаника, как Тома и Джерри, как Мерседеса и Запорожца. Он усмехнулся и закусил губу: ну что, Владислав Тимофеевич, вы готовы дать интервью? Нет, он должен подготовиться, надеть галстук, продумать ответы на вопросы и … что там еще делают перед интервью?
Интервью откладывалось. Он увидел нечто более опасное. Двух близнецов сочинских «доберманов», только одетых в более теплые куртки.
Приехали!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!
Сердце сжалось и остановилось, грудь запылала огнем, вот его и заперли в тиски. Перед глазами потемнело. Он собирался выпустить дракона, дремавшего в нем тысячу лет, и одним большим выдохом смести все на хрен с лица земли: и этот вокзал, и девицу с диктофоном, и квадратных монстров с «пушками» за поясом.
Они ждали его на улице возле выхода, рядом с тремя охранниками. И ничего они не стеснялись, ничего не боялись, жевали свою жвачку без сахара, гадкие животные. Курили что-то дорогое и вонючее. Сигары? Он заметил их, когда открылась дверь, впуская носильщика с тележкой. Деталей не было видно, Курьер в большей степени ДОГАДАЛСЯ, дорисовал в своем воображении всю истину. Кто-то продал его там, в курортном городишке, и продал капитально. Братки-доберманы следили, следили, да потеряли, а потому решили поступить просто: встретить Курьера в конечном пункте назначения. И по дороге они размножились или клонировались: из пары превратились в четверку. Он не был готов к такому повороту событий; он не ожидал такого проворства от тупоголовых горилл. Что ж, это был промах. Он слишком успокоился, убаюканный морем и фиолетовыми сумерками, позволил себе падать в обмороки и верить Посыльным. Он не знал, кто его продал, но сейчас это было не важно. Надо было спасать собственную шкуру.
Был еще один выход: предать Виктора. Отдать пакет и уехать. Молча, с виноватым лицом и ноющими нервами; с мертвечиной внутри. Исчезнуть из этого города, и, может быть, из этого мира. Он несколько раз прикидывал такой разворот: доехать до дома на такси, разогреть мотор «Крайслера», погрузить в багажник ноутбук… И Персик… он так и не купил зверю корзину для транспортировки. Хорошо, хоть деньги лежат на счету в банке. А потом гнать долго-предолго в любом направлении, все равно куда. До ближайшего безопасного городка. А там он откроет свой ресторанчик или музыкальный магазин. Да, скорее сеть музыкальных салонов, где будут продаваться португальские готы и кино про мертвых принцесс.
Увы, это была лишь утопия; мечта Курьера о пенсии. События закрутились так, что он не мог предать Виктора. И было еще одно «но»: «доберманы» НЕ ХОТЕЛИ один пакет, похоже, они хотели пакет и душу Курьера. Произойдет все просто и чисто, ведь они профи. Ничего сверхординарного: так, пара ловких незаметных ударов ножом и человек упал. Человек что-то потерял. Ну, бывает. Может с сердцем плохо? Они даже «скорую» вызовут: выживет-не выживет, выживет-не выживет, не выживет… Жаль парня, вроде как и не причем совсем, так, курьер какой-то…
Он сразу понял, к чему все было: сон, голоса, возвещавшие «они ждут», коловращения мира и пустота внутри его тела. Наверное так приходит смерть. Сначала пустота занимает лишь небольшую часть внутри живота, а потом расплывается, съедая тело, и вот тебя уже нет, ты ассимилирован Великой Вселенской Пустотой. И «доберманы» тут не причем, они не больше, чем орудие судьбы, пешки очередной шахматной партии между Смертью и Иллюзией жизни.
Он сжал кулаки, до боли, до хруста. Кулаки ему пригодятся. Еще есть шанс разорвать кольцо, которое сжималось вокруг него: те «шкафы», что дежурили на улице у входа, не видели Курьера. Они НЕ ОЖИДАЛИ. Может устроить им сюрприз: встречу со своими кулаками? Один хороший удар, и у него будет фора в несколько минут, пока «гориллы» очухаются. А дальше его ждет танец со Смертью. Курьер давно не бегал на перегонки… Плохо, – если заговорят «пушки», вряд ли он убежит от пуль.
Он хотел жить как никогда раньше. Хотел дышать и плакать, пряча разгоряченное лицо в мокром снегу. Хотел читать похабные стихи на стенах сортиров и жевать черствые пирожки с клубникой. А еще не спать всю ночь и встречать рассвет, удивляясь, почему не делал этого раньше. И он хотел резаться годами в Doom, и зависать на порносайтах, обливаться холодным потом, обнаружив вирус в компьютере. Хотел бесцельно бродить по осенней листве и смотреть, как Персик устраивается пописать.
Он хотел сидеть под цветущей вишней и слушать, как жужжат шмели. Хотел болеть, хохотать, целовать, уставать, пьянеть и мерзнуть. И делать все, что составляет суть понятия «быть живым». Он по крупицам собирал себя, учился быть осторожным, ловким, быстрым и смелым. Он, как самый придирчивый дизайнер, пять лет творил обстановку в своей квартире. На собственном горбу тащил две остановки долбаный ковер. Два месяца расплачивался за стереосистему. Курьер не спал всю ночь, когда навернулся монитор у компа. Черт, он даже Персика выбирал полгода, пока нашел подходящего котенка! И все это должно за две секунды сорваться в пропасть? Имидж, уют, комфорт, его жизнь? Он строил такие сложные конструкции своей судьбы не для того, чтобы убогие «гориллы» без мозгов просто всадили ему пулю в сердце.
Курьер понимал, что весь его праведный гнев не имеет ровным счетом никакого значения. Звезды нашептали и вокзал поймал в западню. Интересно, что он сделал не так в Космическом масштабе, чтобы сейчас грызть себе локти, выдумывая на ходу планы спасения? Какая сволочь, там НА ВЕРХУ решила, что Курьер больше не нужен истории? Ладно, если Бог оставил его на растерзание «доберманом», он сделает всё, чтобы спасти себя и Посылку. И на хрен молитвы, они не помогают.
Оставалось одно: действовать безупречно. Журналюга пусть пока живет, а вот ближайшему «доберману» он собирался залепить один, но сокрушающий хук. Четко представил, как кулак, ускоренный злобой, врезается в плоть, ломая носовую перегородку… Ведь сделал же он это в прошлом году в Турции. «Вспомни: ты видишь свой кулак, ты слышишь глухой звук, кровь брызгает на лицо, и «красавцы» с удивленными рожами сползают вниз, как кули с мукой…». Пришло время повторить подвиг. (Во имя Мата Хари!!!). Ибо другого выхода он не видел.
А если курьер сдохнет, как последний шелудивый пес, что ж, такова судьба. Мама наверно узнает спустя полгода. Виктор пустит одну скупую «мужскую» слезу, чтобы не испортить макияж. У рыжей журналистки материал накроется медным тазом. Наверное, только Персик будет долго мяукать, в недоумении созерцая пустую миску.
Зато, черт возьми, он станет, наконец, свободен от всего: от необходимости пить, есть и испражняться; строить дом, растить сад, болеть и желать. Дождь и снег будут проходить сквозь его гнилое тело, черви устроят небывалую пирушку, а он будет лежать, разлагаться и НИЧЕГО не чувствовать… Ну уж нет! Он запретил думать о кладбище, не время страдать некрофилией.
И тут Курьер увидел этого парня. Полный отморозок. Черные волосы всклокочены, пирсинг, леопардовая куртка, кожаные штаны, ботинки «Гриндерс»; и плюс ко всей этой кричащей безвкусице из-под куртки выбивалась яркими лоскутами немыслимая фиолетовая рубаха. Боже, с какой помойки одевается местная богема! Он бы громко хихикал, рассматривая местное чудо в перьях, если б не серьезность положения. Но речь шла о жизни Курьера, а отморозок как нельзя лучше подходил для временного укрытия Посылки. (Сосуд Для Божественного Испражнения!!!).
Во-первых он направлялся прямо к Курьеру; во-вторых он был типичной Жертвой, – расслабленным мечтательным мальчиком, не готовым к элементарным жизненным испытаниям. И в-третьих Курьеру показалось, что именно этот разряженный павлин послан ему судьбой, чтобы увеличить шансы на спасение. Он подождал пока парень подойдет совсем близко. Было ясно, куда тот направляется – к лотку с журналами; мальчику захотелось почитать. Наверняка что-нибудь дорогое и стильное: «GQ» или «ХХL», а может он возьмет пять самых дешевых журналов со сканвордами и голыми тетками. Для мастурбации ума, как лекарство от безделья. Тьфу! Курьеру стало дурно, он побоялся даже заглядывать в мысли типчика с серьгой в носу.
Он схватил его за ворот и притянул так близко к себе, что ощутил легкий запах терпких духов, и увидел, как заметались мысли в голове паренька. Глаза Жертвы расширились, придавая лицу детское выражение. Ну, просто воплощенная невинность! Виктору нравились такие типажи, – Курьер усмехнулся. Парень попытался выскользнуть из цепкой хватки, как ему показалось, СОВСЕМ безумного человека. Следующий его шаг легко было предугадать: истошный вопль на весь вокзал: «По-о-омогите!!!»… И для таких людей светил лунный свет, вращалась Земля и расцветала сакура!
– Тихо, придурок! Один звук и живым не выйдешь!
Курьер подавил его волю, просто нависая над ним, как гора над цыпленком. Парень сглотнул колючий ком слюны и обиды, но благоразумно замолк. Еще бы! Он раздавил бы его как блоху, размазал по полу, вытирая модной прической грязные следы тысячи ног на полу вокзала. Курьер в миг бы стал сверхжесток, посмей глупый богемный мальчик только пикнуть.
Одним уверенным жестом Курьер расстегнул молнию на леопардовой куртке и сунул своему визави Посылку – увесистый пакет в коричневой мятой бумаге. Самое дорогое на данный момент, что у него было, если не считать жизни. В другое время он бы не доверился этому спесивому ребенку, вышедшему из галлюцинаций Пикассо, но обстоятельства сложились так, что больше никого у Курьера не было, – вот такая хреновая ситуация.
Притянув парнишку еще ближе (так, что влажные губы Курьера касались уха трясущегося мелкой дрожью нового Посыльного), он объяснил в одной фразе суть задания. Слова вылетели как пушечное ядро, пригвоздив расфуфыренного молодца к полу:
– ПРОХОДИШЬ ЧЕРЕЗ ДАЛЬНИЙ ТУАЛЕТ, ВЫХОДИШЬ НА УЛИЦУ, ЖДЕШЬ МЕНЯ НА ТРАМВАЙНОЙ ОСТАНОВКЕ.
Он вроде бы все неплохо рассчитал. Действительно, дальний туалет со времен своего бесплатного существования имел непосредственный выход на привокзальную площадь. Для Курьера этот проход был ничем не лучше официального выхода, он прекрасно просматривался неотступно бдящими «доберманами», но вновь образованный Посыльный мог совершенно беспрепятственно обойти убийц, и даже скорчить им несколько наглых мин своей пирсинговой физиономией.
Сочинские бандюки никак не ждали модного мальчика с перепуганным личиком. Они дотошно изучили фотопортрет Курьера, и, как исправные женихи, жаждали лишь его появления, чтобы набросить белый саван. Итак, Посыльный выйдет из сортира, пройдет через вокзальную площадь, завернет за угол серого здания таможни, и там, на холодной одинокой остановке они и встретятся. Если конечно паренек не сдрейфит раньше времени. Курьер представил, как его Посыльный падает в обморок или начинает истошно вопить в туалете, призывая полицию, убеждая всех, что какой-то псих подсунул ему бомбу. А если кишки не выдержат – полный конфуз и парня тут же заметут.
– Не будешь на остановке через пять минут, из-под земли достану, понял?!
– И мне приятно познакомиться. – Наконец-то выдавил Посыльный. У него даже получилось съязвить. Что ж отлично, возможно он не такой хлюпик, как показалось вначале.– Что там такое?
– Не парься, просто у меня проблемы со свободным выходом. Видишь тех ребят за дверью? Весельчаки, хотят сюрприз устроить, а мне надо их переиграть. Ты задачу усвоил? Получишь вознаграждение. Все, пошел!
Ну вот, он как мог, обезопасил Посылку, теперь стоило подумать о спасении собственной шкуры. У него по-прежнему сосало изнутри всепоглощающее чувство бездонной пустоты. Он бы с удовольствием воспользовался крыльями мертвой бабочки, если б знал как, или попросил море помочь ему, если б все происходило в курортном городке. Он бы стал невидимкой, если б позволяли дурацкие законы физики. И еще, он бы страстно желал, чтобы этот февраль кончился. Вот так: зажмуришь глаза, откроешь и уже весна. Коты на крышах изнывают от страсти, сплетаясь в драках. Март. Ранним утром его вишневый Крайслер усыпан лепестками цветущего персика. Апрель. Обливаясь потом, он выбирает «вьетнамки» на рынке, позорно торгуясь за лишнюю десятку. Май. Волшебство весны и мираж дворца в облаках. Курьер бы все отдал, чтобы скользнуть по стреле времени сразу в цветущий сад и миновать убийственный февраль.
3
…Электричество под контролем…Ты – это Любовь… Встань!!!!… Во весь рост…Ты обнимешь звезды… Курьер… Клубника для мистера Уайтхеда… Ты ведь хотел быть Магистром… Саквояжи… Мертвые бабочки и мертвые принцессы… Ерунда, полная ерунда… Ты поцелуешь звезды… Такие холодные… Твоё сердце – вот огонь…
Он обернулся, чтобы посмотреть, кто это там шепчет такой бред. В словах было что-то от мыслей Курьера, от его хаотичных снов. Пока он поворачивал голову, то понял бесполезность всего. Он мог бы сражаться с «доберманами» и унес бы ноги от самых пронырливых журналистов; он бы даже нашел в себе силы предать Виктора. Но то, что сейчас происходило, не было во власти человека, каким бы человек не был ловким.
Курьер хотел взмолиться португальским готам и призраку мистера Кроули, но у него больше не было языка. Он хотел немедленно выйти ВОН, но не знал как. Сочинское коловращение реальности нашло свое продолжение на родной почве: вокзал втянуло в черную дыру. Курьер понял это сразу: те слова, что он принял за пьяное бормотание, не были словами; это были шипящие звуки, которые в его голове складывались в знакомые слова. Так разговаривают между собой змеи или приведения. Так дальний гул напоминает музыку, так в бессвязном бормотании младенца мать слышит своё имя. Так машут крыльями летучие мыши и стрекочут цикады, передавая послания богам.
И все же звуки сложились в слова и слова даже имели смысл. Это было как узор из букв… он увидел источник: Существо стояло слева у колонны, подпирающей табло расписания поездов. Страх сковал тело Курьера, холодные муравьи забегали по спине, впиваясь в кожу укусами животного ужаса. Свело живот; похоже, он не на шутку сдрейфил. Понял, что готов бежать в любом направлении, хоть в лапы к сочинским браткам, – с ними еще можно договориться. С тем, что он видел, не было смысла РАЗГОВАРИВАТЬ. Воронка событий уже завертелась, она засосала в себя Курьера и весь вокзал.
Он стоял некоторое время, пытаясь быть незаметным и слушая мир. Понимал, что не может совершить даже самую элементарную в мире вещь: повернуть голову и посмотреть на невыносимый источник безголосого шепота. Шея задеревенела и не желала подчиняться. Он осторожно вдохнул, вдруг понимая, что просто поддался ужасу; на самом деле ничего страшного не происходит.
Курьер повернул голову и внезапно успокоился, отсчитывая удары сердца. Ничего НЕОРДИНАРНОГО возле колонны не наблюдалось. Так, стоял какой-то человек. Странный, да. Но не выходящий за рамки этого безумного мира. Все нормально, – успокоил себя Курьер, – просто какой-то псих нацепил черную простыню…
Это было не так. Даже если Курьеру ОЧЕНЬ хотелось верить, что там, под черным атласом не больше, чем человек, это было не так. Все уже давно было не так. Всё началось намного раньше…
Он не смог долго смотреть на фигуру в черном капюшоне. Казалось, там, под атласной тканью ШЕВЕЛИТСЯ ЖИВАЯ ТЬМА. Та, что пряталась в закоулках курорта-сони; та, что всегда нависала над миром, желая поглотить его и ассимилировать. Тьма, пугающая, но завораживающая. Та самая, что клубится в пропасти без дна и в глазах мертвеца. Краешки ткани трепетали от соприкосновения с Тем, кто шептал слова – заговор:
…Твоё сердце разгорится до звезд…
Ты – курьер в неизвестность…
Мертвые принцессы наколоты на иглу времени…
Вас трое… Встань, увидишь мир…
Ступени, курьер, одна за другой…
Он видел нечто подобное на картинах одного сумасшедшего парня: колдуны без лиц, молнии без туч, эфемерные фигуры без костей и плоти. Парень умер два года назад. Может, художник подсмотрел То, Чего не стоило видеть; то, что являлось темной тайной, и не должно было выползать на свет, согретое человеческим любопытством. Может и он теперь по наивности прикоснулся к подобному источнику, и все это шоу теней разворачивается только перед его воспаленной фантазией?
На самом деле Курьера давно «загрызли» «доберманы» и его холодный труп покоится на дне озера. Курьера охватило отчаянье. Он знал, – если сейчас к горлу подступит крик, то начнется паника, и он потеряет малейший шанс на спасение. Стиснул стучащие зубы, повторяя как молитву: «Бояться нечего, ничто не угрожает» и сделал шаг вперед. Все очень просто. Какие бы странности ни творились в мире, он будет продолжать делать своё дело. Пройдет к выходу, убьет «доберманов», заберет Посылку, расплатится с пареньком… Десять долларов, не больше. И сразу к Виктору, избавиться от Посылки, – она стала невыносимо тяжела.
Он понял, что не может сделать ни шага. Ногу пронзила боль, и вроде бы он совершил движение, но ничего не произошло. Воздух сделался таким ощутимо ватным, что движения и звуки в нем ЗАСТРЕВАЛИ. Что это, черт возьми, невесомость? Все это были проделки сущности в черном атласном плаще, в этом Курьер не сомневался. Тварь стояла, не показывая лица (если оно вообще было!), бормотала заклинания и у Курьера «ехала крыша». Фигура эта, как ни странно, была единственным четким видением, все остальное – вокзал, люди, улица за стеклом, стали расплываться и покачиваться, как будто он хорошо поддал. Может, у него случился сердечный удар? То-то «доберманы» обрадуются!
Он совершил героическое усилие, пытаясь сосредоточится на картине окружающего мира. О, нет!!! Так не может быть!!! Курьер забыл думать и дышать, и даже забыл, что очень хотел жить. Жить любой ценой. Теперь эти желания не имели значения. Умер не он, а …ВЕСЬ МИР. Люди вокруг Курьера замерли, остекленев, – манекены на задворках театра. Богу надоело наблюдать за копошением человеческой массы, и он нажал стоп-кадр… Нет! Он подобрал другую аналогию: дьявол остановил время. Да, это самое подходящее определение происходящему (если верить, что жизнь замерла в реальности, а не в его воображении). Но вместе с людьми замер (УМЕР???) и Курьер.
Он видел застывших неживых людей, похожих на проекции самих себя, слышал шум и гул далеких Джаггернаутов, осознавал свои мысли и физические потуги, но ничего не мог изменить. Жалкая мошка, он капитально влип в паутину необъяснимой силы. Курьер мог лишь бессмысленно биться, все больше запутываясь в сетях, сплетенных из плотного воздуха. Впрочем, его попытки определиться с терминами и понятиями были несуразны и мелки перед лицом (!!!!!!!) шепчущего колдуна в черной мантии. Он-то был живой; живее всяких живых. Двигался, трепетал и даже взмахивал руками, не позволяя их рассмотреть. От его движений кружилась голова и битое стекло неудобства царапало внутренности. Курьер не мог смотреть на дьявольский танец и не мог не смотреть тоже. Он хотел присоединиться, вмиг утратив все, что имел, но воспоминание о море удержало его на месте.
…Не думай… Ищи… Способы есть… Иди за мыслью… Ты не один, Кроули… Двигайся так, как думаешь… Возьми пакет, Курьер… Не думай, это лишнее…
Двигайся так, как думаешь. Он отчетливо уловил этот странный посыл. Что бы это значило? «Может уточнить?!». Нет, Курьер не собирался уточнять и переспрашивать. Он захотел узнать, что с его новым Посыльным, этим смешным пареньком с пирсингом.
– Эй!!!…
Это «эй» пришло словно с другого конца Вселенной. Рожденное не здесь, глухое и ненастоящее, все же оно было человеческим. Курьер стоял возле Посыльного, – нос к носу. Даже слишком близко. И Посыльный сказал: «Эй!». Курьер в тот же миг все понял: надо выхватить пакет, а потом отправить (ему пришло в голову слово «закинуть») своё тело сквозь пространство туда, куда он посчитает нужным. Странное существо в черном плаще на его стороне!!! Ему дали шанс закончить своё дело. Магия колдуна, или кто он там был, остановила время, чтобы бедняга Курьер выжил и спас Посылку. Что это было: дар или счастливое стечение обстоятельств, – разбираться он не стал. Пришло время использовать новые возможности. Курьер называл это «оседлать облако», другими словами: БЕРИ ШАНС, ПОКА ДАЮТ!!!
Посыльный выглядел по-другому, не так как остальной антураж вокзала: прозрачным и застывшим; а напротив, мальчишка был вполне материальный и наполненный жизнью. Он даже силился что-то выговорить кроме «эй», и судорожно дергал рукой. Курьер хотел ему сказать, что надо ДУМАТЬ и мысль реализуется, не надо двигаться, это бесполезно. Но не сказал, – тот понял все сам, и, выронив пакет, исчез. Видимо, ему не понравилась идея быть Посыльным. Что ж, такое бывает, не важно. Главное, что «доберманы» застыли вместе с остальными людьми и больше не были помехой, Курьер свободен выбирать любой путь.
– Стой!
Он хотел отмахнуться от нее, как от дурного сна, но вместо этого оказался лежащим на полу. Рыжая ведьма довольно проворно к нему приближалась. Она двигалась странно и ни на что не похоже. Как будто воздух был водой, а она мелкой рыбешкой, несомой волнами. Бегущая По Волнам… Курьер всегда подозревал, что женщины прирожденные колдуньи. Она чудесно управлялась в ватной реальности, где он не мог даже пошевелить пальцем. Движения конечностей размазывались и невозможно было смотреть, не испытывая рези в глазах. Ее слова оцарапали сознание, вливаясь холодным потоком сразу в мозг.
– Стой, здесь что-то не так…
Она произнесла вслух те слова, что крутились у него на языке последние сутки, но которые он сам не осмелился высказать. Впечатала их в твердый воздух; потому что все это было чертовски правильно: с миром реально что-то случилась, и не один Курьер это чувствовал. В феврале не могло пахнуть магнолией, а асфальт не бывает жидким. Он списал всё на дурную дедушкину наследственность. И зря. Перед ним было живое доказательство: журналистка и Посыльный чувствовали то же, что и Курьер. Не бывает одинаковых глюков у троих незнакомых людей.
Он оставил умственные измышления на потом. Надо делать ноги, пока вокзал не «разморозило» или Существо не отказалось ему помогать, удерживая «выключенные» стрелки у часов Вечности. Его подталкивал долг завершить дело и жгучее любопытство: а получится ли? Курьер подумал о Викторе; представил его холенное бледное лицо, нос с легкой горбинкой, большие черные глаза, улыбку одними кончиками губ…
…И все закончилось. В один миг, в один вздох, в один всплеск мысли. Он расхохотался, приветствуя обычный мир. Машина (старая «Волга») едва успела притормозить, объезжая стоящего на дороге Курьера. Залилась отчаянным лаем собака и где-то сзади включили музыку. Курьер стоял возле «Пескаря», – любимой забегаловки Виктора. Был поздний вечер, снежинки падали на его разгоряченную голову. Он был не просто ДАЛЕКО, а очень ДАЛЕКО от вокзала, на другом конце города. Чертовых «доберманов» не было, журналистки и колдуна тоже.
Бо-оже, как хорошо!!!
Мертвым принцессам придется подождать, – сегодня он не придет.
Он потом будет разбираться в происходивших чудесах. Сейчас, когда мир и Курьер вернулись в нормальное состояние, надо сделать простые действия: отдать Посылку и поехать домой. Домой…
«Ты – это любовь!» – повторил он усмехаясь. В теле ощущалась небывалая легкость и опустошенность, – Курьер понял, что жутко проголодался.
4
Андрей сразу заметил Пришельца: не похожий ни на кого (и даже ни на что!), тот появился на вокзале, просто собрав сам себя из воздушных масс; точнее было сказать, что он не появился, а ПРОЯВИЛСЯ. Так проявляются пятна на ткани. Прорастают из Небытия, вдруг заполнив собой часть мира. Он только пожал плечами и отвернулся: никто не может запретить проявляться на вокзале существам без организма. Андрей точно знал: их полно, особенно там, в Небоскрёбе. Он пошел по своим делам, к Мурику. Мурик вчера клятвенно заверял, что у него появился новый номер «XXL».
Андрею не спалось всю ночь и он решил прогуляться по городу. Неповторимая февральская ночь выродилась в жидкие утренние сумерки, он подмерз, и уже пожалел, что выгнал себя на прогулку в такую рань. Ну, ничего, у Мурика скоро закончится утренняя смена, они выпьют кофе и почешут языками в привокзальной кафешке. О моде, о подружках Мурика, о тяжком труде независимых дизайнеров. Спать не хотелось, но тело налилось некоторой приятной тяжестью и усталостью, – то самое чудесное состояние, в котором он творил свои нетленные шедевры. Не для журнала, для себя. Журнальным макетам он отводил второю половину дня, все равно их участь печальна и предрешена: в конечном счете – мусорная корзина и тлен. А вот утро после бессонной ночи…
И тут появился этот безумец. То ли он вышел из местной психушки, то ли вынырнул прямо из восьмидесятых. В его облике было что-то невероятно отсталое от веяний времени. ОН ПРОПАХ ПРОШЛЫМ. Никто, кроме эльфа из «Властелина колец» уже лет десять не носил гладких желтых хвостиков и серых двусторонних курток! Правда, этот Динозавр Моды нацепил широкие штаны, торчащие, как две пароходные трубы. Неужели в этих штанах он собирался идти в ногу со временем? Воплощенная немодность и отсталость. Ходячий нафталин, – определил его Андрей, – если он, конечно, не эксцентричный миллионер из Бразилии, (миллионеру бы он простил пренебрежение к стилю одежды, на то они и миллионеры, что бы быть нелепыми и кричащими). Но кроме безвкусной одежды, образ которой завершали мокрые кроссовки, этот фрик имел непотребные и, видимо, очень сумбурные мысли: глаза его вылезли из орбит и бешено вращались, лицо побледнело, руки тряслись. Андрей решил обойти эпилептика стороной, но тот исхитрился проворно схватить его за ворот куртки и подтянуть к себе.
Черт, вот так не повезло!!!
Он подумал: когда всё кончится, он будет, посмеиваясь, рассказывать Мурику о злосчастном утре. «Представь, иду, никого не трогаю, вдруг этот псих…». Опасный псих, или даже маньяк. Андрей поежился, увертываясь, как угорь. Однако тип был намного сильнее и его поддерживал адреналин. У парня что-то случилось. Хотя, может, Динозавр и не был полным психом, – глаза его наполняла безумная сила, но, похоже, он точно знал, что делает. Андрей не на шутку испугался. Он всегда боялся таких людей: с отчаянным блеском в глазах и железной волей. Похоже, маньяк решил использовать его в своих маньячьих делах: он сунул ему увесистый пакет за пазуху и проорал в ухо что-то о туалете и остановке. Да, действительно в туалет, – тут же решил Андрей, – это будет подходящее место, чтобы выкинуть его дурацкий пакет. Интересно, что там, отрезанное ухо любимой жёнушки?
Но нет, псих хотел, чтобы Андрей выволок его пакет на улицу, пронес мимо охраны у входа и оставил на остановке. Наверняка тип страдал паранойей и ему везде мерещились злые преследователи, жаждущие отобрать сверток со старыми вещами. Далее между ними произошел обмен следующими репликами:
– Не будешь на остановке через пять минут, из-под земли достану, понял?! – Ревел как трактор заплесневелый ретроград, лицо его при этом оскалилось как у зверя, а желваки безумно задвигались.
– И мне приятно познакомиться, – усмехнулся Андрей, внезапно осознав, что по уши влип в какое-то дерьмо, причем покруче чем просто встреча с умалишенным. – Что там такое?
Он увидел, что Пришелец производит загадочные манипуляции, и понял, что сейчас привычный мир рухнет в ад. Стены вокзала вряд ли выдержат запредельное колдовство, здание растает, как прошлогодний снег, а маньяк, вцепившийся ему в воротник, упадет замертво, не выдержав силы накатившей волны реальности. Он бросился прочь, пытаясь успеть к выходу, как будто выход мог чем-то спасти от надвигающейся катавасии. Вдруг заметил Анжелку, рыжую девчонку из газеты (года два назад они работали вместе в журнале «Чайка»). Было странно видеть её здесь в такую рань. Андрей подумал без всяких на то оснований: она следила за Динозавром. Она даже шагнула в его направлении, намереваясь остановить силой своего намерения. Бедняжка не спала ночь, ожидая это «облако в штанах». Неужели это герой ее материала? Как низко пала местная пресса, успел подумать Андрей и тут мир ОБРУШИЛСЯ.
Обрушился в карман к Пришельцу. Из его живота вырвались воздушные стрелы и пронзили Динозавра. Да, вот маньяка и настигла неотвратимая карма. Но что-то произошло и с остальными людьми, они внезапно остановились и превратились лишь в мазки на виртуальной палитре. Их не было, потому что не было никогда. Они снились сами себе, опьяненные фантазией о жизни и существовании. Так же как и он. Но Андрею не было болезненна мысль о том, что человек лишь проекция, он просто с грустью осознал правдивость этой идеи.
Ему хотелось подхватить Анжелу и как-то (он пока не знал КАК ИМЕННО) вытащить ее и себя из хлынувшего через Пришельца небытия. Тень собственной тени, он не смог шевельнуться, ибо не имел тела. Так, расплывающиеся круги вместо привычной материи. Анжелка, напротив, чувствовала себя не плохо, она вдруг ВЫЛИЛАСЬ в спираль и поплыла к Динозавру. Неужели он все еще был ей нужен? Тип с желтым хвостиком отчаянно бился со своим двойником, не в состоянии понять, что сейчас у него нет твердого тела. Он захотел забрать пакет, и это было ПРАВИЛЬНОЕ РЕШЕНИЕ. Андрей расслабился, позволив себе быть туманом: пакет выскользнул через него на пол. Динозавр всосал в себя пакет, используя странные щупальца, и исчез, перескочив в обычный мир. От него остался только легкий след: как будто воздух разрезали ножом, а соединить забыли.
Да-а, мир сильно сдвинулся.
Андрей ощутил щекочущий холод внутри себя, словно его надули гелием. Проклятье, как неприятно!!! Он не мог даже умереть, зависнув где-то между двумя полосами мира. Сон…сон…сон…сон…сон…сон…сон…
Он встрепенулся от боли. Ужасная боль, выворачивающая позвоночник. Лежал на полу, а Анжелика пыталась помочь ему встать. Хотел попросить оставить его в покое, но не смог: тело уже поставили на ноги. Обычное раннее утро на вокзале продолжалось, съедаемое безжалостным монстром – быстротечным временем. Там, где он только что был, придуманного людьми времени не существовало; не было тела и не было жизни. Странно… Зато в этом мире, наполненном человеческим дыханием, сутолокой и чемоданами, было всё, поддерживающее иллюзию жизни: голос объявлял о прибытии поезда номер 235, Москва-Сочи, стояла очередь в кассу, прохаживались солдаты с водкой, ворковала испуганная Анжела с диктофоном в сумочке.
– Здесь что-то не так, понимаешь… Я следила за Луисом. Что он тебе дал? Я уснула, или свет выключили на самом деле? Андрюшка, отвечай…
ВСЁ, кроме Пришельца. Сущность исчезла, смутив их умы, посеяла сомнения и болезненное желание ПОНЯТЬ.
КОНЕЧНО, ТОЛЬКО ДЛЯ ТЕХ, КТО ЗАПОМНИЛ.
Он жадно впитывал звуки жизни на вокзале, чтобы скорее утвердиться в своей материальности. Лжец, он хотел обмануть себя. Он ловил глазами мелькающие образы: женская сумка из кожи питона, смятый бумажный стаканчик у кадки с пальмой, рюкзак с лыжами, рыжие волосы Анжелки… Мир вернулся, но, как и всегда, какая-то сознательная его часть осталась пребывать в Безвременье, чтобы ЖДАТЬ. Ждать чего? Он понятия не имел. Нужно было вставать и идти домой. Черт с ним с журналом… На сегодняшнее утро достаточно событий.
Апрель
Он подставил лицо солнцу и абрикосовым лепесткам. Солнце на закате нежно ласкало кожу сквозь ветви дерева. Лепестки лениво кружились и осыпались на желтые волосы Курьера. Наконец-то кончился холод, сопли и окоченевшие ноги. С миром произошла самая великолепная вещь, какая только может быть: пришла весна. Колдовской апрель сразу заявил свои права теплым солнцем, легким ветерком и цветущими деревьями. В озере возле его дома всю ночь квакали лягушки, и не было ничего прекрасней, чем звук оживающей природы. Курьер ходил несколько пьяный от запахов весны, от пробивающейся зелени и пения птиц. Его «Крайслер» усыпало лепестками, Персик выбрался на балкон и как-то Курьеру показалось, что по небу пролетели апрельские ведьмы. Он бы тоже полетал, бешено хохоча, пугая ворон и летчиков местных авиалиний. Жаль, не росли крылья.
Он еще два раза был в гостях у курорта-сони. Магнолии пока не расцвели, но всевозможные кусты оперились бутонами. Буйство красок ошеломило Курьера: оранжево-розовые, лимонно-желтые, сине-фиолетовые цветы готовились раскрыть миру свою красоту. Он забрался ночью в чей-то сад и провалялся там среди цветов до самого рассвета. Собаки и ночные сторожа не трогали Курьера. Не известно почему, но так всегда получалось: он спокойно преступал границы чужой собственности, никогда за это не отвечая. Наверное, потому, что не был вором или убийцей. Он поступал, как море: вдруг выливался куда хотел, никого не спрашивая.
К морю он не подходил ни разу: что-то разладилось в их отношениях. Туманное и недовольное, море призвало к себе туристов и отдыхающих. Похоже, оно не желало соприкасаться сознанием с мыслями Курьера наедине. Ну нет, так нет. Как и всякий ветреник, в апреле он не нуждался в прохладных объятиях моря. Было много других проявлений жизни, которым стоило уделить свободное время в командировке. Например, узкая аллейка, в сумерках оживающая тысячей незнакомых форм. Запах нераспустившегося нарцисса, песня без аккомпанемента, льющаяся по ночным улицам курорта-сони.
И все равно, он чувствовал какую-то легкую печаль, сидя под снегом лепестков цветущего абрикоса. Море отодвинулось в прошлое, став смазанным воспоминанием, как и дворец в облаках, пригрезившийся мечтающему Курьеру, а вот события на вокзале никак не выходили у него из головы, хотя прошло уже почти два месяца. Привыкший платить по своим долгам, он ждал (или жаждал) когда кредитор нарисуется в его непростой жизни и предъявит счет, ибо Курьер знал одну неопровержимую истину: ничто не дается просто так. Если в одном месте прибавилось, в другом должно убавиться, – закон перекидывания монады, или закон Архимеда, если угодно.
Итак, по законам физики, вскоре должен был появиться Тот, кто дал ему шанс оставить «доберманов» с носом, кто подтолкнул Курьера использовать нечеловеческую силу и совершить головокружительный скачок из тюрьмы вокзала к забегаловке Виктора. Тогда это казалось вполне НОРМАЛЬНЫМ, но чем быстрей бежали стрелки часов, тем неуверенней становилась память Курьера. То есть, да, все так и было: он за одну секунду преодолел расстояние в десятки километров и, счастливый, избавился от Посылки (и заодно от «доберманов»). Дальнейшая судьба «доберманов» ему была неизвестна, но после одного короткого звонка Виктора ревностные ищейки более не появлялись, что Курьера вполне устраивало. Возможно, их тела уже вступили в стадию трупного гниения где-нибудь на задворках курорта-сони, а может они нашли другую жертву, ощутив на себе давление авторитета Виктора.
Сам факт волшебного перемещения покрылся туманом и налетом неуверенности, словно это было не с ним. Так, выдуманная история, рассказанная на досуге. Материал для «желтой» газетенки. Он бы подарил эту историю рыжей журналистке, но она больше не появлялась. В то же время все это было, черт возьми. Как говорят юристы: имело место. И он ждал ПРОДОЛЖЕНИЯ или хотя бы объяснения: простенького, рационального и успокоительного.
Было еще кое-что, спрятанное в рукаве у Курьера: он собирался и дальше использовать МЕТОД МГНОВЕННОГО ПЕРЕМЕЩЕНИЯ. Никаких пыльных и душных летних автобусов: раз, – и ты в нужном месте, два, – и вернулся назад. Один щелчок пальцами и Посылка доставлена. Недоставало мелочи: Черного Колдуна, без голоса шептавшего заклинания. Как ни крути, а его присутствие – обязательный элемент вселенского шоу с остановкой времени…
Курьер слишком хорошо помнил свое состояние на вокзале. Безумный фанатик своего существования, Воин Света, он готов был сражаться за каждую секунду жизни. Он зубами вгрызался в ткань реальности, подтягивая к себе нити судьбы; он острием светимости кромсал модальность времени, заворожено вслушиваясь в змеиный шепот. Он променял бы сотни своих реинкарнаций на одну единственную: ЭТУ жизнь. Эту, в которой он узнает секрет Колдуна. Курьер готов отдать свою левую руку за то, чтобы повторить фокус с «забрасыванием» тела в нужную точку на карте. Как жадный змеепоклонник, он согласен пресмыкаться в угоду знанию. Но сегодня казалось, что, скорее местные гаишники сядут в медитацию, земля станет плоской, а дерьмо пахучим, чем Колдун сам придет и все расскажет. Да, блюдечки с голубой каемочкой существовали только в фантазиях Великих Комбинаторов, – Курьер это точно знал.
Там, на вокзале, велась игра, намного более сложная, чем его забавы с сочинскими «доберманами». Увы, но у Курьера была четко прописанная роль, отступить от которой хотя бы на шаг не было возможным. И все же, как обезумевший мартовский кот, он жаждал продолжения, нетерпеливо скребя когтями по крыше. Похоже он крепко подсел на крючок любопытства и обещания силы. И еще он хотел рассказать кому-то о коловращениях мира в то холодное февральское утро. Бесцельные блуждания по апрельским улицам наперегонки с ветром привели его к дому Виктора. Там тоже цвел абрикос. Курьер пожал плечами: в конце концов, именно из-за Виктора он и влип во всю эту сомнительную историю, так пусть же и выслушает. «Я не требую соцпакет и должностные инструкции Курьера, но сегодня мне понадобятся твои уши, приятель!»
Эта история удивительно подходила для апрельского утра. С застрявшими в волосах лепестками абрикосы он вошел в хоромы Виктора.
Утро пахло дорогим мужским одеколоном, сигарами и сексом. Игореша с мрачным видом листал журнал «Оружие». Курьер кивнул с вопрошающим видом, в ответ увидел не слишком приятную мину: это означало – босс не в духе. Игореша, не смотря на свою фигуру («шкаф с антресолью»), был человеком в высшей степени добрейшим и приятнейшим для секьюрити. Внешне – клон сочинских «доберманов», – местный аналог обладал относительно добрым нравом и напоминал скорее панду, чем кровожадного пса. Курьер давно нашел с ним взаимопонимание.
На секунду он засомневался, стоит ли заходить. Когда аристократическую часть личности Виктора накрывала депрессия, босс становился занудлив и невыносим бесконечными жалобами. Попасть под такой расклад Курьеру вовсе не светило: быть облитым человеческой грязью, после того как весна осыпала его белоснежными лепестками абрикоса?! Но все же он зашел, – еще глубже вдохнуть запах одеколона, сигар и человеческого греха.
– Привет, Калигула.
Виктор промычал что-то невнятное и махнул рукой. Он сидел перед огромным трельяжем и сосредоточенно выщипывал брови. Зарисовка: одно утро из жизни великого человека, неженка в фиолетовом халате выщипывает брови, чтобы потом нахмурить их как следует, посылая врагов к черту на сковородку. Курьер ничего не говорил, наполнялся атмосферой, силясь понять простую вещь: чем он хуже этого бледнолицего пижона? Почему судьба благоволит к полным извращенцам, а его, чудесного и замечательного, упорно кидает на обочину?
Он опустился на диван и утонул в дюжине мягких подушек. О том, что здесь ночью происходило нечто непристойное, говорили детали. Столь незначительные детали, что их мог заметить только внимательный взгляд Курьера. Ваза в стиле модерн, предмет гордости босса, стояла не на журнальном столике, как обычно, а в дальнем углу, у окна. В пепельнице недокуренная сигара. Подушки, на которые Курьер бросил свое тело, небрежно раскиданы. На зеркале висит золотая цепочка (забытая или не принятый подарок?). И еще, плотная атмосфера, – как будто капли пота сползли с человеческих тел и растворились в воздухе.
Курьер вообразил юное тело, которое еще, быть может полчаса назад лениво потягивалось на том месте, где он сейчас лежал, мяло подушки и выпрашивало денег. Он попробовал представить себя в такой роли и, расслабив члены, растекся по дивану, обнимая подушки.
– Что случилось, Влад?
Виктор (хитрая тварь) оказывается, давно за ним наблюдал, отложив увлекательное занятие по устранению лишних волос с лица. Курьер часто видел это выражение лица: краешки губ улыбаются, глаза полуприкрыты, на лбу появляется морщинка, а на висках пульсируют жилы, – смесь лукавства и угрозы. Обычно за этим следовало либо язвительное замечание, либо приказ об уничтожении.
– Ничего, что я в обуви? – Мило поинтересовался Курьер, еще глубже погружаясь в подушки.
Нужно было выиграть эту необъявленную битву, чтобы завладеть вниманием Виктора. Когда-нибудь на пенсии он напишет инструкцию по эффективному общению со спесивыми боссами.
– Знаешь, иногда ты кажешься мне надежнее, чем большинство моих… – Виктор задумался, подбирая слово. – Близких людей. Но ты слишком наглый и слишком самостоятельный…
«Что бы занять их место» – мысленно продолжил Курьер. Он уже думал о такой перспективе в самом начале знакомства с Виктором. В свои тридцать пять лет он мыслил широко, выглядел неплохо и желал денег, пусть не любыми, но быстрыми путями. Он мог бы завести с Виктором близкую дружбу, получить какую-то сумму денег, но через пару месяцев все бы кончилось. Бесповоротно выброшенный, он бы отправился на помойку памяти, как и все предыдущие мечтатели. Причем без выходного пособия. И куда бы Курьер пошел дальше с такой подмоченной репутацией? Да, собственно, прошли уже те годы, когда Курьеру доставляли интерес подобные игры. Его вполне устраивает нынешняя ситуация – два-три дня командировка и неделю свободен. Хотя… он был не самый худший вариант из тех, кто нежил свою задницу на этом диване, и Виктор это понимал.
Они посмотрели друг другу в глаза и Курьер отвел взгляд. Виктор, (сама Утонченность!!!) выдохнул легкое сожаление. Практически незаметный выдох, который можно было бы угадать по движению губ.
– Так что случилось? Тебе нужны деньги?
Не позволяй боссу хмуриться, – заповедь первая из будущей Библии счастливого подчиненного. Курьер расхохотался:
– Когда я просил у тебя денег, Виктор?
– Значит, что-то случилось.
Курьер извлек свою попу из обволакивающей мягкости подушек. Ему вдруг стало противно, всё, что он ощущал здесь: ароматы сладкой жизни, хитросплетения страстей, словесные уловки, тонкая игра, пахнущая алчностью и развратом. Внешняя красота, за которой притаился грязный секс и кровавые деньги. Запах дорогих сигар, посасывать которые губами – сложное искусство. Тонкие, наманикюренные пальцы, массирующие виски с синими жилками.
Курьер понял, ЧТО НЕ ЖЕЛАЕТ ничего рассказывать. Чудеса того холодного февральского утра таяли в этой тепличной атмосфере, сходили на нет, вымирая в сказку. Здесь не было места безумным мечтам о всесилии. Здесь не пахли зимой магнолии, и мир не останавливался ни на секунду, плотный, материальный и устойчивый в своей планомерности.
Здесь, в этой комнате, занимаясь любовью, думали о сделках; поедая перезревшие персики, мечтали о розовых ягодицах; обливаясь шампанским, клялись принять буддизм и уйти в монастырь. Курьер собрался улизнуть, просочившись между интересом Виктора и его утренней расслабленностью. Но, сказал «а», говори «б»! Виктор бесцеремонно преградил ему путь, и, больно сжав запястье Курьера, повторил вопрос:
– Что случилось, Влад?
Так, ерунда. Временное помутнение рассудка. Он забыл. Не хотел делиться тайной. Он сглупил, когда пришел сюда, в обитель демонов. Он бы сожрал тюбик бриолина, лишь бы не заставлять свой язык ронять слова. Слова о чем-то столь личном, что розовые ягодицы рядом с подобным интимом – полное ничто. Он был безобразно жаден на данный момент. Курьер скорее умрет, чем поделится секретом мгновенного перемещения. Это – если бы… Но кем он был? Случайным прохожим, который едва прикоснулся к тайне и пал, опаленный силой, чтобы барахтаться в болоте собственных сомнений. Что он мог рассказать Виктору? Что он хотел бы поведать миру? Что он позволил бы прошептать на ушко Богу? Ничего.
– Там кто-то был. На вокзале, когда сочинская братва караулила меня, отморозив задницы. Этот … человек помог мне проскользнуть.
Виктор смотрел на него непонимающе. Ожидал продолжения рассказа. Нетерпеливо приподнимал бровь, мысленно подбадривая. Ну, был человек, и что дальше? Но Курьер замолчал.
– Хочешь, я найду этого человека? Влад, для меня нет ничего невозможного.
– Нет, не стоит. Кажется, он сам меня найдет.
«Вот это тебя заколбасило!» – усмехнулся Курьер про себя. Похоже, его зацепило сильней, чем надо. «Весна, брат, почки, цветочки, и всё такое, а ты грузишься какими-то интеллектуальными ошметками!». Дух почтенного мистера Кроули переворачивается в могиле, наблюдая, как местный курьер мечтает перейти НА ТУ СТОРОНУ. Нет никаких других сторон. Есть только конкретные вещи: ластик, бетон, асфальт, нефть, зола…
И еще Виктор, с тонким ароматом духов и без лишних волос на белом теле. И дома, и дороги, и птицы, и вокзалы, и сортиры, и «Крайслер Неон», усыпанный по утрам лепестками персика. Нет рая, нет ада, нет богов и ангелов, нет других миров, кроме этого. Потусторонняя жизнь – спасительная выдумка разума, не желающего смириться со своей конечностью во вселенной. Неужели и он, устойчивый великий колосс, оплот практичности и рациональности, пал жертвой мистических иллюзий? Нет, Курьер этого бы очень-очень не хотел. Он потому и пришел к Виктору, чтобы получить дозу словесного успокоительного.
Что-то глодало его изнутри.
Не то Мёртвая бабочка, не то демон любопытства. Однажды он сбил машиной (это была еще старая «Хонда») белого, как снег, кота. Животное отлетело на обочину, навсегда запечатлев в человеческой памяти круглые глаза, полные немого удивления. Курьер не вышел посмотреть, – мертв кошак или жив, напротив, рванул на полной скорости домой. Еще пару месяцев его подмывало поехать посмотреть, – выжил кот или издох. При этом внутри черепа шевелилось неприятное мертворожденное сожаление-любопытство.
Сегодняшнее ощущение было сродни тому, кошачьему, только к нему еще примешивалось почти страстное желание овладеть продемонстрированной силой. Он повис на крючке сверхвозможностей, ослепленный легкостью бытия. Он барахтался в сетях собственной ограниченности, готовый порвать их и распустить во всю мощь крылья восприятия. Того восприятия, что дано ему как представителю человеческого рода. Для исполнения далеко идущих планов не хватало многого: в первую очередь колдуна, шептавшего на змеином языке, во-вторых: дворца, плывущего по небу на облаке, и ещё парочки-тройки магических приемов для обретения истинной власти над собой и миром.
Как всё это вывалить Виктору? Где здесь мотив, а где действие; где причина, а где следствие? И всё же его прорвало, как лопнувший гнойник. Он выпустил изо рта сонмы слов-стрекоз, детей необычного союза: воздуха, желудочного сока и мертвой бабочки. Он словно родил всю историю заново, испытывая муки и боль, неуместный восторг и бесполезные опасения. Он бы поплакался на плече Виктора, если б это помогло.
– Всё началось еще в Сочи, когда я пошёл к морю…
Июнь
1
Он вернулся из Ростова вечером. Вышел из электрички и удивился: как жарко! Горячие плотные волны гарью и асфальтом дыхнули ему в лицо. Едва колыхающийся воздух лениво баюкал тополиный пух. Повсюду пахло пылью и пионами. Курьер почесал кончик носа, избавляясь от прилипшего пуха, и подумал: лучше было оставаться в Ростове! Лучше было объехать весь мир в первом классе скоростного электропоезда! Лучше было квасить холодное пиво с ростовскими рокерами! Лучше было уснуть в пьяном бреду в парке Горького и, проснувшись рано утром, выйти на набережную, воображая себя пингвином!
Верный сын зла, он обожал Ростов-папу, город, полный презрения к закону, дешевого пива и старых криминальных традиций. Это был странный город; странный тем, что Курьер терял здесь безупречную бдительность и зачастую добирался в родной городок на «автопилоте», и каждый раз легко и удачно. Ему часто снилась строгая голубая церковь, окруженная хаотичным рынком, старенькие трамваи и бесконечно длинные подземки. А еще снилось ростовское мороженное, он съедал по десять штук, самых разных: круглых, квадратных, цилиндрических, с карамелью и белым шоколадом, – пока не опухало горло.
В Ростове у него жил один знакомый – бывший редактор «Донушки», популярной «желтой» газетенки, с которым Курьер и пускался во все тяжкие, гремя монетами и понтами. На этот раз они не встретились, и Курьер просто побродил по улицам, позволяя проведению вести себя по лабиринтам города. Зашел на рынок, купил кожаные брюки местного пошива, пообщался с продавцами, выяснил, что его остроносые туфли в Ростове – диковинка, – возгордился, съел шашлык, пристал к местному капитану полиции с жалобой на отсутствие мусорных баков на улицах города.
Единственное, что угнетало его в Ростове – мертвая степь, окружавшая город, пустота по всем направлениям, сжавшая мегаполис в кольцо. От такой пустоты хотелось взвыть волком. Он бы лучше усыпал степь мусором, чем ощущать себя запертым в границах города. Курьер ненавидел открытые пространства, и все поля засадил бы деревьями и застроил бы башнями. Он бы над каждым деревом нарисовал облако и дворец. И радугу, чтобы сидя на ней, болтать ногами, созерцая город. Он бы вылил в небо море, а каналы завязал бантиками, еще всем запретил бы курить табак и петь шансон. Вот тогда Ростовская область стала бы раем. Он бы научил аборигенов слушать тишину и полночь, утром танцевать капоэйру 3), а в обед курить гашиш.
Вернулся он расслабленным, отдохнувшим и беспечно-счастливым. Легкая поездка, минимум нервов, обратная дорога без посылки. Даже встретившая его непомерная жара родного города не испортила общего попсового настроя. Отзвонившись Виктору, Курьер направился домой, предвкушая мяукающую радость – бесполезный комок меха по имени Персик, ванну с морскими солями и джаз-рок по радио. По-прежнему пахло пионами и пылью. В воздухе расползлась июньская медлительность, помноженная на жару. Птицы замолкли, собаки уснули, люди спрятались в своих тридцати квадратных метрах, даже его Крайслер, усыпанный недозрелыми вишнями, казался всего лишь деталью общего пейзажа.
Мир, встречая Курьера, застыл и насторожился, как сытый леопард. Была такая неестественная тишина, казалось, что реальность разломилась, а Курьер вошел в щель, где все останавливается. Он вспомнил холодное февральское утро, когда мир ДЕЙСТВИТЕЛЬНО тормознулся, давая понять, как иллюзорно его постоянство. Курьер усмехнулся, – он тогда поверил в ЧУДО. Дитя порока, он собирался ускользнуть от бешеной скачки жизни, вняв змеиному шёпоту колдуна. Свет надежды давно погас, призраки перестали щекотать нервы, а вокзал ничем не намекал на исполнение тайного умысла. Он пожал плечами и продолжил свою жизнь, гоняться за химерами не входило в планы Курьера…
Телефон в его кармане разрывался тяжелой мелодией, пока Курьер доставал ключ, пока открывал три замка, пока выпрыгивал из кроссовок, одновременно обнимая Персика. И продолжал звонить еще несколько минут, пока хозяин в некотором сомнении смотрел на него и размышлял: брать или не брать трубку…
Может когда-нибудь это случится? Нет, точно. Он снимет обувь и пойдет гулять по траве. Потом заметит, что трава не примята там, где ступала нога Курьера, и станет он ниже травы, тише воды, и легче ветра. Тогда португальские готы будут играть только для него одного в огромном пустом зале, а он будет висеть у потолка, воздушный и страдающий легкостью. Человек-паук и Бэтман зайдут перекинуться с ним в картишки, а он забудет как его имя, и назовется Великим Птахом, богом Египта. А на дне моря его встретят десять тысяч Персиков, все одинаковые, обязательно с белым пятнышком на лбу. Он обнимет их десятью тысячами рук и поцелует десять тысяч холодных носов…
Он устал быть Курьером. Вот в чем дело. Устал отвечать на звонки со скрытыми номерами и обливаться холодным потом, чуя приближение Охотников. Он устал всегда возвращаться в одну и ту же квартиру, как бы они ни была уютна. Он устал быть БЕЗУПРЕЧНЫМ. Ему надоело бояться и ждать. Он бы с большим удовольствием вышел на честный бой, чем играть в шахматы с невидимым противником. Курьер жаждал победы, как и любой первобытный самец. Если бы он нашел врага, всё стало намного легче, – уже завтра он танцевал бы танец победы у холодного трупа врага, вырвал его сердце и съел, запивая кровью и силой свой триумф. А потом бы оплакал и сжег, развеяв пепел.
У Курьера не было врагов. Не было друзей и любимых, – просто он один и мир. Просто запах розы утром, и тени, затаившиеся в темноте. Еще музыка. Мир профессиональной акустики «Грюндиг»: 16 колонок и португальские готы. Он на полном серьёзе собирался купать электрогитару, – из него бы полилась такая навороченная готика, что португальские готы 4) немедля пригласили бы его в далекую Португалию исполнять песню о Мистере Кроули!!!
– Луис 5), это ты? – спрашивала трубка.
Словно его полоснули по горлу лезвием.
Никто не называл его этим дурацким прозвищем уже лет пять, разве что Виктор иногда подтрунивал, напоминая, как глуп был Курьер в таком-то году. Его звали Владислав и никакого отношения к вампиру Луису из сентиментального фильма он никогда не имел. И к наркодельцам из Мексики тоже. Назвавший Курьера Луисом сильно рисковал, либо был совершенно не осведомлен. Курьер уже собирался разбушеваться похлеще Фантомаса, растоптать телефон и пуститься в ритуальный танец смерти, когда осознал, КОМУ принадлежал голос. Успокоился. Это была глупышка-журналистка, участница таинственной мистерии на вокзале холодным февральским утром. Рыжая пустышка, сующая свой длинный нос, куда не просят.
– Здесь нет никаких Луисов, – промурлыкал Курьер, сама воплощенная утонченность и изысканность. – Вы неверно набрали номер телефона. Прощайте, всего хорошего.
– Я на счет того события на вокзале. Если тебе интересно, приходи завтра в семь вечера на улицу Ромашковую, дом три, квартира шестьдесят шесть.
На этом связь оборвалась. Курьер еще некоторое время вертел трубку в руках, кусал губу и не находил ни одного толкового вопроса, который бы стоило вывалить даже в пустоту. Что всё это значило, чёрт возьми?
Родилось три версии. Первое: она сумасшедшая и всё ещё лелеет планы написать о Курьере разгромный материалец. Второе: сочинские «доберманы» выследили его через рыжую соседку и теперь радостно чистят обрезы, ожидая, когда перезревший клиент сам упадет в ловушку. Третье (и самое невероятное): девчонка что-то разузнала о колдуне или нашла способ повторить мгновенное перемещение. Но тогда на кой ляд ей Курьер?
Он страстно желал верить в третий вариант.
А вот если дуреха попала в лапы сочинских бандитов, он скорее съест собственные носки, чем начнет проводить спасательные операции. Проблемы беспечных журналюг его не касались! Вариант со статьей казался крайне неправдоподобным, нужно быть истинной самоубийцей, чтобы продолжать гоняться за любимым курьером Виктора. Рыжая бестия хоть и имела некоторую неконтролируемую навязчивость, но надо полагать, жизнью своей дорожила. К тому же прошло уже много времени. Все открытые раны любопытства за три месяца либо затягиваются, либо посыпаются солью удовлетворения.
2
Курьер ненавидел ромашки. Непримиримый враг и ненавистник бело-желтых цветов, он имел на это полное право. Когда-то…
… проснулся на ромашковом поле, было жарко, вились пчелы. Он пел песню и смотрел на тучки, на голубое небо, на большой мир. Ромашки вплелись в его тело. Они обвили руки и ноги, они вросли в вены и рассеяли свою пыльцу в его желудке. Тугой комок их стеблей перемолол его кости в песок, а свежие побеги укоренились в тканях. Он понял, что это не тот сон, в котором ему хотелось пребывать и дальше. Зажмурил глаза и, отрыгивая пыльцу и лепестки, проснулся. Над ним склонились врачи, ярко светила лампа. Курьер запомнил удивленный взгляд хирурга и стекла очков, забрызганные кровью. Он очнулся на операционном столе и с ужасом провалился из этого сна в прежний, с ромашками…
Но всё это было полной ерундой, в сравнении с жестокой истиной сегодня: в этом городе не было НИКАКОЙ РОМАШКОВОЙ УЛИЦЫ. Может, совсем маленькая, проулок с тремя дворами? В любом случае, Курьер не мог найти места, которое бы соответствовало названному адресу. Ни по картам в интернете, ни по справочной. Он бесцельно бродил по городу, смутно ощущая, что дверь в белой стене перестала существовать и распродажа чудес в его жизни, видимо, закончилась. Хреновый из него получился мистик!
Мистер Кроули хотя бы слышал шёпот демонов!
Прочих психов манила нечистая сила, обещая вечную жизнь. С парнем из его подъезда лично общался бессмертный воин из Китая. А вот с ним, глупым Курьером, обошлись куда проще и жестче: его просто послали по несуществующему адресу. Он бы набил морду своему ангелу-хранителю, честное слово! Нельзя же так издеваться над человеком с тонкой нервной организацией! Манить и кидать. Обещать и не давать.
Небеса, наверное, хохотали над ним, давясь смехом и жалостью.
Он сел под кроной старой шелковицы. Через неделю шелковица созреет и начнет опадать прямо ему в рот. Вот это будет кайф!!! А если станет жарко – пойдет дождь, а если холодно – он залезет в дупло. Так и будет здесь жить, пока не узнает, где Ромашковая улица.
Через полчаса одна ягода упала на его белоснежный костюм и оставила пятно. Курьер решил завязывать с играми в Мистера Кроули. Сверхвозможностей не существует, Кастанеда мёртв, а господа розенкрейцеры пусть засунут розы туда, где загара не видно. Тот эпизод на вокзале он безжалостно вырежет из памяти. Не было чудес. Он просто уснул. Никаких мгновенных перемещений, черт возьми! А тот Содом мыслей, что творится в его голове, давно пора сжечь огнем рационализма. Смерть НЛО, Тибет в резервацию, Гарри Поттер – извращенец…
Было обидно, до чёртиков обидно. И больно.
– Тебе плохо?
Сердобольная старушенция нагнулась над павшим Курьером, жалостливо покачивая головой. Да, только жалостью его еще не оскорбляли! «Тебе пора на пенсию, Курьер, ты стал немощен и беспомощен, ты даже вызываешь сочувствие у шамкающих старух. Любимец Изергиль, лучше тебе сейчас подавится недозрелой шелковицей!».
– Да, – честно признался Курьер. – Мне очень плохо.
Это была чистейшая правда. Так плохо ему не было, даже когда его бездыханное тело везли в реанимацию, когда Персик болел две недели и когда от «кокса» у него случился анафилактический шок.
Но сегодня был особенный вечер – он утратил величайшую надежду своей жизни.
– Ты заблудился.
Курьер насторожился. Не то вопрос, не то утверждение со стороны назойливой пенсионерки очень попало в тему. Проницательная старушенция, возникшая ниоткуда, перестала казаться ему такой уж безобидной.
Он встал, отряхнув с брюк листья и нерешительность:
– Да, верно, ЗАБЛУДИЛСЯ. И мне нужна улица Ромашковая.
– Так это на Юбилейном, у меня там внучка живет.
Брехня! Он прекрасно знал весь Юбилейный район вдоль и поперек. Он бы пьяный и с завязанными глазами выполз из любого закоулка Юбилейного. Не было там улицы Ромашковой!!! Курьер не стал ничего объяснять незваной помощнице, достал сотовый и набрал номер своего дружка, живущего в том самом Юбилейном.
Через минуту он садился в такси, пытаясь утихомирить выскакивающее из груди сердце. Он не благодарил старушку. Скорее всего она была посланцем ВС (Высшей Силы, проявленной в лице колдуна), потому как возникла как раз в тот момент, когда он собирался плюнуть на всё с высокой колокольни и уйти домой, наматывая сопли на кулак. У Курьера был нюх на подобные штучки: где совпадение, а где прописанный сценарий. Бабушка была дутая, стопудово.
Женька объяснил ему, насколько позволяла никудышная сотовая связь, что вдоль набережной на границе с полем возвели три дома, и, вроде как, улицу назвали, не то Сиреневая, не то Розовая, а может и Ромашковая. Женька был там вчера, притаранил цемента и кирпичей на постройку гаража. Курьер был уверен, что гараж давно построен, но это не имело к делу ни малейшего отношения. Его душа уже понеслась, опережая физическое тело. Не то в рай Ромашковой улицы, не то в капкан любопытства.
3
Чудесненькая новая четырнадцатиэтажка поблескивала разноцветной мозаикой в лучах заходящего солнца. Радостное и сверкающее, безмятежное здание ничем не намекало на присутствие вселенских тайн. Постройка как постройка. Рядом – две такие же близняшки, пока недостроенные, обросшие строительным мусором и грудами того самого кирпича, что приглянулся другу Женьке. Мозаика на торце дома изображала цветочки, голубей, счастливые лица и прочую лабуду. Единственным отличием четырнадцатиэтажки от своих сестричек была идеальная чистота. Дом словно вылизали. Ни одной лишней пылинки, ни одного окурка, брошенного рабочими.
Курьер трижды обошел здание, присматриваясь, прислушиваясь и принюхиваясь. Большие лоджии, новизна и чистота радовали взгляд, а вид из окон на берег реки привел бы искушенного домоседа в экстаз. Если бы Курьер был домоседом. Здание-чистюля оставило его настороженно-равнодушным. К тому же, никаких опознавательных знаков, типа название улицы или номер дома, он не обнаружил. Вполне могло оказаться, что домик «левый», и никакая здесь не улица Ромашковая! И квартиры под номером шестьдесят шесть нет и никогда не было. Если обнаружится такая фигня, он пожмет плечами и потопает в ближайший продмаг, затарится пивом и нагрянет к худруку Женьке, пропивать остатки здравого смысла.
Умножив четырнадцать на четыре, он направился во второй подъезд. Если дверь в иной мир есть в этом городе, то она должна быть на третьем этаже безымянного дома с попсовой мозаикой. Двери подъезда были не закрыты. Что ж, хороший знак. Лифты не работали, но он с удовольствием пробежался по широкой лестнице, втягивая носом запах свежей штукатурки. Дом был одинок и только ждал жильцов, готовый принять в свой организм орду злостных паразитов, режущих стены и заплевывающих подъезды семечками.
Через пару дней здесь, как в адском котле, закипят бессмысленные людские страсти, разродятся первые трагедии и алкоголь брызнет на стены, впитываясь едким запахом отравы. Загремит «Русское радио» и слюнявые младенцы нагадят в памперсы, спущенные в мусоропровод. Первые ласточки совьют гнезда под крышей и новоселы отметят первую свадьбу, осыпав подъезд копейками и утраченной невинностью. Вино, фекалии, сперма и кровь заполнят девственно чистые коммуникации дома…
…дверь в квартиру № 66 была приоткрыта. Курьер не спешил заходить. Он прислонился к косяку двери. В квартире кто-то был. Он пожалел, что не прихватил что-нибудь посущественней, чем личное обаяние. Если там сочинская братва, автомат Калашникова будет в самый раз. Преисполненный тишины, он ощупывал пространство.
Тишина тоже прощупывала его. На виски навалилась свинцовая тяжесть. Так, словно он вот-вот умрет. Стало нечем дышать. Глубокая и застарелая боль вырвалась из глубин его мрачного сознания. Курьеру стало тесно внутри своей черепной коробки. Он вылетел в черноту у себя над головой и с ужасом обнаружил, что тела нет у двери в квартиру № 66. Там БЫЛО ПУСТО. Тишина втянула его целиком, вместе с физическим телом.
Потом мир рухнул к чертовой матери. Рассыпался, развалился, рассеялся в прах. Мир, которого никогда и не было.
Его съежившийся разум обступило иное пространство. Единое, кишащее жизнью и осознанием. Огромный, тягучий океан сердец и умов, сплетенный воедино. Он не готов был раствориться в этой каше. Он запретил себе открывать глаза и слышать. И глупо было кричать, что «не прошел всего пути», что он еще нужен на бренной земле, что Персик без него сдохнет от голода… Потому что Курьер не умирал. Даже там, на сочинском вокзале он в сто раз был ближе к физическому концу, чем сейчас.
Сейчас он был всё там же, в том мире, где и всегда, просто с глаз пала пелена привычной картины мира. Он не спал и не терял сознания. Всего лишь вылетел из-под влияния тех полей, что делали мир одинаковым для всех, и сейчас мог бы остаться наедине с мириадами открытых сознаний, человеческих и не только. Никаких образов, предметов, форм, страстей, наслоений, шаблонов, надстроек, – только Курьер и чистая реальность…
Он схватился за голову, которой не было. Его тошнило собственными внутренностями, он пытался вывернуть наружу свою кожу. Выползти из себя, вот чего хотел сам Курьер и мир вокруг.
Нельзя! – Подумал Курьер. Если там, в комнате засада, то его убьют, оплевав смешками.
Он открыл глаза, и минут пять, совершенно безразлично созерцал краску на стене подъезда. Ничего этого нет на самом деле. Ни стены, ни двери, ни криков птиц в небе, ни самого неба. ИЛЛЮЗИЯ.
ГРАНДИОЗНАЯ ИЛЛЮЗИЯ, ЧТО ПИТАЕТСЯ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ СЛАБОСТЬЮ К ПОСТОЯНСТВУ.
Он хотел взвыть, но понимал, что нельзя. Его выкинуло из матрицы. Всего на пару секунд. Достаточно, чтобы ощутить разницу. Но теперь всё вокруг перестало его интересовать. Что он видел все свои тридцать пять лет? Блеклые отблески мира, случайные узоры, принятые за окончательный вариант жизни? Собирался уйти. Его больше не интересовала улица Ромашковая, тайные встречи и мечты о силе. В баню колдунов и журналистов! На что ему мгновенные перемещения и прочие прелести телекинеза, если матрица запустила в него свои корни и сожрала большую часть сознания?
Мне больше не больно, – подумал Курьер, – потому что я мёртв. Я организован так, как не должен быть организован. Я всего лишь чья-то пища и все мои мечты не мои мечты, а порочное смакование матрицей самой себя. Вот и наступили фиолетовые сумерки в твоей душе, герой…
У него возникло единственное желание: погрузиться в теплое неподвижное море, слушать гитару и гармонь, пока бренные останки тела не рассосутся, превратившись в соль. А он еще страдал из-за каких-то мелочей… А он искал легкие пути к истине… А он желал любви и тепла… Матрица давно высосала всё это из его хрупкого тела и выпила, как божественный нектар, оставив пустую, иссушенную саморефлексией оболочку. Как он был жалок всё это время… Спящий в склепе своих пристрастий, он ни разу не проснулся, закостенел и умер от неподвижности, раскидав клочки сознания в пространстве сновидений. Увязав логикой в один узел отрывочные сны, он принял эти видения за иллюзию жизни. Сейчас, когда случайное пробуждение стряхнуло с него удушающие объятия матрицы, Курьер понял страшную истину: все, что у него есть, это гниющее тело и отрывки снов о мире, которого не существует.
Огромный давящий и щекочущий комок эмоций родился у него в груди, разрывая ее жаром и болью. Не имеющий смелости окончить бессмысленное существование, он лежал в новом чистом доме на Ромашковой улице, не понимая, почему иллюзия продолжается. Он скреб ногтями пол, а потом его вырвало какой-то грязью и зеленью. Распятый матрицей, проснулся и уснул вновь, сохраняя обжигающую память о свободе. Как он дальше собирается притворяться быть живым? А откуда-то пахло сладкими сырниками и клубничным сиропом…
4
…залитый зловонной отравой самооткровений, он прогонял черную птицу…
Птица клевала затылок, когтями рвала волосы, щекотала шею острыми перьями. Он хотел сжать ее тщедушное тельце в своих сильных руках и пальцами выдавить жизнь из адского создания. Он ощупывал голову, не находил там никакой птицы и тихо подвывал, не понимая – кто из них более живой – его боль или он сам.
Надо было совершить простые движенья: встать, зайти в квартиру 66. Если там сочинские «доберы» – всё устроится само собой: его боль прекратится, а дух улетит, вслед за назойливой птицей. Это было тяжело сделать, черт бы побрал этот материальный мир! Воздух придавил его своей толщей, стена нанесла ощутимый удар, – лоб вспыхнул очагом новой боли, прогнав птицу. Он взмолился железной бабочке и мертвым принцессам. Суть молитвы была проста: пусть всё прекратится! Он завис между привычным миром: часть Курьера ощущала шероховатую стену подъезда, запах штукатурки, голоса (там, в глубине квартиры 66), а другая видела насквозь каркас дома с попсовой мозаикой, каркас города, каркас планеты. Солнечный ветер обжигал его сознание, растянутое до границ галактики, метеоры рвали дыры в его туманном теле. Он таял, истекая жизненной силой.
Курьер услышал голоса. Тревожные, испуганные. Рыжая журналистка размахивала руками у него перед носом, выписывая замысловатые узоры. Он пытался улыбнуться ей и объяснить, что она НЕ НАСТОЯЩАЯ. Призрак, вздох, сон, отзвук… Персонаж придуманной им иллюзии. Но слова так и не вытолкнулись наружу, как мертвые младенцы, только оцарапали горло…