Читать онлайн Овсяной оборотень бесплатно

Глава 1. Красный велосипед

Аня провела рукой по тонкому речному льду, сметая снег, оставляя кровавый след. Под оголившимся ледяным стеклом бурлила мутная вода, пузырилась, кипела. Девочка ударила рукой, хотела разбить, но лед, хоть и был тонким, не поддался. Она ударила снова.

С илистого дна, откликаясь на удары, начало подниматься что-то маленькое, грязное. «Фарфоровая кукла?» – удивилась она и продолжила колотить и скрести лёд, сдирая пальцы в кровь, ломая ногти. Кукла металась вместе с водой ручья, билась с той стороны, трескалась и крошилась. От очередного удара с кукольного лица откололся кусок щеки, обнажая искусно выполненные фаянсовые мышцы и сухожилия. Короткие светлые волосы извивались змеями. Аня присмотрелась, и сердце сжалось, кирпичом продавливая грудную клетку. «Это мальчик?»

– Эй! – Крикнула она. Голос эхом разнёсся над ручьём, вороны взлетели с веток, каркая. – Эй! Кто ты? Да кто ты?! – Завопила она ещё громче и ударила по льду кулаком.

Кукла открыла глаза.

«Синенькая юбочка, ленточка в косе-е…», зашипел радиоприёмник, внезапно поймав волну. Девочка подпрыгнула, проснувшись на переднем сидении девятки.

– Разбудило? Выключить? На этой дороге всегда так, то ловит, то нет. Из-за холма вывернем, нормально ловить начнёт.

– Да нет, оставь, – проворчала Аня, вытирая холодный пот со лба.

– Скоро приедем. Ты чего? Опять кошмар?

– Нет пап, всё хорошо, давай окошки откроем, жарко.

***

Аня Волкова распаковала спортивную сумку на втором этаже облезлого деревянного дома. В этой комнате раньше жил ее отец, с рождения и до переезда в город на Неве после поступления в «Муху». Рисовал он всегда хорошо, правда, в основном пейзажи, выросший в степных краях, насмотревшись на холмы и траву. Академические дисциплины давались ему хуже, хотя по этому поводу он никогда не грустил, ведь истинной его страстью стала керамика. Точнее, она была его истинной страстью вплоть до встречи с Людмилой. И вот, отметив небольшую студенческую свадьбу, весело пробежав по Поцелуеву мосту, выждав пару лет, чтобы «встать на ноги», в жизни их молодой семьи появилась Аня, как и отец, получившая фамилию Волкова.

По началу Волковы жили в небольшой квартире в панельном районе, а затем, перебрались в центр, во многом благодаря стараниям и заработкам жены. Страстью Людмилы никогда не были ни муж, ни дочь, ни семья. Увлечённая политикой и карьерой, она редко бывала дома, ломая стереотипы о том, что главным добытчиком в семье должен быть мужчина. Но Аню и её отца это не смущало. Нельзя было сказать, что семья их не счастливая, хоть соседи и смотрели косо, да и одноклассники посмеивались. Но всё было хорошо. Было, до того зимнего дня, когда, вернувшись после секции плавания, в квартире на одном из центральных островов, двенадцатилетняя Аня услышала телефонный звонок.

Она все чаще задумывалась о том, какие страшные события запомнились ей из раннего детства. Она тонула в ручье и разбивала голову, упав с паутинки во дворе. Столько крови, текущей по лицу и футболке, она ни до, ни после не видела. Ужас в глазах смотрящих на неё детей, её подружку даже стошнило. Вспоминались и просто жуткие моменты. В городе тогда было неспокойно, и сообщения криминальных сводок провоцировали детей всем двором бежать и смотреть скорее, что же приключилось. Аня видела и дырки от пуль в стенах домов-колодцев, и ржавые хлипкие каталки с накрытым простыней телом, но даже это всё она бы не отнесла к очень уж плохим воспоминаниям. Но, тот звонок…

Сначала, он показался всем отличной новостью. Любой плясал бы от радости по квартире свой победный танец, а её отец именно так и сделал. И вот, в год двенадцатилетия, вместе со звонком от куратора галереи современного искусства, в жизнь Ани Волковой ворвался «чужой успех». Это стало страшным сном наяву. Страшнее даже тех кошмаров, что снились ей почти каждую ночь. Ведь теперь Аня росла в семье двоих успешных родителей. И казалось бы, счастье, но нет.

Она чувствовала себя самым ненужным существом на планете, в этой новой жизни родителям всегда было не до неё. «Ну ты же уже не маленькая, сама понимаешь», «это же для того, чтобы у тебя всё было», «в нашем детстве вообще ничего такого не было, а сейчас вон смотри, закончится выставка, придёт гонорар, что захочешь тебе куплю! Хоть пони! Нет, ну я серьёзно, Волчонок, хочешь пони?»

И если с самого рождения Аня привыкла видеть маму только по утрам, когда та спешила на совещания, собрания… «сегодня в штаб», «наблюдателем», «завтра поездка с председателем в область»… то смириться с отсутствием отца было сложнее. Квартира стала пустой. И тихой. Иногда заходила бабушка по матери, но и эти визиты были недолгими, здоровье у неё хромало. А потом настал май.

Все одноклассники с упоением ждали прихода этого предлетнего, пролетающего в одно мгновение месяца, ведь вот, неделя, две и «ура! Каникулы!». В понедельник вечером Аня Волкова сидела одна на кухне, доедая пюре с сосисками, которое она научилась очень вкусно готовить. Слишком тихо. От яркого света майских вечеров, готовящихся стать белыми ночами, в углах потолка точно сгущалась темнота. Слишком тихо и темно. Две тарелки, накрытые плёнкой, стояли на столе. Она не верила, что кто-то из родителей решит явиться на ужин, но убирать еду в холодильник не хотелось. Надежда – самый жестокий из ядов, с этим её «ну а вдруг?!».

Но «ну а вдруг» не случился во вторник, как не случился и в среду, в четверг она ненадолго встретилась утром с мамой на кухне. Получив наличных и сухой, словно птичий клевок, поцелуй куда-то в макушку, осталась одна доедать завтрак и собираться в школу. Аня злилась сама на себя, ведь даже этому нелепому поцелую она обрадовалась.

– Словно объедки мне кинула, а я и счастлива. – Пнула она жестяную банку, с грохотом прокатившуюся по двору.

В последнюю из майских пятниц Аня вернулась домой ближе к вечеру, после плавания и художки. Провернув ключ в замке, она с порога унюхала мамину стряпню и услышала папину дурацкую любимую песню, доносившуюся из кухни. «Неужели Новый год вдруг настал?» – подумала она и даже на всякий случай посмотрела в зал, на место, где в углу каждый год стояла ёлка. Но это была обычная майская пятница, за окном уже совсем по-летнему плыли облака, обрезаясь точно рамкой, карнизами двора колодца.

– Почему вы оба здесь? – Аня застыла в дверном проёме кухни. Мама прыснула, подавившись вином, а папа заливисто расхохотался.

– Здороваться не учили? Это что за вопросы такие? Потому что мы оба тут живём.

– Да!? Вот не похоже.

– Волчонок, не язви, мама вон вином всё залила.

– Ой, не начинай, не всё, вот уж и пару капель пролить нельзя, Ань, садись, бери котлеты на сковородке, на столе салат.

Уплетая за обе щеки вкуснейшие котлетки, Аня уже размечталась, что тот звонок был чьей-то злой шуткой, и теперь всё наладится, и они вот так будут ужинать дома, каждый день, все вместе. Как вдруг отец сказал:

– Мы тут посовещались по нашим расписаниям и бабушку ещё спросили, в общем, Волчонок, я знаю, ты, конечно, не любишь там бывать, но на каникулы придётся поехать к дедушке в деревню. Мамы полтора месяца не будет в городе летом, а я неделю тут, неделю там. По всему Поволжью выставки.

– А? Как это? К деду? Без тебя? И что мы там с ним делать вдвоём будем?

– Нет, подожди, почему без меня? На машине с тобой поедем, и я между выставками приеду, уже прикинул маршруты и даты, там не слишком далеко. На пару дней буду заезжать, а в августе и на неделю получится, порыбачим, в речке покупаемся, да, Волчонок?

– Ма-ам, нет, ну пожалуйста! Почему мне тут не остаться? Я справлюсь! До этого же справлялась.

– Нет, Ань, до этого полдня в школе, а после школы секции, а на каникулах что? В квартире будешь всё лето сидеть? Или одна как шпана по дворам слоняться? Ну уж нет. Да и дедушка рад будет.

– А день рождения? В июне же день рождения, вы приедете? Или что, его тоже вдвоём с дедом отмечать?

– Так у тебя же там были какие-то друзья? Вот их и позовёшь, папа, скорее всего, приедет, а я очень постараюсь.

– Какие-то друзья?! Мам, я их в последний раз видела, когда мне было пять! Я уже и не помню никого.

– Ой, не начинай, две недели будет, перезнакомишься со всеми.

Аня пнула спортивную сумку под кровать. С первого этажа доносился хохот дедушки и отцовские глупые шутки. «Перезнакомишься со всеми, конечно…» – поёрничала она книгам и кассетам, с грохотом рассыпавшимся по столу. Кроме чтения и музыки, никаких занятий придумать она не могла.

– И чем это лучше лета в квартире? Там хотя бы с одноклассниками можно было бы погулять. И телевизор ловит.

Отец уехал рано утром. Аня радовалась, что хотя бы додумался разбудить её, чтобы попрощаться, но позавтракать вместе отказался. Собрав бутербродов и термос чая, он прыгнул в машину и укатил по просёлочной дороге, поднимая пыль.

И всё застыло. Первая неделя лета тянулась бесконечно. Дедушка в основном молчал, раздавая редкие невнятные указания. Не ощущалось, что ему нужна какая-то помощь, и Аня думала, это потому, что он давно жил один и просто привык всё делать сам. Он лишь единожды поинтересовался у Ани, как много им задали на лето и справится ли она самостоятельно. И услышав положительный ответ, пробубнил что-то в духе: «Ну вот этим и занимайся».

На третий день, не в силах слоняться по дому и участку без дела, Аня откопала в сарае старый бабушкин велосипед. Постаралась отмыть его от ржавчины и грязи. Дед, вернувшись с дальних огородов на обед, помог смазать цепь, перекрутить сиденье и надуть колёса. И весь оставшийся вечер Аня каталась вокруг дома по песчаной тропинке, стараясь совладать с этим капризным железным монстром. По росту он был великоват, руль не слушался. В городе своего велосипеда у неё уже несколько лет как не было. Она с грустью вспомнила бежевый детский велосипедик, на котором каталась в начальных классах, и в очередной раз, еле войдя в поворот, решила закатить облезлого монстра обратно на участок. Дедушкин пёс облаял её у входа в калитку.

– Цезарь! Фу! Да я это, я, – ворчала Аня на короткошёрстную дворняжку.

В её роду точно были борзые. Ладно сложенный, совсем ещё молодой пёс прыгал вокруг, пытаясь закинуть лапы Ане на плечи.

– А ты чего только вокруг дома катаешься? – Дедушка отточенным движением схватил пса и зацепил цепь за ошейник.

– А можно дальше уезжать? – Удивилась Аня. Дед поднял бровь. – Ну, то есть я даже и не знаю, куда на нём поехать.

– Это в городе у вас везде машины и люди злые…

– Дедуль, да не злые там люди.

– Может, и так, просто много их, а тут, куда глаза смотрят, туда и катайся, никто тебе ничего не скажет и не сделает. Природа вон какая красивая, чего вокруг дома-то колесить.

– Да я и не боюсь, – как-то виновато пробубнила она, опасливо покосившись на овсяное поле, начинавшееся за забором участка. Поймав её взгляд, дедушка вытащил из-под растянутой футболки что-то маленькое, блестящее, на серебряной цепочке, и повесил внучке на шею.

– Оберег, чтобы ничего не боялась, – улыбнулся он.

– Дедуль, да не боюсь я! А что это?

Аня рассматривала монетку, подняв её двумя пальцами на уровень глаз. Через дырочку в центре была продета цепочка, цветы и завитки украшали обе стороны, а ещё непонятные надписи, совсем не похожие на обычные цифры.

– Да привезли когда-то давно, может, из Китая или из Японии, кто их там разберёт, эти черточки. Не знаю. Это бабуля твоя носила. Любила цветы на ней.

– Спасибо, – кивнула Аня, пряча подарок под одеждой. – А не жалко? Ты же теперь получается без оберега останешься.

Дед расхохотался, и Аня поджала губы, готовясь уже обидеться, но он потрепал её по голове. Было больно. Силу дед рассчитывать совсем не умел, но Аня отчего-то воспряла духом.

– Чего это, мне для внучки что-то жалко должно быть? Вот насмешила! А завтра, ты давай до Рейнеке докатись, там Тима уже спрашивал, почему к ним не заходишь.

Аня вспомнила, что в детстве летом играла с мальчиками Арсением и Тимофеем. Мальчишки с очень странной фамилией, она тогда ещё думала, что Волковы – это необычное семейное имя, но приехав к деду, обнаружила в соседях Шимдтов, Гоферов, Миллеров вперемешку с Петровыми, Ивановыми и Соколовыми. Но даже среди них «Рейнеке» звучало как шутка, как какое-то выдуманно-ненастоящее слово. Тима обиделся на неё, когда она в первый раз озвучила ему свои мысли. Дед же сказал, что это их бабка стращает, мол, потомки великих мукомолов и основателей деревни.

– Но это глупости все какие-то, уже при союзе не было здесь никакой мукомольни, всё порушили вместе с церквями, а большинство немецких фамилий, живших в степях ещё с Екатерининских времён, разбежались, сменились или обрусели. Но есть и те, кто остались, пережили. И теперь гордятся ими отчего-то чрезмерно. Ты перед Тимофеем извинись. Даже так, не гоже над чужими именами смеяться, он же его не выбирал. Мальчик он добрый, сразу простит, если извинишься.

Аня тогда извинилась. Вот и всё, что она помнила про соседей. А ещё, что Тима постоянно вредничал и отбирал её игрушки. Но тогда ей было пять. А сейчас? Просто приехать и позвать кататься?

– Как-то неудобно.

– Да отчего ж неудобно-то? Велосипед есть, погода вон, сказка, ни жары, ни дождей, ты только утром рано не заезжай, там пацанята отцу помогают с хозяйством, а после полудня шатаются по деревне без дела, хоть тебя с собой возьмут.

– Мама таких шпаной называет.

– Ну маме твоей виднее, конечно, да. Здесь дети – это просто дети. Чего дома сидеть, когда на велосипеде на речку можно.

Тима узнал её сразу. Ане даже стало как-то спокойнее от его болтливости и дружелюбия. Он вырос в красивого парня, вытянулся на голову выше, и рядом с ним Аня выглядела как ученица начальных классов. В школе она всегда стояла одной из последних в линейке на физре. А теперь и вовсе ощутила себя мелюзгой. А вот его младший брат Сеня вырос скорее вширь, он не был сильно выше Ани, да и толстым назвать его язык не поворачивался, Тима как-то сразу ляпнул: «Сейчас наш крепыш подойдёт и поедем». И, наверное, крепыш и было лучшим его описанием. В отличие от брата он не был болтлив и каждый раз, когда открывал рот, говорил какие-то гадости. Аня сочла его врединой.

Но уже через несколько дней поменяла своё мнение, когда на подъездах к их дому её облаяла стайка бродячих собак. Сеня выбежал на помощь. Он шумел, кричал, кидался в них камнями и палками, но ни разу не попал. Собаки, гавкая, разбежались, поджав хвосты.

– Ну ты и мазила! Спасибо, что помог, – улыбаясь, поблагодарила Аня, закатывая велосипед на лужайку дома Рейнеке.

– Ничего не мазила! Я же тебе не живодёр какой-то, собак калечить. Зачем? Припугнешь и разбегутся. В тебя бы камнем точно попал, – съехидничал он и получил за это подзатыльник от подоспевшего Тимы.

– Опять шавки эти прибежали?

– Ага, сколько не гоняй, возвращаются.

– Ты, Ань, не обращай внимания на его слова, – чуть позже оправдывался за брата Тима.

Они втроём добрались до маленького пляжа на ледяной и шустрой речке. Сеня сразу полез кататься на тарзанке, натянутой на склонившейся над водой старой ветле.

– Он камнем в меня грозился кинуть, – Аня сделала обиженный вид. Но она скорее притворялась перед Тимой. Она нисколько не злилась на Сеню, наоборот, ей даже понравилось, что тот не стал обижать собак. Больше всего она не любила мальчишек, издевавшихся над слабыми.

– Да это он шутил, конечно, говорю же, крепыш иногда перегибает, тем более с девчонками разговаривать не умеет совсем. Хотя мама говорит, что он животных больше, чем людей, любит. Но я думаю, это не так.

Сеня с кучей брызг плюхнулся в ледяную воду с тарзанки, исполнив сальто в два оборота, показавшееся Ане уж очень неуклюжим, отчего она в голос громко расхохоталась. Мальчик вылез из речки весь трясясь, с посиневшими губами, и, зыркнув на смеющуюся Аню, снова полез на тарзанку.

– А что это за собаки были? Они часто к вашему дому прибегают? – спросила Аня, поглаживая лист мать-и-мачехи, всё пригибавшийся обратно.

– Ай, да это цыганские, они встали с той стороны за асфальтовой дорогой.

– Где? Там, где поля с подсолнухами?

– Ага, чуть туда дальше, где лесок за полем начинается.

– И чего они там делают?

– Живут.

– В лесу? – удивилась Аня. До этого она видела цыган только на вокзале и прилегающих к нему улицах. И это были в основном женщины с маленькими детьми, предлагавшие погадать по руке.

– Да нет, не в лесу, у них там и палатки, и трейлеры, и даже генератор свой есть! Передвижной городок.

– А что они здесь делают?

– Да ничего особенного, работают, торгуют, меняются. Вон несколько человек к бате моему утроилось на две недели с полем помогать. К Соколовым тоже прибились, старый дом им ремонтируют. Тётки их потолок в «клубе» помогают белить. А как закончатся подработки, уйдут куда-нибудь, в Карамыш или в Полевку дальше поедут, кто их знает. Долго летом не стоят.

***

Вторая неделя лета тянулась не так грустно и уныло, как первая, отчасти благодаря Тиме и Сене, а отчасти потому, что Аня наконец-то договорилась с дедушкой об обязанностях. Ей доверили заботу о кроликах и курах, а также они с дедом разделили готовку. Ане выпало готовить ужины по пятницам и выходным. В отличие от прошлых приездов к деду, в этот раз ей даже нравилось жить в его доме. Хотя, скорее, ей нравилось, что ужинать ей не приходится в одиночку. Завтраки она пропускала, так как дед просыпался слишком рано, а обедала обычно либо в доме у Рейнеке, либо вместе с мальчиками ела бутерброды на берегу реки или на вершине холма. Каждый день они катались куда-то в новое место. Ребята будто выстроили план показать Ане за лето все интересные места в округе, хотя и отрицали существование такого плана.

И каждый раз она не справлялась с бабушкиным старым велосипедом. Падение за падением, на локтях и коленках уже не было живых мест. В конце второй недели лета, после поездки на дальнее озеро, свалившись там кубарем в ветловом лесу, Аня вернулась вечером к ужину. Дед вытащил ветку, застрявшую в её волосах, достал перекись и усадил на кресло, выгнав с него недовольного серого кота.

– Ты это, немного потерпи ещё. Два дня же осталось до дня рождения, – извиняющимся тоном пробубнил он. – Бабулин велосипед, конечно, не по тебе сделан.

– А причём тут мой день рождения? – дедушка охнул и замолчал. – Знаешь что-то? – Аня сузила глаза, точно хищная птица.

– Да чего мне там знать, ляпнул просто не подумав.

– Точно знаешь что-то! Папа приедет? Он тебе что-то говорил?

– Да не знаю я ничего! Любопытной Варваре… – дед схватил Аню за нос, и она услышала зловещий хруст, но всё равно весело рассмеялась.

– Так я тебе и поверила! – захохотала она и убежала переодеваться перед ужином. – Он сказал, что велосипед подарит? – свесив голову через перила, продолжила она приставать к деду на расстоянии.

– А ну кыш! Ты чего кошка так любопытствовать? Иди давай переодеваться и ужинать.

Она плюхнулась на кровать. Так хотелось новый велосипед, лёгкий и удобный, чтобы наконец-то утереть нос Сене, постоянно кружившему вокруг неё, словно она улитка какая-то. Вынув из рюкзака плеер, она поставила на зарядку аккумуляторы и разложила кассеты на столе. Тима предложил скататься завтра после обеда до лагеря цыган, туда собиралось несколько взрослых и ещё пара деревенских детей. Цыгане готовились сниматься со стоянки и устраивали мини-ярмарку на прощание.

– Ты лучше у них ничего не меняй. Все поломается быстро, – ворчал дед за ужином. – Но вот кукурузу они вкусно на мангалах пекут, это попробуй обязательно. Денег много с собой не бери. Вообще лучше с собой ничего не бери. На, – он высыпал мелочь на стол, – на вкусненькое попробовать хватит, а всякого хлама в сарае и так навалом.

Позже, ворочаясь в кровати, Аня ругала отца на чем свет стоит, ведь накануне отъезда она спросила его, нужны ли ей будут с собой карманные деньги, на что тот сказал, что там их некуда тратить, магазин единственный хозяйственный и денег на еду и всякие нужды он оставит деду. Послушав его совета, Аня выложила свой кошелек с накопленными деньгами, доставшимися ей на праздники и дни рождения, дома, в комнате квартиры. Почему же он не сказал, что существуют ярмарки и местные праздники? Может, он и сам о них не знал? С этими мыслями она и заснула.

С утра одевшись в джинсовые шорты и немного проданную после многочисленных падений с велосипеда темно-зеленую футболку, Аня сгребла мелочь со стола в поясную сумку и выкатилась на велосипеде до условленного места. Тима и Сеня уже ждали ее там, а с ними несколько местных мальчишек и девчонок. Одеты все были в рубашки поверх маек, на Сене, несмотря на жару, были «парадные» цветастые спортивки. Девочки, к ужасу Ани, все были с накрашенными глазами и ресницами. Одна была в сарафане поверх которого надела джинсовый пиджачок, вторая в футболке с «Титаником», заправленной в обтягивающие черные капри. И конечно, их предводительница.

– Ну привет, городская. Я Олеся, а ты? – Она надула пузырь из розовой жвачки и лопнула его с громким щелчком. На ней была самая короткая юбка, которую Ане только доводилось видеть, и глянцевая олимпийка из белых и оранжевых полосок. Со своим розовым блеском на губах и слипшимися ресницами она выглядела лет на двадцать, хотя была ровесницей Тимы, или чуть старше, «пятнадцать не больше».

– Я Аня, – все еще пытаясь определить возраст Олеси, пробубнила самая неопрятная из всех, городская девочка.

После короткого приветствия все попрыгали по велосипедам и понеслись по холмам к асфальтовой дороге. Аня отставала. Сначала она даже позлорадствовала над тем, как такие расфуфыренные девочки будут поспевать за ними. Но уже через пару минут пути осознала, что местные со своими велосипедами на короткой ноге. Олеся же могла дать фору всем мальчишкам и даже умудрялась это делать в своей, короткой до ужаса, юбке. Аня грустно выдохнула и только пыталась не отстать слишком уж далеко.

– Как же я хочу новый велосипед, – бубнила она себе под нос, задыхаясь на подъеме по холму, потеряв всех из виду.

– Забралась? – улыбнулся ей Тима на вершине. Остальных нигде не было видно.

– Оставили дожидаться городскую? – проворчала Аня, уперевшись взглядом куда-то в траву.

– Неа, сам вызвался, – просиял улыбчивый Тима. – Велик твой, конечно, просто отстой.

– Да уж, даже спорить не стану, – он легонько пнул Аню плечом. – Далеко еще до асфальта? Не могу больше!

– Да вон он, считай приехали уже. Давай, давай, «городская», – рассмеялся он. – Не отставай, а то нам с тобой кукурузы не достанется. – И прыгнув на велосипед понесся в сторону дороги.

– Как же я хочу новый велосипед! – крикнула Аня, прокручивая застрявшую педаль и забираясь на своего обшарпанного монстра.

В дальнем углу летнего неба, где-то за лесом, тонкой полоской ютившимся на горизонте, собирались темные облака. Вдали еле слышно громыхнуло. Аня оглянулась, легко крутя педали по ровной асфальтовой дороге, и в лицо ей задул поднявшийся ветерок, прогоняя предгрозовой зной. «Как же хорошо», – подумала она и налегла на педали, догнав Тиму.

– Смотри! Там дождь собирается!

– А? Да нет, стороной обойдет. Вон, наши уже все здесь.

Они подъехали к велосипедам, развалившимся в повалку на траве у тропинки, и, оставив свои там же, зашли в палаточный городок. Отовсюду доносилась веселая музыка, напоминающая индийские мотивы; буквально у каждой палатки стоял магнитофон, и звуки сливались в какофонию. Местных оказалось больше, чем изначально говорил Тима. Кто-то переворачивал мясо, кто-то копался в горках одежды, разложенных на картонках. Дети бегали с самодельным самолетиком в окружении стайки гавкающих собак. Друг дедушки сидел на пластиковом ящике, приспособленном под табурет, рядом с цыганским старичком и что-то забористо обсуждал, чокаясь и разливая жижу из общей фляги.

– О! Так это же Анна Григорьевна! – кинулся он к ней и потащил, усаживая на ящик-табурет. – Ну, Яков Иванович, скрывал от нас такую невесту! – Тима закатил глаза. – И где он? Носу не катит из своих огородов, совсем уже! Ты, Ань, ему передай-передай, что я жду его у себя опробовать медовуху.

– Передаст, – огрызнулся Тима и вытянул Аню за руку из компании пьяниц-старичков.

Она слышала пошлые шутки и причитания, но решила не оборачиваться и просто шла за Тимой. Спустя пару минут они нашли Сеню под деревом в компании двоих маленьких девочек. Одна висела у него на спине, а вторая сидела на корточках и горько плакала.

– Даладно, – грустно выругался Тима, подходя к нему. – А мама где?

– Вон в одежде роется. На твоя очередь, – Сеня снял с загривка девочку и передал брату.

Маленькая Кира радостно вцепилась Тиме в волосы, когда он посадил ее на плечи. Кудрявая девчушка двух с половиной лет была самой младшей в семействе Рейнеке и смотрела на всех светлыми, влюбленными глазами. Самый позитивный ребенок, которого встречала Аня. Она перевела взгляд на девочку лет восьми, все еще заливисто ревущую на корточках. Лиза Соколова, или как все ее называли «плакса Лиза», приходилась Тиме и Сене двоюродной сестрой. И как показалось Ане за прошлые две недели, служила им наказанием. Не было ничего хуже, чем взять ее с собой на речку или на озеро. Тима посмотрел на Сеню с Аней и получил шлепок маленькой ручкой прямо по лицу.

– Сходите за кукурузой. А я пока Киру маме отнесу. Лиз, ты со мной или с Сеней пойдёшь? – Сеня скорчил умоляющее лицо.

– За кукурузой? – Лиза подняла лицо, вытирая слёзы и сопли.

– Нет, я вон к маме, туда, где одежда, а Сеня за кукурузой пойдёт.

– Никуда не хочу! Хочу домой! – разревелась она пуще прежнего и шлёпнулась в истерике прямо на траву. Тима пожал плечами и быстренько сбежал, подмигнув брату. На виске у Сени вздулась вена, а лицо покраснело от злости.

– Хочешь, я схожу, на всех кукурузы возьму? – тихонько спросила Аня, пока Лиза ревела и каталась по траве. Судя по взгляду Сени, он просто хотел быть где-нибудь «не здесь», и Аня, решив не дожидаться ответа, направилась к круглым железным бочкам, на которых жарили кукурузу. Она купила шесть початков, и ей сложили их в голубенький пакет-майку, обильно посыпав всё солью. «Про соль не спросила», – нервничала Аня, возвращаясь, вдруг мальчики без неё любят, а уже всё посыпали.

– Эй, городская, как тебя там? – Аня обернулась.

Олеся сидела, закинув ногу на ногу, на бревне, приспособленном под лавочку, рядом стояла девочка в майке с «Титаником».

– Аня. Чего вам? – Аня старалась не грубить, она уже приметила, что местные не всегда хотят обидеть, даже если говорят вещи, которые на её районе сочли бы хамством. Вот только в том, что Олеся тоже относится к этому феномену, она очень сомневалась. Но ссориться не хотелось, да и кукуруза остывала.

– Ты к бабке сходила уже?

– А? Куда? – Аня подошла к девочкам и поставила пакет на бревно.

– Тут есть костяная бабка. Цыганка, которая на костях гадает.

– И зачем мне к ней ходить?

– Как это зачем? Про парня своего спросить, у тебя что, там в городе и парня даже нет? Ну не знаю, про Тиму спроси. – Она улыбнулась ехидной улыбкой на мгновение и продолжила наигранно жевать жвачку. Подружка громко расхохоталась. Ане захотелось ударить их обоих. – Или ты боишься?

– Да денег у неё просто нет, вон майка драная какая. – Вставила свои пять копеек подружка Олеси.

Аня почувствовала, как в животе лопнул какой-то яростный комок, она схватила пакет, и холодок пробежался по позвоночнику, застыв на воротнике, под волосами. Злость словно царапала коготками шею. Мерзкие.

– Ничего я не боюсь! Где там эта ваша бабка?

Они втроём дошли до дряхлой брезентовой палатки, стоявшей на некотором отделении от «городка». Девочки хихикали и подначивали, и несмотря на то, что Ане совсем не хотелось туда заходить, она окинула Олесю злобным взглядом, всё-таки залезла в палатку.

Запах был отвратительный. Пахло сыростью и старыми матрасами, вперемешку с приторными благовониями. Палочки дымились прямо внутри. «Как она здесь ещё не сгорела заживо?» – подумала Аня и сквозь слёзы, накатившие на глаза, присмотрелась к старухе, сидевшей, сложив ноги лотосом, в глубине палатки. Бабка была худая как смерть. Цветастый шёлковый халат, узором напоминавший ковры, висевшие у всех старушек на стенах, свисал на ней словно на вешалке, не пряча, а скорее подчёркивая болезненную худобу. Из-под рукавов торчали тонкие жилистые руки с длинными жёлтыми ногтями. Вьющиеся седые волосы собраны в гнездо на голове. Аня на секунду забыла, как разговаривать, а бабка смотрела на неё оценивающе и кашляла.

– Чего пришла? – вдруг прохрипела она, наконец-то прокашлявшись.

– Я… Мне тут девочки рассказали, что вы гадаете.

– Девочкам гадаю, да. Деньги есть у тебя?

Аня порылась в поясной сумке, вытащив остатки мелочи, и сложила на деревянную доску, лежавшую напротив бабки, служившую ей столом.

– Маловато, – гадалка ногтем разложила монеты в линию. – Больше ничего нет?

– Могу кукурузу вам отдать.

– Сдалась мне твоя кукуруза.

– Больше ничего нет.

– А на цепочке что? Крестик? – она ткнула Ане в шею пальцем, потащив за цепочку, и монетка с дырочкой выскочила из-под футболки.

– Это оберег. Какая-то иностранная монетка. Не думаю, что много стоит.

Старуха сузила глаза.

– Ну, если ничего не стоит, то и её давай. Тогда погадаю.

Аня на мгновение заколебалась. Но вспомнив, как легко дед отдал монетку и как ехидно улыбалась Олеся, сняла с цепочки серебристый кружочек с выгравированными цветами и кинула на доску к остальным. Бабка улыбнулась.

– На вопрос? На любовь? Или на будущее хочешь погадать?

Аня задумалась. Она пришла сюда только чтобы не выглядеть трусливо в глазах Олеси. Да и не было у неё никаких вопросов. Её жизнь была ей отчего-то совершенно понятна. Школа, потом институт, как хотела мама. После пойдёт работать, появится квартира, в которой она так и будет сидеть по вечерам одна и есть пюре с сосисками. На счёт любви также не было идей. Ей, в отличие от подружек, не нравился никто из класса, никто из дворовых, никто с плаванья. В шестом классе она даже притворилась, что ей нравится мальчик с художки, когда все разговоры подружек начали сводиться к обсуждению одноклассников. Но тратить гадание на вопрос про любовь ей казалось бессмысленным.

– Чего задумалась?

– Не знаю, о чём спросить.

– О как? А чего пришла тогда?

– Что бы погадать.

– Когда нечего спрашивать, незачем и гадать. – Бабка сложила руки на груди, изображая важный вид. – Может, на это лето погадать?

– На лето? Да, давайте.

Старуха вытащила глиняный стакан и долго трясла его, словно погремушку, закрыв отверстие рукой. Пела заунывную песню и трясла, трясла, трясла, Аню начало укачивать. Дым от палочек сгущался, и дыхание спёрло. На висках выступил пот. Как вдруг бабка убрала руку, и кости с грохотом рассыпались по доске-столу. Девочка ахнула. Это были настоящие кости, а не игральные, как она подумала изначально. На разного размера костяшках были вырезаны знаки и полоски, на каких-то кружки, чёрточки, треугольники. Все кости были разной формы, различались по цвету и размеру, некоторые выглядели совсем свежими. Разглядывая весь этот хаос, единственное, о чём думала Аня: «Хоть бы они были не человеческие».

– Вижу только половину тебя. Вторую потеряла. Давно потеряла. Но если победишь злость и будешь смотреть не только туда, где «видно», но и туда, куда стоило бы смотреть, может, найдёшь потерянное. Тебе соврут ящерицы, берегись. Вижу какое-то место, что пугает тебя, но со страхом тоже сможешь справиться, если найдёшь утраченное. Вижу что-то некрасивое. Оно как шрам, зажившее, от того что разорвали. А ещё…

– Что ещё? – в момент, когда бабка многозначительно замолчала, Аня вдруг придумала вопрос, который её действительно интересовал, как же он сразу не пришёл ей в голову?! Нужно было спросить, подарят ли ей велосипед! Дед что-то об этом проболтался, но очень интересно, точно ли это так и какого он будет цвета… – Там про велосипед что-то?

– Что? Нет там не про какой велосипед.

– Уверены?

– Вот мерзавка, ничего тут нет про велосипеды. Тут другое.

– А что тогда? – грустно выдохнула Аня, начав скучать.

– Тень.

– Тень?

– Да. Тень-сестра. Ты её разбудила.

– И что мне с ней делать? Что это вообще такое?

Старуха молчала, сверля девочку взглядом, уставилась куда-то ей на шею. Ане стало неприятно от этого её взгляда. Повисла пауза.

– Мне откуда знать, больше ничего не видно, – вдруг оскалилась бабка. – Тем более за такую низкую цену. Разживись денюжкой и приходи ещё. Посмотрим тогда, что это за тень.

– А про велосипед там точно ничего нет?

Аня выбежала из палатки под крики и причитания старухи. Девочек рядом уже не было. Не стали ждать.

– Вот гадюки! – выругалась Аня и отправилась на поиски братьев Рейнеке.

– Кукуруза остывшая, – констатировал Сеня, сидя на бревне. Довольный Тима уминал уже вторую. Их мама забрала сестёр и ушла, поэтому все шесть початков были поделены между братьями и Аней.

– Чего нагадала-то старуха?

– Да ерунду какую-то про тень, – злилась Аня.

– Она маме перед тем, как Кира родилась, гадала.

– Сбылось?

– Ага, ма говорит, всё сбылось слово в слово. А ты про что спрашивала?

– Про велосипед спросила. Но про него она ничего не увидела.

Где-то уже совсем рядом прогремел гром и поднялся ветер. Тима задрал глаза на небо.

– Ты же говорил, что стороной обойдёт?

– А он всегда про дождь ошибается, – рассмеялся Сеня. – Поехали давайте домой. А то Аня на своём веле в грязи точно забуксует.

Аня с досадой выдохнула, возразить было нечего.

Дома за ужином Аня рассказывала деду самые запомнившиеся события, например, про его друга пьяницу, накинувшегося на неё с расспросами, про шум-гам и музыку одновременно играющую из десятка магнитофонов и, конечно, про Олесю. Как же она ей не понравилась. Дед хохотал и подначивал, а Аня всё не могла угомониться, пока не дошла до рассказа про бабку-гадалку. Она рассказала, что хотела выспросить про велосипед и вкратце пересказала предсказание, что нагадала ей старуха. Как вдруг выражение лица дедушки переменилось. «Неужели его гадание так испугало?» – подумала Аня, но долго размышлять не пришлось:

– Ты ей бабушкину монетку что ли отдала?

Аня вдруг замолчала, не зная, что ответить, и только решилась кивнуть.

– Аня! Как же можно было?! Это же память была о бабушке твоей! Я же её тебе подарил!

– Извини.

– Да что с твоим «извини» теперь делать?

– А я что теперь сделаю? Раз подарил, значит, она была моя, как захотела, так и распорядилась!

– Да кто ж так поступает с вещами памятными?! Ты вообще что ли без мозгов?

– Я бабушку ни разу в жизни не видела, какая же это память? Чего теперь кричишь, не надо было, значит, мне её отдавать, раз такая ценная, – раскричалась Аня в ответ и выскочив из-за стола, хлопнула дверью комнаты.

Она сидела на кровати, слушая, как дед ходит по дому и ворчит. Он долго что-то переставлял, ронял, гремел. «Он что, решил все бабушкины вещи попрятать?» – недоумевала Аня. «Вот же блин, теперь он меня никогда не простит».

– Память, тоже мне… – она подошла к письменному столу. Бабушка погибла задолго до её рождения, отец тогда ещё школу не закончил, и Аня видела её только на старых семейных фотографиях. – И что мне теперь делать?

Аня села на стул, обхватив голову руками, и уставилась на свой потёртый синий рюкзак. На молнии кармашка висел брелок в виде маленького медвежонка, и к нему был прикреплён жетончик с именем «Каспер». Жетон принадлежал чёрной овчарке, собаке, которую она очень любила и отлично помнила, несмотря на то, что когда Каспер погиб, ей было всего пять лет. Аня пару раз звякнула жетоном и покрутила его между пальцами. Столько лет прошло, а она всё ещё хранила его как сокровище. И в этот момент ей вдруг стало так стыдно перед дедушкой. Почему же она не подумала про этот жетон, когда отдавала монетку? Она бы тоже кричала и злилась на деда, если бы он его потерял. К глазам подступили слёзы.

– Как же мне её вернуть? – спросила она у жетона. И принялась писать записку деду.

Как ей казалось, план был отличный. Она проберётся через окно по козырьку, спустится около сарая, возьмёт велосипед и доедет до этой предсказательницы. Главное – прокрасться, чтобы Цезарь не залаял, а дальше всё будет просто. Она собрала всё, что ей показалось более-менее ценным: кассеты, книжку, запасные аккумуляторы-батарейки. На что-то из этого она выменяет монетку обратно. Уже стемнело, и шёл дождь, но если одеть ветровку с капюшоном и кеды, то и не страшно, похолодало на улице не сильно. За час она точно доедет до цыган и часа через два-три уже вернётся обратно. Если повезёт, дед и не заметит записку. А утром она отдаст ему эту треклятую монетку, и всё. Вопрос решён. Если монетка вернётся, то и извиняться больше не нужно.

– Да, так будет правильно, – Аня распахнула окно и вылезла на козырёк. – Не очень-то и сильный дождь.

Она горько пожалела об этих словах спустя двадцать минут. Летний дождик превратился в ливень, стихийное бедствие, с ветром, громом и молниями. Вода хлестала по щекам. Шквальные порывы заваливали на бок. Ехать на велосипеде по размокшей грязи было невозможно. Аня попробовала его катить, но и с этим возникли проблемы. Она вся испачкалась и промокла. Небо громыхнуло, молния осветила силуэт дуба, стоявшего у дороги между двумя полями. Аня решила переждать там. Не будет же он долго с такой силой лить.

Выжав ветровку и носки, она сидела на корнях дерева и дрожала. В мокрой одежде холодно даже тёплой ночью. Час спустя дождь начал стихать, и от этого стало немного теплее. Или, может, из-за стихшего ветра. Очевидно, что нужно возвращаться домой, как только дождь закончится. Аня уткнулась лицом в руки. «Ну, день ссоры я, наверное, переживу. Если не будет дождя, может, Тима и Сеня согласятся завтра со мной туда скататься?» – думала она. Как вдруг гром загремел, словно земля развалилась напополам, и в поле, в нескольких метрах от неё, ударила молния.

Точно в замедленном фильме, Аня увидела, как из земли от взрыва полетели куски, поднялся дым, и, хоть и мокрые от дождя, колосья начали тлеть.

«Интересно, могут загореться во время дождя?» – пронеслось в голове, но она уже бежала к тому месту, бросив велосипед под деревом.

Затоптав тлеющие колоски, девочка вырвала охапку и похлестала ими об землю. Достала фонарик. Ей было интересно, куда именно попала молния, она водила кружком света по земле. Дождь совсем закончился. Двигая лучиком то влево, то вправо, она так и не нашла места, куда пришёлся удар. Остановив свет на колосьях, она заметила желтые глаза. Вскрикнула. Выронила фонарик.

– Эй! Ты кто? – крикнула Аня трясущимися руками, поднимая фонарик с земли.

Из колосьев встал сидевший в них мальчик. Он был каким-то бледным и лохматым. В свете фонаря его глаза сияли искрящимся янтарём, точно излучая золотой солнечный свет. Он закрыл лицо рукой, прячась от света.

– Ой, извини, – Аня опустила луч пониже, чтобы не слепить его. – Ты что здесь делаешь? Тоже молнию увидел?

Он посмотрел на лёгкий дым, ещё поднимающийся от колосьев, а потом обратно на Аню. Она приметила, что одного с ним роста.

– Ты чего? Немой? – не унималась девочка, не могла вспомнить его среди детей, которых видела в деревне. Где-то вдалеке, в лесу за дамбой, нежно светились зелёные огоньки. «Может, там ещё одно цыганское поселение, и он оттуда пришёл?»

– Не твой, – вдруг сказал мальчик, грустно уставившись куда-то на свои босые ноги.

– Д нет… Я же не о том… Я Аня, – решила представиться Аня, не знающая, как реагировать на подобный ответ. «Может, он просто не знает значение этого слова?»

– Я знаю кто ты.

– А? Откуда? Мы виделись с тобой раньше? Как тебя зовут?

Он просто кивнул и пошёл в сторону дерева, под которым валялся её велосипед. «Он серьёзно? Вот так возьмёт и уйдёт?» – опешила Аня, не зная, что делать. Как вдруг подумала: «А что, если он решил велосипед украсть?! Дед мне точно не простит, он ведь тоже бабушкин!»

– Эй! Стой! А ну стой! – Аня кинулась за ним. – Только велосипед не трогай!

Она схватила его за мокрую запахнутую рубашку. Мальчик вздрогнул и удивлённо уставился на неё.

– Прости. Просто я сегодня и так уже накосячила. Подумала, что если с велосипедом что-то случится, то это будет конец.

Они шли к дереву, и Аня тараторила молчаливому мальчику историю о том, как она отдала монетку за предсказание, как на неё обиделся дедушка, и про то, как она оказалась под этим деревом. Они забрали велосипед, и Аня катила его по дороге в сторону дома. Мальчик тихо шёл рядом.

– Ты меня до дома хочешь проводить? Разве тебе не в другую сторону? – спросила она, показывая рукой в сторону дамбы, где всё ещё светились зелёные огоньки.

Он показал рукой в сторону тропинки, начинавшейся у её дома. По ней с керосиновой лампой и весело гавкающим Цезарем бежал им навстречу дедушка. Аня грустно выдохнула, представив, какой скандал ей сейчас закатят.

– Наверное, записку прочитал, – попыталась улыбнуться она.

Мальчик вытащил из кармана камушек и протянул его Ане.

– Яньйи, – прошептал он.

– Аня! – закричал дед.

Аня обернулась на дедушку.

– Я здесь, дедуль! Всё хорошо! Не беги, я сейчас подойду! – крикнула она. А развернувшись обратно, обнаружила, что мальчик исчез.

«Куда делся? Опять что ли в поле спрятался? Деда испугался?» Она посветила фонариком по колосьям туда-сюда. Но Яньйи нигде не было. «Это же он имя своё мне назвал? Я же правильно поняла, что это имя?» – думала Аня, толкая велосипед навстречу деду, который наконец-то добежал до неё и накинулся с объятиями. Цезарь радостно скулил и пытался поставить на Аню лапы.

Она долго извинялась. Долго объясняла, что хотела вернуть монетку, но ливень помешал, что обязательно завтра скатается и всё исправит. На что дед тоже извинился, пообещал больше не кричать и не злиться. Не нужна ему монетка, лишь бы Аня по ночам по полям не бегала. На том и помирились.

На утро она проснулась тринадцатилетней Аней Волковой. Вытащив из-под подушки гладкий серый камушек с дырочкой в центре, посмотрела сквозь него на дощатый потолок. Голос отца раздался где-то внизу. Она пулей вылетела из кровати и кинулась во двор прямо в пижаме. Отец поднял её и закружил.

– Привет, Волчонок! Поздравляю! – он чмокнул её в щёку и показал на крыльцо рукой. Там у входа под навесом, перевязанный голубой ленточкой, стоял новый, блестящий, красный велосипед.

Глава 2. Кролики и лисы

День рождения прошёл. Аня скучала в комнате, за окошком, уже третий день подряд, лил дождь. Она читала книгу из списка на лето, но строчки путались, все мысли были о новом велосипеде и вселенской несправедливости. Как же так, получив наконец-то столь желанное, не получается им воспользоваться. Девочка закрыла книгу и включила любимую песню, приладив кассетный плеер на ремне. Она разбирала подарки и вспоминала внезапное позавчерашнее счастье.

Помимо отца, к ней на праздник пришло семейство Рейнеке почти полным составом. Родители Тимы и Сени рассказывали весёлые истории о том, как они дружили в детстве с ее папой и куда любили кататься на велосипедах. Маленькая Кира носилась по дому, роняя вещи и приводя деда в ужас. Довольно быстро Аня с мальчиками сбежали наверх в её комнату, где она поведала им историю про ночной побег и неудачную попытку, в дождь, отправиться в цыганский лагерь, вызволять монетку.

– Удивительно, конечно, что молния в поле попала, а не в дерево, под которым ты сидела, – ворчал Тима, по-хозяйски рассевшись на Аниной кровати. – Вам там, в городе, не рассказывают, что нельзя под одиноко стоящими деревьями прятаться в грозу?

– Да не до этого мне было! Дождь просто в ураган какой-то превратился! – Аня с Сеней сидели на лоскутном коврике, уминая торт. На подносе громоздились тарелки и чай.

– И вообще, чего ты к молнии этой прицепился? Про мальчика ничего не знаешь?

– Неа, в первый раз слышу. Может, это и не имя вовсе было? На имя даже не похоже.

Аня прищурила глаза, вспомнив, как считала фамилию Рейнеке не похожей на фамилию. Но поучать Тиму не стала.

– Имя как имя. Может, цыганское или ещё какое, – вдруг вступилась она за нового знакомого.

– Яньйи, да? – задумчиво протянул Сеня. – Он тебе сказал, что за дамбой живёт?

– Нет, не говорил, он вообще практически не разговаривал, просто от дамбы мы были недалеко, и я видела какие-то огни, похоже было, что там кто-то живёт. Вот и подумала, что он либо с нашей деревни, либо оттуда, вариантов-то больше нет. Не в поле же ему жить.

– В нашей такого нет. Да и за дамбой, Ань, никто не живёт. Может, показалось?

– Нет, Тим, точно видела огни.

– Вдруг пожар там был? – Сеня посмотрел на брата.

– Да какой пожар? Тогда, дед Лёша бегал бы по деревне, заставляя всех траншеи копать, чтобы на поля не перекинулся огонь. Ты позапрошлый год забыл?

Сеня одобрительно кивнул и немного подумав прибавил:

– Да, Ань, к пожарам тут серьёзно относятся. Если горит даже дикий лес или поле, отдыхающее где-то недалеко, дед Алексей всех собирает, и мы идём от огня отгораживаться. Если перекинется на деревню, это конец, потом никто не потушит.

– Но я видела огни!

Мальчики переглянулись.

– Давайте, как дожди закончатся, скатаемся туда и посмотрим, – предложил Тима. – Если там чей-то лагерь встал, то встретим их, если уже ушли, найдём следы стоянки или, может, следы пожара, который дождь потушил, а дед Лёша его проспал.

Аня заулыбалась, обрадовавшись поддержке Тимофея.

– А что за камень он тебе дал? – вспомнил Сеня о концовке рассказанной истории.

– Вот, – Аня вытащила камушек из-под подушки и протянула его крепышу.

– Так это же куриный бог, – сказал Тима, слезая с кровати и присоединяясь к поеданию торта на полу. – У нас два таких висит, один в сарае, второй в курятнике.

– Который в курятнике, нашёл я! – гордо подметил Сеня. – На речке на дно за ним нырял.

Аня крутила камушек в руке.

– И зачем он мне его подарил?

Спустя два дня, сидя на подоконнике и слушая музыку в дождливый полдень, она всё ещё задавалась этим вопросом. Из окон её комнаты не было видно того самого поля. Лишь маленький его кусочек, самый краешек. Аня продела ленточку через дырку в камне и повесила его на шею, получился кулон. «Мама бы такое не одобрила», – подумала она и посмотрела сквозь дырочку. Гладкое и большое, почти сантиметровое отверстие.

– Ой! – на миг опешила она и в ужасе свалилась с подоконника. Потерев затылок, кинулась обратно к окну.

Но там никого не было. «Как странно», – подумала Аня. Вот только что она увидела на дереве, стоящем за забором, чёрного человека. Она смотрела на него буквально секунду, но успела разглядеть темный плащ, непропорционально огромные рукава и кожу, она была абсолютно чёрного цвета. Не как у героев иностранных боевиков, а точно человека закрасили угольными карандашами и поверх натерли кремом для ботинок.

Она открыла окно, высунулась и осмотрелась. «Спрыгнул с дерева и убежал?» Девочка накинула ветровку с капюшоном, сбежала вниз и, одевая резиновые сапоги, наткнулась на деда.

– Куда в дождь опять намылилась?

– Дедуль, там кто-то на дереве стоял!

– На дереве? Чего?

Дед ей, конечно, не поверил, но пошёл вместе с ней проверять. Они несколько раз обошли дом по кругу, осмотрели дерево и бурьян между ним и дорогой. Но ни следов, ни людей не нашли.

– Воображение у тебя разыгралось. Конечно, два дня дома сидеть да книжки читать, и не такое померещится, – отшучивался дед. – Ну ничего, ещё денёк потерпи, кончатся дожди, и будешь кататься.

За несколько дождливых дней Аня вычистила и вымела весь дом. Кроме дедушкиной комнаты: «мне тут такого не надо», – проворчал он. Доубиравшись в гостиной, девочка, под шутки и хохот дедушки, принялась за Мурлыку – серого пушистого кота. Ане казалось, кот думает, что это дед живёт в его доме. Он приходил и уходил когда хотел. Иногда складывал мышей на пороге, отъедая только голову. Бывало, что его не было видно два-три дня, но дедушка не поддерживал Анину панику и стремление бежать и искать пропавшего. «Ань, да чего ты к коту прицепилась, нагуляется, да вернётся». И Мурлыка возвращался.

С наступлением дождей кот постоянно вертелся где-то в доме. Он исцарапал Ане все руки, пока та пыталась вычесать колтуны и репейники из его шерсти. Зато вечером, лёжа на кресле с недовольной мордой, он стал наконец похож на домашнего кота. Аня довольно кивнула ему и заклеила царапину на щеке последним пластырем. «Быстро кончились», – прикинула она, выкидывая пустую коробку. «Вроде должен быть ещё один».

Мурлыка отвернулся и уснул. Не в пример своему имени, Аня ни разу не слышала, чтобы этот кот мурлыкал. «Вот же вредина», – подумала она и накрыла ужин на стол.

– Завтра уже солнечно будет. Накатаешься на велосипеде своём, – сказал дед после ужина.

И уже утром девочка радостно бегала по солнечному знойному двору. Спорыш разросся за несколько дождливых дней, превратившись в мягкий ковёр. Она покормила кур, кроликов, прополола сорняки в клумбе с цветами и сделала это всё так быстро, что стрелки часов не пробили даже полудня, когда, расквитавшись с ежедневными обязанностями, Аня запрыгнула на свой красный велосипед и покатилась к дому Рейнеке.

Это было так хорошо, что аж сердце щемило от восторга на поворотах, в которые она теперь входила легко и элегантно. Велик отзывчиво слушался каждого её наклона, не мешал, а помогал, вторил каждому движению. И пяти минут не потребовалось, чтобы отворить калитку дома Сени и Тимы. Но и сегодня судьба была жестока к желаниям Ани утереть Сене нос и покататься с ребятами по «делам». Их мама сообщила, что братья уехали с отцом в областной центр до самого вечера.

«Ну и ладно», – думала Аня, выворачивая на дорогу, ведущую к асфальтовой трассе. «Справлюсь и сама».

Подъём на холм оказался лёгким, на новом велосипеде поездка казалась весёлым приключением. И вот она уже рассекала по гладкому асфальту, проверяя, на сколько её новый друг сможет разогнаться, если ему не мешать. На одном из спусков скорость была такой, что распущенные волосы зачесались назад в странную причёску. «Вууууухууууу», – кричала Аня, привстав на педалях и домчавшись в миг, до края подсолнечного поля, собрала разлохмаченные волосы в пучок и свернула туда, где палаточным лагерем стояли цыгане.

– Да как же так?! – с грустью выдохнула она, стоя у бревна, на котором они с Тимой и Сеней ели кукурузу.

Вокруг было пусто. Ни палаток, ни трейлеров, ни единого магнитофона, играющего весёлую музыку. Только мусор валялся на траве, и какая-то, может, забытая, собака лаяла где-то в лесу.

– Уехали? Но куда? – Аня прокатилась на велике к тому месту, где стояла брезентовая палатка, но и там было пусто. Табор забрал костяную бабку с собой. А она утащила и её монетку.

Дедушка уже не ругался, но всё равно девочке вдруг стало стыдно, что у неё не получилось всё исправить. Бесполезная. Снова где-то залаяла собака, и Аня решила скорее вернуться к асфальту.

Прокатившись по дальней дороге обратно в деревню, она проехала ещё раз мимо дома Рейнеке, но заходить не стала, просто посмотрела, что машины нет под навесом. «Значит, не вернулись», – подумала она и поехала через край парового поля, чтобы срезать путь. Вывернула через тропинку почти у того одиноко стоящего дуба между овсяным и пшеничным полем. Усевшись на его корнях, она достала термос и бутерброды.

«Может, цыгане ушли ещё тогда? И теперь они встали за дамбой», – размышляла Аня. Ведь тот праздник был прощальным, а значит, сразу после него могли и сняться. «Было бы здорово, если это так!» Значит, за дамбой она найдёт костяную бабку и Яньйи.

И только в этот момент она вдруг задумалась. А зачем ей его искать? Ну, встретились на поле, проводил, да камушек подарил. Ничего такого. И если бы он хотел ещё раз увидеться, то не исчез бы вот так, испугавшись деда. Договорились бы о новой встрече.

Аня решила, что если получится его найти, то нужно ему тоже что-то подарить и поблагодарить по-нормальному за то, что проводил. Но что подарить? Она посмотрела в поле. Место, куда ударила молния, было совсем рядом. И она, оставив велосипед под деревом, отправилась на поиски.

При дневном свете Аня легко и быстро его нашла. Обгоревшие колосья служили маяком, небольшое углубление тоже нашлось почти сразу. Она хотела раздобыть «след молнии», фульгурит, образующийся после удара. Как в той книжке с глянцевыми страницами и красивыми фотографиями, которую часто листал отец для вдохновения. Аня вспомнила серию его керамической посуды, пупырчатой и странной, разнообразием своих форм и заигрыванием с природными мотивами. От воспоминания об отце её охватила какая-то странная тоска. Она встала с корточек и огляделась. Пустые бескрайние поля, медленно плывущие по небу облака. Так одиноко. Ни единой души вокруг. Всё застыло, и только ветер легонько носился по полю, порождая волны. Точно она осталась одна во всём этом прекрасном мире. И где-то в затылке застучала гнетущая обида.

Аня раскопала, ещё влажную после дождей, почву пальцами, но ничего не нашла. Посидев в колосьях, она присмотрелась и под одним из клочков разбросанной молнией земли увидела что-то странной формы. Пупырчатое, тёмного цвета, похожее на обуглившийся корал. Это был крошечный кусочек размером не больше пятирублёвой монеты. Но даже если и так. Яньйи наверняка же пришёл на поле тогда, чтобы его найти. Она аккуратно убрала находку в карман, обернув платком.

«Ну вот! Всё и налаживается», – думала Аня, крутя педали в сторону дамбы. Яньйи получит свою окаменевшую молнию, а бабка вернёт её монетку, и уже завтра они с Тимой и Сеней поедут на речку, где на лесном спуске она докажет крепышу, что не стоило ему дразнить её «улиткой».

Проехавшись по дамбе, Аня остановилась. Прикидывая угол, провела рукой от дерева до леса за ней в попытке вспомнить и рассчитать, где именно видела зелёные огни. И скатилась по песчаной тропке, ведущий в лес. Она бродила несколько часов, толкая велосипед рядом с собой, колёса застревали в подлеске, и много раз пожалев, что не спрятала его у входа в лес, она в сотый раз тихонько выругалась. «Это бесполезно» констатировала Аня, устав ходить. Она громко позвала Яньйи, кричала его имя снова и снова, распугивая птиц, но никто не отозвался.

– Эй! Кто-нибудь! Здесь есть кто-нибудь? – Крикнула она напоследок. Но и это не сработало.

Следов пожара или лагеря она не нашла. Начинало смеркаться, и в животе заурчало. Она не оставила дедушке записку, да и готовить ужин сегодня была её очередь. Нужно возвращаться. Расстроенная девочка закатила велосипед на дамбу. «Может, как-то не так посчитала?» – всё думала она. И решила, что как только Тима с Сеней вернутся, она уговорит их сходить вечером в поля. Ведь если стоянка всё ещё в лесах, то огоньки будут снова светиться.

Разогнавшись на спуске с дамбы и весело прокатившись мимо одинокого дуба по бурьяну на заднем дворе, девочка вывернула на дорогу и увидела дедушку, возвращавшегося с огородов. Он замахал ей рукой, подзывая. Они шагали в сторону дома, Аня катила велосипед, дед рассказывал очередную байку, Цезарь радостно гавкал и прыгал вокруг них. Аня призналась, что ездила к цыганам, но те уже снялись с места.

– Похвально, конечно, что ты бабулину монетку стараешься вернуть, но Ань, давай не будешь туда одна кататься. Ну его. А лагерь их вернётся ещё, не переживай, и бабка эта катается с ними каждый год, сколько себя помню.

Пес вдруг залаял и кинулся ловить что-то в кустах. Дедушка остановился и положил руку внучке на плечо. Хотя ей показалось, что он шлёпнул по нему и сжал, пытаясь сломать.

– Ай! – вскрикнула она, но дед лишь развернул её в сторону дома.

– Так! Это ещё что? – выругался он.

И девочка увидела, куда он смотрит. Около калитки сидел маленький кролик. Один из тех, что ей доверили кормить.

– Ой-ой-ой! – завизжала Аня и, уронив велосипед на траву, забежала в калитку. Двор напоминал иллюстрацию к детским сказкам: по изумрудно-зелёному ковру из спорыша прыгали маленькие кролики. Один спокойно жевал траву, другой чесал за ушком, рыжему, внезапно делал зализанную причёску Мурлыка.

– И ты тут! – прикрикнула Аня на кота, но тот не обратил на неё внимания.

– Вольер не защелкнула?

– Наверное…

– Чего стоишь, собирай давай! Только потихоньку, без резких движений, чтобы не спугнуть.

Почти час ушёл у них с дедушкой на то, чтобы поймать сбежавших кроликов и загнать их всех обратно в их сетчатый загон. Пересчитав по головам, Аня констатировала, что одного не хватает. Она присмотрелась и правда не было чёрного кролика с белым ушком. Его пятнистый друг, с которым они обычно сидели парочкой бок о бок, теперь сует нос в сетку, принюхиваясь, и встаёт на задние лапки в поисках пропавшего.

– Ну как?

– Один потерялся.

– Ладно, пошли ужин делать, найдётся завтра. Или ночью сам прибежит к загону.

– Думаешь? А что если не найдётся? А вдруг он из двора вылез и потерялся.

– Ань, да ну потерялся да нихай с ним. Это ж просто кролик.

Лежа вечером в комнате, Аня смотрела на досчатый потолок. Одна из досок легонько скрипнула, из щели посыпалась пыль, разлетаясь лёгкой дымкой вокруг электрической лампочки.

«Вдруг он на чердак прокрался?» – осенило её.

Аня взяла фонарик, обула тапочки и вышла в коридор, внизу тускло горел свет из дедушкиной комнаты и что-то бубнило радио. Она потянула раскладную лестницу и аккуратно поднялась на чердак. Сразу споткнувшись о коробку, выругалась, внутри что-то звякнуло. Аня пробежалась лучом фонаря между банками с засохшей краской, какими-то сломанными санями, скрученным в тюфяк матрасом, от которого пахло сыростью. Никого.

Девочка аккуратно вышагивала вдоль несущих балок, обходя различные препятствия, пока не дошла до места, которое по её подсчётам должно было находиться над её кроватью, и посветила на пол. Сантиметровый слой пыли был смазан, а везде вокруг следы лапок и когтей. Аня задумалась, что в точности не знает, как должны выглядеть кроличьи следы, но, пройдясь фонарём ещё раз и присев на корточки, чтобы внимательнее рассмотреть, она решила, что следы скорее похожи на птичьи или, может, это крысиные. Нужно будет дедушку расспросить.

Звякнула коробка. Девочка аж подпрыгнула. Развернулась, осветив фонариком вход на чердак.

– Мрмяу! – посмотрел на неё Мурлыка, сидя на боку покосившейся картонки, и спрыгнув убежал вниз. Коробка упала и рассыпалась.

– Вот проказник! – проворчала Аня и пошла собирать коробку. В ней лежали какие-то старые стеклянные баночки со специями, изъеденные молью перчатки, керамические чашки и всякая утварь, а ещё альбом с фотографиями, чёрно-белыми, приклеенными уголками к толстому картону. На фотокарточке с обложки стояла женщина. Аня узнала в ней бабушку, в доме деда было много её фотографий на стенах и полках. Но на этой она была совсем молодая, стояла рядом со свежепостроенным домом, там, где сейчас вольер с кроликами. За ней тоже было подобие вольера, только меньше и сколоченного на скорую руку. В руках она держала белого кролика. Аня ещё раз пробежалась фонариком по чердаку, прислушавшись и констатировав отсутствие каких-либо шабуршений, спустилась вниз, задвинув лестницу обратно.

Утром она сначала покормила кур. Оттягивала до последнего момент, чтобы зайти в вольер. Но тяни не тяни, а уж если взялась ухаживать, то кормить придётся. Девочка нарвала за домом свежей высокой травы, перебрала аккуратно, проверяя, не попали ли туда листья амброзии, росшей повсюду сорняком, и отнесла крольчатам. Натаскала воды, подмела, просыпала пол сеном и только после этого, защелкнув щеколду и подергав ручку двери, чтобы убедиться, она наконец-то посмотрела на них. Кролики вели себя как обычно. Ничего не выдавало в них следов вчерашнего побега. Пятнистый малыш с чёрными лапками сидел и спокойно жевал травинку.

– Вот блин, – выдохнула она. – Неужели только мне и есть дело до пропавшего.

Аня посмотрела на велосипед и с грустью подумала, что посоревнуется с Сеней завтра. Собрала бутербродов, налила пластиковую бутылку водой и отправилась прочёсывать все кусты вокруг дома. Довольно скоро она устала нагибаться и поднимать упавшую высокую траву и обзавелась тонкой длинной палкой. Теперь она бродила и тормошила ей заросли и кусты. Туда-сюда, сначала кругами вокруг дома, потом дальше и дальше от него.

Она залезла во двор «чёрного дома» – маленькая заброшка, обшитая чёрным рубероидом. Этот дом, призраком стоявший по левую руку от дедушкиного, пугал её с детства. Он тоже принадлежал их семье, и Аня знала, что у деда есть ключи, но заходить внутрь её никогда не тянуло. Она быстро осмотрела заросший сорняками двор и через заднюю калитку вышла к редкому ветловому лесу. Ветлы стояли далеко друг от друга, и в основном повсюду лежали поваленные старые деревья. Аня стучала по ним палкой в надежде, что если кролик прячется там, он испугается и выбежит. Обойдя заросли крапивы, она вышла к заброшенному колодцу.

Журавль у колодца сгнил от старости, и его бревенчатая шея переломилась пополам, повиснув на вилке, державшей её. Ане нравился этот круглый лужок, деревья словно все еще боялись подступиться и поглотить некогда оживлённый пятачок, стояли на расстоянии. Девочка решила заглянуть внутрь.

Она вспомнила все ворчания дедушки о том, что нельзя подходить к заброшенным колодцам, и шла очень аккуратно, каждым шагом проверяя, не провалится ли земля. Дойдя до круглой каменной стенки, она ухватилась за неё и посветила фонариком вглубь. Свет не доставал до дна. Кинув камушек она услышала, гулкий стук удара об землю. Колодец давно пересох. Пока она нагибалась, Куриный бог, висевший на шее, выпрыгнул из-под футболки, клацнув по каменным перилам. Девочка поймала его рукой и осмотрев на наличие трещин, покрутив, заглянув через дырочку в непроглядную темноту колодца, спрятала обратно под футболку.

– А что ты здесь делаешь?

Аня вскрикнула от неожиданности и оглянулась. Никого рядом не было.

– Где ты? – спросила она, приглядываясь к кустам. Голос был детский, может, Лиза за ней увязалась?

– Я тут! Смотри, смотри!

Маленькая рыжая девчушка высунула голову из-за противоположной стенки колодца и весело поджав кулачками румяные щёки, уставившись на колодезное дно.

– Ты туда уронила что-то? – спросила она Аню.

– Нет, не роняла. Просто камушек кинула.

– Зачем?

– Проверить, высох он или нет.

– А светом туда зачем светила?

– Хотела посмотреть, видно ли дно.

– Зачем?

– Да просто так. А ты тут что делаешь?

– От братьев сбежала.

– Одна гуляешь в лесу? – удивилась Аня.

Рыжая девочка была крохотной, разговаривала хорошо, но вот чтобы перегнуться и посмотреть на колодец, ей пришлось встать на цыпочки. Волосы до пояса взъерошенные, лохматые, рыжего цвета с желтоватыми выгоревшими прядками. На лице россыпь почти чёрных веснушек.

– Не гуляю. Маму жду, а братья затеяли драку, вот я и решила к тебе подойти. Интересно, зачем в колодец камни кидать. Вдруг там еда?

– Откуда там может быть еда? – удивилась Аня ходу её мыслей. – Ты голодная?

– Всегда голодная, – улыбнулась девочка, и Аня заметила у неё необычно длинные клыки. Смотрелось даже мило.

– У меня бутерброд есть. Хочешь половину?

Рыжая радостно закивала головой и шустро подбежала к Ане, засуетилась, понюхала её рюкзак, подергала за футболку, схватила за руку и легонько лизнула.

– Хочу, хочу, хочу бутерброд! Давай!

– Ладно, ладно. Не спеши, давай от колодца отойдём, – Аню развеселило столь необычное поведение.

Отойдя в сторону и найдя подходящее бревно, чтобы усесться, Аня разломила бутерброд и отдала ей большую часть. Девчушка сразу накинулась на него, жадно кусая, рассыпая по себе крошки. Аня ещё раз улыбнулась и аккуратно укусила свою половинку.

– Тебя как зовут? – спросила она, когда рыжая доела свой кусок и выпросила ещё и остаток от Аниного.

– Ляля.

– Красивое имя. Я Аня. Тебя к братьям проводить?

Девочка надула щёки и сложила руки на груди.

– Не хочу к ним. Только и делают, что дерутся и маме проблем своими визгами доставляют.

– Но не будешь же ты одна здесь ждать?

– А ты со мной подожди.

– Да, в общем-то, у меня дела есть, – Аня почесала затылок. Оставить девочку одну как-то нехорошо, с двумя братьями всяко будет спокойнее.

– Какие? Ищешь другой колодец?

– А, нет-нет. Да я к нему просто так подошла. Я кролика ищу.

– Что бы скушать?

– Нет. Он просто потерялся. Мы их с дедушкой разводим. А я вчера забыла защёлку закрыть, и они по двору разбежались. Всех поймали, кроме одного. Вот. Хожу, ищу теперь.

– В колодце ты его точно не найдёшь.

– Да знаю я! Говорю же, к колодцу просто так подошла. Ты, кстати, не видела тут кролика?

– Я? Нет. Мама знает, где живёт семейство Зайцев. Но тебе их будет сложно найти. Там у них много нор, и нужно ждать и выманивать.

– Нет. Зайцы мне не нужны. Ладно. Давай я всё-таки тебя до братьев провожу. Ладно?

– Зачем? – не унималась Ляля.

– Мне так спокойнее будет.

Они шли вдоль подлеска совсем недолго, колодец ещё был виден между деревьями. Ляля остановилась и картаво пролепетала что-то. Аня не разобрала слова, но из-за старой ветлы выглянули двое мальчишек. Все они трое были ровесники, даже роста одинакового, мальчики были такие же рыжие и лохматые, и даже рисунок веснушек на щеках был похож. «Неужели тройняшки?» – удивилась Аня, но расспрашивать не стала.

Она порылась в рюкзаке и вытащила конфеты. Раздала мальчишкам, которые её отчего-то побаивались и всё норовили спрятаться за дерево, но конфеты взяли. Потом подошла к Ляле и, потрепав её по голове, тоже вручила конфету.

– Не ссорься с братьями, ладно? Так хорошо, когда ты не одна, – Аня улыбнулась ей и, попрощавшись, зашагала в сторону дома.

– Аня! – крикнула Ляля, когда девочка отошла уже довольно далеко.

– Чего?

– А как выглядел кролик?

– Чёрный, маленький, с белым ушком.

Рыжая девочка ничего не ответив, скрылась из виду в кустах.

Вернувшись домой, Аня сделала план по летнему заданию и приготовила ужин. Дедушка уже скоро должен был вернуться. Она сидела на крыльце босиком, никак не могла найти тапок. И смотрела на свои босые ноги. Как же она их не любила. Ещё раз обыскав весь дом и не найдя, она взяла местные «гостевые» тапки, резиновые сланцы с открытым носом. Поколебавшись немного, Аня поднялась в комнату и, одев носки, залезла в тапочки. «Да, так лучше», – подумала она и услышала, как хлопнула входная дверь.

Дед что-то делал с генератором в сарае сразу по возвращении, так что ужинать садились уже в темноте. Пришлось даже разогревать жареную картошку, а салат дал слишком много сока, хотя дедушку от это только обрадовало. К ужасу Ани, он довольный, макал туда хлеб.

– Я на чердаке вчера старый альбом с фотографиями нашла, – вдруг вспомнила она.

– А чего это тебя на чердак потащило? – удивился дед.

– Услышала, как там кто-то шуршит, думала, кролик, а это Мурлыка оказался.

– Ну даешь, как бы тебе кролик на чердак-то забрался? – рассмеялся дед.

– Да не знаю я! Просто первое, что в голову пришло. А почему ты фотографии там хранишь?

– Да это папа твой, еще тыщу лет назад их туда закинул, а у меня все руки не доходят разобрать. Что за альбом-то?

– На обложке которого бабушка с кроликом стоит.

– А, этот. Это мы только с ней дом этот отстроили, она съехала от родителей из того черного дома, а тут стояла до этого избушка, в которой прапрадеды твои по бабушке жили. Я почти год после свадьбы все здесь расчищал, оставил от того дома только фундамент каменный, а остальное мы с бабушкой твоей и братом ее все сами выстроили. Вот этими вот руками, – дед покрутил огромной ладонью прямо у Аниного лица, и она даже не усомнилась, что он смог бы поднять огромную деревянную балку.

– Уже тогда кроликов разводили?

– Да это Марина, бабушка твоя, и начала их разводить. Я-то кроликов этих никогда не любил.

– А чего не перестал?

– Да как тут перестанешь, вольер есть, делать все уже умею, как-то и повода нет.

– Но если не нравится, отчего бы и не перестать?

– Ой, много ты понимаешь, это в городе принято дело любое бросать как чего не так. Тут такое не в чести, Ань.

Во всех соседних дворах залаяли собаки. Цезарь тоже разошелся на лай, сидя в своей будке.

– Ну кого там на ночь глядя принесло, – ворчал дед, выходя из-за стола.

Аня тоже вышла с ним на улицу.

– Ой тыж смотри! Лисица! Где там палка моя?! А ну прочь пошла, акаянная! – разорался дед, спускаясь с крыльца.

– Дедуль, стой! Смотри! – Аня повисла у него на локте.

Рядом с лисой, прячась где-то в ее хвосте, мялось трое маленьких лисят, а сама она держала во рту черного кролика. Увидев подошедших людей, выплюнула его на землю и в миг семейство лис скрылось где-то в темноте за калиткой. Аня ахнула и прижала руки ко рту. Дед пошел проверить.

– Тыж посмотри! Где такое видано! Живого принесла.

Дедушка подошел к Ане и вручил ей черного перепуганного кролика, белое ушко было все в грязи и слюнях, он трясся и попискивал, но был цел, невредим и определенно жив.

Глава 3. Тень-сестра и ее сумерки

Тусклый луч заходящего солнца пролез через покатую крышу чердака. Пылинки кружились в медленном танце. Луч неторопливо сдвигался, вторя течению светила, заигрывал со стеклянной банкой, распадался на радужный отблеск. Свет дотянулся до картонной коробки, тень, отбрасываемая ей, была особенно густой. Свет не справлялся с ней, здесь были её владения. Тень зевнула и поежилась, точно лесной кот, и солнце скрылось за тучей.

Девочка пнула спортивную сумку под кровать. Тень свернулась клубочком, вжалась в коробку, ища место потемнее. На столе комнаты этажом ниже рассыпались книги и кассеты.

– Имя мне Кайба, – сонно зевнув пастью, набитой акульими зубами, громоздящимися друг на друга в несколько рядов, она приоткрыла один глаз и принюхалась.

Она учуяла запах старика. Ещё живой. А значит, не прошло и тридцати лет. Чердак не изменился, всё пахло как и прежде. Тень обиженно зарычала. Она рассчитывала проспать не меньше столетия. Всё ещё сжимаясь калачиком, она зашипела:

– Имя мне Кайба при свете дня. Имя мне Кайба во владениях Луны-сестры. Тьма мне ложем мягким сплетется. Пробуждение сие ложно, – прочитала Кайба свою молитву и закрыла глаза.

В коридоре громко хлопнула дверь. Тень окончательно проснулась.

Кайба удивилась своему пробуждению. Она стелилась по полу, исследуя чердак. Ничего нового на нём не появилось, не чувствовалось ни лишней силы, ни каких-то оберегов, которые старик мог закинуть в одну из коробок. Она извилась и заклубилась вокруг поломанных санок. Старый клен. Но не из священной рощи. Такой клен мог бы разбудить её несколько веков назад. Но не сейчас. Сейчас она сыта и спокойна. Была спокойна.

Кайба засунула острые когти внутрь головы и хорошенько почесала. Подступившая ярость остыла. Она перелезла через коробку и устроилась под табуреткой, на которую был запрокинут прохудившийся медный таз.

– Имя мне Кайба… – начала она.

В комнате скрипнула половица.

Кайба чихнула от злости и пыли и, выскользнув из-под табурета, заглянула в щели в полу. На кровати, в комнате под чердаком, лежал человеческий ребёнок. Кайба принюхалась. Тот самый ребёнок, что будил её в прошлый раз. Тогда получилось заснуть почти сразу. А значит, и в этот раз можно выждать пару дней, и сон вернётся. Кайба зафырчала. Да так и будет, просто подождать, а дальше – любимый спокойный сон.

Ребёнок спал, ворочаясь от ночного кошмара. Тень воротила нос. «Нет, нет, нет, нет. Ни чуточки не интересно». Она забилась в угол, спрятав морду под лапкой. Но этот запах… Страх поднимался волнами, пропитывал старый матрас, тихонечко теребил её за бок. Кайба зарычала. Она любила чужие страхи, но не настолько сильно, как свой спокойный сон. Она обойдётся. Тень закрыла глаза. Как вдруг в запахе, доносившемся со второго этажа, появился чарующий, лёгкий аромат. Кайба привстала на локтях и радостно облизнулась. Ярость, злость, ненависть… вот оно! Это искушение ей было не превозмочь.

Она скользнула в щель в полу и, стелясь по лоскутному коврику, укрылась под кроватью. Втянула воздух ноздрями и передвинулась к изголовью, ютясь под подушкой, на которой спал человеческий ребёнок. «Одним глазочком» шептала Кайба, успокаивая себя. «Быстро гляну и буду только лучше спать» врала она себе, уже не помня себя от радости, юркнула в кошмарный сон.

Девочка колотила лёд разбитыми в кровь руками. Тень огляделась. Она обняла девочку, словно плащ, скрестив лапки на шее, а голову положив ребёнку на макушку, глазастым и зубастым капюшоном. Ребёнок злился. Лёд не поддавался, и фарфоровую куклу, тонущую в реке, достать не получалось.

«Как интересно» прорычала Кайба. Она принюхалась и огляделась. Запах сна был «настоящим», а вот всё остальное… она спрыгнула с детских плеч и заглянула девочке в глаза. Заплаканный ребёнок не выглядел испуганным или потерянным. «Что же это? Слезы ярости? Или, может, отчаяния?» Кайба не удержалась от такого соблазна и легонько лизнула девочкину щёку своим длинным чёрным языком, подцепив слезинку. Её затрясло от удовольствия.

– Интересно ты тут всё придумала, – сказала Кайба, вытягиваясь в человеческий рост и вышагивая по замёрзшему ручью. Она знала, что ребёнок её не услышит.

Она лапкой стряхнула снег с камышей. Прошлась по берегу. За спиной у девочки открывалось бескрайнее убранное поле, снег вперемешку со вскопанной чёрной землёй. Тень улыбнулась и вернулась на речку. Маленькая кукла так и билась об лёд с той стороны.

– А ты, я смотрю, и не против, – легонько постучала Кайба по льду, и кукла открыла глаза, заставив ребёнка взвыть от ярости. – Ну, ну, – тень погладила девочку по голове. – Это не поможет, ты же знаешь. Где же ещё один? Куда ты его дела?

Кайба озиралась по сторонам. Ей нравилось, как девочка исказила сон. Истинная подмена. В лучших традициях владычицы иллюзий. Она ощущала запах правдивых воспоминаний и ни улавливала ни единого сходства с тем, что видела. Она поёжилась от восторга. Человеческий ребёнок постарался даже слишком хорошо.

– Где же твоя мерзкая псина? – спросила тень.

И ответом ей стал исполинский чёрный пёс, сотканный из сажи и дыма, шагнувший на лёд из леса на противоположной стороне ручья. Девочка вскрикнула. А Кайба заливисто расхохоталась: «Вот умора!» Пёс кинулся на ребёнка, и она побежала от него в поля. Но спрятаться на пустынном поле было негде. Кайба продолжала смеяться.

– Лето в зиму, маленькое в большое, всё перевернула с ног на голову, – тень подошла к кукле, всё ещё смотря на девочку, безуспешно отбивающуюся от чёрного пса размером с двухэтажный дом. – Тебя такое устраивает? – Кукла медленно опустилась на дно, скрывшись в мутной воде.

Человеческий ребёнок вскрикнул, проснувшись от кошмара в своей постели. Девочка сидела и прерывисто дышала, вытирая пот со лба. Кайба урчала где-то под кроватью.

– Мурлыка? – спросила девочка куда-то в тишину. И Кайбу полоснула вспышка света.

Малявка заглянула под кровать, водя фонариком. Тень юркнула обратно в щель потолка и спряталась под табуретом на своём чердаке.Но за несколько дней под табуретом желанный сон так и не пришёл.

Тень сидела на углу кухонного шкафчика. С этого места ей хорошо было видно плиту и то, как старик готовил. Некрасиво. Хаотично. Кайбе не нравился запах. Она проскользнула по полке, где раньше стояли её любимые баночки со специями, вспомнила, как звенела ими, а «та» всегда оборачивалась и кидала ей жилку или обрезок свежего мяса. Теперь на полке пусто. Старик всё поменял. Тени больше не нравилась кухня.

Она скользнула через полку на комод, скинула книжку, упавшую рядом с котом. Старик обернулся и шикнул на него, а Кайба довольно рассмеялась и юркнула за фотографии. Она потёрлась щекой о «её» снимок и свернулась крошечным комочком за ножкой рамки. Кот смотрел на тень удивленными глазами. Но не шипел, не рычал. Хороший кот. До котов ей дела нет.

Вернулся человеческий ребёнок. Малявка сладко пахла болью и ссадинами. Она согнала пушистого с кресла и села заклеивать царапину пластырем. Кайба скользнула под кресло. Она пристроилась рядом с котом и даже сложила лапки так же, как и он. Кот посмотрел на неё нехорошим взглядом. Такое тени не нравилось. Она показала ему зубки, и он умчался, пробежав девочке по ноге.

– Ай! Мурлыка! Вот блин! – завопил ребёнок, уронив коробку с пластырями.

Кайба стащила один.

В жаркие солнечные дни тени чернеют с особой силой. Она любила такие контрасты. Её не пугали ни жара, ни дождь, они ничего ей не сделают. Её не пугало и яркое солнце. На нём не получится лежать и сладко спать, но оно прогревало её темноту, липло к ней, словно замаливая прошлые грехи и обиды. Кайба стелилась по полю. Никого. Она обогнулась вокруг одинокого дуба, юркнула к кроне и, свесив когтистые лапки с тонкой ветки, невесомо каталась на ней, как на качелях.

Она не ощущала себя одинокой. Просто теперь всё по-другому. Она отвыкла. Они все где-то здесь. Она точно это ощущала. Но где? Прячутся? «Нет. Просто не складывается». Нужно перестать искать, и они явятся сами. Так всегда и бывало. Она поморщилась. «Заснуть бы и поспать…»

Кайба заметила троих человеческих детей, направлявшихся к дамбе. Она воспарила и, как стрела, пронеслась вдоль земли драконьей змеёй. Уцепилась за багажник велосипеда и запрыгнула в пенал под сиденьем, специально прикрученный для неё. Тень уютно свернулась в мягкой чёрной замше. Запах истончился с годами, но всё ещё был. Она понежилась и даже чуть загрустила. Кайба обещала себе, что никогда не будет по «ней» скучать. Но тень врала. Очень часто врала. И чаще, чем другим, она врала себе.

Человеческие дети приехали на речку. Девочка упала с велосипеда по дороге, развеселив этим Кайбу до истерического смеха. «Малявка! Куда тебе до неё. Тебе не совладать с её вещами».

На пляже тень нежилась на остывшем песке под мягким лопухом мать-и-мачехи, его мягкий белый пушок щекотал её, а запах убаюкивал. Она разглядывала мальчика, катающегося на тарзанке, и думала над тем, что несколько десятилетий назад она бы обязательно прокралась на резиновый трос и перекусила его, а несколько столетий назад она бы надломила ещё и дерево, чтобы оно упало следом. Но тень стала спокойной. Ей хотелось спать. Она смотрела на «её» любимую монетку, висящую у девочки на шее, и вспоминала, как, сжавшись до размера хомячка, каталась на ней, висящей у «неё» на груди. «Она» и носила её потому, что Кайбе нравилось на ней виснуть. Тени нравились цветы.

Дети собрались и уехали. А Кайба, вытянувшись словно змея, скользнула в воду и поплыла вниз по течению. Река катала её по порогам, брызги сверкали на камнях, ледяная, приятная вода несла вдаль. Добравшись до спокойной заводи, тень понежилась от холода и обвилась вокруг жёлтой кувшинки. Она любовалась ей и гладила цветок своим коготком. Её спугнул лай, и огромная собака кинулась в воду. Отовсюду с берега попрыгали испуганные лягушки. Кайба нырнула и застыла вместе с ними на дне, покачиваясь и смотря вверх, на мерцающую, солнечную гладь воды. Собака убежала, и лягушки начали всплывать. Кайба подражала движениям их лапок. Она любила подражать. «Все тени любят притворяться» – когда-то сказала ей «она». Кайба вылезла на берег и потёрла нос так же, как «та» всегда делала, вылезая из воды. Столько лет прошло, а тень всё ещё помнила эти маленькие жесты. Она соврала себе, что не будет скучать.

У лесного сруба, заросшего мхом и перекосившегося на бок, на распорках сушилась рыба. Кайба принюхалась и поморщилась. Рыбу она не любила. Холодная кровь не по ней. Она скользнула на крышу сарая, приделанного к руинам старой мукомольни. Жернова уже давно не крутились, Кайба вспомнила, как любила кататься на них, но это было слишком давно. Точно в позапрошлой жизни.

Пока она смотрела на старые камни, к сараю подошёл человеческий старикан.

– Ты здесь чего забыла! А ну пошла прочь! – крикнул он на Кайбу. Конечно, он её видел. Кайба юркнула, уворачиваясь от летящего в неё камня. Скользнула, обвилась по ноге и, поднявшись под рубашкой на плечо, коротко лизнула его в щёку. Она перепрыгнула на крышу сруба до того, как он ударил себя по плечу в попытке пришибить её, словно комара. Тень сидела и ехидно улыбалась, покачивалась, довольно рычала. Он всегда пах так же, как и «она».

– Проваливай! – крикнул старикан тени, нависшей над входом в дом. Он взял банку, стоявшую рядом с развешенной рыбой, и посыпал чем-то белым порог. Кайба, извиваясь, скользнув вниз, по косяку. Соль. Она лизнула белую полоску. «Ладно, если мне не рады, не буду напрашиваться». Мокрая собака кинулась, клацнув зубами, и тень, укрывшись под кустом, спряталась в лесу. «Она» всегда считала его глупцом. Наивно полагать, что тень может отпугнуть какая-то там соль.

Кайба вернулась на чердак. Она злилась и грустила. Ей не нравились эти чувства. Они были её пищей, и когда она испытывала их сама, а не поглощала извне, она словно худела, сжигала подкожный жир. Она устала. Тень покопошилась в коробках и нашла «её» подранную перчатку. На двух пальцах протёрлись дырки, моль проела кусок на запястье. Но запах был сильный. Кайба скользнула внутрь и наконец-то легонько задремала.

Она опять не смогла уснуть. Ворочалась почти неделю. Она сгрызла всех червячков моли, придушила двух мышей и даже прогнала с чердака горлицу, залетевшую в духовое окно. Кайба лежала на спине и крутила перышко в когтях. Дула на него и отпускала, перышко медленно планировало вниз, раскачиваясь, а тень прыгала и ловила его каждый раз, подражая повадкам разных животных. Лучше всего перышко ловилось, когда она притворялась хорьком. Но это ей быстро наскучило. Внизу послышалось что-то. Тень перевернулась и посмотрела в щель в досчатом полу.

Девочка оделась в джинсовые шорты и зелёную футболку. Она складывала деньги в маленькую поясную сумку. «Зачем она берёт с собой деньги?» – удивилась Кайба. И проскользила в угол комнаты, а затем за девочкой по лестнице и дальше в пенал под сиденьем велосипеда. Она сидела и тряслась от радости. Девочка злилась. Да так злилась, что напомнила Кайбе о том, как злилась «она» в свои лучшие годы, до того как связалась с этим стариком и понесла от него. Чистая, первобытная, ярость. Что может быть слаще. Она выплыла из воспоминаний с грустью, подытожив, что малявке до «неё» ой как далеко.

Тень любила шумные сборища. Она вилась вокруг палаток. Она украла и спрятала чью-то пластиковую чашку. Открутила винтик от магнитофона и утащила его к себе в пенал велосипеда, брошенного малявкой на траве. Она украла печёное яблоко и жевала его в кустах пожухлого вереска. Собаки лаяли на неё, но стоило зашипеть и показать зубы, как они, скуля, разбежались. Кайба не любила так делать, но ей хотелось доесть сладкое яблоко. Как вдруг она учуяла всплеск злости. Отбросив лакомство, она скользнула на этот запах и притаилась за бревном, любопытно высунув лапки и глаза.

Человеческий ребёнок разговаривал с двумя другими детьми. По скучному запаху Кайба опознала их как «её» соседей. С этими не было никаких общих дел. «Почему же малявка злится?» Девочка поставила пакет с кукурузой прямо у лапок Кайбы. Тень облизнулась, но не успела она вытащить початок, как девчонка схватила пакет и вместе с двумя другими зашагала в сторону леса. Тень скользнула за ними. Она схватилась за серебряную цепочку и повисла на затылке, спрятавшись под волосами.

Они зашли в палатку. Кайба высунулась на плечо и вытянула когтистые лапки, легонько поигрывая с цепочкой. Человеческий ребёнок был так увлечён разговором, что не заметил, как она звякнула. Зато старуха смотрела прямо на неё. Она протянула руку и схватилась за цепочку, почти задев Кайбу по лапке. Малявка отдала старухе все свои деньги да ещё и прекрасную монетку с выгравированными цветами. Тень грустно вздохнула. А старуха всё смотрела на неё. Да и ладно. Она трясла стаканом с костяшками, потом говорила долго какую-то ерунду. Хотя про ящериц она не ошиблась. Они и правда всегда врут. Как вдруг старуха замялась. – Тень… – сказала она. И замолчала. Она смотрела прямо на Кайбу, а Кайба смотрела на неё. «Видит?» – подумала тень, «или угадала?» – Скажешь ей, и я откушу тебе голову, – улыбнулась Кайба, оголяя все ряды острых зубов.

И старуха ничего не сказала. Девочка так приятно злилась, даже когда подошли двое человеческих детей, что были с ней на речке, она никак не могла успокоиться. Кайба извивалась в тени её резинового тапка и даже легонько лизнула пятку. «Интересно, старуха услышала или просто хотела выманить больше денег?» Кайбу не злило такое, она всё прекрасно понимала, больше цветов она любила только монетки. Сокровища, что она берегла на чердаке, были совершенно иного толка. Но вот деньги. Это сокровища, которые были понятны всем. И всегда. С самого изначалья времён.

Они возвращались на велосипеде, спеша не попасть под дождь. Тень оглянулась на холмы-могильники, возвышавшиеся где-то там, вдали, за асфальтом, за человеческими полями с подсолнухом, в океане степей. Кайба помнила, в их глубинах покоятся старые монетки. Она крутила винтик от магнитофона в своих когтистых лапках, грызла его, натачивая зубами словно шило. «Интересно, они же ещё там?» Как у них дела? Они же всё ещё спокойно спят под прощальные песни холмов? «Не моё дело», – решила Кайба, выкинув острый винтик на асфальтовую дорогу.

Она сидела под креслом рядом с котом. Вытянула себе хвост и подражала его тревожным взмахам. Кот нервничал. Старик кричал и злился на малявку, а та кричала в ответ. Кайба была просто счастлива. Она и не думала, что обычная монетка, не имевшая ценности в этих землях, принесёт ей такую сцену. Тень была счастлива, но как бы «она» обрадовалась, будь «она» здесь.

– Смотри, сестра! Он в ярости из-за тебя. Готов накинуться на своё же отродье, – промурлыкала Кайба. Человеческий ребёнок убежал наверх.

Старик полез в комод, повалив фотографии, старые руки тряслись от пережитой злости. Он достал коробку, с грохотом уронив то, что на ней лежало, и вынул оттуда шкатулку, отщёлкнул и достал «её» обручальное кольцо. Он смотрел на него несколько минут. Кайба перелезла на спинку кресла, кот выбежал в сени. Старик ничего не говорил. Он закрыл ящик и, погладив рамку с фотографией, ушёл в комнату. Кайба скользнула в щель и, отщёлкнув коробочку, лизнула кольцо. Она задумалась. «Утащить на чердак?», но «она» бы не одобрила. Тень сгустилась вокруг коробочки и решила подремать в ящике ещё чуть-чуть и почти заснула на несколько дней.

Её снова разбудил вскрик человеческого ребёнка. Она сбежала с лестницы и начала лепетать про чёрного человека на дереве.

– Объявился? – Кайба отправилась вместе с ними, старик не поверил малявке. – Ну, дураком родился, дураком и помрёт, – Кайба устроилась под крыльцом, отобрав у кота пойманную мышь. Она сидела там всю ночь, присматривалась, принюхивалась. Сторожила порог, точно тот дурацкий пёс, что вечно крутился рядом со стариком. Но ночью никто не объявился. А на утро закончились дожди.

Человеческий ребёнок весело бегал по траве-мураве. Торопился, спешил. А дальше прыгнул на новый велосипед. Кайба фыркнула. Там не было её любимого пенала, и она не стала цепляться за багажник. Малявка уехала. А тень юркнула к вольеру с кроликами и открыла засов.

Она весь день поджидала под кустом на перекрёстке, когда увидела подходящих малявку и старика. Кайба довольно потирала лапки: «Как же он будет злиться». Но его дурацкий пёс учуял тень и кинулся к кусту, гавкая и клацая зубами. Тень юркнула в щель в заборе. Она не увидела его лица, но ей этого было и не нужно. Она и так ощущала всю его злость. Тень довольно улыбалась, притаившись под пушистым хвостом кота и наблюдая, как они бегают, собирая кроликов. Собаку посадили на цепь.

Кайба увела одного кролика. Пусть побегает по кустам, устанет, замёрзнет, проголодается. Она довольная сидела под крыльцом весь следующий день, несколько раз перелезла в клумбу, понюхала цветочки, но скоро возвращалась под порог. К обеду ей ненадолго стало скучно, и, проскользнув в дом, она выкрала резиновый тапочек и в обнимку с ним вернулась под лестницу.

Человеческий ребёнок вернулся ближе к вечеру и долго искал свой тапок. Кайба была счастлива. Она почесала когтем голую пятку расстроенной девочки, но та ничего не заметила. Кайба утащила тапок поглубже к фундаменту. Старик вернулся, и они ужинали на кухне. Он совсем не злился, и Кайбе не хотелось сидеть рядом с ними. Как вдруг залаяли собаки. Лисица принесла спрятанного кролика. Она заметила Кайбу, не могла не заметить. Но всё равно отдала кролика девчонке, хотя на нём был её запах. Тень зарычала, и лиса в ужасе унеслась, понимая, что натворила.

В доме выключили свет. Старик выпустил кота и захлопнул дверь. Кайба юркнула в вольер. Она сидела рядом с кроликами и чесала мордочку двумя лапками, точно как и они. Один из зайчат даже прижался к её боку. Плохие несколько дней. Уснуть не получается, никто из тех, кого она ждала, так и не пришёл. Старикан, пахнущий как «она», не рад видеть тень в своём доме. Малявка катается на новом велосипеде. Кайба начала злиться и почесала когтями внутри головы. Но на этот раз это не помогло. Она схватила прыгающего мимо кролика и откусила ему голову одним укусом.

С хрустом прожевав и довольно заурчав, она кинула тельце через верх вольера. И услышала, как вдали на перекрёстке залаяли собаки. Проскользив к краю овсяного поля, она обвилась вокруг колосьев, покачиваясь на лёгком ночном ветру.

– Явился, – прошипела она Яньйи, вынырнувшему откуда-то из центра поля.

Глава 4. Мальчик с полей

Аня закопала кролика у задней калитки. Дедушка винил во всём лисиц, хоть и не смог объяснить, как бы они пробрались в закрытый вольер. Он грозился расставить капканы и ловушки вокруг изгороди, но Аня его отговорила. Она не верила, что это сделала лиса.

– Ну а кто же, если не лисы? – Тима похлопал девочку по плечу, пока она прилаживала камни и цветы на кроличью могилку.

– Не знаю кто. Просто странно это всё…

– Да чего тут странного? По-моему, как раз наоборот. Вы с дедом её даже видели, она же этого кролика и пыталась уже съесть. Бабка моя всегда говорит, что самый простой ответ обычно и есть верный.

Аня тоже слышала от отца эту присказку, что-то там про чью-то бритву, занудная история. Но сейчас интуиция подсказывала ей, что всё «сложнее». Она вспомнила и Яньйи, и чёрного человека на дереве, и тройняшек в лесу у колодца, ещё раз обвела взглядом высокий сетчатый вольер и упёрлась в плаксу Лизу, болтавшую ногами, сидя на лавочке рядом с ним.

Сеня свалился с ангиной, и их мама запретила Лизе приходить в дом к Рейнеке, боясь, что она заразиться, а потом вовсе выпроводила Тимофея погулять с кузиной, чтобы та не скучала одна. Аня мечтала ему обо всём рассказать, но говорить при Лизе не хотелось.

Из-под лавочки, на которой она сидела, вальяжно вышел Мурлыка и грациозно отшугнувшись от девочки, попытавшейся схватить его, разлёгся на ковре из спорыша. Аня подергала Тиму за футболку и, сняв кулон из Куриного бога с шеи, протянула ему.

– Чего? – удивился мальчик, посмотрев на неё так, словно она тоже заразилась ангиной.

– Посмотри через него на кота. Может, в этом всё дело?

– Ань…

– Посмотри!

Тима взял камушек и приладив его к глазу, точно каменный монокль, посмотрел сначала на кота, потом несколько раз обернулся вокруг себя и, осмотрев весь двор, навис над Аней весело и загадочно улыбаясь.

– Ну?

– Что ну? – удивилась она, смотря на глупо выглядящего парня, смотрящего на неё сквозь каменный монокль.

– Целовать будешь?

Аня уловила, как от рёбер через щёки устремился жар, предательски засев на самых кончиках её чуть торчащих ушей. Она пнула Тиму в живот и ловко выдернула за ленту камушек из его рук. Развернулась и зашагала к коту, попутно кинув «дурак!» Тиме через плечо.

– Ань, стой! Да я же пошутил! – Тима, весело улыбаясь, догнал её и, положив руку на плечо, повис на ней. – Это же примета такая, и всё. Сама же мне его дала, чего теперь дерёшься.

– Примета?

– Ну да. Если Куриного Бога дарят, то дарящий должен поцеловать того, кому достаётся дар, чтобы удача вместе с камнем перешла. Не знала?

– Не знала. – огрызнулась Аня. Но злость начала утихать. Она скинула руку Тимы с плеча и посмотрела на него уже спокойно. – Я его тебе не дарю. Просто заметила кое-что странное. Хотела, чтобы ты проверил.

– Что проверил?

– Что увидел через камень?

– Да ничего. Кота, забор, тебя – всё как и без него.

Аня задумалась и тоже обвела двор взглядом через каменный моноколь. Как и Тима, она не увидела ничего необычного. «Может, не срабатывает дома?» – думала она. – «Но чёрный человек… Я же видела его из комнаты. Хотя, дерево, на котором он был, стояло за забором…»

– Чего делаете? – подкралась к ним Лиза.

– Ничего!

– Ничего. – в унисон отшатнулись Аня и Тима.

– Хммм, – плакса прищурила глаза. – Играете во что-то без меня. Я всё тёте расскажу!

– Да Аня просто мне камушек… Ай. – Аня наступила Тиме на ногу.

Не стоит рассказывать Лизе про Куриного Бога, а тем более объясняться перед ней, если вдруг та, в отличие от неё, тоже знает об этой дурацкой примете.

Мурлыка сорвался с места, бегом спрятавшись под крыльцом, и в этот момент в открытую калитку влетел весело гавкающий Цезарь. Дедушка и пёс вернулись на обед с огородов. «Спасена!» – подумала Аня, пока Лиза с воплями:

– Яков Иванович! – кинулась обниматься к её деду.

Они все вместе накрыли на стол, а после еды дед с Лизой весело мыли посуду. Тима вышел во двор набирать воды в старую ванную, стоявшую у забора. Аня незаметно выскользнула к нему из дома.

– Пошли, – заговорщически шепнула она.

– Куда? Велик брать?

– Нет, тут рядом. Если бегом, то пара минут.

И они побежали через пустырь за чёрным домом, дальше через ветловый лес к заброшенному колодцу. Аня подошла и заглянула в него сквозь камушек, затем протянула Куриного Бога Тиме.

– Сделай так же. Только аккуратно, не урони.

– Ань…

Но, посмотрев на её серьёзный вид, он послушно сделал всё, что она просила. Тима перевёл взгляд на хмурящуюся Аню и для её спокойствия посмотрел на дно ещё пару секунд.

– И что теперь? Что я там должен увидеть?

Аня озиралась по сторонам. Она обошла колодец, потом посмотрела за бревном, дальше шагнула в кусты и прошла к тому дереву, где в прошлый раз раздала детям конфеты.

– Ань! – догнал её Тима и вернул камушек, который она спрятала на ленте под футболкой.

– Должно хватить, чтобы их увидеть.

– Кого увидеть?

– То есть в прошлый раз я всего один раз в него заглянула и сразу её встретила.

– Кого встретила? – Улыбчивый Тима в первый раз перестал веселиться и смотрел на неё со всей серьёзностью и, может быть, даже с лёгким волнением.

– Ляля! Ляля, выходи! Это я, Аня! – вдруг завопила она, и Тима, схватив её за руку, вытащил из леса и усадил на бревно.

– Так. Ты! Объясняй давай. Я, это, в таких играх не особо понимаю.

– Да никакие это не игры.

– А что тогда? Что за Ляля?

– Если начну объяснять, ты будешь смеяться и не поверишь. Поэтому и хотела, чтобы ты сначала сам тоже увидел.

– Ну, не попробуешь, не узнаешь, – наконец-то снова улыбнулся Тима. И Аня, подумав, что ей совсем не нравится его серьёзное лицо, рассказала про чёрного человека на дереве и встречу с тройняшками у этого самого колодца.

– И ты думаешь, что это всё началось после того, как пацан тебе камень подарил? – с видом учёного, загадочно прижав руку к подбородку, размышлял Тима. – Тогда получается, что он хозяин поля.

– В смысле хозяин? Я думала, это поле, и которое за ним, они Петровым принадлежат.

– Нет, у Петровых с другой стороны, эти вообще какая-то агрокомпания пару лет назад выкупила. Но я про другого «хозяина» в смысле про полевика.

– Это как леший, только в поле? – очень скептически проговорила Аня.

Тима нахмурился, и она задумалась, ведь то, что она пыталась ему показать, не сильно далеко ушло от легенд про леших и кикимор. И она спросила с куда более серьёзным видом:

– А кто эти полевики? Ты видел когда-нибудь?

– Да сказки бабкины, Ань. Как и приметы. Хотя приметы работают. Мы вон всегда последний сноп оставляем, чтобы полевик в нём зимовал.

– Ну глаза у него странные были, это да, жёлтые…

– Ты ж фонариком в него светила, может, просто светло-карие? То есть я про то, что ты правда думаешь, что это был дух полей?

– А что? Ты же сам так сказал?

– Да я просто ляпнул.

– Но началось всё с того, что он мне камушек подарил!

– Да что началось-то, Ань?

Аня замялась. И правда, а что же началось? Дети в лесу, силуэт на дереве и кролик, которого могла съесть лиса или куница. Аня спрятала лицо в руках и шумно выдохнула.

– Ладно. Не веришь и ладно.

– Да нет. Почему не верю? Просто… – Аня подняла на Тиму взгляд, полный надежды. – Кхм, просто если это и правда полевик, то надо аккуратнее. Они вроде как злыми духами считаются.

– А что делают? Где живут? – просияла девочка.

– Да ничего такого. Я особо не знаю. Батя в детстве говорил, что в межевых камнях или в островках с деревьями и травой живут духи полей. Ветер гоняют над колосьями, а если прогневать, могут и поле спалить. Огни – это их стихия.

– Тим! Я ведь видела огоньки за дамбой, когда его встретила! – Аня вскочила на ноги, а Тима внезапно посмотрел на неё со всей серьёзностью.

– Чего?

– Да я тут вспомнил… Мне ещё мой дед в детстве рассказывал, что за дамбой давным-давно, до того как её насыпали, когда река текла в старом русле, далеко отсюда. В общем, там, где сейчас лес, тоже были поля. Я тогда мелкий был, не поверил ему. «Как это так, леса не было?» И он повел меня смотреть. Там за дамбой древний межевой камень лежит. Дед говорил, что его ещё при царях положили.

У Ани в глазах полыхнул задорный огонёк.

– Покажешь?

Вернувшись домой, Аня обнаружила Лизу, сидящую на крыльце с её потерянным тапочком.

– Где ты его нашла? – удивилась она, ведь ей пришлось обыскать буквально весь дом.

– Под крыльцом кто-то спрятал. – Ответила Лиза.

Лиза разревелась и впала в настоящую истерику, когда Тима предложили ей прокатиться вместе с ними до дамбы. Он уговаривал упирающегося ребёнка почти полчаса. Безрезультатно. Плакса даже швырнула в него тапком, попав прямо между бровей. Аня хохотала схватившись за живот, а Лиза расплакалась ещё сильнее, оправдываясь, что не хотела попасть, Тимофей же просто обречённо и недовольно уставился на облака. Послеобеденное небо заволакивало тучами. Предложив дождаться, когда Сеня выздоровеет, чтобы съездить втроём, он повёл плаксу Лизу домой, спеша вернуться до дождя.

Дождик зарядил лёгкий и обложной. Без ветра и молний, не ливень, но и не мелкий. Дед пораньше вернулся с огородов и пошёл чинить что-то в своём сарае. Ужин сегодня был на нём. Аня сидела у открытого окна на втором этаже и пыталась рассмотреть через камушек тот краешек овсяного поля, который было видно. Дождь подстих, превратившись в морось, а облака приобрели глубокий серый оттенок, создавая впечатление, что останутся здесь навечно. Девочка оделась в толстовку и дождевик, раскопала в сенях резиновые сапоги.

– Ты куда? – спросил дед.

– Пойду пройдусь перед ужином, вроде не сильно льёт.

– Да, до завтра бы уже подождала. Завтра солнечно будет.

– Откуда знаешь? – удивилась девочка.

– Ну так, коленку-то у меня не ломило. Перед длинными дождями за день-два ныть начинает. А это значит так, налетело просто. Поморосит да уйдёт за лес, – объяснил дед.

– Ясно. Я тут недалеко где-нибудь погуляю, – сказала Аня.

– Да иди, иди, к ужину только не опаздывай.

Она решила не брать велосипед и тихонько брела по мокрой песчаной дороге. Дождик прибил пыль, но даже не удосужился налить глубоких луж, по которым было бы весело шагать в резиновых сапогах. Идти в них было неудобно, да ещё и этот хлюпающе-скрипящий звук. Аня остановилась на развилке: широкая дорога-улица сталкивалась с вытянувшейся двойной змейкой колеёй, ползущей между пшеничным и овсяным полями. Девочка достала камушек и заглянула в него. Где-то вдалеке за спиной на холмах с другой стороны деревни мычали и хрипели коровы. Вернулось стадо. Аня посмотрела на часы. Рановато сегодня, наверное, из-за дождя. Местные маленькими точками лениво брели им навстречу вверх по холму. В овсяном же поле не было ни души.

Девочка шла по колее, легонько хлестая подобранной веткой высокие стебли с голубыми цветочками цикория, заполонившими обочину. На подходах к одинокому дубу заметила крошечную степную гвоздику. Та покачивалась на тонком стебле-травинке даже от лёгкого дуновения ветра. Цветочек размером с ноготь, светло-розового цвета, и ни одной такой же рядом. Аня присела на корточки. Такая маленькая, хрупкая и одинокая гвоздичка, совсем не похожая на те увесистые яркие цветы, которые огромными букетами несут в руках на парадах и праздниках. Она сорвала цветок и заправила его за ухо. Но пустота, так и колола где-то в боку. Аня нащупала камушек под футболкой.

– Ууух! – шумно выдохнул кто-то.

Девочка развернулась. На корнях дуба присел мужчина в сером плаще. Его густые брови торчали кисточками в разные стороны, взъерошенный, светловолосый и лохматый, он уставился на неё круглыми жёлтыми глазами.

– З-здравствуйте, – чуть запинаясь, начала Аня, подходя ближе.

– Ух-ух, я вам помешал, да? Вы уж простите меня, у вас там с цветком какое-то дело, а тут я со своими причитаниями.

– Да нет. Не помешали. – Она чуть помялась, всё ещё теребя в руках камушек под футболкой, и решила сразу начать с главного вопроса, который так и не задала Ляле в прошлый раз, постеснявшись показаться сумасшедшей. Но сейчас ей было всё равно. Откуда-то подступила решимость. И, удивляясь сама себе, Аня выпалила на одном дыхании:

– Вы только не обижайтесь, если не так, и не подумайте, что я какая-то там дурочка, но вы же филин? Да? Я же правильно поняла, что из-за камушка могу видеть вас в таком обличии и разговаривать с вами?

Мужчина моргнул, и Ане показалось, что она увидела двойное веко. Он хищно прищурился.

– Филин, уфффф, – мужчина гордо расправил плечи и даже поднял вверх подбородок. – Нет, не филин, конечно. – Девочка выдохнула и расстроенно поджала губу, неужели ей и правда ерунда какая-то мерещится и это просто странный дядька откуда-то из соседней деревни. Как вдруг он вынул руки из карманов, и Аня ахнула. Когти! Настоящие огромные чёрные когти. Даже с небольшого расстояния, на котором она стояла, было понятно, что острые, как ножи.

– Слышала бы вас жена моя, – всё ещё довольно и горделиво выговаривал он. – Филин. Нет, девочка, увы, если вы искали филинов, то вам нужно спуститься вниз по течению большой реки, на противоположном берегу от мукомольни живёт известное мне семейство. Мы же с женой не можем похвастаться таким же внушительными размерами. Мы всего лишь скромная молодая семья ушастых сов. Но если вдруг сможем помочь вам чем-то вместо филинов, обращайтесь.

У Ани отвисла челюсть. Сердце колотилось. Она словно впала в транс или ступор. Вот! Вот оно! Она была права, благодаря камушку можно общаться с животными и птицами, значит, она не ошиблась, и Ляля с братьями были лисицами. Но почему тогда Мурлыка и Цезарь никак не видоизменялись, да и что будет, если она попробует до него дотронуться? Он превратится в сову? Или так и останется в виде мужчины в плаще? Почему же Тимы нет с ней в такой момент? Пока в голове неслись толпою мысли, мужчина встал, отряхнулся и уставился куда-то на верх дерева. Аня испугалась, что он сейчас исчезнет также внезапно, как появился, и выпалила первое, что пришло в голову.

– А что вы здесь делаете?

– Уффф, девочка, вы застали меня в неприглядный момент отчаяния, приношу вам свои извинения. Я пока сижу и думаю, что же теперь делать и как со всем этим горем справиться. Так что если вам всё же необходимо что-то, то лучше вам отправиться к филинам, у них всё спокойно и стабильно. Достаток, – грустно выдохнул он и, ухнув ещё пару раз, уселся обратно под дерево, спрятав голову в когтистых руках. Вид у него был жалкий и депрессивный. Не хватало разве что столика и рюмки. Аня сразу вспомнила все ссоры отца с матерью и как он вот так же грустный и одинокий сидел ночью на кухне, положив лоб на стол, а она подглядывала из коридора, не зная, как его утешить.

– Вы поругались с женой? – тихонько спросила она у расстроенного мужчины-совы.

– А вы очень проницательная девочка. Так очевидно?

– Мой папа тоже грустит вот так, когда с мамой ругается. А из-за чего поругались?

– Из-за того, что я всё неправильно спланировал, и теперь семья наша в опасности.

– В опасности? Почему? А что случилось?

– Мы договорились с воронами, старый Раморл подтвердил нам, что их молодая стая ушла с этих полей, они почуяли проснувшуюся Кайбу и переселились вон на те деревья за дамбой. И старый Раморл сказал, что мы можем забрать себе здешнее гнездо. – Он мечтательно вздохнул. – Одиноко стоящее дерево, в поле полном мышей и ящериц. Просто идеально для вскорма птенцов! Я настоял на том, чтобы моя жена отказалась от гнезда, которое она присмотрела на холмах за иссохшим колодцем. И вот прибыв сюда, мы нашли его в плачевном состоянии. Были шторма, и гнездо перекосилось на ветке. Жена сказала, что я доверчивый и наивный дурак. Она отказалась нести яйца в таком ненадёжном месте и улетела к своей семье в надежде, что они помогут подыскать ей подходящее гнездовье.

– А почему вам не свить новое?

– Совы не вьют гнёзда. У нас так не положено.

– Да? Простите, не подумала. – Застеснялась Аня. Она была уверена, что все птицы вьют гнёзда. Да и разницу между филинами и ушастыми совами она не знала. Но с другой стороны, если дело всего лишь в гнезде, то она может попытаться помочь, и тогда мистер-сова помирится с женой. – Давайте я вам его починю. Оно же на этом дереве?

Мужчина с круглыми глазами курлыкнул и чуть не разревелся от счастья, он кинулся к Ане обниматься и поцарапал ей руку, за что долго извинялся. Она залезла на дерево, осмотрела гнездо. Оно было вполне крепким, просто чуть рассыпалось с одного бока и от этого перекосилось на ветке.

– Дождитесь меня, пожалуйста, я скоро вернусь! – крикнула Аня и побежала домой со всех ног.

Она прокралась в заднюю калитку, заглянула в окно, в котором уже горел свет. Дедушка готовил ужин у плиты. Девочка на корточках проскользнула в сарай и собрала там верёвки, изоленту, круглую пластиковую стяжку от каких-то коробок и несколько пустых синтетических мешков из-под сахара.

Вернувшись бегом под дерево, она с облегчением обнаружила мужчину-сову, всё так же сидевшего в унынии на корнях. Он расплакался от счастья, когда увидел, что Аня вернулась, но, заметив в её руках «стройматериалы», быстро успокоился и воодушевился. Подсадив её повыше, помогал балансировать на шатающейся ветке. Внезапный порыв ветра чуть не свалил их с дерева. Пытаясь удержаться, мужчина-сова разодрал Ане штанину своими острыми когтями. Девочка почувствовала, как по ноге потекла кровь, но было не так уж и больно, и спускаться она не стала.

Под охи, причитания и извинения она всё-таки зацепила стяжку за ветку и укрепила провисший бок гнезда скомканными мешками. Для надёжности промотав всё изолентой. Выглядело просто ужасно. Но, покачав ветку несколько раз, девочка и мужчина-сова удостоверились, что гнездо стоит ровно и держится очень крепко.

– Аккуратнее с когтями! – крикнула Аня, когда он помогал ей спуститься с дерева.

Приземлившись благополучно на землю, она осмотрела царапину. Не глубокая, даже странно, что столько крови натекло. Мистер-сова улыбался и порхал вокруг неё, рассыпаясь в благодарностях и норовя её обнять. Аня уворачивалась от когтей в надежде, что он на радостях случайно не выколет ей глаз. Начинало темнеть.

– Я так вам благодарен, девочка!

– Ох, точно! Я же не представилась, я Аня Волкова. А вы? – она протянула руку, и мистер-сова попытался пожать её очень аккуратно, не поцарапать, и у него получилось. Его рука была на удивление холодной и шершавой.

– Шупи, – с гулким ухающим «у» выговорил он. И Аня улыбнулась.

– Рада знакомству, очень красивое у вас имя.

– Я тоже рад! Вы мой спаситель, девочка Аня Волкова! Но мне теперь нужно скорее лететь искать жену, пока она не снесла яйца в чужом гнезде. Поэтому на сегодня вынужден с вами попрощаться.

– Да, конечно. – Аня отпустила его руку и шагнула вбок, как вдруг её осенило. – Шупи! Стойте на секунду.

– Ууф? Да, да.

– А вы не знаете мальчика по имени Яньйи? Я виделась с ним на этом вот поле.

– Яньйи, да, то есть я с ним не знаком, ещё не довелось, но он да, обитатель и этого поля.

– Обитатель? – удивилась Аня. – Не хозяин?

Мужчина-сова уставился на неё непонимающим взглядом.

– То есть я думала, что он полевой дух или полевик, ну как леший, только в полях.

– Не слышал про таких. – задумался Шупи.

– Он может быть тоже, как и вы, какое-то животное или птица?

– О, ууф, нет-нет, он не такой, как мы. Он просто всегда где-то здесь, как и Раморл всегда был и будет где-то здесь, и в этом поле так же, как и в других, можно его встретить.

Аня окончательно запуталась.

– А как мне его найти?

– Найти? – вторя словам, он удивлённо повернул голову набок, Аня улыбнулась от таких его птичьих повадок. – А зачем его искать? Можно же просто позвать, и он сам придёт.

– Я звала его в лесу за дамбой, но он не вышел.

– Уууух, понимаю. Может, вы сломали его гнездо?

Аню эта мысль точно окатила ледяной водой. Она застыла и задумалась, пока Шупи чесал когтями в волосах. Вдруг она чем-то обидела мальчика с полей? Может, он хотел, чтобы поле тогда сгорело, а она его затушила? Или из-за того, что выкопала фульгурит? Или, может, ещё что-то? Вдруг ему не понравилось, что она его немым назвала?

– Мне пора вас оставить, – мужчина-сова легонько поклонился задумавшейся Ане. – Вы позовите его, девочка Аня Волкова, и он обязательно к вам придёт. Ко всем, кто зовёт их, они всегда приходят.

Он отошёл на несколько шагов и с лёгким хлопком, похожим на взмах крыльев, обернулся совой и улетел в темнеющее небо.

Аня долго стояла и смотрела ему вслед, а потом развернулась, перешла дорогу, зашла в мокрое после дождя поле. Оно странно пахло плесенью и сыростью. Девочка стояла молча, закрыв глаза, концентрируясь. Выдохнула, огляделась и, набрав полную грудь воздуха, громко крикнула:

– Яньйи!

Голос разнёсся эхом, легонько зашумел ветер над колосьями. Но больше ничего не произошло.

«Видимо, приходит не ко всем, кто его зовёт», – думала Аня, быстро шагая к дому. Она уже опаздывала на ужин.

***

Яньйи лежал в поле у ручья. Он выгнал собак и воробьёв и жевал теперь колосок, гоняя его туда-сюда. Тихо и спокойно. В небе плыли кучевые облачка, и вроде всё должно быть хорошо. А если и не хорошо, то всё должно быть как всегда. Колосок остановился. Яньйи сел. Словно что-то жужжало внутри головы. Он вспомнил, как Кайба обычно шарудит когтями внутри, но он так не умел. Он не мог понять, в чём же дело. Но, как и Кайба, Яньйи часто врал себе. Он знал, в чём дело, просто не хотел принимать это и думать о ней.

Он ветерком промчался над полем, собрав веток и колосьев, обернулся собакой. Подражая походке овчарки, пробежался вдоль бурьяна и чёрного дома. Сытая Кайба дремала на чердаке по соседству. Яньйи скрыл присутствие, пробегая мимо. Больше всего ему не хотелось встречаться именно с тенью. «Уснуть бы на столетие или даже на два, как и она», – мечтал он. Но мальчик с полей так не умел. Хотя у него всегда получалось засыпать зимой. Очень удобно зимовать в последнем снопе.

Дети заглядывали в иссохший колодец и о чём-то спорили. Яньйи не хотел подходить ближе, да и ему было неинтересно. Да. Неинтересно. Он спрятал плетеную из веток морду в зарослях чертополоха, над бровями и на ушах распустились жёлтые цветы, на нос села бабочка, и он чихнул, случайно спугнув её. В этот момент дети встали и побежали обратно, в сторону дома, в котором дремала Кайба.

Овсяной оборотень медленно поплёлся за ними, но близко подходить не стал. Он махал хвостом из прутьев и колосьев. И вдруг унюхал облака. «И этот тоже здесь», – от облаков, быстро собирающихся над домом, неприятно пахло серой и отчаянием. «Вот пусть она с этим и разбирается. Неинтересно», – думал Яньйи и, обогнув дом с дальней стороны, вернулся на своё поле.

На ветке кустарника, что рос маленьким зелёным островком у дальнего края поля, сидел Раморл и чистил свои старые чёрные перья.

– Обжёгся? – каркнул ему ворон, и Яньйи уставился на правую лапу. Веточки и колосья почернели и покрылись копотью даже в этом обличии.

– Молнию за хвост поймал. Пройдёт.

– Тебе такое никогда не давалось, – ворчал и каркал старый ворон. – Оставь молнии Макшассе, это его удел.

– Я встретил его сегодня.

– Мальчик мой, разве это была встреча? Может, подойдёшь уже и поговоришь? Ему бы пригодился совет.

– Нет. Довольно с советами. Да и она всё равно проснулась. Советовать у неё отлично получается, – огрызнулся Яньйи, и поднявшийся ветер сдул чёрного ворона с тонких веток куста.

Птица исполнила кульбит и, расхохотавшись, закружила над полем, повернув крыло в сторону холмов. Яньйи прищурился и поскрёб лапой по траве, оттирая копоть.

Дождь уже лил вовсю, когда он гонял семейство мышей, посмевших переселиться от края к центру его поля. Догнав их почти до дороги, он резко лёг и притаился в колосьях, медленно на брюхе подползая к краю. Аня что-то говорила маленькой полевой гвоздике, тихо, спокойно, без слов. Яньйи ощутил, как её кольнуло одиночество. И это обидело его. Снова. Почему же она не замечает?

Он подглядывал, как девочка вместе с ушастой совой чинила старое воронье гнездо, и даже дунул легонько ветерком, когда она опасно накренилась, чтобы поддержать. Но случайно задел сову, и тот полоснул Аню когтем по ноге. Сам того испугавшись, пернатый принялся извиняться и чуть не уронил её. Яньйи учуял кровь, и внутри всё сжалось. Свежие колосья на спине и хвосте быстро покрылись плесенью и сгнили. Он опять всё испортил. Пятясь, он отполз чуть вглубь поля и накрыл морду, на которой всё ещё росли цветочки чертополоха, чёрной обгорелой лапой, стыдливо прячась. Он просто лежал и пытался не чуять и не думать, но не получалось.

Как вдруг колосья зашумели, и она зашла в поле. Она стояла так близко. Если бы Яньйи протянул ветчатую лапу, он бы смог дотронуться до носа её резинового сапога. Но он не стал. Так хотелось посмотреть на выражение её лица, но он никак не мог решиться поднять взгляд. Овсяной оборотень не мог понять, отчего же так щиплет где-то внутри: оттого, что она может заметить его, если посмотрит вниз, или, наоборот, что не замечает, стоя так близко. Запах крови заставил пожухнуть жёлтые цветочки чертополоха; он же просто хотел помочь. Почему так всегда? Как вдруг она набрала воздуха в грудь.

– Яньйи!

Это было оглушительно громко. Эхо предательски разносило и вторило её крику. Яньйи подумал, что если бы у него билось сердце, то, наверное, сейчас оно бы остановилось. Он выдохнул и поднял наконец глаза, увидев среди мокрых, качающихся на ветру колосьев лишь силуэт её уходящей спины.

Он обернулся мальчиком и, обречённо склонив голову, брёл по ночному полю к дальнему его краю, к берегу того самого ручейка, где чаще всего существовал в последнее время. Он улегся на траву и продолжил грызть колосок; кисточка моталась туда-сюда, подметая ночное небо. Обожжённая молнией рука неприятно саднила.

– Макшасса не станет меня слушать, – сказала тень.

Кайба вынырнула откуда-то из под его уха и нависла над лицом, сверкая всеми своими острыми зубами. Яньйи спокойно отмахнулся. Но тень просто проскользнула за другое ухо и вылезла снова.

– И будет прав. Мне тоже не стоило, – ответил мальчик.

– Если правда так думаешь, зачем же тогда приходил? – оскалилась она.

«Унюхала, значит», – подумал Яньйи. – Не приходил. Просто мимо пробегал.

Кайба вытянулась в человеческий рост и, подойдя к воде, погладила когтистой рукой кисточки камышей на ручье между полем и лесом.

– Преступники всегда возвращаются на место преступления, – съехидничала тень-сестра.

– Тогда тебе лучше отправиться к твоей мукомольне, – парировал Яньйи и, обернувшись ночным ураганом, унёсся на соседнее поле.

Глава 5. Вороны и младшие сестры

Лиза Соколова шагала по мокрой траве за земляной дамбой. Она часто гуляла здесь одна. Девочке нравилось дурачить взрослых: родители думали, что она у братьев, тётя Лена – что она дома, бабушка – что она у родни по отцовской линии. Наводить морок было легко. Не было в нём ничего тяжёлого, как не было и ничего интересного. Морок был чарующ и будоражил воображение первые три, а может, четыре раза, но дальше приелся, наскучил. Подселять мысли и сомнения было слишком просто.

Сегодня Лизе Соколовой не нравилось гулять одной. Она была бы рада оказаться здесь с Сеней или даже с Тимой, но не так, как она обычно оказывалась с ними где-то. Она мечтала, чтобы они «хотели» гулять с ней за лесом по мокрой траве. Но братья никогда не хотели. Лиза насылала морок на тётю Лену, которая заставляла кузенов брать её с собой, или даже насылала его на Тиму, и он бродил с ней часами по холмам, но, глядя на него украдкой из-подлобья, девочка понимала, что это всего лишь иллюзия. Никакие силы или чары, которые ей были известны, не могли заставить её семью полюбить её так, как ей было нужно.

Лиза нехотя признавалась себе, что знала она совсем немного. Её никто не учил. Она впервые ощутила морок всего несколько лет назад и использовала всего два-три приёма, которым с лёгкостью, как-то по наитию, сама обучилась. Девочка думала, когда смотрела, как её бабушка мастерски лепит пирожки, что, наверное, существуют и более сложные чары, может быть, даже такие, какие ей нужны. Но бабушка учила её только как готовить тесто и делать запеканку. Про морок Лиза так и не решилась у неё спросить.

«Вот бы найти нужную книгу рецептов, – думала она, пока бабушка, ворочая стаканом, вырезала плоские кружочки теста. – Вот только как и где узнать про эти чары? – Этого она не знала. – Да и чары ли это?»

Лиза в первый раз увидела «это», когда кто-то из городской родни приехал поздравлять семейство Рейнеке с пополнением. Кира тогда лежала маленьким свёртком в колыбели, и Лиза ощущала, как всё пространство вокруг неё скребётся какой-то непостижимой обидой. Все так радовались, поздравляли, и она. Она тоже улыбалась и поздравляла тётю Лену. Но внутри ощущалось другое. Лиза ненавидела себя. Ведь она врала, и ей это не нравилось. Но если бы она не врала, тогда бы уже она не нравилась всем остальным ещё больше, а этого допустить было нельзя.

Кира сопела в колыбельке, взрослые таскали тарелки с кухни за стол на лужайке, дядя жарил шашлык, братья играли в приставку, кто-то из городской родни привёз им новые картриджи. Всем снова было не до неё. Лиза ходила по дому, ощущая себя прозрачной. Она посидела на лестнице, вышла во двор, зашла обратно, взяла в руки какой-то пакет, который ей дали, отнесла за стол, посидела на диване, погладила кота, посидела рядом с братьями… Вокруг было шумно, а её уши ломило болью от тишины, сгустившейся вокруг неё радужным мыльным пузырём. Лиза поднялась в детские комнаты. Никто не заметил.

Среди горы новой, привезённой одежды, скинутой ребятами кучей прямо на кресло, лежали книжки. Лиза полистала одну. Разноцветная энциклопедия: динозавры, древние тропики, чудеса света, пирамиды, маяк, гладиаторы с мечами. Яркое и совершенно неинтересное. Читать она не любила, а картинки быстро закончились; девочка долистала книгу до конца. На предпоследней странице её внимание привлекла странная иллюстрация.

Вписанный в прямоугольник узор, сотканный словно из множащихся лоскутков, калейдоскоп, яркий и в то же время безумный. Лиза сузила глаза – ничего подобного она раньше не видела. «Стереограмма», – прочитала она заголовок и уткнулась в инструкцию, написанную мелким шрифтом под её нижним краем: «Необходимо расслабить взгляд, а затем сфокусироваться», «Изображение держат на расстоянии вытянутой руки напротив лица», «расслабить взгляд, а затем смотреть сквозь картинку».

Лиза пробовала, она вертела и крутила книжку, то отдаляя, то приближая. Она села, потом легла, потом переместилась к окну, ничего не получалось. Девочка подумала, что, может, это всё шутка. Разозлилась. Испугалась. Её уже долго нет, и кто-то заметит, но, выглянув в окно, увидела, как все рассаживаются за стол. Её никто не искал. Она попробовала ещё раз, и край изображения еле заметно дрогнул. Где-то в животе расплылся восторг, на висках похолодело. Лиза села ровно, сконцентрировалась и сделала всё ещё раз, так, как было написано в инструкции.

И картинка вдруг провалилась вглубь; девочка взвизгнула. Пространство продолжило отдаляться, вырисовывая объёмную пирамиду Хеопса, покрытую тем же ярким и безумным узором. Это было прекрасно. Она смотрела на пирамиду снова и снова, но с каждым разом восторг отступал, а во дворе нарастал шум от веселящейся родни. Она услышала хохот дяди и закрыла книжку, спустилась по лестнице, вышла на крыльцо.

Родственники расселись за столом, все в ярких летних нарядах, тоже своего рода узор, калейдоскоп, все шевелились, суетились. Лиза расслабила взгляд, посмотрев куда-то сквозь стол и людей, куда-то, где на горизонте зацветали серыми красками облака. И пространство чуть дрогнуло.

Девочка отшатнулась, сделала шаг назад. Но чувство восторга, поселившееся в животе, вдруг вернулось. Она сжала кулачки и посмотрела ещё раз. Как и с картинкой, пространство размылось, отдаляясь, проваливаясь, и вдруг во всей этой красочной мути Лиза отчётливо увидела тонкую дымную нитку. Она уставилась на неё, пытаясь не упустить из взгляда. Это было так легко. Нитка и не собиралась исчезать. Она тянулась, извивалась, ползла куда-то вдаль, то распадаясь, то собираясь снова.

Лиза подошла вплотную, уткнувшись носом в один из завитков, и почувствовала запах серы, смешанный с разрежённым, как после дождя, воздухом. Запах, который колол в носу тоненькими иглами. Девочка протянула к нитке руку, и та послушно обвилась вокруг, лоснясь, словно котёнок. Она потёрла её между пальцами, ощутив лёгкое покалывание, а затем потянула. Неожиданно туго и тяжело. Пространство дрогнуло, пошатнулось. Она потянула сильнее.

Где-то вдали на горизонте сверкнула молния. Гром донёсся несколько секунд спустя. Девочка потянула ещё раз, ощутив боль в локте, как от удара нервом. Поднялся шквальный ветер. Налетели тёмные облака.

«Сейчас ливанёт!» – прокричал дядя, и все засуетились, забегали, занося тарелки, миски и стулья в дом. Лиза отпустила нитку. Рука онемела и кололась, точно она отлежала её во время сна, от боли на глазах выступили слёзы. Полил ливень.

«Молодец!» – шепнул кто-то, и Лизе показалось, что голос этот исходил откуда-то изнутри неё самой. Вот только это был не её голос.

– Ты чего ревёшь? – спросила тётя, пробегая мимо с миской крабового салата. – Иди давай за стол садись, в доме тоже хорошо будет.

Девочка редко тянула за дымные нитки. Они неприятно кололись и сулили скорую грозу. С этим она разобралась быстро. Хотя, потянув пару раз, ей стало казаться, что дожди начали отзываться на её слезы: стоило ей пореветь, как погода портилась и налетали тучи. Но это не смущало Лизу Соколову, она любила дожди.

Некоторое время спустя она рассмотрела и другие нитки. Не те, которые вились и стелились снаружи, а те, которые она могла выпускать из себя. Она быстро научилась наполнять их цветом, сплетать в слова, навязывать ими мысли. Это было легко, когда нужно было повесить на родителей мысли о «спокойствии», «её безопасности», «всё в порядке, она у Рейнеке» – вплетала она в переливающуюся розовым перламутром нить, и мама не волновалась, не искала её.

Но вот с «люби меня сильнее» такое не работало. Возможно, для этого нужна другая, особая нитка? С этим девочка так и не разобралась.

У Лизы получилось несколько раз вытянуть нить из других людей, но это было тяжело. Голова после такого болела несколько дней, и она бросила заниматься подобным, ведь это не приносило тех результатов, о которых она мечтала.

Она заметила, что есть места, в которых управляться с нитками проще. Лиза прошлась по мокрой траве за дамбой к межевому камню, лежавшему здесь многие столетия. Но его история Лизе была не интересна. Она просто почувствовала, что, сидя на нём, ей легче вытягивать и сплетать нити. Она хотела прийти сюда с Сеней и Тимой, чтобы проверить результат. Но в день, когда Лиза нашла этот камень, появилась Аня Волкова и испортила ей абсолютно всё. На городской девчонке не работали её нитки. Совсем, совершенно. И Лиза никак не могла понять почему.

Она начала слышать голос, словно издалека; она не разбирала его слов, но точно ощущала, что он стал другим. Это был не тот нежный тихий шёпот, который она услышала в первую призванную грозу. Нет. Теперь это был голос, больше напоминающий бабушкин – старый, строгий и пахнущий чем-то с болот.

На второй летней неделе, в цыганском лагере, на празднике, где жарили кукурузу, она встретила Аню; в ней что-то изменилось, точнее, что-то неуловимое вилось вокруг и таилось под её волосами. Как вдруг Лиза наконец-то услышала где-то в глубине отчётливые слова: «Прогони её». Вокруг запахло болотом. Девочка была так счастлива, она хотела узнать, кто это, и почему обычно она не может расслышать слова, как правильно пользоваться нитями. У неё было столько вопросов! Но сначала – «её» просьба.

Девочка рыдала, но дождик всё не лил, и она решилась потянуть за дымную нитку. Было больно, она почуяла, что призвала сильную грозу. Аня отошла, и больше в тот день, как и в следующий, Лиза её не видела. Но и голос замолчал. Она ждала, звала, но даже привычный неразборчивый гомон вдруг пропал.

Лиза Соколова несколько дней плела крепкую зелёную нить, очень старательно, отгоняя мысли о том, что поступать так плохо, и если кто-то об этом узнает, её точно больше не будут любить. Но как кто-то может об этом узнать? – оправдывалась она, когда нитка была готова, и обвила ею Сеню. Это было необходимо. Нужно ещё раз услышать этот голос. Вдруг он станет её учителем? – думала Лиза, опутывая светлыми, почти прозрачно-голубыми нитями Тиму и тётю.

Они с Тимой отправились в гости к Ане домой. И там она рассмотрела другие нити. Таких она ещё не видела. Они тянулись по земле, точно чёрная паутина, ползли змеями, шевелились, пульсировали. Она сидела на лавочке, болтая ногами, и тыкала носком в одну из них, а та, извиваясь, отползала. Позже Лиза прошлась по этим тенистым путям и узлам, заметив, что многие из них «ползут» под крыльцо. Заглянув туда, она нашла тапок, который оплетали тенистые нити, и забрала его. Но голос так и не появился.

Ей больше не хотелось быть в этом доме. И она заставила Тиму уйти. Несколько дней она гуляла одна по холмам. Она вернулась пешком в то место, где стоял лагерь цыган, но и там ни тёплого шёпота, ни болотного голоса она не услышала. «Почему же они не хотят со мной говорить?» – думала она и шла дальше, за поле с подсолнухом, к холмам, над которыми струящиеся нити свили кружащее гнездо-облако. Она села под ним, смотря снизу вверх на дырку в медленно вьющемся смерче. Сквозь него плыли лёгкие светлые облака. Лиза завалилась на спину на вершине холма и закрыла глаза.

Она лежала и слушала грустные песни, похожие больше на завывание ветерков. Она знала, что это погребальные песни древних нитей, вьющихся здесь. Не знала откуда, но она догадалась, что под этими холмами лежат те, что раньше тоже испускали нити, и их песни всё ещё звучат. Но это были не те голоса, которых она ждала. По небу кружился чёрный ворон. Огромный. Он каркал, разбивая грустные мотивы, не давая Лизе задремать под убаюкивание холмов-могильников. Она недовольно уставилась на птицу и даже запустила в ворона камнем, но тот с лёгкостью и играючи увернулся. Он прогонял её. И она это знала.

«Интересно, а из птицы получится нитку вытащить?» – думала Лиза, возвращаясь к дому. В окнах уже горел свет. Возвращаться ей не хотелось. Она постояла перед калиткой и, развернувшись, зашагала в сторону перекрёстка, где широкая песчаная дорога пересекается с тонкой колеёй, бегущей между полями к дамбе. Она увидела вдалеке силуэт, мчащийся на красном велосипеде. «Опять она» – думала Лиза, всматриваясь в то, как Аня что-то ищет в бурьяне за забором дома Якова Ивановича. Ей показалось, что они даже встретились взглядом на одно мгновение. Но стояла она слишком далеко. Да и без морока Ане тоже не будет до неё дела, как и всем остальным.

Лиза вызывающе подняла подбородок. «Ну и пусть нити на ней не работают. Это ничего не меняет» – думала она и шагала по колее мимо овсяного поля в сторону земляной дамбы. Дойдя до середины, она на всякий случай обернулась, так, просто чтобы убедиться в том, в чём и так была уверена. Ани не было видно. Она за ней не пошла. Лиза усмехнулась. Слёз не было. Зато где-то в глубине неба раздался раскат грома. Сухая гроза. Девочка перешла через дамбу и отправилась в ночной лес.

***

Старый ворон повернул голову, он наклонил торс вправо, входя в крен, поймав поток теплого ветра, удобно легшего под левое крыло. Судорога отступила, потеря махового пера далась нелегко, хоть и не критично мешала. Раморл выдохнул низким горловым карканьем, оповещая поля о своем присутствии. Он плыл по ветреной глади, наслаждаясь теплом, облаками, запахом разных потоков, смешивающихся на высоте в причудливый аромат: вон тот холодный пролетел над ромашковым лугом, тот, что снизу, принес немного дыма, что выжгли из свежих осиновых поленьев в десятке километров отсюда. Приторную сладость разбавил поток кислого воздуха, принесенный скромным ветерком, пролетевшим над болотами. Аромат сложился в чарующую картину на высоте в двадцать пять метров, ровно над центром овсяного поля. Здесь часто сходились ветра.

Старый ворон поежился от удовольствия, взмыв и резко сложив крылья. Все застыло. Миг за долю секунды до свободного падения. Словно делал срез, отпечаток, причудливое запечатление, фотографию запаха. Он задержал дыхание.

Раморл падал вниз. Спиной вперед. Ускорялся камнем, ветер тормошил перья. Во всем этом спокойствии летнего неба. Это была бы прекрасная смерть. Бессмысленная, недостойная, но такая чарующая. Ворон расставил крылья, перевернувшись и поймав восходящий поток у самых колосьев. Они легонько качнулись, а ветер, точно детская горка, унес птицу обратно ввысь, свернув к краю и домчав до островка кустов, ютящихся у ручья. Ворон шлепнулся на тонкие ветки, прогнувшиеся под его весом.

– Не сегодня? – безучастно спросил Яньйи, развалившийся на траве под кустом.

Он смотрел на старую птицу своими светящимися желтыми глазами. Раморл гулко и недовольно каркнул, прыжками вразвалку спускаясь по веткам, и спрыгнул наконец, усевшись мальчику на грудь. Он сжал лапы, запуская когти под легкую льняную рубашку. Яньйи поморщился, но ничего не сказал.

– Можно было бы и сегодня, если бы ты помог мне с Макшассой.

Яньйи сел, скидывая ворона; птица взмахнула крыльями и уселась на его плече. Мальчик потрепал птицу за клюв, играясь, водя из стороны в сторону. Ворон курлыкнул что-то на нежном птичьем языке и принялся чистить волосы у Яньйи за ухом, точно это были перья.

– Ты уже меня просил, и я тебе уже отказал, – мальчик вертел головой, пытаясь уклониться от клюва птицы. – Точно стареешь вместе со своими воронами, память ни к черту? Сколько этому уже лет?

Раморл перепрыгнул мальчику на колени, нервно подергивая крыльями и хвостом, уставился на него своими черными глазами.

– Уже давно пора. Это была прекрасная птица, лучше многих остальных, но всему есть предел, – он расправил крылья, показывая отсутствие нескольких маховых перьев. – Старость приходит к любому телу, так заведено.

Яньйи прищурил глаза.

– Так закончи все сейчас.

– Не могу.

– С твоими стаями ничего не случится, пока ты будешь искать новое яйцо. Сколько раз ты уже через это проходил? Не говори мне, что не можешь. Не хочешь почему-то.

– Ты знаешь, почему не могу, – спокойно каркнул ворон. Яньйи зажал уши, отказываясь слушать дальше.

– Иди к Кайбе. Она как раз проснулась. Зачем ты пытаешься втянуть в это меня?

Ворон долго молчал, он сидел спокойно, смотря на мальчика, пока тот не убрал руки от ушей.

– Потому что ты знаешь, как поступит Кайба.

Яньйи злобно хмыкнул.

– Так же, как поступила со мной. Чего в этом плохого? Я же в порядке.

– Уверен?

Они замолчали, протирая друг друга взглядом. Поднялся ветерок, и мимо куста шумно пролетела стайка воробьев.

– Я бы помог Макшассе, если бы он сам спросил о помощи, – вдруг нарушил молчание мальчик. Его тон стал холодным, серьезным. – Вы с Кайбой лезете не в свое дело. – Он обреченно уставился куда-то в сторону ручья. – Она уже приходила. Тоже просила за него.

– Ты отказал?

– Почему вы оба решили, что он меня послушает? Когда такое было? – Яньйи встал, сгоняя ворона с колен, и обернулся кучей веток, сплетаясь и поднимаясь собакой с торчащими из ветвистой морды колосками. Разговор окончен. Раморл взлетел на дерево, пока овсяной оборотень рычал на него и скалил деревянные клыки.

– Потому что она его тоже не слышит, – каркнула птица и унеслась в сторону холмов и асфальтовой дороги.

***

Аня выкатывала велосипед из калитки дома Рейнеке. Они с мальчишками провели почти целый день дома, смотря фильмы на кассетах и играя в приставку. Сеня чувствовал себя уже гораздо лучше, но поехать на речку ему запретили, а Аня и Тима решили не бросать его одного.

– Может, проводить? – спросил Тима, смотря, как Аня запрыгивает на свой красный велосипед.

– Зачем? Тут ехать пять минут, – она поправила поясную сумку и приладила плеер покрепче на ремне. – Как думаешь, завтра мама вас уже выпустит кататься?

– Ты всё про огни за дамбой?

– Ну, в общем, да. Ты же обещал, что поищешь со мной.

– Скатаемся, – улыбнулся Тима. – Давай завтра приезжай после обеда, с мамой я договорюсь.

– Сеня же не против?

– Неа, он тоже верит в полевиков, леших и всякую чушь, – Аня нахмурила брови, и Тима извиняющимся тоном затараторил дальше – Да, ну то есть не чушь, но мы же ещё не знаем, что это такое, может, это всё-таки лагерь чей-то… Ань!

Но Аня уже крутила педали. Она, конечно, рассказала Тиме о том, как встретила мужчину-сову по имени Шупи и всё то, что тот сказал ей про Яньйи. Никакие доказательства ей больше были не нужны, нужно лишь разыскать мальчика с полей и обо всём его расспросить. Но вот Тиму её слова вовсе не убедили, скорее наоборот: если до этого он пытался ей поверить и даже сам предположил, что Яньйи – это дух, живущий в полях, то после рассказа о Шупи и гнезде он начал отшучиваться и строить разные теории о том, как и почему Ане всё это могло померещиться. Девочка злилась.

«Как же так?! Неужели он так и не поверит, пока не увидит всё своими глазами?»

Она докатилась до дома, пока плеер играл второй припев одной из любимых песен. Солнце ещё только собиралось подступиться к горизонту, будка Цезаря пустовала, и Аня решила проехать ещё один круг, завернув на тропинку за чёрным домом. В наушниках гудела уже следующая песня: «Плачь, плачь, танцуй, танцуй. Беги от меня, я – твои слёзы», – мурлыкал женский голос, Аня ритмично крутила педали под любимый бит. «Зови, не зови, целуй, не целуй. Беги от меня, пока не поздно…» Девочка нажала по тормозам и отщёлкнула кнопку на плеере.

В тишине наушников, плотно прилегавших к ушам, она слышала только, как бешено колотится её сердце. «Вот он! Нашла!» Она развернула велик и помчала быстро, что было сил, к краю овсяного поля. По пояс в колосьях, уставившись куда-то вдаль, там стоял Яньйи.

Она аккуратно положила велосипед, придержав рукой руль, чтобы тот не звякнул блестящим звонком. Сняла поясную сумку и оставила её тоже, примотав к рулю. Девочка кралась на корточках мимо края колосьев, периодически выглядывая. Она хотела подойти как можно ближе и только потом позвать его. Она не могла себе объяснить, почему решила, что Яньйи попытается сбежать от неё, но эта уверенность отчего-то засела где-то в животе. Аня придержала футболку и камушек рукой и залезла в колосья, точно дикая кошка, выслеживающая добычу. Но Яньйи стоял увлечённо всматриваясь вдаль.

– На что же он смотрит? – ворчала девочка себе под нос и осторожно вынырнув из колосьев, попыталась проследить его взгляд.

Крайняя улица, дома, стоящие на широкой песчаной дороге, чья-то гуляющая собака, на лужайке дома Петровых бродила парочка гусей, по холму возвышавшемуся за домами спускались коровы, Лиза Соколова подходила к своему дому. «Что же тебя так заинтересовало?» – не унимались мысли в голове, она подкралась вплотную. Мальчик так её и не заметил. «Это уже никуда не годится!» – стучало в голове.

– Эй! – крикнула Аня, выпрыгивая и хватая его за рукав.

Яньйи обернулся. Его жёлтые глаза светились тёплым солнцем, Ане показалось, что она заметила маленькие искорки, нежно вылетавшие из них, точно магическая пыль. Такие красивые. Но за долю секунды эти прекрасные глаза вдруг в ужасе округлились. Мальчик открыл рот, точно рыба на мелководье, он хотел ей что-то сказать, но у него не получалось.

– Ты чего? – Аня отпустила его рукав. – Ты меня боишься?

Как вдруг вокруг них закружил ветер, поднимая ветки, колосья и траву, сплетая их и мальчика в причудливую форму, из которой вырисовывался силуэт огромной собаки. Морда из веток нависла над Аней. Она почувствовала, как по спине побежал холодок. Только нежные жёлтые глаза так и смотрели человеческим взглядом. Девочка потеряла дар речи. «Каспер…» – вдруг прошептала она одними губами. А овсяной оборотень развернулся и побежал.

– Стой! – крикнула Аня и кинулась за ним. – Да стой же ты! Я просто поговорить хочу! – кричала она, задыхаясь на бегу.

Она неслась за ним к краю поля. Схватила велосипед и крутила педали, чтобы не потерять из виду. Яньйи забежал на пустырь рядом с её домом и нырнул в кучу веток спиленных со старой вишни. Аня швырнула велосипед на траву и кинулась за ним.

– Эй! Где ты? Да покажись уже! – кричала она, разгребая ветки руками. – Я же знаю, что ты здесь! Перестань прятаться и поговори со мной! Я просто хочу поговорить.

Она отодвинула тяжелую ветку, и в глубине кучи открылись испуганные желтые глаза. Аня подняла руки в примирительном жесте и села на траву, уставившись в нежно-желтое свечение.

– Я… Прости, я не хотела тебя напугать. Просто мистер-сова сказал, что ты приходишь ко всем, кто тебя зовет. Но я зову уже давно, и ты так ни разу и не появился. Подумала, что ты сбежишь, если окликну, прости, не стоило тебя пугать. Я тебя чем-то обидела?

Куча веток смотрела на нее молча, практически не моргая. Но спрятаться или сбежать больше не пытался. Как же его разговорить, думала Аня.

– А что ты с поля разглядывал? Деревню? – Яньйи как-то виновато скосил глаза вбок. – Не хочешь говорить? Ладно.

Девочка посмотрела на свои руки. Она и не заметила, пока бежала, но сейчас, сидя спокойно, обнаружила копоть. Аня вытерла черные ладони о шорты.

– Ты поранился? Это же с твоей руки сажа? Может, я помочь смогу?

Она вернулась к велосипеду и отстегнула поясную сумку, прикрепленную к рулю. Еще со времен бабушкиного облезлого монстра внутри лежали перекись и пластыри. Положив велосипед обратно, она заметила Лизу, застывшую на развилке дороги. «Как странно, – подумала Аня, – чего ее на ночь глядя в поля понесло?» Но у нее были дела поважнее, чем мысли о плаксе Лизе. Она вернулась к куче веток.

– Эй! Ты тут? Покажись, пожалуйста! – девочка копошилась в ветках в поисках желтых глаз, но найти не могла. – Это перекись, она совсем не щиплется, давай руку тебе обработаем. Не бойся, выходи.

– Аня! – вдруг раздался дедушкин крик из-за забора.

«Вот блин! Только не сейчас», – подумала она и полезла вглубь горы веток. Но Яньйи там уже не было.

– Ань, ты дома? – не унимался дедушка. – Помощь нужна, иди сюда скорее.

– Я тут, дедуль! – крикнула она в ответ.

Встав и подобрав велик, Аня направилась к калитке. Она оглянулась на мгновение и вдалеке увидела крохотный силуэт девочки и бредущей за ней собаки. «Вот значит как», – обиженно толкая калитку, Аня обнаружила дедушку с разодранной в кровь коленкой.

– Что случилось? – подскочила она к нему. Дед сидел на крыльце, обильно поливая порог кровью.

– Да не кипишуй так. Царапина. Мотыга с древка соскочила. Там бинт в аптечке и зеленка, принеси будь добра. А то полы потом отмывать не хочется.

Аня забежала в дом, схватила аптечку и помогла чистыми руками обработать рану. Дедушка легонько прихрамывал, и она усадила его на кресло.

– Ужин сделаю, сиди, – раскомандовалась внучка и зашуршала на кухне.

Она переживала, может, стоит обратиться к врачам, но дедушка высмеял все её предложения и, достав из комода клубок с шерстяными нитками, обвязал прямо поверх бинта, завязав на семь узелков.

– Это бабушка твоя меня научила, – улыбался он.

– И работает?

– Работает, конечно, за пару дней пройдёт. Вон Алексей Михалыч так даже перелом срастил.

– Дедуль, может, папе позвонить? Пусть он приедет и к врачу тебя отвезёт.

– Ой, не надо. Давай пару дней посмотрим. Увидишь сама, как всё пройдёт.

Аня лежала ночью, ворочаясь на кровати. Она помнила, как ей зашивали голову после падения с паутинки, и трогала шрам под волосами. Врач тогда много рассказал ей об ужасах открытых и глубоких ран. Девочка лежала и думала, как бы сообщить отцу, раз дедушка сам отказывается ему звонить. Единственный телефон в деревне был в доме у Петровых, но она там никого не знала. Она решила, что утром, рано-рано, до того как дед уйдёт на огороды, она попросит Тиму сходить с ней и попроситься позвонить.

Ворочалась она всю ночь, так нормально и не заснув. Снился старый кошмар, обрастая всё новыми подробностями, и Аня просыпалась с десяток раз. Начало светлеть. Решив, что больше уснуть не получится, девочка спустилась на кухню, налила чай. Часы тикали начало седьмого. Совсем рано, чтобы идти к Рейнеке. Аня сидела с чашкой во дворе, выжидая и размышляя. Вчерашняя лёгкая обида переродилась после бессонной ночи в гнетуще зудящее чувство. «Почему же он за Лизой пошёл?» Эта мысль просто сводила её с ума. Неужели Яньйи с ней знаком? А что, если они дружат? Он же стоял и высматривал её?

– Да как же так! А со мной даже поговорить отказался! – Аня стукнула чашкой о крыльцо и, спустившись по ступенькам, схватила велосипед, решившись разбудить Тиму. «И пусть, что ранний гость, повод-то серьёзный», – думала она, крутя педали.

Как вдруг заметила мальчишек, стоящих на широкой песчаной дороге между домами Петровых и Соколовых. Братья Рейнеке стояли вместе с их отцом и ещё несколькими взрослыми. Аня тихонько подъехала.

– О! Ань, привет, – заметил её Тима и подошёл. Он совсем не улыбался.

– Вы чего здесь так рано? Случилось что-то?

– Случилось, – он помолчал, оглянувшись на своего отца, и тот кивнул ему, давая негласное разрешение. – Лиза вчера домой не вернулась. И ни у кого из наших её ночью не было.

Глава 6. Живущий в лесах

К восьми утра вся деревня уже стояла на ушах. Дед Алексей организовал настоящую поисковую группу, разделив районы и поля между желающими помочь. Аня рассказала старшим Рейнеке, что видела Лизу, шедшую между полями в сторону дамбы. И, как выяснилось, видела она её последней. Она корила себя за то, что так и не набралась смелости сказать взрослым, что видела Яньйи, бредущего за ней следом, но больше этого злилась сама на себя, что не отправилась за Лизой сама. Она пыталась улучить момент, чтобы поговорить с Тимой, но ей никак не удавалось. Все разделились в группы по трое, и ей в сопровождение достались Олеся вместе с тётей Шурой, родной тётей Лизы по отцовской линии.

Женщина плакала и причитала, зовя племянницу срывающимся на какие-то театральные завывания голосом. «Я бы на такое точно не отозвалась», – думала Аня, пытаясь рассмотреть соседнюю группу, обходившую подлесок за ручьём в нескольких десятках метров от них. В этой группе был её дедушка, и она распереживалась, что с пораненной коленкой ему станет только хуже. Сердце колотилось в подступающей истерике: «Ну почему всё вот так сложилось?!»

– Ты чего застыла, городская? Ноги боишься запачкать?

Аня посмотрела на носки своих тапок; она уткнулась в небольшой ручеёк, текущий за дамбой, его чернозёмный берег был склизким и вязким.

– Нет, конечно, не боюсь.

– А чего тогда?

– Олесь, как думаешь, зачем она ночью в лес ушла? Нечего же ребёнку там делать. Вдруг уже вернулась и спряталась где-то в домах?

– В домах её тоже ищут, ты давай тут не устраивай своих городских раздоров. Как сказали, так и делай.

Аня покосилась на неё в хмурой гримасе; ругаться именно сейчас казалось самым плохим решением. А ещё от пасмурного полуденного света вдвойне хотелось поспать. Девочка пожурила себя за бессонную ночь и слишком ранний подъём.

– Думаешь, найдём?

– Ну а почему бы и не найти? – Олесе, кажется, было всё равно. Но, в отличие от причитающей и шумящей тётки Шуры, она вела себя спокойно и, кажется, даже усердно искала пропавшую плаксу. – Да и не в первый раз она теряется. Было уже такое, ушла да уснула где-то. Сейчас проснётся и сама на голос выйдет.

– Так может, нам тоже её позвать?

– Лииииизааа! – как-то особенно громко протянула тётя Шура.

– Да нет. Уж если от такого не проснётся, то уже и не знаю, что думать.

– А в прошлый раз её где нашли?

– На холмах за асфальтом. Сказала, гуляла да уснула. А тогда тоже панику подняли, всю деревню на уши поставила.

После обеда все принимавшие участие в поисках собрались на лужайке дома Соколовых, рассказывая, какие куски полей и леса были осмотрены. Аня улучила момент и отозвала в сторону Тиму.

– Я видела, как Яньйи за ней шёл, – призналась она и оторопела на мгновение от того, как изменился взгляд Тимофея.

– Хватит! Серьёзно, Ань, не сейчас. Выбери другое место и время для своих игр.

– Да никакие это не игры! Я тебе серьёзно и говорю вообще-то. Если не получается найти, просто обойдя окрестности, так может попытаться расспросить жителей лугов, найти Яньйи, и, может, она рядом с ним найдётся, или он будет знать, куда она ушла.

– Хватит, – прорычал Тима. Аня попятилась на шаг от того, каким обречённо злым стал его взгляд. В груди кольнуло. – Ты чем хочешь, тем и занимайся. Только поискам не мешай.

– Чего это вы тут обсуждаете? – Олеся вынырнула у Тимы из-за спины, по-свойски закинув руку ему на плечо. А он не стал её убирать. Аня нахмурила брови.

– Ничего.

– Я предлагала ему…

– Ничего путного она не предлагала. – Перебил Тима.

– Ясненько, – Олеся окинула хитрым взглядом их молчаливую битву глазами и ужимками. – Тим, там все пока разбираются, чем дальше заняться, давай на велах за асфальт скатаем. Вдруг там же, где и в прошлый раз, найдётся.

– Да, давай. Тогда у развилки через 10 минут? – Олеся кивнула, развернулась и зашагала в сторону своего дома.

– Мне надо дедушку найти и узнать, что у него с коленом, я вас догоню.

– Не надо, Ань. Занимайся своими делами. Мы с Олесей быстрее всё вдвоём проверим, – как-то обиженно пробубнил Тима.

Он развернулся и ушёл, Аня вернулась домой одна. Дедушка сидел на крыльце, перебинтовывая колено, Мурлыка нервно дёргал хвостом, сидя на ступеньках. Девочка сняла шлёпки, утопив пальцы в мягком ковре изумрудного спорыша. Серые пасмурные облака спрятали солнце, моросил лёгкий дождик, тёплый, спокойный и какой-то… душный? Аня попробовала набрать полную грудь воздуха, но закашлялась, обида и злость сдавливали точно корсет.

«Почему же так получается?» – никак не могла успокоиться девочка. Она пыталась понять, что же так сильно её злит, перебирая последние события, быстро пришла к выводу, что это не поведение Тимы и даже не то, что Олеся увязалась с ним, как и не пропажа Лизы. Она посмотрела на дедушку, завязывающего шерстяную нитку вокруг свежего бинта, и решила, что и не это не даёт вздохнуть. В голове всплыла картинка кучи веток, смотрящих на неё испуганными жёлтыми глазами. Навернулись слёзы. «Почему? Почему именно это?» Ане стало стыдно от своих же мыслей. «Наверное, я всё-таки плохой человек», – подумала она и подошла к дедушке.

– Сейчас посижу чуток, и дальше пойдём.

– Можешь не идти?

– Да как же я не пойду, Ань?! Подумают же потом всякого.

– Дедуль, да никто ничего не подумает. Не ходи, я деду Лёше скажу, что с коленом плохо у тебя совсем. Поймёт он, да и уже достаточно помог.

Дедушка поворчал, но всё-таки согласился остаться дома. Аня же дошла до двора Соколовых, где уже организовался полноценный поисковый штаб. Она еле прорвалась, чтобы подойти мимо толпящихся у стола на веранде, и сообщить, что дедушка её остался дома из-за колена. Никому, кажется, даже дела не было. Она сама вызвалась сходить поискать у колодца, на что получила: «Да, да, иди, конечно, посмотри и там тоже». Ане показалось, что взрослые только и рады были избавиться от «городской малявки».

Проходя мимо чёрного дома, она оглянулась на развилку, у которой договорились встретиться Олеся с Тимой, их там, конечно, уже давно не было. Аня грустно выдохнула и, сжав кулаки в невесть откуда подступившей решимости, зашагала быстрым шагом к колодцу.

Она крепко сжимала в руках куриного бога и громко звала сначала Яньйи, потом Шупи, потом Лялю, но никто не выходил. «Да как же так?!» – недоумевала девочка. Она разрыдалась, сидя на бревне, потом вытерла слезы, уже готовая поверить, что ей всё-таки померещилось и Тима прав, а она всё себе придумала.

– Не плачь! – раздался тихий детский шёпот откуда-то из-за спины.

– Ляля, ты? Где ты? Не вижу. – Аня перегнулась через бревно, всматриваясь и раздвигая кусты.

Трое близнецов сидели притаившись, вжавшись друг в друга, один из мальчиков был так напуган, что дёрнулся, пряча лицо у Ляли за спиной. «Ну вот, опять. Эти тоже боятся?» – пронеслось у Ани в голове.

– Вы чего тут прячетесь?

– Так она же разозлилась из-за кролика.

– Кто? Я? – Аня непонимающе уставилась на рыжую девочку.

– Мама сказала, что из-за тебя мы разозлили тень. И запретила подходить к тебе, даже если позовёшь. Но потом я услышала, что ты плачешь, и…

– Спасибо! Хотите конфет? – Аня протянула детям блестящие конфетки из поясной сумки в надежде, что это поможет мальчикам перестать трястись от страха. И это сработало. Глаза у мальчишек заблестели. Они похватали конфеты и даже умудрились устроить небольшую перепалку, за что получили подзатыльники от Ляли. «Наверное, она всё-таки старшая сестра», – подумала Аня и улыбнулась.

– Тень же точно нас не тронет? Обещаешь?

– Я не знаю про какую тень ты говоришь, – честно призналась Аня, потрепав девочку за румяные, в чёрных веснушках, щёки. – Но я обязательно выясню и сделаю всё, чтобы она вас не обижала. Но вот только не сейчас. Мне сейчас помощь нужна, поэтому и звала.

Ляля довольно кивнула и выпрыгнула из куста, повиснув у Ани на шее и чуть не свалив её с бревна своими объятиями.

– Какая помощь? Опять кролика потеряла? – щекотно профырчала она в самое ухо.

– Потеряла, только вот в этот раз не кролика. Девочку. Ростом чуть повыше тебя. Лизой зовут. Она вчера ушла куда-то в сторону дамбы. Не видели её в лесу?

– Сегодня много людей в лесу. Все «наши» выходить боятся. Все попрятались. Мама нам вообще наказала весь день в норе сидеть, а сама ушла в дальние леса, говорит, из-за людей сегодня здесь охоты не будет.

– Ясно. Как думаешь, сможете помочь мне Яньйи найти? Я видела вчера, как он за ней шёл.

– Жёлтоглазого? – Аня кивнула. – Мы в его поля не ходим. Мама говорила, что с ним нет никаких дел. Я знаю, что он со старым вороном дружит. И тень твоя наверняка знает, где он.

– Да что же это за тень такая? Я её не видела, и ворона тоже не встречала, – Аня задумчиво тёрла виски круговыми движениями, обычно это помогало сосредоточиться. «Костяная бабка тоже говорила про тень. А Шупи называл два имени, вот только какие? Надо было сразу его расспросить». – А вы ворона этого не можете позвать?

– Раморла? – обомлел один из мальчишек, кажется, его пробил озноб от одной только мысли, что им придётся его звать.

– Вам нельзя?

– Не нельзя. Просто ему же не до таких, как мы. Мама говорит, что те, для кого всё медленно и вечно, они живут в другой реальности, хоть и ходят по той же траве, мы для них бабочки-капустницы, – промямлил второй мальчик, чуть шепелявя и копируя мамин говор.

– Ань, мы можем его позвать, только он не придёт, – Ляля облизнула фантик от съеденной конфеты. – А есть ещё?

– Одна. Последняя, разделишь на троих?

Пока Аня сама делила конфету, по одному взгляду поняв, что Ляля таким заниматься не станет, детёныши шушукались и что-то обсуждали. Она не понимала этот язык, но зато по выражениям их лиц ей было всё ясно как день. Девочка даже в первый раз за день искренне улыбнулась, подумав о том, что кажется смотрит немое кино. Не хватало только Чаплина, так как маленькие сорванцы вот они, прямо перед ней.

– Ты бы у живущего в лесах спросила, – чавкала Ляля, быстро прожевав крошечную треть конфеты.

– А это ещё кто?

– Один весёлый старик. Мы знаем, где его волка найти.

– Да не волк он! – перебил один из близнецов.

– Да, да! Мама же говорила, что он не волк, – поддакнул второй.

– Да вам-то откуда знать? Похож же! – возмутилась Ляля.

– А вот и не похож! Полукровка! – в унисон завопили мальчишки и сразу устроили перепалку, быстро переросшую в драку. Ане даже пришлось растащить их за воротники.

– Проводите? – спросила она у Ляли, когда рыжие мальчишки нарочито отвернулись друг от друга, вскинув подбородки.

– Поспеешь за нами? – Ляля уставила руки в бока и хищно улыбнувшись, обернулась лисёнком.

Аня бежала за лисятами по лесу, перепрыгивая кусты, уклоняясь от веток. Лисицы старались выбирать удобный для неё путь, но пару раз она всё же больно запнулась об коряги и зацепилась волосами за ветви сосны. Обогнув вспаханное поле и пройдя за дамбу с левой стороны, компания из троих лисят и одной запыхавшейся девочки вывернула около крутого изгиба дальней от села реки. Ляля обернулась рыжей девчушкой, принюхалась и указала когтем на валуны, лежащие между деревьев.

– Я ничего не виж… – запнулась Аня, увидев настоящего серого волка, выходящего из-за старого камня.

Она застыла. Ноги потяжелели, точно стали мраморными. Девочка коротко и резко дышала, пытаясь хоть что-то сказать, но первобытный ужас охватил её, лишив возможности разговаривать. Волк медленно вышагивал навстречу, перебирая лапами, опустив голову, смотря исподлобья. Аня забыла, как моргать.

– Вот же он! Говорила же, что волк! – Ляля подергала Аню за рукав. – Ты чего бледная такая? Мы же к нему и шли.

Девочка трясущейся рукой вытащила Куриного бога из-под футболки и посмотрела сквозь него на волка. Ничего не изменилось. «Ну вот и всё», – подумала Аня.

– Он спрашивает, чего тебе надо? Говорит, что ты его не слышишь, как нас.

– Не слышу. – Девочка сглотнула комок и трясущимся голосом выговорила, переводя взгляд на Лялю: – А ты? Ты слышишь?

– Ага.

– Скажи ему, пожалуйста, что мы девочку в лесах потерявшуюся ищем и нам нужна его помощь.

– Не его. А живущего в лесах.

– А это не он?

– Нет, конечно, нет. Живущий в лесах – он человек, такой же, как и ты, а «этот» он живёт вместе с ним и тебя к нему проводит.

– Ах, вот оно что, – выдохнула Аня. Начинало потихоньку смеркаться. – Тогда давайте поспешим.

Лисята, побоявшись маминого гнева, отказались идти вместе с ней к жившему в лесах. И Аня шагала теперь по берегу реки за огромным серым волком. Ей было страшно, но Ляля убедила её, что опасаться нечего: он тот ещё добряк, потому что его каждый день кормит человек, и Аню он обижать не станет. «Надеюсь, что этот добрый человек не забыл покормить его сегодня в обед», – думала девочка, когда волк в очередной раз резко оглянулся, проверяя, не отстала ли она. Его глаза пугали.

Довольно скоро они вышли на покатый берег реки с одиноко стоящими деревьями и какими-то развалинами, рядом с которыми был пристроен покосившийся деревянный сруб.

– Снежок! Вот ты где! – Мужчина кинулся обнимать прыгнувшего на него волка, и в этот момент Аня подумала, что, наверное, он и правда наполовину собака, так как тот радостно замотал хвостом, прижал уши и лизнул хозяина. – А кто это с тобой? – Мужчина был чуть моложе её дедушки, лохматый, взъерошенный, с неухоженной бородой. Когда-то белая майка-алкоголичка растянулась в подобие платья, нависая над синими трениками, вся заляпанная сальными пятнами.

– Здравствуйте. Меня Аня зовут. Мне кхм, – запнулась она на секунду, задумавшись, стоит ли рассказывать незнакомцу про лисят, и одновременно удивляясь выбору имени для питомца. Ещё раз окинув взглядом огромного волкособа, Аня подумала, что Снежок – это плохое имя для такой махины. – Мне кое-кто пообещал, что ваш друг меня к вам проводит.

– Кто пообещал?

– Неважно. То есть, я расскажу потом, если помочь согласитесь.

– Помочь? – уставился мужчина на девочку, мнущуюся от волнения с ноги на ногу. – Ну и чем же я тебе помочь-то смогу? Ты откуда такая? Из деревни? Чьих будешь? Не слышала, что ваши про меня говорят?

– Не слышала, извините.

– Хах! Я-то думал, они всех детишек «дедом с мукомольни» запугивают.

– Я, я не знаю, извините. Я к дедушке на каникулы из города приехала.

– А! Городская значит. Деда-то твоего звать как?

– Яков Иванович.

– Волков, что ли? – Аня смущённо кивнула. – Аааа, – протянул странный дядька, – а ты у нас, значит, Анна Григорьевна будешь. – И он вдруг заулыбался тепло и искренне. Девочка даже расправила плечи, облегчённо выдохнув.

– А мы с вами знакомы?

– Я тебя один раз видел ещё крохой в колыбельке, не думаю, что это считается. Так что вот, давай и познакомимся раз уж сама пришла. Ольхов. Филипп Андреевич. – И он протянул ей руку.

– Аня Волкова, – пожала она протянутую руку. – Фамилия знакомая у вас.

– Так конечно, чего бы ей не знакомой-то быть! – проворчал взъерошенный мужчина. – Ты меня дядя Филя можешь звать. Хотя нет. Это твоему папаше я дядя, а ты мне, значит, это, внучатой племянницей приходишься, да?

Аня обомлела. Точно! Ольховы, это же бабушкина фамилия, до того как она за деда замуж вышла. Да и дед говорил, что вместе с её младшим братом дом строил и…

– Так тот чёрный дом, который по соседству стоит, это ваш?

– Мой, ну то есть был когда-то моим. Сейчас там не живу.

– А почему?

– Ты зачем пришла-то? Про дом расспрашивать? – как-то хмуро свёл брови дядя Филипп.

– Ой! Нет, не про дом. У нас там Лиза Соколова потерялась, и её все ищут. А я последняя, кто вчера её видел. Она шла в сторону дамбы, и за ней собака шла… – слукавила Аня, не зная, стоит ли упоминать Яньйи. – И мне подсказали, что, может, вы поможете поискать.

– Так поля за дамбой далеко же отсюда. Как бы ей с той стороны до мукомольни-то дойти?

Аня стояла, переминаясь с ноги на ногу. С одной стороны, если она не расскажет честно про мальчика с полей и про лисят, посоветовавших обратиться за помощью к живущему в лесах, то толку от него будет не больше, чем от всех остальных деревенских. Но если он ничего такого не знает? А если, как и Тима, посчитает её обманщицей? Она стояла и только моргала, силясь что-то сказать.

– Чего замолкла-то? – не выдержал дядя Филипп.

Как вдруг откуда-то из его сруба прогремело «Владимирский централ, ветер северный…», кто-то выкрутил ручку радиоприёмника на полную громкость.

– Вот же гадина!

– Что случилось? – удивилась Аня.

– Это её любимая песня! Ты с собой гадюку эту притащила? – мужчина кинулся к двери. Аня поспешила за ним.

Внутри сруба, состоявшего из одной захламлённой комнаты, «Как мне твоя любовь нужна» гремел на полную громкость терпкий мужской голос. На высокой полке почти под самым потолком стояло переносное чёрное радио с металлической антенной, а в обнимку с ним Аня увидела «нечто», будто сотканное из вьющейся темноты.

– Ах ты! Старая!… – завопил дядя Филипп, прибавив несколько бранных слов, от которых у Ани покраснели щёки.

Он кинулся к полке. Но это самое «нечто» отпрыгнуло в угол, волоча за собой приёмник. Аня точно увидела, как вилка вырвалась из розетки, но песня не затихла. «Этапом из Твери…» вещало радио точно с того света, сдобрив мужской голос какими-то сверхъестественными помехами. По спине прокрался холод. Девочка так и стояла в дверях, наблюдая, как дядя кидается из угла вугол, пытаясь поймать «это» и отобрать у неё приёмник. Радио в какой-то момент всё-таки затихло, и, посчитав его ненужным балластом, чудище швырнуло его прямо об голову мужчины. Удар был такой силы, что приёмник раскололся на несколько кусков, а Филипп Андреевич сложился пополам, потирая лоб. На старый ковёр текла кровь. «Нечто» расхохоталось и кинулось к Ане.

Девочка с криком отшатнулась, но вьющаяся темнота нежно обняла её, словно шарф. Она лоснилась и даже лизнула девочке щёку. Ане показалось, что она слышит урчание. Как вдруг тень потянула её резко вбок, почти впечатав в стену. Ровно на то место, где она только что стояла, прилетел Снежок, клацнув зубами.

– Стой! – завопил дядя Филипп на своего волкособа, теперь гоняющегося по комнате за Аней, на голове у которой, зубастой шапкой, завязалась тень.

Мужчина кинулся на пса, но тот отпрыгнул, свалив Аню с ног и нависнув над её лицом. Откуда-то из-под волос девочки выпрыгнуло чудище и куснуло волка-пса за морду; на Аню упали кровавые капли, пёс взвыл, дядя запустил в него табуретом, попав при этом по девочке, которую дёрнула тень, чтобы вытащить из-под метающейся в ярости собаки. Комната разгромлена. Снежок рычал и визжал, кидался туда-сюда, сметая вещи и мебель, дядя кричал и бранился, пыль кружилась в воздухе. И в этом хаосе у Ани над ухом довольно хохотала странная тень, одергивая её от летящих в неё вещей и кидающейся собаки.

– Остановитесь! – заорала Аня, поражаясь тому, как громко у неё получилось. Она могла поклясться, что даже стены легонько затряслись. – Вы. Все. Остановитесь.

Все послушно застыли, уставившись на девочку; она прерывисто дышала, потом оторвала от головы тень, прилипшую к ней как вязкий лизун. Она взяла её на руки точно мягкую игрушку, немного уродливого и зубастого медвежонка. Потом посмотрела на дядю и не терпящим возражений тоном заявила:

– Выведи, пожалуйста, Снежка на улицу и закрой дверь.

– Ну точно младшая Ольхова! – присвистнул дядя и повёл пса-волка во двор.

Его не было пару минут. Аня выглянула через окно: дядя какой-то тряпкой вытирал его израненную морду, поливая перекисью.

– Раны не глубокие. Не сильно покусала, – констатировал он, вернувшись и закрывая за собой дверь. Аня так и стояла в центре комнаты, держа на руках зубастую тень. Та уставилась на девочку своими тонкими глазами-щёлками и послушно урчала. – Ты так и собираешься её на руках держать? Выкинь на улицу, пусть убирается куда подальше. – ворчал дядя, поднимая остатки уцелевшей мебели.

Аня села на стул.

– Ты знаешь, кто это? – спросила она, отдышавшись и успокоившись.

– Лучше бы не знал.

– Как её зовут? – девочка почесала пальцем на том месте, где у животных обычно бывают ушки, и тень послушно вытянула похожее на кошачье ухо, только вышло у неё оно в несколько раз длиннее, чем у обычных котов. «Страшный лопоухий зверёк», – улыбнулась ей Аня.

– Ты чего у меня-то спрашиваешь? У неё сама спроси. – ворчал дядя. – Но лучше выгони её отсюда и никогда с ней не связывайся. Одни беды и ничего больше.

– Как тебя зовут? Кто ты? – тихонько прошептала Аня тени, продолжая чесать за ухом и не обращая внимания на дядино ворчание.

Тень смотрела на неё не моргая. Долго, прямо в глаза, и от этого её взгляда девочке стало неуютно. Но она вдруг перестала урчать и оскалила зубы. Где-то в животе зародился страх, волнами покатившийся по телу. Аня пошевелила пальцами на левой ноге. Маленький ритуал перед прыжком в бассейн, и это сработало. Страх поутих. Тень недовольно нахмурилась и спрыгнула с её рук, умчавшись в верхний «красный» угол комнаты, в котором вместо икон крепился портрет усатого вождя.

– Мне она не отвечает. Тоже. – обиженно прошептала Аня и развернулась к дяде. – Что это такое? Это же тень, про которую все говорят?

– Кто говорит? – удивился дядя Филипп. Аня пожала плечами и не ответила. – Ладно уж.

Он перевернул стол, поставив на ножки, отряхнул и раздул небольшой огонь в железном помятом самоваре. Аня видела такие только в книжках и мультиках, но расспросы о быте в маленьком срубе решила оставить на потом. Дядя Филипп поставил на стол алюминиевые чашки и кинул в них ягод, листьев мяты и кубики сахара, заливая всё это быстро закипевшей в самоваре водой. Он достал сушки и, придвинув тумбочку к столу, уселся напротив Ани. Целых стульев и мебели в комнате теперь не хватало на всех.

– Приживала это. – вдруг пробубнил он, чавкая сушкой и сыпля крошками.

– Кто?

– Приживала говорю. Во, смотри, – и он швырнул сушку чуть правее от угла, в котором сидела тень. Она схватила её на лету и, хрустя, перепрыгнула на полку, на которой до этого стояло радио. Она покачивалась и урчала, точно округлое чёрное желе, растёкшееся по полке.

– И кто такие приживалы? Мальчик с полей тоже такой? – Аня покрутила в руках сушку.

– Чего? Какой ещё мальчик? Мне-то откуда знать?

– Про неё же знаете, подумала, что вдруг и про остальных.

– Это думаешь, ещё такие как она есть? – как-то даже испуганно прошептал дядя. – Ну уж нет, мне одной с перебором тут. Ты к остальным и не вздумай подходить.

– Почему?

– Почему, почему, да потому. В общем, мне ещё прабабка наша говорила, что бывает, рождается тот, к кому приживала липнет. И дальше бедовым человеком растёт, и судьба его бедовая, и живут такие не долго.

– Но вы же долго живёте. Значит, ошиблась прабабушка?

– Я? Я-то да, уж постарался до седой бороды дожить. А Маринка та вон молодухой померла.

– Так это Бабушкина тень? – удивилась Аня, поперхнувшись ягодой из чашки.

– Так да! А чья ж еще. Не моя уж точно. Я-то видел ее, конечно, с самых пеленок, как и Маринка. В одной колыбели то лежали. Она пускай и старшей себя всю жизнь считала, а разница у нас всего семь минут. И все детство гадина эта пугала меня. Я ее палками гонял, камнями закидывал, кипятком поливал. Ничего окаянную не брало. А потом как пропала. И мы с Маринкой как раз в школу в сельскую пошли, классы у нас разные были, тогда еще девочки отдельно учились, и виделись мы реже, да и дома она с матерью то стирать, то се, то то, а я с папашей на поля-огороды. А потом как время пронеслось и не заметил. А на свадьбе-то ее с Волковым смотрю из-под волос торчит гадина. Я Маринке тогда говорил, гони ее, а она в ответ: «Она мне как сестра родная, куда же гнать-то?» Мол, и помогала ей, и все устраивала. А я-то все думал, что мне девки все сплетничают, что Маринка-то моя ведьма! Как никак, а в перекор ей что-то сделаешь, потом или кур сморит, или сарай сгорит, всякое говорили, а я не верил. А все «этой» проделки да, и потом долго ли, Гришка-то как в школу среднюю пошел, и не стало ее…

Он вдруг замолчал и уставился на полку, где сидела тень. Аня подумала, что он швырнет в нее что-нибудь со стола, но он этого не сделал, просто сидел и молчал. Аня присмотрелась к полке, тень сжимала в лапках какой-то скомканный грязный листок.

– Вы думаете, что бабушка из-за нее такой молодой погибла? Она же вроде утонула? Я точнее не знаю, извините.

– Из-за нее или нет, какая уж разница. Лапами своими «эта» точно ее не топила, но другого зла натворила немерено. Хотя, может, одно дельце за ней хорошее и есть. Но это в море капля. – Он опять задумался на секунду. – Да и не тебе, малая, о таком расспрашивать. Ты давай говори, зачем пришла вообще, а то поди и забыла уже о подружке своей, как там ее, Мила?

– Лиза! – Аня подпрыгнула со стула. – Ой! Да найти же надо ее!

– Ну так и куда ты ее идти искать собралась? Пади, деревня же вся и так ищет? Чего от меня-то надо тебе?

– За ней вчера шел мальчик. Он, как бы… мне все говорят, что он такой же, как и эта тень.

– Кто все-то?

Аня колебалась, но недолго, она посмотрела на темнеющий свет за окном и начавшийся дождик. Лизе, если ее еще не нашли, наверняка холодно и страшно под дождем вторую ночь бродить. И она рассказала дяде про встречу с мальчиком на поле и про камушек и про животных, с которыми она разговаривать могла.

– Эхх, точно Ольхова младшая, не иначе. Ладно, ребенка в лесу негоже оставлять. Эй! – Он встал и подошел к полке. – Ты помогать будешь, старая?! – Дядя Филипп вырвал листок из лапок тени и положил обратно на полку, она обвилась вокруг его руки и уселась на плече, до крови воткнув когти прямо в кожу.

– И как она помочь может? – удивилась Аня.

– Подскажет куда идти. Подскажешь же?

Они долго шли по мокрому лесу. Кайба стелилась и принюхивалась, иногда пропадая из вида надолго, в основном после того, как Снежок пытался броситься на неё. Аня звала Лизу, а дядя Филипп причитал, что они ходят кругами и тень решила над ними просто поиздеваться. В какой-то момент, заметив место, в котором они не так давно проходили, девочка подумала, что в его словах может и есть доля правды.

Спустя час блужданий под дождём, Кайба уселась на какой-то булыжник в лесу и поманила Аню к себе лапкой. Девочка подошла и положила руку на камень. Тень, толстой хищной змеёй, обвилась вокруг её шеи в три кольца.

– Чуешь?

Услышала Аня её урчащий низкий голос.

– Нет, а что я должна «учуять»? – спросила девочка, боясь повернуть голову набок. Дядя Филипп остановил Снежка, пытавшегося кинуться к ним. Кайба довольно заурчала, увидев, как оскалился пёс.

– Твой рядом с ней. Тебе надо «его» учуять.

Камень был шершавый, весь заросший кругляшками лишайника. Он лежал на древней грибнице, или, может, Ане так показалось. «Какой холодный!» – подумала девочка и вдруг ощутила, как под ним подсвечиваются тонкие корешки в ту сторону, куда ей нужно повернуть свой «взгляд». Только это был не обычный взгляд. Она словно видела искорки золотого света, пробирающиеся по корням, как по тонким кровеносным капиллярам, спрятанным под всей землёй. Она неслась по ним, под корнями вековых деревьев, под полями луговой травы, под лесом, дальше за дамбу, пока не увидела Яньйи. Её невесомый «взгляд» выбило из-под земли, и весь тот свет, текший по корешкам, стал облаком свечения, формой напоминающем саму Аню. Мальчик обернулся.

– Ты? – удивился он. – Почему ты здесь?

– Приведи её к нам! Мы её ищем, – проворчала Аня и почувствовала, как на её шее сжалась тень.

Девочка закашлялась и оторвала руку от камня. Тень спрыгнула с шеи и юркнула под куст, а дальше в сторону мукомольни.

– И чего это было такое? – спросил дядя Филипп, постукивая закашлявшуюся Аню по плечу.

– Пойдём. Нам надо к дому вашему вернуться.

И они поспешили обратно под разошедшимся дождем и вскоре вышли из леса. Дядя Филипп задорно присвистнул, а Снежок принюхался. На пороге сруба, в кучке из веток, спала Лиза Соколова.

– Нашлась! – выдохнула Аня и огляделась.

Яньйи рядом не было.

Глава 7. Самый ужасный выбор

– Ань, ну так чего? Поедешь? – спросил Тима, стоя за калиткой.

– Ухты! Какой громадина, ты посмотри, прям волк настоящий! – Сеня положил велик на траву и перегнулся через забор-сетку. – А погладить можно? Не покусает? Это чей? Ваш? Как зовут? – Засыпал он Аню восторженными вопросами про волкособа дяди Филиппа, гоняющего Цезаря по двору.

Девочка же никак не могла оторвать взгляд от дерева, росшего за забором, того самого дерева, что было видно из окна комнаты на втором этаже. Она слышала точно из толщи воды слова Сени и Тимы и никак не могла на них отвлечься, так как взгляд её приковался к тёмной фигуре.

На дереве снова сидел чёрный человек. Он помахал ей рукой. Легко и непринуждённо, его круглые, словно обведённые блюдца, глаза сияли белым, лунным светом. Днём, при свете солнца, этот взъерошенный образ был страшнее любого кошмара. Черт лица в такой черноте было не рассмотреть, да и Аня сомневалась, что эти черты были вовсе, только глаза-блюдца.

– Ань? Ты чего туда так уставилась?

Сеня всё-таки зашёл в калитку, не испугавшись Снежка, и даже чесал за ухом подошедшего к нему волкособа. Аня уже в привычном жесте потянулась к камню под футболкой и вдруг обнаружила, что его нет на месте: «Забыла под подушкой», – пронеслось в голове. Она боялась оторвать взгляд, чтобы чёрный человек не исчез, как и в прошлый раз.

– Аааань, – протянул Сеня, – ну чего там такого? Ворона никогда не видела?

– А?

– Да ты дерево сейчас взглядом спилишь. Ты чего?

– Ты видишь ворону?

– Ну не ворону, Ворона, чёрного. Да. Сейчас улетит, они пугливые, к домам редко подлетают. Может, больной какой-то?

– Эй! Ну так чего? – крикнул Тима, так и стоявщий за калиткой с великом. – Поехали, как раз к дамбе скатаемся, как ты и хотела.

Аня повернулась к Тиме, чтобы ответить, и услышала звук хлопающих крылья. Большой чёрный ворон полетел к полям.

– Нет, я сегодня на речку не могу. У нас дядя Филипп остался в гостях. Дедушке с коленкой помогать. Давайте завтра? Или послезавтра?

– Ты чего? Обиделась, что ли? – Тима улыбнулся, но Ане отчего-то эта улыбка больше не казалась такой обворожительной. – Так рвалась за дамбу, а теперь чего? Из-за того, что без тебя с Олесей поехали?

– Да нет. Ты чего при чём тут это вообще?! – удивилась Аня ходу его мыслей. – Говорю же, дядя в гостях. Потом скатаемся.

– Ну ладно, тогда до завтра или до послезавтра. Ты там это, заезжай сама, как дед Филя уйдёт, – Тима залез на велик, и Сеня выбежал со двора, махая Ане рукой.

– Ой! Стойте! А Лиза-то как? Вы же к ней заезжали? – спохватилась Аня, это было первое, что она хотела спросить до того, как заметила чёрного человека на дереве.

– Да всё с ней хорошо. Испугалась, да и только, – Тима вроде и улыбался, но взгляд его блуждал где-то по траве. – Наказали пока, дома пару дней посидит.

– Ясно, – пробубнила Аня. – Как думаешь, если я зайду к ней, мама её меня пустит?

– Да лучше попозже. И это самое. Ты деду Филе спасибо передай от нас тоже.

– Ага, передам.

Сеня вдруг толкнул брата в плечо и помчал вперёд на велике, трезвоня блестящим звонком на всю округу. Тима мялся с ноги на ногу.

– И это, – Тима никак не мог поднять взгляд, но вдруг собрался и улыбнулся Ане по-настоящему. – Зря я, конечно, тебе не верил. Ты прости меня, если чего не так. И спасибо, Ань, что Лизу нашла.

– Да не я это, – соврала девочка, боясь, что её уже выдали краснеющие щёки. – Сказала же, что это Снежок её унюхал, пока они с дядей Филиппом гуляли.

– Как скажешь, городская, – просиял Тима и укатил по пыльной дороге, догоняя брата.

Аня смотрела им вслед, теребя пустое место от забытого кулона под футболкой. Она обернулась в сторону дерева, но чёрного человека не было видно. Тень тоже куда-то запропастилась. Аня вернулась в дом. Дядя Филипп сидел за столом и шумно хлебал чай с молоком, споря о чём-то с дедушкой, который примастил ногу на табурете. Аня недовольно посмотрела на беспорядок, который они учинили, и принялась убирать со стола лишние пустые тарелки и вытирать крошки. Она посмотрела в мусорку, где всё ещё валялись окровавленные бинты и ватки. Вчерашний вечер всплыл перед глазами.

***

Лиза проснулась в куче веток, когда Аня потрясла её за плечи. Девочка не была испуганной и не плакала, но и радости от встречи с Аней у неё не было.

– Где это мы? – спросила она, когда ей помогли подняться.

– У мукомольни, – проворчал дядя Филипп.

– И как я здесь оказалась? – удивилась Лиза, оглядываясь по сторонам. – Я же за дамбой была?

– Заблудилась, наверное, и сюда вышла, – подбросила Аня ей мысль, казавшуюся правдоподобной. – Не помнишь?

– А вот и нет! Никуда я не заблудилась. Я голос искала и ходила за дамбой.

– Мы все там осмотрели. Как бы тебя там не заметили? Путаешь, наверное.

– А вот так, я когда не хочу, чтобы меня нашли, меня и не находят, – надула она щёки, и Аня испугалась, что она опять разревётся, но Лиза смотрела на неё суровым обиженным взглядом. – А что за голос ты искала? Мальчика?

– Какого мальчика?

– Желтоглазого, – точно невпопад бросила Аня и присмотрелась к её лицу.

– Не знаю, нет, он на женский голос похож. Я его давно ищу, но никак не найду место, где можно поговорить. Слышу иногда где-то лучше, где-то хуже.

– То есть не…

– Так! Девчонки! Расселись мокрые на крыльце. Вы тут мне чего? Завтра с воспалением лёгких обе свалиться хотите? Быстро внутрь зашли, сейчас Лизе выдадим чего-то сухого и бегом к деревне, пока не темень кромешная! – раскричался дядя.

И они быстро, накинув его сухие рубашки и ветровки, пошли в сторону деревни. Вернув Лизу родителям и придумав по пути правдоподобную историю, с которой Лиза согласилась, Аня с дядей вернулись в дом дедушки.

С коленом у него стало совсем плохо, и дядя Филипп предложил зашить, пока рана свежая. Аня была просто в шоке, она кричала, ругалась и протестовала. Но все её возражения и предложения сходить к Петровым и позвонить отцу, были отвергнуты.

Дедушка показал огромный, страшный шрам на правом плече и с гордостью заявил, что это Филипп Андреевич зашивал много лет назад. «На ветеринара ведь в городе учился!» – с гордостью протянул он, а Аня почувствовала, как немеют ноги.

– Ты лучше погуляй пойди, – сказал дядя Филипп, сняв повязку и увидев, как побледнело Анино лицо. И она именно так и сделала.

Девочка сидела на крыльце и смотрела, как тень лоснится вокруг её тапка. Мурлыка разлегся рядом, иногда подёргивая ушами.

– Неужели Лиза «его» не видела? – спросила Аня у тени. Но та только сверлила её взглядом. – Ты же умеешь разговаривать! Почему, как и он, мне не отвечаешь?! – вспылила девочка. Где-то вдали залаяли собаки.

– Ты задаёшь вопросы, на которые и так ответы знаешь, зачем мне тебе отвечать? – хихикнула тень и юркнула под крыльцо.

Аня вздохнула и легла прямо на грязные доски. Мурлыка зашагал куда-то в темноту, дедушка кричал и ругался так, что его было слышно даже через закрытую дверь. «Уже знаю ответы, – думала Аня, смотря, как мотыльки кружатся вокруг лампочки на веранде. – Лиза его не видела. Но он зачем-то за ней ходил. И он почему-то боится со мной говорить».

Тень метнулась в прыжке, схватив самого жирного мотылька, и жевала его, зацепившись за стену. Лампочка бешено качалась туда-сюда.

– Я знаю, что он не говорит со мной, потому что боится, – Аня села и серьёзно посмотрела на стену, ища глазами самое тёмное место. – Но ты ошиблась. Я не знаю, почему он меня боится.

– Ошиблась не я, – тень скользнула со стены. – Он боится. Да. Уверилась, что тебя?

Тень растворилась где-то в своей любимой темноте крыльца, а девочка ещё долго сидела на улице и ждала, что та вернётся. Но усталость взяла своё, и, подумав, что это был самый долгий день за всё лето, она поднялась наверх и, сняв куриного бога с шеи, пихнула его под подушку.

– Да чтоб вас всех! Ничего не понимаю! – выругалась она и провалилась в свой самый частый кошмар, показавшийся ей в этот раз знакомым и простым.

***

Она так и не отправилась с Сеней и Тимой за дамбу, как и не сходила к Лизе. Вечером того дня, когда Аня снова увидела чёрного человека, внезапно приехал отец. Даже раньше, чем обещал. Он был счастлив встретить дядю Филю и даже на радость Ани съездил в областной центр за лекарствами для дедушки.

Они вместе катались на машине на речку и целый день рыбачили на мукомольне, заодно отвезли туда дядю и его волкособа-полукровку. Отец рассказывал Ане всякие небылицы из детства и курьёзные истории про города Поволжья, которые посетил с выставками этим летом. Девочка несколько дней пыталась задать ему вопрос про бабушку и её тень-сестру, но каждый раз, когда выдавался подходящий момент, голос словно пропадал, и спросить так и не получилось. Дедушка предложил остаться ещё на один вечер, так как вся деревня собиралась отмечать Ильин день. В городе это не было популярным праздником, и Аня вся извелась, выспрашивая отца, как обычно всё проходит.

Праздничным утром они с отцом скатались в соседнее село, где стояла старинная кирпичная церковь, заброшенная и поросшая деревьями через крышу, возвышающаяся над окрестностью, словно грустная девятиэтажка в пустом поле. Хоть сама церковь и была в разрухе, но по левому боку была оборудована маленькая и уютная часовня. Поставили свечей, а дальше вернулись помогать с обедом. Все жители села собирались на празднование у реки. На дальнем пологом пляже расставили столы, и каждый принёс с собой что-то вкусное: мужчины жарили шашлыки, выпивали, дети кружились, таская со столов пирожки и конфеты. Аня подумала, что праздник выглядит куда масштабнее, чем тот, который устраивали цыгане, и уже спустя полчаса объелась так, что просто валялась на траве, стараясь не дышать.

– Ты чего? – удивлялся и хохотал Тима. – Шашлыков даже не дождалась! Сразу видно – городская.

– Я тебя сейчас ударю, честно, – пробубнила Аня, пытаясь поднять руку, но быстро сдалась. – Интересно, если искупаться, полегчает?

– Да не купаются в Ильин день, – Сеня сидел, гипнотизируя тарзанку. – Завтра скатаемся, когда никого не будет.

– У тебя же сегодня отец уедет? Ты ещё не с ним в город? – Тима попытался сделать самый безразличный тон, а Аня, наконец-то сев, посмотрела на него задорно улыбнувшись.

– Завтра с утра уедет. Я пока здесь. А что? Есть тут интересное, что вы мне ещё не показали?

– Ой, шутишь, что ли! И половины не видела ещё.

– Да и что же? – рассмеялась Аня.

– И правда? – вдруг серьёзно спросил Сеня, непонимающе уставившись на брата.

– А вот есть кое-что.

– То, про что Олеся рассказала?

– Это я потом вам обоим расскажу. Пусть сюрпризом будет.

Аня смотрела на Тиму и никак не могла понять, что же в нём поменялось. Она подошла к воде и, сняв резиновые тапочки, разглядывала свои пальцы, медленно закапывающиеся в речной песок. Маленькие подводные дюны, оставленные гребешками, тянулись замысловатым узором. Девочка оглянулась. Тима всё так же сиял, улыбался и хохотал на ярком летнем солнце, контуром подсвечивающим его лохматые локоны. Но Аня видела, что что-то не так. Она отчего-то никак не могла простить ему то, что он ей не поверил.

Девочка посмотрела на ноготь безымянного пальца. Даже укрытый водой и речным песком, он смотрел на неё кошачьим глазом, зрачком-трещинкой ровно по центру. Девочка вспомнила, как много лет назад один из мальчишек на плавании сказал ей «фу», когда заметил этот её врождённый дефект. Аня не задумывалась до того, что это плохо или некрасиво, но спустя какое-то время заметила сама за собой, что стала выбирать резиновые шлёпки только с закрытым носком, разуваться последней у бортика и носить плотные белые носки.

Тогда же начались и кошмары. Её подружка из младших классов как-то сказала ей, что «кошмары снятся только плохим людям», и Аня часто вспоминала эти её слова, в основном каждый раз, когда мама убегала по делам, хлопнув дверью и даже не успев поцеловать её на прощание. Девочка не хотела быть плохим человеком, но где-то в глубине души считала себя именно такой. Она столкнула мальчика, сказавшего «фу», с бортика прямо в одежде, много лет спустя. А теперь она смотрела на Тиму и думала, что же поменялось? Ведь его улыбка осталась такой же. Ведь изменилось что-то в ней самой?

Девочка взяла в руки резиновый тапочек и обула его над водой, балансируя на одной ноге. Сделала вид, что не хочет ходить босиком по песку, хотя никто её и не спрашивал. Она подошла к Тиме, заглянула в самые его глаза и даже подумала, что вот сейчас она скажет, что ей было обидно, нет, не обидно, что он просто не должен был, нет, не так, что ей всё равно?

Она открыла рот и в этот момент поняла, что ей нечего ему сказать, а перед глазами всплыла картинка Яньйи ветвистым псом, бредущим за Лизой Соколовой. Так похожий силуэтом на Каспера, её чёрную овчарку, пса, погибшего много лет назад, спасая её из реки. Друга, погибшего из-за неё, приходящего теперь к ней в каждом кошмаре. Почему Яньйи так на него похож? Она вспомнила жёлтые глаза, смотрящие с ужасом из кучи веток, и, посмотрев в весёлые, лучезарные глаза Тимофея, испытала какое-то странное отвращение. Девочка недовольно наморщила нос.

– Ань? – непонимающе уставился на неё Тима.

– Волчонок! Поехали домой! – прокричал отец, стоя у машины. – Мне ещё собраться сегодня нужно.

Они ехали по колее, поднимая пыль, с пассажирского сиденья виднелось другое поле, не то, в котором Аня встретила Яньйи в первый раз, уже убранное.

– Не рано убирать? – спросила девочка у отца.

– Да нет, много от чего зависит, но как раз около Ильина дня и начинают. Пара недель, и всё уберут, да уже бы и озимы сажать, в августе-то пора.

– Вот оно как, – безразлично пробубнила девочка, подставив чёлку ветру из открытого настежь окна.

– Хах, Волчонок, звучишь, будто тебя поле чем-то обидело! – рассмеялся старший Волков, и Аня ничего ему не ответила, оставив все вопросы при себе.

Она провожала отца на удивление спокойно. Ей не хотелось уехать вместе с ним, как вдруг, и не хотелось, чтобы он остался. Какое-то ощущение безразличия вдруг поселилось внутри, а может, и снаружи. После обеда следующего дня, за ней заехали Тима и Сеня. Они вдвоем сидели на берегу реки, пока Сеня катался на тарзанке.

Как вдруг из кустов мать-и-мачехи выползла худющая как ветка девушка, тонкая и блестящая чернотой своей нагой кожи, она лоснилась к Аненой ноге. На черном лице, точно в сказочном мультике, ютились два огромных жёлтых круга. Аня скосила глаза на Тиму.

– Чего? Опять видишь что-то? – Тима присмотрелся к тому, как она теребит камушек под футболкой, и девочка одёрнула руку.

Девушка-змея сложила ручки на её колене и уставилась ей в глаза, лёжа снизу вверх.

– Ссс-не увидит-ссс он меня-ссс, – шипела она своим раздвоенным тонким языком. – Тебе бы к ящерицам ссс-сходить. У них всегда-ссс есть ответы.

Аня встала, скинув её голову с колена.

– О! Ужик, смотрите! – Сеня подбежал, спрыгнув с тарзанки, – Был прям там, где Аня сидела!

– Да? Ничего себе, – проворчала девочка. – Поехали.

– Ань, да чего такое?

– Ничего, скоро уже смеркаться будет. Поехали к дамбе, проверим и закроем этот вопрос.

Тима с Сеней кивнули, и они все втроём отправились в лес за дамбой. Тима довольно быстро нашёл старинный межевой камень. Сеня выпросил у Ани посмотреть через куриного бога, и они все посмотрели вокруг, огляделись, но никаких огней не появилось. Они прошлись несколько раз вокруг, ни следов лагеря, ни каких-то огней они не встретили и вернулись на дамбу.

Мальчишки проводили Аню до развилки и помчались в сторону дома, девочка же, дождавшись, когда они скроются из вида, обогнула дом через пустырь и вернулась к овсяному полю. Она оставила велосипед на пустыре и теперь медленно шагала между колосьями. Ранее, приложив руки к межевому камню за дамбой, она сразу почувствовала, где находится Яньйи, но объяснить это ощущение самой себе было сложно, и уж тем более она не стала упоминать об этом при Тиме.

– Я знаю, что ты здесь, – спокойно выговорила Аня, стоя в поле около небольшого куста, и следом сказанному швырнула куриного бога прямо в колосья.

Обожжённая рука поймала камушек на лету. Аня отвернулась. Она зашагала к дороге, как вдруг услышала лёгкий гул. Девочка остановилась: он разговаривал! Не с ней, нет, он ничего не спрашивал, он что-то рассказывал, бубнил, точно исповедь. Она пыталась прислушаться и вникнуть во всё то непонятное, что он бубнил своим тёплым, каким-то волшебным голосом. Аня поняла, почему Лиза ушла в лес: если она ищет то же ощущение, то Аня вполне может её понять. От одних колебаний воздуха всё её тело покрывалось мурашками, это было что-то настолько тёплое, родное, приятное, как вдруг она поняла, что именно он пытается ей сказать.

– Что?! – развернулась девочка.

Он смотрел на неё своими жёлтыми глазами, наполнявшимися какой-то невнятной болью от самого ощущения того, что Ане может быть что-то непонятно из его «исповеди». Яньйи продолжил свой рассказ, и девочка прижала руку к губам. Она смотрела куда-то на свои резиновые тапки, потом уставилась в сторону ручья.

***

«Мы были здесь всегда. Но время оно не равномерно, так что те самые долгие столетия, века, тысячелетия они пролетели словно миг. Мы жили вместе с природой, мы и были ей, чуть более духовной и скрытой её частью. В ней не было смысла, никогда, она просто была, и мы были с ней и плыли по течению. Смотрели, как вянет трава, а потом прорастает вновь, как бесконечно сменяющиеся стаи волков, меняющие размер, цвет и саблезубость своих клыков, раздирали бесконечные стаи кроликов, убегающих от них. Как хищное пожирало нехищное, как из смерти рождалась новая жизнь, такая же скоротечная, удобряя землю и запуская всё вновь и вновь и вновь и вновь, кости наполняли землю, становясь камнями, что то, на что я смотрел и рядом с чем существовал, уже стало чёрными нефтяными озёрами, укрывшимися, как одеялом, слоями новой и новой и новой земли, растущей над ними. Мы просто были, и на этом всё. Вечность, которую можно описать одним предложением: «Жизнь была, и мы были, и не было в этом иного смысла, как рождение и смерть, идущие рука об руку.

Но потом появились люди. Я был последним из тех, кто подошёл к ним. Я долго просто не обращал на них внимания; поначалу они были так же, как и всё, так же, как и всё вокруг нас, вписываясь в извечный цикл, рождаясь и умирая, пожирая и удобряя… снова и снова.

Кайба говорит, что она подошла, когда увидела следы на стенах пещер; Раморл говорил, что услышал музыку, пение в унисон, а я подошёл, когда почувствовал любовь. Женщина, родившая младенца в полях. Эта любовь исходила из неё невидимыми волнами, заполнявшими словно суть и пустоту мироздания на многие километры вокруг. Животные тоже «хотят», чтобы их дети выжили, и делают всё, что в их силах. Отдать за ребёнка жизнь – многие виды так поступают. Но здесь было нечто иное. Та женщина… Создав жизнь, она хотела создать целый мир для и вокруг неё, она готова была менять пространство и рвать полотно реальности ради этого маленького создания. Вот тогда я и подошёл.

Вот тогда всё обрело смысл.

Люди научили меня. Столетия подряд я ощущал, как люди чтят и берегут узоры на одежде, ощущал ненависть к непонятным рисункам, сделанным другим племенем. Они придумали богов, они придумали богатство, они придумали различия, любовь, ярость, праведность, они наполнили природу смыслом, и, кажется, в этот момент мы и начали существовать по-настоящему. Мы не знали, кто мы, что мы и откуда, и никогда не пытались узнать, мы просто были всегда, и это «всегда» было настолько огромно, что умещалось теперь на кончике иглы.

Мы подражали людям. Мы шли долгий путь: то вместе, то по-разному, пытаясь понять и поймать то, что необходимо, чтобы хоть приблизиться к смыслу. Мы жили в полях, лесах и в тех деревянных идолах, что устанавливало на капище местное племя; Кайба жгла холмы, пугая людей; Макшасса топил дамбы, Раморл устраивал ураганы, а я, я тоже в разные годы делал разное. Мы спали веками в могильниках, приманенные их тьмой и богатствами. Мы были всемогущими и мелочными, мы горели вместе с деревянными столпами под натиском новой веры, падали вместе с крестами и куполами, когда приходила следующая. Но раз за разом мы просто возвращались в природу, мы продолжали просто быть. Раморл слился с живым существом, с вороном, с которым он ощутил связь. Некоторые сливались и до него. То и дело на земле появляются люди, которые могут ощутить нас и принять как свой дар. Мой единственный дар был той женщиной в поле, и после неё я потерял этот вкус, но вот спустя десятки тысячелетий появилась ты. На том же самом поле, в том самом мире, который так хотела поменять та. И она его поменяла, чтобы в нём появилась такая, как ты.

Я учуял ту же волну любви к миру и всему, что в нём есть, любви к себе и всему, чего касался твой взор. И мне захотелось стать этой любовью, стать даром, стать частью тебя, и ты приняла меня; я – твой дар. Мы были едины: создание, что любит, и сама любовь, что течёт кровью по венам. Ты шла по траве, а я щекотал нам пальцы капельками росы; ты плакала от боли, а я приманивал солнечный лучик, согревающий наши щёки. Заканчивалось лето, и ты увозила меня в большой каменный город. Ты была счастлива там так же, как и здесь, и я был счастлив вместе с тобою. Я восхищался тем, как смысл и мысль, принесённая людьми, множась в многих умах, разрастаясь, дополняясь и наслаиваясь, превратилась в это каменное сокровище. Я смотрел на эстакады и высотки и мечтал почувствовать то, что было в душе человека, который придумал этот огромный дом, что было у того, кто заложил в нём верхний последний камень, что было у того, кто зашёл впервые в квартиру и нарек её своим домом. Я много думал о городе и его природе. И она мне нравилась. Она утрировала смыслы. Мы гуляли в парке на заливе; реку и море обрамляли высокие дома, и ты любила их, как и я. Мы любили мир вокруг нас. А каждое лето вы возвращались сюда. Ты ползла с пледа, пока твоя мама отвернулась, а я распускал ковёр из полевых гвоздик.

– Я помню это! Я помню те крошечные полевые гвоздики, их было так много, – впервые перебила Аня.

– Но как случилось, что мы разделились?

Была среди нас та, кто как гвоздь, забитый в прошлое, она хочет обратно, к тому, когда мы просто были и не искали, подобно людям, дел или смыслов. Но она не может развернуть вспять реку времени. Она просто пытается не допустить, чтобы мы были дарами, а люди были одаренные нами. Вот так, думает, что если разделить, то всё будет как и было.

– Она ошибается?

– Она ошибается. Всегда ошибаются те, кто берутся судить. Она забрала её у Кайбы. Как забирала всех у Кайбы до этого. Кайба всегда грустила, когда такое случалось. Она забирает всех птиц Раморла, заставляя его страдать без ветра в перьях, она топит всех, до кого может дотянуться. И она хотела забрать тебя. Кайба предложила мне выбор, который ни разу не смогла сделать сама.

– Какой выбор? – перебила Аня, она пыталась скрыть то чувство дежавю и подступающую к горлу тошноту. Он ещё ничего не сказал. Но Аня вдруг поняла, что знает, что именно он скажет.

– Кайба предложила мне отказаться от тебя, – он сказал это тихо и спокойно, как и всё до этого. Но в Ане словно разжёгся древний костёр ярости и пламени. Топором викинга из страшных сказок её рубило каждое его следующее слово: – Разорвать связь. Разделиться. Покинуть. И тогда ты станешь ей не нужна, не интересна, спасена и выведена из-под её взора. И я выбрал этот путь. И когда я сделал это, я понял, почему Кайба так ни разу и не смогла.

– Почему? – у Ани тихонько тряслась челюсть. Она не знала, как это себе объяснить, но она ощущала каждое сказанное им слово.

– Потому что я в первый раз пожалел, что я существовал все времена до этого дня, – продолжил Яньйи, его спокойный до этого голос начал дрожать. – Ты была мной, а я был тобою, мы были целым, цельным существом, состоящим из разного. Как тело состоит из рук, ног и волос. И я разорвал нас. Боль – это не то слово, чтобы передать, как это было. Но это сработало. Хотя я думаю, что забрал не всего себя. Или, может, забрал часть тебя, не знаю. Я чувствую иногда, что мы до сих пор перемешаны, и чувствую открытую рану, которая так и не зарубцевалась.

– А что бы было, если бы ты, как и Кайба, не смог? Если бы остался моим?

– Ты бы умерла, так же как и всё умирает рано или поздно, и когда последняя частичка твоего тела перестала бы существовать, остался бы только я. Здесь, как и был всегда. Кайба давно существует именно так. Прячет свое от неё.

– Она сильная?

– Мы всегда просто были и что-то могли, сила – это удел людей. Ураган силён, озёра сохнут на жаре. Мир – это баланс. Она идёт другим путём. Она предлагает людям отдать свой дар. И многие соглашаются.

– Но Кайба всё ещё здесь?

– Кайбу так никто и не отдал.

– И моя бабушка ей, она тоже предлагала?

– Да.

– А что было взамен?

– Я не знаю, но думаю, что жизнь, может, что-то ещё. Но Кайба не смогла отказаться от неё до её последнего вздоха, а она не смогла отказаться от Кайбы и погибла с ней в самом сердце. Возможно, мне не стоило её слушать. Я не мудрец и не провидец. Тем, кто всегда просто существовал и смотрел, не так-то просто принимать решения и чувствовать.

– «Возможно»? – возмущённо передразнила Аня его говор. – Ты думаешь, что ошибся?

– Я не знаю.

– Ты думаешь, что я бы от тебя отказалась? Думаешь, смогла бы?

– Мы были единым, и я смог.

Аня заплакала. Она развернулась и зашагала прочь так быстро, как только могла, чтобы это не выглядело бегством. Она ощущала себя облитой склизкими вонючими помоями. Она шла и ревела, а сердце сжималось чёрным острым камнем где-то в груди. Она не знала, как перестать ощущать этот едкий ужас. И больше всего её пугало, больше всего пахло этими самыми помоями чувство, что, стоя на краю погибели, она бы его отдала, чтобы спасти свою жизнь. Она бы отказалась от них ради себя, а он отказался от них ради неё.

Её дар сделал самый ужасный выбор с изначалья времён. Ему стоило бы выбрать другого человека.

Глава 8.1 Пустые сердца и забытые обещания

Аня открыла глаза. Дощатый потолок чуть подрагивал, или это тряслись застывшие в глазах слёзы? Спала она без снов и кошмаров, всю ночь – даже удивительно, но из-за того, что хорошенько проревелась перед сном, голова гудела, а щёки и глаза опухли. Девочка взяла круглое зеркальце с прикроватной тумбочки, чтобы оценить масштаб трагедии; за окном пронеслась тень. Аня подошла к подоконнику.

На откосе со стороны улицы лежал её кулон из Куриного бога. Лента, продетая через центр камня, намокла и запачкалась, точно нервно подёргивалась от бьющей по ней капели. Аня открыла окно, забрав камень, и грозно зашагала вниз по лестнице.

– Эй! Куда без куртки, там ливень! – дедушка аж подпрыгнул с чашкой в руке от пронёсшейся мимо него внучки.

– Я на минуту! Сейчас вернусь, – крикнула Аня, уже подбегая к задней калитке. Она не стала обуваться и шла босиком по мокрой траве, лужам, камням на песчаной колее-змейке. Она добежала до кромки поля и швырнула кулон так сильно, как только могла, сразу развернувшись и даже не став смотреть, куда именно он приземлился. Она забежала обратно в дом.

– Как думаешь, надолго дожди? – спросила она у дедушки, накидывая тёплую рубашку и поджигая чайник.

Довольная Кайба покачивалась на полке в углу кухни. Аня кинула ей сушку, пока дедушка отвернулся. Но тень не стала её ловить, и сушка, ударившись об стенку прямо рядом с ней, отскочила на пол.

– Ты чего едой кидаешься? – заворчал дед.

Аня сверлила каким-то уставшим взглядом довольно урчащую Кайбу. Её не злило и не удивляло поведение тени. Девочка словно ощутила какое-то осознание всего происходящего и доверилась ему, словно течению. Кайба не для неё. Это она ощущала точно. И попытки с ней подружиться или договориться не приведут ни к чему хорошему. Аня поругала себя за столь необдуманный порыв поделиться едой и, напомнив себе, что приживала сама спокойно разберётся с завтраком, села с чашкой за стол.

– Да уж, налетело так налетело. Пару дней точно погода такая будет. Но хоть не гроза, так, капает и ладно. В дождевике вполне погулять можно. Пойдёшь куда-нибудь?

– Не знаю. Может, до Соколовых дойду. А ты? Как колено?

– Да уже хорошо всё! Пойду до огородов сегодня.

– Уверен? Может, ещё пару дней дома?

– Да я же тебе говорил, что нитки шерстяные за два дня всё снимут как рукой!

Аня посмотрела на него суровым взглядом, но промолчала. Переубеждать деда так же бесполезно, как пробовать подружиться с Кайбой.

Они с Цезарем ушли, тихонько прихрамывая, в сторону огородов. И Аня, достав свою непромокающую ветровку, залезла в резиновые сапоги и зашагала в сторону полей. Ветра не было, и дождик моросил, скорее даже приятный. Аня вдохнула сырой воздух и подумала, что вот такое мокрое серое небо вполне подходит к тому, что творится у неё на душе.

– «Врунья!» – Кайба больно воткнула когти куда-то ей в шею со спины. Аня и не заметила, как тень успела прокрасться ей в капюшон.

– Чего это я врунья? – удивилась девочка, пытаясь поправить волосы и вытащить извивающуюся тень.

– Сказала старику, что к Соколовым пойдёшь, а сама!

– Ты поэтому со мной увязалась? Тоже за Лизой, как и он, бродить собралась? – Аня наконец-то отлепила от себя тень и кинула её в лужу. Кайба обернулась чёрной лягушкой размером с приличного кота и запрыгала рядом. – Чего вам всем от неё надо?

– А ты к ней сходи, и, может, она тебе и расскажет, – квакнула тенистая лягушка и прыгнула в кусты, уворачиваясь от Аниного сапога.

– Да делайте что хотите. Меня же это всё уже не касается. Да? – тень, слоившись, юркнула из куста и обвилась у Аниного плеча. – Лиза, она такая, какой была когда-то я? Ведь так? Угадала? Но я-то теперь не такая, так что меня все эти ваши дела и не касаются. Хочешь идти к Соколовым – иди сама и его с собой бери. А я по делам своим схожу. Всё равно уеду скоро домой. И больше никто из вас никогда и не увидит меня!

Девочка сорвалась на крик и даже вытерла щёку от проступившей обидной слезы. Но заметив, что Кайбы нигде нет, как-то сразу успокоилась. Тени её истерика была совсем не интересна. «Очень даже символично, что слушать не стала», – думала Аня Волкова, медленно шагая за дамбу. Ей больше не хотелось ни знать, ни думать, отчего здесь всё так устроено. Ей просто хотелось узнать перед отъездом, что сталось с её собакой, и больше никогда сюда не возвращаться. По возможности, конечно. Но у неё будет ещё целый год, чтобы придумать, как провернуть, чтобы её не отправили сюда следующим летом.

«У ящериц всегда есть ответы», – бубнила девочка слова, услышанные вчера от девушки-змейки на пляже. «Вот только где этих ящериц искать?»

Аня приложила руки к шершавому межевому камню и увидела, как Яньйи удивлённо обернулся где-то в полях. «Пфф, нет. Не ты», – подумала девочка и устремила свой «взгляд», искорками разбегающийся по подземным корешкам, дальше за дамбу, под деревьями, песками, покатыми берегами, пока не увидела каменистый склон, другую сторону реки, и несколько упитанных зелёных ящериц, греющихся на стеснительном коротком лучике солнца, украдкой высунувшемся в промежутках между тучами.

Аня уверенно зашагала по лесу в сторону реки. Она шла и никак не могла выкинуть из головы тот взгляд, с которым на неё посмотрел Яньйи. В нём было какое-то удивление, перемешанное с надеждой… «Надеждой на что?» – думала девочка, перепрыгивая лужу в ложбине дороги. Она поскользнулась и чиркнула руками по мокрому чернозёму, пытаясь удержать равновесие. – «На то, что снова станем единым? Нет. На это он точно не рассчитывает, тогда на что?» Она смотрела на пятно чёрной грязи на ладони. «На дружбу? Задушевные разговоры? Жизнь у нас на чердаке вместе с Кайбой? Чего ему нужно? Прощения?» Аня вытерла грязь с руки об боковину джинсовых шортов. Вокруг запахло болотом.

– Никакого прощения он не получит, – и зашагала дальше.

Дождь, практически закончившийся, пока Аня брела по лесу, вдруг залил с новой силой, когда девочка вышла к реке. Это был не тот пляж, на который они обычно катались с Сеней и Тимой. Но спуск тоже весьма удобный, и тропинка через лес была протоптана; здесь было меньше песка и больше травы с нависавшими над водой деревьями, да и дно неудобное для купания – шаг, два, и уже с головой, а дальше песчаная коса в центре реки и обрывистый склон противоположного берега. Но река здесь была совсем узкой, легко доплыть на ту сторону.

Девочка сняла ветровку, поясную сумку и запихала все вещи внутрь резиновых сапог, пристроив их между корней дерева и прикрыв лопухами мать-и-мачехи. Оставшись в белой футболке и шортах от купальника, как-то само собой, уже по летней привычке надетых даже в дождь, Аня зашагала к воде.

Пузыри плясали на серой глади воды, дождь намочил волосы и майку, и вода, в которую шагнула девочка, может от этого, а может от того, что на пляже не было ни других людей, ни солнца, казалась какой-то выдуманной, ненастоящей. Аня плыла к середине реки и думала о том, что никогда до этого не купалась в дождь. Ощущения были странными. Вода казалась теплее, чем обычно, и пахла каким-то молоком.

Выбраться на другой стороне было непросто. Обрывистый берег с корягами и обваливающимся чернозёмом. Аня вся измазалась в грязи, посмотрев на руки и колени, она лишь грустно вздохнув, начала медленно пробираться через лес прямо к тому месту, где на камне сидели три костлявые женщины.

Они смотрели на неё. Аня Волкова ни капельки не удивилась. Она уже ощутила, что всё увиденное – это и есть её «способность», какой-то её «дар»; при мысли об этом слове она вдруг увидела Яньйи с его нежно светящимися жёлтыми глазами. «Разделились. Перемешались», – пронеслись его слова в голове. «Интересно, какого цвета у меня сейчас глаза?» – подумала Аня. Но проверить было невозможно, а тратить вопрос на такое не хотелось.

Женщины сидели на чёрном камне. Они держались друг за друга, сплетая руки, пальцы ног, локти, колени. Они превращались в подобие единого существа, поросшего какими-то пятнами из кристаллов, чешуек, блестящих чёрных и изумрудных руд. Они ритмично и легонько покачивались, напевая какую-то еле слышную песню. Пространство вокруг них шевелилось, извивалось, пульсировало. Аня почувствовала, как её укачивает от одного этого звука, и кинула быстрый взгляд себе под ноги. Она пошевелила пальцами на ноге. Её маленький ритуал. «Спокойно».

– Мне сказали, что у вас всегда есть ответы.

Та, что в центре, словно поплыла, приткнулась пространством, волоча за собою двоих своих сестёр. Ящерица прижалась к Ане, перебирая когтями по её ключицам, прижимая слишком широкую, слишком зубастую пасть к её щеке. От ящериц пахло камнями.

Одна из девушек-ящериц нагнулась, больно потянув за палец на ноге.

– Чтобы получить ответ, нужно сначала задать вопрос, – шипела она, лоснясь к самой Аниной ступне, всё ещё держась и сплетаясь со своими сёстрами.

Мир вокруг зашатался и закружился; Аня слышала свои же слова точно издалека: «Каспер, что случилось с Каспером?»

– Твой пёс утонул. Ты пришла за этим ответом? С этим вопросом?

– Нет, – шептала Аня, – не за этим. Кто во всём виноват?

Ящерицы рассмеялись. Девочка не поняла, что происходило дальше, но что-то поволокло её не прямо в реку; в пузырьках воды она вдруг увидела одно из своих страшных воспоминаний. Как что-то так же потащило её к ручью в полях; она слышала, как Каспер бежал за ней, его лай, звук доносился под воду в пузырях. Она увидела красные глаза, потом жёлтые, а потом поняла, что тонет в реке прямо сейчас. Воспоминания вернулись, но вместе с тем бурная вода несла и тащила, задевая её о дно. Какие-то подводные ветки вдруг рванули её за руку и вытащили на песок.

Аня кашляла и тряслась, уставившись на желтоглазую собаку, состоявшую из водорослей, веток и кустов. Он стоял лапами в реке и смотрел на девочку, не моргая. Аня огляделась, прицеливаясь, как далеко она оказалась от дерева, под которым оставила свои вещи.

– Ты утопил моего пса? Это же был ответ? – спросила она, уткнувшись в жёлтые глаза. Он опять ничего не отвечал. Аня грустно вздохнула. Но сейчас она могла его понять. Наконец-то, разговаривать ей не хотелось. Воспоминания так и неслись в голове – всё то, что Аня отрицала годами, превращала в тот сотый кошмар, лишь бы забыть об этом наяву, выкинуть из реальности. Он убил собаку. Но что-то с этим было не так. – Почему? Зачем? Чтобы разделиться?

Яньйи обернулся маленьким ураганом и умчался, так ничего и не ответив. Аня отряхнулась от песка и собрала мокрые волосы, холодно облепившие шею, в высокий хвост-пучок. Она заглянула в отражение воды, и в рябристой от дождя поверхности увидела, как жёлтым светятся её глаза. Она залепила пощёчину отражению, подняв брызги и разметав остатки веток и водорослей, и до боли проморгавшись, заглянула ещё раз, убедилась, что свечение ушло.

Девочка, чуть прихрамывая, добрела до своей одежды, отжав футболку и одев ветровку прямо на мокрое, она побрела в сторону дамбы. Она вспоминала свой самый частый кошмар и вдруг поняла, что он сделал. Сердце. Оно должно было стать пустым. Иначе никак. От этой мысли по коленкам и пяткам девочки пробралась дрожь, а виски похолодели.

Аня не знала, как реагировать на новые ощущения; забредая домой и переодевшись в сухое, она, завернувшись в одеяло, уселась с чашкой прямо на крыльце. Её сердце не было сердцем плохого человека, оно просто было «пустым», «разобранным напополам»; самый главный страх в её жизни оказался неправдой, и это успокаивало, но вместе с тем пришло осознание того, что она не знает, что делать с этой пустотой. «Даже не так», – думала она о том, что она просто ничего и никогда не хочет с ней делать. А в следующем кошмаре она спокойно разрешит огромному чёрному псу разодрать её в кровавые клочья на пустом заснеженном поле. Она больше не будет сопротивляться ни боли, ни обиде, ведь она это заслужила. «Мы оба это заслужили», – думала Аня, закапываясь в кровать и ощущая, как поднимается жар.

Глава