Читать онлайн Братья-медвежата бесплатно

Братья-медвежата

Без произведений Владимира Клавдиевича Арсеньева,

не появилась бы и эта таёжная сказка

Часть 1

Пробуждение

Окрепший запах весны невидимым гостем проник внутрь берлоги.

Прогреваясь с каждым днём всё сильнее, насыщаясь многоголосным пением птиц, шорохами ранних зверьков, боязливо выглядывающих из своих норок и усердно работающих влажными носиками, принимая в себя самые робкие, нежные ароматы ранних цветений – воздух, наконец, наполнился той теплотой, что безошибочно свидетельствует о полновластном воцарении весны. И именно сегодня она набрала достаточно сил, чтобы возвестить о своём приходе старую бурую медведицу, мирно спящую в своём доме-берлоге.

Нос её дёрнулся, когда струйка благоухающего воздуха ласково защекотала его. Ещё находясь во власти крепкого сна, медведица уже почуяла лесной будильник, а спустя полчаса принялась шевелить во все стороны ушами. Пусть и кажущиеся смешными и маленькими, они улавливали малейшие шорохи на километры вокруг. Она проверяла, не ошибся ли её нос, уловивший радостные вести, не обманул ли лесной будильник: действительно ли началась весна?

По прокрадывающемуся в берлогу шуму, всё смелее наполняющему лес; по ясно слышимым торопливым шорохам грызунов, уже начавших расчищать входы в свои норки, с зимы забившиеся мусором, грязью, а кое-где и подмоченные талыми водами, – медведица удовлетворённо отметила, что время пришло. Пора выходить из спячки. Да и запах весенней свежести, пустившийся гулять по тайге, был крепким и ясным.

Медведица пошевелила лапами, зарылась влажным носом в сухую подстилку из хвои и мхов, и вновь задремала. Буквально на какие-то минуты она позволила дремоте взять вверх, после чего окончательно проснулась. Сладко потянувшись напоследок, высунула голову из берлоги.

Точно бугристым, прохудившимся местами одеялом, подтаявший снег всё ещё глубоким слоем лежал в чаще леса. Той чаще, закрытой со всех сторон буреломами и оврагами, где медведица третий год подряд пережидала зиму. Втянув с шумом в себя воздух, затем ещё раз, она услышала запах близкой поляны. Под крепкими весенними лучами она освободилась от холодного снежного ковра и подставила свои оголившиеся, тучные, чёрные бока, с пожухлой прошлогодней травой, высоко взобравшемуся по небосклону солнцу.

Осторожная медведица ещё раз осмотрелась по сторонам, прислушалась, проверяя, нет ли поблизости какой опасности. Только после этого она ступила своими большими лапами на нетронутый всю зиму снег. Не успела, однако, она выйти, как послышался какой-то жалостливый шум в оставляемой ею берлоге. Зимой старая медведица стала мамой.

Сейчас же, два горячих, маленьких комка впервые потеряв маму, оставшись без её близкого тепла и терпкого, родного запаха, перепугались и принялись звать её. Медведица, аккуратно ступая лапами по хвойному настилу берлоги, вернулась внутрь, удобно развалившись на спине. Горячие комочки тут же прижались к ней, затихли, и принялись смешно тыкаться в её живот, отыскивая любимые места, откуда они получали питательное, жирное молоко. К тому же ещё и очень вкусное!

– Ну, ну, – заботливо проговорила медведица, ласково поправляя лапой одного из братьев, успевшего взобраться к ней на шею, приспуская его вниз, – вот так, вот так. Не торопитесь.

Медведица счастливо зажмурилась, отдавшись во власть материнских чувств, игравших в ней вместе с налившимся молоком. Она знала, что это в последний раз, когда она сможет воспитать будущих хозяев тайги, а потому с огромным трепетом и любовью прислушивалась к полнившему её умиротворению.

Сытно позавтракав, медвежата зачмокали и свернулись калачиками, уже довольно большими, по сравнению с теми лысыми, слепыми новорожденными, какими они были несколько месяцев назад. Довольно засопев, они сразу же уснули. Старая медведица знала, что теперь они проспят без задних лап не меньше двух часов. Лизнув каждого по холке, отчего жёсткая шерсть их потешно встала торчком, она не торопясь покинула берлогу, не забыв тщательно замаскировать и уплотнить вход в неё, чтобы никто, в том числе и ещё прохладный ветерок, не проник внутрь.

Она не собиралась бросать своих медвежат, но ей нужно было осмотреть окрестности, прежде чем позволить им впервые покинуть безопасное жилище. Пусть острое её обоняние и безупречный слух, подсказывали ей, что никого чужого по близости не было.

Медленно отдаляясь от берлоги, но ни на минуту не упуская её из виду, медведица обошла несколько раз вокруг, проверяя каждое дерево, каждый пенёк и кустарник, давно знакомые ей. Казалось, что она здоровалась с ними, узнавала, как пережил зиму тот трухлявый пень, хорошо ли себя чувствует молодая, едва макушкой выглядывающая из-под сугроба, но уже разлапистая ель. Кажется, прочитанными ответами она осталась довольна.

Зимнее жильё медведицы располагалось в самой глубине тайги, в самой потаённой и запрятанной её части, однако опыт долгой жизни подсказывал, что всегда необходимо быть настороже.

Сверившись со своими внутренними часами, подсказывающими, что ещё есть время до пробуждения детей, она направилась прямиком к поляне, где надеялась быстро подкрепиться корешками и перезимовавшими ягодами. Ведь она не кушала всю зиму! И хоть перед этим довольно запаслась жиром, но сейчас чувствовала, как запасы его истощились. Чему немало поспособствовали и два мирно сопящих комочка, оказавшихся необычайно прожорливыми медвежатами!

Живот требовательно урчал.

Нос не обманул её, и поляну она нашла полностью свободной от снега. Набухшая от влаги почва, отогретая горячим светилом, легко поддавалась мощным медвежьим лапам, расплющиваясь в разные стороны. Окончательно расползтись ей не давали переплетённые корни трав, скрепляющие почву. Корешков и ягод было не так много, даже совсем мало, но этого должно было хватить на первое время.

Старая медведица увлеклась, отыскивая самые юркие мелкие ягодки, никак не желавшие становиться её первым весенним завтраком, и не сразу заметила, как к ней подлетел соколик, молодой, но уже переживший вторую зиму. Немного покружив, он пристроился на трухлявый пень, оставшейся от многовекового кедра, рухнувшего столь же много веков назад, когда его подточили многочисленные жучки.

– Доброе утро, – обратился он к медведице.

Оторвавшись от раскапывания особо сочного корешка, чудом сохранившегося и ни кем не съеденного, медведица подняла голову.

– Быстрик, это ты! Доброе утро и тебе!

Быстрик склонил голову на бок, ловко подскочил поближе.

– Вы проснулись этой весной раньше, на целую неделю! – удивился он.

– Да, – улыбнулась медведица, – у меня родились два замечательных, но уж очень ненасытных сына. Вот и пришлось с первыми запахами весны пробуждаться. Надеюсь, что снег в лесу скоро растает, – озабоченно продолжала она, – иначе им будет очень тяжело ходить по нему.

– Ах, как замечательно! – воодушевлённо поздравил он медведицу. – Обязательно растает. Я облетел много километров и могу сказать, что весна необычайно усердно принялась за дело. Только в таких непролазных местах, какие вы выбрали себе для зимовки, снег не тронут, а везде же.… Ух!

– Бышрик, всё шо шы ушеваешь, – жуя корешок, удивлялась медведица.

Быстрик, может быть по молодости, но скорее по характеру своему, необычайному для соколов, был крайне воспитанным и проявлял участие во всех делах, происходивших в его ареале обитания. Этим он и отличался от своих собратьев, обычно не снисходивших до дел земных. Они были горды, их интересовали только небесные просторы.

– И всё же это замечательно! Две новые жизни родились! Ах! – повторил он, в возбуждении не переставая вертеть головой.

– Спасибо, Быстрик! Скоро я их выведу и покажу тебе, – радушно пригласила она соколика присутствовать при первых самостоятельных шагах своих медвежат.

– Непременно! Я непременно должен быть! – радостно согласился он и тут же, от зорких глаз его ничего не могло укрыться, быстрым движением подхватил раскопанного медведицей сонного жучка и с аппетитом проглотил его.

– Непременно! – ещё раз отозвался Быстрик. Взмахнув крыльями, он начал набирать высоту. Ему предстояло облететь всю свою немаленькую территорию.

– Довольно, – сказала сама себе медведица, проводив проворного соколика взглядом, – мои малыши, верно, с минуты на минуту проснутся.

И точно, только зашла она в берлогу, как безмятежно спящие комочки зашевелились.

– Мишуля, Пашуля, просыпайтесь, сейчас мы с вами пойдём гулять, – ласково будила она своих медвежат, облизывая языком их мордочки и ушки.

Медвежата прятались от ласк мамы, прикрываясь мхом, как одеялом. Они совсем не хотели просыпаться. Ведь в берлоге было так тепло, так уютно! И что значит это «гулять»? Однако медведица оказалась настойчивее.

Какое же было их удивление, когда они впервые оказались во внешнем мире! Нежно подталкиваемые носом мамы, они остановились на краю выхода из берлоги. Дневной свет, усиленный кристалликами снега, был так ярок и непривычен им, что медвежата зажмурились и неуклюже зашатались, стараясь сохранить нетвёрдое равновесие. Когда же они свыклись с всепроникающими лучами солнца и увидели всю огромность представшего пред ними мира, то в испуге прижались к передним лапам своей мамы и жалобно затявкали.

– Не бойтесь, – успокаивала их мама, – это тайга, наш родной дом.

Медвежата слушали, но не отходили от родных лап и запахов старой медведицы. Слишком суровым и неприветливым показался им вначале родной дом.

Так просидели они долгое время. Вначале со страхом, боясь и на мгновение оторваться от терпеливой мамы, но затем и с пробивающимся любопытством – куда же без него! – осматривая открывшийся перед ними вид.

То была стена бескрайнего леса, укрывшая собой и низины, и сопки, и распадки, и кристальной чистоты ручьи, превращающиеся в целые реки, и даже каменные горы. Лес, готовящийся нарядиться в новый, весенний наряд, обновить потускневшие за холодную зиму цвета; лес готовящийся заиграть свою первую весеннюю песню – «Зелёный шум». Прямыми стволами величественные кедры, стройные ели, пышные лиственницы, огромные дубы, дрожащие осины, ароматные липы, стойкие вязы, развесистые ильмы и светолюбивый ясень – составляли основу богатейшего дома тысяч зверей. Все они, даже невысокие по сравнению с лесными великанами берёзы, тянулись макушками к голубой перине неба. Ветвистые кустарники рододендрона и кедровые стланики занимали собой почти весь жидкий подлесок, утопающий в белоснежной яркости снега, ещё находившего прибежище в густоте таёжной чащи. Зато в большом количестве торчала сухостойная сорняковая трава, казавшаяся медвежатам невообразимо высокой. И снег был таким холодным! Не то что тёплая мамина шерсть!

Переминаясь с лапы на лапу, медвежата задирали свои головы к верху и смотрели на спокойное, подбадривающее лицо матери, склонившейся над ними. В полумраке зимнего жилища они и не замечали, какой большой она была. И сейчас она загородила проход в берлогу, куда бы они непременно убежали сию же минуту.

– Не бойтесь! – ласково обратилась она к своим оробевшим детям, – смотрите!

Зачерпнув лапой горсть снега, отчего тот сразу принялся таять на глазах у изумлённых детей, она рассыпала его влажными комками перед медвежатами.

Паша, старший из братьев, родившийся на целых десять минут раньше, коснулся носом холодных комков и втянул в себя воздух. Приготовившись испугаться, испугаться он не успел, потому что притянутый к носу снег тут же растаял. Медвежонок лишь недовольно фыркнул. Он понял, что непонятная белая земля вполне безопасна. Первый разведывательный шаг был сделан.

Затем он неуверенно ступил передними лапами в снег, лежавший в полуметре от берлоги. Как только погрузился в него по грудь, у него перехватило дыхание. Уже будучи с раннего детства косолапым – первооткрыватель испуганно повернулся и глянул на маму, ища её поддержки. Старая медведица улыбнулась, кивнула головой. Тогда, набравшись храбрости, Пашутка пошёл дальше, вскоре он зарылся с головой. Навострив уши, глядя во все глаза, ловя тысячу новых запахов влажным носом, торчащим чёрным угольком, побрёл в сторону.

– Мишутка, смотри, ничего опасного там нет. Твой братик уже видишь, как далеко ушёл, – обратилась старая медведица к младшему сыну, показывая на брата, похожего на раскачивающуюся лодку, черневшую посреди океана снега.

Миша жалобно заскулил и уткнулся носом в знакомую и родную лапу своей мамы.

– Хорошо, если не хочешь, то можешь пока не ходить туда. Посмотри отсюда, как осваивается твой брат, – не стала настаивать старая медведица.

Миша и сам видел, как Паша уже обнюхивал высокую сосну. Ему казалось, что его брат ушёл далеко, на самом же деле, та сосна была в каких-то паре метров от берлоги. Для Пашутки же это было целым расстоянием отделившим его от мамы и он постоянно оглядывался, проверяя, не ушла ли куда она.

Прошло четверть часа, прежде чем старая медведица решила, что для первого раза достаточно. Она позвала Пашу и тот, косолапя, полный впечатлениями, побежал к ней.

Высоко в небе, куда братья ещё не поднимали свой взор, кружил соколок, радуясь первым шагам маленьких медвежат.

Только на третий день Миша впервые последовал за своим братом, уже вовсю бегающим между деревьев около берлоги и даже раз взобравшись на её крышу – разломанный древний дуб, невесть как затесавшейся среди стройных рядов хвойных исполинов. Возможно, что рос он здесь задолго до того, как пахучие сосны, ели, лиственницы и пихты, укутанные гроздями дикого винограда, завоевали этот участок тайги. Под его то мощными корнями медведица и сделала зимнюю квартиру. Расхрабрившейся Пашутка, влезший слишком высоко, получил трепку от переживающей мамы. Ведь он мог запросто свалиться и сильно ушибиться.

И тогда, когда Мишутка решился отлучиться от берлоги, он повсюду следовал за братом, и жутко пугался, когда тот прятался от него за деревом. Паша считал себя уже сильно повзрослевшим и смеялся над трусоватой осторожностью младшего брата.

– Пашутка, иди ко мне, – позвала его мама, в один из таких моментов, – зачем ты пугаешь своего братика? Ты же видишь, как он теряется, когда ты прячешься от него.

Старший медвежонок виновато опустил голову и неловко уселся на попу, выставив задние лапы вперёд передних. Мама была права, он понял это.

– Пообещай, мне, пожалуйста, что не будешь так поступать с ним. Ведь он твой младший брат и нужно быть примером для него, оберегать и помогать ему. Ведь придёт день, когда и тебе потребуется его помощь, тогда он непременно окажется рядом.

– Обещаешь? – спросила медведица, внимательно вглядываясь в опустившего низко голову сына.

Паша горячо закивал.

– Ты у меня молодец. А теперь домой, пора спать.

Большое путешествие

Прошёл уже целый месяц, но старая медведица по-прежнему не уходила далеко от берлоги. Всё-таки она вышла из спячки слишком рано: снег – невысокий для неё, был непроходимым препятствием для детей.

Только когда медвежата, уставшие от веселья, насытившиеся её вкусным молоком, ложились спать: Мишутка с белой мордочкой обязательно засыпал прямо на ней, а Пашутка комочком забивался под мягкую хвойную подстилку берлоги, – она возвращалась на поляну и в её окрестности, служившие для неё источником сил. Запасы, для такого большого медведя, каким была она, были скудны, а вскорости совсем кончились. Даже кедровые орешки, в таком изобилии водившиеся здесь, что спокойно пережили зиму и не ушли в закрома мелких грызунов и птиц, иссякли, а пробивавшаяся молодая трава хоть и была вкусной, но не обладала той сытостью, что требовалась изрядно похудевшей за зиму медведице. Кое-где начинали появляться ранние листья папоротника, но его было мало. Были ещё муравьи, но они поспешно ушли с поляны, как только почуяли опасность быть съеденными. Приходило время покинуть зимнее убежище, чтобы перебраться туда, где еды было вволю.

К тому же, ей не терпелось узнать все последние таёжные новости. Многих соседей она не видела с осеннего нереста, а брата – и того дольше. Летом он собирался перейти хребет, всегда укрытый синим маревом, чтобы зазимовать на той стороне.

Размышляя так, медведица решила, что сегодня сообщит своим сыновьям новость. Сейчас же она смотрела как безмятежно играли, катаясь прочным клубком, здорово поправившиеся медвежата. Сердце её до краёв наполнялось нежной, материнской любовью. Даже младший брат благодаря наставлениям и примеру старшего, уже не боялся оставлять берлогу и совершенно безмятежно резвился с ним наравне.

Сейчас они учились лазить по деревьям, но высоко залезать ещё боялись оба.

– Пашуля, Мишуля!

Запыхавшиеся медвежата подбежали к звавшей их маме. Им уже было по четыре месяца. Мышцы их от постоянных игр окрепли, а снег почти везде растаял. Самое время было отправиться в путь.

– Завтра с утра мы отправимся в путешествие, далеко отсюда.

– Зачем? – удивился Паша. Ему и здесь было хорошо, он ещё не знал тех забот, какими всегда была полна мама, уже думающая о будущей зиме и о том, сколь много всего должно сделать. И в первую очередь начать учить своих детей основам жизни.

– Я буду учить вас находить себе еду: ягоды, коренья, насекомых, рыбу и всё, чем богат лес. Ну-ну, – тут же засмеялась медведица, увидев, как скривил носик Паша, считающий, что ничего вкуснее маминого молока в жизни не бывает, – это весело и к тому же – не будете же вы всю жизнь пить одно лишь молоко!

– А… нельзя? – неловко спросил Пашутка, потупив взгляд. Он так надеялся!

– Нет, конечно, скоро вы и сами не захотите! – рассмеялась старая медведица, – а ещё там, куда мы пойдём гораздо больше места для игр.

– Правда? – воодушевился Пашутка.

– Самая что ни на есть, – торжественно поклялась медведица, подняв лапу.

Только Мишутке совсем не хотелось покидать обжитый им маленький участок леса, даже в обмен на самый-самый большой. Оробевший от известия, он с волнением спросил:

– А куда? Я не хочу, мам. Здесь же хорошо. Давай не пойдём?

– Ты чего! – по-братски пихнул его Пашутка, – там будут… ого-го! Столько всякого будет!

Он уже напридумывал себе всего подряд, только описать не мог и поэтому просто обвёл в воздухе лапами большущий круг. Он показался ему огромным и тяжёлым, а потому пришлось повалиться на спину.

– Ой-ой, во-о-от так много! – замахал он лапами по воздуху.

– Не переживай, милый мой, – уловив опасения младшего сына, ответила мама, – я ни на шаг от вас не отступлю. Будем идти все вместе. И, если станет совсем страшно, мы обязательно вернёмся.

Но страшно не было.

Наутро всё семейство отправилось в путь. Прошли через поляну изрытую медведицей и углубились в густую, незнакомую медвежатам, тайгу. Древние деревья обступили семью со всех сторон. Их стволы иногда так плотно прижимались друг к другу, что не было никакой возможности пройти между ними. Тогда, даже не смотря на внушительную силу медведицы, они шли в обход. Ведь ни один медведь, даже самый огромный, не в состоянии тягаться со столетними таёжными великанами, целой дружиной, богатырями вросшими в землю. Какими же высокими и широкими они были! Чтобы оббежать их, требовалась целая вечность, а если посмотреть ввысь, то голова начинала кружиться, и казалось, что они шатаются так сильно, что вот-вот упадут. Но падали медвежата, а великаны продолжали стоять, прочно укрепившись корнями в земле.

Медведица хорошо знала дорогу и поминутно оглядывалась назад, отыскивая своих детей. Те не отходили от неё, идя ровно по следу, без страха, улетучившегося, даже не успев окрепнуть, но с любопытством осматривая свой новый дом. Огромный и таинственный.

Идти было легко. Давно отцвели самые ранние, блеклые цветки, уступив своё место яркому разноцветью предвестников близкого лета, особо сильно наполнявших открытые поляны, через которые проходила медвежья семья. Медведица не забывала обновлять метки на деревьях. Она обтиралась об стволы, тщательно обнюхивала их, тут же примечая новые подписи, оставленные другими медведями, проходившими её территорией.

– Мам, мам, а что ты делаешь? – спросил Пашутка, когда впервые увидел, как его мама, встав во весь своей великий рост, стала царапать когтями кору кедра.

– Я обновляю знаки. Они показывают другим медведям, что эта наша территория, то место, которое является нашим домом.

– Ой, а других много?

– Да, Мишутка, медведей много.

Братья принялись повторять за мамой, пусть знают все, что мама не одна! Только их метки выходили гораздо меньше и ниже, чем те, что оставались после могучих когтей старой медведицы.

Лес жил полной жизнью, радовался воцарению тепла. По ночам пение соловьёв долго не давало уснуть медвежатам, вслушивающихся в незнакомые мелодии, а днём многоголосое щебетанье птиц, заставляло ушки шевелиться во все стороны, от чего к вечеру они жутко уставали.

С немалым удивлением медвежата смотрели на окружающий их мир, только сейчас понимая, насколько он большой, сколько жителей живёт в лесу. Но и не только жителей! Среди тысяч и тысяч новых запахов, улавливаемых их чуткими носами, лишь иногда проскальзывали знакомые, напоминающие им о берлоге, оставленной уже далеко позади. Уши же их, не смотря на усталость, не переставая крутились во все стороны, реагируя на журчание талых вод, на жужжание насекомых, на шум веток, на ровное дыхание весны.

– Ушки болят! – как-то раз пожаловался Мишутка. Паша поддакнул.

Зимняя квартира старой медведицы находилась в стороне от привычных мест обитания медведей, а потому только на второй день пути медведица добралась до первого столба – «медвежьего дерева». Обнюхав его, она засмеялась и в хорошем расположении духа пошла дальше. Медвежата засеменили за ней.

– Мам, мам!

– Ма-а-ам! – не унимался Пашутка. – а что ты обнюхала, я ничего не понял. Почему засмеялась?

Мама остановилась и удобно развалилась между двумя молодыми берёзами, так, что они согнулись под её тяжестью. Дети мигом взобрались на неё. Они были такими маленькими или мама их была такой большой, что они по-прежнему спокойно помещались на её животе, даже место оставалось.

– Это наши почтовые столбы, – принялась растолковывать медведица.

– Почтовые? А это как?

– Через них мы общаемся друг с другом, узнаём все новости и передаём свои.

– Ух ты! Не видя друг друга?

– Да, наши территории огромны и встречаемся мы не так часто, чаще всего осенью, на реках, во время рыбалки, когда отъедаемся перед спячкой.

– Спячкой? Это когда мы появились?

– Подожди, это не так интересно, – нетерпеливо перебил Пашутка, – а что ты сейчас прочитала там?

– Паша, не вежливо перебивать.

– Прости…, – буркнул он.

– Прощаю! – весело ответил Миша и глянул на маму. У него совсем не было настроения обижаться на брата.

– Да, мой сладкий, это когда вы появились, – удовлетворила она его любопытство и тот облегчённо вздохнул.

– Мам, мам, мам! А что было написано?

– Так-так, – не торопясь медведица облизала лапу, по которой ползли муравьи, – Дайте ка подумать. Ага, Тишайший – мой друг детства – опять разворошил тайник барсуков, только на этот раз они были готовы и подсунули туда ядовитые ягоды, ловко замаскировав их. Бедняжка, так хотел есть, что не учуял опасность, а потом неделю мучился с животом. Он прошёл здесь совсем недавно, буквально два дня назад. Та-ак, а Борька сообщил, что пошёл ругаться из-за незаконно переставленных границ со своим соседом, тот опять влез на его территорию. Каждый год у них так. Пока Борька спит, он тот ещё соня, сосед его расширяет свои владения. Так, что ещё? Ах да! Михайло, там было не разборчиво, но что-то про свою старость. Кости ломит. А ещё ворчал, что столб этот расположен слишком неудобно, далеко ходить, и предложил перенести его поближе к себе. Иначе грозился совсем перестать писать. Вот только Ладушка не отписалась, видимо ещё не вышла из спячки, хотя уже пора бы. Надо будет навестить её, но, это когда дойдём до места.

– Мам, мам, мам! А ты что-нибудь написала?

– Конечно.

– А что? Что? – в один голос воскликнули братья.

– Я похвасталось вами, что теперь у меня есть два прожорливых сына! – засмеялась мама и перекатилась на бок. Но ловкие прожоры были не так то и просты: ловко уцепившись за её шерсть, перебрались к ней на шею, где тут же были расцелованы и облизаны.

– Фу, мама! Я так себя вычищал и опять придётся! – возмутился Пашутка.

– Да видела я, как ты себя вычищал. Там лизнул, тут стряхнул.

– Неправда, неправда! – громко возмутился Пашутка, – я очень тщательно моюсь. Вот смотри. Фу, уже не увидишь, ты всю чистоту мою слизала!

Немного отдохнув и набравшись сил, медвежья семья продолжила путь. Однако прежде дети обнюхали превращённый в почтовый столб кедр, но ничего не поняли. Читать они ещё не научились.

– Какие-то запахи и больше ничего! – буркнул Пашутка. Мише же показалось, что он смог прочитать своё имя.

Вскоре непоседливый Паша начал бегать впереди мамы, отклоняясь от дороги, преследуя мелких грызунов и белок, обнюхивая пережившие зиму грибы и забытые по недоразумению каким-то торопливым грызуном орешки. Хоть он и был совсем маленьким медведем, но бурундуки, полёвки, белки – были ещё мельче, даже будучи взрослыми, и в страхе убегали от неуклюжего любопытства косолапого.

Старой медведице постоянно приходилось окликать заигравшегося старшего сына, чтобы тот не убегал от неё далеко и не пугал других жителей леса, занятых своими важными делами.

– Какой ты, однако, непоседливый! – услышал Паша чей-то голос.

Он начал вертеть головой, но никого не увидел.

– Я тут, – опять послышался ему тот же самый голос.

– Ой, где? – Паша непонимающе начал вертеться волчком, но по-прежнему никого не видел, кроме своего же куцего хвостика.

– Тут, прямо над тобой, подними голову.

Паша поднял голову и увидел сокола.

– Привет! – отозвался тот.

– Здрасти, – ответил медвежонок. Он впервые заговорил с кем-то, кроме брата и мамы, поэтому не знал, что говорить дальше. Зато усиленно работал носом. Кажется, запах, исходивший от незнакомой птицы, был ему уже знаком.

– Меня зовут Быстрик, – представился соколик.

– А меня Паша.

– Очень приятно. Привет, Мишутка, – поприветствовал Быстрик младшего брата, робко прячущегося за более крупной фигурой своего брата.

– Здравствуйте, – едва слышно проговорил он, вслед за братом обнюхивая необычного гостя. Он уже точно определил, что чувствовал его запах с самого начала путешествия.

Наступило молчание, в ходе которого медвежата с любопытством осматривали своего нового знакомого, а Быстрик дружелюбно смотрел на них.

– Где же ваша мама? – наконец спросил он.

– Я тут! – старая медведица так бесшумно подкралась сзади к соколу, что тот с испугу, в одно мгновение, взлетел на несколько метров вверх, чем вызвал восторг медвежат.

– Ах, Боже мой! – с укором воскликнул Быстрик, перелетевший на высокую ветку, – вы меня так без перьев оставите!

– Прости Быстрик, – смеялась медведица, так, что тряслось всё её тело, – не удержалась. Ты сел прямо возле меня и даже не заметил этого!

– Хм! Такого не может быть! К тому же, спешу заверить, что я вас видел! – обиженно ответствовал соколёнок, – просто не ожидал такого вероломства!

– Прости, прости! – перестала смеяться старая медведица, – ты уже познакомился с моими медвежатами? А то я всё ждала, когда ты спустишься вниз, каждый день кружил над нами.

Миша обрадовался. Он не ошибся, раз мама сказала, что птица кружила над ними всё это время.

– Я проявлял вежливость, что вам должно быть знакомо, ведь вы гораздо старше меня, – вставил замечание Быстрик, но уже совершенно без обиды в голосе, – не хотелось пугать юных медвежат своим появлением в первые дни.

– Спасибо тебе, за предупредительность, – улыбнулась медведица, – вот смотри.

Она протянула в лапе целую горсть ягод и корешков, среди которых бегали муравьи и копошился червячок.

– Я знаю, ты любишь.

Соколик со всей возможной грацией, заставившей раскрыться рты от удивления у медвежат, опустился рядом с медведицей, аккуратно склюнул червячка. Медведица слизнула всё остальное.

– Фу-у-э-э, – скривился Паша.

– Вы ещё слишком молоды, чтобы понимать, как это вкусно, – с достоинством ответил Быстрик, – могу себе позволить отметить, что вкуснее кислых ягод.

– Вот не правда! – вступился Паша, – ягоды – самое вкусное, что только есть!

– И не кислые они…, – едва слышно проговорил Мишутка, всё ещё стоявший позади брата. Однако его робкое замечание осталось никем не услышано.

Они уже пробовали их однажды, мама им разрешила, и они действительно показались им кислыми. Но не могли же они согласится с этой птицей, что червяк вкуснее того лакомства, которое так любит их мама!

– Хм, вы очень вспыльчивы, молодой медвежонок, однако, осмелюсь заметить, что вы, скорее всего, не пробовали мёд!

– Мёд? А что это? – Паша переводил взгляд с мамы на Быстрика.

– Мам, а что такое мёд? – обратился к ней Мишутка.

– Вам пока рано, – старая медведица хитро улыбнулась и почувствовала, как живот у неё требовательно заурчал, напоминая, что не ощущал в себе этот янтарный нектар с прошлого года.

– Вам обязательно понравится, это чудо пчелиного производства! – продолжал соколик.

– А что такое пчёлы? – не унимался Мишутка. Он хоть и не был таким активным, как брат, но отличался непомерным любопытством ко всему, что его окружало. Стараясь выяснять всё от мамы и лишь затем, убедившись в безопасности, исследовал сам. Паша же тем временем, уже потеряв интерес к разговору, старался взобраться на ту самую ветку, где до этого сидел соколик. Но на половине пути сорвался: попытался уже выросшими коготками уцепиться за ствол, но лишь покарябал его и, в конце концов, съехал вниз, сев на попу.

– Осторожнее! – обеспокоилась мама, и подбежала к своему сыну.

– Мам, мам, я не ударился же! – подскочил Пашутка и завертелся волчком, примериваясь, как бы ещё раз подобраться, только уж так, чтобы наверняка забраться наверх. Однако мама его отодвинула от дерева, не позволив своему непоседе ушибиться ещё сильнее.

– Ну, ма-а-ам! – плаксиво запротестовал Паша.

– Никаких мам, хватит, а то чего доброго зашибёшься. Дерево то высокое! Вон, пониже есть, на него заберись!

– Не зашибусь! А на такие я каждый день лазаю, хочу на большое! – продолжал пререкаться медвежонок, но маму было не пронять.

Соколик тем временем, подскочил совсем близко к Мишутке:

– Ох уж и шебутной у тебя брат!

– Да уж, – с какой-то серьёзно-детской грустинкой ответил медвежонок, наблюдая, как его брат пытается обидеться на маму.

–Кстати, – как бы, между прочим, заметил Быстрик, – пчёлы, это такие насекомые, что противно жужжат и больно жалятся.

– А зачем они жужжат и жалятся? – удивился Мишутка.

– Поймёшь! – развеселился Быстрик, – когда захочешь мёду!

– Ой, прошу прощение, кажется, я проявил сейчас верх бестактности, – спохватился вежливый сокол, испугавшись, что от его ответа Миша может обидеться.

Быстрик сдружился с обоими медвежатами и целыми днями летал рядом с ними. Он разговаривал обо всём на свете: что видел сам и что слышал от других. Когда медвежата уже перешли на полноценную еду, лишь очень изредка пробуя мамино молоко, он приносил им такие большие, неизвестно откуда взявшиеся свежие грибы, что едва удерживался в полёте. За это медвежата выкапывали ему его любимых червячков.

Наконец, спустя целых пять дней неспешного путешествия, медведи добрались до того места, куда вела их мама.

Страшный чужак

Много лет, каждую весну старая медведица возвращалась сюда. К озеру. Со всех сторон таёжная жемчужина была окружена старым лесом, кое-где подступившим почти к самой границе суши и воды. Тёмный валежник густо покрывал длинные берега. На противоположной стороне вглубь его холодных вод спускались, – хмурые зимой, но притягательные летом, – горбатые сопки.

Именно это озеро служило истоком жизни вальяжно текущей, могучей реки, прорубившей прямой путь до далёкого океана. Вбирая в себя новые и новые ручьи, мощным потоком врывалась она в его солёные воды. Однако не только живительными водами реки было величаво озеро, не только глубиной было примечательно. Образовавшись на месте древнего разрыва земной коры, оно имело вытянутую причудливым образом форму. Особенно явно природная затейливость виделась птицам, на восходящих воздушных потоках пролетающих высоко над ним. Точно необычайных размеров груша упала с невиданного небесного древа, оставив после себя гигантский след с истоком реки в месте, где обычно находится плодоножка, а в стороне чашечки – летние, изумрудные воды отражали вершину одиноко стоящего вулкана. Сам вулкан потух много столетий назад и теперь его обрубленную вершину покрывала снеговая шапка, не покидающая его до жаркого июля, когда горячий, лёгкий воздух плавил упрямый снег и журчащие ручейки талых вод по проточенным каналам стекали вниз к озеру.

Прилегающие к озеру участки берега всегда были богато устланы самой разной растительностью. Когда медвежья семья пришла сюда, сворачивая свой жёлтый ковёр, постепенно отцветал адонис. Ему на смену уже спешил раскрыться столь же ярко-солнечный, но из одуванчиков, забросивших свои парашюты-семена даже сюда. Плоды адониса тем временем наливались тяжестью.

Всего здесь было вдосталь: от красники и морошки, голубики и земляники в разгар лета, до поздних плодов клюквы и брусники холодной осенью. А река, переваливаясь через пороги, была полна самой вкусной, питательной рыбы, буквально вспенивающей всегда прохладные воды во время нереста. Тут же цвели миллионы цветов и целые тучи пчёл в самом скором времени должны были заполнить этот озёрный край, запрятанный глубоко в непролазной тайге.

Весь прилегающий лес был прямо таки захвачен чистоустом – самым главным весенним лакомством медведей. Высокий, порой с медвежий рост папоротник, столь же древний, как и вывороченные из-под земли горные породы, сформировавшие хребты и скалы. Тайги ещё не существовало, когда чистоуст рос в этих местах. Но пока же реликтовый папоротник был ещё совсем мал.

Это был самый настоящий таёжный рай. Но таким он не показался братьям, когда они впервые выглянули из-за массивной маминой фигуры. Перед ними открылась лишь хмурая, морщинистая гладь тёмного, едва очнувшегося от сковывающих льдов озера, окружённого жёлтым морем цветов. Никогда медвежата не видели такого огромного чана с водой, никогда не думали они, что сама вода может быть такой чёрной, когда любой ручеёк, что попадался им по пути – искрился прозрачной чистотой. И всё же это величественное место, сотворённое природой, впечатлило и навсегда осталось в памяти едва появившихся на свет будущих хозяев тайги, впустивших его в свои сердца.

– Мам, можно? – спросил разрешения Паша, первый оправившейся от увиденного. Он уже готов был со всех лап помчаться по берегу, продуваемому холодными ветрами, спустившимися с вершин мирно спящего вулкана.

– Да, только, Паша, будь осторожен, пожалуйста, – напутствовала она, – Далеко от меня не убегайте! Слышите?

– Хорошо, мам! Миша, побежали!

Забыв обо всех предосторожностях и страхах, Миша поддался вольному чувству и побежал за своим братом. Старая медведица смотрела, как удаляются её комочки и медленно, внимательно ко всему прислушиваясь и принюхиваясь, побрела вслед за ними. Она не чувствовала присутствия посторонних. Всё было спокойно.

Медвежата добежали прямо к тому месту, где река, спотыкаясь на порогах, увеличивала скорость течения и бурлящими потоками перекатывалась дальше. Несколько километров дно было каменистым, часто русло было перекрыто огромными валунами. Обтекаемые со всех сторон, они словно волновали реку, придавали ей задорность, но в то же время грозным шумом на перевалах предупреждая об опасностях, таившихся в водной стихии.

– Брр, какая холодная, – отдёрнул от воды лапу Паша.

– Ага, язык немеет, – довольно сообщил Миша.

– Как думаешь, что теплее: вода или снег?

Миша задумался. Он лизал и снег и воду, но вода показалась ему холоднее. Хотя мама говорила им, что снег – это одна из разновидностей замёрзшей воды, а раз так, значит, снег должен быть холоднее? Это ещё предстояло выяснить наверняка, как и многое другое. Сейчас же, согласно природной осторожности, он лишь покачал головой.

Хоть ветер и был не сильным, едва могущим побеспокоить гладь огромного озера, но ещё недостаточно плотный подшёрсток медвежат быстро пропустил его настырное дыхание до самой кожи. Братья стали замерзать.

– Как х-холодно! – пожаловался Пашутка.

– В лесу так не было, – согласился с ним братец.

В тайге, запутываясь в многовековых стражах, ветер не имел столько власти, как здесь – в окрестностях Кормящего озера, как звали его медведи. И всё же холод – был недостаточным основанием, чтобы закончить свои изыскательные мероприятия. Медведи, а особенно молодые, порой бывают очень любопытны. Братья продвигались вдоль берега бурлящей реки, отходя всё дальше от устья.

– Ой, смотри! Смотри! – Паша указал лапой в сторону коряги, плывущей прямо посередине реки.

– Что это? Выглядит страшно, – осторожно заметил Миша. С такого расстояния она могла показаться каким-то неведомым чудищем, какими, несомненно, был наполнен этот лес. Тем более что в отличие от слуха и обоняния, медвежата хоть и видели всё в полном цвете, но зрением были не так остры.

– Да это деревяшка! – присмотрелся Пашутка.

– Деревяшка? – всё ещё сомневался Миша.

– Точно тебе говорю! Вон смотри, ветки голые. Деревяшка!

Мишутка прищурился, но по привычке тянул носом, больше полагаясь на него. Запах был тяжёлым, но что-то древесное в нём однозначно присутствовало.

– Давай грести к берегу, может она тогда приплывёт к нам! – воодушевился Паша и начал так усердно работать лапами, что совершенно потерял из виду всё остальное.

Миша с усердием принялся помогать своему брату, но в отличие от него – не забывал наблюдать за мамой, прохаживающейся невдалеке. Она низко склонила голову и что-то вынюхивала, переворачивая камни. И всё же за шумом реки, за увлекательной игрой, даже Миша не почувствовал приблизившейся к ним опасности. Да и как он мог услышать, если подошедший чужак был столь же осторожным, сколь и опытным. Ему не стоило никаких трудов замаскировать своё появление. Но не для старой медведицы. Только её встревоженный окрик заставил Мишутку поднять голову, брат же его настолько увлёкся загоном коряги к берегу, что даже и этого не услышал.

– Паша!

– Подожди! – недовольно буркнул он в ответ, ведь коряга никак не хотела приближаться, наоборот удаляясь всё дальше.

– Паша! – уже со страхом воскликнул младший медвежонок.

– Ну что!

– Побежали отсюда!

– Зачем?

Не успел непоседливый старший брат узнать это, как к ним примчалась встревоженная мама и отодвинула детей за себя. Только тогда он увидел, что с противоположного берега приближалась громадная фигура бурого медведя.

Медвежата и сами были бурыми, как и их мама, но даже она была в три раза (как оценили испуганные глаза малышей) меньше того чужака, что угрюмо глядел на их семейство, медленно приближаясь к реке. Голова его была опущена, но глазами он следил за каждым движением на противоположном берегу.

– Ой, – воскликнул Паша, испугавшись не меньше своего младшего брата. Только гораздо позже.

Мама встала перед своими комочками, загородив их от пристального взора незнакомца. Всё его лицо было обезображено шрамами и, несмотря на бурные воды реки, он мог легко её преодолеть, ведь здесь она едва бы достигла его груди, и оказаться на одном берегу со старой медведицей и медвежатами в самое короткое время. Этого времени не хватило бы даже чтобы добежать до опушки леса.

– Медленно отходите назад, – приказала своим сыновьям старая медведица.

Медведь на другом берегу видя, что они отступают, встал на задние лапы и заревел так мощно, что медвежата прижали уши и зажмурились. Им казалось, что сердечки и так бьющиеся как сумасшедшие, сейчас выпрыгнут из них совсем и ускачут прочь. И тут, впервые в жизни, они услышали ещё один рёв. Прямо над ними. Медвежата открыли глаза. Их мама, бывшая всегда ласковой и нежной, вдруг, подражая незнакомому медведю, встала на задние лапы и ревела со всей силы так, что все ближайшие птицы, сорвались со своих веток и принялись возмущаться столь громкому и грубому прерыванию их покоя.

Оба медведя замолчали. Старая медведица опустилась на все лапы. Огромный незнакомец, громко фыркнув, подошёл к берегу и стал пить воду, кажется, потеряв интерес к встретившимся ему сородичам.

– Уходим, – сказала старая медведица и скрылась вместе с медвежатами в тайге.

Какое-то время спустя, когда волнение улеглось, а семья ушла далеко вглубь леса, Паша спросил:

– Мам, а кто это был? Почему вы рычали друг на друга?

– Это был чужак, не местный. Я его никогда раньше не видела. Нам надо остерегаться его, – старая медведица всё ещё шевелила ушами в разные стороны и втягивала воздух в себя, стараясь уловить признаки опасного незнакомца. Говорила она тихо. Её дети, неосознанно повторяя всё за ней, сами стали говорить вполголоса.

– Но он же тоже медведь?

Тут, впервые с самой встречи с чужаком, старая медведица ласково посмотрела на испуганного Пашу, и Мишу, жавшихся к ней.

– Дети мои, не все медведи добрые. Некоторые потерялись в лесу и выбрали неверный путь.

Медвежата надолго замолчали. Они не могли понять, как можно потеряться в лесу. Разве только он отстал от мамы своей и тогда потерялся. Им бы было страшно остаться одним!

– Он… мог нам причинить зло? Да? – спросил Миша.

– Пока я рядом с вами, никто не причинит вам зло. Но вам нужно быть и самим осторожными. Это касается тебя Паша. Ты слишком невнимательный и несмышлёный.

Паша опустил глаза. Он очень сильно испугался того здоровяка – так, что коряга напрочь вылетела у него из головы.

– Прости, мам, – ответил он.

Тут, прямо на головы медвежат, спикировал Быстрик:

– Ох! Слава Богу, вы целы! Примчался, как услышал рёв! Я так беспокоился! – взволнованно заговорил он.

– С нами всё хорошо, спасибо, что беспокоишься, – поблагодарила его медведица, – ты видел чужака? Куда он ушёл?

– Того огромного бурого? Если честно, то никогда я таких не видел. А шрамы! Вы видели его шрамы? На спине во всю длину! На носу и через глаз! – было видно, что Быстрик растерял всё своё спокойствие, коего и так было не так уж и много.

– Быстрик, я видела, но, – тут старая медведица указала на дрожащих медвежат. Соколик понял, что своими подробностями только сильнее их испугает.

– Ой, но я не видел, куда он ушёл. Что очень странно! Думал, что смогу проследить его, но, к своему величайшему стыду, – Быстрик быстро прикрыл глаза крылом, – он скрылся от меня в лесу, как будто растворился! Хотя при его размерах! Ах, как я мог! Как мог!

– Значит он где-то здесь. Пока не будем выходить на берег, дождёмся всех местных, я порасспрашиваю. Они уже должны вскорости подойти.

*******

– Нет, ты видел того здоровяка? – спросил шёпотом Пашутка вечером того же дня, когда сияние полной луны дополнилось светом россыпи звёзд на небе.

– Как же его не видеть! Видел, – так же шёпотом отвечал его братец.

Медвежата лежали под боком у мирно сопящей мамы. Сами они не могли заснуть, дивясь, как их мама могла так спокойно спать. Они не знали, что хоть старая медведица и была погружена в сон, но она слышала малейший посторонний шорох, в любой момент могла проснуться. Сами же они если засыпали, то делали это так качественно, что добудиться до них было делом не таким уж и лёгким.

Непоседливый Пашутка, на этот раз лежал тихо и не старался выбраться из-под крепких объятий мамы, а только смотрел вверх. Он вспоминал сегодняшнее происшествие, так сильно впечатлившее его. Они с братом впервые увидели другого медведя. И он оказался таким большим! Огромным! Невероятно огромным! Воображение добавляло несколько метров в холке тому, что уже и так увеличили от страха глаза.

– А про шрамы слышал? – не унимался Пашутка. Сам он их не видел, но благодаря, опять-таки, воображению, подхлёстнутым будоражащими подробностями от Быстрика, рисовал такие страшные шрамы, с холодящими жуть историями их появления, что будь оно так на самом деле, то по всем признакам выходило, будто повстречали они не самого медведя, а воплотившийся злой дух.

– Слышал, – вздрогнувшим голосом ответил Миша. Он и сам думал о том же самом. Ведь не подлежало никакому сомнению, что духи могут принимать облик всего, чего только угодно. Спросить же у мамы, храбрости не хватило у обоих.

– Ты смотрел на него больше меня, не разглядел – какие они? Такие, ух, такие как их описывал Быстрик?

– Ой, я… я не обратил внимания, видел, только, какой он сам был большой!

– Эх, я бы обязательно рассмотрел! Но мне мама всё загородила, я поздно увидел, – притворно сокрушался Пашутка. Миша это понял, тем более что голос его брата не был таким уж твёрдым, скорее похожим на дрожащую травинку.

– Врушка ты, ещё тот!

– Да нет!

– Да, да! А мама – она защищала нас! – перевернулся на другой бок Мишутка и укрылся маминой лапой, как одеялом. Не просыпаясь, та почувствовала шевеление и, лизнув родной комочек, вновь мирно засопела.

Мишутка уже стал проваливаться в сон, когда к нему опять подполз брат.

– Ну, чего ты! – сквозь развеянную дремоту промямлил он.

– Да он был на том берегу! Что могло произойти?

– А то, что он мог бы переплыть к нам! А ты видел, насколько он больше нашей мамы.

– Мне всё равно было не страшно!

Мишутка вяло хмыкнул:

– Это ты сейчас храбришься, – сказал он, – а тогда был напуган так же, как и я.

– Не правда! – стукнул лапой по земле Паша.

– Дети, – сквозь сон проговорила медведица, и ещё сильнее прижала к себе медвежат, так, что они оба оказались под одной лапой, – спите, утром поговорите.

– Я не испугался, – прохрипел Пашутка, безуспешно пытаясь ослабить мамину хватку.

– Конечно-о-а-у-о-о, – зевнул Мишутка и закрыл глаза, надеясь опять поймать за хвост убежавший сон… Под боком у мамы он перестал бояться неведомого пришельца и чувствовал полную безопасность. Ведь кто мог тягаться с их мамой: такой сильной и всезнающей!

– Ну и не верь! – проворчал Пашутка, перестав сопротивляться весу тяжёлой материнской лапы.

Он закрыл глаза, но уснуть не мог ещё очень долгое время. Ему виделся огромный силуэт медведя великана, рушившего деревья и вброд переходившего самые глубокие и быстрые реки. Страх, какой он чувствовал на берегу реки, преобразился в отвагу. И теперь этим медведем стал сам Паша, а каждый лесной житель знал его и боялся. Так выдумки незаметно для самого медвежонка превратились в крепкий сон.

Лишь зоркий соколёнок, решивший не спать всю ночь и охранять с воздуха медвежью семью, кружил высокого в небе. Стремительный силуэт его, иногда, пролетал на фоне большой луны.

Пчелиный мёд

Прошла ещё одна неделя. Даже в самых непролазных чащах, где густым криволесьем поросли угрюмые деревья, а солнечный свет с трудом продирался сквозь цепкие, многочисленные сучья – даже там растаял последний снег.

Чужак больше не появлялся на берегу проснувшегося озера. Не было никаких его следов, хотя Быстрик неутомимо кружил поблизости, зорко высматривая каждую травинку, а медведица регулярно наведывалась к медвежьим столбам, разузнать последние новости. Чужака никто не видел. Будто и не было его никогда. Медвежатам уже стало казаться, что то было лишь видением и никакого страшного медведя с зарубцевавшимися шрамами по всему телу на самом деле не было. И всё же, прожившая много зим старая медведица, не отпускала детей далеко от себя, постоянно присматривала за ними. Особенно приходилось следить за непоседливым Пашуткой. В последнее время тот сделался ещё более беспокойным: шумно игрался, ломая молодую поросль, представляя себя гигантом выше леса. Не сразу слушал оклики мамы, увлекаясь рискованными играми.

– Наверное, он храбрый и сражался с другими медведями! Вот откуда у него эти шрамы! Да! – ревел он, давно превративший встречу с чужаком у себя в голове в нечто сказочное.

– Зачем ему сражаться с другими медведями? Ведь всегда можно жить рядом – еды много. Наоборот надо защищать друг друга! От… от врагов всяких! – противопоставлял ему младший брат.

– Как зачем?! Ничего ты не понимаешь! – с досадой отмахивался Пашутка, – Потому что он сильный! Р-р-р-р, как я!

– Бу-бу, – бурчал в ответ Мишутка. – Как же не понимаю. Тебе лишь похвастаться! И не такой ты сильный, как он. Лучше бы учился быть внимательным и осторожным!

– Да кому она нужна? Осторожность! Эх-х!

Не дослушав своего брата, Миша отвлёкся на удивительную трещину в пеньке. Гуляющий на воле ветер, попадая в её западню, издавал странные, свистящие звуки, которые и привлекли любознательного медвежонка. Иногда свист был тонким, дрожащим, как осиновый лист, а иногда гудение казалось таинственным и как будто пришедшим откуда-то глубоко из-под земли. Заинтересовавшись музыкальным инструментом, сотворённым всесильной природой, Мишутка на минуту потерял бдительность, а когда вновь поднял голову, то никого вокруг себя уже не увидел.

Всё то время, пока он изучал гудящий под ветром пенёк и сам дул на него, стараясь вызволить на волю какие-нибудь ещё звуки, ему казалось, что брат его где-то здесь, рядом, как и мама. Однако мама оказалась довольно далеко на берегу, вылавливая редкую рыбу, а Пашутка же пропал неизвестно куда.

Обратившись к стоящим торчком ушам и заработав носом, Миша принялся крутить головой по сторонам, а затем и сам начал вертеться, но ничего не увидел и не почувствовал. Брата не было.

– Паша, – позвал он, – Пашутка! Где ты?

Никто ему не ответил. Оказавшегося в одиночестве медвежонка хлестнул жгучим холодом страх, от чего целая тьма мурашек затопала по всему телу. Тут же окружающие деревья показались ему перевоплотившимися злыми духами, задумавшими что-то недоброе. Угрюмыми, жуткими стали они, впитав в себя весь солнечный свет и, как будто, стало так темно, как бывает только в пасмурный день.

– Не смешно! Куда ты спрятался! – нарочно бодрым голосом опять позвал Мишутка. Он боялся спрыгнуть с пенька, но и оставаться на нём было страшно. И только добрый медвежий дух, какой так же существовал наравне со злым, подбадривал медвежонка.

– Паша!

Тревожный шум раздался сзади: затрещали ломающиеся ветки, послышались чьи-то приглушённые шаги, переходящие в бег. Сердце у медвежонка забилось сильнее, и едва он успел повернуться, как был сбит с пенька своим смеющимся братцем.

– Ха-ха, – торжествовал он, – я неуловим! Видишь! И силён!

– Слезь с меня, – негодовал Мишутка и попытался спихнуть с себя брата, но тот был крупнее и только сильнее прижал его к земле.

– Слезь! – брыкаясь задними лапами, Мише удалось сбросить смеющегося Пашутку, – зачем ты испугал меня?

– Я тренировался в бесшумности. Ведь, когда я выросту, то буду как тот медведь: большим, бесшумным и… и неуловимым!

– Как же, будешь, – Миша тряхнул головой и побрёл на берег озера. Он обиделся на своего непоседливого старшего брата, постоянно стремящегося подшутить над ним.

– Ты куда? – догнал его всё ещё улыбающийся Паша. Не сразу он понял, что Миша не хочет с ним разговаривать.

– Эй, ты чего? Обиделся что ль?

Миша молчал. Так они прошли какое-то время.

– Ладно, прости, меня, – нехотя проворчал Пашутка.

– Пожалуйста, – добавил он минуту спустя.

– Пожалуйста, – повторил.

– Прощаю… но не делай так больше, мне не нравится.

– Тебе вообще мало что нравится, даже по деревьям лазить не любишь!

– Люблю я! Только лазаю не так высоко, как ты… Ой, а с кем это наша мама?

Мишутка опять раньше заметил опасность, чем его старший брат, во время разговора безмятежно глазеющий по сторонам, оценивая какое на этот раз дерево покорить. Надо же, чтобы оно было высоким, а не абы каким! Однако быстро оказалось, что никакой опасности нет, ведь их мама, рядом с которой стоял ещё один медведь, не выказывала никаких признаков волнения. Наоборот, была очень рада и оживлённо разговаривала.

– Здрасьте, – тихонько поздоровались медвежата, когда бочком подошли к маме и тут же оказались за ней. Только чёрные бусинки-глазки, да шевелящиеся топырчатые ушки выглядывали из-под надёжной защиты. Да ещё влажный нос, тянувшийся к незнакомцу.

– Вот и они! – добродушно отозвался незнакомец, – ну, привет-привет! А кто же из вас тот самый храбрый Пашутка, а?

– Кто же? – не дождавшись ответа оробевших медвежат, медведь рассмеялся, – сестрица, сдаётся мне, ты немного преувеличивала, говоря, какие храбрые твои сыновья.

– Я! – пискнул Пашутка, выходя из-под защиты мамы, – н-не боимся ничего!

– Ой! – притворно испугался незнакомец, оказавшийся братом старой медведицы.

– Я, Паша!

Взрослые медведи рассмеялись.

– Ты смотри, какой грозный!

– Так, а я тебе про что говорила, Топтыг!

– Да, вот и пришло поколение на смену, – громче закряхтел он, – ну, удалая молодёжь, будем знакомы. Я брат вашей замечательной мамы. Топтыгом меня величать.

Мишутка фыркнул и рассмеялся.

– Ой, простите, – испугался он, – просто имя у вас…

– Странное, да? – развеселился медведь, – ну, наша с сестрицей мама тоже не была лишена чувства юмора, так что я не обижаюсь.

Братья во все глаза смотрели на стоявшего рядом с ними их дядю. Он показался им таким же старым, как и их мама. Но был крупнее, не таким здоровым, как чужак, но всё же большим.

– Ну, так как ты перезимовал? – вспомнила медведица о своём вопросе.

– Ох, хорошо, скажу тебе по секрету, сестрица, нашёл я такое дивное местечко! Даже из спячки выходить не хотелось, да только живот…

Топтыг кивнул на свои впалые бока.

– Да уж, – рассмеялась старая медведица, – то-то я вижу, что ты подзадержался. Даже испугалась, вдруг что случилось.

– Да что могло со мной случиться, – отмахнулся её брат.

– Мы тут чужака повстречали, неделю назад, – начала медведица, сыновья её притихли, – большой. Никогда его не видела.

– Да, эта новость уже по всей тайге разнеслась, даже за хребет перевалила. Читал я.

– Откуда он?

– Не знаю, – безмятежно пожал плечами Топтыг, щурясь от яркого солнца, – вроде говорят он пришёл совсем из далёких мест. Будто совершенно не местный. Из-за моря даже будто.

– Из-за моря? – страшно удивилась старая медведица. Братья переглянулись.

– Ага, как будто. А может и не оттуда, а с самого Севера. Что ему надо, никто не знает. Вот только, – понизил голос Топтыг, – перед его появлением, всегда обнаруживали…

Старая медведица шикнула, склонив голову в сторону детей. Те слушали так жадно, что даже дышать забывали. Зато уши их торчали, как локаторы.

– Ишь! – воскликнул Топтыг, – знатные у вас ушки, смотрите не вытягивайте сильно, а то они совсем не медвежьими станут!

– Это как? – спросил Пашутка.

– А вот как у зайцев, видели?

Братья покачали головами.

– Ну, ещё увидите! – зычно захохотал Топтыг.

*******

– Как думаешь, а про что говорил дядя Топтыг? Тогда? – не унимался Пашутка, нафантазировав уже столько вещей за эти недели, что у Миши голова шла кругом.

– Не знаю, я ничего не заметил перед его появлением, – привычно повторил он.

– Да ты и его не заметил! Только когда мама позвала, – всё так же отбросил довод брата Пашутка. – Может быть лютые холода? Хотя нет, я ничего такого не чувствовал…

Братья шли по лесу вслед за мамой. Жаркое лето давно пришло на смену юной свежести весны. Медвежата усиленно откармливались, а так как маме их было трудно одной прокормить, то она постепенно учила их добывать несложную еду самим. Так они уже с удовольствием слизывали муравьёв, добирались до их вкуснющих яиц, отбирали сладкие ягоды, терпкие корешки, кушали особо вкусные виды трав. Особенно им нравились такие розового цвета цветочки, которые отдалённо напоминали мамино молоко, если его совсем лишить жира.

– Клевер! – заметил Быстрик.

– Всё то ты знаешь, – улыбнулась медведица.

– Спасибо, стараюсь быть разносторонним… а что это там? Прошу прощение, – заинтересовавшись чем-то, Быстрик вспорхнул и молнией улетел за верхушки деревьев.

Но, как ни старались медвежата, им ещё ни разу не удавалось самим поймать рыбу. Каждый раз лишь неуклюже плюхались всем телом в реку, в то время, как мама ловко подсаживала на свои когти серебристые, чешуйчатые лакомства. Мокрые неудачи только раззадоривали их, а игры превращали обучение в интересную забаву.

После встречи с дядей, медвежата уже не раз видели маминых знакомых, прибывающих на озеро. Какие-то задерживались, какие-то шли дальше, но все они были разными. Кто-то больше, кто-то меньше, даже шерсть, несмотря на то, что все они были бурыми медведями, отличалась оттенками. Однажды попался им даже почти полностью чёрный, а другой был почти белым, как грязный снег.

– Мам, он с северного полюса что ли? – спросил изумлённый Мишутка.

– Нет, дорогой. Просто видимо он опять валялся на поляне, греясь на солнце. Очень много валялся. Да, Святогор?

– А? Что? Ах да, да. Это моя слабость, не могу удержаться, чтобы не искупаться в золотистом солнечном водопаде, – отозвался он и покосалапил дальше.

– Смотри аккуратней, так и шерсти всей лишиться недолго, – напутствовала старая медведица, не сомневаясь, однако, что он к её совету не прислушается. Если вообще услышал.

Приходили к озеру и молодые мамы, среди них была и давняя мамина подруга Лада. С ними были такие же медвежата, что родились на свет этой зимой. Тогда братья, после осторожного знакомства, увлечённо играли с ними, пока последняя капля медвежьей силы не иссякала и валила их с лап. Отдыхающие от вечных «почему» и «смотри, мам», – их матери, тем временем, беседовали в стороне.

Медвежата обрастали друзьями, знакомыми и нюх их уже улавливал всё меньше непонятных запахов. Братья росли.

– …или может быть, не знаю.… Может быть.… Какие-нибудь страшные… что бывает страшное?

– Катаклизмы?

– Да! Они! Дождь, ветер, землетрясение, я помню, мама рассказывала, что такое бывает… Но и их я не видел… Что же это? – не унимался Пашутка, включая всю свою фантазию на полную мощь, стараясь догадаться, что же предшествовало появлению пришельца.

Мишу же занимали совсем другие вещи. Утром мама сказала, что сегодня им предстоит научиться добывать себе самое вкусное, что только может быть. Паша, занятый своими бурными изысканиями истины, не придал этому значения, в то время как Мишутка уже как полчаса слышал незнакомые звуки. Вначале слабые, но с каж-ж-ждой минутой всё усиливающиеся. Да ещё и запах…

Запах был таким вкусным, наполнен такими концентрированными цветочными ароматами, что живот у него непроизвольно заурчал. А ведь он плотно позавтракал!

Старая медведица, хорошо знавшая дорогу, не сбивалась с пути, уверенно продвигаясь вперёд. И с каждым шагом аромат только крепчал, да так крепчал, что даже Пашутка перестал строить гипотезы и активно заработал носом и ушами.

– Запах мне нравится, а вот жужжание – нет, – поддавшись инстинктам заметил он.

– Пришли, дети мои, – остановилась медведица и задрала голову кверху.

Пчелиный улей. Столь неприметный мешочек, но какие пленительные запахи источал он!

– Мёд! – подтвердила догадку Мишутки мама, – только вот…

– Это про него нам Быстрик говорил? – вспомнил Пашутка, смотря вверх, где копошились сотни пчёл: они то и дело заползали и выползали из объёмистого улья. А аромат! Пашутка почувствовал, как кровь предков срочно затребовала вкусить это лакомство.

– Да, это тот самый мёд. Его готовят пчёлы, ну а мы…, – медведица облизнулась, – добываем иногда, потому что… У нас есть договорённость.

– Договорённость?

– Да, природная, так сказать. Они нам дают немного мёда, а мы… В общем не съедаем весь и стоически переносим их жала, – медведица ходила вокруг улья, висевшего высоко над ними, прикидывая сможет ли она забраться, – только вот, – продолжила она прерванную мысль, – в этот раз они решили усложнить нам жизнь и повесили свой домик как-то высоко. Мда.

Медведица опять облизнулась.

– Высоко?

– Да, я уже не смогу туда забраться. Вот в вашем возрасте! Сейчас же вешу слишком много…

– Мам, ты не толстая, – успокоил её Мишутка.

– Кхм, спасибо дорогой, – улыбнулась мама проявленной заботе своего сына. – Однако я взрослая и на деревья лазить высоко уже опасно, да и не смогу. Поэтому это придётся сделать вам, – заключила она и с совершенно детским озорством глянула на присевших на попу медвежат.

– Нам?

– Да, в вашем возрасте я и не на такие высокие деревья забирались.

– Там пчёлы. Они жужжат, как-то не хорошо очень.

– Жужжат? Это они всегда так. К тому же, – притворно удивилась мама, – с каких это пор Пашутка, ты отказываешься лазить по деревьям, когда я тебе разрешаю?

– Ну, э-э, я не отказываюсь. Нет!

– Тогда вперёд!

Пашутка неуверенно приблизился к стволу дерева и отмахнулся от зажужжавшей предупредительно у уха первого полосатого охранника.

– Главное береги нос и язык, – наставляла мама.

– Хорошо, мам, – он опять отмахнулся от уже двух пчёл, нагло лезущих прямо в ухо.

– И уши!

– Хорошо, мам!

– Ну, хорошо, только будь осторожен, они могут покусать!

– Покусать? – насторожился Пашутка, – но… договорённость же?

– Ну, я не уверенна, что эти про неё знают… во всяком случае должны, да.

– Ма-ам!

– Ничего страшного, ты же медведь!

– Медведь, медведь. А больно кусают?

– Главное защищай нос. И не свались!

– Ну, хорошо мам! Не впервой ведь!

– Всё равно, будь аккуратен.

– Да, мам, буду! – бурчал Пашутка, примериваясь, откуда лучше всего начать восхождение.

Мишутка, сидевший рядом с мамой, спросил:

– Мам, а как ты их доставала раньше, без нас?

– Ну, знаешь. Иногда пчёлы делают свои дома не так высоко, и тогда я могу их сбить, но сейчас они почему-то решили забраться повыше. Хотя я им оставляла пару сот. Или одну… Что делать? Удержаться очень тяжело! Можно было, конечно, попробовать потрясти ствол…

– А поблизости нет таких?

– Кого?

– Пчёл, что пониже живут.

– Мишутка мой, – ласково посмотрела медведица на своего выросшего с весны комочка, – ты же не думаешь, что всё всегда будет идти так, как мы хотим? Это было бы здорово, но иногда, случается, что перед нами встают препятствия и иногда они именно такие, каких мы всю жизнь боялись.

– Так бывает? – тут же перебрал в голове все свои страхи Мишутка. Вышло очень много. От непонятных ночных уханий, до мифического животного на двух ногах с громыхающей палкой.

– Конечно, – словно прочитала мысли мама, – но большинство таких страхов рассосутся сами, вот увидишь. Но некоторые придётся преодолеть самому.

– Ой-ёй-ёй! – послышалось с дерева.

– Что такое? – встрепенулась мама.

– Не могу ползти дальше, меня ужалили в нос, и слёзы брызнули! – пожаловался Пашутка.

– Пашутка....

– Ой! Ещё раз! Ма-ам, больно! Ты говорила так не будет! Кажется, прям туда же!

– Преодолеть свои страхи, когда нужна помощь, – так же ласково проговорила мама Мишутке и затем обратилась к старшему медвежонку, успокаивая его:

– Послушай меня…

Мишутка же, всегда боявшейся подниматься вверх по дереву выше, чем до второй ветки, вдруг нашёл в себе силы, как только увидел, что его брату угрожает опасность. Он подбежал к толстому стволу и, уцепившись так крепко, как только мог, пополз спасать своего храброго брата, попавшего в беду.

– Вот вы где! Паша, держись! – донеслось сверху, это был Быстрик, – ты очень сильный медведь!

– Быстрик, помоги отогнать эту… мелкоту! Ай-яй! Больно! – хныкнул Пашутка, но продолжил настырно ползти вверх, вытирая лапами слёзы. Всё же он был медведем, а не каким-то там зайцем с длинными ушами.

– Простите меня великодушно, дорогие друзья, но у меня нет такой жёсткой шерстяной защиты, как у вас, поэтому я предпочитаю оставаться на безопасном расстоянии, – прокричал откуда-то из-под небес соколик.

– Ты же сокол! Бесстрашная птица! А каких-то пчёл испугался! – крикнул Пашутка. Мама с гордостью смотрела, как оба её сына превозмогали боль, боролись со страхами.

– Вот вам, вот вам! – отмахивался Пашутка от защищавших мёд пчёл, пиная лапами воздух и постоянно соскальзывая.

Пока Пашутка вёл заранее проигранную войну с пчёлами, отвлекая их на себя, Мишутка, по другой стороне дерева подобрался к самому улью. Жужжание стало громким и грозным, предупреждающим об опасности, внушающим опасение, но тягучий, ароматный запах душистого мёда пересиливал всё и придал сил.

– Посторонись! – вскрикнул Мишутка и отмахнулся лапой так, что сбил улей.

Похожая на вытянутую юлу конструкция, являющаяся пчелиным домом, ринулась вниз, а за ней и чёрная, жужжащая туча.

– Эй, там! Аккуратней! – только и крикнул Пашутка, когда мимо уха просвистела и прожужжала вся опасность.

– Фуух, – выдохнули оба брата и рассмеялись. Мишутка от того, что на носу у его брата вспухли две большие шишки, третья уже начинала наливаться, а Пашутка от того, что впервые увидел своего брата выше себя на дереве.

– А у тебя оказывается хвостик короче моего! Отсюда хорошо видно!

– Ну, не смотри! – смутился Мишутка и заскользил вниз. Его примеру последовал и старший брат, тем более, что мама их уже звала:

– Спускайтесь скорее сюда! – кричала она, не спеша, по-деловому, раскрывая улей.

– Мам, мам! Как круто было! Видела? – первым кинулся к ней воодушевлённый Пашутка, забывший все страхи и обиды, – и у меня больно вот тут и тут! Смотри! – показал он лапкой те места, куда ужалили его пчёлы.

– Ничего страшного, в первый раз бывает, держи, вот – протянула мама лапу смоченную мёдом, – дайка я тебя.…, – медведица принялась намазывать нос сына, – Только не слизывай всё!

– Ой, как вкусно! – тут же забыв об укусах, слизал весь мёд с носа Пашутка.

Мёд действительно оказался невероятно вкусным лакомством. Вкуснее него ничего не было и быть не могло.

– Как вкусно! Как вкусно! – повторяли братья, ещё неуверенно, но уже быстрее и быстрее засовывая лапку в улей и выуживая очередную порцию. Главное в этом разорительном деле было беречь нос, от всего остального их прекрасно защищала шерсть. А пчёлы всё кружили, не мирясь с разорением их кладовой.

Медвежата были довольны, мёд однозначно стоил всех усилий по его добыче.

– Ну, всё, всё. Оставьте мёд для пчёл, – наконец проговорила мама, сама слизнув буквально пару капель, – Плохо, конечно, что мы сломали им один из домов. Надо бы его повесить.… Хотя, думаю, пчёлы справятся сами.

– Это уж точно! – поддакнул Пашутка.

Мама же их наставляла:

– Вы у меня молодцы, но ульи не всегда могут выглядеть так. Иногда они попадаются в пустых стволах деревьев, в дуплах. Тогда туда надо с огромной осторожностью засовывать лапу и лишь когда приловчитесь – аккуратно мордочкой.

По итогам операции, впервые проведённой медвежатами, практически самостоятельно, Пашутка оказался изжален аж три раза, в то время, как Мишутка отделался лишь прикушенным языком, когда он торопливо наслаждался чудесным вкусом мёда: лакомством тут же ставшим для обоих братьев самым любимым.

– Мам, мам, – когда уже шли обратно, закосалапил Пашутка рядом, – мам, а я не специально плакал! Слёзы сами выступали! Хотя было очень больно!

– Ничего страшного, иногда плакать можно.

– Правда?

– Конечно.

– И это не стыдно?

– Нет. Как это может быть стыдно, если вы показали себя такими храбрыми сегодня. Оба. Так что вы настоящие медведи.

Оба брата зарделись ярче солнца. Пашутке, благодаря трём налившимся укусам, это получилось лучше.

– Извольте заметить, – наконец-то подлетел Быстрик и сел на спину Мишутке, – что я говорил о необычайной вкусноте для вас, этой непонятной жёлтой жижи.

Пашутка лишь фыркнул. Но от соколика не укрылось счастливое выражение его мордашки. Про себя же Пашутка всё удивлялся, как такие мелкие, жужжащие пчёлы, могут быть столь же сильными, как и он – медведь.

– Быстрик, а вот ты оказывается струсил сегодня.

– Я? – распушился соколик, – да как вы могли такое подумать! Надо же! Какие невоспитанные! Кто вас научил такому? Если хотите знать…

– Трусишка, трусишка! – залились оба братика.

– Вот как?! – выдохнул оскорблённый до глубины души соколик, – Приятной ночи, господа!

И приготовился было взлетать, когда специально замешкался и покосился в сторону Пашутки и Мишутки. Те довольно улыбались:

– Хорошо, прости нас. Ты не трусишка, а самый настоящий сокол!

Быстрик, конечно, простил их. Да и как можно было не простить? Они же были самыми настоящими друзьями.

Паргай-Куорг

Начавшийся днём обложной дождь, к вечеру перешёл в июльский ливень с громыхающими небесами и яркими вспышками, контрастно освещающими скопления грозных туч, приводящими в движение на земле уснувшие тени. Стихия бушевала половину ночи, а ну утро брусничный рассвет пролился на озёрный край. Край, ставший на лето настоящей кладовой для медвежьей семьи. Он им давал всё необходимое, но потребность в познании законов тайги, отправляла медвежат на встречу всему новому. Мама не забывала обучать своих детей всем премудростям жизни, с первых дней готовя их к самостоятельности. Братья учились быстро и охотно, воспринимая жизненные уроки, как весёлую игру. Не всё давалось им легко, но подбадривая друг друга, помогая во всём – они справлялись со всё более и более сложными вызовами тайги. Разве что рыбалка, когда мама резким движением лап вылавливала из реки самых больших рыбёх, так и не могла даться медвежатам, больше расплёскивающих речную воду, без особого результата.

– Ого! – дивился в таких случаях Быстрик, когда в очередной раз, лишившись терпения, Мишутка или Пашутка со злостью кидались в реку, поднимая тучи брызг, – вы так всё реку выплесните на берег.

Пашутка лишь фыркал, продолжая бултыхаться, но Мишутка, не хотевший выплескать реку и лишиться питательной рыбы, переставал так плюхаться. Правда и его хватало ненадолго, буквально через несколько минут, поднимая миллионы сверкающих брызг, с визгами и криками, он опять носился вслед за своим братом, совершенно позабыв, что надо рыбачить.

Иногда, когда какая-то особенная, летняя леность придавливала старую медведицу, она послушно шла за своими медвежатами, позволяя им прокладывать новые маршруты или изучать старые. После нескольких неудачных первых попыток, когда братья заплутали в тайге, они, наконец, научились каждый раз безошибочно выходить туда, где висели особо большие ульи с янтарного цвета душистым мёдом. Мишутка, и без того обладавший более острым обонянием, чем его старший брат, постоянно тренировался. Вскоре, он уже за многие километры, по насыщенности запаха, определял точные размеры улья и количества мёда. Бывало так, что Пашутка обижался из-за этого, но Мишутка никогда не зазнавался и с радостью принимал помощь от него, если требовалась сила, коей Паша был наделён с достатком.

К середине палящего лета, братья научились читать и уже составляли свои сообщения на почтовых столбах, переписываясь со своими друзьями. Они не мешали основной переписке взрослых медведей, ведь все их записи находились гораздо ниже. Но если мама прочитывала их сообщения, то довольно качала головой и улыбалась: ошибок было всё меньше. Братья росли.

Однажды, когда медвежья семья удалилась очень далеко от озера, на самые окраины территории старой медведицы, чтобы обновить пахучие метки, оповещающие о том, кому принадлежат эти владения, начался сильный дождь. В общем-то, любой дождь не был страшен им, тем более тёплый летний, однако, спрятавшись под навесом тяжёлых еловых веток, медведица сочла за благо переждать. Тем более, как подсказывал ей опыт, такой дождь не мог идти долго.

И всё же она ошиблась. Прошёл один час, другой, третий, а потоки воды только усиливались. Крепчал ветер, стараясь расшатать многовековых великанов. Как волчья стая налетал он, врезаясь в самые густые чащи тайги; со свистящим завыванием уносился прочь за тем только, чтобы через минуту вернуться ещё более сильным. Извечный спор безмолвных великанов с ноющим от бессилия распаляющимся ветром разбавлялся косыми струями дождя, лишившего мир красок, смыв их.

Ожидание затянулось. Чувствуя спокойствие матери, братья не боялись. Наоборот, разрыли всё в округе и съели всё, что можно было съесть. Теперь они свернулись клубочком рядом с мамой.

– Мам, а мы долго ещё будем? – осторожно спросил Мишутка.

– Потерпите, дети, – ответила она. – Мы можем переночевать и здесь.

Братья вздохнули. Никто из них не хотел здесь оставаться.

– Почему? – возмутился Пашутка, – Нельзя вернуться к озеру?

– Но ты же видишь, какой идёт дождь. Мы не сможем дойти, наверняка тот ручей, что мы проходили, уже разлился в бурную реку. Будет опасно его переплывать. Ишь, погода как разыгралась. Силу свою показывает.

– Куда ей до нас, – как-то грустно прихвастнул Пашутка. Он весь промок, как и его брат. Ель, насквозь промоченная разошедшемся ливнем, уже не спасала.

– Дети, – вдруг вспомнила медведица, – что мы тут стоим, как неприкаянные? Неподалёку же есть одна пещера, в ней мы сможем удобно переждать. Так, все за мной! – бодро закончила она.

Пещера, помещавшаяся в отвесной скале, служащей естественной границей территории медведицы, действительно находилась близко. Вскоре семья, без приключений, добралась до неё.

Вся она была устелена мхом и хвойными ветками: это заботливая медведица ещё в прошлом году приготовила, как раз для такого случая. Внутри было сухо и тепло – прогретый солнцем камень остывал медленно, в то время как стремительно опустившиеся сумерки среди дня и усиливающийся дождь, всё больше напоминавший сплошную отвесную стену, охладили воздух, в лесу стало довольно прохладно.

Начали сверкать разряды молний. С глухим грохотом небесные взрывы докатывались до пещеры, приютившей маму с медвежатами. Медвежатами уже взрослыми, так они считали, но всё равно от каждого нового раската, громче предыдущего, их хвостики подрагивали, а сами они теснее прижимались друг к другу.

Старая медведица лизнула холку каждого своего сыночка.

– Ну, мам! – не забыл возмутиться Пашутка и тут же сжался от обвалившегося на землю грохота, сотрясшего своды пещеры.

– Комочки мои, а хотите, я расскажу вам очень древнюю историю, уходящую в самые истоки нашего появления на свет?

– Хотим! Ага! – тут же развеселились братья, до этого с грустными мыслями смотрящие на тусклый выход из пещеры.

– Тогда, – медведица улеглась на спину, – усаживайтесь поудобнее и слушайте.

Второй раз повторять было не нужно. Братья мигом окружили маму с двух сторон, она обняла их, и они погрузились в сказочный мир медвежьих легенд.

– Я услышала её от своей мамы, а та от своей и так далее на тысячи и сотни тысяч зим в глубину веков. Ещё даже не появился тот жёлудь, что дал бы жизнь прапрапрадедушке самого старого, самого древнего дуба во всей Тайге.

– Ого! – выдохнули братья. Так много лет! Вообразить сложно.

– Именно в такие стародавние времена и начинается легенда. Тогда по Земле не ступала лапа ни одного медведя. Было много разных животных, даже таких, какие давно уже не существуют, оставив о себе лишь зыбкую память в сказаниях, ставших мифами.

Однако уже тогда жили пчёлы. Они были очень похожи на современных, но были гораздо крупнее. Они так же строили ульи, собирали питательную пыльцу с цветков и производили из неё янтарный нектар – мёд. И им жилось так хорошо, что постепенно их стало очень много. Даже самые грозные, на тот момент животные – древние дикие кошки, размерами, как два тигра, с выступающими изо рта клыками, что три моих когтя, – стали их бояться. Эти жужжащие полчища летающих жал, буквально жить не давали остальным обитателям тайги.

Проблема стала настолько большой, что был созван первый и единственный раз совет всех животных. Туда пришли и родичи современных тигров, и древние волки, и белки, и все-все грызуны, и птицы, и змеи, и гордые олени с сильными лосями, уже тогда вышагивающие с высоко поднятыми рогами, и даже мамонты.

– Мамонты?

– Да. То были удивительно огромные животные. Они были добряками, но обладали невероятной силой и в ярости могли наломать много бед. А ещё всё их тело было покрыто длиной шерстью, а нос их был столь же длинен, как толстая, ленивая змея, растянувшаяся на солнце.

– Ой, он так же шипел и кусался?

– Нет, то же была не змея, просто нос их, называемый хоботом. На самом деле они были очень миролюбивые. Говорят, что где-то их помельчавшие предки до сих пор ходят в далёких тёплых краях, только лысые. Какими были вы, когда родились, – улыбнулась медведица.

Братья живо представив себя лысыми, покатились со смеху. Как бы глупо они смотрелись, если бы остались такими!

– Ну-ну, – добродушно отозвалась медведица, – так бывает. Оказалось, что шерсть им больше не нужна, ведь там где они живут сейчас, зима никогда не наступает, вот они и избавились от лишнего.

– А что дальше, мам? – спросил Мишутка.

– А дальше все: и хищники, и травоядные, стали держать совет как быть дальше. Пчёлы так обнаглели, что налетали огромными чёрными тучами и буквально заставляли убегать, поджав хвост, даже грозных снежных барсов, а ведь тех опасались сами саблезубые кошки. Предложили справиться с ними мамонтам, но те отказались. Длинная шерсть хорошо их защищала и так, а лезть на рожон они не хотели. Тогда предложили отважным горным барсам, но и те отказались, ведь жили они высоко в горах, куда пчёлы ещё не успели добраться, и спускались вниз очень редко. Им проще было избегать встреч, что кошкам не трудно, с их бесшумностью и хитростью….

– Мам.

– Да, Миша.

– Я вот не пойму: а почему пчёлы так себя вели?

– Ну, за ними никто не охотился, их было много, а цветов было ещё больше. Буквально всё в мире было усеяно цветами. А так как никто не составлял им конкуренцию, то они беспрепятственно пополняли свои запасы, плодились, и им требовалось всё больше и больше мёда, а для этого они увеличивали свои ульи, и так продолжалось из раза в раз. Они, может быть, и сами были не рады этому, но их природное трудолюбие не позволяло отсиживаться дома. Это было для них так же невозможно, как нашему Пашутке, спокойно пройти мимо удобного для лазанья дерева, – в этот момент Мишутка пихнул брата в бок и широко улыбнулся, тот показал язык, – Вот они и завоёвывали всё новые территории, притесняя других животных.

Совет продолжался. Прошло много часов, но звери так и не смогли прийти к общему мнению. Никто не хотел идти в открытую войну с мелкими насекомыми, способными организовываться в целые армии. Ведь их маленькие, но такие острые жала, проникали всюду, прятаться было негде. Разве только в воде. Но долго ли можно находиться в воде без воздуха?

Тогда одна птица взяла слово. Моя мама, как и её, не запомнили, кто это был. Её раньше никто не видел и, кажется, появилась она из ниоткуда. Внимательно осмотрев всех собравшихся, она предложила создать нового животного, способного обуздать трудолюбие пчёл. Её тут же было хотели поднять на смех, но она говорила так убедительно, что к ней стали прислушиваться. Оказалось, что когда-то, давным-давно, она пролетала мимо Высоких гор, и познала там тайну сотворения. «И что же требуется от нас?» – спросил барс.

«Немногое, – отвечала странная птица, – нужно всем вместе создать сильное, храброе животное, которое не побоится вступить в противостояние с пчёлами». «Оно уничтожит их раз и навсегда?» – спросил кровожадный волк. Птица, расправив свои могучие крылья, загородившие солнечный свет так, что на время опустились сумерки цвета волчьей шерсти, грозно посмотрела на него: «Нет. Мы не будем уничтожать пчёл!». «Но мы собрались здесь, для того, чтобы найти способ это сделать!» – рыкнула пантера. Их семейству досталось больше всех, ведь пчёлы прогнали этих больших кошек с исконных территорий, теперь им приходилось скитаться и терпеть нужду, голодать.

Пашутка с Мишуткой слушали затаив дыхание и перед глазами у них всплывали картинки давно канувшего в историю события, свершившегося в тайге. Может быть, даже где-то совсем недалеко. За тем хребтом, что виднеется в ясный день, из-за которого ночью всходит луна. Интересно, а видела ли луна тот совет? А солнце? Могут ли они вот так рассказывать, как и мама сейчас? Тысячи, тысячи мыслей успевали оплетать силуэт ожившей легенды, наряжая её тайной.

Старая медведица продолжала:

– «Мы не будем уничтожать пчёл, – повторила с высоты смелая птица, вернувшая солнечный свет, – ведь без пчёл не проживут цветы. А без них не будет пищи другим птицам и насекомым, и в конечном итоге – вам всем». Звери задумались, ведь птица была права. Она же обводила своим зорким взглядом собравшихся. Другие птицы с завистью смотрели на неё. Никогда раньше не видели они такую в небе. И откуда пришла? Размах крыльев её достигал двенадцати метров, перья её были цвета огненного солнца, опускающегося в глубины океана, клюв, что огромный, крепкий камень, а глаза точно насквозь видели каждого собравшегося. На спине же виднелись три ярких пятна, как звезды в небе. «И что же тогда делать?» – спросили её.

«Мы создадим такое животное, что сможет обуздать неукротимый рост пчёл, при этом оно будет заботиться об их сохранении, ведь мёд – будет его самым любимым лакомством». «Лакомством?» – переспросил мамонт, да этого мирно спавший в сторонке. Его не впечатлили размеры птицы. Мамонтов вообще мало что впечатляло. Они любили стужу, мороз и бескрайние снежные просторы севера. Всё это он и видел сейчас во сне.

– Медведи! Это же мы, мы! – возликовал Пашутка.

– Да всё верно, но не забегай вперёд, малыш.

– Ой, прости-прости, – возбуждённо извинился он и подмигнул Мише, – сейчас про нас будет, – довольно шепнул он.

– «И как нам создать такого?» – спросили собравшиеся звери. «Мне нужно, чтобы каждый из вас собрал в этот узелок, сплетённый из крепких трав, что я принесла, все ваши полезные качества, какие могут пригодиться будущему животному для жизни». Начались бурные обсуждения, каждый хотел, чтобы его участие было самым весомым. Поэтому вскоре мешочек заполнила целая гора качеств, сделав его неподъёмным. Однако звери не думали о том, что если создать такого животного, то он вскоре вытеснит их всех самих. Останется один. Однако птица это знала. Она тщательно выбрала именно те, которые позволят новому зверю занять свою нишу в природе, разнообразив её, не поломать присущей ей хрупкости, что чуть было не сделали пчёлы.

От мамонтов птица взяла крепкую шерсть, чтобы защищали от холодов и добродушие; от барса – проворность; от пантеры – скорость; от ловких грызунов – возможность лазить по деревьям и рыть глубокие лазы-берлоги; от оленей – слух; от себя она добавила чувствительный нюх, чтобы была возможность учуять мёд на больших расстояниях; от волков – сообразительность и силу; а от человека, чьи предки тоже присутствовали там – цветное зрение, чтобы была возможность отличать съедобные ягоды и корешки от несъедобных, и ласковую заботу о потомстве. Сверху положила капельку мёда, заботливо прихваченную с собой.

«Теперь остаётся самый главный вопрос», – после того как всё тщательно было упаковано сказала птица. «Какой же?». «Как мы назовём нашего нового брата?». Совет притих и тут, детёныш человека, а тогда они ещё не разучились говорить по-звериному, сказал: «Мёдведь». Но зверям послышалось «Медведь». «Медведь?» – переспросили они. Немного подумав, малыш согласился, что так будет лучше. «Дя! – звонко ответил храбрый детёныш, – Медведь – ведающий мёд». Так и порешили.

Бережно взяв узелок в клюв, птица взлетела к небесам. Больше её никто и никогда не видел. Зато, как только она скрылась в высоте так, что её перестали различать даже самые зоркие из зверей, набежали тучи и полил такой сильный дождь, как сейчас. Он мигом разогнал собрание. Громыхнул гром с такой силой, что задрожала земля, а в грохоте его отчётливо послышался рёв первого рождённого медведя, ступившего на Землю. То был Паргай-Куорг – наш прародитель.

С той поры прошло столько времени, что земля, по которой ходили те звери, присутствующие на совете, скрылась под тысячью тысяч слоёв трав. Но где-то в глубине тяжести веков, земля помнит его поступь. Поступь первого медведя – Паргай-Куорга, чей дух сохраняется внутри каждого из нас.

Старая медведица замолчала. Братья с восторгом смотрели на неё. Так вот откуда они появились!

– Вот такая легенда, гласящая, откуда взял истоки наш род. Поэтому не бойтесь грома – именно он наделил вас тем рёвом, которым мы так известны.

И словно в подтверждение её слов раздался небесный грохот. Гром. Но теперь медвежатам было совсем не страшно. Ведь это дух Паргай-Куорга гулял по тайге. Их дух.

*******

На следующее утро солнце длинными лучами заглянуло в пещеру, где спали, прижавшиеся друг к другу, медвежата. Мама их давно проснулась и уже успела позавтракать.

– Подъём, мои сладкие, – заботливо растолкала она комочки. Но поднял их не ласковый голос мамы, а запах свежего мёда, который она принесла.

Всю дорогу до озера медвежата соревновались, кто громче заревет, и гадали, так же страшен их рёв сейчас, как и Паргай-Куорга. И слышен ли на всё тайгу, или надо подрасти ещё.

На опушке у озера, старая медведица, почувствовав тревожащее беспокойство ещё несколько километров назад, повернулась к детям:

– Тише, – сказала она, – побудьте здесь. Никуда не уходите.

– Мам, – позвал было Мишутка, но она лишь поднесла лапу к губам и осторожно вышла к берегу.

Медвежата, поняв, что произошло что-то не хорошее, прижались спиной к толстому дереву и друг к другу. Они навострили все свои чувства, выглядывая, выслушивая и вынюхивая, где их мама.

Когда им показалось, что прошло никак не меньше, чем полдня, она показалась из-за дерева, спрятавшего их.

– Пойдёмте, я должна вам кое-что показать.

– Мам, мам!

– Ма-а-ам! – закосолапили братья за ней, но она тревожно молчала. В последний раз они видели её такой настороженной и угрюмой в тот день, когда повстречались с чужаком.

Подойдя к песчаному берегу, медведица остановилась. Следом встали испуганные братья.

– Вот, смотрите, – показала она на песок.

На нём отчётливо виднелись свежие, оставленные никак не больше двух часов назад, следы какого-то большого зверя. Такого большого, что медвежата могли спокойно поставить в его след все свои четыре лапки.

След состоял из четырёх пальцев с ясно отпечатанными когтями, и большой подушки посередине.

– Мам, чьи это? Совсем не похожи на медвежьи.

Старая медведица показала на ленту следов уходящую в тайгу.

– Волчьи.

Предвестник чужака

Новость о появлении одинокого волка взбудоражила всех медведей в округе. Никто раньше такого не видел. Ведь серые всегда живут стаями. Но этот… Он был один, избегал встреч со своими сородичами, да ещё размеры его были такими, что трудно было вообразить всю опасность, какая исходила от него.

Что было тревожнее всего – уходить он не собирался. Следы его медведи стали замечать то тут, то там. Словно что-то вынюхивал, разведывал. Было ясно, что он готовился к чему-то. Ещё больше страшной загадочности привносило то, что рядом с волчьими следами неизменно присутствовали следы того самого чужака. Самые чуткие медведи обнюхивали их, стараясь определить по запаху – кто же он. Но ни у кого не получалось. Его следы отдавали сыростью, холодом, не была и намёка на привычные медвежьи запахи, «точно воющий ветер среди мрачных скал», – шёпотом делились между собой встревоженные взрослые. Будто то и не медведь был вовсе, а какой-то неизвестный никому зверь, маскирующийся под него.

Продолжить чтение