Читать онлайн Узник старой башни бесплатно

Глава первая. Поход в старую крепость

Котёл был очень тяжелый, основательно закопченный снаружи и с остатками пригоревшего жира внутри. Парнишка тащил его перед собой, мучительно выгибаясь в пояснице. В ней уже давно сидела тупая боль от постоянного непосильного напряжения. Он был для своих пятнадцати зим вполне крепкий, с почти взрослыми от трудной работы руками, но такой груз впору было вдвоем таскать. Парнишка выволок ношу на задний двор и с облегчением опустил её на землю. Там уже была приготовлена бадья с речным песком и ведро воды для ополаскивания. Он облегченно вздохнул и принялся отскабливать остатки пищи, привычно не обращая внимания на ощущения в спине. Но попутно все же прикидывал, как бы половчее перехватить котёл, когда придётся нести его обратно – благо с чистым это будет поудобней.

Парнишку звали Варко. Это было не совсем верно, скорее переиначено, чтоб легче окликать: не трудить же себя ради презренного. Дело в том, что Варко был рабом. В неволю попал уже и сам не помнил, когда – совсем малой был. Близких рядом не случилось, так что полным именем величать было некому.

– Фу-у, опять в грязи возишься, и сам вон уже весь чумазый. Не надоело? – немного ехидно прозвучал за спиной нежный голос.

Варко оглянулся: на нижней ветке раскидистой сосны сидела и болтала ногами девочка примерно одного с ним возраста: обычная такая, с веснушками. Разве что сарафанчик будто из травы сплетен, на других такой не увидишь, да венок на голове шибко причудливый – поди выплети такой. А ещё Варко не помнил, чтобы этот венок хоть раз свалился, даже если девочка вверх тормашками на ветке повисала – что очень любила. Звали её Альма.

Парнишка пожал плечами:

– Что делать? Приходится. Голодным ходить не хочется, за просто так хозяин кормить не будет. Ещё и поколотит.

– Хо-о-зя-я-ин, – насмешливо протянула девочка. – И как тебе только нравится подчиняться всяким. Я вот никого не слушаю, никто мне не указ. Вот ещё!

– А мне и не нравится, – пробурчал Варко, обиженно отвернулся и продолжил тереть котёл пригоршней песка.

Сзади некоторое время молчали, потом послышался звук ударивших в землю ног. Прошуршали шаги, и на уже довольно чистый чугунный бок упала тень.

– Хочешь, воды полью, чтобы быстрее получилось, – примирительно спросила Альма.

– Да ладно, не надо. Уже почти закончил, – и Варко почесал грязной от сажи рукой вдруг раззудевшийся, ещё не совсем заживший шрам на лбу.

– Ой, что это у тебя? – поинтересовалась девочка.

– Да вот, хозяин сердился, что на речку сбежал, – нехотя ответил Варко, не пеняя конечно тем, что с Альмой как раз и сбежал. – Ерунда, не о чем говорить, подумаешь – ссадина.

Вопреки показному небрежению, шрам неприятно напоминал о жёсткой оплеухе: больше не болью, а тем, как захотелось от неё спрятаться, как тело само скрутилось беспомощной позой. Нет, чтоб броситься, зубами вцепиться и будь что будет. Но по-другому вышло.

А сколько еще подобных отметин пряталось под ветхой рубахой? Он встал, и слегка припадая на одну ногу пошел к ведру с водой: в горле пересохло. Всё это были памятки о прошлой веренице его владельцев: хромота, рубцы, криво сросшийся указательный палец на левой руке. От них тянулись ниточки к засевшему в костях страху, унизительному ощущению слабости и невозможности дать отпор. Такое принуждало временами крючиться в ожидании неминучей боли, сжимало все в груди, ковало тело хлеще черного железа.

Нынешний владелец тоже был лютый, скорый на тумаки и чёрную брань, и очень не любил слишком сметливых рабов. Сметливый раб, он что, спокойно не сидит, так и норовит наскрести себе на выкуп. Закон этих мест позволял ничтожному на людях дать хозяину меру честного серебра и тот не смел отказать в воле. Разве что свидетель объявится, что деньги кривым путём достались, но и того проверят.

А Варко был как раз из таких: смышленый, любознательный. Его пытливый ум многое подмечал и понимал, ловко складывая найденное в одну картинку, а руки постоянно тянулись что-то мастерить, да такое, что каждый дивился. А там, где интерес, там и монету не жалко. От такого недалеко до выкупа, вот и лютовал хозяин, чуть что – в кулаки. Выбить волю, в грязь загнать, чтоб головы на смел приподнять, на тощем животе ползал, от черной работы глаз не отрывал, красоту чтоб даже не смел творить, не то, что людям показывать.

Перед глазами, как наяву возникла втоптанная в навоз скотного двора мешанина тонких прутиков. Во рту вдруг всплыл солоноватый вкус, будто это произошло только что. Варко даже машинально утер нос и глянул на свои руки, ожидая увидеть алые разводы. В тот раз жёсткая оплеуха в кровь разбила нос и губы, бросила навзничь, а хозяин, не удовлетворившись повергнутым наземь рабом, остервенело топтал созданное без его разрешения. А ведь корзина вышла удивительно хороша: такие любят брать рачительные хозяйки для домашней необходимости – и крепкая, и с узором необычным. Варко сам его придумал, а как плести на ежегодной ярмарке подсмотрел у приезжего умельца. Да, пожалуй, такое имело бы спрос, и могло здорово пополнить «вольную» кубышку. Вот только тайком такую поди сделай, не забавка детская, в лохмотья не спрячешь.

Варко тряхнул головой, гоня неприятные воспоминания. От них поедом ела досада: столько сноровки в руках, взгляд на красоту наметан, а страх держит, тисками в груди откликается.

– Ну, ты скоро там? – заканючила Альма. – Скукотища же смертная! А я тебе такое предложить хотела!.. – Варко заинтересованно посмотрел, но девочка демонстративно замолчала, оглядывая высокий забор из дикого камня.

Парнишка вздохнул и принялся ополаскивать результат своего труда: в целом котёл был очищен. Надо было ещё уволочь его наверх, но Альма тогда могла обидеться и исчезнуть, как было не раз. «Ладно, – подумал Варко. – Что ему будет? Дождём размочит? Ага! Ещё чище станет. Потом утащу, может никто и не заметит».

– И что там у тебя за предложение? – спросил он вслух.

Альма глянула делано-надменно:

– Ну хорошо, раз ты всё-таки отвлёкся от своего любимого рабского труда… – и девочка шустро забралась обратно на дерево, а с него перескочила на забор.

Варко всегда поражался, как у неё это получается, словно она кошка, а не человек. Хотя, если честно, он точно и не знал, кто Альма на самом деле. Венок этот её, платье, ловкость. Появляется неизвестно откуда, пропадает не пойми куда. На вопросы об этом девочка отвечала туманно, если вообще снисходила до пояснений. У самого Варко были подозрения, что она какой-нибудь лесной дух, но это его не пугало. Люди вон злые бывают, это он знал точно, а духи… Вроде тоже разные, как люди рассказывают, но по крайней мере с Альмой было всегда интересно и увлекательно, необычно. Даже простые, казалось бы, вещи выглядели по-новому.

Например, потянет его Альма на мостки, где рыбаки пристают. Не, конечно любопытно увидеть, как корзины с блескучим уловом выгружают, послушать пропахших морем добытчиков, таких больших и сильных: байки их да новости всякие. Но это привычно. Так нет же, Альма обязательно углядит особый узор в том, как бросили сети, такой, что специально поди еще придумай. Или сочинит какую-нибудь историю про морского царя, у которого неведомые боги – рыбаки, – похищают подданых. Мокрая галька с ней начнет переливаться настоящими самоцветами, а кряжистая сосна окажется застывшим змеем из древних времен.

В памяти вдруг всплыло:

– Лодка? Ты что? Совсем ничего не видишь? – прям перед носом Варко очутились широко открытые глаза Альмы, которые были полны завораживающим и немного пугающим огнем.

Она говорила это всё загадочным шепотом, с таким выражением лица, будто доверяла ему малоизвестную и загадочную тайну.

– Это же морское чудище. Помнишь шторм, который был неделю назад? Вот его и выбросило, а звери обглодали. И скорей всего дух этого чудища бродит где-то рядом, жаждет схватить неосторожного и утащить в пучину, – Альма демонстративно прислушалась и начала осторожно озираться.

Варко и впрямь как наяву видел в оголившихся шпангоутах лодки ребра мощной грудной клетки. Разные бродяги, ободравшие ветхие доски обшивки на костры, предстали падальщиками, терзающими тело погибшего гиганта.

Внутри каркаса из отбеленных солнцем дуг что-то было. Варко полез смотреть и обнаружил старый, покрытый ржавчиной якорь.

– Понятно! Это не ураган – его кто-то поймал на крючок. Видишь, чудище проглотил его, и он застрял у него в желудке. Это еще хуже, значит оно будет мстить. Возможно, вообще всем людям. Будет, не просто утаскивать на глубину, а еще станет там дожидаться, пока из человека криком выйдет весь воздух, потом залезет склизким студнем внутрь, поддержит своей магией жизнь и заставит наблюдать, как разные рыбы и крабы обгладывают уже его кости, – зловеще подытожил Альма.

В это время на солнце набежала тучка, стало сумрачно и неуютно, потянуло ледяным ветерком,. Варко тревожно заозирался, ему показалось, что в тени густого кустарника кто-то есть, он пристально всмотрелся, охваченный дурным предчувствием.

– Бу! – вдруг резко прозвучало у него над ухом, так, что у Варко аж в груди захолонуло. Он подскочил, обернулся и увидел хохочущую Альму. Парнишка чуть погодя и сам рассмеялся.

– Уф-ф, давно так не веселилась, – принялась отдуваться через некоторое время Альма. – Да не будет оно никому мстить, на суше у морских нет силы. Но с лодкой его больше не путай, понял?

Варко почти серьезно кивнул. Он правда и сам уже не мог смотреть на остов старой посудины, как на нечто сотворенное человеком. Что-то будто стронулась, приоткрылось, глаза стали видеть невидимое. Такова была Альма.

После подобных прогулок Варко особенно удавалось смастерить что-нибудь эдакое.

Парнишка, последний раз глянув на котел, последовал за Альмой: тем же путем – сперва на дерево, затем на забор, а там уже и на обратную сторону, хватаясь за выступы камней. Получилось не так ловко, но цель была достигнута: Варко вырвался за периметр хозяйской ограды. Впереди открывался путь к увлекательным приключениям, в наличии которых парнишка не сомневался – Альма же.

К слову сказать, девочка не особо его ждала: ее длинная коса уже мелькала довольно далеко среди гранатовых деревьев, что росли вокруг поместья хозяина. Варко пришлось поспешить, чтобы не отстать. Когда он поравнялся с Альмой, та глянула на него и сказала:

– Ну ты копуша! Еще б немного, пришлось бы мне одной к старой крепости идти.

– Старой крепости? Э-э, а что за крепость? – заинтересованно уточнил парнишка.

– Все тебе надо знать! Увидишь, когда время придет, – обрезала расспросы Альма.

Варко конечно было интересно об этом поговорить, но настаивать он не стал: знал, что толку не будет. Альма если не хотела чего-то рассказывать, молчала, несмотря на уговоры.

Гранатовый сад закончился, тропка пошла в гору. Временами приходилось буквально карабкаться с камня на камень, рискуя поцарапать острыми иглами стелящегося всюду невысокого кустарника. Наконец вверх по склону в нагромождении скальных отломков наметилось присутствие человеческой руки: стали угадываться линии разваленных временем остатков каких-то сооружений. Но чем дальше они продвигались, тем больше было уцелевшего. В конце концов они остановились перед лишь частично разрушенной надвратной башней с расходящимися по сторонам щербатыми стенами. Самих створок уже не было, как и решётки. Мост, который был опущен через почти засыпанный ров, уже вряд ли можно было поднять: цепи и механизм покрылись сплошной коростой ржавчины.

– Ну что, не побоишься внутрь зайти? – ехидно поинтересовалась Альма.

– А что там может быть страшного? – спросил Варко, сам лихорадочно вспоминая всякие россказни про заброшенные замки и населяющие их духов.

Из всего исходило, что с одной стороны не хочется лезть в эти развалины. В то же время было жутко интересно: вдруг там, где-нибудь сокровища припрятаны – пригодились бы на выкуп.

– Может и ничего, а может всякое. Пока не зайдешь – не узнаешь, – ответила Альма.

Варко двинулся в проём арки. Уже зайдя внутрь, в ее тень, оглянулся: девочка куда-то пропала. В целом это было для нее свойственно. Он немного покричал, зовя ее по имени, и решил пойти исследовать старую крепость один – не возвращаться же, не посмотрев хоть краешком глаза.

Квадратный дворик сразу за воротами был частично засыпан остатками деревянных балок и обломками стен. Больше в нём ничего интересного не наблюдалось. Разве что крапивы на суп надергать. Дальше был проход во вторую линию ограждения крепости, а за ним открывалось пространство с постройками явно хозяйственного назначения. Здесь тоже царило запустение: наверное, Варко был не первым, кто сюда сунулся. Мысли о сокровищах несколько потускнели: так, хоть что-то бы малость полезное найти. Парнишки немного побродил, угадывая, где здесь была конюшня, где кузница, где жил рабочий люд, затем посмотрел на донжон. Тот был обнесён ещё одной стеной и возвышался угрюмой громадой, как изрядно потрепанный в битве, но до сих пор не сломленный бывалый воин.

Варко с опаской двинулся в его сторону: всё же если и искать здесь чего, то явно в сердце этой старой крепости. Он медленно шёл, стараясь не издавать лишнего шума. Пройдя последним проёмом для давно отсутствующих ворот, Варко приблизился к донжону. Вход в него находился на высоте трёх человеческих ростов, под ним на земле лежали остатки истлевшей лестницы и часть рухнувшей, истонченной непогодами верхушки. На первый взгляд забраться внутрь не было возможности. Варко двинулся кругом основания башни, пробираясь меж обломков, в надежде обнаружить другую дверь, пониже. С этим не повезло, но на задах донжона, цоколь его в одном месте был проломлен, словно некая дрожь или подвижка скального основания сместила породу и с легкостью порвала фундамент мощного сооружения. Провал чернел кромешной тьмой и вёл куда-то вниз.

Варко охватило двоякое чувство: при мысли сунуться в эту расщелину тело сжималось, хотелось подвывать от страха и тотчас бежать прочь; в то же время неудержимо тянуло выведать возможные тайны старой крепости. Особенно манило тем, что вот, казалось бы, недосягаемо пробраться внутрь – мыслимо ли, вход на такой высотище, без лестницы и башня на совесть сложена, пальца не сунешь меж каменных блоков, – и тут же такая лазейка. Аж дрожь берет от азарта. Вдруг первый он додумался вкруг пойти, кому охота ноги ломать по обломкам? Или трещина только на днях случилась… Все-таки интерес пересилил, и Варко начал, осторожно ощупывая путь, пробираться в нутро донжона.

Было темно, ноги неуверенно ступали по грозящей переломами поверхности лаза, руки хватались за холодный и осклизлый камень. Постепенно глаза маленько свыклись, но ясно что-то различить осталось невозможным. Наконец Варко ощутил, что добрался до ровного основания: судя по еле видным очертаниям он стоял на лестнице. На нее трещина в породе почти не повлияла, так, малость перекосила ступени в одном месте. Дальше можно было двинуться вверх или вниз. Немного подумав, выбрал второе: где ж еще прятать самое ценное, если не поглубже? Идти стало легче, по обеим сторонам раскинутые руки касались выглаженных стен, но вот беда – свет совсем иссяк. Варко пожалел у своей недальновидности: мог бы и огня прихватить, а то пройдешь мимо клада, под самым носом не заметишь. Но эти мысли он так и думал, на ходу, продолжая все так же спускаться, уже потеряв счет пройденным шагам. Есть вообще дно у этой башни?

Поверхность под ногами перестала проваливаться очередным перепадом ступеней, руки вдруг потеряли стены коридора: похоже те разошлись по сторонам. Варко остановился и прислушался, вглядываясь слепыми от мрака глазами в пространство. Здесь была некая неправильность, не соответствие тому, что он почувствовал, когда погрузился в темноту расщелины. Наконец парнишка понял, что внесло этот разлад: впереди веяло сухостью и теплом, как в хорошо протопленном помещении, тогда как на всем пути внутри башни было влажно и промозгло. Так же в воздухе витал незнакомый запах: не противный, тоже связанный с чем-то разогретым, но никак не приходящим на ум. Но откуда здесь это?

Вдруг резко накатило ощущение чьего-то присутствия, отголосок шелеста, скрипа. Впереди звякнуло и скрежетнуло железом по камням. Варко уже почти сиганул обратно вверх по лестнице, но почему-то замер. Привычное состояние страха не спешило захлестывать сознание паникой и спазматически сжимать грудь. Была лишь щекотка некого чувства, которое держало парнишку в состоянии чутко взведенной пружины, готовой мгновенно бросить в любую сторону, но отсутствовало желаниеслепо бежать или прятаться.

– Альма, это ты опять меня пугаешь? – невольно спросил парнишка, но никакого ответа не дождался. В конце концов он выдохнул и осторожно сделал несколько шагов вперед.

Темнота некоторое время молчала, затем опять завозилась шелестом, шуршанием, зазвенела чем-то похожим на звук волочащейся по камню железной цепи, скрипнула щебнем под тяжелыми шагами, в ней будто кто-то вздохнул. Варко опять в нерешительности остановился, очень не хватало хоть маломальского освещения. В этот момент во мраке что-то вспыхнуло, но тут же погасло, оставив в глазах Варко мельтешение цветных пятен. Одновременный взрыв шороха и звона металла стегнул по нервам и, без всякой паузы, будто эти звуки стали материальными, нечто подсекло упругим ударом ноги парнишки. Все вокруг завертелось, Варко на какое-то время словно потерял осознание происходящего. Только лишь старой занозой зудела мысль о проклятой железке, что держит и так больно давит – левая лодыжка отозвалась саднящей болью, – а ещё очень сильно хотелось увидеть небо. Тут же следом пришло недоумение: я ж на правую хромаю? А вверх вот только утром смотрел: так себе погодка, тучами всё обложило. Откуда всё?.. Тут же опять все замелькало, что-то происходило, он вроде двигался, бежал, карабкался, но как в тумане, ничего не понимая. Потом все остановилось, точнее остановился сам Варко: он обнаружил себя уже снаружи, у стены донжона. Ветер слегка шевелил его волосы, словно успокаивая, а Варко жадно втягивал кажущийся таким вкусным воздух и словно впитывал взглядом небесный простор. Было немного странно ощущать такое, словно он пробыл в подземелье целую вечность.

Парнишка ошеломленно потряс головой, пытаясь прийти в себя, с опаской глянул на разлом: в его темноте все было недвижимо, никто не лез и было тихо. «Показалось?..» – машинально, сам не веря в такое, подумал Варко.

– Чего такой встрепанный? Нашел что-то? – выдернул из ступора голос Альмы.

Варко завертел головой и увидел ее на верхушке наполовину осыпавшейся стены: девочка сидела и беззаботно болтала ногами, держа в руках букетик горных цветов. Парнишка что-то неопределенно промычал, не найдясь с ответом. Альма хмыкнула и ловко соскочила на землю.

– Пойдем уже, чего застыл? – позвала она и направилась к проему ворот.

Варко шел, обдумывая, что же все-таки произошло. Одновременно он будто заново оглядывал всё вокруг, словно темнота подземелья обострила восприятие: смотреть было, как поглощать вкусную пищу, смакуя кусочек за кусочком. Перед ним мерно покачивалась коса Альмы, шурша по материалу платья, когда она всячески преодолевала возникающие на пути препятствия. Это успокаивало и еще подводило мысли к некой грани понимания. Девочка вдруг стремительно оглянулась, словно неожиданно захотела увидеть Варко или кого-то еще, но тут же отвернулась обратно. Взор ее при этом, казалось, сверкнул, а заплетенные волосы хлестнули гибким хвостом. «Глаза! Это были глаза!» – вдруг ясно подумал Варко, тут же кое-что предположив и о том, что сбило его с ног. Но в этом надо было еще разобраться, а желательно рассмотреть.

– Надо вернуться туда со светом, – произнес он.

Альма еще раз внимательно взглянула на Варко и прокомментировала:

– Ты знаешь, я бы так не спешила. Не всем такое приятно.

Варко до конца не понял, что она имела в виду, но задумался.

Глава вторая. Знакомство

Брошенный котёл не остался незамеченным: сразу по возвращению Варко узнал, что только необычайная занятость хозяина уберегла его от наказания – после сытного обеда изволил почивать господин, а так бы не миновать рукоприкладства. Но кара не отменена – отложена. Всё это ему с ехидством доложил эконом: вредный старикашка, с вечно желчным лицом и подозрительностью во взгляде.

Варко неожиданно спокойно это воспринял, пожал плечами и все-таки поволок злополучную посудину на кухню. То ли вся его задумчивость смягчила ощущения, то ли ещё что, но это удалось на удивление легко, словно вместе с сажей и подгоревшим жиром с котла смылась значительная часть веса, хотя сколько там было той грязи – так, ерунда. Все так же погруженный в размышления он шел к просторному сараю: рядом с постройкой ждало топора изрядное количество сосновых чурок, уже напиленных в размер печи. Внезапный толчок в спину грубо выдернул его из мыслей, чуть не сбив с ног. Варко аж пробежал несколько шагов, аккурат до дровяной кучи, и обернулся: на него тусклым взглядом взирал здоровенный не по годам детина, сын хозяина. Раб не помешал ему, так, привычка была топтать тех, кто слабее. Такое происходило не впервые, переросток регулярно подкарауливал Варко: то под руку толкал, когда он нес жбан кипятка; то на лестнице норовил с ноги сбить, да тоже с «опасным» грузом; то, как сейчас, сзади пихал, аж зубы лязгали.

Обычно в таких случаях голова сама забито опускалась, пальцы покорно собирали черепки от разбитой посуды, тело привычно сжималось от боли и унижения. Варко, сам не сознавая, презирал себя за это, долго носил потом внутри сцены, как мог бы он ответить обидчику, но так ничего и не меняя впоследствии. В этот раз он почему-то не потупился, – с удивлением, словно со стороны, наблюдая за собой, – а напротив вперился в детину, в стылые лужицы его взгляда. Ледок в этих лужицах вдруг подтаял, дрогнул и сменился неуверенность и чем-то еще – Варко не сразу понял, да и не поверил бы в такое. Хозяйский сынок забегал глазами от лица раба куда-то вниз и обратно, наконец остановил их. Варко неожиданно обнаружил, что рука его мимо его сознания опустилась на ручку топора, воткнутого в колоду. Как будто кто-то другой сделал это, сам-то он даже помыслить не мог о подобном. Тут же мелькнуло осознание, что хозяйский сынок смотрит именно на это. А еще, что непонятное, замеченное в его глазах, это страх. Хозяйский сынок все быстрее попятился, наконец развернулся и пошел прочь, непрерывно оглядываясь и грозя, что пожалуется батюшке. Голос его при этом не имел былой грозности и заносчивости. Варко, так и не осмыслив всего случившегося, попытался занять себя и отвлечь от запоздало проснувшихся переживаний о наказании – принялся рубить дрова.

Плетью он от хозяина всё же получил: тот принёсся, сопя как бешеный бык, да и обликом напоминая это могучее животное, в распахнутом на волосатой груди, небрежно подпоясанном домашнем халате. Следом еле поспевал с ехидным выражением на лице его отпрыск. Выплеснув ярость на раба, хозяин напоследок и сыну отвесил: не витым ременным хвостом, ясно дело – так, затрещину. У того на почти взрослом, тяжелом лице по-детски смешно задрожали губы, он взвыл:

– За что, батюшка?!

– За что?! Еще спрашивает!.. С недомерком не сладил!.. Кому наследовать?! Рабы в лицо плевать будут! – взъярился хозяин и пошел обратно в дом, тычками подгоняя скулящего отпрыска.

Варко почесывал отметины от плети и потихоньку приходил в себя. Неожиданного воодушевления все же не хватило выстоять перед гневом и мощью хозяина: тело скрутило, в груди все сжалось, душа зашлась в испуге. Но когда лицо сынка хозяйского вспомнил – сразу полегчало, Варко даже криво усмехнулся.

* * *

В торговых рядах шум, который можно назвать голосом рынка, уже набрал силу, сообщая любому об обилии товаров, настойчивом желании их сбыть да чтоб подороже, и надежде купить, ясно дело подешевле. Варко скромно примостился у крайнего прилавка с глиняной посудой, держа кое-что на продажу прямо в руках. Рабу отдельного места не положено, да и убежать легче в случае чего. Горшечник глянул искоса, но прочь не послал. Ловя взгляды прохожих, Варко протягивал им свои поделки, что все-таки сумел смастерить вопреки воле хозяина – так, по мелочам.

– А вот ребенку забава! Гребешок для невесты! Браслетка! Купи, господин! Для души, не для богатства!

Многие проходили не взглянув. Кто-то останавливался, крутил искусно выточенный из кедра гребень или дивился причудливому украшению на женское запястье, собранному из ловко подобранных кусочков древесины, вынесенных морем. В конце концов у Варко в руках осталась только вырезанная из елки птица с ажурным хвостом и крыльями: перья, сделанные тонким расщеплением размоченных в кипятке плашек, после переплетенья высохли и изумляли несведущего, как такое можно сотворить, не изломав этой хрупкости.

Варко на мгновение задумавшись, вдруг увидел, как к этой изящной летунье протянулась огромная заскорузлая лапища, вся в отметинах старых ожогов и шрамов: только прутки железные на спор гнуть да скулы одним махом сворачивать. Парнишка даже успел испугаться за свою поделку, но прекословить не стал – отдал на посмотр. К лапе прилагался мужик, похожий на вставшего на дыбки медведя, разве что в плечах больше да в добротных сапогах. Широкий ремень, с заклепками в виде наковальни, перетягивал мощное брюхо. Картину завершала буйная рыжая бородища, нос картофелиной и цепкий взгляд из-под почему-то черных густых бровей. Его толстые пальцы на удивление нежно и ловко вертели деревянную птицу, ничуть не принося ей ущерба.

Наконец он спросил, несколько раз переведя взгляд с поделки на Варко и обратно, будто сопоставляя:

– Сам делал, парень?

– Сам, – почему-то смутился Варко.

– Что просишь за сие творение?

– Три медяка, господин.

– Дело твое, парень. Только почто так мало ценишь? Я сам мастер, хорошую работу вижу, – пожурил бородач.

Варко ничего не ответил, только пожал плечами. Как тут больше просить, кто возьмет у раба? Еще обозлятся, скажут – украл, за так заберут, вообще горе. А за пару медяков глядишь не поскупятся, бросят, а ему все деньги.

Бородач еще раз внимательно посмотрел на Варко. Под его взглядом стало как-то немного неуютно или скорее стыдно, будто насквозь он видел его со всеми страхами и слабостями. Посопев, бородач сказал:

– Ладно, парень. Если чего по железу нужно будет, – цепи там сбить, струмент сковать, – обращайся. Эрреро все знают, скажут, где найти. На, держи. – И он ушел, унося с собой птицу и оставив в руке Варко тяжелый кругляш старого серебра.

Варко возвращался в хозяйский дом, судорожно сжимая баснословный для себя заработок. Внутри вместо радости крутилось одно беспокойство: то ли в кубышку на выкуп бросить, то ли купить чего да продать, чтобы навар получить, или вообще взять ту красную рубаху да сапоги в одной лавке, мимо которой всегда мимо бегал, да заглядывался. Хотелось всё и сразу. Из-за нехватки знаний голова пухла только еще больше, но упорно продолжала крутить мысли по кругу: «А вот если рыбы прямо с причала взять, а потом на базаре продать, это ж медяков двадцать сверху? Это ж можно прям ух как быстро на волю накопить! Или муки купить и калачей напечь – этак тоже можно». Тут же лезло, где взять на это время, становилось страшно от мысли о хозяине и его гневе, давила жалость потратить так много на одну вещь, когда можно взять несколько попроще. Все это скручивало душу в один тугой клубок.

Вот так вот в раздумьях он и не заметил, как дорогу заступила пара теней. Опомнился, только когда жёсткий тычок в лицо вернул к реальности. Обернулся: назад бежать было некуда – там стояли еще двое, ухмылялись.

– Че-е та-ако-ой тре-ево-ожный? – растягивая слова спросил один, по всем статьям тянущий на главаря набежавшей на Варко стаи подростков. – Ника-ак де-енег у хозя-яина стя-янул?

Варко тут же простодушно выдал себя:

– Это мои! Я по-честному!

Стая подростков залилась глумливым хохотом. Главарь тоже посмеялся за компанию, но тут же помертвел лицом и жёстко выдал:

– Давай, что у тебя там. А то недосуг нам, резать будем. – И достал из-под лохмотьев неприятного вида нож.

Отдать? Денег было жалко так, что ладони стиснули монеты до боли. Большего, правда, Варко не осилил. Ножа он почему-то не испугался, но и сопротивляться, когда ему разжимали пальцы, не мог. Он как будто наблюдал это слегка со стороны, застыв внутри, оцепенев душою, словно никак не справляясь сообразить, что же можно сделать. Он не боялся драться, нет, но были это все-таки оковы страха. Страха даже не физической боли, а какого-то действия. Словно существо его жило в другом мире, где такого просто нет. Встретило – и растерялось, не зная, как быть.

Потом, когда он уже продолжил путь к хозяйскому дому, в его голове вставали различные варианты развития событий, – от яростного сопротивления до ловкого бегства, – и билось отчаяние от невозможности вернуть все назад, чтобы пойти другим путем, припрятать деньги в башмак… да что там! Все что угодно можно было сделать, кабы время могло обратиться вспять. Варко хотелось выть, орать и плакать. Больше всего он злился на себя, что все у него не так.

* * *

Огонек свечи временами дрожал от невидимых токов воздуха внутри башни. Приходилось постоянно прикрывать его ладонью, чтобы не остаться опять в кромешной темноте. Варко уже зряче, но все так же осторожно спускался по лестнице, заново осматривая окружающее. Завидя место, где ступени заканчивались у арки прохода, он остановился. Помня о сказанном Альмой, Варко прилепил свечу на каменную поверхность под ногами, чтобы её прямым светом не тревожить… того, кто бы там ни был внизу. В то же время этого вполне хватило, чтобы мрак в подземелье немного рассеялся. Было очень интересно и не страшно, как и в прошлый раз, а щекотка возможной опасности убежала совсем на край ощущений.

Помещение за проходом так же встретило сухим теплом. Остаточное мерцание свечи выявило облитый чешуйчатой шкурой бок и часть костяного гребня на хребте. Лёгкое движение обозначило изгиб хвоста и, вроде как, сложенное кожистое крыло. Голова существа скрывалась где-то в полумраке.

Варко в нерешительности остановился. Существо несколько сдвинулось, его видимые части сменились другими, и парнишка разглядел, что это такое звенело в прошлый раз. Задняя лапа существа оказалась схвачена железным кольцом – чешуя в этом месте была вытерта и виднелись следы крови, – от которого шли толстые звенья тусклой цепи. Варко понял, что с одной стороны существо здесь крепко приковано, а с другой – прикинул по размерам, что это не помешало бы ему достать Варко еще тогда, когда он блуждал здесь незрячим. Парнишка сделал несколько осторожных шагов вперед. Сумрак колыхнулся, в нем загорелись два больших глаза, которые в этот раз не спешили погаснуть. За ними угадывалась голова, размером с полторы лошадиных, сидящая на гибкой шее.

Этот взгляд, что в первую встречу ошеломил как вспышкой, заворожил Варко. Был он полон разума, который не ожидаешь ни от кого, кроме человека, и словно поглощал, вводя в некое необычное состояние. В голове парнишки, как пчелы в улье, загудело разом множество мыслей. Он даже не сразу понял, в чем странность. Лишь вдруг уловив одну, уже смутно знакомую, про страстное желание увидеть небо, парнишка вдруг встрепенулся в неожиданном озарении: «А может… это он? Это существо? Думает в моей голове? Или нет, не так. Не думает, а как бы общается так со мной. Может не умеет по-другому. Вот это да!» Варко, вдохновленный этим, восторженно всмотрелся в сияющие напротив глаза. Ему показалось, что они вспыхнули чуть ярче, будто радуясь его пониманию.

– Ты хочешь, чтобы я тебя освободил? – спросил он вслух. – Можно я осмотрю твою цепь со свечкой? А то совсем темно.

Тут же в голове вспыхнуло такое, что невозможно было спутать со своим: в дверной проем проникает свет и полностью заливает каземат: лапы, грудь, все тело в нем наливаются мощью, стремительно увеличиваются, за спиной раскидывается упругое ощущение силы и потолок разом приближается, с грохотом разлетаясь обломками. Позади остается почти незаметный рывок треснувшей, как гнилая веревка, цепи, впереди раскидывается небо. Внизу мелькает цветными пятнами полотно земли. По нему бегут мураши. Пища. Резкое сокращение мышц отзывается скоростью, и мураши вдруг увеличиваются: это уже не какие-то насекомые – люди. Они разбегаются, направляя искаженные страхом лица вверх. Когтистые лапы тянуться и сминают в хватке девушку в светлом платье. У нее лицо Альмы. И сразу мысль о спасительной тени, о досаде, нежелании происходящего и одновременно тоска от проклятой железки на ноге. Существо, будто подтверждая, сдвинулось дальше от входа.

– Ладно, я так справлюсь, – успокоил Варко, и уже смелее приблизился.

Цепь была тяжелой, со звеньями, сделанными из прутка толщиной в палец взрослого мужчины. Варко ощупал ее, подергал, даже ударил пару раз подобранным тут же камнем – одно было ясно: так вот с налету с ней не справиться. Парнишка расстроено вздохнул:

– Кре-епкая. Быстро не смогу помочь.

В сознание юркнула мысль-гостья, – Варко уже почти начал отличать их, они были необычные, словно те, которые бывают во сне, когда вроде и сам думаешь, и не сам, – о том, как он смотрит на небо словно через небольшие отверстия в крышке или в стенке. Видно, правда, не очень, как-то размыто. Он сперва ничего не понял, когда голубая высь вдруг смазалась движением, прорисовалась лицом ехидно улыбающейся Альмы, опять метнулась и превратилась в раскачивающуюся ветку сосны. Но его тут же охватило очень интересное и волнующее понимание:

– Дак ты пока моими глазами можешь смотреть?!

И существо напротив кивнуло. Взгляд его сразу же будто бы отразил вопрос с отголоском некого сожаления. Спроси кто, Варко не смог бы ответить, как он все это чувствует и видит, но это было так.

– Конечно, конечно, я вовсе не против, – подтвердил он.

Про сожаление тоже понял правильно – не показалось. Судя по тому, как после его согласия сразу стала четче картинка в мысле-гостье, существо и так могло смотреть через его глаза, просто по договоренности получалось лучше. Видимо это произошло уже в тот раз, когда они встретились взглядами впервые, когда он воспринял это просто как вспышку. Видимо, чтобы установить эту волшебную связь, им нужно было просто увидеть друг друга. Существу было неудобно, что оно воспользовалось этим украдкой, не спросясь.

Глава третья. Кузнец

Всю дорогу обратно Варко соображал, что ему делать. Он сразу вспомнил человека, который купил у него птичку и его прощальные слова. Как бы теперь еще найти его, и что он попросит за услугу?

Вернувшись в город, парнишка сразу поспешил к торговым рядам. На подходе к ним увидел пару подростков: из тех, кто встретил его тогда с неожиданным барышом. Они как знали, что сейчас Варко пустой, только посмеивались да кричали вслед, что будут ждать, чтобы мимо не проходил на обратном пути. Парнишка сделал вид, что не заметил их, хотя внутри мелькнуло что-то из похожего на видения в подземелье: перекошенный криком рот, когтистая лапа возит по земле тряпичной куклой, тут же понимание, что это за кукла, а в конце побелевшие от хватки пальцы на испачканном булыжника. Острый такой камешек, в чем-то буром. Варко, больше испугавшись этого, быстренько проскочил мимо.

Дело было к вечеру, основная торговля пошла на убыль, но прилавок с разным кованым инструментом был полон товара, за ним стоял небольшой чернявый мужик, и народу подле него хватало. Варко немного помялся, потом решился и протиснулся поближе.

– Дяденька! Мне бы господина Эрреро увидеть, – сильно стесняясь, проговорил он не очень громко, но чернявый понял.

Глянул оценивающе, видимо, что нужно – усмотрел. Окликнул подручного, кивнул на Варко и велел:

– Слыхал? Проводи. – Тот, явно недовольный, – вот еще, у раба провожатым, – молча неопределённо мотнул головой, но всё же махнул Варко, приглашая следовать за собой.

Спина подручного мелькала впереди. Он, не оглядываясь, сновал между людьми и прилавками, из-за глупой человеческой досады намеренно не заботясь, успевает за ним ведомый парнишка или уже совсем отстал. Варко не роптал, не в том он был положении, только всеми силами старался не отстать. При этом его взгляд временами все же опять невольно залипал в картине небосвода, который наливался красками клонящегося к горизонту солнца. Варко спохватывался, боясь потерять провожатого, но как-то умудрял слету выхватит его мелькание в толпе. Было даже смутное ощущение, что он чувствует его, или будто оглядывает толпу сверху. Неким подтверждением в голове появилась мысль о полете и бегущем далеко внизу стаде антилоп, среди безликого мелькания которых была понятна та, на спину которой сейчас рухнет бесшумно скользящая крылатая тень.

Поплутав по узким и кривым переулкам окраины, подручный вышел на хорошо набитую лесную дорогу: не то, что человек пройдет – телега проедет. Здесь уже стало легче не потеряться. Дальше путь продолжился среди лохматого ельника и вывел к глухому тыну, в котором обнаружилась калитка.

Подручный даже не стал стучать, просто потянул створку на себя, обернулся, повёл приглашающе рукой и молча отправился обратно в город. Варко уж было окликнул его, но сдержался: сам же напросился. Он робко заглянул в проем: перед ним раскинулся большой двор, в одном углу которого была кузница, с идущим из трубы дымом, в другом – большой дом с подклетью. Слышались размеренные удары молота, обозначая, где находится владелец всего этого. Парнишка немного помялся, но собрался с духом, вошел в ограду и направился к чуть приоткрытой двери мастерской: в лесном сумраке она манила теплыми отблесками огня. Стучаться не стал: в таком шуме толку мало. Когда ступил за порог, поздороваться тоже сразу не случилось: осталось смотреть, как кузнец мнет молотом раскаленный кусок железа. Наконец тот, удовлетворившись результатом, сунул изделие в кадку с водой и обернулся. Его взгляд словно поймал глаза Варко и опять проник внутрь, вызвав при этом странное ощущение настороженности, чего в первую встречу он не заметил.

– Доброго вечера, господин! – все же удалось поздороваться.

– И тебе доброго, парень! И зови меня мастер, – ответил Эрреро и замолчал, ожидая продолжения.

– Вы… мастер, в прошлый раз говорили… Что если с железом там что… Цепи там сбить… Мне бы вот… Надо… – сбивчиво начал Варко.

– Тебе? – уточнил кузнец.

– Ну, не мне, – смутился парнишка, не зная, как рассказать о своей находке.

Кузнец отвернулся, провел рукой по наковальне, помолчал. Варко уже начал волноваться, что господин похоже передумал насчет своих оброненных слов, но Эрреро заговорил:

– Я знаю, вижу кой-чего. Брат мой ее ковал, – и, опережая вопрос Варко, добавил: – Брат у меня старший, он такой, на людях не особо бывает. Еще у дварфов учился, сноровку древнюю перенял, как демонов в цепи ковать, или в клети садить. Серпы да подковы, правда, с тех пор не мастерит. В глушь какую-то забился, выходит только если нужда в нем у людей возникает. Сила вдруг какая из-за черты рвется, бедой грозит.

Парнишке стало ясно: Эрреро знает, с чем он пришел. Откуда, почему? Тут бы удивиться, но другое отвлекло: понял, чья настороженность всплыла в нем при второй встрече с кузнецом. Видать сказалось фамильное сходство… Отчасти это подтверждало слова о брате.

– Дак это демон что ли? – только и нашелся он, что уточнить, удивляясь, как так может быть: вроде плохого с ним не случилось там, в подземелье.

– Ну, люди со страху да по глупости, как только не придумают назвать. Сила, она и есть сила. Молот вот мой тоже сила: можно гвоздей наковать и дом построить, а можно и голову проломить, – пояснил Эрреро.

– Выходит нельзя его… с цепи-то? Раз беда может… – уж было расстроился Варко.

– Ну, раз не сам сорвался, а нашёлся охотник помочь с этим – значит время пришло. Всё правильно сделать, и беды не будет, – успокоил кузнец. – В общем так, парень. Инструмент сбить ту цепь изготовить можно, но есть моменты. Первый – заказов в очереди много, а подмастерья нет. Поможешь если, быстрей за твой примемся.

Варко немного растерялся. То, с чем он пришел, ему самому было нужно. Очень уж хотелось помочь этому удивительному существу: Варко знал, что такое неволя, никому ее не желал. Тем более он и угрозы от него не чувствовал. Думалось, правда, что может легче все пройдет: ну, даст ему кузнец инструмент какой-нибудь, а Варко потом быстренько вернет. Или мастер сам с ним сходит за небольшую денежку: видит же, кто он, что с такого взять? А тут надо было решиться, на работу согласиться, да еще видать немалую: с другой бы кузнец и сам справился. А хозяин-то терпеть не станет, что Варко где-то пропадает, а не над черной работой горбатиться. При мысли о таком, внутри все сжалось.

– Да это, я не знаю, как хозяин… – промямлил парнишка, через силу выдавливая слова.

– Дак что, берешься? – будто не услышал его кузнец.

Под его взглядом Варко, не надеясь вымолвить что-то внятное, отчаянно боясь и желая решиться, просто кивнул – словно в пропасть шагнул.

– Хорошо, – сказал кузнец. – Подойди.

Варко подошел. Эрреро указал на кучу темного железа, которая лежала в углу кузни:

– Прикоснись к нему, послушай.

Озадаченный такой просьбой, парнишка сделал еще несколько шагов и положил ладонь на прохладную, угловатую поверхность. Уже привычно ощутил странную мысль-гостью о живом существе, родившемся из плоти земли, способном принимать различный облик. Варко повел рукой по шершавому боку длинного бруска, вдруг ощутил ожог боли, уж было дернулся, но сверху упала крепкая пятерня кузнеца и остановила.

– Слушай его, увидь, слейся с ним, – Варко обнаружил пристальный взор Эрреро вплотную к своему, ощутил его хватку на затылке: кузнец уперся с ним лбами, словно пытался тем самым напрямую передать горящие в глубине его глаз мысли и чувства. – Пойми его, стань им. Тем, что таит в себе разное, ждет руки, которая выпустит. Придаст форму, закалит. Вонзит во врага или вспашет для зачатия землю. Ты сам оно, и оно это ты. И ты тот, кто кует и тот, кого куют. Все это ты. Все – ты.

Кузнец отпустил Варко, оставил его ошеломленным, а сам отошел к верстаку и принялся неторопливо перебирать подпилки. Парнишка понемногу отходил от случившегося: все это было неожиданно, немного пугающе, не принималось протестующим разумом, но вполне мягко ложилось глубже, не отторгалось душой. При этом перед внутренним взором почему-то понимающе улыбалась Альма.

Варко глянул на саднящую ладонь: на ней был кровоточащий порез, а бруски железа были запятнаны багрянцем.

– Пеплом из горна посыпь, заодно породнишься, – посоветовал кузнец.

– А для чего это было, мастер? – все еще задумчиво спросил Варко.

– Да так, ерунда, принято у нас так молодых в ремесло вводить, – буднично, словно о пустом, ответил Эрреро. – Ступай. Завтра после полудня приходи.

* * *

Варко, не спеша, шел лесной дорогой в сторону кузницу. Было немного не по себе от всего нового, что так внезапно пришло в его жизнь. Не так, конечно, как в тот раз, когда он, не помня себя, выбрался из подземелья старой башни, но чем-то похоже. В то же время в голове устойчивым эхом звучали мысли о полете. Будто он не тяжело работать шел, а уже от земли оттолкнулся. Из-за всего этого парнишка был несколько рассеян и даже немного испугался, когда из-за деревьев навстречу шагнула сгорбленная фигура. Приглядевшись, он украдкой перевел дух: ей оказался довольно субтильный и совсем не грозного вида мужик, обросший клочковатой бородой и с кривой спиной. Он бесхитростно улыбался и смотрел куда-то под ноги. В руках его был замысловатый посох, весь словно перекрученный, и пустая корзина.

– Здравствуйте, дяденька, – первым поздоровался Варко.

– Здравствуй, здравствуй, парнишечка. Никак к кузнецу идешь? – ответил горбун, так и не подняв взгляда от земли, разве что чуть скользнул им по отмеченной пеплом ране на ладони Варко. – В науку попросился? Молодец, молодец, дело годное, во всех местах пригодное. Без деньги не останешься.

Варко немного растерялся, как-то он не думал с этой стороны. Проницательность горбуна тоже как-то мимо прошла. А тот болтал, не останавливался – Варко при всем желании слова вставить не мог:

– Эрреро-то знатный коваль, давненько знакомы, ты привет передавай, от меня. Бывало мы с ним ага… Ты держись его, парнишечка, да. Давно ходишь-то к нему, а? Освоился или так еще? Ты наблюдай, внимательно наблюдай. Запоминай. Много узнаешь, много у Эрреро есть. Научит, покажет.

При этом он вдруг поднял взгляд прямо на Варко, словно зацепив его внимание: глаза горбуна оказались неожиданно пронзительными и будто бы даже мерцали – парнишка на миг почувствовал себя не в воле перестать в них смотреть и даже успел опять испугаться. Однако горбун вновь уставился в землю и засеменил рядом, продолжая бормотать:

– Да, да, учись. Запоминай. Запоминай, где, что лежит. Эрреро покажет, хороший он, да. Давно не видались, а знакомство-то ага, водим.

Между тем дорога вывела уже к ограде хозяйства Эрреро. Над кузницей вился дымок из трубы. Варко сказал:

– Дак вот же, дома мастер, – как раз послышался стук молота, – можно зайти, проведать.

Горбун на мгновение замер, странно ухмыльнулся, потянулся рукой к калитке, будто собирался последовать совету, но вдруг резко отдернул, словно обжегся. Тут же опять засуетился:

– Можно-то оно да, да дела за собою тянут, бежать мне надо. Лукошко видал? Пустое. А надо полное. Ну, ладно, бывай, привет от меня мастеру. Пошел я, значица. – С этими словами он свернул с тропы и юркнул между деревьями.

– От кого привет-то передавать? – запоздало бросил вслед Варко, но ответом была только лесная тишина.

Парнишка пожал плечами, не стал забивать встречей голову, и так распухшую от мыслей, и вошел в калитку.

* * *

Жизнь Варко потекла новым чередом: с раннего утра и до полдня он исполнял требуемое строгим хозяином, а потом с оглядкой спешил в лесную кузницу, облачался в местами прожженный фартук и брал в руки молот. Поначалу он удивлялся, что здоровенный Эрреро сам постукивает маленьким молоточком, обозначая место ударов, а Варко лупит туда большим: сам кузнец поди быстрее бы управился, чем с таким помощником, что кувалду хорошо если среднюю смог поднять. Спросить постеснялся, а потом и вообще вылетела эта мысль из головы: некогда было думать, все уходило на борьбу с тяжестью инструмента и изнуряющим жаром процесса ковки. Было, конечно, нелегко. К позднему вечеру, когда Варко освобождался, он с трудом осиливал дорогу обратно до отведенного угла в господской усадьбе и падал на лежанку буквально без задних ног. Один плюс: в таком ритме брань и тумаки хозяина отходили на задний план, переносились значительно легче, иногда парнишка вообще их не замечал.

Однажды, когда Варко уже устало шел к Эрреро, хотя работа была еще только впереди, из лесу к нему вышла Альма.

– И где это мы пропадаем? Никак тебя теперь не застать. Совсем меня позабыл? Так и знала, что я тебе не очень-то и важна, – вместо приветствия, ехидно высказалась она. – И что мы такие кислые? Опять хозяин наругал, работать заставил?

Парнишка приободрился – впрямь давно ее не видел за своими заботами, соскучился, – и ответил:

– Да не, хозяин и не знает. Сам я. Кузнецу помогаю, вот. Устал просто.

– Кузнецу?! – обрадованно удивилась Альма. – Как интересно! Говорят все кузнецы колдуны. Ты теперь, выходит, тоже?

– Я? Да, как-то… Скажешь тоже, – смутился Варко: он не думал о таком, но мысль показалась интересной.

Альма проводила его до кузницы и смело вошла внутрь. Эрреро слова не сказал против, только коротко глянул. Варко показалось, что в глазах его мелькнуло одобрение, что ли? Девочка ни во что не вмешивалась, просто то увлеченно перебирала какие-то обрезки, то водила пальцем по выпуклым древесным узорам и рабочим шрамам темного от времени верстака, гладила вытертые рукоятки инструмента или неподвижно сидела, уставившись в мерцание углей. Но с этого момента Варко стало легче, будто Альма чем-то поддержала его, как это было и раньше, помогла увидеть недостающее. Он вдруг лучше услышал свое тело, втянулся в ритм процесса, его детали и ощущения начали дарить силы продолжать. Руки все более упруго взмывали вверх, дабы, следуя путеводному звону, обрушивать вниз разящую тяжесть. Сияние горна и раскаленного железа завораживали и словно обжигали с души все лишнее. Гул ударов сбивал с нее окалину, согласно с той, что брызгала и осыпалась с мнущегося металла. Это с каждым разом все больше освобождало от чего-то душащего, гнетущего, ровняя скомканное и хаотичное, выводя форму, способную к чему-то новому, доселе недостижимому. Временами его охватывало стойкое ощущение, что он сам вытягивается из безликой заготовки в хищное жало рогатины, которое поставит охотника вровень с силой зверя. А бывало, он изгибался рогами ухвата, что в руках хозяйки нырнут в горнило печи и достанут вкусно пахнущий щами горшок, чтобы накормить семью.

Варко уже и счет потерял, сколько пробежало дней. Торопить кузнеца он не смел. Да и существо в подземелье старой крепости его не понукало. Он иногда умудрялся навестить его в редкие дни отдыха. Сидел, уже без опаски привалившись к теплому боку, и слушал в голове мысли, все лучше различая свои и дракона: Варко решил называть его так, хоть и не довелось увидеть ясно его полный облик. Дракону нравился кузнец, нравились ощущения вздымаемого молота – они откликались могучим взмахом крыльев, – и его стремительное падение на полосу сверкающего железа, вгрызание в его мягкую, податливую плоть. Он наслаждался опаляющим жаром горна: тот вторил его внутренней огненной сути. В такие моменты Варко было спокойно, он даже забывал, что есть какие-то неурядицы и страхи. Да и трудно было представить того, кто вдруг начал бы колотить его здесь, рядом с драконом, который вроде бы принял его за своего.

Время от времени, по пути к Эрреро или обратно, парнишке встречался тот самый странный горбун. Было это в разных местах, но всегда в лесу. Тот все так же болтал о своем близком знакомстве с кузнецом, непрерывно приветливо улыбался, наставлял хорошенько слушать мастера, все запоминать и примечать, передавал приветы. Варко уже успел привыкнуть к его трескотне, все странности первой встречи позабылись, и он даже уже и не думал спрашивать имя горбуна, чтобы и впрямь донести весточку. Иногда парнишка что-то умудрялся вставить в диалог, – что сковали, хвалил ли Эрреро, – но тут же выбрасывал встречу из головы, переступая порог кузницы.

Однажды Эрреро кивнул ему на большие клещи вместо молота. Оказалось, что надо на проковать сложенные массивным штабелем довольно большие бруски, по мере вытягивания складывая их опять пополам. На что они пойдут, кузнец уточнять не стал: так, буркнул, что некоторым по карману разные причуды. Тут требовалась ударная мощь иного масштаба, которую Варко не мог выдать. Его задача состояла в удержании заготовки на наковальне, пока Эрреро споро плющил ее самым большим молотом из имеющихся.

Руки немели, клещи так и норовили вырваться из стиснутых до ломоты пальцев, а кузнец все бил и бил, бил и бил: казалось этому не будет конца. В один момент Варко понял: еще чуть, и содрогающаяся тяжесть вырвется из сведенной судорогой хватки. Он уже почти вскрикнул, чтобы остановить Эрреро, но вдруг в голове вспыхнула странная мысль: «Добыча! Моя!» Узнавание это было или некий способ помочь – неважно. Но результатом стало то, что Варко вдруг вцепился в толстые ручки с неожиданной жадной силой. Он словно наяву на мгновение увидел образ сжавшейся мощи когтистой лапы и ощутил удовлетворение от возможности схватить, удержать, унести в небо. С тех пор клещи все меньше норовили вырваться – смирились.

Глава четвертая. Топор из ахака

Варко зашел в кузницу: Эрреро сидел на массивном табурете, без рабочего фартука и пил пиво из большой кружки. Горн был холодным.

– А что, сегодня ковать не будем, мастер? – спросил парнишка.

– Дак все, парень, осилили. Ты теперь первый в очереди, – ответил кузнец. – Тебе тут плата за честную работу причитается. Часть ее мне пойдет, за выполнение твоего заказа. Уж не обессудь, труд не простой с моим братом тягаться. Но для начала надо кой-чего хитрого купить, чтобы в тигель бросить. На это, пожалуй, остаток денег уйдет. И по-другому никак, без нужного состава братову цепь не возьмешь. На вот, держи. – И Эрреро вложил в руку Варко три серебряные монеты.

Парнишка уставился на неожиданное богатство. Не думал он, что за помощь еще и денег отвалят. Правда, по всему выходило, что из них в его кубышку даже медяка не упадет. Опять же кузнец ничего такого не обещал, так что и не обидно, и дело будет сделано. А вот мысль, что за покупкой самому идти придется, сразу внутри слабостью отозвалась.

– А это мне надо сходить? На рынок? – нервно сглотнув, уточнил Варко: память настойчиво подсовывала недавнюю встречу с хищными обитателями здешних подворотен.

– Да, парень. Я бы сбегал, да что-то захворал малость, пока еще оклемаюсь. А время-то идет, – разведя руками, ответил кузнец.

Надо сказать, больным он совсем не выглядел, разве что немного захмелевшим. Но смотрел без ехидства, поэтому парнишке ничего не оставалось, как вздохнуть и согласно кивнуть.

– А у кого искать-то, подскажете, мастер?

– Да, конечно. Недалеко от лавки Вендора – который дорогу до меня показал, – есть место, где торгуют углем. Хозяин там сам чуть ли не черней своего товара. Зовут его Ошин. Скажи ему, что я тебя послал. И что нужно все, чтобы сварить ахак, – пояснил Эрреро.

– Это похлебка что ли такая? – удивился Варко.

– Похлебка, похлебка, – засмеялся кузнец. – Накормим ей тебя – руками цепи порвешь.

* * *

Варко шел как на заклание, сжимая монеты в потной ладони. Доверить их карману он так и не решился. Когда поднимал глаза к небу, становилось спокойней и мысль о возможно предстоящем впереди превращалась во что-то незначительное. Но привычка страха перебарывала, и парнишка опять начинал испытывать тревогу, в груди все сжималось и в теле начинала противно дребезжать слабость. И отголоском этому сквозила внутри досада и будто слышалось бряцание металлических звеньев от раздраженных рывков.

Альма в этот раз куда-то запропастилась и поделиться переживаниями было не с кем. Поэтому, когда он увидел среди деревьев уже знакомый сгорбленный силуэт, даже обрадовался и закричал:

– Дяденька, доброго дня вам! Вы всё грибы собираете?

Горбун повернулся и, всё так же не поднимая глаз, ответил:

– Здравствуй, здравствуй, парнишечка. Да, брожу вот, в заботах да в работах, – корзина его, как обычно, была пуста. – А ты всё науку перенимаешь? Поди скоро уже сам как Эрреро застучишь? Так завсегда бывает, если со старанием да вниманием.

– Да не, я так, подсобил маленько, – засмущался Варко.

Горбун тем временем, хоть и смотрел всё больше в землю, зыркнул украдкой и заприметил, что парнишка бережёт что-то в левой руке.

– А ты никак с заданием куда?

– Да не совсем. Я ж вроде как и не ученик, а так, помогал, чтобы кузнец для меня сделал кое-что. Вот, сейчас иду материала купить для этого. Какой-то ахак варить будем, – разболтался Варко.

– Ахак?! – вдруг оживился горбун. – Вот это да, вот это дело! Ну, ты бывай, а мне еще сегодня о-го-го сколь обойти надо. Схожу вот с дружком старым словом перекинусь, пока работа стоит у вас. – И направился по тропке в сторону кузни.

Правда, когда Варко почти сразу обернулся ему вслед, он уже куда-то пропал, хотя дорога шла прямо. Парнишка слегка удивился: это ж как, так быстро что ли убежал? Внимание привлек звук потрескивающих сучьев в лесу, который удалялся, будто кто-то шел вдоль тропы под прикрытием деревьев в сторону города. Тут парнишка опять вспомнил про монеты в кулаке и про свое дело, с досадой нахмурился и отправился дальше.

Дойдя до первых построек, он стал старательно высматривать отпечатавшиеся в памяти глумливые жестокие физиономии, праздно стоящие фигуры, пытаясь увидеть опасность заранее и по возможности обойти ее стороной. В том месте, у рынка, где все случилось в прошлый раз, только сидел у стены какой-то уже засветло набравшийся пьянчужка. Варко даже дух перевел, такое наступило облегчение. Он направился ко входу в торговые ряды, пройти оставалось совсем маленько и опасных мест не наблюдалось. Парнишка радостно улыбнулся.

В дощатом заборе между двумя близко стоящими домами вдруг резко распахнулась калитка, чуть не зарядив Варко в лоб, из проема выметнулась цепкая рука с грязными обломанными ногтями, схватила его за плечо и с силой дернула на себя, чуть не оторвав рукав рубахи. Парнишка почти влетел в грязный маленький дворик, еле устояв на ногах. Его сразу окружили те самые лица, которые он так старательно выглядывал, посыпались насмешки и презрительные комментарии.

– Нас ищешь? – спросил обладатель цепкой руки: глаза его косили к кончику носа и это было бы смешно, если бы не въевшееся в костистые черты выражение жестокости.

Варко затравленно оглядывался по сторонам: бежать опять было некуда, с трех сторон стены домов, с четвертой уже закрытая калитка. Такое вот укромное местечко для темных делишек практически под носом у мирно торгующих людей.

От стены отлепился памятный парнишке вожак, лениво подошел – остальные почтительно раздались. Вожак неторопливо оглядел Варко, задержав взгляд на его сжатом кулаке, который он невольно притиснул к груди.

– А убогий-то не сбрехал. Да и я жопой чуял, что надо место сменить. Гляньте, братишки, никак опять с наваром холопишку прихватили, – выдал он наконец, насладившись мандражом Варко. – Косой, пошарь у него в горсти, заценим, чем там фартануло.

Косоглазый, расплывшись в щербатой ухмылке, схватил парнишку за руку и потянул к себе.

На Варко, как и в прошлый раз, напало оцепенение, сковывающее движение и мысли. Все окунулось в некий туман, издевательские слова сливались в один гул, тело онемело. И снова этот раздражающий звон в голове, опять саднит левую ногу – да что это?!

Вдруг один момент вывел из ступора: он обнаружил, что уже какое-то время косоглазый никак не может разжать его судорожно стиснутые пальцы. Как-то отстраненно удивился, насупился и выдернул их из его хватки. Все еще оставаясь в состоянии легкой прострации, крепко сжатой гирькой правого кулака двинул в поросший редким волосом подбородок: Косого своротило набок, бросило на землю, глаза его закатились. На мгновение все замерло и воцарилась тишина. Потом со всех сторон начали надвигаться озлобленные рожи и Варко почувствовал, как его схватили сзади за рубаху. Но что-то в нем уже стронулось: он, не думая, отмахнулся, ощутил привычное движение, с которым уже свыкся в кузнице, попал – отозвалось вскриком. Еще пару раз двинул плечами наобум, сбивая вцепившиеся пальцы, а потом замолотил кулаками уже непрерывно и прицельно. Губы Варко были крепко стиснуты: так же, как он делал, когда приходилось справиться с тяжелым трудом, требующим душевных сил для поддержания напряженного движения тела.

В один момент он увидел перед собой искаженное злостью лицо вожака, наитием бросил руку вниз, понял, что когтистой хваткой перехватил вражеское запястье: живота его почти касалось жало зажатого в кулаке бандита ножа. Внутри вспышкой мелькнуло видение атакующей зубастой пасти и Варко, как отражением этой мысли, резко ударил лбом в лицо врага. Тот ошеломленно попятился на подгибающихся ногах, еле выправился, ощупал свернутый набок нос. Затем, несмотря на все так же сжимаемый клинок, вихляющейся походкой поспешил убраться за калитку.

Парнишка, тяжело дыша, стоял посреди маленького грязного дворика. Вокруг никого не было. На земле лежали оброненные в пылу схватки монеты: все до единой. Всё тело его тряслось, кожа на кулаках была местами стесана до мяса, подкатила слабость, хотелось сесть и заплакать. Но он победил.

Лавку Ошина он нашел быстро. Торговец встретил его радушно, с улыбкой на черном, как сажа, морщинистом лице. Выслушал переданные слова Эрреро об ингредиентах для варки ахака, глянул на выложенные на прилавок монеты и задержал взгляд на свежих ссадинах, украшающих костяшки парнишки.

– Кто-то сегодня кусал мягкое, да на твердое попал? Старый Ошин выпьет вечером кувшин вина за удачную поковку толстяка Эрреро, – усмехнулся торговец. – Подожди здесь, юноша.

Варко не все понял, что сказал Ошин, почему-то смутился и убрал руки за спину. Торговец ушел куда-то в заднее помещение и через некоторое время вернулся. Парнишка уже сообразил, что ахак, это никакая не похлебка: очень уж несъедобным выглядело выложенное на прилавок. Это было несколько небольших горшков с чем-то дробленым, похожим скорее на землю или камень, чем на специи. Ошин отмерил из каждого сосуда определенную часть, рассыпал по маленьким мешочкам, завернул всё в дерюгу и отдал сверток парнишке. Варко попрощался и отправился в обратный путь.

В этот день в кузницу идти было уже поздно, и парнишка решил проведать дракона, поделиться с ним маленькой победой. Хотя, судя по всему, он присутствовал при всем этом. Дойдя знакомой тропой до развалин, он уже привычным путем спустился в подвал донжона. Не успел зайти, как к свертку, который он держал под мышкой, протянулась большая морда и с любопытством его обнюхала. Мелькнул калейдоскоп видений, в котором ярость схватки в месиве когтей и зубов сменилась видом пещеры, заваленной грудой поблескивающих цветных камней.

– Имеешь в виду, что сокровище добыл? – тут же сообразил Варко. – Думаю, что тебе спасибо за это.

Дракон совсем по-человечески помотал своей головой и фыркнул. Следом парнишка мысленным взором увидел свои активно молотящие кулаки: надо сказать, молотящие с видимым эффектом. Он немного смутился.

– Да че там, я даже не понял ничего. Оно само как-то… Но ты же точно там был!

Дракон некоторое время смотрел на него своими удивительными глазами. Потом многозначительно звякнул цепью. Но вопреки этому сознание Варко затопило видение, которое было наполнено ощущением совместного полета, сменяющегося чувством надежного присутствия за спиной в кругу хищно наступающих тварей, и перекликанием двух трубных победных кличей в конце.

* * *

В горне могуче гудело пламя. Ранее открытая передняя часть его была на данный момент плотно заложена камнями. Кузнец объяснил, что это для поднятия большей температуры. Перед закладкой он поместил внутрь небольшой глиняный горшок цилиндрической формы с необычно толстыми стенками. В него наряду с бруском железа были брошены «приправы», принесенные Варко, сверху все присыпано слоем толченого стекла, словно и впрямь готовилась странная похлебка, и накрыто крышкой. В довершении всего, Эрреро полностью обложил сосуд углем: внизу уже горящим, а сверху – свежим. Ну а потом уже с помощью Варко закрыл передок горна временной каменной стенкой. В этот раз задействовали меха с обеих сторон: один качал Эрреро, второй – Варко. Пламя очень быстро заполнило топку полностью, но кузнец сказал, что надо продолжать раздувать, чтобы жар не спадал.

– Это чтобы там расплавилось все? – поинтересовался Варко.

– Ахак не плавится, ахак варится, – размеренно качая рычаг мехов, пояснил Эрреро. – Чтобы все брошенное в горшок одним стать успело, чтобы слабость из него вся выварилась, наверх всплыла. Такое быстро не случается.

Варко примолк, задумался. Руки его уже привычным движением нагнетали воздух в горнило, мысли сосредоточились там, в этом пекле, где разное соединялось в целое, покрываясь грязной накипью, как в мясной похлебке. Размышляя об этом, он невольно перешел к воспоминаниям последних дней. Они мелькали в нем смесью эмоций, ярких картинок, вихрем ощущений. Плеть опускается и бьёт скорчившееся тело, тяжесть молота уверенно взмывает вверх и падает на брызжущее искрами железо, завороженное лицо Альмы освещено рыжими отблесками, жесткие руки выкручивают из пальцев серебряный кругляш, кости ноют от непосильной работы, ажурная птица словно порхает в грубых пальцах, голова бодает в ненавистную харю, влажно хрустит плоть, горят огнем костяшки пальцев, ноги трясутся и подгибаются от противной немощи, монеты ложатся на темное дерево прилавка. Все это бурлило в нем, крутилось разнородными струями слабости, унижения, силы, ярости, победы. Рядом жгучей приправой бродили драконьи мысли о жаре огня, который был то как дыхание матери, то как ярость схватки, о вкусе свободы, отдающем соленой кровью добычи и шумом ветра в крыльях. Эта смесь гудела противоречивостью чувств – привычных и новых, – заставляя душу Варко изнывать от волнения. В то же время он ощущал: что-то происходит, он не остается прежним, меняется.

Постепенно гул пламени и монотонность работы успокоили его, он погрузился в некоторое умиротворение. В это время Эрреро сказал, отпуская рычаг мехов:

– Все, хватит. Теперь оставляем так, надо ему потомиться и остыть. Сам тоже отдохни. Да и я пойду в дом, прилягу. А завтра приходи – будем доделывать.

Сказав это, кузнец вышел вместе с Варко из мастерской и направился в сторону дома. Парнишка, все так же охваченный странным волнением, распахнул калитку и, ступив за нее, неожиданно почти наткнулся на того самого сгорбленного мужика с неизменным крученым посохом и пустой корзинкой.

– О, парнишечка! Как ремесло, мастерится – не удержишь? А я тут вот опять мимо все да мимо. Не тревожу старого друга, – начал тот привычно болтать.

– Дак все, отработали на сегодня. Отдыхать мастер пошел. Можно навестить, – сказал Варко, не задумываясь о том, что вроде вот, когда в город он за составляющими для ахака шел, горбун этот как раз в кузню собирался.

– А что, и зайду, – горбун вдруг поднял взгляд от земли и цепко, как в первый раз, посмотрел им в глаза Варко. – Впустишь меня, парнишечка?

Лицо его при этом, вопреки обычному, покинула бесхитростная улыбка, которая до этого вечно держалась, словно приклеенная. В голове Варко мелькнула мысль, наполненная шипением дракона, на миг захотелось даже отпрянуть, но он уже привычно пропустил это мимо сознания.

– Да, конечно, заходите, дяденька. Мастер в дом пошел, – и Варко пошире открыл створку.

Горбун немного помедлил и скоренько юркнул во двор. Варко же, занятый своими мыслями, отправился отдыхать, как ему и было сказано. Калитку он так и не закрыл.

На следующий день, с трудом вытерпев выполнение ежедневных обязанностей, Варко помчался в кузницу. Эрреро явно ждал его, не торопясь вскрывать вчерашний горшок. Тот уже стоял на наковальне, дожидался: стенки его были покрыты темными подтеками. Эрреро взял небольшой молот, расколол прокаленную глину и достал слиток металла пепельно-серого цвета: был он весь такой плотный, округлый, как окатанный рекой камень.

– М-м, а мы не зря старались, парень. Получилось, – сказал кузнец. – Ну что, теперь мое дело. Ты со стороны смотри, вникай. – Он сунул полученный слиток в заранее разогнанный горн.

Варко сел в уголок и принялся наблюдать. Эрреро периодически нагревал заготовку до белого свечения и, не спеша, расковывал ее средним молотом, с которым он, в отличие от Варко, справлялся одной рукой. Сначала округлый кусок металла вытянулся в брусок, затем с одного конца значительно расширился. Когда кузнец взял пробойник, Варко сообразил, что напоминала ему рождающаяся форма – топор. Только не такой, каким он рубил дрова, – массивный, тяжелый, с толстым грубым лезвием, – а нечто более изящное, предназначенное для другого. Обух у него тоже был несколько вытянут и похож на боек молота для мелкой работы.

Отковав основную форму, Эрреро перешел к точильному камню, вращение которого обеспечивалось ножным рычагом. Спустя некоторое время на наковальню легло почти готовое изделие.

– Ну вот, парень, ладится дело, – удовлетворенно сказал кузнец.

– А почему топор, мастер? Я думал, может долото какое-то будет, – решился уточнить Варко.

– Ты знаешь, парень, долото – оно путь узкий имеет. А топор… На стыке он: ремесло, битва. Если баланс выдержать, на разное сгодится. Чурки разбивать таким не станешь, – легковат, – да и у тебя в руках талант не для этого. Ну а работу долота тоже справит – не зря ахак на него варили, – пояснил Эрреро.

Варко осторожно покрутил получившееся, положил обратно.

– Это выходит, что почти все? – спросил он.

– Почти, да не все. Еще до ума доводить. Но перед этим закалить нужно.

Эрреро направился к памятному Варко сундуку и принялся там рыться.

– Так, где-то тут у меня еще осталось. Точно помню, – бурчал кузнец, брякая содержимым.

В конце концов он озадаченно выпрямился и нахмурился. Глянул на Варко:

– Такое дело, парень: пропала нужная бутылка с декоктом закалочным. Ума не приложу. В такой мутной бутылке здесь стояла, как щас помню. День назад еще все под руку лезла, мешала, а сейчас будто и не было.

Варко промолчал, но его как огнем обожгло. Вспомнилось: «…Ты, парнишечка, смотри, примечай все. Будешь подспорьем кузнецу, доволен будет, научит хорошо. Вдруг что, и я подсоблю. Смотри, чтоб под рукой все у мастера было. Струмент там всякий, протравочка, масло нужное – железо калить. Давно уже не просил Эрреро, поди на исходе уже. Бутылка такая большая, мутная – видал, нет?..» Он тогда бесхитростно подтвердил, что да, дескать, видал, в большом сундуке за горном – полнехонька еще. И удивился: вроде в воде все калили, какое масло? Удивился и забыл тут же, как и прочее, связанное с невзрачным примелькавшимся мужиком.

Кузнец явно закручинился и Варко не выдержал:

– Мастер, это я виноват – проболтался. Я не хотел, оно получилось так, он все другом вашим назывался. А я вас не спрашивал, думал вы сами все знаете. И калитку ему открыл. Вот.

Эрреро внимательно посмотрел на расстроенного Варко, помолчал. Потом задумчиво и не совсем понятно рассудил:

– Да-а, видимо кто-то не хочет, чтобы дело сладилось. Или судьбинушка через ступеньку прыгнуть не дала?.. М-да, она-то тот еще коваль, ничего из процесса не упустит. Ну что ж, значит так тому и быть, – и уже более энергично добавил: – На болото надо идти, к Старой. Но мне туда хода нет, не пустит. Придется тебе самому, парень.

Глава пятая. Самое ценное

Болото хлюпало, дышало и чавкало. Толстый ковер мха пружинил под ногами Варко, впадины тут же наполнялись водой. Местами виднелись черные, не затянутые ряской окошки. Кузнец остерегал соваться в такие без доброй жердины с веткой, оставленной у вершины на манер крюка. Еще больше советовал бояться участков, где вроде и затянуло все зеленью, да деревьев совсем никаких, хоть и чахлого криволесья. «Куда наступаешь – прежде щупай, да конец нижний заостри хорошенько, чтобы точно сквозь траву прошел. Если по недосмотру в яму ухнешь – добра не жди. Трясина ухватит – так просто не отпустит. Оплошаешь вдруг – ногами не сучи, а то сам себе дорожку на дно вытопчешь. Цепляй крюком, куда дотянешься, да руками себя вытягивай что есть силы. Но лучше не плошай».

С собой Варко прихватил всю свою кубышку. На вопрос, что надо будет за закалочный декокт заплатить, Эрреро пробормотал, что старой ведьме самое ценное подавай, дескать, там разберёшься. Парнишка чувствовал себя виноватым, поэтому уточнять и допытываться не стал, просто взял все деньги, что у него были.

Так и шел он, тыкая перед собой длинным шестом. Одно хорошо, что не один: почти сразу к нему Альма присоединилась. Объявилась, как всегда, неожиданно, но очень кстати. Она была в хорошем настроении и всю дорогу болтала, отвлекала Варко от мрачных мыслей разными лесными красотами: то коряжину крученую приметит да с подземным нагом сравнит, то в листьях и ветках узор интересный разглядит, или паутинку словно в бриллиантах от капель росы укажет. В общем, вроде и мрачный поход, а об руку с Альмой и в нем краски нашлись.

Вдруг Варко заприметил знакомую фигуру: горбатый мужик стоял в небольшом скоплении низкорослых сосен и берез, вроде и не скрываясь, но и не спеша навстречу, как это водилось в последнее время. Даже на расстоянии ощущалась тяжесть и неприветливость его взгляда. Варко уже хотел его окликнуть, поприветствовать да может расспросить про это совпадение с пропавшей бутылкой, но горбун вдруг развернулся и скорым шагом направился прочь. Парнишка окликнул Альму, которая отвлеклась на разглядывание изумрудной лягушки, и решил поспешить следом.

– Постой, дяденька! Это же я, ученик кузнеца, ты же сам мне всё советы давал! Не узнал, что ли?! Постой, спросить надо! – даже попробовал он покричать.

Но горбун лишь коротко зыркнул назад и не подумал останавливаться. Только ветерок донес малопонятное недовольное бурчание.

Кривая спина его то мелькала среди редкого криволесья, то как-то умудрялась в нем затеряться. Варко уже ходу прибавил, в спешке не успевая тыкать перед собой острым концом жерди, вопреки предостережениям кузнеца, но расстояние никак не уменьшалось. Парнишка еще поднажал, хотя Альма уже разворчалась по поводу некоторых бестолковых, которым лишь бы бежать, закатив глаза, вместо того, чтобы красотой любоваться. Но тут горбун вроде стал ближе и Варко только добавил скорости. Вот уже в пяти шагах неровно ковыляет его фигура, в трех… Как назло, в лицо вдруг ткнулась разлапистая березовая ветка, на миг закрыв собой весь мир. Варко отмахнулся, сделал еще пару шагов и остановился, недоуменно вертя головой. Редкое криволесье вдруг совсем кончилось, – Варко выскочил на край обширной поляны, затянутой ярко-зелёной травой, – в крови все так же бурлил азарт преследования, но было непонятно, куда бежать: горбун словно под землю провалился.

– Ой, какие цветочки! – послышалось позади, и мимо него проскочила Альма. – А мы не зря так спешили, тут такая красота. – Девочка обернулась и показала Варко кустики брусники.

Он, не задумываясь, сделал несколько шагов, чтобы подойти к ней поближе, чуть оступился и тяжело шагнул в сторону – упруго прогибающийся слой мха под ногами вдруг разлезся гнилыми нитями, и Варко одним махом погрузился почти по пояс в нечто вязкое.

В первый момент он даже не испугался: подумаешь в грязь провалился, делов-то, вылез да отмылся в ближайшей луже. Парнишка даже улыбнулся встревоженной Альме. Но стоило только шевельнуться, чуть поворочаться, как стало ясно, что дна не ощущается, а густое месиво – не вода: от движения только глубже засасывает. Одну ногу тянешь – другая еще сильнее вязнет. Так и утопиться недолго.

Варко вспомнил про наказ кузнеца руками себя вытягивать. Стараясь сильно не дергаться, он захватил свой шест за нижнюю часть и постарался его крючковатым навершием достать единственно доступную тонкую березку, надеясь, что она ближе, чем кажется. Нет, зацепу не хватало примерно с локоть, надо было наклоняться, но было страшно так сильно шевелиться: зыбь под ногами расседалась при малейшем нажатии, даже то, что он делал, немного погрузило его. Внутри мерзко шевельнулось ощущение жути безнадеги, приправленное вдруг усиленно вспыхнувшей тоской о небе. Как чёрной волной затопила мысль, что лучше уж железная цепь на лодыжке, чем липкие объятия трясины. Там хоть рвёшься, так сопротивляется она, силу чувствуешь, борьбу. Здесь же любой самый бешеный всплеск просто проваливается в ничто, усиливая внутреннюю агонию отчаяния, рождая в могучем теле полное ощущение беспомощности.

Тут подоспела Альма. Варко крикнул, чтобы она не подходила близко. Девочка схватила его за протянутый шест и потянула. Сил и массы ей не хватало, упереться толком тоже было невозможно: ковер мха играл под ней, хоть и был в том месте толще, но основательного доверия не вызывал. Варко в результате не сдвинулся, только вперед завалился, еще сильнее погрузившись и извазюкавшись. Тело наклонилось, грязь стала ближе к лицу и нестерпимо захотелось бездумно забиться, как птице в силках охотника. Парнишка стиснул зубы и замер, стараясь дышать размеренно, угомонить бешено рвущиеся сердце. «Самому надо, самому. Тут не поможет никто, ни силой, ни тонкостью. Спокойно, спокойно. Справлюсь, сам справлюсь», – приговаривал про себя Варко, одновременно очень медленно толкая шест вперед.

Он, следя, чтобы не зацепиться за мох и поменьше давить весом на нижнюю часть тела, аккуратно завёл крюк навершия за березку прям у корневища, прихватил и тогда уже малость выдохнул. Затем потянул: трясина держала очень крепко, не желая ослабить объятия. Однако теперь Варко уже не боялся, точка опоры нашлась, тут уж сдаваться не с руки. Он напрягался изо всех сил, чувствуя, как пальцы почти вминаются в дерево когтистой хваткой, а спина бугрится силой рвущихся из липкого плена крыльев – наконец дело сдвинулось и парнишка начал потихоньку выползать из цепкой грязи.

Вдруг одновременно вскрикнула Альма и сосредоточенный на своем шесте Варко увидел, как по нему стукает такой знакомый перекрученный посох: легонько так, безобидно. Только вот от этого прикосновения крепкая жердина на глазах истлела и трухой рассыпалась, а Варко обратно еще глубже погрузился, уже по грудь. Смотрит: объявился у березки-спасительницы давешний горбун. Давешний, да другой: куда делась обычная улыбчивость, невзрачность да легкая рассеянность. Глаза, как колючки, рот лютым оскалом кривится, напряженный весь, напружиненный. Спина кривая уже не калечной немощью откликается, а сгорбившейся перед броском хищной тварью. Альма в стороне сидит, плечо потирает: видимо жестко толкнул ее изменившийся горбун. Тот еще и бормочет:

– Идет он, ишь выискался. Не сидится ему. Нос из грязи подымает. Побарахтайся теперь в болотце, парнишечка. Распробует оно тебя на вкус, погоди. А там уж и схарчит за милу душу, у нее утроба того, много таких, как ты надо. Слышь парнишечка? Как тебе? Хочется еще лезть, куда не след? Ну да ничего, теперь уж все. Девку твою следом кину, достала.

Варко слушал эту злобную ругань, сам старался не шевелиться, раскинул руки пошире, сдаваться не собирался. Мало ли, глядишь скрючит этого горбуна от злости, а там и Альма чем-нибудь поможет. В разговор с ним не вступал, вообще сделал вид, что нет его. А горбун злится, что не тонет парнишка, невтерпеж ему, приплясывает аж на месте, ругается:

– Ну, что застыл-то! Жить не хочется? Давай шебуршись, может вылезешь еще! Давай, давай! Сказку что ль не знаешь про лягушку, что в крынке сливок масло взбила, не утопла? И ты давай, дрыгай ножками, хе-хе, можа жизнь себе выдрыгаешь!

Но не удержался злобствующий горбун, подскочил поближе, сунулся посохом своим Варко в плечо толкнуть, притопить побыстрее. Раз ткнул, два: от тычков тех не столько в грязь глубже залез Варко, сколько мертвенность по телу побежала, словно жизненные силы забирала эта уродливая палка. Уже бы и погибать время, но что-то тлело еще внутри, помнило не только мощь крыльев, свободно несущих в небе, а сейчас увязших в трясине, но и жар, который был частью сути. Это поддержало Варко, дало душевной стойкости на последний всплеск. Когда горбун еще раз решил посохом сунуть, парнишка медлить не стал – схватил за перекрученную деревяшку да на себя резко потянул. Пальцы занемели, но клещами кузнечными ученые, не разжались. А горбуну-то инструмент его дорог оказался, тоже особо не размышлял, дернул обратно. В результате обоюдного рывка Варко аж до бедер вытащило – силен горбатый, а так и не скажешь, – а мужик злобный напротив, сам по пояс ушел, да еще рукой оперся, завяз. Варко сразу от него в сторону отвалился, чтобы торчком на трясину не давить. Тут к нему березка макушку склонила: Альма на ней, тоненькой, всем телом повисла. Вцепился парнишка и давай перехватывать, вытягивать себя.

На пределе сил трудиться пришлось – никак болото добычу отпускать не хотело, – но выбрался. Встал, смотрит: в разрыве мохового покрова и нет уж никого, только грязь черная поблескивает. Пузырь на ней вздулся, лопнул и все. Неужто утоп горбун так быстро? Альма тоже толком не объяснила ничего, занята была, друга спасала.

* * *

Избушку той, кого кузнец назвал Старой, почти целиком окружал страшный тын. Колья его были увешаны костяками людей и животных. Местами на этих остовах еще сохранялась плоть в разной степени разложения. Смрад вокруг стоял такой, что у Варко желудок в момент прыгнул к горлу – еле сдержался. Калитки не было, в заплоте просто был небольшой проход, словно тот, кто его строил, поленился поставить еще пару-тройку кольев. Варко и Альма вышли к нему грязные от болотной жижи и теперь медлили, не решаясь проникнуть за эту пугающую ограду.

– Как-то здесь неуютненько. И пахнет так себе. Нам точно сюда? – спросила Альма.

– Кузнец сказал, что как болотом мимо рыжего ельника пройдем, так наткнемся, не спутаем. Увидишь, говорит, двор Старой, заходить не захочешь, так точно он будет. Так что правильно мы вышли, – ответил Варко. – Что делать, пошел я. Можешь здесь подождать.

Хоть и не хотелось, да жуть за нутро брала ледяной лапой, но сдвинулся он с места. После всех потрясений последних дней всё легче стало делать то, от чего страх отваживал. Внутри ограды, как ни странно, в воздухе вони не было – травами сильно пахло да дымом немного. Следом за Варко и Альма проскочила, не утерпела. Теперь уже перед крыльцом стояли, тоже в нерешительности. Хотя оно вроде и нормальное было, обычное: даже половичок соломенный на нем лежал.

Тут дверь неожиданно скрипнула, – Варко и Альма аж вздрогнули, – и на крылечко вышла женщина: средних лет, статная, привлекательная. Видимо слишком красочно отразилось замешательство на лице Варко, так как женщина рассмеялась и спросила:

– Не ожидал, гостенёк? Бабку дряхлую думал узреть?

– Ну-у… Дак эта, сказано было, к Старой, дескать, идти… госпожа, – растерянно оправдался парнишка.

– Не прогадал, гостенёк, я это. Старая, зовут так. Есть за что, – женщина вдруг потянула носом воздух, стремительно подошла к Варко и, взяв его за подбородок, пристально вгляделась в глаза. – А-а, вот оно что… А я-то думаю, чем тут окромя человечинки пахнет? Ну, что пялишься? В небо хочешь?

Варко одновременно будто и удивлялся, – кто пялится? сама же уставилась, – и отстраненно подмечая, что и впрямь будто настороженно изучает внимательные темные глаза напротив. Дракона опять что-то встревожило? Как ответом всплывает мысль, что ему не нравится, что он видит. Вроде, приятная женщину вместо ожидаемой ведьмы – скорее вздохнуть бы облегченно, ан нет. Словно смотрит что-то из нее, как дракон через Варко, таится на глубине зрачков, что-то очень древнее и опасное. Есть, говорит, за что Старой называют, да? Альма, видимо тоже что-то почувствовала: за руку взяла, сбоку прижалась.

Чтобы заполнить вдруг повисшую паузу, Варко, нервно сглотнув пересохшим ртом, ляпнул:

– А это, госпожа, а что это у вас забор такой страшный? Кто это на нем?

Женщина улыбнулась:

– Страшный? Валежник трухлявый видишь – не страшно? Или траву гнилую… Мне все одно. А на нем, гостенёк, те, кто не с тем ко мне пришли, что должно.

– И вы их за это на колья понасаживали?

– Да нет, гостенёк, это мой заплот сам шибко смышленый. Ты вона в щель без боязни поди шагнул, а если б не то в сердце нес, аккурат под тобой новый кол вершинкой в небо бы и вылез. Ну и повис бы ты на нем, без лишнего моего труда. Как-то так.

Оглянулся Варко на проход, в который если и трусил зайти, то по другой причине, а тут вона как. Совсем неуютно стало и сомнения внутри закрутились, так уж было ему надо сюда тащиться.

– Ну, и с чем в итоге пожаловал, гостенёк? – чуть с ленцой, спросила наконец Старая.

– Меня кузнец, Эрреро, за декоктом послал, для закалки который… Ахака, – ответил Варко. – Он говорил, ценное самое надо… Я вот… Все, что есть, на выкуп копил.

Старая протянула руку:

– Ну давай твое ценное.

Варко добыл из-за пазухи небольшой кошель и высыпал содержимое в подставленную ладонь. Женщина с ухмылкой посмотрела на небольшую горку монет, которые для Варко были кучей деньжищ. Руку ее охватило яркое сияние, ощутимо дохнуло жаром… и деньги, вдруг стали лужицей расплавленного металла, который каплями скатился с расслабленной кисти и затерялся в траве. Старая захохотала и с лёгкой надменность произнесла:

– И это самое ценное?! Ну, гостенёк, печалишь ты меня. И как прошёл во двор ко мне, ума не приложу? Разве что в подружке твоей дело… Обратно вот, пожалуй, что и не выйдешь.

Варко стоял как оглушенный: вот так взять и все накопленное враз…

– Как не ценное-то?.. Это ж на свободу коплено, считай жизнь моя!.. – вырвалось наконец возмущение.

– Жизнь? Свобода? – лицо Старой оказалось вдруг совсем близко к Варкиному: казалось дыханием опаляет, глазами до нутра язвит. – Не стоят ничего твоя жизнь и свобода сами по себе. Ни-че-го! Просто слова. Как и это – просто металл. Ценное! Печалишь, гостенёк, печалишь. Время моё попусту тратишь. Нет, не выйдешь обратно.

Холодом могильным потянуло, озноб у Варко по спине побежал. Вспышкой проступил в облике миловидной женщины облик старой карги с лицом-черепом, обтянутым желтой кожей, седыми космами и горящими в проваленных глазницах углями – словно солнцем тело под просторной рубахой высветило, только страшно.

Тут Альма неожиданно сильно Варко назад задвинула, сама вперед вышла:

– Отпусти его. Я здесь пока останусь. Он принесет что нужно, – потом к парнишке повернулась: – Иди, ты поймешь. И возвращайся скорей.

Варко растерянно стоял, смотрел на такую спокойную тоненькую Альму, на то, как Старая поглядывает на неё с одобрением, на него с насмешливым интересом, и не знал, что же ему делать? Как это, взять и бросить Альму здесь, где людей на колья развешивают, и такое под внешней обычностью прячется? И противится этой ведьме не пойми как, и просто уйти ноги отказываются.

Наконец Старая подошла к Альме, на плечо ей руку положила, подогнала Варко:

– Иди, иди уже. Отпускаю пока, раз так. Да шибко не мешкай, не жди, пока я проголодаюсь. – Альма на это и глазом не повела, так и стояла спокойно.

Варко начал пятится, все быстрее, потом совсем развернулся и вышел за тын.

* * *

Дорогу обратно он плохо запомнил. Руки сами проверяли шестом надежность пути, ноги шагали, а в голове крутилось только одно: как же быть? К кузнецу заходить не стал: коли тот знал бы, что нужно – сразу бы сказал, а так… А может и нельзя было пояснять, сам Варко должен выдюжить: имелись по этому поводу некоторые мыслишки.

«Жизнь ей моя, значит, не ценность. Свобода – так себе богатство. Деньги все расплавила – столько я их копил, собирал. Конечно, ей может и мало это, у нее вон и дом свой, и пожила уже столько – много, наверное. А я что видел? – думал Варко и тут же вспоминал, что роскоши снаружи жилища Старой он все же не приметил. – Ну, может внутри ковры да серебро, а на дворе так, чтоб не зарились. Хотя кто там с такой оградой позарится?» В общем, в таких сумбурных мыслях он и дошел до дома хозяина.

Не успел прийти, как вредный старикашка управляющий застращал, что о всех отлучках непременно доложит и погнал чистить скотный двор. Варко и впрямь в этот раз сбежал, не выполнив ежедневный урок: на болото идти ближе к вечеру было неразумно. Что делать, поплелся он заниматься грязной рутиной, но раздумья, как быть дальше, так и не отпускали его. Что ценней того, за что все покупается? Ну да, может мало денег было, так зачем их плавить-то?

Все же за монотонной работой Варко слегка успокоился. Вдруг поймал себя на мысли, что давно уже за всеми заботами и помощью кузнецу не мастерил ничего такого, и что прям соскучился по всему этому. Следом вдруг, одна за другой, замелькали в его голове картинки, словно кое-кто дождался, когда он в нужную сторону повернет, и тут же подталкивать принялся. Вот человек кричит, кнутом указывает, а другой сгорбился униженно, землю мотыгой рыхлит, кусок хлеба получает, сидит ест и опять все по новой. А вот другое. Вроде тот же, которого неволили, но через забор лезет и бежит. Потом хижина на краю села, и он уже на небольшом огороде горбатится. Вот присел, горбушку жует. Может и побольше кусок, а там и там звенит общим фоном железо на краю слышимости, будто цепь по камням перекатывается. Тут Варко и подумал, что если б он вдруг свободен стал, то как раз бы любимым рукодельем занялся.

Парнишка оперся о вилы, переводя дух. «Дак может это как раз ценно для меня? Деньги что, их можно и так вот, головы не поднимая получить. Что на хозяина, пахать, что самому из земли кусок хлеба выколачивать. По-разному, конечно, а все одно колея да неволя, если только этим жить. Без рукоделья ведь будто и нет меня, умирает душа. Может про такое Старая говорила? Не для нее самое ценное – для меня. Что жизнь моя и свобода сами по себе, если не сделаю ничего, не создам ощутимого, яркого? Мне ведь и впрямь деньги-то по большему счету для этого и нужны, чтобы творить свободно».

Уже охваченный этим путеводным смыслом, он быстренько доделал отмеренную вредным управляющим работу и пошел в свой угол сарая, где у него и лежанка была и место для того, чтобы вдали от хозяйских глаз что-то мастерить. Памятуя о птичке, что так хвалил кузнец при первой встрече, взялся строгать заготовку для такой. Уже и форму основную начерно топориком вытесал, начал ножом более мелко доводить, но вдруг остановился. «Это ведь я много раз делал. Вот так, тайком от хозяина, чтоб побыстрей, да поменьше: вдруг что – и спрятать не трудно. Это ценное мне, да. А если мало будет? Сожрет Старая Альму… Нет, не буду такое думать. Не будет такого. Я большую птицу сделаю, какую всегда хотел». Перед внутренним взором возник образ улыбающейся Альмы. Варко еще больше воодушевился.

Он отложил уже наполовину выведенную заготовку и взял из давно отложенной кучи материала большой кусок елового ствола. Руки привычно раскололи его на бруски необходимого размера. Лезвие плотницкого топорика скоро отсекло лишнее, острый нож продолжил вытаскивать из древесины нужную форму, пуская стружку легкими лепестками. Сперва парнишка как обычно настроился строгать голубка, но, осенённый новой мыслью, начал выводить змеиный изгиб драконьей шеи и общий абрис головы ящера. Даже сразу прикинул, что надо еще и лапы снизу приделать. Хвост, правда, решил оставить как в птичьем варианте, разве что стилизовать как-то: ничего страшного, будет эдакая смесь двух летающих существ. Пока резал фигурные рубчики на крыльях, поставил на небольшой очажок котелок с водой – парить заготовки для гибкости волокон, чтоб оперение щепать да разворачивать. Когда дерево хорошенько прокипело, взял тонкий нож и приступил.

Внутри уже привычно бродили отголоски драконьих мыслей: судя по всему, ему нравилось, что здесь рядом с рождением крыльев тоже есть огонь. Это настраивало в общем состоянии Варко ощущение правильности, внутреннего удовлетворения. Он трудился, позабыв про еду и сон, только зажег светильник, когда солнце совсем село. Пальцы ловко раздвигали тонкие планочки перьев и цепляли их одно за другое в определенном порядке, создавая задуманный изгиб. Когда высохнет, нужно еще будет закрепить нитью, чтобы придать надежность, но горделивый взмах крыльев формировался уже сейчас. Варко в отличие от округлого, птичьего, сделал его край зубчатым, подобно нетопыриному. Также, по сравнению с голубем, где голова резалась в упрощенной форме, в этот раз парнишка постарался придать более конкретные черты, которые зацепились в его памяти при посещении подвала старой крепости.

Когда первые лучи солнца проникли в щели сарая, на верстачке Варко стояло готовое изделие. Не подвешенное за зацеп на спинке, существо опиралось на веерообразный хвост и задние концы распахнутых крыльев. Создавалось впечатление, что оно на миг от того, чтобы взлететь. Сам Варко сидел на лежаке, устало опустив руки, и смотрел на него. Он бы уже свалился без сил, чтобы хоть сколько-то поспать, но никак не мог оторвать взгляд от этого получившегося символичного стремления в небо, словно кто-то держал его. Хотя он даже знал – кто. В конце концов глаза его сами по себе закрылись, он мягко повалился на бок и уснул.

* * *

Разбудил его громкий голос хозяина, который сопровождался лебезением управляющего.

– Где этот бездельник?! – дверь сарая ударилась в стену, открывшись от сильного пинка. – А-а, спит собака!

Хозяин своей тушей казалось заполнил все пространство, почти навис над Варко с лицом, красным от злости. В руке он держал любимую плеть, явно желая применить ее. Тут его взгляд упал на верстачок, а лицо совсем побагровело:

– Ах ты падаль! Кормлю его, спишь не со свиньями, а все на волю, тварь, целишь?! Рабское твое рыло, работу бросил, все поделочки стряпаешь? Шкуру порву! Будут тебе поделочки!

Разъяренный хозяин шагнул к верстачку, занеся тяжелую плеть над тонкими крыльями рвущегося в небо существа… И наткнулся взглядом на бешеные глаза напротив. Они темным огнем горели на заострившемся чертами лице Варко, который вдруг появились на его пути. Парнишка смотрел исподлобья и стоял чуть сгорбившись. Но в этой позе не было страха – скорее пружинистая готовность к броску. Руки его висели свободно опущенными, в правой почти расслабленной кисти как-то приблудился острый ножик: старенький, много раз точеный, который так весело пускал стружку, творя крылатую фигуру. Он прилип к пальцам совсем не угрожающе, обыденно: так, проверенный друг, готовый опят помочь – горбушку сухого хлеба порезать, забавку деревянную затеять. Но хозяин вдруг как наяву ощутил, как это лезвие сейчас порхнет к нему, к чему поближе – аж невольно подтянулось все там, ниже богатого пояса. В этот момент почему-то не было сомнений, что сдвинься он еще хоть на пядь, так и произойдёт: то ли что-то таилось в глазах этого доселе не особо строптивого раба, то ли еще что. Гнев его вдруг остыл, охлажденный пробежавшим по хребту ознобом. Он неловко потоптался, глянул на плеть, словно забыл, для чего она в его руке, прокашлялся и, уже уходя, буркнул:

– Во дворе прибери.

Варко стоял ни жив ни мертв. Он сам до конца не помнил, как заслонил спиной свое творенье. Лишь смутно ощутил вскинувшую его волну гнева, знакомую рукоять в привычной руке и холодную мысль, что до горла далеко, такое пузо поди пробей, а вот ляжку, пожалуй, он вскроет. Слыхал Варко как-то в торговых рядах, у бочки с пивом, старый вояка молодого про разные жилы в теле поучал. Сейчас вот вспомнилось вдруг. Внутри медленно угасали мысли о стремительном рывке сильного тела, вырванной одним кусом мягкой плоти и врожденном ощущении обычности этого процесса – не о чем говорить. И еще некое понимание, зачем звенит при каждом движении железо.

Отдышавшись, парнишка вышел из сарая и все же выполнил указ хозяина. Только затем засобирался опять на болото: проверять терпение Старой желания не было. Он аккуратно завернул свое творение в холстину и отправился в путь.

В этот раз проблем не случилось: Варко дошел уже приметной тропой до жуткого тына, окружающего жилище Старой и с опаской остановился перед оставленной в нем прорехой.

– Да заходи уже, раз пришел. В одну сторону он тебя точно пропустит, – раздался женский голос из-за ограды. – Парнишка, вздохнул и последовал приглашению.

Старая и Альма сидели на крыльце и играли в карты. Девочка довольно улыбалась, обмахиваясь разложенными веером картинками. Женщина хмурилась, рассматривая свой расклад.

– Третий раз в дураках оставляет, – сказала наконец Старая. – Удачливая она у тебя. А еще хотела с ней на корысть какую поиграть. Сейчас бы сидела тут и в дураках, и в долгах.

Варко подошел и молча остановился перед ними. Старая поднялась с крыльца, вытерла ладони о подол и с интересом поглядела на сверток в руках парнишки.

– Ну, что там у тебя, гостенёк? Что в этот раз притащил? Но смотри, не прогадай – больше не отпущу. Не рынок тут, чтоб глазеть попусту с дырой в кармане. Так что подумай. А то может даже не разворачивай. Тогда так и быть, идите. Но уже боле не приходите, – пытливо смотря на Варко, произнесла Старая.

Он все так же молча размотал холстину и протянул своё творение женщине. Когда ее руки коснулись резного дерева, опять, как и в прошлый раз, ощутимо дохнуло жаром. Варко уже успел представить, как тонкие веера крыльев вспыхивают быстрым пламенем, но время шло, а даже лёгкого дымка не появилось. Только сам птице-дракон засветился явным сияние всё ярче и ярче.

– Ну что, теперь вижу – полетишь, – произнесла Старая, словно разговаривая с деревянной фигуркой, а потом подняла глаза на Варко. – Да, гостенёк, в этот раз по товару оплата. За ценой не постоял. Оно и впрямь шкуры дороже, душа в нем – чую. Да она у тебя неразменная, вложил – не убудет, лишь шире станет. Подожди чутка, сейчас вынесу тебе твое зелье.

И она пошла в свою хижину. Вернулась уже без деревянной фигурки, но взамен протянула Варко оплетенную соломой бутыль.

– Вот, гостенёк, держи. Здесь надолго хватит. И ступайте уже, устала я от этой балаболки.

– Спасибо, госпожа, – Варко принял бутыль и опустил ее в прихваченную холщовую суму.

– А про деньги, что в землю мою каплями упали, так и не спросишь? – вдруг поинтересовалась Старая.

– То за урок, госпожа. За него тоже спасибо, – ответил Варко.

Старая внимательно смотрела на парнишку, как он берет девочку за руку, и они идут к проему в изгороди. В ее глазах мерцало особое внимание, словно она только сейчас увидела его полностью. Когда гости были уже готовы выйти за ограду, Старая окликнула:

– Постой, юноша. Не сразу разглядела, видать и впрямь старею. Держи, как туго будет – сломай. А то я еще по прошлому разу подметила, что не гладкой дорожкой ты до меня докатился. – И бросила Варко вроде обычную веточку, разве что холодная она была, словно каменная.

Варко машинально поймал неожиданный дар, не нашёлся что спросить, еще раз поблагодарил и они вышли из владений ворожеи.

Глава шестая. Св