Читать онлайн Вопреки бесплатно

Юный Джеймс

Предисловие

«Вопреки» – неяркое, незвучащее, невыразительное слово.

Согласно словарю В.И. Даля, это наречие означает наперекор, супротивно, напротив кому, противно чему, назло; несмотря на, невзирая.

Однако это слово описывает резкий поворот на жизненном пути человека.

Наперекор судьбе люди принимают наиважнейшие решения в жизни. Супротивно мнению общества человек совершает неожиданный поступок. Невзирая на общепринятые семейные ценности, возможно любить, тосковать и ценить только одного родного человека.

Новый Орлеан

Лето 1927 года. Улицы вечернего Нового Орлеана слепили гуляющих яркими вывесками кабаре, ресторанов и магазинов, оглушали звуками тромбонов и саксофонов, ревущих самую популярную музыку того времени – джаз.

Джаз был настолько популярен, что его уже не воспринимали как жанр музыки, он стал эпохой. Он изменил социальное положение темнокожего населения страны, стал танцевальным наркотиком для молодёжи, открыл множество талантливых исполнителей, ввел новую моду в одежде и прическах.

Днём джаз приглушенно звучал из множества окон жилых домов города, но его истинное время наступало с закатом солнца. Увеселительные заведения главных улиц заполнялись девушками в сверкающих укороченных юбках, мужчинами с набриолиненными волосами по последней моде, шампанское лилось рекой, а паркеты содрогались от танцев сотен ног.

Рестораны и бары боролись за самых популярных исполнителей и танцовщиц. На стенах каждого заведения красовались плакаты с известными музыкантами и группами обворожительных девушек, застывших в головокружительных позах зажигательного танца.

Рёв моторов автомобилей, оглушительные звуки музыки, цокот каблучков по тротуарам, звонкий смех женщин, клубы дыма дорогих сигар, блеск платьев и сияние улыбок создавали ощущение праздника каждую ночь.

В один из таких вечеров вдоль ресторанов, баров и кабаре шёл, опустив голову мужчина, сильно отличающийся от публики, преобладающей в это время на шумной улице города. Он был без шляпы, одет в недорогой, поношенный, но чистый чёрный костюм и пыльные ботинки. В воротничке его рубашки белела колоратка.

Молодой пастор Джеймс возвращался на окраину Нового Орлеана в небольшую протестантскую церковь, где он служил, жил в полуподвальном помещении, которое также оборудовал под обувную мастерскую.

Кратчайшая дорога, ведущая из магазина, где он всегда приобретал обувные гвозди, до его церкви пролегала как раз через самую шумную улицу. Он часто пользовался этой улицей по вечерам, так как днем был занят служебными обязанностями младшего пастора в церкви. Время на починку обуви для семей прихода и всех, кто к нему обращался за помощью, оставалось только вечером, а порой и ночью.

Пастор Джеймс был молодым человеком двадцати трёх лет, выше среднего роста, физически развит, с крепкими руками и мозолистыми ладонями, шаг быстрый, но мягкий. Лицо его не отличалось миловидностью: средние высоты лоб, крупный заостренный нос, глубоко посаженные печальные голубые глаза, тонкие губы. Русые слегка волнистые волосы средней длины, обрамляли его непримечательное лицо.

Он шел ускоренным шагом, погруженный в свои мысли, стараясь не замечать всеобщего блеска, шума музыки и криков толпы. Он не презирал этого веселья, не осуждал празднующих людей, просто это всё ему было не нужно. Он хотел спокойствия, служения Господу, помощи людям и чего-то ещё, чего он сам пока не понимал.

Вдруг ему пришлось резко остановиться и поднять голову, чтобы не столкнуться с парочкой, вбегающей ему наперерез в одно из кабаре. В этот момент его взгляд упал на плакат, наклеенный на стене у входа. На афише были изображены темнокожий саксофонист и группа танцовщиц – обычное приглашение на джазовый концерт в какой-то вечер – ничего нового. Но что-то зацепило его взгляд.

Пастор подошёл поближе, чтобы рассмотреть. Блестящий золотой саксофон, вздернутый к потолку, в руках крепкого темнокожего музыканта средних лет. Нет, не то. Пять девушек в концертных коротких ярко-красных платьях обняли друг друга за талии и вскинули одновременно ножки в танце. Опять не то. Девушки коротко подстрижены в тон моде, две блондинки, три брюнетки, яркий макияж, озорно улыбаются. Вот оно. У одной брюнетки с усилием вымучена улыбка, глаза чуть увлажнены, брови сдвинуты к середине лба. Может она устала? Больна? Чем-то расстроена? Кто-то её обидел? Могу ли я ей чем-то помочь, поговорить, спросить?

Ведь это не рисунок, это фотография, на которой запечатлены истинные эмоции людей в данный момент. Насколько мысли этой девушки далеки от танца, её работы, её обязанностей, что даже зная, что фотографируют, она не смогла от них отвлечься? Физическую боль можно на секунду превозмочь для яркого образа на фото. А душевную? Можно?

– Да что это со мной? – буркнул пастор себе под нос, встряхнул русой головой, переложил сверток с гвоздями в другую руку и ускорил шаг, удаляясь в скудно освещенную часть города, где в это время царили тишина, покой и мир между сердцем и разумом.

Детство Джеймса

Джеймс Генри Кёртис родился в небольшом городке на ферме в ста сорока километрах от Нового Орлеана. Семья из четырех человек жила за счет доходов со своего клочка земли, кроме того, отец был главным пастором в местной церквушке с приходом в пятьдесят человек. Мать Джеймса заботилась о муже, Джеймсе и маленькой дочке, весь день работала в поле, содержала дом и двор в порядке. Джеймс с детства помнил её уставшей, с грубыми руками и вечно склоненной в пояснице спиной.

Матери не стало, когда Джеймсу было десять лет, а ей тридцать два, умерла при родах второго сына, ребенок тоже умер. Отец был сам не свой от горя, всё время проводил в церкви, забросил ферму, поле. Землю и дом продал за бесценок властям и переехал жить с двумя маленькими детьми в пристройку к церкви.

Там Джеймсу, только привыкшему к открытым полям и чистому воздуху, посещавшему церковь по воскресеньям и то после настоятельных пинков родителей, пришлось помогать отцу по службе, чтобы отрабатывать свой кусок хлеба. Он подметал пол в церкви, протирал скамьи, раскладывал Библии. Он один исполнял все обязанности по дому: готовил еду, стирал одежду, содержал каморку в чистоте. Отец всегда был теперь в церкви, молился и вёл службы.

Главной отрадой в жизни юного Джеймса была его сестренка, Лея. Двухлетняя белокурая егоза, вечно смеющаяся, прыгающая и жизнерадостная. Порой казалось, что она и не помнила, что когда-то была мама, а хмурый тёмный человек, приходивший в их комнату, чтобы поесть и поспать, – её родной отец.

Она верила в Бога, как во что-то сверхъестественное из сказок, которые ей читал Джеймс. А для Джеймса она была чистым ангелом, наполнявшим его нелёгкую жизнь светом, возможно, Божьим.

Одним из жарких летних дней пятилетняя Лея качалась на покрышке колеса, привязанной веревкой к ветке большого дерева позади церкви. Раскачавшись, что было сил, она взмывала всё выше к зеленой кроне дерева. Ветер играл в кудряшках волос, развевал синее легкое платьице, солнечные зайчики прыгали на её пухлых ручках и ножках.

Джеймс стоял у пристройки и колол дрова. Он всегда переживал, что сестренка может упасть и пораниться.

– Лея, ради Бога, не раскачивайся ты так сильно!!! – прокричал он.

– Всё хорошо, Джей (только она его так называла)! Смотри, я лечу! – и она распахнула руки.

Лёгкий летний ветерок подхватил голубую ленточку из белокурых волос, а заодно и душу ангела.

Похороны Леи состоялись на следующий день. Отец её отпел разгрызенными в кровь губами. Все прихожане церкви простились с маленькой егозой и оставили её лежать под тем самым деревом, которое она так любила.

Джеймс не перестал верить в Бога, ведь ангелы должны жить на небе, рядом с Ним. Только вот света в этом мире для Джеймса уже не было, печаль на долгие годы поселилась в его глубоко посаженных голубых глазах.

Через год не стало отца, и в четырнадцать лет Джеймс остался один, другой родни он не знал, да и родители никогда не рассказывали о своих семьях.

Отъезд

Первое время Джеймсу помогали люди из прихода и просто неравнодушные жители городка: кто дровами, кто едой. Он продолжал жить в пристройке, содержал в чистоте церковь и ухаживал за могилкой Леи.

Через полгода власти прислали нового пастора, он приехал со своей большой семьей, которая поселилась в домике недалеко от церкви, и Джеймс осознал, что у прихода начинается новая жизнь, а он здесь совершенно лишний.

Новый пастор предлагал Джеймсу остаться и также помогать ему в церкви, но юный Джемс уже не ощущал себя здесь как дома, ему надо было двигаться дальше. А куда? Что он умеет делать? Немного читать и писать. Устроиться разнорабочим? А кто возьмёт на работу совсем еще молодого парнишку?

Он решил уехать в ближайший город и научиться какому-нибудь ремеслу, чтобы хватало на кров, кусок хлеба и маломальскую одежду. Попрошайничать и воровать он никогда не смог бы, вера не позволяет, а работать руками он любил. Когда его руки были заняты хоть каким-то трудом, мысли об одиночестве, тоска по Леи немного утихали.

Он рассказал пастору о своём решении, тот его удерживать не стал, дал денег на дорогу и на первое время, немного еды. Джеймс собрал свои нехитрые пожитки: библию, смену белья и голубую ленточку Леи. Вся его одежда и обувь были на нем: брюки, рубашка, жилет, легкая куртка и ботинки, подошвы которых были привязаны веревками к носам ботинок.

На прощание пастор перекрестил Джеймса и дал рекомендательное письмо знакомому пастору в Новом Орлеане.

– Джеймс, ты едешь в большой незнакомый город, – сказал пастор, – первым делом отправляйся к пастору Нилу, поживешь у него, он устроит тебя своим подмастерьем, научишься делу. Не забывай усердно молиться и приезжай к нам время от времени, мы будем тебя ждать и ухаживать за могилкой твоей сестры.

– Спасибо, пастор Том. Я обязательно буду приезжать, – ответил Джеймс и пошел к единственному родному, что он оставлял здесь, возможно, на долгие годы.

Он присел у того самого дерева, облокотившись спиной на его могучий ствол, опустил голову между согнутых колен и с болью в сердце вздохнул.

– Прости меня, сестренка, не уберёг я тебя, ты была смыслом моей жизни, а теперь я не знаю для чего живу. Я уезжаю в Новый Орлеан. Помнишь, ты очень хотела туда поехать полюбоваться на красивых женщин, гуляющих по набережной, искупаться в океане, посмотреть фокусников на бульваре, поесть мороженого в кафе. Но еду туда я один, без тебя, моя малышка. Но ты всегда в моих мыслях и в сердце.

Тяжело поднявшись, юный одинокий Джеймс побрел в сторону железнодорожной станции на поезд, который увезет его прочь от прежней жизни в ту новую, которую он даже представить себе не мог.

Первые впечатления

Джеймс первый раз ехал на поезде, раньше он видел эти железные махины, выпускающие клубы пара, только когда они пролетали с грохотом мимо их фермы. Плавно раскачиваясь, вагон убаюкивал пассажиров, и только Джеймс был погружен в свои мысли.

Он был еще совсем юн, вся жизнь впереди, большой город, новые люди, впечатления, первая любовь, развлечения, которых нет на ферме, в дальнейшем семья, дети.

Но не об этом думал Джеймс. Он хотел побыстрее пробежать полгорода от станции к церкви пастора Нила, изучить ремесло, тихонько работать где-нибудь на окраине города и приезжать наведывать Лею в свой старый городок.

Гудок поезда, известивший о прибытии на станцию Нового Орлеана, разбудил пассажиров, и вагон наполнился шумом голосов, стуком снимаемых с полок чемоданов, корзин и коробок, лаем крохотной собачонки и радостными криками детей.

Джеймс вышел из вагона последним, остановившись на верхней ступеньке, он осмотрел перрон. В разных направлениях сновали носильщики с полными тележками чемоданов и саквояжей, выкрикивая что-то нечленораздельное, от чего толпа расступалась. Женщины разных возрастов, кокетливо придерживая шляпки, лавировали между групп курящих работников станции, грудами чемоданов и монолитными скамейками, чтобы поскорее пробраться к выходу с вокзала. Встречающие своих вторых половинок мужчины с цветами в руках выкрикивали имена жен и бросались их обнимать и кружить после разлуки.

Такого скопления людей, производивших различные действия и создававших суету, Джеймс не видел никогда. В его городке пятьдесят человек собирались только на службу в церкви, и молились, как единый организм, монотонно и все одинаково.

Шум толпы, лязганье тележек, ароматы цветов и духов, запах крепкого табака, многоцветие пальто и шляпок помутнили сознание Джеймса, и он чуть не рухнул с верхней ступени вагона прямо на перрон под ноги работника станции.

– Эй, пацан, осторожнее! – крикнул работник, подхватив Джеймса, – с тобой всё в порядке?

– Эм, да, спасибо, немного голова закружилась, – пролепетал Джеймс, – подскажите, пожалуйста, как мне побыстрее добраться до протестантской церкви пастора Нила.

Работник скользнул взглядом по одеянию Джеймса.

– Самый быстрый способ – это, конечно, на автомобиле, минут пятнадцать езды. Но, я думаю, что личного автомобиля у тебя нет, нанять тебе не на что, и раз ты спрашиваешь, как добраться, то тебя не встречают.

– Всё так, – вздохнул Джеймс.

– Так отправляйся пешком! Выйдешь с вокзала, повернешь сразу направо и по набережной минут сорок пешком, упрешься в пирс и поворачивай налево в город, там сразу увидишь свою церковь. Заодно и голову проветришь морским бризом. Главное, чтобы ботинки твои дошли, а ты парень молодой, дотопаешь, – и он смачно приложился ладонью по спине парнишки, что тот опять чуть не упал.

– Спасибо, – ответил Джеймс и поспешил к выходу с перрона.

Вырвавшись с шумного вокзала с одурманенной головой, Джеймс метнулся направо к веющей морским свежим воздухом набережной.

Было около четырех часов вечера, когда он вступил на вымощенную набережную Нового Орлеана. Он никогда не покидал пределы своего городка, поэтому с удивлением рассматривал всё вокруг. Оказывается, все дороги не земляные, а пешеходные зоны не травяные, поэтому женщины и мужчины в начищенной до блеска обуви неторопливо прогуливаются по набережной, не перескакивая через лужи и ухабы, как у них на ферме.

Одежда, в которую были одеты горожане, потрясала своим многоцветием, дороговизной тканей и совершенно неудобными для сельского жителя фасонами. Все мужчины и женщины носили головные уборы. Шляпы мужчин отличались только цветом. На дамах же шляпки были с широкими полями и с короткими, украшенные перьями и цветами, с вуалью и без, зеленые, белые, красные, желтые, синие, оранжевые и бог весть какие еще. Джентльмены обязательно в костюмах и с тростью, дамы – в перчатках до локтей и в платьях с подметающими набережную подолами.

Зажмурившись от ряби в глазах, Джеймс отвернулся к океану. Это зимнее стальное бескрайнее водное пространство поразило его своей умиротворенностью. Не отрывая взгляда, он смотрел на чуть колышущуюся на мелких волнах лодочку и нахохлившихся сонных чаек. Эта картина успокоила его, он вдохнул полной грудью соленого прохладного воздуха, запахнул потуже свою тоненькую курточку и, поежившись, быстрыми, но мягкими шагами направился в сторону церкви.

Пастор Нил

Церковь пастора Нила он нашёл без труда. То ли после перенесенных первых впечатлений от большого города, то ли от подступающего с океана промозглого холода Джеймс, не поднимая головы и не обращая ни на что внимания, пронёсся по набережной, повернул налево у пирса и через две минуты был на пороге пристройки к протестантской церкви.

На его стук дверь открыла полная женщина лет сорока, одетая в черное платье свободного покроя и в капоре того же цвета, цвет лица у нее был землистый с колючими карими глазами, длинным носом и вздёрнутым подбородком.

– Слушаю, – сказала она.

– Добрый вечер, меня зовут Джеймс, я к пастору Нилу от пастора Тома. Вот письмо от него, – и он протянул женщине конверт.

– Хм, – хмыкнула она, но конверт взяла, – пастор Нил сейчас в своей мастерской, обойдешь церковь с другой стороны и спустишься в подвал. Там его и найдешь, – и захлопнула дверь.

Джеймс пожал плечами и пошёл обходить церковь.

Дверь, ведущая в подвальное помещение, была приоткрыта, и оттуда доносилось лёгкое постукивание. Джеймс протиснулся в дверь и начал осторожно спускаться по темной каменной лестнице. Когда он шагнул в помещение, его ослепил яркий свет ламп. Как только его глаза привыкли к освещению, он огляделся. Это было скорее полуподвальное, чем подвальное помещение средних размеров с маленьким зарешетчатым окошком, выходившим во двор церкви на уровне земли.

Слева от двери стоял деревянный топчан, накрытый грубым суконным покрывалом, слева вдоль всей стены располагался длинный верстак с множеством слесарных инструментов, баночек с гвоздями, лотков с кусками кожи и ткани. В помещении держался устойчивый запах дерева, металла и какого-то химиката.

Посередине мастерской, сгорбившись над перевернутым деревянным муляжом человеческой ноги, натягивая на «ступню» сапог, сидел седовласый мужчина. Губами он крепко сжимал маленькие гвоздики, а на коленях лежал небольшой молоток.

– Здравствуйте, пастор Нил, – поздоровался Джеймс.

Мужчина поднял голову и внимательно посмотрел на гостя. Лицо пятидесятилетнего пастора было настолько светлым, что Джеймсу показалось, что яркость ламп уменьшилась, голубые глаза излучали тепло и любовь, он широко улыбнулся, и гвоздики посыпались на пол.

– Добрый вечер, сынок, проходи, садись, – ответил пастор и указал на топчан.

Джеймс присел на край кровати и с любопытством уставился на деревянную «ногу».

– А что это такое? – спросил он.

– Это специальное устройство, с помощью которого я чиню обувь, – ответил пастор, – это, например, женская «ножка», а вот там, он указал в угол комнаты, стоят мужские и детские, разного размера в общем.

– Здорово! – сказал Джеймс.

– Ты принёс обувь для починки? – поинтересовался пастор.

– У меня нет другой, кроме этой, – парнишка вытянул ноги, показывая свои ботинки.

– Э-э-э-э-э, сынок, так не пойдет, снимай, сейчас всё поправим, – сказал, улыбаясь, пастор.

Джеймс начал стягивать ботинки и вдруг опомнился.

– Пастор Нил, я же приехал к вам из небольшого городка, где служит пастор Том, и письмо от него привез.

– О! дружище Томас! Как у него дела? Как Эмма, дети? Да ты снимай, снимай ботинки!

Джеймс протянул ему изношенную обувь и поджал под себя ноги.

– У него всё хорошо, церковь хорошая, приход у нас небольшой, но люди замечательные.

– Ой, я очень рад! Пастор он толковый, людям понравится, – сказал пастор Нил, вертя в руках ботинки Джеймса, – сейчас починим, побегают ещё.

– Я письмо от него привёз, – повторил Джеймс, – только отдал его женщине, которая мне открыла, наверное, это Ваша жена.

Пастор чуть поморщился.

– Да, жена, её зовут Долорес. Ну, отдал и отдал, потом прочту. Так какими судьбами в Новый Орлеан?

И Джеймс рассказал светлому пастору историю всей своей недолгой жизни, не утаивая своё горе и надежды на обретение самого себя здесь, в большом городе.

– Да, сынок, Господь порой посылает нам очень тяжелые испытания, но Он отправил к тебе Томаса, и это неспроста, я уверен. Мне очень жаль, что ты потерял всю свою семью.

Пару минут оба молчали, погруженные в мрачные мысли.

– А Томас здорово придумал! – вдруг воскликнул пастор, – ты хочешь научиться ремеслу, а мне нужен помощник. Служба и дела церкви отнимают большую часть моего времени, а починку обуви я бросать не хочу, да и помощь для людей это великая, не все могут себе позволить новую обувь.

Научу тебя хорошему ремеслу, не переживай, жить вот только у нас негде. Пристройка к церкви маленькая, ютимся водоём с женой. Но если ты не против, то поживёшь здесь, мы с тобой приведем комнату в порядок, будет тебе и жильё, и мастерская вместе. Ну как? Согласен?

Джеймс улыбнулся и с энтузиазмом закивал.

За всеми этими разговорами пастор ловко подбил гвоздиками подошву ботинок Джеймса, протер их и отдал парнишке.

– Вот и готово. Завтра найдем тебе еще пару, на смену, да и курку потеплее, зимы у нас не суровые, но всё-таки прохладные. А теперь пойдём наверх, время ужина.

Долорес

– Долорес, знакомься, это Джеймс, – пастор слегка подтолкнул вперёд парня, когда они зашли в жилище пастора и его жены.

Женщина стояла к ним спиной, накрывая на стол. Не повернув головы, она буркнула:

– Виделись.

Пастор поморщился.

– Садись, сынок, сейчас горяченького поедим. Замерз, небось, да и с дороги устал. Молодой организм должен крепнуть. Садись, садись, не стесняйся. У нас всё по-простому, но с душой. Да, Долорес?

– Я сготовила на двоих, – опять буркнула та.

– Господь велел делиться, – мирно, но недовольно сказал пастор, садясь за стол – что сегодня нам Бог послал?

На столе стояла миска с тушеной капустой, тарелка с жареной тыквой, немного тушеной говядины, хлеб и графин с водой. Всё горячее, только что приготовленное, запах стоял умопомрачительный, и у Джеймса громко заурчало в животе.

После произнесенной молитвы они поужинали в тишине. Джеймс поблагодарил хозяйку и был удостоен единственным «Угу».

Пока Долорес убирала со стола, пастор взял в соседней комнате из комода подушку, одеяло, пастельное бельё и полотенце.

– Пойдём, Джеймс, в мастерскую, обустроим тебе ночлег.

Спускаясь в новый «дом» Джеймса, пастор начал свою историю:

– Ты на неё не сердись, сынок, она, конечно, женщина с дурным характером, но работу по дому выполняет исправно, такую уж мне Бог послал.

Я был направлен на службу в Новый Орлеан двадцать лет назад, город новый, никого не знаю, власти предоставили мне домработницу, чтобы я не отвлекался на домашние дела, а занимался исключительно церковью. Мне было тогда тридцать лет, ей двадцать, шустрая девчушка готовила, мыла, стирала, на рынок постоянно бегала. Так прошло пять лет, я к ней привык, она ко мне тоже, вот и поженились. К сожалению, детей у нас так и не получилось. Вот самое тяжёлое. Она очень переживала, а потом как-то очерствела ко всем людям, особенно к детям.

А я детей очень люблю! По воскресеньям на службу приходит много семей с детьми, порой родители не могут за ними уследить, они сбиваются в стайку и озорничают. Родители злятся, смущаются, что детки мешают проведению службы, а мне за радость видеть улыбающиеся личики. Ты, кстати, как относишься к детям?

– Да вроде нормально, я сестренке часто читал сказки, играл с ней, заплетал косички, – ответил Джеймс.

– Ты был хорошим братом! Ладно, укладывайся спать, завтра займёмся твоим жилищем. Вот тебе ключ от этой двери и еще один от входной в подвал, запрись на ночь. У нас тихий райончик, но бережёного Бог бережёт. До завтра!

Пастор перекрестил Джеймса и отправился к себе.

* * *

– Долорес! Где письмо от Томаса?

– На столе в спальне.

– Почему оно вскрыто? Ты его уже успела прочитать?

– У тебя есть какие-то секреты? Твой обожаемый Томас прислал нам «подарочек» в виде лишнего рта. Что ты на это скажешь?

– Боже мой! Долорес! Ты – жена пастора. Ты должна быть примером для всех женщин нашего прихода. Нам Бог послал сироту, он вырос и воспитывался в пасторской семье, а не в подворотне за кабаком. Парень из церкви отправился прямиком в церковь, не искал легких денег на набережной, очищая карманы богатых людей.

– Я за ним буду следить!

– И он не лишний рот, а мой будущий помощник! Он хочет изучить ремесло, я его обучу обувному делу, и у меня появится, наконец-то, время для тех проектов, которые я давно запланировал для нашей церкви.

– Твоя починка обуви не приносит нам никакого дохода! Одни расходы на гвозди, кожу и что-то там еще.

– Неужели ты думаешь, что я занимаюсь этим ради выгоды? Я служитель Господа, я помогаю людям. И не только духовно! Многие из наших прихожан бедны, и их дети должны ходить в рваных башмачках?

– О Господи! Опять ты про детей! Я устала, ложусь спать.

Светлый пастор помолился перед сном, поблагодарил Бога и друга, что послали ему Джеймса, и с улыбкой, планируя следующий день, уснул.

Новый дом

Джеймс был уверен, что долго не сможет уснуть. Прощание с родным городком, поездка на поезде, впечатления о большом городе, мысли о новом доме, незнакомые люди, которые теперь станут его семьёй, непривычные запахи мастерской и наконец полный желудок сморили молодой организм очень быстро.

Он проснулся как обычно в пять утра. Умылся, оделся и вышел во двор церкви. Ночная тьма еще не отступила, но со стороны океана уже была видна светлая полоска неба, а над водой простирался утренний туман. Город ещё спал.

Утро в своём городке Джеймс начинал с зарядки и бега, но желания пробежаться в большом каменном незнакомом городе у него никакого не было. Поэтому он сделал пару упражнений во дворе и направился к груде поленьев, которую заприметил ещё вчера, когда обходил церковь в поисках пастора.

Топор был воткнут тут же, в широкий спил увесистого дерева, служившего основанием для колки дров. За час работы практически без остановок юный Джеймс наколол все дрова и сложил их в поленницу под навесом у пристройки к церкви.

– Вот это да-а-а-а, – сказал незнакомый голос позади Джеймса, – какой молодец!

Это был местный молочник, развозивший свою продукцию по утрам в этом районе.

– Доброе утро! – поздоровался Джеймс.

– Доброе утро, молодой человек! Тебя нанял наш пастор?

– Нет, я теперь здесь живу и помогаю пастору. Вот решил для начала дров наколоть.

– Это здорово! Он очень хороший и занятой человек, ему помощь понадобится. Вот, держи молоко, передай пастору и скажи, что я в воскресенье обязательно приеду на службу. Ну бывай! – сказал молочник, вскочил в свой автомобиль и, позвякивая стеклянными бутылями с молоком, умчался дальше.

– Чего расшумелся? – на пороге пристройки стояла недовольная Долорес, – сначала долбил чем-то по головам спящим людям, теперь орёшь под окнами.

– Доброе утро. Я просто хотел помочь, – потупился Джеймс.

– Вот скажут, что делать, то и делай, – огрызнулась та и ушла в дом.

Джеймс так и остался стоять на улице с бутылками свежего молока в руках. На его счастье на улицу вышел пастор.

– Доброе утро, сынок!

– Доброе утро, пастор!

– Видел, видел, что ты с утра уже натворил! – улыбнулся пастор с озорными искорками в глазах.

– Простите, пастор, я не хотел вас разбудить!

– И слышал я тоже всё! Мистеру Блэку большое спасибо за молоко, буду его очень ждать на проповедь. А Долорес не слушай, мы рано просыпаемся, она с утра что-то пекла, я готовился к проповеди. Так что пойдем есть.

На столе стояла тарелка с грудой оладий, сметана и молоко.

– Вот, Долорес, корми работника! С утра уже такую тяжелую работу проделал. Дров тебе теперь надолго хватит, – и он подмигнул Джеймсу, – спасибо большое, сынок!

Джеймс просиял и сел с удовольствием уплетать оладьи.

Весь день они с пастором чистили, скребли, мыли, красили, делали перестановку в новом жилище Джеймса. Перебрали все инструменты, что-то починили, что-то выкинули. К концу дня, сидя на последней ступеньке темной лестницы, они с удовлетворением рассматривали результаты своих трудов.

Комнатка преобразилась, перегородка разделила её на две части: в дальней, у окна была поставлена настоящая кровать, рядом тумба со светильником, на противоположной стороне письменный стол и книжные полки над ним, рядом умывальник и платяной шкаф; в второй части, ближе к выходу, – мастерская, все инструменты по градации висят на крючках, прибитых на настенный стенд, также сделаны полки для разных баночек и лоточков, отдельная ниша для муляжей ног и, наконец, удобное рабочее кресло, которое подарил торговец мебелью, прихожанин церкви.

– Не ожидал я, что так может выглядеть моя каморка! Я теперь тоже хотел бы тут жить, – устало рассмеялся пастор.

– Мне очень нравится! Пастор, а когда Вы начнете меня учить чинить обувь? – спросил Джеймс.

– Вот завтра и начнём, заодно сходим в город за гвоздями, покажу тебе хороший магазин. А теперь ужинать, молиться и отдыхать. Завтра нас ждёт новый интересный день.

Подмастерье

В течение последующих нескольких месяцев пастор всё свободное от основных обязанностей время проводил в мастерской, обучая Джеймса ремеслу обувщика.

Паренёк погрузился с головой в эту работу, приобретая всё больше навыков и умений. Они починили всю обувь, которая копилась у пастора на протяжении долгого времени. Пастор много раз предлагал Джеймсу лично отдавать починенную обувь хозяевам, чтобы тот услышал заслуженные слова благодарности. Но Джеймс отказывался, упорно налегая на отточку малейших деталей своей новой профессии.

Он практически не выходил из мастерской, порой теряя счёт дням и ночам, пастору приходилось насильно его кормить и укладывать спать.

Долорес им не мешала, её устраивало, что юнец не сидит с ними за общим столом, а накормить его можно было и плошкой супа с хлебом один раз в день. Иногда она спускалась в мастерскую, чтобы просто из женского любопытства понаблюдать, чем так увлечены эти мужчины. И каждый раз она удалялась через пару минут, презрительно хмыкнув.

Джеймс познакомился со всеми продавцами обувной фурнитуры в городе, со всеми обувщиками, которые раскрывали мальцу секреты починки того или иного вида обуви. Он всегда делился новыми знаниями с пастором, теперь они оба учились.

Через полгода Джеймс столкнулся на набережной с мальчишкой-чистильщиком обуви и рассказал ему о пасторской мастерской, тот – своим клиентам-мужчинам, а те, в свою очередь, жёнам, которые никак не хотели расставаться со своими любимыми туфельками, у которых оторвалась пряжка или расшатался каблук. В этом был какой-то модный шарм: по вечерам до упаду отплясывать в ресторане, а на следующий день чинить туфли в церковной мастерской, внося тем самым пожертвования из своих капиталов на дела духовные. Ходили слухи, что некоторые леди специально ломали каблучки, чтобы навестить ставшую известной мастерскую и быть замеченной в церкви.

Но Джеймс не замечал этого ажиотажа, его интересовал сам процесс. С людьми, приносившими обувь, он старался не встречаться, ему нравилось одиночество и компания пастора. За делом они часто беседовали о религии и об улучшении церкви. Пастор несколько раз заводил разговор о Леи, но глаза его подмастерья быстро наполнялись слезами, и он уходил в себя, всё также остро переживая своё горе.

Дела церковные

Так прошло несколько лет. Джеймс стал настоящим профессионалом, работа спорилась в его молодых и ловких руках. Пастор всё реже помогал ему по починке обуви, занимаясь службой. У него уже давно накопилось множество дел, на которые наконец-то появилось время.

Он пытался помочь своему приходу не только духовно, но и улучшить жизнь небогатых прихожан. Уже много лет он хотел разгрузить родителей, которым необходима была помощь с их детьми, не достигшими школьного возраста. Работы в тихом районе Нового Орлеана было много, но вся низкооплачиваемая, а нанимать нянечек никто не мог себе позволить.

Поэтому пастор Нил решил организовать небольшой детский садик, где проводили бы время детишки прихожан, пока родители зарабатывали крохи на жизнь. Светлый пастор учил их религиозным постулатам, рассказывая о Боге в доступном для маленьких ушей слоге; приучал любить природу, помогая ему в небольшом плодовом садике, где ребята белили деревья, собирали упавшие яблоки и груши, подметали дорожки и бегали за стрекозами и бабочками.

Когда пастор отлучался по служебным делам или вёл службу, с ребятами с удовольствием возился Джеймс. Семнадцатилетнего паренька дети любили беззаветно, и он отвечал им душевной теплотой старшего брата. Ребят он учил колоть дрова, делать мелкий ремонт нехитрых бытовых предметов, каждое утро занимался с ними зарядкой. Девочкам он показал, как плести венки из полевых цветов, шить из цветных лоскутков куколок и различных зверушек.

По воскресеньям, когда церковь наполнялась семьями прихожан, желавшими послушать проповедь своего любимого пастора, дети с весёлыми возгласами окружали Джеймса, и он рассаживал их на задних скамьях церкви, чтобы те не мешали проведению проповеди и не задували свечи своими смешками.

Привыкшая во всём подражать «старшему брату», малышня покорно сидела с Библиями на маленьких коленках, вслушиваясь в сказочно-бархатный голос пастора Нила. Эта атмосфера напоминала Джеймсу о своём детстве, когда он также по воскресеньям слушал проповеди отца, мама сидела рядом, а задорная Лея у него на коленях. Он любил эти несколько часов покоя, вся семья была рядом, не обременённая заботами и работой: мама, чуть склонив на бок голову и слегка улыбаясь, смотрит с любовью на отца; Лея, прижавшись к груди брата, мерно посапывает, а слова отца о любви Господа ко всем людям наполняют теплом сердце юного Джеймса.

Сейчас он стал взрослее и чувствовал ответственность за примерное поведение вверенных ему малышей по время воскресной службы. Поэтому он внимательно следил, чтобы маленькие ножки не стучали о скамьи, детский шёпот не раздавался с задних рядов церкви, шелест страниц Библии был в такт перелистыванию Священного Писания в руках взрослых.

Светлый пастор не был приверженцем пения псалмов, он считал, что в тишине, нарушаемой только потрескиванием свечей, он может научить прихожан, что быть угодным Богу необходимо не только и не столько исполняя церковные предписания, сколько честно и добросовестно выполняя мирские обязанности, так как они фактически становятся для человека его призванием.

Трудное решение

Пастор Нил стал для Джеймса не только учителем в обувном ремесле, но и его духовником. Юноша всё больше погружался в учение Библии, внимательнее слушал речи светлого пастора, изучал методы проповеднической работы и необходимые ритуалы при проведении служб.

Наставник с удовольствием наблюдал, как его подмастерье постигает науку пасторской работы, как дела духовные и дела мирские на благо людей помогают парнишке преодолевать одиночество, в которое тот хотел себя заточить.

Не добившись успеха в общении Джеймса с клиентами мастерской, пастор был рад, что юноша всё чаще стал заниматься с детьми, а также немного разговаривал с их родителями. На все увещевания пастора, что ему надо побольше гулять в городе, ходить в кино на популярные фильмы со смешным усачом в котелке, в кафе, на ярмарки, знакомиться с публикой, с девушками, Джеймс отвечал, что у него много работы в мастерской и вообще нет настроения. Особенно парнишка смущался и начинал немного заикаться, когда пастор знакомил его с молодыми прихожанками, старшими сестренками тех детей, которые посещали церковный детский сад. Общение с противоположным полом Джеймсу давалось нелегко, будь то Долорес, девушка-продавец в магазине, пекарне или даже почтальон. Зато он прекрасно ладил с детьми, быть старшим братом у него получалось лучше всего.

Однажды, возвратившись из соседнего города со встречи духовных лиц,

пастор застал интересную картину: на пеньке по серединесада сидел Джеймс, а в полукруге напротив него, усевшись прямо на траве, – дюжина детей с открытыми ртами. В руках юноша держал книгу, по объему напоминавшую Библию, но к плотной обложке Книги была искусно прикреплена тонкая обложка из детских сказок с красочными лесными жителями, отдыхающими на солнечной полянке.

– И все лесные звери стали почитать и поклоняться только Богу, так как поняли, что только Он смог спасти их друга, – закончил фразу Джеймс и захлопнул книгу.

– Джеймс, а Бог спасает только животных? А детей? – спросила девчушка с большими распахнутыми глазами.

– И детей, если такова будет Его воля, – ответил, помрачнев, юноша.

Пастор сделал шаг вперёд из тени дерева, скрывавшего его присутствие. Он хотел оборвать продолжение болезненного для Джеймса диалога.

– Добрый день, мои хорошие! – поздоровался он, присев на колено и распахнув объятья.

– Пастор Нил! Пастор Нил! – дети наперегонки метнулись к священнику, пытаясь успеть обхватить его шею первыми.

– Ах, вы мои золотые, – и пастор по очереди поцеловал макушки всех ребят, – время обеда, а ну бегом за стол.

Дюжина румяных личиков разом обернулась на беседку, расположенную на заднем дворе церкви (еще одно новшество пастора), где уже был накрыт обед, и стремглав метнулась к ароматным плошкам с супом.

– Поговорим, сынок? – пастор повернулся к Джеймсу.

– Конечно, – ответил тот, и они направились к скамейке, недавно сделанной Джеймсом и детьми и установленной в тени большой груши.

– Здорово ты придумал, как рассказать детям о Боге, – начал пастор, – наклеить обложку от детской книги на Библию – это замечательная мысль. Я рассказываю детям о Господе и его деяниях, но когда они видят скучную на вид книгу, то теряют всякий интерес к её содержанию.

– Да, заставить их просто усидеть на месте и то непросто, особенно, когда стоит такая замечательная погода, – улыбнулся Джеймс и подставил лицо легкому дуновению морского бриза, немного освежающему в этот жаркий день.

– Ты же знаешь, что согласно нашему Учению любой верующий имеет право свободно читать и толковать Библию, каждый христианин – священник, но это не означает, что каждый может исполнять священнические обязанности в церкви, для этого существуют пасторы.

– Пастор Нил, я не хотел вас расстроить, я не пытался вас заменить, просто ребята попросили им почитать сказку, а я решил на примере вызволения из западни зайчика рассказать им о силе спасения Господом, – пролепетал Джеймс.

– Да ты меня не понял, я тебе не в укор всё это говорю. Я вот что подумал, сынок. За эти годы, проведенные в нашей церкви, ты научился многому у меня, и я сейчас не про обувное мастерство. Не думал ли ты стать пастором?

– Пастором? – в голосе Джеймса зазвучали искреннее удивление и какая-та нотка надежды, – а это возможно?

– Мы можем попробовать. Сегодня на встрече я говорил с пастором Кевином о тебе, он руководит богословской школой, тот не против тебя принять на обучение. Учёба займет два года, будешь изучать теологию, историю и философию. Если у тебя всё получится, и ты зарекомендуешь себя, то по окончании обучения члены руководящего совета рассмотрят твою кандидатуру на должность, для начала младшего пастора. Это называется рукоположение.

– Я бы хотел связать свою жизнь со служением Господу, – ответил Джеймс, – а далеко эта школа?

– Она находится в Хьюстоне, в соседнем штате. Да, далековато от нас, но ты будешь приезжать к нам на праздники и на целый месяц летом.

– А как же наша мастерская? – встрепенулся Джеймс, аж подпрыгнув на скамейке.

– Не переживай, я потихоньку буду чинить обувь, дела церкви налажены, свободное время теперь у меня есть.

– А дети как же? Я не могу их оставить. Кто ими будет заниматься, когда вы в отъезде? А по воскресеньям они разнесут вашу церковь во время службы!

– И про ребят не переживай. Ты зря думаешь, что они всё те же озорники, которые пришли к нам в первый день. Ты их научил послушанию и уважению к церкви, а старшие ребята уже давно берут с тебя пример, они уследят за малышами.

– Пастор Нил, и вас я оставить не могу! Вы останетесь совсем один, без помощника. Кто вам дров наколет? По саду поможет? А вдруг сломается что-то, кто починит?

– Не забывай, Джеймс, – улыбнулся светлый пастор, – у нас очень добрые люди в пастве, обязательно мне помогут со всеми хозяйственными делами, – ну что? В путь?

– Да! – воодушевленно воскликнул Джеймс.

Влюбленный молодой пастор

Опять отъезд

Спустя две недели после этого разговора, ранним прохладным утром Джеймс стоял на пороге церкви пастора Нила и прощался со своим наставником. Долорес не соизволила выйти проводить юношу.

Отправляясь во второе в своей жизни дальнее путешествие, Джеймс уже был лучше подготовлен к нему. У его ног стоял коричневый довольно приличного вида чемодан, в котором кроме Библии и голубой ленточки Леи были аккуратно уложены смены белья, брюки, рубашки, пальто, несколько пар обуви, полотенца и бритвенные принадлежности. Также он взял с собой небольшой саквояж с инструментами, потому что не хотел за два года разучиться обувному мастерству, а пастор Нил уверил его, что в богословской школе обязательно пригодятся его навыки.

Эмоционально тяжелое прощание с детьми прошло накануне под плач малышей и крепкие рукопожатия старших ребят. Джеймс заверил их, что будет обязательно приезжать, а они пообещали ему писать и отправлять рисунки.

А сейчас на него с печалью смотрели теплые глаза светлого пастора. Джеймсу показалось, что за последние дни, посвященные его сборам в дорогу, наставник постарел на пару лет и осунулся. Этот добрый неродной человек стал ему отцом, лучшим другом, старшим братом, наставником, учителем, защитником и духовником. Им обоим было мучительно расставаться: один опять уезжал надолго в незнакомое место, второй добровольно отпускал часть своей души, юношу, ставшего ему сыном, которого так и не даровал Господь.

– Я не буду давать тебе никаких наставлений, Джеймс. Ты и сам понимаешь важность принятого решения, ты выбрал этот путь неспроста, я уверен. Поэтому, я желаю тебе пройти его с честью, а Бог поможет, – сказал пастор.

– Спасибо, пастор, спасибо за всё, что вы для меня сделали за эти годы, я никогда этого не забуду, и ни за что вас не подведу! – ответил юноша.

– Да что же ты так прощаешься, будто навсегда? Ты едешь на обучение в соседний штат, а не в другую страну. Давай повеселей! Новое место, достойные люди, лучшие знания, которые позволят устроить всю дальнейшую жизнь. И всего-то за два года! –пастор подмигнул и прижал к себе парнишку.

– Да как-то грустно опять уезжать, но я готов! – Джеймс покрепче обнял своего пастора и улыбнулся.

* * *

Перед поездкой в Хьюстон Джеймс решил повидать пастора Тома и навестить могилку Леи. За эти годы, которые он прожил в Новом Орлеане, ему нечасто удавалось вырваться в родной городок. Он никогда надолго там не задерживался: приезжал утренним поездом, проводил несколько часов на могиле и спешил обратно в маленькую мастерскую, свою крепость. Каждый раз возвращаясь в большой город, он замыкался в себе и заново переживал трагедию, наложившую печать горестной пустоты на его сердце.

И в этот раз он прогостил пару часов, благо городок был по пути в Хьюстон, а поезд шёл в ту сторону только два раза в день. Рассказав пастору о принятом решении, получив благословение, возложив цветы на зелёный холмик у родного дерева, Джеймс отправился вечерним поездом в следующий этап своей жизни.

Школа

Здание богословской школы располагалось на отшибе Хьюстона и представляло собой невзрачное, двухэтажное, серое, продолговатой формы сооружение с множеством окон. Никакого сада вокруг него не было, только несколько таких же серых каменных скамеек под небольшими, скудно ветвистыми деревьями, которые не отбрасывали никакой тени.

Джеймса, привыкшего к небольшой, но аккуратной церкви пастора Нила, утопающей в пышной зелёной растительности сада, создающего впечатление живительного оазиса в просоленной каменной пустыне, удивило это безжизненно тоскливое пространство.

– Мрачно конечно, но мне подходит, зато не буду ни на что отвлекаться, – пожал плечами Джеймс и направился к главной двери школы.

Его быстро определили в комнату на трёх человек, которая должна стать его домом на два года. Она располагалась в левом жилом крыле здания на первом этаже и была меблирована тремя кроватями, тумбочками, шкафами и письменными столами. Соседи его ещё не приехали, и он занял отдельно стоящую в удаленном углу кровать.

Занятия должны были начаться через несколько дней, поэтому Джеймс посвятил это время исследованию доступных помещений школы. Столовая уже работала, и первым делом он отправился туда, так как съел только одно яблоко и кусок хлеба в поезде по дороге в Хьюстон. Приём пищи происходил в большом светлом зале, заставленном длинными столами и скамьями вдоль них. За столом посередине зала сидели четыре юноши, заканчивающие свою трапезу, Джеймс прошёл мимо них, кивнул, и, взяв тарелку с кукурузной кашей, сел поодаль от них.

Далее он заглянул в несколько незакрытых школьных классов, абсолютно одинаковых, рассчитанных на двадцать-двадцать пять учеников и отличающихся только тематикой преподаваемых дисциплин. В одном классе на стенах висели портреты писателей и поэтов, в другом – философов, в третьем – географические карты.

Больше всего юношу поразила библиотека: огромный круглый двухэтажный кабинет с двумя входами и выходами с первого и второго этажа. Стены библиотеки оказались единым книжным шкафом, вплотную заставленным фолиантами. Окон в кабинете не было, скудное освещение давали десять ламп, размещенных на небольших столах посередине помещения. Слева и справа от входа вдоль шкафов тянулись две длинные деревянные лестницы, передвигающиеся за счет полозьев, прикреплённых у основания шкафа и под потолком. Пахло в библиотеке деревом, старой бумагой и пылью.

Джеймс, задрав голову, с неподдельным удивлением рассматривал невероятную архитектуру комнаты.

– Что-то хочешь взять почитать? – неожиданно прозвучал старческий голос откуда-то из глубины гигантского шкафа.

– О Господи! – вздрогнул Джеймс.

– Нет, не Он, – хихикнул голос, и одна из лестниц начала двигаться к середине шкафа.

Кряхтя, с неё спускался очень сутулый человек маленького роста, покрытый с ног до головы пылью, напоминая любой из экземпляров, стоявших на полках этого хранилища. Спустившись, запыленный горбун довольно проворно повернулся и посмотрел на Джеймса.

– Приветствую тебя в святая из святых, молодой человек! – поздоровался седовласый мужчина неопределенно пожилого возраста с мутными очками на носу.

– Добрый день! Вы меня напугали, – ответил Джеймс.

– А чего тут бояться? Книги, мыши да паутина, – улыбнулся старик, – тебя как зовут? Новый ученик?

– Меня зовут Джеймс. Я только сегодня приехал из Нового Орлеана, – ответил юноша.

– О-о-о-о-о, город моря, музыки и красивых женщин, – мечтательно произнес старик.

– Э-м-м, наверное. А вас как зовут? – поинтересовался Джеймс.

– Меня зовут мистер Фокс. А среди учеников, да и преподавателей, меня называют Фолиант. И все уверены, что я этого не знаю, – опять хихикнул старик, – ученики сменяются, а прозвище моё остаётся, но я не обижаюсь, мне даже нравится. Я всю жизнь работаю в этой библиотеке и, наверное, уже и правда похож на своих подопечных.

– У вас очень интересная работа! Я никогда не видел столько книг! Их, наверное, и за всю жизнь не прочесть. А место тихое и какое-то волшебное.

– Я рад, что тебе понравился мой кабинет. Ты приходи ко мне почаще, поболтаем о том, о сём, а то ребята прибегают, схватят нужную книгу, и только их и видели.

– Спасибо, я обязательно буду заходить, – завороженно, будто находясь под воздействием магии древних знаний, заточенных в священном пыльном саркофаге, прошептал Джеймс и вышел из библиотеки.

На следующий день приехали его соседи, два восемнадцатилетних брата-близнеца из маленького городка под Хьюстоном. Познакомившись с Джеймсом, они остались довольны, что их кровати стоят рядом, а молчаливый парень с глубоко посаженными печальными голубыми глазами обустроился поодаль.

Новый путь

Совсем скоро начались занятия. В школу набрали пятьдесят юношей с близлежащих штатов, по двадцать пять человек на класс. Формы одежды в школе как таковой не было, но в обязательном порядке она должна была быть черных, коричневых или темно-серых тонов. Все ученики были из пасторских семей или выходцами из небогатых, но честных слоев населения, каждый верил в Бога и хотел стать пастором, чтобы продолжить семейную традицию или выбраться из нищеты, так как власти платили служителям церкви достойное жалование.

И эти две тёмные людские массы передвигались в течение дня из кабинета в кабинет, тихонько переговариваясь, стараясь не нарушать чинного умиротворения богословской школы и опасаясь отчисления за малейший проступок.

Их дни походили один на другой: в шесть часов утра утренняя молитва перед завтраком, с восьми до пяти – обучение с часовым перерывом на обед, с пяти часов свободное время, за которое надо было успеть не только выполнить задания учителей, но и справиться с работой, возложенной на каждого в зависимости от решения пастора Кевина.

Школа существовала практически автономно, наёмный труд был только у поваров. Все хозяйственные заботы были распределены межу учениками: чистка общественных помещений и кабинетов, уборка посуды со столов и её помывка, стирка в прачечной, находившейся тут же в здании, приведение в порядок территории вокруг школы и другие. Единственное место, куда не допускались для уборки обучающиеся – библиотека, Фолиант был категорически против.

Пастор Кевин, зная о профессиональных навыках Джеймса, устроил его в школьную слесарную мастерскую, где тот чинил не только обувь преподавателей и учеников, но и занимался мелкой починкой мебели, хозяйственных инструментов и другой утвари.

В первый год обучения юноши изучали историю, философию, географию, введение в пастырскую аскетику и богослужебное чтение.

По результатам экзаменов к концу первого года осталось тридцать претендентов на рукоположение, Джеймс был среди счастливчиков. Ему довольно легкого давались теологические дисциплины, а с мирскими помогал новый друг – Фолиант. Они часто и допоздна засиживались в библиотеке, подготавливаясь к урокам и обсуждая жизнь за пределами школы. Мистер Фокс редко бывал в самом Хьюстоне, а в Новом Орлеане последний раз был в молодости. Он в подробностях расспрашивал у Джеймса о набережной, кинотеатре, современной моде, ресторанах и подпольном казино, о котором читал в газетах. Но Джеймс мало о чём мог поведать старику, только о церкви, обувных магазинах и немного рассказал про вокзал.

– Да уж, Джеймс, ты вёл не менее затворнический образ жизни, чем я. Но я уже давно старик, а ты еще совсем молодой парнишка. Вот и сейчас, после занятий не бежишь общаться с ровесниками, а проводишь вечера со старым книжным червем или закрываешься в мастерской, – постоянно твердил Фолиант.

– Мне так спокойнее, – бубнил Джеймс.

– А не должно быть спокойно в твоём возрасте, – настаивал старик – вот получишь образование, вернёшься в Новый Орлеан, и что дальше? Опять только церковь и мастерская? Тебе надо жениться. Женщина сможет исцелить твою сердечную рану и заполнит пустоту в душе. Иначе ты сам себя скоро сгрызешь.

– Угу, – был всегда один и тот же ответ парня.

Джеймс часто получал письма от пастора Нила и детишек. Наставник очень гордился учеником, дети писали о своих успехах, присылали рисунки.

Юноша приезжал навестить их на День Благодарения и Рождество, провел весь август в Новом Орлеане. А потом отдохнувший, румяный, с просоленным от морского бриза лицом вернулся в школу на заключительный год обучения.

Его соседи по комнате, братья-близнецы, тоже успешно сдали экзамены, поэтому они остались жить втроём. Джеймса это вполне устраивало, он не любил перемен. Мистеру Фоксу он привёз кипу газет Нового Орлеана, тот был безмерно счастлив и опять начал расспрашивать о новостях из большого города. Ответы Джеймса были скудны и несодержательны, на что Фолиант прочитал очередную лекцию о прелестях молодости и необходимости расширения кругозора по отношению к девушкам.

Второй год обучения был разделен на две части: в первом полугодии подробное изучение Писания, во втором – практические занятия по пастырским проповедям. Большинству учеников этот год дался проще, и по окончании осталось восемнадцать человек, в том числе и Джеймс.

И вот, наконец, настал самый главный день в жизни учеников – назначена дата личных собеседований с членами руководящего совета и церковными лидерами протестантских церквей.

На это важное мероприятие приехали пасторы Том и Нил, они были приглашены как главные пасторы своих церквей. Само собой, в виду личной заинтересованности, они не экзаменовали Джеймса. Наэлектризованная, нервная, томяще-мучительная атмосфера стояла во всех коридорах школы. Юноши в чистых наглаженный костюмах, начищенных ботинках, ходили из угла в угол в комнате ожидания с заложенными за спины руками. Джеймс стоял, облокотившись плечом на откос окна, сложив руки на груди, и смотрел на голые безжизненные ветви деревьев. Он думал о Леи, эти мысли помогали ему успокоить прыгающее в груди сердце.

Он был вызван предпоследним. За последние несколько часов Джеймс увидел у одноклассников широкий спектр эмоций: раздражительный смех, импульсивное постукивание ботинком, улыбки радости и слезы огорчения. Он настолько изнервничался и устал ждать, что был готов к любому решению коллегии духовных лиц. Однако всё прошло идеально, как потом наперебой рассказывали пасторы Том и Нил, Джеймс же мало что помнил, голова его была как в тумане.

На следующий день прошла официальная церемония рукоположения для семи успешных юношей, получивших чины младших пасторов.

Молодой пастор

Ранним осенним утром на перроне вокзала Нового Орлеана был замечен молодой человек лет двадцати, выше среднего роста, с глубоко посаженными голубыми глазами и русыми слегка волнистыми волосами. Он шёл быстрым широким шагом к выходу с вокзала. Девушки и молодые женщины, мимо которых он пролетал, удивленно оглядывались ему вслед и, прикрывая ротики ажурными перчатками, увлечённо перешёптывались.

Младший пастор Джеймс официально прибыл на службу в единственную в городе протестантскую церковь, которой руководил пастор Нил. Молодой пастор был одет в новый черный костюм, того же цвета рубашку и ботинки, в воротнике рубашки резонансно белела накрахмаленная колоратка.

Он предпочёл пройтись привычной дорогой по набережной до церкви, а не брать в аренду автомобиль, хотя на этот раз мог себе это позволить за счёт пасторского жалования. В это время дня на набережной было немноголюдно, несколько рыбаков и пара пожилых людей, выгуливающих собак. Волна трепета взволнованных леди от новоприбывшего свежего молодого пастора ещё не успела докатится до этой части города, поэтому Джеймс беспрепятственно добрался до места службы.

Долгожданная встреча с пастором Нилом прошла очень тепло, чего нельзя сказать о Долорес. Она была уверена, что Джеймс, успешно сдавший экзамены и получивший должность, отправится в другой приход, подальше от её обители. Но пастор настоял, что ему необходим помощник не только в мастерской, но и при проведении служб.

Джеймсу выделили комнату в густо населённом доме в другом районе Нового Орлеана, однако, он отказался от неё в пользу комнатушки-мастерской. Теперь он был финансово свободен и мог не беспокоиться о недовольно-презрительном выражении лица жены светлого пастора во время общих трапез.

Женщина, которая раньше «питалась» неловкостью, смущением и обескураженностью парня, зависимого от её мужа, теперь потеряла рычаги управления юнцом. Ей не хватало чувства превосходства над кем-либо, а так как она общалась только с мужем и Джеймсом, вариантов иных жертв у неё не было. Недолго думая, Долорес нашла пищу для «поддержания жизнедеятельности» своей тёмной безликой души – она решила следить за каждым шагом младшего пастора и, уличив его в какой-нибудь серьёзной ошибке, отправить на другой конец света.

Вопреки её ожиданиям, повзрослевший и возмужавший Джеймс продолжил затворнический образ жизни, не нарушая церковные каноны, личные принципы и общепринятые правила приличия.

Так шли годы, младший пастор исправно выполнял свои служебные обязанности, чинил обувь и занимался с малышами в церковном детском саду.

Небывалый ажиотаж, охвативший милых дам Нового Орлеана, от приезда молоденького стеснительного пастора в не отличавшийся особой праведностью город давно прошёл. В первый год его службы стаи добродетельных мамаш водили на смотрины своих пока еще кротких дочерей. Не получив ничего кроме благословения, девушки отправлялись обратно в отчий дом или, чуть изменив маршрут, – под крышу более весёлых заведений – многочисленных кабаре и ресторанов.

Во второй год, прознав о целомудренности младшего пастора, ярыми последовательницами протестантского учения стали замужние молодые женщины, уставшие от винного запаха своих благоверных и желавшие испытать что-то такое, чего уже не мог предложить им порочный город. После нескольких воскресных проповедей, прерываемых гулом пёстрой неподобающе одетой толпы лихих прихожанок, пастор Нил корректно прекратил парадные шествия в свою церковь.

Третий год прошёл намного спокойнее, только изредка прилетали в открытое окно мастерской записки с пылкими признаниями в любви или приглашениями на свидания. Ухмыльнувшись, светлый пастор собирал с подоконника нераспечатанные, густо пропитанные духами конвертики и отправлял в печь.

Годы всё больше подводили здоровье пастора Нила: он начал хромать и жаловался на боли в спине. Проповеди он проводил уже более короткие и чаще всего, сидя на стуле. Мысли о необходимости преждевременного выхода на пенсию не пугали светлого пастора, он не переживал, что оставит приход на незнакомого человека, они с Джеймсом не раз обсуждали, что тот встанет во главе церкви. Мучительно терзало сердце пастора только одно обстоятельство – одиночество его воспитанника. С выходом на заслуженный отдых каждый пастор и его семья получали жильё и достойную пенсию, но не могли продолжать жить в здании церкви.

В один из вечеров, чиня очередную пару обуви, пастор решил прервать молчаливую монотонную работу и перейти к жизненно важному разговору.

– Сынок, я хочу серьёзно с тобой поговорить, – начал он.

– Конечно, – ответил Джеймс, не отрываясь от работы.

– Как мы с тобой и обсуждали, в скором времени я покину свой пост, а ты достойно продолжишь моё дело.

– Вам опять нехорошо? – резко поднял голову Джеймс.

– Нет, нет, я неплохо себя чувствую. Вот только очень за тебя переживаю.

– А что со мной? – приподнял бровь молодой человек.

– Тебе необходимо жениться. Ну не может человек прожить одиноким волком. Ты не справишься в одиночку с церковью, садом, детишками и домашними делами. Тебе нужен помощник, жена.

– Надо тогда обучить нашему ремеслу какого-нибудь мальчишку из прихода.

– Дельная мысль. А убираться, готовить для тебя и детей тоже он будет? А на рынок бегать?

– Сам справлюсь.

– А вот и не справишься. Если не найдешь хозяйку в дом, то власти в обязательном порядке пришлют тебе домработницу, чтобы ты не отвлекался от духовных дел. Таков закон.

– Ну и отлично, меня устраивает.

– Ничего отличного в этом нет, поверь мне. Привыкнешь к ней, как я к Долорес, вот тебе и «отличная» жизнь. Может быть хорошая, добрая попадется, а если нет? Зачем на жребий властей полагаться?

– Пастор Нил, ну некогда и негде мне жену искать, – взмолился покрасневший Джеймс.

– То, что некогда – может и верно. А вот негде – слукавил, – подмигнул пастор, – ладно эти замужние вертихвостки паломничества к тебе устраивали, тут я тебя понять могу. А сколько к тебе достойных девушек знакомиться приводили? А ты? Перекрестил и свободна. Хоть бы в личики взглянул разок.

– Так я смотрел, когда благословлял.

– Ну и?

– Так они все одинаковые.

– А тебе какая нужна? Особенно красивая или с изюминкой, чтобы твой взгляд задержался?

– Не знаю, не думал. Вот увижу и сразу пойму, – задумчиво произнес Джеймс и вернулся к работе, показав тем самым, что обсуждение некомфортного для него вопроса окончено.

Такой ответ вполне устроил старого пастора. Раньше Джеймс избегал подобных разговоров, а сейчас сделал первый шаг в нужном пастору Нилу направлении.

Первая встреча

Очередным летним вечером Джеймс возвращался в свою мастерскую от знакомого продавца обувной фурнитуры. Как обычно, его путь пролегал по самой оживлённой, сияющей вывесками улице Нового Орлеана. Он шёл уверенным шагом, не обращая внимания на шумиху, господствующую каждый вечер в вечно весёлом, пьяном, обольщающем городе.

Поравнявшись с кабаре, на афише которого несколько недель назад он заметил запавший в душу образ танцовщицы, молодой пастор замедлил шаг, чтобы ещё раз рассмотреть лицо девушки. В течение прошедших недель её влажные от слёз глаза, боль или тоска, завуалированные улыбкой, не давали покоя заскорлупленному сердцу юноши.

Погруженный в раздумья о судьбе незнакомки, Джеймс застыл у плаката и пытался в деталях запомнить черты её лица. Ураган музыки, запаха табака и дамского смеха от резко раскрывшейся двери кабаре выхватил пастора из его мыслей. Из заведения, заливисто чирикая, выпорхнули шесть девушек в концертных блестящих платьях. Они, шумно переговариваясь, выбежали подышать свежим морским воздухом в перерыве между выступлениями.

– Уф-ф-ф-ф! Мои ноги не выдержат сегодняшнего вечера, – пожаловалась одна.

– Да брось, Кэти! Ты специально так отплясывала перед тем жирным прокурором, – он с тебя глаз не сводил, – засмеялась вторая.

– А я с его туго набитого купюрами кармана! – в ответ расхохоталась Кэт.

Тут они увидели молодого пастора, остановившегося около кабаре. Эта картина их удивила: все в городе знали о застенчивости и целомудрии молодого священнослужителя.

– Пастор Джеймс, вы к нам на огонёк? Милости просим! – воскликнула Кэт, и пять кокеток окружили несчастного.

– Нет, нет, что вы?! – вспыхнул Джеймс, – я мимо проходил.

– Да что вы так смущаетесь, милый пастор, – залепетала одна из кокеток, взяв его под руку, – давайте хотя бы поговорим. Нам очень не хватает культурного общения, – рассмеялась она и чмокнула пастора, оставив ярко-алый след губной помады на его и так пылающей от неловкости щеке.

Джеймс вырвался из кружка прыснувших от смеха девушек и стремглав побежал прочь от кабаре. Через несколько метров он резко остановился. Облокотившись спиной о фонарный столб, прикрыв глаза, стояла ОНА – девушка с афиши и из его недавних мыслей. Она была одета в такое же, как и у тех кокеток, блестящее укороченное платье, черные подстриженные под каре волосы обрамлял красный ободок с воткнутым в него пером того же тона. В одной руке, прижатой к талии, она держала крошечную сумочку, в другой опущенной вдоль тела руке дымилась тонкая сигарета с отпечатком алой помады на фильтре.

Джеймс застыл, как завороженный. Оказывается, ОНА существует, такая живая, тонкая, красивая. Испугавшись своих мыслей, младший пастор потупил взор и не спеша двинулся мимо неё.

– Пастор Джеймс, – услышал он тихий, шёлковый, нежный голос, окликнувший его.

Он остановился, медленно повернулся и взглянул на девушку. Она стояла в той же позе, не открывая глаз.

– У вас помада на щеке, – продолжил чарующий голос.

– С-с-спасибо, – заикаясь, вымолвил чуть охрипшим голосом Джеймс и начал обстукивать карманы пиджака в поисках платка.

– Вот, держите, – девушка достала из сумочки платок и протянула ему, – можете оставить себе.

На него смотрели уставшие, цвета морской волны глаза.

– Возьмите, я вам говорю, – повторил идеальной формы алый ротик, сверкнув белоснежным рядом мелких зубов, и девушка настойчиво впихнула платок в руку Джеймса.

– Вы на девочек не обижайтесь, они хорошие и совсем не злые, – продолжила девушка, – а то, что они предложили вам зайти в кабаре, так это была шутка, пусть и совершенно неуместная.

– Да, да, я понимаю, – готов был на всё согласиться околдованный пастор, лишь бы слышать этот голос вечно.

– Вы меня извините, но пора возвращаться к работе, перерыв окончен. Всего вам доброго, – она слегка улыбнулась и побежала внутрь кабаре, цокая каблучками.

Очарованный пастор ещё пару минут стоял, как вкопанный, и смотрел на дверь, спрятавшую за собой мимолётное видение. Очнувшись, он вытер со щеки помаду найденным в кармане своих брюк платком и выкинул его в ближайшую урну. Платок девушки он аккуратно сложил и убрал во внутренний нагрудный карман пиджака, поближе к сердцу.

* * *

Каждый вечер они с пастором Нилом пили чай и играли перед сном в шахматы, в тёплое время года – в беседке, зимой – в мастерской. Светлый пастор уже расставил фигуры на доске и ждал Джемса со свежезаваренным чаем.

С одурманенной головой и стеклянными глазами младший пастор промчался мимо беседки в сторону своей комнатушки, даже не взглянув на наставника. Удивленный пастор проводил взглядом юношу и, кряхтя поднявшись со скамьи, похромал в сторону мастерской. Он застал Джеймса, сидящим на кровати, локти его упирались в согнутые под прямым углом колени, а пальцы крепко впились в русую шевелюру. Он раскачивался из стороны в стороны и тихо подвывал, как безумец.

– Господи, что случилось? – с придыханием воскликнул пастор Нил, прижав руки груди.

Джеймс не отвечал, всё сильнее раскачиваясь, он упал на колени, закрыл лицо руками и застонал.

– Джеймс! У тебя что-то болит? Ответь же, сынок, – взмолился пастор и обхватил руками вздрагивающие плечи юноши.

Джеймс поднял голову, на пастора Нила смотрели совершенно незнакомые, полные страха глаза его воспитанника.

– Всё! Я пропал, – лишь смог вымолвить парень и рухнул в забытьи к ногам светлого пастора.

Тяжелые дни

Следующие три дня светлый пастор не отходил от кровати Джеймса, тот метался в беспамятстве, всё его тело покрывала ледяная испарина, жар никак не спадал. Даже Долорес бегала из кухни в мастерскую с тазиками холодной воды, мисками живительных отваров и плошками обжигающего горло бульона. Она не могла позволить ему умереть и лишить её долгожданной квартиры в более комфортабельном районе Нового Орлеана.

Врач приходил каждый день, впрыскивал в вены юноши какие-то лекарства, замерял температуру, советовал очередные травяные примочки и уходил, пожав плечами. Он не мог поставить врачебного диагноза болезни Джемса, рекомендовал молиться и уповать на волю Всевышнего.

На четвёртые сутки молодой пастор начал приходить понемногу в себя, жар спал, появился аппетит. Через пять дней непонятной болезни Джеймс уже мог сидеть, недолго ходить по крохотной мастерской и читать Библию. Через неделю он начал выходить в сад, подолгу сидел на скамье в тени большой груши, односложно отвечал на вопросы пастора и постоянно сжимал в руке кружевной платок.

Этот небольшой кусочек ткани стал для Джеймса наваждением: он ежеминутно вдыхал тонкий аромат духов, исходивших от платка, целовал его уголки, нежно поглаживал шелковую ткань, трепетно складывал и убирал за пазуху. Однажды, не заметив, он обронил платок, пастор Нил поднял его и прочитал вслух вышитые монограммы «А.С.». Джеймс с ужасом в глазах выхватил своё сокровище и спрятал в нагрудный карман. Устыдившись несвойственного ему порыва, юноша искренне попросил прощения у пастора, но, ничего не объяснив, поплёлся к себе в мастерскую.

Однако светлому пастору ничего не надо было объяснять, он уже понял причину недомогания, молчаливости и раздражительности Джеймса, а также с удовольствием поставил диагноз – влюблённость.

Полностью оправившись от болезни, Джеймс с особым рвением приступил к починке обуви. Он стал чаще отлучаться в магазины для покупки тех или иных необходимых запчастей. Раньше поход за пределы церкви доставлял ему немало моральных усилий, он старался выходить в город раз в две, а то и три недели, покупал полные свёртки фурнитуры и спешил домой.

Теперь же, практически каждый день, по вечерам, он устраивал себе променад за десятком гвоздей или несколькими шнурками. Его прогулки занимали всё больше времени, уходя, лицо его было оживлённым и загадочным, но по возвращении Джеймс был угрюм и молчалив.

Спустя месяц после первой встречи с видением молодой пастор очередной раз возвращался в церковь по дорогой ему улице. После болезни Джеймс неделю ходил мимо кабаре, надеясь увидеть её, подолгу стоял в тени на противоположной стороне улицы, а, чтобы не привлекать к себе внимания, вытаскивал колоратку из ворота рубашки. Однако ни одна из девушек так и не появилась. У него появилась мысль, что, возможно, они выходят с задней стороны здания с чёрного хода, и отправился проверить свою идею. Как только он подошёл к афише, то заметил небольшое объявление, написанное от руки, которое гласило: «Уважаемые клиенты! Приносим свои извинения, наша труппа «Новоорлеанский бурлеск» отправилась на гастроли по соседним штатам». У Джеймса отлегло от сердца: с ней всё в порядке, она скоро вернется. А скоро ли? Он несколько раз прочитал объявление, но продолжительность гастролей, а также дата их отъезда не были указаны.

Молодой пастор со спокойной душой отправился домой, решив прогуляться следующий раз мимо кабаре через несколько недель. Но он и не подозревал, что вторая встреча произойдет совершенно в другом месте и при других обстоятельствах.

«Новоорлеанский бурлеск»

Всеобщее безумие охватило Штаты в начале двадцатого века. Это было время сухого закона, безнаказанного разгула мафии, подпольных казино, контрабанды оружия и алкоголя, зажигательного джаза, умопомрачительных женских нарядов и, конечно же, бурлеска!

Атмосфера раскрепощённости, царившая в бурлеск-шоу, опьяняла не хуже самого крепкого виски, кружила головы достопочтенных представителей власти, уничтожала общепринятые нормы морали, а порой даже разрушала крепкие семейные узы.

Практически в каждом ночном заведении города выступали группы девушек, развлекающих публику демонстрацией своих роскошных тел во время пения и откровенных танцев. Новый Орлеан не стал исключением, в одном из самых популярных в городе кабаре выступала труппа «Новоорлеанский бурлеск», состоящая из шести танцовщиц. Все девушки приехали в большой город из отдалённых глубинок разных штатов в поисках свободы, денег и, если повезёт, мужей.

Они познакомились на пляже Нового Орлеана и решили, что дешевле будет снять одну небольшую квартиру в отдалённом районе города, где днём в гостиной оттачивали движения танцев и по началу самостоятельно шили себе концертные платья.

Девушки отличались характерами, пристрастиями, а также предпочтениями к мужчинам и вину, но их объединяла заложенная сельским воспитанием доброта и забота о ближнем. Кэт, Грейс, Молли, Джина, Ники и Анна дружно защищались от назойливых клиентов кабаре, веселились, грустили, смеялись и плакали все вместе. После каждого выступления они обсуждали новых ухажеров, но никогда не вторгались в лично-интимные миры друг друга.

Ведя ночной образ жизни, с утра девушки спали, а днём ходили по магазинам, кафе, ярмаркам, крутили романы с ночными кавалерами, а к вечеру возвращались на репетиции в кабаре.

Не смотря на дружественную остановку, лучшими подругами стали Кэт и Анна. Они были настолько разными, что окружающим казались немыслимыми тёплые отношения, завязавшиеся между ними.

Вечно весёлая, хохочущая, громкая, кутящая, прожигающая свою жизнь Кэт сбежала из многодетной семьи, где она была младшая из одиннадцати дочерей. Насмотревшись в детстве на тяжкий фермерский труд старших сестер, в семнадцатилетнем возрасте, украв у родителей немногочисленные сбережения, она устремилась на юг в поисках идеальной жизни.

За счёт миловидного личика и неудержимой энергии Кэт крутила романы с самыми богатыми клиентами кабаре: прокурором, начальником полиции, известным бизнесменом и главным мафиози в городе. Кавалеры её обожали, она дарила им чувство молодости, вечного праздника и неиссякаемой мужской силы. Они засыпали её деньгами, украшениями, дорогими нарядами, самыми модными шляпками и сумками. Улыбающееся личико Кэт виднелось в окнах баснословно дорогих автомобилей, она обедала в лучших ресторанах города, каждый день возвращаясь к подругам с огромным букетом роз. В то же время её ненавидела вся замужняя часть города, обманутые жёны кричали ей вслед оскорбления, сочиняли и распускали самые непристойные сплетни о ней, грозились её покалечить или даже уничтожить. Кэт иронически смеялась им в лицо, и в этот же вечер в её объятьях отдыхал очередной гранд.

При всём своем бесшабашном образе жизни Кэт делилась с подругами не только пикантными подробностями похождений первых лиц города, но и благами, которыми её одаривали ухажёры. И только с Анной она становилась обычной сельской девушкой, которой не чужды слёзы обиды и досады, муки совести от сворованных у родителей денег, тоска по брошенным сёстрам и боязнь остаться незамужней и одинокой.

В противовес своей подруге Анна была спокойной, милой, кроткой, воспитанной девушкой. Она была единственным ребенком в семье, выросла в любви и заботе обоих родителей. Отец работал на металлургическом заводе небольшого городка всю жизнь, пока не получил травму, из-за которой не смог продолжать содержать семью. Тогда мать устроилась санитаркой в местный госпиталь, и семья скатилась за нижнюю границу бедности. На семейном совете пришлось принять очень непростое решение – отправить шестнадцатилетнюю Анну в ближайший большой город, Новый Орлеан, где ей обещали место секретаря в местной администрации после полугодовалых курсов обучения. С тяжелым сердцем, с невысыхающими от слёз глазами хрупкая Анна оставила любимых людей и покинула родной дом.

Она закончила обученье с отличием, однако, как это всегда бывает, на её должность была назначена очередная любовница высокопоставленного чиновника. Скрепя сердце, Анна написала письмо родителям, что принята на должность секретаря, жалование приличное, даже предоставили жильё, а при офисе есть кафе, где работники питаются бесплатно. Поэтому практически всё жалование она будет ежемесячно направлять им, а себе оставлять небольшую часть для мелких нужд. В ответ она получила письмо, в котором родители сообщали, что очень гордятся своей умной дочкой, уповают на её благоразумие в большом городе и молятся о её здоровье. Это письмо довело Анну до истерики, и она решила во что бы то ни стало найти работу с достойной оплатой.

Для бедной, одинокой, миловидной девушки сразу нашлась работа в порочном городе. Естественно такой вариант Анна отвергла и для начала устроилась вечерней посудомойкой в одном из ресторанов. Деньги платили совсем небольшие, но она умудрялась большую часть отправлять родителям. По утрам она вырезала из газет объявления о приеме на работу, днём ходила по немногочисленным собеседованиям или на пляж. Там она и познакомилась с пятью девушками, которые предложили создать модную девичью группу.

Грэйс и Молли в детстве пели в церковном хоре, а Джина раньше занималась хореографией, поэтому они все переехали в маленькую квартирку и начали готовиться к выступлениям. Первый год их приглашали на разогрев в небольшие ресторанчики на окраинах города, потом девушки нашили эффектные костюмы, поставили удачные номера и влились в полноценную ночную жизнь дорогих кабаре. Так появилась самая популярная труппа в Новом Орлеане – «Новоорлеанский бурлеск».

Единственное, что огорчало Анну, – это необходимость продолжать врать родителям. Деньги она зарабатывала приличные, но отправляла только ту часть, которую должен зарабатывать секретарь. Остальную сумму откладывала на будущее: на жизнь без танцев и похотливых пьяных толстосумов.

Но после двух лет успешных выступлений Анну постиг удар – в одной из газет, которые выписывал её отец, он увидел статью и фотографию с головокружительными красотками в шоу-бурлеск, в одной из девушек он узнал свою кроткую дочь. Анна получила от родителей письмо, в котором в болезненных для сердца словах описывалось разочарование в единственной дочери, разрыв семейных уз и просьба никогда больше им не писать, не приезжать и не присылать деньги. Анна первым же поездом помчалась к родителям, но на порог «заблудшую» дочь не пустили.

Долгожданная встреча

После двухмесячного турне труппа «Новоорлеанского бурлеска» вернулась в город. Девушкам предоставили недельный отпуск перед началом нового сезона выступлений в кабаре. Молли и Джина поехали к родным, Грэйс и Ники сняли для отдыха загородный домик, и только Кэт с Анной остались в городе – дома их видеть не желали, а от предложения Грэйс и Ники составить им компанию они отказались.

Днём лучшие подруги прогуливались по набережной, ходили по магазинам, обедали в кафе, а вечера проводили раздельно: Кэт с очередным ухажёром, а Анна дома, читая книгу или чиня свои концертные наряды, которые требовали ремонта после длительных гастролей.

В один из вечеров, когда Анна взяла в руки книгу и чашечку чая, Кэт с недовольным лицом разглядывала пару своих туфель.

– Нет, это сплошное расстройство! Как же я так смогла?! – бубнила красотка себе под нос.

– Что случилось? – спросила Анна.

– Мои любимые туфли! Я хотела их сегодня надеть с новым платьем – они прекрасно бы сочетались.

– И что тебе мешает это сделать? – снова спросила Анна, отпив горячего чая и с любопытством глядя на подругу.

– Каблук сломан! Ты представляешь?

– Возьми другие, у тебя их целый шкаф.

– Придётся, – с грустью в голосе произнесла Кэт, – но они идеальны! Где я теперь такие куплю?

– Дай сюда, – Анна покрутила туфельку в руках, – ничего смертельного, отнеси в ремонт, всё поправят.

– Сегодня уже поздно, а завтра – воскресенье, мастерские не работают! И знаешь, что самое ужасное? У меня завтра вечером свидание с мистером Смитом!

– Даже не буду спрашивать, кто это, я уже запуталась в твоих кавалерах, – с ехидством в голосе улыбнулась Анна.

– А я на следующий день и не вспомню о нём, – рассмеялась Кэт и подсела к подруге на диван, – Анна, милая, выручай, сходи завтра в мастерскую пастора Джеймса, он не откажет страждущей девушке, а я на такую не очень похожа, да и приличного наряда у меня нет.

– Возьми мой коричневый брючный костюм, у нас с тобой одинаковый размер.

– Анна, пожалуйста, сходи сама, – взмолилась Кэт, – я побаиваюсь священников! Мне кажется, они знают о всех моих грехах и даже о тех, которые я ещё не совершила.

– Господи! Ну что за глупости ты несёшь, – ответила Анна и обняла подругу, – ладно, схожу. Постараюсь упросить, чтобы сразу починил.

– Ты лучшая! – Кэт чмокнула подругу в щёчку, подхватила из вороха раскиданных на полу вещей нужное платье, другую пару туфель и вихрем вылетела из гостиной.

Анна, покачав головой, аккуратно убрала одежду в шкаф и села читать очередной роман об искренней, настоящей, глубокой истории любви, которую не надеялась испытать сама.

* * *

На следующее утро Анна проснулась рано, надела тот самый коричневый костюм, положила сломанные туфли Кэт в бумажный свёрток и, решив, что успеет до воскресной службы, отправилась в протестантскую церковь.

Вопреки ожиданиям, она попала на середину проповеди Пастора Нила. Пробравшись на цыпочках в дальний угол церкви, Анна начала глазами искать младшего пастора. Однако внутри церкви его не оказалось, и, отругав себя за несообразительность сперва зайти в мастерскую, девушка стала вслушиваться в слова пастора, так как покидать церковь во время службы сочла крайне неприличным.

Проповеди пастора Нила всегда отличались душевными монологами, не нагроможденными нравоучениями и цитатами Священного Писания. Бархатный голос светлого пастора ведал людям о деяниях Господа, о Его всепрощении, о необходимости поиска истины в словах Всевышнего. Анна, окутанная волшебной пеленой проповеди, не заметила, как пролетел целый час, а прихожане начали расходиться.

Перекрестившись, она юркнула из полутёмного душного помещения церкви, пропахшего запахом растопленного свечного воска, старого дерева и многочисленной публики, на свежий утренний воздух, слегка вскруживший ей голову.

Уточнив у одного из прихожан, как найти мастерскую пастора Джеймса, Анна обошла церковь и сразу обнаружила дверь, ведущую в полуподвальное помещение. Аккуратно, бесшумно спустившись по темной лестнице, она оказалась в ярко освещенном помещении. Привыкнув к свету ламп, девушка увидела спину в чёрной рубашке, склоненную над починкой сапога.

– Здравствуйте, пастор Джеймс, – поздоровалась Анна.

Черная спина чуть дёрнулась, но пастор не обернулся.

«Голос. Я слышу её голос. Видимо, я начинаю сходить с ума», – плечи Джеймса опустились ещё ниже.

– Простите, я, наверное, Вас отвлекаю, но мне нужна Ваша помощь, – продолжала Анна.

«Я всегда готов тебе помогать. Я жизнь за тебя отдам. Ах, если бы ты была здесь», – Джеймс вздохнул и продолжал стучать молоточком.

Анна повернулась к выходу, понурив голову, но тут громко скрипнула половица. В один миг оба повернулись к друг другу лицом. Джеймс застыл в полуобороте в своём рабочем кресле, перед ним стояла ОНА, мечта его мыслей, боль его сердца.

Анна, испугавшись, что отвлекла молодого пастора, прижала свёрток с обувью к груди и отступила на шаг ближе к выходу.

– Простите, – повторила она.

– З-з-здравствуйте, – чуть слышно промолвил Джеймс и поднялся на встречу к ней, – я не слышал, к-к-как Вы вошли.

Оба молодых человека с минуту молча стояли и смотрели друг другу в глаза. Первой очнулась Анна.

– Пастор Джеймс, я принесла обувь для починки. У моей подруги сломался каблук на туфлях, которые ей очень дороги и жизненно необходимы сегодня к вечеру. Она на коленях умоляет Вас починить их сегодня за любые деньги! – выпалила скороговоркой Анна.

– Каблук… У подруги… На коленях, – задумчиво повторил Джеймс, – ах, да-да-да, конечно починю прямо сейчас и денег никаких не надо, – вдруг встрепенулся он.

Анна передала ему свёрток и собралась уходить.

– Вы уже уходите? За туфлями придёт подруга? – разочарованно спросил Джеймс.

– Нет-нет. Я их заберу. Сколько это займет времени? Я думала посидеть в саду, чтобы Вам не мешать, – ответила девушка.

– Вы мне нисколько не помешаете. Если удобно, то можете подождать здесь, – он указал, смутившись, на застеленную кровать, табурета в его каморке не было, – я справлюсь за полчаса.

Анна кивнула и присела на край кровати, рассматривая книги, стоявшие ровным рядом на полке над письменным столом. Там были не только теологические учения, но и книги по истории, географии и несколько приключенческих романов.

– Вы любите читать? – спросила она.

– Люблю, – ответил Джеймс, украдкой рассматривая девушку, которая теперь была одновременно так близко и так далеко от него.

– Я тоже. Пастор Джеймс, я увидела у Вас один роман, который не читала. Вы не против обменяться книгами? У меня есть замечательное собрание приключений.

– Просто Джеймс, – робко проговорил младший пастор.

– Что простите?

– Называйте меня, пожалуйста, Джеймс, без пастора.

– А я Анна.

«Анна… Анна! Боже, это самое прекрасное имя на свете! И как же оно ей подходит. Милое, нежное, благородное», – Джеймс закрыл глаза и несколько раз повторил её имя у себя в сердце.

Девушка с любопытством рассматривала пастора. Образ духовного лица парадоксально улетучился после исключения слова «пастор» при обращении. Перед ней сидел молодой человек с крепкими руками, русыми волнистыми волосами и степенным лицом.

«Какой он тихий, спокойный, задумчивый. Нет привычного мне бахвальства раздувшего грудь тетерева, сально блестящего взгляда осоловевших глаз борова или надменно вкинутой головы сытой скотины», – размышляла Анна.

Келья оказалась самой обычной комнатой с мебелью, книгами и зеркалом. Совмещение жилого помещения с мастерской не было чем-то неординарным, ведь они с девочками превратили гостиную их квартиры в репетиционный, танцевальный зал.

– Готово, – оторвал Анну от раздумий голос Джеймса.

– Уже? Так быстро? – с ноткой огорчения удивилась девушка.

Джеймс протянул туфли Анне, невзначай коснувшись её руки. Волна тёплого, тягучего, обволакивающего нектара прокатилась по рукам молодых людей. Они не отпрянули друг от друга, а на несколько мгновений застыли в гипнотическом прикосновении.

– Так Вы не против обменяться книгами? – вернулась в реальность Анна.

– С удовольствием. Когда я снова смогу Вас увидеть?

– Я зайду к Вам через несколько дней.

– Буду ждать.

Джеймс проводил Анну до конца церковного сада и, простившись, ускоренным шагом вернулся к себе в комнату. Он бросился на кровать, достал из нагрудного кармана платок Анны и, осыпая его поцелуями, безостановочно повторял имя любимой девушки.

Окрыленный надеждой молодой человек не заметил, что за их с Анной прощанием в саду из-за занавески кухни следили колючие, гнусные глаза жены пастора.

– Попался, – прошипела себе под нос Долорес и, как только Джеймс скрылся за дверью мастерской, пробралась к зарешетчатому окну его комнаты, где по поведению юноши удостоверилась в безошибочности своих умозаключений.

Новый Орлеан не перестаёт удивлять

Свидание

Все дни в ожидании визита Анны молодой пастор изнурял себя работой: наколол гору дров, обновил садовую изгородь, сколотил новую скамью, которую поставил у входа в мастерскую, до идеальной чистоты убрался в комнате и повесил шторы на своё крохотное окно, что категорически не устраивало Долорес.

Она уже нашептала мужу о неподобающем поведении Джеймса, о его пристрастиях к падшим вертихвосткам и тем самым поругании чести пастора Нила и всего протестантского сообщества.

Светлый пастор, строго шикнув на назойливую жену, с удовольствием наблюдал за преображением своего воспитанника: Джеймс воспрянул духом, постоянно улыбался, шутил и смеялся с детьми, охотно по вечерам в беседке играл в шахматы, часто оглядываясь на калитку сада. Он больше не сутулился, расправленные плечи, налитые силой жилистые руки, радостно блестящие глаза выдавали молодого, пышущего здоровьем мужчину. Однако юное сердце трепетало в широкой груди в ожидании встречи, все мысли были посвящены только ЕЙ, в голове множество раз отрепетированы фразы и даже диалоги их скорого свидания.

Через несколько дней после знаменательной встречи в дверь мастерской постучали, и внутрь комнаты вошла Анна со стопкой книг, перевязанных веревкой. Она была одета в василькового цвета платье простого покроя, того же цвета маленькую шляпку с вуалью и черные туфли на каблучке.

– Добрый день, Джеймс! – она лучезарно улыбнулась.

– Здравствуйте, Анна! – с ликованием в голосе поздоровался Джеймс, – я так рад Вас видеть.

– Я принесла Вам свои книги на обмен.

– Замечательно! Присаживайтесь, – Джеймс пододвинул к ней сделанный только вчера изысканной резьбы табурет.

– Боже, какая прелесть, – Анна с восторгом рассматривала резные ножки стула, – это Ваша работа?

– Да. Я очень рад, что Вам понравилось, – ответил молодой человек, а про себя подумал: «Всё, всё только для тебя. Я на всё готов».

– Джеймс, как Вы смотрите на то, чтобы прогуляться по набережной, если вы не заняты? Сегодня такая прекрасная погода!

– С удовольствием! Одну минутку.

Он достал с верхней полки роман, который она хотела прочитать, вытащил из ворота колоратку и расстегнул верхнюю пуговицу рубашки.

– Я готов. Пойдёмте?

– Меня нисколько не смущает Ваш духовный сан, Джеймс.

– Я думаю, что прогулка пройдёт приятнее, если на нас не будут обращать внимание, и мы спокойно сможем провести время вместе.

Выйдя в сад, он подал ей согнутую в локте руку, Анна приняла её, и они отправились в сторону моря.

* * *

Теплым осенним днём набережная была полна людей: праздно шатающиеся группы молодых людей, чинно вышагивающие семейные пары, дети на велосипедах, старушки с собачками, торговцы, зазывающие публику к своим лоткам с мороженым, и даже фокусники с жонглёрами.

И только одна молодая пара старалась держаться поодаль от этой дневной шумихи. Джеймс купил два фруктовых мороженых и пригласил Анну присесть на удаленную скамейку лицом к остывающему морю.

– Как же прекрасно просто сидеть, вдыхать аромат соленого осеннего моря и ни о чём не думать, – сказала Анна, с наслаждением уплетая мороженое.

Джеймс не сводил с неё своих голубых глаз. Он был на седьмом небе от счастья.

– Почему Вы так на меня смотрите, Джеймс?

– Простите, Анна. Мне кажется, что я сейчас проживаю совершенно чужую жизнь.

– Отчего же? – посерьёзнела девушка и повернулась к нему.

– У меня было нелёгкое детство, я пережил очень тяжелую утрату и свёл смысл своей жизни к самобичеванию и оплакиванию потери, – ответил погрустневший Джеймс.

У Анны сжалось сердце. «Неужели наши судьбы схожи?» – подумала она.

– Поделитесь со мной, – она обхватила ладонями холодные руки Джеймса и жадно взглянула ему в глаза.

Когда он закончил свой рассказ, на улице уже смеркалось и похолодало. Зарево от садящегося за горизонт солнца освещало лица молодых людей: Джеймс плотно сжимал губы, а по щекам Анны текли струйки слёз.

– Мне очень жаль, Вы так одиноки. Не представляю, как Вы нашли в себе силы пережить смерть Леи, и Вы совершенно не должны корить себя в её гибели, – сквозь вновь подступающий к горлу комок прошептала она.

Тут Джеймс заметил слёзы Анны и, поддавшись охватившему его порыву страха за причиненное огорчение, обнял девушку.

– Анна, пожалуйста, не плачьте, я не хотел Вас расстроить!

– Ох, милый Джеймс, Вы даже себе не представляете, на сколько мы с Вами похожи.

– Что Вы имеете в виду?

– Я готова доверить Вам свою тайну. Мало кто знает, что то веселье, в котором я живу, блеск нарядов, брызги шампанского, известность нашей труппы отняли у меня жизнь. Я не живу, я существую, – горько сказала Анна.

«Разве это возможно? Она такая молодая, красивая, успешная! Но её лицо на той афише было абсолютно несчастным, а глаза наполнены скорбью и душевной болью», – размышлял Джеймс.

– Проводите меня, пожалуйста, до дома, уже прохладно, а я по дороге Вам всё расскажу, – попросила Анна.

– Да-да, конечно, – засуетился Джеймс, ругая себя за то, что не захватил пиджак, который смог бы накинуть на плечи любимой девушки.

Пара молодых людей удалялась прочь от набережной вглубь большого города, уже наполнявшегося звуками джаза, цокотом каблучков, гудками подъезжающих к ресторанам дорогих автомобилей и хлопками открывающихся бутылок с шампанским.

В полной темноте Джеймс и Анна молча стояли у парадной дома, где жила девушка. Они никак не могли расстаться, хотя Анну уже била сильная дрожь.

– Анна, заходите в дом, Вы насквозь промерзли.

– Да, иду. Джеймс, Вы меня тоже осуждаете? Вы не произнесли ни слова после моего рассказа.

– Мне не за что Вас осуждать. Вам пришлось пойти трудной дорогой, сохранив достоинство и честь.

– Спасибо большое, милый, добрый пастор.

– Анна, умоляю! Для Вас я друг, брат…но никак не духовник, – поморщился Джеймс.

– Я прос-то хо-те-ла, чтоб-ы Вы у-лыб-ну-лись, – простучала зубами она.

– У Вас это получилось! А теперь быстро в дом, – Джеймс слегка подтолкнул девушку ко входу в здание, – до завтра!

– До завтра! – Анна послала ему воздушный поцелуй и растворилась в темноте парадной.

Неожиданный гость

Последующие недели практически каждый день Анна и Джеймс проводили вместе. Девушка к полудню прибегала в церковь, ей очень понравилась идея детского сада, и она с удовольствием возилась с ребятами, разучивая с ними детские песни и танцы.

Анна больше не задерживалась в кабаре на всю ночь, после выступлений она спешила домой, чтобы принять ванну и лечь спать.

По воскресеньям, после службы, она совместно с несколькими прихожанками пекла печенье для детей малоимущих семей района.

Светлый пастор с умилением наблюдал, как Джеймс и Анна вместе бегали по саду, играя с детьми в прятки и догонялки.

И только Долорес вечно была недовольна криками малышни и топотом маленьких ножек. А особенно она возненавидела Анну, бульварную плясунью, которую обожали все: муж, Джеймс, дети, прихожане, почтальон, молочник и даже дворник, хотя орущий выводок во главе с вертихвосткой подбрасывала в небо горсти опавших осенних листьев, собранные им в кучу.

Настала поздняя осень. Деревья стояли голыми, а ветер с моря чувствовал себя вольготно, разгуливая меж ветвей и вороша остатки опавшей листвы на дорогах Нового Орлеана.

Горожане укутались в пальто и плащи, летние веранды кафе закрылись и гуляющих по набережной становилось всё меньше. Часть людей предпочитала проводить свой досуг дома или в гостях, остальная – в ресторанах, кабаре и пабах. Наступил жаркий сезон для «Новоорлеанского бурлеска», выступления теперь начинались раньше, так как темнота подступающих сумерек загоняла толпы желающих развеять осеннюю хандру в увеселительные заведения.

Анна и Джеймс теперь встречались только по воскресеньям, так как детский садик работал лишь в тёплое время года, а работа Анны в осенний сезон начиналась ранним вечером.

Одним из воскресных дней они сидели на скамье у мастерской, укутавшись в пледы, с чашками горячего чая в руках.

– Джеймс, не упрямься. Что в этом такого?!

– Как-то это неправильно. Да и вообще я не знаю, как себя там вести.

– Я тебе забронирую уединённый столик в укромном месте. Тебя никто и не заметит, а потом выведу через чёрный ход.

– Ну не знаю. Я подумаю.

– Соглашайся! Я так хочу, чтобы ты хоть разок посмотрел наше выступление. Ты ведь даже не имеешь представления, что такое бурлеск.

– Я слышал от людей.

– От кого? От Долорес или старой миссис Кинг? Они даже рукава до локтя считают чем-то неприличным, – рассмеялась Анна.

– Что правда, то правда, – улыбнулся Джеймс.

– Я побежала, мне еще на примерку новых костюмов. А ты подумай, очень тебя прошу.

Проводив Анну до калитки, молодой пастор столкнулся с почтальоном. Тот передал ему письмо, адресованное лично Джеймсу. Молодой человек удивился, так как раньше никто ему не писал, вся корреспонденция приходила только на имя пастора Нила.

Покрутив в руках конверт, Джеймс прочёл адрес отправления – Хьюстон.

«Хм, странно. Может из школы? Но что им понадобилось? Адресант – Ф. Ничего не понимаю» – подумал он и открыл конверт, в письме было всего несколько строк:

«Дорогой Джеймс!

Я решил впервые за много лет воспользоваться очередным отпуском. Поезд в Новый Орлеан прибывает вечером N числа, прошу встретить. Номер в гостинице забронирован.

Мистер Фокс».

* * *

Через пять дней после получения письма Джеймс стоял на платформе железнодорожного вокзала в ожидании прибытия поезда из Хьюстона. Он с нетерпением переступал с ноги на ногу – приезд старого товарища приятно его удивил и оживил. Джеймс уже представлял, как они с Фолиантом и пастором Нилом будут обсуждать новости протестантского духовенства, прочитанные за время разлуки книги, слушать рассказы о никчёмных студентах и о новых поступлениях в библиотеку.

От резкого гудка поезда Джеймс подпрыгнул и заторопился к середине перрона. Фолиант вышел из вагона последним, скрюченный старичок с саквояжем шустро спустился на платформу, хихикнул и крепко обнял своего молодого и единственного друга.

– Как же я рад тебя видеть, Джеймс! Ты как будто подрос и покрепчал, – сказал мистер Фокс, рассматривая молодого человека и крутя его, как юлу.

– Мистер Фокс, у меня уже голова кружится. Ну хватит! – рассмеялся Джеймс.

– Ну как ты? Я очень соскучился! Кстати, спасибо большое за газеты, которые ты мне присылал. Благодаря им я хоть новости этого мира узнаю.

– Не за что, дорогой друг! Ну, пойдемте скорее. Ветер очень промозглый. Сначала куда? В гостиницу?

– Держи саквояж, – мистер Фокс всучил Джеймсу свой багаж, – если тебе не тяжело, то давай для начала посидим в каком-нибудь кафе на набережной, давно я не видел море.

И они под руку отправились к выходу с вокзала, а оттуда на набережную.

Погода стояла прохладная, с моря дул пронизывающий насквозь ветер, но милый старичок улыбался в весь свой практически беззубый рот и вдыхал аромат солёного бриза. Джеймс силой запихал Фолианта в ближайшее кафе, чтобы согреться и выпить по чашечке горячего какао. Они сели за столик около окна, чтобы старик мог любоваться морской гладью.

– Эх, и что же я раньше не приезжал, когда был помоложе?! – сокрушался он, – дурак был, всё книги, книги, так жизнь и прошла.

– Вы выбрали не очень удачное время для поездки, мистер Фокс.

– Ай! – махнул рукой Фолиант, – в моём возрасте уже любой день удачный, если я его пережил. Вот только женщин что-то мало на набережной.

– Так вы же хотели на море посмотреть.

– Одно другого не исключает, – подмигнул старичок, – и даже прекрасно дополняет.

– Как дела в школе? Что нового?

– Да ничего там нового нет и быть не может. Я только что оттуда приехал, дай мне возможность не говорить и не вспоминать о ней.

– Ладно, – улыбнулся Джеймс.

– Ты мне лучше расскажи, где в этом шикарном городе можно отдохнуть и развеяться?

– Я слышал недавно в городе открылся дом отдыха с различными оздоровительными процедурами, а в местную библиотеку привезли обновленное собрание сочинений Фицджеральда и Джона Рида.

Фолиант посмотрел исподлобья на молодого человека, отпивая из чашки горячий напиток.

– Мда. Вроде я не к одногодке в гости приехал. Ты мне скажи, где в холодное время года я могу полюбоваться на прекрасных дам и перекинуться с ними парой любезностей?

– А-а-а-а. Ну так это просто. Послезавтра воскресная служба, приходите, у нас замечательные леди в пастве.

– Тьфу ты, Джеймс! С тобой просто невозможно! Ну какая паства? И уж тем более воскресная служба!

Джеймс, часто моргая, недоуменно смотрел на разгорячившегося старика, который, размахивая руками, чуть не опрокинул со стола чашки.

– Я тебе говорю о прелестницах в ярких нарядах, милых шляпках, туфельках с каблучками на изящных лодыжках, фейерверке джаза, шампанском и виски.

– Но я же не пью и не знал, что вы любите виски.

– Нет, это невероятно! Из всего сказанного мной, ты услышал только слово «виски», – вздохнул обреченно старик и отвернулся к морю.

– Не расстраивайтесь, милый Фолиант. Я знаю место, которое вы описали, и где есть всё, что вы перечислили в своей пылкой речи, – сказал Джеймс и обнял друга за плечи.

Мистер Фокс с недоверием взглянул на молодого пастора, но прерывать его не стал.

– Я знаю одно кабаре, где выступает самая известная в Новом Орлеане труппа шоу-бурлеска. Сам я там никогда не был, но знаком с одной из танцовщиц, она на днях приглашала меня посмотреть шоу, вот вы вместо меня туда и сходите, девушка забронирует заранее столик.

Фолиант расплылся в улыбке сытого домашнего кота и с прищуром посмотрел в пунцово-красное лицо молодого пастора.

– А ты чего так раскраснелся? А, Джеймс?

– От горячего какао в жар бросило.

– Так у тебя уже давно пустая чашка. А ну-ка, рассказывай о своей красотке?

– Откуда вы знаете, что она красивая? – удивился Джеймс.

– Так понятно, что для влюблённого молодого человека, его женщина самая красивая. Но прежде, чем ты начнёшь свой рассказ, закажи мне, пожалуйста, стаканчик виски, какао уже не может прогреть старческие кости.

Джеймс ухмыльнулся и подозвал официантку.

После того как мистер Фокс сделал внушительный глоток горячительного напитка, молодой пастор начал свой рассказ. Он в подробностях обрисовал первую встречу с Анной, утаив лишь последовавшие за этим юношеские метания, когда Анна уехала в длительное турне, а он об этом не знал. В ярких красках описал её внешность, ранимую душу и рассказал о том, за что от неё отреклась семья, о боли разлуки, и как он старается поддерживать Анну. Джеймс признался, что влюблён, но не уверен, что это взаимно. Также поведал, что за ними неусыпно следит Долорес, а пастор Нил и дети обожают Анну.

Когда Джеймс закончил свой рассказ, на улицу опустилась вечерняя тьма. Силуэты немногочисленных прохожих, подсвеченные светом фонарей, отбрасывали удлиненные тени на мокрую от дождя набережную. В кафе, где сидели друзья, остались только они вдвоём, и официантка недовольно посматривала в их сторону.

– Нам пора идти, Мистер Фокс.

Старик, подперев рукой подбородок, смотрел слегка опьяненными алкоголем и историей Джеймса глазами сквозь окно, за горизонт моря.

– Ну надо же, никогда не слышал и не читал о такой романтичной истории: пастор и танцовщица. Достойно книги.

Джеймс помог подняться старому другу, расплатился с официанткой и повёл Фолианта в забронированную гостиницу, благо она была недалеко.

В вестибюле недешёвой гостиницы протрезвевший от холодного ветра и мелкого дождика мистер Фокс, прощаясь с Джеймсом, вдруг сказал:

– Так, сегодня пятница. Завтра я жду тебя здесь в десять утра, и ты отведёшь меня в хороший магазин мужской одежды. Нам на вечер необходимо купить два достойных костюма и шляпы.

– Зачем?

– Вот дурья голова! Пойдём в кабаре смотреть на выступление «Новоорлеанского бурлеска»!

– Я не пойду.

– Еще как пойдёшь. Тебя Анна умоляла прийти. Я знаю, тебе страшно, а мне очень хочется посетить это заведение, поэтому пойдём вместе, заодно познакомиться с твоей любимой девушкой.

– Там, наверное, всё очень дорого, – попытался хоть так отговорить старика Джеймс.

– А за это не переживай! Я столько лет по собственной глупости экономил жалование, что могу преспокойно тратить его в своё удовольствие. Да, и оба костюма оплачиваю тоже я. Эх-х-х-х, кутнём! – хихикнул Фолиант и, пританцовывая как мог, отправился в свой номер.

Чудо

Утром следующего дня, еле переставляя ноги, Джеймс брёл в сторону гостиницы. Он не хотел обижать старого друга и расстраивать Анну, поэтому принял решение поддаться их уговорам и пойти в кабаре этим вечером, хотя очень переживал и нервничал.

Проводив накануне мистера Фокса, он позвонил Анне по телефону из ближайшей аптеки, и сообщил, что придёт со своим другом Фолиантом на её шоу и попросил забронировать им самый удалённый от взглядов посторонних людей столик. Анна была счастлива: защебетала в трубку, что будет танцевать только для него и что безумно рада, что Джеймс наконец-то посмотрит на её работу.

Ровно в десять утра молодой пастор стоял у двери номера мистера Фокса и настойчиво барабанил в неё. Он уже начал переживать, что старик почувствовал себя плохо и не смог позвать на помощь. В этот момент из-за угла гостиничного коридора показалась тележка горничной и её хозяйка шикнула на Джеймса.

– Тихо ты, честной народ побудишь! Чего ты так расстучался? Приличные люди ещё спят! – зашептала она.

– В этот номер вчера заселился мой друг, мы договорились встретиться в десять утра. Я пришёл, а он не открывает. Может что-то случилось! – также прошептал Джеймс.

– Плюгавенький старый горбун-хохотун?

– Достопочтенный библиотекарь богословской школы! – тихо возмутился молодой человек.

– А-ха-ха-ха! Богословской школы! Кхе-кхе-кхе, – рассмеялась горничная, подавившись кашлем заядлого курильщика, – твой достопочтенный библиотекарь пал жертвой Нового Орлеана, – и покатила тележку прочь по коридору.

– Что вы имеете в виду? – спотыкаясь о свои же, вдруг ставшие ватными ноги, торопился за горничной Джеймс, – он умер?

– Живее всех живых. Найдешь его за завтраком в ресторане на первом этаже.

Джеймс с облегчением облокотился спиной о стену коридора, глубоко вдохнул и попытался остановить прыгающее в груди сердце. Спустя пару минут, успокоившись и взяв себя в руки, он спустился вниз и зашёл в ресторан.

Картина, явившаяся его взору, заставила челюсть молодого человека опуститься на грудь.

Мистер Фокс с набриолиненными остатками седых волос, в розовой пижаме и накинутом на неё кипенно-белом махровом халате с вышитыми монограммами отеля на кармане, в мягких замшевых домашних туфлях, с зажжённой сигарой во рту и фарфоровой чашкой с кофе в руке восседал в обитом красным атласом огромных размеров кресле. Закинув ногу на ногу и вальяжно ею раскачивая, Фолиант, совсем недавно пылившийся среди бумажных сородичей в своей библиотеке, читал свежую прессу и не заметил прихода Джеймса.

Молодой человек энергично замотал головой, зажмурив глаза, чтобы отогнать настолько неправдоподобное видение. Однако это видение было вполне реальным, фигура в халате обернулась, и в нос Джеймса запустились клубы табачного дыма, а голос, просочившийся сквозь них, поздоровался:

– О! Доброе утро, Джеймс! Ты как раз вовремя! Будешь кофе?

– Господи! Мистер Фокс, что здесь происходит?

– Как что? Завтрак. Садись, – и старик указал на стоящую напротив банкетку.

Джеймс присел на невысокий продолговатый стульчик, обитый тем же атласом, что и трон Фолианта, и с удивлением уставился на старого друга.

– Ну что ты так глаза выпучил?

– Я… Я не ожидал Вас увидеть в таком виде.

– В каком? Помытым, побритым, причесанным и выглядящем так, как должен выглядеть уважающий себя джентльмен? – хихикнул Фокс.

– И давно ли вы пристрастились к курению?

Мистер Фокс подмигнул и достал из кармана халата золотые карманные часы на цепочке, откинул щелчком верхнюю крышку и посмотрел на циферблат:

– Примерно полчаса назад.

– Ого! Да они же безумно дорогие! Откуда они у вас?

– Выиграл вчера в покер у местного бизнесмена вот в этом ресторане, – и старик обвёл рукой с сигарой холл заведения.

– Вы умеете играть в покер? – уже не зная, чему удивляться, спросил Джеймс.

– Вчера играл первый раз.

– И выиграли?

– Милый друг, в моей коллекции есть прекрасные экземпляры, обучающие этой карточной игре. Я их все прочёл, изучил различные комбинации и вчера попробовал на практике.

– Вы меня поражаете, мистер Фокс. Вы чудо! Но я начинаю переживать за ваше здоровье.

– Я себя прекрасно чувствую! Только теперь я осознал, насколько устал от дряхлого, деревянного саркофага библиотеки, брюзжащих хрычей-преподавателей и огрызающихся учеников. Неужели я не могу себе позволить первый раз в жизни почувствовать себя человеком, а не книжным червём?! И если это будет последний день в моей пропыленной жизни, то я хочу провести его с праздным шиком! – выпалил старик, чуть задохнувшись.

Джеймс с отеческой снисходительностью посмотрел на вздорного старичка и сказал:

– Тогда нам пора отправляться за обновками!

– Вот теперь ты дело говоришь! – воскликнул уважающий себя джентльмен и выпорхнул из кресла.

Через десять минут он уже стоял в вестибюле гостиницы, с недовольным видом разглядывая в большом напольном зеркале свой старый и единственный костюм.

– Даже стыдно на улицу в таком выходить. Пошли скорее в магазин.

Полдня они потратили на поход по нескончаемым магазинам мужской одежды. Мистер Фокс не терял даром времени, проведенного в поезде, ему хватило и пары часов, чтобы изучить несколько десятков журналов мод по пути из Хьюстона в Новый Орлеан. Теперь же, подкованный в тенденциях моды осенне-зимнего сезона, он скрупулёзно выбирал для себя и Джеймса идеальные костюмы, подчёркивающие воспитанность и интеллигентность, но не «пахнущие» консервативностью и пуританством. Замученные стариком девушки-продавцы с дергающимися в нервном тике глазами надолго запомнили придирчивого горбуна со светскими манерами.

Поужинав в ресторане гостиницы, в темноту наступивших сумерек шагнули два изысканно одетых джентльмена в шерстяных пальто и фетровых шляпах.

Шоу-бурлеск

К восьми часам осеннего субботнего вечера главная улица Нового Орлеана была полна людей и автомобилей. Мистер Фокс старался походить на местных франтов непринужденно вышагивал по брусчатке, однако очередная яркая вывеска, фривольный наряд красотки или дорогостоящий автомобиль выбивали его из образа пресыщенного мирскими благами повесы и превращали в удивлённого ребенка.

– Джеймс, ты только посмотри на этот кабриолет! Сколько же он может стоить?

– Дорого, очень дорого.

– Джеймс, как ты думаешь, ей не холодно? Здорово же ей поддувает под такое короткое платье!

– Угу.

– Да-а-а-а, время идёт вперед. Как же вокруг ярко: всё блестит, светится, сверкает. У меня уже пятна в глазах.

– А вы опустите голову вниз.

– Да ты что! Я хочу всё запомнить. Это же впечатления на всю оставшуюся жизнь!

– Мы почти пришли. Нам надо налево в арку.

– Очень странный вход для такого популярного заведения.

– Мы пойдём через чёрный вход, а не через главный.

– Эх-х-х, а так хотелось эффектно войти.

– Мистер Фокс, умоляю! Мы же договорились вести себя тихо и неприметно.

– Да-да. Пойдём уже скорее. Шоу скоро начнётся.

Они свернули в арку слева от главного входа в кабаре, у которого уже стояла очередь из мужчин в тёмных пальто или плащах и женщин в ярких манто и разноцветных шляпках. Все оживлённо переговаривались в предвкушении шоу, танцев, алкоголя и веселья.

В подворотне не было ни души, тусклый свет одной единственной лампочки, вкрученной над дверью чёрного хода, позволял скрывать не только лица тех, кого не должна увидеть публика, но и помогал вести бизнес, о котором все знали, но никто не обсуждал.

В полутьме стоял небольшой грузовичок с тканевым кузовом, задний борт автомобиля был откинут, и там шла мышиная возня. Бряцая стеклом в деревянных ящиках, двое мужчин перетаскивали бутылки с различным алкоголем внутрь кабаре. Третий придерживал дверь и командовал грузчиками. За поясом его брюк, под увесистым животом, чёрным вороним крылом блестел браунинг. На краю борта грузовика лежали два пистолета-пулемёта Топмсона.

– Шевелитесь! Нам ещё на три точки надо успеть.

– Если бы ты помог, то быстрее бы управились.

– Сейчас я вам браунингом помогу. Приплясывая, будете разгружать. А ну бегом!

Джеймс с Фоксом прижались к противоположной стене здания, тень от грузовика скрывала их присутствие. Как назло, старика разобрал кашель, он крепко прижал ладонь ко рту, но заглушить приступ не удалось. Два пулемёта и пистолет в мгновения ока были вскинуты и направлены в направлении грузовика. Грузчики начали обходить машину, главарь встал поодаль, контролируя ситуацию, и крикнул в темноту:

– А ну выходите! Иначе проделаем в вас столько дырок, что доктор устанет их считать!

Молодой пастор и библиотекарь приставным шагом, всё также упираясь спинами о стену, шагнули в зону, освещенную лампочкой. Их руки были подняты над головами, мертвецки бледные лица искажены гримасами ужаса и страха.

– Кто такие? – грозно гаркнул главарь.

– Мы в кабаре на шоу пришли, уважаемый, – промямлил Фокс.

– Вход с другой стороны, папаша, так что рассказывай, кто такие.

– Мы правда посетители. Первый раз пришли посмотреть шоу.

– Сейчас проверим. Дэнни, обыщи их!

Один из грузчиков, здоровенный амбал с тупым выражением лица закинул пулемёт за спину и приблизился к парочке.

– Повернулись! Руки на стену, ноги расставить! – приказал он.

После того, как Джеймс и Фокс выполнили его команду, тот грубо обхлопал их карманы, проверил пояса брюк, бока на наличие кобуры, ноги и ботинки.

– Чисто! Повернулись!

– Уважаемый, отпустите нас, пожалуйста! Мы же ничего не сделали! – с мольбой в голосе обратился старик к главарю.

– Извини, папаша, не могу. Вы нас видели. Так что отпустить никак не получится. Дэнни, в машину их! Связать и кляп в пасть.

Громила схватил бедолаг за шивороты и потащил к грузовику.

– Тонни, сейчас же отпусти их! – в проеме двери стояла Анна, уперев руки в бока и расставив ноги на ширине плеч.

– Анна, иди внутрь, если не хочешь лежать в кузове рядом с ними! – главарь повернулся к девушке.

– Это мои друзья! Я им сказала зайти с чёрного входа.

– Не смеши меня. Дэнни, что встал? В машину обоих!

– Это пастор нашей протестантской церкви и библиотекарь из богословской школы, – выпалила Анна.

– Да ладно! – усмехнулся Тонни, – А ну тащи молодого ко мне, я знаю его в лицо, моя мама не пропускает ни одной воскресной проповеди в этой церкви.

Дэнни так пихнул Джеймса, что тот чуть не упал на колени перед главарем.

– Ха! И правда он. Что, святоша, потянуло на красоток и выпивку? – засмеялся главарь, схватив Джеймса за грудки.

– Отпусти их! – повторила Анна, – Или мне обратиться за помощью к мистеру Фетучини? Он уже сидит за своим столиком.

– Ладно! Брысь отсюда. Ещё раз вас увижу, то уж извините.

Анна отступила на шаг, пропуская вперед трясущихся страдальцев. В этот момент Тонни схватил девушку за руку, выше локтя.

– Только ради тебя, Анна, но позже я с тебя взыщу. Запомни, теперь ты несёшь ответственность за их молчание.

– Отвали! – Анна грубо оттолкнула главаря и побежала внутрь кабаре.

Бледных, в помятых костюмах, вытирающих со лба холодный пот перепуганных друзей, она нашла у двери, ведущей в гримерную.

– Бедненькие мои! Ну вы как?

– Вроде живы, но я не уверен, – ответил старик.

– Вот мы с вами и познакомились, мистер Фокс. Я о вас много слышала от Джеймса. Я Анна.

– Анна-спасительница, Анна-ангел, Анна-посланник Господа нашего! – старик перекрестился и крепко обнял девушку.

– Джеймс, Вы в порядке? – Анна заглянула в лицо молодого человека.

– Д-д-да, – заикаясь произнес первое слово за всё происшествие Джеймс.

– Так, – девушка взяла под руки пастора и библиотекаря, – пойдемте наконец-то в зал, скоро начнется шоу. И вам обязательно надо что-нибудь выпить, чтобы снять стресс.

Она проводила их в укромный уголок зала, где темнота практически скрывала забронированный столик, заказала им виски и убежала готовиться к выступлению.

Выпив внушительный глоток горячительного напитка, Фокс осмотрел кабаре. В центре зала была устроена возвышающаяся на полметра от пола сцена, на ней выступал пузатый комик, развлекающий публику перед основным шоу. Вокруг сцены, на время развлекательной программы, плотными рядами были расставлены круглые столы с пятью-шестью стульями. Из угла в угол по потолку, словно балдахин, тянулись гирлянды блестящей мишуры. Посередине потолка висел огромный крутящийся шар, обклеенный множеством кусочков зеркала, в которых отражался каждый лучик софитов и рассеивался на миллионы солнечных зайчиков, прыгающих по стенам, полу и разгорячённым лицам посетителей.

Десятки официантов сновали с подносами от столика к столику, предлагая или уже принося готовые напитки и закуски. Практически все столы были заняты. За одними сидели пары: все мужчины в костюмах, женщины в вечерних ярких платьях; за другими – группы уже изрядно подвыпивших молодых людей; за третьими – попивая шампанское из бокалов с высокой тонкой ножкой, ворковали красотки, бросая кокетливые взгляды на понравившихся им молодых людей.

Только один стол выделялся среди остальных: он был расположен перед сценой, с лучшим видом на представление. Во главе стола сидел седовласый мужчина в дорогом костюме на вид лет пятидесяти пяти, с сигарой в одной руке и стаканом виски в другой. Лицо его было надменно-повелительным, смуглая кожа выдавала итальянское происхождение. Пепел от сигары он скидывал на пол, а стакан с виски, лишь только успевал опустеть, моментально наполнялся официантом. Четверо крепких молодых людей, тоже итальянской наружности, сидели подвое с боков от представительного человека. Они пили кофе и время от времени поправляли полы своих пиджаков, прикрывая топорщащиеся приклады пистолетов.

Джеймс ничего этого не замечал, он сидел всё такой же бледный. От виски он отказался, чем совершенно не расстроил мистера Фокса. Заказанный пастором чай стоял нетронутым и остывшим. Фокс, разгоряченный адреналином, двумя стаканами виски и головокружительной обстановкой кабаре, совершенно оправился от перенесённого стресса.

– Ух, как мне здесь нравится! Никогда не бывал в подобном заведении, а зря. Здесь мне кажется есть всё для идеального вечера, кроме прелестниц на моих коленях, – хихикнул Фокс.

– Это поправимо, сэр. Ещё виски? – около старика вырос из ниоткуда официант.

– Наливай, голубчик, наливай, – Фолиант протянул опустевший бокал.

– Вы так до шоу не доживете, мистер Фокс, – сказал Джеймс.

– Не переживай, больше виски, чем есть в этом заведении, я не выпью, – подмигнул Фолиант.

Джеймс наконец-то улыбнулся и отпил свой давно остывший чай.

Вдруг фоновая музыка затихла, комик ушёл за кулисы, а на опустевшую сцену начали выставлять стулья. Затем вышли во фраках музыканты, напоминающие стайку пингвинов, поклонились и расселись по своим местам.

Публика мгновенно зашевелилась: девушки начали двигать плечиками в такт музыке, а головы всех мужчины повернулись в сторону сцены. Под тихий стук барабанов перед оркестром выбежали пять девушек в блестящих зеленых коротких платьях, выстроились в одну линию, обняли друг друга за талии и вскинули синхронно вверх по одной ножке. Грянул джаз.

Танцевальные выступления сменялись песенными дуэтами девушек. Так как Анна не пела, в перерывах между выступлениями она успевала подбегать к Джеймсу с Фоксом и интересовалась, нравится ли им шоу.

Старик был в восторге: осыпал девушку комплиментами, поочередно целовал её руки, хвалил танцы и красоту Анны. Джеймс был не так пылок в своих комментариях, но с несвойственным ему красноречием восхвалял искусство бурлеска и в особенности сольные партии Анны.

Спустя два часа фееричного шоу и восьми или девяти стаканов выпитого Фоксом виски, публика начала отодвигать свои столики ближе к стенам заведения, освобождая место для танцпола. Когда несколько первых парочек закружились в порочных движениях чарльстона, к друзьям подошла Анна. Она уже переоделась в будничный наряд, смыла косметику и накинула пальто.

– Ну что? Готовы? Я вас выведу через чёрный ход.

– Готовы, – ответил Джеймс и кивнул головой в сторону Фокса.

Старик мирно посапывал, вытянув вперед ноги, скрестив руки на груди и опустив голову. Молодые люди подхватили уставшего библиотекаря под руки, засунули в пальто, водрузили на голову шляпу и направились к выходу. Вызвав такси, они посадили Фокса в машину и поехали в гостиницу, где благополучного уложили его спать.

Приключения продолжаются

Эта ночь прошла неспокойно для всего города. На тёмные улицы Нового Орлеана высыпала сотня полицейских, мирный сон жителей был прерван яркими лучами мощных фонарей, воем сирен служебных автомобилей, визгом тормозов, криками служителей закона, пистолетными выстрелами и автоматными очередями. На бизнес вне закона была устроена облава.

Полиция громила склады с алкоголем, оружием и наркотиками, вытряхивала трюмы барж и лодок, стоящих на приколе в порту, врывалась в подпольные казино, била, крутила, стреляла, арестовывала.

Отстреливаясь, мафия положила немало фараонов, гильзы от автоматов и пистолетов-пулемётов усеяли улицы и подворотни города, дым от горящих складов поднимался на несколько сотен метров и был виден с любого уголка Нового Орлеана.

Такие рейды проводились в том случае, когда очередной главарь не уплачивал начальнику полиции в срок оговоренную заранее сумму «налога». Причём под гребенку шли все шайки, вне зависимости оплатили ли они дань или нет.

На утро, после головокружительного шоу, Джеймс шёл по дымящимся от потухающих после пожаров улицам, он торопился в гостиницу, чтобы проведать старого друга. Добравшись до нужного здания, молодой человек насквозь пропах вонью жжёных покрышек, а одежда покрылась пеплом, оседающим на всех прохожих, словно хлопья пушистого серого снега. Отряхнувшись, он постучал в дверь номера, однако ему никто не ответил. Джеймс не стал на этот раз переживать, он понимал, что Фокс скорее всего ещё спит после бурного вечера, полного впечатлений и виски. После повторного стука, когда друг так и не ответил, Джеймс на удачу повернул ручку двери, и она открылась.

В гостиной номера было темно и душно, стоял едкий запах крепких сигар и перегара от выпитого накануне алкоголя. Во мраке незнакомого помещения, инстинктивно зажмурив глаза и вытянув вперёд руки, Джеймс потихоньку начал продвигаться к окну, чтобы раздвинуть шторы, открыть одну створку окна и впустить свежий воздух. Как только его рука коснулась портьеры, на плечо молодого человека опустилась чья-то ладонь весом с кувалду. Джеймс вскрикнул и подскочил.

– Не стоит этого делать, пастор Джеймс, отпустите штору, – услышал он жуткий голос откуда-то сзади, метрах в трёх от себя, – присядьте.

«Кувалда», жёстко обхватив плечо Джеймса, развернула пастора на сто восемьдесят градусов и толкнула на что-то мягкое, по-видимому, на диван.

– Мы вас уже час ждём, – сказал тот же голос, – верно, мистер Фокс?

– М-м-м-м-м, – промычал до боли знакомый Джеймсу голос где-то правее от него, на другом конце дивана.

– Я рад, что вы со мной согласны, дорогой Фолиант. Тонни, включи свет.

Вспышка яркого света озарила комнату, через мгновение Джеймс с увеличивающимися от ужаса глазами оглядел помещение. У двери стояли два амбала с пистолетами-пулемётами на перевес, дула которых смотрели прямо на Джеймса. Посередине комнаты, в кресле, закинув ногу на ногу восседал немолодой надменный итальянец и также, как и накануне в клубе, курил сигару и встряхивал пепел на пол, вернее на недешёвый ковер. Рядом с мафиози, за журнальным столиком, сидел знакомый по подворотне кабаре главарь контрабандистов Тонни, он чистил пистолет и гонял зубочистку из одного угла рта в другой. По обе стороны дивана возвышались два громилы, стволы их ружей также были направлены в сторону пленников.

Джеймс, дрожа от страха, повернул голову вправо, уже зная, что он там увидит. На самом краешке сидел маленький, сухонький, трясущийся старичок. Он был крепко связан веревкой вокруг всего тела, во рту торчало кухонное полотенце. Сосульки мокрых от пота седых волос падали ему на лоб, одним глазом Фокс умоляюще смотрел на Джеймса, второй был закрыт фиолетовой гематомой, а из рассеченной брови на пижаму капала кровь. Молодой пастор рванулся к другу, но был остановлен ударом приклада автомата в спину. Джеймс взвыл от боли и рухнул на пол около дивана.

– Не надо резких движений, пастор Джеймс. Уилли, подними его.

Одним рывком Уилли-Кувалда поднял Джеймса и усадил обратно на диван. Молодой человек, часто дыша и морщась, пытался превозмочь жуткую боль в области почек. Единственный зрячий глаз старичка со скорбью и сожалением смотрел на друга.

– Теперь вы готовы говорить? Я хотел познакомиться с вами, джентльмены, и в непринужденной дружеской беседе выяснить пару интересующих меня обстоятельств. Однако сначала мистер Фокс проявил несоответствующую его почтенному возрасту прыть, а теперь и вы, пастор, под дулами направленных на вас автоматов опрометчиво пытаетесь спасти друга.

– Что вам надо? – чуть слышно произнёс Джеймс.

– Наконец-то это похоже на диалог! – хлопнул в ладоши мафиози, – разрешите представиться, меня зовут мистер Фетучини, – и он театрально снял невидимую шляпу в знак приветствия.

– Что вам надо? – повторил Джеймс.

– Как я сказал ранее, выяснить несколько обстоятельств. Для начала, что вы делали вчера вечером после того, как покинули кабаре. Мистер Фокс не смог дать нам вразумительный ответ.

– И не может. Я уверен, что он не помнит. Вчера вечером он выпил много виски и уснул, не дождавшись окончания шоу. Я погрузил его в такси и отвёз вот в этот номер, переодел и уложил спать.

– Извините, пастор. Но вы не обладаете таким же завидным телосложением, как мои ребята, – ухмыльнулся Фетучини, – вы справились в одиночку?

– Мистер Фокс не такой уж и тяжёлый. И да, мне никто не помогал.

– Эх-х-х, как жаль, что наш разговор начался со вранья, – и мафиози незаметно кивнул.

Тут же Джеймс получил мощный удар кулаком по левой стороне лица, кровь брызнула из разбитой губы, и он завалился на бок. Связанный старичок заскулил по-щенячьи, а Кувалда посадил Джеймса на место.

– Продолжим. Пастор Джеймс, я прекрасно знаю, что с вами была Анна. Она мне сама сегодня рассказала.

– Что с ней? – рванулся вперёд молодой человек, готовый зубами разорвать глотку тому, кто причинил его любимой какой-либо вред.

Удар под дых вернул пастора на место.

– Ага, я так и думал. Любовь, молодость и сумасбродство. Пока что с Анной всё в порядке. Пока что. Всё зависит от вас и от того, что вы мне сейчас расскажете.

– Но мне, кхе-кхе, нечего, кхе-кхе, вам рассказать, – прокашлял Джеймс, из которого только что выбили почти весь дух.

– Ну как же нечего?! Вам повторить мой вопрос?

– Мы отвезли уснувшего Фолианта на такси в гостиницу, уложили спать, потом я проводил Анну до её дома, вернулся в церковь, сразу лёг спать, а, проснувшись, направился сюда, где вас и встретил, – выпалил скороговоркой Джеймс и пригнул голову в ожидании очередного удара.

– Эх, завидую вашему здоровому сну, молодой человек. В моём возрасте не так уж просто уснуть, когда слышишь звуки выстрелов, взрывов и сирен.

– Я слышал, но церковь находится на другом конце города, а выстрелы и взрывы, вроде, были в порту.

– Совершенно верно. Это горели лодки и склады. Мои лодки и Мои склады. Благодаря вам я потерял огромную сумму денег, часть недвижимости, транспорт, несколько казино и пару десятков Моих людей убитыми или арестованными.

– Благодаря мне? Я не понимаю, – замотал головой Джеймс.

– Вы один или вместе с Анной натравили на нас полицию. Девушку мне конечно очень жаль, красивая и хорошо танцует, но простить я вас не могу. Вернуть мне утраченное вы не сможете даже до конца своих дней, а оставлять безнаказанным ваш поступок мне не по статусу. Как же я смогу держать в страхе весь город, заниматься бизнесом, если пара щенков вставляет мне палки в колёса?!

– Мы-мы-мы не ходили в полицию! Честно! Да и зачем? Что мы им могли сказать?

– Например, указать на грузовик Тонни, полный алкоголя и наркотиков, который всю ночь развозил товар по Новому Орлеану. Ведь именно через него фараоны вышли на Мои запасы и на Моих поставщиков.

– Почему вы решили, что именно мы рассказали о грузовике? Да, мы его видели, но мистер Тонни приказал нам молчать, да и вообще не наше это дело.

– А может ты решил, что делаешь богоугодное дело и очищаешь город от греха.

– Да не мы это!

– Угу-угу-угу! – закивал с кляпом во рту Фолиант.

– Так себе оправдание. Дело в том, что в этом месяце я и все мои конкуренты заплатили начальнику полиции необходимые взносы, поэтому дело в стукаче.

– Может это ваши конкуренты и настучали!

– Этот бизнес не так работает. Мы готовы перестрелять друг друга за товар и деньги, но к фараонам никто из нас не пойдет. Так что признавайся!

– Богом клянусь, что это не мы!

– Угу-угу-угу! – опять закивал Фокс.

– В Бога я, конечно, верю, а вот тебе, сопляк, нет. Что-то затянулась наша беседа, а мы ни на шаг не продвинулись к правде, – вздохнул Фетучини и повернулся к одному из амбалов, стоящих у двери, – девчонку сюда. Живо!

Здоровяк кивнул и скрылся за дверью. Через минуту дверь распахнулась, и в номер втолкнули Анну. Она была растрепанная, с порванным подолом платья и оторванным рукавом пальто, на левой скуле её лица ярко синел след чей-то ладони.

– Мерзавцы! Отпустите её!

– Джеймс! – Анна метнулась к пастору, однако амбал крепко держал её за воротник пальто.

– Ну ты же не хотел в мирной тихой беседе решить вопрос, придётся по-другому. Тащи её сюда! – скомандовал мафиози.

Анну поставили на колени рядом с креслом Фетучини, лицом к дивану, где сидел Джеймс, девушка опустила руки вдоль тела и дрожала, как осенний лист на ветру, готовый оторваться от ветки и навсегда остаться лежать на мокрой, сырой земле.

Мафиози кивнул в сторону связанного полуживого старика, и того также поставили на колени по другую сторону от кресла. Фетучини затушил сигару в пепельнице и, не вставая, расставил руки, согнутые в локтях с перевернутыми вверх ладонями. Мгновенно на его ладонях оказались две береты, дула которых он направил в затылки Анны и Фокса.

– Выбирай.

– О, Господи! Зачем?

– У меня нет времени препираться! – рявкнул Фетучини, – выбирай!

– Я! Это я! Я рассказал полиции о грузовике! – закричал Джеймс и, рыдая, упал на колени перед мафиози, – я проводил Анну и пошёл не в церковь, а в полицейский участок.

У пленников раскрылись от удивления все три глаза, а Фетучини с улыбкой добавил:

– Ну вот видишь, так просто признаться. И зачем ты это сделал?

– Вы были правы. Я хотел очистить город от пороков. Во имя Господа.

– Эх, Джеймс, из-за тебя пришлось напугать милую девушку и избить до полусмерти старика. Посадите их на диван, а пастора ко мне, – спокойным голосом приказал босс.

Теперь пришла очередь молодого человека преклонить колени перед стоящим над ним главарём мафии. Джеймса уже не трясло, голова опущена, взгляд упёрся в пол, а губы шепчут последнюю в жизни молитву, имена Леи и Анны.

– Как ты понимаешь, тебе придётся ответить за свой неразумный поступок. Жизни твоих друзей я сохраню, обещаю, – и Фетучини приставил берету к голове молодого пастора.

Анна тихо всхлипывала, спрятав голову на груди освобожденного от веревок старика, тот по-отечески пытался дрожащими костлявыми руками обхватить всё тело Анны, чтобы уберечь, спрятать, защитить девушку от того, что должно сейчас произойти.

– Последние слова? – спросил Фетучини.

– Анна, я люблю тебя. Сестрёнка, скоро мы увидимся.

Анна завыла нечеловеческим голосом, рванулась к Джеймсу и закрыла его своим телом в надежде принять пулю на себя. В этот момент резко зазвонил телефон, стоящий на журнальном столике перед Тонни. Он вопросительно посмотрел на босса, тот кивнул и опустил пистолет.

– Слушаю. Да, здесь. Мистер Фетучини, это вас.

– Кто?

– Эдди. Сказал, что нашли стукача.

* * *

Статья из вечерней газеты Нового Орлеана.

«Сегодня, N числа, в сточном коллекторе в районе портовых складов, принадлежащих известному в нашем городе бизнесмену, мистеру Фетучини, найдены два тела с огнестрельными ранениями в области затылка. Руки мужчины и женщины были связаны в области запястий. По предварительным данным убитыми являются правая рука вышеупомянутого бизнесмена, более известный как Тонни, и его жена.

Причиной убийства следственные органы считают разборки внутри мафиозной группы после облавы, устроенной накануне полицейским управлением Нового Орлеана. На настоящий момент подозреваемые в совершении данного преступления отсутствуют.»

* * *

Через сутки после знакомства с местным преступным сообществом на перроне железнодорожного вокзала стояла троица прилично одетых людей, но с изрядно побитыми лицами.

– Не поторопились ли вы с отъездом, милый мистер Фокс? – спросила Анна.

– Да. Вы же хотели сходить в кино, на ярмарку и ещё пару раз повеселиться в кабаре. Да и вообще наполнить жизнь впечатлениями, чтобы хватило на долгие годы, – ухмыляясь, подтрунивал над стариком Джеймс.

– Хах, – скорбно хихикнул Фолиант, – вчера вечером я повеселился на две жизни вперёд. Нет уж, я возвращаюсь пылиться в свой теплый, сухой, уютный саркофаг, где мне всё знакомо и дорого.

Они обнялись и расцеловались на прощание, а поезд унёс прочь хихикающего старичка, который хотел кутить и веселиться, но суровые реалии жизни большого города 1920-х годов заставили исчезнуть сказочный мираж, который Фолиант нарисовал у себя в голове.

Неисповедимы пути Господни

Спаситель

Прошло несколько недель после кошмарной встречи с мафиози и отъезда мистера Фокса. Жизнь молодых людей вошла в привычное русло. Оба вернулись к своим привычным обязанностям, работе, встречам, прогулкам. Едва не случившаяся трагедия ещё больше их сблизила, они оберегали, заботились, ухаживали друг за другом.

Они старались избегать разговоров о той страшной ночи и ни разу не вспоминали о признании Джеймса в любви. Анна думала, что это были слова, сказанные под воздействием адреналина, признание в любви на краю обрыва, ведущего в пучину небытия, забвения и тлена. У Джеймса эти воспоминания вызывали двоякие чувства: с одной стороны, он был потрясен, ведь даже в своих мечтах о прекрасной Анне он ни разу не произносил эти слова, но перед смертью выпалил их, не задумываясь; с другой стороны, молодой пастор понимал, что не таким должно было стать признание в любви, не при таких обстоятельствах. Джеймс твердо решил, что ему необходимо серьёзно подготовиться и повторить заветные слова в красивом, романтичном месте, где слово «люблю» прозвучит не как прощание, а как раскрывающийся бутон пиона, своим благоуханием возвещающий о наступлении весны в сердце и душе. Он подарит этот цветок Анне в надежде, что она его примет и поставит в свою изящную сердечную амфору.

Джеймс определил дату знаменательного дня, это будет день рождения Анны, до которого оставался один месяц. Молодой человек репетировал свою речь дни и ночи напролёт, каждый раз находя в ней изъяны: то получалось слишком сухо и бесцветно, то слишком высокопарно и бездушно. Ещё один немаловажный вопрос, который его волновал, какой подарок сделать любимой. Он должен быть достойным такой волшебной девушки, таким же красивым, искренним и необычным. Джеймс обошёл практически все магазины города, но не обнаружил ничего заслуживающего находиться в руках прекрасной Анны. Он уже начал впадать в уныние и ощущение собственного бессилия от невозможности найти нужную ему вещь. Джеймс не мог позволить себе купить ювелирное украшение, ведь пасторское жалование хоть и было достойным, но всё же его не хватило бы на такой дорогой подарок. Безделушки в виде статуэток, ваз или конфетниц были отметены сразу. Книга – всегда прекрасный подарок, но не в такой важный день. Что же делать?

Как известно, искренне страждущему помогает Бог или случай. В очередное воскресное утро, провожая и прощаясь с прихожанами после проповеди, Джеймс стоял угрюмый и немногословный у дверей церкви. Он покорил сердца людей своей любовью к детям, ремеслу, желанием помогать каждому нуждающемуся. Многие постоянные прихожане с радостью отмечали, что замкнутый, мало улыбчивый молодой пастор стал жизнерадостным, более открытым к общению. Но в этот день он был не похож сам на себя, удручён и задумчив.

Из потока людей, прослушавших проповедь пастора Нила, отделилась женщина средних лет, одетая по последней моде, но в подобающем для похода в церковь платье и пальто. Это была миссис Уолтс, самая известная в городе франтиха, жена редактора местной новостной газеты, мать двух миловидных дочерей, которые не смогли завоевать сердце молодого пастора. Дама была глубоко верующая и не держала зла на Джеймса, не откликнувшегося на многозначительные намеки её девочек.

– Доброе утро, пастор Джеймс, – поздоровалась женщина.

– Здравствуйте, миссис Уолтс.

– Какое прекрасное нынче утро, необычно теплое и солнечное для ноября. Не так ли?

– Да, вы правы, – вздохнул Джеймс и посмотрел на солнце невидящим взглядом.

– Но похоже оно совсем не прекрасное для вас. Чем вы так расстроены?

– Не могу найти ответ на загадку, которую сам себе и загадал.

– Ой, как интересно! И что же это за загадка? Я в детстве обожала их разгадывать!

– В общем-то это даже не загадка, а скорее сложность, с которой я пока не могу справиться.

– Нет таких сложных вопросов, ответов на которые не было бы в Священном Писании, милый пастор. Вы сами об этом прекрасно знаете. Как раз сегодня на эту тему была проповедь пастора Нила. Возможно, он и поможет в решении вашей загадки.

– Боюсь, что нет, миссис Уолтс. Проблема скорее мирская.

– Ах! Так это куда проще! Поделитесь со мной, я постараюсь вам помочь.

«А ведь и правда, – мысленно рассуждал Джеймс, – женщина скорее сможет подсказать, что подарить другой женщине. Почему я сам до этого не догадался? А кого я мог спросить? Долорес? Старушку миссис Кинг?».

– Я.. Мне… В общем нужен подарок для девушки, – вздохнул молодой человек и потупил взор.

– Боже, какая прелесть! – всплеснула руками миссис Уолтс, – Кто-то всё-таки смог покорить ваше сердце? Как её зовут? Я её знаю? Она из нашего прихода?

– Нет, – Джеймс покраснел.

Дама заметила смущение молодого пастора и мысленно отругала себя за неуместные вопросы.

– Ради Бога, простите меня за мою бестактность. Как только речь заходит о сердечных делах, у любой женщины это вызывает неподдельный интерес. Тем более влюблённость двух молодых людей – это так прекрасно! Вся жизнь впереди, столько замечательных событий ещё ожидает: помолвка, свадьба, дом, дети!

– Миссис Уолтс, прошу вас.

– Да-да, ещё раз прошу прощения. Так вот. Подарок. Какое событие?

– День рождения.

– Замечательно! И конечно же подарок нужен особенный, запоминающийся, такой, чтобы передавал ваши к ней чувства и дарил радость обладания. Верно?

– Ну-у-у, примерно так.

– Так я та, кто вам нужен, милый пастор. Я сделаю для вас прекрасный подарок, который понравится любой девушке. Сколько у нас есть времени?

– Месяц. А что за подарок?

– Времени предостаточно! Я завтра к вам забегу с эскизами. У меня уже масса идей!

– Так что за подарок?

– До завтра!

Дамочка подмигнула и быстрой походкой удалилась в сторону дороги, где её уже несколько минут ждала дорогая стального цвета машина с шофёром за рулём. Прежде, чем сесть в автомобиль, она помахала на прощание молодому пастору и захлопнула дверь. Джеймс так и остался стоять в недоумении на пороге церкви.

* * *

Весь понедельник Джеймс решил провести за починкой накопившихся сапог, туфель, ботинок и сандалий. Его мысли были заняты предстоящей встречей с миссис Уолтс, которая накануне вселила в него надежду на разрешение вопроса о подарке и одновременно заинтриговала, не сказав ни слова о том, что она придумала.

Около полудня он услышал шаги спускавшегося в его мастерскую человека. Джеймс уже научился различать поступь постоянных посетителей: шаркающие шаги пастора Нила, легкий, подпрыгивающий бег Анны и крадущуюся змеиную походку Долорес. В этот раз это были старческие прихрамывающие шаги светлого пастора. Джеймс поднялся из-за рабочего стола и направился навстречу наставнику.

– Фух, раньше я по-молодецки спускался сюда, – сказал запыхавшийся светлый пастор и присел на кровать Джеймса.

– Так надо было крикнуть в окно, я бы поднялся, – Джеймс присел рядом с пожилым пастором.

– На улице прохладно сегодня, а я хотел с тобой побеседовать об одном важном деле.

Джеймс немного напрягся, он боялся, что рано или поздно его наставник заговорит об отставке. Молодой пастор морально не был готов возглавить паству. Безусловно он уже был не тот юнец, который только вступил на дорогу протестантского служения, Джеймс не раз проводил проповеди в отсутствии пастора Нила, вел другие службы, знал всех прихожан, их проблемы и чаяния. Однако сейчас сердце молодого пастора принадлежало не ему. Он был готов взять на себя полные обязанности главного пастора церкви после того, как покой поселиться в его душе, а для этого надо поговорить с Анной, развеять неопределённость в их отношениях.

– О чём ты задумался, сынок?

– Я не хочу с вами расставаться.

– Если ты говоришь о моей отставке, то ещё не время. Но оставить меня, церковь, город и даже страну тебе придётся.

– Как это?

– Сегодня пришла депеша из руководящего совета. Тебя отправляют в Индию с миссионерской целью нести весть о Господе нашем.

– Меня? Почему именно меня?

– Не переживай, не тебя одного. Собирается большая группа, не только священнослужители, но и учёные, писатели, художники, врачи, переводчики. Каждый будет занят своей профессиональной деятельностью.

– А сколько продлится это путешествие?

– Я думаю год, может быть два.

– Так долго? – с ужасом в глазах спросил Джеймс, – А когда отъезд?

– Через две недели.

– Две недели. Я не успел, – тяжело вздохнул Джеймс и закрыл ладонями лицо.

– Смотря, что ты не успел. Поздравить Анну с днём рождения – нет, а вот объясниться наконец-то с девушкой успеешь.

Молодой человек оторвал руки от побледневшего лица и с удивлением посмотрел на пастора.

– Ну что ты на меня уставился? Ты думаешь я ничего не вижу? Много лет назад ты ступил на мой порог несчастным, заблудшим, потерявшим смысл жизни мальчишкой. Ты долго и упорно работал над собой, получил профессию, изучил ремесло, возмужал. А кроме законов Божьих и мирских есть и законы природы. Я благодарен нашему Господу, что он увидел пустоту и боль твоего сердца, услышал мои молитвы и послал тебе добрую, милую, прекрасную девушку. Она – дарованное Господом спасение твоей души. Я надеюсь, ты это понимаешь, и у тебя самые серьезные намерения на её счёт. Поэтому я советую тебе не затягивать с разговором, ты уже взрослый мужчина и должен принимать серьезные, важные решения о своей будущей жизни. А насчёт твоей поездки … Отказаться нельзя, а Анна, я уверен, тебя дождётся.

– Вы как всегда правы, пастор Нил. Я поговорю с ней в ближайшие дни, а пока буду собираться в поездку.

– Ну вот и славно. Я горжусь тобой, сынок, – светлый пастор похлопал Джеймса по колену, оперся на него и тяжело поднялся, – ладно, я пойду.

– Пастор Нил, вы знакомы с миссис Уолтс? – спросил Джеймс, провожая наставника до двери.

– Да, очень порядочная женщина и одна из верных прихожанок нашей церкви. А что?

– Она обещала мне помочь с подарком на день рождения Анны, говорила о каких-то эскизах. Но я ничего не понял.

– А, так ты не знаешь. Она же самый известный шляпник Нового Орлеана и хозяйка модного ателье в центре города, – пояснил светлый пастор и пошаркал вверх по лестнице.

Джеймс с гудящей головой от переполнявших её мыслей о скором миссионерстве вернулся к починке обуви. Через полчаса после ухода пастора Нила дверь мастерской распахнулась, и сквозняк запустил в мастерскую ворох изрисованных листов, а за ними и миссис Уолтс с раскрасневшимся от легкого морозца лицом.

– День добрый, пастор Джеймс, – поздоровалась дама и принялась собирать разлетевшиеся по полу листы бумаги.

– Здравствуйте! – поздоровался молодой пастор и поспешил на помощь.

– Ну и сквозняк у вас, я не смогла удержать свои наброски.

– Присаживайтесь, – Джеймс указал на табурет ручной работы, – может горячего чаю?

– Благодарю, но, пожалуй, откажусь. Давайте лучше приступим к работе, и она деловито раскинула эскизы на рабочем столе Джеймса, поверх всех инструментов, гвоздей и лоскутков обувной кожи.

Джеймс немного опешил от напористости и уверенности движений миссис Уолтс, но, кивнув, пододвинул к столу свой стул и начал с интересом рассматривать непонятные схемы, рисунки и столбцы цифр.

– Что можно подарить девушке, женщине и даже старушке, чтобы её порадовать и рассказать о своих чувствах: интересе, страсти, любови или просто уважении? – начала дама.

– Э-м-м-м, ювелирное украшение?

– Боже, какая банальщина! Шляпку, милый пастор, шляпку! Этот аксессуар дамского наряда намного важнее любых бриллиантов. В наши времена шляпка не только необходимая часть гардероба, она олицетворяет статус дамы, её вкус, профессию, а порой и настроение.

– Никогда об этом не задумывался.

– Еще бы! Как и все мужчины. С помощью шляпки можно определить замужем женщина или нет, распознать намёки, которые хочет дама послать кавалеру. В зависимости от того, на какую сторону головы прикреплена шляпка, какой рукой девушка прикасается к её полям, есть ли вуаль, и даже сам размер шляпы – очень важные нюансы, на которые мужчины мало обращают внимание, что, кстати, очень для нас обидно.

– Это целая наука. Я читал в какой-то книге, что раньше дамы высшего общества с помощью мушки на лице, а также при различных движениях веера могли передать целое послание своему кавалеру.

– Совершенно верно, – учительским тонном подтвердила миссис Уолтс, – со шляпками дело обстоит точно также.

– Угу, – кивнул прилежный ученик и нахмурил брови в ожидании продолжения лекции.

– Так вот, я принесла пару десятков эскизов, которые набросала вчера вечером. Ни одна моя шляпка не повторяется, так что индивидуальность каждого экземпляра гарантирована. Осталось дело за малым – выбрать нужный или понравившийся вариант.

– Несколько десятков! – ахнул Джеймс.

– Это совсем немного, – сказала дама, удивлённо приподняв изящную бровь. – В моем магазине сотни шляп на все случаи жизни. Но я не хочу вам предлагать сделать выбор из уже готовой продукции, я непременно создам что-то особенное. Я загорелась этой идеей, ведь у меня еще никогда не было клиента из духовенства!

– Боюсь, что я не смогу сделать выбор, я ничего в этом не понимаю.

– Тогда скажите мне ваш посыл, те мысли и чувства, которые хотите этим подарком передать девушке.

– Эм-м-м-м, я хочу ей сказать, что она стала самым дорогим для меня человеком. И… ну, в общем, вы понимаете.

– Конечно. Пылкое признание в любви. Тогда…, – шляпница начала перебирать листки, – вот этот вариант. Милая небольшая шляпка изумрудного цвета с кружевной чёрной оторочкой и брошью цвета морской волны. Ничего кричащего и пафосного, благородство и шик.

– Есть еще одна проблема, миссис Уолтс. У нас всего две недели. Я отбываю с миссионерской группой в Индию.

– Как это благородно! – воскликнула дама. – Нести слово Господа для народов далеких стран. Морской круиз, путешествия, опасности, новые знакомства, изучение новых цивилизаций! Эх, я бы с удовольствием отправилась с вами, но… бизнес ждать не будет. А по поводу сроков не переживайте, всё будет готово через неделю.

– Спасибо огромное, миссис Уолтс, вы – мое спасение! Позвольте мне тотчас же оплатить вашу работу.

– Что вы! Что вы! – замахала руками шляпница. – Я не возьму с вас никаких денег.

– Но как же мне отблагодарить вас за неоценимую помощь?

– Привезите мне какою-нибудь безделушку из Индии. Я слышала, что у них прекрасные ткани и искусные работы из слоновой кости.

– Обещаю, – ответил Джеймс и проводил даму до ожидающего её автомобиля.

Вернувшись в комнату, он со вздохом облегчения продолжил починку обуви, желая закончить весь ремонт до своего отъезда.

Объяснение

Через неделю подарок для Анны был готов и упакован в круглую коробку, оббитую бархатом и перевязанную праздничной лентой. Одна проблема была решена, осталось только объясниться перед любимой девушкой.

За последнюю неделю Джеймс собрал все свои нехитрые пожитки. Хоть Индия и известна своим жарким и душным климатом, но зимы там по-настоящему холодные, хотя и бесснежные. Поэтому в несколько саквояжей была уложена практически вся одежда молодого пастора, от легких рубашек с коротким рукавом до теплого пальто, подбитого мехом. Сотни экземпляров Библии, предназначенные для распространения среди новых верующих в далекой стране, были отправлены в надежных деревянных ящиках на борт корабля, который готовился отвезти группу американцев на другой континент.

Джеймс не находил себе места. Его очень расстраивала разлука с любимым человеком, он чувствовал, что опять теряет часть себя. Поразмыслив, он решил, что объясниться с Анной необходимо за пределами церкви, дабы на него не давила гнетущая атмосфера составленного у дверей мастерской багажа и постоянное подслушивание Долорес. Та была на седьмом небе от счастья, что на год или два избавляется от Джеймса. Она проявила несвойственную ей прыть в подготовке его отъезда: выстирала и погладила его одежду, начистила до блеска обувь, купила несколько новых полотенец, безусловно за деньги молодого пастора, а также завялила мясо и заквасила капусту, ведь от Нового Орлеана до порта отбытия корабля Джеймсу предстояло проехать всю страну поперек.

Так как близился конец ноября, погода в Новом Орлеане стояла промозглая, с моря постоянно дул леденящий ветер, поэтому встреча молодой пары не могла состояться в каком-нибудь живописном уголке на побережье, которое они так любили. Одним из постоянных клиентов обувной мастерской молодого пастора был старенький, дряхленький кинооператор из местного кинотеатра. Его операторская будка находилась под крышей большого исторического здания. И он с удовольствием предоставил своё рабочее место для встречи молодых людей, прекрасно понимая, что духовное лицо не позволит себе непотребных действий с молодой леди, хотя современная молодежь и не таким грешила.

Накануне встречи Джеймс оборудовал кинобудку круглым столом, парой стульев с резными спинками, постелил белоснежную скатерть, поставил небольшую стеклянную вазу для цветов посередине стола, несколько подсвечников, заказал в кафе изысканный ужин и поздно вечером отправился встречать Анну после очередного шоу.

Он ничего не говорил ей о свидании, поэтому, когда Анна выпорхнула с девочками из кабаре, она очень удивилась, увидев на противоположной стороне дороги Джеймса в новом пальто и шляпе, с букетом красных роз в руке.

– Привет! Вот это сюрприз! Это мне? – и она протянула руки к букету.

– Добрый вечер! Конечно тебе, – улыбнулся Джеймс.

– По какому случаю? Ведь день рождения только через три недели.

– Вот решил устроить тебе сюрприз. Пойдем?

– Здорово! – улыбнулась Анна и на прощанье помахала ожидающим её подругам. – Девочки, не ждите меня. Я позже приеду домой.

Взявшись под руки, подняв воротники пальто, парочка удалилась в тёмный переулок прочь от оживленной, сияющей и шумной улицы города.

– Куда мы идём?

– В кинотеатр.

– Джеймс, последний сеанс закончился час назад.

– А мы не фильм будем смотреть. Потерпи немножко.

Подойдя к высокому старинному зданию кинотеатра, Джеймс увлёк свою спутницу в боковой проход, ведущий к чёрному входу. Поднявшись на самый верх по железной лестнице, они очутились в просторном помещении кинорубки. Здесь было темно, пахло старым деревом, пылью, мышами, ветхой бумагой и, на удивление, горячей едой. Джеймс крепко держал Анну за руку, чтобы девушка не споткнулась или не ударилась о деревянные ящики, полные катушек киноплёнки. Обойдя монументальные сваи, подпирающие крышу, они вышли на участок, тускло освещенный пляшущими от лёгкого сквозняка огоньками свеч. Посередине светлого пятна располагался накрытый ужином стол с двумя хрустальными бокалами. На табурете у стола стояло железное ведерко для льда, из которого торчало горлышко запечатанной бутылки шампанского.

– Прошу, милая леди.

– Боже, какая красота! Джеймс, это ты всё организовал?

– Я. Давай пальто, здесь не холодно.

Анна повернулась спиной к Джеймсу, тот ловко снял с неё пальто, затем своё и накинул на стоящий неподалёку ящик с плёнками. Отодвинув стул, он усадил Анну за стол, откупорил шампанское и разлил по бокалам напиток, заигравший в хрустале множеством озорных пузырьков.

Для начала они чокнулись и выпили за прекрасно организованное место для свидания, потом за вкусный ужин.

– Анна, у меня есть для тебя подарок. Очень надеюсь, что он тебе понравится, – сказал, чуть занервничав Джеймс, и подал в руки девушки круглую коробку.

Развязав ленту и откинув крышку, Анна вынула из коробки изумительной работы летнюю шляпку по последней моде.

– О, Джеймс, она великолепна! Спасибо большое! Здесь есть зеркало? Я хочу её примерить.

– Эм-м-м, я думаю, что нет, – ответил молодой человек, коря себя за непредусмотрительность. Конечно же любая девушка захочет сразу примерить обновку, но посыпать голову пеплом уже было поздно. – Анна, это подарок на твой день рождения.

В этот момент Анна рассматривала шляпку, вертя её в руках. После слов Джеймса она резко опустила руки на колени.

– На день рождения? Так рано? И что с твоим лицом? Почему ты побледнел?

– Всё хорошо, милая Анна. Я пригласил тебя сюда не только потому, что хотел подарить подарок, но и…, – Джеймс запнулся и замолчал, вся подготовленная неделями речь выветрилась из головы, только обрывки каких-то фраз и отдельные бессвязные слова крутились на языке.

– Не пугай меня, – Анна убрала в шляпку в коробку, пододвинула стул ближе к Джеймсу, и взяла его холодную руку в свои ладони, – что-то произошло?

– И да, и нет. Вернее, всё произошло. Одно давно, другое неделю назад. Мне надо с тобой поговорить, и я пытаюсь подобрать слова, но как-то всё не то. Я несу какую-то околесицу. Сейчас, секундочку, – Джеймс глубоко вздохнул и повернулся всем телом к Анне, накрыв её ладони своей рукой.

На него смотрели глаза любящей девушки, в них отражались одновременно любопытство, тревога и беспокойство. Ладони были так горячи, что прожигали насквозь калёным железом кожу пастора.

– Анна, я так одинок. Ты знаешь, что я родился в довольно счастливой семье, которую рано потерял. Смысла в дальнейшем своем существовании в этом мире я не видел, но путь мне указал Господь и повёл меня руками дорого пастора Нила. Однако сердце моё было открыто только для служения Богу, руки – помощи людям, а душа… Душу я похоронил вместе с Леей. Возможно, своими деяниями и служением, я заслужил ещё одного взора Всевышнего на меня. Он послал мне тебя. Я полюбил тебя задолго до нашей первой встречи. Я влюбился в твои глаза на афише кабаре. И это было не обожание, которое испытывает поклонник перед своим кумиром с плаката. Нет. Я увидел на том снимке всю твою боль, отчаяние и одиночество. Я много дней и недель думал о тебе, мечтал о нашей встрече. И когда ты меня окликнула в тот вечер, я потерял себя, а ты воскресила мою душу. Я увидел всю красоту жизни: краски природы, соленый привкус морского бриза, поэтичность смен времён года, холодное свечение луны и согревающие лучи солнца. Мир открылся мне во всём его великолепии, и я боюсь, нет, я уверен, что без тебя он превратится в серый выжженный пустырь, покрытый толстым слоем безжизненного пепла.

– О, Джеймс.

– Подожди, дай мне, пожалуйста, договорить. Наши судьбы очень похожи, мы оба одиноки. Я хотел спросить, есть ли малейшая возможность, что в твоём прекрасном сердце найдётся место для меня? Пусть самое маленькое: в коробке для шляпы, на полке за книгой, на последней странице газеты или в сумочке между зеркальцем и помадой. Моя жизнь, сердце и душа принадлежит тебе, ведь я так сильно тебя люблю.

Глаза Анны были полны слёз, по щекам стекали чёрные ручейки от потёкшей туши. Она вырвала свои руки из ладоней Джеймса и кинулась ему на шею, осыпая всё его лицо солёными поцелуями.

– Милый мой, хороший, дорогой, нет, бесценный! Люблю, люблю, люблю.

Теперь они плакали вместе. Анна сидела на коленях у Джеймса и нежно гладила рукой его волнистую русую шевелюру. Молодой человек крепко, обеими руками, обнимал девушку за талию и молча смотрел на родное лицо, пытаясь запомнить каждую его клеточку.

– Анна.

– Да, любимый.

– Нам надо срочно пожениться.

– Срочно? К чему такая спешка? Давай насладимся статусом влюблённой пары.

– Я уезжаю. Надолго. И хочу, чтобы ты поехала со мной.

– Как это уезжаешь? Куда? Насколько? – Анна пересела обратно на свой стул и широко распахнутыми от удивления глазами смотрела на Джеймса.

– Через неделю меня отправляют в Индию в составе миссионерской группы. На год, а может быть и на два. Я только что тебя обрёл и не готов опять потерять. Мы поедем вместе, как муж и жена. Пастор Нил на днях нас обвенчает, а руководитель миссии не будет против взять в группу законную супругу пастора.

– И что же я буду делать в Индии? У меня нет никакой профессии. Я умею только танцевать и немного петь. Я не хочу быть для тебя обузой.

– Ты же прекрасно шьешь.

– Боюсь, что пришить оторванную пуговицу или заштопать прохудившийся носок может любая женщина. Мои навыки обметки кружевами коротких юбок вряд ли сослужат практическую пользу. Как на меня будут смотреть образованные женщины из твоей группы, которые отправляются в далёкое путешествие для исследований и врачевания?

– Но я не могу расстаться с тобой так надолго! Мне не будет покоя, что моя любимая девушка будет здесь одна, без присмотра. А вдруг что-то случится? Кто тебя защитит, кто поможет? Да и еще эти хлыщи в кабаре! А Фетучини! Нет, я точно сойду с ума.

– Всё будет хорошо. Я буду каждую неделю писать тебе письма. И в кабаре всё будет спокойно, ведь к замужней женщине никто приставать не посмеет. Тем более моего мужа знает пол Нового Орлеана, если не весь. Плюс пастор Нил всегда рядом, он не откажется мне помочь, если будет необходимо.

– Так ты согласна? Согласна на скорую свадьбу?

– Конечно, милый, согласна. Так будет спокойнее нам обоим, пока мы вдали друг от друга. Ведь ты только подумай, если я забеременею в Индии, где столько разных болезней, диких животных и жутких насекомых, в каких условиях я смогу родить здорового ребенка? Нет уж, лучше я останусь здесь и буду с нетерпением тебя ждать. А наша любовь станет ещё крепче!

– Ты настолько прекрасна в своих рассуждениях, что я на всё готов: на дальнее путешествие, на долгую разлуку, на лишения, болезни, лишь бы только вернуться к своей любимой.

– А тебя не смущает, что твоя жена, супруга протестантского пастора, будет отплясывать на сцене?

– Ты же знаешь, что я отношусь к твоей профессии, как к искусству. Раз мы всё решили, я завтра же попрошу пастора Нила всё приготовить к свадьбе.

– Только давай не будем устраивать большого празднества. Я так счастлива, что хочу провести это таинство только втроем: ты, я и пастор Нил.

– Конечно, любовь моя.

Молодые влюбленные с аппетитом доели остывший ужин, разобрали импровизированный ресторанчик и, держась за руки, отправились провожать Анну домой.

В густой, вязкой темноте поздней ночи от удаляющейся вглубь сонного города молодой пары исходило необъяснимое свечение, которое могут увидеть лишь глаза человека, испытавшего настоящую, искреннюю, всеобъемлющую любовь.

Свадьба

Свадьбу решили сыграть за три дня до отъезда Джеймса в Индию. Как раз оставалось время, чтобы к ней подготовиться, и после торжества молодожёнам провести несколько дней наедине.

С лица пастора Нила не сходила улыбка, что ужасно раздражало Долорес. Она никак не участвовала в приготовлениях, а только фыркала по углам и ворчала, что вся эта суета причиняет ей нестерпимую головную боль.

Пастор Нил вместе с Джеймсом вымыли церковь так, что светлый пастор не смог припомнить, выглядела ли она столь сверкающей в первый день после открытия.

Анну не допустили к надраиванию полов и стен церкви, дабы у невесты было время на личные приготовления к свадьбе. Однако она за первые полдня успела купить скромное белое платье, короткую фату и забронировать номер в гостинице для первой брачной ночи. Остальное свободное время девушка решила посвятить сборам будущего мужа в дальнюю поездку. Перетряхнув собранный Джеймсом багаж, сморщив очаровательный носик, она что-то записала на листок бумаги и убежала в город. На следующий день Анна приволокла огромную сумку к дверям мастерской.

– Милая, что это?

– Всё, что тебе необходимо для путешествия. Я просто в ужасе, как ты собрался в поездку. Поэтому кроме нового белья и рубашек я купила тебе панаму с москитной сеткой, легкие льняные брюки, сандалии, кое-что из медикаментов и продукты, которые долго не испортятся. И не возражай. Лучше помоги мне спустить сумку в мастерскую, я перепакую твои саквояжи.

– Слушаюсь, мэм, – шутливо по-солдатски вытянулся Джеймс, щелкнул каблуками и потащил баул вниз по лестнице.

В назначенную дату всё и все были готовы к торжеству. У алтаря, в ожидании невесты, стояли Пастор Нил в самой дорогой, праздничной сутане и Джеймс в новом костюме-тройке, более в церкви никого не было, как и хотели молодые люди.

В этот праздничный день природа решила преподнести свой подарок брачующимся: первый раз за несколько дней перестал идти снег, температура повысилась на несколько градусов, и солнце яркими тёплыми лучами заливало церковный сад. Потоки божественного света проникали в окна церкви, и лики святых, изображенные на витражах, отражались на внутренних светлых стенах церкви, что создавало одухотворенную, благоговейную атмосферу священного действия.

Анна возникла в дверях в белоснежном свадебном длинном платье, лицо прикрывала невесомая паутинка фаты, а в руках небольшой букет из белых роз и лилий. Солнце светило ей в спину, создавая ангельское сияние. Фигура ангела медленно, маленькими шажочками двигалась по проходу вдоль пустых скамеек всё ближе и ближе к алтарю. Джеймс почувствовал, как заколотилось его сердце и предательски задрожали колени, губы еле заметно задвигались в безмолвной молитве: «Спасибо, Господи! Благодарю тебя. Сохрани её, защити её, оберегай её. Я больше ничего не прошу».

Анна встала напротив Джеймса и откинула с лица фату. Чистое, без капли косметики лицо, чуть подрумяненные морозцем щеки, розовые губы дополнили ангельский лик.

– Во имя отца, Сына и Святого Духа. Аминь, – начал обряд пастор Нил и брачующиеся повернулись к алтарю.

Далее святой пастор прочитал молитву, наставление будущим супругам и наконец:

– Согласен ли ты, Джеймс, взять в жены Анну, любить ее в горе и в радости, в богатстве и в бедности, в болезни и в здравии, пока смерть не разлучит вас?

– Согласен.

– Согласна ли ты, Анна, взять в мужья Джеймса, любить его в горе и в радости, в богатстве и в бедности, в болезни и в здравии, пока смерть не разлучит вас?

– Согласна.

Пастор Нил вновь прочитал молитву, и влюбленные дали обещания быть верными друг другу и всегда оставаться вместе.

Молодые обменялись кольцами, священник объявил их мужем и женой, подарил Джеймсу Библию, а Анне вручил горящую свечу, как символ света на пути их семейной жизни.

Растрогавшийся светлый пастор по-отечески обнял и расцеловал молодожёнов.

– Ну вот теперь я спокоен. Господь свёл вас вместе, дети мои, оберегайте друг друга, любите, храните. Пусть ваш путь будет светлым, без бед и напастей. Пусть ваша любовь согревает вас в холодные дни, освещает дорогу в пасмурные, спасает от жизненных штормов и застилает пухом брачное ложе. Будьте счастливы, и в добрый путь! – и пастор Нил легонько подтолкнул пару на солнечный свет, в новую жизнь.

Взявшись за руки, радостные влюблённые направились к выходу из церкви, залитый солнцем проход освещал им дорогу в счастливую жизнь. После венчания они запланировали легкий обед на двоих в ресторане гостиницы, где для них был забронирован номер. Зажмурив от яркого солнца глаза, пара практически покинула священную обитель, когда их путь преградила высокая тёмная крупная фигура.

– Пастор Джеймс я полагаю, – сказал вдруг возникший человек, от которого пахло крепким табаком и морскими водорослями.

– Да, всё верно. Чем могу служить?

– Меня зовут Фил Коллинз, я старший помощник капитана корабля, который доставит вас в Индию.

– Очень приятно, мистер Коллинз. Однако если ваше судно в порту отбытия, как вы оказались здесь?

– Я должен вас сопроводить на корабль, так сказать из пункта А в пункт В.

– Благодарю вас за заботу обо мне, но поезд из Нового Орлеана до порта отправления уходит через три дня.

– Не хочу вас расстраивать, но в связи с навигационной обстановкой принято решение уходить в море раньше. Поэтому мы с вами уезжаем через час.

– Как через час? – ахнула Анна, – мы же только поженились. Мы хотели провести эти три дня вместе.

– Прошу прощения, миссис Кёртис. Но у меня приказ. Ваш муж и я уезжаем на ближайшем поезде.

– Милый, как же так? – со слезами на глазах спросила Анна у мужа.

Джеймс отвел её в сторону и произнёс:

– Ангел мой, любовь моя, я также, как и ты, безумно расстроен. Но что-то у них там изменилось. Ты же слышала, погода меняется, а на борту много людей. Видимо, капитан переживает за безопасность пассажиров.

– Да-да. Я понимаю. Но это несправедливо. Мы даже сутки не смогли побыть мужем и женой, – Анна комкала в руках свадебный букет, а лепестки роз, подхватывая слезинки молодой жены, осыпались к ногам супругов.

В стороне от них, опустив седую голову и опершись плечом о косяк двери, стоял пастор Нил, он глубоко вздыхал и молился.

Вокруг сразу стало темно, утреннее яркое солнце зашло за сизую тучу, надвигался снежный фронт.

* * *

Через полчаса на платформе Новорлеанского железнодорожного вокзала стояли трое: молодой человек в пасторском повседневном одеянии, старик, опирающийся на трость, и заплаканная девушка в свадебном платье с накинутым на плечи пальто.

Поезд уже прибыл к платформе, дымил, урчал и лязгал в ожидании пассажиров для отправления в указанный расписанием срок. Крепкий, закалённый дальними морскими походами старпом с легкостью загрузил тяжёлый багаж Джеймса и дожидался попутчика в купе, дабы не мешать прощанию близких людей.

– Я тебя прошу, будь аккуратен, береги себя.

– Не плачь, моя любимая, не надо так расстраиваться. Я же не навсегда уезжаю. Будем часто переписываться. Я прожил больше двадцати лет без тебя, два года для меня – это пустяк, тем более они пролетят очень быстро, зная, что ты меня ждешь.

Джеймс повернулся к своему наставнику.

– Пастор Нил, и вам я буду часто писать, не посрамлю вашего имени и исполню свою миссию достойно. Я буду постоянно молиться о вашем здоровье, и не забывайте, пожалуйста, пить отвар для суставов. По приезде хочу увидеть вас гарцующим по церковному саду.

– Я постараюсь, сынок. А ты неси слово Господа нашего с высоко поднятой головой, смиренно переноси все тяготы и лишения, а за нас не переживай, – и светлый пастор обнял за плечи всхлипывающую девушку, – Анна теперь моя семья, я люблю её как дочь.

Поезд дал затяжной гудок, известив тем самым о скором отправлении. Анна бросилась на шею Джеймса и, не смущаясь толпы провожающих, впилась губами в губы своего мужа. Джеймс крепко обнял жену, потеплее укутал в пальто её дрожащее то ли от холода, то ли от нервозности тело; пожал руку пастора Нила и запрыгнул на подножку вагона. Тут же состав тронулся, пары густого дыма заволокли перрон и всех провожающих. Сквозь плотную, белую пелену молодой пастор разглядел своих самых дорогих людей, обнявшись, светлый пастор и Анна застыли, словно монолитная скульптура, воздвигнутая на удаляющейся промерзшей платформе.

Начало

Шёл второй день путешествия Джеймса в неизвестную для него страну. Поездка на поезде к порту отправления должна была занять четыре дня. Сначала старпом пытался разговорить молодого пастора: рассказывал истории о своих путешествиях в дальние страны, морские байки, сказки о русалках и невиданных морских чудищах, но вскоре, заметив незаинтересованность и полную отчужденность попутчика, отстал от него и стал пропадать в соседнем вагоне, где ехали офицеры-моряки, которые могли поддержать его не только более нелепыми выдумками, но и игрой в карты за бутылкой виски.

Джеймс полностью погрузился в свои мысли: сколько еще Господь пошлет испытаний на отведённый ему срок, потеря семьи в юном возрасте, переезд в незнакомый город, богословская школа, пасторская деятельность, любовь с первого взгляда, терзания влюблённой души, страх смерти под дулом мафиозного пистолета, обретение взаимной любви, мимолётное счастье супружества и вот опять одиночество вдали от дома.

Молодой пастор днями на пролёт читал библию, молился, смотрел на мелькавшие за окном заснеженные однообразные пейзажи и выходил из купе только на непродолжительных остановках, чтобы проветрить голову и размять затёкшие от долгого сидения члены тела. Если бы не старпом, у которого был приказ доставить пастора в добром здравии, Джеймс наверняка бы забывал есть и пить.

Поезд прибыл в Сан-Диего точно с срок. Взвалив на себя свой багаж и саквояжи попутчика бравый мистер Коллинз ловко спрыгнул на перрон юго-западного портового города. Втянул огромным носом воздух и произнёс:

– Ну наконец-то! Родной запах свободы, моря и мексиканских тако, – причмокнул и потянулся во весь свой громадный рост.

Джеймс, стоявший рядом с морским волком, с интересом осматривался вокруг себя. Близость Мексики наложила свой яркий отпечаток на архитектуру города, одежду местных жителей, диалект и обычаи населения, нравы публики и даже на цвет кожи обитателей Сан-Диего. Вокруг всё пестрило, горлопанили загорелые ребятишки, у ларька с лепешками ругались полные женщины, одетые в разноцветные юбки, мимо прошёл пожилой человек с могучими седыми усами и в приветственном жесте приподнял сомбреро.

– Здорово здесь. Правда? Вечный праздник. Не то что в вашем унылом, сером, промозглом Новом Орлеане, – воодушевленно подметил старпом.

– Не весь Новый Орлеан тусклый, на главной улице царит постоянное веселье, – ответил немного обиженно Джеймс.

– Да-а-а, я наслышан о ваших кабаре. К сожалению, не хватило времени там бросить якорь. В наших тавернах ничуть не хуже, поверьте мне. Конечно, нет того блеска и шика, а вместо шампанского бармен наливает текилу, но женщины у нас… м-м-м-м… пухлые, задорные, ненасытные! Не то что ваши воблы сушеные.

– Мистер Коллинз, не задирайтесь. Все женщины прекрасны по-своему. А каждый моллюск хвалит только свою раковину.

– Ну может и так, – пожал плечами старпом, – в любом случае нам пора на корабль.

Прибыв в порт, Джеймс с открытым ртом уставился на махины круизных лайнеров, пришвартованных у причала. Он уже привык к морю, но в их порту использовались рыбацкие двухместные весельные лодки и китобойные катера небольшого водоизмещения.

– Нравятся? – прищурив глаз спросил старпом.

– Впечатляет! Как же они держаться на воде и не тонут? Это же целые здания, города.

– Это великая конструкторская наука, пастор! – ответил мистер Коллинз, подняв указательный палец вверх.

– Нам туда, – указал морской волк левее, на небольшое пассажирское судно, менее заметное на фоне круизных лайнеров – «Красотка Эшли».

– Интересное название.

– Имя жены капитана. Пойдемте скорее, чем больше я нахожусь на суше, тем больше теряю физических и душевных сил.

– По вам так не скажешь, – Джеймс оглядел мощную фигуру старпома и поспешил за широко шагающим попутчиком.

У трапа корабля громоздилась огромная гора чемоданов, коробок, саквояжей, упакованных предметов различных форм и размеров, – личный багаж пассажиров. Старпом аккуратно поставил саквояжи пастора рядом с этим нагромождением и, попрощавшись легко, чуть подпрыгивая от нетерпения, взбежал на борт корабля. Затем он поцеловал перила, похлопал ладонью по обшивке корпуса судна и скрылся в капитанской рубке.

Оставшись в одиночестве, Джеймс начал оглядываться в надежде спросить у кого-нибудь, что же делать ему дальше. Вдруг с корабля послышался оклик:

– Пастор Джеймс, чего же вы ждете? Поднимайтесь, – на палубе, возле капитанской рубки, стоял небольшого роста круглый мужчина с шикарными, пушистыми седыми усами и серебристой бородой, доходившей до колен своего обладателя. Пыхтя деревянной трубкой, он приветливо махал пастору, зазывая на борт.

Осторожно ступая по раскачивающемуся в разные стороны деревянному трапу, Джеймс, как эквилибрист, раскинул в стороны руки и начал подниматься на корабль. Когда оставались последние метры шаткой конструкции, молодой человек вдруг потерял равновесье, судорожно замахал руками и начал крениться в сторону падение было неизбежно. Вдруг чья-то сильная рука схватила его за ворот пиджака и резко поставила на палубу. Это оказался тот самый бородач.

– Ну что же вы так неаккуратно?

– Уф-ф-ф, спасибо. Я едва не плюхнулся, – поблагодарил круглого человека Джеймс и протянул руку для рукопожатия, – вы мой спаситель.

– Капитан Сэм О’Нил. Добро пожаловать на борт моей красотки!

– О! Рад познакомиться. Я так понимаю, вы знаете, кто я такой.

– Я знаю всё о своих пассажирах, команде и товаре, который я перевожу.

– А как же те вещи, которые остались на пирсе? – спросил Джеймс и указал на гору чемоданов.

– Не переживайте, скоро их загрузят и разнесут по каютам. Вы пока прогуляйтесь по палубе, а через пол часика вас проводят в ваши апартаменты.

– Спасибо, капитан О’Нил, – поблагодарил Джеймс и неуверенной, чуть покачивающейся походкой, держась за фальшборт1, направился к корме судна.

«Красотка Эшли» была двухпалубным пассажирским судном, однако капитан О’Нил перевозил не только людей, но и грузы, зарабатывая тем самым дополнительный доход. По молодости и неопытности капитан заключал официальные контракты с коммерческими компаниями на транспортировку небольших партий различных товаров в зависимости от стран производства: оливковое масло из Греции, хлопок или чай из Китая, шёлк из Индии, восточные сладости из арабских стран. Повзрослевший и закаленный в морском деле, наученный опытными товарищами из портовых таверн, он принял решение, что довольно обирать честных капитанов, таких как он, и начал незаконно, по устной договорённости, не уплачивая налогов, перевозить те же самые товары. С принятием «сухого закона» его бизнес пошёл в гору, в трюмы «Красотки Эшли» теперь загружался исключительно алкоголь. Сотни ящиков с бренчащими бутылками ждали его в портах Канады, Мексики, Кубы или Багам. Однако смелый капитан никогда не ставил бизнес превыше жизни пассажиров. Всё-таки его корабль предназначался для перевозки людей, что служило прекрасным прикрытием для нелегального заработка.

Вот и сегодня мистер О’Нил ожидал прибытия клиентов на нескольких грузовиках, чтобы разгрузить своё судно и отправиться в Индию. Дабы не привлекать ненужные взгляды встреча была назначена поздним вечером, когда в порту практически не оставалось людей: команды стоящих у причалов кораблей разбредались по увеселительным заведениям, а охрана порта давно была прикормлена и на время разгрузки отправлялась в свои вагончики пить горячительный «чай».

Отправление в Индию было назначено на позднюю ночь, капитан О’Нил в отличие от множества других командиров кораблей предпочитал уходить в море в кромешной темноте, когда морские пути были свободнее, а пассажиры не мелькали на палубе и не отвлекали команду от работы.

Находясь в прекрасном расположении духа, капитан лично встречал своих пассажиров, помогал взойти на борт, целовал руки дамам, кланялся джентльменам и руководил подготовкой судна к отплытию.

Джеймс обошёл нижнюю палубу корабля, не встретив ни одного пассажира, хотя гора багажа на причале говорила о наличии по крайней мере десятка путешественников. Мимо пробегающий матросик порекомендовал пастору подняться на верхнюю палубу, ведь там уже начали подавать дневной горячий чай.

Верхняя палуба «Красотки Эшли» была предоставлена в полное распоряжение пассажиров. Она была шире нижней, намного просторнее, что позволяло разместить в хорошую погоду не только обеденные столы и стулья, но и шезлонги. Посередине палубы располагалось просторное крытое помещение, сквозь высокие окна и стеклянные двери угадывалось её назначение – это была столовая-гостиная с одним длинным столом, застеленным белой скатертью, расставленными вдоль него стульями в белых чехлах, камином и курительной комнатой.

Здесь, на верхней палубе, Джеймс наконец-то и обнаружил всех пассажиров корабля, по крайней мере уже прибывших и поднявшихся на борт. По палубе прогуливались три-четыре пары, в шезлонгах, укутавшись в пледы, несколько пассажиров читали местную прессу или книги, за столиком, расположенным ближе к столовой-гостиной, четверо женщин пили поданный официантом чай и о чём-то оживленно беседовали.

Джеймс уже нагулялся на нижней палубе и немного продрог, поэтому он с удовольствием сел за одинокий столик, накинул на плечи плед и принял чашку черного горячего чая из рук официанта. Начинало смеркаться, густое марево подкрадывалось с горизонта ближе к берегу, в городе начали зажигаться фонари и окна зданий. Где-то вдалеке, на рее одного из пришвартованных кораблей, протяжно закричала чайка, ей сразу же вторили сородичи с берега вечернего Сан-Диего. Этот пронзительный крик неприятно отозвался в замёрзшем теле молодого пастора, и тот поёжился. В чашке уже совсем не осталось горячего напитка, а официант куда-то подевался. Джеймс со вздохом досады поставил чашку на стол и потеплее укутался в плед: «Когда уже нас пригласят по каютам? Капитан решил заморозить всех пассажиров?».

– Учил я тебя, учил. А всё без толку, – вдруг сказал знакомый голос, – не чаем надо согреваться, давай чашку.

Джеймс резко повернулся и расплылся в радостной улыбке. Перед ним стоял родной, милый, добрый, старенький, но вечно молодой душой мистер Фокс. Он был одет в то же пальто и шляпу, которые приобрел в Новом Орлеане. В одной руке он держал непочатую бутылку виски, а в другой – блюдце с бужениной.

– Боже, как же я рад вас видеть! – подскочил пастор и заключил старого друга в крепкие объятия, – какими судьбами? Вы тоже едете в Индию?

– Вот несносный мальчишка. Отпусти меня, задушишь. Дай хоть сяду.

Джеймс пододвинул стул своему другу, укутал его в плед и с любопытством и не сходящей с лица улыбкой уставился на Фолианта. Тот размеренно, с чувством собственного достоинства открыл бутылку, плеснул по полчашки горячительного напитка, взял в руку кусок буженины и произнёс:

– Ну, для начала за встречу!

Они чокнулись, выпили, закусили. Джеймс только поставил чашку на стол и хотел что-то спросить, как Фокс сказал:

– Не торопись. Еще успеется. Теперь давай за путешествие! Пусть оно пройдёт гладко, мы исполним свою миссию и здоровыми вернемся домой.

Снова чокнулись, выпили и закусили.

– Теперь спрашивай.

– Как…, – но не успел Джеймс задать свой вопрос, как его прервал громогласный голос бравого старпома, возникшего вдруг посередине верхней палубы и машущего стопкой листков над головой.

– Уважаемые пассажиры, – прогремел мистер Коллинз, – ваши каюты готовы, вещи уже на борту. Вы будете размещены подвое. На этих листках написаны номера кают и фамилии пассажиров, которые соответственно будут в них размещены. Прошу вас, подходите ко мне.

Пропустив дам вперёд, пастор получил свой листок и с нетерпением прочитал фамилию соседа по каюте – мистер Фокс. Он повернулся в сторону даже не встававшего из-за стола Фолианта, тот подмигнул другу и, причмокивая, отпил из чашки. Джеймс сначала удивился, а потом вспомнил насколько мистер Фокс ловок, быстр и сумасброден, когда хочет добиться своего.

Промёрзшие насквозь люди стремглав разбежались по своим каютам, палуба опустела, и матросы начали убирать с неё столы, стулья и шезлонги.

Каюты всех пассажиров располагались под верхней палубой. Жилище пастора и библиотекаря оказалось довольно просторным для двоих: с двумя койками, рабочим столом, одним шкафом, широким иллюминатором и отдельным санузлом. Переодевшись из дорожных, помятых костюмов в более свежие, умывшись, друзья под руку отправились на ужин в столовую-гостиную.

Путешествие начинается

Знакомство

К их приходу в ярко освещенной столовой-гостиной все пассажиры уже были за столом и с аппетитом уплетали горячий ужин. Извинившись за опоздание, пастор и Фокс заняли последние свободные стулья в конце длинного стола. К ним сразу подошли два официанта: один положил на тарелки запечённую, пышущую жаром индейку и свежие овощи, другой предложил на выбор шампанское или виски и по указанию Фолианта налил естественно то, что погорячее.

Во главе стола в кипенно-белом кителе с уложенными воском усами и расчесанной шикарной бородой сидел капитан О’Нил. Хоть он и был капитаном небольшого пассажирского судна, но на ужинах и при любом уместном случае Сэм О’Нил старался выглядеть как командир громадного лайнера, принимающий у себя на борту сливки американского общества. Стоит заметить, что белый цвет формы ничуть не полнил его круглую фигуру, а добавлял ей статусности и благородства.

Когда все гости наконец были в сборе, утолили первые отголоски подступающего голода, капитан поднялся из-за стола и произнес тост.

– Уважаемы дамы и господа, добро пожаловать на борт «Красотки Эшли»!

На время путешествия этот прекрасный корабль будет вашим домом, парком, променадом, библиотекой и даже страной. Я и вся моя команда в вашем полном распоряжении. Я желаю вам интересного путешествия и незабываемых впечатлений!

Под громкое мужское «Ура!» и аплодисменты дам пассажиры «Красотки Эшли» подняли вверх бокалы и чокнулись с соседями по столу, до кого смогли дотянуться.

На протяжении всего вечера за столом все перезнакомились, в Индию направлялись три девушки-переводчицы, два врача-эпидемиолога со своими личными ассистентами-медсёстрами, четыре учёных-археолога, пять их практикантов, один художник-пейзажист, католический священник, Джеймс, мистер Фокс и две пожилые дамы, как они представились, – востоковеды, а по мнению библиотекаря просто искательницы приключений на свои остывающие тазобедренные кости.

Переводчицы оказались миловидными девушками, закончившими лингвистический факультет университета в Массачусетсе, они были дружны с первого курса, всегда держались вместе, одна начинала фразу, вторая её продолжала, а третья заканчивала. Они практически одинаково одевались, и порой казалось, что эти девушки тройняшки. Капитан сделал для них исключение и предоставил им трёхместную каюту, так как они слёзно его об этом умоляли. Университет переводчицы закончили год назад, и командировка в Индию должна стать для них не только первым путешествием, но и важным проектом для фирмы, в которой они работали.

С первых минут знакомства эпидемиологи напоминали отца с сыном, но они скорее были учителем и учеником. Старший врач не раз бывал в Африке, Индии и на Филиппинах, изучая новые штаммы вирусов и бактерий. Своего ученика он взял в командировку в первый раз. Молодой врач был высокого роста, с тонкими рыжими усиками и жеманными манерами. В отличие от своего наставника, за столом он старался вести диалог только с молодыми переводчицами, осыпал каждую комплиментами, хвалил модный наряд или колко шутил, от чего девушки попеременно заливались краской и прятали улыбки за хрустальными бокалами с шампанским.

Никакого интереса медсёстры, приехавшие с врачами из госпиталя, для молодого хлыща не представляли. Они даже за столом при светском ужине были одеты в униформу: в серых платьях ниже колена, в белых халатах-фартуках и накрахмаленных шапочках. Шампанское они не пили, сидели с прямыми, дубовыми спинами и пуританскими, осуждающе-надменными взглядами посматривали на прыскающих от смеха переводчиц.

Археологи находились по правую руку от мистера Фокса. Один из них, примерно одного возраста с Фолиантом, нашёл в библиотекаре родную душу. Они взахлёб спорили о важности того или иного открытия, находки или артефакта, описанных в трудах великих учёных прошлых лет и веков. Все четверо научных сотрудников были одеты в современные костюмы, однако невооружённым взглядом было заметно, насколько им неуютно и некомфортно в пиджаках, сковывающих движения. Они бы с удовольствием переоделись в просторные штаны с подтяжками, рубашки с коротким рукавом, нахлобучили пробковые шляпы и, взяв в руки кисточки и маленькие лопатки, отправились в очередную пещеру скрести, копать, пересеивать песок и очищать от плесени череп доисторического животного или человека. Пока «старший брат» вёл научную полемику с хихикающим книжным червём, трое остальных археологов решили искать истину в вине, а вернее в виски. И вскоре один начал беспрестанно икать, второй дрожащей рукой подавал ему стакан с водой, чтобы избавить от напасти, а третий клевал носом, находясь на грани сна и бодрствования.

Практиканты, возрастом от шестнадцати до восемнадцати лет, с зелёными от качки лицами, лишь прикоснувшись к трапезе, поблагодарили капитана за прекрасный ужин и стремглав выбежали на корму корабля, где, перегнувшись через фальшборт, поочерёдно кормили рыб содержанием своих желудков.

Самую увлекательную композицию за столом представляли собой дамы-востоковеды, расположившиеся по обе стороны от капитана. Они наперебой ухаживали за достойным кавалером в кителе: одна подкладывала на тарелку то помидорку, то кусочек сыра, другая – вилочку квашенной капусты или ломтик буженины. В итоге на тарелке капитана громоздилась мешанина из овощей и различного мяса, вид которой напрочь отбил аппетит у мистера О’Нила. Будучи настоящим джентльменом, капитан вежливо слушал трескотню пожилых соседок, время от времени почёсывая покрасневший нос. На обеих дамах были надеты широкополые шляпы с закрепленными за тулья длинными павлиньими перьями, направленными в сторону лица несчастного мистера О’Нила. Эти самые перья щекотали нос капитана при каждом наклоне головы то одной, то другой дамы. Морской волк не прерывал монологов своих соседок, он старался думать о пережитых жутких штормах, залатанных огромных пробоинах, скорбел о потерях среди экипажа. Страшные воспоминания помогали ему стерпеть пытки перьями и болтовней старушек.

Джеймс, сидевшие рядом с ним художник и католический священник мирно беседовали на различные темы: о погоде, круизных лайнерах, о будущем продолжительном морском путешествии и о книгах, которые каждый из собеседников прочитал за последнее время. Католический священник был направлен с миссионерской группой с той же целью, что и Джеймс. Он был на год старше пастора, также недавно обручившийся и опечаленный разлукой с молодой супругой.

Художник средних лет, рассказывая о себе, так и не смог определиться из какого он города или даже штата. Он вёл практически бродяжнический образ жизни, передвигаясь по территории страны на поездах, кораблях и попутных машинах. Он обожал природу: её краски, разнообразие линий и форм, все времена года, любые погодные условия. Он утверждал, что, когда пишет, не чувствует ни жары, ни холода; не отвлекается на шумную толпу или назойливый рой мошкары; не замечает заглядывающих ему через плечо любопытных детишек или собачонку, стащившую из его сумки последний бутерброд. Он живёт за счёт продажи своих картин, пользующихся хорошим спросом на ярмарках и местных выставках. А на борт этого корабля его пригласил и оплатил все расходы за путешествие знакомый губернатор одного из штатов, который непременно хотел пополнить свою картинную галерею яркими пейзажами Индии и завораживающими морскими этюдами.

По окончании ужина дамам подали чай, а мужчины направились в курительную комнату, где капитан всех угостил кубинскими сигарами и французским бренди.

Некурящий Джеймс решил подышать морским воздухом и отправился на нос корабля. В кромешной темноте судно шло быстрым ходом, чёрные воды Тихого океана были бездонны и непроглядны. Солёные брызги освежали лицо молодого пастора, холодный ветер остужал раскрасневшиеся от виски щёки. Джеймс никогда не видел открытого моря, он старался разглядеть цвет воды, горизонт или другие суда, идущие тем же или противоположным курсом. Но мрак ночи, тусклый свет бортовых фонарей не позволяли удовлетворить любопытства пастора.

Запахнув пальто, Джеймс повернулся спиной к холодному ветру и пошёл в каюту. Мистер Фокс ещё не вернулся, и в ожидании его прихода пастор решил скоротать время за письмом Анне, где поведать о своих первых впечатлениях о путешествии.

Морское путешествие

Путь до Индии должен был занять неполный месяц. Каждый день на корабле был похож один на другой. С утра все пассажиры встречались в столовой за завтраком и рассказывали, кто какие видел сны этой ночью. Далее путешественники разбредались: прогуливались по палубе, читали книги, играли в карты. После обеда, надышавшись свежим морским воздухом, все отправлялись по своим каютам для дневного сна. Выпив вечернего чая, дамы готовились к ужину: поправляли причёски, выбирали наряды и аксессуары, а мужчины ожидали трапезу у камина или в курительной комнате. Ужин всегда проходил в дружественных беседах под фоновый аккомпанемент джаза, звучащего из граммофона. В один из вечеров молодой эпидемиолог подхватил одну из переводчиц и закружил в зажигательном танце, но ни один из пассажиров не поддержал их идею, и на протяжении всего путешествия танцы не возобновлялись.

Однообразие и размеренность дней ввели Джеймса в хандру: ему не хотелось читать, гулять и вести светские беседы. Фокс вечно пропадал в каюте старшего учёного за изучением научной литературы или в жарких спорах о значимости тех или иных археологических исследований. Пастор практически каждый день писал письма Анне, которые собирался отправить стопкой в порту прибытия. Он понимал, что его письма становились скучными, с повторяющимися фразами, серыми и безликими.

Спустя две недели путешествия наконец-то выглянуло солнце. До этого дня декабрьские мрачные, стальные тучи покрывали небо до самого горизонта, создавая ещё более угнетающую обстановку. Этим утром Джеймс проснулся от солнечного зайчика, просочившегося через иллюминатор и прыгающего по лицу пастора. Он улыбнулся, потянулся и с чувством, что сегодня случится что-то увлекательное, быстро умылся, оделся и отправился на палубу.

На обычно пустующей ранним утром палубе было многолюдно: переводчицы с чашками горячего кофе лежали в шезлонгах, подставив солнышку миловидные личики; практиканты, как дети, играли в какую-то игру с маленьким мячом; медсестры вязали, сидя за круглым столом, а художник писал. Он сидел на крошечном табурете на носу корабля, спиной к пассажирам, перед ним стоял мольберт, в левой руке художник держал палитру с красками, а правой – кисть и взмахивал ею, словно дирижёр оркестра. Флейтами были чайки, кружащие перед кораблем в поисках рыбы, струнами скрипки – солнечные лучи, пробивающиеся сквозь утренний туман, переливы арфы слышались в шуме волн, омывающих борта судна, а величественным контрабасом стал сам корабль.

В начале путешествия, практически каждый день, из-под кисти «дирижёра» появлялась новая картина, которая выставлялась в гостиной, рядом с камином. Первые произведения пассажиры живо обсуждали, хваля автора за искусство подбирать разные оттенки серого. Но вскоре, одноцветность пейзажей перестала привлекать взоры почитателей, и художник запер своё вдохновение вместе с мольбертом, палитрой и кистями в походном чемодане.

Но сегодня он творил. Джеймс налил себе кофе и тихонько, чтобы не мешать мастеру, поставил стул рядом с табуретом художника. Тот вполголоса напевал детскую песенку про солнце, небо и маму.

– Доброе утро, дорогой Джеймс, – прервал мелодию художник.

– И вам доброго, прекрасного, солнечного утра, маэстро. Простите, я не хотел вас отвлекать, но не мог не посмотреть на вашу работу.

– Вы мне нисколько не помешали. Очень хорошо, что вы решили составить мне компанию и стать моей моделью.

– Моделью?

– Ну конечно же! Только я вас попрошу сесть перед мольбертом и смотреть вперёд. Нет-нет, спокойно пейте кофе, я вас запечатлею с чашкой.

Джеймс переставил стул и сел спиной к художнику. Сначала он чувствовал себя сконфужено и некомфортно от того, что сидит спиной к пожилому человеку, представителю искусств, к новому товарищу. Пастор ёрзал на стуле и постоянно поворачивался к художнику. После нескольких замечаний и насупленных бровей мастера, молодой человек прекратил крутиться, расслабился и углубился в созерцание всё того же океана и неизменной линии горизонта, но таких других, более живых, цветных, добрых.

Через полчаса обездвиженности, когда Джеймс уже начал подмерзать, за его спиной послышался голос капитана:

– Доброе утро, господа!

– Доброго, доброго, – ответил художник.

– Здравствуйте, мистер О’Нил, – поздоровался пастор, – простите, не могу к вам повернуться, боюсь, что уважаемый мастер устоит мне нагоняй.

– Сидите, сидите. Какая же замечательная сегодня погода! Кстати, пастор Джеймс, в такую погоду в этой части океана можно увидеть дельфинов, китов или даже кашалотов. Так что смотрите внимательнее, возможно, вам повезет.

– Ух! Было бы здорово! Я видел этих величественных животных только на картинках в учебниках по географии. Но сейчас я наблюдаю только море и какой-то берег. Где мы сейчас проплываем?

– Берег? В ближайшие дни суши не предвидится. Вам скорее всего показалось.

– Ну как же? Вот там, на горизонте, чуть правее, – и Джеймс рукой показал направление, где он что-то увидел.

Капитан поднёс к глазам бинокль, всегда висевший у него на груди.

– Ха! Господа! – громко крикнул капитан, обернувшись к пассажирам на палубе, – скорее сюда! На горизонте кашалот.

В этот момент на палубе уже были все члены миссионерской группы, и они толпой ринулись на нос корабля. Даже степенные медсёстры побросали рукоделье и устремились к фальшборту.

Корабль всё ближе подходил к неподвижному «берегу». Глаза всех пассажиров и свободного от работы экипажа были направлены на тёмно-серое с голубыми отливами исполинское тело животного, длина которого по мнению капитана была порядка двадцати метров. Кашалот находился в метрах ста от «Красотки Эшли» и мирно дрейфовал по бескрайнему океану. Услышав звуки лопастей, животное подняло над водой прямоугольную голову и издало протяжный, настолько похожий на человеческий стон звук, что кровь застыла в жилах у всех наблюдателей. Через секунду он нырнул в морскую пучину, задрав вверх огромный хвост, и, грациозно размахнувшись величественным опахалом, мощно ляснул по океанской глади.

Хотя судно находилось на приличном отдалении от громадины, волна, поднятая ударом хвоста, докатилась до корабля, врезалась в правый борт и резко накренила судно под сорок пять градусов. Люди, столы, стулья, шезлонги, непривязанный такелаж, клубки шерсти с воткнутыми в них спицами, мольберт – всё полетело к левому борту, затрещало, заскрипело, заухало. Пытаясь перекричать визги женщин, стоны раненых и крики экипажа, капитан заорал:

– Держи-и-и-те-е-е-сь! Сейчас полетим обратно!

И в этот же момент корабль начал обратное движение, потом выровнялся, подпрыгнул, глухо ударился о воду и замер. Мёртвая звенящая тишина повисла на палубе. Через несколько секунд люди начали подниматься, помогать окружающим, осматривать раненых. По итогу серьёзных ранений из пассажиров никто не получил: несколько ссадин, синяков и порезов. В руку католического священника воткнулась одна из вязальных спиц, а на лбу мистера Фокса выросла впечатляющая шишка. Но беда всё-таки пришла. Одному матросу размозжил голову крюк от незакреплённого трала. Несколько матросов мгновенно накрыли бездыханное тело пледами и отнесли в трюм. Юнга с ведром и шваброй быстро подлетел к месту гибели и начал оттирать кровавое пятно, на месте которого недавно лежало тело погибшего.

Рыдающих женщин и раненых мужчин проводили в гостиную, предварительно зашторив окна. Медсёстры, единственные из женщин не потерявшие самообладания, приступили к оказанию первой помощи. Под халатами-фартуками, на поясе, у них находились сумки с медикаментами и перевязочными материалами. В момент всеобщего отчаяния эти истинные профессионалы сдернули маски каменных, надменных лиц. Они успокаивали, ободряли, утешали разволновавшихся пассажиров. Через полчаса все раны были обработаны, порезы забинтованы, ушибленные конечности зафиксированы, а на солидный «рог» Фолианта наложен ледяной компресс. Для врачевания расшатавшихся нервов подали травяной чай и лучший бренди.

Пока части путешественников оказывалась медицинская помощь, команда корабля и не раненые мужчины-пассажиры убрали разбитую мебель, смотали и привязали такелаж. Джеймс был среди уцелевших счастливчиков. Он сложил в футляр все раскатившиеся по палубе тюбики с краской и оглянулся в поисках художника, чтобы порадовать мастера уцелевшим рабочим инструментом. Потрясённый происшествием художник сидел у дверей гостиной на своем низеньком табурете и раскачивался из стороны в сторону. Он прижимал к груди полотно с нарисованным час назад морским пейзажем и убаюкивал свое произведение, словно младенца. Невидящий, полный ужаса взгляд был направлен в пол.

– Кошмар! Какой кошмар! Моя мазня уцелела, а юный мальчик погиб. Боже, этот матросик любовался кашалотом, просто смотрел на твоё творение. Почему ты его забрал к себе? Для чего?

Джеймс обнял старика, помог подняться и проводил к остальным пассажирам в столовую. Там художнику растёрли виски и налили успокаивающего чаю.

* * *

Вечером этого же дня прошла церемония прощания с погибшим матросом. Его тело, обернутое белым саваном, лежало у фальшборта на верхней палубе. Девушки-переводчики сплели красивый венок из цветов, предназначенных для украшения обеденного стола пассажиров.

У тела покойного стояли все члены миссии и экипаж, свободный от несения вахты. Женщины в траурных одеяниях, мужчины с непокрытыми, опущенными головами, всхлипывающий художник, застывший по стойке «смирно» капитан в белом кителе и отпевающий усопшего католический священник с перебинтованной рукой представляли собой тяжёлую, горькую картину.

После молитвы, матросы подняли тело своего товарища и опустили за борт – такова традиция всех моряков, умерших в походе. Девушки с красными от слёз глазами подошли к краю и вслед за телом кинули прощальный венок. Он упал на холодные, безжизненные волны, поглотившие навечно молодое тело. Пошёл дождь.

Индия

Спустя несколько недель после происшествия «Красотка Эшли» обошла Филиппинские острова и прибыла в порт Кочин на юге Индии. Погода стояла прохладная для этой субтропической страны, порядка двадцати градусов выше нуля.

Пассажиры корабля с интересом рассматривали порт прибытия. Он сильно отличался от пристани Сан-Диего. В основном в порту были пришвартованы грузовые корабли и баркасы, рыболовецкие и китобойные суда. Ни одного круизного пассажирского лайнера не было видно. Вонь, исходящая от гор мусора, плавающего в прибрежных водах и громоздящегося в виде барханов на берегу, стояла умопомрачительная. Пассажиры «Красотки Эшли» прикладывали к лицам надушенные платки или шарфы, чтобы перебить тошнотворный запах.

С невозмутимым лицом, опершись на фальшборт нижней палубы, Сэм О’Нил стоял на носу своего корабля, словно гальюнная фигура1. После трагического происшествия он не присутствовал на ужинах, не поднимался на верхнюю палубу и избегал общения с пассажирами. Капитан продолжал исправно выполнять свои обязанности, руководил ходом корабля, но в любое свободное время он удалялся в свою каюту заполнять отчёты и судовой журнал. По прибытии в порт назначения капитана ожидал тяжёлый разговор с полицейским департаментом, где ему предстояло в подробностях докладывать о причинах и обстоятельствах смерти подчинённого.

Тень скорби окрасила дружелюбное, улыбчивое лицо капитана в серо-стальной цвет океана, новые глубокие морщины легли под глазами мистера О’Нила и напоминали гребни волн, поглотивших тело молодого матроса.

Атмосфера скорби и удрученности наложила отпечаток на настроение всех пассажиров и экипажа. В течение последних недель морского путешествия на борту корабля не звучала музыка, не слышны были смех переводчиц, звон бокалов, громогласные тосты и жаркие споры Фолианта и археолога. Всё погрузилось в тягучее забвение: совместные трапезы проходили в тишине, люди двигались медленно, разговаривали на пониженных тонах, учтиво кланялись и расходились по разным углам судна, тени матросов бесшумно мелькали на нижней палубе. В звуке волн холодного океана, глухо бивших о борта корабля, слышался упрёк, а чайки своими маленькими колкими глазами смотрели с укором на выживших.

По мере приближения к порту прибытия пассажиры с энтузиазмом упаковывали багаж, настроение улучшалось, и как только трап был спущен, у нижней палубы образовалась очередь из желающих тотчас же покинуть корабль. Капитан на прощание пожимал руки мужчинам, кивал дамам, не проронив ни единого слова.

Джеймс покидал судно последним из пассажиров, он подошёл к капитану, посмотрел в его потухшие глаза, крепко обнял и шепнул:

– Крепитесь, мистер О’Нил. Я продолжу молиться за несчастного мальчика и за Вас. Очень надеюсь, что мы ещё с Вами встретимся.

– Спасибо, Джеймс. Удачи Вам. И берегите себя, – также прошептал капитан и дружески похлопал пастора по спине.

* * *

Дальнейшие пути членов миссии расходились: художник отправлялся в вольное путешествие по всей Индии; эпидемиологи, медсёстры и практиканты – на пункт базирования Красного Креста в Калькутте, переводчицы – в политический центр страны в Нью-Дели, археологи и востоковеды – в соседний Пакистан, на раскопки Мохенджо-Даро2. Согласно полученным от своих руководителей предписаниям католический священник уезжал проповедовать в Мумбай, а Джеймс и мистер Фокс – в малоизвестную деревню на юге Индии, где первые миссионеры создали протестантскую общину.

Маршрут друзей должен был пролегать сначала по железной дороге на юг страны, а затем на конной повозке до самой деревни. Подхватив чемоданы, пастор и Фокс поспешили прочь от зловонного порта в глубь города, на железнодорожный вокзал. До вокзала было не так уж и далеко, но путешественники решили нанять рикшу, во-первых, поберечь силы немолодого Фолианта, а во-вторых, прокатиться на новом для них виде транспорта, который был одним из колоритов азиатских стран.

Водителем рикши оказался жилистый старик, он с поклоном посадил мужчин в коляску, поставил багаж в ноги пассажиров, взялся за оглобли, приподнял рикшу, как пушинку, и мелкими, но быстрыми шажочками покатил к вокзалу.

Верх коляски был откинут, и Джеймс с интересом рассматривал окрестности. Удивительно совмещались рядом несочетаемые вещи: женщины, одетые в дорогие шёлковые сари, шлёпали босиком по грязным лужам; перед входом в магазин ювелирных украшений сидела старуха в лохмотьях и мешала палкой в глиняном горшке какую-то жижу; дорогу пересекла группа мальчишек в чистой наглаженной школьной форме, а им навстречу прошли три вымазанные в навозе коровы; у лотка с уличной едой, по которой ползали жирные мухи, остановился крытый экипаж, из него выглянула женская изящная ручка, затянутая в атласную перчатку, протянула продавцу монету, а взамен получила сальный бумажный сверток с «лакомством».

Джеймса замутило, и он закрыл глаза. Фокс дремал рядом. Через полчаса рикша подкатилась к железнодорожному вокзалу, и друзья поспешили внутрь.

– Мистер Фокс, вы всё проспали. Такого контраста я никогда не видел.

– Контраста в чём?

– Да во всем. Просто удивительно. Будто беднота и роскошь решили жить в симбиозе. Ну вот опять. Вы только посмотрите.

Здание вокзала представляло собой просторное помещение с высокими потолками, стены украшали резные работы из слоновой кости, в кассах сидели билетёры в чалмах из дорогих тканей с брошами из самоцветов. Тут же на полу, вдоль всех стен располагались местные жители, целыми семьями они вповалку спали, ели, общались, дети играли, младенцы сосали грудь или пронзительно орали. При этом деревянные скамьи, расположенные в центре зала ожидания, пустовали, только несколько мужчин в деловых костюмах одиноко сидели и читали газеты.

– Перед нашим путешествием я прочитал несколько книг про Индию. Тебе будет интересно знать, что в этой стране существует множество каст или сословий, которые передаются по наследству. Невозможно перейти из низшей касты в высшую, нельзя пойти учиться или занять должность, которая не соответствует определённому сословию. Уже при рождении ребёнок обречён жить в нищете, спать на полу и добывать еду попрошайничеством. Или он может проснуться в шелках, а игрушками станут украшенные драгоценными камнями погремушки из бивня слона, няньки его оденут, накормят и проводят в достойное учебное заведение. Получив образование, он станет банкиром, архитектором или, например, послом, а родители найдут ему такую же богатую невесту, и их потомство родится в приличном доме, – поведал Фолиант.

– Это очень печально и несправедливо, – с грустью отметил Джеймс.

– Таковы исторические традиции, и не нам их менять. Но с помощью слова Господа ты можешь облегчить путь угнетённым, поселить надежду в сердцах обездоленных, указать дорогу потерявшимся.

Друзья купили билеты до станции назначения и отправились ожидать прибытия поезда на перрон. В отличие от Нового Орлеана или Хьюстона платформа была всего одна, и её полностью покрывала кишащая масса людей. Места, чтобы протиснуться даже к краю перрона, не было. В ожидании поезда люди стояли вплотную друг к другу, не оставляя ни сантиметра свободного пространства. Коробки с домашней утварью, кули с одеждой, какие-то корыта, клетки с птицей – весь багаж женщины держали у себя на голове, словно причудливые шляпы. У мужчин на плечах сидели дети всех возрастов, порой даже подвое. Таким образом толпа освобождала дополнительные места для сограждан, желающих попасть на поезд.

– Так, у нас второй вагон с начала поезда. Только как туда попасть, я ума не приложу, – начал сетовать Фокс.

– Джентльмены, у вас вагон первого класса. Как только поезд приедет, я вас провожу и отнесу ваши вещи, – за спиной у путешественников вырос мужчина в железнодорожном кителе и фуражке.

Статный мужчина прекрасно говорил по-английски. Плотные чёрные ресницы обрамляли большие оливковые глаза, и казалось, что веки подведены косметическим карандашом, густые брови цвета вороньего крыла дополняли образ красавца из восточных сказок. Лицо железнодорожного служителя было одновременно приветливым и выражающим почтение.

– Вам не стоит сейчас стремиться попасть на перрон, вся эта толпа хлынет в вагоны низшего класса. Вас просто на просто затопчут. Поезд будет стоять на нашей станции тридцать минут, поэтому вы спокойно успеете занять свои места.

– Спасибо, сэр. Мы, честно признаться, растерялись, – поблагодарил мужчину Джеймс. – Подскажите, пожалуйста, а сколько вагонов в составе поезда? Насколько я вижу, платформа не такая уж и длинная, а людей, желающих занять места, не меньше трехсот.

– Не у всех есть билеты, сэр. Но поверьте мне, все люди уедут на одном поезде, – ответил служитель.

– Не понимаю, как…, – начал, но не закончил фразу Джеймс. В этот момент гулкий гудок известил о прибытии поезда.

Волна человеческих тел, подавшихся вперёд к приближающемуся поезду, всколыхнула застывшую толпу. Пока прибывал поезд, на перроне воцарилась гробовая тишина. Как только он остановился и открыл двери, людская масса «вздохнула» и «лопнула», как воздушный шар. Перрон наполнился криками женщин, пробивающих себе дорогу локтями; плачем и визгами детей, которых отцы передавали просочившимся к дверям жёнам. Дети брыкались и били ногами о головы пассажиров, пытающихся протиснуться внутрь вагонов.

Через пять минут на перроне остались только Джеймс, Фокс, служащий и несколько мужчин в деловых костюмах, которые ранее читали газеты внутри вокзала. Пастор и его друг с ужасом смотрели на чудовище, в которое превратился состав поезда: три вагона из пяти стали похожи на куски сахара, облепленного со всех сторон муравьями. Люди полностью заполнили пространство внутри вагона, стояли в тамбурах и на открытых подножках; спины мужчин, сидящих на рамах открытых окон, свешивались снаружи вагонов, крыша поезда была усеяна молодежью, гикающей от радости, что попала на поезд и сможет уехать в свои деревни. Первые два вагона были абсолютно пусты. Это были вагоны первого класса и предназначались для высших каст местного населения и путешественников.

– Господа, нам пора. Платформа свободна. Я вас провожу, – сказал служитель и указал на второй вагон поезда.

– Простите, любезный, – обратился к нему Фолиант, – а сколько людей поедут в первых двух вагонах?

– На сколько я понимаю, в первом – вот эти джентльмены, – индиец указал головой в сторону мужчин в костюмах, которые уже шли в сторону начала поезда, – а во втором – только вы.

– Но как же так! Столько людей подвергают себя смертельной опасности, а два вагона совершенно пустые! – воскликнул Джеймс.

– В этих вагонах они ехать не могут. Даже если бы у них были средства на билеты первого класса, им бы их не продали. Таков закон, и никто его нарушать не станет.

– Джеймс, я же тебе объяснял про касты.

– Да, я помню. Но это настоящий кошмар! Мы же можем перейти в первый вагон, а во второй посадить хотя бы детей.

– Это нарушение закона, и ни одна из тех матерей не согласится пересадить ребенка в вагоны вышей касты. Вы не переживайте, все дети внутри поезда, на самых опасных участках расположились только мужчины. Мы заботимся о своих семьях. Кто как может. А вам, господа, уже пора поторопиться.

– Да-да, – Фокс подтолкнул своего друга, – Джеймс, шевелись, обсудим твои душевные терзания по дороге.

Дорога на поезде должна была занять четыре часа. Друзья расположились в мягких атласных креслах напротив друг друга. На стол, расположенный между ними, подали лёгкие закуски в виде лепёшек, ломтиков жареной курицы, нескольких видов сыра и салата из свежих овощей. Фокс заказал виски, а Джеймс – горячий чай. Пастор практически не притронулся к еде, он мелкими глотками пил чай, а его зубы стучали о стеклянный стакан каждый раз, когда Джеймс подносил его к губам. Молодой человек смотрел в окно, вздыхал и время от времени встряхивал головой, будто хотел отогнать мрачные думы. Мистер Фокс, выпив три бокала виски, проглотив практически всю закуску, с наслаждением откинулся на спинку сидения, с любовью погладил себя по животу и взглянул на удручённого друга.

– Джеймс, ну хватит. Ты не сможешь изменить вековые традиции, пусть и несправедливые. Твоя миссия – излечение душ, несение слова Божьего, ты должен проповедовать о силе Господа нашего и Его всепрощении. Если ты будешь истязать свой мозг мыслями о несправедливости мирской жизни, то не сможешь исполнить своего предназначения. Как ты тогда вернёшься на порог к пастору Нилу?

– Слышу и понимаю всё, что вы мне говорите, дорогой друг. Но сердце рвётся от мысли, в каких условиях должны существовать миллионы людей из-за предрассудков и гонений со стороны нескольких тысяч своих сограждан. А самое ужасное, что угнетение и безысходность оправдана законом.

– В мире было, есть и будет много несправедливости. Ты вспомни о рабстве, царившем на нашей родине. А чудовищные казни в Спарте, когда болезненных детей скидывали со скалы. В Древнем Египте в саркофаг к умершему фараону клали не только его оружие и драгоценности, но также живых рабынь и любимых питомцев. В Японии раньше дети относили на закорках своих старых родителей умирать в горы. Жить им все равно осталось не долго, а лишние рты ни к чему. Во многих африканских племенах молодые девушки первую брачную ночь должны проводить со старым, дряхлым вождём, а потом уже с мужем. В других племенах, где рождаются дети-альбиносы, матери своими руками относят их в прерию на съедение львам, так как такие дети считаются помеченными Сатаной. Если они не становятся пищей диких животных, то умирают от голода, ведь ни одно племя не возьмет к себе такого «уродца». И ещё много-много таких примеров в истории.

– Какие жуткие вещи творятся по всему миру! Как жаль, что люди не могут быть счастливы, сыты и покойны всю жизнь.

– Это утопия, Джеймс. Понятие «счастья» для всех разное. Для кого-то это здоровье близких, для других – любовь, для третьих – вера. Это всё верно и правильно. Но есть и другая сторона медали. Для многих счастье в деньгах, в несчастье врагов, в захвате новых земель, в войнах, алчности, похоти, лени, в обжорстве, в жадности и так далее. Ты мне сейчас скажешь, что это всё грех. И ты прав. Но для многих людей – это счастье. Поэтому нельзя сделать всех людей счастливыми, ведь радость одного принесёт горе другому. Поэтому иди своим путём: дорогой веры, любви к ближнему, заботы о нуждающемся.

– Вам надо было стать пастором, милый Фокс, – улыбнулся Джеймс.

– Ну уж нет. Я люблю порой погрешить, – подмигнул Фолиант, – и это делает меня счастливым.

После этого разговора Джеймс воспрянул духом и всё оставшееся в пути время рассматривал пейзажи южной Индии, мелькающие за окнами поезда. Больших городов по пути следования не встретилось. Железная дорога огибала горы и холмы, утопающие в яркой зелени вековых пальм и мангровых зарослей.

Проезжая мимо одной из равнин, которую пересекала довольно широкая река, путешественники, как дети, прильнули к окнам поезда. Из диких джунглей к водопою двигалась многочисленная группа слонов. Впереди шла исполинских размеров слониха, она остановилась посредине плато, посмотрела направо, налево и, подняв вверх хобот, протрубила призыв к сородичам. Видимо, это был знак, что всё спокойно, никаких опасностей вблизи нет, потому что вдруг из стада пулей выбежал десяток слонят, обгоняя степенно ступающих к реке мамаш и тёток. Судя по размерам, слонята были разных возрастов: те, что постарше, быстро протопали к реке и остановились в ожидании старших, самые маленькие, крутя хоботами, словно пропеллерами, носились по равнине. Глава стада зашла по колено в воду, убедилась в отсутствии крокодилов и прогремела разрешение на водные процедуры. Что тут началось! Детвора, спотыкаясь о свои хоботы, рванула в реку. Вода закипела от плескания, брызги летели в разные стороны, словно фонтаны, мелькали хоботы, уши, хвостики. Наконец и взрослые подошли, они спокойно, без суеты, набирали в хоботы воду и поливали свои величественные спины. Напившись, накупавшись, не без труда выгнав малышню из воды, стадо слонов двинулось дальше по своему, только им известному маршруту.

Вскоре поезд прибыл на станцию в небольшом городке, где и необходимо было выйти Фоксу с Джеймсом. Вокзала здесь как такового не было, только короткая платформа и будка билетёра. Вместе с путешественниками сошли около пятидесяти человек из «муравейника». Люди, похватав свой скарб, отправились прочь от городка, по тропинкам в свои деревни. Друзья спустились с перрона, обошли будку и оказались на небольшой площади, где стояли несколько конных экипажей. Они зафрахтовали один из них и поехали первым делом на пункт почтовой связи, чтобы отправить письма Анне, а также телеграфировать в Хьюстон и пастору Нилу о прибытии в Индию.

Протестантская деревня

До протестантской деревни путь в основном пролегал через деревеньки и поля южной Индии. Рядом с каждой деревней было разработано поле или плантация. Все поля были облагорожены и засеяны рисом, чаем и кардамоном.

Наблюдая за работниками на плантациях, друзья сошлись во мнении, что индийцы – очень трудолюбивый народ. С какой нежностью и осторожностью они срывали верхние листочки чая и отточенными движениями складывали их в большие плетенные корзины, висящие за спинами работников. На сборе чая в основном работали женщины. Они были одеты в белые хлопчатобумажные платья с длинными рукавами, на головах обязательно плетёные шляпы, оберегающие лица от солнца и ветра. У нескольких молодых работниц на груди, в тряпичном гамаке, мирно посапывали младенцы.

На рисовых полях трудились в основном пожилые люди. Старики с согнутыми в поясницах спинами, в плетеных шляпах и завёрнутых до колен штанах стояли по щиколотки в воде. Одной рукой они собирали стебельки в метёлку, а второй – резким движением ножа срезали жёлто-зелёный пучок. Тяжелый труд навеки сковал в дугу спины стариков. Не распрямляясь, работники укладывали срезанные метёлки в небольшой сноп и мелкими шажочками брели на сухой берег.

За следующей деревней был высажен лес из банановых пальм. Ряды толстых стволов из плотно свёрнутых засохших черешков с широкими длинными зелёными листьями на макушках напоминали анфилады, предоставляющие прохладу в знойные дни. Гроздья желтых и зелёных бананов люстрами свисали практически с каждой пальмы. Под пальмами ходили мужчины и длинными острыми мачете срубали гигантские грозди спелых бананов. Водрузив по паре таких «люстр» на спину, они относили их к телеге с запряжённой старенькой лошадкой, которая пощипывала травку в тени пальм.

Жители другой деревни занимались выращиванием и сбором кокосов. На ковре из невысокой зелёной травы возвышались словно сотни ног Колосса Родосского гладкие стволы стройных кокосовых пальм. Пятиметровые в длину и метровые в ширину плотные изумрудные листья венчали величественные стволы. По пальмам, словно обезьянки, забирались вверх молодые люди. К голым ступням были привязаны деревянные подошвы с зубцами, с помощью которых ловкие ребята упирались, будто когтями, в ствол пальмы и подталкивали себя наверх. За поясом брюк у молодых людей былизаткнуты острые ножи средней длины. Подтянувшись на руках до кроны листьев, уперев ноги с приспособлениями в ствол, работники обхватывали одной рукой пальму, а второй сбивали гирлянды кокосов. Внизу упавшие плоды собирали распевающие задорные песни девушки.

– Как же здорово распределены обязанности у каждой деревни, – поразился Джеймс, – интересно, а чем занимаются люди из деревни, куда мы едем.

– Они погонщики слонов, – ответил, обернувшись к иностранцам, извозчик.

– Ого! Это изумительно! – воскликнул Фокс.

– Деревня стоит на берегу реки, вокруг пальмовые плантации – рай для слонов, – продолжил извозчик, – на самом деле, плантации не принадлежат никакой из деревень. Люди выращивают то, что лучше растет на почвах той или иной деревни. А население всех близлежайших деревень в зависимости от возраста распределяется по плантациям. Тех стариков, которых вы видели на рисовом поле, я собираю каждое утро по всем деревням и отвожу на работу, молодёжь и бананники добираются до работы пешком. У нас вроде как рабочая коммуна. Остальные люди, не задействованные в сельском хозяйстве, занимаются другим трудом: например, я – извозчик, мой брат – погонщик в вашей деревне, мать ткёт ковры, а жена красит ткани.

– Так вы местный? – поинтересовался пастор.

– Да, из деревни около банановой рощи. А вы наш новый пастор?

– Да, всё верно. А вы протестант?

– Да, как и всё население ближайших деревень. Очень рад с вами познакомиться, пастор…

– Джеймс. Я тоже очень рад, мистер…

– Называйте меня просто Радж. А вы тоже пастор? – обратился Радж к Фоксу.

– О нет. Меня зовут мистер Фокс, и я здесь по велению души, так сказать в пенсионном отпуске. Решил составить компанию своему молодому другу и проникнуться духом вашей прекрасной страны.

– Так вы выбрали самое замечательное место в Индии! Никакой суматохи, грязи, городского шума, питейных заведений, орущих и пляшущих шарлатанов. Идиллия для пожилого человека!

– Мда, тут я что-то просчитался, – буркнул себе под нос Фолиант и погрустнел.

– Простите, я не расслышал, что вы сказали.

– Мой дорогой друг сказал, что именно о таком месте он и мечтал, когда ехал в сказочную Индию, – ответил за Фокса Джеймс и похлопал друга по плечу.

Библиотекарь понуро взглянул на пастора, обречённо вздохнул, достал из внутреннего кармана пиджака флягу и сделал внушительный глоток. Тут же к нему повернулся извозчик и протянул спелый банан.

– Закусите, мистер Фокс. Сегодня вечером угощу вас банановой водкой. М-м-м-м-м, закачаетесь. А ещё у нас есть рисовая водка и сорокоградусная настойка на кокосовой стружке. Как вы понимаете, сырья хватает, – и хитро подмигнул улыбающемуся старику.

– Знаете, Радж, я и правда рад приехать в ваш рай. Хоть старческие косточки погрею на солнышке, да и витаминов напьюсь, – ответил Фокс, и все трое дружно расхохотались.

А тем временем лошадка, везущая их двуколку, свернула с дороги направо, где невдалеке виднелись деревенские постройки. Подъехавший экипаж сразу обступила толпа босоногой детворы. Они с интересом, но без удивления рассматривали вновь прибывших иностранцев. Старшие ребята держали на руках малышню, которая или ела банан, или сосала маленький кулачок. Спрыгнув с козел, Радж потрепал нескольких детей по волосам, что-то сказал по-индийски, и ребятня в мгновении ока рассыпалась по деревне.

Путешественники выбрались из двуколки и оглядели деревню. От небольшой площади, где остановился их экипаж, лучами расходились шесть проходов – улиц. По обе стороны улиц выстроились жилища местных. Все домики были одинаковыми и напоминали перевёрнутые вверх дном керамические горшочки. Дома были вылеплены из грязи и глины в несколько слоёв, что позволяло сохранить тепло от установленной в каждом «горшочке» печи, также изготовленной из глины. Крыши в таких домах были сделаны из сухих пальмовых листьев, а полы, как и улицы, были земляными. Вдалеке, на краю деревни, виднелся большой деревянный крест единственной на юге Индии протестантской церкови.

– Добро пожаловать в нашу скромную обитель! Не судите строго. У нас нет многоэтажных каменных домов, как в больших городах, но зато уютно, – сказал Радж.

– Мне очень нравится! Колоритно! А мы будем жить в таком же доме? – спросил Джеймс.

– Нет, что вы. Ваше жилище находится в здании церкви. Кстати, в отличие от наших домов, церковь построена, как и положено, из камня. Мы очень старались! Первый протестантский миссионер в нашей стране, единственный и горячо всеми любимый пастор Филипп, привёз из Америки чертежи церкви, и мы ни на сантиметр не отошли от канонов строительства, – с гордостью произнёс Радж.

– Вы великие труженики. И я уверен, что Господь возблагодарит вас за строительство храма Божьего. А пастор Филипп извещён о нашем прибытии?

– Вам не сказали? Месяц назад пастор Филипп на год уехал проповедовать по всей Индии, а вас на это время назначили нашим пастором.

– Нет, нас не предупредили. Жаль, что мы не познакомимся с великим представителем нашей Веры. Я приложу все усилия и навыки, чтобы достойно продолжить его путь.

– В этом никто не сомневается, пастор Джеймс. Пастор Филипп перед отъездом провёл вдохновенную проповедь, что все служители Господа нашего – это его соратники и проводники в наш мир, которых следует уважать и почитать. Мы уже месяц с нетерпением ждём вас и воскресных служб, наши души соскучились по совместным молитвам. Но для начала вам, господа, необходимо отдать дать уважения старосте этой деревни. В первую очередь зайдём к нему, а потом я провожу вас до церкви.

Пройдя по одной из улиц, они свернули во двор дома, ничем не отличавшегося от остальных. По середине двора, на деревянном низеньком табурете, обхватив ногами гончарный круг и склонившись над работой, сидел старик неопределённо пожилых лет. Длинные седые волосы были заплетены во множество косичек, достающих старцу до колен, одежда и кожаный фартук – в брызгах грязи, руки утопали в глиняной массе, словно в тесте.

– Достопочтенный Аниш, я привёл к тебе нашего нового пастора и его спутника, – поклонился Радж.

Староста остановил гончарный круг, поднял голову, и на иностранцев взглянули абсолютно белые, невидящие глаза. Загорелое лицо старика покрывала паутина из мелких морщин, а густые седые брови напоминали одинокие кусты перекати-поле на потрескавшейся выжженной солнцем земле.

– Очень рад, очень рад! Наконец-то наши молитвы будут услышаны Господом, – голос у старейшины оказался молодым, по-детски звонким и никак не соответствовал внешности.

– Здравствуйте, мистер Аниш, меня зовут пастор Джеймс. Наш Господь слышит каждую молитву, все просьбы и увещевания своих детей.

– Всё так, пастор Джеймс. Я лишился глаз, но мой слух и разум стали только острее. Господь одарил меня способностью слышать и понимать то, что не улавливает обычный человек. Например, сейчас я слышу, как ваше молодое сердце выпрыгивает из груди от желания поскорее увидеть нашу церковь. Ступайте с Раджем. А я поболтаю с вашим спутником. Я хоть его не вижу и пока не слышал, но уверен, что мы с ним близки по духу, – хихикнул староста, – Гита! Помоги мне подняться и принеси две кружки и кувшин кокосовой наливки.

Из дома выбежала молодая индианка, по возрасту подходящая во внучки старосте, подняла старика, даже не взглянула на гостей и убежала обратно в дом.

– Разрешите представиться мистер Аниш, меня зовут мистер Фокс. Рад с вами познакомиться.

– О, какой приятный голос. Мистер Фокс, называйте меня просто Аниш.

– А вы меня Фокс или Фолиант.

– Фолиант? Интересно, почему же? Это вроде бы толстая, большая книга.

– Вы правы. Но меня так прозвали не потому, что я толстый, а потому, что я работаю в богословской школе библиотекарем и практически не выхожу из своего убежища.

– Это очень интересно. Присаживайтесь рядом со мной и расскажите поподробней.

– С удовольствием, – улыбнулся Фокс.

Джеймс попрощался со старостой и отправился за Раджем к церкви. Здание располагалось на окраине деревни, на берегу реки. Оно было построено по всем правилам церковной архитектуры. Серые каменные блоки контрастировали с песочного цвета деревенскими домами, зеленью пальм и голубыми водами реки. Убранство церкви было сдержанным, как и подобает протестантским обычаям: в глубине помещения стояла деревянная кафедра для проповедника, от нее к дверям церкви расставлены два ряда скамеек, а проход между ними устлан не красным ковром, а циновкой из пальмовых листьев, на стене над кафедрой висел большой металлический крест.

Молодой пастор прошёл вглубь церкви, перекрестился и с благоговением положил на кафедру свой любимый экземпляр библии, который достался ему от пастора Тома, проповедника его родной церкви. Джеймс закрыл глаза и начал безмолвно молиться: он помолился за погибшего матроса, попросил Господа дать силы капитану О’Нилу, защитить Анну, укрепить здоровье пастора Нила, поблагодарил за безопасное путешествие по глубоким водам и за подарок в виде мистера Фокса. Когда он открыл глаза, то увидел перед собой сидящую на ближайшей к кафедре скамье индианку лет пятидесяти. Женщина смотрела на него по-матерински тёплым взглядом, лишь только их глаза встретились, она перекрестила Джеймса, встала и подошла к пастору.

– Здравствуйте, пастор Джеймс. Как же я долго вас ждала, – голос женщины обволакивал мягкостью тембра, добрые глаза смотрели с любовью. Джеймсу захотелось укутаться в плед и уснуть у очага в объятьях этой женщины, как он часто в детстве засыпал в объятьях матери. Потом бы она отнесла его в кровать, поцеловала и ещё долго напевала мелодию колыбельной.

– Простите, я задумался. Вы мне напомнили человека, которого уже нет в живых, – вздохнул Джеймс, вышел из-за кафедры и взял руки женщины в свои ладони.

– Меня зовут Мата, что в переводе с хинди означает «мама». Мне сегодня первый раз за много лет приснился мой погибший сын, и я пришла сюда, чтобы помолиться о нём, и увидела вас. Ему было бы сейчас столько же лет, сколько и вам. Скажите, разве это не проведение Господа?

– Безусловно, миссис…

– Прошу вас, просто Мата, мне так будет приятнее. Пастор Джеймс, я помогала пастору Филиппе в церкови. Вашу комнату я тоже подготовила. Не могли бы вы мне разрешить помогать теперь вам?

– Конечно же, Мата, конечно! А ваш муж не против?

– Я вдова. Единственный ребёнок погиб. Я осталась одна, и у меня есть только эта церковь. Работа на полях отвлекает меня от дум о своих почивших близких, а служение в храме успокаивает мою душу.

– Я буду очень рад, если вы продолжите служение Господу бок о бок со мной. Я здесь человек новый, не знаком с паствой, не знаю местных обычаев. Я был бы вам безмерно благодарен за помощь.

– Спасибо, Господи! – Мата подняла глаза к своду церкви и перекрестилась. – Пойдёмте, я провожу вас в ваше жилище. Люди говорят, вы приехали не один.

– Да, со мной прибыл библиотекарь из школы, где я учился на пастора. Мистер Фокс – очень достойный человек, образован, подкован в разных областях и мой настоящий друг. А сейчас он у мистера Аниша, судя по всему совместно договаривают кувшин с настойкой.

– Все мы не без греха. А уважить старейшину за кружкой настойки – это наш обычай.

Квартира в пристройке церкви, где должны будут год жить друзья, оказалась очень просторной. Намного больше, чем квартира пастора Нила и тем более полуподвальная мастерская Джеймса. Кроме кухни-гостиной, в квартире было две спальные комнаты. Как Джемс узнал позже, Мата переоборудовала кабинет пастора Филиппа во вторую спальню. В комнатах было всё необходимое, никакой роскоши, но и не аскетично.

Когда Мата ушла, Джеймс распаковал вещи, умылся, переоделся в лёгкий льняной костюм, съел рисовую кашу, которую приготовила Мата, и, не дождавшись загулявшего Фолианта, отправился изучать окрестности.

К этому времени на улице наступили сумерки, и улицы деревни опустели: работники вернулись с полей, детвора была загнана по домам, и из труб каждого «горшочка» поднимался дым от печей – хозяйки готовили ужин.

Молодой пастор решил прогуляться к реке, он присел на берегу и посмотрел на водную гладь. Бесшумно текла река, лёгкий ветерок колыхал пальмовые листья, где-то в деревне девушки затянули грустную песню. Пастор поддался меланхоличной мелодии и умиротворению природы, он не заметил, как задремал.

Его разбудил толчок в спину, что-то упёрлось ему между лопаток, словно дуло ружья. Холодный озноб пробежал по спине. Джеймс резко вскочил и обернулся. В этот момент его нога поехала на мокрой траве, и пастор начал падать навзничь. Джеймс зажмурился и уже был готов удариться спиной, как вдруг почувствовал, что парит в воздухе, и он открыл глаза. Перед ним стоял слон и держал хоботом тело испуганного человечка, такого маленького, беззащитного по сравнению с исполинским животным.

– Ну всё, Иша, отпусти его, – прозвучал молодой женский голос, обладательница которого была не видна из-за крупа животного.

Слон аккуратно поставил Джеймса на землю, подтолкнул хоботом в сторону и уселся на то место, где недавно дремал пастор. Ошарашенный Джеймс смотрел на животное, которое также, как и он, закрыло глаза и качалось из стороны в сторону под песню, звучащую из глубины деревни.

– Простите её. Вы просто заняли любимое место Иши. Она приходит сюда каждый вечер, а девушки поют для неё колыбельную. Иша впервые беременна, и вечерние прогулки её успокаивают.

Джеймс в сумерках разглядел хозяйку голоса, это была Гита, внучка старосты.

– Извините, я не знал, – пролепетал молодой человек.

В ответ Гита улыбнулась и села рядом со слоном. А Джеймс побрёл досматривать свой сон в новое жилище.

Миссионерство

Новая паства

На следующее утро Джеймс проснулся с первыми лучами солнца. Он оделся, умылся и вышел в гостиную. Могучий храп раздавался из-за двери второй спальни. Когда вернулся Фокс, пастор не слышал, но молодой человек был рад, что его друг всё-таки нашёл дорогу до своей кровати. Джеймс выпил молока с лепёшкой и пошёл осматривать деревню.

Ранним утром жара ещё не опустилась на плодородные земли южной Индии, и жители деревни пользовались комфортной температурой для начала трудового дня. Женщины подметали дворы у своих домов, мимо Джеймса прошла группа молодежи: парни приподнимали соломенные шляпы, а девушки улыбались и