Читать онлайн Мысли бесплатно

Глава 1

«Тюрьма. Моё тело – это тюрьма для души, заключённой на муки собственной совести… Что за ерунду они слушают, эти подростки?! – доносился тихий звук из плеера соседа, – ха, давно ли я сама не подросток, – Вика попыталась сосредоточиться на своём рюкзаке, который лежал на коленях, чтоб ни смотреть по сторонам, – потёрся, надо купить новый».

– У Родины выходят? – крикнул водитель.

– Да, – ответила девушка и выскочила из салона. По маршрутке прокатился вороватый смех, кое-где дополняясь шепотом.

– Остальные хотят еще покататься, – ответил самодовольный невзрачный дядька у выхода. Он сидел, откинувшись назад, широко раскинув ноги, словно делает вызов окружающим всем своим видом. Его глаза сверкнули наглой ухмылкой готовой к словесной атаке. На чем зиждилась такая самоуверенность, было не ясно, выглядел он абсолютно не узнаваемо, и если бы пришлось увидеть его снова, навряд ли кто-то вспомнил бы его лицо. Смех резко затих, женщины сделали вид, что ничего не слышали, отречённо отвернувшись в окно. Обида резанула их нежные сердца, уставшие от повседневных бытовых забот и плоских мужских шуток. Ещё минуту назад им не казалось это таким обидным.

«Я конечно не красавица, но воздержусь!» – подумала Виктория, оценив внешность самодовольного дядьки. Жестокость, сопряженная с черным юмором была для неё защитной реакцией от невежества окружающей действительности. Она не пыталась казаться милой, словно пубертатный период остановился в ней на стадии развития и прижился со своим юношеским максимализмом и нетерпимостью к обстоятельствам. Она тяжело воспринимала несправедливость, каждый раз с особой горячностью бросалась в бой, отстаивать свои и чужие права. Её горячую страсть к справедливости расценивали как ненормальность. От этого ей становилось физически плохо, но по-другому жить она не умела.

«Я назвала бы тебя Толик. Бьюсь об заклад, что ты один из тех, что «всю ночь рисовал» свои «свежие» пять тысяч», – эту бесящую шутку Вика слышала от мужчин ежедневно, проверяя крупные купюры. При этом они сжимались в кулак, будто им становилось неловко, от того что к ним проявили недоверие, потом резко расправлялись в плечах и бросали в бой всё своё остроумие: «Всю ночь рисовал… Смотри не испачкайся, краска не высохла… Горячая ещё…» Вика всегда удивлялась, почему они думают, что это должно быть кому-то смешно, и от чего они мыслят так шаблонно. Где они берут этот единый справочник ответов на неловкие ситуации? Конечно, это были не все мужчины, но лишь некоторые. Но и их хватало для статистики. Женщины, почему-то воздерживались от подобных шуток, возможно, этот справочник не видела ни одна из них. Эта тайна была не раскрыта.

Под именем Толик в ее понимании скрывался определенный тип. То был мужчина с широким лбом, на глаза его спадали большие прямоугольные очки с толстым стеклом. Это тот мужчина, что ведет себя развязно и нарочито пошло в присутствии женщин и приседает при виде соперника. Он сжимается от страха перед мужчинами, но отыгрывается за своё ничтожество на женщине. Часто пьёт. Незаметен в толпе, кажется, что носит в себе страшные тайны. Такие Толики напоминали ей маньяка. Такого соседа она знала еще в детстве, тогда он казался ей страшным монстром. Позже, в её воображении, он возглавил ряд мужчин с такими же чертами, и подарил им своё имя как нарицательное.

«Ооо, нет, нет, нет, – зашедший вновь мужчина впихнул себя четвёртым на заднее сидение газели, Вику автоматом выплюнуло вперед. – Оторвать руки тому, кто конструировал эту душегубку, чтоб тебе вечно ездить по кругу на этой жестянке».

Тело Вики спрессовали соседи, казалось, что рёбра вот-вот лопнут под давлением встречных тел. Она сделала глубокий вдох и выпрямила изнывающую спину. Сиденья в этих маршрутках были жутко не удобными, от них всегда в качестве послевкусия еще долго болела спина. Она попыталась снова отвлечься от случайных прохожих и погрузить себя в мир собственного сознания: «Всё ли в этой жизни так однозначно? Какое решение может считаться верным? Может то, что не принято. Можно ли сказать, что я вышла из точки «А» и пришла в ту пресловутую точку «В»? Как узнать, до какой точки мне непременно нужно дойти? Может я свернула не туда? Кто-нибудь вообще знает, что мне нужно, если я сама не знаю. Вообще, шла я, или плыла по течению все эти годы своего непрерывного существования? Рюкзак принял абсолютно бомжеватый вид. И почему я раньше этого не заметила, когда упустила момент? Срочно надо заняться этим вопросом. И вообще… А что вообще я делаю преднамеренно в этой жизни? Или можно сказать, что я живу бессознательно и не отвечаю за дела минувших дней? Как я могла забыть наушники, сейчас бы слушала музыку, а не вот это вот всё. – Вика снова уткнулась в сумку попытавшись найти потерю. – Говорят, мы отвечаем за грехи родителей. А что, зато, есть, кого винить… Или всё-таки моя жизнь результат моих поступков, мыслей, мой выбор… Неужели правда, что за всё мне придется отвечать? Сейчас или после? – Она посмотрела в окно, дорога казалась бесконечной. – Вот если бы не этот драный автобус, стоило бы об этом думать? Интересно о чем думают они?» – Вика снова окинула салон взглядом. Автобус был набит людьми до предела. Казалось, что вот еще минута, и он начнёт выплевывать их наружу с верхнего люка. Посмотрев на каждого по очереди, она попыталась представить их характерные черты. Иногда ей казалось, что все они индивидуальны и неповторимы, и непременно каждый из них имеет свою особенность. Что-то, что отличает его от остальных. Бывало и так, что все они раздражали её как один, и тут же куда-то пропадало это стремление найти в них что-то исключительное.

«Вот те на, Толик вышел. Пока я наслаждалась видом своей ободранной сумки, народ в автобусе сменился навсегда. Хм… Теперь это уже совсем другой автобус… Прежним он уже не будет, – она сменила ракурс и кинула взгляд на свои ботинки. – Ну, блин забыла помыть, да что б тебя… Страшный рюкзак, грязные ботинки, на кого ты похожа Виктория Игоревна, – подумала Вика и продолжила прежний ход мыслей. – И вообще, однажды меня не станет! Вокруг всё будет так же, как в этом автобусе, будто меня здесь и не было. Мир не перестанет быть после… – она продолжала смотреть в окно, провожая ветхие улицы своего города. – Как жить, зная, что всё равно рано или поздно настанет твой черный день?»

Всю эту жизнь, Вика периодически думает о смерти, так ли пугает её неизбежность этого события, или сами обстоятельства диктуют, что она должна жить вдумчиво и вкрадчиво, будто на цыпочках, пробираясь сквозь дебри собственного уныния. От этого в её голове рождаются всё новые и новые вопросы. Эти фразы они словно неоткуда врываются в её сознание. Иногда она и вовсе задумывается – «Я ли столь уродлива, что могу мыслить такое? Что за чудовищные мысли лезут в мою голову?». Смотрит ли она телевизор; идёт ли по улице; едет ли в автобусе изо дня в день, пробиваясь сквозь толпу людей, проживающих такие же истощенные на события жизни – мысли не дают ей покоя.

Её взгляд случайно падает на ноги женщины в капроновых колготках, в которые аккуратно уложен ровными линиями черный слой не бритых волос, глаза смыкаются от изумления. Она отводит взгляд, и что бы отвлечься, смотрит безучастно на девушку, чьи губы достигли своего пикового роста и пытаются говорить с подругой.

«Была, наверное, красивая, непременно была красивая. Какие живые глаза, и зачем они себя так уродуют? О чём они думают? Мысли, мысли… зачем опять мне лезут эти мысли в голову, и ведь снова осуждаю, будто они мне нужны – все эти люди. Зачем они мне? Сколько можно это терпеть. Нет, ну я же подумала хорошо, да непременно хорошо. Надо же о чем-то думать. Господи, как же не думать».

Вика снова закрыла глаза, что бы притянуть к себе позитивные мысли. Позитивными мыслями в её понимание было отсутствие критики в адрес посторонних людей и сплошной бесконечный самоанализ: «Что теперь меня ждёт? Может сказать ПетроПалычу про тот заказ, я же не виновата. Ага, сказать. Он всё равно поддержит менеджеров. А эти опять соврут, разве может быть иначе. Я же хотела думать о хорошем… Господи! Аж голова заболела… Моя остановка», – Вика торопясь вскочила с кресла, пытаясь протиснуться в начало автобуса.

– Женщина-а-а! Уберите рюкзак! Что вы в меня тычете? Это фирменное безобразие, – протяжно прошипела дама в шерстяных колготах. Голос её оказался на редкость гнусавым, будто аденоиды распирали ей нос, пытаясь сбежать. Весь автобус по щелчку скрипучего голоса обернулся в сторону Виктории. Убедившись, что продолжения не последует, народ вернулся к своим делам.

– Простите, – тихо прошептала Вика, снимая рюкзак: «Сама ты женщина, какая я тебе женщина, – разливались мысли в голове Виктории, – лучше бы побрила ноги, чего злая как собака. Ааа …. отсюда и лишний волосяной покров, понятно», – мысли неумолимо тянули на самое дно преисподнии. Вика покрылась ярким пунцом, а внутри словно разогрели печь негодования. Этот пожар разгорался с каждой новой ответной фразой, летящей в её голове в сторону женщины в шерстяных колготках. «Почему я не могу ответить! Иду, веду сама с собой перепалку. Убожество. Этот адский пожар, смогу я его когда-нибудь погасить? Может в аду так же жарко, как сейчас в моей душе, бесит всё! Надо было её просто послать и успокоиться. Почему надо обязательно испортить человеку день?» – Вопрос, который всегда первый вставал на повестку дня: они ей портят день, или же она себе? Почему она словно магнит притягивает к себе людей с плохим настроением, или всё-таки она формирует их настрой. Мысли водопадом пронеслись в голове, утекая куда-то в серую вечность.

Вика молча добиралась до работы, тихо перебирая шаги и глядя на снег под ногами. Ботинки, покрывшиеся белыми разводами от соли, сейчас раздражали как никогда. Она воткнула ногу в сугроб, чтобы попытаться отчистить налет. Поняв, что идея изначально была провальной, взбесилась еще больше и пошла дальше, отпинав как следует проклятый сугроб.

«Надо пережить целый рабочий день, а я в бешенстве. В бешенстве, будто не выпила кофе с утра… А я выпила… дыши Викуль… спокойно… почему я опять забыла про молитву… Господи, Иисусе Христе, сыне божий, помилуй меня грешную», – Вика стала повторять молитву, где-то она читала, что это помогает… Сама не зная почему, она верила что это её успокаивает читая всякий раз, когда ей становилось страшно, плохо и больно, между разговорами со своим сознанием. Ещё шаг: «Господи, Иисусе Христе, сыне божий, помилуй меня». Шаг за шагом пожар медленно стал утихать, мысли – сошли на нет: «И всё-таки они не виноваты, в том, что у меня нет настроения».

Вика и не заметила, как оказалась на пороге магазина, в котором, вот уже третий год, отбывала срок тюремного заключения, такими изнурительными ей казались эти дни. Порой она вовсе забывала, что такое жизнь, работая по две недели без выходных. Сто двенадцать рабочих часов вместо сорока, без перерыва на отдых, с правом на пятиминутный перекус: так выглядел двухнедельный марафон по предоставлению отпуска коллеги по отделу. Работа от слова раб. К концу второй недели, понятие зомби в её понимании принимало облик отражения в зеркале. После прохождения рабочей дистанции ей давали два выходных. Выходные пролетали незаметно, не давая отдышаться и подготовиться к новому рабочему забегу. Свежий воздух встречался с ней между походами на работу и обратно, он был в её жизни случайным прохожим, который ей безумно нравился, но был для неё так же не досягаем как проезжающий мимо скоростной поезд. Каждый раз он давал ей надежду на долгие отношения, но расставание было неизбежным. Их разлучал изнурительный труд и неизбежная бесконечность. Казалось, что жизнь зациклилась в одной точке, кружит как волчок, по кругу вызывая рвотный рефлекс и дикое головокружение, и только возраст напоминал ей о том, что она уже не подросток и время не стоит на месте. Каждый новый год своей жизни она считала от своего рождения, так засасывала её монотонность собственного бытия. Она искренне полагала, что ей немного за восемнадцать, посчитав, удивлялась, что ей скоро будет двадцать пять, после чего снова старалась поскорее об этом забыть.

Глава 2

Пролетая как-то в один ненастный день над лужей, Вика думала о том, что неплохо было бы начать новую жизнь. Но начать новую жизнь означало отойти от привычного образа жизни, а то, что там за шторой неизвестности пугало и заставляло перестать думать вовсе. Впрочем, и мысли эти лезли в её голову ровно до того момента, пока Вика с треском не рухнула в лужу: «Эта лужа мне хотя бы знакома», – подумала она.

А сейчас, Вика снова прошла в свой отдел, одела оранжевый жилет, проверила список невыполненных заказов, напомнила себе, что один клиент уже третью неделю ждёт свою мебель и успел пообещать придушить её. Менеджеры из отдела продаж как всегда забыли вовремя обработать заказ клиента, вспомнили про него, когда Вика уточняла даты привоза, сроки сдвинулись и теперь Вике каждый день звонит разъярённый мужик сообщить, что готовится её убить. При попытке объяснить клиенту кто виноват, ей поступил однозначный ответ: «Мне всё равно кто виноват, я тебя знаю, ты принимала заказ, тебя и убью». Самое ужасное, что он был прав, она была с ним солидарна и понимала его как никто, это не решало проблему. Но несмотря ни на что, убивать будут всё равно её. Кто бы ни был виноват, бить будут младшего. Чувства снова обострились, необходимо было попить кофе: «Иначе я этого не вынесу», – подумала она, прежде чем увидеть свою подругу из соседнего отдела.

– А не испить ли нам свежего-молотого друг? – Предложила Вика, увидев Леру проходящую мимо.

– Вполне логичное предложение! Только по-быстрому, пока Петропалыч не нарисовался. Или ещё хуже, Ада вылезет из ада, кто её знает, – сказала Лера, подруга, с которой они дружно и весело сносили ежедневные унижения нескончаемого начальства и клиентов, – ещё надо успеть свалить от тебя.

– Точно вылезет, шкурой чувствую.

– Может, пронесёт?

– Ещё ни разу не пронесло, – улыбнулась Вика.

– Что на тебя нашло, мать? Ретроградный меркурий?!

– Хандра маршрутная. Это тебе пять минут до дома, а я пока до работы доеду, мне требуется психолог или лучше психотерапевт, это как пойдёт. Шестая палата на колёсах.

– Ничего, сейчас здесь напитаешься благоденствием…

– Само собой, от этого никуда не денешься, если что тащи своё ведро валерьянки.

– Уже, – засмеялась Лера, вытаскивая из кармана банку кошачьей радости которая имела ярко выраженный эффект Плацебо, но того было вполне достаточно, что бы исполнить заповедь «не убий» на рабочем месте.

– Пока воздержусь, но оставь. – Вика убрала валерьянку в карман.

Девчонки наспех заварили кофе, засунули в кухонный гарнитур за триста тысяч российских рублей, закрыли двери шкафа, наслаждаясь, разве что, слабым ароматом молотого безобразия.

– Больше двух не собираться, – послышался голос Ады, администратора сети магазинов.

– Господи, – вздрогнула Лера, – так пугать честной народ, я человеку лекарство принесла, а то у неё неравная система слабая, глаз дёргается.

– Расходимся, – повторила Ада.

– Так-то два, не больше двух, – тихо прошептала Лера своей подруге, прежде чем уйти.

Человеком Ада была амбициозным, временами казалась совсем бескомпромиссной. Преследуя высокие цели, на своём пути она не видела преград. Муки совести её терзали едва, что такое слово и честь она давно забыла. А вот такое качество как трудолюбие было основное в её характеристике. Это прекрасное качество хорошо играло в руках руководителя, от того он так горячо ценил своего администратора наделяя правами превышающими собственные. Когда ещё в самом начале своего пути, будучи обычным продавцом, Ада, пыталась устроить в магазине «революцию», продвигая права продавцов, директор решил развернуть в свою сторону её энтузиазм, придумав для неё должность администратора сети магазинов. На том, раз и навсегда, закончилось её желание продвигать интересы слабых, и весь праведный пыл сместился от простого народа в сторону наёмщика. Суть всех революций на примере провинциального магазина снова оправдала ожидания в руках умного руководителя. Работа её интересовала больше чем собственные дети.

«А есть ли смысл в такой бесконечной отдаче работе до последней капли крови, что будет с ней через тридцать лет, когда она поймет бесцельность своего существования.… Или не поймёт? Хотя здесь мы с ней похожи. Всё в пустоту…Работа ради работы, жизнь ради жизни, а в итоге один неминуемы финал, у всех», – Вика задумалась, продолжая нарезать новые ценники на старый товар.

Однажды, Адалина устроила семинар по увеличению продаж для своих сотрудников. Ведущий, в качестве знакомства, попросил рассказать каждого о самом ярком впечатлении из жизни: «Рождение ребенка» – говорили женщины, по кругу повторяя друг за другом одно и тоже, «Работа» – ответила Ада, пытаясь доказать свою исключительность. «Терминатор в юбке», – подумала Вика. Глаза спикера расширились, наступила неловкая пауза. Долго и горячо сотрудники, шаркаясь по углам магазина, обсуждали это событие. Из всего семинара коллеги вынесли, пожалуй, только этот факт, как самое яркое впечатление из двухнедельного марафона по увеличению продаж. Деньги Петропалыча были потрачены не напрасно. Однако и это была инициатива администратора, иногда казалось, что она получает чистую прибыль вместо зарплаты, так абсурдны и горячи были все её инициативы.

Петропалыч был не плохим директором и человеком вполне справедливым, но он был не один, и имя им было Легион. Работа спорилась, потому что надзирателей было больше чем сотрудников магазина. Его жена, мама, папа, мама его жены, стремительно подрастали дети. Мама жены, будучи неполноценным директором, сидела на кассе, не отрывая тазобедренный сустав от стула, но её чувство собственного достоинства никто не отменял. Это не все надзиратели, ведь как забыть про отдел, обрабатывающий заказы и работающий с поставщиками. Менеджеры, администраторы и четыре с половиной директора все те, кого стоило бояться или хотя бы быть в лёгком и постоянном напряжении. Но и это ещё не все, ведь клиенты, покупатели – это люди, которые по своему мироощущению тоже немного директора.

– Сейчас Пети позвоню, – говорил очередной крутой парень, пожевывая жвачку, за две минуты, до закрытия магазина пытаясь купить свою заветную лампочку.

– Звони, – отвечали они, понимая, что о Пете он знает только имя. Покупатель для продавца это словно минное поле, по которому приходиться идти, но никогда не знаешь, в какой момент оно выстрелит. Покупатель всегда прав, говорит покупатель, но он не всегда здоров и это знает только продавец.

Как бы там ни было, сейчас о закрытии не было и речи. Впереди ждал полноценный рабочий день до конца, которого нужно дожить.

Совершенно забыв про кофе в гарнитуре, Виктория бросилась к своим рабочим обязанностям как в объятия к родному человеку. Её ответственность не позволяла ей халатно относиться к тому, что она делает, чем бы она ни занималась. Не смотря на то, что ей было тяжело выносить рабочую атмосферу в столь непростом коллективе, она очень любила стройматериалы, ей нравилось помогать людям, ведь не все из них по своему мироощущению были немного директора. С особой маниакальностью она расспрашивала у строителей приходящих в магазин о специфике тех или иных материалов, ей нужно было знать всё, чтобы было чем делиться. Снова срабатывал комплекс отличницы. Честность и переработка делали своё дело. Всё, что было положено ею на благо работы, не приносило никаких результатов помимо выговоров, лишений и унижения. Оттого, глядя на Аду ей становилось так грустно. Ей казалось, что жизнь семейного человека должна быть более целостной и полноценной. Юношеский максимализм работал как часы. Что бы подниматься по карьерной лестнице, нужно было поступиться принципами, чего Виктория делать упорно не хотела. Нехотя она вступила в должность менеджера отдела с унизительным названием ИО, но в то же время с должностными обязанностями в полном объёме определяющими свою должность.

– Вы исправили должность в трудовой? – периодически интересовалась Вика, понимая, что от перестановки слов смысл основательно меняется.

– А вдруг ты возгордишься и уйдешь от нас, – отшучивался один из Легиона, – сделаем, сделаем, не переживай. – Вика успокаивалась и продолжала исполнять обязанности.

На работе думать о вечном Вике не приходилось, не было времени совсем. Точнее времени в её жизни не было ни на что кроме работы, да и выходные были вполне рабочими. Её телефон периодически истерично звонил в надежде не оставить ей шанса на отдых.

Она всегда чувствовала себя жутко одинокой, замужество было запретной зоной для девушки старше двадцати пяти, принцев она давно не ждала, да и не факт что у них была мечта разглядеть золушку в продавце провинциального гипермаркета. К тому же, она всё чаще стала замечать, что повзрослев, на её глазах с принцев быстрее слетает корона, и они становятся всадниками без головы. Не смотря ни на что, ей продолжало казаться, что если к сорока годам у неё не будет детей, то и зачем ей такая старость. Вика не знала, что в моменты полного одиночества, не понимаешь, что одиночество не зависит от количества людей заполняющих твоё пространство. Одиночество – глубокая, тёмная яма, в которой нет места соседям, из которой нельзя выбраться самому, но и человек не в силах стать спасителем.

Виктория непрерывно чувствовала, как её жизнь вытекает сквозь пальцы. Чтобы почувствовать себя хоть немного живой приходилось искать новое шикарное платье к новогоднему корпоративу. Цель была однозначна и предсказуема: выпить вина и посмеяться от души над нарядами своих надзирателей, со своими девчонками такими же израненными и уставшими от повседневности. В этот самый момент казалось, что жизнь била ключом. Но, то лишь казалось…

Платье уже было готово. Висело в шкафу в ожидании своего выхода, в соседстве с прошлогодними, бесцельно занимавшими своё место. «И почему я не ношу платья после корпоративов, будто они чем-то виноваты передо мной. Нет, это им стыдно за меня, скорее так», – подумалось вдруг.

– Пришёл товар Вик, – Вика очнулась, прекратила свои чаяния о предстоящем празднике и, засучив рукава, отправилась на склад принимать товар. Отдел остался пустовать, но это была проблема продавцов отдела и его менеджера: «Хоть какая, но должность, – думала Вика, – больше получаешь оплеух, лишений и претензий, ну и две тысячи к зарплате». День обещал быть тяжёлым: Света была в отпуске, хоть и не большом; Кира, ещё один сотрудник отдела, в отпуске только больничном. «Ну не первый же раз Виктория», – пыталась отогнать от себя отчаяние Вика. «Всё пройдет», – снова, как мантру повторяла она, спускаясь на склад.

– Мы поднимать не будем, – отрезали грузчики, – у нас без тебя работа есть, – сказал Иваныч, докуривая очередную сигарету.

«Кто бы ожидал такой милости», – подумала Вика.

– Иди, ищи в магазине, – проснулась завскладом, матёрая женщина в позднем расцвете лет, – ну или сама поднимай. – На лице её скользнула ухмылка, блеснув золотым зубом. Показалось, что еще секунда и заиграет песня разбойников.

– Тебя ждут в отделе покупатели, – провизжал Андрей, быстро скрываясь за дверью склада, предвидя зов о помощи со стороны Виктории.

«Отлично», – отрезала свои мысли Виктория, и повернула назад по ежедневно заданному маршруту: склад – касса – склад. Свои десять тысяч ежедневных шагов она проходила в магазине, и всего двести от дома и назад в дом. Учитывая, что основой утреннего и вечернего променада или же её свободного бытия, занимала маршрутка – половина из этих двухсот, это взлеты и падения во время тряски по ухабистым дорогам города.

«Зашибись, где мне взять мальчиков в магазине. Здесь из них мальчик больше я. Ок. Буду поднимать сама. Проще…», – думала Вика, поднимаясь в отдел. Её всегда удивляли парни, в их магазине, избегающие любой мужской роли и стремительно скрывающиеся от физического труда. Их было бесполезно звать на помощь, они знали свои права и обязанности больше женщин, забыв о достоинствах украшающих мужчин. Хотелось списать это на юный возраст, но не всегда выходило. Наблюдая ежедневно за этой картиной, она готовилась прожить жизнь в одиночестве: «Вот они безголовые всадники» – думала она.

Поставив ногу на последнюю ступень, Викторию с железобетонным напором вырвали в реальность.

– Девушка мы вас уже полчаса ждём!

– Простите, – «Не слишком ли часто я извиняюсь. Пять минут это у них всегда полчаса, как же быстро летит время».

– Пошлите, покажете нам кухню.

Вика попыталась улыбнуться, и послушно пошла за женщинами. В голове она силилась выстроить предстоящую речь для консультации клиента. Но тут женщина завизжала, похоже, даже, не собираясь дожидаться какой-либо помощи.

– Посмотри, какая пыль на мебели, разве можно продавать такой грязный товар.

– Простите, мы только вчера вытирали пыль, – попыталась спасти положение Виктория. Она знала, что пыли быть не могло, ведь четыре с половиной директора, тщательно следили за чистотой в зале, пачкая свои пальцы под мебелью, чтобы однозначно её здесь найти.

– Вчера! Ты слышишь это! Пыль надо вытирать ежедневно, дорогуша!

«Дорогуша, с каким удовольствием она произносит это слово, смакуя каждый звук. Позорное слово», – Вика молчала, периодически пытаясь оправдаться.

– Сегодня еще не было времени, я одна в отделе, не успеваю.

– Как ты со мной разговариваешь, – завизжала женщина, не давая продавцу понять, чем та перед ней виновата.

– Что ты себе позволяешь, кто ты такая! – тут же завизжала дочь, подхватывая тон матери.

–Где твоё начальство! Я пойду жаловаться!

Терпение Виктории неожиданно лопнуло, взорвавшись нежданным потоком исповеди, так, что женщины потеряли дар речи.

– Пожалуйста, вы сделаете мне одолжение, и попросите непременно меня уволить, – Вика говорила тихо и беспристрастно, она и сама не знала, откуда в ней столько уверенности, – я с утра не знаю, как это сделать. Через два дня Новый год, и я совершенно одна в отделе. Мне нужно принять товар, а с утра уже приходили менеджеры проверять пыль. Позвонил клиент, который собирается меня придушить, потому что те самые менеджеры, которые так усердно следят за чистотой, позволили себе не вовремя обработать заказ, а убить обещают меня, потому что ему всё равно кто виноват. Заказ, который уже час лежит на складе, я непременно должна принять сегодня, заносить грузчики мне его не хотят, поэтому придется нести самой. И ещё, вы пытаетесь меня уволить, я скажу вам Спасибо. По коридору до конца налево. – Вика протянула руку в сторону администратора и улыбнулась.

Женщина раскрыла глаза от изумления, она явно не ожидала такого поворота. Казалось, что сочувствие прокралось к ней в душу.

– Да миленькая, бедная девочка, – вдруг слабым голосом заговорила женщина, накалявшая атмосферу меньше минуты назад, – а нам ведь на работе тоже нервы вымотали, мы решили с дочкой пойти, разрядиться на ком-нибудь.

Виктория силилась понять, что только что произошло. Казалось, что вот-вот до неё дойдёт, что же с этими людьми не так, если они извергают свой праведный гнев, на посторонних людей осознавая это. Она всегда думала, что это происходит в людях бессознательно, агрессия порождает агрессию, не более того или хотя бы должен быть повод. Но что бы осознанно, разряжать свой накал страстей, цинично и бестактно делать из людей изгоев – это было выше её понимания. Сил плакать у Виктории не было. Она была опустошена, и гневаться больше не получалось. Ещё с утра, женщину в волосатых колготках, она сама готова была загрызть, разве что не позволяло воспитание. А теперь. Теперь она и думать не хотела, и мыслить не могла. Тишина и покой, от слова покойник, охватили её. Словно мертвец она была обезвожена фактом цинизма этих дам. Несмотря даже на то, что женщины попрощались дружелюбно улыбаясь, от того ли что разрядились или всё-таки осознали свою жестокость и неправоту. Это оставалось загадкой.

«Странные все! – думала Вика – нервные, истеричные, нетерпимые. Ну почему я не могу так? Может со мной что-то не то? Может здоровье – это бесконтрольный гнев, возбудимость, бестактность, вспыльчивость. Или же все-таки спокойная психика – это тишина. Тогда почему больше агрессоров? Почему люди думают, что могут ранить других; почему не жалеют друг друга; почему не говорят «извините» прежде чем что-то попросить, а просто повышают тон? – мысли Виктории изливались целым потоком в её сознании в то время как она монотонно поднимала со склада коробки с новым привозом.

Люстры, люстры, люстры заполнили пространство вокруг, их надо было принять, проверить, собрать и развесить по потолку, забравшись на высокую лестницу со сломанной перекладиной сбоку, придерживаясь одной рукой и балансируя в полёте. Лестница эта жила в их магазине с открытия, ей было без малого десять лет. Виктория понимала парней, отказывающих им в помощи, ведь вся эта материальная ответственность ложилась бы на них в случае неправильной сборки мебели, сколов и прочих потерь. Но кто понимал их.

«Возможно, жизнь стала бы светлее, если бы каждый пытался понять другого. Но, увы, мы все привыкли думать только о себе», – продолжала Вика свой внутренний монолог.

Глава 3

– Мебель пришла, – крикнул кто-то снизу, не желая показываться на глаза.

Оранжевая кофта скользнула между перилами первого этажа. Кто-то из парней, зная, что в отделе мебели всегда есть чем заняться, решил просквозить незаметно. Викин отдел, словно проклятое место собрал из всей торговой сети самый неблагополучный товар. Как асоциальный район, куда стекается всё, что не прижилось в социуме. Всё с чем не хотелось бы иметь дело: всё, что тяжело собрать, легко разбить, без проблем украсть, но при всём при этом заработать минимальную премию. Когда-то это был отдел-свалка. Вика ещё совсем девчонка принимала его, будучи продавцом со своей будущей подругой. Их бросили сюда разбирать завалы разбитой мебели, сброшенной в одну кучу в подвале магазина, убитых светильников, и море непознанных мелочей. Выкручиваясь, как угри на горящей сковороде, они продавали хлам, выпрашивая скидки у директоров как для себя, вычищали подвалы, налаживали систему там, где когда-то был хаос. И вот, спустя четыре года, она сидит и не понимает, зачем ей это всё. И как же быстро всё забывается. Когда-то их уговаривали принять отдел, ссылаясь на их профессионализм в который не верили сами, а теперь их заставляют выплачивать то, что было утеряно не ими.

«Я этого не вынесу, теперь мебель, – подумала Вика, понимая свою безысходность. Ей нужно снова спускаться вниз и унижаться перед грузчиками. Искать мужчин там, где они сами себя потеряли». Она посмотрела на часы, пытаясь вымолить у них пощады, на часах было около трех. «Надо как-то продержаться до семи, ты сможешь», – тщетно убеждала она себя, будто от этого становилось легче. Легче не становилось, где-то там глубоко внутри, забитая гордость рыдала от унижения, опять просить, словно находишься на подаянии у передовиков производства: «Как гордо они докуривают свои сигареты, пока ты молишь их о пощаде, зная, что пощады не будет. Проклятый Ленин, дал женщинам свободу. А для чего? Что бы освободить мужчин от ответственности?! Дал свободу, заставив отрабатывать свои трудодни за жалкие копейки. Свобода работать, свобода быть униженной и порочной. Уважайте дедушку Ленина, который наделил вас правом работать за мужчин».

Посидев ещё минуту, пытаясь собраться с мыслями, надломить давно потерянную гордость, Виктория развернула своё кресло и быстрым шагом направилась вниз. «Ну, кто если не я, надо работать, – её бесперебойное, ноющее чувство ответственности напрягало больше чем все прочие обстоятельства. – Ведь могут же… – думала она, – другие же могут, относится ко всему проще. Иные, выходят, отряхивают пыль с сапог и забывают всё, что происходило в стенах этого концлагеря. Да что выходят, многие и на работе забывают, зачем пришли. Как же этому научиться?»

Она прошла первый этаж, спустилась на склад. С глазами побитого зверя, пытающегося найти понимания и защиты, обратилась к толпе курящих мужиков-грузчиков и заведующей складом:

– Оль, пожалуйста, поднимите мебель на этаж.

– Мы заняты, я не могу их отпустить, – ответила Ольга, не поворачивая голову, докуривая очередную сигарету. – Попроси там кого-нибудь в магазине.

Мужики спокойно докурили свои бычки, и присели на поддоны. На складе стояла тишина, покупатели готовились к празднику, изредка, проходя мимо, подходили спросить, где купить новогоднюю ёлку и почему у них не продаются шары. Грузчики куксились от холода, перетаптываясь на месте и потирая ладони.

– Да разве они согласятся?! – Риторически спросила Виктория, зная, что сама идея обречена на провал, – согреетесь заодно, – тихонько улыбнулась она, пытаясь растопить лёд.

– Слышь…, неси сама, мы не обязаны, – ухмыльнулась Ольга.

– Как сама? Я же еще мечтаю, стать матерью, – в пустоту сказала Виктория, не заметив, что говорит вслух.

– Ты… – толпа с шумом разразилась смехом. Снова пожар охватил её тело, где-то внутри неё стоял истошный крик, она повернулась назад и спешно удалилась со склада пытаясь сдержать слёзы. Этот крик внутри неё поглощал шум вокруг, деформируясь в монотонный гул непрерывных мыслей: «Да что же это такое… Что происходит… Не могу… Надоело…» Они проносились обрывистыми фразами и уносились с шумом в никуда. Где оседают эти мысли полные обид и тревоги, знает только создатель.

«Как же это обидно сгорать со стыда, сама виновата. Ведь знала же ответ, так глупо поставить себя в уродское положение». Она развернулась по обратному маршруту, снова минуя первый этаж кишащий молодыми людьми. И вроде бы она и сама понимала в тот самый момент, что они не обязаны ей ничем, но кто виноват в том, что не обязана и она: носить мебель, молить других о пощаде, сгорать от стыда и обиды. Точно ли нас вывели из крепостного права или во всём этом есть одна разница: дворяне рода стали не дворянского, сплошь побыдлее, да с привкусом каторжанина растлившего честь и достоинство.

Четыре с половиной директора отлично наладили работу сети. Коллектив, сплоченный в ненависти друг к другу обрастал сплетнями и интригами со скоростью света. Сеть магазинов сообщалась интернет сетью и телефонной трубкой, что не мешало знать друг о друге всё (даже то, что не знаешь о себе сам). Каждый магазин плюсом к четырём с половиной, имел своего начальника. Администратор магазина – человек, от которого зависит жизнеспособность коллектива.

Лариса Ивановна была администратором магазина Виктории, Кристина администратором всей сети, – директор того директора, над которыми еще четыре с половиной, плюс подрастающая детвора. Пугающая перспектива прожить жизнь и не узнать где кончается эта плоская иерархическая лестница, там, где пятеро управляют одним и не могут договориться кто из них главный.

«Неужели это всё, чего я достойна. А если я всю жизнь буду работать в этом месте, Господи, зачем я здесь! Работая в этом магазине, я только укрепляюсь в своем бессилие. Конец, когда-то должен быть конец», – голос Виктории не умолкал. Эта вечная схватка мысли, рожденной в минуты отчаяния, не давала покоя.

– Андрей, помоги, – крикнула Виктория вслед сверкающим пяткам убегающего коллеги.

– Коля!

– Нет, нет… у меня клиент… должен прийти, – продолжил Николай после непродолжительной паузы, словно клиент родился перед ним в эту секунду.

Глаза Вики опустошались окончательно: потеряв последнюю надежду, она прошла к Ларисе Ивановне, которую любила за её лёгкий характер и справедливый нрав. Виктория села на стул, не сумев молвить хоть слово и заплакала, не имея сил больше держаться. Руки лежали на коленях ладонями вверх, плечи спустились к ладоням, по щекам тихо стекали слезы, падая на руки.

– Я больше не могу… не могу больше… У меня нет сил.

– Что случилось Вик!

– Не могу, – захлёбываясь своей истерикой, продолжала Виктория. – Я вторую неделю работаю одна в отделе, без выходных. С утра пришли светильники, потом смесители, а теперь ещё и мебель. Я поднимала коробки со смесителями, а теперь должна поднять мебель, и видимо собрать её. Увольте меня!

– Попроси на складе помочь, в чём проблема?!

– Я просила. Вы же знаете Ларисванна, я устала, дайте я напишу заявление.

– Значит, я попрошу, какое ещё заявление, что за глупости.

– Пожалуйста, не надо! Не просите, нет. Вы же знаете, что это скандал.

«Понеслась», – подумала Вика, предчувствуя надвигающуюся лавину.

Лариса Ивановна подняла трубку, в гневе она была страшна. Остановить её было уже невозможно. Вику она знала лучше остальных, и было видно, что её задели лично, трубка горела в руках. Её лицо омрачилось обидой, голос принял металлический окрас. «Не забудьте заказать мне памятник», – подумала про себя Вика.

– Оля, чем вы занимаетесь…, быстро… пришли кого-нибудь в третий отдел собрать мебель! – её металлический голос обрушился на гордую женщину, заведующую складом и целым мужским коллективом. Стерпеть унижения Ольга не могла, ведь там где терпит один, второй понимает, что он слишком великолепен, чтобы терпеть в ответ.

– Пожалуйста, не надо, – жалобно скулила Вика, пытаясь остановить это стихийное бедствие. Она не ожидала таких поворотов, её желанием было написать заявление об уходе, сейчас или никогда. Сейчас… Вставая со стула Виктория понимала, что её поезд развернули в сторону обрыва и теперь будет много шума, пыли и разрушений. Чуда ждать не имеет смысла.

Иваныч появился через минуту, седые волосы и почтенный возраст не останавливали его от потока брани. Никогда Вика не думала, что он может её так ненавидеть.

– Тварь малолетняя, сволочь, тварь, – пришёптывал Петрович, собирая мебель. И только шум шуруповёрта периодически заглушал шквал проклятий, летящих в сторону девушки.

«Разве я виновата в том, что в магазине нет сборщика мебели. Что я ему сделала? За что, так ненавидеть, за слабость? За слёзы? За бессилие?»

– Пожалуйста, оставьте всё и идите. Я вас прошу не надо ничего делать.

Иваныч не поддавался уговорам продолжая проклинать Викторию.

«Господи, что это! Разве это нормально? Что сегодня за день? Идёшь ли, дышишь ли, живешь – столько зла собирается вокруг, столько агрессии. Что со мной не так? Господи!»

Вика переключилась на покупателей, прослушивая вторым фоном тихую монотонную пластинку про малолетнюю тварь. «Сейчас ещё и мебель от злости испортит, а нам опять платить». Эти бесконечные часы рыгающей ненависти, кто вам дал право ненавидеть живого человека, за что? Потоки брани, летевшие сквозь желания покупателя, требовали особой концентрации.

Вика спустилась на склад, что бы отгрузить товар покупателю. Не успев открыть дверь, на неё с шумом накинулась Ольга.

– Я тебя уволю, ты тварь. С.ка

– Пожалуйста, успокойся Оля, что я вам всем сделала, – силилась осознать Виктория, – попросила о помощи?

Что-то ещё на отборном матерном летело над головой Виктории, она уже не в силах была понимать что. Голова кружилась от чужих истерик. «Что происходит? Полнолуние, открыли больницы с душевнобольными, и они гуляют на свободе? Может быть я не права? Да что вы все от меня хотите?»

– Заткнись… заткнись… – кричала Оля вслед.

Опустошённая, избитая Вика плелась в отдел, ватными ногами, еле передвигая ноги. Её жизнь стала напоминать тяжелую драму с нелепым концом. За что она терпит ежедневные унижения, что она должна вынести из этого. Она свято верила, что никакое обстоятельство не даётся бесцельно, а лишь для назидания. Но что? Увы, она не в силах была понять движущую силу накинувшихся на неё обстоятельств.

Каждый раз, проходя мимо её сердце, останавливалось и снова продолжало биться, но уже с космической скоростью. Сейчас ей как никогда захотелось погладить свое одиночество по гладкой спине, слушая тихое мурлыканье, залезть в теплые тапки и остаться навсегда незаметной.