Читать онлайн Огни в море бесплатно

Miquel Reina

LUCES EN EL MAR

First edition published by Espasa Narrativa in Spain, 2017

Вступление

Все началось с молнии. Прихотливым зигзагом пронзив ночное грозовое небо, она всей мощью обрушилась на крышу дома, стоявшего на отшибе в Сан-Ремо-де-Мар. Для обитавших в нем пожилых супругов предстоящая ночь должна была стать последней из проведенных ими в этом городишке. Сам по себе данный факт не был для них сюрпризом, хотя на тот момент им и в голову не приходило, что удар молнии повлечет за собой череду последствий, которые кому-то покажутся трагедией, а кому-то – подобием чуда.

Но до этих событий оставалось еще несколько часов. Могло ли все произойти как-то иначе или уже с первыми каплями дождя в тот вечер был запущен неотвратимый маховик грядущих перемен, – в те мгновения они вовсе не задавались таким вопросом. Просто их история начиналась вместе с этой молнией, хотя некоторые детали и позволяли восстановить череду явлений, приведших к столь необычной развязке.

Как их звали? Где они жили? И чем, собственно, они занимались?

Их имена – Гарольд и Мэри-Роуз Грейпс. Жили Грейпсы, или сеньоры Грейпс, как их все называли, в крайнем доме на улице, ведущей к обрыву, – без всяких сомнений, это было одно из самых необычных мест на острове.

Если большинство домов и магазинов лепились ближе к морю, к пляжу, то жилище Грейпсов, напротив, отстояло более чем на километр от живописных красот их городка и бросало вызов волнам, находясь на краю самого высокого утеса на острове – утеса Смерти.

В ясный день желтые стены дома Грейпсов можно было различить за несколько километров – с суши, если вам вздумалось погулять по плодородным холмам маленького островка Брент, сложенным из древней вулканической породы, или же с моря, плавно покачиваясь в лодке на прохладных волнах.

Любое из этих развлечений прекрасно подходило для того жаркого воскресного утра. Пляжи, прогулочные дорожки и террасы маленьких кафе стремительно заполнялись отдыхающими. Обитатели Сан-Ремо, не слишком избалованные хорошей погодой, выбрались на улицы, дабы насладиться столь редкой удачей – сияющим во всю мощь солнцем, которому нынче не угрожала плотная пелена облаков. Но сеньоры Грейпс сидели дома – впрочем, как обычно. Несмотря на то что, в отличие от других дней, это воскресенье для них тоже было особенным, они сильнее, чем когда-либо, ощущали, что не могут разбазаривать драгоценное время, и поэтому не стали выходить на улицу. Нет, они хотели провести тот день в их доме, в последний раз прочувствовать эти старые стены, свой домашний очаг.

Туманное будущее

Мэри-Роуз провела большую часть воскресного утра упаковывая всякие памятные безделушки. Она укладывала их в картонные коробки, не давая себе труда подписывать, что куда помещает, и на каждом шагу раздумывая, без чего они легко смогут обойтись после переезда. Когда она доставала из шкафа последние одеяла, к ее ногам упала какая-то смятая фотография. Мэри-Роуз осторожно подняла ее, перевернула, и в тот же миг по ее телу пробежала дрожь, а руки внезапно окоченели, словно она держала ледышку.

Прежде чем вновь посмотреть на снимок, ей пришлось присесть на кровать и сделать несколько глубоких вздохов: много лет назад она сама спрятала его, чтобы заглушить слишком острую боль. Фотография утеряла былую четкость, но давала возможность разглядеть силуэты трех человек – мужчины, женщины и ребенка; все трое, обнявшись, улыбались в кадр. За ними в лучах закатного солнца красовался недостроенный корабль.

Снимок изрядно поблек, но это вовсе не мешало Мэри-Роуз, ибо она и так знала, что волосы мужчины черны как смоль, а за очками прячутся самые синие в мире глаза, такие же, как и у мальчика. Она ощутила укол в сердце, в самой его глубине, и горло сжалось от застарелого яда бесплодных сожалений и укоров. Еще несколько глубоких вздохов, и она уже смотрела на улыбающиеся губы ребенка, его влажные блестящие волосы такого же каштанового оттенка, как и у обнимавшей его зеленоглазой женщины.

Из-под овальных стекол очков Мэри-Роуз скатилась слеза. Она вспомнила время, которое провела на старой корабельной верфи Сан-Ремо. В те дни ее единственной мечтой было стремление узнать, каков мир там, за пределами острова. Тогда ей были неведомы ни страх перед неизвестным, ни упреки, ни обязательства и сомнения. Она вздохнула. Прошло уже тридцать пять лет, и МэриРоуз себя не узнавала. В какой момент она перестала быть собой? Когда позволила развеяться всем своим мечтам? Эти вопросы было слишком больно задавать. Теперь же ее пугало туманное будущее вдали от этого дома, а старая фотография лишь напоминала о том, что жизнь пошла вовсе не тем путем, который она себе наметила. Мэри-Роуз последний раз бросила взгляд на снимок, убрала его в коробку и пошла на кухню.

Внизу, в плохо освещенном захламленном подвале, служившем мастерской, сеньор Грейпс трудился над миниатюрной моделью корабля. Собственно, этим он занимался всякий день, и даже сегодняшний не стал исключением. Сквозь круглые иллюминаторы, встроенные по всему периметру комнаты, пространство пронизывали плотные, почти осязаемые лучи солнечного света. Все, как и прежде, лежало на своих местах. Сложенные картонные коробки привалились боком к стиральной машине и сушилке, а поверх них громоздились стопки книг. Рядом с опреснительной установкой и гигантской емкостью, снабжавшей жилище питьевой водой, кучей были свалены старые электроприборы, а за потрепанной клетчатой занавеской, почти вплотную примыкая к его рабочему столу, пряталась кладовка для продуктов, теперь почти пустая.

Гарольд всегда сетовал, что ему катастрофически не хватает простора, но при всем том умудрялся посреди этого хаоса найти место для своих разнообразных увлечений и занятий – будь то починка мелкой хозяйственной утвари, изготовление хитрых штуковин для текущего ремонта дома или строительство крохотных корабликов, помещенных в стеклянную бутылку, – самое любимое его дело и единственное, что успокаивало душу в минуты накатившей тоски.

По всему дому можно было увидеть эти волшебные миниатюры, плоды его таланта и терпения. В прихожей, в гостиной, в столовой и даже в ванной стояли крошечные, но абсолютно точные копии прославленных кораблей, помещенные в старинные бутылки, которые морской прибой исправно выбрасывал на побережье.

Сейчас эти шедевры уже не украшали интерьер дома: все они были должным образом запакованы в пузырчатую пленку и уложены в коробки. Все, кроме одного.

Гарольд держал в руках кораблик, который, в отличие от остальных миниатюр, был помещен не в бутылку, а в старую пузатую банку из-под варенья. Там, внутри, на волнах смоляного моря гордо качался самый ценный экземпляр его коллекции, самый старый, самый первый из всех. Борта суденышка не украшал искусный орнамент, а на парусах и флагах не сверкали королевские гербы. Это был простой, скромный парусник, ожидавший великих приключений. Кораблик так никогда и не получил имени, а в натуральную величину Гарольд начал строить его задолго до появления на свет крохотной копии, с которой он сейчас бережно стирал пыль.

Время от времени Гарольду казалось, будто он чувствует запах дерева, смолы и морской соли, навеки пропитавший воздух верфи, где он трудился в далекой юности. Он все еще слышал стук киянки, которой конопатил щели между досками, ощущал палящее солнце на своей обнаженной спине, с тоской вспоминал каждый из построенных в те дни кораблей. Это были настоящие, реальные суда: рыбацкие шлюпки, сейнеры, прогулочные катера… В памяти воскресали тяготы и трудности этой работы, но в первую очередь невыразимое счастье, которое ощущалось, когда созданный им корабль впервые снимался с якоря. О каждом из построенных суденышек он хранил теплые воспоминания, но ничто не могло сравниться с пронзительной любовью к его собственному паруснику, уменьшенную копию которого он и держал сейчас в руках. В этом судне он воплотил свои мечты, посвящая все свободное время кропотливой ювелирной работе над ним. Гарольд поставил банку на стол и глубоко вздохнул, сознавая, что эти мечты так и остались на берегу: они погрузились в небытие еще до того, как днище парусника коснулось воды. Ему не суждено было стать настоящим кораблем, он навсегда остался лишь бледной копией горького сна, заключенной в стеклянном сосуде.

Легкая дрожь пробежала по телу Гарольда, возвращая его к действительности – в мрачный затхлый подвал. Банка на столе начала вибрировать, и ее пришлось схватить с силой, чтобы удержать на месте. Но дрожал не только кораблик и сам Гарольд: весь подвал ходил ходуном, в воздухе плясала свисавшая со стропил лампа. Через несколько томительных секунд – так же внезапно, как и начались, – толчки стихли и все успокоилось.

Гарольд раздраженно засопел, заметив, что главный парус кораблика сорвался с мачты и лежит на крохотной палубе. Уже забыв о недавнем минутном землетрясении, он водрузил на нос очки с сильным увеличением и взялся за пинцет, чтобы тотчас же ликвидировать возникший изъян. И тут с лестницы его окликнула жена:

– Гарольд, ты заметил? Довольно сильный толчок!

– Ничуть не сильнее прежних, – отозвался он, повысив голос, чтобы его было слышно на лестнице.

– Вовсе нет! Хорошо еще, что почти все вещи упакованы, а то пришлось бы одни осколки собирать. – Мэри-Роуз помолчала и продолжила: – Мне было бы спокойнее, если бы ты сходил проверить тросы.

– Сейчас закончу тут и пойду гляну, ладно?

– Хорошо, – ответила она и, уходя, добавила: – Обед будет готов через десять минут.

Супругам Грейпс землетрясения были не в новинку, но за столько лет Мэри-Роуз так и не смогла к ним привыкнуть. Вернувшись в кухню, она замерла на пороге, а ее сердце сжалось. Из-за подземного толчка стоявший на массивном столе цветочный горшок с ярко-малиновыми и лиловыми гортензиями упал и разбился, а их оторванные корни были беспомощно раскиданы среди рассыпавшейся земли и глиняных черепков.

На миг Мэри-Роуз перенеслась в прошлое; тогда она еще и помыслить не могла о самом существовании этого дома. И вот она уже стоит не на кухне своего нынешнего жилища, а в маленькой квартирке в городке, откуда уехала давным-давно. Ее вновь настигает перестук дождя за окном столовой, а морской простор все так же пронизывают разряды молний. Она опять проживает ту грозовую ночь, когда такой же горшок с гортензиями выскользнул у нее из рук и его осколки разлетелись по кафельному полу. И ее так же, как и в ту далекую пору, охватила уверенность: «Должно случиться что-то плохое».

Мэри-Роуз и тогда чувствовала, что эти раскиданные на полу гортензии – нечто большее, чем просто дурная примета, но ей не хватило ни времени, ни воображения, чтобы подготовиться к тому, с чем пришлось столкнуться спустя несколько часов. С тех пор она всегда без устали сажала гортензии по всему саду: они не давали ей забыть о случившемся и были единственным, в чем ей удавалось поддерживать жизнь без страха потерять это навсегда.

Внезапно резкий запах горелого вернул Мэри-Роуз к действительности. Она быстро убрала кастрюлю с плиты, но, увы, слишком поздно. Обед был безнадежно испорчен.

Гарольд безропотно ждал, пока Мэри-Роуз соорудит некое подобие похлебки из остатков рыбы, которую удалось спасти из перестоявшей на огне кастрюли. Есть ему не хотелось, и он сообщил жене, что воспользуется паузой и выйдет в сад проверить тросы.

Он спустился по ступеням заднего крыльца и обогнул дом, пробираясь через заросли гортензий, заполонивших весь сад. За углом он увидел первый из шести стальных тросов-растяжек, которые одним концом крепились к крыше, а другим были глубоко утоплены в почве, словно каркас гигантской палатки. Гарольд установил их много лет назад, когда фундамент дома начал страдать от эрозии, неизбежной для вулканической скальной породы.

Гарольд наклонился над одной из опор и, раздвинув плотную листву заслонявших ее гортензий, пристально всмотрелся в крепление, утопленное метра на два в скалу. И тут его поразила мысль, что эти действия начисто лишены смысла. Через несколько часов им предстояло покинуть этот дом, и было совершенно неважно, ослабло крепление или нет. Так что он поднялся и пошел дальше, уже не обращая внимания на тросы. Его путь лежал через старый виноградник; он сам мальчишкой вместе с отцом сажал эти лозы еще до того, как они решили построить дом на скальном утесе, и задолго до его знакомства с Мэри-Роуз.

Уже много лет ни одна лоза не приносила урожая. Их скрюченные стволы высохли; задавленные мощными гортензиями, они перестали давать усики и плоды – а ведь из этих плотных гроздьев некогда варили виноградное варенье, его любимое. Гарольд нежно погладил старую засохшую лозу и на мгновение ощутил тоску по прошлому, но тут же вспомнил: как и в случае с креплениями, ему незачем теперь волноваться об этих бесплодных ветках. Он знал, что на следующее утро здесь не будет ни их самих, ни дома. Все исчезнет.

Гарольд зашагал дальше, к острому скалистому краю обрыва. С этой точки, своего рода смотровой площадки для избранных, открывался вид на большую часть острова и окружавший его безграничный морской простор. Издалека, с самого горизонта, надвигалась хмурая цепь облаков, но городской пляж по-прежнему кишел отдыхающими и купальщиками, – казалось, их вовсе не заботит, что солнце светит уже не так ярко. Неподалеку от скал компания любителей серфинга пыталась удержаться на волне, а на противоположном берегу острова, где горы полого снижаются к морю, отчаливали за вечерним уловом первые рыбацкие лодки.

Сан-Ремо был маленьким городком на маленьком островке, скалистом клочке суши среди холодного моря, столь уединенным, что остальной мир прекрасно без него обходился. Его жители привыкли к монотонному быту, свободному от каких-либо потрясений и сюрпризов, и с подозрением относились ко всему – будь то появление иностранцев или какие-либо перемены в жизни их собственных соседей.

Как и большинство местных жителей, Гарольд и Мэри-Роуз никогда не ступали на другую землю, кроме острова Брент, да и морем доходили лишь туда, куда можно было дотянуться взглядом с берега острова. Клочок суши под ногами воплощал для них целый мир, точнее, крохотный мирок, с которым они свыклись; подобно цветам и старой лозе, он угнездился и пустил корни в самой глубине их душ.

Порыв холодного ветра пронесся над землей и сорвал несколько цветков с гортензии, растущей на краю утеса. Гарольд следил взглядом за прихотливым танцем лепестков, покуда они не исчезли в пропасти, а потом вернулся в дом.

– Я два часа убила на готовку, и все впустую! – проворчала Мэри-Роуз, когда Гарольд вошел в кухню.

– Почему? – поинтересовался он, усаживаясь за стол.

– Думаешь, это достойный обед для такого важного дня? – буркнула она, наливая водянистую рыбную жижу с плавающими в ней черными комками.

– День как день, подумаешь!

Но, как бы ни хотелось Гарольду, чтобы его голос прозвучал убедительно, при взгляде на жену ему стало ясно, что цели он не достиг. Старайся не старайся, а оба знали, что этот день совершенно особенный.

– Снаружи все в порядке? – сменила тему МэриРоуз.

– Да, все нормально, – откликнулся он, наблюдая, как взбаламученные ошметки горелой рыбы опускаются на дно тарелки. – Хотя вряд ли нам стоит беспокоиться, простоит дом еще немного или нет.

Мэри-Роуз глотнула бульона и тут же почувствовала разлившуюся в горле горечь. Она поспешила запить водой мерзкий вкус, но и это не заглушило едкую оскомину.

– Я все еще не могу свыкнуться с мыслью, что это наша последняя ночь здесь… – вымолвила Мэри-Роуз.

Гарольд не успел ответить, как прозвенел дверной звонок. Супруги Грейпс удивленно переглянулись и, не сговариваясь, бесшумно положили ложки. Их никто не посещал в это время суток, да, собственно, как и в любое другое время: к ним вообще никто и никогда не заходил. Звонок прозвенел снова.

– Думаешь, это за нами? – прошептала Мэри-Роуз.

– Вот еще! – возмутился Гарольд. – Никто не вытащит меня из моего дома раньше времени!

– Шшшш… Не кричи! – еле слышно вымолвила сеньора Грейпс.

Звонок продолжал настойчиво трезвонить.

– Все, с меня хватит! – взорвался Гарольд, вскакивая со стула. – Если это они, то в их чертовом письме ясно сказано: они не имеют права выкинуть нас из дома до завтрашнего утра!

Громко топая, Гарольд решительно направился в прихожую, а Мэри-Роуз с опаской плелась на несколько шагов позади него. Звонок опять зазвенел, но тут же оборвался, едва Гарольд распахнул дверь. В проеме обозначилась высокая худая фигура – это был человек в элегантном сером костюме, прекрасно гармонировавшем с его седыми волосами и кожей пепельного оттенка.

– Добрый вечер, Гарольд… Роуз… – поздоровался посетитель, будто через силу выдавливая слова.

– Добрый вечер, Мэтью, – ответила Мэри-Роуз.

– Что привело вас сюда, алькальд? – прервал Гарольд обмен любезностями.

– Не хочу причинять неудобства, но мне вдруг подумалось, что неплохо бы вас навестить. Можно войти?

На миг Гарольд заколебался, но все же отпустил дверь и позволил представителю власти войти в дом.

Мэри-Роуз заварила чай, и все трое устроились на диванах вокруг стола в гостиной. Воцарилось напряженное молчание. Первым его нарушил алькальд, хотя и ощущал неловкость больше других.

– Признаюсь, я никак не мог решить – идти к вам или нет. Мне вся эта ситуация дается крайне нелегко, но вы ведь знаете, что прежде всего мы друзья.

– Мы вовсе не виним тебя, Мэтью, – вступила в разговор Мэри-Роуз.

Гость поднял взгляд от чашки и посмотрел на Гарольда, ожидая его реакции, но тот, похоже, не был готов разделить мнение своей жены.

– Видишь ли, Мэтью, – произнес Гарольд, с трудом удерживая подступающий всплеск неконтролируемой ярости, – если ты пришел, чтобы снять груз с совести и оправдать то, что никак не может быть оправдано, то катись к черту. Но знай, что с завтрашнего дня наша жизнь уже никогда не будет прежней.

– Мне лучше, чем кому-либо другому, известно, что означает для вас потеря этого дома… – начал алькальд, тщательно подбирая слова. – Поверь, я пришел не для того, чтобы снять бремя с души, я пришел, чтобы предложить свою помощь.

– Помощь?! – вскинулся на него Гарольд. – Тебе не кажется, что думать об этом нужно было намного раньше?

– Ты ведь знаешь, что решение о выселении не входит в компетенцию местной власти, – отвечал алькальд, нервно крутя чашку в костлявых пальцах.

– Зато прекрасно входит выбор нового места, куда нас отправят.

– Это да… – нерешительно промямлил Мэтью. – Я пытался выбить для вас что-то получше, но вашей пенсии не хватит, чтобы платить аренду, тебе это не хуже меня известно.

– А как насчет компенсации?

– Ты же знаешь, что здешняя земля почти ничего не стоит…

– В таком случае что именно ты сделал, чтобы помочь нам?

Алькальд заерзал на диване, оглядываясь вокруг и словно не понимая, зачем его сюда занесло.

– Гарольд, успокойся, пожалуйста, – вступилась Мэри-Роуз. – Мэтью сделал все, что мог…

– Ты так в этом уверена? – в ярости выкрикнул он.

На миг воцарилось молчание, прерванное лишь далекой вспышкой молнии. Висящая на потолке люстра вздрогнула от толчка, и через пару секунд донесся глухой раскат грома.

– Пусть сейчас вы видите все в ином свете… – вновь заговорил Мэтью, не сводя глаз с раскачивающейся лампы, – я все же верю: однажды вы поймете, что это было лучшим выходом. Пускай вы не сохраните дом, но сбережете все остальное, включая мою дружбу.

Вновь услышав это слово, Гарольд вздрогнул, будто его ударили ножом.

– Дружба? – повторил он звенящим от злости голосом. – Похоже, понятие «дружба» – пустой звук на этом острове…

Мэри-Роуз заметила, что фарфоровая чашка в его руках задрожала, звякая о блюдце. Ей было прекрасно известно, почему Гарольд выразился именно так, но даже сама мысль об этом была слишком мучительной, способной пробудить давние воспоминания.

– Пожалуй, пойду, – промолвил алькальд, поднимаясь из-за стола. – Кажется, надвигается неслабый шторм.

– Ладно, – ответил Гарольд, одним глотком допивая холодный чай. – И у нас еще куча дел.

Мэри-Роуз поставила чашку на стол и встала, чтобы проводить гостя, Гарольд же не двинулся с места.

– Завтра в девять я буду здесь, вдруг все же понадобится моя помощь. Договорились? – обратился алькальд к сеньоре Грейпс.

– Мы будем готовы.

Это были последние слова, услышанные Гарольдом перед тем, как входная дверь захлопнулась. Он встал с дивана, неспешно подошел к окну и протер рукавом свитера запотевшее стекло. Пляж опустел. Все небо заволокла плотная пелена сизых туч, ветер задувал с моря и доносил первые капли дождя, липнувшие к стеклу, как рой мошек. Через несколько мгновений вернулась Мэри-Роуз.

– Ты был к нему несправедлив, – упрекнула она мужа, подходя к окну. – Сам ведь знаешь, Мэтью не виноват в наших бедах.

– Но в этот раз мог бы и помочь.

– Это дело от него никак не зависит, впрочем, как и от нас. В письме было ясно сказано.

– Письмо, письмо! Будь проклят тот день, когда его принесли!

Еще один раскат грома сотряс долину. Свет в комнате замигал.

– Есть люди, которые долгие годы живут в доме престарелых, и ничего, не жалуются, – заметила МэриРоуз.

– И мы оба прекрасно знаем, что им такая жизнь ненавистна. Мы с тобой еще не настолько дряхлы, чтобы нас кормили с ложечки, как младенцев.

– Прекрати уже стенать, Гарольд Грейпс!

– Я вот ума не приложу, как это тебе удается так безропотно ко всему относиться?! Ты что, в самом деле не понимаешь, что означает потерять свой дом?!

У Мэри-Роуз сжалось сердце.

– Алькальд прав, этот шторм будет не из слабых, – проворчал Гарольд, глядя в окно. – Пойду-ка закрою ставни.

И вышел из комнаты.

Дом на утесе

С недовольным видом Гарольд поднялся по лестнице на второй этаж. Ему было невмоготу выносить покорное выражение лица Мэри-Роуз, сохранявшееся все эти месяцы. Ее словно подменили. И хотя он сам в полной мере осознавал положение, в котором они находились, все же относиться к происходящему с подобным смирением явно было выше его сил. Гарольд лучше любого другого понимал, что в полах, стенах и окнах этого дома заключалось нечто, чему никогда не найти замены.

Словно пытаясь обогнать надвигавшийся шторм, Гарольд стремительно проходил по комнатам, закрывая все ставни, попадавшиеся на его пути. Пустые помещения, заставленные лишь коробками с воспоминаниями былых времен. Прежде чем закрыть последнее окно, он выглянул на улицу. Там под порывами ветра из стороны в сторону мотались плотные завесы дождя. На берегу грохотал прибой, крупные капли чертили дорожки по стеклу и, собираясь в желобах на фасаде, потоками обрушивались вниз, на гортензии в саду. Странно, но ливень подействовал на него успокаивающе; гнев постепенно улегся, сменившись унылой подавленностью.

Для Гарольда необходимость покинуть свой дом означала не только потерю крыши над головой, эта беда лежала в иной, иррациональной плоскости. Предстояло расстаться с тем, что сохранилось с его самых счастливых времен и, как спасательный круг, помогало держаться на плаву и чувствовать связь с тем, чего он лишился. Гарольд прекрасно понимал, что жизнь прошла вовсе не так, как он задумал, но, по крайней мере, он научился принимать ее такой, какая она есть. Но сейчас весь его мир исчезнет, все существование сведется к маленькой комнатушке, которую власти выделили ему в доме престарелых в центре острова. Скалистый пятачок вдали от моря, от всего того, что он любил. Вдали от него.

Нетвердым шагом Гарольд подошел к массивному комоду, открыл первый ящик и нашарил в стопке старых пижам письмо. Держа его в руках, он вспомнил то холодное январское утро, когда алькальд лично явился к ним с этим плотным кремовым конвертом.

– Здорово, Мэтью! Заходи, пока не превратился в ледышку, – приветствовал друга Гарольд.

Алькальд, слегка замявшись, зашел в дом.

– Хочешь с нами позавтракать? – предложил Гарольд, закрывая дверь. – Мы только что сели.

– Нет-нет, не беспокойся, я на минутку, – ответил гость, не снимая толстого серого пальто.

– Но хоть кофе-то выпей с нами, – настаивал Гарольд, приглашая алькальда на кухню. – По-моему, кроме тебя у нас никто и не бывает, а ты заглядывал несколько месяцев назад.

На кухне их уже ждала Мэри-Роуз, и все трое уселись вокруг стола, заставленного тостами, яйцами, чашками кофе и сливочным маслом. Как и большинству жителей острова, Гарольду было известно, что алькальд не отличается особой общительностью, но он был единственным человеком, не повернувшимся к Грейпсам спиной. Алькальд так и сидел в пальто, и Мэри-Роуз сразу заметила, что его что-то беспокоит.

– Что тебя привело? – поинтересовался сеньор Грейпс. – Уж не хочешь ли ты сказать, что наконец-то вы собрались заасфальтировать дорогу от нас до деревни?

– Честно говоря, проблема не в этом… – пробурчал Мэтью.

– Вот и мне показалось бы странным, если бы алькальд вдруг решил потратиться на благое дело…

В ответ Мэтью лишь выдавил неловкую усмешку.

– Я пришел, чтобы лично передать вам вот это, – сказал он, доставая из кармана желтоватый конверт. – Это письмо от Правительства.

– От Правительства? – переспросила сеньора Грейпс с недоверием. – Должно быть, что-то важное?

– Лучше сами прочитайте, – ответил алькальд, медленно положив письмо в центр стола.

Гарольд взял конверт, подержал в руках, затем хлебным ножом разрезал плотную бумагу и вытащил письмо. В верхней части страницы красовался большой герб.

– «Центральное правительство, – начал вслух читать сеньор Грейпс, – Государственное управление Общественной безопасности и Защиты населения…»

– Защита? Безопасность? Мы что, нарушили какой-то закон? – вмешалась Мэри-Роуз.

– Нет-нет, Роуз, дело не в этом, – произнес Мэтью. – Насколько мне известно, речь идет о результатах обследования вашего участка, хотя…

– Как это? – всполошилась Мэри-Роуз. – Какие-то правительственные ищейки шастают по нашему дому, а мы и не в курсе?! Мэтью, как это вообще возможно?

– Честно говоря, я тоже ничего не знал… – ответил алькальд тоном столь неубедительным, что Мэри-Роуз сразу заподозрила неладное. – Около месяца назад приехали три правительственных чиновника, чтобы провести какие-то исследования на острове. Я думал, что это будет демографический анализ или нечто в этом роде, поэтому и внимания не обратил…

– А они приехали специально, чтобы изучить наш дом? Ничего не понимаю!

– Пожалуйста, Роуз, пусть Гарольд прочтет письмо, – примирительно вымолвил алькальд.

Эта сцена до сих пор стояла у Гарольда перед глазами. Хотя уже прошло несколько месяцев, сейчас, снова просматривая письмо, он испытал то же волнение, что и в первый раз.

Уважаемые господин и госпожа Грейпс, мы обращаемся к вам с целью сообщить, что, согласно новому Закону о Геологической безопасности, принятому Парламентом 14 сентября, строительство новых зданий на морском побережье должно соответствовать новым стандартам и нормативам. Закон обязывает возводить постройки высотой, не превышающей двадцать уровней, использовать в их строительстве только антикоррозийные материалы и располагать их как минимум в десяти метрах от береговой линии.

Ваше домовладение, построенное до вступления в силу данного закона, должно быть освобождено от применения озвученных требований, но некоторые частные особенности, описанные в докладе экспертной группы, вынуждают нас к принятию экстраординарных мер:

1. Состав почвы: хрупкая вулканическая порода, образующая грунт острова Брент, намного сильнее подвержена эрозии, чем любой иной вид геологической формации.

2. Расположение участка нарушает границы безопасного строительства: дом отстоит на один метр сорок восемь сантиметров от береговой линии…

После этой фразы Гарольда вновь охватило ощущение собственного бессилия. Несмотря на то что последнюю ступеньку заднего крыльца от края обрыва действительно отделяли только один метр и сорок восемь сантиметров, Грейпсы знали, что это не всегда было так. Они отправили старые планы участка с доказательствами того, что изначально дом был построен более чем в двадцати метрах от пропасти. И не их вина, что суровое море год за годом яростно нападало на сушу, безжалостно разрушая утес, откусывая от скалы по кусочку, словно стремясь уничтожить сам остров. Гарольд вздохнул и вновь перевел глаза на четкий шрифт письма:

3. Морфологическое описание берега: утес, на котором расположено строение, представляет собой весьма необычное и в высшей степени опасное место. Расстояние от жилища до поверхности моря составляет тридцать четыре метра, эта высота признана запрещенной для любого вида человеческой деятельности, в особенности для проживания.

Таким образом, несмотря на то, что строение было возведено до вступления в силу упомянутого закона, экспертный совет вынужден принять меры, необходимые для повышения безопасности проживающих здесь граждан.

Мы обязуемся информировать вас о ходе данного дела, но в любом случае подчеркиваем, что ровно девять часов утра восемнадцатого июля – крайний срок для того, чтобы владельцы освободили и покинули свое жилище с тем, чтобы соответствующие службы могли приступить к сносу здания.

С уважением,

Грегори Грей, представитель Государственного управления Общественной безопасности и Защиты населения

Гарольд глубоко вздохнул и аккуратно свернул бумагу. Беспокоило его вовсе не то, что ожидало их с Мэри-Роуз на пороге завтрашнего дня. Он знал, что письмо послужило лишь ключом, отомкнувшим проклятый ящик Пандоры. Канув в забвение, он удерживал в себе всю боль и страдания их прошлого, того прошлого, которое они много лет назад похоронили в стенах этого дома. Теперь же, подобно остову ушедшего под лед корабля, оно вновь является в мир и плывет, распространяя тоскливый запах скорби и разложения.

Он в последний раз бросил взгляд на конверт. В глубине души внезапно всколыхнулась волна неконтролируемой злости, и Гарольд не раздумывая порвал письмо. Он стоял и с безразличием наблюдал, как клочки бумаги, словно осенние листья, опускаются на пол. В этот миг раздался глухой взрыв. Странный, ослепительно яркий желтый свет сочился сквозь щели ставен, а дом содрогался под ногами. Никогда прежде Гарольду не доводилось испытывать ничего подобного, но что было причиной этого, он прекрасно знал.

Молния

В утес ударила молния.

Впоследствии, когда Гарольд уже был способен восстановить ход событий, он вспомнит, что на тысячную долю секунды его парализовал накативший ужас, а в голове барабанным боем грохотало слово «молния». Очнувшись, но еще не придя в себя от оглушающего грома, он рванулся вниз по лестнице; свет во всем доме мигнул и погас.

– Рози! – взывал сеньор Грейпс, скачками преодолевая ступеньки. – Рози! Откликнись, прошу! Скажи что-нибудь!

Он понимал, что кричит во всю мощь, но голос звучал будто издалека, приглушаемый пронзительным непрекращающимся звоном в ушах.

Гарольд забежал в столовую, но ничего не увидел. Весь первый этаж был погружен во тьму, под ногами хрустели битое стекло и обломки дерева.

– Рози? – снова закричал он, на ощупь ведя рукой по стене коридора в сторону кухни.

Ничего. Он абсолютно ничего не видел и не слышал. Пока нетвердым шагом Гарольд брел на кухню, звон в ушах понемногу утих. Наткнувшись на стол, он замер, и в этот миг до него издалека донесся слабый голос:

– Гарольд, я здесь!

– Рози! – воскликнул он, роняя стул. – Где ты?

Гарольд выбрался из кухни, и тут перед ним вспыхнул свет, на мгновение ослепив его.

– Прости, – промолвила Мэри-Роуз.

Когда Гарольду удалось снова открыть глаза, перед ним стояла Мэри-Роуз с зажженным фонарем.

– Я искал тебя повсюду! Где ты была? – Гарольд засыпал жену вопросами.

– Я была в столовой, – отвечала она сдавленным голосом, словно ей не хватало воздуха. – И я видела свет за стеклом!

– Но… ты в порядке?

– Я чуть не ослепла от вспышки. Это был желтый свет, такой яркий, он залил все вокруг. На моей памяти дом никогда так не дрожал, я думала, он рухнет нам на голову! – Выдержав паузу, она добавила: – Мне послышалось или ты назвал меня Рози?

При этих словах у Гарольда стало легче на душе. Он ощутил неловкость, поскольку даже не заметил, что назвал ее так. Уже давным-давно он не произносил это ласковое имя, а тут вот, неизвестно почему, вспомнил. Гарольд смущенно кашлянул и промолвил:

– Пойду гляну, что там со светом.

Ящик с предохранителями находился в дальнем конце прихожей, около входа. Мэри-Роуз светила ему фонарем; Гарольд открыл дверцу и по очереди стал щелкать рычажками.

– Ничего не получается, – заключил он. – Наверняка молния ударила в столб. Сейчас схожу проверю.

– Не нравится мне эта мысль, Гарольд…

– Можешь пойти со мной, я не стану далеко отходить.

Прихватив пару зонтиков, всегда стоявших наготове у входа, они открыли парадную дверь и вышли на крыльцо. Тут же в уши ударил оглушительный вой бури. Супруги спустились по трем ступенькам лестницы в сад и оказались во власти яростных порывов ветра, задувавшего, казалось, со всех сторон одновременно и пропитанного ледяной влагой. Гарольд взял из рук жены фонарь и подошел к столбу. Даже в этом не слишком мощном свете было очевидно, что ни сам столб, ни провода ничуть не пострадали.

– Наверное, молния ударила дальше. – Мэри-Роуз махнула рукой в темноту. – Видишь, в городе тоже сидят без света.

Гарольд всмотрелся вдаль, где колыхалась непроглядная тьма. Вспышки молний на фоне неба позволяли примерно определить то направление, где в обычное время яркой россыпью переливались огоньки Сан-Ремо-деМар. Но Гарольда это объяснение не удовлетворило, он знал, что для молнии на таком далеком расстоянии гром был слишком силен. Продолжая изучать знакомую панораму, он заметил деревянный остов старой заброшенной верфи, прятавшейся в стороне от их городка. Мало кому из жителей Сан-Ремо было известно, что в этом местечке некогда существовала еще одна верфь, помимо той, что сейчас располагалась рядом с гаванью. Это был дикий клочок земли, надежно защищенный острыми зубьями скал, куда добраться можно было лишь на лодке. Уже во времена юности Гарольда этой верфью перестали пользоваться, и только он позже возродил ее к жизни, чтобы построить единственное судно: свое собственное. Однако уже давно он не ступал на ту сторону острова и даже старался не смотреть в том направлении. Ведь всякий раз, когда случайно его взор падал на полуразрушенный ангар, в его душе открывались раны, которые так никогда и не зажили. Гарольд вновь повернулся к дому на утесе: струи дождя водопадом стекали с крыши. Было невозможно представить, что всего лишь через несколько часов то, что им удалось создать из пепла разбитой мечты, тоже навсегда прекратит свое существование.

– Ну и как там, порядок? – поинтересовалась Мэри-Роуз.

Гарольд кивнул и побрел через сад в обход дома, мучительно вспоминая, что именно он собирался сделать. Внезапно сильный резкий запах заставил его замедлить шаг.

– Чувствуешь? – спросил он.

– Да, странно пахнет… будто какой-то пряностью.

Водя фонарем по сторонам, Гарольд внимательно вглядывался в окружавшую крыльцо темноту, особенно туда, откуда запах доносился резче. По всему саду растеклись огромные лужи, в остальном же ничего необычного не наблюдалось. Супруги шли рука об руку, освещая траву перед собой, как вдруг увидели на газоне нечто непонятное – казалось, даже луч фонаря пропадает в этом черном пятне. Гарольд подошел поближе и, стараясь не высовываться из-под зонта, посветил на газон. Мэри-Роуз встала рядом и, прижавшись к нему плечом, стала вглядываться в непроглядную тьму.

– Ну пожалуйста, пойдем в дом, видишь же, тут ничего…

Она оборвала себя на полуслове. Над черным пятном перед ними курилось легкое марево. У бокового фасада, в том месте, где одна из стальных растяжек уходила под землю, дымилась глубокая яма, заполненная жидкой грязью. Обломки камней, комья земли и обугленные гортензии валялись вокруг кратера, образовавшегося прямо под тросом; сам же стальной стержень не пострадал и по-прежнему надежно крепился к скале над обрывом. Гарольд повел фонарем вдоль ведущего к крыше троса и вдруг заметил, что в верхней точке кровли, там, где к выступу несущей опоры крепятся все шесть стальных растяжек, в небо поднимается струйка дыма.

– Не может быть… – заикаясь, выдавил Гарольд.

Уже не обращая внимания на жену, он бросился, ломая гортензии, туда, где в землю уходила еще одна растяжка. В свете фонаря под ней тоже обнаружилась дыра, быстро заполнявшаяся дождевой водой.

– Что происходит? Я боюсь… – бормотала МэриРоуз.

Гарольд посмотрел на жену и только сейчас с удивлением заметил, что она полностью промокла. Да и сам он насквозь пропитался ледяной влагой.

– Давай пойдем в дом, – промолвил он.

За закрытой дверью грохот бури был еле слышен. На них нитки сухой не было, а разлохмаченные ветром волосы стояли дыбом.

– Все-таки молния попала в дом… – произнес Гарольд, стаскивая мокрые башмаки. – Наверняка ударила в опорную балку, там, где она выступает над крышей.

Несмотря на жару в доме, Мэри-Роуз не могла унять дрожь, а при словах мужа по ее спине вдобавок пробежали мурашки.

– К счастью, тросы заодно сработали как громоотвод, – продолжал Гарольд.

– Как-то меня это не утешает, – пробормотала Мэри-Роуз, стуча зубами. – В такие минуты я начинаю думать, что Мэтью не так уж и неправ. Это место слишком опасно для проживания, надо уезжать отсюда.

При звуке этих слов фонарь выскользнул из влажных ладоней Гарольда, словно его настиг еще один разряд молнии. Лампа грохнулась на пол и погасла, а дом погрузился во мрак.

– Пойду переоденусь, – произнес Гарольд.

Его шаги стихли на лестнице, и Мэри-Роуз осталась в одиночестве; в наступившей темноте еще звучало эхо произнесенных слов. Она наклонилась, нашарила фонарь, зажгла его и отправилась наверх искать Гарольда.

Мэри-Роуз зашла в комнату мужа, но его там не оказалось. На одном окне ставни распахнулись, и сквозь стекло было видно, как яростно бушует темное море под утесом. Она подошла и снова закрыла ставни. Прежде ей нравились шторма, влажный запах ветра, ледяные дожди и гром пляшущих на волнах молний; сейчас же все повергало ее в беспокойство. При свете лампы она осмотрела комнату. Никогда еще собственное жилище не казалось ей таким унылым – пустым, темным, ожидавшим неизбежного сноса. Только массивная кровать хоть как-то заполняла пространство между картонными коробками, приготовленными для переезда.

Она уже собиралась выходить, как внезапно на ум пришла найденная утром фотография. А вместе с ней в памяти всплыли те давние дни, когда в жизни еще не произошли непредвиденные события, перечеркнувшие весь их мир, все мечты и надежды. Мэри-Роуз склонилась над коробкой, куда собственными руками этим утром спрятала старый снимок. Она перебрала всю одежду, но фотография исчезла. Было понятно, кто ее забрал.

Мечта, которая не снялась с якоря

Мэри-Роуз знала, где найти Гарольда. Она поднялась еще на один лестничный марш и оказалась на чердаке.

Едва открылась дверь, как в нос ударил едкий запах горелого дерева. На несущей опоре, столбе, уходящем вверх через крышу, вились вены черных подпалин. Ее охватил страх. Тот застарелый ужас из давних лет, который сочился из каждого уголка опаленной, как эта деревянная свая, души. Мэри-Роуз по скрипящим половицам пересекла немалых размеров комнату и подошла к огромному круглому окну. На фоне стекла в пульсирующем свете молний четко вырисовывался силуэт Гарольда; сверкающие зигзаги низвергались из пелены мрачных туч и с оглушительной силой обрушивались в море. Большинство рыбаков успели предусмотрительно оттащить от берега свои лодки, но корабли и парусники большего размера, зашвартованные в гавани, опасно плясали и кренились в бушующем приливе.

В прибрежных рифах волны напирали еще яростнее, усиленные вихрями воздушных потоков; вода билась в скалы и готова была смести их со своего пути. А всего лишь в нескольких метрах от этого обезумевшего моря гордо стоял, бросая вызов стихии, их дом. Порывы ветра беспрепятственно атаковали сухие лозы и гортензии над обрывом и вырывали их, корень за корнем, из земли, за которую те продолжали цепляться. Ливень нарастал в такт разрядам молний и потоками обрушивался на гладкую черепичную кровлю, упругими струями стекая по скатам.

Мэри-Роуз вплотную подошла к Гарольду и краем глаза заметила, что в его руке зажата та фотография, которую она безуспешно искала в коробке.

– Я сожалею о своих словах… – прошептала она. – Ты ведь знаешь, я тоже не хочу уезжать отсюда…

Гарольд вздохнул, будто услышанное ввергло его в еще большую тоску.

– Знаю, Рози… – Он помолчал, глядя на ощетинившееся барашками море, кипящее вокруг островка. – Но не спрашиваешь ли ты себя иногда, что было бы с нами без этого дома?

Сеньора Грейпс бросила на мужа удивленный взгляд: эти слова, эта боль и беззащитность, – казалось, они брали начало в столь же давнем прошлом, что и сам дом. Гарольд шагнул к центру помещения и встал у крепкой деревянной колонны, уходящей под свод крыши.

– Что было бы, если бы эта главная свая, – он поднял голову к закопченной колонне, – по-прежнему служила мачтой? И пол, по которому мы ходим, оставался частью палубы? И если бы мы никогда не снимали с корпуса судна иллюминаторы, чтобы установить их в подвале?

Мэри-Роуз ощутила, что горе мужа передается ей самой и увлекает в скрытые мглой дали – туда, куда ей так не хотелось возвращаться.

– Конечно, я спрашивала себя… – с трудом выговорила она, словно эти слова ранили ее горло. – Но что нам оставалось делать? Мы поступили так, как должно.

– Да… А что сейчас от всего этого останется? Что останется от того, за что мы боролись все эти долгие годы? От того единственного, что помогло нам выстоять?

Гарольд снова подошел к жене. Стук дождя по стеклу усилился и превратился в оглушительный назойливый гул, словно в окно бились тысячи разъяренных пчел.

– Меня не пугает перспектива провести остаток дней взаперти в комнатушке без окон, вдали от моря… Пугает меня лишь мысль о том, что мы лишимся последней памяти о тех днях. Единственного, что осталось от него.

Еще одна молния обрушилась на остров, и весь дом содрогнулся от крыши до самого основания. МэриРоуз задрожала; на миг ей показалось, что буря бушует не снаружи, а в самом центре этого старого чердака. Трясущейся рукой она погладила Гарольда по лицу, встретив его взгляд. Его глаза, в которых не осталось и следа глубокой синевы, покраснели. В них читалась одна только боль.

– Мне тоже страшно… – вымолвила Мэри-Роуз прерывающимся голосом, чувствуя, как лицо заливают слезы. – Но пока мы живы, пока мы вместе, воспоминания не умрут. Мы должны их сохранить.

Гарольд опустил глаза и снова посмотрел на снимок в своих трясущихся руках: старая верфь, три человека улыбаются на фоне недостроенного корабля.

– На самом деле, Рози, я пытаюсь… Каждый раз, ложась спать и гася лампу, я слышу эхо той грозовой ночи. С беспощадной ясностью я вновь проживаю те события. Я помню каждую секунду, каждую мелочь, каждый звук. – Дом вздрогнул от очередного удара молнии. Гарольд помолчал и продолжил: – Но когда я пытаюсь вспомнить его лицо, когда хочу рассмотреть его улыбку и глаза сквозь этот пронзительный желтый свет, я понимаю, что его черты стали менее четкими, чем накануне, что его голос и смех превращаются в шепот, заглушаемый шумом дождя. И вот тогда мне становится по-настоящему страшно. Я боюсь забыть. Забыть о том времени, когда мы были счастливы и имели мечту.

Я боюсь осознать, что наш старый дом, который завтра будет разрушен, – это единственное, что позволяет нам удерживать его рядом.

Гарольд оторвался от фотографии и посмотрел в заплаканные глаза жены. Оба рыдали, глядя друг на друга и едва осмеливаясь дышать. Они даже не замечали, что по крыше молотит град, а неистовые молнии рассекают небо и заливают чердак холодным призрачным светом.

– Мне очень жаль, что я не смог дать тебе ту жизнь, о какой мы так страстно мечтали, – продолжал Гарольд, – что нам не дано было вместе пережить великие приключения, что наши мечты не сбылись. Ты заслуживала счастья.

Мэри-Роуз обняла мужа.

– Мы оба заслуживали счастья, – шепнула она.

Две бури

Супруги Грейпс вскоре отправились спать. Ужинать им совсем не хотелось, так что они просто приняли по таблетке снотворного, которое врач выписал Мэри-Роуз, и улеглись в постель. Несмолкающий шум грозы, казалось, заполнял опустевшие комнаты дома. Сквозь этот рокот еле пробивались тяжелые вздохи хозяев и тиканье часов с маятником в столовой.

Сад, раскинувшийся всего в нескольких метрах ниже их спальни, на глазах белел, словно под сильнейшим снегопадом. Град пулеметными очередями молотил по лужам и ручьям, разбегавшимся по участку; он калечил сухие виноградные лозы и трепал в клочья гортензии, за которыми так заботливо ухаживали. Похожие на шрамы глубокие ямы под стальными растяжками превратились в полные воды колодцы.

В городке град тоже бесчинствовал, уничтожая все на своем пути: бил стекла витрин, оставлял вмятины на кузовах припаркованных машин, срывал созревшие плоды с деревьев. Лишь несколько дряхлых стариков в Сан-Ремо смогли вспомнить грозу, бушевавшую здесь однажды и по силе не уступавшую нынешней. Та буря разразилась тридцать пять лет назад: дом на утесе еще не был построен, сеньоры Грейпс, совсем юные, жили в маленькой съемной квартире в центре Сан-Ремо; Гарольд работал на верфи, а Мэри-Роуз в цветочном магазинчике. Так же, как и сегодня, в тот далекий день тридцать пять лет тому назад гроза зародилась над морем в разгар сияющего утра, когда аромат цветов из открытой двери цветочной лавки плыл над улицами всего города.

– Ты опоздал, – бросила молоденькая Мэри-Роуз парнишке лет восьми, вихрем ворвавшемуся в магазин. – Отец уже, наверное, заждался.

– Извини, мама, – ответил мальчуган, подходя к прилавку.

Мальчика звали Дилан. Его взъерошенные волосы были того же каштанового цвета, что и у матери, а большие ярко-синие глаза он явно унаследовал от отца. Мэри-Роуз отложила букет, над которым работала, и с улыбкой вышла из-за прилавка.

– Иди сюда и поцелуй мамочку.

Дилан скорчил гримасу – кажется, он предпочел бы нагоняй, но все же подставил матери щеку.

– Ладно, не буду тебя задерживать, – промолвила Мэри-Роуз, возвращаясь за прилавок и доставая сумку из-под кассового аппарата. – На ужин у вас камбала, пойдет? – Она передала сумку сыну. – Скажи отцу, чтобы все съел сам, а то я знаю, что нередко он использует мою стряпню как наживку для рыбы…

Дилан поразился, что матери и это известно. Он взял сумку и бегом направился к двери.

– Ничего не забыл? – поинтересовалась Мэри-Роуз.

Уже стоя на пороге, Дилан обернулся и увидел в ее руках пустую банку из-под варенья. Глаза его округлились, он подскочил к прилавку, схватил банку, чмокнул мать в щеку на прощанье и, наконец, выбежал из лавки.

– До вечера, мама! – прокричал он, исчезая за углом.

Часы с боем в столовой дома на утесе начали мелодичный перезвон. Стрелки добрались до полуночи:

наступил день, когда супругам Грейпс официально было предписано покинуть дом, где они прожили последние тридцать пять лет. И в тот миг, когда отзвучал последний удар часов, цепь случайных обстоятельств, стронутая разрядом молнии, пробудилась и качнула маховик неотвратимых событий.

Со стороны шести ям под опорами, наполненных водой и ледышками градин, раздался сухой треск, и тут же, словно кто-то вытащил пробку из ванной, эти колодцы начали стремительно осушаться. Смолк последний хлюпающий звук, и в уже совершенно сухих ямах обнаружились новые глубокие отверстия. Затем с еще одним щелчком, почти незаметно, вокруг побежали тонкие извилистые трещины, которые на глазах становились все шире от питавшей их дождевой воды. Весь участок покрылся ветвистым узором расселин – они соединялись на подступах к главному фасаду. Земля жалобно скрипела и лопалась, а трещины змеились все дальше и дальше, беря дом в кольцо.

В конце концов трещины достигли края обрыва, на миг воцарилась тишина, а затем словно из самых недр земли донесся оглушительный треск; фундамент дома вздрогнул с мучительным стоном; этот звук раскатился эхом по всему утесу и затерялся вдали, у старой верфи, где тридцать пять лет назад, перед бурей, молодой Гарольд спокойно дожидался своего сына.

Позвякивание посуды и стеклянной банки известило Гарольда о приближении мальчика. Дилан с кошачьей ловкостью лавировал в потоке потных строителей, выходивших через огромные ворота верфи. Рабочий день у всех заканчивался; у Гарольда он тоже подходил к концу, но именно сейчас начиналась другая смена:

отец с сыном нетерпеливо предвкушали ее с самого утра. Дилан добежал до мола, где отец ждал его, сидя в маленькой лодке, забитой досками и строительными инструментами.

– Пап, прости, что опоздал, – выкрикнул Дилан, запрыгивая в лодку.

– Ничего страшного. – Гарольд сильной рукой взъерошил волосы мальчику.

– Думаю, сегодня вечером у нас получится порыбачить, – заявил Дилан, показывая отцу сумку.

Гарольд расхохотался и, не теряя времени, взялся за весла. Они неспешно обогнули гигантские сухие доки, где недостроенные корабли ждали окончания работ, и вышли в открытое море. Они гребли всего какую-нибудь четверть часа – и вот уже верфь и гавань Сан-Ремо скрылись за высокой стеной скал. И тогда, рядом с небольшой бухтой, им открылось другое строение – еще одна верфь, намного меньше и намного древнее, чем та, откуда они приплыли. Это был старый док, заброшенный и забытый большинством островитян. Гарольд привязал нос лодки к ржавому кольцу на причале, достал со дна несколько привезенных с собой досок и вместе с сыном направился к ветхому ангару.

Всякий раз, заходя в эти ворота, Дилан чувствовал, что его плечи расправляются. Ему не верилось, что он помогает строить корабль, и не просто корабль, а тот, что позволит ему с родителями исполнить мечту. Уже без малого два года он подсоблял отцу, попутно осваивая премудрости корабельного дела. На каждой доске оставался отпечаток его рук. Дилан ни разу не пропустил работу, приходил на верфь даже с температурой, чтобы от его внимания не ускользнул ни единый момент в постройке судна, которое увезет их далеко-далеко от этого острова и даст возможность жить в любом месте земного шара. И тогда он с полным правом гордо скажет: «Этот корабль – наш родной дом!»

– Как по-твоему, папа, когда мы его закончим? – спросил Дилан.

Гарольд затянул пояс с инструментами и задумался:

– Еще осталось много работы… Но если мы продолжим трудиться в том же ритме и паруса изготовят вовремя, полагаю, что к концу лета можно будет спустить его на воду.

– Так это уже через два месяца! – воскликнул мальчуган, прыгая от радости.

Дождь продолжал размывать владения супругов Грейпс. После подземного толчка невидимые расселины, скрывавшиеся под слоем жидкой грязи в недрах скалы, выступили на поверхность, четко обозначив линию, отделявшую границы жилища от остального участка.

Дом вновь содрогнулся, и единственный кораблик, который Гарольд не успел упаковать – копия его собственного парусника, – скатился вниз со стола в мастерской. Банка из-под варенья, куда он был заключен, упала на пол, и стекло тут же покрылось тончайшей паутиной трещин.

В этот же миг бурная активность в глубинах утеса под фундаментом дома внезапно прекратилась. Оконные стекла перестали дребезжать, лампы закончили свою безумную пляску под потолком. Чудовищный гул на улице начал стихать, а град вновь превратился в обычный дождь. Покой в доме нарушался лишь перестуком капель по ставням. Но мгновение спустя – Гарольд как раз повернулся на бок в постели – тишину разорвал оглушительный хлопок: трещины добрались до самых недр утеса и дом начал от него отделяться.

Все шесть стальных тросов резко натянулись. Земля накренилась, и комнаты дома сразу же откликнулись:

картины на стенах перекосились, коробки с упакованными перед переездом вещами заскользили по половицам, и сам костяк постройки заскрипел, как ломающийся сухостой.

Следующий удар молнии сотряс остров, и тут же один из тросов, удерживающих строение, лопнул.

Ветер с моря задул с новой силой, гоня перед собой еще более мрачные, пропитанные водой тучи и молнии, и обрушил их на погруженный в темноту клочок суши. Это был тот же самый ураганный ветер, что начал дуть тридцать пять лет назад. Тогда он тоже принес с собой первые грозовые облака, за которыми скрылось солнце; потемнело и в старом доке, где молодой Гарольд вместе с сыном, ни на что не обращая внимания, продолжали строить свой корабль.

Последние пару часов Гарольд трудился над установкой поручней на палубе, а Дилан шкурил и полировал до блеска мачту, гордо возвышавшуюся в центре парусника.

В сгущавшемся мраке Дилан заметил со стороны кормы слабый желтый свет. Мальчик улыбнулся, осторожно подобрался к собранной мамой сумке, где по-прежнему лежал нетронутый обед, и достал пустую банку. В этот миг на плечо Гарольда упала капля. Он недовольно посмотрел на дырявый, как решето, потолок дока и увидел, как нахмурилось небо.

– Думаю, на сегодня достаточно, – обратился Гарольд к сыну и положил молоток на кучу досок.

– Уже пора? – посетовал мальчик. – Ведь еще совсем рано!

– У нас впереди еще много дней, дружок… Надвигается гроза, и мне вовсе не хочется, чтобы мы здесь застряли.

– Подумаешь, немножко побрызгает! И вообще, еще не стемнело, я не успел поймать светлячков, – отвечал сын, махнув пустой банкой в сторону кормы.

Гарольд перевел взгляд туда, куда показывал Дилан, и увидел желтоватое сияние светлячков, копошащихся среди досок. Он вздохнул и вновь озабоченно посмотрел на небо.

– Ладно, еще часок – и домой!

Лопнувший стальной трос кнутом хлестнул по деревянному фасаду, и земля под домом будто вздрогнула и сжалась, окончательно оторвавшись от сада и осев вниз больше чем на метр.

Оставшиеся тросы, натянувшись до отказа, все еще держались.

Метрах в тридцати под домом бушевали волны, раз за разом атакуя пористую, изъеденную солью и ветром скальную стену. Лопнули еще два троса.

Под утесом разверзлась гигантская трещина, и в нее с мягким шипящим звуком съехал целый фрагмент скалы. Его тут же поглотили волны, яростно лизавшие подножие обрыва.

Под очередным натиском ветра четвертый и пятый тросы оторвались в месте крепления, и огромные стальные заклепки полетели в воздух, словно запущенные гигантской рогаткой. Пол гостиной превратился в крутой склон, по нему заскользили диваны. Под весом мебели дом накренился еще сильнее, все горизонтали встали дыбом, превратившись в вертикали. Казалось, в этот миг мир застыл, как ледяная скульптура. Лишь слышен был стук дождя по разбитой черепице кровли и доскам фасада – тот же самый стук, с каким капал дождь на дырявую крышу старой верфи, где Гарольд с сыном работали в тот вечер. Черные грозовые тучи, зародившиеся много лет назад, окутали весь остров траурным покровом, а громовые раскаты неумолимо подходили все ближе и ближе.

– Надень, Дилан, – Гарольд протянул сыну старый желтый дождевик, размеров на десять больше, чем требовалось.

– А ты, папа?

– За меня не волнуйся, я привык к сырости.

Они бегом рванули к пристани; желтоватое сияние светлячков в банке помогало им находить дорогу. Дождь лил все сильнее, яростным ветром с моря лодку било о мостки и мотало из стороны в сторону, обдирая борта. Гарольд сначала помог забраться в лодку Дилану, почти утонувшему в своем огромном дождевике, затем отвязал канат, спустился к сынишке сам и, не теряя времени, схватился за весла.

По мере того как суденышко удалялось от бухты, дождь и мрак усиливались, словно стремясь поглотить их. Гарольд различал лишь желтоватый отсвет от банки на лице сына; он тяжело дышал и мечтал только о том, чтобы ему хватило сил как можно раньше добраться до берега. Грейпс продолжал без остановки грести в свинцово-черных волнах, бивших в борта лодки и кидавших ее из стороны в сторону. Гарольд прекрасно понимал, что расстояние до суши не слишком велико, но сейчас его уже одолели сомнения. Ему ни на метр не удавалось продвинуться в нужном направлении. Бухта со старой верфью казалась совсем далекой, но гавань Сан-Ремо лежала еще дальше.

И тогда он понял, что совершил роковую ошибку: омывавшее остров течение набрало силу и тащило их прочь от берега. В этом мраке их несло в открытое море. Тело Гарольда окоченело, и он с беспокойством посмотрел на сына. Казалось, Дилан вовсе не испугался. Ему уже доводилось плавать на лодке в непогоду. Кроме того, рядом с отцом ему никогда не было страшно. Гарольд же, напротив, начинал поддаваться панике. Он отложил одно весло, схватил швартовый конец и бросил его в ноги сыну.

– Держись за него изо всех сил! – Он старался перекричать вой шторма.

Дилан послушался и улыбнулся отцу в мерцающем сиянии светлячков. И тут волна ударила в корпус суденышка. Лодка опрокинулась, и свет исчез, поглощенный мраком. Именно в это мгновение горшок с гортензией выпал из рук Мэри-Роуз и разбился о плитки пола в маленькой квартире в Сан-Ремо. Она сразу же поняла, что случилось нечто ужасное.

Если бы кто-нибудь из обитателей Сан-Ремо вздумал встать с постели, разбуженный шумом грозы, и выглянул в окно, его взору представилось бы фантасмагорическое зрелище: трехэтажный дом семьи Грейпс накренился на тридцать градусов над обрывом и словно по волшебству застыл в таком положении.

Но вовсе не колдовство поддерживало дом в этом почти сверхъестественном равновесии, а последний из оставшихся закрепленными стальных тросов.

Глубокую тишину нарушал лишь клекот воды, бурными водопадами спадающей по скатам крыши.

Внутри дома, у обращенной к обрыву стены, кучами громоздились коробки, стулья и прочая мебель. Единственным предметом, остававшимся на месте, была массивная кровать, на которой по-прежнему спали Гарольд и Мэри-Роуз. Ничто не могло потревожить их забытья, вызванного сильнодействующими таблетками от бессонницы.

Гром вновь зарокотал над близлежащими холмами, земля вновь содрогнулась, и на этом завершилась небольшая передышка, вызванная обманчивым равновесием. Единственный трос, удерживающий дом от падения, завибрировал, а порыв ветра вывернул из земли электрический столб рядом с садом.

В этот момент лопнула одна из стальных жил, вплетенных в трос. Через мгновение за ней последовали остальные, разрываясь и расплетаясь, не в силах больше выдерживать колоссальный вес постройки.

Если бы этот наш предполагаемый сосед встал с кровати и выглянул в окно чуть раньше, наверняка он успел бы позвонить в полицию, и тут же примчались бы местные власти и вытащили бы Гарольда и Мэри-Роуз из постели. И тогда с полной уверенностью можно было бы утверждать, что жизнь супругов Грейпс продолжилась бы заранее намеченным курсом, а назревающие события обрели бы совершенно иной финал. Но этого не произошло.

Последний клочок земли, удерживавший дом, оторвался от утеса. Трос уже не мог сопротивляться чудовищной нагрузке и лопнул, а его концы взвились в воздух. Через мгновение дом сеньоров Грейпс вместе с фрагментом сада начал свободное падение в бурлящие морские волны. Последовал оглушительный удар, и все произошедшее скрыл ночной мрак, столь же непроглядный, как и тот, который окружил молодого Грейпса, когда его лодка перевернулась и он упал в воду.

Гарольд за несколько секунд сумел вынырнуть на поверхность; Дилана не было видно. Он наглотался воды, но, несмотря на это, изо всех сил пытался кричать, повсюду ища сына. Однако его окружала только непроницаемая тьма. Ему удалось ухватиться за упавшую с лодки доску, а вот от самого суденышка и от мальчика не было и следа.

– Дила-а-ан! Дила-а-ан!

Гарольд выпустил доску из рук и начал плавать кругами. Волны то поднимали, то опускали его, пытаясь утащить в свои ледяные объятия. Он вновь и вновь выкрикивал имя сына, но вокруг не было никого, и ни его голос, ни взгляд не могли проникнуть дальше бушующих волн. Гарольд нырял и нырял, конвульсивно дергая руками и ногами, в надежде под водой нащупать тело сына. Все было напрасно.

Повсюду царил мрак.

Гарольд едва дышал. Волны били ему в лицо, и постепенно соленая вода стала проникать в его усталые от крика легкие. Сознание его мутилось, он начал тонуть. Гарольд закрыл глаза и отдался на волю морской стихии, страстно желая оказаться рядом с сыном.

В тот миг, когда голова начала погружаться в воду, его ослепило желтое сияние. Прямо перед глазами на волнах качалась банка из-под варенья, полная светлячков, – погибая, они испускали последние искорки. Гарольд схватил банку и рванулся вверх. И тогда это желтое свечение, вспыхнув, оказалось фонарем рыбацкого судна. Чьи-то крепкие руки подхватили его и поставили на твердую палубу. Он начал снова выкрикивать имя сына, трясясь от холода и не выпуская из рук банку со светлячками, где постепенно меркло спасшее его сияние. Гарольд бился в рыданиях и пытался драться с рыбаками, которым пришлось держать его, чтобы он снова не кинулся в воду.

Было сделано все возможное, чтобы обнаружить мальчика, но безуспешно: его тела так никогда и не нашли.

В тот день погас свет, который вел по жизни супругов Грейпс. С того момента все, за что они боролись, потеряло смысл. Боль утраты повергла их в такую бездну мрака, что они сами начали тонуть. Все было похоронено в стенах этого дома, созданного из осколков мечты и фрагментов судна, так никогда и не увидевшего моря, – дома, который был создан из того единственного, что у них осталось от сына.

Рассвет

Сквозь щели в ставнях сочились лучи белесого солнечного света. Вокруг них роились сотни пылинок, невесомо оседая на осколках стекла, фарфора и обломках мебели, громоздившихся в озерце скопившейся на полу воды.

Солнечный луч вспыхнул на хрустальной ножке бокала, преломился сквозь ее грани и распахнулся разноцветным веером, окрасив воду вокруг и заплясав пестрыми отблесками в воздухе. Шальная пылинка влетела в эту радугу, но настойчивый ветерок постепенно увлекал ее дальше, во мрак. Все вокруг теряло очертания под пагубным покровом воды. Листы бумаги тонули, подобно донным рыбам находя укрытие среди скал из деревяшек и картона, а тысячи капель усеяли темными блестками поверхность предметов. Над всем этим хаосом медленно кружились хороводы пылинок.

Небольшой воздушный вихрь взметнул их, мягко обогнул острые зубцы сломанной балки и, как живой, запрыгал по лестнице.

Его бесплотное тело добралось до последней ступени и продолжило движение вверх, пока не достигло потолка. Здесь подхваченная им пылинка рикошетом отскочила вбок и замерла на холодном металле цепочки – некогда она служила подвесом для люстры, но сейчас разбитый плафон валялся на полу. Цепочка слабо покачивалась, но пылинке этого хватило, чтобы соскользнуть и невесомо опуститься на пол. Здесь ее увлек новый воздушный поток, потащив за собой в черный дверной проем.

По ту сторону порога царила непроглядная тьма. Ветерок внезапно ослабел, и пылинка почувствовала свободу. Она начала снижаться, пока не приземлилась на каком-то остром выступе, теплом и живом.

И в этот миг Мэри-Роуз чихнула.

Сеньора Грейпс открыла глаза, но не ощутила никакой разницы. Вся комната тонула в непроницаемой темноте. Голова кружилась, трудно было собраться с мыслями. Она вздохнула, но тут же подскочила от громкого стука. Мэри-Роуз протянула руку к выключателю ночника на тумбочке у кровати, но так и не смогла его нащупать. Она не представляла себе, который час, но ясно помнила, что будильник еще не звонил. Через секунду вновь раздался тот же шум. Вне всяких сомнений, стучали в парадную дверь.

– Гарольд, проснись…

Со стороны лестницы снова послышался грохот. Мэри-Роуз настойчиво потрясла Гарольда за плечо.

– В чем дело? – заворчал он, приподнимаясь в кровати.

– Похоже, мы проспали! Эти агенты по переезду уже внизу, молотят в дверь.

– Да что ты! Вроде будильник не звонил…

– Наверное, мы его не слышали. Таблетки, видно, слишком сильные!

Гарольд ощущал себя скованным, неуклюжим, настолько неловким, что даже не сумел включить фонарь, который оставил около кровати.

– Я точно помню, что положил его на тумбочку… – промолвил он, шаря вокруг себя в полной темноте.

Он опустил руку и нащупал пол рядом с постелью. Удивительно, но там валялась целая груда одежды.

Как и Мэри-Роуз, Гарольд чувствовал легкую неуверенность, словно застрял между сном и бодрствованием. Он продолжал водить рукой по полу и в какое-то мгновение наткнулся на нечто твердое.

– Ага, нашел! – воскликнул сеньор Грейпс, привставая на постели.

Снова послышались удары в дверь.

– Хватит! – крикнула Мэри-Роуз. – Давай зажги свет, надо спуститься, а то они своим грохотом обрушат дом раньше времени!

Гарольд нажал кнопку, и желтоватый луч фонарика осветил смятые простыни. Он развернул фонарь к двери, и перед ними во всей красе предстала реальность, до этого скрытая во мраке.

Мэри-Роуз попыталась что-то произнести, но слова не шли с языка. Супруги не могли поверить собственным глазам – в комнате все стояло вверх дном: тумбочки, ящики, вещи из комода, лампы, зеркало, картонные коробки… Все было раскидано, свалено кучами и наполовину погребено под слоем одежды. На месте оставались только кровать и стенной шкаф.

– Ничего не понимаю… – еле слышно пролепетала Мэри-Роуз.

В этот миг внимание Гарольда привлек необычный звук.

– Что это жужжит? – поинтересовался он.

Встав с постели, он обогнул груды вещей, валявшиеся вокруг, и направился в ту сторону, откуда доносился непрекращающийся тонкий свист.

– Быть того не может… – вымолвил Гарольд, наклоняясь, чтобы достать какой-то предмет из вороха одежды. – Смотри-ка, не подвел. Будильник показывает семь утра. Еще целых два часа до прихода чиновников.

– Тогда кто же так дубасит в дверь?

– Оставайся здесь, а я спущусь посмотреть.

– Ой, нет! Я пойду с тобой!

За порогом комнаты выяснилось, что коридор тоже погружен в беспроглядную темень. Луч фонарика выхватывал из мрака следы разрушения. Осколки стекла и щепки усеивали те участки пола, куда рухнули со стены картины. Пока они двигались в сторону слабого света, идущего из проема лестницы, удары в дверь становились все более настойчивыми.

Не дойдя нескольких ступеней до прихожей, Гарольд остановился. Что-то здесь было не так. В дверь никто не стучал. Створка была слегка приоткрыта и раскачивалась, хлопая по деревянному косяку.

Объяснения увиденному не находилось. Как и в спальне, маленький подзеркальный столик лежал опрокинутый в углу, в куче перевернутых картонных коробок, одежды и битых стекол. Однако, продолжая спуск, супруги заметили еще одну странность – весь пол прихожей был залит большими лужами.

Но внимание отвлек доносящийся из кухни шум.

– Кажется, там кто-то есть… – пробормотала МэриРоуз.

Сеньор Грейпс попытался высунуть голову из-за перил и хоть что-то рассмотреть сквозь темный коридор, но ничего не увидел, а зажигать фонарь ради того, чтобы удовлетворить любопытство, показалось слишком рискованным. Оставалось лишь одно:

– На счет три побежим к двери, ладно? Раз…

– С ума сошел? А если нас заметят?

– Два…

На кухне с жутким грохотом сверзилась на пол пара кастрюль.

– Три!

Гарольд схватил Мэри-Роуз за руку, уронил фонарик на последнюю ступеньку, и оба рванулись к главной двери. Она открылась с первой попытки. Не оборачиваясь, супруги выбежали из дома на террасу. Перед тремя ступенями, спускавшимися в сад, они еле-еле успели затормозить: перед ними расстилалось море.

Что будем делать?

Вцепившись в перила террасы и не отваживаясь даже вздохнуть, Гарольд и Мэри-Роуз остолбенело смотрели на окружавшую их морскую гладь. Их сад с гортензиями, засыпанная гравием дорога, утес, Сан-Ремо… Все исчезло. Перед ними лежало море, километры и километры воды, сливавшиеся на горизонте с акварельносеребристым рассветом.

– Что… случилось? – заикаясь, вымолвила МэриРоуз.

Гарольд смотрел на нее, не находя слов. Лицо его побледнело, а вытаращенные глаза были полны ужаса и непонимания. Все вокруг представлялось лишенным смысла, разум изо всех сил сопротивлялся увиденному. Но ощущения казались более чем реальными: морской бриз наполнял легкие, зарождающийся солнечный свет согревал щеки, а под ногами колыхался деревянный настил.

– Этого не может быть… – прошептала Мэри-Роуз, делая шаг назад.

Каждый вздох ей давался с трудом, казалось, все тело протестует против этой новой реальности.

– Наверное, я еще сплю. Или окончательно сошла с ума…

– Нет, Рози, мы не спим. И не сошли с ума.

– Ну и как тогда все это понимать? – Она махнула рукой в сторону горизонта. – Как, по-твоему, мы здесь очутились?

Гарольд присмотрелся к плещущимся около крыльца мелким волнам и прикинул, что от скалы осталось не более полуметра суши, покрытой лужами и зелеными ошметками газона.

– Утес… – заговорил Гарольд.

– Что утес?

– Утес рухнул. А мы вместе с ним, Рози.

– Наверняка есть другое объяснение. Такого бы никто не пережил.

Гарольд бросил взгляд на три ступени, некогда соединявшие террасу дома с садом. Ступив на первую из них, он почувствовал, как дерево заскрипело под его ногами.

– Что ты делаешь?! – завопила Мэри-Роуз.

Гарольд сделал еще один шаг и вновь посмотрел на то, что осталось от сада. При мысли о невероятной глубине, лежащей буквально в полуметре от них, он вздрогнул. Одна часть рассудка велела ему немедленно возвращаться назад, на крыльцо, к жене. Не испытывая ни малейшей уверенности в том, что он делает и выдержит ли его оставшийся кусок скалы, он все же шагнул вперед и ступил на землю.

– Гарольд, ради Бога! Это же так опасно! Ты упадешь! – в страхе кричала Мэри-Роуз.

Гарольд обернулся к ней и подбодрил взглядом.

– Не бойся!

– Я и не боюсь!

– Боишься.

– Ладно, боюсь. Что мне еще остается? – ответила она, оглядываясь вокруг и театрально всплеснув руками.

– Если мы хотим найти ответы, то придется поискать их, – ответил муж, протягивая ей ладонь.

Мэри-Роуз уцепилась за нее и, шагнув на землю, на миг прикрыла глаза. Ей казалось, что в любую секунду камень просядет под их весом и они окажутся в воде. Но этого не случилось.

Гарольд мелкими шажками двигался вдоль края скользкой, покрытой илом скалы. Мэри-Роуз следовала за ним, прилагая все усилия, чтобы не споткнуться, но то и дело с опаской поглядывала в бездонную морскую синеву – вода плескалась в нескольких сантиметрах от их ног.

Дойдя до конца фасада, Гарольд заглянул за угол и с удивлением обнаружил, что с этой стороны скала расширялась. Мэри-Роуз слегка расслабилась и перестала с такой силой цепляться за руку мужа.

По всей земле валялись желтые доски облицовки и обломки кровли. Гарольд посмотрел наверх и увидел, что лопнувший посередине стальной трос все еще свисает с крыши, покачиваясь на морском ветру. Волосы на его голове зашевелились, когда он представил себе, какую чудовищную нагрузку принял на себя этот трос, чтобы порваться, как обычная бечевка. Супруги осторожно продвигались дальше, обогнув второй трос – тот одним концом по-прежнему крепился к крыше, а другим уходил в морские глубины.

На следующем углу, перед задним крыльцом, полоска суши опять расширялась. Но, как и раньше, перед ними во все стороны простиралась водная гладь – не было видно ни острова, ни береговой линии. Одно лишь море.

Обогнув последний угол, Гарольд застыл на месте. Около этой стены сохранился весьма приличный кусок земли, единственное место, еще хоть как-то напоминавшее о былом великолепии сада: катастрофу пережили несколько бесплодных виноградных лоз и пара-тройка поникших гортензий.

Мэри-Роуз выпустила руку мужа и подошла к гортензиям. Она убрала обломки черепицы, придавившие несколько соцветий, хотя и понимала, что вряд ли можно помочь кустам, когда вся почва пропитана морской солью.

– Как дом смог выдержать падение с такой высоты? – спросила Мэри-Роуз, выпрямляясь. – И как вышло, что мы еще живы?

Гарольд подошел к краю суши и попытался оценить глубину, на которую скала погрузилась в море.

– На самом деле меня беспокоит вовсе не это… – пробормотал Грейпс.

– А что же?

– Разве непонятно? – Он наклонился и провел пальцами по камню. – Наш дом может плавать – как это возможно?

В этот миг прямо перед ним из воды поднялся огромный пузырь воздуха и пены. Дом содрогнулся, словно опять оказался висящим над обрывом. Гарольд стоял у самой кромки воды и потерял равновесие. Он едва не упал, но успел ухватиться за край скалы. Острый скол камня рассек ему левую руку, тело пронзила резкая боль. Из раны тут же начала хлестать кровь, стекая в воду и делая ее алой.

Мэри-Роуз поспешила к мужу и обняла его.

– Ты ранен! – воскликнула она, увидев кровь.

– Да ерунда, царапина.

– Вовсе не царапина, – возразила Мэри-Роуз, рассматривая его руку.

Гарольд чувствовал, как отдается в глубоком разрезе прямо посередине ладони каждое биение сердца; кровь начала стекать по запястью и оставила пятна на пижаме Мэри-Роуз.

– Сожми ладонь покрепче, надо идти в дом и обработать рану.

Супруги добрели до последнего угла и вновь оказались у главного крыльца. Едва они начали подниматься по ступенькам, как дом опять задрожал. Вокруг клочка суши забулькали пенные пузыри, вода словно вскипела.

Гарольда одолели мрачные предчувствия.

– Надо спуститься в подвал! – воскликнул он.

– Сначала нужно остановить кровотечение.

– Не уверен, что у нас есть на это время, Рози!

Гарольд распахнул дверь, и они вошли в темный дом. Здоровой рукой он подхватил с пола фонарь и стал пробираться к полуоткрытой двери подвала сквозь лужи и завалы коробок, мебели и битого стекла. Мэри-Роуз поспешила за ним, отобрала фонарь и зажгла его. Гарольд толкнул створку, и они начали спускаться.

Слабый свет, идущий от входной двери, еще достигал первых ступенек ведущей в подвал лестницы. Они были мокрыми и скользкими, а снизу потянуло солью, будто на морском берегу.

На середине лестницы им пришлось остановиться. К своему ужасу они обнаружили, что стоят по щиколотку в воде, – до этого уровня в подвале плескалось море.

– Мы тонем? – дрожащим голосом спросила МэриРоуз.

– Похоже, что да.

Потоп

Книги, обломки мебели, коробки с упакованными в них вещами, какие-то бытовые приборы… Сотни предметов, загромождавших подвал, сейчас вольготно плавали по темно-зеленой воде, поднявшейся до середины стены.

– Надо найти пробоину, откуда поступает вода, – произнес Гарольд.

Он тут же забрал фонарь из рук Мэри-Роуз и начал осматривать угрюмую поверхность воды в поисках какого-нибудь завихрения или водоворота, указывающего на течь.

– Столько всего плавает, что ничего не видно… Надо очистить пространство.

Гарольд спустился на пару ступеней и оказался по колено в воде. Острая боль пронзила ладонь, когда на рану попала соленая жидкость. Стиснув зубы, Грейпс со свистом втянул воздух; нельзя было терять ни минуты. Вытянув руку, он стал хватать все, до чего мог дотянуться: доски, пустые банки из-под краски, размокшие картонные коробки, листы бумаги с расплывающимися чернилами… Каждый предмет Гарольд передавал жене, а она бегом поднималась по лестнице и сваливала их на полу в прихожей.

По мере того как освобождалась поверхность вблизи от входа, Гарольд углублялся все дальше и, наконец, спустился по трем последним ступеням на дно подвала. Когда ледяная жижа достигла талии, у него перехватило дыхание. Он постоял пару секунд, приходя в себя, но тут же побрел дальше по новоявленному бассейну, спотыкаясь о затонувшие обломки.

В конце концов поверхность воды очистилась; промокнув до нитки, Гарольд пустился в обратный путь, неся последний предмет – маленький пустой винный бочонок.

Не успел он подняться на первую ступеньку, как дом содрогнулся от очередного толчка. Вода вокруг Гарольда забурлила и начала неумолимо стаскивать его вниз, а по всему подвалу всплывали и лопались огромные пузыри.

– Дай мне руку, быстрее! – закричала Мэри-Роуз, торопливо спускаясь в воду.

Бочонок выскользнул из пальцев Гарольда и, увлекаемый пенным течением, стал быстро удаляться по водоему, в который превратился подвал.

Промокшие насквозь супруги изо всех сил цеплялись за перила, с трудом преодолевая ступеньку за ступенькой. Сейчас их отделяло от воды пять ступеней, затем уже шесть, семь… Но вода неуклонно прибывала, грозя полностью затопить подвал. Однако внезапно толчки прекратились, пузыри исчезли и течь остановилась.

Все тело Мэри-Роуз сотрясала крупная дрожь, то ли из-за мокрой одежды, то ли от ужаса перед потопом. Гарольд же, казалось, не чувствовал холода; он взглянул на свою ладонь – кровь так и не остановилась. Здоровой рукой он крепко зажал рану и постарался сосредоточиться на самом важном: остановить прибывающую воду.

– Нельзя терять ни минуты, – промолвил Гарольд, вновь спускаясь на одну ступеньку, но внезапно замер на месте.

При свете фонарика он начал разглядывать винный бочонок, который некоторое время назад выскользнул у него из рук, а теперь плавал где-то в центре подвала. Вода к этому времени успокоилась; гладкую поверхность нарушала лишь легкая качка. Но именно это движение потихоньку, словно невидимой силой, подталкивало вперед деревянную посудину.

– Ты видишь?! – завопил сеньор Грейпс, указывая на медленно приближающийся бочонок.

– Что это я должна тут увидеть? – поинтересовалась Мэри-Роуз, не сводя глаз с бочонка.

– Смотри, значит, тут есть течение, раз он плывет к нам. Следовательно, вода поступает с противоположной стороны. – Гарольд провел примерную траекторию лучом фонаря и заключил: – Выходит, течь за стиральной машиной.

Вместе они спустились вниз, погрузились в воду по грудь и, преодолевая встречное сопротивление, добрались до угла, где стоял комплект из стиральной машины и сушилки. Гарольд взялся за один край, Мэри-Роуз – за другой.

– Толкаем на счет три, ладно? – произнес Гарольд.

Мэри-Роуз кивнула, опустив руки в воду и цепляясь сведенными от холода пальцами за стенку машинки.

– Раз… два… три!

Изо всех сил они толкнули агрегат вперед, но сдвинуть его удалось лишь на пару сантиметров.

– Еще раз! – приказал Гарольд.

Они опять напряглись и толкнули блок из стиральной и сушильной машин, на этот раз сумев немного отодвинуть его от стены. Слабые мышцы Мэри-Роуз горели огнем, она уже не ощущала холода.

– Еще чуть-чуть!

Гарольд уперся ногой в стену, и с последним рывком злосчастные машинки наконец-то сдвинулись с места.

Даже не дав себе времени восстановить дыхание, Гарольд проскользнул в образовавшуюся щель и наклонился, чтобы на ощупь исследовать стенку. Над водой виднелась лишь его голова. Но сколько он ни искал, ему не удавалось найти ничего необычного.

Светя фонариком, Мэри-Роуз невольно следила за бурлением воды, которая медленно, но неуклонно продолжала подниматься.

– Придется нырять, – произнес сеньор Грейпс.

Он набрал в грудь воздуха и скрылся из виду. МэриРоуз подошла поближе, сконцентрировав луч фонаря в том месте, куда погрузился Гарольд, но свет едва-едва, лишь на пару сантиметров, проникал под толщу воды.

На поверхность поднимались струйки маленьких пузырьков; Мэри-Роуз беспокойно вглядывалась в размытый силуэт мужа, едва различимый под взбаламученной водой.

Почти ничего не видя, Гарольд исследовал покрытый обломками утвари пол, а затем перешел туда, где половицы соединялись со стеной. И в этот момент он ощутил на лице приток ледяной морской воды. Вытянутой рукой он нащупал отверстие над плинтусом – круглую дыру, куда поместились целых четыре пальца. Пока он изучал размер пробоины, от хрупкой скальной породы отломилось несколько камешков, которые тут же всплыли наверх, подхваченные течением.

Легкие Гарольда пекло как огнем, и он вынырнул, чтобы глотнуть воздуха.

– Нашел что-нибудь? – спросила Мэри-Роуз.

– Похоже, что да, – задыхаясь, ответил Грейпс. – Прямо над плинтусом есть течь, пока не слишком большая, но вроде бы она расширяется.

Мэри-Роуз стало дурно. В свете фонарика она с ужасом обнаружила, что вода поднялась еще на одну ступень.

– Слушай, не хочу тебя пугать, но вода прибывает…

– Мы должны любой ценой заткнуть пробоину.

Прежде всего они сняли закрывающие иллюминаторы доски. Свет, заливший подвал, позволил оценить истинный масштаб потопа.

Не теряя времени, они начали лихорадочно шарить в воде в поисках ящика с инструментами, и Мэри-Роуз удалось обнаружить его под разорванной занавеской, некогда закрывавшей кладовку.

Гарольд насыпал в карман горсть гвоздей, вручил жене молоток, прихватил снятые с окон доски и направился к стене.

– Когда буду внизу, подай мне молоток.

Мэри-Роуз не успела и слова сказать, как Гарольд нырнул.

Снова ощупав стену, он нашел дыру. Несколько камушков оцарапали ему щеку. Он схватил доску, прижал ее к пробоине и достал гвоздь из кармана. Через мгновение он увидел руку жены – она протягивала ему молоток. Приняв инструмент, Гарольд попытался ударить по шляпке гвоздя.

За всю жизнь ему пришлось приколотить не одну тысячу досок, но делать это под водой не доводилось ни разу. Молоток казался неподъемным, бессильные удары едва достигали цели, отдаваясь звоном в голове. В легких почти не оставалось кислорода, и он выскочил на поверхность. Доска тут же отвалилась.

– Скажи, чем тебе помочь? – взмолилась МэриРоуз.

– Постарайся ногой прижать доску к стене.

Он вновь нырнул с доской и молотком, на этот раз ему не составило труда найти дыру. Мэри-Роуз опустила ногу в воду и с силой прижала к стене доску, а Гарольд успел ее приладить и тут же, без промедления, начал забивать в нее гвоздь.

На этот раз стальное острие прошло сквозь дерево и встретило сопротивление: гвоздь дошел до скалы. Гарольд всплыл, чтобы набрать воздуха, и снова нырнул. Он яростно колотил молотком; когда оставалась лишь пара ударов, чтобы загнать гвоздь, дерево начало вибрировать, а по краям заплаты вскипели фонтаны пузырей, словно пар из-под крышки кастрюли. Доска оторвалась и уплыла, по пути оцарапав неструганным краем лицо Гарольда. Ему пришлось опять подняться на поверхность.

– Я давила изо всех сил, но все напрасно! – огорченно пожаловалась Мэри-Роуз.

Под их ногами фундамент ходил ходуном. Вода лилась уже потоком, вокруг кружилась тысяча обломков, нещадно толкая и задевая супругов. Тонкая струйка потекла с потолка. Они взглянули вверх и обнаружили, что снаружи вода поднялась уже до середины иллюминаторов.

– Нас поджимает время! – вскричал Гарольд, снова нырнул, и жена потеряла его из виду.

Гарольд опять приладил доску, но молоток в другой руке мешал ему удерживать заплату в нужном положении. Мелкие камешки скользили по лицу, уши заложило от назойливого бурления пузырей. Внезапно рядом с ним появился какой-то силуэт, и в тот же миг доска встала на место. Это Мэри-Роуз тоже нырнула вниз и теперь изо всех сил прижимала доску к стене.

Гарольд полез в карман за гвоздями, но их там не оказалось. В отчаянии он начал шарить по полу, даже не заметив, что в раненую ладонь вонзился кусок стекла.

Мэри-Роуз, напрягая все мышцы, упиралась в пол, чтобы удержать доску, но ей уже не хватало воздуха.

Гарольд почти потерял надежду, как вдруг нащупал на полу горку гвоздей. Подняв их, он схватил молоток и из последних сил начал колотить по шляпкам. Уши заложило от оглушительного бульканья пузырей, так что ударов молотка он не слышал. В лицо полетела еще горстка камешков.

Наконец Гарольду удалось надежно забить стальной гвоздь. Отложив молоток, он тронул жену за плечо, показывая, чтобы она выплывала наверх.

Подъем занял чуть больше времени, чем раньше, а когда они всплыли, то головой стукнулись о стропила потолка.

Им даже не потребовалось никаких слов. Прежде чем снова нырнуть, супруги обменялись долгим взглядом, будто предчувствуя, что этот раз – последний.

Набрав полную грудь воздуха, они опустились под воду. Пузырьки и камешки еще продолжали просачиваться через незакрепленный край доски. Мэри-Роуз снова прижала заплату, а Гарольд взял молоток и начал один за другим забивать гвозди, которые на сей раз держал в руке осторожно, как драгоценные золотые слитки. Мало-помалу стальные острия плотно вошли в скалу и пузыри исчезли.

Гарольд и Мэри-Роуз поднялись на поверхность и улыбнулись друг другу. К лестнице уже пришлось плыть. Дом скрипел, словно страдая от боли. Супруги Грейпс добрались до двери, поднялись по последним трем оставшимся сухими ступеням и только тогда перевели дух.

Другие голоса

Супруги Грейпс уже несколько часов вычерпывали воду из затопленного подвала. Это походило на попытки осушить море при помощи наперстка. Они даже не тратили силы на разговоры, пока не заметили, что уровень затопления потихоньку снижается – сантиметр за сантиметром, ступенька за ступенькой. Уходила вода, вместе с ней уходил и свет; утро перешло в день, день в вечер, и вот уже незаметно подкралась ночная тьма.

– Думаю, на сегодня достаточно, – еле слышным голосом вымолвил Гарольд.

Мэри-Роуз застыла с тазиком в руках, глядя на черную воду. Половина подвала еще была затоплена, но положение уже не казалось столь безнадежно отчаянным. Можно было предположить, что если дом оставался на плаву с целиком залитым подвалом, то теперь, когда его вес уменьшился, он продержится и дальше. Мэри-Роуз бросила взгляд на мужа, и, не обменявшись ни словом, супруги начали подниматься по лестнице. Каждый шаг резью отзывался в мышцах ног, рук и спины, напоминал о бессчетном количестве рейсов, когда они носились вверх-вниз с полными тазами. Тяжелее всего МэриРоуз дался проклятый ушат: пока она его таскала, у нее как никогда в жизни разболелись почки. Гарольд тоже вымотался, но усталость не шла ни в какое сравнение с болью в руке, горевшей огнем от соли, кристаллизовавшейся в ране.

Поднявшись в прихожую, супруги остановились: непонятно, куда идти, и совсем непонятно, что делать дальше. Знакомые предметы обстановки сдвинулись с места и казались неузнаваемыми, катастрофа на всем оставила свой отпечаток. До этого момента Грейпсы не сознавали, до какой степени пострадал их дом.

С промокшими ногами, при свете фонарика они побрели вперед, в надежде найти свободный уголок и, наконец, отдохнуть. В гостиной высились горы сломанных стульев, картонных коробок, книг и штор, изодранных в клочья осколками стекла. Уже не было сил, чтобы отодвинуть буфет, подмявший под себя столь вожделенный диван.

В столовой положение дел тоже не внушало особого оптимизма: стеклянная горка вдребезги разбилась, впечатавшись в стену; под щепками и осколками громоздились стулья, правда ни у одного не уцелели ножки. Так что супругам не оставалось ничего иного, как из последних сил потащиться на кухню.

Посреди груды битой посуды, луж воды, искореженной мебели и электроприборов Мэри-Роуз удалось обнаружить исправную табуретку, которой она обычно пользовалась, чтобы добраться до верхних полок. Она наконец выпустила из рук тазик и тяжело рухнула на сиденье. Гарольд тоже бросил свое ведерко и пошел дальше, светя себе фонариком. Борясь с подступающим отчаянием, он принялся копаться в хламе, чтобы найти хоть какое-нибудь питье, и нашарил графин – правда, воды там оставалось совсем на донышке. Рядом с МэриРоуз обнаружилась старая радиола. Гарольд разгреб мусор, уселся на нее и поставил фонарь на пол. Узкий луч уперся в потолок, и в помещении стало немного светлее. Слышался лишь легкий шум прибоя; деревянная обшивка дома поскрипывала в такт набегающим волнам.

– Бери, – Гарольд протянул графин жене.

Мэри-Роуз с трудом удержала графин. Оценив ничтожное количество воды, она лишь пригубила, чтобы смочить пересохший рот, и вернула остаток Гарольду, который осушил сосуд до самого донышка.

– Завтра спущусь в подвал и наберу воды из бака, – пообещал он.

Мэри-Роуз лишь кивнула, слова давались ей с трудом. Гарольд тяжело вздохнул. До этого момента он даже не замечал, насколько они вымотались, как измождены их лица и в каком плачевном состоянии находится жилище. Прическа Мэри-Роуз напоминала воронье гнездо, а мокрая пижама была заляпана пятнами крови из раны Гарольда.

Грейпс отставил пустой графин, но тут его внимание привлекло нечто необычное. На дне одного из тазов еще плескалось немного воды из подвала, а на ее поверхности что-то плавало. Гарольд поставил тазик на колени, и в этот миг его полумертвое от усталости сердце лихорадочно забилось.

– Не может быть… – пробормотал он про себя.

– В чем дело? – забеспокоилась Мэри-Роуз.

– Думаю, я понял, почему мы не утонули… – отвечал Гарольд.

Мэри-Роуз скептически посмотрела на мужа и перевела взгляд на тазик, который с таким удивлением изучал Гарольд. Там оставалось некоторое количество воды и несколько камешков, отлетевших от стены утеса. Как она ни старалась, ей не удавалось найти смысла в словах мужа.

– Тут ведь только вода да камни…

– В этом-то все и дело, – он пристально смотрел на жену. – Ты знаешь что-нибудь о происхождении острова Брент?

От этого вопроса Мэри-Роуз окончательно впала в растерянность. Она слишком устала, чтобы играть в загадки.

– Это как-то связано с плавучестью дома? – с легким раздражением поинтересовалась она.

– Это вообще все объясняет! Во всяком случае, мне так кажется. – Гарольд сделал паузу и продолжил: – Брент – это остров вулканического происхождения. Холм в его центре – потухший вулкан, а наш утес образовался в результате накопления множества слоев раскаленной лавы, которая впоследствии застывала и разрушалась эрозией.

– Ну да, это всем известно, поэтому всегда и считалось, что почва Сан-Ремо такая плодородная.

– Но помимо плодородности, – произнес Грейпс, вынимая камешки из воды, – вулканическая порода способна удерживать внутри пузырьки воздуха, как в капсуле, что придает ей значительно более интересное свойство…

Он наклонил тазик так, чтобы вся вода стекла на один край, и бросил в нее камешки.

– Они не тонут! – воскликнула Мэри-Роуз, с удивлением наблюдая, как камешки гордо плывут по миниатюрному морю.

– Именно так!

– То есть ты хочешь сказать, что скала, в которую сейчас врос наш подвал, поддерживает дом и не дает ему утонуть? В смысле, что мы можем держаться на воде, как пробка?

Гарольд с улыбкой кивнул. Слава богу, он начал хоть что-то понимать из невероятных событий сегодняшнего дня.

– Но вес… – заговорила Мэри-Роуз.

– Необычайная волна жары, – прервал ее чей-то голос.

– Что ты сказал? – переспросила сеньора Грейпс.

Гарольд вскочил на ноги, уронив тазик; вода вылилась, а камешки разлетелись по полу. Он наклонился к радиоле, на которой до этого сидел, и прижал ухо к динамику. Четкий писк сигнала заставил его вздрогнуть.

– Я думал, она не работает… – промолвил Гарольд.

– Ну да, она же сломана, – уточнила жена.

В лихорадочном нетерпении Гарольд крутил ручку настройки, чтобы поймать сигнал.

– …после бури местные власти утверждают, что… шшш… тсс… шшш… – голос снова умолк.

– Крути ручку, быстрее! – воскликнула Мэри-Роуз.

Она тоже вскочила с места и опустилась рядом с мужем, припав к динамику и боясь пропустить хоть слово на фоне монотонного писка пустого сигнала.

– Шшш… два человека по-прежнему считаются пропавшими… тссс…

– Вот, вот! – завопила Мэри-Роуз.

– Шшш… надежда обнаружить… тсс… скорее всего… шшш… тсс…

Гарольд снова начал крутить ручку, пытаясь поймать нужную частоту, но безуспешно – на всех диапазонах слышался только резкий свист.

– По-моему, они говорили про нас, – сообщил Гарольд. – Нас ищут!

– Значит, мы вернемся в Сан-Ремо? – взволновалась Мэри-Роуз.

Гарольд улыбнулся; через секунду в хаосе помех снова появился звук. На этот раз играла музыка. Вначале как еле различимый фон, она постепенно приближалась, будто издалека, вскоре сигнал окреп, и мелодия скрипок и барабанов наполнила кухню.

– «Голубой Дунай» Штрауса, – ностальгически промолвил Гарольд.

Захваченные музыкой, они смотрели на радио как на чудо, словно изгнав память о чудовищных событиях сегодняшнего дня: можно было поверить, что ничего не случилось и они по-прежнему живут своей спокойной и надежной жизнью на острове. Но вот вальс закончился и зазвучал мягкий женский голос. Он был отчетливым, но почему-то, в отличие от других услышанных супругами голосов, понять его было невозможно.

– На каком языке она говорит? – растерянно спросила Мэри-Роуз.

Гарольд сосредоточенно старался разобрать слова, но ни одного не узнавал. Его измученный разум кипел от тысяч новых вопросов, остававшихся без ответа, но тут на фоне голоса зазвучала новая мелодия.

– Ведь не может быть, чтобы нас занесло так далеко? – прошептала Мэри-Роуз.

Улыбка сползла с губ Гарольда, лицо исказилось страхом и непониманием.

– Если бы мы были на корабле, то к этому времени успели бы изрядно отплыть от острова, – заговорил он отрешенно, погрузившись в раздумья. – Но сейчас… У дома ведь нет ни мотора, ни парусов…

– А вдруг мы уже так далеко, что нас перестали искать?

– Быть того не может! Алькальд наверняка задействовал план по спасению, это вопрос времени, скоро какое-нибудь судно заметит наш дрейфующий дом.

– Послушай… – голос Мэри-Роуз прозвучал еле слышно. – Думаешь, кто-нибудь способен предположить, что мы остались живы после падения с утеса? И даже если так, кто в здравом уме и твердой памяти поверит, что мы плывем по волнам на борту собственного дома?

В этот самый момент старый транзистор издал сильный треск и неразборчивый голос затих. Гарольд вновь принялся крутить настройки, нажимал на все кнопки, даже стукнул пару раз по приемнику, но все тщетно. Радио безнадежно молчало. Ни слабое звяканье посуды, ни потрескивание досок, ни мягкий шум моря не могли заполнить пустоту, звенящую в каждом уголке дома. Этот звук был слишком хорошо знаком супругам Грейпс, он сопровождал их уже долгие годы; с течением времени он ослаб, но всегда присутствовал рядом. Теперь он вновь обрел силу и оглушительно гремел в голове, отдаваясь во всем теле и перекрывая любую музыку: голос одиночества.

– Никто… – прошептал Гарольд.

По воле волн

Несмотря на чудовищную усталость, в эту ночь супруги Грейпс почти не спали. Они впали в какое-то забытье, то просыпаясь, то возвращаясь в странный сон, где они путешествовали на борту дома, который умел плавать, и были они одни-одинешеньки в открытом море, отдавшись на волю волн. Но любого скрипа досок, или более резкого толчка, или дребезжания стекла было довольно, чтобы выдернуть их из чуткой дремоты. Раз за разом открывая глаза в кромешном мраке комнаты, они поддавались тоскливой мысли, что уже не в состоянии отличить действительность от вымысла. Однако их кости ныли, их мучили жажда и голод, а в голове продолжала звучать недавняя музыка, и тут же приходило осознание того, что некая часть их сна определенно происходит в реальной жизни.

Когда комната порозовела от первых рассветных лучей, супруги перестали притворяться спящими и окончательно проснулись. Гарольду с трудом удалось распрямиться.

– Схожу в подвал, надо набрать воды в графин.

Мэри-Роуз вдруг заметила, что там, где спал Гарольд, вся простыня запачкана пятнами засохшей крови.

– А как твоя рука, дорогой?

Сам Гарольд уже успел забыть о ране, все его тело так онемело от боли, что резь в ладони почти не досаждала ему. Мэри-Роуз передвинулась на другую сторону кровати и ласково взяла его за руку.

– Что-то мне не нравится цвет кожи вокруг пореза, – промолвила она, рассматривая рану.

– Пустяки, скоро заживет.

– Не строй из себя героя, дорогой, – сказала жена, наконец выбираясь из постели. – Пойду поищу коробку с аптечкой.

Мэри-Роуз отправилась в ванную, а Гарольд под шумок ускользнул из комнаты и пошел за питьевой водой.

Спустившись в подвал, он отважно вступил в ледяную жижу, до сих пор заполнявшую помещение примерно до половины. Ему удалось без помех добраться до бака и повернуть кран; вначале вода с силой ударила в дно графина, но тут же в трубе что-то забулькало. Затем струя стала прерываться залпом пузырей и шипящего воздуха. Гарольд с тревогой бросил взгляд на бак и понял, что он почти пуст. Через пару секунд струя превратилась в тоненькую ниточку и с мрачным всхлипом выдала последнюю каплю живительной влаги. Весь запас питьевой воды закончился. Гарольд медленно перекрыл кран и посмотрел на графин: он наполнился едва лишь до середины. И тогда Грейпс, ступая с предельной осторожностью, начал подниматься по лестнице.

Мэри-Роуз, не сумев найти аптечку в коробках, находившихся в комнате, отправилась на кухню. Через окна в помещение проникал неяркий дымчатый свет, и в его слабых лучах стало возможно оценить масштаб бедствия: из мебели на своих местах оставались лишь столешницы и верхние шкафчики, все остальное валялось на полу в виде куч битого фарфора и стекла, земли, сломанных столовых приборов, взорвавшихся консервных банок и обломков мебели, изрядно пропитанных морской водой. В центре кухни по-прежнему стояли радиола и табуретка, где они сидели прошлой ночью. Мэри-Роуз принялась искать запропастившуюся аптечку в грудах хлама и расползшихся коробок, но ее усилия не увенчались успехом.

Она добралась до холодильника – тот лежал на боку, придавив увядшие шары гортензий, – и открыла дверцу. В тот же миг ей в нос ударил весьма странный запах.

Остатки вчерашнего рыбного супа из хека смешались с соусами, битыми яйцами и землей из цветочных горшков, а заодно и обвалялись в невиданном кляре из осколков стекла, фарфора и щепок.

Мэри-Роуз извлекла из груды хлама миску, куда начала складывать то немногое, что можно было употребить в пищу без риска отравиться или поранить себе горло. Банка варенья, консервированные помидоры и нераспечатанный пакет хамона – такова была ее скудная добыча. Именно в этот момент в кухню зашел Гарольд с неполным графином воды и подошел к жене.

– И это все? – удивился он при виде жалкой кучки съестного.

Мэри-Роуз с надеждой заглянула в морозилку, но растаявшие овощи и рыба слиплись в один омерзительный бурый ком, обильно уснащенный еще бóльшим количеством земли, битого стекла и морской воды.

– Да, это все, – вынуждена была признать МэриРоуз.

Затем она схватила валявшийся под ногами пластиковый пакет, покидала в него испорченную еду и с силой затянула завязки.

– Может, нам удастся найти еще что-нибудь в кладовке? – воодушевился сеньор Грейпс.

– Вряд ли, ведь вчера был наш последний день дома…

В этот миг Мэри-Роуз разглядела графин, который Гарольд прижимал к себе здоровой рукой, и поинтересовалась:

– А почему ты налил только половину?

– Увы, воды больше нет…

– Но ведь бак был полный!

– Я тоже так думал, но подозреваю, что к потопу в подвале примешалась и пресная вода.

Мэри-Роуз стало мутить. Омерзительная вонь испорченной пищи не давала дышать. Гарольд взял ее под руку и вывел на террасу. Чистый воздух открытого моря мигом развеял отвратительный запах, казалось, уже въевшийся в ноздри.

Мэри-Роуз по-прежнему держала в руках кулек с отходами. Неверным шагом она преодолела три ведущие вниз ступеньки крыльца и заглянула за узкий скалистый край. Вокруг простиралась окрашенная алой зарей морская гладь, и на миг ей показалось, будто в глубинах происходит какая-то активная жизнь. Но весь этот нижний мир был настолько темен и непонятен, что Мэри-Роуз не могла доверять своим впечатлениям.

Она раскрыла пакет; несмотря на удушающий смрад, есть все же хотелось. Ей было жалко выкидывать скудные остатки еды, хотя, очевидно, ничего из этих отходов в пищу не годилось. Невозможно было поверить, что после стольких лет, проведенных с набитой запасами кладовкой и полным воды резервуаром, супруги вдруг столкнутся с подобной ситуацией. Бросив последний взгляд на пакет, она аккуратно высыпала его содержимое в воду.

Объедки мягко плюхнулись на матовую поверхность и тут же исчезли без следа. За ними последовал последний кусок рыбы. Из пакета пролилась тонкая струйка коричневой жижи, запачкав носки туфель сеньоры Грейпс.

– Что же нам делать, Гарольд? – спросила она, наблюдая, как на волнах все шире расплывается жирное пятно.

Гарольд встал рядом с ней и посмотрел на далекую линию горизонта; постепенно небо светлело, избавляясь от багрянца зари.

– Рано или поздно мимо пройдет какой-нибудь корабль и заметит нас.

Мэри-Роуз изо всех сил старалась найти в глазах мужа хоть каплю уверенности, но ее не было не только в его взгляде, но даже и в самом голосе, которым он произносил обнадеживающие слова. Мэри-Роуз глубоко вздохнула.

– Рано или поздно? – повторила она слова мужа прерывающимся голосом. – А если за нами никто не приплывет? Я вот не думаю, что у нас много времени. Воды и еды нам хватит едва лишь на пару дней!

Гарольд набрал в грудь воздуха.

– К счастью, мы в море.

– Намекаешь, что можно ловить рыбу? – пристально взглянула на него жена.

– А у тебя есть другие идеи?

– Уж не обижайся, но, по-моему, рыбалка – не самая сильная твоя сторона.

– А что ты предлагаешь, подохнуть с голоду? – вскинулся на нее Грейпс.

Мэри-Роуз с гордым видом поднялась на крыльцо и села на верхнюю ступеньку. Вновь волна тошнотворного запаха от прогнившей пищи ударила ей в ноздри, и она поняла, что пахнет от ее собственной обуви.

– Мы должны хотя бы попытаться, Рози… – промолвил Гарольд, усаживаясь рядом с ней.

– Но даже если мы что-то и поймаем, – гнула свою линию Мэри-Роуз, – откуда мы возьмем воду? Это же важнее, чем еда!

Гарольд окинул взглядом небо в поисках облаков, но над ним простиралась лишь глубокая синева яркого солнечного дня. Он опустил глаза и посмотрел на жирное пятно: рыбные ошметки неспешно тонули в волнах. Их окружали сотни тысяч литров воды, ни единый глоток которой не помог бы им выжить. Много лет назад в Сан-Ремо ему удалось решить эту проблему, но сейчас он будто вернулся в прошлое, в одну из тех зим, когда они оказались в полнейшей блокаде. Водопровод, соединявший дом с городской системой водоснабжения, замерз, свет исчез после того, как под весом снега рухнули электрические столбы. Он словно вновь сидел в темном подвале при пламени единственной свечи, закутавшись в ворох одеял, и мучительно размышлял, как найти выход.

В его памяти было живо воспоминание о том моменте, когда его осенило поставить опреснитель для питьевой воды в подвале. Он вспомнил свою радость, когда подключили насос, качавший морскую воду в дом, звук первых капель, падающих в большой пластиковый бак, и потрясающий вкус этой влаги, кристальночистой, как из родника. С тех пор опреснитель позволял им запасаться водой даже в жестокие зимние месяцы, когда снегом и льдом зарастали желоба и стоки и было невозможно собирать дождевую воду.

– Если мы хотим выжить, у нас есть только один путь, – промолвил в конце концов Гарольд.

Мэри-Роуз удивленно взглянула на мужа, пытаясь по глазам разгадать его мысли.

– Мы должны раздобыть источник электричества.

– И как ты собираешься это сделать? – поинтересовалась сеньора Грейпс, изо всех сил стараясь сохранять спокойствие.

– Пока не знаю, надо что-нибудь придумать.

– Ты с ума сошел!

Выкрикнув эти слова, она вдруг ощутила, что не может дышать, что ее подавляет чудовищно безбрежный морской простор. Она была пленницей в таком месте, откуда невозможно бежать. Мэри-Роуз поднялась и молча вошла в дом. Гарольд последовал ее примеру. Тишина нарушилась через мгновение после того, как они закрыли за собой дверь: что-то тяжело заворочалось у края скалы со стороны крыльца. На долю секунды море всколыхнула рябь: ровно столько понадобилось, чтобы медленно тонущие остатки хека внезапно исчезли в гигантской пасти, явившейся из ниоткуда.

Морская загадка

Супругам Грейпс потребовалось два дня, чтобы полностью вычерпать воду из подвала. За это время они считанное количество раз выбирались из захламленного отсыревшего помещения: выглядывали наружу и бросали взгляд на горизонт, чтобы не пропустить какой-нибудь корабль. Мысль, что их никто не спасет, все чаще закрадывалась им в голову, особенно тогда, когда и без того скудные запасы воды и пищи стали подходить к концу. Четыре жестянки сосисок, еще несколько банок тунца, три банки фруктов в сиропе, пара бутылок виноградного ликера и большая упаковка сухофруктов – вот все, чем они смогли пополнить свой список продуктов. Примерно с той же скоростью, с какой осушался подвал, осушался и графин. Супруги строго дозировали количество глотков, но это не утоляло их жажду.

На второй день воды в подвале оставалось лишь на палец, и Гарольд воспользовался случаем, чтобы наглухо закрепить доску, служившую заплаткой и преграждавшую морской воде путь в дом. Мэри-Роуз сумела отыскать среди мотков колючей проволоки банку с корабельным клеем, которую тщетно пытался найти Гарольд, чтобы раз и навсегда покончить с постоянно сочащейся из-под краев доски водой.

От этой банки шел резкий дух, перекрывавший даже пропитавший все вокруг запах моря. Мэри-Роуз подставила деревянный ящик и дотянулась до иллюминатора – надо было проветрить помещение. Заодно она бросила взгляд на океан: ничего, только бесконечная водная пустыня.

Смирившись с разочарованием, Мэри-Роуз взялась за швабру, чтобы до конца согнать стоявшие на полу лужи. Она водила ею по полу и попутно прихватывала все, что может пригодиться впоследствии: книги, инструменты и в первую очередь еду. Промокшие тома, сочившиеся черной краской, она складывала в большую стопку около лестницы, а залитые водой поделки Гарольда относила к кладовке. Ее внимание привлек предмет, валявшийся среди винтиков и гаек. Под мокрыми листами бумаги угадывался треснувший пузатый стеклянный сосуд. Нагнувшись, Мэри-Роуз подняла его и моментально узнала миниатюрный парусник внутри. Руки ее дрожали, и вода каплями, подобно слезам, медленно стекала по пальцам. По спине Мэри-Роуз пробежали мурашки: эту банку из-под варенья много лет назад она сама дала своему сыну. Единственное, что Гарольду удалось забрать у моря в ту ночь. Сердце сжалось, когда она ощутила всю хрупкость и ненадежность стекла, покрытого паутинкой трещин.

– Надеюсь, что потом, в спокойной обстановке, я смогу все восстановить, – промолвил Гарольд.

Мэри-Роуз вздрогнула.

– Наверное, в этом сейчас уже нет особого смысла… – ответила она, помрачнев от тяжелых воспоминаний, связанных с этой банкой.

Гарольд понимал, что Мэри-Роуз права. Он огляделся, нашел на полу кусок пузырчатой пленки и бережно завернул в нее банку. Потом они с величайшей осторожностью упаковали модель в подмокшую коробку – вместе с остальными миниатюрами. Там дорогая их сердцу память будет в полной сохранности.

Гарольд отступил на шаг назад и снова подошел к стенке за стиральной машиной и сушилкой.

– Я уже промазал доску клеем, – сообщил он, пытаясь выкинуть из головы грустные мысли, всколыхнувшиеся при виде треснутой банки с корабликом. – Когда клей высохнет, вода в этом месте уже наверняка не сможет просочиться.

Мэри-Роуз с отсутствующим видом взглянула на него и машинально кивнула.

– В баке для воды тоже была трещина, через нее вся вода и вытекла, – продолжал Грейпс. – Я заодно и ее заклеил.

– А зачем нам бак для воды без воды? – очнувшись от задумчивости, поинтересовалась Мэри-Роуз.

Гарольд был раздосадован, причем не столько словами жены, сколько прискорбной правотой сказанного. Все те долгие часы, пока вычерпывал воду, он не переставал крутить в голове мысль об электричестве. Грейпс прекрасно осознавал всю авантюрность этой идеи, но каждый взгляд в сторону безграничного моря лишь доказывал, что их шансы на выживание неуклонно уменьшаются. Будь у них электричество, он бы запустил опреснитель и тогда сумел бы хоть всю воду вокруг превратить в пресную. Помимо того, можно было бы сохранить свежими те скудные продукты, что у них оставались, или же варить добытую рыбу… В его памяти тут же всплыли долгие годы неудачных экспериментов в Сан-Ремо: десятки раз он пытался изобрести способ получения электричества в домашних условиях, но ни разу результат не получался настолько надежным, чтобы обеспечить нужды всего хозяйства.

– Я не собиралась говорить так резко, но я совершенно без сил, – извинилась Мэри-Роуз. – Все это для меня чересчур – не знать, где мы находимся, куда нас тащит течение…

Гарольд ошалело посмотрел на жену, словно эта последняя фраза стала недостающим звеном в его размышлениях.

– И как это я раньше не догадался?! – завопил он.

– Ты о чем?

Гарольд ринулся к стопке промокших книг около лестницы и принялся рассматривать корешки. МэриРоуз подошла поближе. Ее муж лихорадочно перекладывал книги из одной стопки в другую, пока не нашел ту, что искал.

Продолжить чтение