Читать онлайн Рамакришна о себе. Жизнь и мистические переживания Рамакришны Парамахамсы бесплатно
Составитель и редактор Константин Кравчук
© ООО ИД «Ганга». Перевод и составление, 2018
I
Родители, рождение и ранние годы жизни
Мой отец никогда не принимал дары от шудр (каста чернорабочих). Он проводил большую часть дня в поклонении, джапе и медитации. Когда он выполнял ежедневную духовную практику, произнося Гаятри-мантру («Открой мне, о Богиня Гаятри, подательница благ…»), грудь его вздымалась и краснела, а по щекам текли слезы. Когда отец не был погружен в поклонение, он делал гирлянды, нанизывая цветы на нить, чтобы наряжать ими Рагхувира[1]. В свое время ему пришлось покинуть дом родителей, потому что он отказался лжесвидетельствовать. Односельчане любили его и почитали как риши[2].
Когда мой отец проходил по улочкам деревни в своих деревянных сандалиях, лавочники в знак уважения вставали и перешептывались: «Вон он идет!» Когда он купался в водохранилище Халдарпукур, селяне не отваживались входить в воду. Прежде чем искупаться самим, они спрашивали, завершил ли омовение он. Когда мой отец пел имя Рагхувира, грудь его краснела. То же самое происходило и со мной. Когда во Вриндаване я видел коров, возвращающихся с пастбища, мною овладевало божественное настроение и тело мое краснело[3].
Мать моя была воплощением простоты. Совсем не практичный человек – даже деньги считать не умела. Ей недоставало разумности, чтобы держать при себе то, о чем болтать не стоит. Она всегда всем говорила, что у нее на уме. Поэтому люди говорили о ней «язык без костей». Ей очень нравилось кормить людей.[4]
Люди прошлых поколений верили глубже и сильнее. Это можно сказать и об отце Халадхари… сколь велика была его вера! Однажды на пути в дом своей дочери он приглядел красивые цветы и листья бильвы[5]. Он собрал их для поклонения домашнему божеству и понес обратно домой – пять или шесть миль.
Однажды в деревню приехал бродячий театр. Ставили жизнь Рамы. Когда Кайкейи потребовала от мужа, чтобы тот отослал Раму в лес, в изгнание, отец Халадхари, смотревший представление, вскочил на ноги. Он направился к актрисе, игравшей Кайкейи, и, вскричав: «Мерзавка!», совсем уже собрался ткнуть пылающим факелом в лицо… Он был очень набожным человеком. После омовения он имел обыкновение еще некоторое время стоять в воде, медитируя на божество и декламируя: «Я медитирую на Тебя, краснотелый и четырехликий», – и по щекам его струились слезы.[6]
Однажды мой отец поехал в Гайю. Там ему во сне явился Рагхувир и сказал: «Я намерен родиться в качестве твоего сына». Отец ответил: «О Господи, я – бедный брахман. Как смогу я служить Тебе?» «Не тревожься об этом, – ответил Рагхувир. – Все будет улажено».[7]
Я родился на второй день после новолуния. Мой гороскоп указывает положение Солнца, Луны и Меркурия на момент рождения. Больше особых подробностей нет.[8]
Когда я был мал, мужчины и женщины деревни Камарпукур души во мне не чаяли. Они любили слушать мое пение. А еще я развлекал односельчан тем, что имитировал жесты и речь других людей – очень похоже. Женщины часто приберегали для меня какое-нибудь угощение. Никто не относился ко мне плохо. Все считали меня членом семьи.
Но я вел себя как беззаботный голубок. Захаживал только в счастливые семьи. А где видел бедность и страдания – оттуда бежал. Я крепко дружил с несколькими мальчишками из деревни, с некоторыми был очень близок, но ныне они всецело погружены в мирскую жизнь. Порой кто-нибудь из них навещает меня здесь, и тогда они говорят: «Бог мой! Такое впечатление, что он ничуть не изменился со школьных времен!»[9],[10]
В школе арифметика давалась мне плохо, зато я отлично рисовал и еще с малых лет умел лепить фигурки богов. Особенно хорошо у меня получалась фигурка Господа Кришны с флейтой в руках. И вообще фигурки разных богов и богинь. Затем я продавал эти фигурки по пять или шесть анна[11]. Также я делал движущихся кукол – на пружинках. Ко мне порой обращались даже технические специалисты с фестиваля «Рас», и я помогал им работать над стилем… А еще я научился класть кирпичи.
Мне нравилось посещать места бесплатного кормления божьих людей и бедняков, я мог наблюдать за ними часами. И еще я любил слушать чтение священных книг, например «Рамаяны» и «Бхагаваты». Если у чтеца были какие-то характерные особенности, я с легкостью подражал им, чем очень потешал народ.[12]
Мальчишкой я неплохо понимал, о чем читают садху в доме у Лахи в Камарпукуре, хотя то и дело мне бывало что-нибудь непонятно. Если пандит обращался ко мне на санскрите, я понимал, но сам говорить не умел.[13]
Я очень хорошо понимал поведение женщин и подражал их словам и интонациям. Я легко распознавал распутниц. Распутные вдовы делают пробор посередине и очень много внимания уделяют наряду. В них мало скромности. Они даже сидят не так, как другие!
Не хватайся за колеса!
Разве колеса движут повозку?
Кришна вертит колеса.
Его воля движет миры.
Мальчишкой я часто напевал эти песенки. (Когда Рамлал спел приведенные выше строки, Шри Рамакришна сказал: «Я мог по памяти воспроизвести всю эту пьесу»)[14]
В тех местах (Камарпукур) детишек принято угощать воздушным рисом в маленьких корзиночках. Бедняки, у которых нет корзиночек, едят рис из уголка одежды. Мальчишки играют на дорогах и в полях, таская с собой воздушный рис в корзинке или в уголке одежды. Помнится один случай. Стоял июнь или июль, мне было шесть-семь лет. Однажды утром я прихватил из дома корзинку с воздушным рисом и уминал его, шагая по узкой кромке рисового поля. И вот на горизонте появилась красивая черная грозовая туча. Я наблюдал за ней, отправляя в рот рисинки. Очень скоро туча закрыла собою все небо. Затем на фоне черной тучи появилась стая молочно-белых журавлей. Это было столь прекрасно, что меня полностью захватила эта картина. Я перестал замечать все вокруг – упал навзничь, рис рассыпался по земле… Не знаю, как долго я пребывал в этом состоянии. Люди заметили меня и отнесли домой. То был первый раз, когда я утратил сознание внешнего мира, погрузившись в экстаз[15].
Один из первых случаев экстаза (строго говоря, второй) был у меня в возрасте десяти или одиннадцати лет, когда я шел через поле к святилищу Вишалакши[16]. Что за дивное видение! Я совершенно перестал осознавать внешний мир.[17]
Я часто захаживал в один дом в Камарпукуре. Там жили мальчишки – мои ровесники. А мать их терпеть не могла людей. Но вот однажды что-то случилось с ее ногой – началась гангрена. Зловоние стояло такое, что нельзя было войти в комнату[18].
Я наблюдал за заместителем мирового судьи в Камарпукуре. Звали его Ишвар Гошал. На голове он носил тюрбан. Люди боялись его до дрожи в коленках. В детстве он производил на меня сильное впечатление. С заместителем мирового судьи лучше не шутить, верно ведь?[19]
Мальчишкой в Камарпукуре я с большой любовью относился к Раме Маллику. Но впоследствии, когда он пришел сюда, мне даже прикоснуться к нему не захотелось. В детстве мы с Рамой Малликом были большими друзьями. В то время мне было лет шестнадцать или семнадцать. Люди говорили: «Если бы один из них был женщиной, они точно поженились бы». Очень хорошо помню те времена. Его родственники ездили в паланкинах. Сейчас у него магазин в Чанаке. Я много раз посылал ему приглашение. И вот недавно он прибыл ко мне и провел тут два дня. Рама рассказал, что детей у него нет. Был племянник, но умер. Рама поведал мне об этом с глубоким вздохом, глаза его наполнились слезами. Смерть племянника очень его опечалила. Он сказал, что, поскольку своих детей у них нет, жена обратила всю свою любовь на племянника. И вот теперь она разбита горем. Рама говорил ей: «Ты сумасшедшая. Что толку горевать? Ты хочешь отправиться в Бенарес?» Он назвал свою жену сумасшедшей. От тоски по мальчику он совсем раскис. В этом человеке не осталось стержня. Не хотелось даже и прикоснуться к нему.[20]
Мальчишкой, купаясь в Ганге, я увидел паренька с золотым украшением на талии. Во время божественного опьянения мне захотелось тоже получить такое украшение. Мне подарили что-то похожее, но я не смог носить его долго. Стоило мне его одеть, как я ощутил в теле болезненный поток воздуха. Это было из-за прикосновения золота к коже. Украшение было на мне всего несколько секунд – пришлось снять. Иначе я рано или поздно просто сорвал бы его.[21]
Моя сестра, мать Хридая, поклонялась моим стопам, осыпая их цветами и натирая сандаловой мазью. Однажды я водрузил стопу ей на голову и сказал: «Ты умрешь в Бенаресе».[22]
II
Прибытие в Калькутту. Освящение храма Кали в Дакшинешваре
Бывая в Джамапукуре, я часто посещал дом Кали и Бхулу, сыновей Рампрасада Митры, а также дом Дигамбара Митры.[23]
Брат (указывая на своего старшего брата Рамкумара), что толку в образовании, которое годится лишь для того, чтобы заработать себе на хлеб? Я предпочел бы искать ту мудрость, которая просветит мое сердце, ведь вместе с ней обретаешь удовлетворение навеки.[24]
Рани (Расмани) назначила дату своего отъезда в Варанаси и подготовила все, что нужно к путешествию. Почти сотня лодок разного размера, груженных разнообразными вещами, стояли у гхата. Ночью, накануне отъезда, во сне она получила божественное повеление от богини. Рани отменила паломничество и стала искать подходящее место, чтобы основать там храм.
Есть поговорка: «Весь западный берег Ганги столь же свят, как Варанаси». Памятуя об этом, Рани поначалу пыталась найти землю в деревнях Балли и Уттарпара на западном берегу Ганги, но не преуспела. Рани предлагала огромные деньги, но из мелочной зависти знаменитые землевладельцы тех мест отказывались продавать ей землю. Более того, они даже говорили, что не будут совершать омовение с того гхата, близ которого будет построен такой храм. Поэтому в конце концов Рани купила землю в Дакшинешваре, на восточном берегу Ганги.
Часть этой земли принадлежала некоему англичанину, а часть представляла собой заброшенное мусульманское кладбище, где были похоронены некоторые святые мусульмане. Участок имел форму черепахового панциря – плавная возвышенность. Такие места захоронений, согласно тантрам, представляют собой благоприятное место для возведения храма Матери и для выполнения садханы. И Рани выбрала это место, словно бы ведомая самим Провидением.[25]
С того самого дня, когда мастера начали изготовлять изображение Кали, Рани погрузилась в суровую аскезу, как велят писания. Она совершала омовение трижды в день, ела только рис с очищенным сливочным маслом (гхи), спала на полу, повторяла мантру и совершала поклонение, как умела и могла. Когда храм был достроен и изваяние завершено, Рани тщательно выбрала благоприятный день для его установки. А тем временем изваяние хранили в ящике, чтобы никто его не повредил. «Долго ли ты собираешься держать меня взаперти? Я ужасно страдаю. Установи меня поскорее». Получив это повеление, Рани погрузилась в изучение календаря, чтобы подобрать благоприятный день для установки изваяния божества. Поскольку никаких благоприятных дней до Снана-ятры[26] не было, женщина решила провести церемонию именно в этот день.[27]
Я очень терзался, потому что пришлось есть пищу из рук представительницы касты кайварта (низкой касты). По этой же причине даже многие нищие отказывались принимать пищу в храме Кали, построенном Рани Расмани. Поскольку мало кто готов был принять эту пищу, в некоторые дни приходилось отдавать ее коровам, а остатки так и вообще выбрасывать в Гангу.[28]
Через несколько дней после освящения храма в Дакшинешваре туда пришел безумец, который на самом деле был мудрецом, наделенным Знанием Брахмана. В одной руке у него была бамбуковая ветвь, а в другой – манговый побег в горшочке. На ногах – изношенные до дыр туфли. Он пренебрегал всеми социальными условностями. После омовения в Ганге не выполнял никаких религиозных ритуалов. Запас пищи заворачивал в уголок своего дхоти. Он вошел в храм Кали и пропел гимн богине. Храм задрожал. В тот момент в святилище был Халадхари. Безумцу не позволили поесть в трапезной для прихожан, однако эта неприятность его совсем не опечалила. Он нашел себе пищу в куче отбросов, состязаясь с псами, подъедавшими остатки со сделанных из листьев выброшенных тарелок. То и дело он отталкивал в сторону какого-нибудь пса, чтобы завладеть объедками. Псы даже и не возражали. Халадхари подошел к нему и спросил: «Ты кто? Уж не пурнаджняни (совершенный знаток Брахмана) ли?» Безумец прошептал: «Ш-ш! Да, я – пурнаджняни».
Когда Халадхари рассказал мне об этом, сердце мое затрепетало. Я буквально вцепился в Хридая. Я сказал Божественной Матери: «Мать, не следует ли и мне пройти через такое же состояние?» Затем мы все пошли посмотреть на этого человека. Нам он говорил слова великой мудрости, однако же перед другими вел себя как безумный. Халадхари долго еще следовал за ним, когда тот покинул храмовый сад. Выйдя за врата, пришелец молвил, обращаясь к Халадхари: «Что еще я могу сказать тебе? Если перестанешь проводить различие между водой в этом пруду и водой в Ганге, тогда поймешь, что обрел Безупречное Знание». Сказав это, он быстро зашагал прочь.[29]
У меня нет ни малейшего желания оставаться привязанным к какой-то работе всю свою жизнь. В частности, если я соглашусь выполнять богослужение здесь (в храме Кали), то мне будет поручено заниматься и украшением богини. И это меня беспокоит. Я не могу принять на себя эту ответственность. Однако если бы ты (указывает на Хридая) взял на себя ответственность украшать богиню, тогда я охотно согласился бы выполнять богослужения.[30]
III
Первые четыре года садханы
1. Первое видение Божественной Матери
Я медитировал под деревом амалаки в джунглях. Писания гласят, что если человек медитирует под деревом амалаки, то желание его исполнится.
И знаете что? Медитируя, человеку следует освобождаться от всех уз. С самого рождения нас связывают восемь пут: ненависть, стыд, семейное положение, хорошее поведение, страх, слава, кастовая гордыня и эго. Этот священный шнур[31] – одна из пут, потому что является символом тщеславия: «Я – брахман, а поэтому возвышаюсь над всеми другими». Следует взывать к Матери, полностью сосредоточивая на Ней свой ум, отринув любые путы. Именно поэтому я откладываю все эти вещи в сторону. А выйдя из медитации, снова возлагаю их на себя.[32],[33]
Я сиживал на берегу Ганги, положив около себя несколько монет и кучку всякого мусора. Потом брал монетки в правую руку, горсть мусора в левую и произносил, обращаясь к своей душе: «Душа моя! Вот эти штучки, где отчеканено лицо королевы, мир называет деньгами. Они обладают силой давать тебе рис и овощи, кормить больных, строить дома, а также предоставлять все то, что ценит этот мир, однако они никогда не помогут тебе реализовать вечное знание и блаженство Брахмана. Поэтому относись к ним, как к мусору». Я утрачивал ощущение различия между ними в своем уме – и швырял то и другое в Гангу. Неудивительно, что люди считали меня сумасшедшим. Но все же мне было страшновато. Глупо ведь обижать богиню богатства и удачи! Я размышлял: «А что если она перестанет обеспечивать меня пищей?» И я сказал, обращаясь к Богине: «Мать, да будешь Ты вечно жить в моем сердце!»[34],[35]
Одна мысль постепенно наполняла мой ум: «Стоит ли что-либо за этим образом? Верно ли то, что во Вселенной существует Мать Блаженства? Верно ли то, что Она живет и направляет нашу Вселенную, или это лишь грезы? Стоит ли за религией какая-либо реальность?»[36]
День за днем я твердил, заливаясь слезами: «Мать, правда ли, что Ты существуешь, или Ты – только поэтический образ? Является ли Блаженная Мать плодом воображения поэтов и заблудших людей или же есть такая Реальность? Почему Ты не говоришь с нами? Неужели Ты мертва?»[37],[38]
«Мать, Ты явила себя Рампрасаду. Почему Ты не явила Себя мне? Я не хочу ни богатства, ни друзей, ни семьи, ни объектов наслаждения. Пожалуйста, раскрой мне Себя».[39]
Миновал еще один день этой краткой жизни, а я так и не познал Истину. Прояви Себя во мне, о Мать Вселенной! Узри, что мне нужна Ты – и ничего более.[40]
Сердце мое объяла нестерпимая боль, поскольку Мать не являлась мне в видениях. Как человек изо всей силы выкручивает полотенце, выжимая из него воду, так происходило и с моим сердцем – его словно бы выкручивали. Я стал уже думать, что никогда не увижу Мать. Я погибал от отчаяния. В разгар терзаний я спросил себя: «Зачем мне эта жизнь? Какой в ней прок?»
Вдруг взгляд мой пал на меч, висевший в святилище Матери. Как безумец, я бросился туда и схватил меч [намереваясь покончить с собой]. Тут на меня снизошло дивное видение Матери, и я упал без чувств. Как прошел следующий день, что творилось во внешнем мире, мне неведомо. Внутри же меня протекал нескончаемый поток чистейшего блаженства, какого я не переживал никогда прежде. Я ощущал непосредственное присутствие Божественной Матери.
Словно бы и зал святилища, и двери, и весь храм, и все остальное исчезло без следа. Не осталось ничего нигде! Я узрел бесконечный, безбрежный океан света, и тот океан был Сознанием. Куда бы я ни посмотрел, везде простирались сияющие волны – одна за другой они захлестывали меня, стремясь поглотить без остатка. Они неистово катились на меня со всех сторон с ужасным ревом. Очень скоро они накрыли меня с головой и уволокли в неведомые глубины. Я барахтался и ловил ртом воздух, пока не потерял сознание.[41]
Меня захлестнул поток духовного света, затопляя мой ум и побуждая меня двигаться вперед. Я говорил Матери: «О Мать, я никогда не смогу научиться у этих заблудших людей, но я буду учиться у Тебя и у Тебя одной».[42]
«Мать, будь милостива ко мне, раскрой мне Себя». Я рыдал так горько, что вокруг собрались зеваки. Я едва осознавал их присутствие. Они больше походили на тени или рисунки, чем на реальные объекты, поэтому я не испытывал ни малейшего стыда или смущения. Порой, сокрушенный этой нестерпимой мукой, я терял сознание внешнего мира. И сразу вслед за этим я видел сияющую форму Матери – она наделяла меня дарами, включая бесстрашие! Я видел Ее улыбающейся – она беседовала со мной, утешала и учила.[43]
2. Опьянение Богом
С того дня я стал совсем другим человеком. Я увидел внутри себя иную личность. Когда я осуществлял богослужение в храме, рука моя, вместо того чтобы направляться к божеству, нередко тянулась к моей собственной голове, и я украшал цветами ее. Мой юный помощник не решался подойти ко мне. Он говорил: «Ваше лицо озарено светом. Мне страшно к вам приближаться».[44]
На парапете нат-мандира[45] перед храмом Кали есть образ Бхайравы (один из обликов Шивы), погруженного в медитацию. Направляясь в храм для медитации, я указывал на этот образ и мысленно говорил себе: «Ты должен медитировать на Мать, как эта неподвижная статуя». Стоило мне усесться для медитации, как я слышал пощелкивание во всех своих суставах, начиная с ног. Как будто бы кто-то внутри поворачивает ключи, чтобы запереть-зафиксировать сустав за суставом. Я был не в силах пошевелиться или сменить позу, даже немного. Я не мог прекратить медитацию или покинуть храм, или сделать что-то еще по своему желанию. Я вынужден был сидеть в этой позе до тех пор, пока в суставах снова не раздавалось пощелкивание: меня снова отпирали, на этот раз начиная с шеи и заканчивая ногами.
Садясь медитировать, я вначале видел пятнышки света, словно скопления светлячков. А порой я видел свет со всех сторон: он окутывал собой все, словно туман. В других случаях яркий свет захлестывал все вокруг волнами, словно расплавленное серебро. Порой я наблюдал это с закрытыми глазами, а порой – с открытыми. Я не понимал, что вижу, и не знал, хорошо это или плохо, что у меня такие видения. Поэтому я истово молился Матери: «Я не понимаю, что со мной происходит. Я не знаю ни мантр, ни заклинаний, чтобы призвать Тебя. Научи же меня, пожалуйста, как познать Тебя. Если Ты меня не научишь, о Мать, – кто тогда? Нет у меня ни прибежища, ни проводника, помимо Тебя». Так я молился, сосредоточив свой ум, и обильно лил слезы, томясь сердцем.[46]
Я поднес ладонь к ноздрям Матери и почувствовал, что Она дышит. По ночам я пристально всматривался, но при свете лампы никогда не мог увидеть Ее тень на стене храма. Из своей комнаты я слышал, как Мать взбегает по лестнице, словно веселая девчушка, звеня ножными браслетами. Я выбегал из комнаты, чтобы посмотреть, так ли это. И действительно, Она стояла там, на веранде второго этажа храма, и волосы Ее развевались на ветру. Порой Она смотрела в сторону Калькутты, а порой – в сторону Ганги.[47]
Иногда я задавался вопросом: «Что со мной происходит? На верном ли я пути? Мать, я не понимаю. Почему я оказался в этой ситуации? Пожалуйста, подскажи мне, что я должен сделать, и научи меня тому, что мне надлежит узнать. Держи меня при Себе, будь всегда рядом».[48]