Читать онлайн Бенефис Сохатого бесплатно

Двое из Ларца

Нет, не были эти двое одинаковы с лица. Даже совсем наоборот.

Трудно представить себе более разных по комплекции и характерам людей. Их дружба скорее могла вызвать (и вызывала) удивление, чем понимание окружающих. Судите сами: один высок, косая сажень в плечах, кровь с молоком, бровьми союзен, шевелюрой и бородушкой кучеряв, словом былинный молодец. Другой же ростом невелик, круглобок, несколько косолап, обликом скромен, плешив да рылом скоблён, и на фоне первого выглядел этакой сорокапятилетней пузатой мелочью. И внешность была не единственным различием. Возраст, характеры и интеллект тоже сильно разнились. Первый был сангвиником и помладше лет на семь, второй ярко выраженный холерик. У одного доминировало конвергентное мышление, у второго дивергентное. Ну что может быть общего у этаких противоположностей? И тем не менее было-с.

Общее место работы можно не учитывать, хотя ради порядка стоит упомянуть, что трудились оба в частной компании «Ларец», ваявшей для убывшего населения надгробные памятники, да ставившей их на местных погостах за посильную мзду. Оба приятеля приютившую их контору называли «Земля и люди», что некоторым образом характеризовало их как типов циничных и обладающих своеобразным чувством юмора. Но держало их вместе не это. Объединяющее начало называлось иначе – охота. И этой, древней, как мир, страсти оба были преданы фанатично.

В то субботнее утро жена хозяина «Ларца», слегка дебелая, но с переменным успехом сдерживающая непокорные телеса в условно привлекательном для противоположного пола виде Любаня, пардон – Любовь Сергеевна, увидев, как они забирали со стоянки на территории видавшую виды «буханку», не преминула напомнить:

– Иван, завезёшь на Строительную? Если нас не будет, оставь в котельной.

Номер два в паре по росту и весу, Иван (в обиходе Вано, а за глаза промеж своих Ванятка), важно кивнул: сделаем, мол, и незаметно скривил рот в сторону напарника, спокойного, как удав Степана. Не вовремя её на дичь потянуло, дуру расфуфыренную, как пить дать сглазит, даром, что без пустых вёдер в руках. Так всё и получилось. Не задалась охота. С самого начала.

Сперва встретилась эта баба, что само по себе примета не очень хорошая. Потом спустило колесо, это уже за городом. Поменяли быстро, однако возиться пришлось в цивильной одежде под палящим солнцем, взопрев сверх обыкновенного. И после лезть в жаркую кабину, в которой кондиционер заменял бешено жужжащий вентилятор, гонявший раскалённый пыльный воздух по салону. Но это бы ничего. Плохо то, что пока торчали на обочине, как три тополя на Плющихе, мимо проехало минимум два десятка авто, пассажиры которых с любопытством глазели на возившихся с колесом. Степан буквально кожей ощущал эти оценивающие взгляды: куда собрались друзья-товарищи? На какие такие покатушки?

Что в этом такого, спросите? Ну, не скажите. Всё дело в наработанных привычках и стереотипах. Одна из них – не мозолить своим выдвижением глаза посторонним. Сейчас это правило было нарушено сразу многократно сверх допустимого.

Странные привычки для охотника, говорите? Верно. Охотнику таиться и стесняться своего ремесла нечего, если только он всё делает по закону. А вот тут и начинались нюансы…

Оба товарища относили себя, и вполне обоснованно, к охотникам. Тут никаких иных вариантов и быть не могло. Однако имелось небольшое уточнение: к неорганизованным или так называемым диким охотникам. Иными словами, они считали в своём праве пойти в лес в любое время и за любой дичью, что, естественно, трактовалось соответствующими статьями Уголовного кодекса как браконьерство. Разделяя общепринятое толкование своих поступков по сути, злостными браконьерами, тем не менее, они себя не считали. Ибо брали ровно столько, сколько было потребно для пропитания своих семей, и почти всегда отказывались от участия в групповых охотах, на которые их не единожды приглашали уважаемые в городе люди. Причин тому было несколько. Во-первых, оба не обладали и десятой долей той безнаказанности, что была у приглашающих. А ещё им претило быть в компании людей бегающим за куском дармового мяса, но имеющим возможность купить его в стократно большем количестве. Во-вторых, делить добычу легче и приятнее на двоих, чем на большую компанию, а значит и выезжать за ней приходилось реже. Чем не забота о животном мире, скажите?

Разнообразные лицензии и путёвки на зверя оба вообще считали неким пережитком – какие ещё нормы добычи, граждане? У нас природные ресурсы принадлежат народу, и мы, народ, сами знаем, кого, когда и сколько брать. Не станем же мы у себя в хозяйстве дойную корову на мясо пускать без большой нужды. В общем, оба посещали местное охотобщество исключительно для того, чтобы заплатить взносы, отметить отработку, да пообщаться с людьми на предмет получения нужной информации. Они знали какие привычные обходы у егерей, примерно представляли, где в данный момент находится каждый егерь и сам председатель охотобщества, кто и когда собирается на охоту или патрулирование угодий.

Эта информация и помогала организовать процесс своей охоты скрупулёзно и тщательно (не хватало ещё попасть под статью, со всеми вытекающими). Посему зарегистрированное оружие всегда находилось в сейфах, как ему и положено. Те «левые» стволы, с помощью которых добывали зверя, хранились в лесу, в оборудованных схронах, сухих и неприметных. Было их два. Если заезжали через один, то там поднимали припас, а после охоты выезжали через другой, где всё оставляли, никогда не возвращаясь той же дорогой. Там же наготове лежала лесная одежда, обувь и ножи. До схрона добирались в обычной городском прикиде, не бросающимся в глаза и даже намёком не выдающего намерений посетить отдалённые от цивилизации места. В лесу переодевались, разбирали оружие и в зависимости от времени суток двигались дальше по трём возможным направлениям: к солонцу, грязевой яме или к водопою. Никаких вышек или особенных засидок не обустравали, стараясь оставлять как можно меньше следов своего пребывания в лесу. Предпочтение отдавали гладкоствольным ружьям, которые и дешевле, и заряды к ним можно снаряжать по своим потребностям и вкусам. Главное, чтобы калибр совпадал с законно стоящими в сейфе. Правда, со временем пришлось освоить и нарезное. Зверя становилось значительно меньше, чем прежде, и бить его приходилось со всё более дальних дистанций. Но приобретать левый нарез не пришлось, обходились парой выточенных вкладышей, под мелкашку и автоматный патрон.

Вывоз добытого тоже был продуман до мелочей, ибо на этом и палится больше всего жадных конкурентов. Приятели тушу зверя целиком вывозили подальше от места добычи. За долгое время совместных вылазок было присмотрено несколько укромных и удобных для разделки мест. Там свежевали, разделывали, мясо отделяли от костей (зачем тащить лишний вес?) и расфасовывали по алюминиевым флягам, которые и грузили в «буханку». Тщательно замывали следы водой, не ленились прикопать поглубже шкуру и всё остальное. По пути клали на место стволы, переодевались и спокойно возвращались домой. Ещё ни одна проверка на дороге не обратила внимание на скромно стоящие фляги в салоне машины (одна из них всегда была с водой на всякий случай – за водой и ездили, ежели что). Короче говоря, в этой теме они ощущали себя как рыба в воде.

Но была одна заноза, которая не давала обоим чувствовать себя полноправными хозяевами леса. Являла она собой худого, как палка, человека, повадками нелюдимого, неразговорчивого, в компаниях появлявшегося редко, прекрасного знающего угодья и охоту, и что самое дрянное – состоявшего егерем в охотобществе. Все охотники звали его Саха, откуда он был родом. Или Сахатый, придумав симбиоз выходца из Якутии и быка-рогача, если нужно было подчеркнуть его упёртость и принципиальность. Со временем звать стали просто как лося – Сохатый он и есть.

С ним у браконьерского сообщества было больше всего хлопот. В своём обходе он никому беспредельничать не позволял, напрочь игнорируя любые авторитеты. Часто появлялся рядом с охотниками вроде бы из ниоткуда, молча проверял путёвки или лицензии, осматривал добытого зверя и так же молча уходил в лес, если всё было в порядке. Бригады на коллективных выездах никогда не сопровождал и в самих охотах крайне редко принимал участие, но обязательно проверял потом все следы и место отстрела. Разумеется, всеобщей любви это ему не приносило, но как профессионал своего дела он был уважаем. Впрочем, к любым проявленным к нему эмоциям оставался равнодушен, как поросший мхом камень. Неприятный тип, короче.

Про него и был разговор у приятелей, пока они ехали до нужного места. Сидевший за рулём Иван подпрыгивал на водительском сиденье, переезжая ухабы и неровности лесной дороги, и озабоченно рассказывал напарнику:

– Его председатель должен был отправить к озеру, проверять сети. Кто-то там поставил без спроса на протоке. Но он же упёртый, сам знаешь. Никогда не сделает так, как ему говорят, всё по своему переиначит.

– Так где он сейчас неизвестно, получается? – Степан слушал спокойно, поглядывая по сторонам и примечая следы рядом с дорогой, представляющие для них интерес.

– То-то и оно, – в сердцах кивнул Иван, – надо аккуратнее сегодня.

– Будем, – покладисто согласился напарник.

Озабоченность ситуацией была не праздной, ибо район предстоящей охоты находился в обходе зловредного Сахи, пусть и в самом дальнем его участке. Значит, исключить внезапное появление егеря было нельзя, и приходилось с этим считаться. И с местом уже не переиграешь – по времени успевали только к вечернему водопою. Это привносило нервозность в сам процесс и определённую суету, что не могло нравиться ни одному, ни другому. Оба не любили спешку.

Около схрона осмотрели окрестности и, не обнаружив ничего подозрительного, споро облачились в лесные комбинезоны, рассовали по карманам заряды и привели к бою видавшие виды двустволки. Замотав тряпкой номера уазика проехали ещё немного по заросшей просеке, ведущей к лесному пруду, и последний километр преодолели уже пешком, напоминая две серые тени старого леса. С одной лишь разницей: на один шаг первой вторая делала полтора.

Рассредоточились с двух сторон поросшего тиной водоёма, заняв позиции аккурат перед сумерками, привычно поделив свои сектора во избежании недоразумений. Обычно на водопое старались бить зверя на подходе, до того как он войдёт в воду. С этой целью и перекрывали две тропы, по одной с каждой стороны пруда.

Мерное комариное жужжание и фоновый шум шелестящего от лёгкого ветерка леса не успокаивали, мысли так или иначе постоянно возвращались к неугомонному егерю, который мог испортить охоту в любую минуту. И наверное поэтому Степан проглядел момент появления со своей стороны быка, чья голова была увенчана молодыми рогами. Опомнился когда раздалось знакомое фырканье и увидел, что лось уже зашёл по грудь в воду, спокойно утоляя дневную жажду. Прозевал…

С досадой ругнувшись про себя медленно взял зверя на прицел, ожидая его выхода на сушу (бить его в воде и потом вытаскивать тушу на берег удовольствие для новичков, плавали, знаем). Бык никуда не спешил. В несколько приёмов напился, в промежутках мотая головой и оглядывая окаймляющие водоём кусты, и неожиданно двинулся через пруд к противоположной стороне, погнав перед собой невысокую волну, туда, где сидел Иван. Густеющий вечерний сумрак почти уже скрыл контур фигуры зверя – вот, что значит упустить первый выстрел – и провожавший его взглядом через прицел Степан едва различал мушку на конце ствола. А потом и вовсе смотрел уже поверх оружия: стрелять предстояло Ивану, в чьём секторе теперь находился бык. Выстрел прозвучал гулко и раскатисто, с первым шагом лося по сухому. Эхо демаскирующе прокатилось по притихшему лесу, отразилось пару раз от ближних холмов и стихло в дали лесного урочища.

Время поджимало. Бык упал в прибрежную грязь, так как дальше уже начиналась чапыга, сквозь которую стрелять было неразумно (рисковать промахом или оставлять подранка в их планы не входило). Разглядывая добычу оба понимали, что привычный порядок действий накрывался медным тазом: в таком виде тушу, с раздувшимися от воды боками, в «буханку» запихивать глупо. Извозишь весь салон в грязи, да так, что не сразу потом отмоешь. Значит, придётся тащить волоком или разделывать прямо тут. Волоком – это чёткий след для посторонних, и возиться с этой затеей не имело смысла. Оставался только второй вариант. А это подразумевало ограничение по времени – минимум час на всё про всё, потом кратно возрастёт риск появления раскосых глаз егеря, со всеми сопутствующими сложностями.

Что-ж, работа предстояла хорошо знакомая, пусть и не в таких комфортных условиях, на какие оба рассчитывали. Убрали подальше оружие, засучили рукава и за тридцать минут раскидали тушу на четыре части. Пока Иван подгонял машину, Степан при свете фонарей выкопал небольшую яму, в которой закопал все «отходы производства» и то, что не собирались брать с собой. Теперь нужно покидать всё в салон и убираться подобру поздорову. В этот раз фасовать по флягам добычу не было времени.

Когда заметно потяжелевший от груза уазик заколыхался по колее лесной дороги, оба перевели дух. Полдела сделано, осталось скинуть в выездном схроне стволы и амуницию, отмыть руки и следы крови на бортах, да пробираться околицами в город. Подвесить мясо можно у Ивана в гараже, а делить всё будут уже утром. Напряжение последнего часа спадало, Иван даже отпустил пару шуток про напрасно ждавшую сегодня гостинцев Любаню, мол «не её день, как совой об пень». И тут в яркое световое пятно ближнего света, справа из темноты, шагнула сухопарая фигура человека, требовательно сделавшая отмашку рукой – тормозим, мол. Оба сразу узнали Саху.

– Ёкарный бабай… и чё делать? – чуть севшим голосом спросил Иван, сбрасывая скорость.

– Дави! – решительно скомандовал Степан и приготовился подработать дверью, если нежданный гость попытается отскочить.

Иван не раздумывая вдавил педаль газа, успев перекинуть рычаг включения переднего моста, и «буханка» неожиданно вильнула влево, рывком выскакивая из колеи и вламываясь в густой куст орешника, сминая его словно траву.

– Ты чего? – Степан едва успел ухватиться за ручку перед собой, избежав казалось бы неминуемого удара головой о дверь.

– Борона в колее! А справа дерево.

Иван, ощерившись, остервенело крутил баранку и жал педаль газа, выдирая машину из густого орешника, подпиравшего кузов снизу. Уазик, перемолов ребристым протектором колёс вязкие тенета истерзанного куста, вырвался на дорогу, враз набрав скорость и оставив позади настырного егеря.

– Уфф… – Степан подмигнул умело управлявшему машиной напарнику и глянул в боковое зеркало. – А он ведь не отстанет.

Позади уже обозначились фары чужого автомобиля и скоро яркий свет полоснул вдогонку мчавшему по лесной дороге уазу.

Дело было дрянь. Левые стволы при себе да разделанный лось в салоне – голимый криминал. Иван тоже посматривал в зеркала заднего обзора, что-то прикидывая.

– У него Нива, – сказал покачав головой, – не уйдём. У нас груз, и скорость не та.

– Из леса выезжать нельзя. Рули, я щас…

Степан рысью перемахнул через моторную крышку в салон и подхватил ИЖ-27, переламывая и вставляя в стволы патроны, с трудом удерживая равновесие. Иван понимающее кивнул, не отвлекаясь от своего дела: от Нивы им не оторваться, а выезжать на трассу с таким сопровождением – чистое самоубийство. Враз перехватят, стоит Сахе сделать один звонок. Надо всё решать прямо сейчас, в лесу, пока егерь ещё не понял кого и с чем преследует.

– Притормози!

Степан уже перелез через пустые фляги и скользящие по салону части туши, и, натянув на лицо маску, изготовился у задней двери. Иван послушно скинул обороты, давая Ниве возможность сократить дистанцию. Как только свет её фар приблизился на нужное расстояние, Степан ногой распахнул двери и, вскинув ружьё, отдуплетил в радиатор Нивы. Резкий двойной выстрел враз погасил фары преследователя. Окутавшаяся белесым облаком пара Нива ощутимо сбавила скорость, вильнула в сторону и остановилась, скрывшись в темноте ночи уже далеко позади заново набравшего ход уазика. Ушли.

Вот так и покатались.

Железный человек

– Спускайся вниз! Тимир!

Мальчишка услышал эти слова сквозь забытье, очень похожее на сон, но которое позволяло контролировать хват рук, удерживающих щуплое тело где-то на середине ствола дерева. Сосна была ровной, как столб, с парой мощных сучьев, горизонтально выстреливших в четырёх метрах над землёй. На одном из сучьев он и сидел. А ещё выше, ближе к синеющему небу с белесыми облаками, начиналась хвойная крона, сыпавшая на него сухими иголками. Он с трудом повернул затекшую от статичного напряжения шею и посмотрел вниз, туда, где лежал бесформенной кучей огромный бурый медведь. Рядом с ним стоял человек одетый по лесному: в меховую парку, кожаные же штаны и мягкие сапоги. В руках у человека было ружьё. Хорошо знакомое ему ружьё с разбитым в щепки прикладом и, наверное, оно переключило сонное сознание на голос человека: прокуренный и хриплый, слегка сварливый и от того не менее родной голос любящей его бабушки. Да, под сосной была бабушка Евдокия, смотревшая то на мёртвого зверя, то на внука. Он непроизвольно всхлипнул и стал сантиметр за сантиметром скользить вниз по шелушившемуся слоёной корой стволу. Не удержался, и примерно с двух метров сорвался вниз, где у самой земли его подхватили сильные руки. Тут только он заметил лежавшие рядом с сосной рогатину и охотничий лук – неизменное оружие, с которым охотились его дед и бабушка. И заплакал. Впервые за двое суток.

* * *

Всего три дня назад жизнь была ещё другой, обычной для одиннадцатилетнего школьника, проводящего летние каникулы у родителей на лесном кордоне. Помощь по хозяйству, парное молоко два раза в день, речка, мамины пирожки да отцовы наставления по вполне мужским делам: как сбрую у лошади починить, как патрон снарядить, как следы в лесу читать. Одно печалило – август на дворе, скоро эта благодать закончится и снова ехать в районный центр, в школу-интернат. Но привычное течение каникул закончилось раньше, тем же самым вечером.

Днём, после обеда, они с батей засели за обслуживание оружия. У отца было ИЖ-56–3, «Белка», совсем новенькое лёгкое и прикладистое ружьё с комбинированными стволами: один гладкий, 28 калибра, а второй с нарезами под мелкашку, на 5,6 мм. Латунные жёлтые цилиндрики с тупенькими свинцовыми головками больше всего нравились Тимиру. Ими он ловко сбивал с пятидесяти шагов еловые шишки, но отец шибко этим увлекаться не разрешал, так как за патронами приходилось ездить в район. То ли дело 28 калибр – снаряжай латунные гильзы сколько хочешь, пороха да дроби всегда было в достатке. В тот день отец доверил ему собирать пулевые заряды. Ребристые свинцовые шарики ждали своей очереди в жестяной коробке, а Тимир пока аккуратно ссыпал в гильзы таинственно шуршащие пластинки чёрного пороха.

– Сыпь две мерки, – отец исподволь наблюдал за торжественно сосредоточенным сыном, ценившим такое доверие: пулевой патрон это вам не дробовой заряд. С ним ходят на серьёзного зверя, тут осечек быть не должно. – Пыж ставь войлочный. Почему – знаешь?

– От него пожара в лесу не случится.

Отец, Фёдор Степанович, работал лесником в Межрайсельхозе. Понятное дело, что большую часть времени проводил в лесу, забота о котором и о его обитателях была у него искренней и бескомпромиссной. Оружие носил с собой скорее по службе, ибо охотничал редко и только по сезону – утки, боровая дичь, да зайцы. Раз в год, зимой, брал лося, по разрешению лесхоза. Этого мяса хватало семье до лета. Не сказать, что они жили охотой, просто она была частью их быта. Как иначе: жить в лесу и без охоты? Настоящим же охотником в родне был дед Модун Ойунов, с маминой стороны (кроме деда и бабушки другой родовы у маленького Тимира и не было). Модун – значит могучий, так говорила мама. Якутская кровь её предков закономерно передала свою часть и Тимиру. Имя ему тоже досталось оттуда. Тимир – означало «железный». Отец был русским, потомок поселенцев ещё царской поры, и на свой лад называл сына Тимуром. А бабушка Дойдуна с его лёгкой руки стала Дуней, Евдокией, стало быть. Только дед Модун умер пять лет тому как. Теперь его промыслом занималась бабушка и ничуть не хуже: сама была из семьи промысловых охотников. Жила она отдельно, в соседней деревне, что в пятнадцати верстах от кордона. Добывала пушнину в доставшихся от мужа угодьях, в основном капканами и луком. Этакая охотничье-династическая примесь в крови во многом и предопределила будущее мальчишки. Сами просудите: в его возрасте оперировать в разговорах со сверстниками вполне взрослыми терминами – в угон, упреждение, навеска, чок или получок – уже означало некий выбор будущей профессии или призвания.

– Ты слышал? – отец внезапно замер, подняв указательный палец и довернув голову к открытому окошку.

– Что? – Тимур только что закончил пыжевать гильзы и приготовился к ответственной процедуре: укладывать пули да заливать их воском. Это занятие поглощало всё его внимание и отвлекало от посторонних звуков, не имеющих никакого отношения к порученному делу.

– Выстрел же. Вот, ещё один!

Теперь и Тимир услышал резкий и раскатистый звук, докатившийся до окон со стороны леса. Судя по всему, не так и далеко стреляли – пара вёрст, не больше.

– Заканчивай сам, – отец кивнул сыну, уже накидывая форменную тужурку и одевая фуражку. Сказал матери: – Даяна, я пройду гляну, что за стрелки объявились. Рано ещё для охоты.

И закинув за плечо «Белку» шагнул из двери.

– Тобик!

Скучавший у крыльца пёс весело замахал хвостом и присоединился к широко шагавшему отцу, затрусив следом к лесу. Больше их никто не видел.

Тишина в доме настала сразу после их ухода, непривычно тревожная и звенящая. Тимир давно уже управился с патронами, уложив их в висевший на стене патронташ. Мама закончила стряпню и накрыв к ужину стол поджидала отца, попутными делами отвлекая себя от охватившего её беспокойства. Но минул вечер, прошла ночь а за ними и утро – отца не было.

Со стороны леса не доносилось ни звука. Он враз стал каким-то строгим, суровым и недружелюбным, будто отгораживая свои тайны от людей частоколом высоких елей. Ближе к полудню Тимур тайком от мамы снял со стены второе ружьё, видавшее виды ИЖ-17, сунул в карман два патрона 32 калибра с картечью и выскользнул со двора, быстрыми шагами углубившись в лес по ещё видимому следу отца. Тревожный окрик матери он услышал уже полностью скрывшись за пахучим еловым лапником.

В лесной чаще след стал более заметен, так как травы тут было меньше и на земляном подстиле отпечатки отцовых каблуков читались совсем легко. По ним Тимир через полчаса и добрался до лесного ручейка, где ровная цепочка следа окончилась взрытым участком земли, на котором чётко были видны бурые пятна, обрывки собачьей шерсти и отпечатки огромных медвежьих когтистых лап. И ещё запах. В воздухе явно пахло кровью, шерстью и чем-то тошнотворным и отталкивающим.

Замерев от нехорошего предчувствия он осмотрелся, пытаясь представить себе картину событий, произошедших тут вчера. Вот отпечатки сапог уверено шагавшего отца. Широкий шаг спешащего ходока, каблуки впечатаны глубоко в землю, и на носках заметные углубления – почти полубег. И в стороне тройчатка собачьего следа: Тобик или догонял его, или убегал вперёд. А вот там сломанные ветки боярышника, словно из-за них выламывался крупный зверь. Изучать взрыхлённый и утоптанный участок земли Тимир не стал, боясь придти к неутешительным выводам. Вместо этого он сделал несколько шагов по уплотнённому следу волочения, начинавшемуся от этого участка и идущему в сторону от ручья, в ближайший овражек. Там его внимание привлекла куча наваленных друг на друга веток и свежего дёрна. Не подходя ближе он вытянул шею, пытаясь рассмотреть то, что было скрыто под ветками и землёй. Отцово ружьё, с расщеплённым прикладом и покорёженной спусковой скобой, он увидел одновременно с разорванным голенищем сапога, из которого торчала белая, с розовыми клочьями мышц кость… Вскрикнув, Тимир кинулся к единственному казавшимся ему безопасным месту: большой сосне, стоявшей наособицу от еловых зарослей. Как вскарабкался с ружьём за спиной по ровному стволу до спасительных ветвей он не помнил, и не смог бы повторить, попроси кто это сделать. Но просить было некому. Под кучей веток лежало истерзанное тело отца. Где-то рядом таился зверь, спрятавший остатки своего кровавого пиршества. И высоко над всем этим дрожащий от страха мальчишка.

Недовольное утробное рычание послышалось почти сразу, как только он крепко охватил руками пахучий смолистый ствол. Из ближайших кустов вывалился медведь, размеры которого он и представить себе не мог: яростно скрежетнув когтями по стволу, на который только что забрался мальчишка, от встал во весь рост и без малого не зацепил лапой ногу Тимира, зажмурившегося от ужаса. Рёв зверя и дрожавший от ударов лап ствол заставили его посмотреть вниз. Медведь не делал больше попыток достать когтями новую жертву, сидевшую у него над головой. Хотя, казалось, встав на задние лапы ему не составило бы большого труда дотянуться до нижних веток. Но сил на это у зверя не было. Он был ранен. С правой стороны его грудины виднелось выходное отверстие раневого канала. И ещё одна рана была на задней лапе. (Судя по всему, стреляли дважды, и ранили крепко, хоть и не смертельно. Раненый зверь затаился и бросился на первого попавшегося человека с ружьём. Отец, похоже, не ожидал этого: на шагающего по своим делам охотника нападать в лесу обычно некому. Кроме таких вот случаев. Раненый медведь от безысходности может и не такое, и сейчас он пытался достать юного охотника, сидевшего соблазнительно близко над ним.) Стараясь не свалиться со своего убежища Тимир перехватил ружьё, взвёл курок, опустил ствол вниз и почти не целясь выстрелил в широко разинутую, клыкастую пасть. Грохот и дым скрыли бешеный взгляд медвежьих глаз, источавших лютую ненависть.

Отдача вырвала из мальчишеской руки ружьё и оно упало под дерево, где его сразу начал терзать когтями и клыками зверь, подмяв под себя и превращая в гнутый, обрамлённый щепой кусок трубы. Скоро возня и рычание внизу сошли на нет, зверь затих, улёгшись на землю и карауля жертву, а потерявший оружие Тимир обхватил крепче ствол и стал ждать, когда силы его покинут и он неминуемо упадёт в медвежьи лапы.

Он просидел так вечер, всю ночь и утро следующего дня, с опаской наблюдая за притихшим зверем. Его неподвижность принимал за хитрость – интеллект косолапого известен, может обмануть любого. Проверить, жив хищник или нет, не решался. Да и сил на такую проверку просто не осталось. И вот спасение пришло, словно чудо, которого уже не ждёшь.

Только в том, что бабушка Евдокия оказалась рядом, не было никакого чуда. Это мама, увидев, как Тимир направился в лес по следам отца, запрягла в телегу пегую кобылу Ромашку, и через пару часов уже рассказывала о случившемся своей матери, бабушке Евдокии. Та же, едва услышав обо всём, не тратя и минуты двинулась с ней обратно. С рассветом была уже в лесу, встала на след и очень быстро нашла останки отца, тушу медведя и своего внука, еле державшегося на дереве.

* * *

Эту историю внук, будучи уже Тимуром Фёдоровичем, за свою жизнь вспоминал нечасто. Разве что при взгляде в зеркало непроизвольно косился на седую прядь в густой шевелюре чёрных волос – такая отметина появилась в ту самую ночь, которую он пацаном провёл на дереве. В целом же травмирующие детскую психику события со временем стёрлись и таились где-то в самых глубинах памяти, всплывая лишь в тех случаях, когда его очередной раз обдавало опахалом близкой смертельной опасности. Вот как сегодня.

* * *

Он задумчиво рассматривал пробитый картечью радиатор Нивы, капот, выглядевший не лучше овощной тёрки, и несколько отверстий в лобовом стекле, одно из которых пришлось аккурат напротив водительского сиденья. Не уклонись он к полу за секунду до выстрела, дело было бы совсем плохо: потенциально фатальная смятая картечина застряла в подголовнике его сиденья. Три нуля, между прочим, ничем не хуже пули от мелкашки. Но сейчас он вовсе не накручивал себя несостоявшимся увечьем или возможным летальным исходом, а старался оценить внеплановый ремонт, который предстояло сделать.

Это там, в лесу, когда Нива приняла на себя дробный стук картечи, его обдало волной жара, адреналин бросил тело в режим берсерка, и он, мыча от ярости, выскочил из остановившейся машины в темноту ночи, стараясь поймать в прицеле неясный и быстро удаляющийся контур уазика, мелькающий в свете фар. Но стрелять не стал, удержал палец на скобе усилием воли. Сумел сдержать себя от рефлексов и вернуться к рассудительному поведению.

Оценил всё сразу, расчётливо разложив по полочкам – у него в стволе дробь, никакого эффекта от такого выстрела не будет. Значит и нечего тратить заряд. Уаз уже далеко, номер он не рассмотрел (был закрыт чем-то), кто в него стрелял тоже непонятно: скрывающий формы балахон и маска, разве что роста много выше среднего. Ну и чего сейчас махать кулаками, после драки?

Сообщать обо всём начальству или в полицию не стал, надо сначала самому разобраться. Поэтому позвонил зятю, у которого имелся дружок на эвакуаторе, и ещё до рассвета перевёз пострадавшего железного коня в гараж. На ремонт.

Собственно повреждения были не ахти какие – радиатор под замену, бачок омывателя, одна фара да лобовое стекло. Ну и дыры в корпусе залатать. Всё вполне по силам финансово и физически. Сам управится. Зятю и его дружку накрепко наказал держать язык за зубами, объяснив повреждения тем, что сам нечаянно выстрелил по машине, запнувшись о кочку. Незачем всем знать о таком казусе. Молодёжь позубоскалила над неуклюжестью старшего, да и забыла про это.

Он же первым делом начал не с ремонта, а с осмотра места происшествия. Следующим утром, закрыв Ниву в гараж, он вернулся в лес. Прошёл по следам «буханки», начиная от места их встречи и до пруда, на берегу которого быстро обнаружил прикопаные останки разделанного лося. Там снял размеры с отпечатков обуви, в изобилии наличествующих на влажной почве, и присоединил лист бумаги с обрисованным контуром сапог к ранее найденым предметам – в пластиковом пакете уже лежали два пыжа-обтюратора 12-го калибра, поднятые ещё ночью рядом с Нивой.

Топтались тут двое. 45 и 39 размеры обуви соответственно. Рисунок подошвы обычный, от большого кирзового сапога и маленьких ботов, образца «прощай молодость». Никаких особенных привязок нет, кроме одного – лилипутский размерчик у второго. Второго потому, что стрелял в него явно не он, а обладатель более крупных сапогов. Стало быть, рулил буханкой тот, что помельче. Место добычи и разделки зверя было аккуратно прибранным. Если бы не профессиональный глаз Тимура, то никто бы и внимания не обратил на оставленные следы: подъехал уазик к берегу, да и уехал. Может на рыбалку приезжали?

Может. Поэтому решил пройти по следу автомашины дальше, в направлении заезда (выездной след его изначально интересовал мало, и так понятно, что он будет путанным и в ложном направлении). Через пару километров вышел на место стоянки: в земле чётко просматривались более вдавленные отметины от колёс, где уазик стоял некоторое время. Между этим местом и прудом, где был отстрелян лось, следы от сапог почти не просматривались. Всего в трёх местах он смог разглядеть отпечатки каблуков. Причём след в след. Их обладатели старательно шагали по твёрдому или там, где следы были незаметны, но всё же наследили. Вывод прост – шли от машины к засидке, потом обратно за ней. Прошёл по следу колёс ещё дальше, не меньше пяти километров, и вышел к месту, где уазик останавливался, а его пассажиры уходили в лес. Тут его озадачило несоответствие следов обуви, словно в машине находились уже четверо. Присмотревшись внимательнее понял в чём дело: отпечатки были тех же двух размеров, просто от разных подошв. Будто вышли из машины в городской обувке, а вернулись уже в сапогах. Затейники.

Поразмышлял некоторое время, и пришёл к выводу – где-то тут у них тайник. Там они и переоделись. А может и не только одежда у них тут припрятана. Начал изучать следы более внимательно, понимая, что хорошо замаскированный тайник обнаружить без собаки или металлоискателя практически невозможно. А эти разбойники ещё те, наверняка люди опытные и битые.

На осмотр местности ушло больше часа, однако результата не было – тайник был оборудован качественно. Кроме всего, Тимур не собирался оставлять тут свои следы, свидетельствующие о его интересе, поэтому делал всё аккуратно: больше смотрел, осторожно пробуя грунт и траву заострённой палкой. Не рыть же землю или дёрн, сразу будет ясно, что искали. Нужен-то, по большому счёту, не сам схрон, а его хозяева. Значит, сделаем по другому…

Ничей

– Ты чего оперов вызвал без моего ведома?

Тембр голоса в динамиках телефона и сама тональность общения не предвещали ничего хорошего для абонента, ответившего на звонок начальства. В соответствии с общепринятыми концепциями развития сюжетных линий, далее должно было воспоследовать ответное оправдательное лепетание. Но не в случае с Сахой. У него на подобные вызовы имелся врождённый иммунитет. Поэтому начальству с ним всегда было не просто.

– Не быкуй, Баян, – Тимур представил себе вытянувшееся от удивления лицо председателя охотобщества и усмехнулся. – Тут убийство, однако. Уголовное дело. Ты у нас кто? Начальник уголовки?

– Ну, Саха… Ладно, потом поговорим.

Тимур хмыкнул и убрал телефон в карман. «Баяном» шефа в глаза называли исключительно приближённые. Он в это число не входил, чем и сбил агрессивный напор начальства. «Ничего, переживёт». Опергруппа с района уже рассредоточилась на берегу пруда. Сотрудники полиции осматривали следы, криминалист достал свой чемоданчик с принадлежностями, а участковый и двое понятых заглядывали в раскоп с лосиными останками. Там было мало интересного: шкура, в которую оказались завернуты внутренности, и четыре голяшки с копытами: обычные субпродукты с характерным запахом.

В чужую работу Тимур не вмешивался. Молча наблюдал за действиями служителей закона и отвечал на вопросы следователя. Всего раз подошёл ближе, когда лосиную шкуру развернули, потроха стянули в сторону и всё это проверили металлоискателем. Увиденного ему было вполне достаточно.

Это криминалисту были интересны размеры и форма клинка, которым разделывали тушу, рисунок и глубина отпечатков протектора шин и обуви. Ну ещё размер входного отверстия от выстрела, по которому можно предположить калибр оружия. Кстати, выстрел пришёлся в шею. Тимур же оценил другое: хирургическую аккуратность, с которой был освежёван зверь. Ни единого лишнего надреза на шкуре, ни грамма содержимого желудка на всём и чисто обработанные суставы голяшек. И всё без топора, только ножом. Головы лося, кстати, нигде не было. Всё это говорило о сноровке и опыте. Не дилетанты в него стреляли там, на дороге, вот что. А значит, люди хорошо его знающие. Дальше пусть полиция работает по своим планам, а он займётся своими.

Тут послышался звук мотора приближающегося транспорта, и к берегу подкатил джип, из которого вальяжно выпростался тучный человек в камуфляжном наряде. Вот и начальство прибыло.

Солидно, по хозяйски, прошагав к эпицентру событий человек сунул руку поочерёдно всем присутствующим, словно являл милость каждому. Только старшему группы пожал, как равному. А Тимуру просто кивнул. Как же: барин гневаются, оне не в духе.

Переговорив вполголоса со следователем и участковым человек, наконец, изволил подойти к егерю.

– Ну, что скажешь?

Тимур спокойно выдержал недоброжелательный, давящий взгляд, с прищуром осмотрел пруд и указал направление:

– Там и там были номера. В быка стреляли с этой стороны, на выходе с водопоя. В сумерках уже. Я слышал выстрел, не успел доехать. Утром проверил, и вот, обнаружил.

Председатель охотобщества, Багун Александр Янович, тяжело вздохнул, чуть качнув головой. Председательствовал он второй год, сменив на этой вроде бы незавидной должности ушедшего на покой предшественника. Сам он тоже был пенсионером, но военным. Свои командные управленческие привычки изживать не спешил. Постепенно обзаводился собственной командой и окружением, плавно переводя управление охотничьих угодий из общественного в единоличное. Но в специфике ведения охотхозяйства был не силён, поэтому терпел вредного егеря, доставшегося ему по наследству от Правления общества, считаясь с его опытом и стажем.

– Откуда знаешь, что это бык? Головы же нет, – Багун покосился Тимура.

– Глянь туда. Видишь копыта? У коровы они другой формы, поуже и острее. А ещё у быка есть яйца и вон та штуковина…

Полицейские и понятые негромко засмеялись, а Баян стал быстро багроветь шеей, не оценив шутки.

– Ладно, это не важно. Ты вчера почему сети на протоке не проверял? Я же сказал тебе, где быть.

Тимур кивнул следователю, подзывающего его жестом подписать протокол: сейчас, мол. И сказал тихо, чуть наклонившись к председателю:

– Это важно. Тут пара самок осталась без быка, значит теперь уйдут искать самца в другое место. Те сети ставят все кому не лень, пусть у рыбнадзора об этом голова болит. А в лес с оружием пойдёт не каждый, и лося не каждый может взять. Вот таких и надо вылавливать. Припомни лучше, кому ты говорил, что я сети проверять буду?

Багун косо посмотрел на собеседника, через небольшую паузу бросил:

– Да много кто это слышал, людей вокруг было полно, пятница же.

Это было правдой. Приёмные дни в правлении охотобщества были многолюдные, особенно перед выходными, не сравнить с понедельником или средой.

– Не про пятницу речь, – Тимур бегло читал протокол, ставя зигзаг в конце текста на каждой странице, – я всех помню, кто был в этот день. Может ещё кому говорил, позже?

Спрашивал для порядка, заранее зная, что толкового ответа не услышит. Так и вышло. Багун мотнул головой, больше никому, мол. Тимур старательно вывел, где положено: «С моих слов записано верно, мною прочитано» и поставил незамысловатую подпись с датой. Всё. Теперь этим делом официально займётся полиция. Само собой, что никаких надежд на результативность действий служителей закона он не питал. Поэтому, распрощавшись с присутствующими и вежливо отказавшись на предложение Багуна подвести, Тимур шагнул в лес и для всех словно бы исчез.

* * *

Он шагал привычно бесшумно, не ломая перед собой веток и не треща сучками под ногами. Ходить так научился ещё в детстве, под патронажем бабки Евдокии, взявшей над ним шефство после гибели отца. Тише ходишь – больше слышишь. Видеть тоже в лесу надо уметь. Если взгляд тренирован правильно, то он не реагирует на фоновую картинку местности, но периферийное зрение сразу срабатывает на движение: горизонтальное или, что более заметно, вертикальное перемещение любой цели или объекта. Совсем хорошо, если можешь по ходу замечать всё необычное, нехарактерное для этого места – сломанная ветка, смятые кусты, сбитая роса, рез от топора на дереве или притоптанное костровище. Про следы и говорить нечего, этой грамоте он был обучен в совершенстве. Бабка не единожды заставляла читать развёрнутую книгу леса, и не отставала от него до тех пор, пока он подробно не расскажет кто, когда, куда и по каким надобностям тут прошёл, наследив на снегу, траве или по чернотропу. Всё это ему и самому было по душе, не сравнить со школьной зубрёжкой скучных, ненужных для жизни предметов и дисциплин. Выстраивать из незначительных примет и следов образную картинку лесных сцен и событий всегда было интересно. Соответственно сам старался не оставлять после себя никаких следов, ну или сводить их к минимуму, не привлекающего чужого внимания. Ещё бабушка Евдокия учила, чтобы лес слушала душа – көрсүк. Тогда слух и зрение отходят на второй план, уступая место изначально свойственному настоящему охотнику качеству – чутью. С привычным человеку обонянием это не имело ничего общего, а было некой интуицией или наитием, помогавшим охотнику взять добычу. Сама бабушка всегда знала где искать нужного ей зверя. Учила внука настраиваться на него и интуитивно выходить на след. А дед, по её словам, умел даже выводить зверя под выстрел. Но в этом Тимур не преуспел, если честно. Да и бабка не настаивала, упомянув о том, что это умение приходит с возрастом. Не физическим, а духовным. Что это означает, он тогда не понял.

* * *

Идти пешком по лесу ещё чем хорошо? Думается при этом легко и продуктивно. Любая проблема или задача обязательно находит своё решение, причём довольно быстро. Сейчас Тимур как раз и действовал в соответствии с принятым чуть ранее решением. Он шёл к дальнему солонцу, где для контроля и наблюдения за зверем стояла его личная фотоловушка. Её предстояло установить на новом месте – там, где по его предположениям находился тайник.

Путь вышел не близкий. Десять километров в одну сторону, и одиннадцать в другую. Пока прошагал половину обратной дороги, день уже давно склонился к вечеру. Решил заночевать в лесу. Сложил таёжный костерок, заварил в жестяной кружке чай, и понемногу напряжение последних суток стало отпускать. Ровный и мягкий жар пламени грел тело и душу, вбирая в себя тревоги и заботы, и выбрасывая их сизым дымом во Вселенную, в самое звёздное небо. Тимур лежал у костра и улыбался, глядя в качающуюся туманную роззвездь Млечного Пути. Ему было хорошо, словно улетал на качелях назад в детство. На эфемерном пороге сна, перед тем, как сознание уже готовилось смежить веки, заметил шевеление на пляшущей границе света от костра. Точнее, услышал лёгкий шум. Чуть повернулся, вытащив из-под служившего подушкой рюкзака короткий ТОЗ-106 (в охотничьем обиходе – «кулацкая радость», заводской обрез 20 калибра). Опасности не ощутил, посему уложив ствол на сгиб локтя спокойно ждал, когда ночной гость соизволит подойти ближе.

Он появился из тьмы постепенно, словно её сгусток, живущий своей жизнью. Сначала обозначился контур фигуры то ли пса, то ли волка, медленно и осторожно приближающегося к огню. Выйдя из темноты на свет зверь сел. Им оказался совершенно чёрной масти пёс, худой, в репьях и не совсем здоровый на вид. Посидев немного и впитав ребристым боком умиротворяющий жар костра лёг, положив на вытянутые перед собой лапы лобастую голову. Не рычал, не скалил пасть, даже смотрел в сторону, словно игнорируя присутствие человека. В его позе и поведении легко угадывалось единственное желание – согреться у жаркого пламени. Тимур не стал мешать зверю, внимательнее приглядываясь к нежданному гостю. Худоба ночного визитёра объяснилась быстро – на боку, который он подставил волнам тепла и света, виднелась старая рана, плохо зажившая и всё ещё сочившаяся сукровицей. Её рваные края красноречиво говорили, что отметина оставлена острыми клыками секача. Нижняя челюсть тоже была повреждена, скорее всего сломана и срослась криво, выставив наружу желтоватый обломанный клык. Пёс был помесью лайки и овчарки. Похоже, что он травмирован кабаном, это с азартными или неуклюжими охотничьими собаками случалось часто. По виду пёс был уже стар, и в лесу обитал давно, забытый или брошенный своим хозяином. Сейчас, выйдя к костру и зная, что человека можно не опасаться, зверь понимал, что добра тут тоже ждать нечего. Поэтому отрешённо закрыл глаза и уснул. «А я его знаю. Ничей пёс.» – вдруг понял Тимур. Его след в своём обходе он иной раз встречал, примечая мелкий шаг и петляющую походку, словно оставил его раненый или больной зверь. Чаще всего он появлялся рядом с падалью или останками добытой другими зверьми добычи. На полноценную охоту сил у него не доставало. Странно, что он не выходил к людям в ближайшие деревни.

Видя, что гость уснул, Тимур устроился удобнее, держа его в поле зрения. Но скоро задремал и сам. Утром, едва сырость росы коснулась ещё закрытых век, потянулся, с наслаждением разминая мышцы и обнаружил, что пёс лежит уже у него в ногах, прижавшись боком к подошвам. Хмыкнул, покачав головой. Когда зверь не поднимая морды с лап скосил на него взгляд, негромко и спокойно спросил:

– Выспался?

Не дождавшись никакой внятной реакции вытащил из вещмешка свёрток с провизией и, развернув пропитавшуюся ароматом снеди бумагу, кинул псу кусок пирога с вязигой.

– На-ка, подкрепись.

Пёс вежливо тронул носом подношение и учуяв снедь осторожно ухватил зубами. Подняв морду пережёвывал мягкое угощение, поворачивая пасть то так, то эдак, отвернувшись от Тимура, словно стыдясь своей ущербности. Потом выгнул шею, проглатывая свой нежданный завтрак, и шевельнул хвостом, обозначив благодарность. Взгляд его, между тем, не выражал ни радости, ни надежды. Эк жизнь-то его потрепала…

Подогрев на рубиновых углях вчерашний чай в кружке, Тимур наскоро позавтракал сам и, уже собравшись в дорогу, решал, что делать с псом? Забрать с собой не получится, путь домой не близок, зверь его не осилит. И на руках не утащишь, тяжеловат будет. Бросать тоже не по людски. Решившись, осторожно протянул к нему руку. Пёс покосился, но недовольства не проявил. Скорее наоборот, чуть подался навстречу.

– Вот и ладненько.

Тимур погладил лобастую голову, успокаивая пса, и рассматривал рану на боку. «Придётся шить, иначе долго не протянет». Достал моток суровой нитки, иглу, смочил в спирте и приступил к полевой хирургии. За всё время неприятной и болезненной процедуры пациент пару раз лязгнул зубами, когда неосторожные движения человека причиняли ему боль, но в целом не мешал. Понимал, что сейчас тот всё делает ему во благо. Протерев спиртом рану Тимур срезал отмершие клочья кожи и мешавшую шерсть, затем ровными стежками стянул края пореза, надеясь на разумное поведение пса в дальнейшем – не разгрыз бы узлы и нить. Убедившись, что всё сделал аккуратно, протёр спиртом место операции ещё раз.

– Ну вот и всё. Поправляйся.

Пёс повернув голову с трудом дотянулся носом до шва и пару раз лизнул его. Потом снова уткнулся в лапы, поглядывая на Тимура. А тот соображал: загасить костёр или оставить так? Разгораться тут было нечему, ветра нет, да и псу будет рядом с чем погреться. Решил рискнуть. Сгрёб в центр костра остатки головёшек и углей, освободив вокруг участок уже выжженной земли и кинул псу остатки от своей трапезы:

– Бывай, Ничей. Бог даст – свидимся.

Пёс понимающе мигнул карими глазами и равнодушно посмотрел на удалявшуюся фигуру человека.

* * *

Фотоловушку он настроил на обнаружение крупного объекта, заменил аккумуляторы и установил повыше, на дереве, чуть с боку от дороги и того места, где, как он выяснил, неизвестные заходили в сторону своего тайника. На их тропе, короче говоря. Заряда батарей должно хватить на месяц с лишним, а то и два. За это время кто-нибудь да объявится, а дальше будем посмотреть.

Проверив, хорошо ли замаскировано ценное устройство и не мешает ли сенсорам качание веток, убрал за собой там, где наследил и направился в сторону дома. До него ещё шагать и шагать, но Тимур не собирался стирать ноги до колен бесполезной ходьбой. Да и время надо ценить – ещё ремонт машины не начинал. Через пару вёрст, недалеко от пруда, он шагнул в густые заросли орешника и скоро выкатил на тропу велик с широкими шинами. Пристроил на багажнике понягу и кобуру тозовки, сел в седло и размеренно закрутив педалями выехал на тропу.

Тропа была его личная, нахоженная и наезженная, где надо очищенная от веток и упавших деревьев. Её он проложил давно, в самом начале своей работы егерем, по карте и азимуту – никаких навигаторов тогда ещё не водилось. Всего было таких троп четыре. По ним он мог практически по прямой выйти в нужный район своего обхода. Получалось даже быстрее, чем на автомобиле. Велик здорово выручал, когда не было нужды тащить в лес большой груз, а хватало вещмешка и топора. Ну тозовка ещё, без оружия в лесу он не появлялся.

Сейчас Тимур бесшумно катил по мягкой тропе, слушая лес и поглядывая по сторонам, подставляя струящемуся аромату лесной свежести лицо. Иногда, привставая на педалях, наслаждался видимостью полёта над землёй, устремив взор далеко вперёд. Улыбаясь над собственным детским озорством (всё же пятый десяток разменял, пора бы посерьёзнее как-то себя вести), приготовился к затяжному спуску. Тут лесное плоскогорье оканчивалось и начинался сначала пологий, а затем всё более крутой спуск в низину, на котором совсем не лишними будут сосредоточенность и исправные тормоза.

Проверив в движении лёгкий ход рычагов на руле и хват тормозных колодок поморщился: скрип тормозов об обод колёс был неприятен и далеко слышен. Сколько раз собирался сменить накладки на более качественные, да всё откладывал на потом. Набравший под уклон ход двухколёсный конь заставил сконцентрироваться на дороге, соизмеряя тормозное усилие с достаточной скоростной устойчивостью. А ещё надо объезжать разные препятствия, всё же не по автобану едешь. Пятно визуального контроля за дорогой сузилось, он смотрел на пару метров вперёд и, больше всего, под самое переднее колесо, которое отрабатывало амортизатором неровности и мелкие камни, жужжа протектором. Неожиданно стало нарастать беспокойство, словно предупреждая об опасности. Что-то с тормозами? На середине спуска, когда уклон стал более сильным, чуть привстал на педалях и сжал раму бёдрами, добавляя управление машиной корпусом. И периферийным зрением успел заметить постороннее и лишнее, чего не могло и не должно быть в зоне визуального контроля: мелькнувшие чуть сбоку от тропы ступни ног, обутые в старомодные войлочные боты. Мелькнули и сразу остались позади, а мозг уже отработал полученную информацию: кто-то стоит в кустах, уйдя с тропы перед самым его проездом. Прячется, значит не хочет, что бы его увидели. Размер обуви мал, даже очень мал для мужика, но фасон не женский. И чуть косолапое расположение ступней. Где-то он уже это видел. Там, на месте тайника, вот где!

Сжав тормоза он корпусом завалил велик на бок и, скребя в падении железом и сапогами по каменистой земле, потащил из кобуры тозовку. Услышал тихий звук выстрела и тут же почувствовал шлепок в металлическую раму, от которой мгновением раньше откатился в кусты. Рванул от накатившего жара ворот горки, передёрнул затвор обреза и по дуге стал пробираться в тыл к неизвестному стрелку.

Никого там уже не было, само собой. Послушав лес и поняв, что противника уже и след простыл, внимательнее осмотрел место засады. Слегка примята трава, без чётких отпечатков ног, была. И сломанные ветки, обозначавшие сектор обстрела, тоже были. А больше ничего…

Открытие сезона

Конец августа для любого нормального охотника всегда событие. Потому что с третьей субботы начинается охотничий сезон. То есть, не таясь можно бить водоплавающих пернатых, а дальше по нарастающей: боровую дичь, зайца, и самое главное – копытных. Чем не праздник?

Посему в обществе отмечать его готовились скрупулёзно. Заранее оговаривали, кто за что отвечает. В процессе определяли место, формат торжества, количество участников и персоналии. Не удивительно, что в помещении правления накануне было полным полно разного люда. Иван называл эту компанию «обществом тихих и буйных». Тихими были «больные» рыбалкой, а буйными, соответственно, охотой. Август бархатным опахалом нежаркого солнца гнал в стены общества представителей последней категории.

За чрезмерно длинным дубовым столом (подарок от малого бизнеса) уже собралась шумная компания, почти сплошь из членов правления. Разговор шёл предметный и о важном:

– Кухню тащить с собой незачем, вполне обойдёмся казаном и самоваром, – доказательно качал пальцем по-хозяйски развалившийся в торце стола Багун, – за это у меня голова не болит. Давайте лучше обмозгуем, сколько и какого топлива брать?

К чести собравшихся за столом, ни у кого и мысли не мелькнуло, что речь пошла о дровах или соляре с бензином. Иван, бесшумно просочившийся из дверей в помещение, бегло кивнул знакомым и, не привлекая к себе лишнего внимания, занял свободное местечко с краю – тема обсуждения для всех перешла в наиболее интересующую плоскость.

– Яковлевич, давай как обычно: каждый своё и ящик сверху, за счёт обчества?

Враз заполнивший помещение фоновый шум был вызван единственно общим для всех вопросом – не маловато будет? Большинство склонялось к тому, что ящика хватит на «НЗ», а основной объём следует пересмотреть в сторону увеличения. Наконец остановились на приемлемом для всех варианте – каждый приносит своё, выставляет на общий стол, а если покажется, что припасённого недостаточно, то наготове будет посыльный, в ближайший магазин. Ну и «НЗ», само собой.

– Это решили, – хлопнул ладонью по столешнице Багун. – Дополнения будут?

– Будут, – тихий голос удачно попал в небольшую паузу, и все только сейчас обратили внимание на неприметного худощавого и жилистого человека, появившегося у стола непонятно откуда и как. – Алкоголь и оружие вещи несовместимые. Если учую у кого запах на охоте, путёвку закрою сразу же. Заранее всем говорю.

Повисло недоброе молчание, которое было недолгим. Председатель купировал неожиданный выпад подчинённого командным решением:

– Отмечаем праздник накануне вечером, а утром все будут как огурчики. Поэтому ничего не меняем. С нами два егеря, Тимур, так что тебе нет необходимости там быть.

– И не собирался. Просто предупредил.

– Мы тебя услышали.

– Вот и хорошо, – Саха кивнул всем и не спеша прошёл к двери, посматривая не на лица, а на обувь собравшихся.

Иван едва сдержался от того, чтобы непроизвольно не поджать ноги под лавку. Ведь он пришёл сюда как раз посмотреть на вредного егеря, чтобы постараться понять: догадывается он о том, кто встретился ему в лесу тогда, ночью? А сам не заметил, как тот появился в помещении, и не понятно, кто кого рассматривал на самом деле. И на ноги чего пялился? У Ивана неприятно свело живот, даже почувствовал какое-то томление в подвздошье.

Пару недель назад, после того случая, они со Степаном «залегли на дно». Но Иван не выдержал, и по личной инициативе на следующий же день осторожно проверил, как повёл себя егерь? Оказалось, что совсем не так, как ожидалось – тот не зализывал душевные раны и не возился с машиной, а отыскал останки лося и вызвал полицию. То есть, собрался рыть носом землю, пока не найдёт, кто в него стрелял. И похоже, что никому не рассказал об этом – не было большого шума в обществе по этому поводу: ну взял кто-то лося, и ладно. Не последнего же? Иван, опять таки инициативно, не сказав ничего Степану, задумал провести акцию устрашения, чтобы отвадить упрямого Саху от ненужных мыслей.

Задумка была такая. То, что Саха объезжает свой обход на велосипеде, никаким секретом не было. Все охотники про это знали. А как егерь будет добираться в лес, когда его машина немного того, неисправна? На велике, правильно. А по какой тропе? По той, что ведёт в район пруда, тоже понятно. Иван прихватил из второго тайника ружьё с вкладышем под мелкашку и для порядка проверил все егерские тропы. Свежий след был на одной, той самой, из города в лес. Это определить было проще всего – не стал Саха пыхтеть и крутить педали в гору, а шёл пешком, толкая своего «педального коня». Значит, тут и надо ждать его на обратном пути.

План был прост: пробить егерю колесо на спуске. А дальше как повезёт – может тот кости себе переломает, а может и башкой приложится, гора-то крутая. В любом случае у него появится повод подумать, правильно ли он себя ведёт по жизни. Мелкашка была для этой затеи в самую пору: выстрел почти бесшумный. Если стрелять в угон, по заднему колесу, то седок и не поймёт ничего, а пробитое колесо естественным образом пойдёт в занос, ну а что дальше – понятно. Попасть в широкую шину не было проблемой: хорошо замаскировавшись встать у тропы и стрелять под педали, чтобы не зацепить седока, и всё получится как надо. Рано утром Иван был уже на краю спуска, высматривая через поляну велосипедиста. Едва вдали поверх высокой травы мелькнула знакомая фигура, он быстро спустился на заранее подготовленное место и, пропустив мимо себя скрипящий на весь лес тормозами велосипед, подвёл мушку прицела под середину задней оси. Но егерь по непонятной причине упал ещё до того, как он нажал на спусковую скобу, и пуля от выстрела шлёпнула в раму упавшего велосипеда, едва не задев седока. Дальше всё пошло кувырком: егерь извернулся и потащил из кобуры свой дурацкий обрез, а Иван побежал по лесу, держа в одной руке увесистую двухстволку, а в другой кусок войлока, на котором стоял (чтобы не оставить следов). Теперь о следах не думал, только старался не топать по мягкому, убегая всё ниже по спуску. В общем, ушёл.

Степану про это ничего не сказал, солидарно разделяя подслушанную где-то формулу: что знают двое, то знает свинья. Да и дело выходило вовсе уж мутным, незачем напарнику знать про такое. От раздумий его отвлекло оживлённое обсуждение слов ушедшего егеря. Говорил Паныч, состоявший в «свите» Багуна и причислявший себя к когорте «уважаемых» людей:

– Уважаемые люди собираются отметить праздник. Правила все знают, не первый год охотничаем. Кто он такой, чтобы нас учить? Пусть сидит у себя в обходе. У него там лосей бьют все, кому не лень.

– Он на открытии там и будет, не кипиши. Саха не любит такие мероприятия, знаешь ведь.

– Зачем мне знать, что он любит, а что нет? Он кто? Обычный егерь, завтра его уволят и забудут как звали.

– Завтра не уволят, – Багун словно сожалея вздохнул. – Ты же знаешь, что его утвердили егерем решением общего собрания. А повода уволить у меня нет. Пока нет.

Разговор несколько сбился с темы, и причина этого была Ивану понятна, как и всем присутствующим. Общее собрание охотобщества выбирая себе председателя, чья кандидатура была в ультимативной форме рекомендована областным обществом и городской админстрацией, рекомендации лояльно учла, но своевольно определила штат егерей, утвердив в этих должностях всем хорошо известных и опытных охотников.

Избранному председателю не оставалось ничего другого, как работать с этой командой. С ней он понемногу разбирался, сокращая зарплату и урезая права неугодным, и на текущий момент только Саха держался, работая за сущие копейки. Сам не уходил, и поводов для дисциплинарного воздействия или увольнения не давал. Вредный тип. Сам не ам, и другому не дам.

– Не может нормальный человек выжить на такую зарплату, Баян, – Паныч подсел ближе к председателю. – Не может быть, чтобы он мясо не продавал. Или охоту не устраивал за деньги.

– Не пойман – не вор, сам понимаешь. Дай мне факты, и завтра его не будет.

– Слушай, есть толковый кандидат на его место. Нормальный парень, у меня работает…

Дальше разговор пошёл на пониженных тонах и приватно переместился в кабинет председателя, куда все собравшиеся, при всём желании, втиснуться не могли. Иван не стал проявлять излишнее любопытство, и переключился на привычный круг информаторов, исправно поставлявший новости посредством ничего не значащей, по их мнению, болтовни. О чём? Да обо всём, что случалось в обществе или на охоте. Сейчас, когда начальство уединилось с ближним кругом в кабинете, недавно ставший охотником парень вполне серьёзно интересовался – можно ли охотиться днём? Собравшиеся посмеялись, задали пару наводящих вопросов и посоветовали учить охотминимум, а с такими сложными вопросами обращаться к Сохатому. К Сахе, то есть. Плавно перешли к сегодняшнему афронту последнего и в целом обсудили биографию егеря. Иначе говоря, пересказали то, что было и так всем известно: из Якутии, в роду были потомственные охотники, слесарничал на ГРЭС в Нерюнгри, потом служил где-то, то ли оленеводом, то ли строителем. На сегодня почти единственный в обществе, кто может взять любого зверя один и в любое время, а самое большое количество лося и кабана держится в его обходе. Вдовеет шестой год, дружбы ни с кем не водит, тесного общения избегает. Коротко говоря кости помыли, а ничего хорошего не сказали. Вот поэтому Иван избегал давать повод позубоскалить болтунам на свой счёт, приходил в общество один, больше молчал и слушал, чем говорил. И сейчас понял, что никто толком ничего слыхом не слыхивал или не знает о последних происшествиях с Сахой в лесу. Что-ж, сегодня он услышал всё, что ему было нужно.

Выводы тоже сделал обнадёживающие: поймёт егерь последние намёки или нет, теперь неважно. Надо постараться устроить так, чтобы Багун выгнал его с работы. Сам по себе Саха ничего из себя не представляет и не опасен. Через день открытие сезона, скоро в лесу появятся охотники, егерю будет чем заняться, не до детективных заморочек. А у них, Ивана и Степана, будет время поразмыслить над этой идеей.

Со Степаном обсуждать это не спешил. Следовало самому продумать всё детально, а уж потом преподнести товарищу готовое решение, на правах старшего. По возрасту. Вообще он не упускал возможность обозначить некое старшинство в паре, не смотря на то, что ростом и внешностью был самым неказистым. Этакий пунктик у Ивана сложился со дня первого их знакомства. А было оно вот каким.

* * *

Ванина тёща проживала в своём доме, при котором, разумеется, была и баня. Соответственно каждое лето, после Троицы, он на своём жигулёнке выбирался в лес и заготавливал берёзовые веники. Помогать ему в этом деле было некому, тёща стара и больна, тесть давно помер, а жена и без того вертелась юлой на два дома по хозяйству. Дети по малости возраста в помощники не годились. Поэтому всё делал сам. Готовил веники по деревенски: выбирал берёзку помоложе, лез обезьяной повыше и, оттолкнувшись, собственным весом пригибал молодой ствол к земле, опускаясь на землю висячим образом. Потом держал ствол коленями и топором срубал все сучья от вершины к комлю. Когда отпускал дерево, то оно напоминало пальму: малый венчик из веток на самой вершине и оголённый ствол. Варварство, конечно, зато веников с одной берёзки выходило с десяток.

В тот раз отработанный механизм заготовки дал сбой – гибкость дерева оказалась крепче расчётной, и оно не собиралось клониться до земли, несмотря на висящего в трёх метрах над поляной вредного человека, цепко ухватившегося руками за макушку. Положение было глупым и аховым: кричать в лесу некому, помощи ждать неоткуда, а силы в руках надолго не хватит. Раскачиваясь на изогнутой вершине Ваня уже присматривал место помягче, куда ему неминуемо было суждено обрушиться с трёхметровой высоты, как неожиданно услыхал весёлый возглас:

– Вот так аттракцион! И кто последний? Билеты остались?

Балагурил высокий мужик лет тридцати, появившийся из леса с пакетом грибов в руке. Иван, держась из последних сил, лишь процедил в ответ:

– Лучше помоги. Хватай за ноги и тяни…

Заново оценив ситуацию мужик без лишних слов начал действовать – отложил в сторонку свою ношу, поплевал на ладони и, попрыгав, с третьего раза ухватил Ивана за сапоги. Тяжести двух тел берёза выдюжить не смогла и плавно склонила крону к земле, подчиняясь грубой силе. Первым твердь ощутил своими ногами мужик, потом потянул за ноги Ивана, отходя дальше с намерением поставить его на поляну. И в этот момент берёза треснула. Потеряв точку приложения усилий оба шлёпнулись на землю: мужик на задницу, с ногами Ивана в руках, а последний на живот плашмя, держа перед собой отломанный конец верхушки. Так и познакомились.

Надо ли говорить, что солидности такой способ знакомства Ивану не добавил? С того дня он не упускал случая хоть как-то повысить свою значимость в глазах обретённого товарища, тем не менее примечая в них легко объяснимые смешливые искорки.

Такой случай представился не сразу. Минуло целых два сезона, за время которых знакомство переросло в дружбу. И поспособствовала тому охота. На третью зиму они уже вместе охотились на кабана. В середине января, когда снега в лесу местами было по пояс, Иван давил загоном на Степана огромного секача. Даже по следам было ясно, что никак не меньше трёхсот кило. Таких он встречал всего пару раз за свою жизнь. Услыхав два выстрела понял, что Степан не промазал. Поспешая по следу выскочил на поляну, где стоял на номере его товарищ, и увидел такую картину.

Вокруг дерева суетились двое: Степан и кабан. Секач был крепко ранен. Его нижняя челюсть, покалеченная пулей, брызгала алой кровью на снег, но он упорно пытался зацепить клыками охотника, который ловко уворачивался от его окровавленной морды, скрываясь за стволом дерева. В тот момент, когда Иван подключился к процессу, одна лыжа была Степаном потеряна и кабан уверенно стал доставать свою жертву пятаком. Ещё чуть-чуть и порвёт ногу своему врагу, а там и до всего остального дотянется. Степан поступил рационально – не стал терять время и освобождаться от последней лыжи, а подпрыгнув в невероятном прыжке зацепился за сук над головой и шустро забрался на него, вместе с запутавшейся на ногах короткой лыжей. Ружьё бросил, понятное дело. Секач, увидев, что до жертвы не добраться, переключился на оставшуюся под деревом лыжу и вещмешок, вмиг растерзав их в куски и лохмотья. Тут Иван и вдарил по нему с двух стволов. Секач оказался на удивление крепким и даже после новых ранений упокоиться не собирался: сидел с перебитым позвоночником на снегу, жутко поглядывая на своих врагов налитыми кровью глазками, скалил морду и скрипел клыками. Степан спрыгнул со своего убежища и первым делом отыскал в сугробе ружьё, прочистив стволы и сменив заряды. Прицелился секачу прямо в пасть, но тут Иван подал голос:

– Погоди. Надо его кастрировать, пока живой. А то мясо в рот не возьмёшь. Смотри какой матёрый.

– Как ты это себе представляешь? – Степан от удивления опустил ружьё.

Иван деловито скинул с плеч вещмешок, пристроил рядом ствол и вытащил из ножен длинный нож.

– Ты его трави спереди, – указал клинком, с какой именно стороны, – а я сзади буду оперировать.

Степан качнул головой, выказывая сомнение в успехе такой идеи, но послушно начал отвлекать внимание зверя на себя. Секач упрямо кидался на него, пытаясь дотянуться и, когда его обездвиженная часть на рывке приподнималась из снега, Иван успевал делать короткие точные надрезы…

После того, как полевая хирургия была окончена, предстояла не менее важная задача – выбраться к машине, что стояла за пять вёрст от поляны. А лыж на двоих осталось всего три. И тут снова Иван проявил смекалку. Нарезал с подбрюшья убитого кабана тонкие полоски шкуры и смастерил из остатков изуродованной кабаном лыжи вполне рабочий снегоступ. Так и выбрались, и трофей с собой притащили на волокуше. В общем, тогда Иван восстановил свой статус-кво.

* * *

Пообщаться обоим выпало в пятницу, когда уже собрались выезжать на старицу, чтобы, переночевав, отстоять утреннюю зорьку.

– До 15 сентября времени вагон и маленькая тележка, – Иван развивал свою мысль. – Паныч всяко потащит свою бригаду на Старые ёлки, там лось всегда держится. А это обход Сахи. Багун его на время охоты куда-нибудь уберёт, понятное дело. Надо сделать так, чтобы Саха помешал охоте Паныча. Тогда председатель его точно уволит.

– Не знаю, не знаю, – Степан сомневался (одно слово – Стёпа!), – за что Багуну его увольнять? За хорошую работу?

– А если у Сахи дома найдут лосиное мясо?

Оба посмотрели друг на друга, осмысливая эти слова. Если найдут при обыске, то это, конечно, дело другое. Дальше цепочка размышлений замкнулась:

– Значит так: пока Саха в лесу, заносим мясо ему во двор. Звоним в полицию. Он возвращается из леса и его принимают с мясом. Всё!

Если идея Ивана Степану и не понравилась, то он не подал вида. Только спросил:

– У тебя мясо ещё осталось?

– Есть пара кусков копчёного. Как знал оставил.

Оба синхронно кивнули: копчёное самое то, нет нужды держать в холодильнике. Значит и подбросить проще. А раз всё так просто, то зачем откладывать?

– Что попусту время терять? Давай этой ночью и забросим, – Иван выжидательно глянул на товарища.

– Можно. Только сначала надо звонок в полицию организовать. Пока они соберутся, сам знаешь… Что толку будет, если Саха это мясо найдёт сам?

* * *

Утро следующего дня застало обоих в камышовых зарослях старицы. Неспешно шагали по берегу покрытой ряской старой протоки, давно превратившейся в заводь. Рваные следы наплава на зеленоватой поверхности предвещали удачную охоту. День обещал быть ясным и жарким, настроение тоже было празднично-приподнятым – ночью всё сложилось самым лучшим образом. У неизвестного наркоши отобрали телефон и позвонили в дежурную часть. Потом, ближе к полуночи, тенью перемахнули через шаткий забор егерева хозяйства и, приоткрыв дверь сарайки, подвесили на стену кусок копчёных рёбер лосятины. Чисто сработали.

Сейчас мягкое утро уходящего лета ненавязчиво намекало о заслуженном отдыхе: ночью выспаться не удалось. Катались туда-сюда, едва успели до рассвета на старицу добраться. Поэтому скулы нет-нет да сводила зевота, тут уж не до внимательности и реакции.

Шлёпанье крыльев по воде и заполошный кряк взлетающей из камышей утки застал обоих врасплох. Успели отдуплетиться, но мазанули, обескураженно глядя на стремительно удаляющийся силуэт кряквы и падающие в воду ошмётки пыжей. Прозевали…

Отвлекая себя от неудачного выстрела перезарядкой Степан поинтересовался:

– Ты первый схрон давно проверял?

– С того дня ни разу не был. А что?

– Надо бы посмотреть, что там и как.

– Согласен. Давай после охоты заедем?

Вместо ответа Степан вскинул двухстволку на шум в камышах, и едва громко крякавшая утка встала на крыло и потянула над водой, снял её первым же выстрелом влёт. Громкий всплеск упавшей тяжёлой тушки был отличным продолжением начавшегося праздника.

– С полем!

Первый снег

Тетива взыкнула и её певучие вибрации закончились туповато-чмокающим звуком впившейся в шею лося стрелы. Бык сделал «свечку», мотнул рогатой головой и завалился на спину. Впрочем, тут же вскочил на ноги, сделал два длинных прыжка и только потом упал, тяжко ударив рогами землю.

– Бардыбыт, бардыбыт уол… – бабка Евдокия подтолкнула его в плечо и опередив внука подбежала к упавшему зверю, переваливаясь на кривоватых ногах.

Подошла со спины, показывая пальцем на прижатые уши быка. Значит, зверь слушает и готов защищаться. Неведомо когда и как оказавшийся в руках нож она передала Тимиру:

– Давай, уол. Сам. Как учила…

Тимир шагнул к сипящему раной зверю ближе, ловко наступил одной ногой на рога, фиксируя голову, и вогнал лезвие ниже прижатого уха, в пару движений вскрыв ему горло. Дёрнувшись от прикосновения руки охотника зверь выдал фонтан алой крови и, выгнув шею, закрыл лиловые глаза.

– Всё, всё, – бабка похлопала быка по могучему боку, словно успокаивая его, и выдернула из раны сломавшееся древко стрелы, – всё, не больно совсем. Молодец уол, лёгкая рука у тебя. Давай, благодари Байанайза добычу…

Тимур мотнул головой, словно удивляясь ярким картинкам далёкого детства, которые в последнее время память всё чаще выдавала «на гора». К чему бы всё это?

Он неспешно шагал тропой по своему обходу. Не торопился. Некуда было спешить. Скоро, совсем скоро придёт зима. Облетевшая листва уже не лежала под ногами мягким, влажным и пряным ковром, а была чуть скована морозцем и покрыта пока ещё совсем тонким слоем первого снега, постепенно сходившего на нет от нерастраченного тепла земли. Зазимки.

Шорох и скрип от шагов далеко разносились по лесу, предупреждая его обитателей о присутствии человека. Поэтому он шёл медленно, стараясь производить поменьше шума – лес любит тишину. Задержался около стоящей у самой тропы осины, растерянно застывшей с голыми ветвями, с которых морозные поцелуи снега успели сойти холодными каплями, оставив на стволе слёзные тёмные потёки.

– Здравствуй, – приветствие произнёс негромко, как старой знакомой.

Чуть тронул рукой ствол, словно приобнял талию, и сняв шапку приложил горячий лоб к пепельно-серой коре дерева. Стоял так недолго, пару минут. Но за это время отпустило напряжение последних недель и ушла боль в висках, надоедавшая второй день. Благодарно тронул осину ладонью:

– Спасибо тебе.

И по тропе зашагал уже веселее. Но это если посмотреть со стороны. А мысли в голове крутились так себе, ничего весёлого.

* * *

Последнее время ему активно не нравилась непонятная суета вокруг него. Началось всё с той самой ночи, когда его обстреляли, это было понятно. Потом он вызвал оперов на место браконьерства, тут всё сделал правильно. А вот дальше пошло наперекосяк. По возвращении с открытия, уже в понедельник утром, дома поджидал неприятный сюрприз. Его он вычислил ещё при подъезде, едва навстречу в переулке попалась неприметная Приора, пассажиры которой с интересом разглядывали его Ниву, стараясь не делать этого явно. «Ну, начинается» – он прекрасно чувствовал такие взгляды, а вкупе с неброским транспортом, на котором любят перемещаться оперативный состав органов правопорядка, вывод следовал однозначно не суливший ничего позитивного. Дома успел всего лишь открыть дверь и кинуть рюкзак на лавку, как у калитки зашуршали гравием колёса и послышалось хлопанье дверей.

– Тимур Фёдорович Аникин? – через забор его уже рассматривал молодой парень, среднего роста в джинсах и ветровке. Папочка в руках, всё честь по чести.

– Ну?

– Оперуполномоченный Гурьянов, – в руках парня распахнулось краснокожее удостоверение, – проверяем условия хранения оружия. У вас ведь имеются охотничьи стволы?

– Я вас не знаю. Где участковый и инспектор разрешительной системы?

– Да не волнуйтесь, у нас внеплановая проверка. Мы тут на лавочке всё решим. Нужно лишь ваше объяснение, что в доме и на участке нет запрещённых предметов и оружие хранится в сейфе. Сможете написать?

Странно это всё выглядело, конечно. Но ничего запрещённого в доме быть не могло. Волноваться вроде как не о чем, и Тимур наскоро набросал, что, мол, ничего такого и да, в сейфе. И подписал. После этого ему торжественно был предъявлен ордер на обыск, а из Приоры целеустремлённо вышли ещё двое. Тут же следом подкатила «десятка», с понятыми.

Обыск был тоже странным. В дом сразу не пошли, а всей компанией завернули в хозяйственный пристрой, в котором хранился садовый инвентарь и дверь никогда не запиралась – незачем. Там, на гвоздях в стене, оказались два незнакомых холщовых мешка, на которые и указал азартно напрягшийся Гурьянов:

– Что это?

Вес и запах копчёностей уже достаточно сказали Тимуру о содержимом, но он ответил правду:

– Не знаю. Впервые вижу.

Собственно на этом сам обыск и закончился, а половина дня ушла на оформление кучи бумаг, протоколов, звонки непонятно кому и прочую суету. Если коротко, то найденное мясо изъяли на экспертизу, а Тимуру оформили подписку о невыезде за пределы области.

Дальнейшие будни были наполнены разнообразными советами юридически подкованных знакомых, бдительным недоверием Багуна и настоятельными рекомендациями обзавестись адвокатом. Тимур никого не слушал и относился ко всему происходящему спокойно. Даже на допросе, когда следователь пытался склонить его к признанию в браконьерской охоте, вполне обоснованно предъявляя факты: сам убил, мясо продал, а чтобы отвести от себя подозрение вызвал опергруппу. К этому моменту у следователя уже имелись записи видеокамер с участков соседей, на которых был зафиксирован момент, когда две фигуры в тёмном перемахнули через забор со свёртком в руках, и через минуту выскочили обратно. И самое главное – заключение экспертизы, что в доме и других постройках на участке нет никаких подходящей свежести следов разделки мяса дикого зверя, равно как и в салоне его Нивы. Дело на него, конечно, заводить не стали, пустили по уже имеющемуся свидетелем. Но Багуну этого вполне хватило, чтобы солидно объявить на правлении об отстранении егеря от исполнения своих обязанностей, до выяснения, так сказать, и так далее: репутация общества, мол, и всё такое прочее. Однако своё решение председатель неожиданно отменил в тот же день, после разговора по телефону с неизвестным абонентом, с которым общался очень коротко – больше слушал.

Потом долго и задумчиво рассматривал сидевшего перед ним в полном безразличии к происходящему егеря и, наконец, поинтересовался:

– Ты где служил, Саха?

Тимур ответил не сразу, разглядывая висевшую на стене карту охотугодий.

– Мы с тобой не могли пересекаться.

И это было правдой. С тыловым обеспечением, в котором без малого четверть века благостно провёл выпускник военного училища Багун, его служба не имела ничего общего. А Тимур отслужил срочную инструктором по спецподготовке и выживанию, и на его занятия не каждого офицера допускали, такой был порядок в части. Багун недобро глянул на подчинённого и нехотя бросил:

– Работай пока. Там будет видно.

Между тем за этими хлопотами настала середина сентября, в лес потянулись разнообразные бригады с лицензиями на лося и кабана. Соответственно и работы прибавилось – сезон есть сезон. Поэтому о фотоловушке, которую он поставил в районе неизвестного тайника, вспомнил не сразу. Точнее: помнить-то помнил, но вот добраться до неё смог только в конце месяца. Аккумуляторы хитрого девайса были разряжены, и картинки с карты памяти устройства просмотрел уже дома.

Интерес представляли два коротких видеофайла, по минуте каждый. На одном было видно, как два человека переходят дорогу в направлении тайника, и через полчаса идут обратно. Долго рассматривать фигуры в динамике было незачем. Хоть они и прикрыли лица тряпками, а в движении оказались легко узнаваемы. Точнее одна из них, более мелкая, семенившая короткими шажками позади широко шагающего напарника. Того, что стрелял в него из уаза. Ну вот, одного он знает, значит и до второго можно добраться…

* * *

Тимур остановился, посматривая в обе стороны и прислушиваясь: в этом месте его тропу пересёк след человека. Убедившись, что в непосредственной близости никого нет, рассмотрел след внимательнее.

Отпечаток стандартной подошвы кирзового сапога, примерно 44 размера. Контур следа слегка оплыл а подошву подернуло ледком – прошёл часа два назад, не больше. Шаг ровный, размеренный, в правой руке щуп или посох: вон отметины, словно от лыжной палки. По длине шага определил навскидку скорость перемещения и прикинул направление. Человек шёл налегке, со стороны ближайшей деревни в Липовое урочище.

Местность была хорошо знакома. На пути неизвестного будут три оврага, потом крутой взгорок. В урочище спускаться ему незачем, пойдёт по склону, значит перехватит его через пару километров. И Тимур зашагал быстрее, замечая всё окрест себя и стараясь не отвлекаться на сторонние размышления. Вон куница оставила двучётку, проверяя завалы пригнутых снегом веток. Там ласка не отставала, выписывая петли у пахнущего добычей густого орешника, ещё дальше лисий след пунктиром пересек поляну, белки от дерева к дереву куролесили. Других следов не видно, оно и понятно – первый снег. Сутки, а то и все двое зверь будет пугливый, старается меньше ходить и держаться в одном месте. Только хищники и мелкое зверьё не стесняются снега, их ноги кормят. И ещё кого-то.

Спускаясь с холмистой гряды по пологому склону урочища, он заранее старался примечать любое движение в пределах видимости. И первым заметил человека. Тот только-только показался вдали, появившись из-за частокола буро-белых стволов, и Тимур незаметно двинулся наперерез, безошибочно определив точку пересечения их дорог. Ждать пришлось недолго. Он лишь успел прильнуть виском к стволу молодой березки, невесть как оказавшейся в осиннике, и словно соком насытился мягким потоком энергии, исходившим от ствола дерева.

– Рахмат, – шепнул берёзе, и шагнул навстречу человеку, бывшему уже в двадцати шагах.

Появление егеря стало для того неожиданностью, но особо, похоже, не смутило. Человек был выше среднего роста, на добрый десяток лет постарше, худощав, в кирзачах, парусиновых штанах и фуфайке, с драной ушанкой на голове. За плечами у него был старый солдатский сидор, в руке – палка, которой он пользовался при ходьбе, как тростью. Небритое лицо казалось безучастно-равнодушным встрече. Лишь когда протянул руку для приветствия, его губы тронула скупая улыбка.

– Здорово.

– Здоров, Кирьян, – Тимур знал этого неулыбчивого мужика, живущего на окраине большого села, и с самого начала предполагал, что встретит именно его. – Капканы ставишь?

– Та не, рано ещё, через месяц можно. Дуплянки проверял, та пару роёв с осени приметил.

Кирьян держал пчёл – Тимур пару раз покупал у него душистый мёд – и охотничал, конечно же, как без этого? Искренности ради надо сказать, что определить, чем он занимался больше, было сложно. Но особо не безобразничал, за этим Тимур следил строго. Сейчас, мельком глянув на мешок за спиной Николая, он уже знал, что там ничего тяжелее термоса и куска пирога нет. Разве что моток крепкой верёвки.

К деревенским охотникам Тимур не имел претензий, если те брали из леса ровно столько, сколько требовалось для пропитания. Что они за мясом ходят в лес, как к себе в кладовку, никаким секретом не являлось. Довольно было посмотреть на их дома и небогатые хозяйства: не было там никаких коров или овец с козами. Редко у кого лошадка или даже куры. И чем питаются, позвольте спросить? На картохе и капусте зиму не протянешь, а покупать мясо в их обчестве считалось расточительством и пижонством. Вот и шли поодиночке или ватагой в лес, где ставили петли или били зверя из дедовских одностволок, вытащенных по такому случаю с чердаков. Впрочем, никаких поблажек Тимур им не давал, если случалось поймать за руку. Но это редко, в основном мужики были осторожные и битые.

– Сам-то как? Всё обошлось? – в серых, с кустистыми бровями, глазах Николая мелькнула искра любопытства, которую тот постарался погасить вежливым интересом.

«Слухом земля полнится» – хмыкнул про себя Тимур. И тут уже все всё знают.

– Обойдётся. Слыхал чего в лесу?

Спросил для смены разговора, заранее зная, что ничего ему Кирьян не скажет. Не именно ему, а просто не так воспитаны тут мужики. Будут молчать или рассуждать на отвлечённые темы: вон как снег нынче рано выпал или вот, в соседней деревне у пастуха кобыла родила жеребёнка с парными копытцами – к чему бы это? Но Кирьян повёл себя неожиданно нетипично:

– Как же не слыхать? Только эту музыку и будем скоро слушать. Сам-то не слышишь разве? – он приподнял свой посох, словно привлекая внимание собеседника к чему-то.

Тимур отвёл глаза. Он знал о чём говорит этот деревенский мужик и слышал. Где-то далеко, на грани слышимости, но вполне отчётливо, то нарастал на высокой ноте, то пропадал звук мощных моторов. Как если бы по лесу ползла гигантская механическая змея, ныряя в овражки и низины, перескакивая холмы и заявляя о себе эдаким вот машинным жужжанием.

– Покатанцы чёртовы! Все дороги окрест размесили. Людям и не проехать после их. А зверя посля где искать? От такого шума стронется с места, только его и видели, – Кирьян сплюнул, поправил за спиной сидор и шапку на голове. – Ну, бывай. Пойду я.

– Будь здоров…

* * *

Тимур проводил взглядом высокую широкоплечую фигуру, размашистым шагом удалявшуюся к ближайшему липняку. Крепкий ещё был мужик, не смотря на возраст. И улыбнулся, припомнив давний случай.

В конце восьмидесятых прошлого столетия (эвон, как давно-то…) Тимур только-только осваивался в новом обществе охотников, переехав сюда из Якутии по семейным обстоятельствам. И попал на коллективную охоту, в конце зимы, когда пришла пора закрывать имеющиеся лицензии. Тогда они были двух видов: спортивные и промысловые. Спортивная лицензия стоила дороже, но и забирали охотники себе всю добычу. Промысловые были намного дешевле, а добытое мясо сдавалось государству и потом у него же покупалось по сносной цене. Кроме этого необходимо было сдать ему, государству, ноги, голову и шкуру зверя. Понятное дело, что спортивные лицензии были, скажем так, непопулярны у среднеобеспеченных охотников (в те времена почти все относились к этой категории, кооперативы только начали появляться). Позже он понял, что причина, по которой к концу года скапливались незакрытые лицензии, была простой – бригады втихую били на одну лицензию по несколько лосей, откладывая закрытие на «потом». Когда эта пора наступала, приходилось спешно закрывать до пяти лицензий за раз (иначе на следующий сезон лицензий с области будет меньше, ровно на количество незакрытых). На такую финальную охоту выезжали сообща всеми бригадами и делали большой загон. В тот раз отохотились удачно, на номера выгнали пять лосей и всех отстреляли чисто. Кроме одного. Бык подранок ушёл из оклада и скрылся в чапыге. По этому поводу особенно не переживали – пока освежуют четыре туши пройдёт час, а то и больше. За это время подранок ляжет, и если рана крепкая, то уже не встанет. Тут-то его и доберут. (Поэтому за подранком сразу никогда не шли, иначе он встанет на ход и уйдет в такие дали, что просто так и не возьмёшь. Может убежать в другое охот-хозяйство, а это значило, что придётся подключать государственную охотинспекцию и прочие неудобства). Коротко говоря, через час Тимур и ещё двое охотников пошли по кровяному следу. На удивление идти пришлось недалече, едва ли с километр отмахали на лыжах. Лось лежал в сосновом лесочке, потеряв последние силы на очередном лесном взгорке. Рогач упал широко раскинув ноги, и рассматривающему его издали Тимуру не понравилась такая поза. Тут и старший группы подал голос:

– Ты чем в него стрелял, Крупа? Разрывными, что ли?

Стрелок, сделавший подранка, вяло оправдывался:

– Обзадил я его, Семёныч. Латункой подкалиберной бил…

Была такая пуля в обороте у местных – точили на станках латунную пулю, по образцу «Диаболо». Делали её на калибр меньше и снаряжали в пластиковый «стакан», чтобы не портить стволы. Била такая пуля мощно, брала в лоб даже кабана. Но не до такой же степени… У лося не хватало задней ноги. Подкатив ближе оценили ситуацию – нога у туши была аккуратно отрезана, и вся ляжка транспортирована неизвестно кем: в лес уходила свежая лыжня, оставленная явно гружёным и тяжёлым человеком.

Преследовать похитителя не стали – уже смеркалось, надо ещё этого лося разделать, да потом в город вернуться. А на следующий день разыгралась метель, и все следы замело напрочь. Поскандалили немного на предмет отчётности государству: на добытого лося положено предъявить шкуру, голову и четыре ноги. А тут только три… Но ничего, справились (бывало, что сдавали на одного лося четыре правые передние мотолыжки, и ничего, прокатывало).

А Тимур заметённые следы распутал, уже по собственной инициативе и из принципа – такая задача для него проблемой не являлась. Только вот никому не сказал о результатах, да и егерем тогда он ещё не был. С Кирьяном, к чьему дом привела лыжня, Тимур почаёвничал, потравил байки и пошёл себе, отказавшись от предложенного ему мяса.

* * *

Кирьян ушёл, а мысли Тимура снова вернулись к насущным проблемам. Хотя бы взять ту, что вызвала сегодня недовольство Кирьяна. С каждым сезоном всё гуще и сильнее лес наполнялся разнообразным механизированным людом. Квадроциклы и снегоходы, багги и сноубайки, мотосани и просто подготовленные для бездорожья вездеходы теперь можно было увидеть в лесу в любое время и в любом месте. И с каждым годом их становилось больше. Если поначалу большой беды в этом не было, то сейчас настала пора как-то упорядочить их нахождение в угодьях, так как вред они наносили теперь ощутимый. Лесные дороги от их катаний разбивались хуже, чем от грузовиков Урал, которым раньше, как он помнил, вообще запрещалось заезжать в лес. Любую лужу эти энтузиасты бездорожья месили в непроезжее болото, увечили ручьи и овраги, прокладывали новые маршруты через лес, что само по себе являлось беспокоящим фактором для зверя. Зимой эстафету перехватывали любители погонять на снегоходах, превращая все мало-мальски открытые места и поляны в нагромождение снежных торосов. Их визгливые моторы были слышны за многие километры, отгоняя зверя с привычных мест. Лоси покидали солонцы, стельные коровы уходили подальше, за ними тянулись зайцы, лисы, вороны, барсуки и прочая живность, чьё сосуществование было так или иначе неразрывно связано друг с другом.