Читать онлайн Сны Эйлиса. Книга I бесплатно

Пролог

– Этот мир обречен. Но пока он умирает, мы еще повеселимся.

На вершине башни из серого камня стояли двое мужчин. Надменные манеры и безупречная осанка первого выдавали в нем безраздельного хозяина твердыни. Преподнося невеселый факт, он хищно скалил мелкие зубы. Лишь слегка вздрогнули длинные пальцы, сжимавшие трость с набалдашником из янтаря. Или тому виной оказался лишь колючий ветер?

Порывы развевали полы темно-желтого парчового камзола, который оживлял не слишком молодое лицо с острыми чертами. Ярким пятном выделялась пышная копна медово-русых волос, легкомысленно торчавших во все стороны. Однако облик повелителя оставался серьезным, а взгляд – тяжелым.

– Радж, не надо! Думаешь, Эйлис умер? – отвечал ему второй встревоженно. На нем лежала печать бесконечной усталости. Сутулый, в изодранном буром доспехе из драконьей кожи, он зябко накидывал на голову капюшон. Тень скрывала юное лицо с карими глазами и заостренным носом. Но облик не отражал груз лет, который нес за плечами вечный странник.

– Если учитывать, что в нем осталось всего семь живых человек, точнее льоров-чародеев, то да: Эйлис умер, – немного раздраженно отзывался собеседник. – Ты ведь Сумеречный Эльф, неудавшийся Страж Вселенной. Тебе ли не знать, что случилось! – Он запнулся на миг. – Полагаю, ты знаешь даже больше меня.

Скорбный взгляд Сумеречного Эльфа потеплел, подернулся подобием надежды. Страж отвечал, а на его потрескавшихся крупных губах едва уловимо читалась улыбка:

– Знаю. И ты ошибаешься… Нет. Эйлис не умер, он просто спит.

– Ты считаешь, кто-то в силах разбудить каменных истуканов? Или превратить холодные глыбы в леса? Прошло уже почти четыреста лет, и ничего не изменилось.

Чародей развел руками, приподнимая причудливо изогнутые черные брови. В его тоне не было и капли сожаления. Да и откуда бы? Льоры – короли-чародеи – никогда не нуждались ни в подданных, ни в советниках, ни в военачальниках. Все решала великая магия. Хотя у подножья башен возникло когда-то несколько деревенек, но это не особо трогало правителей. До тех пор, пока не началась катастрофа их мира, пока не добралась до самих королей.

Владения янтарного льора Раджеда Икцинтуса расстилались на все четыре стороны света до самого горизонта. Но вид с вершины башни представал удручающий – сизо-бурая каменная пустыня растекалась небрежными штрихами, сливаясь острыми пиками скал с тускло-синим небом. Больше ничего не существовало, только в отдалении шелестело темными пластами волн Янтарное Море. За ним располагался восточный материк, владения иных льоров-чародеев. Но пейзаж там ничем не отличался. Весь Эйлис поглотила «каменная чума», мир уже многие годы не жил, но и не умирал.

И лишь в башнях колдунов скрывались живописные сады, в которых гуляли зачарованные животные, били подводные ключи, светило ненастоящее солнце. Господа утопали в праздности и вражде друг с другом.

Льоры стремились когда-то выяснить причины окаменения, однако никто не дошел до истины. Ни древние книги, ни внимательные наблюдения не дали ответов. Все понимали безотчетно лишь одно: в Эйлисе что-то сместилось, пошло неправильно на уровне всего магического поля.

Общими усилиями, возможно, чародеи узнали бы правду, но не сумели прекратить давнюю войну. Особенно Раджед и его ненавистный сосед Нармо Геолирт – самые сильные, властолюбивые. С чародеем, талисманом которого была кровавая яшма, велась борьба уже несколько веков. Они неизменно что-то делили, скованные долгом взаимной мести.

«Противостояние, ненависть, неприязнь – каменный Эйлис уже не помнит иных слов», – вздохнул Сумеречный Эльф. Он вечно пытался что-то доказать Раджеду, бессмысленно упорно, до яростных ссор. Зачастую он демонстративно уходил из башни, отправлялся в странствие по иным мирам. Однако каждый раз возвращался, давая льору повод для насмешек. Ох, знал бы чародей об истинных причинах… Да он и не желал вникать, только хвастался богатствами и красовался перед самим собой.

– Нет, Эйлис умирает, – мотнул головой Раджед. – И уже ничего не изменить.

– Если бы вы занимались чем-то, кроме интриг и развлечений… – отозвался Эльф и нахмурился: – К слову, о развлечениях: то, что ты намерен предпринять на этот раз, переходит всякие границы дозволенного.

– Отчего же? – нехорошо блеснули желтые глаза Раджеда. – Льор с помощью магии может получить все, что захочет. Даже если это находится в другом мире.

– Но ведь речь не о вещах!

Кулаки Сумеречного невольно сжались, рука потянулась к тонкому мечу, висевшему в ножнах за спиной. Он остановился и заставил себя успокоиться. Проклятый Страж Вселенной мог испепелить все вокруг, не сходя с места. Но на большую силу и больше ограничений: он не имел права! Не имел права вмешиваться. Ни вредить, ни помогать, только каждый миг смотрел ленты судеб из тысяч параллельных миров. И страдал от ненужности вот уже две с половиной тысячи лет.

«Двадцать пять веков я проклят. Нас было тринадцать, из разных миров, с разными судьбами. Тринадцать добровольцев, верящих в возможность добра без зла. И Семарглы так хотели создать защитников Вселенной, так желали уничтожить зло на корню… Но, видно, есть законы мироздания, против которых нельзя идти. Они вторглись туда, куда недозволенно любым человеческим существам. Эх, забытая легенда. – Сумеречный поежился, отвлекаясь от воспоминаний. – Впрочем, какое дело до всего этого Раджеду? Он нашел для себя новую игрушку и даже не понимает, что речь идет о человеческой жизни».

Льора мало интересовали истории древних времен, он четыреста лет алчно и эгоистично правил своей частью Эйлиса из башни. Прихоть и очередная навязчивая идея оставались его неизменными ориентирами. На этот раз в зеркале миров он увидел новую драгоценность, которую возжелал в свою коллекцию. Только не редкий самоцвет и не древний артефакт – живое существо. Сумеречный негодовал от новой неприятной игры «заклятого друга».

– А ты попробуй, останови меня! – нагло рассмеялся Раджед.

– Знай же, ох, знай, что… – Сумеречный Эльф осекся, чтобы не выдать тайну; на лбу его вздулась венка или ее видимость.

Тело – лишь иллюзия, привычная оболочка духа. Чародеи же жили десять человеческих сроков, но оставались людьми из плоти и крови, способными умереть от заклинания или клинка. Несколько раз Эльф отводил неминуемую гибель от друга, порой соглашался с опасными и противоречивыми планами, но на этот раз помогать не собирался.

– Что? – посмеивался Раджед, поглаживая узорный лацкан парчового камзола. – Считаешь, я недостаточно хорош? Или, гром меня порази, уже слишком стар?

– Радж! Ты не понимаешь! Ты просто ничего не понимаешь! – покачал головой Эльф.

– Да будет тебе, друг мой. Наслаждайся! Пока жив, – махнул ему рукой льор, спускаясь сквозь бесконечные лестницы внутрь башни к зеркальному порталу.

Через него проступали контуры другого мира, живого мира, веяло ароматами лета, долетали голоса людей. Но не это интересовало чародея, он высматривал среди толпы один-единственный объект, точно прибыл на аукцион антикварных вещей. Он ненасытно тянул воздух узкими ноздрями, не переставая улыбаться. Вскоре нечеловечески зоркий взгляд впился в интересующее создание. Раджед протянул руку к зеркалу, кисть прошла через стекло, которое скорее напоминало парящую в невесомости воду.

– Вот ты где! – почти пропел льор бархатным тоном. Портал в мир Земли давал ему невероятное преимущество по сравнению с другими правителями Эйлиса, но использовал он его только ради собственного развлечения. Не злоупотреблял путешествиями в параллельный мир, но не спешил и помогать кому-то. Всего лишь играл судьбами случайных жертв… Из-за новой задумки Раджеда и случилась очередная ссора с гостем.

Сумеречный Эльф с глухим ворчанием удалился, растаяв в воздухе. Вновь и вновь разыгрывалась драма чужих жизней, но не его. Он лишь вечно наблюдал. И на этот раз снова злился от бессилия.

«Неужели настали те смутные времена, когда мир жив только во сне? Ох, Эйлис-Эйлис, где же твоя душа?» – устало подумал Эльф, рассматривая иссохшие земли каменного мира, паря над ним в облике черного ворона, пока его друг наслаждался началом новой опасной игры.

Глава 1. Софья-София

Москва, 2010 год

«О нет! Опять!» – испуганно расширились глаза Софьи. Она схватилась за голову, нервно теребя заколку в длинных русых волосах.

– Прекрасная София, зачем же снова вы молчите? Ведь когда обещают золотые горы, надо говорить либо «да», либо «да, конечно!» – отчетливо вырисовывалось на чистом альбомном листе, лежащем перед ней.

Она похолодела, хотя в тот день город плавился от июльской жары. Над Москвой висел легкий смог от сотен машин, солнце раскаляло асфальт, просвечивало через листья деревьев. Завесой ему не служили даже опущенные занавески, закрывавшие окно небольшой девичьей комнаты. Но она, Софья Воронцова, не любила часы до полудня, когда яркие навязчивые лучи светили прямо в глаза, мешая читать или рисовать. Впрочем, ныне не это заставляло нервно кусать карандаш, царапая стальным ободком ластика небольшие губы. Да, карандаш… Возможно, с него все и началось.

В свои шестнадцать лет Софья неплохо рисовала. Получалось у нее не слишком профессионально, но фантазией владели далекие миры. Часто она выписывала филигранными штрихами неведомую башню посреди леса. Но с возрастом пейзажи становились все более мрачными. Почему-то рощи и дубравы сменились пустыней из камней. Не оставалось ярких красок, только тусклые карандашные линии.

Родители списывали все на подростковую депрессию. Да и сама Софья не считала смену настроения в картинах чем-то необычным. Она была замкнутой, ее тяготил двадцать первый век, наполненный слишком быстрой сменой событий. Она же точно затерялась во времени, ошиблась эпохой, самим образом мыслей. Даже в ее гимназии слушать исключительно классическую музыку и читать в шестнадцать лет творчество Сартра и Фромма казалось чем-то ненормальным, за что она и прослыла странной, слишком «заумной».

Из друзей – всего две-три такие же чудачки, которые любили читать и не ходили по дискотекам. Скромная и осторожная, как барышня из девятнадцатого столетия, она не нажила врагов. Но среди людей нередко чувствовала себя невидимкой, отдыхая душой только в кругу семьи. Остальные люди, сверстники, почти не донимали, поэтому устраивало и одиночество. Ни друзей, ни завистников.

Но вот снова на чистом листе проступили письмена. Кому могло прийти в голову разыграть ее? Кто мог оказаться в ее комнате без ведома домашних? Да никто!

Странные послания начали появляться в конце мая. Первая запись, возникшая в альбоме, гласила: «Я – янтарный льор-чародей Раджед Икцинтус. Согласна ли ты стать моей королевой, прекрасная София?»

Она решила, что это и правда чья-то шутка. Даже ответила с иронией: «Нет, господин льор. Мне и дома хорошо».

Тогда Софья закрыла альбом, рассмеялась и забыла на какое-то время о странном приветствии. Но на следующий день обнаружила новое, где некий Раджед расписывал красоты своего королевства, настойчиво убеждая, что она многого лишится в случае повторного отказа. Тогда захотелось разузнать у близких и знакомых, кто ведет с ней такую иносказательную переписку. Но все только отнекивались.

Настоящее оцепенение Софья испытала, когда в ответ на ее новый отказ бумага проявила сама собой буквы. Сначала они напоминали не то видоизмененную арабскую вязь, не то иероглифы. И лишь спустя пару мгновений превратились в алфавит, словно какая-то неведомая сила работала переводчиком.

«Милая София, надеюсь, вы в добром здравии. Жаль, что все чаще вы не изволите отвечать любезностью на мои послания, – ткался узор высокопарных приветствий. – Возможно, я бывают слишком прямолинеен и резок. Не хотел вас пугать своим первым посланием. Но виной тому мой каменный мир Эйлис, где я проживаю совершенно один в высокой башне. Да, у нас здесь немноголюдно. Однако моя янтарная башня скрывает множество богатств и удивительных чудес. Все еще надеюсь увидеть вас в моих чертогах».

«Магия!» – самое верное слово, которое возникло в сознании Софьи. И участница странного спектакля восприняла это отнюдь не с восторгом, особенно когда захотела показать «переписку» родителям, а альбомные листы нежданно опустели, словно кто-то подменил их, пряча свои неоднозначные наглые предложения.

Тогда-то Софья по-настоящему испугалась. Больше всего томило, что никто не видел этих писем. И это наводило на мысли о собственном помешательстве.

Она выбросила старый альбом, но настойчивый льор оставлял послания и в школьных тетрадях, и в блокнотах, а иногда на магазинных чеках и случайных обрывках бумаги. Один раз написал сообщение даже на запотевшем зеркале в душе, чем вызвал крайнее негодование. И никто, кроме нее, не видел насмешливых обращений.

Иногда переписка превращалась во вполне осмысленное общение. Льор умел красиво выражаться и знал немало философских трактатов земных ученых. Несколько раз на листах проступали сонеты и стихи, очевидно, его собственного сочинения. Софья на какое-то время даже заинтересовалась, кто ее собеседник.

Но все же она уже второй месяц жила в безотчетной тревоге. Некий янтарный чародей обладал нездоровым чувством юмора и нечеловеческой настойчивостью, раз так упрямо возникал в совершенно неожиданных местах. Сердце сжималось от предчувствия чего-то недоброго.

С каждым днем обращения становились все более нетерпеливыми, порой напоминая угрозы. Софья иногда писала осторожные ответы на признания и разговоры о высоком, но порой испуганно замолкала, надеясь на исчезновение записей. Но льор, этот странный Раджед Икцинтус упрямо заваливал ее вопросами. Порой он сам пропадал на несколько дней.

Однажды Раджед Икцинтус отсутствовал неделю, в течение которой казалось, будто все закончилось. Но потом на альбомном листе снова появилась запись: «А вот и я, прекрасная София! Надеюсь, вы не очень скучали в мое отсутствие. Как поживаете? Очень надеюсь, что не слишком надоел своими письмами. Неужели и сейчас мне не дождаться от вас ответа? Возможно, при личной встрече вы бы оказались более разговорчивой».

Нет, ничего не закончилось, льор только дал немного передохнуть от своего навязчивого внимания. Возможно, у него возникли свои дела в башне, в другом мире…

Софья быстро сообразила, что это создание не житель Земли. Хотя не верилось, что за завесой привычной реальности прячутся тайны, о которых помышляли лишь писатели-фантасты и праздные мечтатели. И кто только считал, что путешествия в другие миры – это весело и забавно? Вместо захватывающих приключений с прекрасным рыцарем «принцесса» получила только бессонницу, темные круги под глазами и нескончаемый испуг.

Порой он проходил, отпускал и забывался, ведь ничего ужасного не происходило. Но порой накатывал, словно волна цунами, сметая самоутешение и разумные доводы. Может, и правда безумие поймало в свои цепкие лапы, насылая галлюцинации? В это было проще поверить десятикласснице из Москвы. Проще усомниться в своей вменяемости, нежели принять, что она недвусмысленно понравилась чародею из другого мира. Что хуже? Оба варианта не устраивали! И что от нее зависело? Оставалось только читать очередные послания Раджеда Икцинтуса: «София, надеюсь сегодня вы будете более разговорчивы».

«Если вы не прекратите, я вызову милицию!» – яростно написала София на альбомном листе.

«Милицию? Кого-кого? Вы угрожаете мне? Мне? Льору-чародею? София, вы не понимаете, с кем имеете дело. Для нас, льоров, представители вашей власти не имеют никакого значения, – проявилась очередная наглая угроза, но вскоре льор как будто смягчился: – Неужели я так пугаю вас? Ведь я и не намерен совершать ничего незаконного. Все будет лишь для вас, все, как вы захотите. Поверьте, сотни, нет, миллионы девушек-простолюдинок будут завидовать вам, если вы станете моей королевой. Разве вы не желаете этого? Разве может желать чего-то иного обычный человек? Милость льора – это высшая награда. Ох, похоже, наша переписка через альбом лишь мешает нашему общению. Полагаю, при личной встрече вы бы изменили свое мнение обо мне. Так я могу явиться в ваш мир?»

«Нет! Ни в коем случае!» – хотелось написать Софье, но ее бил мелкий озноб, а карандаш отчаянно дрожал в руках. Она не знала, куда деваться от страха, тем более в этот день на ее попечение родители оставили младшую сестру, Риту, которая безмятежно возилась на диване, рассказывая мягким игрушкам неразборчивые сказки.

– Мама… Мамочка… Ну, возьми же трубку! – шептала Софья отчаянно, едва попадая по клавишам простенького смартфона, едва не плача. Милицию она вызывать боялась, все еще сомневалась в собственной вменяемости. Казалось, только возвращение родителей способно все исправить, отогнать этого злого духа, который называл себя Раджедом. Он требовал, чтобы обычная девушка с Земли стала его королевой, но через каждую строку читалась лживость обещаний.

«София, сколько времени уже прошло? Можно было и ответить, – возникли новые строки. – Выбор за вами».

Карандаш выводил в ответ неверные каракули, бумагу в этот раз окропили соленые слезы: «Разве вы оставляете мне хоть какой-то выбор? Вы предлагаете стать своей королевой. Но я не желаю! Вы упорно не слышите меня. Уходите! Прошу вас, уходите! Оставьте меня в покое!»

Ответ непривычно задерживался. Переписка напоминала общение в социальной сети, с той лишь разницей, что выйти не удавалось, как и добавить собеседника в «черный список». На секунду появилась робкая надежда, что льор послушался. Но нет, Софья уже достаточно изучила характер Раджеда, чтобы понять: этот человек не остановится ни перед чем. Поэтому лишь скупой обреченностью повеяло от возникших вскоре строк: «Хм… Полагаю, это все издержки нашего сухого общения. Я намерен вытащить вас из этих скучных серых будней вашего мира. Думаю, самое время показать мой мир».

«Что же делать? Может, бабушке позвонить? Или в милицию? Бред… Бред полный!» – судорожно думала Софья, заламывая тонкие пальцы. Родители все не отвечали, наверное, не слышали звонок в гуле супермаркета. А, может, это чародей из другого мира гасил сигнал связи.

«София? София? Вы вновь молчите? Что случилось? Что ж… За два месяца мы достаточно друг друга узнали. Я думаю, настало время, чтобы вы увидели меня воочию», – констатировала новая запись. И после нее все пропало. Лист ослепил белизной, от которой сердце оборвалось.

Последнее послание буквально вдавило в витую спинку стула, почудилось, что стены с зелеными обоями и беленый потолок теряют стройность очертаний и скручиваются. Софья поперхнулась воздухом, заставляя себя дышать размеренно, чтобы не потерять сознание. Она каждой клеткой кожи ощущала, как некто приближается. И отнюдь не к входной двери.

Он появился из большого гардеробного зеркала, как и полагается всем потусторонним тварям. Застыл нечеткой темной тенью за гранью стекла.

Софья в исступлении бросилась к Рите, закрывая собой притихшую сестру. Маленькое солнышко с рыжеватым хохолком, она всегда несла радость и покой. И теперь ей угрожала опасность, потому что ничего доброго от иномирного пришельца ждать не приходилось. Софья и обычным-то людям редко верила, а этому чародею и подавно.

– София! – проговорило существо бархатным голосом, с деланным удивлением продолжая: – София, куда же вы? Ох, ну как всегда!

«Как всегда», – раскатывалось эхо в голове. Софья кинулась к двери, пытаясь сбежать. Куда угодно, прочь из квартиры! Может, все дело было в их трехкомнатном жилище или в старом панельном доме? Может, здесь и до этого появлялась нечистая сила?

Но вряд ли. Софья ощущала, что льор найдет ее в любой точке мира, даже галактики. Его самодовольный тон лишь подтвердил опасения. Она сгребла в охапку захныкавшую Риту и уже переступила порог коридора, когда наткнулась на незримую преграду, о существовании которой ничто не предупреждало.

«Магия, злая магия!» – четко подсказывали уголки сознания, готовые верить невероятному. Только даже в них не нашлось плана действий на такой случай. Никаких планов, никаких идей – только крошечная птичка в узкой клетке. Да еще не одна, да еще с более беспомощным созданием на руках. Пальцы дрожали и теребили желтый сарафанчик ребенка.

Софья оглядела свою комнату, ища подобие выхода или… оружия. Хотя какой из нее боец! Она и на физкультуре нормативы едва-едва сдавала со своим худощавым телосложением и плохой координацией движений. А против магии, как она подозревала, не сработал бы ни один прием опытного бойца. Кругом пространство стягивалось тугим узлом ловушки. К горлу подкатывал ком слез, но глаза оставались сухими, а разум – лихорадочно ясным. Он точно заносил в незримый документ все, что происходило в эти мгновения.

Вот она наткнулась на прозрачную стену, вот стояла посреди собственной комнаты, которая вдруг стала чужой. Вот зеркало подернулось рябью, как вода под порывом ветра. И растворилось, сделалось проницаемой мембраной, дверью, из которой сначала показался высокий сапог, напоминавший старинные ботфорты, а затем и весь человек в золотистом камзоле, наподобие одеяния господ из восемнадцатого века. Он словно сбежал с маскарада, лишь торчавшая во все стороны золотая грива выбивалась из образа.

Пришелец стряхнул с себя остатки черного дыма с зеркальной рябью и повернулся к оцепеневшей Софье, которая лишь плотнее прижала к себе сестру.

– Приветствую, София, – сказал льор. Конечно, это был именно он. Чародей, Раджед Икцинтус.

– З-зачем вы пришли? – с трудом произнесла Софья, рассматривая колдуна. Тот с видом хозяина уже развалился на белом диване, точно на мягком троне.

– Хотел видеть тебя. Разве непонятно? Столько времени в переписке.

Мужчина рассмеялся, от чего в уголках его хитро прищуренных миндалевидных глаз сложились нити морщинок. Выглядел он лет на сорок, хотя лицо казалось достаточно молодым. Но в каких-то ракурсах проступали небольшие складочки вокруг век и рта, сложенного в пугающей загадочной улыбке. В ней обнажались не совсем ровные зубы. Впрочем, эта неровность придавала какой-то шарм, но оценить интересную внешность не позволял нараставший испуг.

– Это все-таки вы писали все эти… письма, – сбивчиво ответила Софья. Отпускать ее не намеревались, однако льор вел себя достаточно спокойно.

– Да, я! Раджед Икцинтус, янтарный льор, собственной персоной предстал перед тобой. Я прошел через грань двух миров лишь затем, чтобы повторить свою просьбу.

И он тут же, нечеловечески проворно вскочив с места, оказался совсем рядом с Софьей, которая жалась к невидимой преграде за спиной.

Пришелец заглянул в лицо жертвы, позволяя рассмотреть себя еще ближе: резкие скулы, желтые глаза, странно изогнутые изломанной линией черные брови. Но необычный облик не воспринимался, потому что Софья цепенела, как мышонок в присутствии кота. Помыслить, что кто-то пришел к ней из другого мира с честными благородными намерениями, она не могла. Не так устроено это мироздание…

Страх сцепил голову стальным обручем. Стены прыгали узором зеленых обоев, летели разноцветные «мухи», накатывала преступная слабость. Озноб, выламывавший суставы, подкашивающий ноги, вдруг сменился волной апатии. Все тонуло в темноте – ее предел потрясений был пройден. Она так и сползла вдоль магической стены, не смея уронить сестру. Сознание покинуло ее. Может, к лучшему. Почудилось, что так возможно сбежать, уйти от этой навязчивой галлюцинации, раствориться в кошмарных снах, чтобы не верить в эту деформированную реальность.

– Соф… София? Что это с вами? О, досадная мелочь.

С лица мужчины на миг слетела маска самонадеянности, но тут же вновь восстановилась, расползлась неизменной полуулыбкой.

Раджед подхватил ее, но Софья едва ли осознавала это, какое-то время блуждая на грани яви и нави, слушая нестройный гул в ушах, который чудился стенаниями призраков. Кто же плакал о ней и зачем? Не плачут о живых. Неужели ее пришли убить? Да за какие грехи? Она еще никому не делала зла, она никого не предавала, ни от кого не отрекалась. За что-то настигает наказанье без вины. Несправедливость загребает руками своей жадной воли тех, кто слабее, тех, у кого нет зубов, чтобы впиваться в ее незримые кисти. Но все лишь тени привидений, искрящихся во мраке и тающих в лучах летнего солнца.

Хотя нет… Кто-то на самом деле проводил тонкими длинными пальцами вдоль ее лица, осторожно убирая пряди растрепанных волос. Кто-то чужой, потому что она не помнила слегка пряный запах этих ладоней.

Софья лежала на диване, легкий синий сарафан, в котором она сидела до этого, спутался складками, стесняя ноги.

Создавалось впечатление, что ее бережно перенесли на кровать. Хотелось верить, что это вернулись родители, что все произошедшее – страшный сон, действие нежданного теплового удара. Но стоило лишь повернуть голову, чтобы новая слабая надежда на избавление растаяла: напротив сидел тот же самый пришелец, льор Раджед Икцинтус.

– Очнулась, хорошо, – кивнул он, на миг задумавшись. – Как видишь, я не маньяк и не убийца. Или как там у вас их еще называют? Я знаю, что ты могла придумать. Возможно, я неверно подбирал слова? Но, поверь, это все не про меня.

Софья погружалась на самое дно отчаяния. Пробуждение не принесло ни капли облегчения.

– Рита, – только с ужасом пролепетала она, заметив, кого спокойно держит на коленях мужчина. Девочка выглядела менее напуганной, чем ее старшая сестра, видимо, не понимая возможной опасности. Доверчивая маленькая принцесса, верящая в добрые сказки! Или уже овеянная каким-то волшебством? Проклятый колдун!

– Да, давно я не видел детей в нашем мире, – пробормотал едва слышно льор, отвернувшись, точно желая скрыть истинное выражение своего лица.

В тот миг Софье даже стало интересно, что же случилось с его миром. Но вновь все заменила надменная игра, желтые глаза заискивающе мерцали:

– Так что, ты намерена стать моей королевой?

– Верните мне Риту, тогда я скажу! – твердо ответила Софья, вставая. О себе она уже не думала, все ее внимание приковала маленькая девочка, которую держал на коленях опасный незнакомец, заперший их обеих в ловушке.

– Вот это наглость, – картинно повел свободной рукой Раджед, другой придерживая Риту. – Нет, моя дорогая София, я тратил магическую энергию портала не для того, чтобы снова гадать ребусы с условиями.

– Но ведь… Я вам ясно ответила еще с первого… контакта: я никуда не хочу идти! Ни в другой мир, ни…

Предательская влага все-таки выступила на глазах. После обморока не осталось сил сдерживаться.

– Ох, София, слезы здесь не помогут. Ты только портишь свое милое личико, – отозвался с мнимой заботой чародей, поправляя кремовое жабо богатого одеяния. Будь он хоть трижды из другого мира, но вел он себя не лучше какого-нибудь олигарха, возомнившего себя властителем вселенной. И это невольное сравнение разозлило Софью, она сжала кулаки, буравя взглядом собеседника:

– Вы просто приказываете мне, а не спрашиваете!

– Приказываете? Я сделал все, как ты хотела: ты станешь королевой янтарной башни, – намеренно путал факты Раджед, покачивая ногой, отчего пряжка на его сапоге противно позвякивала.

Софья покраснела от непривычного гнева, внутренне вновь холодея от тоскливой бессильной тревоги.

– Я не хотела этого! Отдайте Риту!

Расплакаться вновь, упасть в обморок – самый простой путь. Или, возможно, согласиться на все, что ей так навязчиво предлагали? Софья вдруг задумалась, что половина ее легкомысленных одноклассниц, пережив первый испуг, согласились бы. Но не она. Нет-нет! Никогда и ни за что она не собиралась изменять своим принципам. И нахальные намеки чародея не увязывались с личным «кодексом чести».

– Если я отдам ее, ты пойдешь со мной в другой мир? – тут же заинтересованно склонил набок голову льор.

– Нет! Отдайте Риту и уходите! В моем мире хватает и других девушек, которые с радостью кинутся на ваши «золотые горы»! – внезапно с яростью выпалила обычно застенчивая Софья. Раджед на миг как будто остолбенел, но потом рассмеялся:

– Какая самонадеянность! О! Просто невероятная!

И после этого лицо его исказилось, подернулось какими-то нечеловеческими чертами, которые скорее придавали ему сходство с хищной птицей. Чародей теперь уже не играл, а по-настоящему гневался. Тогда Софье стало еще более жутко. Она желала бежать прочь, но лишь отступила на шаг, а потом поняла, что просто обязана вырвать из цепких лап льора свою сестру. Даже ценой собственной жизни, потому что в противном случае оставаться на Земле не имело смысла. Она бы уже никогда не решилась взглянуть в глаза родителям.

Подумав так, Софья кинулась наперерез помрачневшему чародею, простирая руки к младшей, но лишь опрокинулась на столешницу, спотыкаясь о перевернутый стул: льор уже очутился по ту сторону зеркала, медленно тая в дыме. И на руках у него испуганно сжимала кулачки Рита, маленькая беззащитная Рита, затянутая на другую сторону портала.

Произошло непоправимое!

Софья кинулась к отвердевшему стеклу, барабаня по нему руками и ногами, стремясь разбить. Но оно сделалось прочнее стали, оставляя в пустынной комнате.

– Верните сестру! Прошу! – кричала, проклинала, умоляла Софья, давясь накатывавшей истерикой.

– Только если ты последуешь за мной, – указал на нее пальцем чародей. – Я дам тебе время на размышления. Ты еще поймешь, чего себя лишаешь.

– Нет! Постойте! Рита-а-а! – захлебывалась рыданиями и бессильными приказами Софья, извиваясь возле зеркала, приникая к нему лицом и раскрытыми ладонями.

– Спи, дитя, в прозрачной колыбели, – напевал тем временем Раджед, скрываясь в анфиладе бесконечных отражений. Рита обмякла на его руках.

– Верните ее! – кричала Софья. Но Раджед напоследок только слегка обернулся, властно провозглашая:

– Если хочешь получить обратно сестру, то три раза постучи по зеркалу кусочком янтаря, затем произнеси мое имя. Портал откроется. Я жду тебя, прекрасная София!

– Козел! Проклятый старый козел! – крикнула она вслед самое обидное, что удалось придумать. На большее сил не оставалось, Софья сползла вниз вдоль зеркала.

Двигаться не хотелось, как и жить. Даже холод ушел, уступив место опустошенности: мир стал прежним, но не хватало самой важной его части – Риты. На диване все еще лежали разбросанные мягкие игрушки, в ее комнатке все еще стояла кроватка со смятым одеялом. Но маленькая сестра исчезла, Софья ощущала себя виноватой, тихо всхлипывая:

– Это все из-за меня. Рита… П-прости, это из-за меня! Не надо было… нет…

Разум погружался в тяжелый полусон, нападала нервная зевота, сводившая челюсть. Какое-то время Софья ждала, что все изменится, все встанет на свои места без ее участия. Но вскоре поняла, что невозможно избежать злого рока. Все ее страшные предположения сбылись, она еще с начала проклятой переписки опасалась, что кто-то из ее родных пострадает, и почему-то сразу подумала на младшую. Так и случилось, точно накликала. Хотя вряд ли… Не надо было провоцировать чародея. Но он просил слишком настойчиво, он слишком явно врал, точно наслаждаясь своей ложью, полагая, будто люди слишком примитивные создания.

Новая волна злости помогла подняться. Как и ожидалось, магическая стена пропала. Теперь можно было идти, куда угодно. Да некуда, ей остался один только путь – через зеркало.

Софья обошла всю квартиру, еще раз горестно удостоверившись, что ей не привиделся произошедший кошмар. На ней точно сошелся клином весь белый свет, она будто слышала шепот, подсказывавший, что никто не преодолеет это испытание за нее. А ведь она так привыкла всегда оставаться в стороне, наблюдать за чужими успехами с молчаливым одобрением.

Лучшее, что она могла – это получать неплохие оценки в школе. Больше ничего особенного. Ни выдающихся открытий, ни спортивных достижений. Она точно пряталась в раковину от этой жизни. Но вот ее поддели, открыли, точно настиг ловец жемчуга, который намеревался присвоить морскую драгоценность. Но она не позволила бы считать себя вещью! И за это была готова сражаться.

Софья подошла к столу, ловя себя на мысли, что прощается со всеми предметами. Раскрытые листы перебирал поднимавшийся ветер: июльское солнце заволокло облаками, надвигалась буря. Подходящая погода! Пусть! Пусть так!

«Приходи одна. Никому не говори. В противном случае ты никогда не увидишь сестру», – гласила последняя надпись, сама собой возникшая в ее неизменном альбоме.

– Ну да, конечно, не убийца он… А пишет, как типичный бандит. Льор еще, называется, – утирая то и дело выступающие слезы, шептала Софья, сминая бумагу в ледяных руках. Звук собственного голоса немного успокаивал.

«Напоминаю: чтобы войти в портал, три раза постучи по зеркалу кусочком янтаря», – уточняла небольшая приписка.

– Кусочком янтаря? – встрепенулась Софья и обнаружила гладкий оранжевый камешек возле альбома. Она сжала его в ладони. Янтарь оказался теплым, словно его напитывало солнце.

Софья положила его в карман джинсов, когда переоделась, точно собралась в поход – брюки, куртка, майка. Да, именно поход. Она отправлялась в неизвестность, в другой мир. Вот только раньше она даже в туристических поездках с палаткой никогда не была, предпочитая комфорт и безопасность. Казалось, если не высовываться, то ничего и не случится. Но какие звезды указали на нее янтарному льору?

Не оставалось времени сокрушаться, ведь неизвестно, чего стоил для Риты неестественный магический сон. Скорее! Скорее, даже если страшно, даже если ноги не слушались и пальцы трясущихся рук не желали завязывать шнурки кроссовок да рвали молнию небольшого рюкзачка. В него поместилось немного. Не удавалось оценить, насколько эти вещи были необходимы. Взятый на кухне большой нож Софья завернула в широкий шарф, хотя не слишком верила в шанс ранить льора холодным оружием.

«Почему это со мной? За что… за что это мне? Нет, это не реальность – это кошмар. Кошмар. Только я не могу проснуться!» – думала Софья, стоя возле зеркала и рассматривая свое отражение. Чье же это лицо с широко раскрытыми синими глазами? Трусихи, способной дерзить лишь на словах? Или человека, который может нести ответственность за то, что говорит? О нет, она расплачивалась не за свою дерзость. Вина лежала только на льоре-чародее. Раджед Икцинтус… При упоминании одного этого имени накатывал отрезвляющий гнев, подавлявший бессилие и панику.

Софья с минуту простояла в замешательстве, усмиряя бурю метавшихся мыслей, а затем постучала три раза по зеркалу осколком янтаря:

– Раджед Икцинтус… Раджед Икцинтус. Раджед Икцинтус!

Отражение пошло до отвращения знакомой рябью, портал разверзся перед ней, и Софья сделала шаг за грань неизвестности…

Вскоре в комнате никого не осталось, лишь записка любимым родителям: «Я вернусь! Мы обе вернемся!»

Глава 2. По ту сторону

 Из портала сквозило холодом. Бесконечный коридор зеркал отражал хрупкий девичий силуэт, но вскоре он сменился круглыми сводами пещеры. Впереди распростерла крылья тьма, позади все еще соблазнительно мерцал синеватый контур зеркала.

Софья на миг обернулась, тоскливо различая через дымку привычные предметы своей комнаты. Сердце сжало малодушное желание бросить все и вернуться, привести на помощь более опытных и умных людей, снова спрятаться в тени чужой силы. Но чутье подсказывало, что могущественный льор просчитал и предусмотрел возможные варианты побега. Похоже, он в некоторой степени верил в нее, ведь встречались в мире и другие девушки, которые не решились бы пойти в неизвестность, даже под страхом навсегда потерять младшую сестру.

Легче от такой мысли не стало: что бы ни думал на ее счет Раджед, поступил он подло. Софья яростно кривилась и сжимала кулаки до побелевших костяшек. Хотя кого она собиралась ударить? Даже и сжимала неверно: большими пальцами внутрь. Впрочем, сдаваться жертвенной овцой она тоже не намеревалась, скорее, пошла бы на смерть. Много силы умирания в юной душе, сложнее выжить и выцарапать из чужих цепких пальцев то, за чем она ступила через край миров.

Портал, казалось, высасывал из нее жизненную силу. Она замерзла и одновременно запыхалась, почти ощупью перемещая ноги по каменному полу. Пещера со сросшимися сталактитами и сталагмитами тонула в дымке нереальности происходящего.

«Это не сон, Соня, это не сон!» – твердила себе невольная путешественница, злостью подогревая свое стремление в неизвестность. До этого, чтобы побороть панику, она ушла в себя, отгородилась от реальности незримой ширмой. И именно в таком состоянии без лишних мыслей и почти без ощущений ступила в портал. Иначе не сумела бы покинуть комнату. Теперь же состояние лунатика могло помешать в случае опасности, и все чувства постепенно обострялись.

– Похоже, больше нет смысла скрываться, – донесся голос из-за ближайшей стены, откуда с невозмутимостью давней привычки вышел высокий человек, салютуя поднятой рукой: – Ну, здравствуй!

– Кто вы? – испугалась Софья. За прошедшее утро ей с лихвой хватило незнакомцев, возникавших то из глади зеркала, то из непроницаемых стен.

– Можешь назвать меня «волшебным помощником», – приветливо обратился к ней незнакомец в бурой накидке из странной ткани, напоминавшей чешую крупной рептилии.

Незнакомец во всем отличался от льора. Последний предпочитал яркие щегольские камзолы, новоприбывший же одевался как странник-пилигрим. Раджед обладал тонкими властно сжатыми губами, длинным узким носом и немного раскосыми глазами с хитрецой. Пришелец из стены грустно смотрел большими карими очами, слегка скрытыми капюшоном, из-под которого выступал заостренный нос, а крупные губы выделялись ярким алым пятном. Однако внешняя красота не добавляла доверия к нему. Даже наоборот.

– Мне не кажется, что вы мне поможете, – помотала головой Софья. В ней с раннего детства сочетались странная недоверчивость ко всем и извечное ожидание чужой поддержки.

– Дело твое, верить или нет… Тьма я или свет. Помощь иль беда, я и сам не знаю иногда, – пропел незнакомец простенький экспромт, но остановил себя, зависая призраком над землей. – Я сумрак. Сумеречный Эльф. И… Мне многое ведомо. Спрашивай, пока во мне свет. Иначе, если настанет тьма, все ответы станут ложью.

Лицо его подернулось тенью невыразимой печали, разливавшейся рябью по тихой воде мнимой насмешливости. Но Софья только еще больше робела в присутствии нового сверхъестественного существа. Несмотря на его приветливость, он не производил впечатления создания света, ниспосланного ангела-хранителя или проводника во тьме.

Цель его визита мучила неопределенностью, как и все события, постигшие с начала этого безумного дня. Нервы натягивались струнами, которые, казалось, лопались под отдаленные раскаты грома. Тучи, оставшиеся за порталом, извергали из себя тонны воды, Москву накрыла буря. Она же закрутила в водоворот все чувства.

– Я устала от того, что вы все надо мной смеетесь! Сила не дает вам такого права! Даже с ней вы не лучше обычных людей! – разнесся клич бессильного создания. Софья вытянулась, как солдатик-новобранец на первом построении, и подняла гордо голову.

– Успокойся. Я не смеюсь. Это… м-м-м… нервное, – мягко прервал ее отчаянное восклицание странный человек, настойчиво призывая: – Спрашивай.

Софья сглотнула ком гнева, ставший поперек горла. В тот момент она испытывала больше возмущения от сознания, что ею играют, словно куклой, водят по невидимой доске, как пешку или фишку на полотне настольной игры. Вскоре пришел иной страх: если Раджед Икцинтус не единственный могущественный маг, а их множество с самыми разными секретами силы, то мир Земли – ее родной мир – находится в неизбежной опасности.

В таком случае показалось разумным вернуться и предупредить всех. Но под сердцем тоскливо заныло от того, что она может никогда не увидеть Риту. Странно, что уже вполне разумная девочка, способная отличать своих от чужих, не плакала на коленях у льора. Видимо, он уже тогда заколдовал ее. Как он только посмел!

Гнев! Он перекрывал здравые размышления Софьи, стоило только вспомнить тот миг, когда король-чародей открыл портал, унося сестру. Нет, мир Земли все равно не поверил бы в россказни о невиданных мастерах магии, объявил бы сумасшедшей. А вот спасти сестру казалось реальной задачей, хотя Софья не представляла, с чего начать.

– Я иду в потусторонний мир? – спросила она у незнакомца, висевшего в нескольких сантиметрах над землей. Но эти странности не замечались. С той самой минуты, как она вошла в портал, Софья объявила себе, что отныне ничто и никто не заставит ее изумиться до потери сознания. Всякая магия и любая неожиданность делились отныне ровно на две категории: полезное и опасное. Незнакомец, очевидно, принадлежал к первой.

– Нет, ты просто перемещаешься между мирами, – ответил он. – Ваш мир – один из многих. Эйлис – еще одна далекая планета со своими законами. Соединяют их вот такие порталы. Как знать, может, человечество скоро тоже изобретет нечто подобное.

Софья кивнула, еще раз убедившись в нейтральности намерений существа. «Волшебным помощником» его называть не удавалось, потому что никакой настоящей помощи он не предлагал, скорее открывал для нее «справочное бюро».

– Так… Чем опасен Раджед?

– О! Очень многим, – протянул собеседник, театрально закатывая глаза, отчего Софье показалось, что над ней намеренно издеваются, зная наперед, что случится в следующий миг: – Он один из самых сильных магов в Эйлисе. Но главное его оружие – самоуверенность и хитрость. Опасайся его обмана! И еще… если он предложит тебе что-то отведать с его стола, отказывайся, как бы ни была голодна.

– Он намерен отравить меня? – удивленно приподнялись брови Софьи.

– Нет-нет, как ты поняла, он вообще не хочет убивать тебя, – помотал головой некто, еще раз подтверждая невеселые раздумья переходящей через границу миров. Стать игрушкой в руках чародея – участь едва ли более завидная, чем смерть.

– Да уж… И на том спасибо, – брезгливо фыркнула Софья. – Вы не будете мне помогать? Впрочем, это я уже вижу.

– Это твой путь, Софья. Ты должна пройти это испытание сама, – пристально поглядел на нее Сумеречный Эльф с теплотой и участием, которые отразились в его глазах. – В последний раз, когда я вмешался со своей силой в жизнь одного мира… Впрочем, тебе этого лучше не знать.

Он вновь натянул маску шута, хотя за миг до того Софья могла поклясться, что не встречала более несчастного и бесприютного создания за всю жизнь, столько боли и немого обреченного негодования выразило его лицо.

– Что за мир такой… Эйлис? – крикнула поспешно Софья, замечая, что нежданный посланец неизвестных сил намерен вновь раствориться, пройдя сквозь стену.

– Окаменевший умирающий мир, – донесся слегка приглушенный голос из-за гладкой породы. – Да минуй такой рок Землю! Да минуй Землю я…

Софья испуганно стиснула зубы, стирая тыльной стороной ладони испарину со лба. Последние слова незнакомца заронили в ее сердце тревогу о судьбе собственной планеты. Пока ее глушил нескончаемый страх за жизнь и здоровье Риты, но со временем это гнетущее чувство обещало вырасти в нечто куда более тяжкое, чем предостережение чудаковатого призрака.

Невеселый путь продолжался, острые камни с упорством цепких колючек рвали тонкие подошвы кроссовок. Вскоре портал родного мира скрылся за изгибом дороги. До того Софья шла, судя по ощущениям, в гору, а потом узкая тропа пошла под уклон. Когда забрезжил свет впереди, собственное тело разделилось на самостоятельные центры: ноги продолжали идти, руки совершали ненужные движения, то сжимаясь в кулаки, то судорожно теребя лямку рюкзака. А сердце билось где-то в горле, подбираясь к голове, отчего Софья рисковала позабыть все полученные советы. Но ясный разум в ее случае оставался единственным помощником в спасении сестры. Знать бы как!

Наверное, впервые в жизни она оказалась в такой ситуации, когда абсолютно не ведала, чего ждать от следующего утра. Перехитрить льора казалось невозможным. Уступить ему – тоже немыслимым. Бросить родную сестру – просто кощунственно.

С тяжелым вздохом неизбежности Софья переступила грань второго портала, выбравшись в другой мир тоже через зеркало. Мутное, в тяжелой раме, оно представляло собой запыленный памятник эпохи барокко-рококо, разве только мотивы резных завитушек не походили на земные. В их витиеватом плетении скалились не очень приятные создания, а вместо чудесных листиков райских кущ торчали умело вырезанные шипы терний.

– София! – тут же раздался знакомый бархатный голос, который хотелось слышать меньше всего. Это зычное приветствие, по сравнению с хриплыми напутствиями нежданного пришельца из туннеля, отзывалось неприятным контрастом.

Впрочем, ни тот, ни другой мужчина не понравились Софье: они не производили впечатления тех, кто способен защитить. Один являлся причиной ее злоключений, а другой оставил горькое послевкусие встречи с привидением. Но спокойнее было говорить с тенью, чем снова терпеть пытливый взгляд янтарных глаз льора. Чародей поджидал у портала, восседая на широком троне, который и правда чем-то напоминал диван в родной квартире, оставшейся слишком далеко, чтобы помышлять о побеге. Теперь она оказалась в башне чародея, в чужом мире, на другой планете.

Софья остановилась возле портала, спиной ощущая, что спасительная дверь пока не исчезла за ней, не сомкнулась западней.

– Я пришла. Верните теперь Риту, – глухо прозвучал собственный голос. Она не умела ни командовать, ни ставить ультиматумов, ей не приходилось вести за собой команды или отряды бойцов. Но в тот миг, когда она встретилась непреклонным взглядом с льором, Софья обнаружила в себе способность четко и без ненужного вызова формулировать свои требования.

– К чему такая спешка? – вскочил с места неутомимый Раджед, праздно ухмыляясь. Танцующей походкой он подскочил к невольной «гостье». А она от ужаса не видела ни его лица, ни обстановки тронного зала с порталом.

– К тому… – прохрипела Софья, давясь вновь нахлынувшей волной страха, но заставила себя вспомнить, с каким спокойствием произнесла прошлую фразу, и продолжила непоколебимо: – К тому, что вы похитили маленькую девочку.

– Лиитэ София, или как у вас говорят, мисс София, госпожа София, вы ведь моя гостья, – с притворным огорчением покачал головой Раджед, помахивая рукой. – К чему так спешить?

Льор мягко, но настойчиво подхватил ее под локоть. Его сапоги простучали отчетливым ритмом по темному мрамору пола. Звук отразился от изукрашенного узорами каменных лепнин сводчатого потолка и затерялся в нишах стен, где притаились изысканные статуи.

В тронном зале все венчал камень, разве только на троне лежали притягательно мягкие пурпурные подушки. Льор не отказывал себе в комфорте, а Софья при взгляде на них поняла, как сильно утомилась при переходе через миры. И чародей прекрасно знал это.

Он провел невольную «посетительницу» в соседний зал, усадив на мягкий стул с высокой спинкой. Ее не собирались приковывать или пытать, но настойчивое гостеприимство не успокаивало. Она ощутила, что ноги налились свинцовой усталостью, а разум затуманился в нездоровой сонливости. Глаза ловили отблески светящихся шаров, которые парили без креплений под потолком залы, создавая мягкое приглушенное сияние.

В воздухе витал слегка пряный незнакомый аромат. Соня помнила, что так же пахли ладони льора, который тоже сел за стол. Оттиск аромата терялся в великом множестве новых запахов, порожденных яствами, расставленными на массивном деревянном столе.

– Путь через портал отнимает много сил, посидите, отдохните. Приглашаю вас к моему столу. А после покажу вам башню, – обвел рукой блюда чародей, заискивающе и внимательно рассматривая недовольную гостью.

Желудок Сони издал обидчивое бормотание, напоминая о себе. Закономерно, ведь она не только устала, но и проголодалась, дивясь кушаньям. На столе нашли свое место запеченная рыба всех размеров, крабы и кальмары, птица, и, конечно, сочное мясо на любой вкус. Гарниром к ним шли изысканно нарезанные овощи, порой даже фрукты, например, печеные ананасы. На продолговатой тарелке в сопровождении меда и крупных виноградин расположилось великое множество сыров. Все блюда с аккуратностью ювелира украшались фигурными дорожками из соусов. Легкие закуски выстраивались изысканнее, чем в самом дорогом ресторане, а вазы с экзотическими фруктами буквально светились.

Льор Раджед с намерением еще больше подогреть аппетит уставшей странницы впился в крупное яблоко. Кожура с приглушенным треском лопалась под натиском его зубов, а затем тихо поддавалась спелая пористая мякоть, по пальцам на кружевные манжеты стекал прозрачный сок. При этом льор неотрывно следил за Софьей, буквально прожигал ее взглядом. И она представила, что в первые дни творения змей-искуситель точно так же соблазнил Еву попробовать плод с Древа Познания добра и зла.

Раз уж человек отличал их, раз уж ее предостерегли, то пришлось вновь собраться, вновь отогнать преступную дремоту. А приглашение к столу Софья расценила как начало мучений, твердо заявив:

– Благодарю, льор Раджед, но я совсем не голодна.

– Вот как… – вздохнул он, пропев: – Возьмите хотя бы яблоко, лиитэ.

Он покрутил манящий круглый плод в руке, щурясь, показывая его с разных сторон. Но Софья настойчиво помотала головой, точно перед экзаменатором, который проверяет ее знания каверзным вопросом. Но если бы! В тот миг она была бы рада хоть до конца жизни сдавать сложнейшие экзамены. Лишь бы знать, что родные в безопасности.

– Нет, господин льор, – отрезала она, но опасалась прямо выказывать свою ненависть, добавив: – Я пришла по делу.

– Дела-дела… У всех дела, – посетовал Раджед, усмехаясь: – За четыреста лет дел я понял, что не так уж они важны. Даже самые ответственные. Все притупляет время.

В тот момент он говорил куда-то в пустоту перед собой, отчего Софья освободилась от плена пристального внимания. Она уже достаточно общалась с льором через альбомы и разные клочки бумаги, так что его напыщенные речи не трогали сердце. В конце концов, человека определяют поступки. Пока в ее глазах льор не совершил ничего, что занесло бы хоть один плюс в его копилку. За ним же стелился шлейф одних только катастрофических минусов. Даже если бы он дни напролет вещал о всепоглощающей роли времени, шаткости мироздания и преимуществах своей роскошной башни, это не смирило бы ненависть Софьи.

– У меня нет четырехсот лет на ожидание, господин льор, – непреклонно заявила она. Пожалуй, именно непреклонность и нежелание идти на компромиссы отличало ее от сверстниц. Она и раньше часами спорила с учителями или родителями, если то или иное событие шло вразрез с ее представлениями о хорошем и плохом. А они не отличались оригинальностью, всего лишь призывали не лгать, не лицемерить и не причинять другому боль.

– Но ты хотела бы, чтобы у тебя завелось столько времени? – оживился льор.

Софья бессильно покачала головой. Вести разговор с существом, что насквозь пропиталось обманом, казалось ей бессмысленной тратой времени. Но все же иного выбора не нашлось, поэтому она просто откинулась на подушки. Она предчувствовала новые испытания, поэтому позволяла телу немного отдохнуть, стараясь не обращать внимания на уставленный тарелками стол. Да и голод не напоминал о себе от всколыхнувшейся волны паники.

Но, похоже, пришелец из туннеля не предупредил ее о колдовском сне: стоило на секунду моргнуть, как разум погрузился в тяжелое оцепенение. Софья что-то отвечала на бесконечные речи Раджеда. Тот попытался еще раз предложить яств, но она воспротивилась, встав с места.

Однако двигалась точно в каком-то тумане, обволакивавшем ее кисеей. Она и не заметила, когда и как на ней оказалось прекрасное синее платье в пол и пропал рюкзак с вещами. Вероятно, тоже по воле магии, ведь никто даже не прикасался к ней. Вопреки ожиданиям, одеяние не стесняло движений ни корсетами, ни железными каркасами и не принадлежало ни к одной известной в истории эпохе.

Складки подола и шлейфа струились водопадом чистых горных рек, рукава колыхались длинными невесомыми крыльями. Лишь по краю полукруглого ворота да на талии вились незамысловатые узоры. Одежда лишь подчеркивала природную красоту и очарование юности. Точно такое как-то раз показал ей льор в зеркале вместе с очередным посланием. Теперь же он на миг замолк, замер, отступая на несколько шагов. Очевидно, он любовался Софьей, точно мастер произведением искусства, которое только закончил. И не находил слов для описания. Но что с того?

– Ри-и-та, – с трудом разомкнула губы Софья, воспользовавшись тем, что затихла трескотня чародея. Он сыпал цитатами из каких-то поэм, рассуждал об искусстве, о мире. Похоже, за свой век он перечитал все книги не только Эйлиса, но и Земли. Он мог хоть целиком цитировать труды Гомера, Шекспира и творцов своего мира, но его поступок с похищением это нисколько не скрашивало.

– Да-да, скоро вы с ней увидитесь, лиитэ. Но пока пойдемте! – увлекал в утомительное путешествие по этажам башни льор, лишь слегка дотрагиваясь до плеча или локтя гостьи. Похоже, он не намеревался причинять ей вреда, по крайней мере, в ближайшее время.

Софья с трудом боролась с окутывающей дремотой. Ноги уже не ныли, усталость непостижимым образом прошла, но вот ясность разума куда-то подевалась. Она словно спала наяву, отдаленно и отчужденно надеясь, что при пробуждении все окажется просто ослепительно красивым кошмаром.

А интерьеры представали поистине сказочные. Каждый зал являл новые чудеса. В одних полыхали обволакивающим теплом роскошные камины с тонкими изразцами, окутывая свечением мягкие диваны и инкрустированные столики. В других били почти до потолка прохладные фонтаны, украшенные статуями нимф. Третьи оказывались садами, где щебетали пестрые птицы, скрывавшиеся в тени фигурно подстриженных деревьев, а в ландшафтных прудах беззаботно плескалась блестящая рыба. Встречались даже стройные олени, пушистые кролики и скрытные лисицы, но нигде не обнаружилось и следа домовых слуг, егерей или садовников. И вместо солнца и люстр везде одинаково мерцали парящие в воздухе оранжевые шары.

Во всем этом великолепии Софье становилось все труднее дышать. Комнаты сменялись одна за другой, ноги почти не ощущали под собой пола. А льор вел и вел куда-то сквозь бесконечные балюстрады и галереи, которые заплетались сложными лабиринтами, точно в одной башне собрались интерьеры всех старинных замков ее мира.

Находились покои в восточном стиле с пестрыми подушками, разбросанными на полу. Напоминало о Средних веках обширное каменное пространство арсенала-музея с невиданными доспехами, покрытыми искусной гравировкой, мечами и шпагами. Софья не разбиралась в оружии, но сумела оценить красоту отточенных лезвий и превосходной стали.

Однако в те нелегкие мгновения путешествия по башне гостья-пленница скорее стремилась разбить стекло, схватить меч и всадить его по рукоятку в сердце Раджеда. Эта мысль выбила ее из пагубного полусна, в котором она почти утонула. Но себя она не выдала, догадываясь, что лучшей тактикой для нее пока остается имитация легкой заинтересованности.

– Красивые? Не правда ли? – тихо проговорил льор, гордо рассматривая мечи. Одновременно его рука очень мягко скользнула от плеча до локтя спутницы, но большего он себе не позволял. И при иных обстоятельствах такое обращение, вероятно, даже тронуло бы Софью. Но не в тот день, когда была похищена сестра, когда ее саму вынудили скитаться по порталу-туннелю! Этот ненавязчивый жест отозвался лишь холодом и испугом.

Раджед представлялся дремлющим драконом, которого выдавали лишь торчавшие во все стороны волосы, словно грива чудовища, спрятанного под дорогим золотистым камзолом. Но стоило сделать неверный шаг, сказать неверное слово – обрушилась бы буря.

Софья догадалась, что от ее слов зависит, проснется ли этот дракон. Но она лишь неопределенно мотнула головой на вопрос льора. Она никогда не замечала за собой таланта к ораторскому искусству, как и к ведению сложных переговоров. Она не обзавелась врагами, никогда не использовала людей в своих целях, поэтому не научилась лгать и притворяться. Так же, как и ее мама, да и вся семья, в меру строгая, но неизменно воспитанная и честная.

Может быть, нотки незримого аристократизма в образе Софьи и привлекли льора, может быть, ее странные рисунки, точно она задолго до начала «переписки» предчувствовала существование Эйлиса. Но кто знает… Разве только тот пришелец из портала, некто Сумеречный Эльф.

Тем временем льор повел куда-то вниз, пространство искривлялось. И Софья почти уверовала, что минуту назад они шли по потолку. При этом комнаты сжимались и отдалялись, как при внезапном ускорении. Она терялась в догадках, то ли это они с льором так быстро перемещаются, то ли это и правда башня меняется по прихоти ее повелителя.

Вскоре они очутились уже в сокровищнице, о чем свидетельствовала толстая дверь с массивными замками в виде львиных голов. Однако все затворы распахнулись по мановению одного указательного пальца Раджеда.

Он привел свою пленницу-гостью в окутанный сыроватым сумраком зал, но тьму тут же рассеяли несколько оранжевых шаров. Пришлось зажмуриться, потому что от многочисленных бликов слепило глаза. Это бессчетное золото и драгоценные камни разом блеснули переливающимися искорками. И в общем сверкающем потоке с ними сливался янтарный чародей. Он ловко вальсировал между сундуками, в невероятном восторге зачерпывая горстями золото, как самый настоящий дикарь, что ценит пагубный металл выше жизни.

Софья стояла безучастным созерцателем. Она могла оценить красоту переливающихся минералов, но никогда не понимала, зачем их добывать, обтесывать и вставлять в металлы, да еще преподносить как великое подношение. Возможно, вещи не имели для нее никакой особенной ценности, поэтому вся невольная экскурсия по замку не вдохновила ее. Или же ноющая тревога за сестру сделалась настолько невыносимой, что внешний мир воспринимался далеким и лишним.

Ясный разум выныривал из гнетущей сонливости, а потом уступал место полубредовым предположениям и замыслам. Большая часть из них сводилась к пугающему желанию любым способом уничтожить льора. Возникали фантазии, как в стремительном броске получается обрушить на него подвешенные на цепях сундуки, чтобы он задохнулся под горой собственных богатств. Схожие мысли посещали и в арсенале. Но растворялись фата-морганой, когда Софья реально оценивала свои возможности. Бессильна! Во всем бессильна! Все заменялось страхом, подсказывавшим неверные ответы на возможные вопросы. Хотелось кричать и топать ногами от несправедливости, как в раннем детстве.

Так она и шла по замку, а льор делал вид, что не замечает ее подавленного состояния. Он вновь подошел к ней и подвел к сундукам, заставляя дотронуться до золота и каменьев. На нежной ладони почувствовалась шершавость нетленных металлов. Но опущенные синие глаза продолжали хранить ледяную безучастность, не встречаясь с янтарными безднами лукавства Раджеда. Он лихорадочно шептал:

– Бери, что хочешь. Это все твое.  Бриллианты любишь? Бери! София, останься со мной! И ты получишь все это.

Он вложил в руку спутницы крупный розоватый бриллиант, но Софья скромно положила его на место к безмолвным собратьям. Раджед же поинтересовался, когда они вышли из сокровищницы и вновь поднялись куда-то наверх:

– Тебе понравилась магия башни? Я научу тебя создавать такие же миры внутри миров, управлять материей и пространством. Только останься.

– Нет, мне ничего не нужно, – помотала головой Софья, стараясь не горбиться. Но на ее плечи словно кто-то возложил тяжелый груз. Кто-то твердил, что ей суждено одной выдержать это испытание, но не подсказал, что ей делать.

Одно она понимала точно: нельзя сдаваться и уступать. Пусть даже половина женщин ее мира без раздумий согласились бы оставить трудности своей жизни и утонуть в роскоши короля из другого мира. Но вся эта история слишком отдаленно напоминала благополучную сказку о Золушке, скорее уж зачарованный замок Чудовища. Но его хозяин не обладал клыками и шерстью. Однако что-то уродливое теснилось бородавчатой жабой у него над сердцем, что-то, что не позволяло ни верить ему, ни испытывать симпатию с самого начала их знакомства. Алчность? Гордыня? Или Софья увидела лишь отражение собственного высокомерия? Она не ведала, просто боялась.

– Что же ты любишь? Может, платья? – Раджед повел рукой, и перед Софьей предстал бесконечный гардероб с одеждой всех эпох и народов.

Многочисленные наряды колыхались, словно голодные призраки. Льор же ухмылялся, вновь едва заметно поглаживая по левому плечу и из-за спины нашептывая:

– Они тоже станут твоими! Только останься. Останься, София, ни один человек в твоем мире не подарит тебе того, что отдает льор.

– Но мне ничего не надо. Вещи – это лишь пепел, который исчезнет, – неожиданно твердо сбросила цепкую кисть Софья, выпрямляясь.

– А ты умеешь красиво говорить, – не разозлился Раджед, поворачиваясь к ней лицом. Он рассматривал ее маленькие руки с короткими ногтями и тонкими пальчиками, без предупреждения заключая в свои длинные ладони, воодушевленно твердя: – Мы могли бы часами рассказывать друг другу невероятные вещи. Останься и, может быть, я даже наделю тебя частью своей магии. Осколком бессмертия. Знаешь, сколько мне на самом деле лет? Уже четыре сотни! И это даже не половина срока жизни льоров.

– Но зачем так долго? – наивно приподнялись брови Софьи. – Мне не нужно бессмертие. Ведь все, кого я знаю и люблю, тогда уйдут раньше меня.

Это она говорила от чистого сердца, не пытаясь играть перед похитителем, да и до этого не кривила душой. Только не позволяла удивлению и непониманию вырваться на поверхность, ведь больше всего она жаждала узнать, почему именно она оказалась выбрана из множества других, более уступчивых и восторженных.

– Если ты очень попросишь, то я, может, наделю бессмертием и твоих родителей, переведу их года на летоисчисление льоров. Одно твое слово согласия – и я немедленно возвращу Риту туда, откуда забрал, и осыплю тебя всеми богатствами моего льората, – уже серьезным деловым тоном ответил Раджед, отчего между бровей его залегла складка.

– Вы предлагаете мне продать свое тело за вещи и бессмертие? – с отвращением к себе и льору выплюнула неприятные слова Софья, когда поняла, что с ней просто торгуются.

– Тело? – иронично скривился собеседник, отрывисто рассмеявшись: – Ох, лиитэ, какие же все-таки люди пошлые создания. – Но глаза его выражали колкость, точно в них поселились пики терний с рамы зеркала-портала. – Одно тело мне не нужно. Я ожидаю заполучить всю вас целиком, особенно душу.

– Вы намерены съесть мою душу? – испугалась Софья.

– Зачем мне что-то есть? Я разве похож на вампира или демона? – снисходительно недоумевал льор.

– Чуть-чуть, – как-то неуместно по-детски прозвучало застенчивое замечание. Несмотря на все произошедшее, Софья не привыкла незаслуженно обижать людей.

– Будет вам, лиитэ, – отмахнулся Раджед. – Я не так ужасен. Нет, я выражался образно. Я бы хотел, чтобы эта непокорная мятущаяся душа нашла успокоение в моей башне.

В тот миг проступил какой-то другой чародей, не парадный портрет. А тот Раджед, что действительно понимал невыносимое одиночество Гамлета, цитатами из которого сыпал на экскурсии по замку, пусть и не к месту. Или тот, что мог в оцепенении нелегких раздумий величественно восседать на троне. Софья зрячим сердцем уловила лишь на короткий миг эту перемену, приоткрывшуюся за маской скучающего властителя мира. И с тем Раджедом она хотела бы действительно поговорить, понять, что так терзало его. Казалось, что тот Раджед не способен на такую подлость, как похищение с целью шантажа. Но он упрямо прятал себя от гостьи.

Внезапно Софья услышала гром, да такой сильный, какой в ее мире не приносили даже тропические ливни. Раскат разорвал искусственную тишину бесконечных покоев и анфилад.

– О, не обращайте внимания, это всего лишь гроза, – махнул рукой отчего-то встрепенувшийся Раджед. Похоже, не так уж нравилось ему это природное явление. Софья заметила вспышку молнии, мелькнувшую грозной синей птицей возле одной из бесконечных арок.

Она с невольным интересом двинулась к окну, наличие которого раньше даже не замечала. Льор не успел подхватить ее за локоть или не считал нужным. Софья приникла к узкой прогалине стекла, заключенного в тяжелую раму. Окно в большей мере напоминало бойницу. Но и этого просвета вполне хватало, чтобы узреть то, что находилось за пределами чудесных садов башни.

Пустошь!

Она расстилалась до самого горизонта замысловатым нагромождением камней и скал, озаряемых грозовыми вспышками. От неприветливости пейзажа сердце невольно сжалось, смерзлось. Софья вспомнила, что говорил ей странник из портала об Эйлисе, и тягучая горечь заблестела влагой на длинных ресницах. Она не понимала, отчего едва не плачет о судьбе враждебного мира. Но, наверное, чужие страдания всегда отзывались в ней незаслуженностью суровых наказаний.

О том, что этот мир мучился, рассказывали болезненные очертания деревьев, заточенных в каменные саркофаги, безбрежные пашни, раскинувшиеся у подножья башни, на которых вместо пшеницы или риса всходили лишь осколки горной породы. Перед Софьей видением предстали те неизвестные времена, когда все цвело в этом мире, а по лугам и полям бегали такие же, как она, румяные девушки, играли ребятишки. И люди как-то налаживали свой нехитрый быт за пределами башен льоров. Было ли так? Или только снилось?

Ничто не напоминало о прошлой жизни Эйлиса. Он словно спал и лишь изредка издавал стон от терзавших кошмаров, воплощенных в грозовых раскатах.

– Он не лгал… Это и правда умирающий пустынный мир, – сдавив пальцами край подоконника, отрывисто заключила Софья.

– Кто «он»? – поинтересовался Раджед, спеша отвести «гостью» от окна, мановением руки вообще стирая его, закладывая камнем и завешивая вычурным гобеленом. Но на прощанье он бросил полный тоски взгляд на ту пустыню, что пришлось созерцать его гостье.

– Не важно. Господин льор, покажите, где моя сестра, – посмела поглядеть в упор на льора Софья.

Вид разрушенного мира нагнал на нее еще больше уныния и презрения к похитителю. Ведь со всей его магической силой он только дурачил ее, показывая чудеса башни. А его владения лежали в скорбных руинах. Он пытался завлечь грудами камней? Он гордился разрушениями? Нет! Он стыдливо прятал немощь и уродство гибнущего мира.

– Это ли слова согласия, чтобы остаться? – возмутился в свою очередь Раджед, уже немного злясь от неопределенности. Это проступало во всем его облике, нетерпеливых и все более торопливых движениях, изогнутых в напряженной полуулыбке губах и сдвигавшихся черных бровях. Похоже, Софья оставалась для него в некотором роде загадкой, к которой он не находил верного ключа.

– Пока нет, – оборвала она возможные кривотолки, применяя все свое очарование и такт: – Но как мне удостовериться, что вы не лжете?

Вышло неловко, ребячливо. Софья к шестнадцати годам еще ни разу не очаровывала мужчин или хотя бы сверстников, пряталась от них. Все ее попытки играть в хитрую кокетку терпели фиаско. Робкая тихоня – вот кто она. Софья злилась на себя, злилась на льора, не хватало сил сдерживать гнев загнанного в угол зверька.

– Пожалуйста, вот она… – развел руками Раджед, вновь унося в ускоренном темпе через сотни комнат и просторных залов.

Вскоре показалась небольшая спальня, где под тяжелым оранжево-бордовым балдахином возвышался саркофаг, напомнивший хрустальный гроб из сказки о Белоснежке. И от невольного сравнения Софья устрашилась собственных мыслей.

Под прозрачным покровом на широкой кровати лежала в позе эмбриона трехлетняя девочка, в которой безукоризненно угадывались черты Риты. Без сомнений, это была ее сестра, целая и невредимая. Она слегка шевелилась во сне, даже меняла позу, вытягивая пухлые ножки. Соня в какой-то мере успокоилась: худшие ее опасения не подтвердились. Но ни единой идеи не возникало, как поступить дальше.

– София, вы выглядите бледной, – донесся, точно из-за завесы, голос неприятно услужливого Раджеда. – Может быть, отдохнете пару дней? Самые шикарные покои уже ждут вас, мягкие бархатные подушки и пуховые перины всегда готовы избавить от усталости.

Софья только дернула плечами, отгоняя оцепенение и новые страхи, ведь никто не рассказывал ей, чем опасен колдовской сон под стеклянным колпаком. Хотелось верить, что ничем. «Хоть бы это была лишь мера предосторожности, чтобы как раз не мучить ребенка», – успокаивала себя Софья. Но любая мысль о том, что Раджед может оказаться лучше, чем прочно вошедший в сознание образ тирана, вызывала неприязнь к самой себе.

– Я только пришла вернуть сестру, – повторила, наверное, в сотый раз Софья. – Хотелось бы, чтобы вы отдали ее как можно скорее и отпустили нас.

– Вас? Обеих? – с дьявольской ухмылкой подскочил к ней льор, становясь непреодолимым препятствием между сестрами: – По-моему, об этом речи не шло в нашем маленьком договоре.

– Верните хотя бы Риту, – бессильно взмолилась пленница, непрестанно глядя через плечо льора на прозрачный саркофаг. Самого правителя башни она все это время словно не замечала; он представал для нее преградой и опасностью.

– Но если я ее верну, где гарантия, что вы не попытаетесь сбежать? – вновь торговался чародей.

– Похоже, вы сделаете все, чтобы мне не удалось.

Софья сдвинула светлые брови. Она вновь испытала прилив ненависти, но на этот раз уже без фантазий об уничтожении врага, а бессильной, туманившей рассудок.

– О нет, лиитэ, я бы больше всего на свете желал, чтобы вы остались исключительно добровольно, – развел руками ее змей-искуситель.

– Добровольно-принудительно, – коротким сухим смешком оборвала его Софья, отворачиваясь. – По-моему, слово «добровольно» вам не знакомо, льор. Вы сделали все, чтобы никто не хотел оставаться с вами добровольно.

– Не испытывай мое терпение, София! – помрачнел от ее резкого тона Раджед. И тогда в его голосе сталью зазвучали нотки беспощадного командира. Он, очевидно, устал уговаривать ее да рассыпаться в комплиментах.

– Я не испытываю. Я просто не желаю лгать, – ответила первое, что пришло в голову, Софья, и это прозвучало ее жизненным девизом. – Вы уже достаточно измучили меня за два месяца переписки. А я – вас. Теперь вы окончательно показали свое истинное лицо. Это подло!

– Что подлого в том, что могущественный чародей желает скрасить свои будни в башне обществом приятной особы? – все еще натягивал трещавшую по швам маску благодушия льор. Но Софья уже узрела, как в нем пробуждается тот самый замеченный ею дракон, как темнеют тени возле висков, как вокруг сжимается аура недоброй магии или просто невыразимой злобы.

– А у «особы» кто-нибудь спросил?

Вместо испуганного смирения ее голос порвал все рамки осторожности. Она говорила все, что просила разрывающаяся на части душа. Слова миновали разум, их направляли лишь гнев и ужас.

– Я выбрал тебя из миллиардов таких же хорошеньких мордашек! – заметно повысил голос Раджед, сжимая кулаки, и восклицая: – Да, я выбрал именно тебя! Тебя выбрал я, янтарный чародей! И ты упрямишься даже после всего, что видела в моих сокровищницах? Даже после всех чудес башни? Неблагодарная!

– Вы ничего не понимаете! Да, вы богаты, умны, красивы и сильны. Но у вас нет души! – почти закричала Софья, бросившись к кровати Риты, царапнув по гладкой поверхности неприступного саркофага. – Никакие сокровища не заменят семью! Никакая магия не сравнится с обычными радостями жизни! А этот мертвый мир… почему он стал таким? Почему ваша магия не спасла его? Где леса, где пение птиц? Не внутри башни, а снаружи!

– Кого ты смеешь обвинять? Что ты можешь знать об Эйлисе? Все намного сложнее!

Раджед ожесточенно ударил кулаком по стене, срывая дорогой тяжелый балдахин, кидая его наземь и топча. Еще немного – и он бы ударил свою пленницу, но явно сдерживал себя. В нем проявилась новая грань личности, какая-то бешеная, нервная, способная причинять вполне ощутимую боль. Может, сущность изломанного воина, может, просто властолюбивого психопата.

– Льор Раджед! Отдайте Риту! Я не останусь с вами! После того, что вы сделали, как вы «пригласили» меня в этот мир, вы мне противны! – забывая о всяком благоразумии, пронзительно выпалила Софья, отскакивая от чародея, но не отступая от хрустального саркофага. По телу разливались волны бешенства, граничащего с детской беспомощностью. Иссякли верные слова, неловкие попытки вежливо попросить, вступить в игру. Но разве перехитрить старого прожженного лиса?

– Ну, все, гадкая девчонка! Я достаточно терпел твои колкости, достаточно отшучивался и предлагал тебе самые невообразимые подарки. Похоже, придется тебе познать гнев льора! – прорычал Раджед Икцинтус, и все заволокла густая темнота.

Глава 3. Оборотная сторона

Софья не ощущала на теле никаких повреждений, но сознание отчетливо доносило исступленный ужас недавнего падения в бездну. Еще после первого столкновения с магией объяснение происходящему находилось с трудом, поэтому стоило просто поблагодарить судьбу, что к тяжким испытаниям не прибавлялись ссадины и переломы. Сумеречный Эльф предупреждал, что ее не намерены убить. Однако гнев льора проявился как-то иначе.

Темнота распростерла крылья, застилая вязкой ватой видение вещей. Но вскоре глаза мало-помалу привыкли, начиная цепляться за отдельные предметы.

Потусторонней тенью плыл во мраке огромный железный корабль, покрытый бледно фосфоресцирующими гнилушками и едва различимыми высохшими ракушками. Ноздри еще улавливали солоноватый аромат, идущий от твердых камней, но не доносилось плеска воды. Только от проеденных ржавчиной бортов поднималась удушающая затхлость. Из каждой расселины сочилась темнота, лишь кое-где на камнях росли крошечные чахлые цветочки, которые источали приглушенное свечение, позволявшее не утонуть в бескрайней темноте.

«Это был причал?» – угадывала назначение пещеры Софья, несмело ступая по камням. Все, что относилось к Эйлису, касалось сознания в прошедшем времени. Случайный вид из окна убеждал в том, что жизнь на Земле еще не зашла в тупик, не перешла черту. А Эйлис – перешел.

Вид разрушенного корабля, вросшего носом в скалу, нагонял тоску и отчаяние, потому что нигде больше не маячило внятных ориентиров. Софья сдавила ладонями виски, ругая себя: «О чем я думаю? Какое мне дело до Эйлиса? В лапах этого изверга осталась Рита!»

Если раньше казалось, что она не умеет ненавидеть, то теперь она убедилась: это лишь от того, что не было настоящих врагов. Как только он появился, Софья не отыскала в своей душе и капли сострадания к участи его мира или возможности прощения в случае возврата сестры.

Переговоры с лжецом ничего не дали, поэтому Софья сжала кулаки с намерением бороться. Она еще не решила, как именно, но смутно догадывалась, что все дело в портале. Если уничтожить его вслед за собой, то связь миров оборвалась бы. Но до этого предстояло вытащить из-под стеклянного колпака Риту, а для начала выбраться самой. Но как?

Внезапно громогласной вибрацией стен раскатился по пещере недовольный торопливый голос:

– Что ж… Прекрасная София, я показал тебе все великолепие моего замка. Теперь узри его уродство, его самые темные уголки. Ты останешься в этой башне навечно, если не сумеешь выбраться из лабиринта окаменевших садов и рудников! Ищи свою сестру, ищи портал. Может быть, удача тебе и улыбнется. Но не забывай, что здесь у всего – мое лицо. – И алчным хладнокровием пророкотали последние слова: – Я устанавливаю законы в своих владениях. Я – плоть и дух этой башни.

– У вас нет души… – только тихо, измученно прошептала Софья, но лицо ее искривилось недетским отвращением и презрением, которое льор наверняка видел, раз контролировал любой уголок своего обширного жилища.

Софья заметила, что на ней уже не платье, а джинсы с курткой, на плечи вернулась бестолковая тяжесть рюкзака. Однако неведомая сила расстегнула его и извлекла захваченный из дома нож. Острое лезвие зависло в нескольких сантиметрах от лица. Откуда-то сверху, будто из невидимых транспарантов, донесся издевательский голос:

– Что это, прекрасная София? Кухонный нож? Вы меня, право, каждый раз смешите. Это так… по-людски. Нож против льора! Только человек из вашего мира мог до такого додуматься. Вы вообще редко понимаете настоящую опасность и силу противников. Нет, нож вам решительно не пригодится.

После этой высокопарной тирады голос умолк, а нож улетел в неизвестном направлении.

– Верните Риту домой! Хотя бы Риту! – отчаянно крикнула в пустоту Софья, но голос осип: – Пожалуйста… Пожалуйста!

На мольбы отвечала лишь тишина. Льор наблюдал, каждая клетка тела ощущала, как некто внимательно следит за малейшим движением. И это ужасно злило, но ноги подкашивались от страха. Софья корила себя за то, что вспылила, за то, что не хватило такта промолчать, когда лишь стеклянный саркофаг отделял ее от сестры. Но она испугалась, точно малый ребенок. Она не привыкла к опасностям, не ведала, что значит оказаться в логове врага, оттого в решающий момент не поняла, как себя вести.

Да и вряд ли существовал способ убедить льора подобру-поздорову отпустить их домой, а покоряться ему за каменья… Не так ее воспитывали. И что льор предлагал делать со всеми этими несметными богатствами в мертвом мире?

Он желал, чтобы девушка скрасила его будни. Вероятно, в одинокой башне он и правда скучал, но в планы Софьи никогда не входило приносить в жертву свою молодую жизнь и будущее. А после уловки с сестрой Раджед заслуживал исключительно ее ненависти. После низвержения в темную бездну уже ничто не оправдывало его, ни возможные рассказы о тяжелом прошлом, ни вероятная отвага в иных обстоятельствах. Софья никогда не забывала нанесенных ей обид.

Однако в те страшные мгновения возле разрушенного корабля пленница просто застыла в нерешительности, опасаясь идти в темноте. Она сделала несколько шагов и едва не свалилась за край пропасти. На миг сердце замерло, в желудке похолодело и в голове сделалось пусто-пусто, только оборвалась единственная мысль: «Это и есть смерть?»

Но вскоре коленки ударились обо что-то твердое и металлическое. Софья неуверенно приподнялась, нащупав рукой тонкие перила. Как ни странно, запыленную ладонь не царапнули ошметки ржавчины, как будто нечто, напоминавшее лестницу, состояло из золота или – что более вероятно – нетленного серебра. Должно быть, пещера при свете выглядела еще более уныло, чем в темноте: разрушенный корабль, что никогда уже не познает радость плавания, чахлые цветы на камнях и наполовину сломанная серебряная лестница.

Софье чудилось, будто она блуждает по нескончаемому кошмару с момента попадания в Эйлис, как потерянная душа в аидовом царстве, как призрак русалки-утопленницы. Да только не лежало на ней никакой вины, кроме странных рисунков из чужого мира. Она проклинала тот день, когда вообще взялась за карандаш. Или так Эйлис сам позвал ее? Но за что подкинул такие испытания?..

Она ощупью спустилась до самого низа лестницы, убедившись, что подле корабля нет никакой влаги. Водоросли высохли и еле слышно скрипели под ногами свалявшейся паклей. Софья решила, что если идти вдоль борта, то она найдет выход из башни. Однако вскоре убедилась: корабль застрял между обвалившихся скал. Камни, казалось, обладали своей волей и чего-то жадно выжидали. Может, хотели заковать одинокую скиталицу в свои тесные объятья, как деревья и траву? В ненасытный могильный гранит.

Тупик, везде тупик! Софья, ориентируясь лишь по гнилушкам и странно мерцавшим цветам, поднялась обратно на плато. Она оторвала светящийся гриб, надеясь хоть что-то обнаружить во мраке, но он тут же потух.

Тогда она сорвала несмело мистический белый цветок и не прогадала: само растение увяло и иссякло, зато сияние по-прежнему колыхалось жемчужным сгустком вокруг ладони, позволяя осветить себе дорогу до ближайшей стены и обнаружить еще одну пропасть – уже без лестницы – с другого борта корабля. Софья в ужасе подумала: «Ничего себе, а говорил, что убить меня не желает».

Вновь ее ждал тупик, но она без устали проводила рукой вдоль камней, надеясь отыскать рычаг или дверь. Ни на минуту ее не посетила малодушная мысль остаться в колодце и ждать чьей-то помощи. Она упрямо шарила по стене, твердя себе: «Ничего, выберусь и Риту найду».

Скользкая тень отчаяния подступала к ее решимости, напоминанием о бессилии подсказывая, что проще всего сдаться. В голове поднимался шум, болели цепляющиеся за камень ладони и ободранные колени, иссякало слабое свечение цветов. Софья рвала новые, опасаясь снова остаться в темноте, но помимо глаз обострялись иные чувства. Хотя слух не улавливал ровным счетом ничего, как и обоняние. Разве только далекий-предалекий оттиск йода и гнили, которая осталась привидением иссохших водорослей.

После тщетных поисков выхода между лопаток поселился тягучий тоскливый страх, который давил тяжестью на позвоночник, отчего Софья дернула плечами, словно чтобы скинуть его. Не помогло.

Она устало села возле стены, уставившись на холодный прозрачный свет, и пыталась сосчитать, сколько времени прошло. На плато росло около пятнадцати бледных светящихся кустиков, она «сожгла» уже четыре. А сколько они светили? Минуту? Две? Час? Темнота поглощала время.

«Почему это со мной?» – только доносился голос обиженного дитя. Софья замерла на краю апатии и безразличия к себе. Сдерживали ее только обязательства перед Ритой. Но все стремления и планы априори прерывались силами, что во много раз превосходили ее.

Не силой человек измеряется, ох, не силой. В мире, правда, все делится именно ею. Страны устрашающе хвастают друг перед другом территориями и военной мощью. Женщины – своей красотой и ухоженностью; мужчины – удалью и тренированностью тел. Слишком много телесного и дикого. Везде. А Софья мыслила о другом: тело и богатства – только будущий прах. И многих ли спасет физическая мощь да тщеславие, когда из-за них разрушится мир, когда живые позавидуют мертвым?

Впрочем, до размышлений ли было? Она дрожала от холода, поэтому немедленно встала с камней. Еще один цветок почти угас, она устало подняла руку, делая вид, будто отпускает в полет светлячка. И в мерцании цветка мелькнуло нечто… Дверь!

Цветок угас, но Софья подбежала к еще одному, более тусклому, сорвала его и снова подняла руку. Сомнения исчезали полуденными тенями, когда взгляд зацепился за вычерченную ручку и плотные окованные скобами доски. Только дверь находилась… в потолке, которым оказался низкий выступ скалы.

Путешественница застыла в нерешительности, ведь прыгать на высоту петров в пять не умел никто. Она сожгла еще несколько цветов, обыскивая плато. Даже решилась пройти на корабль, с опаской переступив бурый от ржавчины борт. Откуда он только взялся в башне? Разве что раньше башня стояла возле моря. Впрочем, все равно на корабле не нашлось ничего полезного. В истлевшей рубке не осталось никакой аппаратуры, и ничего не напоминало лестницу. Нет, она не сумела бы добраться до лаза в потолке.

После волны жаркого воодушевления нахлынул ледяной прибой нерешительности. Казалось, будто ответ где-то совсем рядом, будто она когда-то видела нечто подобное. Но где? И когда?

Свет цветов потихоньку иссякал. Чем больше их рвали, тем тусклее они делались и тем быстрее сгорали, словно связывались единой цепью корней и поддерживали друг друга. Цветы не люди, они лучше и быстрее понимают, как важно оставаться вместе. Хотя вечно кто-то разлучает их своей неверной рукой, без цели и назначения.

Софья поглядела на жемчужное сияние и рассыпавшиеся лепестки в ладони: вот и ее так же оторвали от родителей, от друзей и дома, от самого ее мира. И зачем? Чтобы она выгорела дотла и потухла, исчезая без следа? Что придумал жестокий чародей? Пленница остановилась в оцепенении посреди плато, когда вновь раздался ясный голос мучителя, но уже с нотками легкого сочувствия:

– Лиитэ София, я по-прежнему не до конца сержусь на вас. Мне больно смотреть на ваши мучения. Эту пытку может прекратить одно ваше слово.

– Нет! Никогда, – крикнула в темноту Софья. Упрямство пробивалось в ней колючими шипами. Может, стоило бы схитрить и остановиться, попытаться обмануть льора. Отправить хотя бы Риту домой, а самой… Нет, о таком исходе и думать не желала. Она готовилась, сколько хватит сил, блуждать по башне, а в итоге любым способом разбить саркофаг магического сна и вдвоем с сестрой уйти через портал. Справиться бы только с кованой дверью в потолке.

– Не это слово, – с разочарованием пояснил Раджед, усмехнувшись: – Это так по-людски. Какие-то неведомые идеалы и принципы приносят невообразимые страдания маложивущему зыбкому телу. И все во имя чего?

– Помимо тела, есть еще душа. И ее запятнать страшнее, потому что она вечна, – твердо ответила Софья, не намереваясь уступать. Они с льором точно испытывали друг друга на прочность.

– О, какие пошли разговоры, – продолжал насмехаться льор. – Никак вы умереть там собрались? А обо мне вы подумали? Я не желаю прослыть губителем юных дев.

– Зато вы подумали только о себе, – напомнила Софья. – Я выберусь, если такова воля судьбы. А не ваша воля!

Покоряться кому-то, идти на уступки против своей веры – не ее выбор, не ее способ достижения целей. Пусть она всегда и пряталась в тени чужих побед и силы, но, может, просто не ведала своей.

– Судьба… Жизнь и смерть. И почему это тревожит существ с разумом и волей во всех мирах? Все прочие рождаются и умирают без лишних раздумий. Но, спешу заметить, «воля судьбы» здесь представлена исключительно одной фигурой – мной.

– Значит, я умру. Смерть – это не конец, – продолжила Софья, уже даже не стремясь задобрить или обмануть льора. Если он все-таки настолько разгневался, что собирался ее убить, то сопротивление не имело смысла.

Порой необходимо принять свою судьбу, только не унизиться, не отступиться, но бороться до конца. Софья вновь измерила плато нервными шагами, собирая в горсть последние цветы, чтобы увидеть то, что еще могло таиться во мраке. Ноги ее обволокла темнота и постепенно она сомкнулась и над растаявшими цветами. Теперь инфернально зеленым мерцали лишь гнилушки.

Софья вновь очутилась в кромешной темноте, стоя лицом к стене, не решаясь двигаться, когда узнала, что вокруг пропасти. Она вновь села возле скалы, точно и правда намеревалась умереть, замерзнуть, но не двинуться с места. Тело пробивал озноб, но в разум пришел губительный покой, донося из памяти отдаленные тонкие мелодии бамбуковой флейты. Их прервал не менее тягучий и печальный голос, что прозвучал почти незнакомо и скорбно:

– Знаете, София, в Эйлисе тоже верят, что смерть – это не конец. В войне льоров полегло столько людей, что думать, будто они просто срослись с землей… невыносимо. Возможно, вы правы: Эйлис болен. Когда-то здесь были и птицы, и леса. Но потом все исчезло из-за нашей затяжной войны.

Чародей признавал ее правоту. И на миг даже сделалось жаль его, захотелось разделить эту вполне искреннюю боль. Софья умела быть милосердной и никогда не отворачивалась, если кто-то просил о помощи. Хотя такое случалось редко, но друзья всегда знали, что их Соня всегда поймет и выслушает, если что-то стряслось. Но при мысли о том, как она попала в этот неприветливый мир, в ней зажглось нечто злое. Она отринула всякую возможность понять врага и отчеканила с аристократической холодностью:

– И кто же виноват в этом, как не вы? Теперь вы намерены рассказывать трагические истории своего мира? В моих глазах вы не становитесь лучше.

– Тогда сгнивай в этом лабиринте, если ты настолько глуха, что не отличаешь ложь от правды! – прорычал в ответ льор, да столь яростно, что стены задрожали.

Софья не нашла, что ответить, только порадовалась, что голос больше не будет ей докучать. Если уж льор решил сгноить ее в темном колодце, то от нее и правда мало что зависело. Но если он просто играл с ней? Если так, то где-то должен был обретаться выход. Только где?

Неизвестно, сколько она простояла на камнях, но у нее совершенно замерзли ноги. Еще Софью вновь клонило в сон, не магический, а от холода. Тот самый, смертельный, губительный для всего живого, ломающий волю. Но именно где-то на грани реальности и видений она вспомнила ощущение падения и полета во время экскурсии по башне. Ей тогда почудилось, точно они с льором прыгнули с пола на потолок, а потом все перевернулось.

Софья с робкой надеждой подошла к стене, дотронулась до нее рукой, даже припала ухом. Раз уж привычное восприятие вещей не работало в этом безумном местечке, то последняя попытка спастись не казалась такой уж бредовой.

Она отошла, разбежалась и прыгнула обеими ногами на стену, готовясь пребольно приложиться спиной о камни, но этого не случилось: подошвы приросли к стене. По ощущениям мир немного перевернулся, теперь корабль нависал с потолка.

«Вот и разгадка!» – обрадовалась Софья, разводя руки, точно крылья, пробуя балансировать ими, но этого не требовалось. Ноги вполне уверено прошагали все пять метров, руки нащупали в темноте дверь. И из-за нее замерцало слабое сияние.

***

– Я в кои-то веки не солгал своей будущей пассии. Я рассказал ей… самое сокровенное, даже признал ее правоту. Почти покаялся. А она решила, будто это еще одна уловка! – Раджед порывисто отвернулся от зеркала, которое иногда служило порталом, а иногда – прекрасной системой наблюдения за всеми и вся. Бесценный предмет их королевской династии, передававшийся испокон веков.

Лишь искаженное гневом лицо не отражало гладкое стекло. В душе льора клокотала обида.

– Сотни раз совравшему один раз веры нет, – отвечал нараспев Сумеречный; крутя на пальце, как мяч, крупное яблоко, он вскоре осведомился: – Почему ты не начал с этого в переписке? А, страдалец?

Сумеречный Эльф появился вскоре после заточения Софии в подземелья. Вряд ли девушка догадывалась, что очутилась там, куда в былые времена прибывали корабли с богатыми гостями и цвели настоящие сады. В далекие-далекие времена, повергнутые в топь забвения и запустения. Тогда-то чародеи Эйлиса намного опередили развитие землян.

Ныне Раджед более отчетливо помнил кровь, что проливалась в войнах льоров. Он не терзался чувством вины, ведь не он развязывал их одну за другой, но все-таки его вновь посетили мысли о масштабах бедствия, постигшего Эйлис. И равнодушные слова Софии неприятно резанули по сердцу, будто она оказалась такой же глупой пустышкой, как и ее предшественницы.

– Да зачем? – отмахнулся Раджед от назойливого гостя, который появлялся, когда вздумается. – Девушки обычно думают только о нарядах и богатстве. Говорить с ними об ужасе войны – последнее дело.

– Похоже, тебе попалась на этот раз немного иная. Не пустоголовая кукла, – заметил Эльф, съедая с невероятной скоростью несколько яблок, на что обратил внимание Раджед, словно на тайное послание:

– Мне сдается, кто-то помогал ей. Откуда она знала, что фрукты заколдованы?

– Сама догадалась, – пожал плечами Эльф, прогуливаясь по зале, отковыривая со стен, как мелкий хулиган, каменные украшения и тут же возвращая их на место благодаря своей магии. Кажется, друг не знал, куда деть руки. Он не осмеливался поглядеть на льора.

– Как можно за две с половиной тысячи лет не научиться врать? – отошел от зеркала Раджед. – Так-так, Сумеречный. Друг так друг. Значит, ведем двойную игру?

– А я не подписывался на твои правила, приятель, – немедленно ушел от ответа Эльф, вскидывая брови, точно незаслуженно обиженный ребенок.

– Как фамильярно, – прицыкнул Раджед, грозя пальцем.

– Могу себе позволить, ты вообще пацан по сравнению со мной, – откровенно насмехался Сумеречный.

– Пф, м-да, – протянул Раджед. – Порой мне кажется, что ты рожден не для какой-то там великой миссии по защите Вселенной, а только чтобы бездарно подкалывать людей.

– Ну, в общих чертах все верно, миссия-то провалилась, – начал со смехом, а закончил невесело Эльф, вздрогнув, но отгоняя наваждение давних дней. – Нет, Радж, заполучить Софью с помощью гипнотической отравы – это ниже твоего уровня.

– Может, ты и прав, – кивнул льор, неопределенно покачивая головой.

– Прав-прав.

Раджед подошел к зеркалу, погладил стекло и приблизил изображение, почти скрытое темнотой:

– Но посмотри, что ты наделал! Теперь несчастная девочка обречена скитаться по лабиринту из садов и галерей в моей башне, пока не поймет, что выхода нет.

– Ты сам ее туда отправил, забыл? – напомнил Эльф, тоже приближаясь к зеркалу, вскоре продолжая бесцельно бороздить просторы тронного зала и наматывать круги возле стола.

– Это лабиринт осознания! – недовольно воскликнул Раджед. – Я два месяца вел с ней переписку, два месяца! Потом показался во всей красе, но получил лишь дерзкий отказ. И от кого? От шестнадцатилетней простолюдинки без капли магии! – В льоре взыграла неприятная надменность. – Пусть познает величие моей силы! Пусть сломается! Хотя с зачарованными фруктами было бы все проще и приятнее.

– Но, признай, в глубине души ты надеешься, что она не сломается, ты ищешь равную себе по твердости характера, – загадочно ухмыльнулся Сумеречный, на миг с сожалением останавливая взгляд на Софии, маячившей в зеркале.

– Большего абсурда я не слышал! – мотнул янтарной гривой Раджед, напоминая горделивого недовольного льва. – Ох, мой неверный друг, равной мне не оказалась даже Илэни Тахрапзо, хотя ее сила тьмы наводит ужас на льоров.

– Равной… Может, все дело в том, что ты эгоист, который привык, чтобы восхваляли только его? – ввернул Эльф, накидывая капюшон. – Но от этого же ты утомлен скукой.

– Будто ты за две тысячи лет не извелся скукой, – признал истинные причины своей игры Раджед. И правда, он уже давно сходил с ума от одиночества и неизменности вещей в своей башне. Что сады, что богатства ничуть не трогали его, как бы он ни расписывал их красоты перед Софией. Миллионы прочитанных книг не делали сердце спокойнее, а разум – яснее. Загадки вселенной все так же оставались туманными, а причины гибели Эйлиса все так же скрывала тайна.

– Это не скука. Это боль. За всех. Каждый миг, – глухо отозвался Эльф, прислоняясь к стене. – Я слышу, как рушатся миры. Ощущаю боль каждого, попавшего под жернова судьбы, впитываю их крики. А ты сиди в своей башне, раскладывай пасьянс своей жизни.

– Меньше пафоса, мой друг, меньше пафоса, – смеялся над ним собеседник, точно дразня тигра в клетке. На какое-то время Эльф явно с обидой в сердце ушел, после чего льор расположился на троне и практически задремал. Хотя мысли о Софии не давали ему покоя, как не оставляли и воспоминания давно минувших дней. Для льоров время не текло быстрее, и порой они проклинали свои сотни лет. Они слишком «прирастали» к жизни, забывая о ее конечности. Но все же смерть шла за ними по пятам.

Раджед вспоминал, как невыносимо тихо и незаметно угасала его родная мать, подобно упавшему желтому листу, что медленно уходит в небытие. Некогда красивая женщина с такими же янтарными глазами, талантливая жизнерадостная волшебница, вскоре после рождения сына начала терять свою магию и стремительно стареть.

Раджеду не исполнилось и двадцати, в которые он выглядел еще совсем мальчишкой, а она умерла. Хотя по всем подсчетам летоисчисления льоров должна была прожить еще не меньше пятисот лет.

Она тяжело повторяла, прося сына подойти к ее скорбному ложу: «Эйлис потерял свою душу». Безвременную старость она тоже связывала с потерей души, как и начало чумы окаменения.

В своей последней воле она просила найти Душу Эйлиса, но не указала, чем она представляется. Казалось, на смертном одре она не успела сообщить что-то чрезвычайно важное. И это ощущение незавершенности, недосказанности мучило Раджеда по сей день после множества лет бесконечного ожесточения в войне с другими чародеями и годами бессмысленного уничтожения времени в пирах и унылых забавах.

Еще льор вспомнил, как вскоре после смерти матери погиб его отец, вернее, как Нармо Геолирт подло подстроил западню и убил его. С тех пор началась вражда с чародеем кровавой яшмы, с тех пор сердце Раджеда, казалось, тоже окаменело. И никто не мог растопить его. Он каждый день ожидал нападения, каждый миг питался духом близкой ожесточенной битвы.

Оттуда же возникали порой приступы неконтролируемой злобы, которую в присутствии Софии чародей старательно топил в издевательской льстивости. В бесконечных попытках уничтожить Нармо и забавах, которые отвлекали от сражений, Раджед уже почти забыл о словах матери.

Лишь в беспокойных снах он все еще видел Эйлис в его первозданной красоте, с травой и деревьями, среди которых прятались настоящие, а не созданные магией, животные и птицы. Теперь же его мир постепенно разрушался, и долголетие льоров сделалось только их проклятьем.

Пересохли реки, исчезли гавани, даже моря постепенно мелели. И сама магия чародеев постепенно иссякала, приобретая более грозные формы. Но все ощущали, что она не спасает от проклятья Эйлиса. Оттого в башне Раджеда теперь было много заброшенных залов и садов, которые поразила чума окаменения. Безотчетно Раджед опасался, что когда-нибудь они все и сами окаменеют. Но лихая, гибельно веселая часть его души почти смеялась над их общей неотвратимой участью: провести сотни лет во взаимной вражде, чтобы остаться каменными статуями в каменном мире – это ли не абсурд, это ли не самая забавная трагикомедия мироздания?

Только у Раджеда Икцинтуса в башне находилась та фамильная реликвия, которой другие льоры не могли похвастаться – портал в мир Земли, через который он и затащил Софию к себе. У него одного оставался шанс на побег.

И Нармо Геолирт сходил с ума от гнева и злобы, желая заполучить заветный артефакт. Перед алчным чародеем кровавой яшмы расстилался целый новый мир по ту сторону грани. Колдун искренне удивлялся, почему его извечный противник не использует портал по назначению.

Раджед не отвечал, он и сам догадывался, какой ценностью обладает. Зеркалом, что дороже всех сокровищ и каменьев, зеркалом живого мира, в который он неоднократно заглядывал.

Однако за годы междоусобиц, наблюдений за собой и другими льорами Раджед твердо уверовал, что их место в Эйлисе. Возможно, он стал фаталистом, когда осознанно разделил судьбу своего мира и его правителей. Он решил: либо однажды они сумеют вместе найти путь к спасению, либо все вместе сгинут как чудовищное порождение каменной пустыни.

Да, иначе нельзя, Земля не ждала бессердечных гостей-льоров, к тому же их уцелело слишком мало. Семь льоров в семи башнях – больше никого. И они ненавидели друг друга. Значит, Эйлису оставалось только принять свою судьбу.

Зато в этой гонке к концу света Раджед не намеревался отказываться от мирских удовольствий. Даже напротив, он искал немедленного удовлетворения своих прихотей. Часто рассматривал людей из другого мира, сравнивал, вспоминал, кто населял Эйлис. Нравилось созерцать копошение лишенных магии букашек, хотя не хотелось получать над ними власть. Но Раджед питал слабость к симпатичным девушкам, ведь в Эйлисе-то их не осталось.

– И ты опять не устоял? – оторвал от раздумий голос Сумеречного Эльфа, который вечно считывал чужие мысли. Это раздражало в заклятом друге, порой даже смущало его всезнание, но чаще злило. Ведь он-то ведал о неизбежной судьбе Эйлиса. Но молчал.

– Опять и снова, – фыркнул Раджед, глянув на зеркало. – Ишь ты, догадалась, где дверь! Ничего, попадет на рудник. Пусть побродит пока, пусть увидит, где мы на самом деле прозябаем.

Лицо Раджеда подернулось негодованием, он вцепился в набалдашник трости, сдавливая крупный шар из янтаря, и вновь подошел к зеркалу.

– Зачем же показывать ей убожество этой башни? Да и всего вашего мира, – недоумевал Сумеречный Эльф. Он нервно мерил шагами тронный зал, скидывая и надевая капюшон, теребил ворот туники из драконьей кожи, закатывал рукава. Вскоре стянул ее и остался в одной льняной длинной рубахе, больше напоминавшей дырявое рубище. Ему словно не хватало воздуха, как перед приступом лихорадки.

Он поводил плечами и кривил набок челюсть, точно тело сделалось слишком тесным для чего-то, что терзало его изнутри, чего-то, что рвалось наружу. Мерещилось, что за его спиной временами мерцали то черные, то белые крылья. Это не предвещало ничего хорошего. Но Раджед, посматривая на терзания друга, не двигался с места, рассматривая через зеркало, как хрупкая гостья ступает по ледяным камням. Он ее мучил… Но зачем? Хотел бы сам узнать ответ.

София понравилась ему, как могло показаться, совершенно случайно. Однажды он просто заметил в своем зеркале красивое юное лицо с пухлыми щечками и наивно блестящими лазурными глазами. Потом рассмотрел ее рисунки и узнал в них пейзажи Эйлиса. В этом почудился неведомый знак судьбы.

С той поры прошло три года, три года Раджед молча рассматривал девочку, не смея даже заговорить с ней, потом все-таки написал через альбом. Но пришел в бешенство, когда раз за разом ему отвечали холодным отказом. Раджед не понимал, что говорит не так, что не прельщает это глупое создание.

Он, как и все льоры, привык, что люди без магии всегда раболепствуют перед льорами. В Эйлисе такие порядки завели еще восемь тысяч лет назад. Простой народ радовался любой милости своего льора. Земные девушки вроде бы не отличались. Крестьянки всегда покорялись господам. Или развитие человеческой цивилизации на Земле успело уйти далеко вперед, а льор и не заметил?

Когда София не восхитилась появлением чародея, он уже едва ли мог контролировать свой гнев. А когда нагло отчитала его, то и вовсе пробудила желание уничтожить, испепелить на месте.

«Ничего. Пусть побродит. Пусть подумает. Нам обоим надо подумать», – выдохнул Раджед, устало располагаясь на широком троне. Приходилось признать, что годы бесконечной ненависти по отношению к соседям-льорам иссушили его душу, сделав непригодной для проявлений настоящей заботы или любви.

Пожалуй, он и не ведал о них с момента смерти матери. А она любила. И отца, и своего сына. Но прошло столько лет, что память истончилась, сделавшись прозрачным осколком стекла, осыпающейся пыльцой с крыла бабочки. Раджед задумчиво уставился в потолок, бесцельно пересчитывая лепестки на каменной лепнине в виде цветов.

– Может, ты похитил ее, чтобы обзавестись наследником? – поинтересовался Сумеречный Эльф, между тем жадно приникая к кувшину с водой побелевшими губами. На них выступила синяя кайма. Пусть это тело и существовало лишь номинально, но страдания души передавало вполне по-человечески.

– Нет. Нет-нет. Об этом и речи не шло, – встрепенулся Раджед, до того пребывавший где-то за пределами башни. На него то накатывали воспоминания, то – как бы смешно ни звучало – зачатки угрызений совести.

– Почему? – вдруг сфокусировал до того неестественно ошалелый взгляд Сумеречный. Дух безумия витал в воздухе, отрывался от стен тонкими паутинками, проникал с каждым вздохом в легкие, закрадывался под одежду вдоль узоров камзола. Возможно, именно безумие заставило похитить двух девочек из мира Земли. Раджед поморщился, помахав рукой, точно разгоняя облака дыма.

– Потому что Эйлис умирает! – ожесточенно осклабился он, вскочив с места. – Какой смысл выкидывать еще одного несчастного чародея в гибнущий мир? Чтобы он плюнул в лицо своему отцу, проклял его безрассудство и созерцал ужас последних дней среди серой каменной пустоши? Мне легче, потому что я старше. А льоры Олугд и Инаи не разменяли еще и двухсот пятидесяти лет. Боюсь, они увидят тот день, когда магия окончательно исчезнет. Если раньше не случится какая-нибудь более масштабная катастрофа, которая погребет нас всех в этих башнях.

Вырвалось наружу то, что мучило его уже не первый год – все опасения, все тягучие, как смола, печали. Только Сумеречный Эльф мог уловить эту горечь. Уж точно не случайные знакомые из мира Земли.

Когда он увидел рисунки в альбоме Софии, в отдаленном уголке души зародилась надежда, что эта девушка тоже может разделить его скорбь об Эйлисе. О его утраченной душе. Почему же он тогда упорно прятал истинное лицо своего мира? Возможно, он заплутал в правилах собственной игры.

– Зачем же ты вообще тогда затащил в этот котел несчастную девочку? Даже девочек! – вопрошал Сумеречный Эльф, наверняка зная, что не получит внятного ответа. Сам он нервно теребил ворот и рукава рубашки, хватая ртом воздух, как рыба. Раджед не понимал, что с другом, но предчувствовал что-то нехорошее.

– Софию… Просто так. Захотелось заполучить эту фарфоровую статуэтку, эту сахарную фигурку. Поиграю немного – отпущу обратно, – отозвался уклончиво Раджед. Внешне все так и обстояло, льор имел право именно так обращаться с людьми. И чем больше друг его упрекал, тем больше хотелось его позлить, даже если все признаки подсказывали, что не следует этого делать. Друг и так мучился.

– Как видишь, она не желает принимать правила твоей игры. По какому принципу ты ее вообще выбрал? – изо всех сил сохранял спокойствие Сумеречный Эльф.

– Не знаю. Сам не знаю, – тряхнул головой Раджед, но лгать не имело смысла: – Просто увидел в портале однажды. Возможно, все дело в ее рисунках. Я увидел на них башню и пустыню камней.

– Значит, ты все-таки искал после стольких лет одиночества родственную душу, а не просто игрушку? – с потаенной надеждой интересовался друг, преданно заглядывая в глаза. Вот так же, когда появился однажды вскоре после похорон отца.

Тогда Раджед – еще мальчишка – остался совершенно один в целом мире. Тогда, чуть меньше четырех сотен лет назад. Да, в то время и пришел Сумеречный Эльф. И с тех пор то пропадал, то снова возвращался. Но неизменно оставался единственным существом, заслуживающим доверия. Раджед, наверное, и сам устал от неизменной взаимной лжи и неприязни оставшихся в живых льоров; собственного вечного обмана и фальши. Только перед Сумеречным Эльфом не имело смысла лгать. И все же привычки оставались неизменными. Раджед резко оборвал:

– Душу? О чем ты? Человеческая девчонка неровня льору. Хочет она или нет, но правила здесь мои. Рано или поздно она им подчинится.

– Ты принуждаешь ее силой, – сгорбился Сумеречный Эльф, скрипнув зубами.

– Нет! – запротестовал льор. – Я не таков. – Но вновь глаза его по-лисьи сузились: – Мне нужна добровольная покорность, смирение и кротость. Она сама придет. После стольких вех лабиринта каменных садов… Она сама попросит о милости. И это слаще любого плена.

От предвкушения чародей почти рассмеялся, скрещивая длинные пальцы затейливым сплетением и нетерпеливо постукивая каблуками сапог по каменному полу.

– Ты зашел слишком далеко в своей скуке, – прохрипел Сумеречный Эльф, съеживаясь подле накрытого стола и опрокидывая блюдо с фруктами. Яблоки и персики раскатились зелеными и рыжими сферами по полу в разные уголки обширной залы, точно планеты вокруг взорвавшейся звезды.

– Да будет тебе, Эльф… – отмахнулся Раджед, но встрепенулся, стремительно вскакивая с трона. – Эльф? Эй, Сумеречный!

– Так и теряют души! Теряют миры… Теряют, все будет разрушено, – гудел, резонируя вдоль стен, совершенно чужой незнакомый голос, доносившийся из горла Сумеречного Эльфа, но не совпадавший с артикуляцией. И от него по стенам пошел иней, а в голове застучала кровь.

Раджед взъерошил волосы и зажмуриваясь, давясь подступившей тошнотой. Теперь в присутствии Сумеречного Эльфа словно рассыпалось все живое, и даже вдоль камней пола пошли трещины, когда он выпрямился в полный рост. Глаза его горели, а изо рта торчали крючковатые клыки.

Однако через миг его пронзил незримый электрический разряд, из-за которого он упал навзничь, загребая руками и ногами, мученически восклицая:

– Тьма-а-а! Она близко! Тьма!

На бескровном лице сменялись сотни эмоций, от бескрайней злобы до паники. Раджед воспользовался моментом, когда древняя темная магия перестала хлестать его своими освободившимися щупальцами незримого спрута, и подскочил к другу, к этому невозможному неудавшемуся Стражу Вселенной.

На шее у льора всегда висел талисман из камня-покровителя. В случае Раджеда – янтарь. Он увеличивал мощь владельца, позволяя творить и даже изобретать самые сложные заклинания. Но он же требовал немало жизненной силы. Однако Раджед без раздумий высвободил из-под белого ворота рубашки амулет и направил на Сумеречного Эльфа.

Свободной левой рукой он сотворил мерцающую золотую цепь, сковавшую друга, который в любой миг мог выхватить меч. В состоянии тьмы он на многое был способен и, похоже, все еще боролся с ней. Времени на раздумья не оставалось. Раджед приложил к сердцу друга свой янтарный талисман, ощущая, как холод пронизывает все существо.

Больно. Им обоим. Но необходимо. И так каждый раз! Иначе нельзя, ведь друзей не бросают, не таких.

Раджед одними губами шептал древнее заклинание успокоения и умиротворения, которому еще в раннем детстве научила его мать. Никто из льоров его больше не ведал, почти все затачивали свою магию исключительно под войну. Да и Раджед применял его, только когда с другом случалось нечто подобное, не до конца сознавая, что порой своими выходками сам доводит могущественное, но измученное создание до состояния тьмы. Все-таки он слишком мало знал о неудавшемся Страже Вселенной, о Сумеречном Эльфе.

Янтарный льор ощущал, как отдает часть своей силы, как леденеют руки, но упрямо продолжал. Когда друг вновь дернулся и клацнул пастью неведомого чудовища, появившейся на месте привычного лица, Раджед только упрямо прижал сильной рукой связанного Сумеречного Эльфа к полу, продолжая шептать заклинание. Обычно оно срабатывало, но каждый раз сохранялась вероятность, что монстр вырвется. И тогда неизвестно, хватило бы всех заклятий льора, чтобы оборонить себя и башню. Может, на неправильности да вечной опасности и держалась эта дружба длиной в четыре века. Шепча заклинание матери, Раджед упрямо верил в успех. Иначе нельзя! И до сих пор все работало.

Вот и теперь Сумеречный Эльф наконец обмяк и растянулся на полу, совершенно истерзанный, бело-сизый, со впалыми щеками и глазами. Раджед тоже тяжело привалился к витой массивной ножке стола, но немедленно стянул со стула мягкую подушку, заботливо подложив под голову друга. Хотя оба знали, что это тело – условность неудавшегося Стража Вселенной, память о прошлом.

– Тьма… Опять тьма! Проклятье! – то ли выругался, то ли напомнил о своей сущности Сумеречный Эльф, приподнимаясь.

– Все, уже все в порядке, – ободряюще отозвался Раджед, пряча раскалившийся янтарный амулет.

– Радж… Ты же знаешь, что я сильнее тебя. Ты же в курсе, что это опасно, – внимательно поглядел на собеседника Сумеречный Эльф. – Такими уж нас сделали семарглы, треклятые «ученые».

– Знаю. Но кто-то должен сдерживать твои припадки, – усмехнулся льор, тяжело дыша. Он выпил бокал вина, после чего бодро вскочил, разминая плечи и набрасывая скинутый в суматохе камзол. Хотя по острым скулам все еще стекали капельки пота, Раджед светился улыбкой самодовольства. Он гордился собой.

– Да… Припадки… Это не припадки – это вторая сущность прорывается от гнева, – качал головой Сумеречный Эльф, неуверенно вставая, бормоча, как ворчливый старик: – Пока я светлый, надо мной все издеваются, все свои проблемы навешивают, творят какую-то дикую ересь. А потом доводят до той грани, когда я уже не в силах сдерживать… это! Эту иную часть моей силы. Да ты все знаешь, да. И о сделке с семарглами отчасти, и Тринадцати Проклятых.

Раджед действительно кое-что ведал о нелегкой судьбе, постигшей несостоявшихся Стражей Вселенной. Двенадцать, судя по всему, погибли в течение первых десяти лет после открытия источника силы и всезнания. Тринадцатый доброволец получил бессмертие, но заодно и тяжкий груз огромной силы разрушений.

Создавали их неведомые существа, некто наподобие богов – семарглы. Придумали для защиты Вселенной от зла, но непомерная сила раздавила человеческий рассудок. Вместо Стражей получили всезнающих хаотичных скитальцев.

Раджед еще усмехался: кто же среди этих семарглов определял, что есть благо, а что – зло? Льоры всегда умело играли категориями, переворачивая их в угоду своей выгоде. А проклятые, неудавшиеся Стражи, очевидно, совершенно запутались.

Больше всего на свете Сумеречный Эльф боялся не смерти, не катастроф, не людей. Он опасался, прежде всего, самого себя, той второй половины его расколотой личности, которая прорывалась ужасными порывами, которая, судя по рассказам о его странствиях, доводила в разные годы до массовых убийств.

Но все-таки Раджед считал Сумеречного своим другом и уже не первый раз сдерживал его похожие на эпилепсию припадки, вызванные этой «темной стороной».

– Была у меня справка, но я ее съел, как говорится, – невесело хохотнул Сумеречный Эльф, дернувшись всем телом. – Ох… Отпустил бы ты Софью и Риту.

– Отпущу, – пообещал Раджед, но чуть тише добавил, вновь пряча лукавство: – Потом. Если она сама захочет уйти.

Сумеречный Эльф только покачал головой и осуждающе вздохнул:

– Радж… Знал бы ты, сколько нас всего связывает. Знал бы ты, как я волнуюсь за тебя.

– А София тут при чем? – снисходительно пожал плечами Раджед с показным непониманием. Он невозмутимо взгромоздился на трон, старательно делая вид, будто недавней сцены и вовсе не случалось.

– При том же! Если тебе она хоть немного нравится, то нельзя делать больно, нельзя обманывать, – чересчур настойчиво твердил друг, подлетая к трону. Выглядел он уже вполне сносно, точно решил забыть всплеск страшной силы, настолько жуткой, что ее имя не произносили, как забыли в веках и настоящее имя Сумеречного Эльфа.

– Ну что можно, а чего нельзя в Эйлисе, пока мы – льоры – решаем, – отмахнулся Раджед. Он упивался своей вседозволенностью, пусть даже в гибнущем мире.

– Радж! Ты способен на лучшее, иначе бы не возился со мной, – благодарно и осуждающе кинул ему собеседник. Он стиснул зубы и ушел в неизвестном направлении через ближайшую стену. Дверьми он не пользовался, наверное, из принципа.

«На лучшее… А для кого? Добро и зло уже давно неразличимо свились змеями. Для кого? Ведь Эйлис уже ничто не спасет», – думал помрачневший Раджед. Наблюдения за девушкой уже не приносили ему былого азарта просчитанной игры. Но София все еще скиталась среди безжизненных камней, ища выход из каждого нового окаменевшего сада.

«София, ты спрашивала, почему этот мир мертв? Да, все верно. Это мы его сделали таким», – озлобленно думал Раджед, хотя гордыня не позволила бы признаться в этом открыто. Даже себе.

Глава 4. Сажа и янтарь

Камни пели. Кто-то надменно, кто-то застенчиво. Они выводили рулады на разные голоса, едва уловимые, призрачные. Камни вспоминали времена, когда в них обреталась жизнь. Или же это ветер колыхал призрачные светящиеся цветы на осколках рудника? Может, от их тихого плача слух улавливал разноцветные колебания воздуха.

«Тупик! И здесь тупик! Будь ты проклят, Раджед, будь ты проклят», – думала Софья, стирая с лица непрошеные слезы. Ее трясло от усталости и голода, глаза смыкала ледяная сонливость, пробиравшая до костей дурманом смерти. Достаточно закрыть глаза. Простой путь – проще, чем жить. Люди – песчинки во Вселенной, лишь ряды молекул и законов физики, даже короли, даже льоры. Может, и не стоило так цепляться за юдоль всех скорбей?

Но у людей есть долг, в отличие от космической пыли, что не наделена ни разумом, ни волей, ни душой. В существовании последней Софья никогда не сомневалась, даже знала, где обитает это создание, этот светоч жизни и смысла – под грудиной, чуть правее от сердца. Там вечно болело от печали, там всегда становилось холодно от несправедливости. И там же ныне пекло ярким углем от невыразимого гнева, что заставлял двигаться дальше в чуждых владениях.

Рудник – иного названия для новой пещеры не нашлось, так как всюду разметались куски породы и вросшие в камни инструменты. Возможно, там когда-то добывали драгоценности. Лестницы переплетались с природными балюстрадами, от стен исходил легкий холод, словно кто-то тяжело дышал во сне.

Софья ориентировалась на отблески призрачных цветов, что из последних сил пробивались сквозь сломанные ребра скал. И чем больше она выматывалась, тем отчетливее улавливала тихую-тихую песню. Все вокруг в оцепенении подавало слабый голос, как умирающий в последнем всплеске агонии.

Цветы один за другим гасли, на их месте уже не прорастали новые, мрак все больше поглощал рудник. Горечь сдавливала сердце, разум давал слабые подсказки. Софья кружилась среди стен и потолков, забыв о законах гравитации, что не действовали в пределах башни; проходила вдоль каменных стен, вросших в гору, ступала по длинным крыльям круглого готического окна с некогда великолепными витражами. Но все утратило свой блеск, все померкло. Колыхались кое-где скорбными парусами гигантские лохмотья или паруса. Они напоминали огромный погребальный саван. Что же случилось с этим миром?

Вопрос давил со всех сторон, чудилось, что камни наступали и поглощали. В их бесконечном вращении терялись оценки и смыслы. И души уходили в камни. Только где-то за пределами замка испуганный небесный табун вновь растревожил громовые раскаты. Но вскоре смолкли и они, оставалась лишь холодная тишина, в ней исчезало время. Слабым огоньком грела мысль о Рите, но от молчания и холода не оставалось надежды. И больно делалось уже не за себя, а за все вокруг, что так безвременно ушло в небытие. Наверное, одинокая странница тоже умирала, обреченная, как и этот мир. Софья смахнула слезы, влага упала под ноги во мрак, попав случайно прямо на витраж, и тут же слабо засветилась. Внезапно расцвел фрагмент чудесного рисунка из разноцветного стекла.

– Что это?..

Софья измученно опустилась на круг окна, растянутого спицами орнамента. Руки прикоснулись к хрупкости потрескавшегося стекла, но с другой стороны картину закрыл камень. Больше никакого солнца и сияния не принимало это творение, не пропускало сквозь себя. От него лишь веяло холодом, потому Софья вновь встала и продолжила ощупью исследовать пещеру.

Ноги ниже колен горели огнем, удобные легкие кроссовки превратились в свинцовые гири. Но более тяжким грузом давило неопределенное будущее. Апатия и печальное смирение сменялись нервозным движением вперед. Она не имела права сдаваться.

Но подступали сомнения: за что и против кого она боролась? Возможно, льор уже забыл о ней, выбросил неисправный механизм, пошедший против его воли, обрек до самой смерти бродить по свалке былого величия и ослепительных красот. Но тогда, значит, и Рита ему была не нужна…

Он ее убил?

От этой мысли Софья обхватила себя руками, а потом долго рыдала. Во время надрывного плача сделалось как-то теплее, прошел нестерпимый озноб и немного прояснились мысли, точно слезы морской волной смыли морок гнева. Софья вспоминала все, что успела узнать о чародее. И почему-то отдаленный уголок сердца подсказывал, что он все же не хладнокровный убийца. Затем она припомнила, как жестоко оборвала его попытку рассказать что-то о смерти. Она испугалась новой лжи, нового способа манипулировать собой. Но страх всегда очерствляет и делает недогадливым.

Впервые за время пребывания в Эйлисе закралась мысль, что ее мучитель тоже человек. И, возможно, не самый ужасный тиран. Но очень уж странный и слишком своевольный. Софья сжала зубы от нового порыва недовольства и негодования. Нет, никто не имел права заманивать в свой замок подлым шантажом, а потом требовать вечной любви. Да и вряд ли такой уж вечной… И любви ли вообще?

Софья достаточно прожила в неправедном мире Земли, чтобы узнать многое о хитростях и вероломстве что мужчин, что женщин. Все хотели получить что-то для себя, найти выгоду. И лишь немногие, к которым относились ее мама и папа, просто радовались обществу друг друга. При мысли о самых родных людях из просоленных глаз снова покатились слезы.

«Как же они теперь там? Что будет с ними, когда они вернутся и не застанут дома никого? И что, если уже навечно… Останется ли хоть что-то от их счастья?» – думала Софья и начинала ненавидеть себя, а заодно и тот день, когда впервые изобразила Эйлис. Зачем? Точно поддалась какому-то зову, точно это умирающие цветы и далекие грозы напитали серый графит в деревянной оболочке. Из-за каких-то рисунков она уничтожила все их счастье, обрекла весь их род на безвременное угасание.

И от того мысли о Раджеде вновь приобретали только негативный оттиск, как в искаженной карикатуре с преувеличенно уродливыми чертами. Но ему-то что… Разве дорожил он хоть кем-то? Разве видел хоть кого-то, кроме себя самого? Кажется, он даже не замечал, как страдает его собственная башня, как доносятся крики осыпающихся лепестков.

А Софью пронзали насквозь эти звуки, навалились нестерпимой какофонией чужой боли. После нескольких часов поисков каждая из стен уже казалась знакомой, пальцы помнили все шероховатости и трещины. Лишь цветов оставалось все меньше и меньше. Призраки растений различались по цвету: серебряный, прозрачно красный, зеленоватый… Они кружились, как преданные возлюбленными виллисы.

Рудник раскрыл все свои тайны, каждый его камень ощутил легкий вес усталых ног. Оставалось лишь несколько балюстрад вокруг пропасти, на дно которой Софья спуститься не решилась. Все остальное она изучила уже по десять раз в поисках выхода. Деревянные лестницы, несколько вагонеток, разбитая порода и витражное окно посреди незримого мост – больше в пещере ничего не было.

Внезапно яркое сияние заиграло короной над верхней точкой рудника, что превратился в личный кошмар, вечный тупик. Что-то менялось. Что сулили эти перемены? Новые муки? Новые страхи? Или возможность спастись?

Софья поспешила на свет, обнаружив дверь в самом верху пещеры. Раньше ее не было, уж в этом она не сомневалась, успев выучить наизусть каждый метр ловушки. Покрасневшие глаза обожгло ярким светом парадной залы. Все вокруг играло оттенками оранжевого и золотистого, каждый сантиметр отливал переливами драгоценной мозаики.

«Что же он опять замышляет?» – обреченно подумала Софья, озираясь по сторонам, но непроизвольно отметила величие убранства. Все стены составляли картины, набранные из кусочков янтаря разных размеров. Мозаика поражала своей тонкостью и масштабами, представший зал оказался огромным. «Янтарь… Словно в музее…» – подумала Софья, невольно сравнивая увиденное с красотами своего мира. Даже самые богатые дворцы не могли похвастаться гигантскими залами из янтаря, да еще и настоящими картинами с изображением то ли чудесных танцев, то ли ритуальной охоты неизвестных богов.

И все же таилось во всей роскоши льора что-то неестественное, поддельное. Не чувствовалось работы мастеров, самого духа жизни. Вероятно, все создала праздная игра, забава великой магии. Бездушная, без искры вдохновения. Она же разливалась в садах, она же готовила изысканные блюда.

Посреди обширного помещения вновь маячил накрытый стол, тоже изукрашенный янтарем. Но Софья расценивала его только как новую опасность. Она отметила, как странно изменилось восприятие вещей: теперь каждое новое помещение виделось ей как источник опасности. Она входила в шикарный зал, как солдат, который идет на штурм здания. Но из оружия у нее оставалась только слабая вера в то, что дух ее достаточно крепок, а ангел-хранитель не оставит и в чужом мире.

Софья старалась не смотреть на еду, а вид лебедей, застывших на золотых блюдах, и вовсе нагонял тягучую тоску. Хотелось верить, что они лишь порождение ловкой магии. Представлять, как белых горделивых птиц поймали и ощипали, казалось слишком печальным. Восприятие истончилось, и ныне любая мелочь доводила до дрожи. Софья нервно вздохнула, но выпрямилась и сжала кулаки: во главе стола вновь восседал сам янтарный льор. Он появился внезапно, точно из потайного лаза или из очередного зеркала.

Раджед хитро улыбался, положив острый подбородок на тыльные стороны сложенных ладоней, локтями опираясь на драгоценную столешницу. Он буквально сливался с залом, превращаясь в часть панно.

Охотник и лань. Король и его игрушка. Да только последняя все никак не признавала за собой эту противную роль. Стояла уставшей тенью рудника в покрывшейся угольной пылью одежде. Наверное, под глазами у нее залегли тени, и слезы оставили дорожки на чумазых щеках. Но Софья не желала выглядеть жалкой, потому выпрямила спину, даже в таком виде сохраняя природное благородство. Эта новая встреча означала лишь одно: ее не оставили на руднике, с ней продолжали издевательски забавляться.

«Софья, ничего не бойся. Выход там, где кроется твой страх», – вдруг прозвучал знакомый голос. Показалось, что она увидела в сознании прозрачные печальные глаза Сумеречного Эльфа. Кем же являлось это существо? Он не помогал, но слова придали уверенности, хоть и вызвали новое беспокойство. Хотя голос звучал отчетливо, как по телефонной связи, а не как галлюцинация. Значит, за ней все-таки приглядывали.

– Лиитэ, полагаю, вы замерзли, – развел руками Раджед, откидываясь в высоком кресле с красной обивкой и янтарными набалдашниками на подлокотниках. Обилие солнечного камня уже начинало раздражать. Похоже, это было любимое обиталище хозяина замка. И он решил показать его только теперь, обойдя стороной в прошлый раз. Наверное, надеялся сыграть на резком контрасте красоты и уродства собственной башни. Просчитался! Не действовало, не восхищало.

– Спасибо, нет, – холодно ответила Софья, пытаясь прочесть на лице чародея хоть что-то, но на нем лишь застыла маска лукавства. Она придавала льору сходство с лисом в сочетании с оранжевыми глазами и рыжевато-пшеничными волосами. Наглый хитрый лис-оборотень, принявший облик человека.

– Мне лучше знать, ведь это моя башня. На руднике очень холодно, —ответил Раджед. – Примерьте хотя бы это скромное подношение. Раз уж мы дали друг другу время на раздумья, не хотелось бы, чтобы вы превратились в ледяную статую.

С этими словами к ногам Софьи упала длинная шуба из лисьего меха. Почему-то показалось, стоит только надеть ее – и сама превратишься в обманщицу-кицунэ. Софья отступила на шаг, пусть еда и тепло манили, подтачивали стойкость. Но хотелось зарыться лицом в теплые мамины руки, попробовать ее обыкновенные блюда. И ни о чем не думать. Та жизнь осталась как будто в далеком сне, Эйлис забрал ее, заставляя думать о том, что окружало. Рядом оказался только льор, похититель. И от врагов подарки не принимают.

«Какие раздумья? О чем здесь думать? На что он надеется? Что кнутом и пряником заставит полюбить себя? Что я останусь с ним? Глупец, безумец. Палач», – отрывисто думала Софья. Мысли отзывались гулко в смерзшемся комке сознания, нестройные и короткие, почти без оценки. Они служили теперь как констатация фактов, не более того. А из чувств уцелели только боль и накатывающий страх пополам с гневом.