Читать онлайн Рид бесплатно

Глава 1

Опять я свернул не туда. Счетчик мигал зеленым, настаивая, что путь в другую сторону, но я проигнорировал его сигнал. Каждой клеткой чувствовал, что это дурное место, что туда лучше не соваться, что еще есть шанс повернуть назад, но что-то тянуло меня вперед. Не осознание, не логика, а что-то глубже, что-то животное, первобытное, словно на уровне инстинктов я знал, что там есть нечто важное, что мне именно туда.

Теперь я стоял в конце туннеля. Стены вокруг не были статичными – казалось, что сам воздух здесь сжимался и расширялся, как легкие гигантского существа, наполняясь мерзким, прогорклым запахом, от которого першило в горле. Тупик? Вроде бы. Но закрыт он не привычными плитами или завалом, а пластиковыми лентами, висящими в воздухе, будто плотный, липкий саван. Они выглядели чужеродно, как нечто, не принадлежащее этому месту, и в то же время – идеально в него вписывались.

Но не это было главным.

Кровь.

Она повсюду. Не разбросана хаотичными мазками, не расплескана, как при случайной бойне. Она здесь как часть интерьера, впитанная в стены, осевшая темными пятнами на полу, пропитавшая воздух железистым, удушливым запахом. Как будто это норма. Как будто так и должно быть.

Я сделал шаг, хотя нутро с яростью кричало, что этого делать не стоит, что нужно остановиться, развернуться и уйти, пока еще есть такая возможность. Но тело двигалось само, будто загипнотизированное, подчиняясь чему-то неосознанному, инстинктивному. Как только моя ступня коснулась пола, липкие пластиковые ленты скользнули по коже, облепили лицо и плечи, затягиваясь вокруг, словно живые, оставляя после себя ощущение чужеродного холода. Они висели в воздухе, вибрируя от легкого движения, будто тысячами невидимых пальцев ощупывали меня, пробуя на вкус, словно проверяя, насколько я годен для того, что будет дальше.

Запах ударил в нос мгновенно, с такой силой, что скрутило желудок, а гортань свела судорогой, заставляя инстинктивно отпрянуть назад. Это не было просто зловонием тухлого мяса, крысиной мочи или залежалых отходов, что можно встретить в обычных туннелях. Здесь пахло чем-то более тяжелым, липким, пропитанным самой сутью разложения. Это был запах настоящей бойни, горячий и густой, насыщенный металлическим привкусом крови, которая уже давно впиталась в стены и пол, став частью окружающей среды. Вонь оседала в легких, проникая внутрь, заставляя меня ощущать, будто я уже сам являюсь частью этого места, частью этой гниющей, разлагающейся мерзости.

Передо мной, растекаясь бурыми лужами, лежали тела. Не просто трупы, а нечто более извращенное, больше напоминающее мясную лавку, где человеческое тело превратили в безликий набор костей, жил и ошметков мяса.

На металлическом столе, который все еще поблескивал в приглушенном свете тусклых фонарей, когда-то был человек, еще недавно полный жизни, но теперь от него осталась лишь грудная клетка, лишенная внутренностей, и белесые кости с обглоданными суставами. Ребра, раздвинутые в стороны, напоминали раскрытые зубья капкана, в которых застряли бурые куски разорванных тканей, трепещущих при каждом колебании воздуха.

Второй труп валялся прямо на полу, его отбросили небрежно, как ненужный кусок отходов, даже не удосужившись разложить его на части. Возле него лежали отрезанные ноги, небрежно сложенные в сторону, словно заготовка, оставленная на потом, ожидающая своей очереди. Мутные глаза, устремленные в потолок, не выражали уже ничего, кроме той немой пустоты, которая приходит в тот момент, когда сознание окончательно покидает тело.

Третий, расположенный чуть дальше, все еще был целым, но было очевидно, что это ненадолго. Его грудь медленно поднималась и опускалась, судорожно хватая остатки воздуха, словно организм до конца не осознавал, что исход давно предрешен. Он был следующим в этой страшной, безумной мясорубке, которая не оставляла никого в живых.

Справа от стола, в липком полумраке, застыли трое. Двое мужчин и женщина, перепачканные кровью, замороженные в страхе и оцепенении, как звери, загнанные в угол. Их лица были искажены, но выражение у каждого было разным – от бездумного ужаса до полного, бессмысленного опустошения.

Ближайшие к столу вздрогнули, как только я двинулся, будто мое появление было последней каплей в их хрупком понимании происходящего. Женщина, вся в слипшихся сгустках крови, задыхалась за кляпом, глаза бешено бегали из стороны в сторону, а тело металось, извиваясь в бесполезных попытках вырваться из невидимых пут. Ее мокрые от слез и пота щеки дергались, дыхание рвалось наружу с хрипом, как у умирающей.

Дальний же даже не шелохнулся. Он просто сидел, ссутулившись, неподвижно уставившись перед собой. Каменное выражение лица, побледневшая кожа, белесые, словно выцветшие глаза, в которых не отражалось ничего живого. Он был мертв, хоть его легкие еще поднимались и опускались. Возможно, сердце в нем билось, но его сломали уже давно.

Я сделал второй шаг.

Холодный, обволакивающий страх накатывал изнутри, но я не позволил ему овладеть мной. Вновь вляпался в то, от чего следовало бы держаться подальше, но пути назад уже не было. Пальцы медленно сомкнулись на рукояти тесака, кожа натянулась, мышцы напряглись.

Я двинулся вдоль стола, шаг за шагом направляясь к тому месту, откуда доносился звук.

Пир.

Я уже знал, что там, впереди. Мне не нужны были догадки или объяснения.

Смех. Звон тарелок. Пьяные крики, наполненные безумной, звериной радостью.

Скребы.

Не просто людоеды. Не просто падальщики. Это те, кто зашел слишком далеко. Те, кто переступил черту, потеряв не просто облик человека, но и его суть, прогнившие насквозь твари, которым уже не было пути назад.

Если встретишь такого, умирающего в луже собственной блевотины, даже не подумаешь тратить на него силы.

Но если он еще жив, если способен двигаться, смеяться, если способен кусаться – тогда убьешь.

Обязательно.

Если хватит сил.

Мне их хватало.

Я провел ладонью по рукояти дробовика, закрепленного у бедра, ощущая холод металла, проверяя, насколько уверенно он сидит в кобуре. Выхватил, прокрутил в руке, проверил баланс, ощущая привычный вес. Надежная штука, тяжелая, с хорошей отдачей, но слишком громкая. Два патрона – либо всаживать сразу, либо экономить, решая по ситуации, потому что второго шанса может уже не быть.

Лезть в лоб – последнее, что хотелось бы сейчас. Лучше идти тихо, медленно, каждый шаг вымерять с осторожностью, потому что одно неосторожное движение, и все закончится быстрее, чем я смогу понять, что именно пошло не так.

Внутри меня мозг верещит, пытаясь перекричать окружающий мрак, бросая в сознание тревожные сигналы. Таймер. Время. Осталось пять минут, после чего все пойдет к чертям. Но я его не слушаю.

Переставляю шаги осторожно, двигаясь, будто по минному полю, обходя размазанные по полу ошметки тел. Куски мяса, порванные, с засохшими прожилками, торчат из кровавой каши, в которую превратили этих людей. Ребра, изогнутые под неестественным углом, выглядывают из сгустков, словно сломанные ножи, а где-то дальше валяется полуобглоданная рука, замершая в последнем порыве защититься.

Туннель извивается, заломленный, уходящий в темноту, затягивающий в себя, словно глотка мертвеца.

В конце его черного провала едва заметно светится что-то – комната. Или ее подобие.

Там меня уже ждут.

Меня накрывает ощущение неправильности. Оно тяжелое, липкое, оно тянется по коже, пробирается под ребра, скребется в затылке. Я видел мясо, кости, гниль – все это привычно, ожидаемо, логично для таких мест. Но здесь что-то не так.

Слишком здесь все упорядоченно.

Как будто все это не просто хаотичная бойня, а часть чего-то большего, чего-то тщательно продуманного. Кровь не разбрызгана, как обычно, она ровными слоями покрывает поверхности, стекая в определенных направлениях. Отрезанные конечности не валяются где попало, а будто разложены по местам, как инструменты хирурга перед операцией. Даже в хаосе тут чувствуется порядок, а в порядке – чужая рука.

Запах гнили ударяет в нос с новой силой, тяжелый, липкий, удушающий, он будто имеет собственный вес, давит на грудь, забивает легкие, прилипает к горлу, вынуждая с трудом сглатывать. Густой туман поднимается откуда-то снизу, расползается по туннелю, словно невидимые испарения гниющего организма, который разлагается, но еще живет.

Таймер пищит, отмеряя оставшиеся минуты.

Если я не выберусь отсюда, если застряну хотя бы на пару лишних мгновений, то останусь здесь навсегда, как и те, кто уже стоит у входа. Они не шевелятся, но я чувствую их взгляды, вижу их умоляющие глаза. Связанные руки, перевязанные рты, истертые в кровь запястья, одежда, давно впитавшая в себя грязь, пот и мочу.

Я медленно продвинулся вперед, каждый шаг давался с трудом – пол под ногами был скользким от смеси крови, жира и какой-то липкой дряни, в которой с шлепком тонули подошвы. Остановившись, я опустился за ржавый металлический контейнер, сжавшись в тени, впитывая каждый звук, каждый шорох, стараясь дышать неглубоко, чтобы не заглатывать вонь, пропитавшую воздух. Сквозь узкую щель между ним и стеной я осторожно выглянул, осматривая пир.

Если это место вообще можно было назвать комнатой, то только в издевательском смысле. Пространство состояло из нагроможденного металлолома – ржавые пластины, прогнившие трубы, кучи мусора, спрессованного в подобие стен. Внутри чадила горелка, черные языки копоти плясали вдоль обшарпанных поверхностей, рисуя по ним пятна, напоминающие размытые силуэты кричащих людей. Огонь потрескивал, а над ним, пронзенная ржавым прутом, медленно вращалась человеческая нога. Кожа на ней лопалась от жара, обугливалась, и каждая капля жира, стекая в пламя, сопровождалась влажным шипением.

Вокруг костра сгрудились фигуры, не меньше пяти, но я чувствовал, что в темнота мог прятаться еще кто-то, исключать такого было нельзя. Они сидели вповалку, ленивые, полуголые, в жуткой смеси крови, пота и грязи, настолько покрытые слоем липкой вони, что их собственная кожа уже давно слилась с этим дерьмом. Они двигались медленно, размашисто, будто пьяные, но я знал, что это не просто алкоголь. Их глаза горели мутным огнем, а губы расползались в безумных ухмылках.

Пальцы дрожали, но не от страха или холода, а от ломки, от внутреннего пожара, который сжигал их изнутри. В одних руках были мутные бутылки с какой-то вонючей дрянью, в других – куски человеческой плоти, жирные, кровоточащие, с сырыми жилами, которые они лениво жевали, не обращая внимания на то, как изо рта стекает красная жижа, оставляя разводы на подбородках и шее.

Это был не просто пир.

Это было празднование падения, вырождение, демонстрация, что они уже давно перестали быть людьми.

Скребы.

Их тела были исполосованы шрамами, порезами, ржавыми спицами и металлическими обломками, вонзенными прямо в кожу. Так они защищались, но в то же время делали себя уязвимыми. Одиночный скреб не представлял большой угрозы – бешеное, но тупое животное. Однако в стае они превращались в нечто совершенно иное. Они бросались на жертву без раздумий, не чуя боли, наваливаясь волной, способной смести все на своем пути. Здесь, в этих туннелях, они жили стаями, убивали стаями, и пиры у них тоже проходили стаями.

Все они были исхудавшими, похожими на ходячие трупы, покрытые уродливыми шрамами. Один из них, видимо, недавно прошел через какой-то дикий ритуал – в его голову были вбиты несколько ржавых прутьев, торчавших наподобие короны. Свежие потеки крови еще не высохли, стекая по грязному лицу, но он улыбался, как будто это было его величайшим достижением.

Глаза всех собравшихся были безумными, пустыми, не выражающими ни мысли, ни осознанности. Гнилые зубы блестели в кривых ухмылках, а в каждой руке был зажат кусок человеческой плоти, из которого они жадно откусывали.

Я знал, что они пьют. Мерк. Местная дрянь, мутное пойло, что варят из падали, грибов и всякой хрени. Аналог самодельного самогона, только в сто раз хуже. Оно разрывает мозг, стирает сознание, делает тело нечувствительным к боли, а разум – сломанным навсегда. Моя Ил тоже делала самогон, но чистый, настоящий, не такую мерзость. Мысли о доме пронзили меня болью, но я быстро отогнал их.

Я сам загнал себя в эту ловушку, сам выбрал этот путь, неужели они не знают, что этот проклятый туннель, вот-вот начнет менять свою структуру, стирая все, что было до этого. Они либо настолько потеряли связь с реальностью, либо были слишком уверены в себе, но не выглядели обеспокоенными. Возможно, даже не осознавали, что до смены туннеля осталось меньше пяти минут.

Может, просто развернуться и уйти? Плевать на них, пусть продолжают жрать, пусть пируют, пока не обосрутся от своей дряни. Они в стельку, мозги уже давно уплыл и, вряд ли хоть один из них понимает, что происходит вокруг. Сейчас они не опасны. Сейчас они просто падаль.

Но что-то не сходится.

Я замираю, всматриваясь в пространство вокруг. Баррикады. Обломки металла сложены в подобие укреплений, горелка пыхтит стабильным пламенем, костер разгорелся не спонтанно, а явно давно, прогоревшая древесина выложена ровно, не разбросана, как после случайного пожара. На полу кое-где разложены старые тряпки, даже что-то вроде лежанок, грязных, пропитанных потом и кровью, но удобных.

Это место не похоже на временное логово, на случайный притон отбросов, которым все равно, где сдохнуть. Здесь жили. И, судя по всему, не собирались уходить.

Но такого быть не может.

Туннели не оставляют следов. Они исчезают полностью, не просто меняя свою структуру, а стирая все, что в них находилось. Нет посторонних объектов, нет следов, нет построек.

Но тогда почему это место осталось не тронутым?

Здесь было что-то не так.

Это чувство впивалось в мозг, стягивало горло, заставляло кожу покрываться холодным потом. Воздух здесь был неправильный, гулкий, будто весь тоннель не просто существовал, а наблюдал за мной, ждал, когда я сделаю свой ход. Я ощущал это нутром, глубже, чем страх, сильнее, чем инстинкт самосохранения, сжимая тесак так, что пальцы хрустнули от напряжения.

Решение пришло само. Как всегда.

Я никогда не был тем, кто долго размышляет, анализирует, выстраивает сложные планы. Мне не нужна была стратегия, не нужны были расчеты. Все сводилось к одному: или ты, или они.

Поэтому я просто вышел вперед.

Без пафоса, без замедления, без предупреждений. Поднял дробовик, навел, нажал на спуск.

Раздались два последовательных выстрела, заглушившие даже собственные мысли.

Грохот ударил в уши, оглушая, вибрация от отдачи сотрясла руки, в воздухе мгновенно запахло горячим порохом и разорванной плотью.

Первые двое даже не успели понять, что произошло. Их головы взорвались, забрызгав остальных ошметками костей и серого вещества. Те, что были рядом, вздрогнули, медленно оборачиваясь ко мне, но среагировать не успели. То ли Мерк окончательно размягчил им мозги, то ли в этом месте и правда было что-то не так, но тесак уже вошел в привычный ритм.

Лезвие рвало плоть, ломало кости, прорубало мышцы, вышвыривая на стены куски мяса. Оторванные пальцы, зубы, вспоротые животы, обрубленные головы – все смешалось в кровавой бане, которую я устроил в этой гнилой берлоге.

Один из них, едва успев спастись, вывалился в темноту, наткнувшись на что-то, похожее на плазмаган. Откуда только взял?

Но он не успел даже толком навести его. Я всадил ему тесак прямо в солнечное сплетение. Он дернулся, вскинул руки, глядя на меня с тупым удивлением, затем медленно осел на окровавленный пол. В тот же миг его голова отделилась от тела, отправившись в полет куда то в темноту туннеля.

Тишина.

Я тяжело дышал, глядя на груду мяса и внутренностей, еще подергивающихся в предсмертных судорогах.

Счетчик дернулся, а это значить оставалось меньше трех минут.

Время уходило. Красные фонари начали мигать.

Я быстро двинулся дальше, переступая через разорванные тела, и направился туда, где была та троица, что я видел раньше.

Один из них, тот, что с пустым взглядом, уже окончательно умер. Вряд ли от страха. Скорее, сердце не выдержало.

Женщина все еще рвалась, пытаясь освободиться, глаза умоляли, но кляп мешал сказать хоть слово.

Я быстро разрезал ее путы, схватил за шкирку и вытолкнул из комнаты, протаскивая сквозь пластиковые ленты.

Оглянулся на второго пленника.

Он не двигался.

Руки сложены на груди, ноги неподвижны. Он сам не хотел уходить.

Я не стал его тащить.

Таймер показывал меньше минуты.

Времени не было.

Я вырвался вперед, схватил женщину за талию и потащил ее за собой, как паровоз, набирающий ход. Не оборачиваясь, не думая, насколько сильно горят мышцы, насколько болит спина от напряжения, я просто двигался вперед, глуша все внутренние сигналы о перегрузке. Времени не было, счетчик вспыхивал зеленым, показывая направление, и мы мчались туда, где туннель еще не начал меняться.

Женщина не успевала за моим напором так что я просто тащил ее за собой, ее ноги лишь скользили по полу, болтаясь, как ненужный груз, но останавливаться, чтобы привести ее в чувство, я не мог. Адреналин бил в голову, перед глазами мелькали рваные тени туннеля, а где-то позади уже разгорались красные огни, предвещая неизбежное. Структура туннеля вот-вот начнет рушиться, металл сдвинется, проемы сомкнутся, и все, что здесь находилось, исчезнет, превратившись в пустоту.

Еще несколько шагов, еще один рывок, и мы буквально влетаем в створки шлюза. Ударившись плечом, я теряю равновесие и падаю, тянув за собой женщину, которая глухо шлепается о металлический пол. Позади раздается грохот, тяжелые гермозатворы сходятся с лязгом. Следует два щелчка, сигнализирующих о том, что механизм блокировки сработал, и туннель позади нас начинает свою трансформацию.

Скрежет металла, визг перекручивающихся конструкций, утробное эхо, разносящееся по пространству, словно гул умирающего зверя. Этот звук невозможно спутать ни с чем, и если хотя бы раз слышал, как туннели перестраиваются, он остается в голове навсегда. Я лежу на спине, тяжело дышу, упершись взглядом в серые металлические створки, пытаясь осознать, насколько близко я оказался к смерти. Еще несколько секунд промедления, и меня бы уже не было.

В голове одна за другой вспыхивали и гасли ненужные мысли, бесполезные и запоздалые, но они все равно цеплялись за сознание, разрывая его на части. Почему я пошел на этот риск, что заставило меня задержаться, зачем я дал себе оказаться в таком положении? Какого черта я допустил такую беспечность, когда прекрасно знал, что в этих местах ошибок не прощают, что здесь любой просчет – это билет в один конец, без права на исправление?

Но теперь эти вопросы не имели никакого смысла. Все уже произошло, все осталось позади, и ничто не изменит того, что я сделал, ничто не сотрет запах крови, гари и паленой плоти, что въелся в кожу и легкие. В ушах все еще звенело от грохота выстрелов, сердце глухо долбило в ребра, отзываясь в каждом мышечном волокне напряжением, которое не хотело отпускать.

Сожалеть было бессмысленно, думать – тем более, а менять что-либо уже было просто поздно.

Рядом, судорожно хватая ртом воздух, лежала девушка, полностью измазанная в крови, слипшимися от пота и грязи волосами, бледным лицом, на котором читался ужас, недоверие и изнеможение. Ее губы дрожали, в глазах отражалось все, через что ей пришлось пройти за последние часы. Но даже сквозь страх и истощение пробивалось осознание, что я вытащил ее из этого ада, и, возможно, именно благодаря мне она до сих пор жива.

Она дрожащими пальцами стянула с лица кляп, выплюнув грязную, насквозь пропитанную слюной и кровью ткань, и впервые за все это время ее взгляд встретился с моим. В нем все еще было много боли, но за ней скрывалось нечто большее, что-то глубокое, неразрушенное.

Благодарность.

Глава 2

Первым делом нужно было найти припасы. Это правило я усвоил сразу, как только понял, как устроены изменяющиеся туннели. В каждом новом секторе у входа были специальные выемки, в которых крепились металлические контейнеры. В них могли оказаться провиант, оружие, медикаменты или просто бесполезный хлам, но иногда попадалось нечто большее – артефакты. Их было видно сразу: они не выглядели, как обычные вещи, они выделялись.

Мне же сейчас нужно было только одно – еда.

Ладонь скользнула по лбу, смахивая липкий пот, пальцы сжались, растирая усталость, но облегчения это не принесло. Глаза сами метнулись в сторону девушки. Она все еще сидела на полу, но не пыталась двигаться. Взгляд уперся в одну точку, дыхание оставалось тяжелым и неровным, как у загнанного зверя.

Меня это не волновало.

Я огляделся, выискивая нужный контейнер, и наконец нашел его.

Судя по изгибу туннеля, он был одним из относительно простых – ровный, без резких изломов и боковых разветвлений, с хорошей видимостью и минимумом укромных мест, где могло скрываться что-то действительно опасное. Здесь нельзя было задерживаться слишком долго, но в этом же крылась и определенная выгода. Освещение работало исправно, а это всегда служило знаком, что разной нечисти здесь либо меньше, либо не было вовсе.

Мне уже не раз выпадали тяжелые участки, но на этот раз, похоже, судьба не пыталась меня убить сразу, давая хотя бы немного пространства для маневра. Ил всегда говорила, что во всем нужно искать знак, что все, что ни делается, – к лучшему. И, несмотря ни на что, я верил ей.

Мои пальцы автоматически потянулись к внутреннему карману, где под плотной тканью было зашито то, ради чего я отправился в этот ад. Внутри меня зашевелилось давящее напряжение, но вместе с ним пришло и чувство спокойствия – я получил то, зачем пришел, и теперь мне оставалось лишь добраться обратно.

Я должен был вернуться, и никакие обстоятельства не могли меня остановить. Пути назад уже не существовало, но и оставаться здесь я не имел права. Там, за этими туннелями, за бесконечными переходами, меня ждали, надеялись, что я пройду через это дерьмо и принесу то, что им так нужно.

Я не мог позволить себе ошибиться, сорваться или потерять то, ради чего отправился в этот ад. Это было не просто нечто ценное, не просто груз, болтающийся у меня в кармане. Вся их жизнь, их последние силы, их шанс на выживание – все зависело от того, смогу ли я вернуться.

Я быстро взглянул на счетчик и почувствовал, как внутри все напряглось до предела.

Он молчал.

Зеленые огоньки оставались неподвижными, не мигая, не подавая никаких сигналов. Это могло означать только одно – туннель не собирался выводить меня обратно. Он проложил маршрут вперед, открывая путь в следующий сектор и возможно он будет тем туннелем который поведет меня в нужном направление.

Судя по его стабильности, туннель пока не предвещал ничего опасного, но я слишком хорошо знал, что обманчивая тишина здесь могла быть куда страшнее явного шороха в темноте.

Я резко дернул металлический ящик на себя, сорвав его с креплений. Его форма, вес, способ фиксации – все это было мне знакомо до последнего винта. Я вскрыл сотни таких контейнеров и знал, чего ожидать внутри.

Но когда я заглянул за него, пальцы инстинктивно сжались, а дыхание сбилось на секунду, будто меня ударили под дых.

Артефакт.

В металлической выемке за контейнером, точно по форме, словно вставленный туда намеренно, покоилась капля чистого ярко-красного огня. Она не просто лежала в углублении металлической стены, а словно была вставлена туда намеренно, идеально вписываясь в форму выемки, как ключ в замочную скважину. Капля пульсировала изнутри, будто живая, словно что-то внутри медленно переливалось, двигалось, едва заметно вибрируя в такт непонятному ритму.

Я медленно опустил контейнер на пол, не сводя глаз с находки, затем шагнул ближе, чтобы разглядеть ее получше.

Что я знал об артефактах? Честно говоря, не так уж много.

Они были редкими, дорогими, опасными, их происхождение окутано легендами, но никто не знал, где заканчиваются сказки и начинается правда. Говорили, что некоторые могут исполнять желания, другие – давать бессмертие, третьи – связывать живых и мертвых. Их формы и размеры разнились, но увидеть один вживую удавалось не многим.

Я видел лишь один, и то издалека. Он принадлежал нашему главному. Простая белая глыба, висевшая у него на груди, выглядела как кусок матового льда, но никто не знал, что именно она ему давала. Может, ничего. А может, то, чего все боялись сказать вслух.

Одни шептались, что он может разговаривать с мертвыми, другие – что его взгляд убивает на месте, превращая людей в холодные безжизненные оболочки. Никто не знал правды, но все боялись.

Я же всегда считал артефакты просто дорогими побрякушками. Ни разу не видел, чтобы кто-то использовал их по-настоящему, а все истории про их силу казались мне лишь красивыми сказками для тех, кто любит мистику.

И вот теперь, стоя перед этой алой каплей, в мерцающем полумраке туннеля, я смотрел на нее как на вещь, которая мне, возможно, и не пригодится, но точно имеет ценность.

Я потянулся за алой каплей, пальцы почти коснулись гладкой поверхности, когда вдруг резкий рывок вырвал меня из этого транса.

Тесак.

Я даже не заметил, как он слетел с крепления на бедре, будто выскользнул сам.

– Назад.

Голос прозвучал тихо, но от этого он не стал менее угрожающим.

Я обернулся.

Девушка, которая еще недавно смотрела на меня с благодарностью, теперь стояла напротив, но в ее взгляде не осталось ни тепла, ни слабости.

Теперь в нем были только страх и ненависть.

– Я сказала, назад.

Ее пальцы мертвой хваткой сжимали рукоять моего же тесака, а острие было направлено прямо мне в кадык.

Я сжал зубы, внутренне проклиная себя за то, что расслабился, за то, что поверил в иллюзию безопасности, за то, что считал ее безобидной.

Какого черта я вообще позволил себе отвлечься? Какого черта решил, что опасность уже позади?

Еще мгновение назад я был уверен, что контролирую ситуацию, но теперь стоял безоружный, с пустым обрезом и тесаком, который уже не принадлежал мне.

Чертов идиот.

Все пошло не так, и я сам загнал себя в эту ловушку.

– Тебе нужен артефакт? – я медленно поднял руки, делая примирительный жест, голос звучал спокойно, хотя внутри уже начинал закипать гнев. – Забирай. Мне он не нужен.

Она усмехнулась.

Губы растянулись в жуткой, кривой улыбке, обнажив рваные, словно обломанные зубы. В ее взгляде что-то изменилось, будто под кожей проснулось что-то чужое, как если бы внутри нее внезапно вселилась другая сущность.

Я видел, как ее пальцы дрожат, но это не было проявлением страха. Это было волнение, предвкушение, удовольствие.

Еще несколько минут назад передо мной была полумертвая, сломленная пленница. Теперь передо мной стоял демон. И я почувствовал, как что-то внутри меня зашептало – не голос разума, не инстинкт, а нечто более глубокое.

"Я же предупреждал… Ты сам это впустил… Теперь поздно."

И голос замолчал, оставляя меня один на один с этим порождением тьмы.

– Назад.

Теперь ее голос был не просто холодным – он зашипел, словно ржавый металл, скользящий по стеклу. Но даже с этим жутким тоном, даже с угрозой в каждом слове, на ее лице осталась улыбка.

Я медленно двинулся в сторону, обходя контейнер, поставленный на металлический пол. Двигался плавно, контролируя дыхание, выверяя каждый шаг, будто это могло хоть как-то изменить ситуацию.

Ее взгляд метнулся к артефакту, но лишь на мгновение. Когда она снова посмотрела на меня, в ее глазах вспыхнул новый огонь, от которого меня пробило ледяными мурашками.

Кто она?

Обычная жительница стабленда, случайно оказавшаяся в лапах скребов? Или же сама скреб, замаскированный под человека?

Нет, скребы так не поступали. Они не брали заложников из самих себя, не ждали, не играли в спектакли. Они разрывали, ломали, убивали.

И все же что-то было не так.

Я не знал, кем она была на самом деле, но после появления артефакта ее поведение изменилось слишком резко.

Еще шаг – и я остановился.

Она все так же держала мой тесак, но теперь стало ясно, что он был слишком тяжел для нее. Держа его обеими руками, она напрягала пальцы, сжимая рукоять так, что костяшки побелели.

Теперь между нами остался только контейнер. Девушка стояла прямо напротив, почти касаясь артефакта, но, похоже, не решаясь его тронуть ее взгляд был прикован к нему и это стало для меня сигналом.

Этот миг был единственным шансом, который мне оставался, и я не мог позволить себе его упустить. Резким движением я присел, напряг мышцы и с силой выбил ногой контейнер с припасами, направляя его точно в корпус противницы.

Металлическая тара с оглушительным скрежетом заскользила по полу, ударилась о её ноги, заставляя её дрогнуть, пошатнуться, теряя равновесие. Это было достаточно, чтобы на долю секунды ослабить её контроль над ситуацией.

Я тут же бросился вперед, намереваясь свалить её на землю, лишить тесака, раздавить, пока она не пришла в себя. Но она двигалась неестественно быстро, её реакции были слишком точными, слишком отточенными, слишком для обычной спасенной девушку.

Грациозно скользнув в сторону, она уклонилась от атаки и тут же, без промедления, нанесла молниеносный удар тесаком.

Лезвие рассекло воздух и прошлось по моей груди, лишь чудом не задев ее, едва не угодив в шею. Но в последний миг я подставил обрез, рефлекторно перехватывая клинок и направляя его в сторону.

Острая боль вспыхнула в правой ноге, пронзая её жгучим ощущением разорванной плоти. Она все-таки задела меня

Тесак оставил глубокий, рваный порез, из которого тут же хлынула кровь, стекая горячими струями.

Я зарычал от ярости, но отступать было нельзя. Вместо того, чтобы позволить боли захлестнуть сознание, я рванулся вперед, готовый добить её первым.

Но было слишком поздно.

Она уже шла в атаку.

– Убью! – выкрикнула она, бросаясь вперед, занося тесак.

Я закричал в ответ, но это был не крик боли, не истошный вопль загнанной жертвы. Это был глухой, злой рык, сжатый в зубах, пока я сгруппировывался и, словно стальная пружина, взорвался в сторону, откуда на меня неслась она.

Тесак был слишком тяжел для неё, и это её подвело. Движение вышло медленным, широким, неуклюжим, а я успел. Вырвавшись из-под удара, я смял дистанцию, двигаясь быстрее, чем она ожидала, и, всадив кулак ей в грудь, отбросил назад.

Она полетела на пол и впечаталась спиной в контейнер, который сама же отбросила ранее, и согнулась, издав короткий рваный выдох.

Но даже после такого она снова встала.

В её взгляде не дрогнуло ни капли боли, словно тело больше не имело значения. Я двинулся вперед, готовый добить, но в тот же миг она метнулась в сторону, и прежде чем я успел ударить ещё раз, врезалась в меня с неестественной силой, впиваясь зубами мне в щеку.

Боль вспыхнула мгновенно.

Жгучая, рвущая, тёплая кровь потекла по коже, и на мгновение я потерял контроль, стиснув зубы от боли.

А затем ударил.

Не думая, не целясь, просто схватил её за макушку, второй рукой вцепился в шею, и с яростью, отточенной инстинктами выживания, провернул голову, будто открывал бутылку с Арком.

Хруст.

Голова резко наклонилась вбок, лицо исказилось гротескным углом, но даже когда я отшвырнул её прочь, она не рухнула на пол, как должна былаа осталась стоять.

Руки вяло повисли, тело подрагивало, но в пальцах по-прежнему зажат был тесак. Её голова качалась на сломанной шее, отвратительно болтаясь, но на её губах всё ещё оставалась эта безумная, кровавая улыбка.

Я видел, как челюсти шевелятся.

Шёпот.

– Убью… убью…

Она шагнула вперёд, двигаясь медленно, но неотвратимо, как если бы сломанная кукла вдруг обрела волю и продолжала идти, несмотря на повреждения. Её движения были рваными, но взгляд оставался нечеловечески сфокусированным, полным чего-то тёмного, бездонного.

Я замер, внутренне сжавшись от боли, которая уже разрывала тело. Правое бедро горело, щёка полностью онемела, а по всему телу растекался мучительный жар, превращая каждое движение в пытку. Но сейчас не было времени думать о ранах, не было времени на боль или сомнения – тело действовало само, подчиняясь выработанным инстинктам выживания.

Не раздумывая, я резко отступил назад, одной рукой выдернул из кармана два патрона, другой – взвел обрез. Движения были быстрыми, выверенными, словно заученными рефлексами: патронывошли в патронник, пальцы стиснули курок, и в следующее мгновение грохот выстрелов разорвал туннель, ударив по ушам, пробив воздух, смяв всё вокруг одной звенящей волной.

Голова девушки раскололась, как перезрелый орех, разлетаясь в стороны кровавой мерзостью. Только это не была кровь. Вязкая, густая субстанция, больше похожая на нефть, брызнула во все стороны, оставляя жирные следы на стенах, полу и моей одежде.

Я отшатнулся, инстинктивно пытаясь стряхнуть с себя липкую гадость, но она уже пропитала ткань, впиталась в кожу, оставляя после себя ощущение чего-то неправильного.

Моё дыхание было тяжёлым, прерывистым, пока я смотрел на тело, которое продолжало подёргиваться в судорожных конвульсиях. Оно ещё пыталось двигаться, словно внутренний механизм никак не мог признать поражение, словно само существо не понимало, что оно уже мертво.

Но, когда последние спазмы стихли, а грязь растеклась по полу, я понял одну простую вещь.

То, что я только что убил, никогда не было человеком.

На этот раз я не стал предаваться размышлениям, не терял время на бессмысленные догадки о природе изменяющихся туннелей. Схватив контейнер и артефакт, я двинулся вдоль стены, стараясь идти как можно быстрее, насколько позволяло разваливающееся тело.

С каждым шагом становилось хуже.

Но я не останавливался, двигался, двигался, двигался, потому что впереди, в дальнем конце туннеля, было спасение. Там был выход.

Пройдя метров пятьдесят, я резко остановился, судорожно вытащил из-за пояса счетчик и посмотрел на него.

На этот раз времени оставалось больше, чем нужно. Почти три часа. Три гребаных часа до смены туннеля. Переход просто так не откроется, пока не истечет время.

– Сука… сука… сука… – прошипел я сквозь зубы, убирая счетчик обратно и продолжая путь.

Я ясно понимал, что шансы продержаться оставшиеся три часа таяли с каждой секундой. Тварь, разорвавшая мне щеку, оставила внутри что-то чужеродное, не просто ранив, а заразив чем-то, что разносилось по крови, проникая в каждый нерв, в каждую клетку. Я уже ощущал, как это дерьмо работает, как оно разъедает меня изнутри.

Пока что адреналин держал меня на ногах, позволяя идти вперед, но я знал, что это ненадолго. Тело уже немело, отзываясь странным, приглушенным онемением, которое только усиливалось с каждым шагом. Это было только начало, и я не мог позволить себе узнать, что будет дальше.

Когда я попытался повернуть голову, мышцы отозвались тупой, ледяной болью, словно меня уже не слушались. Шея больше не казалась моей, ощущалась чужой, неподвластной, а во рту появился тяжелый металлический привкус, будто язык касался ржавого железа.

Я не имел права терять время.

Если я не предприму что-то прямо сейчас, если позволю этому продолжать расползаться по моему телу, то через пару минут просто рухну здесь, потеряв сознание, а тогда уже туннель сам решит, что делать с моей никчемной тушей.

– Сука… – снова выдавил я, но теперь тише. Даже горло начинало неметь.

Я не останавливался, заставляя ноги двигаться, несмотря на ощущение, будто они налиты свинцом. Я не мог позволить себе остановку, не мог дать этому дерьму победить меня прямо здесь.

Дойти.

А потом решать, что делать дальше.

Пройдя чуть больше сотни метров, я наконец увидел выход.

Громадные гермоворота, ведущие в следующий сектор, вставали в конце расширяющегося туннеля. Это значило, что следующая зона, скорее всего, будет больше и шире, чем эта.

Но мне сейчас было не до этого.

Главное – выжить.

Контейнер грохнулся на пол, а я, тяжело осев, сполз по металлической стене. Сорвавшись к выходу, я совсем забыл про контейнер, внутри ящика, помимо припасов, могли быть медикаменты, и мне нужно было их найти прямо сейчас.

Дрожащими, непослушными руками я раскрыл крышку и начал выкидывать из контейнера все лишнее, роясь в поисках аптечки. Я видел их раньше, знал, как они выглядят, и если мне повезет, то одна из них будет здесь.

Мои пальцы нащупали пластиковый корпус аптечки, и в тот же миг внутри что-то дрогнуло от облегчения. Она здесь.

Выдернув её из груды бесполезного хлама, я на мгновение замер, судорожно переводя дыхание, а затем криво усмехнулся, чувствуя, как внутри пробивается упрямый, затаенный огонёк.

– Рид, ты ещё повоюешь…

Рваными не послушными движениями я вскрыл упаковку, судорожно разрывая пластик, пока пальцы нащупывали шприц-стимулятор. Глаза метались по ампулам, проверяя содержимое, и в этот момент меня накрыло облегчение – антидот был здесь.

Но сначала нужно было вернуть контроль над телом.

Стиснув зубы, я вогнал иглу стимулятора в шею, нажимая на поршень, и почти сразу почувствовал, как по телу разливается волна ледяной свежести. На секунду мир пошатнулся, затем резко обострился, и я ощутил, как мышцы начали отзываться на команды.

Онемение отступало.

Шея больше не казалась чужой, неподвластной, руки вернули силу, но я понимал, что это всего лишь временная передышка. Стимулятор не лечил, он просто давал немного времени, искусственно подгоняя организм, заставляя его работать через силу.

Но этого было достаточно.

Без паузы я схватил второй шприц, тот самый, с антидотом, и, не медля ни секунды, вонзил его.

Теперь оставалось только ждать, успеет ли он подействовать раньше, чем я свалюсь здесь навсегда.

Через пару минут после действия стимулятора я начал собирать выброшенное из контейнера обратно, когда заметил неладное.

Артефакт изменился.

Я замер, ощущая странный холод под одеждой, и только теперь понял, что даже не заметил, как сунул его за пазуху. В спешке, в хаосе, среди крови и боли, я не придал этому значения, но теперь каждая клетка моего тела кричала о том, что это была ошибка.

То, что еще минуту назад было ярко-красной каплей, теперь наливалось чернотой, теряя свой прежний огненный оттенок, словно что-то вытягивало из него жизнь.

Артефакт впитывал что-то, и теперь я знал, что именно.

Пальцы судорожно метнулись к нему, срывая одежду, пытаясь добраться до артефакта, но едва я попытался вытащить его, как понял, что это уже не просто вещь, засунутая за пазуху.

Он не отделялся.

Я рванул сильнее, пытаясь оторвать его от себя, но артефакт будто врос в кожу, стал частью моего тела, словно всегда должен был быть там.

– Вот же сука… – выдохнул я, ощущая, как по спине пробегает ледяной холод, куда страшнее боли.

Осознание накрыло меня холодом.

Я отбросил контейнер в сторону, даже не задумываясь об этом, и обеими руками вцепился в артефакт, пытаясь оторвать его от себя.

Но чем сильнее я тянул, тем сильнее он впивался в кожу, словно был не просто прижат, а уже врос в меня, становясь частью тела.

И только теперь, с нарастающим ужасом, я понял, что именно он поглощал.

К нему медленно стекала густая, вязкая субстанция, та самая, что покрыла меня, когда я разнес голову той твари, что прикидывалась девушкой.

Эта дрянь впиталась в мою кожу, просочилась в поры, разлилась по венам, а теперь уходила внутрь артефакта, наполняя его чернотой.

Он не просто прирос ко мне – он становился со мной единым целым.

Артефакт впитал всю тёмную субстанцию, поглотил её до последней капли, и теперь стал чернее ночи, лишившись даже намёка на прежний огонь.

Я стоял, не в силах оторвать взгляд от этого дьявольского зрелища, чувствуя, как внутри зреет осознание: возможно, теперь уже ничего нельзя исправить.

Стимулятор ещё поддерживал моё сознание, адреналин разгонял кровь, придавая ясность мыслям, но я больше не чувствовал себя прежним.

Я не боролся – лишь наблюдал, как во мне исчезает найденный артефакт.

Я видел, как чёрная капля медленно погружается в моё тело, становясь его частью.

И в ней больше не было пламени.

Теперь там клубилась тьма.

Глава 3

Я и сам не до конца понимал, чего ждал; возможно, чего угодно, только не такого исхода. Я просто стоял перед гермоворотами, не отрывая взгляда от пустого места, где ещё мгновение назад клубилась тьма внутри артефакта. Теперь его не стало – вовсе. Сердце билось так яростно, что казалось, готово вырваться из груди, но вокруг царила звенящая пустота. Стимулятор, судя по самочувствию, работал исправно, антидот тоже подействовал, а всё остальное, как ни странно, оставалось в норме, хотя никаких перемен не произошло.

Я медленно опустился на ледяной металлический пол, прикрыл лицо руками, попытался выровнять дыхание и привычным движением достал счётчик, чтобы посмотреть время: до открытия двери оставалось ровно два часа – два долгих часа. Что мне делать теперь? Идти вперёд или остаться здесь, в этом душном туннеле, пока он не поглотит меня окончательно?

– Стоп! – прорезал тишину мой собственный голос, прогоняя нарастающую панику. С какой стати я размышляю, словно жертва? Я – Рид. Я иду вперёд и не имею права останавливаться. Меня ждут, и даже если теперь во мне поселилось нечто чужеродное, даже если я стал частью проклятого артефакта, я всё равно обязан нести свою ношу. Если со мной действительно что-то не так и я обречён, значит, я дойду приносу то что должен, а после просто уйду в ближайший искажённый туннель и останусь там навсегда. Но сейчас не время сдаваться.

Убрав руки от лица, я сделал глубокий вдох, распрямился, силясь взять себя в руки, и с трудом встал на ноги. Рана на бедреоказалась гораздо серьёзнее, чем я предполагал изначально: она была глубже, шире. Эта сука серьезно меня зацепила и зачем я только свернул с пути? Я едва выбрался, таща за собой это мерзкую тварь, принявшее облик девушки. Вот уж «повезло» так повезло. Никогда прежде я не видел столь жутких тварей, и теперь понимал, почему скребы так стремились ими полакомится.

По-хорошему, следовало просто бросить эту тварьи уйти, постаравшись забыть обо всём, как о страшном сне, но моё чёртово благородство сыграло привычную роль. Всё из-за Ил: её непрекращающиеся нравоучения давно въелись мне в подкорку, и теперь, время от времени, я начинал творить всякую «возвышенную» дичь, противиться которой не мог. Ну и дурак же я. На этот раз судьба уберегла меня, да ещё и дважды, но в следующий раз я не куплюсь ни на какие жалобные уловки, что бы там ни происходило.

Мысль оборвалась, затерявшись где-то в глубине сознания, оставив после себя только болезненную пустоту и режущий холод под рёбрами. Я выдохнул и крепко сжал ладонь в кулак.

– Меня ждут… – прошептал я самому себе.

И это было важнее всего остального.

Нужно было немедленно заняться раной на бедре, из которой кровь сочилась так обильно, что я едва не забыл о ней в пылу всей этой кутерьмы. Вернувшись к контейнеру, я вновь откинул крышку и вытащил оттуда аптечку. На этот раз меня интересовала «живая пена» – особый пенистый клей, способный стягивать и залечивать даже такие глубокие прорехи.

Руки мелко дрожали, когда я встряхнул спрейи прижал его к тёмно-багровому «провалу» своего бедра. Стоило нанести пену, как она принялась быстро расползаться по краям рваной плоти, мгновенно охлаждая её и одновременно обжигая до судорожного спазма. Сглотнув ком в горле и чуть не прокусив губу, я заставил себя использоватьвсё содержимое спрея. Пена шипела, словно змея, и тут же начинала схватываться коркой, не оставляя крови шанса вытечь.

– Отлично… – прошипел я, стиснув зубы от боли. – Ещё немного…

Спрей, рассчитанный на пять или шесть применений, ушёл весь, но к чёрту экономию – сейчас главное выжить, а не беречь расходники. Пока стимулятор в крови держит меня на ногах, я способен двигаться, но когда эффект сойдёт на нет, вся эта адская боль накроет меня с головой. Нужно было убираться из этого проклятого места как можно быстрее: быть может, за следующими воротами найдётся уголок, где я смогу переждать приступ.

Порывшись в контейнере, я нащупал что-то, напоминающее шоколадный батончик в герметичной обёртке. Присев рядом, я принялся машинально жевать его, давясь противным химозным вкусом. Мне требовалась энергия – чего бы это ни стоило. Представив, что меня может ждать, если я потеряю силы, я заставил себя проглотить каждый кусок. Лучше есть дрянь, чем лежать беспомощным куском мяса, вываливая кишки под ногами у какого-нибудь монстра.

Пытаясь дать мозгу короткую передышку, я уставился на гермоворота и молча считал удары сердца. Время шло словно мимо меня так, что часы пролетели незаметно. Из этого транса меня вырвало лёгкое покалывание в ноге постепенно переходящеев жгучую, тянущую боль. Я знал что скоро стимулятор, скорее всего, перестанет действовать но надеялся что его хватить до открытия двери. Счётчик в руке показывал пятнадцать минут, его точно должно было хватить на это время.

– Ну что ж… – прошипел я сквозь зубы, чувствуя, как напряжение пульсирует в мышцах. – Началось…

Аптечка опустела, а значит, новой дозы стимулятора мне не видать. Широкие гермоворота впереди намекали на большой проход, и я надеялся, что там удастся на какое-то время отсидеться, пока боль не станет невыносимой.

Время шло, и я ощущал, как в глубине разодранной плоти всё сильнее пульсирует тупая, давящая мука, грозящая перейти в настоящую агонию. Нужно было двигаться, пока у меня ещё оставались силы. Я встал, слегка покачнувшись, и сжал кулаки до хруста, направляясь к воротам.

Плевать, что там ждёт. Сейчас главное – не дать себе сдохнуть в этом чёртовом месте.

Я до конца не понял, как очутился на полу. Ещё мгновение назад я сидел, уставившись в одну точку и пытаясь сосредоточиться на каждом спазме, прокатывающемся по бедру. Но будто кто-то выключил свет – в следующую секунду всё померкло.

Тело выкручивало в судорогах, губы свело судорожным оскалом, а перед глазами вставала тёмная бездна: удушливый, вязкий мрак, из которого тянулись чернильные щупальца. Они шипели, стонали, завывали, будто пытались заговорить со мной на языке, которого я не понимал – и в то же время понимал слишком хорошо. Казалось, они зовут меня к себе, манят в глубину, в этот кошмар без границ и дна.

Я очнулся так же резко, как и вырубился, захлёбываясь собственным криком. Меня била страшная дрожь, каждый вдох отдавался в голове раскатами боли, а тело горело, будто в лихорадке. Вокруг мерцали красные сигнальные огни, сиротливо освещавшие металлические стены. Счётчик мигал, показывая оставшиеся жалкие мгновения до блокировки ворот. До меня дошло: дверь уже открыта – и вот-вот захлопнется снова.

– Чёрт… – прошипел я, силясь подняться.

Ноги не слушались, пульсирующая рана на бедре будто разрывалась изнутри. Каждый шаг отдавался сполохами боли, резавшей мозг, но выбора не было. Я цеплялся за холодные переборки, скользил по полу, чуть не падая от очередного приступа слабости. В последний момент смог протиснуться за ворота, которые с лязгом и шипением сомкнулись прямо за моей спиной.

Новый туннель встретил меня промозглым сыростью и тяжёлой темнотой. Где-то высоко над головой терялись в полумраке сводчатые перекрытия, с которых капала вода. Воздух пропах ржавчиной и затхлостью, а шаги эхом отдавались во влажном коридоре. Я сделал ещё один рывок вперёд, но боль и лихорадка оказались сильнее. Приглушённый стон сорвался с губ, и мир вокруг поблёк, поплыл, исчезая из-под ног.

Последнее, что я почувствовал перед тем, как провалиться обратно в тьму, – это колючий холод металлического пола, ставший внезапно моим единственным прибежищем.

Снова меня начали терзать кошмары, перемешанные с бредом и обрывочными галлюцинациями. Я почти ничего не понимал из того потока образов, что вихрем проносились у меня в раскалывающейся голове: реальность то проявлялась жуткими вспышками, то снова утаскивала меня в липкую темноту. В этой тьме я слышал чьё-то шипение, стонущий голос, чувствуя, как невидимые щупальца обвивают моё тело и тянут вниз, туда, где страх приобретает зримые очертания.

Не знаю, как долго это продолжалось, но в какой-то момент я очнулся, лежа на холодном полу в собственных рвотных массах и моче. Судя по всему, в этом тоннеле никто не бродил: раз уж меня не обнаружили и не разорвали на куски, значит место либо действительно пустынно, либо мой запах и агония отпугнула всех тварей. Как бы там ни было, мне ещё повезло остаться в живых.

Дрожа то ли от лихорадки, то ли от ледяного озноба, я приподнялся, обхватив себя руками. Когда зрение более-менее прояснилось, я понял, что нахожусь уже не просто в узком проходе: это место больше походило на заброшенный цех с высокими сводами, полупогребённый под землёй. Сквозь дыры в откуда сверху едва пробивались тусклые лучи, освещавшие ржавую арматуру и сырой бетон. Повсюду капала вода, отдаваясь гулким эхом.

Я выудил из кармана трясущимися пальцами счётчик: на нем светились знакомые цифры – семьдесят часов «стабильности». Второй раз я уже натыкаюсь на такое место; раньше проходы были лишь узкими тоннелями, а здесь целый развал промышленного цеха. Однако сейчас меня это мало заботило: мне нужно было поскорее отыскать хоть какое-то укрытие и передохнуть.

Самая адская агония, та, что выбивала меня в беспамятство, вроде бы отступила, но взамен по всему телу ходили колкие иглы: стоило ступить на раненую ногу, и мир тут же рассыпался новым зарядом мучения. Грёбаная «живая пена» стянула рану, но не заглушила чувство, словно в бедре торчит раскалённый прут. Обычно такая штука блокирует почти все неприятные ощущения, но не сейчас. Значит, всё куда серьёзнее, чем я привык.

С трудом подойдя к стене слева и привычным движением нащупав небольшую выемку, я наткнулся не на один контейнер, а на группу: целых четыре штуки. Уцепившись за едва оставшиеся силы, принялся по очереди отодвигать крышки, ругаясь и обливаясь потом. В одном контейнере – лишь сухпай да ветхие тряпки, в другом – ещё немного провианта. Дважды у меня темнело в глазах, и я чуть не свалился опять. Третий контейнер подарил мне чистую робу, на вид рабочую, и ещё немного еды в вакуумных пакетах. К четвёртому я даже не притронулся: понимал, что если сделаю ещё один рывок, то провалюсь в очередной приступ бреда.

Забрав пару сухпайков, чистую робу и остатки воды, я сообразил, что без укрытия не смогу ни перевести дыхание, ни залечить раны. Нужно было срочно найти хоть какой-то тихий угол, чтобы привести себя в порядок и немного отдохнуть.

Вокруг стоял густой, сырой воздух с привкусом ржавчины и плесени, но, по крайней мере, мне не угрожали неизвестные монстры. Или уж если и угрожали, то не показывались.

Оглядев вокруг плавающим уставшим взглядом, я заметил в глубине цеха еле различимую заржавевшую дверь, вклинившауюся в стену. Может, там найдётся угол, где получится переждать хотя бы пару часов.

Определившись с направлением, я пошёл напролом, не обращая внимания на лужи, через которые пришлось шагать. Каждый шаг отдавался огненной вспышкой в бедре, и мне приходилось останавливаться, чтобы сделать крошечный глоток из пластиковой бутылки. Жидкость помогала чуть-чуть прийти в себя, хоть и тошнила своим застоявшимся привкусом.

Наконец я доковылял до двери – когда-то она, видимо, вела в небольшую служебную комнату. Всюду ржавчина и прочий хлам, но мне было уже всё равно, лишь бы никого не было внутри. В углу пылился перевёрнутый металлический стол, в другом валялся кучей какой-то мусор. Я плюхнулся на пол рядом с кучей мусора, который, к счастью, был в основном похож на ветхоетряпьё, и выругался сквозь сжатые зубы от резко пробившей боли в бедре.

Съел один из найденных сухпайков, запил его водой, после чего рухнул на бок, рассчитывая хоть немного вырубиться – не в том безумном кошмаре, а в обычном, человеческом сне.

К чёрту безопасность. Если что-то вылезет из темноты – ну, значит, судьба такая. Я уже настолько вымотан, что волком выть не осталось сил. Главное теперь – закрыть глаза и забыться, хоть ненадолго, чтобы потом суметь двинуться дальше.

Мысли бешено метались, словно загнанные звери, и каждая вызывала новую вспышку мучительного жжения в висках. Я понимал: мне позарез нужен хоть какой-то отдых, прямо сейчас. Если повезёт, «живая пена» заживёт рану как следует, и к тому моменту, когда запас стабильности этого жуткого места (которое больше походит на часть заброшенного завода, чем на обычный тоннель) будет на исходе, я успею прийти в себя хотя бы немного и двинуться дальше. Счётчик показывал только оставшиеся цифры – ничего, что могло бы указывать что я двигаюсь в нужном направление, – значит, выбора у меня нет. Первым делом нужно восстановиться, насколько можно это сделать в этом месте.

Несмотря на ситуации, я попытался заглушить леденящий страх и колкие спазмы, глядя в темноту. Заставил себя закрыть глаза и сосредоточиться на мерном дыхании. Постепенно сознание затянуло в вязкую дремоту: сон был тяжёлым, но чересчур настоящим, чтобы успеть встряхнуться и понять, что происходит на самом деле.

Дом. Вижу родные стены – будто пощечина памяти, словно этот образ может развеять всю мою боль. Ил… её глаза светятся, как всегда, когда она на меня смотрит. И рядом – сын… Чёрт, как зовут моего мальчика? Я вспоминаю только смутные образы: лёгкий смешок, быстрые шаги, а имя – выветрилось из головы, будто его никогда не было. Как я мог забыть, как зовут моего собственного сына?

Он бежит, смеётся, оборачиваясь ко мне, и эта радость, такая пронзительная, размазывает остатки моей сознательности, как выстрел в упор. Раньше он был прикован к кровати, с этой вечной болезнью, что грозила вырвать его жизнь прямо у нас из рук. А теперь бежит, впервые на своих ногах, по-настоящему свободный. Ил улыбается, глядя на нас обоих, и я чувствую, как по груди разливается тёплая волна… но внезапно что-то цепенеет внутри, будто густая, холодная тень опускается на этот солнечный миг.

Я пытаюсь шагнуть к ним, обнять обоих, вкусить это исчезающее счастье, но меня сдавливает липкий ужас: слишком реален этот сон, и в то же время – слишком нереален. Всё вокруг вдруг начинает таять, звенит будто надорванная струна. И в расползающемся мраке мне остаётся только одно – содрогнуться от осознания, что я не помню имени собственного ребёнка. Это ломает мою душу сильнее, чем все раны на теле.

В следующий миг я будто проваливаюсь в бездну: сон рушится в чёрный провал, а вместе с ним исчезают Ил и дитя, оставляя во мне пустую, жгучую боль. И где-то за гранью сознания я слышу барабанную дробь крови в висках – тяжёлую, как удар кувалды. Но, если мне повезёт, этот короткий сон хотя бы дал телу немного передышки, чтобы идти дальше.

Я открыл глаза – они жутко щипали, и, когда я провёл по ним рукой, понял, что плачу. Вот же чёрт, до чего же стал сентиментальным. Так далеко не уйти: ещё немного, и я бы лежал здесь в собственных рвотных массах, хныча и проклиная всё на свете. Но у меня нет права раскисать. Меня ждут, и пока я жив, обязан двигаться дальше.

Острая ломота в бедре слегка поутихла, что уже можно было считать подарком судьбы. Попытался встать, но стоило перенести вес на раненую ногу, как резко потемнело в глазах – будто кто-то ударил по затылку ломом. Отшатнувшись, я чуть не рухнул снова, но ухватился за какую-то старую балку. Пошатываясь, решил переодеться в найденную робу: сухпай, хоть и на вкус мерзкий, добавил каплю сил, а сон – пусть и полон кошмаров – залечил мою встрёпанную психику хоть на йоту.

Ткань новой одежды обдирала кожу, а рана под слоем «живой пены» пульсировала глухой волной, но терпеть было можно. Ярешил, что старая куртка, пропахшая потом и ржавчиной, ещё может сослужить добрую службу, хотя бы немного защищая от холода и сырости. Сняв со старой материи нагрудный браслет со счётчиком, я аккуратно закрепил его уже поверх робы, стараясь не задевать воспалённые раны. Затем накинул куртку сверху и с трудом выпрямился, ощущая, как ткань натягивается на повреждённом бедре.

Пара глотков тёплой и пахнущей болотом воды из бутылки – и вот я уже готов шагать вперёд, дальше вглубь этого уродливого завода.

Не обращая внимания на шаткость и тупую ломоту в ноге, я двинулся напролом, стараясь особо не шуметь. Время ещё было на моей стороне: счётчик показывал где-то пять часов «стабильности». Значит, пока спешить мне особо некуда, но и расслабляться нельзя. Судя по тому, как долго я провалялся в беспамятстве, организм уже успел восполнить часть сил, а теперь мне предстояло всё это растратить, двигаясь через мокрый, заваленный хламом цех.

Сухпайки казались на удивление сытными, а вода, хоть и тёплая, отлично утоляла жажду. Я, правда, знал, что подобное «сытое» состояние обычно не к добру: как будто перед решающим рывком, когда судьба проверяет тебя на прочность.

Пробираясь сквозь искорёженные перекрытия, я с каждым шагом ощущал, как лихорадочная слабость разливается по телу, а раненая нога отзывается резкими вспышками боли, будто иглы впиваются глубже, прокалывая мышцы.

Каждое движение давалось тяжелее, но я не мог позволить себе остановиться, пока ноги ещё держали вес тела. Сделав короткую передышку, я взглянул на счётчик и почувствовал, как сердце ухнуло в грудь, а затем забилось быстрее. На нем мерцал слабый белый огонёк. Я шёл в правильном направлении. Я шёл к выходу.

Воодушевлённый этим призрачным лучом надежды, я преодолел ещё одну гору обломков, но внезапно замер, словно наткнулся на ледяную стену. Резко отступив за искривлённые металлические балки, я увидел перед собой нечто массивное и механическое, загораживающее широкие гермоворота. Теперь всё стало предельно ясно: четыре контейнера с припасами, приличный запас воды – всё это нужно было, чтобы были силы, силы для встречи с этой махиной. Выход передо мной, но его нужно ещё заслужить.

Сердце у меня сжалось от неприятного предчувствия. Сейчас я представляю из себя жалкое зрелище, а боец из меня не намного лучше, чем из сбрендившего скреба. Мне нужно понять, как проскочить мимо этого монстра. Гигантский механизм походил то ли на уродливого паука, то ли на станковую пушку на механизированных ногах – он дышал, стучал и шипел, как живая зверюга. Что бы это ни было, оно полностью заслоняло ворота, так что просто прокрасться, не заметив себя, кажется невозможным.

Проклятие.

Время у меня ещё есть, но не так уж много. Придётся думать – как обойти, обмануть, уничтожить или отвлечь эту штуку. Сама мысль о том, чтобы выйти один на один с таким «роботом», сводила скулы. Но у меня нет выбора: или я сделаю это, или туннель поглотить меня вместе с этим уродом.

Глава 4

Верный признак того, что всё идёт к чертям – это тянущая боль в левой ключице.

Она всегда предупреждала меня, когда дело было совсем плохо. Я сломал её в одном из коротких туннелей, ещё десяток переходов назад, и тогда мне повезло отсидеться, затаившись в таком же замкнутом коридоре, только там было почти восемьдесят часов стабильности.

Теперь же она снова тянула, выворачивая плечо, отдавая в шею тупой ноющей болью. Признак надвигающейся паники, той самой, которую я загнал поглубже, подальше от сознания.

Но даже зная это, я не отрывал взгляда от машины, которая стояла, перебирая своими тонкими, но крепкими механическими ногами, будто вычисляя что-то в воздухе, двигая своей то ли пушкой, то ли прожектором из стороны в сторону.

– Сука, везёт мне, как скребу в праздник загонщика. – процедил я сквозь зубы отворачиваясь и оставляя чудовище в стороне, я завернув за угол, и сел на мокрый пол, переводя дыхание.

Силы ещё оставались, но их явно было недостаточно, чтобы просто стоять и тупить взглядом в эту железяку.

Почти час я потратил на наблюдение, стараясь разглядеть хоть какие-то детали, выискивая слабые места, но в итоге пришёл к неутешительному выводу – единственный выход отсюда лежал через бой.

И этот бой закончится за считанные секунды.

Задняя часть твари была закреплена за конструкцию над гермоворотами, а значит, отвлечь её, заставить сдвинуться с места, просто не получится.

Она стояла намертво, и именно это было самой большой проблемой.

Ключица всё так же ныла, словно впиваясь в мышцы тупым гвоздём, и я понимал, что этот сигнал я знал лучше всех прочих – мне конец.

Я останусь здесь, похороненный в изменении, так и не сумев добраться до родных. Посмотрев на счётчик, я бегло взглянул на таймер – два с половиной часа.

Всего два с половиной часа до смены туннеля. Рядом медленно мерцало белое свечение, указывая, что выход близко. До него почти рукой подать. Но не достать.

Зелёный огонёк молчал.

А это означало, что туннель не собирается выводить меня домой. Всё складывалось против меня, каждая деталь, каждая минута, каждый грёбаный фактор. Но сдаваться я не собирался.

Я замер, затаив дыхание, прислушиваясь к едва уловимым звукам туннеля.

Промелькнувший шорох был слишком лёгким, почти неразличимым, но именно такие звуки всегда настораживали больше всего. Это не был механический скрежет, не хрип изменяющегося пространства и уж точно не привычный звук шагов, которые я научился различать за долгие переходы. Здесь было что-то другое, не вписывающееся в привычный ритм подземных коридоров.

Кто-то находился здесь, в темноте, всего в нескольких метрах от меня.

Я осторожно прижался спиной к стене и, стараясь не выдавать себя, начал медленно скользить вдоль неё, прислушиваясь к малейшим изменениям в туннеле. Взгляд на мгновение метнулся в сторону машины, но она продолжала своё бессмысленное рысканье пушкой из стороны в сторону, словно всё ещё не могла определить цель. Значит, кто бы ни оказался здесь кроме меня, он умел оставаться невидимым даже для сенсоров этого механического монстра.

Теперь я отчётливо понимал ситуацию – в туннеле были и другие, и они двигались совершенно неслышно, словно тени. Я больше не был здесь один.

Вдалеке, за нагромождением обломков, промелькнул едва различимый силуэт. Движение было быстрым, но не резким, а плавным, рассчитанным, будто этот кто-то заранее просчитывал каждый шаг, каждую траекторию своего перемещения.

Я моргнул, напрягая зрение и пытаясь различить детали, но силуэт уже растворился в темноте, словно его никогда здесь и не было.

Это точно не был скреб. Они двигались иначе – хаотично, рывками, с животным напором, не заботясь о том, сколько шума производят. Здесь же всё было совершенно иначе.

Лёгкое, почти невесомое скольжение в темноте напоминало движение призрака, который мог исчезнуть в любой момент, не оставив после себя ни малейшего следа.

Я не стал высовываться, бросаться вслед за таинственным силуэтом или проверять, кто он такой. В этих туннелях необдуманные поступки и попытки сыграть в героя стоили слишком дорого, да и сил у меня оставалось едва ли на медленное передвижение, не то что на быстрый бег или драку.

Медленно отступив назад, я укрылся за рухнувшей панелью перекрытия и осторожно присел, прижавшись спиной к холодному, шершавому металлу. Глаза, уже привыкшие к полумраку, напряжённо всматривались в темноту через узкую щель между обломками, выжидая момента, когда этотнезнакомец снова выдаст своё присутствие.

Если здесь появилися кто-то другой, значит, у этого туннеля точно больше одного входа, но я прекрасно знал, что выход здесь всегда был только один.

Дальше всё произошло словно вспышка чего-то неясного, как срыв напряжения перед ударом грома.

Тень – или кто бы это ни был – сорвалась с места и ринулась на машину, заставив её, наконец, заметить себя. Монстр ощетинился, мгновенно активировав орудие, и в недрах его ствола вспыхнуло алое свечение, предвещая выстрел. Но нападавшему было плевать – он двигался с такой скоростью, что даже мои натренированные глаза не успевали зафиксировать его перемещения.

Резкие, хищные движения, короткие, почти невидимые росчерки клинка полосовали механическое чудовище с такой точностью, что я не успел заметить, как именно он перемещается. Один миг – и он уже у правого бока машины, следующий – мелькает возле левого, а монстр, утопая в хаосе своих собственных движений, перебирает паучьими ногами, пытаясь поймать противника в прицел, но безуспешно.

Вот эта скорость… Пронеслось у меня в голове.

Пляска смерти продолжалась. Машина рефлекторно двигалась в попытках захватить цель, но та ускользала с точностью фантома, появляясь там, где её не должно было быть. Однако спустя пару минут эта странная тень остановилась, замерла, а затем, словно нарочно, встала прямо перед монстром, давая ему шанс сфокусироваться.

– Сука… – прошипел я, чувствуя, как в груди поднимается горячая, почти животная злоба, – так и знал, что эти твари снова объявятся.

Ключица снова заныла, предупреждая меня о том, что впереди опять начнётся жестокое дерьмо, но я упрямо отмахивался от этого чувства. Не хотелось верить, даже думать не хотелось о том, что мне когда-нибудь придётся столкнуться с этими высокомерными тварями, которые привыкли смотреть на людей, словно на мусор под своими ногами.

Эльфы.

Так мы называли этих высокомерных ублюдков, выходцев из далёких, недосягаемых стаблендов. Их невозможно было спутать ни с кем другим. Высокие, утончённые, с идеально белыми, гладкими волосами, всегда заплетёнными в тугие косы. Узкие, заострённые черты лиц, такие же острые, как их уши, и всегда тот же взгляд – холодный, отрешённый, будто весь окружающий мир был им безразличен. Они не жили в туннелях, они здесь развлекались. Нарваться на эльфа значило обречь себя на верную смерть, потому что про их силу и способности слагали легенды. Матери пугали ими детей, если те не слушались.

Эльфы были коварными сукиными детьми. Хуже любого монстра в туннелях.

Передо мной стояла одна из них – высокая, тонкая фигура, облачённая в чёрный облегающий костюм, почти сливающийся с тенями. Волосы, заплетённые в косу, мерцали в тусклом свете, а тонкие пальцы сжимали элегантный клинок, опущенный вниз. Она даже не двигалась, просто смотрела на монстра, который теперь окончательно сфокусировал на ней свою пушку, стремясь зарядить алый залп.

Но не успел.

Громкий, почти болезненный треск раздался из недр машины, затем короткий вой, больше похожий на смертный крик, и вот уже монстр разлетается на части, осыпаясь потоками раскалённого металла, словно гигантская груда мусора, потерявшая структуру.

– Отлично, – неожиданно ухмыльнулся я, чувствуя, как от увиденного начинает мутить, а в груди разрастается странная, почти пьяная лёгкость, – теперь путь свободен, надо только дождаться, пока эти бешеные суки уберутся отсюда.

Я даже привстал, стараясь разглядеть, чем всё закончилось, но так и не успел.

Что-то тяжёлое и безжалостное врезалось мне в спину, вминая лицом прямо в мерзкую, холодную грязь. Я захрипел от неожиданности, пытаясь дёрнуться, откатиться в сторону, но в ту же секунду последовал второй удар – точный, резкий, без шансов на сопротивление, прямо между лопаток. От боли меня скрутило, как при сильном спазме, дыхание оборвалось, тело беспомощно дернулось, и я распластался по полу, как кусок мяса. Почти сразу меня грубо перевернули ударом ноги, впечатав колено прямо в грудь, а к горлу тут же прижалось холодное, острое лезвие клинка, готового при малейшем движении вскрыть мне глотку.

– Айрис, здесь для тебя сюрприз, – произнёс над моей головой женский голос, певучий, лёгкий, как будто меня не валили на землю, а просто приглашали к ужину.

Я заорал на себя в мыслях, проклиная свою беспечность. Их было двое. Я должен был сразу это понять. Я должен был скрыться лучше. Теперь же было поздно. Я попался.

И это было даже хуже, чем драка с механическим уродом, который теперь валялся в луже расплавленного металла.

Не прошло и мгновения, как таинственная тень, двигавшаяся со смертоносной грацией хищника, замерла прямо передо мной, медленно проступая в полумраке туннеля. Я сразу понял, что передо мной ещё одна эльфийка – та же хрупкая и одновременно опасная фигура, подчёркнутые изгибы тела в облегающем чёрном комбинезоне, узкая талия и чуть заметный изгиб груди. Она чуть склонила голову набок, насмешливо ухмыляясь и прожигая меня яркими, неестественно-голубыми глазами, в которых ясно читалась жестокая заинтересованность хищницы, прикидывающей, как именно она разорвёт свою добычу.

– Сегодня прямо праздник какой-то, Йона, – голос второй эльфийки сочился мрачной усладой, пропитанной издёвкой и безжалостным любопытством, от которого мне стало не по себе. – Ты умудряешься возбуждать меня всё сильнее с каждым новым переходом.

Её голос, тягучий и холодный, словно отравленный мёд, был таким же женским, как и у первой, но ещё опаснее, ещё увереннее. Казалось, она специально растягивала каждое слово, смакуя его, словно оно доставляло ей извращённое удовольствие. Я ощутил, как по позвоночнику пробежала холодная дрожь, осознавая, что эти твари не просто собираются убить меня – им явно хотелось сперва позабавиться.

Она медленно повернулась к первой эльфийке, которая всё ещё держала клинок у моего горла, и между ними пробежала едва уловимая волна жутковатого единения, словно эти твари были одним целым, одним разумом в двух телах. Это была не просто слаженная работа пары охотников, это было нечто гораздо глубже и опаснее, словно между ними пульсировала связь, неподвластная пониманию нормального человека.

А затем они сделали то, от чего у меня живот скрутило в тошнотворном отвращении и животном страхе одновременно.

Обе эльфийки одновременно вытянули навстречу друг другу длинные, тонкие языки, похожие на змеиные жала, и медленно, словно наслаждаясь каждым движением, переплели их воедино. Их лица сблизились, глаза закрылись, и они слились в неестественном, извращённом поцелуе, полном отвратительного шипения и какой-то изощрённой, хищной нежности.

Я лежал, вдавленный в грязь и собственную кровь, разбитый и беспомощный, наблюдая за этим жутким ритуалом. Меня словно парализовало, а холодная дрожь волнами разливалась по телу, и с каждым мгновением я понимал, что шансов у меня не осталось вовсе.

Они убьют меня, и эта простая, жестокая мысль была единственным, в чём я сейчас мог быть уверен на все сто процентов.

Продолжая свои мерзкие, чуждые человеческому разуму утехи, Йона, та, что держала клинок возле моего горла, вдруг одним неуловимым движением вогнала его прямо в мою раздробленную левую ключицу, пронзив плоть с ужасающей лёгкостью, словно в масло. Я едва успел охнуть, как она, не отвлекаясь от губ своей партнёрши, словно бы не почувствовав моего веса, подняла меня вверх и впечатала спиной в ближайшую бетонную стену.

От нестерпимой боли перед глазами взорвалась чернота, тело обожгло агонией, и я почувствовал, как затылок с хрустом ударился о влажный бетон. Мир стремительно померк и начал расплываться, осознание происходящего вернулось ко мне только спустя несколько бесконечно мучительных секунд.

Дальше всё происходило так, словно я смотрел на себя со стороны, сквозь густую пелену боли и шока. Жуткий, отвратительный поцелуй наконец-то закончился, и Йона, отстранившись от своей подруги, медленно и с наслаждением облизала тонкие губы узким змеиным языком, уставившись на меня холодным, почти безумным взглядом ярко-голубых глаз. Айрис, та самая неуловимая тень, что с такой лёгкостью уничтожила механического стража у ворот, сделала медленный, хищный шаг ко мне, доставая на ходу белоснежный кинжал, похожий на идеально отполированную кость или странную, чуждую керамику.

Она мерзко ухмыльнулась, демонстрируя острые зубы и длинный язык, и в следующий миг её клинок уже летел прямо в мой глаз. Я почти инстинктивно выбросил вперёд левое предплечье, пытаясь защититься, и вдруг ощутил, как моя рука перестала быть моей, став чем-то твёрдым, потусторонним, покрытым отвратительными тёмными чешуйками. Клинок, с мерзким визгом столкнувшись с моей новой рукой, выбил яркие искры, а я, краем затухающего сознания, лишь успел понять, что со мной произошло что-то невозможное и ужасающее одновременно.

Наверное, выражения наших лиц в тот момент были почти одинаковыми: эльфийка с ошеломлённой яростью, а я с полнейшим непониманием. Но она не дала себе ни секунды на колебания и, ловким, почти неуловимым движением, перехватила кинжал, целясь проскользнуть под моё запястье, чтобы добить меня точным, смертельным ударом. И всё же моя новая, чужая рука оказалась быстрее её рефлексов.

С неестественным, нечеловеческим рывком моя конечность вывернулась, цепко схватила её тонкое запястье и резким, почти звериным движением вырвала ей руку прямо из плеча, швырнув оторванную конечность прочь.

На меня фонтаном брызнула кровь эльфийки: густая, вязкая, голубоватая жидкость, не горячая, как у человека, а леденяще-холодная, будто кто-то специально охладил её до неестественно низкой температуры. Эта чужая, мёртвая кровь окатила меня с головы до ног, заставляя содрогнуться от омерзения и ужаса.

Моя рука медленно вернулась в обычное положение, но то, что я увидел, привело меня в ещё больший ужас, чем кровь, залившая мне лицо. Вместо знакомой человеческой кожи конечность начала стремительно покрываться жёсткими чёрными чешуйками, которые с тихим шелестом проступали по ней, доходя до самого плеча. Я смотрел на это как сторонний наблюдатель, словно сознание внезапно отделилось от тела и теперь беспомощно наблюдало за происходящим, не испытывая при этом боли – хотя я всё ещё был подвешен за левую ключицу, намертво пригвождённый к бетонной стене.

Внезапно чешуйчатая рука, будто обретя собственную волю, резко схватилась за клинок, торчащий из ключицы, и выдернула его, отбрасывая в сторону с металлическим звоном. Я тяжело рухнул вниз, словно старая марионетка, чьи нити внезапно перерезали, и, ударившись коленями о грязный бетонный пол, тут же осел, хрипя и жадно хватая ртом воздух.

Эльфийка же стояла в нескольких шагах от меня, зажимая своей уцелевшей рукой кровоточащий обрубок. Сквозь её тонкие пальцы неудержимо сочилась голубоватая кровь, стекая на пол тягучими потоками. В ее широко раскрытых глазах теперь плескался первобытный ужас и полнейшее недоумение, будто она до сих пор отказывалась верить в то, что кто-то вроде меня способен был причинить ей такую боль и унижение.

Вторая эльфийка злобно зашипела, обнажая острые зубы, и выхватила из-за пояса точно такой же тонкий клинок, как и у первой, с едва заметным движением бросившись на меня. Её тело размазалось в воздухе, слившись с тенями, подобно той стремительной и смертоносной фигуре, что несколькими минутами ранее разнесла механическую тварь возле гермоворот.

Но теперь всё было иначе. Я был другим, и этот новый я не подчинялся моим прежним инстинктам и привычкам. Что-то странное и неведомое пульсировало во мне, изменяя восприятие настолько, что мир вокруг словно замедлился до тягучего, почти вязкого состояния. Прыжок эльфийки, её разъярённое лицо с широко раскрытыми, полными злобы и ненависти глазами, вытянутый вперёд клинок – всё это теперь казалось неуловимо медленным и предсказуемым.

Время потеряло свою скорость, позволяя мне двигаться свободно, словно я был единственным существом, сохранившим способность видеть происходящее ясно и отчётливо. Я спокойно сделал шаг в сторону, избегая смертоносного клинка, и внимательно взглянул в искажённое яростью лицо атакующей меня твари, неожиданно осознавая, что больше не испытываю страха. Теперь я сам был хищником, а она – всего лишь жертвой, ещё не осознавшей свою жалкую участь.

Сделав несколько шагов в сторону отброшенного клинка, я медленно наклонился и поднял его, внимательно рассматривая странное оружие отрешённым взглядом человека, который словно наблюдал за всем происходящим со стороны. В этот момент я будто бы покинул своё собственное тело, паря где-то далеко, в глубине собственного сознания, и всё, что разворачивалось вокруг, казалось не более чем очередной иллюзией, огромной голограммой, вроде тех, что я иногда видел в изменяющихся туннелях.

Пока я разглядывал клинок, моя вторая рука, тоже покрылась чёрной, блестящей чешуёй, словно я превращался в какое-то жуткое существо, неизвестное и далёкое от человеческой природы. Теперь мои руки казались массивными, чудовищными лапами, покрытыми плотными тёмными пластинами, а тонкий и элегантный кинжал в них выглядел всего лишь безобидной игрушкой, но от этого не менее смертельной.

Всё так же без единой эмоции на лице я спокойно сделал ещё один шаг по направлению к эльфийке, чьи движения по-прежнему казались медленными и бессмысленными. Затем, с резким, почти небрежным движением, я глубоко и стремительно провёл клинком перед собой, одновременно чувствуя, как время вокруг меня снова вернулось к обычному, привычному темпу, выбросив меня обратно в реальность.

– Нет! – пронзительный, отчаянный крик разорвал вязкую тишину туннеля, и хотя моё сознание по-прежнему казалось отделённым от тела, этот звук проник глубоко внутрь меня, достигнув самых тёмных уголков моей души.

Тело Йоны, словно жалкая тряпичная кукла, с жутким треском впечаталось в бетонную стену, к которой совсем недавно была пригвождена моя собственная искалеченная плоть. Она осела вниз, бесформенно рухнув на пол, а её отрубленная голова, будто в насмешку, покатилась прямо к моим ногам. Теперь на её застывшем лице я видел то же самое выражение ужаса и растерянности, что и на лице её спутницы несколькими мгновениями ранее.

«Чёртовы извращенцы», – с омерзением пронеслось в моей голове, и это простое, грубое осознание происходящего вернуло меня обратно в реальность, позволив почувствовать собственное тело, вновь подчинив его моим мыслям. Руки по-прежнему оставались чудовищными, покрытыми тяжёлой чёрной бронёй из чешуек, словно принадлежали не мне, а какой-то проклятой твари, о существовании которой я до этого момента даже не подозревал.

Я поднял глаза на Айрис, которая всё ещё отшатывалась назад, беспомощно сжимая обрубок своей искалеченной правой руки, из которой толчками выплёскивалась холодная голубая кровь. Её взгляд, полный животного страха и неописуемой ненависти, теперь вызывал во мне лишь презрительную усмешку. Я медленно ощерился, обнажив зубы в хищном оскале, затем демонстративно перебросил клинок из одной чудовищной лапы в другую и стремительно, не говоря ни слова, я шагнул вперёд, намереваясь закончить начатое и окончательно уничтожить эту жалкую тварь.

В голове вихрем пронеслись образы всех историй и слухов, которые мне довелось слышать об этих чудовищах; каждое из их зверств, совершённых ради отвратительного удовольствия, всплыло перед глазами в мельчайших, отвратительных подробностях. Эта боль и ярость, долго копившаяся во мне за дни моего безумного путешествия, наконец прорвались наружу, заставляя меня желать лишь одного: разорвать на части это мерзкое существо, которое не имело права на существование.

Даже грёбаные скребы, бесчеловечные и дикие твари, пожиравшие людей, были честнее этих мерзавок. У скребов не было лицемерия, они были тем, кем были – зверями, движимыми голодом и инстинктами. Но эти высокомерные суки, эти извращённые эльфийские твари, они были хуже – они получали удовольствие, пытая, унижая и измываясь над другими, в том числе над женщинами и даже детьми. Такие, как они, просто не должны были существовать. И я поклялся себе, что завершу начатое, и мне было плевать, что стало с моим телом и почему я превратился в чёртово чудовище. Сейчас единственное, что имело значение – уничтожить эту тварь.

Шаг, ещё один – и эльфийка, наконец осознав свою участь, судорожно рванула свободной рукой к поясу и что-то оттуда сорвала. Я не успел понять, что это было, потому что она мгновенно сделала резкий кувырок назад, растворяясь в густой темноте туннеля.

С яростным рычанием я бросился следом, замахиваясь клинком, но было уже поздно. Воздух передо мной завибрировал, заполнившись разноцветной рябью, и эта тварь, усмехнувшись напоследок, просто исчезла, словно растворившись в пространстве.

Ушла. Сегодня эта тварь сумела ускользнуть, оставив после себя лишь ледяную пустоту и отвратительный запах собственной крови. Но где-то глубоко во мне, там, где ещё теплилась человеческая сущность, проснулась зловещая уверенность, смешанная с извращённой жаждой мести, которой я раньше в себе не знал. Теперь моя жизнь свелась к одному – найти её, уничтожить, заставить страдать так же, как страдали её жертвы. Чтобы она, надменная и самоуверенная, сама почувствовала, каково это – ползать, захлёбываясь собственной кровью, глотая грязь и осознавая, что смерть становится для тебя единственным избавлением.

Глава 5

Эйфория схлынула так же быстро, как и захлестнула меня, уступив место холодной, вязкой пустоте. Я стоял, тяжело дыша, и наблюдал, как мои руки постепенно освобождаются от чёрной чешуи, становясь привычными, человеческими, будто вся эта бойня была всего лишь дурным сном. Тело начало медленно погружаться в оцепенение, волнами накатывала усталость и какое-то незнакомое, мерзкое ощущение, на которое я, в своей самоуверенности, не обратил внимания, но которое позже чуть не стоило мне жизни.

На автомате, почти механически, я вытащил счётчик, привычно сверяя оставшееся время. Цифры заставили меня нахмуриться от удивления. Неужели с момента моей кровавой расправы над этими тварями прошло так много времени? Казалось, что это случилось секунды назад, но реальность была неумолима.

В голове всё ещё стоял туман, когда я сделал первый шаг к массивным гермоворотам, равнодушно переступая через искорёженные останки машины, которая совсем недавно казалась мне непобедимым стражем. Не успел я приблизиться, как вокруг меня вспыхнули алые аварийные фонари, озаряя туннель багровым, пульсирующим светом и возвещая начало последнего отсчёта до открытия двери.

Я медленно двинулся вперёд, позволяя адреналину постепенно утихать в крови, чувствуя себя опустошённым, но при этом странно умиротворённым, почти безразличным ко всему произошедшему. На этот раз я входил в новую неизвестность совершенно спокойно, осознанно, и не в агонии, теряя сознание от боли и отчаяния, как было раньше. Теперь я был другим – опасным и непредсказуемым, осознающим свою силу и свою готовность идти дальше любой ценой.

Дверь распахнулась, выпуская меня вперёд, и я шагнул через порог в следующий туннель, понимая, что прежний Рид остался позади. Теперь всё будет иначе.

Новый туннель оказался простым, ничем не примечательным коридором, чьи прямые стены мерцали приглушённым тусклым светом, едва освещая моё усталое, залитое кровью тело. Где-то впереди тускло блестела очередная гермодверь, и я, тщательно сверившись со счётчиком, облегчённо выдохнул: это был обычный промежуточный сектор.

Счётчик показывал десять минут – времени было достаточно, чтобы подготовиться и хоть немного привести себя в порядок. Я неторопливо подошёл к привычной нише слева от гермодвери, где обычно крепились металлические контейнеры с припасами. На этот раз там стоял лишь один ящик, но учитывая размеры этого небольшого транзитного туннеля, удивляться не приходилось.

Скривившись от боли в многострадальной ключице, я присел на корточки и рывком открыл крышку контейнера, быстро осмотрев его содержимое. Там оказались только еда и пара бутылок воды – никаких артефактов, медикаментов или патронов, но и этого мне было достаточно, чтобы утолить жажду и унять скручивающий желудок голод.

С жадностью впившись зубами в плотный, солоноватый и почти высохший кусок мяса, я поспешно запил его прохладной водой, чувствуя, как живительная влага стекает по подбородку и впитывается в перепачканную кровью одежду. Оставшееся время я решил не тратить на бесполезное ожидание и неторопливо двинулся вперёд, к дальней гермодвери, тем более что расстояние до неё не превышало пятидесяти метров.

С каждым шагом я возвращал себе контроль, чувствуя, как силы постепенно приходят в норму. К моменту, когда я достиг двери, до перехода оставалось чуть больше половины отведённого времени. Я спокойно привалился плечом к холодному металлу гермоворот, закрыв глаза и погрузившись в состояние тревожного ожидания того, что будет дальше.

И тут меня накрыло так сильно, что я едва не рухнул прямо на металлический пол. До этого момента я даже не задумался о том, что со мной произошло, почему вдруг я стал сверхчеловеком, способным почти остановить время, почему мои руки превратились в нечто более крепкое, чем заточенные эльфийские клинки, почему мои раны зажили, и почему в глазах этих высокомерных тварей поселился страх. Я принял произошедшее как должное, и теперь за эту беспечность мне пришлось расплачиваться сполна.

Сначала я почувствовал голод – не тот привычный, знакомый, отзывающийся глухим сосанием в животе, а какой-то новый, дикий, звериный голод, исходивший откуда-то из самых глубин моего существа, из того самого тёмного естества, которое вселилось в меня и дало силы одолеть эльфийских сук. Голод стремительно нарастал, с каждым мгновением становясь всё более невыносимым, и вскоре меня буквально скрутило судорогой. Силы резко иссякли, ноги превратились в ватные столбы, и двигался я теперь лишь на чистом инстинкте, хрипя и рыча от боли и неутолённой потребности.

Из моего рта вдруг начала капать вязкая, маслянистая слюна, неестественно-чёрная и мерзкая на вид, но при этом сладкая, манящая до безумия. Я с трудом сглотнул, понимая, что моё тело уже не просто хочет, оно требует эту субстанцию, жаждет её до ломоты в костях. Я отчётливо понимал, что это не мои желания, а того самого проклятого артефакта, который я впитал. Но стоило мне лишь подумать об этом, как что-то яростное и чуждое в глубине моего сознания взревело, буквально вышвырнув эту мысль из моей головы, словно наказывая непослушного ребёнка, позволившего себе слишком много.

Мысли стремительно покинули мой разум, заменённые животным, ненасытным желанием сожрать эту чёрную субстанцию, залить её в себя, утолить жгучую внутреннюю боль, заполнив пустоту, которая сводила меня с ума. Внутренний голос больше не давал мне думать – теперь он приказывал лишь есть, жадно и безумно, пожирать всё больше и больше той манящей и сладкой темноты, от которой я зависел теперь, кажется, больше, чем от воздуха.

И вдруг я увидел себя. Я замер, всматриваясь в отражение на гладкой металлической поверхности двери, не узнавая собственное лицо. Кожа на моей щеке уже потемнела, покрылась мерзкими, пульсирующими черными венами, словно живыми нитями, ползущими по плоти. Глаза расширились от ужаса, зрачки превратились в черные бездонные провалы, а по лицу растянулась безумная, неестественная улыбка, полная дикого голода и исступления.

Я хотел закричать, но вместо нормального голоса из горла вырвался хриплый животный рёв, наполненный ненавистью, злобой и первобытным желанием. И тут что-то во мне окончательно сломалось – моё сознание провалилось в тёмную бездну, и тело подчинилось инстинктам зверя, которые прорвались изнутри, поглотив всё, что ещё оставалось от меня.

Опустившись на четвереньки, я начал принюхиваться к непонятной, меняющейся теневой дымке, что пульсировала прямо передо мной, маня и обещая избавление от невыносимой боли и голода. Словно обезумевший зверь, я подполз к ней, царапая металлический пол окровавленными пальцами. Но дымка, будто издеваясь, начала отступать, сначала к одной стене туннеля, потом ко второй, маня меня за собой, и я слепо следовал за ней, чувствуя, как на губах закипает сладкая чёрная жижа.

Когда дымка исчезла совсем, оставив меня перед запертой гермодверью, я взревел, словно раненный зверь, и с безумной силой бросился на холодный металл, остервенело разрывая его руками. Мои ногти ломались с хрустом, выворачивая пальцы, оголяя мясо до костей, заливая дверь горячей и почему то не красной кровью, она была темной как слюна которая все также капал из моего перекошенного рта. Но я уже не чувствовал боли, не понимал, что творю – лишь отчаянно и неистово полосовал дверь окровавленными руками, оставляя на металле глубокие параллельные борозды.

Сквозь густой туман безумия я едва различал собственный истеричный рёв, но не мог остановиться, продолжая терзать преграду перед собой, пока сознание окончательно не покинуло меня, утянув в холодную и вязкую тьму.

Я рычал и выл, неистово продолжая долбить дверь, пока она наконец не поддалась с громким лязгом и не раскрылась передо мной, пропуская в новое пространство. От меня уже почти ничего не осталось; человеческая сущность, носившая имя Рида, исчезла, растворилась в диком, обезумевшем существе, жаждущем лишь одного – поглощать как можно больше тёмной, вязкой субстанции, наполняющей моё тело силой и безумием.

Как только массивная гермодверь с шипением разошлась в стороны, передо мной снова возникла та самая тёмная дымка. Но теперь она была иной – густой, насыщенной, словно живая, переливающейся глубокими оттенками чёрного, будто сама бездна простирала ко мне свои невидимые, манящие руки. Её движение гипнотизировало, завораживало, притягивало взгляд, пробуждая странное чувство – смесь тревоги и необъяснимого влечения. Казалось, если шагнуть вперёд, она тут же сомкнётся вокруг, поглотив целиком, без остатка.

Она звала меня, соблазнительно шепча, суля освобождение от мучительного голода, который разрывал меня изнутри. Я бросился к ней, но едва коснувшись, субстанция тут же ускользнула, отпрянув в сторону и превращаясь в манящую, переливающуюся тёмную ленту, что словно путеводная нить уводила меня всё дальше, всё глубже в туннель, обещая, что скоро я смогу утолить этот неистовый, сводящий с ума голод.

Я почувствовал их раньше, чем увидел. Трое. Двое взрослых и один ребёнок. Сознание, ещё сохранившее остатки прежнего меня, едва слышно прошептало: «Этого не может быть. Здесь не выживают семьи, они не заходят так глубоко в туннели». Но мой разум уже был поглощён другим – чудовищным инстинктом, заставлявшим меня забыть все сомнения.

Я мчался к ним, больше не похожий на человека. Моё тело двигалось на четвереньках, из горла вырывался дикий, нечеловеческий рык, и каждая клетка существа, которым я теперь стал, была наполнена одной-единственной целью—поглотить, насытиться, заглушить тёмную, бесконечную пустоту, разгорающуюся внутри меня с новой силой.

Тёмная лента, словно играя со мной, вела прямо к этой беззащитной троице, и я уже точно знал, что именно они станут моей первой жертвой в новой жизни.

Туннель, в который я ворвался, больше не походил на привычные грязные, темные проходы, к которым я привык. Теперь передо мной раскинулась огромная зелёная поляна с мягкой, невысокой травой, ласково касавшейся моих рук, которые сейчас были словно лапы зверя. Эта трава едва достигала моих щиколоток, и я ощущал её странно ярко, будто каждое касание пробуждало во мне голод ещё сильнее.

Поляна простиралась далеко, бескрайняя и нереально красивая, с редкими деревьями, чьи листья трепетали на лёгком ветру, и ярко-голубым небом над головой, совершенно безоблачным и безмятежным. Солнце, или то, что играло его роль в этом искусственном мире, щедро заливало светом всё вокруг, создавая ощущение какого-то неестественного, даже болезненного покоя.

Я знал такие места только по выцветшим, потрёпанным картинкам, которые Ил иногда приносила с рынка, мечтательно показывая мне и сыну, словно пытаясь доказать, что такой мир существует где-то вне наших проклятых туннелей. Теперь же это место было реальным, странно-прекрасным и одновременно пугающим своей чужеродностью, но вместо того чтобы наслаждаться этой невероятной красотой, я, охваченный безумием, мчался к трём фигурам впереди: мужчине, женщине и маленькому ребёнку.

Где-то в глубине притупленного сознания ещё теплилось понимание того, что я собираюсь с ними сделать. От этой мысли в душе поднималась волна ужаса и отвращения, но голод, нечеловеческий, звериный и бесконечный, был сильнее. Он пожирал меня изнутри, заставляя забыть обо всём, кроме одной цели—утолить его любой ценой.

Первым меня заметил мужчина. Слишком поздно, слишком резко он обернулся, успев лишь сбросить с плеч тяжёлый рюкзак и оттолкнуть за свою спину женщину и ребёнка. В его руках что-то блеснуло, раздался оглушительный хлопок выстрела, и моё лицо пронзила невыносимая, обжигающая боль. Но я не остановился, не сбавил хода, хотя отчётливо чувствовал, как с моего лица сползает кожа, как вниз свисают изуродованные, рваные куски плоти, обнажая окровавленные мышцы и оголённые кости, оплетённые чёрными венами. Та самая чёрная мерзость, что теперь стала моей слюной и кровью, хлестала наружу, капля за каплей осыпая сочную зелень травы мерзкими пятнами, похожими на мазут.

Мужчина выстрелил снова, но в этот раз я был готов. Моё тело изогнулось с животной ловкостью, резко прижавшись к земле и уклонившись в сторону. Выстрел пронёсся мимо, а я, мгновенно подобравшись, оттолкнулся от мягкой почвы и выстрелил вперёд, как тёмная, нечеловечески быстрая стрела. Я взлетел над поляной, зависнув на миг в воздухе, и, оскалившись в кровавом безумии, с бешеной яростью обрушился прямо на мужчину, который тщетно пытался перезарядить своё оружие.

Хрустнуло мерзко и мокро, и я не сразу понял, что именно сломалось—мои пальцы или шея мужчины. Я попытался отвернуться, зажмуриться, прекратить смотреть на это чудовищное зрелище, но меня словно удерживали невидимые цепи, принуждая разглядывать всё в мельчайших деталях, погружая в кошмарную реальность, которую я же и создавал.

Моё лицо приблизилось к его разорванному горлу, зубы сомкнулись на ещё тёплой плоти, и я с отвратительным хлюпающим звуком оторвал окровавленный кусок мяса. Почти не прожёвывая, я проглотил его, чувствуя, как тёмная субстанция внутри меня радуется, словно изголодавшийся хищник, наконец насытивший свой голод. Затем снова впился зубами в развороченную рану, продолжая отрывать куски плоти, поглощая их один за другим, не в силах остановиться.

В какой-то момент я всё-таки сумел отвернуть свой внутренний взор от этого ужаса. Моё сознание беспомощно билось где-то внутри, заставляя меня смотреть вниз, в окровавленную, растоптанную траву, залитую кровью и усеянную обрывками человеческого тела. Даже такого беглого взгляда хватило, чтобы меня накрыла волна невыносимого отвращения и ужаса перед самим собой.

Что я творю? Чем я стал? Я разрывал эту семью на части, пожирал их, превращая их тела в в окровавленное месиво. Теперь я понял, кто я такой—не просто хуже любого скреба, я был абсолютным чудовищем, которому нет и не может быть оправдания.

Я больше не заслуживал жить. Артефакт превратил меня в эту жуткую тварь, он был проклятием, которое я должен был уничтожить. Если я не найду способ избавиться от него, то после всего того, что я натворил, единственным выходом останется только смерть—быстрая и милосердная.

Наконец, расправившись с мужчиной, окончательно отделив его голову и отбросив изуродованное тело в сторону, я медленно перевёл взгляд на оставшихся. Женщина что-то резко крикнула ребёнку, и тот немедленно сорвался с места, бросившись прочь—туда, за далёкий склон поляны, где одиноко высилось раскидистое дерево. Я проводил его взглядом, мерзко ухмыляясь, словно заранее смакуя то, чем собирался полакомиться позже, а затем вновь повернулся к женщине.

Но её взгляд остановил меня. Вместо панического страха, вместо ужаса, который я ожидал увидеть на лице беззащитной жертвы, женщина смотрела на меня холодно и отчуждённо, исподлобья, а её губы медленно растягивались в усмешке. Я непроизвольно застыл, чувствуя, как моё безумие на мгновение отступает, вытесняемое растерянностью и недоумением. Её лицо вдруг показалось знакомым—слишком знакомым.

Где-то я уже видел эту гримасу, это выражение холодной ненависти, переплетённой с чем-то хищным и неестественным… Совсем недавно… Сука! Та самая тварь, которую я спас в туннеле—её лицо было абсолютно таким же!

И тут она бросилась на меня с такой стремительной яростью, что я даже не успел осознать, как она оказалась так близко. В руках у неё сверкнуло что-то похожее на короткие клинки, обоюдоострые, невероятно острые, которыми она начала наносить удары с такой скоростью, что я—или точнее, то дикое чудовище, которым я стал—едва успевал уклоняться. Взмах, удар, кувырок, снова удар… Я начал отступать, пятясь и едва сохраняя равновесие, пока внезапно не упёрся во что-то твёрдое и живое.

Я попытался вырваться, но сильные руки мгновенно обхватили меня, прижав с такой жестокостью, словно любимого, которого давно мечтали задушить в объятиях. Меня удерживали крепко, почти ломая рёбра, и теперь я был абсолютно обездвижен. Что-то теплое и мерзкое коснулось моей шеи, а изуродованные, окровавленные пальцы впились глубже в плоть, намертво фиксируя мои руки.

– Суки! – дико вырвалось у меня в сознании, но вслух я смог издать лишь бессвязный звериный рык, наполненный бессильной злобой и отчаянием.

Женщина не стала медлить и с чудовищной силой вонзила сразу оба клинка прямо мне в сердце. Именно в этот момент я осознал, что пришёл конец. Замерев, я невольно задержал дыхание, ожидая разрывающей боли, последнего удара пульса, угасания сознания—но ничего не произошло. Передо мной всё так же было её лицо, искажённое в жуткой, нечеловеческой ухмылке, её неестественно вывернутые руки, дрожащие от напряжения и ярости, медленно проталкивали два блестящих лезвия всё глубже в мою грудь. Где-то позади раздавались отвратительные булькающие звуки, чьи-то окровавленные пальцы сжимали мои руки так крепко, что суставы были на грани вывиха, но сознание не покидало меня, наоборот—я видел всё отчётливее и яснее. Никакой боли, только животная ярость, отчаянный рык, вырывающийся из моей глотки, и пристальный взгляд, полный ненависти, направленный прямо в лицо этой твари, в которой уже почти ничего не осталось от той женщины, которой она прикидывалась мгновения назад.

Представление затягивалось. Я понимал, что ещё немного, и эта тварь перестанет наслаждаться моей болью, которой я даже не чувствовал, и просто отрубит мне голову—глядя в её глаза, я видел, что для неё это проще простого. Судя по хватке за спиной, мужчина, которого я посчитал мёртвым и выкинул из уравнения, как раз и держал меня в крепких, железных объятиях, не давая даже пошевелиться. Я попался в лапы таких же чудовищ, как та сука, которую я неосторожно спас от скребов, только тогда она была одна, а здесь их целых трое. Да, трое, включая ребёнка—я больше не сомневался, что и он является частью этой кровожадной стаи.

Нужно было срочно что-то делать, но тело полностью вышло из-под моего контроля. Теперь я был лишь беспомощным наблюдателем, заключённым глубоко внутри своего сознания, обречённым смотреть, как безумный зверь, в которого я превратился, теряет последние остатки рассудка. Я отчаянно бился в панике, стараясь хоть как-то повлиять на происходящее, но не мог даже пальцем пошевелить. Вся власть над моим телом принадлежала кому-то другому—тому, чья безумная ярость прямо сейчас медленно проигрывала битву этим порождениям тьмы.

Клинки медленно, но неумолимо погружались в моё тело. Казалось, ещё чуть-чуть, и они выйдут с другой стороны, пробив меня насквозь, но отчего-то этого не происходило. Я ощущал, как внутри моего разодранного торса что-то шевелится, пульсирует, живёт своей непостижимой жизнью, и вместо боли я испытывал лишь отвратительное чувство чуждой, инородной силы, которой теперь было наполнено всё моё тело. Тварь, которая совсем недавно была женщиной, с искажённым ненавистью лицом всё глубже и яростнее вдавливала клинки, пока её чудовищные, искривлённые пальцы не упёрлись в края моей изуродованной плоти.

А затем случилось то, что заставило даже её исказить лицо в гримасе ужаса и непонимания. Её безумный взгляд на мгновение застыл, будто она осознала, что совершила страшную ошибку, но уже было поздно. Женщина попыталась вырвать свои руки с клинками обратно, однако моё тело внезапно дёрнулось вперёд с такой силой, что я чуть не сломал себе шею, рванувшись навстречу её лицу. Но это была не атака, а нечто более страшное—моё разорванное тело начало буквально поглощать её, затягивая внутрь, словно голодный, влажный рот, сжимающийся вокруг её рук и перемалывающий плоть с ужасным хрустом.

Она дёргалась и отчаянно пыталась освободиться, но я видел, как её руки ломаются, кости крошатся, и сквозь разрывы кожи наружу хлынула тёмная, вязкая жижа, та самая мерзкая субстанция, что была в той твари, которую я по глупости спас. Эта густая, чёрная кровь струилась по моему телу, просачиваясь обратно в раны, питая то нечто, что поселилось внутри меня, а я мог только с бессильной яростью и омерзением наблюдать, как моё тело поглощает очередную жертву, превращая меня в чудовище, куда более отвратительное, чем те твари, что стояли передо мной.

Женщина истошно, надрывно заорала, и в её голосе смешались безумие, отчаяние и животный ужас. Визг был таким пронзительным, что казалось, она призывает на помощь неведомых существ, спрятанных где-то в глубине этого неожиданного прекрасного места. Она даже попыталась обернуться, дёрнулась всем телом назад, пытаясь освободиться, но в тот же миг моё тело, действуя уже совершенно самостоятельно, двумя резкими, мощными рывками сломало ей руки, буквально вырвав их из плечевых суставов с влажным, отвратительным треском. Последним движением, наполненным животной жестокостью, я со всей силы ударил её головой, отбрасывая измученное, переломанное тело назад, на залитую кровью и усеянную кусками плоти траву. Она отлетела на несколько метров, словно была всего лишь тряпичной куклой, брошенной разгневанным ребёнком.

Объятия за моей спиной ослабли; похоже, мужик, который до этого держал меня мёртвой хваткой, наконец понял, что всё пошло не так, но было уже поздно. Я резко напрягся и с остервенением разорвал его хватку, повернулся и в одно мгновение сжал в руках то, что осталось от его искалеченного тела. Передо мной возникла ужасная, зияющая рана на месте его шеи, из которой медленно, пульсирующими толчками, продолжала сочиться та же самая тёмная, маслянистая жидкость. Моё сознание металось где-то далеко, в паническом ужасе наблюдая, как чудовищная сущность, захватившая контроль над моим телом, с наслаждением принимается за своё кровавое пиршество.

Мгновение, и та жуткая рана в центре моей груди, словно ожившая, с диким жадным голодом начала втягивать в себя искалеченное тело мужчины, превращая его в мерзкую кашу из плоти и костей. Всё, что осталось от него, словно сквозь узкую щель всасывалось внутрь меня, щедро заливая траву вокруг тёмной, вязкой жижей вперемешку с костными обломками и разорванными внутренностями. Это зрелище было настолько мерзким и завораживающим одновременно, что я просто замер, неспособный отвести взгляд.

Я медленно провёл руками по груди, вытирая остатки тёмной субстанции, затем с мерзким наслаждением слизнул её с пальцев, ощущая невероятное удовольствие, будто впитывал в себя саму суть жизни, самую сладкую и желанную, какую только мог представить.

Обернувшись, я увидел женщину. Она жалко, беспомощно пятилась назад, быстро перебирая ногами и ползла прочь от места побоища, оставляя за собой длинный, чёрный, маслянистый след, который контрастно выделялся на ярко-зелёной траве. В её глазах застыл неподдельный, первобытный ужас. Я оскалился в жуткой, кровожадной улыбке и ринулся на неё с той же безумной решительностью, что и на её спутника.

Процесс поглощения занял не больше минуты: моё тело снова раскрылось, с отвратительным чавкающим звуком втянув её внутрь и не оставив от жертвы ничего, кроме влажного пятна на траве. Встав с пропитанной кровью и чернотой травы, я снова слизнул тёмную жижу со своих пальцев и осмотрелся вокруг, хищно вглядываясь вдаль в поисках последней жертвы—ребёнка, которого они тщетно пытались спасти от меня.

Глава 6

Синева неба над головой и яркое, слепящее солнце делали происходящее до отвратительного сюрреалистичным. Всё казалось фальшивым, искусственным, как кривая голограмма – будто кто-то ошибся, написав декорации к этой сцене. В подобном пейзаже не должно быть разорванных тел, изуродованных останков и хлюпающих следов крови. Не должно быть меня – стоящего измазанного в черной субстанции, с испачканнымртом, в котором застряли куски плоти, с чёрными, звериными глазами, жадно впитывающими каждый оттенок боли и страха.

И, быть может, где-то внутри тот, кто был мной – Рид, человек – тоже это понимал. Он осознавал, что всё не так, и из глубины меня медленно, как из колодца, пробивалась его слабая, теплая искра – сигнал того, что контроль может вернуться, что я ещё не потерян окончательно. Тело дрогнуло, мускулы чуть расслабились, ярость стихала, уступая место невыносимой усталости.

Я больше не метался по этому фальшивому туннелю, будто сошедший с ума зверь. Не носился по уютной полянке. Не искал оставшегося в живых ребёнка из той несчастной троицы. Я просто стоял, мурча как раненый, но сытый хищник, втягивая носом запах крови, разорванной плоти, перегретой на солнце травы и ещё чего-то… особенного. Темной субстанции.

Она всё ещё была повсюду – на моей коже, на руках, в клочьях мяса, что налипли на волосы, на раздавленной зелени. Я впитывал её. Не просто телом, а чем-то внутри, чем-то новым, неведомым, голодным и бесчеловечным. Будто по приказу неведомой силы, каждый клочок тьмы, каждая капля маслянистой слизи начала ползти ко мне. Не спеша, по траве, по лужам крови, по остаткам их костей, по разрубленным мышцам. Всё это струилось по направлению к единственной точке – к той самой ране на моей груди, которую нанесла женщина, прежде чем исчезнуть в моём теле.