Читать онлайн Екатерина Великая и Фридрих Великий. Письма 1744–1781. Откровенно и конфиденциально бесплатно

Переписка двух великих исторических личностей – всегда интрига, всегда сюжет.

Особенно если это монархи двух держав, которые то дружат друг с другом, то дружат «против» кого-то, то, увидев возможности новых союзов с новыми выгодами, изменяют клятвам и нарушают договоры «о вечной преданности». Особенно если ожидания короля, полагавшего с помощью династического брака укрепить и обезопасить свои позиции на европейской сцене, обмануты странным поворотом истории: верная кузина, с уготованной ей ролью супруги сначала великого князя, позже российского императора, превращается в императрицу, которая повелевает народами, армией и флотом, пишет законы, диктует условия соседним государствам.

Переписка Фридриха II и Екатерины II – еще какая интрига?!

Фридрих Великий, по прозвищу «старый Фриц», был королем малого государства и большой армии, без малого пятнадцать лет провел в сражениях, на коне, с оружием в руках, в битвах и бивачном дыму, превратил маленькую Пруссию в сильного игрока на европейском пространстве. В учителях и менторах Фридриха были Вольтер и Монтескье. Фридрих слагал стихи на французском, играл на флейте, сочинял музыку. Он «не только сделал Пруссию как протестантскую державу одною из великих держав Европы, но он был и королем-философом – совершенно своеобразное и единственное явление нового времени. <…> он обладал сознанием всеобщности, в которой выражаются самое глубокое в духе и себя сознающая сила мышления»[1].

Екатерина Великая, тоже «философ на троне», долгое время верила в то, что монарху «нужно просвещать нацию, которой должен управлять», «ввести добрый порядок в государстве, «поддерживать общество и заставить его соблюдать законы», «способствовать расцвету государства и сделать его изобильным», «сделать государство грозным в самом себе и внушающим уважение соседям». Многое из этих идеальных устремлений российской императрицы удалось воплотить.

Оба правителя вняли вольтеровскому призыву «Осмельтесь мыслить самостоятельно!» Оба много и с удовольствием писали.

Кстати, вскоре после смерти Петра III, когда отношения России и Пруссии балансировали на грани войны и мира, новоиспеченная императрица велела прусскому посланнику при российском дворе графу Гольцу принести ей письма Фридриха II, адресованные ее супругу, теперь уже покойному. Вдруг в них «были вещи нелестные для нее», как говорили «злонамеренные лица»? Но, прочитав все письма прусского короля к своему фанатичному поклоннику, Екатерина осталась ими «чрезвычайно довольна». Фридрих захлебывался в благодарности, лести и просьбах к Петру III, а Екатерину не помянул ни разу – ни добрым словом, ни худым. Она была ему не интересна. Кто бы мог предположить, что пройдет всего полгода, как ситуация изменится, и Екатерина станет самым желанным адресатом Фридриха на ближайшие двадцать лет?..

Переписка прусского короля Фридриха II и российской императрицы Екатерины II, длившаяся с разной степенью интенсивности с 1744 по 1781 год, насчитывает более 140 писем. Геополитические интересы двух монархов и общепринятые стандарты посланий того времени определяют темы и тактики: откровенные комплименты, скрытые угрозы, заверения в вечной дружбе, обсуждение союзов, аргументация принятых решений. И, конечно, про личное: взаимный обмен подарками, болезни, планирование новых династических браков, приезды родственников с обеих сторон в гости друг к другу и многое другое. Отметим, что вся корреспонденция прусского короля и российской императрицы велась по-французски, на языке Вольтера, Дидро, Монтескье, Д’Аламбера, на языке «властителей дум» XVIII века.

Впервые переписка Фридриха II и Екатерины II стала доступна читателю во второй половине XIX века, когда Императорское Русское историческое общество, организованное в 1866 году, поставило своей целью собрать, систематизировать и подготовить к печати дипломатические бумаги, в том числе бумаги Екатерины II. Так, Я. К. Грот курировал подготовку корреспонденции российской императрицы с энциклопедистом Ф. М. Гриммом. Осуществить публикацию переписки прусского короля и российской императрицы помогли «железные канцлеры» Германии и России, Отто фон Бисмарк и Александр Михайлович Горчаков, «заклятые друзья» на дипломатическом поприще: «Письма императрицы Екатерины II сообщены из государственного архива в Берлине имперским канцлером князем Бисмарком, а письма короля Фридриха II сообщены из государственного архива в С.-Петербурге государственным канцлером князем А. М. Горчаковым»[2]. Так, в 1877 году переписка двух монархов вышла в свет в двадцатом томе «Сборника Императорского Русского исторического общества» на двух языках – французском и русском.

Известно, что Императорское Русское историческое общество привлекало дополнительных сотрудников для перевода документов. Так, в «Деле об издании депеш прусских посланников в России в XVIII в.»[3], которое курировал Георгий Федорович Штендман, сказано, что «капитан-лейтенант Г. Вахтин переводил копии с депеш Сольмса к королю Прусскому Фридриху II и вообще… переписку короля с Сольмсом, за 1771 и 1772 годы, сообщенных Обществу из берлинского архива». Однако в 1877 году состоялось всего одно заседание членов Совета императорского русского исторического общества, которое проходило в квартире секретаря Общества А. А. Половцова, располагавшейся «на Большой Морской, в доме под № 54»[4]. В протоколе этого собрания указано, что Совет обсуждал на нем вопросы, связанные со сбором исторических источников и подготовкой к печати новых томов «Сборника». В нем, к сожалению, не указано имя переводчика посланий Фридриха и Екатерины с французского на русский.

В нашей книге письма Фридриха и Екатерины публикуются на русском языке по изданию: Переписка императрицы Екатерины II с королем Фридрихом II // Сборник Императорского Русского исторического общества. 1877. Т. 20. С. 149–396.

Как устроена книга и каким образом можно ее читать?

Чтобы услышать голоса и слова двух монархов, как будто ведущих диалог друг с другом на расстоянии, то из Потсдама и Санкт-Петербурга, то из Москвы и Берлина, можно открыть книгу на любой странице, на любой паре писем Фридриха и Екатерины, но непременно паре, тем более, что в переписке редкий случай, когда один из монархов отправляет одно сообщение вдогонку предыдущему. Хотя бывает, и для этого есть интересные или веские резоны.

Чтобы оценить откровенность монархов по отношению друг к другу, можно сопоставить строки писем с другими документами эпохи (донесениями, распоряжениями, письмами, реляциями), фрагменты из которых предложены в постраничных сносках к посланиям, и тогда – на пересечении взглядов и различных точек зрения – возникнут объемные образы не только авторов писем, но и исторических событий, о которых идет речь.

Чтобы понять, какие темы попадали в фокус обсуждения прусского короля и российской императрицы, такие как борьба за польскую корону, война с Турцией, оспопрививание Екатерины II или размышления о Елисейских полях Фридриха II, можно начать с чтения «сюжетов», а потом обратиться к письмам монархов.

Но чтобы увидеть захватывающие перипетии взаимоотношений Фридриха и Екатерины, как из «смиренной кузины» прусского короля Екатерина превращается в императрицу Российской империи и полноправного игрока в европейской геополитической игре за влияние и территории, как союзники балансируют между общим интересом и выгодой своих государств, как происходит охлаждение отношений и возникают новые альянсы, необходимо следовать хронологии – идти вслед за равновеликими Фридрихом и Екатериной от первых писем 1744 года до последних 1781 года.

Строка за строкой. Сюжет за сюжетом.

1744 год

Год, отмеченный обострением русско-прусских отношений. Усиление Пруссии в Европе, а также антироссийская политика Фридриха II в Польше, Курляндии, Швеции и Турции формируют в Петербурге представление о прусском королевстве как о враждебной России державе.

Назначенный в 1744 году послом в Берлине граф М. П. Бестужев-Рюмин и его брат – фактически глава российского внешнеполитического ведомства, канцлер А. П. Бестужев-Рюмин убеждали Елизавету Петровну, что Фридрих II имеет агрессивные планы присоединения Польской Пруссии и ряда других территорий в Европе, что растущая мощь Пруссии бросает вызов геополитическим позициям России и что в интересах Петербурга пресечь амбиции Берлина на региональное лидерство.

Фридрих II, уверенный в том, что именно Бестужевы-Рюмины ответственны за антипрусские настроения в Петербурге, стремился их подкупить или запугать, сообщив в Берлине М. П. Бестужеву-Рюмину, что ему известно о том, что А. П. Бестужев-Рюмин взял у англичан 100 тысяч гиней для создания в России проанглийской партии.

Однако все попытки прусского короля купить лояльность Бестужевых-Рюминых или дискредитировать их в глазах Елизаветы Петровны оказались тщетны.

В августе 1744 года, когда Фридрих II начал Вторую силезскую войну (1744–1745), Петербург выразил готовность оказать военную помощь своему главному партнеру в противоборстве с Османской империей – Австрии. И только отступление прусских войск из Богемии отсрочило вооруженное столкновение Пруссии и России.

№ 1 [5]

Великая княжна Екатерина Алексеевна – королю Фридриху II

Москва, 21 июля 1744 года

Я вполне чувствую участие вашего величества в новом положении, которое я только что заняла[6], чтобы забыть должное за то благодарение вашему величеству; примите же его здесь, государь, и будьте уверены, что я сочту его славным для себя только тогда, когда буду иметь случай убедить вас в своей признательности и преданности[7], с коими имею честь быть, государь,

вашего величества

смиренная и покорная кузина и слуга Екатерина.

Король Фридрих II – великой княжне Екатерине Алексеевне [8]

Мадам,

я считаю одним из самых счастливых дней в своей жизни тот, когда мне удалось возвести ваше императорское высочество в это достоинство. Я считал себя слишком счастливым, чтобы внести свой вклад в это дело, слишком счастливым, чтобы дать российской императрице, моему дорогому союзнику, и всей этой огромной империи, принцессу ваших достоинств, Мадам, дать спутника великому князю.

Я прошу вас поверить, что я принимаю участие больше, чем кто-либо другой[9], во всем, что касается вашей милой персоны, и что я всегда буду рад доказать вам, каков я, мадам,

ваш преданный и искренно любящий кузен,

Фридрих

Берлин, 5 августа 1744 года

Дэвид Матье.

Фридрих II прусский как молодой вождь.

1740-е гг. Фрагмент

К 1744 году Фридрих II точно знал, что «изо всех соседей Пруссии Российская империя заслуживает преимущественного внимания, как соседка наиболее опасная. Она могущественна и близка. Будущим правителям Пруссии также предлежит искать дружбы этих варваров»[10]. Его страшила и численность российских войск, и сильный флот, и жестокость казаков, неуправляемых и непредсказуемых. Нужно было приложить все усилия и сверхусилия во имя приобретения дружбы России. И случай к этому предоставился как нельзя более выгодный.

«Императрица Елисавета намеревалась в то время женить великого князя, своего племянника, дабы упрочить престолонаследие. Хотя ее выбор еще ни на ком не остановился, однако ж она склонна была отдать предпочтение принцессе Ульрике Прусской, сестре короля. Саксонский двор желал выдать принцессу Марианну, вторую дочь Августа, за великого князя, с целию приобрести этим влияние у императрицы. Российский министр, которого подкупность доходила до того, что он продал бы свою повелительницу с аукциона, если б он мог найти на нее достаточно богатого покупателя, ссудил саксонцев за деньги обещанием брачного союза. Король Саксонский заплатил условленную сумму и получил за нее одни слова»[11].

Фридрих II не мог допустить союза между Саксонией и Россией, скрепленного брачными семейными узами. И ему удалось многое из задуманного. «После того как императрица остановила свой выбор на принцессе Цербстской для брака с великим князем, уже легче было получить ее согласие на брак принцессы Прусской Ульрики с новым наследным принцем Шведским. Пруссия на этих двух бракосочетаниях основывала свою безопасность: принцесса Прусская у Шведского престола не могла быть врагом королю, своему брату; а великая княгиня Русская, воспитанная и вскормленная в Прусских владениях, обязанная королю своим возвышением, не могла вредить ему без неблагодарности. <…> Все вышеизложенные нами обстоятельства доказывают, что король Прусский не вполне успел в своих домогательствах, и что достигнутое им от России не совсем соответствовало его надеждам. Но важно было и то, что удалось усыпить на некоторое время недоброжелательство столь грозной державы; а кто выиграл время, тот вообще не остался внакладе[12].

Итак, письмо великой княжны Екатерины Алексеевны отправлено 21 июля 1744 года из Москвы в Пруссию, в нем благодарность за «участие» прусского короля Фридриха II в ее «новом положении» и надежды на то, что судьба предоставит ей случай доказать ему «признательность и преданность».

О каком «новом положении» идет речь?

Месяцем ранее

28 июня 1744 года не стало на свете Софии Августы Фредерики Ангальт-Цербстской, лютеранки по вероисповеданию, немецкой принцессы из рода Асканиев, на свет появилась православная княжна, нареченная Екатериной Алексеевной и на следующий день обрученная с великим князем и наследником российского престола Петром Феодоровичем. Он таковым объявился миру 7 ноября 1742 году, а до того был той же лютеранской веры с не близким русскому уху именем – Карлом Петром Ульрихом фон Шлезвиг-Гольштейном Готторфом, из рода Гольштейн-Готторп-Романовых. Великих царских кровей в нем было с избытком. Его дед по матери – Петр I, российский император, его двоюродный дед по отцу – Карл XII, король Швеции. Юные особы – теперь оба православные, а значит, имеющие право управлять православной державой. Вопрос о замещении престола – один из главных в политике любого государства – занимал тех, кто участвовал в азартной игре большой внешней политики и в игре внутренней, для того чтобы не потерять иногда положение, иногда свободу, иногда и саму жизнь.

О «новом положении»

Пятью месяцами ранее

9 февраля 1744 года принцесса София Августа Фредерика вместе с матерью Иоганной Елизаветой прибыли в Москву, где в то время находился русский двор.

«В десятый день по приезде моем в Москву, в субботу, императрица отправилась в Троицкий монастырь. <…> Мне уже дали троих учителей, Симона Тодорского для наставления в греческой вере, Василия Ададурова для русского языка и балетмейстера Ланге для танцев»[13]. Тогда юная София недооценила русские морозы и простудилась, оказавшись между жизнью и смертью, горела от жара и корчилась от боли. В «Записках» Екатерины, ретроспективных и достаточно тенденциозных, осознанно нацеленных на создание собственного образа в истории, о предпочтении веры рассказано как о мудром решении. В один из критичных моментов мать предложила позвать лютеранского священника. Екатерина рисует себя мудрой принцессой, понявшей и принявшей тот факт, что «греческая вера» будет ее основанием жизни (и правления), и потому отклонила предложение матери и повелела позвать православного священника Симона Тодорского.

«…мы с матушкою начали вести более уединенную жизнь, чем прежде. К нам меньше стало ездить гостей, и меня приготовляли к исповеданию веры, 28 июня было назначено для этого обряда, а на другой день, в праздник Святого Петра, должно было последовать мое обручение с великим князем»[14].

Правда, есть и другие сведения. После прибытия в Россию Иоганна Елизавета не была уверена, что ее дочь София решится на такой серьезный шаг перемены веры.

Фридрих уговаривал мать Софии поддержать смену веры: «Il ne me reste madam qu’a vous prier de vaincre la repugnance de votre fille pour la religion Grecque; apres quoi vous aurez coronne votre oeuvre» (Все, что мне остается, мадам, – это попросить вас преодолеть отвращение вашей дочери к греческой религии; после чего Ваша работа будет увенчана короной Вашей дочери)[15].

Тон писем Акселя фон Мардефельда, прусского посланника при русском дворе, становится успокаивающим.

«Смена религии – серьезное решение для Принцессы, она бесконечно страдает и плачет, когда оказывается наедине с людьми, которые не вызывают у нее подозрений. Однако в конце концов амбиции берут верх. Мать еще более восприимчива к этому, и лестная идея сказать со временем: „Императрица“, как и „мой брат“, легко избавляет ее от всех сомнений и служит утешением дочери»[16].

Но уже через несколько недель случилась перемена.

«Когда меня одели, я пошла к исповеди, и, как только настало время идти в церковь, императрица сама зашла за мной; она заказала мне платье, похожее на свое, малиновое с серебром, и мы прошли торжественным шествием в церковь через все покои среди нескончаемой толпы. У входа мне велели стать на колени на подушке. Потом императрица приказала подождать с обрядом, прошла через церковь и направилась к себе, оттуда через четверть часа вернулась, ведя за руку игуменью Новодевичьего монастыря, старуху по крайней мере лет восьмидесяти, со славой подвижницы. Она поставила ее возле меня на место крестной матери, и обряд начался. Говорят, я прочла свое исповедание веры как нельзя лучше, говорила громко и внятно, и произносила очень хорошо и правильно; после того, как это было кончено, я видела, что многие из присутствующих заливались слезами и в числе их была императрица; что меня касается, я стойко выдержала, и, меня за это похвалили. В конце обедни императрица подошла ко мне и повела меня к причастию»[17].

Борьба за невестино место – за «новое положение»

Еще месяцами ранее

Кто займет место рядом с будущим императором России, на тот момент великим князем Петром, дело совсем не любовное, не романтическое, а сугубо политическое. Династический брак – новые права, новое влияние, новые союзы или новая вражда. Упустить такой шанс политические партии не могли. За место невесты подле великого князя Петра интриговали две партии, у каждой из которых были свои претендентки, нужного возраста и происхождения, которые в дальнейшем и должны были стать проводниками влияния определенной политической партии.

И хоть чуть-чуть романтики. Одна из практик заочного знакомства будущих супругов – смотрины будущих новобрачных важными персонами и обмен портретами жениха и невесты.

«В это время находился в Гамбурге барон Корф, курляндец на русской службе; он был женат на графине Скавронской; бабушка заказала мой портрет знаменитому Деннеру; генерал Корф велел сделать для себя копию этого портрета и увез ее с собой в Россию. Годом раньше граф Сиверс, тогда камер-юнкер императрицы Елизаветы Петровны, привозил в Берлин андреевскую ленту для Прусского короля; прежде чем передать ленту королю, он показал ее матери, которая так была как-то поутру; он попросил позволения взглянуть на меня, и мать велела мне прийти причесанной наполовину, как была. Вероятно, я стала не так уж дурна, потому Сиверс и Корф казались сравнительно довольны моей внешностью; каждый из них взял мой портрет, и у нас шептали друг другу на ухо, что это по приказанию императрицы. Это мне очень льстило…»[18].

Годом ранее

Фридрих II, зорко следивший за ситуацией в России, которая казалась не очень стабильной – многие не верили, что Елизавета Петровна долго удержится на престоле, грозила опасность со стороны брауншвейгской фамилии, – советовал Елизавете Петровне в августе 1743 года: «…ради собственной безопасности, разлучить членов несчастного семейства, заключить бывшую правительницу, Анну Леопольдовну, в монастырь, отправить бывшего императора, Иоанна Антоновича, в Сибирь, а герцога Антона Ульриха отпустить в Германию. Прусский король в то время хлопотал о женитьбе Петра Феодоровича заявил даже, что успех этого дела должен обуславливаться обстоятельствами строгих мер против брауншвейгского семейства»[19].

«Из всех немецких принцесс, которые по возрасту своему могли вступить в брак, наиболее пригодною для России и для интересов Пруссии была принцесса Цербстская. Отец ее был фельдмаршалом королевских войск; мать, принцесса Голштинская, была сестрою наследного принца Шведского, теткою великого князя Российского. Мы не станем входить в подробности переговоров об этом деле; достаточно будет сказать, что довести их до благополучного исхода стоило немаловажного труда. Самому отцу невесты этот брак не нравился. Не уступая в ревности к лютеранству современникам Лютеровой реформы, он лишь тогда согласился, чтобы его дочь приняла схизматическое исповедание, когда один более сговорчивый пастор растолковал ему, что лютеранская вера и греческая почти одно и тоже. В России Мардефельд так искусно скрыл от канцлера Бестужева пружины, пущенные им в ход, что принцесса Цербстская появилась в Петербурге к изумлению всей Европы, и императрица приняла ее в Москве со всеми знаками расположения и дружбы»[20].

Годом ранее предыдущего

София Августа Федерика очень понравилась родному дяде по материнской линии, принцу Георгу Людвигу Гольштейн-Готторпскому, он был старше принцессы на 10 лет, хорош собою, веселого нрава, вернулся с саксонской службы и поступил в услужение к прусскому королю. Его ухаживание, а затем и признание вполне могли привести к браку, и тогда немецкая принцесса осталась бы в Пруссии. «При первой возможности он возобновил прерванную беседу и стал говорить о своей страсти ко мне, не стесняясь больше. Он был тогда очень красив; глаза у него были чудесные; он знал мой характер, я уже свыклась с ним; он начал мне нравиться, и я его не избегала. Он-таки добился моего согласия выйти за него замуж, под условием, что отец и мать не окажут никакого препятствия. <…> Получив мое согласие, дядя со всей силой отдался своей страсти, не знавшей границ; он ловил мгновенья, чтобы меня поцеловать, он умел их создавать; однако если не считать нескольких объятий, все обошлось очень невинно»[21]. Влюбленный по уши Георг готов был на любые подвиги, чтобы заполучить юную Софию.

Возможно, ее жизнь прошла бы более спокойно, возможно, по-прусски дисциплинированно, возможно, даже более счастливо. И менее велико. Говорят, что история не знает сослагательного наклонения, однако это был возможный расклад. Принц Георг Людвиг женился в 1750 году на другой немецкой принцессе, кстати, тоже Софии – Софии Шарлотте – спустя несколько лет после неудавшегося романа с племянницей.

Судьба сведет Екатерину и Георга Людвига еще раз при совсем неромантических обстоятельствах. По просьбе Петра III Георг Людвиг приедет в Россию 21 марта 1762 года, а уже через три месяца, в момент дворцового переворота, Георг Людвиг откажется изменить присяге и сохранит верность российскому императору, за что будет арестован гвардейцами. Екатерине придется лично вмешаться, чтобы защитить дядю, некогда пылко в нее влюбленного, на правах императрицы всея России от расправы. Вскоре, 30 июля того же 1762 года, он покинет Россию, а через год и этот мир.

Четырьмя годами ранее

Фридрих II в 1740 году после смерти своего отца, Фридриха Вильгельма I, получил в наследство прусский престол, хорошо обученное войско в семьдесят шесть тысяч человек и почти девять миллионов талеров казны[22]. Вполне в духе Дона Карлоса из шиллеровской трагедии, где герой ужасается, что ему 23 года «и ничего не сделано для вечности», Фридрих мог с еще большим пафосом воскликнуть: «Мне уже 28 – и самое время становиться великим!» И он не заставил себя ждать. Фридрих, король небольшой Пруссии, заявил о себе как о новом игроке на политической арене Европы, действуя смело, порой коварно, где-то отчаянно. Как только в Австрии умер Карл Габсбург VI, Фридрих незамедлительно направил свою армию в богатую Силезию и отнял ее у Австрии. Фридрих сделал ставку на брак Петра Феодоровича. Партия, в которой прусский король хотел принять участие. И у него была принцесса нужного возраста и происхождения. Ему было известно, что императрица Елизавета Петровна не думала о браке и не надеялась на прямых наследников. Но так сложилось, что герцог Голштинский, суженный Елизаветы Петровны, скончался от оспы. И теперь Елизавета надеялась на потомков великого князя Петра Феодоровича, коли он назначен наследником российского престола, заключение брака и наследники должны были упрочить российский трон и, возможно, избавить Россию от дворцовых переворотов и битв за престол.

В далеком июле 1744 года «смиренная и верная кузина» прусского короля не предполагала возглавить гвардейцев, захватить власть, стать самодержавной русской правительницей и почти четверть века править огромной империей.

Не предполагал и Фридрих II…

Никто не предполагал.

Вместо постскриптума

Только единожды, в сентябрьском письме 1770 года к Екатерине II, уверенно управляющей Российской империей, Фридрих II позволит себе в комплиментарной форме слегка кивнуть в сторону прошлого императрицы, мол, некогда, много лет назад он видел ее всего лишь обещающей стать красавицей особой: «Я имел счастье видеть вас в том возрасте, когда вашими прелестями вы выделялись среди всех имеющих притязаний на красоту. Ныне, государыня, вы возвысились над монархами и завоевателями и стали в уровень с законодателями. Познания обширные, мудрые и смелые обозначают все ваши поступки в общественном управлении, заставляют даже врагов ваших с содроганием изумляться и рукоплескать вашему гению. Средиземное море, покрытое русскими кораблями, и ваши знамена, распущенные на развалинах Спарты и Афин, будут вечным памятником, свидетельствующим потомству о величии вашей славы и блеске вашего царствования. Константинополь, – трепещущий при виде русского флота, и султан, вынужденный подписать мир, какой предпишет ему ваша умеренность, довершат этот памятник славы. Все это ставит ваше императорское величество на ряду с величайшими людьми, каких произвела вселенная».

За всю – почти сорокалетнюю – историю переписки двух монархов Фридрих не сделает ни одного намека на то, чтобы присвоить себе хоть малую толику участия в судьбе российской императрицы и разыграть эту карту в собственных – прусских – интересах.

1762 год

Год, отмеченный важнейшим событием русско-прусских отношений – подписанием Петербургского мира, сепаратного мирного договора между Россией и Пруссией, 24 апреля 1762 года.

Договор был заключен после восшествия на престол императора Петра III, поклонника Фридриха II.

Согласно договору Российская империя выходила из Семилетней войны и добровольно возвращала Пруссии территорию, занятую русскими войсками, включая Восточную Пруссию. Выход России из войны был назван Фридрихом «чудом Бранденбургского дома».

8 июня 1762 года, незадолго до свержения Петра III, был заключен союзный договор между Россией и Пруссией, который предполагал, что Фридрих предоставит российской стороне войска для войны против Дании, а в последующих войнах Россия будет помогать Пруссии.

Свержение Петра III и восшествие на трон Екатерины II в результате дворцового переворота 28 июня 1762 года не изменили курса в отношении Пруссии. Екатерина II сохранила в силе Петербургский мир и обеспечила вывод российских войск из Восточной Пруссии.

№ 2

Императрица Екатерина II – королю Фридриху II

С.‑Петербург, 12 марта 1762 года

Государь, брат мой,

Принося благодарность вашему величеству за участие, какое вы высказываете по случаю восшествия на престол императора[23], моего супруга[24], я чувствую себя весьма обязанной вашему величеству за доказательства внимания и дружбы, оказываемых мне вами.

Я буду искать случаев отвечать вам взаимностью и убедить ваше величество в высоком почтении и уважении, скаковыми пребываю, государь, брат мой,

вашего величества

добрая сестра Екатерина.

№ 3

Копия с собственноручной грамоты к Императорскому Величеству от короля Прусского из Зейфендорфа

от 18 июля, нов. ст., 1762 год

Государыня!

Узнав от графа Чернышева о вступлении вашего императорского величества в управление империей[25], я желаю вам всех благополучий, каких вы можете желать, и благодарю ваше величество за сделанные мне уверения в том, что конфирмуете мир, столь великодушно заключенный со мною императором.

Прошу ваше величество быть уверенной, что я, со своей стороны, постараюсь, насколько то будет в моих силах, поддержать доброе согласие и единомыслие, установившиеся между обеими нациями; испрашиваю у вашего императорского величества продолжения дружбы, с просьбою быть уверенной в чувствах почтения и уважения, с коими пребываю, государыня, сестра моя,

вашего императорского величества

добрый брат Фридрих.

№ 4

Императрица Екатерина II – королю Фридриху II

С.‑Петербург, 24 июля 1762 года

Государь, брат мой,

письмо вашего величества, написанное после объявления, сделанного вам от меня генералом, графом Чернышевым, было передано мне вчера господином Гольцом[26]. Благодарю ваше величество за свидетельствуемые благоприятные для меня пожелания[27]. Мое намерение – сохранить мир и жить в дружбе и добром согласии с вашим величеством, будучи уверена в тех же чувствах с вашей стороны.

Вам, вероятно, уже известны приказания, посланные мною устранить недоумения в Пруссии, возникшие от чрезмерной ревности. Прошу ваше величество быть уверенным в чувствах почтения и уважения, с коими пребываю, государь, брат мой,

вашего величества

добрая сестра Екатерина.

№ 5

Императрица Екатерина II – королю Фридриху II

В Москве, 17 ноября, ст. ст., 1762 года

Государь, брат мой,

письмо, написанное вашим величеством князю Репнину, моему посланнику при вашем дворе, доказывает мое участие, принимаемое вашим величеством во всем, что меня касается, и обязывает меня взяться за перо, чтобы, во‑первых, благодарить вас за дружеское сообщение, какое вам было угодно сделать мне, во‑вторых, с полною откровенностью и непосредственно говорить с вашим величеством.

Я чистосердечно сознаю, что принятая мною система не может одинаково нравится всем моим друзьям, и дело Курляндии может быть принято ближе к сердцу некоторыми из них, но я следовала в этом случае правосудию, интересу своей империи и своей любви к истине[28]. Вследствие этих трех правил, одним из первых моих дел с восшествия на престол было конфирмовать мир и упрочить единомыслие, установившееся между нашими государствами. Это действие говорило само за себя и доказывало вашему величеству мое желание снискать вашу дружбу.

Ваше величество ответили на него, и граф Чернышев полагает, что заметил желание мира в вашем величестве и что мои добрые услуги были бы приятны вам. С того времени я не пренебрегла ничем с той и другой стороны, чтобы доказать их.

Между тем я с огорчением вижу, что эта счастливая минута, вместо того чтобы приблизиться, отдаляется все более и более. Мне говорят со всех сторон, что ваше величество противится тому, и правда все, что я могла предложить вам, не достигло цели, которою я себя льстила из любви к человечеству и чтобы не быть поставленной в необходимости отступить от своей системы.

Признаюсь, разногласие наших намерений радует тех, кто ничего не ищет, как только видит несогласие между нами; я была бы очень довольна устранить то, что могло бы повредить доброму согласию между нами, но не вижу к тому средств, пока ваше величество не выйдет из настоящей войны; скажу вам просто: не найдется ли способов к заключению мира? Мои намерения ясны, я говорю с государем просвещенным, которого уважаю, и не могу поверить, всему тому, что говорят мне о вашей склонности желать только сечи, разорения своей собственной страны и несчастья стольких миллионов людей.

Я говорю с вами не для того, чтобы блеснуть пред вами общими местами, или думая убедить вас своим красноречием, меня побуждает к тому высокое мнение о вас и желание поддержать вашу дружбу. Я думаю, что приготовила вас к тому своими поступками.

Я могла бы действовать иначе, я имела к тому средства в руках и имею их еще доселе; ваше величество слишком проницательны, чтобы не видеть того, что побуждает меня говорить с вами таким образом – это желание, чтобы не было между нами разлада.

Я пожертвовала действительными выгодами войны из любви к миру. Нужно надеяться, что другие тем легче будут сообразоваться с этим примером, что до сих пор могут стремиться к воображаемым еще выгодам; итак, остается только устранить затруднения относительно двора саксонского, надеюсь, что еще можно будет успеть в том, отчасти положениями, которая может быть примирит одних и не повредят другим, даже могут принести пользу Германии вообще, создав какое-нибудь новое учреждение для одного из государей.

Я знаю, что венский двор склонен к миру. Я могла бы передать вашему величеству сделанные откровенные сообщения, если бы могла ожидать того же со стороны вашего величества, но, к несчастью, вы отказались от того, и я сильно опасаюсь, что мои личные цели не состоятся и что лучшие намерения не достигнутся, и что я буду вовлечена в планы, противные моим желаниям и склонностям, равно как и чувствам искренней дружбы, с коими пребываю, милостивый государь, брат мой,

вашего величества

добрая сестра Екатерина.

№ 6

Король Фридрих II – императрице Екатерине II

Лейпциг, 22 декабря 1762 года

Государыня, сестра моя,

письмо вашего императорского величества доставило мне величайшее удовольствие в свете. Доверие и искренность, с какими вы желаете изъясниться со мною, обязывают меня говорить с вами также с полною откровенностью; не знаю, кому доверять лучше вас, государыня, после тех убедительных доказательств добрых намерений и дружбы, какие даны мне вашим императорским величеством.

Рассмотрение интересов, в которое я должен вступить, заставит меня, может быть, слишком распространиться, однако я прошу ваше императорское величество взять на себя труд прочесть это рассуждение от начала до конца, потому что вы увидите там и мой образ мыслей и поводы к моим поступкам[29].

Я знаю тех, кто обвиняет меня в нежелании мира – это британское министерство, желавшее, чтобы я, вопреки святости наших договоров и союзов, пожертвовал ради его интересов своими интересами, которые оно уже принесло в жертву своей выгоде, в виду которых оно намеревается заключить с Францией такого рода мир, которому я, государыня, сопротивляюсь, потому что он противен достоинству и славе какого бы то ни было государя.

Но ваше императорское величество слишком просвещены, вы обладаете слишком высокими познаниями, чтобы судить из того, могу ли находить довольство в смутах и разрушении моего отечества и государства, которые долг обязывает меня сделать столь счастливыми, насколько то согласуется с человеческим благосостоянием.

До сих пор число моих врагов не заставило меня заключить мир, и в то время, как эти враги открыто извещали, что хотят истребить даже имя Пруссии, я не мог согласиться на мир, как по страшной трусости, или по совершенной глупости. В настоящее время, когда императрица-королева находится почти в разобщении со всеми, можно надеяться, что она возымеет более умеренные намерения.

Я смотрел на эту войну, государыня, как на сильный пожар, который не потухнет, пока не истребит горючие вещества, служащие пищей для него. Что до меня касается, то я не только не опровергаю графа Чернышева, но заверяю ваше императорское величество, что все сказанное им обо мне вполне справедливо.

Я был страдающей стороной во время этой несчастной войны и горячо желал видеть ее оконченной честным образом, в особенности же чтобы самое дело мира не было неискренним, но прочным. Вот, государыня, к чему простираются все мои желания. Я был бы вправе, более чем какая-нибудь из воюющих сторон, требовать вознаграждений за убытки, но охотно отказываюсь от них, ради блага мира человечества, и ограничиваюсь тем, что настаиваю на обратном возвращении моих владений.

Да позволит мне ваше императорское величество спросить у вас: кто лучше желает мира: австриец ли, желающий одержать победы, или пруссак, требующий только того, что принадлежит ему? Вы слишком просвещенны и справедливы, государыня, чтобы ошибиться в этом суждении. Ваше величество объявили с самого начала своего восшествия на престол, что не желаете вмешиваться в настоящую войну и допускаете решить ее участия тем, кто вовлечен в нее, и так каждая из сторон продолжала действовать доселе.

Я имел некоторые выгоды, более побудившие меня договариваться теперь, а не прежде; очищение от войск клевских владений привлекло мое внимание. Французы готовятся оставить Везель и Гельдерн, у меня имеются готовые войска, чтобы снова занять их. Австрийцы, говорят, подвигают корпус из Фландрии, чтобы захватить их. Я хотел дождаться этого случая, чтобы вывести все дело начистоту, а потом обратиться к вашему императорскому величеству и попросить вашего посредничества для мира, который я должен отложить ныне, не зная на что положиться.

Я представил вам, государыня, все, что у меня на сердце, вполне убежденный, что ваше императорское величество не злоупотребит тем и убедитесь, что я далеко не противлюсь честному миру, напротив, он будет весьма приятен для меня; но я бы предпочел бы смерть постыдному миру, могущему обесчестить меня.

Трудно найти что-либо похвальнее тех стараний, какие ваше величество желает взять на себя, ради мира; вы будете осыпаны благословениями всей Европы, между которыми прошу ваше величество соблаговолить отличить мои. Я не сомневаюсь в том, что не было средств удовлетворить всех и саксонцев, как прекрасно говорит это ваше императорское величество, ежели только будем иметь дело с умами примиряющими и миролюбивыми.

Добрые советы вашего императорского величества будут не мало способствовать к смягчению непреклонности некоторых слишком мало уступчивых умов. Словом, ваше императорское величество внушает мне совершенное доверие; вполне я уповаю на ее неоцененную дружбу, которую и прошу сохранить ко мне, уверяя в высоком уважении и отменных чувствах, с коими пребываю, государыня, сестра моя,

вашего императорского величества

добрый брат Фридрих.

Вигилиус Эриксен.

Портрет Екатерины II в профиль.

До 1762 г.

1762 год – пожалуй, один из самых интересных в сюжете отношений Фридриха и Екатерины. Он не только полон событий, меняющих тон отношений и писем, он полон резких разворотов фортуны для обоих героев. Причем стремительность изменений оборачивается не годами и месяцами, а буквально днями.

Фридрих II в конце 1761 года готовился к неминуемой гибели, по другим версиям – собирался отречься от престола и даже намеревался принять яд. У него не осталось ни сил, ни ресурсов, армия была измотана Семилетней войной, которую Пруссия вела по трем фронтам, пусть и не одновременно. Ни средств, ни провианта, ни сильной армии. Прусский король переоценил свои возможности, и теперь едва владел ситуацией, с великим трудом отбивая атаки противников и набирая новых солдат на место погибших.

Один против всех

До того как

Политический расклад союзников и противников на европейском театре истории сложился издавна: Пруссия и Франция дружили против Австрии и Англии.

Январь 1756 года

«Союз трех баб» против прусского короля

Вестминстерская конвенция. Георг II, английский король, не мог защитить от французов Ганновер и за большие деньги предложил сделать это прусскому королю. Фридрих II остро нуждался в средствах – казна была опустошена двумя войнами с Австрией за провинцию Силезию (1740–1742 и 1744–1745), одну из самых богатых провинций Габсбургов. Фридрих принимает предложение англичан, нарушая тем самым союзное соглашение с Францией. В отместку Франция заключает Версальский оборонительный союз со своим заклятым соперником Австрией. Россия решает вступить в австро-французский альянс против Пруссии. Так образовался, по словам Фридриха II, «союз трех баб» – австрийской Марии-Терезии, российской Елизаветы Петровны, французской мадам Помпадур.

Август 1757 года

Поражение прусской армии

Армия генерал-фельдмаршала Степана Федоровича Апраксина одержала победу над прусским корпусом фельдмаршала Левальда возле деревни Гросс-Егерсдорф.

22 января 1758 года

Никто не сопротивлялся

Русские войска под предводительством генерал-аншефа Виллима Фермора вступили в Кёнигсберг. Мирно. На следующий день было отдано распоряжение о приведении к присяге на верность российской императрице всех чиновников и жителей Восточной Пруссии. И 24 января, по иронии судьбы – в день рождения Фридриха II, кёнигсбергцы стали подданными Российской империи, и прусский одноглавый орел уступил место российскому двуглавому на городских воротах и в официальных заведениях.

Август 1758 года

Никто не победил

Кровопролитное сражение между русскими и прусскими войсками при селе Цорндорф. Огромные потери с обеих сторон. На следующее утро после сражения армии разошлись в разные стороны: русские войска – на северо-восток к Ландсбергу, прусские – на юго-запад к Кюстрину.

Август 1759 года

Разгром прусской армии

Семичасовое сражение под Кунерсдорфом между прусской и русско-австрийской армиями. Перевес в численности войска далеко не в пользу прусского короля, армия которого насчитывала 48 тысяч человек в противовес армии генерала Петра Семеновича Салтыкова из 41 тысячи солдат и плюсом австрийская армия – 18 тысяч солдат. Полное поражение прусской армии. Фридрих II бежал с остатками своих войск – с тремя тысячью солдат – за Одер.

27 сентября 1760 года

Никто не сопротивлялся

23‑тысячный корпус генерала Захара Григорьевича Чернышева подошел к Берлину. Защищать город особо было некому: основные силы были вне города, гарнизон решил бой не давать. Чернышев получил ключи от города и вошел в него без боя. Правда, через несколько дней решил его оставить, так как по донесениям генералу стало известно, что Фридрих с 70‑тысячной армией подходит к Берлину.

Конец 1761 года

Конец неизбежен

Фридрих знал, что поражение армии, крах Пруссии и его смерть неизбежны.

Но судьба вытянула из урны смерти другой билет, и этот билет был предназначен не ему.

В Рождество Христово, в четвертом часу дня во дворце на реке Мойке 25 декабря 1761 года, по новому стилю 5 января 1762‑го, «отошла в вечность» Елизавета Петровна, императрица Всероссийская. И для Фридриха, его армии, Пруссии и всех стран – игроков европейской политики изменилось многое и кардинально.

«Ваше императорское величество, примите благосклонно мое поздравление с восшествием на престол. Уверяю ваше величество, что из всех пожеланий, которые вы получите по этому поводу, ни одно не будет более искренно, чем мое, и что никто не желает вам более благополучия, чем я, и что никто, как я, не хочет установить между двумя государствами старинное доброе согласие, нарушенное усилиями моих врагов, что выгодно только для посторонних»[30].

Фридрих не лукавил и не льстил. Для него восшествие на российский престол Петра, «доброго брата и друга», искренне и фанатично восхищавшегося политикой и военным искусством прусского короля, означало одно. Спасение.

Екатерина Алексеевна лучше других знала о болезни Елизаветы Петровны, и для нее это было ожидаемо и неожиданно одновременно. Восшествие на престол супруга гарантировало ей иной статус. Супруга императора, императрица. В ответ на поздравления Фридриха по поводу ее нового положения Екатерина отправляет вежливый, соответствующий случаю, но самый краткий и сухой ответ за всю историю переписки двух монарших особ: «Принося благодарность вашему величеству за участие, какое вы высказываете по случаю восшествия на престол императора, моего супруга, я чувствую себя весьма обязанной вашему величеству за доказательства внимания и дружбы, оказываемых мне вами; я буду искать случаев отвечать вам взаимностью и убедить ваше величество в высоком почтении и уважении»[31].

Что ж, следующие полгода все внимание Фридриха II будет сосредоточено не на Екатерине – на Петре III, от которого только и зависело его положение и судьба Пруссии. Прусскому королю предстояло освободить своих солдат, избавиться от русского присутствия, разобраться с австрийцами и французами и… перевести дух, восстановить разрушенное хозяйство страны. Без помощи сильного русского соседа, готового отвернуть свои орудия от Пруссии и развернуть их на врагов Фридриха, это сделать было невозможно.

Неравный обмен любезностями

Фридрих II каждые две недели, иногда чаще, отправляет послания Петру, где буквально захлебывается в благодарностях и всё новых просьбах к российскому императору. Он просит оставить в его распоряжении генерала Вернера – Петр хотел вернуть его в Россию.

«Я благодарю вас от всего сердца и со всей возможной признательностью за выказанные мне уверения в вашей дружбе. <…> …корпусу графа Чернышева приказано отделиться от австрийцев. Я должен бы был не иметь чувствительности, если бы не считал себя вечно обязанным вашему величеству. Да поможет мне небо найти случай доказать вам это на деле. Ваше величество может быть уверены, что эти чувства не изгладятся никогда в моем сердце, и я буду считать честью для себя доказать вам это при каждом удобном случае»[32].

Только что наступавший Чернышев выполняет приказ новоиспеченного императора – русская армия отступает.

На тот момент ослабленному войной Фридриху было нечего предложить российскому императору, кроме комплиментов, заверений в вечной дружбе, советов более опытного и старшего монарха, ну и еще, может быть, символичных знаков дружбы и преданности.

«У скончавшейся императрицы российской был прежде прусский орден. Я поручил господину Гольцу предложить его вашему императорскому величеству. Льщу себя надеждой, что вы согласитесь принять его как знак дружбы и тесной связи, в которой я желаю находиться с вами. <…> Я бы очень хотел быть в состоянии засвидетельствовать вам всю глубину моей признательности. Эти чувства, которые начертаны глубоко в моем сердце, не останутся всегда бесплодными, и я льщу себя надеждой, что представится случай доказать это с очевидностью»[33].

Случай не представится. И причина тому обозначена самим Фридрихом в одном из его писем к российскому императору.

«В то время как меня преследует вся Европа, в вас нахожу я друга, нахожу государя, у которого сердце истинно немецкое, который не хочет способствовать тому, чтобы Германия была отдана в рабство австрийскому дому и который протягивает мне руку помощи, когда я нахожусь почти без средств»[34].

«Истинно немецкое сердце» не было воспринято российскими подданными. «Немецкое сердце» – то, что станет веской и вроде бы понятной причиной июньского дворцового переворота… правда, переворота во имя… немки на российском престоле, не имеющей на него никаких законных прав.

Вместо постскриптума

28 июня 1762 года свершилось то, что свершилось.

Фридриху была срочно отправлена депеша от прусского посланника Гольца: «Государь! В Российской империи только что произошел совершенно неожиданно переворот, подготовлявшийся в величайшей тайне и увенчавшийся самым блестящим успехом»[35].

Прусский посланник в подробностях, с цифрами войска и временем по часам, изложил события тех дней, потому как находился в непосредственной близи с императором и русским двором.

«Государь! В воскресенье вечером императорское министерство объявило иностранным министрам циркуляром, что накануне двор получил извещение о кончине бывшего императора, вечером 6‑го (17‑го), от страшных колик, бывших следствием геморроидальных припадков, которыми он давно страдал. Вчера и третьего дня тело покойного было выставлено в Александро-Невском монастыре. Третьего дня канцлер просил прийти к нему около семи часов вечера и, передавая мне орденские знаки в[ашего] в[еличества], которые носил покойный, дал мне понять, что, по его личному мнению, и так как в[аше] в[еличество] имеете орден Святого Андрея Первозванного, государыне было приятно тоже иметь ваш орден. На это я, конечно, сказал, что вы всегда с удовольствием воспользуетесь случаем доказать ее величеству знаки вашей дружбы и уважения, в чем государыня давно должна была убедиться»[36].

Всё снова изменилось… на российском троне – императрица Екатерина II.

1763 год

Год, отмеченный завершением Семилетней войны и началом тесного взаимодействия Пруссии и России в польском вопросе. Еще до смерти короля Августа III в октябре 1763 года в Речи Посполитой активизировалась борьба двух партий.

Одна из них метила на трон сына Августа III курфюрста Саксонии и ориентировалась на поддержку Франции и Австрии, а другая партия во главе с Чарторыйскими стремилась утвердить на престоле в Польше Станислава Понятовского и опиралась на поддержку России.

Екатерина II продвигала последнего как кандидата на польский трон и потому что близко знала его, и потому, что хотела иметь в Польше лояльного Петербургу правителя.

Глава внешнеполитического ведомства Н. И. Панин приступил к реализации плана так называемого Северного аккорда, или Северной системы, который предполагал формирование союза северных европейских государств – России, Пруссии, Англии, Дании, Швеции и Польши – против союза южных государств – Франции и Австрии.

Фридрих II, в целом прохладно относясь к участию Пруссии в этом инициируемом Россией блоке, поддерживал Екатерину II в ее польской стратегии. Он поддержал кандидатуру С. Понятовского и согласился вместе с Россией бороться за права диссидентов (то есть не католиков – как православных, так и протестантов) в Польше.

В 1763 году Пруссия и Россия начинают подготовку подписания союзного договора.

№ 7

Король Фридрих II – императрице Екатерине II

Лейпциг, 15 февраля 1763 года

Государыня, сестра моя,

мир подписан сегодня в Губертсбурге, и я осмеливаюсь послать вам копию с него, уверенный в том, что ваше императорское величество не злоупотребит этим доказательством моего доверия. Вы найдете там, государыня, проектированную статью, где упоминается имя вашего величества. Но полномочный Австрии никак не хотел допустить меня, и ваше величество увидит причины, на которые он ссылался; я уже заранее убежден в участии, какое ваше величество принимает в этом счастливом происшествии.

Только от вашего величества будет зависеть утвердить дело общественного спокойствия, в котором вы столь сильно заинтересованы, ничто не может более способствовать тому, как преследование идей, сообщенных мне вчера вашим министром, князем Долгоруковым.

Король Польши болен, здоровье его значительно расстроено, мне даже пишут из Варшавы, что опасаются, что конец его ближе, чем воображают; если смерть эта случилась бы неожиданно, то дóлжно опасаться, чтобы при этом случае, по интригам различных дворов, не возгорелось снова едва потухшее пламя войны[37]. Я готов участвовать во всех мерах, какие вам будет угодно предложить по этому предмету, и, чтобы скорее приступить к делу, я считаю должным открыто изъясниться о том с вашим императорским величеством.

Из всех претендентов на польскую корону, законы здравой политики обязывают меня, государыня, выключить только принцев австрийского дома[38], и, насколько я знаком с интересами России, мне кажется, что по этому вопросу ее выгоды достаточно отвечают моим.

Впрочем, я соглашусь, государыня, избрать из всех претендентов того, которого вы предложите, однако должен прибавить, что нашим общим интересам приличествует, чтобы то был Пяст[39], а не иной кто.

Итак, государыня, вы извещены о всем, что я думаю об этом предмете, остается вашему величеству изъясниться о подробностях этого дела, к чему я не вижу какого-либо затруднения, впрочем, полагаю, что как с той так с другой стороны необходимо будет хранить это дело в глубокой тайне, чтобы не дать времени вести интриги и коварство тем, кому оно не могло бы нравиться.

Ваше императорское величество может рассчитывать на полное содействие с моей стороны во всем, что касается этого дела, надеюсь, государыня, что все эти поступки убедят вас в желании снискать вашу дружбу, которую ценю по достоинству, с отменными чувствами пребывая, государыня, сестра моя,

вашего императорского величества,

добрый брат Фридрих.

№ 8

Императрица Екатерина II – королю Фридриху II

Москва, 21 февраля 1763 года

Государь, брат мой,

я хотела отвечать на предпоследнее письмо вашего величества, как получила ваше письмо от 2‑го января. С большим удовольствием увидела я там, что мои желания готовы осуществиться, остается только подписать столь желанный мир. От всего сердца поздравляю вас с ним, ваше величество, и возношу искренние мольбы о том, чтобы это дело было просто и продолжительно, я со своей стороны, с радостью буду способствовать сделать его таковым.

Давно пора было прекратить эту сечу, для счастья человеческого рода, и я надеюсь, что ваше величество охотно согласится предотвратить на будущее время подобный случай, в котором до сих пор ни одна сторона не выиграла, как только разорение своего государства; если мои увещания помогли умиротворению, то они были конечно, весьма бескорыстны.

С подобными же чувствами я буду отвечать на доверие, оказываемое мне вашим величеством, буду воздерживаться злоупотребления им; с отменным уважением пребываю

вашего величества

добрая сестра Екатерина.

№ 9

Императрица Екатерина II – королю Фридриху II

Москва, 21 февраля 1763 года

Государь, брат мой,

письмо вашего величества, от 15‑го нового стиля, доставило мне видимое удовольствие своим содержанием. Не могу воздержаться, чтобы не возобновить вашему величеству своих поздравительных приветствий по случаю заключения мира и благодарить за сообщение трактата. С большим удовольствием смотрю я на доверие, свидетельствуемое мне вашим величеством, я далека от злоупотребления им. Статья, составленная относительно меня, также доказывает добрые намерения вашего величества, я не упущу случая поддержать их и упрочить дело столь приятного для меня мира.

Так как ваше величество находит, что следовать представлениям, сообщенным вам от меня князем Долгоруковым, значит способствовать ему, и говорит в своем письме, что согласится избрать из всех кандидатов на польский престол того, который будет предложен мною, то я изъяснюсь столько же откровенно, сколько и искренне в ответ на доверие вашего величества, но под глубочайшей тайной: в случае упразднения польского престола я охотно соглашусь, как того желает ваше величество, на выключение принца из австрийского дома, ежели только вашему величеству угодно будет сделать то же самое для кандидата, поддерживаемого Францией.

Я вполне разделяю мнение вашего величества и также хочу лучше, чтобы корона Польши пала на долю Пяста, но такому, который не стоял бы на краю могилы и не получал бы жалованья ни от какой из держав[40].

Если ваше величество соглашается со мною в этом распоряжении и соблаговолит приказать войскам Саксонии[41], как я предложила вам то, единственно через объявление: что не пустит их пройти в Польшу, где королю, по договору, дозволено иметь их только в числе 1200 человек. И он может употребить большее число только для стеснения свободы нации, чего я никогда не потерплю, имея ручательство, как одна из поручительниц того, я, со своей стороны, буду действовать как можно лучше, чтобы достигнуть успеха в этом намерении, которое, согласно с желаниями вашего величества, останется тайным между нами, чтобы препятствовать интригам и коварству тех, кто не сочувствует тому.

Прошу ваше величество быть совершенно уверенным, как я ценю вашу дружбу и не сомневаться в моей, с отменными чувствами пребывая,

вашего величества,

добрая сестра Екатерина.

№ 10

Король Фридрих II – императрице Екатерине II

Берлин, 5 апреля 1763 года

Государыня, сестра моя,

ничто не может быть приятнее для меня как участие, какое ваше императорское величество благосклонно принимает в мире, только что заключенном; никто, государыня, более меня не желает продолжения его.

Мои лета, благо государства и моего семейства склоняют меня к тому, и я уверен, что только от вашего императорского величества зависит надолго утвердит это дело; и как вы желаете, чтобы я высказался открыто, то, помоему мнению, ваше императорское величество находится в состоянии в настоящее время вырвать все семена раздора, могущие впоследствии времени обратиться в новые начала войны и смут, и все это приличествует договору и некоторым гарантиям, которые могли бы отнять у держав с честолюбивыми замыслами желание привести таковые в исполнение[42].

Этим средством сохранился бы мир, и, конечно, не я нарушил бы его; иначе ваше императорское величество может легко себе представить, что державы с возвратившимися к ним силами снова приступят к интригам, коварствам, как в прежнее время, и, вследствие соображений, эти расположения дали бы место новым раздорам[43]. Пусть ваше императорское величество милостиво взвесит все мои доводы; льщу себя мыслью, что вы увидите, что действительно от вас зависит подкрепить спокойствие Европы, когда вы пожелаете того.

Я разделяю безусловно все идеи вашего величества относительно Польши и не возьму сторону кандидатов, покровительствуемых Франции. Что же касается короля Польши и его войска, то я должен сказать вашему императорскому величеству, что кавалерийский корпус, всегда пребывавший в Польше, снова пришел туда первого числа этого месяца, прежде чем я получил письмо вашего императорского величества, в целом он не составляет 1300 человек. Я прикажу дать князю Долгорукову[44]список этого корпуса; но отныне обязуюсь не дозволять проходить другим войскам.

Прошу только ваше императорское величество снабдить меня подходящим к тому предлогом, будет ли то чрез министерское требование с вашей стороны, или другим способом, какой вы найдете самым пригодным, желая единственно во всех случаях дать доказательства высокого уважения, с коим пребываю, государыня, сестра моя,

вашего императорского величества

добрый брат Фридрих.

№ 11

Императрица Екатерина II – королю Фридриху II

Москва, 26 апреля 1763 года

Государь, брат мой,

мне кажется, что мы оба так заняты внутренним устройством наших государств, что я почти боюсь докучать вашему величеству своими ответами. С другой же стороны, опасаюсь, чтобы мое молчание не показалось вам небрежением или охлаждением, в силу содержания письма, написанного мне вашим величеством, от 5‑го числа апреля. Я убеждена в том, что говорит мне там ваше величество, что наши взаимные интересы требуют более тесных связей, но я думаю также, взаимно желая того, что они зависят только от нас. Они уже существуют, хотя и обычные формальности не были соблюдены.

В делах Польши[45]я совершенно полагаюсь на слово вашего величества и искренно благодарю за дружеский способ, с каким вы согласились на все предложенное мною, я не желаю ничего более, как засвидетельствовать, с какою дружбою и уважением пребываю, государь, брат мой,

вашего величества

добрая сестра Екатерина.

№ 12

Король Фридрих II – императрице Екатерине II

Потсдам, 23 июня 1763 года

Государыня,

хотя окончание войны доставляет тем, кто находится вынужденным вести ее, еще довольно занятий по внутренней части их государств, однако нет такого рода труда, который мог бы мешать мне с удовольствием отвечать на письма, какие милостиво пишет ко мне ваше императорское величество. Я дождусь той минуты, когда занимающие вас важные дела дадут вам время точнее отвечать на то, что я осмелился писать вам[46].

Между тем я думал бы, что не оказалось почтение вашему императорскому величеству, если бы не отослал обратно конверт от письма, написанного вами ко мне. Вы явно увидите, что оно было вскрыто; это заставляет меня предполагать, что корреспонденция вашего императорского величества возбуждает сильное любопытство; я не вступаю в подробности по этому делу, но полагаю, государыня, что оно заслуживает вашего внимания.

Я упрекал бы себя, если бы не указал на него вашему императорскому величеству, и уверяю, что во всех случаях вы найдете меня расположенным дать вам новые доказательства высокого уважения, с коим пребываю, государыня,

вашего императорского величества

добрый брат Фридрих.

№ 13

Императрица Екатерина II – королю Фридриху II

С.‑Петербург, 9 июля 1763 года

Государь, брат мой,

я приказала сделать строгие исследования о вскрытии моего последнего письма к вашему величеству, конверт которого вы прислали мне обратно. Я избегну подобного несчастья на будущее время; премного обязана вашему величеству за уведомление о том. Я не ошиблась в побуждении, заставившем действовать вас в этом. Оно то же, которое я признаю во всех поступках вашего величества в отношении меня.

Я буду отвечать во всех случаях на засвидетельствование дружбы и доброго согласия и дам доказательство в том, сообщая вашему величеству старание, которое показывает мне в Великобритании, чтобы заключить со мною союзный трактат. Я не хотела вступить в него, не уведомив о том доверенно ваше величество.

Это заставляет меня с удовольствием вспомнить о том, что вашему величеству угодно было высказать в своем предпоследнем письме о желании более тесного союза со мною, признаюсь искренно вашему величеству, что с большим удовольствием посмотрю в настоящее время на предложение о том, пребывая, как и всегда, с особенным уважением, государь, брат мой,

вашего величества

добрая сестра Екатерина.

№ 14

Король Фридрих II – императрице Екатерине II

Потсдам, 6 августа 1763 года

Государыня, сестра моя,

ничто не могло быть для меня дороже благосклонных чувств, какие свидетельствуют мне в своем письме ваше императорское величество. Я восхищен, государыня, решением, которое вы соблаговолили принять, и буду отвечать на него со всевозможным усердием со своей стороны. Европа будет обязана вашим стараниям, государыня, продолжением мира, по крайней мере, на севере.

Если вашему императорскому величеству угодно, чтобы я высказался о свойстве договора, о котором вы мне говорили, то мне кажется, что его можно было бы составить в форме оборонительного союза, содержащего в себе взаимную гарантию обоих государств с условием о соразмерном числе войска, какого обиженная в своих правах сторона имела бы право требовать от своего союзника.

Если ваше императорское величество не нашло подходящим для себя доставить войска на случай, ежели мои рейнские владения подверглись бы нападению, то можно было бы с нашей стороны исключить равным образом условие о доставлении войска на персидские и татарские границы и исчислить вспоможение деньгами.

Впрочем, я ожидаю того, что вашему императорскому величеству угодно будет добавить туда относительно дел Польши; может быть, если бы вы, государыня, нашли то удобным, можно было бы включить в этот договор статью касательно торговли, равно выгодную для обеих наций. От вашего императорского величества будет зависеть пожелать изъясниться насчет всего вышесказанного; заранее уверяю вас в том, что вы не встретите ни малейшего затруднения с моей стороны.

Я не поступил бы сообразно с своим долгом, если бы не уведомил вас, государыня, что французы и саксонцы чрезвычайно заняты в Константинополе тем, чтобы дать вредное истолкование всему происшедшему в Курляндии[47] и чего они еще постараются для себя в Польше. Осмеливаюсь открыто высказать вашему величеству мнение о том, и полагаю, что в ваших интересах было бы, через посредство моего министра при Порте[48], навести на должный образ мыслей турок против тайных и ложных внушений, которые могли бы нанести вред со временем.

Вы желаете назначить короля в Польшу, и если с этой самой минуты удалить все подозрения от умов турок, то вы достигнете того без применения силы, если же враги ваши, с помощью настояний, успеют вмешать Порту ко времени упразднения трона Польши, тогда нужно будет прибегнуть к крайностям, которые, как я полагаю, можно было бы отвратить.

Испрашиваю извинения у вашего императорского величества, если пускаюсь в эти подробности, они казались мне настолько важными, что я упрекал бы себя, умолчав о них. Примите же сие, государыня, как последствия чувств глубочайшего уважения, с коим пребываю, государыня,

вашего императорского величества

добрый брат Фридрих.

№ 15

Король Фридрих II – императрице Екатерине II

Потсдам, 8 сентября 1763 года

Государыня, сестра моя,

я получаю в настоящую минуту депешу из Вены, которую нашел слишком важной при нынешнем обстоятельстве, чтобы скрыть ее содержание от вашего императорского величества. Вы увидите там, о чем думают при этом дворе и что подозревают в ваших планах на Польшу; вашему величеству не стоит беспокоиться о том, потому что в Вене не имеют денег, и императрица, конечно, не находится в достаточно благоприятном положении, чтобы не сегодня-завтра снова начать войну.

Но если вы желаете, государыня, чтобы я открыто высказал вам что думаю, то я полагаю, ваше величество равно достигнет своей цели в Польше, только если вам будет угодно, государыня, прикрывать несколько более ваши намерения благовидными предлогами и дать наставление своим послам как в Вене, так и в Константинополе опровергать распространяемые там ложные слухи, которые наконец приобретают доверие, когда никто не прекословит им. Надеюсь, ваше величество не будет сетовать на меня за то, что высказываю с такой откровенностью, но ваши интересы пострадают, если вы не примете этой предосторожности.

Вы дадите короля Польши без того, что война снова не возгорится, и я полагаю, что это в сто раз лучше, как если бы потребовалось снова погрузить Европу в ту бездну, из которой она едва только вышла. Саксонцы сильно встревожены; ваше императорское величество будете извещены о том князем Долгоруковым[49], которому сообщены депеши, полученные мною от короля Польши, и сделанные мною ответы на них. Они касаются отчасти герцогства курляндского, а во‑вторых, вступления в Польшу корпуса Салтыкова[50]. Крики поляков не больше как пустой шум, и всё, чего можно было опасаться со стороны короля Польши, сведет ни к чему; он едва может платить за 7 тысяч человек.

Но государыня нужно стараться противиться союзом, какие могут образовать эти люди, следовательно – усыпить их, чтобы они не могли принять вовремя мер, могущих затруднять ваши намерения, что было бы легко, если никто не окажет тому препятствий.

Надеюсь, что ваше императорское величество примет в хорошую сторону совет, который я осмеливаюсь преподать вам, и сочтет его за доказательства высокого уважения, с коим пребываю, государыня, сестра моя,

вашего императорского величества

добрый брат Фридрих.

Приложение

Извлечение из письма из Вены от 27 августа 1763 года

Здешний двор показывает вид, будто не принимает участие в движениях и вступлении русских в Польшу, об этом почти совсем не говорят. Если же здешний двор и объявил петербургскому, что никаким образом не вмешается в настоящие смуты Польши, то здесь, однако, лучше желали, чтобы русские не вступали в Литву, а оставались бы у себя; ибо из некоторых разговоров, которые казались мне изшедшими из более важного места, я должен догадываться, что не желают быть обманутыми насчет этого вступления, как будто касающегося только распри Чарторыжских с Радзивиллами. Скорее думают, что эти распри не что иное, как предлог, пущенный вход Россией для того, чтобы управлять делами Польши по своему произволу и иметь отряд войска в этой стране, который может действовать согласно с обстоятельствами, и управлять ими тот час, как только престол упразднится.

№ 16

Императрица Екатерина II – королю Фридриху II

С.‑Петербург, 27 сентября 1763 года

Государь, брат мой,

я узнала, что ваше величество очень любит плоды, поэтому я осмеливаюсь послать вам только что полученные мною астраханские и царицынские арбузы и виноград из первоназванного мною места; их весьма ценят, боюсь только, что беспрерывные дожди, выпадавшие с весны в этих провинциях, сделали их менее вкусными, чем в прежние годы.

Ваше величество найдет, может быть, странным, что я отвечаю посылкой плодов на ваше письмо от 6 августа, где вы возвещаете мне о посылке проекта договора, и на письмо от 8 сентября, в котором соблаговолили сообщить мне известия одинаковой важности.

Великие и малые дела часто имеют одно и тоже начало, и мои арбузы исходят из того же побуждения, как наш план союза и уведомления вашего величества; это искренняя дружба, какую я желаю поддерживать с вашим величеством, заставляет меня поспешно пользоваться всяким случаем, чтобы засвидетельствовать вам свое внимание.

Ваше величество слишком просвещенны, чтобы ошибиться; вы отдаете мне справедливость, что моя первая побудительная причина продлить мир в Европе так долго, как я то в состоянии буду сделать. Я не сомневаюсь, что саксонцы употребят все им возможное, чтобы истолковать в дурную сторону все мои поступки, а особенно в Константинополе, но, по всей вероятности, не успеют в том, мои намерения слишком частые бескорыстно, чтобы время не открыла истины и не убедило бы весь мир, что у меня нет других целейкак счастье моих подданных и жить в мире и в добром согласии со всеми соседями. Таким-то образом, как можно тише, с помощью вашего величества, дадим, когда представится к тому случай, короля Польши[51]. Мои войска выступили из Литвы, чтобы опять занять свои квартиры; можно думать, что все вопли и ропот прекратятся. Я не удивилась бы, если бы венский двор наблюдал чрезвычайно любопытным оком за всеми моими поступками; характер дел в настоящую минуту должен вызывать подобную недоверчивость, в особенности при сравнении его с прошедшим. Я не говорю вашему величеству о деле Курляндии, потому что считаю его оконченным, но не сумею кончить это письмо, не уверив, что с глубочайшим уважением пребываю, государь, брат мой,

вашего величества

добрая сестра Екатерина.

№ 17

Король Фридрих II – императрице Екатерине II

Берлин, 7 октября 1763 года Государыня, сестра моя,

я получил сейчас известия о смерти короля польского; он скончался 5‑го числа этого месяца от апоплексического удара. Я понимаю, государыня, участие, какое вы принимаете в этом, а потому спешил как можно раньше сообщить вам это известие. Вам было бы приятно, надеюсь, если бы я открыто высказал то, что думаю об этом происшествии. Если ваше императорское величество постарается в настоящее время усилить партию того, кому вы покровительствуете, то никакая из держав не может оскорбиться тем, а в случае образования противной партии вашему императорскому величеству стоит только заставить Чарторыжских[52] искать вашего покровительства. Это формальность доставит вам, государыня, благовидный предлог послать, в случае необходимости, свои войска в Польшу, и мне кажется, объявление, сделанное двору саксонскому, о том, что вы не могли согласиться на соискание новым курфюрстом трона Польши, помешало бы Саксонии подвинуть и запутать дела; насколько я понимаю дело, я смотрю на эти средства как на самые верные для устройства дел Польши дружелюбным образом, не погружая снова Европу в те смуты, из которых она едва только вышла. Представляю проницательности вашего императорского величества разобрать мои мысли, но прошу в то же время указать свои намерения, чтобы я не мог сделать какого-нибудь шага со своей стороны, несмотря на свое доброе желание, который расстроил бы ваши планы. С глубоким уважением пребываю, государыня, сестра моя,

вашего императорского величества

добрый брат Фридрих.

P. S. Я получаю в эту минуту письмо от новой курфюрстины саксонской, которого копию посылаю вам; ваше императорское величество легко поймет затруднение, в каком я нахожусь, тем более что, не имея до сих пор никакого обязательства с вашим императорским величеством, я могу лишь проволочить время в своих ответах курфюрстине Саксонской; между тем я постараюсь внушить ей, в виде совета, что, я думаю, она хорошо бы сделала, если бы не спешила ничем, пока не узнает ваших мыслей, государыня, по поводу будущего избрания в Польше.