Читать онлайн Золотая Тень бесплатно

Пролог

Автомобиль дёргало из одной стороны в другую, приближаясь к массивным воротам, возвышающихся на фоне каменных стен. Блёкло-серые глаза девочки с интересом разглядывали потёртые деревянные створки, покрытые резьбой в виде виноградной лозы и креста. Металлические кольца с коваными узорами блестели в бликах отбрасываемые лобовым стеклом, а в центре ворот, на потемневшей от времени табличке, были вырезаны странные слова, на которые девочка, нахмурив брови, оглянулась на водителя.

– Свет правды озарит путь каждому, Аля. – Улыбнулась женщина, притормозив, когда им навстречу высыпали две монахини, открывающие ворота. – Помнишь английский?

– Я ведь говорила, что сама смогу справиться. – Сглотнула Аурелия, скрестив руки на груди и приметив на арке из серого камня со следами вековой сырости, золотыми цифрами год основания. – Тысячу триста сорок седьмой? – Приподняла девочка брови. – А что, древнее не было?

– Аля. – Завела женщина машину, заезжая на территорию монастыря. – Ты сказала, что уже большая. Вот и веди себя как взрослая.

– Да, вот только ваших детей вы в монастырь не отправите, тётя. – Поджала девочка губы.

– Твои родители завещала, чтобы ты попала именно в это место. И знаешь почему? – Аурелия не собиралась оборачиваться, но всё же оглянулась, всё ещё дуя губы. – Они верили, что в стране, где вампиры водятся по минимуму, ты сможешь вырасти нормально.

– Хотите сказать, они знали, что умрут. – Так и не посмотрев на окружающую обстановку, сминала девочка губы стараясь даже не придавать значению тому, что женщина остановилась. – И всё равно продолжили своё дело.

– Они не мертвы, просто не могут вернуться. Но это не значит, что ты обязана пойти по их стопам. Тебе нет смысла рисковать жизнью, будучи в разведывательном или ударном отряде. Будь здесь, в монастыре «Правой Руки», и ты принесёшь куда больше пользе. И под большей защитой будешь именно тут.

– Тогда почему вы уезжаете? – Аля подняла полные от слёз глаза на свою тётю, продолжая сминать губы и кусать до кровати. – Если тут безопасно, почему вы не переедете сюда, быть всем в безопасности. – Тётя собиралась открыть рот, но слова застряли где-то между сердцем и горлом.

– Аурелия, я… – она поджала губы, виновато опустив подбородок.

– Да, знаю. – Взяла девочка с заднего сидения небольшой рюкзачок. – Лишний рот и тому подобное. Я в курсе.

– Аля, это вовсе не…

– Не надо, – вышла девочка из машины. – Я понимаю. Удачи, но больше не приезжайте, тётя. Не уверена, что скоро смогу простить вас. – Девочка со всего размаху закрыла дверцу машины и стоило ей обернутся, как навстречу вышла старая дама, в чёрно-белой рясе.

Даже если женщина не произнесла ни слова, не стоило больших трудов догадаться, что она мать-настоятельница, она отличалась особенными вышивками на плечах, которые у обычных монахинь не было. Тишина окутала внешний двор, но лишь на мгновение, вскоре раздались редкие удары колокола, доносящимися из глубин монастыря.

– Здравствуй. – Протянула мать-настоятельница руку к девочке, заговорив на чистом английском. – Ты видимо Аура Морозова, я мать Агнес. Добро пожаловать в Портланд. – Вдруг женщина присела на корточки, улыбнувшись всем теплом, которого не хватало Аурелии за последние несколько месяцев. – Когда мы говорили по телефону мне показалось, что ты намного старше. Сколько тебе лет?

– Двенадцать.

– Уже двенадцать. – Вдруг за спиной Аурелии раздался скрип двери машины, но она так и не обернулась. Мать-настоятельница коротко кивнула тёте Ауры вскоре саму девочку увели другие монахини, пока мать-настоятельница разговаривала с тётей.

Глава 1. Тень смерти

Тусклый свет лампад размывает подозрительные тени в углах коридора, которые на первый взгляд кажутся силуэтами. Сегодня моя очередь делать обход, кто же знал, что мать-настоятельница всё же вспомнит. Глаза слипаются, что приходится зажать пальцами переносицу, ноги гудят от дневной суеты, и лучшим решением на данный момент оказалось снять туфельки.

Стиснув в руке обувь вместе с фонариком, провожу рукой по каменной стене, пытаясь хоть как-то удержатся в реальности. Ещё два коридора и смогу пойти спать. Обход самая обычная рутина, которую я могу делать с закрытыми глазами, и сейчас хочется именно это сделать. Закрыть глаза, спустится на каменный пол и прикорнуть хотя бы на полчаса.

Так, вдох-выдох! Пару раз бью себя по щекам и стараюсь более энергично идти дальше, даже немного припрыгивая, чтобы задать темп. Но это работает недолго. Спустя жалкие пару футов меня снова клонит в сон, а передо мной уже высокая лестница, ведающая на четвёртый коридор. Ещё немного, ещё два этажа и пойду спать. Медленно поднимаясь, случайно роняю одну туфельку. С таким усилием я ни разу ещё не поднималась на ноги.

Оказавшись на втором этаже, прохожу мимо аудитории, в которой мы временами делали уроки и лишь на мгновение прислушиваюсь.

Вечерняя жара от начала лета должна была уже спасть к этому часу, но нет, даже в полночь приходится немного отодвигать липкую рясу от груди и подуть холодным воздухом. Вот бы нам сюда вентилятор. Пройдя ещё добрую половину пути, меня остановило странное шуршание за дверью библиотеки. Мне однозначно показалось, просто все окна настежь открыты, вот и шум леса за пределами монастыря даёт о себе знать.

Решив пойти дальше уже более громко что-то ударилось об деревянный пол библиотеки. Нет, ну там точно кто-то есть. Устало вздохнув, медленно пробираюсь к двери. Очередная морока, придётся отчитывать монахиню, или того хуже, послушницу за то, что не в постели в столь поздний час, да ещё и после отбоя. Опять бумажная волокита и очередное наказание, куратором которого придётся быть мне.

Нет уж, если на этот раз всего лишь послушница, то просто отправлю назад, предварительно взяв клятву больше не нарушать комендантский час. Нет у меня сейчас настроения будить мать-настоятельницу, а-то она сразу после сна всё равно, что зверь, вырвавшийся из клетки.

Крепко ухватившись за железную ручку, нарочито медленно опускаю её, позволяя монахине, ну или послушнице, вдоволь насладится страхом того, что её поймали. Нет ничего лучше дать показательный урок. Но стоило осветить свой путь, как на глаза попалась юная послушница, которая месяц как стала монахиней. Зажимая подмышкой толстенную книгу, которую ни раз хотелось изучить, на мгновение оглядывается на меня и тут же раскрыла окно библиотеки сиганув со всего разгона.

Мгновенно подбегаю к подоконнику, осветив фонарём её путь вниз. Цепляясь за ветви дерева и выпустив книгу из рук, она кое-как приземлилась. Бог ты мой!

Нет времени терять на удивление! Сорвавшись с места, я тут же повторила свой путь на второй этаж. Ступени казались бесконечными, я уже была уверена, что монахиня сбежала, открыла ворота и исчезла. Как же ярко я представила скрип петель, которые мы должны завтра смазать.

Я одно не могу понять, Зоуи в «Правой Руке» чуть больше года, зачем нужно пятнать свою репутацию такими вероломством? А может это всегда был её план, а мы просто не знали? Оказавшись у дверей входа, я тут же налетела на сестру Лидию, которая возвращалась из западного крыла.

– Там… там… – с трудом повторяла я, пытаясь говорить внятно.

– Втяни воздух и объясни нормально. – Крепко схватила она меня за предплечья.

– Сестра Зоуи украла книгу! – Наконец удалось проговорить.

– Лови её, я позову мать Агнес.

Выбравшись на улице, воздух моментально стал спёртым, будто я не ночью ищу беглянку, а снова в заброшенном крыле монастыря. Пришлось моментально выключить фонарь и наугад бежать в сторону ворот, пытаясь привыкнуть к темноте. Нащупав под платьем кинжал, моментально вытаскиваю его и метко кидаю в ногу белой тени.

Зоуи покатилась по земле, споткнувшись о собственную ногу, в которую я попала, но при этом, продолжая удерживать книгу. Пока я стремительно к ней приближалась, она уже успела вынуть кинжал и бросить обратно в меня. Чудом мне удалось вильнуть влево, и избежать удара. Зоуи всегда славилась силой метания ножей.

Оказавшись совсем близка, пока Зоуи пыталась встать, тут же меняю направление, метя коленом ей в живот. Но она успела поднять ногу, блокируя удар голенью, и ответила стремительным апперкотом. Удар прошёлся вскользь, но заставил меня отступить.

– Зачем? – Сорвалось с моих губ. – Ты наша сестра, почему ты обкрадываешь нас?

– Сестра? – Едко брызнула она смехом, прижав книгу сильнее к груди. – Ты и тебе подобные издевались надо мной первые несколько месяцев. – Хромая, она всё же метнулась вперёд, нанося серию молниеносных ударов локтями.

– Я никогда так себя не вела! – Уклонялась я от каждого удара. – И только потому, что Кассия и другие не умеют себя вести ты обкрадываешь нас?! – Стоило мне приблизится сильнее, как она делает неуверенный шаг в сторону, снова оступившись.

Это оказалось моим шансом, снова рванув вперёд и попытавшись выбить из неё дух. Но вдруг Зоуи откинула книгу, начиная драться серьёзнее и направляя локоть прямо мне в плечо.

– Зоуи, пожалуйста, остановись! – Взмолилась я, понимая, что, если сейчас ударю её по раненой ноге, она потеряет всё своё преимущество.

– За эту книгу готовы много запла… – и тут же она начала кашлять, выбившись из темпа драки и упав на колени.

Я не успела остановить собственный удар, приходясь локтем ей в шею. Зоуи моментально полетела на землю, продолжая кашлять и задыхаться.

– Зоуи? – Я тут же подошла ближе, прикоснувшись к её спине. – Зоуи, что с тобой? – Но сестра стремительно оттолкнула меня, снова потянувшись к книге.

– Я… должна, – в перерыве между кашлем повторяла она. – Должна.

Стремительные и ритмичные шаги приближались, пока Зоуи на последним издыхании тянулась к книге и замерла. Затаив дыхание к приходу матери-настоятельницы, я не могла отвести глаз от застывшей сестры. Как? Неужели рука Бога её настигла, при чём так внезапно и жестоко?

Кто-то грубо схватил меня за локоть, поднимая на ноги и тряся за плечи. Все слова, брошенные в мой адрес, ничего не стоили, пока я смотрела на сестру Зоуи.

– Приди в себя! – Хлёсткая пощёчина прилетела до такой степени, что почти отбило всё желание как-то в этом участвовать.

– Лидия! – Окликнула её мать-настоятельница. В каждой букве чувствовался укор, а я не могла отделаться от мысли, что сестра Зоуи без сознания по моей вине.

Рядом с матерью-настоятельницей ещё и ключница Пенни, и настоятельница Кендра. Я понимаю, что кража наших книг серьёзное преступление, но разве настолько, чтобы звать половину состава верхушки?

– Что она украла? – Опасаясь, присела она на одно колено перед Зоуи и нащупывая её пульс.

– «Хроники Проклятого Рода». – Не задумавшись протараторила я, виновато опустив голову. – Это из-за меня?

– Она к тебе прикасалась? – Метнулась ко мне мать-настоятельница, дёргая за рукав рясы. – Отвечай немедленно!

– Мы дрались, не исключено, но что…

– Продезинфицируйте всё, чего она могла касаться. – Обратилась она к Пенни. – Лидия, Аура, вы тоже. В душ и с антисептиком.

– Что?

– Быстро! Нет у нас времени! – Рявкнула мать Агнес, и Лидия, даже не возражая начала подталкивать обратно в монастырь.

Пока Лидия упорно тащила к душевым, мне удалось заметить, как мать-настоятельница сняла с головы ночную шапочку, кинув её на книгу. Как-то спрашивать старшую сестру не было смысла, что бы я не говорила, какие бы аргументы не приводила, что Зоуи не дотрагивалась до моей кожи, она не слышала, упорно требуя принять душ с антисептиком.

Хорошо намылившись, а потом смыв всё и начиная проходится антисептиком по рукам, ногам и лицу на коже стали прорисовываться странные красные пятна, которые очень сильно жгли. Некоторые принимали формы руки. Что было на руках Зоуи, что так напугало мать Агнес?

После того как мы уже вытерлись, красные пятно быстро стали исчезать, а старую одежду Лидия предложила сжечь. Уж после такого наглядного примера я не стала противиться. Завернувшись в полотенце, торопливо возвращаюсь к себе в келью чтобы наконец отдохнуть. Вот только сон уже не шёл.

Что это могло быть? Особые мази Зоуи, чтобы так противостоять? Нет, в таком случае, она бы смогла защитить себя. Переодевшись в рясу, я всё же решила навестить мать-настоятельницу. Даже если понесу наказание за поздний визит, я не смогу уснуть, пока не узнаю точно, что с Зоуи. Взяв фонарик, сначала выхожу на улицу, чтобы вернуть кинжал, и только потом, направляюсь к келье матери-настоятельницы.

Уже собираясь постучать в её дверь, громкий голос Пенни тут же заставил замереть. А сразу за её недовольными фразами последовало испуганное «тш-ш-ш» матери Агнес.

– Не в этот раз ты меня заткнёшь. – Продолжала ключница. – Я просила унести оттуда книгу? Я просила обезопасить наших монахинь? Но ты же всё прекрасно видишь. Ты лучше всех знаешь.

– Хватит! – Сорвался голос матери-настоятельницы. – Хроники были и будут в библиотеке сама знаешь по каким причинам.

– Так хотя бы постарайся, чтобы никто больше её не касался.

– Предлагаешь спрятать её в архиве? Да так книга ещё больше внимания привлечёт.

– А так она выкосит пол монастыря!

Это уже попросту неправильно. Решив постучать, голоса за дверью моментально стихли. Даже если бы я узнала больше подслушивая, это не отрицает того факта, что чувство вины меня съест заживо.

Дверь со скрипом приоткрылась, и позади матери-настоятельницы я всё же увидела Пенни, словно виновато прикрывающая лицо руками.

– Аура? – Удивилась мать-настоятельница. – Ох, точно. – Выскочила она из кельи, грубо поднимая рукава моей рясы и словно выискивая следы драки. – Ты в порядке?

– Уже да. Мать-настоятельница, я хотела спросить, что с Зоуи. Она жива? Я ведь только ударила по горлу. – Она, как-то замявшись, поджала губы, начиная что-то высматривать за пределы моей спины под брызнувший смешок ключницы.

– Нет, Аура. Она не в порядке. К сожалению, сестра Зоуи скончалась от травм. Она и так была нездорова последние несколько месяцев, а сегодняшний побег не пошёл ей на руку.

– Что? – Тут же вырвала я руки из её хватки, прижав к груди. – Но зачем тогда было нас отправлять умываться? Что случилось на самом деле с сестрой Зоуи? Что вы скрываете?

– А я говорила. – Встряла Пенни, вставая со своего места и оглядев меня с ног до головы, обошла и вышла из кельи. – Тебе всё равно не удастся долго это скрывать.

– Мать-настоятельница, прошу, объясните.

– Зоуи скончалась от своей же глупости. – Грубо отрезала она, возвращаясь в пределы своей комнаты. – Возвращайся к себе и больше не задавай такие вопросы. – Начала она закрываться.

– Мать-настоятельница, – мягко придержала я дверь рукой, – я не уйду, пока вы всё не объясните.

– Я не обязана тебе всё разжёвывать. Либо ты уходишь добровольно, либо накажу.

Нажим становился слабее, что позволило матери-настоятельницы всё же закрыть дверь. Но уйти я так и не смогла, решилась же… даже если понесу наказание. Присев рядом с дверью стала дожидаться, когда мать-настоятельница выйдет. Но так и не дождалась, попросту уснув на полу.

Открыла я глаза от лёгкого щёлка у моего уха. За окнами начало светать, и с трудом удавалось фокусировать зрение.

– Ты что, была тут всю ночь?

– Я же сказала, что не уйду. – Протирая сонные глаза, медленно начинаю вставать вместе с ней.

– Ну и упрямая же ты. – Скрестила мать-настоятельница руки на груди, притиснув Библию сильнее к груди. – Идём. Скоро утренняя молитва. – Потянула она в сторону лестницы.

– Мать-настоятельница, – решила я всё же стоять на своём, – пожалуйста. Я, можно сказать, последняя видела её живой. – Мать Агнес грубее взяла меня за локоть, начиная уволакивать в сторону выхода.

– Аура, послушай, даже если так, это проблемы монастыря. Сестра опрометчиво прикоснулась к книге, состав, который нам неизвестен и очень токсичен. – Торопливо спускались мы по ступеням. – Вот почему я так быстро отослала вас. Пожалуйста, – остановилась она на мгновение, развернув к себе лицом, – никому не говори о произошедшем. Ты ничего не видела, и ничего не знаешь.

– Но…

– Это всё, что я тебе скажу. Это и так много, так что больше не наглей. А если почувствуешь вину за ложь, ты знаешь, где исповедальня, где молельная, не маленькая уже.

Молитва проходили в какой-то непонятной прострации. Я никак не могла сфокусироваться на словах в библии, и на тренировке результаты были не лучше, с трудом отвечала на удары, от чего нередко прилетало. Чёрные шорты до колен, набедренный ремень с пустым ножнами, облегающий тренировочный топ обнажал мускулистое, натренированное тело сестры Лидии.

Среди чётких линий чёрно-белой одежды для тренировок и однотонных лиц монахинь, мои блёкла-серые глаза и заметный румянец, щипающий щёки кажется почти кощунством, особенно по сравнению с моей почти что холоднокровной, и темноглазой противницей. Пока я выгляжу как слабачка, её тело напоминает пружину, готовую в любой момент к выбросу.

Наш бой слишком быстро закончился, я даже толком ответить не успела, как меня уложили на лопатки. Видимо ночь без сна даёт о себе знать.

Проходя мимо других монахинь, поздравляющих Лидию с очередной победой, я направилась вглубь монастыря, к душевым. По дороге встретившись с сестрой Рут, всё в той же черно-белой рясе она выглядит неестественно и необычно живо в строгих старых стенах монастыря, тёмно-рыжие, кудри упрямо выбиваются из-под вуали, завиваясь мягкими локонами. Огромные голубые глаза с искрой наблюдают за мной ожидая очередных комментариев, а россыпь веснушек на скулах и носу придают её лицу почти детскую непосредственность.

– Бой уже закончился? – Удивлённо уставилась она. – То есть… прости, я была там. – Смущённо почесала она затылок, начиная провожать к душевой.

– Да ничего.

– Ты хорошо справилась.

– Как сказать. – Лукаво усмехнулась я, приходясь свободным краем топа по шее. – Лидия одна из самых перспективных монахинь, немудрено, что её тренировки усилены благодаря наставнику из внешнего мира.

– Ой, прекрати. – Недовольно закатила глаза Рут. – Мы живём не в изоляции, так что не вижу смысла называть жизнь за воротами – внешним миром. – Замираю на месте, встретив недоумевающий вид сестры. – Что?

– Мы выходим за переделы монастыря только по назначению или при необходимости. Как ещё назвать мир за пределами ворот?

– Да, кстати. – Рут вдруг начала выуживать из кармана своей рясы письмо, передавая его мне.

– Это то же самое? – Но сестра мотнула головой. – Ну вот и кинь его к остальным. – Собралась я войти в душевую, как Рут схватила меня за локоть.

– Твоя тётя пишет тебе каждый месяц. Она тебя не забыла, это уже что-то значит. Неужели даже спустя двенадцать лет ты так её и не простила? Аура, ты монахиня. Прощение наша обязанность перед Богом и людьми. Разве ты не готова отпустить прошлое?

– Готова. – Выдохнула я, протянув руку и слегка замазав конверт стекающим по телу потом. – Вера всё, что у меня осталось.

– Прочтёшь прямо сейчас? – Я неловко кивнула, сев прямо на каменный пол и начиная раскрывать конверт.

Такие знакомые, и уже почти что забытые буквы предстали передо мной, но всё же я смогла прочесть содержимое письма:

«Дорогая Аля,

Не знаю, прочитаешь ли ты когда-нибудь это письмо, как и все остальные, что я отправляла. Но я всё равно продолжу писать, потому что не могу оставить это без попытки.

Прошло двенадцать лет с тех пор, как ты ушла. Двенадцать лет, как я не видела твоего лица, не слышала твоего голоса. Ты там уже почти столько же, сколько была и дома. Мне больно даже представить, через что ты прошла, почему решила оттолкнуть нас. Я виню себя за то, что не смогла стать тебе поддержкой, за то, что не понимала в те дни, когда это было важнее всего.

Твоя мама всегда говорила, что у тебя доброе сердце, даже если ты скрываешь это за упрямством. Ты вся в неё. Она бы гордилась тобой, но я знаю, что она хотела бы, чтобы ты была счастлива. Ты счастлива, Аля?

Если всё-таки решишь ответить, я буду ждать. Если нет, я продолжу писать, потому что ты наша семья, наша кровь. И знаешь, я всё ещё надеюсь, что однажды ты найдёшь в себе силы вернуться домой, хотя бы ненадолго. Береги себя, дорогая.

С любовью,

Твоя тётя Ольга»

Я ещё некоторое время держала письмо между пальцами, возможно слишком сильно сминая лист, и перечитывая каждую строчку. Даже если она всё ещё ждёт меня, я не могу понять, чего она добивается.

Что именно Ольга хочет от меня, что я должна испытывать при чтении этого письма? Боль? Гнев? Отчаяние? Я уже привыкла терять близких, так почему она не исчезает? Рут медленно присела напротив меня, мягко проводя рукой по моему плечу.

– Ты как?

– Не знаю. – Крепко сжала я топ на груди, желая дотянутся до сердца и сжать его. – Я не просто так все эти годы избегала её писем.

– Так может стоить уже ей ответить?

– Рут, мне больно. – Нахмурилась я, ещё раз проведя пальцем по бумаге. – Мне больно просто видеть это «с любовью». Я убеждала себя, что у меня больше нет семьи.

– Аура, – вдруг Рут прикоснулась к моему подбородку. – А как же мы? Разве мы не твоя семья?

– Да. – Кивнула я пару раз, поднимаясь с холодного пола. – Я отвечу ей. – Спрятала я письмо в карман шортов. – Вечером. – Наконец вошла я в душевую.

На выходе из душевой бросаю мимолётный взгляд на помутневшее от пара зеркало, тёмные, влажные волосы спутались и ниспадали на слегка сгорбленную спину, от чего я поморщилась, расправив плечи.

Вечером, после совместного чтения молитв, и до ужина, я всё же дописала письмо. Вряд ли мои слова столь же ёмкие и пропитаны эмоциями, но я пока не знаю, как общаться с этой женщиной. Двенадцать лет я её игнорировала, и считала, что скоро она сделает то же самое, но как мне объяснить свой порыв ей написать? Подруга наставила на путь истинный? Может быть, так что я коротко написала, что пока не готова приехать и что признательна её письмам и тому, что она не забыла меня.

Вспоминать русские слова было труднее всего, но даже с этим я справилась. Получив разрешение на выезд за пределы монастыря и сильно натянув набедренную ленту с кинжалом, прошу Рут подвезти до почты, так что мы обе выехали в город, встречая на каждом свободном столбе объявление о проведение цирка, на окраину города. Не хочется как-то опаздывать на ужин, опоздания всегда карались особыми методами, а меня тем более заставляли трудиться на тренировках с двойным тарифом.

Пока я разговаривала с сотрудницей почты и договаривалась о срочной отправке письма, Рут, сжав руки в замочек перед собой, рассматривала объявления. Разобравшись с доставкой письма, подхожу к сестре, тоже начав читать заголовок объявления:

«ТЕНИ ВАМПИРОВ НАД ГОРОДОМ? ЧЕТЫРЕ УБИЙСТВА ПОТРЯСЛИ ОБЩЕСТВО!

За последние две недели в нашем городе произошло четыре жестоких убийства, которые полиция связывает с деятельностью вампиров. Все жертвы – молодые женщины и мужчины в возрасте от 18 до 25 лет. Их тела обнаружены с характерными следами укусов на шее и полной потерей крови.

Полиция отказалась от комментариев, однако источники утверждают, что улик, указывающих на причастность вампиров, всё больше. Паника нарастает: жители опасаются выходить на улицы после захода солнца.

Городской совет призывает сохранять спокойствие и соблюдать меры безопасности, включая использование правильных оружий для самообороны и ношение религиозных символов.

«Это ужасно. Мы больше не чувствуем себя в безопасности», – комментирует жительница Старого квартала.

Пока полиция продолжает расследование, мнения горожан разделились. Одни требуют ужесточить контроль посещения города вампирами, другие считают, что убийства могут быть попыткой обвинить вампиров в преступлениях, которые они не совершали.

Городская полиция просит:

· Не покидать дома ночью.

· Сообщать обо всех подозрительных лицах.

· Быть внимательными к малейшим признакам присутствия вампиров.

Будем ли мы следующими? Этот вопрос всё чаще звучит в разговоре жителей. Следите за обновлениями в нашем издании».

– Что думаешь? – Не отрывая глаза от стати, проговорила Рут. – Могут ли быть это вампиры?

– Я не знаю. Странно это всё, тебе не кажется? Вампиры в нашем штате редкость. – Аккуратно прикоснувшись к локтю сестры, я стала заманивать её на улицу. Нам только этого не хватало. – Пойдём, пока не стемнело.

– Постой. – Вдруг остановилась она прямо в проёме двери. – А как же цирк?

– Пожалуйста. – Недовольно протянула я, продолжая путь к машине. – До ужина осталось не так много. Чуть больше часа.

– Вот и заглянем на огонёк, – задорно произнесла сестра, сев за руль машины.

Мои уговоры никто слушать не стал. И пока мы не доехали, я с упоением наслаждалась летним, тёплым воздухом, обволакивающий как невидимая душистая мантия. Старенькая машина временами поскрипывала от уверенной езды Рут, руль в её руках казался слишком тяжёлым для её тонких пальцев. А я лишь могла взволновано сминать подол рясы. Мир за пределами монастырских стен всегда казался чем-то далёким, почти фантастическим, а теперь он окружает нас, живой, яркий, дышащий.

Опустив окошко в машину врываются запахи города, сладковатый аромат выпечки, пряная горечь дыма от грилей, изредка глухая, солоноватая свежесть реки. Солнце висит низко, будто стесняясь признать своё поражение перед надвигающейся ночью. Золотые лучи прячутся между зданиями, ложатся длинными тенями на тротуары, и кажется, что город весь соткан из света и теней, из гулкой музыки и тихого шёпота. Ещё есть время до полной ночи.

Но с каждой минувшей минутой, которая приближала нас к закату, я снова думала о Зоуи.

Мы проезжаем мимо шумных кафе, где люди смеются и болтают, их лица кажутся тёплыми пятнами на полотне вечера. А я смотрю на них, как зачарованная. Хочется спросить Рут, чувствует ли она то же самое, но она сосредоточена на дороге.

Впереди дорога открывается, и город словно выдыхает, переходя в более спокойные кварталы. Окна домов отражают последние отблески заката, и я ощущаю, как всё внутри поёт. Почти забываю дышать, когда вижу, как вдали начинают мелькать первые знаки цирка.

– Мы почти на месте, – бросает на меня короткий взгляд Рут. – Кстати, я сегодня не видела Зоуи, не знаешь где она?

Её голос якорь, возвращающий меня на землю. Я отрицательно мотнула головой, слова застревают где-то в горле. За пределами монастыря всё кажется слишком большим, слишком ярким. Даже стыд и тот становится острее. Ветер треплет вуаль на голове, шепчет в ухо какие-то свои истории, а сердце бешено стучит в ушах от событий прошлой ночи.

Цирк будто мираж на горизонте, манящий и загадочный. Мы въезжаем на узкую дорожку, ведущую к окраине, и мир становится тише, лишь где-то вдали слышатся детские крики и лай собак. Как бы я не была против этой затеи, душа подпрыгивала и радовалась.

Шатёр возвышается перед нами, словно гигантский купол из закатного неба, распахнувший своё сердце для толпы. Следую за Рут, шаги утопают в мягкой пыли под ногами. Вход кажется узким горлышком, через которое бурлит поток людей. Их смех, разговоры, споры, всё сливается в неразборчивый, но почти живой гул, который эхом откликается в груди.

Осторожно прикасаюсь пальцами к краю шатра. Ткань грубая, с запахом солнца, пота и какой-то лёгкой сладости, будто мёд впитался в её волокна. Внутри мир совсем другой. Гул затихает, уступая место звону музыки и взрывам аплодисментов. Воздух здесь тяжелее, насыщеннее, пахнет чем-то обжигающе горячим, может быть, карамелью на раскалённой сковороде, смешанной с пылью и лёгкой горечью давно истёртого дерева.

Шатёр огромный, но кажется тесным от количества людей. Мы протискиваемся через толпу, уже всё тело ноет от столь неожиданно долгой теплоты чужих плеч и локтей. Отрывки чужих разговор долетают до меня как фразы из снов сразу после пробуждения. Чей-то смех вспыхивает над ухом, заставляя вздрогнуть.

Привыкшая к мягкому свету монастырских ламп я жадно цепляются взглядом за всё: за алые полотна, натянутые под самым куполом, за золотые прожектора, что выхватывают акробатов из темноты. Они взмывают в воздух, как серебристые стрелы, сверкают в свете, а потом мягко касаются земли как снежинки. Я замираю, следя за их движениями. В груди распускается теплота огненных цветков.

Рут ведёт за собой, её рука твёрдо сжимает мою, не давая потеряться в водовороте звуков и света. Но я всё равно чувствую себя потерянной. Каждый вдох приносит нечто новое, запах масла от старых механизмов, металлическую свежесть. Я почти чувствую вкус этого воздуха, пыльного, горячего, искрящегося.

Аплодисменты оглушают, как раскаты грома. Акробат на трапеции взлетает под самый купол и замирает в воздухе, удерживаемый только тонкой нитью верёвки. Сердце скачет следом за ним. Забываю, как дышать, пока он не спускается, ловко переворачиваясь в полёте. Толпа кричит, разрывая воздух восторженными воплями. Я тоже улыбаюсь, хотя внутри всё дрожит.

Рут говорит тихим и спокойным голосом, но я не слышу слов. Меня захватывает шум, свет, тепло и странное чувство, будто я стою на краю огромного обрыва. И хотя я не хотела здесь быть, теперь понимаю: я рада.

В какой-то момент акробат не успел схватиться за верёвку, и на мгновение сердце замирает, это ведь конец? Он летел мимо расправленной сетки. Но в следующую же секунду, парень, лицо чьё спрятано под маской, аккуратно приземляется на землю, торжественно расправив руки. Кто?… Нет, что он?

Глава 2. Призраки прошлого. Часть первая

Солнце тускло освещала лужайку заднего двора на закате, высокое дерево слегка прикрывала нас тенью от кроны, колыхающаяся на ветру. Обычно, в случае каких-нибудь тренировок, которые мать-настоятельница часто проводила, мы уходили глубоко под землёй монастыря, но сегодня был особый случай. Как и все три дня до этого. Вместо того чтобы вести нас на занятия, она обучала всех десятерых девочек на свежем воздухе.

– Осмотр! – Громогласный голос настоятельница заставил в тот же миг нагнуться над оружием и начать делать всё по его указке. – Что нужно проверить? – Прошла она вдоль шеренги из таких же девочек, как и я, остановившись напротив меня.

– Плечи, кулачки, тетиву и… – на мгновение я запнулась, и настоятельница это тоже заметил.

– Ну, – ободряюще наблюдал она за мной, пока я указывала на разные части арбалета. – Тр…

– Тросы! – Оживилась я, поймав начало нужного слова.

– Хорошо. Следующий шаг.

Сложив арбалеты, мы все побежали в сторону стола под деревом, рядом с которым мы тренировались, взяв защитные очки и так же юрко надев их. Я уловила ухмылку на губах настоятельницы, думаю, она рада, что мы запомнили все нужные детали. Как бы я хотела, чтобы она мной гордилась.

Поместив середину тетивы в верхний паз лука, я замерла, проверяя натяжение. Установила спусковые крючки на тетиву с обеих сторон ствола, слегка потянула за верёвки, чтобы рукоятки была на одном уровне, что гарантировало правильное натяжение одновременно. И пока другие девочки уже выпустили стрелы, я только оттянула тетиву назад одним сильным и плавным движением, поместив один болт в канавку ствола.

Я много раз спотыкалась об этот самый болт, очень часто забывая его вставить, только месяц в этом монастыре, когда я могла ещё обучится? Родители упорно огораживали меня от этой жизни. Но мать-настоятельницы заставляла заниматься всякими видами оружия, и на каждое своё особенное отношение. И каждый раз одно и то же оправдание: мы должны уметь защищаться от вампиров и защищать других. Например, один арбалет, уже на второй день тренировки с ним, я испортила, из-за того, что болт был неправильно наложен на тетиву.

Сняв арбалет с предохранителя и найдя яблочко, выпустила стрелу. Обычно, подобное оружие используется с помощью прицелов, но настоятельница продолжал повторять одно и тоже: когда прижмут, время на прицеливания не будет. С того момента я и начала тренироваться без прицела. Выпущенная стрела воткнулась рядом с яблочком, с разницей в нескольких дюймах. Тогда же я увидела разочарование на её лице. Не только я промахнулась, больше половины это не удалось.

– Смажьте арбалет воском. – Подошла она к столу под деревом, начиная собирать всё обратно в сумку. – Это гарантирует, что тетива не высохнет, и не оборвётся.

Я просто хотела, чтобы мной гордились. Но этого не будет, если меня рядом нет.

– Настоятельница. – Подошла к ней одна из девочек чьи длинные рыжие волосы проступали сквозь вуаль, кажется она старше нас на четыре года. – Мы сделали что-то не так? – Положив арбалет на стол, начинает она натирать его воском, пытаясь не поднимать на настоятельницу голову.

– Всё так, не беспокойся. – Выдохнул он, повернувшись ко всем и положив тяжёлую руку на плечо девочки.

Так как стол для нас был слишком высоким, настоятельница вытащил во двор стремянку, на которую мы каждый раз взбиралась, когда нужно было что-то оттуда взять.

– Всё хорошо, Рут.

– Это не так! – Выпалила девочка. – Вы в обиде?

Вдруг она замер, смотря куда-то перед собой, часто и прерывиста дыша. Рут воспользовалась этой заминкой, взяла со стола карманный пистолет, на котором мы тренировались прошедшую неделю и вернулась на свою позицию, где до этого стояла с арбалетом.

Настоятельница успела её остановить лишь тогда, когда три патрона точно попал в цель. Она вырвала оружие у неё из рук, но после этого решил проверить как девочка выстрелила.

– Мы умеем стрелять. – Безвыходно протянула Рут, разведя руками в стороны. – Просто арбалет слишком тяжёлый, и нам с ним непривычно. Сколько дней мы с ним тренируемся? Четыре?

– Ты чему их учишь? – Раздался низкий, слегка хрипловатый, мужской голос со стороны дерева.

Настоятельница моментально подлетел к нам, скрывая почти всех девочек за своей спиной. Но ведь я была не в меру любопытным ребёнком, особенно учитывая, насколько быстро обо мне забывали, всё норовила начать разглядывать незнакомца.

– Тебе здесь не рады. – Тяжело и резко произнесла настоятельница.

– Я и не жду от тебя восторга. – Я высунула голову за ногой настоятельницы, отметив для себя неестественно чёрные глаза, определённо привлекающие внимание. – Мать-настоятельница подумала над нашим предложением?

Незнакомец взял со стола маленький арбалет, расправив плечи и с искренним удивлением разглядывал его детали, ожидая ответа настоятельницы.

– Нет. Ей нужно обсудить всё с советом. – Незнакомец резко опустил взгляд на меня, ухмыльнувшись и подмигнув. По телу пробежала волна дрожи, вперемешку с жаркими волнами. В тот миг я приросла к земле не в силах сдвинуться. Торопливо скрывшись за настоятельницей, я ещё долгое время ощущала жар на щеках. – Дай нам пару лет.

– Ты ведь понимаешь, что оттягивать неминуемое не получится. Ваш монастырь один из главных столпов общества, и нам нужно ваше согласие.

– Если наше согласие даст волю разгуливать вампирам по нашим улицам, то я отвечу за мать Агнес, мы категорически против.

– Не разгуливать. – Я услышала насмешку в голосе незнакомца. – Мы хотим лишь изменить страну в правильное русло. Совместное правление куда эффективнее, раздельного.

– Такие, как вы… – Настоятельница вдруг замолкла, что заставило меня снова выглянуть и застать нахмуренные брови и странного вида прищуре, явно чем-то недовольного мужчины. – Богу не угодно, что бы его домом управляли создания ночи.

– Покажи, где это написано.

– Я сказала нет, и уходи.

Бессмысленный, несвязанный для меня диалог. Одно я поняла точно: настоятельнице не нравится этот человек, но она определённо его знает. Когда незнакомец скрылся за воротами монастыря, настоятельница велела нам в ту же секунду бежать в монастырь. Ни о чём не задумавшись, мы подчинились, пока она медленно и с оглядкой собирал всё со стола.

Через пару дней, глубокой ночью, я проснулась от громкого стук ворот. Настолько громкий, что я сначала спутала его с громом. Медленно встав с кровати и стараясь не разбудить остальных девочек, приоткрываю дверь спальни лишь на щёлочку. Я стала рассматривать пустой коридор, в котором, как бы странно это не было, горел свет.

А когда я захотела выйти из комнаты меня шустро поймала одна из монахинь в обходе, торопливо развернув и велев залезть в постель. Я пыталась уснуть, но всё удавалось с трудом. Я всё время заостряла слух на происходящим в тихом монастыре, пока меня не отвлёк яркий, отчётливый металлический запах. Я лишь раз ощутила этот запах так ярко, когда полгода назад впервые почувствовала запах крови моих родителей.

Что происходило мне было непонятно, и всё же я решила спуститься. Я уже привыкла, что о моём существовании забывают сразу как теряют из вида, так что я не стала утруждать себя терзаниями души.

На цыпочках, я шла на запах, подходя всё ближе к входной двери, где он становился ещё ярче. Бесшумно раскрыв парадную дверь, недалеко от ворот, неподвижно стояла женщина, глядя куда-то себе под ноги. Высокая, болезненно худая в обтягивающей одежде, коричневые волосы, при свете фонаря, отливали ржавым, и только сейчас моё внимание привлекло капающее с её правой руки.

– Какая умница. Раньше взрослых меня заметила. – Она не задавала вопросы, лишь утверждала, и достаточно громко, что даже я, с другой стороны, её расслышала.

– Вам нужна помощь? – Собралась я выйти за пределы дверей, как меня ловко оттянули назад.

– Уходи. – Рядом стоящая монахиня в одежде для сна прижимала мою спину к своей груди и придерживая за плечи. У входа стояла мать-настоятельница с оружием в руке. – Тут тебя никто не боится.

– Выйди за порог и скажи это мне в лицо. – На задорное замечание незнакомки настоятельница ответил лукавой усмешкой, вернув пистолет в кобуру на бедре, которую она скорее всего нацепил перед тем, как выйти из спальни.

Она смело шагнул за порог, и прождав пару секунд, сорвался с места так стремительно, что я и разглядеть не успела. Монахиня стремительно схватила меня за руку, уводя обратно в спальни.

– И? – Укутывая моё маленькое тельце поплотнее в одеяло, начала она. – Что ты скажешь в своё оправдание? Почему ты снова вышла из комнаты?

– Я услышала запах. – Совершенно не боясь собственных ощущений я высказывала о наболевшем. – А до этого я видела свет в коридоре, вот и…

– Сложила два и два? – Продолжила за меня монахиня, перекинув руку через моё тело и нагнувшись поцеловала в лоб. – Но почему ты вышла на улицу? Ты же знаешь правила.

– Да. – Потянула я одеяло на себя сильнее, стыдливо пряча лицо.

– Больше так нас не пугай, хорошо? – Я только хотела задать очередной вопрос, как полоса света в тёмную комнату стала толще и вскоре показалось приветливое, с небольшим пятном крови на лице матери Агнес.

– Аура. – Подошла она ближе к моей кровати. – Помнишь о чём мы говорили на днях?

– О молитвах, которые мы должны знать наизусть? – Воодушевилась я, привстав с постели, и перемещая горящий взгляд с одной женщины на другой.

– О легендах, которые иногда оживают.

– Ах, это. – Поджав губы, я вернулась на подушку.

– Вот именно, это. – Она пристально посмотрела на меня, ожидая, что её слова наконец-то дойдут до меня. – Не забывай, что в мире были те, кто свободно ступал по священной земле. Их сжигали, предавали анафеме, стёрли из памяти, но забытое не значит мёртвое. Иногда легенды находят путь обратно. Иногда мы слышим их шаги. – Настоятельница глубоко вздохнула, повернувшись в сторону выхода. – Когда тебе что-то кажется, ты моментально говоришь мне. И никак иначе. А завтра будет твоя исповедь перед всеми, где мы вынесем решение, что с тобой делать. Ты должна понять, что больше поступать как хочешь не можешь.

***

Огромное утреннее небо давило тишиной, приглашая к размышлениям. Стоя на коленях в сухой земле огорода, мелкие камушки впиваются в кожу. Корзина с картофельной ботвой в руках, а в голове всё ещё звучали слова настоятельницы, звучали громче, любого пения птиц.

«Покаяние требует труда, Аура», повторяла я мысленно её наставление, словно молитву, вытягивая сорняки с такой яростью, будто вырывала из земли свои же грехи. Весь день я чувствовала на себе тяжесть её взгляда, хоть он давно уже был обращён к другим делам.

Когда солнце начало медленно сползать за горизонт, поднимая из земли длинные тени, жалобный, надрывный звук, как будто кто-то плакал сквозь густой воздух начал доносится из глубин чащобы. Я замерла прислушиваясь. Шорохи леса и перезвон ветра смешивались с этим воем, и во мне всё похолодело.

Что это было? Тяжесть в груди не давала дышать, но ноги сами двинулись вперёд, через запылённый огород, через калитку, в сторону леса. С каждым шагом вой становился ближе, а мысли громче.

Не ходи, шептал голос в голове, но мне казалось, что за этим зовом скрывается что-то большее, что-то, что нельзя оставить.

Пальцы дрожали, раздвигая густую траву, когда я в итоге увидела его. Волк лежал на земле, белый, как первое утреннее облако, но испачканный кровью, такой ярко-красной, что казалась почти чёрной в тени деревьев. Его бока с трудом поднимались и опускались, пристально наблюдая за мной.

Страх бился где-то под рёбрами, сжимал горло. А вдруг он прыгнет? А вдруг я сделаю не так? Но его взгляд… В нём было что-то заставляющие опуститься на колени рядом, будто мои действия были решением, принятые кем-то свыше.

Достаю из кармана платок, окунула его в воду из фляги и осторожно поднесла к его морде. Он дёрнулся, и я снова замерла, сердце стучало где-то в ушах. Но затем он потянулся к платку, жадно схватив её шершавым языком.

Дрожащими руками осторожно осмотрела рану на боку. Кровь ещё не запеклась, и кожа выглядела разорванной, как будто его атаковал кто-то с острыми, как лезвие, когтями.

– Всё будет хорошо, – прошептала я, хотя сама в это не верила. – Надеюсь ты меня не забудешь.

Каждое моё движение казалось неверным, неловким. Казалось, я делаю больше вреда, чем помощи, но он оставался на месте. Глухое урчание звучало то ли от боли, то ли от смирения.

С того дня я возвращалась к нему каждый вечер. Еда из моей тарелки, вода из монастырского колодца, всё это тайком становилось частью моего служения. Я не могла объяснить, почему, но в этом белом волке было нечто такое, что вызывало во мне чувство вины и ответственности одновременно.

Глава 3. Запомни меня, если сможешь

Поймав не в меру любопытный взгляд акробата, ремень на бедре заныл, и я стремительно схватила Рут за кисть, направляясь к выходу. Она продолжала противиться, хотела остаться ещё на какое-то время и посмотреть выступление, ведь раз такое тут происходит, что могло бы произойти дальше? Но я не могла отделаться от чувства, что мы всё делаем неправильное, подбираясь всё ближе к машине.

– Рут. – Остановилась я у самой двери, выпустив руку сестры. – Если мы снова опоздаем на ужин, скоро нам не видать выход в город. Пожалуйста, давай вернёмся пока есть время.

До ужина оставалось меньше часа, так что Рут начала гнать машину так, как не гнала раньше. Она никогда не превышала скорость больше допустимой, но сейчас я в действительности боялась, обеими руками держась за поручень над головой. Я даже не успевала насладиться красотами города, но всё же обрадовалась, когда мы успели вовремя.

Припарковав машину, мы торопливо направились в трапезную, место, которое знаю до последнего камня, до последнего солнечного блика на старых деревянных столах. За последние двенадцать лет он стал неотъемлемой частью моего мира, чем-то неизменным, как молитвы или звон колоколов. В этой неизменности есть своё утешение.

Пока мы с Рут искали место куда присесть, я заострила внимание на старую, местами потемневшую от времени штукатурку на стенах. Как бы нас не заставили выскоблить всё и придать залу более презентабельный вид. Через небольшие окна, высоко под потолком, спускался свет закатного солнца, этот свет никогда не бывает ярким, даже летом он смягчается, будто проходя через невидимый фильтр. Главное не заострять внимание на пустующий стул Зоуи.

Присев на твёрдые скамьи, за тяжёлым, тёмным столом нас уже ждала еда. В центре стола всегда стояла ваза с цветами, сегодня кажется ромашки, собранные в монастырском саду. Их простой аромат слегка ощутим, даже на расстоянии, запах лета, запах молитвенного труда, запах жизни, которая продолжается здесь, за этими стенами.

Когда этот зал пуст, тишина в нём особенная. Глубокая, как вода в колодце. Но когда мы собираемся за трапезой, она наполняется шелестом одежды, тихим стуком посуды, ровным чтением Писания, которое льётся откуда-то из центра зала, как нежный ручей.

Этот зал видел меня во все мои дни: когда впервые робко вошла сюда, сжимая край платья, когда училась прятать слёзы от других сестёр, когда радовалась впервые за долгое время. Он знает меня лучше, чем я сама.

Ужин всегда скромнее обеда. Тарелка овощного супа, где крупные кусочки картофеля, моркови и сельдерея плавают в прозрачном бульоне, с небольшим куском чёрного хлеба, грубого, но такого ароматного. Чашка тёплого травяного отвара, в котором чувствовался лёгкий аромат ромашки и мелиссы.

Через пару дней нас всё же отправили в город с поручением от ключницы Пенелопы, она отвечает за хозяйство и запасы монастыря, неудивительно, что нас отправили именно на рынок. Помимо меня и Рут, Лидия вызвалась как наша защитница, и ещё одна послушница, Мира. Она в монастыре два месяца, и неудивительно, что ей так скоро позволили с нами поехать. Если мне впервые разрешили покинуть монастырь в возрасте пятнадцати лет, Мира отличалась тем, что ей уже исполнилось шестнадцать.

Ну а я, так как была уверена, что не буду участвовать в этой суете и сторожить машину, взяла с собой книгу, которую прятала как зеницу ока ещё с прошлой недели. Ведь это не какой-нибудь томик священного писания, а обычный роман, из городской библиотеки. «Джейн Эйр», даже библиотекарь признался, что это классика.

Но, монастырь нуждается в тканях, воске, лекарственных травах, которые у нас не растут, вот мы и разделились, кто в травяную лавку, кто на рынок, так что я даже не успела раскрыть сумку с книгой, как меня схватили за руку и потащили вглубь города. Нас редко отпускают по таким поручениям, так что все решили вдоволь насытится городом, пока нам это позволено. Я редко выходила за пределами монастыря, просто не видела в этом нужды, из-за чего и постоянно прижималась к Рут от неуверенности среди городской суеты.

Рынок обрушивается лавиной звуков, запахов и движений, как будто я ступила на чужую планету. Люди снуют туда-сюда, будто муравьи в гигантском разломе. Они кричат, торгуются, смеются, голоса сплетаются в гулкий поток, который эхом отдаётся в голове. Пахнет специями, свежим хлебом, горячими яблоками, и эта смесь давит на грудь, лишая воздуха. Меня толкают в бок, мимо проносится женщина с огромным пакетом, задевая локтем. Не успеваю извиниться, слова застревают в горле.

Солнце жжёт лицо, но ладони холодные и липкие. Голова кружится от шума, от мелькающих лиц и цветов. Пестрые ткани на прилавках, зелень овощей, отблеск меди, всё сливается в одно сплошное пятно. Хватаюсь за край ближайшего прилавка, чтобы не упасть. Становится слишком жарко. Пытаюсь дышать, но воздух такой горячий, словно я нахожусь в парилке. От этого становится хуже, колени предательски подгибаются. Злюсь на себя, пытаюсь вспомнить, как дышать, как идти, но всё сливается в одну тревожную жужжащую массу.

Толпа, как река, несёт меня куда-то вперёд. Не могу понять, куда идти, ноги двигаются скорее по инерции, не следуя за разумом. Крики торговцев, звуки шагов, резкие запахи жареного мяса и пряных трав, смешиваясь в воздухе, делают его удушающе тяжёлым. Хочу сделать шаг, но теряю ориентацию. Окружающие лица мелькают, слишком близко, слишком ярко, и я не могу сосредоточиться на них, а слова, что тянутся к губам, превращаются в бессмысленные звуки.

Пытаюсь найти хоть одну знакомую фигуру из нашей группы, но толпа жадно поглощает всё, что у неё н пути. Кажется, я стою на месте, а мир продолжает кружиться и вращается как карусель. Сердце стучит где-то в горле, дыхание рвётся, будто воздуха здесь нет вовсе.

– Простите, – бормочу я, пытаясь пробиться вперёд, но слова будто вянут в горле. Никто меня не слышит. Я останавливаюсь из-за ватных ног, руки дрожат.

Где сёстры? Сердце гулко бьётся в ушах. Горло сжимается, как от холодной петли, ноги подкашиваются. Почему я их не вижу? Почему я вообще согласилась выйти из монастыря? Нужно было остаться! Нужно было сторожить машину! Они забудут обо мне! Оставят меня тут одну…

Люди проходят мимо, кто-то смеётся, кто-то ругается. Для них я невидима. Холодок скользит по спине, поднимая волосы на затылке дыбом. Я оборачиваюсь, пытаясь выхватить хоть что-то знакомое. Все эти лица вокруг… они не мои. Я не знаю, куда идти. Кто меня ждёт? Где они? Где Рут? Почему я не могу ничего понять?

Бессмысленные шаги, чужие руки, это как чужая жизнь, которая прожигает меня, оставляя только страх, сжимающий грудь. Я резко дёрнулась, от чего поцарапала руку до крови.

Господь, помоги мне!

Сжав кисть, уже не видя людей вокруг я просто шла вперёд. Боль пронизывает руку, неприятное, липкое ощущение всё ещё пульсировало на краю неровной раны на ладони. Всё ещё разглядывая пострадавшую руку, я не заметила, как врезалась во что-то твёрдое как стена. Стена с сердцебиением.

– Простите, – выдохнула я. Чёрные ботинки плотно стягивали штаны с ремнями, спускающимися по бёдрам, сдержанно подчёркивали силуэт. Майка из мягкой ткани плотно облегала широкие плечи, а на плече проступала крошечная надпись на языке, который я не знаю.

Я подняла голову и, к своему стыду, задержала дыхание. Темнота притягивала, всё равно что бездонная пропасть, в которую легко сорваться. Почти чёрные, непрозрачные, с легким блеском глаза.

Ветер трепал короткие тёмные волосы, заставляя задуматься, каким шампунем он пользуется, чтобы они выглядели так.

Черты лица были точеными и строгими, высокий лоб, прямой нос, выраженные скулы и твёрдая линия подбородка. Чуть прищуренный взгляд, заставил предательскую дрожь прокатиться по коже. Но больше всего сбивали с толку губы. Губы человека, который знает, что его усмешка способна разбить любое спокойствие вдребезги.

Но мысли испарились, как только холод начал сочиться из земли, проскальзывая под одежду. Тепло дня растворилось вместе с хорошим настроением. Я уловила малиновую полосу на горизонте, и внезапно осознание обрушилось ударом в грудь, осталось не больше час до ужина!

Опять? Мне опять придётся бежать к машине как проклятая?

– Простите ещё раз, я не хотела, – пробормотала я, опуская голову и пытаясь обойти его. Но, стоило сделать лишь шаг, как горячие пальцы сомкнулись вокруг моего запястья, сдавив чуть сильнее, чем стоило бы.

Я вздрогнула, когда он наклонился ближе, изучая порез. Почему он повернулся?

– Поранилась? – Голос прозвучал низко, и в каждой букве сквозила хрипотца, пробираясь прямо под кожу. Этот голос обволакивал, заставляя все внутри сжаться в болезненно сладкий узел. Он звучал так, будто мог прошептать прямо в ухо слова, которые нельзя повторять вслух.

Кровь застыла, сердце болезненно ударилось о рёбра.

– Да… я… я хотела обработать её, – пролепетала я, не смея поднять голову.

Уголки его губы тронула тень ухмылки, и в ней есть что-то бесконечно далёкое, что мне трудно просто понять.

– Тогда поторопись, – жар дыхания опалил кожу, прежде чем его пальцы мягко разжались, отпуская руку.

Я разглядывала его ещё некоторое мгновение, делая несмелые шаги назад. Выдохнув за мгновение поворачиваюсь и убегаю прочь. Сумка больно бился о бедро на каждом шаге, и стоило лишь на мгновение отвлечься, повернутся к незнакомцу, как я споткнулась о собственную ногу, разодрав колени до крови.

Проклятие! Только не сейчас! Солнце стремительно опускалось за горизонт, а я даже не знаю где Рут припарковала машину.

Поднимаясь на ноги, по телу прошлась волна дрожи. На трясущихся ногах я добежала до какого-то переулка, а там ещё пару домов, угол улицы, и я просто надеялась, что добегу хотя бы до церкви! Я всегда знала, что ночью оставаться вне стен монастыря не просто нарушение правил, но и опасно. Но сейчас у меня просто выбора нет.

Колени сильно ныли и больно липли к чулкам. Оказавшись в паре метров от двери церкви меня тут же перехватывают, чуть с ног не столкнув. Лидия развернула к себе, встряхнув разок за плечи.

– Где тебя носило?! – Недовольно начала она повышать голос. – Сказали же быть рядом! Отблагодаришь Рут, что она заметила пустое сидение. Пошли.

Молча возвращаясь уже в монастырь, я всю дорогу сидела с опушенной головой, а после и представ в таком израненном и красном от крови виде перед матерью-настоятельницей.

– Кажется, ты обещала мне больше не теряться.

– Молю, простите, – сжала я подол рясу сильнее. – Не хочу бросать тень моих поступков на сестёр, они задержались из-за меня. Не наказывайте их. Я во всём виновата.

– Меня скорее удивляет сам факт того, что единственное куда ты направилась, это церковь. – Обошла она стол и приблизившись ко мне, надавила на плечи и заставила присесть. – То есть, я ни разу не сомневалась в твоей вере, но, – она шуршала за моей спиной, слышались разные склянки и характерный хлопок, когда одна из них открылась, – я и не думала, что ты сможешь побороть страх смерти.

– Вы имеете в виду случившееся с Зоуи? – Так и не оглянувшись, поджала я губы, услышав, как мать-настоятельница замерла на мгновение.

– Нет. Из-за второй мировой всё в корне изменилось. Люди запуганы вампирами и готовы спрятаться куда угодно, лишь бы не лицезреть это отродье в ночи. А ты, отправилась не в чей-то дом, будучи уверенной, что тебе ничего не скажут, а именно к дому Господа. – Передо мной оказалась протянутая рука с ватным диском и чем-то жидким на нём. – Протри колени, полегчает. – Вернулась она к своему столу. – Я к тому, что твоя вера впечатляет. Вот бы все послушницы так же быстро менялись.

– Я в монастыре двенадцать лет. Господь даёт укрытие всем, кто просит. – Прошлась я ватным диском по коленям, стараясь не шипеть от боли и замечая, как свежие раны начали пениться. – Это я уже уяснила. – Выпрямилась я. – И сам Господь направил Лидию, как наше сильнейшее оружие, ко мне. Я в это верю.

– Славно. – Кивнула мать-настоятельница пару раз, сжав руки в кулаки перед собой. – Хорошо. Я прощу твоих сестёр, но тебе прощение придётся отработать. Наши правила точны и строги, и, если кто-то начнёт их нарушать, а я закрывать на это глаза, всё пойдёт крахом. – Начала она собирать со стола всякие бумаги. – Теперь ступай, отдыхай. И так как вы опоздали на ужин, сегодня его вам не видать.

– Да, мать-настоятельница.

И вся неделя тянулась как натянутая до предела резина. Особенно после того, как объявили о смерти сестры Зоуи. По официальной версии, со слов матери-настоятельницы, смерть Зоуи была вызвана ошибочной дозировкой ядовитого растения, и теперь нам строго запретили самим смешивать травы. Даже представить не могу, это правда, или всё же мать Агнес решила так отвлечь внимание. Но по крайней мере мы смогли по достоинству упокоить её тело.

Наказание и траур наложились одна ну другую, и теперь проводить время в саду давалась особенно сложно. Будто я уже не имела права радоваться. Сестра Анна и София тоже присоединились к отбыванию наказания. А нечего было хихикать во время воспеваний Псалмов, и наш сегодняшний враг, безжалостные сорняки. Земля такая твёрдая, словно закалённая тысячами молитв, а сорняки цеплялись за неё как души за грехи.

Анна с огненной решимостью вырывала траву, что казалось будто она готова передать злость на упрямое растение. София, с её тихим нравом, превращает эту каторгу в акт служения, напевая под нос что-то древнее и почти забытое, пока я пыталась молча трудится и что-то доказать самой себе. Руки болят, спина горит, но я продолжаю, и кажется, что сорняки вырываю из себя, избавляясь от мыслей, которые не должны здесь быть.

Но они возвращаются, как въедливая песня.

В последнее время, священники зачастили в наши края, а один из них и вовсе словно был создать, чтобы испытывать терпение и прочность. Голос отца Габриэля низкий, обволакивающий, как шёлковая ткань, а улыбка сияет, будто само благословение. Послушницы украдкой бросают взгляды на светлые волосы и светло-карие глаза, земное воплощение ангела, но он всего лишь испытание. Господь испытывает наши сердца через него. Готовы ли мы пойти на искушение?

И пока София и Анна пошли снова его встречать, я старательно вырывала траву, пытаясь ничего не подслушать. И как бы это ни было, временами задерживала внимание на его статной фигуре. Надо же, такой молодой, а уже носит сан. Тут же отворачиваюсь, поймав себя на непристойных мыслях. Это испытание! ИСПЫТАНИЕ! Я завещала своё тело и душу Богу, и не отступлю.

Однако есть другая тень, которая не даёт мне покоя, и сама собой возникала в воспоминаниях за всю неделю. Я бы даже сказала их целых две. Уж от воспоминаний некуда деваться, от них не убежишь, не спрячешься. Черноглазый незнакомец, что появился словно из сна или ночного кошмара. Голос был низким, почти звериным, и каждое слово, произнесённое им, будоражит воспоминания будто ветер, поднимающий осеннюю листву. Тёмный, пристальный взор будто раздевает до самых костей.

Почему я думаю о нём? Почему его образ возвращается как эхо в пустой церкви?

И бледное, искорёженное в гримасе ужаса лицо сестры Зоуи. Её тщетные попытки дотянутся до Хроник. Всего лишь минутная слабость, но я вновь подумала о той книге. Как бы её так изучить, не попасться и не пострадать? Каждый раз, как я ловлю себя на этом, мысленно бичую себя молитвами и работой.

Сгибаюсь над землёй, вырываю очередной сорняк с корнем. Грязь забивается под ногти, оставляя следы борьбы, но это не так сильно волнует. С каждым вырванным корнем я будто пытаюсь освободиться от того, что поселилось внутри.

Но освобождения всё нет.

Так как я всё ещё наказана, ужин мне не полагается, а значит у меня есть время оставить миску для Бьёрна. Даже если моего милого волка я давно не видела, каждый раз оставляя полную миску с водой и едой, на утро я находила её пустой. Оставалось ещё немного времени, так что я смогла достать книгу из сумки и перед самыми сумерками убежала к кладбищу. Нашла самый высокий памятник и спрятавшись за ним, продолжила читать. И после ещё пары глав, я так и не поняла, что такого в этом романе.

Когда солнце скрывается за стенами монастыря, торопливо возвращаюсь к своей келье. Сон приходит не сразу, но с ним обязательно приходит и утро, в которое уже кончилось моё наказание и траур, а ближе к полудню нам с сёстрами было позволено уже официально посетить цирк. Из-за чего начались массовые споры между сёстрами. Более близкие подруги Зоуи выступали за строгий траур, начисто отрезая нас от внешнего мира хотя бы на месяц, но большинство сестёр всё же были за более гибкий подход.

Может мы и монахини, но не пленницы, так что, взяв ту же сумку с книгой мы отправились в путь. Думаю, среди сестёр и матери-настоятельницы кинжал не потребуется, они всё равно вооружены лучше меня.

Ткань шатра натянута над нами, словно чужое небо, тусклый свет ламп обрисовывает фигуры на трапеции, а внизу толпа замирает в ожидании. Звук музыки вибрирует в воздухе, ритм глубокий, как сердцебиение, медленный, но упругий. Кажется, что весь зал пульсирует в унисон с этим ритмом.

Акробаты взмывают ввысь, их тела изгибаются в невесомой грации, тени, что оторвались от земли. Не могу оторваться, линии их движений такие плавные, будто это не люди, а отблески света, играющие на поверхности воды. В момент прыжка они замирают, и время, кажется, растягивается. Ловят друг друга, как птицы, переплетая руки в хрупком танце, которому я не могу придумать названия.

Музыка накатывает новой волной, низкие басы пробирают до костей. Один из акробатов отделяется от остальных, его фигура ловит свет, и всё вокруг будто тускнеет. Он летит, мышцы очерчены так чётко, что кажутся высеченными из камня. Каждый жест, каждая дуга тела будто кричит о силе, но в этой силе есть странная мягкость, как у натянутой струны.

Он приземляется, не на сетку, а в шаге от нас на твёрдую землю. Опять? Это тот же акробат? Тишина. Мгновение как натянутая тетива. А потом он снимает маску.

Я замираю. Лицо, к которому тянет, словно к запретному, слишком резкие линии, слишком тёмный взгляд, что смотрит будто насквозь. В нём читается одновременно знакомое и чужое. Это он. Тот же человек, которого я видела на рынке.

Всё в нём контрастно: грубая линия челюсти и лёгкий изгиб губ, как будто он знает какую-то тайну, и не собирается делиться. Линии его тела, словно резьба по дереву, напряжение и сила, прикрытые лишь тонкой тканью костюма. Свет выхватывает капли пота на шее, подчёркивая каждую жилку, каждую деталь, как если бы его вырезали из мрамора, но мрамор был бы тёплым, живым.

Ловлю себя на том, что задержала дыхание. Внезапно ладонь, которую я неделю уже как порезала, лежащая на колене, задрожала. Этот человек воплощение чего-то, чего я не могу выразить. Это не только сила или красота. Это магнетизм, который тянет и пугает одновременно.

Музыка снова гремит, но я больше не слышу её. Все звуки вокруг сливаются в гул, а его лицо, его взгляд остаются ярким пятном в моём сознании.

Глава 4. Грешные цепи

Как бы красиво не было выступление, находится в главном шатре я долго не могла. И выйдя на улицу, я стала вдыхать глубокий запах приближающихся сумерек. Даже несмотря на то, что в этом месте мы провели большую часть дня, шатёр всё ещё кажется чужим миром. Воздух тягучий, пропитанный потом, пряностями и чем-то, что я не могу назвать, но чувствую всем телом. Лампы отбрасывают длинные тени на ткань стен, будто каждый мой шаг вписан в эту странную картину. В этой атмосфере я бы смогла ещё немного почитать. Главное не задерживаться слишком долго.

Девушка подходит ко мне, тихо, почти неслышно, но я всё равно вздрагиваю. Эту молодую актрису я и раньше видела у нас в монастыре, просто не придавала этому значения. Особенно когда на ней было больше одежды, чем сейчас.

Пока она тихо шепчет, я успела вернуть книгу в сумку, голос как сухая ветка, скрывающаяся в шуме толпы. Свет ловит золотистую искру её прядей, а тень обрисовывает изящные черты лица.

– Сестра, можем ли мы… поговорить? – Она смотрит на меня снизу вверх, голос дрожит, как паутинка на ветру.

Я киваю, хотя внутренняя тяжесть смешивается с необъяснимым чувством тревоги. Мы отходим в сторону, туда, где звуки цирка становятся тише, усаживаясь на свободные ящики. Её пальцы стискивают края яркой ткани костюма, и я подмечаю, как они дрожат.

– Я не знаю, что делать, – слова льются, как поток воды, слишком быстрый, чтобы успеть понять. – Я не могу найти покой. Всё, что я делаю, кажется пустым.

В голосе такая смесь боли и отчаяния, которое я слышала раньше, но здесь, под этими огнями, оно кажется почти осязаемым. Взгляд опускается вниз, плечи подрагивают. Она тонкая, словно её вот-вот сломает этот мир. Но я продолжаю слушать, как учила мать-настоятельница, сдерживая свои мысли, позволяя выговориться. Ладони её сжаты, ногти впиваются в кожу. Не говорю ничего лишнего, только касаюсь её плеча, чтобы дать понять, я здесь.

Она поднимает голову, глаза блестят, но где-то внутри неё пустота.

– Я думала может, монастырь? Там тихо. Там… – она запинается и затихает.

Утешаю её, как могу, предлагаю молитву, говорю о том, что Бог всегда рядом. Слова звучат спокойно, но внутри всё иначе. В какой-то момент я замолкаю, чувствуя, как окружение меняется.

Холодный пот пробегает по спине. Это ни звук, ни движение, скорее ощущение. Словно тёплый свет стал вдруг слишком жгучим.

Не оглядываюсь, но знаю, что там настойчивый, тяжёлый взгляд. Он проникает сквозь толщу воздуха, находит нас среди теней и света. Сердце забилось сильнее прежнего, и я почти теряю нить разговора.

– Простите, – шепчу я, стараясь не выдать растерянность, и смотрю на девушку, хотя мысли упорно возвращаются к тому горячему, обжигающему ощущению, словно прожигают ткань платья.

– Ничего, – смахивает она слезу, глубоко вздыхает и выпрямляется. Улыбка на её лице кажется неожиданной, почти неуместной. – Я правда думаю о монастыре. Вера всё, что у меня осталось.

– Ну, Лорана, неужели всё? – Раздаётся голос за нашими спинами, и я вздрагиваю, ледяной ком страха тяжелеет в груди.

Мы оборачиваемся почти одновременно. Покачиваясь и слегка прихрамывая, к нам приближался тот самый акробат. Походка неспешная, как у кота, поймавшего мышь, будто он знает того, чего не знали мы. Его фигура кажется тёмным пятном на фоне освещённого шатра.

– Как делишки? – Тянет он, склонив голову набок, упираясь рукой в один из близлежащих ящиков.

– Это конфиденциальный разговор, – начинала я, спрыгнув с ящика и нахмурив брови. Стараюсь держать строгую мину, не показывать лишних эмоция, но от чего-то жар поднимается к щекам. – Попрошу вас уйти.

Он рассмеялся, тихо, но с таким сарказмом, что звук отозвался во всём теле.

– Конфиденциальный? – Насмешливо вскинул он брови, растягивая слово. – На открытом воздухе? Да ладно, сестра, тут все стены с ушами. Или ты думала, что твой Бог держит их закрытыми? – Он выпрямляется, шарит в кармане и вытаскивает что-то на ладони. – Может, хочешь конфетку? – Предлагает он невозмутимо, протягивая карамель, завёрнутую в красно-золотую бумажку.

Я хмурюсь.

– Вы раздаёте сладости незнакомым девушкам?

– Разве я похож на доброго самаритянина? – Поворачивает запястье, не дожидаясь ответа, и подбрасывает конфету в воздух, ловя её пальцами. – Уже проще спихнуть их на кого-то другого, – бурчит он, – чем смотреть, как они валяются у меня в карманах

– Прошу вас, – повторяю дрожащим голосом.

Подходит ближе, шаг за шагом, будто нарочно проверяя терпение. Его взгляд скользит по мне, задерживается дольше, чем нужно. Сердце бьётся слишком быстро, а его ухмылка становится шире.

– Смотри-ка, – говорит он тихо, почти шёпотом, – кажется, твоя вера не такая уж непоколебимая, монашка. Губы дрожат, взгляд прячешь. Это что, святой стыд?

– Бог защитит меня и тех, кто верен Ему, – слова звучат слишком слабо для верующей.

– Бог? – Натужный смех прозвучал низко, грубо, проникая под кожу, лаская каждую косточку. – Думаешь, он сейчас смотрит на тебя? Думаешь, он слушает?

Жестокие, и острые слова вскрывают то, что я даже перед собой не готова признать. Сгибаю и разгибаю вспотевшие пальцы.

– Уходите, – повторяю я, но даже мне самой слышно, насколько беспомощно это звучит.

– Хорошо, хорошо, – поднимает он руки, отступая, но в его виде всё ещё пляшет насмешка. – Я уйду, не беспокойся. Только вот, знаешь, иногда тьма не приходит извне. Иногда она уже внутри.

Обходит нас и уходит, исчезая в тени шатров. Стою неподвижно, чувствуя, как ноги будто приросли к земле.

– Не обижайтесь на него, – подходит Лорана, нарушая тишину. Её голос возвращает меня в реальность. – Жизнь потрепала его, вот он и разуверился в Боге.

– Может… – глухо начинаю я, но взгляд всё ещё обращён в ту сторону, где исчез этот человек. – Может быть, ему просто нужно исповедаться?

Лорана смеётся, печально и немного устало.

– Не получится. Он ни монахинь, ни священников на дух не переносит.

Я киваю, но сама думаю о другом. Его слова цепляются за сознание, как колючки, и я не могу их выбросить. Тьма внутри? О чём он вообще?

Когда Лорана скрылась в шатре я решила проверить своих сестёр, и они ещё были на месте, наслаждаясь шоу. Знала бы я, какие черти понесли меня в сторону куда ушёл тот акробат, может выстояла бы. Но под неведанной ранее соблазном, скрепив руки в замочек я пошла по следам незнакомца.

Тьма сгущалась с невиданной для меня ранее скоростью, словно сама ночь хотела скрыть этого человека. Я аккуратно прошла вдоль шатров, прислушиваясь к каждому шороху и внезапным звукам, но ничего так и не уловила. Не нужно было приходить. Между шатрами воздух кажется густым сиропом, и я, увлекшись собственными мыслями, не сразу замечаю его, резко развернувшись и чуть не врезавшись в грудь акробата. Благо с ориентированием у меня хорошие отношения, и я успела вовремя оступится, чуть не свалившись на пыльную землю, выпустив сумку с плеча.

Широкие плечи обнажены, кожа блестит в пятнах света, покрытая лёгкой росой. Невольно замираю, дыхание сбивается, как будто кто-то сжал грудную клетку. Хищное движение заставляет оцепенеть ещё больше, только потускневший свет фонарей скользит по его коже, подчёркивая мускулы.

– Ну надо же, – протянул парень, повернувшись ко мне всем телом, – даже святые иногда лезут не в своё дело.

Но моё внимание привлекает чёрные линии складывающийся в очертания цепи из металла, обвивающий его запястье и бицепс. Массивная, грубая, с разорванным звеном, как будто кто-то пытался удержать его, но не смог. Осколки металла кажутся чем-то больше, чем украшением. Они говорят о свободе, вырванной с боем, но одновременно несут в себе тень плена, который он явно не может забыть.

– Смотрю, ты ищешь приключений, – устало произнёс он с насмешкой, отзывается во мне странным эхом.

– Как? Нет… я просто… – слова путаются, комкаются, и я не могу закончить ни единой фразы.

Парень поднимает руку, и я готова поклясться, что слышала, как цепь слегка звякает, как насмешливый колокольчик, тянувшийся к моим ушам. Шагает ближе, рефлекторно делаю шаг назад, что-то холодное и твёрдое касается моей спины, то ли ящик, то ли столб.

– Просто, что, монашка? – Тянет он, склонив голову, взъерошенные волосы слегка мерцают в свете. – Просто оказалась не там, где нужно? Или, может, ты ищешь, где твоя вера ослабеет?

– Что… – голос почти срывается, и я машинально прикусываю губы, чтобы не сказать больше.

Он медленно усмехается, как будто наслаждаясь моим замешательством.

– Смешно, правда? Такие, как ты, думают, что знают всё. Что такое свет, что такое тьма. А на деле боитесь даже на секунду задержать взгляд на чём-то реальном.

Пытаюсь сосредоточиться на земле под ногами, но ощущение его присутствия давит на разум. Глаза сами возвращаются к татуировке, с неведомой для себя силой я всё же протягиваю руку к его запястью, а он так просто позволяет мне касаться своей кожи. На ощупь она куда приятнее, чем казалось. Невольно прохожусь пальцами по одной из цепей.

– Больно? – Вырвалось у меня, и я тут же подняла голову, но он даже не изменился в лице.

– Я сделал её не вчера. – Резко убрал он руку.

Стараясь сосредоточиться на чём угодно, но каждый звук его голоса будто тянут обратно. От его приближения становится трудно дышать, как при жарком воздухе перед грозой.

– Так что понадобилось монашке возле моего шатра? – Он приближается ещё на шаг, и теперь его тень накрывает меня.

– Хватит называть меня монашкой, у меня есть имя.

– Так настойчиво хочешь назвать мне своё имя? – Приближается настолько, что, склонившись над моим ухом тихо шепчет: – А осмелишься назвать его, зная, что я пронесу его сквозь ночь? – Слова жалят, не позволяют отвернуться.

Нащупав холодную древесину, я надеялась найти в ней хотя бы капельку своей смелости, но оно не даёт опору. Во рту пересохло, сердце колотится так сильно, что отдаётся эхом в ушах. Хочу найти слова, оттолкнуть его не только физически, но и всем, что у меня есть.

– Я не боюсь вас, – прошептала я.

– Правда? – Такой холодный взгляд обнажает всё то, чего я сама боюсь увидеть. – Страх не чужд даже святошам. Только вот, кажется, ты боишься не того, что увидишь во мне, а того, что откроешь в себе.

– Вы… вы грубый и… – речь спутывается, как будто слова убегают быстрее, чем я могу их произнести.

– Ага, только вот правда редко бывает мягкой, как ты уже заметила. – Он смеётся, тихо, почти интимно.

Не могу больше выдержать это и сосредотачиваясь на его руке, лежащей на ящике рядом со мной. Сильная, жилистая, с тёмными пятнами чернил, она выглядит как часть чего-то неизбежного.

Не знаю, что сказать, как оборвать этот разговор. Но с каждой секундой мне всё труднее дышать, воздух стал гуще и жарче.

– Так значит, ты думаешь, что достаточно отвернуться, и всё исчезнет? – Холодок от его слов пробегает по спине, а пальцы цепляются за ткань рясы, будто бы это может удержать меня на месте.

– Вы ведёте себя непристойно, – моя попытка сохранить достоинство звучит почти жалко под его ироничное выражение лица.

– А как ты назовёшь то, что сейчас чувствуешь? – Его голос становится тише, опаснее.

– Я ничего не чувствую. – Собрав всю волю в кулак, намеренно ставлю подножку, оттолкнув и только застав момент его падения, сорвалась с места, обратно в сторону главного шатра.

Приближаясь всё сильнее к полосе свете, откуда уже начала высыпать люди я душевно обрадовалась, что шоу закончилось и смогу-таки вернутся домой. Сам воздух между шатрами такой плотный, тюль, сквозь которую виднеются знакомые силуэты.

Рут стоит у ярко раскрашенного столба, рыжие кудри чуть выбились из-под вуали, и она смотрит куда-то в сторону. Сердце наконец ловит равновесие, я больше не одна.

– Ру… – хочу позвать её, но голос застревает в горле. Горячая и грубая рука внезапно накрывает мои губы.

Тело вспыхивает пламенем только от этого прикосновения. Сильная рука прижимает меня к твёрдой груди, другая крепко охватывает грудную клетку, не оставляя ни пространства, ни надежды на побег. Я дёргаюсь, но хватка не поддаётся. Тело словно обвито железом, тёплым и неумолимым. И мы вскоре исчезаем из поля зрения остальных, прячась где-то между шатрами.

Пытаюсь вдохнуть, но каждый вдох будто попадает в ловушку. Горячее, осязаемое дыхание над ухом приговор. Запах тела резкий, словно раскалённый воздух, сплетаясь с пряностью имбиря и кедры.

Хочу кричать, но звуки остаются в горле, захваченные и подавленные страхом тяжестью рук на моём теле. Он резко опрокидывает мою голову назад, всё ещё зажимая рот и прижимая к твёрдому плечу, горячее дыхание обжигает шею, заставляя сердце биться ещё сильнее.

– Тихо, монашка. – Его голос почти ласковый, но каждое слово капля яда.

Пытаюсь вывернуться, пальцы скользят мимо его запястье, мои движения кажутся неуклюжими, вытянул из меня весь воздух и оставил одну беспомощность. Не больно, но решительно держат меня, и я ненавижу, как эта сила вызывает во мне странное, предательское тепло.

– Ты, должно быть, молилась, чтобы ночь была тихой? – Он почти шепчет, горячие губы касаются моей шеи.

Замираю, кожа покрывается холодом страха, осознавая, что нас могут найти. Если Рут решит поискать меня, она увидит… увидит меня в этом унизительном положении. Я вновь дёргаюсь, но он с лёгкостью ловит моё запястье, предугадывая каждое движение.

– Молись, монашка, чтобы это ночь и оставалась спокойной.

Его рука чуть ослабляет хватку, и я делаю глубокий вдох, номомент облегчения исчезает, когда чувствую холодную татуировка, которая касается моей шеи. Его кожа такая горячая, что каждое прикосновение пробуждает стыд и гнев.

Сердце колотится так сильно, что кажется, он может его услышать.

– Моя вера сильнее твоей угрозы. – Выдавила я из себя слова.

– Звучит как слова святых, но я вижу только дрожащую смертную. – Голос снова отзывается где-то в груди, капля за каплей наполняя странной слабостью.

Угол шатра, свет, который падает оттуда, будто зовёт, но его тело заслоняет этот свет, превращая его в далёкую, недостижимую точку.

Вот откуда этот страх, который я так долго игнорировала. Он не человек!

Глава 5. Л