Читать онлайн Узы Крови. Начало бесплатно
Узы Крови. Начало.
Глава 1. Дорога в Багрецовку
Старенькая «Нива», надсадно кашляя двигателем, упорно ползла по раскисшей колее, которую на карте оптимистично именовали дорогой. Вадим до боли в костяшках сжимал руль, морщась не столько от тряски, сколько от тупой, ноющей боли в левой ноге. Старое ранение, память о последней командировке, всегда напоминало о себе в такую промозглую, сырую погоду, какая уже неделю стояла в Тверской области. Октябрь выдался холодным и плаксивым.
Он ехал второй день. Два дня сквозь бесконечные, унылые пейзажи – перелески, голые поля, редкие, полузаброшенные деревушки. Два дня наедине со своими мыслями, которые неизменно возвращались к ней. К Олене.
Сестра. Близнец. Десять лет… Целая вечность прошла с их последней короткой встречи на перроне вокзала, когда она, только что закончившая свой медицинский институт, направлялась по распределению в эту самую глушь. Десять лет почти полного молчания. Сначала редкие, все более формальные письма, потом и они прекратились. Телефон молчал. Он звонил, писал… ответа не было. Служба затянула его в свой водоворот – учения, командировки, боевые… госпиталь… снова служба. Жизнь неслась так стремительно, что времени на упорные поиски просто не оставалось. Он говорил себе, что у нее своя жизнь, что она просто не хочет общаться. Но где-то глубоко внутри он этому не верил.
Их связь… она была не просто родственной. С самого детства они были как две половинки одного целого. Он помнил, как однажды, лет в семь, он упал с велосипеда и сильно ударился головой, до звезд в глазах. А через полчаса прибежала Олена, бледная, испуганная, и сказала, что у нее вдруг так сильно заболела голова, что она не могла дышать. Она всегда чувствовала его боль, его страх, его радость. И он чувствовал ее. Даже на расстоянии. Эта нить не могла просто так порваться. Он был уверен – почти уверен – что она жива. Это иррациональное знание, эта невидимая связь была тем якорем, что удерживал его от полного погружения в мрак после всего, что он видел на службе.
Теперь службы не было. В тридцать шесть – отставка по выслуге, минимальная пенсия, израненное тело и душа, в которой служба оставила свои шрамы и свои подарки. Он пытался вернуться к мирной жизни, но «гражданка» казалась ему чужой и враждебной. Шумные города раздражали, люди казались пустыми, их проблемы – мелкими. Его армейские рефлексы – оценивать обстановку, искать угрозу, держать дистанцию – мешали заводить знакомства, строить отношения. Короткие, лишенные глубины романы лишь усиливали чувство одиночества. Он был как волк, выросший в клетке и вдруг выпущенный на волю – он не знал, как жить в этом свободном, но непонятном мире.
И в этой пустоте, в этой тишине отставки, мысль об Олене, о необходимости найти ее, стала почти навязчивой. Он должен был знать. Он должен был увидеть ее. И он поехал – по единственному адресу, оставшемуся в старой записной книжке: Тверская область, деревня Багрецовка. Название звучало как насмешка. Что могло заставить его сестру-близнеца, мечтающую о блеске столицы, о путешествиях? Его Олена, яркая, живая – и эта глухомань? Что могло заставить ее остаться здесь? Оборвать все нити?
Дорога становилась хуже с каждым километром. Колея углублялась, «Нива» протестующе выла, грозя застрять в вязкой грязи. Лес по обе стороны дороги смыкался плотной стеной. Вековые ели и сосны перемежались с дрожащими на ветру золотыми березами и багряными шапками кленов. Воздух был густым, влажным, пах сырой землей, прелой листвой, грибной сыростью. Красиво – дикой, первозданной, но немного угнетающей красотой. Вадим опустил стекло. К лесным запахам примешивался слабый, едва уловимый запах дыма – но не жилого, а скорее, как от старого кострища. И что-то еще… Сладковато-приторное? Или это просто игра воображения на фоне усталости? Он снова почувствовал легкую тревогу, то самое предчувствие «неправильности», которое бывалые солдаты учатся не игнорировать.
Он посмотрел на часы. Скоро начнет темнеть. Судя по карте, до Багрецовки оставалось совсем немного. Нужно было успеть засветло. Он сильнее вдавил педаль газа, заставляя машину реветь и ползти вперед.
Наконец, когда солнце уже начало клониться к зубчатой стене леса на западе, деревья расступились. Багрецовка. Она возникла внезапно, без всякого перехода – несколько десятков домов, темнеющих в низине у изгиба черной торфяной речки. Над ними, на холме, доминировал большой кирпичный особняк, словно наблюдая за своим сонным, застывшим владением. Чуть поодаль белел остов полуразрушенной церкви с провалившейся крышей. Никаких признаков жизни вокруг – ни полей, ни огородов за околицей, только беспросветный, подступающий вплотную густой лес. Ощущение полной изоляции, оторванности от мира было почти физическим.
Вадим медленно направил «Ниву» по единственной улице, размытой и глубоко прорезанной колеями. Он ехал и смотрел. Избы – крепкие, бревенчатые, срубленные на совесть, но многие покосившиеся, с заколоченными окнами или пустыми глазницами выбитых стекол. Резные наличники, когда-то бывшие гордостью хозяев, облупились и почернели от времени. Палисадники заросли бурьяном вперемешку со странными, темными растениями, которые он видел и в лесу. Но у каждого дома, даже у самых заброшенных на вид, были сложены аккуратные поленницы дров. Контраст между запустением и этим признаком жизни выглядел странно.
Тишина давила. Он не слышал ни лая собак, ни мычания коров, ни детских голосов – ничего, кроме урчания собственного мотора и шума дождя, снова начавшего накрапывать. Люди были. Он видел их – застывшие фигуры в темных окнах, силуэты на крыльцах, под навесами сараев. Они смотрели на его машину. Неподвижно. Без любопытства. С холодным, оценивающим вниманием хищников, наблюдающих за вторжением на их территорию. Его армейский опыт кричал: здесь что-то не так. Это не просто глухая деревня. Это место со своей, скрытой и, скорее всего, опасной жизнью.
Он притормозил у одного из дворов, где пожилой, сухой мужичок методично колол дрова. Топор взлетал и опускался с размеренной неотвратимостью. Мужичок не поднял головы, пока Вадим не опустил стекло и не окликнул его.
– Добрый день. Подскажите, пожалуйста…
Мужичок замер с поднятым топором. Медленно повернул голову. Лицо морщинистое, обветренное, глаза – выцветшие, но острые, как два осколка льда. Он смотрел на Вадима долго, изучающе, словно решая, стоит ли вообще отвечать.
– Ищу сестру, – Вадим постарался, чтобы голос звучал как можно спокойнее и дружелюбнее. – Олену Разумовскую. Сказали, она здесь живет, в Багрецовке.
При имени Олены взгляд старика на мгновение изменился – мелькнуло что-то похожее на удивление или… узнавание? Но тут же погасло. Он опустил топор, воткнув его в колоду.
– А, Олена… – он потер подбородок, словно вспоминая. – Есть такая. Живет. Вон там, – он неопределенно махнул рукой в сторону холма, где виднелся особняк. – В доме на горке. С мужем.
– А как проехать?
– Прямо по улице поезжай, – старик говорил ровно, без выражения, глядя куда-то мимо Вадима. – Церковь увидишь, белую, разрушенную. Сразу за ней дорога направо, в горку пойдет. Туда тебе. Дом ихний там один такой, кирпичный, не промахнешься.
– Спасибо, – сказал Вадим, пытаясь поймать его взгляд, но старик уже отвернулся к своим дровам.
– Удачно доехать, – буркнул он ему в спину.
Проводив его взглядом, Вадим тронул машину. Объяснение было четким, но это секундное узнавание в глазах старика, эта поспешность, с которой он закончил разговор… Вадим был уверен – старик знает больше, чем говорит. И Олена здесь – не просто жительница.
Он доехал до церкви. Печальное зрелище – облупившиеся стены, пустые окна, провалившийся купол, сквозь который виднелось серое небо. Рядом – заросшее крапивой кладбище с покосившимися крестами. Сразу за церковью действительно начинался подъем на холм – дорога была круче и ухабистее, чем улица внизу. «Нива» натужно взревела, карабкаясь вверх.
Вот и особняк. Большой, двухэтажный, из темного кирпича, с просторной, когда-то, видимо, красивой верандой, плотно увитой багровыми плетьми дикого винограда. Дом выглядел крепким, и явно ухоженным. Сад вокруг него был полон старых яблонь и слив, роняющих последние сморщенные плоды на мокрую траву. Отсюда, с холма, открывался вид на всю деревню, тонущую в осенних сумерках. Чувство изоляции здесь было еще сильнее.
Вадим заглушил мотор, вышел из машины. Прохладный, влажный ветер ударил в лицо, принеся запах прелых листьев, дыма и чего-то еще – того самого сладковато-тревожного запаха, который он уловил еще на подъезде к деревне.
Дом в лучах низкого, заходящего солнца, чуть пробивающегося из-за туч, выглядел величественно и немного завораживающе. Огненно-красные листья винограда на темном кирпиче создавали причудливый узор, похожий на запекшуюся кровь. Было в этом какая то завораживающая красота, которая коснулась чего-то глубоко внутри Вадима, заставив на мгновение забыть об усталости и тревоге. Может быть, все не так плохо? Может, он просто себя накрутил?
Стряхнув оцепенение, он прошел через незапертую калитку и направился к тяжелой дубовой двери с массивным медным кольцом вместо ручки. Он поднял руку и постучал. Звук получился гулким, требовательным, и тут же утонул в окружающей тишине.
Глава 2. Сестра
Вадим замер на крыльце, вслушиваясь. Ни звука. Только ветер шелестел остатками багряной листвы дикого винограда на стенах и доносил слабый запах дыма и прелых яблок из сада. Он снова поднял руку, но тут за дверью послышались шаги. Легкие, почти невесомые, не похожие на обычную человеческую походку. Сердце Вадима невольно сжалось от неясного предчувствия.
Щелкнул замок, и дверь медленно, без скрипа отворилась.
На пороге стояла Олена.
Первым чувством было потрясение. Она почти не изменилась. Та же точеная фигурка, те же густые темные волосы, обрамляющие бледное лицо, те же огромные, глубокие глаза. Время словно законсервировало ее, оставив такой же, какой он видел ее мельком лет десять назад – ослепительно красивой, почти нереальной в своей юности. Он помнил ее подростком – нескладную, угловатую девчонку с вечно разбитыми коленками, а потом – расцветающую девушку, его Олена, его отражение. Женщина на пороге была прекрасна, но… было в ней что-то еще. Какая-то завершенность, отточенность хищника, застывшая, идеальная красота, от которой веяло холодом.
Она смотрела на него несколько долгих секунд, и на ее лице медленно отразилось узнавание, изумление, перешедшее в… да, это была радость! Та самая, искренняя, теплая вспышка в глубине глаз, которую он так хорошо помнил, которая всегда была только для него. На мгновение ему показалось, что он почувствовал привычный отклик на их старой, глубинной связи – волну ее удивления и счастья. Она подалась вперед, губы дрогнули в улыбке, она уже была готова броситься ему на шею, как делала это всегда, с разбегу, сшибая с ног…
Вадим шагнул ей навстречу, и все напряжение долгой дороги, все страхи и сомнения отступили перед этой волной узнавания, перед этим обещанием прежней близости. «Олена…» – мысленно выдохнул он.
И в этот самый момент все рухнуло. Словно невидимый переключатель щелкнул где-то внутри нее. Радость в глазах погасла, как задутая свеча. Улыбка застыла и исчезла. Между ними выросла стена – холодная, непроницаемая. Он физически ощутил этот барьер, эту волну отчуждения, отбросившую его назад. Олена отступила на шаг, в тень прихожей, и ее лицо приняло странное, незнакомое выражение – смесь глубокой, застарелой скорби и чего-то еще… страха? Отчаяния? Беспомощности? Она вся как-то сжалась, взгляд стал затравленным, потерянным. Она быстро, оценивающе прошлась взглядом по его лицу, одежде, потом перевела взгляд на «Ниву», стоявшую у ворот, и мельком кивнула кому-то за его спиной. Кому? Пустой улице? Или там был кто-то, кого он не видел?
«Что с тобой, Олена?» – пронеслось в голове Вадима. Он не мог понять этой резкой перемены. Это не была просто сдержанность или обида за долгое молчание. Это было что-то другое, чужое, пугающее. Он отказывался верить, что годы и расстояние могли так изменить ее, разрушить их связь.
– Вадим… неужели это ты? – голос ее прозвучал глухо, безжизненно, словно она говорила через силу. – Я… я не могу в это поверить. И почему… почему ты приехал так поздно?
Последние слова она произнесла с такой тоской, что у Вадима защемило сердце. Она отступила еще на шаг, приглашая его войти.
– Проходи, – торопливо добавила она, понизив голос и снова бросив быстрый, испуганный взгляд за его спину. – Тебе нельзя оставаться на улице. Тебя уже достаточно и так видели.
«Видели?» Это слово резануло слух. Кто видел? Зачем? Вадим шагнул через порог, и дверь за ним тут же захлопнулась, тяжелый ключ повернулся в замке. Он оказался в просторной, но сумрачной и прохладной прихожей. Пахло старым деревом, воском и пылью, но под этими запахами угадывался еще один – слабый, незнакомый, чуть сладковатый, вызывающий подсознательную тревогу. Тусклая лампа под высоким потолком едва освещала темные панели на стенах и потускневшее зеркало в тяжелой раме, в котором их фигуры отражались неясными тенями.
Ощущение неправильности, ловушки нарастало. Той радости, того облегчения, которые он испытал мгновение назад, увидев сестру, как не бывало. Осталась только горечь разочарования и холодное, сосущее чувство тревоги. Он ожидал чего угодно – упреков, слез, расспросов, но не этого ледяного отчуждения и страха.
Олена, не глядя на него, провела его по коридору в большую комнату, обставленную темной, массивной мебелью – явно старинной, возможно, оставшейся от прежних хозяев этого особняка. Высокие книжные шкафы, тяжелые бархатные портьеры на окнах, большой круглый стол под зеленой лампой. Все это плохо вязалось с образом его сестры, мечтающей о современной, легкой жизни. Она молча указала на стул.
– Садись. Я сейчас… приготовлю что-нибудь поесть. Ты, наверное, голоден с дороги.
Ее голос звучал ровно, почти механически. Она избегала его взгляда и, не дожидаясь ответа, быстро скрылась за дверью, ведущей, видимо, на кухню.
Вадим остался один в гулком, неуютном зале. Тишина давила на уши, прерываемая лишь мерным тиканьем старинных напольных часов в углу. Он сидел на жестком стуле, чувствуя себя чужим, лишним. Он снова и снова прокручивал в голове сцену у двери: мгновение узнавания – и резкий обрыв, стена, страх в ее глазах. Что случилось с его Олик? Кто этот муж, Ренат, которого она, кажется, так боится? И почему его приезд вызвал такую реакцию?
Его армейская привычка анализировать ситуацию взяла верх над растерянностью. Угроза. Она была здесь, в этом доме, в этой деревне. Он чувствовал ее почти физически. Олена была в беде или сама стала частью этой беды. Его желание тихой, мирной жизни рассыпалось прахом. Защитный инстинкт, инстинкт старшего брата, всегда оберегающего свою сестренку, проснулся с новой силой.
«Нет», – твердо решил он. – «Я не уеду отсюда, пока не узнаю правду. Пока не пойму, что с ней происходит. И если ей нужна помощь – я ей помогу. Чего бы мне это ни стоило».
Он встал и подошел к окну. За тяжелыми портьерами уже сгустился вечерний мрак. Где-то внизу, в деревне, зажглись редкие огни. Он почувствовал себя в ловушке, не уютно, чужим. Но он приехал сюда чтобы узнать как живет его сестра – близнец и он доведет задуманное до конца.
Глава 3. Ночные голоса
Олена вернулась из кухни минут через десять. Она поставила на стол тарелку с простой едой – жареная картошка, пара соленых огурцов, хлеб. Выглядела она собранной, но глаза по-прежнему избегали его взгляда. Вадим заметил, что она тоже пришла к какому-то внутреннему решению.
– Вадим, поверь, я очень, очень рада тебя видеть, – начала она тихо, сев напротив. На этот раз она заставила себя посмотреть на него, и он увидел в ее глазах застарелую боль. – Но… есть одно обстоятельство. Очень важное. Я расскажу тебе все завтра утром, обещаю. Все объясню. А сейчас… – она запнулась, подбирая слова, – сейчас тебе надо уйти вот в ту комнатку и просто лечь спать. И главное – не обращай внимания ни на что, что бы ты ни услышал. Пожалуйста.
Она говорила быстро, торопливо, словно боялась, что ее прервут.
– Олена, да что происходит? – Вадим наклонился к ней через стол. – Ты выглядишь просто великолепно, годы тебя не берут, но мне больно смотреть, как ты о чем-то переживаешь. Я ведь тот же Вадим, твой брат. Ты можешь мне все рассказать, я пойму, помогу, если нужно.
Он попытался поймать ее руку, но она едва заметно отстранилась.
– Я знаю, – фраза повисла в воздухе, тяжелая, как камень. – Я знаю, Вадик. Но сейчас… сейчас придет мой муж. Ренат. И если ты не хочешь меня расстраивать, если ты мне хоть немного веришь – сделай то, что я прошу. Объясню все завтра. Вадим, я очень, очень сильно прошу, поверь мне, – голос ее сорвался, и она вдруг подалась вперед, обхватив его за плечи, уткнувшись лбом ему в грудь. Хрупкая, дрожащая.
Он почувствовал ее страх – липкий, холодный. Это было не похоже на обычное волнение. Это был почти животный ужас.
– Олена, успокойся. Хорошо, – он осторожно обнял ее, погладил по волосам, ощущая знакомый с детства шелк. – Я подожду до завтра, если ты так просишь. Успокойся. Но завтра ты мне все объяснишь. Все до последнего слова.
Он старался говорить спокойно, уверенно, хотя внутри все сжималось от дурных предчувствий. Кто этот Ренат? Почему Олена его так боится? Если сестре грозит опасность, он должен быть рядом, а не прятаться в комнате. Но ее отчаяние было таким неподдельным, что он не мог ей отказать. Пока.
– Успокойся, родная, все будет хорошо, – повторил он мягко. – Покажи только, где мне лечь.
Олена подняла на него глаза, полные слез и благодарности. Она быстро вытерла их и, словно обретя второе дыхание, легко вскочила.
– Пойдем, я все покажу.
Она легко порхала по дому, показывая небольшую комнату в конце коридора, ванную, объясняя, где что лежит. Говорила быстро, немного сбивчиво, словно по заученному тексту. Вадим слушал ее «в пол-уха», наблюдая за сестрой. В эти моменты, когда она двигалась, говорила о бытовых мелочах, ему казалось, что перед ним та же Олена, его сестричка, и с ней все в порядке. Но тяжелый, испуганный взгляд и предыдущая сцена не давали обмануться.
– Вот здесь твоя комната, – она открыла дверь в небольшое, просто обставленное помещение: кровать, шкаф, стул. – Ложись, отдыхай. И… – она снова понизила голос, – когда войдешь, закрой дверь на крючок изнутри. Я закрою снаружи. Так надо. Пожалуйста, Вадим.
Она посмотрела на часы на стене, и ее лицо снова напряглось.
– Спокойной ночи, – она быстро, почти невесомо поцеловала его в щеку и выскользнула за дверь. – Только прошу тебя, сделай все точно, как я сказала.
Щелкнул крючок с той стороны. Вадим постоял мгновение, прислушиваясь. Тишина. Он обещал сестре следовать ее указаниям, хотя и не видел в этих замках никакого смысла. Тяжело вздохнув, он накинул свой крючок.
Разделся, лег на кровать. Постель была чистой, но какой-то неуютной. Сон не шел. Мысли роились в голове: Олена, ее страх, таинственный муж Ренат, странная деревня, взгляды прохожих… Что здесь творится? Он заставил себя усилием воли отогнать тревожные мысли – сказывалась усталость от дороги. Усталость победила, и он провалился в тяжелый, беспокойный сон.
Проснулся он среди ночи от приглушенных, но напряженных голосов за стеной. Видимо, вернулся муж Олены. Вадим замер, инстинктивно задержав дыхание. Спокойный сон как рукой сняло. Голоса звучали тихо, почти шепотом, но в ночной тишине дома каждое слово было различимо. И тон этого разговора ему сразу не понравился.
– Зачем он приехал? – низкий мужской голос Рената звучал властно, даже когда говорил шепотом. В нем слышалось раздражение и плохо скрываемое недовольство.
– Это мой брат, Ренат. Мы не виделись десять лет, – голос Олены был тихим, сдавленным, в нем слышались слезы и… страх?
– Мне плевать, кто он! Его не должно здесь быть! Он останется здесь. Я так решил. Пока я не решу, что с ним делать.
– Нет! – неожиданно твердо ответила Олена. – Он уедет. Завтра же утром. Он ничего не знает, он просто приехал навестить меня!
– Уедет? Ты так думаешь? Ты забыла, кто здесь хозяин? Ты знаешь правила.
– Он мой брат! Я не позволю тебе… что-то с ним сделать!
– Не позволишь? – в голосе мужчины прозвучала откровенная угроза. – Ты смеешь мне перечить? Мне?! Может, напомнить тебе твое место?
– Я не боюсь тебя, Ренат! Вадим уедет завтра, и это не обсуждается!
– Ах, не боишься? Ну что ж…
Дальнейшие слова потонули в невнятном бормотании, но тон Рената стал еще более зловещим. Затем послышался какой-то глухой звук, будто что-то упало или кого-то толкнули, и короткий, сдавленный вскрик Олены.
Вадиму больше ничего не нужно было слышать. Картина сложилась мгновенно: муж-тиран, вернувшийся домой (возможно, нетрезвый), недовольный приездом брата жены, угрожает Олене, распускает руки. А она, его сестра, заперта там с этим ублюдком, пока он, Вадим, лежит здесь за дверью!
Внутри вскипела ярость. Обещание, данное Олене несколько часов назад – не вмешиваться, ждать до утра – рассыпалось в прах. Он никогда не был сторонним наблюдателем, особенно когда обижали близких. А Олена была самым близким человеком на свете. Плевать на последствия. Он должен ее защитить. Прямо сейчас.
Он рывком сел на кровати. Сердце колотилось где-то в горле. Он должен выломать эту чертову дверь.
Глава 4. Нечеловеческая правда
Гнев заглушил остатки здравого смысла. Забыв об обещании, о просьбе Олены, Вадим рванулся к двери. Крючок с его стороны он сорвал одним резким движением – дерево треснуло, щепки полетели в стороны. Замок с той стороны оказался крепче, но Вадим, используя плечо как таран, с силой ударил в дверь раз, другой. Дверь подалась с громким треском, слетая с верхней петли, и он, как разъяренный зверь, ворвался в соседнюю комнату.
И застыл на пороге, ошеломленный.
Открывшаяся сцена не имела ничего общего с той картиной домашнего насилия, которую он себе нарисовал. Никакого пьяного мужа, забившегося в угол жены. Комната была залита странным, мерцающим светом, источник которого был непонятен. Посередине, примерно в полуметре над полом, в воздухе висели две фигуры – мужчина и женщина. Олена и Ренат. Они не дрались – они… сражались? От их рук с шипением срывались извивающиеся снопы разноцветных искр, ударяя в невидимые преграды между ними. Воздух трещал от напряжения.
Мужчина, Ренат, выглядел как непоколебимая скала – спокойный, сосредоточенный, его лицо было непроницаемой маской. А Олена… ее волосы разметались, глаза горели яростным огнем, все ее тело было напряжено, как у тигрицы перед прыжком. Она была прекрасна и ужасна одновременно.
В тот момент, когда Вадим ворвался в комнату, обе фигуры замерли. Схватка прервалась. Ренат медленно опустил руки, искорки погасли. Он спокойно развернулся в воздухе и плавно опустился в стоявшее рядом высокое кресло, словно делал так каждый день. Олена же, поняв, кто нарушил их поединок, медленно повернулась к Вадиму. Ярость в ее глазах сменилась сначала удивлением, потом – безграничной усталостью и такой болью, таким укором, что Вадим почувствовал себя виноватым. Он нарушил что-то важное, вторгся туда, куда не имел права.
– Эх, Вадим! Зачем? – голос ее прозвучал тихо, но в нем была вся горечь мира. Она смерила его долгим, тяжелым взглядом, в котором читалась и жалость, и какая-то холодная решимость. – Ну что ж… тогда спи.
Последнее слово она произнесла почти безразлично, но оно ударило Вадима, как разряд тока. Он даже не успел осознать угрозу, как мир вокруг поплыл. Комната, фигуры сестры и ее мужа, мерцающий свет – все стало расплываться, тонуть в густом, вязком тумане. Тело налилось свинцовой тяжестью, веки сами собой опустились. Сознание ускользало, уступая место неестественной, всепоглощающей дремоте. Последней мыслью было: «Что это?..»
Проснулся он внезапно, будто кто-то щелкнул выключателем. Отдохнувший, полный сил, словно проспал не несколько часов, а целые сутки. В комнате было светло – утреннее солнце било в окно. Дверь, та самая, которую он выломал ночью, была распахнута настежь. Из кухни доносился знакомый запах готовящейся еды и тихое мурлыканье Олены – она что-то напевала себе под нос.
Вадим сел на кровати, потер виски. Голова была ясной, но в ней царил хаос. Какой странный, нелепый сон. Сражающиеся в воздухе люди, искры, слова сестры… Да уж, расшатанные нервы и долгая дорога способны выкинуть и не такие фокусы. Он усмехнулся собственным ночным страхам.
Он подошел к окну. Деревня просыпалась. По улице лениво брела коза, где-то вдалеке кукарекал петух. Обычная деревенская жизнь. Он посмотрел на то место, где вчера оставил свою «Ниву»… Машины не было.
Сердце пропустило удар. Машины не было. Он еще раз внимательно осмотрел двор, улицу. Пусто. Мысль о сне начала таять. Он обернулся и посмотрел на дверь своей комнаты. Вырванные щепки вокруг косяка, болтающийся на одном шурупе крючок… Это уже не сон.
Что-то в этой спокойной утренней обстановке было фальшивым, неправильным.
Он быстро умылся ледяной водой из рукомойника, пытаясь привести мысли в порядок. Из кухни вышла Олена. Она выглядела свежей, веселой и абсолютно беззаботной.
– О, уже проснулся? – она подошла и легко чмокнула его в щеку, как будто не было вчерашнего странного вечера и ночного кошмара. – Иди умывайся, если еще не успел. Завтрак почти готов, сейчас я покормлю тебя.
Она улыбалась своей самой очаровательной улыбкой, но Вадим смотрел на нее и видел только вопрос, застывший в его собственных глазах. Где машина? Что произошло ночью? Кто она, его сестра?
Она перехватила его взгляд, и улыбка ее чуть померкла.
– Ты поешь, Вадим. Со мной все в порядке, не беспокойся, – дружелюбно проговорила она, но ее тон был слишком уж бодрым.
Глава 5. Зловещая правда
Тишина на кухне звенела так, что, казалось, можно было услышать пылинки, которые оседают на старую клеенку стола. Вадим не сводил глаз с сестры, и в его взгляде смешались шок, недоверие и холодная решимость узнать правду. Олена сидела напротив, бледная, с темными кругами под глазами, и больше не пыталась улыбаться.
– Олена, – начал он наконец, голос звучал глухо, но твердо. – Без игр. Что это было? Ночью. Вы… летали. Искры. Это ведь не сон? Дверь выломана, крючки сорваны. Это реально?
Ее плечи поникли. Маска беззаботности, которую она пыталась удержать утром, рассыпалась пылью. Она закрыла лицо руками, и ее плечи затряслись от беззвучных рыданий. Вадим инстинктивно подался к ней, но остановился. Часть его души рвалась утешить сестру, обнять, как в детстве. Но другая его часть, видевшая ночной бой, задающая вопросы, удержала его на месте. Он не знал, кого он сейчас видит перед собой.Сестру или ту кто погубил ее.
– Эх, как же я мечтала повидать тебя… – прошептала она сквозь слезы, отнимая руки от лица. Глаза были красными, полными отчаяния. – Столько лет… Только… грустно, что происходит это при таких обстоятельствах… но изменить сейчас уже ничего нельзя. Ну, почему, скажи, почему ты не послушался меня, Вадим? Зачем ты вышел?! Если бы не это, может быть… может быть, был бы шанс… шанс все объяснить иначе… отпустить тебя…
Она вдруг порывисто встала, подошла к нему и крепко обняла, прижавшись всем телом, как делала когда-то давно, ища защиты и тепла.
– Ты для меня – самое дорогое, что осталось… из прошлой жизни, – всхлипывала она ему в плечо, ее тело дрожало. – Единственный родной…
Вадим неуклюже, растерянно похлопал ее по спине. Он чувствовал тепло ее тела, слышал ее рыдания, и сердце сжималось от боли и жалости. Это была его сестра, его Олена, несчастная, запутавшаяся, испуганная. Но память о ночной сцене, о той ярости и силе в ее глазах, о холодной угрозе Рената не давала ему полностью поддаться этому чувству. Она словно почувствовала это – его сомнение, его внутренний барьер.
Медленно отстранилась, вернулась на стул. Провела рукой по мокрым щекам, знакомым с детства движением поправила выбившуюся темную прядь. Глубоко вздохнула и посмотрела ему в глаза. Теперь в ее взгляде не было слез – только бесконечная усталость, боль и какая-то мрачная решимость.
– Спрашивай, Вадим. Раз уж ты здесь… раз уж все видел… Спрашивай. Я отвечу. Наверное, так будет честнее.
– Кто вы? – просто спросил он. – Что вы такое?
– Мы… другие, – тихо ответила она. – Не люди. Уже не люди. Мы зовем себя бессмертными.
– Бессмертными? – он уцепился за слово. – Как в книжках? Вечная жизнь?
– Да. Время над нами больше не властно. Мы не стареем. Совсем. – Она невесело усмехнулась. – Вечная молодость, как мечталось когда-то… Только цена у нее страшная.
– Цена? Вампиры? Вы пьете кровь?
– Кровь нам нужна, – она не стала отрицать, но поморщилась. – Как пища, как источник энергии. Но не так, как в фильмах ужасов. Мы не спим в гробах, не боимся чеснока… Хотя… – она на миг задумалась, – некоторые вещи все же влияют. Солнечный свет, например. Он нас не убивает, но днем мы гораздо слабее, чем ночью. Ночью приходит сила.
– Та сила, что я видел? Полет? Искры?
– Да. Это… проявления нашей энергии. Мы можем черпать ее отовсюду – из земли, из лунного света, из живых существ вокруг… Контроль над этой энергией дает… разные возможности. Скорость, сила, левитация, иногда и более… специфические вещи. Как те искры.
– И вы с Ренатом дрались этой… энергией? Из-за меня?
Она кивнула, отведя взгляд.
– Да. Он хотел… решить вопрос с тобой немедленно. Оставить здесь. Навсегда. А я… я не могла этого допустить. Я хотела дать тебе шанс уехать утром. До того, как ты все узнал. Но ты вышел…
– Почему? Почему он хотел меня оставить? Только потому, что я человек и увидел вас?
– Да. Потому что ты знаешь тайну. А закон Багрецовки гласит: тот, кто знает и не является одним из нас, не может уйти. Это правило установил еще отец Рената, когда создавал… все это. Закон выживания. Иначе внешний мир давно бы узнал о нас.
– Одним из вас… или?.. – Вадим смотрел ей в глаза, требуя ответа. – Или что, Олена? Умереть?
Она медленно кивнула, отводя взгляд.
– Да, Вадим, – голос ее был почти шепотом, но твердым. – Таков закон этого места. Жестокий, но необходимый для нашего выживания, как считал отец Рената, когда устанавливал его. Никто, знающий нашу тайну, не может покинуть Багрецовку живым и человеком. Иначе наш мир рухнет. Поэтому Ренат… он считает, что у тебя только два пути. Стать как мы. Или… – она снова не смогла произнести страшное слово.
– Или умереть, – закончил за нее Вадим. Холод пробежал по его спине, но он заставил себя говорить дальше, собирать информацию. – Вся деревня… Ты сказала – ни одного человека. Как это вообще возможно? Старики, женщины, дети… они все?..
– Почти все, – подтвердила она устало. – Те, кто не смог или не захотел измениться… их больше нет среди живых. Это происходило не за один день, Вадим. Десятилетиями. Отец Рената… он был… одержим. Идеей вечной жизни, силы, власти над природой. Он нашел здесь, в этой глуши, способ – или создал его сам, – как изменить человеческую суть.
– И что, все добровольно согласились? – Вадим не мог в это поверить.
– По-разному, – Олена пожала плечами, горькая складка легла у ее губ. – Сначала он изменил себя, потом самых близких – Рената, Регину… Они стали ядром новой общины, его опорой. Потом он начал «обращать» других. Представь, Вадим: глушь, бедность, болезни, тяжелый труд без просвета. А тут приходит кто-то – сильный, властный, не стареющий – и обещает тебе вечную молодость, здоровье, избавление от всех тягот… Многие соблазнились. Купились на обещания.
– А те, кто не купился?
– Тех… убеждали иначе, – Олена поморщилась. – Силой. Шантажом. Страхом. Тех, кто сопротивлялся слишком упорно, кто мог проболтаться, выдать тайну… те просто исчезали. Несчастный случай на охоте, утонул в реке во время пьянки, уехал в город и не вернулся… Концы в воду. Здесь это легко – леса глухие, свидетелей нет. Постепенно деревня «очистилась». Старики «умерли», хотя на самом деле просто изменились или исчезли. Новые дети рождались уже в общине, их готовили к Изменению с юности. Это стало нормой. Нашей жуткой нормой. Изоляция Багрецовки, ее удаленность от мира – вот что позволило всему этому произойти незаметно.
Вадим слушал, и волосы на голове шевелились. Картина была чудовищной. Геноцид, проведенный тихо, в глухом лесу, ради утопии одного безумца?
– И ты… – он перевел дыхание, заставляя себя задать самый больной вопрос. – Ты знала об этом, когда сюда приехала? Как ты согласилась, Олена? Ты же не такая! Ты мечтала о другом – огни большого города, интересная работа, нормальная жизнь! А оказалась здесь…
Она закрыла глаза на мгновение, словно собираясь с силами.
– Мечты… Они разбились, Вадим. Сначала о реальность распределения в этот забытый богом угол. Потом – об одиночество, тоску, беспросветность. Я приехала сюда полной надежд, а через год была на грани отчаяния. Я думала, я здесь просто сойду с ума или сопьюсь, как многие местные бабы. – Она открыла глаза, в них стояли слезы. – А потом… потом я встретила Рената.
– Он уже был… таким?
– Да. Он и Регина. Их отец тогда еще был жив, но уже стар, редко показывался. Ренат фактически управлял всем. Он был… не такой, как все здесь. Сильный, уверенный, властный, но… в нем была какая-то тайна, какая-то глубина. Он обратил на меня внимание. Стал разговаривать, поддерживать…
– И соблазнил? – прямо спросил Вадим. – Обещаниями вечной молодости и силы?
– Не совсем так… вернее, не только так, – она покачала головой, пытаясь подобрать слова. – Сначала это было… как глоток свежего воздуха. Он говорил о других возможностях, о скрытой силе, о преодолении человеческих слабостей… Это завораживало. Мне было так одиноко, Вадим, так хотелось вырваться из этой серости… Он давал мне надежду, пусть и странную. А потом… – она запнулась, голос ее дрогнул, – потом произошли… определенные события. Я оказалась в ситуации, когда… когда Изменение стало единственным выходом. Или мне так тогда показалось. Это было… не совсем добровольно. Но и сопротивляться сил уже не было. А когда я очнулась… другой… было уже поздно. Обратного пути нет.
Она замолчала, глядя в одну точку невидящими глазами. Вадим молчал тоже, пытаясь представить себе ужас ее положения тогда. Выбора не было… Что это значит? Он не стал спрашивать дальше. Видел, что ей слишком больно об этом говорить.
– И Ренат… он помог тебе? После?
– Да, – она кивнула, словно возвращаясь в настоящее. – Без него я бы не справилась. Поначалу это… ломка. Физическая и психологическая. И жажда… – она снова поморщилась.
– Жажда крови?
– Да. Поначалу это самое трудное. Инстинкт хищника, который рвется наружу. Он очень силен. Ренат научил меня контролю. Научил обходиться без… человеческой крови. Мы пьем кровь животных с фермы. Ее достаточно для поддержания сил. Почти всегда… Иногда… на праздники… Ренат позволяет… послабления.
Вадим почувствовал тошноту. Его сестра говорит о питье крови так… обыденно.
– А сам Ренат? Он так же силен, как его отец был? Он держит всех в страхе?
– Ренат унаследовал силу отца, его власть над общиной. Возможно, он не так… фанатичен в идее, как отец, но он более прагматичен. И более жесток, когда дело касается порядка и сохранения тайны. Он держит деревню железной хваткой. Его слово – закон. Он гарант нашего выживания. И нашего проклятия…