Читать онлайн 10 дней: в амнезии страсти бесплатно

Глава 1. Белый шум

Белый шум гудел в ушах, как сломанный радиоприёмник, застрявший между станциями. Он открыл глаза. Белый потолок с трещинами в углах, сероватые стены, облупленные, с пятнами сырости, будто слёзы старого здания. Пахло дезинфекцией, металлом и чем-то горьковатым – кровью? Или это только казалось, въевшись в его кожу после той ночи. Больница выглядела забытой, где-то на отшибе – за мутным окном густой лес, тёмный, с шорохом ветра в листве, как далёкий шепот. Койка скрипела под ним; простыня холодная, липкая от пота, прилипала к бёдрам. Тело болело, будто его разобрали по кусочкам и собрали кое-как – рёбра ныли, швы тянули кожу. Голова – пустота, лишь гул и тяжесть. Авария – единственное, что он смутно помнил: дождь хлестал по стеклу, фары выхватывали мокрый асфальт, веки отяжелели, и машина сорвалась в кювет. Скрежет металла, дребезг разлетевшегося стекла, запах бензина и крови – а потом тьма. Очнулся уже здесь, с небольшими швами вдоль рёбер, в больничной пижаме – серой, застиранной, с разрезом сзади.

– Ну наконец очнулся, – раздался хриплый голос с соседней койки. – А я уж думал, всё, покойничек.

Говоривший – мужик лет пятидесяти, с сединой и хитрой ухмылкой – почесал щетину. Его звали Пётр, попал сюда с переломом ноги после пьяной драки в баре.

– Меня Пётр зовут. Ты-то кто будешь?

Он не ответил. Не помнил.

– Да ладно, не парься. Тут весело, как в морге. Развлекаемся тем, что гадаем, кто первый на выписку, а кто в ящик, – хмыкнул Пётр.

– Заткнись, старик, – лениво бросил парень лет двадцати на койке у окна. Худой, жилистый, с татуировкой змеи на шее. Дима. Нога в гипсе – сломал, когда гнал на мотоцикле под сотню по мокрой трассе после шумной вечеринки. Выпил лишнего, музыка ещё гудела в ушах, дорога блестела от дождя. Шлем спас голову, но колесо зацепило бордюр, байк кувырнулся, и он рухнул в грязь, крича от боли, пока нога хрустела под весом железа. Теперь лежал тут, ухмыляясь, будто это его личный курорт.

– Дай человеку прийти в себя, – добавил Дима, глядя на новенького.

В углу сидел третий – молчаливый, с перевязанной головой. Взгляд в стену, только мычал. Упал с лестницы, говорили, но его пустые глаза скрывали что-то большее.

Дверь скрипнула. Вошла медсестра – молоденькая, лет двадцати двух, с короткими светлыми волосами и пухлыми губами, блестящими от бальзама. В руках поднос с градусниками. Халат тесноват, обтягивал грудь, бёдра покачивались при ходьбе. Она улыбнулась ему чуть шире, чем остальным, и её голубые глаза задержались на его лице.

– Температуру меряем, – сказала она звонко, подходя к его койке.

Он взял градусник, и её пальцы – тёплые, с лёгким запахом крема – задержались на его руке. Она смотрела в его серые глаза, щёки порозовели, и дыхание чуть сбилось. Пётр хмыкнул:

– Ну ты, сестричка, прям влюбляешься, что ли?

Она фыркнула, перешла к Диме. Через пять минут вернулась за градусниками, а потом вошла снова – с подносом шприцев.

– А теперь укол от инфекции, – сказала она, подходя к нему. – Поворачивайся.

Его вещи после аварии лежали на хранении в шкафу у входа – он видел их мельком, когда его привезли. Джинсы порваны, пропитаны кровью и грязью, рубашка разодрана на плече, ботинки в пятнах масла. Всё это пахло смертью, мокрой землёй и бензином, как напоминание о том, что он чудом выжил. Сейчас на нём была только больничная пижама – тонкая, серая, с разрезом сзади, открывающим больше, чем хотелось бы.

Он лёг на живот, чувствуя, как простыня липнет к коже. Она раздвинула разрез пижамы, её ладонь легла на ягодицу – тёплая, чуть влажная от волнения. Сжала сильнее, чем нужно, пальцы прошлись по коже, исследуя, мягко поглаживая контурами мышц. Игла вошла резко, жгучая боль пробежала по мышце, но её рука не ушла сразу. Пальцы скользнули ниже, к внутренней стороне бедра, кончики задели яички – лёгким, дразнящим касанием, словно случайно, но с явным намёком. Он напрягся, кровь ударила вниз, член затвердел под ним, прижатый к матрасу, болезненно пульсируя. Она наклонилась ближе, её дыхание – горячее, с лёгким ароматом мятной жвачки – коснулось его шеи. Он выдохнул громче, чем хотел, с хриплым оттенком, и её губы дрогнули в намёке на улыбку. Потом она медленно провела ладонью вверх, к пояснице, сжимая кожу, будто проверяя его реакцию, и наконец убрала руку.

– Всё, отдыхай, – шепнула она, голос чуть дрожал. Уходя, она оглянулась, и её взгляд скользнул по его телу, как горячая тень, обещающая больше.

Он закрыл глаза, проваливаясь в сон. В голове закружились обрывки – не этой палаты, не этой больницы. Лето, запах травы и жареного мяса, его машина припаркована у леса. Пикник. Летний день, пропитанный запахом скошенной травы и раскалённым солнцем, ласкавшим кожу мягкими прикосновениями. Она – блондинка с короткой стрижкой, сияющей на солнце золотистыми бликами, её смех переливается звонко и легко, словно серебряные колокольчики в тёплом ветре.

Она лежала на клетчатом шерстяном одеяле, лениво раскинув руки, платье из тонкого шёлка цвета сливочного крема слегка задралось до бёдер, открывая взору гладкую, загорелую кожу. Тонкие кружевные трусики нежного цвета слоновой кости едва прикрывали её интимную часть тела, вызывая в нём бурю страсти. Сердце забилось чаще, жар разлился по телу, толкая его навстречу этой волшебной женщине.

Он наклонился, осторожно коснулся губами её шеи, чувствуя нежность и тепло кожи, пробуя на вкус её сладко-солёную влажность. Язык медленно прошёлся вниз, к изящному вырезу платья, очерчивая линию ключицы, и она выгнулась под ним, выпуская из губ тихий, полный желания стон. Её пальцы вцепились в его волосы, притягивая ближе, настойчивее, умоляя не останавливаться. Он прикусил кожу у основания шеи, чувствуя, как по её телу пробегает дрожь наслаждения, и оставил лёгкий красный след, знак её принадлежности ему, пусть и временный, но такой волнующий.

Его губы опустились ниже, лаская грудь сквозь тончайший слой ткани, ощущая под собой её округлость, упругость и чувственность. Ткань становилась влажной от его дыхания, а её соски напрягались, твердели, вызывая в нём неистовый голод. Она задыхалась, её дыхание сбивалось, глаза застилала дымка страсти, пока её руки не потянулись к его джинсам, расстёгивая молнию нетерпеливо, почти отчаянно. Её ладонь проникла внутрь, обхватывая его возбужденный член, горячий, твёрдый, пульсирующий в её ладони. Она начала двигать рукой медленно, томительно, наслаждаясь его хриплым дыханием, и затем стала смелее, сильнее сжимая, проводя большим пальцем по влажной головке, размазывая каплю прозрачной жидкости.

Не выдержав больше, он рванул её платье вверх, обнажая её тело одним движением, срывая через голову и отбрасывая в сторону вместе с её трусиками. Она лежала перед ним совершенно обнажённая, потрясающая в своей откровенности, кожа мерцала на солнце, грудь приподнималась и опускалась в такт дыханию. Запах её тела, сладкий, влажный, пьянил и манил его ближе.

Он раздвинул её ноги решительно, но бережно, словно раскрывал сокровенную тайну. Его губы нашли её клитор, язык ласкал его мягкими, круговыми движениями, постепенно ускоряя темп, слегка посасывая, чувствуя, как её тело извивается, а бёдра непроизвольно подаются навстречу. Её стоны становились громче, руки вцеплялись в его плечи, оставляя следы от ногтей, ноги обхватывали голову, притягивая ещё теснее, пока она не стала содрогаться, кончая ярко и мощно, с криком, эхом разлетевшимся по окрестностям.

Не позволяя ей отдышаться, он поднялся над ней, прижав её к себе, с жадностью и страстью целуя её губы, смешивая их дыхание и вкусы. Она обхватила его ногами, и он вошёл в неё резко, решительно, ощущая невероятную тесноту и жар, её влажность, охватывающую его. Трава колола спину, солнце жгло плечи, но они не замечали ничего, кроме всепоглощающего огня внутри. Он двигался быстро и глубоко, наполняя её полностью, чувствуя, как она снова приближается к вершине.

Она перевернула его на спину, оказавшись сверху, её тело плавно двигалось, грациозно и дразняще, груди подпрыгивали перед его лицом, соски то и дело тёрлись о его губы, когда она наклонялась к нему чуть ниже. Он ловил их ртом, посасывал, покусывал, чувствуя, как она стонет, ускоряя движения. Её руки блуждали по его груди, оставляя следы ногтей, кожа горела, тело пылало в едином ритме страсти. Она наклонилась, кусая его нижнюю губу, целуя глубоко, чувственно, втягивая его язык в свой рот.

Его руки крепко сжимали её бёдра, направляя её движения, проникая ещё глубже, чувствуя приближение кульминации, которая накатывала волнами неистового наслаждения. Её тело снова содрогнулось в оргазме, мышцы плотно сжали его член, заставляя его кончить вместе с ней, взрывом удовольствия, чувствуя как жар накатывает волнами, как она снова кончает, крича его имя – какое? – сжимаясь вокруг него. Он был близко, но сон оборвался – скрип двери вырвал его обратно.

Теперь вошла врач – женщина с рыжими волосами, выбившимися из пучка, и зелёными глазами с золотыми искрами. Халат расстёгнут на верхнюю пуговицу, виден край груди – светлый, с россыпью веснушек, соски проступали через ткань, твёрдые, как будто её тоже что-то волновало. Запах – корица, мускус, пот – ударил в ноздри, и его член напрягся под простынёй, болезненно упираясь в матрас. Она посмотрела на него, взгляд цепкий, осязаемый, как прикосновение.

– Как ваше самочувствие? – спросила она тихо, подойдя с тонометром.

Её пальцы сжали его запястье, холодные, но дрожащие. Она наклонилась ближе, её грудь почти коснулась его плеча, ткань халата натянулась, обрисовывая изгибы. Он вдохнул глубже, чувствуя её запах, и его рука сама потянулась к её бедру, сжала через халат, пальцы вдавились в мягкую плоть. Она замерла, дыхание сбилось, губы приоткрылись, и он увидел, как её язык мелькнул, увлажняя их.

– Учащённый, – прошептала она, но не отстранилась. Её пальцы скользнули ниже, к его ладони, сжали в ответ, ногти слегка впились в кожу. Он чувствовал жар её тела. Но она убрала его руку. Она отстранилась, оставив его с тяжёлым дыханием.

Сколько он тут? День? Неделю? Почему любой приятных запах женской кожи будил в нём зверя? Каждое движение – её пальцы, её бедро под тканью – вызывало безумное желание, как будто тело знало то, что разум забыл. Он смотрел на её шею – тонкий завиток татуировки, манил его. Хотел вцепиться в неё губами, кусать, пока она не начнет стонать.

Вдруг память ударила снова – другая женщина, другая ночь, пропитанная грехом и страстью. Квартира, окно распахнуто настежь, лёгкий ветерок приносит запахи утреннего города, смешанные с горечью табака и сладостью виски. Предрассветный свет окутывает комнату мягким, дымчатым сиянием, подчеркивая каждый изгиб её тела.

Она – женщина с тёмными, густыми волосами, влажными от пота и липнущими к обнажённой коже. Её глаза горели жаждой и неистовым огнём, губы припухли от грубых поцелуев, красные и манящие, словно запретный плод. Она сидела на нём верхом, её бёдра двигались яростно, дерзко, требовательно. Груди подпрыгивали в такт её движениям, соски, алые и напряжённые, были красными от его укусов и ласк.

Он чувствовал её внутри – горячую, влажную, тесную, – её тело жадно сжимало его, заставляя задыхаться от наслаждения. Его руки крепко держали её бёдра, пальцы глубоко впивались в кожу, оставляя яркие красные следы на загорелом теле. Она наклонилась, грубо и дерзко целуя его, впиваясь зубами в нижнюю губу, её язык проник в его рот, смелый, обжигающий, с отчётливым привкусом алкоголя, который кружил голову и лишал самообладания.

В приступе животной страсти он перевернул её на спину, и её ноги сами раздвинулись перед ним шире, открывая доступ к её телу полностью. Он вошёл снова, резко и глубоко, чувствуя, как она выгибается под ним, стонет, извивается, требуя ещё больше. Его губы нашли её грудь, язык начал кружиться вокруг твёрдого соска, посасывая, кусая, усиливая её стоны до криков наслаждения. Её пальцы запутались в его волосах, притягивая ближе, прижимая его лицо к себе, целуя его с отчаянной жаждой, кусая губы, борясь языками.

Не выдерживая мучительного напряжения, он поднял её с кровати, поставил на колени к стене, заставляя упереться ладонями в прохладную поверхность, и резко вошёл в неё сзади, держа крепко за тонкую талию, с каждой секундой наращивая силу и скорость движений. Её ногти скребли по стене, голос срывался в хриплые стоны, переходящие в страстные крики, пока он вбивался в неё снова и снова, чувствуя, как её тело содрогается в оргазме, как её стенки плотно обхватывают его член, заставляя его самого терять контроль.

Внезапно она оттолкнула его, заставив лечь на спину, и спустилась ниже, проводя языком по его груди, животу, оставляя влажный след. Её губы обхватили его член, тёплый рот ласкал его горячо и настойчиво, её язык играл с головкой, кружил и дразнил, доводя до исступления. Он задыхался, его пальцы путались в её волосах, направляя её движения. Она ускорилась, чувствуя, как напряжение в его теле достигает предела, и он кончил резко, глубоко, изливаясь ей в рот. Она приняла всё, не останавливаясь, пока последняя капля не исчезла, затем медленно поднялась к нему, облизывая губы с довольной улыбкой.

Он выдохнул, возвращаясь в палату. Через час дверь открылась снова. Девушка – лет восемнадцати-двадцати, стройная, с длинными светлыми волосами, в короткой юбке и топе – вошла с пакетом. Поздоровалась со всеми, подошла к Диме, улыбнулась.

– Принесла тебе пирожки, – сказала она, садясь на край койки. – С мясом, как любишь.

– Соскучилась? – спросил он, ухмыляясь.

– Ещё как. Я тут на днюху к Ленке ездила. Весело было, но тебя не хватало, – начала она, распаковывая пакет. – Там её брат был, высокий такой. Всё ко мне лез, танцевать звал.

Дима нахмурился:

– Это который? С бородой?

– Да не, другой. Но ничего такого, я ж с девчонками была, – хихикнула она, но его взгляд потемнел.

– Чего он хотел? – голос Димы стал резче.

– Да расслабься, – она придвинулась ближе, положила руку ему на грудь. – Я ж сюда к тебе пришла.

Её пальцы скользнули под одеяло, медленно, уверенно. Она продолжила болтать, будто ничего не происходит:

– Там шашлыки жарили, музыка орала… – Рука нашла его член, сжала, начала двигаться, сначала мягко, обводя контуры, затем быстрее, сжимая у основания и проводя вверх. Дима закусил губу, сдерживая стон.

Наш герой лежал, глядя в потолок. В памяти – врач, медсестра, женщины из флешбэков. Тело знало их всех, хотело их. Но разум молчал, и этот белый шум резал глубже швов на рёбрах.

Глава 2. Без тормозов

– Вставайте, мать вашу, – раздалось сквозь сон, сипло, с хрипотцой. – Суббота, а вы всё мертвецами прикинулись.

Пётр уже сидел на своей койке, по обыкновению наполовину прикрывшись простынёй, с оттопыренным животом и выражением победителя на лице. Гипс на ноге не мешал ему шуметь. В руке – металлический чайник, зачем-то позаимствованный из ординаторской, в другой – пластиковый стакан с остывшим чаем.

– Пора вставать! Врач небось и не придёт – у неё выходной. А сестричка-то, что сегодня с утра – как мясорубка в гневе. Ни тебе попялиться, ни словечко подкинуть.

Он хохотнул, глядя на молчаливого пациента у стены. Тот, как всегда, не реагировал.

– Опять в своих грёбаных мыслях. Может, ему там баба в воображении сосёт, а мы тут мучаемся.

Дима зевнул, прикрыв рот рукой, и не без раздражения пробурчал:

– Петь, ну не с утра же. Пошуми после обеда, ладно?

Пётр хмыкнул, но замолчал. На секунду. Потом снова:

– Ну, ты-то что злишься? Твоя-то заходила вчера, пирожков притащила… А я вот что принёс? Холодный чай из термоса и тоску по молодости.

Он замолчал, поглаживая гипс, а Дима снова закрыл глаза – но не уснул.

В голове зазвучала другая музыка. Дым костра. Запах мяса на решётке. Смех девушек. Плеск воды. И она…

Праздник был бодрым с самого начала. День рождения подруги в загородном доме. Дом в два этажа, деревянный, со стеклянной верандой, бассейном и сауной, где всё и закрутилось. Шашлыки шипели на мангале, ветер приносил аромат копчёного мяса и пролитого алкоголя. Столы ломились от закусок, пластиковые тарелки, огурцы, чипсы и музыка, которую выбирали по очереди – от рэпа до какого-то старого шансона, под который внезапно пустились в пляс.

Дима приехал с другом, по приглашению. Джинсы, косуха, чёрная майка. Угрюм, но эффектен. Он знал, как выглядит – и как на него смотрят.

Сначала она не привлекла его внимания. Ходила в плотных джинсах, в чёрной майке, с пивом в руке. Смеялась, но держалась немного в стороне. Он отметил её взгляд – быстрый, оценивающий. Но не подошёл. Потом был бассейн, смех, кто-то толкнул кого-то в воду, мокрые тела, мокрые майки. Она нырнула, выплыла, волосы растрёпаны, на губах смех и капли, скатывающиеся по шее. Но на это он смотрел уже с балкона второго этажа.

Летнее солнце клонилось к горизонту, воздух становился гуще, как от перегретого вина. Кто-то включил музыку погромче. Громкий бас заглушал крики с бассейна, кто-то пытался затянуть всех в игру в бутылочку, кто-то – в пивной пинг-понг. Девушки танцевали на плитке, смеясь и сбрасывая мокрые футболки. Одна из них – в белом, сквозь ткань просвечивало всё, как в витрине желаний. Пара парней прыгнули в воду в джинсах, один вытащил гитару, второй – кальян. Веселье разрасталось, как костёр, куда подкидывали всё больше дров.

Дима уже собирался спуститься к бассейну, когда проходил по коридору второго этажа. Дверь в одну из спален была приоткрыта. Свет – приглушённый, кровать поскрипывала в ритм, будто дыхание. Он замер, взгляд прилип к щели, будто магнитом.

На кровати – девушка, лицом вниз, юбка задрана, трусики болтались на лодыжках, обнажая её полностью. Её бёдра дрожали, блестели от пота, пока мужчина позади вгонял свой член в неё с животной яростью. Его руки сжимали её зад, раздвигая сильнее, пальцы оставляли красные следы на коже. Она извивалась под ним, выгибаясь, её стоны – хриплые, рваные – «ещё», «трахай меня», «глубже» – вырывались из горла, придавленного к подушке. Он насаживал её на себя, мокрый звук шлепков плоти о плоть смешивался с её сдавленными вскриками. Её ноги раздвинулись шире, открывая всё, что только можно, а он входил всё яростней, будто хотел разорвать её на части от наслаждения. Кровать тряслась, простыни сбились в ком, пропитанные их потом и страстью. Воздух был густым, тяжёлым от запаха секса – солёного, терпкого, обжигающего.

Дима стоял, не дыша, чувствуя, как этот аромат заполняет его лёгкие. Но двинулся дальше.

Почти все, кроме него и той парочки из комнаты уже были в сауне. Пар стоял густой, как кисель, клубился над телами, сливая их в одну горячую массу. Внутри пахло берёзовыми вениками, мылом с эвкалиптом, раскалённым деревом.

– Димон, ну ты псих, куда ещё лить?! – возмущался кто-то, когда он, войдя, плеснул ещё воды на камни. – Тебе лишь бы пар был, – фыркнула девушка в углу. – Тут уже дышать нечем.

Она – общалась с парнем напротив – в плавках. Она смеётся натянуто. А потом ее взгляд падает на Диму. На долю секунды, но как будто иголка под кожу. Он стоял у входа и периодически добавлял воды на камни, чем вызывал одновременно недовольство одних и восторг других. Пар поднимался клубами вокруг. Полотенце было туго затянуто вокруг его бёдер. Но даже через эту плотную ткань она увидела, что его мысли и планы на вечер не ограничиваются беседой и имели весьма внушительный размер.

Соблазн не был мгновенным. Он был медленным, тягучим, как мёд.

Пары начали выходить – смеясь, переговариваясь. Остались только они. Он бросил взгляд на дверь, убедившись что все вышли и сел рядом. Полотенце соскользнуло чуть ниже, обнажая бедро. Она не отводила глаз. Её дыхание сбилось, и в уголках губ появилась та самая тень улыбки.

Пар густел, стекал по коже, делал всё – более скользким и открытым.Между ними сразу натянулась тишина. Не та, неловкая – а напряжённая, как перед грозой. – Что, нравится когда по-горячее? – наконец спросила она, не глядя на него.

– Я люблю, когда всё честно, – ответил он. – Или жарко, или холодно. Ни этой вашей "комфортной температуры".

Она усмехнулась, слегка повернулась к нему. Полотенце на ней держалось непрочно, грудь вздымалась чаще, чем нужно – и это не от пара.

– А в сексе тоже – "честно"?

– А ты как думаешь?

Она посмотрела прямо. В этот момент они были слишком близко, чтобы притворяться. Пот стекал по её ключице, капли скользили по изгибу груди. Её взгляд прилип к нему, как к обнажённому нерву.

– Думаю, ты из тех, кто берёт, что хочет.

– А ты из тех, кто хочет, чтоб взяли? – он улыбнулся, и она не отвела глаз.

Потом она чуть склонила голову, будто задумалась, и проговорила:

– Один был у меня… любил, чтоб при нём дрочила. Не трогал – смотрел. Молчал, но в глазах…

Он молча глядел на неё. Жар между ними стал почти осязаемым.

– Мне нравилось. Но потом он исчез, – добавила она, будто между прочим.

– Дурак, – сказал Дима и потянулся к венику, будто чтобы переложить, но на самом деле – просто отвлечься от того, как ныло в паху.

Он приподнялся, и в этот момент полотенце сползло с его бёдер.

На секунду – всё застыло.

Он стоял прямо перед ней, обнажённый. Член – напрягшийся, тяжёлый, налитый, прямо на уровне её лица. Он не успел прикрыться – да и не хотел. В её взгляде – шок, возбуждение, щёки вспыхнули, зрачки расширились, дыхание стало прерывистым.

Она подняла глаза. Мгновение – и никакой неловкости.

И взяла его в рот. Медленно, глубоко. Как будто это не было решением – просто необходимость, как вдох после долгой задержки дыхания. Губы сомкнулись, язык скользнул вдоль вены на стволе, и он застонал.

Она двигалась уверенно. Сначала медленно – наслаждаясь моментом, чувствуя тяжесть во рту. Потом быстрее. Она смотрела вверх, будто проверяя, как он на это реагирует. А он – не мог оторваться.

Здесь и сейчас – не было ни норм, ни приличий. Только этот момент, этот жар, эта необходимость. Никто из них не думал, что скажут другие. Мысль, что в любую секунду кто-то может войти, вспыхивала как искра и только разжигала, добавляла азарта, опасного вкуса запретного. Он стоял обнажённый, она сидела рядом – распаренная, с горящими глазами, с его членом во рту, и всё это было правильно. Именно так, как должно быть.

Она отстранилась на секунду – струйка слюны потянулась от её губ к его стволу. Она облизала его, не отрывая взгляда:

– Хочу чтобы все было честно, – сказала она и легла на скамейку повыше, уложив свое одеяло под себя, предоставляя шикарный взор Диме – грудь с твёрдыми сосками, плоский живот, кипящую щель между ног, блестящую от пота и возбуждения.

Дима навис над ней, его руки грубо раздвинули её бёдра, почти до боли, открывая её полностью. Она выгнулась, приподняла таз. Он смотрел на это жадно, чувствуя, как член дергается от желания.

Её лоно было перед ним: губы тонкие, аккуратные, красные, мокрые; клитор торчал, пульсируя, а между ними – тонкая струйка её сока, стекающая вниз, к анусу. Он раздвинул её пальцами, открывая ещё шире, и она застонала, дёрнув бёдрами. Первый раз он провел языком медленно, от самого низа, где сок смешивался с потом, до клитора, смакуя её вкус – терпкий, солёный, с лёгкой сладостью, как спелый плод. Она вздрогнула, выдохнула с хрипом, ноги задрожали. Он лизнул снова, глубже, раздвигая губы языком, чувствуя, как она течёт, как её тепло обволакивает его рот.

– Ох, еби языком… – вырвалось у неё, голос дрожал от кайфа.

Он прижался губами к её клитору, втянул его, посасывая, то мягко, то резко, пока она не начала извиваться. Её стоны стали громче, хриплые, почти животные. Он лизал жадно, ныряя языком внутрь, трахая её им, чувствуя, как она сжимается, как соки текут по его языку, заливают подбородок. Она была горячей, скользкой, пульсирующей, и он зарылся в неё лицом, нос тёрся о клитор, губы всасывали её плоть. Она текла так, что его щёки блестели, а капли падали на скамью, оставляя тёмные пятна. Он раздвинул её ягодицы, лизнул ниже, коснулся языком тугого кольца ануса, и она вскрикнула, вцепившись в его волосы.

Он вернулся к клитору, обвёл его языком, потом втянул в рот, посасывая с жадностью, добавив пальцы – два сразу, вогнал их в неё, глубоко, до предела. Она заорала, сжимая его внутри, её стенки пульсировали вокруг его пальцев. Он трахал её ими, изгибая, нащупывая точку, от которой она дёргалась, как от тока, а языком тёр клитор – быстро, жёстко, без остановки. Звук был влажный, чавкающий, непристойный, смешивался с её криками и его тяжёлым дыханием. Её соки текли по его руке, капали с локтя, она была мокрой, как после дождя, и он пил её, не насыщаясь.

Она кончила резко, с судорогой, выкрикнув его имя вперемешку с матом. Её бёдра сжали его голову, ногти впились в кожу, оставляя царапины. Он чувствовал, как она дергается на его языке, как оргазм выжимает из неё всё – соки текли рекой, заливали его рот, стекали по шее. Он не остановился, лизал дальше, медленнее, но настойчиво, вылизывая каждый миллиметр, пока она не обмякла, задыхаясь, с дрожащими ногами.

Он отстранился, вытер лицо ладонью, глядя на неё сверху. Её грудь колыхалась, соски торчали, как камни; между ног – красная, мокрая, раскрытая пизда, блестящая от его слюны и её соков. Она посмотрела на него, глаза дикие, губы искусаны, дыхание рваное.

Дима поднялся, член стоял колом, головка блестела от смазки. Он вошёл в неё одним движением, резко, до конца, и она снова вскрикнула, обхватив его ногами. Он трахал её быстро, глубоко, каждый толчок выбивал из неё стоны – громкие, рваные, не сдерживаемые. Она сжималась вокруг него, мокрая, горячая, жадная, всё ещё пульсирующая после оргазма. Пар смешивался с их потом, тела скользили друг о друга.

– Кончи мне в рот, – выдохнула она, приподнимаясь на локтях, и раздвинула губы, показывая язык.

Она наклонилась к нему, обхватила его губами, глубоко, до горла, и он застонал, схватив её за волосы. Она сосала жадно, быстро, её язык скользил по стволу, обводил головку, щёки втягивались от усилия. Слюна текла по её подбородку, капала на грудь. Он долбил ее в рот, чувствуя, как горло сжимает его, как она давится, но не останавливается. Её глаза блестели, смотрели вверх, полные похоти, требуя его оргазма.

Она мычала с членом во рту, пальцы вцепились в его бёдра, ногти впивались в кожу. Он чувствовал, как подкатывает, как яйца напрягаются, и с последним толчком кончил – горячая струя ударила ей в горло, густая, обильная. Она глотала, давясь, часть спермы вытекла из уголков рта, стекла по подбородку, капнула на её грудь. Он вынул член, и она облизала его, вычищая остатки, не отрывая взгляда – грязного, удовлетворённого.

Последняя капля – на губе. Она слизнула её, как лакомство, и прошептала:

– Ты вкусный. Как свобода.

Он рассмеялся. Хрипло. Протянул руку, поднял её и поцеловал – жадно, с остатками себя на её губах. Она отвечала, кусала, сливалась, оставляя следы.

И вдруг – шаги за дверью. Чей-то голос. Щелчок пивной пробки. Они замерли. Потом засмеялись. Дерзко, громко, так, будто в этом смехе – весь мир.

Пар исчез. Вместо него – запах больничной дезинфекции.

Сухой, мертвенный, с кислинкой. Дима открыл глаза. Пот заливал лоб, грудь вздымалась, простыня прилипла к телу. Он лежал на спине, одна рука под головой, другая – под одеялом. Возбуждение не прошло – наоборот, казалось, стало только острее от того, что рядом ничего нет. Ни её кожи, ни её голоса. Только холод больничной койки и тусклый свет из окна.

Он сжал зубы. Дышал шумно, хрипло. Всё тело ныло от сдерживаемого желания. Казалось, он вот-вот снова сорвётся. Но это была не сауна. Это – грёбаная суббота. И единственная доступная женщина сейчас – угловатая медсестра с лицом будто из бетона.Член стоял, твёрдый, как камень, болезненно упираясь в живот.

– Ты чё там, вспоминаешь, как тебя мама в ванной мыла? – хмыкнул Пётр с соседней койки.

Дима молчал.

Не потому что не знал, что сказать – а потому что слова были где-то очень далеко. Где-то там, где рот ее подруги был полон его семени, где её ноги сжимали его голову, где вкус был настоящим, не стерильным.

Он снова закрыл глаза.

Но это было уже не бегство – это было отчаяние. Потому что с закрытыми глазами она была ближе. Её запах, её вкус, её влажность, её смех. Всё – ярче, чем воздух вокруг. Как зависимость. Как ломка. Тело её осталось внутри него, и теперь каждый раз, когда кто-то входил в палату, он поворачивал голову в надежде. А вдруг – она?

Но не сегодня. Сегодня суббота. И сегодня, чёрт возьми, было просто очень одиноко.

Глава 3. Дежурная ночь

Утро воскресенья ворвалось в сознание Димы холодным светом. Он открыл глаза и замер. Палата была не той, что вчера. Исчезли серые стены с трещинами, запах пота и храп Петра, похожий на рёв старого трактора. Здесь было чище, просторнее, тише. Одинокая койка, белые стены, шкаф с зеркальной дверцей и окно, за которым лес шептался с ветром. Дима приподнялся на локтях, гипс на ноге отозвался тупой болью. Где он?

Дверь скрипнула, и вошла женщина лет сорока, с тёмными волосами, убранными в аккуратный пучок. Халат накрахмален, взгляд цепкий, но тёплый, как у матери, которая знает все твои проделки, но всё равно тебя любит.

– Доброе утро, Дмитрий, – сказала она. – Я Ольга Николаевна, ваша медсестра.

– Это что за хрень? – Дима нахмурился, оглядывая палату. – Почему я тут?

Ольга Николаевна улыбнулась, будто привыкла к таким вспышкам.

– Ваши родители настояли. Оплатили отдельную палату. Беспокоятся из-за ночных приступов и вашего состояния. Хотят, чтобы вы быстрее встали на ноги.

Ночью у Димы был серьёзный эпизод паники: он кричал, метался в постели и даже упал на пол, разбудив соседей и испугав медперсонал. Родителям позвонили немедленно, и те попросили срочно перевести его в отдельную палату, чтобы избежать подобных ситуаций впредь (как это уже было не раз – Дима проходил курс реабилитации в рехабе несколько лет назад).

Дима стиснул зубы. Родители. Вечно лезут, будто ему снова шестнадцать. Он почувствовал себя мальчишкой, запертым за плохое поведение. Уязвимым. Избалованным. "Маменькин сынок"– Пётр бы точно ввернул это словечко. Дима фыркнул, откидываясь на подушку.

– Приступы, значит. Теперь я тут как в вип-камере? – он усмехнулся раздражённо. – Интересно, может ещё конвой приставите, чтобы ночью не сбежал?

– Можно и так сказать, – Ольга Николаевна подошла ближе, проверяя капельницу.

Её голос был спокойным, с ноткой стали – не режущей, а той, что держит всё на своих местах. Дима кивнул, но внутри бурлило раздражение. Он не хотел быть чьим-то проектом спасения.

День тянулся медленно, как патока. Лес за окном качался под ветром, в палате пахло стерильностью и чем-то сладковатым – то ли от лекарств, то ли от крема на руках Ольги Николаевны. Она заходила несколько раз: менять капельницу, мерить давление, принести обед – картошку с котлетой, безвкусную, как больничная жизнь. Но каждый раз задерживалась чуть дольше, чем нужно. Задавала вопросы: как спал, что снится, болит ли нога. Она читала его историю болезни и знала про зависимость. Дима сначала огрызался, но её спокойствие, как тёплая волна, смывало его колючки.

К обеду Дима разговорился. Голос его по-прежнему звучал резко, с хрипотцой, но уже без колючести. Взгляд цеплялся за Ольгу Николаевну – за её спокойные жесты, за мягкие тени, что прятались в уголках глаз. Она сидела рядом, выпрямленная, как всегда, но в её прикосновениях – когда она поправляла простыню или подкладывала под него подушку – было что-то неуловимо личное. Не медицинское. Почти интимное.

В нём что-то сдвинулось. Как будто внутри проснулось что-то дикое, забытое. Он вдруг поймал себя на том, что смотрит на неё иначе. Как мужчина. И как мальчишка – с вызовом.

– Кошмары достали, – сказал он, глядя в потолок. – Каждую ночь – вода, огонь, всё горит, я не могу дышать. Просыпаюсь – сердце гудит, будто из драки вышел. И… – он перевёл на неё взгляд, и в его лице появилось что-то вызывающе-насмешливое, – будто не мужик. Всё онемело. Вообще ничего не чувствую.

Её реакция была быстрой, но не идеальной. Щёки вспыхнули. Взгляд дрогнул. Она тут же собралась – медленно втянула воздух, как будто ничего особенного не услышала, – но он уже видел. Уже знал. Улыбка скользнула по его губам: победа. Пусть и маленькая, но сладкая.

Ночь накрыла палату темнотой. Дима лежал, глядя в пустоту, где стены сливались с потолком. Сон пришёл внезапно, но вместо отдыха – кошмар. Вода душила, заливая лёгкие, руки хватали воздух. Затем огонь, жгучий, раздирающий кожу. Он хотел орать, но тело не слушалось. Сонный паралич придавил его, как бетонная плита. Глаза открыты, мышцы – камень. Паника била в виски.

– Дима, слышишь? – голос Ольги, низкий, резкий, прорвался сквозь шум в голове. Она стояла рядом, её силуэт в темноте был единственным якорем. – Дыши, ты в порядке.

Её рука легла на его плечо, горячая, властная. Она включила лампу, свет резанул глаза, осветив её лицо – сосредоточенное, с искрами похоти в глазах. Дима пытался двинуться, но тело было чужим. Только глаза метались, полные ужаса.

– Не бойся, – она села на койку, пальцы скользнули по его руке, сильно, настойчиво. – Я тут.

Её пальцы продолжали мягко поглаживать его кожу, медленно опускаясь ниже, будто изучая его заново. Дима чувствовал, как тело освобождается от оков паралича – с каждой лаской, с каждым прикосновением, становилось легче дышать. Вместо страха пришло иное напряжение – горячее, внутреннее, давно забытое.

Ольга Николаевна наклонилась ближе, дыхание её щекотало щёку. Пахло мятой и чем-то тёплым, кожаным. Её пальцы осторожно проникли под пижаму и обхватили его – уверенно, без спешки. Дима тихо выдохнул, глаза закрылись, губы дрогнули.

– А ты говорил, что ничего не чувствуешь, – прошептала Ольга, её голос был пропитан насмешливым торжеством, с дерзкой, почти хищной игривостью. Она наклонилась ближе, её губы почти касались его уха, горячее дыхание обжигало кожу.

Дима промолчал, сжав зубы, его тело напряглось, инстинктивно подаваясь ей навстречу. Его ладони, грубые и жадные, скользнули под её халат, находя горячую, мягкую кожу талии. Ольга вздрогнула, но вместо того чтобы отстраниться, прижалась ещё ближе, её упругое бедро скользнуло по его телу, когда она развернулась. Она устроилась так, чтобы не задеть гипс на его ноге, но быть максимально близко. Дима понял её намерение, когда её тяжёлая грудь, горячая и влажная от пота, скользнула по его животу, а её лицо оказалось у его паха, где член уже пульсировал, твёрдый и готовый.

Поза была откровенной, чисто животной, без намёка на сдержанность. Она накрыла его своим телом, её кожа, липкая от возбуждения, прижималась к нему, дразня каждым изгибом. Её пальцы, уверенные и тёплые, нашли его яички, мягко сжимая их, лаская с лёгким нажимом, от чего Дима выдохнул сквозь зубы. Затем её губы, влажные и горячие, обхватили его член, туго, с медленной, почти мучительной лаской. Она чередовала движения: то её рот скользил по всей длине, то она отпускала его, чтобы уделить внимание яичкам, поочерёдно втягивая их в свой горячий, влажный рот, посасывая с дразнящей нежностью. Её язык кружил вокруг них, то лёгкий, то настойчивый, заставляя его тело дрожать от напряжения.

Дима вдохнул резкий, пьянящий запах её тела – смесь духов и её собственного, сырого возбуждения. Его глаза упёрлись в тонкую ткань её трусиков, пропитанную влагой, обтягивающую её так, что каждая складка была видна. Он сорвал их, обнажая её – влажную, раскрытую, манящую. Его язык тут же нашёл её, скользнув по горячим, скользким складкам, проникая глубже, вырывая из неё судорожный стон.

Ольга задрожала, её бёдра напряглись под его руками, но она не останавливалась. Её рот и пальцы работали в унисон: губы скользили по его члену, то сжимая, то дразня головку короткими, резкими движениями, а рука продолжала ласкать яички, перекатывая их, слегка сдавливая, усиливая жар. Она брала его глубже, до горла, её стоны, низкие и хриплые, вибрировали на его коже. Дима вцепился в её бёдра, ногти впивались в кожу, притягивая её ближе. Его язык двигался жадно, обводя клитор, проникая внутрь, смакуя её вкус – солоноватый, терпкий, сводящий с ума. Он чувствовал, как она теряет контроль, её тело дёргалось, бёдра сжимались вокруг его лица.

Их ритм стал быстрее, почти диким. Её рот, горячий и влажный, уже не справлялся с ровным дыханием, она задыхалась, но продолжала, чередуя член и яички, её язык то кружил, то надавливал, губы сжимали всё сильнее. Дима, не отрываясь от неё, добавил пальцы – два, сразу глубоко, чувствуя, как её мышцы сжимаются вокруг них. Он двигал ими в такт языку, находя самые чувствительные точки, выбивая из неё сдавленные крики. Её стоны, влажные звуки её рта, его хрипы – всё смешалось в палате, наполняя воздух тяжёлой, порочной энергией.

Она кончила первой, её тело содрогнулось, бёдра сжали его голову, а из горла вырвался низкий, почти звериный стон. Дима почувствовал, как её соки текут по его подбородку, и это толкнуло его за грань. Его оргазм был резким, он выгнулся, вцепившись в неё, пока она жадно глотала всё, что он ей давал, её губы и язык всё ещё дразнили его яички, пока его тело не обмякло.

* * *

В коридоре, за приоткрытыми жалюзи, молодая медсестра, Лена (та самая угловатая, с бетонным выражением лица), стояла, прижавшись спиной к холодной стене. Её дыхание было тяжёлым, рваным, грудь вздымалась под тонким белым халатом, а сердце колотилось так, будто хотело вырваться наружу. Щёки пылали жаром, глаза, широко распахнутые, не могли оторваться от сцены в палате, где Ольга и Дима отдавались друг другу с животной страстью. Лена кусала нижнюю губу, чувствуя, как жар разливается по телу, концентрируясь внизу живота, где её простое хлопковое бельё – белое, без изысков, с чуть потёртыми швами – промокло, липнув к коже и выдавая её возбуждение. Она сжала бёдра, пытаясь унять дрожь, но это только усилило пульсацию, горячую и настойчивую.

Лена всегда знала, почему пошла в медицину. Это не было про высокие цели или спасение жизней. Её тянуло к телам – живым, уязвимым, обнажённым на больничных койках. Мужчины, женщины – их кожа, их запах, тепло их тел, их слабость перед ней, когда она касалась их под предлогом процедур. Она фантазировала об этом ещё в училище, представляя, как её руки задерживаются чуть дольше, чем нужно, как она переступает грань профессионализма. И ещё одна мысль, грязная, запретная, крутилась в голове: в больнице у всех есть справки, анализы, а значит, секс был бы безопасным. Это будило в ней голод, который она прятала за твердым безэмоциональным выражением лица.

Дима, с его крепким, накачанным телом, стал её навязчивой фантазией с первого дня. Каждый раз, когда она делала ему перевязку, её пальцы дрожали, касаясь его кожи. Она меняла бинты на его ноге, и её руки невольно задерживались на его мускулистых бёдрах, чувствуя их твёрдость. Когда она делала уколы, вводя иглу в его накачанные ягодицы, её ладонь невольно сжимала их чуть сильнее, чем требовалось, и она ловила себя на мысли, что хочет впиться в них пальцами, оставить следы, ощутить их упругость под своими ладонями. Ей хотелось скользнуть рукой ниже, коснуться его, поласкать его член, почувствовать, как он твердеет под её пальцами, услышать его хриплый стон. Она представляла, как её губы касаются его кожи, как она пробует его на вкус, как её язык скользит по его телу, пока он не теряет контроль.

Сейчас, глядя на то, как Ольга ласкает Диму, как их тела движутся в яростном ритме, Лена чувствовала, как её фантазии оживают, становясь почти осязаемыми. Её пальцы, дрожащие, сжали ткань халата, комкая его, пока не скользнули под подол. Она коснулась себя через влажную ткань белья, и её тело отозвалось резкой вспышкой. Мысли путались, стыд боролся с желанием. «Это неправильно, меня уволят, если узнают», – мелькало в голове, но тут же тонуло в другом: «Я хочу быть там, хочу, чтобы его руки сдавили мои бёдра, чтобы его язык… или её…». Она представляла себя в палате, зажатой между ними, их жадными руками, их ртами, их телами, которые пахнут потом и страстью.

Её мечты были грубыми, лишёнными романтики. Она хотела, чтобы Дима схватил её за волосы, притянул к себе, чтобы Ольга прижала её лицо к своей влажной плоти, требуя большего. Она хотела чувствовать их силу, их голод, их оргазмы. Её пальцы двигались быстрее, проскальзывая под бельё, находя горячую, скользкую кожу. Она сдерживала стоны, но один всё же вырвался – тихий, хриплый, заглушённый шумом её собственного дыхания. Её бёдра дрожали, колени подгибались, но она держалась за стену, не в силах отвести взгляд от сцены. Оргазм накрыл её, заставив вцепиться в стену сильнее, чтобы не упасть. Её тело сотрясали волны наслаждения, смешанного с чувством вины и запретного восторга, пока она, задыхаясь, смотрела на Диму и Ольгу, всё ещё растворяясь в их страсти.

Гла