Читать онлайн Камиль Дадаев. Беседы с Симургом бесплатно

Памяти Гейдара Джемаля

Каждое слово – загадка…

Внутри будто чёрная точка

Лишь иногда, украдкой,

Движется за оболочкой,

Брезжит через начертанья,

Сквозь звуковую лузгу

… И открывает тайну

Кто-то в моём мозгу.

Кто-то любящий слушать

Шорох на дне сердец

В час, когда даже души

Гасятся наконец.

Только ему доверю

Вырезать на плите

Слово, что станет дверью

В дальние страны те…

20001

УДК 82

ББК 84

Д-14

Дадаев К. С.

Д-14 Беседы с Симургом: Стихи. Издание 2-е, исправленное – 294 с.

Это первый сборник стихов Камиля Дадаева, куда вошли избранные стихи автора, написанные в разное время и в разной тематике. Несмотря на то, что это первая книга автора, читатель знаком с его произведениями, опубликованными как в социальных сетях, так и некоторых газетах и журналах. Кроме всего прочего, за стихотворение "Имам Махди" автор получил первое место на Фестивале «Махдавийат», организованный Московским Исламским центром и Культурным Представительством Посольства Исламской Республики Иран в 2016 году в Москве, в номинации «Стихотворения». В 2017 г. стихотворение "Твоё имя" вошло в пятерку лучших на Международном конкурсе «il Parnaso – Angelo a Vecchia Award» в номинации «Специальная премия имени Расула Гамзатова».

Здесь читатель найдет остросоциальную тематику, любовную лирику, а также философскую и сакральную мысль автора. Книга рассчитана на любителей поэзии и широкий круг читателей.

© Дадаев К.С., 2022

Зеркало Мироздания

Что есть феномен поэзии в человеческой культуре и какое место она занимает в системе человеческой матрицы, с которой мы сталкиваемся на подмостках нашего театра мироздания каждый день? На этот непростой вопрос мы попробуем порассуждать с тобой, читатель и, возможно, этот неведомый Сфинкс приоткроет нам свои тайны. Для этой цели нам будет полезно совершить увлекательный вояж по волнам истории человечества, став свидетелями спектакля длиной не в одну тысячу лет…

Препарировать тему поэзии для Вашего покорного слуги представляется логичным, начиная с того момента, когда зародилось Слово как акт творчества и как инструмент для коммуникации, каким он стал впоследствии для потомков Адама.

Однажды, в этот лучший из миров, каким считал наш мир Лейбниц, был манифестирован человек, как продолжение воли Бога в понимании народов Книги, большого взрыва в трактовке атеистически настроенных материалистов, Ишвары в понимании индуистской цивилизации…

Но прежде этого, Логос имел особое значение в мироздании. В синодальном переводе Нового Завета говорится о том, что ''В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог''. Этой цитате вторит учение каббалы. Каббалисты верят, что 22 буквы еврейского алфавита существовали с начала мира, ибо при помощи букв Бог и сотворил Вселенную.

В мифологические времена древности язык выполнял заклинательную и магическую функции. Шаманы, жрецы и колдуны использовали магическую природу языка для суггестивных целей – для внушения слушателям определённых эмоций, чувств и через чувственный спектр восприятия завладевающих мыслями человека, а также диктующих конкретному индивиду определенные действия.

Воззвание к Природе и стихиям воспринималось древним человеком как один из инструментов общения с видимым миром, который был предметом культа у разных народов и этносов. Заклинание окружающей среды, а также жертвоприношения, совершаемые во имя языческого пантеона богов, что олицетворяли силы природных стихий, совершались с помощью молитвенных формул. Теургическое общение с мирозданием было тем универсальным кодом, единственно возможным средством коммуникации между микрокосмом, который олицетворялся человеком и макрокосмом, вселенной. Эмпирический опыт и опыт сверхчувственный были неразрывно связаны. Шаманы, которые были посредниками между миром человеческим и миром духов, входили в особую форму транса и излечивали болезни. В тибетской религии "бон", которая существовала по верованиям приверженцев этой религии задолго до возникновения в Стране Снегов буддизма, также существовали шаманы, называемые бонпо, которые поклонялись высшим силам, производя ритуальные речевые действия с целью вхождения с духами в контакт для того, чтобы излечить обратившегося к шаману человека от тяжелой болезни. Для этой цели также приносилось в жертву домашнее животное. Производя наряду с произношением магических формул традиционные колебательные движения руками, в которых древний шаман держал колокольчик и даммару (также традиционные предметы ритуальной практики тибетского буддизма) – барабан, бой которого символизирует ритм сил при сотворении мира, шаман, выступающий таким образом в форме оракула, мог предсказывать будущее своих соплеменников. Древний пантеон богов, с которым вступал во взаимодействие человек Древнего Востока, существовал и во времена Античности. Во имя богов Олимпа древнегреческие поэты слагали стихи и описывали их быт. Тему любовной лирики в судьбе человека воспроизводили в своем творчестве римские и греческие поэты: Каллимах, Сапфо, Анакреонт, Асклепиад, Овидий.

Одно из древних поэтических произведений Античности, созданное на основе героических песен-преданий и устного народного творчества, цикл "Илиада" и "Одиссея" за авторством Гомера описывает события Троянской войны.

Во времена Гомера существовал также такой жанр бытовой народной поэзии, как коммос (плач) – обязательная часть античной трагедии и важный аспект собственно гомеровских поэм. Примеры плачей представлены и в древнеегипетской литературе (например, "Речение Ипувера", "Повесть о красноречивом крестьянине", плачи по Осирису). Также существовали и шумерские образцы плачей: «Плач об Уруинимгине» и «Плач об Уре» (около 2000 года до н. э.), плач о разрушении города Лагаш. Большинство этих песен исполнялось во время богослужения. Жанр плача о народных бедствиях, разрушении того или иного города или храма был столь распространён в Шумере, что создание подобных плачей на шумерском языке продолжилось в вавилонской, ассирийской, персидской, эллинистической (селевкидской) эпохах. Этот жанр схож с древнееврейским жанром кина и, возможно, даже оказал на него влияние. Библейская «Книга Плача» (Кинот) говорит о разрушении Иерусалима в ходе вавилонского нашествия в VI веке до н. э. В еврейской религиозной и поэтической традиции плачи исполняются во время литургии.

Примеры поэтического многообразия бесконечно вариативны в мировой культуре. Как известно, Священное Писание мусульман, Коран, написан в форме рифмованной прозы и в форме аятов – стихов, которые по разным подсчётам составляют 6204, 6214, 6219, 6225 или 6236. Исходя из этого, мы можем констатировать, что религиозный текст, написанный в поэтической форме, имеет большое значение в жизни людей и на наших с вами глазах приобретает статус божественного откровения, которое было ниспослано пророку Мухаммаду в пещере Хира недалеко от Мекки.

Традиция стихосложения характерна также для Древней Японии и Китая. Поэты Поднебесной слагали гимны-посвящения, описывающие бесконечную красоту природы. Строки возрастом не в одну тысячу лет по сей день поражают воображение современных читателей. Примером тому может послужить стихотворение китайского поэта Су Ши (1037—1101) под длинным названием "Из стихов, написанных после того, как вместе с Ван Ши, Кун Чжуном и старшим сыном Маем обошли городскую стену, любуясь цветами, затем поднялись на гору к беседке, а вечером пришли в храм Опадающих Цветов". Не отставали от китайских и японских поэтов и златоустые арабские поэты, известные своим уникальным красноречием и иносказательным символическим рядом.

География поэтического языка довольно обширна, как мы можем наблюдать. К примеру, во времена Древней Руси, в конце XII в., был написан литературный памятник "Слово о полку Игореве", исполненный в стихотворной форме и описывающий военный поход русских князей на половцев. Как мы видим, поэзия была летописью быта человека древности и более позднего времени, включая эпоху Средневековья.

Эпоха Средневековья в свою очередь имеет такие образцы поэзии, наряду с классическими поэтами того времени, как поэзия поэтов-певцов: трубадуров, труверов и миннезингеров, которые пели о рыцарях и прекрасных дамах, о военных подвигах и куртуазной любви.

"Божественная комедия" Данте Алигьери – поэма, вышедшая в свет в 1321 году, является энциклопедией жизни средневекового человека.

В равной степени энциклопедией жизни русского человека XIX в. является поэма А. С. Пушкина "Евгений Онегин". В русской культуре примеров историчности поэзии, описывающей переломные моменты отечественной истории, довольно много, среди которых стоит назвать и поэму "Бородино" М. Ю. Лермонтова.

Поэзия Серебряного века, олицетворяемая созвездием поэтов в лице Мандельштама, Блока и Бальмонта, Ахматовой и Цветаевой, доказывают нам, что поэты приходят на эту землю неслучайно. Они – посланники неведомого знания о мире, это бесценный дар, который возвышает нас над физиологией повседневной жизни.

Само искусство стихосложения есть уникальный подарок, помилованный Богом человеку в той же самой мере, в какой язык был дарован первочеловеку Адаму и глупо было бы вписывать поэзию в прокрустово ложе определений и дефиниций.

И все же почему поэзия имеет такую суггестивную силу воздействия на сознание человека…? Дело в том, что поэзия по своей природе есть зеркало мира, в котором отражается бытие, парадоксальным образом трогающее человеческое сердце магией слова и ритма, вовлекая читателя в вихрь мыслей и эмоций автора. Стихотворные строчки, подобно заклинаниям, месмеризируют читателя, отправляя его в другое измерение, где строгие законы материального мира не имеют силы. Поэзия освобождает человека от оков повседневного бытия, лимитированного несовершенной физикой восприятия и ограниченного аксиоматическими определениями, позволяя оторваться от земли подобно птице, для того, чтобы увидеть эту землю в большем масштабе с неочевидного ракурса, расширяя оптику восприятия настолько, насколько это возможно в пределах отпечатанной страницы…

Масштабность и неочевидность предмета исследования поэзии делает ее многоликой и вариативной в многообразии трактовок и интерпретаций, где каждый человек может обрести калейдоскоп индивидуальных смыслов, который близок его уму и сердцу. Поэзия есть то немногое, что возвышает человека над животным миром, делая его чем-то большим, чем просто арендатором физической оболочки (в сугубо бытовом смысле), которую он небрежно сбросит на смертном одре подобно костюму, уже давно вышедшему из моды.

Поэзия по самой своей природе подобна удивительному миру Зазеркалья, где смыслы преломляются в умах читателей самым причудливым и непредсказуемым образом и где поэзия – это доппельгангер жизни, призванный раскрыть через свое существование природу оригинала подобно тому, как тень определяет материальность порождающего ее предмета. Проходя через Зеркало Поэзии, человек попадает в другую историческую и пространственную матрицу, путешествуя по лабиринту, состоящему из стихотворений-зеркал. Итоги такого путешествия могут оказаться неожиданными для читателя и иногда способны даже изменить его мировоззрение.

Поэзия для каждого из нас есть светильник, ласково светящий поздним осенним вечером на пасмурной и неприветливой улице нашей жизни. Обращаясь к каждому, поэзии удается получить доступ к самому загрубевшему сердцу, покрытому панцирем равнодушия и цинизма. Она своей непосредственной искренностью открывает тайники души ключом метафизического нарратива.

Чтение стихов похоже по ритмике на поездку в поезде, где шум колёс, чеканящих ритм, напоминает стихотворный ритм, азбукой Морзе передающей тому, кто едет в вагоне о чем-то неведомом, но очень важном, еле уловимом. Чтение стихотворений в основе своей есть разговор с автором в той же самой степени, в какой чтение поэзии является разговором с самим собой, со своей душой.

Беседы с собственным "Я", где поэзия, как луна и солнце, светит всем жителям земли, и днем, и ночью, давая прибежище и заблудшим, и потерявшим веру в себя. Она может исцелять от язвы безразличия и равнодушия, возвышая человека до высот духовного совершенства в мире, где есть поэзия одиночества, отражающаяся в глазах бездомного пса, с очень взрослым взглядом, почти человеческим, взирающим на этот недружелюбный мир, в который он был заброшен по воле судьбы, где есть поэзия сострадания и любви, которая живительным источником наполняет душу человека через поэтический язык.

Рядом с поэзией любви соседствует жестокая поэзия смерти, отражающаяся на лезвии гильотины и роковым образом отраженная в глазах только что гильотинированной головы, а также поэзия жизни, борющаяся с инерцией смерти через крик вновь появившегося на свет ребёнка, победно манифестирующего о своём существовании здесь и теперь! Стремительная поэзия городов и немая поэзия архитектуры, которые рассказывают жителям и гостям этих городов о собственной судьбе, где на протяжении тысяч и тысяч дней сменяли друг друга поколения людей в этом городском механизме, созданном столетия назад, где родители передавали эстафетную палочку своим детям, запуская их в колесо Манвантары и с которыми они не успели попрощаться и сказать друг другу последнее "прости" на том последнем рубеже, где жизнь рифмуется со смертью и где смерть – это обратная сторона жизни, а жизнь, как и тысячу лет назад, рифмуется со счастьем…

Поэзия также несет в себе зерно исцеления, являясь лекарем души человека и помогая заблудшей душе найти себя, обратиться к своей сути через язык. Она как ничто способна рассказать о мятущейся душе, раздираемой сонмом противоречий, о душе, наполненной болью и отчаянием, обнажая эту боль перед читателем как открытую рану.

В стихах человек, как в зеркале, видит себя и свои качества, ведя внутренний диалог с самим собой через призму стихосложения. Между тем, стихи поэта – это его исповедь перед миром, откровение, данное человечеству. В этой связи поэзия появляется на свет через поэта подобно тому, как человеческий плод проявляется в этом мире через роженицу. Замысел вынашивается внутри поэта зачастую помимо его воли и иногда самому поэту кажется, что он является ретранслятором высшего принципа, неподвластного его разумению и волеизъявлению. Личность поэта в этот момент словно упраздняется, обращаясь медиумом, через которого с нами говорит откровение. Прежде всего, это откровение для самого автора, который в процессе написания стихотворения находится в спиритическом состоянии принимающего потусторонний сигнал метафизического медиума, не вполне отдавая себе отчет в происходящем, словно это наваждение, одним из действующих лиц которого стал сам поэт.

Реципиент, соединяясь с потоком энергии неизвестной природы, которая переходит в него, становится проводником божественной манифестации, и поэзия иероглифами смыслов проходит через существо поэта, превращаясь в чернила логоса. Прорываясь наружу, стихотворение метафизически выжигает новые формулы во внутреннем мире поэта и подобно петроглифам, выбитым на стене, оно обретает свою вечную юдоль на листе бумаги, который отправляется в вечность, озаряя сатурническую действительность повседневной жизни светом божественного откровения. В некотором смысле природа этого явления подобна автоматическому письму.

На древе поэзии расцветают разные цветы. Порой они удивляют своей красотой, а иногда ужасают кошмарами своих "ликов", отражая в своем зеркале анатомическую правду жизни. Вместе с тем поэзия есть сад Эдема, который возвращает нас в адамическое состояние. И в то же самое время поэзия позволяет посмотреть на проблемы бытия с иной, нетипичной для повседневного суждения, стороны, где боль и радость разлиты в воздухе и являются его составной частью.

Универсальный язык символов и уподоблений, "птичий язык", есть та кодовая система изложения и инструментарий поэта, посредством которых поэт доносит до читателя свое послание в форме стихов, адресуемое каждому, кто решит вскрыть это письмо и узнать его содержание, где телеграфируемое автором завещание человечеству имеет искренность и правдоподобность истины. Адресованное будущим поколениям, оно в потенции по своей силе и масштабу ориентировано на максимальное число людей, стремящееся в бесконечность.

Порой поэты, сами того не осознавая, предстают оракулами, предсказывающими будущее. Примером тому могут послужить строчки М. Ю. Лермонтова из стихотворения "Предсказание":

Настанет год, России черный год,

Когда царей корона упадет;

Забудет чернь к ним прежнюю любовь,

И пища многих будет смерть и кровь;

Когда детей, когда невинных жен

Низвергнутый не защитит закон…

Ритуал чтения стиха подобен распускающемуся с течением времени цветку, который источает аромат искренности и доверия к читателю, открытым и доверительным тоном, посвящая каждого заглянувшего в обитель поэзии во все тайны и даруя ему приют понимания и надежды. В момент этого священнодействия создается впечатление, будто стихи резонируют внутри читателя и кажется, что неведомый пианист играет на струнах души читателя, извлекая из нее палитру звуков различной природы и интенсивности, о которой тот не подозревал до момента своего знакомства с этим произведением изящной словесности. Воспроизводимая в этот момент в сердце и уме читателя композиция может преображать человека, трансформируя его бренную природу в светоносное существо, алхимизируя его внутренние переживания и мысли в золото Трансцендентности, недоступное для повседневного ума.

Несомненно, истинное королевское искусство есть Алхимия Слова, ведь в эти секунды и минуты чтения человек становится возрастом как вся Вселенная, переносясь то во времена египетских фараонов или инквизитора Торквемады, то становясь свидетелем смерти Карла I. Стихи поэта есть та лакмусовая бумага, на которой проявляется боль поэта или его отрада. Стихи, в которых камертон личных переживаний и мыслей автора доходит до читателя с любым уровнем образования, выражаясь будь то в форме традиционного стихотворения за авторством Артюра Рембо или в форме музыкальной композиции, в которой неподражаемая джазовая певица Билли Холидей декламирует стихи Гарольда Арлена, а также, если угодно, в форме ринг-шаута. В этом универсальность поэзии как жанра искусства: она подбирает ключ к сердцу любого человека, поскольку в основе поэзии лежит животворная музыка языка, заколдовывающая Ваше сердце и ум энергетикой невероятной силы.

Поэзия, как и любое искусство, изначально демократично по своей природе и обращено ко всему человечеству без исключения, (включая племена Африки и Океании, ведь без них метафизика этого мира будет неполной), иначе пропадает смысл творчества как акта взаимодействия с миром. Поэтому, задача поэзии, как и любого вида искусства – выражать эссенцию этого мира. И строчки, возрастом не в одну тысячу лет, являются предками строк современных поэтов, а поэты суть члены клуба, цепь посвящения которого длится от основания мироздания и до наших дней: современная поэзия вскормлена из источника Античности и Древнего Востока.

И, тем не менее, философское мотто любого поэта – это настаивание на своей собственной уникальности. Иначе незачем творить! Неслучайно при переводе стихов с оригинала на язык, актуальный для читателя, ткань языка теряется. Пропадает что-то чрезвычайно важное, что изначально присутствовало в оригинале, поскольку у каждого поэта есть свой штандарт – его идеологический, лирический и философский манифест, который он проносит в своих стихах через каждую строку, отбивая стихотворный ритм, словно чеканя каждый слог на наковальне своего ума. Процесс написание стихов для поэта – это способ общения с мирозданием в его божественной поэтической форме. Подбирание необходимых слов и рифм здесь как подбирание ключей к дверному замку в бесконечном поиске истины.

И в этом поиске поэт безусловно питает своей кровью собственные стихи, поскольку настоящее творчество сопряжено с преодолением границ собственного "Я" и борьбой с косностью повседневного ума. И капли туши, что слезами ложатся на бумагу, есть кровь поэта. Это то жертвоприношение, которое он приносит на алтарь искусства.

За все время существования нашей планеты происходили солнечные и лунные затмения в календаре истории, но глагол, который жег сердца людей, не переставал гореть никогда. Пульс истории человечества неразрывно связан с пылью повседневности, которая в свою очередь является продуктом Времени. Время обращает в пепел все сущее, сжигая в своём атаноре исторические эпохи и перемалывая жизни многих народов и цивилизаций в крупинки песочных часов, где мелкие песчинки есть людские судьбы. Этот пепел развеивается, впоследствии становясь Вечностью в пустыне мироздания.

Но для поэта отношения с Вечностью, как и для любого художника, имеют особый статус, поскольку стих для поэта не просто инструмент, это метафизический янтарь, в котором зафиксирован, подобно насекомому, момент откровения, данный ему из неизвестного источника, в котором обстоятельства места и времени являются факторами увековечивания истории через язык и стихотворную форму. Камера обскура образов и метафор поэта вбирает в себя культурный опыт всего человечества, поэтому поэзия интернациональна и космополитична в самой своей сути, в равной степени являясь понятной жителю Парижа, Бруклина или Токио. Язык поэзии обращается к каждому из жителей нашей планеты, взывая осознать свою природу и природу окружающего его мира, благодаря которой он появился на этот свет, и призывая ответить вместе с автором строк на вечные вопросы мироздания. Полемизируя с поэтами, как с носителями культурного кода, мы приобщаемся к мировому наследию во всем его пестром многообразии. В связи с этим поэзия несет в себе мотив интеграции человеческого сообщества, упраздняя условности языкового барьера и национальной идентичности, низлагая расовую сегрегацию настолько, насколько это возможно. В этом состоит одна из важных миссий, которая возложена на искусство в целом. Как следствие этого, поэзия может способствовать революции сознания личности, все более развивая в человеке осознанность восприятия.

Поэзия ставит перед собой много задач. Она вскрывает скважину мироздания, через которую проникают смыслы и аллюзии, которые окружают нас, но в силу косности и избирательности повседневного восприятия недоступные нашему разумению в своем полном объеме и разнообразии. Эта та самая сфера идей, о которой говорил Платон в свое время. Те эйдосы, которые отражают Бытие, в котором то, что наверху подобно тому, что внизу. Художник в широком понимании этого слова является той дверью, через которую в наш мир проникают эти эйдосы и откровения о мироздании, эксплицитно проявляясь в форме стихотворения, романа, картины.

Поэзия расширяет границы физического мира, делая его многограннее и шире, уподобляя мир бескрайней степи, в которой человек – это летящий ястреб, исследующий пространство вокруг взмахом своих крыльев и поднимающийся над миром, который отражается в его глазах и превращается в хаотично разбросанные пятна Роршаха и песчинки при набирании ястребом высоты в процессе полета длиною в один стих.

Влияние поэзии на человека – это влияние духа на материю. И через поэзию, которая является одним из послов культуры, мы постигаем колыбель цивилизаций и метафизику макрокосма. Это та самая заклинательная магия, что связывала мир духа и материи во времена ветхой древности.

Можно много рассуждать на тему того каким образом рождаются стихи. Пожалуй, это останется загадкой для всего человечества до конца времен. Этот процесс можно было бы обосновать посредством нейробиологии, но это не объясняет ровным счётом ничего, кроме перечисления сухих фактов, документально фиксирующих реальность явления. Мистерия эта, стало быть, так и останется для человека terra incognita. Но вместе с тем, в этом есть закономерная мудрость. Ведь если бы тайна сия была открыта человеку, возможно, что мир был бы совсем не тем, каким мы его знаем сейчас. Поскольку, когда реальность обнажена, – подобно одеждам, в которые были окутаны деревья и которые они сбросили по осени, – пропадает загадка и нет уже того притяжения, которым мы так дорожим. Тайна ценна не менее, чем сила гравитации, которая удерживает нас на Земле. И пока жива сия тайна, жизнь не теряет своей глубины и смысла, а интеллектуальная интуиция, которая проявляется через поэзию, делает наш мир более пригодным для жизни, отражаясь в этом ветхом Зеркале Мироздания, который является общим домом для нас всех….

Олег Басюл, художник

рис. Абдулы Магомедова

Скалы

Израненные горы

Пронзили небу брюхо

И утренней молитвой

Вымаливают дождь.

Распахнутые норы

И память как старуха.

А в памяти лишь битвы,

В которых ты умрёшь.

Драконьими зубами,

Как хищник жертве в шею,

По самую аорту,

Где лавой кровь кипит;

Где кровь течёт ручьями,

И с каждым днём чернее,

Где память напрочь стёрта

И сердце не кричит,

Израненные скалы

Вцепились небу в горло.

Вцепившись небу в рёбра,

Высасывают дождь.

Спят в ножнах все кинжалы

И память лики стёрла –

И смерть глядит недобро,

О скалы точит нож.

Молчи и просто слушай

Всем сердцем, каждым нервом,

Расщелиною каждой,

Что у тебя внутри,

Душою неуклюжей,

Как солнца лучик первый

Целует с новой жаждой

Вершины эти. Зри!

Смотри – они всё выше,

И пиками своими

Проткнули голубую

Живую неба ткань,

А небо на них дышит

Туманами седыми,

Заботливо целуя

Изрезанную длань.

Изрезанные скалы

Вцепились небу в губы…

В них боль эпохи ратной

И высохшая кровь;

Ржавеют там кинжалы,

Спят бездыханно трупы;

Там, словно пятикратный

Намаз, творят любовь.

В них скрыты крик и ярость;

В них плен и дух свободы;

В них ужас тёмной ночи

И выстрел в тишине.

В них молодость и старость,

Растраченные годы,

Тоска о доме отчем

И память о войне.

(9. IX. 2018)

О Любви и не только…

Реквием

(…dann knie ich mich in dein Gesicht

und steck den Finger in die Asche)

Rammstein2

Ревность-сирота казалась обделённой,

Не найдя приюта между двух огней.

Ты была, возможно, для меня рождённой,

Да и я не смог бы полюбить сильней.

Заморозив солнце тихими словами,

Эту нежность можно было избежать.

Я б остался, скован сочными мечтами,

Ты бы не явилась сердце разбивать.

Ведь и вправду можно быть морской волною –

Ты однажды это объясняла мне.

И, смотря глазами тех, кто проклят мною,

В памяти осталась, словно гвоздь в стене.

Утомлённый счастьем, вспоминаю всуе

Каждый тихий взгляд твоих бездонных глаз.

Целый век сомкнулся в первом поцелуе

И шальные сны испепелили нас.

Ненависть-сестра сдирала с меня кожу,

Песня помогала вжиться в эту роль.

Я с тех пор былое изредка тревожу

И уже не помню, в чём находят боль.

Можно быть тротилом в плюшевых игрушках,

Помутневших истин не познать тоской.

Это что-то вроде трещин на подушках.

Это то, с чем можно быть себе слугой.

Кто бы мог понять, к чему ты вечно клонишь?

Объяснить молчанье речью не дано.

Может быть, я просто для судьбы – найдёныш,

Может быть, она мне словно казино.

И в каком бы чувстве суть ни заключалась,

Я уверен только в том, что был один,

Хоть душа нередко видоизменялась

И взрывалась, словно нитроглицерин.

Может, мир и вправду стал немного тише

И Дали надумал сбрить свои усы.

Я тебя любил – порой сдувало крыши,

И с цепей срывались бешеные псы.

(9. I. 2007)

Остаться мечтой

"Может быть нет, может быть да,

На нашем месте в небе должна быть звезда.

Ты чувствуешь сквозняк оттого, что это место свободно?" (Б.Г.)

За хорошие новости обещали рай в сердце.

За благие намеренья – два гектара в аду.

В самомнении многих нет случайных инерций,

Но пока ты так близко, я с ума не сойду.

Вдоль лазурного берега нежно волны лаская,

На песке мокром нежатся не твои ли следы?

В нераспутанной памяти ты, как прежде, живая

Обрекаешь на радость, жизнь вдыхая в мечты.

От вампира беззубого до прелестного зомби

Одна звонкая песня штурмовала все сны.

Я скрывался в себе, как бандит в катакомбе,

Ты была безутешна на ладонях весны.

Там, в садах поднебесья, расцвели орхидеи,

Там хрустальные птицы крылья ангелам шьют,

Поливают деревья мёдом добрые феи

И все вместе со мною о тебе лишь поют.

Спи, сестрёнка, спокойно – я твой сон не нарушу.

До утра мне нанизывать, словно жемчуг, слова.

Если б кто заглянул в этот час в мою душу,

Понял бы, что она вновь тобою жива.

Пусть кипит твоё сердце как в груди марафонца,

Пусть горит твоё сердце, словно метеорит.

Кто мечтал о тебе, станет тенью от солнца.

Кто питал к тебе ненависть – сам себя не простит.

Тех, кто помнят тебя, их похитили волки.

Тем, кто жаждал тебя, – им бы в спину копьё.

Кто в тебя был влюблён, тот рисует наколки –

На груди или пальцах пишет имя твоё.

Но на что они нам? – мы их даже не знаем.

Мы назло всем завистникам и на зависть врагам

Поле нашего братства бороздить продолжаем;

Ты с улыбкой весёлой, я, спеша к небесам.

А давай просто сядем у растрёпанных сосен

И, подняв глаза к небу, помолчим о своём.

Я – с опавшей листвой золотистая осень,

Ты как жаркое лето с прохладным дождем.

Мне с тобою легко, словно нет притяженья,

Будто я на качелях устремляюсь туда,

Где во всех зеркалах лишь твоё отраженье,

И без устали шепчет твоё имя вода.

За стремленье к бессмертию – сладкий запах веселья.

За полвека на радуге – одна ночь у костра.

Новобранцы влюблённости принесли ожерелья,

И на плечи красавицы вновь спадает чадра.

Чтоб сыграть эту музыку, мне не хватит всех клавиш.

Кто останется в памяти, – станет яркой звездой.

Я с тобой нараспашку, ты со мной не лукавишь,

Потому что, сестрёнка, мы остались мечтой.

Может быть, мы не часто друг по другу скучаем

И не видим того, в чём лишь наша вина.

Иногда просто хочется угостить тебя чаем

И смолчать, чтоб поведала обо всём тишина.

(1. IV. 2007)

Невеста (Heirate mich)

"И знаешь, в тот день, когда я встретил тебя,

мне бы стоило быть слепым" (Б.Г.)

В волшебном мире вольных чувств и страсти

Искать красивых слов мне не с руки.

Мы, как два сердца неизвестной масти,

Идём друг к другу, словно рыбаки.

Мне образ твой навеян был с рожденья.

Я ждал тебя, когда ещё был нем.

Как месяц длилось каждое мгновенье,

И был слегка невыносим Эдем.

И чтоб понять, что скрыто в каждом взоре,

И сколько тайн в них продолжает тлеть,

В твоих глазах бушующее море

Мне бы хотелось вплавь преодолеть.

Я бы искал тебя, как край пустыни,

Как продолженье Млечного Пути,

Писал бы Богу письма на латыни,

Чтоб Он сказал мне, как тебя найти.

Под чистым небом вновь желтеет нива,

Твои следы лежат в её тени.

Напомни мне сказать, как ты красива,

Когда мы вдруг останемся одни.

Напомни мне волос твоих коснуться -

Шелков заморских и небесных смесь,

Однажды утром с крыльями проснуться

И твоё имя на воде прочесть.

И пусть от чар твоих слепым я стану

И разучусь срывать тебе цветы,

Но я добьюсь, чтоб были по карману

Мне твои песни, слёзы и мечты.

Герои сказок жаждут быть поближе

К тебе и тайно охранять твой сон,

И покупать духи тебе в Париже,

И петь «Les Champs-Elysees» в унисон.

Но для других здесь, к счастью, мало места,

Ведь я хочу жизнь провести с тобой:

Сегодня можешь быть моей невестой,

А завтра, соответственно – женой.

(26. VII. 2007)

Запах матери

Безумие – всего лишь мост

Над пропастью души мятежной.

На левом берегу погост,

На правом – лагерь конькобежный.

От свежевырытых могил

Остались снежные сугробы.

Ребёнок крики выносил

Из материнской из утробы.

На стенах скорби и разлук,

Как первые татуировки,

Висят следы от детских рук, -

Жертв первобытной голодовки.

Весь белый свет объят войной,

Кругом разруха и бесчинства.

Но в сердце женщины одной

Цветут инстинкты материнства.

Она идёт куда-нибудь,

Куда ведут больные ноги,

Руками прикрывая грудь,

Полна печали и тревоги.

Ей грезится, что где-то там,

Где верят всё ещё в идею,

Слепой ребёнок по гвоздям

Ползёт за матерью своею.

Отцовский дом как западня,

Как недостроенное гетто.

По поводу и без – резня

И ни вопроса, ни ответа:

Зачем и кто вдруг заковал

Детей в родительские стены,

Свободный дух им кто вдыхал

В ещё невысохшие гены.

Но запах матери лишь там,

Как память долгая, хранится,

Где перед входом в светлый храм

Дурак безумцем притворится,

Где в блеске жёлтого стекла

У берегов земного рая

Висячий мост сгорит дотла,

Мать и ребёнка разлучая.

Сквозь сон и бред сырых ночей,

Дыханье ледяной лавины,

Сквозь месиво живых камней,

Из пекла самой сердцевины,

Сжимая в кулаках золу,

Как лилипут в гиперборею,

Босой ребёнок по стеклу

Идёт за матерью своею.

Река забвенья утекла

Животворить сухое небо.

Болезнь до точки довела

Анестезией и плацебо.

Чтоб излечить мужской недуг

Самопрезренья и проклятья,

Под умной женщины каблук

Костьми ложились ночью братья.

Дитя без матери – ему

Теперь одно лишь остаётся –

Лучами солнца резать тьму,

Рукой яд черпать из колодца,

Вдыхать сырой пещеры гарь

И слизывать с остатков копоть,

И, как напившийся дикарь,

Звезде упавшей громко хлопать.

Не помня вкуса молока,

Устав глодать гнилые кости,

Не зная слов и языка,

Сгорая от любви и злости,

Цветок, раскрывшийся в пургу,

Сжимая в онемевших лапах,

Слепой ребёнок по песку

Ползёт на материнский запах.

(14. II. 2008)

Красивая девушка

Версаче умрёт, как фальстарт, преждевременно

И подиум станет гламурной могилой.

Модель Карла Бруни эпохой беременна,

Которая глушит свободу текилой.

Скорсезе с корсетом для дамы без имени

Под пристальным взглядом раскованных камер,

Как перед дояркой корова без вымени,

Увидев твою фотографию, замер.

И словно бы здесь весь талант раскрывается.

Как в миг откровенья вождь маленькой секты,

Не в силах создать образ твой, сокрушается,

И вряд ли помогут ему спецэффекты.

А ты варишь камни, как порох кочевники,

Не подозревая, что я всегда рядом,

И больше не веришь словам в ежедневнике.

Красивая девушка в дивном наряде.

Мик Джаггер споёт лебединую песенку,

Увидев лицо своё в зеркале утром,

И веря в футболе в могущество прессинга,

Решит посвятить дни предсмертные сутрам.

Уйдут исполины на юг за невестами,

Что в избах горящих коней дрессируют.

Ни делом, ни словом, ни бурными жестами,

А взглядами сочными парализуют.

Но им не хватает невинной убойности,

Таланта хоть раз оказаться вне моды.

В их долгих ногах нет ни правды, ни стройности

И вряд ли им в тягость капризы погоды.

Но в сердце твоём, как борцы-трудоголики

Заветные чувства, достигая нирваны,

Растут и цветут, размножаясь, как кролики.

Красивая девушка, и без охраны.

Холсты Караваджо снятся женщинам с крыльями.

Шедевры куёт бесталанная лира.

Поэзия-бабочка грезит о Уильяме,

Пером изуродовав душу Шекспира.

Соц-арт оккупировал выдумки нации

И вульгаризирует Элвиса Пресли.

В уме мыслей нет – лишь одни инсталляции –

Хрустальное дерево в тающем кресле.

Горят на морозе деревянные лошади.

Что всякий мёд краденый – это бесспорно!

Пасутся любители зрелищ на площади,

И ломится в окна проклятый бес-порно.

Чужая судьба безвозвратно загублена.

Буддийских монахинь соблазняет каналья.

А ты не обласкана и недолюблена,

Красивая девушка из зазеркалья.

А Хайдеггер пишет в плену отрешённости.

Иконы вождей превращаются в слайды.

Все спят на иголках в домах напряжённости,

А я будто снова проснулся в офсайде.

А я заблудился в этом городе хахалей –

Куда ни пойду – к твоему выйду дому.

И сны о тебе, ну настолько затрахали, -

Уже не привыкну я спать по-другому.

И словно бы вновь растворяюсь в утробе я,

Не помня всех прелестей происхожденья.

Мир тесен иль всё это – клаустрофобия?

Встречаю тебя и дрожу от волненья.

А ты продолжаешь, как снайперша, прятаться,

На подступах к сердцу возведя баррикады.

Но кроме меня, тебя вряд ли кто хватится,

Красивая девушка в платье от Prad'ы.

(20. V. 2008)

Достойны…

"О нашей встрече, что там говорить!-

Я ждал её, как ждут стихийных бедствий…"

(В.Высоцкий)

Достойны восхищения глаза твои чисты,

В них море безмятежности сокровище хранит.

Мне б до тебя последние признанья донести

И лечь заблаговременно под праздничный гранит.

Из снов твоих не выпорхнуть ни птицей, ни стрелой.

Не выйти больше к облаку с ведром душевных бурь.

Твои алмазы нежатся под выцветшей золой,

А слёзы превращаются в небесную лазурь.

Тебя зовут все юностью невидимых зеркал,

Но, веря только в прошлое, нельзя найти свой кров.

Я закопал все кости тех, кто век тебя искал.

Их души словно лампочки для спящих светлячков.

Когда луна готовится стряхнуть с себя режим

И обновиться заново, пока другие пьют,

И мы реинкарнацией частично дорожим,

Ты выглядишь моложе на целых пять минут.

Гниют в почтовом ящике вчерашние цветы.

Открытки пахнут плесенью давно остывших фраз.

Я собирал вдоль берега в песке твои следы

И прыгал с аквалангом в бездонность твоих глаз.

Мы встретились, не ведая, куда ведут пути,

И сели отдохнуть от бесконечности дорог.

Ты рассказала мне о том, что было впереди,

А я уже не верил в мощь и крепость своих ног.

И на качелях вечности – наедине с собой,

Не слышать твоих запахов – страшнее пытки нет.

Взлелеянные мартовской водою дождевой

Цветут на небе радуги, рисуя твой портрет.

И мне бы только вытряхнуть с души истлевшей прах,

Чтоб в приступах безумия, как безнадежный псих,

Блуждать в твоих фантазиях, как с лампою впотьмах,

Разглядывать на ощупь ярких демонов твоих.

Как маленького голубя, ловить твой каждый взгляд,

Искать твой призрак в сумерках и находить в реке,

Писать тебе из прошлого, вдыхая чистый яд,

И звать тебя по имени на мёртвом языке.

Но все это лишь мелочи, когда в плену страстей

Ты веришь только в искренность и новую весну,

И, извлекая ноты из дыхания камней,

Отказываешь, словно хочешь искупить вину.

Достойны восхищения глаза твои чисты.

Парят в них птицы райские и дремлет океан.

Кому дано угадывать, о чем мечтаешь ты?

И есть ли здесь хоть кто-нибудь, кто был тобою пьян?

Кто в сердце твоем прячется – какой лохматый зверь?

Какие злые ангелы живут в твоей душе?

Дрожа вовсю от холода, твой кот скребется в дверь,

А я ломаю голову над раем в шалаше.

Я выпил тет-а-тет с тобой уже двадцатый чай,

Все тайны рассказал тебе, загадку в них храня.

Но в эту ночь, пожалуйста, мне чай не предлагай,

А угости улыбкой ослепляющей меня.

(18. III. 2008)

Пианино

Dort am Klavier

Lauschte ich ihr.

Und wenn ihr spiel began

Hielt ich den Atem an

(Rammstein3)

Из комнаты, пахнущей французским парфюмом,

Доносятся звуки, и льётся мотив.

Зачем я боялся прослыть однодумом,

Прекрасное чувство в себе воскресив?

Как дышло торчу от волшебных симфоний,

Ломая в себе непривычную грусть.

Я – пепел, застывший в твоём телефоне.

Ты – голос, которого я не дождусь.

По стенам ползёт отсыревшая плесень,

И трещины лезут по разным углам.

Я слышу сквозь них звук таинственных песен,

И комната та превращается в храм.

Сквозь мутные стекла, что смотрят невинно,

Луч солнца проник, освещая слегка

Забытое напрочь людьми пианино,

В котором укрылась немая тоска.

Флиртуя со смертью, судьбу не исправишь.

Как будто рассеянный временем дуст,

Сдуваю всю пыль с изувеченных клавиш,

Пытаясь измерить трагичность их чувств.

Как сварщик без маски, с промокшим огнивом,

Что ищет с биноклем светило впотьмах,

Я в фарсе твоем бесполезно тоскливом

Стал полным абсурдом, но в главных ролях.

И весь этот хаос с ума меня сводит,

И прячется в пятках хромая душа.

Здесь каждую полночь лишь призрак твой бродит,

Бездонностью памяти скользкой дыша.

Кому-то и чувствовать – тоже работа.

Других же пугает влюблённость и брак.

Но нужно любить хотя бы за что-то,

Когда невозможно любить просто так.

Но нужно любить хотя бы за честность,

За сердце, что может гореть и творить;

За душу, что жаждет нырнуть в неизвестность,

Когда больше нечем себя осквернить.

И можно взрастить в себе стаи сомнений

И тешиться тем, что судьбой не дано;

Гасить каждый свет, боясь собственной тени,

Ругаясь при этом, что всюду темно.

Но как объяснить всем хранящим молчанье,

Что чувствовать тоньше способны лишь те,

Кто помнит про данное Богом призванье,

Транслируя смерть на другой частоте?

Казалось, что жизнь превратилась в рутину,

Оставив всех прочих навек не у дел.

Когда ты уехала, наполовину

Наш маленький город во мне опустел.

И в комнате, пахнущей французским парфюмом,

Где призрак твой бродит с морфином в руках,

Всю ночь разбавляя безмолвие шумом,

Я чувствую свой неиспытанный страх.

Я словно цементом измазанный шпатель

На ощупь по стенам ищу твой портрет.

Но если б слуга не унёс выключатель,

Я смог бы включить в этой комнате свет.

Я смог бы постичь суть миров параллельных,

Но всё ещё слышится старый мотив –

Младенец свихнулся от тех колыбельных,

И ангел, хранивший тебя, еле жив.

Пусть взвешивать ветер научится каждый,

Чьё сердце готово творить и гореть.

Пусть всё будет так, как случилось однажды.

Пусть нам ни о чём не придётся жалеть.

Пускай меня мучит до смерти икота –

Подать до тебя мне не хватит руки,

Но нужно любить хотя бы за что-то,

Когда невозможно любить вопреки.

(17. VI. 2010)

Рис. Абдулы Магомедова

Когда ты рядом…

Мне не надо гурий рая,

лишь бы рядом ты была

Когда ты рядом, время замирает,

Мир засыпает самым тихим сном,

Себя я ощущаю стариком,

Что молодость вторую обретает.

И в жизни бренной каждое мгновенье,

И сердца каждый приглушенный стук,

Тобою жадно дышит всё вокруг

И робко выражает восхищенье.

Когда ты рядом, сказка станет былью,

В метро все поезда чего-то ждут,

Я чувствую в спине и боль, и зуд –

Там вырастают маленькие крылья.

Не слышно больше звона колоколен,

В театрах все спектакли лишь о том,

Что всё вокруг спит самым сладким сном,

А мир, отныне мир тобою болен.

Когда ты рядом, мир ещё прелестней

И красотой пропитан каждый лик.

И я уже давно к тому привык,

Что о тебе поется в каждой песне;

И я привык глядеть, не отрываясь,

В бездонность и сиянье твоих глаз;

Искать и вновь не находить тех фраз,

Чтоб рассказать, как я в тебя влюбляюсь;

Привык молчать, боясь тебя коснуться,

Ведь слов уже никак не подобрать,

Чтоб ими можно было передать

Те чувства, что рекой из сердца льются.

Привык к твоим улыбкам, нежным взглядам.

Наедине с тобою каждый миг

Ценить и дорожить им я привык;

Привык к тому, что ты со мною рядом.

Когда ты рядом, тают все туманы

И ангелы спускаются с небес.

Мир полон света, жизнь полна чудес,

Спят райским сном моря и океаны.

И ветер чуть покладистей и тише,

Летит, забыв про молнии и SOS,

Слегка касаясь вновь твоих волос,

Он будто бы их ароматом дышит.

Мир словно замер в странном ожиданьи,

И песни птиц здесь больше не слышны.

И в этом ритме полной тишины

Я всюду слышу лишь твоё дыханье.

Когда ты рядом, время замирает,

Всё засыпает самым сладким сном.

Лишь я один согрет твоим теплом,

Вновь к жизни рвусь, и сердце моё тает.

(22. VI. 2010)

Архитектура Тела твоего

Когда я был рожден бескрылой птицей

И небо своей Родиною звал,

Когда из тысяч снов, что мне присниться

Должно, я только те сны отбирал,

В которых в глину превращалась глыба,

В которых торжествует волшебство,

В которых скрыта магия изгиба

Архитектуры Тела твоего.

Когда в попытках звезды перечислить

В конце тоннеля отключили свет,

И люди думу стали мельче мыслить,

Из моды вышли смокинг и корсет,

Измученный междугородней связью,

Модернизирующей душ родство,

Я был сражен неповторимой вязью

Архитектуры Тела твоего.

Когда безвременье весенних пробуждений

Раскрыло настежь охлажденные сердца,

И между строк последних откровений

Не разглядеть вновь красного словца,

Уставший от незримого блаженства,

В стихах оттачивая мастерство,

Разгадывал я мира совершенство

В Архитектуре тела твоего.

И все бы сказ! Речь спившегося барда,

Забывшего о долге у костра;

Иль притязанья наглого бастарда

На четверть царства и респект двора.

Но, разрезая скальпелем плаценту,

Мы нарушаем прежний статус-кво.

Я восхищаюсь, как банкир процентом,

Архитектурой тела твоего.

Я восхищаюсь… жадно, ненасытно,

Как будто больше не видать нам встреч,

Как будто знаю – сердце беззащитно

От этих губ, улыбок, рук и плеч.

Но, как дитя, я снова верю в чудо,

Пусть не осталось рядом никого.

И после смерти воспевать я буду

Архитектуру тела твоего.

(1. IV. 2016)

Рис. Елены Дмитириевой

Недосказанность

Недосказанность слов как промокшие спички –

И огня не разжечь, и не выкинуть прочь.

Моя муза сидит, заплетая в косички

Неизвестное мне в эту душную ночь.

Чтобы высказать всё, где взять столько отваги?

Столько смелости вряд ли стерпит сердце моё.

Гладки были слова на наждачной бумаге,

А попробуй озвучить – лишь нытьё да враньё.

Недосказанность рифм – поэтический хаос,

Легкомысленность вне исковёрканных строк.

Вон из кожи своей я не вылезть пытаюсь,

Как мудак, что пролил на себя кипяток.

В безобразии лжи принуждая жить совесть,

Можно тешиться тем, что сундук песен пуст.

Все герои бегут из поэзии в повесть –

Под ногами их слышу я рифм битых хруст.

Недосказанность чувств – аритмия эпохи.

Разукрашенный яркостью гаджетов быт

Стал наглядным примером, что дела наши плохи –

Кто-то Бога забыл, кто-то Богом забыт.

Кто рождён танцевать, презирает ритм марша.

Кто для мира рожден, ненавидит войну.

Мясники рваных чувств, к свежей порции фарша

Не забудьте добавить вместо специй вину.

Недосказанность снов – бесконечная пытка.

Еженощных бессонниц угодил я в капкан.

Задыхаясь от чадных предчувствий избытка,

Я не жив и не мёртв – я трагически пьян.

Я спешу объявить тишину своей свахой

В час, когда на пороге новый табор страстей.

Как джигит, что не станет прятать глаз под папахой,

Я однажды взгляну в лицо смерти своей.

Недосказанность губ, недоверчивость взгляда,

Недоласканность рук, что не жалко отсечь.

Мне отныне одно в этом холоде надо –

Недосказанность эту между нами сберечь.

(31. VII. 2016)

Рис. Елены Дмитриевой

Недосказанность – 2 часть

В тишине этих чувств, что своё отболели,

Сколько можно молчанье, словно тайны, хранить?

Недосказанность спит, как дитя в колыбели.

И нет мóчи и воли этот сон сокрушить.

В синем небе парит одинокая птица.

Я – кузнец медных слов, отошедший от дел.

Напои мою душу своей песней, сестрица.

Я забыл обо всём, что сказать я хотел.

Бесполезность речей – моя новая язва.

Обтекаемость мыслей – еженощный кошмар.

В нашем небе нет звёзд, что сверкают нам. Разве

Ты не видишь сегодня, что я стал слишком стар?

Слишком стар, чтоб под солнцем искать себе место,

По ночам слушать бред обескровленных муз.

Освежи моё тело своей лаской, невеста.

Недосказанных снов я несу в себе груз.

Между тем, что дано перед всеми озвучить,

И что дóлжно хранить в глубине тяжких дум,

Продолжаю себя я сомненьями мучить,

В однородной тиши выбирающий шум.

Как забыть мне всё то, что невольно мне снится?

Чтоб сберечь эти тайны, лучше стать мне немым.

Успокой мою думу своей речью, вдовица.

Недосказанность стала проклятьем моим.

Я боюсь разорвать эти нити доверья,

Я не в силах уже всё оставить как есть.

Неизвестное мне спит за маленькой дверью –

То ли весточка счастья, то ли скорбная весть.

Может, узел молчанья мной затянут так туго,

Что слова стали пахнуть напрасной мольбой.

Помоги мне сломить в эту полночь, подруга,

Недосказанность эту между мной и тобой.

(16. VIII. 2016)

Не думай ни о чём…

Под прессингом непокоренных мыслей,

Несовершенных словно юность дум,

Что мозг, как мыши ветхий пол, прогрызли,

Когда дыханье превращалось в шум,

Пытался я отсчитывать минуты,

Что ускользали, сколько ни крепи…

Она сказала: «К чёрту эти смуты!

Не думай ни о чём и просто спи».

Бессонницей распятый раньше срока

Под смех Вараввы северных ночей,

Когда в затылок дулом смотрит око

Безжалостных до крови палачей,

Пытался высмеять я, затаив дыханье,

Тех, кто с рожденья счастлив на цепи.

Она шептала: «К чёрту все признанья!

Не думай ни о чём и просто спи».

От старых чувств остался горький привкус.

От старых писем – дикая тоска.

Когда весь сон твой – полуночный дискурс

Лохматых хиппи и фронтовика,

Пытался я осмысливать мгновенья,

Что дольше века, как ни торопи.

Она писала: «К чёрту все сомненья!

Не думай ни о чём и просто спи».

Бывает так, что, хоть убей, не спится

И тишина тем громче и звучней,

Чем больше дум. И нелегко смириться

И не поддаться чарам тех ночей.

Пытаюсь я напрасно в эти ночи

Наполнить смыслом каждый стук и звук.

Она мне пишет снова: «Между прочим,

Не думай ни о чем и спи, мой друг».

(8. IX. 2016)

Твои объятия – петля…

Твои объятия – петля,

Куда я лезу без раздумий,

Куда с надеждой лезу я,

Чтобы не видеть мир угрюмый;

Чтоб разогнать все мысли прочь,

Разоблачить свои сомненья,

И пережить, как зиму, ночь

В твоих объятиях забвенья.

Твои объятия – капкан,

А я – лишь изнурённый хищник

То от погони, то от ран,

Что логово покоя ищет.

И в этом сладостном плену,

Ладонь твою сжимая лапой,

Впервые крепким сном усну

Как медвежонок косолапый.

Твои объятья – западня,

А я – лишь гангстер бесшабашный,

Что грабил банки в свете дня,

Держась за пояс патронташный.

Я жизнь и душу прожигал,

Играя с чувствами в рулетку,

Пока в объятья не попал

Твои, как сокол вольный в клетку.

Твои объятья – ураган,

Девятый вал в открытом море.

А я – на шхуне капитан,

Которую стихия вскоре

Поглотит в бездну тёмных вод,

И погребёт в своей пучине.

Плыву к тебе который год

Сквозь сети рыбаков и льдины.

Твои объятия – тюрьма,

Пожизненный срок или "вышка" –

Ни от кого не ждёшь письма,

Сидишь и фабрикуешь фишки.

Но ради них я шёл на грех,

Был вне закона и понятий,

Чтоб оказаться раньше всех

Согрет теплом твоих объятий.

(1. XI. 2016)

Охладели слова между нами…

Охладели слова между нами,

Оскудело письмо.

И бесчувственность ставит щипцами

Прямо в сердце клеймо.

И погас наших чувств яркий пламень,

Обескровлена речь.

Моё сердце – безжизненный камень,

Как остывшая печь.

Охладела земля между нами,

Шаг длиннее версты,

И, в молчанку играя ночами,

Мы сожгли все мосты.

Тишиною сквозит каждый вечер,

Слов несказанных – гнёт.

Твое сердце – безжизненный глетчер,

Нарастопленный лёд.

Небеса между нами остыли,

И остыли сердца.

Вместо птиц – только облако пыли,

Вместо звёзд – лишь пыльца.

Не моя ты, и в том моя сила,

Да и в том мой порок,

Что на подвиг меня вдохновила,

На смертельный прыжок.

Обесточили ночь между нами,

Обезночили день.

Ты как свечка погасшая в храме,

Я исчез словно тень.

Между нами безмолвье до гроба,

Вплоть до самых седин.

Раньше было – "мы вместе, мы оба",

А теперь я один.

Раньше было, что мы друг за друга,

А теперь ты одна.

Моё сердце – пустая лачуга,

И твоя – не казна.

Как интригу в знакомой всем драме,

Наших чувств не сберечь.

Охладели слова между нами,

Обескровлена речь.

(17. II. 2017)

Ночная Гостья

Зачем приходишь в мои сны,

Покой заветный нарушая,

В священном царстве тишины

С моим сознанием играя;

Невинным призраком в ночи,

Чья недосказанность пугает?

Шепчи, кричи, но не молчи -

Твое молчанье убивает.

Твое молчание – игла,

Пронзившая зеницу ока,

Осколок битого стекла -

Киста внутри кровоподтёка.

Твои шаги едва слышны,

Легки – их не заметит стража.

Зачем ты входишь в мои сны,

Моё сознанье будоража?

Зачем приходишь ты в ночи

Весенней песней недопетой,

Недогорающей свечи

Во тьме холодной тёплым светом;