Читать онлайн Как отучить ребенка врать бесплатно

Введение

Как известно, человеческие взаимоотношения сплошь выстроены на умении своевременно и убедительно лгать, а также говорить правду в тех редких случаях, когда это необходимо или может принести дополнительную выгоду. Всех нас в детстве учили, что врать нехорошо… И тем не менее впоследствии во взрослой жизни все мы быстро убеждались на личном опыте, что в этом нас родители тоже обманули. То есть что ложь иногда совершенно необходима или неизбежна. И что в таких ситуациях правда приносит несравнимо больше неприятностей с далеко идущими последствиями.

На умении последовательно лгать или говорить правду выстроены все сферы взрослой жизни – политика, бизнес, даже семейные отношения, в которых тоже находится (мы наверняка с этим согласимся) место более или менее крупным обманам, недомолвкам. Разумеется, в сфере личной жизни ложь занимает не столь значимое и почетное место, как в общественной, – особенно если эта жизнь планируется как счастливая и долгая… И все же постараемся не льстить себе и другим: без ежедневных обманов разного масштаба ни о каком благополучном существовании в социуме у каждого из нас не могло бы быть и речи. Эта тысяча случаев на дню, когда мы врем или, так сказать, привираем, имеет множество названий, тоже стремящихся замаскировать ее суть. Например, ее зовут и «житейской мудростью», и «дипломатией», и «ложью во благо», и множеством других оборотов.

Взрослые люди быстро отвыкают краснеть, выпрашивая у начальника отгул под предлогом насквозь лживой истории о проблемах со здоровьем детей, а также оправдывая свое опоздание не менее «достоверной» историей о спрятанных этими же сорванцами ключах от машины. Однако едва они сталкиваются с первым случаем неправды, прозвучавшей из уст детей, которые только что, как теперь уверен начальник, «хворали» и «игрались с ключами», в них поднимается буря возмущения!.. Как, собственные чада, оказывается, лгут им, своим родителям, в глаза так же беззастенчиво?! В действительности, как видим, ничего необычного здесь нет: при такой распространенности лжи в целом и виртуозном копировании детьми повадок взрослых это нисколько не странно. Скорее, наоборот, странен взрослый, сложившийся человек, который говорит всегда одну лишь правду, поскольку он так и не понял выгод, приносимых «житейской мудростью», и не научился использовать ее при необходимости!

Таким образом, ложь естественна для взрослых, и у детей есть целый ряд причин учиться ей с ранних лет. Во-первых, такова общая особенность детского возраста – неуемная фантазия и слабая способность отличить ее от реальности. Во-вторых, наши чада по сотне раз на дню становятся свидетелями вранья со стороны взрослых – в том числе по отношению к ним и друг к другу. В-третьих, целый ряд примеров учит их, что ложь часто выгоднее правды, поскольку в семейном кругу невозможно стать свидетелем ситуации, когда вскрывшийся обман портит деловую репутацию или карьеру… В этих условиях, по сути, все объяснения на тему «врать нехорошо» сводятся исключительно к обучению ребенка различать, когда врать не просто хорошо, но и необходимо, а когда выгоднее и разумнее просто сказать правду.

Такого навыка от природы у детей, безусловно, нет – ложь служит частью общения людей друг с другом, и появляется она на стыке разницы в их интересах. Например, понятно, что ложь будет во благо, когда начальник хочет видеть нас на внеурочном совещании, а нас эта перспектива не радует, и причины дефицита рвения здесь вполне прозрачны. Но поскольку у него нет права нас обязать, а мы не хотели бы ставить отношения с ним под сомнение путем прямого отказа, дилемму решает «легенда» с «приключениями» нашего чада то в больнице с корью, то еще где-нибудь, где он, к счастью, в реальности никогда и не бывал…

Одним словом, ложь является частью сложных социальных взаимодействий, и дети постигают ее смысл параллельно с постижением этих механизмов. Потому они часто интерпретируют увиденное неверно. До определенного возраста механизмы жизни в обществе для них слишком сложны, чтобы они могли понять все подмеченное так, как следует. Однако сделанные в детстве, пусть и неправильные, выводы наверняка составят основу личности ребенка на всю оставшуюся жизнь – тем более если им не объяснить их ошибку своевременно.

Основная опасность обучения детей социальным отношениям состоит как раз в том, что, если пустить этот процесс на самотек, самостоятельные попытки осознать отдельные особенности этих отношений могут привести к ошибкам, быстро закрепляющимся в виде привычки. В дальнейшем полученные знания формируют взгляды и представления – несомненные части того, что мы зовем уже личностью. В случае с отношением к намеренному обману опасность особенно высока, так как, повторимся, мы сами привыкли начинать разговор с формулировки заведомо ложной. А именно той, что врать «нехорошо» вообще, хотя в частностях это как бы не всегда так… А вот как научить ребенка лгать исключительно во благо (на этот раз – в прямом смысле слова), мы не знаем. Ведь наше собственное обучение начиналось с постулата о необходимости всегда быть честными. А случаи, когда правдивость никому не нужна и несет сплошь негативные последствия, мы, в свою очередь, изучали сами, на личном опыте.

Почему лгут взрослые и дети?

Как мы понимаем, взрослые лгут, обычно, в целях, которые и впрямь плохими не назовешь. У любого взрослого человека имеются намерения, которые он пытается реализовать как можно быстрее, как можно успешнее – в том числе с помощью грамотно выстроенного общения. Как правило, они касаются блага не только личного – учитывают интересы еще группы людей (семьи или, скажем, компании, в которой работает данный конкретный индивид). Потому эгоистическими их назвать нельзя. Словом, сложившийся, полноценный член общества так или иначе учитывает интересы и волю окружающих. Поэтому ложь зрелого индивида подчинена выполнению этой задачи. И используется она лишь с учетом, что часть окружающих изначально либо не склонна помогать в ее достижении, либо даже может этому препятствовать. Как видим, ничего страшного в такой лжи нет. Речь идет просто о попытке привести свои и общественные интересы к общему знаменателю в условиях, когда они не совпадают или совпадают не полностью.

У детей отсутствуют столь сложные механизмы понимания своего и чужого блага. Они быстро дорастают до способности понять, что какие-то их действия могут понравиться окружающим, а какие-то – нет. Более того, они быстро учатся привлекать к себе внимание – в том числе с помощью плохих поступков, поскольку они вызывают более бурную реакцию… Этот навык появляется у малышей неожиданно рано – уже в 2–3 года они могут кусаться, бить родителей, баловаться нарочно, чтобы их заметили и посвятили некоторое время исключительно им. Но, как мы понимаем, до намеренного обмана здесь далеко. На этапе нарочно плохого или хорошего поведения малыш только умеет (или учится) вести себя так, чтобы получить желаемое. Иными словами, он пытается выработать стратегию поведения, оптимальную с точки зрения своих потребностей. А уж какая из них идеально подходит для тех или иных случаев, ему подсказывает реакция окружающих… Но в данном случае речь идет только о самих поступках, хороши они или плохи. То есть ребенок еще видит возможности сделать что-то, а после – скрыть содеянное с какой-то целью. Поэтому, когда он ведет себя дурно, он поступает именно так с определенным намерением – ожидает получить результат от самого поступка, а не от того, что совершенное действие останется тайной.

Понимание, что одни действия лучше совершать публично, а другие – так сказать, втихаря, приходит к детям значительно позже, годам к 5–6. Но, несомненно, основу этой способности создают как раз эти первые эксперименты по манипулированию окружающими. Просто на этапе попыток быть всегда в центре внимания ребенок хочет лишь внимания и заботы о своих нуждах. А впоследствии к этой простой цели добавляются новые, более сложные. В сущности, для первой лжи ребенку нужно лишь прийти к выводу, что многое из желаемого попросту невозможно получить от тех, на кого он изначально ориентировался – в частности, от родителей.

Маленькие детки вообще крайне зависимы от папы с мамой, всегда ждут лишь их одобрения и внимания, требуют их любви. Для ребенка, так сказать, абсолютным центром мироздания является именно семья – родители. Но с течением времени у него все заметнее формируется собственное «Я» – свои потребности и желания, даже прихоти. И до определенного момента эти устремления полностью ориентированы на родительское мнение (ребенок пытается понять, когда он «хороший» для них, а когда «плохой»). Однако постепенно, по мере взросления и развития, малыш начинает все четче осознавать разницу между желаниями своими и их.

Говоря еще проще, если в течение первых нескольких лет жизни слово «нельзя», произнесенное кем-то из родителей, является для него приказом, со временем его опыт наблюдения за взрослыми расширяется. В частности, у ребенка появляются знакомые самые разные – сверстники, в семьях которых выстроены совсем иные взаимоотношения, знакомые родителей (не члены семьи), контакт с которыми и у них, и у него может сложиться весьма своеобразно… Все это растущее множество ситуаций не семейных, осложненных посторонними мотивами, обогащает опыт ребенка. Но в то же время это дает ему понять нечто новое – что не всем людям вокруг так уж важно мнение его папы с мамой по тому или иному поводу.

Кроме того, малыш все чаще оказывается в ситуациях, когда его родителей кто-то не слушается, пусть этот кто-то и взрослый (не такой, как он). Постепенно путем сложения и осмысления ряда таких случаев, ребенок начинает приходить к другим выводам. Например, к тому, что маму с папой в мире, в сущности, и слушается-то беспрекословно один он. А у множества других взрослых или даже детей есть свое мнение, и они готовы отстаивать собственные интересы. Так ребенок понимает, что его желания не столь уж незначительны, даже если они идут вразрез с родительской волей. В результате у него начинается все более активное формирование собственного эго. А человеческое эго стремится не просто привлечь внимание (то есть внимание вообще – неважно, положительное оно будет или отрицательное), но заставить выполнить требуемое. Другими словами, эго стремится подчинить волю окружающих своей независимо от того, насколько желания индивида совпадают с таковыми у всех вокруг.

Естественно, это – новый этап в развитии личности, поскольку у детей эго не развито, и его полностью заменяют устремления, взгляды родителей. Поэтому поначалу малыш выражает свою волю прямо, независимо ни от чего – идет, так сказать, напролом, отвечая на запреты словом «хочу». Разумеется, вскоре он сталкивается с такой же силы упрямством, сопротивлением окружающих – в том числе (и нередко в первую очередь) родителей. Согласимся, что чем сильнее сопротивляется нашей воле ребенок, тем чувствительнее мы стараемся его задеть, наказать, «поставить на место» во всех смыслах. Мы полагаем свои действия справедливыми и «благими» для него же, так как видим в них весьма определенный смысл.

Например, мы часто требуем от детей соблюдать элементарные правила безопасности и гигиены, поскольку понимаем их жизненную необходимость и видим весь спектр проблем, приносимых их игнорированием. Но ребенок этого всего может и не знать – от опыта падений его спасает надетый мамиными руками шлем, а с электрическими розетками он не «общается» потому, что опять-таки мама позаботилась снабдить их крышками… Таким образом, наше естественное стремление оградить чадо от опасностей жизни само порождает у него беспечное отношение к ним и неспособность понять истинную важность послушания!..

В такой ситуации само собой разумеется, что дети воспринимают большую часть родительских «нельзя» как попытку просто испортить им настроение, как неуважение к их желаниям и пр. Такова изначальная, скажем, диспозиция. Ребенок не очень доверяет обороту «это для твоего же блага», поскольку ему не с чем это благо сравнивать – он не сталкивался с последствиями нарушения запрета. А поскольку имеющийся опыт подсказывает ему лишь негативное отношение к требованию мамы (в шлеме и щитках кататься на велосипеде жарче, чем без них), собственные желания уже начинают казаться ему более разумными и оправданными. Поэтому, едва ребенок понимает, что слову «нельзя» можно и не подчиниться, у него даже не возникает колебаний, чьего мнения все-таки лучше придерживаться – своего или родительского. Свое мнение малыш, как правило, может обосновать, в то время как запреты родителей в большинстве ему не совсем понятны или понятны только как бы теоретически. Ведь, к счастью, на практике он пока слушался, не пробовал совать пальчики в мясорубку, не кусал собаку за ухо, не засовывал жучка в нос… А упорство родителей в наказаниях за ослушание довершает дело – ребенок начинает искать обходные пути получить желаемое.

По мере взросления ребенка родители обычно вынуждены ослаблять надзор за ним (в частности, при поступлении в школу или обучающие кружки), так как теперь они физически не могут наблюдать за ним в течение всего дня. Это дает ребенку дополнительное время, когда он может поступать, как считает нужным (ведь ему более не с кем посоветоваться, даже если он захочет!). Кроме того, у него возникает первое понимание, что о действиях, совершенных в этом промежутке, родители могут никогда и не узнать. В конце концов ребенок понимает, что они сами ни одного из его занятий не видели, и для простого детского мышления этого соображения достаточно. Если в этот момент кто-то из сверстников еще и надоумит наше чадо «не рассказывать родителям», дело будет сделано. То есть наш малыш вслед за быстрее развившимся одногруппником усвоит новую полезную истину. А именно ту, согласно которой теперь он может хоть иногда ослушаться родительского «нельзя» совершенно безнаказанно…

Итак, в случае с детьми ответом на вопрос, почему они лгут, даже если ранее взаимоотношения в семье были вполне доверительными, являются две основные истины.

1. Первая состоит в том, что воспитание как процесс вообще не слишком приятно – ни для взрослого, ни, тем более, для ребенка, который еще и не всегда понимает, почему от него требуют того, запрещают это… Именно потому, что даже идеальные родители вынуждены постоянно что-то запрещать и ограничивать волю малыша другими средствами, всецело доверять им ни один ребенок не может и не станет. С одной стороны, он очень этого хочет, поскольку папа с мамой являются центром его, так сказать, вселенной. Однако уже после первого эпизода наказания за какой-либо поступок к нему приходит понимание, что это может повториться. Метод поощрений и наказаний в «исполнении» родителей дает ребенку начальное представление о поступках плохих и хороших. Но кроме того, этот метод еще и формирует у малыша желание совершить плохой поступок и при этом не подвергнуться наказанию. В этом состоит основа лжи у всех без исключения детей мира – кроме, разумеется, тех, которых никогда не ругали и не наказывали.

2. Вторая же истина заключается в том, что все мы развиваемся, учимся ставить собственные, не зависящие от чужого мнения цели и достигать их. Как и было сказано только что, необходимость лгать появляется у детей очень рано, потому что с первых дней жизни они хотят чего-то, а им не дают или не разрешают это. Причины таких запретов детям понятны не всегда, поэтому они ощущают воспитательные меры исключительно как давление, манипулирование, неуважение к их желаниям. Соответственно, чем четче в ребенке с годами оформляется личность, тем сильнее становится его потребность добиться желаемого, несмотря ни на какие аргументы родителей. В этот момент и появляется инструмент лжи, подсказанный опытом наблюдения за другими людьми (в том числе взрослыми) или кем-то из друзей, мнению которых ребенок тоже доверяет.

В чем разница между детским враньем и фантазиями

Таким образом, мы уже выяснили, что взаимоотношения с ребенком, которые ранее казались нам радужными, на деле таковыми не бывают или бывают в единичных, исключительных случаях. В возрасте до 2 лет дети, как правило, плохо сопоставляют похожие ситуации. То есть они с трудом способны запомнить, за что мама наказала их в прошлый раз, и видеть сходство в двух идентичных случаях, разделенных большим промежутком времени. Проще говоря, в эти годы наше чадо часто повторяет свои шалости не нарочно – оно просто быстро забывает, что пару недель назад мама уже отлучала его от груди на несколько часов за укус или удар кулачком… Несомненно, третий-четвертый эпизод одного и того же рода создаст в его памяти прочный след. Но в любом случае, только формирующийся мозг ребенка еще не слишком приспособлен к длительному запоминанию. Тем более что у детей полностью отсутствует жизненный опыт – знания и наблюдения за окружающим миром. Потому детям все вокруг кажется новым, неизведанным. А это значит, что каждый день их жизни заполнен множеством событий и впечатлений – таким калейдоскопом новых эмоций и знаний, что в этом вихре мог бы потеряться даже взрослый, будь он способен на эти ощущения!.. Тем более в этом водовороте тонут не слишком прочные да еще и единичные воспоминания – например, о том эпизоде, когда мама обиделась на один «крошечный» укус.

Вот ребенок и забывает об одном таком случае уже в течение ближайшего часа… А обида мамы по прошествии эпизода (после того как шалун уже отвлекся и занялся чем-то другим) перестает быть ему понятной, поскольку он уже искренне не помнит, с чем она связана. В этом смысле время в детском возрасте летит быстро, а события, произошедшие час назад, кажутся нашим сорванцам незапамятными временами и вообще чуть ли не преданием седой древности. Свойство быстро забывать делает их такими отходчивыми и такими, как нам кажется, упрямыми, способными нашкодить одним и тем же способом десяток раз в течение суток, хотя за каждую такую шалость мама, казалось бы, и внушение делает, и без конфет оставляет…

Но период этой блаженной отходчивости длится недолго. Головной мозг малыша с каждым днем усваивает массу новой информации, растет, образует новые нейронные связи. Как следствие, с каждым днем он все лучше сопоставляет, анализирует, запоминает. И с некоторых пор у ребенка начинает формироваться отчетливая система координат под названием «хорошо и плохо». А чуть позже возникает и недоумение, почему мама запрещает гладить уличную собаку, хотя домашнюю можно гладить сколько угодно. Или, например, почему папе можно говорить по телефону, что он болен, когда на самом деле это не так, а ему, малышу, нельзя уйти из школы домой пораньше под тем же предлогом…

Мы сами даем ребенку в руки инструмент, с помощью которого он впоследствии учится обходить поставленные нами запреты – тем более что такая потребность растет в нем по мере формирования личности. Необходимость воспитывать ребенка создает известный, так сказать, зазор – поле и повод для доверия нам, но доверия с целым рядом оговорок. Эта прослойка, возникающая из обид малыша на наши «нельзя», и неизбежна (ведь без воспитания вообще нам не обойтись), и полезна, так как она создает первую потребность отделить собственные желания ребенка от родительских (создать разницу между их и своей личностью). Но она же и гарантирует, что полной взаимности и открытости у нас с малышом быть не может. Эта дистанция увеличивается день ото дня, поскольку ребенок все яснее определяет для себя темы, при обсуждении которых он может полностью довериться нам, и темы, которые лучше обсудить с кем-то другим.

Ну, а к моменту, когда ребенок впервые начинает осознанно лгать, у него на то может иметься уже целый ряд достаточно сложных оснований. Нужно сказать, что дети от природы не лживы – механизм лжи достаточно сложен, чтобы в возрасте до 5 лет им было трудно его и понять, и тем более – использовать. Как уже было сказано, ложь является ложью, если применяется с определенной целью. А эту цель еще нужно уметь себе поставить. Это требует определенного уровня развития личности – понимания, чего мы хотим добиться, что нам попытаются помешать и каким путем нам лучше всего получить желаемое, обойдя все вероятные препятствия. Словом, нужно желание ребенка получить свое, независимо от того, запрещено это родителями или разрешено.

На разных возрастных этапах дети преследуют, преимущественно, разные цели.

1. В возрасте до 4 лет ребенок способен лишь на отголоски лжи – очень схожие с нею (особенно в моменте преувеличения своих заслуг/способностей) фантазии. Вероятной выгоды в этом он не усматривает. Он, можно сказать, просто играется, так как в гиперболах, им выдаваемых, нет смысла – привязки к определенным событиям реальности, четкого намерения исказить их. Максимум, на что способны дети младшей возрастной группы, – это преувеличить свои достоинства с целью получить лишнюю похвалу/подарок.

2. В возрасте от 4 до 6 лет дети наиболее часто хотят избежать наказания и осуждения со стороны родителей. С другой стороны, в это время наше чадо едва ли так сразу станет умелым врунишкой. То есть знания детей о мире в данном возрастном срезе обычно ограниченны, чтобы выходила убедительная ложь у них разве что случайно. Подавляющее большинство случаев лжи у ребенка этого возраста отличает наивность, вплоть до комизма. Как раз на данном этапе дети еще непроизвольно краснеют, когда врут. Плюс они запросто «выдают» что-нибудь в духе кота, якобы съевшего за них пирожное, или заявляют: «Я не знаю, кто сломал телефон», пряча в кулачке одну из его деталей.

3. В период 6–8 лет появляется желание скрыть не только содеянное, но и первые признаки самостоятельности. Проще говоря, дети этого возраста впервые начинают лгать не только потому, что «маме не понравится», но и потому, что ребенок хотел это сделать, несмотря на то что «маме не понравится». Например, если наше чадо никогда особо не горело желанием заниматься балетом, но ранее регулярно посещало его потому, что этого очень хотелось маме, сейчас мы можем ожидать начала, так сказать, эпохи прогулов. Причем речь будет идти о прогулах регулярных и скрываемых настолько тщательно, что наша несостоявшаяся плясунья не забудет даже рассказать вечером, за ужином, как прошел сегодняшний урок. Как мы догадываемся и сами, время от 6 до 8 лет открывает эпоху лжи регулярной – не ситуативной. У ребенка все ярче начинают проявляться собственные «хочу» и «не хочу», и он заранее уверен, что со многими этими переменами родители не согласятся. Поэтому в этом возрасте дети начинают осваивать ложь на одну или две темы, зато уже ложь осознанную и системную, то есть включающую подделку «доказательств», запоминание всего, что было сказано по поводу предмета лжи в прошлом.

4. С 8 до 12 лет (до начала подросткового периода) наши чада начинают врать преимущественно с целью улучшения своего положения в обществе и семье. Кстати, в этом возрасте механизм и навык вранья развит у ребенка уже настолько хорошо, что в разном окружении он врет с разными целями. Например, для домочадцев дети «приберегают» ложь, которая преувеличивает их заслуги и положительные качества, поскольку от родителей они хотят получить вознаграждение. А в кругу друзей (сверстники это или тем более старшие) они, напротив, предпочитают лгать о большой искушенности в «жизни» – то есть как раз о поступках, которые традиционно не одобрит ни один родитель. Проще говоря, понимание сути лжи у детей к этому моменту развивается уже настолько хорошо, что они даже осознают, какой образ для кого более выгоден. По этим причинам в семье они предпочитают выглядеть по-прежнему детьми и «любимчиками», в то время как малознакомые окружающие, по их мнению, больше оценят их подчеркнутую «взрослость».

5. Наконец, после 12 лет и всю дальнейшую жизнь сперва подросток, а после – взрослый лжет полностью в зависимости от собственных, продуманных отнюдь не на час вперед планов. В этот период они уже отлично различают, для какой аудитории какой имидж будет более выгодным, виртузно продумывают все варианты развития событий, которые могут их выдать, приводят исключительно правдоподобные детали и сюжеты.

Что ж, все мы рано или поздно вырастаем, превращаясь во взрослых, а взрослый тем и отличается от ребенка, что он сам несет ответственность за свои слова или поступки… Поэтому с нашей стороны было бы странно интересоваться враньем своих уже выросших детей – собственно, как и «лезть» слишком глубоко в их дела. Но дети – дело другое. Врать они учатся значительно быстрее, чем жить. А это значит, что плохие поступки, включая вранье, становятся для них источником неприятностей чаще, чем в случае со взрослыми, способными сперва «напортачить», но после – и «выкрутиться» без ущерба для себя… Так или иначе, запомним, что на этапе целенаправленного вранья уровень различения своих и чужих интересов у ребенка должен быть достаточно серьезным. И пока ребенок любой ценой стремится лишь «быть хорошим» для папы с мамой, такой вопрос просто не придет ему в голову. Однако именно из-за указанной специфики вранья нам самим следует уметь отличать его от типичных детских фантазий – того, что является нормальным этапом развития мышления, не несет в себе ничего тревожного и, тем более, не подлежит наказанию/попыткам исправления. Естественно, от вранья наше чадо придется отучить. Но отучать его фантазировать не нужно. В противном случае, через несколько лет мы рискуем получить угрюмого, замкнутого подростка, лишенного воображения и утратившего желание поговорить с кем-либо о чем-либо на всю оставшуюся жизнь!.. Впрочем, различия между враньем и фантазированием существуют, и наш изощренный зрелый ум сможет их распознать.

1. Сплошь и рядом родители затрудняются отличить ложь от игры детского воображения, тем более что у них действительно есть масса общих признаков. Первое и самое главное различие между ними таково, что в детских фантазиях не прослеживается никакого особого намерения – если угодно, никакого подспудного смысла.

Например, когда ребенок увлеченно повествует нам, забравшись на сиденье кресла, что он сейчас самый высокий и, значит, самый главный в семье, очевидно, что он не лжет и даже не привирает, а просто балуется. В частности, он не забывает о моменте игры – помнит, что он будет «самым главным», только пока он стоит на стуле. То есть, спустившись с него, он сразу станет Коленькой или Машенькой – нашим «самым-самым» сынком или доченькой… А вот если из разговора с воспитательницей в детском садике мы узнаем, что нашему чаду, оказывается, дома «мама доверяет» и уход за младшими детьми, и походы в магазин, и оплату квартирных счетов, это – ложь. В данном случае речь идет о лжи, придающей нашему маленькому лгунишке «значимости» и «взрослости» в глазах окружающих – среди сверстников, воспитателей, других родителей.

Разница прослеживается, не правда ли? В первом случае ребенок словно примеряет на себя маску взрослого – по признаку более высокого роста. Но он делает это на короткое время, и в нашем присутствии – то есть только ради забавы. Во втором же фактов преувеличения имеется несколько подряд, и они объединены общим смыслом – в нашем примере тем, что ребенок, с его слов, выполняет в семье обязанности взрослого – одного или обоих родителей. Так, подчас мы можем с большим удивлением узнать, что наш ребенок и «по магазинам ходит», и калькуляцию по счетам ЖКХ «сводит», и пр. Эта однотипность выдуманных фактов является, кстати, характерной чертой лжи, повышающей социальный статус ребенка… Обратим также внимание на то, что такая ложь «смотрит в корень» проблемы – ведь наш врунишка уже различает, что именно мера ответственности, а не роста, является главным «взрослым» признаком!.. Кроме того, по-видимому, такие «развлечения» наш ребенок поддерживает уже долгое время – то есть целенаправленно разыгрывает взрослого изо дня в день.

2. Второе отличие лжи от фантазий заключается в ее реалистичности. Например, если наш малыш утверждает, будто в его подушке спрятан некий сверхсекретный механизм, позволяющий ему летать на ней, когда никто не видит, словно на ковре-самолете, очевидно, что он нам не врет – просто, видимо, ему часто снятся полеты. А вот коль он уверяет нас, что подушка мешает ему сходить ночью на горшок, и он вынужден делать это в постели, хотя днем, под присмотром мамы, она ему не препятствует, он оправдывает этой историей случившийся в очередной раз ночной «казус».

Понятно, что и версию со «зловредной» подушкой можно посчитать достаточно оторванной от реальности… Тем не менее в этой истории явно прослеживается пусть неумелая, но попытка оправдаться. Ведь мама наверняка не придет в восторг от того, что «такой взрослый» мальчик/девочка до сих пор не умеет отправлять свои потребности в положенном месте!.. То есть мы сразу видим мотив для лжи – понимание, что поступок был плохим и попытку свалить вину за него с себя на кого-то/что-то. Это и есть реалистическая часть любой лжи – четкая взаимосвязь с фактами объективной действительности, в чем бы она ни проявилась. Из этой же серии и другие невероятные истории, повествуемые детьми. Скажем, о котах, скушавших варенье у них на глазах, об укравших их варежки и шапочки собаках и пр.

В случае с «полетами на подушке» ребенок полностью фантазирует – ему нет нужды связывать эту сюрреалистичную историю с каким бы то ни было фактами действительности. В другом же взаимосвязь есть – она заключается в исчезнувших неизвестно куда предметах и необходимости объяснить пропажу. Если в качестве объяснения малыш приводит сценарий маловероятный или невозможный, это говорит лишь о его неопытности по части вранья, а также выдает недостаток его знаний – тех знаний и опыта, которые со временем начнут делать его ложь все более правдоподобной… В данном случае мы можем не сомневаться – это только начальный этап лжи, своего рода проба пера. После нескольких наших «не может такого быть!» и дальнейших пояснений, почему мы ему не поверили, он запомнит, что коты не едят сласти. И, разумеется, усвоит, что собак варежки не интересуют – они могут порвать их, но не могут украсть, чтобы потом носить на своих лапах… Впоследствии эти накопленные данные усовершенствуют его вранье, и уже совсем скоро мы перестанем отличать ее от правды. Иначе говоря, наше чадо научится не просто лгать, но лгать очень убедительно, не отступая от реальности ни на шаг.

3. Следующее отличие лжи от фантазий состоит в ее логичности. Фантазируют дети, как правило, во время игр – так сказать, в периоды активной работы ума и от избытка чувств. А вот лгунишка врет, как и было сказано, всегда по поводу – «в честь» какого-то определенного события. Именно тесная взаимосвязь с определенным мотивом придает лжи логику. Обратим внимание, что даже невероятные истории вроде кражи сластей котом основаны на четком, полноценном сюжете. В нашем примере он состоит в том, что кот залез на стол, малыш сказал ему, что этого нельзя делать, и даже попытался его прогнать (лгунишки всегда совершают в таких «повествованиях» действия, которые следовало бы совершить)! Однако кот, естественно, не послушался и утащил самое аппетитное на вид пирожное… Лихо закручено, не правда ли?..

Мало того что такие перипетии достойны классики детективного жанра – они, за исключением деталей (например, той, что кот может украсть мясо, но не пирожное), вполне могли бы быть правдой! Это нам не полет на чем бы то ни было! Ведь история с полетом на подушке тем и отличается, что малыш даже не пытается придать ей логики, понимая, что летать наяву невозможно!.. Кот – воришка, напротив, выглядит в понимании ребенка более реалистичным. В самом деле, коты отличаются склонностью тащить со стола съедобные кусочки, и здесь малыш только забывает учесть, что кусочек кусочку рознь… Вернее, видимо, он еще плохо осознает разницу в своих и кошачьих, так сказать, кулинарных предпочтениях. То есть не замечает, что вороватость кота распространяется исключительно на продукты животного происхождения.

4. Мы вскользь упомянули об этом свойстве только что, но на самом деле о нем следует сказать отдельно. Это четвертое и последнее обязательное свойство вранья, отличающее его от фантазии, состоит в явных попытках оправдаться. Как правило, оправдания, содержащиеся во лжи, выражаются в подчеркнутой «правильности» реакции ребенка на событие. То есть наше чадо никогда не забудет упомянуть, что оно отгоняло кота, боролось с мешающей ему встать подушкой, переспрашивало у якобы разрешившей съесть тортик бабушки, что мама, кажется, наказала его не трогать до ужина… И эта часть сюжета, мы можем не сомневаться, тоже будет красочной, полной драматизма и самых невероятных поворотов – вплоть до схватки с «огромным, взъерошенным волкодавом с красными глазами»!.. Фантазирование вовсе не содержит этого элемента «правильной реакции» – здесь в нем нет никакой необходимости. Поэтому при фантазировании ребенок будет покорять дальние страны и моря, будет храбрым пиратом или воином, красавицей, принцессой и пр. Но он уж точно не станет оправдываться за подаренный этой принцессе поцелуй принца или за множество побежденных врагов!

Самые распространенные причины детской лжи

Как мы наверняка уже поняли и сами, по поводу хороших, приятных маме поступков нашему чаду врать незачем – напротив, такими действиями не грех и похвастаться… Поэтому необходимость скрывать с помощью лжи поступки, преимущественно, неблаговидные проистекает из самой ее сути – приема, с помощью которого кто-то пытается скрыть истину от остальных. Поэтому ясно, что, если истина нуждается в сокрытии, наверняка хорошего в ней мало!.. Впрочем, не все так просто. Как и взрослые, дети быстро учатся лгать наполовину (привирать) или лгать в целях не всегда таких уж «плохих», «преступных» и прочих.

Напомним, что врать мы обучаем детей сами – причем, сопровождая это обучение заверениями, что так делать нехорошо. Фактически, мы создаем в их головах изрядную путаницу, где стремление подражать родителям и увиденные результаты обманов между взрослыми говорят чаду о том, что врать зачастую выгодно, необходимо и даже правильно. Одновременно, наши запреты утверждают обратное и, более того, намекают ему на неотвратимость наказания. В то же время неправда в исполнении родителей всегда остается безнаказанной – ведь взрослые не будут наказывать сами себя при ребенке!.. Да и лгут они всегда так, чтобы по возможности не быть пойманными на «горячем» никогда… И что в конце концов должен думать по поводу всего этого наш юный сорвиголова?..

Обычно дети быстро выбирают сторону лжи, проводят с нею ряд экспериментов и в итоге становятся такими же умелыми «врунишками», как и мы сами. Подтвердить, что большинство детей со временем перестает видеть во лжи что-то плохое, очень легко – для этого достаточно спросить себя, много ли на своем веку мы встречали правдивых взрослых… Понятно, что все эти взрослые когда-то были детьми, так что пример достаточно показателен. Увы, наше чадо тоже научится – ему просто нужно для этого немного времени, смекалки и наблюдательности. И от нас в данной ситуации требуется только перестать ставить его в неловкое положение, прибегая к обману и наказаниям за обман и при этом утверждая, что все это – «очень плохо». Другими словами, основной задачей родителей в период, когда ребенок учится говорить неправду, состоит в том, чтобы:

1) научить его, когда ложь является делом благим, а когда – может испортить очень многое в жизни;

2) создать такие личные взаимоотношения с ним, чтобы именно с нами он хотел быть и был всегда откровенен – не прибегал к этому распространенному методу взаимодействия с другими людьми в семейном кругу.

Пытающийся пройти этот путь самостоятельно ребенок может наделать, так сказать, в дороге массу ошибок. Например, многие уже уверенные в своих навыках врунишки прибегают к обману банально из ложного чувства чести – чтобы выгородить друзей, взяв их вину на себя по их наущению или нет. А вина эта не всегда бывает такой уж мелкой – в подростковом возрасте она может иметь отношение даже к статьям административного и уголовного кодекса!.. На начальных же этапах склонность ко лживости или особенности темы, выбранной для вранья, могут рассказать очень многое о конфликтах в семьях, даже если они скрытые. Кроме того, они не менее красноречиво повествуют о сути проблем, мучающих ребенка, являющихся для него, что называется, «самым наболевшим». Одним словом, особенности детской лжи – это очень интересно, но часто также и опасно. Причем дело не только в создаваемых ложью ребенка проблемах для родителей.

Один из таких неумелых экспериментов может принести самому лжецу куда больше неприятностей, чем его взрослым защитникам – отцу и матери. Поэтому постараемся не судить о мотивах сгоряча. Понятно, что нам в момент вскрытия истины станет и стыдно, и очень обидно – скорее всего, нас даже охватит такой гнев, что «руки зачешутся» сами и сильно… Тем не менее, возможно, наш малыш соврал из побуждений не столь уж, так сказать, греховных. И наказывать его за вранье хоть каким-то из пришедших нам на ум способов ни в коем случае нельзя, так как мы рискуем получить неисправимого в дальнейшем лжеца – профессионала. Итак…

1. Обычно дети врут из желания скрыть поступок, который не будет одобрен родителями – то есть поступок из числа тех, за которые родители ранее уже подвергали его наказанию, выражали свое недовольство. В таких случаях ложь призвана полностью скрыть этот факт или выгородить лжеца в глазах родителей – изменить долю его участия или роль в случившемся. Например, из этой серии случаи с потерянными («украденными собакой») варежками и шапочками, съеденными без разрешения («съеденными котом») вкусностями, а также случайно сломанными («потерянными» или «подаренными друзьям») игрушками и др. С возрастом ложь этого типа становится все более распространенной, так как именно на нее родители, пока шалости в общем безобидны, «не обращают внимания» чаще, чем на ложь по поводу проступков более серьезных. Узнав о таких мелочах, родители безошибочно чувствуют, что ребенок солгал из страха быть наказанным, поэтому предпочитают сделать вид, будто до сих пор ничего не знают.

Львиная доля таких шалостей происходит сама с малышней подвижной, всегда любопытной, азартной и не удержимой ни в какой узде запретов – безо всякого их желания или по чистой случайности. Так что вину самого ребенка можно проследить лишь в небольшой части случаев. Скажем, «состав преступления» налицо, когда он тайком ест запретные сласти или берет «поиграться» (считай, разобрать на мелкие запчасти) вещи, которые его уже просили не трогать. Но даже если жертвой детского любопытства на сей раз стал хороший мобильный телефон или планшет, родителям для детей все равно не жалко ничего. Поэтому в глубине души они готовы вздыхать над грудкой запчастей, в которую превратились папины наручные часы, молча, сообщив малышу, максимум, что эта «штучка» была очень дорогой/любимой, и потеря их огорчает…

Что же касается порванных курточек или, тем более, съеденного без спросу печенья, такие мелочи мы прощаем еще легче, чем поломку предметов с высокой стоимостью. С другой стороны, ложь из-за таких невинных в общем проказ должна заставить нас задуматься вот над чем: если наш малыш запуган до такой степени, чтобы бояться прямо сказать, что он упал и порвал брючки совершенно случайно (или его толкнули), не слишком ли мы с ним строги?.. Во всяком случае, боязнь признаться даже в таких пустяках, показательна. Она означает, что ребенок больше боится нас, чем уважает, поскольку он готов лгать до последнего и по поводу каждой провинности, лишь бы не получить в очередной раз наказание. Наверняка он настолько запуган не из-за собственной робости, и истинной причиной его лживости является именно преувеличенный страх перед нами.

2. Впрочем, детские страхи бывают и другими, но они тоже подталкивают ко вранью. Например, ребенок может банально испугаться в момент какого-то события, повести себя в результате неправильно, а после – устыдиться, что он и испугался, и не остановил всего, что последовало за его ступором. Скажем, такое сплошь и рядом имеет место в ситуациях действительно небезопасных – когда что-то съестное у ребенка и в самом деле отбирает крупное бродячее животное. Нередко потом наше благородное чадо боится указать на одну конкретную собаку из опасений, что мы можем учинить с нею что-нибудь в отместку за нападение… В таком случае он может солгать, что съел все сам, лишь бы не показывать родителям, что он испугался, и не указывать на голодное животное, которое может от этого пострадать. Аналогично дети лгут «он сам упал!», когда они не смогли удержать падающего с дерева товарища – или, что еще хуже, подтолкнули его к падению, решив, что это будет забавно, а товарищ ударился неожиданно сильно.

Ну, а самым распространенным враньем такого типа являются постыдные результаты типичных детских страхов по ночам. В частности, из этой серии уже упомянутый случай, когда ребенок боится ходить по темным комнатам и в результате опорожняется по ночам в постель, хотя днем уже уверенно пользуется указанными родителями местами – скажем, горшком или уборной. Считать это провинностью не совсем верно – малыш просто боится темноты, что для его возраста вполне нормально. А запрещенное действие, осуществляемое в постели, здесь является только следствием страхов, а не изначальным намерением поступить назло родителям. Но мы о столь сложном сочетании мотивов (когда он оказывается шкодником и лгуном как бы поневоле) часто даже не подозреваем. И, следовательно, наверняка накажем его за очередной проступок просто по привычке.

3. Самые забавные случаи вранья у детей обычно связаны с растущей неудовлетворенностью уровнем жизни или социальным статусом – своим или всей семьи. Именно ложь такого типа звучит почти исключительно для других – когда ребенок находится вне дома и за пределами родительского надзора. Она, как правило, носит характер обмана длительного – родители выясняют, что они «космонавты», «тайные агенты» и другие «известные», «влиятельные», «знаменитые» личности, почти всегда случайно, по прошествии некоторого периода времени. В большинстве случаев, содержание таких рассказов производит в момент раскрытия обмана эффект, скорее, комический, чем трагический. О таких случаях и говорят: «Наврал с три короба». Родителям остается лишь посмеяться, пожать плечами, остановиться подробнее на истинном положении вещей и увести красное, как рак, от стыда дитятко домой для объяснений…

К такого рода «головокружительной карьере», придуманной для них отпрыском, родители относятся даже без обид, поскольку видят в рассказах чада даже нечто схожее с комплиментом – попытку малыша лучше показать то, как он гордится своими родителями и любит их. Словом, единственная нотка, которая портит им в таких случаях веселье, состоит разве что в горечи, что на самом деле папа вовсе не меценат и не космонавт, а рядовой служащий… Тем не менее нужно учитывать (в том числе при беседе на эту тему с малышом), что едва ли ребенок приписал своим родителям или себе (дети часто ставят в таких фантазиях себя на роль глав семьи) столь длинный список «заслуг» просто так. По систематическим обманам такого рода хорошо видны их основные, не изменяющиеся от раза к разу подробности. То есть, если, например, малыш однажды сказал, что его папа (на самом деле, допустим, инженер) является директором завода, в дальнейшем он будет придерживаться именно этой версии. Точно так же впредь он не забудет и другие значимые подробности – вроде жизни всей семьи в трехэтажном особняке вместо «хрущевки», количества машин в семье и др. Некоторые части такой «легенды» изменяться уже не будут. А прекрасная память на сделанные ранее утверждения, согласимся, не может не настораживать – особенно с учетом общего непостоянства, характерного для детей, их забывчивости и не слишком высокой внимательности.

В самом деле, разум ребенка непрерывно учится новому, интерпретирует подмеченное и пр. Все психические и физиологические процессы у ребенка протекают в несколько раз быстрее, чем у взрослого. Поэтому детям так свойственно быстро отвлекаться, забывать обиды, менять настроение. В норме для них такая четкая память на основные подробности фантазий нехарактерна – в противном случае они лучше бы учились и не придумывали бы каждый раз новые версии старых игр… Эта неожиданно хорошая способность запоминать краеугольные подробности обмана говорит о том, что ребенок, по сути, давно придумал себе «параллельную реальность». В данном случае он уже нарисовал себе полноценную воображаемую жизнь своей семьи, во всех подробностях. Если эта желаемая жизнь постоянно мельтешит у него перед глазами так же настойчиво, как и жизнь реальная, додумывать на ходу новые детали и четко помнить прежние ему легко – он видит их перед собой, словно наяву! И в таком описании мы уже понимаем, что здесь ненормального, не так ли?..

Совершенно очевидно, что, будь перед нами взрослый, мы уже сочли бы его не вполне адекватным, близким к помешательству, так как галлюциногенные фантазии свойственны многим расстройствам психики. Но не стоит пугаться больше, чем нужно, да еще раньше времени! Такие состояния у детей, как правило, безопасны для деятельности коры мозга и не говорят о ее нарушении. Дети вообще отличаются бурной фантазией и игрой воображения – им легко поверить в собственную выдумку и представить ее, словно наяву. Конечно, длительное и непрерывное нахождение всецело в одной такой «фантазии» нездраво и говорит о многом. Но о помешательстве оно не говорит точно, а все остальное, в принципе, решаемо.

Такие фантазии у детей становятся постоянными потому, что постоянной является их неудовлетворенность текущим положением дел. Например, дети добавляют себе «важности» в случаях, когда отношение к ним со стороны родителей больше всего похоже на игнорирование, невнимание, отсутствие заботы. Если ребенок добавляет «статуса» своим родителям, его наверняка не устраивает собственное материальное положение как отражение положения всей семьи. Другими словами, он обделен таким количеством чисто материальных признаков благополучия (игрушек, красивых бантиков и курточек), какими могут похвастать его сверстники. Таким образом, папа-«начальник» вместо простого служащего появляется в историях этого типа как «человек значительный» вместо «человека состоятельного». При этом очевидно, что проблемы такого рода (изъяны в отношениях родителей или материальном положении семьи) носят длительный характер. То есть их невозможно изменить и исправить в течение нескольких недель даже при большом желании…

Аналогично дети могут врать о несуществующем статусе родителей из-за неуверенности в себе – особенно в большом и чужом коллективе (скажем, в детсадовской группе), при самостоятельном (ведь родителей здесь нет!) общении со взрослыми (воспитателями). В таком случае нашего ребенка эти самые воспитатели дополнительно могут охарактеризовать как заносчивого, не слишком общительного и, возможно, агрессивного.

4. У случаев «социальной» лжи, кстати, имеется и одна из наиболее опасных разновидностей. Она обычно связана с острыми семейными конфликтами, драмами – например, разводами, смертями близких, случаями насилия, наркотической/алкогольной/игровой зависимости и др. Правда, в большинстве случаев этот обман вскрывается быстро, поскольку дети в таких случаях могут рассказывать истории самые разные, подчас – откровенно пугающие. В частности, при очевидном конфликте с одним из родителей (побои, скандалы – как с другими членами семьи, так и с ребенком) малыш может компенсировать невозможность изменить эту ситуацию в реальности возможностью изменить ее в своем воображении. В такие моменты и появляются приводящие посторонних в ужас рассказы «моя мама умерла», «наш дом сгорел», «папа сбежал с другой тетей на Канары» и пр.

Это тоже ложь, но ложь на темы страшные. Она в равной степени четко отражает реальное положение дел и глубину наносимой (нанесенной, если событие было единичным, как чья-то смерть) малышу травмы. Нередко обороты вроде «умерла», «убили» и др. по отношению к живым, но отнюдь не любимым домочадцам звучат в устах фантазирующих в этом направлении детей как пожелание – то есть как словесная реализация того, что малыш хотел бы на деле… Однако на столь шокирующие россказни иногда способны и дети из семей внешне благополучных, но – только внешне.

Склонность врать об «умерших» родственниках, об ужасных случаях с ними или знакомыми родителей характерна для детей, остро неудовлетворенных отношениями в семье – в частности, отношением именно к нему. Кроме того, ею страдают дети, склонные к социопатии – опасной особенности воспитания, которая взращивает в ребенке ненависть и презрение к любым правилам комфортного сосуществования, принятым в обществе. В самом общем виде, социопатия формируется в условиях подмены родительской любви вседозволенностью. Социопаты любят провоцировать окружающих именно за счет шокирующих, запрещенных поступков – отсюда и название патологии. Точно в том же ключе они и лгут – рассказывают «страшные истории», поскольку они действительно пугают окружающих…

Наконец, как единичный случай (разово, не на постоянной основе) ребенок может брякнуть нечто подобное и сгоряча. Фактически, только потому, что он, подобно социопату, надеется впечатлить «аудиторию» по-настоящему, а опыт подсказывает ему, что смерть и иные похожие несчастья впечатляют сильнее других. Так что, в последнем случае ребенок как бы «шалит» – с той же целью, с которой затевается и обычная шалость… А его вранье, пусть оно и может серьезно напугать окружающих, задумывается с целью безобидной – хотя бы временно привлечь к себе повышенное внимание взрослых.

5. Многие в остальном послушные (что называется, шелковые) дети с годами превращаются в неисправимых врунов только по одной причине. А именно по той, что их обычное послушание, которому не могли нарадоваться родители, было следствием безответности – неспособности отказывать в чем-либо кому-либо. В сущности, ложь, к которой прибегают дети с таким характером, звучит всегда с той же целью, что и у взрослых. Иными словами, таким способом ребенок, которому по ряду причин сложно или невозможно сказать обычное «нет», говорит это же «нет» другими словами. В данном случае так, чтобы избежать самого отказа или оправдать его аргументами более весомыми, чем его личное нежелание.

Вообще нормально сформированному характеру безответность несвойственна – дети от природы достаточно решительны и инициативны, чтобы быстро обучаться использованию слова «нет». Но, во-первых, это касается лишь большинства детей, а не их всех. А во-вторых, ребенка, в отличие от взрослого, значительно проще запугать до состояния безответности – притом в самом начале жизни. К тому же изначально ребенок находится в не самом лучшем положении для частых отказов, так как он любит родителей и стремится быть «хорошим» для них. То есть родители являются для него безусловным авторитетом, и он боится навлечь на себя их недовольство.

Период, когда личное мнение у нашего чада отсутствует настолько, что полностью подменяется родительским, достаточно длителен – минимум от первых месяцев жизни до 3 лет. В это время все решения за ребенка принимает кто-то другой – причем не обязательно папа и мама. Наше чадо еще долго будет подчиняться авторитарному тону любого, даже незнакомого, взрослого. И родители обычно учитывают это свойство детской психики, обучая своих чад «не разговаривать с чужими людьми и не слушаться их». Однако усвоит ребенок этот совет или нет – для нас пока не главное. Важнее то, что его собственное мнение сформировано недостаточно четко, поэтому ребенок даже нуждается в подмене своих решений родительскими, и эта подмена до некоторых пор проходит безболезненно. А уже по мере оформления его психики, выделения в ней слоев, которые психология условно называет «Я», «Сверх-Я» и др., разница сказывается все заметнее. И, следовательно, ребенку становится все проще отказывать другим в просьбах/приказах.

Так вот, у одних детей способность говорить «нет» проявляется быстрее и сильнее, у других – позже и слабее. На степень самостоятельности детской личности можно заметно повлиять с помощью воспитания. Поэтому многие дети, чьи родители нетерпимы к возражениям и по жизни, и в семье, вырастают безответными, послушными, тихими. Их способность отказывать еще в детстве сталкивается с превосходящим ее многократно сопротивлением. Ведь папа или мама – уже сложившиеся люди, и они куда лучше ребенка поднаторели в деле настояния на своем!.. Вследствие систематических попыток подавить волю ребенка, она сильно замедляется в развитии.

Своеобразной расплатой за воспитание, подавляющее всякую личную волю чада, для таких родителей становится систематическая ложь этих чад в ответ. Ее эпизоды повторяются чаще от месяца к месяцу – по мере того как у ребенка оформляются собственные интересы и цели и он стремится сделать растущие разногласия с родителями незаметными для них. Обычно, «законченный враль» формируется из такого ребенка уже к 7–10 годам. Причем нужно заметить, изощренная наблюдательность и дотошность родителя с таким «стервозным» характером учит ребенка и еще кое-чему, помимо безответности. В частности, ложь детей, выросших среди таких взрослых, всегда невероятно правдоподобна. Они постигают суть и назначение вранья слишком рано и слишком глубоко, а неудачные пробы обходятся им слишком дорого, чтобы навык лгать убедительно формировался у них подолгу… Поэтому такие дети всегда поразительно расчетливы в мелочах своей «легенды», рассчитывают ее в зависимости от конкретного адресата, предполагают сразу несколько возможных последствий («что будет, если скажу то или это») лжи. В том числе их расчет касается поступков родителя в ответ на то или иное сообщение… Одним словом, дети, воспитанные слишком властными взрослыми, – это самые виртуозные лгуны на свете. Поймать их «на горячем» очень сложно, так как они легко поддерживают созданные ими «легенды» годами, следя за каждой способной выдать их мелочью.

Впрочем, безответные дети систематически лгут не только авторитарным домочадцам. Дело в том, что исправить с помощью собственных ресурсов личности вред, нанесенный таким воспитанием, очень сложно. А это значит, что человек, не научившийся правильно отказывать в детстве, продолжает лгать всем подряд, всю дальнейшую жизнь, каждый раз, когда ему необходимо отказать кому-то в чем-то. А стало быть, жертвами его лжи становится еще огромное количество людей. В частности, начиная с коллег и друзей и заканчивая уже собственной «второй половинкой». Люди с таким характером часто выглядят людьми не просто скрытными, но с «двойным дном». То есть окружающие рано или поздно начинают чуять постоянную фальшь, исходящую от их слов и поступков. А невозможность уличить лжеца в течение длительного времени начинает и раздражать, и даже пугать, хотя сам лжец подобного эффекта, скорее всего, не хотел.

6. Следует обязательно иметь в виду, что не у всякой детской лжи имеется своя собственная, отдельная и прямая цель. Как мы помним, мы стремимся навязать ребенку общее представление, что врать нехорошо. Это значит, что ребенок в основном оценивает эпизоды своей лжи как «нехорошие». Просто в ряде случаев эта низкая оценка собственных действий не препятствует повторному использованию вранья, так как ребенок уже понимает и выгоды, им приносимые…

Тем не менее отношение к своим поступкам как к «плохим» нередко порождает любопытное явление. При нем однажды солгавший ребенок тотчас пугается, что его обман когда-нибудь раскроется. А вот уже испуг после совершенных почти автоматически действий (в зависимости от обстоятельств, дети часто успевают солгать раньше, чем решить, не лучше ли сказать правду) сплошь и рядом бывает чрезмерным. В этом виноваты мы и наши предыдущие попытки запугать чадо «ужасным будущим», которое ожидает всех врунишек на свете. На стыке понимания «порочности» и одновременно полезности вранья, ребенок начинает бояться не столько его самого, сколько ответственности за него или, если угодно, момента, когда откроется правда. А этот страх обычно влечет за собой новую ложь – теперь уже призванную поддержать предыдущую «легенду».

Мы, несомненно, знакомы с эффектом, когда одна ложь порождает другую, часто – большую… Но наши дети – это не мы, они не обладают столь же солидным жизненным опытом. Поэтому страх быть уличенным, преследующий ребенка еще с «тех самых» пор, в дальнейшем приводит к отчуждению между ним и родителями. То есть наше чадо больше не может общаться с нами доверительно, поскольку вынуждено впредь следить за каждым сказанным словом, чтобы ненароком не выдать себя. Плюс его опасения насчет наказания за проступок стремительно усиливаются, поскольку его вина уже усугубилась за счет попытки ее скрыть. Наконец, ему и самому уже наверняка стыдно, что он солгал и вынужден теперь продолжать лгать. А в сумме весь этот, как ему кажется, замкнутый круг вновь и вновь, каждый раз удерживает его от затеи просто сказать родителям правду…

Симптомом такой мучающей ребенка лжи является его резкое отстранение от родителей, схождение его желания поговорить с ними о чем-либо на «нет». Малыш становится молчаливым, грустным, теряет аппетит, начинает плохо спать по ночам. А заканчивается вся эта внутренняя борьба одинаково – в один прекрасный момент наше чадо устает таиться и само выкладывает нам всю историю, которую оно так долго скрывало… Мы можем не сомневаться, что больше всего это будет походить на истерику – изложение будет торопливым, громким (чтобы победить собственную нерешительность), и закончится потоком слез.

Впрочем, не все дети заканчивают первый эпизод лжи именно так. Среди них немало и тех, кто сначала тоже пугается, но спустя некоторое время (особенно если обман так и не будет раскрыт) успокаивается и, стало быть, получает первый положительный результат от знакомства с ложью. Впоследствии им лгать будет все проще с каждым разом – ведь первый опыт был таким удачным!.. Так что в известном смысле основательно запуганный «ужасными» последствиями обмана ребенок – это и неплохо (хотя бы в первый раз страх подтолкнет его к признанию в проступке). Но, в то же время, это и не так уж хорошо. Ведь в период борьбы со своей робостью ребенок может и преодолеть ее, так ничего нам не сказав… А значит, этот первый же пример подскажет ему, что успех любой лжи зависит даже не от степени ее правдоподобности, а от актерского мастерства лжеца и его уверенности в своих словах.

«Неотложные» меры в случае, если ребенок впервые уличен в обмане

Как мы понимаем, все в жизни бывает впервые. Дети никогда не рождаются врунишками, но все они без исключения проходят этот этап становления личности. Оставим привычное возмущение «Какая же это личность?!..» для воспитательных «пятиминуток» с чадом. Мы уже давно не дети и должны для начала понять со всей ясностью, что умение своевременно и профессионально лгать избавляет нас от уймы неизбежных в других случаях проблем. А среди областей, защищаемых ложью, немало и тех, что относятся к нашей личности – ее и поверхностным и даже глубинным слоям. Мы можем поверить, что этим частям нашего «Я» постоянные травмы только навредят. Потому-то ложь и бывает во благо – однозначно бывает, просто ее нужно уметь использовать именно с этой целью. И нам предстоит обучить ребенка именно правильному использованию вранья, а вовсе не патологической честности, что называется, со всеми подряд.

Разумеется, когда мы впервые узнаем, что наше собственное, драгоценное и вообще самое лучшее на свете дитятко бессовестно врет нам в глаза (возможно, уже давно и систематически), нас охватывает масса противоречивых чувств, и хороших среди них не так уж много… Однако мы не дети, чтобы обижаться и поддаваться первым порывам, не подумав, как следует. Учтем, что с вопросами наказаний здесь есть проблема. Состоит она в том, что и проигнорировать случай детской лжи нам нельзя (безнаказанность закрепит лживость), и слишком строго поступать с маленьким врунишкой не следует. Как мы понимаем, на вранье детей толкает преимущественно страх перед наказанием, а уж после – все дополнительные мотивы. Так что «суровая кара» лишь подтвердит его опасения и заставит задуматься об усовершенствовании навыка обмана… А это значит, что действовать нам придется аккуратно, обдумывая каждый свой шаг и стараясь не впадать в крайности. Так, психологи рекомендуют отучать детей врать хотя бы самым родным для них людям следующими способами.

1. Детям в возрасте от 1 до 5 лет (период, когда они охотно слушают сказки) полезно периодически рассказывать поучительные истории – возможно, из классики народного творчества или выдуманные самостоятельно. В этих историях сюжет должен быть завязан на причине наших забот – на том, как маленькая ложь привела одного врунишку к большой беде. При составлении собственных сказок на эту тему не следует забывать об основах устного народного творчества – соблюдать правило динамики и простоты сюжета, прозрачности главной мысли. Не следует философствовать – все должно выглядеть достаточно наглядно.

Детям постарше (особенно мальчикам, которые раньше отказываются от прослушивания сказок на ночь) лучше рассказать историю «из своей жизни/жизни одного знакомого» – даже если она была полностью выдумана. В таком случае, естественно, жертвой собственной лжи должны, к сожалению, стать мы/наш знакомый. Другими словами, мы должны оказаться в этом рассказе в положении антигероев. Потому в конце нужно обязательно сообщить ребенку, как мы сожалеем о «том поступке», насколько лучше все могло бы сложиться без него и пр. Однако как в сказках, так и в «историях из жизни» не следует чрезмерно сгущать краски – особенно в последних. Как мы понимаем, красочное повествование – это, конечно, хорошо. Вот только ребенок наверняка заметит, что, несмотря на разразившуюся тогда «катастрофу», мы, кажется, сумели полностью от нее оправиться…

Нужно помнить, что сейчас мы здоровы и, как говорится в классике жанра, «вполне упитанны» – возможно, даже достигли положения в обществе и ряда других очевидных для нашего чада привилегий. А это значит, он заподозрит нас самих в обмане или, как минимум, натяжках сюжета. Результат выйдет не слишком педагогичным, и вообще такие подозрения, согласимся, несвоевременны. Кстати, по этой же причине, если мы повествуем о ком-то из друзей семьи (людей, бывающих у нас дома и знакомых ребенку), будет уместно предупредить их об этом эпизоде. Дело в том, что маленькие лгунишки (тем более опытные) часто усваивают вместе с навыками обмана и навыки выяснения правды. Это означает, что они вполне могут как-нибудь невзначай поинтересоваться у «дяди Андрея», когда он в следующий раз придет в гости, а правда ли, что он когда-то потерял подарок бывшей жены и попытка скрыть это от нее привела к их разводу… Неловкая ситуация нам будет гарантирована, особенно если наш рассказ не имеет с реальными фактами биографии нашего знакомого ничего общего. Поэтому если уж мы вынуждены на сей раз лгать во благо, это тоже нужно делать с умом.

2. Даже с самыми маленькими детками лучше постараться установить доверительные отношения. То есть почаще рассказывать им о своих собственных трудностях и надеждах – даже если мы уверены, что они ничего из нашего повествования не поймут просто в силу возраста. В данном случае дело вовсе не в педагогике, поэтому здесь нам не нужно поучать. Напротив, нашей задачей во время такого общения должно стать как раз избавление (хотя бы на время) от неизбежных недостатков образа «воспитателя» и «руководителя». В такие моменты мы должны быть теми, кто полностью доверяет ребенку как слушателю и собеседнику, делится с ним наболевшим. Естественно, делать это мы должны не ради понимания и тем более не в надежде услышать от нашего драгоценного несмышленыша дельный совет… Наша цель на будущее состоит в том, чтобы дать ему понять, что он может всегда поступить так же – прийти к нам и просто рассказать о случившемся, не опасаясь наказания и не стесняясь.

3. Постараться, по возможности, избегать сцен лжи в присутствии ребенка, который все подмечает и стремится копировать замеченное. Само собой разумеется, что мы уже так привыкли «лукавить», «привирать» и откровенно лгать, что уследить за всеми такими моментами нам будет очень сложно. Вспомним, как часто мы просим вторую половинку или самого ребенка сказать, что нас нет дома, что кто-то в доме заболел, и поэтому мы никак не можем приехать куда-то прямо сейчас!.. Несомненно, устранение этих эпизодов обойдется нам массой мелких неприятностей – необходимостью поехать-таки на неприятную или несвоевременную встречу, принять участие в ненужной беседе с соседкой, отказаться от блаженства отгула среди недели и пр. Однако все это действительно мелочи по сравнению с последствиями, которые их постоянное присутствие будет иметь для нашего чада.

Чтобы наша мотивация потерпеть заметно окрепла, вспомним, что уже пойманный однажды на лжи ребенок наверняка попытается повторить эксперимент – особенно если продолжит видеть вокруг такое количество примеров вранья, которое сходит другим с рук! И если мы по-прежнему будем лгать так часто и так успешно, как видит наш драгоценный отпрыск, можно не сомневаться, что он сделает из своего провала правильный вывод, который нам, впрочем, все равно не понравится. Вывод этот будет состоять в том, что «первый блин комом» – что он просто соврал неумело или истина была обнаружена по случайности, которую он не предусмотрел. В результате в следующий раз лгать он будет вдвое убедительнее, и заранее просчитает все вероятные пути обнаружения истины. Так что поймать его «на горячем» в следующий раз нам будет, несомненно, куда сложнее, если нам вообще удастся это сделать.

4. Нам обязательно нужно уметь отличать ложь ребенка от нормальных детских фантазий. В противном случае мы рискуем наказать его за совершенно невинный лепет и тем самым спутать в его только нарождающейся системе оценки всякое различение добра и зла. Плюс крайне неприятным «побочным эффектом» нашей ошибки станет полное или просто значительное снижение активности воображения у нашего чада, появление у него недетской сдержанности, скрытности в общении с нами. Эти качества наверняка сохранятся у него на всю оставшуюся жизнь. Наказанный за обыкновенную игру и полет фантазии ребенок не скоро забудет нам подобный эпизод, так как он совершенно не чувствует при этом своей вины и на все сто процентов понимает, что прав здесь он, а не мы.

В связи со всем сказанным мы должны помнить следующее.

Фантазии, хоть они и схожи с ложью по ряду признаков, отличаются от нее отсутствием умысла. То есть они не имеют конкретной цели, и она в них не прослеживается. В частности, мы не можем объяснить ни себе, ни другим, почему ребенок считает грязный камешек и горстку других характерных дворовых находок «сказочными сокровищами», «кладом» и пр.

Фантазии всегда отличаются от реальности – по ребенку, даже находящемуся в самом разгаре игры воображения, видно, что он играет. То есть что его можно отвлечь вопросом, и он безо всяких затруднений переключит свое внимание, не станет упорствовать в своих далеких от реальности уверениях.

Фантазии, как правило, слабо связаны с фактами или событиями действительности или, что встречается чаще, не связаны с ними вовсе. Ложь, напротив, всегда звучит по поводу весьма определенному. Фактически это означает, что взаимосвязь между причиной и следствием в случае с ложью можно проследить без особого труда – как и мотив лжи. Фантазии же во время игр непринужденны, не имеют отношения ни к каким последним событиям – тем более с негативным оттенком.

Фантазии вообще отвлечены от реальности значительно заметнее лжи. Как бы ни был неопытен наш юный врунишка, интуитивно он улавливает, что в историю с конфетой, съеденной котом, мама поверит все равно быстрее, чем в историю с конфетой, улетевшей в окно. Этому его учит легкое недоверие в голосе родителей в ответ на сбивчивые рассказы о других невероятных событиях – превращениях, сказочных персонажах и пр. А вот за домашними животными вообще водится качество кушать все, что им предложат и, более того, не предложат… Поэтому пусть пока и не профессионал вранья, ребенок все равно будет подражать модели, которую используют его учителя в деле лжи – то есть постарается «собрать» подходящий случаю сценарий из тех, что ему доводилось наблюдать лично.

5. В качестве еще одной превентивной меры нам не помешает избавить ребенка хотя бы от части страхов по поводу возможного наказания за провинность. Как мы помним, попытка избежать очередной «взбучки», в чем бы она ни заключалась, служит основным побуждающим ко лжи мотивом. Поэтому для снижения общего давления на психику малыша мы можем попробовать устранить из его будней в семье часть запретов.

Скажем, для отмены вполне подходят мелочи – игры с безопасными и устойчивыми к поломкам предметами обихода, передразнивание птиц, бег по лужам и прочие все равно неизбежные действия, которые мы предпочитаем запрещать, хотя могли бы и разрешить без особого ущерба для себя и к вящей радости нашего отпрыска. Только за счет них ребенок станет слышать нелюбимое «нельзя!» вдвое реже, чем сейчас, и это значительно снизит его ощущение, будто ему «нельзя» все самое интересное на свете… В то же время совершенно необходимо оставить в его быту настойчивость в обучении основным правилам – личной гигиены, безопасности. Проступки в указанных областях должны отслеживаться по-прежнему строго, и наказание за них изменять не следует. Правда, не помешает сделать его менее строгим – особенно если сейчас мы используем достаточно суровую систему.

6. Также нам будет разумно ввести более гибкую систему наказаний – ту, которая учитывала бы степень провинности нашего чада. То есть, например, за небольшой проступок кара тоже должна быть небольшой – чтобы ребенок отчетливо ощущал эту взаимозависимость. Такой ход позволяет, помимо самого наказания, выработать у малыша нечто вроде чувства справедливости или, по крайней мере, дает ему начальное представление о проступках больших и маленьких. Многие родители сами не любят «сложничать» с назначением наказаний. Скажем, за все провинности они оставляют ребенка без возможности посидеть за компьютером (самая страшная, так сказать, кара наших дней) или у телевизора…

Одинаковое наказание за неодинаковую меру вины имеет один серьезный недостаток – стойкое ощущение несправедливости, создаваемое таким путем. Нам нужно помнить, что даже за пределами вранья как проступка конкретного ребенок сам по себе совершенно не различает действия хорошие и плохие. Разнице между плохим и хорошим, добром и злом мы его должны тоже обучать отдельно – с помощью системы поощрений и наказаний. И вот как раз сейчас, приняв систему одинаковой кары за все шалости, мы сами безнадежно отступаем от этого принципа. Закономерно, что ребенок быстро начнет воспринимать это как нежелание родителей судить о мере его вины по реальным фактам вместо собственных обид… В результате он начнет обижаться все чаще и сильнее и в конце концов придумает выход из положения.

Например, он начнет шалить, сколько захочет, потому что все карманные деньги он теперь будет тратить на походы в интернет-клуб, а время на эти походы «позаимствует» у школьного обучения… Нам же он будет увлеченно лгать о том, какая, оказывается, насыщенная жизнь кипит в новом коллективе, да какая у него «отличная» учительница по литературе, хотя по биологии – не очень!.. Обычно нам только кажется, что правда о поведении наших чад в школе выясняется легко и быстро. На практике дела обстоят с точностью до наоборот, поскольку учителям его пропуски всегда объясняются крайне уважительными причинами, мы для них, со слов чада, всегда очень заняты, а дневников с отметками у ребенка вполне может быть даже несколько. И едва ли мы увидим вечером именно тот из них, в котором расписался классный руководитель – ведь мы никогда не видели его подписи, и нам не с чем сравнивать. Так что как раз общая занятость своими делами и уверенность, будто, «если что», мы узнаем об этом почти сразу же, сыграют внимательному и расчетливому врунишке только на руку. И правду мы, есть подозрение, узнаем еще нескоро. Как самый распространенный вариант, это едва ли случится раньше, чем через пару месяцев, когда уставший от вечных прогулов нашего отпрыска классный руководитель захочет наконец с ним познакомиться и пригласит нас в школу для «собеседования».

Что делать в случае устойчивой «социальной» лжи

Ну, с общими случаями «воспаления хитрости» у детей мы более или менее разобрались. Но нужно при этом обязательно учитывать, что вранье ситуативное, единственным мотивом которого является страх наказания, редко перерастает во вранье систематическое. Другими словами, самые распространенные случаи вранья у детей развиваются по нормальной, взрослой модели. То есть наш ребенок преимущественно честен или почти честен с нами, но в случае крупной проказы он наверняка постарается ее скрыть… Словом, дети, которые в любом случае учатся врать у более опытных в этом деле старших, перенимают все основные принципы лжи, включая правила «не врать лишний раз» и «не врать, когда слова легко проверить».

Такой вариант чередования правды и лжи является одним из самых зрелых. Фактически, даже если наш ребенок врет неумело, он делает это лишь в связи с определенными случаями – теми, в которых мы, заметим, поступили бы так же, будь мы на его месте. А значит, лучшее, что мы можем сделать здесь, это дать ему понять, что он неправ лишь в одном – в том, что он лжет нам наравне с другими. Если нам удастся при этом еще несколько успокоить его страх перед наказанием за провинность, мы можем быть уверены, что через некоторое время вместе с его страхами пройдет и ложь. Дети от природы всегда сами хотят доверять своим родителям, поэтому большего от нас даже не потребуется.

В то же время здоровый навык врать (врать только по необходимости) – это одно. Основным признаком этой лжи у детей является ее непостоянство – появление только как бы по конкретному поводу. Но не все дети лгут именно с полным осознанием дела – у целого ряда малышей склонность к этому не слишком благородному занятию как появляется однажды, так сразу и распространяется на все подряд. Ребенок, словно увлекшийся обманом, быстро перестает говорить правду, такое ощущение, что вообще. Мы слышим от него ложь даже по пустякам и в случаях, когда правда очевидна, но ребенок все равно упорствует, доказывая противоположное… Или, как вариант, наше чадо становится замкнутым – попытки вытянуть из него ответ на вопрос: «Что произошло?» – сперва разбиваются о его упорное молчание, а после, по мере того как мы начинаем выпытывать у него все настойчивее, оно начинает лгать. В этот момент мы понимаем, что отвечать честно оно не собиралось и не собирается, а его предыдущее нежелание отвечать было связано с «тайм-аутом», взятым на придумывание ложной версии. И мы вдруг с особой остротой замечаем, какая глухая и высокая стена успела вырасти между нами и ребенком, а мы, самое интересное, даже не заметили, когда это случилось!.. С этого дня мы окончательно убеждаемся, что юный лгунишка нам уже давно не верит. А мы в свою очередь начинаем относиться к его словам настороженно после нескольких эпизодов упорного вранья…

Столь постоянная, чуть ли не патологическая скрытность и лживость быстро формируется у детей, живущих в семьях, где приняты чрезмерно частые и строгие наказания. Фактически речь идет об укладе, где взаимное доверие не просто утрачено, а не подразумевается. Его заменяет набор установленных раз и навсегда правил, по соблюдению которых глава семьи судит о поведении остальных домочадцев. При такой модели устройства семья напоминает государство с авторитарной формой правления. То есть в самом справедливом ее варианте глава семьи однажды и навсегда устанавливает ряд правил, сформулированных так же четко, как государственный закон. В дальнейшем за отступление от этих правил караются все члены семьи – примерно в одинаковой мере, независимо от того, было это отступление случайным или намеренным, каково число его участников, и прочих «подробностей». В современном мире больше распространен «отголосок» этой древней и примитивной системы, часто державшей в страхе перед главой семьи всех остальных ее членов – как молодое, так и старшее поколение. В частности, сейчас похожий уклад сам собой формируется в семьях, где один из членов семьи либо обладает ярко авторитарным характером, либо склонен к жестокости. Правда, теперь уже речь не всегда идет о мужчине (муже) – нередко «в ежовых рукавицах» всю семью держит женщина с характером лидера. Также в современном варианте имеются и другие отличия. Например, сейчас такой очевидный лидер чаще использует психологическое давление вместо физического (в том числе если глава семьи – муж).

Скрытность и лживость в семьях такого типа объясняется очень просто – каждый человек в любом возрасте имеет право на свое личное мнение и свое личное как бы дело. То есть на ту часть событий в своей жизни, в которую он не обязан и упорно не хочет посвящать никого. Таким образом, младшее поколение семей, где имеется авторитарный лидер, не всегда лжет по желанию. Сплошь и рядом звучащее вранье становится ответом на слишком настойчивые попытки окружающих выпытать правду – в данном случае не обязательно «постыдную», просто не предназначенную для посторонних. А потому и патологические черты в этом обмане естественны – раз он является вынужденным, он, соответственно, лишен тех основ, которые обычно делают его таким правдоподобным…

Именно аномальная ситуация, в которой ребенок попросту вынужден лгать в целях самозащиты, порождает аномальное его упорство в этом, так сказать, деле. Его ложь приобретает гипертрофированные черты, льется потоком, не сообразуясь ни с какими в общем естественными для убедительного вранья правилами меры. Эта реакция, способная озадачить родителей больше самого факта, что их ребенок врет, сходна с другой. А именно той, при которой у ребенка нет необходимости защищаться ложью от кого-то из домочадцев, но тем не менее в укладе его семьи имеется другой постоянный, травмирующий фактор. Как уже было сказано выше, таким фактором может стать острый дефицит внимания и любви со стороны родителей, недовольство своим социальным/материальным статусом или статусом всей семьи и ряд других.

Если причина патологической лживости заключена не в ком-то из домочадцев, родителей ребенок обманывать не будет. Во всяком случае, он будет делать это не чаще других детей и типичным для «пробы пера» манером. Однако «за глаза», в кругу друзей и вообще везде, где родители не могут за ним наблюдать, он будет безостановочно, возбужденно, напропалую врать о том, что происходит у него дома, как он живет, кто его папа и мама по профессии, что ему дарят на праздники и т. д. и т. п. В минуты этого «полета мысли» его поведение будет соотноситься с требованиями реалистичности вранья настолько же, насколько в предыдущем случае. Другими словами, по такой лжи тоже без напряжения можно будет увидеть, насколько болезненной является для ребенка как раз та тема, на которую он сейчас столь увлеченно «повествует». Правда, не зная об истинной причине увлеченности, с которой он врет избирательно именно на эту тему, мы сперва вполне можем принять это за странную игру – странную азартом, который проявляет наше чадо.

В любом случае учтем, что обнаружение невероятных «историй», которые одну за другой рассказывает нам или про нас наш, как казалось, честный и в остальном адекватный малыш, является признаком тревожным. Фактически его аномальное упорство во лжи на данную тему выдает степень, в которой она его буквально преследует – не дает покоя ни ночью, ни днем. И хотя сами темы такого рода разнятся (здесь все зависит от сути конфликта), симптомы у них примерно одинаковы. Для начала разберемся, как нам поступить со случаями обманов на социальной, так сказать, почве. То есть с ложью в духе «мой папа – генерал», «моя мама снималась в Голливуде», «мне покупают по миллиону шоколадок в день» или как вариант «у меня дома есть набор машинок из чистого золота».

1. Попытка исправить такую ложь путем публичного выговора (обычно – в том же окружении, в котором была выяснена истина) является затеей заранее провальной. Хуже этого варианта мы придумать, пожалуй, не смогли бы. После такого позора ребенок, разумеется, перестанет лгать надолго… Однако в данном окружении ему больше не суждено чувствовать себя комфортно, и это тоже факт. Отныне никто из сверстников ему ни в чем не поверит, его будут дразнить и обзывать, взрослые впредь начнут демонстративно проверять каждое его утверждение на соответствие истине. В результате ребенок попросту возненавидит всех, кто поставил его в столь незавидное положение – начиная с нас, разумеется. Таким образом, мы обеспечим ему наказание втрое более суровое и длительное, чем заслуживает его проступок. А это значит, что он нас не простит уже сам – независимо от того, что думаем или думали по этому поводу мы.

Одним словом, ситуация выйдет крайне непедагогичная, способная зайти слишком далеко, оставляющая в душе ребенка неизгладимый след и провоцирующая его устойчивую ненависть к нам. Едва ли нам нужно нечто подобное в условиях, когда взаимоотношения между нами и чадом уже и так нарушены длительным, достаточно глубоким недопониманием. Поэтому в момент, когда мы узнаем факты из собственной жизни, нам неведомые, нам как никогда потребуется самообладание. Нам нужно выйти из неловкой ситуации как можно непринужденнее и легче – например, с улыбкой пошутить в духе «О! Ну, Леночка определенно преувеличила мои заслуги в шоу-бизнесе!» Во всяком случае, мы должны постараться остаться внешне совершенно спокойными, свести всю ситуацию к шутке. Ни в коем случае не следует возмущаться, тем более преувеличенно сильно, угрожать ребенку в присутствии посторонних, переходить к оскорблениям прилюдно. Напротив, нам самим потребуется толика лжи и самообладания – чтобы сделать вид, будто мы не придаем этому эпизоду такого уж значения…

Все выговоры и прочие меры должны применяться только дома, с глазу на глаз. На публике мы должны всегда оставаться на стороне своего чада – пусть провинившегося, но по-прежнему самого любимого. Это необходимо для того, чтобы избежать эффекта его намеренного унижения – мы можем быть уверены, что ему уже и так стыдно в достаточной степени. Напомним, что безудержное вранье про папу-«полковника» возникает не на пустом месте, а потому, что ребенок наверняка не раз и не два слышал в свой адрес презрительное «эй, ты, сын слесаря!» или нечто в этом роде. Наверняка в детсадовском или школьном (да и вообще любом) коллективе у нашего чада имеются «заклятые враги» – как, впрочем, и друзья. И мы уж точно помним сами, как жестоки и прямолинейны бывают дети… Кроме того, учтем, что рассказами о «быстром повышении до начальника цеха» наше чадо может банально защищать честь даже не свою – отца. Плюс он сам может придавать себе «веса» с помощью этих «басен» – такое вполне возможно в коллективе новом или том, где наш малыш так и не смог наладить достаточное количество положительных контактов.

Так что с неистребимым «социальным» враньем дело никогда не бывает таким простым, как нам кажется в гневе. Такое вранье всегда остается, в известном смысле, вынужденным – на него ребенка толкают внутренние, не разрешимые другим путем конфликты. Поэтому его стыд в момент раскрытия обмана обычно достаточно силен. Такой ребенок – не врун от природы, он знает, что это плохо и тем не менее сам не может толком объяснить, почему его что-то словно подталкивает каждый раз ко лжи… Дополнительной «суровой карой», да еще и публичными оскорблениями мы окончательно уничтожим его – загоним в полный тупик, из которого ранее он выбирался с помощью вранья.

2. По этим причинам даже разговор со лжецом наедине не должен походить на экзекуцию. Перед тем как начинать его, нам следует обязательно проанализировать все услышанное за сегодня, найти наиболее вероятный корень вранья. То есть то самое «наболевшее», которое наше чадо так долго и старательно покрывало фантазиями, словно заплатками поверх реальной проблемы. А все дальнейшее «выяснение отношений» нам придется строить на основе этой догадки, поскольку пока мы не найдем за ребенка лучшее, чем смог придумать он, решение вопроса, наказывать его будет бесполезно.

Если мы не поняли этого до сих пор сами, то выбранная тактика наказания еще предоставит нам случай убедиться, что эта тема (основа и предмет лжи) достаточно остра для нашего чада, чтобы оно было не в состоянии побороть себя, несмотря ни на какие угрозы с нашей стороны. Поэтому причину нужно непременно угадать в точности – едва ли сам врунишка способен сформулировать ее достаточно внятно, хотя бывает и такое… Но чаще всего эту работу приходится делать нам – за еще не слишком развитый аналитический разум малыша.

А после того как мы найдем предполагаемый корень проблемы, можно начинать разговор, причем именно с этой догадки – или нескольких догадок по очереди, если мы колеблемся с выбором. Например, так: «Ты, наверное, стесняешься, что у тебя папа – простой сантехник, поэтому и сказал, что он – летчик, да?» Можно, также, в самом начале разговора предупредить малыша, что мы не настроены его наказывать, ведь больше всего ложь навредила ему, а не нам, поскольку теперь все знают правду, и ему, наверное, уже и так достаточно стыдно… Обещание, что дополнительного наказания не будет, успокоит нашего юного мюнхгаузена, который, помимо действительно имеющего место смущения, несомненно, опасается получить от нас «добавку». А значит, далее он получит возможность вести беседу спокойнее, быть более откровенным, чем собирался изначально.

3. В качестве профилактики дальнейшей лжи в исполнении чада можно, конечно, начать проводить с ним регулярные «семинары» на тему «Лгать нехорошо». А также, в качестве «наглядного пособия» к ним, читать сказки и комментировать другие детские произведения (в том числе мультфильмы). Например, обычно это делается в духе «Вот видишь, твой любимый Бэтмен (другой персонаж) никогда не врет!» Вообще такие методы хороши в случаях с обычным враньем – когда ребенок пытается скрыть случайную или намеренную шалость. Но у нас на повестке дня случай иной – когда он как бы сам по себе и лгать не хочет, но его вынуждает к этому ситуация, которая его мучит, а он не может найти из нее другого выхода. Речь идет вовсе не о попытке скрыть конкретную каверзу, поэтому никакие «воззвания» к его совести не помогут. Ребенок и так ощущает ее муки по поводу того, что он лжет почти против своей воли. Однако в данной ситуации он не в состоянии сам постичь причину, которая подталкивает его каждый раз говорить неправду. А значит, он и не может дать ей оценку – признать хорошей или плохой (поставить ее себе в заслугу или вину).

Таким образом, хорошие примеры над нашим случаем не властны, и, следовательно, искать их здесь бесполезно. Гораздо лучше будет напомнить в рамках не «лекции», а задушевной беседы, что у каждого ведь есть свои таланты и ни один человек в мире не умеет делать все лучше остальных… Например, у него (у малыша) лучше всех в классе получается рисовать/лепить/играть в футбол. А у его папы лучше всего получается создавать с помощью обычного станка тонкие детальки, которые никто другой не сможет выточить на этом оборудовании. Это значит, что, окажись его папа на месте директора, едва ли у него это получилось бы так же хорошо, как у его нынешнего начальника – к тому же папа любит свою работу больше всего на свете, и сам не горит желанием переходить на место директора… И т. д. и т. п. – кстати, если у нас, папы, бабушки (предмета разговора) имеются в прошлом реальные заслуги или замечательные события из жизни, нам самое время рассказать об этом малышу, чтобы дать ему настоящий повод для гордости взамен выдуманного. В этой части повествования необходимо предъявить и материальные подтверждения – если они имеются, конечно.

4. Как уже было сказано выше, даже если нашего ребенка уличили во лжи и он к тому же «начал первым», безо всякого повода, он должен быть твердо уверен, что мы всегда и при любых обстоятельствах останемся на его стороне. Одной правильной реакции в присутствии окружающих часто бывает недостаточно – мы должны подтвердить это отношение к нему и наедине. Поэтому сразу после того, как истинная причина его вранья будет установлена с помощью ненавязчивых вопросов, мы должны сделать следующее «заявление» уже в соответствии с нею.

Например, если ребенок лгал про папу-«начальника» потому, что Витька обозвал его «сыном слесаря», понятно, что наше чадо защищало свою честь лишь наполовину и, скорее всего, лезло по этому поводу не только в безнадежную ложь, но и в драку… А стало быть, нам нужно сказать: «Я знаю, что ты хотел как лучше – защищал папу, потому что Витька говорит тебе гадости про него. Но давай подумаем, как можно было бы поставить Витьку на место без драк и вранья. Ведь ты лучше него, и не должен поступать, как он!». По сути вся наша беседа в таких случаях должна сводиться к поиску аргументов, почему стыдиться тех или иных «текущих моментов» жизни не следует. Но, кроме того, нам нужно обязательно учитывать, что само наше чадо, быть может, и не обращало бы на них особого внимания, если бы ему в том не «удружил» кто-то из окружающих. А если наше чадо провоцируют ко лжи и даже конфликтам, мы должны понимать, что его вина заключается только в неспособности придумать лучшее решение. Очевидно, что само оно уже сделало, что могло, и вышло плохо – теперь его все считают врунишкой, да и мама с папой сильно огорчены… Ругать его здесь бесполезно в квадрате и даже в кубе – наш ребенок всего лишь пытался решить проблему теми методами, которые ему знакомы и по силам. Если нам нужно нечто большее, наше дело это и предложить. Поэтому в данном случае наша задача – научить ребенка неким более изощренным механизмам «постановки на место» провокатора из его окружения. Будет отлично, если мы подскажем ребенку ход, эффективный не только для взрослых, но и для детей – то есть позволяющий отбить у Витьки охоту дразниться раз и надолго.

Самым распространенным советом взрослых в таком случае является «не обращай внимания»… Но учтем, что дети редко понимают презрительный смысл игнорирования – для них это слишком сложно. Оттого игнорирование Витьку не остановит (вернее, остановит не всякого, так сказать, Витьку) – нам нужно что-то лучшее. У каждого взрослого на такие случаи имеются собственные «наработки» – как правило, куда более действенные, но сомнительные с точки зрения этики. Потому о них мы обычно умалчиваем – опасаемся сами научить чадо «нехорошему».

Однако в этой ситуации опасаться уже поздно – ребенок научился без нас, вещам значительно худшим и к тому же менее эффективным… Так что нам (тому, кем этот условный обидчик попрекает наше чадо) самое время посетить заведение, где учатся оба ребенка, и поговорить лично с Витькой. Это нужно сделать обязательно в присутствии нашего чада и желательно других свидетелей. Как уже было сказано, мы вольны придумать что-то свое… Но метод попросить Витьку рискнуть при всех повторить нам в лицо то, что он рассказывает о нас нашему сыну/дочке, является одним из наиболее показательных и «чистых» с точки зрения морали – тем более в деле выяснения последствий лжи. По сути, мы окажем на Витьку такое же давление, какое собирались оказать на своего ребенка в момент выяснения истины.

Едва ли Витька окажется настолько храбрым, чтобы выполнить наше требование, так как взрослый для него, как и для любого ребенка, является безусловным авторитетом. Иными словами, этот хитрец – обидчик не зря «разливался соловьем» нашему чаду вместо того, чтобы прийти к нам домой для беседы с глазу на глаз. Потому мы можем не сомневаться – когда мы проявим инициативу вместо него, ибо он не рискнул, он будет красным как рак, он будет что-то невнятно мямлить и у него гарантированно будут трястись коленки… В течение еще долгого времени после такой сцены он не осмелится задевать нашего ребенка. И если причина плохого поведения сына/дочки состояла именно в этом, его ложь сама сойдет на «нет». А самое главное в нашем решении будет то, что мы показали силу правды – просто попросили обидчика повторить слово в слово и при свидетелях, способных оспорить или подтвердить сказанное, все, что звучало из его уст о нас прежде! Наше чадо наглядно увидит и поймет, что лгать за глаза и говорить правду в лицо – действия принципиально разные как по эффекту, так и по легкости исполнения. В результате оно едва ли захочет когда-нибудь оказаться на месте своего обидчика.

5. Ребенку нужно дать понять (так и сказать), что мы гордимся им в любом случае – даже если он только хорошо поет, рисует или бегает наперегонки. И что именно по этой причине мы бы гордились его успехами гораздо больше, если бы он не портил их ложью, преувеличивая и так отличный результат. Нужно обязательно пояснить ему, что мы знаем, каких усилий стоила ему победа, пусть и маленькая. И что нам будет приятно узнать, каких высот он добился на самом деле, а не в своих фантазиях, так как выдумывать достижения легко – это может любой ребенок. А вот то, чего мы добиваемся в реальности, всегда стоит больших усилий и дисциплины, и на такое способен далеко не каждый из его сверстников!

6. Лгущий для преувеличения своей или семейной социальной значимости ребенок может просто испытывать неуверенность, дефицит авторитета в окружении, которому он лжет. Решить такую проблему нелегко – главным образом, потому, что мы не бываем с ним там, где на него накатывает эта неуверенность. Тем более бывать с ним в этом окружении нужно подолгу, чтобы иметь достаточно времени для анализа возможных причин его дискомфорта. В самом общем виде наше чадо могло просто оказаться в этом коллективе на месте изгоя – вечной жертвы всевозможных обвинений, злых шуток и пр. Изгоев коллективы назначают на разных основаниях. Например, из-за парочки неудачных ситуаций с наблюдателем группы (воспитателем, учителем, тренером и др.), из-за неспособности или нежелания ребенка найти общий язык хотя бы с одной из групп внутри этого коллектива… Кроме того, наше чадо может стать изгоем как раз из-за патологической неспособности отстаивать свою точку зрения.

Словом, механизмы разные, а результат всегда один. Состоит он в том, что ребенок оказывается исключен изо всех групп внутри коллектива и как бы из самого коллектива. Нередко изгоев в коллективе находится несколько, и тогда они волей-неволей образуют свою отдельную группу. Мы можем быть уверены, что «неурядицы» со всеми членами коллектива составляют для ребенка очень серьезную проблему. В таком случае он лжет о «всесилии», «богатстве» родителей, чтобы его хотя бы трогали как можно реже, поскольку сейчас неприятности и всеобщее презрение льются на него со всех сторон, как из рога изобилия. Раз он продолжает относиться к числу изгоев, значит, пока единственным методом борьбы, который он себе позволил, является ложь…

Изменить эту ситуацию мы в одностороннем порядке не сможем – для этого нам потребуется тесная, так сказать, кооперация с ребенком и его готовность выполнять наши советы буквально. Причем работенка нам предстоит не на один день – покинуть назначенное коллективом место изгоя не так просто, как занять его. Нужно также заметить и другое – что самым эффективным методом это сделать является не ложь, а активное отстаивание своей позиции. То есть постоянные и откровенные ответные меры на каждую очередную попытку коллектива подшутить над ребенком. Иными словами, если мы не можем перевести наше чадо в другой коллектив (сменить школу или детский сад, кружок), нам придется посоветовать ему то, что обычно мы порицаем – лезть в драку без раздумий, по малейшему поводу и стараться выиграть ее любой ценой.

Мы, взрослые, можем не сомневаться, что первые несколько схваток обойдутся ему дорого – на изгоя обычно одновременно нападают несколько детей, а не один. Однако если нашему чаду удастся основательно «потрепать» в этом неравном бою хотя бы одного противника (желательно, зачинщика), с каждым следующим разом охочих вновь с ним связаться будет становиться все меньше. А значит, вскоре его действительно оставят как минимум в покое. После этого он уже сможет идти с ними на равный контакт – теперь его мнение начнут уважать, к его словам будут прислушиваться. Поначалу контакт с бывшими врагами будет построен на их робости по итогам полученных недавно тумаков. Но если в дальнейшем наше дитятко поведет себя правильно, эту не самую похвальную ситуацию будет несложно трансформировать в нормальное общение – такое, каким оно должно было быть изначально.

Естественно, мы рискуем воспитать таким путем не только лгуна, но и «соловья-разбойника» в придачу… Тем не менее этого легко избежать, если мы, при всех наущениях «не тянуть» с началом драки, научим ребенка также нескольким шагам, дающим противнику время «хорошо подумать», стоит ли ему продолжать дразнить нашего юного «берсерка». Применяя эти меры перед каждой дракой, малыш получит возможность избежать части поединков, кажущихся неизбежными. Помимо прочего, это позволит ему четко очертить для всех своих оппонентов позицию «я этого не хочу, но если хотите вы, я всегда готов доставить вам сомнительное удовольствие ответить за свои слова». Таким путем он сам создаст возможность для последующего конструктивного диалога – покажет, что он готов к нему, но не готов терпеть издевательства и даст соразмерный ответ на каждую такую попытку.

Итак, для того чтобы у нашего чада появилась возможность избавиться от нужды врать и наладить нормальные взаимоотношения с коллективом, нам нужно научить его защищать свои права, но защищать их правильно. Понимание, когда ему будет пора перейти от рукоприкладства к словесному диалогу, ему должны дать мы – он сам едва ли различит эту грань. Поэтому мы должны:

1) научить ребенка хотя бы нескольким эффективным приемам нападения и защиты. Сделать это нужно независимо от пола нашего чада, так как среди девочек «кулачные бои» распространены ничуть не меньше, чем среди мальчиков. Будет лучше, если мальчишку обучит отец, а девочку – мать (разумеется, если она владеет некоторыми «секретами обольщения» грабителей в темном углу). Кстати, если у ребенка есть старший брат, его помощь может оказаться даже полезнее родительской, так как его объяснения наверняка будут интуитивно понятнее нашему малышу – просто в силу более близкого возраста. Плюс по этой же причине старший брат лучше понимает его проблемы и сможет объяснить все необходимое нагляднее отца. Роль старшего наставника наверняка придется ему по вкусу – он охотно согласится помочь, даже если ранее демонстративно отказывался «возиться с проблемами» младшего брата/сестры. Но естественно, что уроки «боевых искусств» у старших младшие дети должны брать только под присмотром родителей. Это необходимо для того, чтобы старшие, пользуясь уникальным шансом, не превращали своих, так сказать, подопечных в боксерскую грушу, причем под «легальным» предлогом обучения борьбе. И тогда наше присутствие будет напоминать им о возможности в случае чего лишиться роли «наставника» сразу же после ее «примерки».

2) улучшение навыков борьбы в преддверии самой борьбы придает ребенку уверенности на всех этапах общения – в том числе такого, которое обычно предшествует драке. Это означает, что дети, уверенные в исходе поединка, реже остальных допускают ошибки, которые им заканчиваются. Иными словами, они реже провоцируют конфликт сами, так как их спокойствие в ситуации, когда противник уже «предвкушает» и заметно нервничает, сильно снижает желание с ними связываться. Это спокойствие невербально дает противнику понять, что исход боя едва ли будет в его пользу. И именно в этом нехитром ходе состоит феномен профессионала – закономерность, при которой опытные бойцы попадают в новые переделки все реже по мере совершенствования мастерства. Так что, если никто из родителей не способен помочь ребенку преодолеть свой страх перед дракой и поражением в ней, будет разумно прибегнуть к помощи стороннего специалиста – отдать чадо в секцию рукопашного боя или борьбы. Спокойствие и уверенность, которых мы добиваемся, проявятся в его поведении уже спустя пару недель от начала занятий, хотя до реального овладения боевыми приемами ему будет еще достаточно далеко;

3) помимо улучшения навыка улаживать кулачные «споры», нам необходимо научить наше чадо вести споры и вербальные. Для начала объясним ему прямым текстом, что игнорировать нападки разумно лишь до определенного момента – пока противник не войдет в раж. Если «отстань!» в исполнении нашего чада его явно подзадоривает, хотя бы однажды следом за этим «отстань» нужно будет применить более «весомые» аргументы. Однако перед эти можно попробовать урезонить его – сказать, что, если он не прекратит, ему не поздоровится. При этом необходимо предупредить ребенка, что первая такая угроза в его исполнении (как в исполнении любого изгоя) будет воспринята коллективом не всерьез – с ехидным смехом. Нужно разъяснить, также, то, что понятно нам, взрослым, но, скорее всего, неведомо нашему чаду – а именно что этот смех вызван лишь уверенностью, что наш юный воин опять «блефует». То есть что он не решится напасть первым и, всего лишь, в очередной раз говорит неправду. Таким образом, едва за предупреждением последует обещанная атака, в следующий раз, он может быть уверен, никто смеяться не станет. И его слова: «Ты сейчас получишь очень больно!» – будут восприняты уже как нельзя более серьезно. Если мы «разжуем» ребенку все эти причины и следствия достаточно подробно, он будет делать то, чему его раньше не учили и что даже порицали, намного увереннее. Ведь теперь он будет видеть конечной целью напугать противника, а не получить от него столь же болезненной сдачи и вновь, условно говоря, забиться в знакомый угол… Другими словами, с нашей помощью он увидит конечную цель – ту, которую он сам едва ли смог бы предположить;

4) нужно также объяснить малышу, что первым для него допустимо лезть в драку лишь пару раз. А далее в поединках вообще отпадет необходимость, так как его перестанут дразнить и начнут бояться настолько сильно, чтобы он уже мог подходить к любому из своих врагов и начинать разговор, не опасаясь вновь натолкнуться на грубый ответ. То есть, мы должны подчеркнуть, что вести мирный диалог в случаях, когда он возможен, гораздо выгоднее, чем проводить каждый день в боях, как на войне. Самой главной в этой части обучения должна быть мысль, что человека, способного первым предложить мир после порядочной «свалки», уважают больше, чем способного только драться. Ребенка нужно предупредить предельно откровенно, как и прежде, что, если по окончании, так сказать, войны он не попытается сделать шаг к миру, все вскоре вернется на круги своя. То есть кто-то из его врагов в свою очередь подберет прием, эффективный против него, часть его бывших врагов объединится в более крепкую и сплоченную команду, чем прежняя, которая рассыпалась от неожиданности атаки… На сей раз ими будет двигать куда более мощный стимул – страх быть опять побитыми поодиночке. Так что обратный процесс будет, несомненно, более быстрым, чем он ожидает. А для него все это будет означать, что после череды побед он начнет проигрывать и вскоре снова окажется на месте «груши для битья». Напомним нашему чаду, что агрессивных, необщительных детей никто не любит вдвойне (за одно плюс второе). И что, стало быть, от него отвернутся даже те, кто ранее хоть иногда пытался его защитить. Например, воспитатели, немногие из друзей и, наконец, мы сами – его родители. Только не нужно угрожать, перегибая палку – мы по-прежнему должны просто беседовать с ребенком на равных. То есть объяснять, что будет дальше, так же беспристрастно, как объясняли все предыдущее, позволившее ему решить главную проблему;

5) наконец, мы увидим сами: если в результате всех принятых нами совместно мер у малыша начнет получаться (ему удастся расстаться с ролью изгоя), он надежно усвоит разницу между эффективностью фантазий и конкретных действий. Она будет весьма наглядной – месяцы безостановочного вранья с нулевым результатом против недель, потраченных на его достижение с помощью четко продуманного плана действий.

7. Возможно, наш ребенок преувеличивает количество даримых подарков или имеющихся дома благ потому, что мы и в самом деле экономим семейный бюджет именно за счет его нужд. Причем, если это так, мы наверняка делаем это слишком часто, слишком подчеркнуто и при этом искренне уверены в правильности своего подхода. Мы рассуждаем, что дети всегда хотят новые игрушки, в том числе высокотехнологичные, хрупкие и дорогостоящие, наподобие портативной техники (плееры, флеш-карты, планшеты, смартфоны, игровые приставки и др.). При этом само собой разумеется, что им чуть ли не ежемесячно нужно полностью обновлять гардероб, так как дети растут быстро и еще быстрее приводят одежду в негодность в процессе подвижных игр… Но сколько чаду ни купи обновок (в прямом и переносном смысле), его аппетит от этого все равно не уменьшится. Детям все надоедает быстро, оттого любимых игрушек у них за целое детство «набирается» одна, от силы две, хотя общее их количество может достигать полусотни и больше. Так что мы закономерно полагаем удовлетворение очередной детской прихоти бесполезной тратой средств и времени.

В общем мы правы – некоторые такие подарки не «живут» в детских ручках более суток, поскольку малыши сразу стремятся «посмотреть, что там внутри» и, разумеется, ломают их. При этом вопросы стоимости каждой сломанной игрушки или прибора их совершенно не волнуют – ведь они очень смутно представляют себе, откуда у родителей вообще берутся деньги… Именно понимание, что ребенок не огорчится очередной потере (все равно приобретения и утраты такого рода являются для него игрой), приводит нас к мысли, что эти покупки не обязательны. А наличие других постоянных, больших и не подлежащих отмене статей расходов (например, на полноценное или даже специальное питание, одежду и др.) продолжает нашу логику до экономии на необязательных частях его жизни.

Но, разумеется, ребенок ничего этого не знает и не поймет, даже если мы попытаемся ему объяснить. Его просто сжигает постоянная жажда получить машинку «как у Коли», платьице «как у Светы» и даже телефон «как у Марьи Ивановны». Эта жажда, пусть наш ребенок и не завистлив сам по себе, очень высока у всех детей мира. Впрочем, надо отдать им должное, они и часто переключают внимание с одного такого «хочу, аж не могу» на другое. В ребенке всегда как бы противоборствуют эти два желания – получить именно эту игрушку и одновременно еще тысячу игрушек. Непостоянство желаний спасает их от желчной, устойчивой зависти, свойственной некоторым взрослым. Тем не менее дети плохо владеют своими эмоциями – не умеют сознательно, что называется, прекращать хотеть то или это. Взрослый может запретить себе мечтать о недоступном, а ребенок – нет. Потому от недоступного его можно отвлечь только извне, волей родителей. А когда ребенок хочет обычное для детей (то есть непомерное) количество вещей, увиденных в чужих руках или других доступных только для «просмотра» местах, но не получает никаких подарков, эта жажда постепенно выходит из-под его контроля.

Согласимся, что довод: «У тебя же уже есть точно такая машинка!» – уместен и эффективен лишь в случае, когда она действительно есть, и не одна. Кроме того, родители, экономящие на «необязательных» потребностях чада, лишают себя возможности применить и другой распространенный метод утихомирить его очередной каприз – пообещать, что через неделю мы ее обязательно купим, но сейчас – нет. Таким образом, нам только кажется, что эта экономия ни для кого не заметна и не имеет долгосрочных последствий. В реальности мы теряем на ней почти все возможности отвлечь внимание ребенка от нового «объекта страсти».

Ребенок, который точно знает, что у него нет и никогда не было ни этой забавной машинки, ни того восхитительного набора солдатиков, начинает и в самом деле хотеть уже всего, на чем задержится его взгляд. В итоге постоянное «хотение» становится невыносимым для него самого. Повторим еще раз, что он еще не умеет, так сказать, прекращать желать чего-то усилием собственной воли, а родителям ему в этом плане тоже предложить нечего… На этом этапе и возникает ложь – как наиболее доступный и понятный ему временный выход из положения. Фантазии даются детям легко, они у них всегда очень живы и ярки. Поэтому лгущий о баснословном количестве имеющихся у него машинок/платьиц/заколок и др. малыш в такие моменты и сам может себе поверить. Собственно, он наверняка и лжет-то ради этих моментов, когда он может со всей живостью вообразить, будто они у него действительно есть…

Мы должны понимать этот механизм верно, потому что уверенные в «необязательности» и «риске избаловать» родители, как правило, упорствуют в своей ошибке до последнего – пока их чадо не начнет попросту воровать понравившиеся вещи. На самом деле следующим этапом вранья на тему «миллионов подарков» действительно часто становится детское воровство. Поэтому пока до этого не дошло (а кражи у сверстников весьма распространены среди детишек в возрасте от 7 до 12 лет), нам пора объясниться со своим чадом. Притом объясниться более предметно, чем обычное для нас: «Выкинуть такие деньги, чтобы ты через час поломал этот телефон?!»

Понятно, что из всех возможных аргументов мы сами оставили себе только этот (а что мы еще можем сказать, верно?). Да и прозвучавшее предположение, скорее всего, оправдается в самом недалеком будущем после покупки… Но, опять-таки, нашему чаду об этом ничего неизвестно. Оно совершенно не умеет сопоставлять поведение разных детей со своим собственным в отдельные периоды. Тем более оно не помнит, какая участь постигла его предыдущие игрушки. Оттого оно слышит в нашем восклицании лишь оскорбление – притом за еще не совершенный проступок. Было бы удивительно, если бы оно приняло такой ответ за проявление родительской любви не так ли?.. Тем более сложно разглядеть в нем истинные, нисколько не задевающие его достоинства мотивы наподобие «мама не может – у нее не хватит денег». Поэтому чтобы донести до ребенка мысли, более соответствующие нашим истинным намерениям, нам необходимо:

1) взять за правило покупать ребенку именно ту вещь, которая особенно понравилась ему, а не нашему, так сказать, кошельку. Для таких покупок можно установить даже график – например, раз в месяц, хотя не обязательно выбирать для этого всегда одну и ту же дату. Если за этим занятием мы обнаружим, что ребенок всегда и безошибочно выбирает в подарок себе вещи достаточно дорогие (возможно, о подробностях их использования ему известно даже больше, чем нам), это показательно. Вполне вероятно, мы поместили собственного малыша в совершенно другую, чем у нас, социальную среду – например, отправили учиться в заведение, которое нам едва по карману. Потому естественно, что у большинства окружающих его детей родители обладают более широкими возможностями… Наверняка мы хотели как лучше – более престижные заведения, как правило, обладают лучшей репутацией и качеством предоставляемых услуг. Но учтем, что столь наглядная и назойливая демонстрация неравенства учит детей не только хорошему. Речь идет о достаточно сильном давлении на личность нашего чада, и неизвестно, какие выводы ребенок из него сделает. В данном случае метод периодического «стравливания» его зависти нам не просто показан – мы горько пожалеем в недалеком будущем, если не прибегнем к нему уже сейчас;

2) если нашему отпрыску больше 7 лет, в этой возрастной группе уже можно сделать попытку объяснить, что такое семейный бюджет, стоимость отдельных покупок, деньги и преподать другие законы экономики. В семьях, где запасы средств и впрямь, скажем так, не образуют излишков, эта проблема весьма актуальна и для ребенка, так как он ощущает этот дефицит острее остальных домочадцев. Здравое, близкое ко взрослому представление о том, что такое деньги и откуда они берутся, ему не повредит. Есть надежда, что капризное сейчас чадо усвоит из наших объяснений нечто новое. Например, что мама и папа не ищут в дефиците средств вечный повод для игнорирования его прихотей, а денег действительно не всегда хватает на все, что они хотели бы ему подарить. Если нам это удастся, понимание, что деньги никому не достаются просто так, станет хорошей основой для развития у него бережливости и способности рационально распределять личные средства – в частности, получаемые на карманные расходы. Время, когда этот навык очень ему пригодится, уже не за горами… Так что попробуем (при желании, конечно) показать ему всю имеющуюся на данный момент в нашем распоряжении сумму денег, при нем разделим ее на оставшееся до следующей зарплаты число дней. Объяснять такие вещи детям нужно предметно – на практике, а не в виде калькуляции на бумажке… Затем можно выделить из этой суммы стоимость покупки – отложить ее отдельно. Так наш несмышленыш, пусть ему еще расти и расти до высот мастерства в бухгалтерском учете, наглядно увидит, что подарок, который он хочет, отнимет у семьи сумму, которой хватило бы на несколько дней полноценной жизни;

3) подчас мы совершенно уверены, что наше чадо просто капризничает и не может остановиться в страсти получать все новые подарки. Такое бывает с избалованными в этом плане детьми, у которых и в самом деле дома хранятся груды машинок, горы солдатиков, а также вагон и маленькая тележка кукол. В таком случае наше чадо вовсе не врет, а хвастает, что тоже не слишком хорошо, но имеет несколько иную природу. Кроме того, если оно требует каждый раз новую игрушку все громче, настойчивее, очевидно, что эти «страсти» пора остановить, пока они не переросли в патологию. С этой целью нужно, опять-таки, наедине (не в магазине, где случилась очередная истерика!), в доверительной беседе сказать ему, что все игрушки на свете получить все равно невозможно. Что игрушечные фабрики – это полноценные заводы, работающие круглосуточно, поэтому за день с их конвейера сходят миллионы новых игрушек. Обязательно следует подчеркнуть, что подарки дарят в знак любви, но не только. Хорошие подарки дарят всегда за что-то – например, за такой же хороший поступок, послушание и пр. (мы вольны включить в этот список любые достоинства, которые мы хотели бы развить у нашего капризули).

Что делать, если наше чадо врет из страха быть наказанным

Как уже было сказано выше, проблема боязни наказаний у детей является куда более глубокой и сложной, чем кажется на первый взгляд. Во-первых, дети изначально пребывают в положении подчиненных по отношению ко всем остальным членам семьи – за исключением разве что домашних животных и младших братьев/сестер. Подчиненность эта выражается во всем – буквально в каждой мелочи, окружающей ребенка. Если мы не замечали этого раньше, то непременно заметим сейчас, что к детям в повелительном тоне обращаются решительно все – от мамы до внучатого племянника, если последний, конечно, старше ребенка хотя бы на пару лет… С одной стороны, пока личность нашего чада находится в зачаточном состоянии, обращаться к нему иначе бессмысленно. Дети все равно не исполнят просьбу лучше и быстрее, чем приказ, потому что не отличают одно от другого. Кроме того, они определяют себя пока не отдельно, а как бы в соотношении с родственниками. То есть, условно говоря, хотят быть «совсем как» папа или мама, подражать им во всем, вплоть до мелочей.

Однако эта ситуация меняется довольно быстро – к 5 годам дети вполне способны испытывать ревность, если их «любимец» уделяет слишком много внимания другому домочадцу. А уже к 7 годам они отчетливо осознают, что им бы было приятнее, если бы мама просила принести «вон то» полотенце с употреблением «пожалуйста». В дальнейшем желание общаться на равных выливается в юношеские бунты, хотя, разумеется, до 10 лет (для самых развитых в личностном плане детей) ни о чем подобном речь идти не может. Тем не менее извечный «командирский» тон начинает наносить травмы растущей личности задолго до того, как ребенок проявит первое желание ему возмутиться.

Во-вторых, детям несвойственно оценочное мышление – они неспособны, так сказать, присваивать чему-то положительный или отрицательный знак. Точно так же они совершенно не понимают значения слова «опасность», «вред» и других абстракций, совершенно необходимых для успешной жизни в обществе. Всему этому мы должны их обучить, но тут есть одна проблема – такие темы их не очень интересуют, им трудно сосредоточиться на одном, да еще и лишенном конкретики предмете надолго. Сами же по себе, без учета нашего воспитания, они «почемучки». То есть любят все проверить, так сказать, опытным путем, а уж после начать выпытывать у родителей, почему пламя газовой плиты обжигает, кошка – царапается, незнакомая тетя на улице – ругается… И, согласимся, далеко не у всякого родителя хватит выдержки объяснить терпеливо и спокойно, что газ является легковоспламеняющимся веществом, а также что тетя не ругалась бы, если бы наше милое дитятко не засунуло ей комок грязи в пакет с продуктами!.. Тем более во всех этих расспросах невыносимо то, что за ними следует – бесконечная цепочка новых «почему», звучащих на каждый уже данный ответ!

Итак, у нас налицо случай, когда собственная воля малыша просто не может быть направлена сплошь на действия, полезные для нас, других домочадцев, предметов интерьера и разных «забавных приборчиков». Беда в том, что он совсем не отличает полезные действия от опасных и разрушительных. И разобранная вплоть до винтиков кофеварка (хорошо, что она была хотя бы отключена от сети!) не сможет ему объяснить, что раньше она варила вкусный кофе, а теперь будет вынуждена отправиться на свалку – это должны сделать мы. Но даже при всей любви к нам, чадо к нам едва ли прислушается, так как абстрактные угрозы оно понимает примерно в такой же степени, как и слово «легковоспламеняющийся». Чтобы объяснить ему значение слова «плохо», нам непременно придется продемонстрировать ему, что это и попутно дать понять причинно-следственную связь между «плохой поступок» и «плохой результат». Точно так же дети постигают значение любых других слов – «вкусно», «горячо», «собака» и пр. Но в случае с поощрениями и наказаниями есть один нюанс. А именно тот, что значения значениями, но наказанию их подвергают всегда именно тот, кого он любит больше всего на свете, и для кого он тоже хотел бы всегда быть «самым-самым». Это обижает вдвойне, не так ли?.. Согласимся, что даже мы, будучи уже взрослыми людьми, рассчитываем на плохое отношение к нам со стороны врагов, но на хорошее – со стороны друзей или любимых!.. Аналогично наказания в исполнении родителей для ребенка вдвойне болезненнее наказаний в исполнении воспитателей детского сада или школьных учителей.

Поэтому наши дети не просто не любят быть наказанными – их такое отношение обижает глубже, чем мы предполагаем. А между тем, по нашему мнению, все справедливо, хотя ребенок не понимает значения этого слова!.. Неизбежность введения системы поощрений и наказаний при воспитании делает неизбежными и эти взаимные обиды. Так сказать, уйти из этой ситуации невозможно – то есть невозможно обойтись без целой череды недоразумений. Однако ее можно либо усугубить, либо, напротив, существенно сгладить за счет определенных шагов, принимаемых в процессе «обучения». Нам здесь нужно лишь иметь в виду, что отношения даже самых совершенных в мире детей с такими же родителями всегда далеки от идеала.

Дети быстро учатся опасаться родительской реакции на те или иные свои действия, а потому у них рано возникает основной мотив для их сокрытия с помощью лжи. Если же наказания слишком уж часты, чувствительны, один из родителей отличается авторитарностью или, наконец, ребенок от природы обладает сравнительно тихим, покладистым характером, дополнительный «перекос» на этом месте попросту неизбежен. Очень скоро младшее поколение в такой семье начнет бояться старшего вплоть до настоящей паники, хотя в норме паника охватывает ребенка только в отдельных случаях. Например, когда он уже и сам видит, что сломал игрушку или тем более не игрушку, а предмет, который ему запрещали даже трогать – не то что играться с ним. Ребенок, живущий в повышенном страхе перед наказанием, находится в зоне особого риска по развитию лживости, так сказать, злостной. То есть лжи постоянной, виртуозной, рано проявившейся и зачастую неспособной самостоятельно прекратиться даже после расставания с родителем – объектом этой лжи и страхов, ее запустивших.

Возможно, наш ребенок и в самом деле боится нас и наказаний, нами назначаемых, больше, чем нужно. Сложно сказать, что к этому привело – скорее всего, излишняя строгость или избыток «страшных» угроз и историй на темы последствий его баловства. А может быть, наше чадо просто не слишком склонно конфликтовать с кем бы то ни было, и рано усвоило преимущества хорошей «дипломатии»… Будем надеяться, в списке таких возможных вариантов нет лишь одного – того, который касается побоев и других форм жестокого обращения с ребенком в семье. Последний случай недопустим. Он не имеет к воспитанию ни малейшего отношения, и практика показывает, что родители, замеченные в таких действиях, успевают поплатиться за свои ошибки скорее и полнее, чем рассчитывают… Так что этот вариант мы не рассматриваем, поскольку совершенно очевидно, что в данном случае в коррекции поведения и беседах с профильным специалистом нуждается вовсе не ребенок, а взрослый – его обидчик. Что же до остальных случаев избытка «командного» тона и авторитарности, то их можно решить и, так сказать, любительскими методами, без привлечения профессионалов. Итак…

1. Случайностей на свете существует превеликое множество. Это означает, что думать, будто ребенок поломал все свои игрушки или взятые в ручки предметы намеренно, как минимум неоправданно. Наверняка треть из них была разбита/сломана/раздавлена действительно ненароком. Поэтому наш сорванец, даже если врет он частенько, наверняка говорил правду в изрядной доле таких случаев – просто по теории вероятности. Если же мы не умеем или, что встречается чаще, не хотим/не имеем времени разбираться в каждом отдельном эпизоде, наши одинаковые наказания за намеренную и случайную проказу приучат ребенка тоже не слишком «напрягаться», чтобы убедить нас в своей искренности. В результате, ему начнет казаться (нужно признать, не без оснований), что нам безразлично, правду он говорит или врет – что мы даже не стремимся услышать его доводы. И на этом мы получим не просто враля, а враля бессовестного – лгущего нам в глаза по поводу и без, из «принципа», назло… Если нас такая перспектива не вдохновляет, нам нужно овладеть дедукцией не хуже знаменитого лондонского сыщика – или как минимум положиться на родительскую интуицию. Скорее всего, если мы приложим хотя бы небольшое усилие, мы со стопроцентной вероятностью сможем разобраться, когда нам врут, а когда – говорят правду.

Нужно помнить, что даже уличенные во лжи дети часто врут вынужденно. А что им еще делать, если по правде, как оно было, доказать неумышленное вредительство невозможно?.. Эту ложь тоже следует уметь отличать от случаев, когда намерение было, осуществилось в полной мере, и теперь ребенок пытается его скрыть. Мы помним признаки целенаправленной лжи – в частности, про акцент на идеальной «праведности» своей реакции и поведения. Ребенок, причинивший вред неумышленно, будет отчаянно изображать совсем другой порядок событий. Преимущественно, такая ложь звучит с целью сделать вид, будто он в ситуации вообще не участвовал, а оторванное/разбитое оторвалось и разбилось «само» (вариант – с помощью дуновения воздуха, прыжка домашнего животного и пр.). В сущности, это будет почти правдой, так как поломка была вызвана не намеренным, а случайным, так сказать, вредительством – ну, не рассчитал наш малыш своих сил, пробуя корпус модема на прочность!.. Отсюда и особенность вранья в таких случаях. Она наиболее близка к реальному порядку событий, и малыш хватается за эту версию, потому что ее изменить будет проще и быстрее, чем выдумывать полностью новую историю.

А вот тот, кто оторвал штепсель нарочно, постарается скрыть именно свое «нарочно». То есть он тоже «приплетет» к этой истории флегматично дремлющего на диване Бобика, заявив, что провод отгрыз именно он. Однако при этом он уж точно не забудет упомянуть, что он грозил Бобику пальцем, уговаривал оставить провод в покое и даже, вероятно, пытался отвлечь внимание пса косточкой… Разница очевидна, не так ли?.. В первом случае едва ли ребенок заслуживает сурового наказания, так как его вина состоит лишь в том, что он полез «потрогать» предмет, который ему было сказано не трогать (вероятно, именно в силу его хрупкости). Поломка стала следствием нормального детского любопытства и невозможности для нас найти для этого предмета менее, так сказать, соблазнительное для малыша место. В таком случае нужно объяснить ребенку строгим голосом, что теперь предмет сломан и его нужно будет починить/заменить, на что придется потратить время и деньги (если он уже понимает, что это такое). Причиной поломки стало то, что он полез трогать вещи, которые не умеет использовать по назначению, а для игры они не предназначены. После столь подробного выговора нужно назначить наказание, но легкое – в соответствии с мерой провинности. Скажем, «отлучить» на текущий вечер от компьютера и/или телевизора, заставить выполнить «ненавистную» работу – собрать и вынести мусор или, например, прибраться в своей комнате.

Если же ребенок уже долгое время собирался «на славу» покопаться в папином телефоне или маминой стиральной машине, и, в конце концов, осуществил свое намерение, речь идет о проступке совсем иного уровня. Как минимум, это говорит о том, что он знал о наиболее вероятных последствиях своей инициативы – то есть услышал и запомнил все родительские доводы вместе с «нельзя», их сопровождавшим. Но он надеялся все равно скрыть свою выходку ложью, ничем, таким образом, не рискуя. Пренебрежение и недоверие к родительским «нотациям» впоследствии может сыграть с ним злую шутку, да и даже сейчас ничего хорошего в его подходе нет…

Так что мы имеем право оставить нашего явно подающего надежды в этом деле мюнхгаузена обиженным и обуженным в его обычных интересах. Причем ровно на тот период времени, пока мы будем исправлять последствия его выходки… Таким образом, нам стоит прислушиваться к деталям «повествования», даже когда мы уже видим, что в них нет ни слова правды. Это необходимо для того, чтобы каждый раз верно оценивать степень вины ребенка в проступке и назначать наказание в соответствии с нею. Без этого мы не сможем убедить его в том, что за «не нарочно» ему ничего не будет, и потому он может не лгать, когда не виноват. Он попросту нам не поверит, так как миллион предыдущих случаев убедил его, что мы не отличаем правду от вранья.

2. Кроме того, постараемся и предусмотреть часть неумышленных «противоправных» деяний нашего растущего сорвиголовы. Некоторые предметы действительно слишком хрупки (скажем, фарфоровые чашки) или тяжелы для детей (кастрюли), собраны из массы деталей с неясным ребенку назначением (компьютер, мобильный телефон). Ряд игрушек заведомо предназначен для детишек определенного возраста. Например, известно, что игрушки, содержащие мелкие детали, нельзя покупать детям до 3 лет. Такая маркировка, сделанная производителем, существует не просто так – то есть не только для того, чтобы мы, как всегда, не обратили на нее внимания.

Дело в том, что у каждого возраста существуют свои особенности игр и представления об интересных игрушках. Маленькие дети не слишком ценят тонкость вырезанных деталей. Оттого миниатюрные, но точные копии мотоциклов, пистолетов и др. для них опасны. Больше всего на свете малыши любят разбирать, откручивать, отрывать и пр. Им это занятие кажется самым интересным элементом игры – особенно когда она проходит без партнера. Так что они закономерно отламывают у машинок зеркала заднего вида, колеса и прочую малозначимую в их глазах «мелочь». А вот куда они денут отломанное потом – загадка, так как все эти детальки с равной степенью вероятности могут остаться на ковре в детской или очутиться в желудке, ухе, ноздре малыша… Эта особенность игр детей первых лет жизни и заставляет производителя изготавливать для них только устойчивые к усилиям детских пальчиков, цельнолитые или крепко сшитые, так сказать, конструкции. Зато чадо 6–8 лет уже не попытается отломать антенну или лобовое стекло у точной копии мотоцикла. Оно уже ценит его сходство с реальной моделью по достоинству, и понимает, что испортит такими действиями весь вид игрушки…

Так что есть немалая вероятность, за частыми поломками игрушек стоит вовсе не особая неловкость чада в обращении с ними, а наш собственный просчет. Впредь нам стоит чаще обращать внимание на соотношение возраста нашего драгоценного отпрыска и сложности игрушек, которые мы покупаем ему «на вырост». Кроме того, будет неплохо, если мы учтем – значение слова «игрушка» дети усваивают быстро и рано, так как родители повторяют его достаточно часто. А это значит, что, если мы укажем на какой-то предмет и заявим со всей строгостью: «Это не игрушка», ребенок в общем прекрасно поймет нас и без добавления к этому слова «нельзя». Естественно, это не значит, что впоследствии он не решит как-нибудь взять данный предмет «просто посмотреть» и не сломает его в процессе «осмотра»… Но вероятность такого поступка после того, как мы ограничимся «не игрушкой» в качестве замены «нельзя», не повысится, а даже понизится.

Разница между этими формулировками в том, что «нельзя» не объясняет ребенку причины для запрета, а вот «не игрушка» – да. Причиной же, по которой дети вообще считают себя вправе трогать вещи родителей, несмотря на запреты, является то, что они сами лет до 8–10 свободно позволяют родителям брать любые их вещи – ради осмотра или уборки, игр и пр. У детей чувство собственности развивается исподволь и подолгу. А мы сами приучаем их, что рыться в их вещах для родителей нормально, поскольку это необходимо для наведения в них порядка. Так что дети автоматически применяют это правило и к вещам папы с мамой, хотя их они берут, разумеется, вовсе не для того, чтобы потом «разложить по полочкам». Как правило, раскладывать потом приходится элементы, из которых вещь состояла… Но тут уж ничего не поделаешь – ожидать от ребенка, чтобы он поступил с вещью, назначение которой ему неясно, аккуратнее, чем с понятной и знакомой игрушкой, тем более наивно.

В любом случае, один мотив с другим никак не связан. А значит, и строгость, с которой мы будем запрещать брать какие-то вещи, не повлияет на вероятность, что эти вещи рано или поздно придется «провожать в последний путь» после того, как на них «только посмотрит» наш сорванец. Зато, хотя бы попытка аргументировать налагаемый запрет будет для нашего чада вдвое понятнее. А стало быть, есть вероятность, что когда оно научится отличать свои игрушки от вещей ему «не по уму», оно начнет воспринимать родительскую просьбу более серьезно.

3. Воссоздание атмосферы если не абсолютного доверия (что, как уже было сказано, невозможно при воспитании), то хотя бы справедливости в назначении наказаний и поощрений требует немалых усилий. Дело здесь не только в том, что мы, уверенные в своей неизменной правоте, часто попадаемся в ловушку логики – считаем все слова врунишки ложью после вскрытия первого факта обмана… Оно в том, что налагаемые нами запреты (как правило, совершенно непонятные ребенку своим смыслом) со временем взращивают в нем подозрение, будто все они созданы лишь с одной целью – испортить ему жизнь и настроение, оскорбить его лично.

Во-первых, это ощущение растет в ребенке потому, что в нем с каждым годом все заметнее оформляется сама личность. А эта, так сказать, формация вообще не слишком терпима к любым «указаниям» со стороны, независимо от степени их справедливости. Во-вторых же, даже способного спасти ситуацию чувства справедливости тех или иных наказов у ребенка нет – он не понимает их природы, а потому не может и оценить, насколько «по делу» ругает его мама. В результате подозрения в нем только крепнут, создавая крайне питательную почву для лжи, все более крупной и регулярной, по поводам, которые со временем перестают быть пустяками… Изменить мы в этом смысле можем немногое. Без ряда запретов и наказаний за их нарушение нам все равно обойтись не удастся, а если даже мы попробуем, результат будет плачевным. Самый распространенный исход заключается в том, что мы получим настоящего юного тирана дома и нетерпимого, неспособного к нормальному контакту с другими людьми «первобытного человека» – за его пределами. Так что изменить здесь можно лишь одну часть – степень справедливости в распределении благ и наказаний, которую нужно возвести в ранг практически закона. Для этого нам придется:

1) никогда и ни при каких обстоятельствах не наказывать ребенка из прихоти – «в честь» плохого настроения или в зависимости от того, насколько именно нам было дорого то, что ребенок разрушил/поломал. Например, у многих родителей мера наказания за один и тот же проступок разнится в зависимости от того, насколько они раздражены к этому моменту событиями, произошедшими «где-то там». Так, за одного сломанного солдатика малыш может получить лишь: «Очень жаль, сынок, – теперь у тебя их будет не целая рота», потому что инцидент произошел в выходной день. А сломанная машинка уже через пару дней будет, например, «отмечена» часом стояния в углу, да еще сутками без телевизора, «чтобы закрепить эффект». Фактическое же различие между двумя случаями недоступно ребенку. Ведь он не знает, что тогда были блаженные выходные, а сейчас мама вернулась после «тяжелого понедельника» или очередного «разноса» в кабинете начальства… Он в обоих случаях всего лишь сломал игрушку и теперь не может понять, почему за одну его даже не выругали, зато за вторую – послали в настоящий «нокдаун» в плане всех развлечений на неделю. Еще меньше ему будет понятно, почему мама готова оставить его на месяц без сластей за оторванную тесемочку на любимом платье, если таких тесемочек на шторах он оборвал уже сотни, и без малейших последствий… Потому установленное единожды и навсегда наказание за «то или это» изменять в похожих случаях не следует – это сбивает наше чадо с толку, не давая ему усвоить, насколько тот или иной (или ряд однотипных) проступков плох или хорош. А в результате ложь становится для него выходом из тупика – позволяет даже не думать на эту тему, раз эти рассуждения заранее бессмысленны;

2) научиться выходить из эпизодов лжи по пустякам не через очередной «грандиозный скандал», а так, как заслуживают эти мелочи – в полушутливом тоне, но с явным намеком в нем. В шутках, которыми мы начнем буквально сыпать с этих пор, должны обязательно содержаться два момента – разумеется, помимо нашего искрометного юмора, который ребенок, быть может, и не оценит. А именно речь идет об очевидной констатации того факта, что мы заметили ложь, а также непреклонности в тоне, которым мы во второй раз предложим ребенку выполнить нашу просьбу. Например, случается, что мы просим ребенка убрать у себя в шкафу. Он возвращается подозрительно быстро с утверждением, что все сделал, хотя мы, помимо слишком короткого для царящего бардака времени на уборку, заметили еще и отсутствие характерных для нее звуков из комнаты. С нашей стороны логично предложить пойти проверить качество работы, заподозрив вранье… Наверняка наши подозрения тотчас и подтвердятся. Однако такой пустяк, как нежелание убирать прямо сейчас и в своем шкафу (там, где все должно подчиняться требованиям комфорта для его владельца), право, не заслуживает суровой кары. К тому же уличенный во лжи ребенок, возможно, тут же захочет исправиться. Но если мы «с порога» начнем ему в очередной раз выговаривать, этот путь будет перерезан автоматически. Лучше дать ему второй шанс, но дать так, чтобы до третьего дело не дошло. Допустим, мы можем пошутить: «Ага, ты, видимо, понял меня не совсем правильно – убрал порядок и навел вместо него бардак!» Но уже сразу после этого нужно сказать вполне всерьез: «Я просил(а) наоборот – убрать бардак и навести порядок. Если не сможешь – я уберу все сам(а) через час, но вечером не дам тебе поиграть с приставкой!» Это будет достаточно откровенно – шутка убедит ребенка в том, что прямо сейчас ему за ложь ничто не угрожает и что ему дана возможность поступить хорошо после того, как он уже поступил плохо (не убрал, да еще соврал). В то же время, он может оценить безапелляционность нашего тона на моменте описания ближайших последствий, а также угрозу альтернативы, о которой мы предупредили.

Однако в рамках таких эпизодов не следует давать ребенку сразу несколько задач по типу «немедленно все исправь, и не ври мне больше никогда». В общем, мы наверняка обижены и выдвигаем второе требование с не меньшими основаниями, чем первое. Просто сейчас для этого не время – ведь мы уже как бы простили ребенку ложь, поскольку немедля установили истину и пошутили на эту тему… И раз мы пообещали простить неумелое вранье, так и нужно поступить – ведь мы же не хотим сами прослыть обманщиками, верно?.. Ну, а во-вторых, дети в силу своего возраста вообще отличаются склонностью к веселью по поводу и без. Тем более это касается случаев, когда страх за последствия каверзы быстро сменяется пониманием, что все обойдется… Так что нам не стоит удивляться, если нашу поучительную шутку ребенок использует, чтобы перейти к длинному пререкательству (разумеется, тоже на ноте юмора), или превратит в другую игру. В этом нет ничего плохого, но – при других обстоятельствах. Потому, чтобы не дать ему окончательно «выскользнуть» и уйти от темы, тон нам нужно менять быстро – повторный наказ должен следовать сразу за шуткой и уже определенно не носить оттенка юмора;

3) учитывать отныне и впредь, что дети сами по себе не отличают маленькие шалости от крупных проделок. Поэтому в большинстве своем они боятся последствий того и другого одинаково сильно. К тому же, как и было сказано только что, наша собственная непоследовательность часто дополнительно отучает их различать масштабы своей провинности. Это значит, что мы же должны и обучить их, в каких случаях речь идет о пустяках, а какие мы прощать не настроены и не станем. Таким образом, если у ребенка сласти регулярно крадут «собачки, котики, мышки» и прочая, так сказать, живность, от нас требуется просто объяснить ему, что он всегда может прийти к нам и попросить еще конфету/пирожное и пр. И что мы, конечно, дадим ее – стоит лишь попросить;

4) заменить хотя бы часть (правда, значительную) случаев наказаний за проступок условием «исправь». То есть начать наказывать чадо требованием убрать разбросанное, починить сломанное, поставить на место сдвинутое и др. Подчеркнем, что потребовать это можно не всегда, поскольку очевидно, что ни ребенок, ни даже взрослый самостоятельно не исправят поломку в сложной аппаратуре – клавиатуре, мобильном телефоне, роутере и пр. Этого не потребуешь и там, где необходим иной специальный навык, например шитья, если наше чадо «дорвалось» до тюля занавесок. Плюс существуют и другие безнадежно испорченные вещи… Скажем, наш проказник еще наверняка кое-как помоет разрисованные маминой помадой стены и зеркало в прихожей, но саму помаду взамен испорченной уж точно не купит. Так что полностью наказания этим вариантом не заменишь. Однако он создает некоторый эффект выравнивания – ребенок ощущает некую справедливость в требовании исправить то, что он наделал сам. А в наказаниях этого элемента вообще не слишком много – даже при подробных объяснениях, почему и какой именно вред нанесли его действия;

5) отменить практику укоров по «воспоминаниям» о былых проступках. То есть отвыкнуть припоминать ребенку провинности, совершенные более 2 недель назад, за которые он к тому же уже получил «свое». Согласимся, что ребенок, растущий под грузом «вечных» мук совести, – это не здраво, и едва ли можно рассчитывать, что такой груз даст ему вырасти адекватной личностью. Если мы очень любим использовать этот прием с целью удвоения его чувства вины за теперешнюю провинность, от него придется отказаться. Как уже было сказано, дети – народ забывчивый, поскольку их жизнь насыщена новыми событиями втрое сильнее, чем жизнь уже познавших этот мир взрослых. А стало быть, детям воспоминания о подробностях уже прошедших событий вообще даются нелегко. Так что удвоить их провинность отсылкой к прошлым похожим фактам у нас и не получится. А если получится, не забудем, что удар вернется к нам бумерангом. То есть наше чадо тоже начнет копить сведения о наших ежедневных ошибках по отношению к нему… И придет в итоге к частому для детей выводу, что мы, видимо, его ненастоящие родители и нам его просто подкинули;

6) кроме того, учтем, что давно прошедшие эпизоды лжи, вскрывшиеся только сейчас, не менее проблематичны с позиции назначения наказания – опять-таки, по причине детской забывчивости или, если угодно, отходчивости. Подавляющее большинство детей отличает высокая способность к фантазированию и, более того, вере в собственную ложь. Иными словами, в тот «момент икс» наше чадо могло утешить себя мыслью, что оно поступает не слишком хорошо, но и не определенно плохо, поскольку оно сказало почти правду – лишь чуть-чуть исказило порядок событий или свое участие в них. Это весьма характерно для совестливых детей и даже взрослых – все мы при муках совести успокаиваем ее дополнительными соображениями в духе того, что мы не обманули в корне, а только «приврали»… Разница между нами и детьми в том, что где-то в глубине души мы продолжаем полностью отдавать себе отчет в мере своей вины. Ребенок же спустя изрядный промежуток времени, в течение которого он, упрямо повторяя себе, что он сказал «почти правду» или соврал «только немножко», может сам поверить в эту «облегченную версию». Так что, когда дело дойдет до вскрытия истины, мы будем судить о его проступке по установленным только что фактам. Но на этот момент ребенок половины этих фактов уже не вспомнит, а во вторую половину будет, так сказать, свято уверен, что «все было не так», и он, как и говорил сам себе, «почти не соврал». В итоге, если мы начнем доказывать обратное, он решит, что его кто-то оклеветал – преувеличил меру его вины. И этот вывод уже не будет лживым – наше чадо подумает так совершенно искренне, ведь оно «точно помнит», что соврало лишь «чуточку», а не от первого слова до последнего. И с этого момента каждый наш аргумент в пользу чужого слова будет казаться ему формой предательства – он будет слышать только, что мнению какой-то воспитательницы или учительницы (быть может, даже директора) мы доверяем больше, чем его!.. А стало быть, мы уже ничего ему не докажем, поскольку поймать и пристыдить ребенка можно только «на горячем». Все прочие методы воздействия успешно нивелируют особенности их психической деятельности, и это нужно обязательно учитывать, чтобы не провоцировать ненужных взаимных обид. А чтобы ничего подобного не произошло в данном случае, наказывать наше чадо, будем считать, уже поздно. Максимум, мы можем сообщить ему, что выслушали неприятную правду о нем от директора. Причем она была неприятной вдвойне потому, что директор сообщил нам новости, о которых мы ничего почему-то не знали… Нужно обязательно подчеркнуть, что нас задели не сами подробности, а то, что мы услышали их от постороннего человека вместо нашего чада. Мы можем отметить, также, что мнение директора об этом всем – явно не самое лучшее. А поскольку наш сын/дочь вынудили нас узнать о произошедшем из уст этого самого директора, мы бы хотели узнать другую правду и другое мнение – то, которое имеется у сына/дочери… Далее последует «минута откровенности» – если, конечно, ребенок сожалеет о содеянном или ему больше нет смысла врать на эту тему. Но ответом может стать и сбивчивое (из-за плохой памяти на подробности) «выгораживание себя». Впрочем, в данном случае детали уже не слишком важны – дело-то прошлое… Если ребенок покажет признаки раскаяния, нужно лишь попросить его (возможно, взять обещание), что более он не будет нас обманывать – на волне эмоций это может сработать на длительный срок. Если же он опять возьмется за самовыгораживание, нам ни к чему разбираться теперь, кто говорит большую правду (он или директор), так как ответ очевиден. Разумнее сообщить, что отныне и впредь мы бы предпочли узнавать о таких инцидентах от нашего любимого дитяти напрямую и сразу после случившегося. Уточним, что у нас нет вовсе никакой охоты бегать по всем его учителям с целью сверить их версии и вывести среднее арифметическое. Нас интересует только первичная версия, прозвучавшая из уст чада, тем более если оно не пытается что-то от нас скрыть. Таким путем мы покажем, что предпочли бы доверять ему, а не кому-то постороннему. И если наш малыш еще не окончательно испорчен враньем, не боится нас больше, чем нужно, у нас появится шанс и в самом деле услышать правдивую историю;

7) не следует, также, наказывать детей слишком строго за вскрывшуюся только сейчас, но имевшую место в течение длительного времени ложь. Как мы уже тоже говорили выше, системное построение «альтернативной реальности» для детей нехарактерно. И если оно имеет место, это вранье само по себе весьма симптоматично – выдает напряженные размышления ребенка над проблемой давней, глубокой, не утратившей актуальности по сей день. Здесь не за что наказывать, поскольку это не совсем даже ложь. Она плетется по той же причине, что и фантазия – позволяет ребенку хоть как-то освоить (понять или принять, не понимая) ситуацию, расположенную за гранью его скромных возможностей. А это значит, что он лжет почти вынужденно – к этому его побуждает болезненная причинная ситуация… Так что, коль наказание не решит эту проблему, наказывать мы его будем и далее – долго и регулярно, каждый раз за одно и то же вранье. Чтобы решить такую проблему, родителям нередко приходится прибегать к помощи семейного психолога. Но для начала можно, конечно, обратиться к самостоятельным и, главное, полностью откровенным беседам на причинную тему. Например, в случае смерти одного из родителей мы можем поговорить с ребенком о том, что такое рано или поздно случается со всеми людьми, просто в разном возрасте и по разным причинам. При этом не помешает ввернуть и обнадеживающий элемент – скажем, про загробную жизнь и бессмертие души. Мысль о том, что покинувший его здесь родитель всегда будет наблюдать за ним с неба, утешает детей в горе от утраты… Поэтому такие элементы нужно добавлять, даже если мы не религиозны. Точно так же и в случаях развода родителей – необходимо пояснить ребенку, что нам самим очень жаль, что так вышло, но его папа и мама будут любить всегда, даже на большом расстоянии. Словом, такие случаи каждый родитель объясняет чаду по-своему, и мы здесь можем указать лишь основные, наиболее желательные элементы повествования…

В любом случае такой обман не является поводом для наказания – только для попытки объяснить ребенку то, что он не в состоянии понять сам. Если же несколько попыток это сделать окажутся неудачными, в данном случае мы можем поверить, есть прямой смысл посетить семейного или детского психолога, так как в дальнейшем проблема наверняка усугубится.

4. Ряда событий, когда ребенок врет даже вполне осознанно, систематически и по веской причине, несложно избежать – отменить их еще до зарождения столь неприятной привычки у нашего «самого-самого»… Сплошь и рядом систематическая ложь на одну-две четко сформулированные темы связана с тем, что у ребенка уже появились свои собственные интересы, а мы этот момент упустили. В таких обстоятельствах наше чадо попытается объясниться начистоту разок-другой, но столкнется с полной нашей глухотой к его словам и далее будет общаться с нами исключительно методом вранья. Если наш сорванец или егоза достигли школьного возраста (от 7 лет и старше), нам нужно день ото дня внимательнее следить за их «не хочу».

Дело не в том, что отказ выполнить прямое требование пока непривычен для нашего слуха и режет его. Да-да, в идеале, до сего момента ребенок наверняка отвечал «не хочу» только на вопросы «хочешь ли?». А уж слова «не буду» в его лексиконе и вовсе не существовало… Если это так, мы можем себя поздравить – нам и так слишком долго везло, ведь у нас было чуть ли не самое покладистое и послушное чадо в мире!.. Однако дети растут. И даже если в прошлом мы выслушивали отказы часто, нам наверняка удавалось уговорить капризулю сделать требуемое – хитростью или угрозами, но удавалось. Теперь у нас это будет выходить все сложнее день ото дня, и мы вскоре сами заметим, насколько выросло вместе с нашим ранее послушным малышом его упрямство. Ничего удивительного – это и называется личным мнением… Когда оно появляется, ребенка уговоры или угрозы начинают лишь раздражать – тем более если ранее мы уже имели сомнительную честь «обводить его вокруг пальца», принуждая выполнить наказ!

Уловить этот момент и отреагировать на него правильно очень важно. Дело в том, что это личное мнение будет крепнуть в нашем взрослеющем сорванце с каждым новым месяцем жизни. И мы можем не сомневаться – каждый раз, когда наше мнение вступит в противоречие с его, отныне и впредь он все чаще будет делать выбор не в нашу пользу. Личное мнение является для любого взрослого абсолютным императивом – куда более сильным, чем любые посулы, угрозы и уговоры извне. Нам придется рано или поздно это принять и с этим смириться – хотим мы того или нет. Чем дольше и упорнее мы будем бороться с личным мнением нашего отпрыска, тем быстрее и сильнее он нас возненавидит – в прямом смысле, без малейшего преувеличения. Независимо от того, будет ли он лгать, уклоняясь от прямого конфликта, или яростно спорить и сбегать, хлопнув дверью, мы должны понимать, что все это он будет делать уже из ненависти. Причем ненависти достаточно зрелой, в которой былая любовь к папе и маме растворится, несомненно, быстро и без остатка…

Как правило, родители, привычные к послушанию или «мелким капризам», приходят в себя от этого блаженного сна довольно поздно – после первого эпизода лжи или хлопка дверью с такой силой, чтобы штукатурка зашуршала под обоями. Впрочем, первая пара стычек такого рода еще не критична в деле исправления ситуации – особенно если за это время мы не успели уязвить наше чадо слишком глубоко, надавить на него неоправданно сильно. В любом случае чем дольше мы будем упорствовать, настаивая на своем, тем стремительнее будут портиться наши взаимоотношения с ребенком. Кстати, к этому нужно добавить и типичные «симптомы» отдаления – тем реже он будет с нами общаться (мы будем постоянно чувствовать, что он что-то нарочно недоговаривает), тем чаще пропадать где-то с друзьями, которые понимают его лучше нас…

Ситуацию необходимо начать исправлять как можно скорее, поскольку она, начиная с определенного момента, станет неисправимой уже никакими усилиями. Ненависть, вызванная попытками родителей надавить на ребенка, так сказать, лично, очень устойчива даже в детях – не то что в подростках и взрослых. Так что регулярное вранье здесь выступает лишь малой частью последствий нашего упорства. Эти последствия, как уже было сказано, многие родители успевают ощутить на себе значительно раньше и сильнее, чем предполагалось. А для сглаживания уже возникшей напряженности (хотя бы частичного) нам необходимо:

1) перестать давить на ребенка, выуживая из него всевозможные «признания», «правды», какие-то там «подробности» любой ценой. Въедливые, дотошные, цепкие родители, которые постоянно стремятся поймать малыша на слове, не терпят отказов, – это зрелище «не для слабонервных», причем даже со стороны. Ребенок не должен воспринимать нас как подсудимый воспринимает следователя. И для любого вменяемого взрослого недопустимо ставить ребенка в такое положение. После нескольких часов запугиваний и выпытываний мы, разумеется, установим истину. Вот только, боимся, каждый такой раз рискует стать последним, когда мы сумеем выудить из чада хоть толику правды… Можно не сомневаться, что вскоре оно начнет скрывать от нас малейшие пустяки – лишь бы не оказаться на «скамье подсудимых» вновь. И таиться оно с каждым разом будет все более умело – пока наконец его ложь не станет такой, что «комар носа не подточит»… Гораздо разумнее перестать настаивать, если ребенок даже не врет – просто не хочет что-то рассказывать или избегает каких-то подробностей. Все равно такая скрытность будет проявляться в нем все чаще. Увы, наши милые карапузы взрослеют, и к ним приходит понимание, что не каждый из знакомых собеседников подходит для обсуждения всех на свете тем. Проще говоря, нас все равно начнут все чаще как бы исключать из обсуждения определенных вопросов. И нам следует учитывать, что многие из них наше чадо вообще никогда и ни с кем не станет обсуждать. Именно наши попытки «влезть без спросу» в эту часть своей жизни оно воспримет неожиданно остро, и никогда не простит нам такую нескромность. Поэтому наша задача в данной ситуации – просто напомнить, что мы не имеем желания тащить из него каждое слово «клещами»… Но мы все-таки чуть старше него и, возможно, бывали в подобных переделках, нашли когда-то отличный выход из похожей ситуации. Мы не можем судить о том, было ли в нашей жизни такое же, поскольку не владеем предметом. Однако если наше чадо попало в затруднительное положение и само не знает, как поступить, ему стоит вспомнить, что одна голова – хорошо, а две – лучше. Таким образом, оно, если захочет, может прийти к нам в любой момент, и мы либо просто выслушаем его, либо, если это необходимо, попробуем дать совет или найти выход вместе;

2) избегать допросов или даже вопросов, ответом на которые по определению может быть только ложь. Например, очевидно, что после драки с братом/сестрой наш ребенок не сможет ответить правду на вопрос: «Как ты относишься к брату/сестре?» Правда на тот момент (и еще на полчаса после инцидента) будет состоять, примерно, в: «Я бы его убил(а)!» Но поскольку ребенок отлично понимает, что окажется за такой ответ в углу, этого он нам не скажет и начнет что-то мямлить, надуется, соврет. А между тем через полчаса-час они с обидчиком опять будут лучшими друзьями, и вообще задавать риторические вопросы детям – занятие заранее бессмысленное… А раз это действительно звучит и выглядит глупо, зачем мы, взрослые люди, этим занимаемся?..

Некоторое время после начала таких «обострений» нам воспрещено «бросаться с места в карьер» по каждому случаю мелкого вранья – особенно если оно явно связано со страхом наказания. Гораздо разумнее показать ребенку наглядно, что последствия случайностей иногда проще исправить сразу после случившегося – то есть если чадо не будет таиться до последнего и скажет правду сразу после инцидента. Например, коль мы нашли под диваном обломки игрушки, которую наш сорванец еще месяц назад «подарил другу», нужно сказать: «Жаль, она была красивая… Может, если бы ты сразу сказал, что сломал ее, мы бы ее починили. А теперь в механизм набилось пыли, и починить его будет намного сложнее». Можно привести в дополнение похожий пример – со сломанным холодильником. Объясним ребенку, что чем дольше мы не будем знать о том, что холодильник не работает, тем больше продуктов в нем испортится… А потому многие проступки выглядят поначалу мельче, чем будет в конце, так как со временем у них могут появиться последствия, затрудняющие их исправление. Кстати, так же обстоят дела и с враньем. Ведь если вина изначально была совсем маленькой, ложь является тоже нехорошим поступком, потому она и удваивает эту совсем маленькую вину;

3) там, где это возможно, запреты следует заменять системой предоставления выбора. То есть, например, если чадо хочет получить эту конфету/игрушку, капризничает, готовится привести самые невероятные и насквозь лживые аргументы в пользу этого «хотения», мы можем предложить ему выбрать. Скажем, так: «Хорошо, я даю тебе конфету, но ты взамен убираешь в своей комнате сегодня, сам и чтобы успеть до вечерних мультиков!» Выбор также нередко предлагают сделать между равнозначными по силе «хочу» (это даже более желательно). Допустим, в виде одного из вариантов мы можем сообщить, что мы пойдем сегодня в кино, хотя не планировали этот поход. Но взамен чадо тоже пойдет на уступку – ближайшие пару дней будет играться на компьютере всего час в день вместо обычных трех-четырех. Необходимость выбирать между равнозначными интересами близка к условиям, в которых постоянно находится взрослый. Для совсем ребенка она сложновата. Зато в возрасте старше 5 лет она начнет обучать нашего капризулю давать все более здравые (потому что сравнительные) оценки собственным желаниям и силе, с которой они хотят того или другого;

4) в том числе выбор можно предоставлять и в решении вопроса правды или лжи. Если мы прямо поставим условие, что наказывать мы будем за ложь, но не за самостоятельно сказанную, пусть и не слишком приятную правду, это станет честной альтернативой. С другой стороны, такое решение – палка о двух концах. Вполне может статься, что с этих пор наш озорник начнет с чистой душой «докладывать» все подробности своих сегодняшних «похождений», не стыдясь их, и не опасаясь их последствий, так как отсутствие последних мы уже гарантировали… Поэтому к таким методам можно прибегать лишь при условии уверенности в высоких моральных качествах нашего чада, его общей низкой склонности к «поискам приключений»;

5) на маленьких врунишках в возрасте до 5 лет можно опробовать (но только пару раз!) метод «ты – мне, я – тебе». В данном случае, раз мы говорим о проблеме вранья, он будет заключаться в ответной лжи на такой же эпизод в исполнении ребенка. Этот метод считается непедагогичным, и понятно почему. Дело в том, что дети стремятся подражать нам во всем – собственно, и лгать они учатся тоже у нас. Поэтому объяснить им потом, что это плохо, часто просто невозможно. Ребенок недоумевает, как это может быть плохо, если так поступают даже мама и папа. В итоге он приходит к выводу, что это «не так уж плохо», если никто не заметит вранья или оно будет уместным… В этом смысле наглядный пример (обман в исполнении ранее данного обещания) служит отличным уроком. Он дает малышу понять, кому и в какой степени от обмана бывает плохо, на весьма конкретном объекте – самой жертве обмана. Тут нет абстракций в духе «кому-нибудь, когда-нибудь», зато есть и обида, и желание добиться правды… Многие ощутившие последствия обмана на «своей шкуре» дети с тех самых пор становятся удивительными правдолюбами. С другой стороны, это срабатывает не всегда так, как ожидалось, поскольку ребенок может затаить такую же обиду, как и после незаслуженного, по его мнению, наказания. Поэтому мы и подчеркиваем, что так можно поступить от силы пару раз. Если два наглядных примера не помогут, третий будет явно бесполезен с педагогической точки зрения. К тому же регулярная ложь в исполнении родителей приучит ребенка к недоверию их словам;

6) многим от природы робким, неуверенным в себе детям просто изначально, без сомнительной помощи родителей, проще говорить на неудобные по тем или иным причинам темы на некотором расстоянии. Другими словами, ряд детей не находит в себе сил сознаться в содеянном только потому, что это приходится делать с глазу на глаз, перед лицом оскорбленного и разозленного взрослого. Если мы подозреваем нечто подобное, едва ли это можно исправить как черту характера. Проблема в том, что робость связана с особенностями и воспитания, и нейрогуморальной регуляции (она еще зовется темпераментом), и личного опыта, и с массой других нюансов, расположенных за пределами власти нашей и даже самого ребенка. Может быть, когда-нибудь, спустя годы регулярных и целенаправленных усилий на преодоление своей скромности… Во всяком случае, сейчас у нас нет времени ждать – наш изначально просто робкий малыш нашел для себя отличный, как ему кажется, выход их положения. И если мы не отучим его от этого «гениального» решения, его последствия в будущем, конечно, окажутся уже не такими приятными… Поэтому предложим подрастающему скромному, но лживому насквозь мюнхгаузену здоровый компромисс. Например, чтобы о неприятных или откровенно плохих поступках/инцидентах он оповещал нас по телефону, независимо от того, какое реальное расстояние нас разделяет. То есть такой вариант беседы следует использовать, в том числе когда мы с ним находимся дома. В данном варианте можно предложить ему закрывать за собой дверь спальни – притом, с обязательством, что мы не попытаемся продолжить начатый по телефону разговор лично, попытавшись открыть эту дверь.

Заключение

Ну, а кроме всего уже сказанного, нам обязательно нужно помнить, что дети учатся лжи у нас, взрослых. Во взрослой жизни вранье является неизбежным условием и залогом успешного воплощения поставленных перед собой задач. Поэтому какие бы меры мы ни применяли, от нас требуется всегда помнить, что правдивые и откровенные взаимоотношения для ребенка обязательны только с наиболее любимыми и дорогими ему людьми. В то же время, в общении с остальными окружающими она подчас спасает от многих острых ситуаций. Наказание в любом случае не способствует установлению доверительных взаимоотношений. Поэтому чем реже мы обращаемся именно к этой мере воздействия, тем лучше для всех.

В этом смысле мы должны своим же примером показывать, что больше всего нас расстраивает не сам проступок, а попытки его скрыть с помощью вранья. Следует также помнить, что куда более разумной альтернативой наказаниям за вранье и шалости служит система поощрений за правду и хорошие поступки. Ведь даже взрослые никогда не отказываются от вознаграждения за свои усилия. Тем более от них не откажется ребенок – большой любитель подарков и новых проявлений родительской любви!.. Так что, не стоит стесняться проявлять ее из опасений избаловать чадо. Тем более недопустимо создавать ситуации, когда мы, самые близкие для него люди, внезапно становимся на одну сторону с его оппонентами, пусть даже на то есть веские причины!.. Если мы сумеем соблюсти роль не столько «цербера» или опекуна, сколько лучшего друга для своего ребенка, едва ли вопрос неискоренимой лжи вновь побеспокоит нас в будущем.

Продолжить чтение