Читать онлайн За что я сражаюсь бесплатно

1

Анна бежит по узким улочкам, задыхается от боли в правом подреберье и от ожидания поскорее увидеть новеньких. Спасти их. Она перепрыгивает через ступеньки, чуть не падает на повороте, но её упорство вознаграждается – она оказывается одной из первых, кто встречает пару туристов – мужчину и женщину. Бабка Заура тоже уже тут как тут, обхаживает их, похлопывает по плечу мужчину, дотрагивается своей старой морщинистой рукой до щеки женщины, приговаривает что-то. Туристы вежливо улыбаются, теряются от напора Зауры. Мужчина нетерпеливо поправляет рюкзак.

– Если вам нужно показать дорогу в горы, я могу это сделать! – кричит Анна, ещё даже не добежав до них. Она останавливается метрах в пятидесяти, пытается отдышаться, но лёгкие горят и заставляют её согнуться, уперев руки в колени.

– Да, было бы здорово… – начинает мужчина, но Заура сразу же перебивает его. От её притворного заботливого голоса у Анны сводит зубы.

– Куда ж вы на ночь глядючи? Девка-то твоя устала вся, посмотри, худобая какая! Поспать вам, отъесться надо.

– Слушай, может, правда заночуем здесь? – тихо спрашивает женщина у своего спутника. Но Анна не даёт ему ответить, встревает в разговор, хватает её за руку и тащит под злой взгляд Зауры.

– Идём, покажу дорогу! Нечего здесь делать, вид никакой, темнотища и ветер по ночам воет. А подниметесь выше в горы – там и звёзды вам, и воздух, и что хотите. Только сейчас уходить надо. – Она оборачивается, видит уже привычное ей выражение непонимания и какой-то брезгливости. Думают, что помешанная, городская сумасшедшая, но пусть думают. Пусть что угодно думают. Главное – она их выведет до захода солнца.

Ущелье, где был небольшой их городок, длинное, вытянутое с запада на восток. В горы утоплены многочисленные дома, по дорогам гуляют овцы и козы, а на веревках сушатся шерстяные ковры на продажу. Люди смотрят на туристов заинтересовано, предлагают ночлег и товары, но как только замечают Анну – замолкают. Цыкают вслед. Плюют под ноги.

– Стой, погоди! – Мужчина останавливает Анну, смотрит на неё пристально. – Что здесь происходит?

– Происходит то, что вам надо убираться отсюда! – шипит Анна ему в ответ, вцепляется в запястье туристки ещё сильнее, отчего та кривится. – Вы можете думать, что я сумасшедшая, мне всё равно! Но у вас остался час до заката, и вы должны подняться как можно выше в горы. – «Иначе вы останетесь здесь навсегда», – додумывает свою фразу Анна, но не говорит. Потому что это уже звучит ненормально. – Передавали очень плохой прогноз погоды, вы можете застрять здесь надолго, если не уйдёте сейчас же. – Эту ложь она говорит им всем.

– Ладно, – задумчиво протягивает турист. – Но разве в горах не будет опаснее?

– Нет, – отрезает она и более не отвечает на вопросы, пока они не добираются до границы города – огромной лестницы вверх. Дальше ей хода нет. – Всегда вперёд, никуда не сворачивать. Через час-полтора можете ставить палатки. Этого будет достаточно, чтобы не попасть под… аномалию. Аномальную погоду, – исправляется она быстро.

Они смотрят на неё подозрительно, но благодарят и уходят. Ещё двое спасены.

Анна смотрит им вслед, замечает на их рюкзаках парные брелоки в виде набегающей волны. Мама часто рассказывала о море. О том, какое оно бесконечное и прекрасное.

Дома бабка Заура швыряет ей на стол тарелку с остывшей едой.

– Это только потому, что ты моя родная кровь! – Заура хлопает дверцами шкафчиков, гремит ложками. Бессильно бесится.

– А ещё потому, что кроме меня, тебе никто по дому не поможет, – ковыряясь в каше, бормочет Анна, но так, чтобы бабка не услышала. Опять разведёт крик на всю ночь. Но она слышит.

– А это из-за тебя всё! Из-за твоих слов дурных! Все ж думают, что ты полоумная, и меня туда же приписывают. «У нормальных бы она такой не выросла!» А что ж я сделаю, если родители твои глупости всякие в голову твою вбили!

– Не глупости! – Анна вскакивает с места, стол подпрыгивает, и тарелка переворачивается. – Это не глупости! Они правы были, а ты нет!

– Когда ж это они правы-то были? Когда голову тебе дурили или когда бросили тебя десятилетнюю мне на поруки и ушли? – Заура стоит, уперев руки в боки. Волосы выбились из-под платка. Глаза сверкают. Знает, что права. Знает, куда бить.

Анна оседает, уменьшается, скрючивается. Слёзы набегают, застилают глаза, капают на кулаки.

– Ты ничего не понимаешь, – дрожащим голосом говорит она. – Вы все ничего не понимаете. Сидите тут, не понимая, что заперты… Трясётесь от страха, как… как скот перед забоем!

Заура отвешивает Анне звонкую пощёчину. Та схватывается за горящую щеку, слёзы мгновенно высыхают, а голова обретает ясность.

– Я ухожу.

Анна идёт в комнату, достаёт давно собранный рюкзак, перепроверяет. И всё это под причитания бабки. Заура перегораживает дверь, уже тоже плачет, подвывает, цепляется за куртку, стягивает её, но Анна сильнее. Она выкручивается, выскакивает за дверь, в безлунное ущелье, и оставляет бабку одну.

Город смеется над Анной, водит кругами, меняет знакомые дороги, перегораживает их. Он предупреждает, что может сделать всё, что захочет, если Анна не будет послушной овечкой. Но она упрямо идёт вперёд.

Граница города встречает её молча. Ни завывающего ветра, ни кричащей заблудшей козы, ни песен весёлой компании. Только лестница. Узкая, длинная, словно каменная змея, ползущая в горы. Скольких она отвела к ней? Сотни людей. И сколько её послушали? Только несколько десятков. Остальные не поверили, а теперь живут по соседству, хотя планировали остаться всего на ночь или на две.

Что сейчас, интересно, делает сегодняшняя пара? Она вспоминает, как легко они пошли по ступеням вверх. Не оглядываясь. Не задыхаясь от нарастающего страха. Вот бы и она тоже так смогла.

Анна делает первый шаг. Второй. Сердце стучит ровно, она слышит это в полной тишине. Звук отражается от гор и возвращается эхом. И чем выше она поднимается, тем яснее в этом эхе ей кажутся слова: «Поверни обратно». Они забираются в уши, проникают в мозг и воспаляют его. Голову ломит от этого шёпота. Анна опускается на ступеньку, видит накорябанный крест и дату: это место, до которого она дошла в прошлый раз. Её максимум.

Ей ни за что не справится. Она не такая сильная, как мама с папой. Не такая смелая. Анна смотрит наверх – и ей кажется, что эта лестница бесконечная. Хотя она знает, здесь всего сто пятьдесят ступеней. Считает их каждый день. Мечтает наступить на каждую из них. Растоптать их. Уничтожить.

«Запомни самое главное», – сказала ей мама перед тем, как навсегда уйти. Освободиться. – «Никогда не теряй надежду, Анна. Это всё, что у нас есть. То, что у тебя не смогут отнять».

И Анна находит её глубоко внутри. Где-то под судорожно сжимающимся лёгкими и бешено колотящемся сердцем. Маленькую осторожную надежду, выращенную рассказами мамы и папы о большом мире, который всего лишь в ста пятидесяти ступенях. Только их нужно преодолеть.

Она поднимается. Колени её дрожат, но она успокаивает их. Глубоко дышит. И делает ещё один шаг. Город не сможет больше удерживать её, она больше не боится. Это пусть они, люди-овцы, послушно сидят в ущелье и кормят город своими страхами, делая его всё сильнее и сильнее, пока однажды он не поглотит их всех. А она, Анна, дочь своих родителей, покинет это жалкое место и его жалких обитателей!

Ноги уже бегут сами собой. Даже не бегут, летят. Половина ступеней позади.

– В этот раз победа будет за мной! – кричит она радостно, во весь голос.

– За мной… – повторяет эхо.

И Анна замирает. В этом ответе она слышит усмешку, издёвку над ней. Если родители выжили, смогли избавиться от бремени страха, почему не вернулись за ней? Или она им никогда не была нужна? Она же видела, как смотрел на неё отец. Помнит, как он в порыве гнева обвинил Анну в том, что это из-за неё они остались в ущелье. У мамы начались преждевременные роды в походе, и им пришлось остановиться у Зауры. Из-за Анны они провели ночь в городе, и город нашептал им запреты покидать его. Приказал бояться. Приказал питать его страхом и ужасом.

Это снова его трюк. Обманка. Анна сжимает зубы, прикусывает губу, чтобы прийти в себя, и продолжает путь наверх. Это не её мысли, не её страхи. Это город заставляет чувствовать их. Это чужое. И сразу становится легче.

Остаётся последняя ступенька. Анна не отрывает от каменной лестницы взгляда, смотрит себе под ноги. Ставит правую ногу, левую. Она свободна. Поднимает взгляд. Солнце трогает молодую траву первыми лучами. Искрятся шапки снега на вершинах гор. Цветы раскрывают лепестки новому дню. Даже воздух здесь совсем другой: сладкий, пьянящий.

– Анна? – поодаль сидит старик. Шерстяная латаная накидка, штаны вытерты до дыр, а сапоги износились. Он рукой предлагает Анне присесть рядом, протягивает кувшин с молоком, отламывает хлеб. – Присаживайся. Наверно, у тебя есть вопросы к тому, кто запер тебя в ущелье.

– Запер? То есть это как? – Она оседает рядом, как ударенная под дых. – Это шутка?

– Если бы. – Старик улыбается. Зубы гнилые, на губах видны язвы. – Я бы представился тебе, но моё имя не даст тебе ничего. Зато я могу рассказать, зачем ты здесь. Я, знаешь ли, мало с кем разговариваю. Твои родители были последними, а это уже сколько лет назад было?

– Десять. – Анна теряется в мыслях. Голову кружит. И от разреженного воздуха, и от слов старика. – Почему… Зачем вам всё это? – Она оглядывается назад, но лестницы нет, пропала. И всё вокруг пропало. Только замшелый ковёр, на котором они сидят, тянется во все стороны, сколько хватает глаз.

– Всё это? – В его взгляде блестит что-то. Угадает Анна сама или нет? Поймёт его план или он снова переиграл всех? – Это всё мне ни к чему. Ни один из тех людей, что живёт в ущелье, мне не нужен.

– Тогда…

Он выжидает. Анна всматривается в его лицо, ищет там ответ сама, не хочет идти на поводу. Старик подмигивает ей, хотя… Никакой он не старик. Ему лет сорок, не больше. Он поправляет свой костюм, не новый, но и не рваньё, как показалось Анне сначала, снова улыбается ей. Зубы ровные, здоровые.

– Вам нужна я, – обречённо заканчивает Анна.

– Страх – низкое чувство, тухлое. Им не наешься. А вот надежда… Одна надежда стоит тысячи, сотни тысяч страхов. А уж такая, которая проведёт человека с самого низа ущелья через насланные ужасы до последней ступеньки, поверь, Анна, такая стоит гораздо больше. Каждый, кто поднялся сюда, выдержал все насмешки, испытания судьбы, переборол себя, дал мне столько сил, сколько мне было бы не собрать до скончания веков на подножном страхе.

– И мои родители? – Она спрашивает глупые вопросы, но всё остальное не укладывается в голове.

– Не волнуйся. Надежды твоих родителей нашли меня, когда я уже почти умер от голода. Тогда я и узнал о тебе. И с того дня ждал. Знал, что ты поднимешься ко мне. Следил за тобой, уж прости за это.

– А когда вы насытитесь, что будет дальше? – Анна думает о своей бабушке, которую оттолкнула, о её готовке. Вспоминает сказки, которые та ей рассказывала, пока Анна болела. Почему-то ей кажется, что всего этого не станет.

– Когда я наемся… Я сброшу оковы. И буду делать что пожелаю. – Слышится злость в словах. Желание мстить. Предвкушение. – Так что, Анна, ты отдаёшь мне свою надежду в обмен на свою свободу? Отправлю тебя, куда захочешь.

Он протягивает руку. Ногти до противности аккуратные. Пальцы длинные. Анна чувствует, что у неё что-то лежит в кармане, тёплое и пушистое. То, что дала ей мама перед уходом. То, что нельзя потерять.

– Нет, – вдруг говорит Анна. Встаёт на ноги, сжимая в ладони свою надежду. – Я не дам тебе сожрать её.

Старик – а это снова старик – кривит ртом. Прищуривается неприятно, отчего у Анны сводит живот.

– И пока я жива, ты не тронешь ничью другую надежду, обещаю тебе.

В её глазах решимость. Надежда – не пища для какого-то забытого божка, не предмет торговли, не монета за проход. Это суть человека, его основа.

Через мгновение она стоит у подножия лестницы.

***

– Враки это всё, чтобы нас тут держать, – шепчет соседская девчонка брату. – Как только вырастем, сразу уйдём отсюда!

– И куда ж ты пойдёшь? Не знаешь что ль, что оттуда никто не возвращается?

– Потому что там лучше, чем здесь! Мы тут как в клетке сидим! – напирает девчонка.

– Или потому, что померли они там все? Сожрал их горный дух, как есть – сожрал! – Анна бьёт клюкой о землю, показывая ребятне, что разговор окончен.

Уже шестьдесят лет она несёт свой пост. Убила свою надежду сама, задушила её. И чужие погубила. Но сожрать их не дала.