Читать онлайн Таинство детства. Беседы известного духовника с родителями бесплатно

ПРЕДИСЛОВИЕ:КНИГА ДОВЕРИЯ

Нет дела более трудного, чем воспитание ребенка, об этом знает, наверное, каждый. Воспитание же в ребенке христианина в сегодняшнем мире, давно утратившем христианские черты, кажется, требует столько труда, что успех в этом начинании можно приравнять уже поистине к дару свыше. О таком даре мы говорим, что он дается незаслуженно и посылается извне. Однако суметь принять его — значит помочь ему открыться изнутри. Его нужно окликнуть и разбудить. Свет Христов просвещает всякого человека грядущего в мир, но разве всякому удается с ним встретиться? Узнать этот свет способен лишь тот, кто сам открыл его в своей глубине, тот, кто умеет им делиться. Призвание христианского воспитателя начинается с того, чтобы разглядеть, почувствовать Христа в ребенке. Для такого воспитания нужно быть зрячим самому и научиться передавать этот дар другому. Эта задача может показаться непосильной, но по сути она куда легче, чем мы думаем. «Ибо иго Мое благо, и бремя Мое легко» (Мф 11, 30). Удача книги о. Виктора Мамонтова именно в том и заключается, что она помогает нести то благое, легкое бремя, которое налагает на нас присутствие Христово. Такое присутствие открывается сознательной вере, созревающей в ребенке. Веру следует бережно, осторожно, иной раз «в поте лица» выращивать, сознавая при этом, что она дается нам просто так, что она живет с нами от начала, со дня творения.

Есть полезные книги, которые хорошо учат, как следует воспитывать детей. По прав де говоря, мне думается, что неторопливая беседа о. Виктора о воспитании лишь отчасти принадлежит к категории полезных книг. Она учит — если учит — прежде всего доверию к тому, что заложено во всяком человеке и к тому, что надо лишь разбудить, я бы сказал, проявить в нем. Однако никакой истины нельзя проявить, если не хранить в себе «негатива» этой истины, оставшейся где–то за порогом нашей памяти, в довзрослом, забытом мире. Разве не в том заключается первая из задач христианского воспитателя, чтобы прежде всего вернуться к ребенку в себе самом? «Истинно говорю вам, если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное» (Мф.18,3). Иисус говорит: подлинное, царственное детство — не позади, а всегда впереди вас. И называется оно святостью. Известно, что многие святые находили свой особый, им ведомый язык общения с детьми (здесь на память приходит, прежде всего, преп. Серафим) и чувствовали себя легко и свободно только в их обществе. Да, по сути, все воспитание, не состоит ли, прежде всего, в этом «обращении» в детство Христово или в святость? Если не обратитесь, не узнаете подлинную радость Благой Вести. Путь к этой радости следует искать уже с первых лет жизни. Беседа о. Виктора — и мягким тоном своим, и всем смыслом — служит, прежде всего, не столько добрым советом, сколько пробуждению добрых, детских, христовых чувств в самом воспитателе.

Наш мир стремительно повзрослел за последнее время, и за пределами особо устроенных, отгороженных, перегороженных изнутри «архипелагов церковности», отнюдь не ищет, чтобы его кто–то воспитывал. При этом сегодня, ничуть не меньше, чем вчера, он нуждается в том, чтобы его будили. Христианский воспитатель призван вернуть ребенка к его собственному подлинному детству. Или подвести его к той тайне, которая в нем заложена. Для этого самому воспитателю необходимо будет явить эту тайну в себе, заставить прислушаться к ней. Заставить, конечно, не силой авторитета, но убедительностью ее присутствия.

В этом смысле профессия православного священника становится, на мой взгляд, одной из самых «детских» профессий. Она несет свидетельство о той мудрости младенчества, которую мы утрачиваем уже в самые первые годы нашей жизни. Иногда к ней возвращаются уже на пороге старости. Она учит доверию к тому, что заложено в нас, доверию ко Христу, который входит в наше существование еще до того, как мы могли осознать его. В нынешней жизни много всяких гуру, водителей, возбудителей толп, но слишком мало детей, не по возрасту, а по духу. Только человек, вернувшийся в себе к ребенку–Христу, вправе быть христианским воспитателем.

«Я не даю советы, — говорит о. Виктор, — я сею семена».

Решусь добавить: это семена детства. Конечно, семена Божии давно посеяны, но чтобы взойти, им нужна добрая почва. Им нужна душа, чей слух открыт Слову и Духу, восприимчивая к той первозданной открытости мира Божия, которая длится, поет, радуется в нас. Научиться «быть как дети» значит также обратиться к дару творения, который наполняет всякую тварь своим неслышным звучанием. Становясь взрослыми, мы забываем о нем.

Когда я читал о. Виктора Мамонтова, я натолкнулся на одну запись в дневнике американского трапписта Томаса Мертона. Этот текст совсем не о православном воспитании. Он взят совсем из иной, далекой реальности. И все же именно им мне вдруг захотелось завершить это коротенькое вступление. В нем есть какая–то догадка, к которой — совершенно иным, доверительным путем — подводит нас и книга о. Виктора:

«Однажды ночью Карл Барт[1] видел во сне Моцарта…

Ему приснилось, что он назначен экзаменатором Моцарта по богословию. Барту хотелось проэкзаменовать его с максимальной снисходительностью, и он намеренно ограничил свои вопросы лишь мессами, которые Моцарт написал.

Но Моцарт не ответил ни на один вопрос».

Мертон где–то услышал об этом и задумался. Каждое утро, говорит он, прежде чем приняться за свою догматику, Барт играл Моцарта. Может быть, бессознательно он хотел пробудить Моцарта, который где–то скрывался в нем самом. Барт говорил, что в музыке Моцарта ребенок, более того, божественный ребенок говорит с нами.

«Не робей, Карл Барт, — обращается к нему Мертон. — Хоть ты и стал великим богословом, Христос внутри тебя всегда остается ребенком. Твои книги, как и мои, значат гораздо меньше, чем мы с тобой думаем. Но есть внутри нас Моцарт, который спасет нас»[2].

Свящ. Владимир Зелинский

Несколько предварительных слов от «авторов»

Одна моя подруга, мать трех замечательных девочек, сказала однажды: «Не люблю ходить на исповедь к священникам–монахам. Я поступаю так только в крайних случаях, когда поблизости нет «семейных» батюшек. Что могут знать о моих проблемах те, у кого не только детей, но даже семьи нет! Монахи конечно, люди очень высокой, чистой веры, но они не соприкасаются с моими житейскими трудностями, поэтому между нами обычно — стена».

После разговора прошло несколько лет. Однажды Дональд Марсден, большой друг нашей семьи, познакомился через нас с архимандритом Виктором. Встреча так потрясла его, что он, американец и пресвитерианский пастор, стал постоянно искать встречи с православным священником из маленького латвийского городка. Через некоторое время Дональд предложил нам с мужем сделать книгу о воспитании детей в Церкви. Несмотря на некоторую, с моей точки зрения, неосуществимость идеи, муж сразу принял ее. У него к тому времени уже был накоплен родительский опыт, хотя, по его словам, не совсем удовлетворительный.

Работа продолжалась почти два года. Мы часто встречались с отцом Виктором, беседовали с ним.Многое было прожито, переосмыслено. Иногда за спиной «вырастали крылья» — таким радостным было прикосновение к тайне богообщения, к тайне замысла Божьего о человеке, к удивительному доверию Бога своим чадам. Но подчас приходилось очень трудно. Похоже на чтение Священного Писания: никогда не знаешь, чем кончится новое погружение в давно знакомый текст. Что для тебя сейчас приготовил Господь? Обрадует, ободрит, утешит, или — обличит, снимая привычные маски или шоры.

Впрочем, прямое обличение — не стиль отца Виктора. За все годы нашего знакомства, я ни разу не услышала от него слов, звучащих в некоторых храмах: «Это ты должна делать, а вот это — не должна». В сознании православного человека духовник часто понимается либо как копилка житейской мудрости, либо как передатчик Божественной воли. Отец Виктор никогда не позволяет себе даже намека на духовное насилие. Роль духовника он видит в том, чтобы побудить человека вступать в личные отношения с Господом, чтобы научиться слышать и ответственно исполнять Его волю.

Сам батюшка в общении со своими духовными чадами как бы «уходит в тень». Некоторые люди, впервые приехав в Карсаву, уезжают озадаченные и даже разочарованные: ехали много сотен километров, преодолев нередко большие трудности, чтобы получить «серьезный духовный совет», а батюшка только выслушивал, иногда произносил несколько слов, напрямую вроде бы к делу не относящихся, и отпускал с миром. А где же точное указание, как действовать? Но со временем встреча с батюшкой, если она была молитвенной, приносит плоды, а его слова для тех, у кого «уши открыты», обретают глубокий смысл.

Такое отношение духовника к своим чадам может и должно стать основой взаимоотношений взрослых и детей. Это стало для меня главным открытием при создании книги. Воспитатель должен владеть искусством общения с ребенком «на расстоянии двух свобод», чтобы иметь возможность раскрыть в ребенке личность, которой Божественным замыслом даровано уникальное предназначение во Вселенной. Такое отношение ничего общего не имеет с безразличием, оно прямо противоположноавторитаризму.Трудность состоит в том, что, как и любое другое искусство, оно даруется Богом, но, в то же время, нельзя приступать к воспитанию, не владея им. Выход видится только один — с глубочайшим смирением испрашивать у Господа этот дар.

Начиная работу над книгой, я не могла даже представить, как много придется изменить в себе и во взаимоотношениях с ближними. Сейчас кажутся несколько наивными наши вопросы той поры. И все же мы не стали их опускать: размышления отца Виктора часто выходят за рамки конкретных вопросов, поднимая собеседника от узко–специфических ситуаций к целостному видению человека и его жизни с Богом.

Возвращаясь к своим сомнениям перед началом создания книги, могу с уверенностью сказать: да, священник–монах может поведать о детях то, что подчас скрыто даже от многодетной любящей матери — если он имеет чистое сердце, к которому приложил духовную мудрость, готовность слушать и слышать ребенка.

Мы умышленно попытались избежать любого рода структурирования книги. В ней нет тематических разделов и почти нет подбора материала по заранее задуманному плану. Канва книги напоминает пейзаж любимой отцом Виктором японской живописи: только легкий намек. Взмах кисти — и мазок художника начинает преображать мир, делая его прозрачно–трепетным, как капля утренней росы на освещенной солнцем паутинке…

Марина Гриц

Кавычки, вынесенные в заголовок, очень значимы. С одной стороны, мы вовсе не стремились ощутить себя «авторами», желая как можно больше места в книге дать словам отца Виктора. С другой стороны, приходилось постоянно вести действительно авторскую работу — задавать темы и ставить вопросы, снова и снова искать целостную композицию…

Кроме того, нам приходилось работать в определенном жанре «духовных бесед», отмеченном такими выдающимися работами, как книги Оливье Клемана[3] и Джованни Гуаита[4], которые были в определенном смысле образцами, хотя мы отдавали себе отчет, что даже претендовать на сравнение с ними нелепо. Поэтому все время приходилось помнить библейскую заповедь «не оглядывайся назад» (Быт 19.17).

В отличие от патриархов Афиногора и Гарегина I, отец Виктор (Мамонтов) не занимает ни выдающегося, ни даже заметного места в церковной иерархии, являясь настоятелем единственного православного прихода в маленьком городке Карсава Латвийской республики. Он любит повторять в своих проповедях, что «не важно, какое место ты занимаешь в жизни, но важно, какая у тебя душа. Светишь ли ты миру, свидетельствуешь ли своей жизнью о свете Христовом или только коптишь небо?»

Сам архимандрит Виктор свидетельствует, причем именно так, как учит других — своей жизнью. Господь сберег его в тяжелые для церкви годы в тишине латвийского захолустья. Но нельзя надолго скрыть горящий светильник — трудная дорога в Карсаву стала известна многим людям, ищущим такого свидетельства.

Устная и письменная речь о. Виктора, филолога по образованию, исключительно проста по лексике и по стилю. Он всегда говорит очень ясными и понятными словами и предложениями, не стараясь поразить собеседника изяществом слога. Когда мы переводили на бумагу наши беседы, то старались сохранить особенности его речи.

Многие люди знали о нашей работе и оказывали нам разнообразную поддержку, в первую очередь, молитвенную. Ободрение и дружеское внимание в тяжелые минуты сомнений приходили от друзей и знакомых, живущих в различных городах и странах. Сердечно благодарим каждого. Но некоторые имена мы должны непременно отметить. Это епископ Серафим (Сигрист), свящ. Иаков Рыклин, свящ. Владимир Зелинский, пастор Валдис Страздыншь и его жена Юта, доктор Mоше Навон, Петр и Юлия Палтерман, Алла Михайлова и Алексей Лочмелис. Им всем огромная благодарность.

Идея книги и ее тема была предложена нам президентом издательства «Нарния» Дональдом Марсденом. Без его неизменно дружеской, настойчивой и всегда очень доброжелательной поддержки работа над книгой вряд ли была бы завершена.

Особая благодарность Раисе, родной сестре отца Виктора и ее мужу Владимиру Моисееву, совсем недавно от нас ушедшему (… 23.12.2004), за понимание и неизменную поддержку.

Благодарность людям, согласившимся прочитать рукопись и высказать свои замечания: Каринэ Черняк, Михаилу Логачеву, Федору Василюку и Ольге Филипповской. Их ценные советы позволили завершить работу над текстом.

Благодарим также Анну Годинер, чья обстоятельная и, одновременно, исключительно деликатная редактура вдохновила нас на последнем этапе работы над книгой.

Два года труда над книгой стали Божьим благословением и огромным счастьем для нашей семьи. Искренне желаем того же и всем читателям этой книги.

Илья Гриц

Нужны ли дети миру сему?

Илья Гриц (далее — И.Г.). Отец Виктор, мы хотели бы побеседовать с Вами о жизни с детьми в Церкви. Прошло уже более пятнадцати лет после того, как в России и других странах бывшего СССР стала возрождаться церковная жизнь. За это время выросло первое поколение детей, которых родители когда–то ввели в Церковь, не живущую под внешним притеснением. Ныне эти дети вступают в самостоятельную жизнь. Что–то стало уже хорошо видно, в первую очередь — ошибки в их духовном воспитании. Многие взрослые очень этим обеспокоены. Поэтому стала осознаваться необходимость осмысления и, наверное, переосмысления духовного воспитания и образования детей.

Складывается такое впечатление, что современному миру, миру вне Церкви, дети просто не нужны. Это некая реальность, которую мы видим. Для некоторых людей приход нового ребенка в мир — событие не совсем приятное. Как детей встречает государство, отдельные социальные группы, общество в целом? Все направлено на то, чтобы детей было меньше. Появление каждого нового ребенка — трудность для общества. Достаточно посмотреть на то, сколько сейчас сирот, бездомных и брошенных детей. Общество с этим не справляется.

Отец Виктор Мамонтов (далее — О.В.). Мир сейчас, к сожалению, духовно болен. Было бы неверно говорить, что каждый человек, живущий в этом мире, радуется тому, что на свет появилось еще одно существо. Это потому, что многие воспринимают детей как обузу, а не радость.

Причина не в том, что материальная нужда косит многих людей, а в том, что человек потерял связь с Богом и дух его растлился. Из растленного человеческого духа не может явиться правильное понимание жизни, правильное понимание человека и его достоинства. Вся беда в том, что человек, отрываясь от Бога, хочет быть самодостаточным, жить и решать свои вопросы без Бога, по своей воле.

Без Бога все дозволено. Убить одного ребенка, потом второго, третьего, четвертого — и уже человек не думает о количестве, это неважно. Общество это поощряет, потому что оно живет только правом, а не по совести. А Божий закон — закон совести. Поэтому, когда человек начинает жить с Богом, он духовно преображается, становится способным творить новую жизнь. Он уже не может убивать.

Люди, которыемногие годы жили вне Церкви, а потом пришли в нее, всегда пересматривают свою жизнь и уже не допускают тех злодеяний, которые делали раньше. Все женщины говорят: «Если бы я знала Бога, то никогда бы не подняла руку на своего младенца!»

Уже ветхозаветный человек знал тайну усыновления, хотя до Христа она решалась иначе. Тайна усыновления была в соотнесении своей жизни с Богом. Ветхозаветный праведник «ходил пред Богом». Мы видим в Писании много примеров праведной жизни.

Но мир секуляризованный этой тайны понять не может. Человек соотносит свою жизнь с обществом, с миром и считает, что его рождает общество, а не он сам творит вместе с Богом жизнь, к которой призван. Это отказ от вечной жизни. Если человек не рождается для вечной жизни, не посвящается вечной жизни, то он рождается как бы в пустоту, в какую–то бездну. Зачем он тогда рождается? Надо это глубоко осмыслить.

Псалмопевец говорит: «Вот наследие от Господа: дети; награда от Него — плод чрева».[5] Из этого и надо исходить: дети — награда от Бога. Но, чтобы к этому прийти, нужно устроить свою жизнь с Богом так, чтобы она была реальной, а не формальной.

И.Г. Есть замечательный христианский памятник II–го века, документ ранней Церкви «Послание к Диогнету». Оно написано в языческом мире, где один христианин пишет письмо другу–язычнику и рассказывает, кто такие христиане. Он говорит, что они селятся в разных городах, в разных странах, культурах, у них нет особенной одежды, пищи. Они принимают обычаи всех тех народов, куда они попадают, т. е. это — обычные люди. И вдруг завершает он несколько неожиданно: «Они вступают в брак, как и все, рождают детей, только не бросают их»[6].

Отец Виктор, как Вы думаете, почему именно это считается исключительной особенностью жизни христиан?

О.В. Бросить ребенка — это поступок духовно незрелого человека, эгоистичного, занятого собой. Такой человек не желает иметь ребенка и нередко говорит: «Хочу писать диссертацию», или: «Хочу карьеру сделать». На одну чашу весов бросается карьера, а на другую — ребенок. Человек выбирает карьеру, т. е. призрак, а жизнь уходит.

Я встречал таких людей. Впоследствии человек достигал высокой ступени светского образования, но был не радостен. Почему, когда осуществляются мечты, человеку вдруг становится грустно? Потому что ничто земное не может удовлетворить душу человека. В каждом из нас живет неистребимое желание жить всегда, а все земное имеет предел. Блаженный Августин молится в своей «Исповеди»: «Господи, прости, что я возлюбил творение больше, чем Тебя!»

Воспитание ребенка до рождения

И.Г. Японцы говорят, что самое важное происходит в жизни человека до четырнадцати лет, после четырнадцати уже ничего существенно в человеке не меняется — не внешне, конечно, не событийно, а в формировании личности.

О.В. Те же японцы считают, что жизнь человека начинается не тогда, когда он выходит из материнской утробы, а когда он еще находится в ней. Все эти девять месяцев они уже считают жизнью ребенка. Периоду плодоношения уделяют особое внимание и стараются, чтобы в это время женщина жила в такой атмосфере, которая никоим образом не травмировала бы того, кого она вынашивает.

Верующие родители начинают воспитание сына Божия, когда он только зачат, находится в материнской утробе. В период плодоношения всё, чем живёт мать — её впечатления, её состояние души — отражается на ребенке. Поэтому его нужно правильно духовно выносить.

И.Г. Что значит «правильно духовно выносить»?

О.В. Я слышал однажды многодетного священника, который говорил: «Некоторые соблазняются тем, что у меня много детей. Но период плодоношения — это самый аскетический период в жизни и нельзя позволять того, что принесет вред. Перед тем, как подумать о новом ребенке, мы с матушкой постились и когда узнавали, что он у нас будет, мы прекращали всякие отношения по плоти».

Некоторые же понимают это по–другому. Мне приходится иногда крестить детей, родители которых допускали во время плодоношения плотские отношения. Люди не понимают, что это допускать нельзя. Во время крещения с такими детьми случаются истерики.

И совершенно иными рождаются дети, которые вынашивались по–другому. Будучи еще в утробе, они уже как бы воспитывались в церковной ограде, когда чревоносящие матери каждое воскресение приходили к Чаше и, тем самым, помогали своему ребенку развиваться в утробе не только физически, но и духовно.

Часто люди об этом не думают. Полагают, что важно сохранить плод физически. Если начинаются какие–то отклонения, то прилагают очень много стараний, чтобы все нормализовать. А о духовном развитии ребенка совершенно забывают. Матерям кажется, что «вот, родится, тогда буду его воспитывать». Нет, воспитывать нужно еще до его рождения, потому что он уже потенциально есть в тебе — в том семени, которое в тебе.

Вообще говоря, семя всегда присутствует в мужчине и женщине. Значит, он в тебе есть потенциально всегда. И от твоего образа жизни зависит, какого ты родишь ребенка.

Только в Церкви родители могут понять эту тайну жизни и не делать ошибок, потому что Церковь стоит на страже Духа. Пастырь, если он действительно заботится о своих пасомых, о матери, о будущем ее ребенка, должен дать родителям благоразумный совет, чтобы предотвратить те ошибки, те духовные и физические болезни, которые могут проявиться на почве греха во время плодоношения.

В нашем приходе женщины во время плодоношения стараются всегда быть в храме, не пропускают воскресных служб. Ребенок, который уже через мать общался с Богом, рождается совершенно иным. Мать трудилась, пренебрегая физическими и прочими немощами, чтобы прийти в храм и участвовать в службах и, тем самым, приобщить будущего ребенка к жизни вечной.

Потом, когда ребенок рождается, он уже органично живет в духовной атмосфере. Все, что происходило духовно с матерью, уже записано в его сердечке. И зерна вечной жизни начинают прорастать. Это чудо, что, не будучи еще крещенным и не имея возможности, как мы, подходить к Чаше, он, тем не менее, через кровь причащающейся матери тоже причащается Телу и Крови Иисуса Христа. Это большая тайна.

В Израиле говорят, что в утробе матери ребенок изучает Тору. И он все знает, открыт всему. Но потом, когда он рождается, то ангел ему кладет печать на уста: по фольклорному преданию, ямка на верхней губе — это след печати ангела. Тогда вся жизнь человека превращается как бы в воспоминание того, что он знал в материнской утробе. Но вспомнить он может гораздо меньше того, что знал.

Самое главное не в том многознании, которое там было. Жизнь наша показывает, что невозможно все это сознательно вместить в себя, а бессознательно в нас уже все есть. По физическому возрасту мы — семилетние, тридцатилетние, шестидесятилетние. А по возрасту человечества мы такие, сколько существует человечество. Как говорил поэт Максимилиан Волошин:

«весь трепет жизни,

всех веков и рас

живет в тебе всегда, теперь, сейчас».

Из этого опыта человек может вспомнить только то, что нужно. Мы не можем сейчас одновременно интересоваться Сократом, Авраамом, Платоном, Пикассо — всем сразу. Хотя в каждом из нас это знание каким–то образом сокрыто. Джон Пауэлл, автор книги «Почему я боюсь любить?», в одном из своих произведений говорит, что человек реализует свои возможности на 9–12 процентов. Это очень немного.

Рождение ребенка — Богоявление

Ребенка, который выношен и рождается в Духе, встречают в семье верующей, христианской, не просто как сына человеческого, а как сына Божьего. Поэтому рождение ребенка может стать Богоявлением. Он предстанет перед нами в такой чистоте, в такой первичности! Это обновит и мать, и отца, и всех в семье.

Это непостижимое таинство, которое я не познал, будучи монахом, но с которымсоприкоснулся через общение с семьями многодетных верующих. Однажды я спросил:

– А сколько же их будет у вас?

Родители ответили:

–Это не планируется, это по Божьему вдохновению.

И дали такой образ: дом на одной стене не стоит, на двух — тоже нет, и на трех — нет. А на четырех стоит прочно.

– Ну, а если, — говорят, — пятый, шестой, то это уже — Божье вдохновение!

Как встретить ребенка, чтобы он был только сыном человеческим? — Закормить, заласкать, как домашнее животное, приручить только к себе — и все. Этого довольно. Так мы сможем отлучить его от Бога. А встретить как сына Божьего — это значит, воспитывать его духовно, чтобы он был церковным человеком.

Вот семья одного нашего брата А. Для нас она пример того, как родители стремятся воспитывать детей как чад Божиих. Родители сами служат Церкви, считая это самым важным делом своей жизни. И своих детей они стараются с самых первых дней их зарождения, еще в утробе матери, также приобщать к разным сторонам церковной жизни.

Не надо их опыт идеализировать — как и у всех церковныхсемей, у них много проблем, и началось у них все достаточно трудно: первый их ребенок родился еще как сын человеческий. И хотя он сам пытается теперь воцерковиться, но многое ему мешает — и в общении с другими детьми в семье, и со сверстниками в храме. Потому что у него накоплен нехороший опыт.

М.Г. Получается, что дети несут на себе грехи родителей? И крещение, причастие никак не могут это изменить?

О.В. Это все же не механически бывает. Таинства Церкви — крещение, евхаристия — разумеется, действуют благодатно, но это не подразумевает, что они действуют автоматически. Ребенок сам должен как–то отвечать на призыв Духа.

Дети и родители — чада Божии

Мать–христианка видит ребенка не как своего, хотя она его выносила и родила. Как мы можем присвоить в этом мире городскую площадь, реку, облака? Это все общее. Так и мы не принадлежим ни себе, ни матери, ни отцу, ни дедушке, ни бабушке, как бы мы их ни любили. А мудрость жизни Божией заключается в том, чтобы каждого человека увидеть как сына Божьего. Мы к этому призваны, потому что у нас есть единственный Отец.

Все мы читаем молитву «Отче наш». В верующей семье на вечерней молитве могут предстать перед нашим единственным Отцом и прабабушка, и бабушка, и мать, и отец, и старшая сестра, и старший брат и совсем маленькие дети, и тот, кто еще не может предстать, а только «предлежит» в колыбельке.

Иисус Христос хочет, чтобы принимали дитя во Имя Его. И если мы принимаем дитя во Имя Его, тогда и Он входит вместе с ребенком в жизнь семьи. Тогда это полная жизнь. Тогда в семье есть и Отец абсолютный, Отец единый, есть и отец по крови, через которого имеется возможность путем трудов и усилий обрести Небесного Отца.

Это двойное отцовство обязательно. Мы должны чувствовать связь с теми, кто дает физическую жизнь, и с Тем, Кто дает жизнь духовную. Понятно, что и физическую жизнь дает нам Бог. Но Бог дает нам Духа Святого, а родители не могут быть для нас источником Духа. Поэтому они должны занять свое скромное место в иерархии жизни и себя как бы устранить: и быть родителями и, в то же время, как бы исчезнуть.

Когда в родителях пробуждается человеческий инстинкт: «мой, мой!», появляется опасность разлучить ребенка с Богом, и это страшно. Да, он и мой, но ведь нельзя на этом остановиться, потому что ребенок — дар Божий, Бог дал его и он принадлежит Богу. Всю свою жизнь он должен посвятить Богу. Если родители каждого ребенка, родившегося в семье, видят сыном Божьим, то и жизнь его будет тоже как сына Божьего, а не как сына человеческого, т. е. он будет не просто душевным человеком, но и духовным существом. Родители его приведут не к себе, а к Богу.

Есть заповедь о почитании родителей земных. Нельзя Бога почитать Отцом, минуя своих родителей. В наш храм приезжала девушка из Санкт–Петербурга, старая мать которой была некрещеной. Девушку это очень раздражало, поэтому она часто покидала ее, общалась с верующими людьми и считала, что у нее правильная духовная жизнь. Но на исповеди в одном монастыре священник ей строго сказал: «Ты ищешь Отца, полноты жизни и радости. Но у тебя ничего не получится, потому что ты забыла свою мать!»

Цель христианского воспитания

Есть разные уровни понимания цели воспитания. Некоторые родители видят смысл воспитания своих детей в том, чтобы их хорошо накормить, одеть и дать им светское образование. Этого недостаточно. Это горизонталь жизни — природная жизнь. Душа ребенка нуждается в духовной пище и в общении с Богом. И такую пищу нужно непременно давать. Но это возможно в том случае, если сами родители ведут духовную жизнь, постоянно общаются с Богом — и дома, и в церкви.

После своего рождения ребенок какое–то время живет в семейной среде — он не идет сразу в детский сад или в школу. Даже в храм его приносят не сразу по рождении, а лишь по истечении какого–то, пусть малого времени. В этот период должно быть заложено все, что ему нужно будет для жизни.

Двухлетний ребенок сам не придет в церковь. Все зависит от родителей. Если они сами воцерковились, то поняли, что жизнь в семье по крови не самодостаточна и не несет в себе той полноты, которую можно обрести только тогда, когда эта семья по крови входит в большую семью, в Церковь, не растворяясь в ней, как соль в пресной воде. Она остается семьей по крови, но она становится одухотворенной семьей, преображенной.

Сегодня пришли ко мне муж и жена договориться о крещении. Михаилу, их сыну, восемь месяцев. Я всегда стараюсь познакомиться с теми, кто собирается совершить это таинство, и выясняю, верующие ли они люди, церковные ли? И таковых ли они выбрали себе крестных отца и мать? Очень важно знать, могут ли родители духовно воспитывать своих детей, создать домашнюю Церковь. Выясняется, что отец этого ребенка не крещен. Тогда говорю: «А вы понимаете, что хотите сделать, что значит это таинство, и почему оно нужно?» Он, конечно, не понимает. Его жена, крещенная в детстве, номинальная христианка, также не понимает. Я сказал, что детское крещение — это акт веры не самого ребенка, а его родителей. Необходимо, чтобы после крещения ребенок жил в атмосфере молитвы и любви и возрастал духовно. У их сын, родившись в крещальной купели, потом не будет иметь возможности общаться с Богом. Родители фактически лишают его будущего. Дать физическую жизнь — это дело природы, а воспитать духовно — это уже дело свободной воли человека и большой труд, труд осмысленный и самый важный.

Нужно поддерживать евхаристический ритм, т. е. регулярно причащать ребенка, чтобы ребенок, по слову митрополита Сурожского Антония, с младенчества находился в церковной колыбели. При крещении сеется только семя и нужны садовники — родители и крестные.

Нецерковные родители после крещения ребенка не приносят его к Чаше. И когда через год–полтора вспоминают, что его надо причащать, и приносят его в храм, то духовно одичавший ребенок обычно отказывается принимать причастие и может устроить такую истерику перед Чашей, как будто ему яду дают. Огорченные родители уносят его из храма не причащенным. И в дальнейшем, бывает, уже боятся приносить его в храм и причащать. А кто виноват? Ребенок стал жертвой их духовной расслабленности.

Если нет духовного воспитания ребенка, то нет у него истинной жизни, она отнимается. Но семя вечной жизни, всеваемое при крещении, нужно оберегать и взращивать, чтобы получить духовный плод.

Анастасия Ивановна Цветаева, когда жила в ссылке, однажды спросила однунеграмотную женщину: «А зачем ты будешь крестить своего ребенка?» Та ответила: «А что, он должен жить как скотина?» «Меня этот ответ потряс», — рассказывала Анастасия Ивановна.

В Израиле говорят: «Если родители не дают религиозного воспитания своему ребенку, они крадут у него будущее». И это действительно так. Не дав духовного воспитания ребенку, мы оставляем его в круговороте этой жизни, у которой есть начало и конец, и конец этот — смерть. Все, что от природной жизни, умирает. Душа не может удовлетвориться ничем материальным, потому что по природе она иная, и у нее есть иной запрос, высший. Это то религиозное чувство, о котором А. П. Чехов писал в своих записных книжках. Когда его спросили, чем отличается человек от животного, он пояснил: «Животное ест, пьет, трудится, веселится, размножается. То же делает и человек». Человек же отличается от животного тем, что у него есть высший религиозный запрос. Если человек его не удовлетворяет, он не живет на уровне своего достоинства. Он не может обрести вечной жизни. Жить на уровне своего достоинства — значит, быть Божиим человеком. Если он — просто сын человеческий и еще не поднялся на эту высшую ступеньку, то ему нужно помогать подниматься.

Где это делать? Прежде другихэто должны делатьродители и, прежде всего, в семье. Воспитание заключается не в том, чтобы каждый день читать морали. Можно замучить ребенка, испортить ему всю жизнь, превратить ее в скуку и просто раздавить его своим командованием, давлением. А нужно, как писал митрополит Сурожский Антоний по поводудуховного наставничества, внимательно следить, как Дух Святой действует в жизни человека, и не мешать этому. Родители должны радоваться, если видят, что ребенок находится в благоприятной духовной ситуации — когда он открыт Богу, когда он не закомплексован. Они не должны передавать ему свои неврозы и свои духовные болезни. Ни при каких обстоятельствах нельзя распускаться. Хочется накричать на ребенка — остановись!

Главный принцип воспитания — умаление себя.Общение на расстоянии двух свобод

Когда мы чему–то учим ребенка, то не должны проявлять власть, возвышаться над ним, а встать как бы (не абсолютно) на его уровень. В английском и немецком языках есть слово understand, понимать. Буквально это — «встать под», а не «над». А родители часто хотят встать «над», и думают, что чем выше они поднимутся, тем больше будет пользы ребенку, и они ему столько дадут! Хотят набить его, как мешок, какими–то правилами. А в данный момент, может быть, достаточно сделать что–то совсем малое.

У нас всегда бывает ставка на результат, хотим, чтобы результат сразу был виден. А важно, чтобы началось что–то до результата, важно какое–то семечко бросить. Взрослый человек сильнее маленького ребенка. Он, конечно, может заставить его что–то делать силой, сказать: «Я лучше тебя знаю, что тебе надо!» В этот момент не возникает никакого общения. Это — разрыв. Тогда я закрываю тебе ум, закрываю тебе сердце. И ты — марионетка, ты — объект, которым я манипулирую. Этих слов не должно быть в семье, на них должен быть наложен запрет.

Надо видеть в ребенке немощное существо, которое может вместить еще очень мало. Это малый сосуд. В него не вольешь сразу ведро воды. Можно только по капелькам, только гомеопатическими дозами. Хотя, когда я говорю так, это не абсолютно. Потому что ребенок более одарен, чем мы о нем думаем. И в нем еще не растрачено то, что уже потеряли мы.

Истинное общение с ребенком — родителей, священника, воспитателя, — начинается тогда, когда более сильный и опытный ставит себя в равное положение с этим маленьким и более слабым существом.

И.Г. То есть умаляется?

О.В. Да, это то, что я хотел сказать: перед ребенком должны умаляться и мать, и священник, и епископ. Умаляться — это не значит сюсюкать с ним. У нас иногда думают: умалиться — это значит, папа должен встать на коленки и ползать перед ним, выполняя любой каприз. А речь идет не о физическом действии, а о духовном явлении.

Умалиться — значит, создать чистое поле свободы, когда ничего еще нет. Бог творит из ничего. Когда есть это поле свободы, там не присутствует моя авторитарность. Это все должно уйти. И тогда Бог может действовать. А как Он будет действовать — это уже тайна. Мы же не можем подсмотреть, как будет действовать Дух Святой! Мы говорим: «Дух дышит, где хочет». Это не значит, что Дух физически двигается, Он просто проявляется, возникает.

Бог так же поступает с нами — Он тоже умаляется. У Бога нет никаких трудностейзаставить нас делать то, что мы не хотим делать. Ведь Он призвал все к бытию из небытия, из ничего! Он мог бы заставить человека поступать так, как Ему угодно. Но Он не делает этого. И не может. Это тот знаменитый тезис о «бессилии» Бога: Бог все может, но Он не может заставить любить Себя и вообще заставить нас что–то сделать. Если Он заставит, то Он будет насильником, диктатором. Это не будет моим свободным волеизъявлением, это не будет творением той жизни вечной, где все в свободе и в Духе Святом. Сила Божия — это полнота любви и отказ от власти, безвластие.

Так и власть родителей. Она — любовь. Ребенок способен преображаться только благодаря любви. Чтобы ее иметь, нужно, конечно, трудиться над своей душой. Мы никогда не станем совершенными в этом мире, всегда будем грешниками. Но, несмотря на это, истинный христианин всегда стремится к совершенству. Родители должны начать с себя, начать трудиться над своей душой, чтобы было что дать детям. Пусть дети видят их жизнь и учатся христианской жизни.

Однако часто в сознании многих, даже верующих родителей происходит какое–то смещение относительно понимания силы Божией. Для них сила Божия — это могущество, власть, и т. д. И так, в согласии со своим пониманием, они начинают относиться и к ребенку. Поэтому в семье ребенок часто бывает унижен. Он много не умеет, им начинают командовать, управлять. Воспитание же заключается совершенно в другом: в том, чтобы увидеть в нем личность, свободную личность.

Если мать говорит ребенку: «Ты меня не любишь», или ребенок говорит матери: «Ты меня не любишь», то происходит это как раз в тех случаях, когда родители не могли явить детям такую любовь, которая проникла бы в сердце ребенка. Когда солнечный луч касается закрытый цветка, цветок начинает раскрываться. Здесь нет видимого действия, все очень сокровенно.

В общении с ребенком должна быть боязнь насилия, боязнь нарушить его свободу. Как хорошо, когда родители стремятся не ставить себя над ребенком, а быть с ним. Взрослый еще может защититься, а ребенок — нет, он беззащитный. Поэтому должно быть бережное и чуткое отношение к нему, общение на расстоянии «двух свобод»: его свобода не меньше, чем свобода моя. Эта свобода обитает даже в младенце, который еще не умеет говорить. Он — свободное существо. С ним надо очень бережно обращаться.

Ребенок в семье — учитель

Родители, даже верующие, имеют груз всяких комплексов. Бывают комплексы командования, авторитарности, подчинения, порой осознанные, или неосознанные. Ребенок имеет то, что не имеют родители. У ребенка больше возможностей умалиться перед Богом.

И.Г. И у взрослых появляется возможность больше умалиться перед Богом, когда рядом есть дети.

О.В. Это верно. Ребенок своей чистотой призывает родителей стать иными, т. е. такими, как дети, но не в буквальном смысле, а обрести тот первичный образ Божий, который подчас в нас тускнеет. Надо чувствовать и понимать, что дети обновляют своих родителей. Родители сами свидетельствовали мне об этом и благодарили детей за то, что те им подарили.

Вопреки мнению родителей, что они учителя, учителем часто оказывается ребенок. Но родителю все равно нравится думать, что если ребенок и учитель, то — с маленькой буквы, а сам он — с большой, потому что взрослый.

Те родители, которые правильно воспитывают детей, так же, как и умный педагог, всегда говорят: «Меня учат дети». Это кажется парадоксом, но если подойти к этому духовно и без всяких стереотипов, без каких–либо программ посмотреть на воспитание, то это — творчество Духа Святого, Который созидает, творит отношения человека с Богом. И когда ребенок растет, он все равно продолжает быть учителем. Но важно, чтобы он об этом не знал. Это надо скрыть.

Бывает так, что все действия ребенка вызывают раздражение, он мешает. Ребенок не должен мешать! Он — соработник, он — на равных правах. Дело не в количестве прожитых лет. А человек пытается все рассмотреть материально, утилитарно: раз ты маленький — значит, занимай самое последнее место в семье. Но ребенок не должен быть униженным, а должен жить на уровне своего достоинства. Родители ни в коем случае не должны попирать это достоинство своим неразумием.

Марина Гриц (далее — М.Г.). Если ребенок мешает родителям в детстве, то потом и во взрослой жизни у него останется комплекс, что он всем мешает. С человеком происходят странные вещи: с одной стороны — желание спрятаться от всех, с другой — острая потребность заявить о себе, поставить себя в центр внимания.

О.В. Ребенок очень быстро научается делать себя центром и в том случае, когда ему некому послужить. Все внимание сосредоточено на нем. Он получает нравственную и духовную травму. Это часто случается в семьях, где только один ребенок.

Когда в семье несколько детей, то они служат друг другу, вместе изживают те недостатки и комплексы, которые в них есть: эгоизм, сосредоточенность на себе. В многодетной семье ребенок без всякого морализирования, очень органично может стать духовно здоровым. В большинстве случаев дети из многодетной семьи не испытывают ревности к новорожденным братьям или сестрам, они радуются, что они появились. Есть возможность послужить им в духе Христа, Который говорил: «Сын Человеческий не для того пришел, чтобы Ему служили, но чтобы послужить».[7]

Молитва ребенка

О.В. Ребенку свойственно такое молитвенное состояние, которое он не всегда может выразить словами. Он призывает Бога сердцем и хочет что–то Ему сказать, пообщаться с Ним.

Когда мы видим, что опыт молитвы уже начинает проявляться у ребенка, то должны чувствовать и охранять это молитвенное состояние. Именно охранять, мне хочется подчеркнуть это слово. Надо стараться не разрушить его каким–то вторжением, внести нечто искусственное, что–то навязать ребенку. Для взрослого человека молитвенное состояние ребенка всегда тайна, и эту тайну можно только наблюдать и внимательно к ней подходить.

Если ребенок смущается, то надо как–то его вдохновить — или внешним образом, или словом, или как–то иначе. Надо сделать все, чтобы молитва продолжалась, насколько это возможно для ребенка. Нельзя пойти на поводу его чувств или смутить его еще больше, чтобы от нашего вмешательства ему больше не захотелось молиться.

Мать и отец должны дать ребенку понять, что Богу очень приятно и радостно, когда он молится, когда вообще все люди молятся. Это должно постепенно войти в сознание ребенка.

Как призвать ребенка, чтобы он молился в Духе? Я думаю, не путем какой–то догматической беседы, это будет ему недоступно. Дух приходит ко внимающим. Значит, нужно знать Того, к Кому я обращаюсь, и обратить на Него внимание. Ребенку можно сказать:

- Ты сейчас разговариваешь со мной. Я слышу тебя. А когда ты говоришь с Богом, Он тоже все слышит, все понимает. Он тебя видит, как и я. А представь, что ты со мной разговариваешь, а я ухожу куда–нибудь, спиной поворачиваюсь. Тебе это понравится? Ты будешь со спиной разговаривать, не видя меня? Разговора не получится. Так и в молитве. Только при этом ты будешь разговаривать не со мной, а с Богом. Я тебя люблю, и Он тебя любит. Как ты мне говоришь, что тебе нужно, так и Ему скажи. Ему тоже хочется тебя послушать. Может быть, тебе хочется сказать Богу то, что ты не можешь сказать мне. Не потому, что ты хочешь что–то утаить или тебе стыдно.

Это важный момент: дети должны учиться ничего не утаивать.

Диалог человека с Богом — это то врожденное, что дано человеку. Бог всегда хочет общаться, Он не может без нас. Ребенок должен почувствовать, что не только ему нужно общаться с Богом, а что и Богу это нужно. Это очень сложный вопрос.

Вечером, когда заканчиваются все дела, чтобы подвигнуть ребенка, можно спросить:

- Что ты сейчас будешь делать?

Тот, кого уже приучили к молитве не периодически, от случая к случаю, а постоянно, он уже не может не сказать:

- Я буду разговаривать с Богом.

Он может даже не сказать: «молиться».

У Софьи Куломзиной в одной книге рассказывается, что мальчик встал, открыл окно и сказал:

- Спокойной ночи, Боженька!

И все, этого было достаточно.

Молитва должна быть не просто словами, а выражать то, что есть в сердце человека. Когда человек приходит на исповедь, ему нужно рассказать о том, что у него на совести, что сейчас беспокоит, не утопая при этом во всех подробностях. Так и в молитве — можно говорить очень много, а толку не будет.

Ребенок сам скажет то, что нужно. Не обязательно он повторится. Сегодня он может пожелать «Спокойной ночи!» А завтра — поблагодарить. Конечно, хорошо, когда ребенок начинает с благодарности, но это не всегда может получаться. С малышей нельзя требовать постоянства (например, каждый день благодарить или каждый день каяться), только, если это будет их желание. Но благодарности обязательно надо учить.

Сложная проблема в детской молитве — постоянство. И взрослые нередко выпадают из молитвы. Мне, как духовнику, часто приходится слышать, что «утром не молюсь, только вечером». Или наоборот: «утром молюсь, а вечером уже падаю, сил нет». Некоторые говорят: «Вот, я не молилась, а все равно какая–то легкость была, и было очень хорошо!» Но это самообман. Потому что потом от того же человека можно услышать, что произошел срыв в отношениях с ближними, возникла пустота. Поэтому взрослый человек должен биться за постоянство в молитве, и ребенка тоже нужно к этому приучать. Хотя многие склонны думать: «он еще ребенок, и это ему не обязательно». Но как раз вот это обязательно. Нужно внедрение постоянства. Чтобы ребенок не думал, что в какое–то время жизни можно «отдохнуть от Бога» — можно раз помолиться, потом бросить, потом опять помолиться. Бог нужен всегда.

Ребенок в своей молитве может сказать Богу всего несколько слов, самых простых, но именно таких, которые он может сказать сам. Например, поблагодарить Бога за этот день. Можно дать ребенку образ из природы: птички начинают день не с того, что ищут муху или червячка, а начинают петь. Можно предложить ребенку самому это увидеть и услышать: встать с ним рано и послушать это предрассветное пение птиц.

Когда мы в храме совершаем молебен на начало учебного года, или когда в храме творится молитва о городе (у нас есть такая молитва), тогда в этих службах участвуют и дети. Они говорят краткие молитвы, но очень конкретные по содержанию. Если ребенку захочется молиться дома про себя, то надо дать ему такую возможность, не пытаясь как–то открыть его молитву.

И.Г. Очень часто дети начинают молиться за свою кошку, за собаку или птичку. Они и взрослых призывают участвовать в такой молитве.

О.В. Любовь Божия распространяется на всю тварь. И если они так заботятся о своих животных, то, конечно, они похожи в этом на Бога. Помните, Бердяев в «Самопознании» говорил, что он не может представить себе Царство Божие без своего кота Мури. Для некоторых это будет еретическим опусом. Но как он воспринял страдания кота! — Как страдания человека. Предсмертный крик страдающего животного остался в нем как рана на всю жизнь.

Дети молятся очень искренно, и при этом нет никакого лукавства и любования собой, которые иногда присутствуют в молитве взрослого человека. Взрослый человек может молиться и думать: «как я хорошо молюсь!» Он может любоваться даже интонациями своего голоса. А ребенку такое совершенно несвойственно.

Некоторые родители повредили детям тем, что преувеличивали значение написанных молитв и старались, чтобы ребенок выучил их наизусть как можно больше. Взрослые должны понимать, что, если дети не научены молиться в Духе, то молитва их становится механической. У них очень хорошая память, они могут запомнить много молитв. Но будет ли ребенок сознавать то, что читает? Будет ли его опытом то, что он произносит?

Недавно ко мне обратилась одна женщина 46 лет из Риги. Она первый раз исповедывалась и причащалась. Дома она пыталась молиться по молитвослову.

— Но, когда, — говорит, — я дохожу до некоторых молитв, то не сознаю, что я такая, как там сказано. Я не чувствую, что я «блудный, грешный и окаянный»[8]. Получается, что я наговариваю на себя».

Это не значит, конечно, что тот, кто написал эти молитвы, написал неправду. Он исходил из своего духовного опыта, из глубины смирения. Но человек, не имеющий еще такого опыта и такого глубокого смирения, не может органично произнести эти слова. Он должен ценить опыт того молитвенника, но сознавать, что это еще не его «одежда» и не его состояние. Поэтому он не может войти в эту глубину и молиться реально этими словами.

Если взрослый почувствовал смущение, то ребенок тем более. Когда мы слышим такие молитвы из уст ребенка, то в этом чувствуется неправда. Он тоже наговаривает на себя. Если заставить его подумать, почему он «блудный, грешный и окаянный» — он ничего не придумает, это неразрешимая для него проблема. Ребенок просто будет отчитывать эти молитвы, как попугайчик, и это не будет соответствовать никакой его духовной реальности.

Если человек молится искренно, сердцем, то молитва не утомляет, а, наоборот, питает его душу. Но ребенок, поскольку он молится искренно и говорит правду, чувствует, что, когда он ее выскажет, больше уже ничего сказать не может. Поэтому всегда важно знать границы молитвы. Иногда это может быть просто вздох. Говорят же иногда: «Воздохнем пред Богом!» Взрослый, который молится не искренно, не доверяет такой краткой молитве, исторгнутой из сердца ребенка. Взрослому кажется, что нужно говорить очень много слов — вот он и говорит, говорит… А ребенок чувствует границы, потому что он искренен. И это очень важно.

Детская молитва порой кажется очень забавной. В беседе с детьми воскресной школы я спросил девочку из Москвы:

- О чем ты вечером разговариваешь с Богом?

Она сказала:

- Я молюсь, чтобы Бог взял мою душу.

Так она трансформировала взрослую молитву из молитвослова: «В руки Твои, Господи, предаю дух мой!»[9] Я спрашиваю:

- А о чем ты утром молишься?

- Я прошу, чтобы Бог возвратил мне ее обратно.

Ребенок очень буквален в своем понимании мира, отношений с людьми, с Богом. У него нет символического образа мышления, это ему недоступно, но в этой молитве есть правда, несмотря на немножко комическую форму выражения. Почему девочка так говорит: отдаю, потом — прошу? Это связано с реальным опытом ребенка. Все дети что–то иногда теряют — игрушку, еще что–то. Они хотят, чтобы это возвратилось. Даже если он отдает игрушку какому–то товарищу поиграть, то помнит об этом, а потом просит ее обратно. Так и с этой молитвой, когда «предаю дух свой» — она просит его обратно, чтобы ей иметь его.

Это показывает, какие искренние отношения у ребенка с Богом. Что он чувствует, то и говорит, ничего не придумывает.

Семейная молитва

Истинная молитва ребенка может родиться, когда есть хорошая семейная обстановка: ребенок видит молящихся отца, мать, предстоящих пред Богом, он особо чувствует какую–то защиту. И он сам, и все вместе могут ощутить эту защищенность, огражденность. Если у ребенка были страхи, какие–то беспокойства, то в совместной молитве они могут уйти, и ребенок обретает радость и покой.

Мы уже говорили, что молитвенный дух в ребенке нужно воспитывать не только с пеленочного возраста, но и тогда, когда он находится еще в утробе.

Когда он уже на руках матери, покой его иногда нарушается тем, что в пространство, которое его окружает, может проникнуть какая–то нечистота: от напряженного разговора родителей, ссоры детей, громкой музыки. Чистый дух ребенка не приемлет духа нечистого, он каким–то таинственным образом его чувствует и отвергает, начиная беспокоиться, кричать, потому что это его ранит, и он беззащитен. Нужно большое внимание, чтобы чутко понять причину беспокойства и немедленно начать ее устранять, но только молитвой. Молитва очищает атмосферу в доме, ограждает ребенка.

Общая семейная молитва — является хорошей школой для всех — и для малых, и для больших, потому что очень органично вводит в молитву церковную. Ребенок, научившийся молиться дома, с радостью идет в храм и узнает те молитвы, которые творились дома, а теперь воспеваются в храме. И ему хочется вместе со всеми служить в храме так же, как он участвует и в домашней молитве.

И в семейной молитве, и в храмовой рождается и укрепляется чувство предстояния пред Богом не одного, а всех вместе. Это — ценный опыт соборности, которая есть природа церкви. Если мы этот опыт не накапливаем, то церковь разрушаем. Общая молитва восстанавливает эту природу, которую, к сожалению, церковь сейчас во многом утратила, но должна ее вновь обрести, ибо без сослужения всех нет Церкви. Когда за нас служат, а мы стоим как потребители — дети или взрослые — то мы лишь слушатели, а не участники молитвы.

И дома, и в церкви мы молимся о мире всего мира. Но, когда эта молитва звучит дома, то она имеет более конкретный язык и направление, приближается к условиям конкретной семьи. Для детей в семье мир — это, прежде всего, тот домашний мир, знаемый ими в подробностях, в нем они развиваются и живут, и его нужды стараются в этой молитве представить Богу и разрешить. Им очень хочется, чтобы Господь подал помощь всем, о ком они молятся. Молитва становится более конкретной. Это относится и к молитве о живущих, и к молитве об усопших.

В совместной семейной молитве у ребенка рождается чувство собственной ценности: вместо униженности (как часто это бывает, когда к нему относятся снисходительно, а не как к личности) он обретает достоинство личности. Ему тоже дают возможность участвовать в прошении перед Богом. Когда он молится о здоровье мамы, папы, бабушки, он понимает, что тут он — на равных.

М.Г. Потому что у всех нас один Отец.

О.В. Да, и это рождает в нем чувство достоинства (ничего не имеющего общего с гордыней), которое оценивается как добродетель. Воспитать в каждом человеке достоинство человека и достоинство христианина — это высокая духовная задача, и выше ее нет. Человек часто стремится соскользнуть на более низкий уровень. Есть поползновение жить ниже своего достоинства, ниже своего назначения. И особенно это проявляется в жизни детей в семье. Ведь дети часто бывают унижены по нерадению родителей, по их духовной невоспитанности, незрелости.

Чтобы взрастить в ребенке достоинство, нужно внимание к каждому его действию — и внутреннему, и внешнему. На домашней молитве должна царить особая атмосфера. Когда идут частные прошения о нуждах семьи, важно, чтобы те, кто хочет подать свой голос первым, уступили самому маленькому. Пусть он что–то пролепечет, но этот детский лепет пред Господом очень важен. Задача родителей — этот превратить лепет в голос. Это и будет, по Евангелию: «пустите детей приходить ко Мне и не препятствуйте им» [10], т. е. не опережайте их, начните с них. Это воспитывает у них чувство собственной ценности. Они начинают понимать, что перед Богом мы все — предстоящие. Все равны: и дети, и взрослые. Дети чувствуют в этом свою свободу. Семейная молитва должна не препятствовать рождению таких чувств, а, наоборот, пробуждать их у ребенка.

Но это — творчество. Это зависит от духовной чуткости молящихся и от их сердечного внимания друг к другу. Семейная молитва должна твориться в духе свободы и любви, а любовь, мы знаем, не ищет своего и первых мест. И, если это рождается, слава Богу!

Нужно бояться того, чтобы семейная молитва не переродилась в обязательное молитвенное правило, когда дети стоят как маленькие солдатики, принужденные старшими. Митрополит Сурожский Антоний в своих размышлениях о молитве приводит рассказ, как мальчик с мамой молились вместе. Вернее, они физически были вместе, но молилась только мама — она молилась по молитвослову, а мальчик стоял рядом, изнемогая от усталости. Он переминался с ноги на ногу и все время одергивал маму, призывая окончить молитву, которая его утомила физически. Эта молитва не питала его душу. Он не понимал слов, произносимых матерью. И, наконец, мама сказала, что молитва окончена. Тогда мальчик говорит ей:

– Мама, мы теперь отмолитвословились, нельзя ли нам помолиться Богу? Господи, я очень Тебя люблю! — сказал он Богу, и больше — ничего.

Почему он так сказал? Может быть, в глубине он испытал какую–то радость, что–то пришло очень светлое, хорошее, что пронзило его душу, и он решил сказать Богу, что он Его любит. Это очень важно — увидеть в детской молитве, что ребенок иногда более взрослого знает границы молитвы не умом, а сердцем, всем своим существом.

Очень важно, чтобы в общении между членами семьи не угасал Дух любви и свободы, чтобы в свободе и любви они предстояли пред Богом. Тогда не будет перерождения молитвы в обязательное исполнение молитвенного правила, и не будет этих «маленьких солдатиков».

М.Г. Один брат говорил мне, что у них дома есть проблема: никто в семье не молится своими словами. Они обычно поют песнопения или читают что–то из Евангелия. Даже взрослые очень редко молятся своими словами, а дети вообще не имеют этого опыта. И он сказал, что не знает, как подготовить детей к молитве своими словами.

О.В. Это надо постараться увидеть — что произошло в семье за день, из этого может родиться молитва. Например, кто–то посетил семью, это было радостно. К этому детей можно подвести: не просто приходил сосед, но, если общение было духовное, то можно сказать, что в это время в доме присутствовал Сам Господь.

А иначе, если молитвы только заученные, они получаются, как заклинание. С Богом нельзя разговаривать только чужими словами. Чтобы войти в них, нужно иметь высокое духовное состояние. Если его нет, то лучше просто сказать: «Слава Богу!». Но сказать искренне, и это будет лучшей молитвой. Для Него должны найтись у нас и свои слова.

Можно предложить этому брату молитвы с детского молебна, которые составляли сами дети. Но и это — не эталон, а только образец. Можно написать свои молитвы. Если эти слова будут повторяться, это уже не будет механическое повторение, потому что это их, детей, слова.

Роль отца в семейной молитве особая. Он — предстоятель пред Богом за всю семью, это ему доверено очень органично, и дети чувствуют его предстоятельство, у них рождается чувство защищенности. Конечно, отец должен быть на том духовном уровне, чтобы оправдать чувства тех, с кем он молится, и кто его воспринимает так в этой молитве.

В то же время, нужно постараться воспитать в ребенке чувство личностного общения с Богом — не только через посредников, но и с Самим Богом. Когда дети видят отца на молитве, они, конечно, радуются, что он — предстоятель. Но они не должны замыкаться на нем, надо дать им понять, что человек и Бог — совершенно несоизмеримые величины. Объяснить это трудно, это должно родиться постепенно. Ребенок должен почувствовать, что Бог лучше папы и мамы знает, что мне нужно делать, как мне поступать. Это не приглашение к дерзости, а трезвое осознание несоизмеримости человека и Бога.

Понимание такой иерархии — очень важный момент. На первом месте в жизни ребенка должен быть Бог, а не папа и мама. Это вовсе не разрушает их авторитеты, они неизменно будут любимы, но пред Богом они — тоже дети. Очень важно, чтобы в этом ощущении и восприятии не вставал барьер возраста. «Бабушка очень старая — какой же она ребенок?» Или, допустим, «папа такой сильный — он не ребенок!»

М.Г. У одного нашего друга именно так и случилось, когда он попал в больницу. Его старшая дочь привыкла, что папа всегда — основание и «столп» семьи, что на него всегда и во всем можно положиться, он найдет выход из любых ситуаций. Но однажды, увидев его без сознания, девочка впервые почувствовала, что папа, оказывается, может быть немощным. Потрясение было настолько серьезным, что девочка впала в настоящую депрессию. Мама, хотя и понимала причину, ничего не могла сделать.

О.В. Через это состояние Господь, конечно, хотел привести ее к Себе. Открыть ей эту тайну — что все от Него. Папа не может сам себя поднять с постели. Папа не знает, как знает Бог, что ты будешь делать завтра, допустим, в 11 часов 15 минут утра. Ни один верующий человек не знает это даже про себя, поэтому он и говорит: «Если даст Бог…». Последнее слово — за Богом, а не за человеком. Ребенок, если он находится в сознательном возрасте, должен это реально чувствовать и понимать.

Очень важно, чтобы ребенок понял, что он может сам общаться с Богом, разговаривать с Ним каждое утро и каждый вечер, хотя бы краткими молитвами. Конечно, он может выучить молитвы, такие, как «Отче наш», «Богородица, Дево, радуйся». Но многого понимать в них он еще не сможет. В молитве «Отче наш» реальным для него, может быть, будет только ощущение Бога как Отца. А «остави нам долги наши» — это уже сознание взрослого сердца. Но, разумеется, эти молитвы следует допустить в его жизнь. «Богородица, Дево, радуйся» может дать ему эмоциональный подъем, радость. Обращение к Божьей Матери приближает его и к своей матери, и к Иисусу Христу. Эти две молитвы могут совмещаться с молитвами своими словами, очень краткими.

Ребенку можно очень просто объяснить, что утренняя его молитва — это «доброе утро!» Богу. Такое же «доброе утро!», которое он говорит маме и папе. И что в этот деньон должен поприветствовать Бога, начать с Ним жить. Некоторые дети, проснувшись утром, хотят сразу играть или просят есть. Но надо объяснить ребенку, что будет странно, если он, проснувшись в своей семье, увидит маму, папу, братьев, сестер и пройдет мимо, не поприветствует их или улыбкой, или взглядом, или словом. Таким действием он как бы показывает, что их для него не существует. Поэтому, если утром ребенок не обратится к Богу, то это значит, что он говорит: «Нет, Ты мне не нужен!»

А Бог нужен нам всегда — на всякий час, на всякий миг жизни.

Однажды в мае месяце, в пасхальные дни мы приехали в детский приют. Это была вторая половина дня, и уже можно было говорить о подарках Божиих за сегодняшний день. Я спросил детей:

– Чем вас обрадовал сегодня Господь?

Один мальчик сказал:

– Я утром проснулся и поблагодарил Господа за то, что Он приготовил нам этот день. — Он обрадовался, что опять увидел свет.

Девочка вспомнила:

– Я увидела сегодня аиста.

Другая девочка рассказала:

– А я сегодня бабушку увидела во сне. — Она утром пробудилась, и этот образ остался с ней как радость.

Вечерняя молитва должна быть очень конкретной. Мы должны говорить Богу то, что у нас на совести, то, что нас заставляет думать, переживать. В этой вечерней молитве нужно выразить (не только выразить, но и просветлить) опыт прожитого дня.

Это очень важно. Выразить — значит, словесно назвать то, что произошло. А просветлить — это относится к тем темным переживаниям или нехорошим действиям, которые совершены были делом или словом и могли ранить кого–то, а потом мучить нас самих. Надо освободиться от этих мучений и примириться с тем, кто на тебя обижен. Примириться — значит просветлить свои отношения с ближним и с Богом, потому что мой грех встает преградой не только между мной и ближним, но и между мной и Богом. Я не могу тогда к Нему свободно обратиться. Просветление совершается тогда, когда чистосердечно просят прощения (не утопая в словах, конечно). Можно от всего сердца сказать, допустим: «Прости, я нагрубил тебе!» И отходить ко сну уже с миром. Это меня готовит к вступлению в завтрашний день. Потому что я, в непросветленном состоянии отходя ко сну, могу еще более засориться во сне всякими сновидениями, наваждениями, и мое пробуждение от сна будет нелегким, а душевное и духовное состояние — тяжелым. К «тяжкому сну ленности», как мы говорим в молитве, добавляется и тяжелое духовное состояние.

За день человек получает много впечатлений — и хороших, и плохих. Если он все это вбирает в себя, это, естественно, расширяет его ум. Но просветление отношений, о котором мы говорим, расширяет его сердце. Если сердце чистое, оно способно вместить в себя, прежде всего, всех членов семьи: нет между мной и любым членом семьи никакой преграды, я не отделился от них, я их всех взял в сердце.

Во время молитвы за других людей, не только членов семьи, у ребенка расширяются «горизонты сердца». Сколько людей включить в свою молитву — это уже тайна сердца. Может случиться, что ребенок вдруг захочет помолиться за всех в мире — вдруг у него будет такое дерзновение. Слава Богу, что сердечко его расширилось!

Дело не в продолжительности молитвы, а в том, чтобы она состоялась. Чтобы все чувствовали, что наступил момент, когда они могут благодарить. За что? Родители могут сказать детям:

- Как хорошо, что все пришли домой из детского садика! Один мальчик сегодня не возвратился домой, потому что он подвернул себе ножку и сейчас в больнице. А мы все здоровы. Господь нас всех сохранил. Можем благодарить и за то, что Он подарил нам этот день, и за то, что Господь был с нами.

И, конечно, помолиться вместе за этого мальчика.

Вечером все в семье могут просить прощения друг у друга. Но это должно быть органично, без принуждения.

М.Г. А если ребенок по каким–то причинам не хочет участвовать в молитве? Ему скучно, например, или не хочется отрываться от игрушек?

О.В. Надо оставить его в покое и продолжать молиться самим. При этом, как мы уже говорили, надо выяснить причину, почему ребенок не хочет молиться вместе со всеми — может быть, он обиделся на родителей, может быть — на Бога.

М.Г. Если ребенок еще сам не узнал Бога, не успел опытно почувствовать, что Бог присутствует и действует в мире, отвечает на его молитвы, то он может спросить: «Где Бог, почему я Его не вижу?»

О.В. — И я не вижу! Хотя я взрослый. Ты думаешь, если я взрослый, то у меня зрение лучше, очки такие есть очень хорошие? Я тоже Его не вижу!

Тут важно что–то не договорить, не обязательно все сразу доводить до предельного объяснения. Можно просто сказать:

- Мы сейчас будем разговаривать с Богом. У нас есть, что Ему сказать. Ты видишь, как бабушка больна. Ты чувствуешь, что ей плохо? Тебе жалко ее? И нам жалко. А как помочь ей? Как сделать, чтобы она выздоровела? Ты можешь помочь ей?

- Нет!

- А кто может?

Ребенок уже сам, через состояние больной бабушки поймет, что помощь нужна. Даже если он не даст сразу ответа.

Конечно, не следует ребенку говорить такие вещи, которые я однажды сказал одной бабушке: «Откуда ты знаешь, что тебе нужно быть здоровой?» Ребенку невозможно осознать и понять то, что нужно научиться терпеливо страдать.

Но, тем не менее, это разговор будет в духе свободы и творчества. Он кажется незначимым, но на самом деле это не так, потому что он выявляет главное в семье. Потому что мир в душе ребенка — это мир семьи.

Я знаю родителей, которые своим детям в колыбели читают псалмы. Ребенок еще не понимает смысла такой молитвы. Но родители свидетельствовали, что проходит беспокойство, от которого ребенок не мог заснуть: он утишается и вскоре засыпает, как бы окутанный этой молитвой. Может быть, сам звук музыки псалма действует на него, как необычная колыбельная. Ребенок живет в общей молитве, которая проникает в его подсознание. Он еще не мыслит, еще не рассуждает. Дух Святой его учит без слов. Духу Святому все возможно — войти и в сознание, и в подсознание, и быть вне сознания. К Его действию в младенце должно быть доверие.

Алтарник Алексей мне рассказывал, что был период в жизни его семьи, когда дети не могли уснуть из–за тесноты и скученности. Всякие покачивания, соски не помогали. А когда по молитве родителей приходил Дух Святой, дети успокаивались.

И.Г. Из опыта известно, что первые два месяца в жизни ребенка — самые трудные. Это период привыкания: нелегко переходить от жизни утробной, безопасной и уютной, к жизни в этом мире. Когда мои дети ночью плакали, а сил встать и подойти к ним уже не было, то я начинал молиться Иисусовой молитвой, а иногда молился даже без слов. И они успокаивались.

Молитва без слов

О.В. В домашней молитве должно быть найдено место для тихой молитвы, т. е. молитвы без слов. Что происходит в молчании? Открываются наши раны сердечные. Когда я не молчу, то мое внимание направлено не на них. А если молчу, то, если что–то болит, я чувствую, что болит. Допустим, мучает совесть за какой–то некрасивый поступок. Ребенок, может, хочет об этом сказать, но почему–то стесняется, или еще что–то мешает ему. И вот, когда его не тормошат, не отвлекают, он в минуту молчания может чувствовать этурану, потому что весь погружен в себя.

Бог говорит из тишины, а не из шума и суеты. Это не просто какая–то пустота, тишина ради тишины, а тишина духовная, не физическая. Духовная тишина, в которой присутствует Дух, и которая Духом Святым творится, потому что Дух Святой очищает. Если Его призвали, значит, Он начинает действовать и все обновляет. Во Франции в траппистском монастыре после молитвы всегда расходятся молча.

Во время молчания, когда рана в сердце раскрывается, Господь может коснуться и начать её исцелять. Как это произойдет — уже тайна. После молчаливой молитвы человек успокаивается, уравновешивается. Проясняется то, что нужно сделать сейчас, вот в эту самую минуту. В состоянии диалога это часто уходит. А здесь он в тишине погружен в себя и, может быть, пробьется к Богу. А если к Богу и не пробьется, то хотя бы увидит, что болит, это тоже важно. И, когда выйдет из состояния молчания, ребенок может об этом сказать. Если он затаит, не скажет о своей трудности, это может рождать неврозы. Он подавит свои эмоции, но не освободится от них. Однако в каждой семье все должно происходить творчески. В некоторых случаях лучше в тишине разойтись.

Трудности общей семейной молитвы

Когда есть общение с Богом, есть и общение с ближним — одно с другим связано. Я думаю, вся причина в этом: насколько человек любит Бога. Если человек удаляется от Бога, он уходит и от ближнего. Мы начинаем разговор о неблагополучии в семье с того, что у супругов или у родителей и детей расстроились отношения. А нужно поставить вопрос так: а какие у них отношения с Богом — не ухудшились ли они? Потому что своими силами человек жить не может.

Сможет ли человек исправить свою молитву, свои отношения с Богом, захочет ли он это делать или нет — это тайна его души. Нужно преодолевать все трудности, чтобы молиться.

Многие люди утром не молятся. «Я спешу на работу!» Но ведь несколько минут можно всегда высвободить. Дело не в продолжительности молитвы, а в ее качестве, в ответе на потребности души. Если такой потребности нет, надо все равно делать усилие: «Господи, я уже теряю связь с Тобой! Помоги!»

Если рядом есть верующая семья, которая живет в молитве и духовном общении, то она может помочь. Здесь важно не остаться безразличным к трудному положению ближних. Это все равно, что узнать о семье, не имеющей хлеба, и не помочь ей.

В общине «Тивериада[11]» братья посещают неблагополучные семьи, и им нередко удается духовно помочь таким семьям. Не думаю, что они делают это с помощью какой–то специальной методики. Сначала устанавливают дружеские связи, отвечают на вопросы людей, а потом приглашают их в общину, где люди пробуждаются духовно.

М.Г. Супруги в молодых христианских семьях часто стремятся молиться вместе, и если это по каким–то причинам не получается, то очень смущаются и видят в этом признак духовного неблагополучия. Как Вы считаете, обоснованы ли такие опасения?

О.В. Думаю, что не обязательно, чтобы молитва всегда была общая, главное — чтобы люди молились. Бывают обстоятельства, когда помолиться вместе невозможно. Но нужно стремиться преодолевать их и стараться молиться вместе.

Это важно и для детей. Их надо приучать открывать в семейной молитве грехи, совершенные за день, не дожидаясь того, когда они пойдут в церковь на исповедь. Иногда ребенок не приходит в храм каждое воскресенье, и тогда он будет жить с неисповеданным грехом, который его беспокоит. Если он останется один на один со злом, которое совершил, то не исцелится длительное время.

Однако не нужно из ребенка «вытягивать» грехи. К покаянию его можно побудить через исповедь матери или отца. Мама может сказать о себе: «Господи, прости, что я нагрубила своему ребенку. Меня это беспокоит, и я хочу отдать это Тебе». Ребенок, видя, что мама это сделала, тоже может открыть свой грех.

Молитва должна быть жизненной, а не исполнением ритуала, чтобы не сказать потом: «Вот, мы вместе молились!» А зачем?

Как воспитать в ребенке дух благодарения?

О.В. За общей вечерней молитвой, даже если в семье будет покаянное настроение, ни в коем случае нельзя оставить молитвы благодарения Богу. Мы уже говорили о том, что надо воспитывать в ребенке дух благодарения. Нельзя просто пойти и заснуть как животное. Важно поблагодарить Бога за прошедший день, за все, что Он дал в течение дня.

У ребенка дух благодарения может не присутствовать, если его не воспитывать. Мама может спросить:

- Ты сегодня радовался чему–то, у тебя было что–то радостное? А кто тебе это дал?

Если ребенок скажет:

- Дядя Миша,

то можно спросить:

- А ему Кто дал?

В итоге надо привести ребенка к тому, чтобы он почувствовал, что все не от человека, а от Бога.

И.Г. Но будет ли рождение в ребенке такого понимания, что все, что у него есть, дал ему Бог, довольно для того, чтобы он начал благодарить? Очень часто приходится наблюдать, что ребенок принимает подарки как должное: «Да, это мне папа дал, это мне тетя Маша дала, но мне все и должны дарить подарки! Все знают, что я хороший мальчик (девочка), поэтому и дарят. Вот и Бог теперь знает».

О.В. Нет, этого совсем не достаточно, когда человек смотрит только на дар, а не на Бога. Помните, я рассказывал о ребенке из приюта, который благодарил Бога за то, что Он приготовил нам такой хороший день? Ведь это благодарение было ненадуманное, ни за какую–то конкретную вещь, которой он мог бы пользоваться сам. Он сказал «нам» — это не «мне», а всем. Он разделил эту радость и благодарение со всеми.

Молитвенное общение с Матерью Божьей

М.Г. Практически все православные молитвословы для детей, даже для самых маленьких, включают в себя молитвы к Богородице. Разумеется, замечательно научить малышей этим прекрасным молитвам, но их слова выходят за пределы личного опыта детей, по крайней мере, многих из них.

Как вы думаете, батюшка, важен ли для маленьких детей опыт молитвенного общения с Божьей Матерью или в их возрасте важнее, чтобы они научились разговаривать со Христом?

О.В. Я думаю, что этот опыт может прийти потом. Потому что даже и взрослые люди не одинаковы: одни молятся больше Божьей Матери, другие — больше Христу, у всех разный опыт. Это связано, видимо, с внутренними причинами, с какой–то мистической встречей, которая произошла в их жизни. Как, например, у Серафима Саровского: опыт встречи с Божьей Матерью в детстве изменил всю его жизнь. Не думаю, что в детстве он сам как–то искал этот опыт. Не сам он пришел к нему, но был призван к такому общению.

А у Антония Великого не просматривается такой мистический опыт общения с Божьей Матерью. Да и вообще у египетских или у сирийских отцов этого нет. Это не значит, что они Ее не почитали. Так Господь в их жизни действовал.

Поэтому и ребенка не надо этому специально учить. Но надо смотреть, что получится, ведь даже некоторые взрослые допускают такое смещение: Божья Матерь им кажется Богом. Часто Покров Божьей Матери они воспринимают как Покров именно ее, а не Божий.

И.Г. Вчера группа паломников–католиков, пришедшая в храм, попросила рассказать о Божьей Матери. Мы говорили, что Церковь уже две тысячи лет ищет самые лучшие формы почитания Божьей Матери. И все, что было обретено в церковном опыте — и в древности, и в последние века — это драгоценно. Этот опыт — сокровище Церкви, его нельзя забывать. Но, возможно, самые прекрасные формы почитания Девы Марии еще впереди: в умалении, в тишине, созвучной Ее жизни.

Мы знаем немало случаев явления Божьей Матери детям. Например, отроку Прохору — будущему Серафиму Саровскому, в XVIII веке. А в XX веке — трем простым португальским детям в Фатиме. То, как они вдруг изменились, соприкоснувшись с Ее тишиной, — это признак подлинной встречи. Одна из тех девочек, встретившаяся совсем маленькой с Девой Марией, жива и поныне. Это монахиня Лючия, которая всю жизнь прожила очень тихой, отстраненной от мира сего жизнью.

О.В. Да, и ее можно понять: если она уже погрузилась в эту тайну, то никакие встречи или общение в мире сем уже насытить не могут.

Аскетика ребенка

И.Г. Кто из святых отцов, по Вашему мнению, был идеальным воспитателем в истории Церкви?

О.В. Христос. Только Христос. Потому что у каждого, даже святого, есть вещи, которые трудно применить в жизни и с которыми даже иногда трудно согласиться. Особенно это встречается у ранних отцов, людей высокой аскетики, тех, которые выбрали особый путь жизни, который совсем не применим в практике нашей церковной жизни. Попробуйте кого–то попросить сажать капусту корешками вверх или носить воду в дырявом ведре. Самое главное в аскетической практике, чтобы человек ушел от самости, от эгоизма. А когда это все уйдет, тогда и Христос придет к нему.

Но это путь взрослого человека. А ребенка этому же можно научить очень простым способом: например, если у ребенка есть что–то вкусное, что хочется съесть самому, то надо попросить его поделиться. С этого можно начать. Если человек умеет делиться, он уже начинает жить в Евангельском духе. В Евангелии же говорится, что с нас не спросят, какие у нас были аскетические упражнения, сколько мы молились, а спросят: напоил ли ты жаждущего, одел ли нагого? Если человек умеет делиться — и куском хлеба, и временем своим, и горем, и радостью, и игрой, и песней (хорошо не одному петь, а вместе!), то в этом и будет его аскетика.

И.Г. А опыт Христа как воспитателя универсален полностью?

О.В. Конечно. Потому что в нем обозначены самые главные вещи. А практика — это уже творчество каждого. И те святые отцы, имена которых мы не можем все и перечислить, хотели, чтобы в них изобразился Христос. Об этом пишет и апостол Павел. Так же и каждый из нас, читая труды, например, Антония Великого, Макария Великого, или наших отцов–аскетов: Нила Сорского и других — хочет, чтобы не Нил Сорский, и не Антоний Великий изобразился в нем, а Христос.

Когда сын одного нашего прихожанина Димитрий праздновал свои именины в храме Димитрия Солунского, то после Литургии ему подарили большую шоколадку. Он был очень рад, но сразу же, не задумываясь, разломал ее на кусочки, и, когда люди подходили к кресту, он раздавал ее всем. Вы бы видели, как он радовался! Он поделился не только шоколадкой — он поделился своей радостью. И она так умножилась, что отобразилась на всех, кто был в храме. Маленький мальчик смог это сделать.

Семья — часть Церкви

О.В. Очень важен выход из домашней молитвы в церковную, потому что из семейной жизни можно сделать культ и превратить семью в какой–то замкнутый, самодостаточный мир. Такой уютный мирок, которого ни у кого нет. «Посмотрите, как у нас хорошо! Мой дом — моя крепость!», — так ведь?

В христианстве никаких крепостей нет. Семья — не есть какая–то самодостаточность, она — часть целого, часть всего мира.

Все мы, рожденные в семьях по крови, должны обрести семью духовную, которая есть община–приход. И, в более расширительном смысле, это — вся Церковь, потому что Дух Святой живет в каждой семье — семье по крови и семье церковной — если она открыта Духу Святому и приняла Его.

Так происходит возрастание открытости сердца каждого христианина, маленького ребенка или взрослого. В своем пределе это — открытость к миру, к каждому, живущему в этом мире. Тогда нет чужих, а все — братья и сестры. Эту тайну братства должен каждый прочувствовать и лично пережить. Не умом знать об этом, а пережить бытийно.

М.Г. У ребенка может возникнуть вопрос:

– Вот, я живу в братской церковной семье, а Петя, мой лучший друг, который со мной вместе в песочнице играет, но Бога не знает, он, что, получается, для меня чужой?

О.В. Можно ему сказать:

– Он тоже Божий, у него тоже есть Отец, но он еще с ним не познакомился. А наступит время, когда он Его узнает, и тогда, как и ты, он пойдет в дом Его, т. е. в храм, и будет вместе с тобой молиться. А сейчас он пока с Ним не знаком. Ты ведь не знаком с дядей, который живет в доме напротив? Ты каждый день его видишь, но ни разу не бывал у него в гостях, не пил с ним чай, не разговаривал. Так и этот мальчик. Он ни разу еще не побывал в доме у Бога и не говорил с Богом. Но он узнает Его, как и ты. Ты ведь тоже когда–то не знал Бога!

Человек тогда растет духовно, когда он способен включать все новых людей в свою жизнь, в свое сердце. Общение домашней церкви и Церкви Христовой — это движение Духа Святого. И это движение очень нужно. Потому что, если «дом — моя крепость» или «моя семья — крепость», то возникает духовный застой, «кровообращения» нет и наступает кризис, болезнь семьи, и, в конце концов, она может разрушиться. Такого не случится, если есть постоянное общение семей — малой и большой.

Нужно «проветривать» воздух в семье, когда там возникает нужда в таком обновлении. В эту малую семью могут приходить в гости братья и сестры из большой — из Церкви.

Ребенок иногда не слышит маму или папу. А то, что скажет брат или сестра из Церкви, он услышит. Но делать это нужно очень осторожно. Не надо учить ребенка. Взрослый может в его присутствии рассказать о ком–то, кто уже справился с похожими трудностями. Как говорят французы, «намек действует». Ребенок это услышит.

Должно быть и общение семей в домах за общей трапезой. Но может быть и совместная поездка — на прогулку, на экскурсию. Семьи из Риги рассказывали, что у них возникали сложности с детьми. Я посоветовал:

- Соединитесь, посмотрите, что из этого получится!

Когда они оказались на природе и вместе готовили трапезу, а дети в этом участвовали — собирали хворост, носили воду, разжигали костер, то между всеми возникло настоящее единение.

Один наш брат Е. из Резекне часто собирает вместе детей из разных семей и едет с ними за город. Без взрослых, одни мальчишки, самые трудные дети. Они делают все вместе. При этом разрешают какие–то жизненные вопросы. Но это делается в свободной форме, без давления. Как бы между прочим, но, в то же время, целенаправленно.

Нельзя искусственно сближать семьи. Тяготение должно возникать на почве общих интересов. Допустим, нужно помочь детям и в этой семье, и в той. Как? — Через общение детей друг с другом. А взрослые общаются уже на своем уровне. Такое общение полезно всем.

Но бывает другая ситуация. Родителей посетили прекрасные друзья. Ведется очень тонкая беседа на духовные темы. А ребенку некуда уйти. Он сидит, все это слушает, и получает нагрузку, ему совершенно не нужную, как непосильное для него бремя. Он может состариться в такой атмосфере, выйти из границ своего возраста. Я видел такого мальчика, который говорил как взрослый, будучи очень маленьким, и, понятно, что он говорил не из своего опыта, а все, что слышал. Это было фальшиво.

Приведу светский пример, услышанный мной от Анастасии Ивановны Цветаевой. Марина Цветаева в присутствии гостей спрашивала свою маленькую дочь, Ариадну:

– Тебе нравится «Евгений Онегин»?

– Мог бы написать и лучше! — отвечала девочка.

Это, конечно, было не из опыта.

Нужна ли в Церкви модель поведения?

И.Г. Сын наших друзей, подросток, сказал однажды родителям, что он не хочет ходить в храм, потому что там нет ни одного нормального человека. Он не видел там примеров для подражания. Отец ему сказал: «Я тебя понимаю, да мы и сами — ненормальные».

Но ведь этот подросток еще не поймет слов Христа «не здоровые имеют нужду во враче, но больные», которые мы читаем в Евангелии[12]. Они становятся ясными, только когда «набьешь себе шишек», когда имеешь какой–то жизненный опыт, опыт ошибок. В пятнадцать лет вовсе не хочется начинать жизнь «ненормальным».

О.В. Может быть, все же в этом приходе есть один–два человека «нормальных» даже для взора подростка?

М.Г. Конечно, один–два найдется, и даже больше.

О.В. Значит, можно сказать, что это пример того, как «ты в е видишь нечистым оком, вся проблема — в тебе».

М.Г. Он говорил о большинстве в его церковной среде.

О.В. Невозможно подружиться и тесно общаться со всеми сразу. Надо начать с одного–двух. И церковь начинается не с этого. Даже какая–нибудь малая община начинается не так. Появляется человек, общается с другим человеком — и вокруг них вырастает община.

Причина — в нем, в этом подростке. Надо начать с себя. Он обвинил всех, что все такие плохие, а он, значит, хороший. Но это — не так. Нет абсолютных праведников. Если согласиться с ним, то и жизни христианской нет. Возможно, он заметил, что взрослые более увлечены внешним, чем внутренним. Тогда родителям надо подумать о том, как сделать гармоничной свою жизнь, чтобы не было этого перекоса.

Ему надо дать понять, что у него есть возможность быть в доме Божием. Там начинается наша жизнь, там она продолжается, там и заканчивается. «Если ты начал ее в Доме Божием, то почему вдруг хочешь уходить? Ты уходишь от людей? Нет, ты уходишь от Бога. Только через общение ты можешь и себя познать, и Бога». Поэтому надо стараться общаться.

В его голове есть модель поведения, созданная обществом — модель супермена, а в церкви моделей нет. Этому подростку можно сказать: «Ты свободный человек, ты можешь выбрать модель, но можешь жить свободным человеком».

Что значит «любить ребенка»?

М.Г. Часто, когда говорят о любви к ребенку, подразумевают, что ребенок должен стать центром внимания. Но внимания какого–то очень однобокого. Не важен сам ребенок как личность со своими радостями, заботами, а только что–то внешнее. Например, часто гости, приходящие в дом, начинают с того, что говорят ребенку, какой он замечательный (послушный, красивый, воспитанный, и т. д.). Все его ласкают, балуют, носят подарки. И это считается нормой поведения взрослых по отношению к ребенку. Со временем у него вырабатывается привычка — ожидание от гостей похвал и подарков.

О.В. Любить — это не значит ласкательствовать. При детях не надо говорить: «Какой ты хороший!». Японцы не хвалят ребенка в его присутствии, они находят иной способ поощрения.

Жан Ванье[13] предупреждает всех, приходящих в его общину «Ковчег»: «Бегущих к вам навстречу не гладьте сразу по головке, вы их обманываете. Вы еще не имеете к ним расположения». До этого надо еще дорасти. Чтобы это был не просто внешний жест, как погладить кошечку или собачку, а чтобы это было естественным порывом сердца, органично, а не просто внешне. Дети очень чувствуют фальшь.

Как Жан Ванье или сестры в его общине ведут себя с детьми? Они же не сюсюкаются с ними! Дети бывают жестокие, ругаются, ломают все, капризничают. Воспитатели терпят все это со смирением. Это терпение и есть любовь.

Любить — это не значит говорить добрые слова, комплименты и т. д. Любовь — в том, чтобы не мешать человеку Жить в высоком смысле этого слова. Гиперопека может травмировать ребенка, стать помехой в воспитании. Он будет несчастен. Нельзя в чашку сыпать сахар бесконечно — нечего будет пить. Так и с любовью.

Чтение Священного Писания

О.В. Родители должны прививать любовь, интерес детей к Священному Писанию, не смущаясь тем, что их сознание еще недостаточно развито, потому что, как говорил один священник, ощущение Божьего присутствия должно быть глубоко в подсознании человека. Подсознание будет принимать то, что ребенок еще не понимает, и принятое будет в нем лежать до какого–то времени как зерно, которое должно прорасти.

Один священник из Латвии рассказывал мне, как он читал с пятилетней дочерью в Ветхом Завете о грехопадении. После прочтения ничего не произошло. А через два дня девочка разрыдалась:

– Почему же он вкусил этот плод? — Она переживала за Адама и в то же время говорила: — Мы бы тогда были счастливыми и не умирали!

То, что она сразу не откликнулась на прочитанное, не значило, что она ничего не восприняла. Какое–то время услышанное прорастало, в ней что–то зрело. Значит, она как–то размышляла над этим. Вопросы ее показали, что думала она очень серьезно.

Этот пример хорошо показывает, что нам, взрослым, нужно верить в способности и возможности ребенка воспринимать Священное Писание. Все оказывается им доступно, если к этому подойти с любовью.

И.Г. Нередко бывает, что родители хотят почитать ребенку Священное Писание, а он не хочет слушать. Не потому, что ему ни разу не читали, и он не знает, что это такое. Но вдруг случается у него такое состояние — не хочет слышать Священное Писание. А в семье складывается определенный ритм молитвенной жизни, это уже становится настоящей потребностью для всех членов семьи. Как выйти из этой ситуации, как ее разрешить?

О.В. Приказать, насильно заставить — самый худший вариант. Лучше этого не делать. Пусть не будет этого насилия. Но все же родителям нужно искать выход. Надо найти причину. Почему у него возникло это нежелание? Родители должны подумать: может быть, они обидели чем–то ребенка? А если эта обида есть, тогда понятно, почему он не хочет из их уст слушать Священное Писание. Оно прозвучит для него фальшиво.

Может быть такой вариант: он обиделся на Бога. Ребенок что–то просил у Бога, а Он не дал. Теперь Бог виноват! Из этой ситуации тоже нужно каким–то образом выходить. Как спросить у ребенка о состоянии его души — непредсказуемо, но это нужно делать очень бережно, потому что иначе можно все испортить. И, конечно, если ребенок искренне сможет сказать, что у него есть обида на Бога, то родители будут молиться вместе с ним, чтобы изжить ее. Это будет еще одна возможность для родителей упрочить свои отношения с ребенком. А когда в душе ребенка настанет мир, можно начать чтение Писания.

Я в свое время обратил внимание на опыт митрополита Антония, как он читал Священное Писание с детьми. То, что он читал, в том конкретном контекстеуже не было просто повторением того, что каждому знакомо. Сначала владыка живо, эмоционально пересказывал евангельские события, как бы вовлекая детей в свое эмоциональное поле. Это не были пространные рассуждения, он как бы проживал Священное Писание. Если бы он не пережил все это, как свою собственную жизнь, он не мог бы так говорить о библейских событиях и о людях.

Когда он чувствовал, что у детей уже пробудился интерес к тому, что он рассказывает, то переходил к чтению самого текста Священного Писания. При этом все запечатлевалось еще сильнее: какие–то вещи, которые были немножко расплывчаты, уходили, какие–то как бы огранялись, очерчивались. Дети уже слышали слова тех самых людей, которые жили в Священном Писании.

Здесь нужно учесть, что не каждый способен так передать Священное Писание. Если ты не чувствуешь в себе способности к целостному пересказу, близкому по духу к Писанию, то лучше не «лить воду», а просто взять текст и выразительно, молитвенно прочитать. Если же человек обладает даром речи, то он может очень живо, образно представить эти евангельские ситуации, лица, Самого Иисуса Христа в понятной для детей форме, не исказив при этом ничего из смысла Писания.

Думаю, такой пересказ можно доверить и ребенку. У нас в приходе был очень духовно развитый и талантливый подросток, Александр. Он приезжал на лето к своей бабушке, которая жила в Карсаве. Когда ему было лет 13, мы доверяли ему иногда рассказывать в храме жития святых. Предварительно он прочитывал текст имеющегося жития, иногда не лучшего по форме и содержанию. Но в хорошем пересказе Александра оно становилось живым и ясным.

У нас в приходе не было опыта пересказа Священного Писания. Но, думаю, стоит войти в такой опыт, это — дело творческое. Нужно, чтобы у ребенка было живое отношение к Богу и к Писанию, чтобы он мог выразить в словах то, что он прочел, прочувствовал, общаясь с Богом.

М.Г. Трудно выразить словами свое духовное переживание. Для этого у ребенка должен быть навык пересказа. Когда мы читаем и обсуждаем Писание вместе с группой детей, каждый ребенок привносит в этот рассказ что–то свое — то, что запомнилось ему. Слово Божие в каждом отзывается по–разному. Так они «прядут нить» Евангелия, которая уже прошла через их сердца.

О.В. Да, они творят Евангелие от детей.

В каком возрасте начинать знакомство детей со Священным Писанием?

О.В. Родители могут приучать своего ребенка к чтению Священного Писания когда он еще находится, как это ни странно звучит, во чреве матери. Вдумаемся, что тогда происходит? Мать читает вслух Священное Писание. Все, что происходит с ней, происходит и с ним. Если она радуется, если она почувствовала какое–то озарение, не может быть, чтобы тот, кто пребывает в ней, не ощутил этого. Свидание Марии и Елизаветы показывает, как может ребенок возрадоваться во чреве. Это не просто метафора, это реальность.

М.Г. Это был все–таки не простой ребенок…

О.В. Но речь идет о том, что он встретился с Господом. Это не значит, что любой ребенок взыграет так, как написано в Евангелии. Это произойдет, может быть, неощутимым образом, но произойдет. Конечно, при условии, что мама будет читать благоговейно, со вниманием и любовью, а не по обязанности. Впоследствии ребенок будет более способным воспринимать Священное Писание, в нем уже будет что–то заложено.

Для самых маленьких иногда можно допустить, такой вариант, когда Священное Писание читается без вопросов. Читать надо очень выразительно, но не по–актерски, конечно. Этого будет достаточно.

К нам приезжала из Франции Ноэль Дюк, которая всю свою жизнь посвятила воспитанию детей. Она — автор нескольких книг, некоторые переведены даже на латышский язык. Ноэль проводила у нас беседу о сотворении мира. Священное Писание не читалось, но подразумевалось, что она его прочитала, хорошо знает и сейчас расскажет, как был сотворен мир. Беседа была очень лаконичной. В ней преобладало не слово, а показ, живые картины, которые были очень выразительны. Дети живо их воспринимали.

Она сказала:

– Бог — свет.

Ассистент подал зажженную свечку. Ее поставили на деревянный штатив, рассказчица села рядом. Тихо зазвучала музыка. Дети тоже сосредоточились. Ноэль не призывала детей: «Давайте помолимся!», но они молились вместе с ней.

Самым маленьким можно пересказывать притчи. Может быть, очень подходящей будет для них притча о Добром Пастыре. Ребенок еще живет в мире сказок, и там он встречается с разными животными. Там могут быть и волки, и овцы. Образ Доброго Пастыря, Который не боится волка, может стать для ребенка понятным и близким. Потом этот образ может каким–то образом соединиться с Давидом — он ведь тоже был пастушком и пас овец.

Очень рано можно объяснить детям и притчу о потерянной драхме. Здесь же напрашивается притча о потерянной овце.

И.Г. Однажды мой пятилетний сын потерялся в парке большого города и был очень растерян и испуган. Когда он нашелся, то первое, что он спросил:

- А как я себя должен вести, если еще потеряюсь?

Я ответил:

- Если ты понял, что потерялся, то стой на месте, стой и молись, я тебя всегда найду.

Потом, уже дома, мы читали с ним притчу о потерянной овце, и он ощутил ее как свой опыт.

О.В. Если Вы заговорили об опыте, то у каждого ребенка есть такой опыт. Он теряет вещи или игрушки, которые очень любит. Расстраивается и плачет. Через этот драматический опыт можно объяснить, как Бог скорбит, когда теряет человека.

Когда ребенок подрастет, можно предложить притчу о сеятеле. Если это городской ребенок, то можно предварительно рассказать о процессах, которые происходят при росте семени, не уходя, конечно, глубоко в биологию. Дети очень много наблюдают и делают выводы, для них в какой–то момент это становится ясно. Затем можно сказать: как все это совершается в природе, так и в душе. Но это только идея, а как ее развить — это уже творчество.

Очень трудно объяснить детям притчу о работниках последнего часа, которых Он пригласил работать в Свой виноградник. Дети чутки к несправедливости. Эта притча может их очень задеть. Но как ее объяснить — почему первые, которые много трудились, получили равную долю? Они обратят на это внимание. Если возникнет много вопросов, (то это хорошо), здесь уже можно приоткрыть тайну.

И.Г. У детей может быть и такой опыт. Когда устраивается детский праздник, с подарками, то дети обычно должны что–то принести: стихи, рисунки, поделки. И редко бывает, что к началу праздника все приходят вовремя. Некоторые появляются с большим опозданием. Опоздавшие получают подарки так же, как и те, кто пришли первыми. И дети это очень хорошо понимают. Те, кто их позвали, всем дают рбвно: тот, кто прочитал один стишок, получает не меньше, чем тот, кто прочитал много.

О.В. У нас так бывает с подарками на Рождество. Большинство детей находятся в храме всю ночь. Долго молиться со взрослыми им очень трудно. И наступает момент, когда сон их одолевает. Тогда они ложатся у вертепа, как солдаты на привале. Совершая каждение в храме, я радуюсь их блаженству. Если бы у меня в детстве было такое Рождество, чтобы я в храме мог и помолиться, и поспать!

Наутро дети, не участвовавшие в ночном бдении, узнают, что в храме раздавали подарки. И вот вечером, когда совершается служба, и еще стоит вертеп, они приходят в храм — и тоже получают подарки.

Притча о блудном сыне может проходить через разные возрастные периоды. Эта притча очень ёмкая. Маленькие дети могут понять, что блудный сын — это заблудившийся, потому что у них есть опыт, когда они отбивались от мамы или не могли найти дорогу домой, т. е. оказывались в положении заблудившегося. Конечно, это немного перемещает смысл притчи, но такое перемещение смысла будет позволительно для того, чтобы понять радость человека, который нашел отца, или радость отца, который нашел сына.

Подросткам можно объяснить, что в течение всей жизни человек не раз впадает в положение блудного сына. Даже в продолжение дня можно не один раз отходить от Отца. Согрешили — отошли от Него. Пусть на малое расстояние, но удалились.

Для подросткового возраста с его бурями, протестами, крушением авторитетов, можно в Священном Писании найти истории, в которых выделяются личности. Подростку можно рассказывать об их жизни. Они из жизни вошли в книгу, чтобы опять стать нашей жизнью.

Надо обратить внимание подростка на то, как тот или иной персонаж Священного Писания стал личностью, что он для этого сделал. В то же время важно, чтобы у ребенка не создалось впечатление, что все можно достичь своими силами. Бог помогает тому, кто хочет расти.

Иногда можно совмещать чтение Писания с такими занятиями, как викторины на знание Священного Писания. Полезны и походы — там можно читать Священное Писание вместе. Темы могут рождаться из общения, исходя из интересов конкретных детей.

Семейная трапеза

О.В. В семейной жизни очень важно участие в трапезе.

Как вкушается трапеза, как она поставляется, зачем она? Сейчас, когда семьи разрушены, и ритм жизни очень спешный, суетный, то люди редко собираются вместе на трапезы — утром это невозможно, потому что все в разное время уходят на работу, в школу, а вечером тоже возвращаются в разное время. Каждый вкушает в отдельности. Даже если трапеза совершается с молитвой, благочестиво, но всеми членами семьи порознь, в этом нет еще полноты жизни. Такая трапеза не в радость, и человек лишается того, что мог бы получить, когда все собираются вместе.

Мне рассказывал один священник из Пскова, что он не знает, что такое таинство семейной жизни, потому что никогда не знал таинства семейной трапезы. Мать была учительницей, он — школьником, у обоих всегда случались перегрузки. Мать вынуждена была отдать его в группу продленного дня. Закончив учебу, он бежал питаться в столовую, она — тоже. В итоге он получил просто невосполнимый ущерб.

И.Г. Наши американские друзья говорят, что это одна из самых трудноразрешимых для них духовных проблем — отсутствие регулярных совместных трапез с детьми. Сегодня их дети совсем не имеют такого опыта, не знают, что такое ежедневная совместная трапеза. И, более того, многие из них вообще не знают, что такое трапеза — они непрерывно перекусывают. Похоже, что этот образ жизни детей к нам тоже скоро придет. Что же тогда с этим делать?

О.В. Надо, вопреки всем трудностям, собираться. Это нелегко. Но и в церковь трудно собраться всем. Люди преодолевают разные препятствия: старые люди — физические недуги, проблемы с транспортом, еще какие–то причины. Но все равно люди стараются общаться. Потому что знают, что без этой Трапезы они не просто ослабнут, они не выживут.

Необходимо, чтобы дети почувствовали в трапезе не только физическую природу пищи, но и духовную. Семейная трапеза есть общение. Но общение где–то на уровне подсознания. Ведь в большей степени люди вкушают пищу в молчании, может быть, изредка переговариваясь. Пища — это не только чревное дело, но и дар Божий. Ребенок должен понять, что продукты мама и папа не просто за свои деньги купили и в сумке принесли, а что это — дар Божий.

М.Г. Сейчас это очень сложно, особенно, когда нет опыта голода.

О.В. Да, сложно. Но надо дать ребенку понять, что этот хлеб, картошка, огурец, которые ты ешь, это — любовь. Это — Любовь Бога к нам, это Его дар. Когда нам что–то дают– мы говорим «спасибо». Так и за пищу тоже нужно благодарить — но кого? папу, маму? Да, и их надо поблагодарить, что они потрудились. Но нельзя остановиться только на родителях.

В трапезе должны участвовать все — не только в смысле потребления того, что предложено на стол, но и в приготовлении её. Надо подключать даже самых маленьких детей, которые еще мало что умеют делать.

У нас в храме поставляются трапезы отдельно для детей и для взрослых, а был период, когда мы не имели возможности разделить эти трапезы из–за отсутствия места. Я помню, как маленький сын одного нашего брата, Михаил, которому поручали раздавать чайные ложки, зажимал их в ручке и так радовался, что сейчас начнется его служение! Он спешил всех обойти, подходил к каждому человеку и подавал ложку. Когда человек принимал и благодарил его, он радостно смеялся. Устраивая детские трапезы, мы просим, чтобы дети тоже служили — сами накрывали стол, резали хлеб, подносили к столу не обходимую еду.

Семейная трапеза как приготовление к Евхаристии

Трапеза призвана объединять всех в семье. За общей трапезой стираютсявсякие шероховатости, которые возникли в поведении и в поступках. За столом — все вместе, сидят лицом к лицу, и всё общее — и еда, и молитва. А главное — здесь присутствует Христос. Потому что «где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них»[14]. Это относится не только к Евхаристии — Евхаристия начинается уже за нашей обычной трапезой. Она может завершиться в храме и стать вершиной этой трапезы. Поэтому семейная трапеза — тоже священнодействие. Я детям иногда говорю:

— Когда смотрите на пищу, подумайте, что она станет вашим телом!

И.Г. Как дети реагируют на эти слова? Они вам что–то отвечали?

О.В. Они задумываются, и это важно. От этого можно пойти и дальше.

— Что ты вкушаешь в храме? Ты видел, просфора приготовлена из муки. Но этот хлеб тоже станет Телом — и Христа, и твоим. Сначала — Христа, а потом — твоим, если ты согласишься принять это Тело.

Иногда я слышу:

— Как я буду Тело Христа вкушать? Это — людоедство!

Тогда отвечаю:

— А когда ты был маленьким, мама сначала кормила тебя только грудью, а не молоком коровы или козочки. Получается, что ты вкушал свою маму!

Это — большая тайна, об этом надо думать.

Однажды в соседней с нами деревне умирала старая женщина. Последние годы жизни она болела и не ходила в храм. Во время беседы я услышал, что она перестала причащаться семь лет назад. Однажды она смутилась стихом перед причастием: «Ядый Мою Плоть и пияй Мою Кровь…»[15] Вдруг ей приходит в голову безумная мысль: «как это жестоко — есть Тело и пить Кровь Христа!» И ее так это заполонило, помрачило, что она перестала причащаться. Потом прозрела и позвала меня исповедовать и причастить ее.

Когда я детям говорю, что еда станет твоей плотью, они как–то замолкают. Вижу, что это их задевает, они так не думали никогда. Для них это удивительно, кажется чудом. Рождается какой–то очень глубокий смысл всего, что происходит на трапезе — и на домашней, и на священной Трапезе. Дети, если все и не поймут, то хотя бы задумаются. Не обязательно, чтобы они сразу все поняли. Это процесс. А как это потом прорастет? — Тайна. Все, вошедшее в ум и сердце ребенка, будет расти постепенно.

Здесь можно коснуться молитвы «Отче наш». Мы просим: «Хлеб наш насущный даждь нам днесь». В этой молитве надо выделить сейчас только этот момент. Когда мы просим этот хлеб? — Перед тем, как вынесут Чашу. Какого Хлеба мы просим? — Мы просим Самого Христа. И Он приходит. Если младенец хочет есть, мама быстро идет к кроватке и начинает его кормить грудью. И из алтаря выносится Чаша Жизни, и Христос дает вкусить Себя.

Семейное чтение

Духовно развивает детей в семье не только молитва, но и домашнее чтение. Ныне семейное чтение уходит из быта семьи, а в старые времена оно было самым уютным занятием: кто–то из родителей читал, а дети внимательно слушали.

Когда я приезжаю в Германию и останавливаюсь в семье, в которой четверо детей, то мое утро всегда начинается со стука в мою комнату. Дети несут показать свои рисунки или садятся вокруг меня с возгласом: «Почитай!» Они готовы слушать, сколько угодно. И я радуюсь, что у них есть вкус к такому чтению.

М.Г. Отец Виктор, а вы не помните, что за книги вы им читали?

О.В. Дети сами выбирали книги. Просили прочитать «Карлсона», читал его им раза три. Я им даже Гамлета читал, по их просьбе. Видеокассету известного фильма они видели много раз, но однажды им захотелось услышать пьесу.

Подбор книг в этой семье очень хороший, потому что мать и отец — церковные люди: Ирина поет в Штутгарте в церковном хоре, Димитрий вместе с сыновьями — Иоханесом и Даниилом — прислуживает в алтаре. Самому младшему мальчику пять лет. Он — первый инициатор чтения. Дети впитывают то, что читаю, часто задают вопросы. У родителей очень мало времени; но они стремятся быть вместе с детьми и читать им. Вокруг такого чтения происходит собирание семьи.

Когда они приезжали в Латвию, моя сестра Раиса рассказывала им сказки. Потом она говорила мне:

- Ты бы видел, как Анастасия слушает! Она — как кошка, которая следит за птичкой.

Она и сейчас читает хорошие книги, слава Богу!

Домашнее чтение имеет такой же смысл, как и общая семейная трапеза. Там вкушают телесную пищу с молитвой, и это вкушение всех объединяет. И во время чтения — также то, что слышат, переживается всеми вместе и всех наполняет радостью. Если бы детям не нравилось то, что читают, они бы не слушали. Значит, у них есть потребность в хорошей книге, в хороших примерах жизни.

Какая польза от домашнего чтения? Оно развивает у детей дар слушания и дар речи. Такие дети говорят правильным литературным языком. Осмысленно, с очень хорошим словарным запасом. Чтение обогащает и интеллектуально, и духовно. Оно сближает, наполняет все высоким смыслом, дает радость детям.

В домашнее чтение можно включать и хорошие христианские жития. Если же читается художественная литература, то — высокого художественного уровня, не чтиво, не легковесное что–то. Научение через книгу — очень ценное. Такой способ общения, как я уже говорил, из жизни семьи сейчас почти исчез. Нужно его возрождать.

М.Г. Отец Виктор, а могли бы Вы порекомендовать какие–то конкретные книги для семейного чтения?

О.В. Это зависит и от того, в какой среде живет семья, какие у нее интересы, и от уровня развития родителей: что они сами любят. Некоторые дети больше любят слушать сказки, некоторые — «Капитанскую дочку». Сергей Сергеевич Аверинцев рассказывал, что для своих детей он не нашел книги лучшей, чем «Капитанская дочка».

Нужно заботиться, чтобы не вовлечь детей в пустоту и не дать вместо хлеба кукурузных палочек. Можно читать книги, которые могут быть занимательными, но они будут как глоток пустоты. Важно, чтобы книга была интересна и родителям. Если они ее любят, то смогут передать свою любовь и детям. Другой вопрос, какого качества эта книга — ведь можно любить и пустые книги. К счастью, сейчас к нам возвращаются книги в том виде, в котором они вышли из сердца писателя, те книги, из которых в советское время были выброшены все евангельские мотивы: это и «Том Сойер», и «Хижина дяди Тома», и «Робинзон Крузо».

Как научить ребенка любви к книге?

И.Г. Христиан всегда называли «людьми книги». Еще недавно люди любили книгу и читали, не отрываясь. С удовольствием учили наизусть стихи, читали друг другу.

Но в наше время многие быстро разучиваются читать. Они получают информацию другим образом. На Западе даже появился термин: функционально грамотные люди. Это те, кто в принципе умеют читать, могут составить документ, прочитать какую–то инструкцию, а по своему желанию они никогда не читают, у них нет желания это делать. В домах таких людей (нередко имеющих дипломы о высшем образовании!) нет книг — совсем нет! Вместо них на полках они иногда ставят муляжи книг — выглядит очень красиво и гораздо дешевле.

С этим приходится сталкиваться даже на оглашении. Когда людей просят: «Прочтите Евангелие или Притчи», они честно читают. Но — как на работе, т. е. «от сих до сих» — ровно столько, сколько было задано. И у них не возникает никаких вопросов. Они не имеют навыка чтения. Это большая беда.

Очень беспокоит, что скоро люди могут перестать читать и слово Божие. Я однажды сказал о своих опасениях знакомому священнику, но он отнесся к этому очень спокойно, и ответил: «Что ж, мы знаем много хороших христиан, которые были неграмотными. Будет новое средневековье. Грамотными останутся только священники, клир».

О.В. Нужно не уступать веку, а поступать вопреки миру сему. Книга учит жизни. В ней концентрируется разный опыт жизни. Важно приобщать детей к этому опыту. Мы не можем лично познакомиться с теми людьми, которые имеют интересный опыт жизни, они физически удалены от нас. Они, написав книгу, нам этот опыт дарят. Встреча с их опытом обогащает человека, помогает ему жить.

Человек должен ощутить потребность в чтении Священного Писания и понять, что со словом Божиим ничто не сравнимо. Это и слово премудрости. Когда человек стремится к мудрости мира сего, то он старается много знать. А мудрость заключается не в том, чтобы знать много, — а чтобы знать главное. «Познайте истину, и истина сделает вас свободными»[16]. Когда человек, читая Священное Писание, примет это, тогда, не отрицая художественную и прочую литературу, он поймет несоизмеримость уровней той и другой и поймет, что Священное Писание — это пища для его духовной жизни.

Одна женщина свидетельствовала мне, что прошла катехизацию, не прочтя всего Писания, в надежде, что потом прочтет. Вскоре у нее умерла мать, и внутри было смятение. Она по церковной традиции начала читать Псалтирь по усопшей. Она стала читать понемногу каждый день. Эта книга, ее глубина открылась ей так, что внутри появился мир. А затем наступил какой–то перелом. Она ощутила такую радость, покой и жажду этого слова, что стала читать уже не потому, что мама умерла, а потому, что душа захотела этой пищи.

Поэтому, думаю, не надо человека принуждать на оглашении читать все Священное Писание, пусть он прочтет вдумчиво, внимательно, молитвенно только некоторые книги. И когда родится органичная, внутренняя сердечная потребность в слове Божием, то он будет чувствовать, что и те книги, которые он еще не прочел, откроют ему то, что было до времени сокрыто.

И.Г. Нежелание читать проявляется и у детей. Когда у них спрашиваешь: «Что вы читаете?», в ответ все чаще можно услышать: «Ничего!». В лучшем случае — то, что задали по школьной программе, да и то, если мама очень беспокоится. А добровольно большинство детей почти ничего не читает.

О.В. Надо прививать навык, не перегружая, но вовлекая ребенка в чтение. Может быть, читать вместе с ним, меняясь ролями: то родители читают, то дети. У родителей больше возможностей это сделать, чем у воспитателя или педагога. Мать может читать какое–то произведение, а какое–то место дать прочесть ребенку. Это поможет вовлечь его и в процесс чтения, и в слушание. Потом можно поговорить о прочитанном, не навязывая, конечно, а только если какое–то место задело. Надо порассуждать об этом месте, преподнести его как очень значимое — по мысли или по чувству.

И.Г. Но есть дети, которые отказываются даже от того, чтобы им читали. «Мы лучше будем смотреть телевизор!»

О.В. Бывают такие дети. Но не всегда надо идти на их поводу. Нужно искать выход, не прибегая к насилию. Надо найти такой способ, чтобы то, что им кажется скукой, стало очень интересным. А как это сделать — зависит от мастерства и творчества родителей.

У нас на трапезе после службы тоже бывает чтение, но для взрослых. То, что читается, воспринимается с живым интересом, с комментариями. Часто это превращается в цепь очень интересных свидетельств слушателей.

Опыт встречи с Писанием

И.Г. Как Вы впервые познакомились со Священным Писанием?

О.В. Это было в начале 60–х годов, примерно 1961 год. Я читал Евангелие регулярно, будучи еще некрещеным. Первое свое Евангелие я сохранил до сих пор даже с пометками мест, которые мне очень понравились. Я делал пометки карандашом. Оно сейчас хранится в алтаре. Полный текст Библии тогда был недоступен. В церкви, конечно, я слышал отрывки из Ветхого Завета, но не имел возможности приобрести. А потом уже я познакомился и с другими книгами Священного Писания.

И.Г. Что Вас больше всего поразило в Евангелии, когда Вы его первый раз читали?

О.В. Я нашел то, что искала моя душа.

И.Г. Вы сразу поверили тому, что все — правда?

О.В. Да, я чувствовал, что это правда. Особенно в сравнении с той ложью, которая была в жизни.

Я знал, что некоторые вещи я исполнить не могу, это очень трудно. Однажды в Троице–Сергиевой Лавре я попал на исповедь (не потому, что хотел исповедываться, а просто там вышел священник на исповедь и перечислял грехи). Тогда я не вместил этого: отречься от того, от другого. Он говорил это через Евангелие, но, может быть, от того, как он говорил — напористо, запутанно, слишком морализировал, — прозвучал о это так, что не расположило к покаянию, а произвело обратную реакцию. Я думал: «В таком случае, надо быть камнем!» Мне тогда показалось, что отречься от себя — это потерять личность.

Но потом я воспринимал по–другому то, что слышал, уже исходя из опыта, который появился. Я понял, что так и должно быть: отречься от себя означает отречься от самости, самолюбия, себялюбия. А смещение тогда, в Лавре, произошло, наверное, от того, что я еще эти вещи не продумал, еще не было такого опыта.

И.Г. Когда Вы познакомились с Ветхим Заветом?

О.В. Сначала — через чтение паремий, а потом — когда учился в аспирантуре. С книгой Бытия я познакомился, когда мне уже было 25 лет. На другой кафедре один человек, специалист по Лескову, под предлогом того, что культурному человеку нужно познакомиться с Библией, устраивал дома чтение Библии. Чтения были тайные. Те, кто собирались, были верующие, правда, они об этом не говорили, была какая–то неоткрытость. Но я благодарил этих людей за то, что они доверяли мне. Тогда очень было опасно. Я ходил на чтения не регулярно, а когда мог.

Когда я поступил в монастырь, это уже стало доступно. В Почаевской Лавре Библии были, и чтений на службе было много. Великим Постом каждый день совершалась служба с чтением. Пророк Исаия каждый год прочитывался за великопостную службу в полном объеме, только какие–то малые купюры делались.

Сейчас я читаю Священное Писание подряд, у меня есть потребность читать его, как и Евангелие. Читаю по книгам, смотря по потребности.

Также прочитываю книги Писания, которые просим читать оглашаемых. Это в радость, потому что не утомляет, хочется читать и читать. Я читаю Писание каждый день: и Псалтирь, и Евангелие, и послания. А из Ветхого Завета — то, что появляется, как потребность. Если есть возможность, надо читать. Это как хлеб.

Телевизор в семейном досуге

О.В. Родителям часто вместо общения с ребенком легче включить телевизор — он говорит и думает за тебя. Общение в семье нарушается. Телевизор может быть полезен, когда родители устали, у них уже нет сил на внимание к ребенку. Тогда он и поможет — высвободит нужные час–полтора для отдыха. Но если смотреть его весь день — то это потеря физического здоровья, разрушение ума и сердца, и всех отношений. Он становится диктатором, идолом, наркотиком.

Нужно знать, когда его «впускать» в семью. На него должна быть «цензура» — надо поставить ему пределы: определить порядок просмотра передач и их уровень. Увиденные хорошие передачи можно обсуждать с детьми, отвечая на их вопросы.

И.Г. Телевизор можно «приручить» с помощью видеомагнитофона. Но и в этом случае надо бы осторожно «дозировать» просматриваемые программы.

О.В. Да, должно быть ограничение. Родители определяют: «Это мы смотрим, а это — нет».

М.Г. Но у ребенка со временем может возникнуть любопытство: «А почему мы это не смотрим»? Дело даже не в том, что его одолевает любопытство, а иногда просто дети во дворе обсуждают какой–то фильм, передачу. И ребенку хочется участвовать в обсуждении, поэтому он смотрит передачу тайком, чтобы потом можно было сказать: «Я тоже видел!»

О.В. Да, чтобы присоединиться, не выделяться.

Родители могут объяснить, почему не нужно смотреть такие фильмы или передачи. «Ты посмотрел фильм — и кричал во сне. Почему? Потому что в фильме много стреляли, взрывали. Это же не дало тебе радости. Ты боялся, но смотрел».

Ребенок и творчество

О.В. Дар творчества — это Божий дар человеку. Прежде всего, нужно пробудить в ребенке творца, чтобы он почувствовал в себе способность творить. Дар творчества уникален и свойственен только человеку.

Животное творить не может, оно способно только повторять. Пчела времен Моисея, античных времен и 21–го века создает одни и те же соты, а у человека так не получится.

Важно, чтобы ребенок почувствовал необходимость развивать свой талант, потому что дар, который дал ему Господь, нужен Церкви. Если бы человек не умел так красиво строить, ему негде было бы молиться, не научился бы рисовать — не было бы прекрасных икон, не научился бы петь — в храме мы не могли бы славить Господа.

Ребенок должен ощутить храм не просто как здание, икону — не как картину, а воспринять их как что–то живое. Через творение мы знакомимся с Творцом. Я могу сказать:

— Ты нарисовал этот рисунок. Я вижу тебя и твой рисунок. А если бы ты прислал мне его по почте, то я, не зная тебя, все равно бы с тобой познакомился и узнал, кто ты. Нарисованное тобою — это твой рассказ о тебе: если я вижу цветок, я знаю, что ты любишь природу. Если нарисован человек — ты любишь людей и общение, нарисована машина — ты интересуешься техникой.

Храм построили люди, которых ныне мы не видим. Благодаря их трудам, мы имеем возможность в нем молиться. Иконописец написал икону, дав нам возможность общаться с этим святым. И не только со святым, но и с самим иконописцем.

В храме мы пребываем с теми, кого видим физически, и с невидимыми творцами этой красоты, живущими в их творениях. Мы радуемся их духовному наследию. Дети тоже способны осознать присутствие веков и всех, кто жил в этих веках — И это тоже является органичным вхождением в искусство.

Храм — не музей. Храм — живой, и искусство — тоже живое. Дети еще более войдут в эту жизнь, еще более почувствуют себя живущими в традиции церковного искусства и искусства вообще, если будут приобщаться ему и сами начнут творить.

Попытка нарисовать Христа, Божию Матерь — это еще не икона, но дети хотят их изображать. Можно сказать:

— Ты смог это сделать только потому, что увидел икону, которую написал иконописец, живший давным–давно. Ты сейчас продолжаешь это делать, и после тебя будут люди, которые, смотря на твою икону, будут создавать свою. Если бы люди этого не делали, то у нас не было бы ни икон, ни церковного искусства.

Так же можно рассказать, что во времена земной жизни Христа дети пели, встречая Его при входе в Иерусалим. Люди передают друг другу опыт, учат друг друга. Поэтому нам надо учиться и петь, и рисовать.

Мы можем сказать ребенку:

- Давай попробуем. Ты любишь рисовать, нарисуй, пожалуйста, человека.

И он нарисует человека сегодня. Этот рисунок можно сохранить. Через некоторое время можно попросить его сделать то же самое, а потом сравнить эти рисунки. Ребенок сам увидит, что, в отличие от пчелы, каждый раз у него получается все новое. Так и Господь говорит: «Творю все новое»[17].

Важно дать ребенку ощущение, что человеческое лицо более значимо, чем цветок, дерево, и т. д. Это — не принижение красоты. Через человека можно видеть Бога так, как Его не увидишь, глядя на цветок.

— Ты можешь порадоваться красоте цветка, но он как бы мертв для тебя, потому что с ним не поговоришь, и он не может тебя любить. Человек же способен разговаривать даже без слов. Он посмотрит ласково, с любовью, и ты уже чувствуешь, что так любит тебя и Бог, потому что Он есть в каждом из нас.

Есть нерукотворный мир красоты, а есть мир красоты рукотворный. Если нет возможности посещать музеи, то можно вводить в мир красоты в домашних условиях, имея, например, хорошие альбомы по искусству. Можно внимательно просматривать их с детьми, делая какие–то пояснения. Конечно, дети не смогут воспринять много, но дело не в количестве просмотренных картин.

В связи с этим я вспоминаю, как отец Зинон мне рассказывал, что, когда он посещал Лувр, то из всей богатейшей коллекции мировых шедевров, которые там находятся, он выбрал только несколько картин. Он знал, что пойдет смотреть именно их. Если бы он не сделал этого выбора, то не смог бы увидеть ничего.

Дар творчества можно развивать на занятиях по искусству в воскресной школе. Здесь важна духовная основа, а усовершенствоваться в технике — живописной, графической, музыкальной и любой другой — ребенок может, обучаясь в специальных школах.

Детям нужно ощутить, что все возникает из духа, из сердца человеческого — если в сердце добро, то будет и доброе произведение. То, что он хочет создать, это не придумывается, а рождается. Если мы придумываем, то есть создаем вещь не в духе, то она может быть красивая, но мертвая. А если в духе — то она может быть несовершенная по форме, но очень живая, потому что мы увидим движение духа. Нас так радуют рисунки детей, потому что они искренние и живые, при всем несовершенстве внешней формы. Детский рисунок всегда обращает на себя внимание тогда, когда в нем присутствует это веяние Духа. Присутствие Духа нужно выявить и развить в ребенке, в его творчестве.

Десятилетний Виктор, сын нашего алтарника Алексея, лепит из глины и рисует. До какого–то периода он не ходил в художественную школу. Однажды я поговорил со скульптором из Риги: не следует устроить ли встречу мальчика с каким–нибудь профессионалом, который мог открыть бы ему секреты своего мастерства? Но он посоветовал этого не делать, потому что можно помешать органичному росту таланта, данного Господом мальчику. И я с этим согласился.

Однажды Виктор побывал в мастерской гончара и лепил там то, что хотел — не по заказу, а по вдохновению: распятия, монахов, храмы, ангелов, подсвечники. Побывали у гончара и дети из приюта, которых учили лепить, рисовать, но по трафарету. Я видел их работы: стандартные, похожие на аппликации. На полке лежали законченные и обоженные работы этих ребят и работы Виктора. Когда в мастерской появились иностранные туристы и пожелали что–то приобрести, то они обратили внимание только на работы Виктора, захотели их купить. Без согласия автора гончар не дерзнул их продать.

Когда ребенок творит без принуждения, а ему лишь ненавязчиво помогают, то он более ощутит себя творцом, а тот, которым понукают, просят делать все по трафарету, в лучшем случае станет ремесленником и будет похож на пчелу, делающую одно и то же.

Если показать ребенку домик, который нарисован просто как чертеж и домик, нарисованный «от руки» — что он увидит? Сначала ребенок может сказать, что красивее тот, который нарисован под линейку, потому что в другом — «кривые линии». Здесь есть, о чем подумать. Как подвести к тому, что один домик — живой, а другой — не живой? А жизнь — это красота, конечно.

И.Г. Батюшка, а если бы Вам принесли плоды трудов детей воскресной школы — красивые рисунки, по–настоящему творческие, то можно ли как–то их включить в храмовую жизнь? Ведь мы можем сколько угодно говорить детям, что их творчество, их искусство очень нужны церкви, но ведь в храмах мы этого не увидим!

О.В. Такие рисунки и иконы я видел в Москве, в больничном храме при Детской республиканской больнице. Там развешены на стенах картины больных детей на религиозные темы и даже их попытки написания икон.

В нашем храме, в притворе, можно выставить детские рисунки, чтобы все видели первые попытки детей войти в церковную традицию, творить красоту.

Каждое воскресенье дети Воскресной школы приносят в храм свои рисунки. Я показываю их всем присутствующим. Всегда находятся желающие получить их, и мы их дарим с доброго согласия авторов. Паломники из Германии, Нью–Йорка, Санкт–Петербурга, Москвы и других мест увозят с собой рисунки наших детей.

Знакомство детей с красотой

И.Г. Отец Виктор, а как мы можем помочь детям увидеть красоту?

О.В. У известного поэта Николая Заболоцкого есть стихотворение «Некрасивая девочка». Оно начинается с того, что он описывает радость мальчика, катающегося на новом велосипеде. За ним бегает девочка, видимо, из соседнего подъезда. Он радуется, забыв про нее. И она радуется. Поэт описывает ее вид, который «напоминает лягушонка»:

…рот длинен, зубки кривы,

черты лица остры и некрасивы.

Но для нее «чужая радость также, как своя». Потому что

младенческая грация души

уже сквозит в любом ее движенье.

Потом поэт размышляет над ее судьбой:

…будет день, когда она, рыдая,

увидит с ужасом, что посреди подруг

она всего лишь бедная дурнушка!

Кончается стихотворение вопросом:

А если это так, то что есть красота,

и почему ее обожествляют люди?

сосуд она, в котором пустота,

или огонь, мерцающий в сосуде?

Современные люди часто предпочитают пустоту — как раз то, что не является красотой. Красота — не в пышном убранстве храмов, не в роскошных паникадилах и сладкозвучном пении. Ее, прежде всего, нужно увидеть в людях. Поэтому дети могут увидеть красоту, смотря на личики друг друга, потому что красота должна быть явлена человеком. Когда человек делает добро, он прекрасен. Если дети это увидят, если их это обрадует, то наша задача в этом смысле будет решена.

Я помню, как рассказывал детям о двух сестрах, которым дедушка подарил куклы на Рождество. Одна девочка стала с ней играть, забыв все на свете — и дедушку, и сестру. А другая вспомнила свою бедную подружку, у которой были только самодельные тряпичные куклы. Она посмотрела на свою коллекцию кукол и говорит дедушке:

- Можно я эту куклу подарю подружке?

Дедушка поцеловал ее и сказал:

- Иди.

Оттуда она прилетела, как на крыльях, и личико ее сияло от радости. А тем временем сестренка ее продолжала играть. Я спрашиваю детей:

— Кто радовался больше — та девочка, которая играла, или та, которая отдала куклу?

Они все сказали:

— Та, которая отдала. Ее радость лучше.

Такое явление духовной красоты дети должны уметь увидеть, потому что они не всегда понимают красоту. Дети думают, что красота — это что–то яркое, блестящее, что хорошо пахнет, имеет красивые формы. Важно, чтобы они осознали добро как красоту и учились посильно творить добро.

Если ребенок сделал кому–то доброе, то от этого оба становятся лучше. Это уже двойное явление красоты.

Когда дети приходят на исповедь, я не спрашиваю их: «в чем ты согрешил», или «скажи о своих грехах». Я слово «грех» не произношу. Я говорю: «Скажи о том, что ты сделал некрасивого. Что тебе самому очень не понравилось? Что не понравилось твоей маме, твоим друзьям?» И они понимают, что спрашиваю.

Хорошо, если дети имеют возможность приобщаться к красоте через труд — помогая в доме, во дворе, на даче в огороде. Они почувствуют, что в порядке тоже присутствует элемент красоты. Можно посадить что–то очень красиво, гармонично, а можно небрежно, как попало. Можно двор свой убрать, облагородить, а можно — захламить. В порядке есть мир и гармония. Беспорядок внешний порождает беспорядок внутренний. Или отражает его.

И.Г. Батюшка, расскажите, пожалуйста, о вашей встрече с красотой. Что вы помните из самых первых таких встреч в детстве?

О.В. Все было удивительным и все радовало. Помню реку. Вода меня всегда очень потрясала — ее покой, порой не различимая граница между небом и водой. Года три мы жили на берегу Тихого океана. Можете себе представить эту стихию? На всю жизнь у меня сохранилась эта любовь к морю. Однажды я плыл на Валаам. И Ладожское озеро, и небо были жемчужными. Это тоже очень запомнилось. Господь дал мне увидеть Черное и Средиземное моря, Атлантический океан. Всюду я соприкасался с этой стихией. Если изредка мы приезжаем к Рижскому заливу, то есть возможность уединяться на побережье, возвратиться к тем впечатлениям детства, когда море вводило в какой–то особый, нематериальный даже мир. От Тихого океана, когда не было шторма, исходила неземная тишина, торжественный покой и величие.

Было в моей жизни соприкосновение с восточной культурой, с Японией. На Курильских островах сохранилось очень много прекрасных садов в японском стиле, домов особой архитектуры, в которых не было того нагромождения, которое есть в европейских квартирах. Там все очень просто — циновки, раздвижные перегородки.

В японском искусстве присутствуют дух покоя и созерцания. Японцы их очень любят. Эти маленькие садики, дорожки, посыпанные гравием.… По асфальту люди бегут как безумные, а по такой дорожке человек идет, не спеша, может задуматься. Все продумано, располагает к тому, чтобы человек не пребывал в смятении.

Этот покой может быть другой, чем тот, который мы обретаем на молитве. Но через созерцание природы человек тоже соприкасается с Господом. Там это чувствуется.

Господь дал мне возможность побывать и в самой Японии. Я посетил древний город Киото. Там меня очень многое удивило. Было такое чувство, что мир я вижу впервые. Потому что все не так, как в Европе.

В Киото видел древний деревянный храм из криптомерии. Он расположен у склона горы и находится как бы между небом и землей, потому что в основании — только подпорки, нет никакого фундамента. Крыша — из сосновой драни, местами уже замшелая. Колонны храма — из огромных неокрашенных стволов деревьев. Цвет творит время. Строители никогда не увидят того великолепия, которое видим мы, потому что храм, старея, как бы возвращается обратно в природу. Но, конечно, они видели свою красоту, когда храм только что родился.

В Японии можно увидеть такие шедевры архитектуры, которые очень просты, и вся их красота — в их простоте. Человек только чуть–чуть прикасается к тому, что уже дано Богом. Он даже не дерзает сам цвет сделать, потому что это будет рукотворно, а поручает делать это Богу. Этот нерукотворный цвет прекрасен.

Такая нерукотворность цвета присутствует и у нас в храме. Когда мы его реконструировали в 1985 году, то не стали красить масляной краской. Так возник его нерукотворный цвет. Стены похожи на стволы сосен, когда их освещает солнце. Купол нашего храма сделан из осины, и цвет его раньше был золотистым. Когда его поднимали, и он вдруг показался из–за крыши, было впечатление, что солнце восходит. Со временем он приобрел серебристый цвет.

И.Г. Отец Виктор, а ведь, насколько мне известно, современные учебники православной культуры вообще не упоминают о красоте в японской культуре, впрочем, как и о самой Японии. Как Вы думаете, надо ли знакомить детей, входящих в Церковь, с другими культурами — например, с японской?

О.В. Обязательно надо. Когда я видел эти произведения, то поражала их лаконичность, легкость. За этим стоит школа. Чтобы достичь этой предельной свободы в творчестве, их учат очень серьезно и много. Я имею в виду и техническую сторону. Глядя на шелковые свитки — какэмоно — ты удивляешься, как легко это сделано, как свободно, как какой–то танец руки.

Вы помните, наверное, этот знаменитый случай, когда японскому художнику человек заказал для ниши своего дома такой свиток, на котором надо было изобразить петуха. Он заплатил деньги. Приходит через три дня — заказ не готов. Художник извиняется, говорит:

- Придите еще через два дня.

Тот приходит — заказ опять не готов. Он разгневался, и художнику ничего не оставалось делать, как взять свиток белого шелка, развернуть его, достать черную тушь, кисть. Танец руки, о котором я говорил, и — петух готов. Художник отдает заказчику. Тот возмутился. Художник спрашивает:

- А что, вам не нравится?

Заказчик восклицает:

- Нет, все хорошо, но я вам такие деньги заплатил, а тут работы на пять минут!

Тогда художник подходит к шкафам, открывает дверцы. Оттуда падают горы рулонов, штудий, на которых то гребешок петуха изображен, то — шпора, то — крыло. Чтобы достичь этой свободы, нужно тщательно отрабатывать каждый штрих. В японской школе очень хорошо учат искусству рисования, искусству версификации. Этому можно было бы и нам поучиться. Тогда не было бы псевдопоэтов. Не стал бы каждый виршеплет утверждать, что он — поэт. На фоне, когда все умеют писать стихи, обнаружится самый лучший поэт.

И.Г. Японская культура традиционно считается языческой, никак не связанной не только с христианством, но даже с монотеизмом. Однако в ней есть что–то удивительное. Один человек однажды замечательно сказал, что японская живопись — это тоже икона. Только если православная икона изображает горний мир как бы через глаза человека, то японская картина — это мир, каким его видит Бог.

О.В. Это верно, потому что тот мир, который изображают лучшие японские художники, располагает к созерцанию. Когда мы предстоим пред Богом, то входим в это состояние созерцания, покоя. В японских картинах исчезает «Я» художника. Европейские художники свое «Я» обязательно покажут, а здесь «Я» исчезает.

В японском театре Кабуки не играют женщины. Одежды актеров–мужчин, играющие женские роли, очень сложные, это кимоно разных форм. В них очень легко, повернувшись, запутаться, нарушить гармонию вида. Поэтому на сцене вместе с актерами находится помощник, одетый в черные одежды. Он внимательно следит за происходящим. Как только актеру нужна помощь, он как молния бросается к нему, быстро поправляет одежду и летит в угол, закрывает лицо и словно превращается в тень. Его нет, он устраняется.

Картину японского художника смотришь в свободе, тебе ничто не мешает. Это похоже на созерцание океана, когда ты стоишь перед его великим простором. Ты видишь эту стихию в первозданном виде.

Преображение мира через преображение души

О.В. Современный человек хочет создать что–то красивое в этом мире, но — сам по себе, занимаясь самовыражением и самоутверждением, отключившись от Бога. Он преподносит миру свои страсти — в музыке, в живописи, в кино, и т. д. У людей полно своих страстей, а их еще навязывают извне. И человек взрывается от перегрузок.

Если человек пишет картину, художественное произведение, музыку без Бога, то его творения будет плодом мира сего, а не плодом вечной жизни. Христос говорит: «Без Меня не можете творить ничего»[18]. А современный человек дерзает быть самодостаточным, делая себя центром мира. Он находится в богоборческом состоянии, хочет поклонения себе, не стесняется искать славы человеческой и ищет ее, а не славы Божией. Это — болезнь духовная.

Кризис современного искусства заключается в том, что религиозное сознание человека находится на очень низком уровне. Сейчас господствующая религия — это религия материализма и поклонение человеку. «Бог нам не нужен!» Поэтому современная культура и искусство находятся в глубоком упадке. Идет их расчеловечивание. Мы живем сейчас в постхристианскую эпоху не потому, что Христос ушел из жизни — Он всегда с нами — а потому, что люди ушли от Христа. Устраивают жизнь недуховную, поэтому не могут создать таких произведений, которые могли бы научить истинной жизни.

Вне Церкви красоты быть не может, потому что красота это Бог. Когда Достоевский говорил, что «красота спасет мир», то он имел в виду Бога, а не то, что думает об этом светский человек. Он считает, что красота это внешняя оболочка. Но красота — явление сокровенное, которое может проявиться и во внешнем, но проявиться в той гармонии, когда и форма, и содержание соединены, их невозможно отделить. Что возникает раньше: форма или содержание? — «Что?» и «как?» рождается одновременно. Поэтому, чтобы создать настоящую культуру, настоящее искусство, человек должен одухотвориться, т. е. он должен это делать не сам, не своими силами, а вместе с Богом. И тогда мы будем иметь истинное произведение искусства, как явление духовное.

Как пишет Марина Цветаева в статье «Искусство при свете совести», в XIX веке к писателю шли, как к учителю жизни, и получали ответы на очень сложные жизненные вопросы. Цветаева, не будучи церковным человеком, все же имела духовную интуицию, чтобы сказать правду и о себе, и о состоянии современной литературы и искусства. Будучи гениальным поэтом, она говорила, что «быть человеком важнее, потому что нужнее».

Я думаю, что каждый писатель должен быть учителем жизни. Надо стараться не низводить творчество на обыденный уровень, а открывать в своих произведениях смысл жизни, давать возможность человеку познать самого себя и одухотвориться. Конечно, если писатель только душевный — он может преподнести читателю только уровень жизни душевного человека. Но истинный писатель должен быть духовным человеком, чтобы поднимать читателя на более высокую ступень жизни, жизни духовной.

Какая душа у писателя, таким будет и его произведение. Какая будет душа у народа, такая создастся жизнь. Потому что общественную жизнь человек творит сам. Когда говорят: «общество рождает личность», то это ошибка, потому что ее сотворить может только Господь, а уже она способна создать духовную жизнь в себе и вокруг себя. Весь вопрос современной жизни заключается в том, чтобы ее преобразить, одухотворить. Наш единственный Целитель уже явился в мир и спас его. Важно, чтобы человек принял Его, стал Его сотрудником и вместе с Ним исцелял больной, израненный грехом мир.

Если человек живет с Богом и в Боге одухотворяется, то все в нем красиво. Старец Силуан Афонский был малограмотный человек, только две зимы ходил в школу. Но я читал свидетельство о нем одного епископа, что в старце не было ни одного грубого движения души — ни внутреннего, ни внешнего. Откуда такая деликатность, откуда сие? Это Дух!

Это не та этическая выучка и тщательное изучение правил поведения, которые удобны только в контактировании, а не в общении. Общение в Боге, в Духе Святом не предполагает таких скучных занятий. Это отменено Духом Святым.

В церкви имеются правила, но они не должны заслонять Духа Святого. Мир и человек станут красивы тогда, когда человек будет с Богом. Без Бога и человек разрушается, и мир, и жизнь — все превращается в суету. Тогда заедает спешка. Как говорит Е. Евтушенко в своем стихотворении:

Проклятье века — это спешка, и человек, стирая пот ,

По жизни мечется как пешка, попав затравленно в цейтнот. Поспешно пьют, поспешно любят, и опускается душа.

Поэт делает такой вывод:

…Пойми: забегавшийся — жалок, остановившийся — велик.

Я тут, конечно, не могу согласиться с остановкой. Но ее нельзя здесь понимать в абсолютном смысле. Просто нужно иногда, действительно, остановиться, чтобы задуматься. Но не оставаться в этом недвижимом состоянии. Заканчивается стихотворение таким призывом:

О, человек, чье имя свято!

Подняв глаза с молитвой ввысь,

Среди распада и разврата, –

Остановись! Остановись!

Т.е. не иди к пропасти, остановись на грани гибели.

Люди, которые хотят понять, что такое красота и смутно ее чувствуют, приходят в Церковь и ищут ее там, потому что красота, предлагавшаяся, например, искусством соцреализма, была обманом. Люди же хотели знать, где найти истинную красоту? И они шли в Церковь. Интуиция им подсказывала, что только там ее можно найти.

Но в храме иногда можно увидеть много безвкусицы: неудачные росписи, искажения в архитектуре, в пении платных хоров, которые не являют красоту, а, наоборот, искажают ее, стараются показать только свои голоса.

И.Г. Беда — не столько в том, что бывают неудачные иконы или архитектура храмов или плохое пение, а в том, что для многих в церкви потерян их смысл. Архимандрит Зинон говорит о том, что икона литургически как бы выпала из церкви. Для многих даже церковных людей она с легкостью заменяется на открытку, лишь бы она была благообразная и «задрапированная». Часто крохотная, чуть ли не с почтовую марку неразборчивая икона обволакивается огромным количеством фольги, мишуры и становится любимой иконой дома или в храме. И если бы это делали только люди, не имеющие воспитания и образования!

Кажется иногда, что церковь, вслед за обществом, тоже в каком–то смысле перешла в постхристианскую эпоху. Она не чувствует нужды в истинной красоте. Речь идет о церкви, конечно, не с большой буквы, а об «эмпирическом» православии, как его назвал однажды один священник. Сможет ли наша историческая церковь преодолеть это или нет, мы не знаем, но детей мы вводим именно туда, другой же у нас нет! И дети начинают знакомиться не с истинной красотой, а с каким–то суррогатом. И воспринимают подмену красоты как норму, вот что ужасно!

О.В. Главное в церкви — это не пение, не икона даже, потому что человек может быть слепым или глухим. Мария Египетская ушла в пустыню. Какие там были иконы? Она предстояла перед Богом. Может быть, ангелы и пели там, и она слышала их пение, это — тайна. Но дело не в этом. Все это — ниже Бога. Самое главное в Церкви — это Христос и человек. Какие у нас отношения со Христом? Живем ли мы с Ним, стал ли Он для нас жизнью, а не просто идеологией? Христианство тоже можно идеологизировать!

Самое главное в нашей жизни — единение со Христом и друг с другом. Мы называем это общением. Я думаю, что сейчас в церкви есть кризис общения. А без общения нет и Церкви. Без общения она может превратиться в религиозное учреждение. Когда нет общения, люди пытаются искать его. Плохо, что они делают это, не начиная с себя. Они ищут внешнего разрешения вопроса — идут в секты или создают общение на таком уровне, на котором нет настоящего христианства.

Современный человек сам себя мучает одиночеством. Но он не одинок, потому что Бог всегда с человеком, с любым: с тем, кто познал Его и с тем, кто не познал. О не познавших Бога, не встретивших Христа и не соединившихся с Ним, о. Александр Мень говорил как о тех людях, которые живут с Богом анонимно, инкогнито. Но наступит время, когда и они встретятся с Богом, и тогда они будут жить не только природной, душевной жизнью, но и духовной — выстроится и горизонталь, и вертикаль. Люди, приходившие в церковь в поисках красоты, часто искали лишь оболочку, но не искали Бога как источника красоты.

Одна женщина мне рассказывала, как она попросила свою подругу отвести ее в церковь, и та привела ее в храм на богослужение, стала с радостью показывать иконы, и говорит:

- Сейчас будут петь Херувимскую, на такой–то распев!

Та смотрела на все и говорит:

- Ты мне показываешь иконы, архитектуру, пение. Но ты мне покажи Церковь!

У нее уже пробуждалось правильное представление о том, что есть Церковь. А ее подруге нечего было показать, потому что она, хотя и ходила в храм, но была одиночкой, ее совершенно не интересовало, кто рядом с ней молится. Она не понимала, что такое общение, не стремилась к нему.

И.Г. Иными словами, Вы утверждаете, что красота, искусство в церкви возродятся после того, как возродится истинное общение — общение в Духе Святом, которое в ранней Церкви называли «общением святых»?

О.В. Человек невоцерковленный не может создать такое произведение, которое могло бы быть признано Церковью как раскрывающее полноту и Истину жизни. Каким бы одаренным человек ни был, он не может быть совершеннее нашего единственного Учителя. Но если все его творчество устремлено к Богу и посвящается Богу, то, даже если нет ощутимой степени совершенства, все равно его произведение духовное и церковное.

Каждый христианин своей жизнью должен быть свидетелем красоты. Красоты Самого Бога. Если человек приходит к Богу, то он понимает, что познание духовного мира выше познания материального мира. Тогда он скажет, как блаженный Августин в «Исповеди»: «Господи, прости, что я возлюбил творение больше, чем Тебя Самого!» Даже из шедевров живописи, литературы, музыки нельзя делать кумира.

Икона как явление преображенного мира

И.Г. Как же вводить детей в эту красоту, чтобы они на ней не остановились, не сделали из нее нечто самоценное, или даже идола, а увидели за творением — Творца?

О.В. Если говорить о той красоте, которую может явить Церковь в искусстве, то это икона. Но превращать икону в идола, как это делают иногда, это грех, ошибка ума человека. То, что мы видим, это не Сам Бог. Бога в иконе нет. Если мы даже видим прекрасную икону, это тоже не Сам Бог, а только знак Его присутствия в этом мире. Икона ничего не изображает, она являет. Она представляет уже преображенный мир. Это — как окно в вечность. Нельзя на иконах изображать не преображенную плоть. Поэтому там не лицо, а лик.

Отец Павел Флоренский в «Иконостасе» дает такую градацию: «Лик — лицо — личина». Чтобы добраться до лика, нужно иметь очень высокое духовное состояние и чистоту сердечную. Нужно не заниматься самовыражением, самоутверждением. Не случайно иконописец не подписывает свою икону. Художник часто с удовольствием ставит свою подпись и хочет, чтобы это заметили. А иконописец икон не подписывает, потому что он не считает ее своим произведением. Он помнит слова Христа, о которых мы уже вспоминали: «Без Меня не можете творить ничего». Бог даровал, а иконописец стал орудием воспроизведения этого дара. Иконописец умаляется перед Богом, и тогда он становится великим.

Когда Афанасия Фета хвалили за его «воздушные стихи», он, имея благоразумие, отводил вежливо эти похвалы и говорил: «Не я, не я, а Божий мир богат». И — никаких кумиров!

Когда человек создает произведения без Бога, то через него могут «проговориться» стихии темные. Марина Цветаева говорила: «Поэт не волен, он — эолова арфа, через него проговариваются стихии. Светлые, темные, демонические — неважно. Он неволен, он — над толпой». Мотив — «Поэт и чернь». А потом, полемизируя с невидимым утешителем, который называет ее стихи божеским делом, Цветаева трезво отвечает: «Если мои вещи отрешают, просвещают, очищают — да, если обольщают — нет, и лучше бы мне камень повесили на шею». Это — по–евангельски. В то же время она отдает себе отчет, что часто в поэзии присутствует и то, и другое: «То же сомнительное пойло, что в котле колдуньи: чего только ни навалено и ни наварено!» Она давала понять, что не писала «чего изволите?», никогда не была ангажирована: «…если есть Страшный суд слова — на нем я чиста». Она была свободна. Но — свободна от мира, а не от себя. Внутренней свободы не обрела и споткнулась. Если бы она отдала душу свою Господу, то Он вывел бы ее из тупика. Но с ее стороны возникало сопротивление, она была занята собой.

Судьба очень драматичная, трагическая, но в ней отражаются судьбы многих поэтов. Люди искусства, будучи гениальными и имея дар от Бога, погибают, оторвавшись от Бога. Этот дар нужно одухотворять, но они не смогли этого сделать, потому что не ушли от себя.

Мы никогда не можем стать вполне святыми, сколько бы мы ни каялись и не причащались. Выходя из крещальной купели, человек не становится совершенным, хотя часто ему кажется: «Какой я сильный!» А потом, когда приходят искушения, чтобы человек увидел свои немощи, он восклицает: «Какой я слабый!» Тогда нужна будет помощь Божия, тогда он будет вопить, стремиться к Богу, тогда он поймет, что не своей силой будет жить, а силой Божией. Человек, пока не поймет этой тайны, хочет жить своими человеческими силами и тем даром, который Господь дал. Да, он может быть гениальным, но может истощиться и потускнеть, если его не одухотворять.

Достоевский начал свой путь в литературе блестяще: «Бедные люди» и прочее, но потом все последующие вещи стали много хуже. И вот наступает тот момент, когда он — на эшафоте и этот миг жизни переживает очень сильно. Его отправляют на каторгу. Оторванный от письменного стола, от столичной жизни, от славы, и пребывая в унижении и немощи, он стал высоко духовным человеком, приблизившись к Богу. Тогда он и сумел написать свои последние гениальные произведения, которые сделали его писателем первой величины. Так оценили его и студенты Сорбонны, когда там проводился опрос, кто, по их мнению, писатель номер один в мире.

И.Г. Но нередко в среде церковных людей, особенно молодых, недавно вошедших в церковь, можно услышать такое мнение, что искусство — от лукавого.

О.В. Что здесь происходит и как опровергнуть это неверное суждение? Как показать, что в творчестве нет повода для гордыни, нет чего–то демонического?

Автор может гордиться тем, что он создал. Конечно, в искусстве может присутствовать и демоническое. Шарль Бодлер одну из своих книг назвал «Цветы зла». Но искусство здесь не при чем. Надо начинать с человека, а не с искусства. Важно, какая душа у творящего, что она выбрала: добро или зло. Если душа выбрала зло, то появятся «цветы зла», а если — добро, то появятся «цветы добра».

Можно гордиться и тщеславиться тем, что ты поешь в церкви. Написал икону — и тоже можешь тщеславиться. Если человек воспринимает свое творчество как служение Богу и людям, то никакого тщеславия нет. Он отдает и забывает себя. Если человек будет воспитываться так, то он сможет создать то, что обрадует людей и будет добрым плодом.

Семья плотская и семья духовная

О.В. Дети живут в большом мире, и он, к сожалению, еще не Церковь. Мы имеем заповедь и благословение Христа просветить его, и все человечество преобразить в богочеловечество. Но, поскольку человек свободен в своем выборе — выборе жизни и смерти: Бога или того, что ниже Бога, — то не все приходят ко Христу, в Церковь.

Чтобы дети имели Жизнь, которую не знает мир, лежащий во зле, им нужно показать ее, т. е. Церковь. Они должны понимать, что Церковь и храм — это не одно и то же. На доступном уровне можно уже объяснить им разницу в том, что есть семья, где они живут, детский сад, школа, и вот еще духовная семья — Церковь.

В детский сад или в школу ребенок идет по призыву воспитателя и учителя. Если ребенок не придет туда, то ему сделают замечание. А в храм он идет не потому, что священник его звал. Дух Святой ведет его ко Христу. Мы говорим: всех нас собрала благодать Духа.

Когда ребенок идет в детский сад, он знает, что увидится с воспитателем, с детьми. В Церкви же он встретится со Христом, с братьями и сестрами во Христе. Пребывание в детсаде с воспитателем, пусть любимым, который нужен и многому учит, иное, чем общение ребенка со Христом в храме. Из детского сада он может выйти очень радостным, потому что много играл, веселился, но это — телесные восторги. Из школы он может выйти усталым — что–то у него не получилось, или еще по каким–то причинам. А после Евхаристии, когда дети соединились со Христом, они преображаются: личики их светятся. Духовное просветление ребенка в храме невозможно обрести в других сообществах или коллективах.

В семье по плоти имеются путы привязанности, крови. Общение людей в Церкви во Христе глубже, одухотвореннее. Коллектив отличается от соборности тем, что в нем имеется в какой–то степени давление над личностью. А соборность предполагает раскрытие в человеке внутренней свободы. В Церкви человек изменяется так, как он не сможет измениться в коллективе: в ней действует Дух Святой, и Он иначе соединяет людей друг с другом.

Та соборная молитва, которая есть в Церкви, предполагалась уже Самим Иисусом Христом, когда Он говорил, что «где двое или трое собраны во Имя Мое, там Я посреди них»[19]. В ней едиными устами, единым сердцем мы обращаемся к Господу, прославляем Его, Ему исповедуемся, Его славословим. Что происходит в такой молитве? — Преодоление себя.

Там, где человек не выходит за пределы своего Я, не начинается жизнь личности. Церковь для каждого из нас — и для взрослого, и ребенка — самая благоприятная среда самосовершенствования и возрастания личности. Без всяких искусственных приемов, как это делается в некоторых религиозных учениях, выйти за границу собственного Я. Но выйти не для того, чтобы обрести силу и иметь над кем–то власть, а для того, чтобы соединиться со всеми, быть безвластным и жить Духом Святым. Этот Дух делает всех братьями и сестрами.

В церкви ребенок (и не только ребенок) обретает своих братьев и сестер. Он имеет их и в семье по крови, но там часто есть противопоставление: братья и сестры — родные, а все остальные — чужие. Здесь же он входит в тайну братотворения, и для него органично и естественно общаться со всеми, как со своими, потому что их породнил Дух Святой.

Дух соборности рождается тогда, когда ты и я — в равной значимости, в ближнем я вижу себя, а он видит во мне себя. Во время соборной молитвы в храме ребенок может почувствовать, что молитва того человека, кто стоит рядом — (это) также и его молитва. Как говорят: «твой Бог — это мой Бог».

Служение детей в храме

Молитвенное общение в Церкви — это и служение друг другу.

Важно, чтобы у детей была любовь к храму, и чтобы они не чувствовали себя в нем потребителями, пришедшими на все готовое. В их жизни должен наступить такой период, когда они впервые в храме вытрут пыль с подоконника, расставят цветы, почистят подсвечники. Дети выполняют все охотно и радостно, если им это доверить. Дело небольшое, но оно способствует их развитию и укореняет в чувстве: храм — это дом Божий, в котором и мне есть место, и где я посильно служу.

И.Г. Иногда в храмах встречается интересная практика: детям в качестве поощрения разрешают стоять с тарелкой и раздавать антидор[20]. После причастия люди берут из их рук частицы освященного хлеба. Это могут делать даже самые маленькие. Дети постарше могут также участвовать в этом служении: они стоят у специального столика и разливают теплоту — подогретую воду для запивки. Такое служение они воспринимают как награду. По их лицам видно, что это счастье для них.

О.В. Да, это им может больше понравиться, потому что внешне красиво, а вытереть пыль не захотят.

М.Г. А что делать, если служение питает тщеславие ребенка? Однажды я видела, как в одном храме ребенок стал громко рыдать, когда ему не дали служение у подсвечника, а попросили другого мальчика. Или, бывает, мальчик поет в хоре и, поэтому считает себя очень важным — когда идет по храму, то сбивает всех с ног.

О.В. В таком случае можно сказать: «то, что ты сделал, умеют и другие дети. Все способны дышать, видеть, слышать. Ты же не гордишься тем, что ты это можешь. В нецерковной среде, в мире, в котором мы все живем, люди считают, что есть плохие и хорошие, а у Бога нет плохих, у Него все первые, и Он любит каждого и хочет, чтобы все могли послужить Ему. А если кто–то начинает делать то же, что ты уже умеешь делать, то ты, видя это, радуйся. Когда у него что–то не получается, не следует говорить: «не умеешь, а берешься»: лучше помоги без упреков. Это будет по–христиански».

У ребенка не должно сложиться ощущения своей исключительности. В монастырях есть такая практика — там меняют служения. Сегодня ты на клиросе пел ангельским голосом, а завтра идешь чистить туалет.

Дети и богослужение

И.Г. Меня очень беспокоит отношение к детям во время богослужения. В православных храмам регулярно совершаются службы. А вот дети в них как–то не вписываются, реально им не находится места в богослужении. Иногда складывается впечатление, что они в церкви всем сильно мешают. Мы просим: «Тише!», священники требуют благоговейной тишины, родители конфузятся и пытаются заставить детей не двигаться и молчать. Это, с одной стороны, правильно — богослужению, молитве нельзя мешать. Но, с другой стороны, для живых детей такое идеальное поведение практически невозможно.

Редко можно увидеть такой храм и приход, где над проблемой включенности детей в богослужение думают, что–то пытаются сделать. Вы, наверное, тоже это замечали?

О.В. Церковь это духовный детский сад. В ней все — дети Божии, независимо от возраста. Как же они могут мешать? Все должны радоваться друг другу и всё делать вместе по мере своих сил. В Церкви ребенок учится общаться с Богом и со всеми, кто рядом с ним. Дети могут духовно расти только вместе со взрослыми, но при условии, что старшие всегда внимательны к ним и вовлекают их в службу.

И.Г. Что вы делаете, когда дети бегают по храму, мешают взрослым молиться во время службы?

О.В. Я детям объясняю:

- Ребята, на улице — бегают, в храме — ходят.

И.Г. Батюшка, а вам мешают малыши, когда они топают во время службы, что–то лопочут и понять вашего наставления еще не могут?

О.В. Конечно, когда читается Писание, это мешает, но потерпеть можно. Если такая ситуация, что ребенка нельзя на некоторое время вывести на улицу — что делать? Не уводить же его домой!

Но многие люди этот детский шум переносить не могут, они начинают раздражаться, иногда случаются конфликты.

И.Г. Все же очень непростая, в нашей церковной традиции, проблема вовлеченности ребенка в храмовое богослужение. Тут часто встречаются две крайности. Первая — это когда строгая мама ставит ребенка рядом с собой на протяжении всей службы, не обращая внимания на то, что через полчаса он буквально валится с ног и уже не может думать ни о чем, кроме как о своей усталости. Таким образом, ребенка можно «задавить» службой. А другая крайность — профанация богослужения, когда родители как бы поощряют детей не обращать никакого внимания на службу, позволяют им играть и бегать по двору храма. Время от времени такие дети буквально влетают в храм с одним только вопросом: «А что, причастия еще не было?» — чтобы быстренько причаститься и дальше продолжать свои игры.

Как же постепенно и разумно вводить детей в службу?

О.В. Здесь необходимо посильное участие. Родители должны вводить ребенка в службу постепенно.

Как участвует в службе пеленочный младенец? Его приносят к Чаше и уносят. Мы не вправе требовать, чтобы он задерживался в храме надолго. Хотя, конечно, если он побудет, это принесет пользу, даже если он еще ничего не понимает. Атмосфера храма таинственным образом впитывается им и освящает его. Когда родители не ленятся приносить своих грудных детей к Чаше, то для младенцев причащение — это радость, которую они не осознают, но иногда выражают возможным для них способом. Многие младенцы улыбаются после причастия. А те дети, которых приносят в храм только иногда, перед Чашей устраивают истерики, боятся причащаться. Это показывает, что ребенок «одичал», т. е. его родители крестили, а потом шесть–семь месяцев не приносили в храм. Это упущение потом создает большие трудности для ребенка. Он становится равнодушен к храму, полностью зависим от того, поведут или не поведут его туда родители, т. е. сам он в храм идти не хочет. А если его приведут насильно, то он ведет себя очень беспокойно, старается убежать из храма.

У нас недавно был такой случай. Я крестил младенца, а родители, оправдывая себя работой и другими обязанностями, не приходили в храм. И когда они спохватились, что ребенка надо нести в храм (кажется, это было связано с тем, что он начал прихварывать — такой чисто практический мотив), то причастить ребенка не могли. Иногда бывает, что вопреки истерике удается дать причастие, но с этим младенцем ничего не получилось.

М.Г. Возможно, бывают и какие–то другие причины? На прошлой неделе, я помню, родители крестили в вашем храме младенца, а на следующий день принесли его причащать. Он вел себя в храме спокойно, а когда его подносили к Чаше, начинал кричать. Как только родители вместе с ним отходили подальше от Чаши, он успокаивался. И так несколько раз.

О.В. Это связано с родителями, с их духовным состоянием. Отец — малоцерковный человек. Много зависит от того, ходят ли родители в храм и, если ходят, то насколько они участвуют в службе.

У нас в приходе есть девочка Фаина, ей один годик. Она уже может петь «Аллилуйя!» и «Аминь!». Это потому, что мать поет во время службы. И ребенок без всякого принуждения поет сам. Мама, когда почувствует, что девочка устала, выносит ее на улицу, чтобы она отдохнула, а потом опять приносит. От поведения и участия родителей зависит все и у детей.

И.Г. Да, если родители достаточно церковные люди, то серьезных проблем с младенцами, как правило, не бывает. А как быть с более старшими детьми? Проблем здесь гораздо больше!

Вспоминается комический и в то же время не очень приятный случай, который был много лет назад, в селе Ракитном[21]. Ожидая приема у о. Серафима (Тяпочкина), я вдруг увидел, как подросток беззлобно, но неотступно бьет другого, сидя на нем верхом, а тот лежит в пыли и не сопротивляется. Спрашиваю его: «Что же ты делаешь?» А он отвечает: «Я его на смирение тренирую!» Позже, когда я увидел маму этого «тренера на смирение», то понял, что его дома тоже тренируют подобным образом на смирение и на все остальные христианские добродетели. Мама заставляла мальчика выстаивать целиком долгие службы, которых он не понимал, и для него это была не школа возрастания в духе и любви, а именно тренировка.

О.В. Родители должны были делать это с рассуждением, понимая, что ребенок не может понести этот подвиг. В Ракитном были службы, которые иногда заканчивались в четыре часа дня. Учитывая это, родители могли бы дать ребенку передохнуть. Иначе, стоя в храме, он мог только и думать о том, чтобы скорее это кончилось.

И.Г. Этот эпизод я нередко вспоминаю, когда вижу в храме проявления такой «христианской педагогики».

О.В. Смирение иногда понимают как рабскую покорность. Но оно вовсе не в этом, а в том, чтобы в мире общаться и с родителями, и с Богом, не нарушая своей волей этих отношений.

И.Г. Недавно здесь, в Карсаве, проводился детский лагерь, в котором в основном были дети церковных, активно участвующих в службе родителей. И было видно, как не просто даже этим детям и подросткам. Как же включать их в службу?

О.В. Надо смотреть, какой момент самый важный. Это — Литургия верных.

М.Г. Иногда дети вслед за родителями считают, что надо быть только на проповеди, а потом не забыть прибежать к причастию.

О.В. Но они могут не все понять на проповеди, она же не для них говорится. Детям лучше сказать проповедь по окончании службы. Если дети не слышали Священное Писание или если они слышали, но не услышали, не поняли что–то, то священник должен перестроить его, и прочитать более понятным языком и сказать проповедь отдельно для взрослых, а потом для детей. Потому что, если во время службы говорить только одну «взрослую» проповедь, перестраивая ее для детей, то для взрослых это будет благочестивый перерыв в службе.

М.Г. У отца Александра Шмемана есть такое утверждение, что детям нравится ходить в церковь, у них есть инстинктивное влечение к богослужению. На этом фундаменте, он считает, и надо строить духовное образование и воспитание детей. Если родители беспокоятся, что дети не смогут выстоять всю службу, жалеют их, то они выражают чувства не своих детей, а свои собственные. Дети намного легче, чем взрослые проникают в мир литургического символизма. Опыт святости, по мнению отца Александра, более понятен детям, чем взрослым.

Вы согласны с таким утверждением? Может быть, родительские страхи и волнения по отношению к детям в храме действительно безосновательны и дети духовно более «выносливы», чем кажется родителям?

О.В. Я не видел примеров такой стойкости детей, о которых говорит отец Александр. На Рождество дети в нашем храме остаются в храме всю ночь, но они не выдерживают всю службу, они засыпают. Это показывает, что их силы имеют предел. Будет неправдой сказать, что дети смогут отстоять со вниманием всю службу — утреню, потом Литургию. Даже, если они будут стоять по какой–то причине, не шелохнувшись, это не значит, что они все восприняли. Это им не по силам. Все надо делать с рассуждением.

С другой стороны, если ребенок даже отключается, но физически присутствует на службе, то в какой–то момент он может снова включиться. Когда это произойдет, очень трудно уследить: он не поет, не читает. Но ум что–то впитывает. Сама атмосфера службы, благодати действует больше на подсознание ребенка. Должно быть доверие к подсознанию ребенка, к его опыту. Если он не воспринимает то, что происходит на службе, как взрослые или как дети постарше, это не значит, что он — пешка. Он — живое существо и живой организм. Все «записывается» в его душе. Как? Что потом отзовется? Это тайна. Во всяком случае, то, что он слышит, потом становится ему привычным, знакомым, родным.

И.Г. Один из самых чутких христианских педагогов, Софья Куломзина, говорила еще о такой возможности включать детей в службу: мальчики могут выносить свечу, а девочки — раздавать антидор.

О.В. Этого, разумеется, недостаточно. Дети на службе могут петь, читать Трисвятое[22] на Часах[23]. Во что могут включиться, пусть включаются. Я думаю, «Господи, помилуй!», «Аминь» на ектенье все дети могут петь. Дети чуть постарше могут петь «Отче наш!». А на то, что пока трудно, пусть смотрят, как это делают другие. Будут расти, и постепенно осваивать песнопения.

Надо, чтобы дети потрудились, когда готовятся к богослужению. С более старшими можно дома разобрать и выучить, например, песнопения Евхаристического канона. Они довольно просты, и слова очень близкие. Можно попросить их переписать текст самим. Тогда им еще интереснее будет петь — это уже знакомый текст. Надо объяснить основной смысл молитвы.

Если что–то непонятно, родители могут объяснить. Например: «Милость мира»[24]. Милость — это любовь. Если они споют это вместе со всеми, то почувствуют себя участниками. А иначе они только потребители, слушатели.

И.Г. А во что еще их можно включать, кроме песнопений? Как их вовлекать в общее служение Литургии?

О.В. Мальчики в алтаре помогают. Старшим детям можно поручить следить за горящими свечами. Если ребенок стесняется, надо все равно его просить, потому что для него важно преодолеть робость.

После причащения хорошо бы просить детей поблагодарить Бога своими словами за причащение. Это можно сделать перед трапезой.

И.Г. А можно ли это делать кратко в храме?

О.В. Можно, но это будет уже двойная молитва — ведь те, что полагается читать, нельзя опустить. Но дети могут помолиться своими словами, а потом, когда будут читать взрослые, идти на трапезу.

М.Г. В повести «Мистер Бог, это Анна!»[25] рассказывается, как девочка в храме ощутила такую радость, что стала танцевать перед Богом. Как бы Вы это восприняли, если бы стали свидетелем?

О.В. Я разделил бы с ней ее радость

Проповедь для детей

О.В. В храмах мы слышим проповеди для взрослых, и очень редко — для детей. Если они и произносятся, то такие, что проходят мимо сознания и сердца ребенка. Возникает вопрос: какая должна быть проповедь для детей? То, что она должна быть, это несомненно. Не давать такой пищи ребенку — значит, лишать его возможности общаться с пастырем и с детьми, вместе с которыми ребенок молится в храме. Проповедь может объединить всех слушателей. Нужно учитывать особенности детской души. Истины Церкви и Священного Писания надо преподносить в очень живой, конкретной форме. Проповедь обязательно должна быть ясной и точно показывать то, что нужно усвоить ребенку. Строить проповедь для детей следует как диалог. Говорить монологично не нужно, лучше задавать вопросы. Ставить их надо очень просто, четко и ясно, так, чтобы дети поняли, что этот вопрос относится лично к каждому.

Однажды я перестроил взрослую проповедь для детей, мысль которой заключалась в том, что все святые, по слову преп. Силуана Афонского, похожи на Христа. Я спросил одного мальчика:

– Миша, похожа Машенька на Христа?

– Нет!

Спрашиваю у девочки:

– Маша, а Миша похож на Христа?

– Нет!

– А почему не похож?

– У него нет бороды!

Я говорю:

– У него есть борода, просто она сейчас спрятана, а потом вырастет. А вот у девочек вообще нет бороды — что же, они не могут быть похожи на Христа?…

Потом последовал вопрос:

– Вот, когда Маша на кого–нибудь злится, она красивая?

Они говорят:

– Некрасивая!

– А на кого она тогда похожа?

Один мальчик отвечает:

– На сатану!

Говорю им:

– Когда человек злится, он не может быть похожим на Христа, потому что Христос никогда не злился. Он — не злой, Он — добрый. Если ты делаешь доброе, то радуешься, улыбаешься, потому что сделал хорошее своему товарищу, тогда ты похож на Христа. И никак не может быть похож на Христа сатана.

В этом диалоге дети сами отвечали на вопросы, потому что поняли главное: быть добрым хорошо, а злым — плохо. Это различение добра и зла, конечно, нужно прививать ребенку с малых лет. Тогда у него будет возможность выбора. А если все смазано, и он не увидел добра в себе, в друзьях, то ему трудно будет следить за своими поступками, когда станет взрослым.

Дети не любят, если им предлагают нарисовать свое личико, когда они злятся. Говорят: «Это противно!» Они соглашаются себя изобразить, когда они радостные, тогда они часто рисуют себя как улыбающееся солнце.

Дети откликаются на проповедь своим участием или неучастием. Неучастием, если появилась «вода», это — тоже их живая реакция. Они чутко откликаются на то, что является пищей для их сердца. Нужно стараться создавать такую евангельскую обстановку, где дети могли бы слышать слово Божие и рассуждать вместе с пастырем о том, что слышали.

Самая же лучшая проповедь ребенку — это даже не слово пастыря (я здесь говорю как бы против себя), а жизнь родителей. Вот это — самая лучшая и самая настоящая проповедь.

В проповеди священник может допустить неискренность, обратиться к детям с такими словами любви, которые не соответствуют его опыту сердца, реальности его жизни.

В давние годы, когда я еще не был священником и готовился к монашеской жизни, то, слушая проповеди в московских храмах, я смущался тем, как пастыри обращались к народу: «Возлюбленные братья и сестры!». Так может обратиться к пастве тот, кто знает каждого стоящего, с кем связан узами любви.

Дети очень искренно реагируют на то, как с ними говорят, с ними общаются — с любовью или с ласкательством. Им нужен только язык любви.

Жизнь родителей, их добрый пример своим детям, не может заменить никакая церковная проповедь. В начале их жизни просто нет другого мира, нет других авторитетов, кроме мамы и папы. Потом в их жизнь войдут воспитатели — учителя, старшие товарищи. А сейчас все внимание сосредоточено на родителях. Они должны являть им образ Христа и Его любовь.

Подготовка к исповеди

И.Г. Иногда в храме становишься невольным свидетелем таких сцен, когда матери принуждают детей идти на исповедь, перечисляя вслух их грехи, чтобы они что–нибудь не забыли сказать священнику. Детям это, конечно, очень неприятно: они смущаются.

О.В. Таким мамам самим нужно первым придти на исповедь, чтобы покаяться в грехе насилия. Они, может быть, искренне считают, что приносят пользу, а на деле это вред, потому что нарушается свобода ребенка.

И.Г. Здесь получается, что подмена — вместо духа свободы идет «натаскивание на исповедь». Ребенка учат, какие слова надо говорить.

О.В. Здесь мы видим ложь. Ребенок не раскаялся, а внешне покаяние как бы совершилось.

Однажды к владыке Антонию пришел на исповедь мальчик с большим списком грехов. «Ты сам так думаешь?» — спросил он его. «Нет, это мне мама написала».

Это — не церковный подход. Ведь Церковь — это Церковь Духа Святого и внутренней свободы, поэтому надо уважать свободу своего ребенка. Если он не созрел для исповеди, то придется подождать. Пусть мама лучше подготовит его, потрудится.

Готовить ребенка к исповеди — это учить его жить по совести. Если родители этому научили, то ему будет очень легко, придя первый раз к священнику, сказать, что он сделал против совести.

Когда ребенок первый раз приходит на исповедь, я не говорю ему: «Кайся!»

Во–первых, он еще не понимает само слово «грех», оно для него пока незнакомо. Можно спросить его:

— Что ты сделал такое некрасивое, что тебе самому очень не понравилось, и ты не хотел бы повторять?

Некоторые родители так пугают исповедью, что ребенок боится подойти к священнику: ему кажется, что сейчас его будут наказывать, читать мораль. Обычно в таких случаях первой на исповедь идет мать, говоря:

- Вот, он боится к вам идти!

Я говорю:

- Вы сами его запугали!

Если ребенок, наконец, решается подойти, нужно общаться на доступном ему языке, войдя в его немощь, не впадая в назидательный тон. Ему важно понять, что священник, а вместе с ним — вся Церковь и Сам Господь радуются его приходу на исповедь, что это не страшно, а радостно. И тогда он уходит с исповеди с легкостью и свободой.

Когда ребенок исповедуется, священник спрашивает: «Ты только сожалеешь о сделанном, или хочешь исправиться?» Некоторые отвечают: «Я только сожалею». Тогда то же самое может повториться. Нужно объяснить ему, что есть обещание, что есть обет. Иначе ребенок будет повторять свои грехи, а важно иметь решимость отстать от них.

М.Г. Как увидеть, что ребенок уже созрел для исповеди?

О.В. Иногда дети сами рвутся на исповедь. Я однажды в Рижском кафедральном соборе видел мальчика, который отстоял в очереди исповедников. Его спрашивают:

- Тебе сколько лет, Сашенька?

- Пять.

- Тебе еще рано исповедываться.

- Но у меня много грехов!

И.Г. Непонятно, его так научили взрослые, или он просто подражает?

О.В. Не знаю, я с ним не беседовал. Думаю, если ребенок сам не созрел еще для исповеди, то по его поступкам может быть видно, что ему нужна помощь, чтобы исправить его поведение. Родителям можно поговорить со священником и обсудить, как лучше сделать, чтобы это не было принудительным.

Такая исповедь не обязательно будет в храме. Священник может встретить ребенка на улице или прийти к ним в дом. В простой беседе можно постепенно подвести ребенка к исповеди. Нужно искать возможности. Это ситуация творческая, не надо впадать в формализм. Господь подскажет, как это сделать.

М.Г. А если рядом нет опытного, осторожного священника? Известны же случаи, когда священники во время исповеди допускают духовное насилие.

О.В. Да, это будет травмой для ребенка. Можно научить ребенка, чтобы он открывал грехи в домашней обстановке родителям. Ведь и апостол говорит: «Исповедуйте грехи друг другу». Пусть пока без разрешительной молитвы, все равно это будет целительно для ребенка. А когда возникнут благоприятные обстоятельства, тогда можно уже привести к священнику. Но опять же, предварительно поговорив с ним.

Обычно родители обращаются ко мне с вопросами о первой исповеди заблаговременно. Если родители включаются в такую подготовку заранее, бережно объясняя, в чем смысл исповеди, то никакого страха у ребенка уже не будет.

И.Г. Значит ли это, что можно ребенка готовить к исповеди, как к празднику, как к началу его «духовного совершеннолетия»?

О.В. Совершенно верно. Чтобы ребенок шел не как на заклание, а знал, что ему помогут в трудных вопросах. Ведь если заноза в пятку попала, то лучше ее вынуть, чем ходить и хромать!

Участие детей в Трапезе Господней

О.В. Нужно ребенку объяснить, что причащаться — это не принимать сладкую таблетку.

— Постарайся почувствовать, к Кому ты идешь. Христос невидим, но ты увидишь Его не глазами, а сердцем. С тобой внутренне что–то произойдет, и ты от Чаши отойдешь уже другим — с миром душевным, который есть естественное состояние нашей души. Если младенец плачет, то мама берет его на руки. Когда он почувствует ее прикосновение, он успокаивается. Когда ты подходишь к Чаше, ты прикасаешься ко Христу.

Однажды к митрополиту Вениамину (Федченкову) после причащения пришли два семинариста. «Мы не ощутили, — говорили они, — своего тела. Оно стало каким–то легким». Совершилось нечто таинственное: они вошли в такие глубины жизни, где такой мир, который может дать только Бог.

И.Г. Как объяснить ребенку, что значит «причащаться достойно»?

О.В. Мы никогда не бываем достойны причаститься Тела и Крови Господа. Когда одна женщина говорила святителю Феофану Затворнику: «Я пойду причащаться, когда буду достойна — вычитаю все каноны», то он сказал: «Фарисейка!»

Если человек подумает, что он достоин причаститься, то нужно остановиться у Чаши и не причащаться — это гордыня. Он предстал не в немощи и потому закрыл себя. Как можно дать причастие в закрытые уста? Но важно открыть не только уста, но и сердце. Бывает причащение, которое не приносит духовной пользы человеку, так как человек относился к нему магически: «Причащусь, потому что заболел. Получу облегчение!»

Как мы нуждаемся в физическом хлебе, так же нам нужен и Хлеб Жизни. Нельзя себя настраивать на эмоциональное восприятие: «я должен причащаться, если я чувствую что–то необыкновенное». Чувства может и не быть. Человеку важно почувствовать, что, участвуя в Евхаристии, он реально встречается и соединяется со Христом.

Но бывает, что люди только смотрят на причастников, не участвуя в духовной трапезе. Если мы приглашены в гости и не хотим обидеть хозяина, который с любовью все приготовил, то наше неучастие в трапезе будет, мягко говоря, неэтично. Тогда лучше совсем не приходить, чем быть наблюдателями.

Дети должны участвовать в Трапезе Господней. В нашем храме они первыми подходят к Чаше. Как важно, чтобы они ощутили радость встречи со Христом!

М.Г. Некоторые люди предпочитают причащаться только у «любимого» священника. И, если по каким–то причинам это становится невозможным, они не причащаются, а ждут встречи со «своим батюшкой». Часто это случается и с детьми, особенно — с детьми священников. Как же ребенку дать понять, что он идет не к священнику, не к папе, а к Богу?

О.В. У нас один Отец. «Когда ты причащаешься, то твой папа держит Чашу. Но ты пришел не к нему, а ко Христу, Который дает тебе Свои Тело и Кровь. А отец твой только передает Их тебе. Он помогает, прислуживает Господу».

Призыв и действие Духа

В церковь призывает Дух Святой. Священник объявил вчера в конце службы, что «завтра в девять часов состоится Евхаристия». Это — объявление. Можно каждый день ходить в храм по объявлению, а почувствовать, что Дух Святой привел тебя в церковь — это другое.

Дух Святой не только призывает в Церковь, но и соединяет всех. Нас объединяет невидимая сила — любовь. Если любви нет, то люди разбегаются. Не хотят ни видеть друг друга, ни общаться. А если они радуются, улыбаются, когда идут в храм, то это первый признак, что они в Духе пришли и в Духе общаются.

Детям важно объяснить, почему дают целование мира[26]. «Когда ты приходишь в магазин, ты ведь не целуешь продавца, который дает тебе конфеты! А когда приходишь в храм, то к тебе подойдут люди, поцелуют. Это будет поцелуй такой же, который тебе дает любящая мать. Это происходит потому, что эти тебя любят. А любишь ли ты их?» И если ребенок отвечает: «Да!» — значит, он понял, что на любовь надо отвечать любовью. Поэтому все и отвечают — дают друг другу целование. Такое объяснение детям будет понятно.

Дух Евхаристии нужно сохранить, не потерять его. «Если ты выйдешь из храма, а на улице тебя кто–то вдруг обидит, и тебе захочется наказать обидчика, то — потерпи, не обижайся, чтобы не потерять то доброе, что ты получил в храме, и чтобы не вытеснить Духа».

Нужно стараться не потерять Дух. Почему надо говорить именно в таком ключе, — потому что очень легко все свести к этике, к правилу. Если я скажу: «Не обижайся!» или «Возьми себя в руки!», это не исцелит. Когда начинается разговор о Духе, это уже как бы призыв Духу начать действовать. Ребенок это почувствует. Можно сказать: «Когда ты в Духе, то такой красивый!» Одна девочка капризничала, злилась. Я говорю: «Посмотрите, какая Машенька красивая!» Она перестала плакать: сразу поняла, что капризы ее не красят.

Сам разговор о Духе Святом все как бы меняет и вводит в другой мир. «Когда вы в Духе, вы играете друг с другом, не обижаетесь, не спорите, не дразнитесь, не бьете друг друга. У вас все, что вы делаете, ладится. А что такое — «быть не в Духе»?» Говорят: «Если кто–то начинает дразниться, обижаться, капризничать». — «Это хорошо?» — «Нет, лучше, когда человек в Духе — с ним можно радоваться, что–то делать. Когда человек не в Духе, он уходит куда–нибудь в уголок, начинает плакать, жалеть себя, и он уже не с нами!»

М.Г. И разрушает Дух внутри других. Все остальные тоже могут выпасть из Духа.

О.В. Да, это важно сказать, что плохо не только ему, но и всем.

О причинах детской жестокости

М.Г. Часто поражает детская жестокость, нередко совершенно беспричинная. Самое удивительное, что иногда она проявляется на фоне весьма благополучной семейной атмосферы. Для многих людей, считающих, что изначально в ребенке все органично и благополучно, детская жестокость представляется полной аномалией. Откуда же она берется?

О.В. Из подсознания. Это все сидит внутри, В это наше «подполье», и обстоятельства могут подтолкнуть к выходу из него всего скверного.

М.Г. Как же к этому относиться?

О.В. Какова реакция недуховного человека на жестокость? — На жестокость отвечают жестокостью, стремятся нагнать страха и страхом кого–то подавить.

Когда ребенок поступает жестоко, это его крик о помощи, выраженный в такой парадоксальной, странной форме. Мы это понимаем не духовно, а юридически, и в этом наша беда. Совершил человек преступление — его за решетку. Хотя его выстрел или воровство — это тоже крик о помощи: «Меня недолюбили!» Если бы он воспитывался в любви, этого не случилось бы.

Значит, родителям нужно подумать о тех ошибках и промахах, которые были допущены в воспитании этого ребенка. И стараться, пока не поздно, дать ему то, что он просит — а он просит любви. Эта любовь не должна выражаться в каком–то ласкании. Дух подскажет, как любить ребенка. Но я еще раз повторю, жестокость ребенка — это крик о помощи. Так же, как и обида. Отстающий ребенок в классе всегда хочет, чтобы на него обратили внимание, чтобы учительница говорила не только о хороших учениках. Но она не обращает на него внимание. И вот на уроке взрывается «бомбочка». Тогда он — центр внимания, все о нем только и говорят, а он этим наслаждается.

М.Г. Да, «не получилось быть самым хорошим, буду хотя бы самым плохим!» Но обязательно — «самым»!

Доверие Богу

И.Г. Наверное, важнейшая задача в воспитании ребенка — научить его доверять Богу. Перед многими педагогами встает вопрос: как это сделать? Мы говорим детям, что со своими вопросами надо обращаться в молитвах к Богу. Что ответить на трудный вопрос ребенка: «как услышать ответ от Бога»?

О.В. Ребенок тоже просит и ждет ответа на свои просьбы. Дети — «почемучки», они по любознательности спрашивают: «почему?» Если это «почему?» относится к материальному миру, то его гасить не следует, иначе мы не разовьем ум ребенка и способность к интеллектуальному познанию. Он должен хорошо освоиться в этом материальном мире и исполнить благословение Божие. Когда ребенок хорошо учится, можно сказать: «Ты делаешь то, что ждет от тебя Бог. Он хочет, чтобы ты в этом прекрасном доме все знал, чтобы ты умел хранить и умножать эту красоту».

Этот же вопрос «почему?» они относят и к Богу. Над ущербностью такого вопроса мало задумываются даже взрослые. Это вопрос, происходящий от недоверия к Богу: «почему Бог не сделал, не сказал мне…».

Допустим, в моем доме появился человек–мошенник, и я знаю, что он способен что–то украсть. Если я захочу пойти в другую комнату, и он тоже встает, я тут же напрягаюсь и спрашиваю: «А зачем ты встал?» Я понимаю, что он может что–то украсть в мое отсутствие. Я задаю такой вопрос, потому что у меня нет доверия к этому человеку, я знаю, что он нечист на руку. А когда я доверяю человеку, то, если он в мое отсутствие ходит по дому, я принимаю это спокойно — может быть, ему нравится смотреть в окно — пусть смотрит, сколько ему хочется, желает посмотреть книгу, вещь — пусть берет, я знаю, что он ее в карман себе не положит и не унесет.

Все эти «почему?» — от недоверия, от маловерия. Они совершенно неуместны в отношении к Богу, потому что Он нас всегда любит и всегда нам все готов дать. Но если что–то не дает, значит, нам это не полезно и не нужно. Значит, наши «почему?» должны отпасть.

Как воспитать в ребенке такое доверие? — Только всей жизнью, своим примером, чтобы он увидел, что я полагаюсь на Бога. Если же совершилось то, что хотел Господь, можно сказать: «Господь сделал лучше, чем то, что хотел я».

Мне думается, что у ребенка больше, чем у взрослого проявляется возможность предоставить Господу действовать в его жизни, потому что ребенок меньше мешает Богу, чем взрослый человек. Он знает, что он маленький, что не может то, что делают взрослые, он чувствует себя беспомощным. Тем самым ребенок больше, чем взрослый, предоставляет право Богу, Творцу действовать, он создает для Него поле свободы. И тогда Бог действует и воспитывает младенца. Это у ребенка получается не сознательно, он приходит к этому не каким–то аскетическим усилием, а очень естественно, в соответствии с его возрастным периодом.

В такой беспомощности как раз и действует сила Божия, и проявиться она может даже больше, чем в жизни взрослого человека, который закомплексован, самоутверждается, ставит «Я» в центр жизни.

Как готовить ребенка ко встрече с миром, лежащим во зле

О.В. Эта подготовка начинается еще до зачатия, когда родители только думают об этом ребенке и спрашивают себя, готовы ли они дать ему полноценную духовную жизнь. Материальную, биологическую жизнь обеспечить можно, даже при нашей крайней нищете[27] люди не умирают от голода, они где–то добывают средства, ребенок бывает накормлен, одет.

А в отношении духовного развития необходимо, чтобы сами родители поняли, что важно не кем будет их ребенок, а каким. Если они будут думать о том, кем он будет, они вовлекут его в мир материальный. Но это не принесет ему радости, потому что все земное не может удовлетворить душу, имеющую неистребимое желание вечного. Владимир Соловьев говорил, что в нас заложено неистребимое желание жить всегда. И это желание может удовлетворить только Бог.

Кто может нас напоить так, чтобы мы потом не жаждали? Ответ дал Христос в беседе с самарянкой. Если ребенок не знает об этой Воде Живой, т. е. о Христе, то он, конечно, будет вовлечен в суету этого мира, будет жить по горизонтали, а вертикаль не будет присутствовать в его жизни. Он будет есть, пить, трудиться, веселиться, размножаться.

Современные технологии предлагают такой разнообразный виртуальный мир, такие маски, что человек быстро попадает в их власть, но со временем чувствует, что все это — пустота и нищета. Происходит утрата жизни. Жизнь в ее первичном виде уходит. Человек хочет уже не жизни, а призраков. Небезызвестный «Манифест коммунистической партии» начинался словами: «Призрак бродит по Европе, призрак коммунизма». Сейчас можно сказать: «призрак жизни бродит по миру». То, что предлагает технический прогресс, это не то, чем дышится. Это уводит от реальности. Уводит человека от Бога. Уводит людей друг от друга. И люди в этом мире уже не общаются, а контактируют. Человек заинтересован в другом человеке только потому, что он ему выгоден и нужен. Выжал его, как лимон, и выбросил. Столкнулись, как бильярдные шары, и разлетелись в стороны.

Мне рассказывал один человек, который вошел в сферы бизнеса и потом пострадал, что его партнеры часто собирались в Риге на представительные встречи. Туда они приходили совершать какие–то сделки. И у каждого — своя цель. Когда этот человек попал туда впервые, то пришел с распахнутой душой и кинулся к тем, кого знал. Но они сделали вид, что не знают его. Потому что там не принято сердечно общаться, это — моветон, как говорят французы. Нужно надеть маску, создать свой имидж, и — все. Там все по протоколу, все запрограммировано: сколько минут для приветствия, сколько — для объяснения каких–то дел, сколько — на прощания. Потом все расходятся. Сделали свое дело — и все.

«Мы контактируем», — говорят люди мира сего. Это значит: «поддерживаем функциональные отношения между людьми». Жизни нет, мертвечина, как манекен. Это не в радость. В церкви, наоборот, говорят: «община, общение». А мир не понимает, что это такое.

Сейчас должна идти борьба за жизнь. Не борьба с мнимыми врагами, которые за океаном или где–то еще, а борьба за жизнь, потому что жизнь уходит, и остаются призраки. А надо жить. Не нужно человеку превращаться в призрак. Призрак может создать других призраков, и т. д. Такие страшные вещи происходят, что этот мир не может не породить такое богомерзкое существо, как антихрист. Он родится в этом мире, который лежит во зле. То, что копится сейчас, даст свой всплеск.

Как подготовить ребенка к вхождению в этот мир? С самых первых дней надо научить его жить со Христом. Если он этому научится, если на первом месте в его жизни будет Бог, а не что–то другое — пища, наука, спорт, он сам, тогда устроится его жизнь, и он сможет устоять этом мире в правде и истине.

Не следует допускать такой мысли, что есть зависимость от обстоятельств. Если мы скажем, что человек — продукт общества, частичка этого общества, это будет неправда. Человек не может быть частичкой. Он — целое, он цельная личность, и он — от Бога. Его не общество творит, а вышел он из рук Божиих, и с Богом он должен творить жизнь. Если он с Богом, он творит жизнь вечную уже в этом мире. Если без Бога, он создает социум со всеми его законами, которые в лучшем случае могут только придержать зло, но не искоренить его.

Этот мир может только посадить преступника в тюрьму, за решетку, а заниматься его сердцем президент или различные институты воспитания не будут. Но человек должен знать, что фатальной зависимости от обстоятельств нет, что он свободен и может, живя в мире разлияния зла, не впускать в себя зло. Вот образ обхождения в этом мире: живя в мире зла, насилия, не впускать зло и не быть самому его проводником. Если человек говорит, что: «я таков, потому что мир таков», то он показывает тем самым свое рабство, а не свободу.

На всякое понижение нравственного уровня человек должен ответить только его повышением. Таково правило жизни. Если его не придерживаться, то будут бесконечные войны, убийства, насилия. И мир не преобразится. А человек может исправлять этот мир только любовью.

Сын Божий пришел в этот мир, чтобы его спасти. Чтобы жить, нужно впустить Христа в свою жизнь и жить вдвоем.

Одна женщина пришла к полному отчаянию в минуту лютых страданий, когда все было разрушено в ее жизни: умерла мать от рака, погиб муж в автомобильной катастрофе, она осталась без работы, без средств к существованию. Веры в ее сердце тоже еще не было. И вот в это время ее посетил Господь. Там, где она находилась, она почувствовала Его реальное присутствие. Она заплакала от умиления и просто сказала: «Господи, давай жить вдвоем!». Ее жизнь в этом мире продолжается. Господь послал ей второго мужа, хорошего человека. Бог шел ей навстречу, и она не отвернулась от Него, а пошла навстречу. Он стал жизнью для нее и для ее новой семьи.

Только таким образом могут быть разрешены все проблемы жизни — должен быть духовный подход, а не политический. Политический подход затрагивает только одну сторону жизни. Мы, конечно, не можем обходиться без государства, но должны прекрасно понимать и его природу, и его опасность. Кроме положительного значения, оно имеет и отрицательное, которое заключается в том, что государство не терпит личности. Оно имеет дело только с толпой. А это — богоборческое направление.

Бог общается не с массами, а лично с каждым человеком. И эта встреча происходит у каждого в свое время. Если бы христианство было бы идеологией, то сейчас уже весь мир был бы христианским. Потому что идеологию можно навязать насильно. Мы знаем такие «вывихи» в истории христианства, когда его именно так и воспринимали. В каком–то смысле, христианство должно быть тотальным, т. е. всемирным, потому что «во всю землю изыде вещание их»[28]. Но — не в том смысле, в каком это понимала Римская империя и прочие великие державы, не тоталитарно. Мир во Христе преображается, но вовсе не перестраивается.

Мне очень не нравилось в минувший период слово «перестройка». Я даже написал маленькую статью, в которой возразил: «не перестройка, а преображение». Перестройка напоминает производственный термин. А речь шла о душах людей. Конечно, нужно и о материальной жизни людей заботиться. Но эту заботу опять поставили на первое место и забыли о том, что нужно было начать с преображения душ. Когда сейчас власти заигрывают с церковью, то это не есть желание воцерковиться, а стремление использовать церковь в своих интересах.

Вопрос духовного преображения жизни — самый актуальный. Он должен возникнуть в душе каждого человека. Начинать нужно с себя, не надеясь, что кто–то за меня это будетделать. И так каждый — должен начать с себя. Если человек начнет приближаться к Богу, то мы в этом движении сможем встретиться на одном пути. Если я иду к Богу, а кто–то — идет в противоположную сторону, то встречи не произойдет. В этом случае мы только создадим общество, где есть вражда различных партий, группировок. Мы не сможем умирить этот мир.

И.Г. Сейчас я вспомнил одно из своих первых сознательных религиозных переживаний. В четырнадцать лет я впервые попал во взрослую больницу. Там оказались очень интересные люди. Один еще довольно молодой человек был убежденным коммунистом из Латинской Америки. В их стране была запрещена пропаганда марксистских идей. Его привезли лечиться, т. к. за свои убеждения он был страшно изувечен на родине. Он рассказывал, что новых членов для своей организации они находят в тюрьмах. «Мы разговариваем с людьми, сидящими в тюрьмах, и объясняем им, что они ни в чем не виноваты. Виновато общество, которое их сделало такими. Вы должны повернуть свою энергию на разрушение этого общества. Это будет вашим оправданием». Он рассказывал: «Они нам охотно верят и становятся коммунистами». Все очень просто: ты ни в чем не виноват, ответственность снимается.

Для меня его слова были откровением, поскольку в то время я не задумывался о коммунизме. Мы все жили в этой среде и ее почти не замечали. И вот тогда я остро ощутил эту неправду. Если человеком можно так манипулировать и так легко из плохого человека, который ворует, убивает, сделать хорошего, то человек ничего не стоит, он не нужен вообще. Значит, должно быть что–то сверх того. Помню, что впервые ясно увидел ложь той системы, марксизма, и в то же время ощутил жажду встретиться с Тем, Кто может сделать человека Человеком — по–настоящему, с большой буквы.

О.В. Да, любое государство всех времен и рас построено на лжи, потому что основание его жизни — человек, а не Бог. Ставка делается на сильную личность: диктатора, императора, который устроит хорошую жизнь. Все основано на соблюдении закона: если ты внешне соблюдаешь закон, то ты порядочный человек. Если ты, допустим, украл малость какую–то из кошелька человека, и это не будет замечено государственным законом, ты всегда будешь в глазах общества честным человеком.

И.Г. Это, батюшка, уже немного архаическое представление. Еще Марк Твен, в конце XIX века, заметил, что жизнь изменилась. Ему принадлежит такая горькая шутка: «Если ты украдешь булку, тебя посадят в тюрьму. А если ты украдешь железную дорогу, тебя посадят в сенат».

Бегство в монастырь?

И.Г. Отец Виктор, многие люди считают, что ребенка лучше ограждать от этого мира, лежащего во зле. Некоторые родители начинают ребенка с детства готовить, например, к карьере священнослужителя или к поступлению в монастырь. Не потому, что к этому призвание — редко бывает, что у человека в два–три года видно призвание, — а чтобы оградить его от мира.

Несколько лет тому назад одна церковная женщина привела ко мне сына–отрока и сказала: «Я готовлю его к поступлению в монастырь». Она хотела, чтобы с ним занимались историей. И она четко определила границы: «Вот этому его надо учить, а это ему не нужно, потому что в монастыре не пригодится». Такую программу жизни для сына она успешно реализовала. Недавно я узнал, что он уже иеромонах в Троице–Сергиевой Лавре.

О.В. Человек ограждается от зла не тем, что уходит в монастырь. И в монастыре действуют темные силы. Антоний Великий уходил в пустыню и подвергался таким нападениям темных сил, что они его избивали до полусмерти. Зло остается в этом мире, оно не может восходить к Богу. Поэтому оно ранит людей. Силы зла всюду присутствуют в этом мире, от них не скроешься в монастыре. Но нужно уметь противостоять злу в любых обстоятельствах жизни: и в монастыре, и в миру. Нужно понять простую истину, что Бог — на всяком месте. Следовательно, нужно искать не место, не монастыри, а искать Христа.

Когда начинают искать монастыри, то часто это бывает на романтическом, эмоциональном уровне. Кажется, что в монастыре безгрешная жизнь И, что монахи как ангелы. Это иллюзии. Или начинают любоваться внешним видом монастыря. Паломники, возвращаясь из Пюхтиц[29], с восторгом мне говорят: «Батюшка, какое там пение, какие там розы в монастырском саду!» А я говорю: «Там есть не только розы, но и скотный двор. И если бы вы вошли в монастырь не Святыми вратами, то вы бы увидели старых уже женщин, которые выгребают навоз из коровников, носят воду, колют дрова, пекут хлеб. А в это время кто–то поет ангельскими голосами на клиросе». Как говорил монах одного из западных монастырей: «если ты, сидя в коровнике и доя корову, думаешь, что кто–то, кто сейчас поет в монастырском храме ближе к Богу, ты неправильно понимаешь Бога».

Монастыри были, есть и будут. В древние времена они были очень разнообразными. У нас сейчас стараются все как–то подогнать под один устав. Но вопрос: быть или не быть человеку в монастыре — это дело призвания. Потому что Иисус Христос говорит в Евангелии о скопцах духовных: они были, есть и будут.

Поступление в монастырь — это не поступление в институт, которое планируется. Когда меня спрашивают: «поступать в институт или не поступать?», говорю:

- Не поступать.

И на вопрос, поступать в монастырь или не поступать, отвечаю:

– Не поступать.

– А почему?

– Если действительно хочешь — никто тебя не удержит. Допустим, ты не поступил в медицинский институт. Если чувствуешь призвание, что ты должен быть только врачом, то даже после четырех заходов поступишь.

И.Г. Недавно слышал удивительное известие, что за последние десять лет в России было более полумиллиона монашеских постригов. Не знаю, насколько этому можно доверять, потому что статистики в принципе нет, но говорил по телевизору довольно авторитетный и осторожный человек из церковных кругов. Трудно представить, что было такое количество призваний.

О.В. Мы знаем, что на практике бывает и крещение без подготовки: работает конвейер. Крещение — это второе рождение, духовное. Когда крестятся, духовно рождаются. Монах меняет свое имя и тоже начинает новую жизнь. К такой жизни во Христе, монашеской жизни, нужно готовиться. В западных монастырях есть новициат, продолжающийся несколько лет, чтобы подготовить человека к этой новой жизни. Затем монахи дают обеты, и есть обряд регулярного подтверждения обетов.

Серафим Саровский не сразу был пострижен. Из его жития известно, что он восемь лет был послушником[30]. Я думаю, что он во многом отличался своим духовным обликом от тех, с кем он начал жить в монастыре. Но, имея такие благодатные силы, тем не менее, он прошел длительный искус[31].

Я думаю, что человек должен обязательно прожить этот подготовительный период, не стремиться его сократить или избежать. Если человек идет в монастырь с нетвердым желанием: «посмотрю, как там получится» — ничего хорошего не получится. Он ставит себя на нетвердую почву и дает повод своей нерешительности и сомнениям. Если человек решил — он должен не колебаться. Иначе первое какое–то столкновение — у него может возникнуть обида, и он уйдет. А если он идет с намерением твердым, то готов претерпеть все.

Из патериков мы знаем такие случаи, когда в монастырь приходил какой–нибудь человек из мира, то игумен его прогонял, говоря при этом обидные слова. Тот уходил. На другое утро, когда открывались монастырские ворота, он опять появлялся там. Попадался на глаза игумена, и опять его выгоняли. И в третий раз такая же случалась история. Когда он был так испытан, и игумен видел, что его желание твердо, то не мог ему отказать. Действительно, тогда его монашеская жизнь устраивалась. Он проходил искус послушника, потом рясофор[32], потом его постригали в мантию.

Сейчас часто случаются постриги без испытания, без подготовки. Следовательно, полагается нетвердое основание жизни. Человек может и прожить в монастыре, и состариться в нем, но как в каком–то духовном пансионе, не принеся плодов.

Исповедничество веры

М.Г. Некоторые верующие люди как раз и ратуют за такой «духовный пансион», когда запрещают общаться своим детям с детьми нецерковными. Представьте себе, сколько сил вкладывают церковные родители в то, чтобы ребенок почувствовал призыв Духа, научился молиться, чтобы он встретился с Богом! И вот они знают, что там, во дворе, его ждут, например, соседские дети, которые будут смеяться над его верой, над тем, что он ходит в церковь. Родители боятся, что кто–то из нецерковных сверстников разрушит еще нетвердую веру их детей. И они ищут выход: «наши дети будут ходить в христианскую гимназию или лицей, по воскресеньям — в храм, потом — воскресная школа, летом — христианские лагеря. Ничего мирского в их жизни быть не должно — только христианское!»

О.В. Дай Бог, чтобы это были настоящие гимназии или лицеи, чтобы дети получили то, что хотят их родители. Но, уходя в лицей, они все равно не смогут спрятаться от мира. Развивать только ум — недостаточно, нужно развивать и сердце.

М.Г. Ребенку придется, так или иначе, встретиться с насмешками над его верой, если не хуже. Это может стать для него большой травмой.

О.В. В советское время ко мне приезжал из Харькова один юный исповедник веры, Леонид. Я бывал у них дома, когда ездил к о. Серафиму, моему духовному отцу. Леонид тогда учился, может быть, в шестом классе обычной советской школы. За свое исповедничество веры он терпел насмешки и побои. Ему запрещали носить крест, потому что он был как бельмо на глазу. Учителя поднимали истерику, ученики ненавидели его за это (не все, правда). Администрация уже шла на крайние меры. Был тайный сговор отправить его в психиатрическую больницу.

И вот однажды, это было в сентябре, еще стояли теплые дни, ученики на перемене набросились на него, чтобы сорвать с него крест. Учительница стояла и не вмешивалась, как бы поощряла. Но когда мальчик закричал от боли, потому что ему шнурочком от креста начали резать горло, она тоже закричала, остановила их. Но крестик все равно они сняли — отломалась дужка, и он попал в их руки. Тогда Леонид перекрестился и сказал:

– А этого креста вы с меня снять не сможете! — и прыгнул в окно: класс находился на первом этаже.

Вскоре они с матерью поехали в Кисловодск, где у них был знакомый доктор, с намерением получить справку о здоровье на тот случай, если Леониду действительно будет грозить психиатрическая больница. Сначала мама ничего не рассказала доктору, а лишь попросила проверить здоровье сына. Врач внимательно осмотрел мальчика и дал справку о том, что он абсолютно здоров. Мать принесла ее в школу и тем самым пресекла все дурные намерения.

Учительницу раздражало, что мальчик очень хорошо отвечает на уроках. Она говорила:

- Ты говоришь, как старик, тебя противно слушать!

А я видел, как он готовится к урокам, какая у них библиотека. У них были добротные исторические книги, которые он внимательно прочитывал, потому что там можно было что–то встретить о Боге, о монастырях, о храмах, о богослужении, об иконописцах. И он развился. У него были друзья — тайные, правда, которые его уважали, любили. Когда я у них ночевал, то, чтобы его не подвести, старался по утрам уходить из дома раньше его. Но иногда я слышал, как утром раздавался звонок, приходили его друзья–школьники, чтобы идти вместе в школу. Они его понимали, им нравилось, что он такой умный, добрый. Они видели, что он лучше той учительницы, которая его позорит и все время унижает.

Только один раз Леонид смог прислуживать в алтаре в харьковском Соборе. Ему сшили стихарь. Но уполномоченный вызвал настоятеля и строго приказал, что, если такое повторится, то его выгонят из Собора, А могут и Собор закрыть. В общем, припугнул в самой последней степени. И мальчик больше не был вхож в алтарь.

Но исповедником остался. Он взял однажды котомку и ушел из дома в Киево–Печерский монастырь, который тогда уже открыли. И, когда он пришел туда, его принял настоятель и, выслушав, ласково сказал:

— Мы тебя примем тогда, когда ты закончишь школу.

Его никто не заталкивал в монастырь. Мама имела благоразумие не проявлять никакого насилия. Вообще, если мама хочет, чтобы ее ребенок, повзрослев, жил в монастыре, то это желание мамы, а не ребенка. Если она по–настоящему верующий человек, то должна понять, что это насилие, которого допускать нельзя.

М.Г. История Леонида — уникальный случай, не часто встречается в детях такая сила духа.

О.В. Да. Еще раз хочу отметить, что важно не кем я буду, а каким. Монахом ли, президентом, это значения не имеет. Я не стану лучше оттого, что надену монашеские одежды. Не монастырь нас спасает, а Господь. Монастырей можно понастроить в каждом городе, как и было в России. Но иногда монастыри возникали вовсе не по благим причинам. Жили там часто как сибариты, утопая в роскоши. А где исполнение заповеди о нищете?

Духовно одаренные дети

И.Г. Есть дети, которые очень тонко чувствуют присутствие Бога в своей жизни. Приведу один пример: мальчик в очень близкой мне семье в шесть лет решил стать монахом, о чем он заявил своим родителям. Это было очень серьезно. В десять лет он сам, по своей инициативе, исполнял монашеские правила, постился, читал книги о монашеской жизни, истории монашества. В четырнадцать лет он сделал серьезный доклад на научной конференции. Родители его были люди церковные, но они отнеслись к его выбору очень осторожно. Они ему не помогали, но и не мешали исполнять то, что он задумал. И так продолжалось лет десять, пока в шестнадцать он «остыл». И это не единственный пример. Как быть с такими особенными детьми?

О.В. Тут, действительно, надо не спешить. Часто, когда ребенок проявляет такой интерес, у родителей бывает рвение сразу же определять ему место в монастыре. Как я говорил, видеть в монастыре идеал жизни не следует. Можно носить монашеские одежды и не принадлежать Богу.

Надо просто радоваться, если ребенок любит Бога, но сразу же спешить определить его путь, я думаю, не следует. Надо дать ему возможность самому сделать выбор. В семь лет, когда он говорит о том, что он хочет быть монахом, к этому надо отнестись осторожно.

Духовно одаренные дети — такие же, как дети, одаренные в любой другой сфере. Главное — не мешать этому дару развиваться. Надо быть очень внимательными.

Надо оберегать их от таких людей, которые могут испортить неумеренными похвалами. Я был свидетелем такой «порчи». Бабушка возила внучку по всем монастырям России. Когда люди видели эту красивую девочку, ей тогда было лет семь–восемь, они все млели от восторга и говорили: «Это не ребенок, это ангел! Конечно, она будет монахиней!» Кончилось тем, что она стала психически больным человеком. Какая–то «порча» возникла. Она стала плохо, жестоко относиться к своей бабушке, капризничала, выдумывала какие–то болезни, чтобы бабушка ужасалась и всем рассказывала. Сейчас это — несчастное существо, она и замуж не может выйти, потому что «ни туда, и ни сюда». Разбитый, больной человек. Испортили ребенка. А был действительно духовно одаренный человек.

И.Г. Мы предпринимаем действия, если у ребенка есть какой–то талант — к музыке, к художеству. Стараемся найти учителя, создаем особые условия, чтобы развить этот талант. А надо ли так себя вести в случае духовных дарований?

О.В. Я думаю, что надо, чтобы была полноценная церковная жизнь. Чтобы ребенок посильно участвовал в этой церковной жизни, в службах. Если у него есть дар к пению — надо дать ему место в хоре. Если хорошо читает — то давать читать. Мы в храме иногда даем детям читать отдельные молитвы во время службы. Пусть проявляется то, к чему ребенок тянется. Хочет молиться — надо дать ему возможность молиться.

Воспоминания детства

И.Г. Хорошо известен рассказ покойного митрополита Антония Блума о его потере веры в детстве и о встрече с Богом в подростковом возрасте. Эта встреча стала переломной и определила всю его дальнейшую жизнь. Было ли что–либо близкое в Вашейжизни?

О.В. Однажды мне пришлось публично свидетельствовать о моей встрече с Богом. Я сказал, что самым сильным впечатлением моего детства было то, когда, пробудившись ночью, и не раз, я видел на молитве свою мать. Мама была вдова, нас — девять человек детей. Папа погиб во время войны. Я чувствовал, как она молится, как она просит помощи и защиты, чтобы выжить в таких условиях. Я чувствовал, что мама всегда с Богом. Когда случались какие–то трудности, из нее вырывалась какая–то очень краткая молитва, и всегда я знал, что Господь помогает.

Мама была очень добрым человеком и всегда защищала тех, кто нас обидел, а не выступала в нашу защиту. Меня очень удивляло, почему она так делает — потому что, казалось бы, несправедливость явная.… Но потом я уже понял, что по–другому быть не могло. Это не значило, что она не видела жестоких поступков тех детей. Но она жалела тех детей и понимала, что им труднее, чем нам. Мама всегда была готова отдать последнее. Она отдавала ту доброту, которая есть у Бога, — она получила ее от своих родителей, моих дедушки и бабушки. Они были тоже очень благочестивыми, жили в Благовещенске, в религиозной семье.

Для меня очень большая радость, как и для всех моих братьев и сестер, что у нас была такая мать. Она могла научить нас самому главному.

М.Г. Батюшка, а каким Вы были ребенком по счету?

О.В. Восьмым.

М.Г. То есть, было много старших братьев и сестер, которые оказывали какое–то влияние на Вас?

О.В. Да, они много мне помогали, учили. Я через опыт жизни такой большой семьи познал, что такое отдавать, служить друг другу.

После Благовещенска, который мама покинула, выйдя замуж, наша семья жила в другом городе на Дальнем Востоке, где все церкви были закрыты. Возможности посещать храмы не было никакой. Поэтому храмом была семья. У мамы был венчальный образ иконы Божьей Матери Казанской, которую днем нельзя было поставить в передний угол, потому что в доме всегда было много разных людей. Это было очень опасно. Но вечером икона появлялась.

А еще в доме была икона — даже не икона, а портрет Иоанна Кронштадского. Мама очень почитала этого святого. Она служила на телеграфе в Благовещенске. Старые работники, с которыми она общалась, вспоминали, как люди подавали телеграммы из Благовещенска в Кронштадт с разными просьбами. И получали ответ. Допустим, если был болен ребенок или еще кто, и обращались к о. Иоанну по телеграфу за молитвенной помощью, то уже через два–три часа снова отправляли телеграмму — ребенок выздоровел. Мама была в молитвенном общении с о. Иоанном Кронштадским; он вошел в ее жизнь через тех людей, которые с ним соприкоснулись «по телеграфной связи» — конечно, это была, прежде всего, молитвенная связь.

Потом, когда я впервые появился в Пюхтицком монастыре, то над койкой в келии, которую мне дали, висел тот же портрет Иоанна Кронштадского.

И.Г. Батюшка, а как проходила эта ваша вечерняя молитва в детстве?

М.Г. Мама только одна молилась, или вместе с детьми?

О.В. Нет, мама молилась одна, а мы просто стояли рядом с каким–то доверием к тому, что мама говорит. Почему–то мы ничего не говорили. Просто предстояли и все. А потом все прикладывались к иконе.

И.Г. А как она молилась? По молитвослову?

О.В. Нет, своими словами.

И.Г. И вы понимали все, о чем она молилась?

О.В. Просто ее состояние передавалось. Я помню только обрывки молитв. Что–то она проговаривала про себя, что–то из «Отче наш», «Святый Боже». Отрывки молитв выходили из уст. Она молилась и сокровенно, и.… Не знаю, почему она так делала, трудно мне сказать. Но мне нравилось. Сейчас я умом понимаю, когда такими словами говорю, а тогда у меня было другое ощущение — теплоты, защиты, покоя. Молитва мамы нас всех поддержала.

И.Г. Вы помните первый опыт Вашей детской молитвы?

О.В. Думаю, что у меня были такие состояния, когда я молился без слов. Потом они повторялись уже во взрослом состоянии. Я чувствовал Присутствие, и мне, как на Фаворе, хорошо было.

И.Г. Когда это было?

О.В. Это было перед школой. Наверное, духовно жизнь сложилась бы иначе, если бы там был храм. Наверняка я ходил бы в храм.

И.Г. В каком возрасте Вы впервые увидели храм?

О.В. Уже в студенческие годы, когда мы были в Москве на экскурсии. Через всю страну проехали поездом из Южно–Сахалинска. У нас был замечательный преподаватель, Александр Федорович, он читал курс педагогики. Преподавал когда–то во МХАТе, был знаком со Станиславским. Потом женился на актрисе театра–студии МХАТ. Он устроил поездку в Москву для всех студентов нашего института, из разных факультетов. Я учился на историко–филологическом. Нас был целый вагон — столько поехало. Там, в Москве, я и увидел первый раз храм. В Южно–Сахалинске все храмы были поруганы. Один превратили в училище, другой в библиотеку. Собственно, получается, что я бывал до того момента в храме, занимался, сидел в храме, но только в поруганном. Пять лет занимался в институтской библиотеке, располагавшейся в здании храма. И у меня было такое радостное ощущение, когда я шел заниматься в библиотеку! Восторг был какой–то. Готические окна, шпили. Чувствовал эту атмосферу. Ее невозможно было искоренить никакими плакатами, которые там вешали: «Учиться, учиться и учиться!». Господь каким–то таинственным образом поддерживал этот дух Присутствия.

И.Г. Было ли в Вашей семье Евангелие?

О.В. У мамы был «Закон Божий», тот, по которому она училась в детстве. Я его храню.

И.Г. А она читала его Вам и другим своим детям?

О.В. Нет, нет.

М.Г. Потому что это было опасно?

О.В. Я думаю, что у нее был какой–то страх перед тем, что происходит. К тому же папа был «взят» — в общем, был репрессирован. Говорили, что он погиб на фронте, но это было далеко не так. Он был взят в армию и пострадал. Он имел неосторожность сказать, что в 14–м году к солдатам относились лучше, чем сейчас. И его сразу же отправили в лагерь, на горькие работы — он даже не доехал до фронта. Маму вызвали в военкомат и сказали, что «вы теперь не красноармейка», и лишили пособия. Вот такая была ситуация с папой. Его почитали врагом народа, поэтому очень сложно было, особенно, если еще проявить вовне религиозность…

М.Г. А на что же вы жили?

О.В. Старшие сестры уже работали.

И.Г. Кто Ваш папа был по профессии?

О.В. Папа окончил учительскую семинарию еще до революции, потом преподавал в школе. Всегда к нам в дом учителя приходили, когда сами не могли решить какую–то задачу.

И.Г. Вы папу не помните?

О. В. Папу помню. Когда он уходил летом 43–го года на фронт, до которого он не дошел, я играл во дворе, был солнечный день. Дома траур, все плачут, понимают, что с фронта часто не возвращаются. Я не мог находиться в доме, на меня это очень сильно подействовало, и вышел на улицу, там играл, чтобы успокоиться. И когда папа уже со всеми простился, то подошел ко мне и, помню, поднял в небо …

М.Г. …и отдал Богу.

О.В. Я не помню, что он мне сказал тогда…

Потом появлялись в нашей жизни хорошие люди. Я помню, пришел однажды какой–то агроном, вдовец с двумя детьми, предложил маме руку. Мама не вышла замуж. Она была 1903 года рождения, значит, когда папу забрали, ей было 40 лет. Она полжизни прожила вдовой. Видимо, Господь дал ей такое вдохновение.

По линии дедушки кто–то в семье был иеромонахом[33] в Благовещенске, он тоже погиб. В Хабаровске жила Антонина, мамина сестра.

И.Г. Батюшка, Вы помните, каким Вы были ребенком, что Вы любили делать в детстве?

О.В. Я очень любил рисовать, и все думали, что я стану художником. Я потом учился рисовать, но это все было не на должном уровне и не систематически. Где–то в пионерском лагере, в течение месяца… Систематического образования получить тогда возможности не было. Может быть потому, что город, где мы жили, (это был город Зея, недалеко от Благовещенска), не позволил этого сделать.

Потом была возможность развивать голос. Мама играла на гитаре, у нее был хороший голос. Но у меня все это не пошло дальше школьной самодеятельности. Хотя, когда я уже учился в Москве в аспирантуре, то увидел объявление, что в московской консерватории принимают в вечерний класс. Могут заниматься все, кто пройдет конкурс. Не знаю почему, но мне захотелось учиться петь серьезно, осуществить то, что когда–то не удалось. Я прошел конкурс, меня приняли на вечернее отделение. Со мной занимался один студент консерватории вместе со своим педагогом. Но это было очень трудно. Я сам оставил эти занятия, потому что, проведя почти целый день в библиотеке, где голос очень сильно садится, из–за того, что ты не говоришь, а читаешь. И петь по вечерам, оказывается, было очень большой нагрузкой. Я чувствовал, что, возможно, продолжу, но уже тогда, когда не будет такой нагрузки.…

А бросить все ради пения.… Это учение так и осталось незавершенным. Я не жалею, значит, так и должно быть.

И.Г. Вы были живым ребенком, шаловливым или тихим?

О.В. Я был разным, в зависимости от среды — как все, любил и играть, и шалить…

И.Г. Много у Вас друзей было, или Вы предпочитали одиночество?

О.В. Нет, друзья были. Я был общительный. Но любил и побыть наедине.

И.Г. Какие были самые любимые книжки, авторы в детском возрасте?

О.В. Очень мы любили Пушкина, Лермонтова. Потом были рассказы Чехова. «Мир сказок», где были самые разнообразные сказки. Много знали наизусть стихов. Моя сестра Раиса, допустим, читала все «Бородино» Лермонтова, когда была маленькой. Ее ставили на стул, когда хотели, чтобы все слышали…

Так что поэзию любили. Это благодаря старшим сестрам, которые учились и читали стихи вслух, даже не специально для нас, а для себя. Но нам это очень нравилось, и мы все запоминали.

И.Г. Все смогли закончить школу?

О.В. Да, все получили специальность. Высшее образование не все получили, но никто не остался неграмотным. Раиса закончила историко–архивный институт в Москве, единственный в мире. Она потом работала директором архива.

И.Г. Это Великий подвиг Вашей мамы — дать всем детям образование. В те времена это было невероятно трудным и очень редким событием.

О.В. Да, если бы этого не было, то сестра не смогла потом в более зрелый период жизни поступить в институт.

И.Г. Батюшка, Вам было легко учиться в школе, или были какие–то проблемы?

О.В. Нет, учиться было легко. Конечно, таких педагогов, какие были в столице, было мало. Но встречались и очень талантливые педагоги, особенно в начальной школе, которая очень много дала для моего развития.

В средней школе была очень талантливый педагог, естественник. Она дала мне такой пример, как можно в советских условиях, в советской школе, создать настоящую семью. Она не была авторитарным человеком, для нее мы все были друзья. Это не было каким–то заигрыванием. Я помню, когда она появилась, кабинет физики в нашей школе был очень жалкий, там не было никаких полок, вообще ничего не было. Потом все появилось. Не потому, что было закуплено в магазине учебных пособий, а она сама смогла из ничего сделать. Она показывала всем, как это можно сделать. Мы все были очень увлечены ее предметом.

Потом начались лабораторные работы, которые она сама придумывала. Она была очень образованным человеком, в том числе — литературно. Кто не горит, тот коптит. Она сама, своей жизнью показывала, что она служит. У некоторых учителей была работа, а у нее — служение. Я видел человека, который служит. К тому же она была очень милосердным человеком, нас подкармливала всегда. Какую пищу давала? Конечно, то, что мы не могли сами купить. Как только начиналась лабораторная работа, она отлучалась. Оказывается, она шла в школьный буфет и там покупала конфеты шоколадные — купит на 30 человек. Нам — это было и в утешение, и в награду. Это стоило больших денег. Никто так не делал. Потом она помогла некоторым ученикам из нашего класса поступить в Питере в институт. Близкие ей люди их там пригрели, потому что негде было остановиться. Такой она была…

М.Г. Вы под ее влиянием решили стать учителем, или это родилось еще раньше?

О.В. Я думаю, что, да, хотя она была не литератор. Но она хорошо знала и литературу, поэтому я нашел образец литератора не в образе того, кто получил эту профессию, а вот именно в ней. Потому что она была очень творческим человеком. Учила преодолевать скуку советской жизни тем, что начинала что–то делать с себя, и всем такое творческое отношение передавала.

И.Г. А как ее имя, батюшка?

О.В. Ирина Яковлевна Ланина. Может быть, она еще жива…

Она была еврейкой по национальности, и некоторые подсмеивались над ней, был этот комплекс бытового антисемитизма. Но она сумела подняться и ответить на понижение нравственного, духовного уровня его повышением. От нее можно было научиться именно такому поведению. Она умела жить при любых обстоятельствах жизни. Она была человек больших знаний и культуры, но когда она как бы вышла из привычной питерской культурной среды и попала в среду некультурную (в России Сахалин был местом ссылки), то победила своим незлобием, великодушием.

И.Г. Батюшка, Вы помните, как впервые в жизни Вы почувствовали присутствие Христа в Вашей жизни?

О.В. Я почувствовал призыв. Это было присутствие Бога, Духа Святого. Тогда я понял, что это не зависит от меня. Я даже не был крещен. Но призыв был очень сильный. Это дало такое равновесие, что мне казалось, что все уже совершилось. И, когда мы встретились с Анастасией Ивановной Цветаевой, она думала, что я уже крещен. Это Господь взял за руку. Потом я тянулся к Нему.

Знакомство ребенка со смертью и Воскресением

И.Г. Для малышей смерть невместима. Я знал детей, которые были напуганы рассказами о смерти, и потом этот страх оставался надолго, если не навсегда. Таких людей я встречал и среди взрослых, даже проходящих оглашение. Они говорили, как трудно им просто подойти к храму. Потом, ближе к концу оглашения, вспоминали, что в детстве им говорили про смерть, неосторожно связывая ее с храмом, потому что «храм — место, где покойники». И люди десятилетиями боялись войти в храм.

Как маленьких детей готовить к знакомству со смертью и с воскресением?

О.В. Мне очень понравилось, как этот вопрос решал митрополит Антоний в беседах «Жизнь, болезнь, смерть». Там он описывает ситуацию, когда родители не хотели допустить внуков к их любимой умершей бабушке. Они боялись, что это испугает и травмирует детей. Владыка много говорил с родителями, пока не убедил их привести детей к ней, пообещав взять на себя ответственность «за все последствия». Все обернулось радостью, потому что дети увидели на лице бабушки неземной покой, ощутили необычную тишину у гроба. И дети вышли оттуда другими. Шли запуганные, с недоверием, страхом, а в тот момент, когда они соприкоснулись с этой тайной, случилось удивительное. Поэтому нельзя идти по пути запрета.

Мир сейчас, конечно, хочет удовольствия, приятной жизни, люди восклицают: «Какая приятная обстановка! Какие приятные встречи!» А смерть — это неприятно. Поэтому возникает реакция: долой! Люди думают, что они уводят детей от чего–то страшного, а на самом деле они уводят их от жизни. Смерть надо увидеть и понять, что она не исчезает, она присутствует.

М.Г. И тогда смерть тоже оказывается частью жизни.

О.В. Да, конечно, так рассудить может только человек верующий. А неверующий будет отстаивать свое право не травмировать детей.

Так поступают, например, в Германии. Все делается для того, чтобы смерть прошла как бы незаметно. Чтобы, например, никакой земли на похоронах не было, потому что это не эстетично. Все выстлано зеленым сукном, как газон. И вместо земли — корзиночки с лепестками роз и белых хризантем. Хотят, чтобы это было красиво. Смерть предпочитают забыть. Тогда не понятно, куда ушел человек. Если продолжать эту логику, человек ушел — и забыт. Не надо о нем больше думать.

Детям можно сказать, что этот человек не уходит от нас, он с нами остается.

– Ты же любила дедушку. А разве теперь не любишь? Представь себе, что дедушка уехал в какую–то страну. Разве тогда ты не думаешь о нем? Так и сейчас, он просто от нас ушел. Когда ты уезжала в лагерь, уходила в поход, мы тебя тоже не видели, но ты же была! Мы знали, что мы встретимся с тобой. Но можно встретиться через короткое время, а можно — через очень долгое. Может пройти не месяц, а годы.

С детьми можно говорить таким языком, если, конечно, он не затемняет и не усложняет смысл. И Священное Писание также использует язык метафор, поэтических образов.

Короткое время, в 70–х годах, я служил алтарником в Подмосковье, в замечательном местечке Татаринцево за Бронницами. Это был кладбищенский храм в дворянской усадьбе, фамильное место, где хоронили всех — и господ, и слуг. Однажды привезли отпевать молодого мужчину, Николая. Священник этого храма, отец Михаил, не говорил длинной проповеди, просто подошел ко гробу и тихо сказал: «Николай, жди нас!» Вот и вся проповедь. Это — как разлука, расставание. Николай — он живой, и поэтому священник обращается к нему, к живому.

И.Г. Очень непросто рассказывать детям о Воскресении Христовом. Можно рассказать малышам почти как сказку — и они поверят! Они всему, что рассказывают им взрослые, да еще те, кого они любят, верят. Но страшно, что Воскресение займет в их сознании то же место, что Дед Мороз и Снегурочка, Баба Яга и Кащей, как любая хорошая сказка. Тем более, что в сказках погибшие герои нередко оживают. Но потом,в более старшем возрасте, уйдут в область сказочного, выдуманного, Дед Мороз и другие любимые персонажи, а вмести с ними и Христос, Его Воскресение.

О.В. — Ты ложишься спать. Ты все время будешь спать? Откуда ты знаешь, что тебе надо встать?

М.Г. — Утро настанет, и ты встанешь!

О.В. Так и можно сказать:

– Ты видишь, какая жизнь у человека интересная: когда ты ложишься спать, то, как будто умираешь: во сне же не двигаются, не разговаривают, не едят, — все уходит, а утром встаешь — как бы воскресаешь.

И.Г. А не опасно ли это? Я знал одну семью, там сказали ребенку, что смерть — это как сон. И он был так напуган, что стал бояться засыпать.

О.В. А как же говорят: «Восстани, спящий!»? И потом Успение Божией Матери — это что такое? Сон.

Можно привлечь детей к уборке могил на кладбище. У нас в Карсаве в лютеранской части кладбища есть надгробие, где написано: «Спи, покуда не придет и не разбудит тебя Христос». Думаю, если бы дети увидели такую надпись, то это уже первый шаг, чтобы начать разговор о Воскресении. На кладбище они увидят не только могилы взрослых, но и детей. Это также подвигнет их к вопросу.

Воскресение можно объяснить очень просто — без видимого света, без ангелов. «Когда ты утром просыпаешься, ты опять видишь и бабушку, и маму, и братика. Вот и в Воскресении ты их всех увидишь. И, самое главное, мы не только их увидим, но и Христа». При этом надо тонко почувствовать, о ком сказать сначала — о Христе или о бабушке. Это — по ситуации. Самое главное, что здесь нужно говорить об этой встрече, потому что Воскресение — это встреча, но уже с преображенным миром.

М.Г. А как сказать ребенку о преображении? Об этом воскресшем теле? Когда он видит, что гроб реально опускают в землю? Это же очень сложно — рассказать, что потом тело каким–то образом станет другим. Или лучше с детьми об этом не говорить?

О.В. Это в зависимости от того, какие они вопросы зададут и как зададут. Здесь надо ситуативно смотреть, потому что даже если какое–то блестящее объяснение будет, оно все равно может не сработать.

И.Г. Батюшка, а как Вы впервые встретились с Воскресением Христовым?

О.В. Я видел посмертные маски Достоевского, Толстого. Меня удивило, что на лице Достоевского я не увидел никакой печати смерти. Он улыбается. Есть гипс, и есть то, что не связано с этим веществом. В уголках губ таится такая улыбка, которая говорит о Встрече. А у Толстого лицо хмурое, это видно даже на маске.

И.Г. Это у Вас был первый опыт встречи с Воскресением?

О.В. Нет, впервые с Воскресением я встретился через богослужение в Храме.

Я очень любил посещать пасхальные службы в Троице–Сергиевой Лавре. В этом ликовании чувствовалось, что оно не физическое, а духовное. Все исполнялось света. Пел не весь народ, а только семинаристы, но поскольку их было много, то создавалось впечатление, что все в храме поют. Эта атмосфера духовной радости передавала победу Жизни с большой буквы.

И.Г. А в искусстве отображается Воскресение? Я имею в виду искусство, далекое от христианства. Например, японское.

О.В. Японские пейзажи как бы дематериализованы, одухотворены. В них присутствует тайна Преображения. Чувствуется, что это уже преображенный мир, уже по Воскресении.

И.Г. Или еще тот мир, который не пал.

Духовное образование в раннем детстве

М.Г. Некоторые родители стараются ввести своих детей в духовную и умственную жизнь христианства как можно раньше. Иногда, после разговора с шести — восьмилетним ребенком приходишь в состояние шока: он уже знает «всю» православную догматику. Но это им не пережито, как что–то жизненно важное, ему дали ответы не на его вопросы, которые он с легкостью выучил.

Но с другой стороны, совсем не давать детям никакого духовного образования в раннем детстве было бы, скорее всего, неверно.

О.В. Образование нужно, но не в виде скучных уроков с вопросами–ответами. Нужно вводить ребенка в жизнь в Духе органично, по совести, и с Богом. Надо говорить ему о Боге так, чтобы он принял Его как Отца, чтобы у него созрело живое знание, что Бог — это его Отец. И что с Ним можно и нужно общаться.

Потом придет и книга. «Ты можешь увидеть Его в книге». Как говорил Ломоносов, первая книга, которую Господь нам дал, это — природа, а вторая — Священное Писание. Первая для ребенка книга — это мир вокруг, природа. А когда он немного подрастет, нужно знакомить его со второй книгой в его жизни, с Писанием. Но, опять же, в Библии нужно выбирать только то, что доступно ребенку. Потому что, если предложить изучать все последовательно, начиная от Авраама и кончая Иоанном Предтечей, он запутается. Это ему будет скучно, и не принесет совершенно никакой пользы. Что–то он запомнит, а как это связано с его жизнью?

Главное — не подробности какие–то, не частности, а чтобы познано было, что Бог его Отец. И для меня Он — Отец. И для папы — Отец.

– А почему Он — Отец?

– Ведь мы не сами же себя создали!

Некоторые говорят:

– Нас создала природа!

Ребенку можно объяснить:

– Что такое природа? Это земля, воздух, огонь, вода. Разве есть совесть у земли, у огня? А у тебя есть! А как ее может создать природа, если она ее сама не имеет? Ты не только с природой связан, но и с Тем, откуда пришла к тебе совесть и любовь. Камень тебе любви не даст. И земля любви не даст. Ты — это то, что тебе дано Тем, Кого мы называем Отцом. И Он сотворил природу, она не сама создалась. Как она сама себя могла создать? Если она была, зачем ей создаваться?

Это уже и будет введение в книгу Бытия. А потом, с возрастом, придет и сама книга, и ее разбор по стихам.

М.Г. Если не предлагать ребенку читать Библию систематически, всю подряд, то должен быть какой–то принцип отбора отдельных мест. Возможно, это должен быть какой–то ответ на ситуацию, возникшую в жизни ребенка?

О.В. Самое главное, что мы должны воспитать в сердце ребенка, это любовь. Значит, мы должны искать такие места, где она очень проявляется, где ее видно. Таких мест много.

Если, например, ребенок спросит:

– А кто написал эту книгу?

– Это книга Бога. Господь сказал, а это люди все записали. Если бы Он не говорил, нечего было бы записывать. Он сказал, и были люди, которые это услышали.

– А кто они такие?

– Вот, Моисей, например.

– А кто такой Моисей?

Здесь можно ответить очень лаконично. Если чувствуешь, что будет понятно слово «пророк», можно сказать. Если последует вопрос:

– А кто такой пророк?

– Он умеет слушать, что говорит Господь. И ты тоже можешь быть пророком. Ты сейчас слышишь, что я говорю тебе? А если тебе Бог будет говорить, ты тоже можешь это услышать. Как услышать — это сложный вопрос, это не обязательно слова. Иногда я могу тебе что–то не говорить, а только показать, и ты поймешь, что я хочу сказать. Так и Бог. Он может тебе не сказать слово, а может что–нибудь показать. Ты хотел, допустим, сделать нехороший поступок, а вдруг споткнулся и упал. Бог тебя остановил. Это Он сказал тебе: «Не иди туда!», но только не словом, а через действие.

Вот такие слова могут быть. Это будет доступно.

М.Г. Мы часто говорим, совесть — это голос Бога. Но в различных философских системах есть столько различных определений, что такое совесть. Даже у христианских авторов. Что же тогда предложить ребенку, как ответить на его вопрос, что такое совесть?

О.В. Обычно детям можно говорить о совести так:

– То, что ты сделал, это было красиво? Это понравилось тому, кому ты это сделал?

Ребенок, который только что ущипнул другого, сам видит, что сделал плохо.

– А кто тебе подсказывает, что это плохо? Значит, в тебе есть что–то такое, что ты не видишь, но что может тебе подсказать, что это плохо. И подсказка эта очень верная.

Иначе невозможно объяснить: как объяснишь, что такое любовь, что такое душа?

Воскресные школы и православные гимназии

И.Г. Отец Виктор, меня беспокоит огромное количество воскресных школ. Не будут ли они снова школами, готовящими атеистов? Пока это еще дело живое, не унифицированное, а вот православные гимназии… Нередко это обычные школы, в программе которых отведено несколько часов в неделю Закону Божьему. В гимназии, как и в обычной школе, обязательна строгая дисциплина. Знаю случаи, когда детей раз в неделю или раз в месяц водят всем классом на исповедь, и за подготовку к ней ставят оценки. Если ребенок принес тетрадку с грехами, то хорошо, а если не принес, то ставят двойку со всеми вытекающими последствиями. Как дети станут относиться к такой исповеди?

О.В. У нас часто думают, что для того, чтобы заниматься духовным воспитанием детей достаточно создать хорошую программу. Можно создать идеальную программу, но это будет только программа. Программа без личности, которая должна создать школу, будет просто ничто. Должна быть личность, человек, который почувствовал, что у него есть вдохновение служить Церкви, и он имеет опыт и знания, которыми можно и нужно поделиться. Именно поделиться, а не учить. Иначе это будет бурса, где ставят оценки за ответы, где есть отличники и двоечники, первые и последние.

Первые христианские катехизические школы возникли в Александрии, вокруг Оригена, Климента. Это были творческие личности. Все зависит от того, появятся ли такие личности. Да — будет школа, нет — будут программы.

М.Г. А что делать тем приходам, где нет таких личностей? Священнику приходится просто назначать кого–то из прихожан преподавателем воскресной школы. А у того нередко нет ни призвания, ни знаний, ни духовного опыта.

О.В. Не надо называть это воскресной школой.

Наша прихожанка Татьяна просто начала заниматься с детьми. В результате у них появилось желание вместе петь, молиться на службе маленькими, короткими молитвами, вместе готовить спектакли. И уже есть помощники, например, юноша Георгий.

У нас пока нет программы, но мы считаем, что, поскольку у детей есть евхаристическая жизнь, они бывают каждое воскресение в храме, часто слушают приспособленную для них проповедь священника, участвуют в беседах, у них есть детская трапеза, то это уже немало. Сейчас нужно, чтобы начались занятия с детьми по Евангелию. Посмотрим, что будет нам по силам. Дети разных возрастов, но на группы мы их не делим. Пока они все вместе, то существует взаимопомощь. И в этом есть большой плюс. Но если будет необходимо, мы их поделим на группы.

И.Г. Конечно, школа — живое творческое дело. Но сейчас государство требует, чтобы обучение Закону Божьему в воскресных школах велось по утвержденной стандартной программе. Есть уже и учебники, написанные по этим стандартам. Но ни одна программа, даже самая лучшая, не может подходить для каждого живого, конкретного случая. Не исключено, что скоро заниматься с детьми по своим программам будет запрещено.

О.В. Если требуют, мы скажем, что она у нас есть. «Кесарю — кесарево». Надо отдать дань программе, а делать свое, то, что нужно этим конкретным детям. Это значит — спастись от бюрократизма, формализма. А иначе нельзя.

И.Г. Давно размышляю о том, что любая светская школа строится на принципе соревновательности: кто лучше всех решит задачу, кто больше всех, кто быстрее всех и т. д. В общем, мы выявляем всех самых: самых талантливых, самых умных, самых быстрых, самых сильных…

Воскресная школа в этом смысле — не школа. Тут ни в коем случае нельзя сравнивать, кто лучше, кто хуже. Каждый неповторим, уникален. Тогда, конечно, оценок в ней быть не может, потому что оценки — это сравнение.

О.В. Нужно порадоваться тому, что ребенок уже смог что–то сделать. Можно так сказать: «То, что вы сделали, это прекрасно, мы это сохраним». Это не оценка, а просто признание того, что они искренно трудились и сделали то, что могли. И это будет не игра. Помню, одна девочка принесла мне рисунок. Когда я неправильно назвал то, что там было нарисовано (я подумал, что это какая–то букашка), она расплакалась. Это, оказывается, была коза!

Даже если мы даем детям одну и ту же тему, ее воплощение будет у каждого совершенно разное. Мы не можем предъявлять претензию, что ребенок нарисовал это не так, как тот, кто вышел на более высокий технический уровень рисования.

И.Г. Потому что в этом случае из воскресной школы делают художественную, где действительно есть соревновательность.

О.В. В художественной школе подгоняют под уровень, а здесь — яви то, что ты можешь. Но они так стараются, когда делают это вместе!

И.Г. Значит, у воскресной школы есть еще одна задача — научить детей радоваться тому, что сделал другой.

О.В. Да, его сердце должно отозваться на дар, успех ближнего.

М.Г. Но иногда преподаватель может сказать: «Вот, посмотри, как у Маши хорошо получилось, а у тебя…». И сразу пропадает всякое желание рисовать.

О.В. Надо сказать: «Как хорошо, что все сегодня трудились вместе. Посмотрите, у каждого получилось что–то свое. Нет такого, кто ничего не нарисовал». Можно вывесить все рисунки, и пусть они их рассмотрят и обсудят сами.

И.Г. В прошлом году мы так и делали. У нас был разговор с детьми о Царстве Небесном, после которого их попросили нарисовать его. Мы сделали выставку, а потом спрашивали о каждом рисунке: «А что здесь есть самое красивое?» Когда все увидели красоту каждого рисунка, то смогли увидеть всю выставку как целое.

О.В. Вот вам и оценка, но не в школярской форме, которая убивает дух.

Наш прихожанин Илья проводил с детьми занятие: «Что такое хорошая жизнь?» Какие могли быть оценки на таком занятии, если он начал с ними разговор о жизни? Однажды он дал детям задание: «Представьте себя отплывающими на необитаемый остров. Что бы вы взяли с собой? Нужно взять только одну вещь, потому что на пароходике мало места». И вот их ответы: жвачку, видео, мопед.

Илья спрашивает:

– А мама нужна?

– Нужна.

О человеке вспомнили в последний момент!

– А храм нужен?

– Нужен.

– А как мы узнаем, что надо идти в храм?

– Надо позвонить в колокола.

– А кто нам позвонит?

Дети не ответили. На предыдущее занятие он приносил им колокольчики, они слышали звон, а в этот раз их не было. Тогда Илья встал у пианино, расставил рядом детей. Себе он взял басы, а детям дал трели. Была замечательная имитация колокольного звона.

Потом все молились перед трапезой. Во время трапезы была беседа. Дети задавали вопросы и с интересом слушали ответы Ильи. Дома они рассказывали родителям: «Как хорошо было у Ильи Владимировича!» Дети не говорили, что были на занятиях в школе, они просто прожили с ним вместе эту встречу, впервые прикоснувшись к истине, что «не хлебом единым жив человек», что мы должны жить все вместе, потому что нужны друг другу. Друг без друга мы не сможем создать жизни, даже если у из нас будут очень хорошие вещи.

М.Г. А что, кроме занятий, должно быть в воскресной школе?

О.В. Это уже сама жизнь подскажет.

Прежде всего, преподаватель должен заботиться о том, чтобы дети постоянно ходили в храм и участвовали в службе, исповедывались и причащались.

Помимо занятий можно организовать уборку храма и его территории, навестить больных и одиноких людей. В таком общении–служении постепенно могут исчезнуть себялюбие, эгоизм и тщеславие.

И.Г. Что можно сказать детям, в том случае, если они не хотят идти в храм?

О.В. Дети часто не хотят идти не только в церковь, но и в садик, и в школу.

Если мама скажет ребенку: «Готовься, завтра пойдем в церковь!», то он может не захотеть. Назиданий никто не любит. Но все будет иначе, если она заранее ненавязчиво начнет напоминать о воскресной службе, как бы для самой себя. В пятницу она говорит, что остался один день до службы, а еще многое нужно сделать, чтобы приготовиться. А в субботу может сказать: «Какая радость, завтра я иду в храм!», — имея в виду всю семью. И дети сами подключаются к этому настрою. Такое приглашение действует на них косвенным образом.

Будет неправдой сказать, что дети всегда идут в храм с охотой. Даже если бы там служил Серафим Саровский. Медведь, может быть, скорее придет в храм, нежели некоторые дети. Но надо преодолевать трудности и радоваться, что дети не запущены духовно. Потому что есть «одичавшие» дети, которые приходят только на Пасху, на Рождество. Для них это — как участие в зрелище. Им нравится посмотреть вертеп, получить подарки, и — все.

И.Г. Воскресные школы так хорошо и так многому учат детей, что к семнадцати–восемнадцати годам они уже не один раз читали Евангелие, знают многие популярные сюжеты Библии, даже про учение Церкви о Троице «все знают». Но нередко наступает какая–то усталость, неспособность удивляться. Сейчас с этим многие преподаватели сталкиваются, и это очень беспокоит. Что мы сделали с этими детьми?

О.В. Хорошо, когда человек живет не в уме, а в Духе. Горе — от ума, как было давно сказано. Мне рассказывала преподавательница ВУЗа, как в Санкт–Петербурге во времена возрождения церковной жизни, в обществе Игнатия Брянчанинова молодой человек читал доклад о мистике Креста. Видно было, что он очень эрудирован, умен. В конце лекции рассказчица спросила: «А вы — крещеный?» Тот ответил: «Нет, а какое это имеет значение?» Она задала вопрос, потому что он говорил от ума, а в Духе не был, так как еще не принял Его.

В Церкви ценится опытное богословие. Примером его является духовное наследие преподобного Силуана Афонского. В его духовных сочинениях нет анализа, а все дано в сжатом виде, как в зерне, где уже имеется очертание всего растения. Когда читаешь его духовные записи, то ты живешь с Богом. Он без принуждения вводит тебя в эту жизнь.

Если то, что мы читаем, не доходит до сердца, а остается лишь в уме, то какой это может принести плод? Важно учиться жить Богом. Наша жизнь сама должна показать истину. Сейчас словам не верят, говорят: «Покажи жизнь!» Самая лучшая проповедь — не словом, а делом.

Если церковь — есть вполне Церковь — место, где не нарушается природа таинств и есть общение друг с другом, и там воспитывается человек, то он способен будет войти в тайну вечной жизни, которая для нас — все.

И.Г. Так может не стоит тогда учить подростков начаткам богословия, или все–таки надо?

О.В. Если они не будут в Церкви, но станут учиться отдельно от нее, то может возникнуть разрыв: там мы учимся богословию, а здесь — жизни.

Православное богослужение — это высокая догматика. Если вникнуть в тропари, в стихиры, в слово, которое звучит в церкви, то можно войти в богословие и открыть его глубину. Эти знания нужно углублять, расширять и совершенствовать, но, думаю, это должно приходить через жизнь, через живые религиозные переживания, чтобы не было такого разрыва. Нужно идти от религиозного опыта к вероучению, а не наоборот. Об этом хорошо сказал о. Георгий Чистяков: «Наше богословское образование, наши знания, прочитанные нами книги очень часто мешают почувствовать Божье присутствие, потому что мы слишком много знаем о том, как надо верить, чтобы иной раз просто верить от чистого сердца». По слову митрополита Сурожского Антония, «мы должны принести миру не правила, не каноны, не даже формы молитвы, но саму суть нашего общения с Богом».

«Дела, которые Я делаю, и вы будете делать»

И.Г. Батюшка, а зачем вообще нужна воскресная школа?

О.В. Христос говорит: «Идите, научите!»

И.Г. Чему мы можем научить детей?

О.В. Жизни.

И.Г. Жизни в Церкви?

О.В. Жизни со Христом. Это значит — учиться жить вместе и по совести. Стремиться быть в мире со всеми. В нас живет Христос и мы Его ученики. Он невидим, но всегда пребывает с нами. Поэтому мы можем делать дела, которые Он делал. Христос приходил к больным — и вы идите. Он кормил голодных — и вы делитесь хлебом, потому что рядом с нами всегда есть голодные и бездомные.

И.Г. Вчера мы ехали в машине с Евгением, Ириной и их пятилетней дочкой Анечкой. У них был очень интересный разговор. Ирина — детский врач. Она говорит:

- Знаешь, Аня, у меня уже кончились куклы на работе.

К Ирине часто приводят на прием детей из очень бедных семей. Аня жертвует туда свои игрушки, чтобы детям было не так страшно. И вот в машине Ирина рассказала, что на прием пришла девочка, которая увидела Анину куклу. Она так обрадовалась кукле, что стала ее целовать. Ирина говорит:

- Мне пришлось подарить ее.

Аня сказала:

- Тогда я тебе дам еще кукол.

Мне показалось, что это замечательный опыт. Ирина без лишних слов вводит Аню в церковную жизнь.

О.В. Здесь важно, чтобы не было стремления только к большим, очень заметным делам. Не должно быть ставки на рукоплескание. Нужно все делать тихо, незаметно, тогда дети не будут ждать похвалы. Похвалить их надо, но благоразумно. Не следует говорить ребенку: «Как ты хорошо поступил!»

Но можно сказать:

- Как обрадовалась тетя Маша, когда ты помог ей!

Это будет более правильно и точно. Иначе гордость как на дрожжах будет расти, и мы будем портить детей.

И.Г. Да, Ирина именно так и поступила. Она не хвалила Аню, но рассказала, как обрадовалась эта девочка.

Проблемы детей подросткового возраста

И.Г. Батюшка, хотелось бы поговорить с Вами о подростках из христианских семей. Пока дети маленькие, их вера чистая и замечательная. Но вот приходит время, и начинаются бурные внутренние процессы, которые сильно меняют их духовную жизнь. Это очень трудный период жизни, когда они уходят от детской веры, а взрослой еще не обрели. Обычно они продолжают ходить в церковь, потому что там много знакомых, друзей. Но это происходит скорее по инерции, и многие подростки говорят, что они не понимают, что им делать в Церкви. Если они не находят реального живого общения с Богом, то начинают гоняться за авторитетами в этом мире, искать бога среди людей. И, нередко, ломают себе судьбы…

Как можно помочь им в таких ситуациях?

О.В. Подросткам важно познакомиться с самими собой. Это может произойти во время общих встреч, на которые собираются вместе и молодежь, и кто–то из старших. Обычно в этом возрасте авторитет родителей уже не работает. Поэтому нужен помощник из членов Церкви. Очень много зависит от того, как поведет себя этот старший человек. В таком возрасте нельзя систематически учить богословию. Важно создать спокойную, дружелюбную обстановку. Можно устроить чаепитие, поговорить об обыденных вещах, а потом разговор может перейти на духовные темы, и у человека вдруг открываются свои проблемы. Не надо задавать какую–то специальную тему, («сегодня мы будем говорить о…»), этим можно испугать. О Боге можно говорить, не произнося этого слова, пусть ребята сами Его назовут.

Однажды к нам приезжали скауты из Риги. Мы сидели за столом, и разговор зашел о том, «встретились ли вы с Богом»? Каждый свидетельствовал: «Нет, не встретился». Хотя по некоторым рассказам видно было, что Господь прикоснулся к ним, а они Его просто не узнали. Это была очень хорошая, открытая беседа, никто ничего из них не вытягивал, они сами дополняли друг друга: «А вот у меня…», «А у меня…».

И.Г. Отец Виктор, а как помочь молодым людям войти в опыт соприкосновения с Богом? Наверное, это самая главная задача христианской педагогики для подростков. Ведь встречу с каким–то иным духом они могут принять за Встречу подлинную.

О.В. Это опять же часто происходит через человека. Кто–то должен им помочь прийти к Богу.

Правда, бывают случаи, когда Господь открывает Себя не через человека. В книге «Свет и жизнь» есть стихотворение «Письмо к Богу». Я читал его в советское время в самиздате и даже помню имя автора — Александр Зацепа. А в книге имя не обозначено, просто написано в подзаголовке: «Стихотворение найдено в шинели солдата, убитого во время Великой Отечественной войны». Там есть такие строки:

Послушай, Бог, я никогда с Тобою не говорил,

но сегодня мне хочется беседовать с Тобой.

Мне с детских лет твердили, что Тебя нет,

но каким, оказывается, жестоким может быть обман!

Вот сегодня я лежал в яме, вырытой гранатой,

Смотрел в звездное небо, и мне все открылось.

На полночь мы назначены в атаку, и бой будет очень жестоким.

И если я сегодня к тебе постучусь,

Ты примешь меня? Прощай, мой Бог, мне было хорошо с Тобой.

Но, кажется уже я плачу.

Сигнал. Пора. Иду.

Но теперь я смерти не боюсь[34]

Произошла Встреча.

Безо всякой подготовки, без катехизации, без религиозного воспитания в семье. Автор этих строк принял Господа так, как Его принял разбойник на кресте, который всю жизнь занимался душегубством, служил не Богу. Все может произойти в один миг, и вечность присутствует тут, в глубине мига жизни. Но случай этот — исключительный.

В жизни это относится к человеку любого возраста. В ребенке эта Встреча с Богом может «записаться» где–то в подсознании и потом прорасти. А взрослый человек может ее запомнить, он будет думать о ней.

М.Г. Вы сказали, что все может произойти в один миг. Значит, надо уметь жить в этом конкретном миге. А молодые люди часто блуждают по времени: либо они мечтают, строят планы, либо вспоминают, но сосредоточенное пребывание «здесь и сейчас» для них не характерно. Эта склонность есть у всех, но в молодости она прорывается постоянно.

О.В. Да, раньше такое отрывание от действительности называли романтизмом, а сейчас — виртуальностью. Люди живут призрачной жизнью. Задача — вернуть их, чтобы они общались не с призраками.

В наше время общение во многом призрачное — это не друзья, а просто сокурсники, сотрудники, а иногда — собутыльники, «соукольники» и т. д. Молодые люди выходят из реальности, а потом, когда возвращаются в нее, то мучаются. Они не хотят участвовать в реальной жизни, не хотят ее преображать к лучшему. Это беда. Обвинять их в этом невозможно, потому что всегда надо смотреть, в каких условиях воспитывался такой человек. Если ему не было дано, какой может быть спрос? Жестоко требовать с него. Он не может ничем ответить. Это вина его родителей.

Эту встречу с Богом, конечно, нельзя искусственно устроить. Нельзя сказать, например: «Я — священник, ты встретился со мной, я тебе буду говорить о Боге, и через меня ты сейчас обязательно должен встретиться с Богом!»

Митрополит Вениамин (Федченков) задавался вопросом: почему, когда произносится одно и то же слово «Бог», то из уст одного оно звучит так, что ты знаешь, что это Бог, а когда то же слово произносит другим, то это — просто слово, за которым — ничего?

Конечно, детей с такими проблемами нельзя оставлять без внимания. Нельзя отмахнуться, сказать:

- Раз ты не хочешь, то — все, я не буду с тобой об этом говорить.

С другой стороны, не оставлять без внимания — это не значит, что к подростку надо применять насилие, приступая с вопросом:

- Почему ты не читаешь Евангелие? Почему ты не ходишь в церковь?

Он считает, что ему это не нужно, и он ведет себя искренно.

Нужно уважать его нынешнее состояние — состояние духовного голода, которое он сам может не осознавать. Да, как ни странно, он голоден. Если человек голоден физически, то он это ощущает и стремится к тому, чтобы насытится. А когда человек имеет духовный голод, он часто его не ощущает. Он старается заполнить некую пустоту в душе суррогатами. И, насытившись ими, уже не может почувствовать нужду в настоящей пище — в общении с Богом.

М.Г. Очень часто молодому человеку нужен пример для подражания. Иногда он говорит:

— Я не иду в церковь, потому что не вижу там людей, на которых хотелось бы быть похожим.

О.В. Он прав, конечно. Потому что пример убедителен. Можно говорить о Боге и быть в Боге. Это — разные состояния. Один святой говорил: вода и уксус имеют один и тот же цвет, но гортань различает их вкус. Это в нас заложено от Бога такое «чувствилище». «Ты ходишь в церковь — ну и что, как это отражается на твоей жизни»?

М.Г. Наступает время, когда подростки начинают проверять и взрослых: «А такова ли твоя вера, о которой ты нам говорил? А так ли ты живешь, как ты нас учил?» Если раньше взрослый еще мог спрятаться за свой авторитет, то сейчас дети остро чувствуют всякую фальшь.

И.Г. Да, получается, что это самый трудный период для жизни людей в церкви. Помню одну встречу с группой французских христиан, лет около 20 назад. Было много священников и мирян, которые спрашивали французов, как устроена жизнь в их церкви во всех ее проявлениях. Ответы были очень интересными: и про малышей, как их учат, и про старушек, как о них заботятся. Картина их церковной жизни вырисовывалась просто замечательная, почти идеальная.

Потом был задан вопрос:

- А как обстоят дела с подростками?

Они сразу сделались грустными и честно сказали:

- В этой области у нас полный провал. После двенадцати–четырнадцати лет дети уходят из Церкви.

И сейчас ситуация почти не изменилась. Мы недавно были в Бельгии, и там священник и его прихожане говорили то же самое.

Наш московский друг–протестант, замечательный человек, недавно сказал:

— У нас это называется: дети верующих родителей, сокращенно ДВР. И это — провал в жизни нашей церкви.

Когда мы на службе молимся о плавающих, путешествующих — это прекрасно, но, может быть, еще надо молиться о юных ищущих душах, о подростках? Может быть, нужна особая молитва Церкви о молодых людях? Складывается впечатление, что сегодня Церковь как бы не замечает этой проблемы, не замечает, как они мучаются от противоречий в душе, не обретя еще опыта, чтобы сделать правильный выбор.

О.В. Я вынужден вернуться к более раннему возрасту: если нет фундамента, то, что можно построить? Нужно ставить вопрос о том, чтобы начать духовно воспитывать ребенка еще до его зачатия.И воспитывать его во время плодоношения. Все внимание уделить самому нежному периоду жизни, когда закладывается этот фундамент. Иногда можно как–то помочь в старшем возрасте, и пример такого взрослого обращения — этот солдат, о котором я говорил. Но это исключительный случай! Часто же мы встречаемся с результатом почти непоправимой ошибки взрослых.

И.Г. Да, было бы замечательно воспитывать каждого ребенка еще до его рождения, но реальность такова, что в настоящее время взрослые люди приходят к Богу часто не в юном возрасте, а имея детей, нередко уже не маленьких. И вот, почти не имея никакого своего опыта жизни в Церкви, они приводят в туда и своих детей. И, слава Богу, что приводят! Как мне видится, проблема в том, что духовно и церковно родители нередко находятся в том же возрасте, что и их дети.

Надо как–то помогать этим людям, которые оказались в этой ситуации. Господь призвал их сейчас, и надо сейчас помогать им и их детям. Неужели все безнадежно?

О.В. Может быть и безнадежно, но может и получиться. Однозначного ответа здесь нет. Известны случаи, что даже в семье священников дети становятся атеистами. Я такой видел пример в одном из эстонских приходов. Мальчик, сын священника, рос верующим, прислуживал в алтаре. А потом, когда вошел в возраст, друзья сказали однажды:

– Тебя в тюрьме держат! — и включили магнитофон с музыкой, которая его опьянила. Он тут же устроил дома скандал. Мне рассказывал об этом его отец–священник со слезами на глазах. Значит, были изъяны в воспитании, традиция до времени несла по течению, а потом…

М.Г. Отец Виктор, что Выпосоветуете родителям, если однажды подросток говорит, что не хочет больше ходить в церковь?

О.В. Ну, пусть так. Самое главное — не говорить, что «тебе нужно идти в церковь», иначе мы его сразу отбросим. Например, можно сначала устроить чаепитие с друзьями, которые ходят в церковь. Если он от своего сверстника услышал бы в разговоре: «Я сегодня был в храме», — то это прозвучало бы без всякого назидания.

Во всяком случае, нужно стремиться сохранить общение со сверстниками. Человек в Церкви должен жить не формально, а реально. А реально жить — это, значит, видеть друг друга и реально общаться.

Конечно, взрослым тоже надо общаться с подростками, но при этом надо уметь терпеливо ждать, как будет созревать душа. Всякое насилие, давление будет детей отпугивать.

Такое терпеливое ожидание может показаться нам неплодотворным. Нам хочется видеть результат сразу. Но он непредсказуем. Важно, чтобы в период жизни вне Церкви подросток не совершал тех скверных дел, которые мог бы делать, не имея церковного опыта.

М.Г. В наше время очень часто подростки, выросшие в Церкви, по отсутствию этических принципов ничем не отличаются от нецерковных.

О.В. Может быть, когда–то по отношению к ним проявили насилие. За ребенка хотели молиться, за него хотели причаститься, все — вместо.… Это не принесло ожидаемых добрых плодов. Это ущербная педагогика, и она не приводит к цели.

И.Г. Иногда бывает, что родители превращают церковные таинства, например, исповедь, в полицейский участок, палку для наказания. И дети начинают ее бояться. Исповедь для них — это не радость очищения и встречи со Христом, а наоборот.

О.В. Если к священнику на исповедь пришел, например, подросток, то надо порадоваться, что он уже пришел. Не обязательно принуждать его: «Кайся!» Можно ограничиться просто исповедальной по духу беседой, которая не будет исповедью. Тогда подросток увидит, что с ним разговаривают как с другом, на равных, священник не над ним, а с ним.

Часто проблемы с подростками возникают из–за того, что родители сами не показывают им примера христианской жизни. Там, где органично развивается христианская жизнь, дети переходят из возраста в возраст более спокойно. Они приходят на исповедь и в период подростковых «ломок». Но это бывает редко. Потому что родители, впадая в нерадение, сами расцерковляются. Детям это передается. Они видят такое отношение и не могут понять, зачем им идти в церковь, когда можно жить и без нее.

Но даже если с родителями дела обстоят хорошо, то, возможно, было какое–то упущение в общении со сверстниками: родители в определенный период взяли все на себя и не позаботились о том, чтобы окружить детей общением со сверстниками. Ребенок не должен чувствовать, что на свете существуют только один тип отношений: родители и он. А потом неожиданно возникает «улица», и он не знает, как там себя вести.

Общение со сверстниками может родиться через общение семей, когда дети, приходя в подростковый возраст, общаются вместе друг с другом и со взрослыми.

Иначе получается, что дети живут без общения, а родители говорят:

- Ну, это такой возраст, что с ними сделаешь?

Можно и в этом возрасте уйти от тупиков и срывов, если создать нормальное общение. Но это нужно тщательно продумывать, заботиться заблаговременно, а не тогда, когда ребенок уже вступил в переходный возраст.

И.Г. Не могли бы вы привести из вашего пастырского опыта примеры благополучных прохождений такого возраста?

О.В. Например, Георгий, молодой человек из села Малнава. Ему сейчас уже 21 год, он на наших глазах стал юношей. Я знаю его уже давно, и не видел никаких срывов в его характере. Он органично прошел все возрасты. Не появились в его жизни ни сигареты, ни вино, ни наркотики. Его мать ходит в церковь, хотя и не завершила катехизацию. Я не могу сказать, что все то, что Георгий имеет, ему дала мать. Он получил это благодаря своему желанию быть в церкви. Он всегда приходит на воскресные богослужения, помогает в работе с детьми. Хорошо также то, что он трудолюбивый, родители привили ему трудолюбие. Он не гнушается никакой работой. Сейчас работает в коровнике.

Но таких примеров мало. Многие же его сверстники не ходят в храм. Им кажется, что Бог у них хочет что–то отнять — радость, свободу. Но Он ничего не отнимает, только дает. Тут нельзя объяснить словами, это будет только теория. Человек должен в своей среде увидеть радость. Со сверстниками он может и поспорить, и посоветоваться.

С другой стороны, это общение со сверстниками — не единственный выход. Тут важна и домашняя среда. Нужно быть очень внимательными к этому переходу и готовиться заранее, предвидя опасности, которые могут возникнуть. Должна быть совместная домашняя молитва, хотя в таком возрасте дети уже могут стесняться молиться вместе с родителями. Поэтому включать ребенка в общую молитву надо заранее, еще до подросткового возраста.

Проживание своего возраста

О.В. Каждый человек должен вполне проживать свой возраст. И не смешивать эти границы. Переходить из одного возраста в другой надо очень плавно, тогда человек ощутит полноту жизни и радость. В противном случае он нанесет себе ущерб, который оставит след на всю жизнь.

Сейчас молодежь часто выходит из границ своего возраста. Пятнадцатилетняя школьница, жизнь которой только началась, уже имеет во чреве. В каком статусе она находится? Она не чувствует себя матерью, потому что в ней еще не развиты необходимые душевные качества, но она уже не считает себя ни девочкой, ни девушкой.

Недавно я прочитал двухтомник писем отца Иоанна Крестьянкина. В нем много писем от молодых супругов, у которых расстроился брак. Отец Иоанн, познакомившись с их жизнью, объясняет им причину, почему через три–четыре года семья разрушается. «С чего начался ваш брак? Вы встретились и начали жить вместе, не получив благословение на это ни родителей, ни Церкви. Все началось с греха. А на таком основании не может родиться что–то жизненное, здоровое, духовно–правдивое. Вы ранили свою любовь. До этих отношений нужно созреть. Они — следствие любви».

Соединение — это знак любви, но не дело плоти. Нарушая естественные законы природы, созданные Творцом, молодежь закладывает мины замедленного действия в свое будущее.

Важно, чтобы ребенок в отроческом и юношеском возрастах очищал свою совесть, хранил себя в чистоте и уклонялся от зла. Зло нападает на людей всех возрастов. Когда человек преждевременно выходит из своего возраста, то он уже не живет органичной жизнью, он изломан и страдает от этого, потому что берет на себя непосильную жизненную ношу. Конечно, чтобы соответствовать своему возрасту, нужно прилагать усилия, нужен подвиг, труд. Жить в своем возрасте — большая радость, человек имеет полноту жизни.

И.Г. Сейчас инфантилизм, отставание от своего возраста, встречается все чаще. Что делать и можно ли как–то помочь?

О.В. Наверное, полностью невозможно. Но стремиться исправить положение нужно, однако при условии, что инфантильный человек будет развиваться духовно, воцерковится. Тут поможет Церковь. У воцерковленного человека уже есть ответственность. Привести его в Церковь это значит найти подходящий способ и помочь, но без всякого давления. Надо делать попытки. Господь — Владыка невозможного.

Нежелание ребенка учиться

И.Г. Сейчас во всем мире снижается уровень образования. В начале 20–го века ребенок понимал, что надо учиться, и трудился для этого: учил многие тексты, правила, стихи. А сейчас что–то выучить — целая трагедия для ребенка. Например, по свидетельству специалистов, существует гигантская пропасть между уровнем знаний выпускников средней школы во Франции в начале XX века и в конце века.

Дети все меньше ориентированы на учение, им это скучно. Потеряна радость от получения новых знаний, все больше возникает нацеленность на непрерывное развлечение. На Западе поэтому вынуждены придумывать все новые и новые развлекательные методики. Это становится своего рода наркотиком.

О.В. Ребенок должен учиться в двух школах: и в светской школе и в школе Христа. Мир, к сожалению, учит только в светской школе, и к тому же, как Вы сказали, делает это уже плохо.

Если говорить о девятнадцатом веке, то тогда была система домашнего обучения. Встречаясь с людьми старшего поколения, я слышал от них, что самой уютной фигурой в жизни детей был домашний учитель, который давал универсальные знания. Он преподавал все науки — и математику, и географию, и ботанику, и языки. Форма занятий была очень живой. Пытались развить и ум, и сердце, и воображение ребенка — получалось очень гармоничное образование.

Тогда и в светских школах преподавался Закон Божий. Правда, я думаю, что преподавать Закон Божий — очень сложная вещь, Закон этот лучше познавать опытом церковной жизни. Потому что иначе все превращается в мозговой катехизис, а ребенок — в попугайчика. Память у детей цепкая, лучше, чем у взрослых. Он может ответить бойко на все вопросы, но, в то же время, мало что понимая из того, что говорит.

Родителям следует заботиться о духовном образовании ребенка еще до того, как он начнет учиться светским наукам. Если такое образование началось, то и к светским наукам его отношение будет совсем другое. Он будет учиться по совести, а не по обязанности, потому что его принуждают к этому. Он поймет, что Божий мир, который ему дан, нуждается в изучении.

В образовании нужно начинать с познания Высшего мира. А потом уже приступать к изучению низшего мира. А у нас делают наоборот, и отсюда — непредсказуемые провалы, промахи. Поэтому никакая методика, разработанная учеными мужами, не спасет. Это тщетные усилия, и мир это видит.

М.Г. Термин «духовное образование» в основном используется в смысле получения суммы знаний о Боге и Церкви. Хотелось бы уточнить: под понятием «духовное образование», которое надо начинать еще до школы, Вы имеете в виду «воспитание в духе» или что–то другое?

О.В. Да, именно воспитание. Чтобы в ребенке стал виден образ Божий. Для меня слово «образование» все же связано со словом «образ» — конечно же, образ Божий. А у нас думают образование — это сумма знаний. Говорят: «У меня высшее образование». Нет, у вас низшее образование! Вы кончили светский ВУЗ!

И.Г. Когда спрашивают у детей:

– Тебе нравится школа?

то почти все говорят:

– Нет, там скучно, там не интересно.

О.В. Мы должны помогать детям учиться, осваивать науки.

– Если ты завтра пойдешь в школу с невыученными уроками, это будет нервировать и угнетать тебя. Зачем тебе это надо?

М.Г. Да, это стимул важный. А что вы думаете насчет другого модного сейчас стимула — материальная заинтересованность в результатах приготовления уроков? Получил пятерку — получи рубль, получил двойку — заплати штраф. Детей вводят в мир бизнеса.

О.В. Это сомнительный стимул.

Иногда я объясняю детям:

– Будешь плохо учиться — у тебя не будет будущего. В нашей жизни мы нуждаемся в настоящих мастерах, профессионалах. Мы не поручим работу людям, которые испортят ее. Если ты ничего не будешь знать, у тебя не будет средств, чтобы питаться, одеваться, как ты будешь жить?

И.Г. Помогает?

О.В. Не знаю, я только семена сею.

Иногда очень важно найти хорошего репетитора, если, конечно, позволяют средства. Часто требуется очень небольшое время, чтобы заполнить пробелы, которые образовались из–за пропущенных занятий или по лени, но, когда они вовремя не заполняются, у ребенка наступает угнетенное состояние.

Когда к нам из Риги приезжает одна сестра, шахматист и математик, то она занимается с отстающими детьми математикой. И она делает это так интересно, что они стремятся к ней на занятия. Помню, я увидел девочку, которая бежит по направлению к церкви, рядом с которой ее ждали ребята. Я спрашиваю:

– Дарья, ты торопишься с ребятами купаться?

– Нет, я бегу на математику!

Эта сестра в живой, доверительной беседе пыталась выявить у ребят пробелы и помогала их заполнять. Дети не боялись выглядеть не очень умными, не боялись задавать вопросы. Она вела себя так, что они раскрывались в своей немощи, и тогда она давала им восполнение.

Любящий свой предмет преподаватель может зажечь ребенка. Встреча с таким человеком, пусть он даже не профессиональный преподаватель, а просто человек, который хорошо знает предмет, может пробудить в ребенке интерес к этому предмету. Эту встречу можно устроить и для одного ребенка, и для нескольких.

Часто причиной, по которой ребенок теряет интерес к учебе, является то, что взрослые не смогли выявить, какой он имеет дар, какие наклонности: гуманитарное направление, техническое, музыкальное или какое–то иное. Ребенку не должно быть интересно все в равной мере.

Нужно показать ему что–то такое, на что он откликнется. Может быть, этот интерес присутствует в нем в зачаточном виде. А если он встретится с человеком, который в состоянии развить этот дар, заинтересовать, то мы увидим плоды. И тогда можно уже помогать ему формировать эти интересы.

М.Г. Большинство родителей рассуждают так: мой ребенок, очевидно, «гуманитарий», потому что он — не «технарь». Если у него с математикой и физикой полный ноль, то он гуманитарий. Или наоборот.

О.В. Но если у него нет интереса к наукам, техническим или гуманитарным, то есть и другие области. Все дарования прекрасны. Не надо бояться профессии плотника или краснодеревщика. Мастер своего дела — не важно, какого — значим в этой жизни и востребован, как сейчас говорят.

Мамы обычно думают, что самое главное — чтобы их дети получили престижные специальности. Не нужно сталкивать лбами «высокую» науку и другие профессии. Главное, как мы это исполняем. Важно, не кем будет ребенок, а каким. С этого надо начинать. А они начинают с профессии. Это — ошибка. В Царстве Небесном Господь не спросит, какое у тебя было образование. Он спросит: «Каким ты был? Что ты выбрал: добро или зло?»

М.Г. Получается, что провал в воспитании — это не тогда, когда ребенок не получил высшего образования, а когда он не нашел себя. Но как часто родители пугаются, если ребенок пошел в училище вместо института! Или вообще никуда не пошел, а просто учится ремеслам. Это считается позором для родителей.

О.В. Тут действует стереотип. Он возник и тиражируется, люди его принимают. Если бы человек смотрел на это глазами христианина, он бы все ценности распределил так, как должно их распределить, и ставил бы на первое место не то, что ставит этот мир.

Стяжание чужой славы

И.Г. Иногда бывает, особенно в «элитных школах», что ребенок не очень любит учиться, но он точно знает, что школа у него — лучшая. В нем уже поселился этот дух элитарности: «У нас — лучший класс в школе!» Он пользуется славой школы, класса, хотя сам — очень слабый ученик.

Я замечал, что, если этому не противодействовать, то иногда так говорят и о церкви. «У нас — лучший храм!» «У нас — лучший батюшка!» Это становится подчас серьезной проблемой.

О.В. Любовь скромна, смиренна, кротка. Пусть Господь прославляет. Церковь у нас одна — Христова. Когда человек так гордится, он должен обратиться на себя. Потому что Церковь — это мы, и каждый в отдельности. Если человек говорит, что у нас лучше, то он как бы говорит о себе, что я — такой. А это уже непозволительно.

Самый страшный грех — гордыня, она разрушает человека. Надо боятся этой гордости. Самое скверное, когда люди сами себя хвалят. Это — первый признак, что за этим ничего нет. Это болезненное чувство, чтобы компенсировать пустоту.

Церковь — это собрание кающихся грешников. Когда человек начинает хвалиться, он говорит нетрезвенно, потому что совершенно не понимает природу Церкви, а видит только ее оболочку — форму, эстетику.

Об опыте преподавания

И.Г. Я знаю, батюшка, Вы несколько лет работали преподавателем в средней школе. Не могли бы Вы рассказать о своей педагогической деятельности?

О.В. Я преподавал литературу и русский язык. Это были дети разных возрастов, старшие классы. Время было такое, что идеология стояла на первом месте. Однажды я спросил у одного специалиста по творчеству Маяковского, почему в литературе и поэзии XIX века слово «душа» присутствует, а в поэзии Маяковского его уже не встретишь? Он мне задал встречный вопрос: «Вы что, хотите сказать, что ее у него не было?» Я говорю: «Нет, она была, но — какая?»

Самое главное, что я старался делать, это пробудить у ребят интерес к чтению, чтобы узнавали себя в тех людях, о которых читали, чтобы воспринимали писателя как учителя жизни.

Важно было дать представление о личности писателя, поэтому надо было расширить контекст учебника, преподнести эту личность в духовном измерении. Тогда, в советский период, люди часто задумывались о жизни не так, как их приучали думать. Но это было делать очень сложно. Например, невозможно было рассказать правду о смерти Пушкина. Конец его жизни был духовный, а в советских учебниках: убит на дуэли, и все. А ведь самое главное — это конец жизни поэта.

И.Г. Как Вы это делали?

О.В. Пытался «пробудить чувство доброе». Я хотел, чтобы они увидели красоту в пейзажной лирике, увидели, как она облагораживает человека, возвышает его. Важно было пробудить такие благородные чувства, что в человеке все должно быть прекрасно — и душа, и тело, и мысли. Как Некрасов говорил: «Сейте разумное, доброе, вечное». Все же эти слова еще не были вымараны в школьных хрестоматиях. И, когда они звучали в школьном классе, то в эти минуты я испытывал большую радость.

Конечно, о Боге говорить было нельзя. Да я и сам тогда был не настроен. Это уже во время преподавания в институте я мог говорить о сокровенных вещах. А в школьный период, конечно, пытался больше внимания сосредоточить на красоте, благородстве, на том, чтобы стать человеком, личностью, чтобы жить по совести. Это могло быть услышано.

Может быть, мое преподавание шло только на высокоэтическом уровне, когда духовное, сокровенное уходило. Это было потому, что время такое было, и потому, что меня Господь еще не поставил на это служение, не дал мне вдохновения искать в трудных ситуациях тот выход, какой я находил уже потом.

И.Г. Батюшка, что Вам дали эти годы преподавания, годы учительства? Какой опыт вы вынесли из них?

О.В. Прежде всего — общение с детьми и с коллегами. Я чувствовал, что дети жаждали правды, но сами они не знали, чего жаждут. Некоторые вещи они не воспринимали и даже не хотели читать, что было иногда в программе. Я очень снисходительно относился к этому. Помню, когда надо было уже принимать вступительные экзамены в ВУЗе, и я узнавал, что человек не читал по программе какие–то вещи соцреализма, то просто закрывал на это глаза. Для меня самое главное было — умеет ли он мыслить, рассуждать, и что он выбрал в жизни. Если я видел способность человека отвергнуть ложь и принять правду, я очень радовался. Молодые люди очень чувствительны: не читали, значит, они не хотели этой лжи, и я это ценил. Но это ценить надо было тайно, это показывать было нельзя.

Мои коллеги были разные, были даже те, которые занимались еще и «тайной деятельностью». Но Господь как–то давал на них терпения. Я старался с ними ладить, не соглашаясь с теми идеями, которые они произносили, но какая–то надежда была. Все равно, человек может потом или под старость узнать что–то, что выше идеологии.

И.Г. Батюшка, где Вамбыло интереснее преподавать: в средней школе или в институте?

О.В. Среда разная была, но интересно было и там, и там. Потому что всюду — люди, и многие были жаждущие. Самый главный трагизм был в том, что они жаждали правды, потому что всех окутала ложь, и было очень больно видеть, когда жертвами лжи становились лучшие преподаватели, мои друзья. Это была для меня большая рана.

И.Г. У многих преподавателей есть свой любимый возраст: кто–то любит больше с маленькими работать, кто–то — со средними, кто–то, наоборот, с взрослыми студентами обсуждать уже серьезные вещи. А Вам кому было интереснее преподавать?

О.В. Я думаю, каждый возраст интересен по–своему. Но во всех я видел жажду отрицания лжи. Конечно, были примеры иные — люди верили в ложь, и были активисты, которые соглашались с ложью. Но их было меньшинство.

Все же большинство людей в моей среде было тех, которые жаждали правды. Это помогало жить. Можно было вне школы, вне института говорить совершенно свободно с теми, кто мог разделить твои мысли.

И.Г. В институте Вы преподавали после окончания обучения в аспирантуре и успешной защиты диссертации. Какая у Вас была тема диссертации?

О.В. Я писал по драматургии. Это был период психологических пьес. Такой был драматург Алексей Арбузов, он написал пьесу «Таня». Пьесы были все одинаковые, он отдавал дань времени. Но все же он шел в направлении чеховской драматургии. Я встречался с ним. Это был талантливый человек. Но, конечно, если бы он получил духовное развитие, его талант, может быть, засверкал еще ярче. Но, к сожалению, этого не произошло. Потом я хотел заниматься Волошиным, посидел несколько лет в архиве, мне был очень близок Серебряный век. Но к тому времени я уже ушел в монастырь.

Как воспитать ценность труда?

И.Г. Можно сказать, что весь этот период был серьезным трудом, подготовившим такой поворот Вашей жизни.

В труде есть много достоинств — он дисциплинирует, он связан со словом: обещал сделать — надо сделать. Появляется обязательность, и многое другое, что, несомненно, пригодилось в Вашей дальнейшей жизни.

Но многим детям принять это трудно, особенно, если таких навыков не было с детства. Для малышей булки растут на деревьях. Для детей постарше маняще и заманчиво выглядят разного рода «киносказки», в которых герой где–то находит сокровище, или безнаказанно крадет большие деньги, или на него «сваливается» огромное наследство. Вариантов много, но смысл один: формируется и внедряется образ человека, который получает все на свете и в один момент. Объяснить ребенку необходимость труда после этого довольно сложно. Потом им трудно и в школе, и в жизни. Труд становится для них вещью не ценной.

Сегодня это большая проблема в педагогике, не только в христианской, но и светской: как привить детям навык к труду? Как воспитать ценность труда в глазах ребенка, воспитать постоянство в труде?

О.В. В этой жизни мы все помогаем друг другу, у нас общая жизнь. Слово «служить» — это ребенку еще не понятно. Но «помогать» — об этом можно говорить. Вещи не сами появляются, за ними стоит труд многих людей.

– Ты ешь хлеб. Ты знаешь, как он к тебе попал?

– Мама купила в магазине.

– Да, но прежде, чем его привезли в магазин, надо было вспахать землю, посадить, вырастить зерно, потом собрать его, смолоть, замесить тесто, испечь, привезти в магазин, продать. Сколько людей вовлечено в это? Сколько у тебя помощников! Если бы я захотел показать их всех, они бы в наш двор не вместились! А ты их даже не знаешь. И вот ты должен подумать об этих людях, когда ты ешь хлеб. Они трудились, работали, чтобы ты имел эту булку. А как ты можешь помочь? Ты уже съел булку. Но на столе лежит ложка, чашка. Ты можешь помыть их, убрать. Ты поможешь маме. Вот так мы все вместе и живем — помогаем друг другу.

Это будет доступно с очень раннего возраста.

Когда к нам приезжает детский лагерь, то все живут вместе. Жить вместе — это не только сидеть и разговаривать, но должны быть совместные дела. Надо сразу определиться с тем, что могут дети каждого возраста. Если мы всё будем делать вместе, то жизнь станет интересной и полной. А если кто–то будет уклоняться, то что–то в этой жизни может разрушиться. Не наученных детей надо об этом просить. Надо распределить, кто что будет делать, чтобы всех вовлечь. Даже если потом придется все переделывать. Тут главное — участие.

Это проблема не только лагеря, это и домашняя проблема. Многие родители раздражаются, видя, что дети не хотят ничего делать дома.

Следует дать ребенку понять, что кроме него некому сделать то или иное дело. «У меня есть свои обязанности, у тебя — свои». Не нужно делать за него, если он сам не сделал.

Важно, чтобы ребенок почувствовал красоту порядка, завершенного дела. Ведь беспорядок внешний порождает беспорядок внутренний. Но это не должно быть слишком назидательно. Если, например, ребенок не убрал свою постель, можно сказать: «Ну, если ты не хочешь свою постель убрать, давай сделаем так: ты убираешь мою, а я — твою!» Он сам сообразит, что легче сделать будет!

Условия жизни у всех разные: городские условия, деревенская жизнь… Нужно делать то, что нужно для жизни семьи в городе, для жизни семьи в селе. Но опять же, исходя из того, что у нас общая жизнь, чтобы ребенок понимал, что такое семья. Если мы все начнем делать, что хотим, будет просто разброд!

И.Г. В Москве у подростков есть возможность некоторое время летом поработать. Но часто они ожидают, что бы за месяц самого неквалифицированного труда им заплатят столько же, сколько их родителям. И нередко от них можно услышать: «А если меньше — я работать не пойду».

О.В. Человек должен любить то, что он делает. Не всегда это может получиться, особенно если он идет трудиться не по своей воле, а по обязанности. Есть такие работы, которые могут не вызывать любви и быть просто такой трудовой обязанностью, повинностью.

Но если человек верующий, то он должен принять то, что дает ему Бог, согласиться терпеть все трудности и не думать, что у него такая работа всю жизнь будет. Может быть, потом ему Господь пошлет то, что принесет большее вдохновение и радость. Но, опять же, настраиваться на то, что сейчас я буду кое–как все делать по обязанности, пока не придет что–то более интересное, не следует. Просто нужно добротно исполнять то, что Господь дал сейчас.

Когда человек, совершая то, что совершает, соотносит себя с работодателем или кем–то еще, то могут возникнуть большие неприятности и расстройства. А если человек настроится так, что это дело ему через человека поручено Господом, то у него будет другое отношение к тому, что он делает. Но до этого надо дозреть.

И.Г. Если у детей не привит навык к труду, то потом у них возникают очень серьезные трудности со служением. Такие молодые люди воспринимают служение не как радость, а как тяготу, нагрузку, от которой надо скорее освободиться. Как же в них зародить желание бескорыстно служить Церкви?

О.В. Это не дело научения во время урока, а дело всей жизни. Поэтому этим заниматься должны те, кто дают ему жизнь. На работе тебе поручают дело и смотрят — каков ты? Если человек ленив, у него ничего не будет получаться. Можно все дело воспитания передать тому, кто принимает человека на работу и сказать: «Вы его воспитывайте!» Конечно, его научат профессиональным навыкам, но то, что должно быть заложено в семье — нравственное, моральное отношение к труду, к тому, что ты делаешь — этому можно научить только дома.

Выбор профессии

О.В. Я возвращаюсь к началу нашего разговора: с детства нужно, чтобы ребенок почувствовал в себе творца. Имея возможность творить, он не вырастет праздным. Творить — значит трудиться. Творить можно отношения в семье, дружбу. Творить — не значит придерживаться каких–то правил. Это не дрессировка, не натаскивание себя на «творчество». Все будет рождаться из Духа. Главное, чтобы у ребенка был настоящий Дух жизни. Если он будет в Духе, то всегда найдет способ выйти из любых трудностей жизни. Он сможет пластично переходить из одного возраста в другой, и Дух будет ему помогать в этом. Взрослые должны помочь ребенку сохранить такое духовное состояние, чтобы оно не разрушилось. А что делать в конкретных ситуациях — подскажет сама жизнь.

Ребенок, живя даже в очень благополучной христианской семье, еще не получает всего, что ему нужно будет в жизни. Он должен развить свои профессиональные Устремления, учась в каких–то заведениях, которые выбирает по желанию.

Конечно, родители должны следить за тем, как развивается природный дар ребенка, что его интересует. Главное — не упустить время, потому что, когда они относятся к этому небрежно, ребенок просто не готов к вступлению во взрослую жизнь. Нужно выбирать будущую профессию, а он не знает, куда поступать. Значит, родители не занимались им и не увидели тот дар, который нужно было развивать. В результате человек получает нелюбимую профессию, которой тяготится всю жизнь. Это ли не трагедия?

И.Г. Что Вы советуете таким молодым людям?

О.В. Тут нужно не молодым людям советовать, а родителям, чтобы они не навредили своим детям.

Раньше в воспитании ребенка участвовал семейный учитель. Он давал ученику хорошие знания по основным предметам. Занимаясь с ребенком индивидуально, он мог открыть его призвание.

В наше время бывают случаи, когда нужна помощь творческого, талантливого в какой–то сфере жизни человека, который мог бы открыть и развить талант ребенка. Это может быть историк, врач, музыкант, психолог. Встреча с ним может развить дар, который есть в подростке.

Человек, который хочет помочь, должен так же, как и родители, считать выбор призвания подростка своим главным делом, потому что очень важно, чтобы человек не только созревал профессионально, но и рос духовно.

Марина Цветаева в статье «Искусство при свете совести» сказала: «Быть человеком важнее, потому что нужнее». Это — аксиома. В обществе существует такое «сталкивание лбами» профессий, и многие думают, что быть оперным певцом — счастье, а — уборщицей — трагедия жизни. Так может сказать только человек мира сего, ищущий карьеры, которому важно быть не человеком, а профессией. Вот в чем беда.

М.Г. Может быть, самое трагичное, когда молодой человек не просто «становится профессией», выбранной им самим, а профессией, выбранной для него родителями.

О.В. Да, это еще хуже. Бывает так, что родители не смогли реализовать свои детские или юношеские мечты, поэтому они пытаются перенести их на своего ребенка. А у него нет ни желания, ни стремления быть тем, что ему навязывают.

Например, ситуация с Виктором, сыном нашего алтарника, о котором мы говорили. Дар художника и скульптора, который есть у него, нужно развивать. Если сейчас ему прививать мысли, что он должен поступить на экономический или юридический факультет, которые сейчас считают самыми престижными, то это будет большой ошибкой. Хотя ему могут внушать:

– Ты будешь мало зарабатывать, кто такие художники? — бродяги в обществе…

А для него — это любимое занятие.

В крестьянских семьях в Латвии дети раньше очень органично переходили из одного возраста в другой. Все потому, что были неразрушенные семьи. Дом не разделялся. Семью старались сохранить. И родители были для детей авторитетом в хорошем смысле. Мальчик, например, с детства трудится вместе с отцом. Отец выполняет все работы по хозяйству, обучая при этом сына. Он видит жизнь отца, оценивает ее. Такое общение дает ему покой, уверенность. Подросток впитывает все профессиональные навыки, впитывает жизнь, органично живет в семье. Это очень хороший вариант жизни, он и сейчас еще встречается, но таких семей, к сожалению, мало.

Конечно, такая жизнь воспитывает в ребенке правильное понимание очень непростых вещей. Он познает тайну жизни: важно не кем он будет, а каким. Важно, как мы исполняем служение — ведь можно «провалить» любую профессию. В этом мире один профессор, другой — полицейский, третий — монах, священник, и т. д. Некоторые склонны принижать труд земледельца, рабочего, а старец Силуан Афонский говорил, что плохих послушаний в этом мире нет, есть плохие исполнители.

И.Г. Увы, эпоха крестьянского труда, с ее естественной связью с миром природы, как основы воспитания детей, уже в прошлом. Сейчас серьезные церковные деятели говорят, что православие стало в России городской религией, а не сельской. Как же помочь подросткам, живущим в городе, сохранить веру и пройти трудный подростковый период?

О.В. Да, в городах ребенок часто не представляет себе работу своих родителей, в лучшем случае он знает только названия их профессий. У него нет возможности видеть, как трудится папа, потому что один из них идет в школу, другой — на работу. Так что сейчас школа жизни иная. Идет узкая специализация, которая разобщает всех.

Сегодня из жизни ушло то, что присутствовало в прежние времена. Это не значит, что в городских семьях члены семьи имели одну и ту же профессию, но все равно, жизнь и быт устраивались так, что сохранялась возможность быть вместе.

На катехизации мы говорим о братотворении, а в семье надо заботиться о творении семьи. Сейчас нужно, несмотря на все препятствия, стремиться быть вместе как можно чаще. Мы уже говорили в начале беседы об общей молитве, о совместной трапезе, — пусть это будет не обед, а хотя бы чаепитие. Если этого нет, все рассыпается, остается только общественная столовая…

Люди уходят друг от друга. Дети уходят от родителей, родители — от детей. Раз ушли, значит, Встречи нет. Семья — это когда мы вместе, а не на расстоянии.

Например, бывает, что сын пишет докторскую диссертацию, а в это время в соседней комнате больная мать, а он сидит озабоченный только своей работой, потому что на сердце сухо. Были великие таланты, которые блистали своей виртуозностью, но отличались жестокостью, мстительностью, конфликтностью, эгоизмом, т. е. они не были вполне людьми. Это — трагедия их жизни. В глазах же вечности душа дороже.

Проблемы неполных семей

И.Г. Неполные семьи — это очень больная проблема. Количество разводов в мире растет с невероятной скоростью. Например, в США около 60% семей — неполные. В России этот процесс тоже идет очень быстро.

Часто в семье — только мать, отца нет, он как–то ушел с горизонта жизни ребенка. Мать приводит ребенка в церковь, старается, чтобы он жил церковной жизнью. Но ребенок лишен мужского воспитания. Например, девочка растет и не видит дома отца. Она не знает, как вообще разговаривать с мужчиной. Или создается романтический образ мужчины, или возникает страх перед ним. Для мальчиков это еще труднее. Часто случается, что мать, живя в страхе за будущее своего ребенка, проявляет гиперопеку, чего дети вынести не могут. Нередко, как реакция на такую гиперопеку, происходит настоящий бунт — отторжение всей педагогики матери, а вместе с ней — веры, которой мать живет.

Как быть с такими детьми, как их церковно воспитывать?

О.В. Эта травма может остаться в человеке надолго. Думаю, что проблема окончательно может решиться только тогда, когда сам человек войдет в зрелый возраст, когда ему откроется, что есть любовь Божия. Я знаю пример с одной старушкой, сиротой с детства, которая уязвлялась, что она была обделена родительской любовью. Она получила восполнение только тогда, когда Господь посетил ее и открыл Себя. Но эта духовная зрелость наступила по ее горячей молитве много позже.

Для человека потеря отца или матери может быть неисцелима в природном мире, например, если они умерли. Но у нас есть Отец, Который всех нас роднит и делает нас братьями и сестрами. Такое общение выше общения по крови, и Церковь эту тайну общения знает.

А в детстве человек, оставшийся без отца или матери, может исцеляться в духовной семье, если в ней существует истинное духовное общение. Нужна такая семья, где ребенок мог бы увидеть в женщине, не матери по крови — мать, а в мужчине, который не отец по крови — своего отца.

Если имеются условия, чтобы ребенок мог войти в такую духовную среду, духовную семью, то тайна общения ему откроется. Будет восполнение пустоты, и он получит радость в этом общении.

Господь показывает относительность родства по крови. Часто можно слышать, что «эта девушка мне духовно ближе, чем моя родная сестра, которая от меня отдаляется».

Ребенка травмирует не только то, что нет у него отца или матери, но и то, что у него нет брата или сестры. В Церкви он может их найти.

М.Г. Батюшка, мы сейчас говорим о семьях, неполных физически. А что делать в духовно неполной семье: если один из родителей верующий, а второй — резко против веры?

О.В. Не нужно разрушать авторитет отца или матери, если от них исходит отрицание Бога. Надо мудро искать путь, как вывести такого взрослого человека из тупика, в котором он находится.

Думаю, здесь необходима совместная молитва, допустим, матери и ребенка о неверующем отце. Какой будет плод этой молитвы — предсказать трудно, но, во всяком случае, имеет смысл так делать. Такая молитва лишает семью ОТ безнадежности. Мы молимся, и это уже рождает надежду, что все может измениться к лучшему. Можно ограничиться критикой, раздражением, но это будет разрушительно. Созидать отношения с человеком, который еще находится не вместе с тобой, можно только таким вот образом — молиться о нем, поручив его Богу.

Семейное движение

И.Г. Сейчас в Церкви появилось такое интересное явление, как семейное движение. Христианские, церковные, благополучные семьи встречаются в течение года с другими семьями, отправляются вместе в паломничества, летом живут в лагерях. Дети остаются в своих семьях, но и общаются с детьми других семей.

Некоторые христиане, включенные в той или иной степени в общины, не понимают, для чего нужно такое семейное движение — это альтернатива общинам или какое–то к ним дополнение? Не берет ли семейное движение на себя такое функции христианских общин?

О.В. Я думаю, для детей более органично, когда встречаются семьи. А в общинах не всегда семья собирается вместе — часто члены семьи включаются в разные общины, и это разделяет их. Возникает какая–то параллельность. А здесь — совместная жизнь, все учатся друг у друга. Даже если ребенок маленький, нельзя думать, что он ничего не может дать. Дети из разных семей имеют разный опыт. Один — так научен, другой — иначе. В общении они могут почерпнуть очень много — не из книг, а из жизни. Общение может подвигнуть их к вниманию к тому, что раньше уходило из поля зрения. Кто–то очень любит читать книги, а кто–то не имеет к этому навыка. Поэтому начитанный ребенок может заинтересовать, зажечь того, кто не книгочей.

Поэтому в таком общении рождается более полная жизнь, люди шлифуются друг о друга. Жизнь с детьми целительна и для взрослых, с их комплексами и стрессами. Семейный лагерь — это период жизни, который может исцелить и обогатить. Я думаю, что такое общение очень органично.

Это еще и выход для тех семей, в которых один ребенок. Чтобы он не был замкнут на себе, не рос эгоистом. Он обретает в такой общине и братьев, и сестер, причем разных возрастов, характеров, разного опыта жизни. Это учит их общаться друг с другом. Бывает, что дети не находят общий язык с малышами. Для них малыш это что–то, не стоящее внимания. А тут приходится относиться к нему на равных. Увидеть его как человека, с которым можно общаться.

Вера может передаваться по наследству. Но часто это происходит формально. Важно, чтобы ребенок, видя церковную традицию, которая проявляется в каких–то формах, все же понимал, что вера — это не форма. Самое главное, чтобы родители могли передать ему доверие к Богу, чтобы у него были такие отношения с Ним, какие у него с матерью или с отцом.

«Ты сможешь жить без общения? Ты сможешь жить без воздуха? Сейчас ты не хочешь молиться — значит, ты пренебрегаешь Богом, Он тебе не нужен. Но без Бога ты будешь не лучше, а хуже, ты разрушишься».

Дети из неблагополучных семей

М.Г. Существует заповедь о почитании родителей. Но если кто–то из родителей находится в серьезной духовной немощи — алкоголизм, наркотики, или он совершает преступление и попадает в тюрьму, то верующий, воспитанный в Церкви ребенок неизбежно столкнется с раздвоением: с одной стороны — горячо любимый человек, с другой — потерявший образ Божий.

О.В. Ни в коем случае нельзя унижать пьющего отца. Будем исходить из видения Христа. Христос иначе смотрит на этого человека, чем мама, у которой терпение на пределе или которая уже отчаялась. Смотреть на человека, как Христос, очень трудно. Но, если не делать этого, то можно загнать себя в тупик. Другого выхода нет. Разрушать авторитет родителей нельзя, потому что дети все равно любят родителей — и пьющих, и бросивших их.

В приюте Абелите, который мы посещаем, дети рвутся к своим родителям, оставившим и забывшим их. Но дети не равнодушны к ним. Господь говорит: «Если ты Меня оставишь, Я не оставлю тебя никогда». Директору приюта приходилось иногда отвозить детей в их родной дом, где ребенок встречался с пьющими родителями. Одну девочку привозили в такой дом. Когда она вернулась в приют, ее спросили, не жалеет ли она о поездке, не травмировала ли ее эта встреча. Она ответила, что была очень рада, что увидела родителей. Нужно научиться жить в этом аду.

И.Г. Очень вдохновляет в этом смысле пример христианской общины в Гростоне[35].

О.В. Да, они смогли создать духовную семью. Но там — все же семья, а не приют, где нет ни матери, ни отца. В Гростонской общине те, кто имеет свои семьи по плоти, умеют делиться любовью с теми, у кого таких семей нет. И все живут вместе. Создается удивительная атмосфера: дети видят любовь и радость. Дети, имеющие родителей по плоти, настолько роднятся с «пришельцами», что они уже свои, чужих нет.

Христиане в этой общине делают все, чтобы поддержать и согреть детей, оказавшихся вне родной семьи. Но, при всех их стараниях, я думаю, невозможно полностью заменить семью по плоти, где ребенок мог бы чувствовать себя органично и физически, и духовно. Конечно, такая община — это лучше, чем брошенный ребенок, но все равно, она не может дать то, что дает родная семья.

И.Г. Нередко все внимание детей из трудных семей приковано к агрессии, к ярким проявлениям зла в этом мире. Они им как бы заворожены. И вот дети впервые попадают в храм. Как можно отогреть душу этого маленького человека и повернуть ее к красоте, а не к этим уродливым «цветам зла»?

О.В. Если ребенок отрывается от этой пагубной среды, попав, например, в детский дом или приют, то появляется возможность постоянно общаться и питать его душу светлыми впечатлениями, давать ему гармоничную пищу для развития не только ума, сердца, но и таланта, который у него есть.

Но представьте себе, если он пришел в храм на время, пообщался, а потом снова идет этот мрак, в холодный дом! Это равносильно росточку, который пробился через асфальт к солнцу, а тут ударил мороз, и он погиб. Тут опять будет все заглушено. Ребенку нужна среда, атмосфера. Если родители не повернулись к Богу, и ребенок вынужден жить с ними, то нужно искать какой–то способ, как изменить мрачную атмосферу в доме, как изменить родителей. Потому что многое, что получил ребенок в храме, он может потом потерять.

М.Г. И ему может стать еще хуже. Если продолжить Ваше сравнение, то росточек, уже проросший, от холода может замерзнуть навсегда. А так, пока еще семечко лежит под снегом, есть надежда, что оно потом прорастет, когда будет оттепель.

И.Г. Тогда получается, что вне нормальной, здоровой семьи, христианское воспитание детей вообще невозможно?

О. В. Воспитание — как питание. Это похоже на человека, который хочет вырастить какой–то овощ. Он должен, бросив семя, постоянно заботиться о прорастании этого семени. Если я брошу в огороде в землю в конце мая прекрасное селекционное семя, высший суперсорт, и скажу, что приду теперь только в сентябре собирать урожай. Что я соберу? Даже если оно прорастет, то будет заглушено. Так и здесь — нужна семья.

И.Г. А если ее нет?

М.Г. Мы знаем также такие семьи, где формально родителей не могут лишить родительских прав. Но фактически — они давно уже перестали быть родителями своим детям. Детский дом, в таком случае, далеко не самый худший вариант.

О.В. Да, в такой семье ребенок уже мог оскверниться, научиться всякой грязи, погибнуть от холода, голода. Детский дом дает возможность такому ребенку приобрести облик человека. Но это все равно не идеально, потому что он лишен таинства семейной жизни.

О сквернословии

И.Г. Отец Виктор, что–то произошло с нашим народом, со всеми нами. То, что научно называется «ненормативной лексикой», стало обычной средой нашей жизни. Это отмечают решительно все: если тридцать — сорок лет назад услышать грязные слова можно было на улице только от сильно выпивших людей, то сейчас — это «нормальный» способ общения во всех социальных и культурных группах, во всех возрастах, в частной и общественной жизни. Их можно услышать и с экрана телевидения. Иногда можно услышать, как молодая мать обращается к своему малышу, используя эти слова. Они так прочно вошли в нашу речь, что их нередко используют даже в церковной среде.

Более того. Многие люди считают что, что это наше наследство, наш язык — зачем же его лексику делить на хорошие и плохие слова? Подростки и даже маленькие дети уже не стесняются ругаться ни на улицах, ни при старших. Как отучить ребенка от этого яда?

О.В. Нужно, чтобы ребенок понимал, что он говорит, зачем и как. Если он сказал какую–то гадость, можно спросить:

- А что ты сейчас сказал? Ты можешь понять, что ты сказал?

Часто они не понимают.

- Давай сейчас вместе разберемся!

Если это мат, то можно сказать:

— Посмотри, ты разрушаешь то, что нельзя разрушать: почтение и любовь к матери. В матерном слове ты говорил не о своей матери, а о матери другого человека. Ты посягнул на самое дорогое, что есть в жизни. Слово должно помогать жить, слово должно творить жизнь, но не разрушать. Когда ты так говоришь, ты разрушаешь жизнь, ты портишь себя, портишь окружающих людей.

Если это стало такой привычкой, от которой ребенок уже не может оторваться то, тут можно сказать:

— Если тебя наказать за это, ты не исправишься. Ты должен сам хорошо подумать, что ты делаешь, какая цель этого. Какой смысл каждого твоего слова? Человек может словом обрадовать, утешить, может дать какое–то знание. Но слово дано не для того, чтобы его направлять к злой цели.

Слово — великий дар Божий человеку. Словом творится жизнь. Христос говорит: «Слова, которые говорю Я вам, суть дух и жизнь»[36].

Если слово отнять у людей, то вся жизнь превратится в пустыню.

Но человек может неправильно пользоваться ценным даром: он часто направляет слово на разрушение, а не на созидание жизни, т. е. смерть и жизнь во власти языка.

Мы видим, как некоторые люди постоянно сквернословят и находят в этом низменное удовольствие.

В беседах с детьми можно услышать такие слова:

— Вчера я ругала учительницу матными словами.

Сквернословящий человек всегда неприятен. Возникает вопрос: откуда в человеке такая тяга к нечистому?

Сквернословие — показатель духовной порчи человека. Язык всегда обнажает сердце человека. Есть гниль в дереве, в теле, в душе. Апостол Иаков говорит, что не может из одного источника изливаться одновременно сладкая и горькая вода.

Если сердце человека чистое, исполнено любви и Духа Святого, духа жизни, то оно никогда не будет источать смрад, каким является мат: «добрый человек из доброго сокровища сердца своего выносит доброе»[37]. Духовный человек творит жизнь в себе и вокруг себя. Все, что он творит, глубоко проникает в его душу, умиротворяет и живит ее.

Но когда в человека вселяется дух злобы, дух смерти, то его сердце уже не источник, из которого течет чистая вода. Дух злобы рождает злое слово, мат, человек находится во власти черной магии, цель которой — разрушать жизнь. Когда сквернословие касается области отношения полов, то это означает стремление разрушить нормальное, естественное состояние пола и привести его в противоестественное.

Слово мат связано со словом мать, и из этого видим, что сквернословы покушаются на самое святое.

У восточных народов мать — величайшая святыня. Почитание родителей — святой закон. И там не позволяют унижать имя матери, за плохое слово о ней можно лишиться жизни.

Как бороться с закоренелой привычкой сквернословия?

Разлияние пошлости, зла, нельзя искоренить внешним образом — запретами, штрафами. Запрет недейственен. Разве он изменит сердце сквернословящего школьника или высокопоставленного чиновника?

Нужно, чтобы человек изменил свою жизнь, стал внутренне чистым, т. е. не прилеплялся ко злу, которое, маскируясь под добро, приходит в такой оболочке, что человек обманывается и принимает его за добро.

Человеку необходимо подняться на ступень духовную. Живя анонимно с Богом, не встретившись с Ним, не впустив Его в свою жизнь, человек отдает себя во власть темных сил, которые делают с ним все, что хотят.

Многие люди имеют все, однако при этом печальны и беспокойны: им не хватает Христа.

На первое место в своей жизни человек должен поставить Бога, а не себя, Бога, а не деньги, власть, пищу, напитки, работу. Все, что не Бог — вторично, и не есть смысл и цель жизни.

Поэтому по зрелому размышлению человек выбирает Бога как высшую ценность, как свою жизнь, и тогда он становится способным жить духовно, в меру своего достоинства.

Человек, живущий с Богом и в Боге, всегда следит за движением своей души, сердца, внимателен к словам, которые он произносит, поэтому он органично не может сквернословить, пользоваться словом недостойно, превращая его во зло. Он не может благословлять Бога и проклинать людей, сотворенных по подобию Божию.

Мудрые взвешивают свои слова, поэтому язык праведного — «отборное серебро»[38].

Мудрый всегда говорит слово жизни, слово, которое творит жизнь, т. е. добрые отношения, радость, улыбку, взаимопонимание.

Доброе слово преображает и говорящего, и слушающего, созидает жизнь, а не разрушает ее. По слову преподобного Макария Великого: «Худое слово и добрых делает худыми, а слово доброе и худых делает добрыми».

Но у того, кто отвергает Бога, отнимается и Слово Божие, и слово человеческое.

Будем помнить: словом своим я вхожу в другую личность и что–то оставляю в ней. Что оставляю? Семя добра или зла.

Нечистые разговоры, скверные анекдоты, порождающие нехороший смех, грязнят душу человека, бесчестят слушающего.

Современный человек, к сожалению, утопает в негативных, циничных разговорах, всех критикует, всех высмеивает, жалуется на плохую жизнь.Но важно понять простую истину: хорошая жизнь начинается с исправления самого себя, с нашей доброй совести.

Жизнь каждого человека зависит только от Бога.

Наступает в жизни человека момент, когда он почувствует присутствие Бога, ощутит сердцем Его любовь. Тогда он начнет разговаривать с Ним, т. е. молиться. Он сможет из глубины сердца сказать: «Господи, давай жить вместе!» И тогда Господь даст ему дар чистого слова.

Проблема детской лжи и воровства

И.Г. Некоторые родители замечают, что дети начинают говорить неправду, иногда даже очень убежденно и ярко. Одна женщина мне рассказывала, что ее старшая дочка обманывает, чтобы скрыть свое воровство. Семья церковная, все регулярно ходят в храм, девочка ни в чем не нуждается, но ребенок все же ворует.

О.В. Ребенок, который уже как–то познакомился с Богом и ощущает Его присутствие в своей жизни, будет неспособен на кражу, даже самую малую. Если родители и воспитатели сумели дать ребенку представление о Боге не как о Наказывающем, а как о Любящем, то он знает, что такой поступок, как кража, омрачит его отношения с Тем, Кто его любит. Ему будет стыдно. Его будет мучить совесть так же, как если он обманет своего хорошего друга. Но если ребенок не имеет таких отношений с Богом, то он крадет, не стыдясь. Ему это кажется нормальным.

Не будем идеализировать верующих детей — случается, что и они крадут, если в борьбе со скверным желанием не хватило сил ему противостоять, и они уступили этому желанию.

Анастасия Ивановна Цветаева рассказывала, как в детстве, в пансионе, кажется, в Лозанне, куда они с сестрой попали из–за болезни их матери, монахиня внушала детям всегда поступать по совести и не брать ничего чужого. Она говорила: «Представьте себе: вы приходите в комнату, в которой лежат на столе апельсины, пирожные, конфеты, орехи — все чужое и вам кажется, что никто не смотрит. Но в это время все мироздание смотрит, какой вы сделаете выбор: если ваша рука потянулась к чужому, значит, в мире прибавилось зла. Если ваша рука не потянулась, то в мире прибавилось добра». Анастасия Ивановна рассказывала: «Это занозой вошло в меня, в мою память, в сердце. И я всю жизнь прожила так, что никогда не брала чужого и никогда не имела любопытства к чужому письму, которое открыто лежит на столе».

Однажды я услышал в проповеди священника и такой пример: по степи на подводе ехали отец с мальчиком. Вдруг отец увидел какой–то стожок сена, чужой. Он посмотрел на все четыре стороны — никого уже не было, спрыгнул с подводы, подошел к стожку. А маленький мальчик, которому было лет пять–шесть, сказал: «Папа, ты забыл посмотреть туда!» — и показал на небо. Тогда отец впрыгнул в подводу и уезжал от этого стога, как от огня.

В этом мире мы ничем не обладаем. Но в то же время Господь дает каждому свое. Это свое — относительно, т. е. оно наше, и в то же время — не наше. Разумный христианин пользуется тем, что имеет, как даром Божиим.

Часто ребенок крадет что–то, потому что он не довольствуется тем, что имеет. Если к этому подойти юридически, то за это надо наказывать. Но если подойти не юридически, то его поступок отзывается плохим духовным воспитанием. Ему не внушили, что «Бог тебя не хотел ничем обделить, у тебя все есть».

Все — это не значит все, что есть в мире. Надо каким–то образом дать понять ребенку, что Господа надо благодарить за то, что имеешь. Все, что есть в этом мире, сотворенном Богом, потенциально принадлежит каждому человеку. «Если бы Господь захотел, у тебя было бы то, что ты украл. Но Он не дал тебе это не потому, что Ему жалко. Бог тебя любит, как мама и папа. Они готовы тебе дать все, что имеют, но они не дадут то, что тебе не полезно. А то, что тебе нужно, они всегда дадут».

Думаю, что если такой скверный поступок обнаружится, то ребенка привести к исправлению нужно не «дубинкой», а просто объяснить, что он сделал. Я думаю, что он в состоянии будет что–то понять в этом рассказе и принять.

И.Г. А если это уже вошло в привычку?

О.В. Тогда нужно наказывать. А как — это исходя из ситуации. Можно и обличить его, потому что публичное устыжение тоже может уврачевать. Если в семье не послушает, то можно расширить круг людей, которые помогут ему исцелиться.

Был случай в моей практике, когда один мальчик украл фотоаппарат. Я знал, что это сделал он, потому что больше некому было. Когда он приходил в храм и общался со мной, я не стал ему говорить об этом, я ждал, пока он сам придет и скажет. Так и получилось — он пришел и сам сознался. И так было лучше, чем если бы я приставил его к стенке и сказал: «Сознавайся!». В том случае я почувствовал, что надо поступить так. Но это не значит, что в других случаях надо ждать — иногда надо исправлять немедленно, потому что может повториться воровство, повториться грех.

И.Г. Наши друзья рассказывали, что несколько недель назад у них завершился христианский лагерь для детей разного возраста. Все дети — церковные, из верующих семей. И там постоянно случалось воровство. Многим детям было тяжело. Старшие предполагали, что это делает один мальчик. Они и говорили, и проповедовали, и предлагали такой выход: «Мы все уйдем, и пусть тот, кто это сделал, положит вещи обратно. Ему, наверное, теперь очень стыдно». Но это так ничем и не завершилось.

О.В. Если грех касается не одного человека, а его вместе с ним совершили и другие, то имеет смысл провести беседу. Но не моралистическую, а такую, которая задела бы совесть. Привести такие примеры, которые могли бы пробудить совесть. Самое главное в такой беседе — направить все мысли, чувства ребенка к Богу, чтобы он ощутил Бога как своего Друга, Которого он предал.

И.Г. Батюшка, помню свой собственный опыт раннего детства. Я был совсем неверующим ребенком. Однажды был в гостях у родственников. И там всюду лежали деньги — небольшие какие–то суммы, монеты. Они не были мне нужны, но помню, у меня возбудился страшный интерес: «А что будет, если возьму? Смогу ли я это сделать?» Конечно, знал, что этого делать нельзя, но мной двигал какой–то азарт и интерес освоить новую ситуацию. И я помню, что взял. Потом было страшно стыдно, но еще стыднее было возвращать, сознаваться. До сих пор, когда вспоминаю, краснею в душе. Может быть, и с другими детьми случается нечто подобное?

О.В. Может быть, и так. Тем более — сейчас, под влиянием фильмов, которые дети смотрят, где такое делается очень легко и свободно. У них это может просто автоматически сработать и стать привычкой. Так же, как и гнилое слово. Когда же ребенок уже обдумывает, как он украдет и как будет повторять свой поступок, то, конечно, это должно вызвать тревогу. Нужно тогда его духовно лечить.

Если родители все будут соотносить с собой: «Я тебя накажу!», то ребенок будет бояться, но продолжать воровать опять будет. Просто он станет придумывать все новые способы. А нужно каким–то образом привести ребенка к Богу, поставить перед лицом не возмущенной мамы, оскорбленного папы, а перед лицом Бога. «Ты обманываешь Бога, а не родителей. Но Бог все видит, и Его не обманешь». Если, опять же, и здесь они начнут запугивать: «Бог тебя накажет!» — то лучше этого не делать. Наоборот, можно сказать, как говорил митрополит Антоний: «Какая красивая была дружба!» — И вдруг ты ее разрушил и предал. Этого делать нельзя.

Причины жадности

Ф.В. и О.Ф.[39] Откуда в ребенке возникает патологическая жадность и стремление видеть только свои интересы?

О.В. В Священном Писании есть понятие «падший человек», следовательно, есть и противоположное — «непадший человек». Непадший — это человек до грехопадения, такой, каким он вышел из рук Божиих. Падший человек — это тот, который отказался от Бога, пожелал жить по своей воле и находится во власти греха и смерти.

Грехи человеческие самые разнообразные, и жадность — это грех, связанный с инстинктом обладания, захвата. В природе человека такой грех появляется тогда, когда он надеется на себя, на то, что он сам будет устраивать свою жизнь — все своей силой и своей властью. «Если я не сделаю, то кто мне поможет?»

В природном мире выживает сильный, а в начале было не так. Жадность — бездонная пучина. Суть ее в духовном разрушении человека, она уводит его от людей и от Бога. Она отравляет и разрушает жизнь. У жадных людей нет преданных друзей, а знакомые и соседи держатся от них на расстоянии. В их жизни нет места духовному.

А духовный человек старается устроить в жизни все в согласии с волей Божьей. Он знает, что все, что есть в этом мире — богатство материальное и нематериальное — принадлежит каждому, в том числе и ему. Бог даст то, что нужно, но при условии, что человек доверяет Ему, не надеясь на себя.

Если же он надеется на себя, то все делает по–своему. Будет брать и накапливать, думая, что истинное сокровище жизни — то, которое при нем. Но это ошибка, ложь. Когда он поймет, что смысл и радость жизни в том, чтобы отдавать, тогда избавится от жадности, от желания обладать; будет довольствоваться тем, что есть, и не почувствует себя бедным. Он поймет, что истинное богатство — это Сам Бог, в Котором есть все, что нужно. Потому что Он любит и никогда не может отказать ни в чем. Поняв это, человек успокоится.

И.Г. Как же бороться с детской жадностью?

О.В. Надо учить делиться. Жадность — она ведь по отношению к кому–то. Ребенку, склонному к жадности, можно сказать, что другой тоже хочет того, что есть у тебя. Этому нужно обучать с раннего детства.

М.Г. А если ребенок находит особую радость в том, что обладает тем, чего нет у другого?

О.В. Родителям нужно много потрудиться, чтобы постепенно научить такого ребенка отдавать. Я думаю, ребенку можно сказать, что так ведут себя только завистливые люди.

М.Г. Как в ребенке воспитать радость отдачи?

О.В. Добрым жизненным примером, прежде всего — самих родителей.

В жизнеописании святого Зосимы–Захария, похороненного на немецком кладбище в Москве, рассказывается, как мать учила его делиться. Испечет хлеб, порежет на куски и говорит: «Захария, иди, раздай мальчикам!». Он выходит играть на улицу и раздает ребятам хлеб, радуясь их радостью. Потом, когда он подрос, отец брал его иногда на ярмарку помогать продавать зерно. Сам идет в трактир, а сыну поручает торговать. Вернется — зерна нет, а вырученных денег мало. Сын его не умел продавать, а раздавал даром. Отец не корил его за это, а только смеялся. Он ценил в ребенке щедрость.

«Вы отдали, и этим вы богаты», — сказал Максимилиан Волошин.

Кто такие ангелы?

И.Г. Во многих христианских книгах можно прочитать: «Ангел тебе подсказал!», «Ангел тебя спас!» Детям это нравится, они с удовольствием принимают его как еще одного близкого друга. Что–то вроде Карлсона, который живет на крыше. Он есть, но его никто не видит. В нужный момент он тебя спасет от неприятностей.

Что же надо говорить детям про ангелов?

О.В. Можно исходить из простого слова: «помощник».

– Ты можешь один все сделать сам? Кто тебе помогает жить? Мама, папа — ты их видишь. Но есть и невидимые помощники.

У детей воскресной школы, которые к нам приезжают, есть такая игра, «Тайный друг». Каждый участник лагеря вытягивает жребий, на котором написано имя его тайного друга. Задача — каждый день знаки внимания дарить этому другу, но — так, чтобы он не догадался, от кого пришел подарок.

Так и ангелы, они — наши невидимые помощники, друзья. Например, ты потерял какую–то вещь и не можешь найти. И вдруг кто–то тебе как будто подсказал:

– Пойди в ту комнату и найдешь.

Приходишь и находишь. Кто тебе сказал? Ты не мог сказать себе сам, ведь ты даже не знал, где лежит эта вещь! Ангелов, как и тебя, создал Бог. Бог через них помогает нам жить. Людей ты видишь, а их нет. Это невидимые существа.

– Но как о них узнал человек, не видя их?

– Значит, кому–то они явились.

М.Г. Ангел–хранитель — это кто?

О.В. Это твой личный ангел. Есть ангелы для всех, а это твой. Как мама у тебя единственная, так и ангел. Господь тебе дает ангела–хранителя. От чего он должен тебя хранить? Чтобы ты никакого зла не сделал. Потому что зло — это не жизнь, это смерть. А ты хочешь жить, и Бог хочет, чтобы ты жил. Поэтому выбирай всегда добро, и будешь жить».

М.Г. Значит, ангел нужен чтобы не тебе зла не сделали, а чтобы ты не делал зло! Но ведь часто его воспринимают как оберег, чтобы он помог защититься от зла…

Наречение имени

О.В. Человек не может жить без имени. Если ребенок рождается в день какого–то святого, то родители часто воспринимают это не как случайность, а как знак свыше. Если они реально это переживают, то они могут выбрать этого святого небесным покровителем своего ребенка, дать ему его имя.

М.Г. Наследует ли ребенок какие–то черты своего святого?

О.В. Мы духовно связаны со всеми святыми. У любого святого есть свое достоинство, и любой святой очень значим. Поэтому говорить, что этот более значим, а другой — менее, не приходится. Но кто–то один может быть ближе. Почему ближе — это тайна. Близость открывается через какие–то знаки. Но, во всяком случае, если выбрали имя, то со временем нужно породниться с этим святым.

Имя раскрывает сущность человека. Все мы разные. Христос в Евангелии дает людям новые имена: Воанергес[40], Петрос[41].

Когда родители выбирают имя, важно учитывать, в какой день родился ребенок. Но нужно смотреть, есть ли совпадения, потому что сущности ребенка и этого имени могут и не совпасть. В святцах не случайно идет имя и перевод, что оно означает. Если было бы это безразлично, то перевод бы не делали.

И.Г. Выбор имени — это так ответственно и важно! А чем руководствоваться, если у родителей нет такого явного ощущения какого–то святого, или если есть, но понимаешь, что оно к ребенку не приложимо?

М.Г. Это действительно сложно — ведь имя ребенок получает сначала пока как одежду. Только потом, на протяжении всей жизни, он должен врасти в это имя, вжиться в него.

О.В. Да, и жизнью своей оправдать его.

Иногда родителям не нравится имя чисто внешне, просто по неблагозвучию. Самое важное, чтобы имя было не просто плодом фантазии родителей, чтобы они не придумывали имя, за которым не стоит какой–то реальный святой.

М.Г. Отец Виктор, а почему Вы не поменяли имя в монашестве?

О.В. Митрополит Леонид (Поляков) не стал этого делать, исходя из условий советской действительности. Мой постриг совершался в его домовой церкви в Риге. Он оставил мне прежнее имя, чтобы власти не могли придраться к тому, что в миру совершаются монашеские постриги. Оставив мне прежнее время, он как бы скрыл мой постриг.

Я хотел принять постриг от отца Серафима (Тяпочкина), а владыка пожелал сам меня постригать. Поскольку отец Серафим относился к митрополиту Леониду с большим доверием и послушанием, он не стал навязывать свою волю и согласился с его желанием. Отец Серафим мне сказал: «Нас будет постригать одна рука». Владыка Леонид и его постригал в свое время.

Отец Серафим хотел, чтобы мне дали имя Мелетий. Он почитал святителя Мелетия Харьковского, в Харькове в кафедральном соборе есть его мощи.

Как рассказать о Боге тяжело больному ребенку?

И.Г. До сих пор мы беседовали о нормальных, здоровых детях. А есть и другие…

Как рассказать детям, имеющим тяжелые, изматывающие, длящиеся годами, болезни, о том, что Бог их любит? Для меня это серьезная проблема. Если я окажусь один на один с таким ребенком и его заданным или не заданным, а лишь прочтенным в глазах вопросом, что ответить ему?

О.В. Если у ребенка, например, нет ножки, то ему можно сказать: «А у другого мальчика нет зрения, он не видит ни солнце, ни травку. Ты же видишь, какие красивые цветы перед тобой стоят, ты видишь меня. А есть мальчики и девочки, которые этого не видят. А есть дети, которые не слышат. Я с тобой разговариваю, а они не слышат моего голоса, и сами разговаривать не умеют». Это — тот прием, которым пользовались святые отцы, которые говорили: «Если ты страдаешь, то подумай о тех, которые несут еще большие страдания». Кому–то еще труднее, чем тебе. Такой поворот можно сделать в разговоре. Это как–то смягчит его страдания и заставит его отойти от мыслей о себе.

Но лучше объяснять ребенку не словом, а своим поступком. Прийти и делать ему то, что доставит радость и обрадует его. Наш знакомый Илья приходил к больным людям со скрипкой и играл им. Люди понимали, что он пришел к ним с любовью. А Бог есть любовь.

Не всегда надо все объяснять. Надо постараться уйти от сложного богословского разговора, в котором можно утонуть, и ум ребенка не сможет воспринять сложные вещи. Не обязательно обозначить это слово — «Бог». Христос слово «Бог» почти не употребляет, Он говорит: Отец. Это явление Бога. Можно просто сказать: «Тебя любят! Тебя любит мама, друзья (если они есть)». Надо постараться направить внимание его и ума и сердца на то, что «тебя любят».

М.Г. А если ребенок спросит: «Почему Бог меня не любит?»

О.В. Если спросит — можно сказать: «Как же Он тебя не любит? Я пришел к тебе — значит, Он тебя любит. Когда нам что–то дарят, это означает, что нас любят. Если я пришел к тебе поиграть на скрипке — это подарок, ведь тебе это нравится». Можно еще с чем–то прийти, это уже — по ситуации, что сможет воспринять этот больной ребенок. Одному скрипка нужна, с другим нужно просто посидеть рядом и подержать за ручку, держать и не отпускать. Ему будет хорошо, что с ним общаются.

У Жана Ванье в общине одна молодая английская девушка пыталась быстро кормить лежачего мальчика–дауна, а ему не нравилось, он выражал неудовольствие. Она спешила кормить, потому что были еще такие же лежачие. И потом, уже за чашкой кофе с коллегами, она говорит: «Больной, а ведет себя, как садист, издевается надо мной!» А коллега ей говорит: «Ты подумай, почему он себя так ведет? Он не хочет тебя отпускать. У него нет возможности поиграть, погулять. Он хочет общаться с тобой. А пища — для него единственное удовольствие. Он хочет задержать ее, медленно пережевывать, глотать, чтобы как–то насладиться». И девушка поняла. От нее что требовалось? Только одна вещь — не спешить. И это «не спешить» было бы общением с ним, ее подарком.

Больные дети оказываются очень хорошими учителями. Брат Джозеф, который приезжал к нам из Брюсселя, когда у него была жуткая депрессия, уехал именно в «Ковчег» Жана Ванье, чтобы исцелиться. Эти больные дети его исцелили, он вышел из депрессии.

Брат Джозеф рассказывал, что он понял, что с ними можно говорить только на языке любви. Другого языка они не понимают — ни командования, ни морализирования — только язык любви.

Ребенок перед иконой

М.Г. Икона занимает очень важное место в жизни Православной Церкви, особенно, в ее богослужении. Оно сложилосьне сразу — много веков потребовалось, чтобы Церковь смогла определить значение иконы. Но нельзя сказать, что у всех верующих в настоящее время правильное, православное отношение к иконе: есть немало людей, для которых икона, особенно, чудотворная — самое главное в их вере, в Церкви.

Как тогда научить ребенка правильному отношению к иконе?

О.В. Знаменитый иконописец архимандрит Зинон говорит, как общаться с иконой: нужно просто ждать, когда она с тобой заговорит.

Ребенка, если у него еще нет такого опыта, можно подвести к иконе и попросить помолчать, затихнуть перед ней. А потом спросить: «Что ты почувствовал? Ты понял, зачем мы стоим перед иконой, что она значит?» Он может сказать, если это икона Христа, что мы сейчас стоим перед Христом. — А зачем? Чтобы пообщаться с Тем, Кто изображен на иконе. Если это икона святого, то через него мы общаемся с Богом.

Можно сказать так: «Ты любишь своего папу, маму, ты хочешь с ними общаться. Если они уедут, тебе будет трудно. То же самое относится к Богу. Он — наш Отец». У ребенка должна развиваться потребность общаться с Ним. Если, конечно, родители смогли передать ребенку, что Бог — не тот, который наказывает, а Тот, Который любит. Я думаю, что с любящим Богом и со святыми, которые любили Бога, ребенку будет радостно общаться.

Но это надо делать очень тонко, не грубо, не так, как некоторые родители, которые берут ребенка за шиворот и прикладывают к иконе. При этом никакого благоговения не воспитывается. Лучше не совершать таких действий, а просто благоговейно постоять.

Ребенок общается на том уровне, на котором он может. Общение мамы с иконой может сильно отличаться от общения ребенка. Важно, чтобы ребенок почувствовал какую–то тайну. Он не сможет еще всего объяснить и понять, но надо, чтобы его чувство от восприятия иконы восходило не к маме, стоящей рядом, и не к батюшке, который в алтаре, а к Богу. Нужно, чтобы ребенок задался вопросом — зачем эта икона здесь находится? Конечно, он еще не поймет, что на иконе изображен преображенный мир, одухотворенная плоть. Но икона должна стать для него неким знаком Присутствия чего–то неземного, того, что нельзя увидеть в этом мире.

То, что он почувствует, словами объяснить нельзя. Это то, что выше разума, и то, что логически, сознательно не возникает. Здесь нужно, чтобы действовал Дух. Что Он подскажет и как Он повернет сердце ребенка? Если ему будет хорошо перед иконой — этого уже достаточно. Требовать от него объяснения будет насилием и неправдой. Состояние ребенка можно будет заметить по тому, поспешит ли он уйти от иконы или задержится — но не потому, что мама так сказала.

Поэтому пока надо только научить его предстоять перед иконой — в меру тех духовных сил, которые ему Господь даст. Что отзовется в его душе — это тайна, это непредсказуемо. Христос не называет Своего Отца Богом — Он лишь ставит нас в присутствие тайны.

Можно ли любить всех одинаково?[42]

О.В. Надо вспомнить, как Христос относился к людям, которых встречал. Это и фарисеи, и мытари, и блудницы, и Его ученики. Любил ли Он их всех одинаково? У Христа не было той «стеклянной» любви, о которой писал В. Розанов, Он относился ко всем по–разному.

Иоанн был Его любимым учеником. Это не пристрастие, а сокровенное единение, посвящение в какие–то тайны божественной жизни, в которые и сам Иоанн хотел проникнуть. И Христос не мешал ему, потому тот и возлег на Тайной Вечере у Его груди — Он поучал его от сердца к сердцу.

А остальные ученики приобщались к этим тайнам иным образом, получали их тоже, но не в такой мере. Христос был очень строг и обличал грех и фарисеев, и саддукеев, но в Писании сказано: «Кого Господь любит, того и наказывает»[43].

Нельзя Христа и всю христианскую любовь представить как некое сентиментальное чувство. Оно иной природы. И здесь нужно различать человеческую любовь и божественную. Они и похожи друг на друга, и, в то же время, различны.

Человеческая любовь — любовь хранящая, в ней есть некоторое поползновение обладать. Мать любит своих детей, а другие дети, не родные ей по крови, могут ей быть безразличны. Она не проявит к ним такого внимания и любви, как к своему ребенку.

А любовь Христа — это любовь отдающая. Христос отдает Себя всем людям, не спрашивая, достойны они Его любви или нет. Мы никогда недостойны получить что–то от Бога, а Бог все дает по Своей милости. Его любовь не ищет своего, она не хочет ничем обладать. Христос нас любит, но обладать нами не хочет, Он не проявляет никакого насилия. Мы это сами чувствуем. Поэтому с Христом человеку легко, с людьми труднее. Вот потому детям–христианам часто легче бывает с друзьями–христианами, взрослыми, нежели со своей матерью, которая все подчиняет себе и своей воле. Ей кажется, что она очень любит ребенка и хочет предостеречь его от каких–то ошибок, а сама лишает ребенка свободы, подавляя своей чрезмерной опекой.

М.Г. Это очень сложный вопрос. Давление родителей в той или иной мере проявляется почти всегда, потому что трудно сохранить тонкую грань между авторитетом, когда ребенок действительно ценит мнение родителей и хочет хотя бы узнать его, и между авторитаризмом, когда родители стремятся навязать ему свое мнение.

О.В. Есть период, когда человек еще не различает, что такое добро и зло, и, как бы ни старались родители ему объяснить, это будет бесполезно, потому что его сознание еще не пробуждено.

Но приходит время, и ребенок начинает понимать разницу между плохим и хорошим. Тогда ответственность за поступки уже лежит на нем, он должен сам делать выбор.

Что правильно? Как выбрать, из чего исходить, чтобы поступить правильно? (Исходя) Из того, что мама сказала, или из своего внутреннего голоса, по совести? Выбрать за него нельзя, это он должен делать только сам.

Роль родителей — ненавязчиво помочь, но так, чтобы в нем пробудилась совесть. Это очень трудно, иначе ребенок будет воспитан не по совести, а по правилам. Делая все по правилам, он вырастет дрессированным человеком.

М.Г. Каким образом можно помочь пробуждению совести? Ведь если сказать: «Я бы на твоем месте сделал так–то и так–то», это тоже будет навязыванием своего мнения!

О.В. «Я» не нужно говорить! Можно просто привести пример, как поступил в такой ситуации какой–то другой ребенок. Если родитель хочет исправить своего сына или дочь, то Бог даст ему нужные слова. Говоря о другом ребенке, он может помочь своему.

Ф.В. и О.Ф. Должно ли различаться христианское воспитание мальчика и девочки?

О.В. Христианство не смотрит на разницу полов, оно смотрит на душу. Душа не имеет вывески «М» или «Ж». Конечно, существуют психофизические особенности, связанные с полом, и их нужно учитывать, но самое главное в человеке — это душа, и все внимание должно быть обращено на нее. При правильном воспитании души ребенок сможет сам достойно управлять своим телом и умом.

О добрачных отношениях среди молодых людей

М.Г. Реакция самих молодых людей и их родителей на добрачные отношения нередко бывает такой:

- «А зачем жениться? Надо пожить в гражданском браке. Когда станет ясно, что «супруги» нужны друг другу — вот тогда надо идти в ЗАГС, в церковь. Что печать в паспорте изменит?»

Но бывают и другие мнения по этому вопросу. Например, такие:

— «Обязательно надо сразу жениться, чтобы не согрешить. А дальше: «стерпится — слюбится». Главное — не согрешили».

— «Ни в коем случае не жениться! У вас еще нет образования, вы не способны прокормить семью. Надо подождать».

Любой такой подход не представляется церковным. Но как поступать в этом случае по Духу?

О.В. Любовь начинается со встречи. Незнакомые люди вдруг видят друг друга. Это не просто физическое зрение. Мы встречаем многих людей, но они — как прохожие на улице: прошел — и все, ты уже с ним никогда не встретишься.

Но если это настоящая встреча, то она как бы остановка в толпе проходящих. Они уже не проходят мимо, а смотрят друг на друга, оглядываются. Значит, что–то произошло в их сердцах. Начинается знакомство друг с другом, дружба. Открываясь друг другу, они радуются, что могут поделиться сокровенным, о чем иногда не могут сказать в семье родителям. Нашелся вдруг такой человек, которому можно все сказать. Это общение их одухотворяет, преображает.

Все доходит до такой высшей точки, когда им трудно жить друг без друга так, как и Бог не может жить без человека. Господь говорит: «Дай мне свое сердце!» Так и они просят сердца друг у друга, уже думая о совместной жизни.

Решаясь на такой шаг, они должны сообщить об этом своим родителям, давшим им жизнь, благословение которых очень важно. Такова традиция жизни: родители должны одобрить и благословить их отношения.

Потом нужно пойти к священнику, чтобы и ему поведать о своем решении и получить уже Божие благословение. Если будет очевидно, что это любовь, и нет никаких препятствий к совместной жизни со стороны жениха и невесты, то брак благословляется.

Раньше перед венчанием был период, в который, ради сохранения брака, ради благополучного будущего могли поступать сведения о женихе и невесте. Если получали отрицательные сведения, у священника была бережная беседа с женихом и невестой. Он выяснял, как человек относится к совершенному проступку и возможно ли повторение подобного в к будущем. Если следовало твердое обещание не повторить больше никогда того, что было, после такого испытания, то только тогда приступали совершению таинства. Таким образом, брак не начинался с греха — физического соединения без благословения Божьего, без благословения родительского.

Соединение — это таинство, и смысл его не в том, чтобы получить наслаждения. Молодые сейчас гораздо больше думают об этом, а не о Таинстве Жизни, не трепещут перед ним. Непонимающие, необученные, неподготовленные они идут туда, куда войти им еще рано. Это все равно, что без соответствующей подготовки сесть и управлять самолетом. Может быть катастрофа.

Такие катастрофы бывают в браке, когда супруги начинают свою совместную жизнь с греха — добрачной связи. Все кажется, так легко и просто! А потом — трагедия, разрыв отношений, и дети остаются без отца или матери; создаются новые семьи. Возможно, они будут такие же несчастливые, как и первые семьи, потому что повторяется прежняя ошибка: все начинается с греха.

На Западе практикуется пробный брак. Мне однажды попалась в руки немецкая книга о супружестве. Там очень поощрительно написано о пробном браке, что так и должно быть.

Для христианина это недопустимо.

М.Г. Но как же сложно сделать это сейчас, живя в таком мире!

О.В. Что же из того? Мы знаем, что мир навязывает другое, но христианская жизнь — это плыть не по течению, а против течения! Мир говорит свое, а Церковь — другое.

Если супруги не будут развиваться духовно, то их брак обречен. Постарев, они начнут искать утешений на стороне. Если человек живет по плоти, а не по духу, он и потянется к плотскому. А если их связывает не только плоть, а что–то высшее, то семья не разрушится, даже если супруг или супруга заболеют, потеряют внешнюю привлекательность. Старение — не повод к расстройству брака.

Я приведу пример одной семьи из Резекне. Виктор пятнадцать лет ухаживает за своей женой, которая из–за болезни временами теряет человеческий облик. Он забыл себя полностью и самоотверженно заботится о ней. И поскольку их связывает между собой нечто большее, чем плотское чувство, они продолжают жить вместе и любить друг друга. А если бы их связывала только плоть, то он мог бы однажды встать пред ней на колени и сказать: «Ольга, прости, я слабый человек, я устал, не могу и не хочу тебе лгать, прости, я тебя оставляю». Он не идеализирует себя и говорит, что бывают минуты слабости. Иногда ситуация становится такой тяжелой, что, по его словам, «хочется бросить и разбить об пол стакан с водой, которую она пьет сорок минут». Терпение кончается. Но надо стоять перед ней и держать этот стакан, потому что сама она уже ничего не может. От того, что он любит и терпит, Господь дает ему силы. Он — верующий человек и забыл себя, служа другому. Это очень трудно. Но то, что он не оставил ее, показывает, что в их отношениях побеждает Дух Святой[44].

М.Г. А как распознать в молодом возрасте, что тебя связывает с человеком: Дух или плоть?

О.В. Это надо испытывать. Вначале может показаться, что ликует Дух, а это только эмоции. Нужно время, чтобы не ошибиться.

Я видел такие браки, где люди не просто любили друг друга всю жизнь, но к тому же пребывали как бы в состоянии первой влюбленности, были похожи на молодых супругов. Украшенные сединами, они очень бережно относились друг к другу.

Любовь проявится в том, если человек забудет о себе. Как в той восточной легенде, что это — не я, а ты.

И.Г. Что это за легенда? Расскажите, пожалуйста.

О.В. Влюбленный юноша постучал в двери своей возлюбленной:

– Кто там? — спросила девушка.

– Это я, — ответил он.

– Уходи. В этом доме нет места для тебя и меня.

Юноша ушел, и на протяжении нескольких лет обдумывал слова любимой. Затем он вернулся и постучал вновь.

– Кто там? — спросила девушка.

– Это ты.

И дверь немедленно открылась.

Период обручения

И.Г. Иногда приходят молодые люди и спрашивают совета: создавать ли им семью? Каждый раз очень трудно что–то серьезное, ответственное им сказать.

Батюшка, а когда к Вам приходит молодая пара, которая решила обручиться, что Вы им обычно советуете?

О.В. Если речь идет о людях не из моего прихода, я, во–первых, знакомлюсь с ними. Бывает так, что пара приходит очень молодая, тогда пр едлагаю им не спешить. Я стремлюсь встретиться и поговорить с родителями, узнать их жизнь, их мнение о готовности молодых людей к браку. Я это проверить не могу, а родители сумеют сказать очень много. Правда, иногда у родителей бывает своя собственная корыстная заинтересованность, в отличие от молодых людей.

М.Г. Можно ли идти против воли родителей, если будущие супруги любят друг друга, но родители по каким–то причинам не благословляют их брак?

О.В. Если родители — люди духовные, то они понимают, что наступает момент, когда свое чадо надо отдать во власть Отца, Который лучше знает, как все устроить. Если же они люди нецерковные, то все равно надо очень серьезно поговорить с ними и объяснить, что решать за невесту и жениха нельзя, это насилие, нарушение их внутренней свободы. Остановить молодых людей — это как перекрыть речку с живой водой. Уйдет жизнь.

«Брак по расчету»

И.Г. В жизни бывает, когда девушка или юноша хотят вступить в брак. Но вот годы идут, никого на горизонте нет, и нередко человек начинает сознательно подыскивать себе супруга. Особой любви при этом, конечно, нет, но они идут на это, понимая, что жить в одиночестве больше для них невозможно. Знаю семьи, возникшие таким путем, где люди многие годы живут вместе без особого вдохновения, но в спокойствии и даже довольстве оттого, что так лучше, чем было раньше. Может ли такая семья стать по–настоящему любящей и христианской?

О.В. Это больше похоже на брак по расчету. Большой радости в этом нет, это не то,чем дышится. В старые времена, например, детей женили без их согласия. О таком случае пишет митрополит Вениамин (Федченков), когда вспоминает про своих предков. И брак в итоге оказался счастливым. Но это уникальный случай.

И.Г. В начале 70–х годов в Москве в церковных кругах рассказывали такую историю. Один молодой человек ездил к старцу, и тот ему назвал село, улицу, дом, где живет девушка, его будущая жена. Он поехал, нашел ее, они поженились, и это брак был счастливый. Тогда молодым христианам это казалось — идеальным браком.

О.В. Это все–таки исключение. Верующий человек ждет свою любовь. Одна девушка долго не выходила замуж. Ее родители умерли. Она получила высшее образование. Подруги уже имели по несколько детей, а у нее — никого. А когда ей было тридцать пять лет, в город, где она жила, приехал ее коллега из Дании. Это была Встреча. Они поженились, он увез ее к себе на родину. Сейчас у них родился ребенок.

Все эти годы она не суетилась перед Богом, не говорила: «Почему Ты от меня отходишь?» Я допускаю, что ее могли посещать всякие слабые мысли. Может быть, она и плакала по ночам, это тайна ее души. Но, поскольку она была верующий человек, то хранила себя в чистоте и просто ждала. Она доверилась Богу и приняла Его волю. Конечно, ее могли подвигать к браку подруги, родные, но она своей жизнью отвергала все искусственные пути и возможности. Господь это увидел и даровал ей мужа. А могло быть и по–другому.

Брак между верующим и неверующим

М.Г. Сейчас иногда создаются «смешанные» семьи, когда соединяются два человека — верующий и неверующий. На практике чаще всего верующим оказывается девушка, которая хорошо понимает, что семью лучше создавать с верующим мужем. Но нередко годы идут, никто из верующих не предлагает ей руку и сердце. И тогда она обращает внимание и на других мужчин. Довольно часто такие люди приходят в храм венчаться. Но что будет потом?

О.В. Если человек, будучи неверующим, приходит в храм венчаться, то такому человеку надо сказать: что если ты делаешь это для своей невесты, а не для Бога, то этого недостаточно. Верующий человек, вступая в такой брак, должен хорошо подумать. Потому что, «кому много дано, с того много спросится». Как поднять своего супруга, как его одухотворить, это будет дело жизни. Надо понимать, что пока они не воссоединятся в Духе, будет неполнота жизни. Она может никогда не восполниться. Не нужно быть самонадеянным, потому что может и не удастся привести супруга к вере. Надо молиться, думать и размышлять, испытывать, не спешить. Внешне соединиться очень легко, а жить, как должно, по–христиански — это совсем другое. Это очень трудно.

И.Г. Очень важный в настоящее время момент — как начинать молодой семье свою самостоятельную жизнь? Жить им с родителями под их опекой или отдельно, сразу заявляя о своей независимости?

О.В. Раньше У люди имели возможность жить вместе. У них были дома, которые могли всех вместить. Когда я был в Японии, то однажды посетил по приглашению друзей их дом. В нем жило несколько поколений. Они не хотели расставаться. У них была полная красивая жизнь. Все радовали друг друга. Дети — стариков, старики — детей. У нас здесь, в Латгалии, есть примеры, когда несколько поколений живут вместе. Это хорошо. Люди верующие научатся ладить друг с другом. Хорошо, если есть возможность жить вместе, помогать друг другу. Но иногда надо разойтись ради мира, как Авраам с Лотом.

Когда развод предпочтителен?

И.Г. Вопрос развода — один из самых острых в церковной жизни. Католическая церковь занимает в нем абсолютно бескомпромиссную позицию, практически не допуская людей разведенных и вступивших во второй брак до Причастия. В Париже, в некоторых приходах, большинство молящихся по этой причине остаются вне Таинства. Православная церковь, также, не одобряя развод, оказывается гораздо гибче в этом вопросе, не вынося общецерковного, обязательного для всех закона, оставляя решение на усмотрение местного епископа и приходского священника.

Могут ли быть, с Вашей точки зрения, такие случаи, когда развод предпочтительнее брака?

О.В. В Церкви, как вы помните, причиной для развода — является измена. Я задумывался о том, почему может быть только эта причина, а не другие? Ведь если муж ведет себя в семье безответственно, отказывается нести какие–то обязанности, то это тоже измена, так ведь? А в церкви почему–то измена сводится только к греху прелюбодеяния. Поэтому церковному сознанию этот вопрос еще надо будет рассмотреть.

Исходить нужно из слова «измена». Человек ведет себя безответственно. Он уходит и от человека, и от Бога. Это — эгоизм, он думает только о себе и забывает обо всем, ему безразлично, что происходит с другим человеком. Это измена тем отношениям, к которым их призвал Господь.

Как решить этот вопрос? Это очень страшно, когда человеку, не виновному в такой измене, приходится брать на себя ответственность и говорить: «Я разрываю брак». Решиться на это трудно.

И.Г. В Вашей пасторской практике были случаи, когда Вы признавали, что в этом конкретном случае развод предпочтительнее?

О.В. Нет, не было. Бывали случаи, когда муж уходил, и семья его забывала. Тогда проблема решалась, и жене не надо было делать выбор.

М.Г. Иногда люди вдруг понимают — то, что казалось им в юности любовью, теперь перестает ей быть. Практически это происходит в каждой семье. Иногда — это бывает, как «отлив». А иногда любовь реально погибает. Люди понимают, что произошло, но если они ответственны за свой выбор, то решают, что надо продолжать семейную жизнь, особенно если в ней есть дети. Правильно ли бывает такое решение? Ведь фактически это уже семья, из которой «вынуто сердце» — любовь?

О.В. Здесь дело в том, что Дух угас. Мы читаем в Писании: «Духа не угашайте!»[45]

Я не исключаю случая, что люди могут жить просто как друзья и помогать друг другу. В то же время в моей практике встречались семьи, в которых люди соединялись в очень пожилом возрасте. Они жили счастливо, тепло относясь друг к другу. Они радовались, что не одиноки.

Бывают случаи, когда по согласию люди живут как брат и сестра. Плотские отношения уходят. Дети уже выросли, посещают их, и они живут уже иной жизнью, чем раньше. Хуже она или лучше — как это оценить? То, что они не расстаются, говорит о том, что им хорошо, и что их соединяет нечто большее, чем плоть.

Проблема планирования семьи

И.Г. Недавно мы столкнулись с неожиданным явлением в жизни церкви. Трудно сказать, насколько это явление распространено, но некоторые молодые христианские семьи, несущие активные служения в церкви говорят: «Мы сейчас детей заводить не будем, мы это отложим на какое–то время, потому что сейчас дети будет мешать нашему служению». Что за этим стоит — страх иметь детей, или что–то иное?

О.В. Эти люди слушают себя, свою волю. А нужно постараться услышать, что говорит Господь. Это они решили так, а Бог как хочет?

При условии, если семья здорова и женщина в состоянии рожать, но имеет человеческий страх, то его надо побороть, а иначе он будет расти все более.

По моему опыту общения с многодетными семьями, видно, что Бог хочет, чтобы была полная семья, вопреки затруднениям. Иногда слабое здоровье могло показаться оправданием того, чтобы не иметь нового ребенка, но, если была вера в Бога, родители шли на риск, и Господь помогал: роды бывали безболезненными, и ребенок рождался полноценным. И находилось, чем его кормить, одевать, а родители бывали потом очень рады, что создается такая полнота жизни.

Конечно, в таких семьях много трудностей: и дети устают, и родители, но все равно все покрывается радостью. Но это при условии, что семья верующая, потому что они знают, Кто им помогает и на Кого можно надеяться в самых затруднительных случаях жизни. Помощь всегда приходит со стороны других христиан, от родных, близких, соседей. Меня очень радует, что такие семьи создаются, в этой семье видишь образ Церкви.

Но если человек не имеет такой веры, и у него есть препятствия к тому, чтобы заводить еще одного ребенка, нужно подумать.

И.Г. Николай Евграфович Пестов рассказывал, что его дочь Наталья, выйдя замуж за будущего священника Николая Соколова, решила совместно с супругом жить в братском союзе. Они поехали за благословением на такой образ жизни в семье к одному старцу, но тот им сказал: «Бог ждет от вас детей, и они будут нужны Церкви».

М.Г. Мы видим, как тяжело живут люди здесь в Латгалии. Бедность, ужасная безработица, несуразно перекошенные цены — все ведет к невозможности работать даже на своей земле, к полной нищете[46]. Такое положение встречается и во многих регионах России. И, как следствие, некоторые многодетные семьи уже не в состоянии содержать своих детей. Но жизнь не останавливается, несмотря ни на что: люди продолжают любить друг друга, дети рождаются. Стоит ли полагаться только на волю Божию при планировании следующего ребенка, или все–таки включаться самим в этот процесс регулирования рождаемости — с помощью контрацепции, например?

О.В. Я думаю, что родители должны это сами решать на своем семейном совете.

М.Г. Любое ли их решение будет по духу христианским?

О.В. Воля Божия может проявиться в желании и вдохновении на рождение следующего малыша или в отсутствии такого вдохновения. Если нет вдохновения — можно и это воспринять как волю Божию. Это вполне возможно. Бывает и так, что человек не ожидал такого вдохновения, а оно вдруг приходит. Господь никогда не оставляет человека, и в этом случае он каким–то незаметным образом изменяет их желания.

И.Г. В то время, как для многих семей дети — тяжелая обуза, есть также немало семей, которые мечтают иметь детей, но им это не дается. Они прикладывают огромные усилия в поисках поддержки со стороны медицины, тратят время, силы, средства, и все равно, очень часто ничего не получается. Для многих бездетных семей проблема детей становится самойглавной проблемой в жизни. Ни о чем другом они уже не могут думать, молиться, разговаривать. Иногда хорошо видно, что желание иметь ребенка превращается в страсть. Люди порой готовы предпринимать самые необычные, самые «передовые» медицинские способы зачатия, порой с очень неясными биологическими и даже этическими последствиями. Не всегда ясно, где проходит эта тонкая граница, до каких пор усилия в этом направлении можно предпринимать — и молитвенные, и духовные, и медицинские?

О.В. Я думаю, что идти к деторождению каким–то неорганичным путем не следует. Господь уже дал такие формы жизни, которые должны развиваться, а не видоизменяться.

Соединение двух людей для чадорождения — это не просто введение семени в утробу, а таинственный психофизический и духовный акт. Он связан с молитвой, связан с переживаниями не только плотского, но и духовного единения. Поэтому распространенные сейчас неорганичные способы зачатия не видятся мне допустимыми.

Лучше, если есть на то желание, принять ребенка из детского дома или дома малютки и воспитывать его, потому что он все же рожден путем естественным, когда ничто не нарушено. Здесь, может быть, Господь даст возможность почувствовать его и полюбить, как своего. Мать так любит ребенка, что даже забывает, что не она его вынашивала.

И.Г. Я знаю немало людей, которые после многолетних неудачных попыток лечения, которые все врачи квалифицировали как абсолютно безнадежные, брали ребенка на усыновление, а потом вдруг сами рождали своего.

О.В. Прекрасно, слава Богу! Может быть, через общение с ребенком что–то происходит в организме целительное. Это тайна.

М.Г. В нашем обществе до сих пор положение приемного ребенка в семье признается общественным мнением как дело, несомненно, благородное, но в чем–то сомнительное. Многие знакомые и просто любопытствующие мучаются вопросом: «зачем они это сделали?» Недавно я прочитала в одном журнале статью об одной семье из Крыма, усыновившей много детей. Местные власти подарили им старенький микроавтобус. И некоторые соседи заявили: «вот наконец–то мы поняли, зачем они брали детей: ради автобуса!»

Живя в такой «дружественной» среде, подрастающий ребенок постоянно подвергается опасности быть травмированным от общения с такими людьми, которые готовы ему дать понять его «второсортность».

Многие приемные родители, опасаясь подобных тяжелых травм для ребенка, имитируют беременность, резко меняют место жительства и круг знакомых, чтобы даже и подозрения не было, что ребенок не родной. Другие же, напротив, уже в довольно раннем возрасте деликатно открывают ребенку тайну его происхождения, стараясь не травмировать его при этом и сохранить его доверие к приемным родителям. Но этот вопрос довольно тяжелый и разные семьи решают его по–разному.

Как Вы думаете, стоит ли приемным детям, усыновленным в младенчестве, знать тайну своего усыновления, т. е. знать, что родители — «биологически» не родные?

О.В. Мне кажется, что если родители приняли ребенка с любовью и дают ему все, что могли бы дать своему ребенку, то это знание, что родители — не родные, сможет ли что–нибудь изменить в жизни ребенка, в его духовном состоянии или в его отношениях с родителями? Если у ребенка будет духовное воспитание, то для него не так важно родство по крови. Это ситуация сложная, в каждом случае надо решать конкретно, нужно видеть этих людей, эту семью. Но мне кажется, что если родители даже откроют правду своему ребенку — не просто из боязни, что это может сделать кто–то еще, а только ради того, чтобы не лгать, чтобы между ними не было неправды, — это не будет для ребенка трагедией. Если любящий муж называет жену «моя родная», то понятно, что неправды здесь нет, хотя они и не родные по крови. Ведь физическое родство — не самое главное. Главное — стать родными духовно.

И.Г. Иосиф тоже ведь не был родным отцом Иисусу. Но, как только он понял, что Младенцу грозит опасность, все оставил: и дом, и хозяйство, и очень близких родственников. Он встал ночью и ушел с Марией и Иисусом. Этим Иосиф и показал, что он — действительно родной отец.

Как укрепить единство семьи?

И.Г. Молодые семьи, прожившие вместе несколько лет, иногда с огорчением отмечают, что после первых лет горячей любви и растущей привязанности друг к другу, наступает какое–то охлаждение. Их это беспокоит, возникает тревога, что если такое состояние продолжится, то может возникнуть опасность самому существованию их семьи. Они хотят укрепить свое единство, снова «возгреть» свою любовь, но нередко не знают, как это сделать.

О.В. Сегодня в наш храм пришли паломники, которые идут в Аглону[47] на праздник Вознесения Божией Матери. Они уже прошли половину пути. Я спросил их, из каких они мест. «Из разных, но мы — одна семья. Здесь нас несколько поколений. Мы хотим, чтобы в этом паломничестве наша семья укрепилась, улучшились наши отношения друг с другом». В храме все молились вместе, чувствовалось, что эта семья паломников действительно жаждет единения.

Они рассказали, что, когда пришли в храм, то сразу почувствовали себя как дома. В общении с людьми, которые их встретили здесь, кормили, они не чувствовали никакого духа разделения. «Это, — говорят, — нас очень ободрило и вселило надежду, что в будущем все возможно». У них большая скорбь не только о разобщении в семье, но и о разобщении Церквей. Как бы хорошо было быть вместе! Они понимают, что этот вопрос трудно решить на уровне высокопоставленных церковных лиц. «Снизу» решение получается лучше.

Как уйти от эгоцентричности?

И.Г. Условия жизни современных детей, особенно в больших городах, не способствуют проявлению у них чувства заботы о ком–то. Семьи малодетные, нередко в них единственный ребенок, на которого обрушивается любовь родителей, бабушек–дедушек, родственников, друзей и знакомых. Можно сказать, что поневоле у детей возникает ощущение «Я — центр мира. Вся жизнь происходит вокруг меня». Как помочь ему сойти с пьедестала, ни в коей мере не унизив его?

О.В. Если ребенок занят собой, значит, он эгоистичен. Это духовная болезнь. Читать морали — это ни к чему не приведет. Только жизненным примером можно изжить эгоизм. Переместить центр жизненного внимания с себя на ближнего можно только путем служения. Надо показать ему человека, которому реально нужна помощь. Важно, чтобы он начал о нем заботиться. Но для этого и самим родителям надо жить так, чтобы не ставить себя в центр мира, а служить другим людям. Тогда можно будет взять ребенка с собой на служение и сделать что–то вместе с ним. Надо показать, что «мне одному трудно будет, а вместе мы справимся».

Как преодолеть законничество?

И.Г. Дети — невероятные «законники». Ритуал для них — очень важная вещь. Начиная с пеленок, они хотят, чтобы все было, как вчера: например, отходя ко сну, должна быть одна неизменная сказка, в нужный момент — поцелуй матери. Если что–то изменится, они сразу замечают.

Потом это нередко переходит в духовную жизнь. Они привыкли читать какие–то молитвы с родителями. Вдруг, услышав другую молитву, или ту же самую молитву, но с немного измененными словами, они сразу бурно реагируют: «Это неправильно»! Если же они привыкают к богослужению в одном храме, то, когда попадают в другой, могут сказать: «Тут неправильная служба!» Конечно, поправить их легко, но в будущем может родиться проблема. Взрослые иногда говорят очень близкие, и даже похожие слова: «Тут не православно!» на основании только того, что тут немного не такая мелодия, которую они привыкли слышать. Как же преодолеть такую инертность в нашей духовной и церковной жизни, если она закладывается еще в очень раннем детстве?

О.В. Это проблема взрослых, потому что дети учатся у них. Если речь идет о традиции и о ее носителе, то дети еще не несут в себе никакой традиции. Что им передадут, тем они и будут жить. Поэтому родители должны быть внимательны к тому, что они имеют и хотят дать детям.

Можно больше петь дома, чтобы дети знали больше разнообразных песнопений, чтобы понимали особенности утренних и вечерних молитв. Тогда не будет такого разрыва между храмом и домом.

О любви «на равных»

И.Г. Когда взрослые разговаривают с маленьким ребенком, они обычно присаживаются или наклоняются, чтобы быть с ним на равных. Но это не истинное умаление, а лишь функциональное. А как показать ребенку, что Бог перед ним не садится на корточки, а действительно становится малым, что Он близок к нему, что Он буквально рядом?

О.В. Ребенок знает, как мама любит его. Вот так и Бог любит! Если ребенка попросить объяснить, откуда он знает, что мама любит его, как он это ощущает, то ответы будут очень разные.

И.Г. Когда спрашиваешь об этом детей, они нередко отвечают: «Она обо мне заботится, подарки мне делает». Это — пример потребительского отношения. Родители нужны, чтобы от них что–то получать. Так они и к Богу относятся. А если таких даров нет, то они очень огорчаются.

О.В. Один капитан дальнего плавания рассказывал мне во Владивостоке, что, когда возвращался из длительного рейса домой, все свои подарки оставлял на корабле, а домой приходил с пустыми руками. Он поступал очень мудро, потому что дети радовались отцу, а не подаркам.

Святость ребенка

И.Г. Можно ли говорить о детской святости?

О.В. Святость — это непричастность ко злу. Причастен ли ко злу маленький ребенок? В чине отпевания младенцев нет никаких разрешительных молитв. В таком возрасте, когда ребенок сознательно не творит греха, он находится в особом положении. Если он даже делает что–то нехорошее, то чаще по неразумию, а вовсе не по злому побуждению. Однако святые отцы говорили, что ревность есть и у грудного младенца. Но насколько это действительно ревность — трудно сказать.

И.Г. Значит ли, что к взрослым людям, не имеющим сознания, надо относиться, как к святым?

О.В. Святой — не только тот, которого канонизируют. Мы все святые — по призванию, не по исполнению. А они — по исполнению, потому что не творят зла.

Жан Ванье говорит, что умственно больные люди в его общине понимают только язык любви. А кто может понять язык любви? Человек, который пребывает во зле, языка любви не может терпеть. Любовь его раздражает, он начинает кощунствовать, даже дети такие бывают. Я уже рассказывал о мальчике, над которым его одноклассники издевались в школе. Его душевный мир и любовь раздражали их.

У нас в приходе есть девочка с тяжелым синдромом Дауна, которую редко приводят в храм. Сначала, когда она входит, то очень боится, кричит бабушке, указывая на меня:

— Я его боюсь!

а потом, после некоторого времени:

- Я его не боюсь!

Может быть, все начинают молиться, и она это хорошо чувствует. Всё отступает, и она улыбается. Милый такой ребенок, ласковый. Видно, что ей хорошо в храме. Она подходит к Чаше, причащается. Иногда я встречаю ее на кладбище, когда совершаю поминовение усопших. Там происходит то же самое — сначала пугается, потом улыбается.

И.Г. А как Вы понимаете слова Евангелия: «Будьте, как дети[48]»?

О.В. Будьте незлобными.

Бог и исполнение желаний

М.Г. Иногда у ребенка возникает такое представление, что у Бога есть все. Надо только уметь попросить — Он даст. Все, что пожелаешь. Только попроси хорошо, «как следует!». Некий синдром пушкинской старухи из «Сказки о золотой рыбке».

Но если бы Он был полон всем, то Ему бы от нас ничего не было нужно. А Он всегда чего–то ждет от нас: «Сын мой! Отдай сердце твое мне![49]» Это очень непросто понять нам самим, но как показать ребенку Бога, нуждающегося в человеческой любви — решительно не знаю…

О.В. Ребенок должен представить себе Бога, Христа, как Друга. Когда могут дружить люди? Когда между ними есть общение. Дружить — это общаться. Если друг с тобой разговаривает — ты отвечаешь.

Действительно, Бог — нуждающийся. Бога нуждающегося обычно не показывают. А Он, действительно, ждет нашей любви. Он нас всегда любит, а мы так не можем: мы можем Его полюбить, а можем отвергнуть и даже убить, распять. Бог умаляется: Он не может насильно заставить Себя любить. Он может только ждать. А если просит, то очень мягко, давая человеку свободу. Просит и ждет.

И.Г. Как нищий.

О.В. Да, но не все такой образ поймут. А в действительности это так. Я думаю, в этом тайна умаления. Он просит и ждет. Ответит ли человек на Его ожидание?