Читать онлайн Собиратель воды бесплатно

ПРОЛОГ

Лейла вздрогнула. По спине пробежала волна холода – слишком ощутимого для тёплого зала. Она лежала на мраморном полу храма, пока мать шептала молитвы у алтаря. Всё казалось привычным, но озноб не проходил.

Она сжала в руке свой талисман – гладкий камешек с острым краем, который нашла у колодца. Шестилетняя Лейла окинула взглядом храм. Утренние лучи солнца, отражённые зеркалами купола, рисовали на полу причудливые узоры. Как всегда.

Почти.

Её взгляд остановился на кристалле.

Он был огромен – размером со шкаф – и парил в воздухе за алтарной преградой, медленно вращаясь. Прохладная дымка клубилась вокруг него, наполняя пространство глубоким синим светом. Это был дар бога Аль-Мазина, который на протяжении веков питал Аль-Мадир живительной влагой.

Лейла склонила голову набок и нахмурилась. Что-то было не так.

– Мама, – дёрнула она женщину за рукав, – смотри!

– Подожди, – отмахнулась мать, не прерывая молитвы. – Я занята.

– Но кристалл отбрасывает тень. Настоящую.

– Что? – мать прервалась и удивлённо выдохнула. – Ты опять начинаешь?

– Правда, – упрямо сказала Лейла и показала на дальнюю колонну, – вон там. Раньше всё было залито синим, а теперь в середине тёмное пятно.

Мать посмотрела в указанном направлении. На белой колонне действительно виднелась фиолетовая тень, повторяющая очертания кристалла – тёмный силуэт в центре, окружённый тускнеющим синим ореолом. «Ну и что?» – пожала плечами она, но пальцы нервно сжали ожерелье. «Просто солнце ярче стало».

Мать закончила молитву, и они вышли из храма. Снаружи было ярко, шумно и тревожно. Они оказались среди толпы у центрального фонтана. Женщины толкались с глиняными кувшинами, лица их были напряжены.

– Я первая встала! Ещё затемно!– Нет, я не видела тебя! Моя очередь!– Да тут на всех не хватит!

В стороне кто-то выронил кувшин. По камням растеклась тонкая струйка воды и мгновенно впиталась. Мокрое пятно исчезло за считаные секунды.

– Почему так мало воды? – спросила Лейла, крутя камешек между пальцами.

– Отстань, – раздражённо ответила мать и тут же смягчилась, увидев лицо дочери. – Просто жарко. Пойдём, нам ещё за лепёшками.

– Кристалл заболел?

– Господи, Лейла… – мать закатила глаза. – Камни не болеют. Кристалл просто отдыхает.

Лейла, в отличие от взрослых, не умела игнорировать странности. На следующий день она вернулась в храм, прихватив свой камешек. Дождавшись, когда жрецы отвлекутся, девочка подошла к колонне и острым краем процарапала на ней тонкую линию. Она прижала камешек так сильно, что ноготь заскрипел по мрамору. Затем сделала две засечки – одну на внешнем краю синего сияния, другую там, где начиналась тёмная тень кристалла в центре.

Каждую неделю в одно и то же утро она повторяла этот ритуал. Дни сменялись неделями. Линии на колонне складывались в тревожный график: синее сияние становилось всё меньше, а тень в центре росла, словно чернильное пятно.

Иногда свечение становилось немного ярче, но каждый раз синий ореол не достигал прежних границ, а тень в центре проявлялась всё отчётливее.

В городе появлялось всё больше тревожных признаков. Люди собирались у фонтанов ещё до рассвета и оставляли камешки, чтобы занять место в очереди. Жрецы в синих одеяниях объявили о дополнительных молитвах перед рассветом и после заката.

Прошёл слух о первой драке у фонтана в бедных кварталах. Старик ударил юношу кувшином по голове. На камнях – кровь. Разбитый кувшин. Потерянная вода.

Однажды, спрятавшись в тени колонн, Лейла услышала разговор, который не предназначался для детских ушей. Двое мужчин стояли в укромном углу – один в богатых одеждах жреца высшего ранга, второй – в простом кафтане, запятнанном машинным маслом. Жрец и инженер.

– Цикл восстановления ослабевает, Халид, – тихо говорил человек в кафтане. Его голос был напряжён. – Взгляни на график. Мои приборы не лгут. Пиковые значения снижаются на два процента каждый сезон. Это не случайные колебания.

– Ты должен быть осторожнее с такими заявлениями, Акрам, – ответил жрец, нервно перебирая чётки из лазурита. – Кристалл и раньше ослабевал, но всегда восстанавливал полную силу. Таков порядок вещей.

– Да, были периоды, – согласился инженер. В его голосе звучала плохо скрываемая тревога, – но не такие длительные и не с такой очевидной нисходящей прогрессией.

– Это временное явление, – уверенно сказал жрец, но Лейла уловила в его тоне тень сомнения. – Боги испытывают нашу веру. После следующего большого праздника, когда мы проведём ритуал обновления, кристалл снова засияет в полную силу.

– А если нет? – страх в этих трёх словах был настолько очевиден, что никто не решался выразить его вслух.

Жрец резко обернулся, его лицо исказилось от гнева. Но взгляд упал на Лейлу, и разговор оборвался.

Мужчина по имени Акрам тоже заметил девочку. Его суровое лицо смягчилось, он улыбнулся и потрепал её по голове. После этого он быстро ушёл, оставив позади тяжесть невысказанных опасений.

Лейла всю дорогу домой вертела в руках камешек. За ужином, когда на город опустился сумрак и на небе появились первые звёзды, она спросила отца, который склонился над чертежами:

– Кто такой Акрам?

Отец поднял голову, его пальцы были в чернилах.

– Главный инженер города. Хороший и умный человек.

– А кристалл действительно станет ярче после праздника? – спросила она, ковыряя ложкой в каше. – И тень исчезнет?Отец замер.– О чём ты?– Я видела, что тень кристалла становится всё больше, – сказала она. – Я делала отметки на колонне.

Отец быстро закрыл дверь и наклонился так близко, что она почувствовала запах чернил и металла.– Никому не говори об этом, – прошептал он. – Никогда. Поняла?

После большого праздника Воды, когда в храме царили музыка и танцы, кристалл засиял ярче. Фонтаны били сильнее, вода струилась по каналам.

Лейла продолжала свои наблюдения тайком и заметила, что синее сияние не расширилось до прежних границ. Тень в центре оставалась – чуть размытая, но такая же явная.

Шли годы. Лейла продолжала делать отметки – всегда в один и тот же час, в один и тот же день недели. Синее сияние становилось всё меньше, а тень росла.

Со временем ей приходилось вставать на цыпочки, чтобы дотянуться до нужной отметки. Старые засечки остались внизу – напоминание о том, как девочка впервые заметила, что кристалл начал угасать.

Она уже выросла из детского платья, но старая колонна всё ещё помнила маленькую Лейлу, которая первой заметила то, что взрослые отказывались видеть.

В день своего двенадцатилетия она пришла в храм рано утром, одна. Сделала новую отметку – тень кристалла почти полностью закрывала круг света, а синее сияние стало тусклым ореолом.

Уходя, Лейла заметила тонкую трещину в основании центральной колонны, которая поддерживала купол. Присев, она провела пальцем по расщелине – под кожей ощущалась крошащаяся каменная пыль.

Маленький кусочек мрамора откололся и упал на пол. Стук эхом разнёсся по храму, и Лейле в тишине показалось, будто треснул сам кристалл.

Глава 1 Пустая святыня

До первой зари.

В безмолвии нерождённом.

Два брата спали. Не зная друг друга.

Аль-Мазин в снах текучих.

Аль-Харид в дыхании каменном.

Их взгляды встретились. Через бездну непроявленного. Сомкнулись пальцы.

В первом божественном жесте. Родилась искра творения.

Ярче тысячи солнц. Древнее тысячи гор.

Аль-Мазин вдохнул движение. Аль-Харид подарил форму.

Так возник мир.

Между текучим и недвижимым. Между танцем воды и стойкостью камня.

Из ладоней Аль-Мазина потоки. Пальцами Аль-Харида горы.

Смешали дыхание с голосом. Родилась жизнь.

Хрупкая, как первая роса. Увидели братья человека.

Нахмурились божественные чела. Глаза имеет, но не видит. Уши имеет, но не слышит.

Разум мутен, как вода в шторм. Сердце пусто знанием, как пещера без сокровищ.

Снизошли братья. Коснулись своих сердец. Извлекли кристаллы сияющие.

В них заключена мудрость творения. Вот дар вам, дети слепые и глухие. Синие кристаллы на дне пустыни.

Текучее в недвижимом. Вода в камне. Жизнь в смерти.

Смотрите на свет кристаллов. Слушайте их песню безмолвную. До тех пор, пока не увидите. До тех пор, пока не услышите.

Братья наблюдают из тишины. Ждут пробуждения своих детей. Когда глаза увидят. Когда уши услышат. Тогда возвратится всё к началу. К первой заре.

Скрижаль Рассвета, Свиток Первый

Назир проснулся от знакомого привкуса во рту. Привкуса меди и пыли. Так бывает, когда долго не пьёшь, или когда смотришь на числа, которые выносят смертный приговор твоему миру. Он лежал с открытыми глазами, глядя в трещины на потолке из обожжённой глины, а в голове всё ещё стояли цифры со вчерашнего замера. Тридцать семь. Неделю назад было сорок два. Падение ускорялось.

Он помнил, как пять лет назад, когда отец ещё был жив, прибор показывал сорок девять. Отец тогда нахмурился, провёл загрубевшим пальцем по циферблату и сказал одно слово: «Плохо». Назир, тогда ещё почти мальчишка, горячий и уверенный в незыблемости мира, спросил, что это значит.

«Это значит, что однажды нам придётся заваривать чай из песка и верблюжего навоза, сын».

Тогда это казалось шуткой. Мрачной, в духе отца, но шуткой.

Назир встал. Воздух в мастерской был сухим и неподвижным. Он подошёл к умывальнику и открыл медный кран. Из него с шипением вырвался воздух, а затем неохотно потекли редкие, тяжёлые капли. Он подставил ладони, собрал горсть воды и плеснул в лицо. Вода была тёплой и имела странный, застоявшийся привкус. Он не стал её пить. Для питья у него была отдельная, тщательно отфильтрованная фляга, которую он пополнял раз в три дня, отстаивая каждую каплю.

Он зажёг масляную лампу – простой механизм с тонкой регулировкой подачи топлива, усовершенствованный его собственными руками. Неделю назад он добавил маленькое серебряное зеркало позади пламени, увеличив яркость и уменьшив расход ценного масла на треть. Кризис диктовал свои законы, а Назир всегда был хорош в адаптации.

Свет разлился по комнате медовыми волнами, выхватывая из темноты ряды инструментов, стопки книг и большой чертёжный стол в углу. Там, придавленные прессом из речного камня, лежали наброски проекта сбора росы – идеи, над которой Назир работал последние недели. Широкие сети из верблюжьей шерсти, пропитанные соляным раствором, натянутые ночью над песками, могли бы собирать драгоценную влагу из воздуха. Ненадёжный, крошечный источник, но в нынешних условиях каждая капля была на счету.

Его взгляд упал на маленький глиняный амулет на полке – фигурку варана, которую ему подарила мать в день, когда он впервые пошёл в школу инженеров. «Чтобы боги хранили твою голову такой же ясной, как и твоё сердце», – сказала она тогда. Назир не верил, что амулет обладает силой, но ему нравилось думать, что мама всё ещё как-то наблюдает за ним. Он взял фигурку в руки. Глина была тёплой и гладкой. Он вспомнил её руки, всегда пахнущие шафраном и мятой. Она умерла от лихорадки, когда ему было пятнадцать. Лихорадки, которую тогда лечили отварами из трав, росших у храмовых каналов. Трав, которые теперь почти все засохли.

Это воспоминание было острее ножа. Он поставил амулет на место.

Назир вышел на улицу. Предрассветный город был тих, но это была не умиротворяющая тишина, а затаённая, напряжённая. Воздух был наполнен пылью. Раньше по утрам городские служители поливали улицы, и воздух был свежим и прохладным. Теперь это считалось непростительной роскошью.

Он шёл по улицам, наблюдая. Это стало его привычкой, его собственным ритуалом. Он смотрел на город, как врач смотрит на больного пациента, отмечая симптомы.

Вот старый фонтан на перекрёстке Ткачей. Когда-то из пасти каменного льва била упругая струя, и дети с визгом плескались в чаше. Теперь лев был сух и нем, а чаша фонтана была завалена мусором и опавшими листьями. У его подножия спал, свернувшись калачиком, какой-то старик в лохмотьях.

Назир свернул в квартал красильщиков. У одной из немногих работающих мастерских он увидел знакомого, старого мастера Юсуфа. Тот сидел на пороге, его плечи были опущены.

– Доброе утро, мастер Юсуф, – сказал Назир.

Старик поднял на него усталые глаза.

– Доброе ли оно, Назир, сын Акрама? – он вздохнул. – Посмотри. – Он кивнул на большой кусок ткани, расстеленный на земле. – Цвет блёклый. Как лицо покойника. Воды не хватает, чтобы как следует промыть ткань. Вся работа насмарку.

Назир пошёл дальше, и слова старика эхом отдавались у него в голове. В конце переулка, у сточной канавы, где скапливалась мутная, грязная вода, он увидел маленькую девочку. Аиша, дочка пекаря. Она сидела на корточках и пыталась отмыть куклу в грязной луже.

Назир остановился. Он не мог пройти мимо. Он достал из сумки маленький механический фильтр – его недавнее изобретение, пока ещё экспериментальное, но уже рабочее – и присел рядом с ней.

– Вот, – сказал он тихо. – Если налить воду сюда и медленно прокрутить ручку, она выйдет чище.

Девочка испуганно отшатнулась, но любопытство пересилило. Она удивлённо посмотрела на странный предмет из меди и дерева. Назир зачерпнул немного грязной воды в верхний резервуар, вставил чашку под носик и медленно повернул ручку. Когда на дно подставленной чашки закапала относительно чистая вода, лицо ребёнка озарилось улыбкой.

– Это магия? – прошептала она.

– Нет, – с улыбкой ответил Назир. – Просто маленькая машина. Она ест грязь. Можешь оставить его себе.

– Но это же… дорогая вещь, – девочка смотрела недоверчиво. – Мама говорит, ничего не даётся бесплатно.

– Твоя мама очень мудрая женщина, – кивнул Назир. Его взгляд стал серьёзным. – Давай меняться. У тебя есть что-нибудь интересное? Может, красивый камешек или необычная пуговица?

Девочка просияла и, немного порывшись в кармане платья, достала маленький плоский камушек с дырочкой посередине.

– Подойдёт? Я нашла его возле старого колодца.

– Идеально, – кивнул Назир, принимая сокровище. – Теперь фильтр твой по праву.

Он пошёл дальше, сжимая в ладони тёплый камень. Этот маленький акт обмена принёс ему больше облегчения, чем все утренние ритуалы. Он не мог починить кристалл, но он мог дать одному ребёнку один чистый глоток воды. Сегодня. Это было хоть что-то.

Он дошёл до центрального рынка. Здесь, у главной городской цистерны, уже собралась очередь. Несколько десятков человек с глиняными кувшинами и медными вёдрами. Они не шумели, не ругались. Они просто стояли и ждали. В толпе он снова увидел Аишу, на этот раз с большим кувшином, который был почти с неё ростом. Она заметила его и робко помахала рукой.

Внезапно в очереди возникло движение. Двое мужчин в начале что-то не поделили.

– Я стоял здесь раньше! – крикнул один.

– Ты лжёшь! Я видел, как ты пролез! – ответил второй.

Ссора быстро переросла в потасовку. Один из кувшинов с оглушительным треском разбился о каменные плиты. Драгоценная вода тёмным пятном растеклась по земле и мгновенно впиталась. Толпа ахнула. Но никто не бросился их разнимать. Они просто смотрели – с ненавистью, с отчаянием, с жадностью.

Назиру стало душно. Он отвернулся и почти бегом пошёл прочь, в сторону храма.

Он нашёл Лейлу в храмовом саду. Точнее, в том, что от него осталось. Земля потрескалась, а большинство растений засохли. Лейла сидела на каменной скамье и пыталась полить из маленького кувшинчика единственный уцелевший куст белых роз.

– Он принадлежал моей наставнице, – сказала она, не оборачиваясь. – Она говорила, что пока цветут эти розы, у города есть надежда.

– Он ещё цветёт, – заметил Назир.

– Да, – горько усмехнулась Лейла. – Я ношу для него воду из своих личных запасов. Жрецам запрещено использовать храмовую воду для… мирских нужд. Так сказал Халид.

Она встала. Её лицо было бледным, под глазами залегли тени.

– Я уже провела замер. Тридцать семь.

– Я знаю, – ответил Назир. – Я видел очередь у цистерны. Драку.

– Это происходит всё чаще, – кивнула Лейла. – Халид приказал страже удваивать патрули. Он боится бунта больше, чем засухи. Он объявил, что сегодня в полдень будет говорить с народом на площади. Будет призывать к единству и вере.

Они вошли в святилище. Воздух здесь был холодным и неподвижным. Кристалл, висящий в центре зала, едва светился. Его сияние было тусклым, больным, а тьма в его сердце, казалось, разрослась ещё больше. Он больше не гудел. Он молчал.

– Он умирает, – прошептала Лейла.

Назир подошёл ближе. Сегодня ему не нужны были цифры. Он видел всё своими глазами.

– Мой отец показывал Халиду расчёты десять лет назад, – сказал Назир глухо. – Он предлагал начать поиск новых источников. Халид назвал его паникёром.

– Вера – это мощный щит, – тихо сказала Лейла. – Особенно когда она защищает от страшной правды.

– Что ты будешь делать? – спросила она, когда они вышли.

– Я не знаю, – честно ответил Назир. – Я думал, цифр будет достаточно. Я ошибался.

– Будь осторожен, Назир. Халид боится тебя. А когда он боится, он становится опасен.

Назир вернулся в свою мастерскую. Он не мог работать. Он сел за стол и просто смотрел в стену. Слова Юсуфа, драка у цистерны, засохшие розы, холод умирающего кристалла – всё это смешалось в один тяжёлый, удушающий ком.

Он достал отцовский дневник. Перелистал страницы с графиками. А на последней странице – карта пустыни. И надпись: «Кочевники. Они знают то, чего не знаем мы».

Отец не просто измерял. Он искал выход.

Затем Назир достал из кармана маленький плоский камешек с дырочкой. Он положил его на стол рядом с дневником. С одной стороны – холодная, безжалостная правда чисел. С другой – маленький, тёплый символ отчаяния и надежды одного ребёнка.

Именно в этот момент с улицы донёсся голос глашатая:

– Слушайте все! В полдень верховный жрец Халид ибн Рахим будет говорить с народом на главной площади!

Слово надежды. Назир горько усмехнулся. Слово лжи.

Он встал. Он посмотрел на свой прибор, на дневник отца, на маленький камешек.

Его долг был перед мастером Юсуфом. Перед Аишей. Перед его матерью, которую не смогли спасти засохшие травы.

Он не был оратором. Он был инженером. Человеком, который чинит то, что сломано.

А сломано было нечто большее, чем кристалл. Была сломана сама надежда. И Халид подменял её ядовитой иллюзией.

Назир подошёл к двери. Он не знал, что именно скажет. Но он знал, что больше не может молчать.

Он взял со стола отцовский измеритель, сунул его в сумку. Сжал в кулаке маленький камешек.

И вышел на площадь.

Глава 2 Слово и Число

Главная площадь Аль-Мадира плавилась под полуденным солнцем. Каменные плиты раскалились так, что, казалось, воздух над ними дрожит и струится, искажая очертания зданий. Сотни людей собрались здесь, превратив площадь в пёстрое, беспокойное море. Они жались друг к другу в поисках тени от колоннад и редких навесов, но тени было мало, а людей – много. Воздух был тяжёлым от запаха пота, пыли и тихого, общего страха.

Назир шёл сквозь толпу, и это было всё равно что пробираться через заросли колючего кустарника. Люди расступались перед ним неохотно, провожая его взглядами – смесь любопытства, осуждения и затаённой надежды. Он слышал обрывки фраз, шипевшие ему в спину:

«…сын инженера…» «…говорят, он богохульствует…» «…слишком умный для своего же блага…» «…а вдруг он прав?..»

Последний шёпот был самым редким и самым тихим.

Он нашёл место в тени одной из массивных колонн, откуда было хорошо видно возвышение в центре площади. Камень колонны был тёплым, почти горячим. Назир прислонился к нему спиной, чувствуя, как сердце колотится о рёбра. В руке он сжимал гладкий камешек, который дала ему Аиша. Он был единственным твёрдым и реальным предметом в этом мире иллюзий и страхов.

Ровно в полдень на возвышение поднялся Халид.

Он появился внезапно, словно сотканный из самого солнечного света. Его белые одежды, расшитые золотом, ослепительно сияли. Тяжёлый медальон на его груди поймал луч и метнул его в толпу, заставив людей зажмуриться. За ним следовали младшие жрецы, среди которых Назир увидел Лейлу. Её лицо было похоже на маску, но её глаза отыскали его в толпе, и в их глубине на мгновение промелькнула тревога.

Халид не начинал говорить сразу. Он обвёл толпу долгим, внимательным взглядом, задерживаясь на лицах, словно обращаясь к каждому лично. И толпа, до этого гудевшая, как растревоженный улей, затихла.

– Дети Аль-Мадира! – наконец произнёс он, и его голос, усиленный акустикой площади, накрыл собравшихся, как купол. – Я вижу ваши лица. Я вижу усталость в ваших глазах и тревогу в ваших сердцах. Я чувствую вашу боль, как свою собственную.

Он сделал паузу, давая словам впитаться. Он был мастером.

– Три месяца засухи. Три месяца испытаний. И я слышу шёпот в тёмных углах. Шёпот сомнения. Шёпот отчаяния. Некоторые говорят, что боги оставили нас. Некоторые говорят, что надежды нет. – Его голос загремел, наполнившись праведным гневом. – Ложь! Это ложь, порождённая страхом!

Толпа всколыхнулась.

– Боги не оставили нас! Они испытывают нас! – Халид воздел руки к небу. – Они смотрят с небес и спрашивают: "Достойны ли вы нашего дара? Крепка ли ваша вера? Едины ли вы в своём порыве?" И чтобы доказать им нашу преданность, завтра мы проведём великий ритуал очищения! Мы омоем храм, мы вознесём молитвы, и боги увидят нашу силу!

Назир почувствовал, как слова жреца, словно яд, проникают в умы людей. Он видел, как расправляются плечи, как в потухших глазах загорается огонь фанатичной надежды. Они хотели верить. Они так отчаянно хотели верить, что готовы были принять любую, самую сладкую ложь.

И он не выдержал.

– А если ритуал не поможет?

Голос прозвучал хрипло, чужеродно. Он прорезал густую тишину, и сотни голов повернулись в его сторону.

Халид на мгновение замер. Его проповедь споткнулась. Он нашёл Назира глазами, и на долю секунды в его взгляде промелькнуло что-то холодное и острое, как осколок льда. Но тут же исчезло, сменившись широкой, отеческой улыбкой.

– Назир! Сын моего старого друга! Подойди же сюда, не прячься в тени! – Халид простёр к нему руку. – Подойди, дай мудрому собранию услышать твои страхи!

Это была ловушка. Назир понял это, но отступать было некуда. Он вышел из тени колонны и, чувствуя на себе тяжесть сотен взглядов, медленно пошёл к возвышению.

– Так лучше, – улыбнулся Халид, когда Назир поднялся по ступеням. – Теперь все увидят, что мы с тобой не враги. Мы оба хотим одного – защитить наш город.

Он положил руку на плечо Назира. Жест казался дружеским, но пальцы жреца впились в плоть, как когти.

– Уважаемый Халид, – Назир заставил себя говорить спокойно и отчётливо. – Вы правы, циклы были. Но каждый пик силы ниже предыдущего. Это не колебания, это постепенное угасание. Мой отец измерял его силу тридцать лет. Я продолжаю его работу. В математике, – тихо добавил он, – дважды два всегда четыре. Даже если нам очень хочется, чтобы было пять.

Лёгкий смешок пробежал по передним рядам. Халид выслушал его, не перебивая, с выражением мудрой печали.

– Инженер говорит нам о числах. И он прав, дважды два – четыре, – сказал Халид, обращаясь к толпе. – Но может ли его прибор измерить веру? Может ли он рассчитать милость богов? Его инструменты видят камень, но мы с вами видим сердце нашего мира! Он говорит о математике, а я говорю о чуде! Что вы выберете, дети мои? Сухие цифры или живую надежду?

Толпа одобрительно загудела. Халид снова перехватил инициативу.

– Но я не отрицаю мудрости инженера, – продолжил жрец, поворачиваясь к Назиру. – Что ты предлагаешь, Назир?

– Нам нужно действовать, а не только молиться, – сказал Назир, чувствуя, что почва уходит из-под ног. – Создать системы для сбора росы. Построить дополнительные резервуары. Организовать экспедицию на поиски новых источников.

– Видите, мудрость нашей молодёжи! – воскликнул Халид. – Думать о запасных решениях – это правильно! Но когда? Сейчас? Бросить все силы на сбор жалких капель росы? Это будет означать, что мы не верим в помощь Аль-Мазина! Что мы отворачиваемся от того, что питало наш город тысячелетиями! Сначала – вера! Сначала – ритуал! А потом, когда воды снова потекут рекой, мы с благодарностью построим и резервуары, как памятник нашему испытанию!

Назир почувствовал, как его захлёстывает волна отчаяния. Каждый его аргумент Халид ловко выворачивал наизнанку.

– Кристалл почти мёртв! – сказал он прямо, и его голос прозвучал неожиданно громко. – Падение силы на шестьдесят три пункта от исторического максимума. Это необратимый процесс. Время иллюзий закончилось!

Он достал из сумки отцовский измеритель и поднял его над головой. Металл поймал солнечный луч и вспыхнул.

– Вот доказательство! Любой инженер может проверить эти данные!

На этот раз толпа не загудела. Она замерла в напряжённой тишине. Назир увидел, как сомнение тронуло лица людей. Он почти победил.

Халид, видя это, не стал кричать. Наоборот, его голос стал тише, мягче, полным сочувствия. Он печально покачал головой.

– Мой мальчик, – сказал он, обращаясь к Назиру, но так, чтобы слышали все. – Я вижу твою страсть. Я вижу твою боль. Наследие твоего великого отца… оно тяжёлым грузом лежит на твоих плечах. Ты так отчаянно хочешь быть похожим на него, что не видишь ничего, кроме своих приборов.

Он повернулся к толпе.

– Посмотрите на преданность этого юноши! Он так переживает за наш город, что доводит себя до изнеможения! Его разум затуманен страхом и цифрами!

Затем он снова посмотрел на Назира, и в его взгляде была лишь отеческая забота.

– Ты сделал достаточно, сын Акрама. Ты устал. Тебе нужно отдохнуть и очистить свой дух.

Он сделал едва заметный знак.

– Стража, – его голос был спокоен и властен. – Проводите, пожалуйста, молодого Назира домой. Ему нужен покой. Убедитесь, что его никто не будет беспокоить до завтрашнего совета. Он должен набраться сил перед великим ритуалом.

Двое стражников в синих тюрбанах шагнули вперёд. Они взяли Назира под руки, на этот раз без грубости, но с непреклонной твёрдостью. Это не был арест. Это была… забота. Толпа молча расступалась, глядя на Назира с сочувствием, как на больного. Халид победил, не повысив голоса.

Стражники довели его до дома.

– По приказу верховного жреца, ты под домашним арестом, – сказал один из них, уже без прежней грубости. – Для твоего же блага. Отдыхай.

Дверь захлопнулась. Снаружи остались два стражника. Назир был пленником в собственном доме.

Он рухнул на стул, чувствуя себя опустошённым и униженным. Он проиграл. Хуже, чем проиграл. Его не опровергли, его… пожалели.

Прошло несколько часов. Стемнело. Он зажёг лампу и просто сидел, глядя на отцовский дневник, лежавший на столе. Он открыл его, перелистывая страницы, исписанные знакомым чётким почерком. Графики, расчёты, схемы. Правда, изложенная на языке чисел. Бесполезная правда.

Его пальцы остановились на последних страницах. Здесь были не только цифры. Здесь были карты. Карты пустыни, которые отец чертил сам, дополняя официальные свитки. И на этих картах были странные пометки, которых Назир раньше не понимал. Маленькие значки, похожие на спирали, в тех местах, где на всех картах была лишь пустота. Несколько пересохших русел, отмеченных пунктиром, вели далеко на север. И одна обведённая точка с короткой подписью: «Они знают то, чего не знаем мы».

Что они знают? Кто они? В голове Назира что-то щёлкнуло. Маленький червячок мысли, только что вылупившийся из яйца, начал прокладывать себе путь. Это было ещё не решение, даже не идея. Просто смутное направление. Путь, который ускользал от него, пока он пытался починить то, что уже было сломано.

Тихий стук в заднее окно, выходящее в узкий переулок, заставил его вздрогнуть. Это была Лейла. Она проскользнула внутрь, как тень.

– У нас мало времени, – прошептала она. – Стражники сменились, эти более ленивы.

– Что происходит? – спросил Назир.

– Халид созвал совет жрецов и старейшин, – быстро заговорила она. – Я была там. Это было ужасно. Он не кричал. Он говорил тихо и убедительно. О том, что твои речи подрывают порядок. Что люди начинают роптать. Что если вера исчезнет, город пожрёт сам себя ещё до того, как закончится вода.

– И что они решили?

– Он не требовал твоей смерти. Он мудрее. Он предложил выбор, – Лейла сделала глубокий вдох. – Завтра утром тебя приведут в храм. Ты должен будешь публично покаяться, признать свои "измерения" ошибкой, а слова Халида – истиной.

– А если я откажусь?

– Изгнание, – тихо ответила Лейла. – Немедленное. Тебя выведут за ворота с одной флягой воды. Он сказал: "Пусть пустыня рассудит, чья правда сильнее – его или богов". Совет единогласно его поддержал.

Назир молчал. Изгнание. Это была та же смерть, только отложенная.

– Он не оставляет тебе выбора, – сказала Лейла. – Он знает, что ты не откажешься от слов своего отца. Он хочет, чтобы ты исчез. Не как мученик, а как глупец, сгинувший в песках.

Она посмотрела на стол, на раскрытый дневник отца.

– Что ты будешь делать?

Назир поднял голову. В его глазах больше не было отчаяния. Только холодная, ясная сосредоточенность, как перед сложным расчётом. Червячок мысли нашёл выход.

– Лейла, – сказал он, и его голос был твёрдым. – Что ты знаешь о пустынных кочевниках?

Глава 1 Пустая святыня

До первой зари.В безмолвии нерождённом.Два брата спали.Не зная друг друга.Аль-Мазин в снах текучих.Аль-Харид в дыхании каменном.Их взгляды встретились.Через бездну непроявленного.Сомкнулись пальцы.В первом божественном жесте.Родилась искра творения.Ярче тысячи солнц.Древнее тысячи гор.Аль-Мазин вдохнул движение.Аль-Харид подарил форму.Так возник мир.Между текучим и недвижимым.Между танцем воды и стойкостью камня.Из ладоней Аль-Мазина потоки.Пальцами Аль-Харида горы.Смешали дыхание с голосом.Родилась жизнь.Хрупкая, как первая роса.Увидели братья человека.Нахмурились божественные чела.Глаза имеет, но не видит.Уши имеет, но не слышит.Разум мутен, как вода в шторм.Сердце пусто знанием, как пещера без сокровищ.Снизошли братья.Коснулись своих сердец.Извлекли кристаллы сияющие.В них заключена мудрость творения.Вот дар вам, дети слепые и глухие.Синие кристаллы на дне пустыни.Текучее в недвижимом.Вода в камне.Жизнь в смерти.Смотрите на свет кристаллов.Слушайте их песню безмолвную.До тех пор, пока не увидите.До тех пор, пока не услышите.Братья наблюдают из тишины.Ждут пробуждения своих детей.Когда глаза увидят.Когда уши услышат.Тогда возвратится всё к началу.К первой заре.Скрижаль Рассвета, Свиток Первый

Назир сидел на краю крыши своего дома, держа в руках тонкий металлический инструмент – измеритель силы кристалла, созданный его отцом и усовершенствованный его собственными руками. Звезды уже почти растворились в предрассветной дымке, но солнце ещё не показалось из-за бесконечных барханов на востоке. Это время – ни ночь, ни утро – он всегда любил больше всего. Момент равновесия, когда мир замирает на перепутье.

Пальцы рассеянно поглаживали гравировку на ручке прибора – имя отца, Акрама, искусно вплетённое в геометрический узор. Бронза, нагретая его ладонями, казалась почти живой. Отец умер пять лет назад, но прикосновение к его творению каждый раз порождало странную иллюзию – будто он где-то рядом, смотрит тем же серьёзным, оценивающим взглядом, что и при жизни.

«Числа не лгут, Назир, – говорил Акрам. – Люди лгут. Тексты лгут. Воспоминания лгут. Числа – никогда».

Возможно, поэтому Назир выбрал путь инженера, а не жреца, хотя в его семье были и те, и другие. Мать происходила из древнего жреческого рода, но отец… Отец предпочитал точность расчётов туманным пророчествам. "Когда мост рушится, – любил повторять он, – людей спасает не молитва, а правильно забитый гвоздь".

С высоты крыши открывался вид на весь Аль-Мадир – город, выросший вокруг чуда посреди бескрайней пустыни. Сейчас, в предрассветной дымке, он напоминал истощённое, но всё ещё прекрасное тело. Купола и минареты вздымались к небу, словно безмолвно умоляя о дожде.

Назир различал первые признаки пробуждающегося города: слуги богатых торговцев уже выстраивались в очереди с кувшинами к общественным цистернам, занимая места для своих хозяев.

Ещё год назад таких очередей не было.

Взгляд Назира вернулся к прибору в руках. Вчера вечером показания силы кристалла упали до тридцати восьми единиц. Полгода назад было сорок три. Прогрессирующее падение, которое нельзя списать на обычные циклические колебания.

Кристалл умирал.

Чувство тяжести в груди не было новым. Оно нарастало годами, с тех пор как он, ещё подростком, помогал отцу составлять первые графики измерений. Сначала это казалось просто любопытным отклонением. Потом – тревожной тенденцией. Теперь же это была неотвратимая катастрофа, быстро надвигающаяся на ничего не подозревающий город.

Назир закрыл глаза, позволив ветру играть его волосами. Он не был лидером, не был оратором. Его не учили вдохновлять людей или вести их за собой. Его учили решать проблемы: чинить сломанные водяные колёса, рассчитывать углы наклона труб, определять оптимальное давление в резервуарах. Он был хорош в этом. Но как починить умирающий кристалл? Как рассчитать возвращение магии, когда она уходит безвозвратно?

Он проснулся, как обычно, за час до рассвета. Привычка, унаследованная от отца. «Утро решает судьбу дня», – голос отца до сих пор звучал в его памяти с ясностью настоящего.

Назир зажёг маленькую масляную лампу – простой механизм с тонкой регулировкой подачи топлива, усовершенствованный его собственными руками. Неделю назад он добавил маленькое серебряное зеркало позади пламени, увеличив яркость и уменьшив расход ценного масла на треть. Кризис диктовал свои законы, а Назир всегда был хорош в адаптации.

Свет разлился по комнате медовыми волнами, выхватывая из темноты геометрические узоры на стенах, отполированные поверхности инструментов, книги с потрёпанными корешками. В углу стоял чертёжный стол, где сейчас лежали наброски проекта сбора росы – идеи, над которой Назир работал последние недели. В теории, широкие сети, натянутые ночью над песками, могли бы собирать влагу из воздуха. Ненадёжный, крошечный источник – но в нынешних условиях каждая капля была на счету.

Он потянулся к дневнику измерений – кожаной книге в тёмно-синем переплёте, страницы которой хранили хронику медленной смерти. Рядом с дневником, в маленькой нише стены, стоял крошечный глиняный амулет – детская игрушка, подаренная ему матерью в день, когда он впервые пошёл в школу инженеров. «Чтобы боги хранили твою голову такой же ясной, как и твоё сердце», – сказала она тогда.

Мать умерла от лихорадки, когда ему было пятнадцать. Назир не верил, что амулет обладает какой-то силой, но ему нравилось думать, что мама всё ещё как-то наблюдает за ним. И ей было бы приятно видеть, что он хранит амулет.

Он перелистал последние страницы дневника, где аккуратные столбцы цифр выстраивались в неумолимую последовательность. Анализ показаний за последнее время подтвердил его догадку – магическое сердце города угасало, его пульс становился всё слабее с каждым циклом восстановления. Темп падения ускорялся.

Назир потёр переносицу. Признать очевидное было легко для него как для инженера, но как человеку – невыносимо тяжело. Это значило, что город обречён, что тысячи жизней находятся под угрозой. Его семья жила здесь четыре поколения. Его прадед помогал строить Северный акведук. Его дед проектировал систему фильтрации песка. Его отец создал лучшие измерительные приборы в Аль-Мадире. А теперь ему, Назиру, выпала судьба стать свидетелем падения города – если только…

Если только он не найдёт решение, которое ускользало от других.

Он снова вышел на крышу, на этот раз с маленькой фляжкой воды – драгоценным ресурсом, который следовало экономить, но утренний ритуал был слишком важен. Небольшой глоток, разделённый с восходящим солнцем – традиция, которую он соблюдал с детства. Не из религиозных побуждений, хотя многие жители города делали то же самое, благодаря богов за воду. Для Назира это был акт благодарности самой жизни – и напоминание о хрупкости существования.

Когда первые лучи солнца коснулись крыш города, Назир встал. Пора было идти в Храм.

По дороге Назир невольно отмечал малозаметные изменения в городе. Вот засохшая пальма во внутреннем дворике богатого дома – её хозяева предпочли экономить воду для себя, а не для растения. Вот деревянные ставни на окнах лавки – закрыты даже в начале дня, чего раньше никогда не случалось. А вот маленькая девочка с запылёнными ногами моет руки в луже грязной воды – ещё недавно такое было бы немыслимо для города, славившегося своими фонтанами.

Девочка подняла глаза и встретилась взглядом с Назиром. На мгновение он увидел в них отражение собственного детства – время, когда он бегал по этим же улицам, беззаботный, счастливый, не думающий о завтрашнем дне.

Назир остановился, достал из сумки маленький механический фильтр – его недавнее изобретение, пока ещё экспериментальное, но уже рабочее – и протянул девочке.

– Вот, – сказал он. – Если поместишь воду сюда и медленно прокрутишь ручку, она выйдет чище.

Девочка удивлённо посмотрела на странный предмет, но приняла его. Назир показал, как пользоваться фильтром, и когда на дне ёмкости осталась относительно чистая вода, лицо ребёнка озарилось улыбкой.

– Это магия? – спросила она восторженно.

– Нет, просто шкатулка кушает камушки. – с улыбкой ответил Назир. – Ты можешь оставить его себе.

– Но это же… дорогая вещь, – девочка смотрела недоверчиво. – Мама говорит, ничего не даётся бесплатно.

– Твоя мама права, – кивнул Назир, задумчиво посмотрев на девочку. – Давай меняться. У тебя есть что-нибудь интересное? Может, красивый камешек или необычная пуговица?

Девочка просияла и, немного порывшись в кармане платья, достала маленький камушек с дырочкой.

– Подойдёт? Я нашла его возле старого колодца.

– Идеально, – серьёзно кивнул Назир, принимая камушек. – Теперь фильтр твой по праву. И пошел дальше.

Люди, которых встречал Назир, тоже казались иными. Лица осунулись, взгляды потускнели. Он постоянно ловил себя на мысли, что ищет в лицах прохожих понимание, осознание приближающейся беды. Но видел в основном безразличие или напускную занятость. Люди либо смотрели в пустоту, либо куда-то спешили. Лишь изредка замечал тревогу в глазах, подобную своей, – обычно у тех, кто работал с водой непосредственно: смотрителей резервуаров, настройщиков водяных колёс, городских садовников.

Они знали. Они видели. Но молчали.

Храм Вод поражал воображение даже сейчас, когда город медленно увядал. Огромный купол, выложенный мозаикой в лазурно-синих тонах, изображавшей историю создания мира, хранил внутри себя прохладу даже в самые жаркие дни. Под куполом сплеталась сложная система труб и желобов – сочетание инженерного расчёта и эстетического чутья, произведение искусства, такое же прекрасное, как религиозные символы на стенах.

Входя под своды храма, Назир невольно затаил дыхание, как делал всегда с детства. Здесь его тело словно настраивалось на иную частоту – шаги становились медленнее, дыхание глубже. Прохладные мраморные плиты под ногами, лёгкий гул кристалла, запах масел, которыми смазывались механизмы, эхо шагов, отражающееся от высоких сводов – всё это было знакомо до боли.

– Назир!

Знакомый голос вплёлся в симфонию храмовых звуков, лёгкий и чистый, как звон серебряных колокольчиков. Молодая женщина в одеждах младшего жреца появилась из бокового прохода.

– Ты опоздал, – прошептала Лейла, когда Назир подошёл. Её длинные пальцы нервно теребили кромку церемониального одеяния. – Халид уже был здесь. Спрашивал о результатах вчерашнего ритуала очищения.

Их взгляды встретились – в её глазах цвета янтаря читалось предупреждение, которое не требовало слов.

– И что ты ему сказала? – Назир направился по узкому коридору к святилищу, где пульсировало сердце города. Каменные плиты здесь были вытерты до блеска тысячами ног за столетия.

– Правду, – пожала плечами Лейла. – Что водосбор не увеличился.

В этих простых словах скрывалась безжалостная констатация факта – очередная попытка оживить кристалл провалилась. Ритуал не сработал.

– Как он отреагировал? – тихо спросил Назир, хотя знал ответ.

– Как обычно. – Лейла поморщилась. – Сказал, что эффект не мгновенный, что нужно время, что боги испытывают нашу веру.

Назир кивнул. Он ценил Лейлу – редкий случай жреца, готового признавать очевидное вместо поиска оправданий в древних текстах. Их дружба началась много лет назад, когда маленькая Лейла поделилась с ним своими наблюдениями за тенью кристалла. «Смотри, – сказала она тогда, задумчиво наклонив голову, – тень стала короче, чем в прошлом месяце. Значит, свет кристалла тускнеет?». Восьмилетняя девочка увидела то, что не замечали или не хотели замечать взрослые.

Теперь Лейла использовала своё положение младшего жреца, чтобы помогать Назиру в его исследованиях, став мостом между двумя мирами – религиозным и научным.

Святилище встретило их тишиной, глубокой и почти осязаемой, как вода в глубоком колодце. Стены здесь были выложены особым камнем, поглощающим звуки. Даже шаги казались приглушёнными, словно боялись потревожить центральный объект зала.

Кристалл, подвешенный в центре круглого помещения на невидимых энергетических нитях, лениво вращался вокруг своей оси. Его свет, когда-то ослепительно яркий, способный заполнить весь зал синим сиянием, теперь напоминал угасающую лампу.

Лейла невольно прикусила губу, глядя на него.

– Он стал ещё тусклее? – спросила она с тревогой, которую не могла скрыть.

– Сейчас узнаем, – Назир достал из сумки прибор и направил его на кристалл.

Прибор был компактным, но тяжёлым – металлический корпус с круглым циферблатом и тонкой иглой указателя. Корпус, нагретый теплом тела, приятно лежал в ладони. Назир произвёл тонкую настройку поворотом боковых дисков. Раздался едва уловимый гул, а стрелка на циферблате дрогнула и медленно поползла вправо, замерев над делением, помеченным глифом силы.

– Тридцать семь, – прочитал Назир показания, и его голос прозвучал неестественно громко в тишине святилища. – Вчера было тридцать восемь

Цифры были безжалостны в своей объективности – пять пунктов за неделю, темп падения ускорялся.

Лейла прикусила губу. Он видел, как побелели её пальцы, вцепившиеся в край одежды.

– Это… быстрее, чем мы думали? – спросила она, и в её голосе дрожала неуверенность.

– Да, – Назир не стал смягчать правду. Не для неё. – Падение ускоряется.

– Как долго, по-твоему? – Лейла подошла ближе к кристаллу, но не касалась его. Прикосновение к святыне было запрещено всем, кроме верховного жреца.

Назир сверился с записями в своём блокноте, пролистав страницы с расчётами и графиками.

– При таком темпе… – он замялся, почти физически ощущая, как слова застревают в горле. – Максимум год. Это максимум. Перед этим будут месяцы огромного дефицита.

Лейла зажмурилась на мгновение, как будто пыталась стереть из памяти услышанное. Её лицо, обычно спокойное и собранное, на миг исказилось страхом.

– Боги милосердные, – выдохнула она, открыв глаза. Они блестели от непролитых слёз. – Халид должен знать. Мы должны готовить людей…

– Халид знает, – Назир аккуратно убрал измеритель в футляр. Металл чуть слышно звякнул о металл. – Мой отец показывал ему эти расчёты много раз. Знаешь, что он ответил? «Своими сомнениями ты оскорбляешь богов. Кристалл восстановится, как восстанавливался всегда».

– Да, – кивнула Лейла, и тяжёлые тёмные волосы скользнули по её плечам. – Я знаю Халида. Он скорее умрёт сам, чем признает публично, что у него не всё под контролем.

Лейла медленно прошлась по периметру святилища, её рука невольно коснулась старой колонны, где когда-то маленькой девочкой она оставляла свои засечки.

– Я наблюдала за кристаллом всю свою жизнь, – произнесла она с горечью. – И всегда знала, что этот день придёт. Даже когда все говорили, что я ошибаюсь, что это просто цикл, что всё восстановится.

Назир смотрел на профиль своей подруги, чётко выделявшийся на фоне тусклого свечения кристалла. Лейла казалась неотъемлемой частью этого места, как будто выросла из его камней, впитала его тайны. И именно поэтому она, как никто другой, чувствовала, что тайны заканчиваются, что чудо умирает.

И что с этим делать? Назир не знал. Бессильная ярость накапливалась в Назире годами – с тех пор, как он впервые понял, что кристалл умирает, а город обречён. Это не была паника. Скорее, тихое, холодное осознание неизбежного. И вместе с тем – упрямое нежелание сдаваться.

К полудню город напоминал растревоженный улей. Уже третий месяц продолжалась великая засуха – период, который в древних текстах называли "временем испытания веры". Подобные испытания случались и раньше, но никогда не длились так долго.

На городской площади собралась толпа – сотни людей, объединённых общим беспокойством. Они стояли плотными группами, обмахиваясь платками и шарфами в тщетной попытке создать хоть какой-то ветерок в неподвижном мареве жаркого воздуха. Кто-то шёпотом переговаривался, кто-то молился, кто-то просто ждал, глядя в небо, словно надеялся увидеть там признаки дождевых облаков.

Назир держался в тени одной из колоннад, обрамлявших площадь. Его фигура сливалась с полумраком, глаза внимательно изучали сцену, разворачивающуюся перед ним.

Он не планировал приходить сегодня, но что-то заставило его изменить своим привычкам. Обычно он избегал толпы, предпочитая работать в тишине своей мастерской. Но сегодня… сегодня ему нужно было увидеть лица людей, послушать их разговоры. Понять, насколько глубоко проникло осознание беды. И может быть… может быть, найти в себе мужество сказать правду.

С другой стороны площади появилась процессия жрецов. Во главе шёл Халид ибн Рахим – верховный жрец, хранитель традиций, проводник воли богов. Высокий, статный мужчина в расшитых золотом одеждах, с тяжёлым золотым медальоном на груди. Его седая борода, аккуратно расчёсанная и умащённая благовониями, достигала середины груди. Глаза, глубоко посаженные под густыми бровями, смотрели одновременно строго и ласково – взгляд человека, привыкшего командовать, но умеющего казаться добрым.

За ним следовали младшие жрецы в белых одеждах, расшитых синими узорами, включая Лейлу, державшуюся в конце процессии. В руках жрецы несли символы своего служения – чаши с водой, свитки с молитвами, курительницы с ароматными травами.

Толпа расступилась перед процессией, образуя живой коридор, ведущий к возвышению в центре площади – месту, откуда традиционно оглашались важнейшие решения, читались проповеди.

Назир заметил, как Лейла искала его взглядом в толпе. Он чуть качнул головой, давая знак: "Я здесь, но не хочу показываться". Она легко кивнула – сообщение получено.

Халид медленно поднялся по мраморным ступеням. Солнце отражалось от его медальона, создавая вокруг жреца сияющий ореол. Эффект, без сомнения, намеренный.

– Народ Аль-Мадира! – голос Халида разнёсся над площадью, подобно раскату грома. Годы тренировок сделали его голос мощным инструментом, способным без усилий достигать самых дальних уголков площади. – Дети великого Аль-Мазина и благословенного Аль-Харида! Я пришёл говорить с вами о вере и сомнениях, о надежде и страхе, о прошлом, которое освещает путь в будущее!

Площадь затихла, словно даже дыхание людей приостановилось. Назир наблюдал, как менялись лица в толпе – от напряжённых и испуганных к внимательным и почти умиротворённым. Одно появление верховного жреца, казалось, успокаивало многих. Как будто его присутствие само по себе было гарантией безопасности.

Назир видел этот эффект тысячи раз – способность Халида внушать уверенность даже в самых отчаянных ситуациях. Это был дар, и Назир признавал его, но сейчас этот дар работал во вред – он усыплял бдительность, он дарил ложную надежду.

– Три месяца засухи, и некоторые из вас уже шепчут о проклятии? – в голосе Халида звучал упрёк, смешанный с отеческой заботой. Он говорил так, будто каждый присутствующий был его непослушным, но всё же любимым ребёнком. – Три месяца, и вера ваша истончилась, как утренний туман под жарким солнцем? Стыдно! Стыдно тем, кто забыл историю нашего города! Разве не бывали времена, когда мы переживали засуху длиной в год? Разве не был кристалл и тогда нашим спасением, нашей надеждой, нашим светом во тьме отчаяния?

Несколько голосов из толпы поддержали его возгласами согласия. Назир смотрел на лица вокруг. Большинство людей жадно впитывали слова жреца, но он видел и знаки сомнения – морщины на лбах, затравленные взгляды, беспокойные руки, теребящие одежду. Даже те, кто искренне верил в возрождение кристалла, не могли не замечать признаков его увядания.

Назир невольно сжал кулаки. В его сумке лежали точные измерения, графики, расчёты. Доказательства приближающейся катастрофы. Но захотят ли люди их увидеть?

– Боги испытывают нас! – продолжил Халид, воздевая руки к небу. Широкие рукава его одеяния взметнулись, словно крылья большой птицы. – Они проверяют нашу веру, нашу стойкость, нашу решимость! И что они видят? Страх и сомнения! Раздоры и уныние! Разве так мы отблагодарим их за тысячелетия заботы? Разве так мы почтим память предков, построивших этот великий город?

Его голос вибрировал от неподдельного – или мастерски сымитированного – волнения. Назир не мог не признать: Халид был великолепным оратором. Каждое слово, каждый жест били точно в цель.

– Завтра мы проведём великий ритуал очищения! – объявил жрец, и эти слова прозвучали, как обещание избавления. – Все жители города должны принять участие. Мы омоем храм священными маслами, вознесём молитвы всем вместе, в едином порыве, и Аль-Мазин услышит нас! Он пробудит силы кристалла, и воды потекут обильнее прежнего!

Толпа отвечала одобрительным гулом, но Назир замечал сомнение на многих лицах. Особенно среди тех, кто стоял ближе к возвышению и мог лучше рассмотреть лицо верховного жреца. В глубине глаз Халида, за маской уверенности, таилось что-то ещё. Что-то, похожее на страх.

Ритуал очищения. В третий раз за год. Последний потребовал масел на стоимость месячных запасов пищи для целого квартала. Масел, которые можно было бы использовать для медицинских целей, для сохранения продуктов, для тысячи полезных дел. Вместо этого их выльют в песок. И результат будет тем же, что и в прошлые разы – кристалл будет продолжать умирать.

– Жрец Халид! – голос Назира прорезал воздух, и люди начали оборачиваться, ища глазами говорящего. Странно, но дрожи в голосе не было. Назир чувствовал необычную ясность, словно все его сомнения растворились в момент, когда он решил действовать. – С уважением… но это уже третий «великий ритуал» за последний год. И воды меньше, чем когда-либо. Кристалл угасает, и никакие молитвы не изменят этого.

По толпе пробежал шёпот – смесь удивления и ужаса. Назир заметил, как некоторые кивали, как на лицах появлялось выражение "наконец-то кто-то сказал это вслух".

Халид осёкся на полуслове, его взгляд пробежал по толпе, выискивая говорившего. Когда он нашёл Назира, на мгновение что-то промелькнуло в его глазах – раздражение, гнев, быть может, даже страх? Но тут же сменилось спокойной улыбкой.

– Сын Акрама, – произнёс он с теплотой, легко узнав Назира даже в полутени колоннады. – Твоя преданность городу достойна уважения. Твой отец был великим инженером, и ты унаследовал его талант и заботу о благе всех нас.

Назир вышел из тени колоннады, чувствуя на себе взгляды сотен людей. Сердце колотилось так, словно хотело выпрыгнуть из груди. Он никогда не был оратором, не любил публичных выступлений, но отступать было поздно.

– Друзья мои! – Халид повернулся к собравшимся, его голос зазвучал ещё громче, словно он говорил теперь не просто с толпой, а с каждым человеком лично. – Перед вами стоит молодой человек, чья семья три поколения служила нашему городу. Инженер, знающий наши водные системы как никто другой. И его тревога понятна, – Халид сделал паузу. – Понятна, но преждевременна.

Назир краем глаза заметил Лейлу. Она стояла среди других жрецов, но её взгляд был прикован к нему.

– Почему преждевременна? – спросил Назир, стараясь, чтобы голос звучал спокойно. – Мои измерения показывают…

Халид жестом пригласил его подняться на возвышение. Это был умный ход – со стороны казалось, что жрец готов к открытому диалогу, но на самом деле он хотел контролировать ситуацию.

Назир неохотно поднялся по мраморным ступеням. Оказавшись рядом с Халидом, он почувствовал себя странно маленьким, хотя был почти одного роста со жрецом. Дело было не в физических размерах, а в присутствии, в ауре власти, которую излучал верховный жрец. Десятилетия проповедей, ритуалов, общения с верующими сделали его фигурой почти мифической.

– Так лучше, – улыбнулся Халид, и его улыбка была похожа на оскал хищника. – Теперь все увидят, что мы с тобой не враги, Назир. Мы оба хотим одного – защитить наш город, сохранить его наследие, продлить его существование под сенью милости богов.

Халид положил руку на плечо Назира. Жест казался дружеским, но пальцы жреца впились в плоть молодого инженера, как когти. Предупреждение, завуалированная угроза. Назир не отстранился. Он встретил взгляд жреца прямо, без вызова, но и без страха.

– Да, кристалл ослаб. Да, вода поступает не так обильно, как раньше, – признал Халид, обращаясь к толпе. – Мы не скрываем этого. Но вы все знаете, что кристалл проходит через циклы. Он слабеет, а затем восстанавливается, подобно луне в ночном небе. Так было всегда, с самого основания нашего благословенного города.

Халид обвёл взглядом собравшихся, словно выискивая тех, кто сомневается.

– Молодой инженер провёл измерения. И его инструменты показывают то, что мы все видим – кристалл сейчас слабее, – он говорил с уважением, но в его тоне скрывалась тень снисходительности. – Но инструменты не могут измерить волю богов. Они не могут предсказать будущее. Они фиксируют лишь момент, песчинку в песках времени, не видя всей картины.

– Но измерения моего отца за многие годы показывают… – начал Назир, думая о графиках, где линия силы кристалла неуклонно снижалась десятилетиями, с периодическими всплесками, которые никогда не достигали прежних высот.

– Показывают циклы! – подхватил Халид, не дав ему закончить. – Верно? Периоды ослабления и восстановления. Разве не так? Разве твой отец не фиксировал, как кристалл возрождался после каждого упадка?

– Да, но сейчас падение критическое и…

– И точно такое же падение было пятьдесят лет назад, во времена твоего деда, – мягко перебил Халид. – И тогда тоже были те, кто говорил о конце. Храмовые архивы хранят эти свидетельства – записи, сделанные руками тех, кто потерял веру. Но затем пришли дожди, и кристалл возродился, словно пробуждённый от сна. Испытание закончилось, и город процветал вновь.

Толпа одобрительно загудела. Назир видел, как лица людей светлеют – они хотели верить словам Халида, хотели надеяться.

– Уважаемый Халид, – Назир говорил медленно, тщательно подбирая слова. – Позвольте мне пояснить. Да, кристалл проходит через циклы. Но каждый пик силы ниже предыдущего. Это не просто колебания, это постепенное угасание. Мой отец измерял его силу тридцать лет. Я продолжаю его работу. Данные ясно показывают…

– Данные ничего не говорят сами по себе. Их читает человек, – Халид снова перебил его, но теперь в его голосе звучало раздражение. – И твой отец, без сомнения, был выдающимся человеком, Назир. Но даже великие люди могут ошибаться.

– В математике, – тихо ответил Назир, – дважды два всегда четыре. Даже если нам хочется, чтобы было пять.

Легкий смешок пробежал по толпе. Назир не собирался шутить, но его слова попали в цель – напомнили людям о простых, неоспоримых истинах.

– Нам нужно хотя бы рассмотреть альтернативы, – продолжил он, стряхнув с плеча руку жреца и сделав шаг к краю возвышения, ближе к народу. – Что, если для начала создать системы для сбора росы? Или резервуары для дождевой воды на случай короткого ливня? Это не противоречит вере, это просто разумная предосторожность.

В глазах многих людей он увидел понимание. Его предложения были практичными, не радикальными. Они не отрицали возможности чуда, но давали шанс на выживание, если чудо не произойдёт.

– Видите, мудрость нашей молодёжи! – воскликнул Халид с гордостью, словно это была его идея. – Думать о запасных решениях – это правильно! Акрам воспитал достойного сына, который смотрит вперёд, который готов к любым поворотам судьбы!

Толпа зашумела одобрительно. Назир невольно восхитился гибкостью жреца – как легко тот превратил его возражение в поддержку своей позиции.

– И мы действительно можем подумать об этом… после ритуала. Когда убедимся, что испытание завершается, – продолжил жрец. – Потому что, друзья мои, если сейчас мы бросим все силы на сбор росы, это будет означать, что мы не верим в помощь Аль-Мазина. Что мы отворачиваемся от того, что питало наш город тысячелетиями. Что мы предаём наследие предков.

Назир почувствовал, как ситуация выскальзывает из его рук. Каждый его аргумент Халид ловко превращал в свою пользу. Люди уже начинали кивать, соглашаясь с жрецом, забывая, что собрание началось с его, Назира, тревожного предупреждения.

– Кристалл почти мёртв, – сказал он прямо, и его голос прозвучал неожиданно громко в наступившей тишине. – Мои измерения показывают падение силы на шестьдесят три пункта от исторического максимума. Это не цикл – это угасание. Необратимый процесс, который мы наблюдаем на протяжении десятилетий.

Назир достал из сумки отцовский измеритель и поднял его над головой, чтобы все могли видеть. Металл поймал солнечный луч и отразил его, на мгновение вспыхнув, словно живым светом.

– Вот доказательство! – объявил он, и стрелка прибора дрогнула, показывая низкие значения даже здесь, на площади, в отдалении от кристалла. – Любой инженер может проверить эти данные. Любой, кто умеет читать числа и графики, увидит правду. Время иллюзий закончилось.

Толпа замерла. Никто не смел произнести ни слова. Они ждали, что скажет Халид.

Верховный жрец печально покачал головой и сделал шаг вперёд, частично закрывая собой Назира.

– Мой мальчик, – сказал он с искренней болью в голосе. – Я знал твоего отца лучше, чем кто-либо. Мы были друзьями задолго до того, как я стал верховным жрецом. Мы вместе изучали тайны кристалла, вместе проводили ночи в размышлениях о его природе. И я помню, как он говорил о своём приборе – изобретении, которым он по праву гордился.

– «Это только инструмент, не больше», – так говорил великий Акрам, – сказал Халид. – «Он измеряет лишь видимую силу кристалла, но не может измерить его связь с высшими сферами». Твой отец понимал ограничения своего изобретения, Назир. Он знал, что есть измерения реальности, недоступные даже самым тонким приборам.

– Это ложь! – воскликнул Назир, не сдержавшись. Кровь бросилась ему в лицо. – Мой отец никогда не говорил таких слов!

В толпе послышались встревоженные возгласы. Прямое обвинение верховного жреца во лжи было почти кощунством.

– Твой отец был мудрым человеком, – мягко, но твёрдо оборвал его Халид. – И он бы не стал сеять панику среди людей на основании одних лишь показаний прибора. Он бы понимал, что наш священный кристалл – не просто булыжник, который можно измерить инструментами, как будто его только что подобрали с дороги. Это живая связь с богами, подчиняющаяся законам, которые выше нашего понимания.

Люди закивали. Слова Халида звучали убедительно. Кто же лучше знал, что говорил Акрам – его единственный сын или давний друг и соратник?

На мгновение Назир почувствовал себя беспомощным. Как бороться с человеком, у которого такая власть над умами людей? Как доказать правду, когда сами основы этой правды ставятся под сомнение?

– Да, кристалл слабее, – снова признал Халид. – Да, нам всем приходится экономить воду. Но это испытание нашей веры и нашего единства. И мы пройдём его вместе, как проходили и раньше. Не разделяясь на верующих и скептиков, не противопоставляя знание и веру, но объединяя их в гармонии, как учили нас предки.

Он вернулся к Назиру и посмотрел на него с печалью и сочувствием, но в глубине его глаз таилось предупреждение.

– Никто не винит тебя, сын Акрама. Ты ещё молод и испуган, а твоя забота о городе делает тебе честь. Но сейчас не время для паники. Сейчас время для единства и надежды. Для веры, которая движет горами и наполняет источники водой.

Назир почувствовал, как внутри поднимается волна гнева. Его не просто заставляли замолчать – Халид выставлял его напуганным ребёнком, не понимающим сложностей жизни. Но ещё хуже было то, что жрец использовал имя его отца, искажал его слова, его наследие.

– У меня есть его дневники, – тихо сказал Назир, борясь с желанием закричать. – Все его измерения. Все его мысли. И нигде, ни разу он не говорил о "высших сферах".

Халид смотрел на него с выражением снисходительной жалости.

– Конечно, в дневниках учёного больше науки, чем веры. Но твой отец был сложнее, чем его записи, Назир. Он был и инженером, и верующим. Как и все мы.

Назир оглядел толпу, и его сердце опустилось. Лица людей, ещё недавно слушавших его с тревогой и сомнением, теперь выражали спокойную уверенность. Они хотели верить Халиду.

– Стража, – тихо сказал Халид, не меняя доброжелательного выражения лица, – будьте добры, проводите молодого Назира домой. Он устал и встревожен. Пусть отдохнёт перед завтрашним ритуалом, в котором, я уверен, он примет участие с чистым сердцем.

Двое стражников появились по бокам от Назира. Их присутствие было недвусмысленным сигналом – диалог окончен.

– Все будет хорошо, сын Акрама, – шепнул Халид, когда стражники взяли Назира под руки. – Но впредь будь осторожнее с публичными выступлениями. Не всякий раз я смогу представить твои слова в столь… конструктивном свете. В смутные времена народу нужна уверенность, не сомнения. Надежда, не страх.

В процессии жрецов Назир поймал взгляд Лейлы – тревожный, предупреждающий.

Когда стражники уводили его с площади, за спиной гремел голос Халида. И люди его слушали. Ох, как они слушали.

Вечером в своей мастерской Назир сидел, окружённый чертежами и инструментами. Масляная лампа отбрасывала длинные тени на стены, где висели схемы водопроводных систем города и диаграммы силы кристалла за последние годы – наглядное свидетельство того, что не могли или не хотели видеть остальные.

Стражники ушли час назад, убедившись, что он никуда не собирается. «Ничего личного, – сказал один из них. – Просто приказ. Для твоего же блага. Сейчас не лучшее время спорить с Халидом».

Назир подошёл к деревянному полу в углу комнаты, где половицы образовывали сложный узор. Осторожно он приподнял одну из досок, под которой открылось небольшое пространство. В тайнике лежала потрёпанная кожаная книга – дневник его отца.

Он бережно достал его, ощущая связь поколений – прикосновение к этим страницам было подобно разговору с отцом через пропасть лет и смерти. Вернувшись к столу, Назир открыл дневник, перелистывая страницы, исписанные знакомым чётким почерком.

Каждый раз, когда он читал эти записи, его поражала ясность мысли отца, его способность видеть картину целиком, о чем бы он не писал, будь то кристалл, или просто протекающий кран в цирюльне,

Назир листал дневник. И нигде, ни на одной странице, не было и намёка на "высшие сферы". Отец был не таким.

На последних страницах были наброски карты пустыни с какими-то пометками. Что это могло значить? Назир не знал. Хотя в глубине его разума уже появился зародыш идеи. Как маленький червячок только что вылупившийся из своего маленького яйца. Не имеющий ни глаз, ни ног, ни даже мозгов. Но уже начинающий прокладывать себе путь наружу.

Стук в дверь прервал его размышления. Осторожный, едва слышный, но настойчивый – кодовая последовательность, известная лишь нескольким близким людям.

– Кто там? – спросил Назир, поспешно пряча дневник под стопкой чертежей.

– Лейла, – раздался приглушённый голос. – Открой быстрее. Нас не должны видеть вместе.

Назир отпер дверь. Лейла проскользнула внутрь, быстрым движением сбрасывая с головы капюшон плаща. Её обычно аккуратно уложенные волосы были в беспорядке, на лице – тревога.

– За мной никто не следил, – сказала она, тяжело дыша. – Я проверила трижды. Но всё равно не стоит задерживаться. Время работает против нас.

– Что случилось? – Назир внимательно рассматривал лицо подруги, отмечая признаки тревоги: расширенные зрачки, легкая дрожь рук, глаза, которые не могли остановиться на одной точке.

– Халид созвал совет жрецов после твоего выступления, – начала она, понижая голос до шёпота, хотя они были одни в плотно закрытом помещении. – Была бурная дискуссия. Он был не так любезен, как на площади.

– Могу представить, – горько усмехнулся Назир.

– Нет, ты не понимаешь, – Лейла схватила его за руку. Её пальцы были ледяными, несмотря на жару. – Он говорил о тебе как об угрозе стабильности, о еретике, подрывающем устои. Говорил, что твои идеи сеют хаос, а кто сеет хаос, тот слуга тьмы.

Назир почувствовал, как внутри всё сжалось. Одно дело – публичное неодобрение, совсем другое – обвинение в ереси. За такое в прошлом людей изгоняли из города, что в пустыне равносильно смертному приговору.

– И что решил совет?

– Халид объявил, что завтра, после ритуала, ты должен публично признать свою ошибку и подтвердить, что кристалл восстанавливается, – Лейла произнесла это одним дыханием, словно торопясь избавиться от тяжести этих слов. – А если откажешься…

– Тогда что?

– Изгнание из города, – тихо ответила Лейла. – Он уже заручился поддержкой городского совета, убедил их, что твоё присутствие подрывает веру, а без веры кристалл действительно может угаснуть.

Назир медленно опустился на стул. Изгнание… Тысячи раз он проходил через городские ворота, видел бескрайнюю, беспощадную пустыню. Никто не выживал там больше нескольких дней без доступа к воде.

– А ты рискуешь, предупреждая меня, – заметил он, глядя на подругу с новым уважением.

Лейла пожала плечами.

– Я поклялась служить истине, а не Халиду.

Они помолчали, каждый погружённый в свои мысли, но объединённые общим пониманием ситуации. Выбор был ясен: либо публично солгать, предав свои убеждения и наследие отца, либо быть изгнанным и почти наверняка погибнуть в пустыне.

Или, может быть… был третий путь?

Он снова посмотрел на карту, на белые пятна между дорогами – пустые участки, которые не считал важными. До этого момента. Червячок добрался до своей цели.

Он обернулся к Лейле. В глазах его не было страха – только сосредоточенность, как перед сложным расчётом.

– Лейла, а что ты знаешь о пустынных кочевниках?

Она моргнула, не найдя что ответить.

Глава 3 Расул

Рассвет в Аль-Мадире всегда был особенным временем. Расул аль-Джазули, городской цирюльник, ценил эти редкие минуты тишины больше всего на свете. Он распахнул ставни своей лавки, и первые лучи солнца, пробиваясь сквозь деревянный экран, расчертили пол геометрическим узором из света и тени. Руки привычно разворачивали льняную ткань с инструментами, бережно раскладывая их в том же порядке, как это делал его отец, и дед до него.

"День, который начинается правильно, имеет шанс закончиться благополучно", – любил повторять его отец. Хотя в последнее время хороших окончаний дня становилось всё меньше.

Расул принюхался к маслам, выставленным в ряд на полке, – масло шафрана для богатых клиентов, смесь лаванды и мяты для освежения, миндальное для смягчения жёсткой бороды. Эти ароматы создавали неповторимую атмосферу его цирюльни, место, куда мужчины приходили не только привести себя в порядок, но и выговориться.

Его правая рука скользнула к кинжалу, притаившемуся среди бритв, – обсидиановый нож с изогнутым лезвием, семейная реликвия, чьим лезвием якобы когда-то перерезали пуповину самого основателя города. Расул не верил в эту историю, но клиентам она нравилась. А хороший цирюльник всегда готов порадовать клиента.

Скрип двери прервал его размышления. В проёме показалась фигура молодого подмастерья.

– Опаздываешь, Тарик, – Расул отметил растрёпанный вид мальчика. – Снова слушал уличных сказителей до поздней ночи?

– Не сказителей, господин, – запыхавшийся Тарик с трудом сдерживал возбуждение. – На Храмовой площади вчера случилось невероятное! Назир, сын инженера Акрама, выступил против верховного жреца Халида!

Расул выронил флакон с маслом, который держал в руках. Тот упал на стол.

– Против Халида? Публично? – он покачал головой, с трудом веря услышанному. – Этот молодой человек либо чрезвычайно храбр, либо сошёл с ума.

– Моя тётка была там, – продолжил Тарик, понизив голос до шёпота. – Говорит, Назир утверждал, что кристалл умирает, а жрецы это скрывают. Что Халид переиграл его, как ребенка! Убедил всех, что это просто очередное испытание, что кристалл восстановится, как и раньше.

Расул посмотрел на свой кувшин с водой – на дне едва плескалось на два-три бритья. Неприятная тяжесть угнездилась в животе. Он инстинктивно оглянулся на дверь, словно за ней могли притаиться солдаты Халида.

– Тише, мальчик. Такие разговоры доводят до беды, – он взял из рук подмастерья пустой кувшин. – Лучше сходи к Храмовому фонтану за водой. И держи язык за зубами. Просто слушай, что говорят в очереди, но сам молчи.

Когда Тарик ушёл, Расул присел на низкую скамейку и потёр колено – старая травма напоминала о себе перед каждой непогодой. Хотя какая непогода в городе, где не было дождя уже пятый месяц?

Его мысли вернулись к Назиру. Цирюльник помнил этого серьёзного молодого человека – раз в месяц тот приходил подстричь бороду. Всегда просил одно и то же – "Коротко, аккуратно, без украшений". Не любил пустых разговоров, но к ремеслу Расула относился с уважением. Однажды даже починил старый бронзовый таз, когда ручка отломилась.

Расул вздохнул. Печальная судьба ждёт юношу, осмелившегося противоречить Халиду.

Звук шагов на улице перерос в гомон множества голосов. Расул выглянул в окно и увидел необычное движение – люди спешили к центру города. Неужели опять новый указ храма? Или, не дай боги, публичное наказание?

– Эй, почтенный Фазиль! – окликнул он проходящего мимо торговца тканями. – Что стряслось?

Грузный торговец остановился, утирая пот с багрового лица краем тюрбана.

– Ты не слышал? Назир исчез! – выпалил он. – Халид отправил храмовую стражу арестовать его на рассвете, но дом пуст! Ни следа! А теперь объявили награду за его поимку! Объявили его еретиком!

– И народ поверил Халиду? – Расул не мог скрыть недоверия. – После всего, что сказал Назир о кристалле?

– Ещё как поверил! – кивнул Фазиль. – Ты бы видел, как толпа слушала его. Он говорил, и люди впитывали каждое слово. "Мы пройдём это испытание вместе", "Боги проверяют нашу веру", "Кристалл восстановится, как и прежде". Даже моя жена вернулась домой умиротворённая. "Халид не стал бы нам лгать", – сказала она. И таких, как она, много.

Фазиль поспешил дальше, а Расул остался стоять у окна, обдумывая услышанное. Мысли вихрем кружились в его голове. Если Назир сбежал, значит, он действительно верил, что кристалл умирает. Достаточно верил, чтобы рискнуть жизнью.

Скрип двери цирюльни заставил его обернуться.

– Мир этому дому и его хозяину, – произнёс вошедший, снимая запылённый тюрбан.

Перед Расулом стоял Муса, караванщик, водивший торговые обозы через западную пустыню. Его кожа, истерзанная ветрами и солнцем, напоминала древний пергамент, а в чёрной бороде серебрилась седина.

– Муса, старый разбойник! – расплылся в улыбке Расул. – Не ожидал тебя увидеть до осени!

– Времена меняются, друг мой, – Муса тяжело опустился в кресло для клиентов. – Караваны больше не ходят через западный тракт. Слишком опасно. Подозрительно много разбойников.

Расул накинул чистое полотенце на плечи караванщика.

– Как обычно? Подровнять бороду и освежить кожу?

– Да, и расскажи, что тут происходит, – Муса подозрительно осмотрелся. – Иду через рынок, а там ни души – все сбежались к Храмовой площади, как мухи на мёд. Даже торговцы побросали товар!

– О-о-о, – протянул Расул, берясь за ножницы, – тебя ждёт захватывающая история, мой друг.

Он быстро пересказал всё что знал, не упуская ни одной детали, добавляя свои, наслаждаясь вниманием слушателя. Рассказчик из Расула был не хуже, чем цирюльник.

– Так этот молодой инженер прямо в лицо великому Халиду сказал, что кристалл умирает? – недоверчиво переспросил Муса. – Бедняга. И что с нами будет, если это правда?

Расул пожал плечами, осторожно работая ножницами вокруг уха клиента.

– Жрецы уверяют, что это лишь временное испытание, посланное богами за недостаточное рвение в молитвах. Великий Ритуал Очищения всё исправит.

– А ты сам-то веришь в это? – Муса пристально посмотрел на цирюльника.

Расул огляделся по сторонам, хотя они были одни в лавке, и ответил тихо:

– Поверю, когда увижу полные фонтаны. А пока… смотри сам.

Он указал на кувшин с мутной водой, в котором плавали частицы песка.

– Знаешь, как в караванах говорят? – сказал Муса. – Доверяй верблюду, а не карте. Животное чует воду, а карта может лгать.

– К чему ты это?

– К тому, что люди могут верить словам Халида, но их глаза видят другое, – караванщик многозначительно поднял бровь. – В пустынных поселениях уже шепчутся о конце Аль-Мадира. Говорят, скоро великий город станет ещё одной легендой, которую рассказывают у ночных костров.

Внезапно дверь распахнулась, и в цирюльню ввалился запыхавшийся Тарик. Кувшин в его руках был наполнен лишь на треть.

– Господин! – выдохнул мальчик. – На площади такое творится! Жрецы объявили Назира еретиком! А ещё… – он перевёл дыхание, – теперь воду выдают только после молитвы. Вот, – он поднял кувшин, – это всё, что я смог получить после часа стояния на коленях.

– Часа молитв за несколько глотков воды? – нахмурился Расул. – Дожили.

– Это не всё, – продолжил Тарик, понизив голос. – Люди говорят разное. Большинство верит Халиду, славит его мудрость. Толпа даже чуть не побила беднягу, который усомнился в словах верховного жреца.

– А что думают в очереди за водой? – спросил Расул, возвращаясь к стрижке Мусы.

– Там странные вещи происходят, – глаза мальчика заблестели. – Зависит от того, кто рядом. Когда поблизости храмовые стражники, все восхваляют мудрость жрецов. Но я слышал, как одна женщина шептала подруге: "Мой муж работает на водоподъёмнике. Говорит, что все плохо, а жрецы запретили ему говорить об этом".

Расул и Муса обменялись многозначительными взглядами.

В дверь снова постучали. На этот раз вошёл Хамид, помощник городского казначея, – маленький нервный человек с аккуратно подстриженной бородкой.

– Мир тебе, Расул, – поприветствовал он цирюльника. – Можно я тут присяду, переведу дух? Весь город как в лихорадке, один ты работаешь спокойно, будто ничего не случилось.

– Мир и тебе, почтенный Хамид, – ответил Расул, указывая на свободное кресло. – Присаживайся. Я закончу с достопочтенным Мусой, и примусь за тебя. А пока расскажи, что слышно во дворце правителя? Как наш благословенный эмир реагирует на происходящее?

Хамид опустился в кресло и понизил голос:

– Да что этот эмир. Кто вообще помнит, что у нас есть эмир? Эмир болен. Уже неделю не покидает своих покоев. Уже месяц или два не выходит из дома. Некоторые шепчутся, что это не болезнь, а нежелание принимать решения.

– Или нежелание противоречить Халиду, – заметил Муса, пока Тарик смачивал его бороду маслом.

– Именно так, – кивнул Хамид, нервно теребя край своего одеяния. – Власть фактически перешла к Храму, и уже давно. А тем временем в сокровищнице странные вещи творятся. Вчера под покровом ночи вынесли три сундука с драгоценностями. Я видел это собственными глазами, но когда спросил главного казначея, тот сделал вид, что ничего не знает.

Расул замер с ножницами в руке.

– Ты уверен, что это были сокровища? – спросил он тихо.

– Тише! – Хамид испуганно оглянулся. – Давай не будем развивать тему. За такое можно лишиться языка. Но… да, я уверен. Сундуки были из тех, что хранятся в дальней комнате сокровищницы, куда даже главный казначей заходит только в особых случаях.

Муса хмыкнул.

– Значит, жрецы готовятся к худшему, – он покачал головой. – Заметьте, не к спасению города, а к спасению сокровищ.

– Если храм уносит ценности, – медленно произнёс Расул, – значит, они не верят, что кристалл восстановится.

– А народу рассказывают о великом испытании веры, – кивнул Хамид. – И что самое удивительное – люди верят. Моя собственная жена сегодня сказала мне: "Всё будет хорошо, ведь Халид обещал".

– Верят или нет, но они опечатали два зернохранилища, – добавил Хамид, переходя на шёпот. – Официально – для учёта запасов. Но стражники там не городские, а храмовые. И внутрь никого не пускают.

– Это возмутительно! – не сдержался Расул. – Использовать общие запасы как личную собственность!

– Осторожнее со словами, друг мой, – предупредил Муса.

Дверь снова распахнулась. На пороге стоял Фазиль, тот самый торговец тканями, который недавно спешил на площадь.

– Новости с площади! – выпалил он с порога. – Халид только что объявил, что Назир не просто еретик – он вор! Якобы украл какой-то священный артефакт из Храма! Награду за его поимку увеличили до ста серебряных монет!

– Чего именно он якобы украл? – спросил Хамид, приподнимая бровь.

– Какую-то реликвию, – ответил Фазиль, переводя дыхание. – Точно не сказали, но намекнули, что это что-то, что могло бы помочь в восстановлении кристалла.

Хамид фыркнул.

– Какая наглая ложь. Каждый, кто знал Назира, скажет, что он – последний человек в городе, способный на воровство.

– Но теперь Халид знает что сказать, если кристалл не заработает. А еще есть повод отправить храмовую стражу в любой дом под предлогом поиска этой штуки,– заметил Муса.

– И толпа охотно ему поверила, – добавил Фазиль с горечью. – Моя собственная дочь пришла с площади в слезах: "Как мог Назир предать нас? Украсть наше спасение?". Я пытался объяснить ей, что это, скорее всего, неправда, но она смотрела на меня как на безумца. "Почему тогда он сбежал?", – спрашивала она. И что я мог ответить?

Расул отложил ножницы и погладил свою собственную бороду, как делал всегда, когда глубоко задумывался.

– Что-то не сходится в этой истории, – произнёс он. – Если кристалл действительно умирает, почему Халид просто не скажет об этом? Почему бы не начать готовить город к неизбежному?

– Потому что тогда рухнет вся система, – тихо ответил Хамид. – Власть жрецов держится на вере в то, что они – единственные, кому боги даровали силу поддерживать кристалл. Если люди узнают, что жрецы бессильны перед угасанием кристалла, вся их власть, всё их положение в обществе, всё их богатство – всё исчезнет в один миг.

Он не закончил фразу, но все поняли смысл.

Мастерская цирюльника постепенно наполнялась людьми. Один за другим заходили горожане – кто-то действительно нуждался в услугах брадобрея, но большинство приходило за новостями и возможностью свободно обсудить происходящее. Расул едва успевал обслуживать клиентов, одновременно поддерживая разговор.

– Говорят, Халид приказал заковать Назира в кандалы для публичного покаяния, – шептал он, нанося масло на бороду очередного клиента. – Но тот каким-то образом узнал и сбежал! Теперь жрецы перекрыли все колодцы – воду выдают только после молитв. Как по мне, так с каждым днём всё больше разумных людей начинают сомневаться, хотя вслух никто не осмеливается это признать…

К полудню лавка цирюльника превратилась в настоящий базар. Здесь были и убеждённые сторонники жрецов, и скептики, сомневающиеся в словах Халида, и просто напуганные люди, не знающие, что думать.

– Мой зять – истинно верующий, – рассказывал один из купцов, пока Расул подравнивал его усы. – Стоит на коленях часами, славит мудрость Халида. Говорит, что мы не должны сомневаться ни на миг. А я смотрю, как моя лавка пустеет, как прилавки на рынке становятся всё беднее, и думаю: может, стоит готовиться к худшему?

– Если бы кристалл действительно умирал, разве стал бы Назир бежать? – горячился другой спорщик. – Он бы остался и боролся за правду!

– Ты бы тоже бежал, если бы за твою голову предлагали сто серебряных, – парировал третий.

– А что, если он ищет другой кристалл? – предположил четвёртый. – Говорят, древние тексты упоминают целые месторождения кристаллов где-то в глубинах пустыни.

– Бабьи сказки, – отмахнулся пятый. – Никаких других кристаллов нет и никогда не было. Халид прав – нам нужно просто молиться усерднее, и боги смилостивятся.

– Может, он и прав, этот Назир, – вмешался седобородый ткач, дожидавшийся своей очереди. – Может, кристалл и правда умирает. Только вот… кто ж так разговаривает с народом?Он смахнул с колена пёрышко и продолжил:– Говорит про свои графики, про числа, как будто мы тут все академии заканчивали. А Халид вышел, руки к небу, да сказал: «Испытание! Надо верить!» – вот народ и закивал. Простенько, душевно. Понять можно.

Расул внимательно слушал, не вмешиваясь, только изредка подкидывая в разговор новую информацию, как масло в огонь. Он давно заметил удивительную особенность – люди охотнее делились секретами с тем, кто держал острый инструмент у их горла.

К вечеру, когда последние клиенты разошлись, Расул сел записывать события дня в свой дневник – маленькую кожаную книжечку, которую хранил в потайном ящике стола. Он не знал, зачем ведёт эти записи. Может быть, чтобы когда-нибудь рассказать внукам, как изменился Аль-Мадир в дни великого кризиса. Если, конечно, у города будет будущее…

"14-й день месяца Сафар, год 478 от Великого Дара," – написал он.

_"Город похож на человека, внезапно осознавшего собственную смертность. Одни впадают в отчаяние, другие цепляются за любую надежду, третьи делают вид, что ничего не происходит.

_Что удивительно – после выступления Халида большинство обычных людей поверили ему, а не Назиру.

_Но образованные, думающие люди – те, кто приходят в мою лавку, – всё чаще задают неудобные вопросы.

_Халид, конечно, искусный оратор. Он знает, как управлять толпой. Но даже его красноречие не может заполнить пустые фонтаны или накормить голодных детей.

_Интересно, куда направился Назир?

Что меня больше всего тревожит – это тайные приготовления жрецов. Зачем опечатывать зернохранилища? Куда исчезают сокровища из казны? Почему эмир молчит? Слишком много вопросов и слишком мало ответов.

Завтра, говорят, Халид проведёт великий ритуал очищения. Все жители должны присутствовать. Я схожу. Буду внимательно смотреть на лица жрецов во время ритуала. Их глаза скажут больше, чем все их речи"._

Расул закрыл дневник и спрятал его. Затем медленно обошёл мастерскую, гася масляные лампы. В последней, которую он оставил гореть возле своей постели, пламя было слабым, почти прозрачным – масло заканчивалось.

"Как символично," – подумал он. – "Всё угасает в нашем городе – свет, вода…"

Город засыпал, постепенно успокаиваясь после бурного дня. Завтра всё вернётся в привычное русло – люди будут молиться о возрождении кристалла, стоять в очередях за водой, шептаться о беглом еретике. Жизнь продолжится, пусть и под тенью неизбежного.

Глава 4 Цена воды

На седьмой день странствия Назир понял, что умирает.

Запас воды, который Лейла успела собрать перед его бегством, иссяк три дня назад. Последние капли он растягивал по строгой системе – тридцать капель каждые четыре часа. Смачивал губы. Считал. Глотал. Глупо. Смехотворно. Как будто смерть можно было задержать уравнением.

Тридцать капель. Пятичасовой переход. Двадцать капель. Падение. Десять капель…

В конце пятого дня песчаная буря повредила компас. Песчинки забились в механизм, стрелка начала вращаться хаотично. Он пытался очистить прибор, но пальцы не слушались. Слишком сухие. Слишком неловкие. Мозг, изнуренный жаждой, отказывался мыслить четко.

"Отец был бы разочарован", – мелькнуло в голове. Хуже, чем жажда – мысль, что ты умрешь, не завершив начатое. Недостойно фамилии Аль-Рашид, пяти поколений инженеров.

Теперь он брел без направления. Кожа натянулась на скулах как пергамент. Губы потрескались до мяса. Соль собственного пота разъедала глаза. Каждый шаг требовал усилия воли – ноги увязали в песке, словно тот превратился в расплавленный металл.

"Назир, ты ведь умрёшь один, понимаешь?" – шептал внутренний голос. "Даже Лейла не узнает, где искать твои кости".

При мысли о Лейле что-то сжалось внутри. Он вспомнил её испуганные глаза в ту последнюю ночь. "Беги, Назир. Халид приказал страже арестовать тебя на рассвете". Её пальцы, торопливо упаковывающие склянки с водой. Её губы на его щеке – прощальный поцелуй, торопливый, необъяснимый.

Назир поднял взгляд к солнцу. В зените. Мир тонул в белом свете. Или это был мираж? Восприятие уже подводило его. Несколько раз за последние сутки ему казалось, что он видит темную линию на горизонте – гряду гор или деревья оазиса. Но видения рассеивались, стоило приблизиться.

"Так глупо умирать. Даже не построив ничего стоящего". Сколько проектов осталось в его голове? Всё умрёт вместе с ним.

Волна головокружения накатила внезапно. Назир рухнул на колени. Песок обжег ладони. Он закрыл глаза, и на мгновение оказался в прохладной лаборатории Храма Вод, под мерное гудение кристалла. Странное спокойствие охватило его – если это конец, то не такой уж и страшный. По крайней мере, он действовал. Не сидел сложа руки, не принимал неизбежность как данность. Как Халид.

Образ первосвященника вызвал вспышку ярости. Последняя вспышка энергии. "Если я встану с колен, я…" – но мысль ускользнула. Что он мог сделать? Проклясть солнце? Побороть песок голыми руками? Умереть – не страшно. Страшно, что расчёт был неверным.

Холодная сталь кинжала прижалась к горлу.

«Ты на земле Детей Пустыни, чужак», – произнес хриплый женский голос. – «Твоя жизнь теперь принадлежит нам».

Назир издал сухой скрипящий звук. Ему потребовалось мгновение, чтобы понять – это был смех. Угроза смерти, когда он уже мирился с её неизбежностью, казалась абсурдно комичной.

"Боги, если вы есть," – мелькнула последняя мысль, – "ваше чувство юмора оставляет желать лучшего".

– Он дышит, – произнес голос, кажущийся далеким, словно сквозь толщу воды.

– И что с того? – ответил другой, ниже и резче. – Еще один рот. Лишний рот.

– Подожди, – вмешался женский голос. – Его одежда. Этот знак на плече… знакомый.

Назир пытался сфокусировать взгляд, но перед глазами всё плыло. Тени двигались, сливались, распадались на части. "Я умираю или уже умер?" Он чувствовал, как чьи-то руки переворачивают его, ощупывают вещи. Прикосновения вызывали боль – каждый нерв кричал от истощения.

Сознание мерцало, как свеча на ветру. Голоса то приближались, то отдалялись.

– Книги, странные инструменты… Не похож на обычного путника.

– И что? Ничего ценного, – настаивал мужской голос. – Оставим его здесь. Зачем тратить воду?

"Да, зачем?" – согласился Назир мысленно. Его рот не слушался. Язык был сухим комком плоти, бесполезным как песок. "Оставьте меня. Я уже сделал всё, что мог".

Пауза. Затем женский голос – с сухой насмешкой:

– Забираем. Самира захочет взглянуть.

"Самира", – имя отпечаталось в сознании. Последнее, что запомнил Назир – ощущение, как его поднимают и перебрасывают через что-то твёрдое и тёплое. Верблюжье седло. Потом была темнота. И, вопреки всем его расчетам – облегчение. Словно его тело сдалось раньше, чем разум осознал неизбежность.

Влага на потрескавшихся губах. Благословенная, невозможная, священная влага. Кто-то прикладывал к его рту мокрую тряпку. Он жадно всосал каждую каплю, чувствуя боль в потрескавшихся уголках рта и одновременно – восхитительное, почти сексуальное наслаждение от прикосновения воды.

– Не торопись, водяной, – сказал женский голос. – Умрешь от перенапряжения.

Он мог бы умереть счастливым с этой мокрой тряпкой на губах. Назир с трудом разлепил веки. Сумерки. Он лежал на земле, присыпанной чем-то вроде соломы, голова на свёрнутой ткани. Рядом на корточках сидела молодая женщина с резкими чертами лица. Множество косичек, каждая украшена металлической бусиной, позвякивающей при каждом движении.

Часть его сознания, отстраненная и аналитическая, отметила детали – хорошая кожа, несмотря на жизнь в пустыне; сильные руки; шрам, пересекающий правую бровь; глаза, привыкшие к настороженности.

Другая часть, ослабленная и отчаянная, видела только источник воды.

– Где я? – слова царапали горло.

– В лагере Детей Пустыни, – женщина смочила тряпку и снова поднесла к его губам. Он вцепился в неё как дикое животное, вызвав смешок. – Тебе повезло, что мы тебя нашли. Или не повезло – это как Самира решит.

"Самира". Снова это имя. Оно пробудило смутное воспоминание.

– Самира?

– Наш вожак. Я Майсара. А ты?

– Назир из Аль-Мадира. – Он хотел сказать больше, объяснить, но слова застревали в пересохшем горле. – Инженер… из храма.

Почему он это сказал? В пустыне его должность ничего не значила. Глупая гордость. Но плевать. Он всё еще был Назиром из Аль-Мадира, из династии храмовых инженеров, даже если умирал на соломе посреди пустыни.

– Храмовый инженер? – Майсара хмыкнула. – Никогда такого не видела. Что вы там в храме строите? Молитвенные колёса?

В её тоне было столько насмешки, что даже в его ослабленном состоянии это задело какую-то жилку гордости. Конечно, для жителей пустыни храмы были сказками, а их обитатели – изнеженными паразитами.

– Воду, – прошептал Назир. Ирония не ускользнула от него. – Я отвечаю за систему водоснабжения.

"Отвечал", – поправил он себя мысленно.

– Системы водоснабжения? – Майсара рассмеялась громче. – Эй! – крикнула она кому-то. – У нас тут волшебник воды!

– Не волшебство… – начал Назир, но голова кружилась, мысли путались. Возмущение бессильно царапало изнутри, не находя выхода. Он хотел объяснить – сложные системы труб, распределение давления, фильтрация, дозировка. Инженерное искусство, оттачиваемое веками! Но все эти знания были бесполезны здесь, в песках, где он чуть не умер от жажды.

К ним приблизилась высокая женщина с властной осанкой и пристальным взглядом темных глаз. Каштановые волосы собраны в простую, но аккуратную прическу. Потрепанная, но качественная одежда: привыкла к пустыне, но не пренебрегает собственным комфортом.

– Это и есть ваш выживший? – спросила она, рассматривая Назира.

Взгляд. Этот взгляд был тяжелее, острее, чем у любого храмового надзирателя. Он словно проникал под кожу, мгновенно считывая все слабости и ложь.

– Говорит, что водяной инженер из храма, – доложила Майсара. – Делает системы для воды.

– Храмовый инженер? – в голосе женщины мелькнул интерес. – Из какого города?

– Аль-Мадир.

– Город с кристаллом, – кивнула она. – И что храмовый инженер делает один в пустыне? Решил изучить воду в естественной среде?

Что-то в ее тоне заставило Назира собраться. Через туман истощения пробивалась мысль: от его ответа может зависеть, получит ли он еще одну порцию воды. Или даже больше – жизнь.

– Мне пришлось бежать.

– Конечно, – женщина усмехнулась, и на мгновение Назир увидел линии усталости в уголках её глаз. Сколько таких, как он, она уже встречала? – Почему-то все, кого мы находим полумертвыми в песках, «вынуждены были бежать». Никто не говорит: «Я был идиотом и пошел туда, куда не следовало».

Она присела рядом, изучая его лицо. Назир почувствовал странную смесь страха и стыда. Недостойно для мужчины его положения – лежать беспомощным, пока чужаки решают его судьбу. Если бы отец видел его сейчас…

– Я Самира. Это мой лагерь и мои люди. Дети Пустыни подчиняются мне.

Голос не оставлял сомнений в правдивости этих слов. Даже в своем положении Назир заметил, как расправились плечи Майсары при этом представлении – гордость за своего лидера.

Назир кивнул, стараясь выглядеть спокойным. Не показывать слабость, даже сейчас.

– Спасибо, что спасли меня, – тихо сказал он. Во рту снова пересыхало, с каждым словом всё сильнее. – Я бы погиб без вашей помощи. Если отправите меня к ближайшему караванному пути, я смогу заплатить. У меня есть немного серебра.

Внутренне он морщился от наивности собственных слов. Как будто в пустыне действовали законы городов. Как будто его серебро всё еще принадлежало ему.

Самира рассмеялась, но не очень весело. В её смехе Назир услышал не злобу, а усталость. Как у человека, объясняющего очевидное ребенку.

– У тебя «было» серебро, водяной. Теперь оно моё. Как и всё, что при тебе. В пустыне другие правила.

Она поднялась, глядя на него сверху вниз. Расстановка сил была предельно ясна.

– Ты думаешь, что спасся. Но твоя судьба всё еще висит на волоске. Пустыня не делает подарков. И мы тоже. За всё нужно платить.

Внезапно Назир ощутил знакомый холодок – тот же, что пронизывал его в храмовом совете, когда политики уклонялись от прямых ответов. Ситуация совершенно другая, но механика та же. Нужно предложить что-то ценное. Быстро.

– Я могу помочь, – сказал он, стараясь говорить увереннее, хотя его подташнивало от слабости. – Я знаю о воде, о том, как её сохранять и…

– Нет, не знаешь, – перебила Самира, и в её голосе Назир услышал не насмешку, а странную горечь, будто она оплакивала его невежество. – Иначе мы бы не нашли тебя умирающим от жажды. Твои городские умения здесь бесполезны, инженер. У нас нет кристаллов, нет водопроводов. Только песок, камни и ровно столько воды, сколько мы смогли добыть или отобрать.

Майсара сказала:

– А он хоть копать умеет? Или в храме за вас это рабы делают?

Назир почувствовал, как щеки загорелись. Не от смущения – от злости. Она принимала его за бесполезного жреца, изнеженного годами легкой жизни. Если бы она видела мозоли на его руках! Дни и ночи, проведенные в подземных коллекторах, по колено в зловонной жиже! Расчеты, требующие такой концентрации, что к концу дня болели глаза и немели пальцы!

Но они видели только рубашку из тонкой ткани и кожаные сандалии, хотя и те уже были потрепаны пустыней.

В этот момент он поклялся себе, что докажет – он не изнеженный мечтатель. Не жрец, живущий в башне из слоновой кости. Здесь его статус и знания ничего не стоили. Но он все еще мог быть полезен. Все еще мог применить свой ум.

– Я умею копать, – сказал он, пытаясь сесть, хотя каждая мышца протестовала против этого. – И работать руками. Но могу предложить больше, если дадите шанс.

Самира окинула его оценивающим взглядом.

– По крайней мере, ты не скулишь, как другие городские, которых мы находили. Это уже что-то.

К ним подошёл крепкий мужчина со шрамом, пересекающим левую щеку. Движения резкие, взгляд враждебный. В его походке было что-то от хищника – крадущаяся плавность, маскирующая готовность к насилию.

– Вот, значит, какой улов, – сказал он, разглядывая Назира, словно тот был куском мяса на прилавке. – Что будем с ним делать, Самира?

– Пока не решила, Аш-Шариф, – ответила она. – Храмовый инженер воды может быть полезен.

– Храмовик? – фыркнул мужчина. – Бесполезные мечтатели. Кормить его – зря тратить запасы.

Назир внимательно следил за разговором. Этот Аш-Шариф. Нужно быть с ним осторожнее. Он не просто агрессивен – он опасен. В его глазах Назир видел жажду – не воды, но власти. И недовольство тем, как Самира управляет положением.

"Надо быть осторожным, – подумал Назир. – Заслужить доверие Самиры, но не стать мишенью для Аш-Шарифа".

– Я мог бы осмотреть ваши системы хранения воды, – предложил он, стараясь говорить нейтрально. – Возможно, я смогу предложить улучшения…

– Заткнись, – оборвал его Аш-Шариф, и в этом коротком слове было столько презрения, что Назиру стало физически неуютно. – Твой голос действует мне на нервы. Самира, если оставляем его, пусть работает. Хоть какая-то польза.

Самира задумчиво изучала Назира, решая его судьбу. Он выдержал взгляд, хотя каждая клетка его тела умоляла о новой порции воды.

"Скажи «да»", – думал он в отчаянии. – "Пожалуйста. Дай мне шанс".

– Хорошо, – наконец сказала она. – Утром начнёшь работать. Аш-Шариф найдёт тебе занятие. Если будешь полезен – останешься. Если нет… – Она не закончила фразу, но смысл был ясен.

– Спасибо, – сказал Назир. Первый шаг сделан. Теперь нужно доказать свою ценность. И не дать Аш-Шарифу повода избавиться от него.

Странное ощущение охватило его в этот момент. В Аль-Мадире он был одним из самых уважаемых людей. Здесь он был ничем – меньше, чем пыль под ногами. И все же, почему-то, это казалось честнее. Там его ценили за родословную и титул. Здесь оценят за реальную пользу.

– Майсара, – Самира обратилась к девушке, – покажи ему, где спать. И дай немного еды. Пусть наберется сил. Завтра ему предстоит доказать, что храмовые инженеры годятся для чего-то кроме красивых слов.

"Я докажу, – подумал Назир, проглатывая оскорбление. – И, возможно, научусь чему-то новому. Если выживу".

Утро в лагере разбойников началось задолго до рассвета. Назир открыл глаза от резкого толчка в бок. Над ним стоял Аш-Шариф, его лицо в предрассветных сумерках казалось высеченным из камня.

– Вставай, храмовник, – произнес он. – Время показать, на что ты годен.

Сон не принес отдыха – всю ночь Назиру снились водопады, фонтаны и озера, а просыпался он от жажды. Тело ныло от сна на жесткой подстилке, но он не показал дискомфорта. Первое правило инженера: никогда не жалуйся на условия работы. Решай проблему.

Он мог бы многое сказать о том, как спина отказывается разгибаться, как суставы протестуют против каждого движения. Но вместо этого молча поднялся, проглотив стон. В горле всё еще было сухо, но хотя бы не так мучительно, как вчера.

Аш-Шариф повел его через лагерь, состоявший из десятка шатров, расположенных полукругом у подножия невысокой скалы. В центре тлели угли ночного костра, вокруг которого уже собирались люди – мужчины и женщины, одетые в практичную одежду цвета песка.

Назир отметил детали: шатры расположены так, чтобы с северной стороны защищать от ветра и песка; скала обеспечивает естественную защиту и тень; место выбрано с умом. Даже здесь, в хаосе пустыни, существовал свой порядок.

– Вот твоя работа, храмовник, – Аш-Шариф указал на загон с тремя верблюдами. – Вычисти все. Вымой поилки. Когда закончишь, получишь воду и еду.

Взгляд Аш-Шарифа говорил яснее слов: "Откажешься – умрешь от жажды. Я просто оставлю тебя в пустыне".

Назир осмотрел загон. Земля покрыта слоем навоза, затвердевшего до состояния камня. Воды для мытья не было видно. Масштаб задачи был несоразмерен его состоянию – он едва держался на ногах, а тут предстояло несколько часов тяжелого физического труда.

"Именно этого он и ждет, – подумал Назир. – Моего отказа или провала. Дать ему повод".

– Чем мне чистить? – спросил он, удерживая голос ровным. – И где взять воду для поилок?

Аш-Шариф бросил к его ногам короткую лопату с треснувшей ручкой и старое деревянное ведро.

– Вода в резервуаре за большим шатром. Бери ровно столько, сколько нужно для поилок. Ни капли больше. – Он наклонился ближе, и Назир почувствовал его дыхание. – Если увижу, что тратишь воду зря, лично вырежу тебе новую глотку.

С этими словами Аш-Шариф ушел, оставив Назира наедине с его заданием. Или наказанием – смотря с какой стороны посмотреть.

"Инженеры Аль-Мадира не сдаются перед трудностями", – напомнил себе Назир, хотя голос в голове звучал подозрительно похоже на отцовский.

Он подобрал лопату, проверил ручку. Треснута, но еще держится. Достаточно крепкая для работы, если действовать аккуратно. Тем не менее, её нужно было укрепить. Осмотревшись, он нашел кусок кожаного ремня, валявшийся неподалеку, и крепко обмотал им трещину. Теперь инструмент был надежнее. Мелочь, но она могла сэкономить силы и время.

"Если ты в аду, – шепнул он себе слова деда, – улучшай то, что имеешь. Даже если это лопата для чистки навоза".

Следующий час Назир методично очищал загон, соскребая засохший навоз слой за слоем. Утреннее солнце поднималось, и воздух быстро нагревался. Пот заливал глаза, но он не останавливался. Каждое движение отзывалось болью в мышцах, еще не восстановившихся после пустыни, но он не позволял себе передышки.

"Ты ведь храмовый инженер, – издевался внутренний голос. – Лучший из лучших. И вот теперь ты – по колено в дерьме. Буквально".

Назир обнаружил, что разговаривает сам с собой. Тихо, чтобы никто не услышал.

– А Халид в это время, наверное, принимает утренние подношения в храме. Наслаждается прохладой, пьет чистую воду…

"И ждет, пока умрет последний кристалл", – ответил он сам себе.

Неожиданно эта мысль придала ему сил. В Аль-Мадире у него не было выбора, кроме как смириться или сбежать. Здесь у него была возможность действовать. Пусть начиная с навоза. Но начиная.

Когда большая часть загона была очищена, он заметил, что его работу наблюдают несколько человек из лагеря, переговариваясь и посмеиваясь. Не просто наблюдают – оценивают. Проверяют, достоин ли он занимать место в их мире. Стоит ли тратить на него драгоценную воду.

Назир не обращал на них внимания, сосредоточившись на задаче. Когда он направился к резервуару за водой, один из наблюдателей – молодой парень с кривой усмешкой – преградил ему путь.