Читать онлайн Большая тень от маленькой руки бесплатно

Свадьба

Сегодня свадьбу кто – то водит,

во след смотрю, автобус слёз,

в своей душе завёл синодик,

где имена ушедших грёз.

Уходят в даль её машины,

я остановочный мангал,

душа задела за вершины,

укол, я песенный вандал.

Строка за буквой словно ножик,

отрезать рифменный скандал,

у музыкантов это прожиг,

за нерв на дыбу, в звуков дар.

Платочек пролетел смущённо

нарушив сердца календарь,

вдали мигнул кроваво сонный,

уже пропетый кло…ондайк.

Я мысль, как двери на цепочку,

что б в щёлочку на мир взглянуть,

а там болото, клюква – кочка,

кислятина, да и хомут.

Зачем мне чай, сирени столик,

и шин шипящее – приду,

Есенина зелёный томик

ей не заменит тамаду.

Взгляну в товарный путь фотоник:

ты за волной с босой ногой,

а вот листаешь чей – то томик,

смущая девственный покой.

Письмо из летнего тумана

разбитой чаши угольки,

ох сколько выпито обмана,

но в жизнь легли черновики.

Они натянутые в пяльцы

крестом исколоты давно,

по шорам тёмным постояльца

зелёный змей, её вино.

Смотрю кругом, другие дали,

кольцо замужества, как Крит,

здесь минотавры поджидали,

семейной жизни лабиринт.

А я вздохнув, надел сандали,

по тёплой улице, как мышь,

уже смотрю в речные дали,

где улыбается камыш.

Маленькое лето

Я не могу забыть то маленькое лето

когда оно фырчит из-под сапог

дождей печать установило вето

на тот грибной неведомый чертог.

И ягоды в дубраве обленились

цветы запрятав в малахита мох,

но день в деревне проведённый милость

твоё тепло и удивлённый вздох.

Пусть дождь шумит, как загнанное эхо,

нам не доступна вечера печаль,

глаза шутливо плавают от смеха,

нырнуть туда и закричать – “Причаль.”

Достать вино похожее на зори

у печки позабыть о колдовстве,

и губы тихо, мягко скажут ссори,

запнувшись в этой маленькой строфе.

Рука тепла, но в пальчиках спят бури,

глаза, глаза, а что же вам сказать,

забыться в этой сладкой увертюре

а уж потом по пуговкам варзать.

О наше сердце ты ночами бьёшься,

чтоб сохранить невидимую нить,

что как кузнечик прыгает, смеётся,

и позволяет мне тебя любить.

Мир по весеннему воздушен

Тьма расплетает косы брега,

река туманами ворчит,

в весну кидают горстки снега,

они как буквы в алфавит.

Горчицей смазаны вокзалы,

стыдливо прячутся в ночи,

то воды грязь с дорог слизали

и воздух в фартуке горчит.

Журчанье вод, машин гуденье,

вся музыка наоборот,

и барабан, колёсный гений,

гремит не закрывая рот.

Твоя рука всё жжёт, всё может,

встарь, это жажда колдовства,

а губы царственно помножат

сиянье звёзд, в цвет божества.

Проснутся утренние розы

лучами солнца в позолот,

весна меняет только позы

и милой ножки поворот.

Мир по весеннему воздуш

я как последний поцелуй,

не в лоб, тогда я буду скучен,

войди в закат, где обалдуй.

Был вечер, май…

Был вечер, май, стучат вагоны

на полустанке суета,

а в окнах мечутся погоны,

гармонь смеётся, лепота.

Дверь в рукопашку побороли,

с подножки прыгает родня,

одна минутка, бабам зори,

в глазах слеза на радость дня.

Состав на выдох, размечтал

но вдруг губой зашевелил,

за чмокал, берегись начальство,

гудок, как капелька чернил.

Сирень, её цветов проказы,

у женщин распахнули грудь,

то бабок жалостливы сказы,

война – горбушка для подруг.

Художник

Иду сегодня в Эрмитаж,

там женщина сидит в бардовом

а на стене уже в лиловом

и красный конь, то эпатаж,

я на другой спешу этаж

и всюду девушки, их спины,

ах все немножечко Марины,

что ж надо кисть, мольберт, кураж,

наборы красок, тихий свет

и всё…, потеха для мужчины,

а раньше в копоть от лучины

давали спины нам ответ.

Шагает девушка в балет,

ещё пальто её багрово,

в уборной белый свет суровый,

он к телу до последних лет.

Поклонников цветастый след,

зачем к пуантам припадая

вы ищите пути Валдая,

звон кандалов, в ногах побед.

Вон обалдуй цветёт, в нём бред,

да он дошёл до поцелуя,

в душе он ищет аллилуйя,

художник он, но не поэт.

А вот в ночи уже исход,

кисть тормозами не владеет

и вот любовь уже в аллее

смеётся, приоткрывши рот.

Как страстно жизнь заведена,

она не высохла, нагая,

глазами жалобно моргая,

вся зацелована она.

Под утро новый поворот

и вся одетая, в лиловом,

в седле, с причёской новой,

и в Эрмитаж вполоборот…

Гласных энтропия

О мельница, ты всё ещё живая,

тут Пушкин хаживал, тут соловьи,

и девушке приветливо кивая

ты сочиняешь строчку о любви.

Река вела, я шёл по этим кручам,

тут деревень лохматые крылы,

что шелестят на встречу гордым тучам,

а сено собирается в валы.

Не забывай родимая Россия,

мой голос – поэтический романс,

в нём часто в звуках гласных энтропия,

и в голове таинственный туман.

Река в ручей, завязывает сухость,

сустав ветвей сплетается в шатёр,

луч в перепонку, в зелень слуха,

а вот в волне танцует солнца флёр.

Дорога в лес, где сосны в сарафанах,

вершины глаз не может рассмотреть,

а под ногою семени фонтаны,

что б смыслы раскатать хотя б на треть.

Шумит сосна, поскрипывают дёсны,

ветрам не просто покропить слова,

наверно вспрыснуть надо прежде вёсны,

сирень, поклон и в платьев кружева.

Придётся взяться за искусство,

в дыханье грёз, подарим ка цветы,

ромашки, пусть им будет пусто,

а василькам ещё расти.

Вода, вода, тебе поём мы оду

ты в жерновах, и водишь поезда,

и деревце из шишки водит воду,

и птичка пьёт слезинку из гнезда.

Восторг, восторг, вот няни скромный домик,

былин и сказок полынья – своя,

она вошли в поэта скромный томик,

теперь те строки для меня семья.

Я был под вечер, сокрушались тучи,

и все русалки спрятались у дна,

но вот мадам, из тех, уже летучих,

у лесенки стояла и одна.

Я обалдел, в поэзии был случай,

тогда Тамара, вот её броня…,

а эта просто подмигнула тучам,

они ушли, как сели на коня.

На завтра вспоминая этот случай

не мог лрипомнить вещие слова,

они накатом с поэтичной кручи

нашли к душе пустые рукава.

Капля света

У ёлочной иконы- свечка,

воск каплет, святцы и глаза,

а в комнате два человечка,

ох если б их облобызать.

Воск падает слезою в полночь,

застывший смех, как егоза,

н в веточках рождает всполох,

а в лампочках спешит гроза.

Свеча сгорая дым вдыхает,

как в том альбоме, альбатрос,

он шейку буквы изгибает

от первой к той, что кончит кросс.

Друзей забытых  в дымном тыне,

мы разглядим сквозь призму лет

ох если б все собрались ныне…,

ах детство, из дали привет.

Свеча сгорела, капля света

на самом кончике пера,

ведь то лишь дымка для поэта

и  женских шуток веера.

Прощальные гудки

И руки стали потными от бури,

глаза от слёз, намыкались тогда,

ах эта жизнь вся начиналась с дури,

и пароход нас вёз, но не туда.

Прощальные гудки, о чём они кричали,

махала ты платком, не забывай,

на досочках скучального вокзала

стоял не я…, и не кричал – бывай.

Открыта суть, для старой милой боли,

гортань раскрыта, крикни, помолись,

я не готов, не сыграны все роли,

ты просто на дорогу обопрись.

Теряем цвет по волоску

Лесная пуховина

Сердца трель

Больница

Сердце смотрит в оба…

Судьба не свернёт

Судьба не свернёт, код и к двери найдёт,

спирали тенёты сочтут эхолоты,

пилот размотает, подняв самолёт

посадит Гогена в Таити за златы,

цивильное всё, как больного залёт,

тут просто, невинно и всё очевидно,

и девушки сочны, и брови в разлёт,

душе утешенье, на взгляд примитивно,

но краски, как свечи готовы в полёт.

Бредовые физики, время под спуд,

паук не учён, вот и мозг не опухнет,

он тянет подтяжки на пойманных мух

и с девой скучает на завтрашней кухне,

зачем мы учились, прошедшего бред,

нам гранки диплома, остатки фальцета,

услышит его и Джульетты портрет,

задуманный Полем под звуки монеты,

но франк прикарманил, проснувшись поэт.

Цивильные брови, в глазах синева,

ты русское поле, цветочное море

и косы мерцают, как в утро Нева,

но губы сквозь зубы шепнули мне соре…,

а может по-братски – бутылку вина

и заспанный вечер уже семицветен,

раскрытые плечи подсветит луна,

где с радугой звёздной забрались в браслеты

счастливых созвездий седых имена.

Солнца луч

Вера

Радуга

Сердце наше

Свобода

Нить Ариадны

Спас – камень

Судьба

Войти к нему, когда он не одет,

смущенье забирается в халаты,

он грановито шлёт тебе ответ:

“Стучаться братец надо, тут не хата.”

Сидит угрюмо, волосы как хлам,

глаза забрались в шёлковые щёки

в своём гареме истинный Адам,

а змей молчит, кому давать намёки.

Когда то голос бархатом гремел,

упругие вздымали горло соки,

но вот большой случился с ним пробел,

пришлось по вологодски в храме окать.

Пророкам местным слов не подобрать

у Пифо*, там оракулы привычны,

то Греция, а не своя кровать,

и те запросы подавай в кавычках.

Стареют ноты, гибок нотный стан,

то черновик, китайский иероглиф,

он может звуки превратить в фонтан

иль в женщину из злого эпилога.

Любой мотив, печать, декоратив,

у лавочек, картины, натюрморты,

бывает раз в году кооператив,

как надоели зелья, грудь и морды.

Пора бы взять перо, бумаги клок,

писать пасквиль и заглянуть в карманы,

там вечный стих, где выпивает Блок

и с незнакомкой заводил романы.

Не дав вздохнуть о прошлом позабыв,

запретный плод, Рабле** о том пытает,

где ловкость рук потянет под обрыв,

и этот вздор змей принесёт в сутане.

Мгновение и слово ловелас

вас привлечёт игрой на этом свете,

коснётесь вы рукой прекрасных влас

и жить захочется с судьбой столетья,

но вы хрипите, где там унитаз,

слепой походкой управляет ветер,

лишь Мефистофель покупатель страз,

вам вечность даст, но душу чай подвесив.

Свет в тумане

Порханье кружев

Ветрило

Напарник туч, ветрило шпоря,

ты гонишь их как паруса,

глаза смеются, эко горе,

тут новь и страсти голоса.

Но север в рубище, в могилах,

по Пошехонской суете

деревни подняты на вилы

и мужики теперь не те.

Прекрасно небо голубое,

старинный батюшки кафтан,

прекрасно солнышко парное,

что обольстило речки стан.

Большие семьи позабыли,

один Егорий на плоту,

ещё вчера собаки выли,

а нынче жалобны коты.

Свобода, да, реви, хоть тресни,

фонарь и новый телефон,

кому нужны…, тут нет невесты,

не звякнет старый патефон.

Луна, слезливая подруга,

всё умирает лепота,

о не сорви волшебство круга,

тогда возникнет пустота.

Наши лопухи

Действо. Музыка жизни

Я ж у счастья трубочист

Я счастье пью

Судьба

Судьбы узоры

Язык

Синий всадник

Любовь. Поэма

Абстрактный пейзаж

Перо кровавое в поту

Я жду

Цветное полотно

Кумиров нет

Без голоса и света

Звезда над нами

А там всё ало

Юная заря

Теней не жди

Стихи случаются бодают

Деревня в май

Капельки солнца

Меч-кладенец

Унылый день вчерашний

Скромность тела и ума

А молодость, как будто петушок

Каждый стебелёк герой

В цветах земля

Космос, и земли наживка

Два голоса, одни слова

Последний луч забился в просинь века

Под небом Рима

Какая жалость

Поэт в пути

Я слышу имя Шаганэ

Путь на мамину звезду

Живу деньки

Старый дом

Гляжу я в белую тоску

Он был невесом и чужой

Меж нами речка соловья

Ромашка из ушедших дней

Спеть русский рок

День догорает

Свадьба

Радости крыло

Горнист

Счастья дни

Обида

Сад из окна

Давно лучина ходит мимо

Писать стихи на всём

Глаза дерзки

Дай мне всё

Маг сентябрь и просинь

Август спал

Стояла осень, август спал,

на синем рукаве,

листы как бонза, как метал,

шарахались в траве,

они шуршали наизусть

какой то прикуп луз,

и повторяли как француз ,

Charmant и карапуз.

И в ночь невинная луна,

холодная свеча,

тащила завязи лгуна

под губы трубача.

под утро дух седой как крест,

гусиный покрик их,

их затянувшийся семестр

и годовалый стих.

Вульгарен был и взгляд и год,

не люб и карнавал,

всё как то задом наперёд

а вот порой в навал,

Бывает жизни календарь

туманит на пути,

а где найти судьбы фонарь,

его бы потрясти.

Сентябрь подтянет дальние морозы

Глаза запрятать бы под тело

Бывает человек на век

Жена декабриста

Мы бодрствуем порой интимно

Светильник у меня один

По Москве по острой, кожаной

Тот человек от Пушкина в меня

Тот человек от Пушкина в меня

идёт и поднимает гневно ноги,

я превращаюсь в заповеди дня

и забиваюсь в рваненькие слоги.

Что тот гигант, покинувший музей,

он медный гость, он всадник не гуманный,

в нём зеленеет злость, он ротозей,

из века он посыпан светом манной.

Вот Летний сад весь в кружеве оград,

белеют статуи и звуки льются,

я им не очень в это время рад,

но лучше с ними без кавычек слиться.

О гений, ты шагаешь как в аду,

а мой талант, в чужие входит ниши,

откусишь яблочко и ты в саду,

но змей уже ворчит, ты вроде нищий.

Познать поэтику, найти беду

и в творчестве шагать, аш с фото лейкой,

как все вандалы рушить на ходу,

упрятав золотишко у Корейко.

И вновь я вырос, спрятавшись в балду,

его гигант конечно не догонит,

по сказке той я медленно бреду,

а для острастки всё ж глотаю тоник.

Пустая сеть чужих наук

На тёплой ладони упавшее небо

Мы просто жили

Сегодня звон с баклушами

Я наслаждаюсь этой книжкой

Коварный друг

Ну ж кто меня…

Тема

Смешно, не знаю что писать,

какая тема в пазлы встанет,

кедрач иль старая тетрадь,

а может просто парень хват,

что отберёт у дамы танец,

щеку зажжёт и скажет – трать,

пунцовой жизни аромат.

Или смотри подружка та

зелёная, почти ботаник,

под сердцем взбесилась свеча

от губ дрожащего альта,

где Паганини вечный странник,

молитвы месит от плеча

хоть на одной струне звуча.

Поэтика, какой профан,

страданье вечно, да я пьян,

сказав, что надо подражать,

вот был герой Фанфан – тюльпан,

а по простому наш Баян,

и шпагой славил Парижан,

чтоб юмор плавил прихожан.

А солнышко сквозь веки туч

Иду туда, крыло черно

Считалочка

Раз, два, три, четыре, пять

я иду судьбу искать,

где она, в какой таверне,

может Катька Блока – ять,

вот была и под кровать

у Малевича в модерне.

Я к врачам из поликлиник,

а у них четвёртый берег,

смотрят в зеркальце – привет,

ты из стареньких икринок

и отстал брат твой брегет,

хочешь знать, тебя ведь нет.

Я пожалуй комаром,

запишусь к ним на приём,

но у них пиры, варенье,

да по капочке и ром,

вот теперь мы и споём,

в бровь куснул, какое рвенье…

Посетитель дверь открыл,

в щель нырнул я, сбылось сил…,

а сестра с ума сошла

в коридор…, там столько рыл,

Гоголь в страхе в том то слил,

Богородица ха-ха,

и в окно, и нам хвала.

Какие сны

Какие сны, да сны от идиота,

не помню моря, вижу лишь, болото,

оно рыжеет мокрою ступнёю

где кочки, одеяло подвесное.

Опора от ремня, звездыня – бляха,

да палка ждёт рубля, а может краха,

далёк по горлу паровоз в зелёном эхе

а ты идёшь, моя земля, с Эфроном в цехе.

Уснул закат в забытом абажуре

а новости в звенящей квадратуре,

смартфона слышу стон, прости Марина,

всё человек ещё стоит на минах.

Мой дед был Философом наречён,

пропал в Гражданскую, где затонул сей чёлн,

под Барнаулом, там цвела соха,

неверье, стынь, под вопли петуха.

Где он и где его плывёт душа,

но на Хитровке смерти скажут – ша,

и не поможет Гегеля расклад,

флюиды жизни забирает кладь.

Всё и пошло не так, как думалось, хотелось,

пришлось семье бежать, простите эту смелость,

разбитые вагоны, фляжка у виска,

кольцо, что так вертелось на пальце у божка.

В такую даль глядя в бинокль и выбирая точку,

я задрожал, вон тот, вон бровь…, что спрятался за кочку,

рубил с плеча у деда кровь, не ставя в путь в кавычки,

ведь та кровинка генный код, то из меня и вычли.

Разлилась солнца паутинка

Военный толк в душе и генах

С утра луна ушла

С утра луна ушла

свалившись в прелести стакана,

ловила зеркала

и серебро в глазах обмана

Сиреневая ветвь

в окно слезой стучала рьяно,

а ложечки нагрев

сменяет форте на пиано.

Стеклянный перезвон,

улавливая света робость,

всё тянет за лимон…,

да пополам, он вроде холост.

Тут сладкий Kaufmann

в наушниках так нежно, близко,

он мистики гурман,

и Вагнер бьёт бемоль из диска.

Какая страсть, накал,

а за стеклом, под птичьим свистом,

стучит призыв нахал…,

ах торопыга…, в ритме твиста.

Окно распахнуто,

на взрыд, в цветы росистой лени,

под розовый колпак

зари в восточных гобеленах.

Халатик размахай

не прикрывал растерянных коленок,

воробушком порхай

на взлёте новых поколений.

Хочется кричать

Солнца донце

Я долго жил в углу одном

за речкой на отшибе,

тут бабкой закалился дом

рябин вобрав вершины.

По осени крылатый ад,

кто громче, кто сильнее,

кровавых ягод звездопад

на радость Дульцинее.

Но время не щадит и их

и бьёт по ним больнее,

и вот остался только штрих,

и крестик пободрее.

Построил сын своё жильё

в кругу, на косогоре…,

тут протекает, там новьё,

где коротать мне горе.

Изба, как новая сосна,

всё блещет, веселиться,

и в вазочке всегда весна,

и в баньке веник злиться.

Но что то ноет изнутри,

как будто непогода,

в ушах под шапкой звонари

и лемех пашет годы.

Ну что же думаю – весна,

пойду, поставлю свечку,

иконка там в углу без сна,

то память человечку.

Сел на порожке, аж затлел,

водицы из колодца,

попил, протёрся, как атлет,

веселье, солнца донце.

Отца конечно я не знаю

Я чёлн, работник моря

Там был Белов В. И

Коргозеро былинный край,

болот лесистый календарь,

там озеро из стари в старь,

живого небушка в нём рай.

Земли затерянная стать,

как Китеж в водах и крестах,

ходить, ходить не отыскать,

собачий лай в шести верстах.

Он деревушку охранял,

то быль, народный сказ, скандал,

в трёх соснах – деда пятерня,

загонит в пот, уйди вандал.

Тут дух, причастье и причал,

там тлеет смех, застигнутый врасплох,

для тех кто слово прокричал,

и в книжицу, на русский оселок,

и уволок, в Тимониху,

где Родина и светлый Бог.

На крыльце, на косяке

Какая жажда

Пернатые вот, вот

Победа надела штаны

Уехали, шагали

Крыльцо, то пекло озорное

Мой детства дом

Безликая ты смотришь криво

Прости

Прости, простите то часы

и стрелки вроде коротки

а гирьки подняли носы,

но тики, тики так кротки.

Давно я их не заводил,

но оглянувшись, где я был…,

а за окном дымок кадил,

парит из стареньких стропил

и в холоде газетных строк

есть мыло, пена, уса клок,

и ясли, и святой пророк,

и для натуги оселок.

А где же счастье, я забыл,

кто веру сектами побил,

а может ангел шестикрыл

водой живою окропил,

Да нет, любовь не провода,

она как чуйка, в два крыла

разлука, даль, всё поезда,

кровавый бунт ты прижила.

Считай шаги, свои, чужие,

соседний лай на этаже,

всё это судьбы, но другие,

и может даже в неглиже.

Своё ищи на полустанках,

где росы слёз из под колёс,

и всё расскажет вам тальянка,

бросая ноты в тихий плёс.

А здесь паук, да на Неглинке,

за шкафом книжным – гражданин,

он прочитал уже картинки

и мушек вынул из штанин.

Он в зеркале пустом дрожит

перебирая струнный гриф,

латиницу ногой крестит

вот спрятался за шторки риф.

И словно цензор ищет рифмы,

из них плетёт рекламы нить,

в букварь пропишет афоризмы,

что б крови автора испить.

Прощаемся почти глухие

у побирушек на пути,

мы не подвластные стихии,

звезда полночная свети.

Февраль морочит всех

Февраль, а он наверно враль,

морочит всех, то хлад, то жар,

как женских шляпок календарь,

то вот цветок, то в бриз коралл.

В глазах буянят васильки,

вдруг лёд забьётся в глубь тоски,

в метро, в вагон и у дверей:

“а руки мне скорей согрей,”

“давай сюда, здесь так тепло,”

я расстегнул своё пальто.

в руках два горных ледника

и ледоруб забыл, что создан для греха,

да вот ещё Лев Троцкий, то его веха,

он лишь смотрящий, чище ангелка.

Кругом народный пот, плюют, чего то пьют,

ребёнку Михалков в закрученности снов…,

помочь нельзя, но баюшки поют,

Анюта тоже тут, околдовав панов,

толкуя им невнятицу полов,

науку для всегдашнего плебея,

я с нежностью своей стою немея

во храме губ, где сорок сороков.

прости, что я ещё не всё умею,

но колокол гудит, где сердце и покров,

любовь галдит, врезаясь в звонку кровь,

и щёки наши споря вдруг зардеют.

Огонь богов он пересёк метели,

но одеяло игл гудит из каждой щели,

скорей в подъезд, в стеклянные качели,

лифт скоростной и мы уже у цели.

Костяк стекла, растерянный скелет,

он весь дрожит, а медиков тут нет,

мы вглубь, забыв про костный стан,

в глазах, губах запутался туман.

Съедает страсть, предъявит и счета,

внутри у нас как будто пустота,

мы нищие сейчас, приди к нам Калита,

подай копеечку, что жизнью полита.

Голубая поэма поэта

Подмена беспечной жизни

Синий воротник

У реки песок и ил

Помню лёд бежит в поту

Помню лёд бежит в поту с моим коньком,

все по кругу, ну а я же прямиком,

между пар скольжу вздувая пар,

карапуз, летящий самовар.

Подхвачу девчонку на лету,

поцелуй и я уже во рту,

между дёсен проплывает язычок,

у щеки обещанный кивком смычок,

словно музыка сластёна на ветру,

жаль её и я слезу утру к утру,

а пока мерцают светляками огоньки,

фейерверки, их наверно тридцать три.

Нам до них ещё ростками в жизнь врасти,

а сейчас скользим коньком и языком,

руки понимают счастье страсти

закрутили нас по солнышку волчком.

В этих пуговках, крючках и с балыком,

мы под утро в снег провалимся ничком,

ты отменишь мне вчерашнее нельзя,

извини, ведь я мальчишка и варза.

А стихи я к маю сочиню,

в них конечно будет маленькое ню,

и наверно я из простачков,

но взгляну в тебя ведь без очков.

И тогда зелёною рукой

я в сирень заброшу свой покой

буду бабочкой и стану догонять,

ароматом царственным обнять,

ты не сравнивай, цветами обладай,

ведь она найдёт тычинок рай

кожицу губами удали

и кричи: “его мне подари.”

Из Москвы, ату

Потри сердечко

А водевиль нам на гарнир

Марта кочет на кольце

Я знаю дома

Снег с желтком

Пытаюсь написать рассказ

Наверно по привычке

Теперь домашний

Но я теперь для мира

Новый Год на серебре

Снеговик

Последний взгляд

Кругом всё то, что мне нельзя

Иные сны бывают смотрят в даль

Последняя сказка в январь и февраль

Зима бела и танец белый

Во мне давно стихи белели

Не найти к прекрасным броду

Наш городок как будто рыжик

О нагота, всегда со мной

Есть ступеньки в пламя чуда

Капучино к ночи

Двери в рай

Всё на краю

Из седого забытья

Я пацаном в деревне

Темно на улице, нет соловья

Два народа, славянства закваска

У осени прощанье с нами

Душа твоя скорбит

А единица, дуги в апострофе

А за окном краснеет паркГ

Мольберт пока пустой

О посоны вам бы в гоны

Прощанья стопка

Мы в ночь вдвоём

Секрет это то…

Приколы лета

Вот и песня

Альбом семейный

Альбом семейный, возлежащий

передо мною как опора,

свечой закапанная вечность

из жизни родового хора

Алфавит витьеватых строчек

Шанель от шляпок и корсетов

и в подписи звучащий прочерк

секунд, отмеренных брегетом.

Мой почерк изменил вращенье

в нём больше линии прямые

шрифты разгоны причащенья,

но в них запрятались немые.

Взял карандаш, он мягок очень,

ручному грифелю свободу,

на белой стороне где Отче,

я напишу в полстрочки оду.

А вечером задёрну шторы

свечу зажгу, глаза прикрою

от жизни той остались споры

и взгляд, что веет добротою.

Я опять уезжаю из лета

Привет, привет

Осени календарь

Полундра

Ты сегодня модельно отпета

Ах ноги, ноги, ноги

Ах ноги, ноги, ноги

вы крутите педаль,

а по дороге блоги

то галька, то асфальт.

Вечерняя зарница

засвеченная прель,

из леса мастерица

вплетает в ель кудель.

Дорога всё аншлаги.

вечерня мотовства,

угоры и овраги,

ныряет голова.

Мы с акварели детства

глотаем пыль с колёс,

наш конь, двоим наследство,

целую шейки плёс.

Корявая дорога

устали васильки,

ромашки прося грога,

а нам бы в рай реки.

Торопимся раздеться,

мы снова голышом,

как будто сон из детства,

а мы уже потом.

Кувшинки водевиля

на цыпочках стоят

и очи опустили,

так грешен наш наряд.

А губы не сумели

дыханье задержать

нырнув мы обалдели,

ведь надо руки сжать.

Пескарики с испугу

метнулись в донный ил

а мы ломали дуги,

пока хватило сил.

Подкинув покрывало

в зелёную постель,

нас небо укрывало,

колол звезды пестерь.

Ах если б рюмку, стопку…,

стихами всё запить,

нет лучше рифму – тропку

любимой посвятить.

Сегодня баню буду слушать

Гранитами бывших столетий

Боль и горе ходят в поле

Нога в осенний календарь

Стихи набравши сумрак в след

На лавочке под липой

Тихо сели

Капелькам счастья

Белые ночи

Зелень тополей

Курносый вокзал

Синь неба загляденье

Сегодня полная луна

У дома пламенеют розы

Многоточие

До Рейхстага, меньше шага

Он пришёл на пристань очень поздно

Под песни Шуберта

Материнский волос

Довольно, хватит…

А закат зарылся в воды

Пальцы забыли

Крутая ночь

Майское утро в сырых ароматах

Сегодня не пойдём гулять

Давно не видел я зеркал

Переборы гармошки

Дождик радугой спустился

Я к лодке шёл на тихой речке

Я к лодке шёл на тихой речке,

удилище и червяки,

в росе заря мерцала свечкой,

босые ноги – моряки.

В затон пробрался осторожно,

не сотрясая камыши,

но над водою дым, тревожно,

хотя у леса не души.

За поворотом у рябинок,

цыганский табор ворковал,

костров пылающих рубины,

шайтан кобылу враз ковал.

Девчонка юная богиня,

бочком за кустик и к воде,

стряхнула тряпочное имя

и ода треснула во мне.

Она как будто загорелась,

стрекнула глазками в меня,

словами грозными огрела

ох, в грязных помыслах виня.

Закрыл глаза, прикрыл ладонью,

пал на колени у борта

она ко мне пришла по донью

за уши дёрнули перста.

Простила дерзкую забаву

с улыбкою подняв зарю,

толкнула чёлн – теперь по праву,

и на всегда…, а я горю!

Линий изломы

Помню реку, пароходы, понтоны

Пробив седые облака

Эхо птичьих голосов

Какие странные маршруты

Вы во мне как наважденье

Природная запутанность

Какая чистота и наст

Многоголосье дум

Всё это память

Их имена взойдут на сцены

Земля проснётся, скажет слово

Весны улов

Сердце не приемлет торг

В эку даль, в лесов лядину

За лесом, за дубовой рощей

Я в стране иноязычной

Перед Новым Годом вьюга

Как благодарен день и час

Наверно не дышал рояль

Я в тень ушёл

Я в тень ушёл, но этот день,

сухой не высказанной фразой,

меня схватил и под ремень,

втащил на площадь к водной вазе.

Там молодёжь в дыханьи роз,

супруг, любовник, радость, праздник

и девушки на старте, кросс…,

подножку ставит безобразник.

Тот шкет попался и молчит

и ухо закрывает пальчик,

бегунья вскользь, коленки чтит,

асфальта камушки – буравчик.

Спортсменку я поднял шутя,

приложил свежий подорожник,

повёл я славное утя

к реке, но хлынул тёплый дождик.

Ох промочил…, слегка раздел,

азартно майка распустилась,

а для меня, то ню модель,

иль просто в водах наутилус.

Весна и солнце обожгло…,

с Соборной Горкой мерит силу,

мы в шаге, мы уже одно,

колокола нас освятили.

Такое в мире не бывает

Такое в мире не бывает,

но у поэта всё с горы,

здесь остротою чувств срываем

все одеянья, мы голы.

Душа и та трепещет с воли

ей не привычен маскарад,

но в каждой строчке важны моли,

в них спрятан чувственный обряд.

Весну заправят новым житом,

она листочком зашуршит,

простим ей всё в краю прожитом,

ведь новый грех ей в пояс вшит.

Пора любви и созерцанья,

кипенье жизни, песнь цветка

и юная судьбы царевна,

восславит розу у виска.

Раскроем окна, тюль и шторы

все ароматы в новый дом,

за садом засланы просторы,

а