Читать онлайн Покушение на убийство бесплатно

Tony Kent.

KILLER INTENT.

Один

Джошуа почувствовал прилив адреналина, посмотрев вниз, на площадь. Он был на высоте двухсот футов, на острие шпиля церкви эпохи Регентства. Отсюда ему был виден каждый заполненный людьми уголок внизу. Знакомое ощущение от выброса адреналина разлилось по телу. Это была высшая точка напряжения любого задания, момент, когда отступать некуда; это было то, ради чего он жил.

В оптический прицел винтовки ему была видна каждая деталь. Джошуа жадно впитывал информацию, лишь на мгновения отвлекаясь на потенциальные препятствия. Менее опытному профессионалу потребовалось бы больше времени, чтобы взвесить и оценить все данные. Джошуа же был очень подготовленным.

Он отодвинулся от прицела — тот показал ему все, что мог. Вместо этого он оглядел толпу внизу невооруженным глазом. Толпа была несметная. Он не в первый раз задался вопросом о том, насколько неподходящим было место. Джошуа понимал политический аспект. Где, как не на Трафальгарской площади, лондонском памятнике военной славы, чествовать героев недавней войны на Ближнем Востоке? Однако исторический резонанс отнюдь не делал площадь более безопасной.

Хаос внизу заставил губы Джошуа искривиться в мрачной улыбке. За местностью могут следить лучшие мировые охранные структуры, но любые проблемы на их пути сыграют Джошуа на руку. В данный момент имя этим проблемам — легион.

Джошуа вновь взялся за винтовку.

Едва заметным движением ствол взметнулся вверх, а глаз Джошуа скрылся за прицелом. Пристально осмотрев крыши ближайших строений, Джошуа меньше чем за минуту обнаружил девятнадцать снайперов. Редко, можно даже сказать, в уникальных случаях, ему это удавалось так быстро. Но, с другой стороны, это дело само было уникальным. Все предыдущие задания в длинном послужном списке Джошуа объединяло одно: необходимость скрываться, чтобы достичь цели. Но только не сегодня; сегодня Джошуа обязан был быть на виду. В противном случае каждому из тех девятнадцати стрелков было бы весьма интересно, куда подевался их двадцатый коллега.

Два

Менее чем в четырехстах ярдах, у окна, стоял Джо Дэмпси. Обзор у него был столь же прекрасный, как у Джошуа. Чего нельзя было сказать о его настроении.

Половину своей жизни Дэмпси занимался тем, что находил и нейтрализовал угрозы, предвидел непредвиденное и немыслимое. Восемнадцать лет такой работы на любом оставят отпечаток, и Дэмпси не был исключением. Он всюду видел опасность и иногда задавался вопросом, выучка ли тому виной или обычная паранойя. Но сегодня такие вопросы его не волновали. Сегодня опасность была очень реальной.

— Внизу, как я погляжу, без изменений? — Мягкий голос с отчетливыми эдинбургскими переливами прервал размышления Дэмпси, и тот повернулся к говорившему.

Каллум Макгрегор сидел за единственным столом в комнате. Начальник Департамента внутренней безопасности[1] был мужчиной исполинских размеров: под два метра ростом и весом больше ста двадцати килограммов, он целиком занимал пустой стол.

Дэмпси молча подошел к начальнику. Будучи сам крупным, двигался он легко, и, придвинув стул к противоположной стороне стола, не дожидаясь разрешения, сел.

Он посмотрел Макгрегору в глаза.

— Изменений не будет, Каллум. Мы не можем контролировать столь большое и открытое пространство. — Его голос был более резким, напряженным и менее деликатным, чем у Макгрегора. Этого стоило ожидать: у Макгрегора был голос дипломата, у Дэмпси — голос, грозивший дипломату.

— Ты ведь знаешь, что учишь не того, Джо. Но это ничего не меняет — мы сделаем все, что в наших силах.

— Наших сил недостаточно.

Ответ Дэмпси был грубоватым, но не нарушал субординации; Макгрегор был выше чином, но взаимное уважение стирало звания. Он продолжил:

— Дело не только в цифрах, там семь разных агентств, Каллум, и все работают независимо друг от друга. Бог знает зачем нам столько. Если бы мы остановились на одном, то могли бы следить за всем как следует.

— Американцы никогда не доверили бы нам охрану президента Ноулза, Джо. Это было очевидно еще до угрозы Томпсону.

Все это Дэмпси уже знал.

— А мы бы не позволили им работать в одиночку. Мы ни за что не рискнули бы потерять кого-либо из высокопоставленных лиц — президента или бывшего президента — на британской земле. То есть нянек было слишком много еще до того, как наши отдельные ведомства начали склочничать за место. Учитывая все это, бардак мог бы быть в разы хуже.

Дэмпси откинулся на стуле. Его раздражало, когда Макгрегор был прав, что случалось весьма часто. Но даже зная причину, совладать с фактами было непросто: на мероприятие приедут и бывший, и нынешний президенты США. Даже без британских политиков, путающихся под ногами — а они непременно будут путаться под ногами, спасибо огласке, — это не что иное, как ночной кошмар.

Если сегодня планируется теракт, подумал Дэмпси, предотвратить его сможет только чудо.

Оживший в ухе наушник прогнал эту мысль.

— Президент покинул Музыкальную комнату. Бамбук выдвинется через девять минут. По моему сигналу: три, два, один — вперед.

Секретная служба США больше ста лет охраняет президентов страны, даже тех, кто уже покинул пост. За это время технику отточили до совершенства: четыре коротких предложения — это все, что требуется, чтобы предупредить каждого агента.

Обратный отсчет пошел.

Дэмпси сверил часы, когда голос сказал ему в ухо: «Вперед». Макгрегор сделал то же самое. Эти двое видели больше боевых действий, чем среднестатистический пехотный взвод. Им доводилось выполнять тайные задания по всему миру, и по сравнению с ними сегодняшнее было плевым делом. И все же Дэмпси мучило предчувствие.

Он встал, и его рост под метр девяносто выгодно подчеркнул прямую, как шомпол, военную выправку. Благодаря росту в сочетании с мощным телосложением, которое угадывалось даже под костюмом, Дэмпси выглядел устрашающе. Картину дополняли темные пронзительные глубоко посаженные глаза и лицо, на котором лежал отпечаток жизни, прожитой в опасности. Он не был неприятным мужчиной — напротив. Но когда это было необходимо, Джо Дэмпси умел вселять ужас.

Сейчас же он встретился взглядом с Макгрегором — и все было ясно без слов: беспокойство на лице начальника было достаточно красноречивым.

Возможно, в конце концов, не у одного Дэмпси было дурное предчувствие.

Три

Джошуа не мог определить акцент, с которым говорил человек, произнесший это. Откуда-то с Восточного побережья — но откуда именно? Неспособность ответить на этот вопрос беспокоила его больше, чем следовало бы. Миллионы людей по всему миру разделяли его одержимость деталями, контролем, ритуалами. Для многих это было изнурительным обсессивно-компульсивным расстройством, способным разрушить жизнь. Но для Джошуа это было чем-то иным. В его работе внимание к деталям зачастую разделяло жизнь и смерть; и в этом мире такое состояние Джошуа помогало ему быть идеальным киллером.

Джошуа сверил часы по команде «Вперед» и почувствовал обжигающий импульс, подпитываемый еще одним выбросом адреналина. Сигнал поступил из службы охраны президента и заставил Джошуа сосредоточиться. Ровно через девять минут президентский кортеж покинет Букингемский дворец, после чего проследует по Мэллу[2] и прибудет на Трафальгарскую площадь чуть менее чем через 13 минут. Секретная служба, как всегда, работала как часы.

Так же, как и Джошуа. Адреналин по-разному влияет на людей: одних он вводит в состояние «бей или беги», на других — меньшинство — нагоняет страх. И еще меньшему числу людей адреналин дает холодную ясность мысли, когда время будто замедляется, а каждый шаг обдуман, просчитан и фатален. Многие назвали бы это социопатией, если не хуже. Джошуа называл это профессионализмом.

Именно этот профессионализм и овладел им сейчас. Одним стремительным движением Джошуа бегло просмотрел крыши в седьмой и последний раз — это число уже давно его успокаивало. Семь осмотров местности, семь подтверждений того, что команда на месте и каждый из снайперов находится на своей позиции. Все вместе они прикрывали Трафальгарскую площадь со всех сторон. Но ни одна из их сторон не имела значения. Только один угол обзора будет важен сегодня.

И этот угол уже был занят Джошуа.

Это была еще одна из ряда отлично спланированных заказчиком деталей. К этому моменту Джошуа иного и не ждал. Команду из двадцати снайперов, мужчин и женщин, сколотили в ходе политического перетягивания каната: половину — из антиснайперского подразделения Секретной службы США, в результате чего осталось десять мест для британского личного состава. Пятерых взяли из команды защиты[3] и пятерых — из контртеррористической команды[4]. По крайней мере, таков был план.

В последний момент Джошуа заменил одного из старших контртеррористических сотрудников и не позволял себе думать о том, как это удалось осуществить. Разумеется, ему было любопытно, и, возможно, однажды удастся это узнать. Но сегодня ему было достаточно того, что каким-то образом он был частью той самой команды, которая должна была бы его остановить. За годы работы Джошуа нашел много способов подбираться к своим жертвам. Ни один из них не был настолько пропитан иронией.

Он повернул свой прицел обратно к площади. С тех пор, как он впервые посмотрел вниз, прошло полчаса. Толпа на территории, отгороженной от зоны для приглашенных гостей, выросла втрое, до предела. Внизу собралось две тысячи женщин, мужчин и детей, и их всех припекало не по сезону теплое октябрьское солнце.

Джошуа было все равно, десять их или десять тысяч, — его интересовал лишь один человек из толпы: маленький жилистый мужчина, одетый в поношенный твидовый костюм и сидевший в двадцать третьем ряду у прохода. В инструкции так и было написано. Кортеж все еще был в нескольких минутах езды, но объект Джошуа был на месте, и с этого момента он не покинет линию огня.

Четыре

— Ты уверен, что отсюда хороший обзор? — Сара Трумэн задавала этот вопрос уже, наверное, десятый раз за последние пару минут.

— Такой же хороший, как и внутри заграждений, — ответил Джек Магуайр. — Если хочешь лучше, нужно подняться выше. А для этого нужно выйти за пределы площади.

Магуайр кивнул в сторону ближайших крыш. Сара проследила за его кивком. Мгновение она, казалось, обдумывала их варианты. На ближайшем церковном шпиле был виден стрелок, как напоминание о том, что вход во все здания рядом был запрещен.

Сара повернулась обратно к Магуайру:

— Просто кажется, будто мы немного сбоку. Будь мы прямо напротив сцены, ракурс был бы лучше, разве нет?

— Конечно. Главным образом, с лучшим видом на затылки.

Магуайр ответил отрывисто, но с улыбкой. Он мог понять ее беспокойство. Для Сары (намного больше, чем для него) сегодняшний день очень важен Канал впервые доверил ей репортаж главных событий. Магуайр волновался бы, если бы Сара не нервничала.

— Готова к небольшой репетиции? — спросил Магуайр, фокусируя объектив.

— Готова как никогда.

Магуайр видел, что улыбка Сары была натянутой, что она старалась скрыть волнение. Живот у нее наверняка скрутило, подумал он, но она справится.

И Сара быстро доказала его правоту. Сняв резинку с аккуратного хвостика, она распустила свои длинные каштановые волосы и запустила в них пальцы. Это был ее своеобразный ритуал перед каждой съемкой, эдакий переход из закулисья на сцену; суеверие, почти такое же бессмысленное, как кроличья лапка[5] или четырехлистный клевер[6].

Сара встала в центр кадра:

— За дело.

Улыбка Магуайра стала шире. Он долгие годы работал с телерепортерами и актерами, привык к их нарциссизму и потерял счет кадрам, упущенным, пока звезде поправляли макияж. Но последние два года все было иначе. Не потому, что с Сарой и смотреть было не на что. Высокая и стройная американка, она была по-своему красива и не менее привлекательна, чем предыдущие коллеги Магуайра. Сара, конечно, не была классической красавицей, но почему-то так было даже лучше. И в отличие от остальных она была абсолютно не тщеславна, по крайней мере, насколько Магуайр мог судить.

Законченный ритуал словно вдохнул в Сару новую жизнь; ее предсъемочный мандраж теперь был скрыт за искренней улыбкой и блеском зеленых глаз. Магуайр засиял от гордости.

— Чему ты разулыбался?

— Ничему. Давай, начинаем.

Магуайр еще раз перефокусировал объектив, перед тем как поднять большой палец — сигнал к началу:

— Мы находимся на Трафальгарской площади в Лондоне, куда с минуты на минуту прибудут официальные лица, дабы почтить память тысяч погибших британцев, которые принимали участие в более чем десятилетнем конфликте в Афганистане и Ираке. В то время как Вооруженные силы Великобритании и ее союзники готовятся пересмотреть свои приоритеты и свою дислокацию, мы собрались сегодня здесь, чтобы поблагодарить тех, кто уже вернулся домой. И тех, кто пожертвовал собой, защищая наш уклад жизни. Вместе со смещением акцента в войне против терроризма на Ближнем Востоке пришло время подвести итоги достигнутого за годы жестокого конфликта. И выразить свое уважение к тем, кто так долго и тяжело сражался. А теперь, пока мы ждем…

Речь Сары затихла, заглушенная приветственными криками с юго-западной стороны площади. Это могло означать лишь одно: кортеж президента прибыл.

Пять

— Бамбук пробивается сквозь арку. Дилижанс на три, Скиталец, Наемница, След и Соколица на борту. Выстрел, Снег и Тихоня с Воином на четыре в полузащите.

Дэмпси бросил взгляд на свои часы; после первого сообщения в офисе Макгрегора прошло двенадцать минут. В том сообщении был обозначен график, который пока соблюдался с точностью практически до секунды. Дэмпси в восхищении покачал головой.

Американцы чертовски хорошо подготовлены.

Но Дэмпси не мог позволить, чтобы эффективная работа Секретной службы успокоила или расслабила его. Они смогли его впечатлить, но ему нельзя было терять бдительность. В противном случае, как показывал горький опыт, все может закончиться гибелью людей.

Дэмпси взглянул на своих девятерых агентов из Департамента внутренней безопасности. Тщательно отобранные солдаты, полицейские и шпионы с выдающейся биографией, они были лучшими из лучших, достаточно неординарными, чтобы привлечь внимание Каллума Макгрегора, и достаточно крепкими, чтобы пройти отбор. Заслужить доверие Дэмпси было непросто, но каждому члену его команды это удалось.

Девять агентов находились точно на своих позициях: поодиночке стояли в конце каждого прохода на нейтральной полосе между толпой и сценой. На каждом был черный костюм с иголочки, белоснежная рубашка и узкий черный галстук. Завершали образ темные очки, положенные по уставу. Каждого из них в отдельности можно было принять за статиста из голливудского фильма, и только выпуклость пиджаков в районе левой подмышки говорила о том, что с этими ребятами шутки плохи.

Не то чтобы Дэмпси в этом сомневался. Он был полностью уверен, что любой или любая из них исполнит свой долг и будет действовать в соответствии с тем, на что их натаскивали последние двое суток. Сегодня на площади было десять проходов — только по ним можно было преодолеть море стульев, которые временно заполнили огромное, обычно открытое для публики пространство. Девять из этих десяти проходов прикрывали агенты Дэмпси. Десятый — единственный оставленный без присмотра — был особенным. Именно по нему, направляясь к сцене, пройдут особо важные гости. Если что-нибудь должно случиться, оно почти наверняка случится здесь — вот почему это был проход Дэмпси.

От Дэмпси требовалось больше, чем от его агентов. Их задание было простым: неподвижно стоять на месте, отдавая себе отчет в происходящем. Ситуация Дэмпси была сложнее. До того, как он присоединится к своей команде, ему необходимо будет проводить высоких гостей от входа к сцене.

Звучит довольно просто, как такие вещи обычно и звучат.

Наушник Дэмпси снова ожил и продолжил комментировать передвижения кортежа. Было очень по-американски считать, что разведка важнее всего: если знаешь каждый шаг и каждую деталь, то ничто не сможет пойти не так. Дэмпси считал иначе — все всегда было сложнее.

Дэмпси переместился к входу для охраны в северо-западном конце площади и занял позицию. Отсюда обзор ему перекрывал забор вокруг площади. Этот забор был необходимой мерой безопасности. Но в политике даже необходимое иногда скрыто. Двум тысячам гостей посчастливилось попасть на площадь, миллионам других — нет. Забор должен был сдерживать последних. Но каждый из числа этих миллионов нежелательных гостей был зарегистрированным избирателем, а значит, нужна была бутафория. Вдоль заграждений тянулись сотни метров синего бархата, что в сочетании со сверхпрочным ковром, сценой и тысячами обращенных к ней стульев делало Трафальгарскую площадь похожей на самый большой конференц-зал, который Дэмпси когда-либо приходилось видеть. Все это нужно было, чтобы обмануть публику и скрыть тот факт, что доступ разрешен лишь избранным.

Судя по шуму, обман сработал. Сквозь рамку металлоискателя на входе Дэмпси было видно только одно — прибытие кортежа. Забавно, но именно это ему не нужно было видеть: крики толпы были оглушающими, восторг — ощутимым. Дэмпси знал лишь двух политиков, которые удостаивались такого приема, и по звуку понял, что оба они прибыли.

Дэмпси устремил взгляд на вид, открывающийся перед ним через рамку металлоискателя, — обзор был ограниченным, но этого было достаточно. Казалось, что толпа не может реветь громче, и тем не менее рев усилился в тот момент, когда Дэмпси увидел, что кортеж — кодовое название «Бамбук» — замедлил ход до полной остановки.

Короткий путь от Букингемского дворца «Бамбук» проделал неспешно. Восемь агентов из службы охраны президента бежали рядом с каждой машиной, и ни один из них не успел вспотеть, что говорило об отличной физической форме. Уже одно это должно было успокоить Дэмпси — должно было, но не успокоило.

Голос в ухе сказал Дэмпси, что машина президента — кодовое имя «Дилижанс» — была третьей в кортеже. Дэмпси это уже знал. Он увидел, как она остановилась ближе всего к его, десятому, проходу; тут же, практически через секунду, стали выходить пассажиры.

Очевидная тяжесть передних дверей лишь тонко намекала на уровень модификаций лимузина «Кадиллак» 2009 года. Дэмпси впервые видел легендарный автомобиль так близко. Ничего в нем не выглядело необычным. Если бы Дэмпси не знал истинного положения вещей, он бы ни за что не догадался, насколько авто соответствовало своему прозвищу Зверь. Тяжелее среднего самосвала, автомобиль щеголял пятидюймовой военной броней, которая могла отразить прямой удар от ручной ракетницы; приспущенные шины позволяли водителю разгоняться до максимума вне зависимости от состояния колес; толщина ударопрочного стекла практически не пропускала естественный свет внутрь салона. Это был почти ядерный бункер на колесах; место, где президент был в полной безопасности. Ах, если бы то же самое можно было сказать о Трафальгарской площади!

Секретная служба окружила «Дилижанс» еще до того, как его колеса перестали вращаться. В который раз Дэмпси закрыли обзор, и в который раз видеть ему было не нужно. Рева толпы было достаточно, чтобы он понял: президент США Джон Ноулз и первая леди Вероника — кодовые имена «Скиталец» и «Наемница» — предстали перед публикой. Дэмпси знал, что премьер-министр Великобритании Уильям Дэвис и его жена Елизавета должны быть там же. «След» и «Соколица» — их кодовые имена.

Все четверо были теперь под присмотром лучших сотрудников службы охраны президента. Лишь вступив на площадь, они станут обязанностью Дэмпси.

Это случилось не сразу. Проходили минуты, а Ноулз продолжал купаться в аплодисментах. Пока Дэвис — гораздо менее любимый лидер — грелся в лучах чужой славы, все, что оставалось Дэмпси, — это ждать и наблюдать за работой Секретной службы.

Наблюдать американцев в действии означало смотреть, как работают профессионалы. Гориллы-переростки, которых нанимают для охраны знаменитостей и которые, кажется, ни на секунду не отрывают взгляд от платившей им звезды, были прямой противоположностью агентов президента Ноулза, невзрачных и умелых. Их глаза были там, где надо, — непрерывно сканировали толпу, не задерживаясь на Ноулзе. Задачей агентов было заметить угрозы жизни президента. За исключением самоубийства, такие угрозы вряд ли исходили бы от него самого.

Время шло, а толпа и не думала затихать. Это беспокоило Дэмпси, очень беспокоило. Пока VIP-персоны были снаружи, они не были под его охраной и он ничего не мог для них сделать. Для человека, который всю жизнь полагался только на свои силы и все всегда держал под контролем, такое чувство бессилия в обычные дни было невыносимым. А в сегодняшнем дне как раз не было ничего обычного. На левой щеке Дэмпси запульсировал рваный 6-дюймовый шрам — признак подскакивающего давления.

Момент Дэмпси наступил без предупреждения. Пока толпа продолжала ликовать, президент Ноулз развернулся и шагнул на площадь. Дэмпси сделал шаг назад. Стоя по стойке «смирно», он бодро отдал честь. Ноулз, как бывший морской пехотинец и нынешний главнокомандующий, ответил тем же. Уильям Дэвис, непопулярный британский премьер-министр, воздержался.

Дэмпси окаменел, столкнувшись с Ноулзом лицом к лицу. Президент США был человеком, которого он глубоко уважал, и все равно Дэмпси не ожидал такого эффекта от встречи с ним. Однако смятение длилось не дольше удара сердца. Дэмпси оторвал взгляд от самого известного лица в мире. Ему нужно было возвращаться к работе. Он повернулся и начал свой путь к сцене.

Расстояние до сцены было не больше ста ярдов, однако на его преодоление ушло целых три минуты. Все повскакивали с мест, толкались, стараясь дотянуться, и радостно кричали. В общей сложности две тысячи людей. Все, что Дэмпси оставалось, это шаг за шагом медленно продвигаться к сцене. Секретная служба, окружавшая Ноулза, помогала Дэмпси. В отличие от самого президента, который, казалось, пожимал каждую протянутую руку. Это превратило каждый шаг в усилие, а каждый ярд — в достижение. Испытание закончилось, только когда они достигли ступенек, что вели на помост. Только тогда Дэмпси смог отступить.

Дэмпси наблюдал, как гости преодолели восемь небольших ступеней и вышли на сцену. Каждый из них был опьянен подхалимством толпы, и ни один не придавал значения потенциальным окружавшим их опасностям. Никто, даже бывший президент Говард Томпсон, который, как знал Дэмпси, должен был быть в курсе конкретных угроз, поступивших в его адрес.

Но, с другой стороны, политики никогда не придавали значения подобным вещам. Их безопасность была чьей-то чужой обязанностью, кто-то другой должен был нести ответственность за это. В данном случае Дэмпси.

Дэмпси занял свою позицию в начале прохода. Его первое задание было успешно выполнено. Он должен был чувствовать себя лучше, уверенней. Но по какой-то причине его беспокойство продолжало расти. Что-то было не так. Что-то, что Дэмпси не мог с уверенностью определить.

Шесть

Наручные часы лежали перед Джошуа, прямо перед глазами, рядом со стволом винтовки. Они лежали циферблатом вверх, время считывалось с полувзгляда: удобно, но бесполезно. С первого сигнала Секретной службы Джошуа отсчитывал в уме секунды — еще один пример его обсессивности. Прошла одна тысяча семьсот сорок секунд.

Его навороченные Rolex Submariner это подтверждали, прошло двадцать девять минут.

Время было проведено с пользой. Джошуа исполнил все свои прочно укоренившиеся ритуалы перед выстрелом не задумываясь. Обстоятельства этого задания были странными, но суть всегда была одна и та же: зарядить обойму, снять с предохранителя, выставить линию прицеливания, выявить препятствия. Все эти действия он выполнил с абсолютной точностью семь раз подряд, чтобы удовлетворить свою одержимость.

Джошуа знал имя своей жертвы. Эймон Макгейл. Знал его в лицо, знал, где его найти. С тех пор, как Макгейл занял свое место, он был на прицеле у Джошуа. Если все пойдет по плану, живым ему не уйти.

Такое обещание было легко дать, но подчас трудно исполнить. Но только не для Джошуа. Он, сколько себя помнил, был окружен жестокостью. Безусловно, множество других мужчин могли делать то, что делал он. Но редкому из них удавалось делать это так хорошо. Нужно было сочетать в одном смертоносном комплекте физические способности, холодную одержимость, профессиональную подготовку и полное отсутствие сожаления. Джошуа обладал всеми этими качествами в избытке, что делало его более чем подходящим оружием против стареющего, немного потрепанного мужчины, сидевшего у него на мушке.

Макгейл выделялся из толпы с первого взгляда. Не в физическом плане. Да, он был в поношенной одежде и явно нуждался в хорошем обеде, но в его внешности не было ничего выдающегося. Нет, на что Джошуа обратил внимание, так это на его эмоции. Или, точнее, на их отсутствие.

Даже находясь в ста ярдах от площади и в двухстах ярдах над ней, Джошуа ощущал эффект от прибытия президента Ноулза. Волна благоговения была невероятно мощной, и тем не менее Макгейл остался в своем кресле как приклеенный — оазис покоя в буре истерии.

Не отреагировал Макгейл и на дальнейшие события. Уильям Дэвис произнес речь, стоя за двухдюймовым стеклом — смесью телесуфлера и пуленепробиваемого экрана. Дэвис был низкорослым, невзрачным и непопулярным человеком, не привыкшим к восторженным овациям. Но сегодня, в минуту эйфории двух тысяч тщательно отобранных зрителей, они перепали даже ему.

Дэвис открыл мероприятие короткой благодарностью Вооруженным силам Великобритании. Толпа в ответ проревела в знак согласия. Все, кроме Макгейла. Макгейл вновь остался неподвижен. Единственным доказательством жизни этого твидового костюма были бисеринки пота, тонкой струйкой сбегавшие по его шее и бровям.

Но все изменилось, когда место на сцене занял президент Ноулз. Именно в этот момент Макгейл ожил, заерзал, начал беспрестанно трогать что-то под своим стулом. Неопытный наблюдатель мог бы подумать, что это чесотка. Для Джошуа это был сигнал приготовиться.

Наблюдая за Макгейлом, Джошуа понимал, что тот нервничает неспроста, и прекрасно знал, что за этим последует.

Семь

Сара Трумэн отмечала каждое слово, произнесенное ее президентом. Два последних года она жила в Лондоне. За это время, гораздо чаще видела британского премьер-министра, чем главу своего государства. Сравнения обоих было не избежать, и этот поединок не был равным. В отличие от Уильяма Дэвиса лидер свободного мира был впечатляющим мужчиной.

Джон Ноулз определенно произвел на Сару впечатление. Ей казалось, у него было все: рост, атлетическое телосложение и привлекательность — настоящий голливудский президент. Из-за этого его иногда недооценивали, что было ошибкой, которую, однако, никогда не совершали дважды. Ум Ноулза превосходил даже его внешность, что делало его более достойным противником любому политическому оппоненту.

Сара взглянула на Магуайра. Она была уверена, что ее оператор снимает в этот момент. В их работе была слаженность, проверенная временем. У Магуайра был отличный, беспрепятственный обзор сцены. Другим операторам повезло меньше — или они просто не были так хороши. Как бы там ни было, лучшие кадры сегодня будут у Джека Магуайра.

Сара в этом не сомневалась. Она считала, что ей повезло работать в паре со столь уважаемым и талантливым человеком в самом начале карьеры. Она была искренне благодарна Магуайру за его наставления. Но они были друзьями, поэтому слова благодарности можно было не произносить вслух. Так что Сара сконцентрировалась на происходящем на сцене, на финальных словах Ноулза. Как всегда, и его речь, и манера подачи были безупречны: «…нет лучше друга и ближе союзника, чем Великобритания. Эти отношения прошли испытание временем и невзгодами, и я невероятно счастлив выразить почтение мужчинам и женщинам, которые поддерживали мою нацию в это непростое время. Дамы и господа, мы собрались сегодня, чтобы поблагодарить присутствующих — и трагически покинувших нас — за неизменный героизм, которому не было равных со времен Великого поколения[7]. Я представляю вам людей, которых можно описать одним лишь словом. Я представляю вам героев».

На последних словах толпа разразилась овациями. Ноулз польстил аудитории — как и всегда. Люди отреагировали так, как он и рассчитывал. Звуки ликования толпы оглушали, даже отчасти дезориентировали. Сара, занося заметки в свой блокнот, чувствовала, как у нее начинает кружиться голова.

Звук не утихал, казалось, несколько минут. Все, что Саре оставалось, это сосредоточиться на своих заметках. Только когда эйфория пошла на спад, ей удалось немного сконцентрироваться. Облегчение было временным.

Пару мгновений спустя свежий заряд энергии всколыхнул толпу так же внезапно, как и первый. Сара оторвала взгляд от страницы и, в поисках причины, посмотрела в сторону сцены.

Президент Ноулз сел на свое место. Трибуна пустовала недолго. Сара наблюдала за тем, как бывший президент Говард Томпсон присоединился к сэру Нилу Матьюсону, госсекретарю Северной Ирландии и самому популярному британскому политику, и как вместе они вышли на середину сцены.

Толпа поприветствовала их с тем же восторгом, что и Ноулза ранее. Прошло почти четыре года с тех пор, как Томпсон покинул свой пост в Белом доме. Каким-то образом он сохранил популярность. Матьюсона любили так же сильно. Поэтому не было ничего удивительного в том, как тепло их встретили. Как и не было ничего удивительного в том, что ничего не выражающая реакция одного человека в толпе останется незамеченной до тех пор, пока не будет слишком поздно.

Восемь

Оглушающие крики для каждого имели свое значение. Для Томпсона и Матьюсона они были заслуженной благодарностью за годы государственной службы. Для Уильяма Дэвиса они были свидетельством успешности мероприятия, своеобразным косметическим ремонтом трещин в правительстве. А для Дэмпси они были подтверждением его худших опасений. Он не мог поддерживать порядок в такой огромной неуправляемой толпе.

Глаза Дэмпси двигались за солнцезащитными очками, беспрестанно сканируя местность в поисках причины своей тревоги. Но что именно он искал? Пистолет? Нож? Бомбу? Как вообще можно заметить хоть что-нибудь в этом море людей? Его беспокойство росло, однако он не мог объяснить почему. Дэмпси доводилось бывать в гораздо худших ситуациях. Его жизнь была в опасности столько раз, что он сбился со счета. Но сегодняшний день по какой-то причине был иным.

Голос Макгрегора в наушнике был очень кстати:

— Мы отстаем от графика. Первый солдат уже должен быть на сцене и получать свою награду. Но эти сволочи не отпускают толпу и выжимают из нее аплодисменты.

— Значит, тебе нужно подать им сигнал и заставить их сесть на свои чертовы задницы! — огрызнулся Дэмпси в микрофон на запястье. Его сильный лондонский акцент прорвался и выдал раздражение.

— Это приказ, майор? — весело отозвался Макгрегор.

— Да, если ты так хочешь. Нам нужно усадить эту толпу, Каллум.

— Согласен.

Ни слова больше. Дэмпси опустил руку с микрофоном на запястье и продолжил метать взгляды в толпу.

Дэмпси знал, что Макгрегор сделает все от него зависящее. Если кто и мог заставить политиков приступить к работе, так это начальник Департамента внутренней безопасности. Однако это не облегчило тревожность Дэмпси. Не в этот раз. Он дожил до своих лет благодаря тому, что доверял своим инстинктам. Мельком увидев необычное движение и блеск металла в толпе в отдалении, он напрягся. Чутье подсказывало ему одну-единственную вещь. Что бы Макгрегор ни предпринял, было уже слишком поздно.

Девять

Джошуа был готов, винтовка заряжена. Язык тела Макгейла предупредил его заранее: внезапно стиснутые зубы, напрягшиеся под невзрачной одеждой стареющие мышцы, спокойное усиливающееся дыхание — все признаки человека, готовящегося действовать.

Глаз Джошуа был в паре дюймов от прицела. Он видел каждую деталь, каждое движение. Однако даже он удивился скорости Макгейла. Джошуа внимательно смотрел, как Макгейл запустил руки под сиденье и какое-то время, будто наткнувшись на сопротивление, подержал их там. Затем так же внезапно он выпростал их. В правой руке он теперь держал пистолет. Марка и модель были скрыты изолентой, которой он до этого был приклеен к сиденью.

Макгейл ринулся вперед, двигаясь так быстро, будто стал вдвое младше и вдвое активнее. Джошуа прилагал немало усилий, стараясь выцепить его, бегущего сквозь все еще ревущую толпу. Однако беспокоиться не стоило: Макгейл мог бежать только к одной точке, и к ней вел только один путь. Вместо того, чтобы следить за маневрами своей мишени, Джошуа навел прицел на конец прохода у сцены, куда Макгейл добежит через пару мгновений.

Сара открыла третий за день блокнот и занесла в него каждое слово и каждое ощущение, которые пришли ей в голову. Уже не в первый раз она записала термин «битломания», прекрасно понимая почему. Толпа вокруг нее была чем-то доселе невиданным. Ее непрерывная истерия возрождала в памяти кадры вопящих фанатов «битлов» в 60-е.

Такая реакция была Саре непонятна. Она знала, что британская публика уважала и Томпсона, и Матьюсона. Вдвоем они возглавляли североирландские переговоры, и до недавних зверств террористов казалось, что они направили неустойчивый мирный процесс в нужное русло. Но это не объясняло обожания толпы. Как живущая в Лондоне американка, Сара нашла все это представление немного «небританским».

Сара полностью сосредоточилась на своих записях. Она не видела ничего вокруг и целиком сконцентрировалась на превращении своих мыслей в слова. Оглушающий шум этому не способствовал. Сара закрыла глаза и постаралась абстрагироваться. И поэтому не увидела мужчину средних лет, который промчался мимо нее в сторону сцены. Магуайр, однако, был более внимателен.

Магуайр сомневался меньше доли секунды перед тем, как пуститься в погоню. Хоть он и замешкался, стараясь удержать Макгейла в кадре, однако расстояние было достаточно коротким и далеко Макгейл бы не убежал. Что бы ни случилось дальше, все это будет поймано на камеру. Сара, чьи размышления были прерваны, когда Магуайр сорвался с места, побежала следом и не отставала от них.

Джошуа наблюдал за передвижениями Макгейла невооруженным глазом. Прицел был наведен идеально. Все было готово. На мгновение ему стало интересно, удастся ли Макгейлу добраться до сцены незамеченным.

Ответ не заставил себя ждать. Джошуа почувствовал укол разочарования, когда Макгейл добрался до конца прохода и выбежал прямо под дуло пистолета поджидавшей его женщины. Агент была готова, ее пистолет был устремлен Макгейлу в сердце. Всего одно движение пальца, и бег его будет прерван.

Джошуа ожидал этого. Ему сказали этого ожидать. Без колебаний Джошуа нажал на курок один раз и равнодушно смотрел, как его пуля прошла сквозь голову женщины. От удара она упала навзничь, и единственное препятствие на пути Макгейла было ликвидировано. Не то чтобы Макгейл это заметил. Видимо, он вообще не подозревал, что был на волосок от смерти.

В три больших шага Макгейл добрался до сцены. Слишком быстро, чтобы кто-нибудь отреагировал.

Шесть выстрелов — полная обойма пистолета, того самого, который Макгейл достал из-под своего сиденья, — попали в Матьюсона и Томпсона практически в упор. Это число было очень важно для Джошуа — в данной ему инструкции было очень четко об этом сказано. Первый этап — убедиться, что Макгейл добрался до сцены и выпустил всю обойму. Джошуа должен был помочь, убирая любые препятствия на пути Макгейла. Только после — второй этап: Макгейл сам становится мишенью.

Джошуа снова прицелился Макгейлу между глаз и приготовился легким касанием выпустить патрон из ствола. Он думал, что действовал быстро. Но оказалось, что нет.

И Сара, и Магуайр преследовали Макгейла, не задумываясь о собственной безопасности до тех пор, пока не прозвучал выстрел Джошуа. Он стал сигналом, после которого оба остановились. Они с ужасом смотрели, как голову молодой женщины разворотило выстрелом.

Магуайр был маститым видеорепортером с двадцатипятилетним стажем. На своем веку он повидал больше насильственных смертей, чем ему хотелось бы помнить. Оставалось лишь догадываться о том, какой удар этот «опыт» уже нанес его психике, но сегодня он был благодарен ему за отсутствие рвотного рефлекса. Сара застыла на месте при виде упавшей женщины, в то время как Магуайр замер лишь на мгновение — и продолжил действовать, стремительно вскинув объектив в сторону разворачивающейся на сцене трагедии. Удачно расположенная камера Магуайра запечатлела каждую пулю, вошедшую в Матьюсона и Томпсона.

Внимание Магуайра, как и его объектив, были обращены к сцене. Из-за этого он пропустил то, что случилось дальше: агент спецслужб промчался мимо него и повалил стрелявшего на землю.

Взгляд Сары был прикован к мертвой женщине, она пыталась справиться с шоком. Она знала, что Магуайру приходилось видеть подобную жестокость раньше, но ей нет. Сара выросла в состоятельной бостонской семье. Смерти, даже естественной, не было места в ее жизни, поэтому Сара не знала, как вести себя после увиденного. К счастью для нее, Сара видела приближавшегося Дэмпси, который неожиданно отвлек ее внимание.

Агент двигался как олимпийский спринтер: настолько быстро, что Саре пришлось быстро посторониться, когда он перепрыгивал через тело убитой. Сара не сводила с Дэмпси взгляд, когда он пролетал мимо, и в восхищении смотрела, как он одним плавным движением схватил, обезоружил и обездвижил стрелка.

Лишь спустя несколько секунд Джошуа вспомнил, что можно дышать.

Макгейл оставался у него под прицелом, но это ничего не значило: с таким же успехом он мог бы находиться за пуленепробиваемым стеклом. Теперь, когда его цель схватили, Джошуа не мог стрелять, так как рисковал выдать себя.

Макгейла схватили с поразительной быстротой, чего Джошуа не мог предвидеть. От неожиданности он замешкался — всего на мгновение, но даже миллисекунды могут пустить жизнь под откос.

Впервые за всю карьеру Джошуа провалил задание. Когда дым рассеялся, а врачи скорой помощи старались спасти жизнь мужчин, истекавших кровью на сцене, Джошуа оставалось лишь гадать, чем эта неудача для него обернется.

Десять

Сердце Дэниела Лоренса билось как сумасшедшее, пока Майкл Дэвлин вел перекрестный допрос Ричарда Дава, последнего и самого опасного свидетеля по делу их клиента.

Нэйтану Кэмпбеллу, которого Дэниел и Майкл защищали, предъявили обвинение в финансовых махинациях. Кэмпбелл работал брокером по производным документам в инвестиционном банке Группы Костинс, рыночная стоимость которого упала на миллиарды.

Ричард Дав был его непосредственным начальником. Согласно материалам дела, именно его Кэмпбелл напрямую обманул в ходе своих преступных действий.

Сейчас Даву выпала возможность отыграться, поведать миру о виновности Кэмпбелла. И в то же время это был его шанс публично улучшить свою репутацию, пострадавшую от действий Кэмпбелла.

На данный момент он использовал оба шанса по максимуму.

В своих записях Дэниел фиксировал каждый вопрос, который Майкл задал за последние полчаса. Он знал, что его друг, харизматичный барристер[8], как всегда, делал все, что было в его силах.

Их единственный шанс на победу, на то, что Нэйтан Кэмпбелл выйдет из зала суда свободным человеком, заключался в том, что Майкл сумеет развалить свидетельские показания Дава, найти и разоблачить любую ложь и предвзятость.

Но Дэниел не был наивным. Он достаточно работал в этой сфере, чтобы знать, как публика относится к банкирам, которые рискуют чужими деньгами. Он и Майкл разделяли всеобщее убеждение в том, что именно такие люди, как Кэмпбелл, становятся причинами кризисов, бьющих по обывателям. Таким образом, Дэниел понимал, что для оправдания Кэмпбелла его адвокату нужно будет сперва преодолеть это естественное предубеждение.

Не было ничего удивительного в том, что присяжные уже ненавидели человека, сидящего сейчас на скамье подсудимых. Они уже прослушали вступительную речь обвинителя, которая нанесла весьма серьезный ущерб. Речь о заносчивом мужчине, который играл реальными деньгами так, словно это были бумажки из «Монополии». Который использовал банковские средства — сберегательные и инвестиционные вклады клиентов — для того, чтобы делать растущие ставки на показателях зарубежных рынков. И который бесчестно пользовался банковскими компенсационными счетами, чтобы покрыть собственные огромные денежные потери.

К концу речи несколько присяжных смотрели на Кэмпбелла практически с ненавистью. Дэниел другого и не ожидал. Было весьма естественно, что некоторые примут подобное преступление близко к сердцу. Вкладчики и инвесторы по всему миру становились жертвами махинаций людей, подобных Кэмпбеллу. Вполне вероятно, некоторые из его присяжных пострадали.

Но худшее было впереди. Какой бы разрушительной ни была речь, любое слушание основывается на доказательствах, которые можно предоставить, и на показаниях свидетелей. До сих пор эти свидетели прекрасно играли свои роли и доказали, вне всякого сомнения — обоснованного или нет, — что Нэйтан Кэмпбелл совершил именно то, в чем его обвиняют.

Дэниел был разочарован, наблюдая, как каждый свидетель забивает новый гвоздь в крышку защиты Кэмпбелла. Однако это также было неизбежно, потому что Кэмпбелл уже сказал Дэниелу и Майклу, что каждый из утверждаемых фактов был правдой.

Лондонский центральный уголовный суд, известный как Олд-Бейли, неоднократно расширяли: добавляли новые залы, ремонтировали старые. Второй зал, однако, не затронули никакие изменения: просторная внушительная комната, стены которой были обшиты деревянными панелями.

И судья, и подсудимый сидели на возвышении в противоположных концах комнаты, лицом к лицу. Они сидели над присяжными и местом свидетеля с одной стороны и над полным набором адвокатов с другой. Благодаря такому расположению Дэниел прекрасно видел присяжных, пока те слушали свидетельские показания.

С его наблюдательного поста было видно, что их вера в виновность Кэмпбелла несомненна.

Таково было предвзятое мнение против Кэмпбелла к тому моменту, когда вызвали последнего свидетеля обвинения, Ричарда Дава. Дэниел знал, что даже Майклу непросто будет одолеть имеющееся против Кэмпбелла предубеждение.

Он также знал, что Майкл не будет стараться это сделать.

Обычай требует, чтобы барристер задавал вопросы в суде. Работа солиситора[9], которым был Дэниел, менее престижная: больше беготни, меньше славы. Но это не означало, что Дэниел не был причастен к подготовке защиты Кэмпбелла. Они с Майклом обсудили каждый тактический шаг и сошлись, по меньшей мере, в двух вещах: что любая попытка отрицать совершенное Нэйтаном Кэмпбеллом гибельна и что при любом исходе это дело было совсем не о Кэмпбелле.

Майкл начал свой допрос осторожно. Он говорил по-товарищески. Дэниел знал этот старый адвокатский трюк — подружись со свидетелем, будь дружелюбным, будь понимающим. Жди, пока его защита даст трещину.

Такое начало всегда было эффективнее открытой конфронтации, что и было сейчас продемонстрировано. Майкл снова и снова доказывал свое превосходство, мягко убеждая Дава признать, что тот не был в особом восторге от Кэмпбелла. А также что рабоче-бирмингемское происхождение Кэмпбелла, по мнению Дава, не соответствовало его посту в столь престижном банке. И что на протяжении всей карьеры Кэмпбелла Дав многое сделал, чтобы подорвать его авторитет в глазах начальства.

Все это были маленькие победы. Они ослабляли доверие к Даву. Но в контексте остальных доказательств вины Кэмпбелла, правдивость которых тот признал, их было явно недостаточно.

Дэниел это понимал. Он знал, что эти заработанные очки не уменьшали воздействия обвинения. Если на то пошло, все это выглядело как умные игры умных адвокатов, которым нечего предъявить. Дэниел понял, что Майклу нужно было сделать следующий шаг — пойти в атаку.

Это была опасная тактика, пан или пропал. Но это также был единственный шанс Нэйтана Кэмпбелла остаться на свободе.

— Хорошо, мистер Дав, давайте на минуту оставим вашу личную нелюбовь к Кэмпбеллу, не против? Потому что я хотел бы спросить у вас кое-что.

Ирландский акцент Майкла стал более отчетливым, пока он это говорил. Дэниел замечал раньше, что это своего рода нервный тик, который всегда появлялся, когда вопросы Майкла становились более рискованными.

— Валяйте.

Дав выглядел уверенно, будто предыдущими вопросами Майкл ничего не добился. Дэниелу это говорило о том, что этот мужчина был не так умен, как он сам считал.

— Непременно, мистер Дав, — Майкл улыбнулся, отвечая с сарказмом. — Но благодарю вас за разрешение.

Дав растерялся. Возможно, он удивлялся тому, что приятельский тон Майкла исчез.

Майкл продолжил:

— Я хотел бы спросить у вас следующее: вы сказали нам, что ваша роль заключалась в том, чтобы быть непосредственным начальником мистера Кэмпбелла, верно?

— Да.

— И мы, конечно, знаем, что вы считали его абсолютно непригодным для этой работы.

— Я думал, мы оставили вопрос о том, что он мне не нравился?

— О, разумеется. Но сейчас мы обсуждаем ваше профессиональное мнение. Я уверен, вы понимаете разницу, не так ли?

— Само собой, я понимаю.

Дэниел улыбнулся. Майкл начал к нему подбираться, как и было задумано.

— И мы условились на том, что вы считали его некомпетентным, правильно?

— Правильно.

— Тогда будете ли вы так любезны сказать мне, мистер Дав, почему вы разрешили некомпетентному мистеру Кэмпбеллу самостоятельно заключать сделки?

— Что? Какое это имеет значение?

— Мне правда нужно вам это объяснять, мистер Дав? Потому что мистер Кэмпбелл знает — а он вроде бы некомпетентный. Значит, вы-то точно знаете?

— Конечно, я знаю.

— Тогда, возможно, вы поможете и судьям узнать? Ведь сделки таких трейдеров, как мистер Кэмпбелл, должны закрывать другие члены команды, разве нет?

— Команды?

— Вы знаете, что я имею в виду, мистер Дав. Другим сотрудником вашего отдела, из предосторожности, не так ли? Таким образом, если один из трейдеров впутался в плохую, убыточную сделку, это нельзя скрыть, потому что о ней знает второй человек, закрывший ее. Так вкратце это работает, не так ли? Обычный взаимный контроль.

— Все верно.

— Но по какой-то причине мистеру Кэмпбеллу было разрешено заверять собственные сделки, верно?

— Вы так говорите, будто в этом есть что-то дурное.

— Это ваше мнение, мистер Дав. Что касается меня, то я всего лишь стараюсь добраться до правды. Поэтому скажите нам, пожалуйста, верно ли, что мистеру Кэмпбеллу было разрешено закрывать свои сделки?

Дав колебался.

— Мистер Дав?

Ответа не последовало.

— Мистер Дав, пожалуйста, ответьте на вопрос, — вмешался Его честь судья Питер Кеннеди, королевский адвокат, один из старейших судей центрального уголовного суда.

Это принесло желаемый результат.

— Да, — наконец ответил Дав. — Кэмпбелл закрывал собственные сделки.

Майкл продолжил без промедления:

— А можете ли вы подтвердить, что это действительно было весьма необычно, мистер Дав?

— Это что еще значит?

— То, что вы слышали. Было крайне необычно, по вполне понятным из нашего обсуждения причинам, что мистеру Кэмпбеллу было разрешено закрывать свои сделки, верно?

— Нет, это не было «крайне необычно».

— Разве?

— Нет.

— Хорошо. Тогда скажите мне, пожалуйста, мистер Дав, сколько трейдеров работает под вашим началом в Костинс?

— Сколько?

— Непосредственно под вашим началом, да. Сколько?

— Я… я не могу точно сказать, пока…

— Пока не заглянете в документы компании. Что ж, они у меня при себе, мистер Дав. Стоит ли нам взглянуть?

— Мне не нужно в них заглядывать.

— Прошу прощения, вас плохо слышно. Могли бы вы повторить?

— Я сказал, мне не нужно в них заглядывать!

На сей раз ответ нельзя было не расслышать — он его практически прокричал.

Дэниел улыбнулся — план сработал, Дав был раздражен.

Майкл продолжил:

— Значит, теперь вы вспомнили сколько?

— Да.

— И?

— Плюс-минус пятьдесят шесть.

— На самом деле, их ровно пятьдесят шесть, не правда ли, мистер Дав? По крайней мере, согласно вашим записям?

— Да.

— Это довольно конкретное число, чтобы сначала его не помнить без обращения к бумагам, а затем внезапно вспомнить, вы не находите?

— Бог мой, с такими вопросами мистер Дэвлин отклоняется в область комментариев, — поднялась со своего места прокурорша, — можно ли напомнить ему, чтобы он приберег подобное для его заключительной речи?

— Вы услышали, что было сказано, мистер Дэвлин. Пусть ваши вопросы будут по существу.

— Господи.

Майкл, отвечая, не сводил глаз с Дава и не мешкал со следующим вопросом:

— Итак, пятьдесят шесть трейдеров. Теперь скажите, мистер Дав, скольким из ваших пятидесяти шести сотрудников разрешено самостоятельно закрывать сделки?

Ответа не последовало.

— Мистер Дав, я повторю вопрос. Возможно, в этот раз вы будете благосклонны и ответите. Итак, учитывая, что документы компании лежат прямо передо мной, будьте так добры сказать мне, скольким из ваших нынешних сотрудников разрешено самостоятельно закрывать сделки.

— Ни одному, — почти выплюнул Дав.

— А скольким, когда мистер Кэмпбелл работал на вас? Так же учитывая, что записи у меня под рукой?

— Только ему.

Дэниел улыбнулся шире и вынужден был держать голову опущенной к блокноту, чтобы скрыть это от присяжных.

«Сработало, — подумал он, — Майкл его сцапал».

— Значит, в то время мистер Кэмпбелл был единственным, кому можно было закрывать свои собственные сделки. А теперь никому нельзя. И тем не менее вы уверяете присяжных, что подобная свобода не была «крайне необычной»? Это попросту ложь, не так ли, мистер Дав?

— Зачем мне врать? — взорвался Дав. — О чем мне врать? Преступник — ваш клиент. Ваш клиент терял сотни миллионов банковских денег, а потом скрывал это. О чем бы мне лгать?

— Возможно, мы скоро это узнаем, — ответил абсолютно спокойно Майкл, — Но до тех пор скажите, кто обладал полномочиями, чтобы позволить мистеру Кэмпбеллу закрывать свои сделки? Кто мог разрешить подобное?

Ответа не последовало. Дав теперь смотрел на Майкла со злобой.

— Вы не собираетесь отвечать, мистер Дав?

Ответа не последовало.

— Не потому ли, что ответ — вы?

Ответа не последовало.

— Потому что это так, не правда ли? Вы, как непосредственный начальник мистера Кэмпбелла, как ответственный за него и за весь отдел, должны были бы дать разрешение на подобную рабочую практику. Вы должны были бы разрешить мистеру Кэмпбеллу закрывать собственные сделки, сделав его таким образом неподконтрольным никому, не так ли?

Ответа не последовало.

— Мистер Дав, вы обязаны ответить на вопрос, — вновь вмешался судья Кеннеди.

Дав посмотрел на судью, ему же адресовав ответ:

— Да, ваша честь. Я должен был бы дать разрешение.

— И вы это сделали, верно? — Майкл был неумолим.

Дав посмотрел на барристера перед тем, как ответить:

— Да, я разрешил.

— Можете ли вы объяснить почему? Почему вы оказали особое доверие именно этому человеку?

— Потому что он был успешным, — ответил Дав, — он зарабатывал больше, чем половина всего отдела вместе взятая. Поэтому, когда он попросил о независимости, я подумал, что это ускорит его работу, что это принесет моему отделу еще больше денег.

— Но, мистер Дав, вы ведь только что подробно рассказали нам, что мистер Кэмпбелл не годился на эту роль. Вы даже думали, что он не заслуживает своей должности в вашем отделе. Но теперь он вдруг ваш лучший трейдер?

— Я не сказал, что он был лучшим, — Дав явно запутался, — я сказал, что он был самым успешным. Этому может быть множество причин.

— Да, конечно. Но единственная причина, по которой ему не требовался дополнительный контроль, заключается в том, что он был лучшим, не так ли? Потому что если он не лучший, но его результаты превосходят всех остальных, то тогда, наверное, здесь происходит что-то сомнительное?

— Что ж, мы знаем, что что-то сомнительное как раз и происходило, разве нет?

К Даву вернулась злость, он явно выбрал свой путь ведения боя, и Дэниелу не терпелось увидеть, что будет дальше.

Дав продолжил:

— Именно поэтому мы здесь — потому что Кэмпбелл действительно замышлял что-то преступное.

Майкл улыбнулся и заговорил мягким голосом:

— Мистер Дав, если бы некомпетентный трейдер был столь успешен, вы предположили бы, что он либо врет о своих успехах, либо достигает их нечестным путем?

Ответа не последовало.

— И в обоих случаях вы бы увеличили контроль над мистером Кэмпбеллом, не так ли?

Ответа не последовало.

— Однако в действительности вы избавили его даже от стандартного, применяемого к другим трейдерам, контроля. Вы дали ему полную свободу действий. Почему, мистер Дав, почему вы так поступили?

В который раз ответа не последовало, только в этот раз Майкл позволил тишине устояться.

Дэниел посмотрел на присяжных. Они выглядели растерянными, сбитыми с толку тем, как Майкл повернул показания Дава. В их прежде определившемся сознании явно зарождались вопросы. Это заставило Дэниела улыбнуться вновь, но не тому, что уже случилось.

О нет. Дэниел улыбался тому, что вот-вот последует.

— Есть ли причина, по которой вы перестали отвечать на мои вопросы? — Голос Майкла был по-прежнему мягким, что еще сильнее сбивало с толку. Он продолжил: — Не потому ли вы отказываетесь отвечать, что все это время лгали?

Это подействовало как красная тряпка на быка.

— Я уже сказал вам, черт подери, что мне не о чем лгать. О чем бы мне врать, а? Ну-ка, скажите мне.

— О том же, о чем вы лжете уже очень-очень давно, — Майкл стал повышать голос. — Потому что вы не подписывались на то, чтобы мистер Кэмпбелл вел свои дела самостоятельно, верно?

— Что? — Дав был явно ошеломлен.

— Вы не соглашались на это, потому что этого никогда не было. Мистер Кэмпбелл никогда не закрывал свои сделки, верно? Его никогда не освобождали от контроля, который распространялся на всех. Потому что кто-то закрывал его сделки все то время, что он якобы скрывал свои действия от банка. И этот кто-то — вы, не так ли?

Дэниел наблюдал, как присяжные восприняли вопрос: их явно зацепило.

— Что за чертов бред вы пытаетесь тут доказать?

Дав ответил со злостью. И быстро. Слишком быстро для человека, который слышит подобное обвинение впервые, и слишком быстро, если выдвигаемое обвинение ложно.

— Отвечайте на вопрос, мистер Дав. Контролировали ли вы те операции мистера Кэмпбелла, которые теперь привели его под суд? Взяли ли вы на себя роль того, кто закрывал эти сделки?

— Разумеется нет, черт возьми.

Казалось, гнев Дава улетучился; будто теперь они были в ситуации, к которой он подготовился. Это производило отрицательное впечатление, но он продолжил:

— Посмотрите на имеющиеся у вас записи. Каждую из записанных там сделок Нэйтан подписал лично.

— О, я знаю, — ответил Майкл, — но это ведь все довольно бессмысленно, мистер Дав. Ведь, будучи его непосредственным начальником, вы могли назначить эту роль самому себе и легко подписываться за мистера Кэмпбелла без его ведома. Потому что единственным, кто видел сделки всего отдела, а не только мистера Кэмпбелла, были вы, не так ли?

— А, все понятно.

Теперь голос Дава звучал надменно. Дэниелу было ясно, что он подготовился к последним вопросам. Но он сомневался, что Дав будет готов к следующим.

Дав продолжил:

— Вы сели, подумали и нашли единственный способ, при котором за Нэйтаном был бы контроль, но об этом не осталось бы записей. Очень умно. Но это вряд ли вам поможет, правда? Потому что Нэйтан проворачивал сделки. Он использовал банковские запасные счета, чтобы скрыть свои убытки. И он потерял сотни миллионов чертовых фунтов. Так что даже если я и закрывал его сделки — а я этого не делал, — это не делает его невиновным, правда?

— Делает, если он заключал сделки по приказу своего начальника, — ответил Майкл.

— Еще одно предположение, — снова начала вставать прокурорша.

— Я продолжу, — ответил Майкл до того, как судья смог вмешаться.

Он повернулся обратно к Даву.

— Мистер Дав, Нэйтан Кэмпбелл совершил каждую из сделок, за которые его судят, под вашим прямым надзором и руководством, а также по вашему указанию, верно?

— Вы, должно быть, шутите.

— И разве не верно также то, что на протяжении всего этого периода, по крайней мере насколько было известно Нэйтану Кэмпбеллу, вы закрывали его сделки, в соответствии с привычной практикой?

— Нелепость, просто нелепость.

— И разве не верно, что вы, сказав Нэйтану Кэмпбеллу об этом, подредактировали отчеты, к которым имели доступ, и представили все так, будто Нэйтан Кэмпбелл закрывал свои сделки самостоятельно?

— Бред, — ответил Дав, — настоящий бред.

— То есть вы отрицаете все, что я сейчас вам предъявил?

— Конечно я, блин, отрицаю! Я стою за сделками? Приказывал Кэмпбеллу их совершать? За кого вы меня принимаете? Я хорошо выполняю свою работу. Никто, имея хоть грамм опыта или знаний, не взялся бы за эти сделки. Это же гарантированный провал. Так что ваш маленький вымышленный заговор — зачем бы мне это? Зачем мне ввязываться во что-то, что обречено на провал?

Это был хороший вопрос — и именно тот, на который рассчитывал Дэниел.

Как и прежде, Майкл ни на секунду не запнулся:

— Вы с Костинс уже сколько, 18 лет?

— Почему мы меняем тему? Скажите мне лучше, что я должен был получить при том раскладе, который вы описали.

— Ответьте на вопрос, мистер Дав.

— Только после того, как вы ответите на мой.

— Это не так бывает. — В голосе судьи слышалось нетерпение. — Мистер Дэвлин задает вопросы, мистер Дав. А вы на них отвечаете, так что будьте добры.

Дав посмотрел на Его честь судью Кеннеди, королевского адвоката, с явным раздражением. Однако сделал, что велели:

— Да, 18 лет.

— За которые вы получали весьма и весьма приличную зарплату.

— Не больше, чем я заслуживаю.

— Боже упаси. — Ответ Майкла вызвал смех среди присяжных. — Но, тем не менее, ваша зарплата, по меркам большинства, довольно высокая.

— Полагаю, что да.

— Спасибо. Верно также и то, не так ли, что вы получаете годовой бонус?

— Да.

— Бонус, который всегда шестизначный?

— И что?

— Всегда шестизначный?

— Да, всегда.

— Кроме того, он включает в себя акции Костинс.

— Верно.

— Каждый год на протяжении восемнадцати лет.

— Да.

— Скажите мне, каким количеством акций Костинс вы владели в тот день, когда стало известно о преступных сделках мистера Кэмпбелла?

— Прошу прощения?

— Акции, мистер Дав. Те самые, которые копились на протяжении восемнадцати лет. У вас, должно быть, скопилось приличное количество к тому времени. Сколько?

Произнося это, Майкл многозначительно постучал по лежащей рядом с ним папке — ясный сигнал того, что ответ находится прямо рядом с ним.

Насколько видел Дэниел, Дав понял намек:

— Ни одной.

— Извините, мистер Дав, вы снова заговорили тише, вы сказали «ни одной»?

— Да, ни одной.

— Вот так сюрприз! Но ведь дела у Костинс шли прекрасно, не так ли? Или, по крайней мере, так казалось. Наверное, страшно раздражало знать об этом, больше не имея ни одной из своих акций.

Ответа не последовало.

— И просто из любопытства, мистер Дав, когда вы продали свои акции? — Майкл снова постучал по папке — тот же сигнал.

— В прошлом месяце.

— В прошлом месяце?! — поразился Майкл. Эта часть действия всегда больше всего забавляла Дэниела.

— Да.

— Что, все? Сразу? Или вы продавали их на протяжении многих лет, немного тут, немного там? Как это было?

— Все и сразу.

Дэниел покачал головой. Было приятно видеть, как неудобно, как беспомощно чувствует себя Дав, столкнувшись с вопросами, которых он не ожидал.

— То есть по какому-то счастливому стечению обстоятельств вы продали все свои акции на пике рыночной стоимости, всего за месяц до того, как сделки Нэйтана Кэмпбелла почти уничтожили банк?

Дав не ответил сразу. И прокурор не поднялась на ноги, несмотря на то что последний вопрос Майкла нарушил все правила.

Казалось, все были поражены тем неожиданным оборотом, который приняло дело. Все, кроме Дэниела и Майкла.

Никто не ожидал такого результата, но Дэниел был уверен в исходе дела. Когда полиции предоставляют заведомо простое дело, в котором все доказательства тщательно собраны и указывают на очевидного преступника, зачастую полиция не считает необходимым расследовать дальше. В конце концов, человеческая природа есть человеческая природа, поэтому следствие, как правило, предъявляет обвинение очевидному подозреваемому, даже если стоит копнуть немного глубже, немного больше побегать — и обнаружишь настоящего преступника. Заниматься такой беготней приходилось Дэниелу.

Ему потребовалось совсем немного времени, чтобы выяснить правду об отчетах Кэмпбелла. И теперь Майкл пожнет плоды.

Майкл открыл папку, которой пугал Дава, и достал один-единственный лист бумаги.

— Мистер Дав, вы когда-нибудь слышали о компании «Красный Угол», зарегистрированной на Каймановых островах?

Дав не ответил. Но в этот раз ему и не нужно было: скорость, с которой краска стекла с его лица, говорила сама за себя.

Майкл продолжил:

— «Красный Угол» — это компания, которая приобрела десять миллионов акций Костинс на следующий день после того, как было объявлено о растратах мистера Кэмпбелла. Знали ли вы об этом, мистер Дав?

Ответа не последовало.

— И она заплатила лишь четверть от той суммы, которую вы получили за свои пятьсот тысяч акций от другого покупателя менее чем за месяц до этого. Знали ли вы об этом, мистер Дав?

Ответа не последовало.

— И конечно, с момента задержания и судебного преследования мистера Кэмпбелла, а также после того, как стало известно, что банк оправится после этого эпизода, акции Костинс снова выросли в цене, и те десять миллионов акций теперь стоят в десятки раз больше того, что «Красный Угол» за них заплатил. Знали ли вы об этом, мистер Дав?

Ответа не последовало.

Майкл, помахав листом бумаги, продолжил:

— Ладно, как насчет вопросов, на которые вы должны знать ответы? Можете ли вы, мистер Дав, назвать имя человека, который основал «Красный Угол» на Каймановых островах? Имя ее владельца и единственного акционера? Имя человека, который надеялся, что сможет скрыться за кайманскими правилами анонимности и никогда не будет разоблачен как руководитель «Красного Угла»? Имя человека, который умышленно обрушил Костинс? Который сбыл с рук собственные акции за полную стоимость накануне того, как обнаружились потери? Который затем использовал оффшорную компанию, чтобы скупить миллионы акций Костинс, когда они упали в цене? И который думал, что ему все сойдет с рук, если он подставит человека, которого он изначально считал недостойным должности в Костинс?

Ответа не последовало. Но теперь лицо Дава было закрыто руками.

— Я дам вам подсказку, мистер Дав. На все эти вопросы один ответ.

Дав не пошевельнулся.

Майкл повернулся к прокурорше. Даже она выглядела потерянной и была измотана серией ударов, обрушившихся на Дава. Она указала на лист бумаги в руке Майкла, и он передал его ей.

Свидетельство о регистрации компании на Каймановых островах, компании «Красный Угол». Единоличный владелец и единственный акционер — Ричард Дав.

Дэниел улыбнулся в последний раз, глядя, как Майкл нагнулся к уху прокурорши и сказал: «Мне кажется, ваше дело закрыто».

Одиннадцать

В здании суда было шесть лифтов. Дэниел смотрел, как Майкл вышел из одного из них. Нэйтан Кэмпбелл покинул здание двадцать минут назад. С тех пор Дэниел и ждал своего компаньона, высокого ирландца.

Обвинение было вынуждено отказаться от дела, так как Майкл разнес Ричарда Дава в пух и прах. Учитывая, что за всеми действиями Кэмпбелла стоял Дав, чьи мотивы были раскрыты, дело стало безнадежным. Случившаяся дальше стандартная процедура была неизбежной: судья распорядился, чтобы присяжные вынесли Нэйтану Кэмпбеллу вердикт «не виновен».

Дэниел был уверен, что они бы это сделали и без указаний судьи. Однако лишняя гарантия никогда не помешает. Компаньоны Дэвлин и Лоренс победили. Это уже входило в привычку.

Майкл бросил взгляд на верхнюю площадку главной лестницы в здании — Дэниел любил ждать его там.

Майкл оставался наверху, пока Дэниел провожал Кэмпбелла. Только после того, как клиент ушел, барристер спустился.

Это была отработанная процедура. Майкл не любил ту часть их работы, что касалась общения, ему всегда недоставало терпения выполнять «социальную работу», он тяготился рукопожатиями. Не то чтобы это имело значение работая с Дэниелом, он знал, что всегда может положиться на своего сострадательного коллегу.

— В наши дни на то, чтобы выглядеть порядочным, нужен целый час, а?

Дэниел посмотрел на часы, старательно разыгрывая раздражение, но актер из него был никудышный.

Возможно, Дэниел и шутил, но слово подобрал очень верно. Все в Майкле кричало о порядочности. Его безупречный черный костюм в тонкую полоску и накрахмаленная белая рубашка выгодно дополняли его высокий рост и атлетическое телосложение. Он был живым воплощением киношного адвоката, что было весьма иронично. Не только потому, что мало кто из барристеров был похож на лощеных актеров, игравших их, но потому, что мало кто из них происходил из столь неблагополучной среды, как этот мальчик из плохого района Белфаста.

— Если бы я не знал тебя лучше, то подумал бы, что ты не хочешь разговаривать с Нэйтаном, — продолжил Дэниел. — Он, кстати, сказал «спасибо».

— Еще бы не сказал! — рассмеялся Майкл. — Пойдем-ка отсюда.

Первый этаж суда был выше уровня улицы — странность, вызванная тем, что здание разрослось за столетие. Поэтому перед тем, как выйти из здания, Майклу и Дэниелу нужно было в последний раз спуститься по ступенькам.

Наверху лестницы, застряв в стене намного выше человеческого роста, торчал осколок, как мрачное напоминание о бомбе ИРА[10], взорвавшейся на этой улице в 1973 году. Дэниел наблюдал за Майклом, как всегда обратившим внимание на осколок. Майкл вырос в религиозно-фанатичном районе Ольстера[11], где теракты были печально-обыденным делом. Он уже давно распрощался с тем прошлым, но никогда, Дэниел знал, не забывал о нем. Теперь каждый раз, ступая на эту лестницу, Майкл устремлял взгляд на этот осколок. И каждый раз вспоминал о том, чего добился и что оставил позади. Такое напоминание, казалось, всегда вызывало смешанные чувства.

Выходя из здания, они не сказали ни слова. Миновали вездесущих папарацци, свернули налево и немного прошли до Ладгейт-Хилл.

Это было одно из самых знаковых мест Лондона. Пройдя Олд-Бейли, дорогу, которая дала название суду, они вышли к собору Святого Павла, главной достопримечательности старого Лондона. Справа находились площадь Ладгейт и Флит-стрит — родина британской печатной прессы. Журналисты переехали несколько десятилетий назад. Адвокаты, которые обосновались здесь даже раньше, остались.

Воротник рубашки Дэниела был расстегнут. Майкл в зале суда, следуя традиции, носил особую рубашку, сейчас же он был вовсе без воротника. Оба несли свои пиджаки, перекинув их через плечо. Было облегчением снять официальное облачение. Особенно, думал Дэниел, для Майкла. Одеяние восемнадцатого века, которое до сих пор носили адвокаты, занимающиеся уголовными преступлениями, делало свое дело, выделяло их, ставило свидетелей в невыгодное положение. Но все это не делало одежду удобнее, особенно в залах суда, построенных до изобретения кондиционеров. Несомненно, возможность наслаждаться редким октябрьским солнцем в легкой одежде давала долгожданную передышку.

Они шли по Ладгейт-Хилл на запад. Оба молчали, как могут молчать лишь очень близкие друзья. Они долго пробирались через толпу. На этих тротуарах всегда было людно, оживленно. Как любому, знакомому с толчеей города, Майклу и Дэниелу было не в диковинку пробираться сквозь толпу.

— Твой последний вопрос был просто класс.

Лицо Дэниела расплылось в улыбке, когда он наконец заговорил. Они были уже на середине Флит-стрит.

— Что там за древнее правило, по которому можно задавать только один вопрос зараз, Майк? Бог знает, как Кеннеди позволил тебе такое.

— Не понимаю, чему ты удивляешься. — Майкл улыбался так же широко. — Бывало, я задавал вопросы и хуже и не попадал в неприятности.

— Вранье! Я бы об этом слышал. Особенно с твоим-то длинным языком! Сегодня вечером ты будешь звонить всем своим знакомым, чтобы похвастаться!

— Ты единственный, кто все еще позволяет мне хвастаться, Дэнни. Остальные просто вешают трубку!

— Значит, ты звонишь не тем людям. Я уверен, мой отец захочет услышать об этом все.

Дэниел не собирался затыкать Майкла, но каким-то образом ему это удалось.

Отцом Дэниела был Хью Лоренс, королевский адвокат, один из самых именитых барристеров. Хью был разочарован, что его сын стал простым солиситором, а не пошел по отцовским стопам. И Майкл стал для старика утешением. Хью Лоренс направил внимание, предназначавшееся сыну, на карьеру друга своего сына. Дэниел смирился с этим. Однако они никогда об этом не говорили.

Несмотря на свое происхождение, Дэниел всегда чувствовал себя непригодным для карьеры в адвокатуре. Это сомнение оставалось невысказанным, пока один молодой человек, обладавший всеми недостающими Дэниелу качествами, его не подтвердил. Это был Майкл Дэвлин.

Они познакомились студентами. Им повезло оказаться в одной группе, но происходили они из полярно противоположных семей. Дэниел всегда был обеспеченным: привилегированный богатый парнишка с наилучшим образованием, которое можно купить за деньги. Майкл был совсем из другого теста. Он изо всех сил боролся со своим воспитанием и обеспечил себе лучшую жизнь вдали от семьи, о которой никогда не говорил.

С самого начала они были равны: выдающиеся студенты в классе по праву, соревнующиеся только друг с другом и выбравшие два абсолютно разных подхода.

Важно, что Майкл мог делать то, чего Дэниел не умел. Он мог красноречиво выступать в защиту чего угодно. Чувства Майкла никогда не влияли на его способность быть адвокатом. Он мог блестяще выигрывать дело за делом, вне зависимости от моральной стороны вопроса. Дэниел не мог похвастаться подобным умением. Он мог сражаться за идею не хуже других, но только если верил в нее.

Что являлось проблемой. Барристер обязан браться за любое предложенное дело, невзирая на личные чувства. Это было древнее правило, согласно которому человек с самыми ужасными обвинениями имел право на защиту. И это правило срабатывало с Майклом, потому что он умел оспаривать любое дело. Дэниелу же недоставало этого таланта, и он об этом знал.

Это и привело к тому выбору, который расстроил отца Дэниела. Способности Дэниела зависели от его принципиальности, а значит, он был больше пригоден для работы солиситором. Это давало ему необходимую свободу отстаивать благие дела и отказываться от дел, оскорблявших его чувство справедливости.

Такую жизнь Дэниел выбрал пятнадцать лет назад — и ни разу не пожалел об этом решении.

— Какие планы на ланч? — спросил Майкл, прерывая воцарившуюся паузу.

— Жирный сэндвич и быстрый автомобиль. Сегодня у Гарри в школе соревнования по бегу, и я пообещал, что приеду, если его дядя Майк вовремя нас освободит. Хочешь с нами, дядя Майк?

— Думаю, дядя Майк сделал достаточно, закончив процесс вовремя, не думаешь? К тому же если Гарри хоть немного похож на своего старика, то, кроме его поражения, там не на что будет смотреть.

— Чушь! — Дэниел, притворно рассердившись, засмеялся: — Тебя мне всегда удавалось обгонять!

— Да, но когда это было. Сейчас я тебе, жирная морда, в любое время дам фору!

Дэниел громко рассмеялся, признавая поражение. Майкл был прав. В студенческие годы они оба были в хорошей спортивной форме. Но с тех пор Майклу лучше удавалось следить за собой. Это было естественно: Дэниел каждый вечер возвращался в уютный дом, к жене, к сыну и — в большинстве случаев — к сытному семейному ужину. А Майкл нет.

Иногда Дэниел завидовал тому, что его друг принадлежал сам себе, но в то же время он понимал, что ему повезло больше. Даже если из-за этого он слегка округлился.

— Что может быть важнее, чем смотреть на своего крестника на пути к олимпийской славе? — продолжил Дэниел.

— Да все то же самое. Через две недели у меня начнется слушание по делу об убийстве. Я подумывал о том, чтобы взять бумаги домой и немного поработать.

— Поработать? После сегодняшнего? Ты никак шутишь?

Дэниел не мог скрыть нотки недоверчивости в голосе.

— Майк, тебе нужно почаще отдыхать, выработать, так сказать, баланс труда и отдыха. Приходи на соревнования, поболеешь за Гарри. Заодно познакомишься с его учительницей английского.

— Я часто выбираюсь куда-нибудь, — сказал Майкл. Казалось, его это немного задело. — И не думай, пожалуйста, что тебе нужно знакомить меня с женщинами. До такого я еще не докатился.

Дэниел в ответ засмеялся, скрывая беспокойство. Он переживал, что зацикленность Майкла на карьере отрицательно влияет на его личную жизнь. Или, по крайней мере, на то, что от нее осталось.

Все это началось еще в университете. Или даже еще раньше, когда им было лет по двадцать.

В то время они вовсю наслаждались своей свободой. Оба были молоды, успешны, в хорошей форме. Майкл был симпатичнее, и Дэниел это знал. К сорока годам это стало лишь заметнее. Майкл был высоким и сильным, классическим красавцем с густыми светлыми волосами и пронизывающими голубыми глазами.

Дэниел был сантиметров на десять ниже, темноволосый, более гибкий и крепкий, по крайней мере в молодости. Не будучи красавцем в привычном смысле этого слова и отличаясь внешне от Майкла, Дэниел не утратил уверенности в себе. Он был остроумным и харизматичным, что с лихвой окупало его рядовую внешность.

Их юношеским успехам в соблазнении целой вереницы девушек завидовали. Но те времена давно прошли. Оба остепенились. Дэниел женился, стал счастливым семьянином и начал стремительно стареть. А Майкл был женат на своей работе.

Дэниел переживал, что такая одержимость карьерой не даст его другу возможности встретить подходящую девушку. Но в данный момент было неуместно выражать свои опасения.

Очень скоро они дошли до Чэнсери-Лейн, где каждый должен был пойти своей дорогой.

— Пожелай Гарри удачи от меня, — начав говорить, Майкл остановился. — Пусть он позвонит мне домой, если победит. И можешь взять для меня номер той учительницы.

Дэниел засмеялся в последний раз. Он был рад, что не слишком сильно задел своего друга за живое. Уже идя по Чэнсери-Лейн, он через плечо прокричал на прощание:

— Договорились. И, может, Клэр пригласит ее к нам на ужин! Смотри не уработайся!

Двенадцать

Джошуа щелкал пультом, переключая каналы. Картинка на всех была одинаковая, но ритуал необходимо было соблюсти. Только пойдя по седьмому кругу, Джошуа смог успокоиться и расслабиться.

Расписание всех телеканалов срочно было изменено спустя несколько минут после стрельбы на Трафальгарской площади. Даже сейчас, пять часов спустя, никуда было не деться от ужасов прошедшего дня.

Джошуа остановился на канале CNN и откинулся на дубовую спинку гостиничной двуспальной кровати. Он зажег «Мальборо» и затянулся, наслаждаясь расслабляющим эффектом никотина. Затем он сделал погромче и стал внимательно смотреть на экран.

Оператор CNN отреагировал быстро. Настолько, что смог заснять практически каждую деталь вблизи. Эта запись стала главной видеозаписью дня, ее без остановки крутили все телеканалы мира.

Поначалу изображение немного дергалось, потому что оператор гнался за бежавшим стрелком. Но как раз к тому моменту, когда пуля попала в агента, объектив сфокусировался. Зрелище было очень ярким, самым шокирующим из всего, когда-либо показанного по телевизору. Джошуа, однако, не чувствовал ничего.

Так же равнодушен он остался и к последовавшей кровавой бойне. Он даже не вздрогнул, когда первый выстрел отбросил Говарда Томпсона назад. Не дернулся он и глядя на пронзенного в грудь пятью пулями сэра Нила Матьюсона. Весь остальной мир проклинал жестокость и оплакивал Матьюсона, который валялся в луже крови. Только не Джошуа. Судьба этих мужчин ничего для него не значила. Он смотрел и ждал чего-то еще.

Нападение заняло пять секунд, а может, и меньше. Однако в повторном воспроизведении казалось, что оно длилось гораздо дольше. Запись снова и снова останавливали и перематывали; на каждом канале различные якобы эксперты, найденные моментально, разбивали ее на фрагменты и анализировали.

«Мнения, которые ничего не значат, — подумал Джошуа, — потому что заканчивается все всегда одинаково. Все заканчивается на Джо Дэмпси».

Звонок мобильного прервал размышления Джошуа. Звонок не был неожиданностью. Ему приказали ожидать звонка ровно в 19:15. Звонивший, как всегда, был пунктуален до секунды.

Джошуа потушил сигарету и ответил, даже не посмотрев на номер.

— Почему Джо Дэмпси не было в списке агентов, который вы мне дали? — не стал тратить время на приветствия Джошуа. В его голосе не было злости, он просто требовал ответа.

— Как всегда, сразу к делу, — голос был мягким. Даже сквозь электронный преобразователь голоса Джошуа понимал, что его собеседник был спокоен. — Я ценю это. Это было упущением с моей стороны. Я подумал, это не стоило внимания.

— Упущение? Упущение? Вы не можете нанимать меня для задания с полным доступом к разведданным, а потом утаивать информацию. Так не делается, Стэнтон. Ваше упущение стоило мне второго выстрела, и оно же спасло жизнь Макгейлу. На кону моя репутация. Я никогда не проваливаю свои задания.

— Ваша репутация действительно такова. Очень жаль, что сегодня вы не смогли ей соответствовать.

Ответ был произнесен в том же размеренном темпе. Так, подумал Джошуа, говорит надменный человек, который все привык держать под контролем. Отношения Джошуа с этим нанимателем носили именно такой характер.

Стэнтон не останавливаясь продолжал:

— Но, с другой стороны, никто не совершенен. Даже вы. Вот почему у нас был запасной план.

— Что это должно значить? Даже не думайте повесить всю вину на меня.

Джошуа был так же спокоен, как Стэнтон. Всю свою карьеру он был под огнем. Под угрозой. И сейчас он не собирался терять голову, оставаясь хладнокровным.

— Это вы наломали дров, Стэнтон. Как, по-вашему, я должен был повести себя, увидев Дэмпси? Меня должны были предупредить, что он там будет.

— Майор Дэмпси не должен был появляться вообще. По крайней мере до тех пор, пока вы не выполните свою работу. Так что я подумал, будет лучше не отвлекать вас.

В глубоком металлическом голосе Стэнтона не было и намека на эмоции.

Он продолжил:

— Его поставили прикрывать проход недалеко от того места, где сидел мистер Макгейл. У него не должно было быть времени добраться туда, где вы могли бы пересечься. У нас не было оснований полагать, что он так рано заметит Макгейла или что он так быстро сможет преодолеть то расстояние.

— Тогда вы не знаете Джо Дэмпси.

Джошуа был поражен нелепостью ошибки. На обычном задании он мог бы это понять, но не в этот раз, когда каждая деталь была тщательно спланирована. Джо Дэмпси не было равных, он был самым эффективным агентом из всех. Джошуа это знал, и его поразило, что наниматель — нет.

А затем вдруг нечто гораздо более ошеломляющее пришло ему в голову. Он был так занят ошибкой Стэнтона, что не придал значения угрозе, скрытой в его предыдущих словах.

— Погодите, — сказал он, чувствуя, как внутри все похолодело. — Почему вы думали, что я бы отвлекся, зная о Дэмпси?

Стэнтон ответил не сразу, а при ответе его металлический голос каким-то образом звучал еще более бездушно:

— Я думаю, вы уже знаете ответ, сержант. — Он выделил последнее слово, и это не ускользнуло от Джошуа. Стэнтон продолжил: — Я не знаю Джо Дэмпси, но знаю, что вы знаете. А если я знаю это… — Он сделал эффектную паузу, предлагая Джошуа закончить фразу.

— Тогда вы знаете, кто я. — Сердце Джошуа забилось сильнее. Он почувствовал, как кровь прилила к вискам, как подскочило давление. Каким-то невероятным образом его личность была раскрыта.

— Да, Джошуа, я знаю, кто вы. Даже больше: я постарался и разузнал о вас абсолютно все, в том числе о вашей семье и о тех нескольких отдельных лицах, которых вы зовете друзьями. Это моя небольшая страховка на тот случай, если вы не смогли бы совершить выстрел, о котором человек вашего рода занятий мог только мечтать.

Разговор пошел в другом тоне. В таинственном голосе собеседника появилась эмоциональность. Она добавила немного красок, но никак не смягчила угрозу. Стэнтон продолжил:

— Как, оказывается, хорошо быть подготовленным. После сегодняшних злоключений за вами остался должок, который, разумеется, придется вернуть. Вернете — и вы получите оставшиеся пятьдесят процентов своего вознаграждения.

— А если я откажусь?

Джошуа, затаив дыхание, ждал ответа. То, что Стэнтон упомянул семью, означало, что угрожал он отнюдь не Джошуа.

— Я разочарован, что вы решили все-таки задать этот вопрос. Я уверен, найдется парочка неприятных людей, которым захочется нанести визит вам, вашей жене и сыну. Особенно, мне кажется, мальчику. В конце концов, на кампусе американского университета может случиться что угодно, не правда ли?

Джошуа беспомощно молчал — это было очень странное, непривычное для него чувство.

«Как это произошло? — думал он». — Откуда этот человек все знает?

Это казалось невозможным, как и все то, что Стэнтон продемонстрировал до этого.

— Ладно, — еле проговорил Джошуа, пока его мысли беспорядочно бегали, ведь теперь его выбор был ограничен. — Я сделаю это. Но мне потребуется помощь: только чудо поможет мне добраться до арестованного Макгейла. Какие у вас есть соображения?

— Никаких, которые касались бы вас, — ответ был очень деловым, будто и не было никаких угроз. — Над этим уже работают другие. Ваша роль совершенно в другом. Вы будете убирать мои проблемы, прошу прощения за каламбур. Вы будете подчищать хвосты. Возможно, их и не будет, тогда вы сможете наслаждаться жизнью и оплатой. С другой стороны, их может быть весьма много, и в таком случае я бы посоветовал вам справляться с такими ситуациями более профессионально, чем сегодня.

Заявление Стэнтона не требовало ответа, и он продолжил:

— В припаркованном внизу «Лэнд Ровере» был оставлен безопасный мобильный телефон. Тот, по которому мы общаемся сейчас, больше не должен быть использован. По окончании беседы вы его разберете и избавитесь от него. Затем вы пойдете вниз, заберете новый телефон и будете всегда держать его при себе.

Снова ответ не требовался.

— Только у меня есть этот номер. Только я буду по нему звонить. В интересах ваших близких вы должны всегда отвечать, когда этот телефон будет звонить. До конца дня ожидайте от меня звонка с указанием дальнейших действий. Есть ли у вас вопросы?

Джошуа не знал, что беспокоило его больше. С одной стороны, его беспокоил тот уровень планирования, который предусмотрел все варианты развития событий, не оставив ему путей к отступлению. С другой стороны, беспокойство вызывал уровень профессионализма слежки, которая незаметно вела его до самой гостиницы. Джошуа раздумывал об этом в тишине. Наконец он обрел голос:

— Только один. Если какие-то концы все-таки обнаружатся, как бы вы хотели их устранить?

— Используйте воображение. Ожидайте моего звонка.

Джошуа услышал, как положили трубку, и подождал пять секунд для подстраховки. Последние пару минут застали его врасплох, но он все-таки был профессионалом. Он не услышал ни контрольного щелчка, ни других признаков прослушки и положил трубку.

Он снова откинулся на дубовую спинку кровати. Потрясенный, он закурил еще одну «Мальборо».

На экране беззвучно мелькали те же изображения. Джошуа не обращал на них внимания; теперь его занимали другие мысли. Он провел рукой по своим густым иссиня-черным волосам, параллельно пальцами правой руки отбивая на столешнице север, восток, юг, запад — такая привычка успокаивала его, помогала ему думать.

Джошуа очень редко бывал в затруднительном положении. Он обычно держал все под контролем. Раньше он терял контроль только один раз, но тогда ему удалось со всем разобраться. Разберется он и сейчас. Джошуа пойдет на поводу у Стэнтона, выполнит свои обязательства по контракту и исчезнет.

А затем, позже, когда придет время, он заставит Стэнтона пожалеть о том, что он когда-либо слышал имя Джошуа.

Тринадцать

Когда Уильям Дэвис вошел в открытую дверь, все находившиеся в комнате для переговоров замолчали. Главы различных британских агентств безопасности сидели за столом уже полчаса, однако почти ничего не обсуждали. Совещание не могло начаться без премьер-министра.

Дэвис занял свое место во главе стола. Все взгляды были устремлены на него, но его собственный уткнулся в пол.

Дэвис понимал, что выглядит измотанным. Главным образом потому, что он таким и был. С момента стрельбы прошло пять часов. Некоторые руководители расцветают под давлением стрессовой ситуации. Но не Дэвис. Дневные события поставили под угрозу его собственное положение на посту премьер-министра. Такая обстановка могла поставить под угрозу его политическую карьеру.

Он положил бумаги на стол перед собой, затем молча обвел глазами комнату. Все смотрели на него. Почти все присутствующие были мужчинами и женщинами, которым доводилось рисковать жизнью ради своей страны. Все вместе они составляли Комитет КОБРА — группу быстрого реагирования во время кризиса, названную в честь комнаты, в которой они сейчас находились. Они бы не испугались очередного рассерженного политика.

Дэвис переводил взгляд с одного оперативника на другого. Он знал их всех, но в его усталом, все более параноидальном состоянии каждый из них выглядел белым пятном. Для него они были безликими представителями мира, который он не понимал и не принимал. Дэвис предпочел бы иметь как можно меньше общего с ними, с их секретностью и шпионажем. Его раздражало, даже если он просто находился среди них.

Но сегодня этого нельзя было избежать.

— Мне не нужно говорить вам, какая это катастрофа.

Дэвис специально сохранял мягкий тон голоса. Было бы только хуже, начни он свою речь с обвинений или конфликта. Для этого будет еще достаточно времени.

— Но я обязан объяснить ситуацию президенту Ноулзу. Разумеется, американцы уже подключили к этому свою разведку, так что от того, что я ему доложу, будет зависеть, разрастется ли эта история в международный скандал. Давайте посмотрим, как мы можем это обыграть. Что нам известно?

Дэвис наблюдал, как каждый обводил взглядом стол. Ему было ясно, что никому не хочется быть первым: все они понимали, чем рискуют. Случившееся на Трафальгарской площади — катастрофа. Миллионы (а теперь даже миллиарды) людей видели, как застрелили самого известного политика Великобритании. То, что Говарду Томпсону удалось отделаться лишь раной в плечо, не очень помогало ситуации. Британские службы безопасности были унижены на глазах у всего мира. А их американские коллеги кружили неподалеку, готовые напасть на того, кто подверг их президента опасности.

Если Дэвис хотел иметь какое-то будущее в политике, он не мог стерпеть подобного унижения. Он не мог позволить, чтобы американцы докопались до истины первыми. Напряженность ситуации требовала найти козла отпущения. Дэвис это понимал, так же, казалось, как и все присутствующие в комнате.

Наконец на его вопрос ответили:

— Вы наверняка знаете столько же, сколько и мы, господин премьер-министр.

Дэвис повернулся к говорившему — из чистой вежливости. Дэвиса интересовала только информация, но не ее источник.

— Почему бы вам все равно не ввести меня в курс дела? Будет полезно услышать наиболее полную картину произошедшего.

— Как вы знаете, сэр, стрелявшего задержал сотрудник Департамента внутренней безопасности. Это, безусловно, спасло жизнь президенту Томпсону. Сэру Нилу Матьюсону, к сожалению, помочь не удалось. Убийцу доставили в полицейский участок Паддингтон-Грин[12] для допроса, который и идет прямо сейчас.

— И мы полагаем, не так ли, что эта атака была приведением в жизнь тех угроз в адрес президента Томпсона, о которых нашим разведывательным службам стало известно до мероприятия?

— Да, господин премьер-министр, именно так.

— Прошу прощения, но о каких угрозах идет речь? — раздался голос с другого конца комнаты.

Дэвис повернулся в сторону говорящего. Им оказался помощник комиссара Службы столичной полиции, один из неофициальных присутствующих лиц. Формально находясь здесь в качестве обычного свидетеля, мужчина явно удивился новой информации.

— От ИРА[13] поступила прямая угроза президенту Томпсону, — пояснил, повернувшись, первый говоривший. — Угроза была настолько конкретной, что дальнейшее участие бывшего президента в мероприятии было под вопросом.

— Под вопросом для кого?

— И Великобритании, и США. С учетом угрозы Томпсону, его участие стало дополнительным фактором риска. Таким фактором, без которого мы могли бы обойтись.

Помощник комиссара выслушал ответ и не стал продолжать расспросы. Дэвис, однако, хотел знать больше:

— Допустим, что это правда и президента Томпсона попросили еще раз обдумать посещение мероприятия. Чей голос был решающим? Кто настоял на его присутствии?

— Белый Дом, сэр. Нам было сказано, что они увеличат количество секретных агентов и этого будет достаточно.

— А мой офис?

— Ваш офис полностью положился на Белый Дом в решении этого вопроса, сэр.

Улыбка озарила лицо Дэвиса. Эта информация почему-то прошла мимо него (в причинах он разберется), но прямо сейчас это было то, что он хотел услышать. Решение было принято американцами. Из-за этого им будет непросто критиковать британское правительство.

Непросто, но реально. Нужно было понять картину целиком.

— Насколько мы уверены в том, что произошедшее сегодня напрямую связано с той угрозой?

— На данный момент мы не можем быть абсолютно уверены, — ответил второй собеседник. Еще одно знакомое Дэвису лицо — еще одно узнавание, которое возмутило его. — До тех пор, пока мы не получим достоверного подтверждения от самой ИРА. Но обстоятельства подсказывают, что наше предположение верно.

— В каком смысле?

— В том смысле, что Томпсону угрожали, и он же пострадал, хоть и не смертельно. Отсюда логично предположить, что озвученную угрозу воплотили в жизнь. Кроме того, теперь нам известна личность стрелка — Эймон Макгейл, родом из Белфаста. В текущей политической обстановке одна только его национальность указывает на вмешательство либо UVA[14], либо ИРА, так как это — активные ирландские вооруженные группировки. Совместим это с конкретной угрозой, и вывод напрашивается сам собой.

Дэвис согласно кивнул.

— А этот Макгейл, не пошел ли он на контакт и не подтвердил ли свои мотивы? — спросил он. — Или даже просто свою лояльность? И в таком случае необходимость в подтверждении от группировки, конечно, отпала бы.

— Да, отпала бы. Но, к сожалению, нам ничего не удалось от него узнать. Он ничего не говорит, только подтвердил свою личность. По крайней мере до тех пор, пока к нему не придет адвокат.

— Значит, нам нужно что-то с этим делать.

Дэвис уже увидел возможность переложить хотя бы часть вины на Белый дом. Стремясь поскорее претворить это в жизнь, он заторопился:

— Если он не говорит без адвоката, его нужно предоставить.

— С этим уже разобрались, — снова первый собеседник. Дэвис повернулся в его сторону. — Дело было срочное, поэтому ваш офис все организовал в ваше отсутствие, господин премьер-министр. Конечно, они были очень щепетильны в выборе правильного человека. Государственный адвокат смотрелся бы невыгодно с точки зрения левой прессы, в то время как адвоката, замешанного в связях с террористами, ни за что не приняли бы американцы.

Таким образом, проконсультировавшись с Министерством юстиции, MI5 и Секретной службой США, они решили нанять независимого адвоката с безупречной репутацией. С ним уже связались, и, скорее всего, он посетит Паддингтон-Грин, чтобы проконсультировать Макгейла и представить его на интервью завтра рано утром. После чего, надеюсь, мы будем знать гораздо больше.

— Скорее всего он будет там утром? Вы надеетесь узнать гораздо больше после этого?

Дэвис не мог скрыть своего раздражения. Его будущее как политика было под угрозой, и это приводило его в отчаяние.

— Все это звучит очень неуверенно. Может, мы перестанем выдавать желаемое за действительное и прикрываться благими намерениями?

Собеседник открыл рот для ответа, но Дэвис остановил его, пренебрежительно махнув рукой. У премьер-министра были еще вопросы:

— И кто же этот адвокат, которому мы так доверяем и на которого возлагаем такие надежды?

— Его зовут Дэниел Лоренс. Он известный адвокат по правам человека, и у него репутация неподкупного человека. Мы подумали…

— Я знаю, кто такой Дэниел Лоренс, — проговорив это, Дэвис услышал, как изменился его голос. Известие о том, кто будет адвокатом, было плохой новостью.

— Дэниел Лоренс — крестный сын Энтони Хаверсьюма. Ради соблюдения приличий я предположу, что не это было причиной его выбора для задания. Но, за исключением досадного недоразумения с его родственными связями, я полагаю, что мистер Лоренс — хороший выбор.

Слова Дэвиса не нуждались в объяснении. О его непростых отношениях с членом парламента Энтони Хаверсьюмом было хорошо известно.

Хаверсьюм был министром при Дэвисе, пока не покинул свой пост, отчаянно критикуя Дэвиса, который в свете возобновившихся мирных переговоров пошел на уступки террористам Северной Ирландии. С тех пор ирландские террористы (и католики, и протестанты) активизировались. Это стоило жизни сотням людей и укрепило позицию Хаверсьюма, сделав его самым ярым критиком Дэвиса. Если бы у премьер-министра был заклятый враг, им был бы Хаверсьюм.

Дэвис продолжал:

— Вы утверждаете, что мы надеемся узнать больше после утреннего допроса Макгейла? До тех пор давайте сосредоточимся на том, что нам уже известно. Во-первых, как Макгейлу удалось пронести оружие на площадь, если мы ограничили вход?

Ответил третий человек — еще один, насколько Дэвис мог судить, практикующий защиту от темных искусств; еще одно лицо, которое он отказывался узнавать.

— Его пистолет был обмотан маскирующим скотчем. На его теле не было никаких следов, ничего, что говорило бы о том, что что-то было приклеено к нему. Значит, можно предположить, что пистолет он подобрал на самой площади, что кто-то оставил его там для него.

Последнее заявление хлестнуло Дэвиса, будто кто-то дал ему пощечину. Свет в конце его воображаемого туннеля стал затухать. Когда он заговорил, в его голосе звучала ярость:

— Не хотите ли вы сказать, что кто-то, у кого был пропуск через нашу охрану, пронес и оставил для него этот пистолет? Что все это было спланировано изнутри?

— Это единственный логичный вывод, — сухо прозвучал ответ, — в этом замешан кто-то, кому доверяют. Макгейл не смог бы осуществить такое самостоятельно.

Наступила тишина, пока Дэвис обдумывал информацию. Он переводил взгляд с одного лица на другое в поисках альтернативного мнения, но нашел лишь молчаливое согласие. Пораженный, он повернулся к тому, кто принес дурные вести.

Глубоко вздохнув, он задал вопрос, которого нельзя было избежать:

— Есть ли у нас предположения относительно того, кто это может быть?

— Нет, сэр, — ответил старший агент, — боюсь, что нет. Это может быть кто угодно, из любого отдела. Мы даже не знаем, был ли он с британской или с американской стороны.

— ЭТОГО КАТАСТРОФИЧЕСКИ МАЛО!

От столь резкого возгласа подскочили даже опытные оперативники.

Дэвис видел, как его политическая жизнь утекает сквозь пальцы, что привело его в отчаяние. Отчаяние же вылилось в гнев; каждое выкрикиваемое слово было направлено к последнему говорившему:

— ЧТО, ЧЕРТ ВОЗЬМИ, Я ДОЛЖЕН ДОЛОЖИТЬ ПРЕЗИДЕНТУ НОУЛЗУ?

— Что мы расследуем все варианты, сэр. — Агент сохранял спокойствие. — Американцы несли такую же ответственность за безопасность на мероприятии, господин премьер-министр, это также и их неудача.

— И ЭТО, ПО-ВАШЕМУ, ЧТО-ТО МЕНЯЕТ? — Злость была в каждом его слове. — ВСЕ СЛУЧИЛОСЬ НА БРИТАНСКОЙ ЗЕМЛЕ. А ЭТО ЗНАЧИТ, МЫ БУДЕМ НЕСТИ ОТВЕТСТВЕННОСТЬ, ЕСЛИ НЕ СМОЖЕМ НАЙТИ КРОТА.

— Сэр, мы докопаемся до сути. Мы узнаем, кто помогал Макгейлу. Нам просто нужно больше, чем пять часов.

Дэвис не ответил, не мог, потому что агент был прав: пяти часов было элементарно недостаточно. Даже Белый дом это поймет.

Эта мысль успокоила его, так же как понимание того, что ему нужны были все эти люди. Отвращая их от себя злостью и оскорблениями, он ничего не добьется.

— Хорошо, — сказал Дэвис, понизив тон. Он говорил все еще напряженно, но хотя бы убавил громкость. — Звучит разумно. По крайней мере выиграем время. Но открытым остается вопрос о задержании. Почему Макгейла не остановили до того, как он выстрелил?

Почти все взгляды устремились на первого оперативника, но ответил второй:

— Время, господин премьер-министр. Макгейл сидел близко к сцене, в двадцать третьем ряду у прохода. Перед тем как действовать, он выждал, пока толпа поднимется на ноги и зааплодирует. Если учесть малое расстояние и то, что он использовал толпу в качестве прикрытия, неудивительно, что его не обезвредили быстрее. То, что кто-то вообще отреагировал, уже поражает.

— Ах да, — Дэвис почувствовал облегчение, — реакция наших оперативников. Меня детально об этом проинформировали, и с этим была беда. Выдав себя, стрелявший выбежал к подножию сцены, к зоне, которую контролировала команда из DDS.

Департамент внутренней безопасности. Первая служба, которую Дэвис назвал по имени. В этот самый момент каждый присутствующий понял, что козел отпущения найден.

Дэвис, понимая, что его намерения ясны, продолжил:

— Из девяти агентов DDS в той зоне отреагировали только двое. Из них одна подставила свою голову под пулю единственного выстрелившего снайпера. Второму не удалось даже достать оружие. Я не эксперт, но разве такого уровня стоит ожидать от нашей ведущей службы национальной безопасности?

— При всем уважении, сэр, я думаю, вы слишком упрощаете ситуацию.

Дэвис развернулся к говорившему. На этот раз им оказался глава MI5, британской службы безопасности.

— В каком смысле? — спросил Дэвис.

Тон премьер-министра давал понять: он не примет того объяснения, которое сейчас последует. Однако ответ все равно был дан:

— Каждый, у кого есть опыт работы на местах, скажет вам, господин премьер-министр, что те агенты сделали даже больше, чем от них можно было ожидать. Быстрота их реакции за гранью моего понимания, но каким-то образом им удалось отреагировать так быстро.

— Да, но вы упускаете главное. Те оперативники могли, конечно, отреагировать быстро, но сделали они это некомпетентно. Весь мир увидел, как семь агентов DDS не сделали ничего, восьмую застрелил свой же снайпер, а девятый явно забыл, что у него есть оружие. Они допустили, что крупная операция по обеспечению безопасности превратилась в фарс.

— Мне кажется, вы несправедливы, сэр. — Последнее слово директор MI5 практически выплюнул, и по выражению его лица было понятно, что послевкусие осталось неприятное.

Он продолжил:

— Агенты DDS соблюдали протокол до последней буквы. У сержанта Рэджис была возможность выстрелить в упор. В такой ситуации майор Дэмпси обязан был держать свое оружие в кобуре. Достань он его, был бы риск попасть в агента, имеющего лучший обзор. Вот почему он не выстрелил, и вот почему снайпер-полицейский не должен был спускать курок. Если бы снайпер на крыше поступил так, мы бы сейчас не вели этот разговор.

Все головы, казалось, повернулись одновременно. В сторону сидящего в дальнем углу комнаты офицера из Службы столичной полиции, который высказывался ранее.

Директор MI5 обратился к нему напрямую:

— Господин ассистент комиссара, как вы знаете, вас попросили присутствовать на сегодняшнем заседании в качестве свидетеля, чтобы помочь разобраться с образовавшейся ситуацией. Если быть точным — выяснить, который из двадцати снайперов на Трафальгарской площади произвел выстрел, убивший сержанта Саманту Рэджис. Готовы ли вы ответить на этот вопрос?

Офицер полиции поднялся и встал лицом не к тому, кто задал вопрос, а к Дэвису:

— Господин премьер-министр, несмотря на вовлеченность различных агентств в операцию по прикрытию площади, мы можем подтвердить — пока неофициально — что выстрел был…

— Я вас ни о чем не спрашивал, — прервал Дэвис, — и ответ меня не интересует. Сядьте.

Он сопроводил свои слова взмахом руки.

Его взгляд вернулся к директору MI5. Виновный был определен. Теперь уж Дэвис позаботится, чтобы ничего не изменилось в этом раскладе.

— Сегодня не справились агенты DDS — именно они. Мы должны были праздновать нашу победу в войне с терроризмом. Вместо этого благодаря некомпетентности наших сотрудников террористы во всем мире получили сигнал к сплочению.

Ответа не было, и Дэвис знал почему. Он знал убеждения этих людей — это было одной из причин его ненависти к ним. Они верили, что в Ольстере Дэвис сдался и передал власть тем, кто убивал и калечил просто так. Они рассматривали попытки Дэвиса к примирению как трусость. Дэвис знал обратное. Он также понимал, что никогда не переубедит их — и пытаться не будет.

— Хорошо, — сказал он, наконец нарушая тишину, — пора двигаться дальше. Я хочу знать, какие шаги предпринимаются для разоблачения сообщника Макгейла.

Четырнадцать

Дэниел Лоренс сидел в своем «Порше 911» и слушал урчание двигателя, его низкий рев. Просто убивал время. Это единственное, что оставалось делать в нескончаемых лондонских пробках.

Короткая поездка от офиса Дэниела до отделения полиции Паддингтон-Грин занимала уже двадцать минут: дорожные работы, улицы с односторонним движением и просто большое количество машин — все указывало на то, что оставшиеся три мили займут еще столько же. Но это было неважно. Дэниелу было о чем подумать, пока его машина ползла вперед.

Последние несколько часов были самыми удивительными в жизни Дэниела. Британское правительство выбрало его представителем и защитником Эймона Макгейла во время допроса. Дэниел стал живым участником истории, что, конечно, было честью, но не только. Это дело будет решающим в его карьере.

Попрощавшись с Майклом на Флит-стрит, Дэниел за считаные минуты дошел до офиса. Все еще взбудораженный выигранным делом, он не обратил внимания на звуки сирен вдалеке. Центр Лондона всегда был полон подобных звуков. С чего бы ему замечать сегодняшние?

Первым сигналом, что что-то не так, был потрясенный вид секретарши Дэниела. Она не придавала значения черным потекам туши на своей левой щеке. Ее внимание было занято чем-то другим, а глаза прикованы к экрану телевизора на стене. Дэниел проследил за ее взглядом и сразу все понял. Изображения на экране были красноречивее слов. Вместе с половиной мира он не мог отвести от них взгляд.

Дэниел повернул налево на Марилебон-роуд и влился в извивающийся поток машин. Этот участок на одной из двух основных дорог в центр всегда стоял, но сегодня было хуже, чем обычно. Хорошо, если спидометру удавалось подняться до пяти миль в час, столько энергии двигатель тратил вхолостую.

Сейчас Дэниел не мог вспомнить, как долго он оставался на ресепшен в своем офисе, как долго глядел на экран — те часы были как в тумане. Он закончил прием посетителей на день, но и понятия не имел, во сколько это было.

Он помнил, что звонил Клэр, Майклу и отцу. Все три беседы, как и все остальное, состоялись, но, как и все остальное, забылись. Все послеобеденные события были затянуты мутной пеленой. По крайней мере, до судьбоносного звонка.

Не было никаких причин его ожидать. Конечно, внимание общественности к нему росло. Но Дэниел не смел и надеяться оказаться в числе кандидатур для столь масштабного дела. Любой мало-мальски грамотный лондонский адвокат не остановился бы ни перед чем в погоне за ним. Однако каким-то образом дело передали Дэниелу, что неизбежно вызывало вопрос — почему?

Все эти мысли пронеслись у Дэниела в голове после звонка, но не остановили его. Настроенный ухватиться за эту возможность, уже через несколько минут после завершения звонка он включил в офисе сигнализацию, настроил автоответчик и покинул здание.

От него требовалось на следующее утро присутствовать и представлять Эймона Макгейла в полицейском участке Паддингтон-Грин. Тогда же он впервые услышал это имя — и только его; остальную информацию он получит только в присутствии самого подзащитного. Но на данный момент и указания места было достаточно. В тот вечер в участке будет только один задержанный — убийца Нила Матьюсона.

Единственное дело в городе.

Осознав это, Дэниел понял, что не сможет ждать до утра. Он решил ухватиться за этот шанс и не отпускать его.

Он встретится с Макгейлом сегодня вечером.

Пробки, однако, явно никуда не торопились. Очень типично для Лондона — Дэниел считал это единственным недостатком любимого города. Пока его машина тащилась мимо станции метро «Бейкер-стрит», он понимал, что быстрее было бы пройти оставшиеся полмили пешком. Но задержка ни на что не влияла — без Дэниела не начнут.

Пятнадцать

— Чертов пронырливый засранец! — выкрикнула Сара Труман.

Ее резкий голос поразил Джека Магуайра. Он подскочил, ударившись головой о низкий потолок их репортерского фургона.

— Господи Иисусе, Сара. — Магуайр, потирая голову, повернулся в сторону того, что вызвало крик Сары. Остатки недоеденного чизбургера сползали по двум из шести экранов в задней части автобуса. На верхнем экране нахальный соленый огурец закрыл лицо главного репортера Мартина Хона.

Магуайр взял тряпку и вытер капли соуса с мониторов. На очищенном экране стала видна картинка, она же причина гнева Сары.

Лицо Хона пропало, на его месте появилась сделанная Магуайром видеозапись, но голос репортера продолжал звучать. Его идеальное английское произношение выгодно дополняло изображение — блестящий пример неспешного и ясного репортажа в прямом эфире. Читай он собственный написанный текст, это было бы еще более впечатляюще.

— Поверить не могу, что они так со мной поступили! — бостонский акцент Сары был более явным, чем обычно. Магуайр заметил, что такое случалось, когда она была раздражена. — Это мои чертовы слова, мой текст! А теперь этот высокомерный сукин сын декламирует их на весь мир. Будто это его репортаж.

Магуайр покачал головой. Он сочувствовал, но не был удивлен. Черта с два канал оставил бы такой материал Саре. Она изначально находилась на Трафальгарской площади, чтобы рассказать об относительно важном событии. Классическое непыльное задание, площадка для начинающего репортера, где она могла бы отточить свое мастерство. Никто не мог представить, что это станет эпицентром главного события года.

На месте Сара показала себя впечатляюще, этого отрицать было нельзя. Ее комментарии в прямом эфире были в лучшем случае средненькими, но это было объяснимо: никто из назначенных в тот день на площадь не был готов к той бойне, свидетелями которой они стали. Но вот главный репортаж Сары, сделанный буквально мгновения спустя, по-настоящему раскрыл ее талант.

Магуайр уже давно разглядел потенциал Сары и сегодня имел возможность в этом убедиться. И в долгосрочной перспективе сегодня наверняка началась ее карьера. Но сейчас все это было неважно. CNN, как любой солидный канал, платил своим главным репортерам внушительные гонорары. Взамен те рассчитывали на эфиры, а Трафальгарская площадь в данный момент была главным «шоу». То, что репортаж Сары передадут большим шишкам, было ясно как божий день. Так уж все было устроено, Магуайр это знал. Он также понимал, что чтение Хопом ее текста было огромным комплиментом, Сара должна быть благодарна, что он взял именно ее текст. А то, что он ни слова в нем не поменял, было еще более показательно. Но убедить в этом Сару будет непросто.

— Посмотри на это с другой стороны, Сара. Они знают, что они у тебя в долгу. Теперь они знают, насколько ты хороша. Зрители, возможно, не свяжут тебя и эту историю, но сегодня началась твоя карьера, сегодня был большой день для тебя.

— Тебе легко говорить. Какой бы голос ни накладывали, изображение-то твое. Одну меня поимели, чтобы оправдать зарплату Хона.

— Тебе нужно с этим смириться.

Магуайр понимал злость Сары, но он также знал, насколько она бессмысленна. В их профессии были и взлеты, и падения, Саре нужно будет научиться с этим жить. Или найти способ их обойти.

— Материал был отличный, — он продолжил, — но он свалился тебе на голову. Да, ты превосходно справилась. Да, я бы лучше слушал твой голос вместо его. Но это жизнь. Жалобы ничего не изменят. Если ты хочешь, чтобы это был твой материал, нельзя просто набрести на него. Нужно найти его, сделать историю. Тогда они не смогут отобрать ее у тебя, Сара.

Магуайр редко был столь резок, но ему нужно было это сказать. Сара должна была понимать, как устроен их бизнес, если ей хотелось добиться в нем высот. И Магуайр чувствовал, что его обязанностью было научить ее этому, даже если она не хотела этого слышать.

Сара не ответила — Магуайр знал почему, он понимал ее недовольство. Правду подчас трудно выслушивать, особенно когда эта правда столь несправедлива. Понимая, что его слова достигли цели, Магуайр отвернулся, дав Саре возможность побыть в одиночестве.

Сара посидела пару мгновений в тишине, в то время как Магуайр вернулся к аппаратуре. Размышляя над его словами, она смотрела на задние двери фургона. Каждое из сказанных слов было правдой, она это знала. И тем не менее принять их было трудно.

Как бы трудно ни было, Сара не была бы таким профессионалом, каким она себя считала, если бы не умела принимать конструктивную критику от человека, которому больше всего доверяла.

Сама на себя сердитая, она повернулась к Магуайру и открыла рот, чтобы извиниться, но не произнесла ни слова. Вместо этого она просто смотрела, как его умелые пальцы управляли сложным оборудованием, и восхищалась тем, как мастерски он обрабатывает съемку. Магуайр был человеком с четко расставленными приоритетами, который относился к своей работе серьезно, но не давал ей влиять на свои человеческие качества. Сара знала это, как знала она и то, что он был тем, на кого она могла бы — должна бы — быть похожей.

— Напомни мне, почему мы сидим именно здесь, Джек? Тогда как остальные — с другой стороны, у входа в участок? — Тон Сары ясно давал понять, что этот вопрос был также извинением и попыткой забыть ее вспышку гнева. Магуайр это, кажется, понял и ответил так, будто ничего не произошло:

— Именно потому, что все за углом. Что бы ни происходило у входа в здание, это покажут по всем каналам. Там нет эксклюзива, Сара. Но если бы это дело разгребал я, то не использовал бы главный вход и не продирался бы через толпу репортеров. Я зашел бы с черного хода. И если они так и сделают, тогда им придется пройти мимо нас.

Здание, у которого они сидели, — полицейский участок Паддингтон-Грин, самый защищенный на материковой части Соединенного Королевства. Эта уродливая серая бетонная высотка стояла рядом с не менее страшной эстакадой Марилебон, и мимо обеих ежедневно миллионы водителей проезжали по пути к более привлекательным образцам лондонской архитектуры. Со времен постройки в этом участке допрашивали практически каждого арестованного на английской земле по подозрению в терроризме. Здесь же держали и стрелявшего на Трафальгарской площади.

Вся мировая пресса собралась перед зданием в ожидании первых крупиц информации, которые им бросят. Никто не знал, когда этот первый брифинг случится, но они будут ждать столько, сколько нужно.

Однако ждать они будут без Магуайра и Сары. Следуя логике Магуайра, фургон CNN одиноко стоял за зданием, в тени эстакады. Лишь равномерный шум машин над головами напоминал им о том, где они.

— А как долго мы будем тут сидеть?

— Имей терпение, дорогуша. Задержанного подозревают в терроризме. Они могут держать его там без выдвинутого обвинения в течение двадцати восьми дней. Может пройти вечность до тех пор, пока мы что-нибудь узнаем.

— Двадцать восемь дней? Ты смеешься? Мы не будем сидеть тут так долго, правда?

— Будем сидеть столько, сколько потребуется.

Саре показалось, что Магуайр ответил раздраженно. Но когда он поднял глаза от своей аппаратуры, он улыбался. Любой намек на раздражение исчез из его голоса, когда он снова заговорил:

— Не волнуйся, я уверен, скоро что-нибудь будет слышно. Правительство не может слишком долго с этим затягивать, оставлять эту историю без комментариев. Но до того, как что-нибудь станет известно, через эти двери войдет и выйдет много людей, а увидим это именно мы. Все, что нужно, — немного терпения.

Сара явно расслабилась. Перспектива провести двадцать восемь дней запертой в фургоне не была привлекательной. Но она еще о многом хотела спросить. Следующий вопрос почти сорвался с ее губ, когда она заметила что-то через лобовое стекло.

— На что ты смотришь? — Магуайр согнул шею, чтобы проследить за ее взглядом.

— На то, как можно схватить эту историю.

Сара развила бурную деятельность. Она взяла диктофон, собрала свои черные волосы в хвост и оправила костюм:

— Дай мне сигарету.

— Что? Ты о чем? Я думал, ты бросаешь?

Магуайр окончательно растерялся. Он потянулся к нагрудному карману своей куртки к извечной пачке «Мальборо Лайтс».

— Я все время бросаю, сейчас это неважно. Я собираюсь пойти и нарыть материал, как ты и сказал.

Сара указала в сторону тени около черного входа. Магуайр проследил за ее пальцем и заметил небольшое движение в темноте. На секунду показалось, что это ничего не значит, но тут во мраке засветился малюсенький легко узнаваемый огонек зажженной сигареты.

— А, понятно. — Они припарковались в таком месте, что фигура в тени могла быть только полицейским из отделения. — Солидарность на перекуре, умница.

Сара ответила улыбкой. Она взяла сигарету, отвернулась от Магуайра и пошла в сторону размытой фигуры.

Подходя ближе, Сара привыкала к темноте и могла разглядеть больше деталей. Фигура, скрытая в тени, приобрела очертания высокого темнокожего сержанта лет тридцати. Сара приближалась, улыбаясь. На ее улыбку не ответили. Нужен был другой способ завести беседу.

— Вам больше не разрешают курить внутри, да?

Сара была явно из прессы, сержант это отчетливо видел и оставался враждебно настроенным.

— Не так много мест, где сегодня можно курить, — ответил он. Он явно настроился на короткие ответы.

— Хорошо вас понимаю. Мой оператор тоже не разрешает мне курить в фургоне. Здесь становится хуже, чем у меня дома. — Сара поднесла сигарету к губам. — Будьте добры.

Сержант достал зажигалку из кармана, протянул ей и наблюдал, как Сара сделала глубокую затяжку, впервые за три недели. Он понятия не имел, насколько она соскучилась по сигарете.

— Я полагаю, не стоит спрашивать, из-за чего вы здесь?

Сара рассмеялась, выпуская тонкую струйку дыма.

— Нет, думаю, нет. Мы здесь все заполонили, верно?

— Верно. Репортеры умеют путаться под ногами.

Слова сержанта выдали его неприязнь к прессе, но его тон намекал на то, что возможны исключения. Сара воспользовалась этим.

— Не могу не согласиться, — ответила она, стараясь, чтобы это не выглядело игривым. — Меня зовут Сара, Сара Труман, я из CNN.

Он взял протянутую руку и осторожно ее пожал:

— Приятно познакомиться, Сара из CNN. Я Тревор Генри.

— Взаимно, Тревор. Единственный плюс во времена, когда курильщиков преследуют, в том, что мы можем знакомиться с новыми людьми, верно?

Генри кивнул и улыбнулся, смерив Сару взглядом с головы до ног.

Она не знала, хотел ли он скрыть свой взгляд или сделал так нарочно. Но это было неважно. Выражение его глаз, когда он снова посмотрел ей в лицо, было достаточно красноречиво: ему понравилось увиденное.

— Итак, я должна спросить: вы связаны с делом?

— Конечно. — Отвечая, Генри повел головой в сторону здания. — Кто же не связан.

— И вы, я уверена, не можете об этом говорить.

— Не могу. Жаль, конечно. Не могу представить, с кем еще я поделился бы сведениями под запись. — Разговаривая, он поднес сигарету к губам, которые расплылись в игривой улыбке под взглядом Сары.

Дело движется, подумала Сара.

— А как насчет неофициально? — спросила она. — Что-нибудь не для вещания, но такое, что направит меня по нужному следу, впереди всех?

Генри с минуту смотрел улыбаясь, словно размышляя о последствиях положительного ответа. Они явно не слишком его обеспокоили.

— Хорошо, — наконец ответил он, — задавайте вопрос, а я отвечу, если смогу. Но многого вы не узнаете. А если кто-нибудь спросит, мы никогда не общались.

— Само собой. Итак, кто стрелявший? Ирландец, верно? Я видела его довольно близко, и он не был похож на исламиста.

Генри кивнул:

— Ага, он ирландец.

— Его имя?

— Ни за что. Придется вам подождать с остальными.

— Понятно. Почему он это сделал?

— Не могу сказать, даже если бы хотел. Он ничего нам не говорит, кроме своего имени. До тех пор, пока не поговорит с адвокатом.

— Кто его адвокат?

Сару начинало раздражать, как мало Генри знал, но она хорошо это скрывала.

— Без понятия. Никто еще не приезжал. Кого-то вызвали, но я не знаю кого.

— А Нил Матьюсон? Были высказаны предположения, что целью был не он, а Говард Томпсон. Это правда?

Генри пожал плечами.

— Тогда, может, он показал хоть какие-то признаки сожаления относительно гибели Матьюсона?

— Ни слова об этом не сказал. По крайней мере, не приносил извинений.

Генри посмотрел на часы. Язык его тела говорил Саре о том, что перерыв окончен. Он уронил окурок на землю, растоптал его ногой:

— Время вышло, Сара. Жаль, я не очень помог. Но если вам захочется поговорить подольше, может, за парой стаканчиков, вы знаете, где меня найти. Всего хорошего.

Сара улыбнулась в ответ как человек, заинтригованный предложением. Под маской заинтересованности скрывалось раздражение на Генри, который шел обратно в сторону здания.

Три недели я к ним не притрагивалась, и все насмарку ради вот этого.

Сара повернулась к фургону. Она знала, что Магуайр будет наблюдать, и поэтому повела плечами. Ее беседа с Тревором Генри не дала ей практически ничего. Уже это раздражало. Но скрытый смысл был еще хуже: двадцативосьмидневное ожидание все еще было возможным.

Она направилась обратно и по пути увидела пару приближающихся фар. Было только одно место, куда эта машина могла направляться.

В это же время автоматические ворота черного входа начали открываться.

Сара отступила обратно в тень. Отсюда ей открывался прекрасный вид на приближающуюся машину. Та, проезжая мимо, сбавила ход и свернула ко въезду в участок. Через пару секунд ее и след простыл.

Этих пары секунд Саре хватило для того, чтобы как следует разглядеть водителя. Она его узнала. Как любой начинающий репортер, она отработала в криминальном отделе. Благодаря этому она могла узнать многих известных адвокатов с одного взгляда.

Она заспешила обратно к Магуайру еще до того, как ворота закрылись.

— Джек, ты гений! — Сара практически вопила, запрыгивая на переднее пассажирское место.

— Почему? Что он тебе сказал?

— Кто, коп? А, к черту его. Он не сказал ничего нового. Я имею в виду твою идею сидеть здесь. Если бы мы были у парадного входа, я бы не увидела, кто вел ту машину. У нас есть зацепка, Джек. Теперь можно начинать нашу историю.

Магуайр засмеялся в унисон энтузиазму Сары, но все равно выглядел растерянным:

— Подожди, пожалуйста. Будет полезно, если мы оба будем знать, о чем ты. Какая зацепка? Кто был в той машине?

— Там был наш будущий материал. Ну, или, по крайней мере, его завязка. Полиция может ничего нам не рассказывать, но мы теперь знаем, кто будет защищать того человека.

Шестнадцать

Дэмпси вынул свое удостоверение из кармана пиджака. Он был следующим в длинной очереди посетителей на прохождение личного досмотра на входе в Скотленд-Ярд. Это был все еще всемирно известный адрес, а также штаб-квартира высших чинов Службы столичной полиции и многих британских разведывательных служб. Это было одно из самых хорошо охраняемых зданий в Лондоне. Единицам удавалось пройти сквозь его двери беспрепятственно. Но ведь и старших агентов DDS были единицы.

Защитная дверь отъехала в сторону по нажатию кнопки. Дэмпси шагнул внутрь и направился к главной стойке регистрации, глядя на висевшие над ней часы. Они показывали девять вечера. Поздновато для рабочего дня. Однако роли это не играло, во всем здании кипела жизнь.

Стойка ресепшен, казалось, служила координационным центром, которым управляло двое сержантов. Сегодня их могло бы быть десять. Две очереди посетителей в нетерпении ожидали, пока их примут и ответят на их вопросы. Дэмпси не встал ни в одну из очередей. Он настоялся в очередях достаточно для одного дня.

— Я ищу Алекса Хэнли, ассистента комиссара, — Дэмпси показал свое удостоверение первому сержанту. Из очереди раздался недовольный ропот. Дэмпси взглядом заставил его затихнуть.

— Он, эм, он у себя в кабинете на пятом этаже, — сержант за столом выглядел обескураженным. Мало кто вел себя в Скотланд-Ярде так властно и напористо. Именно поэтому Дэмпси так себя и повел. Взволнованный сержант продолжал:

— Я могу, эм, позвонить ему и сказать, что вы хотите его видеть, мистер..?

— Я сам о себе доложу. — Не говоря ни слова больше, Дэмпси отвернулся и направился в сторону открытых дверей лифта. Зайдя внутрь, он нажал на цифру пять и, пока двери закрывались, глядел прямо на сержанта за столом.

Сержант молча, будто загипнотизированный смелостью Дэмпси, наблюдал за ним. Так и было задумано. У Дэмпси было много талантов. Умение проходить сквозь закрытые двери было одним из них.

— Кто это был, черт возьми? — Второй дежурный не слышал разговор.

— Агент DDS, — медленно, словно приходя в себя, проговорил первый. — Пришел к Хэнли.

— Тогда, может, доложишь ему?

Первый сержант, казалось, медленно обдумывал предложение. Но затем его глаза расширились, когда до него внезапно дошло случившееся. Он схватил телефон и набрал номер.

Трубку сняли до второго гудка. Он не стал ждать приветствия:

— К ассистенту комиссара направляется агент DDS, и он не выглядит довольным.

Дэмпси вышел из лифта на пятом этаже. Его встречал низенький человек в дешевом полиэстеровом костюме в окружении трех офицеров в форме, высоких и широкоплечих.

Все вместе они загородили проход.

— Могу ли я вам помочь, мистер..? — Слово взял Полиэстеровый Костюм.

— Майор Дэмпси. Я ищу Алекса Хэнли.

— Боюсь, что ассистент комиссара очень занят, майор. Возможно, вы могли бы записаться на прием на завтра?

— Нет, — голос Дэмпси был жестким. Переговоров не будет. — Я увижу его сейчас. Отведите меня или я найду его сам. Выбор за вами.

Смысл его слов угадывался безошибочно, что и было задумано: так или иначе на его вопросы ответят. Трое крупных мужчин напряглись. Они были явно готовы к тому, что последует. Они наверняка знали, что Дэмпси был оперативником DDS, — сержант с ресепшен должен был передать эту информацию. Следовательно, они должны знать, что он не легкая мишень, но в то же время численное превосходство было на их стороне. Готовы ли они рискнуть?

Если да, то, в отличие от них, Полиэстеровый Костюм не был столь безрассуден. Он посмотрел на каждого из мужчин — один здоровяк против троих. Шансы были хорошие, но иногда нужно доверять своему чутью. Чутье Полиэстерового Костюма явно говорило, что это вряд ли кончится для его людей чем-то хорошим.

— Хорошо, майор, — принял он решение, — офис Хэнли в конце коридора, пожалуйста, следуйте за мной.

Взмах руки охладил пыл троих мужчин. Они покорно расступились.

У этого человека больше власти, чем можно судить по его костюму, подумал Дэмпси.

Прогулка была короткой и привела их в самое сердце здания. В каждой комнате, которую они проходили, кипела работа. Для всех британских спецслужб этот день был катастрофой, поэтому теперь они работали сверхурочно, пытаясь разобраться в случившемся.

До двери кабинета Хэнли они дошли меньше чем за минуту. Полиэстеровый Костюм постучал один раз и вошел, не дожидаясь ответа. Для Дэмпси это было доказательством того, что их ждали.

— Прошу прощения, что прерываю, сэр. Вас хочет видеть майор Дэмпси из DDS.

— Майор Дэмпси, — Хэнли отреагировал так, будто встретил старого друга, — как вы? Надеюсь, никаких серьезных травм после сегодняшнего?

Произнося все это, Хэнли поднялся со своего места. Это был высокий видный мужчина средних лет — типичный офицер. Невозможно было представить его в чем-то, кроме прекрасно сидящей на нем формы. Некоторые люди выбирают свою карьеру — в случае Алекса Хэнли карьера выбрала его.

Он подошел с протянутой для рукопожатия рукой. Дэмпси в ответ протянул свою и крепко ее пожал.

— Никаких травм, — ответил Дэмпси, — чего нельзя сказать о Саманте Рэджис.

Хэнли опустил руку и отступил назад, явно удивленный прямотой Дэмпси:

— Да, майор, мои соболезнования насчет сержанта Рэджис. Ее смерть — трагедия для всех нас. — Голос Хэнли был искренним, его реакция честной.

— Не буду спорить.

В конфронтации, к которой Дэмпси готовился, не было необходимости. Он выбрал иной путь:

— Мне нужна ваша помощь.

— Все, что могу, майор.

— Я хочу знать, кто в нее стрелял.

Сначала Хэнли не ответил, и Дэмпси думал, что знает причину.

Вместе с Секретной службой США Хэнли упивался властью над целым подразделением снайперов, расставленных по крышам зданий вокруг Трафальгарской площади. И кто-то из этой команды убил Саманту Рэджис. Отрицать этого Хэнли не мог и, почти наверняка, не хотел. Но это ничего не меняет. Действия Хэнли, как и Дэмпси, подчинялись строгим правилам. Как один из высших чинов полиции страны, он вряд ли с легкостью бы их нарушил. Это подтвердилось, когда Хэнли наконец заговорил, и в его голосе слышалось искреннее сочувствие:

— Мне жаль, майор, мне правда жаль. Но даже если бы мы закончили официальное расследование, я все равно не смог бы сообщить вам его результаты. Люди в моей команде имеют право на полную анонимность.

— А мои имеют право на то, чтобы их мозги не разлетались на тридцать футов. — Слова были жесткими, но в интонации Дэмпси не было агрессии: он был в первую очередь профессионалом, который прямо излагает факты тому, кто мог бы ему помочь.

— Как бы там ни было, я предоставлю вам любую возможную помощь, но личные данные агентов засекречены. Вы ведь знаете об этом, майор Дэмпси.

Дэмпси шагнул вперед, но Хэнли не отступил. Хотя голос Дэмпси был спокойным, его выдал напряженный взгляд. Став свидетелем гибели своей подруги, он с трудом мог оставаться беспристрастным.

— Я знаю ваши правила, — сказал он, — знаю вашу процедуру. Но я также знаю, что Сэм Рэджис сделала все, что должен был сделать любой агент на ее месте. У нее была возможность выстрелить в упор, а значит, преимущество было на ее стороне. Стандартная процедура и для вашей команды, и для моей. Один из ваших людей нарушил эту процедуру, и Сэм погибла. Теперь поставьте себя на мое место. Как бы вы поступили?

Хэнли хранил молчание, выдержав взгляд Дэмпси. Взгляд, который выражал не угрозу, а мольбу. И только хладнокровный не ответил бы на эту мольбу.

Наконец Хэнли отвел глаза и посмотрел на кипу бумаг на своем столе. Дэмпси проследил за его взглядом и немедленно понял важность этих бумаг. На столе лежало пятнадцать-двадцать папок с личными делами. Внутри — досье на каждого из членов команды Хэнли. В этот момент Дэмпси понял, что получит ответ на свой вопрос.

— Хорошо, майор. Я скажу вам то, что вы хотите знать.

В голосе Хэнли звучали необычные нотки: не сожаление, не раскаяние человека, которого вынудили признаться. Нет, это был голос человека, который верил в то, что поступает по совести, несмотря на существующие правила.

— Я выслушал доклады всех своих людей. Я также присутствовал на докладе американской группы и могу с уверенностью сказать, что никто из них не производил того выстрела, который убил сержанта Рэджис.

— Этого не может быть.

Дэмпси верил, что Хэнли говорил правду. Или то, что он считал правдой. Но это не значит, что эта информация была таковой.

— Вы командовали единственным подразделением, которое прикрывало местность с высоты. Откуда и прилетела пуля. Нужно лишь посмотреть видеозаписи, чтобы это увидеть.

— Я видел видеозаписи, майор, и я согласен с вами. — В словах Хэнли становилось все меньше и меньше смысла. — Выстрел должен был быть произведен кем-то из группы. Но стрелок не был ни из американцев, ни из наших. Он был человеком со стороны, майор Дэмпси. Это был сержант Стивен Джонс. Его откомандировали в последнюю минуту, когда один из начальников моей группы заболел. Я не могу рассказать вам о Джонсе подробнее, потому что сам ничего больше не знаю. Я не допрашивал его после стрельбы, и американцы тоже.

Дэмпси не верил своим ушам.

— Прикомандирован в последнюю минуту? Кто, черт побери, разрешает такое на подобном задании?

— Приказ был получен сверху. Высший уровень допуска.

— Высший уровень допуска? — Дэмпси знал каждую деталь протокола безопасности. То, что он слышал сейчас, не имело никакого смысла. — Я хочу взглянуть на бумаги.

— Пожалуйста.

Хэнли принял решение помогать агенту DDS и теперь был явно настроен довести дело до конца.

— Но я не могу предоставить вам информацию о текущем местоположении Джонса, потому что просто не знаю, где он. Мне не сообщили о нем ничего, кроме имени и звания. Таков был полковой регламент.

Дэмпси прищурился. То, что Хэнли сейчас говорил, звучало подозрительно знакомо, эхом из его собственного прошлого. Дэмпси знал ответ на свой последний вопрос еще до того, как задал его:

— Полковой регламент? О чем вы говорите? Что за полк?

— Кому, как не вам, это знать, майор, — настал черед Хэнли изумляться. — Я говорю о его полке. Вашем полке. Сержанта Джонса прикомандировали к нам из SAS.

Семнадцать

Дэниел Лоренс осматривался по сторонам, подходя к столу дежурного в участке Паддингтон-Грин. Назвать место тихим было бы большим преувеличением; «вымершее» подошло бы лучше. Дэниел бывал во многих полицейских участках, но ни разу не был именно в этом. Будучи самым охраняемым местом в Лондоне, разве не должно оно быть самым оживленным?

Пока же Дэниел увидел только одного человека.

— Здесь всегда так пустынно? — спросил он.

— На моей памяти первый раз. — Ответ сержанта Тревора Генри прозвучал раздраженно. — Но и бывшего президента застрелили впервые, так что додумывайте сами.

Дэниел на секунду остановился и осмотрел Генри с головы до ног. На ум ему пришло с десяток разных ответов, которые поставили бы грубого сержанта на место. Он предпочел промолчать и остаться дружелюбным:

— Но где все? Разве здесь не должно быть полным-полно агентов, ЦРУ, MI5?

— У них свои методы решения проблем. И все они были здесь ранее сегодня, отстранили всех полицейских, кроме меня. Кто-то должен был остаться на дежурстве. Даже в такой день, как сегодня.

— Когда они вернутся?

— Я знаю не больше вашего. Думаю, они хотят дать вам время поговорить с ним перед допросом.

Дэниел кивнул, это было логично. У спецслужб было двадцать восемь дней на то, чтобы допросить Эймона Макгейла перед тем, как выдвинуть обвинение или отпустить его. С таким запасом времени им не нужно было ошиваться рядом, пока тот беседует с адвокатом. Это объясняло, почему место напоминало город-призрак. Он повернулся обратно к Генри:

— Хорошо, сержант. Полагаю, нам стоит начать.

Дэниел не сводил глаз с Эймона Макгейла, пока закрывалась дверь комнаты для допросов. Макгейл молча смотрел на него. Его взгляд был решительным — этот человек не раскаивался в содеянном.

Ни один из них не проронил ни слова, пока Дэниел садился на свое место напротив Макгейла. Дэниел несколько минут разглядывал Макгейла. Тот был маленьким и худым. Угадать его возраст было трудно: на его лице практически не было морщин и даже его руки выглядели молодо. Но в то время как внешность намекала на человека лет пятидесяти, глаза принадлежали более пожилому человеку. Вместо его одежды, которую конфисковали, на нем был бумажный тюремный костюм, и уже казалось, что он спал в нем неделями. Неряшливая внешность совсем не вязалась с решительностью в его глазах.

— Мистер Макгейл, я Дэниел Лоренс, и меня назначили представлять ваши интересы.

Голос Дэниела звучал уверенно, в нем не было и следа его прежних сомнений. Он протянул руку, и Макгейл пожал ее. Рукопожатие пожилого человека было крепким, но не слишком сильным.

— Приятно познакомиться, мистер Лоренс.

Дэниел удивился его интеллигентному ирландскому голосу, но не знал почему. Отсутствие мозолей на его ладонях указывало, что он не привык работать руками. Это Дэниела тоже удивило. В его представлении террористы редко были интеллектуалами.

— Разумеется, вы знаете, почему мы оба здесь. Но перед тем, как обсуждать сегодняшние события, я хотел бы заверить вас, что действую исключительно в ваших интересах. Моя обязанность как вашего адвоката…

Макгейл поднял худую руку, Дэниел замолчал.

— Мистер Лоренс, я очень хорошо знаком с процедурой и с системой уголовного наказания. Пожалуйста, не думайте, что вам стоит их мне объяснять.

— Значит, вы раньше имели дело с полицией?

— Нет, сэр, совсем нет. Но я немного читаю лекции по этой теме. Я преподаю политологию в университете, поэтому можете считать, что я знаю основы.

— Вы преподаватель. И в то же время…

Макгейл вновь поднял руку. Дэниел подумал, что это привычка, связанная с преподаванием: способ утихомирить студентов. Он подчинился.

— Возможно, будет лучше, если я объяснюсь, мистер Лоренс. И потом отвечу на любые ваши вопросы.

Дэниел кивнул. Макгейл тоже. А затем замолчал. Дэниелу казалось, что он собирается с духом.

Когда он наконец заговорил, это был поток слов, быстрый и неконтролируемый:

— Мистер Лоренс, я сделал то, что сделал, потому что верил: это единственное, что мне оставалось, и мои действия были лучшим, что я мог совершить для своей страны. Всю свою сознательную жизнь я изучал, описывал и преподавал политические науки. Я искренне верю в мирное разрешение политических разногласий. Своей деятельностью я стремился положить конец конфликту в Северной Ирландии, который разорвал мою страну на части. Тридцать лет, мистер Лоренс. Тридцать лет, посвященных обучению будущих поколений тому, что мы можем покончить со Смутой[15] с помощью переговоров и компромиссов. Этому же я учил своих сыновей. Я не возлагал на будущее ничего, кроме надежд. Но моим детям в будущем было отказано, они никогда не сыграют в нем своей роли. Они ничего никогда не сделают, мистер Лоренс, потому что не все хотят положить конец тому аду, в котором живет Ирландия. У меня отобрали мою жену и моих детей. Они были убиты, потому что не все выиграют от объединения Ирландии. Некоторым людям есть что терять, и они сделают все, чтобы подорвать мир, к которому стремится Ирландия. Мне потребовались усилия и время, чтобы это понять, мистер Лоренс. И тогда я осознал, что мой подход не работал. Как только я понял, что моя жизнь разрушена — и что без радикального вмешательства она будет разрушаться снова и снова, — мне стало понятно, что нужно что-то делать. То, что я сделал сегодня, я сделал для себя, своей семьи и своей страны. Я встану и скажу это в любом суде, перед которым должен буду предстать.

Макгейл замолчал, откинулся на стуле, однако его напряжение не спало. То, что он сказал, застало Дэниела врасплох. Никогда раньше он не слышал столь прекрасно сформулированного объяснения убийства. Это не были слова фанатика, но слова образованного человека, который верил в собственные идеалы и избрал путь, казавшийся ему единственным возможным.

Секунды или даже минуты проходили в молчании, пока Дэниел обдумывал услышанное. Было слишком много информации, которая повергла его в шок. Он не был готов к тому, что человек, которого он считал фанатиком или психопатом, окажется столь разумным.

— Вам, возможно, нужна минутка, мистер Лоренс? — наконец снова заговорил Макгейл.

Дэниел поднял взгляд. Он не заметил сколько времени провел в глубоких раздумьях. Адвокат встрепенулся, понимая, что нужно было соображать на ходу. Масса вопросов возникла у него в голове: когда погибла семья Макгейла? Что привело его на Трафальгарскую площадь? Неясностей было много, но только одна требовала немедленного прояснения:

— Эймон, я не понимаю. Что, черт возьми, получал Говард Томпсон от подрыва мирных отношений в Ирландии?

Макгейл буравил Дэниела взглядом, пока тот говорил. Когда он услышал вопрос, в его глазах промелькнули боль и сожаление. Те же эмоции звучали в его голосе во время ответа:

— Мистер Лоренс, я могу понять, почему вы считаете, что моей целью был Говард Томпсон. Но прошу вас, поверьте мне, что о его ранении я всегда буду сожалеть. Он великий человек, который старался творить великие дела для моей страны. Я бы ни за что на свете не хотел причинить ему боль. Сегодня я пошел на Трафальгарскую площадь, чтобы убить только одного, — и я преуспел в этом. Нил Матьюсон был плохим, очень плохим человеком, с руками по локоть в крови моей нации. Он заслужил умереть той мучительной смертью, которую я ему даровал.

Дэниел наклонился вперед и приготовился задать следующий вопрос. Его переполнял азарт, он хотел знать все.

— Мистер Лоренс, планируете ли вы покинуть мой участок или собираетесь сидеть тут всю ночь?

Голос Тревора Генри раздался из динамика на воротах участка.

— Будет очень жаль закрыть ворота вместе с вашей новой машинкой.

Прошло полтора часа с того момента, как встреча Дэниела с Макгейлом началась. Это были самые долгие девяносто минут в его жизни. Все, что он узнал, потрясло его до глубины души. Он был рад, когда голос Генри прервал их, чтобы сообщить, что официальный допрос Макгейла перенесли на следующее утро. Он не был уверен, что смог бы выдержать его сегодня.

Дэниел извинился, затем выехал на своем «Порше» из ворот и повернул на тихую улочку. Рев его мотора пронзил тишину и скрылся вдали.

Сара Труман улыбалась, глядя на удаляющиеся задние фары машины Дэниела. Мгновение спустя Джек завел и их мотор. Оба были счастливы — теперь они могли спокойно уехать. Чутье Магуайра обеспечило их информацией, о которой не знали репортеры, торчавшие у главного входа.

Ни Сара, ни Магуайр не услышали, как завелся третий мотор. И поэтому, стремительно направляясь к магистрали, которая вела на восток, они не обращали внимания на черный «Лэнд Ровер», следовавший в том же направлении, что и набиравший скорость «Порше» Дэниела.

Восемнадцать

— Если он сможет позвонить мне как можно скорее, я буду вам очень благодарен. Это срочно.

Дэмпси положил трубку и мгновение оставался неподвижным, обдумывая свой следующий шаг. Затем его пальцы потянулись к тонкой бежевой папке, лежавшей на столе, и он снова подвинул ее к себе, взял ее в руки и открыл не в первый раз и даже не в двадцать первый.

Досье состояло всего из одной страницы и вряд ли нуждалось в скоросшивателе. Дэмпси вновь пробежал по ней взглядом. Информации было мало, и он точно ничего не пропустил в предыдущие разы. Как и раньше, на листе выделялись три блока текста. Во-первых, имя: сержант Стивен Джонс. Во-вторых, дислокация: штаб-квартира SAS-22, казармы в Креденхилле, графство Херефордшир. И, наконец, подпись: нечитаемые каракули, которые Дэмпси узнал бы везде, — роспись Каллума Макгрегора.

Наличие этого имени сначала удивило, но любые возможные подозрения были тут же развеяны. Алекс Хэнли объяснил, что высший уровень допуска был необходим, чтобы разрешить замену одного из его стрелков. Выдать этот допуск мог только войсковой командир, которым и был Каллум Макгрегор. Такое объяснение звучало убедительно, и сам Макгрегор это подтвердил.

Дэмпси закрыл папку и запустил ее по столу обратно, к телефону, который, он знал, скоро зазвонит. Когда это случится, информация должна быть у него под рукой. Пока же его глаза устремились на вторую стопку бумаг, более толстую и потрепанную, которая лежала на книжной полке у дальнего конца стола.

Кабинет, который Хэнли выделил Дэмпси в Скотленд-Ярде, был маленьким, по размеру как закуток. Офис самого Дэмпси был намного больше, но он находился в Воксхолле, в десяти минутах езды при лондонском движении без пробок. В нынешних обстоятельствах, когда Дэмпси работал вместе с Хэнли, стараясь определить местоположение сержанта Стивена Джонса, «близко» побеждало «удобно».

До этого момента Дэмпси уделял больше внимания одному листку у телефона, чем тому большому файлу. Информация на листке была более важной, но пока Дэмпси не перезвонят, сделать со Стивеном Джонсом ничего нельзя. Из-за этого образовалось время для того, чтобы изучить досье сержанта Джона Даттона, которого Джонс заменил.

Досье Даттона читалось как специальный выпуск журнала Boys’ Own. В 35 лет он был ветераном Службы столичной полиции с тринадцатилетним стажем. У него был выдающийся послужной список: Территориальная группа поддержки, Летучий Отряд, Специальное вооруженное подразделение, SO19 — а теперь Управление по борьбе с терроризмом.

Хэнли описал Даттона как своего лучшего сотрудника, и это не было преувеличением.

Мысли Дэмпси разбрелись, пока он просматривал досье. Он сосредоточился на том, что ему сказал Хэнли: Даттон позвонил и сказал, что заболел, накануне вечером. Не просто слегка занемог, а был прикован к кровати; его мучили ужасные боли в животе, колики и лихорадка. Время, когда это случилось, было само по себе подозрительно. А то, что это случилось с командиром команды, с единственным человеком, которого нельзя было заменить кем-то изнутри, добавляло подозрений.

К правому верхнему углу первой страницы была прикреплена фотография. Даттон выглядел именно так, как Дэмпси и ожидал: суровым, решительным и готовым на все. Необходимо дополнительное расследование, но Дэмпси уже был уверен, что Даттона подставили и заменили нужным человеком — сержантом Стивеном Джонсом, — который и был предателем.

Взгляд Дэмпси вернулся к первому досье. Ему захотелось снова его взять, но он понимал, что ничего нового он там не увидит. Лучше он подождет звонка от командира Джонса. Затем, владея большей информацией, Дэмпси выяснит все остальное лично у самого Джонса.

Всего на мгновение Дэмпси представил себя лицом к лицу с убийцей Сэм Рэджис. Что требуется от него в подобной ситуации? То же, что и всегда, — исполнение долга. Дэмпси должен будет выслушать то, что скажет Джонс, и сделать собственные выводы, как всегда оперативно и профессионально. Но что, если в этот раз Дэмпси поступит не так? Что будет, если, только в этот раз, он позволит своим эмоциям взять верх? Удовольствия это Дэмпси не доставит. Он был против жестокости из-за того, что давно возненавидел эту часть своей работы. Но, черт, как же оправданно это было бы. Сэм была… была… его другом. У Дэмпси их и так было мало, и потерять одного из них?..

Дэмпси не мог себе позволить зацикливаться на этом, поэтому он обрадовался, когда его внимание привлекла бегущая строка новостей в верхнем углу экрана его компьютера.

Там было изображение Энтони Хаверсьюма.

Политик явно давал пресс-конференцию. Дэмпси кликнул, чтобы увеличить изображение, и сделал погромче.

— У меня остались лишь теплые воспоминания. Теплые воспоминания о человеке, которому еще столько всего предстояло сделать и в обычной, и в политической жизни. Не секрет, что сэр Нил и я были иногда по разные стороны политических баррикад. Но мне никогда не доводилось работать с кем-то, кого бы я так же сильно уважал. Не думаю, что когда-нибудь еще доведется. Сэр Нил был прекрасным человеком, великим государственным деятелем и примером того, каким должен быть настоящий лидер. Он был человеком, который заставлял каждого гордиться тем, что он британец. По моему глубокому убеждению, сегодня мы потеряли человека, который должен был и стал бы нашим следующим премьер-министром. По крайней мере, мою искреннюю поддержку он бы получил. Но в результате очередного акта насилия я потерял дорогого друга. Нация потеряла лидера, которого заслуживает. Главное же, любящая семья потеряла самого замечательного отца. Назвать произошедшее сегодня трагедией было бы недостаточно. Боюсь, что подходящих слов не найти.

Дэмпси кивнул сам себе. Он был согласен с каждым словом. Матьюсон был великим человеком, одним из немногих политиков, кого Дэмпси мог вынести. Его смерть была утратой для нации и, согласно тому, что он только что услышал, личной потерей для человека на экране. Дэмпси не знал, что Матьюсон и Хаверсьюм были друзьями. Откуда бы? Но теперь в этом не было сомнений. Глаза Хаверсьюма стали наполняться слезами, и он вынужден был остановиться.

Дэмпси откинулся на диване, чтобы послушать, что Хаверсьюм скажет дальше. Он ожидал, что тот снова будет осуждать правительство Уильяма Дэвиса и его неудачу в разрешении нового конфликта с ирландскими террористами. За последние несколько месяцев Хаверсьюм постоянно говорил об этом в своих выступлениях. Эти взгляды Дэмпси не разделял, потому что его собственный жизненный опыт борьбы с терроризмом говорил об обратном.

О том, что убийство лучше, чем компромисс. Кроме совсем уж исключительных случаев.

Сейчас Дэмпси с трудом мог вспомнить, каким он был раньше. Два десятилетия он жил бок о бок с невероятной жестокостью и смертью. Обеим он посвятил свою жизнь в SAS и за ее пределами. А изначально он был хорошим, очень-очень хорошим. Но время и опыт могут изменить человека. И теперь, когда ему уже четвертый десяток, Дэмпси уверен, что с радостью прожил бы остаток жизни без необходимости стрелять или драться.

У Уильяма Дэвиса были похожие стремления, только его были гораздо масштабнее. Дэвис рискнул своей политической карьерой, чтобы положить конец узаконенной жестокости хотя бы в Ольстере. Его попытки провалились, но Дэмпси уважал Дэвиса за то, что он их совершил. Он также уважал Хаверсьюма. Хаверсьюм был очень принципиальным. Вне зависимости от того, соглашался Дэмпси с ним или нет, он ценил эту столь редкую среди политиков черту.

Пресс-конференция продолжалась, но Дэмпси не удалось послушать. В ту же секунду, как зазвонил телефон, он закрыл новостную страницу, убавив и звук. Телефон прозвонил лишь раз, и Дэмпси сразу поднес трубку к уху:

— Джо Дэмпси.

— Майор Дэмпси, это генерал-майор Артур Уэст, начальник спецназа. Вы пытались связаться со мной.

Обрывочные, строго по делу реплики.

— Да, сэр. Я пытаюсь разыскать одного из ваших людей, сержанта Стивена Джонса.

— Да, мне это известно. Что конкретно вы хотели бы знать, майор?

— На данный момент я лишь хочу узнать, где он. Джонс не дождался своей очереди на доклад сегодня днем. Учитывая, что произошло, мы должны закончить эту процедуру.

— Мне доложили об этом. О том, что он не дождался.

В голосе Уэста появилась нотка разочарования:

— Я могу лишь извиниться. Мне не нужно объяснять вам, майор, насколько необычным является подобное поведение. Меня это беспокоит.

Уэст был предельно откровенен, и Дэмпси понимал почему. Генерал-майор был бы более скрытным, если бы не разговаривал с сослуживцем из SAS. Сейчас Дэмпси окончательно укоренился в DDS, но, как он знал, бывших офицеров SAS не бывает.

— Я понимаю, сэр. А вы понимаете, почему я так сильно хочу с ним поговорить. Неявка на доклад — нарушение устава. Не думаю, что он избегал бы допроса только лишь потому, что пуля попала не туда.

Дэмпси специально выражался небрежно. Он не мог выдать своей эмоциональной привязанности к Сэм Рэджис. Как бы важна ни была для него их дружба, расследование было на первом месте. Все чувства необходимо было подавить.

— Согласен. Он должен ответить на ряд серьезных вопросов. Однако, что касается его местоположения, боюсь, я мало чем смогу помочь. Он должен был вернуться в Креденхилл больше часа назад.

— Но не вернулся?

— Нет. Мы постарались связаться с ним, но безуспешно. Но я уверен, что он вернется в течение нескольких часов, майор. Несмотря на сегодняшний инцидент, он настоящий профессионал.

— Он будет не первым из профессионалов, кто переметнулся, сэр. — Дэмпси знал, о чем говорил, знал по горькому опыту.

— Со времен сержанта Тернера многое изменилось, майор. Наши психологи своевременно реагируют на подобные проблемы.

— Люди всегда найдут способ, сэр.

После этого замечания Дэмпси наступила тишина. Оба мужчины знали, кого имели в виду. И ни один не согласился бы с точкой зрения второго.

Уэст продолжил беседу:

— Единственный вопрос, который остается, майор, — как бы вы хотели, чтобы поступили с сержантом Джонсом, когда он в конце концов объявится?

— Я хотел бы, чтобы его изолировали от любых контактов с остальными и поместили в зону ожидания до моего приезда. Я сам проведу допрос вместе с ассистентом комиссара Алексом Хэнли из Службы столичной полиции. Он командовал подразделением, к которому был прикомандирован Джонс.

— Я понимаю, майор. Если доклады всех остальных снайперов заслушивали вы, то и доклад Джонса тоже должны выслушать вы лично. Мы дождемся вас.

Дэмпси боялся, что Уэст посчитает его требования чрезмерными. В конце концов, в Креденхилле было полно опытных офицеров, которые могли провести допрос. Этот страх отпал, Уэст явно стремился сотрудничать, что подтолкнуло Дэмпси еще раз рискнуть.

— И еще кое-что, сэр. Могли бы вы выслать мне полное досье на сержанта Джонса? Это поможет мне лучше подготовиться к допросу, пока я буду в дороге.

— Считайте, что это уже сделано. Я немедленно отправлю его вам по имейлу.

Уэст старался помочь изо всех сил, он явно не хотел, чтобы провал Джонса бросил тень на его полк. Он продолжил:

— Я с нетерпением жду нашей встречи через пару часов, майор. Я много слышал о вас. Жаль, что нам приходится встречаться при подобных обстоятельствах.

— Согласен, сэр. Спасибо за вашу помощь. До встречи через несколько часов.

Дэмпси положил трубку и посмотрел на экран компьютера. Речь Хаверсьюма закончилась, но это не имело значения: после звонка Уэста Дэмпси все равно не смог бы на ней сосредоточиться.

Его ум работал с невероятной скоростью. Уэст был обеспокоен тем, что Джонс не остался на доклад, это было очевидно. Он был также недоволен, что тот до сих пор не вернулся в казарму. Все это говорило Дэмпси, что он на верном пути.

Несколько минут Дэмпси просидел в тишине, прокручивая в голове каждый возможный сценарий, каждое объяснение и оправдание и анализируя их. Он определил их сильные и слабые стороны, оценил вероятность. Все, что он узнал за последние двенадцать часов, он сопоставил, противопоставил и классифицировал с редкой для обычного человека скоростью. Дэмпси превосходно справлялся как с работой, требующей умственных усилий, так и с работой, требующей физической подготовки.

Наконец Дэмпси повернулся к компьютеру и открыл почту. Уэст сдержал обещание: Дэмпси ожидало лаконичное письмо с личным делом Джонса в приложении.

Дэмпси открыл вложение и нажал на печать. Она заняла полные пять минут, и то, что принтер выдал, разительно отличалось от одностраничного документа, который предоставил Хэнли.

Дэмпси подшил листы в папку и углубился в чтение. Он видел бессчетное количество подобных документов: жизнь солдата, сжатая до сухих фактов и статистики. Безликость была необходима для изображения панорамы военной жизни XX и XXI века.

Дэмпси листал страницы, зная, на что обращать внимание.

Досье было впечатляющим. Джонс прослужил в SAS восемь лет, а это значит, что в какой-то момент они с Дэмпси были сослуживцами. Заинтересовавшись тем, пересекались ли их пути, Дэмпси вернулся к фотографии, но не узнал изображенного на ней человека.

За эти восемь лет Джонс служил в разных частях света. В досье было много упоминаний о военных наградах в известных зонах военных действий — этого следовало ожидать. В нем также были детали более секретных операций, которые никогда не попадут в прессу. Упоминание столь конфиденциальных сведений подтвердило то, что Дэмпси и предполагал, — генерал-майор Уэст не утаивал ничего.

Дэмпси почитал еще пять минут: дольше, чем обычно, так как материала было много. Наконец он закрыл папку и положил ее перед собой. Невидящим взглядом он смотрел на зернистую военную фотографию, мысли его были далеко. Он зациклился на одном животрепещущем вопросе: почему Джонс мог предать свою страну? Ничего в его досье не намекало на государственную измену. Но какое еще объяснение случившегося могло существовать? В то, что профессионал подобного уровня не дождется доклада и не вернется в казарму, поверить было даже труднее, чем в его предательство.

Оставалось признать, что это могло быть только изменой.

Дэмпси видел подобное раньше.

Двадцать минут спустя Дэмпси вошел в кабинет Алекса Хэнли. Его офис был больше, чем тот шкаф, который выделили Дэмпси, но все равно маловат для его должности. Место в Скотленд-Ярде явно было на вес золота.

Дэмпси бросил на стол папку, Хэнли проследил за ней взглядом, затем посмотрел на Дэмпси в ожидании объяснения. Его не последовало.

— Берите пальто, мы выезжаем через десять минут.

Если Хэнли удивился, то не показал этого. Он лишь улыбнулся и кивнул. Напористость Дэмпси его явно веселила.

— Могу ли я спросить, куда мы направляемся?

— В графство Херефордшир, в казармы в Креденхилле. Ваш стрелок должен прибыть туда с минуты на минуту. Мы с вами едем допрашивать его.

— Вы серьезно? Вы хотите поехать на другой конец страны для допроса, который могут провести тамошние офицеры?

— Никто другой его не допросит. — Голос Дэмпси не принимал возражений. — Ему предстоит ответить на ряд серьезных вопросов. Вы были его командиром и тоже должны присутствовать.

По тону Дэмпси понятно, что он не примет отрицательного ответа, и этого оказалось достаточно. Все произойдет именно так, независимо от того, хочет этого Хэнли или нет.

Хэнли поднялся, потянулся за своим темным плащом и надел его поверх своей безукоризненной формы:

— После вас, майор.

Хэнли указал на дверь. Дэмпси взглянул на стол поверх его плеча:

— Не забудьте его досье.

Хэнли проследил за взглядом Дэмпси, посмотрел на бежевый конверт перед ним. Это явно его озадачило.

— Какое досье? — спросил Хэнли.

— То, которое я вам только что дал. Здесь военное прошлое сержанта Джонса, его личный файл. Он понадобится нам для допроса.

Хэнли вновь посмотрел на папку. Взял ее. Первым делом посмотрел на фотографию, затем пролистал пару страниц:

— Вы уверены, что это досье Стивена Джонса?

Голос Хэнли звучал неуверенно, он явно сомневался.

— Да, а что?

— Потому что я встречался с сержантом Джонсом сегодня, майор.

Хэнли поднял закрытую папку и постучал по фотографии:

— И это не он.

Девятнадцать

Майкл Дэвлин сидел в гостиной своего дома в Ислингтоне. Огромный плазменный телевизор был основным источником света в брутальной комнате, созданной для удобства, а не эффектности. Черные кожаные диваны стояли на голом деревянном полу и были повернуты к экрану под самым удачным углом. На каждой из белых стен висело по маленькой беспроводной колонке, подключенной к стереосистеме последней модели. Подставкой для ног служил кофейный столик из стекла и металла. То, что комната доставляла и эстетическое наслаждение, было удачным совпадением.

Он глотнул мексиканского лагера из бутылки, свисавшей у него между пальцев. Насладился терпкостью дольки лайма на горлышке. В левой руке, лежавшей на шее Касса, его шестилетнего чистокровного ротвейлера, он держал пульт от телевизора. Купленный для охраны, Касс оказался абсолютно для этого непригодным и уже очень давно отвоевал свое право жить в доме. Сейчас он лежал на диване, а его квадратная голова покоилась на коленях Майкла. Он должен был казаться неуместным в этой комнате, однако каким-то образом он прекрасно вписывался в обстановку.

Майкл ни о чем таком не думал. Приехав домой как раз к первому повтору записи Джека Магуайра, он успел поймать и оригинальный репортаж Сары Труман, до того, как ее заменили на Мартина Хона. И с тех пор не отрывался от экрана.

Дитя Смуты, он вырос в окружении пуль и бомб. Это научило его тому пониманию терроризма, которого другим не хватало, и привило ему интерес к атакам, потрясавшим британское правительство в этом году.

Опыт подсказывал Майклу, что нынешний терроризм отличался от прошлого. Его было сложнее понять. Необычным было то, что на материковую часть Великобритании нападали и католики и протестанты разом. Раньше такого не случалось, а теперь казалось обыденностью. Одна сторона бомбит — и другая отвечает тем же. Око за око. Это не было обычной практикой. Чутье подсказывало Майклу, что что-то было неладно. Это же чутье включилось и сейчас, не оставляя сомнений в том, что ужас на экране уходил корнями на север Ирландии.

При первом просмотре картинка шокировала даже Майкла. Он задавался вопросом, насколько более ужасающее впечатление она производила на обычных людей, которые не видели подобной жестокости вблизи. Но сейчас, после стольких часов перемотки и повторений, эффект от записи улетучивался. Привычность притупляла ужас; это было нормальной человеческой реакцией. Казалось лишь, что для Майкла она наступила чуточку быстрее.

Его взгляд оставался прикованным к экрану, но мысли разбрелись. Если бы позже его спросили, он не смог бы вспомнить, как долго просидел, уставившись в телевизор, ничего не воспринимая. Картинки, которые должны были вызывать жуткую тошноту, теперь лишь однообразно мелькали перед глазами. Из этого гипнотического транса Майкла вывело внезапное появление на экране члена парламента Энтони Хаверсьюма.

Запись, которую крутили целый день, прервали для прямого включения с пресс-конференции. Ничто не предвещало столь резкой перемены, поэтому неожиданно возникшее крупным планом лицо Хаверсьюма встряхнуло задремавшего Майкла. Проглотив остатки забытого пива, Майкл включил звук. Комнату моментально заполнил натренированный голос Хаверсьюма, оплакивающий потерю Нила Матьюсона.

Высокий, стройный и элегантный, пятидесятилетний Хаверсьюм обычно был воплощением профессионального спокойствия. Но не сегодня. Сегодня он с трудом справлялся с эмоциями, и Майкл понимал почему. Он знал Хаверсьюма лично. Так уж случилось, что тот был крестным Дэниела Лоренса. Следовательно, Майкл знал, насколько близки были оба политика: Хаверсьюм потерял брата.

Хаверсьюм остановился на минуту, беря себя в руки. Но камеры не давали ему передышки. Они приблизили, увеличили его боль, сфокусировались на его глазах. Майкл не мог понять, зачем политик заставляет себя делать подобное теперь, когда боль от утраты была еще столь свежей. Но затем он кое-что заметил. Он увидел огонек в глазах, осушавший выступившие слезы. Увидел силу, которая поможет Хаверсьюму пройти через все это. В этот момент Майкл понял, что стал свидетелем того, как пишется история.

Хаверсьюм продолжал:

— В течение дня мне стало известно, что стрелявшим был ирландец по имени Эймон Макгейл. Правительство не собиралось разглашать эту информацию, но я не вижу причины скрывать факты. Всем вам известна моя позиция. Всем вам известно, как я отношусь к подходу нашего нынешнего правительства в вопросе терроризма. Зная это, спросите себя: какова вероятность того, что стрелявший работал на одну из ольстерских террористических группировок, которые неоднократно нападали на Британию за последний год? Я не могу с уверенностью ответить на этот вопрос. Мои возможности ограничены. Следовательно, мое убеждение, что Эймон Макгейл должен быть связан с одной из таких групп, — лишь догадка. Тем не менее тот ужас, свидетелями которого мы стали сегодня, отчетливо напоминает те трусливые действия, к которым эти группировки уже неоднократно прибегали. Я говорю: всему есть предел. Время подвести черту и сказать «хватит». Время дать отпор.

Майкл понимал, что по другую сторону камер должны быть десятки репортеров. Едва ли в футе от Хаверсьюма должны стоять мужчины и женщины с телевидения, из печатных изданий, даже парочка из интернета, — никто из них не издал ни звука. Не было даже вспышек фотоаппаратов. Казалось, никто не ожидал, что Хаверсьюм скажет нечто подобное, и никто не знал, как реагировать. Откуда бы им знать? Разве могли они предвидеть, что член британского правительства публично озвучит имя подозреваемого в терроризме, чья личность все еще была служебной тайной? Или что он пойдет даже дальше и обвинит своего собственного правителя в том, что тот избегал единственно возможного объяснения? Хаверсьюм фактически потребовал, чтобы Уильям Дэвис отложил мирные переговоры и объявил войну ирландскому терроризму.

Аудиосистема Майкла уловила бы звук упавшей скрепки, однако из динамиков не доносилось ничего, кроме ошеломленного молчания. Он придвинулся ближе в кресле. Его острый адвокатский ум обрабатывал полученные сведения, подвергал их сомнению. Журналистам, в отличие от него, потребовалось больше времени на осмысление услышанного.

— Что, если одна из ирландских группировок возьмет вину на себя? Чего бы вы ожидали от премьер-министра в этом случае?

— От премьер-министра я не ожидаю практически ничего.

Глаза Хаверсьюма покраснели: результат решительного гнева и подавленных слез. Когда он заговорил, его голос был пропитан негодованием:

— Я не жду, что он вернет в тюрьмы сотни выпущенных на свободу за последние годы осужденных террористов. Я не жду, что он вновь пошлет наш спецназ в Ольстер, чтобы предать суду виновных в этих атаках. Я не жду, что он выдвинет ультиматум и католикам, и протестантам, чтобы те либо навели у себя порядок, либо были готовы к повторной милитаризации региона. Я не жду, что премьер-министр сделает что-либо из перечисленного потому, что все эти вещи нужно сделать. Он просто не хочет этого признавать.

Вновь тишина.

Они не привыкли к такой прямолинейности от политика, подумал Майкл.

— Утверждаете ли вы, что премьер-министр больше не справляется со своими обязанностями?

— Да, — ответил Хаверсьюм, — именно это я и утверждаю.

Вновь воцарилась тишина, в этот раз по понятным причинам. Уильяма Дэвиса объявили неспособным управлять страной. И сделал это человек, который после смерти сэра Нила Матьюсона был его очевидным преемником.

Выстрел к старту гонки за лидерство был дан, и она будет иметь глобальные последствия.

Хаверсьюм выждал не мигая, пока его слова улягутся. Казалось, он смотрит сквозь экран, сквозь тишину, словно вступая в зрительный контакт с каждым. Майкл понимал, что это не так, что на самом деле Хаверсьюм смотрел в пустые лица обескураженных репортеров в паре футов от себя. Однако стоило признать, что эффект был завораживающим.

— Не поймите меня неправильно. — Хаверсьюм вновь заговорил. Он не дал прессе и шанса перевести дыхание. — Я не говорю, что не уважаю премьер-министра за те попытки, которые он предпринимал. Он рискнул, шел на уступку за уступкой, поставил свою выдающуюся карьеру на кон, стремясь принести мир в Ольстер. За это я ему аплодирую. Однако одних лишь чистых намерений недостаточно. И военизированные католики, и военизированные протестанты нарушили свои обязательства по мирному соглашению. В результате погибло много людей. И тем не менее премьер-министру не хватило сил признать, что его ставка проиграла. Он явно не хочет делать то, что нужно, чтобы восстановить контроль над ситуацией. Сейчас нам нужен сильный лидер, способный защитить нашу страну. Сегодняшний премьер-министр не тот человек. Он непригоден для этой работы, он слаб для нее, и он больше ее не заслуживает!

Хаверсьюм говорил страстно, с нарастающим пылом. Его возмущение и настроение были ясны каждому. Присутствующим журналистам оставалось задать лишь один-единственный вопрос, который и последовал незамедлительно:

— Как вы можете оставаться членом правительства, в действия которого больше не верите и главу которого не уважаете?

— Я не могу, — ответ был однозначным. Позднее списать его на оговорку не удастся. — События последних двух лет сделали мою роль на посту несостоятельной. Сегодняшняя атака была последней каплей. Предложение, которое я высказываю сегодня, останется истинным вне зависимости от того, были ли ирландские террористические организации причастны к сегодняшним зверствам.

— И что именно это за предложение, мистер Хаверсьюм?

— Думаю, это очевидно, не так ли? — В его интонации не было и тени покровительственности. Он был слишком опытным политиком для подобного. — Я сослужил бы Соединенному Королевству плохую службу, если бы не призвал Уильяма Дэвиса к ответу. Следовательно, я объявляю о своем решении добиваться вотума недоверия политике правительства в Северной Ирландии. И, косвенно, премьер-министру. Если вотум будет направлен, тогда я выдвину свою кандидатуру и вступлю в гонку за лидерство, которая начнется после того, как премьер-министр покинет свой пост. И, если меня изберут, я буду добиваться вотума доверия от нового правительства. Правительства, ведомого лидером, который положит конец тому урону, что наносит нашей стране этот слабый, безвольный человек. Время пришло, и я готов встать и заявить о себе.

Последние слова Хаверсьюма были сокрушительным ударом, нанесенным уверенно и решительно. Они также были заключительной репликой. Не дожидаясь реакции, он собрал свои бумаги, развернулся и, шагая гордо, удалился. Он сказал достаточно.

Двадцать

Майкл уставился на экран.

Одетый с иголочки диктор новостей с Би-би-си сменил Хаверсьюма, однако присутствующие до сих пор находились под влиянием речи покинувшего сцену политика. Его выступление было отменным, каждое слово сказано мастерски. Майкл был под впечатлением. Одной рукой он едва держал пустую бутылку от пива, а вторая неподвижно лежала на широкой шее Касса.

В Майкле зародился огонек раздраженности. Его личный опыт подсказывал, что представления Хаверсьюма о Смуте были в лучшем случае упрощенными. И тем не менее крестный Дэниела — человек, которого Майкл знал лично, — только что сделал свой первый шаг к тому, чтобы возглавить британское правительство. Майкл улыбнулся. Стоило признать: мысль о том, что он знаком со следующим премьер-министром, была волнительной.

Вдруг, нарушив тишину, заиграла мелодия Брюса Спрингстина «Thunder Road». Это была любимая песня Дэниела столько, сколько Майкл его знал, поэтому сейчас она служила его персональным рингтоном. Звонка следовало ожидать.

— Не могу поверить, что он только что такое сказал. — Майкл пропустил приветствия. Зачем бы еще звонил Дэниел?

— Что? Кто сказал?

По тону Дэниела Майкл понял, что тот не смотрел выступление, а по качеству связи догадался почему: потрескивание и помехи были характерной чертой установленной в машине Дэниела системы хэндсфри. Все это означало, что тот был далеко от телевизора.

Майкл всегда мог сказать, насколько сильно его друг давит на газ, по тому, как трудно было его расслышать. В данный момент, как, впрочем, и всегда, лимит скорости остался в далеком прошлом.

— Твой выдающийся крестный, — пояснил Майкл, — только что выступил по телевизору и объявил о том, что вступает в гонку за власть. Похоже, скоро у нас будет новый премьер-министр.

— Ты шутишь?

— Абсолютно серьезен. Плюс, по ходу дела он практически объявил войну половине Северной Ирландии. Я думал, ты поэтому и звонишь.

— Объявил войну? Из-за стрельбы в Томпсона? — Дэниел был обеспокоен.

— Разумеется, из-за этого. А что? Что случилось?

— Я должен с ним поговорить, Майк. Он все неправильно понимает.

— Что неправильно понимает? Ты о чем?

— О том, что случилось сегодня. Все оказалось не так однозначно. В корне неверно. Это не был теракт, Майк. Точно не ИРА или UVA.

— Что? Откуда ты, черт возьми, это знаешь? — растерялся Майкл.

— Из первых уст. От Эймона Макгейла, стрелявшего. Я только что провел с ним два часа в Паддингтон-Грин. Ты ни за что не поверишь, что он мне рассказал!

Из-за помех Майкл слышал не каждое слово, но из того, что все-таки смог услышать, понял достаточно. И больше всего его удивила совсем не версия событий от Макгейла.

— Ты, должно быть, шутишь, Дэн! Ты получил это дело? Как тебе, блин, это удалось?

— Мы получили дело, Майк, мы с тобой. И оно однозначно нас прославит. А многих других — ославит. Если, конечно, они будут так глупы и позволят делу дойти до суда.

— Что ты имеешь в виду, «ославят»? Кого? Что он тебе сказал?

— Я не могу слишком много говорить по телефону, это опасно. Но вот что я тебе скажу: Тони ошибается. Это был не теракт и не попытка убить Томпсона, что бы там ни говорили данные разведки. Макгейл намеревался убить именно Матьюсона. Томпсон просто попался ему под руку. Макгейл говорит, что Матьюсон был коррумпированным и даже стоял за некоторыми терактами. Поэтому он его и убил.

Помехи становились сильнее, и перевозбуждение Дэниела делу не помогало. Он запыхался, из-за чего пробелов было даже больше, чем от сомнительной сотовой связи. Но идея была ясна.

— Этого быть не может. Нил Матьюсон не был террористом, Дэн. Надо расколоть этого парня.

— А вот тут ты не прав, Майк. Все, что ты видел, это как он по телевизору застрелил двух человек. Но тебе нужно встретиться с ним, послушать его. В этой истории еще столько всего, столько имен. Я не могу сказать больше по телефону, и сейчас слишком поздно, чтобы ехать к тебе. Но давай завтра первым делом встретимся, хорошо?

Дэниел говорил тем самым тоном, который Майкл слышал уже много раз: у его старого друга появилась идея, за которую стоит бороться.

— Ты в этом уверен? Не спеши рисковать своей репутацией из-за заявлений какого-то психа. С кем еще ты беседовал?

Дэниел смог ответить не сразу. Этому помешал его восторженный, почти маниакальный смех. Ему потребовалось несколько секунд перед тем, как он смог говорить.

— Ни с кем, — наконец сказал он. — Поэтому не волнуйся раньше времени. Я все тебе расскажу утром, и ты сможешь поиграть в Мистера Здравомыслие. Потом мы решим, что из этого обнародовать, а что нет.

Майкл вздохнул с облегчением. Он был рад этому маленькому везению: Дэниел еще не успел рискнуть своим трудно заработанным честным именем, повторяя ту сказочку, которую ему рассказал Макгейл.

По частой смене передач Майкл понял, что Дэниел покинул автостраду и теперь мчался по проселочным дорогам, которые вели к его дому в Суррее. Он знал, как сильно его друг разгонялся на этом последнем отрезке пути и как сильно его может отвлекать их беседа. Нужно было заканчивать разговор.

— Ладно, Дэн, давай поговорим завтра.

— До завтра.

Нажав отбой, Майкл потряс головой и откинулся на спинку дивана. В течение всего дня на глазах у всего мира разворачивались события. Они были трагическими. Но ни на минуту они не коснулись его собственной жизни, и не было никаких оснований полагать обратное. До звонка Дэниела. Но теперь? Теперь он чувствовал себя втянутым в дело, которого им обоим, скорее всего, следовало бы избегать. Это было политическое минное поле, от которого любой благоразумный адвокат держался бы подальше. Но Майкл знал, что у него практически не было выбора. Дэниел не отступится, а Майкл будет рядом, чтобы поддержать его.

Дэниел улыбнулся, услышав, как Майкл отсоединился. Он знал, что друг беспокоится о нем и не хочет, чтобы он вмешивался во что-то настолько противоречивое лишь на основании слов Макгейла. Но самого Дэниела это не заботило. Все сказанное Макгейлом звучало правдиво. Этот мужчина не был лжецом, и, кроме всего прочего, он нуждался в помощи Дэниела. И Дэниел окажет ее, независимо от того, будет ли Майкл рядом.

Эти мысли накатили одна за другой, пока он несся по проселочным дорогам, ведущим к дому. Он частенько думал, что смог бы проделать этот путь даже с закрытыми глазами. Что было очень кстати, потому что он чувствовал, как его охватывала усталость. День был долгим и напряженным. Серьезному испытанию подвергся и его аналитический склад ума, и эмоциональная устойчивость. Только сейчас, на финишной прямой, с поутихшим энтузиазмом, он понял, до какой напряженности довел себя за последние двадцать четыре часа.

Будь он более бдительным и бодрым, он бы обратил внимание на скорость автомобиля за собой. Вместо этого он предположил, что черный «Лэнд Ровер», маячивший в зеркале заднего вида, либо сбавит ход, либо обгонит его. Знай он, что водитель не собирался делать ни того, ни другого, он вдавил бы педаль газа и умчался подальше от любых столкновений.

Дэниел ни о чем таком не подозревал, и поэтому его «Порше» не смог тягаться с этой машиной-танком, когда та врезалась в него сзади на скорости почти семьдесят миль в час.

Даже будь он настороже, Дэниелу с трудом удалось бы совладать с машиной после такого удара. Один только вес джипа разбил его подвеску, ходовую часть и установленный сзади двигатель. Дэниел даже вскрикнуть не успел, когда его машина вылетела с дороги в поле. Она перевернулась четыре раза перед тем, как, покореженная, остановилась. Мягкая складная крыша, которая в свое время существенно повлияла на цену, не обеспечила никакой защиты.

Черный «Лэнд Ровер» остановился у обочины. Открылась дверь, и появилась одетая в темное фигура. Она была практически невидимой в лунном свете благодаря черной одежде и иссиня-черным волосам мужчины. Эффект портила лишь его необычайно бледная кожа.

Фигура приблизилась к дымящимся обломкам. Подойдя к ним, человек присел на корточки и сквозь темноту заглянул внутрь. Дэниел с трудом понимал, что рядом кто-то есть. Его внимание было сосредоточено на крови, сочившейся из глубокой раны на животе, пока он пытался высвободиться из опутавшего его ремня безопасности, который будто приковал его к сиденью.

Боли не было. Это было неожиданно. Дэниел знал, что тяжело ранен. Это было понятно по тому, как быстро его покидали силы. Но где же боль? Где холод? То, что он не чувствовал ни того, ни другого, — это хороший знак? Или это означало, что его уже не спасти?

Пока в его голове проносились все эти мысли, попытки Дэниела освободиться делались все слабее и слабее. Наконец, окончательно обессилев, он перестал двигаться. И только теперь, избавившись от отвлекающих попыток выбраться, он увидел-таки мужчину рядом со своей машиной.

Потеря крови уже затуманила мозг Дэниела, поэтому ему потребовалось несколько мгновений, чтобы зафиксировать присутствие своего убийцы.

Тот впился взглядом в Дэниела. По выражению его глаз Дэниел понял, что его жизнь на исходе. Он был побежден, беспомощен. Наблюдая за тем, как бледный черноволосый мужчина делает шаг вперед, Дэниел впервые за всю свою сознательную жизнь начал тихонько всхлипывать. О своей жене. О своем ребенке. И о себе, о человеке, который заслуживал большего.

Двадцать один

Алекс Хэнли не привык летать вертолетами. За всю свою жизнь он летал на них трижды, и всегда — на короткие расстояния. Каждый раз был хуже предыдущего, но ни один из полетов не был так плох, как сегодняшний. Ему понадобилось собрать всю свою волю в кулак, чтобы удержать ужин в животе.

Дэмпси запросил вертолет Авиационного корпуса «Газель» для путешествия из Лондона в Креденхилл. Он ожидал их на вертолетной площадке недалеко от Скотленд-Ярда, и уже через четверть часа после выхода из кабинета Хэнли они были в воздухе. Это все было пятьдесят минут и сто тридцать миль назад, и когда его ноги коснулись посадочной площадки Креденхилла, Хэнли молча вознес слова благодарности.

— Не забудьте пригнуться, — прокричал пилот сквозь рев двигателя.

Когда Хэнли с признательностью покинул вертолет, его встретил молодой человек в форме:

— Пожалуйста, следуйте за мной, сэр.

На форме у военного была нашита смутно знакомая эмблема. В левой руке он сжимал свой берет песочного цвета. Правую же руку он положил на спину Хэнли, направляя его от вертолета к ожидавшему джипу.

Хэнли посмотрел влево и увидел, что Дэмпси шагает в ту же сторону. Если животу Дэмпси пришлось так же несладко, как животу Хэнли, то скрывал он это хорошо.

Дэмпси подошел к джипу первым и забрался на переднее пассажирское сиденье. За рулем сидел крупный фиджиец с капральскими полосками на рукаве. Так как передние места были заняты, Хэнли и молодой офицер вынуждены были забраться назад.

— Хотели бы вы сначала заехать в свои апартаменты, сэр? — Вопрос прозвучал от водителя, когда он завел мотор, и был адресован Дэмпси.

— Мы не останемся, — резко ответил Дэмпси. — Отвезите нас к генералу Уэсту.

— Войдите, — пророкотал низкий голос из-за противопожарной двери с табличкой «Начальник спецназа».

Офицер с вертолетной площадки не медлил, открыл дверь, вошел и стал, не моргая, по стойке «смирно». Хэнли был ошеломлен формальностями солдата и тем, что никто не отдавал честь. Но гораздо больше его удивил Дэмпси, который вошел в кабинет и сделал все то же самое. В первый раз Хэнли получил напоминание об истинной сути этого человека: по рангу — агент DDS, но офицер SAS до мозга костей.

— Вольно, майор, — тихо и дружелюбно сказал генерал-майор Артур Уэст, поднимаясь со своего кресла.

Хэнли подумал, что это была попытка задать миролюбивый тон всей беседе. Дэмпси послушался и принял менее строгую позу; «вольно», конечно, но вряд ли непринужденно.

— Приятно наконец-то познакомиться с вами. — Уэст, обходя стол, продолжил обращаться напрямую к Дэмпси. Если он и заметил Хэнли, то никак этого не показал. Подходя, он протянул свою ладонь. Дэмпси лишь на секунду замешкался, перед тем как пожать ее. — Я неоднократно слышал ваше имя, майор, с тех пор как принял командование. Жаль, что нам приходится встречаться при подобных обстоятельствах.

— Благодарю вас, сэр. — Дэмпси ответил кратко и по делу. Он был не в настроении для любезностей — Хэнли об этом уже знал, а теперь, несомненно, и Уэст тоже. Но более высокий ранг Уэста позволял ему проигнорировать это.

— Надеюсь, вы убедитесь в том, что наши стандарты остались прежними, майор. Хотя я внес некоторые изменения и смею полагать, что все улучшилось с тех пор, как вы нас покинули.

— Я в этом не сомневаюсь, сэр. Но мы не останемся здесь так надолго, чтобы насладиться экскурсией.

— Тем более жаль, — вмешался Хэнли, стремясь загладить отрывистость Дэмпси. — Мне всегда была интересна подготовка, которую получают ваши люди.

Уэст посмотрел на Хэнли, будто видел его впервые. Хэнли протянул руку, представляясь:

— Помощник комиссара Службы столичной полиции.

Уэст взял протянутую руку в свою и пожал ее. Это не было рукопожатие равных.

— Приятно, мистер Хэнли.

Слова Уэста говорили одно, но его тон — совсем другое. Его отказ обратиться к Хэнли по званию был более чем красноречив. Уэст вновь обратился к Дэмпси:

— К слову о моих нововведениях, как давно вы покинули нас, майор?

— Четыре года назад, сэр. — Нетерпение Дэмпси становилось все очевиднее. — Я прикомандирован к DDS с момента его создания.

— Потеря для нас. — Уэст явно вознамерился и дальше заговаривать Дэмпси зубы. — Вас было весьма непросто заменить. Но наша потеря — находка для DDS.

— Это очень лестно. Но не могли бы мы перейти к сержанту Джонсу, генерал? Мы бы очень хотели начать допрос.

Уэст не ответил и молчал несколько секунд. Он смотрел на Дэмпси, но мыслями был где-то далеко. Наконец он с шумом выдохнул, посмотрел сначала на одного, потом на второго и затем отвернулся от обоих. Уэст обогнул стол и подошел к своему креслу, остановившись на мгновение, чтобы взять графин с красной жидкостью и три стакана со столика в дальнем конце кабинета.

Усевшись на свое место, он до половины наполнил все три стакана. Усталым движением руки подал знак Дэмпси и Хэнли, чтобы те сели напротив. Перед тем как взять свой стакан, он отправил два других по столу в их сторону, а затем опустошил свой за считаные секунды. Уэст явно пил не от радости. Когда он наконец заговорил, голос его был тихим:

— Боюсь, сержант Джонс все еще недоступен для допроса.

Хэнли перевел взгляд с Уэста на Дэмпси. Он был готов к тому, что сказал Уэст. Они оба были готовы, но нуждались в подтверждении своих предположений.

— Не могли бы вы пояснить, генерал? — спросил Хэнли. — Почему он недоступен?

— Потому что он до сих пор не вернулся в казарму. — Уэсту явно непросто было это признать. — И с ним все еще не удается связаться.

— Выглядит не очень обычно, верно, сэр? — На этот раз Уэста вопросом уколол Дэмпси.

— Вы знаете, что это чертовски необычно, майор! — Уэст злился, наверняка уже не один час, и теперь больше не скрывал этого. — Если бы сержант Джонс действовал по уставу, он остался бы в Лондоне для доклада. А затем он, безусловно, проследовал бы обратно в казармы, что означает, что он бы прибыл сюда как минимум три часа назад. Тот факт, что он не сделал ни того, ни другого и не позвонил, чтобы объяснить свою задержку, означает, что он больше не подчиняется протоколу. Из этого следует только один вывод.

Уэст замолчал. Хэнли видел, что он не мог смириться с мыслью, что один из его людей мог стать предателем.

— Вы говорите, что ваш человек переметнулся?

Взгляд Уэста застыл на Хэнли.

— Да, мистер Хэнли, это я и говорю.

— Вы даже не рассматриваете другие возможные объяснения?

— Это не гражданская жизнь, мистер Хэнли. Мои люди выполняют свою работу и следуют приказам беспрекословно. Сержант Джонс этого не сделал, и этому может быть только одно объяснение.

— Вообще-то, сэр, все может быть не так однозначно. — Дэмпси вмешался в разговор.

И Уэст, и Хэнли замолчали. Хэнли знал, что сейчас последует, но Уэст пребывал в неведении.

Дэмпси поднял ту бежевую папку, которую привез из Лондона.

— Это тот документ, который вы прислали мне ранее, — пояснил он. — Я прочел его четыре раза, сэр, пытаясь найти хоть какую-то зацепку в его биографии. Я ничего не нашел, однако этому есть объяснение. Сержант Джонс не предатель, сэр, потому что его не было сегодня на Трафальгарской площади.

— Что? — Уэст не пытался скрыть замешательства. — О чем вы, черт побери, говорите, майор?

Дэмпси открыл папку так, чтобы генерал-майору был виден текст, и передал ее ему. Уэст взглянул на первую страницу, пока Дэмпси продолжал:

— Видите ли вы что-нибудь необычное на этой странице, сэр?

Уэст ответил не сразу, а тщательно изучил весь лист. Наконец он поднял взгляд и покачал головой.

— Не знаю, что вы имеете в виду, — сказал он. — И мое терпение на исходе. Собираетесь ли вы просветить меня?

— Нет ли чего-нибудь необычного в фотографии, сэр? Вы уверены?

— Я уже ответил. Будем ли мы двигаться дальше?

— Пока нет, сэр. Потому что если на фотографии, как вы говорите, сержант Джонс, тогда не он сегодня присоединился к команде мистера Хэнли.

— Что?

— Это правда, генерал, — подтвердил Хэнли. — В Лондоне я провел некоторое время с человеком, выдававшим себя за сержанта Джонса, и я абсолютно уверен, что это не тот человек, который изображен на снимке.

Глаза Уэста расширились, его первоначальное замешательство заметно переросло в недоверие.

Хэнли наблюдал, как Уэст, откинувшись в своем кресле и глядя в потолок, переваривал услышанное и как все постепенно вставало на свои места.

Прошла почти минута, когда генерал заговорил вновь:

— Значит, сержанта Джонса прикрепили к команде мистера Хэнли практически в последний момент, — сказал он как себе, так и присутствующим, — однако кто-то уже был готов занять его место, притвориться им и по какой-то причине убить одного из ваших агентов? Тем самым этот кто-то позволил стрельбе случиться?

— Если коротко, то да, сэр.

— Майор, вы же понимаете, что значит ваше предположение?

— Понимаю. Это значит, что сержанта Даттона, офицера, которого заменили, каким-то образом вывели из строя. Он может быть причастен, а может и не быть, с этим мы разберемся. Но вне зависимости от его роли, в этом деле есть заговорщики в высших кругах. Те, кто это сделал, знали о личности сержанта Джонса. Знали заранее, так как смогли подделать его пропуск настолько искусно, что Джонс обошел все этапы проверки. Им также нужен был кто-то на месте — в нужном месте — чтобы сделать тот выстрел. Сэр, мы не можем с уверенностью утверждать, что стрелявший целился в Сэм Рэджис, но, если так посмотреть, как еще это можно объяснить?

Уэст не ответил, а молча уставился в пространство, прокручивая в голове теорию Дэмпси.

Хэнли по личному опыту знал, чему сейчас был свидетелем. Уэст всячески пытается опровергнуть версию, которая всем принесет лишь вред. Он постарается любым способом ее дискредитировать. На его месте Хэнли поступил бы так же. Дэмпси должен ошибаться, стрелявшим должен быть Стивен Джонс. Потому что его бюрократический, уставной ум — такой же, как у Хэнли и любого на подобной должности, — мог понять предательство солдата. Но заговор в тех кругах, которые руководили лучшими в мире агентствами безопасности? Заговор, который смог поставить стрелка на позицию, да еще и в команду государственных стрелков, чтобы гарантировать политическое убийство? Это была совсем другая история. Обозримое будущее было бы гораздо проще, если бы Дэмпси ошибался.

— Я кое-чего все равно не понимаю, — нарушил тишину Хэнли. — Если все это правда, а очень на то похоже, то где же настоящий сержант Джонс?

Дэмпси и Уэст встретились взглядом. Они оба прожили жизнь в более опасном мире, чем Хэнли. Они знали, на что может пойти человек, чтобы преуспеть, и какую цену одни могут заплатить за амбиции других.

Уэст молча кивнул Дэмпси, чтобы тот ответил.

— Стивен Джонс мертв, Алекс. Мертв с тех самых пор, как его назначили к вам в команду.

Двадцать два

— Я хочу знать, кто последний видел его лично и кто последний с ним общался. Если, конечно, это два разных человека.

В голосе Уэста, рявкающего в трубку офисного телефона, зазвучали нотки безотлагательности. Дэмпси слышал человека на том конце провода, но слов разобрать не мог.

— Мне, черт возьми, все равно, где сейчас подразделение! — Что бы ему ни ответили на том конце провода, он воспринял это не положительно. — Возьми каждый чертов вертолет, что у нас есть, и найди их, каждого из них.

Уэст швырнул трубку, не сказав больше ни слова. Взглянул через стол на Дэмпси, затем на Хэнли. Вид он имел человека, который не собирается ни с кем объясняться.

— А теперь что?

— Теперь мы посмотрим на это под другим углом. — Мысли Дэмпси неслись дальше. — Мы не сможем узнать, в какой отрезок времени Джонса подменили, пока не узнаем, когда он прибыл на место своей дислокации. Поэтому давайте посмотрим на это с другой стороны. Что нам известно о стрелявшем?

Дэмпси подождал, пока кто-нибудь что-нибудь скажет.

— Нам известно, что тот, кто за этим стоит, безоговорочно ему доверяет. — У Хэнли за плечами были годы сыскного опыта, и Дэмпси не удивился, что он заговорил первым.

— Верно. Они многого от него потребовали: перевоплотиться в Джонса, удачно выстрелить, сохранять спокойствие, скрыться незамеченным. Это говорит о доверии. Но что это нам дает?

— Ничего конкретного, — ответил Хэнли. — Но это сокращает возможности до двух.

— А именно? — У Уэста был опыт в боях, а не в расследованиях, поэтому подобное занятие было ему не под силу. Дэмпси не удивился, что генерал-майору трудно было поспевать за ними.

— Первый вариант: он один из них, — пояснил Хэнли. — Второй: он вольнонаемный с чертовски прекрасной репутацией. Или-или, ничего другого при подобном уровне доверия быть не может.

— И как это нам поможет? — спросил Уэст. — Если мы не знаем, кто «они», чем нам поможет, что стрелявший один из них?

— Согласен, с этой версией далеко не уедешь. — Дэмпси уже все взвесил. — Мы не можем сбрасывать ее со счетов, но весьма маловероятно, что человек с такими способностями будет на постоянной зарплате.

— К чему вы это говорите? — Пришел черед Хэнли удивляться. — Он не сделал ничего необычного для киллера.

— Не сделал, но ему и не надо было. Кто бы это ни организовал, не может быть и речи о том, что при таком уровне подготовки они наняли бы кого-то не готового на все. Мы не видели и десятой части того, на что способен этот парень. Кто держит таких ребят у себя?

— Кроме вас?

Дэмпси проигнорировал этот комментарий. Он посмотрел на Уэста, ожидая более существенного вклада в беседу.

— Значит он должен быть вольным наемником? — заключил Уэст. — Что это нам дает?

— Больше, чем вы думаете, сэр. — Дэмпси был на несколько шагов впереди и, объясняя одну удачную идею, параллельно обдумывал следующую. Он чувствовал, что работа ума заряжала его энергией. — Если у стрелявшего такая репутация, о которой мы говорим, это сужает круг поисков. В мире всего несколько человек, подходящих под это описание.

— Хорошо, майор, возможно, вы правы. Но у нас все равно остается одна огромная проблема, черт ее побери. Тот факт, что практически ни одного из подходящих наемников никогда не видели.

— Он видел, — Дэмпси показал на Хэнли. — Мистер Хэнли его видел.

— Это я знаю. Но какая от этого польза, если мы не можем показать мистеру Хэнли снимки наших подозреваемых? Со всем к нему уважением, но его вклад бесполезен, пока мы не поймаем ублюдка.

— Верно, сэр. В том случае, если у нас действительно нет фотографии.

Ни Уэст, ни Хэнли не сказали ни слова. Дэмпси в своих рассуждениях был на голову впереди их.

— Вспомните вопрос, сэр: «Кто держит таких ребят у себя?» Что ж, мистер Хэнли прав, — мы.

Уэст метнул на Дэмпси злой взгляд. Когда он заговорил, по тону стало понятно: ему совсем не нравилось, к чему все идет.

— Вы предполагаете, это сделал один из моих людей? Что один из моих людей был вовлечен в убийство сержанта SAS? Не говоря уже обо всем остальном?

— Нет, сэр. — Дэмпси понял, что его ответ звучит противоречиво. — Но ведь не все из нас только ваши люди, верно?

Дэмпси повернулся к Хэнли:

— Алекс, как этот парень выглядел?

Хэнли, возможно, удивился внезапному вопросу, но не подал виду. Он закрыл глаза и замолчал. Дэмпси мог лишь предполагать, что тот делал, но предположение было обоснованным: оба мужчины прошли снайперскую подготовку, Хэнли — для службы в столичной полиции, Дэмпси — в SAS. Дэмпси полагал, что они обладают одинаковым базовым набором снайперских качеств: вниманием к деталям и превосходной зрительной памятью. Дэмпси подумал, что именно к последней Хэнли сейчас и обратился.

— Я не могу многого сказать о его одежде, — сказал наконец Хэнли, продолжая сидеть с закрытыми глазами. — Стандартная оперативная форма, в которой все выглядят одинаково. Он был высоким, выше, чем ты, Джо: метр девяносто, а может, и выше. Довольно худой, но с сильным торсом. Такой, знаете, с квадратными плечами, как у крупного мужчины, но в бедрах весьма стройный.

Дэмпси кивнул и посмотрел на Уэста. Пока все сходится.

— Что насчет его волос, Алекс? Какого они цвета?

— Черные, на самом деле, очень черные. — Хэнли открыл глаза. — А что? Это что-то значит?

— Возможно, да, но я еще не уверен. Расскажите мне больше.

Хэнли снова закрыл глаза:

— Еще он был бледный. Не больной, просто очень светлокожий. Может, из-за этого волосы казались такими темными. А может, из-за волос лицо казалось таким бледным. Трудно сказать.

Дэмпси услышал достаточно и повернулся к Уэсту.

— Вы правда думаете, это он? — спросил Уэст.

— Это он.

— Кто? О ком вы? — Хэнли открыл глаза. Казалось, он за считаные секунды пропустил целый разговор.

— Мы покажем тебе. — Дэмпси указал на компьютер у Уэста на столе. — Есть ли тут доступ и к архивным, и к текущим файлам, сэр?

— Разумеется. Правда, в разных программах. Нужно ли мне спрашивать, кого мы ищем, майор?

Двое мужчин обменялись угрюмым взглядом перед тем, как Уэст повернулся к компьютеру. Потратив пару минут, Уэст взглянул на Дэмпси и кивнул: он нашел файл. Хэнли встал, Дэмпси сделал то же самое. Они обошли стол Уэста, чтобы лучше видеть то, что изображено на экране.

С первого взгляда документ был похож на досье Стивена Джонса. При ближайшем рассмотрении оно оказалось еще более впечатляющим. С экрана на них смотрели пронзительные голубые глаза под иссиня-черными волосами — запоминающееся лицо. Хэнли не нужно было рассматривать его детальнее, чтобы удостовериться. Но посмотрел он все равно.

— Это он? — Дэмпси стоял за Хэнли. Тот поднял глаза:

— Да, это он. Этот человек сказал, что он сержант Джонс.

Дэмпси не ответил и вместо этого снова посмотрел на экран. Его взгляд остановился на зернистой черно-белой фотографии. На лице из его прошлого.

Двадцать три

Дверь «Лэнд Ровера» громко хлопнула — Джошуа специально приложил побольше силы. Он просунул внутрь руку с желтой тряпкой и протер дверь там, где касался ее руками без перчаток. Четыре дня езды на арендованном внедорожнике перед тем, как он стал орудием убийства, сделали подобные действия необходимыми.

Кончики пальцев Джошуа болели от усилия, которое он прикладывал, чтобы любые отпечатки, оставшиеся от закрывания двери, исчезли за пять секунд. Но он продолжал тереть еще минуту.

Довольный, он сделал шаг назад, открыл рюкзак, который взял с переднего сиденья, и положил тряпку внутрь. Она была уже не первой: внутри лежало еще двадцать девять таких же. Все тридцать он использовал для того, чтобы тщательно протереть каждый дюйм машины, которая искалечила автомобиль Дэниела Лоренса. Весь процесс занял больше полутора часов. К счастью, Джошуа никуда не торопился.

Столкновение практически уничтожило «Порше». Повреждения же «Лэнд Ровера» были поверхностными. Наблюдая, как машина Дэниела вылетела на придорожное поле, Джошуа с легкостью остановил его. Выключив фары, он выждал, пока «Порше» замрет, и вышел.

Инструкции были просты: проследовать за Дэниелом от Паддингтон-Грин и убедиться, что он не доберется до дома. Само собой подразумевалось, что, какими бы способами Джошуа ни достиг цели, выглядеть все должно было как несчастный случай. То, что Дэниел поехал на своей машине, облегчило работу Джошуа. У этого автомобиля были все преимущества в гонке а-ля «педаль в пол», но это ни на что не влияло. В данном случае были важны размер и мощность, в которых «Порше» проигрывал «Лэнд Роверу».

То, что случилось дальше, длилось секунды. Подойдя к тлеющим обломкам, Джошуа увидел, что Дэниел был еще жив. Едва жив, но и этого было достаточно. Рана на животе его убьет — многолетний опыт убийств подсказывал это Джошуа. Но она не убьет его быстро, так что Джошуа помог естественному процессу. Все, что потребовалось, это аккуратно положить руку Дэниелу на шею и резким движением сломать ее. Найдя его тело зажатым в обломках изуродованной машины, никто не будет выяснять, что стало причиной смерти.

Несмотря на свою манию полного контроля, Джошуа не испытывал необходимости наслаждаться своей работой. Это обычно поражало невменяемых новичков. А Джошуа был профессионалом и полностью вменяемым. Он знал, как выглядит мертвый человек, и сейчас не было необходимости проверять пульс жертвы для подстраховки. Вместо этого он за считаные секунды вернулся за руль, а меньше чем через полминуты уже вновь ехал по дороге. Как раз вовремя — в зеркале заднего вида показался бледный свет фар, приближалась другая машина. Не включая своих фар, он утопил педаль газа в пол и почувствовал, как машина под ним набирает скорость.

Из-за недостатка дорожных фонарей на этой проселочной дороге ехать с выключенными фарами было трудно, но выбора не было: Джошуа не мог допустить, чтобы его заметили в машине позади. Он отъехал от места аварии на полмили и только потом их включил. Он не осмотрел капот «Лэнд Ровера», но предвидел повреждения. Свет от обеих фар свидетельствовал о том, что они были существенными: на этой машине нельзя было далеко уехать, не привлекая внимания.

В любой арендованной машине этого ценового сегмента была установлена спутниковая навигационная система, которая сейчас очень пригодилась. Всего пара касаний — и он открыл меню «Интересные места», а затем и карту ближайшего магистрального железнодорожного узла. Окошко в правом верхнем углу подсказывало, что станция Эгхам находилась в трех милях ходьбы от того места, откуда он приехал. Станция Вирджиния Уотерс была на милю дальше, но в противоположном направлении. Джошуа предпочел более длинный и безопасный путь.

Потребовалась лишь одна минута, чтобы найти узкую полосу дороги, ненамного шире тропинки, которая отходила от главного пути. Он следовал по ней милю, двигаясь все дальше и дальше в никуда. Взгляд его, пока он ехал, неоднократно возвращался к электронной карте, запоминая направление. Остановился он только тогда, когда навигатор больше не мог определить его местоположение.

Остановившись, Джошуа выбрался из машины и огляделся. Вокруг ничего не было, как он и рассчитывал. Тем не менее он провел еще пять минут в поисках каких-либо признаков, что за последние несколько дней этой дорогой пользовались. Их не было. Вероятность того, что ему помешают, была близка к нулю.

Итак, он приступил к делу и начал с того, что вытащил «мозги» навигатора из центральной панели и положил их в рюкзак. Без них не будет никаких следов его недавнего поиска и никакой возможности определить, куда направился водитель. После этого он приступил к работе первой из своих тридцати тряпочек.

Полтора часа спустя даже самый опытный судмедэксперт не смог бы связать Джошуа с этим «Лэнд Ровером». Никаких физических следов, равно как и финансовых, не останется. Арендована машина была на чужое имя, которым он ни раньше не пользовался, ни в будущем не будет. Как всегда, Джошуа был призраком.

Двадцать четыре

Каллум Макгрегор поднял глаза от стопки бумаг, когда Дэмпси без стука вошел к нему в кабинет.

Дэмпси нашел Макгрегора там, где и ожидал: разбиравшим завал документов за огромным столом. Но он не ожидал увидеть своего друга столь изможденным — этот день брал свое.

— Что у тебя, Джо? — Голос Макгрегора был таким же уставшим, как его взгляд. Приветствий не было — оба мужчины были слишком тесно знакомы, и время не играло им на руку.

— Много чего — и ничего хорошего. — Последние слова были лишними, достаточно было и тона голоса.

Макгрегор откинулся на стуле, потянулся к своим бровям, потрогал кончики своих жестких рыжеватых волос. После слов Дэмпси он приготовился к худшему. Когда он снова заговорил, его голос был удрученным, как никогда:

— Продолжай.

— Макгейл не был каким-то чудаком-одиночкой, Каллум. Здесь все гораздо серьезнее.

— Выкладывай.

— Я проверил Стивена Джонса, снайпера SAS. Съездил аж в их штаб-квартиру, допросить его, но его там не было. Он не вернулся.

— И где же он, черт возьми? Дезертировал?

— Хуже. Джонс вообще не был на Трафальгарской площади. Тот Стивен Джонс, который присоединился к команде снайперов, был ненастоящим, — Дэмпси знал, что директор был готов к, как ему казалось, худшему. Теперь же все выглядело так, что его воображение не было таким уж безграничным.

— Я не понимаю. Ты говоришь, что я назначил не того человека?

— Если бы, Каллум. Но нет. Тот парень, который присоединился к подразделению и убил Сэм, был подменой. Кто-то поставил киллера к тебе в команду.

Макгрегор не ответил. Вместо этого он медленно поднялся на ноги. При своем росте он какое-то время возвышался над Дэмпси, пока не начал двигаться. Макгрегор размышлял, а размышляя, он обычно расхаживал туда-сюда. Дэмпси знал об этой его привычке и сейчас просто наблюдал, облокотившись на стол и скрестив руки на груди.

Через несколько минут Макгрегор сел на место. Теперь он оказался ниже Дэмпси, однако тот все равно казался недомерком на фоне начальника.

Каллум поднял взгляд от стола и сфокусировался:

— Ты понимаешь, что это значит, Джо?

Дэмпси кивнул.

— Если ты прав, это означает, что тот, кто все это организовал, сделал это через службу безопасности. Использовал всех нас.

— Других вариантов нет, — сухо ответил Дэмпси. Он пришел к такому же выводу много часов назад.

— Но для этого необходимы связи. — Дэмпси видел, как в душе Макгрегора боролись сомнения. — Навязать замену личного состава Хэнли. Потом, знать, кто будет этой заменой. Знать настолько заранее, чтобы успеть нейтрализовать его и поставить на его место другого. Здесь речь не о какой-то мелкой сошке. Уверены ли мы в том, что ты прав?

Дэмпси выдержал взгляд своего начальника. Ни один из них не моргнул, ни один не сказал ни слова — этого было достаточно для ответа.

Макгрегор вновь поднялся на ноги и снова молча зашагал по кабинету.

— Но что стоит за всем этим? — Макгрегор заговорил раньше, чем Дэмпси ожидал. В этот раз он даже не стал садиться. Дэмпси поднял глаза, пока высокий мужчина продолжал:

— То есть в чем выгода? Томпсон далеко не JFK[16], он бывший президент, господи ты боже мой.

— Но уверены ли мы, что целью был Томпсон? — спросил Дэмпси. — Матьюсону досталось больше пуль, а Томпсон выжил.

— Теперь уверены, — ответил Макгрегор. — ИРА официально взяла вину на себя менее часа назад.

Дэмпси глубоко вздохнул. Новая для него информация объясняла реакцию Макгрегора. Дэмпси знал, что в его версии есть дыры, которые заставят Макгрегора сомневаться. Зачем надо было идти на такие хлопоты ради бывшего президента, если прямо рядом стоял нынешний?

Дэмпси видел нестыковку, но также знал, что знает часть правды:

— Каллум, есть еще кое-что.

Макгрегор остановился:

— Что?

— Мы смогли идентифицировать человека, который заменил сержанта Джонса.

Сначала Макгрегор ничего не сказал и просто смотрел на него. Дэмпси знал, что в это время в его голове рождались сотни вопросов.

— Вы идентифицировали парня? Как? — Едва успев задать вопрос, Макгрегор тут же забыл про него. — А вообще неважно «как». Кто он?

— Стрелял Джеймс Тернер.

У Макгрегора отвисла челюсть, когда он услышал это имя. Он был явно шокирован. Дэмпси впервые видел подобное. Но как могло быть иначе? Как мог Макгрегор ожидать, что сержант-майор Джеймс Тернер — самый, наверное, заслуженный солдат в истории SAS, человек, о местонахождении которого уже многие годы ходили слухи, — объявится здесь и сейчас?

Дэмпси знал о Джеймсе Тернере больше, чем кто-либо. Это было неизбежно. Но он также знал, что Макгрегор, как любой сотрудник британской разведки, был хорошо осведомлен о самом мрачном эпизоде в истории SAS. Так что Дэмпси не нужно было объяснять, кто такой Тернер, как не нужно было объяснять и то, что он специализировался на той области, которая была открыта только лучшим боевикам. А именно — на уничтожении тех людей, чье дальнейшее существование было признано «противоречащим национальным интересам». Немногие знали, что государство участвовало в подобном. Благодаря своей должности Макгрегор был в числе этих немногих.

В те годы, когда Тернер служил в SAS, Макгрегор был старшим оперативником военной разведки. Но тогда он еще не обладал такими полномочиями, как теперь. Дэмпси знал, что его влияние было более ограниченным, поэтому он слышал имя, но никогда не встречал этого человека.

Каллум молчал, размышляя над последствиями сказанного ранее. Дэмпси знал, что прерывать его не стоит. Макгрегор был мозговитым, даже умнее Дэмпси, и поэтому тот не сомневался, что директор понимает, что означает участие Тернера.

Макгрегор снова начал расхаживать и медленно подошел к окну во всю стену в дальнем конце кабинета. Оттуда он посмотрел на улицу, на пустынный Воксхолльский мост и бегущую под ним Темзу.

— Ты прав, Джо, — заговорил мрачный, как никогда, Макгрегор. — Если в этом замешан Тернер, то это не просто стрельба. Должно быть что-то еще. Вот дерьмо! — выпалил он в отчаянии. — Но кто, черт подери, стоит за этим? Что, бог мой, происходит?

— Я не знаю, — резко ответил Дэмпси. — Вопросов сейчас гораздо больше, чем ответов. Но мы сделали первый шаг. Дай мне людей и больше полномочий, Каллум, и я докопаюсь до правды. Позволь мне допросить Макгейла, и, клянусь, я выясню, почему Сэм погибла. Я найду Тернера.

В словах Дэмпси безошибочно угадывалась напряженность. Безошибочным было и сомнение Макгрегора перед тем, как он ответил:

— Это не так просто, Джо.

— О чем ты? Что не просто?

— Ты знаешь. Я не могу допустить тебя к расследованию, пока ты кандидат на увольнение из-за случившегося. Господи, ты ведь до сих пор можешь быть фигурантом по делу в расследовании Секретной службы США. А если даже и нет, то Дэвис хочет повесить всех собак на DDS, особенно на тебя и Рэджис. В подобных обстоятельствах я не могу поручить тебе задание.

— Тогда пусть никто об этом не знает, — сказал Дэмпси. — Я могу все сделать неофициально, Каллум. Так, наверное, даже лучше.

— Почему это?

— Потому что, если я не занимаюсь этим делом, тогда ты сегодня вечером не слышал имени Тернера. И твое не-слышание — единственный для тебя способ держать все под контролем, потому что, как только его имя прозвучит, резонанс будет огромным. Американцы отберут у нас расследование, если стрелявший — один из тех, кого готовили мы, а ты потеряешь контроль над этим делом. Но что, если они не будут о нем знать? Что ж, тогда дело останется твоим.

— Но американцы рано или поздно прознают об этом. Они не оставят все как есть.

— Конечно нет. Но у нас есть фора, Каллум, и к тому времени, как они откопают имя Тернера, я уже с ним разберусь.

Теперь голос Дэмпси звучал нейтрально. То, что он предлагал, вряд ли было ему по душе. Дэмпси был сложным человеком: тренированный убийца, которому было мало равных, но который презирал сферу, в которой преуспел. Кроме того, он был лучшим сыщиком под началом Макгрегора, самым способным, чтобы найти убийцу Сэм Рэджис. Они оба это знали, как знали они и то, что если убийцей окажется Тернер, то он не сможет оказаться в зале суда.

— Но как же ты? Ты убьешь человека. Когда делаешь это не по приказу, Джо, это называется убийство.

— Нет, Каллум. Когда речь о Джеймсе Тернере, это самозащита.

Дэмпси больше ничего не нужно было добавлять.

— Ты понимаешь, я должен отстранить тебя, чтобы все выглядело как надо, верно? И это будет занесено в твое дело.

— Когда меня волновало мое дело, Каллум?

— И насчет полномочий. Они будут ограниченными, чтобы никто не заподозрил, чем мы занимаемся.

— Само собой разумеется. Мне в любом случае понадобится только информация. Просто не замораживай мой доступ, и я большую часть смогу получить сам. А то, к чему мне не удастся получить доступ… за этим я могу прийти прямо к тебе.

Макгрегор еще немного помолчал. Дэмпси подозревал, что знает, что происходило сейчас в его голове. Когда Макгрегор заговорил, подозрения подтвердились:

— Что, если все пойдет не так, Джо? Что, если он окажется сильнее?

Впервые за ту ночь Дэмпси сел на место Макгрегора за столом. По вопросу он понял, что решение было принято.

— Значит, так тому и быть. — В голосе Дэмпси звучал фатализм. — Я делаю это не потому, что хочу все прояснить, Каллум. Я был бы рад, если бы мне никогда больше не довелось столкнуться с этим больным ублюдком еще раз. Но мы, британские военные, его воспитали. А это значит, мы убили Сэм и мы убили Матьюсона. Поэтому наш долг — остановить его, Каллум. Мой долг остановить его.

— Твой? Почему?

— Потому что я знаю его, знаю, как он работает, как мыслит. Так что я могу быть единственным, кто в состоянии это сделать.

Макгрегор не ответил. Он знал, что это было правдой. Среди британских военнослужащих был только один солдат, который был с Тернером на равных. И прямо сейчас этот человек сидел на противоположном конце стола Макгрегора.

Командир долго смотрел на Дэмпси.

Оценивает меня, подумал Дэмпси. Пытается меня понять.

Дэмпси вполне осознавал, какой противоречивой фигурой является. Он — человек с выдающимися способностями к убийству и разрушениям и в то же время испытывающий такое отвращение к этим вещам. Макгрегор заметил этот парадокс раньше многих. Он даже использовал его, чтобы переманить Дэмпси из SAS в DDS, к другой жизни, где убийства случались гораздо реже.

Он был уверен, что знает обо мне все, думал Дэмпси. Но теперь появилось что-то, чего он не знает. Он не знает, справлюсь ли я.

Наконец Макгрегор заговорил официальным тоном, вытянувшись по стойке «смирно», как шомпол:

— Тогда можете считать себя отстраненным, майор. — Макгрегор говорил медленно, смысл был очевиден. — До окончательного решения по расследованию вчерашних событий на Трафальгарской площади.

Дэмпси встал, когда к нему обратились. Он стоял прямо, сцепив руки за спиной:

— Сэр.

— Разумеется, вы сохраняете свое звание и полномочия. Но вы должны понимать, что в вашем положении вы не можете принимать участие ни в каком расследовании, включая расследования Британской армии или DDS, до особого распоряжения.

— Сэр.

— И что на всей территории Соединенного Королевства вы больше не можете иметь при себе огнестрельного оружия любого типа.

— Сэр.

— И в таком случае, майор, вы свободны, поэтому — вольно.

Дэмпси расслабился.

— Есть еще кое-что, что тебе нужно узнать перед тем, как ты начнешь.

Дэмпси нахмурился в знак молчаливого вопроса.

— Это касается Эймона Макгейла…

Двадцать пять

Электронные часы на стене показывали четыре утра. Ничего удивительного в этом не было. Для Сары Труман это был самый длинный день в жизни.

Она сидела в маленькой кабинке, временно выделенной ей каналом, и это было лучшее, что ей могли предложить. В ней было тесно, даже когда она находилась там одна. Сейчас, когда сюда же втиснулся Джек Магуайр, здесь стало практически нестерпимо.

На самом деле это был всего лишь хорошо укомплектованный рабочий стол, окруженный тремя перегородками. О приватности речи не шло: любой человек ростом выше среднего мог с легкостью перегнуться через них. Сару это беспокоило: именно приватность им с Макгейлом была сейчас нужна.

— Так, что же нам известно о Лоренсе? — спросил Магуайр.

Сара догадывалась, что ее проверяют. Она должна была полностью владеть фактами перед тем, как приступать к дальнейшим действиям.

— Ну, мы знаем, что живет он неплохо.

Сара отвечала шепотом: хоть и было четыре утра, но в круглосуточной комнате новостей кипела жизнь. Если бы кто-нибудь их услышал, они рисковали потерять свой материал, свою историю.

— Он участвовал во многих важных процессах, в основном спорных. Деньги для него не главное, в них он особо не нуждается — в семье их достаточно. Он живет в большом доме в Суррее, неподалеку от поместья Вентворт. У него есть жена и десятилетний сын. Ему тридцать семь лет, пятнадцать лет назад он получил свою квалификацию и последние одиннадцать руководит собственной фирмой.

Магуайр кивнул. Пока что Сара попадала в точку. Она продолжала:

— Он из адвокатской семьи: отец — первоклассный барристер, как и оба деда. Он не распыляется на несколько дел сразу, а берет одно и полностью посвящает себя ему. Он действительно верит в своих клиентов.

Сара закончила говорить, ее отчет подошел к концу. Она была уверена, что все указала верно, но тем не менее была рада увидеть улыбку Магуайра, подтверждающую это.

— Похоже, у него есть принципы, — подводя итог, сказал Магуайр. — И, наверное, у него хорошее чутье. В тех случаях, когда, например, нужно определить невиновного.

— Тогда почему он представляет Макгейла? — спросила Сара с иронией. — Не то чтобы кто-то мог сказать, что он этого не делал.

У Магуайра, похоже, ответа не было. Сара была права. Тогда он сменил тему:

— А как насчет политического аспекта?

— Черт, — Сара даже не пыталась скрыть раздражение. В своем отчете она пропустила самую главную часть истории. Теперь, когда ей об этом напомнили, она протараторила то, что упустила. — Крестным отцом Дэниела Лоренса является сам Тони Хаверсьюм, что было важно еще до сегодняшней пресс-конференции.

— Почему? — спросил Магуайр. — Почему это важно?

— Потому что если дело ведет крестник Хаверсьюма, то это исключает любые подозрения на то, что государство попробует что-то скрыть.

— Именно.

Магуайр был явно удовлетворен услышанным. А Сара была не менее счастлива соответствовать его ожиданиям. Она не просто вспоминала факты, а использовала их как сыщица, именно так, как Магуайр ее учил.

Магуайр продолжил:

— Выбрав адвоката, близкого к единственному человеку, который захочет до всего докопаться, государство уничтожает любые подозрения в том, что оно что-то скрывает.

Сара улыбнулась тому, что Магуайр соглашался с ней. Она понимала, что намного более опытный оператор направлял ее, помогал ей улучшить историю, которая сделает ей имя. Сара была бесконечно благодарна ему за помощь и не менее горда собой, потому что так хорошо усваивала его уроки.

На этом ее триумф закончился.

В углу загроможденного стола Сары стоял маленький плазменный экран. Ни она, ни Магуайр не смотрели в его сторону, работая над собранной информацией. Все изменилось, когда множество окошек на экране заменило одно-единственное изображение — вид снаружи на участок Паддингтон-Грин. Перед зданием, ярдах в двадцати от главной лестницы, стоял корреспондент CNN Джон Крейн.

Его лицо занимало большую часть картинки.

Магуайр заметил эту перемену первым. Он потянулся к экрану и включил звук. Голос Крейна с характерными для Восточного побережья США нотками моментально заполнил малюсенький кабинет: «Тело Эймона Макгейла было найдено дежурным сержантом во время обхода камер в три утра десять минут. На данный момент мало что известно, но, кажется, не возникает сомнений в том, что он покончил с собой. Как именно это было проделано, остается поводом для домыслов, пока мы ожидаем официального заявления. Но что нам известно, так это то, что смерть Макгейла оставила много вопросов. Так как вчера вечером его личность была раскрыта, сформировался сложный образ этого пятидесятишестилетнего профессора. Протестант, но к политике нейтральный, Макгейл провел последние двадцать пять лет, будучи лектором в Королевском университете в Белфасте. Однако в прошлом ноябре его мирная жизнь трагически закончилась: он потерял жену и двоих сыновей в теракте новой Смуты. С того момента он поразительным образом выпал из общественной жизни, а чуть меньше месяца назад и вовсе пропал. Теперь кажется, что за это время его вменяемость пошла под откос, что и привело к вчерашним ужасам. Но как именно все это случилось, мы теперь вряд ли сможем узнать.

Мы ожидаем больше информации и будем держать вас в курсе всю ночь. На данный момент мы можем подытожить самые последние события в этой трагической истории: Эймон Макгейл, человек, ответственный за смерть сэра Нила Матьюсона и за покушение на бывшего президента Говарда Томпсона, покончил с собой, находясь под арестом. Он умер до встречи с адвокатом и до полицейского допроса. И тем самым оставил десятки незаданных и неотвеченных вопросов. Для CNN из центра Лондона, я Джон Крейн».

Изображение Крейна оставалось в центре экрана лишь мгновение, пока его не заменил невозмутимый ведущий утреннего шоу на CNN, европеец Роджер Уэйтс. Уэйтс начал говорить, его подача была мягкой и спокойной, как у настоящего профессионала. Но Магуайр услышал достаточно. Вытянувшись вперед, он нажал на кнопку и выключил звук. В их кабинетике снова стало тихо.

Сара таращилась на Магуайра, пока тот убирал руку от экрана, ждала, чтобы перехватить его взгляд. Когда ей это удалось, она увидела в нем то же беспокойство, которое испытывала сама.

— Что, черт возьми, только что произошло, Джек?

— Не имею ни малейшего понятия, — ответил Магуайр, качая головой. — Что они имеют в виду «умер до встречи с адвокатом»? Я думал, ты это проверила. Я думал, ты сказала, что Лоренс приехал туда, чтобы встретиться с ним?

— Лоренс был там, он приезжал на встречу. По-другому и быть не может: у него не было других причин туда приезжать, потому что Макгейл был единственным задержанным. Кроме того, сержант сказал мне, что адвокат Макгейла вот-вот приедет. Джек, это все чудовищная ошибка.

Магуайр кивнул, но его смятение было очевидно. Он был так же шокирован, как и Сара. Не только новостями о суициде Макгейла, но и заявлением, что тот умер, не рассказав о своих действиях и мотивах.

— В таком случае остается два варианта, верно? — сказал наконец Магуайр. — Либо кто-то чертовски заблуждается, либо в этом деле все не так просто.

Сара уже рассмотрела обе эти версии и теперь размышляла о том, что за ними стоит. Она соображала даже быстрее, чем Магуайр.

— Джек, если они пытаются скрыть, что Макгейл виделся с адвокатом, что он все-таки с кем-то поговорил, тогда они наверняка стараются что-то утаить…

— … а если они хотят что-то утаить, — подхватил Магуайр, — значит, мы не можем принять то объяснение, что Макгейл совершил самоубийство.

Теперь оба разговаривали шепотом. Выводы, к которым они пришли, пугали их обоих. Пару минут они посидели в тишине, пытаясь переварить информацию. Сара знала, что первый вариант был более вероятным: Джон Крейн, или тот, кто его инструктировал, совершил ошибку, которую скоро исправят, и мир узнает, что Макгейл все-таки виделся с адвокатом.

Но пока этого не произошло, второй вариант был тоже возможен. И поэтому стоило рассмотреть сопутствующие вопросы. Какой информацией обладал Макгейл, для сокрытия которой его стоило убивать? Как он умер, если это не было самоубийство? И если это было убийство, кто, черт возьми, смог добраться до него в стенах Паддингтон-Грин и как им удалось сымитировать самоубийство? Кому выгодно скрывать, что Макгейл виделся с адвокатом и мог тому все рассказать? Все эти вопросы повисли в воздухе.

— Мы знаем, что Дэниел Лоренс виделся с Макгейлом, — сказала наконец Сара. — Но официальная версия утверждает обратное. Значит ли это, что он в этом замешан? Я имею в виду, Лоренс.

Ее голос звучал растерянно, даже недоверчиво. То, о чем Сара спрашивала, никак не вязалось с образом Дэниела Лоренса как воинствующего адвоката-идеалиста.

— Давай не будем забегать вперед, — ответил Магуайр. — Мы пока еще не уверены, что имеем дело с подтасовкой фактов. Это может быть ошибкой. В официальном заявлении может быть сказано, что он виделся с адвокатом, так что все это окажется ложной тревогой.

— Может быть, — признала Сара. — Но что, если нет? Что, если они скажут, что Макгейл умер до того, как с кем-нибудь поговорил? Если они будут придерживаться этого, тогда мы будем знать, что что-то не так. Больше никто не знает, что Лоренс был там, Джек. Больше никто не знает, что это может быть чертов обман.

Сара отчетливо слышала перевозбуждение в собственном голосе. Она говорила прерывающимся шепотом, что только усиливало эффект. Она не замечала этого. Даже Магуайр, при всем своем опыте, казалось, колебался.

— Это Уотергейт[17], — продолжала Сара. — Это Вудворд и Бернстайн[18]. Больше никто об этом не подозревает. Так что как насчет того, чтобы придерживаться этой версии, пока ее не опровергнут, а? Как насчет того, чтобы считать, что мы имеем дело с подтасовкой фактов, пока не будет доказано обратное? Потому что мы оба знаем, что в первой версии нет, блин, никакой «истории».

Магуайр с гордостью улыбнулся, чего Сара не заметила — она была в ударе.

— Что мы делаем теперь? — спросил Магуайр.

— Я думаю, нам стоит навестить Лоренса рано утром. Посмотрим, сможет ли он дать нам парочку ответов в ситуации, когда не ожидает вопросов.

— Ты хочешь ждать до утра? — Тон выдал Магуайра, теперь он передразнивал энтузиазм Сары. — Ты не хочешь поехать прямо сейчас? Может, хочешь сказать, что нам нужно выспаться?

— Не беси меня, Джек, — засмеялась Сара. Она слишком хорошо знала своего коллегу, чтобы поддаться или обидеться на его слова. — Сойдет и утром. Никто, кроме нас, даже не знает, что Лоренс там был, так что не стоит гнаться. Плюс, мне нужно поспать. Это был чертовски трудный день.

Двадцать шесть

Майкл Дэвлин сидел один в пустом больничном коридоре. В его голове роились сотни мыслей, но ни одна не задерживалась настолько, чтобы как-то на нее отреагировать. Он был слишком оцепенелым, опустошенным.

Прошло меньше четырех часов с тех пор, как он повесил трубку. С тех пор, как закончил разговор с Дэниелом, удивленный и ошеломленный перспективой их утренней беседы. С тех пор, как он боялся, что его друг сделает его жизнь более насыщенной, чем ему бы хотелось. Эти страхи теперь казались пророческими, но Майкл не мог и предвидеть, как быстро его мир может развалиться на части.

Звонок прикроватного телефона с трудом разбудил его в два часа ночи, отвечая, он все еще наполовину спал. Длилось это, однако, недолго: звуки истеричного дыхания и всхлипываний, а также искаженный женский голос поспособствовали этому. Майкл не мог ни узнать звонившую, ни разобрать ее слов, но это не имело никакого значения — случилось что-то ужасное.

Игнорируя собственное учащенное сердцебиение, он собрал в кулак все свои навыки работы со свидетелями, чтобы помочь звонившей, успокоить ее. На это ушло несколько минут, и когда ему это удалось, он предпочел бы провалиться. Как только из истерических всхлипываний наконец прорезался голос Клэр Лоренс, ему в голову пришло лишь одно: Дэниел.

Случившееся далее было расплывчато, и даже сейчас, спустя часы, его воспоминания все еще были обрывочны. Он выслушал все, что говорила Клэр. Слова били наотмашь, должны были парализовать его. Им это почти удалось, пока не включился какой-то первобытный инстинкт. Каким-то образом из ниоткуда появилось бессознательное чувство ответственности и взяло все под контроль как раз тогда, когда его сознание отключилось. Это чувство заставило его вести себя как брат. Убедившись, что полицейские останутся с Клэр до его приезда, он поспешил к ней.

Ворота дома Лоренсов были распахнуты, когда едва ли полчаса спустя Майкл подъехал к ним. Рекордное время, которое сейчас не имело значения. Последние несколько ярдов до дома он проехал на более безопасной скорости и припарковался.

На входной двери было пять разных замков — и все были открыты. Майклу не нужно было входить, чтобы это понять. Еще до того, как дверь открылась наполовину, его встретил первый из удручающих видов этого вечера — на нижней ступеньке лестницы сидела всхлипывающая Клэр Лоренс.

Майкл подбежал к ней мимо двух полицейских в форме. Последние пару футов он проехал на коленях, на которые упал, чтобы быть с ней вровень. Затормозив, он сжал ее в объятиях. На несколько мгновений она была его миром, и он обнимал ее изо всех сил, словно стремясь отобрать у нее всю боль. Эффекта это не возымело. Взамен она начала еще сильнее всхлипывать, ухватившись за единственное, что еще связывало ее с мужчиной, которого она потеряла.

Соблазн остаться на полу и отдаться скорби был очень силен, но Майкл устоял. Для Дэниела его жена и ребенок были приоритетом в жизни. Все, что он делал, он делал ради них, и теперь его друг сделает то же самое. Скорби придется подождать.

Следующие несколько часов были, возможно, самыми сложными в жизни Майкла. Часов, в течение которых он звонил родителям Клэр, сообщал им об их утрате и просил их приехать в тот же вечер. Он позвонил и родителям Дэниела и сообщил им, настолько деликатно, насколько смог, что они потеряли единственного сына. И он сделал то, чего боялся больше всего, — опознал тело Дэниела.

Все сделанное привело его туда, где он теперь сидел. На холодное сиденье в пустом коридоре. Всего лишь пару мгновений назад он вышел из больничного морга с вдребезги разбитой надеждой на то, что все это — ужасная ошибка. Он увидел Дэниела. И поэтому знал наверняка, что его друг, человек, который был ему как брат, мертв.

Майкл продолжал сидеть. Уже в третий раз он потерял близкого человека. И в третий же раз он реагировал без слез. А они были бы очень кстати. Любые эмоции: всхлипывания, подвывания, крики, даже истерика — все было бы лучше этой пустоты.

— Мистер Дэвлин?

Голос раздался из ниоткуда. Посмотрев вверх, он увидел, что говорившая была сотрудником полиции, которая привезла его в больницу из дома Дэниела.

— Мистер Дэвлин, могу ли я чем-нибудь вам помочь? — Ее голос был нежным, успокаивающим. Майкл обнаружил, что наслаждается тем эффектом, который он оказывает. Он натолкнул его на размышления о чем-то еще, пусть и на мгновение. Она ждала его ответа. Он молчал.

— Мистер Дэвлин, вы в порядке?

— Ага, — наконец ответил Майкл. — Я в порядке. Извините, что заставил вас ждать.

— О нет, вы не заставили, — ответила она. — Вы можете оставаться столько, сколько хотите, мистер Дэвлин. Я просто хотела убедиться, что вы, ну…

Майкл улыбнулся. Улыбка не могла быть более вымученной.

— Нет, офицер, не могу.

Слова Майкла были адресованы себе так же, как и кому бы то ни было еще.

— У меня будет целая жизнь, чтобы скорбеть, но не сегодня. Сегодня я должен быть с его семьей.

Двадцать семь

Гостиничный телефон зазвонил в семь утра. У Джошуа была привычка заводить будильник на это время. В этом никогда не было необходимости, и сегодня не стало исключением. Он бодрствовал уже больше часа.

С момента его возвращения в отель «Кэнсингтон Сьют» прошло меньше пяти часов. Четыре мили от брошенного «Лэнд Ровера» до железнодорожной станции он преодолел быстро, но утренние поезда были не так пунктуальны, как хотелось бы. Из-за этого он провел в пути вдвое больше времени. Повлиять на ситуацию он никак не мог. Машину нужно было бросить обязательно, а значит, пользование общественным транспортом было неизбежно.

В конечном счете задержка ни на что не повлияла, но он все равно был раздражен и долго не мог уснуть. Так что Джошуа практически не спал, когда его биологические часы, вымуштрованные годами повиновения, приказали ему подняться. Отдохнувший или нет, он всегда просыпался в шесть утра.

Перед сном он принял душ и проснулся чистым. Однако заведенный порядок требовал своего, поэтому Джошуа помылся еще раз. Быстрого и холодного душа было достаточно, чтобы смыть остатки сна. Закончив, он вытерся и надел одежду, приготовленную накануне.

Освежившись, Джошуа перенес внимание на большой металлический дипломат у стола. Он протянул руку, взял его за ручку и поднял. Положив его на стол, Джошуа открыл его.

Снаружи он выглядел как любой другой и ничем не отличался от бесконечного множества подобных ему дипломатов, которые носили бизнесмены по всему миру. Безопасность обеспечивали два простых замка с трехзначным кодом. Именно к такому впечатлению стремились создатели. Однако внутри все было по-другому. Второй уровень защиты можно было пройти только с помощью уникального отпечатка пальца Джошуа, который открывал доступ к арсеналу оружия.

Джошуа аккуратно достал каждый экземпляр и разложил их на простыне, постеленной на полу между столом и кроватью. Когда все было на месте, он сел на пол возле дальнего конца простыни. Скрестив для удобства ноги, он вытянул руку и поднял охотничий нож, с которого начинал это упражнение каждое утро. Зажав в левой руке точильный камень, он провел ровно шестьдесят секунд, водя им по его острому как бритва лезвию. Из-за того, что Джошуа часто повторял эти манипуляции, лезвие всегда было острейшим.

Как только нож оказался на месте, Джошуа продолжил ритуал. Он брал в руки каждый предмет и тщательно его изучал. Разбирал. Чистил. Это тоже было навязчивым действием, но одновременно и чем-то большим. Это давало ему абсолютную уверенность, абсолютный покой разума — самое близкое к психотерапии, что он мог себе позволить.

По его телу разливалось спокойствие, пока он работал. Еще никогда оно не было столь желанным. С самого первого звонка Стэнтона прошлой ночью Джошуа был в смятении. Каждое действие после этого было методичным, идеальным, профессиональным. Но все время на задворках его сознания что-то кричало, и лишь сейчас этот крик прекратился.

Сознание Джошуа очищалось, пока он тянулся к очередному оружию. Любое отвлечение внимания было исключено. Любая лишняя мысль, сознательная или нет, изгнана. Осталась лишь одна — Стэнтон.

Этот человек с самого начала был загадкой, измененным голосом на другом конце защищенной телефонной линии. Доступ, который ему удалось организовать, и информация, которой он владел, поразили даже Джошуа. И тем не менее он был ошеломлен тем, что Стэнтон, который приложил столько усилий для поиска информации, может знать даже больше.

Но он знал. Теперь это было ясно. Джошуа не собирался тратить время на выяснение деталей. Вместо этого он сосредоточился на том, что означало это знание, на его последствиях. Он оказался беспомощным, без права выбора и вынужденным выполнять указания. Он не привык к подобному положению и отнюдь им не наслаждался.

Эта мысль крутилась в его голове в течение следующих полутора часов, в продолжение проверки оружия, длинного выпуска новостей о смерти Эймона Макгейла и утренней зарядки. Что-то должно было его отвлечь, заменить чувство тревоги, что его судьба в чужих руках. Но ничто не отвлекло. Ничто не могло стереть образы жены и сына — единственных людей, которые были для него всем, — во власти безликого Стэнтона.

Когда часы показали полдевятого утра, Джошуа поднажал с упражнениями на выносливость. Он привык каждое утро делать по несколько серьезных подходов из отжиманий и приседаний, нагружая основные группы мышц в стремлении остановить время и его воздействие. Что было непривычным сегодня, так это интенсивность, с которой он занимался. Обычно к этому времени он уже заканчивал, но сегодня продолжил в надежде, что боль в конце концов сменит его страдания. Однако ему не хватило на это времени.

Резкий звонок мобильного отмел все мысли в сторону. Джошуа отложил их на потом, а пока — сигнал тревоги прозвучал.

Джошуа поднялся на ноги и взял мобильный, заранее зная, кто звонит:

— Стэнтон.

— Поздравляю, сержант, хорошая работа, — необходимости в уточнении не было, речь могла быть только о Дэниеле Лоренсе.

— Спасибо, — сквозь стиснутые зубы ответил Джошуа. — Вижу, что и вы разобрались со своей частью проблемы. Могу ли я спросить, как вы к нему подобрались?

— Давайте наши разговоры будут касаться только того, что вам нужно знать?

— Как пожелаете, — положение Джошуа требовало покорности, но не хороших манер. — Что теперь? Все ли подчищено?

— Думаю, мы очень близки к безупречности, — ответил Стэнтон, — но еще не совсем. Мне нужно, чтобы вы навестили еще одного человека.

— Просто скажите кого. — Джошуа начинал терять терпение. — Скажите мне имя, и я разберусь с этим сегодня же утром.

— Не так быстро, сержант.

Были ли в голосе Стэнтона передразнивающие нотки? Из-за модулятора Джошуа не был в этом уверен, но подозревал, что были. Казалось, что, несмотря на напряженность ситуации, мужчина наслаждался своей драматической ролью.

Стэнтон продолжал:

— Сегодня утром не получится. Этот человек вне досягаемости, скорее всего, до вечера.

Слова «скорее всего» резанули слух Джошуа. Не это он ожидал услышать от Стэнтона. Они наводили на мысль о его неуверенности.

— Кто это?

— Его зовут Майкл Дэвлин, так, никто.

— И чем же этот никто заслужил подобное?

— Я думал, сержант, мы договорились: только то, что нужно знать?

— Мне и нужно знать. Причина, по которой он попал в ваше поле зрения, может повлиять на то, как я буду решать вопрос. Итак, что меня ждет?

— Я уже сказал. Он никто. Барристер. — Пауза. Стэнтон явно не желал раскрывать ничего больше. Наконец он продолжил: — Если вам так уж нужно знать, сержант, я получил доступ к записям телефонных звонков Дэниела Лоренса. В промежутке между тем, как его вызвали в Паддингтон-Грин, и его приездом туда он не звонил никому. Но между отъездом и смертью он, похоже, кому-то звонил из машины. Этот звонок был Майклу Дэвлину.

— И вы уверены, что он звонил по нашему поводу?

— Разумеется, не уверен. — Стэнтон должен был бы произнести эти слова эмоционально — раздраженно, отчаянно, как угодно, — но техника вновь обесцветила их. — Но так как они работают вместе над уголовными делами, велика вероятность, что разговор был о новом клиенте Дэниела Лоренса, то есть об Эймоне Макгейле. Так что нет, мы не можем быть абсолютно уверены, но и вероятности достаточно.

Джошуа обдумал слова Стэнтона. Понимая желание заказчика зачистить следы, он осознавал, что нужно совершить еще одно рядовое убийство. В его интересах было выполнить все как следует, так как на кону слишком многое.

— Тогда чего именно вы хотите? — спросил он.

— Уверен, что это очевидно. Я хочу, чтобы к концу дня Майкл Дэвлин был мертв.

— Как пожелаете. Сегодня вечером. Где я смогу его найти?

— По его домашнему адресу. Его уже отправили на ваш телефон вместе со всем остальным, что вам нужно знать.

Джошуа не удивился. Оперативность была отличительной чертой Стэнтона с самого начала. Не было никаких причин, чтобы это изменилось сейчас. Джошуа отвел телефон от уха и открыл сообщения, где увидел новое — с фотографиями и информацией о Майкле Дэвлине.

Джошуа пробежал глазами содержание перед тем, как вернуться к разговору:

— Хорошо, этого должно быть достаточно.

— Хотелось бы надеяться, сержант.

Джошуа раздражала заносчивость в словах Стэнтона. Человек с худшим самоконтролем уже бы нагрубил. Но у Джошуа был другой метод: он собирал эти эпизоды и хранил их в памяти, чтобы в будущем, когда они со Стэнтоном поменяются ролями, воспользоваться ими.

Вместо этого он озвучил то, что беспокоило его больше всего:

— Со времени убийства Лоренса не прошло и суток. И тут новое убийство. Могут возникнуть подозрения.

— Пусть возникнут, — прозвучал дерзкий ответ. — Когда Дэвлина не станет, не останется свидетелей того, что Эймон Макгейл когда-либо виделся или общался с Дэниелом Лоренсом. А без этого что люди увидят? Всего лишь убийство двух юристов, пострадавших за свои прежние дела, ничего более. Они станут частью неутешительной статистки разгула организованной преступности. Ваша работа к тому моменту будет выполнена, сержант. Ваша жена и ваш сын будут в безопасности, а вы уйдете на покой богатым, счастливым человеком, и наши пути больше никогда не пересекутся. Вы от этого только выиграете, так что постарайтесь как следует.

Джошуа услышал, как в трубке стало тихо. Он выждал пару секунд, вслушиваясь, как и всегда, в щелчок, который выдал бы прослушку. Ничего. Удовлетворенный, он откинулся назад и прислонился своей мускулистой голой спиной к холодной деревянной спинке кровати. Положив голову на изголовье, он собирался с мыслями.

Еще одна смерть. Еще одна — и он сможет уйти. Еще одна — и он сможет вернуться к своей жизни, и безопасность его семьи будет гарантированной. В конце тоннеля забрезжил свет, и на пути к нему было лишь одно препятствие. Препятствие, от которого Джошуа избавится раньше, чем кончится день.

Двадцать восемь

— Все еще никаких упоминаний о Паддингтон-Грин или Макгейле? — Произнося это, Джек Магуайр впился глазами в Сару. В его голосе слышался азарт, будто он уже знал ответ на свой вопрос. То, что Сара узнала о смерти Дэниела Лоренса прошлой ночью, делало их версию об обмане на государственном уровне гораздо более вероятной.

— Ни слова, — ответила Сара.

Она придержала большую стеклянную дверь, пока Магуайр выходил. Его руки были заняты: в правой — камера, в левой — большой чемодан с аппаратурой. Оказавшись на улице, Сара отпустила дверь и наблюдала, как Магуайр поставил чемодан, освободил левую руку, чтобы дотянуться до кармана куртки и вытащить пачку сигарет.

— Сегодня опять будем где-нибудь караулить? — спросил он, протянув Саре открытую пачку.

— Нет, сейчас неподходящее для этого время, — ответила Сара. — Слишком много всего вокруг происходит.

Она взяла две сигареты, одну отдала Магуайру, вторую оставила себе. Через пару секунд оба закурили.

Они продолжили идти, Сара теперь несла чемодан.

— Нигде не упоминается о том, что Лоренс ездил в Паддингтон-Грин вчера вечером, — отметила Сара, возвращаясь к разговору. — Такое ощущение, что его там и вовсе не было.

— И что же тогда слышно?

— Считай, ничего, Джек. Смерть Лоренса фигурирует только в нашем поле зрения.

— А упоминается ли, что это был несчастный случай?

— Ага, именно так мне сказал коп, от которого я это узнала. Если верить его рассказу, Лоренс засиделся в офисе допоздна и в результате слишком быстро ехал домой. Не справился с управлением, или уснул за рулем, или что-то такое, и — бах, спокойной ночи.

Магуайр не ответил, они продолжили идти молча. Прошла по крайней мере минута или две. Сара привыкла к тому, что Магуайр любил все как следует обдумать. Наконец, в паре футов от фургона, он остановился.

— Вот дрянь, — объявил Магуайр. — Не может быть, чтобы никто не знал, что Лоренс был вчера с Макгейлом. Черт, мы знаем имя одного копа, который однозначно его видел.

— Тревор Генри?

— Ага. Генри был там, когда Лоренс приехал. Должен был быть.

— Точно, — согласилась Сара. — Генри вошел в те ворота буквально за минуту до того, как нарисовался Лоренс.

— Значит, по крайней мере один человек его точно видел. В этом мы можем быть уверены. И вдруг пару часов спустя этот бедный малый оказывается мертв? Так же, как и Макгейл? И что, мы должны поверить, что все это — чертово совпадение? Я так не думаю, Сара, а ты?

Сначала Сара не ответила. Вместо этого она улыбнулась, бросила свою сигарету на землю и растоптала ее. Когда она снова посмотрела на Магуайра, ее улыбка была еще шире:

— Нет, Джек, не думаю. Что я думаю, так это то, что мы имеем дело с подтасовкой фактов, — продолжая говорить, она стала загибать пальцы. — Макгейл? Мертв. Лоренс, адвокат, которого он якобы никогда не видел? Мертв. Здесь творится что-то непонятное. И только мы имеем к этому зацепку.

Магуайр улыбнулся в ответ, но ничего не сказал, а начал грузить оборудование в машину. Делал он это осторожно, закрепляя все на местах. Закончив, он захлопнул дверь и выбросил сигарету:

— Что теперь, босс?

Сара на секунду заколебалась. Когда она заговорила, то была искренна:

— Я не знаю, Джек, вот в чем проблема. Ну, то есть мы знаем, что нам врут, но я не могу придумать ни одного способа доказать это!

— Тогда мы будем следовать золотому правилу. — Магуайр заулыбался шире. Он все еще мог ее кое-чему научить. — Когда не знаешь, с чего начать, начни с начала.

Двадцать девять

— Почему ты так уверен, что нас вообще пустят внутрь? — спросила Сара.

Фургон CNN был припаркован возле Паддингтон-Грин, ближе ко входу, чем прошлым вечером. Журналисты у входа больше не толпились, и теперь не было проблем с движением. Дорога снова была свободна, и возле входа вновь нельзя было ни парковаться, ни останавливаться.

— Они обязаны пустить нас, — ответил Магуайр. — Это не частные владения, а полицейский участок, у них нет выбора.

— Вчера вечером, по-моему, был. Никто не мог войти через главный вход.

— Это потому, что вчера вечером участок закрыли из соображений безопасности, ведь там содержался опасный террорист. В том случае они могли это оправдать. Но сейчас, когда Макгейл мертв? Какое у них будет оправдание, чтобы сегодня никого не пускать?

Сара все еще сомневалась.

— И это все? Макгейл умирает — и внезапно это больше не крепость? Внезапно мы можем просто так войти туда с улицы?

— Как-то так, да, — ответил Магуайр. — Уверен, они все равно примут какие-то меры предосторожности. Возможно, на входе будет сидеть коп, а не гражданский сотрудник полицейского участка, как обычно. Просто для дополнительной безопасности. Но даже это может быть нам на руку.

— Каким образом?

— Копы не привыкли сидеть на ресепшен и общаться с прессой, Сара. Этим изо дня в день занимаются гражданские.

Сара кивнула. Голос Магуайра звучал уверенно. И у него был богатый опыт. Ей оставалось лишь надеяться, что он окажется прав.

Изображение в объективе Магуайра не дрожало, даже когда он шел. Он держал фокус на спине Сары, пока та проходила через автоматические двери в Паддингтон-Грин. Они заранее договорились, как все провернут. Сара ни разу не ошиблась. Не проверяя, поспевает ли за ней Магуайр, она оглядела помещение, нашла стол дежурного и направилась прямо туда.

Стол был длинным, протянувшимся от одного конца стены до другого. За ним могло поместиться шесть человек. Сегодня, когда вокруг не было ни души, там сидел всего один: молодой мужчина чуть старше двадцати — неопытный коп, как и предвидел Магуайр.

— Доброе утро, констебль Митчелл, — обратилась к нему Сара официальным тоном, прочитав имя на бейджике. Она превосходно работала на камеру, несмотря на всю серьезность дела.

Сара продолжила:

— Вы не будете против, если я задам вам несколько вопросов о вчерашнем вечере?

Митчелл открыл рот, чтобы ответить, но не смог издать ни звука. Появление яркой, уверенной женщины и объектив направленной на него камеры произвели именно тот эффект, на который рассчитывал Магуайр. Мальчик оказался в роли кролика перед удавом. Митчелл переводил взгляд с Сары на объектив и обратно, один раз, второй, третий. Наконец он выдавил из себя:

— Мы… ээмм… тут… я не уполномочен общаться с прессой, мисс. И, эм, я не думаю, что, эээ, вам следует снимать внутри участка.

Магуайру почти стало жаль его. Почти. Но сейчас было не время для сочувствия, и Сара явно разделяла его мысли. Она театральным жестом вскинула руку и облокотилась на стол, оказавшись так близко, что Митчелл чувствовал запах ее духов. Аромат и близость Сары, казалось, взволновали его еще больше.

Когда Сара заговорила вновь, ее голос был низким, практически соблазняющим:

— Что ж, если вы не уполномочены, констебль Митчелл, тогда, может быть, вы сходите и приведете кого-нибудь, кто уполномочен. Может быть, сержанта Генри?

Магуайр чуть не дернулся — Сара шла ва-банк. По правилам, Митчелл в ответ должен был выпроводить их с территории, если потребуется, силой. План строился на том, что он так не поступит. Вместо этого он будет сбит с толку, и это привлечет внимание человека, которого они и пришли увидеть, — сержанта Тревора Генри.

Магуайр надеялся на успех, но не ожидал, что это будет легко, и поэтому удивился, когда Митчелл, поколебавшись пару минут, покинул рабочее место и исчез в глубине здания.

Магуайр продолжал снимать Сару. Камера зафиксировала, как она пристально посмотрела в объектив. Слова были излишни, ее взгляд все ему сказал.

Со своей стороны, во взгляде Магуайра Сара также смогла прочитать нечто важное. Вдруг его левый глаз, не скрытый камерой, расширился и сфокусировался на чем-то за левым плечом Сары. Она проследила за его взглядом. Ее столь необходимая для дела уверенность, казалось, пошатнулась, когда Тревор Генри вылетел из двери в конце помещения.

— Что, черт побери, вы делаете в моем участке? — разъяренно потребовал Генри. — Пошли вон! Немедленно!

Магуайр увидел, как Сара занесла ногу, чтобы сделать шаг назад. Но потом она резко остановилась, и не думая отступать. Это впечатлило Магуайра. За двадцать пять лет работы он повидал репортеров, которые готовы были сдаться из-за меньшего. Эти раздумья длились не дольше секунды. Но и ее было достаточно, чтобы он успел заметить, как Генри, узнав Сару, на мгновение притормозил. Камера запечатлела эту деталь навсегда.

— Что, черт возьми, вы тут делаете? — прошипел Генри сквозь сжатые зубы. В тот момент он говорил тихо, обращаясь напрямую к Саре. Затем он, казалось, заметил за ее спиной Магуайра. Когда он заговорил вновь, вместе с гневом вернулась громкость: — Выключите камеру! Сейчас же! В моем участке снимать нельзя!

Естественной реакцией Сары было повиноваться. Магуайр знал это. Ее вырастили послушной девушкой и привили уважение к людям в форме. Каким-то образом ей удалось подавить этот порыв. Ведь у них был разработан план, и Магуайр чувствовал, что она доведет его до конца.

— Сержант, можете ли вы подтвердить, что Эймон Макгейл встречался и общался с адвокатом в этом здании всего за пару часов до своей смерти?

Генри свирепо посмотрел на Сару перед тем, как ответить. Какую бы симпатию он ни испытывал к ней прошлым вечером, теперь ее заменил бешеный гнев.

— Не говорите ерунды, мисс Труман, — сказал он наконец. — Эймон Макгейл ни с кем вчера не встречался.

Генри смог обуздать свой гнев, и теперь его голос звучал официально и покровительственно.

— Подозреваемый покончил с собой до прибытия адвоката, как и было объявлено. Теперь уходите.

Сара не сдвинулась с места:

— Сержант, во время нашего вчерашнего разговора вы проинформировали меня, что Эймону Макгейлу адвокат был назначен. Вскоре после этого в участок прибыл Дэниел Лоренс, адвокат защиты. Он пробыл здесь почти два часа. Под стражей в этот день в этом здании был только один человек, следовательно, у Лоренса была лишь одна причина находиться здесь. Мистер Лоренс и был тем адвокатом, о котором вы упомянули, и он встретился с Эймоном Макгейлом, не так ли?

Шквал вопросов явно застал Генри врасплох. Он выглядел удивленным.

Все это потому, что Саре известно больше, чем он ей сообщил, подумал Магуайр. Неудачная беседа вчера сегодня превратилась в проблему.

Генри, казалось, не знал, как реагировать, поэтому прибегнул к тому, что умел лучше всего, — разозлился.

— Эти предположения смехотворны, — рявкнул Генри. — А теперь убирайтесь к чертовой матери из моего участка, или мне придется вытолкать вас.

На этот раз Сара даже не шелохнулась. Магуайр видел, что она только распаляется.

— Известно ли вам, сержант, что после того, как Дэниел Лоренс покинул ваш участок, он погиб в автомобильной аварии якобы по своей вине? В ту же самую ночь, когда Эймон Макгейл якобы покончил с собой? Не кажется ли это подозрительным такому детективу, как вы?

Генри резко встрепенулся. Всего на мгновение, но Магуайр успел заметить. Последняя часть — о смерти Дэниела Лоренса — шокировала его.

Быстро скрыв это, Генри принял свой прежний вид.

— Ну, как хотите, — сказал он беззлобно, но угроза все еще слышалась в голосе.

Генри повернул голову к той двери, из которой выскочил, и крикнул. Слова прозвучали скороговоркой, но их значение было более чем ясно. За считаные секунды появилось четверо офицеров. Они не стали ждать указаний. Генри сделал один большой шаг назад, пропуская своих людей, и наблюдал за тем, как они вышвырнули Сару и Магуайра из здания.

Грубо вытаскивая репортеров через главный вход на улицу, полицейские не проронили ни слова, не было ни угроз, ни предупреждений. Оказавшись на улице, четверо офицеров развернулись и немедленно зашли обратно. Магуайр смотрел, как они исчезли за дверью, которая закрылась за их спинами.

Ни Сара, ни Магуайр ничего не сказали, лишь обменялись улыбкой. То, что сейчас произошло, и что Магуайр записал, говорило, возможно, немного, но достаточно для того, чтобы они поняли, что идут по верному следу. Эймон Макгейл не покончил с собой, и кто бы его ни убил, он сделал то же самое с Дэниелом Лоренсом, а затем попытался замести следы о какой-либо связи между обоими.

Такое начало «истории» им и было нужно.

Тревор Генри захлопнул за собой дверь. Он был в бешенстве и не скрывал этого.

— Чертовым журналистам хватило наглости притащить камеру в мой полицейский участок и начать обвинять нас? Допрашивать меня? Что, черт подери, творится в этой стране?

Выкрикивая все это, он пнул подвернувшийся на его пути стул. Другую мебель могла бы постигнуть та же участь. Если так, то спасло ее то, что Генри заметил Митчелла.

— Ты! — рыкнул Генри. — О чем ты, черт возьми, думал, позволяя тем двоим снимать внутри здания? Когда внутрь заходят журналисты с работающей камерой, ты вышвыриваешь этих ублюдков. Проще простого! А что сделал ты?

В этот раз Митчелл сумел подобрать слова, но мог бы и не утруждаться, так мало они помогли ему. Они вылетали урывками, пока Генри не потерял терпение.

— Прекрати, блядь, заикаться! Ты не в состоянии даже разобраться с женщиной, которая строит тебе глазки. Боже, где вас только берут таких!

Генри обвел взглядом притихшие лица. Все застыли из-за его истерики. Он подумывал еще что-нибудь сказать, но в этом явно не было смысла. Вместо этого он покачал головой и направился к черному выходу.

— Я иду курить. Если еще кто-нибудь придет, пока меня нет, постарайтесь вести себя как копы, а не как озабоченные школьники.

Оказавшись на улице, он пошел к тому же месту, где прошлым вечером встретил Сару. Оглядевшись вокруг и убедившись, что находится один, он достал из кармана маленький телефон и набрал единственный номер из телефонной книги.

Как всегда, трубку сняли после первого же гудка. Человек на другом конце провода требовал лаконичности, что Генри и продемонстрировал сейчас:

— У нас проблема.

Тридцать

Дэмпси сидел в одиночестве в пустом баре в районе Уэстминстер, потягивая второй стакан «Гиннесса». Он держал этот стакан в руке уже полчаса. Этого агента спецслужб можно было назвать кем угодно, но только не пьяницей. Он жил менее чем в двухстах ярдах от этого бара последние четыре года и сегодня впервые зашел внутрь.

Стены бара были увешаны тонкими плазменными телевизорами. Не нужно было быть постоянным клиентом, чтобы знать, что по ним обычно показывали: футбол, регби, бокс — все, чтобы посетителям, опустошавшим бочки и бочонки, было весело. Но не сегодня. Сегодня каждый телевизор в Лондоне показывал только одно — ужасы прошедшего дня.

Звук ближайшего телевизора, как и всех остальных, был выключен. Дэмпси он был не нужен. Даже изображение было не нужным. Ему не нужно было напоминать о том, что он видел собственными глазами.

Вид Сэм Рэджис, падающей на колени, с безжизненным взглядом и размозженным черепом, не покидал его. Всю сознательную жизнь его окружали смерть и жестокость. Такова была карьера, которую он выбрал, навыки, которые приобрел. Однако очень быстро Дэмпси возненавидел их, но никогда его чувства не были такими острыми, как вчера. Ничто не смогло бы разжечь его отвращение к жестокости сильнее, чем ужасная картина гибели подруги, которую он завербовал и обучил. Его мучение усугубляло одно неизбежное обстоятельство: покончить со всем этим без применения насилия не удастся, причем насилия еще более ужасного. Замешанный в эту историю сержант-майор Джеймс Тернер позаботится об этом.

К моменту прихода Дэмпси в SAS Джеймс Тернер уже зарекомендовал себя как опасный человек с безукоризненной репутацией. Старше Дэмпси на семь лет, Тернер провел больше времени в своем родном полку перед тем, как подать заявку в SAS, и оказался там на три года раньше Дэмпси, используя это время максимально. К тому моменту, как туда поступил на службу Дэмпси, о Тернере уже ходили легенды.

Ситуация с самим Дэмпси была более сложной. Будучи офицером, он с самого начала вынужден был прилагать усилия, чтобы выделяться по крайней мере из сержантского состава. За время трехмесячной интенсивной подготовки и последующего процесса отбора он более чем преуспел в этом.

С самого начала Дэмпси был первым в своей группе, а вскоре догнал по баллам и тех, кому уже посчастливилось пройти отбор. Результаты самого Тернера были одними из самых впечатляющих за всю шестидесятилетнюю историю полка, так что Дэмпси тоже довольно быстро стал считаться особенным.

Вопрос о том, пройдет ли он отбор, был делом решенным к концу первого месяца, что само по себе было редкостью для одной из самых суровых военных программ. И тем не менее его успехи росли, и скоро встал вопрос о том, обойдет ли он самого Джеймса Тернера по результатам. Дэмпси этот вопрос не волновал, ему не нужна была подобная мотивация, чтобы быть лучше, поэтому он был одним из немногих, кто не расстроился, отстав по показателям. Несмотря на то, что он обошел Тернера по нескольким параметрам, по другим ему это не удалось, поэтому, когда все результаты были подсчитаны, победил тот, кто был старше. Но достаточно было того, что он почти нагнал его в достижениях, и Дэмпси был назначен резервным специалистом по внедрению.

Выделенный из обычного потока с того момента, как он прошел отбор, Дэмпси был определен в самый секретный отдел SAS. Отдел, о существовании которого было неизвестно даже обычным членам полка, — Отдел Хамелеон.

В этом отделе было всего десять сотрудников, каждый — лучший из лучших. Они занимались самыми опасными и самыми секретными операциями по приказу правительства, внедрениями, во время которых им часто приходилось работать без команды, а при обнаружении — и без дипломатической помощи государства. Попасть туда было редкой честью для любого.

Характер работы предполагал, что каждый из десяти человек выполнял отдельное задание, но все вместе они все равно считались одним подразделением. В тех редких случаях, когда они действовали как команда, их эффективность не знала границ. Особенно это касалось Дэмпси и Тернера.

Во время процесса отбора Дэмпси они часто слышали друг о друге. Было естественно, что после назначения их пути пересекутся. Менее вероятным было то, что они станут друзьями, но они стали. В следующие годы Дэмпси научился от Тернера большему, чем за всю свою службу, что сделало его еще более опытным в его деле. Это была дружба, выросшая на поле боя, настолько тесная, что верность Дэмпси своему товарищу практически соответствовала его верности стране. До тех пор, пока эту верность не проверили на прочность.

С тех пор прошло семь лет, но сейчас, когда Дэмпси дал волю воспоминаниям, казалось, что все это было вчера.

Отправленный на задание один, он прибыл в Колумбию с единственной целью — уничтожить Нестора Мурилло. Главный производитель наркотиков в стране, Мурилло заполонил британские улицы высококачественным дешевым кокаином. Его ликвидация считалась задачей номер один.

Дэмпси сумел пробраться в секретную ставку Мурилло незамеченным. Оказавшись внутри, он приступил к работе: обозначил выход, установил преграды, чтобы задержать потенциальных преследователей, — С-4 с дистанционным детонатором, натянул дымовые гранаты, спрятал острые провода на уровне головы. И наконец притаился на выгодной позиции, чтобы убить с первого выстрела.

Дэмпси знал свою работу. Знал, как безупречно замаскироваться или замаскировать свое оружие так, чтобы охранник на расстоянии пары футов не подозревал ни о том, ни о другом. Знал, как незаметно и неподвижно ждать столько, сколько потребуется, если надо будет, то и дни. На выработку этих навыков нужно время, и даже после этого лишь немногим удается выполнять их идеально. Дэмпси был в числе этих немногих.

Прошло почти тридцать шесть часов — меньше, чем ожидал Дэмпси, — перед тем как представилась возможность выстрела.

Мурилло появлялся в лагере время от времени, но всегда в окружении людей, что создавало определенный риск. Вероятность того, что кто-нибудь из толпы случайно попадет под пулю Дэмпси, была невелика, но однако существовала. Один выстрел. Времени на второй не будет, поэтому он выжидал.

Идеальной мишенью было боковое окно личного кабинета Мурилло. Дэмпси предполагал, что каждое окно в здании было бронировано, и это повлияло на его выбор амуниции: чтобы обеспечить беспрепятственный полет пули сквозь окно, он выбрал пробивную пулю в резиновой оболочке, созданную, чтобы проходить сквозь металл и волокно кевлара.

Когда Мурилло вернулся, наконец, в кабинет и сел за стол, его голова оказалась ровнехонько в прицеле Дэмпси. На этот раз толпы не было. По движениям Мурилло Дэмпси мог судить, что в комнате был по крайней мере еще один человек, но сейчас, когда Мурилло сидел за столом, шансы на случайное вмешательство были допустимы. Пришло время Дэмпси действовать.

Дэмпси исполнял свой ритуал тысячи раз. Однако, в отличие от Тернера, его усилия и действия были осознанными. Он сконцентрировал внимание, снизил сердцебиение до минимума и фактически перестал дышать — киллер был готов.

Он почувствовал, как его указательный палец погладил чуткий курок — движение, которое всегда предшествовало мгновенной смерти. Но не в этот раз. В этот раз он убрал палец, увидев движение тени напротив того места, где сидел Мурилло, — второй человек направлялся к столу. Риск того, что этот второй нечаянно попадет под огонь, был, по крайней мере в тот момент, слишком велик.

Глаз Дэмпси остался в паре дюймов от прицела. Возможность упустить нельзя. Как только гость отступит, пуля попадет в нужную цель, и Мурилло умрет.

Это намерение изменило жизнь Дэмпси. Когда он, в ожидании, сделал первый маленький вдох, то увидел картину, из-за которой перехватило дыхание. Там, с другой стороны стола Мурилло, протягивая руку, чтобы взять коричневый конверт А4 из вытянутой руки колумбийца, стоял Джеймс Тернер.

Дэмпси начал лихорадочно соображать, пытаясь осознать увиденное. Что Тернер делал в лагере Мурилло? И что, черт возьми, было в том конверте? Этому было очень простое объяснение: Тернер не первый переметнувшийся на сторону оперативник. Но Дэмпси нужны были неопровержимые доказательства.

Все эти мысли вихрем пронеслись у него в голове. Его самообладание мгновенно подавило их. Независимо от того, насколько неожиданным было появление Тернера, оно не должно было помешать выполнению задания. Дэмпси закончит начатое, новой проблеме придется подождать.

Направляя дуло обратно на Мурилло, Дэмпси чувствовал свое бешеное сердцебиение. Это было полной противоположностью тому, что он предпочел бы перед выстрелом, но ждать было нельзя. Не сейчас. Для того, чтобы выпустить смертоносный груз, нужно было лишь легонько нажать на курок. Мурилло никогда бы не узнал, насколько малое мышечное усилие потребовалось для его смерти. Но с другой стороны, Мурилло вообще никогда ничего больше не узнает. Колумбийца сбросило со стула, когда оконное стекло в его кабинете разлетелось на куски. Во втором выстреле необходимости не было: об этом свидетельствовали серые вкрапления в кровавом пятне на стене за его сиденьем.

Дэмпси не был человеком, который восхищался своей работой. В обычных обстоятельствах, чтобы убедиться в смерти, достаточно было беглого взгляда. Но этот день был далек от обычного. Он продолжал прижимать прицел к глазу, бросая последний взгляд на Тернера. Его друг — человек, которого он считал своим другом, — прирос к месту. Кремовый льняной костюм, который он выбрал для колумбийской жары, был заляпан кровью человека, убитого всего в паре футов от него. Тернер этого словно и не заметил. Его глаза были устремлены ровно на то место, где прятался Дэмпси. Он уже знал, возможно чисто интуитивно, откуда был сделан выстрел.

На какой-то момент Дэмпси показалось, что их взгляды встретились, будто Тернер мог видеть сквозь листву и камуфляж. Это гипнотизировало и прервалось, только когда Тернер отвернулся, а кабинет Мурилло начали заполнять люди. Эти люди очень скоро станут охотиться на убийцу своего начальника. Эту охоту, возможно, возглавит такой же умелый убийца. Дэмпси пора было убираться.

Его подготовительные меры помогли прекрасно справиться с задачей, и он исчез из ставки незамеченным еще до того, как Тернер сумел убедить людей Мурилло, что он не был причастен к смерти их босса. Главное задание было выполнено. Теперь надо было решить новую проблему.

Последующие часы даже сейчас, по истечении стольких лет, были как в тумане. Дэмпси добрался до британского посольства в Боготе, все еще с трудом веря в увиденное. Однако он не позволил дружеским отношениям влиять на его суждение. Вместо этого он оперативно воспользовался ресурсами посольства. В течение нескольких часов он сопоставлял даты отъездов Тернера с убийствами, которые носили отпечаток военного вмешательства. Снова и снова даты совпадали, и наконец сомнений не осталось.

Тернер больше не убивал за Корону и Державу, он убивал за деньги.

Дэмпси никогда до этого не испытывал одновременно чувства, когда тебя предали, и отвращения. Много раз он рисковал жизнью ради своего друга, ставил себя под удар во имя их братских отношений. В те времена он предпочитал не замечать некоторые стороны характера Тернера. Теперь, после всего, что он узнал за время, прошедшее со смерти Мурилло, все эти странности стали объяснимы.

Убежденный в своем открытии, Дэмпси использовал ресурсы посольства для того, чтобы выяснить и имя, под которым Тернер путешествовал, и его местонахождение. Время было против него. Тернер заподозрит худшее: профессиональный убийца Мурилло узнал его. Значит, он постарается в спешке покинуть Колумбию. У Дэмпси в лучшем случае было несколько часов, но эту встречу он ни за что бы не пропустил.

По его бровям струился пот, пока он пробирался по коридору ветхой гостиницы в Боготе с полуавтоматическим пистолетом в правой руке. Пульс в его влажной ладони бился быстро о рукоятку оружия.

Стараясь ступать максимально тихо, он медленно крался по пустынному коридору к цели.

К комнате 26.

Добравшись до двери, он удобнее взялся за пистолет, ощутил его приятную тяжесть, взвел курок и в последний раз окинул взглядом коридор. Убедившись, что находится один, он встал рядом с закрытой, но ненадежной дверью. В любой другой день он подождал бы, пока сердце успокоится, но сегодня он понимал, что этого не случится. Адреналин бежал по венам, быстрый и густой. Почему он не дождался подкрепления? Он редко сомневался в себе. Но ведь и с равным по силе противником сталкиваться приходилось нечасто. А человек в комнате 26 был именно таким.

Нельзя позволить страхам и сомнениям помешать ему, их нужно подавить. Дэмпси пришел, чтобы действовать, и плевать на последствия. Бросив быстрый взгляд на дверь, он понял, что она не будет преградой на пути его мускулистого плеча. Решительно вздохнув, он бросился вперед.

Дверь слетела с петель под ударом. Дэмпси знал, насколько она хлипкая, и понимал, что двигаться нужно быстро. Годы тренировок сделали свое дело: он знал, как действовать. Он быстро проник в комнату, держа в руке пистолет, готовый выстрелить в любой момент, проверяя опытным взглядом наличие угроз. Угроза там была, но, как ни удивительно, мирная.

— Быстро ты справился, а? — спросил высокий худой мужчина, сидевший в кресле в дальнем конце комнаты. На коленке у него удобно устроился полуавтоматический пистолет. Тернер не пытался двигаться при появлении Дэмпси, но и беспомощной жертвой он не был. Он знал, что ворвавшийся выстрелит только при малейшем намеке на угрозу. Подобная уверенность имела достаточно оснований.

— Что, черт возьми, происходит, Джим? — Дэмпси чувствовал, как его сердце бешено колотится. Ему нужно было объяснение, любое объяснение. — Что ты делал в кабинете Мурилло?

— Ты знаешь, что я там делал, Джо. — Джеймс Тернер даже не пытался оправдываться. Если на то пошло, казалось, для него было облегчением наконец-то говорить правду. — Не говори мне, что ты пришел сюда, не изучив все предварительно. Ты прошел по следу. Ты знаешь об остальном.

— Почему, Джим?

— Деньги.

Ответ Тернера был резким, и было понятно почему. Он сидел в южноамериканской духоте с оружием, направленным на единственного человека, который мог опередить его с выстрелом. Он находился на распутье — самом важном в его жизни.

— Чертова прорва денег, — продолжил Тернер. — У меня был выбор. Я мог продолжать ездить по миру, убивая каждого, кто доставлял нашему милому правительству неудобство, за зарплату сержанта, Джо. И за сержантскую же пенсию в перспективе. Может, за случайную медаль, ну, знаешь, чтобы порадовать дурака. Или я могу делать все то же самое за счет в швейцарском банке с достаточным количеством нулей, чтобы пожизненно обеспечить себя и свою семью. Как бы ты поступил?

Горячий комок подступил к горлу Дэмпси, пока он слушал. Он понял, что Тернер попытается вынудить его выстрелить. Но он отказывался верить, что схватка обязательна. Этот мужчина был его другом.

— Это не может продолжаться, Джим. Все закончится здесь.

— Ну конечно, теперь это не может продолжаться, правда же? — зло ответил Тернер. Он повысил голос. — Я был доволен, просто зарабатывая этим на стороне. Но теперь я должен сделать выбор, не так ли? Благодаря тебе.

— После случившегося выбора больше нет. Господи, Джим, это же человеческие жизни!

— Выбора нет? — Дружелюбие в голосе Тернера медленно сменялось презрением. — Кто ты, черт побери, такой, чтобы говорить мне, что выбора нет, капитан? — Тернер выплюнул последнее слово со злобой, которую не смог бы скрыть, даже если бы постарался.

Дэмпси, услышав последние слова, сильнее сжал пистолет. Правая рука Тернера слегка дернулась в ответ.

— Положите оружие, сержант, и встаньте.

Тернер не ответил, а посмотрел на оружие Дэмпси, на его палец на курке. Кто-то этого бы не заметил, но только не Дэмпси. Их глаза снова встретились. И в тот момент Дэмпси понял, что должно было произойти. Это же понял и Тернер. Оба жили одинаковой жизнью. И оба дожили до сегодняшнего дня, потому что знали, как вести себя под пулями.

Скопившийся адреналин наконец нашел выход. Каждый, открыв огонь, нырнул вправо, чтобы избежать пули противника. Оба потерпели неудачу.

Дэмпси тяжело приземлился рядом с огромной двуспальной кроватью, занимавшей почти всю комнату. Используя ее как прикрытие, он моментально понял две очень существенных вещи. Во-первых, кровать особо не защищала от оружия Тернера. Лучшее, что она могла, это скрыть его точное положение. Второй факт был более неотложным: он был ранен. Дважды. Первая пуля попала в левое плечо, и ее можно было проигнорировать. Но вторая вошла ему в легкое. Без медицинской помощи эта рана его точно убьет.

Потеря крови быстро дала о себе знать. Дэмпси был уверен, что Тернер получил столько же пуль, однако у него было всего пара мгновений, чтобы закончить начатое. Поднявшись на четвереньки, он собрался для последнего удара. Но голос Тернера его остановил:

— Ты еще со мной, Джо? — Это не был голос человека, испытывающего боль. Возможно, Дэмпси ошибся. Возможно, он промахнулся. Это разрушило остатки надежды.

Их многое связывало, и поэтому, несмотря на случившееся, Дэмпси попробовал ответить. Простреленное легкое не позволило ни звуку слететь с его уст. Забавно, но это спасло ему жизнь.

Дэмпси открыл рот. Он не смог выдавить ни словечка — только кровь. Отсутствие слов было непреднамеренным, но Дэмпси знал, какой эффект это возымеет. Тернер подумает, что только смерть или потеря сознания помешают его другу ответить.

Он еще может оказаться прав, подумал Дэмпси. Просто на пару минут опередил события.

Явно ободренный молчанием Дэмпси, Тернер вышел из укрытия за шкафом как раз в тот момент, когда Дэмпси забрался на матрас.

Их взгляды встретились в последний раз. Оба подняли оружие и выстрелили, у обоих ранения не повлияли на быстроту реакции. Дэмпси не пытался найти укрытие. Это позволило ему выстрелить без преград, но он получил еще две пули за свое рвение.

Тернер не был таким безрассудным, как его умирающий соперник, поэтому произвел свои выстрелы на бегу. Это стоило ему контрольного выстрела и двух пойманных пуль в спину, но это его не остановило. Даже нашпигованный пулями, он сумел выпрыгнуть из окна своей комнаты на первом этаже и скрыться на аллее внизу.

У Дэмпси не оставалось времени на размышления над судьбой человека, которого он считал братом. Он истекал кровью, силы покинули его. Он ничего не мог сделать, комната начала вращаться, и тьма поглотила его.

Даже сейчас, семь лет спустя, Дэмпси не мог вспомнить следующую неделю. Позже он узнал, что его нашло военное подкрепление, которого он не дождался. Они доставили его в британское посольство, где в последующие пять дней он приходил в сознание и снова его терял, пока его организм пытался сам себя вылечить. Дэмпси ничего из этого не помнил, но, по крайней мере, он выжил. Отсутствие тела на аллее указывало на то, что Тернер тоже.

Два месяца спустя Дэмпси выступал единственным свидетелем на военном трибунале против Джеймса Тернера. Слушание было бесполезным, потому что проходило в отсутствие Тернера. Его признали виновным и с позором разжаловали, но так и не сумели покарать. И теперь, спустя столько лет, он вернулся.

Тридцать один

— Могу ли я взять вам еще один? — Хорошо поставленный голос Алекса Хэнли нарушил тишину и вторгся в мысли Дэмпси.

— Ассистент комиссара, приветствую. — Тон Дэмпси был безучастным, словно он еще не решил, приятна ли ему такая компания.

— То же самое? — Хэнли проигнорировал безучастный ответ.

— Пожалуйста.

Хэнли заказал еще одну порцию стаута и пинту горького для себя, еще даже не подойдя к бару. За внимание персонала тут не особо нужно было бороться. Если бы Хэнли не стал ждать, пока на «Гиннессе» осядет пена, он вернулся бы к столу меньше, чем через минуту.

— Я слышал, что случилось, — сказал он, ставя полный стакан рядом с остатками прошлого заказа Дэмпси. — С вашим отстранением, я имею в виду. Как бы там ни было, я думаю, что они совершают ошибку.

Дэмпси кивнул. Слух о его мнимом отстранении от дела уже распространился. Но ему все еще нужна будет помощь в будущем, понял он. Помощь, за которой он не сможет пойти в DDS. В этот момент его осенило, что Хэнли может быть хорошим союзником.

А союзник заслуживал правды.

— Вообще-то все не так просто. Мое отстранение — оно не совсем то, чем кажется…

Дэмпси замолчал, потому что на ближайшем экране телевизора появилось здание Парламента. Это была привлекательная картинка, оригинал которой находился менее чем в четверти мили от бара, но не она привлекла его внимание.

— Можно ли включить звук, пожалуйста? — крикнул Дэмпси.

Реакция была практически мгновенной. Шум большой уличной пресс-конференции заполнил помещение.

За трибуной стоял Энтони Хаверсьюм. Он молчал, ожидая, пока стихнет гомон толпы. То, что он уже успел сказать и что Дэмпси и Хэнли, видимо, пропустили, было явно чем-то стоящим.

Мужчина, как всегда, был одет с иголочки: сшитые на заказ костюм и рубашка, подходящий шелковый галстук. Один только он стоил больше хорошей месячной зарплаты. Но одежда была лишь частью образа, потому что сам Хаверсьюм выглядел измотанным. Он был бледен, с тенями под глазами. Он выглядел как человек, который не спал.

Окружающий шум постепенно затих. Дэмпси и Хэнли пропустили первую часть его речи, но были готовы ко второй:

— Есть те, кто хотел бы, чтобы я устранился от этого дела. Та позиция, которую я занял в ответ на недавний террористический акт, сделала меня целью для тех самых преступников, с которыми я борюсь. За последние восемнадцать месяцев я внес существенные поправки в свою жизнь и жизнь моих близких, чтобы обеспечить нашу безопасность. Мои родственники предпочли бы, чтобы этих изменений не нужно было вносить. Честно говоря, я бы и сам предпочел жить без этого. Мне не нравится рисковать своей жизнью. Но сколько придется заплатить за то, чтобы делать то, что мне нравится, вместо того, что правильно? Плата заключается в том, что Уильям Дэвис не изменит свой курс. Курс, из-за которого наша великая нация ежедневно капитулирует перед терроризмом. Из-за которого мы выпускаем на свободу тех, кто убивал наших сограждан и наших солдат безнаказанно. Который делает нас слабее в глазах всего мира. Пока нас бомбят и атакуют, мы не предпринимаем ничего. Нельзя позволить, чтобы это продолжалось, и я могу это остановить. Я сделаю это, и плевать на риск!

Хаверсьюм постепенно повышал голос в течение этой короткой речи. На последних словах он практически кричал. Это не было спокойной обстоятельной риторикой типичного британского политика. Это были слова человека новой формации, шоумена. И это работало. Толпа, состоявшая из опытных репортеров, была загипнотизирована. В который раз слова политика прервали спонтанные аплодисменты.

— Они хавают это дерьмо. — Дэмпси обращался и к себе, и к Хэнли.

— Неужели? — Хэнли выглядел удивленным. — Не ожидал услышать подобное от человека вроде вас.

Впервые с того момента, как он сел за столик, Хэнли полностью завладел вниманием Дэмпси.

— Что вы имеете в виду «кого-то вроде вас»? — спросил Дэмпси.

— Ну знаете, кого-то с вашим опытом. Армия, разведка, DDS. Я думал, вы, ребята, все за Хаверсьюма. Или, по крайней мере, против Дэвиса. Разве нет?

— Нет.

Односложный ответ Дэмпси не сказал ни о чем. Хэнли, несомненно, хотел большего. Он откашлялся, прежде чем задать уточняющий вопрос. До того, как он сумел его сформулировать, голос Хаверсьюма вновь заполнил помещение.

— Итак, с настоящего момента я подтверждаю свою позицию. Я сделаю все что угодно, чтобы защитить эту страну, чтобы бороться со злом, стоящим за вчерашней трагедией. Я буду выступать против политики Уильяма Дэвиса в Северной Ирландии, и я буду бороться с ним за право лидерства в этой стране. И если я преуспею, то я выведу нас из этих темных времен трусливого невмешательства.

В этот раз голос не повышался. Это было холодное решительное перечисление фактов. Реакция была та же — толпа вновь разразилась аплодисментами.

Хэнли взглянул на Дэмпси, когда овации начали утихать.

— Вы не думаете, что это хорошие новости? — спросил он.

— Я думаю, что это куча джингоистического[19] дерьма, — ответил Дэмпси. — Вся эта критика Дэвиса — это неправильно. Да, он порядочно напортачил в Ирландии. Но он старался, а это гораздо больше, чем сделал кто-либо другой. По крайней мере, он сделал все, что смог.

— Но вы же не думаете, что это дало результат, Джо? Они снова нас бомбят. Что-то ведь, конечно, нужно делать?

— Конечно. Но нужно ли делать то, что предлагает этот парень? — Дэмпси указал на экран. Хаверсьюм отвечал на вопросы из зала, но оба мужчины его уже не слушали. — Что он предлагает, Алекс? Послать наших солдат обратно? Снова развязать войну? В прошлый раз это не сработало. С чего бы получилось сейчас? Все, что мы получим, это еще больше мертвых мужчин, а еще женщин и детей. Этого ли мы хотим? Этому ли аплодируют эти идиоты?

Хэнли был явно шокирован услышанным. Было необычно, что человек с такой историей, как у Дэмпси, человек в его положении, будет настолько не любить язык силы. Для Дэмпси, однако, именно его собственная история сформировала такое отношение. Для Дэмпси цена войны не была сухими цифрами на экране. Он видел смерть и разрушения собственными глазами. И он знал, сколь малого можно ими достичь.

Дэмпси отвернулся к экрану.

Хаверсьюм стоял с поднятой рукой. Непревзойденный оратор, он выжидал, пока шум толпы стихнет, что случилось довольно быстро.

— Я знаю, что у вас еще много вопросов. Поверьте мне, я желал бы на них ответить. Но я прошу вас отложить их до поры до времени. Многим из вас известно, что прошлой ночью произошла очередная трагедия, на этот раз в моей собственной жизни. Еще одна неожиданная смерть. Потеря моего крестника в ранние часы утра оставила его семью осиротевшей. Я собираюсь сделать все, что могу, чтобы поддержать их в это нелегкое время. И я прошу вас позволить мне это сделать. По крайней мере, в ближайшие несколько дней. Я благодарен вам за понимание. Спасибо.

Хаверсьюм был явно расстроен. Причина его изможденного вида теперь стала ясна. В этот раз аплодисментов не было. Вместо этого собравшиеся журналисты восхищались тем, что перед лицом такой личной потери мужчина сумел столь хорошо и убедительно говорить.

— Господи. — Голос Хэнли отвлек внимание Дэмпси от экрана как раз в тот момент, когда Хаверсьюм развернулся и сошел с трибуны. — Теперь он потерял еще и крестника, бедолага.

— Будем надеяться, что это последняя смерть, — ответил Дэмпси. Перед тем как продолжить, он сделал большой глоток своего свежего «Гиннесса». — Потому что, если он добьется своего и мы вернемся в Ольстер, намного больше крестников окажутся на столах морга.

Тридцать два

Майкл Дэвлин стоял у зеркала в своей ванной на первом этаже. Он набрал в ладони ледяной воды и опустил в нее лицо. Затем положил руки на края квадратной раковины и наклонился вперед, чтобы поближе посмотреть в отражение. Оттуда на него смотрела тяжесть последних двадцати четырех часов.

Его глаза покраснели, но не от слез, а от усталости. Он был чрезвычайно изнурен тем, что ему приходилось постоянно держать себя в руках и быть скалой, опорой, в которой так нуждалась жена Дэниела. Все это отняло у него последние силы. Напряжение отражалось на его лице.

Майкл вышел из ванной и пошел по коридору в гостиную. Вид стоявшего в центре комнаты кожаного дивана радовал. Мысль о том, чтобы упасть на него, приносила почти физическое наслаждение. Но это удовольствие пропало уже через мгновение. Его заменило воспоминание о телефонном разговоре, произошедшем меньше суток назад.

Он вытолкнул эти воспоминания из своего сознания. Майкл не позволит себе сломаться. Не сейчас. Силы, которые он демонстрировал весь день, могли оставить его, но его ум остался острым. И он принялся обдумывать события последних часов. Потеря ближайшего друга была для него более чем болезненна. Но родные Дэниела, потерявшие близкого человека, испытывали еще большую боль и, соответственно, нуждались в поддержке Майкла. Майкл был рядом с ними. Теперь он за них в ответе. Что там Дэниел любил повторять ему? Семья не ограничивается кровным родством? Впервые он понял, что это значит на самом деле. Он не подведет Дэниела.

Майкл уже снял всю ответственность с плеч Клэр Лоренс. Он совершил те звонки, которые никто другой не захотел бы делать.

Семья Клэр приехала к ней быстро, успокаивая ее, как умела. Майкл в этом не участвовал, занимаясь тем, что просматривал телефонную книгу Дэниела в поисках тех, кто был близок с его другом и кто должен услышать все из первых уст.

Это задание было не из приятных, но он не мог поручить его Клэр или кому-либо еще. Это был его долг.

Реагировали по-разному. Одни были сбиты с толку, и разговор прерывался шокированным молчанием. Другие, включая секретаршу Дэниела, просто падали в обморок. А кто-то принимал новости стоически, но от этого не менее огорченно.

Тони Хаверсьюм принадлежал к последним. С ним было труднее всего связаться. Наконец, уже почти днем, Майклу удалось до него дозвониться, и новости были приняты, как и следовало ожидать. Без слез, без всхлипываний, без эгоизма. Трагедия была принята молча до тех пор, пока Хаверсьюм не спросил, чем он может помочь, голосом, выдавшим истинный размер утраты. Майкл убедил его, что ничего не нужно, но Хаверсьюм все равно пообещал навестить семью Дэниела так скоро, как сможет.

Это был последний звонок Майкла, но не последняя из его обязанностей. Было кое-что намного труднее — объяснить Гарри Лоренсу, почему его отец не вернулся домой.

Майкл просидел, казалось, вечность, смотря на ребенка. Мальчик всегда был очень похож на отца, но в ту минуту особенно. Он был сейчас всего на восемь лет младше Дэниела, когда тот познакомился с Майклом, и Майкл не мог перестать видеть своего утраченного друга в этих детских глазах. Это было практически невыносимо. В этот момент он был больше всего близок к тому, чтобы сломаться, но каким-то образом выдержал.

Разговор прошел настолько хорошо, насколько это было возможно в данной ситуации. Легонько положив свою руку Гарри на коленку, Майкл самым мягким голосом сказал, что у него плохие новости. В этот момент Гарри начал всхлипывать. Смышленый десятилетка, похоже, знал, что будет дальше. Но сказать это вслух было, однако, необходимо.

Майкл говорил медленно, тихо. Он объяснил, что Дэниел поздно возвращался домой, когда его машина попала в аварию, и чем это закончилось. Гарри выслушал все. Он горько поплакал у Майкла на руках, пока слезы не иссякли. Только после этого начались вопросы. Вопросы, на которые Майкл обязан отвечать до тех пор, пока Гарри не узнает все, что ребенок в его положении должен знать.

Следующие три часа прошли как в тумане. Майклу вспоминались долгие и натужные разговоры с Хью и Деборой Лоренс, родителями Дэниела, и с Тони Хаверсьюмом, который, держась очень сдержанно, не показывал той боли, что, безусловно, испытывал. Были разговоры о вскрытии, о коронерском расследовании, и Майкл теперь припомнил обещание Хаверсьюма Деборе, что никто не притронется к телу ее сына, — он лично за этим проследит.

Но прежде всего Майклу вспомнилась семья, терзаемая воспоминаниями о Дэниеле: родители, ребенок, жена — всем им нужно было оплакать его, не сдерживаясь. Поэтому Майкл оставил их и вернулся наконец домой, чтобы скорбеть в одиночестве и по-своему.

Тридцать три

Было почти восемь вечера, когда Сара Труман и Джек Магуайр подъехали к довольно близко расположенному дому Майкла Дэвлина в Ислингтоне. Даже в столь поздний час путешествие из забитого центра Лондона занимало, казалось, вечность.

Сара молчала, обдумывая прошедший день и размышляя о том, что могло случиться дальше.

Сколько себя помнила, она хотела быть репортером, серьезным журналистом. К этой цели была устремлена вся ее профессиональная жизнь. Она бы сделала все что угодно, чтобы добиться цели. В данный момент она была как никогда близка к ее осуществлению.

Сара знала, что они стоят на пороге большой истории, что от них пытаются скрыть что-то значительное. Это обстоятельство давало ей преимущество, потому что вся пресса, за исключением ее и Магуайра, слепо верила официальной версии: Эймон Макгейл покончил с собой, не успев ни с кем поговорить о содеянном. И почему бы им не верить?

Но Сара знала больше. Она знала, что Макгейл успел кое с кем поговорить. С тем, кто сейчас лежал в морге. Это не могло быть совпадением.

Тот момент, когда ее подозрения подтвердились, был самым захватывающим в ее жизни. Восторг от того, что ее вышвырнули из Паддингтон-Грин, был непередаваемым, но все это было разрядкой напряжения, основанного на проверке реальности. Проверку осуществлял Магуайр. Было отлично знать, сказал он, что им врут. Но проблема в том, что они не знали, что за этой ложью скрывается.

Именно тогда и началась настоящая работа, которая включала в себя охоту за удачей, благодаря которой они вчера оказались в нужном месте, и здравый смысл, который подсказал им остаться там до вечера. В результате они вышли на Майкла Дэвлина.

Осторожно разведав, они узнали, что Майкл Дэвлин и Дэниел Лоренс были близкими друзьями и коллегами. Саре поэтому показалось очевидным, что если Лоренс кому и рассказал о Макгейле, то Дэвлину.

— Почти приехали, — сказал Магуайр, прерывая мысли Сары. — Так как мы будем действовать?

Сара обдумывала свой ответ. Она посмотрела в окно и увидела промелькнувшую по правой стороне станцию метро Angel, пока Магуайр уходил влево на Ливерпуль-роуд. Они были в нескольких минутах от дома Дэвлина. Нужно было принять решение.

— Думаю, сначала мы пойдем без камеры.

— Что?

Магуайр отреагировал так, как Сара и ожидала. Предложение не снимать подходку к дому шло вразрез со всем, чему он ее учил.

— И как именно это нам поможет? Все, что он скажет не на камеру, можно будет опровергнуть.

— Просто я не думаю, что мы получим что-нибудь, что ему нужно будет отрицать, Джек, — Саре было важно, чтобы Джек понял ее логику. — Я не думаю, что он в этом замешан. Так что в чем он признается? Они старинные друзья, и ничего из того, что мы откопали, не указывает на то, что Дэвлин как-то еще с этим связан. Они всего лишь приятели.

— Этого мы не знаем, — ответил Магуайр. — Дэвлин мог увязнуть в этом по уши. И если так, нам нужна его реакция на пленке. Так же, как у нас есть реакция Генри. Когда ты стучишься к кому-то, Сара, убедись, что твой палец жмет на «запись».

— Не в этот раз. Я знаю, что права. Дэвлин ни при чем. Он просто человек, потерявший близкого друга, который, возможно, владеет какой-то информацией. Если мы поведем себя правильно, он окажется на нашей стороне. Черт, да как только он услышит, что у нас есть, мы наверняка не сможем помешать ему помочь нам. Но если мы будем вести себя как обычно, мы рискуем потерять его навсегда.

— Уверена, что хочешь прислушаться к своей интуиции сейчас?

Оператор был, безусловно, более опытным из них двоих. Но репортером была Сара, последнее слово было за ней. Магуайр продолжил:

— Потому что если мы провалимся, то потеряем историю. А это твоя потеря, Сара, не моя. Ты понимаешь это, верно?

— Я понимаю. И если я окажусь неправа, то мне придется стучаться к вдове Лоренса. Я знаю, что на кону.

Магуайр кивнул. За последние сорок восемь часов Сара стала заметно жестче. Ее уверенность в своем чутье выросла. Магуайру казалось, что он это узнает. Он вновь сконцентрировался на дороге.

Мгновение спустя Магуайр крутился по тихой площади в викторианском стиле в поисках места для парковки, пока Сара зачитывала вслух номера домов. Во второй раз за последние сутки никто не замечал фигуру в черном, чья работа и заключалась в том, чтобы оставаться в тени.

Тридцать четыре

Майкл резко сел, когда звонок в дверь неожиданно прервал его сон. Движение и звук напугали Касса. Ротвейлер в ответ громко разлаялся. Майкл успокоил его, погладив по шее перед тем, как встать. Все еще полусонный, он прошел через гостиную в прихожую. Только включив свет и на секунду ослепив самого себя, он остановился.

Какое-то время Майкл просто постоял так, раздумывая, действительно ли он хочет открывать дверь. Действительно ли он хочет кого-то видеть после того, что случилось за последние сутки? Но в то же время откуда он знал, что посетитель не принес важные новости? Что-нибудь о Клэр и Гарри?

— Минутку, — наконец отозвался он.

Он зашел в ванную, открыл кран и умылся. Однако после всего произошедшего любая попытка выглядеть презентабельно была обречена на провал. Смирившись, он вышел из ванной и распахнул входную дверь.

Представшая перед ним картина в обычных обстоятельствах вызвала бы только одну реакцию: легкий флирт, направленный на весьма привлекательную женщину у него на пороге.

Но сегодня не был обычный день. Сегодня Майкл был не в настроении флиртовать.

Его первые слова были тихими словами вежливости:

— Я могу вам помочь?

Спрашивая, Майкл ощущал за своей спиной Касса. Не подозревая о том, насколько пугающим было его присутствие, великовозрастный щенок возбужденно встречал гостей. Майкл, однако, привык к тому эффекту, который мог вызвать мельком брошенный на Касса взгляд, поэтому остался стоять между ротвейлером и дверью, оттолкнув Касса ногой.

Разобравшись с этим, Майкл вновь повернулся к гостье. Если бы он чуть лучше соображал, то заметил бы неловкое молчание Сары и ее бегающие глаза, которые многое бы ему рассказали. Благодаря своей профессии Майкл был проницательным наблюдателем человеческого поведения и знал, что иногда язык тела говорит красноречивее слов. Язык тела Сары сказал бы ему, что ей дискомфортно в данной ситуации.

Но сегодня он ничего этого не замечал. Усталость и опустошенность приглушили его навыки.

Однако что Майкл вдруг заметил, так это мужчину, стоявшего прямо за молчавшей женщиной. Что-то в нем выглядело неуместно и необычно. Из-за этого туман в голове Майкла начал рассеиваться.

Кто эти люди?

Женщина заговорила до того, как Майкл смог ответить на свой вопрос.

— Вы Майкл Дэвлин?

— Вы стоите у меня в дверях, так что, думаю, знаете это. — Туман быстро рассеивался. — А кто вы такие?

— Меня зовут Сара Труман, а это мой коллега Джек Магуайр. Мы из CNN. Если у вас есть время, я хотела бы задать вам несколько вопросов о Дэниеле Лоренсе.

Сара говорила быстро, будто время было против нее.

— Вы издеваетесь?!

Майкл почувствовал укол в сердце, прилив гнева. Его голос наполнился этим, и с каждым словом это становилось все очевиднее.

— Тело еще не остыло, а вы уже нападаете на него?

Сара попробовала прервать его, объясниться — Майкл проигнорировал ее.

— Что ж, я расскажу вам о Дэниеле Лоренсе, давайте? Дэниел Лоренс был лучшим человеком, какого я когда-то либо знал, хорошим человеком. Он был лучше многих, и уж конечно лучше вас двоих. Грязи вы не нароете, так что почему бы вам не оставить его память в покое?! А теперь убирайтесь от моей двери.

Метод Сары оказался неудачным, поэтому следующее движение Майкла было неизбежным. Она придвинулась вперед достаточно близко, чтобы принять на себя основной удар от попытки Майкла захлопнуть дверь.

Сара никак не отреагировала на сильный удар дверью по плечу и попыталась объясниться:

— Мы не пытаемся копаться в грязном белье, мистер Дэвлин.

Майкл полностью распахнул дверь, разозлившись еще сильнее из-за того, что Сара помешала ее закрыть. Его голубые глаза горели гневом.

Если вы не уйдете, то получите по заслугам.

Сара опередила его.

— Я считаю, что Дэниела Лоренса убили, чтобы скрыть тот факт, что он провел два часа в личной беседе с Эймоном Макгейлом.

Каким-то образом ей удалось протараторить свои слова до того, как Майкл начал говорить. Он не сразу ее понял. Майкл был слишком зол для этого. Он открыл рот, чтобы выпалить гневную тираду в ответ на первое упоминание о Дэниеле, но не сказал ничего, потому что слова Сары стали до него доходить.

Он закрыл рот. Гнев исчез с его лица. Его заменили боль и смятение.

— О чем вы говорите?

Майкл не смотрел телевизор и не заглядывал в газеты с тех пор, как получил известие о смерти Дэниела. Из-за этого слова Сары казались бессмысленными.

— Власти утверждают, что Эймон Макгейл не встречался с адвокатом прошлой ночью, — объяснила Сара. — Но я видела, как Дэниел Лоренс приехал, а два часа спустя уехал из участка. Теперь Дэниел Лоренс мертв, Макгейл мертв, а власти утверждают, что этого не было. Они врут, мистер Дэвлин. Мы хотим выяснить почему.

Майкл стоял у открытой двери и слушал. Он не знал, что и думать, не знал, как реагировать. Смерти Дэниела было ведь уже достаточно? А теперь еще и это?

Он взял себя в руки, затем отступил, открывая проход:

— Видимо, вам лучше зайти.

Не говоря больше ни слова, Майкл развернулся и кивком показал, что просит их войти.

Сара обернулась к Магуайру.

— Ты иди с ним, — сказал Магуайр. — А я принесу оборудование и все подготовлю.

Сара сделала, как он сказал. Она проследовала за Майклом. Сначала через гостиную, где в огромной корзинке для собак у дальней стены умостился Касс. Такой же большой, как корзинка, он почти вываливался из нее.

Она прошла мимо пса в другой конец гостиной, где могла бы быть стена, но вместо нее был открытый двойной дверной проем. На противоположной стороне была большая стерильная кухня. Как и гостиная, она представляла собой откровенно брутальное помещение.

Майкл был там.

Сара молча смотрела, как он сел на высокий табурет возле кухонного стола в центре кухни. Он поставил охлажденную бутылку белого вина и три бокала на столешницу. Затем он повернулся к Саре:

— Пожалуйста, садитесь.

Майкл указал на стул с другой стороны стола. Когда он заговорил снова, голос выдал его неуверенность.

— Не откажетесь ли вы со мной выпить?

— Да, пожалуйста, — Сара села на предложенное место.

— Ваш друг к нам не присоединится? — спросил Майкл.

— Присоединится. Ему только нужно принести кое-какое оборудование и найти место для фургона. Мы заняли два места на парковке.

Пока Сара говорила, Майкл сделал большой глоток вина, почти осушив бокал. Несколько мгновений он не знал, куда смотреть, пока не поймал взгляд необычайно зеленых глаз Сары. При иных обстоятельствах он, возможно, нашел бы их чарующими.

Но в который раз его мысли витали в другом месте.

— Хорошо, мисс, ээм, Труман, верно? — сказал он, нарушая их короткое молчание. — Расскажите мне, что вам известно.

Сара сделала один небольшой глоток, чтобы успокоиться, и начала объяснять:

— Мне известно следующее: после стрельбы Эймона Макгейла забрали в полицейский участок Паддингтон-Грин. По приказу секретной службы, он был единственным задержанным. По официальным данным, он отказывался отвечать на вопросы и открывать информацию о своем адвокате. Кроме того, власти утверждают, что к нему никто не приходил прошлой ночью до того момента, как он покончил с собой в камере ранним утром.

— Но это неправда, — прервал Майкл.

Пока Сара говорила, ему с трудом удавалось уяснить все факты. Усталость усыпляла его обычно острый ум, но он понимал, что то, что он слышал, было неправдой. Он продолжил:

— Дэниел виделся с Макгейлом прошлой ночью. Мы говорили об этом после того, как он покинул участок.

— Поэтому мы и пришли к вам, — сказала Сара. — Я видела, как мистер Лоренс входил в участок прошлой ночью, и видела, как он выходил. Мы знали, что у него не было другой причины для пребывания там, но, когда о смерти Макгейла было объявлено, официальное заявление отрицало, что он виделся с адвокатом. Мы хотели спросить об этом мистера Лоренса. Буду с вами откровенна, мы думали, он может быть как-то к этому причастен. Но потом мы узнали о так называемой аварии прошлой ночью.

— Значит, они отрицают, что Дэниел встречался с Макгейлом, несмотря на то, что мы оба знаем обратное. И теперь Макгейл тоже мертв?

Сара кивнула. Майкл задумался, перед тем как продолжить:

— Как Макгейл умер?

— Ужасно. Говорят, он разломал одну из пластиковых вилок, которые ему принесли с ужином, и острым концом перерезал себе горло.

Майкл не впечатлился деталями и произнес:

— А затем Дэниел погибает в аварии.

Майкл обращался больше к себе. То, что он слышал, помогло ему сконцентрироваться. Перед ним была проблема, которая требовала решения, — что-то, чтобы отвлечься от своей грусти. Он продолжил:

— Все это звучит очень удобно, если мы предполагаем, что там есть что скрывать. Есть ли у вас предположения о том, чем это что-то может быть?

— Нет, — ответила Сара. — Пока нет. Нам нужно было убедиться, что что-то действительно хотели скрыть. Разобравшись с этим, мы сможем подумать о том, что именно скрывают.

— Возможно, я смогу вам в этом помочь, — ответил Майкл.

Он чувствовал энергию в собственном голосе. Он мысленно пробежался по возможным вариантам.

— Я кое-что знаю из нашего с Дэниелом разговора прошлой ночью. Но я хочу быть в деле, лично. Я хочу помочь вам найти того, кто его убил.

— Если это ваша цена, мистер Дэвлин. — Сара не колебалась. — Но если мы будем партнерами, нам стоит перейти на «ты». Называй меня Сара.

— Майкл, — он протянул большую открытую ладонь. — Значит, мы договорились, Сара?

Сара в ответ пожала его руку:

— Да, Майкл.

Они все еще держались за руки, когда покашливание у двери в кухню заставило их обернуться. Майкл посмотрел поверх плеча Сары и увидел Магуайра. Он заметил несколько озадаченное выражение лица оператора.

— Там, ээ, это ваш «Ягуар» снаружи, мистер Дэвлин? — спросил Магуайр.

— Да, — ответил Майкл. — Что-то не так?

— Я просто хотел узнать, не могли бы вы немного его подвинуть? Сзади есть место, куда я мог бы поставить фургон, если бы вы немного проехали вперед.

Майкл кивнул, встал со стула и подошел к одному из кухонных ящиков. Оттуда он взял ключи, повернулся к Магуайру и бросил их ему:

— Сможете переставить его сами?

Магуайр поймал ключи:

— Сесть за «Ягуар»? Без проблем!

Магуайр сжал ключи в руке и направился обратно на улицу. Сара посмотрела, как он уходит, и затем повернулась к Майклу.

— Так что Дэниел тебе сказал?

— Не так много, но это зацепка. Отсюда и можем начинать. Дэниел не мог рассказать мне все; мы общались по незащищенной линии, а с прослушкой телефонов нужно быть осторожным. Но то, что он все-таки сказал, — важно. Он сказал, что Макгейл не хотел убивать Говарда Томпсона. Он пришел, чтобы убить Нила Матьюсона. Макгейл верил, что Матьюсон был связан с террористами в Ирландии, с людьми, убившими его жену и детей.

Сара выглядела пораженной.

— Но это какой-то бред. ИРА уже взяла на себя ответственность, на основании того, что целью был Томпсон. Кроме того, нам сказали, что были данные предварительной разведки.

— В таком случае, я не знаю, что тебе сказать, — ответил Майкл. — Кроме того, что у ИРА может быть своя причина, чтобы врать, и это информация из первых рук.

Сара помолчала, явно обдумывая сказанное Майклом.

— Окей, — наконец сказала она, — допустим, это верно. Допустим, Макгейл с самого начала метил в Матьюсона на том основании, что тот каким-то образом связан с возрождением терроризма. Откуда у него взялась такая идея?

— Не знаю. Дэниел не хотел говорить по телефону. И, честно говоря, моей первой реакцией было, что Макгейл псих. Но теперь? Когда оба мертвы? Кто-то хотел убить его и его адвоката, просто чтобы их заткнуть. Так что, возможно, не такой уж он и псих в конечном счете.

— Черт! — Это все, что Саре удалось произнести. Новая информация еще сильнее запутывала историю. Она продолжила: — Если бы мы только знали, что еще Макгейл…

Закончить предложение ей не удалось. Прервал ее не едва слышный звук заведенного двигателя машины Майкла, а оглушительный взрыв, моментально последовавший за ним и засыпавший их осколками оконного стекла с ног до головы.

Майкл отреагировал мгновенно. Пока стекло все еще летело на них, он перепрыгнул через стол в поисках укрытия. Гравитация кинула его наземь. Падая, он протянул руку и схватил Сару, увлекая ее с собой на пол. Он накрыл ее собой, пока обломки от взрыва отскакивали от его беззащитной спины.

Они пролежали так какое-то время, удостоверяясь, что опасность от летящих осколков миновала. Только после этого Майкл поднялся на ноги. Затем, не говоря ни слова, поднял Сару, осматривая свой разрушенный дом.

Подростковые годы Майкла были омрачены взрывами и их последствиями. Как любой человек с подобным опытом, он знал, какой эффект производит разорвавшаяся бомба. Он умел читать детали. Бомба и опасность были снаружи. Подтверждением служил черный дым от горящего бензина, который сейчас пробирался через зияющие окна гостиной.

У Сары подобных знаний не было. Она оглядывалась по сторонам в замешательстве, откашливаясь и выплевывая дым и пыль из легких. Она повернулась к Майклу и увидела струйку крови, бегущую по его шее.

— Ты ранен. — Это все, что она смогла сказать до того, как снова раскашлялась.

Майкл не ответил. Собственное ранение его, казалось, не занимало, и он в отчаянии глядел на то, что осталось от его гостиной. Парализовал его не вид своих испорченных вещей — это были всего лишь вещи. Нет. Он не мог оторвать взгляд от Касса, неподвижно лежавшего под кучей штукатурки и стекла. По его виду нельзя было понять, жив он или нет.

Зрелище было невыносимым. Железная решимость, которая помогла Майклу пережить последние двадцать четыре часа, вот-вот должна была сломаться. Возможно, так и случилось бы, если бы не внезапный крик Сары:

— ДЖЕК!

Майкл мгновенно все понял. Магуайр был снаружи во время взрыва.

Он отреагировал недостаточно быстро и не успел задержать Сару, побежавшую к двери. Но он уже знал, что она увидит на улице, и это придало ему сил, заставило его погнаться за ней.

Майкл был быстрее, но расстояние было коротким. С каждым шагом он был к ней все ближе, но смог догнать ее, оседавшую на землю, только возле «Ягуара».

Возле машины, за рулем которой сидел Магуайр.

Майкл не мог утешать Сару там, где она упала, поэтому он поднял ее с земли. Машина все еще горела. Второй взрыв был маловероятен, но все равно возможен. Им нужно было отойти.

Адреналин бежал по венам и растекался по телу Майкла, сердце которого билось все чаще. Когда он встал в полный рост, голова Сары оказалась у него на груди, а сама Сара почувствовала себя практически невесомой в его руках. Он развернулся, чтобы пойти в дом, и вдруг услышал это.

Возможно, это был слишком громкий звук заведенного мотоцикла. Возможно, Майкл был настороже после того, что только что случилось. А возможно, это был его собственный инстинкт самосохранения, так хорошо развившийся в молодости и все еще живший в нем, пусть и заснувший в последние годы. Что бы это ни было, Майкл остановился на обочине, недалеко от горящей машины, повернул голову и увидел приближающийся мотоцикл.

Его инстинкты просыпались с каждой секундой. Мгновение назад Майкл не обратил бы внимания на мотоциклиста, державшего руль одной только левой рукой, и его правую руку, вытянутую в их сторону. Теперь Майкл увидел и то, и то другое. И понял, что они означали. Понял, что нужно делать.

Майкл вместе с Сарой упал на землю как раз в тот момент, когда мотоциклист пять раз выстрелил в то место, где он только что стоял.

Звук выстрелов и удар об асфальт вывели Сару из оцепенения. Она взглянула на Майкла, и в ее зеленых глазах, которые были так близко к нему, снова искрилась жизнь.

Майкл прижался спиной к машине и притянул Сару к себе. Потом прислушался, стараясь вычленить звук двигателя мотоцикла, определить, где он остановился.

Двадцать ярдов, понял он. Лучше, чем ничего.

Майкл схватил Сару за руку и поставил ее на четвереньки, не забывая о том, чтобы их головы оставались ниже уровня окружавших их автомобилей. Они были единственным укрытием на открытой площади.

Оставаясь за припаркованными авто, они продвинулись в сторону задней части фургона CNN. Тот был тяжело поврежден и все еще дымился; во время взрыва он был рядом с «Ягуаром».

Майкл знал, что, перед тем как остановиться, мотоциклист, как минимум, проехал мимо этого места. Однако на этом его знания заканчивались и начиналась область догадок. Следовательно, нужно было искать укрытие. Лучше всего его обеспечит фургон.

Когда Майкл и Сара скрылись из виду, Джошуа сконцентрировал свое внимание на том месте, где они исчезли.

Джошуа не мог знать, попали ли его пули в цель. Но независимо от этого то место, где оба рухнули, скорее всего и будет их укрытием.

Он слез с мотоцикла, держа направленный пистолет на взводе. Времени было мало — он знал, что после взрыва машины местная полиция прибудет с минуты на минуту.

Джошуа за секунды добрался до места и был разочарован, увидев, что там нет ни людей, ни капель крови. Он промахнулся. Это означало, что Дэвлин и Труман не были ранены, но были доведены до отчаяния. Они также сохранили ясный ум, поэтому догадались переместиться. Теперь оставался вопрос — куда.

Джошуа мысленно прикинул возможные варианты, методично обдумывая каждый из них. Два соображения превалировали. Во-первых, фургон CNN, который, хоть и был сильно поврежден, предлагал лучшее укрытие и был наилучшим местом. Во-вторых, его жертвы были безоружны, что позволяло стрелку быть более быстрым и менее осторожным.

Джошуа, продолжая целиться, подходил к фургону. Он обошел его, чтобы посмотреть, что скрывается за ним, — ничего. Это настораживало.

Именно здесь был бы испуганный гражданский, подумал он. Тогда почему их здесь нет?

Джошуа не мог позволить, чтобы форс-мажор помешал ему выполнить задание. Время шло.

Он обратил свое внимание на припаркованные рядом машины и, с оружием наготове, проверил каждую. Все это оказалось бесполезным — он ничего не нашел.

После четвертой машины Джошуа глянул на часы. Его беспокойство росло.

На это нет времени, подумал он.

При этой мысли его сердцебиение участилось — этого, он знал, допускать было нельзя. Он сделал глубокий вдох, чтобы успокоиться, взять под контроль свое давление и адреналин. Это погасило приступ начинающейся тревожности. Затем, чтобы понять, сколько времени у него осталось, он остановился и прислушался, пытаясь уловить звук приближающихся сирен.

Их не было. Но был другой звук, о котором Джошуа не подумал.

Рев мотоцикла нельзя было спутать ни с чем. И то, что он означал, тоже. Джошуа развер

Продолжить чтение