Читать онлайн Зачарованная бесплатно

Миры Лоры Талассы. Околдованная

Laura Thalassa

BESPELLED

The moral rights of the author have been asserted

Печатается с разрешения литературных агентств Brower Literary & Management, Inc., и Andrew Nurnberg

by Laura Thalassa

ВАЖНО

КРАТКИЙ ПЕРЕЧЕНЬ ТОГО, ЧТО Я НЕ ДОЛЖНА ЗАБЫВАТЬ (НА СЛУЧАЙ, ЕСЛИ ЭТОТ КОЗЕЛ МЕМНОН ОПЯТЬ СВИНТИТ С МОЕЙ ПАМЯТЬЮ)

Я Селена Бауэрс. Мне двадцать лет. Мои родители – Оливия и Бенджамин Бауэрсы. Моя лучшая подруга – Сибил Андалусия. Я поступила в Ковен Белены. (Наконец-то!) Несмотря на нежелание Ковена меня принимать (им не нравилось, что моя магия пожирает мои воспоминания), они все-таки сделали это, узнав, что я посадила самолет среди тропических лесов Амазонки. Это длинная история. Единственное, что в ней действительно важно, так это что: 1) именно там я нашла своего фамильяра, Нерона. Он раздражительная пантера, которая следует за тобой тенью. Да, таким уж он уродился. Не держи на него зла. В глубине души он хороший мальчик. И 2) я… разбудила одного чувака.

Ладно, он не просто какой-то там чувак. Он тот еще развратник. И ублюдок. Мемнон Проклятый, двухтысячелетний колдун, который твердо уверен, что я его давно почившая жена, которая двадцать веков назад запихнула его в затхлую гробницу и заставила проспать все это время. Да-да, по истории (чего никто не ожидал) я его покойная супруга. (Извини, если ты сейчас снова это узнала. Прими мои искренние соболезнования.)

Мемнония – ну-ка возьми себя в руки, стой и не падай – родственные души, которым с рождения суждено быть вместе, потому что в тот день, когда принималось это решение, судьба была пьяна в стельку.

Так, пока ты не начала думать, как это романтично, прими, пожалуйста, во внимание, что Мемнон ужасен и безжалостен и что он ненавидит меня. Он сжег мои дневники – да-да, именно сжег, и именно дневники, хранившие мои воспоминания.

Еще этот колдун подстроил все так, чтобы меня обвинили в серии убийств. Жертвами стали ведьмы, некоторые были моими сестрами по Ковену. Одну, Шарлотту Ивенсен, я знала. (Нам с Нероном не повезло обнаружить ее тело.) Я невиновна, но ППС, Полиция сверхъестественных сил, теперь считает меня буйным серийным убийцей. Однако, несмотря на соответствующую внешность, Мемнон тоже не убийца. Настоящий убийца все еще на свободе. Тела его жертв изувечены и пропитаны темной магией. Кто бы ни совершил эти преступления, он истинное зло.

Оборотни Стаи Марин назвали меня другом стаи, они хотят помочь доказать мою невиновность. ~~Если~~ Когда мое имя будет очищено, нужно будет встретиться со стаей и обсудить еще один вопрос, с которым необходимо разобраться: колдовской круг, где все пошло не так.

Две недели назад, 14 октября, в ночь новолуния, я приняла участие в колдовском круге, собравшемся в туннелях гонений под Врановым общежитием (где я, собственно, обитаю), потому что я была на мели и нуждалась в деньгах.

Да, плохая идея. Верховная жрица попыталась силой связать одурманенную девочку-оборотня, Кару. Я разорвала круг до завершения заклинания, и мне удалось вытащить ее оттуда, хотя потом и разразилась жестокая магическая битва. А теперь по крайней мере одна ведьма, Кейси, пропала. Остальные, те, кто принимал участие в колдовском круге, были в масках, так что я не знаю, кто они, но, вполне возможно, некоторые из них живут в моем доме. Значит, я ем и сплю рядом с врагами.

Мемнон помог мне разобраться с последствиями колдовского круга, и, честно признаюсь, какие-то пару секунд мне казалось, что я смогу примириться с его многочисленными проблемами. У него, как-никак, имеется ряд достоинств:

1) замашки плохого парня;

2) мускулы и татуировки;

3) когда не охвачен жаждой мщения, он боготворит землю, по которой я хожу;

4) великолепен;

5) когда дело доходит до… а, неважно.

К сожалению, он чуть не задушил полный зал суперов и заставил меня вспомнить прошлое, когда я прямо сказала ему, что не хочу этого. Получается, он все-таки отстой.

О, и кстати, я с ним помолвлена. Это нерушимая клятва, так что… прости.

Удачи,

целую-обнимаю,

Селена

Глава 1

Ну что, ночь чертовски удалась.

Я сижу на бетонном полу в тускло освещенной камере ППС, обхватив руками колени, сминая платье, которое надела на бал в честь Самайна.

Рассеянно пялюсь в землю. Рассеченная ладонь, чтобы снять проклятье, пульсирует. Но болит не только она.

Под черепом неистовствует бешеная мигрень, не имеющая себе равных. Сегодня я определенно злоупотребила магией. Но даже эта мука – не худшее.

Я едва могу дышать – из-за боли, сдавливающей грудь, и переполняющих голову воспоминаний.

Этим утром я проснулась Селеной Бауэрс, двадцатилетней ведьмой с потерей памяти, вызванной магией, а заканчиваю вечер Селеной Бауэрс, двадцатилетней ведьмой, обладающей двумя полными комплектами воспоминаний – одним из этой жизни и другим из прошлой.

Накатывает волна тошноты, отчасти из-за мигрени, отчасти от огромного количества образов минувшего, засунутых в мой мозг. Все они требуют моего внимания. Все, но особенно – странные, чужие, старые.

Сейчас я сосредоточена на той, другой жизни, жизни Роксиланы.

Моей жизни, поправляю себя. Моей первой жизни.

Она разворачивается перед внутренним взором, как какой-то кошмарный фильм. Бои, смерти, отчаянные попытки выжить.

Самая сладкая, самая прекрасная часть той жизни – Мемнон, этот невыносимый ублюдок. Как же это мерзко, что сегодня, после, пожалуй, самого худшего вечера в моей жизни, когда я должна ненавидеть этого гнусного колдуна, голова наполнена воспоминаниями о его прикосновениях, о его шепоте, о его клятвах в вечной любви, о его откровенном магнетизме. Меня снова и снова влекло к нему, когда я была Роксиланой, и, проклятье, меня тянет к нему даже сейчас.

В той, древней жизни он сражался за меня и безумно меня любил. Он пересек всю Европу, чтобы найти меня и сделать своей царицей. И стал одним из самых могущественных, одним из самых чудовищных людей древнего мира, чтобы исполнялись мои заветные желания. Наша любовь была так прекрасно остра, что граничила с болью.

Пока все не рухнуло.

А рухнуло все столь же феерично, как и возводилось.

Вдалеке скрипит, открываясь, железная дверь, и посторонний звук рассеивает мои мысли.

Поднимаю голову, полагая, что меня сейчас будут допрашивать. А я жутко устала. Не думаю, что у меня хватит сил доказать свою невиновность, хотя возвращенные воспоминания с легкостью это позволят.

Слышу, как офицер негромко переговаривается с дежурным. Потом звучат шаги. Шаги двух пар ног, приближающиеся к моей камере. Одни я узнала бы где угодно – уверенные, тяжелые, от которых у меня по спине бегут мурашки. Мигом позже я вижу за решеткой камеры извивающуюся ленту магии цвета индиго.

Мемнон.

Терзающая боль усиливается. И все же после того, что он сделал сегодня, моя злость не уступает боли. Мигрень приглушает ее, но и ярость обжигающая.

Магия Мемнона добирается до железных прутьев, но вместо того чтобы проскользнуть в камеру, шипит, будто наткнувшись на что-то, и откатывается назад в клубах голубого дыма.

– Это нейтрализующие камеры, – объясняет мужской голос. – Никакая магия не проникнет ни внутрь, ни наружу. Они зачарованы таким образом, чтобы заключенные не могли использовать свою силу.

Заключенные вроде меня, по-видимому.

– И вы подвергли такому мою нареченную? – голос Мемнона так и сочится угрозой. А у меня в животе все переворачивается. «Нареченная». Даже «заключенная» нравилось мне больше.

– Заверяю вас, для ее ареста имелись все основания…

– Она была задержана по ложному обвинению, – перебивает охранника Мемнон. Тон его резок, как клинок. – Я ожидаю, что ваш департамент немедленно это исправит.

Какая чертова наглость – требовать чего-то от ППС, когда вообще-то именно Мемнон отправил меня сюда.

Его тяжелые зловещие шаги замирают прямо перед моей камерой. Пускай решетка и подавляет магию, я чувствую присутствие колдуна, чувствую исходящую от него пульсирующую силу.

Именно из-за его ошеломительной мощи я и попала в эту передрягу. Магия колдунов пожирает их совесть – чем они могущественнее, тем бессердечнее. А моя родственная душа, моя половинка… он не просто силен. Он непомерно могущественен. И совершенно безжалостен.

– Est amage.

Не реагирую. Я слишком устала, чтобы реагировать.

Офицер отпирает камеру. Дверь дребезжит, распахиваясь.

– Мисс Бауэрс, похоже, наш департамент допустил ошибку с вашим арестом, – бесстрастно говорит офицер. – Пожалуйста, примите наши извинения. Вы свободны и можете идти.

Он отступает в сторону.

Я глубоко – и обреченно – вздыхаю. Мне не нравится сидеть в этой холодной сырой клетке, где моя сила подавлена, но я также не горю желанием бросаться в объятья моей мстительной родственной души.

– Дуешься? Как это на тебя не похоже, моя нареченная.

Проклятое слово. От него у меня еще сильнее стучит в висках.

Поднимаю голову, устремляя взгляд на шлакобетонную стену.

– Я не хочу уходить с ним, – обращаюсь к офицеру.

Чувствую, как тот переводит взгляд с меня на Мемнона и обратно.

– Мисс, – произносит он наконец, – вы не…

Фраза обрывается на полуслове.

– Эй! – кричит другой дежурный. – Что вы себе позво…

Его голос тоже резко смолкает, и мигом позже я слышу глухой удар тела о землю.

Все-таки обернувшись, я вижу, как моя родственная душа держит за шкирку первого офицера. Веки несчастного трепещут, и я с леденящей душу ясностью понимаю, что Мемнон влез ему в голову, меняя еще одно сознание. Сегодня он уже проделал это с целой кучей моих сокурсников – после того как чуть не убил их.

Когда Мемнон отпускает наконец офицера, тот спокойно идет туда, откуда пришел, не удосуживаясь даже взглянуть на нас. И не останавливается, чтобы проверить дежурного, лежащего на полу.

Я остаюсь наедине с колдуном.

И по-прежнему избегаю встречаться с ним взглядом.

– Я не пойду с тобой, – выплевываю.

– А я не даю тебе выбора, – отмахивается он.

И делает шаг в камеру. И еще один, и еще. Не задумываясь вскакиваю – и сразу жалею об этом. Резкое движение пробуждает боль, и я чуть не падаю под ее натиском.

Мемнон с проклятьем сокращает расстояние между нами и подхватывает меня.

Только теперь, оказавшись в его объятьях, я смотрю на свою родственную душу.

Смотрю, упиваясь его бронзовой кожей, черными волнистыми волосами, завораживающими глазами, темно-карими по краям и светлыми, как бурбон, у зрачков. Прошло всего несколько часов с тех пор, как я видела его в последний раз, но мой взгляд жадно блуждает по чуть крючковатому носу, полным чувственным губам, высоким скулам, острому подбородку, натыкаясь наконец на шрам, тянущийся от нижней челюсти к левому уху и уголку левого глаза.

Я словно бы вижу призрак, и на миг старые воспоминания заслоняют новые. Я протягиваю руку, касаюсь пальцами его щеки…

Выражение лица Мемнона смягчается, и этого достаточно, чтобы наше прошлое овладело моим затуманенным разумом.

– Est xsaya. Est Memnon, – шепчу я. – Vak watam singasavak.

Мой царь. Мой Мемнон. Ты выжил.

Пугающие чувства бурлят во мне. Словно зазубренный нож режет изнутри душу. Я не пойму, что я чувствую, почему я это чувствую, но знаю, что, если бы Мемнон не держал меня, у меня подкосились бы ноги.

Находясь почти вплотную к нему, я вижу, как зрачки его расширяются. Он замирает.

– Ты помнишь, – выдыхает Мемнон почти с отчаянием.

– Конечно я помню. Ты же заставил меня вспомнить.

И тут же во мне закипает ярость. Я крепко зажмуриваюсь и слабо пытаюсь оттолкнуть его, хотя голова гудит, а желудок сводит.

– О нет, маленькая ведьма, – говорит он мягко. Нежно. – Я не отпущу тебя.

И он обнимает меня еще крепче и выходит из камеры.

Едва мы переступаем магический порог, отделяющий нейтрализующие клетки от коридора, сила заполняет мое тело. Ощущение такое внезапное, такое острое, что я задыхаюсь и давлюсь рвотным позывом.

В мгновение ока магия Мемнона обволакивает меня, проскальзывает в рот, в горло, унимая тошноту.

Прерывисто вздыхаю и устало прижимаюсь к груди колдуна. Рассеянно замечаю, что он сменил смокинг на черное облегающее термобелье, черные джинсы и ботинки.

– Еще что-то болит? – спрашивает он ласково. Слишком ласково.

Болит всё — голова, суставы, даже кожа. Но больше всего – сердце.

– Разве сейчас не самое время позлорадствовать? – бормочу я, пока он несет меня по пустому тюремному корпусу. – Ты победил меня по всем статьям.

Магия Мемнона тянется и открывает тяжелую железную дверь впереди.

– Я буду злорадствовать, когда моя будущая жена почувствует себя лучше.

Будущая жена.

Корчу гримасу – и морщусь, потому что пульсация в голове усиливается. Ненавижу нерушимые клятвы и весь этот фарс с помолвкой.

Рядом с входной дверью на полу распростерся дежурный офицер. Глаза его закрыты, грудь мерно поднимается и опускается. Мемнон на миг останавливается, присаживается рядом с ним на корточки и, удерживая меня одной рукой, кладет другую на лоб мужчины.

– Ты слишком много выпил сегодня и уснул на дежурстве, – бормочет он. – Тебе стыдно, ты никому об этом не расскажешь.

Потом Мемнон поднимается, поудобнее перехватывая меня. Если бы я чувствовала себя лучше, то непременно отпустила бы какой-нибудь едкий комментарий по этому поводу. Но, честно говоря, я слишком устала, мне слишком плохо и совсем не до того.

– Где болит больше всего? – спрашивает Мемнон, выходя из блока, словно прочитав мои мысли.

– Голова.

А какой смысл лгать? Такое чувство, словно кто-то пытается выбраться наружу из моего черепа с помощью отбойного молотка.

Мемнон отнимает руку от моей спины, и его ладонь ложится на мой лоб.

– Облегчи боль, – шепчет он на сарматском.

Магия выплескивается из него, часть проникает мне в ноздри, часть просачивается прямо сквозь кожу.

И мигрень сразу отступает. Каждый новый толчок боли слабей предыдущего, и в конце концов все проходит.

Я вздыхаю, ворочаюсь в объятьях Мемнона, устраиваясь поудобней…

Нет. Стоп. Он по-прежнему враг. Я не собираюсь наслаждаться тем, что меня несут на руках, когда он только что разрушил всю мою жизнь.

– Я сама могу идти, – заявляю.

Вообще-то я не особо уверена в своих силах, но черт меня подери, если позволю Мемнону и дальше тащить меня так, будто я беспомощная.

– Ладно, маленькая ведьма, – снисходительно отвечает он, словно я веду себя мило и нелепо.

Богиня, больше всего на свете мне хотелось бы пырнуть сейчас этого человека вилкой.

Он наклоняется так, что мои ноги касаются линолеума, и поддерживает меня, пока я встаю. Я все еще в туфлях на шпильках, одолженных у Сибил на вечер по случаю Бала Самайн, и как только Мемнон отпускает меня, мои ноги подкашиваются, как у новорожденного олененка. На миг я абсолютно уверена, что сейчас шлепнусь и разобью нос, но потом все же ловлю равновесие.

Мемнон огибает меня и опускается на колени у моих ног.

Я хмурюсь:

– Что ты?..

Он стискивает мою щиколотку, приподнимает мою ногу и ставит ее на свое бедро. Пару секунд я нелепо шатаюсь, потом вцепляюсь в его плечи и наваливаюсь на него всем своим весом.

Размышляя о том, чтобы заехать ему коленом по зубам, пока он стягивает с меня туфлю.

– Что ты делаешь? – резко повторяю я.

– Избавляю тебя от этой дурацкой обуви, чтобы ты могла идти, – отвечает он, массируя ступню.

Хмурюсь еще сильнее.

А колдун уже целует мою лодыжку и опускает ногу на пол.

Сердце трепещет, и – о нет, мне это не нравится!

Сейчас я причисляю Мемнона к категории, которую называю «Злобные монстры-засранцы». Отличное название. Точное.

Если он начнет вести себя хорошо, моя связь с ним и воспоминания о прошлой жизни могут объединиться и перенести его в какую-нибудь другую категорию, которая подходит ему куда меньше.

Мемнон снимает с меня вторую туфельку, сгребает их обе, держа за каблуки, и встает, так что мои руки соскальзывают с его плеч. Все его шесть с чем-то футов резко возносятся надо мной.

– Лучше? – спрашивает он.

– Я не нуждалась в твоей помощи, чтобы разуться.

Бросаю на него свирепый взгляд, чтобы яснее донести мысль.

Он слегка ухмыляется. Глаза блестят. Мемнон явно ни во что не ставит мой гнев.

Надо было все-таки лягнуть его, когда была такая возможность.

– Пошли, маленькая ведьма. – Его рука собственнически ложится на мою поясницу. – Давай завершим твое освобождение и выведем тебя отсюда.

Глава 2

Выхожу в ночную прохладу. Дверь участка ППС с шипением закрывается за спиной. Волосы мои висят сосульками, кожа липкая от пота и крови, черное платье в нескольких местах порвано.

Я определенно являю собой картину поражения.

Мемнон шагает рядом, держа руку на моей пояснице. Если я поражение, то он чистейшая, незамутненная победа.

– Ну, и какие у тебя на меня планы? – спрашиваю я.

Поскольку планы, несомненно, есть. Это, как-никак, его ночь. А я так, случайный пассажир.

Струйка синего дыма обвивает мою талию, точно призрачная рука, и внутри меня раздается голос, жестоко интимный.

Мы с тобой идем домой.

Готова поспорить на все свои деньги, что он имеет в виду не мой дом. А значит… я увижу его жилище.

Меня пробирает дрожь. Я не хочу туда, однако мне безумно любопытно, где же он обитает.

– Если там есть кровать, – я повожу рукой, – веди.

Я обязательно составлю какой-нибудь план мести. Завтра. А сейчас… сейчас – полная и окончательная капитуляция.

Шершавый асфальт парковки царапает ступни. Мемнон подводит меня к спортивному автомобилю.

– Это твоя машина? – Мой голос полон недоверия. Я знала, что у этого человека водятся деньги, но чтобы столько… – И сколько же голов ты обшарил?

Он, верно, отжимает у людей деньги, а те и не подозревают.

Его пальцы на моей спине становятся жестче.

– Дерзкая половинка, всегда ты думаешь обо мне худшее.

– Так ты меньше разочаровываешь.

Ну, почти. Планка постоянно снижается.

Ожидаю, что по нашей связи промчится жар гнева Мемнона, но он лишь громко и искренне хохочет.

– Est amage, мир вращается, времена меняются, но, слава богам, некоторые вещи остаются неизменными.

Хмуро смотрю на него: не собираюсь это обсуждать.

Перевожу взгляд на машину.

– Ты вообще умеешь водить?

В его глазах – заговорщицкий блеск.

– Я говорю на твоем языке и ношу вашу современную одежду. У меня есть машина и дом, и на моем банковском счете куча денег. Ну и как ты думаешь, умею ли я водить, Императрица?

– Я думаю, ты украл эту машину вместе с парой-другой навыков вождения.

– Тот, у кого сила, устанавливает правила, – напоминает мне этот вечный безжалостный повелитель.

Именно это позволяло Мемнону с такой легкостью перемещаться по древнему миру. Не только его ум, сила, беспринципность – его способность черпать знания у других сильно способствовала быстрому приспособлению.

Просто я до сих пор не понимала, насколько быстрому.

Он открывает для меня дверь машины. Внутри шевелится тень, сверкая во тьме янтарно-зелеными глазами.

– Нерон! – Я кидаюсь к своему фамильяру, переваливаюсь через кожаное сиденье, чтобы дотянуться до пантеры. Мы не виделись всего несколько часов, но я так беспокоилась о своем пушистом приятеле!

Он, наверное, тоже беспокоился обо мне, потому что тычется в меня носом слишком уж энергично для пантеры, гордящейся своей обособленностью.

Пока я тискаю своего фамильяра, Мемнон аккуратно запихивает мои ноги в машину и закрывает дверь с моей стороны.

Потом колдун открывает свою дверь и ахает.

– Нерон, – рычит он.

Отстраняюсь от пантеры и только теперь замечаю то, что уже заметил моя родственная душа.

Нерон разодрал салон в клочья. Искромсал заднее сиденье, усыпав все поролоном. Превратил в лоскуты кожаные спинки передних сидений. Даже панель управления, на которую я опираюсь, исцарапана.

Не знаю, насколько пантера разбирается в ситуации, сложившейся между мной и Мемноном, но, похоже, таким образом мой котик послал колдуна куда подальше, и я его полностью в этом поддерживаю.

– Ты хороший фамильяр, очень хороший, – шепчу я, поглаживая бок Нерона, а он трется о меня лобастой башкой. – Прости, что я тебя вот так бросила, – я говорю и об этом вечере, и о том, давнем, злосчастном, когда мы с ним вынуждены были расстаться.

Нерон продолжает тереться об меня. Сегодня мой большой котик необычайно снисходителен.

Слышу, как вздыхает Мемнон, и потоки его магии сгущаются в воздухе так, что, помимо шерсти Нерона, я ничего не вижу. Потом синева рассеивается, и салон машины вновь безупречен.

Колдун садится, втискивая массивное тело на место водителя, – и внутреннее пространство вдруг оказывается очень и очень тесным.

Я отпускаю Нерона, позволяя ему устраиваться на заднем сиденье, а сама пристегиваюсь. С ревом оживает двигатель, и Мемнон плавно выводит свою крутую тачку со стоянки на улицу.

Полагаю, этот колдун действительно умеет рулить.

Прислонившись лбом к стеклу, устало смотрю в темную ночь, глядя, как мимо проносятся фонари и укрытые тенями деревья.

– Когда ты собираешься жениться на мне? – тихо спрашиваю я.

Ну не могу я не спросить. Прямо перед тем как меня арестовали, Мемнон сказал, что мы поженимся немедленно. С тех пор как мы дали нерушимую клятву, прошло уже несколько часов, и я чувствую себя попавшейся на крючок рыбой, ждущей, когда ее выдернут из воды навстречу смерти.

Мемнон тянется ко мне, берет мою раненую руку, разворачивает ее рассеченной ладонью вверх.

– Не сегодня, est amage, не тогда, когда ты еще носишь отметины нашей битвы.

Я судорожно выдыхаю.

Не сегодня.

Какое облегчение.

Смотрю на рану, вспоминая, как вспорола ладонь его клинком, произнесла клятву и сняла проклятье. Порез начал затягиваться, но плоть вокруг него красная, воспаленная.

– Так когда? – настаиваю я.

Пальцы Мемнона мягко – мягче шепота – касаются пореза. Струйка его магии, скручиваясь, гладит рану, и кожа почти мгновенно стягивается, разглаживается – так, что через несколько секунд на ней не остается и следа.

– Посмотри на меня, Селена.

Это приказ, но я слышу мольбу. Мемнон хочет связи, хочет уверенности. В конце концов, в этом и заключался его грандиозный план. Он не мог воскресить прошлое, но сумел по крайней мере извлечь на свет мои воспоминания о нем. Полагаю, в основе всей мести колдуна лежало простое желание мужчины не чувствовать себя таким одиноким.

Я неохотно смотрю на него, а он на миг отрывается от дороги.

– Неважно, когда мы поженимся, маленькая ведьма. – Мемнон стискивает мою исцеленную руку. – Ни магия, ни время не разделят нас. – Глаза его сияют. – Мы как звезды. Вечны.

Спать я не собираюсь. Наоборот, твердо намереваюсь запомнить все улицы, ведущие к дому Мемнона, а потом и сам его дом в мельчайших подробностях. Но извилистые дороги через горы к северу от Сан-Франциско мягко укачивают меня, часы утверждают, что сейчас уже три ночи, и усталость берет свое. Возможно даже, несмотря на всю мою ненависть к Мемнону, что-то глубоко-глубоко внутри испытывает несказанное спокойствие оттого что я сижу в его машине: с ним и моим фамильяром.

Как бы то ни было, еще мили три, и мои веки смыкаются. Еще миля – и они больше не поднимаются.

Мой покой нарушается дважды – один раз, когда я чувствую, как меня поднимают сильные теплые руки, и второй, когда эти руки кладут меня на мягкий матрас и укрывают одеялом.

Снова проваливаясь в сон, я слышу у себя в голове эхо голоса Мемнона.

Расслабься, моя неистовая царица. Тебе не нужно больше сражаться. Со мной ты в безопасности.

Глава 3

Сонно моргаю и потягиваюсь, наслаждаясь лаской солнечных лучей, гладящих кожу, и мужским запахом, исходящим от простыней.

Тянусь к источнику запаха, но рука находит только скомканное одеяло.

Хмурясь, сажусь, подавляя зевок, и в недоумении озираюсь. Никогда в жизни я не видела такой огромной застекленной комнаты, и совершенно не могу вспомнить, как я тут оказалась. Нет, прошлый вечер – спасибо, блин, колдуну – я помню слишком уж хорошо, но после того как я села в его машину, следует какой-то провал.

Мемнон, должно быть, принес меня сюда и уложил в постель. В свою постель. Я резко выпрямляюсь, стряхивая дремоту. Вероятно, я в его доме, только вот хозяина нигде не видно.

Жадно разглядываю комнату. Первое, что бросается в глаза, – пространство. Нужно быть очень богатым сукиным сыном, чтобы позволить себе здесь, в Северной Калифорнии, что-то большее, чем консервная банка.

Мемнон определенно зверски богатый сукин сын.

Комната огромная. Мебели мало, и оттого спальня еще просторнее. Тут стоит кровать, книжный шкаф у стены слева, рядом с ним – кресло без подлокотников. И все – если не считать панорамных окон, занимающих три из четырех стен комнаты. За окнами, что прямо напротив кровати, виднеются покатые прибрежные холмы. Справа маячат растущие у дома вечнозеленые деревья. За ними темнеет лес. Не знаю, далеко ли мы от Ковена Белены, но этот лес очень похож на тот, что окружает Ковен.

Справа от меня – большущая ванная комната. Слева – входная дверь.

– Мемнон? – окликаю я.

Здание безмолвствует. Однако минутой позже в комнату проскальзывает Нерон. В мягком свете его шерсть переливается и выглядит особенно гладкой. Пантера идет прямо к кровати и не раздумывая запрыгивает на нее.

Протягиваю руку, глажу моего котика.

– Я уже говорила тебе, что ты лучший фамильяр на всем белом свете?

Он смущенно зыркает на меня исподлобья, слегка подергивая ушами. Наверное, именно так подростки смотрят на своих родителей. Полагаю, всю свою сентиментальность он израсходовал вчера, во время нашего воссоединения.

Провожу рукой по его шее и зову снова:

– Мемнон?

Где, во имя седьмого пекла, этот колдун? Он наконец заполучил меня в свою постель, чего, очевидно, и добивался все это время, только теперь куда-то пропал сам.

Сбрасываю одеяло – и прикусываю язык, проглатывая ругательство, осознав, что на мне слишком большая рубашка – его рубашка – и вчерашние трусики.

Он раздел меня. Ну конечно.

Ублюдок.

Маленькая, разумная часть меня готова пойти парню навстречу – он, наверное, просто хотел, чтобы мне удобней спалось. Но, черт возьми, он видел мои сиськи – в то время, когда я все еще злюсь на него. Закипаю от одной лишь мысли об этом.

Мемнон, – разве что не рычу я по нашей связи.

И первое, что я чувствую, – это его улыбку.

Ты проснулась, нареченная. Хорошо ли тебе спалось?

Морщусь от дурацкого слова. «Нареченная». Могу поклясться, он повторяет его специально, чтобы позлить меня.

Надеюсь, ты закрывал глаза, когда раздевал меня, – говорю.

По ту сторону – лишь наглая ухмылка, черт бы его побрал.

Ну и где ты? – спрашиваю.

Кто-то недоволен тем, что меня не оказалось рядом, когда она проснулась?

Скрежещу зубами. С чего это он сейчас такой беззаботный и игривый?

Когда ты вернешься?

Он продолжает веселиться:

Уже соскучилась?

Если это убережет твое хрупкое эго, не дав ему разбиться вдребезги, то да, конечно. Так жутко соскучилась, что умру, если не увижу тебя снова.

На другом конце связи – тишина.

Потом Мемнон говорит:

Повтори это еще раз, и я исполню твое самое заветное желание.

Мое заветное желание – избавиться от тебя. Если готов исполнить его, тогда я, конечно, нашепчу тебе в ухо пару глупых банальностей.

Мемнон больше не веселится. Если уж на то пошло, клянусь, я чувствую, что он уязвлен. И чуть не хихикаю от этой мысли. Возможно, я еще не побеждена.

Я скоро буду дома, – говорит он наконец.

Скоро? Скоро? Какого черта это значит? Через пятнадцать минут? Через два часа? Мне нужно знать, сколько у меня есть времени.

Но ему я отвечаю:

Что ж, отлично, тогда я достану ножи и наточу их к твоему возвращению.

Он снова весел:

Императрица, ты говоришь на моем языке любви!

И он разрывает связь.

Откуда ему вообще известна концепция языков любви? Впрочем, неважно. Это не имеет значения. Мне нужно выбираться отсюда.

Бросаю взгляд на огромную черную рубашку, болтающуюся на мне.

Ладно, сперва переодеться, потом бежать.

Иду к гардеробной, что рядом с ванной. И замираю на полпути, увидев внутри кружевной лоскут.

Желудок переворачивается от ужаса при одной мысли, что тут, с Мемноном, была какая-то другая женщина.

Нет, этого не может быть. Или может?

Мне отчего-то не плевать, и от этого еще противнее. Нет, в топку его с его скверными жизненными решениями.

И все же сердце бешено колотится, когда я подскакиваю к шкафу, подталкиваемая жутким предвкушением чудовищных находок.

Что там может быть? Женская одежда? Оружие? Трупы? Хрен знает.

Гардероб размером с мою комнату в Ковене. Все-таки Мемнон очень богатый сукин сын. Впрочем, внутри, хотя место и позволяет, не так уж и много одежды Мемнона. Вижу несколько костюмов на вешалках, несколько сложенных рубашек на полках…

Не то чтобы я уделяла им много внимания.

Мой взгляд прикован к тому предательскому куску кружева, который при ближайшем рассмотрении оказывается вроде как платьем-комбинацией. Тянусь к нему, терзаясь мыслью о том, что кто-то другой мог носить это при Мемноне, и тут замечаю, что бирка не оторвана.

Судорожно выдыхаю. Ладно, никакой загадочной женщины не существует. Какое облегчение. Для нее, конечно. К этому чуваку ведь лучше не приближаться на расстояние удара.

За комбинацией висит еще одно платье. Тоже с биркой.

На всей женской одежде – бирки.

И вся она, кажется, моего размера.

Эти тряпки – для меня, – соображаю я.

Ничего вроде бы ошеломляющего – Мемнон, в конце концов, намерен жениться на мне. И все же это как-то… слишком.

В душе поднимается старое чувство. Чувство, принадлежащее Роксилане.

Ее бы это покорило. С легкостью.

Прежде чем Мемнон увез ее и женился на ней, у нее почти ничего не было за душой. Даже для меня, хоть я и независима, обожание весьма заманчиво.

Это кровавые деньги, Селена. Поддаться – значит позволить засранцу добиться своего.

Нет уж, скорее у члена отрастут крылышки.

Еще пару секунд разглядываю шмотки. Переодеться-то все-таки нужно. Роюсь в женских вещах и нахожу джинсы и простую белую рубашку.

Вогиня, прости, что я беру что-то у дьявола.

Внизу, на полке для обуви, обнаруживаю три пары моего размера, и среди них – мартинсы.

Их я и хватаю.

Прости, Вогиня, но я возьму и это. И оставлю себе.

В смысле, не каждый же день получаешь задаром новехонькие Doc Martens.

Иду в ванную, там быстро натягиваю одежду. Волнение возрастает. Не знаю, где сейчас Мемнон, но он скоро вернется, а значит, время мое ограничено.

Выпрямившись, замечаю на зеркале фотографию. Мою фотографию.

Там я чокаюсь бокалом с шампанским с кем-то, кто находится за кадром. Помнится, снимок был сделан в канун прошлого Нового года, на домашней вечеринке, куда пригласили нас с Сибил и нескольких ее сестер по Ковену. Динамичный вышел кадр – я искренне улыбаюсь, и камера лишь случайно поймала мой взгляд.

Забавные кульбиты выкидывает мое сердце, когда я смотрю на эту фотографию в пустой ванной Мемнона, понимая, что он, наверное, вытащил ее из одного из моих фотоальбомов и поместил сюда, чтобы видеть ее каждый день – рядом с собственным лицом.

Выхожу из ванной, беру свой телефон, лежащий на прикроватной тумбочке. На экране высвечивается всего пять процентов заряда.

Засовываю телефон в задний карман и еще раз озираюсь.

Хотя смотреть тут особо не на что – как и в ванной, и в гардеробной. Отчего-то я так и думала. Мемнон, конечно, хорош в играх правителей, и в современный мир он вписался, и владеет разными дорогими вещами. Но пока что все, что я видела, совсем не кричит о запредельном самолюбии.

Думаю, этот бывший полководец просто слишком суров, чтобы заботиться о земных благах. Или же он пока продолжает копить богатство. По одной жертве за раз.

Так, мне пора.

И все же меня тянет к еще одному месту, где Мемнон хранит свои вещи, – к его книжным полкам. Ноги сами собой несут меня туда.

Тут стоят сочинения Плиния Старшего, в оригинале, на латыни, и «Илиада» с «Одиссеей» на греческом, и труды Геродота, и немного древней поэзии. Вижу биографию Нерона, книги по истории Европы, Азии, Африки, Америки, охватывающие тот период времени, когда жили Мемнон с Роксиланой.

Взгляд перемещается чуть ниже и натыкается на знакомые корешки… моих дневников.

У меня перехватывает дыхание.

Это невозможно. Мемнон же их сжег. Я видела, как они полыхали.

Падаю на колени, не веря, но все же охваченная надеждой – чудовищной, болезненной надеждой, – и вытаскиваю один из блокнотов. Обложка усыпана звездами из золотой фольги. Открываю тетрадь – и с моих губ срывается тихий стон, когда я вижу собственное имя и даты, написанные моим почерком. На следующей странице – ряд заметок о том, как добраться до ресторана, где я в то время работала. И заклинание, разглаживающее помятую одежду.

Торопливо пролистываю страницы, заполненные полароидными снимками, стикерами, списками дел, указаниями, заклинаниями, которые, по моему мнению, стоило запомнить, и быстрыми набросками.

Провожу пальцем по одному из таких рисунков – с сарматским грифоном. Проглатываю подкатившие к горлу эмоции и возвращаюсь к изучению блокнота.

Дневник, безусловно, мой. Каким-то образом он снова цел.

Это трюк. Фокус. Несомненно. Я видела, как горели тетради, я касалась их обугленных останков. Я помню тот едкий запах дыма, что висел в комнате, когда они превратились в пепел.

Хватаю еще один дневник, листаю его. Потом еще и еще.

Крепко зажмуриваюсь. Горло сжимает от эмоций. Несмотря на все усилия, из глаза выкатывается непослушная слеза.

Не знаю, каким образом Мемнону удалось утащить дневники из моей комнаты, инсценировать их гибель в огне, но они все еще существуют! Он спас их.

Секунды полторы я испытываю к колдуну прилив нежности. Потом вспоминаю, как он манипулировал мною. Принуждал меня. Повесил на меня убийства, заставил – против моей воли – снять то проклятье.

Нет, к черту его и его жалкую доброту.

Возвращаюсь к шкафу в поисках чего-нибудь, куда можно уложить блокноты, – и нахожу в дальнем углу черную спортивную сумку, где лежит нож, веревка и несколько пластиковых хомутиков.

О, совсем не подозрительно, нисколечко!

Опустошив сумку, подтаскиваю ее к книжному шкафу и засовываю туда все свои дневники. Их так много, что молнию не застегнуть, так что я просто закидываю баул на плечо, улыбаясь от его тяжести. Заполучив свои записи, я снова чувствую себя собой.

Достаю телефон и, игнорируя кучу сообщений и уведомлений, заказываю машину для нас с Нероном.

– Нерон, – зову я пантеру, развалившуюся на кровати врага. – Нам пора.

Не жду, когда он последует за мной. Меня всю трясет от нервов и решимости. Я заполучила свои дневники. Теперь мне нужно вернуться в Ковен и защитить свою комнату так, чтобы никакие нахальные колдуны и приблизиться ко мне не могли.

Выхожу из спальни в сопровождении Нерона. Мы минуем несколько выходящих в коридор комнат и просторную гостиную. Вообще-то я сожалею о том, что приходится уходить отсюда. Мне правда любопытно было бы осмотреть дом Мемнона.

Входная дверь – уродливое бронзовое чудовище. Тянусь к ручке, поворачиваю, но она не поддается. И только теперь я замечаю мерцающую и на засове, и на дверной ручке защиту.

Смотрю на остановившегося рядом Нерона.

– У Мемнона есть дурная привычка запирать нас, пока я валяюсь без сознания.

Большой кот взирает на меня, лениво моргая. Ему явно скучно.

Кладу ладонь на дверь и просто жду. Через несколько секунд темно-синие щупальца чар стекаются со всей створки к моим пальцам. Магия Мемнона, похоже, просто не может противиться притяжению – как и в прошлый раз. Индиговые пряди обвивают мое запястье, словно отчаянно пытаясь удержать меня, а плетение заклятья меж тем искажается, тает – и соскальзывает с двери, струясь по моему предплечью.

Несколько секунд синева держится на моей коже, потом рассеивается.

Я снова пробую ручку, и та послушно поворачивается. В щель бьет солнечный свет. Успех!

В кармане вибрирует телефон, и я, даже не глядя на него, знаю, что машина подъезжает. Момент как нельзя более подходящий.

Взгляд падает на Нерона, и я прикусываю губу. Для того, кто нас подберет, пантера наверняка будет проблемой.

Кладу руку на голову фамильяра. Уши Нерона подергиваются.

– Do ulibad povekomsa pesagus diveksu kuppu mi’kanutgusa buvekatasava.

Скрой эту большую кошку от всех глаз, кроме моих.

Моя сила, все еще восстанавливающаяся после прошлой ночи, вяло вытекает из меня, вливаясь в тело Нерона. Заклинание не сопровождается обычным – и ожидаемым – покалыванием и пульсацией в голове, которые отбирали мои воспоминания.

Я больше не буду терять память.

Вспомнив об этом, я задумываюсь и о предательстве.

Вчера, возможно, и был день Мемнона. Но не сегодня. Нет, не сегодня.

Оглядываюсь на прихожую, на гостиную. Милый дом, правда. Жаль.

Закрываю глаза, сосредотачиваясь на остатках своей магии. Ее немного, но мне нужна только искра.

Мемнон совершил ошибку, оставив меня с моим гневом здесь, в своей святая святых.

Вытягиваю руку ладонью вверх и резко открываю глаза.

– Гнев мой, стихия, сполна ощути, гребаный дом огнем охвати.

Тонкая струйка магии бежит по руке, собирается на ладони клубами бледно-оранжевого дыма, сворачивается и превращается в пламя.

Я швыряю огненный шар в гостиную. Шар приземляется на отделанный бахромой ковер. Несколько секунд огонь лишь тлеет, но потом разгорается, пожирая все, до чего может дотянуться.

– Идем, Нерон, – бросаю я. – Давай убираться отсюда ко всем чертям.

Глава 4

К тому времени, как мы с Нероном возвращаемся в Ковен, солнце исчезает за грузными тучами, а я чувствую себя так, словно меня поколотили котлом.

Унимающие боль чары Мемнона, наверное, выветрились, и теперь все тело ломит, как вчера вечером, даже хуже, потому что к боли присоединяется глубочайшее изнеможение, вызванное злоупотреблением магией.

Войдя в дом, я сразу направляюсь в столовую, на запах супа и свежего хлеба. На полпути туда чувствую покалывание в затылке. Оборачиваюсь и замечаю пару глазеющих на меня ведьм. В столовой ведьма, игравшая на скрипке, при моем появлении останавливается, и все разговоры прекращаются. Мои сестры по Ковену смотрят только на меня.

Ну да, если я отвлекалась на моего порочного «нареченного», для этих женщин мой арест был главной драмой вечера – тем более что Мемнон заколдовал их, заставив забыть об их собственной встрече со смертью.

Игнорируя пристальные взгляды, достаю из буфета миску, расписанную цветочным узором, и наполняю ее благоухающим супом. Прихватываю рогалик из ближайшей корзины и поспешно удаляюсь в свою комнату в сопровождении Нерона.

Все, чего я сейчас хочу, – завалиться на кровать, закутаться в одеяло и залипнуть в каком-нибудь сери-альчике. Но я не говорила со своей лучшей подругой Сибил со вчерашнего вечера, а с тех пор столько всего произошло, что мне кажется неправильным залечь у себя. Стоит хотя бы ненадолго заглянуть к ней.

Не утруждаю себя стуком, просто вхожу и ставлю миску с супом на письменный стол.

Сибил стоит ко мне спиной, возится со своей стеной растений. Ее сиреневая магия разлита по комнате. Затерянная в собственном мире, Сибил мурлычет что-то себе под нос, и листья вокруг нее колышутся. Мерлин, ее фамильяр-сипуха, восседает на своей жердочке над кроватью и сверлит Нерона недовольным взглядом.

– Сибил, – окликаю я.

Подруга вздрагивает, чуть не роняя лейку.

– Гнев Богини, – ругается она, оборачиваясь, но замечает меня и взвизгивает. – Селена! – Она отбрасывает лейку, обдавая недовольного Мерлина брызгами, и кидается ко мне. – Я так беспокоилась! Я слышала, что тебя арестовали, но, когда я позвонила в участок, мне сказали, что тебя уже отпустили. Дьявол! Ты не отвечала на звонки и здесь не появилась. – Она умолкает, чтобы перевести дух. – Где ты была?!

– Я была с Мемноном, – устало говорю я и сбрасываю с плеча набитую сумку, едва не придавливая ею Нерона.

Мой фамильяр одаривает меня таким взглядом, который иначе как неприязненным не назовешь.

– Извини, чувак.

Он дергает ушами. Не нравится слово «чувак»? Ну, всем не угодишь.

– С Мемноном?. – Сибил корчит гримасу. – Насколько я помню, мы его вроде как ненавидели.

– Мы все еще его ненавидим, – подтверждаю я.

– О, хорошо. В смысле, плохо, – Сибил хмурится. – Только вот вчера, когда он уносил тебя с танцев, мне показалось, что вы вроде как поладили. Что случилось?

Я издаю вымученный смешок, переходящий во всхлип.

Чары-кошмары, с чего начать?

Тяжело опускаюсь на край кровати, Нерон сворачивается у моих ног.

– Если у тебя есть часок, я все тебе расскажу.

Сибил кивает и придвигает поближе компьютерное кресло.

– Я вся внимание.

Ну я и рассказываю ей все, всю грязную правду, начиная с того, как Мемнон придушил целый зал суперов и подтер им память, и заканчивая тем, как он подставил меня с убийствами, вынудив согласиться на его дерьмовые требования.

Не сводя с меня глаз, Сибил снова и снова повторяет: «Какого хрена?»

Когда я заканчиваю, она истерически хихикает:

– Так, давай-ка проясним: ты больше не подозреваемая, – я киваю, – но ты помолвлена с психом, – снова киваю, – и теперь помнишь свое прошлое?

Печально улыбаюсь:

– Да, примерно так и обстоят дела.

– Не верю. – Она так и сверлит меня взглядом.

Наверное, на ее месте я бы тоже не поверила.

– Спроси меня о чем-нибудь, что точно знаешь, что я забыла.

Сибил откидывается на спинку кресла.

– Эм-м-м… ладно. – Она барабанит пальцами по подлокотнику. – Что мы делали в ночь после выпуска?

Легко.

– Напились сивухи и искупались голышом в Ирландском море. Было чертовски холодно.

У Сибил от удивления отвисает челюсть.

– Святая полночь, – выдыхает она. – Ты помнишь. – Свет в комнате мерцает, словно подтверждая ее слова. – И твоя магия не забирает больше воспоминания, когда ты произносишь заклинание?

Киваю:

– Угу.

Сибил неотрывно смотрит на меня.

– И как тебе?..

Вздыхаю, встаю, беру рогалик и снова сажусь. Мучное помогает, верно?

– Ужасно. Я злюсь. Я обнадежена. И чувствую себя виноватой оттого, что надеюсь. – Ломаю рогалик пополам, откусываю кусок. – Не знаю. Столько противоречивых чувств…

Сибил пересаживается ко мне на кровать и гладит меня по спине.

– Прости, – тихо говорит она. – Сейчас, наверное, не лучшее время, чтобы рассказывать тебе, что тут происходит.

Смотрю на нее, хмурюсь:

– О чем ты?

– Убита еще одна ведьма.

Теперь моя очередь уставиться на нее с недоверием.

– Что? Когда?

– Кажется, кто-то обнаружил тело среди ночи в Вечном лесу.

Меня пробирает дрожь, когда я понимаю, что это, должно быть, дело рук Мемнона. Подставляя меня, он перевозил в лес тела предыдущих жертв. Наверное, пока я сидела в тюрьме, он потратил время на то, чтобы обелить меня. Как-никак, он ведь собирался жениться на мне, а если бы я надолго оказалась за решеткой, сделать это было бы затруднительно. Тем более он так старался, набивая шкаф женской одеждой моего размера.

Внезапно меня накрывает страх, не давая дышать. Прижимаю руку к груди, к сердцу, не понимая собственной столь бурной реакции…

СЕЛЕНА! – ревет Мемнон по нашей связи.

Вспомни гребаного дьявола.

Паника не отпускает, и я осознаю, что эти эмоции – его, не мои.

Ответь, если можешь! – отчаянно надрывается он. – Скажи, что с тобой все в порядке.

– С тобой все в порядке? – сама того не подозревая, Сибил повторяет слова колдуна.

Я киваю.

Все нормально, – отправляю я по связи, только чтобы избавиться от исходящего от Мемнона ужаса. И тут до меня доходит. – Что, увидел пожар?

Его осеняет.

Это ты у строила?!

Я чувствую, как облегчение разливается по нашей связи, словно бальзам на его недавний страх.

А потом Мемнон начинает смеяться, и волоски на моих руках встают дыбом от этого звука.

Умная, жестокая женщина. Мне следовало бы запомнить, что ты не уступаешь мне в мстительности.

Только ему поджог мог показаться забавным.

– Селена? – Сибил щелкает пальцами перед моим носом. – Что происходит? Ты будто отключилась.

– Мемнон обнаружил пожар, – рассеянно говорю я.

– Какой пожар?

– Тот, который я устроила в его доме.

– Ты устроила пожар? – охает она.

Киваю.

Где ты сейчас? – интересуется Мемнон.

Дома.

Я тебя не вижу.

У себя дома, – уточняю я.

– Ты же не серьезно, а? – стонет Сибил. – Нельзя поджигать чужие дома.

– Отстойные – можно.

– Селена, – Сибил глядит на меня с упреком.

Назови мне хоть одну вескую причину, по которой я не должен явиться прямо сейчас и притащить тебя обратно, – говорит Мемнон.

Я снова подожгу твой дом, – повышаю я ставку. – Если, конечно, от него еще что-то осталось.

Когда же этот тип усвоит, что не стоит связываться с ведьмами?

Как ты там? – Мемнон меняет тему. – Сильно неуютно стало после того, как мы дали клятву?

Почему это мне должно быть неуютно?

Связь искрит весельем.

Скоро узнаешь. А когда сделается совсем невыносимо, половинка моя, найди меня.

Скорее мои сиськи заговорят, – отвечаю. – А пока можешь поразвлечься, обдумывая, где ты будешь спать нынче ночью.

Выскальзываю из связи и смотрю на Сибил.

– Я к себе.

Угу, хочу нормально поесть и убрать дневники.

– Эй-эй-эй, ты не можешь просто взять и уйти, упомянув вскользь, что сожгла дом какого-то типа.

– Не «какого-то типа», – говорю, подхватывая миску с, увы, давно остывшим супом. – А моей злобной родственной души. Я расскажу тебе об этом – попозже.

Взваливаю на плечо свой баул. Нерон встает.

– Ловлю тебя на слове, – бросает мне вслед Сибил.

Мы с Нероном поднимаемся на третий этаж, огибая порхающую в коридоре летучую мышь.

Дверь в мою комнату приоткрыта – никто не потрудился нормально запереть ее вчера, после того как меня увели. Сердце сжимается.

Распахиваю створку и захожу в комнату. Тут все по-прежнему залеплено стикерами, а на столе лежит новенький дневник – капсула времени моей прошлой жизни, версия той меня, которая методично протоколировала свою жизнь, чтобы справиться с потерей памяти. И сейчас мне кажется, что, обретя воспоминания, я потеряла ту Селену.

Да, проклятье больше не тяготит меня, но я чувствую себя кораблем без рулевого, вынужденным дрейфовать бесцельно.

Нерон подходит к кровати и запрыгивает на нее, совершенно не заботясь о моих переживаниях.

Пантера потягивается и заваливается на бок, закрывая глаза.

– Ясно, ты жутко переживаешь из-за вчерашнего, – бормочу я и роняю набитую сумку на пол. Несколько блокнотов вываливается.

Подхожу к столу, смотрю на страницу свежего дневника. Провожу пальцами по последним строчкам, которые я оставила для самой себя:

Не доверяй Мемнону Проклятому.

Я помню гнев и панику, которые испытывала в тот момент. Так странно – оставаться на этой стороне. Взгляд перескакивает с предостережения на стикер, приклеенный в центре страницы. Разглаживаю его – и понимаю, что почерк-то не мой.

Прищуриваюсь, отрываю липкий квадратик от бумаги…

Ты, может, и забыла, что случилось во время колдовского круга, но мы-то нет.

Роняю записку на клавиатуру, долго смотрю на нее, потом перевожу взгляд на окно, потом – на дверь, которая была открыта, когда я вернулась. Навешенные мной защитные чары на месте, их паутина мягко поблескивает в воздухе.

Медленно выдыхаю. Тот, кто написал это, прошел мимо охранных чар. Меня пробирает озноб. Как? Если они желали мне зла, они не могли бы этого сделать, не разорвав сеть.

Снова смотрю на записку. Значит, о моей потере памяти им известно – но не о том, что проклятье снято.

Что ж, этого они и не узнают.

Что-то древнее, глубоко погребенное ворочается во мне. Когда-то, давным-давно враги добрались до меня. И я не допущу повторения.

Отодвигаю кресло, сажусь, перелистываю страницу блокнота. Возможно, мне больше не требуется дневник, чтобы запоминать дела, но он может быть полезен и для другого.

Схватив ручку, записываю тревожные события, случившиеся в кампусе с начала учебного года.

Убийства ведьм.

Ежемесячный колдовской круг с незаконными связующими заклинаниями.

Я каким-то образом причастна и к тому, и к другому. До сих пор я была слишком занята, пытаясь держаться на шаг впереди этого дерьма, чтобы всерьез задуматься обо всем. Но теперь я могу.

Снова смотрю на стикер.

Не могу. Должна.

Вновь переключаюсь на блокнот, постукиваю ручкой по странице. Многие убитые ведьмы состояли в Ковене Белены.

У меня столько вопросов по поводу этих убийств, начиная с причастности Мемнона. Не давая себе отвлечься, смотрю на второй пункт. Колдовской круг, который проходит каждое новолуние. Если мой опыт типичен, то все круги сосредоточены на принудительном привязывании супера – в моем случае это была девушка-оборотень – к верховной жрице, ведущей круг.

Судя по стикеру, она и другие ведьмы не забыли, что я все им испортила, и, к несчастью для меня, я не знаю, кто они. Тогда все были в масках. Зато теперь я знаю, что они способны пройти мимо охранных чар в мою комнату.

Во мне вновь просыпается частица моего древнего железного духа.

Если я хочу жить спокойно, мне придется разобраться с враждебными ведьмами прежде, чем они разберутся со мной. Устранить угрозу, которую они для меня представляют, гораздо важнее занятий.

Ручка скользит по бумаге, фиксируя информацию, и только расписав половину планов, я осознаю, что этого не требуется. Я не забуду.

Однако мне понадобится помощь.

Постукиваю кончиком ручки по листу.

В прошлом Мемнон не меньше меня стремился найти этих ведьм. Не думаю, что его интерес имел какое-то отношение к мести. Полагаю, даже тогда, объятый гневом, он все равно думал о моей безопасности. Почти уверена, что он охотно согласится еще раз замарать руки ради меня.

Но он вполне может использовать просьбу как рычаг давления, чтобы добиться от меня еще чего-нибудь. От этой мысли пробирает озноб.

Нет, этого не случится. Я этого не позволю.

Разум возвращается к последним из древних воспоминаний, воистину болезненным, и я плотно сжимаю губы. У меня есть свой рычаг.

Мемнон, – тянусь я по нашей связи.

И чувствую на другом конце тепло. Уверена, он думает, что я уступаю его желаниям.

Но заговорить ему я не даю.

Встретимся через час на лугу убиенной. Мне… – Закрываю глаза и заставляю себя закончить фразу: – Мне нужна твоя помощь.

Глава 5

Боль усиливается.

Раньше я думала, что ломота в костях из-за переутомления и перерасхода сил. Думала, что заклинания Мемнона перестали действовать. Думала, думала, думала.

Я ошибалась.

Именно на это намекал Мемнон, когда предлагал мне найти его.

Я начинаю чувствовать последствия нерушимой клятвы.

Тяжело дышу, пробираясь между вечнозелеными деревьями. В животе копится страх. Я знала, что несоблюдение магической клятвы чревато последствиями. Но не подозревала, что ощущения будут настолько дерьмовыми.

Не знаю, сколько еще я смогу продержаться, игнорируя клятву, прежде чем отправлюсь умолять колдуна жениться на мне, просто чтобы облегчить боль.

Впереди между стволами мелькает луг Убиенной. В последний раз, когда я приходила сюда, я еще не была студенткой. Сейчас, в сумерках, поле прекрасно как никогда. Закат щедро золотит жухлую траву.

И там, посреди поля, спиной ко мне стоит моя родственная душа.

Мемнон – скрип седла. Запах конского пота, травы, мужчины. Мемнон – опаленная солнцем кожа, взъерошенные ветром волосы. Мемнон – часть меня, такая же, как Роксилана, и никакой магии, никакому гневу не изменить этого.

Словно почувствовав на себе мой взгляд, он оборачивается, и глаза его вспыхивают, встречаясь с моими.

Мемнон яростно целует меня, входит в меня. Есть только я, он, безбрежное море травы вокруг и небеса над нами.

– Я твой навеки, – выдыхает он, не отрываясь от моих губ. Отстраняется, ища мой взгляд. Лицо его залито мягким оранжевым сиянием моей магии. – Навеки.

Чувствует ли он это? Чувствует прошлое, давящее на нас, как нечто материальное? Сжимается ли у него горло, как сжимается оно у меня? Или я единственная, кто тонет в этих воспоминаниях?

– Маленькая ведьма, – приветствует меня колдун, глядя, как я иду к нему. – Ты позвала.

Мурашки бегут по моей спине от этого низкого медового голоса.

– Нам нужно поговорить, – перехожу я на сарматский. Здесь, в этих лесах, конечно, не то, что в общежитии, но все равно кто-нибудь может нас услышать.

Выпускаю на волю магию. Бледно-оранжевый свет окутывает одеялом, образуя барьер, блокирующий всякий звук. Я не произношу заклинание вслух, но оно есть, вплетенное в магию одним лишь моим намерением.

Мемнон протягивает руку, гладит мою силу, точно кошку.

– Я слушаю, – отвечает он, переводя взгляд на меня.

– Когда заклятье было снято, ты увидел мое прошлое?

Колдун сводит брови. Видимо, я сказала совсем не то, что он предполагал.

– Я видел твои восстановленные воспоминания из этой жизни, – медленно говорит он. – Но когда проклятье перешло на первую жизнь и ты начала плакать, я потерял связь.

Он утирал мои слезы и заверял, что со мной все в порядке. Я почти забыла эти подробности.

– Значит, ты не видел, как закончилась та моя жизнь.

Я просто хочу быть уверена.

Взгляд его соскальзывает на мои губы.

– Нет.

– А как ты думаешь, что случилось?

Мемнон мрачнеет.

– Не имею ни малейшего понятия. И все еще хочу это узнать. Почему ты прокляла меня, обрекая на вечный сон, и что делала после того как я ушел.

А я слышу другие, куда более личные вопросы, которые он не озвучивает, но которые все равно проносятся эхом по нашей связи.

Жалеешь ли ты, что похоронила меня заживо? Ты предала меня ради другого? Влюбилась в кого-то еще? Была ли ты счастлива?

– Как я предала тебя? – подначиваю я его. – Перечисли все шаги, которые, по-твоему, я предприняла, чтобы замуровать тебя в гробнице.

Мемнон прищуривается, глядя на меня. На скулах его ходят желваки.

– Селена, если это какая-то ловушка…

– О, ловушка была, только подстроенная отнюдь не мной.

Он поднимает брови, застигнутый врасплох таким ответом.

– Расскажи, – настаиваю я. – Как я тебя поимела? Я хочу знать в подробностях все, что, по-твоему, я предприняла, чтобы засунуть тебя в тот саркофаг.

Колдун в негодовании скрипит зубами.

– Ты разрушила мою жизнь…

– Нет, – злобно выпаливаю я. – Это ты разрушил мою жизнь. Две тысячи лет назад на берегу Амазонки я умерла, чтобы спасти тебя от ужасной участи! Не было никакого грандиозного плана. Не было жизни после тебя. Я защищала тебя, а что ты сделал, когда очнулся? Обвинил меня! Напал на меня. Ты предал меня и все, что было между нами, своей мстительностью!

Вид у Мемнона такой, словно я его ударила.

Богиня, как же болят кости. Я задыхаюсь. Вокруг нас скручивается и извивается моя магия, корчась от бурлящих эмоций.

– Что? – хрипло выдавливает наконец Мемнон.

– Ты хотел лучше понять прошлое и мои мотивы? – Я хватаю его руки и прижимаю к своим вискам. – Так посмотри сам!

Руки Мемнона подрагивают, струйки магии срываются с его ладоней, словно и он не может сдержать чувства. Наша связь вибрирует от нарастающего в нем ужаса.

Не думаю, что он хочет поверить мне, не думаю, что он хочет читать мой разум. Он ведь знает, что ему может не понравиться то, что он обнаружит.

– Давай же. – Я слегка встряхиваю его руки, не выпуская их. Глаза щиплет, а я ведь не хотела заводиться по этому поводу. Мне просто нужна его помощь, а так я получу ее, не будучи ничем обязанной. Только так колдун поймет, что это он в долгу у меня. Правда о нашем прошлом – и нашей первой гибели – делает все, что он сотворил со мной, намного хуже.

Мемнон сжимает зубы, и его шрам при этом слегка подергивается. Дымчато-янтарные глаза несколько секунд не отрываются от моих.

Потом он кивает, чуть крепче сжимая мои виски.

– Хорошо, Императрица. Как пожелаешь. Повторяй за мной. Pes datapzaka kubiwapsasava vi’savva ziwatunutasa vak mi’tavekasavak ozakos detgap.

Обнажаю перед тобой свои последние воспоминания о моей первой жизни.

Повторяю заклинание, стискивая его руки. Сердце неистово колотится в груди: я готовлюсь вновь пережить то, что случилось со мной тогда.

Магия Мемнона вырывается из ладоней, синие побеги проникают мне в рот, в ноздри, а спина сама собой выгибается, пальцы судорожно сжимаются.

И перед моими глазами разворачивается тот последний роковой день моей прошлой жизни.

Глава 6

Роксилана

59 год н. э., Боспорское царство, Крым

Рокси…

Резко открываю глаза. Вижу темный потолок дворцовой спальни. В ушах звенит голос Мемнона. Глубокий, необъяснимый ужас пробирает меня до мозга костей. Что это? Кошмарный сон, последовавший за мной в явь? Или что-то еще?

Несколько раз быстро вдыхаю и выдыхаю, пытаясь прийти в себя, и тянусь к Мемнону. Но другая половина кровати, где должен лежать моя родственная душа, пуста.

Мемнон? – зову я по нашей связи.

В ответ – тишина.

Он разбудил меня, я уверена, но где же он?

– Мемнон? – негромко повторяю вслух, думая, что он, возможно, где-то тут, в темноте комнаты. Но ощущаю лишь пустоту, и никто не отвечает мне.

Может, он задержался допоздна, разрабатывая стратегию будущих битв со своими кровными братьями и другими высокопоставленными лицами? Что ж, такое случается не в первый раз.

Но если бы он бодрствовал, то ответил бы мне. А он не отвечает.

Пробую снова.

Мемнон?

Тишина.

Сердце начинает бешено колотиться, и то тревожное чувство, с которым я пробудилась, усиливается.

Возможно, мой муж уснул где-то еще. Это не в его правилах, но вполне правдоподобно. Он слишком переутомлен и мало спит, разум его поглощен войной.

В изножье кровати Ферокс, мой фамильяр, приподнимает свою черную голову. Он почти неотличим сейчас от прочих теней. Видно, мое беспокойство разбудило его. Хочу сказать пантере, чтобы он успокоился, но не могу – не могу, потому что сама стараюсь разобраться, что же меня так взволновало.

За окном щебечет скворец. Слушаю его, стараясь дышать ровнее. Но даже от птичьего пения по коже бегут мурашки. Проклятая тревога.

Сбросив легкое покрывало, иду к окну, опираюсь на каменный подоконник, глубоко вдыхаю солоноватый воздух. Смотрю вниз, на царскую гавань, на залитые лунным светом берега Черного моря.

К первому скворцу присоединяется второй. Если бы я проснулась не такая взволнованная или не проснулась бы вообще, я бы даже не обратила внимания…

Некоторые скворцы прилетают к нам зимовать, спасаясь от холодов, другие – весной, на гнездование. Но сейчас разгар лета… А еще, если уж скворцы и прилетают, то несметными стаями, черными тучами, а не одинокими парочками.

Стон и скрип дерева привлекают мой взгляд к судам, пришвартованным у причала.

Беспокойство нарастает. Я хмурюсь.

Стояли ли там эти корабли днем? Слишком темно, чтобы быть уверенной.

Вглядываясь во мрак, напрягая зрение, различаю внизу несколько фигур. И чем дольше смотрю, тем больше фигур проступает из тьмы, безмолвных, как статуи.

Что-то не так.

Что-то очень, очень не так.

Мемнон? Почему ты не отвечаешь?

Знает ли он о том, что происходит? Могло ли с ним что-то случиться?

Нет. Я отказываюсь в это верить. Я чувствую его по ту сторону связи, пускай даже он глух и нем. Он жив, он все еще жив.

Отступаю от окна, подхожу к сундуку, стоящему в ногах кровати. Открываю его, на ощупь вытаскиваю штаны и рубаху. Одеваюсь, не решаясь зажечь свет, на случай, если сбылись мои худшие опасения.

У нас есть враги. У нас всегда были враги. И сейчас их больше, чем когда-либо. Мемнон всегда старался на шаг опережать их, но не думаю, что он предвидел такое.

Когда я заканчиваю натягивать сапоги, в стену возле задернутого портьерой дверного проема тихо стучат.

– Роксилана! – настойчиво шепчет мужской голос. Не сразу, но я узнаю Зосиниса, самого близкого и самого свирепого кровного брата Мемнона. Вновь раздается стук. – Роксилана! Проснись!

Пересекаю комнату и уже собираюсь отдернуть ткань, но тут Ферокс тихо рычит. Я замираю.

Медленно, очень медленно поворачиваюсь к пантере. Я почти ничего не вижу, кроме темного силуэта моего фамильяра, но понимаю, что взгляд Ферокса прикован к портьере.

Я тоже смотрю туда. Защитные чары, паутиной опутывающие полотно, слабо светятся в темноте. Они активированы. Зосинис, должно быть, пытался войти – и не смог. Мой порог защищен от злых умыслов.

Меня пробирает озноб.

Опять оглядываюсь на Ферокса, все еще скованная беспокойством.

– Роксилана! – вновь зовет меня Зосинис. Громче и настойчивее.

Фамильяр снова тихо рычит, потом бесшумно спрыгивает на пол и крадется вперед, припав к полу, словно нацелившись на добычу. Проскальзываю по нашей связи в голову Ферокса, любопытствуя, что же его так насторожило.

Не успеваю толком обустроиться в сознании пантеры, как чую кровь. Много крови. Ее едкий запах витает в воздухе и даже чувствуется на языке.

– Роксилана! – молит Зосинис. – На нас вот-вот нападут! Нужно вывести тебя отсюда!

Касаюсь задернутой портьеры, представляя себе стоящего по ту сторону высокого воина. Зосинис и Мемнон – закадычные друзья с самого детства. Они связаны кровной клятвой и многими, многими битвами. Мой супруг доверяет ему свою жизнь.

Но интуиция и наблюдательность говорят мне нечто совсем иное.

– Души, – шепчу я.

Я не вижу, как моя магия обвивает горло Зосиниса, но слышу его удивленное оханье, потом – грохот чего-то тяжелого, а потом – глухой стук упавшего на пол тела. И только тогда я осмеливаюсь отдернуть портьеру.

По ту сторону, на полу, вцепившись ногтями в горло, тщетно пытаясь отодрать мою силу, корчится Зосинис. Тому, кто не владеет магией, ее не остановить. Рядом с мужчиной валяется устрашающего вида кинжал, который он, должно быть, держал, когда звал меня.

Мысленно приказываю магии подтащить ко мне оружие. Клинок с лязгом ползет по полу, потом взмывает вверх и оказывается в моей руке.

Шагнув к Зосинису, я опускаюсь возле него на колени и неторопливо приставляю лезвие к его горлу.

Темные глаза останавливаются на мне.

– Что ты делаешь? – хрипит он.

Честно говоря, понятия не имею, но паника продолжает бурлить в крови, а интуиция еще никогда меня не подводила.

Приказываю своей силе держать пленника крепче. Меньше всего мне хочется, чтобы Зосинис сбежал сейчас, когда он в таком уязвимом положении.

– Где мой муж? – резко спрашиваю я.

Подходит Ферокс, не отрывая пристального взгляда от воина.

– Не… м-м-могу… дыша-а-ать. – Глаза Зосиниса выпучиваются.

Чуть ослабляю чары.

– Где?

Зосинис жадно глотает воздух.

– В безопасности, – шипит он. – А ты – нет. Дворец вот-вот захватят, моя царица. Времени мало. Нужно бежать.

Тревога заразна, с этим нельзя не согласиться.

Слабый запах крови щекочет ноздри, и я вспоминаю, что Ферокс еще в нашей комнате почуял ее медный привкус. Зосинис сказал, что дворец вот-вот захватят, но насилие уже проникло сюда.

Окидываю воина взглядом и замечаю на его одежде свежие пятна крови. Насилие, в котором он принимал участие.

Поднимаю глаза. Коридор зловеще тих, только факелы шипят на стенах. Вдалеке слышу какой-то шум. Голоса?

Сосредоточившись на Зосинисе, направляю магию ему в горло и приказываю:

– С губ твоих слетит только правда.

Зосинис дергается, ерзает, борясь с удерживающей его магией. Он достаточно часто видел мою силу, чтобы бояться ее.

– Что происходит? – спрашиваю я, убирая удушающие тиски.

Мужчина плотно сжимает губы.

– Говори, – магия обрушивается на него. – Немедля.

– Переворот, шлюха, – выплевывает он.

Кровь леденеет в жилах. Переворот.

– Где Мемнон?

Теперь, когда я знаю, какова ставка, вопрос стоит как никогда остро.

Зосинис смеется.

– Там, куда увезла его эта сумасшедшая сука Эй-слин.

Эйслин… увезла его? Во время переворота? Чтобы спрятать? Мемнон бы этого не позволил. Ведь во дворце, под ударом, остались его близкие, его друзья! Но, с другой стороны, я ведь не слышала его с тех пор, как проснулась.

– Он… жив?

Зосинис фыркает, и я сосредоточиваюсь на его реакции.

– Сомневаюсь, что надолго.

Не могу дышать. Тону в панике.

Позже. Страдания – позже. Сейчас Мемнон, по-видимому, все-таки жив. С Эйслин. Вероятно, в других землях, в других краях.

Пальцы слегка подергиваются – я борюсь с желанием отследить мою родственную душу.

– Зачем это все? – спрашиваю я.

– Римляне владели этой территорией целый век до того, как ее захватил Мемнон. Они хотят вернуть ее.

Что ж, информации достаточно.

– Кто заключил с ними сделку?

Кадык Зосиниса двигается: он сражается с рвущимися наружу словами. Извивается всем телом, тщетно стараясь избавиться от магических пут.

– Планы Мемнона погубили бы нас всех. Я хотел как лучше для нашего народа.

– Кому римляне сделали предложение? – давлю я. Кому-то же они что-то пообещали.

– Мне, – вырывается из его горла. – Они пришли ко мне. Эйслин выступила посредником.

Вот уж не думала, что все может оказаться хуже, чем уже есть, а нате-ка. Эйслин тоже предала Мемнона. Немыслимо. Я всегда полагала, что, в случае чего, она оторвется на мне.

Вдалеке слышатся еще голоса – они звучат громче, смелее. Крохи драгоценного времени утекают сквозь пальцы.

– Изложи мне весь план.

Зосинис слабо смеется.

– Даже не надейся переиграть нас.

Отвожу кинжал от его горла. В глазах Зосиниса мелькает любопытство, возможно, даже торжество, словно он только сейчас осознал всю безнадежность моего положения.

Пристально смотрю в его темные коварные глаза. Да, я не ошиблась – в них действительно мерцает ликование. К несчастью для него, он не видит обвивающих нас клубов моей магии.

Перехватив половчее кинжал, вонзаю лезвие в бок.

Он кричит, но что толку? Моя магия поглощает звук.

– Перестань куражиться и изложи мне весь план, – приказываю я, – и тогда я, возможно, заживлю рану.

Он задыхается, но в глазах пляшет нечестивое возбуждение.

– Ты заплатишь за это позже, моя царица, – клянется он, выплевывая титул, как проклятье.

Поворачиваю нож, и Зосинис мычит сквозь стиснутые зубы.

– Отвечай.

– В заговоре участвует половина лучших воинов Мемнона. Итаксис, Рака, Тасиос, Палакос, Тиабо, Дзу-рис и не только, – хрипит мужчина. – Вас обоих должны были отравить за ужином. Усыпить, одурманить. Потом Эйслин собиралась забрать Мемнона – у нее на него особые планы, – а ты отправилась бы со мной. Но ты слишком рано ушла с ужина, и вот результат.

Пятьсот римских солдат и наемников готовы штурмовать дворец – если уже не штурмуют. Еще тысяча наемников, в основном скифы, ждут – на случай, если что-то пойдет не так.

Судя по словам Зосиниса, ситуация безнадежна, но я пытаюсь не думать об этом. Мемнон единолично справлялся и с худшим. Еще не конец.

– Что еще?

На лбу Зосиниса выступает пот, дыхание становится прерывистым, поверхностным.

– Царская семья и все верные им должны были быть убиты. Нельзя допустить, чтобы кто-то мстил за павшего правителя или устраивал беспорядки.

Ужас накрывает меня. Тамара и Катиари, мать и сестра Мемнона, несомненно, первые в списке.

– Что получил бы ты лично?

Уголки губ Зосиниса подергиваются, словно он пытается сдержать злорадную ухмылку.

– Я стал бы царем.

Ах, вот оно что. Он продал лучшего друга ради власти.

Губы Зосиниса продолжают дрожать.

– Что-то еще? – уточняю.

И он выдавливает:

– Тебя. Я получил бы тебя в качестве военного трофея.

Чувствую, как мои брови ползут на лоб. Меня? Какая нелепая мысль.

– Зачем? – спрашиваю я наконец.

Взгляд его меняется, становясь… алчным? Да, лучшего слова и не подобрать. Я уже видела у него такой взгляд, просто раньше не заостряла внимания. У этого человека шесть жен – что он вообще делает с таким количеством женщин? И, если бы все получилось так, как он планировал, я стала бы седьмой.

Меня охватывает отвращение. Он явно никогда не задумывался о последствиях. Да я бы прокляла его насмерть раньше, чем он дотронулся бы до меня хотя бы пальцем.

Далекий шум становится громче. Кажется… Кажется, массивные дворцовые двери со стоном распахнулись. Вот дерьмо.

– Кроме тебя, – спрашиваю, – за мной придет еще кто-нибудь?

Зосинис смеется.

– Все придут за тобой. Мемнон и ваши сторонники мертвы. Те, кто последовал бы за вами, погибли. Некоторые еще сидят в обеденном зале, и трупы их разлагаются прямо за столом. Тела останутся непогребенными, они так и сгниют на своих стульях. Но если ты пойдешь со мной, я спасу тебя. И вновь сделаю тебя царицей.

Царицей? Так вот чего он добивается? Если бы не заклятье правды, я усомнилась бы в его словах, особенно теперь, когда в его бок вонзен кинжал.

Он хочет заполучить мою силу, мою власть. Наверное, думает, что я почувствую себя обязанной ему, великодушно избавившему меня от неминуемой смерти. Таковы обычаи сарматских воинов. Только это не мои обычаи.

– Это твой единственный шанс выжить, – добавляет Зосинис.

Его словам вторят далекие боевые кличи. Солдаты уже внутри дворца.

Смотрю ему в глаза.

– Думаешь, я боюсь римлян? Или смерти? Думаешь, я стала бы цепляться за трон, если рядом не сидит Мемнон? – Я качаю головой. – Я последую за ним хоть на край света. Последую за ним даже в смерть. Но, думаю, ты отправишься туда первым.

Повожу рукой, и сила, окружавшая нас, обрушивается на его голову.

Хруст.

Шея предателя ломается, и моя магия отпускает его. Обмякшее тело лежит на земле.

Вдалеке трещит ломающаяся мебель. Солдаты разносят нижний этаж дворца. Крики подступающего легиона все громче и громче.

Я выпрямляюсь. Мне нужно идти, если я рассчитываю остановить Эйслин, пока еще не слишком поздно, но сперва…

Смотрю в конец коридора, туда, где находится комната Тамары и Катиари. Занавеска на входе сорвана. Сердце заходится стуком. Времени нет, но мне нужно убедиться.

Ферокс подступает ко мне, бодает мою руку, так что ладонь ложится на его лоб.

Я здесь, с тобой, – как бы говорит он. Глубоко вдыхаю и иду к комнате женщин. И уже на полпути слышу, как там что-то медленно капает.

Я еще не дошла до входа, когда вижу тело Тамары – привалившееся к стене, с зияющей в груди раной. Кто-то пронзил мать Мемнона мечом.

Колени мои подгибаются. Спотыкаясь, я еле добираюсь до Тамары. Миную нетронутые защитные чары, падаю рядом с женщиной, обнимаю тело. Тяжелая голова, качнувшись, безжизненно утыкается мне в плечо, и, хотя вопли врагов приближаются, на миг я перестаю обращать на них внимание.

Это сарматская царица, женщина, которая вела в бой армии, которая много лет принимала жизненно важные решения за все свои кочевые народы, пока не передала власть Мемнону. Она заслужила лучшего, чем предательский удар в грудь.

Я прижимаю ее к себе, а по каменным ступеням уже стучат сапоги. Сжатая ужасом, обшариваю взглядом комнату, ища Катиари, младшую сестру Мемнона. Слишком темно; приходится зажечь магический свет.

В мягком оранжевом сиянии я вижу девушку. Она лежит на спине, в луже крови. Четыре стрелы торчат из груди. Она не дышит.

Осторожно отпускаю Тамару, переползаю к девушке, касаюсь ее кожи: уже начала остывать… Сарматская принцесса тоже мертва.

Судорожно вздыхаю. Не верю. Я потеряла родного человека – не только потому, что она была сестрой моего мужа. Я считала ее и своей сестрой – по любви, по выбору.

Проваливаюсь в прошлое. Солдаты вторглись в мой дом, убили мою семью: сдавленные всхлипы переходят в мучительный крик.

Это сделали римляне. Сторонники римлян. Рим снова отнял у меня все.

Слышу их в конце коридора. Слышу, как они опрокидывают жаровни, как срывают со стен гобелены.

Ядовитая ярость разливается по моим венам, поглощая горе, превращая его в нечто опасное, смертоносное.

Я вновь переживаю старую боль, но я больше не ребенок и могу себя защитить: теперь страдать будут эти люди.

Еще один крик вырывается из моего горла, но это свирепый, гневный крик.

Я встаю. Ферокс рядом. Кладу руку на голову пантеры.

И шепчу заклинание, направленное на фамильяра:

– Непробиваемая броня на тело твое.

Магия окутывает большого кота, укрывает его защитными чарами. У меня осталось всего несколько секунд, но я повторяю заклинание и для себя, готовясь к бою. Такие чары не вечны, долго они не продержатся, но пока что защитят нас.

Слышу топот по меньшей мере дюжины пар ног – солдаты бегут по коридору, привлеченные, должно быть, моим криком.

Быстро проклинаю тела свекрови и золовки:

– Кожа ваша – смерть; да растекутся жижей кишки любого, кто посмеет прикоснуться к этим телам.

На последних словах мой голос срывается. Разумом я понимаю, что женщины мертвы, а вот сердце не может этого принять.

Бросаю на них последний мрачный взгляд. Солдаты непременно попытаются осквернить останки. Злобно улыбаюсь при мысли о мучительной смерти, которая ждет этих дураков.

Сила собирается под кожей, чувствую, как мышцы и суставы пульсируют энергией, а гнев делает даже приятной эту боль.

Бросаю взгляд на своего фамильяра:

– Готовься, Ферокс. Все, кто за пределами этой комнаты, – враги. У бей кого сможешь.

И я шагаю навстречу первому из римских солдат. Он молод, кожа его золотистая, ноги стройные, длинные.

Глаза юноши расширяются, когда он видит меня, и он чуть замедляет бег. Позади него больше дюжины бойцов. Я вскидываю руку, собирая магию.

– Уничтожить.

БУМ!

Дворец содрогается, когда вырвавшаяся из меня сила разрывает стоящих передо мной солдат в клочья. Кровавые ошметки летят в тех, кто держался позади, оторванные конечности сбивают людей с ног.

От юноши с золотистой кожей осталось лишь бурое пятно на полу.

Иду навстречу новым солдатам, только что взбежавшим по лестнице.

Я ждала слишком долго и не успела покинуть дворец, но мне уже все равно. Гнев бурлит во мне, подстегивая магию.

Несусь по коридору. Ферокс раздирает горло солдату, пытающемуся спихнуть с себя изуродованный торс павшего соратника.

Зачерпываю еще магии.

– Уничтожить!

Новый взрыв. Новые изуродованные тела. Великолепные римские шлемы или слетают, или укатываются вместе с оторванными головами своих владельцев.

Вид разбросанных кровавых останков пробуждает во мне что-то первобытное. Я никогда не считала себя особенно злобной, но, очевидно, когда дело касается моей родственной души и семьи, я становлюсь такой. Безжалостной.

Сосредоточенная на бойне, я даже не замечаю первую летящую в меня стрелу. Она попадает в правое плечо, и, хотя даже не разрывает ткань зачарованной туники, сила толчка едва не сбивает меня с ног.

Лучники. Во дворце лучники! Встревоженная этой мыслью, я бросаю еще одно истребляющее заклинание. Тела разлетаются, с потолка сыплется пыль, стены трясутся. Мне все равно: пусть весь дворец рухнет нам на головы – лишь бы он забрал с собой как можно больше врагов.

Пытаюсь не думать о горе и скорби, терзающих меня, о том, что я потеряла сегодня – и что еще могу потерять.

Мне нужно добраться до Мемнона. Боги, мне нужно добраться до него. От него все еще ни звука. Связь безмолвствует, я почти ничего не чувствую.

Есть много мест, куда Эйслин могла утащить Мемнона, и большинство из них абсолютно недоступны. Но если она и моя половинка все еще здесь, в этой реальности, то я догадываюсь, куда бы она поволокла его в первую очередь.

Добравшись до лестницы, уничтожаю еще одну группу солдат, разнеся заодно целый пролет каменных ступеней.

Спускаюсь по тому, что осталось. Восстанавливаю наложенную на Ферокса защиту. Пантера не отстает от меня.

Дворцовый храм. Мне нужно туда.

На первом этаже вовсю гремят боевые кличи и мучительные вопли. Я вижу бой – и у меня перехватывает дыхание. Несколько верных сарматов дерутся с солдатами, но их слишком мало. Римляне безжалостно рубят ни в чем не повинных дворцовых слуг, не имеющих боевой подготовки, ломают мебель, выносят вещи, среди которых – древние реликвии правителей, обитавших здесь до нас.

Как только меня замечают, атмосфера меняется.

– Царица! – кричит кто-то.

Не узнаю голос, не могу даже сказать, принадлежит он врагу или другу. Но потом замечаю Ракаса, одного из тех, кого назвал Зосинис. Он указывает на меня мечом, выкрикивая приказы.

Весь свой гнев я обращаю в проклятье, направленное на этого предателя. Бледно-оранжевая магия, катящаяся к нему, пронизана маслянисто-черными нитями. Врезаясь в Ракаса, она подбрасывает его в воздух, оставляя за собой густые клубы оранжевого дыма. Никогда еще я не создавала заклятье такой силы, которое вознесло бы человека. Моя ярость, моя боль подпитывают чары.

Схватка замирает. Люди останавливаются, чтобы посмотреть, как Ракас корчится над их головами, бестолково размахивая мечом и пытаясь освободиться.

Магия продолжает клубиться вокруг него, льнет к коже, и только когда она проникает в его тело, я ясно вижу, как плоть начинает пузыриться, словно закипая, и внезапно Ракас взрывается, осыпая зал клочьями проклятого мяса. Те, на кого попали ошметки, визжат: проклятье обжигает и их.

Римские солдаты кричат, объятые ужасом. Они подписывались на войну, но угодить под колдовство? Некоторые бросаются бежать, но большинство сверлит меня смертоносными взглядами. Вот теперь начнется серьезная битва.

Отбрасываю тех, кто стоит ближе ко мне, потом швыряю еще два истребляющих заклинания. Куски тел летят во все стороны.

Охваченная страстью, я, однако, постепенно ощущаю, как иссякает моя магия. Она на исходе и рано или поздно закончится. Скорее рано, если я продолжу атаковать в том же духе. Но мне плевать, я не могу сдерживаться, когда щеки мои мокры от слез, а глубоко в душе прочно укоренилась скорбь.

Когда враги оправляются от паники, на меня и Ферокса сыпятся стрелы. Фамильяр взвизгивает: одна стрела попала ему в бок. Я взмахиваю рукой – и выкашиваю целый ряд ближайших ко мне солдат.

Храм, – напоминаю себе. Мне нужно попасть туда, если я еще надеюсь добраться до Мемнона.

Вскидываю руки:

– Испепелить.

С моих ладоней срывается ревущий огонь, мгновенно охватывая солдат. Дым и едкая вонь паленого мяса наполняют комнату.

Не могу думать о тех, кого оставляю позади. Во дворце идет кровавая бойня, люди Мемнона либо уже погибли, либо перешли на сторону врага. Надежда победить забрезжит лишь тогда, когда рядом со мной будет мой муж.

Руки трясутся: я прорубаю нам с Фероксом кровавый путь. Пантера бросается на каждого, кто подходит слишком близко, рвет глотки, полосует ноги. Впервые я чувствую такое перенапряжение. Со лба капает пот. Я…

Я ахаю, когда стрела, вонзившись мне в спину, толкает меня вперед. Еще одна впивается в подмышку: защитные чары, должно быть, развеялись.

На меня бросается солдат с мечом. Отпрыгиваю, но клинок чиркает по моему животу, я вскрикиваю и тут же выдыхаю:

– Непробиваемая броня для тела моего.

Чары возвращаются.

Только уже слишком поздно. Кровь сочится между пальцами, струится по спине, а ко мне подступает еще десяток врагов.

Храм, – напоминаю я себе. Мне просто нужно добраться до храма.

Закрываю глаза, впитывая свою боль, свою кровь, кровь тех, кто рядом. Черпаю силу в страданиях, чувствую, как она копится в моих жилах. Плохо соображая, выпускаю ее на волю – и почти не замечаю разорванных в клочья людей.

Храм. Храм. Храм, – повторяю я как молитву.

Ферокс держится рядом, я чувствую на себе его пытливый обеспокоенный взгляд, когда, миновав выбитые двери, покидаю дворец, отбрасывая магией попадающихся на пути врагов.

Еще несколько стрел попадают в меня. Но они хотя бы отскакивают от одежды и кожи, ударяясь о землю и не причиняя вреда – в отличие от двух первых, засевших в моем теле. Наверное, со стороны выглядит смешно, как те торчат из меня.

За пределами дворца мир пугающе спокоен, если не считать нескольких схваток да пары солдат, волокущих какой-то сундук. Но за мной уже вываливается несколько десятков бойцов. Я только и могу что колдовать, отбрасывая их самих и их оружие – назад, назад, назад, хотя бессловесные заклятья стремительно истощают мой резерв.

Слева маячит темный силуэт заброшенного храма. После того как мы въехали во дворец, жрецы покинули его, и никто, кроме разве что случайного слуги, не забредал туда с тех пор. Сарматские боги не обитают в храмах, а римские мне ни к чему.

Ковыляю туда так быстро, как только могу, оставляя за собой кровавый след. Мне нужно залечить раны, особенно ту, что в животе, но я не могу сосредоточиться на чем-то еще, кроме защиты спины, моей и Ферокса. Даже сейчас я чувствую, как бьются о возведенную мною невидимую стену солдаты. Их крики и топот звучат слишком близко.

Проходит, кажется, мучительная вечность, прежде чем я добираюсь до ступеней храма. Оказавшись внутри, я торопливо накладываю на порог чары против вторжения. Магические нити моих заклятий провисают, они натянуты слишком небрежно из-за трясущихся рук, из-за боли, которая отвлекает меня. Добавляю еще слой чар, блокирующих вход с оружием в помещение – мы забыли наложить их на комнату Тамары и Катиари, чем и воспользовались предатели.

Заканчиваю работу как раз вовремя. Не проходит и секунды, как на охранные заклятья натыкается первый солдат. Я невольно отшатываюсь. Ферокс прижимается ко мне, явно стараясь помочь сохранить равновесие.

– Спасибо, – тихо благодарю, запуская пальцы в густую шерсть, пока вторая рука все еще прижата к животу. – Исцели рану, затяни плоть, – шепчу я.

Густой сироп магии течет из-под ладони, впитывается в мое тело. Шиплю от неприятных ощущений, но боль уже стихает, края раны смыкаются. Из торса все еще торчат две стрелы, но ничего, потерплю.

– Свет, – приказываю я.

Свет получается тусклым, водянистым. Магия ослабла.

Бреду, спотыкаясь, в заднюю часть храма, к его святая святых, к лей-линии, линии энергии Земли.

Я вижу ее, и от облегчения у меня подгибаются колени. В полумраке едва различается странное искажение воздуха: это линия энергии преломляет свет.

Далеко, с другой стороны храма, кулаки и мечи колотят по моей защитной стене – и нити чар лопаются с протяжным звоном.

Кладу руку на макушку Ферокса.

– Шагаем на линию одновременно. Готов?

Пантера наклоняет голову – полагаю, так он кивает, соглашаясь. Позади топают солдаты, спеша к нам. Секунды. У нас есть считаные секунды.

С дружным глубоким вдохом мы с Фероксом ступаем на линию энергии.

И шум тут же стихает. То, что вокруг нас, – то немногое, что я могу различить в полумраке, – расплывается. Люди, не обладающие магией, не способны путешествовать по этим дорогам, по крайней мере без чужой помощи. А значит, пока что мы с Фероксом в безопасности.

Чего, однако, не скажешь о тех, кто остался преданным Мемнону. И мне. Они всё так же сражаются и умирают, зарубленные врагами, появления которых не ожидали.

Мне нужно добраться до Мемнона. Нужно спасти его от той участи, которую ему уготовила Эйслин. Нужно отомстить за наших людей.

Взгляд мой скользит по «стенам» линии энергии. Путь похож на туннель, хотя сейчас это и непонятно. Тьма скрывает все, кроме мутных пятен звездного света в необозримой выси.

Свободной рукой нашариваю засевшую в спине стрелу и, стиснув зубы, глотая крик, выдергиваю ее зазубренное острие из собственной плоти, раздирая мышцы. Окровавленный снаряд отшвыриваю к зыбкой стене туннеля.

– Предлагаю тебе свою кровь на оружии врага, – задыхаюсь, чувствуя, что рана кровоточит не на шутку, – в обмен на безопасный проход для меня и моего фамильяра к дворцу на реке Хуно.

Стены – ну, то немногое, что я вижу, – идут рябью, потом разглаживаются.

Чтоб тебя! Не сработало.

Без помощи самой лей-линии я не сумею отыскать путь в нужное место. И тогда, безнадежно заблудившись, мы с Фероксом будем бродить вдоль нее, пока я не найду выход – или пока мы не погибнем.

Вцепившись в загривок Ферокса, я с криком выдираю из тела вторую стрелу и ее тоже бросаю в стену, повторяя:

– Предлагаю тебе свою кровь на оружии врага в обмен на безопасный проход для меня и моего фамильяра к дворцу на реке Хуно.

На этот раз стена даже не колеблется.

– Предлагаю тебе свою память, – с нарастающим отчаянием обращаюсь к магии фей, – в обмен на безопасный проход для меня и моего фамильяра к дворцу на реке Хуно.

Стены туннеля вибрируют, не давая рассмотреть, что там, за ними.

Делаю несколько шагов вперед, таща за собой Ферокса, но вскоре опять все разглаживается, отказывая мне в проходе.

– Ради богов, чего ты хочешь? – кричу я, не сдерживаясь. – Слез? – Свободной рукой размазываю влагу по щекам. – Бери!

Странная, чуждая магия лей-линии касается моего лица, забирая предложенное.

Но стена не открывается. Мне хочется выть.

– У тебя уже есть моя кровь и мои слезы. Чего тебе еще надо? – спрашиваю я тьму. Понимаю, что магия на исходе, кровь течет по моей спине, и я едва держусь на ногах от изнеможения. Мне нечего больше отдать.

Почему я не научилась передвигаться по этим дорогам, не торгуя частицами себя? Как же это дорого теперь мне обходится.

Тут в голову мне приходит одна мысль, и я быстро прижимаю дрожащую руку к животу. Сглатываю. Есть еще одно…

– Ладно, открою тебе одну тайну. Мне кажется, я беременна.

Глава 7

Роксилана

59 год н. э., где-то в северо-западной части бассейна Амазонки

Мы стоим на влажной земле. Под сапогами чавкает грязь.

Получилось. Измученное тело готово рухнуть от облегчения. Получилось.

Я оглядываюсь по сторонам. Здесь солнце садится, и, хотя джунгли вокруг полны разных звуков, место кажется несказанно тихим и мирным – наверное, это в сравнении с ревущим буйством Боспора. И это настораживает.

Ферокс рычит. Иного предостережения мне не требуется.

Собираюсь оглянуться, когда в спину мне вонзается клинок. Это происходит так стремительно, что я только ахаю от удивления, глядя на живот, из которого торчит окровавленное острие меча.

Клинок грубо выдергивают, и я падаю на колени, истекая сочащейся из раны кровью. Это же… прямо там…

– Ты даже не представляешь, как давно я хотела это сделать, – сладкозвучный, мелодичный голос Эй-слин так и сочится злобой.

Ферокс с рычанием бросается на фейри, но вцепиться ей в горло не успевает – Эйслин резко бьет пантеру по голове рукоятью клинка. Раздается тошнотворный хруст, и я задыхаюсь от крика, когда мой фамильяр мешком валится рядом со мной. Чары, защищавшие его всего минуту назад, развеялись.

Женщина-фейри обходит меня, оценивающе разглядывает, похлопывая окровавленным мечом по бедру.

– Я надеялась, что ты выживешь и явишься сюда.

Она склоняет голову, словно размышляя, не пырнуть ли меня еще раз, но мне все равно. Моя родственная душа, мой муж исчез, мой фамильяр без сознания, а кровь медленно течет из раны в моем животе.

Дикая боль не дает думать, но у меня есть еще ярость. Тело трясется, переполняемое ею. Собираю магию, готовясь ударить.

– Эй, эй, – упрекает меня Эйслин, поддевая залитым кровью концом меча мой подбородок. – Только попробуй причинить мне вред, и я перережу этим мечом горло тебе, потом твоему фамильяру, и ты умрешь, так и не узнав, что стряслось с Мемноном.

Я каменею. Гнев уступает место ужасу.

– Где он?

На долю секунды она бросает взгляд на дворец справа от меня, потом небрежно произносит:

– Я думала, он твоя родственная душа. Думала, ты можешь найти его по одной лишь вашей связи. – Она вновь наклоняет голову. – Очевидно, это не так.

Пока она говорит, я фокусирую магию на ране в животе. Рана смертельна, но я могу залечить ее. Я уже остановила кровь и теперь медленно вливаю в рассеченные ткани силу. Мне нужно только жить, жить, и тогда я спасу и Мемнона, и Ферокса.

– Что ты сделала с моим мужем? – спрашиваю я.

Эйслин надменно смотрит на меня сверху вниз.

– Он проспит сотню лет, пока всё, что он знает и любит, не исчезнет. И когда он очнется, останусь только я.

Я хмурюсь, борясь с тошнотворными ощущениями; исцеление внутренних повреждений – процесс неприятный.

А фейри продолжает:

– Я неоднократно предупреждала Мемнона о твоем возможном предательстве. Говорила ему, что цивилизованная римлянка вроде тебя никогда всецело не примет обычаи сарматов. Говорила, что его кровожадность в конечном счете подтолкнет тебя к отчаянной попытке остановить его, помешать и дальше убивать и завоевывать. Он не верил мне, но, не сомневаюсь, когда он пробудится и обнаружит, что тебя давным-давно нет, он вспомнит мои слова.

О да, слова Эйслин для Мемнона не пустой звук. Она была советницей его отца и еще нескольких царей, предшествовавших ему.

– И, – не останавливается фейри, – я позабочусь о том, чтобы он узнал, как ты, его драгоценная супруга, заключила сделку с римлянами, чтобы добиться мира, и как ты не смогла заставить себя убить его и потому погрузила в сон. Он непременно узнает, что ты прожила долгую жизнь – вновь вышла замуж, родила детей и ни разу, ни разу не попыталась разбудить его.

Я едва дышу, не веря своим ушам. Кто эта женщина?

– Сердце его будет разбито, – завершает она, – но со временем он оправится.

Я пристально вглядываюсь в ее лицо.

– Зачем ты все это делаешь?

Глаза фейри блестят, уголки губ приподнимаются в лукавой улыбке.

– Это секрет, и ты умрешь, так и не узнав его.

Скорее инстинкт, чем зрение, говорит мне, что Эй-слин чуть-чуть изменила позу, перехватила меч…

Призываю свой гнев, свою силу – и выдыхаю:

– Уничтожить.

Заклятье выплескивается из меня, отрывая женщине руку, сжимающую меч. Она кричит, тянется к зияющей ране у плеча. Раскинув крылья, что тоньше и гораздо нежнее хлопка, бросается к порталу лей-линии.

Но я уже собрала, стиснула в кулаке остатки энергии.

– Уничтожить.

Фейри исчезает за миг до того, как заклятье настигает ее, но и лей-линия поглощает оранжевый сгусток моей магии.

Хриплю, не в силах отдышаться.

Эйслин ушла. Пока.

Смотрю на то, что осталось от моего живота, и проглатываю всхлип. Если там и был ребенок, шансы на то, что он переживет такое ранение…

Прикусываю нижнюю губу, чтобы не закричать, и чувствую, как слезы катятся по щекам. Не думать об этом. Еще Ферокс…

Протягиваю руку, глажу своего фамильяра. Пантера слабо шевелится, чуть поворачивает голову и лижет мою руку. Вновь призываю магию, чтобы исцелить его. Сила вяло стекает с ладони, но я ощущаю, как она укореняется, начиная медленно залечивать раны фамильяра. Убедившись, что теперь с ним все будет в порядке, я останавливаюсь.

Мемнон. Мне нужен Мемнон.

Заставляю себя встать. Мир на миг погружается во тьму: должно быть это из-за большой потери крови. Мне больно, физически больно тянуть силу и направлять ее в раны. Моя магия устала и сопротивляется.

Я умираю.

Осознаю это с отстраненной ясностью. Я умираю быстрее, чем моя магия исцеляет. И Мемнон проклят, обречен спать сто лет, и когда он проснется, он станет пешкой в руках Эйслин, в той большой игре, которую она затеяла. Возможно, она хочет от него любви. Возможно, власти. Как бы то ни было, ей требовалось убить его семью и убедить его друзей предать его. Она стремилась очернить меня и мою любовь к нему, чтобы довести свой ужасный план до конца.

Я не могу бросить моего мужа на произвол той судьбы, что уготовила ему фейри.

Бреду к дворцу, оставив Ферокса там, где он лежит, – пусть отсыпается после ранения. Речной дворец уже виднеется между деревьями. Он прекрасен, сверхъестественно прекрасен, настолько, что у меня мурашки бегут по коже. Как и всегда.

Прохожу мимо мраморных колонн, высеченных в виде деревьев, и золотых лоз, усыпанных стеклянными цветами с острыми лепестками, что украшают стены. За мной тянется кровавый след.

Говоря о Мемноне, Эйслин взглянула сюда. Дворец надежно защищен чарами, так что это отличное место, чтобы спрятать кого-то на сотню лет.

Только вот куда именно она его спрятала?

Закрываю глаза, сосредотачиваясь на связи с Мемноном. Женщина насмехалась над нашей способностью находить друг друга таким образом, но ведь именно так Мемнон впервые отыскал меня в Риме. И я тоже смогу найти его. Мне только нужно собраться.

Не открывая глаз, глубоко дышу, пытаясь игнорировать боль, кричащую во всем моем теле, и леденящий холод, поселившийся в костях. Отодвигаю разум на второй план, освобождая место магии, и иду вперед.

Заторможенная, я едва не падаю в яму. Ошеломленно отшатываюсь и охаю при виде квадратного отверстия в земле, рядом с которым лежит массивная каменная плита.

Смотрю на освещенные факелами стены туннеля. Мемнон там, внизу. Я чувствую это, как биение собственного сердца, и если снова сосредоточусь на нашей связи, то смогу ощутить, как меня тянет к нему. Ближе, ближе…

Эйслин тщательно все спланировала, но не озаботилась сказать мне, где находится Мемнон. Думаю, она не закончила.

Эта мысль вселяет в меня надежду. Это все, что мне нужно, – капелька надежды.

Осторожно спускаюсь по лестнице, придерживаясь за стену, чтобы не рухнуть вниз.

Сперва я ничего не замечаю вокруг, но пальцы постоянно попадают в какие-то углубления, и я наконец обращаю внимание на вырезанные в стенах письмена. Присматриваюсь внимательнее.

…собрав в себе мощь богов, Мемнон Неукротимый изгнал даков с их земель…

…с одними лишь кровными братьями всадниками ворвался в неприступный Рим, захватив царицу…

Стиль не мой, но я – одна из немногих, кто не только в курсе всех этих событий, но и умеет читать и писать на сарматском с помощью латинского алфавита. Нетрудно будет предположить, что я тайно помогала построить гробницу, наблюдая за ее созданием.

Меня пробирает дрожь, не столько от потери крови, сколько от осознания грандиозных масштабов сотворенного Эйслин, стремящейся осуществить свой план.

Чего она хочет от моего мужа?

Этот вопрос не дает мне покоя.

Но все мысли о ее мотивах исчезают, едва я вступаю в погребальную камеру. А это именно погребальная камера, вне всяких сомнений. В центре освещенного факелами пространства стоит белый мраморный саркофаг. Крышка с него снята. Отсюда я вижу только блеск чешуйчатой брони, но я знаю — там Мемнон.

Даже если бы связь не указывала на это, изгиб груди и сияние бронзовых доспехов говорят сами за себя.

Из горла рвутся глухие рыдания. Я не верила, что он спит, не верила по-настоящему — до этого мига.

Плетусь к каменному гробу. Щемящая боль в сердце притупляет жгучую боль от ран. Едва взгляд успевает коснуться чарующих, смягченных сном черт, как у меня подкашиваются ноги и я тону в боли – такой беспросветной и глубокой, что даже не знаю, как из нее вырваться.

Он уже вне моей досягаемости. Погруженный в столетний сон. Если бы это была магия смертных, я могла бы попытаться взломать чары, но Эйслин – фейри, а их магия иная, несовместимая с нашей.

Но даже если бы заклятье и можно было снять, я умираю. Империя Мемнона заполнена готовыми к бою римлянами, его воинами-предателями и коварными фейри.

У нас слишком много врагов и совсем нет времени. По моим щекам катятся слезы.

Осторожно касаюсь своего живота. Я хочу возмездия, но больше всего сейчас я хочу мира. Спокойствия. Для меня, для моей родственной души. Жизни, где мы могли бы любить друг друга, не боясь, что наши враги убьют нас.

Пытаюсь подняться, скрипя зубами от боли. В глазах чернеет, и только моя магия, похоже, еще отгоняет смертный мрак: кое-как мне все-таки удается выпрямиться. Во мне еще осталась жизнь!

Смотрю на гроб, где покоится Мемнон, неподвижный, как сама смерть. Кажется, он даже не дышит.

Наша связь говорит мне, что муж мой жив, но никаких признаков этого я не замечаю.

Глажу его по волосам, убираю их со лба. Моя кровь и мои слезы капают на его доспехи.

– Нет, так все не может кончиться, – шепчу я. – Мы вечны.

Чувствую, как что-то мрачное и решительное пробуждается во мне.

Мы вечны.

Если у нас отнята эта жизнь, мы обретем другую.

Эйслин – не единственная, кто готов пойти на крайние меры.

Я тоже готова.

Какие бы чары ни наложила она на Мемнона, я сотворю заклятье сильнее. Пускай оно не пробьет магию фейри, зато подомнет ее под себя.

Последние искры силы разгораются во мне.

Я могу это сделать. Ради него. Ради нас.

Я должна.

Мне лишь нужна капелька помощи.

Крепче вцепляюсь в саркофаг, собирая всю свою магию. Тело не хочет расставаться с последними бесценными крупицами силы, но я знаю, что есть и другие источники магии – это и воздух, и даже сама земля. Она уже отведала крови, которую я потеряла, и я чувствую, что она хочет еще. Она голодна.

Есть то, что управляет магией, то, что может помочь мне сотворить мощнейшее заклятье, которое мне нужно… но не даром.

Склоняю голову над саркофагом и произношу вслух:

– Взываю к любому богу, кто мне ответит: Мемнон Неукротимый уснет сном бессмертных и пробудится лишь от моей руки. Связываю свою душу этой клятвой. Даже в смерти я буду ее заложником. Бери то, что должен, и сделай по слову моему.

Несколько секунд я слышу лишь тихое потрескивание огня. И когда я уже почти уверена, что ничего не получилось, где-то вдалеке рождается глухой стон, от которого вздрагивают факелы. Стон перерастает в вой ветра, который проносится по комнате, взметая мои волосы. Ветер проходит сквозь меня, и я чувствую, как он уносит крупицы моего существа. Кровь исчезает с кожи – как и слезы со щек. Что-то темное, голодное проникает в меня сквозь раны.

И коварно вторгнувшаяся сущность, едва оказавшись во мне, начинает расти. Распространяться. Я задыхаюсь, прижимая руку к животу. Какой бы бог ни откликнулся на мою мольбу, он назвал свою цену. Я чувствую, как он пожирает то, что осталось от моей жизни.

Неземной ветер кружит по комнате, а потом исчезает, так же стремительно, как и возник. А боль, разъедающая меня изнутри, остается.

Пошатываясь, приваливаюсь к саркофагу. Смотрю на Мемнона.

Прекрасного, чудовищного Мемнона.

Вечного Мемнона.

Касаюсь его щеки, легонько глажу.

– Мы получим другую жизнь. Лучшую жизнь, – обещаю я.

Наклоняюсь над саркофагом, не обращая внимания на протестующее тело, и прижимаюсь губами к его губам. Они теплые.

Чуть отстраняюсь, нависая над ним.

– Я найду тебя, мой царь. Я твоя навеки.

Выпрямляюсь, чувствуя, как катятся из глаз горячие слезы. Все, чего я хочу, – это свернуться калачиком в этом гробу и провести последние мгновения своей жизни рядом с Мемноном. Прекрасное место, чтобы умереть.

К сожалению, если я хочу довести дело до конца, я не могу этого сделать.

Поднимаю дрожащую руку, заставляя упирающуюся магию поднять в воздух крышку гроба. Заношу ее над саркофагом и осторожно опускаю.

По щеке ползет слеза. Губы дрожат от горечи и изнеможения. Усталый взгляд падает на высеченную на крышке надпись:

Ради любви своих богов, остерегайся меня.

Мемнон Проклятый.

Ужасную эпитафию я оставляю ему: не то чтобы она не соответствовала истине – но она отпугнет, пожалуй, любого, способного ее прочесть. А если нет, то нужна защита.

При одной мысли об этом мне становится тяжело. Кладу руку на саркофаг, готовясь выдавить из себя еще каплю магии. Но когда я призываю силу, та хлещет потоком мощнее прежнего.

Дар безымянного бога?

Прикусываю губу, чтобы не разрыдаться от облегчения. Разум мой затуманен болью и близостью смерти, но чары, которые я накладываю, прочны; гладкие, туго натянутые нити сияют, появляясь одна за другой, пока не накрывают всю комнату. Помещению тоже требуется защита.

Обхожу гроб, хотя ноги почти не держат меня. То омерзительное присутствие продолжает расти, иссушая меня изнутри.

Что-то толкает меня, я опускаю взгляд и вижу Ферокса. В какой-то момент мой фамильяр спустился под землю и добрел до проклятой гробницы, чтобы найти меня. Теперь он приваливается ко мне и смотрит большими, полными тревоги глазами.

Кладу руку на голову пантеры и шепчу:

– Мне так жаль. Я не хотела всего этого.

Он тычется носом в мою ладонь, словно требуя утешения. Я глажу его черную шерсть.

– Я отпускаю тебя, Ферокс. Ты не будешь связан моим проклятьем. – Я вплетаю в свои слова магию. – С моей смертью наша связь разорвется, и ты будешь свободен.

Он шипит на меня, словно я совершила что-то ужасное.

– Прости, – снова шепчу я, и горло мое сжимается. – Ты всегда был слишком хорош для меня.

Ферокс рычит – даже извинения ему не по нраву.

Бреду к стене и тяжело прислоняюсь к ней.

Магия продолжает сочиться из моих ладоней, оплетая комнату кривыми петлями.

Я изнемогаю от усилий. Все болит, все ломит. Я так устала.

Но я не могу сдаться сейчас. Не тогда, когда мне предстоит самое важное. Гонка с тем, что сидит во мне. Боги бывают порой благосклонны, но почти никогда не бывают милосердны. Особенно кровожадные. Сомневаюсь, что этот бог продлит мою жизнь дольше, чем сочтет нужным.

Ползу к лестнице, а Ферокс прижимается ко мне всем телом, не давая мне упасть, хотя, несомненно, все еще злится на меня.

– Спасибо, – выдыхаю я.

Мы с пантерой выбираемся наружу. Затянутое тучами небо куда светлее мрачного подземелья. Едва выйдя, я разворачиваюсь и поднимаю руку, заливаясь слезами. Оставить Мемнона там мне кажется предательством. Словно еще один нож вонзается в мою плоть.

Но я выпрямляюсь, собирая в кулак всю свою волю.

– Закрыть отверстие.

Каменная плита скользит ко входу в гробницу и с глухим стуком встает на место.

Ферокс угрожающе ворчит, царапая лапой камень. Я проглатываю всхлип, захлебываясь горем.

Сердце пропускает удар, замирает, но после нескольких ужасающих мгновений начинает стучать снова.

У меня почти не осталось времени на последнее заклинание. Проклятье, которое вытеснит магию Эй-слин, заменив ее моей.

Если мой отчаянный план сработает, Мемнону недостаточно просто пережить чары. Эйслин должна забыть о своей горячечной привязанности. Она не должна вернуться за ним. И тем, кто может напомнить ей о существовании Мемнона, тоже нужно стереть память.

Я думаю о солдатах, ворвавшихся во дворец, и о множестве городов, завоеванных Мемноном. Тысячи людей захотели бы убить моего спящего мужа, если бы узнали правду. Другие суперы, умеющие ходить по лей-линиям, тоже могут проникнуть сюда, чтобы покончить с царем, пока он уязвим. Одно слово, проникшее не в то ухо – и не обязательно даже в ухо Эйслин, – принесет…

Все должны забыть о моем колдуне – чтобы никто не мог прийти за ним.

Лишь у меня есть такая сила.

Коварная темная сущность ворочается внутри, смакуя последние крохи, и сердце мое вновь замирает.

Миг… два… три…

Биение вяло возобновляется.

Судорожно вдыхаю и собираю все силы, имеющиеся в моем распоряжении.

– Всем, что осталось во мне, требую, чтобы этот мир и все в нем забыли Мемнона Увагука. Пусть каждый, хранящий память о нем, потеряет ее, начиная с Эйслин.

Всю себя я вкладываю в это проклятье.

Чистейшая, необузданная сила вырывается из меня и катится по джунглям, исчезая где-то вдали. Чувствую удар, обрушившийся на первый разум. Наверное, это Эйслин. С каким-то извращенным наслаждением я размышляю о ее стертых воспоминаниях.

Она – первая, но это лишь начало.

По всему миру тысячи и тысячи людей хранят память о Мемноне – и моя магия пожрет эти воспоминания. Мемнон Неукротимый превратится в одного из многих безликих жестоких командующих легионами. Такие приходят и уходят, не задерживаясь в истории.

Представляю, как постепенно истираются петроглифы с его именем. Как перестраиваются буквы на папирусах и пергаменте, удаляя знания о Мемноне. Если же мой царь упоминается слишком часто, свиток просто сгорает.

По всем завоеванным им землям его имя исчезает, вымарывается из записей.

Я искореняю память о Мемноне, забираю ее у всех и вся.

Кричу: моя магия и та чуждая сущность пожирают меня. Годы моей жизни пролетают лихорадочным сном. Бьющая из меня энергия истончается, превращаясь в зыбкую струйку дыма.

Когда сердце спотыкается, последняя ниточка магии темнеет, сворачивается и возвращается ко мне.

Я должна держаться. Еще не конец. Чтобы все получилось, никто не должен помнить его.

Никто.

Даже я.

Магия наносит удар. Проникает в плоть, в сознание. Я сдавленно вскрикиваю, и мое сердце останавливается. Память стерта.

Глава 8

Селена

Наши дни, где-то к северу от Сан-Франциско.

Последнее воспоминание о моей предыдущей жизни бледнеет, угасая. Несколько раз моргаю и вновь вижу Мемнона. Его щеки мокры, словно он плакал, переживая прошлое, а руки на моем лице дрожат.

– Нет, – срывается с его губ короткое слово. Глаза Мемнона, опустошенные, несчастные глаза находят мои. – Нет.

В голосе его звучит надлом.

Колени Мемнона подгибаются, он роняет руки – и падает на землю.

Несколько долгих секунд я слышу лишь его тяжелое дыхание. Опустив голову, он прижимает руки к сердцу. Острый клинок боли терзает нашу связь, и я ловлю обрывки его мыслей.

…видел, как она умирала… одна… защищая меня… обессиленная… Что я наделал?

Наконец я слышу нечто среднее между всхлипом и стоном.

– Рокси, – выдыхает он, и голос его полон страдания. Он поднимает на меня взгляд – на его лице написан ужас. – Что я наделал? – повторяет он свои недавние мысли.

Бесстрастно смотрю на него сверху вниз.

– Многое, Мемнон. Слишком многое.

Он судорожно вздыхает.

– Ты умерла.

– Да.

– Ты была одна во дворце, когда они пришли… – его голос срывается, он трет глаза. – Моя мать, сестра… – Мемнон кривится и кусает губы. Мне кажется, что он вот-вот разрыдается. – Тебе пришлось пробиваться одной.

Мемнон роняет голову, прикрывает глаза рукой. Человек, который столько всего натворил и так мало чувствовал, плачет, охваченный эмоциями.

– Эйслин… ты предупреждала меня о ней. Я не слушал. Она чуть… она все разрушила. Если бы ты не… – Он судорожно вздыхает. – Если бы ты не наложила проклятье… если бы ты не отдала свою жизнь… – Голос его срывается. – Я наверняка был бы обречен на страшную участь. Но ты совершила чудо. Ты подарила нам вторую жизнь.

Я продолжаю смотреть на него. Тени на лугу Убиенной сгущаются, удлиняясь.

– Теперь я вижу все, – говорит он. – Я понимаю, что наказал ту единственную, кто пытался спасти мою несчастную жизнь. Я обращался с тобой как с врагом, я заставил тебя возненавидеть меня, я наслаждался местью. А все это время ты была моей спасительницей. – Он вскидывает лицо, его сверкающие глаза встречаются с моими. – Прости, est amage. Этого недостаточно, но прости меня. Мне так жаль.

Еще несколько секунд я изучаю его, а потом… протягиваю руку и вытираю его слезы. Под моим прикосновением он закрывает глаза, и из-под век выкатывается еще несколько слезинок.

Я всего несколько раз видела, как этот человек плачет, и от его вида – такого сломленного и такого уязвимого – у меня внутри все переворачивается.

Мемнон ловит мою руку, крепко сжимает ее.

– Я причинил тебе слишком много зла, чтобы исправить его несколькими простыми словами или поступками. Никогда, никогда я не смогу погасить свой долг пред тобой. Есть только одно, что я могу тебе предложить.

Все еще стоя на коленях, Мемнон вынимает из висящих у него на боку ножен кинжал с золотой рукоятью. Я напрягаюсь. Ладонь жжет при воспоминании о том, как этот самый клинок вспорол вчера ночью мою плоть, когда я дала нерушимую клятву.

Мемнон протягивает ко мне уже зажившую ладонь и в мгновение ока режет ее снова.

– Что ты делаешь? – вскрикиваю я.

Его дымные глаза не отрываются от моих.

– Кровью скреплю, – произносит он, – костью сломлю. Аишь через смерть наконец отступлю.

Мой рот сам собой приоткрывается от удивления.

С деревьев вокруг нас взлетают птицы, а Мемнон заканчивает:

– Бидело солнце, видит луна: с этого мига – твой раб навсегда. Воля моя пусть вернется мне вновь, в сердце твоем когда вспыхнет любовь.

Глава 9

В ужасе смотрю на его окровавленную руку.

Он не просто просит прощения. Он предлагает мне связь.

Я мало что знаю о связях, кроме того, что некоторые предначертаны, некоторые выбирают, а мы с Мемноном уже связаны.

Но, если я не ослышалась, он преподносит мне еще одну, даруя мне контроль над своей… свободой воли?

Сердце мое бешено колотится. Я надеялась на его помощь, но это – нечто гораздо большее. Если колдун будет привязан ко мне, ему буквально придется исполнять мои приказы.

Мемнон смотрит на меня – спокойно, я бы даже сказала, расчетливо, ожидая ответа. Его кровь капает на траву, и я вижу, что он все осознает. Могущественный, мстительный Мемнон, уничтожавший целые армии своей магией, передает контроль над собой мне.

Он хочет привязать меня как можно крепче. Это всего лишь еще один способ. Даже поражение он использует в своих интересах. И еще – это его условие…

«Воля моя пусть вернется мне вновь, в сердце твоем когда вспыхнет любовь».

Если я влюблюсь в него, связь разорвется.

Я смотрю на его руку, размышляя, раздумывая…

Глупо было бы думать, что Мемнона можно приручить, но я тут обнаружила, что и сама не совсем та, кем привыкла себя считать.

Мне нужна помощь, мне нужна сила. У Мемнона есть и то и другое.

Решимость расправляет мне плечи, выпрямляет спину. Я опускаюсь на колени перед ним, беру клинок. Моя магия уже разворачивается, течет из меня, дымные побеги тянутся к капающей крови Мемнона.

Глубоко вдыхаю и, не давая себе передумать, провожу лезвием по ладони, морщась, когда кинжал вспарывает кожу в одном и том же месте второй раз за два Дня.

Тянусь к руке Мемнона, но останавливаюсь, не коснувшись его.

– Это не значит, что я простила тебя, – предупреждаю я.

– Я возвращаю долг. Прощения не требуется.

Нахмурившись, наконец сжимаю его руку.

Когда наша кровь соприкасается, силы с шипением оживают, струятся меж сомкнутых ладоней, обвивают, оплетают нас.

В небе кружат птицы: черные силуэты на темнеющем небе.

Роняю клинок Мемнона, когда его магия входит в меня через рану, ползет вверх по моей руке, добирается до груди, и втягиваю воздух сквозь стиснутые зубы, чувствуя, как чужая сила укореняется под ребрами.

Как только его магия обустраивается, Мемнон высвобождает еще одну волну силы. Порез на моей ладони стремительно затягивается.

Отпускаю его руку, провожу пальцем по целехонькой ладони, размазывая остатки крови.

Мемнон садится на корточки, положив руки на колени. Несколько секунд он молча наблюдает за мной. А я не могу смотреть на него. Теперь я контролирую человека – мою собственную родственную душу. Стыд расцветает во мне буйным цветом. Мне не следовало соглашаться.

– Проверь, Императрица, – мягко говорит он. – Заставь меня выполнить любое свое требование.

Во мне нарастает страх, ведь против установления именно такой связи я сражалась всего пару недель назад. Именно от такой судьбы я спасла девочку-оборотня.

А Мемнон предложил мне связь добровольно. Разве я не этого хотела?

Наконец поднимаю глаза на Мемнона, игнорируя его грустный, удивленный и все-таки оценивающий взгляд.

– Ударь меня ножом, – небрежно роняю я, не сопровождая слова никакой магией. Часть меня уверена, что приказ не сработает.

Мемнон бледнеет.

– Селена, – протестующе восклицает он.

Но рука его уже тянется к отброшенному кинжалу.

Смутно осознаю, что это моя магия вынуждает его действовать, но не вижу оранжевых клубов. Все происходит внутри него.

Вздергиваю подбородок.

– Прямо в сердце.

– Нет.

Но пальцы его уже сомкнулись на рукояти клинка, а тело качнулось ко мне. В глазах Мемнона паника, я чувствую ее отзвуки через нашу прежнюю связь.

Одна его рука ложится на мой затылок. Другую он отводит назад.

Он дрожит. Молит:

– Пожалуйста…

И бьет. Кинжал нацелен точно в сердце.

– Стоп.

Клинок застывает на волосок от моей груди. Мемнон тяжело дышит, его руки ходят ходуном.

Только сейчас я осознаю, что меня тоже трясет. До этого момента я, наверное, по-настоящему не верила, что связующее заклятье работает.

– Убери нож, – тихо говорю я. – Ты не зарежешь меня – ни сегодня, ни в любой другой день. Или ночь.

О Богиня, я променяла потерю памяти на новое осложнение: необходимость точно подбирать слова.

Мемнон стирает с клинка кровь и вставляет его в ножны. Он все еще дышит с трудом.

– Я не хочу за тебя замуж, – сообщаю я.

Неисполненная клятва продолжает терзать мое тело, выкручивая суставы.

Колдун мешкает. Его явно раздирают противоречия.

– Это нерушимая клятва, est amage.

– Ни к чему называть меня так.

Он стискивает зубы.

– Так прикажи мне прекратить.

Мы долго смотрим друг на друга.

Наконец я выдыхаю.

– Ладно, если нельзя отменить клятву, тогда поработаем над другой ее частью.

Как там было сформулировано?

«Как только позволят обстоятельства», – подсказывает мне Мемнон по нашей связи.

Бросаю на него взгляд:

– Я хочу, чтобы эти «обстоятельства» заключались в том, что мы полюбим друг друга.

С этим я смогу смириться.

Глаза его вспыхивают. Ну да, Мемнон, наверное, считает, что уж это-то у него уже в кармане.

– Или, – добавляю я, – если хочешь, мы можем просто пожениться… – искра надежды вспыхивает в глазах колдуна, – а потом тут же развестись.

Искра гаснет.

Я улыбаюсь. А что, мне нравится.

Мемнон неохотно кивает.

– Мы могли бы дать еще одну клятву, но давай посмотрим, может, магия просто приспособится к новому смыслу условий.

Он закрывает глаза, сосредотачиваясь на клятве. Помедлив секунду, я следую его примеру.

«Мы поженимся, как только позволят обстоятельства, и обстоятельства эти таковы, что мы должны полюбить друг друга». Повторяю снова и снова, пока не начинаю верить. Недомогание, мучившее меня весь день, постепенно отступает.

Когда я открываю глаза, Мемнон смотрит на меня – с любопытством, наклонив к плечу голову, кривовато улыбаясь уголком рта.

– Ну как, тебе лучше? – спрашивает он.

Кивнув, сажусь на корточки в высокой траве.

– Думаю, сработало. А клятва… повлияла и на тебя?

Мемнон резко кивает.

– Я был под ее воздействием, точно так же, как и ты. Сейчас я не чувствую дискомфорта, но если он вернется, нам придется дать другую клятву.

Или пожениться. Я знаю, что Мемнон достаточно умен, чтобы не предлагать этого. По крайней мере вслух.

Он продолжает изучать меня все с тем же странным выражением лица, на котором смешались изумление, любопытство и капля тревоги, и я отчего-то чувствую себя неловко.

Заправляю за ухо непослушную прядь и спрашиваю:

– О чем ты думаешь?

Взгляд Мемнона тверд.

– О том, что давно должен был отдать тебе контроль над собой. – Он умолкает, и я думаю, что продолжения не последует, однако, после долгой паузы, с губ его срывается: – Еще я снова прокручиваю в голове твой последний день – последний день Роксиланы, – Мемнон хмурится, – пытаясь скрыть, как медленно задыхаюсь от собственной боли.

Закончив, он морщится. Пускай мы и связаны, раньше у Мемнона были свои секреты.

Ну да, раньше.

Честно говоря, мне не очень-то хотелось услышать это. Бессердечный, жестокий и коварный Мемнон куда привлекательнее. Вот пускай таким и останется – теперь, когда мы заключили соглашение.

– Все нормально, – говорю я небрежно. – Я жива.

Но Мемнон потерял мать и сестру, и, в отличие от меня, они не вернутся. Ему придется свыкнуться с этим.

Откашливаюсь, прочищая горло, желая увести разговор от прошлого.

– Я не хочу, чтобы ты когда-либо причинял вред моим друзьям, – заявляю я.

Мемнон прищуривается.

– Этот приказ тебе придется уточнить. Есть нюансы.

У меня сразу возникает инстинктивное желание поспорить с ним, но приходится признать, что он прав. Я только что показала ему тех, кого он считал друзьями и кто предал его. Я сражалась с ними, и если бы я не имела права причинить им вред, то давно была бы уже мертва.

– Ты не причинишь вред моим друзьям, если на то нет веской причины, – вношу я поправку.

Черт, Мемнон определенно получил обходные пути. Ладно. Доработаю приказ позже.

Глубоко вдыхаю.

– Так, теперь, когда ты знаешь, что произошло между нами, я хочу поговорить о другой причине, по которой позвала тебя сюда.

О настоящей причине.

Он ждет, небрежно сложив руки на коленях, наблюдая за мной.

– Не так давно ты сказал мне, что у меня есть враги.

Мемнон продолжает смотреть на меня.

– Да.

Думаю о записке с угрозами, оставленной в моем дневнике.

– Ведьмы, которые преследовали меня в ту ночь, когда я спасла девочку-оборотня и когда ты поделился со мной силой, – они все еще рядом?

Мемнон мрачнеет.

– Не все.

Верно. Потому что кто-то из них определенно откинул коньки в ту ночь – трудами меня, Мемнона и Нерона.

Ладно, по крайней мере он знает, о чем я.

– Кроме того, есть еще убитые ведьмы, – продолжаю я. – Те, чьи смерти ты повесил на меня. – Я не хотела, чтобы в голосе моем звучала горечь, но тут уж ничего не поделаешь. Боюсь, от этой обиды мне не избавиться еще долго, несмотря на все усилия Мемнона оплатить долг. – Это два разных дела, но я связана с ними обоими. И я знаю, что ты осведомлен об этих убийствах лучше меня.

Он молчит, но взгляд его острее кинжала.

– Я хочу, чтобы ты помог мне выяснить все возможное и об убийствах ведьм, и о колдовских кругах. А еще хочу, чтобы ты помог все это прекратить.

Это ведь будет справедливо, если Мемнон, навлекший на меня все эти неприятности, поможет разобраться и разрешить их.

Высказав свои желания, я напрягаюсь. Будь на месте Мемнона кто-то другой, он наверняка посмеялся бы надо мной. Я не детектив, но даже будь им, загадки-то отнюдь не из обычных.

Но для Мемнона я не просто Селена, студентка Ковена с проблемами с памятью. Я еще и Роксилана, царица народа воинов, соправительница империи. Заниматься смертельно опасными делами для меня естественно. Почти так же естественно, как и для Мемнона.

Губы его растягиваются в кровожадной, довольной улыбке.

– Я могу это сделать, моя царица.

Глава 10

Он собирается помочь мне. Я не обязана выходить за него, и он собирается помочь мне.

С каким же облегчением я выдыхаю!

Вижу, что ему очень хочется прикоснуться ко мне, обнять меня. В его глазах пустота, и на лице начинает проступать сожаление.

Думаю, до него наконец доходит, что он облажался. По-настоящему, сильно облажался.

Мемнон встает, протягивает мне руку:

– Мне нужно многое сказать тебе, и, полагаю, тебе будет удобнее выслушать все это в своей комнате.

Я позволяю ему помочь мне подняться, отметив, что он задержал мою руку в своей секундой дольше необходимого.

– А там безопасно обсуждать все эти темы?

За последние недели меня столько раз разводили, что я превратилась в параноика.

– Нет, – отвечает Мемнон.

Но, к счастью для нас, – продолжает он по нашей связи, – мы можем общаться и таким образом.

Что ж, справедливо.

Смотрю на него еще пару секунд, потом нехотя направляюсь к общежитию. На опушке Мемнон нагоняет меня.

– Я просто хочу, чтобы ты понимал, что вообще-то я не желаю иметь с тобой ничего общего и пошла на это лишь потому…

– …что тебе нужна моя помощь, – заканчивает он.

– Потому что знаю, что ты не оставишь меня в покое, – поправляю я, – а занять тебя делом мне кажется лучшим вариантом, чем позволить болтаться без присмотра.

И это не совсем ложь.

Мемнон молчит.

– Тебе нечего сказать? – спрашиваю я, петляя между деревьев. Сосновые иглы хрустят под нашими ботинками.

– О, еще как есть.

– Так говори.

Колдун качает головой, но мои слова для него приказ – и Мемнон вынужден отвечать.

– Мне страшно неприятно слышать, как ты говоришь, что не хочешь иметь со мной ничего общего, но, побывав в твоей голове, я это прекрасно понимаю, так что должен проглотить свои чувства по этому поводу. Но я не собираюсь отпускать тебя. Вовсе нет. Так что я помогу разобраться с этими загадками. Хотя расследование может подвергнуть тебя еще большей опасности… Значит, мне, вероятнее всего, придется опять убить кого-то… Честно говоря, я не хочу, чтобы ты об этом знала, так как мне нужно восстановить свою репутацию. А ее восстановить мне нужно, потому что я хочу, чтобы ты возжелала меня так же, как я желаю тебя. Ты воздух в моих легких, ты кровь в моих венах, вся сила и слава мира ни к чему без тебя…

Голос его срывается.

Сиськи Богини, ну, это уж… слишком.

Секунду спустя он бормочет:

– Черт.

Кажется, до него тоже начинает доходить суть ситуации.

– Нет-нет, продолжай и скажи мне, что ты чувствуешь на самом деле, – говорю я с сарказмом, хотя слова и звучат несколько неубедительно.

Мемнон издает страдальческий стон.

– Мне больно, больно из-за всего, что я потерял, и от того, как я это потерял, и я уже не надеюсь обрести все это снова. Сейчас я тону в ненависти к себе.

Смотрю на Мемнона с удивлением и понимаю, что, хотя я шутила, он волей-неволей воспринял приказ буквально.

Мгновение спустя колдун опять стонет:

– Боги, что я сделал?

Несмотря на тяжкие признания, я улыбаюсь. Чуть-чуть. Таким Мемнон может мне и понравиться. Он… обезоруживает, а это еще шаг в сторону от ненависти.

Он не должен тебе нравиться.

– Я должен тебе нравиться, – говорит Мемнон. – В этом весь смысл родственных душ.

– Убирайся из моего разума.

– Est amage, это ты в моем разуме, – возражает он.

Опускаю взгляд на свои ботинки.

– Ты был прав вчера ночью, – тихо признаю я. – Я так много о тебе не знаю.

На несколько секунд воцаряется тишина. Потом он просит:

– Пожалуйста, не заставляй меня делать еще одно признание. Мне невыносимо озвучивать эти мысли.

Едва сдерживаю смех.

– Как получилось, что ты поселился в том доме? – спрашиваю.

– Арендовал его, – отвечает Мемнон.

– А откуда у тебя деньги, чтобы заплатить за жилье?

– Ты же помнишь мою силу. Моя воля способна проникнуть в любую голову. Я узнаю чужие секреты, номера счетов, банковские коды. И использую их в своих интересах.

Значит, он ворует деньги. Не самое страшное из совершенных им преступлений, так что я могу пока обуздать свой гнев.

– А как ты узнал о номерах счетов, банковских кодах, паролях…

– …ипотечных кредитах и фондовом рынке? – завершает за меня Мемнон. – Я еще продолжаю разбираться, но, когда касаешься чужого разума, информация сама занимает свое место. Если, конечно, эти разумы правильно понимают концепцию. Я почти уверен, что большинство людей понятия не имеет, как на самом деле работает фондовый рынок, – включая и меня.

Деревья постепенно редеют. Я уже вижу оранжерею, а за ней – мою общагу.

– Значит, ты использовал свою силу, чтобы получать то, что тебе нужно?

Это объясняет, как он так быстро выучил английский.

– Я слышу неодобрение, Императрица.

– Ну, вообще-то это не совсем так, – говорю я, удивляясь самой себе. – Ты спал две тысячи лет. Я рада, что ты смог, пробудившись, позаботиться о нормальной жизни.

Лес темен, но я чувствую на себе взгляд Мемнона. Он молчит, однако по нашей связи от него ко мне течет медовая нежность, заставляя задуматься о том, на чем я совсем не хочу заострять внимание.

Поджимаю губы – и остаток пути тоже молчу.

Как только мы с Мемноном входим в общежитие, атмосфера в доме меняется.

Мы шагаем мимо библиотеки, и несколько ведьм с любопытством пялятся на колдуна. Глазеют на Мемнона и ведьмы в столовой, и та парочка, что спускается по лестнице.

Кошусь на Мемнона, в который раз поражаясь его внешности. Бронзовая кожа, черные волосы, прекрасное суровое лицо не могут не притягивать взгляды, не говоря уж о его фигуре. Он сложен как воин, которым был когда-то, – и это не скрыть никакой одеждой.

Он приподнимает бровь, улыбается, втягивает воздух, чтобы что-то сказать…

– Что бы ты ни собирался ляпнуть, не надо.

Колдун захлопывает рот, скованный моим приказом. Но это не мешает ему выглядеть крайне довольным.

Наконец мы добираемся до моей комнаты, и Мемнон окидывает помещение оценивающим взглядом.

– А где Нерон? – спрашивает он, увидев пустую подстилку.

– Охотится. – Я закрываю за нами дверь. – Я назвала Нерона не в честь императора, – признаюсь вдруг. Пару недель назад мы с Мемноном спорили из-за этого. – Я назвала его в честь той эры, когда впервые нашла его. – Римляне включали в даты имена своих правителей. Я жила и умерла в эпоху правления Нерона и, хотя и не осознавала этого, нарекла своего фамильяра именем императора, безотчетно отдавая дань уважения ему.

– Я… понимаю.

Чувствую по нашей связи, как Мемнон вновь ощущает себя виноватым, но больше ничего не говорит.

Колдун подходит к моему компьютерному креслу и садится, вытянув ноги. Вид у него до сих пор немного затравленный, и ведет он себя куда сдержаннее обычного, но все равно от Мемнона исходит какая-то зловещая энергия. У меня такое ощущение, словно я поймала монстра. Монстра, который чувствует себя как дома в этой тесной комнатенке.

Он поворачивается вместе со стулом, разглядывая безделушки на моем столе. Это заставляет меня нервничать, и мне приходится напомнить себе, что теперь я всецело контролирую этого мужчину.

Взгляд его падает на клавиатуру, и он резко застывает.

– Кто это написал?

Сейчас его голос совсем другой, он полон ярости. Мемнон поднимает стикер с угрожающим посланием. Нити силы вырываются из колдуна, извиваясь змеями. Выглядит он так, словно готов кого-нибудь убить. Что ж, наверное, действительно готов.

– Те, кто пережил колдовской круг… полагаю.

Глаза Мемнона начинают светиться. Так, слегка. Он прячет бумажку в карман.

– Что ты делаешь? – Я присаживаюсь на край кровати.

– Сохраняю записку, чтобы прибить ее к трупу того, кто ее написал.

Адские колокола. Привлечение Мемнона к этому делу уже кажется мне плохой идеей. Я пытаюсь укротить существо куда более неистовое, чем Нерон.

Моя родственная душа подается вперед. Он напряжен, и оттого шрам на его лице становится еще заметнее.

– Я расскажу тебе все, что знаю об убийствах и колдовском круге, но, est amage, за знания нужно платить. Если я втяну тебя, мы рискуем, что наши враги обнаружат нашу связь – не только то, что мы с тобой родственные души, но и что ты теперь контролируешь меня. Это… опасное знание. Его можно использовать против нас. Ты все еще хочешь моей помощи?

– Я и так втянута. Я хочу знать.

Мемнон наклоняет голову и кивает.

На чем мне сосредоточиться в первую очередь? – спрашивает он по нашей связи.

Правильно. Разговор слишком щекотлив, чтобы вести его вслух.

Мотаю головой, указывая подбородком на его карман, где лежит записка.

Ведьмы, участвовавшие в колдовском круге.

Именно от них исходит сейчас непосредственная угроза.

Глаза Мемнона вновь вспыхивают. Горящие глаза, встающие дыбом волосы – все это признаки того, что колдун отдается своей силе; и когда это происходит, он рискует потерять свою человечность и контроль над силой, которой владеет. Вот тогда-то магия колдуна и пожирает его совесть.

Но огонь в глазах моей родственной души гаснет так же быстро, как и вспыхнул.

Они вошли в твою комнату, невзирая на защитные чары? – Мемнон смотрит на дверь.

Я киваю.

Магия Мемнона струится по комнате к выходу; уверена, он ставит свою защиту.

Насчет колдовского круга, – говорю по нашей связи, а сама смотрю на выглядывающую из-под ворота Мемнона татуировку. Пантеру. – Вот что мне известно. Они проходят каждое новолуние под этим домом – ну или, по крайней мере, проходили. – Не знаю, перенесли ли они место встреч после случившегося бардака. – Единственной женщиной, замешанной в это дело, чье имя я знаю, была Кейси. Именно она подбила меня поучаствовать в прошлом круге. Завербовала, можно сказать. Сейчас она пропала.

Мемнон потирает нижнюю губу, глядя на меня.

В ту ночь, когда они гнались за тобой по лесу, – сколько человек было ранено?

Качаю головой.

Не знаю. По меньшей мере десяток.

Кто-нибудь погиб?

Мешкаю.

Как минимум одна. – Нерон. Нерон разорвал ведьме горло. – Возможно, были и другие. Я не обращала внимания.

Мемнон кивает.

Когда я вернулся, чтобы отомстить, все женщины – и живые, и мертвые – исчезли. Кто бы ни вытащил убитых и раненых из леса, он позаботился о том, чтобы очистить территорию от крови и прочих свидетельств, которые я мог бы использовать, чтобы выследить их. Они были готовы к контратаке. Что бы ни происходило, это не просто ежемесячная встреча. Они организованны, у них есть ресурсы, они знают, как убирать тела и улики, – и имеют доступ к туннелям гонений под зданием.

Как же тошно от этой мысли – особенно теперь, когда я знаю, что мои враги вошли в мою комнату, минуя чары. Туннель гонений, проходящий под этим домом, соединяется с обширной сетью других подземных туннелей. И если кто-то пользуется ими в гнусных целях, никто из живущих здесь не в безопасности.

Мемнон небрежно переплетает пальцы.

Зачем хорошо организованной группе суперов вести свои дела в туннелях под вашим Ковеном? – осведомляется он.

Я чувствую, что он знает ответ, – и задумываюсь над вопросом. Но единственное, что мне приходит в голову, и так очевидно.

Большинство членов группы должны жить здесь.

Мемнон кивает.

Или они пытаются вербовать ведьм из твоего дома.

Как это случилось со мной. Меня просто не устроило происходящее.

Мемнон смотрит на меня, и, хотя наша беседа мрачновата, губы его кривятся в ухмылке.

Что? – спрашиваю я, пытаясь не обращать внимания на прядь, упавшую ему на глаза. С трудом сдерживаюсь, чтобы не протянуть руку и не заправить ее ему за ухо.

А мне нравится.

Что тебе нравится? – удивляюсь.

Нравится, как мы обсуждаем наших врагов, планируем следующие шаги.

Хмурюсь, хотя сердце начинает стучать чуть быстрее.

Колдун встает, сам того не подозревая, спасая меня от неловкости. Подойдя к двери, он наклоняет голову, изучая защитные чары.

Они не должны были попасть сюда со всеми этими оберегами. – Мемнон поворачивается ко мне. – Если я скажу тебе, что здесь оставаться небезопасно…

Фыркаю.

Я ни в коем случае не отправлюсь с тобой в ту выжженную скорлупку.

А если не в выжженную? – уточняет он.

Все равно нет.

Долгий миг колдун смотрит на меня, прищурившись. Потом улыбается, словно наслаждаясь моим гневом. Снова поворачивается к двери и бормочет на сарматском:

– Защити эту дверь ото всех, кто желает Селене зла.

Индиговая сила течет из него и расползается по створке, добавляя к растущему узлу чар еще один слой. Струйки магии сгущаются, превращаясь в письмена. Светящиеся отметины врастают в дверную раму и тускнеют, пока от них не остается едва различимое зарево заклинания.

Если хочешь разузнать больше о людях, стоящих за запиской, есть одно место, которое нам непременно нужно исследовать, – говорит Мемнон по нашей связи. – Туннели гонений.

Глава 11

– Не так я планировала провести вечер, – ворчу я, входя в Ритуальный зал.

В помещении без окон, с черными стенами и потолком, сестры Ковена собираются для проведения определенных церемоний. В данный момент в центре зала белеет круг из полусгоревших свечей. Коробка, в которой эти свечи принесли, отодвинута в сторону.

– Да, мои планы тоже выглядели несколько иначе.

– И как же? – с любопытством спрашиваю я.

– Я собирался наслаждаться плодами мести. А именно – полагал, что женюсь на тебе и буду уже на пути к тому, чтобы отведать нектар твоей киски.

Скорчив рожу, шагаю к зачарованной стене. Меня пробирает дрожь – хотелось бы сказать, что от глубоко укоренившегося страха, но это неправда. На самом деле я помню, каково это – быть за ним замужем, с кучей любви и хорошего секса.

– Вижу, ты все еще пребываешь в заблуждении.

– Неужели?

Он стоит за моей спиной, и от его насмешливого тона у меня сводит зубы. И он, и я, мы оба знаем, что есть у меня слабость к его губам, касающимся некоторых частей моего тела, о которых не стоит упоминать в приличном обществе.

– Я все еще не могу поверить, что ты сделал мне предложение, угрожая жизни моих друзей. Менее романтичного признания в любви и представить нельзя.

Мемнон обходит меня.

– Вчера я искал мести, – медленно говорит он, пятясь к дальней стене. – Сегодня и всю оставшуюся жизнь я буду стараться сделать тебя счастливой. Если ты хочешь от меня романтики, – глаза его горят слишком ярко, – я дам тебе ее.

Я хмурюсь.

– Я не это имела в виду.

– Да? Ты хочешь родственную душу, которая будет любить тебя так, как ты хочешь, чтобы тебя любили.

Приподнимаю брови, пытаясь игнорировать притягательность его слов.

– Возможно, для тебя это станет огромным шоком, – говорю, – но я отлично себя чувствую, ни с кем не встречаясь. Особенно с тобой.

– М-м-м, – мычит он.

Вижу, что он просто отмахивается от моих слов и уже поворачивается к стене, прикладывая к ней ладонь.

– Ifakavek.

Покажись.

Участок стены исчезает, открывая проход в потайную комнату с винтовой лестницей, ведущей вниз. Мы с Мемноном наложили это заклятье словно бы целую вечность назад. Радостно видеть, что оно все еще работает.

Колдун входит в комнату, оглядывается.

– Идешь, Императрица?

Пересекаю комнату и ступаю в тесную прихожую, где ждет винтовая лестница.

Поворачиваюсь лицом к разъятой стене.

– Buvekatapis, – произношу я, замуровывая нас внутри.

Скройся.

В отличие от прошлого раза я совсем не боюсь. Возможно, потому что тогда я стремилась убежать от тех, кто желал мне зла. А теперь жажду найти их.

Взгляд скользит по подземному залу, где две недели назад проводился колдовской круг. Все выглядит точно так же, как во время нашего последнего посещения этого места.

– Что мы тут ищем?

– Что угодно. Можем начать с выяснения, откуда приходили ведьмы, – говорит Мемнон. – В ту ночь ты заметила, чтобы кто-то из твоего дома заглядывал в комнату над нами?

– В Ритуальный зал? – Вспоминаю, что происходило той ночью. Я ждала Кейси в библиотеке. Но в общежитии вроде было тихо. Качаю головой. – Не думаю. Погоди, – вдруг соображаю я. – Некоторые туннели были освещены.

А сейчас факелы не горели.

– Значит, возможно, они встретились где-то в другом месте и уже оттуда вошли в туннели.

Проблема в том, что ответвлений у туннелей множество и тянутся они во все стороны.

– Так куда же нам?

– Не думаю, что это имеет значение, маленькая ведьма.

Произносит он это с такой нежностью, что по спине у меня пробегает дрожь. Приятная дрожь.

Решаю свернуть в тот проход, по которому я убегала из этого помещения в прошлый раз. Но не проходим мы и ста ярдов, как туннель разветвляется.

Ну и куда я бросилась тогда? Налево или направо? Я была так взвинчена, что и не помню.

Повинуясь порыву, иду направо. Мемнон держится рядом. Потом налево, потом снова направо. При нашем появлении оживают, вспыхивая, факелы. В конце концов мы натыкаемся на лестницу, выводящую в Вечный лес. Что ж, мы возвращаемся назад и начинаем сначала. Через десять минут выходим в склеп, где воняет плесенью и старыми костями.

– Эй, смотри. – Я киваю на каменный гроб, затянутый паутиной. – Это моя вторая возлюбленная, – щурюсь, разбирая имя, – Эфигения. Я разбужу ее через годик, когда устану от тебя. Мне так нравится хоронить любимых.

Поворачиваюсь к Мемнону. Он недовольно хмурится.

Что ж, пожалуй, для шуток еще рановато.

Мы опять возвращаемся и выбираем новый путь. Наши тени пляшут в свете факелов, и до меня начинает доходить вся тщетность того, чем мы занимаемся. Я даже не знаю, что мы ищем…

Тук.

Раздавшийся где-то впереди звук эхом отражается от стен.

Мы с Мемноном переглядываемся и, не сговариваясь, ускоряем шаг.

Наверное, это плохая идея, – шепчу я по нашей связи.

Только не говори, что растеряла всю отвагу.

Вдалеке мерцает тусклое зарево, но чем ближе мы подходим, тем ярче становится свет. Либо мы идем туда, где уже были, либо там находится кто-то другой.

Если там кто и есть, не стоит сразу предполагать худшее, – замечаю я. – Там ведь может быть буквально кто угодно. Может, персонал Белены пользуется этими проходами.

Для чего? – с вызовом интересуется Мемнон. – Для посиделок? Эти туннели создавались для преступных целей.

Нет, – возражаю. – Они создавались, чтобы ведьмы могли избежать поимки.

Да, – соглашается Мемнон. – Но это и сочли бы преступным поведением.

Черт, возможно, он прав.

Мы с Мемноном добираемся до уже освещенного прохода. Чуть дальше он ныряет в очередную подземную залу, подобную той, что находится под общежитием. Но если та пустовала, эта – отнюдь нет.

Застываю, вглядываясь. Просто ведьмин клуб, ни дать ни взять. С потолка свисают зажженные канделябры. Вдоль правой стены тянутся встроенные шкафчики и полки. На некоторых стоят изъеденные молью гримуары, их конфликтующая магия разлита в воздухе. Еще на одной полке я вижу хрустальный шар, и чашу для предсказаний, и бюст очень решительной на вид женщины с огромным носом. Висит тяжелый гобелен с изображением зачарованного леса. Под ним стоят несколько сундуков и большой шкаф, расписанный цветами и змеями. В углу замечаю несколько метел.

Есть тут и потертый бархатный зеленый диван, и кресло цвета спелой сливы, и столик, заваленный книгами. Ворошу стопку, читаю названия, а Мемнон проходит мимо, направляясь к винтовой лестнице.

Вернусь через минуту, – бросает он, явно намереваясь проверить, нет ли кого наверху.

– М-м-м… – мычу я, не отрываясь от книг.

«Сестринство: движущие силы и культура ведьм»; «Древние символы и их значение»; «Во тьму: исследование запретной магии».

Названия книг, безусловно, интересны, но нисколько не проясняют суть дела. Махнув на них рукой, я брожу по комнате, разглядывая находящиеся тут предметы. Гримуары на полках стары, их полуразложившаяся магия отдает затхлостью и гнилью. Взгляд задерживается на одном из томов. Книжка маленькая, тонкая, с оторванным корешком, но от нее так и веет темной силой.

Не давая себе возможности передумать, беру книгу. Листаю ее, но тут нет ни закладок, ни каких-либо интересных формул. Только неприятные рисунки отрубленных пальцев и выковырянных глаз. Ничего не скажешь, милое чтиво.

Ставлю книгу на место, вытираю руки о джинсы, чтобы избавиться от маслянистого магического налета, и переключаю внимание на шкафчики, тянущиеся вдоль нижней части стены. Наклоняюсь и открываю их один за другим.

Все они битком набиты упаковками шоколадных батончиков, пачками с чипсами, орешками и сухофруктами, бутылочками с водой.

Да, это определенно какой-то клуб. И, хотя он довольно необычен, я не вижу тут ничего гнусного или злодейского – ну разве что за исключением темного гримуара.

Закрыв шкафчики, перехожу на другую сторону комнаты, к гардеробу – ну просто потому, что нарисованные на нем цветы и змеи очень красивы. Провожу рукой по одному из изображений, отмечая, в каких подробностях выписаны фазы луны на змеином теле. Под пальцами картинка будто оживает на миг: чешуйки переливаются, змейка словно извивается. Слышу щелчок, и дверца шкафа чуть-чуть приоткрывается.

Вот уж чего не ожидала…

Открываю дверь шире – и чувствую, как мои брови ползут на лоб.

Внутри висят десятки черных балахонов. Тянусь к одному, щупаю ткань, потом нюхаю ее. Балахон слабо пахнет тем приторным пойлом, которое мне давали в колдовском круге. Еще более весомая улика – несколько почти прозрачных белых сорочек в глубине гардероба. На Каре, девочке-оборотне, приведенной в круг в ту ночь, было нечто подобное…

С колотящимся сердцем пячусь от шкафа. Вообще-то это может быть совпадением. Где-нибудь в общежитии наверняка тоже хранятся такие балахоны и сорочки: довольно стандартные церемониальные одеяния.

Вновь обвожу взглядом комнату – и останавливаюсь на сундуках.

Подхожу к одному, пытаюсь открыть. Крышка не поддается.

Интересно, если ее погладить – сработает?

Что ж, глажу. Крышка не шевелится, а у меня возникает смутное ощущение, словно я совершила с сундуком некий сексуальный акт. Сосредотачиваю внимание на железной скобе, под которой имеется замочная скважина. Возможно, какой-то из ключей с той моей огромной связки и подошел бы, но я оставила их у себя в комнате.

– Откройся, – приказываю на сарматском.

Магия разворачивается, тонкая струйка проскальзывает в скважину. Замок щелкает, и моя сила откидывает крышку.

Какой смысл в замке, если заклинание…

Черт. Черт, черт, черт!

В сундуке лежат маски. Много, много масок, точь-в-точь таких, какие были на ведьмах в колдовском круге. А поверх них красуется маска верховной жрицы.

Что ж, это уже не совпадение. Кто бы ни устраивал колдовской круг, все необходимое для него они хранят именно здесь.

Глава 12

Лезу в сундук, достаю маску верховной жрицы.

– Мемнон!

Не услышав ответа, опускаю маску и бросаю взгляд на комнату, через которую вышел колдун.

Вообще-то с тех пор как Мемнон исчез на лестнице, он был ужасно молчалив, и наша связь никак не проявляла себя.

Мемнон? – тянусь я к нему.

Я скоро буду, Императрица. Я почти закончил.

Закончил? – В голове моей бьет тревожный набат. – Что?

Допрос.

Ох, черт.

Роняю маску и кидаюсь к кованой винтовой лестнице. Вскидываю взгляд – и слышу доносящийся откуда-то сверху голос Мемнона. Слов не разобрать.

Черт, черт, черт. Несусь по сотрясающейся лестнице, перемахивая через две ступеньки за раз. Я очень, очень спешу.

Лестница приводит меня в узкую прихожую с аркой, по ту сторону которой виднеется нечто похожее на учительскую, в которой Мемнон держит за горло женщину. Женщина дергает ногами, пытаясь вырваться из хватки колдуна. Ее бледно-зеленая магия хлещет Мемнона, но жалкие заклинания не в силах уязвить мою родственную душу.

– Мемнон! – Этого мужчину нельзя оставить одного и на пять гребаных секунд! – Опусти женщину, – кричу я на сарматском.

Мемнон оглядывается через плечо – и ставит несчастную на землю.

– Привет, моя царица, – произносит он так спокойно, будто не душил только что ведьму. Ведьму, которую продолжает держать за горло.

Шагаю к нему.

– Нельзя обращаться с людьми так, словно они угроза.

Я не хотела, чтобы это прозвучало как прямой приказ, но пальцы Мемнона разжимаются. Женщина сразу отскакивает, пытаясь сбежать, но колдун преграждает ей путь.

– Возможно, ты захочешь уточнить команду. – Магия Мемнона скользит к двери, до которой стремится добраться ведьма, и когда женщина дергает ручку, та не поворачивается. Ее магия не чета силам Мемнона. – Мы можем столкнуться с кучей плохих людей.

Она кое-что знает, est amage.

О боги. У меня уже раскалывается голова от всего этого.

Ладно, последний приказ отменен. Просто будь с ней помягче, – прошу мою родственную душу.

И магия Мемнона тут же обвивает талию женщины, осторожно толкая ее к ближайшему диванчику.

– Сидеть, – велит он, и индиговые нити приковывают ведьму к месту.

Богиня, как же я ненавижу это его заклятье! И очень стараюсь не возмущаться тем, что позволяю Мемнону издеваться над людьми от моего имени. С учетом того, что мы находимся где-то под главными зданиями Ковена Белены, эта ведьма, скорее всего, преподаватель, наставник.

Скверные предчувствия переполняют меня. Я хочу остановить колдуна, но тут он говорит:

– Думаю, тебе будет весьма интересно услышать, что сообщит нам Лорен.

Женщина, выглядящая лет на тридцать пять, судорожно переводит взгляд с него на меня. Ее каштановые волосы растрепаны, в глазах – испуг. Магия так и хлещет из нее, борясь с силой Мемнона. Тщетно борясь, конечно.

– Отпусти меня, – требует она.

Мемнон скрещивает руки на груди и качает головой.

– Расскажи ей, – он кивает на меня, – то, что ты рассказала мне, и тогда я, возможно, подумаю.

Что он творит? Я совсем не то имела в виду, когда просила Мемнона о помощи.

Что не так? – откликается он на мои мысли. – Тебе же нужно было оправдание, чтобы развязать войну, так вот он я.

Ведьма прерывает нашу безмолвную беседу:

– Я… я просто спустилась в туннели, чтобы пополнить запасы.

Я хмурюсь.

– Почему эта комната набита едой?

Ведьма – Лорен – переключает внимание на меня, и в ее глазах мелькает узнавание. А вот я, к сожалению, хотя память и вернулась ко мне, не знаю, кто она такая.

– Мы в-всегда храним в туннелях п-продовольствие. На с-случай чрезвычайных с-ситуаций.

Мемнон негромко смеется.

– Когда я заглянул в твой разум, ты назвала другую причину.

Женщина открывает рот, едва она пытается заговорить, с губ не срывается ни звука. Плечи ее поникают.

– Я не могу говорить об этом.

Смотрю на нее, хмурясь. По мне, так это серьезный повод для подозрений.

– Пожалуйста, – она обращается ко мне; глаза ее умоляют. – Отпусти меня. Ты же знаешь, что это неправильно.

Да, это определенно неправильно, – бормочу я по нашей связи.

– Скажи ей, почему ты не можешь говорить, – приказывает Мемнон.

– Я н-не могу сказать и это.

Мемнон смотрит на меня.

Это должно что-то означать?

Разве не похоже на магическое принуждение? По-моему, это оно и есть.

Мемнон поворачивается к Лорен:

– Где твой телефон?

Я удивленно поднимаю брови.

Мечущийся взгляд ведьмы на миг падает на лежащую рядом сумочку. Мемнон наклоняется, и женщина снова дергается, борясь с путами.

Колдун достает телефон и протягивает его хозяйке:

– Сними блокировку.

Воспротивиться она не успевает: телефон узнает лицо и разблокируется сам. Колдун смотрит на экран, куда-то заходит и делает скрин, снова жмет – и я слышу гудение телефона в его кармане.

Слезы катятся по щекам женщины, когда Мемнон возвращает ее телефон в сумку. Лорен смотрит сперва на мою родственную душу, потом на меня.

– Ты не понимаешь, – выдыхает она. – Слава Богине, ты не понимаешь.

– Зато я понимаю, – угрожающе рычит Мемнон, возвращаясь к ведьме. – Ты была там в ту ночь, когда на Селену напали, не так ли? И ты тоже преследовала ее.

Женщина качает головой.

– У меня не было выбора.

Колдун смотрит на нее с сожалением.

– Не сомневаюсь. Но и ты мне выбора не оставляешь.

Мемнон шагает к Лорен и сжимает ее виски. Женщина вновь корчится.

– Мемнон, – в моем голосе звучит тревога, – ты не причинишь ей вреда.

Он чуть наклоняет голову, но это единственный признак, что он услышал мой приказ.

– Ты никогда нас не видела, – говорит он, обращаясь к ведьме, – нас тут не было и нет. Сейчас ты возьмешь свои вещи и пойдешь домой.

Колдун отпускает ведьму и отступает.

Лорен встает, выглядя несколько озадаченной, словно не понимает, как она оказалась здесь. Ее пустой взгляд скользит по комнате, по нам с Мемноном, но она ничего не замечает. На миг задерживается на открытой двери, ведущей в туннели гонений, но только на миг. Потом отворачивается, берет свою сумочку и идет к двери, через которую пыталась сбежать пару минут назад.

Я жду, пока смолкнут ее шаги.

Во рту остался какой-то горький привкус. Что-то тут не так – и дело не только в моей родственной душе, выпытывающей у ведьмы секреты.

– У меня для тебя плохие новости, est amage, – говорит Мемнон, по-прежнему глядя на дверь.

– Какие?

– Эта женщина, – он мотает головой в ту сторону, куда ушла Лорен. – Она связана.

Глава 13

Резко поворачиваюсь к нему.

– Что?

Я, должно быть, ослышалась. Вероятность того, что, как только мы с Мемноном создали нашу связь, мы наткнемся на кого-то, кто тоже связан…

– Она отчитывается перед некоей Лией. Созванивается с ней еженедельно, поставляет информацию о разных ведьмах. – Глаза Мемнона холодны. – Лорен – вербовщик.

У меня перехватывает дыхание.

– В каком смысле?

– Пользуясь положением наставницы, она подыскивает ведьм, которые могут понравиться Лие. – Помолчав секунду, он добавляет: – И она была там той ночью. Я видел, – он выплевывает это слово, как грязное ругательство, – как она преследовала тебя. Видел в ее воспоминаниях. Она пыталась убить тебя. Несколько раз.

Не могу дышать. Нет, я все-таки ослышалась.

– Она… она же наставница, – пытаюсь возразить.

Не могу поверить, что здешние наставники могут быть замешаны в чем-то подобном.

А Мемнон продолжает:

– Находя многообещающих ведьм, Лорен передавала информацию о них Лие и, в некоторых случаях, договаривалась с девушками об участии в колдовском круге в том или ином качестве.

Смотрю на Мемнона, выпучив глаза:

– Что ты имеешь в виду?

– То, – спокойно поясняет он, – что этих женщин связывали.

Больно прикусываю губу.

– На предстоящее новолуние уже запланирован очередной колдовской круг, – сообщает Мемнон. – С местом проведения они, похоже, еще не определились, но отказываться от мероприятия не собираются.

Внезапно агрессивная тактика Мемнона перестает казаться мне такой уж чрезмерной. В свете того, что он выяснил…

– Селена, – он ищет мой взгляд, – это еще не худшее.

Не худшее?!

– Та женщина, Лия, ищет тебя.

Из «учительской» мы выходим в коридоры Котлового зала. Рассеянно замечаю по обе стороны от нас двери классов и кабинетов преподавателей, но все мои мысли сосредоточены на том, что мы только что узнали.

Такие связи – вещь системная. Я это предполагала, но услышать подтверждение, услышать, что наставница Ковена Белены замешана в преступлении? Мне вдруг кажется, что все ведьмы тут помечены. Я, Сибил, девушка, болтающая со своим фамильяром, кардиналовой овсянкой, дальше по коридору женщины, теснящиеся перед массивным бурлящим котлом у главного входа.

Когда мы выходим из здания, Мемнон вытаскивает свой телефон, набирает какой-то номер, прижимает трубку к уху, но я чувствую, что смотрит он только на меня. Слышу автоматический голос, бесстрастно просящий Мемнона оставить сообщение.

Колдун, выругавшись, дает отбой.

– По номеру Лии никто не отвечает, – он снова прячет телефон в карман. – Перезвоню позже.

Зачем утруждаться? Наверняка никто не ответит. А если и ответит, что тогда? Пригрозим им по телефону? Скажем, что они поступают плохо? Продолжим названивать, пока нас не заблокируют? Скорее всего, это одноразовый телефон, или временный номер, или… или…

Я еще и до половины не спустилась с крыльца Котлового зала, когда решаю присесть, прямо здесь, прямо сейчас.

Идущий впереди Мемнон останавливается и оглядывается.

– Селена? – озабоченно окликает он меня.

Трясу головой, пытаясь отдышаться, хотя я ведь не бежала. Не знаю, почему я так… запыхалась.

Слышу размеренные шаги: Мемнон возвращается. Поравнявшись со мной, он останавливается, потом тяжело садится. Наши колени сталкиваются.

– Пожалуйста, не надо.

Не надо чего?

Не надо изображать беспокойство, – прошу его.

Я зажимаю уши ладонями.

Несмотря на приказ, Мемнон кладет руку мне на спину, и когда я не отталкиваю его сразу, притягивает к себе.

Думаю, его беспокойство искренне. От осознания этого мне становится тошно – равно как и от того постыдного покоя, который дарит мне близость его теплого крепкого тела.

Из-за тебя мне приходится разгребать это дерьмо.

Вопиющая ложь; Мемнон, возможно, и переносил тела убитых ведьм, но тут он совершенно ни при чем.

Мы разгребем это вместе, – отвечает он, даже не удосужившись уличить меня в клевете.

Во мне разливается раздражение… вместе с предательским теплом, снимающим стиснувшее грудь напряжение.

Мемнон смотрит в сторону главного здания Ковена, на густой лес за ним.

Ты велела мне не причинять вред Корен. Если отменишь приказ, я могу…

Если я отменю приказ, – заканчиваю я за него, – ты ее убьешь.

Он молчит. Ему нечего возразить.

Через несколько секунд Мемнон пробует снова:

Если ее не остановить, еще немало ведьм будет связано против их воли.

Я крепко зажмуриваюсь.

Знаю.

Да, избавиться от нее было бы логично, но я просто не могу отдать приказ о чьей-либо смерти. Это требует хладнокровия, которого у меня нет.

Качаю головой.

Надо найти эту Кию и остановить ее.

Она кукловод, дергающий за ниточки. И почему-то проявляет острый интерес ко мне.

Мы найдем ее. Я вытащил ее номер из мобильника корен. Посмотрим, что с этим можно сделать. – Мемнон переводит взгляд на меня. – Но имей в виду, кем бы ни оказалась эта Айя, если она действительно насильно связывает ведьм и заставляет их вербовать других, она очень опасна.

Понятно. Это он так мягко объясняет, что в конечном счете ему придется убить ее. Я рада, что он не произносит это вслух, потому что не думаю, что стала бы его останавливать, а я не готова вдобавок ко всему принять столь ужасную правду.

Так что я просто говорю:

Хуже тебя никого нет.

Его глаза грозно сверкают.

Est amage, на это я и рассчитываю.

Наконец-то мы возвращаемся в мою комнату.

Нерон уже пришел с охоты и, конечно, пренебрегая своей подстилкой, растянулся на моей кровати и дрыхнет, очаровательно пофыркивая. Так, наверное, храпят кошки.

Что ж, по крайней мере хоть кто-то из нас спокоен. Я все еще переживаю из-за того, что наставница Ковена заманивала ведьм в колдовской круг, как заманили меня. И что она сражалась со мной, когда я пыталась спасти Кару, девочку-оборотня.

Чувствую на себе взгляд колдуна и оборачиваюсь. Он задержался в дверях; прядь черных волос упала на лоб, закрыв один глаз. Тот агрессивный, злобный мужчина, к которому я привыкла за последние недели, исчез. Жестокость никуда не делась – это, похоже, его неотъемлемая часть, – но в данный момент она глубоко запрятана.

Сейчас нашу связь заполняет острая боль любви. В какой-то момент, пока мы рыскали по туннелям, глаза колдуна утратили затравленное выражение. Однако теперь пустота вернулась.

Странная (огромная) часть меня хочет потянуться, коснуться его, чтобы убрать эту потерянность с прекрасного лица.

Хочешь обсудить убийства сейчас? – спрашивает моя родственная душа.

Я устала до мозга костей. И голодна.

– В другой раз.

Ну да, когда буду получше соображать и смогу задать правильные вопросы.

Мемнон меняется в лице. Теперь он смотрит на меня как на спасителя. Неуверенно протягивает руку, и костяшки его пальцев застывают на волосок от моей щеки.

– Нет, – говорю я.

Он сглатывает, но руку не опускает.

– Прости.

И голос у него хриплый.

Хочу сказать ему, что его помощь ничего не меняет. И новые узы тоже ничего не меняют. И его раскаяние, и его дружелюбие, и все прочие обезоруживающие приемчики не меняют ничего.

Даже если это и не так.

Но я просто отстраняюсь от него.

– Я не останусь тут с тобой.

Я знаю, что так было бы безопаснее, но Мемнон все равно человек, едва не убивший кучу моих друзей, чтобы заставить меня выйти за него замуж, человек, заставивший меня против моей воли открыть ему свою память, и я все еще безумно зла на него. Я скорее останусь наедине со стаей голодных волков, чем с ним.

Мемнон задумчиво кивает, не пытаясь спорить со мной. Да, вчерашний триумфатор исчез бесследно.

Он опускает взгляд куда-то в район моей талии. В комнате так тихо, что я улавливаю единственное произнесенное шепотом слово.

– Ребенок.

Я сглатываю, невольно прижимая руку к животу. Не знаю, что и сказать. Это еще одна наша общая трагедия.

– Не могу поверить, что ребенок – наш ребенок – существовал когда-то, – тихо говорит он, – и что я должен радоваться и скорбеть одновременно.

Я судорожно вздыхаю. Этот вопрос так и остался открытым, и сейчас мне как никогда хочется прижаться к Мемнону и оплакать потерю вместе с ним. Но если когда-то я и жила и умерла как Роксилана, я больше не она, и Мемнон уже не мой муж. Так что я жду, когда момент пройдет и боль в глазах колдуна исчезнет.

Что ж, это происходит, и Мемнон поворачивается к двери, чтобы уйти – но останавливается, что-то заметив.

А заметил он, оказывается, спортивную сумку, которую я прихватила в его доме. Из ее открытой утробы торчат мои дневники.

– Ты их не сжег.

Не могу решить, обвинение это или вопрос.

Устремленный на меня взгляд Мемнона мягок.

– Знаю, я могу быть бессердечен, но даже когда я думал о тебе худшее, я вовсе не стремился уничтожить всю твою жизнь, просто чтобы получить то, что я хочу.

Тишина в комнате очень, очень громкая.

– Ты мог одурачить меня, – говорю я наконец.

– Я и одурачил тебя, – соглашается он. – Ты поверила, что они сгорели.

– Это не делает тебя менее жестоким.

И он все равно получил то, что хотел.

Теперь Мемнон протягивает руку, касается моего подбородка, чуть запрокидывает мою голову.

– А что, если я скажу тебе, что боялся, что кто-то из твоих врагов придет сюда – как они в итоге пришли – и заглянет в эти тетради? Что, если я скажу тебе, что беспокоился, что они найдут какую-нибудь информацию, которую смогут использовать против тебя?

Качаю головой:

– Ты сделал это, чтобы не дать ППС прочитать мои записи, не позволить им найти то, что вычеркнуло бы меня из списка подозреваемых.

– Да, – признает он и ищет мои глаза. Он очень хочет, чтобы я поняла. – Я также не хотел, чтобы они прочли твои дневники.

– Потому что это доказало бы мою невиновность.

– Потому что коррупция в вашем городе процветает.

Пристально смотрю на него пару секунд.

– Думаешь, ППС замешана в этом?

Он отпускает меня.

– Информацию можно купить у кого угодно, Селена. Даже у властей.

Пожалуй… думаю, я ему верю.

– Если это правда, почему ты мне просто не сказал?

Я бы спрятала дневники – и все.

– Потому что я также хотел отомстить тебе. Боги упасите, чтобы моя месть выглядела как защита.

Я хмурюсь. Как же меня бесит, что в его словах есть смысл.

– Отвечай честно, – приказываю я. – Что-нибудь из сказанного тобой было ложью?

Он выдерживает мой взгляд.

– Нет. – И прежде чем я успеваю что-то сказать, взгляд Мемнона возвращается к груде дневников. – Сожги их, спрячь или наложи чары, но не оставляй на виду там, где кто-то может на них наткнуться. Потому что, уверяю тебя, если врагам представится такая возможность, они с радостью покопаются в твоих записях.

Подхожу к набитой сумке. Не знаю, о чем я думаю, когда запихиваю вывалившиеся блокноты обратно и волоку баул к Мемнону. Доверять ему можно не больше, чем чертятам— не в обиду домовым будет сказано, – но… не знаю. Может, этот вечер окончательно доконал меня, а может, я чересчур уверена в нашей новой связи. Или, может, я все-таки оценила то, что, даже стремясь отомстить, он пытался защитить меня и дорогие мне вещи. Как бы то ни было, я решаю довериться интуиции, несмотря на всю нашу неприязнь.

– Хочешь заслужить мое прощение? – спрашиваю. – Тогда можешь начать с того, что заберешь это с собой и сохранишь, как и намеревался.

Я протягиваю ему дневники.

Мемнон внимательно смотрит на меня своими дымно-карими, оценивающими глазами, берет тяжелую сумку, и я стараюсь не думать о том, где он заночует сегодня. Когда я в последний раз видела дом Мемнона, тот полыхал. Крепко сжимаю губы, чтобы не спросить, уцелело ли хоть что-то после пожара – и все ли будет с ним в порядке. Колдун – ничто, если он не безжалостно эффективен. Если с домом что-то не так, он просто найдет другой. Беспокоиться нужно не о нем, а о тех, кто его окружает.

Взгляд Мемнона задерживается на моих губах. Потом он все-таки идет к двери.

– Будь осторожна, est amage. Ты достаточно сильна, но не всякое могущество устоит перед предательством.

Знаю, что оба мы думаем об Эйслин и Зосинисе.

Я киваю:

– Я буду осторожна.

– Свяжись со мной, когда захочешь обсудить те убийства… или если тебе хоть что-то понадобится. Я в полном твоем распоряжении.

Мне не нравится, насколько вдруг все стало серьезным. Не нравится, как щемит мое сердце оттого, что Мемнон уходит. Нелепое, глупое сердце.

Он ждет, не скажу ли я что-нибудь – что угодно, – но я совсем запуталась в собственных противоречивых чувствах.

– Эм-м-м, ладно… увидимся позже.

Жутко неуклюже, конечно, прозвучало, ну и плевать.

Мемнон бросает на меня последний острый взгляд. Взгляд-обещание. Потом стучит костяшками пальцев по двери.

– Позже, маленькая ведьма.

Он кивает и уходит. Струйка тянущейся за ним индиговой магии ненадолго задерживается, но вскоре и она исчезает, рассеявшись в воздухе.

Глава 14

Чары Мемнона, похоже, помогают. В мою комнату не входит никто, кроме меня, и два дня спустя, сидя на уроке введения в магию, я начинаю думать, что, кажется, я наконец в безопасности.

Постукивая ручкой по тетради, жду, когда войдет профессор Хуан. С тех пор как Мемнон покинул мою комнату, я с ним не связывалась. Нет, я все еще намерена обсудить убийства и разобраться с тем дерьмовым ведьминым клубом, на который мы наткнулись в туннелях, но… но вчера я струсила, а сегодня… ну…

Украдкой окидываю себя взглядом. На мне облегающий комбинезон с нарисованными на нем костями скелета. Я столько лет храню костюм ради этого дня!

Канун Дня Всех Святых. Самайн. Хеллоуин для непосвященных.

Ночь, когда барьеры между мирами истончаются. Бал Самайн три дня назад устраивался в честь этого праздника, но настоящие торжества пройдут сегодня.

Вижу в окно, как ведьмы в костюмах тащат тыквы и незажженные фонарики через заднюю лужайку в Вечный лес. Если они и боятся заходить в темную чащу, то этого не показывают. Но все наверняка чувствуют гнетущее напряжение, нависшее над Ковеном.

Тяжкую атмосферу, сопутствующую убийствам, ощущают все. Судя по слухам, дошедшим до меня за последние два дня, администрация Белены думает над тем, чтобы ввести комендантский час на всей территории кампуса. А если ситуация ухудшится… есть вероятность, что Ковен Белены закроют, временно или даже навсегда. Поговаривают, что семьи жертв собираются подать на школу в суд. Так что сейчас непростой момент.

Несколько беглых взглядов однокашников отвлекают меня от мыслей. Неуютно ежусь на стуле, вновь вспоминая, что всего три дня назад я была главной подозреваемой.

Я все еще ненавижу тебя, – говорю я Мемнону. Супердерьмовый, конечно, способ поздороваться с человеком, с которым не общался несколько дней, но, думаю, Мемнон заслужил такое приветствие.

По нашей связи скользит веселье.

Ты просто случайно задумалась об этом, или…

Все вокруг по-прежнему считают меня виновной, – жалуюсь я.

Технически это не так. Они должны знать, что мое имя очищено. Им просто любопытно… но в любом случае это отстой.

Хочешь, чтобы я пришел туда и стер всем воспоминания о данных событиях?

Забавное предложение – если бы я не знала, что он предельно серьезен.

Вогиня, Мемнон. Ты можешь хоть пять минут не впадать в ярость?

Чувствую его улыбку. Она согревает меня изнутри.

Перестань ухмыляться. Это раздражает.

Мемнон перестает улыбаться, и это отчего-то бесит меня еще сильнее. Собираюсь уже отменить приказ, чувствуя себя жуткой придирой, когда Мемнон говорит:

Пусть эти ведьмы боятся тебя. Они должны бояться. Ты могущественна, ты устрашаешь, ты грозный противник. Впредь люди подумают дважды, прежде чем связываться с тобой. Как я.

Прежде чем я успеваю ответить – а что вообще можно на это сказать? – в комнату входит профессор Хуан. Длинные черные струящиеся волосы укрывают спину наставника плотным занавесом.

Профессор раскладывает бумаги на кафедре, потом поворачивается лицом к классу.

– Счастливого Самайна вам всем!

Ведьмы радостно откликаются на поздравление.

Наставник кивает нескольким девушкам, сидящим в разных рядах:

– Вижу, многие уже в костюмах. Приятно видеть вас в праздничном настроении. Эта ночь – ваша, ваша по праву рождения, но мне хотелось бы все же предупредить о необходимости соблюдать осторожность во время торжеств. С завтрашнего дня, с первого ноября, по всему кампусу с шести вечера вводится комендантский час. К закату вы все должны находиться в помещении и оставаться там до рассвета. Задания, требующие проведения обрядов в ночное время, будут изменены в соответствии с введенными ограничениями.

В классе воцаряется мертвая тишина; напряжение нарастает.

– Ваша безопасность – наивысший приоритет для всех нас, наставников Ковена Белены.

Думаю о Лорен, о том, как она гналась за мной по лесу две недели назад, как вербовала студенток для ритуалов связывания, – и у меня скручивает желудок. Не все здешние преподаватели заботятся о нашей безопасности.

Профессор Хуан смотрит на свои записи и откашливается.

– Сегодня должна была состояться обычная лекция, но, боюсь, в свете недавних событий я не смогу придерживаться запланированной темы. Так что вместо этого я посвящу сегодняшний урок темной магии, объяснив, что это, как ее применяют и почему она считается запретной.

В комнате становится тихо. Неуютно тихо. Об этой части колдовства мы не говорим – и делаем вид, что ее вообще не существует, хотя она, конечно, всегда рядом, маячит на периферии нашего мира. Именно этот аспект нашей силы веками навлекал на ведьм неприятности.

– В связи с этим, – продолжает профессор, – мне хотелось бы спросить вас: какой первый урок должны усвоить все ведьмы?

– Trimum non nocere, – откликаюсь я.

Прежде всего – не навреди.

Это клятва Гиппократа. Ей следуют не только врачи, но и ведьмы.

Профессор Хуан сцепляет пальцы в замок и кивает.

– Прежде всего – не навреди, – повторяет он, подчеркивая каждое слово.

Конечно, это отличная идея – в теории. А что она означает на практике? Что, если кто-то готовит настойку успеха, помогая себе, но обходя при этом коллег? Или варит любовное зелье, и оно работает – не лишает ли он при этом объект воздействия того опыта, который он должен был получить с другим человеком? Допустимо ли подобное вмешательство? Где провести черту?

– Одним из наиболее известных приверженцев темной магии была Елизавета Батори, которая плела заклинания из крови сотен людей, которых пытала и убивала, чтобы сохранить молодость и красоту. Менее известна Гретта Гимбли, продлевавшая свою жизнь, питаясь зачарованной плотью своих жертв. То, что она не съедала, шло на изготовление проклятых снадобий, которые она продавала как целебные тоники.

Веселая, должно быть, была дамочка.

Хочу записать информацию, но… не испытываю былой острой потребности. Теперь, когда память вернулась, мне ни к чему так усердно вести конспекты. Однако, поколебавшись секунду, все равно записываю. В возвращении к старым привычкам есть нечто невыразимо успокаивающее, а я пока не готова заводить новые.

Тем временем профессор Хуан продолжает:

– Мы интуитивно чувствуем, что есть темная магия – все слышали эти истории, знаете, как пользовались ею те ведьмы, да? Но что такое темная магия на самом деле? Что такое магия крови? Как с ней связаны проклятья и порчи?

Все напряженно молчат.

– Отвечая на первый вопрос: темная магия – это любая сила, которая намеренно опирается на боль и страдания или причиняет их другим. Это может быть заклинание, в результате которого человек так или иначе ощутит себя несчастным – таково проклятье или порча; последнее, впрочем, можно считать незначительной невзгодой. Кроме того, важно, откуда черпается сила. Если она берется вопреки воле источника, если захватывается посредством ненужной жестокости, то она вызывает темную магию.

Мой пульс учащается, когда я вспоминаю, что в течение последних недель, сражаясь, не раз извлекала энергию из боли или сама причиняла боль. Невольно сжимаюсь и разве что не сползаю на пол.

– Темная магия – искажение естественного течения сил вселенной, и, чтобы это исправить, магия требует платы с того, кто ею владеет. Вот почему существует Закон Трех. Добро порождает добро, зло порождает зло. Мною приведены несколько четких базовых примеров темной магии, но есть и другие, менее ясные аспекты. Забор силы у мертвых, разрушающихся объектов также может вызвать темную магию, даже если уничтожили объект не вы. – Взгляд профессора Хуан скользит по комнате. – Проблема осложняется тем, что иногда вам может понадобиться причинить боль, чтобы прекратить иные страдания, – например, вывести из строя того, кто мучит другого. Будет ли это считаться темной магией?

Никто не отвечает, но все мы, затаив дыхание, ждем, что скажет профессор Хуан.

А он печально улыбается.

– Вот где кроются головоломные нюансы магии. Бесполезно рассуждать, что можно счесть темной магией, а что нет. В конечном счете самым главным фактором, определяющим, темная ваша магия или нет, служат ваши собственные намерения. Намерения – это все.

Одна из ведьм поднимает руку:

– А почему вообще кто-то предпочитает темную магию светлой?

Наставник мрачно смотрит на девушку.

– Сила, моя дорогая. Темная магия может быть опасна, но с ней приходит много, очень много силы.

Когда урок заканчивается, я запихиваю тетрадь в сумку и иду к кафедре, где еще несколько ведьм разговаривают с профессором.

Когда они заканчивают, я подступаю к наставнику, теребя ремешок сумочки.

Профессор Хуан поднимает глаза.

– Да?

– У меня вопрос, касающийся… связей.

Лицо профессора остается бесстрастным, хотя тема и неожиданная.

– Я не совсем разбираюсь в различных типах уз, – поясняю я. – Знаю, что есть предопределенные…

– В этом вопросе тоже много нюансов, – перебивает меня профессор, – потому что предопределенным связям – родственным душам или фамильярам – не требуется связующее заклятье. Предопределенные связи – внутренние, магические узы. Их объединяют, относя к одной категории, хотя в большинстве случаев они самостоятельны. Что же до связующих заклятий – они весьма распространены среди ведьм и магов. Они настолько обычны, что на них не обращают внимания. Нерушимые клятвы – один из видов связующих заклятий. Но есть вещи и не столь естественные. Возьмем, к примеру, любовное заклятье. Объект может изначально не испытывать интереса к своему воздыхателю, и когда такое действие связывает пару, появляется время, достаточное, чтобы возникла возможность для настоящего притяжения.

Так, эта информация лишняя, а ответа на свой вопрос я, по сути, не получила.

– А как насчет связей, которые люди создают между собой?

Профессор мешкает, потом вздыхает.

– Ты хочешь знать о связях налаженных и связях наложенных.

Киваю, прикусив изнутри щеку.

– Суперы способны формировать магические связи друг с другом, помимо уз, предопределенных судьбой. Есть два типа таких связей: налаженные и наложенные. Звучит похоже, но на самом деле они совершенно разные. Налаженные связи – меньшее из двух зол. При таком типе связи все вовлеченные стороны дают прямое, ясно выраженное согласие на формирование уз. Хотя это и не делает условия налаженных связей равными для каждой из сторон. Продать душу за какое-нибудь сокровенное желание – технически это налаженная связь, хотя все понимают, что обмен неравноценный. По этой причине налаженные связи крайне не одобряются, даже между членами семьи или влюбленными парами.

Профессор Хуан многозначительно смотрит, будто видит меня насквозь.

Я переминаюсь с ноги на ногу и понимаю, что глубоко внутри растет беспокойство.

– Почему?

Мне нужно было задуматься об этом до того, как я согласилась на предложение Мемнона.

– Люди меняются. Меняются сердца, меняются желания. Сочетание нерушимых клятв с вещами изменчивыми может привести к тяжелой несчастливой жизни.

– А другой вид связи? – хрипло выдавливаю я. Мне не хочется слишком глубоко вникать в отрезвляющее предупреждение наставника. – Можете рассказать мне о нем?

Профессор морщится.

– Мы не особо распространяемся о наложенных связях из-за их порочной природы… Наложенные связи, как и следует из их названия, наложены. Принудительно. Они требуют согласия лишь одного из участников и могут сковать любого супера. Такие связи ничто не оправдывает. Они создаются, чтобы полностью подчинить себе жертву. К счастью, они требуют очень много силы, так что на практике создать наложенную связь можно лишь с помощью колдовского круга.

Последнее дополнение, по-видимому, должно было меня успокоить – да только вот у меня кровь леденеет в жилах. Колдовской круг проводился тут ежемесячно – и наложенные связи создавались регулярно.

– Думаю, излишне напоминать, – добавляет профессор, – что процесс создания наложенной связи относится к особо тяжким уголовным преступлениям и приравнивается к убийству.

К сожалению, и это меня не утешает.

– А что произойдет, если тебя свяжут вот так, принудительно? – спрашиваю я. – И как разорвать такую связь?

Продолжить чтение