Читать онлайн Клятвы и бездействия бесплатно

Пролог

Ленни

Двенадцать лет назад

Мама готовила лучшую лазанью на всем острове Аплана.

Возможно, даже лучшую в мире.

Она была достойна Голубой ленты[1], чему ежегодно находилось подтверждение на местной фермерской ярмарке – мама неизменно побеждала в финале кулинарного конкурса.

Люди были готовы приезжать с материка, чтобы просто ее отведать.

Так часто говорил папуля.

Хотя у него есть привычка преувеличивать. По крайней мере, таково мнение моих старших братьев Кэша – уменьшительное от Кассиус – и Палмера.

Мне кажется, они не любят папулю по-настоящему, из-за чего выдумывают всякую ерунду, чтобы привлечь меня на свою сторону.

Кэш не раз говорил, что, появись у него выбор, со связанными за спиной руками бороться с аллигатором или спасать тонущего в океане отца, он бы без колебаний выбрал бой с рептилией.

Я бы лучше сама умерла, но не позволила никому из родителей утонуть.

Палмер говорит, что это моя проблема.

«Братья и сестры должны держаться вместе», – постоянно твердят близнецы. Хотя легко оставляют меня дома, а сами каждую пятницу на пароме отправляются на один из соседних островов и остаются там до восхода солнца.

С тех пор как меня забрали из школы и мы с семьей переехали из Саванны на Аплану, кроме родных я вижу ежедневно лишь персонал особняка Примроуз. Частные преподаватели, домработницы, повара и садовники – только им разрешено находиться на территории нашего дома.

Так почему бы мне не встать на сторону родителей, с которыми я провожу большую часть времени? Кэш и Палмер неразлучны, будто приклеены друг к другу, а мама говорит, что своего близнеца я убила в утробе, таким образом намного ближе мне стали родители.

В желудке сразу начинает урчать, когда я разглядываю пальцы в пятнах от соуса маринара и сыра рикотта.

Ну что ж, у меня есть еще один вариант.

Еда.

Но я не могу делать это каждый день – стоять у острова в кухне и запихивать в рот остывший ужин. По крайней мере, не в присутствии людей.

По этой причине в полночь я не сплю, а крадусь, стараясь не быть замеченной в темноте.

Пока все в доме спят, я пробираюсь вниз, чтобы поесть, и пачкаю соусом яркое желтое платье, которое мама заставляет меня надеть на пасхальную службу в воскресенье.

Но, думаю, я способна на поступки и похуже.

Палмер говорит, что ни к чему хорошему это не приведет, но набивать живот едой кажется не таким ужасным поступком в сравнении с тем, что я слышала в ток-шоу по телевизору.

Однако по какой-то причине меня не покидает чувство, что я поступаю плохо.

Рука, зажимающая кусок лазаньи, приближается ко рту, тонкий лист пасты выскальзывает из нее и повисает между моими большим и указательным пальцами, глухой стук в дальней части дома заставляет насторожиться и замереть.

Поднимаю глаза, взгляд падает на отражение в висящем на стене зеркале, лицо перепачкано в соусе. На меня потоком обрушивается жаркое, липкое чувство.

Отвращения.

Стою, не двигаясь, готовая к вторжению нарушителя тишины.

Смотрю, как мягкий свет струится в арочный проход в кухню, и сердце колотится так, что отдается в ребрах.

Вот черт.

Звуки голосов разносятся эхом и отражаются от потолка нашего поистине огромного дома.

И они приближаются.

Черт. Черт.

Похоже, у меня серьезные проблемы.

Если кто-нибудь увидит, что я испортила мамино блюдо накануне ярмарки, меня накажут на месяц точно. По меньшей мере.

Привилегий у меня и без того немного, не хотелось бы потерять даже эти.

Оглядываю блюдо, полуприкрытое пластиковой крышкой, хватаю его и приседаю, прячась за островом. Я с трудом удерживаю равновесие из-за тяжелой лазаньи, но крепче прижимаю ее к груди и заставляю себя сглотнуть, несмотря на сухость в горле.

Пытаюсь пригнуться еще больше, чтобы стать меньше и незаметнее, в спину мне врезается ручка белой дверцы кухонного шкафа. Воздух изо рта вырывается сильными, прерывистыми струями, они касаются пластиковой крышки, заставляют ее хлопать, я чувствую ее движения пальцами.

Предательское урчание доносится из живота в ту самую секунду, когда раздается стук шагов по кафельному полу.

Обхватываю пальцами стеклянное блюдо еще сильнее, закусываю нижнюю губу, изо всех сил стараясь дышать ровно.

На лбу появляются капельки пота, одна стекает на самый кончик носа. Я пытаюсь разглядеть ее, скосившись, и на секунду даже забываю о грозящей опасности.

Картинка перед глазами меркнет, будто затянутая туманом, капля пота катится дальше и падает на пластиковую крышку.

Я же совсем перестаю дышать.

В кухне разносятся звуки приглушенного стона, я смещаюсь в сторону и высовываюсь из-за тумбы, чтобы понять, кто его издает. Вижу перед собой мыски любимых домашних лоферов папы и выдыхаю с облегчением.

Он едва ли станет меня наказывать.

На губах появляется легкая улыбка, когда я прихожу к решению обнаружить себя и сгладить гнев папы щенячьим выражением глаз.

Поднимаюсь, оставив форму с лазаньей на полу, обхожу остров, но вижу папу уже лежащим с раной в голове у линии роста седых волос. На кафельный пол стекает струйка крови.

Глава 1

Джонас

На ваш счет зачислены средства.

Закрываю уведомление, отправляю «большой палец» Алистеру и убираю телефон в карман. Теперь я больше вдохновлен на продолжение вечера, за который он заплатил.

Некоторые из политических оппонентов брата больше других готовы к борьбе, а городской глава, которого он поручил мне, как оказалось, не желает умирать так скоро, как я рассчитывал.

Впрочем, это неважно.

Крики объектов уже давно меня не волнуют.

Мой дом расположен на заросшем травой участке северного мыса острова Аплана, на каменистом обрыве, от которого рукой подать до островов Бостон-Харбор, постоянное население которых за последние годы выросло с пары сотен до нескольких тысяч.

В прошлом мы считались провинцией, интересной лишь туристам и богатым семьям, предпочитавшим скрывать незаконную деятельность и доходы от экспорта мяты и крабов, никто из них не был заинтересован в развитии инфраструктуры и увеличении числа жителей.

По сути, Аплана являет собой автономную и более бедную версию Хэмптона. С высоким уровнем преступности, собственным крошечным аэропортом и обширной территорией, испещренной сеткой дорог.

Мой дом расположен далеко от мест и магазинов, привлекающих приезжих. От соседей меня отделяют мили, можно шуметь, кричать и нарушать порядок – это никому не помешает.

Надо сказать, обычно я этого не делаю, не нарушаю тишину и общественный порядок. Правильные поступки – это чистая совесть, а я не из тех людей, кто готов даже к крошечному чувству вины.

Время испытать вину придет, когда настанет Судный день. И не минутой раньше.

Завинчиваю кран, разворачиваюсь и вытираю руки полотенцем для посуды. Глаза Кевина обращены ко мне, их не скрывает лента скотча, которым я обмотал его голову, оставив лишь крохотную щель у рта.

– Жаль, что все заканчивается именно так, – говорю я, лишая его надежды покинуть этот мир с достоинством.

Медленно подхожу к стулу, к которому он привязан, и замечаю капли пота на лбу почти у самых волос. Пламя в камине за его спиной нагревает комнату, делает открытый участок кожи шеи пурпурным и бугристым.

Присев, снимаю с крюка на стене чугунную кочергу и погружаю ее витой конец в огонь. Несколько мгновений, и металл становится оранжевым. Кевин начинает глухо вскрикивать, и это вызывает возбуждение, оно все отчетливее пульсирует в венах. Поднимаюсь, достаю чугунную кочергу и подношу к самому его лицу. Касаюсь щеки и слышу визг, похожий на поросячий. Он откидывается назад, рискуя перевернуться вместе со стулом.

– Тебе есть что сказать в свое оправдание? – спрашиваю я, понимая, что он едва ли ответит. – Признаться, я понятия не имею, почему Алистер хочет, чтобы я занялся тобой. Он давно не просил меня кого-то устранить, должно быть, планирует нечто важное.

Кевин скулит, уверен, он бы уже рыдал, если бы не скотч.

Заведя ногу за одну из ножек стула, наклоняюсь и сжимаю свободной рукой плечо Кевина. Раскаленный чугун рисует яркие полосы в воздухе между нами, когда я машу им перед его застывшим лицом и цокаю, видя ужас в глазах мужчины.

– Ну же, дружище, дай мне хоть что-нибудь. – Внимание привлекает золотой крест на его шее. – Ты католик, да? Веришь, что исповедь дает отпущение грехов и в прочую подобную чушь? Что ж, вот и твой шанс. Расскажи мне обо всем содеянном, и тогда, возможно, бог помилует твою душу.

На этот раз он даже не пытается что-то произнести. Я вздыхаю и вожу кочергой вдоль его щеки, наслаждаясь ужасом, не потухающим в глазах.

Ручка ее имеет форму буквы «В», украшенной замысловато сплетенными лианами и розами. Это семейная ценность, перешедшая от моего деда к отцу, а затем ко мне, подозреваю, я первый, кто использовал ее подобным образом.

Опять же, возможно, причиной гибели отца стало именно отсутствие креативного подхода к делу. Ему бы стоило не забывать о скрытых талантах и не покушаться на территорию, находящуюся во владении «Примроуз Риэлти», – тогда, возможно, он и сейчас был бы жив.

Бросаю взгляд на серебряный «Ролекс» на запястье и хмурюсь, осознав, который теперь час. У Алистера появится аневризма, если я опоздаю, лучше мне поспешить.

Жаль.

Откладывание неизбежного – поистине лучшее в моей работе.

Пальцами ощущаю, как дрожит Кевин, нервные окончания ласкает разливающееся по телу удовольствие, подсвечивает темноту во мне, будто луч ночное небо.

– Я думал, тебе было приятно, когда брат засунул свой член тебе в задницу. Хотя, полагаю, у него свои взгляды на пытки…

Сдерживаю улыбку, прижимаю ручку с витым «В» к его щеке и смотрю, как он бьется и кричит изо всех сил. Запах горелой плоти достигает моего носа, и я глубоко вдыхаю его, позволяю себе насладиться моментом.

Эмблема семьи Вульф отлично смотрится на его лице, и после того, как пойму, что она навсегда останется на нем, я засуну клеймо ему в рот.

– … а у меня свои, – заканчиваю я фразу и заталкиваю рукоятку ему между губ. Помешать мне он не может, у него уже не осталось зубов, потому конец касается задней стенки горла с первой попытки.

Пытаясь удержать его на месте, чувствую, как он едва заметно дергается, но борьба длится недолго, силы покидают тело. Видя, что оно обмякло, я надавливаю рукой сильнее, и железная рукоятка, под странным углом пробив шею, выскакивает наружу.

Из выходного отверстия и рта хлещет кровь, потоком стекая на пол. Капли попадают на мои кожаные ботинки, вздыхаю, достаю из нагрудного кармана бумажный платок и, наклонившись, вытираю их. Затем убираю салфетку в карман куртки и приступаю к уборке. Тело Кевина заворачиваю в пленку и отправляю на временное хранение в морозильную камеру на задней террасе.

Войдя в свой паб «Пылающая колесница», сразу замечаю на самом дальнем диване брата, он с задумчивым лицом наблюдает, как извиваются на танцполе посетители.

Пространство вокруг него окутал дым кубинской сигары, покрыл голову с аккуратно уложенными волосами, коснулся темно-синих брюк с подтяжками – по всему видно, подобные заведения он посещает нечасто.

Протискиваюсь, чтобы сесть напротив него, и натыкаюсь на взгляд ледяных голубых глаз. Стоит мне опуститься на диван, как в следующую секунду рыжеволосая официантка Эмбер ставит передо мной пинту, подливает в бокал Алистера воды и убегает.

– Удивлен твоим желанием встретиться именно здесь, – произношу я громче обычного, чтобы перекричать музыку.

Он делает глоток, не вынимая изо рта сигары, которая покачивается над кромкой стакана.

– Да так. Подумал, это проще всего. Никто косо не посмотрит на то, что мэр решил посетить убогую забегаловку, особенно если его работой довольны.

– Но мое присутствие в доме мэра вызовет ненужные подозрения.

– Именно. – Он ставит стакан и сжимает губами кончик сигары, глубоко вдыхая, а потом, на выдохе, подается вперед.

– И как наш дорогой друг Кевин?

– О нем позаботились. – Я делаю глоток пива. – Хотя надеюсь, у тебя есть более весомая причина желать его ухода, чем опасения, что кто-то узнает о ваших… свиданиях.

Алистер усмехается в ответ.

– Мои сексуальные предпочтения ни для кого не секрет, братишка. Напрасно думаешь, что для кого-то может стать откровением то, что мне нравится общество мужчин так же, как и женщин.

– Журналисты в любом случае в это вцепятся.

– О, в этом я не сомневаюсь. Но дело в том, что пресса в очень малой степени способна повлиять на мои решения.

На выдохе постукиваю пальцами по краю деревянного стола и оглядываю помещение. Диваны с высокими спинками, обеспечивающие приватность, установлены вдоль трех из четырех стен, формирование квадрата завершает барная стойка. Посредине танцпол, а в те дни, когда мы открываемся рано, – место для дополнительных столиков.

Ничего выдающегося, но это моя собственность.

После определенного времени, проведенного в тюрьме, когда за душой ничего нет, обладание чем-либо становится бесценным.

– Ты, разумеется, пришел сюда не для того, чтобы поболтать о сексуальной жизни, – говорю я, делая последний глоток.

Он медленно достает из нагрудного кармана пиджака черную карточку.

«Вы приглашены в Примроуз-мэнор», – гласит надпись золотым тиснением.

Он кладет ее прямо передо мной.

От увиденного перехватывает дыхание, внутренности скручиваются в тугой узел от воспоминаний о том дне двенадцать лет назад, когда я в последний раз переступал порог этого дома.

Мы оба молчим, я закидываю лодыжку на колено и жду, когда он заговорит вновь.

– Ты ведь ничего не затеваешь? – произношу я, не дождавшись.

Он хмурится, но не отводит взгляд от карточки.

– Впервые с момента покупки поместья Том Примроуз открывает его для посетителей. Уверен, все сановники и светские львицы отсюда до Бостона стекутся туда, одолеваемые желанием увидеть дом изнутри.

Я молчу и жду продолжения.

– Нехорошо будет с моей стороны не появиться. К тому же, я слышал, его дочь в поисках партнера. – Он поправляет карточку, в глазах вспыхивают колдовские искры. Я меняю положение, выпрямляю ноги – мне нет дела до его личных демонов.

У меня самого их полно.

В голове всплывает кукольный образ брюнетки – любимицы Тома Примроуза, хотя я давно не видел ее личика на страницах журналов или где-либо еще.

Киваю и движением плеча выражаю согласие.

– Лучше ты, а не я.

Молчание Алистера вызывает странное ощущение внутри. Не свожу глаз с карточки, которую он крутит пальцами.

Медленно поднимаю взгляд, он ловит его и удерживает.

Ноздри раздуваются сами собой.

– Нет.

Он принимается барабанить пальцами по столу.

– Это не просьба, Джонас.

Он вообще редко просит. Алистер рос, путешествуя по миру со своей матерью-шотландкой и серебряной ложкой в заднице. Его никто и никогда не учил хорошим манерам. Он берет, что пожелает, не испытывая вины. Было бы славно, если бы это не было всегда мне во вред.

На острове Аплана при небольшой численности населения уровень преступности всегда был довольно высок. Это не было сделано специально, просто здесь существуют конкурирующие группировки тайных структур, нашедших убежище на юге и в иных, менее комфортных, районах проживания.

Люди уверены, что преступная сеть существует только в крупных городах, но на самом деле, развернуть ее в небольших туристических поселениях гораздо проще.

В крепко сплоченных небольших сообществах реже заводятся крысы, очень многое будет на кону, если кто-то решится на предательство.

Так мы с братом и получили политическое влияние на Аплане; его связь с высокопоставленными преступными авторитетами грозит появлением в жизни множества врагов, однако им несложно управлять выборами.

Вдавливаю кулак в стол и сжимаю зубы до боли в челюстях.

– Тебе известно, что семья Примроуз меня ненавидит?

Не без оснований, надо сказать, учитывая совершенную мной попытку убить ее главу.

Впрочем, вражду начал он, когда убил моего отца.

– Это известно всему Аплану. – Алистер пожимает плечами и постукивает кончиком пальца по карточке. – Именно поэтому тебя не ожидают там увидеть.

Глава 2

Ленни

Стук не прекращается.

За дверью моей спальни кто-то всегда стоит и барабанит, рискуя пробить дыру. Им необходимо мое присутствие, мое лицо для пиар-хода или подпись для какого-то спонсорского взноса.

Моя фишка в том, что я выполняю все, о чем просит папочка. Так было до сегодняшнего дня, по крайней мере. Я выполняла все с улыбкой на лице так долго, что люди перестали замечать, когда она пропадает.

Фасад поизносился, солнечный настрой потух, но они будто не замечают. И продолжают обращаться ко мне по любому поводу. С очередным делом. Ради встречи с очередным человеком. Ради того, чтобы «Примроуз Риэлти» – а точнее, папочка – стала богаче.

Рано или поздно приходится учиться многозадачности. Переворачивать ногами страницы журнала по истории искусств, пока команда визажистов наносит на лицо кремы и хайлайтеры.

Тонкой соболиной кистью доводить до совершенства картину акварелью, пока чьи-то руки закалывают твои волосы, не замечая, что рискуют повыдергивать пряди.

Тебя запихивают в коктейльное платье перед предстоящим мероприятием, посещение которого тебе совсем неинтересно, а ты любуешься алой тканью, чувствуя, как зарождаются мысли о кровопролитии.

Я спускаюсь в фойе по лестнице с двойным маршем, и первой вижу маму, ее карие глаза вспыхивают, когда я останавливаюсь на последней ступеньке.

Сегодня папочка устроил праздник по поводу моего возвращения домой. По крайней мере, так звучит официальная версия.

Но я знаю настоящую причину. Сжимаю перила, ощущая на себе пылкие взгляды мужчин и женщин, мечтающих, скорее, о том, чтобы повыдергивать все шпильки из моей прически. Здесь, должно быть, собралась половина острова, и всех их волнует один вопрос: с кем Ленни Примроуз, этот любимый ребенок, захочет встречаться.

Словно папочка позволит мне иметь в этом вопросе собственное мнение.

Мама протягивает руку, обнимает меня за плечи и оглядывает платье.

– Ты прекрасна и свежа, как персик.

Склоняет голову, и белокурые пряди прически боб шевелятся у ее подбородка. Тут же чувствую выступивший на лбу пот. У меня нет повода для беспокойства, я точно знаю, что каждый волосок на своем месте, макияж безупречен и не потечет, но внутри все скручивается в узел – я уверена, публика найдет к чему придраться.

Пальцы сжимают синтетическую ткань платья, будто желая спрятаться на случай, если я плохо их отмыла. Перед тем как спуститься вниз, я держала их под струей горячей воды, сидя в своей ванной, пока коже не стало больно, но мне все еще кажется, на них остались следы краски.

Вытянув руку, мама мизинцем опускает язычок молнии на платье спереди вниз, увеличивая вырез и цокая при этом языком.

Все тело мое напрягается от страха, что она увидит кисть, которую я спрятала между грудей.

Я никуда без нее не выхожу на тот случай, если вдохновение нахлынет внезапно.

Да и просто на всякий случай.

Пальцы мамы замирают, когда она замечает ее, затем тянут язычок вверх, но ненамного, все же оставляя большую часть моей груди открытой.

Вздохнув, она качает головой.

– Полагаю, остается только смириться.

Я невольно задаюсь вопросом, ждет ли она от меня предложения сменить платье, хотя его прислала с прислугой именно она, настаивая, чтобы оно было на мне сегодня вечером.

– Ты выглядишь уставшей, Элен. Проблемы со сном?

В горле встает ком.

От недовольства в легких вспыхивает жар – только она и папа называют меня полным именем, и я это ненавижу.

– Со мной все в порядке, мама.

Пальцы ее скользят по моему плечу, поправляя одну из бретелей.

– И мне кажется, ты похудела. Может, надо опять посетить твоего специалиста? Как его имя? Доктор Гольдштейн, верно?

– Нет, – быстро отвечаю я, освобождаясь от ее хватки. Упираюсь каблуком в ступеньку позади и откашливаюсь, видя, как озадаченно хмурится мама. – Я хотела сказать, со мной все в порядке. В посещении нет необходимости.

– Но ты выглядишь нездоровой…

– Просто нервничаю из-за праздника. – Выдавливаю из себя улыбку и проскальзываю мимо, спрыгнув с последней ступени. – Найди меня через час, я буду как новая.

В глубине души я даже верю в то, что говорю. Или, по крайней мере, хочу верить.

Однако шестьдесят минут спустя ничего не меняется, если не становится еще хуже. Я нахожусь рядом с папой, обняв меня, он развлекает группу деловых партнеров рассказами о студенческих годах в Беркли.

Взгляд мой прикован к величественному портрету маслом над мраморным камином в гостиной – изображению нашей семьи в стиле импрессионизма. Я сижу между братьями, родители стоят за нами, фигуры их крупнее и массивнее, чем на самом деле.

Если бы я знала, когда работала над картиной, что однажды присутствие их станет удушающим, сделала бы фигуры значительно меньше. Впрочем, в последнее время они будто не являют себя миру в полную величину.

Да и мне не под силу несколькими мазками изменить восприятие реальности.

Рядом с камином расположился кабинетный рояль, седовласая женщина за ним тихо наигрывает мелодию, скользя взглядом по толпе гостей. Я задумываюсь, пытаясь представить, какой видится эта вечеринка тем, кто стоит на идеально ухоженной лужайке и все еще ждет возможности попасть в дом.

Можно ли разглядеть через окна первого этажа, что происходит внутри, или вид на океан за домом способен отвлечь от уродливой действительности?

– Разумеется, я со всем этим покончил ради детей, – говорит папа мужчинам и крепче прижимает меня к себе.

Один из слушателей вскидывает бровь, пристально смотрит на меня и ухмыляется, оторвавшись от горлышка бутылки пива. Затем вновь припадает к нему, а я начинаю ощущать странный дискомфорт, он распространяется по телу и ползет по позвоночнику.

Что-то в человеке кажется мне знакомым. Здесь что-то не так.

Сглатываю неприятные ощущения и объясняю себе их волнением. Или дело в том, что во время подготовки к выходу я запихала в себя полторта «Красный бархат»?

– Они уже далеко не дети, малышка Ленни выросла, – говорит мужчина, подталкивая папу локтем, и облизывает губы так, что к горлу поднимается тошнота.

– О, не напоминай мне, – смеется папа. – Представляете, в этом году ей исполнилось двадцать три. Организовала вечеринку в Вермонте, куда пожелала отправиться, чтобы развлечься. Первую, устроенную без моего участия.

Я непроизвольно фыркаю, но, кажется, этого никто не замечает.

На мои слова и реакцию по-прежнему не обращают внимания. Все как обычно.

Я уже и не помню, когда в последний раз папа устраивал для меня вечеринку, да и побег к тете едва ли можно объяснить желанием развлечься, скорее стремлением избавиться от кошмаров и спасти себя.

Однако чего не сделаешь, чтобы сохранить имидж семьи.

– Невероятно. – Темные глаза мужчины смеются, и он делает еще глоток пива. – Как дела в Вермонте, Ленни?

Спазм сжимает горло, странное чувство давит на ребра – причина этого в его остром взгляде, прикованном ко мне, словно в ожидании промаха или ошибки.

Я невольно задаюсь вопросом, что ему известно.

Мог папочка все им рассказать, а сейчас просто притворяться?

Я отвечаю уклончиво, но, кажется, мужчину устраивает услышанное. Задав еще несколько вопросов, он теряет ко мне интерес, а меня начинают водить по комнатам, чтобы приветствовать всех, попадающихся на пути.

Папочка обнимает меня то за плечи, то за талию, словно боится, что толпа поглотит меня. Откровенно говоря, собравшиеся напоминают мне стадо гиен, жаждущих получить каждый свой кусок, отчего появляется ощущение, что папа что-то задумал.

В глубине души я мечтаю навсегда оставаться в неведении по поводу причин организации этого праздника.

Мне было бы намного легче получить хоть какое-то удовольствие от мероприятия, если бы можно было не разглядывать с пристрастием каждого встречаемого нами холостяка, опасаясь, что именно его папа выбрал мне в спутники жизни.

Он же продолжает знакомить меня с политиками, главами компаний, влиятельными иностранцами. Внимание этих мужчин, вероятно, польстило бы любой женщине, я же после окончания каждой краткой беседы чувствую себя облитой грязью.

Все эти люди вращаются в тех же кругах, что и мой бывший – Престон. Скорее всего, им известно о скандале, из-за которого я несколько месяцев назад уехала в Вермонт. Едва ли они понимают истинную суть произошедшего, возможно, их это совсем не волнует.

Им надо лишь затащить Ленни Примроуз в постель. Испытать ее, проверить, как далеко она готова зайти, прежде чем сломаться.

В какой-то момент папа отпускает меня, чтобы переговорить с членами совета директоров «Примроуз Риэлти», я остаюсь одна, будто выставленная на суд всех собравшихся в моем собственном доме.

Я давно привыкла к общественному вниманию, но сейчас все происходящее в тысячу раз масштабнее, чем когда-либо, и касается меня лично.

От этого ситуация в миллион раз страшнее и опаснее.

От взглядов толпы грудь пронзает внезапная боль, опустившись, концентрируется в животе. Они таращат глаза, словно ждут, когда я развалюсь на куски.

Прикусываю внутреннюю часть щеки, пока рот не заполняет привкус меди.

Два раза вдыхаем, три выдыхаем.

Мысленно проклинаю старших братьев, не пожелавших присутствовать на вечере. Будь они рядом, обращенные взгляды гостей было бы легче вынести, но парням всегда удается избежать наказания за неисполнение обязанностей по отношению к семье.

Расправляю плечи, придаю лицу беззаботное выражение и отправляюсь бродить по дому.

Когда я была маленькой, комнаты с серо-голубыми стенами и давящей белой мебелью казались нескончаемым лабиринтом, я проводила много времени, меряя шагами огромные помещения, стараясь их запомнить.

Как и все прочие особняки в этом районе, наш производил на меня впечатление слишком большого для пяти человек. Даже созданный уют, интерьеры в морской тематике, светлый паркет и балкон в каждой комнате не помогали избавиться от ощущения всепоглощающей пустоты.

Возможно, родители купили дом именно по этой причине. Демонов гораздо легче игнорировать, если не сталкиваешься с ними постоянно по пути в ванную.

Быстро прохожу через кухню – царство шеф-повара – за углом в западном крыле и выхожу через потайную дверь на лестницу для работников. Она ведет вверх на четыре этажа, я же направляюсь в одну из двух башенок, украшающих дом.

Выхожу на балкон, и в лицо бьет соленый морской воздух. Опираюсь на деревянное ограждение и принимаюсь медленно оглядывать дюйм за дюймом идеальную территорию поместья.

На темной земле пятна света фонарей, там же толпятся люди, находящиеся в блаженном неведении о том, какая тоска царит в комнатах роскошного особняка. Он будто полон призраков, обреченных жить в нем вечно.

Я теряюсь во времени и не представляю, как долго созерцаю картину, внезапно внимание мое привлекает звук шаркающих шагов, когда я разворачиваюсь, на меня уже набрасывается из тени фигура и хватает руками за горло.

Паника сжимает грудь и мешает вздохнуть. Человек давит с такой силой, что я отклоняюсь назад, за перила балкона. Судорожно вдыхаю, стараясь отправить кислород в легкие, но пальцы его сильны, и вскоре перед глазами начинает темнеть.

– Решила, сможешь сбежать? – рычит напавший, толкая меня бедром. Чувствую что-то твердое, и это приводит меня в бешенство. – Малышка Ленни должна помнить о том, что задолжала, и я постараюсь, чтобы на этот раз все было сделано.

Всего мгновение требуется, чтобы узнать голос человека из окружения отца, и еще секунда, чтобы вспомнить события той ночи, когда жизнь моя перевернулась с ног на голову.

Страх разносится по венам, будто вирус, я снова начинаю сопротивляться, пинаю его, царапаю лежащие на моей шее руки.

Он перемещает одну на молнию моего платья и резко дергает, обнажая грудь. Кладет ладонь на правый сосок и сжимает так сильно, что я вскрикиваю от боли.

Свободной рукой он зажимает мне рот, я и впиваюсь зубами туда, куда удается; он вырывается, отшатнувшись, и сыплет проклятиями. Этого достаточно, чтобы освободиться, но он успевает толкнуть меня.

Я падаю на колени, от силы удара из груди вырываются остатки сохранившегося в легких воздуха. Спрятанная кисть выскакивает и падает прямо передо мной, я трачу на размышления всего секунду и начинаю действовать.

– Я бы с удовольствием снова тебя трахнул, – цедит мужчина и приглушенно смеется.

Сжимаю в кулаке кисть, ломаю и смотрю на неровный деревянный край.

Руки крепко держат мои плечи, человек пытается развернуть меня лицом к себе. Я поддаюсь, делаю вид, что решила не сопротивляться.

Когда он толкает меня, укладывая на спину, я сильнее сжимаю кисть, резко выбрасываю вверх руку и со всей силой, которую способна вложить в движение, вонзаю ее в шею мужчины.

Из раны мгновенно начинает литься кровь, глаза напавшего широко распахнуты, рука тянется, чтобы коснуться места нанесения удара.

Грудь моя тяжело поднимается и опускается, я смотрю на него во все глаза, смотрю, как он хватает ртом воздух, будто намереваюсь навсегда увековечить сцену в своей памяти.

Пока из горла мужчины вырываются хриплые звуки, я пользуюсь его оцепенением, чтобы сбросить с себя.

Он переваливается на бок и все же выдергивает деревянную ручку из раны, словно думает, что это изменит положение. Мне кажется, после этого кровь хлынула даже сильнее.

Я тяжело дышу, застегиваю молнию платья, отчетливо ощущая, как адреналин разносится по телу.

Я вся в крови, похожа на психопата-убийцу, при этом не могу пошевелиться и во все глаза смотрю на раненного, в состоянии думать только о том, что наделала.

– Полагаю, весьма непродуктивно сейчас молиться, дорогая. Ты не согласна?

Резко вскидываю голову и вижу выходящего на балкон мужчину в черном костюме, руки его погружены глубоко в карманы, темно-каштановые волны волос колышутся на ветру.

Но меня в первую очередь привлекают его глаза.

Сначала, при первом шаге они кажутся фиалковыми, стоит ему сделать следующий, и цвет их становится совсем невероятным, зловеще-синим.

Отчего-то они кажутся мне знакомыми.

Я помню этот акцент.

И понимаю, что у меня серьезные проблемы.

Глава 3

Джонас

Глаза с зеленоватым отливом, напоминающим по цвету морскую воду, широко распахнуты и обращены ко мне. Они напоминают два крупных осколка темного стекла.

Пряди коричневых с золотистым оттенком волос выбились из замысловатой прически, красное платье перекошено и спереди съехало в сторону. Она тяжело дышит, втягивает и выпускает воздух, и грудь ее мерно поднимается и опускается.

Красные пятна портят красоту глубокого выреза, общая картина – мечта серийного убийцы.

Подхожу ближе и вижу в ее глазах не панику, нет.

Возбуждение.

Или по крайне мере, близкое к нему чувство. Я ощущаю его, исходящее от ее тела.

Не вполне осознаю, что вижу, но уже больше не кляну себя за то, что сделал крюк, чтобы попасть сюда.

Моя рука рефлекторно вытягивается, пальцы растопыриваются в стороны.

Она моргает.

Но не шевелится.

Я откашливаюсь и принимаюсь поправлять галстук, отказавшись от первоначального плана. Он черный, как и все прочее, по предложению Алистера, чтобы я выглядел максимально неуместно. К тому же в таком виде легче спрятаться в темноте, откуда удобно наблюдать за ничего не подозревающими присутствующими.

– Немного неловко это, не находишь? – Вскидываю бровь и жду ответа. Еще через несколько секунд перешагиваю через труп и встаю, опершись, у балконного ограждения. – Не каждый день становишься свидетелем убийства. Как думаешь, кому из нас лучше сообщить об этом собравшимся внизу?

Оглядываю красивую территорию, постукивая пальцами по дереву перил. Взгляд мой скользит по зеленому газону, вокруг мощеного двора и дорожек, ограниченных живой изгородью, они ведут к тихому саду и частному пляжу за ним.

Иным путем попасть на берег можно, лишь перебравшись через каменный забор, окружающий все поместье Примроуз. Большинство гостей остаются в его пределах, им с большой долей вероятности откроются многие семейные тайны.

Мне же это неинтересно.

Я все их знаю.

И жажду отомстить.

Своей целью я планировал сделать главу семейства Тома, но не против начать и с его любимой дочурки.

Этот путь будет даже веселее.

Вздыхаю и меняю позу – теперь локти мои лежат на перилах. Силуэт девушки теперь на краю поля зрения, она по-прежнему не шевелится, хотя я отчетливо вижу, как она смотрит на мертвеца – изучает, как некий объект для исследований.

– Возможно, лучше заручиться поддержкой свидетеля, который сможет подтвердить твою версию развития событий. – Я замолкаю и жду, когда она начнет возражать, но она молчит. – Впрочем, я не могу с уверенностью описать, что случилось до того, как ты заколола его. Возможно, лучше самой сделать заявление? В конце концов, это твой вечер.

Краем глаза вижу, как ее подбородок чуть сдвинулся в мою сторону; на ничтожно малое расстояние, но все же. Человек менее внимательный этого не заметит, я же слежу со всем вниманием, но больше ничего не вижу.

– Откуда ты меня знаешь?

Оборачиваюсь, нахмурив брови.

– Хочешь сказать, ты меня не знаешь?

И снова она лишь моргает.

Я щурюсь, пытаясь прогнать поднимающееся изнутри раздражение.

Делаю шаг вперед, потираю подбородок, подняв руку, отчего рукав пиджака скользит и задирается, выставляя на обозрение кожаный шнур на запястье с черной подвеской в форме буквы «В».

Выражение ее лица не меняется, оттого сложно понять, узнала ли она знак семьи Вульф. По какой-то причине на этот раз ее молчание раздражает меня гораздо больше, чем прежде.

Она ведь была там ночью, когда я чуть не прикончил ее отца. Последовавший арест и судебный процесс широко освещались на острове, моя физиономия несколько лет красовалась повсюду, чтобы население не забыло о живущем среди них чудовище.

Но дело в том, что им неизвестно и половины того, что было.

– Твоя реакция вредит моему самолюбию, красотка. – Выдохнув, приседаю, чтобы осмотреть тело. Пряди светлых волос прилипли ко лбу, на лице застыл шок. – Я полагал, наш небольшой тет-а-тет будет более информативным, но, похоже, ты больше любишь лгать.

– Я не лгу, и мне плевать на твое самолюбие.

– Ну, это грубо. Оно прямо сейчас могло бы способствовать спасению твоей задницы.

Повернувшись, вижу, что взгляд ее вполне спокоен.

– Меня не надо спасать. – Брови медленно сходятся на переносице, взгляд становится суровым и меняет приятные черты.

Губы мои непроизвольно кривятся, уголок рта приподнимается.

– Разве?

Выпрямляюсь и медленно обхожу ее, разглядывая. От звука соприкосновения подошв с бетоном пола она будто подбирается. Похожа на львицу, готовящуюся к прыжку.

– Это была самооборона, – произносит она, и я замечаю, как дернулась ее правая рука. Потом еще раз и еще, указывая на мертвеца, отчего я задаюсь вопросом, не дрогнула ли она, наконец. Воспоминания вызвали страх теперь, когда прошел первый шок.

Я останавливаюсь у нее за спиной, взгляд скользит вниз по всему телу; в этой позе она практически полностью в моей власти, преподнесла себя, как на блюдечке, а я же здоровый мужчина, потому вынужден признать, что ее красивые изгибы вызывают желание.

Стараюсь успокоиться, чтобы не дать волю похоти, даже ощущая, как она скребет изнутри, потому перевожу взгляд на затылок девушки. Она чуть смещается в сторону, явно испытывая потребность видеть меня, это необходимо для поддержания готовности защищаться.

Похоже, любимица Тома Примроуза – человек более сильный и самодостаточный, чем ее пытаются изобразить в прессе.

– Кто же тебе поверит? – спрашиваю я и подаюсь вперед, чтобы убрать прядь волос с ее плеча. Мне не следует к ней прикасаться, но рука тянется сама, движимая моим желанием узнать, такое ли все у нее мягкое, как мне представляется.

Грудь сжимается, когда кончики пальцев касаются шелковистого локона.

Он оказывается даже мягче.

– Может, если бы ты врезала ему по физиономии или выбросила с балкона, людям было бы легче поверить в правдивость пикантной ситуации, а также случившегося потом.

Склонив голову, разглядываю кисть, лежащую недалеко от руки мертвого мужчины – он выпустил ее, когда потерял сознание. – Но ты пришла сюда подготовленной. Подобное развитие событий было спрогнозировано… вывод напрашивается, исходя из того, что вижу. К сожалению, именно этот факт заинтересует всех гораздо больше характера встречи.

Всего за пару секунд она значительно расслабляется, дыхание выравнивается. Громкие звуки музыки достигают занимаемого нами пространства и заглушают все остальные. Я чуть приподнимаю плечи – едва заметно пожимаю ими.

– Нет ничего страшного в том, что ты сегодня возжелала крови, мисс Примроуз. А я уверен, что так и было.

Она молчит. Воздух становится плотным и густым от ее молчания.

Она не удостаивает меня вниманием – решила выказать пренебрежение моей персоне.

Пальцы готовы к стремительному выпаду, я чувствую это всем нутром, хотя и не вижу, оттого усмехаюсь. И направляюсь нарочито медленно, чтобы оказаться там с ней одновременно – в месте, где лежит злополучное основание кисточки.

Мыски моих ботинок замирают прямо перед ней, когда пальцы девушки рывком хватают ее и сжимают. Движение вперед, и под моей подошвой тыльная часть ее руки, которая уже начинает подниматься. Надавливаю, прижимаю к полу вместе с кисточкой.

– На твоем месте я бы этого не делал.

Она вскидывает голову и смотрит на меня. Языки ярости готовы выплеснуться за пределы глазного ириса, все оттенки его становятся на тон темнее. Она пытается вырвать руку, и я давлю сильнее.

Она морщится, хотя я не прикладываю настолько много силы, этого мало, чтобы сделать больно.

– Хочешь убить меня? Что ж, давай.

– Зачем мне это?

Пауза. Губы размыкаются, появляется кончик розового язычка с целью смочить одну из них.

Меня утомляет ее нежелание отвечать на мои вопросы. Подтягиваю вверх брючины, приседаю, уперевшись локтями в колени, и пристально смотрю ей в глаза. Мыском продолжаю удерживать ее руку, заставляя оставаться на коленях.

Неприятно, что надолго прикованный взгляд пробуждает мой член, и тот упирается в молнию штанов. Эта малышка даже не догадывается, как сильно должна меня ненавидеть; на этом этапе работают лишь инстинкты, самые глубинные, они причина такой реакции на мое присутствие.

– Я сказала неправду.

Вскидываю брови, позволяя удивлению отразиться на лице.

– Вот как?

Она поджимает губы и едва заметно кивает.

– Я знаю, кто ты.

Клубок воздуха остается в легких, и я жду продолжения.

Разумеется, больше она ничего не говорит. Любопытно, может ли эта девушка не останавливаться на полпути, если ее не принуждать?

– Понятно. – Убираю ногу с ее руки, но она не выпускает кисть. – И?

Девушка опять поднимает на меня глаза.

– Что и?

– И разве не страшно?

Я даже не знаю, какой ответ ожидал, но, определенно, не то, что получаю. Она склоняет голову набок, замирает на несколько секунд, будто обдумывает вопрос, затем поднимается, отряхивает платье спереди, поправляет вырез на груди.

Движения ее медленные. Выверенные.

Нервная система отвечает волнением, отметающим все логические заключения на счет этой девушки, и я не понимаю почему. Что-то в ней чертовски меня волнует.

Встаю напротив, возвышаясь над ней. Она делает шаг, расправляет плечи, и теперь мы совсем рядом, почти касаемся друг друга. До меня доносятся ноты ванили и причудливых цветов, она тянется и берет меня за руку.

Мне требуется больше времени, чем можно предположить, чтобы понять, к чему она клонит. Разжимаю пальцы, оказавшись внезапно под воздействием ее гипнотического взгляда, и чувствую, как она что-то кладет мне на ладонь. Затем методично сгибает каждый палец и прижимает кулак к моей груди.

Через секунду она отступает, и возникает ощущение, что с ней исчезает воздух из пространства.

– Что значит твое слово против моего, – говорит она, и уголки губ ползут вверх. – Оно будет иметь гораздо больший вес против слова человека, пытавшегося убить моего отца. Не думаю, что людей убедить будет трудно, особенно теперь, когда везде твои отпечатки. Есть труп, есть сцена преступления…

Она замолкает и приподнимает бровь, жестом указывая на мою руку.

– И орудие убийства.

Опускаю глаза, разжимаю кулак и понимаю, что она вложила в ладонь кисточку, связав меня с преступлением так же прочно, как себя саму. Технически я мог бы стереть отпечатки еще до того, как она вернется к гостям, но признаюсь себе, что меня заинтриговала эта маленькая куколка.

Направляю на нее окровавленный обломок дерева.

– Я ведь могу просто убить тебя. Мое слово весомее слова недавно почившего.

Она делает еще шаг назад, пожимает плечами и приглаживает платье на животе. Сама уверенность, если не брать в расчет легкую дрожь пальцев.

– Можешь, – она признает это, хотя и спешит увеличить расстояние между нами. У выхода она хватается за ручку, давит на нее и толкает дверь. – Но ты ведь не для этого пришел сюда сегодня, верно?

Глава 4

Ленни

Прохожу в свою спальню, не встретив на пути никого из гостей.

Каким-то чудом.

Или по милости божьей.

Запираю за собой дверь, прислоняюсь спиной к деревянному полотну и даю волю смеху.

Да уж, Лен.

Это больше похоже на милость Джонаса Вульфа.

Человека, который прославился совсем не добротой и милосердием. Он буквально только что едва не отправил меня в мир мертвых. Наступил мне на руку, когда понял, что я собираюсь расправиться с ним так же, как с напавшим на меня.

Возможно, и неудивительно, что Джонас возомнил себя богом. Этим грешат все мужчины в этом мире, связанные с криминалом и имеющие мало шансов на реализацию амбиций. Люди для них – расходный материал, они играют с судьбой, просто потому что могут.

Папочка – один из них.

Он всегда был таким.

Двенадцать лет назад мне было непонятно, почему кто-то ворвался в наш дом и стрелял в него.

Почему оставил на полу в кабинете, истекающим кровью, вместо того чтобы позвать на помощь.

Я не понимала, что происходит, когда осознала, что он прополз до самой кухни из восточного крыла дома, измазав паркет кровью так, что его пришлось выбросить и заменить.

Тогда я была напугана до полусмерти. Боялась потерять папу, боялась того, что человек вернется, чтобы прикончить нас всех.

Но теперь я все понимаю. Я, можно сказать, занимала место в первом ряду и следила за всем, что делает папа, в том числе за происходящим в компании, которой он управляет. Вникать в детали у меня не было возможности, но и без этого ясно, что «Примроуз Риэлти» весьма средняя инвестиционная компания.

Он старается оградить семью от бизнеса, все же настолько кровавого, что капли все равно долетают, сила зла слишком велика, чтобы ее успешно сдерживать.

Стоило ли мне оставлять труп Джонасу, которого я знаю и который, вероятнее всего, появился этим вечером, чтобы нарушить покой моей семьи?

Вероятно, нет. Но что мне было делать? Тащить труп с собой?

Все мои попытки замести следы, боюсь, лишь усугубили мое положение. Если же труп обнаружат там, куда его спрячет Джонас, папа едва ли будет разбираться в деталях еще одного убийства, которых и так немало в их кругу.

Отбрасываю сумку «Луи Виттон» в угол комнаты, расстегиваю молнию и скидываю платье. Окна и балконная дверь закрыты шторами, и я спокойно прохожу в душ, остановившись на полпути, чтобы взглянуть в зеркало между двумя фарфоровыми раковинами.

Сердце сжимается, когда я вижу на теле пятна крови. Электрический разряд бежит по позвоночнику, раздражая нервные окончания.

Говорят, убийство меняет человека. Меняет в корне.

Делает совершенно другим.

Под струями воды в душе я старательно оттираю следы на коже, попутно размышляя, отчего же испытываю в такой момент полное безразличие.

«Нет ничего страшного в том, что ты сегодня возжелала крови, мисс Примроуз. А я уверен, что так и было ».

Слова Джонаса, произнесенные на балконе, ползут, шелестя, по спине, вызывая мурашки, которые приятно ласкают кожу. Из глубины памяти всплывают фиалкового цвета глаза, яркие, с острым взглядом, будто пронзающие насквозь. Он заглянул в самую глубину души, туда, где я храню все самое страшное и порочное, ведь там эти тайны никто не сможет найти.

Он не только добрался до них, но и стал свидетелем того, как я оказалась в уязвимом и униженном положении. На коленях, перепачканная чужой кровью.

И он глазом не моргнул. Просто стоял и смотрел на нас, принял ситуацию такой, какая есть, хоть и не отказал себе в удовольствии ухмыльнуться.

Возможно, это должно было сильнее вывести меня из равновесия, однако по непонятной причине именно то, что меня обнаружили таким образом, подействовало… успокаивающе. Такое чувство, будто раскрываешься, распахиваешь душу, позволяя увидеть посторонним самое сокровенное и уродливое, удивляясь, что они в ужасе не бегут прочь.

В его взгляде, как мне показалось, вспыхнул интерес, он принялся обходить меня, в точности как хищник, которым его называют.

Я пока не понимаю, как относиться к тому факту, что это совсем меня не испугало.

Выйдя из душа, надеваю шелковую пижаму и забираюсь в кровать с обитым тканью, мягким и слегка изогнутым изголовьем, натягиваю до самого подбородка пуховое одеяло. Рука скользит по простыне под одну из подушек, где я прячу коробку с кусочками угля и альбом для рисования.

Дверь распахивается в тот момент, когда я уже собираюсь вытащить на свет все эти предметы, и появляется человек, которого я ненавижу. Он врывается в комнату, и сердце мое замирает.

Престон захлопывает дверь, толкнув ее каблуком ботинка, и проводит рукой по светлым волосам. Карие глаза находят мои.

Я прижимаю одеяло к груди и откидываюсь на подушки.

– Какого черта ты явился?

Он кладет ладонь на грудь, демонстрируя, как ранили его мои слова.

– Ты не рада меня видеть, баг?

От этого обращения у меня сводит живот. Стискиваю зубы, скрещиваю руки на груди и хмуро наблюдаю, как он приближается шаг за шагом. Встает у края кровати, упирается коленом в матрас и расстегивает бежевый пиджак.

Я поджимаю пальцы ног, и вовсе не от восторга.

– Не называй меня баг, – бросаю сквозь зубы. – И не приближайся. Я говорила, что не хочу тебя видеть.

Престон шумно переводит дыхание. Он прерывисто вздыхает, и с таким видом, будто я создаю ему неудобства, а ведь он сам вторгся на мою территорию.

– Да ладно тебе, баг, прошел уже не один месяц. Даже в Гуантанамо-бей пытки не такие страшные.

– Мне плевать, сколько времени прошло. Мы расстались, а потому не должны видеться.

Легкие сжимаются сильнее, появляется боль в груди и трудности с дыханием. Когда он рядом, на поверхность поднимается все, что обычно мне удается держать под замком, делать вид, что забыла.

Поглаживающие движения ладоней на теле. Всего слишком много, мне сложно уследить, это гораздо больше того, на что я могу дать согласие.

Влажное дыхание щекочет шею сзади, потом внутреннюю часть бедер.

Боль. Томительная, сводящая с ума боль. Клятвы, что я ничего не почувствую или не вспомню, но я хочу. Хочу и того, и другого. Похоже на стремление ухватиться за соломинку.

В конце концов не исполнилось ни одно обещание.

Я все чувствовала и сохранила в памяти.

Рука Престона ложится на выгнутое изножье кровати, пальцы сжимают мягкий край. Он смотрит на меня в упор, губы превращаются в тонкую, четкую линию.

– Мы не расстались, Ленни. Я не давал на это согласия.

– Да, но только потому, что это не обсуждалось. – Свесив одну ногу с противоположной стороны кровати, замираю, балансируя в неопределенном состоянии, не понимая, склоняюсь больше к борьбе или бегству. Я готова к любому варианту, но жду, когда первый шаг сделает он.

Вижу, как брови его сходятся у переносицы. Палец отбивает ритм.

– Сколько раз мне еще извиняться?

Опускаю на ковровое покрытие вторую ногу, потянув за собой одеяло, и крепко прижимаю к себе, сделав своеобразным барьером между нами. За те пять лет, что знаю Престона Ковингтона, я хорошо усвоила, что он человек непредсказуемый.

Нередко бывало, что вот сейчас с ним все хорошо, а через секунду ему уже сносит крышу, и он начинает срываться на окружающих.

Три года я молча терпела эти внезапные смены настроения. Папе он нравился, а я была уверена, что люблю их обоих, а любить – значит терпеть и принимать и плохое тоже.

Так было до той ночи, когда терпение мое лопнуло.

Услужливость сменилась склонностью к манипуляциям.

И злобой.

Кладу одну руку себе на талию, вторую прижимаю к животу чуть ниже пупка, пытаясь унять боль, которая появляется всегда в присутствии Престона.

– Нет в этом мире таких слов, чтобы принести извинения за то, что ты… – Голос мой срывается, с губ слетают высокие и нервные звуки. – Нельзя так просто сказать «Прости» и забыть обо всем случившемся.

– Я как раз пытаюсь забыть, малыш.

Огонь вспыхивает в горле, обжигает мой язык и превращает в пепел слова на губах.

Престон обходит кровать, протягивает руки, и взгляд его смягчается.

– Прости меня. Я не могу без тебя.

Желудок скручивается в узел, в глазах появляется жжение.

– Довольно.

Лицо его становится еще более хмурым.

– Не надо так, Ленни. Я не остановлюсь. Думаешь, я буду стоять и смотреть, как отец пытается найти тебе кого-то? Ты должна быть со мной.

– Откуда ты знаешь, что он пытается сделать?

Престон усмехается и делает еще несколько шагов ко мне. Я отступаю и упираюсь в стену, жалея, что не могу пройти сквозь нее.

– Парни внизу, черт их возьми, только об этом и говорят. Каждый мечтает заполучить Ленни Примроуз, сделать ее своей, а заодно и компанию Тома. Для них главное – статус и деньги, а твой отец поддерживает эту игру, позволяя им бороться за твою руку.

Он останавливается прямо передо мной, мыски его ботинок касаются моих голых пальцев, чувствую исходящий изо рта запах алкоголя. Это его пристрастие самое порочное.

Сжимаю зубы и стараюсь не морщиться, когда пары спирта окутывают лицо.

Он же поднимает руку и принимается накручивать на средний палец прядь моих волос.

– Они не будут любить тебя так, как я, Ленни-баг.

– Убирайся. – Я вздрагиваю, когда он тянет за прядь, ненавидя себя за слабость.

Следом он приглушенно фыркает.

– Не говори так. Ты ведь совсем не этого хочешь.

Взмахом рук откидываю одеяло и толкаю его в грудь. Не знаю, смогла ли я застать его врасплох, или он просто пьян сильнее, чем кажется, но мне удается заставить его отшатнуться, а самой проскочить в образовавшийся зазор. Добравшись до выхода, рывком открываю дверь и отхожу в сторону, предоставляя ему больше места для прохода.

Несколько мгновений он стоит, не шевелясь, и смотрит. Видимо, не веря глазам, судя по тому, как широко они распахнуты.

– Хочешь встречаться с одним из тех ублюдков внизу, я верно понимаю? – Усмехается он и подходит ближе. Слишком близко. – Ты, как я вижу, просто грязная шлюха. Я тебе больше не нужен для твоих планов.

В груди что-то лопается и разверзается пропасть, она поглощает все мои внутренности, сдавливает их, перемалывает, превращая в пыль, и закрывается. Жмурюсь, стараясь избежать боли, которую причиняют его слова.

Он не достоин ни моего времени, ни слез.

– Уходи. – Расправляю плачи, поднимаю веки и следом брови. – Немедленно.

Вена посредине его лба вздувается и пульсирует все сильнее с каждой секундой. Мне отлично известно, что человек, который получит в наследство неиссякаемый источник дохода, привык иметь все, что пожелает, но мне это больше неинтересно.

В голове всплывают картины с изображением крови и смерти, они заставляют оставаться на месте после того, как Престон выходит в коридор.

По обоим маршам лестницы снизу летят звуки классической музыки – вечеринка в самом разгаре. Я же думаю о том, успел ли Джонас избавиться от тела.

И о том, на что бы я пошла ради возможности убить их еще и еще.

Убивать каждого ублюдка, посмевшего коснуться меня, как того, на балконе, который несколько месяцев назад превратил вечер, обещавший стать приятным, в ночь извращений, навсегда изменившую мою жизнь.

Желание начать с Престона удается преодолеть с трудом.

Пальцы до боли сжимают деревянную ручку.

Вздохнув, Престон качает головой, переступает порог и оборачивается.

– Твой отец вернет тебя мне, если попрошу. Надеюсь, до этого не дойдет, но я не отпущу тебя, Ленни. Ты принадлежишь мне.

Я молчу, через пару мгновений он закатывает глаза и, наконец, уходит. Хлопнув дверью, я запираю ее и делаю глубокий вдох, чтобы сдержать слезы. Мозг подбрасывает мне новые воспоминания, они крутятся, повторяясь, и вскоре я начинаю задыхаться.

Кладу руку на грудь, срываю пижаму, хватая ртом воздух, чтобы охладиться, не дать огню испепелить меня изнутри, а страху и мучениям достичь пика и разорвать душу в клочья.

Бросаюсь в гардеробную, сметаю одним движением несколько пар обуви и достаю коробку, которую прячу в глубине. Снимаю крышку и протяжно выдыхаю. Пальцы нащупывают знакомую целлофановую поверхность, и я незамедлительно принимаюсь действовать, извлекая содержимое каждого маленького пакетика.

Я давно не открывала коробку. Несколько лет, с той самой поры, как позволяла себе удовлетворять несколько желаний за ночь.

Но сейчас внезапный порыв кажется мне оправданным.

Глава 5

Джонас

Алистер замечает меня почти сразу, стоит мне вернуться в толпу гостей, заполонивших этим вечером все пространство особняка. Он стоит в углу просторной комнаты, держит двумя пальцами хрустальный бокал, рядом мужчина с неопрятной козлиной бородкой увлеченно что-то говорит, брызжа слюной, и похлопывает его по плечу.

Проверив дважды свой внешний вид у зеркала на стене холла, поправляю пиджак, потянув за лацканы, и подхожу приветствовать обоих. Брат вскидывает брови, вероятно, заинтригованный моим неожиданным отсутствием, по лицу его ясно, что остальное происходящее его не впечатляет.

Должен признать, все этим вечером пошло совсем не так, как я предполагал. Исключением стало лишь великолепие особняка Примроузов со сверкающими люстрами, роскошной мебелью и окнами от пола до потолка, заменившими три четверти стен дома. Но в нем царит скука, от которой я начинаю уставать.

Или, может, я жажду определенного уровня оживления и подъема эмоций, но утратил надежду на то, что произойдет нечто, равное по силе случившемуся на балконе.

– Брат. – Алистер кивает мне и указывает рукой с бокалом на мужчину. – Мистер Рафферти, этой мой брат Джонас. Мистер Рафферти владеет пристанью на юге. Вы наверняка слышали о пабе Джонаса «Пылающая колесница».

– Ах, да. Печально известный владелец паба. – Прежде чем протянуть мне руку, Рафферти дергает бороду. Я отказываюсь от рукопожатия, он опускает ее, нервно переступив с ноги на ногу. – Удивительно видеть вас здесь, да еще без наручников.

– Уверяю вас, мои наклонности в спальне не проявляются на вечеринках, которые я посещаю.

Рафферти вспыхивает и поворачивается к брату.

– Я имел в виду совсем не это…

Алистер усмехается.

– Джонас был моим «плюс один». На такие мероприятия не принято являться в одиночестве, верно, Лайонел?

Двое мужчин буровят друг друга взглядом, мистер Рафферти откашливается, явно ощущая дискомфорт от такого пристального внимания.

– Я бы не стал сам приводить себе конкурента. – Он качает головой. – Не боитесь противостояния друг с другом в борьбе за руку молодой Примроуз?

– Ни один из нас не претендует на ее руку, – отвечаю я.

– Разумеется, – смеется Рафферти. – Том, скорее, отдаст ее одному из мафиози, чем позволит встречаться с таким, как вы.

Сжимаю челюсть, но сразу заставляю себя расслабиться. Этот человек явно решил меня разозлить, хотя причина и цель его непонятны.

Как и то, почему я поддаюсь на провокацию.

Сунув руки в карманы, принимаюсь оглядывать помещение.

– Ей может очень повезти.

– Она способна сотворить чудо и выполнить твое желание стать сенатором. – Рафферти вновь похлопывает Алистера по плечу.

На долю секунды лицо брата искажает гримаса. Движение мимолетно, но я замечаю, как меняется лицо, сжимаются губы и напрягаются плечи. После глотка из бокала все становится как прежде, хотя он старается не встречаться со мной взглядом.

– Меня больше интересует, чем ты можешь быть полезен моей компании, – обращается Алистер к мужчине и приподнимает бровь. – Пусть твой ассистент позвонит в мой офис в понедельник утром, постараемся что-нибудь придумать.

Осознание того, что в очередной раз встреча с братом связана с одним из двух возможных вариантов, с гулом разносится по телу. Тот факт, что тема поднимается в моем присутствии, говорит все, что мне надо знать.

Рафферти мнется, поглядывая краем глаза на меня.

– Насчет этого… Я не уверен, что в моих интересах на данный момент работать с вами, я и сам, видите ли, собираюсь идти в политику.

Алистер хмурится, я же стараюсь отпустить тревоги, связанные с изменением его лица, подавляю эмоции, возникшие как следствие, но готовлюсь принять те, которые – я знаю по опыту – последуют. Покачиваясь с пятки на мысок, сдерживаю ухмылку, пытаюсь сделать все, чтобы возбуждение не стало очевидным.

Приятно, что я получу хоть что-то, если не в моих силах отомстить Примроуз за сегодняшнее.

– Мы же договорились, Лайонел.

Положив руку на затылок, мистер Рафферти имеет наглость выглядеть смущенным.

– Я понимаю, Алистер, однако…

– Ваша честь, – поправляет его брат.

– Что?

– Ваша честь, – повторяет он. – Я ваш мэр, мистер Рафферти, обращайтесь ко мне как подобает. И помните о необходимости выполнить свою часть соглашения, заключенного нами только что при свидетельстве моего брата, не заставляйте его нервничать.

Я даже не стараюсь сдерживать широкую улыбку.

– Неужели мое присутствие вас нервирует, мистер Рафферти? – произношу я, делая шаг вперед.

– К-конечно, нет.

– Да? А выглядите вы встревоженным.

Несмотря на то что вокруг полно людей, принадлежащих к элите острова, меня, кажется, никто не узнает. Не могу с уверенностью сказать, нравится мне это или нет, но страх во взгляде мужчины напротив явно приносит удовольствие, оно потоком разносится по телу, заполняет изнутри.

Кладу руку ему на плечо, повторяя его жест в сторону Алистера, и сжимаю, увеличивая силу, пока мужчина не перестает шевелиться.

– И у тебя есть для этого основания. Если в понедельник ты ничего не предпримешь, я лично найду тебя и доставлю в офис.

Мужчина громко сглатывает, кадык подпрыгивает под складками кожи. Наконец он кивает. Похлопываю его по щеке сильнее, чем можно было.

– Вот и молодец.

После мы покидаем поместье в машине брата, не дав возможность присутствующим заметить, что среди них нежеланный гость. Минуя изогнутую подъездную дорогу, я выглядываю в окно, чтобы бросить последний взгляд на особняк в стиле тех, что располагаются на острове Кейп-Код.

Бледно-голубые панели, которым он обшит, как и серая крыша, плохо различимы в это время суток, но образ в целом мне удается запомнить.

Внимание привлекает свет в окне второго этажа, в следующую секунду за тонкой занавеской появляется силуэт, почти невидимый в слабом лунном свете.

Я многие годы изучал планировку дома, потому безошибочно определяю хозяйку комнаты. Впрочем, дополнительные знания здесь не нужны, ее фигуру я узнаю всегда.

Такие вещи врезаются в память, похоже на невидимое клеймо, которое никогда не стереть.

– Ты куда-то отлучался на время? – спрашивает Алистер и продолжает, не поднимая головы, что-то печатать в телефоне. – Я заметил, что Том Примроуз был жив и здоров, когда мы уходили.

– Пока, – отмечаю я, бросив в последний раз взгляд на силуэт в окне, потому что в следующую секунду водитель поворачивает, и наш автомобиль выезжает за пределы поместья через кованые ворота. – Не было желания объяснять всему высшему свету Апланы, почему я прикончил хозяина праздника.

Брат больше ни о чем не спрашивает, молчу и я, решив ничего не разъяснять. К тому же он все узнает утром, когда найдут тело Ричарда Стайлза висящим на стропилах гаража Примроузов на пять машин.

* * *

За годы жизни отец развил немало разнообразных навыков.

Правда, среди них не было привычки содержать жену, потому мать Алистера воспитывала его одна, а моя исчезла вскоре после того, как мы переехали в Штаты.

Преуспел отец в криминальных делах, используя паб в качестве прикрытия для всех группировок, с которыми был связан, стал ширмой как для политиков, так и для настоящей организованной преступности. «Пылающая колесница» за многие годы фигурировала в бесчисленном количестве скользких дел, большая часть населения старалась держаться от заведения подальше.

После смерти отца я получил в собственность не только паб, но и его связи в преступном мире, хотя за время пребывания в тюрьме потерял некоторое влияние, поставив под угрозу все то, что семья Вульф создавала веками.

К счастью, человек более опасный, чем я, решил впервые в жизни проявить милосердие. Он очень мне помог, добившись смягчения приговора, и спас паб, не дав конфисковать его по решению суда.

Неприятным было то, что отныне я был в долгу перед этим человеком, а я не люблю быть обязанным. Вот так вышло, что я в течение многих лет работал на доктора Кэла Андерсона, частично решалой, иногда исполнял роль частного детектива, а он все это время искал способ вырваться из лап мафии.

В конце концов ему удалось – он похитил дочь дона и заставил ее выйти за него замуж.

Но это уже не моя история.

За пять прошедших лет я не видел его более счастливым. Настолько, что он решил показаться на публике.

Даже сейчас, когда он сидит на диване напротив меня, потягивая Джек с колой, он напряжен и насторожен, о чем говорят чарты лица. Черные волосы аккуратно зачесаны назад, темные глаза обращены к статье перед ним.

Черный плащ, который он носит постоянно, а также хмурый взгляд делают его похожим на бога преисподней, наводящего ужас, таким видят его окружающие. Но есть в нем и некоторая мягкость. Нечто не такое суровое и менее раздражающее, оно проявляется по мере того, как музыкальный ритм звучащей в пабе музыки набирает обороты, ничего похожего я не замечал в нем до женитьбы.

Сторонний наблюдатель ни за что не догадается, что у этого мужчины дома молодая жена и двое детей, я же, будучи самым доверенным – и единственным – лицом, состоявшим при нем большую часть взрослой жизни, не могу не заметить определенные знаки.

Кэл Андерсон счастлив, и, черт возьми, он это заслужил.

Поставив стакан на деревянный стол, он закидывает руку на спинку красного кожаного дивана и смотрит на меня.

– Итак, вечер удался, как я понимаю.

Я в ответ вскидываю бровь.

– Том Примроуз ведь еще жив, верно?

– Нам обоим ясно, что это ненадолго, судя по сообщению, оставленному тобой в гараже. – Он постукивает пальцем по статье в газете и пожимает плечами. – Лучше бы ты потратил время на сокрытие следов убийства кого-то другого.

Выдыхаю, чтобы избавиться от давления в груди, и тянусь к пачке сигарет, лежащей у локтя. Медленно затягиваюсь, дав дыму наполнить легкие, и так же медленно его выпускаю, разглядывая всплывающие между нами клубы.

– Что ты имеешь в виду?

Он смотрит на меня многозначительно.

– Человека нашли повешенным в гараже Примроузов, хотя никто не видел, как он выходил из большого дома. Не слишком ли все очевидно?

– Допустим. А зачем мне было что-то скрывать?

– Множественные раны на лице и голове, к тому же рана на шее, похоже ставшая смертельной. – Он касается пальцами горла. – Обычно ты не оставляешь так много очевидных следов. Следовательно, ты либо решил оставить сообщение, либо что-то скрываешь.

– Может, и то, и другое?

Обхватив руками стакан, он подносит его ко рту, кивает и отпивает немного янтарной жидкости.

– Может. Но это все равно вызовет вопрос: в чем смысл? Ты был в доме Тома, лучшей возможности нанести удар не придумать.

Я не отвечаю, внезапно погрузившись в воспоминания о том, что делал прошлым вечером, решив, что временное бездействие – не самый плохой вариант. Вернувшись в реальность, вижу на лице Кэла торжествующую улыбку.

– О, понятно. – Стакан опускается на стол с неожиданно громким стуком, и одна из официанток – Эмбер – подбегает, чтобы его наполнить. – И как же ее зовут?

Усмехаюсь, перемещая во рту сигарету.

– Кого?

– Да ладно, Вульф. Такие мужики, как мы, не бросают дела ради кого попало. Она должна быть особенной.

Это правда, по крайней мере, мне так кажется. С того вечера я не думал ни о чем другом, только о Ленни Примроуз. Каждый раз ночью, когда брал в руку член, вспоминал ее грудь в пятнах крови, открывающуюся из выреза платья.

Но я ни от чего не отказался ради нее. Просто… отложил на время.

– Я даже не знаю ее достаточно хорошо, чтобы она стала чем-то, кроме помехи в деле.

– Дай угадаю, – говорит он, подается вперед и упирается локтями в стол. – Она брюнетка с потрясающей фигурой. Молодая. Привлекает внимание окружающих всегда и везде, хотя ничего для этого не делает.

Я смотрю на него с прищуром.

– Откуда, черт возьми, тебе это известно?

Губы его растягиваются в такой широкой улыбке, что даже чуть-чуть видны зубы.

– Потому что, мне кажется, она только что вошла в паб.

Глава 6

Ленни

– Это плохая идея.

– Ты продолжаешь настаивать. – Палмер бросает на меня раздраженный взгляд, протягивает руку и поправляет воротничок рубашки сливового цвета своего друга. – Тебе надо подыскать себе новый девиз по жизни, лебедь.

Трой ухмыляется, услышав прозвище, и толкает меня локтем в бок.

– Лебедь?

– До нашего переезда на Аплану Лен занималась балетом, они репетировали «Лебединое озеро», – объясняет ему Палмер. – Выходя на поклон, она сломала лодыжку и больше не могла танцевать.

– Разумеется, с той поры братья не перестают меня подкалывать.

Трой прислоняется к барной стойке и смеется.

– Твои братья полные придурки, Ленни. Но мне нравится прозвище лебедь. Тебе подходит. Ты… изящная, черт возьми.

Поднимаю руки, будто сдаваясь.

– Даже не думай добавлять в свой лексикон подобные слова. И советую забыть это мое прозвище прямо сейчас.

– Да, или она выклюет тебе глаза, – хихикает Палмер, делает несколько шаркающих шагов и целует меня в висок.

Затем он опускается на высокий табурет рядом, машет бармену и поправляет пальцами пшеничного цвета локоны. Если бы не волосы до плеч и пирсинг в носу, он и сейчас был бы неотличим от близнеца Кэша.

В детстве они очень часто пользовались сходством и подменяли друг друга. Учителя и наставники уходили и приходили, причиной были нескончаемые шалости и розыгрыши братьев; несмотря на полное внешнее сходство, а также общность интересов, способности и наклонности в учебе у них были разные.

У Палмера отмечалась легкая форма дислексии, а Кэш испытывал трудности с алгеброй. Учителя постоянно путались, не успевая отслеживать, что мальчики изучают вместе, а что индивидуально.

В конце концов, с ними стали заниматься по одной программе, я же училась одна.

Я полагала, что заслужила такое отношение, ведь некогда выбрала не братьев, а родителей.

Перед нами встает бармен, упираясь ладонями в стойку. На нем футболка с надписью Deftones, рукав наполовину скрывает татуировку в виде якоря.

– Что вам предложить? – Он вскидывает бровь.

Я открываю рот, чтобы отказаться, но Палмер отвечает за нас всех:

– Две текилы и малиновую «Маргариту».

Кивнув, бармен удаляется в другой конец стойки, где уже ждут посетители, даже не взглянув на меня, чтобы подтвердить заказ.

– Скажи, какая часть фразы «Сегодня я не пью» была тебе непонятна? – спрашиваю я, повернувшись к брату.

Он усмехается, стряхивает невидимые ворсинки с джинсовки из вываренной ткани.

– Если ты не выпьешь, настроение не поднимется.

– И ты решил надавить на меня, как любящий брат.

В памяти всплывают слова, сказанные папой перед нашим уходом. Он настоятельно просил меня выбрать одного мужчину из составленного им списка кандидатов из числа гостей, чтобы он мог продолжить работу над созданием моего безупречного имиджа и начать, наконец, представлять меня в своем кругу. Интересно, все мужчины в моей жизни будут давить на меня?

Палмер вертит в руке телефон и закатывает глаза.

– Я просто высказал свое мнение. После этого праздника ты находишься в таком напряжении, кажется, в любую секунду лопнешь, недо немного расслабиться. И где это сделать, как не здесь, со старшим братом и его другом, которые за тобой присмотрят?

Морщу нос, но решаю не возражать. Палмер не ошибся, события прошлого вечера, последующее обнаружение Ричарда Стайлза и требовательный тон отца изучить список приглашенных, среди которых он выделил тех, кого считает подходящими для свиданий, заставили меня значительно понервничать, я до сих пор на пределе.

И не в положительном смысле.

Бармен приносит наши напитки, ставит передо мной стеклянную банку с крышкой и розовым содержимым. Я обхватываю ее ладонями и двигаю ближе к себе из нежелания позволять кому-либо к ней прикоснуться.

– До дна, – выкрикивает Трой, запрокидывает голову и махом осушает рюмку.

Палмер поступает так же. В следующий миг парни смотрят на меня в ожидании.

Я закусываю нижнюю губу и вновь оглядываю толпу, надеясь найти хоть одно знакомое лицо. Вижу направленные в нашу сторону телефоны, перешептывание за поднятыми к губам руками – все это указывает на то, что не только родителям неминуемо станет известно о нашей маленькой вечеринке, но и Престону тоже. Не говоря уже о том, что нам не следует находиться в «Пылающей колеснице», этот бар под запретом для всех членов семьи, а после недавней встречи с его владельцем у меня еще больше причин обходить его стороной.

– Что с тобой, лебедь? – Палмер обнимает меня за плечи и привлекает к себе. – Раньше ты умела веселиться. Когда превратилась в затворницу?

Восемь с половиной месяцев назад.

– Думаю, в тот день, как сломала лодыжку.

– Бог мой, Палм, нельзя считать ее затворницей только потому, что она решила сегодня сохранить трезвую голову. – Трой тянется ко мне и похлопывает по руке.

Палмер отмахивается от него и склоняется ко мне.

– Дело твое. Скажи, но у тебя хоть есть желание подцепить сегодня кого-то?

Я сверлю его взглядом и молчу.

Палмер издает приглушенный звук, говорящий о недовольстве, затем он отталкивается и описывает круг на стуле.

– С таким же успехом я мог бы пригласить Кэша.

Можно подумать, тот согласился бы выйти из дома в вечер накануне суда.

Улыбнувшись мне с пониманием, Трой кивком указывает на танцпол.

– Пойдем потанцуем, чтобы встряхнуться. Ты не против побыть одна?

Киваю, а потом смотрю им вслед, и вскоре две фигуры уже плохо различимы в затуманенном пространстве клуба. Раздаются первые аккорды мелодии в стиле кантри, и Палмер начинает двигаться, встав напротив Троя.

Я же беру банку с коктейлем и делаю глоток. Во рту появляется фруктовый вкус с кислинкой, и я спешу проглотить его, чтобы не задерживать надолго.

Если я позволю себе мысль о том, что он мне приятен, то после одного глотка не остановлюсь. Нельзя потакать себе, когда вокруг столько людей, бьющих копытом в ожидании того, как Ленни Примроуз потеряет контроль над собой на публике.

Видишь, папочка, я все же могу управлять своими желаниями.

Минуты две я провожу в одиночестве, потом становится скучно. «Маргарита» привлекает все больше, лучше выпить, чем просто сидеть и наблюдать за танцующими.

Год назад я, возможно, завела бы разговор с сидящими рядом за стойкой, но сейчас хочется одного – хотя бы на время забыть обо всем плохом в жизни. Если я позволю себе заговорить с кем-то, рано или поздно будут затронуты неприятные мне темы.

Может, правда, стоит немного расслабиться? Обычно я воздерживаюсь, чтобы не чувствовать себя похожей на Престона. Даже не помню, когда последний раз отдыхала. Очень давно, пожалуй. Думаю, я заслужила небольшой перерыв.

После трех коктейлей и двух шотов вижу перед собой бармена, решившего проверить, как я. Он оглядывает меня с сомнением, словно внезапно осознав, что я осталась одна.

– Твои друзья ушли? – спрашивает он. Даже в тусклом свете замечаю поразительной синевы глаза.

Пожимаю плечами и киваю в ответ. Или мне кажется, что киваю.

– Недостаточно хороша для них.

– Я так не думаю. – Он улыбается и опирается локтем на стойку, демонстрируя загорелую руку. – Ты умеешь веселиться. Но это не то, что им нужно.

– Думаешь? – Стены немного покачиваются, во рту пересохло, но мне хочется послушать, что еще он скажет.

– Завсегдатая клубов я вижу за милю, а у тебя на лбу написано, что ты не тусовщица.

– Повтори еще раз, я запишу, а то у общественности другое мнение.

Парень усмехается, тряхнув головой.

– Я Блу.

Он протягивает руку, я пожимаю ее с легкой улыбкой, довольная тем, что не останусь на вечер без компании, пока брат и Трой весело проводят время.

– Ленни, – говорю я.

Уже и не вспомнить, когда я последний раз разговаривала с незнакомым человеком, к тому же таким, который не стремился сразу перевести разговор на тему слухов о семье или дел в «Примроуз Риэлти».

Блу склоняет голову и смотрит на меня.

– Дай угадаю, ты художница.

Язык становится тяжелым, когда я пытаюсь рассмеяться.

– Типа того.

– Значит, ты бы предпочла сейчас рисовать на тротуаре или стене здания. Как тот парень, Бэнкси.

– Не совсем. – Заправляю прядь волос за ухо и делаю глоток. – Родители убили бы меня, если бы я испортила общественное имущество. Это бы очень повредило их имиджу.

– Ну конечно, образ преступницы понравился бы им больше.

Слова доносятся сбоку. Внезапно британский акцент режет слух, вздрагиваю от удивления. Эту манеру нельзя забыть, даже во сне крутились слова вперемешку со звуками музыки, играющей на вечеринке в тот вечер. Коктейль идет не в то горло, и я закашливаюсь, пытаясь свободно вздохнуть.

А я ведь знала, что не стоило начинать разговор.

– О боже. – Рука повисает в воздухе, он делает круговые движения, слегка касаясь моей спины, от этого горит кожа под одеждой.

– Ох уж эти пташки Вариса, верно?

Слова обращены к Блу, на лице которого появляется натянутая улыбка.

– Босс. Не знал, что вы сегодня здесь.

– Конечно. Ведь тогда ты бы работал, а не флиртовал с пьяными посетительницами.

Я изо всех сил сжимаю пальцами банку, они скоро начинают затекать, мурашки бегут по спине к затылку, покалывают, словно миллион крошечных иголок.

– Я… не пьяная, – возражаю я и резко разворачиваюсь, не поднимаясь с барного стула, чтобы это доказать. К сожалению, расстояние до него я оцениваю неверно и врезаюсь коленями в его бедро. Едва не потеряв равновесие, хватаюсь за него, чтобы не упасть.

Зал покачивается перед глазами, прижимаю язык к нёбу, надеясь, что смогу так это остановить.

Джонас Вульф смотрит на меня в упор, взгляд глаз фиалкового цвета пронзает насквозь. Боже, от него восхитительно пахнет. Аромат кофе и табака, согретый кожей под тканью футболки и рваных джинсов.

– Конечно, – слышу я и чувствую, как он сжимает мое плечо, заставляя поднять голову. – А я почти готов уволить лучшего сотрудника из-за слишком навязчивого сервиса.

– Ничего я не навязывал, – встревает Блу и, расправив плечи, скрещивает руки на груди. – Она и сама, похоже, человек не строгих правил.

– Она, между прочим, перед тобой, – говорю я, пытаясь вырваться, но Джонас надавливает сильнее.

– Тебе не следует ко мне прикасаться.

– Это верно, – соглашается он, и в горящих глазах на мгновение вспыхивают искры веселья.

Или мне жарко из-за внутреннего пламени?

Чувствую, как горят щеки, по позвоночнику под розовым корсетом стекает струйка пота.

Сглатываю, чтобы промочить пересохшее горло, и вскидываю подбородок.

– Может, тогда пора прекратить?

– Может, и пора.

Но он не останавливается.

Более того, сжимает еще сильнее и тянет, заставляя меня встать на ноги. Не могу оторвать взгляд от его четко очерченной нижней челюсти, покрытой легкой щетиной – прошлым вечером она была гуще.

Руки зудят, сердце бьется быстрее, и я решаюсь проверить, такая ли она мягкая, как кажется.

Жесткие волоски царапают кожу, а Джонас выгибает бровь. Уголок моего рта приподнимается, колени подкашиваются, когда кулак сжимает мое запястье.

Хихикаю, пораженная его размерами.

– У тебя такая большая рука.

Джонас хмурится и косится на Блу.

– Она оставляла то, что пила, без присмотра?

– Я… я не знаю. – Смутившись, Блу принимается скрести пальцами локоть. Кто-то из гостей за стойкой окликает его по имени, он приветственно поднимает руку. – Возможно. Я подошел за несколько минут до вашего появления.

Пальцы сжимают мой подбородок, заставляют запрокинуть голову, и Джонас внимательно осматривает мои глаза. Такое ощущение, что я в открытом море, радужки его глаз меняют цвет с фиалкового на темно-синий – цвет грозового неба.

– С кем ты здесь?

– Тебе-то что? – спрашиваю я, ткнув его в грудь. – Ревнуешь?

Слово не к месту слетает с губ по непонятной мне причине. Ведь я совсем не знаю этого человека, и он не может и не должен ничего ко мне чувствовать.

Я флиртую со смертельной угрозой, стоя на краю обрыва с занесенной над ним ногой, пытаюсь при этом убедить себя в опасности следующего шага.

Если бы папа и мама видели меня сейчас рядом с заклятым врагом семьи, точно решили бы, что я сошла с ума. Наверное, мне не стоит забывать, что в пабе полно людей, что слухи пойдут прежде, чем я выйду отсюда, но туман в голове не позволяет сосредоточиться на вещах очевидных и грозящих неприятными последствиями.

Джонас смотрит на меня и хмурится.

– Ты можешь мне доверять, красавица. Без меня тебе опять не справиться.

Глаза мои расширяются, рот приоткрывается, чтобы опровергнуть сказанное, но он не собирается меня слушать, разворачивается и направляется вглубь помещения, увлекая меня за собой. Головы поворачиваются в нашу сторону по мере того, как мы проходим мимо заполненных посетителями диванов и потных танцующих тел. Подходим к какой-то двери, и меня охватывает жар, будто я шагнула в преисподнюю.

Совсем недавно я только размышляла, занеся ногу над пропастью, и вот уже шаг сделан, я нахожусь в свободном падении, лишившись возможности на что-либо повлиять.

Закрыв за нами дверь, Джонас подводит меня к кожаному дивану у дальней стены, я неуверенно сажусь и принимаюсь изучать обстановку; стоящий в центре металлический стол и шкаф с картотекой ему под стать, у противоположной от меня стены кофейный столик со стеклянным графином и вазой с виноградом.

Я откидываюсь на спинку, позволяя себе большее соприкосновение с кожаной поверхностью, и выдыхаю. Джонас подносит к моему лицу пластиковый стаканчик.

– Пей.

Прищуриваюсь с подозрением, но все же беру его.

– Может, ты подсыпал в него наркотик.

– Я почти уверен, что меня кто-то опередил.

Фыркнув, беру стаканчик, нюхаю содержимое и делаю глоток.

– Зачем кому-то подсыпать мне наркотик?

Джонас отходит вглубь комнаты, скидывает куртку и опирается бедром на край стола. Через мгновение до меня доходит, что мы, по-видимому, в его кабинете, и я начинаю мысленно ругать брата за то, что приволок меня в этот чертов паб.

– Потому что ты девочка и одна в злачном заведении.

Усмехаюсь и опускаю стаканчик на колено.

– Я не девочка, мне уже двадцать три.

– Все равно, как по мне, так очень юная.

Не понимаю причины, но чувствую тепло внутри. От этого становится жарко, несмотря на глоток ледяной воды, и я кладу руку на живот, чтобы успокоиться.

– Значит, хорошо, что я не пытаюсь взять тебя за член. – Фраза вырывается прежде, чем я успеваю понять смысл, и почти сразу начинаю сожалеть о сказанном.

И совсем не потому, что чувствую изменения в атмосфере. Джонаса, кажется, мои слова совсем не смутили, от этого мне становится еще хуже.

– С кем ты здесь общалась?

Откидываю голову, кладу на спинку дивана и закрываю глаза, хотя бдительность не теряю. Я должна оставаться начеку в присутствии практически чужого мужчины, тем более мне хорошо известна его суть – он насквозь пропитан злостью и ненавистью. Но справиться с собой я не могу, обмякнув, успеваю лишь пристроить стаканчик между колен.

– Не хватало, чтобы ты тут у меня отключилась. – Голос слышится совсем близко, но у меня нет сил открыть глаза, чтобы убедиться. – Лучше поговори со мной. До сегодняшнего дня я никогда не видел тебя в своем пабе. Кто тебя привел?

– Брат, – отвечаю я. По крайней мере, мне кажется, что я произношу это слово. Звуки долетают до ушей искаженными, губ я почти не чувствую.

– Маленький бунт в семье Примроуз?

Изнутри вырывается булькающий смех.

– Нет, ничего подобного. – Замолкаю, пытаясь ухватить кружащие в голове беспорядочные мысли. – Нас многие видели сегодня вместе. Тебя и меня.

– Вот это, пожалуй, верно.

– Пойдут слухи, ты сам знаешь. Все вывернут и преувеличат, как обычно.

Он с сомнением ухмыляется.

– С этим мы разберемся в свое время.

Из желудка поднимается тошнота при мысли о том, что отец узнает, как я флиртовала с этим мужчиной, с заклятым врагом, пытавшимся его убить, что бы, возможно, удалось, если бы не мое присутствие той ночью в кухне.

Глупо, конечно, но на мгновение ощущаю неприятное давление по причине того, как будет разочарован во мне папочка. А я ведь его ангелочек, готовый сделать все, чтобы только он оставался в хорошем настроении и мог похвастаться мной на публике.

Если бы он увидел меня прямо сейчас, у него бы сердце разорвалось.

Любопытство охватывает меня и заставляет распахнуть глаза. Джонас стоит прямо напротив, скрестив мускулистые руки на широкой груди, во взгляде его отчетливо видна подозрительность.

Моргаю несколько раз, и в голове моей начинает формироваться идея, похожая по ощущениям на свинцовый шар.

Плохая идея, я почти уверена. Но что я теряю?

– Может, нам не надо ничего прояснять?

Джонас поправляет кожаный браслет, намотанный на запястье.

– Полагаю, в идеальном мире…

– Нет, – перебиваю я, пытаясь сесть ровно, но веки тяжелеют и опускаются. – А что, если… мы сообщим всем, что встречаемся?

Эти слова – последнее, что слетает с губ, далее только темнота.

Глава 7

Джонас

– Ни один человек не выйдет за порог, пока ты его не обыщешь, это понятно?

Блу кивает, через мгновение переходит в режим работы солдата, и вот он уже, как настоящий охранник, приступает к осмотрю помещения, начав с группы у главного входа.

От злости сердце бьется сильнее, разнося ее по венам, я ощущаю это, даже вернувшись в кабинет, чтобы проверить, как там девушка. Она развалилась на моем диване и храпит, чуть приоткрыв рот.

В голове мелькает мысль запереть всех в здании и поджечь его. Оправдать название «Пылающая колесница».

К сожалению, такое я не могу позволить себе финансово, ведь я уже вложил немало средств в ремонт заведения и покупку акций Кэла.

К тому же шаг был бы слишком открытой демонстрацией, учитывая, что я считаюсь заклятым врагом Примроузов. Защита ее, впрочем, тоже противоречит кодексу бесчестия, которым я руководствовался последние лет десять; оставить ее в своем кабинете отсыпаться после дозы тоже не лучший вариант, это может стать сигналом тревоги, но теперь поздно что-то менять.

– Похоже на острую реакцию. – Кэл похлопывает меня по плечу, глядя куда-то в сторону.

– У тебя уж точно есть опыт в таком деле, Андерсон.

Он усмехается и убирает руку.

– Верно, потому я сразу скажу, что тебе надо быть осторожнее.

– Это официальные рекомендации?

– Нет. Я отошел от дел, ты забыл? Теперь все советы, которые я даю, неофициальные.

Он замолкает, поднимает руку, отчего становится видна небольшая татуировка граната на запястье, и поправляет ворот пиджака. Бровь моя невольно ползет вверх при виде рисунка, но ни о чем не спрашиваю, хотя мне хорошо известен стиль отношений Аида и Персефоны, который сложился и у Кэла с женой.

– Дай ей две таблетки тайленола, когда проснется. – Он трет рукой затылок. – Что бы ни стало причиной потери сознания, у нее будет болеть голова, когда придет в себя. Если хочешь получить от нее ответы, сначала приведи в чувство.

– В чувство, – повторяю я со смехом, изнутри меня заполняет отвращение к самому себе и тому, как провел прошлый вечер. – Мне надо скорее выставить ее. Поделом ее папочке, не будет оставлять доченьку без присмотра.

– У тебя есть немало других способов выступить в роли плохого парня. – Не говоря больше ни слова, он направляется туда, где охраняет выход официантка Эмбер. Поднимет на прощание руку, не обернувшись.

Толпа ропщет, когда хлопает дверь, а я пристально разглядываю девушку, внезапно ворвавшуюся в мою жизнь. Похоже, созданных проблем на вечере в собственном доме ей было недостаточно, и она решила подбросить еще неприятностей уже на моей территории.

И что она там бормотала об отношениях?

Она отключилась так быстро, что у меня не было шанса отметить абсурдность идеи. К тому же пока неясно, ее это мысли или наркотический бред.

Провожу ладонью по лицу, захожу в кабинет, слышу, как хлопает дверь за спиной. Прислоняюсь к стене, хватаю бутылку «Джеймсона» с тумбы, быстро откручиваю крышку и делаю глоток.

Точно в тот момент, когда холодное стекло касается моих губ, веки Ленни поднимаются, открывая зеленые глаза. В них нет ни капли смущения, она спокойно встречается со мной взглядом, чувствую, как нечто весомое и едва уловимое одновременно теряет силу в пространстве между нами.

Ее спокойное состояние вызывает в душе всплеск тревоги, она давит на грудную клетку, не желая ослабевать.

Девушка, похоже, совсем не удивлена, что оказалась в моем кабинете.

Словно именно тут она и планировала быть.

– Вот видишь? Разве человек пришел бы в себя так быстро после наркотиков? – спрашивает она, едва шевеля розовыми губами.

– Все зависит от дозы.

Она кладет руку под щеку и смотрит на меня с интересом.

– А ты когда-нибудь сам подсыпал кому-то наркотики? – Вместо ответа подношу бутылку к губам и делаю еще один большой глоток. – Ты меня убьешь?

Изо всех сил сжимаю челюсть.

– Пока не решил.

Она вздыхает, переворачивается на спину и поправляет бежевую юбку. Потом складывает руки на груди, и я медленно, дюйм за дюймом приближаюсь, поддавшись ее магнетической отстраненности.

В моем присутствии люди, как правило, ведут себя иначе. Замирают, бывают обиженными или даже возбужденными. Сталкиваться со столь резко сменяемыми противоположными чувствами мне приходилось нечасто, оттого это кажется еще более подозрительным.

Прохожу к дивану с бутылкой в руке. Взгляд девушки устремлен в потолок, пышная грудь рискует вывалиться из крошечного кружевного топа. Оглядываю соблазнительные изгибы и пытаюсь соотнести то, что вижу, с образом скромницы, который демонстрируют СМИ.

Выглядит так, будто она оделась специально с целью соблазнить. В голове мелькает мысль, не был ли вечер в особняке Примроузов какой-то западней. Возможно, Том ждал моего появления, и она рассказала обо мне, когда я уже был за воротами.

Может, это он сообщил об обнаруженном теле и заплатил, чтобы детали вскрытия не разглашались. К тому моменту, как я послал одного из своих людей удостовериться, что способ убийства не будет разглашен, все улики, указывающие на что-то, кроме самоубийства, уже были уничтожены.

– Ты меня не запугаешь, – произносит Ленни, когда пауза выглядит слишком затянувшейся.

Я моргаю и перевожу на нее взгляд.

– Что?

– Ты ведь это пытаешься сделать? Так вот, у тебя не получится.

Ее плечо совсем рядом с моей рукой; мне нужно лишь пошевелить пальцем, и он коснется нежной кожи. Мизинец дергается, словно решаясь на попытку.

– Зачем мне тебя запугивать? – спрашиваю я, убирая руку в карман джинсов. – Напомню тебе, что это мой паб, и я тебя сюда не приглашал.

– Да. Возможно, именно это тебя нервирует. Готова поспорить, ты привык щелчком пальцев заставлять людей лезть из кожи вон, чтобы выполнить твои приказы. Ты не можешь диктовать мне, что делать, и это тебя раздражает. Не так ли, мистер Вульф?

Мое имя слетает с ее губ, и я понимаю, что это представляет угрозу для моего спокойствия. Всего один слог, и он кружится в воздухе рядом с нами, от него шевелятся волосы на затылке.

Ленни свешивает ноги с дивана и садится, пристраивая туфли на высоких каблуках между мысками моих ботинок. Затем она выгибает спину, откидывает с плеч темные локоны с золотистыми прядями и смотрит на меня из-под полуопущенных ресниц.

Переставляю ноги, зажимаю ими ее лодыжки.

– Тебе лучше не высказывать столь опрометчивые предположения, куколка. То, что я до сих пор тебя не убил, не значит, что я этого не сделаю. С удовольствием изменю планы.

В глазах цвета бутылочного стекла вспыхивает вызов. Взмах рукой, и она выхватывает у меня бутылку виски. Я не успеваю ничего сделать. Приложив горлышко к губам, она быстро поглощает янтарную жидкость. Горлышко немного шире, чем кажется, потому часть виски стекает мимо рта прямо на шею и грудь.

Не в силах совладать с собой, слежу за струйкой во все глаза, веду себя, как подросток, и она замечает мой интерес. Свободной рукой она проводит по груди тонкими, холеными пальчиками, затем принимается облизывать губы кончиком языка.

Мой член напрягается, упирается прямо в молнию. Вся ситуация настолько дикая, что я не нахожу ничего лучше, как переключиться на размышления, к чему все эти уловки.

По какой причине она так себя ведет? Единственное, что приходит на ум, – ее послал отец, соблазнить меня и уничтожить.

– Что это значит? – Я стою близко, давление сжимает грудь до такой степени, что становится трудно дышать. – Для чего ты здесь?

– Ну, потому что ты сам притащил меня сюда из бара. – Она хихикает, но замолкает, когда видит, что я не смеюсь в ответ. – Я же уже говорила. Я пришла с братом и его другом. Им обоим плевать на твои дела с папочкой.

Подаюсь вперед, заставляя ее раздвинуть ноги шире, и вскоре упираюсь в край дивана. Ее узкая юбка чуть задирается, открывая стройные ноги, девушка тянет ее рукой вниз.

Наклоняюсь и разжимаю ее пальцы, освобождая горлышко бутылки. Один за другим убираю их, стараясь не обращать внимания на гладкую и нежную кожу. Девушка вытягивает шею и буровит меня взглядом, пока я невозмутимо возвращаю себе бутылку.

На мгновение на лице ее мелькает удивление, когда я кладу руку на ее подбородок, чтобы заставить откинуть назад голову, теперь она почти лежит на диване.

– И без охраны? С трудом верится, что отец позволил тебе выйти из дома без сопровождения.

– Очевидно, он более продвинутый, чем ты думаешь.

– Ах вот как. – Я ухмыляюсь и задерживаю руку с бутылкой в дюйме от ее губ. – И что бы сказал твой папочка, если бы узнал, где ты сейчас находишься? Узнал, что тот, кто держал в руках его жизнь, сейчас касается его дочурки, давая волю фантазиям о том, какое мог бы получить с ней удовольствие.

Резко наклоняю бутылку, и несколько капель содержимого, минуя верхнюю губу, скапливается во впадинке над подбородком. Девушка дергается, пытаясь освободиться, что выглядит довольно странно.

Учитывая прежнее ее поведение.

– Думаю, он бы смирился, узнав о природе наших отношений, – отвечает она, облизывая кончиком языка губы.

– Наших отношений? – Жест вызывает легкое головокружение, и я инстинктивно сильнее сжимаю ее челюсть.

– Люди видели нас сегодня вместе, – произносит она на выдохе и поднимает на меня острый взгляд. Под одним из моих пальцев ощутимо пульсирует вена, и я надавливаю сильнее, чтобы отслеживать ритм ее сердца. – Может, мы их и не видели, но я давно усвоила, что кто-то всегда за мной следит. Папочка в любом случае узнает, что я была здесь, ему будет несложно установить, что мы… общались этим вечером.

– И что?

Снова наклоняю бутылку, и теперь несколько капель падают на ямочку на ее подбородке; большим пальцем провожу по губам и только потом смахиваю капли.

– Что? А как, по-твоему, сплетники напишут в своих блогах, что между нами ничего не было? Нет, скорее придумают невообразимые истории, напишут то, что позволит гарантированно быстро заработать. Поверь, сплетни о Примроузах отлично продаются.

Колебания занимают не больше секунды, и я отхожу, прихватив с собой виски.

– Хоть убей, но я никак не пойму, почему это должно стать моей проблемой.

Ленни поднимается с дивана и скрещивает руки на груди, еще влажной от виски. Если она все же была под действием наркотиков, надо отметить, она с завидной скоростью пришла в себя.

Если же нет, то мне стоит вновь вернуться в исходную точку и задаться вопросом, какого черта она все это устроила?

– Тебе ведь нравится твоя тихая жизнь, верно? Нравится уединение и свобода? Я уверена, что с твоей… работой лучше не находиться в центре внимания.

К сожалению, она права. И это основная причина, по которой я встречаюсь с братом строго в определенных местах; политика и убийства способны сосуществовать только под покровом темноты. Если бы Алистер не стал также и моим благодетелем, возможно, я бы никогда его не увидел.

Ленни не ждет от меня ответа.

– Гораздо легче контролировать нарратив, будучи на два шага впереди создавших его. Объявив, что встречаемся, мы бы лишили их шанса выступить с сенсацией.

Опять она об этом.

– Ты ведь не думаешь, что тогда они совсем о нас забудут?

– Нет, конечно, но мы можем кинуть им небольшую кость. Остальное пусть додумывают сами. – Ленни проходит к столу и проводит ладонью по кожаной поверхности куртки.

– Мы практически незнакомы, – говорю я, делая шаг, чтобы поставить бутылку. – К тому же отношения меня не интересуют.

Подкрадываюсь к ней со спины, пока она занята изучением нашивки с изображением огнедышащего Минотавра на рукаве. Стараюсь, однако, сохранять расстояние между нами, чтобы не сделать то, о чем впоследствии могу пожалеть.

– Это еще лучше для реализации плана, – задумчиво произносит она. – Меньше шансов, что появятся настоящие чувства.

Касаюсь пальцем кончиков ее волос, провожу по изгибу на пояснице.

– И в чем смысл?

– Физиология. – По ее телу пробегает дрожь, и я сжимаю зубы, чтобы не выдать, какое мне это доставляет удовольствие. – К тому же, если я не найду себе парня, папочка подберет для меня одного из своих партнеров, а это еще хуже.

– Хуже?

Она будто не слышит вопроса.

– О тебе же, наконец, напишут что-то позитивное, появится шанс убедить всех на острове Аплана, что ты больше не намерен враждовать с моей семьей.

Сглотнув, произношу:

– С чего ты взяла, что твой отец примет меня?

Пауза тянется бесконечно. Я упираюсь взглядом в стену, в точку, где осталась небольшая вмятина от головы, которую я впечатал туда сегодня утром. Заделать ее не было времени.

На мелких трещинах кровь, интересно, заметила ли это Ленни?

Если и заметила, то вида не подала.

Она облизывает губы, разворачивается и прислоняется к столу. Она несколько раз моргает, скрывая большие зеленые глаза, они возвращают меня в тот вечер в ее доме.

Вспыхивает взгляд, проявляется нечто яркое и значимое, но мне не удается определить, что это. На страх совсем не похоже, скорее на то возбуждение, которое я уловил, когда увидел ее около мертвого тела на залитом кровью полу.

– Он не станет возражать, – произносит Ленни, расправляя плечи, – потому что боится тебя.

Глава 8

Ленни

Газетная страница шелестит, опускаясь, край ее теперь ниже подбородка брата.

– Что ты делаешь?

У Кэша крутой угловой кабинет в здании юридической фирмы, занимающейся делами по защите окружающей среды, она расположена в Бостоне, сразу за чертой города. Перегородки внутри помещения из стекла, они прозрачны, создают иллюзию открытости всего, чем занимаются сотрудники, но звуки не пропускают совершенно.

Я часто задумывалась о том, не для того ли брату выделили отдельный кабинет, чтобы он мог разговаривать с клиентами на повышенных тонах, не мешая при этом сотрудникам.

Я откидываюсь на спинку пластикового стула у его стола и кладу в рот следующую шоколадную конфету с мятой. Может, он поверит, если я сделаю вид, что все контролирую?

Пожалуй, это единственный плюс в том, чтобы иметь брата-юриста, – он задает вопросы только в тех случаях, когда получение информации необходимо. Сейчас этого касается того, что я натворила.

– Объясни, что значит, ты встречаешься с Джонасом Вульфом? Я даже не знал, что вы знакомы.

Я смотрю на него с недоверием.

– Откуда тебе знать, с кем я дружу, если ты почти не бываешь на острове?

Кэш снимает очки в тонкой металлической оправе, достает салфетку из ящика и принимается протирать стекла.

– Твои упреки правомерны, но разве общение с ним не нарушает некоторые судебные решения?

– Ему велели держаться от нас подальше, а не наоборот.

– Значит, ты сама к нему обратилась? Искала его?

Поджимаю губы и коротко киваю.

– Да. Именно так и было.

Кэш издает глухой звук сожаления.

– Лен, ты совсем не умеешь врать, что ты мне тут рассказываешь?

Выдыхаю и принимаюсь водить пальцем по краю стола, отстраняюсь и оглядываю место, где только что находился палец. Внешний вид Кэша, как и брата-близнеца, отражает его внутренний мир: аккуратно подстриженные русые волосы, которым он не позволяет отрастать больше определенной длины; накрахмаленная рубашка, застегнутая на все пуговицы, брюки с острой стрелкой; чисто выбритое лицо и бесстрастные карие глаза.

Даже имя говорит о его приоритетах, тот факт, что он пытается меня укорить, кажется ироничным и странным.

– Дело в сокрытии тела.

Рот его превращается в тонкую линию.

– О нет, Ленни. Опять?

Ущипнув себя за ногу, тянусь и беру еще одну конфетку.

– Дело. В сокрытии. Тела.

Кэш вздыхает и откидывается в кресле, будто придавленный собственными принципами. Во время учебы на бакалавра он узнал об адвокатах, которым еще в семидесятые клиент признался в убийстве двух женщин и захоронении тел. Адвокаты нашли тела, но факт не раскрыли, объяснив адвокатской тайной.

Кэш следует этому принципу, и это единственная причина, по которой я не обращаюсь к кому-то другому за юридической консультацией.

Немалую роль играет еще и то, что папочка насторожится, если я буду платить юридической фирме или снимать большие суммы наличными. Я же не хочу сейчас привлекать его внимание.

Брат мрачнеет, слушая мой рассказ о произошедшем вечером в доме и позже в баре Джонаса, в конце лицо его становится совсем угрюмым. Мне несколько не по себе из-за того, что делюсь с ним самым сокровенным и неприятным, но мне уже невыносимо хранить все в себе.

Я заканчиваю, и Кэш, присвистнув, кладет очки на стол.

– Бог мой, Лен, мне в голову не приходило, что ты реально имеешь отношение к сокрытию тела. Во что ты вляпалась?

К горлу подступает тошнота, потому что я и сама не знаю, во что.

Вернувшись из Вермонта, я мечтала о переменах. Главным было вычеркнуть из жизни Престона и все то зло, что он с собой несет, но на столь быстро развивающиеся события я не рассчитывала.

Подавшись вперед, Кэш достает из-под ноутбука желтый линованный блокнот юриста и провожает взглядом очередную конфетку, исчезнувшую у меня во рту. Я медленно ее пережевываю, брат снимает колпачок с ручки и ждет.

– Итак, каковы наши действия? Тебе нужен договор, верно?

Я сглатываю и хмурюсь.

– Ты мне поможешь?

– Если я этого не сделаю, тебя могут и убить. – Он несколько секунд молчит и постукивает ручкой по столу. – Ты ведь не этого добиваешься, верно?

Стоит представить, как я отреагировала бы на его слова несколько месяцев назад, и внутренности будто обжигает кислотой.

Я была в отчаянии, на самом дне ямы, из которой все же смогла выбраться. Многие часы ждала подходящего момента, искала возможность сепарировать себя от той девушки, которой была в прошлом, как и той, которой пришлось стать, чтобы выжить.

Порой лучший реванш – простое движение вперед. Иметь возможность радоваться жизни, чтобы мужчины, разрушившие ее когда-то, не вмешивались и не пытались что-либо сказать.

Я назвала бы лжецом любого, кто сказал бы мне год назад, что Джонас Вульф будет играть важную роль в моей личной жизни. Но вышло именно так.

Почти.

Я качаю головой, а Кэш тем временем начинает что-то записывать. Все записи по делу он ведет от руки и хранит в сейфе с биометрическим замком. Раньше я не понимала, теперь же благодарна, что юрист, занимающийся охраной окружающей среды, соблюдает такие меры предосторожности.

Папочка не раз доказывал, что он пойдет на крайние меры ради получения того, что хочет, у меня нет сомнений, что он взломал бы все что угодно, справился бы с новейшими технологиями, если бы узнал, какой план зреет у него под носом.

– Скажи, как думаешь, мы можем заставить Джонаса согласиться подписать и выполнить его часть договора?

Откашливаюсь и принимаюсь крутить лежащий на коленях фантик.

– Хм, в этом-то все дело. Он пока не согласен полностью.

Кэш сжимает переносицу, затем поворачивается к экрану компьютера и начинает печатать.

Через десять минут он отправляет меня с нотариально заверенным документом и заданием – получить подпись Джонаса Вульфа.

Выполнить это будет сложнее еще и потому, что вчера он запретил мне показываться в его пабе. Я сажусь на паром и возвращаюсь на Аплану, беру такси и еду домой, разглядывая в окно становящиеся все более очевидными признаки надвигающегося лета.

Вереницы невысоких дубов и кедров тянутся вдоль тротуаров Центрального Сквера – главной части севера острова. Витрины, украшенные яркими цветами, преобладающий стиль рустик даже в вывесках, правительственные здания и рестораны – в целом эта половина и южная, где находится «Пылающая колесница», отличаются, как день и ночь.

Бар Джонаса занимает участок на самой границе, будто пример борьбы за территорию между северной и южной сторонами. Однако место это популярно и работает, его посещают люди с обеих сторон, впрочем, причина, скорее, в том, что это единственный на наших землях ночной клуб.

Мы проезжаем заведение по дороге, и то лишь потому, что я прошу водителя выбрать более живописный маршрут. Окна закрыты щитами, и здание выглядит заброшенным, хотя я уверена, внутри кто-то есть.

Если все, что говорят, правда, возможно, там сейчас сам Джонас, сдирает с кого-то кожу по заказу одной из подпольных группировок, на которые работает. Это либо мафия, либо банда террористов – никто ничего не знает точно, но люди часто сплетничают об этом.

Внезапно мне начинает казаться, что мое предложение будет огромной ошибкой.

Пока, конечно, рано об этом думать, ведь он еще не дал согласие.

И почему, собственно, он должен это сделать? Единственное, что я могу предложить Джонасу в случае, если он согласится делать вид, что мы встречаемся, – публичность, а это, возможно, последнее, что нужно человеку с таким образом жизни.

Но я уже решила, что передам информацию всем медиа, названия которых смогу вспомнить, так что этого Джонасу не избежать.

Дома я сразу поднимаюсь к себе и запираюсь. Мама и папа в деловой поездке, так что, если не считать прислугу и охрану, в доме я одна.

Вытаскиваю мольберт на балкон, беру небольшой холст и приступаю к эскизу. Погрузиться в творчество полностью не удается, в голове крутятся мысли о Джонасе и его фиалковых глазах.

Я вспоминаю его пальцы, сжимающие бутылку виски, капли, выплеснутые из нее и попавшие на мою кожу.

Мне не следовало покупаться на это, учитывая положение в целом, видимо, все из-за выпитого алкоголя.

Или я все же была под кайфом.

Кончик грифеля карандаша ломается, я же продолжаю погружаться в воспоминания, и сложившаяся вчера ситуация повергает меня в ужас. Следом всплывают события месячной давности, лишая возможности сосредоточиться на чем-то ином, кроме грохота сердца, бьющегося уже в горле.

Болезненные ощущения разносятся по всему черепу, кажется, будто в кость загоняют винт. В легких зарождаются рыдания, но не могут вырваться наружу, застряли, будто в лимбо, между моим отчаянием и механизмом защиты.

Упираюсь в стекло французской двери, поджав пальцы ног, и пытаюсь отвлечься от растущего внутри желания. Оно увеличивается в размерах, надвигается, как волна на берег, грозя уничтожить все на своем пути, достигает пика, заполняя мою голову, и я сдаюсь.

С трудом поднимая ноги, иду в кухню, ведомая мыслями о еде. Черт возьми, я ведь даже не голодна, но через несколько мгновений уже сижу в кладовке, вжавшись в угол, и запихиваю в рот пирожные Зебра от «Литл Дебби», пока не начинаю задыхаться от искусственного ароматизатора.

Горло едва пропускает куски, живот начинает болеть в знак протеста, но, черт возьми, после такого потакания своим желаниям сковывающий изнутри страх должен ослабнуть.

Глава 9

Джонас

– Думаю, тебе надо это сделать.

Смахиваю пот со лба и смотрю через плечо на Алистера, развалившегося на замшевом двухместном диванчике. Он отцепил подтяжки, концы их лежат на его животе, две верхние пуговицы нательной майки винного цвета расстегнуты, отчего можно разглядеть шнур на шее, похожий на браслет, который ношу я.

Мы получили их в подарок от отца прямо перед смертью.

Эти две вещи и паб – все то материальное, что нам осталось.

Забрасываю порцию жира и мяса в старую мясорубку, слежу, чтобы ситечко не забилось, а воронка оставалась в ровном положении.

– Ты считаешь, мне стоит встречаться с дочерью нашего врага?

Алистер усмехается, поднимает и наклоняет в мою сторону коричневую бутылку с пивом.

– Смертельного врага нашего отца. Не думаю, что с ним могла соперничать даже твоя мама.

– Да, но мамы нет здесь, чтобы выступить против.

Проталкиваю в мясорубку последнюю порцию мяса, и теперь передо мной лишь куча костей – все, что осталось от бывшего агента ЦРУ, которым попросил меня заняться брат. Он не посвятил меня в мотивы, не дал задания узнать что-либо, прежде чем перерезать артерию, но мне нет до этого дела.

У меня и так немало проблем, с той маленькой куколкой, которой я велел убираться и никогда не показываться в моем пабе. Похоже, она уверена, что я не догадываюсь, что именно она слила прессе подробности нашего, так сказать, рандеву, но совпадений слишком много.

И вот теперь у моего паба постоянно толкутся люди.

Настойчивость Ленни с этой глупой идеей порождает подозрения и, как следствие, дает эффект, обратный ожидаемому.

В тот вечер, возможно, стоило позволить себе поддаться искушению принять ее предложение. Сделать договор еще более приятным, включив пункт с обязательным сексом.

Я готов был трахнуть ее прямо там, на столе. Не останавливался бы до тех пор, когда не появилось ощущение, что все происходит по-настоящему, накачал бы ее спермой только для того, чтобы досадить ее любимому папочке.

Господи. Я продолжаю скрести кости, хотя фантазии рисуют перед глазами картину ее разведенных бедер прямо у меня перед глазами и вагины, забрызганной моим семенем, от этого по телу пробегает волна возбуждения.

Представляю выражение ее отца, когда он узнает, что я был с его малышкой. Осквернил ее тело и душу, пометил, как свою собственность.

Плескавшееся в глазах безумие – не без воздействия алкоголя – давало понять, что она согласна.

Сейчас же у меня появилось острое желание в стиле бандитских разборок – привязать ее к бетонному блоку и отправить к чертям на дно Атлантики.

Это наименее суровое наказание за то, как она впечатляюще появилась в моей жизни и серьезно ее подпортила.

– Я хочу сказать, что лучший способ отомстить Тому – начать встречаться с его дочерью.

Алистер потягивается, закинув руки на спинку дивана. В уголках голубых глаз появляются морщинки, и он продолжает наблюдать, как я отчищаю кости, чтобы легче было утилизировать их в чане с известняком, стоящем для этих целей на заднем дворе.

Сжимаю крепче щетку и прерываюсь.

– С чего ты взял, что я хочу отомстить ему?

– Я буду очень удивлен, если это не так. – Он пожимает плечами и закидывает ногу на ногу, пристроив лодыжку на колено. – Ладно, не будем говорить о мести, просто сделай это для меня.

– Для тебя.

– Поддержка Примроуза будет очень кстати, когда я решу войти в Сенат.

– И ты считаешь, что никто не обратит внимания на то, что твой брат наемный убийца и занимается этим большую часть жизни?

– Я, например, не обращаю на это внимания.

– Но ты мне платишь. – Отложив щетку, я поднимаюсь и вытираю ладони о джинсовую ткань. Чувствую, как раздражение растекается по одеревеневшим конечностям. – Я ведь совсем не знаю эту девчонку. Вдруг она просто пешка в большой игре, а ты подталкиваешь меня к участию в ее афере.

Алистер закрывает глаза и на несколько секунд кладет руку на большие часы, словно проверяя их наличие. Затем встает, берет с подлокотника замшевый пиджак и направляется в кухню, где выбрасывает бутылку в мусорное ведро.

Потом, положив ладони на барную стойку, поворачивается и устремляет взгляд на меня.

– Нам обоим известно, как я получил должность мэра, и в дальнейшем, мне понадобится активная политическая поддержка. Возможно, если общественность увидит, что Примроузы и Вульфы готовы идти дальше вместе, они поддержат мое выдвижение на пост, избавив от необходимости прибегать к… радикальным мерам, чтобы удержаться на той ступени, которую займу.

Я молчу, поскольку в глубине души знаю, что это ложь. Мы оба знаем. Стоит только ощутить вкус власти, вкус крови, пролитой ради нее, человек идет вперед, не оглядываясь.

Наш отец не стал так поступать, и это стоило ему жизни.

Исчез безвозвратно мир, в котором Алистер мог бы жить, не проливая кровь. Пусть даже не сам, но наняв кого-то для исполнения.

Касаюсь подвески на браслете и обдумываю его аргументы.

– А что, если я решу попросту убить Тома Примроуза и закрыть вопрос навсегда?

– Уверен, ты сможешь уничтожить его так, чтобы никому в голову не пришло, что мы причастны. – Он пожимает плечами и продолжает: – Сначала надо получить поддержку народа, а потом делай что хочешь.

* * *

Ленни появляется в моем пабе, и на этот раз я готов использовать все преимущества ее присутствия. Прошлым вечером события разворачивались так быстро, что я не успел понять и прочувствовать, что для меня значит ее нахождение здесь.

Мне до конца не понятно, как она решается прийти еще раз туда, где ее точно накачали Руфи.

Отслеживаю по монитору, сидя в кабинете, как охранник при входе ставит штамп на внутреннюю поверхность ее руки и прихожу к выводу, что у нее вообще нет телохранителя.

Завожу в поисковик ее имя и вижу в основном снимки с отцом на очередном мероприятии или спешащими туда или оттуда. Его рука всегда лежит на ее плече, словно он боится потерять ее, на лице непременная широкая улыбка, другая рука поднята в приветственном жесте.

Предназначающемся этим чертовым папарацци.

Листаю фотографии, и раздражение при виде сияющего лица Тома все сильнее сдавливает грудь. Оно ослабевает лишь тогда, когда дохожу до фото, где она на красных дорожках и в уютном ресторане с каким-то прилизанным придурком.

На смену приходит нечто, похожее на ярость, оно пронзает тело, разносится по венам обжигающим пламенем, и я листаю дальше, надеясь, что таких кадров будет мало. Но снова и снова вижу этих двоих: его рука лежит на ее бедре, ее шее, под грудью, а ведь этого, черт возьми, не должно быть, и вновь меня словно пронзает раскаленным добела железом.

Я не солгал, когда говорил этой красотке, что не нуждаюсь в отношениях. Для таких вещей в моей взрослой жизни нет и не было места, к тому же большинство людей кажутся мне невыносимо пресными, от одной мысли, что придется провести время в их обществе, хочется пустить себе пулю в лоб.

С Ленни Примроуз все должно было случиться так же, но отчего-то я не перестаю думать об этой девушке. Большая часть моих мыслей о ней, и это продолжается с той поры, как я увидел ее на балконе, заметил что-то необъяснимо странное в ее глазах и позволил любопытству взять верх.

Ленни проходит в зал и направляется в уборную, рядом возникает один из посетителей, и я вскакиваю из-за стола и спешу к двери. Злость вспыхивает внутри, меняет ритм биения сердца, стоит только увидеть этого пузатого недоумка, прижимающего ее к стене.

Когда я подхожу к ним, все мысли о том, что надо вести себя благоразумно и сдержанно, вылетают из головы. Мной движут глубинные, врожденные инстинкты – стремление дать отпор тому, кто покушается на принадлежащее мне.

Проклятие. Пытаюсь убедить себя, что подчиняюсь разуму, когда хватаю Ленни за руку и тяну к себе.

– Эй, чувак, – недовольно произносит толстый парень, хмурится, переводя взгляд на девушку, и добавляет: – Мы с ней не договорили.

– И не договорите. Найди себе другую для разговоров или хочешь, чтобы я душу из тебя вытряс?

Ленни смотрит, широко распахнув глаза, в них замечаю немой вопрос, только вот ответа у меня нет. Я не знаю, как объяснить внезапное желание продемонстрировать, что она пришла ко мне, ведь нам обоим известно, что план и договор – все это только игра.

Рука моя скользит по ее шее, большой палец ложится на подбородок, пальцы впиваются в мягкую щеку. Это похоже на безумие, но желание мое сейчас так велико, что его невозможно игнорировать.

Я наклоняюсь к ней и впиваюсь губами в ее губы. В следующее мгновение осознаю, что все внешнее тускнеет, будто перестает существовать. Мой язык проникает в ее рот, он открывается шире на едва уловимом выдохе, обещая наслаждение.

И в этот момент я все понимаю.

Понимаю, как я попал.

Глава 10

Ленни

– Так, Лен, прежде всего успокойся.

– Все в порядке.

– Итак, убийца-психопат прижал тебя к стене в своем пабе и удостоил таким поцелуем, на который ты и не рассчитывала. Все верно?

– И это не повод для беспокойства?

– Особенно если признать, что губы у него невероятно мягкие, а на вкус он как горько-сладкий леденец.

Джонас отпускает меня, как только парень с плохой стрижкой и торчащими волосами убегает, поджав хвост. Джонас крупными пальцами подхватывает прядь моих волос и начинает накручивать их, ощущение, что он хочет удержать меня рядом, хотя, кажется, сам мысленно где-то далеко.

Тело мое вибрирует, недовольное таким исходом.

– Первое, что тебе надо усвоить, – произносит – скорее даже выдыхает – Джонас мне прямо в ухо. Дыхание его поверхностное, словно поцелуй выкачал весь воздух из наших легких. – Я никогда не делюсь своим. Никогда.

Тебе понятно, Лен? Начало уже лучше, чем было с Престоном.

От его слов в сердце вспыхивает огонь, оно начинает биться сильнее, но при этом я не могу отказать себе в роскоши раззадорить зверя.

– Никогда? – Придаю лицу невинное выражение и хлопаю глазами. – Как жаль.

Он прищуривается, зрачки меняют цвет с фиалкового на грозовой темно-синий. Они гипнотизируют, я не могу отвести взгляд и задумываюсь, не совершила ли роковую ошибку, связавшись с этим мужчиной.

Похоже, я влипла с головой, и Джонас Вульф может получить от этого выгоду.

Одним пальцем он касается моей нижней губы, еще раз и еще, так музыкант настраивает любимый инструмент: терпеливо и методично. Словно только он знает нужную тональность.

– В нашем случае, снимая с тебя трусики, я готов выбирать, касаться тебя сначала членом или губами – этого достаточно. Поверь, красотка, больше ничего тебе не потребуется.

Мое дыхание сбивается, жар концентрируется внизу живота, опускается ниже, превращая все внутри в желе.

– Не думаю, что это хорошая идея, – парирую я. Кроме порхающих в груди бабочек я отмечаю еще и животный страх, впивающийся в нутро своими когтями.

– Нет? – Джонас сильнее сжимает пальцы на моей шее, и боль распространяется по всему позвоночнику. – А меня все устраивает. Глазом не успеешь моргнуть, как я притащу тебя в свой офис и трахну.

Некоторые воспоминания подобны вампирам, они вонзают клыки в податливую плоть и опустошают человека, меняют до неузнаваемости. несколько лет назад я, возможно, приняла бы игру Джонаса и выдержала. И его предложение тоже.

Теперь же у меня нет на это сил.

Мне неуютно в собственном теле.

Волосы на затылке встают дыбом, сердце колотится и подскакивает к самому горлу. Сглатываю, ощущая неприятную сухость во рту, которая с каждой секундой становится все сильнее.

– В планах секса не было.

– Да? Что ж, значит, так. – Когда он гладит мои бедра, мышцы невольно напрягаются. – А я бы с удовольствием пристроил тебя у дивана и заставил взлететь к звездам.

– Рада, что мое отношение не повлияло на твою самооценку.

Джонас улавливает намек на вечер нашего знакомства, моргает, отступает на шаг и, повернувшись, оглядывает барную стойку. Я же спешно вытираю губы, чтобы стереть его следы.

Вечер идет своим чередом, люди в основном развлекаются, не обращая на нас внимания, но есть и любители поглазеть. Такое впечатление, что они впервые видят, как парочка целуется в темном уголке.

Кладу руку на живот, чтобы унять приступ боли; ощущаю внутри нечто давящее, пробуждающее тревогу – знак того, что впереди все будет не так гладко, как хотелось бы.

– Может, лучше поговорим в твоем кабинете?

Джонас опускает подбородок.

– Нет, я так не думаю.

– Что? Но почему?

В этом человеке присутствует нечто порочное и опасное, он совершил немало плохого, однако при этом он обладает определенным обаянием.

Мама точно сказала бы, что дело в его очень сексуальном произношении, похожем на кокни. Оно сбивает американцев с толку, в обществе британца они становятся податливыми.

Я слышала, как наши слуги обсуждали шепотом, что это проклятие семьи Вульф. Располагать к себе – своего рода расплата за то, что несколько поколений не подчинялись закону. Но сейчас, когда он передо мной, все обаяние, кажется, улетучивается, остается лишь образ жестокого преступника.

– Я принимаю твое предложение.

Я с облегчением выдыхаю, плечи опускаются.

– Правда? Боже, это прекрасно, значит, мы можем…

Он прижимает указательный палец к моим губам, заставляя замолчать.

– Да-да, но есть условия, как ты понимаешь. Их три.

Подбородка касается грубый браслет на его руке, замечаю висящую на нем букву, она будто напоминание, что собственным порывам я не могу доверять.

– Если да, значит, да. Имеем полное право погрузиться в игру и не заканчивать, пока каждый не получит все, что хотел.

У меня такое ощущение, будто на меня сел слон, и легкие вот-вот лопнут.

– Хорошо…

– Тебе надо съехать из поместья Примроуз.

Мои брови взлетают вверх.

– О том, где я буду жить, мы не говорили…

– Говорю сейчас. Все уже решено. Убедить всех в том, что у нас начался бурный роман, гораздо легче, если мы будем жить вместе. К тому же так легче придумывать сказки для общественности и вообще контролировать ситуацию. Публика все проглотит, но важно и то, что… – Он пожимает плечами. – Твой отец будет в бешенстве.

Скорее всего, он попросту мне запретит уезжать из дома. Но сейчас я не в том положении, чтобы возражать.

– В твоем доме найдется место еще для одного человека?

– Мы не будем жить у меня, красотка. Там ты можешь увидеть слишком много того, во что не стоит совать нос.

– Я знаю, чем ты занимаешься.

– Ты только думаешь, что знаешь. Могу тебя заверить, что все то, что ты слышала обо мне за годы, либо сильно преувеличено, либо вовсе не соответствует действительности.

Мимо нас в уборную проходят люди, кто-то задевает Джонаса, он двигается ближе ко мне, меняя позу, будто подстраивая свои жесткие контуры под мои мягкие. Мне это настолько неприятно, что ловлю себя на том, как вдавливаюсь в стену за спиной.

– Необходимо кое-что прояснить, чтобы идти дальше. Убийство – изначально встроенная функция моей личности. И за услуги я беру немалые деньги. – Одна из бровей приподнимается, словно он ждет от меня беспокойства или иной бурной реакции.

А ведь именно эта его черта сыграла главную роль в моем выборе.

– Я ни на йоту тебе не доверяю. Не знаю, с какой целью ты меня преследуешь, малышка, но знай, лучше бы тебе не ошибиться. Если ты затеяла интригу с целью защитить отца, я все равно узнаю. А я совсем не милый, когда мне угрожают.

Я киваю, сцепив пальцы за спиной. Мои тайные мотивы никак не связаны с отцом.

– Еще условия?

– Все очень просто, правда. – Он упирается рукой в стену над моей головой. – Тебе нужна моя помощь? – Рот его зловеще кривится, надежда на благие намерения тает. – Тогда проси об этом, умоляй. Прямо здесь и сейчас, чтобы слышали все.

Мельком бросаю взгляд в сторону барной стойки. Две девушки в джинсах и укороченных футболках уставились на нас, не стесняясь. В углу стоит парень, держит в руке телефон, направленный точно на нас. Они следят за нами и ждут момента запечатлеть мое падение.

Восемь месяцев назад, в момент падения в глазах общества, мне не было предоставлено право голоса. Я была персоной публичной – член семьи Тома Примроуза, его дорогой ангелочек. Престон Ковингтон от всего отказался, разыграл свою карту, чтобы избавиться от долгов; долгов, которые, кстати, я согласилась помочь ему выплатить, хотя в итоге все получилось иначе.

Самым травмирующим моментом во всем случившемся было не покушение, а то, что происходило с папой потом.

Меня тогда лишили выбора, журналисты и блогеры радовались, полагая, что стали свидетелями моего падения с небес, хотя им, разумеется, представили хорошо сыгранный спектакль.

Но сейчас все по-другому, сейчас у меня есть выбор. В некотором смысле.

План далек от идеального, но я готова пойти на все, чтобы только папочка был со мной таким, как раньше.

То, на что я решаюсь, может казаться необдуманным и безрассудным шагом. Я медленно опускаюсь на колени перед Джонасом, крупинки грязи на полу впивается в кожу, и тогда я понимаю, насколько это для меня важно.

Считать ли подобное унижением, зависит только от меня.

Джонас меняется в лице, ноздри раздуваются. Он злится, и я не понимаю почему.

– Пожалуйста, – произношу я ровным и спокойным голосом, хотя не уверена, что он разберет слова из-за громкой музыки. – Пожалуйста, помоги мне.

Глава 11

Джонас

С трудом выпрямляюсь, отрываясь от ортопедического матраса с эффектом памяти. Алистер наблюдает за мной с нескрываемым весельем из дальнего угла комнаты, время от времени делая глоток из фарфоровой чашки.

– Рад, что это кажется тебе смешным, – произношу я и нажимаю на кнопку в стене. Сначала окна закрывают затемняющие шторы, за ними приходят в движение металлические решетки, которые установили вчера вечером, они защелкиваются, сомкнувшись.

Прикладываю палец к сканеру и включаю сигнализацию на двери спальни, затем прохожу в коридор, а оттуда в общую ванную комнату.

Решение остановиться в бунгало на пляже было принято спонтанно; это не то место, где мне нравится бывать, после того как именно здесь моя мать послала отца ко всем чертям, поставив финальную точку в их отношениях.

Будь моя воля, я бы давно снес его, но Алистер убедил меня сохранить дом, причиной он назвал «сентиментальность».

Можно подумать, он такой чувствительный.

Фундамент строения треснул в нескольких местах, территория заросла сорняками, система безопасности в таких условиях кажется смешной. Однако я не доверяю Ленни Примроуз, а еще больше ее семейке, поэтому решаю все равно подстраховаться.

В тот чертов контракт, который она притащила, этот пункт я добавлять не стану, однако в реальности он будет существовать.

– Ты совершенно неверно оцениваешь ситуацию. – Алистер проходит к двери и прислоняется к косяку. – Это просто еще один раунд, Джонас. Игра… оказалась очень длинной.

Я забираюсь в ванну, встаю на колени и проверяю замок на окне, расположенном над плиткой.

– Только вот никому не известно, до какого времени будет действовать договоренность. Сроки не оговорены, все пущено на самотек, а я понятия не имею, сколько смогу выдержать Ленни Примроуз.

Алистер усмехается.

– Да уж. Уверен, ты сумеешь что-то придумать, чтобы приятно проводить время.

– Хочешь сказать, мне надо просто прыгнуть к ней в постель?

– Если это поможет снять стресс из-за всего происходящего.

– Больше похоже на план, как все испортить. – Приятный путь, но в конце все равно ничего хорошего не будет.

– Или превратить в приключение.

Брат не отстает от меня ни на шаг, даже когда я выхожу из ванной и спускаюсь по лестнице. Небольшой холл, из него попадаешь в гостиную, рядом кабинет. Жаль, но в каждом помещении я вижу образ мамы.

На светлом полу кабинета открытые банки с краской, расстеленный кусок защитной пленки. Не похоже, что этих бежевых стен кто-то касался. Комната выглядит заброшенной, ремонт планировали начать, но так ничего и не сделали. Это отражает стиль жизни мамы.

– Я не собираюсь с ней спать.

Алистер щелкает подтяжками и указывает на меня пальцем.

– Но хотел бы.

Я прохожу по коридору в кухню. Останавливаюсь и пожимаю плечами.

– По-моему, этого хочет весь остров.

– Если верить таблоидам, не только хочет, но и спит. – Алистер хмурится, не дождавшись моей реакции. – Ты ведь не веришь таблоидам?

Я бы не хотел, но доказательства у них убийственные. Меня ослепляет от ярости, стоит представить, что кто-то будет касаться моей куколки, пока мы будем вместе.

– Верю или нет – неважно, – грубо отвечаю я и задвигаю решетки на окне кухни. – Я все это делаю для тебя, и хватит об этом.

И конечно, потому, что Том Примроуз должен заплатить за то, что сделал отцу. За око я заберу не око, а его дочь. Заставлю папочку поверить, что она моя, и буду ковать железо, пока горячо.

Алистер не отводит взгляд, пока я открываю холодильник, достаю бутылку с водой и выпиваю почти залпом.

– Что ж, как скажешь, брат.

Ленни не появилась и тогда, когда Алистер ушел, а я закончил проверять накладные бара.

Она убедила меня не приезжать за ней в Примроуз-мэнор, сказала, что брат-адвокат вполне в состоянии доставить ее сюда.

Однако…

Решаю подождать еще, до времени, когда Блу начнет закрывать заведение, и вопрос о местонахождении Ленни останется единственным, чем можно занять мысли.

Я уверен, эта девчонка еще полна желания продолжать игру, достаточно вспомнить, с каким жаром она просила о помощи.

Наконец, около четырех часов утра беру на себя смелость попытаться выяснить, что происходит. Раздражение плещется внутри, когда я еду на другой конец города и добираюсь до гравийной дороги, ведущей к поместью Примроузов.

Наша договоренность изначально меня не радовала, а тот факт, что мне приходится еще активно играть свою роль, доставляет только проблемы. А это не сулит ничего хорошего нам обоим.

В кабинке у ворот сидит охранник и что-то говорит в рацию. Опускаю стекло и ударяю ладонью по двери своего «Рендж-Ровера», привлекая внимание.

1 Автор говорит о ярмарках в западных странах, на которых местные жители участвуют в конкурсах на лучшее блюдо, лучший урожай, лучший домашний скот и т. п., где за первое место награждают голубой лентой. (Прим. редактора.)

Продолжить чтение

Читать онлайн Клятвы и бездействия бесплатно

Пролог Ленни

Глава 1 Джонас

Глава 2 Ленни

Глава 3 Джонас

Глава 4 Ленни

Глава 5 Джонас

* * *

Глава 6 Ленни

Глава 7 Джонас

Глава 8 Ленни

Глава 9 Джонас

* * *

Глава 10 Ленни

Глава 11 Джонас

Пролог

Ленни

Глава 1

Джонас

Глава 2

Ленни

Глава 3

Джонас

Глава 4

Ленни

Глава 5

Джонас

Глава 6

Ленни

Глава 7

Джонас

Глава 8

Ленни

Глава 9

Джонас

Глава 10

Ленни

Глава 11

Джонас