Читать онлайн Призрак Сомерсет-Парка бесплатно

Глава 1

Лондон,

ноябрь 1852 года

– Хорошо, что вы все же меня вызвали, – сказала я. – Сомнений нет: в этом доме обитает дух.

Все сокрушенные горем лица повернулись ко мне. Я стояла на пороге гостиной, сжимая ручки саквояжа. В глубине комнаты пылал очаг, мебель щеголяла богатой обивкой, но ощущения уюта не возникало. Плотные шторы были задернуты, и помещение окутывал мрак. Траурные букеты уже начали увядать, но все еще сильно пахли, насыщая воздух затхлой скорбью.

Глава семейства, миссис Хартфорд, сидела у затейливо отделанного камина. Пламя мерцало, отбрасывая тени, что растягивались по стенам и сплетались призрачными узорами. Лицо хозяйки дома скрывала черная вуаль, оставляя на виду лишь подбородок. Даже с моего места можно было разглядеть на нем несколько клочков белых волос. Как сказала бы мисс Крейн, ну прямо сердитый козленок из старой сказки.

На другом конце комнаты, на краешке канапе, примостилась дама помоложе, подол ее шелкового платья касался пола. Разглядывая меня, женщина наматывала на палец длинную нить жемчуга, что было весьма неосторожно, однако в ее распоряжении наверняка имелось не одно жемчужное ожерелье.

Увидев меня, с места поднялись два джентльмена. В комнате стояла такая тишина, что стало слышно, как хрустнуло чье-то колено. У мужчины повыше был внушительный живот и густые седые усы. Второй, заметно моложе, был строен и привлекателен, элегантный сюртук сидел мешком на его худощавой фигуре. Мне показалось, мы примерно одного возраста. Я кивнула ему, он потупился и принялся разглядывать пол.

Хорошо.

Слуга подал мою карточку миссис Хартфорд на маленьком серебряном подносе. Та взяла ее длинными пальцами и приблизила к глазам. В свете камина сверкнули кольцо с драгоценным камнем и браслет к нему в пару.

Я крепче сжала ручки саквояжа. Это последний раз, твердо пообещала я себе. Мне представилась комната: кровать с теплым одеялом, на столе – горячий чайник с чаем, а дверь заперта на замок, ключ от которого есть только у меня одной.

Последний раз, и больше никогда этого делать не придется.

– Эсмеральда Хаутон, – прочла миссис Хартфорд, и от ее дыхания приподнялась вуаль. – Спирит и медиум.

Я быстро присела в реверансе. Хозяйка дома вернула мою карточку на поднос и перевела взгляд на портрет, что висел над камином. Словно по команде, остальные члены семьи повернули головы туда же.

Мистер Хартфорд, догадалась я. Полотно изображало серьезного господина с седыми волосами и статной осанкой. Однако смотрел он не на художника, а куда-то в сторону, отчего казалось, будто он глядит вам за плечо. Так и подмывало обернуться и проверить, нет ли там того, кто привлек его внимание.

– Может, уже начнем? – поторопил пожилой джентльмен, взглянув на карманные часы и причмокнув губами.

Многое можно понять о мертвых по тому, как их оплакивают близкие. В сей благородный дом меня позвали по единственной причине, однако, как я подозревала, не для последнего слезного прощания. Но это не важно: и скорбящие, и алчные исправно платят за спиритический сеанс.

Я подошла к круглому столу в центре комнаты. Сняла перчатки, открыла саквояж и принялась доставать принадлежности, раскладывая их, как уже проделывала множество раз. Пока я готовилась, позади слышались шепотки. Я уловила несколько фраз.

– Точно получится?

– Это не опасно?

– Ей можно доверять?

Я выпрямилась, набрала в грудь воздуха и протянула руку.

– Воды, – сказала я, стараясь не показывать выпуклость на левой щеке. В руку тут же лег хрустальный бокал. Слишком изящный для повседневного обихода – какое расточительство. За него наверняка можно было выручить столько, что хватило бы на месяц оплаты за комнату у мисс Крейн и еще осталось бы на новые ботинки взамен моих поношенных – из блестящей кожи, с высокими каблуками, защищающими от луж. Я бережно поставила бокал на стол, отмечая свое место.

– Подходите, – пригласила я остальных.

Сухопарая миссис Хартфорд первой устроилась напротив меня. Затем расселись и прочие члены семьи. Юноша присоединился к нам последним. На лбу у него выступили капельки пота. Пожилой господин и дама помладше обменялись понимающими взглядами.

Перед каждым я поставила по зажженной свече, накрытой стеклянной колбой, чтобы защитить пламя от любых колебаний воздуха. А напоследок положила на середину стола пустой бархатный мешочек.

– Никаких драгоценностей, – строго предупредила я, указав на него.

Молодая дама не колебалась. Более того, ее глаза сияли, пока она складывала в мешочек одно за другим свои украшения: жемчужное ожерелье, подходящие к нему серьги и простой серебряный браслет. Миссис Хартфорд медленно повернула кольцо у себя на пальце.

– Пожалуйста, мама, – попросила ее дочь. – Металл может препятствовать общению с духом. А нам обязательно нужно поговорить с отцом!

Я по очереди погасила все масляные лампы в гостиной, и теперь свет исходил лишь от моих свечей и камина. Отблески падали на острые черты собравшихся, все прочее окутывала тень. Пространство будто сразу стало более тесным, камерным.

Я заняла свое место между двумя джентльменами. Посмотрела на миссис Хартфорд и указала на Книгу духов, которая лежала на столе передо мной. На потертой черной обложке не было названия, непосвященным оставалось только гадать о предназначении томика или его ценности. По сути, он представлял собой лишь несколько грифельных пластин, скрепленных внутри книжного переплета, но с помощью этой книги я передавала скорбящим послание от любимого человека из потустороннего мира. Я задумчиво погладила обложку, будто домашнего питомца, а потом с большой осторожностью открыла книгу. Ладонь плавным, отработанным движением скользнула по пустой поверхности.

– Ваше послание? – подсказала я.

Из отворота рукава миссис Хартфорд вынула листок бумаги. Ее рука потянулась через стол, но остановилась и зависла над книгой. Я заметила, что кольцо и браслет хозяйка дома все-таки сняла. Мне стоило больших усилий сдержать улыбку.

Пожилой джентльмен рядом со мной напрягся.

– Медлить ни к чему, дорогая сестра, – сказал он. – Мы испробовали все возможные способы. У нас остался последний шанс. – Под конец он попытался смягчить просьбу, которая смахивала на скверно замаскированное требование. Однако никто его не упрекнул. Напротив, все присутствующие пригвоздили миссис Хартфорд к месту нетерпеливыми взглядами. Атмосфера в комнате была тяжелой, словно набрякшее тучами небо перед бурей.

Наконец миссис Хартфорд уронила записку на открытую грифельную дощечку. Я бережно закрыла книгу, зажав листок между пластинами.

Опустив ладонь на обложку, я вздохнула, словно передавала с молитвой послание. Затем откинулась на спинку стула, оставив книгу посреди стола. Взяла хрустальный бокал, набрала в рот воды и, немного подержав ее, проглотила.

– Возьмитесь за руки, – наконец сказала я, опустив ладони на стол.

Миссис Хартфорд резко выдохнула, когда я обнаженной, без перчатки, рукой стиснула ладонь ее брата. Но я не изменила выражения лица, даже когда юноша нежно сжал мою другую руку.

– Может, нам следует закрыть глаза? – спросила дочь. Костяшки ее пальцев почти побелели.

– Нет, – ответила я несколько приглушенно, потому что щека у меня раздулась: от недавнего глотка воды содержимое быстро разбухало, но, похоже, никто этого не заметил.

Я смотрела на свечу перед собой и дышала носом. Наконец по краям поля зрения все померкло, осталось единственное пятно света.

И тогда я начала.

– О, дражайший Артур Хартфорд! Мы приносим вам дар любви от всего сердца, чтобы дотянуться до вас в посмертии. Свяжитесь же с нами и проявитесь среди нас!

Я повторила эти слова еще раз. Ладонь юноши в моей руке взмокла. Внезапно в груди у меня что-то сжалось.

– Он здесь! – торжественно объявила я и уронила голову набок, прижав ее к плечу. Дочь всхлипнула. – Покажитесь! – велела я.

Из центра стола явственно донеслось три стука. Все дружно ахнули и едва не разрушили круг.

Я не отводила взгляда от свечи.

– С кем вы желаете поговорить? – спросила я.

Тишина.

Краем глаза я заметила, что дверь гостиной бесшумно приоткрылась.

Я повторила вопрос:

– С кем вы желаете…

Миссис Хартфорд испуганно вскрикнула: ее свеча погасла. Из защитной колбы устремилась вверх струйка дыма.

– Мама! Он здесь! Спрашивай скорее.

Миссис Хартфорд таращилась на свою погасшую свечу.

– Проверьте книгу! – Пожилой джентльмен отпустил мою руку и потянулся к центру стола.

Я резко подняла голову. В груди моей зародилось приглушенное рычание.

– Ты с-с-сломал круг! – заикаясь, выдавил юноша. Лицо молодого человека побледнело и сравнялось цветом с его отглаженной белой рубашкой.

Рычание стало громче, горло обожгло. Губы приоткрылись, и на колени мне выплеснулся сгусток эктоплазмы [1]. Меня швырнуло вперед, и я едва не разбила голову об край стола. Спустя некоторое время я выпрямилась, хватая ртом воздух. Дамы по-прежнему держались за руки, взирая на меня с восхищением и отвращением одновременно. Как я и предполагала, они и впрямь оказались не из тех, кто бросится на помощь. Что ж, пусть дальше продолжают на меня сконфуженно таращиться, пока я прихожу в себя.

– С вами все хорошо? – Юноша протянул мне бокал с водой. Трясущейся рукой я поднесла его к губам и опустошила. Затем взяла книгу. Все четверо родственников покойного нетерпеливо подались вперед; я приподняла обложку и очень медленно ее открыла. Записка исчезла, вместо нее на грифельной доске было нацарапано послание.

Юноша склонил голову набок, чтобы разобрать строки.

– «Ныне я пребываю в покое», – прочел он.

– Не понимаю, – вмешалась дочь. – Мама, что ты у него спрашивала?

Старик недовольно фыркнул.

– А как же ключ? Он должен был рассказать нам, где спрятал ключ! – Постепенно недоумение на его лице сменилось гневом. Он возмущенно наставил на меня палец. – Вы… – начал он.

Я выдержала его взгляд и про себя досчитала до трех. Мне и раньше приходилось иметь дело со скептиками, кроме того, я еще не закончила.

– С кем вы хотите поговорить? – На сей раз погасла свеча старика.

– Храни нас Господь… – взмолилась дочь. Теперь и ее свеча испустила дымок.

Дыхание призрака задуло оставшиеся свечи, и в гостиной воцарился почти кромешный мрак. Крики эхом отдавались от стен.

– Быстрее! Откройте шторы! – закричал кто-то.

Один из стульев опрокинулся, увлекая за собой сидевшего на нем. Я сцапала бархатный мешочек, встала и, отодвинув с дороги чью-то худощавую фигуру, направилась к полоске света, проникающего из приоткрытой двери гостиной. Позади раздался вскрик юноши. Только он из всего семейства проявил ко мне каплю доброты. Что ж, будет ему наука. Ни одно доброе дело не остается безнаказанным.

Я выскочила в коридор и увидела дверь для прислуги. Толкнула створку, помчалась вниз по лестнице и ворвалась на кухню. Служанки удивленно воззрились на меня, но я бросилась мимо них к двери черного хода.

– Ох! – Я с размаху врезалась в чью-то грудь в синем мундире.

– Ну что, мисс Тиммонс? – самодовольно спросил фараон. Я мгновенно узнала черную бороду и такие же угольные глаза. Под давно не стриженными усами поблескивала ухмылка.

– Констебль Ригби! – буркнула я.

Он вырвал у меня из рук мешочек.

– Давайте-ка вас от этого избавим, благодарю покорно.

У второго полисмена уже были наготове наручники, так что он с превеликим удовольствием защелкнул их у меня на запястьях.

– И даже не помышляйте вытаскивать шпильки из своей хорошенькой прически, – предупредил констебль Ригби. – Замки наручников защищены от взлома.

Я помалкивала, зная, что подобной защиты не существует – по крайней мере, для меня. Но эта подлая засада меня потрясла. Как же они пронюхали, где я буду?

На лестнице загрохотали чьи-то шаги.

– О, хвала небесам… – запыхаясь, выпалила дочь миссис Хартфорд. – Офицер…

В знак приветствия он приподнял шляпу и открыл бархатный мешочек, показывая ей содержимое.

– Полагаю, это ваше, – сказал Ригби.

Она посмотрела на украшения и фыркнула – то ли смутившись, то ли разозлившись, – не хотела признавать, что ее обвели вокруг пальца.

Констебль Ригби, чрезвычайно довольный, улыбнулся.

– Весь Лондон ее ищет, – заявил он. – Скользкая, будто угорь.

– Обыкновенная шарлатанка, – усмехнулась дочь миссис Хартфорд, протягивая ему мою визитку.

Услышав это, я только глаза закатила. Шарлатанка? Ну да. Но обыкновенная – едва ли.

Ригби взглянул на карточку и ухмыльнулся.

– Эсмеральда Хаутон?

Всю ночь в своей крошечной комнатушке я трудилась над этой карточкой, стараясь, чтобы чернила к утру высохли. Я присвоила множество имен, и это мне нравилось больше всех. Меня вдохновила на него героиня «Собора Парижской Богоматери», моей любимой книги. Моей единственной книги.

Дочь миссис Хартфорд пристально воззрилась на меня и сморщила нос, будто учуяла в рыбной лавке протухшего карпа. Мерзкое предвкушение на ее лице сменилось злорадством. Мне не стоило оскорбляться – с самого начала было ясно, что они терпят мое присутствие в своем доме лишь из необходимости. Но я-то хотя бы развлекалась, а она всего пять минут назад истово мне верила.

– Немедленно уведите отсюда эту мошенницу, – велела она.

Такое вопиющее лицемерие стало последней каплей.

– Если вы сочли меня мошенницей, тогда, полагаю, вас не интересует, что сообщил мне призрак вашего отца.

Она фыркнула, но с места не сдвинулась.

– Стоило вашей свече погаснуть, как он тихонько сообщил кое-что мне на ухо, – прошептала я, подавшись к ней.

– И что он сказал? – осведомилась мисс Хартфорд, потянувшись рукой к нитке жемчуга, которой у нее на шее больше не было. И тут я поняла, что она попалась.

В памяти всплыло слово.

– Камин, – выпалила я.

Ее брови сошлись в одну линию.

Констебль Ригби грубо оттащил меня в сторону.

– Не дайте себя одурачить, – сказал он дочери миссис Хартфорд. – Ей соврать – все равно что дышать. Вашей семье повезло. Завтра прочтете о ней в газетах. Это у нас Женевьева Тиммонс, которую разыскивают за воровство, грабеж и… убийство.

Мисс Хартфорд побледнела и отскочила на несколько шагов. К этому времени вся кухонная прислуга и остальные члены семейства Хартфорд успели сгрудиться у нее за спиной и стали свидетелями представления.

Констебль Ригби крепче сжал мою руку, склонился ближе, и я учуяла запах копченой селедки, которую он ел на обед.

– Теперь не улизнешь, склизкий угорь, – прошипел он мне в ухо. – Теперь-то тебя повесят, уж я прослежу!

Я молчала, пока полисмены вели меня к тюремной повозке, что дожидалась у края мостовой. Сказать в свою защиту мне было нечего. Ригби сказал обо мне чистую правду.

Глава 2

В полицейском участке пахло так же, как пахнет ранним утром в лондонских подворотнях, – густым сонным отчаянием. Я, все еще в наручниках, ждала, пока констебль Ригби занесет в мое досье новые сведения; тот не слишком поторапливался. Я уже знала, что там написано, поэтому отвернулась в сторону, стирая из памяти картину недвижного тела с вывернутой под жутким углом головой.

– Закончились ваши преступные денечки, мисс Тиммонс, – сказал фараон, не заботясь скрыть скабрезное довольство в голосе. Ради меня Ригби затягивал процедуру: обычно к этому времени я уже торчала в камере. – Мы назначили дату слушания по вашему делу. Правда, вряд ли оно того стоит. Улик хватит, чтобы завалить зал суда целиком. В день казни посмотреть на вас соберется толпа. – Он обмакнул перо в чернильницу и поставил размашистую подпись.

Я зевнула, давая понять: меня его мерзкий восторг не трогает. По правде говоря, я уже давно знала, как умру. Пророчество гадалки я могла бы пересказать наизусть. Я умру, захлебнувшись водой, а вовсе не болтаясь в петле – по крайней мере, этого констеблю Ригби не видать. В тот миг меня гораздо больше тревожил мой саквояж. Я вытянула шею, пытаясь разглядеть, нет ли его под столом. Мысль, что констебль Ригби вцепится своими грязными руками в матушкину Книгу духов, была невыносима.

– Я внесу залог, – предложила я. У мисс Крейн имелись глаза и уши по всему Лондону. До нее уже должна была дойти весть о моем аресте. Это мисс Крейн узнала от постоянного клиента пансиона о тревожных настроениях семейства Хартфорд. Она пообещала, мол, я сумею получить с этих богатых болванов достаточно, чтобы сохранить за собой комнату еще на три месяца без необходимости развлекать посетителей, как другие девушки.

Но именно суммы трехмесячной оплаты за комнату мне недоставало, чтобы уехать навсегда. Сегодня вечером с вокзала Паддингтон отправлялся поезд, и я все еще намеревалась на него попасть. Не для того я все эти месяцы замышляла побег, чтобы в последний миг все испортил констебль Ригби. Все еще получится, уверяла я себя. Я хотела убраться подальше от Лондона и его волглых закоулков, подальше от мисс Крейн и ее приторных улыбок, что скрывали черную душу, подальше от скорбящих семейств, от всех этих смертей. «Умереть легче всего, – наставляла maman, и французский выговор смягчал резкость английских слов. – На долю живых остается страдание».

В глубине сердца кольнуло знакомой болью, но я не поддалась. Я скомкала воспоминание и затолкала ко всему остальному в такой дальний уголок памяти, что перестала что-либо различать, как на мутном дне Темзы.

Вдруг слева донеслось дребезжащее покашливание. В нескольких футах от меня стоял пожилой господин в элегантном шерстяном пальто и прижимал к лицу носовой платок. Под полями цилиндра виднелись белые брови. Другой рукой, затянутой в перчатку, он сжимал набалдашник трости в виде золотой змеиной головы с красными глазами, должно быть, рубинами. Редкая вещица, за которую можно выручить куда больше, чем за кольцо и браслет миссис Хартфорд.

– Мне жаль, сэр, но я ничего не могу поделать, – сказал ему дежурный полисмен.

– Поймите, – не отступал старик, – мой господин настаивает, что дело нужно возобновить.

Дежурный нахмурился.

– У нас нет никаких новых улик. – Он помолчал, будто желая что-то добавить, но не решился.

Констебль Ригби подошел к столу, оттеснил младшего полисмена в сторону и обратился к посетителю:

– Расследование коронера было проведено тщательно. Возможно, вам стали известны новые обстоятельства? – откровенно намекнул он.

С натужным вздохом, похожим на одышку, джентльмен достал из кармана пальто конверт.

– Надеюсь, это поможет убедить ваше начальство снова вернуться к расследованию. – Он вложил конверт в ладонь констебля Ригби.

Тому, по крайней мере, хватило ума не пересчитывать деньги у всех на виду. Вместо этого он подтолкнул помощника в мою сторону.

– Отведи ее в дальнюю камеру, – велел Ригби. – А я пока лично побеседую с этим джентльменом.

Круглолицый дежурный, услышав его слова, слегка втянул голову в плечи. Констебль Ригби это заметил.

– Самое страшное, на что способна мисс Тиммонс, – закричать, когда петля ее придушит.

Я распрямила плечи.

– Я слышу голоса мертвых! Они утверждают совершенно противоположное. Попомните мои слова, Ригби, я покину участок сегодня же, еще до окончания вашей смены.

– Да неужели? – улыбнулся он, обнажив кривоватые зубы. – Тогда скажите-ка, что у меня в кармане?

– Я знаю только то, что мне говорят призраки. До содержимого ваших карманов им дела нет – лишь до вашей души, вернее, полного отсутствия оной.

– Призраки? – Дежурный констебль тревожно сглотнул, но мне было знакомо подобное выражение лица – смутная надежда вперемешку со скорбью. Глаза у него были добрые – пожалуй, можно воспользоваться этим в собственных интересах.

Я, прищурясь, уставилась на него.

– Чувствую кого-то рядом с вами, – заявила я. – Это женщина…

Он молчал, но щеки его покраснели.

– Волосы у нее… – я медлила, склонив голову, будто старалась сосредоточиться, – забраны наверх.

– Седые? – засопел дежурный.

– Молчи! – оборвал его констебль Ригби. – Она все использует против тебя.

Я продолжила:

– Дама в возрасте. Это кто-то из ваших близких. Ее глаза…

– Голубые? – подсказал дежурный.

– Нет, – покачала я головой, – встревоженные. Она печется о вас. Вы состоите в родстве. Она занимает важное место в вашей жизни.

– Мама, – выпалил он, и слово слетело с его губ, будто мольба.

– Да ради всего святого! – проворчал констебль Ригби, уже совершенно позабыв про джентльмена в щегольском наряде. Цилиндр слегка наклонился в мою сторону, но я пока не могла разглядеть лицо его обладателя.

Дежурный подался ближе ко мне.

– Она не хотела, чтобы я служил в полиции. Всегда за меня боялась. – Он понизил голос: – Может ли она сказать вам… ну, то есть может ли она меня как-нибудь предупредить, если… ну, вы знаете. – Юноша прочертил пальцем невидимую линию у себя поперек горла.

– Нет, – тихо ответила я. – Но она очень гордится тем, что вы помогаете людям, когда они больше всего в этом нуждаются.

Дежурный кашлянул, схватил вдруг мои бумаги, что лежали на столе, и начал приводить их в порядок.

– Я мечтал от нее такое услышать, – признался он.

И тогда я взмолилась, вложив в голос всю искренность, на которую была способна:

– Вы можете мне как-нибудь помочь?

Он вытаращил глаза, а констебль Ригби тут же оттолкнул его в сторону.

– Снова людей дурите, мисс Тиммонс? Что ж, тогда мне скажите: что за призрак шныряет вокруг меня? – фыркнул он. – Кто мой ангел-хранитель?

– Ваш ангел-хранитель? – Я задрала подбородок. – Никого у вас нет. Никогошеньки.

Ухмылка Ригби превратилась в злобный оскал, и он велел дежурному отвести меня в камеру. Лишь повернувшись к нему спиной, я позволила себе медленно улыбнуться.

– Болтаться вам на виселице, Женевьева Тиммонс! – выкрикнул констебль Ригби мне вслед. Его голос отражался от каменных стен, повторяя те же слова, будто обещание.

Я оказалась в знакомой камере. Волосы ниспадали до середины спины: полисмен забрал все мои шпильки. Теперь будет непросто вскрыть замок.

Непросто, однако все же возможно.

Здесь были еще несколько женщин. Я узнала Друзиллу из пансиона мисс Крейн. Ее роскошное розовое платье резко выделялось на фоне серых стен. Я присела с ней рядом на холодную скамейку. Не требовалось обладать богатым воображением, чтобы понять, почему Друзиллу арестовали.

Остекленевшие глаза, густо подведенные черным, уставились на меня.

– Мисс Крейн говорит, на этот раз тебя крепко сцапали. – Слова она произносила невнятно. Сложно сказать, перебрала Друзилла с опиумом или просто до смерти вымоталась.

– Она не оставила мне выбора, – отозвалась я. – Снова подняла плату за комнату.

Друзилла вздохнула.

– Как это она вообще позволила тебе остаться в доме – после всего-то, что стряслось с твоей мамашей. – Она подцепила пальцем мой подбородок и повернула мое лицо к себе. – Ясно-понятно, на кой ей такая красотка. Ты принесешь хорошие деньги, поначалу уж точно.

При одной мысли об этом меня замутило. Но я промолчала, потому что моя матушка и мисс Крейн когда-то заключили договор. Завсегдатаи пансиона мисс Крейн отнюдь не напоминали достойных кавалеров. И даже если кто-то и был хоть немного красив, голодный взгляд, которым он ощупывал девушек, лишал его малейшего налета порядочности.

Но когда maman умерла, вместе с ней умер и ее договор с мисс Крейн. И тогда небольшое ограбление стало частью моих спиритических сеансов – если у скорбящих родственников было что красть. Пока что я зарабатывала достаточно, чтобы сохранять за собой койку, и даже немного скопила.

Мисс Крейн не даст мне долго гнить в тюремной камере. И все же в сердце моем трепетали отголоски страха. Я доверяла этой женщине, лишь когда могла ее видеть, как заклинатель змей – свою кобру.

– Она меня вытащит, – заверила я больше себя, чем Друзиллу. – Как всегда.

Кто-то громыхнул решеткой камеры. Дверь открыл полисмен и проворчал, обращаясь к Друзилле:

– Вставай, мерзкая потаскуха.

Я только закатила глаза. Вообще-то я помнила, как этот самый полисмен захаживал к мисс Крейн по самым разным поводам. Если он оплачивал визит к «мерзкой потаскухе», то кто тогда он сам?

Затем я услышала, как по каменному полу стучат каблуки. Я поискала взглядом источник звука, и наконец из-за угла показалась мисс Крейн. Если ваш взгляд не притягивала ее красная помада и обширный бюст, то наряд мадам – всенепременно. На голове у нее красовалась огромная шляпа самого броского фиолетового оттенка, который я когда-либо видела. Пальто с меховой отделкой тоже было новым. Но как бы она ни разоделась, любая приличная дама при виде мисс Крейн все равно постаралась бы перейти на другую сторону улицы, лишь бы оказаться от нее подальше.

Она взяла Друзиллу за руки и притянула к себе, почти задушив несчастную в своем роскошном декольте. Пусть мисс Крейн считала нас своей собственностью, Друзиллу она обняла будто по-матерински, и та благодарно вздохнула. Сердце мое налилось странной тяжестью.

Я хотела было выйти следом, но полисмен захлопнул решетку у меня перед носом.

– Нет, Дженни, – сказала мисс Крейн. – Не на сей раз.

Услышав, как она меня назвала, я нахмурилась. Ну разумеется, дразнит! Хочет, чтобы я умоляла или расплакалась?

– Друзилла и остальные девочки больше не могут покрывать недостающую часть твоей платы за комнату, – сказала она. – Я и так выручала тебя, покуда могла. Больше я не в силах тебя оберегать. Ты представляешь, сколько людей в этом городе хотели бы сдать тебя за вознаграждение?

Я бросила взгляд на ее рот в ярко-красной помаде, и меня осенила жестокая догадка. Деньги на новую шляпу и пальто на нее явно не с неба упали.

– Вы меня сдали? – В горле тут же пересохло. – Да как вы могли?!

– Не прикидывайся дурехой. – Она улыбалась, но голос резал, будто нож. – Я знаю, что ты от меня скрывала! Я нашла кошелек, который ты прятала под матрасом.

«Нет, нет, нет!» – закричала я про себя и схватилась за решетку камеры, чтобы не упасть. Глаза жгло от слез.

– Эта ошибка тебе дорого обойдется. И станет последней, которую ты совершила. Подумать только, прятать от меня деньги! – У нее на губах заиграла злая улыбка. – Да не вздумай проливать тут моря лживых слез. Ты скорее облапошишь умирающего, чем подашь ему воды напиться.

Они с Друзиллой развернулись и пошли прочь, а потом исчезли за углом, и эхо их шагов стихло. Полисмен стукнул дубинкой по решетке, и я отпрыгнула. Каким бы чудовищем ни была мисс Крейн, она могла вытащить меня из камеры… И тут меня осенило: а ведь она забрала все деньги, которые мне удалось скопить. Я напряженно вслушивалась в стук ее каблуков, надеясь, что хозяйка пансиона возвратится и скажет, мол, нарочно меня припугнула.

Сердце бешено колотилось. Этого не может быть. Нужно успеть на поезд! Я рухнула на колени и стала обшаривать пол, пытаясь найти хоть что-то, оброненную кем-нибудь шпильку, которую я могла бы пустить в дело, но этим лишь позабавила дежурного. Накатила безысходность, высасывая из меня оставшиеся силы.

Я принялась заплетать косу, пытаясь вспомнить, как руки матушки перебирали мои волосы.

– Помни, ma petite chérie [2], – как-то сказала она с отчетливым французским выговором, – полагаться ты можешь только на себя.

– Но ведь мы есть друг у друга, – отозвалась я и, обернувшись, посмотрела на нее.

– Это не навсегда, – сказала мама, а потом добавила: – Подумай обо всех этих несчастных, которые умоляют нас поговорить с мертвецами. Вот к чему приводит любовь – к глубокому, бесконечному горю. Если ты не хочешь его испытать – оберегай свое сердце.

Я задремала, прижавшись к каменной стене, и снились мне камин и ключ, почерневший от копоти.

– Тиммонс! – Меня разбудил резкий окрик дежурного. – Твой поверенный пришел.

– Поверенный? – Я потерла глаза, пробудившись от неглубокого сна; глаза жгло, будто в них попал песок. Полисмен не стал открывать камеру, но я заметила у него в руках свой саквояж. Я сразу поднялась, борясь с желанием его вырвать.

По ту сторону решетки стоял джентльмен в цилиндре и смотрел на меня. Лицо у него было бледное, глаза прищуренные, запавшие, понимающая улыбка и аккуратно подстриженная белая борода. Он опирался на трость со змеиной головой.

– Мистер Локхарт, к вашим услугам, – представился он, слегка кивнув мне.

Я с опаской приблизилась. К учтивости со стороны незнакомцев я не привыкла. Еще подозрительнее было то, что дежурный удалился, дабы оставить нас наедине.

– Я договорился, чтобы вас отпустили на поруки, – сказал мистер Локхарт. – До суда вы будете находиться под моей опекой.

Я было решила, что ослышалась. Просто невообразимо, чтобы констебль Ригби согласился на подобное.

– Должно быть, вы очень влиятельны, – заметила я.

– Вовсе нет, – отозвался он, – а вот тот, на кого я работаю, как раз таков, и ему отчаянно требуется ваша помощь.

Мои плечи поникли. Как банально.

Должно быть, мистер Локхарт прочел мои мысли.

– О нет, ничего в этом духе. Мой господин весьма достойный человек. – Мистер Локхарт подался вперед, просунув худое лицо между прутьями решетки. – Я видел, как вы беседовали с юным полисменом, и ваш талант привлек мое внимание. Я знаю, что это надувательство, – добавил он. – Но надувательство отменное, вы замечательно притворяетесь. Больше всего мне понравился особый прием с весточкой от матери. Дежурный тогда вздохнул с облегчением, и тут-то я понял, что вы посланы мне в ответ на мои молитвы.

– Ничего не понимаю, – пробормотала я.

– Мне нужно, чтобы вы провели спиритический сеанс, связались с покойной хозяйкой поместья и утешили моего господина в его горе. – Он достал карманные часы, посмотрел на циферблат и нахмурился. – Если вы согласны, нужно выезжать немедленно. До Сомерсет-Парка несколько часов езды. Я все объясню по дороге.

Я должна была испытывать огромную благодарность к мистеру Локхарту или по меньшей мере немного успокоиться, но ничего подобного не ощутила. Вместо этого только встревожилась еще сильнее.

– Но вам должны были сообщить, в чем меня обвиняют, – сказала я.

Он со щелчком захлопнул крышку часов и спрятал их в карман.

– Констебль весьма любезно ознакомил меня с многочисленными обвинениями против вас. Не будь я уверен, ни за что не согласился бы взять вас на поруки. Дело довольно сомнительное, и, по моему опыту, мисс Тиммонс, женщин в подобных обстоятельствах часто выставляют преступницами. Вы не первая, кого обвинили по ошибке. – Он замолчал и пристально посмотрел на меня. – Или я не прав?

– Правы, – соврала я.

Если что-то кажется неправдоподобно хорошим, как правило, имеется подвох, но было бы глупо отвергать такую возможность. Это же просто дряхлый старик. Можно отнять у него трость и воспользоваться ею как оружием. Разбить ему колено, чтобы он не мог за мной погнаться. В ломбарде за такую штуковину можно выручить недурные деньги. Карманные часы тоже весьма неплохи. Сдай я то или другое – куплю отдельное спальное место в поезде этим же вечером.

Я наконец кивнула.

– Согласна на ваше предложение.

Он положил руку себе на грудь и еще раз слегка поклонился. Даже в усах его было куда больше сострадания, чем в душе констебля Ригби.

Дежурный отпер дверь и передал мне мой саквояж. Я заглянула внутрь и увидела, что все мои пожитки на месте, включая Книгу духов. Теперь, когда она снова оказалась у меня, я мигом почувствовала себя увереннее.

Мы прошли обратно в приемную; констебль Ригби так и впился в меня взглядом, будто бездомная кошка, которая следит за мышью. Могу поклясться, в уголках его рта пряталась ухмылка. Раз он так доволен, наверняка потешается за мой счет.

Грудь пронзила острая боль, но я лишь усмехнулась.

– Хорошей вам смены, – на прощанье сказала я.

Возле входа в участок нас поджидала черная карета. На двери золотой краской был нарисован вензель, бархатные занавески задернуты. Бывало ли в этом унылом лондонском переулке нечто столь же роскошное? Кто такой этот его господин?

Кучер помог мне подняться в карету. Следом вошел мистер Локхарт и с хриплым стоном опустился на сиденье рядом со мной. Обивка из темно-синего атласа с отделкой золотым шнуром была такая мягкая, что я боялась ее испортить. Над нашими головами горели медные лампы, отбрасывая приглушенный свет.

Щелкнул кнут, и мы тронулись.

– До побережья и Сомерсет-Парка полдня пути, – сообщил мне мистер Локхарт. Трость он прислонил к двери. – К полуночи доберемся.

– К полуночи? – Я никогда не выезжала за пределы Лондона.

Карета наехала на кочку, и трость качнулась ко мне. В свете лампы рубиновые глаза вспыхнули и подмигнули. И тут я отказалась от своего плана побега. Если у них такая роскошная карета, какое же великолепное тогда поместье? Дом Хартфордов был солидным, но, сдавалось мне, по сравнению с Сомерсет-Парком он просто пристройка для слуг. Чтобы накопить на билет на поезд, мне пришлось полгода давать спиритические сеансы. Столько же, а может и больше, я могу заработать за одну ночь.

Где-то в городе четыре раза прозвонили церковные колокола. Я представила, как мой поезд отправляется без меня. За окнами экипажа пролетали мрачные лондонские улицы. Ну и скатертью дорожка, подумала я.

Мистер Локхарт зевнул.

– Уверен, у вас множество вопросов, но мне лучше немного отдохнуть. – Он кашлянул напоследок и закрыл глаза.

Вот и славно, мне требовалось время, чтобы все спланировать. Я наблюдала, как поднимается и опускается его грудь. Вскоре он задышал ровно, как человек, который спит, словно убитый.

Глава 3

Последний час с каждой милей экипаж трясло все сильнее, так что и мои косточки едва не грохотали. Сначала мне нравилось смотреть, как грязные дымоходы города сменяются широкими пастбищами. Но солнце закатилось, наступила темнота, и в застекленном окне кареты стало отражаться лишь мое собственное лицо. Казалось, экипаж вот-вот оторвется от земли и покатится прямо в ночное небо.

Зарядил дождь, забарабанив по крыше так громко, что разбудил мистера Локхарта. Тот сразу сел прямо.

– Приношу извинения, мисс Тиммонс, – сказал он, посмотрев на часы. – Хозяин из меня не слишком учтивый, верно?

– Я думала, вы мой поверенный, – отозвалась я, стараясь не задерживать взгляд на золотой цепочке, прикрепленной к часам.

Он усмехнулся, но тут же зашелся в кашле и прижал к губам носовой платок.

– Вижу, вы не прочь перейти к делу. Очень хорошо. Раз уж мы приближаемся к месту назначения, давайте-ка я расскажу вам, почему ваши услуги так отчаянно требуются в Сомерсете. Мой господин, мистер Пембертон, весьма достойный человек. К несчастью, полгода назад он потерял невесту. – Плечи мистера Локхарта поникли, а в голосе появились грустные нотки. – Она была молода, красива и влюблена. Он так и не сумел оправиться от горя. Каждый месяц он пишет письмо в полицию, затем я отправляюсь в путь, собственноручно доставляю послание и прошу возобновить расследование коронера.

– Расследование? Как она скончалась?

Мистер Локхарт побледнел.

– Обстоятельства ее смерти были весьма необычными, но улики оказались убедительны. Самоубийство.

Такого я не ожидала. Если коронер заключил, что это было самоубийство, непонятно, чем поможет взятка полиции.

– Полагаю, лорд Пембертон убежден в обратном.

Поверенный недоуменно поджал губы, но вскоре его черты смягчились.

– Нет, голубушка. Пембертон – это его фамилия, однако он унаследовал графский титул и стал лордом Чедвиком. – Мистер Локхарт откинулся на спинку сиденья. – Скажу лишь, что Сомерсет-Парк повидал немало трагедий. И все же последнее несчастье сделало его безутешного хозяина одержимым. Он отказывается дать своей невесте упокоиться с миром и сам уже стоит одной ногой в могиле, ведь все это высасывает из него жизнь.

Я кивнула, отлично зная, что такое безутешное горе. Мистер Локхарт продолжил:

– Мой господин не перестанет скорбеть, пока не поймет, что его дражайшая возлюбленная обрела покой. Я хочу, чтобы вы использовали весь свой дар, все свои трюки, подарили ему исцеление, которого он так жаждет, и прекратили его страдания.

Прозвучало столь романтично – можно было даже подумать, что я сделаю доброе дело. Но мне хотелось ясности.

– Вы просите меня устроить фальшивый спиритический сеанс, чтобы ваш господин поверил, будто я связалась с его усопшей невестой в загробном мире?

– А я взамен буду представлять вас в суде, – отозвался он с такой готовностью, что верилось с трудом. Я вспомнила ухмылку Ригби, и волосы у меня на загривке встали дыбом.

– Но ведь это надувательство, – заметила я. – Наверняка есть и менее изощренный способ облегчить его боль.

Мистер Локхарт пригладил бороду.

– Я испытываю подлинную муку, мисс Тиммонс. Я очень болен, очень. Все, чего я желаю, прежде чем покину этот мир, – это помочь моему господину найти покой. – Он смотрел на меня умоляющим взглядом, полным искреннего страдания; я подобного не ожидала и ощутила укол вины за то, что хотела побить старика его же собственной тростью.

Карета резко повернула, и что-то ударилось о стекло.

– Должно быть, мы съехали на подъездную аллею, – с тревожными нотками в голосе предположил мистер Локхарт, вглядываясь в темноту. – И напоследок вот еще что…

Его слова оборвал оглушительный раскат грома, и внезапно на карету обрушился ливень, капли которого застучали по крыше тысячей ботинок.

Кучер, должно быть, промок до нитки.

Наконец экипаж остановился. Я прильнула к окну, пристроив ладони к глазам козырьком, но в ночи ничего было не разглядеть.

Мистер Локхарт строго посмотрел на меня.

– Что бы вы ни услышали или ни увидели в Сомерсете, помните: лишь вы можете помочь моему господину обрести то, чего не купишь за деньги, – покой.

Не успела я попросить его объяснить подробнее, как дверь кареты открылась и внутрь хлынул поток воды. Снаружи стоял трясущийся от холода лакей, который держал зонтик. Земля содрогнулась от очередного раската грома. Я наступила в лужу и почувствовала, как вода просачивается сквозь задники изношенных ботинок.

Я вслепую зашагала вперед, склонив голову, чтобы защитить глаза от ветра. Тот подхватил зонтик и швырнул его назад, следом разразился удар молнии и озарил пространство впереди. На миг я подумала, что меня обманывает зрение, но вторая вспышка снова залила светом замок. Такой огромный, что не охватить взглядом. Окон на фасаде было больше, чем я могла сосчитать. Пара каменных львов охраняла подножие роскошной лестницы, что вела к исполинским парадным дверям – куда мы могли бы въехать прямо с каретой.

Мы с мистером Локхартом поспешили внутрь за промокшим лакеем. У порога нас приветствовал легким поклоном господин в безукоризненном костюме. Холл оказался больше гостиной мисс Крейн. Взгляд так и метался то к вазе, то к изваянию, то к позолоченной статуэтке. Это жилой дом или музей? Я прижала саквояж к груди из страха неловко повернуться и разбить какой-нибудь бесценный предмет искусства. Немного поодаль располагалась лестница, которая тянулась вверх, а на столбце у ее подножия был вырезан ангел.

Человек, которого я приняла за дворецкого, взял у мистера Локхарта пальто и цилиндр, обратившись к поверенному по имени.

– Ваше сообщение поступило час назад. Его светлость ожидает вас в кабинете. – Он кивком показал на дверной проем.

– Спасибо, Бромуэлл, – устало поблагодарил мистер Локхарт и повернулся ко мне. – Оставляю вас в надежных руках.

Я смотрела, как он ковыляет прочь, опираясь на свою трость, и жалела, что нельзя пойти с ним. В стороне ждала суровая женщина, державшая масляную лампу. Седеющие волосы ее были так туго стянуты в пучок, что тот казался сделанным из железа. Она смерила взглядом мои ботинки, словно оценивала, сколько грязи я натащила в дом. Я понадеялась, что свет достаточно тусклый и она не заметит истрепанный подол моего плаща.

– Миссис Донован проводит вас в вашу комнату, – обратился ко мне Бромуэлл.

Лицо у дамы было таким каменным, что она могла бы сойти за одну из статуй. Я тихо последовала за ней, не решаясь благодарить, поскольку опасалась, что голос мой эхом разнесется по просторному помещению. Я поднялась по большой лестнице, рассматривая балкон, который тянулся вдоль второго этажа. Кончиками пальцев скользнула по перилам из темного ореха, с наслаждением вдыхая аромат свежей полироли. Я проводила сеансы для богатых жителей Лондона, но масштабы Сомерсет-Парка не сравнить ни с одним из домов, где я когда-либо бывала. Не оставить ли мне за собой след из хлебных крошек? Здесь легко можно свернуть не туда и бродить долгие годы.

Мы поднялись на верхнюю площадку, и тут снизу донесся чей-то громкий голос. Миссис Донован помедлила, повернулась ко мне вполоборота, и я увидела ее резко обрисовавшийся профиль.

– Его светлость не рад присутствию в доме медиума.

Спор внизу, заглушаемый закрытой дверью кабинета, разгорался. Я уловила звуки все того же первого голоса, громкого и нетерпеливого. Затем послышался успокаивающий нерешительный ответ мистера Локхарта.

Миссис Донован продолжила:

– Мистер Локхарт отправился в Лондон, чтобы привезти сюда сыщика. Только представьте, каким разочарованием стало его возвращение с вами.

– Очевидно, прежде вы не встречали сыщиков. Как выяснилось, большинство из них разочаровывают не меньше.

Миссис Донован неодобрительно цокнула языком и зашагала дальше по длинному коридору. Вскоре она остановилась перед дверью, с виду неотличимой от тех, что мы миновали. Она достала связку ключей, отперла замок, подняла лампу повыше и вошла в комнату.

– Приношу извинения за некоторую духоту, мисс Тиммонс, – сказала она, зажигая свечи в канделябрах у камина.

Над ним висела большая картина, изображающая шхуну, что качается на бурных волнах. Паруса были изорваны, словно корабль потерпел поражение в битве и вот-вот утонет. Я повернулась к полотну спиной.

– Я бы должным образом проветрила комнату, если бы не ливень, – объяснила миссис Донован. Она скользнула дальше, зажгла свечу на ночном столике у кровати, и я наконец впервые смогла рассмотреть мое новое обиталище.

В комнате стояло трюмо с ящиками и зеркалом и гардероб к нему в пару; на ящиках ручки были бронзовые, начищенные, ручки на дверцах венчали изготовленные из ограненного стекла набалдашники, похожие на бриллианты. На темно-зеленом фоне обоев распускались букеты белых цветов, настолько правдоподобно выполненные, что я задумалась, не сделана ли роспись вручную. Бо2льшую часть комнаты занимала кровать, такая огромная, какой я в жизни не видела. У нее даже имелся балдахин. В отличие от холла спальня была элегантной, однако уютной.

Миссис Донован погасила лампу и без особой необходимости разгладила ворсистое покрывало на кровати. Эта постель была гораздо солиднее всего, на чем я спала прежде.

– Завтра туман рассеется, – сказала миссис Донован. – Днем я проветрю комнату и позабочусь, чтобы здесь развели огонь, – тогда к вечеру она прогреется.

За длинными парчовыми шторами, отделанными золотой нитью и кистями, по стеклу барабанил дождь. Даже эти шторы были изысканнее самого дорогого исподнего мисс Крейн. Учитывая, что в это время я должна была сидеть в тюремной камере, небольшую спертость воздуха и стылую комнату вполне можно и потерпеть.

Экономка выдвинула ящики трюмо.

– Я могу помочь вам распаковать вещи, – предложила она.

– В этом нет необходимости, – сказала я, крепче сжимая ручки саквояжа. Единственная смена одежды была на мне, да и нечего экономке глазеть на мои свечи и Книгу духов. В памяти всплыл образ моей крошечной комнатушки у мисс Крейн. Ничего ценного у меня там не осталось, но пара нижних юбок не помешала бы.

Миссис Донован с мрачным видом подошла к гардеробу и открыла дверцы. Я даже не представляла, сколько нарядов нужно иметь, чтобы заполнить и шкаф, и ящики трюмо.

– Мистер Локхарт сообщил, что мы должны удовлетворить все ваши потребности, – сказала она. – Полагаю, завтра доставят несколько платьев.

– Для меня? – Я неподдельно удивилась. Хотя мистер Локхарт не давал мне повода усомниться в его искренности, этот жест пробудил в моем сердце признательность, что меня одновременно и тронуло, и смутило. Мои уши под локонами обожгло теплом.

– Это очень великодушно с его стороны, – улыбнувшись, заметила я.

Строгий взгляд миссис Донован скользнул по мне, оценивая наряд.

– Вы – гостья Сомерсет-Парка и должны одеваться подобающим образом.

Улыбка сползла у меня с лица. И все же ее упорное бессердечие успокаивало. Взяв лампу, экономка указала на бархатный шнур, прикрепленный к стене.

– Позвоните, если вам что-нибудь понадобится.

– Не хотелось бы кого-то разбудить, – сказала я.

Миссис Донован стояла у открытой двери, и во мраке дома за ее спиной собрались ласковые тени, готовые принять экономку в свои объятия.

– Лучше попросить помощи, чем бродить по особняку среди ночи, – возразила она, а потом добавила: – Добрых снов.

Стоило ей уйти, как я прижалась ухом к двери и стала прислушиваться к ее затихающим шагам. Уверившись, что экономка ушла, я тут же развернулась и забралась в мягкую постель. Едва успев накрыться одеялом, я немедленно провалилась в сон, не сомневаясь, что могу проспать тысячу дней кряду.

Когда я проснулась, в комнате стояла полная тишина. Я сидела на постели, словно уже провела какое-то время в этом положении. Одеяла сбились в бесформенную кучу на краю кровати. Я ущипнула себя за руку, желая убедиться, что не сплю. И пусть я не бродила во сне уже несколько месяцев, не раз бывало, что я приходила в себя на лестничной площадке, а кто-то из девушек держал меня за руку и окликал по имени. Обычно это помогало мне выйти из состояния лунатизма, но иногда им приходилось даже дергать меня за волосы. Девушки часто шептались, что меня преследуют призраки, будто те, с кем я контактировала на спиритических сеансах, пробирались за мной в пансион.

Однако на сей раз я не спала, а напряженно вглядывалась в темноту. И вдруг услышала слабый скрежет. Я покосилась в сторону окна, гадая, не елозит ли по стеклу ветка, и вспомнила, что похожий звук раздавался за окном кареты, когда мы сворачивали на подъездную дорожку.

Скрр… Скрр… Скрр…

Будто кто-то царапал ногтями. Я потянулась к свече, но нащупала лишь пустой столик. Я могла бы поклясться, что оставила ее там.

И снова скрежет пронзил тишину. Звуки исходили из глубин гардероба. Я с облегчением опустила плечи. С мышами я была знакома не понаслышке, как, похоже, и великолепный Сомерсет. Тем не менее мне не нравилось делить с соседями эту чудесную комнату.

На цыпочках я прокралась по холодному полу, нащупывая путь к шкафу. Громко постучала в дверцу, надеясь испугать крошечное создание. Подождала и была вознаграждена тишиной. И все же, наверное, следовало проверить, что внутри, держа наготове ботинок.

Я подошла к окну и раздвинула шторы: возможно, лунного света хватит, чтобы найти потерянную свечу.

Облака уже рассеялись, и я смогла разглядеть подстриженную лужайку внизу и рощицу вдали. Мне захотелось глотнуть свежего воздуха, я подняла створку окна и сделала глубокий вдох. Волоски у меня на загривке встали дыбом: я услышала мягкий ритмичный шепот волн и узнаваемый соленый запах.

Море!

Старик упомянул, что Сомерсет-Парк находится на побережье, но я не подозревала, что так близко. Я вспомнила о перепалке мистера Локхарта и мистера Пембертона. Что, если хозяин поместья так и не поверил в мой дар? А вдруг он уже договорился, чтобы меня завтра забрала полиция? То-то констебль Ригби ухмылялся, когда я покидала участок.

Остаться тут – все равно что умереть. Если у меня и были крохи сомнений, их смыло солеными морскими каплями – напоминанием о моей погибели, – которые нежданным порывом хлестнули в окно.

Одевшись, я собрала пожитки в саквояж и сунула его под мышку. Прокралась по лестнице, всякий раз морщась, когда под ногами скрипела ступенька. Подойдя к главному входу, я услышала звуки голосов и замерла. Раздалось хихиканье, затем что-то с глухим стуком упало на пол и покатилось в мою сторону.

Я уставилась на бутылку из-под вина, а потом услышала приближающиеся шаги. Незаметно пробраться назад в мою комнату было невозможно, поэтому я развернулась и побежала в противоположном направлении. Мы с maman нередко бывали в роскошных домах, так что я знала, где вероятнее всего скрывается лестница для прислуги.

Я нашла дверь, замаскированную под деревянную обшивку стен, и спустилась в кухню. Задержалась у полок, уставленных серебряными канделябрами. Парочка небольших отправилась ко мне в саквояж. Разумеется, исключительно на дорожные расходы.

Кто-то кашлянул.

Я мгновенно обернулась и увидела силуэт высокого мужчины, стоявшего перед камином. На незнакомце были грязные сапоги для верховой езды и распахнутый плащ. Он взял фонарь с кухонного стола и поднял его. Мой взгляд тут же привлек золотой перстень у него на мизинце. Мисс Крейн как-то сказала, мол, я смахиваю на ворону, которая обожает все блестящее.

Я посмотрела на его растрепанные светлые волосы и жесткий подбородок, будто высеченный из камня.

– Полагаю, мисс Тиммонс, – произнес незнакомец.

Я едва не уронила саквояж на пол. Даже конюх знал, кто я такая! За его спиной просматривался темный коридор, я догадалась, что он ведет к двери черного хода – к спасению.

Незнакомец пристально поглядел на мой саквояж.

– Любопытно, зачем вы решили вооружиться канделябрами? Вам чем-то не угодили свечи в вашей комнате?

Огонь в очаге шипел и трещал.

Я повыше задрала подбородок.

– Любопытно, почему вы скрываетесь в темной кухне, пока весь дом спит? Добавлю: еще и в грязных сапогах.

– Я могу разбудить парнишку с конюшни. Он великолепно держится на лошади, даже в глухую ночь. Полиция будет здесь к утру. – Его голубые глаза сверкнули. – Или, может быть, лучше выкинуть вас на улицу прямо сейчас и отдать на растерзание стихии?

Ночь меня не пугала – она не сулила мне никакого наказания, лишь свободу. И все же его грубость пришлась мне не по нраву. У мисс Крейн я насмотрелась всякого, так что могла понять, когда от мужчины исходит настоящая опасность – этот способен лишь трепать языком.

– Дотронетесь до меня хоть пальцем и будете отвечать перед мистером Локхардом, – пригрозила я. – Ведь это он привез меня сюда.

– Скорее всего, он запоет по-другому, когда узнает, что вы пытались сбежать, прихватив пару фунтов серебра. И должен заметить, одобрение мистера Локхарта, которое он раздаривает столь щедро, для меня мало что значит.

– Ваши суждения весьма категоричны, верно? – заявила я.

– Мои суждения должны заботить вас больше всего, мисс Тиммонс, ведь вы явились сюда, чтобы унять мое горе.

Я было разинула рот, потом закрыла. Это оказался мистер Пембертон – его светлость собственной персоной, во плоти. Я не думала, что он окажется таким молодым или, если уж на то пошло, – таким спесивым.

Мистер Локхарт живописал его влюбленным с разбитым сердцем, который вот-вот выроет себе могилу. Неудивительно, что я обманулась. Мужчина, стоявший передо мной, имел вид человека, готового сразиться и победить. А золотой перстень на мизинце должен был послужить мне подсказкой. Внезапно мой саквояж с серебром потяжелел на тонну.

Хозяин дома опустил лампу, и черты его смягчились.

– Мистер Локхарт утверждал, будто вы способны разговаривать с мертвыми.

Все внутренности в животе завязались в тугой узел, но я сумела ответить.

– Он хотел, чтобы я помогла вам обрести покой, – сказала я, и голос мой был невыносимо тонок.

– Мистер Локхарт действует из лучших побуждений, однако он недооценивает силу моей страсти, – отрезал он с прохладной горечью. – Я не верю в медиумов, мисс Тиммонс, у вас не больше способностей вызвать призрака, чем у меня.

Я представила, как мальчишка-конюх седлает лошадь, чтобы отправиться за полицией. Я не сумела бы прямо сейчас вызвать призрака, но могла предпринять кое-что, дабы отсрочить решение лорда.

– Этот дом населяет множество душ. Они взывают ко мне даже сейчас, – произнесла я.

Мистер Пембертон снисходительно наклонил голову.

Я попыталась угадать, отчего хозяин такого роскошного поместья в одиночестве задумчиво стоит перед очагом на кухне, растрепанный после прогулки. Его раздирают противоречия.

– Сомерсет полон тайн, – сказала я.

Это не произвело на него впечатления.

– У каждого дома свои тайны.

– Многие вам служат, но лишь немногим вы доверяете по-настоящему.

Что-то изменилось в выражении его лица, и мое сердце забилось быстрее, я поняла, что задела за живое.

– Долг диктует вам, как поступить, – произнесла я, – но втайне вы презираете роскошь, которая вас окружает.

Он стиснул зубы, но по-прежнему смотрел мне в глаза, будто подзадоривая продолжать.

И вот последний секрет, неприятная правда. Связь с конюшней была очевидна.

– Будь у вас выбор, вы бы гнали лошадь всю ночь, убегая от самого себя.

Он промолчал, а потом склонил голову, как бы покоряясь. Похоже, я заслужила спасение.

– Передайте мистеру Локхарту наилучшие пожелания. – Я было направилась к двери, однако мистер Пембертон не сдвинулся в сторону.

– Вы не уйдете. По крайней мере, сегодня. – К нему снова вернулась уверенность, и он распрямил плечи.

– Сама идея вашего предприятия мне претит, но, увидев салонные трюки, которые вы мне тут продемонстрировали, я понял, что вы можете быть полезны. Одра мертва, но не по своей воле. Ее убили.

Одра. Впервые кто-то произнес ее имя.

Узел в животе направился к горлу.

– Похоже, полиция с вами не согласна, – сказала я.

– Улик, которые доказывают обратное, нет, поэтому я полагаюсь на то единственное, что можно предъявить суду, – на признание. – Лорд шагнул ближе, и мне потребовалась вся сила воли, чтобы не сдвинуться с места. – Признание, спровоцированное духом Одры, который укажет на убийцу. Понимаете ли, мне требуется ваш дар убеждения и создания иллюзий.

Я нахмурилась, обдумывая его слова. Он напряженно смотрел на меня, будто пытался прочесть мои мысли. Полагаю, ему хотелось, чтобы я произнесла вслух то, что сам он не желает говорить.

– Вам нужно, чтобы я устроила убедительный сеанс, который заставит убийцу сознаться? – предположила я.

– Совершенно верно.

Глава 4

Леди Одра Линвуд

Запись в дневнике

Сомерсет-Парк,

15 февраля 1845 года

Дружочек,

с тяжелым сердцем обращаюсь я к этим страницам. Этот дневник – последний подарок матери, и я изолью на каждый лист все свои сокровенные желания, ведь она хотела, чтобы я жила полной жизнью, которой не было у нее. Она была больна и несчастна так долго, что расплакалась от облегчения, когда ее диагноз подтвердился.

Теперь пора плакать пришла нам с отцом. Но я должна жить дальше и вести себя как образцовая леди. Все в Сомерсет-Парке от меня этого ждут.

Проснувшись среди ночи, я на миг совершенно позабыла, что мама умерла. А потом воспоминания нахлынули на меня, будто волна на берег, и я утонула в собственных рыданиях. Я хотела всего лишь еще раз увидеть ее лицо. Взяв подушку и одеяло, я побежала в картинную галерею. Миссис Донован нашла меня на следующее утро: я спала под портретом матери, тем самым, что был заказан в качестве свадебного подарка отцу.

Миссис Донован упрекнула меня, что я не в своей постели. Как можно чувствовать себя столь одинокой в доме, полном слуг?

Однако позже, воротясь из конюшни, я обнаружила, что мой гардероб переставили в другую часть комнаты, а портрет матери занял свое место – близ моей кровати. Нашлась и записка от отца, где было сказано: когда бы я ни проснулась, желая увидеть ее лицо, она будет рядом. Более того, отец намекнул на секрет, который принадлежит только Линвудам, и сказал, что мое время пришло.

Это сумело отвлечь меня от мрачных мыслей, Дружочек. Ты смотришь на меня свысока своими печальными карими глазами, всегда следишь за мной, но не осуждаешь. Когда я пишу эти строки, я обращаюсь к тебе. Ты – хранитель всех моих помыслов и мечтаний. Теперь нам с тобой известна тайна Линвудов. Знаю, ты сбережешь ее.

Вот уже месяц прошел с тех пор, как мама ушла на Небеса, но ее дух все еще рядом. Я искренне верю, что она за мной присматривает. Хотя отцу ничего не говорю, поскольку знаю, что это причинит ему сильные страдания. Его здоровье прибывает и убывает вместе с луной, и мне не хочется, чтобы он терзался еще сильнее.

Порой я не сплю по ночам и думаю: что будет со мной, когда не станет отца. Разумеется, тринадцать лет слишком мало, чтобы зажить самостоятельной жизнью…

Осиротевшая. Бездомная. Вот кем я стану, Дружочек. Ведь когда отец умрет, Сомерсет-Парк и все имущество достанутся не мне. Как жесток и несправедлив мир к молодой женщине.

Глава 5

Призраков не существует, однако свой у меня имеется.

Я все еще слышу голос maman, ее французский выговор, так не похожий на мой лондонский акцент. Она приехала в Англию с моим отцом, англичанином, пусть и без положения в обществе, зато обладавшим вольным духом и наделенным даром слова. Когда ее семья узнала о тайной свадьбе, они немедленно от нее отреклись. Она была помолвлена с богатым другом семьи, однако тот был слишком стар, как поведала мне мать, передернувшись от отвращения. Его тонкие губы никогда не улыбались.

Maman с моим отцом были молоды, но очень влюблены и считали, что вместе переживут все. Немногие средства, которыми они располагали, быстро подошли к концу. Пришлось искать работу: ему – на пристани грузчиком, который переносит товары с кораблей, ей – прислугой в чужих домах.

Однажды моя матушка, стоя на четвереньках, отмывала пол в богатом особняке, и тут ее известили, что с отцом произошел несчастный случай. Он переносил тяжелый груз, упал с трапа в Темзу и угодил между причалом и шхуной.

Maman сказала, что в тот день ее мир изменился навсегда. Она осталась без гроша в кармане и на сносях; несчастная знала, что семья никогда не примет ее обратно. Ей нечего было предложить своему будущему ребенку – лишь ужасное нищенское существование. В оцепенении бродила она по городу, пока роскошные особняки не сменились рядами домишек с черепичной кровлей и узкими дымоходами, откуда валил угольный чад. Она внезапно обнаружила, что стоит на пристани, готовая броситься в воду и присоединиться к отцу в Вечности.

Тут я содрогнулась, представив, как maman опускается на дно Темзы, не в силах сделать вдох. Толща воды не дает подняться, ноги увязают в густом иле. А вдруг она передумала бы, но не смогла выбраться на поверхность? Руки попусту хватались бы за воду, пока матушка смотрела бы на отблеск света, видневшийся далеко наверху.

И тут она почувствовала, как я лягнула ее изнутри. Череда быстрых толчков вывела ее из мрачного исступления.

Я так неустанно пинала ее, что она остановилась посреди улицы и скрючилась, обхватив живот. Послышался стук, и maman подняла взгляд. Из-за грязного оконного стекла на нее смотрело морщинистое лицо в облаке белых волос. Матушка подумала, что увидела привидение, но старуха поманила ее к себе.

Домишко притулился в ряду таких же потрепанных лавчонок, что выстроились вдоль гавани. Обстановка внутри была скудная. Несло капустой, по углам скопилась грязь. Старуха пригласила maman за круглый стол посреди комнаты. Она зажгла огарок свечи и взяла гостью за руки. Браслеты старухи зазвенели, и maman отметила, какими неуместными в той обстановке казались изящные украшения.

Убаюкивающим голосом старуха поведала моей матушке: пусть она испугана и оказалась далеко от дома, рядом есть светлый дух, который ее оберегает. Maman кивнула и сжала руки гадалки. Она преисполнилась благоговения и уверенности, что рядом находится мой отец. Затем старуха спросила: хочет ли матушка узнать свою судьбу и судьбу своей будущей дочери?

Дочери? Maman не колебалась. Слова старухи разрушили притягательную силу смерти, которая почти убедила ее спрыгнуть с причала. Матушка открыла кошелек и заплатила, чтобы узнать будущее. Не такое уж легкое решение, когда у тебя нет ни гроша за душой и ребенок на подходе.

– Ты взволнована, – начала старуха. Maman кивнула. – Но ты сильна, – продолжила гадалка. – Трудолюбива и горда, хотя порой твоя гордость – это твое же проклятие.

Maman потупила взгляд. Все так и было! Она посмотрела на свои красные потрескавшиеся руки в ладонях старухи. И отчего-то почувствовала себя под защитой.

– Ты справишься с нынешними бедами, – сказала гадалка с непоколебимой уверенностью. – В будущем тебя ждет великая любовь. Любовь, которая изменит твой мир и сделает тебя сильнее, чем ты можешь представить. Я вижу прекрасное дитя и счастливую мать.

Дослушав предсказание, maman, по щекам которой бежали слезы, принялась благодарить гадалку. Старуха, чей взгляд тоже был слегка затуманен, обняла посетительницу на прощание.

Блаженство улетучилось, лишь когда она удалилась от лавки гадалки на несколько кварталов. Maman вспомнила все, что сказала ей старуха. Да ее же обвели вокруг пальца! Гадалка подметила ее французский выговор, округлившийся живот, а также серое платье прислуги и сказала то, о чем мог догадаться кто угодно. К тому же maman дала ей множество намеков – кивая и сжимая ее руки. Гадалка просто внушила матушке, что той самой хотелось услышать.

Maman с превеликим трудом заработала свои гроши и все же охотно с ними рассталась в обмен на несколько добрых слов.

И тут же, как говорила maman, я пнула ее снова, еще сильнее. Она сказала, что в тот день мое чутье спасло нас обеих. Она отправилась назад в лавку, назвала старуху воровкой и потребовала вернуть деньги.

В подтверждение своих слов матушка сама предсказала старухе будущее. Весь секрет в том, чтобы замечать мелочи – самую суть, как она это называла. Большинству людей от собственной сути становится не по себе, поэтому они стараются отвлечь вас другими качествами.

Maman сказала старухе, что когда-то та преуспевала, ведь у нее есть такие изящные украшения. Но потом ее постигли лишения, и многое из этих сокровищ пришлось продать, оставив только самое дорогое, например, браслеты – подарок давно покинувшего возлюбленного? Здоровье пошатнулось, но старуха была горда и трудилась изо всех сил. Maman чувствует, что она одинока. Разве и гадалка не прослезилась, когда maman покидала лавку? Потом maman добавила, что видит, как старуха берет под свое крыло кого-то помоложе – ту, которая, возможно, могла бы стать ей дочерью? Maman была очень умна, просто непотопляема.

Ей удалось произвести на гадалку впечатление, и та предложила maman работать вместе с ней. Она сказала, что выговор maman и ее темные кудрявые волосы привлекут больше клиентов. Вскоре в маленькой лавочке воцарилась чистота, а вместо капусты запахло свежим хлебом. Мало-помалу дело начало процветать.

Я родилась в том доме, где только и говорили о духах-хранителях и уверяли, что горе идет делу на пользу. Счастливых людей будущее не интересует, у них и так есть то, чего они хотят. Горе означало барыши. Горе подкидывало мясо в котелок и уголь в очаг.

Я мало что помню о старой миссис Ринальдо. Она умерла, когда мне было четыре. Maman говорила, что старушка меня сильно любила. Она оставила мне одно из своих самых ценных сокровищ – первое издание «Собора Парижской Богоматери». Миссис Ринальдо и не подозревала, что я буду проводить день за днем, окунаясь в эту историю и воображая себя в Париже. Я выучила эту книгу наизусть, но концовку придумала свою. Ту, в которой Квазимодо и Эсмеральда вознеслись и пролетели над Парижем, гонясь за Фебом и Фролло.

Однажды прошел слух, что в Ковент-Гардене работает медиум, который умеет говорить с мертвыми. Это было куда прибыльнее, чем предсказывать судьбу. Холера унесла множество детишек из богатых домов и из бедных. Те убитые горем матери, которые могли себе позволить сеанс с медиумом, хотели знать, что их детям хорошо на Небесах. У maman и миссис Ринальдо были постоянные клиенты, однако многие считали предсказания будущего низкопробным развлечением.

А вот медиум – дело иное. Все о нем говорили; в театрах одно за другим шли вечерние представления. Даже знать просила о частных сеансах. Maman учуяла шанс. Она надела браслеты миссис Ринальдо, лучшее платье и взяла меня с собой.

Мне было шесть лет, и жизнь моя изменилась навсегда.

Глава 6

Наутро после знакомства с мистером Пембертоном я сидела в столовой напротив мистера Локхарта и смотрела, как старик тщательно нарезает колбаску.

– Скоро вы познакомитесь с его светлостью, – сказал он. – Рано утром он всегда ездит верхом, а потом уходит в кабинет и занимается деловой корреспонденцией.

У меня рот был набит яичницей, поэтому я только кивнула, радуясь, что мистер Пембертон этим утром к завтраку не вышел. После нашей внезапной встречи на кухне остаток ночи я провела, свернувшись клубком в своей роскошной кровати и обдумывая тупиковую ситуацию.

Мистер Локхарт привез меня в Сомерсет-Парк, чтобы я помогла устроить фальшивый спиритический сеанс для умиротворения души его светлости. А мистер Пембертон в свою очередь пожелал фальшивого сеанса, чтобы напугать убийцу и сподвигнуть его сделать признание. Обмануть я могла лишь кого-то одного из них. Обе задачи выполнить невозможно.

Чутье всегда подсказывало мне выбирать то, что принесет бо2льшую выгоду. Мистер Локхарт в качестве награды обещал представлять мои интересы в суде, чтобы с меня сняли обвинения. Мистер Пембертон же не предлагал ни помощи, ни денег. Напротив, угрожал арестом за попытку кражи подсвечников.

Та еще задачка! К счастью, мне было чем заняться: например, насладиться трапезой, пока я обдумываю решение.

– Он с нетерпением ждет встречи с вами, – любезно сообщил мистер Локхарт.

В этом я искренне сомневалась. Вспомнила, как мы вчера столкнулись, и щеки обдало жаром.

– Вы ему рассказали все? – спросила я. – О, благодарю, – добавила я, когда юный лакей положил мне на тарелку еще одну колбаску. Он застенчиво улыбнулся, а потом снова занял свое место у буфетной стойки. На носу у него была россыпь веснушек. Загляни этот парень хоть раз к мисс Крейн, его бы живьем сожрали.

Мистер Локхарт отложил нож и весьма аккуратно промокнул рот, а потом и усы.

– На сегодня все, Гарри, – сказал он.

Лакей кивнул и покинул столовую.

Выждав немного, мистер Локхарт продолжил:

– Он знает, что вы известный медиум из Лондона, но не знает, где мы с вами познакомились, как и о нашей договоренности с полицией.

Нашей договоренности. Снова всколыхнулись мои предчувствия насчет констебля Ригби.

– Как именно вы убедили полицию отпустить меня с вами?

Старик удивленно приподнял брови.

– Пусть вид у меня не слишком внушительный, но уверяю вас, мое влияние на суд очень велико. Сам факт, что сегодня утром вы сидите здесь, это доказывает.

Я положила в рот последний кусочек колбаски и тщательно прожевала.

– Констебль Ригби сказал – улик более чем достаточно, чтобы признать меня виновной.

Мистер Локхарт фыркнул.

– Мне доводилось иметь дело с ему подобными. Судя по тому, что я услышал вчера в полицейском участке, улики в основном несущественные. Возможно, дело даже до суда не дойдет. Разумеется, я выясню больше, когда прочту ваше досье.

У меня закололо под ребрами. Я прижала руку к животу, гадая, останется ли он моим поверенным, когда прочтет досье целиком. Хотя кое-чего там недоставало. Один секрет я по-прежнему хранила – тяжелый и леденящий, будто камень у меня на душе.

Я выпила кофе до последней капли. На дне чашки из тонкого фарфора была нарисована роза.

Мистер Локхарт откашлялся и посмотрел на меня, озорно усмехнувшись.

– Позвольте, – начал он, – расспросить вас о некоторых деталях? – Щеки его окрасились румянцем. – Как вам удается убеждать людей, что вы способны разговаривать с мертвыми? Хартфорды не похожи на простаков, которых легко одурачить, и все же вы их полностью убедили.

Я поколебалась. Делиться приемами maman казалось почти святотатством. Но мистер Локхарт предлагал солидное вознаграждение за то, чтобы немного приподнять завесу над тайнами сеансов. Я могла позволить себе выдать несколько секретов.

– Все просто, – сказала я. – Нужно потакать их желаниям и таким образом создать атмосферу доверия.

Мистер Локхарт непонимающе нахмурился. Я объяснила подробнее:

– Говорите людям то, что они жаждут услышать, а их надежда сама восполнит пробелы. Сердце видит неподвластное взгляду, мистер Локхарт.

Он кивнул и откинулся на спинку стула.

– Когда вас отвели в камеру, полицейские обсуждали ваши трюки, но они не понимают, как у вас все выходит так убедительно. Взять хотя бы эктоплазму, которую, как утверждает молодой мистер Хартфорд, вы из себя исторгли.

Похоже, я сильно потрясла того застенчивого юношу.

– Эктоплазма служит доказательством, что дух перешел в наше измерение, – сказала я.

Старик недоверчиво на меня посмотрел.

Я пожала плечами.

– Визит к мяснику – и я раздобыла кусочек колбасной оболочки. Если смочить ее водой, выходит довольно впечатляюще.

О том, что мне пришлось месяцами практиковаться говорить с ватой, спрятанной за щекой, как научила меня maman, я рассказывать не стала.

Мистер Локхарт брезгливо скривился.

– Что ж, демонстрировать его светлости всякую мерзость вам не придется. Не забывайте, насколько предан он был леди Одре. Их связь была столь сильна, что мы долго тревожились, не последует ли и он за ней.

Я видела горе в разных слоях общества, богатых и бедных, но для всех была справедлива одна истина: беда навеки меняла людей. Их глаза полнились тяжелыми воспоминаниями о боли. Ее не всегда можно было увидеть, просто она, словно роза на дне моей чашки, постоянно таилась там, в глубине.

У мужчины, который поймал меня на кухне прошлой ночью, в глазах не светилась печаль. Они были ясными и голубыми, словно летнее безоблачное небо. Может быть, это все же конюх надо мной подшутил?

– …пройдемся по картинной галерее, – сказал мистер Локхарт, оборвав мои мысли. Опершись на трость, он начал подниматься из-за стола. Мне хотелось украдкой съесть еще одну колбаску, но тут что-то с глухим стуком упало на ковер.

Мистер Локхарт сморщился от боли и схватился за стол, пытаясь удержаться на ногах.

– Позвольте… – сказала я и подошла к нему поднять трость: мне хотелось угадать ее истинную стоимость.

Трость оказалась тяжелой, и, если я не ошиблась, голова змеи была сделана из чистого золота. Я задумалась: а трудно ли будет выковырять эти рубиновые глаза? Мистер Локхарт кашлянул – наверное, я разглядывала набалдашник чересчур долго.

– Она прекрасна, – заметила я, возвращая трость хозяину.

– Слишком помпезная, – проворчал он. – Ее подарил мне лорд Чедвик, отец леди Одры. – В глазах его мелькнул озорной блеск. – Дайте-ка я покажу вам один секрет. – Он повернул змеиную голову и вытащил набалдашник из трости, явив кинжал. – Пусть я стар и немощен, однако неплохо вооружен. – Мистер Локхарт шутливо подмигнул, а я порадовалась, что он не рассмеялся, ведь это, скорее всего, повлекло бы за собой новый приступ кашля.

– В Сомерсет-Парке нужно ходить, хорошо вооружившись? – то ли в шутку, то ли всерьез спросила я.

– Это всего лишь реквизит, мисс Тиммонс. Если я и впрямь когда-нибудь окажусь в положении, где мне понадобится кинжал, то скорее упаду в обморок, нежели успею им воспользоваться.

Картинная галерея оказалась именно галереей – вытянутым помещением, стены которого украшало множество огромных портретов мертвых людей. В Сомерсете имелся собственный музей. Если начистоту, мне была больше по нраву Комната ужасов мадам Тюссо [3].

Мистер Локхарт взял на себя труд поведать мне о многочисленных предках лорда Чедвика, которые некогда проживали в Сомерсет-Парке.

Мы шагали мимо герцогов, двоюродных дедушек и прочая, и прочая, пока не остановились у портрета супружеской пары – красивой дамы в жемчугах и джентльмена с суровым взглядом.

– Лорд и леди Чедвик, родители леди Одры, – объяснил мистер Локхарт. В его голосе отчетливо звучала гордость. – Она часто болела, бедняжка. Дни свои в основном проводила в постели. И все же прожила дольше, чем мы ожидали. – Он повернулся ко мне и добавил, понизив голос: – Она умерла семь лет назад.

Я всмотрелась в их лица. В глазах мужчины горел жестокий огонь, который я часто видела у клиентов мисс Крейн.

– А что насчет отца леди Одры? – спросила я.

Мистер Локхарт вздохнул.

– Александр Линвуд. Он умер за несколько месяцев до ее гибели.

Сам воздух будто сгустился.

– Постойте-ка, – пробормотала я, – так это родовое имение Одры? Не мистера Пембертона?

– Именно так, – подтвердил поверенный. – Сомерсет-Парк уже не одно поколение принадлежит семье леди Одры. И все же титул графа Чедвика унаследовал мистер Пембертон, поскольку он – единственный законный потомок мужского пола в генеалогическом древе Линвудов. – Старик правильно истолковал растерянное выражение моего лица и пояснил: – Его отец приходился дальним кузеном Александру Линвуду, отцу леди Одры.

Мне почудилось, будто что-то давит мне в спину между лопаток. Мы зашагали дальше и остановились у подножья самого великолепного портрета во всей галерее. Я поняла, кто на нем изображен, еще до того, как старик это сказал.

– А вот и она… – со вздохом произнес мистер Локхарт.

Ее белокурые волосы были словно сотканы из золота, а платье украшено таким количеством оборок и вышивки, что у швеи наверняка ушло на него несколько месяцев. И все же не это поразило меня в Одре. Конечно, она оказалась красива, наряд ее прелестен, а диадема с большим голубым камнем делала ее похожей на королеву – но самое главное было в другом: на ее лице отражалось выражение глубокого довольства. Она словно сияла. Одра знала, что прекрасна, и знала, что любима. Такую искру не подделать – неважно, сколько салонных трюков вы выучите.

– Она позировала для этого портрета в свой девятнадцатый день рождения, – сказал мистер Локхарт и снова вздохнул. – Посмотрите, как художник передал ее взгляд.

– Она и правда была так красива? – спросила я; мы с мистером Локхартом все еще стояли, уставившись на Одру, будто она могла подать нам знак.

– О да. – Он достал носовой платок и прижал ко рту. – Не верится, что она не дожила до следующего дня рождения. Это так несправедливо. Я достиг преклонных лет, а она нас покинула во всем сиянии юности.

Он подошел к высоким окнам в конце зала, выходящим на земли поместья. Я присоединилась к нему и принялась вглядываться в пейзаж. Дорога шла в гору и убегала в лес, который высился за лужайкой. Владения Сомерсет-Парка были огромны.

Мистер Локхарт заговорил вновь и на сей раз выражался очень осторожно.

– В день свадьбы миссис Донован понесла леди Одре завтрак, но ее комната оказалась пуста. Мы обошли весь дом, окликая ее. Сначала подумали, что это шутка. Она, понимаете ли, любила разыгрывать слуг. Но приближался назначенный час, а она все не появлялась, и тогда мы догадались: произошло что-то ужасное.

В дальнем конце галереи послышался грохот. Я заметила бутылку из-под вина, лежащую на полу.

По-прежнему глядя в окно, мистер Локхарт продолжил рассказ:

– Потом кто-то увидел следы в грязи, ведущие от дома. Они шли к обрыву.

Я оглянулась на портреты предков Линвудов: мне почти казалось, будто они кивают в такт словам мистера Локхарта. Но те только не мигая смотрели на нас бесстрастными глазами и поджимали неулыбчивые губы.

– Тело нашли спустя две недели, – сказал мистер Локхарт. – Она все еще была в ночной сорочке, промокшей от крови. Ее лицо… Что ж, она упала на камни, так что сами понимаете. – Дальше он излагал ломаными фразами: – Бурный прилив… Тело билось о берег… – Он прервал отчаянные попытки объяснить, схватил платок и прижал его к глазам.

В других обстоятельствах я бы потрепала его по плечу и сказала, что ее дух все еще жив, но решила воздержаться – старик не заслуживал притворства.

– Сожалею, что ее смерть причинила вам столько горя, – произнесла я.

– Я любил ее как собственную дочь. Чистая душа! Мне очень жаль тех, кому не выпало счастье с ней познакомиться. И пусть они не ведают горечи утраты, им не доступна и радость пребывания в ее обществе. – Он улыбнулся, глаза его все еще блестели от слез. – Признаюсь, мисс Тиммонс, в глубине души я надеюсь, что вы на самом деле способны связаться с нашим дорогим усопшим ангелом. Мне это послужило бы утешением.

С дальнего конца галереи донеслось фырканье. Из-за спинки последней козетки показалась копна темных спутанных волос. Незнакомец, пошатываясь, встал на ноги. Он поднял бутылку вина, как бы провозглашая тост.

– Наш дорогой усопший ангел! – торжественно воскликнул он. – Как красиво вы выразились, мистер Локхарт.

Он приблизился к нам, даже не потрудившись заправить рубашку. Вид у него был такой, будто он несколько раз подрался в местном пабе и потерпел поражение. Подбородок явно нуждался в бритве.

Мистер Локхарт помрачнел.

– Мисс Тиммонс, разрешите представить вам Уильяма Саттерли. Его покойный отец был уважаемым работником в Сомерсете, несколько лет назад он трагически скончался, и лорд Чедвик милостиво взял Уильяма под опеку.

– Что означает – мне было позволено остаться, но не войти в семью. – Уильям Саттерли смахнул черные кудри с налитых кровью глаз. Он оказался довольно привлекательным мужчиной не старше двадцати пяти лет от роду. Сложение у него было крепкое, и все же фигура его намекала, что Уильям ведет преимущественно малоподвижный образ жизни, себялюбиво предаваясь удовольствиям и отдыху.

– Право слово, Уильям, – упрекнул его мистер Локхарт, – хотя бы в присутствии дамы сделайте над собой усилие и ведите себя пристойно.

– Я уже знаю, кто наша гостья. – Уильям Саттерли медленно обвел взглядом мое платье от воротничка до подола – в точности, как накануне вечером миссис Донован. Я изо всех сил старалась держать спину прямо. – Мисс Женевьева Тиммонс, – протянул он. – Непревзойденный посредник в общении с духами.

Я, сложив руки впереди, быстро кивнула.

– Рада знакомству, мистер Саттерли, – отозвалась я.

– Надеюсь, вы не слишком заскучали. Любимое занятие мистера Локхарта – болтать о семье и родовых призраках. – Он подошел ближе, рассматривая меня. – Какие идеальные черные локоны. Я знаю камеристок, которые убили бы за возможность уложить такие волосы.

– Позвольте усомниться, сэр.

Мистер Локхарт обошел Уильяма.

– Нам пора на встречу с его светлостью. Не стоит заставлять его ждать.

– Его светлость… – Уильям закатил глаза. – Однажды вы поймете, какой роковой ошибкой было впустить Пембертона в этот дом.

Губы мистера Локхарта под белой бородой сложились в плохо скрываемую неодобрительную гримасу.

– Вам стоит переодеться и что-нибудь поесть.

– Как всегда – голос разума, – пробормотал Уильям. – Что бы семья без вас делала… – Проходя мимо, он отвесил мне картинный поклон. – Наслаждайтесь экскурсией. Представить не могу, каково вам пришлось ночью в огромном доме, когда не знаешь, по той ли лестнице идешь и ту ли дверь открываешь.

Я посмотрела на валяющуюся на полу бутылку из-под вина и задумалась – не с ним ли я вчера разминулась. И насколько мне помнилось, он был не один.

– Я буду осторожна, благодарю.

– Весьма разумно, – кивнул он. – Лучше заранее присмотреться, не таится ли где опасность… C дамами, разгуливающими без сопровождения, в Сомерсете порой случается беда.

Глава 7

Леди Одра Линвуд

Запись в дневнике

Сомерсет-Парк,

1 марта 1845 года

Дружочек,

и снова смерть заглянула в Сомерсет-Парк. Отца глубоко потрясла гибель мистера Саттерли. Кузнец долгие годы служил в наших фамильных конюшнях. Отец отметил, каким верным и искусным мастером тот был, как тяжело будет его заменить. Но потом добавил, мол, настоящая трагедия заключается в том, что после кузнеца остался сын, всего на несколько лет старше меня. А самое худшее вот что: в наследство мальчику остались лишь долги отца.

Сплетни среди слуг ходят самые разные. Говорят, мистер Саттерли имел пагубное пристрастие к азартным играм, и, хотя приходский констебль постановил, что смерть наступила в результате сердечного приступа, по общему мнению (пусть они и не разбираются в этом), кузнеца убили из-за денег, которые тот задолжал.

Я в ужасе помчалась к отцу. Когда я спросила его, нет ли среди нас убийцы, он погладил меня по голове и велел не тревожиться. И сказал, что заверил мистера Саттерли: если с кузнецом что-то случится, отец о его отпрыске позаботится. А поскольку ребенок еще слишком мал, чтобы справляться самостоятельно, отец стал его официальным опекуном и со следующей недели мальчик будет жить у нас.

Я чуть не упала на месте! Отец поинтересовался, не против ли я, что показалось мне весьма лестным. Разумеется, я ответила, что мы должны сделать все от нас зависящее, дабы помочь сироте. Но в глубине души меня завораживала мысль заполучить приятеля моего возраста.

Я доверяю тебе, Дружочек, но товарищ по играм из плоти и крови пришелся бы очень кстати. Я всегда мечтала о сестре или брате. Тогда тайна Линвуда стала бы еще интереснее. Я даже начала возлагать надежды на этого сиротку. Боже мой, я только сейчас поняла, что даже не знаю его имени!

Из-за ненастья мы с отцом не поехали верхом и провели день в библиотеке, наслаждаясь сладким пирогом и горячим чаем, пока ветер и дождь хлестали в окна. За нами с привычно суровым видом наблюдал портрет дедушки. Раньше, в детстве, он пугал меня: его глаза следили за мной по всей комнате.

Деда я помню смутно: слишком мала была, когда тот умер. Но вот что странно. Глядя на его нарисованное лицо, я четко представляю, каким он был. Что-то копошится в глубине памяти, что-то живое. Но когда я задерживаюсь на этой мысли, пытаясь ухватиться за нее и вспомнить больше, на сердце наваливается тяжесть и нет сил сделать вдох.

Дождь продолжается, даже когда я пишу эти строки. А вдруг я не понравлюсь этому мальчику? Вдруг он окажется злым и станет подкладывать змей в мою постель? Вдруг отец в итоге полюбит его сильнее меня? Я часто слышу о том, как изменилось бы наше будущее, родись я мальчиком, тогда нам не пришлось бы тревожиться о Сомерсете.

Вот в чем все дело, Дружочек. Вот она, жестокая правда. В моем распоряжении все жизненные блага, и, если не считать горечи утраты, я должна быть счастлива. Я люблю отца, но он не умеет выражать свою любовь. Ходят слухи, что дедушка был весьма холоден. Я начинаю думать, что детей нужно учить любви так же, как счету и игре на фортепиано, – даже тех, кто не станет наследником. Особенно тех, кто не станет наследником.

Прошу прощения. Сегодня моя душа полнится страданиями, а не благодарностью. Такое трагическое чтение. Но кто, интересно, будет все это читать? Уж точно не тот, кто надеется на счастливый конец. Как странно, что я это написала… Неужели я уже потеряла надежду? Ведь мне нет и четырнадцати.

Понадобится чудо, чтобы избавить меня от этого отчаяния.

Глава 8

Когда мы вошли в кабинет, мистер Пембертон, сидевший за столом, поднял на нас раздраженный взгляд. Затем встал и слегка одернул жилет.

Я попыталась сопоставить этого джентльмена с тем, кого встретила накануне ночью. Исчезли грязные сапоги, волосы стали не такими взъерошенными. Теперь на нем была белая рубашка, туго повязанный галстук и приталенный сюртук. Но гордая осанка и жесткие очертания губ остались прежними. Однако глаза были более яркими, чем мне запомнилось.

Я заметила, что на мизинце он по-прежнему носит золотое кольцо. Золотые кольца легко стащить и припрятать, к тому же за них обычно дают хорошую цену. Должно быть, оно вдвое дороже тех серебряных канделябров, которые я пыталась прихватить вчера ночью. Наверняка перстень имеет для него большое значение. Но для спиритического сеанса драгоценности придется снять.

– Разрешите представить вам мисс Тиммонс, – откашлявшись, сказал мистер Локхарт.

Я шагнула вперед, отчасти для того, чтобы отвлечь внимание от недуга мистера Локхарта.

– Лорд Чедвик, полагаю, – сказала я, не сводя взгляда с хозяина Сомерсета.

Тот отрывисто кивнул.

– А вы медиум, которого привели в мой дом без моего на то согласия, – отозвался он, и его спесивый тон был столь же резок, как и вчера.

Шея вспыхнула жаром – после столкновения с Уильямом я была готова дать отпор. Я расправила плечи.

– Если мое присутствие так сильно вас огорчает, я немедленно покину ваш дом. Уверена, у вас найдется хорошая лошадь, которую вы могли бы мне одолжить. – Я не сумела сдержаться и швырнула ему в лицо ответную угрозу. Довольно опрометчиво, учитывая, что мистер Пембертон мог в любую минуту передумать и все же вызвать полицию.

Мистер Локхарт нервически хохотнул.

– Уверен, мисс Тиммонс подразумевала иное: конечно, она надеется, что с ее приездом в Сомерсет-Парк здесь воцарится покой. – Старик покосился на меня в замешательстве.

Моя дерзость не особенно смутила мистера Пембертона. Он указал на стулья, и все мы сели.

– Возможно, в Лондоне вы иной раз подвергались неприятному обращению, мисс Тиммонс, – сказал он, – но мы здесь, в провинции, более гостеприимны.

– В Лондоне мисс Тиммонс пользуется большим успехом, – подхватил мистер Локхарт, надеясь исправить ущерб, который я причинила своей неуважительной выходкой. – Как я уже говорил вам вчера, лишь немногие обладают таким даром. Даже лучшие семейства прибегали к ее услугам.

Ложь мистера Локхарта была такой вопиющей, что я не смела даже посмотреть на него. Хозяин Сомерсета безмолвствовал, слушая фальшивый перечень моих достижений, и все время покручивал перстень на мизинце. Жест был таким незаметным, что я задумалась, знает ли он сам об этом. Как далеко можно уехать на поезде на вырученные за подобное кольцо деньги? Сколько месяцев аренды оплатить? Я представила, как сбегаю посреди ночи с саквояжем, набитым канделябрами, и этим перстнем на пальце. Скорее всего, у меня будет не больше часа, прежде чем пропажу заметят.

Господин Пембертон поднял руку, прерывая мистера Локхарта.

– Да, вы уже огласили мне длинный список ее довольных клиентов. – Последнее слово он произнес с явным отвращением.

– Клиентов? – Я возвысила голос. – Милорд, мистер Локхарт может сколько угодно рассказывать о моих успехах, но даже обычный человек, не провидец, легко догадается, что вы сомневаетесь в моих способностях. Я в растерянности – не представляю, как вас убедить. И все же в одном я уверена твердо: если дух вашей невесты пожелает поговорить с вами, сделать это он сможет только через меня.

Выпалив очередную дерзость, я подумала, что теперь-то мистер Локхарт окончательно задохнется от кашля. Но оба джентльмена не произнесли ни слова. Маленькая победа.

В дверь постучали.

– Войдите, – сказал мистер Пембертон.

В кабинет вошел Бромуэлл, дворецкий, элегантный и чопорный, как всегда. Любопытно, он и спит стоя?

– Прошу меня извинить, милорд, но прибыл доктор Барнаби.

– Неужели? – возмутился мистер Локхарт и уставился на хозяина взглядом человека, которого предали.

Мистер Пембертон поднялся.

– Я настаиваю. Ради меня вам пришлось весь день ехать в карете под дождем, и самое меньшее, что я могу для вас сделать, это отплатить вам заботой и столь необходимым медицинским осмотром. – Он подал поверенному руку, чтобы помочь ему встать, но старик отмахнулся.

– Никакой необходимости в том нет, – отрезал мистер Локхарт, выражение лица у которого все еще было обиженным.

– Вы прекрасно знаете, что мистер Барнаби – мой старый добрый друг. Он может вылечить этот ужасный кашель, что терзает вас уже несколько месяцев. Не будьте таким упрямцем. Кроме того, так у нас с мисс Тиммонс появится шанс познакомиться поближе.

Мистер Локхарт с сожалением посмотрел мне в глаза, словно извиняясь, что ему придется оставить меня наедине с мистером Пембертоном. Я в ответ чуть улыбнулась, изобразив отважный вид, и под ложечкой кольнуло незнакомым чувством вины.

Почти всем весом опираясь на трость, старик доковылял до двери, где по-прежнему стоял Бромуэлл.

– Я сопротивляюсь не из упрямства, – в свою защиту сказал мистер Локхарт. – Просто все это довольно бессмысленно. Мне не нужен доктор, я и без него знаю, чем болен.

Мистер Пембертон сказал Бромуэллу:

– Пожалуйста, пригласите доктора Барнаби с нами сегодня отужинать, уверен, для него найдется место.

– Конечно, милорд. – Дворецкий поклонился и закрыл дверь, оставив нас одних.

«Неужели мистер Пембертон всем раздает приказы?» – подивилась я. Что он предпримет, если кто-нибудь откажется их выполнять? Пожалуй, я могла бы согласиться с мнением Уильяма о человеке, который стоял передо мной.

Хозяин Сомерсета вернулся к столу, затем обмакнул перо в чернильницу и начал писать.

– Я хочу, чтобы вы провели сеанс на следующей неделе, – сказал мистер Пембертон, не поднимая взгляда, и распорядился: – Сообщите, что вам для этого необходимо.

– Сговорчивое привидение.

– У нас лишь один шанс, – отрезал он. – Важна каждая деталь, от размера комнаты до свечного воска. Я хочу, чтобы вы ничего не упустили.

Я скрестила руки на груди. Мистер Пембертон пристально уставился на меня, и я вдруг подумала: неужели он заметил, что на мне вчерашнее платье?

– Я сообщу обо всем, что мне требуется, – пообещала я. – Но перед тем, как мы продолжим, мне нужно кое-что узнать: почему вы решили, что леди Одру кто-то убил?

Хозяин Сомерсета откинулся на спинку кресла и опустил руки на подлокотники.

– Она была у себя в спальне. Дверь была заперта снаружи.

– Заперта снаружи? – переспросила я, решив, что, должно быть, ослышалась. – В ночь перед свадьбой? Но зачем – чтобы невеста не сбежала? – Не удержавшись, я засмеялась над собственной шуткой.

– Скажите, мисс Тиммонс, вы всегда так спокойно относитесь к смерти или вам смешно, потому что у вас начисто отсутствует сострадание?

Я не отводила взгляда от перстня у него на мизинце, пока у меня не перестали гореть уши.

Мистер Пембертон продолжил:

– Миссис Донован имела сильные опасения, что история повторится. Экономка просидела у спальни Одры всю ночь. Когда она вошла туда на следующее утро, комната была пуста. Окна – заперты.

Услышав это, я подняла брови.

– В ее семье известны случаи скоропостижной гибели, – кашлянув, пояснил он. – После миссис Донован мне сказала, что заперла дверь ради безопасности Одры. Я пришел в ярость. Это так жестоко, почти варварски. Хотя она оказалась права, верно? – Ответом ему стал лишь порыв ветра, ударивший в стекло. – Ее тело выбросило на берег через две недели.

– Мне очень жаль.

В его голубых глазах застыла стальная решимость.

– Как Одре удалось выбраться из комнаты среди ночи? – спросил мистер Пембертон. – Ответ известен лишь двоим. Одна из них мертва, второй – признается на нашем спиритическом сеансе.

– А вдруг не признается никто? – нахмурившись, спросила я. – Я могу создать впечатление, что дух леди Одры выделяет определенного человека, но не поручусь, что тот покается.

Перед ответом хозяин Сомерсета помедлил, будто подобное даже не приходило ему в голову.

– Тогда мы вместе должны определить наиболее вероятного виновника. В противном случае ожидайте, что вас арестует приходский констебль по обвинению в краже моих канделябров.

Горло у меня сжалось, я лишилась дара речи и последней капли уверенности, с которой входила в этот кабинет. Даже если не считать угрозы передать меня деревенскому констеблю, мистер Локхарт, узнав о случившемся прошлой ночью, без колебаний отправит меня прямо в лондонскую камеру. Придется следовать плану мистера Пембертона, пусть это означает указать на невинного человека.

Тут, словно по сигналу, хозяин Сомерсета вновь начал писать.

– Я уже все продумал. Я устрою прием в память Одры. Будет угощение, напитки и танцы, а после – спиритический сеанс.

– Танцы? – переспросила я, все еще ошеломленная своими новыми обязанностями детектива. – Но я не танцую.

– Тогда вам остается надеяться, что вас никто не пригласит. – И без всякого перехода добавил: – Я хочу, чтобы сегодня вы внимательно осмотрели первый этаж и выбрали комнату, которая наиболее подходит для устройства сеанса. Составьте список нужных вам принадлежностей. – И он кивнул на дверь, отпуская меня.

Я с облегчением покинула кабинет и его вечно недовольного хозяина. Удивительно, что он не оскорбился тем, как я дышу. Мистер Пембертон привлекателен, это несомненно, однако всю его привлекательность уничтожали грубые манеры, отчего он казался обычным требовательным тираном, который только и помыкает людьми, как ему в голову взбредет. Мне он казался менее симпатичным, чем любой мужчина, которого я доселе встречала. Не представляю, почему леди Одра захотела за него выйти.

Я помедлила, задержавшись возле резного ангела у подножия лестницы. А может, она и не хотела…

Было приятно оказаться в убежище своей комнаты. Кто-то убрал постель и раздвинул шторы. Окно было приотворено, и в него проникал освежающий прохладный ветерок. Камин аккуратно подготовили к растопке. Я вспомнила, как миссис Донован упоминала об этом прошлым вечером. Я не ожидала такого внимания. Не привыкла, чтобы обо мне кто-то заботился. Картина над камином с обреченной на погибель шхуной висела криво. Я подошла и коснулась нижнего угла рамы, удивившись, как сильно пришлось надавить, чтобы ее выправить. Я заметила на полотне мелкие детали, которых не видела прежде. В воде были члены команды; волны должны были вот-вот их поглотить. Один все еще сидел на верхушке мачты.

Я сглотнула комок в горле и подошла к окну вдохнуть свежего воздуха.

За окном открывался впечатляющий вид на окрестности, но, глядя на землю далеко внизу, я думала лишь об Одре, запертой в своей комнате. Что за скоропостижные смерти случаются в этой семье?

Нужно выпытать у мистера Локхарта всю историю целиком. Что же до того, чтобы найти виновного, сначала следует выяснить, кого из приглашенных спиритический сеанс напугает сильнее всего. Повлиять на признание способно множество факторов. Один из них – страх.

Я достала саквояж и положила его на кровать. Один за другим я вытаскивала предметы реквизита и наконец на самом дне нашла Книгу духов. Я вытащила ее, и из тонких пластин выпала записка миссис Хартфорд.

Ты меня любил?

Я успела снабдить это семейство ярлыком алчности, но, похоже, миссис Хартфорд скорбела искренне. От чего она надеялась избавиться – от сожалений или от бесконечной тоски из-за сомнений в собственном браке?

Я перечитала послание и вообразила ее семью – они сидят за столом и жаждут подсказки, но не имеют ни малейшего представления о том, что она тайком спросила. Я вспомнила, как она медлила, прежде чем задать свой вопрос. Возможно, миссис Хартфорд боялась, что ее послание прочтут вслух.

Я открыла Книгу духов на потайной вкладке и увидела строки, которые написала там перед сеансом.

Ныне я пребываю в покое.

Далековато от пылкого признания в любви, на которое рассчитывала миссис Хартфорд. На меня навалилась безысходность. Я сунула записку обратно в книгу и закрыла ее.

С этим уже покончено, решила я. Пора сосредоточиться на новом задании. От него зависит моя жизнь.

Полагаться ты можешь только на себя, ma petite chérie.

Предостережение maman тихим эхом отдалось в голове. Снова мне привиделся Собор Парижской Богоматери. Матушка редко рассказывала о родине, но однажды в детстве я нашла маленький портрет. Я играла с ее шкатулкой для драгоценностей, где лежали простые безделушки и браслеты мадам Ринальдо, и вдруг обнаружила, что у ящичка есть второе дно.

В потайном отделении я нашла прекрасный рисунок, где была изображена maman в образе улыбающейся юной девушки – в красивом платье и с зонтиком от солнца. Казалось, ей ни до кого нет дела. Так непохоже на ту женщину, которую я знала. За ее спиной высился средневековый собор, монументальный и величавый. Следующие несколько вечеров я доставала рисунок и смотрела на него, мечтая перенестись в то время, когда maman была счастлива, а не проводила дни в трудах и заботах.

На пятый день я набралась смелости и спросила, поедем ли мы когда-нибудь в Париж? Спросила ее о красивых нарядах, о том, жила ли она в большом доме с прислугой. Есть ли у нее по-прежнему зонтик от солнца? И не могла бы она сводить меня в Собор Парижской Богоматери, чтобы я представила, как там разгуливали Эсмеральда и Квазимодо…

– Jamais, – ответила она, поджав губы в тонкую линию, – никогда. Я никогда не вернусь. Семья от меня отказалась. Я для них все равно что мертва.

– А они знают обо мне? – спросила я, во мне еще тлела искра надежды.

Maman почти стыдливо опустила подбородок. Потом вырвала у меня рисунок и швырнула в камин. Глаза ее налились слезами. Я ахнула, бросилась в постель и уткнулась в подушку – вот как встревожилась и разволновалась, что расстроила ее. Вскоре у кровати послышались тихие шаги.

– Нельзя жить мечтами о прошлом, ma petite chérie. – Ее ладонь рисовала успокаивающие круги у меня на спине. – Девушка на том рисунке была такой глупой и наивной. Она верила, что любовь – это навсегда. Она и не догадывалась, что за любовью приходит боль. Остерегайся следовать зову сердца, Женевьева. Из-за него ты можешь вообразить себя неуязвимой. Помни: одно лишь сулит любовь – разбитое сердце. Потому надо запереть его на замок и сберечь эту силу для себя. Обещай мне.

– Обещаю, – ответила я.

– Хорошо, – кивнула матушка. – Сила спасет тебя, когда будет казаться, что уже все потеряно. Ты сильная. Ты будешь полагаться только на себя.

Порыв соленого ветра отвлек меня от размышлений. Никогда еще слова maman не были настолько уместны. Я понимала, что рискую жизнью, находясь в такой близости от моря, но мне остался лишь один шанс обрести свободу – устроить этот последний сеанс. Правда, и у Хартфордов я так думала.

Я закрыла окно и решила, что сейчас самая главная задача – найти подходящую комнату.

Глава 9

Леди Одра Линвуд

Запись в дневнике

Сомерсет-Парк,

18 марта 1845 года

Дружочек,

я никогда не встречала никого столь же озорного и веселого, как Уильям Саттерли. Он с нами совсем недавно, а мы с отцом уже смеялись с ним больше, чем за всю свою жизнь.

Однако он, хоть и не слуга, не совсем мне ровня. Его комната находится между нашим крылом и комнатами челяди, но он все время шныряет по дому, затевая всяческие восхитительные шалости. Ему уже известны лучшие укрытия в доме. Возможно, я даже поделюсь с ним тайной Линвудов, но не сейчас.

Гувернантка твердит, что его постоянное ерзание на уроках отвлекает, и отпускает Уильяма с занятия, даже если он сделал географию только наполовину. А во время моего урока фортепиано в окне сначала появились его черные кудри, а следом за ними показалась и голова. Он подмигнул мне, а потом исчез, стоило учителю повернуться в ту сторону. Пришлось прикусить щеку, чтобы не засмеяться и не выдать его.

И все же я ужасно завидую его свободе. Если бы миссис Донован поймала меня за беготней по лестнице для слуг с полными карманами свежего имбирного печенья, меня бы в наказание заставили часами декламировать стихи наизусть, а после – дополнительно упражняться в музыке. А Уильяма не наказывают! О нет! Миссис Донован лишь протянула руку, чтобы он отдал ей печенье, а затем взъерошила ему волосы и вернула одно. Она обращается с ним как с ребенком, хотя ему уже шестнадцать, на два с половиной года больше, чем мне.

Я подсматривала за ними из-за кадки с папоротником в холле. Я была уверена, что они меня не заметили, но, когда миссис Донован ушла, Уильям положил печенье на пол рядом с папоротником. Как будто мне нужны его подачки! Я – леди Одра, а он – сирота!

И все же я взяла угощение и сейчас его ем. Как выяснилось, украденное печенье гораздо вкуснее торта, поданного на серебряном сервизе.

Глава 10

Картинную галерею я обошла стороной, поскольку решила, что там снова бездельничает Уильям, и вдруг обнаружила библиотеку. Три больших окна вдоль фронтальной стены выходили во внутренний двор. Хотя шторы были раздвинуты и закреплены подхватами с кисточками, света недоставало. В помещении пахло старой кожей. Скромным свидетелем моего визита в темном углу негромко тикали старинные напольные часы.

Мне случалось посещать роскошные особняки в Лондоне, но ни в одном из них не было библиотеки, где есть передвижная лестница на направляющих во всю длину стены. Ради интереса я толкнула стремянку, однако та проехала всего несколько футов, а потом застряла, протестующе скрипнув. Пронзительный звук эхом отозвался в помещении.

Я разочарованно огляделась. На стенах на разной высоте висели головы животных. Я остановилась возле застывшего во времени оленя и задумалась: что за человек станет окружать себя головами мертвых существ?

Главное место в библиотеке было отведено внушительному камину, над ним висел большой портрет. У изображенного там мужчины был горящий взгляд и густая шевелюра, которая падала на лоб. Я непроизвольно отшатнулась. Он сидел в вычурном кресле, подавшись вперед. Сжатая в кулак рука лежала на колене, второй он держал эфес сабли. Костяшки обеих кистей были оттенены белым, и создавалось впечатление, будто он готов выпрыгнуть из рамы и нанести смертельный удар. Неудивительно, что его не оказалось в картинной галерее вместе с портретами других членов семьи.

Я отвернулась от его убийственного взгляда.

В центре библиотеки стоял большой круглый стол. Я проверила, насколько он тяжел, надавив на край, – стол слегка пошатнулся. На пыльной поверхности остался след от моих пальцев. По затхлому воздуху и общей запущенности стало ясно – обитатели Сомерсета не слишком-то интересуются этим помещением.

Так что это был наилучший вариант для проведения сеанса. Плотные шторы не пропускают дневной свет, а взгляды всех этих мертвых животных, устремленные вниз, создают идеальную атмосферу – не говоря уже о жутковатом джентльмене над камином.

Определившись с выбором, я с любопытством посмотрела на книжные полки. Меня интересовало только одно название. Maman говорила, мол, знаки есть повсюду, и если тщательно за ними следить, то можно получить подтверждение того, что ты на правильном пути.

Мне отчаянно требовался знак. Я искала фамилию Гюго. У меня ушло несколько минут, но наконец я ее обнаружила. Вскарабкавшись на лестницу, я протянула за томиком руку. Меня окутало облако пыли, слетевшей с верхней полки, и я чихнула. Трепеща, вытащила книгу и провела пальцами по обложке.

«Собор Парижской Богоматери».

Я перелистала страницы, нашла любимую главу, где капитан Феб спасает Эсмеральду, и будто вновь встретилась со старым другом. Я едва не заплакала. Но потом на меня нахлынули тяжелые воспоминания, и я захлопнула книгу. В последний раз, когда я видела эти страницы, они устилали пол, растоптанные и испачканные ботинками полицейских.

Негромко скрипнула дверь. На меня уставилась девушка в переднике и чепце. Я сунула книгу под мышку.

– Простите, мисс. – Служанка неловко сделала книксен. – Мне б только часы завести. Могу и позже заглянуть, коли вы заняты.

– Не занята, – отозвалась я. – Входи.

Она прошла прямо к напольным часам, что застыли, будто дозорный, в темном углу. Середина циферблата была украшена узором в виде звезды. Я смотрела на вошедшую, догадываясь, что ей примерно столько же лет, сколько и мне.

– Мочи нет сюда приходить, – пробормотала служанка. В ее голосе слышалась легкая дрожь, словно она хотела засмеяться, но не решалась. – Остальные с кухни все дразнятся, а сами-то сюда ни ногой. Иной раз боюсь спиной к этим зверюгам поворачиваться, а ну как оживут да сожрут меня.

Она открыла стеклянную дверцу и вставила конец небольшого ворота в звездочку на циферблате.

– Раз, два, три, – отсчитывала служанка, прокручивая ворот. Руки у нее были красными и грубыми – должно быть, от многолетней стирки белья.

– Какая ты аккуратная, – похвалила я. – Наверняка тебе поручают это задание за ловкие руки, а не только за храбрость.

Девушка улыбнулась, застенчиво поправив чепец.

– А на кухне ты тоже работаешь? – спросила я, вспомнив вкусный завтрак, которым недавно наслаждалась.

– Ага, – кивнула она. – Стряпаю да миссис Гэллоуэй помогаю. – Служанка закрыла стеклянную дверцу часов и стерла тряпкой следы пальцев. Ворот она спрятала в карман передника. Тот оказался довольно тяжелым и оттягивал ткань. – Еще малость пыль смахиваю.

Я с сомнением посмотрела на нее.

– Похоже, у тебя много работы.

– Не больно и много. Все остальное – забота горничных. Мы убираем только ту часть дома, которой господа пользуются. На третий этаж никто не ходит. Он уж сколько лет заперт.

– А чем занимается миссис Донован?

– В основном распекает других.

Я засмеялась. Мы стояли в нескольких футах друг от друга, и в воздухе на время повисла тишина.

– Не знобит ли вас тут, мисс? – спросила она, потирая руки.

– Нет.

Служанка внимательно посмотрела на меня, складывая тряпку для пыли.

– Вы-то, наверное, привычная… – Она кивнула на головы зверей. – Смерть и все такое.

– Не совсем. – Я нахмурилась, глядя на голову черного медведя, что висела рядом с оленем. – Но да, полагаю, именно потому я здесь. Я решила использовать эту комнату для спиритического сеанса.

Она замолчала и уставилась на меня такими же широко распахнутыми глазами, как у оленя на стене.

Через семь дней мне предстоит убедить полную комнату народа в том, что я вызываю дух Одры. Вот я и решила: нужно создать среди прислуги определенное настроение.

Я объяснила:

– Для того чтобы призрак мог пересечь границу нашего мира, ему требуется особая частота. Только те, кто чувствителен к этому состоянию, – подобные мне люди, – способны ощутить разницу. Мне нужно помещение, где нет большого количества свинца или природных элементов, таких как золото и серебро. Они могут препятствовать сигналам духов. – Ложь легко слетела с моих губ, ведь я годами прислушивалась к речам maman.

Служанка нервно хихикнула.

– Будь у меня самая малость того, что не нравится духам, уж я бы зашила это во все свои платья.

– Призраки не могут причинить вреда, – успокоила я. – Бояться следует тех, кто по нашу сторону бытия.

– Скажите это ему. – Она кивнула на портрет над камином. – Это дед мисс Одры, лорд Чедвик Третий. До меня здесь служила моя двоюродная бабка, так она говорит, мол, старик был сущее зло. Она думает, что его призрак будет скитаться по замку и разрушать его камень за камнем, пока весь он не рухнет в море.

Я прижала роман к груди, внезапно ощутив сквозняк, о котором справлялась служанка.

– Он тронулся умом, – продолжила она. – Это его в конце концов и сгубило. Как-то среди зимы он ночью удрал из дома – нагой, каким пришел в этот мир. Кричал, вроде как голоса к нему взывают.

Я бросила взгляд на портрет и поморщилась, представив себе все это. Служанка будто прочла мои мысли.

– Наверняка было на что поглядеть, – прошептала она. – Бабуля Лил клянется, мол, старик сам был дьяволом, вот он и увидал в зеркале свое жуткое отражение. Вот что так нагнало на него страху.

К горлу подступил комок, я постаралась его проглотить.

– Когда он умер?

– Леди Одра еще совсем маленькой была. Но он до сих пор здесь обитает.

– Это очень долго. Обычно духи не задерживаются в жилище на такой срок.

Она кивком указала на часы.

– Я не больно разбираюсь, мисс, но эти часы сами решают, когда им остановиться. Бывает, подолгу показывают верное время, а потом – раз! Просто встают, внутри все грузики заплелись, и конец. Говорят, это вроде как из-за неровных полов у них нарушается равновесие. А они ведь тяжелые, разве такая громадина сама с места сдвинется?

Я промолчала, поскольку мне было известно – возможно все, если знать нужные приемы.

Она снова потерла руки.

– Так вы взаправду умеете говорить с духами? – Девушка уставилась на меня – испуганно и с любопытством одновременно. Я узнала этот взгляд, полный любопытства и жажды. Такой же был у молодого констебля.

Она кого-то потеряла.

– Значит, вы по правде за этим приехали? – спросила служанка. – Помочь леди Одре? – Она прижала пыльную тряпку к груди. – Уж какая трагедия, мисс. Умерла такой юной, ни пожить как следует не успела, ни замуж выйти.

Я вздохнула.

– Я бы не так сказала. Мужчина, который отрицает самоубийство своей невесты, – вот где трагедия.

Служанка ахнула.

Раздавшийся в дверях голос заполнил комнату:

– Неужели это восприятие поубавит ваш пыл в решении поставленной задачи, мисс Тиммонс?

Мы со служанкой переглянулись – потрясенно и пристыженно. Мистер Пембертон вошел в библиотеку и остановился напротив меня. Я неохотно на него посмотрела.

– Разумеется, нет, – отозвалась я. – Мне очень жаль, милорд. Я не хотела показаться бесчувственной.

– О да, уверен, обычно вы это скрываете куда лучше. – Он пристально взглянул на меня, затем повернулся к служанке. – Спасибо, Флора. Можешь идти.

Та поспешно сделала реверанс и вылетела прочь из комнаты: теперь отвлекаться было не на что. Удивительно, какой маленькой сразу показалась комната. Мне нестерпимо захотелось отойти от хозяина Сомерсета подальше, но я застыла на месте.

– Мои возможности добиться справедливости для Одры исчерпаны, – резко и неумолимо произнес мистер Пембертон. – Я позволил вам остаться, поскольку ваш неповторимый дар может способствовать поимке преступника, виновного в ее смерти. Но если вы считаете иначе, я предлагаю вам незамедлительно покинуть Сомерсет-Парк. Я легко устрою так, что приходский констебль вас заберет.

Неужели он всегда будет заканчивать наши разговоры угрозой? Моя кровь вскипела, на языке вертелся миллион язвительных ответов – одни на английском, другие на французском, но я промолчала. Словно щит, я прижимала к груди книгу – в напоминание о том, что меня сюда привело. Констебль Ригби не успокоится, пока не набросит мне на шею петлю. Мистер Локхарт предлагает шанс обрести свободу, а мистер Пембертон угрожает новым обвинением. Ни один из них не знал, перед каким выбором я оказалась, и мне предстояло найти решение, которое устроило бы обоих джентльменов. Ничего не оставалось, кроме как задержаться здесь и довести дело до конца.

Сбежать сейчас – такое же самоубийство, как прыжок Одры со скалы.

Глава 11

Леди Одра Линвуд

Запись в дневнике

Сомерсет-Парк,

11 октября 1851 года

Дружочек,

отец мне лжет. Я вижу этот фарс насквозь. По правде говоря, я давно все знаю. Он умирает.

При мне отец старается держаться, но, когда думает, что я не вижу, его улыбка сразу исчезает. Он увядает, его тело борется за жизнь каждый день и проигрывает.

Мистер Локхарт теперь приезжает чаще. Он бывает у нас по меньшей мере три раза в неделю, но отец рано уходит спать, оставляя нас ужинать втроем с Уильямом. Хорошее настроение Уильяма меня очень подбадривает, я знаю, он любит отца так же сильно, как я. Никогда не посмею сказать это вслух, но я благодарна за трагедию в жизни Уильяма, которая привела его в Сомерсет и особенно ко мне.

Мистер Локхарт обращается со мной как со взрослой, и от его визитов становится легче. Сегодня я прямо спросила поверенного насчет отца и того, что он от меня скрывает.

Мистер Локхарт совершенно не умеет лгать. Я всегда вижу, когда он пытается это сделать: он либо отпивает вина из бокала, либо теребит кончик бороды. Но сегодня он подтвердил мои подозрения. Он все признал, глядя мне в глаза.

Уильям потерял дар речи. Только и мог, что смотреть на огонь. Я думала, он потрясен, но он потянулся ко мне под столом и сжал мою руку. Я сжала его в ответ.

Неизбежное нас тяготит, Дружочек. Что станет с моим домом? Со мной?

Глава 12

«Устрою так, что вас заберет приходский констебль», – бормотала я себе под нос, поднимаясь по лестнице. Господин этот столь слеп и высокомерен, что не может смириться с самоубийством невесты, – так моя ли в том вина?

Радости от знакомства с мистером Пембертоном было столько же, как от камушка в ботинке… во время долгой прогулки… под дождем… в холодный день.

Остаток утра и большую часть дня я провела, меряя шагами комнату, и к обеду не спустилась, слишком стыдилась произошедшего. Я была не в силах так скоро снова посмотреть в глаза мистеру Пембертону. И потому использовала это время, чтобы обдумать всю информацию, которую удалось собрать после приезда в поместье. Одра каким-то образом улизнула из своей спальни, хотя ее дверь охраняли, а окна по-прежнему оставались закрытыми изнутри. Эта часть рассказа не вызывала сомнений.

Уйти она могла только через дверь. Я цокнула языком, найдя очевидный ответ. Миссис Донован, которая охраняла дверь, лгала. Слуги искренне верили, что семья проклята. Я знала, насколько такая предубежденность способна искажать восприятие.

Потрескивал огонь. И тут мне пришел в голову главный вопрос, который должен был волновать меня с самого начала, как только я познакомилась с мистером Пембертоном. Человек, помогавший Одре, – это кто-то близкий семье, тот, кто, возможно, все еще живет под этой крышей. Даже если его побуждения первоначально не были злонамеренными, наверняка он отчаянно пытается сохранить секрет. Если я начну всех расспрашивать, могу сама стать мишенью. Сведения необходимо добывать с очень большой осторожностью.

Я посмотрела в окно и обвела взглядом окрестности. Вдали виднелся туман, скрывавший, как я догадалась, обрыв. Любопытно, близко ли море – должно быть, совсем рядом, раз воздух им пахнет.

Я услышала эхо голоса maman: «Держись подальше от la mer, ma petite chérie».

Держись подальше от моря.

Камин согрел помещение, но в комнате стало слишком душно. Глупо сидеть взаперти. Этот дом хранил тяжкие тайны, и мне мерещилось, будто я ими пропитываюсь.

Открыв верхний ящик трюмо, я взяла перчатки и головной убор. Ящик казался таким пустым: вещей у меня было очень мало.

Я надела капор, завязала ленты под подбородком и спустилась по парадной лестнице. Из кабинета доносился голос мистера Пембертона. Я тут же свернула в другую сторону и коридором для слуг прошла на кухню.

Там оказалось куда оживленнее, чем когда я была здесь в прошлый раз. Прислуга занималась своими обязанностями. Флора раскатывала прямоугольник теста. В миске лежали сердцевинки яблок и куча кожуры. Пахло сладкой выпечкой, и рот у меня наполнился слюной. Я пожалела, что пропустила обед.

Флора посмотрела на меня. Она прикусила нижнюю губу и переглянулась с пожилой дамой, которая снимала крышку с огромной кастрюли. Кухарку окутало облако пара, и я уловила пьянящий аромат говядины в вине. И снова мой желудок дал о себе знать. Кухарка подошла ко мне, вытирая руки о передник.

– Желаете чего-нибудь, мисс Тиммонс?

– Нет, пришла к вам на аппетитные запахи, – сказала я, надеясь расположить ее к себе комплиментом. Кухарка улыбнулась, а потом посмотрела на мои перчатки. Я забыла спрятать ту, на которой разошелся шов.

– Вообще-то, – опомнилась я, – я хотела спросить: нельзя ли одолжить у вас иголку для штопки и нитки? В Лондоне нет такого пронизывающего ветра, как здесь, в глубинке.

На кухню бесшумно вошла миссис Донован, и в помещении будто сразу стало зябко. Она окинула кухарку суровым взглядом.

– Присмотрите лучше за супом, миссис Гэллоуэй. – Экономка протянула ко мне руку. – Я все починю. Мой долг следить за тем, чтобы вы были всем довольны. – С невозмутимым видом она осмотрела мой наряд. – Посмотрим, не найдется ли для вас более подходящей одежды на такую погоду.

– Благодарю, – отозвалась я, ошеломленная ее способностью прийти на выручку и одновременно оскорбить. – Я хотела прогуляться по саду. – И добавила: – Как можно скорее.

Экономка наградила меня холодной улыбкой. Кухарка, миссис Гэллоуэй, вернулась к кастрюле, то и дело робко оглядываясь.

– Я немедленно зашью, – сказала миссис Донован. Словно змея, она выскользнула в коридор и скрылась за одной из множества дверей.

Вся кухня тут же будто выдохнула, и легкая суета возобновилась. Похоже, если призрак Одры укажет на миссис Донован, слуги не будут возражать.

Я подошла к Флоре, надеясь развеять неловкость, что установилась между нами. Казалось, она так же смущена, как и я. Несомненно, служанка тоже вспомнила осуждающие слова мистера Пембертона. Она отошла от теста и вытащила из духовки противень с пирожками.

– Пахнет превосходно, – заметила я. Наверняка на лице у меня все было написано, потому что Флора в ответ улыбнулась.

– Пирожки с яблоками – по моему самоличному рецепту!

На другом конце кухни многозначительно кашлянула кухарка.

– И миссис Гэллоуэй чуток подсобила.

– Кому-то посчастливится их попробовать, – сказала я.

Флора с улыбкой завернула пирожок в салфетку и вручила мне.

– Так прогулка будет еще приятнее.

– Несомненно, – отозвалась я, борясь с искушением проглотить угощение тут же. – Благодарю.

Служанка подалась ближе ко мне и сказала:

– Уж простите, что так вышло с его светлостью в библиотеке. Это все я виновата.

– Я сама сболтнула лишнего. Не обращай внимания.

Остальные занялись своими делами, обсуждая приготовление еды и заказ для деревенского рынка в Рэндейле.

Где-то в коридоре громко хлопнула дверь. Спустя пару секунд на кухню вошел краснощекий улыбающийся паренек. Он снял кепку, сунул ее под мышку и несколько раз подышал на сложенные лодочкой озябшие ладони.

– Доброго денечка, дамы, – сказал он. – Кобылка-то скоро ожеребится, стал быть, надобно имечко жеребенку подобрать. Знаешь какие-нибудь хорошие имена, Флора? Ты ж у нас разумница.

– Ума много не надо, чтобы назвать лошадь, болван. – Она бросила ему яблочный пирожок.

Парнишка несколько раз перекинул его из руки в руку.

– Спалить меня собралась, женщина? – Он мигом расправился с половиной пирожка и тут наконец заметил меня. – Ох, здравствуйте, мисс.

– И не думай с ней заигрывать, Джозеф, – отрезала миссис Гэллоуэй и указала в коридор. – Будь ангелом, принеси персикового варенья из кладовой. В это время года дверь тугая, нипочем не открывается.

С лица парнишки сбежали все краски.

– А я угощу тебя еще парой пирожков, – посулила Флора.

Джозеф невесело ей улыбнулся, а потом затолкал остатки пирожка в рот. Я смотрела, как он шагает по коридору и исчезает за дверью.

– Джозеф не любит ходить в кладовую? – спросила я.

– Она совсем старая и больно близко к обрыву. Говорят, волны там бьются прямо в стены.

Я оперлась рукой о стол, чувствуя, как пол уходит из-под ног: представила, будто замок обрушивается в соленую воду. Джозеф вернулся, прижимая к груди банки с вареньем, а миссис Гэллоуэй поставила их в буфет.

– Гляди-ка ты, выжил, – ухмыльнулась Флора.

– Ага, – подтвердил Джозеф. – Сдается мне, вы ту дверку сами взяли да заколотили, чтоб туда не ходить. Вот те крест, там волны слыхать! А уж как они в стену бьются! Эдак миссис Гэллоуэй пойдет туда за припасами, а ее там акула слопает.

Флора засмеялась и бросила в него пригоршню муки. Они продолжили поддразнивать друг друга. Парнишка был с Флорой одного роста, но изо всех сил старался казаться выше. Он неотрывно следил за ней, пока она ходила по кухне. Интерес был искренним.

Одно лишь сулит любовь – разбитое сердце.

Джозеф ушел, а Флора снова принялась за тесто. Из окна кухни я видела парнишку: у тропинки он помедлил, обернулся, но в окне заметил только мое лицо.

– Далеко ли до конюшни? – спросила я, вспоминая прошлую ночь, когда я планировала сбежать, украв лошадь, хотя прежде никогда верхом не ездила.

Флора привычными движениями разминала тесто.

– С полмили, должно быть. По тропинке и через лес.

– У него при себе ни шарфа, ни перчаток, – заметила я. – Наверняка Джозефу не терпелось узнать, какое имя вы придумаете для жеребенка.

Она улыбнулась, не оторвав взгляда от теста.

– Джозеф никогда не ропщет, – сказала Флора. Нежность, что прозвучала в ее голосе, превратила обычный ответ в добрую похвалу.

В кухню вошла миссис Донован, и сам воздух будто застыл. Она подала мне перчатки со свежей штопкой и вдобавок вручила шарф.

– Неразумно выходить наружу без него, – сказала экономка.

Независимо от того, какие чувства она у меня вызывала, шарф пришелся весьма кстати. Пройдя тем же коридором, что и Джозеф, я вскоре оказалась на улице и зашагала по небольшому огородику. Еловые ветки прикрывали овощные грядки, а вдоль кирпичной стены выстроились бадьи с репой и морковью. Резкий холодный воздух обжигал нос.

Я намеренно повернула в противоположную от моря сторону и направилась по тропинке, что шла по периметру поместья. Под ногами шуршали листья, я развернула лакомство от Флоры и принялась понемногу откусывать, чтобы согреться пряной яблочной начинкой, но старалась не спешить. Без сомнения, я могла бы в один присест слопать целое блюдо таких пирожков.

Удобная тропинка привела меня к декоративному саду. Кусты были аккуратно подстрижены, засохшие цветочные клумбы – укрыты на зиму. Никаких овощных посадок, ни одного фруктового дерева. Красиво, но бесполезно.

Я бросила взгляд на дом и заметила длинную террасу, которая огибала весь первый этаж. Устраивала ли Одра там приемы, наряжалась ли для них в свою диадему с голубым камнем?

Я потерлась щекой о позаимствованный шарф – он оказался таким мягким. Должно быть, Одра обожала дорогие вещи. Вряд ли ее живот хоть раз урчал оттого, что следующий прием пищи предполагался лишь завтра. И уж точно ей никогда не доводилось спать, натягивая на голову одеяло, чтобы заглушить звуки происходящего по ту сторону тонких стен пансиона мисс Крейн.

Меня охватили сомнения.

Если жизнь в Сомерсет-Парке была столь прекрасна, отчего же Одра убила себя?

Тут я заметила силуэт человека, который выходил из дома. Густые волосы и прерывистая походка были узнаваемы даже издалека. Я негромко выругалась и поспешила скрыться в саду. Тропинка, извиваясь, уходила в заросли розовых кустов. Цепляясь подолом за колючки, я пробралась сквозь эти заросли и наконец вышла к оранжерее.

Я скользнула внутрь, обрадовавшись теплу, и протиснулась между двумя растениями в кадках, надеясь, что Уильям пройдет мимо, не заметив меня. Услышав журчание, я пошла на звук и вскоре оказалась у большого фонтана со статуей плачущего ангела в центре. Даже здесь не скрыться от смерти.

Вдруг дверь с сильным грохотом распахнулась. Я пригнулась и быстро посеменила к дальнему концу оранжереи, где высилась большая гора земли и стоял стол для рассадки растений. Я оказалась в ловушке.

До меня слабым эхом донесся разговор – вошедший был не один.

– Это единственный выход, – сказал мужской голос. – Он никогда не уедет из Сомерсет-Парка, если так и будет думать, что ее смерть можно было предотвратить. Он жаждет расплаты и не остановится, Уильям.

Мое сердце помчалось вскачь. Это был мистер Локхарт. Я сквозь листву всмотрелась в говоривших.

– Уж мы-то знаем, кого он вероятнее всего обвинит, верно? Презренного подопечного. – Голос Уильяма был полон горечи.

– Все получится, – возразил мистер Локхарт. – Все это время я ездил в Лондон и тщательно искал подходящего медиума. Она справится.

Я остолбенела. Мистер Локхарт заверял, что наша встреча была случайной. О чем еще он мне солгал?

– Вы ей доверяете?

– Она отчаянно нуждается в моих услугах, – отозвался поверенный. – Даже если мисс Тиммонс заподозрит неладное, что она сможет предпринять? Перестаньте суетиться, все будет хорошо.

Шаги, сопровождаемые отчетливым постукиванием трости, звучали все ближе.

Я попыталась истолковать его двусмысленный ответ в свою пользу, надеясь, что мои растущие подозрения в отношении старика ошибочны и этот добродушный джентльмен все еще мой союзник.

Уильям засмеялся, но смех его казался горьким, на грани слез.

– Однажды я доверился вам, и вот что из этого вышло! Она бы все еще была жива, если бы не вы.

Я затаила дыхание. Теперь они были всего в нескольких ярдах от меня. Мистер Локхарт стукнул тростью в пол и разразился негромким потоком ругательств в адрес Уильяма.

Воспользовавшись их перепалкой, я присела и заползла под стол, молясь, чтобы меня скрыла тень.

Голос мистера Локхарта скрежетал, будто гравий.

– Даже не смейте винить меня! Это все ваша дурацкая нетерпеливость.

– Она имела право знать.

– У вас была лишь одна причина препятствовать свадьбе, – возразил мистер Локхарт, – и она не имела никакого отношения к Сомерсету. Нет, хватит! Не желаю слушать ваши объяснения. С тех пор как вы стали подопечным Линвуда, вы портите все, к чему прикасаетесь.

Он произнес эти слова удивительно сурово. Гнев в его голосе выбил меня из колеи. Послышалось сопение. Две пары ног подошли ближе. Я могла практически сосчитать пуговицы на ботинках мистера Локхарта. В носу опасно защекотало – как бы не чихнуть.

Когда мистер Локхарт заговорил снова, его тон стал более спокойным, даже извиняющимся.

– Больше ничего не поделаешь. Я несколько раз обыскивал ее комнату и ничего не нашел.

– А вдруг кто-то из слуг стащил? – нерешительно спросил Уильям. – Никто туда не ходит.

Они помолчали.

– Это может все изменить.

Мистер Локхарт тяжело вздохнул.

– Нет смысла сокрушаться о неверно принятом решении, Уильям. Придется вам довериться мне – на сей раз по-настоящему довериться. Спиритический сеанс все расставит по местам, вам больше не нужно будет переживать насчет его светлости.

Глава 13

Леди Одра Линвуд

Запись в дневнике

Сомерсет-Парк,

28 октября 1851 года

Дружочек,

мой мир рушится. Прошлой ночью я так испугалась! Отца нашли разгуливающим у обрыва в одной ночной сорочке. Его не могли успокоить несколько часов, он утверждал, будто слышал чей-то зовущий на помощь голос. Он подумал, что это я, и отправился на поиски.

Без промедления послали за доктором Мэйхью, и всю вторую половину дня тот провел, наблюдая за отцом. Я слонялась по коридору, опасаясь худшего. Когда, наконец, доктор вышел, он заявил, что наиболее вероятной причиной недуга стала инфекция. Он оставил нам указания по снижению жара: усаживать больного перед открытым окном и кормить одними фруктами. Если через неделю не наступит улучшение, доктор вернется и сделает кровопускание, чтобы избавить организм от скопившегося яда.

Я искренне хочу верить в диагноз доктора Мэйхью, но не могу найти в нем утешения. Возможно ли, что он лжет мне? Со мной всегда обращаются будто с хрупким ребенком, неспособным вынести правду.

Но правда выяснится, что бы там ни говорил доктор Мэйхью. С каждым днем я тревожусь все сильнее – и за здоровье отца, и за собственное будущее. Это нераздельно связано.

И все же хотя бы Уильям понимает, почему мое сердце разбито. Однажды мне стало так горько, что я расплакалась и призналась, как боюсь потерять отца и свой дом. Он притянул меня к себе и поклялся, что этого не допустит. Я прекрасно понимаю: у него нет возможности сдержать подобное обещание, и все же благодарна ему за объятия.

Я знаю, о чем сплетничают слуги. Говорят, это проклятие моего дедушки, оно будет убивать нас одного за другим, пока все Линвуды из Сомерсет-Парка не сгинут навсегда.

Мне хочется накричать на них за такие жестокие слухи. Но разве я могу? Что мне делать? Сомерсет-Парк всегда был моим домом. Я родилась здесь и здесь должна умереть.

Глава 14

Казалось, я целую вечность ждала в скрюченном положении, и все мое тело задеревенело. Я боялась пошевелиться, поскольку уверилась, что Уильям и мистер Локхарт поджидают меня у выхода из оранжереи. Мои мускулы стали как каменные, будто я превратилась в статую из фонтана.

Наконец я убедилась, что уже можно покинуть убежище, и украдкой вернулась в дом, лихорадочно размышляя.

Все доверие, что возникло между мной и мистером Локхартом, разрушено. Я была лишь мелким винтиком в изощренном плане, который составили они с Уильямом. Так что же, как они считают, Одра спрятала у себя в комнате? По их словам выходит, будто эта вещь заставит мистера Пембертона покинуть Сомерсет. Но что бы там ни случилось накануне свадьбы, у заговорщиков имелись сведения, которые они намеренно скрывали от хозяина поместья и, вероятно, от полиции.

На подгибающихся ногах я подошла к кабинету его светлости. Там царила тишина, но виднелась полоска света под дверью. Я уже занесла руку постучать, но помедлила. Раз уж у мистера Локхарта и Уильяма есть секреты, вполне может статься, что они имеются и у мистера Пембертона…

Я решила привести мысли в порядок в надежном убежище – у себя в комнате. Обогнув лестницу, я направилась в холл. И увидела Флору, которая старательно натирала тряпкой безупречно чистый столик. Увидев, как я приближаюсь, она взглянула на меня с преувеличенным удивлением, явно притворным. Флора поджидала меня. Я улыбнулась, радуясь возможности поговорить. Я провела достаточно сеансов в богатых домах и прекрасно понимала, что слугам известны почти все секреты.

– Где комната леди Одры? – напрямую спросила я.

Служанка залилась краской и принялась теребить тряпку.

– В дальнем конце коридора, рядом с нишей, где стоит маленькая статуя ангела. – Она с опаской посмотрела на меня. – А зачем вы спрашиваете, мисс?

– Я хотела узнать, впустишь ли ты меня туда? – спросила я. Служанка вздрогнула, по всей видимости, потрясенная дерзкой просьбой. Я быстро добавила: – Для сеанса не помешает иметь личную вещь дорогого усопшего.

Флора горячо замотала головой.

– В комнату леди Одры никому хода нет. Миссис Донован не позволяет.

– Почему?

– Из уважения к покойной.

– Никто не питает большего уважения к покойным, чем я. Разве леди Одра не хотела бы, чтобы я помогла ей связаться с теми, кого она любила на этом свете? – Я улыбнулась, надеясь, что улыбка выглядит искренне. – Ну конечно, ты можешь ненадолго впустить меня в ее комнату. Никто и не узнает.

Она снова покачала головой.

– Я б не смогла, даже если б захотела. Ключа нет.

Раз она так сомневается, требуется иной подход. Я твердо решила пробраться в комнату Одры, и с помощью Флоры это сделать проще всего. К счастью, она сама искала со мной встречи, и я догадывалась почему.

Maman часто говорила: неважно, одинок человек или нет, у всякого найдется кто-то на том свете, и всякий надеется, что этот кто-то так же сильно скучает и ждет новой встречи.

Я склонила голову и внимательно посмотрела на нее.

– В тебе есть какое-то необыкновенное сияние, Флора, – сказала я. – Я заметила это еще в библиотеке. Я не часто его вижу, но когда подобное случается, то сразу понятно: этого человека оберегает особенный ангел-хранитель.

Брови Флоры удивленно приподнялись, а губы сложились в небольшую букву «О».

– Возможно, ты позволишь мне вызвать духа? – спросила я и добавила шепотом: – Устроить тебе частный сеанс.

Флора с самым невинным видом распахнула глаза. И все же я чувствовала исходящую от нее горячую надежду и хотела использовать это в собственных целях. Вопросы накапливались, а нужных ответов никто не давал. Флора может быть ценным союзником, а мне отчаянно таковой требовался. В оранжерее мистер Локхарт упомянул мое будущее – так легкомысленно, будто это совсем неважно. Я коснулась шеи, представив, как ее стягивает жесткая петля.

– Наверное, да, – нерешительно сказала Флора, но я поняла, что она именно этого и хотела. – Коли это не во вред, мисс.

– Меня зовут Женевьева, но ты, если захочешь, можешь звать меня Дженни. Как все мои друзья.

Уменьшительное имя, которым меня называла мисс Крейн, я никогда не любила, однако догадывалась, что Флора станет больше мне доверять, если я предложу ей отбросить формальности.

Она кивнула. На щеках ее расцвел нежный румянец.

– А что говорят духи? – спросила Флора. – О чем они думают?

Я улыбнулась. На эти вопросы я могла дать ответы.

– Обычно духи остаются с теми, с кем были ближе всего при жизни.

– А они что-то знают? Ну… вроде как чужие секреты?

– Полагаю, они рассказывают то, что сами считают правдой. – Вопрос Флоры показался мне интересным.

Но, как говаривала maman, в глубине души всегда таится печаль.

На площадке между этажами раздались шаги, затем негромкое звяканье ключей. В холл строгой поступью вышла миссис Донован. Со своей жесткой выправкой, в черном платье она казалась зловещим вестником.

– Идем, – сказала я Флоре, впустила ее в свою комнату и быстро закрыла за нами дверь.

Я сняла перчатки и развязала ленты капора.

– Сначала мне нужно приготовиться, – предупредила я.

Книга духов по-прежнему лежала у меня на кровати. Я открыла саквояж, достала свечу и защитную колбу, а потом водрузила их на трюмо перед зеркалом.

Флора сразу же подошла к камину и принялась старательно наводить порядок.

– Давно ли ты здесь работаешь? – словно между делом спросила я.

– Почитай уж три года, – ответила она, осторожно выгребая пепел. – Сначала им требовалась еще одна прачка, но миссис Гэллоуэй так добра, что взяла меня в судомойки.

– Значит, ты работала здесь еще при жизни леди Одры?

Лицо служанки просветлело.

– Она была такая красивая и добрая.

– Понятно, – ответила я, вспомнив, как сочла хозяйку Сомерсета избалованной девчонкой. – Лорд Чедвик упомянул, что члены их семьи зачастую внезапно погибают.

Флора молчала, но я догадывалась: она что-то знает.

– А ты как считаешь, что случилось той ночью? – спросила я.

Служанка нахмурилась, словно в душе у нее шла какая-то борьба. Флора сунула тряпку в карман передника, а когда заговорила, голос ее звучал едва ли слышнее вздоха.

– Она умерла точь-в-точь как ее отец, а перед тем – его отец. Доктор сказал, старый лорд занедужил, да только смахивало это на проклятие.

– Но почему ты думаешь, что семья проклята?

– Не только семья, сам Сомерсет! Моя тетка говорила, мол, прадед леди Одры выстроил его на краденые деньги. О старике я мало что знаю, но ей-богу: все началось с его сына, деда леди Одры.

– С того, чей портрет висит в библиотеке, – догадалась я.

Флора кивнула и осенила себя крестным знамением.

– Давным-давно он прыгнул со скалы, с тех пор-то на эту семью и обрушиваются сплошные напасти.

Из шкафа донеслось слабое царапанье. Добрый вечер, мистер Мышонок, подумала я. Флора его, похоже, не услышала, а возможно, просто привыкла к звукам, которые издают мыши в стенах Сомерсета.

Флора отошла зажечь свечи на столике у кровати, а затем канделябры на камине.

– А Лондон, он какой? – спросила она. Перемена темы застала меня врасплох. – Уж наверняка сплошное веселье – ходить на все эти представления да в рестораны.

– Эта сторона Лондона мне не знакома, – честно ответила я. – А что насчет Сомерсет-Парка? Должно быть, тут проводят чудесные приемы.

Выражение лица Флоры совершенно переменилось.

– Хотели дать бал в честь будущей свадьбы леди Одры. Пригласили, почитай, весь Рэндейл. Мы с Мэйзи, подружкой моей, так обрадовались, что приготовили особые платья. – Ее голос был пронизан печалью.

Снова послышался скребущий звук. Мне уже надоело, что нас все время прерывают. Я сняла ботинок и подошла к гардеробу. Открыла дверь и приготовилась ударить.

– О боже, – выдохнула я.

Гардероб больше не пустовал, теперь в нем располагалось по меньшей мере пять платьев, пара черных туфель и даже нарядный черный плащ с золотой отделкой. Все вещи были одновременно простыми и элегантными – великолепная маскировка для такой девушки, как я, желающей сойти за свою в богатом поместье. Взгляд остановился на черном платье с кружевом на манжетах и красной отделкой. Девочки мисс Крейн, даже разодетые по последней моде, рядом с таким показались бы торговками рыбой.

Я взяла рукав и пощупала великолепную ткань. Мне никогда не доводилось носить нечто столь же прекрасное. Но пуговиц на нем было, наверное, больше, чем звезд на небе. Как же облачиться в подобный наряд? Я смущенно хихикнула, зная, что, даже если надену новое платье, никогда не смогу никого убедить, будто я настоящая леди.

– А что там? – спросила Флора.

Я закрыла дверцы и повернулась к ней.

– Мистер Локхарт любезно предоставил мне пару нарядов.

Круглое личико Флоры стало мечтательным.

– Леди Одра тоже была очень добрая. Она одолжила нам с Мэйзи два своих старых платья, чтоб мы принарядились на бал. – Служанка печально улыбнулась – это счастливое воспоминание было омрачено горечью и чувством утраты, моими постоянными спутниками.

Флора продолжила:

– Мое пришлось укоротить да чуток выпустить в талии, а Мэйзи платье как влитое подошло. Размер у нее был точь-в-точь как у леди Одры, и волосы такие же. Они были как сестрички! – Улыбка Флоры угасла. – Мэйзи в ее платье была прехорошенькая.

Я помолчала, чувствуя, что Флоре нужно аккуратно польстить. Не хотелось ее отпугнуть.

– Не сомневаюсь, что на балу вы обе были бы как с картинки, – похвалила я.

– Нет! – шмыгнула носом Флора. – Хотя Мэйзи удалось-таки покрасоваться в платье последний разок. Ее в нем схоронили.

Я кивнула и положила руку ей на плечо. Она перевела взгляд на мою постель, где лежала закрытая Книга духов.

– Это чтобы духи могли написать послание с того света, – негромко объяснила я.

Флора подошла к постели и коснулась обложки книги.

– Мэйзи плясать любила, – сказала она. – А уж волосы у нее какие красивые были! Она умела плести любые косы. – Флора промокнула глаза рукавом.

– А если бы была возможность снова поговорить с Мэйзи, ты бы этого хотела? – спросила я, чувствуя, что Флора все больше и больше мне доверяет.

В комнате становилось темнее. Свечи, зажженные Флорой, создали нужное настроение. Не придется слишком стараться, убеждая ее, что Мэйзи здесь, с нами. Требовался лишь небольшой сигнал, знак с той стороны. Я зажгла свечу на трюмо и опустила на нее защитную колбу.

– Мэйзи боялась темноты, – прошептала Флора.

– Для нее не существует темноты, – отозвалась я. – Духи тянутся к пламени свечи.

То, что не подвластно взгляду людей, они восполняют сердцем. Сердце видит.

Я взяла Книгу духов и вспомнила, что внутри все еще лежит записка миссис Хартфорд. Пришлось зайти с другой стороны.

– Обычно я прошу написать послание на карточке и оставляю его между страницами книги, а когда открываю ее, с другой стороны появляется ответ.

Флора слегка выпятила нижнюю губу.

– Я не очень хорошо пишу.

– Это ничего, – улыбнулась я. – Помнишь, я говорила, что в тебе особенное сияние? Это большая редкость. В твоем случае нужно всего лишь положить ладонь на книгу и мысленно задать вопрос. Хочешь узнать, ответит ли Мэйзи? – Я поднесла книгу к ней.

Флора опустила дрожащую руку на обложку Книги духов, а потом крепко зажмурилась. Ее губы зашевелились, что-то неразборчиво шепча.

Не было необходимости писать новое послание в Книге. То, что осталось после сеанса миссис Хартфорд, все еще лежало внутри. Узнав, что Мэйзи пребывает в лучшем мире, Флора станет больше мне доверять. Я уже вообразила, как мы с ней вдвоем пробираемся в комнату Одры этой же ночью.

Флора открыла глаза и быстро кивнула.

Тогда я положила свою руку поверх ее руки. Что сказать ей, я сочиняла прямо на ходу.

– Есть ли здесь кто-нибудь, кто желает поговорить с нами? – спросила я и помедлила, чтобы вой ветра, доносившийся снаружи, заполнил тишину. – Мэйзи, ты здесь? Мэйзи, ты хочешь поговорить с Флорой?

Свеча на трюмо погасла.

Флора ахнула. Сама природа словно помогала мне осуществить план: ветер усилился и принялся яростно биться в окна.

– Мэйзи злится… – сказала Флора.

– Нет, она не злится, – успокоила я ее. – Она просто взволнована. Порой призраки не умеют контролировать потоки окружающей их энергии.

С криком Флора оторвала ладонь от Книги.

– Она жжется! – Томик с глухим стуком упал на ковер. Я удивленно смотрела, как Флора, спотыкаясь, бросилась к двери. – Простите, мисс! То есть Дженни… Но я не могу говорить с Мэйзи!

Ее шаги вскоре затихли в коридоре. Я огорченно поникла. Флора, наверное, так перепугалась, что теперь не подойдет ко мне и на расстояние плевка. Ветер внезапно унялся. Книга духов открылась на потайной странице.

Пришлось несколько раз поморгать, потому что я не поверила своим глазам. В животе у меня все будто оборвалось. Вместо послания мистера Хартфорда, написанного моей рукой, на странице красовался чей-то изящный мелкий почерк. Там было всего два слова, но повторялись они столько раз, что заполнили обе стороны дощечки. Поначалу разборчиво, затем очень неряшливо, будто пишущий постепенно впадал в панику.

Всего два слова, вновь и вновь.

Помоги мне.

Глава 15

Леди Одра Линвуд

Запись в дневнике

Сомерсет-Парк,

25 ноября 1851 года

Дружочек,

две процедуры кровопускания не помогли, и здоровье отца стремительно ухудшается. Уже несколько раз он выбирался ночью из своей комнаты, а находили его бродящим у обрыва. Ничего не поделаешь, пришлось запирать дверь и оставлять кого-то дежурить у его постели. Я стараюсь бывать с ним как можно дольше, но глядя, как болезнь пожирает отца, я чувствую, что горе разъедает мое сердце, будто соленая вода – скалы, в которые она бьется. Я боюсь утонуть в его страданиях.

Сегодня днем нам нанес визит доктор Мэйхью. Осмотрев отца, доктор отвел меня в сторону и признался: он сделал все, что было в его силах. Теперь нам остается лишь ждать.

Слуги все смелее перешептываются о проклятии. Они так сильно его боятся, что, кажется, с нетерпением ждут, когда же отец умрет. Миссис Донован слушала наш с доктором разговор без капли сочувствия, и теперь мне хотелось бы знать, что за успокоительный чай она подает отцу.

Уильям предложил сменить меня у постели отца, когда глаза начнут слипаться так, что мне потребуется отдых. Он был так мил, совсем не похож на того безрассудного мальчишку-смутьяна, которого я знала прежде. Я подслушала, как мистер Локхарт говорил доктору Мэйхью, что минуты сильных переживаний способны пробудить в человеке лучшие черты. Надеюсь, это означает, что из Уильяма выйдет джентльмен – тот, на кого я смогу положиться. Кому я смогу довериться всем сердцем.

Глава 16

Я бросилась вниз по парадной лестнице. Я уже давно согрелась, и теперь мной владела ярость. Я подошла к кабинету мистера Пембертона и даже занесла руку постучать. За дверью послышались шорохи. Должно быть, хозяин Сомерсета работает там за своим письменным столом.

– Что вам угодно? – поинтересовалась миссис Донован, которая внезапно выскользнула из тени, словно была соткана из самой тьмы.

– Кто-то побывал в моей комнате, – заявила я, – и переворошил мои вещи.

Экономка все так же невозмутимо взирала на меня.

– Немногим ранее я заходила в вашу комнату, мисс Тиммонс, и могу заверить: я ничего не трогала. Лишь оставила несколько платьев в гардеробе и кое-что в трюмо. Все ли вы нашли? Надеюсь, наряды пришлись вам по вкусу. – Экономка оглядела мое платье сверху донизу. – Мне показалось, будто вы не прочь переодеться.

На щеках у меня вспыхнул румянец. Складывалось впечатление, что миссис Донован, даже будучи прислугой, держала весь дом в кулаке. Я постаралась говорить спокойно:

– Я бы предпочла иметь ключ от отведенной мне комнаты и самой следить за сохранностью своего имущества.

– Я в ответе за все ключи в этом доме, – холодно возразила она. – Вам нет никакой необходимости иметь отдельный ключ. У вас есть что-то особенно ценное и вы желаете отдать это на хранение? Я сама спрошу у его светлости. – Она шагнула вперед и трижды быстро постучала в дверь.

– У меня нет ничего такого, что могли бы украсть, – сказала я. – Но я бы хотела, чтобы мои вещи никто не трогал. И еще я предпочла бы запираться на ночь.

Она по-прежнему сверлила меня непреклонным взглядом. Это было все равно что пытаться обыграть в гляделки статую.

– Мистер Локхарт пообещал удовлетворять все мои нужды. Мне требуется ключ от моей комнаты, или я уеду сегодня же. – Последние слова я произнесла несколько громче, чем намеревалась, однако нервы мои были уже на пределе, и я едва не плакала.

Черты миссис Донован разгладились. Под маской раболепия, умение надевать которую – я нисколько в этом не сомневалась – экономка отточила за долгие годы службы в Сомерсет-Парке, таился намек на жестокую улыбку.

Дверь открылась. На пороге появился мистер Пембертон. Он внимательно осмотрел нас с миссис Донован. Я безотчетно опустила голову, вспомнив, как оконфузилась при нашем последнем разговоре. На хозяине Сомерсет-Парка были сапоги для верховой езды.

– В чем дело? – спросил он. В его голосе отчетливо слышалось нетерпение.

Миссис Донован и не подумала изобразить покорность. Вместо этого она выше задрала подбородок.

– Ваша гостья требует собственный ключ от комнаты, милорд, – сказала она.

Я наконец посмотрела на него, намереваясь настоять на своем. Волосы мистера Пембертона были растрепаны как от ветра, а пахло от него так, словно он только вернулся с улицы. Хозяин Сомерсета пристально смотрел на меня и ждал, однако слова будто улетучились из моей головы. Я представила, как объясняю, что нашла в Книге духов послание со словами «Помоги мне», однако он лишь возразит, что это просто дешевые фокусы. Для него я фальшивый медиум, которого он шантажом привлек на свою сторону. Какое ему дело, даже если кто-то рыскает по моей комнате? Я решила промолчать.

Мистер Пембертон перевел взгляд на экономку, но уже не с таким раздосадованным видом.

– В этом доме каждый, кто пожелает, может иметь собственный ключ, – сказал он. – Полагаю, прошлое нас многому научило. Если мисс Тиммонс просит ключ от своей комнаты, она его получит. Будьте добры, принесите его из вашего кабинета внизу.

– Разумеется, милорд. – Экономка едва заметно кивнула и потянулась за большим кольцом с ключами, что висело у нее на поясе. – Ключ у меня как раз при себе.

Она тщательно выбрала ключ, отстегнула его от кольца, поднесла почти к самому носу, внимательно осмотрела и лишь потом передала мне.

Забирая ключ, я почувствовала, как неохотно она выпустила его из руки.

– Благодарю, – ответила я.

Миссис Донован не обратила на меня никакого внимания и повернулась к хозяину Сомерсета.

– Напитки будут поданы через час. Полагаю, мистер Локхарт отдыхает. По совету доктора Барнаби он будет ужинать в своей комнате.

– Спасибо, – ответил мистер Пембертон. – Бромуэлл передал миссис Гэллоуэй, что доктор Барнаби тоже останется на ужин?

Экономка почтительно кивнула.

– Обо всем уже позаботились.

– Прекрасно, – сказал он, отвернулся от нее и тут же переключил внимание на меня.

Либо миссис Донован привыкла к такому резкому обращению со стороны своего господина, либо ей очень хотелось уйти. Она бесшумно, будто змея, каковой и была на самом деле, ускользнула через дверь для слуг, что вела вниз, на кухню.

Мистер Пембертон бросил взгляд на мое платье.

– Когда спуститесь к ужину, познакомитесь с доктором Барнаби. Он, как и все остальные в поместье, полагает, будто вы приехали, чтобы связаться с Одрой и облегчить мои страдания.

– Не извольте сомневаться, милорд, облегчить ваши страдания – моя первостепенная задача.

Хозяин Сомерсета окинул меня снисходительным взглядом, едва не возведя очи горе, а затем ответил, понизив голос:

– Имейте в виду: каждое ваше действие, каждое слово внимательно изучаются обитателями этого дома и прежде всего слугами. Я знаю, что вы сегодня спускались в кухню. От персонала подобает держаться на расстоянии. Подозреваю, что вы и не догадываетесь, сколь важны подобные правила поведения.

Я сжала ключ в ладони, острый край впился в плоть. Прежде мне не доводилось встречать человека, чей характер настолько неприятен, что затмевает всю его внешнюю привлекательность.

– Вы верно сказали, – отозвалась я. – Мне не знакомы правила этикета, гласящие, что следует с меньшим уважением относиться к тем, кто, в общественном понимании, стоит ниже по статусу.

Мистер Пембертон лишь уставился на меня, слегка приоткрыв губы.

Я не стала дожидаться его ответа и направилась к парадной лестнице, молча проклиная каждую скрипящую ступеньку. И только когда затворила за собой дверь и прижалась к ней спиной, поняла, как рисковала всякий раз, открывая при нем рот.

Вероятно, я предоставила ему множество поводов бросить свою затею и выполнить первоначальную угрозу – вызвать приходского констебля. По спине пробежала дрожь. Возможно, я не продержусь тут и до конца первого дня. Мне следовало бы помалкивать и как можно более тщательно готовиться к спиритическому сеансу.

Положив ключ на трюмо, я открыла верхний ящик. Как и обещала миссис Донован, там оказались чулки, несколько нижних юбок и ночных сорочек. Я коснулась идеально сложенного белья.

В зеркале гардероба отражалось угрюмое создание. Одна из шпилек выбилась, а три оставшихся с трудом удерживали локоны, подаренные мне природой. Я вспомнила о Флоре и подумала: не сможет ли она помочь мне с прической? Надеюсь, я не слишком испугала служанку. Вдруг она больше не пожелает заходить в мою комнату… Не все так привычны к смерти, как я.